Филатов Алексей Николаевич : другие произведения.

За пределами слов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цинизм, любовь и эгоизм переплелись в одном человеке, создав взрывоопасную смесь. Крыша молодого дизайнера, который не видит смысла во всем происходящем, полностью улетает, когда он встречает ее. Тогда все становится еще более странным. Ему нужно научиться любить.

  

За пределами слов. Автор: Филатов Алексей

  
   "Город живет по законам вечного движения. Он заглатывает тебя, подобно ядовитому цветку, который закрывается в тот момент, когда насекомое садится на него.
   Хаотично двигаются люди, заполняя пространство магазинов и остановок. Все ходят на работу, трудятся, возвращаются с работы. О чем-то мечтают. Потом лупят детишек за плохое поведение, устраиваются у телевизора и весь вечер проводят за наблюдением того, как какие-то идиоты на ринге выясняют, а кто-же из них круче.
  
   Каждый ждет чего-то особенного от дня грядущего. "Завтра, завтра, завтра". Ждите, когда будет лучше. Ждите денег, ждите удачи, ждите счастья наконец. А если спросить кого-нибудь о том, что нужно для его счастья, он тут же растеряется , замнется и скажет: "Ну, много чего". Да они просто не знают! Так если же вы сами не знаете, тогда кто-же должен знать это за вас, кто должен решать, как, а главное зачем вам коптить это и без того грязное осеннее небо?".
  
   Я закрываю дневник, настроение совсем никакое. Эти записи, эти небольшие наблюдения, вырванные из жизни, как мне казалось, помогали мне жить, хотя на самом деле усугубляли мое и без того лишенное иллюзий существование. Мое отношение к миру сложно понять мне самому, а об отношении мира ко мне говорить пока не стоит.
   Сегодня пятница, завтра, следовательно, выходной, и послезавтра тоже. И я не буду видеть эти рожи на работе. Не буду слышать их голоса. А тем более не буду смеяться над тем, о чем они мечтают.
  
   Я работаю в офисе, и каждый день вижу огромное количество людей. Занимая не слишком высокую должность в строительной конторе, я получаю свои честно заработанные деньги за свою дерьмовую деятельность. Да, забыл сказать, я ненавижу ответственность, ужасно ее боюсь. Если уж я не могу ответить за своего кота, которого надо вовремя кормить и вынести его горшок, то уж за людей я отвечать конечно же не могу. Мне даже порой кажется, что это кот отвечает за меня, а не я за него.
   Но ответственность у меня все равно какая-никакая есть - я дизайнер по интерьерам. Делаю стильные обстановки для всяких жлобов, которые ничего в этом не понимают. Я показываю им листовочки и чертежи в надежде на то, что кому-нибудь понравится мое так называемое творчество. Но творчеством я могу это назвать с большой-большой натяжкой, наверное это способ просто не сойти с ума. Хотя все посылы к этому имеются.
  
   В нашей с котом квартире конечно же бардак. Конечно же все разбросано - вещи, книжки и компакт-диски. Кот ходит по мне, по дивану, лежит на моих брюках. Почему-то кот любит эти брюки и всяческие шмотки, что я ношу. И лежит на одежде в любой подходящий и неподходящий момент.
  
   В чем-то мы с котом похожи. Кстати, кота зовут Мужик. Почему я его так назвал, хрен его знает. Просто он мужского пола, и так приятно говорить ему иногда "Эй, мужик, иди сюда". Интересно, о чем он вовремя этого думает? Наверное думает "Сам ты мужик, придурок хренов. А я кот". Ну да ладно, это все как говорится философия. А кот у меня нормальный такой мужик. Ну вот опять.
  
   Мужик любит свободу, любит ходить по квартире с таким видом, как будто он мой босс из строительной конторы. Ну правда, рожа такая толстая. И часто так Мужик на улицу ходит, погулять. Я его выпускаю, он тусует там со своими кошками, а я здесь со своими. Все довольны. И я, и он.
  
   Однажды такой приходит и приводит с собой какую-то бля.., то есть кошку, невесту стало быть. Она рыжая такая, шерсть торчит во все стороны, ну прям как у меня с утра волосы на голове. Оба смотрят на меня такими глазами - голодными-голодными. Ну что делать? Запустил я обоих в дом. Напоил-накормил. Но потом Мужик вместе с кошкой ушли и стали жить в подвале. Кинул меня Мужик. Хотя потом иногда приходил. Мы сидели с ним вместе. Он стал папой. А я еще нет. И стану ли, не знаю. Я еще не нашел свою кошку, а Мужик то он ведь неразборчивый совсем, не то, что я.
  
   В прихожей зазвонил телефон. Мысли куда-то улетели, словно вода в унитазе спустилась. Я не подошел, никого слышать не хотел. Хотя, наверное ошиблись номером.
  
   Суббота оказалась днем приличным, хотя и осень на дворе. Вчера весь день шёл дождь. Там наверху, видимо, закончилась вся вода, и сегодня даже как-будто теплее. Кто-то сказал, что это просто писали ангелочки. Почти смешно. Мы встретились с Димкой, моим приятелем. Он работает диджеем на радио. Поболтали о том о сем. Он сказал, что ему надоело ставить бесконечную попсу в эфир. Сказал, что встретил какую-то хорошую девчонку. А я молчал. А он все рассказывал, какие у нее красивые глаза и как она его любит. Вот дурачок. А потом он сказал, что хочет жениться. Вот придурок. Наивность и надежды на вечную любовь.
   А потом мы разбежались кто куда, друзей почти не осталось, одни только воспоминания о собственном школьном легкомыслии и розовых очках. Мне кто-то из старых знакомых сказал: "Лёха, а куда делись мы?". А я ему ответил: "Мы никуда не делись, мы просто стали теми, кому нечего друг другу сказать". Больше мы с этим человеком не разговоравали, он сейчас работает кондуктором. Его взяли, потому что он худенький, в трамвае в час пик это самое главное. Теперь он как червяк пролезает сквозь людей. А ведь у него была по математике двойка, наверное деньги считать проще, чем цифры. Особенно когда денег нет.
   Знаете, а ведь у меня творческая работа. Знаете, я ведь в начале ее просто обожал. До того, как в моей жизни появилось все это жлобье-тире-клиентура, которая смотрит на меня словно фараон Рамзес на своего раба и говорит: "Ну чё тут у тебя? Рассказывай!". Но рассказывать перехотелось, но приходилось заставлять себя что-то делать.
   А еще у меня есть такая привычка, не знаю уж, хорошая или не очень, вести дневник. Когда не с кем поговорить, очень даже помогает. Такой сеанс мини-психоанализа что-ли. Пишу всякую муть, все, что в голову взбредет. А потом возьму этот дневник в руки, через полгодика, прочитаю что-нибудь оттуда вслух и громко хохочу. Ха-ха-ха и так до тех пор, пока не поймешь, что это все писал кто-то другой, а не ты.
  
   Выходные имеют привычку быстро заканчиваться. Из выходных настоящей может считаться только суббота, потому что воскресенье - это омраченный день, потому что завтра понедельник. Бац, а вот и он.
  
   Я просиживал задницу в офисе. Моя работа - дизайнер интерьера, и иногда, когда появляется мистическое желание работать, делаю внутреннюю обстановку дома, в котором люди живут, ссорилятся, мирятся, занимаются любовью и убивают друг друга.
   Я был в далеке от такой жизни, я не хотел прожить жизнь так, как проживают ее все. Хотел гармонии, искал новую дорогу, но не знал, куда она может привести, если я все же найду ее. Эх, в голове так много вопросов. Поэтому жил я только с котом, да и тот от меня свалил в подвал.
   И тут судьба дала мне возможность помочь человеку, сделать счастливым, скрасить быть может его последние дни надеждой. Я принял этот вызов.
   Что я сделал хорошего в этой жизни? Сижу в этой хреновой конторе, работая на эти морды, которым всё мало. Они хотят больше и лучше чем у всех, они хотят круче, а потом все равно им мало.
  
   Вот например мой босс. У них с женой сугубо финансовые отношения. Они предъявляют друг другу денежные счета. Не знаю точно, как это у них происходит. Наверное, жена за уборку берет деньги, а муж за то, что гуляет с ее собакой тоже предьявляет счет. Или когда она ему дает... Ну это так. А хотя, вполне возможно всё. Я уже не удивлюсь. Пусть удивляются дети. Мой босс помешан на деньгах, у него в глазах уже баксы нарисованы, как в диснеевском мультике.
   Я не хочу так. Не хочу и не буду. Эта жирная свинья крикнула мне из своего кабинета: "Алексей, зайди ко мне в кабинет, надо поговорить". Я подумал, что свою жопу мог бы и поднять, ему же надо поговорить, а мне и в тишине неплохо. Хотя тут секретарша в моей комнате со своими проблемами тоже пристает.
  
   Я прихожу к боссу, сажусь за стол. Он мне говорит:
  -- Сегодня будут важные клиенты, тебе надо будет с ними встретится. Они - мои друзья, и хотят сделать перепланировку дачи, хотят знать, что можно сделать.
  
   Ну да, опять. Золотого толчка им стало маловато. Наверное хотят стулчак с алмазными вкраплениями. Ну ладно, посмотрим, посоветуем, поговорим. А может быть им их крокодильчики в бассейне надоели? Надо порекомендовать заменить их на тигровых акул. То-то дамы будут радоваться.
  
  -- Так вот, у моего друга сегодня праздник на этой самой даче по поводу удачной сделки. Я тоже буду там, так что поедем вместе.
  -- Хорошо.
  
   Я поймал себя на мысли, что отказаться не имел никакой возможности, хотя очень хотелось послать их подальше.
  
   Нет, я не говорю, что не люблю людей. Я люблю их на расстоянии. На расстоянии удара кулаком. Мой персональный способ любить мир.
   Я таскал свой дневник с философской писаниной везде, даже на работу приволок. Он у меня прятался в личной тумбочке. Я извлек его оттуда и записал:
  
   "Иногда мне хочется вырвать это дурацкое сердце, чтобы не чувствовать. Ни страха, ни боли, ни радости, ни печали. Быть просто скотиной, которая не задумывается над смыслом, а просто живет, пасется на лугу. В чем то я завидую своему коту Мужику, ведь его любят просто так, только за то, что он - кот Мужик."
  
  -- Чего это ты там пишешь? Книжку что-ли?
   Поток мыслей перебила секретарша Леночка. Она уже была тетка приличного возраста, а все звали ее Леночкой. Как-будто она всем лучшая подружка, блин. Она часами трепалась по телефону, обсуждая всякую фигню типа бразильских сериалов или нового наряда подружки ее подружки. Вообщем-то с ней говорить было особенно не о чем. Секретарша фанатела от футбола и всегда следила за последними новостями. И частенько спрашивала:
  -- Ну что, как Зенит то вчера а здорово сыграл?
  -- Не знаю, не смотрю.
  -- Как не смотришь? Все мужики смотрят футбол.
  -- А я вот не смотрю. Как ты считаешь, может быть я не мужик, раз не смотрю футбол, а?
  -- Что за дурацкие вопросы ты задаешь, а, Леша?
  
   У моего босса все по расписанию - подъем, завтрак, обед, встречи. Всё распланировано на много недель вперед. Он все делает в определенное время. Наверное умрет тоже в строго запланированный час. По бумажке. Только по тому, что это есть в плане. В плане его жены, ха-ха-ха.
   А иногда мне кажется, что он вообще робот. Робот, который работает от таких, знаете, зеленых бумажек. У Леночки зазвонил телефон, а я слышал только комментарии со стороны Леночки:
  
  -- Ой, правда, красивая кофточка? Не кофточка, а джемперочек говоришь? А, да. И сколько? А где? Это то, о чем ты говорила вчера мне? А как там Вася? Ой, что то не слышно тебя. Аллё! Алле!! Аллее!!!
  
   Я сидел, заткнув уши. Но долго не выдержал, подполз к телефонной розетке и выдернул ее, потом засунув обратно. Леночка ничего не понимала, а такие манипуляции я проделывал довольно часто. Ее подружки меня уже достали. А она мне говорила:
  -- Ой, что то телефон барахлит.
   Я делал удивленное лицо и говорил:
  -- Что, правда? Да вроде все нормально было. На АТС наверное опять неполадки. Вот гады, все неприходят и неприходят, починили бы уже давно. У скоты, и за что только деньги им платят?
  
   Кругом сплошная комедия, иногда правда она превращается в фарс, а я здесь играю какую-ту ничтожную роль. А как хочется быть просто зрителем. Видите, на моих руках какие-то маленькие ниточки? Как не видите? Так вот кто то за них дергает, а я шевелюсь. Причем каждый день, с восьми до пяти. А потом еду домой на трамвае, иногда встречая своего знакомого худого кондуктора, а он меня спрашивает:
  -- Лёха, как дела?
   Он думает что я отвечу ему что у меня всё путем, и спрошу его про его дела. А я говорю честно:
   - Спасибо, хреново как у всех. Давай сюда мой билетик.
  
   Леночка сидела за компьютером, надев свои большие очки, которые ей совсем не шли и начала что-то делать. Потом вдруг засмеялась.
   Я, сидя за своим столом, спрашиваю:
  -- Что смеешься?
  -- Да иди сюда, посмотри.
  
   Я подошел к ее компьютеру. На экране был ролик, где какой-то серьезный дядька в костюме шел по улице, потом подскальзывался на чем-то и падал в лужу. Потом всё это действо повторялось.
  
   Ха-ха-ха, как смешно. Почти всем смешно, когда кто-то падает мордой в лужу, причем еще в чистеньком костюме. Нам хорошо, когда кто-то облажается, когда кому-то плохо. Вот вам - психология. А еще - человек - венец природы. Я как сидел с серьезной мордой, так и сижу.
  
  -- Лёха, а тебе что, не смешно?
  -- А что здесь смешного?. Упал мужик в грязь.
  -- Ну это же весело.
  -- Знаешь почему тебе весело? Потому что кому-то более хреново, чем тебе.
  
   Леночка замолкла и наверное обиделась. Мне было до лампочки. Тем более, что скоро надо будет собираться на банкет вместе с боссом. Тот как-раз выполз из своего кабинета, посмотрел на нас с Леночкой чудовищно деловым взглядом и сказал мне:
  -- Собирайся, я сейчас машину пойду заведу. А ты спускайся.
  -- Ладно.
  
   Я вышел в осенний вечер. Босс уже сидел в своем черном мерсе и ждал меня. У всех боссов черные мерсы. И жены - фотомодели, которые обязательно блондинки. Так уж повелось. Традиция сильная штука.
   Мы ехали молча по вечерним улицам, люди ехали с работы, выходили из метро, толпились на остановках.
   Потом я спросил у босса:
  -- А долго до дачи то?
  -- Ну минут сорок наверное.
  -- А это ваш друг, к которому мы едем, да?
  -- Вместе юрфак заканчивали, иногда сделки совершаем, ты его наверное видел, он приходил как-то к нам в офис.
  
   У моего босса друзей не было. Хотя нет, был у него один друг - здоровенный такой ротвейлер. Собака Баскервилей, не иначе. Зубы острые-острые. Как то я заезжал к боссу домой и видел как тот гуляет во дворе с этой здоровенной собачиной. Что примечательно, так это то, что с собакой он помоему был совсем другим человеком. Тогда я впервые увидел, как мой босс улыбается, кидая косточку этой псине. Это даже выглядело как-то странно. Так просто не бывает, чтобы босс улыбался. Но тогда он был не боссом, а человеком, который гулял с собакой и улыбался.
  
   Мы практически пересекли городскую черту, когда боссу позвонила жена:
  -- А, Анечка, это ты. Да, мы едем на дачу к Сереге. Буду завтра. Ага. Ну давай, пока.
  -- - Мы ночевать там будем?
  -- Ну да, там места много.
  
   Вот влип. А у меня разве есть выбор? Вообще то нет.
   Через некоторое время после молчаливой езды мы свернули на асфальтированную проселочную дорогу. Я открыл стекло и вдохнул свежего воздуха. Даже чуть отъехав от города, чувствуешь совсем другой запах, именно запах - а не вонь от выхлопов машин. Ни дорожных пробок, ни людей - а только бесконечная тишина, которую нарушают изредка проезжающие встречные автомобили.
   А темнеет быстро - уже практически совсем темно. А ведь лето закончилось совсем недавно.
  
   Мы подъели к с здоровенному дому, окруженному массивным забором. Дом этот стоял на опушке - один-одинешенек. Просто крепость какая-то. Он был высотой в три с половиной этажа, крышей служило некое подобие купола. Везде горел свет. Вот спутниковая антенна на одном из балконов. Вот так вот живет наш рабочий класс. А где же парник с огурчиками? Огородик? Заготовки на зиму?
   Вот и охрана:
   К нашей машине подошел серьезный дядька с бритой головой и в черном жакете. Шеф поднял затемненное стекло мерса и сказал дядке:
  -- Все нормально, это я.
  -- А, здравствуйте. Дмитрий Александрович вас уже ждет. Что то вы долго.
  -- Пробки на дорогах. Пятница.
  -- Проезжайте.
  
   Наш мерс заехал на територрию этой "дачки". Ну нифига себе. Нормальный такой домишка. Жить можно, хоть и скроменько, как говориться.
   Мы заехали во внутренний дворик. Я вылез из машины.
   Массивная дверь дома открылась и оттуда вышел толстенький мужичок в ретузах и в майке, из под которой торчала волосатая грудь. По виду его вряд ли скажешь, встретив его на улице, что у него вот такая вот усадьба.
  
   На голове волосы начали немножечко выпадать. Но не у меня, а него естественно. Вид у него скажу, был неформальный. А вот мне приходится каждый день надевать костюм на работу, хотя дизайнер и костюм обычно не сочетаются. Костюм все же вещь довольно консервативная.
   Он подбежал к машине, возле которой уже стоял мой шеф. Они пожали друг другу руки и шеф сказал:
  -- Познакомься, это Лёха. Наш штатный дизайнер.
  -- Здравствуйте, говорю я.
  -- Привет, посмотришь заодно что можно тут сделать-улучшить. А то жена говорит мне, что тут все ей не нравится.
  -- "Ну для начала ей надо сменить мужика, а то видуха у него не слишком то стильная", подумал я, но хозяин бы эту шутку явно не оценил.
  
   Мы прошли в дом. В здоровую комнату, которая видимо была гостиной. Два синих дивана напротив друг друга. Огромная люстра под потолком, какая то абстрактная картина на стене. Мазня. И по-моему кверх ногами. В стенке из дерева вмонтирован большой телевизор. Большое окно, сквозь которое была виден этот здоровенный забор и деревья, что росли за территорией. "Вот вам добровольное заключение".
  
   Посерердине стола стоял стол, там были накрыти всяческие блюда. Их было так много, что перечислять их мне влом. Я ем картошку и макароны, а еще пельмени, не до изысков мне. Одинокие ребята предпочитают пищу простую.
   Бесконечные тарелки, ложки, вилки и бутылки.
   Хозяин сказал нам с шефом:
  -- Вы тут распологайтесь, садитесь.
  
   Мы с шефом сели. Напротив сидела женщина, наверное жена хозяина. Я поздоровался. Вид у нее довольно элегантный. Синий костюм, слишком уж на мой взгляд официальный, маленькие сережки, по виду довольно дорогие. Приятная, но сдержанная улыбка, выразительные глаза, в которых была какая то печаль.
   К нам присоединился хозяин и мы начали пить и есть. Он представил меня своей жене, которая сказала, что обязательно покажет мне дом и мы обсудим с ней все детали будущей перепланировки.
  
   Хозяин произносил какие-то нелепые тосты за успех совместного дела и прочую чепуху. Но когда он начал есть, это было бы правильнее назвать "жрать". Он залпом выпил рюмку водки, потом мусолил курицу руками. Весь рот у него заблестел от жира. Он противно чмокал и ничуть этого не стыдился. Во взгляде его жены на секунду проблеснуло чувство омерзения к этому мужику. О, если ббы не деньги, эти проклятые бумажки, ты бы не вышла за муж за этого мужичка, так омерзительно жрущего курицу. А наверное во сне он еще и пердит. Фу!
   Шеф и хозяин стали выпивать ритмично и со знанием дела. Мне предлагали, но я отказывался. Я выпил немного вина и мне этого хватило, чтобы понять, что все так дерьмово как оно и должно было быть.
   Глупейшие разговоры, и глупейшие ухмылки. Показ друг другу того, как каждый из них богат и всевластен. Они считают, что всё пренадлежит им, что все можно купить, даже людей.
   Какая то невыразимоя ненависть в глубине моей души поднималась к этим людям. Нет, это не была зависть к деньгам, это была ненависть к тому, что деньги сделали с ними.
  
   Они были жалки, особенно когда пьяные. Но они не замечали этого Вся их внутрення сущность раскрылась мгновенно. Моя ненависть была схожа ненависти как к тараканам. Ты готов раздавить его за то, что он таракан. Что его природа - ползать по полу и жрать остатки пищи. Тапок решает все проблемы.
  
   Я сказал, что выйду на улицу подышать воздухом. Мне было хреново, но не от вина. Было холодно. Когда я дышал, то пар от лица поднимался вверх.
  
   Однажды кто-то сказал, что человек есть человек, только тогда, когда ему хреново. В чем-то он оказался прав. Всем хреново, поэтому мы люди. Кто-то коснулся моего плеча, это была жена хозяина, оказалось, что ее зовут Катей. Она спросила:
  -- Алексей, вам плохо? Я улыбнулся и сказал:
  -- А похоже, что мне хорошо?
  -- Не очень.
  -- Может покажете мне дом?
  
