Он проснулся под свой старый будильник, прозвеневший ровно пять утра, в один из вторников марта. Ему показалось, будто что-то неладное случилось с ним, показалось, будто звон будильника стал другим, и в конечном итоге показалось, что всё, что его окружало, было не так, как вчера. Он отчётливо помнил, что фоторамка с давно умершими женой и дочерью стояла на тумбе рядом с портсигаром, а не на письменном столе. Прекрасно знал, что его тапочки должны были лежать перед кроватью, чтобы он, проснувшись, сразу в них нырнул, но они лежали под подоконником возле батареи. Странно всё это, подумал он, ведь он ничего не принимал вчера из крепкого, а про таблетки он вовсе не знал. И зачем ему понадобилось переставлять всё - он не понимал.
Смотря на потолок (это было важным занятием после сна, у него для данного дела даже специально было отведено время - ровно семь минут) и, пытаясь сопоставить фигурки на нём, он думал, что потолок необходимо переклеить полностью, потому что узоры не совпадали, и его ужасно раздражало видеть это после сна на протяжении вот уже шесть лет.
Шесть лет назад умерла его жена, а следом за ней дочь. Жена ушла в магазин и не вернулась. Уже позже ему сказали, что она покончила с собой, оставив записку, лежащую в её сумке. В ней было написано: "Дорогой, я тебя люблю. Не злись на меня, дуру. Я не хотела, чтобы ты ревновал. Прости. Люблю тебя и только тебя!" - и сердечко корявое какое-то в конце с её шикарной подписью, которую никто не мог оставить без внимания. Открыв полностью глаза, на будильнике было десять минут шестого. Он встал голыми ногами на холодный деревянный пол, по всему телу пробежало чувство не самое приятное. Добравшись до тапочек, он взял в руки фоторамку, подошёл к окну и сказал небу: "Я вас люблю", поставив фоторамку на место.
На часах двадцать минут, на работу выходить через два часа, но этого было мало, чтобы выполнить все пункты одного и того же плана действий, который он выполнял уже шесть лет подряд. И ни разу, за долгие годы что-либо менялось до сегодняшнего момента. В его планы не входили ставить фоторамку на тумбу и ощущать неприятный холод старого пола. Сегодня фоторамка и тапочки под батарей торопили его.
Он проходил мимо вещей, мимо фотографий, напоминавшие ему о его семье и не понимал, как он умудрился прожить без необходимой поддержки, без заботы долгие годы. Один в огромном мире. Страшно. Ведь семья была для него абсолютно всем, и дорожил он ею сильно.
В его маленькой, но удобной кухне не было ничего лишнего. Стоял уголок, рядом стол, маленький холодильник, газовая плита и умывальник. Он поставил на газовую конфорку чайник с холодной водой, зажег огонь и ждал, а пока чайник благополучно закипал, он думал о своём проекте на работе и о работе в целом. "Новое изобретение человечества. Электронные настольные часы с отметками am и pm, со встроенным радио, которое можно настроить на будильник, подсветка зеленого цвета (он любил зеленый цвет).." - думал он, сидя горделиво на табурете, нога ногу и рука за голову. А чайник потихоньку закипал, и это означало, что пора отведать растворимого кофе. Три ложки кофе и одну сахара, залить кипятком, а потом дуть в стакан и обжигаться при малейшей попытке отпить кофе. Утренний напиток был выпит ровно в 5:47, значит, есть три минуты для мытья кружки и для настройки тёплой воды в ванной комнате.
