Февралёва Ольга Валерьевна : другие произведения.

Буревестник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Курьёзный сиквел трагического бестселлера. Англия, ХХ век.
  
  
  Посвящается светлой памяти М.Г.
  
  Through the Darkness of future past
  The magician longs to see
  one chants out between two worlds,
  "Fire walk with me!"
  
  Твин Пикс
  
  I
  
  Ночь. Сова и соловей поют дуэтом за окном, а я лежу на кровати и слушаю Девятую симфонию Бетховена, но я не коротышка Алекс и не Mitya Karamazov. Кто же я? Царь и вождь хичкоковых птиц. Завтра я расправлю крылья, совершу свой мстительный налёт. Она будет со мной, моя чёрная голубка. Мы как Бонни и Клайд, как Робин и ...
  
  А вначале был декабрь, вдрызг непогожий сочельник. Я выслеживал её с самого полудня. Её коричневая юбка с палевой каймой порхала над мёрзнущими лужами, как крылья траурницы. Сначала она пошла с подругами в кино, и я тоже взял билет. Мне понравилось название картины - "Моя прекрасная леди".
  Во время просмотра я понял, что немного знаю, что это за история, и здорово увлёкся, а на выходе две умного вида тётки рассуждали промеж себя, что шоу лучше... Какое шоу? Спектакль что ли какой в театре? Ладно, ерунда.
  Моя экземплярка в ещё более многолюдной компании направилась в какой-то коттедж на вечернику, которая тянулась чуть не до полуночи. Видать, весело им там было, не то что мне в застылом фургоне. Не хватало, чтоб она там заночевала или вышла с ватагой парней... Но мне свезло: она одна шатаючись спустилась со ступеньков, закуталась в чужую чью-то куртку, крикнула назад: "Завтра обязательно верну!" и пошагала по тёмной улице. Каблуки у ней то и дело подворачивались, и вообще походку я не назвал бы твёрдой. За третьим фонарём я её настигнул с прохлороформленной тряпкой, и она так и рухнула, в смысле девушка, только вдохнула - и отключилась. Я подхватил её на руки, как невесту, и преспокойно понёс в машину. Никто ничего не видал.
  Руки-ноги я ей, конечно, связал, а рот не решился. В самом же деле можно задохнуться, захлебнуться, мало ли... Поехал очень быстро, полчаса пути - и мы дома. В салоне успел сгуститься известного рода дух - моя красавица изрядно накачалась. Ну, что ж, и Миранда, бывало, закладывала за воротник. Тем более праздник. Так-то, я уверен, она девушка хорошая, смирная.
  
  Ночь прошла спокойно. С утра пораньше я встал, поставил запекаться курицу и спустился в подвал. Волнение испытывал сильное. Говорят, опыт придавает уверенности. Может какой другой, а мой точно нет.
  Она ещё спала, пожала ноги и уткнулась в стену, уже развязанная, надо понимать. Туфли скинула. В воздухе витались не самые приятные ароматы. Я прождал минут пять и не выдержал, подёргал её за плечо. Сам креплюсь изо всех сил. Сейчас начнётся!...
  Потёрла глаз кулаком, пробормотала:
  - Время много?
  - Восьмой час.
  - А, ещё рано.
  Зевнула и снова отвернулась к стене.
  - Мисс, эй! Вас ничего не смущает?
  - А?
  - Вы знаете, где находитесь?
  - В кровати.
  - А в чьей?
  Глянула внимательней, часто поморгавши, удивлённо.
  - В твоей? А ты кто?
  - Хозяин этого дома.
  - А звать тебя как?
  - Фердинанд.
  - Крутое погоняло. Слушай, я вздремну ещё чуток. Нынче ведь выходной. Разбуди через часик, а то через два, будь другом.
  И опять на бок. Ни капли не испугалась. Это она просто не понимает... Впрочем, пусть поспит. Ничего в этом нет плохого.
  В половине одиннадцатого она оказалась не бодрей прежнего. Я показал ей, где она может почистить зубы и умыться. Сделала всё машинально, как кукла, потом вернулась на кровать и сказала:
  - Ты мне чайку не сообразишь? Или хоть водички? Сушняк после вчерашнего жуткий.
  Принёс её чай. Выдула целую чашку одним бурлящим глотком, поблагодарила.
  - Поесть - спрашиваю - не хочешь?
  Она набросилась на цыплёнка, как голодный хорёк. Я так и ждал, что в её зубах затрещат и закрошатся птичьи кости.
  - Не вздумай, - нервно говорю, - рыгать и, там, ещё чего. У меня тут всё культурно.
  - Ладно-ладно, - отвечает с набитым ртом, - Запить дашь?
  Когда же до неё дойдёт?...
  - Фуу! Наелась! Спасибо, добрая душа! Как-бишь тебя звать?
  - Фердинанд. А тебя?
  - Мэриан. Я что, вчера на улице свалилась, а ты меня подобрал, да?
  - Да.
  Оглядывается.
  - А где у тебя тут окна?
  - Их нет. Это подвальное помещение.
  - И ты тут всё для житья обустроил? Молодец. Если русские нападут...
  - Дело не в том.
  - И друзьям есть, где прикорнуть.
  - У меня нет друзей. Я совершенно одинок. ... Собственно, потому ты и здесь. Я...
  - А родичи? Семья?
  - Я сирота.
  - И прям один во всем доме? Дом-то большой?
  - Двухэтажный.
  - Покажешь?
  - Позже. Понимаешь,... я хочу, чтоб ты у меня осталась.
  - Влюбился что ли?
  Держусь серьёзно.
  - Расскажи о себе.
  - Ну, чего там. Работаю в магазине, конфетами торгую, печеньками опять же.
  - Родители здесь живут?
  - Нет, в Стретфорде.
  - Чем они занимаются?
  - Мама - швея, папа - шОфер...
  - Надо говорить "шорфёр".
  - В общем, автобус водит. Брат на корабле моряк, Рэйчел, сестра - кассирша. Люси и Джим ещё в школе.
  - А... парень у тебя есть?
  - Был, да я его бросила.
  - Почему?
  - Он сказал, что я дура.
  - А он вообще кто?
  - Да не знаю. Тачки вроде чинит...
  Мне стало как-то не по себе.
  - Он не имел права судить про твой ум.
  - Конечно! Я так ему и сказала, чтоб на себя посмотрел.
  - Он не могёт разбираться в таких вопросах, поскольку не принадлежит к образованному кругу, а я вот - интеллигентный и потому сразу точно вижу, кто дурак, а кто нет. Скажи ещё,... вы с этим... механиком... были близки?
  - Ну, да. Только ты не думай, он меня долго уламывал, почти неделю.
  У меня слегка потемнело в глазах.
  - А другие... были?
  Нахмурилась, упёрла руки в боки:
  - Может, были, а может, нет. Ты чего меня допрашиваешь? Нашёлся тут блюститель нравов! Может, тебе надо, чтоб как та фифа в кине: "Я честная девушка", бла-бла-бла, только на дворе уж двадцатый век, люди вон в космос летают!...
  - Зачем?
  - Видать, за алмазами.
  - Не видать, а...
  - Ну?
  - Очевидно. Или видимо. Видимо, за алмазами - так правильно говорить.
  - Да, пожалуй, так оно красивше.
  - Не красивше, деревенщина, а красивЕЕ.
  - Ну-ну, в точности профессор тот, Хиггинс. Кина насмотрелся, да?
  - Я не люблю кино. Я лучше предпочитаю книжки. Вот недавно одну как раз... осилил...
  - Интересная?
  - Слов нет!
  - Как называется?
  Как же, как!?
  - "В овраге над пшеницей"
  - ЧуднО.
  - Это тебе не хухры-мухры,... не какой-нибудь... жалкий детектив. Тут вдумываться надо.
  - Дашь тоже почитать?
  - Тебе будет трудно...
  - А телека у тебя нет.
  - Есть, но там ведь чушь всякую крутят.
  - Не скажи. Бывает и что прикольное.
  И смотрит спокойно, весело, как будто мы сто лет знакомые или я вообще ей брат родной.
  - Ну, так я схожу за книжкой?
  - Давай.
  А мне просто хотелось выйти. Я был в крайнем замешательстве. Она, конечно, симпатичная, но, по-моему, старше, чем сперва показалось, и такая... разбитная что ли. Как пить дать заигрывать станет, а потом обсмеёт, обругает. Неотёсанная, дикая, тупая! Даже не сообразила, что её похитили. Вообще это очень мне выгодно, я могу её просто выставить за дверь: прости-прощай, дорогуша. Но тогда я снова останусь один, с воспоминаниями, мыслями... Нет, надо собраться с духом и придерживаться плана. В конце концов, я же так и хотел, чтоб быть выше её по развитию, а тут уж никаких сомненьев...
  Вдруг как на гвоздь пяткой напоролся! Миранда говорила "красИвее"! Мать честная, вот ведь опростоволосился! Хотя, "красивше" - это уж вообще ни в какие ворота не лезет, а я был ближе к истине.
  Стал книжку ту искать, а как нашёл, так меня опять всего прострелило. "Над пропастью во ржи" - а я как сказал!? Точно не так! Вообще не так!! Да кто ж придумывает им такие идиотские заглавия!? То "Над гнездом кукушки", то вот эта ахинея! Как же быть теперь? ... Она, наверное, забудет... А если нет?
  Эврика! Сдеру обложку! Даже начал было, да нет, думаю, варварство. Лучше я её замажу чем или обклею, вон хоть газетой, как, бывало, учебники обвёртывал. Решено и сделано. Обмазал корешок и всю обложку клеем, ловко так насадил газету, прижал другой книжкой, альбомом с картинками Гойи.
  А что там, думаю, поделывает, моя гостья?
  Обратно дрыхнет! Да что ж за медведица!?
  - Эй, тебе не кажется, что ты слишком много спишь?
  - Я? - возмущается, - Да я встаю каждый день в шестом часу утра, а ложусь в двенадцатом ночи! На работу надо к восьми, а ведь и повеселиться тоже хочется, и дома дела: постирать, погладить, в рот что-нибудь кинуть. Кстати, во сколько ты обедаешь?
  - Да как придётся...
  - Поскорей бы.
  Нда... Я пожарил яичницу, сделал бутербродов с колбасой и сыром, заварил ещё чаю - всё это исчезло быстрей, чем за двадцать минут. Зато я был объявлен "классным".
  - Знаешь, - говорю, - здесь душновато. Давай проветрим помещение, а я тебе заодно и дом покажу.
  Повёл ее наверх, оставивши двери подвала нараспашку и включивши вентилятор.
  В какую комнату бы мы ни заходили, Мэриан ахала и выдавала что-нибудь типа "Обалдеть!" или "Шикарно!", или "Ой, какая прелесть!". "Какой весёленький половичок!", "Какие нарядные блюдца!", "Какой дорогущий диван!" - у меня аж скулы сводило от этих бесконечных дифирамбов. Бабочек я её пока не решился показать, чтоб не устроила ещё какую-нибудь... профанацию.
  - А где же твои книжки?
  - Да вот.
  - Маловато.
  - Где же маловато! Двадцать семь штук!
  - А у Санни Уинтерборна их тыща. Такой прошаренный - жуть! Ничего почти в квартире нету, одни книги. А та, которую ты мне обещал?...
  Я вытащил Сэлинджера из-под Гойи.
  - А чего она в газете? Да ещё приклеенной?
  - Видишь ли, она... ну...
  - Что, запрещённая?
  - Да...
  - Ух ты! Круто!
  Запрыгнула в кресло и принялась читать. Вдруг взвизгнула, подскочила:
  - Куртка!!! Венди меня убьёт!!!
  Опрометью кинулась из комнаты. Я - за ней, но угнаться не мог. Она примчалась в подвал.
  - Вот она! Слушай, как тебя...
  - Фердинанд.
  - Мне надо бежать, вернуть подруге её вещь!
  - А хочешь, я сам её ей отвезу. У меня есть машина.
  - Правда!? Вот здорово! Я, признаться, не хочу ей сейчас на глаза показываться.
  Сказала адрес и прибавила:
  - Поспеши, пожалуйста! Это её единственная тёплая шмотка!
  Сперва у меня и в мыслях не было везти куртку какой-то Венди, по магазинам пройтись - это да. Но по дороге задумался: ведь если единственная, и с виду недавно купленная... Девчонка, наверное, вся извелась, на улицу выйти не может... Она на меня и не взглянет, она только о куртке и думает. Надо вернуть, а то не по-людски. К тому же вдруг эта Венди окажется милой и всё такое. Тогда я смогу преспокойно спровадить обжору и заняться той.
  Я однако решил соблюсти осторожность, такой предпринял манёвр: на месте подозвал какого-то мальчишку лет десяти и велел ему позвонить в тот дом, спросить такую-то особу, передать ей одежду и получить за это целых полшиллинга. Пока я ему втолковывал, всё выходило складно, как в повести, но мелкий паршивец, отойдя шагов на двадцать от фургона, драпанул вдруг по улице с курткой в обнимку. Не помня себя, я помчался за ним, насилу нагнал через полтора квартала. Мальчишка ударился в рёв:
  - Сэр, простите ради Бога! Такая хорошая куртка! Я хотел её маме подарить!
  И люди уж оглядываются, не ровен час пристанут, что обижаю ребёнка. Сунул ему в грязную лапу два шиллинга, не без труда отнял куртку и потащил сам возвращать.
  Венди оказалась надменной девицей и крупными каштановыми кудрями. Она так и рванула у меня из рук свою драгоценность.
  - Ты кто такой?
  - Друг Мэриан, Фердинанд.
  - Ну и имечко. Вроде как у того козла, который там какого-то принца грохнул, и мировая война началась, только не помню, какая по счёту. А своей нищебродке передай, чтоб ко мне больше носа не казала. Я из-за неё не попала на "Доктора Нета"!
  Вот грымза! Меня такая злость разобрала! Ну, думаю, сейчас ты у меня схлопочешь!
  - Весьма, - говорю, - соболезную, что не попали. Вам к доктору давно необходимо.
  Как она меня облаяла - не предать! Но всё равно моральное превосходство было за мной, я говорил со смыслом, а она тупо бранилась.
  Всё же какие бывают скверные люди! А я-то, болван, ещё ей куртку пёр! Лучше бы брызговики ею вытер. Или тому мальчугану отдал.
  А чего же я ещё собирался сделать? Ах, да, затариться.
  Сперва попался книжный магазин, продуктовый был дальше по той же улочке. Ладно, начнём с духовной пищи. Захожу. Продавец, почтенный сухощавый дядька, улыбнулся: "Не спешите, молодой человек, осмотритесь хорошенько".
  Глаза, конечно, разбежались. Миранда знала, какие книжки лучше, а для меня тут тёмный лес. Ничего, интуицию никто не отменял. Что-нибудь да приглянется. И точно! "Портрет Дориана Грея". Та самая фамилия! и про картины - наша тема!
  - Вот это, - говорю, - давно уже искал!
  - А не желаете из новинок?
  И показывает книженцию, на которой, кажись, и впрямь типографская краска не обсохла, а заглавие такое, что мне вдруг сердце захолонуло: "Заводной апельсин". Что за бред!? Они там совсем уже рехнулись, эти писатели!?
  - Благодарствуйте. Я техникой не интересуюсь, я больше по искусству.
  Снова улыбнулся, взял деньги, и я отчалил, но с таким пакостным ощущением, будто у меня всё нёбо и язык наждаком покрыты, а сердце - скомканная грязная бумага в луже крови. Но не зря я призывал интуицию. Откуда-то снизу по кабелю спинного мозга пошёл тихий сигнал: живой апельсин!
  И вот я уже в продуктовой лавке, а там перед праздниками всё почти уж разобрали. В ящике с апельсинами, точнее, из-под них - всего один помятый рыжий шарик, даже чуть заплесший сбоку. Я его сунул в карман. Не помню, заплатил за него или так тайком и вынес. Продавцу было чем со мной заняться: я набрал и сосисок, и бакалеи, и бутылку хереса, и большущий кекс, и всяких разносолов. Даже не на всё хватило денег, пришлось оставить корнишоны, паштет и ещё что-то.
  Загрузив покупки в багажник, я не утерпел и стал чистить апельсин прямо на улице, ломать по долькам и есть. Было уже совсем темно, тихо, так что, кроме вкуса я ничего не чувствовал, а вкус оказался чудесным, каждый раз новым из-за того, что он остывал. Сперва тёплый, сладкий, под конец ледяной, остро-кислый, но последнюю частицу я так и не распробовал. Прямо передо мной возник какой-то тип и сказал: "Угости, приятель".
  Я не мог его толком рассмотреть. Роста примерно моего же, как будто небритый, без головного убора и перчаток. В зубах дымилась сигарета. Я нехотя протянул начинённый тончайшими кристаллами полумесяц. Человек отправил его за щеку, выплюнув окурок.
  - Твоя тачка?
  - Мы с вами знакомы, сэр?
  - Отличная телега. Много народу в ней поместится? Думаю, до десятка, если налегке.
  - По-моему, не больше семерых.
  - Ну, и то неплохо. Бывай, земляк.
  Скрылся. Какого только сброда не встретишь!... Его окурок никак не гас на мостовой. Мне хотелось затоптать его, то было страшно прожечь подошву.
  Поспешил к Мэриан.
  Угадайте, за чем я её застал. Муха цеце её что ли покусала!?
  Правда, книжку она умудрилась прихватить с собой, когда бежала, и прочитала целых тридцать страниц - весьма неплохо для начала! По крайней мере, на тридцатой было заложено её пальцем.
  - Мэриан, я вернулся.
  - А! Венди сильно ругалась?
  - Вообще да. "Доктора, - говорит, - пропустила".
  - "Доктора Нета"? Это новое американское кино, говорят, жутко интересное. Я тоже хочу посмотреть.
  Мне стало очень грустно. Может, всё же отпустить её, накормить - и отпустить?
  - Роман тебе понравился?
  - Да разве это роман! Всё про каких-то пацанов. Такие книжки не для нас, девчонок. У тебя Барбары Картленд нет? Мама иногда её читает.
  - Знаешь что, я сейчас займусь ужином, а ты...
  - Помочь тебе на кухне?
  - Ну, давай.
  Пока она повязывала фартук и косынку, я спрятал все ножи и вилки. Мы наварили гору макаронов и сосисок, перемешали с томатным соусом и принялись есть. Для меня это была первая трапеза за сутки, не считая уличного апельсина, но кусок мне в горло не лез.
  - Мэриан, ты любишь своих родителей?
  - Конечно.
  - Налить тебе вина?
  - Не-не-не, мне на работу завтра. Ты ведь меня подбросишь на своей машине?
  - Тебе нравится твоя работа?
  - Ну, да, ничего. ... Плесни, пожалуй, полстаканчика. Большого вреда не будет.
  Руки дрожат. Что я за подонок!
  - Точно не хочешь телек врубить?
  - Да он, вроде, даже сломанный... Тебе...
  - Ну?
  - Не холодно... в подвале?
  - В самый раз.
  - Ванну хочешь принять?
  - Что, прям сейчас, с набитым брюхом? Так нельзя. Через часик - другой разговор.
  После чая я проводил её обратно, стал бродить по дому, места себе не находя. Она же сущая пустышка, только еда на уме. Ни манер, ни понятий!
  Но сходство, особенно, когда читает!... И, что интересно, я ей уже нравлюсь, пожалуй, даже очень. Теперь надо только... Что? Проложить для неё дорогу в моё сердце, сделать её такой, какую я смогу любить и уважать. И я справлюсь. Это же просто гусеница, настоящая неуклюжая и прожорливая гусеница, которой что ни дай - хоть булку, хоть мясо, хоть книжку... Потребитель.
  Прибравшись на кухне, я пошёл наливать ванну, заодно, присев на тубарет, открыл "Дориана Грея". Предисловия - это обычно самая бесполезная вещь, но в это я вчитался, потому что с первого слова начало казаться, что всё это я миллион раз уже слышал. От Миранды. "Мир не делится на то, что прилично и что неприлично... Главное в жизни - красота", а тут: "Нет книг нравственных или безнравственных"...
  Опа! Старый знакомый! И тут ты прописался, Калибан! Ярость, зеркало... Сердце колотится. Ванна переливается. Стоп!
  Закрутил вертушки, спустил немного воду, иду в подвал с книгой за пазухой.
  Мэриан что-то бледновата и угрюма:
  - Слушай, ты чего всё время двери запираешь?
  - Так, по привычке...
  - Ну-ну. Ванна-то готова?
  - Да, я потому и пришёл.
  Придурок! К кем ты связываешься!? Из неё же в жизни ничего не вылупится, кроме второй тётки Энни. Даже имена как будто совпадают! Гнать её в шею! Нет, просто отвезти завтра к Вулворту - и конец.
  А со мной что будет? Ведь она - моя последняя надежда! Надо быть храбрым и твёрдым. Больше думать. Сначала трудно придётся, а там как-нибудь. Не сдавайся, Фердинанд!
  Что она там делает? Вроде, поёт. Голос вполне...
  Помывшись, ушла спать.
  Я тоже расположился на кровати, притом с книжкой. На душе потеплело - вот я какой приличный человек: читаю перед сном. И написано кучеряво так, забористо. Прям видишь эти сирени, ракитник тоже, птиц, слышишь пчёл. Оскар своё дело знает. А как началась говорильня, так мне, право, тошно стало. И опять что-то знакомое, тягостное. Глаза слипались, и я погасил свет, но я давно уже стал за собой замечать, что в самый момент засыпания мир меняется, приходят воспоминания и мысли о том, чего не было и нет, но всё так ясно - не для глаз, а для ума. Дориан на портрете - не случайный однофамилец, а предок, прадед, например, похожий, будто брат-близнец, Себастьян...
  Всё тело вздрогнуло и сжалось, мысль заглохла.
  
  Будильника я не заводил, а проснулся около восьми. Голова была свежая, воля - непреклонная. Сразу пошёл в подвал. Ну, конечно! Спит!
  - Мэриан, доброе утро.
  - Сколько время? - скипит из-под одеяла.
  - Пора просыпаться... и кое-что узнать.
  - Шесть уже било или нет?
  - Сядь, протри глаза и выслушай меня, это очень важно.
  - Что-то стряслось?
  Во рту опять сохнет, ладони иневеют.
  - Я вчера говорил, что хочу оставить тебя здесь. Я не шутил. Ты не поедешь на работу.
  - Меня же уволят!!!
  - Это неважно. Тебе не нужно больше работать. Ты будешь жить здесь, со мной.
  - Как содержанка?
  - Нет. То есть, да, я буду тебя обеспечивать: кормить, одевать и прочее, но ничего постыдного, понимаешь? Вообще. Просто ты будешь жить у меня.
  - Как питомец?
  - Да. То есть... ну, если человека вообще можно так называть...
  - ЧуднО... Ну, ладно. Я тогда ещё маленько покемарю.
  Дурдом!
  В десять принёс ей овсянку и кофе с молоком. Умяла вмиг и спрашивает:
  - У тебя верёвка есть?
  - Сколько угодно... Тебе зачем?
  - Да вот натянуть надо тут, чтоб бельё сушить, как постираю. Я уж вчера кое-что... На стуле у печки всю ночь висели.
  - Кто?
  - Трусы.
  - Знаешь что, я не выношу этой самой... грубой лексики. Выражайся деликатней. "Нижнее бельё", к примеру.
  - О`кей.
  Что же дальше?
  - Пойдём-ка со мной.
  Крепко держу её за локоть, а рука вся такая жёсткая, как дерево. Привёл в гардеробную, раскрыл шифоньер, где висели наряды Миранды, велел выбрать что-нибудь, что больше понравится. Ей приглянулось длинное фиолетовое платье с разрезом. "Это, - вздыхает, - как у кинозвезды!".
  - Примерь, - говорю и отвернулся.
  Связывать её я совсем не хотел. Она же явно рада, что осталась. Как-то она сейчас преобразится!...
  Да уж, метаморфоза! Платье висело на ней, как на перевёрнутой швабре, а сама она напоминала сутулый манекен в припадке столбняка.
  - Ты не напрягайся так, это же просто одежда. Давай я тебя сейчас сфотографирую.
  Достал аппарат, приготовился.
  - Ну, чего ты как стамая? Повернись как-нибудь изящно, руки что ли за голову заложи.
  Заложила. Я чуть в обморок не упал! Я так и взвыл: у ней подмышками торчала чёрная щетина, господи, гуще моей!
  - Ты чего!?
  - Я чего!? Это что за безобразие!? Это где такое обезьянство видано!?
  Потащил её в ванную, дал безопасную бритву, мыло: "Пока не соскоблишь свою гнусную шерсть, отсюда не выйдешь!"
  Сам - за дверь, присел к полу, лоб рукавом вытираю, в горле - ком тошноты. Прислушиваюсь - плещется, бурчит чего-то. Ой, как бы бритву не разобрала и... Постучал.
  - Заходи, - отвечает.
  Зайдя, я такое увидел, что до сих пор, как вспомню, волосы на голове шевелятся. Думаете, она была голая? Если бы! Она брилась... прямо в этом платье, прямо в этой бархатной пурпурной ризе, достойной королевы! Все проймы потемнели от воды, и на краях белела пена с обрезками чёрной проволоки.
  При попутном ветре мой ор услыхали бы на окраине Льюиса. Выругаться я, конечно, не мог - на то я как-никак джентльмен - но рука сама собой вскинулась и... Что, врезал ей? Вот ещё! Я же, как было сказано, не зверь. Зато она как завопит:
  - Только тронь, козлина! Только попробуй! Я сама тебе всю рожу раскрою!
  И кулаками машет, пеной брызжет. Ужас! Я попятился.
  - Уймись, - кричу, - психичка! Не буду я тебя лупить, хотя и надо бы. Всё платье испоганила!
  - Дурак! Это просто вода с мылом. Сполоснуть, просушить - и всего делов.
  - Снимай его сейчас же!...
  Задрала подол своими мокрыми руками. Меня будто взрывной волной выкинуло за дверь; запер её, отыскал в ящике комода самый замызганный, пронафталиненный, линялый, штопаный халат тёти Энни, швырнул его в щель ванной:
  - В этом лучше щеголяй, - и захлопнул, затаился.
  Опять там какой-то плеск. Заглянул...
  Мэриан, накинув халат наизнанку, склонилась над лоханью и полоскала платье; закончив, свернула его в жгут, отжала так, что оно, бедное, аж заскрипело, встряхнула с хлопком.
  - Вот, - говорит, - вешай куда-нибудь, только не на кухне, а то провоняет.
  Видели, как в телевизоре помехи трескучие идут - их ещё снегом называют? У меня такое в глазах тогда мельтешило.
  - Марш в подвал, - скрежещу, - пока я не вконец рассердился! Калибанка!
  Запахнула халат и пошлёпала вниз. И это девушка моей мечты!? В неописуемом отчаянии я сидел перед камином, не чуя ни пола под ногами, ни стула под...
  Ну, почему это не случилось вчера, когда ничего ещё не было решено?
  Чтоб успокоиться, раскрыл "Портрет". Страница, другая, третья - всё базар-вокзал. Интриги никакой. Художник втюрился в парня (знаем мы ихние богемные нравы), и боится, что публика его раскусит, а лорд ему наверняка свинью подложит.
  А как было бы здорово, окажись Дориан переодетой девушкой. Так и вижу Миранду с подстриженными волосами, но не очень, и завивочка, чтоб пышно, но аккуратно. На груди двадцать слоёв кружева, и чёрный фрак по фигуре - загляденье!
  Увы, в том, что красивые люди непременно глупые, есть правда. Миранда точно толком ни о чём не думала, только повторяла, как пластинка, чужую болтовню. Может, прочитала эту книжку и испугалась, что подурнеет, если включит мозги?
  Мэриан... И чего я так взбеленился? Всего лишь платье... Пойду проведаю её.
  На улице снег. Дверь в подвал распахнута, но по такой собачьей погоде последний кретин не поплетётся куда-то без куртки.
  Сидит на кровати и читает этого американца. Не пойму, напугана или обижена.
  - Обедать будешь?
  - Если дашь.
  - Я пока ещё не стряпал...
  - Картошки почистить?
  - У меня её и нет.
  - Чем же ты питаешься? Одним мясом?
  - Овощи и фрукты тоже ем.
  - Так картошка и есть овощ.
  - Боже! О чём мы говорим!
  - Об обеде, который пока никто не сгоношил. А скоро уж, поди, стемнеет.
  На кухне оттаяла.
  - Извини, что так вышло. Я же не знала, что ты будешь меня фоткать. И платье такое шикарное! Я хотела его снять, да побоялась: вдруг порву.
  - Забудь. Я сам хорош... Мне просто очень дороги эти вещи.
  - Если честно, чьи они? Твоей матери?
  - Нет. Возлюбленной. Она умерла. ... Чего ты тут хмыкаешь!?
  - Не сердись, просто... парни ведь часто такое рассказывают. Я не говорю, что именно ты врёшь. А вот Шипс Клинлив всем полгода трындел, что его невеста померла, а она просто сбежала от него к футболисту.
  - Миранда взаправду скончалась. Прямо у меня на руках. От воспаления лёгких.
  - И врачи не помогли?
  - Какое там! Будто ты не знаешь, какие сейчас врачи! Ничего не умеют делать! ... Мы очень любили друг друга. Но я её всё-таки сильней.
  - Ещё бы. Такие потрясные шмотки!
  - Теперь они твои.
  - Да ладно! Лучше знаешь чего, сгоняй ко мне на халупу, попроси у Нэнси, чтоб собрала и выдала тебе моё барахлишко.
  - А она вот прямо так и отдаст всё незнакомому человеку.
  Смеётся.
  - Конечно. У ней это даже в привычке. Ну, ты не поймёшь...
  - Я не хочу, чтоб твои знакомые меня видели. Я ведь тебя как бы похитил.
  - Ерунда. Дай бумагу. Я настрочу письмо, ты отправишь, и всё будет в ажуре.
  Предоставил я ей лист, и на него просыпались следующие перлы:
  "Дарагая Ненси! Я сьежжаю к адному друшку. Затолкай мои тряпки в чимодан и в среду в абед вынеси на крыльцо, там будет ждать такой худосочный крендель. Отзовётся на Фердинанда. Отдай ему всё, а фен можиш себе аставить, он мне никогда не ндравился. Чмоки-чмоки. М."
  - Ты в школу вообще ходила?
  - Ну, да.
  - Сколько дней?
  - Сколько надо!
  До ужина мы исправляли депешу. Седьмой вариант более-менее удался, хотя и за него во втором классе влепили бы двояк, но Мэриан уверяла, что иначе её подружка просто не прочитает. Адрес написала на отдельном клочке, на удивление правильно.
  - Я сегодня уже никуда не поеду: устал и погода плохая. Завтра и Барбару тебе куплю, и письмо пущу. Если ещё что-то нужно, ты смело говори. Может, в доме найдётся.
  - Часы на стену и отрывной календарь.
  Говоря это, она протирала губкой стол. Произнесла очень чётко и без всякой интонации, то есть без такой, какую я мог распознать. Не повелительно, не умоляюще, не шутливо, не тревожно.
  - Хорошо, - говорю, - поищу. Тебе ведь не срочно?
  Когда я уже собрался пожелать спокойной ночи, она вдруг спросила:
  - "Доктора Нета" мне не видать ведь, как своих ушей, да?
  - Боюсь, что да.
  - Тогда хоть сам сходи, а мне потом расскажешь.
  
  Спалось хорошо, я вполне успокоился. Утром перечитал то место, которое мне давеча показалось смешным. Здорово он ему приложил, этот художник: у меня есть талант и ум, у Дориана - красота, а у тебя - только титул и бабки. Ничего, стало быть, за душой, а туда же, речи толкать! Как хорошо быть остроумным, не лезть за словом в карман.
  Идти к Мэриан с пустыми руками мне не хотелось, и я понёс ей свой будильник. И снова шок. Вошёл, конечно, постучавшись, - и тотчас пулей выскочил. Она сидела на унитазе. С Мирандой такое вообразить было невозможно!
  - Ты хоть бы шторку задёрнула!
  - Чего? Не слышу!
  - Шторку!!! Задёрни!!!
  Чуть глотку не надорвал.
  - Уже можно войти?
  - Нет!
  ...................................................................................................................
  - А теперь?
  - Нет!
  Часы в руках помогли мне точно узнать, сколько я проторчал во внешнем помещении, пока красавица справляла нужду - двенадцать с половиной минут.
  Наконец я на пороге с распахнутой дверью за спиной.
  - Какая, - говорю, - гадость!
  - А куда деваться, если приспичило? С природой не поспоришь.
  - Шторка же есть. Закрывайся хотя бы.
  - Ладно. Завтрак скоро?
  - Ты, милочка, слишком много ешь.
  - Ха! Это ты меня откармливаешь, как поросёнка. Давай поменьше. А то ведь недоедать невежливо. Баба Роза, если мы с тарелок всё до крошки не слизывали, даже слезу от обиды пускала и брюзжала, что мы невоспитанные.
  - Я вот часы тебе нашёл. Календарь куплю, как в город поеду. Еду сюда принести или там поешь?
  - Без разницы.
  Завтракать мы пошли на кухню. Я сказал, что больше трёх штук кукурузных хлопьев в ложку брать некрасиво. Что я не намерен её за здорово живёшь деликатесами пичкать, она должна что-то делать тоже. И не картошку чистить или посуду мыть, а умственно развиваться, грамоту хотя бы подтянуть, книжки умные читать. Тут выяснилось, что Сэлинджера она уже прикончила. Быстро ты, - говорю.
  - Ночью как-то не спалось. Странно, что никуда бежать не надо. Прям курорт.
  Зато у меня забот полон рот. Отнёс ей в подвал полный чайник, бутылку молока, пачку крекеров.
  - Вот тебе провизия. Меня может долго не быть, ведь надо и календарь, и в кино, и с письмом разобраться...
  - И в аптеку заскочи, от запора что-нибудь...
  - Блин! Хватит уже про всю эту... физиологию!
  - Ладно-ладно, не хочешь - не покупай. Ты здесь главный.
  Хоть кол на голове теши! Ничего не понимает!
  Всё-таки я проваландался с ней почти до полудня, а дорогу снегом занесло, ехать пришлось медленно. На ранний сеанс "Доктора Нета" я опоздал. Оставил фургон у кинотеатора, где припарковался, пошёл пешком. Погода была ясная, но холодная, и мне приятно было то и дело греться: сначала на почте, потом в аптеке, хотя продавщица там чем-то напоминала Мейбл, потом в писчебумажной лавке, где я набрал кучу всего: календарь, блокнот, шариковых ручек, потом в банк - снял немного налички на всякий пожарный. Полгорода обогнул. Как говорится, бешеной собаке семь вёрст - не крюк.
  Плохо, что начало нового сеанса снова пропустил.
  Ну, ничего, думаю, весь день почти впереди. Не посидеть ли мне прям как человеку в ресторане? Нашёл самый расфуфыренный. Швейцарец на входе даже на меня взгляд косой уронил - чтоб ему так косым весь век и прошастать. Заказал я там какую-то рыбу, лобстера что ли. Его делали так долго, словно, пока я читал меню, он ещё плавал по Баренцовому морю и грыз кораллы. А время поджимало. Наконец я почитай целиком запихнул в рот бело-розовую тушку и поскакал в кино. И никаких вам чаевых, буржуи!
  Успел!
  Билет достался в самой середине зала. Дожёвываю лобстера, глотаю и - о, стыд! - желудок набряк и разразился отрыжкой. Тут, дамы и господа, я уверовал в Божью милость, ибо в самый момент моего утробного позора с экрана зарычал лев и заглушил, ну, почти... Соседи по бокам от меня, наверное, решили, что будет фильм со стереозвуком.
  Фильм и вправду оказался занимательный. Никогда бы не подумал только, что разведчики - такие легкомысленные люди. Может, это комедия? Нет, тут же убийства и всякие опасности... Смотрю, внимательно, стараюсь всё запомнить. Но лента и до середины не дошла, как случилась катастрофа. Не понимаю, что на меня накатило, но там был такой эпизод, когда на спящего шпиона под угрожающую музыку заполз подсунутый врагами паук-птицеед, не самый крупный, но вполне взрослый. Человек проснулся в ужасе, но не шевелится, только потом обливается и глаза выкатывает. Паук с него, конечно, слез, а Бонд давай его ботинком на полу колошматить. По сюжету, тот мохнатый должен был как бы его убить, а мы, зрители, должны этому верить. И я не утерпел, вскочил и кричу:
  - Враки! Тарантул такой породы не может ужалить человека до смерти, только ящерицу или воробья, на худой конец мышь! Человека он всё равно что как оса или пчела...
  Зал загудел:
  - Сядь на место, обормот!
  - Не мешай кино глядеть!
  - Да уберите этого ботаника!
  - Я, - возражаю, - энтомолог!
  Тут является страж порядка:
  - Спокойствие, граждане! - и берёт меня под руку, - Пройдёмте, молодой человек.
  Фильм для меня закончился. На улице уже темнело. Констебль читал нотации:
  - Ты что, хотел бы, чтоб по артисту настоящий паук-убийца лазил? Да он бы ни за что на такое не согласился! Им, конечно, платят каждому, больше, чем всему нашему отделению, но жизнь-то всего дороже.
  - Настоящие смертельные пауки мельче, каракурт, например, - говорю уныло.
  - Вот-вот, тем более. Его и незаметно было бы.
  - Можно искусственного сделать или мультипликационного, или засушенного на тонкой леске протянуть.
  - Ага, чтоб у него в кадре лапа отломилось!
  - Ну, переснять...
  Так мы долго ещё препирались, но он оказался неплохим человеком, и ему явно импонировала моя эрудиция. На прощание он бросил загадочную фразу:
  - Нда, пауки, бабочки... А вообще сейчас молодёжь на жуках помешалась. Моя дочка так с ума по ним и сходит.
  - Каждому - своё, - заключил я по этому вопросу, и мы расстались.
   Садясь за руль, я вспомнил про ещё один заказ и поехал к букинисту.
  - Не помню точно, - говорю, - но на обложке должно быть имя "Барбара".
  - "Майор Барбара"?
  - Нет.
  - Барбара Картленд?
  - Да!
  На выбор он предложил дюжину книжек. Я взял, какая потолще. Потом прошёлся ещё вдоль стеллажей, корешки порассматривал, и опять меня чёрт за язык потянул:
  - Вот так заголовок!? "Идиот" - это же ругательство! Печатать такое для публики неприлично! И некрасиво!
  - Это русский роман, а русские любят ругаться, - объясняет старичок.
  - Но мы-то в Англии - культурные люди. Как его только не запретили?
  Разводит руками:
  - Классика.
  И снова мне в глаза лезет дурацкий "Заводной апельсин", и опять мне дико хочется живого.
  Горе! В лавке с фруктами нет даже мандаринов. О соке в коробке я не подумал, решил съездить в более крупный магазин.
  А возле фургона вновь отирался тот подозрительный бродяга.
  - Вам чего, - говорю, - сэр? Вы часом не из полиции?
  - Сегодня нет, а так бываю. Лови, - и кидает мне цельный апельсин, поясняет - С процентами.
  Потом поглаживает машину, как живую, например, лошадь:
  - Классная тачка! Увидимся.
  Вот уж никакого желания! Но апельсин был вкусный.
  К Мэриан я вернулся понурый, натащил ей побольше еды и, стараясь быть юморным, рассказал, как сначала опоздал, потом мытарил по магазинам, а потом вступился за оклеветанного тарантула и стал изгоем.
  Скроила кислую гримасу и, дожёвывая трюфель, изрекла:
  - Зашибись...
  - Не подумаю! - слегка вспылил я и отнял у неё шестую конфету, - Тут даже жалеть не о чем. Я, может быть, и сам всё время подумывал уйти с сеанса. Это же не разведка, а цирк и клоуны. Шляпу на вешалку кинет через комнату, и такой довольный, будто уже мир спас!...
  - А ты могёшь так?
  - Потренируюсь - так смогу.
  Оставшийся вечер мы посвятили киданию шляпы дяди Дика через всю прихожую на стойку для зонтов и шляп. Вышло очень весело. Я попал пять раз, Мэриан - только два. Как стукнуло полночь, я проводил её в подвал, присел рядом на кровати и спросил:
  - Что ты думаешь о водородной бомбе?
  - А уж и такую смастрячили?
  - Представь себе.
  - И сильно взрывается?
  - Как три Хиросимы зараз!
  - Вот жуть-то! - она чуть не с головой накрылась одеялом.
  - Ничего, - говорю, - здесь ты в полной безопасности.
  Самому мне, между прочим, не засыпалось долго, всё мерещился над крышей рёв бомбардировщика...
  Взялся опять за Дориана. Оказывается, он хорошо играет на пианине. Ну, что ж, молодец. Одобряю...
  