   Мы поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору. Этот дом имел интерьер, который был подобран со вкусом. Я спросил:
  -- Наверное вы подбирали всю внутреннюю обстановку?
  -- А разве моему мужу это могло показаться интересным, как вы думаете?
  -- Навряд ли.
  -- Я тоже так думаю.
  -- А почему вы занялись дизайном?
  -- Наверное, чтобы уйти от рутины, которая нас окружает. Творчество это как свобода. Потому что самовыразиться нельзя, будучи например юристом. Вот и все.
  -- А что вы имеете против юристов? Я юрфак заканчивала.
  -- Я просто говорю о том, что творчество оно нематериально, оно выходит за рамки понятий о законах и логике. Будучи юристом сложно самовыразиться.
  -- Можеть быть вы и правы. Но кто-то самовыражается по-другому, например затеивая вторую мировую.
  -- Вы Гитлера имеете ввиду?
  -- Да, он ведь мог стать настоящим художником, он писал картины.
  -- Да, да, я что-то слышал об этом.
  
   Кто прав, кто виноват - мне было все равно. Каждый сам выбирает свой путь. Родители мне говорили, что я часто витал в облаках, и они по своему правы. Но там внизу, на первом этаже сидят люди, которые привыкли действовать, но забыли, что такое мечтать. А ведь это великая штука. Будучи детьми, мы умеем мечтать. А потом забываем, и все из за этих взрослых, которые как оказалось в жизни понимают не больше детей, а может и меньше. Взрослые - огромные зануды, и я - один из них.
  
   А потом Катя начала рассказывать мне про то, как она училась в университете и ее лицо просветлело, стало каким-то настоящим. Не тем, каким оно было тогда, за столом.
  
   Вдруг там внизу я услышал какую-то ругань и мат. Кричал хозяин, и похоже на моего шефа. Они там что-то по поделили. Послышался звон тарелок или бокалов. Мы с Катей спустились быстро по лестнице вниз, чтобы посмотреть, что там происходит и увидели следующую картину:
   Шеф и хозяин вцепились друг другу в глотку, а потом начали пихаться, словно школьники. Не тот, не другой толком не умели драться. Это было похоже на то, как я неуклюже боролся с моим котом Мужиком, такая тогда промелькнула мысль.
  
  -- Ах ты гад, да я для тебя столько сделал, свинья! Да я тебя на деньги поставлю!
  
   У шефа была красная морда, а руки сжались в кулаки.
  -- Да ты вообще ничего не понимаешь, так молчи!
   Мой шеф был тоже хорош. Он явно не владел собой.
  -- Проваливай отсюда, а то хуже будет! Это мой дом, а ты тут еще выступать будешь!
   Разъяренный хозяин посмотрел на меня и заорал:
  -- И ты давай вали отсюда, приехали тут, вообще!
  
   В комнату ворвался какой-то "браток". Из службы безопасности наверное. Он вытолкал тут же нас с шефом за дверь. На улице уже была ночь.
   Шеф был пьян и ехать конечно же не мог, а я не умел. Да и не очень то хотелось. Вообще я люблю гулять пешком. Из машины мало что увидишь. Переполненный троллейбус это словно маленькая страна, границы которой проходят вдоль обшивки этого рогатого транспортного средства. Здесь можно услышать все последние сплетни, а иногда, если очень повезет, и удивительно трогательные диалоги. Все это приправляется обильными ругательствами и фразами типа: "Вы мне все яйца раздавили".
   А так как троллейбусы ночью не ходят, а особенно в деревне, название которой я даже не пожелал узнать, пришлось мне основательно подумать, что делать дальше.
   Шеф еще долго орал, а я видеть его не мог, и пошел пешком по направлению к городу. Благо было не очень холодно.
   Чем-то мне даже было забавно. Прерванная пьянка, омерзение к начальнику. Все осталось позади, только темная осенняя ночь и я иду по темной проселочной дороге.
   Шел я довольно долго, ведь ножками шевелить это вам не на мерсе разъезжать. Решив скосить путь, я зашел в лес. Но что-то пошло не так и я заблудился. Вот какая то ветка, вот бревно - как будто здесь я уже шел. Похоже я ходил по кругу. В темноте мало что разглядишь, попытка прийти быстрее к трассе окончилась полным провалом. К тому же я замерзал. Хоть у меня и теплая куртка, но холод прокрадывался в мое тело. По-моему зубы начали стучать. И эта тишина, только иногда треск под ногами от веток, листья, мокрая трава. Холод, холод, я замерзал. Я шел, пока не понял, что скоро будет совсем хреново. Я бежал, пока чувствовал ноги. Стало чуть теплее, но бежать долго я не мог. Потом снова шел и снова бежал. Холод - он почти овладел моим телом. Я уже почти не чувствовал пальцев.
   Хоть я и заблудился, но куда-то я должен был выйти. Ну хоть куда-нибудь. Позже в своем дневнике я записал:
   "Ты не знаешь сам, на что способен, пока что-нибудь страшное неожиданно не подкрадется к тебе. Мелкие беспокойства и проблемы вдруг отходят на второй план, все, о чем ты думал и то, что казалось таким важным, вдруг отошло куда-то, испарилось. И все это кажется теперь таким смешным, игрушечным что-ли. Работа это иллюзия. Начальник это кто вообще? . Ненависть - пропала куда-то. Я - а кто я? Человек или кто еще. А мне все равно.
   Вот, оказывается, что значить жить. Я почувствовал жизнь, словно был каким-то животным, загнанной ланью. Мысли ушли, только движение вперед, движение только для того чтобы не остановиться, чтобы не упасть.".
   И вдруг, когда я почти отчаялся, я увидел небольшой домик, стоящий прямо в лесу. Я подумал, а не показалось ли мне все, но домик не исчезал. В окошке маячил свет. Может то была свеча. Я подбежал и что есть мочи стал барабанить в дверь, не жалея ни рук, ни ног. Я их просто не чувствовал. А потом наверное упал.
  
   Я очнулся в какой-то небольшой комнатушке. Судя по стенам это какой-то деревянный домик. Я лежал на кровати, укрытый большим пуховым одеялом.
   Мне было жарко. Наверное температура. Горло болит и руки тоже. Руки болят! Так это же означает, что они у меня есть. Гениально! Да я еще жив, батюшки! Меня кто-то подобрал. Я повернул голову -рядом с кроватью стояла тумбочка, на которой покоился остывший чай. На дне стакана плавали чаинки. На потолке одиноко висела лампочка. Она мне показалось милее и трогательнее всяких жлобских люстр.
   Я встал с кровати и глянул в окно. За ночь выпал снег, надо же, а я и не слышал. Я не ждал этого снега. Он был таким чистым, белым и ярким, что на него невозможно было смотреть. Но то, что увидел я дальше, мне не забыть никогда. Во дворе, весело смеясь, бегала девушка лет восемнадцати. Она словно впервые видела снег. Впервые слышала его хруст. Впервые ступала по его пушистой поверхности. Это было какое-то совершенное действо, которое мне никогда раньше не приходилось видеть.
   Мои дизайнерские проекты квартир и дач, которые раньше имели какие-то претензии на родство с искусством, сейчас потеряли всякий смысл. Теперь это лишь жалкое подобие совершенному созданию природы. Я стоял и улыбался, улыбался чисто, не от усмешки, не от желания скрыть боль. То была не гримаса, а настоящая детская радость, я опять стал ребенком, который наблюдает за чем-то удивительным, прекрасным, хрупким. Я смотрел на нее не как на девушку, не как на объект вожделения, а как на цветок, как на Северное сияние, как на росу в июньское утро. Естественная красота, неоскверненная городскими пороками. Радость естественная, как лучик солнца. Да, так просто не бывает.
   Она заметила меня в окне, улыбнулась и продолжала дальше бегать вместе с собакой по первому снегу. Собака была в восторге и виляла хвостом.
   Дверь открылась и в комнату вошел пожилых лет человек, стариком его язык не поворачивается назвать и сказал мне -
  -- Ну ты парень, в рубашке родился. Да ты ляг, у тебя жар еще.
   Этот человек обладал какой-то внутренней силой, которая вроде бы внешне почти не отражалась, но давала о себе знать в его глазах, в его взгляде. Седые волосы его смотрелись не как признак надвигающейся старости, а как символ мудрости, ценности прожитых лет. Откуда я это взял? Не знаю, говорят, что первое впечатление часто оказывается самым верным, потому что с тобой говорит интуиция, говорит серце, пока ум еще спит. В первую секунду мы просто видим человека, а не оцениваем его качества. И я видел его молодым и полным жизни человеком, не смотря на его морщины на лице и седые волосы.
  -- Спасибо вам. Я не помню как я здесь очутился, помню что упал где-то.
  -- Да, мы с внучкой сидели возле твоей постели полночи. Тебе было очень плохо. Да и сейчас выглядишь неважно.
  -- Дед, он очнулся! В комнате появилась девушка и улыбнулась мне. Она взглянула на меня как будто украдкой и перевела взгляд на деда. Как будто смутилась моему пристальному взгляду.
  -- Как ты себя чувствуешь, сынок?
  
   "Сынок? Он назвал меня так? Как странно звучит, и что странно, не фальшиво совсем, а как-то гладко, чисто, по-наивному что-ли. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь меня так называл. Удивительно, словно я на секунду вернулся в детство, где меня кто-то ценит и любит, когда на кухне горит свет и мама ждет меня у окна. Сынок - как это так удивительно звучит. Я снова как будто в дестве."
  -- Уже лучше, спасибо. Похоже я вчера здорово замерз, пальцы болят.
  -- Ну ты отдыхай, Марианна за тобой будет присмотривать.
  
   Так я узнал, что эту девушку зовут Марианна. И она будет за мной ухаживать. Я обрадовался тому что попал сюда, мне было приятно среди этих людей, хотя я их совсем не знал. Я хотел ощущать себя сейчас таким беззащитным ребенком, чья жизнь целиком зависит от действий этих людей. Мне хотелось быть объектом их заботы, мне было приятно довериться их воле. Я так давно никому не доверял.
   Я думал, что я сильный и независимый. Жил один, делал что хотел, мог поздно прийти домой и никто не смел меня ни в чем упрекнуть. Теоретически это мог сделать только мой кот Мужик, но говорить он не умел, наверное это к счастью. И я не смел никому доверять, охранял свою душу, лелеял свои жалкие мировоззрения, построенные на нежелании считаться с чьей либо волей.
   А сейчас я лежу в какой-то избушке фиг знает где, такой маленький и беззащитный ребенок. И что самое удивительное - обо мне кто-то заботиться. Скорее даже не кто-то, а прелестное создание и трогательный дедушка.
  
   Я спросил у деда:
  -- А я вам здесь не помешаю?
  -- Да брось ты, мы же люди, а не звери какие-нибудь.
  -- Спасибо вам.
  
   Они вышли и оставили меня одного. Еще долго я сидел и смотрел на то, как медленно падает снег, который покрывал своими белыми пушистыми хлопьями двор, оседал на деревьях. Потом я высунул руку из окна этой избушки и снег начал падать на мою открытую ладонь, медленно таял, оставляя на ладони только талую чистую воду. Вода стекала вниз по ладони и текла на землю. Снег таял от тепла моей ладони. А следовательно я еще жив и способен что-то растопить, пускай даже этот первый белый снег.
   Я почувствовал, что возратился куда-то, где я еще не был, но так хотел быть. А потом я нашел свою куртку, в которой носил всегда дневник, открыл его и переполненный ощущениями записал:
  
   "В этом мире ничто не делается просто так. И никто ничего не делает просто так. Все подчинено определенной цели. Ты хочешь, чтобы я сделал что-то и льстишь мне, говоря, какой я хороший. А может ты, а это вполне вероятно, думаешь, что я скотина? Так скажи это мне и я тебя расцелую. Расцелую за то, что ты единственный раз сказал мне правду. Скажи мне, кто я есть.
  
   И вот я узнал, что оказывается я ошибался. Есть на свете кое кто, кому не в лом делать что-то просто так. И если тебе от этого хорошо, а не плохо, то эта штука называется добром. Добро не ждет что ему скажут спасибо. Добро просто делает добро.
   Если тебе хорошо просто так, и никто от тебя ничего не ждет, не просит, а тем более не требует, то хочется петь, бегать по лужам, стучать в окна, улыбаться прохожим и высовывать язык. Да так просто не бывает, ущипните меня за перья, пока курица не подумала, что может летать и не шлепнулась обратно в свою же навозную кучу со всего размаху. АААА! Шлеп-шлеп-шлеп!!"
  
   Да, я действительно был закрытой дверью, в которую как не стучались, все никак не могли открыть. И не надо было долбить в меня руками и ногами, пробуя достучаться, бесполезно это. А надо было просто потянуть дверь в другую сторону. В какую - я сам еще тогда не знал.
  
   Рассказ Марианны
   Удивительное дело! В нашем миром забытым лесу появился какой-то странный человек. Он бежал ночью сломя голову, а может убегал от кого-то или прятался и жутко замерз. Я проснулась от кого-то стука в дверь, настойчивого, и даже отчаянного. Мне показалось, что этот стук мне приснился, но я ошиблась. Сердце мое колотилось, аж в ушах отдавало. Кто это мог бы быть? Медведь? Да они здесь не водятся, не тайга чай. Я как была в ночной рубашке, вскочила с постели и выбежала из комнаты. Дед еще не спал, в его комнате горела свеча и лежала книга. Дед заглянул в окно и удивленно воскликнул:
  -- Батюшки, да там человек какой-то.
   Дед поспешил открыть нашу скрипучую дверь и я увидела на пороге лежащего человека.
  
   Мы с дедом еле втащили его в комнату, положили на кровать. Какой-то бледный парень, замерзший, высокий. Он тяжело дышал и наверное упал в обморок. Дед рассказывал, что такое бывает, когда человеку плохо. Дед затопил сразу же печь в доме, чтобы стало теплее. Мы раздели парня и дед растёр ему грудь спиртом, одел тому шерстяные носки. Дед сказал, что парень замерз и так он согреется.
  -- Дед, а что мы с ним делать то теперь будем?
  -- Пусть оклимается, внучка. Там видно будет.
  -- А что с ним?
  -- Да замерз. Ничего, все будет нормально. Иди спать.
  
   Я взглянула на него, он открыл на секунду глаза, сказал что-то невнятное и потом уснул.
  -- Марианна, иди спать, оклимается он.
   Мы с дедом живем в лесу, одни-одинешеньки. Людей то почти не видим. Вокруг звери и птицы, особенно отчетливо я слышу их голоса, когда наступает весна и можно долго-долго бродить по лесу, огибая ручейки, перепрыгивая через знакомые канавы и бревнышки.
   Кроме деда, я никого здесь не вижу. Мы словно спрятались от всего мира, о котором я так мало знаю. Почему дед так сильно охраняет меня от остальных людей? А я ведь живой человек и я хочу общаться со всеми. Люди! Ау! Кричу я в лесу, надеясь, что кто-нибудь меня услышит, кроме деревьев и птиц. Но это такая глухомань, что сюда мало кто появляется, и я не знаю, как этот парень мог очутиться здесь. У меня есть подруга. Это белочка. Она очень пугливая, но я часто вижу ее на деревьях в нашем лесу и специально хожу ее покормить. Она смотрит на меня сверху своими черненькими глазками-бусинками, а я спрашиваю ее, как ее дела. А она только смотрит на меня...
   Когда я приходила домой, то говорила:
  -- Дед, поехали в город.
  -- Не надо внучка нам туда, город это такое болото, такой муравейник, что туда лучше не ступать.
  -- Ну я очень хочу
  -- Потерпи внучка, рано тебе еще в город, да нечего там делать, одна суета сплошная и на этом точка. Придет время.
  
   Он отвечал мне так очень часто, он был неприклонен к моим просьбам. Иногда я просыпалась и оказывалась в доме совершенно одна, дед уезжал незаметно от меня в город за продуктами. Я ходила по дому, плакала от того, что некому меня утешить. Вокруг был лес - он такой безмолвный, такой большой, что здесь можно заблудиться, если не знать верной дороги. Этот парень наверное заблудился. А он вообщем-то симпатичный, но лицо у него какое-то усталое, больное, словно на душе у него какой-то груз, или он сильно чем-то огорчен. Ну скоро я все узнаю. А мне так интересно, так любопытно! Это настоящий человек, такой же как я и как дед.
   Он наверное из города, и в городе много людей! Ну почему дед меня туда не пускает, а ведь мне так хочется туда!
   Я понимала, что люди совсем другие, не такие как я и как дед. Не все живут как мы - в избушке, в лесу, одни-одинешеньки. В городе много людей, они живут и общаются, они не чувствуют одиночества, как чувствую я. Я одна на свете такая несчастная!
   А утром наш незнакомец очнулся. Он выглядит очень бледно, но у него добрые глаза. Он недолго поговорил с дедом, а потом снова уснул.
  
   Я очнулся и чувствовал себя лучше. На дворе был уже вечер. В городе наверное меня уже заждался начальник, но сейчас почему-то меня это волновало мало. Встав с постели, я вышел на кухню. Там пили чай дед с Марианной. Они вроде бы обрадовались моему появлению и сразу стали спрашивать о самочувствии. Я присел на табуретку, Марианна заботливо налила мне чая.
  -- Я наверное доставил вам столько беспокойства
  -- Ну перестаньте же, ответил дед, - А как вас зовут?
  -- Алексей, Леша.
  -- А меня Василий.
  -- А отчество? - поинтересовался я.
  -- Да брось ты, не такой я уж и старый, чтобы по отчеству меня называть, шутил дед.
  -- А почему вы живете в лесу?
  -- О, это долгая история.
  -- Дед считает, что в городе жить плохо, сказала девушка.
  -- Твой дедушка в чем-то прав, я поймал взгляд Марианны.
  -- А как там, в городе?
  -- Город как город, они все похожие. А ты что, давно там не была?
  -- Нечего ей там делать, вмешался дед.
  -- Но я так хочу съездить туда, а ты не разрешаешь мне!
  -- Внучка, я за тебя в ответе. У меня больше никого нет, кроме тебя.
  -- Но я не могу просидеть всю жизнь здесь, в лесу!
  -- Ну будет тебе!
  
   Дед Василий обнял девушку, а она расплакалась на его плече, потом, словно вспомнила, что здесь я и смутилась.
  
  -- А вы то как здесь оказались? Спрашивала меня девушка.
  -- Я заблудился и набрел на вашу избушку.
  -- В таком случае вам повезло, потому что домов других здесь поблизости нет, вы бы так и замерзли наверное, сказала она.
  -- Да, мне очень повезло.
  
   Я улыбнулся ей, а она смутилась и опустила глаза. Прелестное создание, она такая трогательная и нежная. Ну какую девушку в городе можно заставить смутиться так, как делала это Марианна!
   Я пил чай, он оказался с каким-то необычным вкусом. Я сказал ей:
  -- У вас очень вкусный чай.
  -- Летом я собираю в лесу специальные травы, а потом сушу и кладу в чай, вот и все.
  -- Я пойду затоплю в вашей комнате печь, чтобы было теплее, дед Василий встал с табуретки и направился в мою комнату.
  
   Мы остались вдвоем с Марианной. Со мной происходило что-то невероятно странное, чуть пугающее, но приятное. Я ловил каждый ее взгляд. Я даже не подозревал, что могу испытывать те теплые чувства, что я начал испытывать к Марианне. Не догадывался даже, что я способен на такое. Все время я хотел считать себя бесчуственным, чтобы защититься, не дать себя обидеть, не позволить влезть к себе в душу. Но это создание! Ее хочется укрыть, утешить, рассмешить, дотронуться до ее длинных вьющихся волос. А можно и не дотрагиваться, а просто быть. Мне не хотелось, чтобы она ушла, чтобы просто посидела рядом, посмотрела на меня снова.
  -- Ты хочешь в город?
  -- Да, очень хочу.
  -- А почему вы живете здесь, в лесу?
  -- Во время войны дом родителей деда был разрушен. Родители погибли, он остался один. Он жил у родственников в городе, а сам строил дом здесь. С бабушкой они поселились здесь, квартиру ему долго не давали. А потом они здесь привыкли, обжились, у них был этот дом. Когда им дали квартиру, то они не захотели туда поселиться.
  -- Странный выбор.
   К тому моменту из моей комнаты вернулся дед Василий и присоединился к нашему разговору.
   - Дед Василий, - спросил я, - а почему вы не стали жить в городе после войны? И он начал свой длинный рассказ:
  -- Как бы это тебе объяснить, город давил на меня своими порядками, ведь власть концентрируется в городе, а здесь она не так заметна. Один большой маразм старых пердунов из партии, отстаивающих идеалы во имя светлого будущего. Понимаешь, эти серые дома и бегущие туда-сюда люди, спешащие то на работу, то с работы, просто выводили меня из себя. Я уже тогда понял, что нас натурально дурят шоколадными обещаниями. И не один политический режим не способен изменить сущность человека, формировавшуюся веками. Это жажда власти и материального достатка. Мне это все было абсолютно безразлично, может быть потому, что я вырос в деревне и у меня были другие идеалы. Когда я жил в деревне, мы дружили, пели песни, гуляли вместе, делились друг с другом чем-то, как нам казалось, важным, были друг за друга горой. А в городе все оказалось по другому, на работе плели друг на друга кляузы, каждый учил жить по-своему и говорил что-то у тебя за спиной. Мне это все надоело. Я остался в лесу, чтобы хотя бы попытаться полюбить тех людей, что жили в городе. Я не понимал их стремлений и мне смешны были эти партсобрания и лозунги. Но смеяться в лицо я не мог. А здесь меня никто бы не услышал. И я хохотал в свое удовольствие. Наверное я немножечко сумасшедший.
  -- Вы очень молодо выглядите. Люди вашего возраста уже на ногах то не стоят.
  -- А я не думаю о возрасте, и день рождения свой не праздную. А главный секрет - никогда не беспокойся, позволь реке течь куда ей нравится. После того, что я пережил, это не так уж и сложно.
  