Он никогда не любил смотреть на себя, а точнее смотреть на себя в зеркало - это могло его заколдовать и задержать в ванной надолго, именно поэтому он умывался быстро, почти не глядя на себя. Быстро достав набор для умывания: зубная щетка, зубная паста, мыло, пена для бритья, лезвие, полотенец он принялся к ванным процедурам. Уже заканчивая с ротовой полостью, он переходил на бритьё - самая любимая часть сего процесса. Наносится пена для бритья на его старое лицо и лезвием сбривается седая борода. Вдруг, нанося в очередной раз слой пены и сбривая волосинки с щеки, он заметил что-то в зеркале. Что-то, что похожее на силуэт. Силуэт его жены. Да. Именно её. Он никогда бы в жизни не спутал его. Силуэт стоял за спиной и воспроизводил какие-то звуки, наводящие страх и дрожь по телу, а от еле теплой воды кожа покрывалась слоем гусиной кожи. Он не боялся её и попытался сказать ей: "Привет, дорогая, я рад тебя видеть. Ты пришла мне помочь? ", но силуэт молчал, он ходил в разные стороны: слева направо, сверху внизу. Быстро сбрив остатки щетины, он не заметил, как поранил себе подбородок - этого он точно не ожидал (всегда брился идеальным образом, хоть и кожа на лице была проблемная).
Он остановил кровь и принялся зажигать папиросу у себя на самодельном балконе, чтобы дым не заполонял комнату, чтобы не надо было выветривать его потом. Он курил, пока на часах доходило 6:20, и говорил про себя: "Скоро на работу, поскорее бы уже, не совсем мне нравится поведение моей квартиры сегодня..". Зайдя обратно в спальню, плотно закрыв дверь балкона, он сел за своё рабочее место. Открыв блокнот для записи, записал всё то, необычное, что произошло за полтора часа этого утра. "Пора собираться, а то я уже начинаю опаздывать из-за лишних дел", - сказал про себя и, надевая носки, рубашку, штаны, он заметил, что на его балконе кто-то радостно танцует. Он встал с кровати и посмотрел на балкон, но там никого не было. Уже стоя около входной двери, он вспомнил, что его дочка занималась танцами. Она любила танцевать папе, когда он был в отпуске. Особенно утром. Тайком пробиралась в спальню к родителям и по звону будильника начинала танцевать. Она была славной дочуркой, только вот зимний вирус дал о себе знать. В школе от ребят она заразилась гриппом, после которого она не шла на поправку. И, в конце концов, её не стало. Для него она была последней родственной душой. Потом он вспомнил, что его жена всегда помогала ему выбривать тяжелые участки лица из-за проблемной кожи, из-за родинок, лицу был необходим помощник, поэтому из-за её появления он начал поспешно сбривать остатки, и от незначительного страха порезался.
Обувшись, накинув своё пальто бежевого цвета, намазавшись одеколоном, он вышел из дома на улицу, где его ожидал спокойный, тихий двор с детской площадкой. Он спешил. На его наручных часах стрелки показывали без пяти семь, что накаляло ситуацию и при малейшей остановке можно было опоздать на автобус.
На улице была отвратительно-весенняя погода. Слякоть, падающие с крыш сосульки, лужи размером с Тихий океан, которые обойти спокойным шагом невозможно. Он понимал, что опаздывает и, обойдя кое-как все лужи во дворе, выйдя на более сухой асфальт, он принялся бежать. Никогда в его жизни он не бежал до остановки на рабочий автобус.
Хоть дорога казалась сухой, но лужи и скользкие выступы льда на ней были, он чуть было не упал, но его спасла нога, подстроившаяся как никогда вовремя. В руке папка с документами, которая придавала некие неудобства в беге, сильный ветер дул в его лицо, как назло, который как бы предлагал ему закрывать глаза, чтобы было не так уж и неприятно от попадания ветра в глаза.
Он закрыл в очередной раз глаза и, не заметив, куда он бежал, наступил на тот самый скользкий выступ, и нога уже не спасла. Его уже ничто не спасло. Ни скорая, которая приехала через пару минут, ни прохожие, ни водитель машины, который сам того не ожидая, сбил его.
Еще два часа назад Генри не знал, что умрет, зато его семья знала. Она давно наблюдала за ним и, решив, что час пробил, подстроила ему ловушку, из которой он не смог бы выбраться. Семья Менаски умерла в разные времена года, но в один и тот же день недели. Нелли, жены Генри, не стало летом, Элисс, дочери, - зимой. Весна оказалась для Генри роковой. Последней в его жизни.