  Настала среда - день, когда я должен забрать у некой Нэнси имущество Мэриан. Во время завтрака мне были даны более точные инструкции насчёт времени и места.
  - "Доктора Нета" досмотреть? - спрашиваю.
  - Нет, не надо, лучше знаешь что...
  У меня от такой увертюры уже начинают мурашки по спине бегать. А она показывает какой-то мятый билет на странной бумаге, толстой, рыхлой, волокнистой; написано два слова: "Мэриан Райс" и числа: 29.12.19.00.
  - Вот, - говорит, - самое ценное, что у меня есть. За это я отдала деньги, что копила на новую куртку. Ты - славный малый, тебе можно доверять... Это - пропуск на показ нелегального, запрещённого кино. Их устраивает в Льюисе один крутой чувак. Сегодня фильм с Марлоном Брандо! Я от него фанатею! Сходи вместо меня ты, только запомни всё в точности - потом расскажешь.
  Этот клочок макулатуры стоит, как зимняя куртка!? Запрещённое кино... Никогда не видывал... А почему бы нет? Разве я не порвал я законом уже три месяца назад?
  Прощаясь, я дал её несколько заданий: 1) составить список всех ранее прочитанных книг; 2) читать Барбару Картленд; 3) начать вести дневник.
  В час пополудни я простучал в дверь косметического салона, на крыльцо выпорхнула рыжая, конопатая и кривоногая вертушка с ветхим чемоданом.
  - Ты - Фердинанд?
  - Я.
  Я прятал нос в поднятый воротник пальто и поправлял солнечные очки.
  - Классный прикид. Привет Мэриан.
  Вручила и шмыгнула обратно за дверь.
  Поехал домой, прибыл, захожу в подвал:
  - Ну, красавица, как успехи? Читать начала?
  - Нет. Дневник писала.
  - Покажи.
  Суёт мне блокнот с половиной выдранных листов.
  - И где?
  - Да как-то не пошло...
  Лезу в мусорную корзину, достаю скомканные бумажки, разглаживаю на коленке один за другим, читаю и диву даюсь:
  На первом: "Севодня я"
  На втором: "Вчерась под вечер"
  На третьем: "Мне теперече"
  На четвёртом: "Никогда не думала"
  На пятом: "Здрасьте-пожалуста"
  На шестом: "Ну приплыли"
  На седьмом "Такое дело".
  - Это, - спрашиваю, - всё?
  - Нет. Я тут решила родичам письмишко настрочить. Вот.
  Ага, очередной эпистолярный опус:
  "Превет, семья! С прашедшым вас Рождеством! У миня всё нармально. А у вас? Цалую. Ваша Мериан"
  - Очень, - говорю, - лаконично.
  - Отправишь?
  - Когда Барбара будет прочитана от корки до корки.
  - О`кей. Пообедаем?
  - Вот заладила! Хватит жить от перекуса к перекусу! У тебя должны появиться эти самые духовные запросы.
  - Я каждый день молюсь.
  - Духовные - в смысле умственные. Новые знания, мысли всякие, понимаешь, бестолочь?
  - Да ты не кипятись так.
  - Я и не кипятюсь! ....... Ладно уж, пошли пожуём.
  Точа карпаччо из говядины, она болтала всё про то, как влюбилась в этого своего Марлина, как носила у самого сердца под школьной формой его фотокарточку и даже подралась из-за него с одной восьмиклассницей.
  Я почти не слушал, открыл Дориана и только клал в рот куски то хлеба, то сыра, то ещё не знаю чего. Я уже понял, что эта книжка будет мне глубже всех пропастей под рожью, но, только перелопатив её, я пойму, что произошло со мной и Мирандой.
  Бэз малюет, Гарри чешет языком, как надо жить, а Дориан - о, Боже, пусть он всё-таки окажется девушкой! - стоит, позирует, бедняга, уши развеся.
  - Эй, Ферди, - меня треплют за плечо, - Я помыла посуду, а ножики наточить бы надо.
  - Что?
  На столе были ножи!?... Да ну и пусть...
  - Я говорю, пять часов уже. На Марлона опоздаешь! Там всего один сеанс, и как врубят проектор, так двери на замок!
  А у меня в глазах рассекают голубые стрекозы на хрустально-целлофановых крыльях, и чудо красоты во фраке стоит перед объективом...
  Если бы я не гонял до Льюиса и обратно чуть не ежедневно уж сто дней как, я бы заблудился или угодил в аварию, а так у меня появилось звериное чувство дороги - конское или собачье, или, говорят, ещё слоны мастера запоминать маршруты...
  Вот я паркуюсь у дома на окраине. Темно, хоть глаз коли, только над входом фонарик маячит, стоит женщина и проверяет билеты, как в обычном кинотеаторе, только она на них не смотрит, а щупает и нюхает. Ёжкин кот! Да она слепая! А собой ничего. Брюнетка.
  - Проходи, - говорит мне.
  Зал в подвале, похожем на мой собственный, только просторней. Сидения, какие попало: стулья с разной обивкой в середине, спереди скамейки невысокие, а сзади такие длинноногие тубареты, как у барных стоек бывают. Я пристроился с краю в плетёное кресло - его, думаю, из летнего кафе стащили. Жду. А по залу ходит верзила и всем в лица смотрит, лыбится, кивает, а меня как увидел, так насупился и кричит в темноту:
  - Дин, тут какой-то левый жлоб нарисовался! Глянь своим глазом, - и лапу мне на плечо ложит.
  А я не треплю, чтоб меня трогали. Вскакиваю - лучше бы, дурак, сидел: сразу трое вцепились.
  - Я, - заявляю со всех гланд, - грожусь, что я левый! В наше время сейчас только левые и правы!
  - Продолжай, сынок, - говорит тот, которого покликал контролёр.
  - Левые - они одни неравнодушные, например, к водородным бомбам, а всем другим на всё плевать и всё такое!
  Моя искромётно-дебильная триада на окружающих, что называется, произвела...
  Тот, который Дин, очухался первым и заложил не менее крутой вираж:
  - Я на днях из Оксфорда вернулся. Там мой кореш Маркус Ленгдон накропал статью, что за Сервантеса писал Шекспир, ведь если имя его главного героя склеить, а последний слог отрезать, спереди воткнуть и по-английски прочитать, получится не что иное, как ГОРЯЧИЙ ОСЁЛ.
  Хоть у меня поджилки тряслись, но держался я блестяще и спуску ему не давал:
  - Вы, - говорю, - сэр, к чему клоните? Если ругаться изволите, так это можно и попроще сделать, с учётом уровня аудитории.
  Ну, про аудиторию я, конечно, не сказал, но что-то в этом роде подумал.
  А ещё забыл поведать, что собеседника своего видел отнюдь не впервые. Это он вчера подогнал мне, изнывающему, апельсин, а раньше дольку отжал. Тут он смотрел хозяином, командовал.
  - Хорнет, Блайндер,... - и вбок кивнул.
  Два амбала выволокли меня к экрану, на всеобщее обозрение.
  - Кто-нибудь хоть раз видел этого ханурика?
  Леденящая тишина. ... Вдруг подаёт голос Венди:
  - Да это же Фернандо, новый хахаль Мэриан.
  - Точно, - подщебечивает Нэнси, - Он заходил за её барахлом.
  - Почему она сама не пришла? - домогается главный.
  - Простудилась. Погуляла в чьей-то поддергайке на рыбьем меху. Попросила меня посмотреть, а потом пересказать.
  И билет ему подаю.
  - Ну, раз так, то честь и место.
  Меня усадили в первом ряду. Фильм назывался "Дикарь", и недаром...
  Когда он закончился, и все начали расходиться, что-то там гундя промеж собой, я всё сидел и мысленно чесал макушку.
  Снова ко мне подкатил мистер Дин.
  - Чего, - говорит, - залип? Впечатлило?
  - Мне, - отвечаю, - хоть убейте, непонятно, на кой, прошу прощения, ляд официантке первый приз за мотогонки? Он бы ей лучше конфеток прислал или цветов.
  - Может, это самое дороге, что у него было?
  - Самое дороге - это его мотоцикл, а он и впрямь дикарь: тянется за бесполезными блестящими штуками, дарит их, кому они без надобности. Хотя, если просто на память... Что могла похвастать, что водила дружбу с крутым гонщиком... Глупо. Но душевно. А люди - сволочи. И меня зовут не Фернандо.
  - Это мне по барабану, только за Мэриан я неспокоен, а она мне как дочь.
  - Я забочусь о ней, сэр.
  - Заботься хорошенько. Ну, и тачку тоже береги.
  Как я дал так себя облапошить? Я похитил девушку из высшего общества - и концы в воду, похитил продавщицу - и вот уже вся её кампания знает меня в лицо, мою машину - тоже. Что дальше? Они ко мне в гости заявятся?
  А и плевать! У них самих рыло в пуху, так что в полицию не пойдут.
  А что, если... Полно! Какие бандиты? Обычная шпана.
  С такими тревогами я приехал домой, умылся, переоделся, поставил чайник и пошёл в подвал.
  Мэриан уже стояла у самой двери, когда я вошёл:
  - Ну! Что там было!!?
  Её не волновало ни то, что меня чуть не приняли за стукача или ещё кого, ни, собственно, содержание картины, один только Марлон: как он был одет, что говорил, как поступал, как его звали. Мне по восемь раз пришлось повторять всё эти пустяки. Наконец, она вздохнула с облегчением, словно ей отменили смертный приговор.
  - Ужинать-то, - спрашиваю, - хочешь? Рису с тушёнкой...
  - Ай, погоди. Сейчас не могу.
  - Да ты что так разнервничалась? Даже глаза вон на мокром месте!
  - Понимаешь, я ужасно боялась, что он там будет играть негодяя. Я потому и рада была тебя послать смотреть, а не сама... В первый раз я увидела его в таком фильме, где он изображал грубияна, то есть обычного работягу, к которому в дом приехала на житьё сестра его жены, такая из себя красотка, барыня, модница; манеры - плюнуть некуда. И как-то у них не заладилось, придирки пошли, скандалы, и он - как его звали? Стенли, да. Он вкрай взбесился и ударил жену по лицу! Я убежала в спальню и давай реветь. Мы люди хоть простые, но жили всегда дружно, никаких ссор и драк, а тут такое! Лет четырнадцать мне было. Совсем соплюха. Мама - дай ей Бог здоровья - пришла ко мне, обняла и всё растолковала. В кинах ведь всё понарошку, их специально учат, артистов, по-всякому прикидываться, даже помирать искусственно. Потом они по договору должны делать всё, что им велит директор или как его, сценарист. Что творит артист в экране, ничего о нём не говорит. Он, может, после перед этой Стеллой (то есть опять же актрисой) на коленках извинялся, а она ему могла сама звездануть, как съёмку прекратили. Трудная у них работа!... А потом я читала, что Марлон - он очень хороший человек, с индейцами дружит... А чем тот фильм про Бланш закончился, я так и не узнала. И не хочу!
  - Бланш - это?...
  - Ну, та блондинка, которая с ним схлестнулась, попрекала всё да насмехалась, хотя жила у него в гостях...
  У меня прихватило сердце - это же почти совсем как...
  - Как название того фильма?
  - Дай припомнить. ..............................Автобус... Нет, "Трамвай по кличке Желание".
  - Его больше нигде не показывают?
  - Нет. ......... Но кина по книжкам делают. Ты поищи такую книжку. ... Эй, ты чего?
  - Моя девушка... Она ведь тоже была вроде аристократки, такая утончённая,... взыскательная... Я рядом с ней был просто быдло!...
  - Ну, так что ж? Таких историй, когда простой, бедный малый влюбляется в богатую девчонку, пруд пруди. Даже в сказке нищий огородник Джек берёт в жёны принцессу.
  А ведь это правда, Миранда! Почему же ты, пичкая меня Холденом Колфилдом, ни разу не упомянула ни Мартина Идена, ни Джулиана Сорела, ни Джея Гэтсби? Да что там! Я Квазимодом твоим был бы, в ус не дуя. Но нет! Калибан - и точка!...
  - У тебя часы что ли встали?
  - Да нет, идут.
  - Уже полпервого? Так поздно!? Пойдём хоть чаю выпьем.
  Чайник, естественно, выкипел, даже покоробился малость и почернел. Мы утолили жажду остатками молока. Я вскрыл банку тушёнки, но Мэриан отказалась, у неё, мол, живот от мяса уже ноет, обскоблила морковку и сгрызла.
  - Орешков никаких нету?
  - Нет. Завтра добуду.
  - Знаешь, Ферди, что я нынче представляла? Что началась война, и ты меня приютил, прячешь от фашистов...
  - Разве ты еврейка?
  - ... Мне бы ополоснуться, постирать опять же...
  - Да уже ночь.
  - Ничего. Ты ложись. Я сама управлюсь.
  - Не пойдёт. Я должен тебя...
  - Ну?
  - ... Проконтролировать. Вдруг ты что сломаешь там. Ванна старая, краны вечно срываются...
  В глаза хоть спички вставляй! Такое чувство, что месяц не спал. Но отказать не могу, плетусь, устраиваю всё для купания, потом сижу за дверью на циновке, читаю... Дориан влюбился в актрису. Значит, он не девушка. Жаль!
  - Эй, - слышу над собой, - не гоже на полу спать: чай ты не собака!
  На автопилоте отвожу её в подвал, запираю, ползу наверх, падаю в кровать.
  
  Просыпаюсь от голода. Раньше, чем чищу зубы, отправлю в рот горсть кукурузных хлопьев, ставлю кипятиться воду в кастрюльке для каши: чайник-то приказал долго жить. Времени десятый час. А где ключи?... Где эти долбаные ключи!?
  Нашёл под кроватью.
  Заварил чай. В остатки кипятка бросил последнюю пару сосисок.
  Четверть минут одиннадцатого.
  Иду к Ми... к Мэриан.
  Она спит сном младенца. У камина на спинке стула белеет крапчатый неправильный шестиугольник. Чёрт возьми! Эта оторва в дантовском аду натянула бы бельевую верёвку и повесила сушить свои трусы в синий горошек!
  - Вставать, - говорю, - пора.
  И тут... случилось то, с чего я более чем взбодрился. Она в длинной, но простой сорочке на цыпочках прошлась по комнате, взяла... этот предмет, села на стул, нагнулась, сунула ноги в дырки и надела... Прямо при мне!!! Нет, клянусь, я не увидел ничего из того, что всегда прячут, только немножко бедро... Но как одна это сделала! Как... красиво! Не раскорячившись, не горбя униженно спину, не путаясь в подоле... А ещё у ней на ногах ногти были накрашены по-разному: большие - алые, поменьше - розовые трёх оттенков, а на мизинцах - как жемчужные. Вот это да! И просто, буднично, и причудливо, и обольстительно, и скромно! Сердце ёкнуло! Нет, ни фига не сердце!
  - Мэриан!
  - Ну?
  - Ты прекрасна! Только ничего не говори!
  Она усмехнулась, пожала плечами и помахала так рукой, дескать, выйди.
  Всё утро я боялся на неё посмотреть и это самое очарование развеять, промежду тем оно во мне самом довольно быстро притупело, остыло, ведь я... ну, сами знаете. Но мне до смерти хотелось его вернуть, а то и усилить.
  Завтракать я её усадил одну, сам открыл книжку чисто наугад, а там такое: "Перед вами нельзя не преклоняться - вы созданы для этого". Почитал вокруг: любовные признания, тыры-пыры... Рисовал в разных видах: Парис, Адонис. Раздеваться, поди, тоже заставлял...
  - Мэриан, ты закончила? - спросил я в дверь, робко так и типа елейно.
  - Сейчас, чашку домою.
  Всё глядя в пол, я привёл её гостиную, достал то ожерелье, которое купил для Миранды.
  - Смотри какое. Нравится? Настоящие бриллианты и сапфиры. Кучу бабок стоит.
  - Ничего так побрякушка.
  - Я бы хотел... я бы очень хотел, чтоб ты его примерила, только...
  - Чего?
  - Сняла блузку и всё, что под ней, чтоб... ну,... грудь...
  Щёки сейчас воспламенятся.
  - Ладно.
  Блин! Её равнодушие меня только расхолаживает! Зато, может, снимок получится что надо?
  Разделась, нацепила кое-как украшение, сидит, как ни в чём не бывало, а я фотографирую. Потом застёгивает наощупь бюстгальтер и спрашивает:
  - Ты в рекламе работаешь, да? Для журналов модных фоткаешь? Платят хорошо?
  А у меня язык к нёбу прилип, и снова это... внутри. Всего лучше она была не в драгоценностях, а когда просто накидывала кофточку, высоко подняв руки, а ткань взлетела, как парус.
  - Мэриан, а ты можешь опять?...
  - Погоди. Сколько, ты сказал, стоит эта штука?
  - Три с лишним тыщи фунтов.
  - Тебе её на один день дали?
  - Нет. Она моя. Я купил её в подарок невесте.
  Ой, всё! Сейчас начнёт клянчить!
  - Ферди, у меня тут мечта завелась. Можешь дать честное слово?
  - Конечно.
  - Ну, дай, поклянись, что выполнишь.
  - Клянусь.
  Барабанная дробь...
  - Продай это и купи себе мотик - будешь дикарить, как Марлон!
  - Я!!? Да ну ещё! Опасно!...
  - Во-первых, не обязательно же гонять, как очумелому, можно и тихо ездить, во-вторых, ты обещал, и если ты порядочный...
  - Ладно. Я подумаю. На мотоцикл ведь ещё и учиться надо, чтоб права получить.
  - Так учись. Кто тебе мешает? Зато какой это кайф - ехать вот так! Не сейчас, конечно, по морозу, а летом, когда жара, а тебя ветер всего обдувает!...
  Да, пожалуй, в этом что-то есть.
  - Ну, я пошла?
  - Куда?
  - В бункер, Барбару дочитывать.
  Снова простая, невзрачная, неинтересная.
  На обед я решил пожарить баклажаны с сыром и покрошить латук. Пока стряпал, всё думал...
  Бабочки умеют прятать свою красоту, они складывают крылья, и их совсем не видно. У многих пестрокрыльниц самый сложный узор вообще на изнанке, снаружи они серые или бурые с белыми пятнами, смотреть не на что.
  Вот и Мэриан - хозяйка своей красоты. Захочет - покажет, а нет - обломись.
  А Миранда не умела так, она всегда была прелестна, и потому беззащитна. Ну, почему я не допетрил в своё время, не сказал ей, что мир слишком жесток и страшен, что я хочу её уберечь!? Так ли оно? Не уверен. Но это было бы ей более понятней. Ох, тугодум несчастный!
  За обедом:
  - Всё, дочитала.
  - Понравилось?
  - Нет. Приторность одна. Люди не так хороши на самом деле.
  - ... Ты вязать умеешь - спицами или крючком?
  - Неа.
  - Ну, так учись. У нас где-то книжка была.
  - Лучше дай мне утюг и доску, я бельишко поглажу.
  Мещанка!
  - Мне надо в город...
  - Конечно. Письмо моим родакам отправь, как договаривались.
  - А вдруг ты врёшь, что дочитала. Можешь доказать?
  И она во всех мелочах пересказала мне роман, и впрямь наивный, но я думал, что женщинам такое должно нравиться.
  - Ну, веришь?
  - Верю.
  Убирает со стола.
  - Бусики не забудь.
  - Какие бу?... А, да...
  Во время оно Миранда составляла списки всего нужного, теперь это делаю я сам, и день ото дня они всё мудрёней и заковыристей. На четверг мне предстояло:
  КУПИТЬ: туалетную бумагу, молоко, гречневую крупу, масло, шерстяные нитки, помидоры, лук, чеснок, картошку, сардины, орехи, трамвай "Желание", чайник, прищепки для белья. .
  УЗНАТЬ: цены на золото, бриллианты, сапфиры, мотоциклы, курсы их вождения и почему все помешались на жуках?
  ПОСМОТРЕТЬ: "Доктора Нета"
  ОТПРАВИТЬ: письмо в Стретфорд.
  Беру в одну охапку кошелёк, футляр с ожерельем, блокнот и книжке, сажусь было в фургон, но вдруг замечаю на дверце нацарапанную маленькую букву - М, причём странную, с засечками внизу крайних линий, но не на самых концах, а вроде крестиков.
  Я сразу понял, чьи это штуки! Надо будет расспросить Мэриан про эту тёмную личность. Уж не тот ли он счастливец, которого она отшила? Но он её гораздо старше, сам сказал: "Как дочь". И я ведь ей ничего плохого не делаю, так что нечего докапываться!
  Открываю список и прибавляю к покупкам конфеты. Нитки вычёркиваю. Если не хочет, пусть не вяжет. Я же не тиран какой-нибудь. Моё дело - вкус ей привить, мозги расшевелить. За это можно только благодарным быть, а не машины уродовать!
  А что я сам могу про него сказать? Крепкий, загорелый, поджарый, немного вертлявый, насмешливый, глаза блестят, волосы всех цветов, какие могут быть, ну, без оттенков синего, конечно, и вида такого, будто он ни разу в жизни их не мыл, не чесал, а стригся газонокосилкой. Одет во что попало, неопрятно. Если про возраст, то пятидесяти нет ещё, пожалуй, но уже за сорок. Лицо правильное. После ванны, парикмахерской и в нормальном костюме мог бы сойти за приличного человека.
  На въезде в Льюис встал под светофором, раскрыл Дориана - Сибилла с мамашей и братцем откровенничает. Довольно нудно. А сзади уж во всю сигналят. Чуть мне в бампер не поддали. Беда с этой культурой! Всё же, припарковавшись, посидел ещё с книжкой на руле, домучил главу. Здорово меня затянуло! Чуть другую не начал, но собрал, что называется, волю в кулак и пошёл по делам.
  С письмом никаких проблем, заполнил конверт и кинул в ящик.
  Еды всякой тоже набрал даже больше, чем хотел, и чайник нашёл, а вот с "Трамваем" загвоздка.
  - Видите ли, - мнётся продавец, - в наличии нет, хотя многие спрашивают.
  - Но он же не запрещённый?
  - Да как вам сказать... Пьеса, безусловно, выдающаяся, но автор...
  - Коммунист?
  - Нет.
  - Гомик?
  - Ну,... да.
  - Это, - а сам оглядываюсь на двери, - ничего. Среди них попадаются и хорошие люди. Иногда... Наверное... Жаль, что книжки-то нет.
  - Кажется, вы, - человек передовых взглядов...
  - Куда там! Я - самый что ни на есть тупой обыватель, погрязнувший в предрассудках, а взглядов это я от подружки нахватался, она у меня на всю голову продвинутая.
  Старик почесал за плешью.
  - Ладно, - говорит, - я поищу то, что вам нужно. Приезжайте послезавтра.
  Зажмурившись, пробегаю мимо "Заводного апельсина", стараюсь думать о посторонней ерунде, о яблоках каких-нибудь...
  Покупаю чёртово яблоко, тру об рукав и, грызя его, то есть яблоко же, тащусь в ломбард.
  Там всё вышло отвратней некуда: больше полутора тысяч не давали. Шкуры! Надо в Лондон сгонять, там, наверное, лучше расценки.
  Напоследок и чтоб как-то себя утешить, купил билет в кино. Всё-таки там много красивого, элегантного, и девушки хорошенькие. Секретарша, например, в начале - очень достойная молодая леди. Будет кого поставить в пример дармоедке.
  А паук - пустяки. Конечно, Бонд его не убил. Такие твари умеют прятаться быстрее молнии. Заполз, наверное, по ножке на дно кровати и сидел там, пока съёмка не кончилась, и специалист-дрессировщик в резиновых перчатках не снял его оттуда от греха подальше.
  Сижу, смотрю. Кумушки за спиной всё клохчут: "Ах, пальмы! Ах, море! Ах, какой красавец! Ах, вот это жизнь!". Забыли, что всё это...
  И вдруг... я чудь до потолка не подпрыгнул!!! Из океана выходит такая богиня, что Венера Бутичелли отдыхает! Блондинка, вся словно из этих самых слоновых костей, в белых бикинях, а на боку - тесак в ножнах. И дальше я смотрел только на неё, воображал, конечно, её Мирандой, то есть Миранду вместо неё, а себя вместо шпиона, и она на горячем белом песочке хвасталась, как отравила Ч.В. за его гнусные поползновения, а я не такой, я только злодеев в бараний рог закручиваю, с дамочками же - сама галантность. И целуемся! Мёд на губах!
  Но всё хорошее кончается быстро. Вот я уже на поролоновых ногах гребу к выходу. Обгоняет справа пара - стриженая пигалица виснет на локте у парня в кожаной куртке:
  - Как думаешь, Фреди, будет атомная война?
  - Да хрен её знает.
  Слева - школьники гурьбой:
  - Джеки, как правильно: атомная или ядерная?
  - Да один хрен.
  Последний и непонятый никем романтик залезает в свой фургон, тяжело вздыхает, берёт блокнот, чтоб вычеркнуть из списка "Доктора Нета", а там против графы "Купить" уже огненными буквами написано: "ВИДЕОКАМЕРА!!!!!!!" - это такое мне видение явилось.
  Да! Фотография - пройденный этап. Теперь я хочу снимать кино с очаровательными девушками!
  Само собой, магазины со всякой такой аппаратурой уже закрыты, да и тут, в провинциальной дыре, ничего не надыбать, в Лондон надо.
  Домой приехал в десятом часу, усадил Мэриан ужинать, рассказываю про красотку Ханни, как она осиротела, отомстила старому ублюдку за свою девичью честь, а потом ныряла русалкой за ракушками и обезвредила международного террориста. Джеймс Бонд любезно провалился к чёртовой бабушке.
  Ночью я дал себе волю, хотя альбом "Туфельки" мне совершенно разонравился. Подумаешь, обувь! Босые ножки - вот это красотища! Само собой, при хорошем маникюре.
  Дориана тоже почитал, шестую главу. Уже не помню, до или после. И вообще не помню, что там было.
  Спать так и не хотелось. Решил проявить и напечатать утренние снимки. Как и думал, получилось из рук вон плохо. Ну, бюст, ну, ожерелье. И что? Хоть бы брюлики вместо этих штучек на грудях - куда ни шло, а так - банальщина голимая! Хоть в печку брось!
  Заснул после пяти; видел смуглую, почти негритянскую ступню, а на ногте её большого пальца была нарисована китайской тушью по эмали харя жирная какого-то немецкого нациста, очень смешная.
  
  Просыпаюсь. Солнце сияет из окон, а за дверью кто-то топает, шаркает, мурлычет песенку. Какого лешего!? Выношусь, как ошпаренный, в коридор, а там Мэриан шурует шваброй, скатав коврик к стене.
  - Привет, - говорит, - Я тут тебе чистоту навожу.
  У меня челюсть отвалилась. Я что, забыл запереть её в подвале!? Видимо, да...
  - Ты ведь не против?
  - Нет... Только я... привык по субботам...
  - А я по пятницам. В субботу лучше отдохнуть как следует. Ты бы это... оделся. ... Гречку будешь на завтрак?
  Напрасно я надеялся ледяной водой смыть с физиономии краску смущения, из ванны вышел весь как флаг СССР. Сели завтракать.
  - Ты мотик-то вчерась купил?
  - Нет. Ожерелье не сумел продать за нужную сумму.
  - Дина попроси помочь.
  - ... Этот Дин - он кто вообще такой?
  - Американец. Но предки из Англии. Мировой мужик. Всё схвачено.
  - Как бы его самого кто не схватил!
  Качает головой, улыбается.
  - Руки коротки.
  Моет посуду и поёт:
  "Полюби, полюби же меня!
  Ты знаешь, тебя я люблю
  И вечную верность взаправду храню.
  Прошу, полюби же меня!"
  - Это на чьи стихи баллада? Вордсворта что ли?
  - Нет. Это жуки.
  Через десять минут я, отставший от жизни олух, уже знал, что речь идёт не о насекомых, а об эстрадном музыкальном коллективе из Ливерпуля, молодых ребятах, поющих "так, что прямо за душу берёт. У них недавно вышла студийная пластинка. Вот бы ты, Ферди, её купил!"
  - Надеюсь, - говорю, - это не какой-нибудь оголтелый рок-н-ролл, от которого уши вянут?
  - Нет-нет, не оголтелый.
  - Я ведь воспитанный на чистом Моцарте, попсы всякой на дух не переношу.
  Было уже поздновато, и погода портилась, но я намылился в столицу, сел за руль, включил зажигание, тронулся - и вижу: топливо-то на нуле, сейчас бы заглох в чистом поле. Бегу в гараж за канистрой, а её нет, то есть есть, но пустая. Я же всегда держал про запас! Уж не призрак ли вредит?
  Пришёл на могилу, о которой один во всём мире и знал, снял шляпу, оглянувшись на окна... Конечно, всё, что случилось за последний месяц, не могло не выбить меня из колеи. Но чтоб мне было страшно - такого нет. Грустно только.
  Вернулся в дом, рассказал Мэриан о своей оплошности, что придётся теперь на бензоколонку чапать за полторы мили по сугробам, а желания никакого.
  - Ничего, - говорит, - соберёшься с духом, пообедаешь...
  Так она это сказал спокойно, по-доброму, что я решил: время пришло. И показал ей коллекцию бабочек.
  - Ух ты! Настоящие!? - низко наклонилась над коробкой, - Красотень! Сразу лето вспоминается.
  Я дал ей лупу, сам сел в кресло и принялся за своё чтиво.
  Приятели в театре. Сибилла на сцене, но что-то не в ударе, играет неважно, и Дориану стыдно за неё.
  - А нас ругали, если мы ловили бабочек, - бормочет Мэраин, - И крылышки у них всегда ломались.
  Теперь у них объяснение. Ей осточертело искусство, а он только за классную игру её и любил, так что конец, бросает. Она плачет и всё такое.
  - Когда ты их накалывал, они ведь уже умерли? ... Эй! Я спрашиваю, им не было больно!?
  - Нет, я усыплял их хлороформом, а проснуться они уже не могли. Это как общий наркоз.
  Сибилла обречена! Я точно это знаю! Как он шёл домой, как там балду пинал - это я всё пропустил. Утро. Гарри припёрся. Ну, конечно. Отравилась.
  - Мэриан, ты пообедай без меня.
  Один. Гашу люстру, смотрю в окно. Всё стало ясно. В прошлом веке мистер Грей угробил разочаровавшую его актрису, а три недели назад мисс Грей умерла, разочаровав меня, который любил ей больше всего на свете. Судьба и возмездие, родовое проклятие, а я - его орудие. Убираю коллекцию, спускаюсь по лестнице, зачем-то выхожу во двор.
  Небо в низких тучах, а у горизонта розовато золотится.
  Разве я любил Миранду за её художества? Нет! Мне важна была она сама.
  Озяб, иду в гостиную. Мэриан смотрит телевизор и распускает недовязанный джемпер из голубой французской шерсти, клубок наматывает.
  - Всё тут у тебя работает, - говорит, - надо только сбоку стукнуть и в розетку получше воткнуть.
  Тупица! Видеть не могу!
  Одеваюсь, беру деньги, канистру и отправляюсь за бензином.
  Мешу снег по обочине и прокручиваю прежние мысли. Итак, мисс Грей поплатилась за грехи мистера Грея, самовлюблённого, высокомерного сукиного сына, а я был только инструментом суровой небесной справедливости.
  В чём же проблема? А проблема в том, что я не хочу быть инструментом. У меня были и есть свои чувства, я любил её, даже не зная имени. Допустим, судьба - она не спрашивает, так я и без спросу скажу, что не хочу.
  И почему она должна страдать за чужие преступления? Ну, хорошо, она сама была не подарок. Водородную бомбу надо запретить, но сначала сбросить её на голову нам, типа равнодушным! Мы заслуживаем!... Мне нельзя говорить "должно - не должно", а сама: "Если дарите ожерелье, то должны его сами застегнуть". Что называется, в своём глазу бревна не замечаем. Но это же просто болтовня. За что тут смерть?
  И что общего у меня с Дорианом, который Принц-Нарцисс? Я смурной да неказистый - жизнь ведь не баловала. Он - другое дело. А по логике проклятия я должен быть вроде него, а она - меня любить.
  Не сходятся концы с концами. И книжка только началась.
  Бензин журчит в канистру.
  Кто-то ещё умрёт. Гарри - скользкий тип, такие вечно выходят сухими из воды. Бэз - рохля, но добряк и ничего плохого не сделал. И всё-таки кто-то из них...
  Какая тяжесть! То и дело меняю руки. Солнце село, на востоке совсем чернота. Не выдержал, лёг в снег, мечтаю, как куплю видеокамеру, буду снимать девушек, природу, просто, например, как водоросли в реке колышутся. Очень успокаивает. Лето. Хорошо...
  Чуть не заснул. Разбудила проехавшая машина. Может, даже жизнь мою спасли эти незнакомые люди.
  Доплёлся на последнем издыхании, залез в горячую ванну, книжку слегка намочил. Гарри опять со своими разглагольствованиями! Навёл тень на плетень и повёз оперу слушать.
  Мэриан уже сопит на диване пред играющим телевизором. Я его выключил, а её будить не стал, только запер гостиную на ключ, обошёл дом, запер входную дверь, погасил лишний свет; решил завтра встать как можно более раньше. Где же будильник? Ах, да, он в подвале. Спустился, взял его и думаю, а что, если мне заночевать тут, на мирандиной кровати? Каково ей было?... Лёг, завёл на полшестого и заснул.
  