   Каждый раз, приходя домой, в мой панцирь, в мое убежище, я укрывался ото всех, частенько выключал телефон. А мне и не звонил то никто, я не скрывал от редко звонящих своей тоски по поводу их бредовых мыслей и их стремлений. Конечно такие отношения долго не продолжались. О, вы знали бы, о чем они мечтают! Загрести все под себя, загрести побольше своими длинными ручищами. Главное - всего побольше. Дач, машин, любовниц, одежды, денег, власти. Они перестали наслаждаться маленькими радостями - им упорно нужно брать зонты, когда идет дождь, чтобы не простудиться, а когда простудятся, то всегда жалуются, какие они больные и несчастные.
   Что происходит с этим миром? С ним что-то явно не так. И уже давно. Судя по телевизионным передачам все помешаны на двух вещах: деньгах и сексе. Они не живут, они потребляют. Среди всего этого безумства просто хочется остановиться, нажать заветный Ctrl+Alt+Delete где-то там, в недрах своей головы, и чтобы снова открыть глаза где-нибудь в другом месте, другим человеком. Отойти наконец от банальности траектории похода на работу из дома и обратно, прикоснуться к чему-то великому, таинственному, светлому, доброму. Хочется найти свое место. И не только под солнцем, а может быть и под луной, может быть и под звездами. Почему нельзя крикнуть на улице: "Я люблю этот мир!", тебя обязательно посчитают сумасшедшим. Почему страдание так привычно, а счастье - сумасшествие?
  
   Они перестали замечать прекрасное вокруг себя. Перестали замечать рассвет, когда солнце выходит из-за горизонта и медленно начинает нагревать землю, росу на траве, сверкающую всевозможными оттенками, лунную ночь, когда назойливый желтый круг заглядывает к тебе в окно и ехидно улыбается. И все это прекрасно, просто потому что это природа. Я нашел ее здесь, в этом лесу, среди этих безмолвных деревьев, среди первого снега, я впитал этот запах, неоскверненный выхлопами грузовиков. Здесь чувствуешь запах, а не вонь. Здесь дышишь, а не откашливаешься, здесь живешь, а не суетишься, здесь любуешься, а не оцениваешь.
  
   В детстве у меня был кубик-рубик. У меня никак не получалось собрать его, если один цвет собирался из девяти кусочков, то другой обязательно рушился. Это казалось мне таким огорчительным, таким неправильным, что я часами пытался собать все цвета. Потом я понял, что это закон естественного равновесия. Когда кто-то что-то строит, у кого-нибудь где-нибудь что-то рушится, всем всегда не бывает хорошо, и всем не бывает плохо одновременно. Это как с цветами в кубике-рубике. А на большинстве граней цвета перемешаны, так же и в жизни - сплошной хаос.
   Но я был упорным, я собрал таки кубик-рубик, я оторвал немножечко синеньких, оранжевых и красных бумажек с разных граней и переклеил куда надо, чтобы получился нормальный такой кубик-рубик, на этот раз слишком правильный и оттого не очень интересный. Почему я это вспомнил сейчас? Не знаю. А сейчас вдруг почему-то воспоминания далекие, туманные и оттого, нахлынули и бушевали в моей голове. Воспоминания о детстве были похожи на пирожные, которые уже никто не делает, и от этого они были только лучше.
  
   Я попросил деда Василия, чтобы он прогулялся со мной, показал мне окрестности. Ведь я ничего здесь не видел, и скоро мне возвращаться обратно в город. И тут я понял, что это будет последняя ночь в этом доме. Мне стало почему-то обидно. Я думал о Марианне. Наверное я влюбился. Почему наверняка? Такие веши надо знать наверняка, но я не знал. Со мной не было ничего такого. Впервые я смотрел на девушку не так, как на источник телесных наслаждений, а как на чудо природы, прекраснее которого отыскать невозможно. Я представлял себе то, как ранним весенним утром она встает ни свет ни заря и идет гулять по лесу, чтобы вдохнуть свежего лесного воздуха, побыть наедине с природой, почувствовать, как тает снег, как звенить капель, как сгибается под ногами прошлогодняя трава. Представлял, как она сидит перед зеркалом и причесывает свои длинные волосы деревянным гребешком и при этом строит глазки зеркалу. Я отгонял мысль о том, как я вернусь в свой заброшеный дом, из которого даже кот ушел, дом, в котором меня никто не ждет.
   Мы вышли из избушке с дедом Василием. Он дал мне свое старое пальто, а сам закутал шею в смешной синий шарф, конец которого двигался по движению ветра. Прохладно, даже холоднее, чем в тот вечер, когда я сюда попал. Лицо деда чуть покраснело на морозе, но от этого оно не стало менее трогательным. Знаете, когда люди старятся, у них обычно появляются морщины по всему лицу, они старательно прячут их всеми возможными способами, красят волосы, чтобы скрыть седину. Но дед Василий смотрелся так органично, так естественно, что даже казалось, что он любуется своими годами, а когда он улыбался, тот был похож на ребенка.
  -- Ну что, куда пойдем?
   Это был хороший вопрос, потому что кругом был лес. Мы шли по снегу, по тропинке, известной лишь двоим жителем заброшенной избушки. Дед Василий шел впереди меня, да так проворно, что я едва успевал, удивляясь его бодрости. Тропинка была едва видна, ее запорошило снегом. Уже темнело, но мне здесь нравилось. Вся эта таинственность, скрытой глубины, безмолвие - это представлялось мне сейчас по-другому, нежели в ту ночь, когда я забрел в лес, и потерял дорогу. Тогда лес вызывал во мне тревогу, я еще слышу собственное биение сердца, отдающее в ушах. А сейчас мне было спокойно, потому что я находился в руках надежного проводника, который знает здесь каждое дерево, каждую веточку.
   Дед Василий заключил:
  -- Лес может быть твоим другом, а может быть лютым врагом. Это смотря как относиться. Если ты един с природой, то лес словно укрывает тебя, каждая веточка стремится защитить тебя от дождя, иногда пробегает заяц, но я чувствую, что он не боится меня, а бежит так, словно дразнит меня, хочет чтобы я поиграл с ним. Или лиса, рыжая плутовка, она машет хвостом, словно заметая собственные следы на снегу.
  -- Здесь водятся лисы?
  -- Да. Ты удивлен?
  -- Мне казалось, что в наших краях даже грибам расти трудно.
  -- Поэтому мы живем в далеке от людей. Они губят себя же, пилят ветку, на которой сидят, но не понимают этого. С этими своими дурацкими идеями, вроде того, чтобы рубить деревья, чтобы изготовить бумагу.
  -- И что здесь плохого?
  -- Ты видел, что они пишут на этой своей бумаге? Всякую чепуху вроде актов, протоколов, законов и постановлений, от который мне хочется плеваться. А когда я приезжаю в город...
  -- Вы явно не депутат, - пытался пошутить я.
  
   Мы вышли на опушку, удивительно красивую, окруженную елями. Эта опушка чуть возвышалась надо всей остальной землей, образуя почти ровный круг. Деревья словно смотрели в ее центр, чтобы разглядеть там что-то. Они накланялись на ветру, исполняя какой-то невиданный танец.
  
   Я все больше удивлялся этому человеку. В нем было что-то загадочное. Как утренний туман скрывает то, что находится вдали, так и фразы деда Василия скрывали что-то такое, до чего хотелось добраться, осознать, почувствовать. Я заметил, что сам здесь стал более восприимчивым к собственным мыслям, словно видя, как они рождаются где-то в глубине сознания, как речным потоком они сливаются в миллионы нейронов, образуя некую уникальную цепь, которая живет какие-то доли секунды. Это и есть мысль. Это и есть природа, где мы лишь часть единого целого, часть природы, которая дала нам жизнь и которая неизменно заберет ее, когда придет время.
  -- Естественный закон, - сказал дед Василий, - все возвращается. Твои мысли, поступки, то, что ты даешь миру, неизменно возвращается к тебе с той же силой. И это "что-то" может бить тебя каждый день по голове.
  -- Это вы к чему?
  -- А то, что я вижу, что тебя что-то терзает.
  -- С чего вы взяли? - Я все еще не мог поверить, что дед Василий читает меня как открытую книгу.
  -- Все видно по твоему лицу, оно не спокойно. Твои глаза слишком спокойны.
  -- И что это значит?
  -- Воздух перед грозой тоже слишком спокоен. А потом бац! Вспышка, грохот и ливень.
  
   Я уже не мог сдерживать свои чувства, свои эмоции. Что-то подкатило к горлу, сжалось тяжелым камком и упорно не хотело уходить. Слезы потекли из глаз, я чувствовал как они стекают по моим щекам, чувствовал их соль на языке, они все падали и падали на землю, оставляя на снегу маленькие точечки.
   В детстве нам все время внушают, что плакать мужчине нельзя, это проявление слабости, стыдно. Но я плакал и мне не было стыдно, я перестал стеснятся собственной слабости, она успокаивала меня. Моя слабость делала меня сильнее, постепенно окутывала меня
   Дед Василий сидел в стороне, он даже не пытался успокаивать меня.
  -- Я не ошибся -, сказал он мне. Ты научился заново плакать, ты стал ребенком, и это хорошо. Запомни свое состояние, оно тебе пригодится потом. Ибо тот, кто умеет быть слабым, тот умеет прощать людей. А тот, кто умеет прощать, тот приблизился на шаг к мудрости.
  -- Я не знаю что со мной. Наверное это лес на меня действует.
  -- Это не лес, это твоя внутренняя природа требует от тебя, чтобы ты поплакал. Слез не надо скрывать, они очищают, они делают тебя немножечко чище. Но в чем причина твоих терзаний?
  -- Знаете, я бы никому не позволил смотреть как я плачу, мне казалось что я вообще разучился это делать. Но вы какой-то другой, словно вы знаете что-то, чего не знаю я. А чем вызванны эти слезы, я не могу сам сказать. Та жизнь, которую я веду, меня не устраивает, наверное так.
  -- Ты сам должен найти свой смысл, ведь у каждого он свой. Его невозможно позаимствовать у соседа по работе или друга. Я тоже ищу его.
  -- Правда?
  -- Для этого я прихожу сюда, для этого я столько времени провожу в уединении. Взляни на эту опушку. Это чистая природа, и здесь я уединяюсь с ней, здесь меня никто не беспокоит, разве что пролетающая по небу птица. Здесь я - подлинный я, такой какой я есть. Чистая природа, поверь мне.
  -- Я верю, - я раньше никому не верил, а ему почему то верить хотелось.
  -- Я прихожу сюда, на эту опушку, и просто сижу. Не размышляю, не мучаюсь, не сплю, не терзаюсь, не пытаюсь понять. И тогда мне становится лучше. Может как-нибудь попробовать. А о смысле говорить бесполезно, его надо прочувствовать, прислушаться к самому себе, к своим стремлениям, желаниям, чувствам.
  -- Но если мое сердце молчит? Если выходя на улицу, я чувствую то, что никому дела нет до меня? Люди смотрят мне в глаза, а через секунду забывают, кто я.
  -- Ты ждешь того, чтобы отношение к тебе переменилось, не прилагая никаких усилий со своей стороны. Когда я жил в городе, соседский ребенок все время говорил родителям: "Когда я выросту, то куплю себе машину, я куплю себе много-много игрушек и мороженого". А мне хотелось всегда сказать этим родителям, чему же они, глупцы, учат своего ребенка! Ведь они растят очередного потребителя всякого хлама, из-за которого он будет разбиваться в лепешку всю жизнь. Ну пусть же он, в один прекрасный момент, скажет: "Когда я выросту, то дам этому миру немного радости".
  -- А что я должен делать?
  -- Подумай. Перестань быть потребителем, не жди, а действуй.
  -- Не жди готовых ответов. Это твоя задача, твоя и только твоя. Эта жизнь пренадлежит тебе и решать тоже тебе.Точка. Не доверяй логике, это может быть неожиданный ответ, который логике не потянуть. Она тут же притихнет и скажет шепотом: "Да ты совсем с ума спятил". Так что будь готов, и если логика так скажет, то знай, - ты на верном пути.
  
   Мы еще долго ходили по темному лесу, потом вернулись в избушку. Марианна уже спала, мы тихонечько зашли, стараясь ее не разбудить. Но половица иногда придательски скрипела. Я не хотел ее потревожить. Наверное я влюбился, только не так как влюбляются все люди, а как влюбляется одинокий путник в первые лучи солнца, что освещают его дорогу в раннее утро.
   Я присел на кровать в своей комнате. Зажег свечу. Стояла ночь, последняя моя ночь в этом доме. И я уже почти привык к этой избушке, к этому лесу. Достав дневник, я октрыл его на последней странице и записал:
  
   "Я снова научился плакать, это меня так переменило в одну секунду, что как будто что-то изменилось безвозвратно. Что-то ушло, и что-то новое встало на прежнее место. А завтра мне уезжать. Я даже не знаю, как сложится моя судьба дальше. Ведь кажется, что никто не задумывается о тех вещах, о которых размышляю. Я должен знать, что я ищу, а иначе как же я узнаю, что я это нашел? А дед прав, он так чудовищно прав, что диву даешься. Никого мудрее я не встречал. Но мудрость не дает ответов, она подталкивает тебя к ним сама. Кто знал, что произойдет со мной здесь? Рука судьбы?"
  
   И настал день прощания. Горький день. Мне неудобно было больше оставаться здесь, гость должен уйти. Марианна предложила мне позавтракать, но я отказался. Мне ничего не хотелось, я только вглядывался в ее лицо, стараясь запомнить ее такой, какой я ее хотел запомнить. Вряд ли я увижу ее снова. Но я заметил, что у нее были какие-то то очень печальные глаза. Я вспомнил ее вчерашний спор с дедом Василием, который не хотел отпускать внучку в город. А собственно чего он боялся? И вообще, боится ли он?. Наверное он тоже не хочет быть один. Когда внучка покинет его, то он будет страдать. Но это неизбежно, ей придется уйти. И он это знает. А ведь он сам говорил, что не стоит ни о чем беспокоиться. Но даже сильный человек не может быть всегда один.
  
   Я посмотрел на Деда Василия и сказал:
  -- Спасибо вам за заботу, наверное мне пора идти.
  -- Мы все куда то идем.
  -- Это точно, но кто-то идет, а кто-то бродит, как я. Я попытался изобразить улыбку.
  -- Ты найдешь свой путь, я верю. Это точно. Конечно, хоть ты пока бродишь в сумерках, за спиной твоей факел, осталось только зажечь его.
  
   Дед Василий говорил загадками, но определенно, это был необычный старик, и не сумасшедший - я чувствовал это.
  -- Марианна, внучка, проводи нашего гостя до шоссе, а то заблудится еще раз.
   Она взглянула на меня своими прекрасными печальными глазами и спросила:
  -- Вы покидаете нас?
  -- Да, мне пора.
  -- Да, конечно я вас провожу.
   В ее голосе прозвучала нотка огорчения, я услышал ее, хоть это было едва заметно. Может быть она тоже неравнодушна ко мне? А даже если и равнодушна, то я мне все равно. Она все равно дала мне больше, чем мог дать кто-либо еще.
  
   Она одела какие-то потертые джинсы, но от этого не перестала выглядить менее прелестно. Мы попрощались с дедом Василием как старые друзья и даже обнялись. Он сказал мне:
  -- Ищи свой путь и ты найдешь.
  -- Спасибо.
  
   Мы шли с Марианной по тропинке. Мы молчали. Это было тягостное молчание. Мое сердце билось неровно. И тут она достала из кармана куртки какой-то пакетик и протянула мне.
  -- Это вам, небольшой подарок от меня.
   Она протянула его мне, словно это была большая ценность. Я удивился и, улыбнувшись, спросил:
  -- А что там?
  -- Это чай из лесных трав. Вам он очень понравился, вот я решила подарить его вам.
  -- Спасибо Марианна.
  
   Я понял, что никто не дарил мне таких подарков. И я понял, что никогда не посмею открыть этот пакетик с травами и заварить чай, только потому, что он напоминает мне о Марианне. Я положу его на видное место.
  -- Ты особенная, Марианна. Я никогда не встречал такой девушки, как ты.
   Она явно была смущена. И может я сто раз слышал казалось бы эту банальную фразу, что только что произнес. Может быть ее уже затерли актеры в каких-то мелодрамах, что я видел по телевизору, но в моих устах это звучало искренне. Я не мог врать в таких вещах.
   По лицу ее прошла едва заметная улыбка и она произнесла:
  -- Правда?
  -- Да, правда. Хочешь, я заберу тебя в город.
  -- Я очень хочу, но не могу.
  -- Почему?
  -- Мне дорог мой дед, я не хочу, чтобы он остался один.
  
   Мне кажется, что я влюблялся в нее все больше. Она думала о тех, кто ее окружает, она не хотела, чтобы им было больно. И тут меня буквально током ударило: "А ведь я всегда думал только о себе, о собственных желаниях, думал, как сделать что бы мне было хорошо. Настоящий эгоист, я охранял свой покой, чтобы никто его не нарушил. И вот тут появилась эта девушка, которая изменила все мои представления".
  -- Ты молодец, - ответил я. Ты думаешь о своем деде, а я ни о ком никогда не думал.
  -- Значит вы несчастны.
  -- Почему?
  -- Потому что счастье в этом и есть, чтобы помогать кому-то, делать так, чтобы ему было легче с тобой, чем без тебя.
  
   К таким словам в устах этой девушки я был просто не готов. Я присел на пенек. В одной этой фразе было больше смысла, чем во всех прочитанных мною книгах, которыми я так гордился. У меня была дома целая библиотека всяких книг, за которыми я проводил вечера. Теперь это было просто хламом бесполезных знаний. Эти все философы, психологи, доктора наук и прочие умные люди не сказали мне главного.
   Я поцеловал ее в щеку и сказал:
  -- Ты права. Ты сама не знаешь как ты права! Я стал бегать по лесу с распростертыми руками, я готов был услышать этот мир, услышать первый раз в этой доселе никчемной жизни. Я обнимал деревья, вдыхал воздух, смотрел на синее небо. На что мне эти знания, которые бесполезно осели в моей голове, как чаинки в стакане черного горького чая! Я раздавал всем бесчисленные советы, о том, как им следует жить, а сам жить не умел! Какой же я идиот! Я брал снег в руки, скатывал его, но он таял в моих руках. Но мне не было нисколько холодно, я упивался тем чувством, что я ожил. Как будто я заново родился! Господи, какой удивительный снег, какое утро. Я говорил всем - смотрите чаще на небо, а сам смотрел лишь себе под ноги. Я видел только грязь под ногами, а сейчас подо мной был снег. Снег, который недавно выпал и от этого не успел стать серым. А рядом стояла ничего не понимающая Марианна и смотрела на меня, как на идиота. А я может быть первый раз в жизни хотел быть идиотом, эта роль мне была так приятна, мне никогда не позволяли быть идиотом, и от этого становилось еще прекраснее, веселее и задорнее. Я валялся на снегу, бегал, прыгал, и я не знал, сошел ли я с ума или только прикидываюсь. Но если я прикидываюсь, то как чертовски хорошо я это делаю! Мне стало так радостно, хорошо и так чисто на душе, словно ничего важнее нет, чем валятся на снегу и хохотать. Я искал что-то чрезвычайно сложное, а нашел до боли простое! Все было так просто, что я бил себе по лбу, но больно не было, а только смешно. Я делал то, что я хочу делать, наверное в первый раз в жизни. Я взял ее за руку и сказал:
  -- Покажи мне все, я хочу видеть!
  -- Что ты хочешь увидеть?
  -- До сих пор я только смотрел, как слепой котенок понимаешь? Да ты просто чудо, Марианна, ты не понимаешь какое ты чудо!. Я хочу именно видеть, а не смотреть! Здесь огромная разница! И знаешь, я бы наверное никогда тебе этого ни сказал и потом смертельно жалел бы об этом
  -- Не сказал что?
  -- А то, что ты самое чудесное создание, которое я когда-либо встречал. Ты чудо! Я никогда не влюблялся, потому что никого к себе не подпускал, я охранял свой покой. К черту его! Я хочу ощущать как мое сердце бьется, как я дышу, видеть, как падает дождь, ударяясь о мою глупую голову. Я хочу ощущать мир также как ты. Научи меня! И пусть моя радость будет недолго, мне все равно, но позволь мне радодоваться, как делаешь это ты!
   Она явно растерялась, да мне было все равно, она была прекрасна.
  -- Марианна, ты чудо!
   Я взял ее за руку, мы бежали с ней по лесу в неведомом нам обоим направлении. Я сказал:
  -- Я хочу быть с тобой. Запомнить этот миг, понимаешь! Может быть все это безумство закончится через час, может через секунду! Не имеет значения, я запомню его. Мне никогда не было так здорово. И уже неважно, что было и что будет, я испытал этот миг, значит моя жизнь проходит не зря!
  
   Мы бегали по снегу, Марианна показала мне все потайные тропки в этом лесу, назвала деревья по именам и сказала, что научит меня плести из ромашек замечательные вещи и разговаривать с животными.
  -- А сейчас же зима. Как ты научишь меня плести из ромашек?
  -- Опять вы ничего не поняли. Люди из города такие смешные. Да вы просто представьте то, что мы ходим по полю, а на нем растут ромашки, много ромашек.
  -- Знаешь, а ведь я дизайнер квартир, а не могу представить себе поле с ромашками
  -- Кто? Вы украшаете квартиры?
  -- Ага.
  -- Каждый должен уметь представлять ромашки.
  -- Я верю тебе.
  -- Серьезно, закройте глаза.
   Я закрыл. И тут почувствовал ее руку поверх моих глаз. Рука прямо-таки излучала тепло, которое уходило в мои глаза.
  -- Ну что, так проще представить, что весна?
  -- Да, действительно. Это тепло от руки.
  -- А как насчет ромашек?
  -- Я пробую, не торопи меня. Вот, кажется представил.
   Все еще стояв с закрытыми глазами, я поцеловал ее руку так робко, словно школьник.
  -- Знаешь, Марианна, - схитрил я, - я представил, что целую ромашку.
  -- Не надо уж меня обманывать, я все поняла. Она звонко засмеялась, а потом вдруг затихла и сказала:
  -- Так вы собираетесь в город или нет?
   Я замолк, а потом спросил:
  -- А могу я попросить твоего деда остаться здесь, хотя бы ненадолго?
  -- А зачем? Вам плохо в городе?
  -- Я уеду только с тобой.
  -- А если я не захочу?
  -- А лицо тебя выдает, - я улыбнулся, а она покраснела. Я взял ее за руку и сказал:
  -- Пойдем!
  -- Куда?
  -- А разве это так важно? Ты сама мне сказала, что нужно только представить, вот я и представляю.
  -- А что именно?
  -- А то, что ты покажешь мне свой лес.
  
