Человек планирует любые свои действия из предпосылки, что его жизнь продолжается. Отбери у него эту предпосылку - и его тут же парализует.
(с) Мураками. Страна чудес без тормозов и конец света.
Побочный
Люблю тебя... Слышишь! Люблю!
Стылый камень жжет ладони. Нет, не камень, выкрашенный в черное бетон. Черная комната, черная дверь, пол, потолок, стены. И белая стрелка под ногами, как на дорожной разметке. Будь прокляты все дороги мира с их бездушным асфальтом и пунктирами полос.
Знаешь, это даже хорошо, что все оказалось так сложно. Простой ад это был бы конец. А так старикан говорит, что у нас ещё будет пара секунд. Он оставил мне фонарик и утопал в темноту куда-то по стрелке. Там есть туннели. Я заметил прямоугольник провала, уходящие вглубь стены и перекрытия, когда шарил лучом по стенам. Куда идти, в общем-то, знаю, но пока велено ждать здесь. Пока.
Правильный старикан, знаешь, не чудной. Такой бодренький, с выправкой, бывший военный. И по-военному мне так сразу прямо и без предисловий: "Это не тот свет, пацан, не чистилище, и я не Харон, и не Господь Бог. Здесь подземный бункер, твоя остановка в пути, перекантуешься недолго и пойдешь дальше, то есть сдохнешь, как и собирался"
Значит, я тебя ещё не потерял. Значит - встретимся.
Пищалка вот выключилась. Он, собственно, и пошел её выключать и что-то там готовить к приему. Давно не было в бункере гостей вроде меня. Не ждал, мол.
Жмурик стоял уперевшись обеими руками в стену, как будто хотел её сдвинуть. Даже мышцы на руках бугрились от напряжения. Толкал и что-то неразборчиво бубнил.
Я-то всякого повидал. Да и готов ко всему. При мне они и на стены бросались, головы разбивали, чтобы поскорее стало быть, и кричали, и драться лезли, пристрелить просили. Другие молча ждали, таращились тупо в пространство. Такие они совсем мертвые, ещё при жизни умершие. Их совсем не жалко. Бывали и те, что разговоры разговаривали, что как да зачем. С ними проще всего. Умные попадались, приятно с ними пообщаться было.
Поначалу этот, без пяти минут покойник, тоже за умного сошел. Выслушал все про бункер, про эксперимент, удивился, кажется, испугался даже. Хороший знак. Аня моя считала, что испуганных проще уговорить вернуться. Права была, конечно, земля ей пухом. Аня их всех жалела. Послевоенных, в смысле. Во время войны не до жалости было. Не могли мы себе такое позволить. Пожалеешь солдата, который чеку из гранаты вырвал, а он вернется и за секундочку, или сколько там ему осталось, чеку-то и вставит обратно. Солдат жив и враги живы.
Для того и бункер строили. Чтобы машина переноса таких вот, сознательно решивших погибнуть, выдергивала. Энергия при этом в половину атомного взрыва выделяется, хватает на открытие воронки. Но это уже потом, после войны, подсчитали, когда прибор остановить пытались. Так и не смогли. И вот стало сюда забрасывать всяких самоубийц, вроде нынешнего.
Во время войны все проще было. Притащило немца - его к разведке, на допрос и обработку. Чтобы, значит, и разведданные, и промывка мозгов, что проиграли они и погибать ему, немцу, не стоит. Глядишь, передумает, когда вернется, не взорвется, не выстрелит и наши, кто там рядом окажется, в живых останутся. Если же советского притащит, то сто грамм и спасибо, товарищ боец, потому что наше дело правое.
Так мы здесь и воевали. Что с послевоенными делать так и не придумали. Поизучали, посмотрели. Когда прибор остановить не смогли, хотели взрывать да почему-то не решились. Психологи с психиатрами работали. С Аней моей мы здесь и познакомились, она жмуриков изучала. Последняя здесь оставалась из ученых. Жалела.
Лет пять уже как никого не приносило, надеялся, что встал прибор и скоро бункер на консервацию сдам-таки. Если честно, давно бы сдал уже. Нет у меня к слабакам уважения. Ну, принесло бы кого, посидел бы часок в темноте, воронка бы обратно закрылась, и помер бы как задумал. Все равно ж сейчас кто вены режет, кто вешается, кто травится, таким даже при желании вернуться пары секунд не хватит. Хотя Аня все равно надеялась. И меня просила.
- Садись.
Старик погасил фонарь. Комплекс давно был обесточен, работал только прибор. И почему до сих пор не отключился - одним создателям известно.