  И чего ей не нравилось? Тихо, тепло. Еле отодрал висок от подушки.
  У ванной столкнулся с Мэриан.
  - А, привет, - прозевала она, - Ты в тубзон?
  - Ээ...
  - Я ещё подремлю, ладно?
  - Как знаешь. А я сейчас поеду по делам: видеокамера, ожерелье, мотоцикл, "Трамвай"...
  - Начни с "Жуков".
  Давно замечено, что простолюдины не лишены здравого смысла.
  Сперва я подался в Лондон, нашёл магазин грампластинок. Там продавец, как пить дать, еврей, расставлял товар.
  - Вы, наверное, за ливерпульцами? Странное называние - "Жуки", верно?
  - Да, - говорю, - за ними. Отпустите побыстрей, а то мне ещё в сотню мест.
  - Конечно-конечно. Вам как первому покупателю - даже со скидкой. Один фунт, пятнадцать шиллингов.
  - Сколько!? Это где видано такое обдиралово!?
  - Милый юноша, взгляните тщательней на ценники и поверьте мне: через три часа у меня не останется ни одной пластинки "Жуков".
  - Ладно, гоните ваш винил, только имейте в виду, что этакая фамильярность мне претит! Никакой я вам не милый юноша и всё такое!
  - Простите, - мямлит жулик, - Вижу сам, что обознался.
  Затем ломбарды - везде жмот на жмоте. 2600 - предельная цена! Сами думают, поди, что я украл украшение. Документы не спрашивают, но и связываться не хотят. А я за него 3320 отстегнул. Я этих ушлых барыг озолачивать не намерен!
  Видеокамеру и плёнку купил - вот главная радость!
  Перекусил в недорогой забегаловке, еду в Льюис.
  Вот и книжный магазин, где меня встречают, как шпиона на тайной явке, отсылают вглубь помещения. Там на высоком стуле сидит, наклонив голову, экстравагантная особа - бывалая на вид тётка в мужском костюме.
  - Уильямсом, - спрашивает, - увлекаетесь?
  - Интересуюсь. Друзья посоветовали.
  - Кто вы по образованию?
  Шевели извилинами, Ферди! Что за лобудень сейчас на пике моды?
  - Психолог.
  - Где учились?
  - В Оксфорде.
  Спасибо, мистер Дин.
  - С трудами профессора Кончиса знакомы?
  - Нет. Но что-то слышал.
  И вызывающе так зыркнул. Можно подумать, она сама с академиками якшается! Нет, меня не проведёшь на мякине. Сейчас каждый балбес про всё на свете "что-то слышал", но настоящих образованных днём с огнём не сыщешь.
  Сговорились, что она даст мне книжку на время, на три дня, причём за полфунта. Покривился я, но отвалил ей монеток.
  Ритуал с апельсином состоялся успешно: в продуктовом вчера был привоз.
  Теперь осталось сбагрить ожерелье. Поехал наугад в то злачное место, где смотрел "Дикаря". Уже смеркалось. На дворе какой-то ухарь в одной рубашке и джинсах колол дрова. На моё счастье им оказался тот, кого мне было надо. Он тоже меня узнал:
  - О, кинокритик! Как сам? Как Мэриан? Выздоравливает?
  - Да, уже гораздо лучше. Я, собственно, к вам по её поручению, только здесь... не очень удобно.
  Он наложил на согнутый локоть кучу поленьев и повёл меня в дом, свалил дрова у большого камина, а я тем временем огляделся: в комнате сидело около дюжины человек. Слепая брюнетка тренькала на струнном инструменте, наверное, клавесине. Рядом с ней сидел на редкость уродливый тип: всё лицо в ожогах, рот в одну сторону разорван. Была там смуглянка с золотым кольцом в крыле носа и красным кружком на лбу, блондинка в венке из тряпичных васильков. Был негр в очках и усач в ковбойской шляпе. В общем, маскарад. Нэнси разливала чай в светлом платьишке. Гости заедали его тыквенным пирогом и какими-то шариками размером с грецкий орех. Пахло приятно: пряностями, табаком, лимоном, древесиной - много чем.
  - Поговорим наедине, - предложил я Дину.
  Мы пошли на кухню.
  - Я хотел сделать Мэриан подарок, вот такой, - и показываю ожерелье, - а она требует сбыть его и купил мотик, чтоб катать её, как Джонни Дикарь - свою Кэти.
  - Похоже не неё.
  - Она помешалась на этом артисте, Брандо. Я мог бы ревновать, но...(Но я ведь такой великодушный!) ... по-моему, неплохо, если девушка увлекается каким-нибудь искусством. Встреться она с ним в реальности, он бы ей, может, совсем не понравился. Это как... Дориан и Сибилла... Ну, да вы не поймёте.
  - Где уж мне, - вертит в немытых клешнях драгоценность, - Сколько думаешь срубить?
  - Выручить? Ну,... тысяч пять, в крайнем случае, четыре с половиной.
  - Ладно, попробую пристроить. Давай коробку.
  - Вы что, хотите его у себя оставить!? Так не пойдёт!
  - Покупатель должен увидеть товар.
  - Организуйте мне с ним встречу.
  - Не согласится.
  - Почему?
  - Стесняется. ... Кстати, чем ты по жизни занят?
  Я рассказал про бабочек и фотографию.
  - Ого! - он оскалился, - Выраженный охотничий инстинкт, разработанный глазомер, мелкая моторика, да ещё при очевидном аскетизме. Ты мог бы стать отличным кадром.
  - Я не фотогеничный.
  - Это только повышает твою цену.
  - Сэр, я не собой торгую, а хочу приобрести мотоцикл вместо бриллиантового украшения!
  - Или ты оставляешь его мне, или скатертью дорога.
  - Дайте что-нибудь в залог.
  - У меня ничего нет. Могу дать честное слово.
  Мне надоело спорить. В конце концов, самому мне ожерелье не нужно, равно как и мотоцикл, а Мэриан, раз отправила меня к мошеннику, то пусть пеняет на себя, когда он смоется и оставит нас на бобах.
  В гостиной чернокожий очкарик умничал:
  - Классовый вопрос решается предельно просто: все мы принадлежим к одному классу - млекопитающих.
  - Эй, малохольный, - обратился он ко мне, - Как ты относишься к апартеиду?
  К кому, блин?...
  - Лучше, чем к водородной бомбе.
  Это я здорово, остроумно придумал. Всё расхохотались. Мне поднесли чашку чая без молока, но с какими-то травами, на прикуску - индийское мягкое драже, очень вкусное.
  Дин проводил до фургона, попрощался с ним теплее, чем с его водителем.
  Вдали от шумной толпы и освещённого шоссе старинный дом сиял всеми окнами, аж зарево стояло над крышей. Внутри на полную громкость галдел телевизор. Мне пришлось долго звонить в дверь, прежде чем хозяйничающая там пленница, отодвинула засов.
  - Наконец-то! Жуков купил?
  Из кухни валил пар с упоительным запахом жареной картошки; вскрытая банка сардин добавляла морскую нотку.
  - Купил.
  Издав клич ликования, Мэриан залезла в мои пакеты с добычей, извлекла квадратный картонный конверт.
  - Где проигрыватель-то?
  - Не помню. Дай мне умыться и поесть.
  - Там всё уже стынет, - прокричала девчонка, взбегая по лестнице. Только тут я заметил, что на ней точно та одежда, в которой я привёз сюда Миранду. Мне казалось, я уничтожил этот синий свитерок и серую юбку. Значит, не посмел... А на ногах - тёткины шлёпанцы.
  Задумчиво привёл себя в порядок, выключил телевизор, сел ужинать, открыл книжку - Бэз со своим мозгоклюйством точно нарвётся на неприятности. А картошка с луком и укропом - объедение, особенно с самой сковородки! И чай уже заварен. Дом, милый дом!
  Стены между тем начали мерно вибрировать, словно дышать; наверху заиграла музыка. Надо пойти, заценить этих "Жуков".
  Всё происходит в моей спальне. На столе у кровати проигрыватель гонят пластинку, а Мэриан, сбросив с ног дурацкие тапки, отплясывает, маша подолом, запрокидывая голову, тонко подвывает певцам. Песня самая простецкая: "Я увидел её стоящей там" - и танцы-шманцы, и никогда с другим...
  - Ну, как? - кричит Мэриан.
  - По-моему, это точно рок-н-ролл...
  - Кайф, да!!?
  Тут заиграла другая, поспокойней.
  - ... Да. ... Да! Вот это хорошо!
  - Давай потанцуем!
  - Да я не умею, не знаю, какие тут па...
  - Никаких. Просто двигайся в ритме. Как я.
  Под "Шанс" меня раскачало, и у меня даже стало получаться, эта музыка как будто пьянила. Вот песня "Парни" - и я уже кривляюсь, как бесноватый, а Мэриан смеётся и аплодирует. На следующей я выдохся и, дав доиграть "Спроси меня почему", выключил гра... проигрыватель.
  - Ээээй!!!!! - возмущённо завопила моя меломанка, - Верни!!!!
  - Постой. Я понимаю, эта популярный музон, и он удовлетворяет твои примитивные вкусы, но есть же другой, настоящий... В общем, классика... Вот послушай.
  И поставил Вариации Гольдберга. ........................................................................
  - И тебе это нравился?
  - Дало не в том, что нравится или нет. Как культурные и одушевлённые существа мы обязаны слушать именно такое... Это только сначала трудно, потом привыкнешь.
  - А давай вот как: будем по очереди крутить классику и рок, чтоб и культурно, и весело...
  Кто сказал, что компромисс - это плохо? Да отрежут лжецу его гнусный язык!
  Задробили ударные, вступили гитары, и моё сердце раскрылось от "Прошу, меня порадуй". Как он, этот дружбан, старается казаться весёлым и спокойным, словно ему вообще по фигу, а в душе он тоскует: "Не думай, что я ною и скорблю, но почему только я говорю, что люблю?". Я хотел бы спеть это Миранде. И, пожалуй, смог бы. Голосов же у них, что у Пола, что у Джона, нету никаких, горланят, как с перепоя.
  - Уууу! - Мэриан прыгает и рукоплещет, - Врубай теперь своего Моцарта.
  "Маленькая ночная серенада" не уступила ни на дюйм ливерпульскому квартету, мне и впрямь понравилось, подружке тоже.
  Потом мы качались плечом к плачу, хлопали в ладоши, подпевая "Полюби, полюби же меня!".
  Потом медитировали под "Цветочный дуэт", и я почему-то вспомнил, что у Миранды есть сестра...
  Потом лихо топтали ковер под "Парней".
  Потом Бах-бабах на оргАне и следом - "Шалалалала"! Вакханалия!
  Мы то считали ворон под сен-сансова "Лебедя", то крутились и кричали под "Крутись и кричи", то истекали слезами под "Реквием" или тряслись от страха под "Фортуну".
  Когда "Я увидел её стоящей там" заиграла в седьмой раз, даже у Мэриан подкашивались ноги.
  После полуночи я запустил "Послеполуденный отдых Фавна", и мы с первым же аккордом уснули, как убитые.
  И вот я иду по району новостроек, задираю голову, а с застеклённого балкона на пятом этаже мне машут молодые и весёлые Шуберт, Шуман, Лист и ещё какой-то Глюк.
  
  Мой ранний воскресный завтрак состоял преимущественно из аспирина. Дожидаясь, чтоб прошла голова, разложил свои вчерашние трофеи, думал сначала освоить видеокамеру, но погода стояла нелётная: изморось, туман. Решил не откладывать в долгий ящик "Трамвай", ведь его возвращать надо...
  Сразу прочитал, чем закончится. Стэнли отправил Бланш в психушку. Полистал там и сям - и что? Джонни, которого стащили с мотоцикла, заставили работать и жениться, и дамочка (она мне виделась как Манипени в белесом парике) шпыняют друг друга. Она тайком пьёт хлеще любого мужика. Он, как баба, собирает про неё сплетни. Вначале писатель сравнил Бланш с мотыльком, но описал как пальцекрылку. Жальче всех Стеллу, которая любит обоих, а у них война...
  В общем, книжка мне не понравилась. В то же время от неё у меня зароились разные мысли. Пришлось ещё таблетку глотать. А мысли вот такие:
  1. У Бланш с самого начала не все дома: дёргается, врёт, живёт, как потаскушка, а считает себя высокородной дамой. Миранда отчасти тоже... Но в молодости человек может себя ещё путью не знать, а у когда под тридцать-то, то пора. И врачи бы не упекли её просто по прихоти какого-то вахлака. Так вот спрашивается: по кой пёс обычным, нормальным людям, читать или смотреть про сумасшедших? Это уж не искусство, а медицина, одним мозгоправам интересная.
  2. Ладно, от тяжёлой жизни и утрат у кого угодно поедет крыша, человек тут не виноват. И не грех обывателям отличать простую стерву от больной. Только мистер Уильямс - он что, дипломированный и практикующий психиатр? Что-то я сомневаюсь. Опять очковтирательство одно!
  3. Да, поклёп, как со шпионом и тарантулом, а за причиной далеко ходить не надо. В силу некой своей особенности автор совсем не знает и, главное, не любит женщин. Он, может, даже рад, что Стелла получила оплеуху, а Бланш всю жизнь "зависит от доброты первого встречного". Во всяком случае, Стэнли он мерзавцем не выставляет, куда там! Он им даже любуется! И у кого тут мозги небекрень?
  4. А если бы моя доверчивая, всё так близко к сердцу принимавшая Миранда прочитала это? Я, пожалуй, здорово бы выиграл в её глазах на фоне Ковальского. Но если бы она всё время ждала, что я начну ТАК себя вести?... А может, я и начал? Пал, что называться, ниже плинтуса? Ведь, пожалуй!...
  5. Но мы же люди простые. Нас учить надо. А тут!... Если Брандо - такой хороший человек, почему не отказался изображать хама и подавать дурной пример молодёжи? За сколько тысяч баксов он загнал своё джентльменство и прилюдно ударил женщину? А за сколько актриса согласилась, чтоб её били по щекам?
  6. Это - искусство? Это - прекрасно? Этим мы должны восхищаться!? Нет, Миранда, искусство бывает похуже ночного кошмара!
  - С кем ты там болтаешь, Ферди? Тебе привидение, что ли явилось?
  Это Мэриан наконец встала.
  - Я думал вслух... про книжку. Ты завтракай.
  - Уж обед скоро. Гороховый суп любишь?
   Я только рукой махнул, сходил в ванную, посидел у открытого окна - голова посвежела. За обедом раскрыл Дориана. Мэриан мажет масло на хлеб и воркует:
  - Зря я сперва решила, что ты чисто понтуешься. Ты впрямь реальный заучка, из книжки носа не вытаскиваешь.
  В одиннадцатой главе ничего не происходит, только перечислены разные хобби зажравшегося хлыща, который оказался тем ещё коллекционером, прожжённым, заядлым, неуёмным! Только тем, как и что он собирал, он оказался ещё дальше от меня. Мне стало вдруг предельно ясно, почему я занимался бабочками. Ведь они бесплатные! Не то что картины, жемчуга, парча, фарфоры, самоцветы! Но как хороши! Веласкес с Рембрандтом из кожи вон вылезут, чтоб подобное нарисовать. Женщина выкинет целое состояние в косметическом салоне и бутике с тряпками, чтоб радовать глаз. А бабочкам ни полгроша не стоит их убранство. Чудо!...
  За стеной или над потолком Пол и Джон поют "Несчастье", и я подписался бы под каждым словом. Словно эти ребята узнали всю мою жизнь и положили на музыку. Странно, что она весёлая, не Реквием какой-нибудь. Может, они хотят сказать, что отчаиваться не надо?... И я догадываюсь, почему они назвались так. Жуки - это что-то обычное, некрасивое, никому не нужное. И вот они, эти музыканты, не намерены никому угождать, пускать в глаза золотую пыльцу, казаться лучше, чем они есть. Воображаю, какое безнадёжное "ФИ!" отпустила бы в их адрес Миранда. А может, и её сердце забилось бы в такт этой песне? Или этой - "Энн"... Сразу тётя Энни представляется молодой, симпатичной, милой...
  Но хватит уже мечтать! Надо заняться видеокамерой: изучить инструкцию, проверить комплектующие, сделать пробный ролик. На это и потратился остаток дня. В десятом часу, позажигав везде свет, просто снял панораму гостиной, посмотрел плёнку - вроде, всё нормально. Только вот незадача - проектора-то у меня нет, чтоб отправить кинишко на белый экран! Что ж, ещё одна строка в списке будущих покупок.
  Перед сном вышел во двор - всё небо в звёздах...
  
  Да, ночью здорово подморозило, а с садом случилось что-то неописуемое! Он весь оброс алмазным ворсом инея, словно расцвёл, и розовел под восходящим в дальней дымке солнцем. Красотища - умереть, не встать! Я, конечно, схватил видеокамеру, водрузил её на штатив от фотоаппарата и давай мееедленно так поворачивать, чтоб всё захватить. Вдруг озарение - в фильме же нужна героиня. Вытащил Мэриан из кровати (она снова ночевала в подвале).
  - Пойдём скорее в сад!
  - Сейчас? В такую холодину!?
  - Да не недолго! Я только сниму, как ты ходишь под деревьями.
  - Дай хоть твоё пальтишко накинуть, джентльмен фуфельный!
  - Нет, ты должна быть в одной сорочке.
  - Щас!!! Что ж не голой!!?
  - Это чтоб было видно твою красоту, но в рамках приличия...
  - В тепле - пожалуйста, гляди, снимай, а сопли морозить другую дуру ищи!
  - Ну, Мэриан! Пожалуйста! Это же ради искусства! Оно порой требует жертв...
  - Пропади оно пропадом! Сейчас как жахну по твоей камере камнем!...
  - Вот ты как, значит!? Ну, тогда... забудь о мотоцикле! На автобусе будешь ездить!
  - Изверг!!!! Гестаповец!!!!!!... Ладно!!!
  Я подробней объяснил ей, что хочу увидеть, и встал за камеру, заглянул в видоискатель.
  Всё сразу преобразилось. По белому саду бродил призрак Возлюбленной. Она была околдована красотой деревьев, но угнетена холодом. Или смертью... Вдруг небо потемнело, подул резкий ветер, и иней с веток стал облетать. Девушка обхватила себя за плечи. Её сорочка окрылилась и затрепетала с одного бока, плотно обтянула другой. И распущенные волосы как будто ожили, вознамерились сорваться с её низко опущенной головы.
  А потом она подбежала ко мне, ударила кулаком по ключице и скрылась в доме. Я поставил запись на паузу, но не снял камеру со штатива.
  Мэриан закрылась в подвале, накрылась по макушку одеялом и из ватной норы честила меня разными нелестными словами. Я же по-всякоски старался её умаслить.
  - Я скоро поеду в город - хочешь, куплю тебе не только шоколада, но и икры?
  - Фу! терпеть её не могу! Ты хоть знаешь, чего в неё намешивают?
  - Только соль...
  - Как же! Там больше половины - лук и гнилые помидоры!
  - Ты про какую икру говоришь?
  - Про кабачковую.
  - А я про рыбную. Её два вида: красная (она похожа на смородину) и чёрная (размером с просо, а стоит в три раза дороже красной). Какой тебе?
  - Никакой. Отвали. ...... Ну, разве что красной чуть-чуть, попробовать.
  - А шампанского не хочешь?
  - Задрал уже, блин, зубы заговаривать! ...Чай тащи! Да погорячей!
  Слушаю и повинуюсь. Пока чайник грелся, глянул в окно, а там густой снегопад! Камера! Вот я хватаюсь за неё, но несу под крышу, а снова запускаю запись, прилипаю глазом...
  Минут через пять я в гостиной отряхаю аппарат, а по спине течёт тающий на загривке сугроб, рубашку хоть выжимай. А с кухни чайник надрывно свистит. Выключил, заварил, переоделся, понёс музе завтрак, но сидеть с ней не стал: пусть согреется и остынет.
  Стал вроде как собираться в дорогу, прежде всего за проектором. Тут попал на глаза "Трамвай", а ведь его надо отдавать, как в библиотеку. Да я и рад бы избавиться от этой дрянной пьески, но только взял книгу, как снова вспомнил о мирандиной сестре, причём не просто так, а, так сказать, навязчиво, с зудом в мозгу. Как её звали? Не помню! В голове как будто дико чешется, а дотянуться, поскрсти никак. Пришлось лезть на чердак, доставать из тайника дневник, листать с фонариком вот рту... Есть! Минни! ... Ну, а полностью как?
  Что, если и с ней меня жизнь столкнёт?
  Зачем-то унёс блокнот в свою комнату. Окна были цвета разведённой синьки. Я задёрнул шторы, сел под торшер читать, а то уж многое забылось.
  Какая же тоска! За что она так!?... Свободы ей хотелось! Да каждая фабричная девчонка, официантка, кассирша была бы счастлива оказаться на её месте. Вон Мэриан - она сегодня в первый раз на меня разозлилась, и заслуженно.
  А этот Ч.В. - буквы-то какие мерзкие, как будто чавканье! Чем он её приворожил? Рисунки плохие, ни дать ни взять детская мазня. Но, даже не умея, он должен был хоть раз попробовать изобразить ЕЁ, иначе что толку считаться художником!? Художник - это тот, кто создаёт прекрасное.
  Стоп!
  В тёмной, пыльной каморке моего ума включилась лампочка; уравнение начало сходится. Миранда - это Дориан, который сперва познакомился с Гарри, и только потом уже с Бэзом. Бэз - это я! Я преклонялся перед ней и создавал её портреты! Но я скучный, старомодный. Я хотел, чтоб она стала добрей... Никаких шансов.
  Едва слышу рабочий шум на кухне. Мысли всё дальше.
  Почему я не выпустил её? Чего мне было бояться? Даже если бы меня схватили - в чём моё преступление? Где жертва? Вот она, в целости и сохранности. Ну, просидела месяц в подвале, уписывая осетрину с ананасами под Моцарта. Тоже мне Бухенвальд!
  Представился суд. Я стою весь такой в кандалах и заявляю: "Господа присяжные! Я был влюблённый - только и всего! Ведь нет же закона против любви! Вы взгляните, какая она красавица". А она тут же сидит, носик морщит, но всё же хороша, и жюри, только глянув, хором: "Невиновен!".
  Даже если бы и не оправдали... Ну, помурыжился бы за решёткой пару-тройку лет... Зато она была бы жива. А теперь!
  "Это - убийство"...
  
  Что-то разбудило меня около двух часов ночи. Какой-то звук, который я уловил даже не ушами, а кожей, волосками на ней как колебание стен и мебели. 0,01 по шкале Рихтера - это тоже землетрясение.
  Спустился в подвал и там уже ясно слышал и ужасался. Это был кашель. Вбежал к Мэриан, потрогал... Лоб горячий, дышит ртом, тяжело! О нет! Теперь и она!
  Помчался для начала за аспирином. К счастью, одна таблетка завалялась в пачке. Разбудил бедняжку, узнал, что я - чмо; скормил лекарство.
  В кровать не вернулся. Сам как в лихорадке перечитывал последние страницы дневника. Как же это называется? За чем мне ехать в аптеку? Она не записала, но говорила... Что-то на "П"... Надо посмотреть в своих записях................................................ Вот! Пенициллин!
  Не чуя ног, бегу в гараж, выгоняю фургон и гоню в Льюис.
  Что за чертовщина!? Город прямо мёртвый! Ни души, ни звука, половина фонарей не горит. Наконец соображаю: время-то сколько? Пять утра. Это мне три часа ждать открытия магазинов? Обратно ехать глупо. Решил подремать в машине, невзирая на собачий холод, особенно ногам...
  Проснулся, когда уже рассвело. Народ шастал мимо, кутаясь от ветра. Аптека и другие учреждения уже работали. Я ринулся за снадобьями.
  - Давайте рецепт, - говорит продавщица, - без рецепта антибиотики не отпускаем.
  - Сударыня! Сестрица! - взмолился я, - Ведь я не ЛСД прошу! Не кокаин! У меня нет денег на врача, да и тётка боится их, дура паранойная, думает, у них какой-то заговор! Эксперименты на больных и прочая такая чушь! Родная! Бога ради!... Не дайте человеку окочуриться!!!
  И сую ей гинею.
  Это помогло, смягчило. Упаковала мне в пакет и пенициллин, и спирт и десяток шприцов.
  - Зачем так много? - спрашиваю.
  - Они одноразовые.
  - Да ну ещё, баловство. Дайте один, а то слишком дорого выйдет. Я его кипятить буду.
  - Возьмите ещё ксилометазолиновые капли, чтоб снимать отёк в носу.
  - Благодарствуйте.
  - А про открытия доктора Полинга вы слышали?
  - Краем уха.
  - Для укрепления иммунитета надо принимать аскорбиновую кислоту. У меня её всю разобрали, но она содержится в цитрусах: апельсинах и лимонах.
  - Вот спасибочки, мисс! Вкусная была?
  - Кто?
  - Собака, которую вы съели на своём деле.
  Смеётся.
  - А как вас звать?
  - Эмма.
  - Это не про вас писатель Остин недавно книжку выпустил?
  Ещё пуще заливается. А тут сзади какая-то скрюченная перечница встревает:
  - Молодой человек! Писатель Остин был женщиной, которая умерла сто лет назад. Не отвлекайте провизора и не задерживайте очередь!
  Я хотел что-нибудь возразить, глядь - а в аптеку и впрямь народ набился, довольно мрачный, так что пришлось смотать удочки.
  Как ни удивительно, я прихватил "Трамвай" и с ним пошагал в книжный, на соседнюю улицу. Продавец увидел меня и крикнул в угол:
  - Мисс Розенталь, тут возврат.
  Явилась ряженая.
  - Красивая, - говорю ей, - у вас фамилия.
  - Еврейская, - отвечает заносчиво.
  А что я? Я с передовыми взглядами знакомый.
  - Это мне совершенно всё равно.
  - Вам понравилась пьеса?
  - Нет!
  И выдал ей всё, что у меня накипело от финтов Стэна и Бланш, вырулил и на актёров, на театр и кино вообще, на то, как это могут понять зрители...
  - Что если, - заканчиваю, - от таких сюжетов мужчины и женщины потеряют уважение друг к другу? Что тогда с миром станется!?
  - Вы интересный юноша, - произнесла она, - Не будь я лесбиянкой...
  Ага! Вот прям сейчас забьюсь в пуританских судорогах!
  - Это вы всё сочиняете, чтоб неугодных парней отшивать, а явись, который вам приглянется, так вы с ним рысью под венец.
  Она сгримасилась, хотела, видно, парировать, но тут в магазин вошла ещё одна женщина, молодая, моих примерно лет, и вся с головы до ног в чёрном. Я посторонился от прилавка.
  - У вас есть "Заводной апельсин"? - обратилась незнакомка к продавцу.
  - Остался последний экземпляр, мисс. И... я бы не советовал подобное чтиво леди: грубости, знаете ли, непристойные сцены...
  - Я всё же возьму.
  Она была бледная, говорила глухо.
  - У вас какое-то несчастье, милая? - спросила Розенталь; это прозвучало с искренней заботой.
  - Да. Несчастье, - сказала девушка и быстро вышла на улицу.
  - Знаете, кто это? - продавец перегнулся к эпатажной еврейке, - Кармен Грей, у которой пропала без вести сестра.
  В висках застучало. Я выбежал, пометался по улице, потом застыл столбом, собираясь с мыслями... Как странно! Я думал, она младше Миранды... Совсем не красавица. Или от горя так осунулась?...
  Заставил себя пойти в продовольственный. Лимоны, апельсины, много апельсинов!
  Полуденное солнце освещало мой обратный путь. Получив пенициллин, моя тревога улеглась, я как бы снова полностью контролировал ситуацию, так что не особо торопился и всё думал о Кармен...
  Дома мне быстро напомнили, в каком я положении и с кем имею дело. Подвал оказался запертым. В комнате - духота, жара. Мэриан, вся всклоченная, лезет со стаканом... в бачок над унитазом.
  - Что ты делаешь!?
  - От жажды подыхаю!!! - рычит она, - Ты зачеб, дуредь, дверь запер!!? Я уж и рукобойдик ведь высосала, да таб вода давдо протухла!
  Она так странно говорила из-за забитого носа, который у ней успел покраснеть, как редиска.
  - Слушай, я виноват, но всё исправлю! Только слезь с унитаза... Вот так. Пойдем теперь...
  - Пальто давай! Я вся взопрела тут!
  Закутал простуженную мегеру, отвел наверх, налил кипячёной воды, поставил чайник.
  - Я купил тебе гору лекарств. Вот для начла закапай это в нос... Глову кверху держи. Открой рот - я горло посмотрю...... Ничего не вижу. Болит?
  - Болит.
  - Кашель есть?
  - Есть.
  - А жар?
  - Дочью был. Сейчас - дед.
  Это нос ещё не продышался.
  - Ты не волнуйся, дорогая, я тебя вылечу.
  Выслушав про антибиотик, она мотнул головой:
  - Лучше здаешь чего...
  И понеслось! Она сварганила гремучую смесь из горячей воды, соды, соли и йода, принялась то полоскать ею горло, то промывать нос, вурызжа им, как слониха - хоботом. Я поставил на огонь все кастрюли, чтоб делать ей горячие ванны для ног и рук, куда полгалось сыпать горчищу. Затем мне было велено накалить в сковороде крупную соль, быстро пересыпать в носок и завязать узлом... Нужно ли говорить, что я изрядно обжёгся, половину соли просыпал, а носок оказался дырявым? Ну, уже сказал. Всё же я домучил и это прогревательное приспособление, которое немедля оседлало переносицу Мэриан. По моей настоятельной просьбе она съела также три апельсина, а затем, словно бы в отместку, потребовала того, что, по её кривым понятиям, в сто раз полезней: чеснок! Распилила крупный зубец и запихала половинки себе в ноздри, другой приказала мелко порезать и посыпать зловонной крошкой бутерброд, съела, запила горячим сладким чаем с лимоном, отдышалась и сказала:
  - Вот ещё пару таких же дабашь, басла де жалей. И кипяточку в доги плесди.
  После чего вынула чеснок из ноздрей, громко и протяжно высморкалась.
  В шесть часов вечера я сунул ей подмышку градусник. Он показал 38,7, при этом мужественная девица уверяла, что ей гораздо лучше, а горло так вообще прошло.
  - Давай я сделаю тебе укол пенициллина!
  - Отвядь.
  - Тьфу! Откуда у тебя этот идиотский жаргон! ...... Хочешь молока?
  - Деси. И телек что ли вруби, а то скучдо.
  - Нет уж, голубушка, тебе спать пора.
  Я отыскал ей свежую сорочку, вышел, чтоб она переоделась, а потому мне взбрело в голову на руках отнести её в подвал, завернув от сквозняков в большой плед. Признаться, за полторы недели красавица прибавила в весе, но мне она была всё же по силам, такая ноша. А вот плед подкачал - один край свесился до полу, я в нём запутался и мы пересчитали боками ступеньки. Было больно, но очень комично.
  - Вот ты деувязок! - смеялась Мэриан, сидя на полу.
  Я кое-как взвалил её на плечо, пригнувшись, внёс в мирандину комнату, спустил, как мешок, на кровать и пожелал спокойной ночи.
  Наверху немедля распахнул все окна, чтоб выгнать чесночный смрад, вылил в туалет таз с горчичным раствором, постирал сорочку, мокрую от испарины, присел в кресло отдохнуть, но спокоя не было на сердце. С болезнью ведь шутки плохи! Лечиться надо настоящими, современными медикаментами. Пока не впрысну ей пенициллин, не усну!
  Дождался, когда часы покажут девять, набрал в шпиц антибиотик (руки тряслись с непривычки) и на цыпочках спустился в катакомбу.
  Мэриан сопела, отвернувшись к стене, вся горячая, как готовый стейк.
  При свете ночника я стянул с её плеча одеяло и всадил сквозь рукав иголку...
  Больная взвилась с криком мартовской кошки и замолотила меня, машинально отвернувшегося, кулаками по спине. Какие слова при этом извергали её уста, я повторить не смогу. Шпиц я выронил и, как позже выяснилось, раскокал. Процедура провалилась с треском - с треском моих лопаток под ударами неблагодарной дряни. Я хлопнул дверью и убежал к себе.
  Ладно, думаю, вот как разыграется хворь, как начнётся воспаление лёгких - сама попросишь! На коленях!
  Лёг, раскрыл Портрет, чтоб отвлечься от этого бедлама..............................................
  Господи! Дориан убил Бэза!
  Значит, я уморил мисс Грей за то, что мистер Грей прирезал художника?
  Но в нашем-то случае художницей была Миранда, и она рисовала меня... И она покушалась на мою жизнь. Да что там! Чуть не прикончила! Мне чудом повезло, а она лишь немного не рассчитала замах топора... Сразу заныл шрам на виске. Боль червём полезла вглубь черепной коробки. Как мне понятен это ужас! Что он будет делать с трупом - в центре Лондона? Читаю, новую главу... Какой-то Алан, химик... Страх, стихи, воспоминания о Венеции? Это город или страна?.......................................................................
  
  Во сне Миранда зарубила меня. И не тем мелким топориком, а тяжёлым колуном, которым Дин щепил чурбаны на поленья. Вязкая, горячая жижа обволокла меня всего, затекла в рот, прожгла горло. Только ступням и ладоням было мучительно холодно. Локти и колени казались вывихнутыми. Такими ощущениями встретил меня новый день.
  Я заболел. Силы встать ещё были, но желания - никакого.
  Всё же прошёлся по дому, сделал самое необходимое и снова упал на подушку.
  Мэриан явилась, как видение в тумане цвета сырой свинины, заполнившем комнату.
  - Я заразился... Бде плохо... Бде дужед доктор!...
  Тупое жало градусника тычет возле сердца. К губам жмётся скользкий фаянсовый край, и мне приходится глотать кисло-сладкую тёплую влагу. Затем на языке что-то сухое и горькое.
  - Это аспирид. Я уж выпила. Тебе тоже побожет. ... Давай ещё водички.
  Постепенно прилипла и грелка к пятками, и уксусный компресс на лоб, и снова питьё, и последний апельсин, и неизбежное чесночное канапе. Я пробовал отвертеться, но меня дёрнули за ухо.
  - Ду-ка, ешь! Де кобедься бде тут! ...... Воот, болодец. А то как балое дитё!...
  Наконец я пропотел, лихорадка отступила, мысли прояснились. Снова взял книгу: а что ещё делать?
  Труп химик растворил в кислоте. Как и не было ничего...
  Дориан - это Миранда: "он заметил, что все лица, которые он рисовал, имели удивительное сходство с Бэзилом".
  Бэзил - это я. Просто ей в этот раз не удалось меня убить.
  Ч.В. - лорд Гарри, причём злостно так, умышленно, прям слово в слово шпарит, гад: "Мужчина может быть счастлив с какой угодно женщиной, если только он её не любит" - "Никогда не отправляюсь в постель с теми, кого люблю".
  А кто Сибилла? Может, Кармен, чахнущая от тоски?
  Вечером возвращается жар. Добрая Мэриан уже бежит с таблеткой и чашкой лимонного чая, одновременно поглощая трёхэтажный сэндвич с сыром и беконом.
  - Я, - говорит, - всё дикак де дождусь твоих извидедий за дочдое дападедие.
  - Ду, извиди. Я просто боялся, что ты убрёшь, как Бирадда...
  - Ха! Да да таких харчах захочешь - де побрёшь! ... Тебе колбаски отпилить?
  - Спасибо, де хочу.
  - Есть дадо депребеддо! Еда - это сила.
  - Лучше дай бде капли в дос.
  - Да оди де работают ди хреда!
  - Блид! В последдий раз дапобидаю: в боёб добе - де выражаться!
  За такими душевными разговорами мы коротали наш сопливый вечер, по очереди ползая то в ванну полоскать горло или парить ноги, то на кухню за чаем и перекусом.
  Последней мыслью дня стало вот что: Миранда извела себя дурацкими голодовками. Её иммунитет развалился. И почему-то апельсинов она не заказывала. Неужели не слыхала об изобретении доктора Полинга? ... Да и вообще была ли она так уж образованна? В Ледимонте их, поди, только банты завязывать учили для открытки красиво надписывать, а в художественном училище и подавно не до книжек...
  
  За четверг я дочитал "Портрет"...........................................................................
  