   Дед Василий сидел на лавке возле избушки, когда мы вернулись. Он не стал ничего спрашивать, когда увидел, что мы идем, взявшись за руки, а только лишь улыбнулся. Еще до того, как я спросил, могу ли я остаться, он сказал:
  -- Ну ладно, так и быть, посмотрим, что из этой затеи получится. А тебе в городе что, занятся нечем?
  -- Меня там ничто не держит, и я понял, что вы меня можете многому научить.
  -- Научить нельзя, сынок, можно только научиться. А чего, собственно, тебе не достает?
  -- Я ищу свою дорогу в жизни, но до того, как я попал сюда, я этого не понимал.
  -- И что же ты понял?
  -- То, что брожу в потемках.
  -- Но выйти можешь только ты сам, никто не в праве указывать тебе дорогу из твоих потемок. А многим, собственно, и в потемках хорошо.
  
   В тот вечер я долго не мог уснуть. Мне не давали покоя те изменения, которые творились во мне с тех пор, как я попал сюда. Что-то самовольно текло во мне, как река, помимо моей воли заполняя меня. Я не смел сопротивляться, это казалось мне чем-то чудесным, всепоглощающим, чем-то, что разумнее чем я. Это чувство, называемое влюбленностью, оживило меня, хоть я и не был готов принять его. Я знал, что возможно это все и биология, что это химия - гармоны играют в молодом организме, смешиваясь в небывалые метаморфозы, сливаясь в танце, таком сумасшедшем и непредсказуемом, чтобы во мне родилось это чувство - влюбленность. А может все это и раньше проходило мимо меня, да только я был закрыт для восприятия? Мои баррикады были мощными, везде намотана колючая проволка и караулит автоматчик в будке - только чтобы не допустить вмешательство в мою жизнь, только чтобы никто не смел говорить мне, как мне жить и что делать. Но сейчас я хотел делать то, что скажет Марианна. Только этого и хотел - чтобы каждое мое действие, каждый мой жест или фраза откликались в ней просто улыбкой.
   И одновременно с этим новым опытом дед Василий разрушал все мои представления о жизни. Этого воздействия с его стороны нельзя было понять на рациональном уровне, я чувствовал это каким-то внутренним чувством, может быть на уровне интуиции. Он просто другой, и в то же время он тот, кто он есть, не пытается быть кем-то, кем он не является. Я хотел ему верить, прикоснуться к его пониманию мира.
  
  
   Следующим утром дед Василий разбудил меня рано. Я только успел сообразить, что меня разбудили, и пробормотал:
  -- Что, обязательно так рано меня будить?
   Дед улыбнулся и сказал:
  -- Ты хочел чему-нибудь научиться? Так для этого самое время.
  -- И что сейчас?
  -- Мы идем на опушку.
  -- Зачем?
  -- Узнаешь, одевайся.
  
   Марианна еще спала и мы старались ее не тревожить. Но к треску половицы я уже был готов и поэтому стал обходить злополучные доски в полу.
   Морозное утро. Даже солнце еще спало, когда мы с дедом Василием были на ногах. Когда я дышал, то в воздух уходил пар и поднимался вверх почти прямым столбом. Я заключил:
  -- Сегодня морозно будет, должно быть.
  -- Никогда ничего нельзя заранее предугадать.
  -- Но я где-то читал...
  -- Забудь об этом, у меня тоже много книг, но это всего лишь бумага.
  -- Вы не любите книги?
  -- Люблю. Но частенько в них написано то, о чем вообще написать нельзя. Такими книжками я затапливаю печку. Естественный отбор.
  -- Вы каждое утро ходите на опушку?
  -- Конечно. Я медитирую каждое утро, перед тем, как что-либо делать.
  -- Медитируете? И как, помогает?
  -- Помогают таблетки, и то только тем, кто в них верит. Медитация это сливания дерьма в твоем персональном унитазе. Звучит грубовато, но ты, я думаю, поймешь позже, что я хочу этим сказать.
  
   - И где этот унитаз?
  -- В твоей голове разумеется. Это твой ум, который вы так любите расхваливать в городе. Знаешь, ты ищещь свой путь и ты умеешь плакать, поэтому я разрешил тебе остаться. Но не гордись особенно, посколько испытание будет тяжелым. Будь готов к тому, что я буду вести себя не так, как ты можешь от меня ожидать. И вообще, не жди ничего, и тогда все что ты получишь будет для тебя большим-большим подарком.
   Да, в словах деда Василия было полно загадок. Его образ мысли был для меня полнейшим парадоксом.
  -- Вы знаете, критерии, по которым вы меня оценили, очень странные.
  -- Оценивают мясо в магазине, глупец, а я никого не оцениваю. Это вы привыкли ставить каждому свой ярлык: хороший или плохой человек. Полный абсурд. Но довольно чесать языком, мы пришли.
  -- И что теперь?
  -- А теперь садись, не думай ни о чем, просто сиди. Углубись в себя, пусть тело расслабиться. Не пускай мысли в голову.
  -- Но зачем это мне?
  -- Ты же хотел учиться, что же ты сейчас упрямишься!
  -- Это и есть медитация?
  -- Да! А теперь ни слова больше.
  
   Я сел посреди опушки прямо на снег и делал все в точности как говорил мне дед Василий. Отключать мысли оказалось не так то просто, как казалось сначала. Все время какая-нибудь мысль, словно надоедливая муха, приставала ко мне, никак не желая улетать. Потом появлялась вторая, затем ее сменяла третья. К тому же я не мог сидеть в одной позе, ноги все время затекали и я все время шевелился и крутил головой как непоседливый ребенок. Я так привык все время думать о чем-то, взвешивать, оценивать, считать, размышлять, что, казалось, никогда просто не сидел, не думая ни о чем. Да, сложную задачку подкинул мне этот дед. Да, он явно не просто дед, он какой-то странный, нелогичный что-ли. Выворачивает все шиворот-навыворот, все переворачивает с ног на голову. Наверное в городе обычные люди, завидев его, крутили пальцем у виска, показывая что у деда не все дома. Да, определенно это было так, но это прекрасное сумасшествие, непохожее на обычный маразм. Но кто имеет право оценивать? Все те люди, которые каждый день носятся туда-сюда, ищут чего-то, мечтают о вещах со скидкой, растят детишек, чтобы сделать из них копии себя, смотрят сериалы в надежде хоть на час забыть свой убогий мирок? Да они вообще не вправе говорить о нем. Кто в праве вообще кого-либо судить?
   Да, должен признать, даже простейшее упражнение в медитации требовало от меня огромных усилий, но дед Василий уверил меня, что это нормально, лишь бы я шел дальше. В свое первое упражнение я не испытал ничего, кроме беспокойства по поводу того, что нужно все время сидеть на одном месте и ничего не делать. Вот как раз ничего не делать оказалось для меня самым сложным. И тут дед Василий, словно улавливая ход моих мыслей заключил:
  -- Лучше научится ничего не делать, чем продолжать делать ничто.
  -- Это вы обо мне?
  -- Да нет, не только о тебе.
  -- Сколько еще парадоксов запрятано у вас в копилке?
  -- А у меня ничего не запрятано, все лежит на видном месте, только никто не берет, - он улыбнулся.
  -- У меня ничего не выходит.
  -- Ты рано делаешь выводы.
  -- А как я вообще пойму, что у меня получается?
  -- Просто почувствуешь и всё. Ну ладно, на сегодня давай закончим, ты еще должен многому научиться помимо этого..
   И мы стали возвращаться обратно. Я заметил, что в голове какой-то сумбур, мысли путаются, но как-будто я стал чувствовать те связи, из которых рождается мысль. Она как будто соткана из тысяч переживаний, ассоциаций и прошлого опыта. Все это рождало какую-то нелепую фразу или вопрос, которые вызывали у деда Василия улыбку.
  -- Мы должны сегодня с тобой переделать много дел.
  -- Ладно, я готов.
  -- Мы будем с тобой рубить дрова, они лежат в дровнице, там же и топор. Принеси все это сюда, во двор.
  
   За избушкой, в которой мы жили находилась небольшая дровница, наспех сколоченная из досок, которые стали серыми от воздействия времени и погоды. Я взял охапку дров и топор и поспешил обратно к деду Василию.
  -- Сейчас наколешь дров, ладно?
  -- Я не умею.
  -- Не умеешь колоть дрова?
  -- Ну да.
  -- А, я совсем забыл, что ты из города. Ну тогда надо учиться.
  
   Он показал мне, как это делается, у него это получалось очень просто. Я поражался быстроте его движений и силе в его руках. Взмах топора и полено уже разломано пополам, еще один - и куски дерева разлетаются чуть ли не на метр в каждую сторону.
  -- Здорово у вас получается, можно я попробую.
  -- Ну давай.
  
   Я взял топор в руки, и он показался мне сейчас тяжелее, чем в руках у деда Василия. Я сделал неуклюжий взмах топором, но едва попал по полену, клинок пошел не прямо а как-то вкривь. Еще одна попытка, чуть лучше, но чуть по ноге себе не попал и полено свалилось с чурки. Дед Василий лишь стоял в сторонке и медлил с советами, а потом сказал:
  -- Ты ноги то пошире поставь, а то без ноги то медитировать неудобно будет.
  -- Это у вас юмор такой, да? А я ведь правдо чуть по ноге не попал.
   В моем голосе звучала досада.
  -- Ну ладно, не обижайся. Учись, постигая мудрость дров.
  -- Всмысле?
  -- А тут есть еще один секрет, но об этом скажу тебе попозже.
  
   Я уже весь взмок от потуг, поленья все не хотели раскалываться. Я колошматил по ним топором, но едва вообще попадал по полену. Топор застревал в полене и это меня ужасно злило. Я как мог вытаскивал топор, даже ногой в полено упирался, и при этом очень злился, что ничего не получается. Вот, наконец вытащил топор и по новой. Тренировка шла полным ходом.
   Вот стало получаться чуть лучше, я стал махать топором более уверенно. Но тут на крыльцо вышла Марианна, которая только проснулась и потягивалась, словно отгоняя сон. Она была столь очаровательна, что поневоле я загляделся на нее и чуть не заехал себе по ноге во второй раз.
   Дед Василий засмеялся и сказал:
  -- А вот и мой секрет. Когда рубишь дрова, никогда не отвлекайся. Думай только о том, как дрова разлетаются в обе стороны, еще перед тем как занести топор.
   Марианна лишь спросила меня:
  -- Что, учитесь колоть дрова?
  -- Да, и это оказалось не так то просто, как мне казалось.
   Дед Василий добавил:
  -- Запомни, колоть дрова - это таже медитация.
  -- Ничего не понимаю, - сказал я.
  -- А что здесь непонятного? Просто не отвлекаешься и всё. Дрова рубятся, а медитация медитируется. Хе-хе-хе.
  -- Все равно ничего не понимаю.
  -- А тебе не надо понимать, потом почувствуешь. А пока тренируйся.
  
   И в самом деле, когда я начал представлять, как я попадаю в центр полена и оно раскалывается на две части, когда начал ощущать как топор вонзается в деревянное чрево, пронзая его насквозь... У меня стало получаться гораздо лучше.
  -- Вот видишь, - сказал дед Василий, - мои советы действуют.
  -- Точно.
  -- А теперь собери эти полешки и отнеси их обратно в дровницу.
  
   Когда я таскал поленья в дровницу, то увидел, что там сидит маленький котенок. Он посмотрел на меня своими печальными глазами и повилял хвостом. Мохнатое серое существо с огромными ушами спрыгнуло с полена, на котором сидело.
  
   Когда я закончил работу, то пошел обратно в избушку. Когда я стоял в прихожей и снимал обувь, чтобы не напачкать в доме, то слышал голоса Марианны и деда.
  
   Я заметил, что дед не противопоставлял молодости старость, а заменил ее словом зрелость. В его словах прожитые годы выглядели не как тяжелый груз, а как ценный опыт. Да, дед Василий именно шел к зрелости, каждый день открывая что-то для себя, а не цеплялся за свою молодость, пытаясь скрыть седину, как это делают многие. Да что там говорить многие, практически все люди. А на его голове седые белые волосы выглядили как то даже благородно.
  
   Я вошел в прихожую и сказал:
  -- Я закончил.
  -- Ну тогда садитесь, позавтракайте, - сказала мне Марианна и посмотрела на меня со скрытой нежностью. Такой неуловимый взгляд, всего лишь секунда. Но в эту секунду ты хочешь читать эту нежность в ее глазах, может быть мне правда показалось. Но это меня ничуть не огорчило.
   Дед Василий сказал мне:
  -- Однако быстро ты управился.
  -- Наверное просто есть хотел.
  -- Ты помнишь, что я говорил тебе насчет того, как нужно колоть дрова?
  -- О том, что не нужно отвлекаться, когда колешь дрова?
  -- Именно. Это относится и к еде. Сейчас Марианна тебе положет овсянки, а ты ещь, как я тебя учил.
  -- То есть?
  -- То есть почувствуй вкус каши, ощути мелкие зернышки на языке, вдыхай запах. Ощути тепло, исходящее от каши, посмотри на пар, который поднимается от тарелки.
  -- А зачем?
  -- Как зачем? Как это зачем? И вообще, сколько можно задавать глупые вопросы? Ты хотел учиться? Я захотел тебя учить! Ну тогда выполняй мои наставления и не спрашивай больше. Вот расскажи мне лучше, как ты ел кашу дома, в своем городе?
  -- Ну я приходил на кухню, смотрел на часы, сколько времени мне осталось до выхода на работу, не опаздываю ли. Включал телевизор, чтобы посмотреть новости, быстро ел, бросал тарелку в мойку и бежал на работу.
  -- В таком случае ты никогда не ел каши по-настоящему! Судя по-твоми словам, ты все время торопился на работу и употреблял в пищу не кашу, а новости, которые шли по телевизору. Скверная это еда, скажу тебе, новости твои. Сколько бы я не приезжал в город, ваши новости всегда были только скверными.
  -- О, это точно.
  -- Ну хватит болтать, ешь кашу так, я надо есть ее по-настоящему.
  
   Раньше я не задумывался над такими мелочами и каша показалась мне какой-то другой. Я посмотрел на деда и увидел, что он ест кашу руками. Он поднял глаза и усмехнулся:
  -- Да, да, нас учат не есть кашу руками, я знаю. Но иногда полезно проделать и это. Ты никогда не замечал, что дети частенько засовывают в рот игрушки, пробуют их на вкус.
  -- А у меня в детстве был медведь, которому я оторвал голову. Мама долго кричала, что я жестокий мальчик, но это было не так. Мне просто хотелось посмотреть, что там у медведя внутри. И в этот день я узнал, что у медведя внутри пожелтевшая вата.
  -- Приятное открытие, да? Детское любопытство это гениальная вещь. Детский взгляд не затуманен ничем. Ребенок не знает, что утюг может обжечь, и не знаем чем отличаются автомобиль и грузовик. Для него грузовик это просто большая машина. Ребенку без разницы, что автомобиль возит людей, а грузовик - песок. Ребенок видит вещи такими, какие они есть на самом деле. А потом разучиваются под влиянием бестолковых взрослых.
  -- Знаете, а я ведь обожал прыгать по лужам, когда был маленьким. И наверное, если бы мама не запрещала мне этого, мне не было так любопытно прыгать в лужу со всего размаху, обдавая прохожих брызгами. Да, я помню как все ботинки промокли, но я был так доволен, что прыгнул в лужу, что обещал себе, что потом непременно повторю этот поступок. А когда я буду взрослым, так я думал, никто не запретит мне прыгать по своим лужам. И я буду бежать, стараясь не пропустить ни одной лужи.
  -- Ну и?
  -- А потом перехотелось. Знаете, я так хотел стать поскорее взрослым, а теперь вот и стал. Да только взрослость эта оказалась такой скользкой фигней, что даже теперь странно, что я мечтал об этом.
  -- Да, скажу тебе, что мало кто вообще думает о том, как он живет, и зачем.
  -- Вы верите в предназначение человека?
  -- Сложный вопрос. Я верю, что главная задача человека это оставаться человеком, и не стать свиньей.
  -- Вот мне все время казалось, когда я был в городе, что вокруг меня какой-то бесконечный хлев. Меня бесило все - мой босс, знакомые, друзья. Да вообще друзей то у меня как раз и нет.
  -- Избавься от злости, она может сожрать тебя. Ты даже не заметишь, как превратишься в старого брюзгу, который не переносит мир, а мир не переносит его. Так ты только проживешь жизнь напрасно.
  
   Спорить я не стал, и не хотел. Все во мне менялось благодаря этим людям. И я не дорожил тем, что менялось. Внутри меня была только серо-желтая желчь, не дававшая покая, а теперь как-будто стала уходить, уступая место чему-то хорошему. Настала пора удивительных открытий, и если вы увидите, что кто-то ест кашу руками, то знайте: это один из прекрасных безумцев, а может быть это я. Я попробовал, и ощутил как каша отдает моим рукам тепло, обжигает пальцы, источает пар, который кажется уже идет не от каши, а от моих рук.
  
   Вы наверное не раз видели ребенка, который ел именно таким образом и получал удовольствие. А потом подбегала какая-нибудь заботливая мамаша и начинала кричать: "Ну для чего тебе ложка дана, а? Ну ты сам будешь стирать свою рубашечку". А ребенок еще не открыл для себя ложку, для него это всего лишь какая-то нелепая игрушка, которая только мешает есть кашу таким естественным образом - руками, конечно же руками.
  
   И это не была просто еда - это был очередной урок деда Василия, который он мне преподал. Я снова учился простоте. Мы забыли это слово, в мире взрослых оно является синонимом слову "глупость". Но простота она ведь чиста, она не знает слова "обман". Ведь вы можете одним и тем же образом обманывать ребенка тысячу раз и каждый раз он будет вам верить. Если вы скажете ему, что вы исчезли, что вы невидимы, то он как ни в чем не бывало будеть проходить мимо вас, словно вас и нету вовсе. И это не будет игрой с его стороны. Он действительно не будет видеть вас. Может это не слишком удачным пример, но это пример из моей жизни.
   Я погрузился в воспоминания. У меня есть сестра, а у нее есть ребенок. Он обожает поступки, которые резко отличаются от тех поступков, что привыкли совершать взрослые. Все делает наоборот. Ну что такое взрослый с точки зрения ребенка? Это тот, кто все время говорит об одном и том же, все время что-то запрещает, кричит и упорно входит только в дверь. А что если влезть через окно? Так же интереснее, а еще и весело. (Речь идет конечно не об окне девятиэтажки, а о даче). Что может быть веселее, чем влезть в окно? Так думает ребенок моей сестры. И я тогда вдруг на миг становился союзником в играх этого маленького шалуна, брал его на руки и подсаживал в окно. На лице его была такая неподдельная радость от этого поступка, что я даже ему завидовал какую-то секунду. Да, что ни говори, а ценишь детство только тогда, когда оно ушло безвозвратно. Таков суровый закон, закон взрослого.
  
   Я погрузился в поток мыслей, который буквально захлестнул меня и понес, словно это был огромный водопад. Так что я не заметил, как Марианна подошла ко мне и мягко дотронулась до моего плеча.
  
  -- С вами все в порядке?
  -- Наверное нет, - улыбнулся я, - и это прекрасно.
  -- А что такое?
  -- Я словно учусь жить заново, какой-то другой, природной жизнью. Даже не знаю, как это назвать.
  -- Концепции, теории, дебаты, трактаты, - забудь о них, пока ты здесь, сказал дед Василий. - Груз знаний тяготит, когда учишься жить заново.
  -- Я позавтракал. Что будем делать сейчас?
  -- Пока я еще не решил. Можешь пока погулять.
   Марианна предложила прогуляться по лесу, и я конечно же согласился. Мне очень хотелось побыть с ней, распросить побольше о их жизни. Разуму всегда все хочется разложить по полочкам, расставить по местам, обхяснить и законспектировать. Но то, что я чувствовал, не поддавалось всяким рациональностям. Да, вы конечно можете спросит, а что же здесь такового сообенного? Может быть вы ожидаете чуда, подобно тому, как ваш спаситель излечет вас от всех болезней, проложит мост через небеса, покажет вам единственно верную дорогу, и сделает вас счастливым? Теперь мне это было просто смешно. Все оказалось горозо веселе, чем я думал! А главное - гораздо проще. Да потому, что едиснтвенным чудом этих двух людей, вошедших в мою жизнь, было то, что они дышали когда хотели дышать, и ели, когда хотели есть, пускай и руками! Здесь не было место суете, беготне. Эти люди ловили каждый миг жизни, но не цеплялись за него. Это объяснить невозможно, нужно только почувствовать. Они не искали Бога, они жили им, были его частью, пропуская через себя. Если вы хотите чуда, то сходите на Дэвида Коперфильда, но тот кто умеет летать и показывать фокусы, пускай и глобального масштаба, не обязательно оказывается Богом. Вам все время нужны трюки, а простота - это не для вас. Вы даже не заметите, что чудо среди вас, потому что вы ищете чуда. Мариана его не искала, она им была.
   Знаете, я просмотрел много картин - великие творения, признанные мастера, мировые шедевры. Моя профессия ведь связана с искусством - проектировать интерьер это ведь вам не яичницу жарить. Но то, чем я раньше восторгался, казалось сейчас мертвым, ведь я смотрел на то, как дышит Марианна, на то как ее волосы колышутся на ветру, на то как она улыбается. Я просто был рядом с ней, и это наполняло меня до краев. Просто быть с ней мне было достаточно. Я не искал прикосновений, а тем более поцелуя, я не хотел обладать ею. Меня совершенно не волновало, как можно назвать мое чувство по отношению к ней, мне просто хотелось быть с ней рядом сейчас, в эту минуту. Пускай через секунду она взмоет в небеса, обратившись птицой, но эту секунду она была рядом, и наполнила мою пустую жизнь. Чего еще желать?
  