Неровного света от пары зажженных свечей на столе хватало, чтобы различать предметы в комнате. Стулья, стол, накрытый клеенкой, шкаф с книгами. Была и раскладушка. Но, с тех пор как умерла жена, Александр Петрович Белькин, полковник в отставке, ночевать в комплексе не оставался. Их с женой домик был в ближайшей деревеньке, которая, ранее глухая и неизвестная, с течение времени превратилась в типичное подмосковное коттеджно-дачное поселение. Раз в месяц он приходил проверить скрытый в лесу вход в бункер. Вниз не спускался. Незачем. Пять лет уже молчала сигнализация. В былые времена они с женой, получив оповещение на домашний приемник, успевали за полчаса. Сегодня он едва успел за час. Растерялся, подзабыл, расслабился, да и возраст, наверное, сказывается. А вот была бы зима с глубоким снегом, мог бы вообще опоздать. Так что у пацана времени по общим стандартам всего минут пятьдесят осталось. Хотя какой там пацан. В приемной не приглядывался особо, а теперь видно, что перед ним вполне взрослый мужик. Даже при галстуке, что странно. Он как стену возле прибора бодать перестал, так снова нормальным стал, рассудительным. И чего в петлю полез... или в воду? Мокрый же насквозь.
- Возьми сухое.
Полковник подал гостю свою камуфляжную куртку.
"Гости" - так называла их жена. Она никогда не говорила "самоубийцы" или "покойники". Только "гости".
Пока пришелец переодевался, хозяин доставал из рюкзака на стол, захваченное с собой из дома. Бутылку водки, картошку в мундире (как раз сварилась), хлеб, чай и пачку овсяного печенья. Все, что смог придумать впопыхах. У жены лучше получалось гостей встречать, чего уж там.
- Н-на-аверху сейчас что, - спросил, силясь сдержать озноб - День, но-очь?
- Вечер был.
"Тебе-то какая разница, все равно ж подыхать собрался". Вслух Александр Петрович так не сказал. Нельзя. Жене обещал.
Разлил водку. Пригодилась вот.
- За победу.
Выпили. Полковник одним коротким залпом, гость судорожными глотками, выстукивая зубами дробь по кромке стакана. Помолчали. Сейчас самое время было начинать душеспасительную беседу. Столько раз он видел, как это делала жена, но сам так не умел. Рассказать про войну, про эксперимент, даже про прибор он мог, а вот уговаривать... Все, что знал, он уже рассказал там в приемной и пока шли по туннелю в каморку. Гость вроде бы все понял. Как вообще переломить человека, который только что такое решение принял, что по силе с атомным взрывом сравнимо?
Запищал зуммер.
- Обратная воронка. - Александр Петрович досадливо поморщился, все-таки долго добирался, ничего не успел. С другой стороны, с облегчением подумал он, и на уговоры времени не осталось.
Пришелец встал.
- Мне обратно идти?
- Не надо. Воронке все равно, откуда тебя забирать. И ты это...передумай что ли... не знаю как ты там топился, может сможешь выплыть...жизнь то она ...жизнь...
Человек напротив улыбался.
- Да не топился я, дед. Дождь, дорога скользкая, вынесло на встречку...и не я умирал там. То есть я не умирал и не собирался.
Полковник замер, пристально глядя на гостя. Даже сердце сбойнуло. Надо же. Как жаль. Жаль, что времени так мало, что жены нет рядом... Это же побочный. Побочный эффект воронки. Большая редкость. В прибор затягивает человека, оказавшегося в прямом контакте с умирающим.
- Прости, сынок. Плохо о тебе подумал. С тобой все в порядке будет. Вернешься в то же мгновение. Просто кто-то в вашей аварии...аварии ведь, да?.. решил за жизнь не бороться и на тебя или смотрел или держался ..да?.. значит да...
Под потолком хлопнуло. Одна свеча погасла, но в комнате, наоборот, стало светлее. Оба подняли головы и смотрели на медленно спускающийся молочно-белый конус.
- Пока, дед. - Гость протянул руку. - Может, ещё свидимся. Держаться, говоришь? Значит, мы поборемся ещё.
Конус накрыл человека, и он исчез. Как и всегда запахло озоном.
Старый полковник вздохнул и покачал головой. Надо же. Пять лет ни одного жмурика и тут вдруг побочный. Он сложил все со стола обратно в рюкзак. Взял фонарик и отправился в приемную, взглянуть напоследок. Сигнализация прибытия сработала, как раз, когда он переступал порог.
Свет фонарня выхватил из мрака женскую фигуру. Ослепленная направленным лучом, женщина попыталась закрыться руками. Знакомая камуфляжная куртка скользнула с плеч. В подвернутом манжете рукава белел клочок. Наверняка - записка.
Впервые с сорок первого года отставному полковнику Советской Армии захотелось плакать.