  В пятницу Мэриан была уже совсем здорова и, рассекая по дому, хвасталась своим лёгким, глубоким дыханием, а меня всё сильнее плющило. В панике я непослушными пальцами взломал ампулу пенициллина и немедленно выпил...
  Гадость несусветная! Меня вырвало. К счастью, рядом стоял таз с остывшим за ночь горчичным отваром.
  - Ой, дурак! - вздохнула моя санитарка и утащила грязную посудину.
  Я решил сдаться, дать болезни убить себя. Глотаю последнюю пилюлю - и всё. Пить буду, а есть - уже нет.
  К вечеру накатила смертная тоска. Попросил Мэриан надеть синий мирандин свитер и рассказать мне сказку.
  - Про что?
  - Про старика-водядого.
  - О`кей, - она забралась ко мне на постель, сложила руки на коленях, - Жил-был молодой король, только что в должность вступил после отца. И вздумалось ему провести в своей земле учёт всего и вся: и население записать, и дома пересчитать, и скот, и птицу, и мельницы, и мосты; и дороги измерить вширь, и леса-поля - по площади, и реки-озёра - в глубину. Колесил он так по стране больше полугода со свитой секретарей, составлял перечни, карты и диаграммы.
  Вот у самой границы в дремучей чаще он нашёл круглый каменный колодец, открыл и опустил лот, но какая-то сила рванула его на дно, а из дыры вылез старик-водяной, злой, что покой его нарушили. Король объяснил, что просто собирает сведения о своих владениях, а старик ответил, что вся вода принадлежит только ему, если же кто не верит, то он в единый миг осушит все водоёмы государства до последней лужи, только пруд у главного дворца оставит полным, но вода там будет чёрной и горькой. А для возвращения рек, озёр и ручьев нахальный смертный должен бросить в тот последний пруд то, чего он в своём хозяйстве не знает.
  Король показал старому бесу свои реестры, я, мол, всё у себя знаю, но вспомнил, что давно не был в столице и поспешил домой. Встретила его королева с младенцем на руках - это родилась недавно принцесса, и уже дюжина соседних королевичей к ней сватается.
  - Придётся отказать всем, - сказал новоявленный отец и со слезами рассказал о проклятии водяного.
  - Так это не все наши новости, благоверный мой государь, - молвила королева, - У нас тут много что ещё произошло. Вот, например, мука, с прошлого года долежавшая, зачервивела, да в амбаре изловили десять крыс, да каретный сарай погорел, да конь твой боевой околел - лежит он на холме, вороны его клюют, а в черепе змеи свили гнездо. А главное - поймала стража шайку разбойников. Они сидят в тюрьме и ждут твоего суда.
  Король просветлел лицом, вытер глаза, сделал нужные распоряжения и на утренней заре вышел к последнему пруду. Старик-водяной тут как тут, расчёта ждёт.
  - Извольте, ваша сырость, - говорит монарх, - Не знал я, странствуя, что в прошлогодней муке завелись черви.
  И слуги сбросили в пруд мешки, от которых сыпалась белая пудра, и вода стала густеть, как суп.
  - Не знал я также, что сгорел у меня сарай.
  И пожарники сгребают в пруд гору пепла, головешек и обугленные брёвна.
  - Не знал я и о крысах, расплодившихся в амбаре.
  Тут сторож вытряхает в пруд клетку, где томились крысы.
  - Может, это всё? - спрашивает демон.
  - Нет. Не знал я и о смерти любимого скакуна.
  А конюхи волокут в пруд полуистлевший труп, багром катят голову, обжитую гадюками.
  - Ну, теперь-то всё!? - спрашивает водяной.
  - Нет-нет! Не знал я о шайке головорезов, терроризировавших всю мою страну, пока я путешествовал.
  А полиция уж гонит на берег сорок разбойников, сталкивает их в пруд. И вот в воде, серой и густой от муки, плавают лошадиные кости, вьются змеи, цепляются за обгорелые доски и матерятся отморозки, а по их макушкам прыгают крысы.
  - Всё, наконец!!? - кричит старик, готовый рвать на себе бороду - в такую выгребную яму превратился пруд.
  - Увы, - отвечает король, - Есть ещё кое-что...
  - Нет уж, хватит! Что бы это ни было - оставь себе!
  Водяной топнул ногой, и пруд со всем содержимым затянулся почвой, а в прочих водоёмах страны забились чистые родники. Вот такая сказка.
  - И какая же тут бораль? - прошелестел я из-под одеяла.
  - Сам сообрази. Вроде ты тут у нас самый умный, - подмигнула выдумщица.
  - Слушай,... я, давердое, убру.
  - Да брось!
  - Лекарства бде де побогают.
  - Бог поможет.
  - Де верю...
  - Проверь, проведи это самое, опыт.
  - Как?
  - Дай обет, понимаешь? Не обеД, не застолье с угощением, а обеТ, обещание, клятву, которую исполнишь, ну, хоть через три дня, если поправишься. Риска - никакого. Только, чур, сделать, что задумал. Бог обманщиков не терпит.
  Она ещё сказала, что выбрать обет нужно до полуночи, до наступления какого-то святого дня. И задание должно быть трудным, значительным, чтоб Создатель видел, как я стараюсь Его отблагодарить за спасение.
  Не буду приводить варианты: среди них было много откровенной дичи, но вот к дести часам, когда Мэриан всё ещё брякала крышками, стучала ножом и скребла ложкой на кухне, я решил, что цельный вторник проведу в картинных галереях Лондона, пересмотрю все эти великие и прекрасные полотна. Ясное дело, что я не Богу угождал, а духу Миранды, её я хотел задобрить; она по-прежнему распоряжалась моей жизнью.
  Я торжественно и гнусаво огласил свой обет, после чего отключился.
  
  II
  
  И что вы думаете? Я пошёл на поправку! Уже в субботу температура поднялась только до 37.3. А за окнами было солнечно, капель слышалась и воробьи щебетали в саду.
  
  Миновалось ещё два дня. Еды в доме уже не было никакой, и я решил сделать настоящий запас провизии с долгим сроком хранения, весь понедельник составлял список. Думал также и о проекторе для киноплёнки, вспомнил и о такой штуке, как монтаж, для которого нужен специальный стол и липкая прозрачная лента. Всё это мне скоро пригодится.
  Однако первое и главное дело - столичные музеи с картинами и скульптурами. Оделся как можно лучше, побрился, надушился, ботинки начистил и поехал...
  Предварительно купил блокнот и ручку, чтоб записывать названия произведений, какие мне понравятся, и что на них нарисовано. Прибыл в Национальную галерею - - - и застрял в ней на весь день. Хорошо, что внизу там есть буфет. И посетителей мало, я вполне свободно себя там чувствовал. Блокнот был весь исписан уже к четвёртому часу по полудни, а я ещё не всё просмотрел. Думаю, что ж, обет я исполняю честно. Хуже было бы галопом пробежать по всем таким вот заведениям, ни на что не глядя.
  Стемнело. Я застрял перед "Эдипом и Сфинксом", силясь вспомнить, не говорила ли чего Миранда об том, кто это такие. Тут слышу издалека гулкий медленный стук каблуков; он приближается позади. Оборачиваюсь и не верю глазам: это Кармен, леди в трауре. Остановилась перед тёмной сценой, на которой белого попугая сунули в стеклянную банку и воздух оттуда выкачивают.
  Я подошёл и говорю:
  - Какая плохая картина! Брезентом бы её завесить!
  Удивлённый влажный серый взгляд.
  - Вам жалко птицу?
  - Её жалко девочке, которая лицо руками закрывает. А мне... Меня воротит вот от этого типа в центре. Он плохо одет, видно подрабатывает научными фокусами, и его позвали в богатый дом. А ему это противно. Кажется, он смотрит прямо мне в глаза и хочет сказать: "Тебе ещё чего надо? Проваливай, ротозей! Не заплатил!" - или что-то в этом роде. ... Он зол на всех... а на себя - вдвойне!...
  - Не надо так громко говорить.
  - Простите. Я тут нечастый гость, всех порядков не знаю.
  Мы пошли по залу, беседуя вполголоса. Ясно было, что ей давно хотелось с кем-то пообщаться, лучше даже с незнакомым. Я строго следил за собой, чтоб чего не сболтнуть, в то же время меня тянуло на откровенность:
  - Вы не бываете в Льюисе?
  - Иногда бываю.
  - Вроде я вас видел там, в книжной лавке. Вы покупали этот модный "Заводной апельсин". О чём он?
  - О насилии.
  - Ох! Писали бы о чём-то хорошем!
  - Например?
  - О любви. О красоте.
  - Всё это воздух и пища для зла. В мире без чувств, без очарования не было бы соблазнов, не было бы преступлений.
  - Давайте сменим тему. Я интересуюсь конкретно одним художником - Бэзилом Холлуордом...
  - Смеётесь? Это же литературный персонаж.
  - Ну, да. Но его могли списать с реального человека. На худой конец он мог работать в какой-то особой манере. Вот, к примеру, Тёрнер - его ведь среди сотни картин различишь.
  - Вы правы. Бэзил Холлуорд, судя по описанию привлекавших его сюжетов и по высказанным им творческим установкам, примыкал к течению прерафаэлитов. Здесь их вы вряд ли найдёте. Загляните в галерею Тейта.
  - А вы здорово в этом разбираетесь? Вы тоже художница?
  - Я учусь на медицинском факультете, по направлению хирургии.
  - Это ваш собственный выбор?
  - Нет. Родители настояли. Сначала мне было тяжело, а потом, в конце первого курса я прочитала одну удивительную книгу - "Доктор Дживаго". Русский роман, запрещённый в СССР. Главный герой - поэт и мыслитель, но этого ему мало. Он хочет познать все тайны жизни и становится врачом. Я думаю, здесь явная перекличка с Фаустом. Моя профессия открылась мне по-новому, она стала меня вдохновлять... До последнего времени...
  - Вы кого-то потеряли?
  - Младшую сестру.
  - Очень любили её?
  - ... Нет. ....... Я завидовала ей. Она была красавица, влюблённая в жизнь и искусство. Это она изучала живопись и меня вовлекала в свои занятия, в свою компанию. Но прошлой осенью она вдруг просто исчезла. Никаких следов...
  - А родители как?...
  - Разводятся. К этому давно уже шло. Я живу у тёти. Учёба валится из рук. ... Однако у меня есть план. Я знаю, что Миранда - так звали сестру - одобрила бы его. Я получу диплом и поступлю в Орден Милосердия матери Терезы, уеду в Индию лечить бедняков и бездомных. Если нужно будет, приму католичество. Хочу служить добру. Вы понимаете?
  - Да, только... я слышал, что эти, так сказать, благодетели не признают современную науку, лекарства считают типа ересью, особенно обезболивающие. Такие у них религиозные принципы. Уверены, что вам это подходит?
  Она только пожала плечами и поникла головой.
  Музей закрывался, но мы не торопились расставаться, зашли в кафе.
  - У вас есть парень? - спросил я.
  - Нет. А у вас?
  Вопрос задел её за живое, и я понял намёк.
  - И у меня. Я, видите ли, придерживаюсь традиций, так что живу с девушкой. Она милая и готовит вкусно, только вот в искусстве ни ухом ни рылом, не разбирается то есть. А я стремлюсь к высокой культуре, с умными людьми люблю поболтать. Книжки опять же читаю, даже днём, когда...
  - "Портрет Дориана Грея"?
  - Да. Очень необычная история.
  - Впервые я открыла этот роман в шестом классе. Родители возмущались, но ведь наша фамилия тоже Грей. ... Я перечитывала его пять раз или больше.
  - Оно того стоило? Я хочу сказать, есть же и другие...
  - Это совершенно особенная книга! Вы не задавались вопросом о её скрытом смысле?
  - Пытался...
  - Она полна символизма. Не надо наивно полагать, что автор сочинил просто историю одного человека и его морального падения. Дориан Грей - это всё человечество вместе взятое, а портрет - это всё вместе взятое искусство, каким его хочет видеть человек как таковой - отображением самого лучшего в себе, не важно, реально оно или нет.
  - Радость Калибана, увидевшего в зеркале... кого-то другого?...
  - Да! Но искусство - грозная, неподконтрольная стихия, у него свои законы и пути. Древние греки вырезали из мрамора идеальные образы, а уже римляне переносили на бюсты все морщины и бородавки. Но изобразить человека таким, каков он есть - это полбеды. Нашлись и те, кто стали показывать его таким, каким ему НЕЛЬЗЯ быть. Видели офорты Гойи?
  - Довелось. Эх и стрёмные!...
  - Человечество не так изменчиво. В каждом поколении возвращается молодость с её простодушными мечтами, способностью верить и любить. Вот и герой внешне не стареет. Но искусство впитало в себя все былые язвы и пороки. ... Сейчас связь между ним и нами, людьми, вовсе разорвана. Когда Матисса спросили, любит ли он женщин, которых пишет, он ответил, что пишет не женщин, а картины. Вы можете себе представить, чтоб такой циничный ответ бросил Рафаэль или Вермеер!? А ведь появились и конструктивисты, и абстракционисты. Им человеческий образ не нужен даже в том анатомически расчленённом виде, каким забавляет мир Сальвадор Дали!
  Ой-ой-ой! Рядом с этой грамотейкой и Миранда - невежда, а я-то уж просто пень стоеросовый!
  - Наверное, - спохватилась, - я сложновато изъясняюсь, упоминаю то, с чем вы могли не сталкиваться...
  Пригубила чаю, который нам наконец принесли.
  - Ничего. Я всегда рад узнать что-то новое. ... Только мы отвлеклись от смысла оскаровой книжки. Вот Гарри - какой у него... символизм?
  - Гарри - это разум, дискурсивная функция, ловкая, бесстыдная и безответственная.
  - А Сибилла?
  - ... Её я до сих пор не понимаю. Постоянно приходит на ум параллель с Гамлетом и Офелией, но как это обосновать? Анима по Юнгу?... Контекст во многом не совпадает...
  Я сделал большой глоток. Подивился даже, что вкус у чая был обычный - на фоне столь заоблачных мудрёностей.
  - Мы так долго беседуем, мисс Грей, а ведь толком даже не знакомы. Как ваше имя?
  - Кармен.
  - Вроде неанглийское...
  - Этнический аспект тут не при чём. Оно взято из французской новеллы прошлого века. На представлении оперы, написанной по её мотивам, двадцать пять лет назад познакомились мои родители. Главная героиня - цыганка, воровка и распутница, соблазняет честного офицера, превращает его в контрабандиста. В финале все погибают.
  - Нда...
  - А вас как зовут?
  Как же меня зовут? Скажу: Фердинанд - она сразу вспомнит о Миранде.
  - Фред.
  Я уже так отвык от этого имени, что оно мне показалось придуманным.
  - С тем же успехом вы могли представиться Джоном, Ником или Диком.
  - Согласен, но что тут поделаешь? Я из простой семьи. Дядя вот действительно был Дик, ну, а я... Хотите, паспорт покажу?
  - Не нужно. Извините. ... Мне уже пора идти.
  - Подвезти вас? У меня машина...
  - Нет, - встала, нахмурилась, - Я на метро.
  - Может, ещё как-нибудь встретимся, поговорим?
  - Почему нет. В субботу в полдень у галереи Тейта. Всего хорошего, Фред.
  Я заплатил официанту и пошёл к фургону, размышляя, не выдал ли я чем себя, не заподозрила ли Кармен неладное. Вряд ли.
  Было уже поздно, чтоб искать видеоаппаратуру. Лучше озаботиться гастрономией, чтоб не схлопотать взбучку от Мэриан.
  
  Тем не менее, уже через сутки, как только стемнело, я прибил к стене в гостиной выглаженную простыню, зарядил в купленный утром проектор катушку плёнки, скомандовал питомице гасить свет, и начался мой премьерный сеанс на пять с чем-то минут. Мэриан ворчала:
  - Жужжит твоя машинка, как электробритва. Дай хоть музончик пустим по ходу дела: в кинах завсегда за кадром пиликают.
  - Ну, заведи что-нибудь. Желательно из классики.
  Мы синхронизировали трансляцию: я - фильм, она - звуковую дорожку. Получился полный отпад, восторг в чистом виде и катарсис от мозга до кости.
  - Что это!? Что это играло!?
  - Вивальди. "Лето" из "Времён года", кажись.
  - Давай ещё раз!
  Повторили.
  - Мэриан! Это чудесно!
  - Ну, да. Со стороны смотреть всё лучше, чем по снегу прыгать.
  - Я хочу, чтоб это увидели другие! Например, твои друзья в том секретном клубе...
  - Спятил! Дин тебя убьёт за такое надо мной издевательство!
  - Давай без этих самых... гипербол. Обругает - это я понимаю, но уж никак не...
  - Ферди! Ты знаешь, как его полное имя? Мориарти! Дин Мориарти! Ни о чём не говорит?
  - Нет.
  - Господи! Да что ж ты такой тёмный!? Ведь его дед в своё время был главарём всей британской преступности, а может и всей европейской! Когда ищейки крепко сели ему на хвост, он бежал за Атлантику, а с ним - его любовница, герцогиня Монмаут. В Америке они поженились и прижили сына. Тот в Мировую войну геройски погиб при высадке в Нормандии, но успел завести свою семью. Дина самого чуть не забрали на фронт, но он был ещё слишком молод, и отец благословил его на дезертирство. С тех пор он скитается, строит из себя хохмача и шалопута, но упаси тебя Бог его злить!
  - Что замашки у него бандитские, это я давно просёк. Кстати, буква М из крестиков или шпаг - его метка? У меня на двери фургона такая завелась. И что-то мне подсказывает, что он не случайно проявляет ко мне интерес.
  - Дин любит вместительные тачки. А его монограмма на твоей машине - гарантия, что её никто не угонит. Не посмеет. ... Вообще он неплохой человек. Даже, пожалуй, очень хороший. Только странный.
  Обсуждать дальше проходимца, спёршего мои бриллианты, желания не было. Я затаился в себе, лелея один творческий замысел, но, что называется, претворять его мне хотелось только после похода в галерею Тейта.
  
  Три дня промчались, как три часа, и вот я, одетый в лучший костюм с галстуком, напомаженный и благоуханный, жду Кармен у назначенного места. Она приходит ровно в полдень, подаёт мне руку в тонкой кожаной перчатке и ведёт на экскурсию.
  - Творчество прерафаэлитов, - говорит, - может показаться слащавым, жеманным, излишне сентиментальным, иногда ханжеским. Но поверьте, эти художники совершили великий подвиг - они в последний раз попытались изобразить человека в его целостном, гармоничном состоянии. В отличие от большинства интерпретаторов истории культуры они не противопоставляют Античность и Средневековье, а используют наследие обеих эпох как два равноценных апофеоза человечности - телесный и духовный. Вы понимаете?
  - В общих чертах.............................................................................................
  - Вам нравятся картины?
  - Очень! Очень красиво! И печально, особенно... вон та...
  В лодке среди камышей сидит измождённая девушка в белом платье, с распущенными золотистыми волосами, а за борта свешиваются яркие, многоцветные вышивки или что-то в этом роде.
  - Это леди из Шалотта, героиня старинной легенды, изложенной Альфредом Теннисоном. Она была обречена томиться в башне, ткать гобелены и смотреть на мир даже не через окно, а через волшебное зеркало, показывающего дальние страны.
  - Как телевизор?
  - Отчасти, да. Но однажды мимо её узилища проехал рыцарь, она не удержалась, взглянула на него и полюбила. В тот же миг зеркало треснуло пополам, и заколдованная леди поняла, что близится её конец. Она выбежала из замка, села в лодку и поплыла в Камелот, где служил рыцарь, но приплыла уже мёртвой. Пойдёмте скорее от этой картины!
  - Почему?
  - Она похожа... на Миранду.
  "Да не особо", - чуть не вырвалось у меня.
  В толк не возьму, почему леди из Шалотта под страхом смерти не могла покидать башню и смотреть в окно, которое, как на зло, у неё имелось; кто её заточил и чего ради, но иллюстраций этой нелепой истории прерафаэлиты оставили штук пять, если не больше.
  - Наверное, ваша сестра восхищалась подобной живописью?
  Я знал, что нет, и что Кармен не хочет об этом говорить, но мне нужна была причина.
  - Вовсе нет.
  - Почему?
  - Не знаю. Она мне не объясняла.
  - Я думаю, потому что вот так рисовать - очень трудно. Взять вот хоть Сезанна. Что у него? Бутылка, ваза с яблоками - и готово дело! Так-то, конечно, легко. ... Правда, можно говорить о СУТИ фруктов и посуды... Но ведь картина не станет лучше от кучи умных слов, которое скажут по её поводу!
  Здорово меня разобрало. Сердце так и выскакивало.
  - Давайте уйдём, - говорит спутница.
  - Нет, я хочу ещё!
  Словно речь шла о двадцать первой порции мороженного.
  - Вы устали. Мне кажется, вы недавно были больны.
  Вот взгляд истинного доктора медицины!
  - Если вы советуете как врач... Но мы ведь встретимся снова?
  В то же время, на том же месте. Отлично!
  
  Теперь я готов.
  Мой проект формировался в несколько стадий:
  1. Я увидел Ханни Райдер, подружку Бонда, и возжелал стать кинематографистом.
  2. Я заметил, как красива Мэриан, когда одевается.
  3. Я влюбился в музыку через "Жуков".
  4. Я обалдел от сочетания "Лета" Вивальди и зимы в моём саду на экране.
  5. Я насмотрелся признанных великими картин и окончательно понял, что нагота - не есть что-то запретное, во всяком случае, в искусстве.
  Изложу свою идею так, как её услышала Мэриан воскресным утром за завтраком:
  - Знаешь, я тут подумал,... вот в каждом фильме, что бы ни происходило, обычно играет невидимый оркестр. Даже специальный композитор сочиняет музыку - его в титрах прописывают наряду с режиссёром и оператором. Но ведь можно зайти с другого конца и подгонять не музыку под кадры, а кадры - под уже готовую музыку.
  - Это выйдет очень короткое кино, ведь песня звучит минут пять, ну, шесть.
  - Пусть! Зато не устанешь сидеть и смотреть, суть не упустишь. Плёнку опять же можно экономить.
  - Пожалуй, ты прав. И что дальше?
  Я решил сразу сыграть по-крупному.
  - Есть один жанр в кабаре - стриптиз называется, когда раздеваются, танцуя. Красиво, грациозно, понимаешь?
  - Дальше.
  Глубокий вдох...
  - В общем, план такой: мы делаем наоборот, ты выходишь из ванны в костюме Евы и начинаешь не спеша наряжаться... ну, так, словно тебя никто не видит, и ты рада покрасоваться своим ээ... телом... и бельём... А сопровождение - "Полюби же меня". Она такая вальяжная... и добрая, без всякой... агрессии. По-моему, это будет шикарно. Во-первых, естественно, ведь все одеваются после купания или сна. Во-вторых, прилично: не оставаться же в чём мать родила. В-третьих, оригинально, по-новому... Ты согласна?
  Упёрла кулак в талию, сдвинула брови:
  - Ты, плут, мне чего обещал, а? ...... Ты обещал мне мотик!
  - Я помню...
  - Помнить - моя забота. Твоя - держать слово! Я уж один раз сплясала под твою дурацкую дудку, больше не стану! ... План такой: ты забираешь у Дина или бусы, или бабки. Если их не хватит, снимаешь со счёта. Не хватит там - продаёшь барахло из дома, но чтоб мотик был вон там, у крыльца! Тогда и поговорим про стриптиз да про музыку с кинами! Ясно?
  Поварёшка в её руке смотрелась грозней револьвера. А главное, она была права, я действительно обещал. Значит, деваться некуда.
  Качу в город, ищу Дина на подворье у слепой брюнетки - Тея её зовут. Она ощупью снимает высохшее бельё с верёвки.
  - Дин уехал в Бирмингем, - говорит, - Наверное, скоро вернётся.
  Банк, разумеется, не работал.
  Зато в пабе, куда я заглянул чисто для вида, бармен сообщил, что в Льюисе есть курсы вождения мотоцикла, и адрес подсказал. Там на выходных тоже идут занятия. Наконец мне повезло - записался, обещал заплатить позже и выпросил у барышни-секретарши справку, о том, что я тут учусь с сегодняшнего дня. На работе, дескать, предоставить.
  - Ну, - кивнула моя дива, глянув в бумажку с печатью, - хоть что-то. Значит, завтра снимаем.
  
  Подъём на заре, чётко и быстро, как в армии, только теперь я - за генерала. Проверяю технику, заряжаю ленту и пластинку, привожу в готовность спальню напротив ванной: никаких лишних предметов; шторы разгородил, окна помыл, повесил самый тонкий тюль, чтоб солнечный свет не бил слишком резко.
  Разбудил актрису, накормил, отвёл в ванну с наказом изничтожить всю растительность на ногах и подмышками, сократить - в другом известном месте; шампуня не жалеть, расчесаться старательно.
  Затем мы начали подбирать одежду. Мэриан опять в своём репертуаре:
  - Это мне такие трусы напяливать? Уволь. У меня от кружева зад чешется.
  - Да это же всего на три минуты, потерпи чуток!
  - Коробку конфет! Большую! Швейцарскую!
  - О`кей. С лифчиком потренируйся.
  - Не обязательно.
  - У меня на десять дублей плёнки нету!
  - Да всё пучком будет, не парься.
  Последний шаг - зажечь люстру и торшер. Контрольный взгляд в видоискатель.
  Моя звезда уже за дверью сбрасывает на пол халатик...
  Три. Два. Один. Мотор!
  С интервалом в полсекунды завожу пластинку и срастаюсь со штативом и камерой. Дальше существует только Мэриан. Она, пританцовывая, входит в комнату. Её единственное одеяние - полосатое полотенце, восточным тюрбаном накрученное на голову. Идет на цыпочках, словно обута в невидимые туфельки на высоких каблуках. Ни один пальчик не выскользнет из кадра!
  Лица её пока не видно, а небольшое зеркало, перед которым она стоит, качая бёдрами под музыку, отражает только грудь и живот.
  Как только Пол или Джон из "Жуков" взмаливают о любви, красавица хватает с атласного покрывала кровати кружевные трусики, держа их на уровне шеи, быстро поворачивается вокруг собственного крестца, наклоняется с безупречно прямой спиной, спиной примы-балерины и её венериным продолжением, метко и твёрдо суёт одну ногу в отверстие, потом другую - в другое. За такое зрелище умереть не жалко!
  Выпрямляется, руки на талию, ещё один поворот, и в руке уже качается бюстгальтер. Чародейка застёгивает замочек под грудью, перетягивает шёлковые чашечки, натягивает лямки на плечи и обеими руками, высоко их воздев, снимает полотенце.
  Я боялся, что оно упадёт, когда она нагибалась с трусиками, но милая умница заколола его в нужных местах булавками и шпильками.
  Почти сухие белокурые волосы спадают ниже лопаток.
  Дальше то, чего я особенно ждал, - парусный взлёт блузки. Одна рука небрежно продевает перламутровую пуговку в петлю, другая вольным взмахом высвобождает из-под воротника льняную струю волос.
  Широкая юбка надевается через ноги. И последнее - пальцы с разноцветными ногтями мягко вторгаются в чёрные лаковые лодочки. Прошения "Жуков" под губную гармошку затихают, а девушка царственной поступью покидает комнату.
  Снято!
  - Снято! - кричу.
  Мэриан вбегает, на ходу вынимает из-под подола трусы, скорчив мне притворно недовольную мину, вешает их на объектив и удаляется, почёсывая чувствительные зоны.
  Большего счастья, чем в тот момент, я раньше не испытывал. Несколько часов сгорели в радужном, райском огне.
  Потом мы гуляли по саду среди проталин. Я - в шерстяном свитере, Мэриан - в моём пальто. Она, недавно блиставшая чуть ли не в порно, теперь деловито рассматривала деревья, определяла по коре и веткам их породу - вот яблоня, а это вишня, это - жимолость. У них в Стретфорде тоже есть сад, там даже сливы растут и тутовник. Жалко, говорила она, что шоссе так близко, машины шумят.
  А Миранда лежала прямо у нас под ногами...
  Это не укладывалось в голове, но мои чувства к ней никуда не пропали. Всё равно как если бы Ромео, поболтав с живой, отзывчивой Джульеттой, снова волочился за ледышкой Розалиной.
  Счастье кончилось.
  Я запретил себе пересматривать фривольный видеоролик.
  Во сне видел леди из Шалотта, плывущую на погребальной лодке по лондонской канализации. По бережкам вставали на задние лапки и тихо, жалобно пищали крысы. Покойницу прикрывал холст, где грубо намалёванная голая баба вешала тряпку на какой-то угол.
  
  Для получения водительских прав двухколёсной категории мне пришлось пройти медкомиссию, то есть битый день провести в поликлинике во имя справки, что я не слепой, не глухой, а главное, как ни странно,- не псих.
  На урок по теории дорожного движения меня не допустили: я ещё не внёс плату.
  Больница всегда как-то угнетает, и я поторопился домой. Вопреки ожиданиям, ужин меня не ждал. Мэриан сидела в подвале (незапертом)... и плакала.
  - Что случилось?
  - Да ничего, ерунда. ... У тебя есть вата и бинт?
  - Есть. А зачем?
  - Просто надо.
  - А йод или спирт?...
  - Нет.
  - Почему ты всё время забиваешься в эту каморку?
  - Мне здесь нравится. ... Я ведь родилась в подземелье - в бомбоубежище во время фашистского налёта.
  - Знаешь, что пишут в газетах? Доктор Полинг выступил с призывом о ядерном разоружении, так прямо и обратился ко всем королям, президентам и диктаторам. Я думаю, такого человека должны послушать больше, чем десять ваших маршев протеста. А не послушают, так он их враз без витамина С оставит, и всё тогда, хана милитаристам! ... Ну,... улыбнись хоть чуть-чуть? ............ Шоколадку хочешь?
  Мне так и не удалость её развеселить. При том она уверяла, что я ни в чём не виноват, просто у неё бывает такое состояние, но скоро пройдёт.
  
  Среду я должен был обвести на календаре чёрным фломастером.
  Беспечно вхожу я в отделение банка, показываю документы, прошу выдать очередную тысячу фунтов, а кассир отвечает, что на моём счету столько и нет.
  - А сколько там? - спрашиваю, взявшись за край бюро.
  - Семьсот сорок.
  - И всё!?
  - Да, сэр.
  Как же так!? Их же было семьдесят штук!!! И всего за год... Правда, я купил громадный дом с землёй, большую машину, спровадил родню в Австралию, а потом все эти лакомства, дамские капризы. Они меня разорили!
  Ну, вообще-то у меня ещё есть три тысячи в виде алмазно-сапфирного колье, и самое время его вернуть!
  На двор вышел обгорелый Ленни, мистер Преисподняя, как кличут его приятели, муж Теи.
  - Дина нет пока.
  В серых сумерках сыпет мокрый снег, а я сижу в фургоне, оцепенелый, впившись пальцами в руль. Ехать даже не могу - такой у меня шок. Пытаюсь кумекать, как жить дальше? Снова работать? Только не клерком! Только не среди этих тупиц и пошляков!
  Кое-как улеглось на душе. В конце концов, я уж дважды за последний месяц был готов к смерти, а тут - какое-то банкротство, подумаешь!
  Вернулся, рассказал Мэриан. Она ни капли не смутилась.
  - Вот и отлично. По тебе давно работа плачет. Парень молодой, здоровый, а дома бьёт баклуши, над книжками киснет...
  - В офис я не вернусь!
  - И не надо. Фоткай для журналов и газет, на фургоне таксуй - вози компашки к морю.
  - Этих хиппи? У них же в карманах ветер свищет.
  - Ну, натурой бери...
  - Какой ещё натурой? Хватит вздор молоть!
  - А не хиппи, так семейки на вокзал или в порт, если кто в путешествие едет. Как раз и чемоданы все поместятся.
  - Но это летняя подработка.
  - Ничего, каких-то три месяца перекантуемся.
  Да. Запасы еды сделаны, одежда имеется, так что деньги можно будет поберечь. И их не так уж мало.
  - Потом у тебя же сад! Там можно овощей насадить, чтоб не покупать те же лук и фасоль.
  Она даже воодушевилась, от меланхолии не осталось следа.
  - А с видеокамерой можешь свадьбы снимать. Там тебя и накормят! Или сам чего слямзишь. Так что нос не вешай, всё наладится. ...... Но мотик - чтоб был!!! И дом не вздумай продавать.
  Конечно, я не мог его продать. Вдруг новый хозяин станет копать, где не надо...
  Снова снится мёртвая девушка в лодке. Грязная река, в которой плавают окурки и бутылки, приносит её в Камелот, похожий на старинный док или верфь. Рабочие, все в перепачканных смолой лохмотьях, закоптелыми баграми цепляют расписной челнок, притягивают к берегу и восторженно ахают. Старшой вытирает руки замызганной тряпицей, благоговейно наклоняется и берёт холст с голой тёткой.
  - Ё-моё! Братцы, да это никак Пикассо! Во ништяк-то!
  - Верно, Джо. Этот самый его голубой период...
  - Да какой ещё Пикассо? Это Модильяни. Чё-то из раннего.
  - Не, Модильяни глаза не так рисует. Гоген, мужики. Как пить дать, Гоген.
  - Сам ты Гоген, дубина. Такие цветовые гаммы характерны для позднего Ваг Гога.
  - А пожалуй, Чарли. Это я слегка напутал: там Гог и тут Гог...
  - Белены вы все обелись. Это же Кокошка, во всяком случае, весьма похоже.
  На прекрасную леди никто и не взглянул. Забытую лодку снова влекут тёмные воды. Она теряется в высоких сухих тростниках.
  