  -- Знаешь, Марианна, по-моему я становлюсь снова ребенком.
  -- Дед бы обрадовался бы твоим словам. Я передам ему их.
  -- Нет, правда, я уже давно это почувствовал, еще в тот день, когда я проснулся и увидел как ты радуешься первому снегу.
   Уголки рта ее чуть приподнялись, чтобы создать мимолетную улыбку Марианны.
  -- У нас в городе все только и делают, что ворчат себе под нос. Мол погода плохая, эти лужи, еще этот дурацкий снег выпал. А ты вот просто радуешься всему, что тебя окружает. Это так просто по-первобытному. Я хотел бы научиться тому, что знаешь ты.
  -- Скорее тому, чего я не знаю. Здесь никто никогда не ворчал. А я думала, что ты остался здесь только из-за меня.
  -- Не только, я просто не смог уйти. Но ты стала частью моего решения.
  -- Тебе наверное не очень хорошо жилось, там, у себя в городе, раз ты ищещь свой путь здесь?
  -- Здесь я как-будто заново родился. Я почувствовал себя по другому, и ты стала как будто отправной точкой моего пути.
  -- Смотри, а вот здесь у нас колодец. Вода здесь никода не замерзает, даже зимой.
  -- Как здесь красиво, это гораздо лучше чем водопроводный кран.
  -- А что это такое?
  -- Ты не знаешь, что такое водопроводный кран?
  -- Нет
  -- Так ты никогда не была в городе?
  -- Неа
  -- Удивительное дело! А где кстати твои родители?
  -- Дед сказал, что его сын ходил в школу, когда они переехали сюда,а когда пришло время заводить семью, то он уехал в город, где встретил свою будущую жену.
  -- А потом?
  -- А потом они погибли, в один день. Автокатастрофа. И дед забрал меня сюда. Марианна при этом всхлипнула и появилась кристальная слеза, которая казалось прямо сейчас и замерзнет, тут же - на ее щеке. -Знаешь, я их совсем смутно помню, и так хочется увидеть их снова, но ведь это невозможно! Она заплакала.
   Я обнял ее, пытаясь защитить. Какой же я идиот, затеял этот разговор, но теперь было уже поздно.
  -- Я с тобой, Марианна, все будет хорошо. Это прозвучало как штамп из какой-то дурацкой мелодрамы, но в эту секунду мне так хотелось утешить эту девушку, что я не знал, как еще ее утешить. А потом я поцеловал ее. Она вдруг замерла, и посмотрела на меня так, словно произошло что-то самое важное в ее жизни.
  -- Ты поцеловал меня? - у нее были такие удивленные глаза, словно произошло какое-то чудо.
  -- Да, Марианна, может быть это не лучший момент чтобы это сказать, но...
  -- Не надо, не говори, я все знаю.
  -- Ты знаешь, что я хотел сказать?
  -- Да, но не надо слов, и глаза не могут врать.
  
   А потом я обнял ее и она меня тоже и как-будто мы стали чем-то новым, единым, наполняющим друг друга. Единый миг я ощутил себя словно другим существом, которое забыло о боли и о счастье, о ночи и о дне, о солнце и о луне. Забыло обо всем - о покое и о суете, забыло обо всем, о чем можно было забыть. Я обнял ее как мать обнимает своего ребенка, я хотел утешить и утешился сам. На секунду я забыл о никчемности своей жизни, почувствовав как впервые в жизни я начал сострадать кому-то.
  
   А вечером дед Василий топил баню, а я ему помогал. Я таскал поленья из дровницы, а он кидал их в печь. Банька была небольшая, но очень уютная внутри. Дед Василий построил ее тоже сам.
  -- Вы любите париться в бане?
  -- Да, но есть и вторая причина, кроме удовольствия.
  -- Неужто и здесь есть особый смысл?
  -- Да, но никогда не угадаешь какой. Баня это таже медитация.
  -- Не понял.
  -- Поясняю: пар действует не только на тело, но и на ум. Баня тормозит твой ум.
  -- А индейцы в вигвамах раскуривали траву, это имеет отношение к медитации?
  -- Вигвам это тоже баня.
  -- Здорово.
   Столько впечатлений за один день, но мне предстояло еще одно. Еще один урок от деда Василия. Я приготовился. А он все подкидывал в печку дров и я начал ощущать как в бане становится все теплее и теплее, а потом уже совсем горячо. Даже в предбаннике уже невозможно было находится. Я снял куртку. Баня все топилась и топилось.
   Я сидел с Марианной на кухне и пил чай. Она смотрела на меня, а я на нее. Нам было хорошо просто молчать. Редко с кем удается просто помолчать, а с удовольствием и тем более. Конечно нам было много что сказать друг другу, но данный момент этого не требовал. Все и так было прекрасно. А в это время дед Василий все подбрасывал поленья в печку. А я медленно пил чай с травами, которые собирала Марианна, а в кармане у меня хранится подаренный ею пакетик с чаем. Это был самый ценный подарок, который мне дарили, хоть он и не стоил ничего. Но не все имеет ценну, некоторые вещи просто бесценны, потому что они связывают тебя с каким-то моментом, с каким-то человеком. Это наполняет тебя, когда ты смотришь на предмет, а при этом вспоминаешь прекрасное мгновение, которое ушло навсегда. Я боялся проснутся в своей одинокой квартире, где нет ничего кроме разбросанный повсюду вещей и пыльных подоконников. Даже кактус на моем окне наверное уже завял. Но что мне до него, ведь рядом сидит Марианна! Что мне вообще до всего остального, если сейчас и только в эту секунду чаша наполнена до краев. И вот в дом вошел дед Василий и сказал мне, что баня готова.
   Мариана дала мне полотенце и какую-то старую, но чистую одежду.
  
   Как только я вошел в баню, меня обдало горяченным паром, что я невольно отпрянул. Дед Василий вошел следом и ему было не превыкать к раскаленным углям в печи и к запаху веников. Я вдыхал этот пар и чувствола, как он теплом стелится в моих легких и чуть их обжигает. Когда я разделся и зашел в баню, дышать почалу было очень сложно, но потом я привык.
  -- Вначале вымойся, очисти тело.
  -- А потом?
  -- А потом в парилку.
  -- А вы не будете мыться?
  -- Я же тебе сказал, что баня это медитация. А медитация сегодня будет твоей.
  -- Так вам же наверное жарко? - Он до сих пор стоял в одежде.
  -- Обо мне не беспокойся, да и о себе кстати тоже.
  
   Я мылся, обливался горячей водой, вдыхал запах бани, ощущал, как пар впитывается в мое тело.
  
  -- Ну что, а теперь в парилку!
  -- Но мне и так жарко!
  -- Не спорь! Который раз тебе говорю.
  -- Садись на полочку, соедини ноги и ниочем не думай, просто дыши.
  
   Пар словно блокировал мысли, не давая им течь свободно. Я почувствовал себе расслабленным, просто дышал. С каждым вдохом расслабления становилось все больше - все больше покоя без мыслей, переживаний и чувств. Никаких мыслей. Я повторял утренний опыт медитации. А дед Василий наблюдал за мной.
   А потом я захотел выйти, но дед Василий сказал, что еще рано. Мне не хватало влаги и хотелось облиться холодной водой, вдохнуть свежего воздуха, но дед меня остановил. Я слушался его. Вот еще один вдох, вот второй, третий, только дыхание и больше ничего. Дышать становилось все тяжелее, я только чувствовал как капли пота стекают по моему лбу, падая на деревянную полку, на которой я сижу в позе лотоса. Глаза мои были прикрыты на половину. Я все еще хотел выйти, но что-то меня остановило. Дыхание, дыхание, только оно, потом словно звук собрался в одну точку, задрожав, растворившись, собравшись в единое целое. Дед Василий что-то говорил мне, но я уже не слышал.
  
   Момент полнейшей пустоты - ни звука, ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Все черное. А потом передо мной открылся утренний лес, где горизонт был покрыт туманом. Тумана было много, казалось что он стелился по земле, как дым, только более белый. Под ногами снег, я слышу как он хрустит под моими ногами. Я шагаю, шагаю вглубь сквозь туман. Куда я иду, не знаю. Много деревьев, и чем они дальше, тем больше задернуты дымкой. В голове никаких мыслей, просто чувство какого-то неприсутствия в этом лесу - как будто меня здесь и нету вовсе, словно я вижу лес как-бы со стороны. Я посмотрел на снег, и на нем не оставалось моих следов, и я испугался. Я на мгновение ощутил свое сердце, почувствовал как страх медленно распозается от моей головы по телу, я словно отследил этот сигнал страха, который словно по проводу течет от моей головы к телу. Но я все еще видел лес, который вообще-то не внушал никакой опасности. Но я ошибался. Словно ниоткуда появился большой волк с желтыми глазами. Может быть он вышел из-за дерева, а может быть скрывался за кустарником. Он смотрел на меня и его глаза не выражали ничего абсолютно, но я его боялся. Наверное он это заметил, хоть я и скрывал это, но казалось, что мое сердце бьется словно колокол. Я сделал шаг влево и он повторил мое движение, преграждая мне путь. Бежать от него было бессмысленно и я не знал как поступить. А потом я видел лишь, как он, присогнув задние лапы, оттолкнулся от земли и прыгнул на меня, а глаза его по прежнему ничего не выражали.
   Я очнулся только на улице, дед Василий вытащил меня из бани, и обливал холодной водой. От моего тела все еще шел пар, а сердце колотилось.
  -- Ну как ты? - спросил дед.
  -- Что, что произошло?, почти заикаясь я хватал ртом холодный воздух, - где волк?
  -- Какой волк?
  -- Я только что его видел, это что, сон был?
  -- Нет, ты видел его по-настоящему.
  -- Дед Василий, я чуть не сдох, что, нельзя меня было пораньше вытащить?
  -- Ну ведь не сдох же, это главное. А над волком стоит подумать.
  
   Я закутался в полотенце, из бани все еще тянула нестерпимым жаром. Я пошел в дом и отдышавшись тут же уснул как ребенок, спокойным, безмятежным сном. На утро, едва проснувшись, я пошел к колодцу, который показала мне Марианна и зачерпнул ведро воды. Моего лица коснулась утренняя прохлада воды, которую я добыл из недр земли. Сон как рукой сняло, в голову пришли мысли. Я вспомнил вчерашнего волка. Несомненно я должен распросить об этом деда Василия, мне кажется, что он может что-то знать. Наверняка он что-то знает. Погода стояла ясная, ветра тоже не было. Почему-то я проснулся сегодня очень рано - дед и Марианна все еще спали, а ведь обычно я вставал последним.
  
   Но вот я услышал шаги на веранде и на улице показалась фигура деда Василия.
  
  -- Доброе утро, а ведь сегодня я встал пораньше вас, - похвастался я.
  -- Так оно и должно быть.
  -- Что значит мой вчерашний урок!?
  -- Какой урок?
  -- Ну когда я был в бане. Я видел волка. Да я едва не помер в этой бане!
  -- Не злись, это было необходимо. А теперь рассказывай про волка.
  
   Я рассказывал ему то, что я видел, но при моих воспоминаниях все в голове как-будто расплывалось, мысли путались, и казалось, что какую-то деталь я не запомнил. Это была словно попытка вспомнить сон, каждый знает, что иногда это вообще невозможно - вспомнить то, что видел накануне. Дед Василий слушал очень внимательно, даже слова мне не сказал. Потом вдруг лицо его сделалось серьезным и он сказал:
  -- Волк - это символ. Его растолковать не так уж и сложно, это не было просто бредом.
  -- Тогда что это?
  -- Это граница твоего сознания
  -- Никогда не думал, что граница моего сознания может прикинуться волком.
  -- Ты сам не знаешь, с каким огнем играешь.
  -- Не понял...
  -- Это самая опасная штука на свете, опаснее чем любой динамит. Это может разорвать тебя на куски изнутри, а не снаружи.
  -- А вообще зачем вы взялись за эту промывку моих мозгов? Вам больше всех надо что-ли? - Я чувствовал, что начинаю закипать. Злость поднималась во мне, она сидела во мне под большим давлением, словно эта кислятина в бутылке, которую называют шампанским. Но я еще держал пробку закрытой, чтобы не дать своей злости вылиться с полной силой.
  -- Этот волк - все негативное что сидит в тебе, это все те вещи, которые ты подавлял в себе, это все плохое, что ты совершил в жизни, это те мысли, которые ты тщательно скрывал от самого себя.
  -- И что эта вся хренотень значит? Это что, психоанализ какой-то? И почему это волк гуляет в моей голове?
  -- Кстати, пару секунд назад ты и сам был похож на волка. Бьюсь об заклад, ты уже был готов зарычать. Дед Василий оставался таким же спокойным, казалось ничто не может нарушить его спокойствия.
  -- И что теперь?
  -- Ты все еще хочешь продолжать?
  -- Я не вижу пока никакого другого пути. Все кажется мне слишком маленьким в городе, в котором я жил. Сплошная суета. Теперь у меня есть задача: познакомиться с волком в моей голове.
  -- Тогда твой путь - медитация.
  
   Мы пошли с дедом Василием на уже знакомую мне полянку. Одевшись потеплее, мы шли по протоптанной дорожке. Что-то происходило в моей жизни, что-то необратимое. Подобно тому, как провалившись под лед, обратно выбраться гораздо сложнее. Но я еще не знал, куда это меня приведет. Все чаще в моей жизни стал появляться этот волк с желтыми глазами. Сейчас, когда я его вспоминаю, мне совсем не страшно, не то, что тогда, в бане. Сейчас этот волк кажется мне просто одной из серых диких собак. Я просунул руки в карманы своей куртки и почувствовал что-то шершавое. Я доставал из кармана какую-то бумашку. Это оказалась та фотография, которую мне дал тот больной старик, который просил найти свою дочь. Тётка еще сказала что старик болен. Я вгляделся в лицо этой девушки. Что-то знакомое было в ней, но я никак не мог понять, а потом снова забыл.
   Вот мы пришли на опушку. На этот раз дед взял какой-то старый толстый плед и разложил его на землю.
  -- Сидет стало холодно, нам поможет этот плед.
   Я молча сел на этот плед, дед Василий расположился рядом.
   - Просто наблюдай, - сказал он. - Не пытайся ни о чем не думать, просто наблюдай.
   Мы долго сидели молча. Из головы неожиданно всплывали всякие мысли, я даже удивлялся, откуда они брались. Я не контролировал этот поток, а лишь ртом втягивал прохладный воздух поздней осени. Вначале это были мысли о недавних событиях, но иногда проскакивали моменты из прошлого. Мне казалось, что я даже не помню об этом, но оказалось, что я ошибался. Почему-то я вспоминал не особенно хорошие вещи. Когда-то я нагрубил в троллейбусе контролерше, когда-то выбросил цветок в окно просто потому что разозлился, как когда-то в школе ударил мальчика, стащил в садике машинку у приятеля. Да, я даже вспомнил время, когда я был в детском саду. Так далеко занесли меня мысли. Дошло аж до детского сада. Я вспомил множество всяких негативных мелочей, каких-то дурацких мыслей. Молча наблюдал и не вмешивался. Вся та гадость, о которой я даже и не вспоминал, выплыла наружу без моего желания. Когда мне надоело сидеть, я посмотрел на деда Василия. Он сидел с закрытыми глазами и полнейшим спокойствием, лишь глубоко дышал. Я решил не беспокоить деда Василия и решил вернуться домой один. Подумал, что нужно согреться и попить чаю. Зашел в дом, заварил "фирменный" чай Марианны с травами, сидел и наслаждался тишиной утра. Впервые мысли не мешали мне. Чай показался таким вкусным как никогда. И тут пришло осознание того, что я порядочное дерьмо. Что никогда я не заботился ни о ком, кроме себя, что был всегда сам по себе, не подпускал никого близко к себе, никогда не принимал чужую точку зрения. Мне ничто было не интересно, кроме самого себя. А еще я никого не любил! Сейчас это врезалось в мое сознание настолько четко, как никогда. Словно я посмотрел на себя независимо, словно со стороны. Все эти перемены я ощущал благодаря Марианне. Я словно начал жить, жить по-настоящему, жить для кого-то. Это было чудесно. И меня впервые не интересовало то, любит ли меня эта девушка, мне вполне хватало того, что испытываю я. Это был бесценный подарок. А еще она сказала, что она разговаривает с животными. Вначале я ей не поверил, а сейчас мне хочется верить. Не думать, а просто верить. Любые слова, которые кто-либо говорил мне я подвергал сомнению, я был скептик по натуре, это было в моей крови. А сейчас исчезло. Сейчас исчезло многое, за что я так держался. Наверное во мне растет что-то новое, поэтому старое умирает. Это неизбежность. Чтобы что-то начало двигаться, нужно что-бы что-то остановилось. Это закон.
   А потом мне очень захотелось увидеть Марианну спящей. Это было самое невинное желание. Я тихонько подошел к ее спальне, половица предательски скрипнула. Приоткрыл дверь, но Марианны в комнате не было. Странно. Где она? В доме ее нет, может быть она на улице? Я вышел на улицу и позвал ее: "Марианна!". Но никто мне не отвечал. "Марианна!". Она исчезла.
   Вернулся дед Василий.
  -- Что случилось?
  -- Марианна исчезла.
  -- Как это?
  -- Ее нигде нет.
   Дед Василий вбежал в дом, оглядел все там, снова выбежал на улицу, сделал круг вокруг дома и остановился.
  -- Странно, она никогда не уходит так рано. И всегда говорит мне, куда она направилась. Это на нее не похоже.
  -- Что это? - Я указал на снег.
  -- Похоже на следы животного. Но наша собака спит в сарае. Он закрыт.
  -- Это следы собаки?
  -- Может собаки, а может быть и волка. Дед Василий поднял взгляд на меня, но во взгляде его ничего не было, лишь какая-то пустота. И тут меня осенило... Я вспомнил своего волка.
  
   Мы сели на лавочку, я держался за голову и ничего не мог понять
   Волк, исчезновение Марианны...
  
  -- Вы можете предположить, что Марианна исчезла из-за этого волка? - спросил я у деда.
  -- Знаешь, я наверное уже довольно стар, чтобы удивляться даже этому. Я такого повидал в своей жизни, ты себе даже представить не можешь.
  -- Нужно найти ее. В моей голове не укладывается, как волк мог похитить Марианну.
  -- Да, я согласен, нужно найти ее.
  -- Но как?
  -- Если есть следы, значит они куда-то идут.
  -- Тогда нужно скорее собираться.
  -- Ты пойдешь один.
  -- Но почему?
  -- Сейчас я не могу тебе сказать, но я думаю, что это твой волк.
  -- Как мой?
  -- Волк в твоей голове.
  
   Я уже ничего не мог сказать, но понял, что должен действовать сейчас. Дед Василий собрал для меня какие-то теплые вещи, дал свой старый зеленый рюкзак, дал какой-то еды.
  -- Удачи тебе. Пожалуйста, найди ее. Впервые в глазах деда Василия я увидел печаль и сердце мое сжалость.
  -- Да, я найду ее. Во что бы то ни стало.
  -- Я буду ждать здесь.
  
   Так началось мое путешествие в поисках недавно обретенной и тут же утраченной любви. В тот миг я осознал, что я утратил что-то невозможно ценное, как будто потерял частичку себя. И эта частичка была той невинностью, к которой стремился я сам всю свою прошлую жизнь. О, утраченная юность, тебя смыло, словно море смывает песочную скульптуру. А этой волной были ерундовые заботы вроде зарабатывания денег, дурацких амбиций и ощущение своей большой важности. Но все оказалось совсем по-другому, казалось я жил в иллюзорном мире собственных никчемных стремлений и от этого становилось все хуже. Взамен юности я получил кучку эгоистичных знакомых, которые звонили мне когда им непременно что-нибудь было нужно, например занять денег, получил работу, которая последнее время не очень то нравилась и ту свободу, к которой так стремился, но которая оказалась совсем не свободой, а совсем наоборот.
  
   Перемешалось все что могло перемешаться: мысли, поступки, прошлое и настоящее. Лишь только снег казалось был моим постоянным спутником - он неизменно шуршал под ногами, а я все шел и шел вперед, стараясь не думать. Я шел по следам, благодаря тому, что весь лес был усыпан снегом. Следы виляли между деревьями, между кустами и зарослями. Я терпеливо шел вперед, словно совершал какую-то чрезвычайно монотонную работу. Но следы все не кончались, но казалось стали все реже и реже. В голове на смену кипящим в голове мыслям пришла какая-то совершенно необъяснимая тишина, которую казалось я вдыхал вместе с прохладным воздухом леса. Но потом, когда лес закончился и я вышел к полузамершей речке, которая раскинулась внизу на равнине, следы волка резко оборвались.
  -- Вот ведь приключение.
  
