Аннотация: Роман "Анна Каренина" - возможный источник романа "Мастер и Маргарита"
Эта работа - лишь опыт привнесения ещё одного фрагмента в сложную мозаику толкований романа "Мастер и Маргарита" (1928-1940), тщательно изучаемого уже почти полвека филологами, философами, богословами. Перед каждым крупным исследователем это произведение раскрывает новые смыслы; восхваления чередуются с критикой. Едва ли можно найти в русской литературе текст более противоречивый.
Попробуем начать с нуля и задаться вопросом, что волновало Булгакова при создании романа? Свобода художника? Посмертное бытие личности? Сущность добра и зла? Конечно. А ещё - проблема человеческого суда, мыслимого, как единственно возможный в мире, теряющем связь с Богом. Это и делает одним из центральных героев романа прокуратора Понтия Пилата , для которого высшими святынями являются император, его власть и римский порядок. Не потому, что он искренне в это верит, а скорей потому, что не нашёл в жизни ничего более великого.
Неоднозначный евангельский персонаж интересовал литераторов второй половины XIX в. Видный исследователь источников Булгакова Борис Соколов указывает на знакомство писателя с поэмой Георгия Петровского "Пилат" (1893-1894) в которой рисуется психологический портрет германца, отрёкшегося от родины, сделавшего завидную карьеру в Риме, при этом сохранившего в себе человечность, но не способного пойти против буквы закона и общественного мнения ради спасения оклеветанного Проповедника [Cм.: 7, c. 508-509]. Всё, что остаётся наместнику, - это поздние раскаяния в трусости. Разбирая другие источники, Соколов пишет: "В образе Понтия Пилата отчётливо прослеживается связь с идеями Льва Толстого" [7, с. 515], ссылаясь на высказывания классика, зафиксированные в доступных Булгакову мемуарах. Однако стоит вспомнить, что эпизод, посвящённый прокуратору Иудеи, содержится в романе "Анна Каренина" (1873-1878). Живя в Италии, Анна, Вронский и их знакомый Голицын посещают студию художника Михайлова, и тот показывает им свою новую, ещё не завершённую работу: " - Вот, не угодно ли? - сказал он, вертлявою походкой отходя к стороне и указывая на картину, - Это увещевание Пилатом. Матфея глава XXVII" [8, VIII, c. 43]. Герои долго рассматривают полотно, и Голенищев произносит: "...меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины души, который не ведает, что творит" [8, VIII, с. 44] Далее говорится о восторге, в которой пришёл взволнованный живописец, о том, что ему самому казалось важным "выражение лица Пилата как чиновника" [8, VIII, c.44]. Героиня же обращает внимание на другое: "Как удивительно выражение Христа! - сказала Анна, - <...> Видно, что ему жаль Пилата" [8, VIII, c. 45].
Булгаков не мог не знать этой сцены. Он осторожно, но последовательно конструирует свою версию, отталкиваясь от толстовского описания "спокойного" [8, VIII, с. 43] Христа , и усиливая то, что говорится о состоянии судьи, переводя его дискомфорт из моральной плоскости в материальную, нейрофизиологическую. "Досадующий" [8, VIII, с. 43] на картине Михайлова прокуратор, во второй главе "Мастера" тайно изнывает от боли в голове, ненавидит город, которым вынужден управлять. Он безусловно, объективно жалок.
Но пересечения двух романов здесь только начинаются.
Нельзя не заметить, что в завязке обеих историй происходит гибель на рельсах. Если бы Булгаков не заменил поезд трамваем, финал третьей главы выглядел бы как явная аллюзия на толстовский текст. Между тем в середине повествования автор не удерживается от прямого цитирования с надлежащей ссылкой: "Всё смешалось в доме Облонских, как справедливо выразился знаменитый писатель Лев Толстой",[3, т. III, с. 196] - читаем в главе "Неудачливые визитёры". Здесь приведена вторая фраза именно романа "Анна Каренина".
Бросается в глаза также сходство биографий и отчасти темпераментов героинь Толстого и Булгакова. Обе принадлежат к привилегированному обществу; обе замужем за людьми, играющими значительную роль в государственной жизни, окружены богатством, роскошью и, тем не менее, несчастны в браке. Обе страстно влюбляются в случайных встречных. Для описания того, как любовь переворачивает судьбы двух пар, оба автора подбирают страшные, кровавые сравнения: "Это тело, лишенное им (Вронским) жизни, была их любовь, первый период их любви. <...> Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством. И с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее (Анны) лицо и плечи" [8, VII, с. 168]. "Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке", [3, т.III, с.137] - поведывает Мастер Ивану Бездомному.