  Бросаюсь в реку, пытаюсь плыть туда, к моей принцессе, но вода, что чёрное густое тесто, и меня в нём крутит, крутит, ничего не могу сделать. И просыпаюсь. Еле живой от ужаса, гадливости, злости.
  Но это был не просто сон. Я голову на отсечение дам, что в реальности слышал те слова и видел изображение, о котором спорили грязные уроды. Но где?
  Утром, на свежую голову, даже после кошмара соображается лучше. Я быстро вспомнил о так сказать произведении моего соперника, которое по заказу Миранды мне втюхал столичный галерейщик. Я тогда торопился и не стал просить чего поприличней... Она, эта похабная пародия на портрет, валяется где-то на чердаке.
  Пора от неё избавиться!
  Отыскал, обтёр от пыли, спустился, показываю Мэриан.
  - И сколько это может стоить? - спрашивает она крайне скептично.
  - А ты бы сколько дала?
  - Да ни пенса.
  Я не удержался и поцеловал её в щёку.
  - Пожелай мне, аферисту, всяческой удачи!
  Имя мне известно, только называть как-то трудно, стыдно, что ли. Но в магазине, куда я повёз картину, надо будет побороть себя.
  - Добрый день, сэр, у меня тут полотно знаменитого современного художника.
  - Так-так, - бормочет торговец прекрасным и вечным, - кто же это у нас? Оо, Чарльз Вестон!
  - Ранний.
  - Сколько за него хотите?
  - Всего тысячу фунтов.
  - Молодой человееек! Поимейте совесть! Я же не смогу продать его дороже, чем за шестьсот!
  - А вам и не надо. Ваш сын продаст его за двадцать тысяч. С аукциона. Или внук - за полмиллиона. Это мастер со временем утрёт нос не только Полу Нэшу, но и самому Сальвадору Дали.
  - Вижу, вы знаток. Так и быть - пятьсот.
  - Извините. Поищу более компетентного покупателя.
  - Подождите! Семьсот.
  - Восемьсот.
  - Аййй...... Ну,... по рукам.
  Ха! Лошара! Пентюх! Я-то её брал за полтораста с мелочью. И, как говорят, если удача катит в руки, надо пользоваться. Поищу-ка я Дина Мориарти.
  Снова счастье - вот он, покуривает на скамейке у дровника погорелого Ленни.
  - Вы как будто меня ждёте.
  - Так и есть.
  - Я за своими бриллиантами.
  - Поздно, приятель. Они нашли нового владельца.
  - Тогда гоните бабки!
  Он открыл дверь фургона, залез, как себе домой, глянул на меня как-то странно.
  - Я ошибся. Она хочет с тобой встретиться и лично передать деньги. Поехали, я покажу дорогу.
  Мы покинули Льюис, прибыли в одну деревушку, остановились у самого богатого дома, идём: лестница, холл, кабинет. Окна зашторены, свет неяркий. За овальным столом сидит пожилая дама в синем жакете, а на шее у неё мое колье. Сама вся элегантная, с макияжем, духами французскими веет. Слева - молодчик без особых примет, в серой тройке.
  - Добрый вечер, леди, - говорю, - Вам к лицу сапфиры.
  - Присаживайся, Фред. ... Ты меня не узнаёшь?
  - Нет.
  - Дин, представь меня.
  Мориарти без приглашения увалился на стул и объявил:
  - Миссис Вайсборд, в девичестве Даймонда Шелби, в первом браке - миссис Клегг.
  Я обомлел!
  - Сколько ты хочешь за украшение? - спросила мать.
  - Возьмите так, в благодарность за подаренную мне жизнь. И больше я вас видеть не хочу!
  Вы бросили меня чуть не в пелёнках, усвистали с каким-то прохвостом!...
  - Я всегда помнила о тебе.
  - Только ничего для меня не сделали!
  - Скажи ему, мама, - сунулся парень в сером.
  - Фред, это Тони, твой младший брат.
  Я более чем холодно кивнул, а он спросил с ухмылкой:
  - Помнишь, что случилось 15 февраля прошлого года?
  - Конечно. Но вы-то тут причём? Я честно выиграл, случайно...
  - Дитя моё, такого не бывает, - молвит матушка.
  - Бог создал мафию, а мафия - тотализатор, - декламирует Тони.
  - Я много лет откладывала эти деньги. У нас здесь нет особых дел, но я уже второй раз прилетаю - только ради тебя. Мне кажется, ты совершил серьёзную ошибку...
  Я презрительно сжал губы и глянул в сторону.
  - Тони, Дин.
  Они поняли и удалились.
  - Фред, мои люди отслеживали твои покупки, а также... некоторые события. ... Я знаю,... что Миранда Грей мертва.
  - Шантажировать меня надумали!!?
  - Только помочь. Завтра я возвращаюсь в Чикаго. Поедем со мной. Там ты будешь в безопасности.
  - Нет уж! Останусь на родине.
  - Ты твёрдо решил?
  - Да!
  Выкладывает белый сверток, запечатанный сургучом.
  - Здесь десять тысяч. Больше дать не могу. Будь осторожен. Если что, обращайся к Дину.
  Я встал, поколебавшись, взял деньги, сказал: "Прощайте" - и вышел.
  Дин уже сидел на пассажирском месте моего фургона.
  - Хочешь закурить?
  - Вообще я бросил. Где-то слышал, что это может повредить здоровью... Ну, давайте.
  Сигареты у него оказались недешёвыми.
  - Отвезти вас к Тее и Ленни?
  - Отвези меня туда, где ты прячешь Мэриан.
  В его руках щёлкнул пистолет. Ну, блин, денёк!
  - Зря вы так, - я повернул колюч в зажигании, - Могли бы просто попросить.
  - Знаешь, кто заслуживает наибольшего доверия? Слабаки и идиоты.
  - Спасибо за комплимент.
  Какое-то время мы ехали молча. Я понимал, что угодил в ловушку, и думал, что тут лучше предпринять. Собственно, ничего плохого у меня дома он не найдёт, но когда тобой управляют, да ещё грозят оружием - этого никому не пожелаешь. Отвратное положение! Может, попробовать его заболтать?
  - У вас странное имя. ... Дин - а полностью?
  - Эдинбург.
  - Как город?
  - Не совсем. Был такой журнал "Эдинбургское обозрение". И жил некто Джордж Гордон Байрон, парень не из простых, настоящий лорд, но как-то у него всё не ладилась: предки в разводе, с баблом напряг, любимая девушка послала подальше, и решил он стишками душу отвести. Сочинил, напечатал, а эдинбургцы возьми да раскритикуй его дебют. Ох, он тогда и разозлился! Накатал целую поэму, в которой отчихвостил их по первое число, и с того момента стал писать всё смелее и лучше, а умирал, до сорока не дотянув, уж настоящей легендой, да. Можешь себе представить Элвиса и Че Гевару в одном лице?
  - Нет. ......... А кто из них, из поэтов и писателей, по-вашему, лучше всех?
  - Много было толковых ребят. Но старину Шекса никому не переплюнуть.
  - Шекспира?
  - Да, земляк. Батя мне так говорил: без Барда нас нет и не будет, так что бросай своего Хемингуэя и вступай в жизнь, как настоящий англо-сакс. Прочитал "Гамлета" - выправляй паспорт. Прочитал "Макбета" - сдавай на вождение. Прочитал "Отелло" - женись. Прочитал "Лира" - заводи детей. А "Ромео и Джульетту" даже в руки не бери. Само собой, я с них и начал. И быстро понял, что отец не шутил. Эта вещь только для девчонок хороша, там для них пример, а не для нас.
  - Потому что про любовь?
  - Я тебя умоляю! То, что пацан и девчушка могут втюриться так, что жить друг без друга не станут, - разве это открытие? Такие байки и до Рождества Христова гуляли по свету.
  - Так о чём там написал Шекспир?
  - О том, как можно - или нельзя - действовать в экстремальной ситуации. Когда весь мир против тебя, догоняешь?
  - Ага.
  - Ромео за всю пьесу не совершил ни одного толкового поступка, даже слова путного не вымолвил. Он только ноет, истерит и порет горячку. И был бы он один дурак, так может, всё бы как-то утряслось. Но там вокруг него целая стая долбанов; жизнеспособен только самый вялый и ничтожный. Но! Джульетта - это светлая голова, в которой всегда есть чёткий, рациональный план. Говорит она мало и всегда по делу. Любовь для неё - не угар и отказ тормозов, а вызов, задача, которую надо решать. Вот парадигма настоящего человека.
  - В образе девушки? Почему?
  - Да тут такое дело... У них в театре не было актрис. Девиц играли подростки лет тринадцати. Но и в этом возрасте парень - уже парень. Шекс это знал. Любя и уважая свою труппу, он сочинял всё так, чтобы молодой артист и в персонажа перевоплощался, и натуры не утрачивал. К примеру, то и дело заставлял по сценарию девицу надевать штаны. Казалось бы, зачем? А вот затем, чтоб можно было оставаться самим собой, при том одновременно Розалиндой, Поршией, Виолой... Искусство - это магия. Наш драматург, подобно Богу, создал человека заново, как бы Адама с Евой до их разделения, только в его мире Ева - первосущность. Теперешние антропологи согласны. По крайней мере, нет другого объяснения тому, что у каждой мужской особи имеются зачатки молочных желёз. А Шекс всё знал больше трёхсот лет назад. И стоял за истину! Торчал в вертепе лицедейства, но, пока хватало сил, боролся за правду, а когда устал, спалил к чёртовой матери свой балаган и уехал в родной Стретфорд доживать обычным, честным обывателем.
  - С ума сойти!
  - Во имя его же честности открою, что и эту светлую душу смущал бес. Зависть, ревность - всем художникам они знакомы. Бельмом в глазу у Шекса стал Дуранте Алигьери (он же просто Данте), который ещё в дремучем четырнадцатом веке выпустил такую сногсшибательную поэму! Сто глав, тысяча персонажей, большинство - исторические личности. И все, кроме двоих - жмуры, покойники. При этом говорят, страстями пышут, действуют, ведь всё там происходит в загробном мире, описанном так здорово, что не поверить просто невозможно. Вот оно тебе, бессмертие! На блюдце. А Шекс не поверил. Усомнился. Об этом "Гамлет": нет в нашем языке даже тех слов, которыми могли бы описать мы безграничный космический концлагерь.
  - ... Откуда вы всё это знаете, сэр?
  - Так всё ж доступно, в любой библиотеке. Бери, узнавай. И давай без церемоний, без сэров этих всяких. Просто Дин, о`кей?
  - Тогда хорошо бы и без пистолетов.
  - Не вопрос.
  Мы давно остались позади Льюис, дорога бежала через лес. Чёрные сосны качались в бронзовом от луны небе.
  - А что ты думаешь о драме "Буря"?
  - Ничего. Не помню, чтоб читал.
  - У меня где-то валяется.
  - Класс. Одолжишь на вечерок?
  - Конечно.
  Не проходит и часа, как самый начитанный в мире гангстер обнимает в моей прихожей Мэриан, называет её малышкой. Она ему сама рада до смерти, отвисевшись у него на шее, бросается ко мне, благодарит, целует в щёку крепко и жарко. Ни одна девушка со мной так себя не вела. Вечер складывается прямо идиллический, и я при всём желании не могу пожалеть, что привёз сюда этого человека. За столом он держался почти как нефтяной магнат в ресторане с серебряной посудой. Видно, что воспитан хорошо. Когда Мэриан предложила послушать музыку, он выбрал Орффа и между песнями рассказывал, какими были средневековые студенты, которые их сочинили.
  Я предложил ему помыться - мне ещё в машине хотелось это сделать. Он спокойно согласился, но попросил ничего не делать с его одеждой. После купания он неожиданно снизошёл до моей пижамы, напомнил про "Бурю" и стал искать себе место для ночлега, очень похожий на охотничью собаку, потерявшую след.
  - Давай я покажу тебе отпадную комнатушку, - сказала Мэриан и повела его в подвал.
  Там он остался.
  Меня всё это начало нервировать. Он как будто паломничал по местам Миранды.
  Его тряпки лежали на полу ванной в абсурдном для себя виде - аккуратно сложенные.
  - Не трогай это, - Мэриан говорила строго и взволнованно.
  - Почему?
  - У Дина особенная одежда, к ней не надо прикасаться.
  - Обычные грязные обноски, которым место на свалке.
  - Нет, - она силом увела меня в коридор и в гостиную, - не знаю, стоит ли тебе говорить... Только не думай, что он чокнутый или маньяк какой, но... он выкупает у тюремщиков вещи осуждённых на смерть или пожизненный срок и носит сам.
  - Если это не безумие, то что?
  - Ну,... так он вроде бы... заботится об их душах... Религия такая.
  - А парадный костюм у него - эсэсовская форма?
  - Не можешь без дуростей, да?
  Она легла спать в той комнате, где снималась под "Полюби же...".
  Я - нигде. Сидел в темноте перед выключенным телевизором и высматривал в выпуклом стекле, что творится в дальних странах: как бунтуют в Мозамбике, как роют землю на Кубе, как в Голливуде угрюмый толстяк осматривает клетки с воронами.
  
  В восьмом часу жилица прокралась мимо меня на кухню.
  - Я не сплю, - сказал я.
  - А не помешало бы.
  - Мэриан, послушай. ... Будет лучше, если ты уйдёшь вместе с Дином.
  - Вот ещё номер! Куда, интересно? Из-за тебя я потеряла и квартиру, и работу!...
  - Я дам тебе денег. Пять тысяч фунтов. Жильё найдётся, работа тоже...
  - Но я не хочу уходить!
  - Я тебя не спрашиваю. Это мой дом, и мне здесь никто больше не нужен. Возвращайся к семье и друзьям.
  - Нет!
  - Семь тысяч. ... Восемь.
  - Хватит! Никуда я не уйду!
  - Десять!
  - Нет!
  - Почему!?
  - ... Из-за тебя. ... Ты мне нравишься.
  - А как же твой кумир Марлон?
  Скрестила руки на груди.
  - Я уже не ребёнок.
  - Да, конечно. Ты очень хорошая девушка. Я хотел бы тебя полюбить. Я старался... Но... моё сердце - как стакан, который наполнили и сунули в морозилку. Понимаешь, что с ним сталось? Оно треснуло от края до края и кажется целым лишь потому, что примёрзло ко льду, распирающему изнутри. Оттай его - и оно развалится! Твоя красота, доброта... меня просто убивают.
  - А как же моё?...
  - Ничего не выйдет!
  - Посмотрим!
  Она убежала на кухню, стала там свирепо хлопать дверцами и грохать посудой.
  Спускаюсь в подвал. Стыд и ужас! Я запер Дина! Хоть бы он этого не заметил!
  - Доброе утро! Как спалось? Мэриан уже готовит завтрак.
  - Я не буду есть.
  - Ладно. ... "Бурю" прочитал?
  - Да, но говорить о ней сейчас не смогу, обмозговать всё надо хорошенько.
  - Дин, мне неловко просить, но... возьми что-нибудь из моей одежды. Хотя бы рубашку или... не знаю, носки, бельё какое...
  - Почему нет. Выбери, что тебе не нужно. Но уж тогда ты моё барахло постирай и сам носи. Считай, побратаемся.
  Что же мне отдать? То, в чём я схватил Миранду на улице? Да я уж и не помню, в чём тогда был. Помню только, в чём хоронил её. И что она заставила меня снять в тот проклятый вечер. К этой одежде я прикасаться не хочу: противно. Подарю похоронное.
  Мэриан уговорила гостя съесть хлеба с джемом и выпить кофе, а я вызывался подбросить его до Льюиса под тем предлогом, что у меня самого начинаются курсы.
  Всю дорогу Дин молчал, курил, глядя в окно, вздыхал и ёрзал. Я мог только догадываться, что его гложет. Не доезжая милю до города, он попросил высадить его, проветриться, мол, хочет, прогуляться. Я так и сделал.
  В школе вождения меня заставили купить кое-какие учебники, обновлённые правила дорожного движения. На первом уроке инструктор много говорил про скорости и аэродинамику, на втором - про травматизм. Потом нас выпустили на двор потренироваться на облезлом драндулете. Я был в группе самый старший, и другие курсанты глядели на меня насмешливо. Шебутной зубоскал-десятиклассник в кожанке и джинсах не утерпел и подошёл с такой репликой:
  - Э, чувак, что за тухлый прикид? Ты будто из богадельни удрал.
  - Зато ты, - говорю ему, глазом не моргнув, - такой, блин, франт, что Джонни Стреблер снял бы кепку.
  Он и его дружки махом просекли, что я в теме и, что называется, стушевались. Парень поумней отвёл меня на три шага и дал бумажку с телефоном:
  - Если захочешь реально модняво пришмотиться, звякни по этому номеру, спроси Эймоса. Бабла не жалей. Чел возит товар из самой Монтаны.
  Козырнул мне, отошёл, и больше меня никто не дёргал. Только вот прокатиться мне пришлось в одной фуфайке, без пальто. Как бы опять не заболеть!...
  Фарцовщик оказался тем самым усачом в сомбреро, которого я видел у Ленни. Ясно, что все они одним миром мазаны.
  - А, это ты, - протянул он с зубочисткой во рту, - Давно пора.
  Вытащил из-под кровати два баула, порылся в чёрно-сине-коричневом ворохе и кинул мне пару штанов, голубую джинсовую рубашку, две куртки - чёрную, как у киллера, и бежевую, как у пастуха.
  - Выйдите на минутку, сэр.
  - По кой пёс?
  - Мне надо примерить.
  - Тх! Бриттанцы, мать вашу!...
  Но вышел. Я крайним патриотизмом не страдаю, так что пропустил его вяканье мимо ушей и облачился по-американски. Всё подошло, но денег не хватило. Эймос согласился отложить мои покупки до завтра.
  Дома меня ждал суп с лапшой на куриной бульоне. Поев, я завалился спать. Не помню, видел ли Мэриан. Скорее всего, нет.
  Зато вечером, когда я встал, она уже сидела в гостиной, читала, вроде "Эмму", а одета была - святые небеса! - в то платье, в котором Миранда думала, что я её отпущу. И оно на ней смотрелось отлично. Волосы она гладко расчесала, подвязала шарфиком так, что лоб весь открылся, а они свободно свисали на спину. Глаза ее казались крупней мирандиных, потому что были темней. И много других отличий: округлые щёки, губы более пухлые, линия подбородка не такая резкая.
  Мне стало жутко: сейчас начнёт флиртовать. Но и деваться было некуда.
  - Добрый вечер, - говорю, - Спасибо за обед.
  - На здоровье. Можешь меня сфотографировать? Хочу послать карточку родителям.
  Никаких ужимок, глазок и прочего.
  - Хорошо.
  Настраиваю аппарат, спрашиваю:
  - Помнишь, как звали актрису в "Моей прекрасной леди"?
  - Нет, а что?
  - Ты на неё немного похожа сейчас. Ну, ближе к концу фильма.
  - Мне больше нравится Грейс Келли.
  Я поймал себя на том, что сказал ей комплимент и решил лучше следить за языком, в идеале просто молчать, чтоб не давать ей пустых надежд. И всё же это здорово будоражит, когда к тебе симпатизирует такая милая девушка. Главное, сам-то я - ни рыба ни мясо. Даже деньги кончились. Тут мне кое-что вспомнилось и довело до смеха.
  - Ты чего?
  - Я слышал на днях одну чудную фамилию - Кончис. Представляю, как с такой дразнили в школе.
  - А ты уж и злорадствуешь! Человек же не виноват...
  Фотосессия шла больше получаса. Потом мы вместе проявляли плёнку и печатали, потом, пока карточки сушились, готовили ужин, потом, пока остывали котлеты с картошкой, выбрали лучший кадр.
  - Можем отправить несколько, - предложил я.
  - Конверт перегрузим, придётся лишние марки покупать.
  Наконец сошлись на трёх действительно великолепных ракурсах.
  После ужина Мэриан села к столу, быстро и уверенно написала позади фотки: "Этот снимок сделал мой друг Фердинанд. Всех обнимаю. М".
  - А где же орфографические ошибки?
  - Видимо, я научилась. Спокойной ночи.
  Раскитайская, блин, шкатулка!
  Лежа в кровати, я думал и думал. Понятно, что она тоже водила меня за нос, причём профессионально - безграмотными записками предупредила своих, что попала в переплёт, заставила меня, кретина, собственноручно их отправить и пойти туда, где уже поджидали... Почему же Дин, их криминальный шериф, не приставил дуло к моему виску в тот вечер, когда я смотрел "Дикаря"? Я был один в их логове, весь в их распоряжении. Но за меня ведь вступились её подружки, выказали мне, так сказать, доверие.
  Завтра куплю обеим по шоколадке. Хотя денег в обрез... Всё равно куплю!
  Ну, а предположим, что девушки тогда отмолчались. Что бы со мной сделали? Двинули бы пару раз, заставили показать дом на отшибе и забрали Мэриан. Тогда бы она ушла, потому что не успела привыкнуть ко мне и к такой жизни.
  Шоколадки под вопросом...
  Но откуда мне знать, в какой именно момент она всё для себя решила? Может, Венди нарушила её план: дом присвоить, сделать снова притоном контрабандистов, а меня - в расход!?
  Но это уж слишком накручено. Только в дурацких вестернах людей стреляют, как зайцев, без разбора. В конце концов, я - сын чикагской атаманши!...
  
  Встал в шесть и принялся собирать чемоданы. Собрал. Подогнал фургон к дверям, иду за скарбом.
  Мэриан стоит в прихожей:
  - Что происходит?
  - Я уезжаю.
  - Куда?
  - Не знаю. Да и какое это играет значение? Тебе ведь дом нужен. Ладно, он твой. Фотку в Стретфорд я отправлю, и на этом - всё.
  - Ты английского языка не понимаешь? Плевала я на дом. Мне нужен ты.
  - Я люблю другую женщину.
  - Бывает и такое.
  - Пойми, тебе не на что рассчитывать. Я хорошо к тебе отношусь, но мы можем быть только друзьями.
  - Согласна. ... Ты завтракал?
  - Нет. И, пожалуйста, не беги сломя голову на кухню. Я привык сам себя обслуживать.
  Повернулась и ушла в подвал.
  Мне не скрыться. Двери открыты, в машине полный бак, дорога сухая, небо чисто, но я на невидимой привязи. Ничего не остаётся, как делать то, что предназначено: заваривать и пить чай, заедать бутербродом и ехать на курсы вождения мотоцикла.
  После занятий купил пачку сигарет, перекусил в недорогой забегаловке и нанёс визит Эймосу. Вид денег сразу придал блеска его мутным зенкам. Он потёр руки и спросил:
  - Слышь, кореш, где здесь по близости можно снять девочку?
  - Что за вопрос! При хорошем освещении где угодно.
  - Чего ты плетёшь? Какое в ***** освещение?
  - Ну, ты же про фотографию? ... Нет?
  - Нет, ***!!!
  - Ах, в другом смысле "снять"... Я похож на того, кто водится со шлюхами?
  - Сказал бы я, ****, на кого ты, ***, похож!
  - Ну, скажи, не стесняйся.
  - Да чего я буду велосипед-то на*** изобретать! Только среди таких вот *********в тоже бывают сутенёры!...
  - Пардон, ***, ты кого назвал сутенёром!? .............................................................
  Через сорок минут я лежу с пакетом льда на месте лица, а Эймос скулит, как первоклассник, которому школьный сторож выкручивает ухо:
  - Честное слово, Дин, он первый мне в рыло заехал! Зуб верхний сломал!
  - Он оскорбил меня и всех британских женщин! И вообще он полный ****** *******! - апеллирую я, отроду не дравшийся и не сквернословивший.
  - Хорнет, звони в больницу.
  Двухметровый метис в футболке с красным кленовым листом берёт трубку:
  - Алё, травматология? У вас медсёстры симпатичные?
  Это у них такие приколы. Но вообще Дин был на моей стороне, а Эймоса называл мудилой и далее в таком духе.
  Нас кое-как помирили. Тип по имени Клевер поправил мне сломанный нос - как я только остался в сознании! Казалось, из глаз кровь хлынула.
  Единственный плюс - одни джинсы мне достались бесплатно, как компенсация за ущерб. Меня доставили к Тее и Ленни, где я провалялся ещё часа три, а как начало смеркаться, настоял, что поеду домой. Сам и без конвоя. Отпустили.
  На прощание я дал Дину сотку и попросил купить Венди и Нэнси по коробке конфет, а ещё послать родителям Мэриан её новую фотку с припиской. Не очень красиво вышло: вроде как он, несмотря на свой солидный возраст и положение, у меня на побегушках. Но есть люди простые в лучшем смысле, не возбухающие по любому поводу и спокойно делающие то, что могут, особенно для друзей. Он как раз из таковских.
  Мэриан почти не удивилась, только спросила, кто это меня расписал под hohlomy. Я вкратце изложил события и поплёлся в койку.
  
  Одно занятие по вождению я заколол, и субботнее тоже, ведь у меня назначено свидание с Кармен. Чтоб не вызывать подозрения у компаньонки, напялил обновы, которые поярче, а то бы выглядело слишком зловеще. Синяки попытался запудрить мирандиной косметикой, но по дороге непроизвольно потирал или просто трогал щёку и нос, так что грим пошёл насмарку.
  Кармен взглянула на меня с изумлением, но ограничилась приветствием.
  - Желаете знать, что со мной произошло на днях? - спросил я.
  - Наверняка какой-нибудь неотёсанный иностранец неуважительно отзывался об английских женщинах...
  - Если я скажу, что задолжал бандитам, вы больше поверите?
  - Наверное, и в этом есть своя романтика - в вашем, мужском понимании. Так что нет.
  Меня чудом пропустили в выставочный зал, но там, бродя среди многочисленной публики, я своей разукрашенной физиономией вкупе с кобальтовыми джинсами и рыжеватой курткой составлял жёсткую конкуренцию прерафаэлитам. Одному старичку в пенсне я даже не выдержал и заметил:
  - Если, сэр, вы дальше продолжите на меня глазеть, то Офелия Эверетта Милла на вас обидится.
  Он отвернулся, а я полушёпотом спросил у спутницы, как прилежный ученик:
  - Это ведь Офелия? Я не ошибся?
  - Нет, но вы всё же привлекаете к себе излишнее внимание. Давайте уйдём.
  Я чувствовал, что она не за меня стыдится, а скорее за тех, кто пренебрегает ради моего скандального вида творениями художников.
  - Вы очень изменились, Фред. Сначала вы напомнили мне героя одного французского романа, а теперь не знаю, что и думать.
  - Что за роман?
  - "Посторонний" Альбера Камю.
  Даже не спросила, читал ли я. У меня же всё на лбу написано. Почти всё.
  Я рассказал, почему стал носить джинсы - ради мотоцикла, о котором мечтает моя подружка, но вообще я предпочитаю классический стиль в одежде, к этому никак не привыкну.
  Потом Кармен предложила пойти в кино на итальянского режиссёра Антониони. Фильм назывался заманчиво - "Приключение", но с самого начала я понял, что будет скучно. Нет, не то слово. Тоскливо. Молодые или не очень, но богатые и здоровые люди не знают, для чего им жить. Пытаются развлекаться, плывут на яхте по морю, гуляют по островам - таким мёртвым, пустынным, что сердце сжимается от одного вида. Вдруг главная героиня, Энн, бесследно исчезает. Её любовник и лучшая подружка, все такие в смятении, готовы сообща её искать, но постепенно заводят шашни между собой. Подружка как будто победней, рада одеть на себя чужую блузку - вроде как больше не во что, а на самом деле........
  Кармен сидела, часто всхлипывая и вытирая глаза. Нам обоим хотелось уйти, но нас держало любопытство: куда же подевалась Энн?
  Чёрт! Ну и финал!... Энн пропала с концами, о ней все забыли, что произошло, мы так и не узнали. Дикое разочарование.
  Сидим в кафе. Кармен ковыряет пудинг, но почти не ест.
  - Вы замечаете, - говорю, - как часто художники связывают смерть девушки и воду? Офелия и леди из Шалотта - ведь это два варианта одного сюжета.
  - Вам это так интересно? - серым голосом спрашивает она.
  - Просто бросилось в глаза...
  - ...... Вот этот шарф на мне - он мирандин. Она всегда с таким вкусом выбирала одежду, аксессуары!... Я - как та Клодия! Я предаю память самого близкого человека: присваиваю её вещи,... сижу тут... с мужчиной...
  С её мужчиной - могла бы сказать.
  - Ну, чего вы так распинаетесь? Может, и Миранда сейчас сидит в другом кафе... с кем-то, кто ей нравится. ... Её ведь не нашли.
  - Если бы она была жива, то обязательно подала мне весть, позвонила или написала. Она не могла поступить со мной так жестоко!
  Я видел под ножками своего стула адские бездны, но продолжал:
  - То, что я мужчина, - это совсем не как у итальянцев, у которых только одно на уме. Я к вам клиньев не подбиваю, легкомысленных разговоров не веду. Вы для меня - просветитель, вы приобщаете меня к культуре, и я за это жуть как благодарен...
  - Мне пора идти.
  - Позвольте вас проводить.
  - Только до метро
  - Ладно. ... Можно я ещё ваш пудинг доем? За него ведь уплачено...
  - Пожалуйста.
  - ... Знаю, что так не делается, но я правда очень голодный. Чего добру пропадать?...
  - Кушайте на здоровье.
  Потом мы пересекли площадь.
  - Через неделю на том же месте? - спросил я.
  - Не знаю, - тихо ответила Кармен и стала спускаться в подземелье.
  Дома перед сном я устроил ревизию всех своих книг. Среди них не нашлось даже "Гамлета", не говоря уже о "Постороннем". Срам, а не библиотека!
  
  В воскресенье учился вождению мотоцикла - выходит всё лучше и лучше. Купил десяток книг, потом поехал к морю. Погода была неласковая: дождь, ветер, почти штормило, но это позволило мне, как и хотелось, побыть совсем одному среди шумных волн и горестно кричащих чаек.
  
  У одного из прерафаэлитов есть картина "Пробудившийся стыд". Нечто подобное накрыло меня в понедельник относительно Мэриан. Она заботится обо мне, ничего не требует, хотя у неё почти ничего нет. В общем, я предложил ей прогуляться по магазинам Льюиса, купить верхнюю одежду по сезону.
  Впервые я показался в городе в компании девушки. Для продавщиц из дамского магазина это была сенсация.
  Мэриан выбрала тёмно-зелёное пальто, цвета дубовых листьев, коричневые сапоги до колен и шерстяной платок в жёлтых и оливковых разводах. Позднее она разрезала мирандин красный шарф, смастерила цветок, похожий на георгин или лотос и носила его на груди в качестве брошки.
  
  Всё шло по распорядку: я каждый день с утра до обеда осваивал мотоцикл, потом обедал, отдыхал, а дальше сидел или лежал с книгами, пока не смаривал сон.
  В "Гамлете" меня поразило одно совпадение. Вот он честит короля-убийцу: "Подлец. Улыбчивый подлец, подлец проклятый! - Мои таблички, - надо записать, что можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом". А вот, что читаю в дневнике у Миранды: "Он улыбнулся. <...> И мне захотелось дать ему пощёчину. <...> А он сказал: "Все мужчины - подлецы". Я ответила, подлее всего, что они способны улыбаться...".
  Чтоб вы знали, это вовсе не обо мне. И это не случайно. Но как понять, свести концы?
  Только Кармен помогла бы мне.
  Я думаю о ней постоянно.
  
  В четверг подморозило. Я обошёл весь дом, фотографируя ледяные узоры на окнах.
  
  В пятницу сдал теоретический экзамен по мотоциклу.
  
  В субботу два часа прождал у галереи Тейта, но Кармен не пришла.
  
  Воскресный день был таким жарким, что в саду растаял весь снег, полезла трава.
  
  В понедельник, вернувшись с курсов, я обошёл дом. Остановился под яблоней, и вдруг у меня под ногами стала вздыматься земля - что-то лезло изнутри, откапывалось! Это был такой лютый ужас, что я упал в обморок.
  - Что с тобой ещё? - кричала, тормоша меня, Мэриан.
  Я трясущейся рукой указал на влажный глинистый бугорок.
  - Да это же просто кротовина. Вставай, горе моё!
  Дома:
  - Послушай, Мэриан, я конченый человек. Я схожу с ума.
  - Это всё от книжек.
  Она трёт чем-то мою чёрную куртку.
  - Нет. Ты не знаешь... Пожалуйста, забери всё ценное, что здесь есть, деньги тоже - и уходи.
  - Я тебя не брошу.
  
  Доброе утро, спасибо за завтрак, за обед, за ужин, спокойной ночи - вот всё, что я ей говорил. Она не говорила вообще ничего, только кивала.
  
  Разогнать тренировочный мотоцикл до предельной скорости и врезаться в стену учебного корпуса!
  
  - Мэриан, какие они - кроты?
  - Чёрные. Не больше крысы, бесхвостые, слепые.
  
  Поехать в Лондон, спуститься в метро и прыгнуть под поезд.
  Или?...
  Найти Кармен. Она квартирует у тётки. Кэролайн - так её зовут. Полное имя и адрес были в газете, когда сообщалось о пропаже Миранды. Газету я сжёг, но статью перенёс в свой дневник: "Хэмнет-Роуд, 29. Мисс Вэнбраф-Джонс".
  
  Суббота, столица, уличный телефон-автомат. Нахожу в затрёпанном справочнике номер, звоню.
  - Алё, это мисс Кэролайн Вэнбраф? Я ищу мисс Кармен Грей.
  - А кто это?
  - Фред.
  - Минни, тебя тут какой-то Фред.
  Другой голос из трубки:
  - Как вы меня нашли?
  - Сердце подсказало. Давайте встретимся.
  Через час мы сидим на скамейке в парке.
  - Может, снова сходим в кино? Что сейчас крутят в Эвримене?
  - "Девичий источник" Бергмана. ... Говорят, очень страшный... Но я бы хотела...
  Страшный - это не то слово. Швеция, древность - век десятый. У фермера две дочери. Блондинка Карен - любимица, с неё все пылинки сдувают, наряжают, как принцессу. Ингери - то ли незаконная, то ли падчерица, ходит в рубище, ненавидит сестру и колдует, чтоб с ней случилось несчастье. Отец отправляет их в дальнюю церковь отвезти свечки к празднику, но по пути на них встречают бродяги. Ингери уходит и прячется, а Карен они насилуют, убивают и закапывают на поляне в лесу, потом идут дальше, просятся на ночлег к тому самому крестьянину, чью дочь порешили. Мать видит у них платье Карен в крови и грязи. Ингери кается. Отец берёт здоровенный нож и расправляется с мерзавцами. Потом все находят могилу девушки, а оттуда начинает бить родник.
  Весь сеанс Кармен тискала мою руку, прижимала к лицу платок с нашатырём, а из глаз у неё вытекло больше, чем из любого источника.
  Вышли из кинотеатра, сели в автобус.
  - Зря мы это смотрели.
  - Нет. ... Теперь я знаю, что случилось с Мирандой.
  - С ней такого не случилось!
  - Откуда вы знаете!?
  - Сейчас другие времена, люди уже не такие дикие.
  - Как вы наивны! Почитайте "Заводной апельсин"!...
  - Это просто книжка. Написать можно что угодно.
  - Не забывайте, что жизнь подражает искусству.
  - Да, если хочет. Но ведь не обязана!
  Кусает губы, мнёт руки... Выходим на остановке, идём по Хэмнет-Роуд.
  - О! Попадись мне убийца Миранды, я своими руками вонзила бы скальпель ему в сердце! Аорту бы вскрыла!! Горло перерезала!!!
  - Да угомонитесь вы: люди смотрят...
  Вдруг она бросается мне на грудь и причитает:
  - Нет! Я не смею никого судить! Ведь это я - сестра-злодейка! Ведьма! Я завидовала ей! Я хотела, чтоб она исчезала! Господи! Мне так нравился Пирс Брафтон! ... Лучше бы это случилось со мной! Лучше бы я!...
  Тут она потеряла сознание и стала третьей девушкой, которую мне довелось нести на руках. Лёгкая, словно месяц ничего не ела. Бледная, как труп.
  До дома Кэролайн - пара шагов, но дверь квартиры заперта. Я усадил Кармен на пол, порылся у неё в карманах и нашёл ключ.
  В прихожей накурено, на столе записка: "Я вышла подышать, могу задержаться. К."
  Ну, понятно. Укладываю Кармен на софу, если это так называется. Снимаю куртку, а перчатки - нет. Жарко, но безопасность превыше всего.
  Осматриваюсь, обхожу периметр.
  На кухне - куча грязной посуды, недопитая бутылка бренди. Я глотнул немного, а остатки вылил в раковину, чтоб не соблазняться: никогда не забываю, что отец сыграл в ящик из-за пристрастия к спиртному.
  Мне нужен надёжный, прочный инструмент. Консервный нож подойдёт. Им я раскурочил замки на всех дверях, кроме самой входной, - если кому непонятно - чтоб Кармен не могла уединиться и наложить на себя руки. Право, она к этому близка.
  Что же дальше? Нахожу аптечку, исследую. Нет, в фармацевтике я пока слаб. Поступаю по-простому - отрезаю от всех пластинок с таблетками большую часть, оставляю одну штуку или две, так нельзя будет отравиться, то же самое - с баночками. Витамин С оставляю полностью, даже пробую одно драже. Вполне вкусно. Лишние, на мой взгляд, медикаменты заворачиваю в газету и бросаю в мусорное ведро.
  Туда же вскоре отправляются все бритвенные лезвия.
  Кухонные ножи стоит затупить, но сперва хорошо бы подкрепиться. В холодильнике шаром покати. Огрызок колбасы, а сыр весь в синеватой плесени, хотя даже ещё не распечатанный. До чего бывают безалаберные люди! Колбасу съедаю, сыр выкидываю в ведро. Был там ещё какой-то йогурт, вроде простокваши с кусочками фруктов. Съел и эту бурду, благо нашлись на прикуску галеты.
  Из кухни я ушёл с радостью: не выношу бардак.
  Кармен немного очнулась, зовёт:
  - Кэролайн!
  - Её нет, - отвечаю, - Ушла погулять.
  - А вы что здесь делаете?
  - Просто смотрю, чтоб с вами ничего не случилось. Как вернётся ваша тётя - я сразу отчалю. Не обращайте на меня внимания. ... Вам, может, водички подать и какое-нибудь успокоительное?
  - Если не трудно.
  - Как называются таблетки?
  Сказала. Приняла. Ушла к себе в спальню. Я подождал немного и сам туда направился.
  - Извините, но я вас одну нипочём не оставлю. Вы спите, а я сяду в уголок, почитаю что-нибудь.
  Она отвернулась к стене, а я порыскал по книжному шкафу, нашёл "Заводной апельсин". Блин, ну и понаписали! Половина слов на каком-то непонятном языке. Похоже, как теперешние малолетние хулиганы промеж собой базарят. Не хватало ещё, чтоб такая шелупонь в литературу ломанулась!
  Осилил я страниц шесть, отложил, полистал альбомы с картинами, ради любопытства - учебник анатомии. Тут слышу - входная дверь хлопает.
  Спешу в прихожую, чтоб не компрометировать Кармен.
  Кэролайн была навеселе и, увидав меня, перепугалась.
  - Вор! - заверещала, - Вор! Минни!
  - Тише, - говорю, - Она только задремала.
  - Так вы её друг? Она не говорила... И я не разрешала ей водить домой...
  - Ей стало дурно на улице, и я её привёз. Она совсем плоха - разве вы не видите? Голодает, плачет постоянно.
  - Нам всем тяжело. Мы потеряли очень близкого человека.
  - Не похоже, чтоб вы-то сильно страдали: пьёте, шляетесь...
  Я мог продолжить, но она отвесила мне пощёчину, да такую, что искры из глаз посыпались, обругала паршивым сопляком и велела проваливать, чтоб ноги моей больше не было в её доме.
  Идя к фургону и держась щёку - то ли у шалавы богатый опыт, то ли следы стычки с Эймосом дают себя знать - я понимал, что если буду дальше распускать нюни и искать пятый угол, то на моей совести окажется ещё одна смерть. Но что тут можно сделать?
  Сажусь за руль, пускаюсь в путь.
  Кармен убеждена, что Миранда, будь она жива, прислала бы ей письмо. Значит, надо это письмо состряпать. Образец почерка у меня есть. Под манеру тоже можно подстроиться. Нужен только мастер каллиграфии, который всё оформит.
  Хотя час был поздний, я зарулил в Льюис к новым знакомым. Дин с бригадой покамест обходил дозором город. Меня накормили жареными креветками по испанскому рецепту, Тея спела старую ирландскую песню "Пегги Гордон", а там и пожаловали самозваные рейнджеры, семь персон, одна другой краше.
  - Где были? - спросили девушки.
  - Да мишек гоняли по околице, - сказал Дин.
  Мишками они называли тедди-ненавистников, на которых охотились, как волки на косуль.
  Чернокожий снял в обеих рук окровавленные кастеты, и Эймос прокомментировал:
  - Таргет сегодня оттянулся по полной.
  - А я одному котелок продырявил, - похвастался Блайндер, стриженый под горшок пролетарий в чёрной восьмиклинке и брендовом пальто явно с чужого плеча.
  - Голову? - уточнила, пыхнув сигаретой, Венди.
  - Не, шляпу, - ответил пижон, показушно перезаряжая кольт.
  - У нас гость, - сказала Тея, и только тут они заметили меня.
  Надо признаться, я умею делать такое выражение лица, что становлюсь как бы невидимым, отсутствующее выражение. Я открыл это в себе ещё школьником и пользовался, если не хотел платить за проезд в автобусе или отвечать у доски.
  Их напрягло не само моё присутствие, а то, что я застал их врасплох.
  - Этот фофан начинает действовать мне на нервы, - огрызнулся Эймос, - Дин, убери его.
  Мориарти вывел меня во двор, там мы поговорили.
  - Мне срочно нужна помощь в одном важном деле.
  - Насколько важном?
  - Вопрос жизни и смерти!
  - Развивай.
  - Надо подделать почерк.
  - На документе?
  - Нет, обычное частное письмо. Образец есть, текст будет.
  - Какой срок?
  - Неделя.
  - Сколько готов заплатить?
  - Сколько угодно!
  - Друг - на будущее: никогда никому так не говори.
  - Тебе уже сказал.
  - И за этот косяк одолжишь мне фургон на неделю. Плюс двести фунтов.
  - На чём же я буду ездить?
  - Ты вроде собирался покупать мотоцикл.
  - У меня пока нет прав.
  - Подсуетись. Через неделю у меня в кармане должен быть ключ от твоей чудесной машины и, конечно, доверенность на пользование. Если можно соблюсти закон, это нужно сделать. Жду тебя завтра с сырьём и авансом.
  Я был согласен на всё. Ну, скажем так, на большее, чем он потребовал.........................
  Домой прибыл позднее обычного.
  - И где ты околачивался? - спросила Мэриан.
  - В Лондоне. У мирандиной сестры - она и мне как сестра - проблемы со здоровьем. Я...
  - Можешь не продолжать.
  - Это совсем не то, что ты думаешь. Она тощая рыжая очкарка под тридцать лет, и зубы у ней выпирают.
  Естественно, я сгустил краски.
  - Голодный?
  Из вежливости съел всё, что она мне подала, и сказал, что собираюсь ночью долго работать в фотолаборатории.
  Оставшись один, раскрыл дневник Миранды. Теперь я должен в неё воплотиться, как шекспировский коллега, и превратить трагедию в мечту. Чего я желал бы ей? К чему стремилась она сама и какими словами об этом бы поведала? Часы перечитываний, выписок, комбинаций, исправлений, а под утро такой вот итог:
  "Минни, моя хорошая!
  Прости, если это письмо будет долго идти. Услуги обычной почты мне сейчас недоступны...
  Я встретила человека, с которым хочу провести всю жизнь. "Новые" не способны любить так, как любит он меня. Слепо. Абсолютно. Как Данте - Беатриче. Он владеет тайной жизни. Вечной весной. Словно чистый родник. Хочу выйти за него замуж и доказать самой себе, что не все семьи похожи на семью наших родителей.
  Мне жаль П. и М.. Я так и не смогла их понять и полюбить, и чувствую себя виноватой из-за этого.
  Наверное, меня все считают мёртвой, но я сейчас жива, как никогда, потому что вся поглощена любовью; я знаю - я ничего не могу делать вполовину, не могу любить вполовину, я чувствую - меня переполняет любовь, и я готова отдать всё - сердце, душу и тело... Это будет жизнь в потоке яркого света.
  Надеюсь, увидимся когда-нибудь.
  Привет. Целую. Нанда"
  