   Я стоял и думал, что делать дальше. На том берегу реки стоял какой-то заброшенный сарай, а может быть дом. И я решил дойти дотуда, может там кто живет. Если кто-то там есть, можно спросить, не видели ли они волка или девушку. Но сначала мне нужно было как-то спуститься. Спуск довольно крутой и навернуться можно было запросто. Я сел на задницу и начал медленно съезжать по снегу. Вначале все шло нормально, а потом я чуть-ли не кубарем скатывался с этого спуска, ногой задел корягу и больно ударился. Но тогда мне было это не важно. Главное - найти Марианну.
   Передо мной возникло еще одно препятствие - замороженная речка. На улице около минус пяти. Такая погода держалась не слишком то долго, и я не знал - успел замезнуть ли лед. Но других мыслей, кроме как перебраться на ту сторону, у меня не возникало. Я должен перебраться, ведь там какая-то хибарка и может быть там кто-то живет. Можно будет что-нибудь узнать. Самое опасное - там где самый тонкий лед. Если я провалюсь, то меня просто некому будет спасать. Еще пару недель назад я бы не стал рисковать, стал бы искать, где можно обойти эту речку. Моей политикой было избегание всяких неприятностей. Всё изменилось резко и безповоротно. Сейчас времени нет.
   Я осторожно встал на лед, стараясь ступать как можно мягче. Потом я встал на колени и пополз. Так меньше давление на лед и риск провалиться меньше. Я полз очень осторожно, и следил за собственным дыханием. Сейчас как будто оно стало более отчетливым, как будто я слышал его со стороны. Знаете, так бывает, когда очень сильно испугаешься, то слышишь в ушах стук, а теперь я слышал свое дыхание.
   Пока все благополучно. Какая-то подозрительная тишина лишь только деревья слегка покачиваются на ветру и я ползу по середине реки. На миг я представил себя со стороны, наверное даже это могло показаться забавным. Такая маленькая точка - это я, и она медленно движется, спокойно и целенаправленно от одного берега к другому. На секунду пришла философская мысль о том, что каждый из нас ползет вот так по замершей реке, в надежде что он не провалиться, но тем не менее ждет, когда же это произойдет. Но сегодня к счастью всё обошлось. Я на другой стороне.
   И вот передо мной этот маленький ветхий домик и я иду к нему. Одно окно заколоченное, другое потрескалось. Дверь перекособочилась. На заднем дворе маленький сарайчик. Возле дома разбросана всякая домашная утварь, которая благополучно примерзла к земле, какие-то кострюли, доски, потрескавшиеся ботинки. Чего там только не было. Я встал на носки и постучал в окно маленькой избушки. Звук казался каким-то приглушенным, очень не естественным, глухим. Возле окна стояла лестница, которая приставлена к избушке. Я осторожно залез на пару лесенок вверх и взглянул в окно. Там, за потрескавшимся и замершим окном была вероятно спальня. Какая-то старая кровать с мятыми простынями, пожелтевшие газеты разбросаны по полу, старые часы, которые похоже и не ходили, потому что на них была одна стрелка.
   Никакого признака присутствия волка, никаких следов Марианны. Живет ли здесь кто-нибудь? Весьма может быть. Но я не видел никакого движения. И тут я похолодел: кто-то коснулся моего плеча. Я резко обернулся. Передо мной стояла какая-то женщина в рваных одеждах, которая смотрела на меня своими выпученными глазами, в которых явно читался знак вопроса.
  -- Кто вы, юноша? - спросила она, подняв указательный палец правой руки, согнув его каким-то совсем не естественным образом.
  -- Я ищу девушку, ее зовут Марианна.
  -- Здесь никого нет, кроме меня.
  -- Но она не могла вот так просто исчезнуть. А волка, волка вы здесь не видели?
  -- Какого еще волка, молодой человек? Вы о чем вообще говорите? Здесь волков никогда не было.
  
   Я не терял надежду найти Марианну, но чувствовал, что здесь творятся события, которые я не в силах осознать. И одновремено с этим я держался за эту надежду, словно за веревку, на которой я сам висел на краю пропасти. Женщина пригласила меня войти к ней в дом. Секунду я сомневался, но делать было нечего, выбора не было, и я зашел. Старый ветхий дом, каким был он снаружи, таким же оказался внутри. Как только мы вошли туда, я увидел, что возле двери вьет паутину маленький черный паучек. Поймав мой взгляд, старушка, чуть сдерживая улыбку, сказала мне:
  -- Его зовут Ваня.
  -- Вы называете паука Ваней?
  -- Да, наверное у него есть и фамилия, но я еще не придумала.
  -- Вам не кажется, что это чудачество, называть паучка по имени?
  -- Вы хотите сказать, что это глупо?
  -- Ну, наверное...
  -- Знаете, молодой человек, если бы вы знали все, вы бы так не говорили.
  -- Знал что?
  -- Что все живое живёт, и этот маленький паучек тоже живет. Ему тоже подарили жизнь, как и нам с вами.
  
   "Какая странная старушка", подумал я. Но наверное и очень одинокая.
  
  -- Вы живете одна?
  -- Не поняла.
  -- Вы живете одна?
   На мой вопрос она опять слегка улыбнулась, и сказала:
  -- Со мной живет паучек Ваня, а еще его паутина. А еще все те мухи, что попадаются ему в сеть летом.
  -- Ясно, ясно, я понял. А вы знаете человека по имени...
   Она перебила меня и добавила:
  -- И этот паучек вовсе не дурак, хотя я его называю Иваном, он очень ловкий, знаете, такой маленький паучёк, но такой ловкий.
  -- Хорошо, хорошо.
  -- Вы что-то спрашивали, молодой человек?
  -- Я спрашивал, знаете ли вы деда Василия.
  -- Это не тот ли дед, что живет за рекой?
  -- Да, именно. Пропала его внучка, Марианна.
  -- И ты ее ищещь.
  -- Ищу.
  -- А почему ты спрашивал про волка?
  -- Мы с дедом Василием полагаем, что это волк утащил ее.
  -- Как это волк может утащить человека? Это же абсурд.
  -- Раньше и я так думал. Вообще это долгая история.
  -- Ну ладно, всё мне расскажешь. Может чем я помогу. Надо же, что за время, людей волки похищают.
  -- Да вообще это все странно.
  -- Ты проходи на кухню пока, а я сейчас руки помою да обед сварю. Давно ко мне гости не заявлялись.
  
   Она еще раз обследовали меня своим дотощным взглядом, покрутила головой из стороны в сторону, зачем-то снова вышла на улицу. Я огляделся - да, старушка явно не была прилежной хозяюшкой. Кухонная утварь разбросана, на подоконнике пыль, старая плита вся в ржавчине, старый стол весь в трещинах, старые серие занавески. И вот она вернулась, кинула поленьев в печь, разожгла огонь. А я пока что удобно устроился на прочном стуле с большими ножками, сейчас таких стульев явно не делают. Сейчас делают стулья так, чтобы они через несколько лет ломались, и люди покупали новые. Уж я то знаю. Но еще чаще бывают, что придирчивые богатые люди решают все сменить, выкидывая на помойку шикарнейшую мебель и при этом заявляют мне, как дизайнеру по интерьерам о том, что они хотят что то сверхнеобычное для своей задницы. Видите-ли обычные четыре ножки и досочка им не нравятся. "Не хотим быть такими как все", заявляли они. Они покупали себе дорогие вещи, ходили на всякие нелепые вечеринки, которые я терпеть не мог, и сейчас тоже впрочем, и думали что живут не так как все. Они все время смотрят по сторонам, чтобы убедиться, что они самые оригинальные. Но я почему-то видел весь этот нелепый круговорот денег, вещей и людей. Искал выхода из банальности. Я искал выход к самому себе, и оказалось, что выход сам нашел меня, когда я случайно попал в лес. А теперь я ищу девушку, ту самую, необычную, за которую я готов теперь отдать свою до сих пор никчемную жизнь. Сейчас бы я ни секунду не колебался. Умереть за нее было бы для меня блаженством. Но умирать слишком легко, жить и бороться гораздо труднее. Но другого пути я не видел. Я должен бороться.
   А потом старушка накормила меня вкуснейшим супом и при этом напевала:
  
   " Баю, баюшки-баю,
   Не ложися на краю,
   Придет серенький волчок,
   И ухватит за бочок"
  
   А потом села рядом и уставилась на меня. В глазах ее был все тот же знак вопроса.
  -- Ну я всё жду, когда ты начнешь рассказывать.
  -- Что рассказывать?
  -- Всё выкладывай.
  
   И я рассказал ей все как было, о том, как попал в лес и как познакомился с дедом Василием и его внучкой. Старушка внимательно слушала, уперевшись рукой в подбородок. Я говорил и говорил без умолку. Она лишь делала удивленное лицо и менала руку, которой подпирала голову. А я, рассказывая, словно все переживал снова, и на душе осели воспоминания о горькой утрате. А потом, когда я закончил свой рассказ, она задала совсем абсурдный вопрос:
  -- А почему ты хочешь найти ее?
  -- Как почему? Потому что я люблю ее!
  -- А что ты вообще знаешь о любви?
  -- Я хочу быть с ней.
  -- Почему?
  -- Потому что она мне нравится.
  -- Почему она тебе нравится?
  -- Мне нравится то, как она выглядит, как себя ведет. А почему вы спрашиваете?
  -- Потому что твоя любовь еще так мала, как паучек перед входом в дом.
  -- Почему вы так считаете?
  -- Потому что люди меняются, молодой человек. Она измениться, и измениться ее поведение. По мере того, как вы будете ее узнавать больше, будет всё меньше и меньше тайн между вами.
  -- Разве это плохо, когда у двух людей нет друг от друга никаких тайн? Я всегда думал, что к этому нужно стремиться.
  -- Это не плохо, это просто ужасно. Это разрушает твою любовь, ту, что меньше паучка. Настоящая же любовь не может быть выборочной, она распростроняется на всё вокруг, а не только на твою возлюбленную. Любовь не знает выбора. Настоящая любовь готова принять всё - воздух, который вдыхает твоя возлюбленная, трава по которой она ходит босыми ногами, солнце которое светит в ее окошко по утрам. Понимаете, о чем я?
  -- Вы говорите так, словно сами пережили все это. В вашем голосе я уловил какую-то боль.
  -- Да, это так. Мои два замужества не были удачными, просто потому, что исчезала тайна. А когда нет тайны, нет жизни.
  -- Вы очень мудрая женщина.
  -- Мудрость не прибавляет радости, молодой человек. Скорее - наоборот.
  -- Вообще я попал в какое-то странное место. Здесь люди совсем не такие как в городе - молчаливые, тихие, близкие к природе, лишенные суеты.
  -- Наверное ты прав, но каждый бежит от чего-то, стремится к чему-то, даже здесь движение не прекращается. Знаешь, вся эта история про волка просто заинтриговала меня.
  -- Потому что это тайна? Вы любите тайны?
  -- Да, но ваша история очень непроста, поверьте моему опыту. Этот ваш клубок так запутался, что пока не знаю, что вам сказать. Очень непростая история, молодой человек, очень непростая.
  -- А какие мысли есть?
  -- Этот волк непременно связан с вами, он зависит от вас, или вы от него.
  -- А вы знаете деда Василия?
  -- Видела пару раз, но он уже давно живет здесь и общается неохотно. Он выходил на берег реки, купался, потом сидел долго на берегу, смотрел в небо. Часами мог смотреть. И знаете, сидел так недвижимо, ни рукой ни ногой не шевелил. Я не знаю таких людей, которые могу так сидеть. Но с ним я не разговаривала. Живу я одна, в соседнюю деревню, где он живет, не хожу, в городе бываю редко. Люди говорили, что он очень мудр.
  -- Да, дед Василий очень необычен. Я не встречал таких людей как он. Знаете, он все время такой собранный, сконцентрированный, слова лишнего не скажет, молчит. А всё что вы сказали по поводу волка, так он мне практически так же сказал, что, мол, волк твой связан с тобой.
  -- Но если волк этот не твоя выдумка, то не мог же он вот так вот пропасть. А какие-нибудь следы остались?
  -- Следы обрываются.
  -- Да, и вправду тайна, сказала старуха.
  -- А если это моя выдумка? Но ведь Марианна то настоящая! Знаете, по-моему я уже схожу с ума, я так запутался, помогите мне, прошу вас!
  
   Сам от себя неожидая, я схватился за рукав старухиного платья, словно маленький ребенок в поисках материнской защиты. Она решила погадать мне на картах.
  -- Может от этого что и проясниться. Но карты не дают решения проблем, они лишь подсказывают дорогу.
   Темнело в этих местах быстро и старуха зажгла свечу.
  -- А у вас что здесь, электроэнергии нету?
  -- Вот ты чудак, тебя еще волнуют такие подробности! Девушка исчезла, ты что забыл? Сконцентрируйся! Думай о ней.
  
   Она разложила карты. Лицо ее было сосредоточено, она разложила обветшалые от старости карты, складывала их в горки, по шесть или семь, потом брала от туда карты - получалась новая кучка. На лице не было ни тени эмоции, лишь полная концентрация.
  -- Помни о ней, повторила она.
  -- Я стараюсь.
  -- Старайся сильнее.
   Еще несколько минут она проделывала свои манипуляции с картами, а я нетерпеливо ерзал на стуле. Потом она сложила все карты в одну большую кучу и сказала:
  -- Карты не обманывают, так слушай же: возлюбленная твоя далеко от тебя, но ближе чем раньше. Путь твой к ней не лежит через дороги, овраги и реки, а лежит он сквозь путь, пока тебе неведомый. На пути этом поджидают тебя разные препятствия, которые ты же и создаешь. Ты нетерпелив - это тоже препятствие. Волк твой тобой же создан, так домой и уничтожен быть должен.
  -- А кто этот волк?
  -- Волк есть вся твоя неудовлетворенность жизнью, твои бесконечные желания, твоя агрессия, твои слабости, и отсутствие настоящей любви. Возлюбленная твоя стоит по ту сторону, ты не можешь видеть ее, пока не станешь выше своих пороков. Пока не победишь свои слабости - своего волка. А сейчас ты все еще ищещь компромисов между своими достоинствами и недостатками, ты все еще лелеешь собственную слабость. Тебе предстоит долгий путь. Твой путь это ты сам.
  -- Все сказанное напоминает мне то, что говорил дед Василий. Он тоже призывал меня обратится к самому себе еще до того, как это случилось, еще до того момента, как исчезла Марианна.
  -- Знаете, а вы очень, очень необычная, - сказал я.
  -- Я хочу тебе помочь. Вот только хочешь ли ты помочь себе?
  -- Да хочу, я готов сделать всё, что вы скажете.
  -- Вы опять торопитесь, молодой человек. Я не знаю, куда вам идти и что делать, поэтому не полагайтесь на меня. Вам придется двигаться впотемках - ведь это ваша жизнь и ваша душа. И ваш волк тоже.
  
   Старушка, решив пошутить, завыла. Для меня это было избытком переживаний за этот день. Она что, издевается надо мной? Но я чувствовал в ней силу, и мне где-то надо было переночевать, поэтому я решил попредержать свои эмоции.
  
  -- Можно я у вас переночую? - спросил я.
  -- Да переночуй, если тебе поможет. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Она взяла свечу со стола, пламя чуть дрожало. Мы прошли в комнату, ту самую, что я видел из окна.
  -- Ты будешь спать здесь. Запомни расположение вещей, потому что у меня свечка только одна, после того, как я здесь тебе все постелю, я тебя позову. А пока сходи, умойся.
  -- Хорошо.
   Старушка начала доставать из шкафа новое белье, а я пошел умываться. В доме было темно, не единой лампочки, только тусклый свет из окон. На дворе совсем темно. Ветер задувает в щели и от этого получается едва слышимый свист.
   Когда я сходил на кухню и умылся из ржавого умывальника, вода из которого стекала в неменее ржавое ведро, то стал впотемках возвращаться назад. Перед дверью своей комнаты я встретил старуху.
   - Всё готово. А ты запомнил расположение вещей, чтобы не наткнуться ни на что?
  -- Да.
   Она потушила свечку и я вошел в комнату. Едва я успел сделать шага полтора, как наступил на какие-то сковородки или банки, что-то зазвенело и упало. Старушка снова зажгла свечу, и я увидел, что повсей комнате были разбросаны какие-то вещи. Старушка засмеялась.
  -- Что здесь смешного, я же чуть не упал! Зачем вы здесь все раскидали? Я же запомнил расположение вещей, здесь небыло этих дурацких банок!
  -- Конечно не было, сказала старушка. Пока вас не было, я раскидала здесь все.
  -- Но зачем?
  -- Это было моим первым уроком для тебя.
  -- Каким? Чтобы я был всегда готов к опасностям?
  -- Нет. Он состоит в том, что знания всегда устаревают. Все меняется не по твоим законам. То что было одним - станет другим через минуту. Знание не поможет.
  -- А как знание может помочь в моем поиске?
  -- Никак, оно только помешает тебе. Отбрось его. Лишь сердце укажет тебе путь. А теперь спи.
  
   Сплошная иррациональность. Сюрреализм наяву. Мысли путаются в паутине догадок. Но всё тщетно. Пытаюсь заснуть, долго ерзаю по кровати, а когда наконец засыпаю, то сплю тревожно, словно и не сплю вовсе. Встаю часа в три ночи и смотрю в пыльное окно. Темно, лишь только край реки виден, а еще звездное небо. Такие маленькие точечки, иногда изредка сверкают. Где Марианна? Где моя любимая? Близко и в то же самое время далеко... Слова старухи разрушали всю логику вещей. Ведь мы всегда любим, чтобы всё было на своих местах, каждая вещь на своей полочке, а теперь вот под ногами звякали старухины склянки. Всё прямо как в моей голове - что то позвякивает где-то внутри, но не знаешь где. Зубная боль чем хороша, тем что знаешь источник болезни - вот зуб, он болит и его надо лечить. А моя боль - ее источник и природа мне были неизвестны, оттого и пугали больше. А еще от меня зависит жизнь другого человека. А ведь это уже совсем другая ответственность.
  
   Вдруг неожиданно за окном я увидел какое-то движение. Мне было плохо видно, мешала темнота - хоть глаз выколи. А еще эти дурацкие кусты. Но мне не показалось, я в этом не сомневаюсь. Я затаился у окна - увидел чью-то тень, вот она переметнулась между кустами. Ноги стали тяжелыми, но преодолев страх, я, спотыкаясь о старухины склянки, выбежал на улицу, к берегу реки.
  
   Но только лишь ледяной берег реки увидел я. Но на том месте, где река не замерзла, я заметил, что круги расходятся по воде. Что бы это могло быть? Рыба? Почему-то я сомневаюсь. Теперь я стал обращать внимание на все вокруг - быть может кто-то посылает мне знаки. Я стал верить всевозможным чудным вещам. На утро я твердо решил проверить, что там - в реке, и пошел спать.
  
  -- Я хочу нырнуть в реку, - сказал я старухе утром.
  -- Зачем?
  -- Я видел что-то ночью в реке, и это что-то было очень странным.
  -- Вода очень холодная, закоченеете в миг.
  -- Отговаривать меня бесполезно, я упрямый.
  -- За вас же переживаю.
  -- А глубоко здесь?
  -- Не знаю, вообще то здесь никто не купается, даже летом.
  -- А есть еще кто-то кроме вас?
  -- Нету
  -- Ну всё, довольно разговоров.
  
   Я разделся. Это было неприятно, холод поедал то тепло, что хранилось в моем теле. Вообще-то я совсем незакаленный человек, особо нужды не было. Но жизнь повернулась так, что моржом нужно становится мгновенно. Растерся снегом. Непомогло. Скорее даже хуже. Стало еще холоднее и мурашки появились на теле. Но больше медлить нельзя и я прыгнул. Просто разбежался по скользкому льду и прыгнул в воду.
   Сердце замерло на секунду. Показалось, что я умер. Но пока только показалось. Нырнул под воду. Ничего. Я даже не знаю, что искал, просто нужно было делать что-то. Искать Марианну. Не то, чтобы я надеялся обнаружить ее там, где-нибудь на дне озера, просто надежда это единственное, что у меня есть. А еще память - недолгие воспоминания о наших счастливых деньках. Все воспоминания о ней обострились в тот момент, когда я нырнул под лед. Но все продолжалось недолго - тело свело. Вначале холод был в ногах. Потом стал подниматься выше по коленям, пока наконец не достиг головы. И тут словно удар - и мысль о том, что нужно выбираться из воды. Скорее даже это не мысль, а инстинкт, которому я должен подчиниться. А вода была прозрачной - тихой, недвижимой, и ледяной. И в этом холодном спокойствии была своя красота. Да, я заметил эту красоту. Это длилось всего секунду, но в этом что-то было. А потом я вынырнул. Бешено вдыхая воздух, я шевелил ногами, чтобы оставаться на поверхности. Я уже стал ледышкой.
   Кое-как выбрался на берег, в этом мне помогла старуха. Она сама рисковала провалиться в прорубь, но очень проворно подбежала к краю и протянула мне руку:
  -- Выбирайтесь скорее, замерзли уже совсем!
   Я схватился за ее руку, которая показалась мне обжигающе горячей. Вылез. Но попытка найти что-нибудь на дне оказалась пустой затеей. Стоя на берегу, я вытирался полотенцем и долго кашлял. Какой же я глупец!
   Потом мы сидели на кухне и пили чай. Тепло разливалось по телу вместе с этим волшебным напитком. Старуха молча смотрела на меня, а потом сказала:
  -- Как неразумно все же вы поступили! А может вам показалось, что вы видели что-то ночью?
   Я ничего не ответил. Потому что это действительно так. Кашель мой не проходил. Наверное я простудился. Может мне и вправду показалось, что я что-то видел ночью? Теперь я уже засомневался. Но ведь и не знал, что хочу найти. Но что-то должно было произойти и я это чувствовал. И это произошло. Чай, что мы пили, показался мне знакомым по вкусу. Чай Марианны! Да, это точно он!
   Я вскочил со стула и завопил:
  -- Чай Марианны, это точно он. Откуда он у вас?
  -- Я готовлю чай сама, а почему ты называешь его так?
  -- Это вкус, он мне знаком!
  -- Наверное это послание свыше.
  -- А может быть это знак того, чтобы я не отступал, чтобы не терял надежды.
  
   Я серьезно заболел. Кашель мучил меня и отправиться куда-либо я не мог. Да и если бы мог, то куда - понятия не имею. У меня была температура. Но старуха не выгнала меня из дому, а напротив - отнеслась с пониманием и стала лечить меня.
  
   Я лежал в кровати несколько дней. Еще бы - это не шутка, прыгать в прорубь как морж. Без последствий конечно же не обошлось. Хозяйка заботливо приносила мне какие-то настои на травах, я пил их, хотя они были ужасно горькими. Потом принесла какой-то невзрачный цветок и поставила его на подоконник моей убогой комнаты.
   Старушка прошептала что-то над этим цветком. Конечно же она чудоковатая, но не лишена души и человеческого сострадания, иначе уже выгнала бы меня отсюда. А я вот лежу и болею.
   Как то раз она пришла с какой-то мазью и сказала:
  -- Я натру вам горло и лоб. Сразу будет лучше.
  
   Она стала лечить меня. Но вид ее старых костлявых рук отпугнул меня и я невольно отодвинулся от нее. Наверное я побрезговал в тот момент. Ее руки показались мне ужасными.
  