Конечно, смысловые акценты здесь смещены ровно насколько, насколько булгаковский влюблённый творец далёк от толстовского влюбленного офицера. Первый пассивен, второй напорист, но контраст художественных образов - одна из форм их связи. Мастер также одновременно родственен и полемичен по отношению к другому толстовскому персонажу - живописцу Михайлову. Тот болезненно, даже унизительно зависим от чужого мнения ("В эти несколько секунд он вперёд верил тому, что высший, справедливейший суд будет произнесён ими, этими посетителями, которых он так презирал минуту тому назад" [8, VIII, c. 43]), живёт очень приземлено, мелочно ссорится с женой - так создаётся контраст двух художников. В то же время концепт мастер применяется и к Михайлову: "Да, удивительное мастерство, - сказал Вронский" [8, VIII, c. 45]. В творчестве Михайлов не пытается подстроиться под общепринятые взгляды, бескомпромиссно говорит: "Я не мог писать того Христа, которого у меня нет в душе" [8, VIII, c. 46]. С булгаковским героем он сходится не только в теме, но и в самом положении автора со своим произведением пред судом профанов.
Между героинями двух книг обнаруживаются новые связи. Например, как Анна, так и Маргарита предстают однажды у постели только что проснувшегося мальчика; та и другая буквально штурмом вырываются в комнату к ребёнку. Таково для Анны свидание с сыном, которого отнимает у неё муж, а для Маргариты, новоявленной ведьмы, - неожиданная встреча с маленьким жильцом дома Драмлита. В сходных сценах одна женщина оплакивает своё разрушенное материнство, а другая единственный раз сетует на бездетность: "Я тебе сказку расскажу, - заговорила Маргарита ... - Была на свете одна тётя. И у неё не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая..." [3, т. III, с. 233].
В контексте толстовского романа и в сознании Анны Понтий Пилат, скорее всего, связывается с Алексеем Александровичем Карениным, также высокопоставленным чиновником, порабощённым своим статусом. В ранних вариантах ершалаимских фрагментов Булгаков как будто укрепляет эту ассоциацию, делая Пилата обманутым супругом, знающим о своём положении: "Пахнет маслом от головы моего секретаря, - думал прокуратор, - я удивляюсь, как моя жена может терпеть при себе такого вульгарного любовника" [2, c. 143].
Обратимся к эпиграфу романа "Анна Карениной", взятому из Послания апостола Павла к римлянам: "Мне отмщение, и Аз воздам" [8, VII, c. 5]. Начинается же стих так: "Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию" [Рим 12: 19] Герои булгаковского романа то и дело стремятся мстить, если не за себя, то за тех, кто был для них важен, кто стал частью их существования. Но всякий раз человеческая попытка восстановить справедливость и покарать злодеев оборачивается бессмыслицей. Порывы Ивана Бездомного выследить и схватить убийцу "Миши Берлиоза" выглядят нелепым фарсом и приводят поэта в сумасшедший дом. Расправа Маргариты над критиком Латунским, точнее, над его имуществом (хозяина она не застаёт дома) - инфантильное хулиганство. Героиня объясняет шум проснувшемуся ребёнку: "Это мальчишки стёкла били" [3, т. III, с. 233] - фактически она сама ведёт себя "как мальчишка". Цена рукописей Латунского не выше цены воды, которую Маргарита на них выливает.
Левий Матвей, ближайший последователь Иешуа, собирается не распространять мирное учение, а угрюмо обещает: "Я зарежу Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жизни" [3, т. III, с.320]. И планы Левия, и его пафос неуместны. Предатель уже убит по приказу Пилата, опять-таки не испытывающего от мести удовлетворения: "Этого, конечно, немного сделано" [3, т. III, с. 320]. Римский наместник и бывший сборщик податей, крупный и мелкий чиновник, на первый взгляд они - антиподы, а в действительности - двойники. "Жестокий прокуратор" (этот эпитет сопровождает героя регулярно) вполне справедливо бросает Матвею: "Ты жесток" [3, т. III, с. 320].
Люди-мстители только умножают в мире ужас и горе, что можно сказать и об Анне Карениной, бросившейся под поезд, чтобы наказать Вронского [См.: 6, с. 231]. Человеческий суд, его приговоры, их исполнения в обоих романах ошибочны, беспомощны, близоруки и в итоге просто неправомерны. Даже прощённый Пилат не перестаёт мучиться отвращением: "Какая пошлая казнь!" [3, т. III, с. 383]
При этом Булгаков всё же считает, что Иуда сам себя не убьёт, зло должно быть наказано, причём примерно, публично, даже театрально . Для этого и существует "сила, что вечно хочет зла и вечно совершает благо" [3, т. III, с. 7], вершители (а может, и воплощения) справедливого, "Божьего гнева". Каков Воланд и его свита в Московских главах, таков при Пилате Афраний, не знающий сомнений, безупречно выполняющий поручения игемона, наделённый почти сверхчеловеческой осведомлённостью и прозорливостью, способный, кажется, читать чужие мысли. Не исключено, что в образе начальника тайной стражи и присутствовал сам сатана "на балконе у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте [3, т. III, с. 44]. Не случайно Иван Бездомный называет Воланда "шпионом" [3, т. III, с. 17, 64]. Здесь "МИСТИЧЕСКИЙ писатель" [3, т. III, с. 446] и сторонник сильной, если нужно суровой власти Булгаков удаляется от мировоззрения реалиста, пацифиста и отчасти анархиста Толстого.