  За образец почерка я взял ту страницу, где Миранда излагала свои правила про левые взгляды, самоотадчу и серьёзность. Выдирать, конечно, не стал. Сфотографировал и отпечатал. С фокусом было трудно.
  Пока карточки сохли, немного подремал; на завтрак заварил пять ложек кофе с сахаром.
  Сперва позанимался на мотоцикле и спросил у инструктора насчёт досрочного экзамена; он сказал, что без проблем, ведь я делаю успехи. Не обошлось без небольшого денежного поощрения, а куда деваться...
  Дин посмотрел бумаги
  - Плохо, что не оригинал почерка. Сильно увеличен?
  - Нет, такой же.
  - Я хочу знать содержание.
  Выкусил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и уставился в мою писанину.
  - Интересно...
  - Что именно?
  - "Чистый родник" почти до невнятности размыт чьей-то слезой.
  - Разве?...
  - Нанду ведь не зря считают мёртвой? ... Чего молчишь?
  - ...... Я любил её! До безумия! Но в тайне от её родных: им бы я не понравился.
  - И что?
  - ... Несчастный случай.
  - Наедине, без всякого алиби - так?
  Я потряс головой, соглашаясь.
  - А Минни - это?...
  - Её сестра. Она жутко горюет - не ест, не спит...
  - Ясно. При таком раскладе грех не подшаманить. Но на скидку не рассчитывай, - его голос звучал суровей прежнего, - И мне не очень понятно, какую роль в твоей душещипательной истории играет Мэриан.
  - Я надеялся, что она поможет мне забыть Миранду, но всё бесполезно. Как заколдованный!...
  
  Во вторник мы съездили в дорожно-полицейское управление, оформили доверенность на мой фургон. У тамошних конторщиков чуть глаза не выпали - на паспорт мистера Мориарти!
  
  В среду фальшивое письмо было готово. Дин решительно заявил, что сам передаст его по адресу.
  
  В четверг я прошёл последние испытания на полигоне и получил права на мотоцикл.
  Ближе к вечеру Венди позвонила в Лондон Кэролайн, спросила Минни, назвавшись её соученицей, а потом сразу дала трубку мне:
  - Кармен, это Фред. Мы встретимся в субботу?
  - Зачем?
  - Вы предлагали мне почитать "Заводной апельсин", а я нигде не могу его найти. ... И у меня появились кое-какие мысли... насчёт дориановой Сибиллы, только по телефону я не смогу их высказать.
  - Хорошо. Но это будет последний раз.
  
  В пятницу сообщник приехал к нам с ночевой. Я попросил подругу выдать ему ту мою одежду, самую распостылую. Вообще это был очень приличный костюм, галстук и всё как надо... Пока Дин отирался в ванне, а Мэраин гладила рубашку, я перебрал фотографии Миранды, нашёл лучшую и решил её тоже подарить Кармен как бы от сестры.
  
  Вот и день спасательной операции. Утром мы с Дином по-братски разделили остатки дезодоранта. Бриться он отказался наотрез, а на галстук жаловался всю дорогу:
  - Не могу! Словно петлю не шею накинули!
  - Потерпи немного. Ты его и так уж ослабил, что вот-вот развяжется. Давай ещё раз повторим: два месяца назад ты встретил в порту Нью-Йорка знакомого, а с ним была красивая девушка по имени Миранда. Узнав, что ты направляешься в Англию, она дала тебе конверт, попросила разыскать в Лондоне мисс Кармен Грей, студентку четвёртого курса медицинского факультета, и передать ей лично в руки. Ты всё запомнил?
  - Ещё бы - с двенадцатого-то раза!
  - Не надо распространяться про мирандины прелести, сравнивать её, например, с актрисами, а то Кармен будет неприятно. Понимаешь?
  - Не дурак.
  Мы встали невдалеке от Тейта. Я оставил товарищу ключи от машины, вскинул на плечо рюкзак с кое-каким реквизитом и отправился на позицию.
  Кармен была, как всегда, пунктуальна, поздоровалась, вручила книжку.
  - В галерею пойдём? - спросил я.
  - Если желаете.
  - Там, по крайней мере, тихо, удобно беседовать.
  Пошли к прерафаэлитам. Я сразу понял, что скучал по ним.
  - Итак, Сибилла, - начала Кармен.
  - Она - не самостоятельный персонаж, а часть личности Дориана.
  - Это и есть анима по Юнгу.
  - Вопрос, какая именно часть! Вот вы упоминали Гамлета и Офелию. Там ведь как всё обстоит? Она проходит тот же путь, что и он: теряет отца и сходит с ума, но на развилке под названием "быть или не быть" он сворачивает в одну сторону, а она в другую. По сути, она... умирает вместо него, забирает себе всю его слабость и погибает с ней, чтоб он мог жить и действовать.
  - Так. А Сибилла?
  - Она - та часть Дориана, что хотела выбрать жизнь вместо искусства. Жизнь не как дыхание, питание, инстинкты, нет, я имею в виду что-то большее... - природу, настоящие вещи, никем не сделанные, возникшие и существующие естественно, не понарошку, без ухищрений и прикрас. Но он отверг всё это, и она умерла, оставив его в мире, где больше не могло быть ничего простого, обычного,... живого.
  - Но ведь тот, кто теряет часть себя, неполноценен и обречён на безвременную гибель.
  - Видимо, да....
  - ... Миранда была той частью меня, которая была готова бороться... за справедливость, за то, чтоб мир стал лучше,... которая видела красоту,... умела любить...... Вам, наверное, надоело, что я всё свожу к воспоминаниям о сестре?
  - Нет. Я вас понимаю.
  - Спасибо. ... Иногда я думаю, что она могла покончить с собой. Как Вирджиния Вулф. ... Последний год она порой выглядела такой несчастной, но говорить об этом отказывалась.
  - Не обязательно кончать с собой. Можно поискать чего-то нового, куда-нибудь подальше уехать.
  - Никому не сказав?
  Я пожал плечами. Я и так слишком много болтаю.
  - Пообедаем?
  - Нет, извините. Меня от одного вида еды мутит.
  - Так и умереть недолго!
  - Ах, всё равно.
  Мы уже выходили из музея. Она с тоской посмотрела на уличную толпу:
  - Человеком больше - человеком меньше...
  - А в кино не хотите?
  - Ну, давайте.
  - Только не европейское.
  - Какое же? Американское?
  Тут и в её голосе мелькнула нота снобизма, но я не смутился:
  - У американцев не такой изысканный вкус, зато есть крепкая вера в то, что можно что-то в жизни исправить.
  - Возможно. Я слышала, один кинотеатр запустил в прокат очередной триллер Хичкока.
  Она предложила ехать на метро.
  - Чего вас вечно тянет под землю? Автобусы же есть.
  Мы отправились почти на другой конец города, подождали сеанса, гуляя воль реки, и я рассказал свой нелепый сон про леди из Шалотта и докеров, повёрнутых на авангардной живописи.
  Потом посмотрели "Птиц".
  Когда выходили, солнце уже садилось, все дома казались цветными из-за закатного освещения и глубоких теней.
  - Не знаю, как вы, а я ничего не поняла, - устало промолвила Кармен, - Что случилось с птицами? Почему они ополчились на людей?
  - Это роли не имеет. Тут показано, что беда может прийти откуда угодно, и надо всегда быть настороже,... помогать друг другу в опасный момент.
  - Но почему птицы? Это могла быть стихийная катастрофа, например, извержение вулкана.
  - Такое технически труднее сделать. Потом птицы - живые существа, к которым мы привыкли, от которых не ждали никаких нападений, наоборот, мы считаем их слабее нас, нашей... добычей, а в них оказалось вон сколько силы!
  - И злобы! Почему?
  - Да дожало их всё это наше... пренебрежение, обращение как с... Стойте! Я всё понял! Всё-всё! Помните, ту картину, у которой мы познакомились? Там попугая сунули в колбу-морилку, чтоб выкачать воздух, - а помните, чем начинается и заканчивается фильм? Клеткой с попугаями, которых Мелани куда-то везёт, а потом, в разгар птичьего бешенства, люди, спасаясь, забирают с собой.
  - И девочка сказала: "Они ведь ни в чём не виноваты"...
  - Сценарист или режиссёр увидел картину, и ему захотелось отомстить людям за издевательство над беззащитными существами, а попугая оставить в живых.
  - А вы не думали, что это метафора фашизма? Что птицы - это люди, которые внезапно потеряли всякую человечность и объявили войну всему оставшемуся миру?
  - Нет. Знаете, почему? Потому что фашистов победили, а птиц - нет. Но они сами утихомирились, когда люди начали вести себя достойно, неэгоистично.
  - Так что же это - божий гнев?
  - Пожалуй.
  За разговорами мы прошли три остановки. Я купил мороженого, и Кармен немного поела. Пока мы вернулись к Тейту, почти стемнело. Фургон стоял на месте. Заметив нас, Дин тихонько вылез из кабины и тайком следовал за нами к метро. Мы со спутницей простились, она сошла в чёрную каменную пасть, и тут же он, мимоходом хлопнув меня по плечу, пустился вдогонку за Кармен.
  Я отступил в тень ближайшего дома, вынул из рюкзака другую, чёрную куртку, блайндерову фуражку, переоделся во всё это и в образе чистокровного уркагана слился с мраком.
  Ожидание не бывает коротким. Кажется, я моргать перестал, вглядываясь в зев подземки, принимающей и выпускающей разных посторонних людей. И вот наконец выходят на свет мои. Кармен нельзя узнать - она плачет и смеётся одновременно, целует фотографию, а потом самого курьера, в щёку, повыше щетины, вытирает слёзы счастья, а он ей улыбается, приобнимает, левой рукой снимая галстук и бросая его в урну.
  Это я сам освобождён из петли!
  Забегаю за угол, прыгаю в автобус:
  - Дамы и господа, прошу внимания! - все уже полезли в сумки за бумажниками, - Нет, мне не нужны ваши деньги, у меня своих полно! Я хочу купить мотоцикл. Как доехать до какого-нибудь автосалона?
  Мне подсказали. Это оказалось близко. Мчусь со всех ног - вдруг закроется! Влетаю в ярко освещённое стойло красочного полированного металла и стекла.
  - Мотоцикл! Самый лучший! Чем расплачусь? Наличными! - и, как лихой крупье, размазываю по стойке оформления все десять косарей.
  Персонал так и полёг. Кто-то, конечно, слинял звонить в полицию, не было ли на последние часы ограблений банков или магазинов? Конечно, нет. Я чист.
  Старший менеджер повёл меня по модельному ряду: вот вам, сэр, надёжный заатлантический Харлей, вот горячий итальянец из клана Дукати, вот Ракета от Золотой Звезды, вот японская красотка Хонда. Нет, всё не то. Я чуть не ушёл, но тёртый торгаш велел шестёркам прикатить из заказника настоящий двухколёсный бриллиант - Триумф Буревестник, уже застолблённый сыном премьер-министра, но если я готов отдать девять с половиной тысяч...
  - Я хочу в придачу два шлема. И залейте полный бак.
  - У нас здесь нет бензина.
  - Значит, заправьте его крепким кофе. Нам предстоит дальний путь.
  Меня усадили в кресло, поднесли саксонскую чашку эспрессо с ванильными сухарями. Попиваю, оттопырив мизинец, а салонная братия ищет топливо. Наверное, слили вскладчину из своих тачек.
  Писарь составил документы, поставил нужные штампы, и вот я седлаю синюю Грозную Птицу, которая быстрее смерча понесёт меня на юг.
  - Сэр, а сдача!?
  - Оставьте себе!
  
  III
  
  Мэриан была счастлива и поцеловала меня в губы, правда, тут же извинилась. Я сказал, что всё в порядке.
  Это было не так. То есть сначала всё выглядело более чем прекрасно: воскресное утро, солнце, почти весна, и молодая беззаботная парочка едет на новом мотоцикле к морю попикничить. На пляжу всё тоже хорошо. А на обратном пути своенравный Буревестник глушит мотор: бензобак пуст, и мы продолжаем путь пешком. Я качу машину, подруга то сидит на нём боком, то идёт рядом.
  Вот и заправка! Но зря мы воспрянули духом: в моих карманах ни гроша.
  - А сколько ты вообще за него отдал? - спрашивает Мэриан.
  У меня на языке грузной гирей повисло одно короткое слово... Всё. Я отдал всё.
  Мы молча пошли дальше. Вскоре нас настиг дождь................................................
  Я всё ждал, что меня опять начнут распекать за глупость, но услышал только тихое:
  - Это я во всём виновата, задурила тебе голову чёртовым мотиком!
  - Брось. Я ни о чём не жалею. Это всё мелкие, временные трудности. До дома осталось каких-то пять миль, а там...
  Напившись чаю, мы начали поиски: я - бензина в гараже, Мэриан - денег по шкафам. Двойное полное фиаско. Не нашлось даже пустой канистры. Даже десячка на автобус.
  В полном отчаянии мы погасили свет, завернулись в самые тёплые одеяла, открыли банку шоколадной пасты и включили телевизор. Кто из нас уснул первым, точно не скажу.
  
  Просыпаюсь и вспоминаю со стыдом, на какую мель угодил из-за своего транжирства. Иду в кладовку, проверяю запасы, беру крупу для каши, вдруг слышу звук клаксона с улицы.
  У ворот стоит мой фургон, из него высовывается Дин и кричит: "Ола, амиго! Блайндер требует на родину свой головной убор"
  Я отпер ему решётку, "Пройди, - говорю, - Не ради же одной кепки ты гнал машину".
  Он вылез. Я осмотрел его и только ахнул: рубашка болталась на одной пуговице, пиджак ужался на два размера и весь в каких-то белых подтёках, а на брюках чуть выше правого колена чернело пятно вроде церковного окошка, в которое проглядывала голая нога.
  - Это как это??? - ошарашенно спросил я.
  - Я тоже всю дорогу думал, откуда у этих шобонов столь дивная карма. Меня в них занесло в такую передрягу, о которой тридцать лет назад можно было только мечтать.
  - А сейчас?
  - А сейчас я тебе всё расскажу...
  - Только без всяких там вульгарных словечек!
  - Обижаешь, кореш! Я - само возвышенное целомудрие, и ясным воскресным утром иду проведать девушку, в которую влюбился с первого взгляда.
  - Кармен!?...
  - Её самую. Открывает дама постбальзаковского возраста и возвещает, что племянница отправилась по магазинам, но я могу подождать в гостиной, а её звать Кэролайн, и не хочу ли я промочить горло под сигаретку? Вискарик разливает по стаканам и вдруг спрашивает, как я думаю, какая у неё любимая книга? Понятия не имею. "Любовник леди Чаттерли" - говорит, - Не читали? "Как же - как же, ещё в третьем классе учил отрывок наизусть". "Тогда мы прекрасно поладим" - и сперва сама снимает платье, потом меня преловко распаковывает... Огонь, а не женщина! И настоящая художница! Весь дом в картинах, а ей всё мало. После третьего захода хватает планшет с листом, чёрный мел и говорит: "Представь, что ты - Обнажённая Маха".
  - А! Я знаю это! Я видел!
  - Молодец. А я вот в живописи ни в зуб ногой, ну, то есть знаю, что есть Леонардо, Караваджо, Дюрер, Босх, Гольбейн, Эль Греко, Гейнсборо, Буше, Врубель... кто ещё там?
  - Пощади.
  - В общем, знаю имена, но почти ничего не видел. Кэри показала репродукцию. "Мечтаю, - говорит, - создать серию картин, повторяющих другие известные, но чтоб вместо голых женщин были голые мужчины".
  - Зачем?
  - Из феминизма. Я расположился на подушках, она скрипит грифелем по бумаге, и как-то это меня убаюкало. Просыпаюсь - в хазе пусто, рядом - записон, цитирую: "Одежду не ищи, она стирается. Я побежала за сестрой. Надеюсь, ты поможешь ей отпраздновать долгожданный развод". Хороша, да? Нашла себе высокофункциональный модуль!
  - Возмутительно!
  - Да почему? Нормально. Без одёжи только не фонтан. Ну, я простынку надорвал по центру, голову просунул, подпоясался какими-то колготками и вышел на балкон.
  - Зачем!?
  - Покурить. Стою, как дежурный на мачте, гляжу - по улице с бутичными пакетами идёт к дому Минни! Предстать перед любимой девушкой в таком скабрезном виде - ни за что! Нахожу в ванной стиральную машину, выдёргиваю шнур из розетки, чтоб разблокировать дверку, выгребаю своё барахло, отжимаю, напяливаю кое-как штаны. Остальное - в руках. Выскакиваю на лестницу, поднимаюсь этажом выше, обуваюсь, рубаху выворачиваю, а она вся в мыле!
  - Ужас!
  - Зато легче налезает. Слышу, Минни уже заходит в квартиру. Я тогда начинаю спускаться, прикидываю дальнейший план. А навстречу - румяная пампушка в малиновой шляпе. Вот он, шанс! "Мадам, - взываю к ней, - не хотите ли помочь человеку, потерпевшему бедствие?". "А что вам надо?". "Да всего лишь утюг на полчаса". Добрейшая женщина пустила меня в свои апартаменты, предоставила доску и прибор, а сама куда-то отлучилась. Я стащил с себя всю мокроту, рубашку повесил на батарею, стал наглаживать брюки, так что пар повалил на всю комнату. В этом-то тумане ко мне подкралась хозяюшка, схватила за одно место, и, пока то да сё, утюг застоялся, ну, и вот... Слава Богу, у Дженни не оказалось ни зашкаленного артистизма, ни разведённых сестёр, так что через честных сорок минут она меня отпустила с миром и в почти сухой одежде. Тут...
  - А это ещё не конец? - спросила Мэриан, незаметно подошедшая к нам.
  - Смотря чему. Привет, детка. В самом фойе у дверей я застал Минни. Она плакала: поссорилась с тёткой. Всё из-за парней, чтоб нам пусто было. То, что я устроил в ванной потоп и продырявил простынь, Кэри бы ещё простила, но ведь были и другие прецеденты, например, неделю назад какое-то мурло поломало дверные замки, в ноль обчистило аптечку с препаратами от гипертонии и холодильник, где хранился дорогущий французский сыр.
  - Была просьба воздерживаться от грубых выражений! - воскликнул я, краснея от корней до волос, - Лекарствов я ей немного оставил, а в холодильнике толком ничего и не было. Сыр выглядел так, будто пролежал сто лет в могиле. Я его просто выбросил.
  - Чувак, ты неподражаем! И, уж если ты там тоже отметился, открой-ка, кем тебя зарисовали? Данаей? Отдыхающей одалиской?
  - Иди к чёрту! Распутник!
  - Что дальше было с Минни? - Мэриан вернула разговор на нужные рельсы.
  - Я её похитил. Увёз из Лондона в Льюис. Сейчас она у Теи. Вроде, всем довольна, только жалеет родичей... Ничего, пусть попляшут. Глядишь, поумнеют.
  - То есть ты не будешь её удерживать, если... она не захочет?
  - Нет. А ты-то как? Купил мотоцикл?
  Я показал Буревестник. Дин осмотрел его, как ветеринар - породистого скакуна, назвал красавцем, попросил какую-нибудь краску, кисточку и вывел белой эмалью на синем баке свою противоугонную метку.
  Мы зашли в дом, сели за хавчик, как выражался гость. Потом мне снова напомнили про восьмиклинку.
  Пока я шарил по вешалкам, Мэриан увела Дина в спальню и совершила то, что иначе как предательством не назовёшь, - показала ему видео с одеванием и попросила продать плёнку на чёрном рынке. Когда я вошёл в ту комнату, Мориарти сидел в кресле, прикрыв лицо рукой (так обычно рисуют горюющих), а девчонка диктовала:
  - Если устроишь публичные торги, то сможешь стрясти до пяти с лишним...
  - Мэриан! - закричал я, всё понявший, - Неужто ты хочешь, чтоб какие-то левые скоты на тебя пялились, обсуждали, фантазировали!? Это же позор!
  - Раньше ты говорил, что это искусство. Искусство должно радовать людей. А заодно кормить художника. Всё решено. Я упаковываю ленту.
  Вынула катушку из проектора и унесла, напевая: "В ком-то нуждаться! В кого-то влюбляться! С кем-то встречаться! С кем-то, как ты!".
  Дин поднял на меня глаза, похожие на угли за мгновение до превращения в алмазы, и пробормотал:
  - Ничего лучше в жизни не видал! Просто гениально! Цены этому нет.
  - Ты так говоришь от неискушенности.
  - Это я-то? Думай, что городишь, шкет! - он снова закрылся рукой, тяжело вздохнул, - Дай мне побыть одному.
  - Долго?
  - Ну, хоть полчаса.
  Я его оставил, нашёл Мэриан.
  - Слушай, то, что ты хочешь отблагодарить меня за мотоцикл, - это можно понять. Но выставлять на продажу себя, свой образ!... Это неправильно. Унизительно.
  - Мой образ - моё и решение!
  - Да, конечно, это всё твоё. Ты - артистка, а я только нажимал на кнопку...
  Она изменилась в лице, сердитость сменилась состраданием.
  - Но идея-то твоя! И знаешь, что я чувствовала тогда, перед камерой? Радость, полный улёт! ... У меня много добрых друзей, родные души во мне не чают, но никто не говорил мне, что я ПРЕКРАСНА. А ты не просто на словах,... ты это доказал на деле. И у тебя тогда тоже горели глаза - вспомни, Ферди!
  - Это быстро прошло.
  - Но камера-то сохранила! Представляешь, сколько счастья выйдет в мир!
  Дина мы не беспокоили, он сам спустился где-то через час вполне в нормальном настроении. Мэриан вручила ему круглый свёрток, я - кепку и прибавил:
  - Тебе, пожалуй что, нужна новая одежда...
  - Зачем сразу так категорично? Может, я всю жизнь мечтал о камзоле с рукавами в три четверти...
  Я повёл его к своему гардеробу.
  - Коль скоро ты так щедр, дай что-нибудь такое, в чём не турнут из загса. Хочу сделать предложение Минни.
  - Спятил? Тебе сколько лет!?
  - Тридцать десять.
  - С лишним!
  - Там всего чуть-чуть.
  Спорить было бесполезно. Я даже подарил ему обручальное кольцо, которое купил для Миранды. Пусть потешится со своими бесами в рёбрах. Кармен всё равно ему откажет и выйдет за Пирса или кого-то в этом роде. Дело тут даже не в возрасте. Просто он, как иногда говаривала тётя Энни, непутёвый, дружится с какой-то мутной шушерой и сам законы нарушает. Не такого хочется для самой умной, утончённой девушки нашего королевства, моей, можно сказать, свояченице!
  Канистра, полная горючего, оказалась в фургоне. Я заправил мотик и стал спокойно ждать начала недели, когда в Льюисе откроется банк, и я сниму остатки со счёта.
  Вечером продолжил читать "Заводной апельсин".
  Занятная это штука - стиль речи. Рассказ идёт о таких вещах, от которых волосы шевелиться должны, но в такой шутовской манере, словно это всё игра, притворство, карнавал. Мне приходилось мысленно переводить упоротый алексов трёп на более-менее английский язык, чтоб хоть элементарно понимать, чего там происходит. Насколько правдоподобная это история, мне судить было трудно. Но вот, допустим, если к моему дому приедут на угнанной тачке четыре беспредельщика - как надо действовать? Погасить везде свет, вообще пробки отключить, взять ударное оружие (молоток или топор), затаиться, жать, чтоб они рассредоточились и вырубать по одному, потом стащить это мясо в подвал, обыскать, может, даже раздеть и запереть... на два-три дня... как минимум, потом...
  Вдруг я пугаюсь - впервые в жизни так пугаюсь самого себя.
  Там, в книжке - безмозглые дети, не знающие, что будут делать через минуту. Я совсем другой: расчётливый, дисциплинированный, целеустремлённый, и если захочу кому-то навредить, этот несчастный позавидует и Ф. Александру, и прочим.
  Полночи нарезал круги по саду, высосал полпачки сигарет - всё, что осталось. Моментами я даже звал их в своих мыслях. Мне хотелось убивать. Но в промежутках этих спазмов молился духу Миранды, просил себе доброты, гуманизма.
  Вдруг - как ядерный взрыв на месте старой яблони - озарение: она больше Алекс, чем я!!! Она тащилась от Моцарта и Баха, с наслаждением крушила вещи, а что говорила! "Выродок, гадкий, гнусный, скользкий, как червяк... Если бы только у меня хватило сил, я бы убила вас. Раздавила бы. Как скорпиона... Я бы вас своими руками убила. ... Терпеть не могу тупиц... Ненавижу. Ненавижу невежество и необразованность... Всех заурядных мелких людишек... Ненавижу их тупую вульгарность... Ненавижу учёных... Ненавижу Бога. Ненавижу силу, создавшую этот мир. Людей... Бог - импотент".
  Стоп! Хватит! Хватит!................................................................................................................
  
  А часах 05.25.
  Сижу в кресле у камина. Слёзы кончились, остался лишь жестокий озноб - зуб на зуб не попадает, а кости словно ледяные и в шипах - такая боль!
  "Нелюдь, пустое пространство, заключённое в человеческую оболочку... Можно подумать, меня заботит он и его жалкая, промозглая, никчемушная жизнь".
  Тяну руку за пластинкой. Моцарт! Сломать! Конверт спалить! Но там его портрет - он словно перепуган, глаз выпучил, косится на меня... Не стану, Амадей, не бойся. Я же отдал за тебя тридцать пять шиллингов.....................
  Одна из "Немногих"! Знающих, кто такой Шелли, - чтоб идти на разбой в его маске, блудящих под оперные арии и фортепианные концерты!?
  Нет же, милая! Ты пишешь, что не умеешь ненавидеть, что будешь защищать меня в суде, что считаешь себя нравственным человеком, любишь честность, хочешь быть лучше!
  Порочный эстет Дориан и милосердная, добродетельная Сибилла боролись в тебе не на жизнь, а на смерть. Три месяца агонии! А я не понимал, что происходит, не умел помочь.
  Угли дышат алым и лиловым. Кладу на них "Заводной апельсин". Он оранжево вспыхивает, и мне становится ясно, что это правдивая книга, почти пророческая.
  Тьма растёт и расползается!
  Любая девушка щедра не в меру, давая на себя взглянуть луне.
  Нет больше принцев, миледи. Если вы отвергните меня, отвергните Джонни или Дина, за вами придут Стен Ковальски и коротышка Алекс.
  
  Наконец она меня услышала. Согласилась и оставила в покое. Мирно спит под яблонями, отдыхает от борьбы с самой собой.
  Читаю Шекспира - сонеты. А днём, пока было светло, мы с Мэриан работали в саду. Она сгребала прошлогодние листья, я вырубал и корчевал кусты боярышника, освобождая землю под грядки. Завтра байкер в чёрной кожанке и джинсах кротко постучится в магазин для огородников и зачитает длинный список семян, клубней, луковиц.
  
  Во вторник едем в Льюис. После банка веду Мэраин в ресторан. Она упирается, кричит на всю улицу, что я мот и прожигатель жизни. Прохожие таращатся на нас - естественно, с завистью. В ресторане требует от официанта невозможного: чего посытней, подешевле и побыстрее.
  - Да он скорей зарубит и изжарит шеф-повара, чем принесёт нам бифштекс через полчаса, - говорю я, и все люди, сидящие вокруг, хихикают.
  Я, надо думать, так сказал, когда служащий уже удалился. Мало ли - шарахнул бы мне по башке подносом. Ну, и чтоб не обидеть человека, не виноватого, что на кухне так копаются.
  Потом мы просто гуляем, заходим в книжный - я уже не могу выйти оттуда меньше, чем с пятью покупками.
  В шестом часу разделяемся. Мэриан одна идёт на подворье пожарника Ленни. Там она повидается с друзьями, заодно узнает о Кармен. Мне нельзя: по легенде я не знаком с Дином и его командой.
  Оказалось, Минни сама позвонила тёте, сказала, что всё в порядке, что зависла у знакомых в другом городе. Кэролайн ударилась в извинения, обещала полную свободу и гору карманных денег от отца, которого чуть кондрашка не хватил из-за пропажи последней дочери. Ходят слухи, что миссис Грей решила вернуться к мужу, но сначала пролечится от алкоголизма в специальной клинике. Дин ещё вчера отвёз девушку к родным, а дальше поедет на собирание владельцев подпольных киноклубов, чтоб толкнуть наш отвязной видос.
  Дома перед сном Мэриан села ко мне на кровать (я уже не стеснялся ложиться при ней) и предложила почитать письмо, пришедшее ей от матери. Вот, что я услышал:
  "Дорогая доченька!
  Мы были очень рады получить твою карточку. Ты удивительно похорошела! Передай от нас привет Фердинанду - он отличный фотограф.
  У нас немало новостей. Санни наконец-то набрался духу и сделал предложение Рейчел. Они поженятся, когда Дэвид вернётся из Японии. Будет разгар туристического сезона, но, думаю, постояльцы не помешают и вместе с нами поздравят молодых. Надеюсь, и ты приедешь с твоим кавалером. Мне не терпится на него взглянуть.
  Медовый месяц Рейчел хочет провести в Гренобле у тёти Одетты.
  У меня пока немного заказов, а в середине лета мистер Брук собирается ставить "Венецианского купца" и ему нужны будут еврейские костюмы, какими они были при дожах.
  С отцом неприятность - он сломал ногу, помогая соседям чинить водосток. Хорошо, что Джим уже получил права. Не далее как вчера твой младший брат сделал первый рейс к замку Уорика, а отец только говорил по микрофону.
  Люси заканчивает школу с тремя четвёрками и расстраивается из-за этого. Я много раз ей говорила, что конный спорт отвлекает от учёбы, а тут ещё эта переписка с мальчиком из Люксембурга...
  Нам очень тебя не хватает. Береги себя, родная, кушай больше овощей и фруктов.
  С любовью - мама".
  - Ничего не понимаю. Что у тебя за семейка? Ты говорила, что отец - шофёр, а мать - швея, что вы - простые люди...
  - Так и есть. Простые историки. Мама шьёт костюмы по моде прошлых веков для кино, театра, музеев, фестивалей. Папа возит экскурсии в старинные замки, крепости, аббатства, сам рулит и сам обо всём рассказывает. Ещё мы всей семьёй содержим маленькую гостиницу в елизаветинском доме. Рейчел ведёт бухгалтерию. ... Я тоже скучаю по ним.
  - Тогда почему уехала?
  - Захотелось сменить обстановку... Но мы ведь погуляем на свадьбе у Рейчел и Санни?
  - Конечно.
  - ... Хочешь, я сегодня посплю с тобой?
  - ... Нет. Давай в другой раз.
  
  А в среду я совершил роковой поступок. С одной стороны, было логично сделать именно это, но последствия оказались ужасными. В общем, я решил, что прерывать общение с Кармен будет, мягко говоря, неестественно. Под каким-то предлогом рванул вечером в Льюис и позвонил с почтамта Кэролайн.
  - Позовите Минни, мэм.
  - Или что, щенок!?
  Похоже, она меня узнала.
  - Или я сообщу, куда надо, что вы храните запрещённую литературу и курите марихуану.
  Спустя пять-шесть нецензурных слов и минуту молчания доносится голос Кармен:
  - Фред, это вы?
  - Добрый вечер. Я хотел и раньше позвонить, но не решался... Как вы себя чувствуете?
  - Великолепно. Произошло настоящее чудо!
  - Миранда вернулась?
  - Почти. Я получила от неё письмо. Она сейчас в Америке со своим возлюбленным.
  - А кто он?
  - Не знаю. Она всегда говорит или пишет только о своих эмоциях. Ясно, что она с ним счастлива. И знаете,... я тоже! Я... кажется... Ах, об этом нельзя по телефону!
  - Ну, давайте встретимся. Как всегда.
  - Фред,... как зовут вашу девушку?
  - Мэриан.
  - Вы сможете показать мне её фотографии?
  - Легко.
  - Только не приносите открытки с Одри Хепберн или покойной Мэрилин Монро.
  "Вы не верите, что у меня есть подружка? Что я могу любить и быть любимым? Считаете меня каким-нибудь неполноценным? Я думал, вы не такая!... Бла-бла-бла!" - так должен был заблеять мелочно обидчивый тупица Калибан, и нить странных, рискованных отношений лопнула бы сама собой, но я только улыбнулся и ответил:
  - Хорошо. У меня к вам встречная просьба.
  - Да?
  - Наденьте брюки.
  - Для чего?
  - Сюрприз. До субботы.
  Весьма довольный собой, я заглянул в парикмахерскую, потом купил орешков в шоколаде для Мэриан и поехал восвояси.
  