  -- Вам не нравятся мои руки?
   Старуха заметила едва уловимое движение моей головы. Я смутился.
  -- Да нет, что вы.
  -- Ладно, я всё заметила. Да, мои руки выглядят так, как должны выглядеть руки старухи. И мое лицо уже не такое, как в молодости. Но ничто не может оставаться постоянным.
  -- Вы правы.
  -- Знаете, люди все время стараются выглядеть моложе своих лет
  -- Да, пожалуй.
  -- Они оттягивают свою старость, пытаясь замаскироваться. Но время не обманешь. Знаете, есть такой старый восточный афоризм: "Не время проходит, а люди проходят. А время стоит и смотрит на нас - как мы рождаемся, взрослеем, стареем и наконец умираем".
  -- Это вы к чему сказали?
  -- К тому, что внешнее обманчиво. Пусть мои руки и стары, но они лечат вас.
  -- Извините меня.
  -- А еще запомните: Уродство - колыбель красоты.
  
   Я запомнил. Последнее высказывание поразило меня и я думал над ним, лежа в постели целый день. Вечером старуха сказала:
  -- Ухаживайте за цветком, что я поставила на подоконник. Этот цветок необычный. Хотя где есть обычные цветы? Так вот: сейчас он выглядет плохо, но если вы научитесь дарить ему любовь, то он расцветет.
  -- Это поможет мне выздороветь быстрее?
  -- Нет, хотя он может дать вам гораздо больше, чем выздоровление.
  
   Да, мое незапланированное путешествие в лес явно затянулось. Но может это мой шанс измениться, стать лучше, прийти к чему то большему? Вся эта история с дедом-шаманом Василием и старухой, которая разговаривает с пауком, встреча с Марианной. Да, Марианна когда-то говорила, что умеет разговаривать с животными, говорила, что у нее есть подруга-белка. Тогда я не воспринял ее слова серьезно. А теперь мне кажется, что это возможно. Возможно всё. Вот цветок. Пока что даже на цветок то он не похож. Но всем нужна любовь. Я где-то читал давно, что если гладить листочки цветка, то растение вырастает быстрее. Старуха где-то вечно пропадала, я был в доме один. Но из комнаты почти не выходил.
   Я всё обдумывал слова старухи. Здесь была какая-то связь. Ее слова вонзались в мое сердце, как стрелы. Ее речи били меня, сотрясали всего, меняли, трансформировали. Не то, чтобы я соглашался с ней, но то, что она говорила, подходило к моей жизни очень точно. Кто эта старуха? Почему живет одна? Что здесь делает? Непонятно. Надо бы ее распросить.
  
   Но одно я понял наверняка. Что всем нужна любовь, даже цветам. Даже они, стоя на пыльном подоконнике, все ждут, когда же кто-нибудь прикоснется к их маленьким лепесточкам. О моя милая Маринна, где же ты?
  
   Я всё вспоминал старухины слова: "Возлюбленная твоя стоит по ту сторону, ты не можешь видеть ее, пока не станешь выше своих пороков. Пока не начнешь осознавать свои слабости - своего волка". Да, волк был определенно мой, но он же оставлял следы на снегу. И следы эти были настоящими.
  
   Да, определенно надо было распросить старуху побольше о ее жизни, разузнать, разнюхать. Как же я не догадался раньше? Как только она придет, сразу же это сделаю, вдруг она имеет отношение к исчезновению Марианны. Уж слишком она много знает, подозрительно много знает.
  
   И вот, когда она пришла снова и принесла опять целебные травы для меня, я стал задавать ей вопросы о ее жизни здесь. Но отвечать она явно не хотела, укланялась от ответов и отшучивалась.
  
  -- Мне кажется, что вы что то скрываете от меня, сказал я.
  -- С чего вы взяли?
  -- Уж больно точно вы всё мне рассказали обо мне. Еще тот же чай, что готовила мне Марианна. Всё загадки какие-то загадываете.
  -- Да ничего я не скрываю, вам показалось. А если то, что я сказала вам, не затронуло вас, то мне очень жаль.
  -- Ей очень жаль! Вы что-то скрываете от меня! Отвечайте! Где Марианна?
  
   Необъяснимый гнев поднялся в моей душе, я схватил старушку за руку. Я не осознавал, что делал. Казалось злость контролировала меня и я ничего не мог с ней поделать. Это что-то животное.
  
  -- Говорите же! А не то хуже будет!
  
   Но в ее глазах я не увидел испуга. Лишь только уставилась на меня. И вдруг где-то за окном я услышал пронзительный волчий вой. Как будто волк был под окном. Я отпустил старуху, резко повернулся к окну и задел цветок, за которым должен был ухаживать. Горшок с дребезгом разбился. И тут я осознал, что еще секунда, и я бы мог сделать больно бедной женщине. Выбежал на улицу, но волка нигде не было. Искать его я не пытался.
  
   Я стал извиняться, ползал на коленях перед хозяйкой, а она лишь молчала, как-то грусно смотрела на меня. Не проронила ни слова.
  
  -- Ну скажите хоть что-нибудь! Скажите, о том, кто я, какой подлец! Выгоните из дома наконец! Вышвырните! Но клянусь, я не ведал, что творил!
  -- Вы сами себя накажете, если не изменитесь, наконец сказала она.
  
   И когда она наконец нарушила зловещее молчание, мне стало легче.
   Разбившийся горшок от цветка пришлось выкинуть, но землю я собрал и попросил у старухи новую кадку. Она дала мне ее и я засыпал прошлую землю туда. Старушка взглянула на меня с какой-то необъяснимой печалью и я вроде бы услышал вдох, что почти неслышимо вырвался у нее из груди.
   Да, свои страсти мы не контролируем. Мы не можем помнить себя, когда злимся. И это в самом деле страшно. И подумал я, что преступления, которые мы совершаем, на самом деле происходят по вине того, что мы не контролируем себя. Нет, слово контроль плохо. Оно предпологает подчинение. Контроль - слово машинное, неживое, от него веет рабством и могилой.
   Я просто стал наблюдать все то, что происходит вокруг меня. Шло время, дни то тянулись, то пролетали, словно птицы. Когда я наблюдал то, как начинает таять река и многочисленные маленькие ручейки расползаются по земле, то я словно растворялся. Не помнил себя, свое имя, зачем пришел сюда. Становился словно частью большой земли, такой огромной, необъятной, совсем первобытной. В этом уединении что-то было. Впервые я обратился сам к себе.
  
   Я помогал старухе по хозяйству, ухаживал за цветком, что должен был расцвести от моей любви и ни на день не забывал о Марианне. Закинул свой дурацкий дневник. Я совершенно не имел понятия, почему я здесь, но сердце подсказывало, что это правильно.
   Старушка была совсем не против, что я оставался у нее. Мне казалось, что ей одиноко, но она тщательно скрывала это. Но вечерами я слышал, как она плакала в своей комнате. Это резало мое сердце словно острым ножом. И совсем недавно в захлестнувшем меня потоке ярости я едва не задушил безобидную одинокую старушку. Мне хотелось утешить ее, я зашел в комнату к ней.
  -- Почему вы плачете? - я заглянул в ее комнату, переступив одной ногой через порог.
  -- Уйдите, не мешайте мне.
  -- Как я могу утешить вас?
  -- Как можно утешить старую женщину, живущую в захолустье? Каждый вечер я штопаю носки для внуков, которых у меня нет!
  
   Да, я не подозревал, насколько глубока ее печаль. Я сел рядом, обнял ее за плечи.
  -- Не плачьте, вы не одна я с вами.
  -- Вы уйдете, а я останусь здесь - одна. Мужчина легче переносит одиночество, но женщине нужна любовь. Она должна чувствовать ее каждую секунду. Должна чувствовать тепло, то что она кому-то нужна.
  -- Вы правы
  -- Каждое утро на протяжении многих лет я выходила во двор. Я ждала своего мужа. Но он, однажды уйдя, не вернулся ко мне.
  -- Он бросил вас?
  -- Не знаю. Даже не представляю, что могло с ним случиться. Поэтому не имею право на него злиться. Просто пропал и всё.
  -- Но люди просто так не пропадают.
  -- Только не в вашем случае.
  
   Да, я понял, что сказал глупость. Вот уже двое пропавших без вести. А мы сидим вот здесь с ней, и не знаем что делать.
  -- А теперь вы перестали выходить каждое утро во двор в ожидании мужа.
  -- Не перестала, теперь я делаю это по привычке. Но я чувствую, что ты найдешь свою Марианну. С тобой будет все иначе.
   Да, каждое утро я выхожу по привычке на улицу, потому что совершала это много-много лет. Как ритуал. Но поверь мне, нет ничего более страшного, чем привычка.
  -- Почему?
  -- Я говорю про привычку в любви. Любовь нова, когда она не похожа на болото.
  -- А чем плохо болото?
  -- А тем, что оно никуда не впадает. Оно просто стоит и тухнет. Так же и бывает с ненастоящей любовью. Я познала любовь, только тогда, когда потеряла мужа. Обрела, только тогда, когда у меня не стало его. Но все равно он со мной, чтобы не случилось.
  -- А на что похожа настоящая любовь?
  -- Настоящая любовь похожа на много ручейков, что превращаются в речки, речки превращаются в моря, моря превращаются в океаны.
  -- А океан?
  -- А океан этот бесконечен. Он глубок для человека и непостижим для ума. Это и есть любовь. Она всегда движется, трансформируется, меняет очертания и формы, но все равно остается любовью. Настоящяя любовь всепоглощающа.
  -- А почему вы настаиваете на том, чтобы я выращивал цветок. В нем что, любовь?
  -- Как вы еще молоды. Цветок этот просто чистое выражение любви. А знаете почему?
  -- Почему?
  -- Потому что цветок чист, он не знает противовеса любви. Он не знает слова ненависть. Он просто чувствуют, то что происходит сейчас, чувствует того, кто касается его лепестков.
  -- А мы не знаем любви, потому что знаем про ненависть?
  -- Нет, потому что разделяем понятия. Настоящая любовь не знает противоположностей. Их просто нет. Ненависть просто не может возникнуть. То что можно противопоставить ненависти это не любовь, это нечто уж слишком земное. Это то, что способен выдумать человек. Вы выдумываете свою любовь. Вы выдумываете свою ненависть. Вы постоянно что-то выдумываете, а потом верите в это.
  -- А разве плохо "выдумывать" любовь?
  -- Любовь не выдумывают, она не берется из воздуха, ее выращивают, словно цветы.
  -- Я запутался совсем. Мне не дано этого понять.
  -- А вы когда нибудь видали, чтобы сердце могло понимать? Сердце любит вслепую, а не взвешивает! Хватит взвешивать.
  
   Да, это было так. Я все время что-то взвешивал, словно в голове были весы, которые постоянно ломались, взвешивая подчас совершенно разные вещи. Ум мой не спокоен, все время задает вопросы. Это машина, которая задает вопросы и лишь изредка получает ответы, которые ее удовлетворяют. Это бездна, в которую я кричу, но то, что я спрашиваю, эхом возвращается назад.
   Старуха сказала много всего, какая-то совершенно безбашенная мудрость, которую мне понять не представляется возможным. Я должен прожить это все. После нашего разговора я долго с ней не разговаривал, как будто был совсем опустошен. Мне нечего было добавить к ее словам, а даже если бы и было, то я скорее всего промолчал бы. Она занималась своими делами, а я старался помогать ей и скрашивал ее одиночество. А может и свое. Я становлюсь все более безмолвным. Слушаю ветер, что шумит между деревьев и попадает в трещины дома, издавая свистящий звук. Одиночество проникает в меня очень вкрадчиво и спокойно, словно хитрый маленький зверь. Вот только одиночество это стало очередной переменой во мне. Я вошел в одиночество, и это стало моей сутью. Я бродил вокруг старухиных окрестностей. Так шли дни. Я вспоминал деда Василия. Интересно, как он там, без меня? Конечно ничто не забыто. Но я стал понимать, что путь к Марианне лежал через меня, через внутренний мир, в котором все еще обитает волк и временами оказывается на свободе.
   А потом старуха заболела. Сказал мне, что простыла, но я слышал этот ее тяжелый кашель по ночам. На мою долю выпало ухаживать за ней. Но это совсем не тяготило меня. Деятельность давала мне возможность уйти от мыслей. Действие успокаивает. Старуха почти не выходила из дому, я делал все по дому - убирался, готовил, топил печь. Я приносил ей еду, а она почти не вставала с постели. Все было очень стремительно, я имею ввиду то, как развивалась ее болезнь.
  -- Я поделилась с тобой своим опытом, теперь я могу спокойно отправиться в новый путь
  -- Вы обязательно выздоровеете
  -- Чепуха. Я никогда не болела, но теперь - совсем другой случай. Я чувствую это и сопротивляться не намерена.
  -- Почему бы не побороться?
  -- Вы представляете себе возможным бороться с целым миром?
  -- Почему вы называете это так?
  -- Потому что плыть против течения мира - значит быть глупцом.
  -- Но все люди боятся умирать!
  -- Для смерти не нужно столько мужества, как для того, чтобы жить. Чтобы гореть свече и озарять все что- вокруг - вот на что нужна сила, а чтобы взять и погаснуть больших усилий не требуется.
  -- Вы так легко об этом говорите, сказал я.
  -- Называйте вещи своими именами - мы говорим о смерти.
  -- Да, именно.
  
   Мне было грустно. Я успел привязаться к этой старушке. Она стала моим новым проводником в мой собственный мир. Но никто не может ответить на все вопросы. Поэтому всегда есть тайна. В поисках ответов я бродил по окрестным лесам, но чем больше думал, тем больше запутывался. Ни души вокруг, лишь тишина. Да, я стал привыкать к тишине, ведь в городе ее практически не услышишь. Ведь даже ночью в этом беспокойном городе обрести тишину не так то просто. То за окном какие-то пьяные крики, то трамвай проедет, стуча своими железными колесами. А здесь все не так, все наоборот, с ног на голову, или наоборт, с головы на ноги.
  
   Однажды, прогуливаясь по уже знакомым мне местам, которые так охотно делились со мной лесным безмолвием, приключилась со мной удивительная вещь. Там, где я раньше не встречал ни души, у заброшенного колодца, что находился метрах в двухсот от дома, я встретил девочку, она шла босиком по снегу. На ней было приличного вида платье и легкая курточка. Только вот лицо было немножко бледным, от мороза наверное. Она шла неспеша, словно не видела меня, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.
   Я приблизился к ней и спросил:
  -- Девочка, ты что, потерялась?
   Она подняла глаза на меня и сказала:
  -- Нет, я всегда знаю свою дорогу.
  -- А почему ты идешь босиком?
  -- Мне совсем не холодно, ответила она.
  -- Почему ты совсем одна, где твои родители?
  -- Я всегда одна и всегда знаю, куда иду.
  -- И куда ты идешь?
  -- К Марфе Сергеевне, разве не у нее вы живете?
  -- Да, у нее я живу. Я провожу тебя. А что ты хочешь?
  -- Я - смерть, сказала девочка и посмотрела на меня взглядом, не выражающим абсолютно ничего.
  
   У меня подкосились ноги и я едва не сел на снег.
  -- Кто ты? Спросил я снова.
  -- Да-да, вы не ослышались. Смерть.
  -- Это глупая шутка.
  -- Ваша никчемная жизнь - вот глупая шутка, сказала девочка.
  
   Мне стало не до шуток. Сердце забилось часто, отзываясь в ушах. Голова готова была взорваться.
  
  -- Да не бойтесь, пока что я не к вам пришла, а к Марфе Сергеевне.
  -- Знаешь, я представлял смерть совсем иначе, чем маленькая девочка, идущая босиком по снегу.
  -- Да, да, знаю, сказала она. Меня рисуют как мерзкую старую тетку с косой на плече, так?
  -- Да, точно.
  -- А на самом деле я вот такая, совсем не страшная, правда?
  -- Ннннаверное...
  -- Да не бойтесь вы, вы еще долго будете жить, заверила она меня.
  -- Спасибо, - это прозвучало глупо, но я не знал, что можно еще сказать.
  -- Знаете, жизнь следовало бы рисовать как старуху с косой. Это больше похоже на правду.
  -- Почему?
  -- Потому что ее предел это старость, вы становитесь старыми, как эта старуха. А я наоборот - даю новую жизнь, поэтому я маленькая девочка. К тому же мы с Жизнью сестры, она вправду больше похожа на старуху с косой.
  -- Ну дела, только и с мог сказать я.
  
   Тем временем девочка спокойно пошла по направлению к дому, уверенным шагом, как будто приходила в этот дом не один раз. Я шел за ней с благоговейным страхом. Теперь это уже не казалось мне шуткой. Девочка прошла в комнату, где лежала старуха, и сказала старухе:
  
  -- Пойдем со мной, я дам тебе новое рождение и новую молодость
  -- Я уже давно жду тебя, но ты все не приходила
  -- Были дела поважнее, ответила девочка. А ты что, не боишься меня?
  -- А кто боится маленькой девочки? В голосе Смерти прозвучала нотка обиды. Меня обычно все боятся.
  -- Подожди секунду, - сказала старуха. Мне нужно кое-что сказать молодому человеку. Марфа Сергеевна подняла голову с подушки и произнесла негромко:
  -- Я сказала тебе все, что знала. Теперь я могу спокойно уйти. Помни о цветке, за которым я поручила тебе ухаживать. Он поможет тебе в трудной ситуации, если ты будешь следить, чтобы он не завял. Но не завянет он лишь в том случае, если ты будешь ухаживать за ним с радостью, а не потому что он тебе когда-нибудь поможет. Ты всё понял?
  -- Да, я понял.
  
   Если уж девочка приходит в захолустье и представляется Смертью, то почему бы и цветку не обладать какими-то волшебными свойствами. Наверное для цветка это сущий пустяк.
  -- Да, и не забудь про паучка, что вьет паутину на крыльце.
  -- Не забуду.
  -- Ну все, Смерть, теперь можно уходить, я готова, обратилась старуха к девочке.
  
   Девочка тихо, почти неслышно подняла руку вверх, потом очень заботливо, почти с материнской нежностью прикоснулась рукой ко лбу старухи. А потом глаза этой женщины закрылись навсегда. Я не чувствовал никакой грусти по поводу ее ухода. Это было нечто совершенно чистое, естественное. Но слова женщины остались во мне, жизнь ее не была напрасной. Вообще, любая жизнь всегда существует для чего-то, каждый человек нужен миру, только сам может не знать об этом. Эта женщина указала мне путь любви, точнее пути то даже никакого не было.
  
   Раньше я думал, что любовь находится где-то там, за горами и лесами, скрывается за тучами, морями и странами, что ее нужно непременно искать. Но любовь это оказывается то, что ты носишь в себе, и не замечаешь как это горит в тебе, освещает твою дорогу. Но она горит лишь в том случае, если ты можешь выдержать это сияние, этот прорыв. Любовь - испытание, тот кто любит тот и страдает. Теперь я страдаю, что Марианны нет со мной рядом. Но у меня есть любовь, что зажгла эта девушка, и теперь я не заблужусь, не затеряюсь в этом бескрайнем мире, сердце укажет мне путь. А ведь любовь не так проста, как кажется. Ей нужно учиться и это особоая наука, подумал я. Любовь это то, чему не может научить ни одна школа и ни один университет, об этом столько всего написано и об этом столько поется в песнях. Ее заездили, зделали из нее объект масскульта. О, прости нас любовь, за то, что мы не правильно понимаем тебя. Каждый понимает тебя по своему, н любит по своему, и страдает тоже по-своему.
   О, сколько дурацких книжек я прочел про любовь. Я заменял любовь книгами. Но в этих книгах не было ничего сказано о том, что чувствует сердце, как оно любит и как внутренний огонь взрывает тебя и ничего не остается, кроме любви. Это как порыв ветра, ты не чувствуешь, как он приближается, но тем временем он окутывает тебя, согревает, ласкает, обнимает. А потом он уходит, этот теплый южный ветер и остается лишь безмолвие. А ветра нет. Ты оборачиваешься, смотришь по всем сторонам света - а ветер исчез, убежал куда-то. И ты идешь его искать. Северь, юг, запад, восток. Куда отправилась ты, Марианна, хоть намекни, думал я.
   Тем временем Девочка-смерть сидела и смотрела на старую женщину, что обрела покой. Потом она долго смотрела в окно и сказала тихо, почти не слышно:
  -- Я снова сделала ее молодой. Снова давать молодость, избавлять от боли, окутывать вечным покоем старое морщинистое тело, для того чтобы дать новую жизнь. Это моя работа.
  -- Да, ты ведь девочка-смерть.
  -- Да, и я могу прийти в любую минуту. Даже к тебе.
  -- Ко мне?
  -- Люди такие смешные, они думают, что я могу прийти к кому угодно, только не к ним. Они даже не знают, что это я. Но я ведь не похожа на ту мерзкую старуху с косой, правда?
  -- Ты не похожа.
  -- Знаешь, а я еще девушку, Марианну. Ты не приходила за ней?
  -- Нет, не знаю никакой Марианны.
  -- Я потерял ее уже давно, но никак не могу найти.
  -- Ты любишь ее?
  -- Да.
  -- И ты хочешь, чтобы я помогла тебе?
  -- А ты можешь?
  -- О да, могу, но при одном условии
  -- Каком?
  -- Ты пройдешь мое испытание
  -- А если не пройду,
  -- Тогда я заберу тебя
  -- Забирай, потому что я сам себе не нужен.
  -- Ладно, -рассмеялась девочка, - считай что ты прошел испытание. Ведь ты готов отдать свою жизнь за нее, а это много стоит.
   А потом она вынула из кармана своего платица большие старые часы на цепочке, взяла меня за руку и сказала:
  -- Пойдем, нельзя терять ни минуты.
  -- И это говорит мне смерть?
  -- Именно, смерть это когда кончается твое время, сказала она.
  -- Сейчас, я только захвачу цветок, за которым Марфа Сергеевна просила меня ухаживать.
  