Но роман "Мастер и Маргарита" продолжает вращаться вокруг истории Анны Карениной, как спутник вокруг планеты-гиганта, и автор, даже не разделяя мировоззрения и философии Толстого, не может вывести своё произведение из гравитационного поля великого предшественника. Автор книги, в которой действуют демоны и сам князь тьмы, только однажды употребляет слово ад - при описании танцев под музыку в ресторане МАССОЛИТа: "плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло пёрышко зелёного лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шёлковом измятом платьице. <...> Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки <...> спускали в кухню. Словом, ад. И было в полночь видение в аду" [3, т. III, с. 61]. Описание мирских увеселений, столичных праздников в инфернальном ключе, начинается, пожалуй, именно с Толстова. В его произведениях мы находим самые развёрнутые, пышные описания пиров и балов, но зачастую они показаны как торжества суетности и соблазна. Кульминацией московской линии романа Булгакова предстаёт бал у сатаны (глава 23), на котором решается судьба его "чёрной королевы" [3, т. III, с. 259] Маргариты. Сходным образом московский бал (главы 22-23), где царит в своём в чёрном платье Анна Каренина, становится для неё некой точкой невозврата. Здесь же открываются тёмные стороны натуры героини: "Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней" [8, VII, c. 96], - думает Кити Щербацкая.
Бальный "дресс-код" в романе Булгакова довольно странен: хотя мужчины являются во фраках, женщины обнажены. Допустимо предположение, что автор не просто следует традиции описания шабаша (тем более, что шабаш и бал мертвецов - не одно и тоже), но и доводит до крайности толстовскую тенденцию подчёркивать нескромность, излишнюю открытость дамских бальных туалетов (например: "На обнажённых плечах и руках Кити чувствовала холодную мраморность" [8, VII, c. 89]), наиболее откровенно проявленную в эпопее "Война и мир" при описании первого бала Наташи Ростовой: "Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили и которой бы очень стыдно это было, ежели бы её не уверили, что это так необходимо надо" [8, V, c. 210].
Какие бы разночтения ни порождал "закатный роман" Булгакова, одно кажется бесспорным: книга ценна тем, что ведёт живой диалог с главными текстами прошлого, вновь привлекает читателя к Евангелию, к наследию Гёте, Канта, Достоевского, Толстого; восстанавливает духовные связи в культуре, так часто переживающей идеологические переломы.
Список использованной литературы
1. Абрашкин А.А., Макарова Г. Булгаков и дьявол. Опасные тайны "Мастера и Маргариты" - М.: Эскмо: Яуза, 2016. - 288 с.
2. Булгаков М.А. "Мой бедный, бедный мастер..." : полное собрание редакций и вариантов романа "Мастер и Маргарита" / изд. подгот. Виктор Лосев. - Москва : Вагриус, 2007. - 1005 с.
3. Булгаков М.А. Собрание сочинений в 5 томах. М.: "Художественная литература", 1990.
4. Быков Д. Три соблазна Михаила Булгакова // Огонёк, 2002. - No19-20 (4747-4748) от 19.05.2002. - С. 22.
5. Кураев А. "Мастер и Маргарита": за Христа тли против? - 3-е изд., доп. и перераб. - М.: Проспект, 2017. - 272 с.
6. Набоков В.В. Лекции по русской литературе / пер. с англ.; М.: Издательство Независимая газета, 1998. - 440 с.
7. Соколов Б. Расшифрованный Булгаков: Тайна "Мастера и Маргариты" - М.: Эксмо: Яуза, 2010. - 608 с.
8. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 12-ти т. / под общей ред. С. А. Макашина, Л. Д. Опульской - М.: Правда, 1984 (Б-ка "Огонек") (Отечественная классика).
9. Филатов Э. Тайна булгаковского "Мастера". СПб.: Азбука, Азбука-Аттимус, 2011. - 560 с.
10. Чудакова М.О. Булгаков и его интерпретаторы (Введение) // Михаил Булгаков: современные толкования. К 100-летию со дня рождения. Серия: Проблемы и история всемирной литературы. Сборник обзоров. - М., АН СССР, 1991. - 244 с.