  Необыкновенный сон. Миранда лежит на кровати, запрокинув руки. Они связаны в запястьях и крепятся за изголовье каким-то полосатым галстуком, совсем не туго, пожалуй, только для вида. Никакой одежды, но я мало её вижу. Какой-то мужчина, тоже голый, обнимет её, жадно гладит, обцеловывает грудь, живот, слегка кусает там, где выпукло. Не знаю, кто он. Точно не я сам. Внешне - помесь Брандо и Мориарти, помолодевшего лет на двадцать. Я почти на него не зол. Она красиво изгибается под ним и смеётся взахлёб. Всё очень откровенно, но самого главного мой внутренний кинооператор показать не может.
  Просыпаюсь, долго и непраздно лежу в постели.
  Думаю: милая! Может, ты лишь потому и не влюбилась в меня, что мы похожи, словно близнецы, а ты сама к себе всегда была слишком строга - то ненавидела, то презирала; а вот я себя люблю, хотя и знаю, что не за что. Люблю и жалею. Плебейский механизм самосохранения во враждебном мире.
  Днём работали в саду.
  На закате снова отпросился в город - с шальной мыслью. По дороге всё что-нибудь пел во весь голос, чтобы успокоиться...
  Аптека. Выстаиваю очередь. За кассой сидит незнакомая бабуся заморённого вида.
  - Слушаю вас.
  - Мне бы что-нибудь такое,... как же это... ну, чтобы повысить... кое-что...
  - Иммунитет?
  - Нет, с этим порядок...
  - Артериальное давление?
  - Нет.
  - Эндрофины?
  - Э... Не думаю...
  - Сахар что ли?
  - Интеллект, - подсказывает кто-то за моей спиной.
  - Глицинчику попейте. Шиллинг сорок пенсов.
  - Спа-си-бо...
  Значит, снова буду спать один.
  
  Завтра увижу Кармен - счастливой. И тогда уж сброшу бремя окончательно. Весь день очень ласков с Мэриан, даже читаю ей стихи.
  В четвёртом часу приезжает Дин, выгружает из фургона куль денег - больше шести тысяч.
  - Расскажи, как всё прошло? - сказала моя актриса.
  - Что тут говорить... Такой поднялся шквал, что хоть святых выноси. Всё хотели знать ваши имена. Но я ответил, что ты, Фред, свободный художник и всякий там ширнепотреб штамповать не будешь. Ты же, детка, - не продажная плясунья, а дама своего рыцаря, немного расшалившаяся в преддверии весны. Ещё я посоветовал честной компании приглашать на этот клип именно женщин, чтоб учились отжигать.
  - А нашим девчонкам показал?
  - Ещё бы.
  - А парням?
  - Отдельно.
  Мэриан унесла в дом гонорар. Я пригласил Дина пройтись по саду. Он остановился у надгробных яблонь, взял одну из них за ветку, стал рассматривать полураскрытые почки с бутонами.
  - Можно задать тебе дурацкий вопрос? - начал я.
  - Валяй.
  - Представь, что перед тобой... раздевается самая красивая девушка в мире, ну, например,... Грейс Келли...
  - Грейс Келли!!? Сама Грейс!!!!!?...
  У него аж слёзы проступили на ресницах.
  - Да. И говорит, мол, делай, что хочешь. Что бы ты сделал?
  - Прополоскал бы рот святой водой и облизал ей всю!!!!!!...
  - А если у тебя нет святой воды? ... А ей к тому же надо от тебя не это самое, а что-то совсем другое!...
  - Тогда зачем раздеваться? Можно просто щёлкнуть пальцами...
  - Спрошу по-другому: у тебя когда-нибудь... не получалось с женщиной?
  - Конечно.
  - Часто?
  - Где-то раз через пять.
  - И как ты выходил из положения?
  - Говорил: "Давай чуток передохнём".
  - Да блин! Я не о том! Я... ну... в том смысле, что ну... Прям сразу - и никак...
  - У меня?
  - У меня!!!
  - Часто?
  - Один раз...
  - Фигня.
  - Единственный, который был вообще!
  - Чего!!!???
  - Чего слышал!
  Я ждал насмешек, но он скорее испугался, нахмурился, обвёл глазами сад, словно что-то ищу, задумался, обошёл мирандину могилу против часовой стрелки, приблизился ко мне, обошёл по часовой, потом схватил за лацканы пальто и вдруг поцеловал - прямо в губы. Я оттолкнул его что было силы, чуть не ударил, но он поймал мою руку.
  - Спокойно, парень.
  - Только попробуй ещё раз!
  - Для пробы одного достаточно.
  - Я не такой! Мне нравятся девушки! Красивые, умные, культурные девушки! Особенно блондинки! Как Ханни Райдер! Убирайся, извращенец! Вон с моей земли!
  Он преспокойно пошагал к фургону, сел в него и уехал, а я помчался домой умываться и чистить зубы, рот полоскал раз двадцать.
  - Ты чего? - удивились Мэриан, - Где Дин? Ужин стынет.
  - Я его выгнал!
  - Ты совсем ополоумел!?
  - Он такое сделал!... Не прощу!
  - Да объясни!
  - ... Я не гомик! Я люблю женщин! У меня полный шкаф альбомов с ними!
  - Да уж...
  - Я просто... мне нужны... особые условия... Чтоб спокойно, аккуратно,... и красиво, понимаешь?
  - Под музыку?
  - Нет, в тишине. Вообще ничего лишнего...
  Тут я спохватился, замолчал, ушёл к себе и сидел, листая те самые книжки. Но они мне казались какими-то пресными, глупыми. Это потому что чёрно-белые. Другое дело "Купание Психеи" или какие-нибудь нимфы!... Да хоть та же Маха!
  И где там этот долбаный "Любовник леди Чаттерли"!?.............................................................
  
  Суббота. Прихорашиваюсь. Брызгаюсь крутым парфюмом - Джайвенчи, французский. Волосы слегка в растрёп. Вырядился сверх всякой моды и полетел в столицу.
  Кармен стояла на фоне белых колонн галереи в сиреневом жакете поверх персиковой блузки, чёрных брюках и бордовых туфлях. Она накрасила губы, забрала волосы в комок на макушке, в уши вставила длинные серьги-цепочки. Протянула руку с лакированными ногтями:
  - Добрый день! Вы снова в новом образе!
  - С вами не сравнить.
  - Да, трауру конец.
  - Очень рад за вас. Давайте покатаемся.
  - На чём?
  - А вон...
  - Это ваш?
  - Да.
  - У вас и машина, и новый мотоцикл, и самые стильные вещи... А фото Мэриан?
  - Прошу.
  - ... Симпатичная. Вы любите её?
  - Боюсь, она меня больше...
  - Фред, давайте пройдёмся немного. ... Для меня последние пять месяцев были кошмаром наяву. Единственный просвет - наши встречи. Я жила от субботы до субботы...
  - Но однажды не пришли.
  - Пришла. И видела, как вы ждёте... Что вас толкнуло ко мне. Жалось? Робость?
  - Неважно.
  - Знайте, я вам благодарна за поддержку, за участие, даже когда оно приобретало такие причудливые формы, как разорение тётиной аптечки... Но теперь... я вынуждена погасить фонарь, светивший мне в ночи. Настало утро. Я встретила... другого человека - того, что привёз весть от сестры.
  - Как это было?
  - Удивительно. Почти сразу же, как мы с вами расстались у метро, меня окликнул кто-то на перроне: "Минни!" - это моё детское прозвище. Подходит мужчина чуть старше средних лет, смотрит в глаза и спрашивает: "Полностью - Миньона?"...
  - А сам он представился?
  - Да. Это просто невероятно. Я даже попросила у него паспорт. Фамилия, как вы часто говорите, жуткая - Мориарти. И - вот совпадение! - его дед был профессором в Гарварде. Отец - военно-морским офицером. Сам себя он считает бродячим философом. Все зовут его Дин. "Полностью - Алладин?" - спросила я, но это уже потом, когда он провожал меня до дома...
  Она говорила быстро, перескакивала с пятого не десятое, словно запыхавшись. Мы повернули к мотоциклу.
  - Все площадные волокиты, ловеласы и пройдохи умеют пусть пыль в глаза. Приличный человек отдал бы вам письмо и откланялся.
  - Джентльмен никогда не отвернётся от женщины, потерявшей покой! ... На другой день у меня вышла скверная сцена с Кэролайн, я убежала из дома,... чувствовала себя... какой-то девочкой со спичками. Вдруг встретила Дина. Он пригласил меня к себе, познакомил с друзьями - такие чудесные люди! Мне было очень хорошо там. Вечером они устроили настоящий праздник, развели во дворе костёр, пели, танцевали - лучше всех Рукмени, индианка. Я потом спала с ней на одной кровати. А в понедельник созвонилась со своими, и Дин отвёз меня обратно, но на прощание спросил, чем может заслужить возможность... поцеловать меня. Сказал, что готов добыть любой предмет или разгадать любую загадку. Я изобразила из себя сказочную принцессу и ответила: "Найдите объяснение, зачем в трагедии "Ромео и Джульетта" монолог Меркуцио о королеве Маб, - и я вас поцелую".
  Мы уже стояли возле мотоцикла.
  - Прокатимся уже?
  - Я немного боюсь. Вы не будет превышать дозволенную скорость?
  - Ни в коем случае. Куда поедем?
  - Ну, хоть к собору.
  Я помог ей надеть шлем, она села позади, тихонько взяла меня за бока (для сравнения - Мэриан всегда берётся за живот, по-хозяйски так). Я нарочно дал кругаля по разным бульварам и переулкам. Меня же не просили довезти быстрее. Наконец встаём у тротуара. Рядом ресторан, такой, какие в Льюисе и не снились.
  - Заглянем? - предлагает Кармен.
  - С удовольствием.
  Зашли, спросили свободный стол, расположились у самого окна.
  - Фред, позвольте мне вас просветить ещё и в кулинарном искусстве. Вы же совершенно не разбираетесь в сырах.
  - Я отличаю их от всего остального.
  - Это несерьёзно.
  И заказывает дегустационное блюдо импортных сыров. Ну, ладно...
  - А ваш этот жиголо разобрался с королевой Маб?
  - Не называйте его так! Если бы вы с ним познакомились, то быстро прониклись бы уважением... Да, он нашёл ответ. Мы встретились как раз вчера вечером в Кенсингтонских садах. Он поблагодарил меня за вопрос, который совершенно по-новому раскрыл для него веронскую трагедию. Вы сами знакомы с сюжетом "Ромео и Джульетты".
  - Конечно! Не совсем же я из-под забора!
  - Извините. Я попробую передать вам теорию Дина немного покороче, как я сама её поняла. В этой пьесе принято видеть только историю любви, но в действительности она пропитана философией и мистикой. Если исключить стариков и представителей официальной власти, перед нами пять активных мужских персонажей.
  - А почему стариков и власть надо исключить?
  - Потому что это всё уходящее и преходящее, временное, не вполне настоящее. Пять мужчин - но темпераментов всего четыре. Они легко распределяются: Ромео - меланхолик, Парис - сангвиник, Тибальт - холерик, Бенволио - флегматик. Остаётся Меркуцио. Кто он? Квинтэссенция человека, то есть маг. Маги бывают двух разрядов: высшего, макрокосмического и низшего, микрокосмического. Первому открыты тайны природы, второй владеет тайной человеческих душ. Меркуцио относится к последней категории. Помните, как он обличает самого уравновешенного из всей компании, Бенволио, в скрытой агрессивности?
  - Любого в конце концов можно довести...
  - Я продолжаю. Поскольку душа бессмертна, то маг микрокосма может общаться и с покойными. В начале второго действия Меркуцио вызывает Ромео, как некромант, спиритист - дух мертвеца. Возможно, у него в этом большая практика. А королева Маб - ни что иное, как олицетворение тёмных, подсознательных порывов, живущих в душе незаметно, как бактерии в организме - отсюда все минималистические детали - но, когда разум ослаблен, сном, например, они берут верх над личностью, и в ней господствуют порочные страсти: жестокость, алчность... и прочее.
  Тут нам приносят так называемый сыр. Сам Шекспир долго тёр бы затылок, думая, как лучше описать эти горы разноцветных кусочков (там были и морковно-оранжевый, и зелёный, и все оттенки желтого) с дырками всех возможных калибров, с корочками и без, и уж конечно с плесенью... Для утешения глаза лежали маслины, виноградины, травка, даже цветок фиалки.
  - Может, придумаете мне другое наказание?
  - Начните вот с этого, маасдама.
  - ...... Ничего.
  - А это?
  - ... И это... ничего.
  - Попробуйте камамбер? Вот он. ... Ну, как?
  - Ну, так...
  Соберись, парвенюшник!
  - Довольно пикантно... Можно петрушки?
  - Это базилик.
  - Ох, вы мне лучше расскажите дальше про Меркуцио. Под хороший разговор я и мыло съем.
  - Господи, Фред! Вы как будто с другой планеты. Нарисовать вам барашка?
  - Проще было бы сфотографировать. Жаль, камеру не прихватил.
  И сую в рот базилик. Кармен смеётся.
  - Перестаньте! ... На чём я остановилась?
  - На том, что королева Маб - это подсознательные пороки в безобидном, мелком обличии.
  - Да. Меркуцио всё это знает, он видит людей насквозь... и презирает их. Но у него есть противник, светлый маг макрокосма - монах Лоренцо. Он уже стар, но обладает великой силой, знанием и любовью, все умеет обратить на пользу, найти лекарственные вещества даже в ядовитом растении.
  - Почему же он никого не спас? Годы подкачали?
  - Не только. Обычно тёмный маг не может одолеть светлого, но Меркуцио получил поддержку от непобедимого союзника - самой Смерти. Истекая кровью, он трижды произносит проклятье враждующим семьям - чума на оба ваши дома! А помните, почему посол Лоренцо не попал к Ромео в Мантую? ... Потому что попал в чумной карантин.
  - Блин!... Простите.
  - Ничего.
  - ... У Шекспира вроде ещё где-то был колдун.
  - В "Буре".
  - Он там тёмный или светлый?
  - В нашей логике Просперо - светлый маг, но падший, изменивший призванию. Он должен был почтительно внимать стихиям, а не...
  Тут к нам подошла нарядная молодая пара - куклёшка в красно-белом (кружевные перчатки, жемчуг в ушах, родинка над гранатовой губой) и синеглазый гнедой жеребец в пиджаке цвета хлебного мякиша. Он немедленно полез целоваться с Кармен. Меня эта участь миновала, мне он протянул руку:
  - Пирс.
  - Фред.
  - А меня представите? - спросила девица, подсаживаясь ко мне и снимая шляпку.
  Я знал, кто она.
  - Антуанетта, - сказала Кармен.
  - А ты чего без галстука? - подивился Пирс на мой счёт.
  - Он плохо сочетается с джинсами.
  Пирс глянул под стол.
  - Ты в джинсах!? И с пиджаком? Так можно??
  - Отсюда не выгнали...
  Антуанетта прыснула в ажурную ладошку.
  - Гарсон! - крикнул Пирс, - Не знаете, кто хозяин шикарного синего мотика у входа?
  - Вы как раз беседуете с ним, сэр? - ответил официант.
  - Это ты!?
  - Нет, сэр. Вот этот джентльмен.
  Имелся в виду я. Как уже не раз было сказано, у прислуги в отелях и ресторанах самый намётанный глаз - мигом просекают, кто лорд, кто баронет, кто шваль помойная. И чем скромней ты в плане происхождения, тем с большим нажимом они говорят "сэр" или "мэм". Мне в этом всегда виделось только глумление, но тут бритый дядя в белом жилете словно подмигнул ободряюще, словно прошептал: "Дерзай, сынок, покажи им, что такое настоящий кокни!". Я даже козырнул ему, как мне - тот дружелюбный пацан на курсах вождения.
  - Ба, Фред! Ты американец что ли?
  - Нет, самый местный.
  - А запонки у тебя из черепахи? или это яшма такая?
  - Мамонтовый бивень.
  - Крууть!
  - А скажите какую-нибудь шутку, - вступила в разговор Антуанетта, тут же постукивая меня носком по щиколотке.
  Я глянул на Кармен, быстро соображая...
  - Один китайский мудрец сказал: если очень долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как ней проплывёт труп твоей невесты.
  Пирс затрясся, словно в падучей. Мой Буревестник меньше не вибрирует на щебёнке, чем он - от смеха.
  - Гарантии, что это обязательно случится, нет...
  - А ещё? - Антуанетта почти положила мне ногу на колени.
  - У вас имя как у французской королевы. Это ведь её обезглавили?
  - Да. И что?
  - Надеюсь, она пережила это так же легко, как и вы.
  Пирс чудом не упал под стол. Его подружка гневно вылупила на меня нарисованные глаза.
  - Вот это любезно!...
  - Вы просили шутку, а не комплимент.
  - Леди комплиментов не выпрашивают.
  - Они их собирают в подол, как картошку.
  Кармен топнула мне по ботинку.
  - Цитата из Шекспира, - указал я пальцем в небо.
  - Из какой же пьесы? - спросила мисс Грей.
  - "Как вам это понравится?"
  - Мне это совсем не нравится, - отрезала Таунетта и наконец перестала вытирать об меня туфлю.
  - Чего ты гонишь, Фред? Во времена Шекспира картошку ещё не изобрели, - возразил Пирс и забился уже от собственной остроты.
  - Сколько стоит твой мотоцикл? - в своём понимании Антуанетта давала мне последний шанс.
  Я вспомнил слова Камю, что надо всегда быть честным, и назвал сумму, после чего девица прижала всю свою голень к моей.
  - Как ты научился так хохмить? - спросил, придя в равновесие, Пирс.
  - Очень просто. Сижу как-то на кухне, пью чай и вдруг думаю: чёрт, а ведь в жизни полно забавных вещей. Не одни только потрахушки.
  Последнюю фразу я обратил конкретно соседке в красном. Пирса чуть не вынесли вперёд ногами, а его спутница не слишком метко лягнула меня под коленку, вскочила - с неё, мол, хватит!
  - Ну, простите, - кричу ей вслед, - если обрушил всё ваше мировоззрение!
  Пирс снова потряс мою руку: я классный, ещё увидимся и т.д. Догнал Антуанетту только у дверей.
  Кармен вперила в меня суровый взгляд:
  - Фред, вы хам и грубиян! Вас просто нельзя выпускать из картинной галереи! Надеюсь, с Мэриан вы более деликатны, чем с незнакомой девушкой из хорошей семьи!
  - У Мэриан семья не хуже вашей или ихних, и она не ведёт себя, как вертихвостка, при том её попробуй не уважь - такого пендаля схлопочешь! Мало не покажется.
  Я протараторил это почти шёпотом, глядя в сыр и понимая, что слетел с катушек.
  - Ешьте молча.
  А у этой дамочки тоже не забалуешь. Она не будет ни посуду быть, ни топором махать, ни про пацифизм и бомбы рассусоливать - только глянет вот эдак, и сразу поставит на место. Между тем моё раскаяние так мозолило ей глаза, что она вздохнула:
  - Я извинюсь за вас перед Антуанеттой.
  - Спасибо.
  - В конце концов, она слишком кокетничала.
  - Вот-вот.
  - Ох, скажи мне, кто твой друг, и я скажу какие у тебя комплексы.
  - Это вы о чём?
  - О Нанде, сестре. Почему-то она находила удовольствие в общении с такими людьми, хотя...
  - А как вы думаете,... я бы ей понравился?
  - Даже не сомневайтесь. Вопрос скорее в том, понравилась ли бы она вам.
  - Ну,... вы говорили, что она красавица и всё такое...
  - Разве Антуанетта дурна собой?
  - Я как-то даже не понял.
  - Однажды я спросила у Миранды, почему она неразлучна с Антуанеттой. Ответ был потрясающим! Оказывается, в присутствии Антуанетты её собственная красота не так заметна, зато её ум превосходно оттенён. Подруга была для неё чем-то вроде живого щита от пошлых ухажеров и фильтром для ценителей переполнявших её духовных богатств! Пирс просто служил необходимым аксессуаром: при красивой девушке должен быть красивый юноша. Как ридикюль в театре. Пусть в него даже нечего положить... А знаете, как она повела бы себя с вами?
  Ещё как!
  - Как же?
  - Сначала выразила бы такую бурную радость от знакомства, словно год не видела человеческого лица, потом забросала бы вопросами, на которые вам было бы неловко отвечать: когда вы последний раз были в Валенсии? А как вам новый роман Симоны де Бовуар? Как, вы не смотрели "Прошлым летом в Мариенбаде"? Вы ничего не слышали о революции в Конго!? А сколько жизней унесло землетрясение на Филиппинах!? Если вдруг ваши вкусы в чём-то сойдутся с её, например, вам тоже нравится музыка Стравинского или живопись Мунка, она ТАК начнёт восторгаться данным феноменом, что вы возмечтаете, чтоб ваш любимый композитор или художник не рождался на свет. Если же ни по единому пункту совпадений не будет, вы подвергнитесь публичному или приватному (это как повезёт) заклеймению в качестве несчастного невежды, лентяя, отставшего от жизни, замурованного в своём убогом, тесном, затхлом мирке, но это ещё не всё! Вы не должны отчаиваться! Она вам поможет, объяснит, как надо говорить и думать, что слушать и читать. Всё зависит только от вас. Ну, как, Фред, вы готовы стать другим человеком?
  Поднимаю глаза - напротив сидит труп девушки с плохо расчёсанными седыми волосами и перекошенным бурым ртом хрипит:
  - Вы готовы стать другим человеком?
  .....................................................................................................................
  Лежу на полу. Кто-то брызжет мне в лицо водой, кто-то приподнимает...
  - Что с вами!? Что случилось? - вскрикивает Кармен...
  Дар речи возвращается только на улице.
  - Вы так меня напугали!
  - Вы меня тоже.
  - Но чем? Я говорила о Миранде и её причу...
  - Не надо!... больше... о ней... говорить.
  - Хорошо. Вы можете идти?
  - Да. Я почти в порядке. ... Кармен.
  - Да?
  - Я сжёг вашу книгу - "Апельсин".
  - Ничего страшного. У меня самой возникало такое желание.
  - А Дина вы поцеловали?
  - Да. ... И согласилась стать его женой. Вот...
  Показывает мне моё кольцо.
  - Ну,... поздравляю.
  - Фред,... что с вами? Признайтесь. Мы ведь друзья.
  - ...... Давайте лучше я скажу вам ещё одну шутку, всего одну, на прощание? Если она покажется вам грубой, наденьте мне на голову тот мусорный бак.
  - Ну?
  - Знаете, почему я сплю как на седьмом небе? ... Потому что Мэриан постирала постельное бельё вместе с синими джинсами.
  Кармен засмеялась. А я и чахлой улыбочки скорчить не мог. Мне хотелось убежать куда-нибудь, спрятаться от всего.
  - Я уж поеду.
  - За руль - в таком состоянии!?
  - Что ж, я не пьяный, не под кайфом. Проветрюсь - только лучше станет.
  Она поцеловала меня в щёку, и мы расстались.
  Только в одном я оказался прав - Буревестник всегда меня выручит. Кажется, ему не нужно управление, просто садишься и летишь, и дорогу он знает. Как жаль, что нельзя день и ночь мчаться вот так, воображая себя свободным.
  Уже в Льюисе было темно не по времени суток. Огибая город, я заметил, что с юга, с моря вздымаются тучи.
  Когда я подъезжал к дому, тёмная громада в промельках зарниц занимала полнеба, горизонта не было видно.
  Я завёл мотоцикл в гараж, посмотрел ещё по верхам. Деревья уже скрипели и выли под наскоками ветра...
  Мэриан сидела в старом халате перед онемевшим телевизором, в руках - книжка.
  - Привет. Выключи ящик - гроза идёт.
  - Сам выключи.
  Выдёргиваю вилку из розетки.
  - Что читаешь?
  - Да "Бурю" эту.
  - Нравится?
  - Полная шняга.
  Не смотрит на меня.
  - Слушай, ты не знаешь, кто такая девочка со спичками?
  - Такая городская байка, пугало вроде Суинни Тодда. При жизни обычная нищая малолетка, торговавшая спичками на улице, она однажды зимой, под самый сочельник попросилась погреться в один богатый дом... вроде этого. Но её не пустили. Тогда она пошла прямо к угольному сараю, а там стала зажигать по очереди свои спички и бросать во все стороны. Через час...
  Тут за окнами сверкнула молния.
  - Через час вся усадьба полыхала огнём.
  Гром.
  - До сих пор её дух бродит по миру и устраивает пожары.
  Ощерилась, как крыса.
  - Ты чего такая злая?
  Молния.
  - А ты чего такой красивый?
  Гром.
  - Интрижку в Лондоне завёл?
  - Нет.
  - А откуда на щеке помада?
  Молния, гром.
  - Так и утерла б тебе рожу сковородкой!
  - Не смей так говорить со мной.
  Новый трескучий разряд за окнами, дом аж тряхнуло.
  - Я не буду ужинать.
  - Тебе и не предлагают.
  - Пойду к себе.
  Под очередь из трёх электорзалпов поднимаюсь по лестнице. Свет люстры стал каким-то жгучим, словно небесный ток просочился в домашнюю проводку. Бросаю взгляд на голову Мэриан - и... Новый удар грома пронимает меня до спинного мозга. На макушке у девицы из-под светлых волос лезут чёрные.
  - Мэриан! Ты... не блондинка?
  Отбросила книгу, встаёт мне навстречу.
  - Нет. И что теперь?
  На крышу словно рушится раскрошенный утёс.
  - Какие вы все лживые! Бесчеловечные обманщицы - все до единой! Мираuда тоже! Но она хотя бы!...
  Я хотел сказать: "не красилась", - но не успел. Осатаневшая торговка схватила меня за волосы и начала дубасить другим кулаком по лицу, по шее, по груди, вопя шибче ветра и грома: "Ты достал меня своей Мирандой!!!".
  Вырвавшись, я бросился во двор. Меня чуть не сдуло с крыльца диким штормом. Дождь хлестал, как тысячи кнутов, но я, прикрываясь от неба локтями, побежал к гаражу, завёл мотоцикл... Сам не пойму, чего добивался. Может, убиться, но в последний миг почувствовать себя.... Вдруг полыхнуло и грохнуло так, что мне как будто гвозди в уши вбило. Все звуки стали ненормальными. А свет погас - везде. Исчезли дом и сад, лишь кромешное кипенье тьмы вокруг, и в луче фары сквозь миллиарды белых метеоров лязгают и хлопают погнутые ворота. Сзади слышится пронзительный крик: "Феер-дии!!!".
  Я развернул Буревестник. Его глаз стал моим. Он видел девушку, запутавшуюся в липкой паутинной сети. Она, точно слепая, тянет руки вперёд, зовёт на помощь. Я бросаю мотоцикл, бегу к ней, хватаю и несу в укрытие, захлопываю дверь, задвигаю засовы. Мэриан дрожит и рыдает, держась за меня.
  Мы ничего не можем видеть, кроме адских вспышек, в которых наши вещи, наши лица кажутся каким-то обломками. Избитых, оглушенных, нас гнёт к полу ужас. Буря пожирает весь наш мир. Окна дребезжат и лопаются. Ещё чуть-чуть, и когти молний дотянутся до наших спин. Мы обнимемся так крепко, что у нас, как у сиамских близнецов, срастаются сердца. И выживаем. Небесный монстр ослабевает, взрёвывает тише, отступает от дома. Мы почти ползком поднимаемся в спальню; мокрые до нитки, снимаем с себя всё и прячемся под одеяло, лежим, незрячие, лицом к лицу. Она целует меня, всхлипывая, вновь и вновь; я дышу её поцелуями и засыпаю, словно одурманенный.
  
  Просыпаюсь в странном состоянии, не то что б неприятном, даже знакомом, но всё же что-то не так. Руки свободны, а между тем... Под животом широкие нажимы. Поднимаю голову и вижу Мэриан. Она сидит, отвернувшись, на мне, и не просто сидит, а качается, как лодочка у берега на привязи. Только тут волны исходят от неё самой. На ней одна моя рубашка, не застёгнутая, а завязанная под грудью, так что ниже талии всё видно. Это сдохнуть как красиво! Мне хочется её потрогать, но боюсь спугнуть, сбить с ритма. Пусть будет, как есть. И подольше бы...
  Нобелевскую премию Дэвиду Лоуренсу. Благодаря его трактату, я справился - и для девушки, и для себя.
  Мэриан встаёт, стоит ко мне боком, развязывает хлопчатый узел над пупком, застёгивается, пряча все прелести, укрывает меня, садится рядом:
  - Ты уж извини, что я тобой попользовалась. Так хотелось - просто мочи не было!
  - Да на здоровье.
  - Значит, не сердишься? Всё хорошо?
  Гладит по лицу.
  - Не сержусь. ... Но всё плохо.
  - Почему?
  Подвигаюсь от края:
  - Под матрасом на уровне моего плеча две тетрадки. Достань их.
  Она нащупывает дневники, вынимает на свет.
  - Это что?
  - Прочитай, и всё поймёшь. Только спрячься где-нибудь.
  Ушла, закрыла плотно дверь.
  У Камю человек не заламывал и не кусал бы руки. Надо быть честным и спокойным, делать, что можешь, и получать, что заслужил. Спешить некуда. Лежу, пока совсем не надоедает, потом одеваюсь. Обычные утренние мелочи. Однако света в доме нет. На кухне потёк холодильник. Это даже хорошо - мне позарез надо чем-то занять себя. Вынимаю продукты на стол и подоконник. Мясо, всё, какое есть, - в большую кастрюлю и пересыпаю солью, закрываю. Пол вытираю, вытираю сам железный шкаф.
  Дом выстыл, промозг; зеркала, часы, перила, ручки дверей, плафоны ламп - всё запотело. Окна осыпались. Собираю с пола мокрые стёкла. Вот закончу с этим - надену пальто. А уж одетым так лучше на улицу.
  Туман, ни ветринки. Тишина. Только сорока где-то очень далеко трещит и умолкает. Вода с карнизов сонно капает.
  Перед крыльцом лежит на боку Буревестник. Мотор давно заглох, фара погасла. Не шибануло ли его молнией? Вроде нет. Поднимаю беднягу, веду в гараж, очищаю, смазываю, нажимаю на педаль завода - живой, только как будто кашляет... Не буду сейчас его дёргать. Я и сам контуженный, нервы истрёпаны. Лишь тишиной и утешаюсь.
  Хожу по саду. Ну, что там? Сплошной валежник. Три дерева сломаны напрочь. С крыши кое-где черепицу сорвало.
  Опетлив дом, выхожу за ворота. На дороге чуть продуло, тумана нет почти, видно на мили вдаль, только холмы в мокрой дымке, будто в воздухе повисли. Голова покруживается от озона. Бреду по дороге туда, где что-то темнеет, топорщится у обочины, напоминает мёртвого дракона. Чем ближе, тем больше кренятся столбы с проводами. Вскоре понимаю, что случилось - буря повалила старую сосну, и она порвала линию электропередачи.
  Присаживаюсь на бревно, прислушиваюсь... Даже птицы молчат. Весь мир словно вымер.
  Сверху негромкий нарастающий гул. Задираю голову, смотрю в просветы и вижу белохвостый самолёт, плывущий к югу, куда-нибудь в Италию, Испанию, Францию. Знал бы он, над чем так гордо парит! Сидят люди в креслах, дремлют или смотрят на сугробы облаков и думают о сладкой вате или Альпах, о пене на шаманском или пышных блондах... А я вот никогда на самолётах не летал и не видал ни Каркассона, ни Гренобля. Что ж, не судьба.
  И так весь день я то шатался по дороге, то сидел на бревне. Ни есть не хотелось, ни пить, ни курить. Ни одна машина не проехала. Глупого вида ворона села на столб, поглядела на меня и умахала прочь.
  Деваться некуда, пойду домой.
  Разжёг камин, жду в кресле... Наконец шаги, тяжёлые и быстрые. Дверь - настежь с грохотом.
  - Ах, вот ты где! Посиживаешь, моль карманная!
  Вчерашний гнев, когда меня хотели приласкать сковородкой, не сравнился бы с этим. Чёрно-белая грива Мэриан стояла дыбом. Я знал, что будет так, но вот, что дальше...
  - Ножницы! Живо!
  Я достал их из комода, смиренно подал, а она вдруг начала оттягивать пряди своих волос, срезать под корень и швырять в огонь. Состригла всё, что было светлого, почти наголо.
  - Я всё ещё похожа на Миранду!?
  - Нет.
  - Ну, слава Богу! Вот ведь идиотка! Полюбить такую мразь! Такую гниду! Подчинится этой сволочи! Дать растоптать себя в лепёшку! Ни достоинства, ни самоуважения!
  - Ты...
  - Заткнись и слушай: "Он заставляет меня усомниться в себе... Благодаря ему я увидела себя со стороны и поняла, как я мелка и ограниченна, какие у меня устаревшие понятия обо всём... Я стала совершенно иной после того, как он заявил, что терпеть не может женщин "не от мира сего"!
  - Я...
  - Цыц! "Он заставил меня принять эти взгляды, и мысль о нём заставляет меня испытывать чувство вины, если я нарушаю правила... Не разглагольствуй... Не иди на компромиссы со своим окружением,... заставь умолкнуть собственное мещанство... Не ходи на дурацкие фильмы, даже если тебе этого очень хочется, не читай дешёвку в газетах и журналах, не слушай чепухи, звучащей по радио или по телеку... Вот какие принципы он заставил меня принять" Концлагерный насильник!!! Вертухай вонючий!!! А она всё терпела, дурёха!!!... Да если б кто меня! посмел! назвать сучонкой! Да я вот этими руками размозжила ему всё хлебало! А потом ещё мой брат или парень сплясал бы жигу у него на рёбрах! ... Где это видано, чтоб с девушками обращались ТАК! Чтоб выставляли на посмешище и их, и их родню: "это Миранда Грей, терпеть не могу её тётку" - свинья в хлеву бы постыдилась!
  - Но это не я! Это Вестон!
  - Конечно, он, паскуда! Он же из неё уродку сделал! Мать и отца научил презирать - мещане, дескать! С тёткой почти что поссорил, а они ведь дружили. С друзьями разлучил! Всё отнял! Есть же гады!
  - Так ты что... не на меня ругалась?
  - На тебя!? Да по тебе и так уж вкривь и вкось проехались, горемыка! Она за все свои обиды отыгрывалась на тебе. Фонарик есть?
  - Вот.
  - Гляди сюда.
  Она подозвала меня на пол к камину, раскрыла оба дневника.
  - Когда ты показал ей свои фотки, она повела себя точь в точь как тот козёл, когда смотрел её рисунки. "Это - не живое искусство... Вы словно работаете с фотоаппаратом... Вы здесь фотографируете. Всего-навсего", - это он ей, а вот она тебе: "Они мёртвые... Вообще все фотографии. Когда рисуешь что-нибудь, оно живёт. А когда фотографируешь, умирает". Он ей: "Вы стараетесь". Она тебе: "Вы старались". Наверное, даже тон подделывала!
  - Но ведь это неправда. Фотография - тоже искусство. А фильмы... Кто решает, какие дурацкие, какие нет? И я не понимаю,... если он был с ней так груб, почему она к нему тянулась?
  - Он был с ней не просто груб. Он её целенаправленно ломал, со знанием дела. То говорил что-то приятное по мелочам, то унижал в том, что для неё особенно важно, то давил на жалость, рассказывая, например, о своих детях. Он внушил ей, что она неполноценна. Особенно когда она не далась ему в объятия, и он сказал... Сейчас найду... "Вы неправильно себя ведёте..." Нет, не то... Вот: "Вы Юнга читали?... Он дал название подобным вам особям вашего пола. Правда, это всё равно не помогает. Болезнь от этого не становится легче... Болезням бесполезно сообщать, как они называются". Сначала он назвал её больной, потом всю её свёл к болезни. А потом уж она сама себя стала этим мучить: "я испугалась: может быть, я - фригидна?".
  - Что значит фригидна?
  - Ну, это если женщина не получает удовольствие в постели. В широком смысле - не может любить. На простом языке это оскорбительное слово, как импотент - про мужчину. ... Выдумки в пользу ничтожеств, не умеющих ухаживать!...
  - Значит, Миранда возомнила, что всё её окружение - дрянь, и сама она пустая, и в училище пудрят мозги, и только этот человек может наставить её на путь?
  - Да. При этом он ни капли её не уважал.
  - Но иногда он говорил ей по-настоящему хорошие слова.
  Ищу, листаю...
  - "В вас тоже есть эта великая тайна... некая цельность. Вы - словно шератоновский шедевр, не распадаетесь на составные части".
  - А дальше?
  - "Всё это говорится таким равнодушным тоном. Холодным..."
  - Завистливым. В итоге он добился, чего хотел: заставил её распасться.
  - Но...
  Отняла дневник.
  - Ты знаешь, что такое Шератон?
  - Скульптор? Архитектор?
  - Это либо сетевой отель, либо мебельщик восемнадцатого века. Столяр и его поделки. Всего-навсего. Она была для него вроде шкафа или стула. Или куска мяса. "Замуж не выходите. Устройте себе трагическую любовь. Или пусть вам придатки вырежут". Скотина!
  - Мне ещё где-то что-то такое встречалось... Это изменённая цитата.
  - Гамлет и Офелия: "ступай в монастырь" и так далее. Принца из себя строил! Не только датского, а и того, что в "Буре", когда играл с ней в шахматы. А это! Это просто дно! "Не думаю, что из вас выйдет что-нибудь путное. Ни капли надежды. Вы слишком красивы. Ваша стезя - искусство любви, а не любовь к искусству". На панель он её ,что ли, посылает!?
  - Почему он так!? Она же ничего плохого ему не сделала!
  - Я уже сказала - зависть. К молодости, красоте, вере в себя... Желание уничтожить или подчинить себе всё, что прекрасно, - такова натура... Калибана!
  - Но Калибан - это я...
  - Какой ты Калибан! Тихоня, недотрога неприкаянный! ты, с твоими пестрокрылыми подружками и сонным газом - самый настоящий Ариэль.
  Не смогу пересказать, что сталось со мной сразу после этих слов, только помню, как спустя какое-то время вышел на крыльцо, ни клетки собственного тела не чувствуя, как будто в самом деле весь из воздуха, сел на ступеньки. Была уже почти ночь, но очень светлая, лунная. Тонкий, острый месяц бесшумной резал облака. В саду крикнула сова. Я понял, что должен сделать что-то особенное, достойное моей немыслимой свободы...
  Мэриан всё горбилась над мирандиным блокнотом, клокоча от гнева:
  - "Это было - словно удар кулаком в лицо... Будто он хлестал меня по щекам" - вот как он с ней обходился! ... Убила бы!
  - Не утруждайся. Это я беру на себя.
  - Берёшь - что?
  - Приятную обязанность скопировать его кровью "Чёрный квадрат" и послать в Национальную галерею.
  - Правда?
  - После того, что он сделал с моей девушкой, я не могу оставить его в живых. Ты ещё многого не зачитала, а я вспомнил... Это он внушил ей, что мужчинам нужно только!... Он развратил её,... всё равно что обесчестил.
  - Да.
  - Сделал так, что она никогда не смогла бы полюбить меня. ... Его дни сочтены. А тебе...
  - Я хочу видеть его смерть! Быть там с тобой.
  