   Я взял цветок и мы отправились в путь. Живя у старушки, я совсем незаметил, как наступила весна. Сколько же времени прошло! Мороз сменился теплой погодой, которая сулила скорое таяние реки. Обратного пути не было, потому что я не знал другой переправы чем лед, с помощью которого и пришел на этот берег, который дал мне еще немного мудрости. А теперь вот плечом к плечу со мной шла девочка-смерть. Точнее это я шел за ней, а она вела меня куда-то. А я безропотно подчинялся, следуя за ней. Мы шли молча, да и слова пожалуй были излишними.
   Лишь изредка девочка предупреждала меня, чтобы я где не споткнулся. Забавно.
  -- Знаешь, а там где я живу, вы, люди кажетесь мне такими маленькими. И такими смешными.
  -- Это почему?
  -- Да потому что вы пишите книжки про меня. А я их читаю и очень меня все это смешит. А еще вы там, внизу, так суетитесь, ну точно как тараканы.
  -- Да уж, хорошее сравнение.
  -- А я знаю, что ты чуть не задушил бедную старушку, - она взглянула на меня такими хитренькими детскими глазами, что мне стало не по себе.
  -- Зачем ты мне сейчас это говоришь?
  -- Я тебя злю, играю с тобой.
  -- Ну и как, нравится эта игра?
  -- Конечно. Вы ведь тоже все время играете.
  -- Что ты имеешь ввиду?
  -- Вы думаете, что у вас есть все - деньги, слава, престиж, уважение. Ха-ха-ха! Но от этого вы не становитесь ни на миллиметр больше из окна моего дома. Вы всё те же тараканчики. Я прихожу и отнимаю у вас все - как будто и не было у вас ничего вовсе.
  -- Это такая игра?
  -- Ага, а ты понятливый. Впервые она улыбнулась. - Это такая игра. Но она начинает мне надоедать. Я уже умираю от тоски. Давно умираю от тоски.
  -- Неужели все люди одинаковы?
  -- Нет, не все. Вот ты например.
  -- А что я?
  -- Ты не совсем обычный. Тебе ничего не надо, кроме этой девушки. А ведь ты не подумал, что когда-нибудь ты мог бы причинить ей боль.
  -- Что ты хочешь сказать?
  -- Что кто-то испытывает тебя. Эта девушка слишком чиста для тебя. Поэтому она и исчезла.
  -- И что я дожен сделать, чтобы снова увидеть ее?
  -- Ты должен стать чище. А этот путь нелегок.
  
   А потом мы шли молча. Разговор как-то прикратился сам собой. Я вспоминал то, как я жил раньше. Воспоминания плавно перетекали из взрослой жизни в детство.
   Я был очень молчаливым ребенком. Почти ни с кем не разговаривал. Я мог часами гулять по улице, не общаясь, молча. Смотрел на деревья, небо, солнце. Друзей у меня не было совсем. А когда были, то частенько раздражали меня своей глупой болтовней. Уже тогда я понял, что все так мелко, так суетливо. Иногда я смотрел на людей, а они спрашивали, почему у меня такой странный взгляд. Это был взгляд каменный, застывший, не выражавший совсем ничего. Я часто отвлекался на уроках, постоянно смотрел в окно. Там за окном было интереснее, чем в дурацкой школе. Нас так старательно хотели сделать одинаковыми, что заставляли учить стихи и делать какие-то задания. Все казалось таким глупым еще в школе. Я искал смысл там, где его совсем не было. А еще я не любил врать. Но меня научили.
  
   Когда у меня спрашивали что-нибудь, я старался смолчать, а если это не выходило, то говорил что-нибудь совсем несуразное. Чаще всего тогда от меня отвязывались. Но иногда я мог не сдержаться, и сказать что-нибудь совсем ценичное. Это потому, что я не любил врать. Но меня научили.
  
   Врать - это удобное средство, чтобы от тебя отвязались. Ко мне постоянно кто-то приставал и чего то от меня хотел. И я начал постепенно врать всем, с поводом и без повода. Первое время мне верили, потому что врать раньше я не любил. Но теперь выбирать не приходилось. Иногда я говорил что-нибудь совсем из ряда вон, причем делал такое серьезное лицо, как у депутата государственной думы. И иногда верили.
  
   А еще, когда я был маленьким, меня часто спрашивали, кем я хочу стать. Кто-то из моих знакомых хотел стать космонавтом, кто-то знаменитым артистом, кто-то музыкантом. Когда речь доходила до меня, я говорил, что хочу стать никем. Потом непременно следовал вопрос: "Как это стать никем? Ведь твои друзья хотят быть кем-то!".
   На что я отвечал: "А я вот хочу быть никем. Ходить на работу и получать деньги"". Да, тогда все казалось гораздо более простым, чем сейчас. Сейчас надо становиться кем-то.
  
   У меня был друг, с которым мы познакомились в школе. У нас было такое развлечение - мы разрисовывали учебник географии, приписывая туда всякие нецензурные фразы. Учительница была очень строгая и очень не любила, когда кто-то смеется на ее уроках. От этого становилось еще смешнее, когда мой друг придумывал новые места на географической карте, например никому еще неизвестные "Укурильские острова". Мы держались за животы, не в силах сдержать хохот, который подкреплялся большой серьезностью учительницы.
   Наверное мы тогда израсходовали весь запас общего смеха. Теперь мы с моих бывшим соседом по парте, открывателем новых земель и морей, больше не общаемся. Нет, мы не поругались, просто смеха было слишком много. Когда-нибудь он должен был закончиться.
  
   Потом была прыщавая любовь. Влюбился я в одну девчонку. Она училась в нашей школе. Она была старше меня на год.
   Влюбился по-глупому, по-детски. Писал ей дурацкие стихи с кривой рифмой, в тайне надеясь на возможность доказать ей свою любовь. Узнал, где она живет, кидал ей письма со стихами в почтовый ящик. Но врать к тому времени меня уже научили, я это уже говорил. Но тогда я надеялся, что все по-настоящему. Вот она, любовь! Девчонка была красивая, у нее были красивые ясные глаза, длинные темные волосы и ноги росли от ушей.
   Однажды, когда я в очередной раз кидал ей в ящик письмо с сердечками, неожиданно подошла она. Увидела меня и все поняла. А я позеленел. Пойман на месте преступления. Дон-Жуан фигов.
  
   Я признался ей, что меня угораздило влюбиться. Мы познакомились. Оказалось, что она ужасно тупая, видимо весь ум транформировался в красоту. А еще у нее оказался противный голос. И ее мама постоянно спрашивала, где работают мои родители. Я отвечал - на работе. Ее мама была неудовлетворена ответом и задавала вопрос про родителей каждый раз, когда я приходил. Но приходил я недолго. Врать себе еще не научился.
  
   А потом я увлекся книгами и поглощал их в огромном количестве. Я искал ответы на вопросы, которые мне не давали покоя. Искал выхода из суеты, пытаясь постичь смысле всего этого маскарада. Но книжки мне не особо то помогли, в них было что-то, и это что-то вызвало еще большую печаль. Это было не просто печалью по поводу нехватки чего-либо, скорее нечто более всеобъемлющее, что-то, что буквально рвало сознание. Я сдал книги в мукулатуру и купил вина. В вине тоже ничего не было. Я сдал бутылки.
  
   Я очень хотел найти то, чему я мог бы посвятить жизнь. Просто так дышать воздухом и топтать травку я не хотел, мне обязательно нужно было жить ради чего-то. Наверное дело в воспитании. Обычные человеческие амбиции меня не прельщали. Деньги, положение в обществе и чтобы все было красиво - меня это не интересовало. Я видел потухшие глаза людей, которых все считали победителями. Их взгляд был таким же алчущим, как и остальных Им тоже чего-то недоставало.
   Эти поиски были тщетными. Моя жизнь слишком никчемна, чтобы посвятить ее кому-нибудь или чему-нибудь. Места для подвига я не видел. Тогда я заметил всю ту равнодушность друг к другу, что люди так пытаются скрыть. Но глаза всё выдают.
   Каждый день одни и те же операции, что мы совершаем, чтобы не подохнуть. Один мой знакомый мечтал о конце света. Он просто сказал мне о том, о чем думали люди, но не решались произнести вслух.
   И тогда я понял, что в жизни я один. Совсем один. И каждый сам по себе и понять мы друг друга не можем. Каждый охраняет свою территорию, что состоит из привычек и мировоззрений. Но я чувствовал этот затхлый запах, эту старую вонь. Жизнь стала привычкой. Чтобы о тебе вспомнили, надо умереть. Так я думал.
   А еще меня очень бесило, когда кто-то начинал ныть как ему плохо. Так и хотелось заорать: "Заткнись и сдохни!".
   Если бы я встретил инопланетянина, а я мечтал об этом, то неприменно спросил бы у него: "Это вся вселенная сошла с ума, или только частично?".
  
   Да, я не герой, который спасает прекрасную девушку Марианну из лап серого волка. Это борьба с собой. Когда любишь по-настоящему, то это происходит совсем по-другому, нежели когда строишь иллюзии.
   В руках я нес цветок. Марфа Сергеевна сказала, что это чистое проявление любви. Я думал об этом, но так и не мог понять, что она имела ввиду. Но впервые я почувствовал, что этот цветок живой, когда его листья прикоснулись к моим рукам тогда. Эти маленькие зеленые листики поняли меня, едва прикоснувшись кожи. Да, долгие вечера Марфа Сергеевна проводила в одиночестве. Но у нее был этот цветок, которому она дарила свою любовь. Вся энергия ее нежности передавалась маленькому цветочку, что рос в глиняном горшке. Марфе Сергеевне не было одиноко, если она разговаривала даже с пауком. Иной человек просто не заметит букашку. Раздавит, сомнет, выбросит. И забудет о существовании маленького существа. Раньше я об этом не думал.
  
   И это говорю я. А во мне живет волк. И мне кажется, что любовь убивает эту злость ко всему. Нет, злость это еще ничего. Во мне долгие годы произростала равнодушность. Злость - это бунт против чего-то. А равнодушность это когда совсем наплевать. Когда совсем наплевать - это тоже, что и быть каменным. Но теперь я не хочу быть каменным. Просто не смогу. Говорят, даже у камня есть душа. А я чем хуже?
  
   Мы остановились. Перед нами была все та же река. Только берега уже почти растаяли. Можно было заметить куски льда, что медленно превращались в лед под действием робкого весеннего солнца. Я бы мог описать вам всю красоту природы, что предстала моим глазам. Но зачем? Одним словом - весна. Все же довольно прохладно.
  
  -- Мы пришли.
  -- Куда?
  -- Вот к этой самой реке.
  -- И что?
  -- Взгляни туда.
  
   Я заглянул в тихую гладь реки. И вдруг появилась она. Марианна. Ее мутное отражение в синих волнах колыхалось едва заметно. Я подумал, что показалось. Быстро сморгнул. Но она не исчезла.
  
  -- Марианна? Это она?
  -- Да, это она, - сказала мне девочка смерть.
  
   Марианна что-то говорила, но понять я не мог. Никакого звука, только ее лицо. В воде оно казалось каким-то неживым, холодным, тусклым.
  
  -- Ты умеешь читать по губам? Спросила меня девочка-смерть.
  -- Нет, а ты?
  -- А я умею.
  -- Что говорит Марианна?
   Девочка-смерть молчала. Потом подняла глаза и сказала:
  -- Она говорит, что скучает без тебя.
  -- Она не сказала, где мне ее искать?
  -- Говорит, что никуда не уходила, стоит лишь заглянуть в себя.
  
   Потом Марианна что-то снова прошептала, я ничего не мог понять.
  -- Она спрашивает, что именно любишь ты в ней?
  -- Как это?
  -- Ну за что ты ее полюбил?
  -- Дурацкий вопрос. Я не могу ответить. А она может слышать меня?
  -- Может.
  -- Марианна, я люблю тебя просто потому, что люблю.
  
   Потом я заглянул в воду, и увидел что Марианна стареет. Лицо вытягивается, появляются морщинки, кожа сжимается. Как будто кто--то показывает мне чрезвычайно убыстренную жизнь, снятую на кинопленку. Испуг, руки задрожали, сердце забилось неестественно быстро и сбивчивый ритм его стучал по ушам. Я все еще мог узнать в облике этой старой женщины Марианну.
   Девочка-смерть ухмыльнулась и сказала:
  -- Марианна спрашивает, изменилось ли что-нибудь?
  -- Ты спрашиваешь, люблю ли я еще тебя? Я посмотрел в воду. И прошептал: - Конечно люблю. И лицо здесь непричем.
  
   Я посмотрел в глаза Марианны, все те же детские глаза, в которых не было равнодушности, а присутстволо необъяснимое желание жизни, энергия течет наружу через ее глаза. Настоящие.
  
  -- Марианна, твои глаза все такие же как прежде!
   Она улыбнулась и закрыла их морщинистыми руками.
  
  -- Моя любовь осталась такой же, как и была раньше! Мне все равно, что твое лицо все в морщинах, я все так же хочу держать тебя за руку и пить с тобой чай. А помнишь, ты еще обещала научить меня разговаривать с белками! Вернись!
  
   Она снова что-то прошептала. Я посмотрел на девочку-смерть.
  -- Она говорит, что ты только вначале пути. Но первый шаг сделан.
  -- Марианна, что мне делать, чтобы снова увидеть тебя? Мне так плохо без тебя! Вернись!
  
   И тут я услышал голос Марианны:
  -- Чтобы увидеть меня - нужно закрыть глаза и посмотреть в свое сердце.
  
   А потом она исчезла. Растворилась также, как и появилась. Без всякого звука. А я сидел и рыдал. Слезы текли по щекам, ком застрял в горле. Девочка смерть-сидела со мной рядом на берегу реки и кидала камушки в воду. Моя слабость.
  
  -- Ты слишком твердый, сказала мне девочка смерть.
  -- То есть?
  -- Посмотри на цветок. Она такой хрупкий, уязвимый. И поэтому живой. А ты выжимаешь из себя слезинки. Тебе что, жалко слез?
  -- Нет.
  -- Ну тогда плачь как плачут дети. Они не скрывают своих слез.
  -- Слушай, забери меня. Избавь меня от этих мук.
  -- Таким придуркам как ты жить да жить. Умиреть тебе будет слишком легко. А когда легко - тогда неинтересно.
  
   И тут я расплакался по-настоящему. По-детски. Наивно и чисто.
  
   Девочка-смерть подошла ко мне и сказала:
  -- Ну наконец-то ты заплакал.
  -- Не смотри на меня, я стесняюсь своей слабости.
  -- Ты еще так мал. Твоя слабость это сила.
  -- Но меня учили, что мужчина не должен плакать.
  -- Ты думаешь, если бы высшая сила считала, что мужчина не должен плакать, создала бы она слезные железы.
  -- Я не думал об этом. Нас так учили.
  -- Тебе нужно переучиваться. Даже я плачу. Вас учили быть сухими листьями, что слетают с деревьев, едва ветер задумает подуть.
  -- Ты плачешь?
  -- Да, чтобы радоваться по-настоящему, нужно уметь по-настоящему плакать.
  -- Но почему плачешь ты?
  -- Я плачу от радости.
  -- Как это странно.
  -- Ты поймешь. Я плакала совсем недавно. Хочешь расскажу как это было?
  -- Знаешь, а ты можешь быть такой разной, девочка-смерть.
  -- Само существование изменчиво. Ну так ты будешь слушать?
  -- Буду.
  
   Мне нужно было забрать одного старичка. Идя к нему в дом, я думала, что увижу сейчас очередного ворчливого старичка, который ждет не дождется, когда я наконец приду за ним. Так обычно и бывает. Но в этот раз, когда я зашла в дом, старичка не было дома. Там была его жена. Такая дряблая, на закате лет, морщины по всему лицу. А старичок куда-то запропастился. Я могу делать так, что меня не видно, в тот раз так оно и было. Я сделалась невидимой, чтобы просто понаблюдать, а не вступать в разговор. Ох, уж эти разговоры, сколько их я переговорила. И знаешь, сплошные жалобы: то болит, сё болит, лекарств не достать. Сплошное недовольство.
   И тут входит этот старичок. Такой весь маленький, сгорбленный под тяжестью лет. Щетина, шапка на богу, штаны в дырках. Было видно, что передвигаться ему совсем не просто. А в руке у него был маленький букетик цветов. Точнее было бы сказать пучок. Такие маленькие желтенькие цветочки, которые тряслись в его руках.
   Он снял пальто, медленно вошел в комнату. И тут лицо его озарила улыбка. И он сказал, обратившись к своей старой жене:
  -- Малыш, с днем рождения.
  
   Он взял ее за руку и поцеловал. Так трогательно. Я не сдержалась, и заплакала. Представляешь, столько лет жить вместе и еще дарить цветы! Обоими ногами стоять в могиле и любить! Это стоит многого. По моим щекам текли слезы.
  
  -- И как же ты поступила?
  -- Всмысле?
  -- Что стало с этим старичком?
  -- Ты имеешь ввиду унесла ли я его жизнь?
  -- Именно.
  -- Да, но это было нелегко. Но я знала, что старушке оставалось меньше недели. А когда я пришла и за ней, она только смотрела в окно. И в руке у нее был тот цветок, и он не завял, только побледнел немного.
  -- Это конец истории?
  -- Нет. Но я не могу тебе рассказать всего. Потому что это не твоя правда. Ты не считаешь что я жестока?
  -- Наверное даже милосердна...
  -- А что будешь делать ты?
  -- Смотреть в свое сердце. Так мне сказала Марианна.
  -- И ты не побоялся, когда она приняла облик престарелой женщины?
  -- Конечно испугался, но это лишь оболочка, только обертка конфеты. Только сейчас я понял, что гонялся за мусором, за конфетными обертками, а конфеты оставались на том же месте.
   Сегодня я обрел так много, и благодаря тебе тоже.
  -- Да я ничего не сказала особенного...
  -- Ты помогла мне понять...
  -- Стоп-стоп, не надо больше ничего говорить. Если это действительно истина, то ты ее не забудешь. Забываются лишь глупые слова, а истина никогда не оставит тебя.
  -- Забавно. У меня в руках цветок. Опять эти цветы.
  -- Наверное это как знак.
  -- Знаешь, для девочки ты думаешь слишком по-взрослому.
  -- Не забывай, что я смерть. Давай польем его, а то он совсем поник.
  
   Я зачерпнул воду из озера, поднес в ладонях к цветку. Когда я полил его, он раскрылся в моих руках, словно в очень ускоренной съемке. Он рос так стремительно, что я не успел опомниться. А потом появились цветы. Я замер, не в силах отвести взгляда от происходящего чуда. Мой ум все еще отказывался верить, но глаза видели это. Девочка-смерть застыла на месте как и я, не в силах произнести не слова.
  
   И тут в голове возникла сама собой мысль, причем явно не принадлежавшая мне:
  
  -- Это я, Марианна. Я говорю с тобой как озеро, говорю как цветок, могу говорить как дерево или белка. Посмотри, я везде. Ты сделал первый шаг, но это значительный шаг.
  -- Этого не может быть.
  -- Но еще не все. Ты пока еще не понял главного. Не забывай про волка. Он все еще с тобой.
  
   И тут я услышал его вой. Из за деревьев, там, где-то вдалеке, метнулась фигура. А потом я увидел его - серая морда, длинный нос, желтоватые глаза. Он бежал ко мне. Я приготовился к сражению, но что-то подсказывало мне, что мне его не одолеть. Я стоял и не двигался, а сердце билось как сумасшедшее. Он конечно загрызет меня за секунды. Но он вдруг остановился, посмотрел в мои глаза, а потом пошел дальше и стал нюхать цветы. Он набросился на цветы из кадки, старался выкопать ростки. Волк явно был зол, он жадно рвал цветы. Но чем больше он рвал, тем больше они разрастались и только становились красивее.
  
   Волк не набросился на меня и совсем отчаявшись убежал обратно в лес. Ему не удалось разорвать цветок.
  
   Кто-то коснулся моего плеча.
  
  -- Марианна?!
  -- Да, это я. Ты сделал все правильно.
  -- Но я ничего не делал!
  -- Ты не стал бороться со всем злом, которое было в тебе, оно конечно же сильнее тебя и мигом бы тебя разорвало, ты просто принял это.
  -- А почему он хотел разорвать цветок?
  -- Потому что цветок этот волшебный, это цветок любви и добра.
  -- Значит волку не одолеть его, как бы он не старался?
  -- Ты же видел сам, чем больше цветков было сорвано, тем больше вырастало. Это закон равновесия. Все в природе уравновешенно.
  -- А где ты была все это время?
  -- Я была всегда рядом с тобой, просто волк не давал тебе возможности меня увидеть, ты не был достаточно подготовлен.
  -- Так это что, было такое испытание, да?
  -- Да, испытание самим собой, ведь мы сами определяем кем нам быть, страдать нам или наслаждаться. Отвечать на зло добром, или приумножать зло.
  -- Что то переменилось во мне. А волк больше не придет?
  -- Это всегда твой выбор - приходить ему или нет, но он не пренадежит тебе, просто наблюдай его и он тебя не тронет. Он просто снова может наброситься на наш цветок добра. Но ничего не произойдет, ты сам это видел.
  
  -- Да, я много понял, с тех пор как потерял тебя.
  -- И что же ты понял?
  -- То, что обычно люди называют любовью совсем не то, что следовало бы. Они всё перепутали и от этого столько бед.
  -- И от этого они разучились разговаривать с белками.
  -- А ты научишь меня этому?
  -- Чтобы научиться нужно этого не уметь, а ты умеешь это, просто не знаешь. Просто стань белкой.
  
   Мы попрощались с девочкой-смертью. Напоследок она сказала:
   - Единственное, что у вас есть это любовь и время. Помните об этом.
  
   Мы долго провожали взглядом ее маленькую хрупкую фигуру. Смотрели, как она уходит за горизонт, превращаясь в маленькую точку. Она махала нам рукой с того места, где ее уже было почти не видно.
  
   Смотрели друг другу в глаза, просто по-детски держались за руки, молчали, улыбались просто без причины. Зачем говорить о любви, когда можно просто любить?
   За пределами слов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"