  Первой мыслью нового дня было: "Убить Чарльза Вестона!".
  Мы привели себя в порядок после ночлега на снятом матрасе у камина и скорее поехали в Льюис через изломанный лес. Сам город тоже сильно пострадал. Неделю у электриков, плотников, кровельщиков и стекольщиков не было свободной минуты.
  Тея и Рукмени что-то делали во дворе. Мэриан осталась с ними, а я пошёл искать Дина на чердаке, как подсказала слепая.
  Под крышей воздух был терпкий, знобкий и жаркий одновременно, повсюду стояли ящики, корзины, связки книг, висели пучки сухих трав. Дин лежал в углу на раскладушке. Шторой ему служил пыльный косой луч из окошка, но я разглядел на полу несколько бутылок, да и пахло алкоголем.
  - Привет. Я должен извиниться, что психанул тогда, в саду. Дурацкое недоразумение и больше ничего.
  Он сел, спустил ноги, заговорил с грехом пополам, как все, кто под мухой или с похмелья:
  - Знаешь, Фред, что я больше всего ненавижу? Больше всего, Фред, я ненавижу пиво. ... А знаешь, что я люблю? Я люблю, когда граждане подписывают шмотки. Вот, к примеру, вчера моя невеста представила меня своей тётушке, а ей взбрело в голову, что я - тот самый лиходей, который побывал в её постели, странным образом сбежал, но оставил по себе улику - труселя на дне стиралки. Уж она их и высушила, и прогладила, и разглядела под резинкой буквы: Ф. и К. Инициалы - мама, не горюй! Да не, я не ничего. Я, может, сам бы от таких не отказался, но по ффакту у меня другие. А они (родители там тоже были), блин, как копы: А покажьте паспорт! - А извольте! Съели!? С вашими уликами я вполне сойду за девственника!
  - Плат девственности жалок и невзрачен.
  Я об этом знаю всё.
  - Зато сух и не мылен.
  - Нда... А как же рисунок? Ведь Кэролайн тебя рисовала.
  - И с превеликим энтузиазмом! Только вот как дошла до лица, так, видно слегка соскучилась. Такое бывает. Это я к чему всё? Это я к тому, что ты хороший парень.
  - Приятно слышать.
  - Жаль, что ты пришёл разбить мне сердце - отобрать фургон, в котором я хотел бы жить и умереть. Но это твоя тачка. Я и так лишний день откатал.
  Достал из нагрудного кармана ключ, бросил мне сквозь просвет - он мелькнул звенящим метеором. Я поймал. Такой тёплый!...
  - Дин, а если бы я оставил тебе фургон навсегда, что ты мог бы дать за это?
  Он резко выпрямился.
  - Дать мне нечего,... но могу раскрыть смысл шекспировской "Бури".
  - Это не то, что мне нужно. Я хочу твой пистолет.
  - Зачем?
  - Ты не знаешь, зачем пистолеты?
  - ... Поди сюда, присядь со мной. Знаю, от меня перегаром несёт, но ты уж потерпи.
  Я сделал, как он просил.
  - Давай я всё-таки скажу про "Бурю". ... То, что Шекс сжёг театр "Глобус" - это неточно. Но он точно заложил бомбу под настоящую планету,... под Земной Шар. Эта бомба - пьеса "Буря". По-хорошему, лучше бы он её не писал, но уж если... Бог искушает нас через гениев... Соблазна большего, чем этот, я не видел. Ты меня слушаешь?
  - Да.
  - Всё дело в Калибане. Он - взрывной элемент. Пока хоть одна душа на свете верит в его существование, мы все живём под угрозой войны, и она неизбежна...
  - Что ж, вот я - такая душа. Я не только верю в Калибана, а знаю его имя. Я объявил ему войну, и я убью его, поможешь ты мне или нет. Итак, фургон в обмен на ствол.
  Он приложил ладони к вискам.
  - Прекрасное желание! Священная мечта! Одна из лучших грёз любого истинного человека! - Только исполнять её НЕ НАДО!
  - Не надо мне читать мораль. Меняемся или нет?
  Молчит, но не отказывает. Тут к нам поднимается Мэриан, спрашивает:
  - Вы всё решили?
  - Мэриан! Крошка! Где твои волосы?
  - Обстригла в знак скорби. Опять.
  - Ты знаешь, что задумал твой дружок?
  - Да. Эта наше общее дело. Я даже первая о нём заговорила.
  Тут Мориарти пришёл в соответствие со своим славным именем; исчезли пьяный шут и книжный проповедник, возник администратор:
  - ... Скольких вы хотите оприходовать?
  - Одного, - сказала Мэриан.
  - Что он сделал?
  - Смертельно оскорбил женщину, - ответил я.
  - Кто по профессии?
  - Типа художник. Живёт в столице, в Хэмпстеде.
  - Часто общались?
  - Ни разу.
  - Есть общие знакомые?
  - Скорее, общие враги.
  - Хорошо. Оружие я дам и, если скроетесь с поляны, помогу залечь на дно. Но, кроме фургона, мне нужно обещание, что вы выйдете на дело не раньше, чем через месяц.
  - Целый грёбаный месяц!? - взвился я.
  - Если есть объективные причины для спешки, назови их.
  - Ты надеешься, что у меня перегорит!? Мне, мать твою, не сорок пять! Месяц так месяц! Обещаю!
  - Обещаю, - повторяет Мэриан.
  Бандит достал из-под подушки пистолет, Вальтер с глушителем. Я отдал за него автомобильный ключ.
  
  Тот март стал для меня самой безумной порой в жизни. Единственное желание - приехать в Лондон, найти студию Вестона, найти в ней его и вогнать ему пулу в башку. Оно нарастало с каждым часом, а их было семьсот сорок четыре. Во мне разыгралось такое торнадо, что рядом с ним не встала бы никакая калибанова ярость.
  Я сразу начал думать, думать, куда же сбрасывать на время бешеную ненависть и устроил себе обсессивно-компульсивную терапию.
  Всю коллекцию бабочек, даже картины с ними я продал через газету и купил на эти деньги боксёрский инвентарь. Каждый вечер, как темнело, я сначала бегал по дороге, потом в мирандином подвале час, а то и больше молотил по груше, повторяя в мыслях описание проклятой бородатой горбоносой морды. Останавливала не усталость, а боль в руках и спине. Ноги гудели уже после пробежки. В холодной ванне я думал, что горячая не так мучительна, в горячей - что лучше холодная, так что принимал их строго по очереди. Затем заставлял себя что-нибудь съесть или выпить, обычно молочное, чисто чтоб ночью голод не тревожил.
  Поскольку снотворное моё было экстремальным, с разными побочками, мне приходилось ещё час читать. Календарь такой:
  Понедельник - Шекспир (это наше всё, но тогда мне особенно нравилась "Зимняя сказка");
  Вторник - Камю (лучше всего сам автор - парень из низов, безотцовщина - а стал общепризнанным нобелевским писателем, и человека описал как раз таким, каким он стал сейчас - пришибленным, обнулённым, вроде зомби, но в сознании, одушевлённым, только это уже какая-то другая душа. Не знаю, как точно объяснить... Во-первых, плохо, что у Постороннего есть фамилия, но нет имени. Лучше бы наоборот. Через фамилию мы связаны с общественной системой, семьёй, законами, бюрократией и всем прочим, а этот человек лишь подчиняется давлению системы, но не имеет с ней ничего общего. У него должно быть только самое простое имя типа Джон или Джек. И если бы я экранизировал его историю, я нипочём не позвал бы итальянского красавчика Мастрояни (нет, вообще он нормальный артист), я вообще бы обошёлся без исполнителя главной роли, её играла бы сама камера, вы понимаете? Всё, что там происходит, виделось бы со стороны, глазами Джека Мерсо, а он буквально и действительно был по другую сторону людей и событий, чуждый и незримый. Но это, наверное, слишком страшно...);
  Среда - Олдингтон ("Смерть героя" - тут всё понятно. Нормальный парень попадает в адское болото богемы. Мэтры живописи, критик, дамочки с передовыми взглядами промывают ему мозги и выдавливают сердце до такого маразма, что он рад войне);
  Четверг - Гёте (идёт хуже всего, но в итоге вот что вырисовывается. Где затевается какое громкое дело: познание сути вещей, жизнь на всю катушку, чудотворство - там обязательно нужно безвинно замучить любящую девушку. А где заключается законный мещанский брак для строгания детей и накопления деньжат на тряпки и прокорм, там должен застрелиться влюблённый парень. Умный немец помнит, что всему в людском мире есть цена);
  Пятница - Остин (только тут понимаешь, что главное в женщинах. Они не бывают мелочными. Я хочу сказать, что для них всё играет огромное значение, не существует пустяков или случайностей. Ты брякнешь что-то невпопад, а она уже смекает: ах, вот он какой на самом деле, вот как он ко мне относится! Хорошо, если сразу выскажет. Хуже если затаит, начнёт копить... Дай Бог здоровья тёте Энни: она натренировала меня держать ухо востро);
  Суббота - Фицджеральд (это про красоту в современном мире: что происходит с ней и что творит она сама, какие жертвы всё ещё готов принести ей человек);
  Воскресенье - Достоевский. (Миранда! Тут уж не мои тупые измышления. Классик чёрным по белому написал, что принц Мишкин полюбил Настейшу Филиппс, постиг её душу и суть, взглянув на её ФОТОГРАФИЮ! А маньяк Рогоджин утратил веру в Бога, пялясь на КАРТИНУ Гольбейна. Наш спор каким-то волшебством перенёсся на сто лет назад в умом не постижимую Россию! Живая девушка против "Мёртвого Христа"! Да, в том поединке победило художество, но война не проиграна. Явись хоть легион Отто Диксов, красота спасёт мир, а красоту - светочувствительная плёнка!).
  И как уснёшь после таких занятий? Любой транквилизатор мне как мёртвом припарка. Но голь на выдумку хитра - я начал нюхать хлороформ; вдохнул с платка - и поминай как звали.
  А по утрам..................................................................................................... Но это было... да, со мной, только не для меня. Помимо моих чувств и мыслей. Просто королева Маб ночными чарами ещё на несколько дневных минут превращала смертоносную машину в живое существо, инерция по выходу из сна. Сон разума чудовища с акульими глазами мог породить и ангелочков.
  Потом Мэриан лежала рядом, рассказывала что-то о себе. Я узнал, что её дед был русским революционным эмигрантом, сыном ювелирного заводчика из города Kostroma. Родители сошлись в Париже, но отец - англичанин, просто учился в Сорбонне. Потом они жили в Авиньоне, бежали из-под фашистской оккупации, осели в Стретфорде. Там она выросла, и была у неё лучшая подруга Бетти. Когда Бетти окончила школу, то вдруг заболела. Оказалось - рак. Ей прописали лечение ядом, от которого выпадают все волосы. Тогда и Мэриан из солидарности обстриглась на лысо, а миссис Марта Райс, историк европейского костюма, полностью скопировала для больной наряд Джоконды, ведь у той тоже не было бровей и ресниц. Только в этом платье Бетти чуть-чуть улыбалась. И даже зарабатывала, ходя в нём по городу и давая себя фотографировать. Но болезнь продолжилась, а на новый курс лечения у семьи не хватало денег. Родители решили продать дом (старинный, вроде моего), переехать в дешёвую квартиру. Тогда девушка взяла все свои деньги, кое-какие вещи, уехала тайком в Лондон, сняла гостиничный номер в центре и там отравилась морфием, оставив объяснительное письмо и документы, чтоб сразу могли опознать. Когда её нашли, она лежала на кровати в платье и накидке Джоконды. Многие газеты потом писали о "смерти Моны Лизы" - Элизабет Дженкинс. Врача общественность осудила за завышение цен. Он, пристыжённый, вернул отцу девушки все полученные деньги, публично извинился. Дом остался за семьёй, в которой подрастали ещё двое детей. Больше всех пострадала Мэриан. Она впала в тяжёлую депрессию. И вот тогда Дин Мориарти, чей покойный отец командовал полком сержанта Райса, взял её под крыло, увёз в Льюис, где чаще всего кантовался сам. Мэриан отрастила и выкрасила волосы, освоила роль весёлой деревенской девчонки, хотя могла получить высшее образование.
  К Миранде она долго ревновала, но теперь стала жалеть её, видеть в ней моральную калеку, жертву приговорённого нами подлеца. "Всю жизнь мне нужны были женщины. И всю жизнь они почти ничего мне не приносили, кроме горя" - читала она с отвращением и злорадно комментировала: "Правильно! Плохому танцору и ноги мешают!".
  Обычно это происходило за завтраком. Я только слушал молча.
  - "Он всегда влюбляется в настоящих красавиц, не может устоять". Знаешь, как это называется? ... Коллекционирование!
  С другой стороны, Мэриан нередко осуждала Миранду за то, как та вела себя со мной, однажды в сердцах сравнила её с ветеринаром, который спрашивает у хромого осла: "Где болит? На что жалуетесь?". Ну, это она просто так хорошо ко мне относилась...
  С девяти до часу я что-нибудь делал в саду или доме, сам заново застеклил окна, починил крышу и водостоки, постепенно распилил упавшую сосну. Электричество нам подвели спецы из города. Мэриан накормила их свекольным супом, заплатила за работу. Все деньги она держала у себя, но не отказывала, если я просил пятёрку или трёшницу.
  А просил я каждый день, потому что после обеда ездил в Лондон, где шатался по выставкам и библиотекам. Покупать новые книги большого смысла не было, да мне и мало какие нравились. В читальных залах я тогда всего лишь время убивал, брал что-нибудь наугад, открывал посередине там и сям... В глазах служащих я был, наверное, чуднее сартрова Самоучки.
  Но часто выходило так, что книги возвращали меня к реальности, напоминали о долге. Помню, взял "Шум и ярость": название понравилось. Вначале такая пурга, будто писал невменяемый; ближе к центру пошло что-то разборчивое, но тоже, между нами, муть; я, правда, не особо вникал. И вот сцена - отец втирает сыну про жизнь и, само собой, про женщин, в кульминации изрекает, что никакого стыда у них, даже у девушек, нет, такова уж их природа. Какая пещерная пошлость! Там это было, в общем, терпимо: просто старый, усталый от жизни мужик пытается опустить на землю зелёного идеалиста. Но я чуть не заорал на всю библиотеку и не метнул книжку в стену! Мне вспомнилось вот что: "А знаете, что совершенно отсутствует у особей вашего пола?... Невинность. Единственный раз, когда её можно заметить, это - кода женщина раздевается и не может поднять на тебя глаза,... когда она раздевается в самый первый раз. Очень скоро этот цветок увядает. Праматушка Ева берёт своё. Потаскуха".
  Мало того, что это плагиат на Фолкнера! Он ещё убрал из источника всё доброе и человеческое; он, этот растлитель, словно выставлял претензии, что, мол, добыча оказалась недостаточно хороша, мясо протухло ещё при жизни. И чего он вечно повторяет это слово - "особи"!? Яснее ясного! Он видит в людях только животных, низших животных, которых можно бить! Как же позволить этой твари жить дальше!?
  Признаться, порой меня дёргали сомнения, особенно после быстрой езды или красивого зрелища. Ну его к чёрту, этот Вальтер! Взять фотик или видеокамеру, снимать весенние ручьи, разливы рек!...
  Но дома на столе лежит блокнот, и стоит только заглянуть...
  "Он мне неверен, он уходит от меня, он циничен со мной и жесток. Я в отчаянии".
  Любимая! Родная! Он расплатится за всё!
  
  Три недели мы делали всё, что можно, из того, что не надо.
  На четвертой начали готовиться к миссии.
  В понедельник еду в Хэмпстед. Блин блинский! В каком же обалденном месте завелась ехидна! Парк на холме с озёрами, деревца не рядами, а то тут, то там, по-нашему! Не по-французски. Много лугов, а дрожек мало. Ходи себе, где хочешь...
  Так, собраться!
  Адрес мне сообщили в одной галерее на окраине. Сижу с газетой спиной к кустам. Не удержался и купил сигарет, хотя всё время собирался бросить. Караулю. Наконец, выходит из неказистого коттеджа приземистый чернявый и небритый мужичонка. По описанию похожий. Гребёт вразвалку к водоёмам, топчет мерзкими копытами побеги клевера и манжетки. Пасётся там минут двадцать, потом встречает не первой свежести козу, ведёт её к себе... Гуляй-гуляй, падла, недолго осталось!
  
  Утро следующего дня, когда уже можно поговорить:
  - Что будем делать потом?
  - Придётся уехать.
  - Жаль этот дом.
  - За ним присмотрят. Вернёмся, когда пройдёт срок давности.
  - Куда подадимся?
  - Либо к тётке в Австралию, либо к матери в Штаты. По мне, лучше первое. Места там необжитые, природа, тишина.
  - Согласна.
  
  Я купил много газет, изучаю обстановку. Похоже на военный совет перед генеральным сражением. Стол завален бумагами. Мэриан сидит у торца, скрестив руки на груди, я с сигаретой в зубах стою или прохаживаюсь. Генерал и генеральша!
  - Вот новость - отменили смертную казнь.
  - Наверное, в честь рождения принца.
  - Боже, храни королеву.
  - Пожизненный срок в каталажке тебе улыбается шире? Не лучше ли старая добрая виселица?
  - Я, неуч, этого не знаю, но если верить Шопенгауэру...
  - Ой, давай только без выпендров!
  Мэриан всегда норовила сказать последнее слово.
  
  Но на понты подсаживаешься хуже, чем не никотин. Вот, как я выступил в пятницу или в субботу:
  - Клянусь апельсинами, я скорей пойму Джеймса Джойса, чем Барбера Крукшенка. Дружить с такой гнилью! Разве что он пошёл по стопам своего предка-карикатуриста и рисует комиксы про бабуина, возомнившего себя художником, и продаёт за границу. Но это же практически измена родине: что подумаю там, за Ла-Маншем, про британцев!? Если у нас такие живописцы, то чего ждать от наших слесарей или почтальонов!? Впрочем, он уже наказан. Пусть меня похоронят заживо, если Вестон не наставил ему рога. Один из "Немногих"!... Конечно! Псин, которые охаивают абсолютно про всех своих знакомых, ещё надо поискать!...
  
  Воскресная передовица.
  - А теперь самое важное! Во вторник в полдень в Хемпстеде пройдёт общественная акция - парад или митинг.
  - Опять против бомбы?
  - Нет, её тоже уже отменили: доктор Полинг сказал своё веское.
  - Тогда чего им не хватает?
  - Хотят, чтоб гомосексуалов перестали считать больными. Нам это на руку.
  - Серьёзно?
  - Конечно. Вся полиция будет занята. Мы сможем хоть гаубицу к студии покатить. ... Правда, есть небольшая вероятность, что и Вестон попрётся на мероприятие.
  - Этот кобель? За каким хреном?
  - Ну, как же! Если мы, парни, начнём любить только друг друга, все девчонки будут его.
  - Девчонки тоже могут любить только друг друга.
  - Я в это не верю. ... Впрочем...
  Если бы (гипотетически) Миранда сказала, что у неё затяжной роман с Антуанеттой, я гарантированно выпроводил бы её на волю, сам записался на курсы пилотов и...
  Стоп! Не отвлекаться!
  
  Досадно, что ещё один день надо выждать.
  Трачу его на покупку приличной одежды. От вечерних измоток мышцы наросли, как грибы, рубашки стали тесны, пришлось носить то, что осталось от дяди Дика. Тётушка всё сохранила. Но на великое дело нужно идти, как на свадьбу, только построже, без всяких финтифлюшек и в подобающем цвете.
  Мэриан тоже перебрала гардероб, нашла себе костюм верной сподвижницы.
  Весь вечер мы укладывали чемоданы, чтоб быстро вылететь за границу, а ночь провели порознь и без снотворного, чтоб голова была на месте.
  
  Вот и вожделенное утро! На сердце - самое радостное волнение, как перед балом каким-нибудь или вручением премии. Жаль, что за убийства негодяев не дают Нобеля. Ну, может, со временем додумаются.
  Почистил Вальтер. Чищу зубы. Смотрюсь в зеркало - привет, Другой Человек! Не стригся больше месяца, не брился дня четыре - сущий битник. Только в чёрной шёлковой рубашке, пиджаке и брюках в тон. А галстуки - для лохов.
  Мэриан оделась, как Миранда в тот вечер, когда била тарелки. Самое бинго! На груди алый цветок, губы ярко накрасила. Не кокетство, нет - прикрытие для меня. А я буду невидимым.
  Оседлали Буревестник. Едем быстро, но осмотрительно.
  И на месте всё, как по маслу. Оставили мотик у кафе на углу, прошли пешком мимо десятка похожих, как братья, старинных домов. Людей ни души. Вот и цель. Дверь отперта, внутри играет музыка. От тут. Один ли? Не ждёт ли кого?
  Запираемся изнутри. Дверной колокольчик больше не страшен, а проводку звонка я обрубаю крепким канцелярским ножом. Прислушиваемся, но это трудно - так истошно завывает хор на пластинке. Запахи тоже ни о чём особенном не говорят: краски, лаки, растворители,... сивуха...
  Поднимаемся на второй этаж и сразу находим жертву. Уже как будто готов - лежит на диване, закрыв глаза. Я достал пистолет, дулом стукнул Вестона по локтю. Он глянул злобно и надменно.
  - Кто вы такой? Чего вам нужно!?
  - Только это.
  Я прицелился ему в лоб.
  Идеальный момент для выстрела! Но, как случается со всеми, кроме опытных наёмников, я захотел его помучить. Он собрал в кучу зенки, разинул рот и, мигом взмокший, крикнул:
  - Нет! Не надо! Подождите! Пожалуйста, подождите! Несколько минут!...
  - Ждёте гостей? Может, Барбера Крукшенка? Я охотно пристрелю и второго бабника.
  - Нет-нет, никто не придёт! Я вас знаю? Вы ведь здесь не случайно! Я вас чем-то обидел!? Давайте поговорим! Мы же люди! Люди! Так нельзя! Что я сделал!?
  - Если вы и впрямь считаете себя человеком, то попробуйте держаться чуть достойнее. Представьте, что на вас смотрит Миранда Грей.
  - Миранда!? Вы знали её!? Что с ней!? Неужели!?...
  - Я любил её. Я делал всё, чтоб заслужить взаимность, но она просто бредила вами. Болела вами. Умерла от этого.
  - Миранда... умерла!?... О нет! Вы!... Я... тоже!... Это... это несправедливо! Так не должно!... Вы правы!... Мне так жаль!...
  - Я - прав!? Вы спятили!? Как я могу быть прав, если позволил этому случиться!? Она была... так прекрасна!... Такое... чудо!... Боже! Что это? Что играет!?...
  Да, музыка сменилась, вместо горластой толпы звучал один орган, так протяжно и грустно, что в одном аккорде было больше горести, чем в трёх Реквиемах, но при этом так спокойно, словно бушующее море улеглось вдруг тёмным гладким прудом. И я стал как раненый, которому ввели наркоз. Я позабыл, где нахожусь, и даже ничего не видел, кроме этого устройства, где вращалась пластинка. На ней как цветок мака красный круг с письменами. От неё - столб яркого света. В нём зависло тёмное и неуклюжее создание, вроде бражника, но взмахи его бумажных крыльев медленны и тяжелы, как предсмертные вздохи, будто оно камень поднимает на этих куцых лоскутках. И всё-таки справляется, за три святых минуты уходит вверх по звуковым волнам.
  И тишина. Лапка проигрывателя поднимается сама собой. Я останавливаю диск, читаю название последней композиции: И.С. Бах. Хоральная прелюдия Фа Минор.
  - Что дальше? - спрашивает Мэриан, - Ты убьёшь его?
  - ............... Нет.
  - Как же Миранда?
  - И лучшие, чем она, умирают,... а живут и худшие, чем он.
  - Тогда хотя бы уничтожь его картины.
  - Зачем? Человек старался. Тратился на краски, холсты, рамки. К тому же... Всё не так плохо. ... Это непременно написал бы Ренуар, если б дожил до ста тридцати. ... Тут мы кланяемся Босху. ... Вот привет от Климта. ... Привет от Бёклина. ... О! Это настоящее... Да, настоящий Арчимбольдо. ... Наш ответ Кандинскому. ... Ещё один... А лучше всего вон то, видишь, наверху. ... Почти Магритт.
  - Ты закончил?
  - Ещё минуту.
  Я подошёл к полке со всякими безделушками, нашёл сине-белую вазу, разбитую когда-то и склеенную снова. Два дьявольски разъярённых всадника гнались на ней за маленькой робкой ланью. Убрал оружие в один карман, а из другого вынул фотографию Миранды, поцеловал её и приставил к фарфору так, чтоб заслонить уродливый рисунок.
  - Теперь всё.
  У лестницы меня догнал дрожащий голос:
  - Погодите! ... Оставьте мне ваш пистолет!
  Я чуть повернулся, ответил:
  - Не могу. Подарок друга.
  И вот мы на улице. Вокруг люди, велосипеды, машины. Все возвращаются с парада.
  Снимаю перчатки, отправляю их в урну.
  Мэриан молчит, глядя под ноги, само разочарование.
  Мне тоже грустно: бросит ведь теперь, кому нужны такие!...
  На углу, уже у мотоцикла к нам подходят четверо полицейских. Старший обращается ко мне:
  - Эй, парень, огонька не будет?
  - Нет. Простите.
  - А у твоего дружка?
  Мэриан двуручным рывком распахивает чёрную блузку, чтоб показать, какой она дружок, и прибавляет:
  - А огонь...
  И смотрит на меня. Я тоже на неё смотрю, хочу запомнить такой навсегда.
  - ... только в сердце, - говорит она.
  Мы обнимаемся, целуемся у всех на глазах, но обыватели нас не бранят, а полицейские не дуют в свистки и не машут дубинками: они уже и не такое повидали.
  
  
  
  ЭПИЛОГ
  
  Солнечным сентябрьским днём 2001 года старик-англичанин в классическом чёрном костюме, с обручальным кольцом на левой руке смотрел в иллюминатор аэробуса. Это был единственный из пассажиров, кто не плакал и не молился, но искал в голубой дали статуэтку Свободы. Когда его глаза устали от бликов на воде и на близких небоскрёбах, он заглянул в потрёпанный блокнот, что держал на коленях, прочитал: "Все мы вот так и летим, каждый в своём самолёте", прошептал: "Это верно, Миранда". Потом допил воду из стакана, закрыл книжку, надел тёмные очки и откинулся в кресле.
  Белокрылая машина снижалась к Манхэттену. Прямо по курсу были башни Всемирного торгового центра.
  
  
  
  Послесловие
  ЗАКАТ АРХЕТИПА
  (можно не читать)
  
  Успех романа Дж. Фаулза "Коллекционер" (1963) представляется одной из самых интригующих загадок ХХ века. Текст был написан примерно за месяц преподавателем, не слишком любящим свою работу, внёсшим в произведение не столько свой талант, сколько профессиональную деформацию. Психолог, прочтя эту книгу, показал бы её другу-психиатру, а тот обнаружил под обложкой странный эксперимент, в котором инфантильному аутисту приходится ухаживать за истеричкой с небрежно вытесненным нарциссизмом. Роман претендует на освещение политических проблем своего времени, но здесь ему не слишком повезло. Почти одновременно с его публикацией в Москве большинством цивилизованных стран был подписан Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой, это стало началом всемирной программы ядерного разоружения, так что навязчивый страх Миранды перед водородной бомбой выглядит едва ли не анахронизмом. Автор не обратил внимания на такие яркие события и важные процессы, как зарождение рок-культуры, во многом связанное с успехами группы "Битлз", выход в прокат многих легендарных фильмов. "Заводной апельсин" (1962) Э. Бёрджеса крайне затрудняет прочтение "Коллекционера" как историю о злодее, поскольку рядом с Алексом и его drugs мистер Клегг - просто рыцарь Грааля. После произведений Т. Харриса, например, "Молчания ягнят" и "Красного дракона" уже абсолютно невозможно идентифицировать героя Фаулза как маньяка, садиста, психопата.
  События, изложенные в рукописи под названием "Буревестник" относятся к 1964 году, но составлялась она, вне всякого сомнения, позже 1990 года, о чём свидетельствует эпиграф из сериала "Твин Пикс". Фактически перед нами непосредственное продолжение истории Фредерика Клегга, рассказанное им самим. Повествование охватывает чуть более трёх месяцев, за которые герой переживает ряд приключений, дающих ему возможность освоиться в пространстве культуры.
  Следует оговориться, что он изначально действовал в соответствии с известного рода каноном. Сюжет похищения красавицы (как правило, чужой жены - Елены, Ситы, Бадрулбадур, Гвиневры, Василисы, реже девственницы, например, Европы или Забавы) является фундаментальным в мифологии и литературе самых разных народов и эпох. В Ветхом Завете, как и в истории Древнего Рима описано даже массовые похищение невест. С ним соседствуют ещё два сюжета: заточение героини (Даная, Дейрдре, Нестан-Дареджан, Николетта, Фламенка, Рапунцель и т.д.; формула "В темнице там царевна тужит") и принесение её в жертву богу или монстру (Ифигения, Андромеда, дочь Иеффая, Сабра, Анджелика), вариант - казнь (Изольда, Люнетта). Оба предполагают спасения красавицы будущим мужем или истинно любящим кавалером, реже - просто благородным воителем или божеством.
  Популярность перечисленных построений резко снижается в Эпоху Возрождения, когда героиня начинает сама управлять своей судьбой, самостоятельно избегать опасности. В XVII-XVIII вв. на обломках мифа о похищении возникает галантная сказка о Красавице и Чудовище, согласно которой девушка сама идёт в плен к грозному на вид существу, впрочем, не опасному и жаждущему собственного спасения. В XVIII-XIX вв. трагически трансформируется сюжет жертвоприношения-казни красавицы - спасение становится невозможным (Гретхен, Исидора, Эсмеральда). Одновременно любовь, хоть в чём-нибудь противоречащая общественным законам, начинает рассматриваться как убийство (формула Манфреда: "Я полюбил и погубил её"). То, что умыкание невесты, - древняя традиция, зачастую приводящая к благополучному супружеству (см.: "Старосветские помещики"), почти забыто.
  Всё чаще писатели обращаются к теме инцеста брата и сестры, отца (отчима) и дочери. В литературе ХХ века она начинает звучать более чем навязчиво. Причём, если первый сценарий уже достаточно разработан ранее такими авторами, как Кальдерон, Льюис, Шатобриан, Гофман, Байрон, Тик, а на ХХ в. приходятся, пожалуй, только страсти Кевина Компсона ("Шум и ярость"), то растление девушки отцом или отчимом описано и Шолоховым, и Фицджеральдом, и Набоковым, и Пастернаком. Круг примеров можно расширить за счёт совращений юных красавиц стариками.
  На фоне этого беглого обзора фабула "Коллекционера" смотрится в высшей степени пессимистичной и деструктивной. Автор планомерно разрушает представление о любви как о чудодейственной силе, способной не только сломать социальные барьеры, но даже излечить умственные недуги, на чём настаивали, например, Боккаччо и Лопе де Вега. При этом роман прекрасно вписывается в историю деградации архетипа. Похищенная Красавица, Миранда по-ренессансному пытается бороться с обстоятельствами и спастись, хотя ей ничто не угрожает, пленитель бьёт все рекорды по доброжелательности и бескорыстию. Героиня ХХ столетия, она закрыта для любви молодого человека, поскольку является "совращённой дочерью", младшей сестрой Николь Уоррен-Дайвер ("Ночь нежна") и старшей сестрой Лоры Палмер ("Твин Пикс"), с той разницей, что эротического опыта она не приобрела и чувствует себя отвергнутой. Неудовлетворённость озлобила её до превращения в гибрид Красавицы и Чудовища.
  Главным достоинством романа "Коллекционер" приходится признать перекличку с драмой Шекспира "Буря", пожалуй, всё же слишком броскую. Причина не столько в оппозиции "Миранда-Калибан", сколько двусмысленной, срывоопасной близости отца и красавицы-дочери - "Миранда-Просперо" / "Миранда-Ч.В." В фаулзовском случае "Фердинанд" опаздывает, и финал может быть каким угодно, только не счастливым.
  Заголовок вышеопубликованной повести звучит как сигнал об опасности, которой подвергается культура, ставящая недозволительные опыты над Красотой (гармонией, юностью, здоровьем). Эпиграф содержит намёк на то, что история - это повторяющийся магический ритуал, мистерия связи двух миров, в которых угадываются мужское и женское начала. Если на роман "Коллекционер" сильно повлияли феминистские тенденции, и женское начало позиционировано там как высшее, то в его продолжении оба пола - это равные величины. Иерархические отношения ("кто здесь хозяин", "могущество женщины" и т.д.) сведены к минимуму и заменены партнёрскими, синэргетическими; конфронтации герои предпочитают компромисс и сотрудничество.
  Некоторые исследователи усматривают в каждом из четырёх центральных персонажей олицетворение одной из стихий, а в сюжете - двойной любовный союз земли (Мэриан) и воздуха (Фред), воды (Кармен) и огня (Дин). Эта схема была бы правдоподобна, если бы между женщинами установились такие же дружеские отношения, как между мужчинами, но Мэриан и Кармен даже не встречаются. Не выдерживает критики и применение теории четырёх темпераментов. Меланхоличная Кармен в итоге весела и жизнерадостна; Фред в зависимости от обстоятельств заторможен или порывист; сангвиничная Мэриан имеет в анамнезе депрессию. Некоторый интерес представляет оккультное прочтение, приписывающее героям различные сверхъестественные способности: Дин - шаман и знахарь, Фред - оборотень и визионер, Кармен - пророчица, Мэриан - заклинательница погоды.
  И всё же это не сага о "великолепной четвёрке", спасающей мир, а притча о двух вершинах, которые обречены рухнуть, как башни-близнецы, когда человека настигает одиночество.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"