Документы и чистую одежду сдал в багажное отделение. Там же неприкосновенный запас; четыреста баксов.
На руках осталось две тысячи рублей и сумка с дешёвой водкой. Можно было бы купить ещё закуски, но могу вызвать подозрение.
Так неприятно ощущать себя в этом виде. Запах. Этот запах, грязных носков и белья, давно не мытого тела.
Ужас.
Хорошо, что додумался коротко подстричься. Чего доброго, разведу подворье личных вшей. На лице начинает пробиваться седыми волосками борода.
Плохо.
Даже в этом, вокзальном туалете, я не похож на бомжа. Больше на пассажира, приехавшего в наших поездах, из не ближних, восточных окраин.
Никто не воспринимает иначе, даже эти двое, которые стирают носки.
Надо хлопнуть.
Достаю бутылку водки, чем привлекаю внимание. Открываю и на треть отпиваю. Они тоже пьют, вместе со мной, даже кадыки двигаются.
- Будешь? - протягиваю ближнему остатки.
- А, то!
- Слышь, мне оставь!
Первый пьёт, запрокинув голову; второй терпеливо ждёт; и дожидается. Ему оставляют явно меньшую часть, но он, похоже, и этому рад.
- Привет!
Это, первый, уже успевший опьянеть.
- Я, Мишка!
Допивший, тоже представляется.
- А я, Родя. Ты чего?
- Да так, тоска, кто-то документы насадил в поезде. Впрочем, догадываюсь, кто. Только где его теперь, этого пассажира искать. А, без документов, сам понимаешь.
- Да тут, все такие. Пойдём, познакомлю, может Выдра чего придумает. У тебя выпить то ещё есть?
- Да. Ещё есть; две бутылки.
- Обе сразу не показывай. Выжрут, и тишина.
Дурное дело.
Дурное дело я затеял. Могут подумать, что чего-то вынюхиваю. С "мусором" могут спутать. Может правду рассказать?
Нет, нельзя! Чего доброго, совсем оттолкну.
- Машка! Во, новенький. Свой человек, правильный, умеет делиться.
- Да вижу я. Ты уже наделённый, а у нас пока не в одном глазу.
На счёт: ни в одном глазу; это конечно, приврала "Маша".
Вокруг этой, на вид, лет пятидесяти пяти, крепкой дамы, стоят еще пяток мужиков и баб общего, затрапезного вида.
Она с интересом смотрит.
- Сколько лет?
- Мне? Сорок. А, зачем тебе?
- Может я, мужа себе, на вокзале выбираю!
- Да я женат!
Вру конечно, но не дай Бог приглянуться. Смотри, как подтянулись рожи, двух выпивох.
- Ну что, проставляйся. Поможем твоей беде.
- Да у меня только пару бутылок водки, больше нет.
- Ничего. Для начала и это дело. А, он, и правда, не жмот.
- А я тебе, что говорил! Свой мужик.
Первый день пролетел быстро; понятно почему: нужно учиться пить. Нужно быть не пьяным, а в подпитии.
Мне это не удалось. После двух моих, я раскрутился еще на стольник рублями. Хорошо, что додумался поменять на мелкие; по пятьдесят и сто.
Родя куда-то слетал и после первой же пластиковой тары, голова напрочь отлетела. Нет, они явно пьют какую-то заразу. От стопаря водки, меня не уносит за облака. Да ещё на такое продолжительное время.
Что-то тут не так.
Проснулся в каком-то вагоне, в окно светит фонарь.
Это где-то на запасных путях.
Здесь всё. Кроме Выдры, и одного её ухажера. Меня, похоже, пасут. Тут же одна из "дам" начинает интересоваться мной, одновременно расталкивая всё того же Родю. Видно у этого парня свои функции в "бригаде": вербовка новых штатных сотрудников.
- Слушай, Родя, где это мы?
- В отстойнике. Здесь много пустых вагонов. Они месяцами стоят, некоторые, даже годами. Как этот.
- И что? Не гоняют?
- Да ты что! Это золотое дно. С каждого сбить по две сотни за ночь. Кстати. Ты должен две сотни.
Понятное дело, что в карманах у меня давно пошарили и всё подмели.
Я не начинаю гнилых разборок, только протягиваю:
- Да! Замётано. А, кто за меня забашлял?
- Как, кто? У нас за финансы отвечает Выдра.
Спохватывается, опускает голову и смотрит куда-то в темень; из-под бровей.
Похоже, здесь всё поставлено на "широкую ногу" Друг на друга стучат. Неужели этой Выдре?
- Ладно! Но, как Вы рассчитываетесь?
- Как? Утром увидишь. Нужно будет во все ларьки продукты загрузить и не один раз. Тут ништяк, можно заработать за день как минимум пятихатку.
- Пятьсот рублей?
- А, то! И за ночлег расплатишься и пожрать хватает. Не будешь плотно пить, по стольнику в день откладывай. Месяца два и сможешь уехать домой.
- А, ты сколько уже здесь?
- Я? Четыре года. Так мне ехать не куда. И мне здесь нравится.
Блин!
Мама, роди меня обратно!
Если я не смогу справиться с этим "зельем", могу плотно "занырнуть". Может не стоило так рисковать.
- Блин! Вот я занырнул"! Это, капец.
- Да. Здесь все такие. Ну, не переживай. Голова болит?
Да! Это точно, голова не просто болит, она, кажется, даже разбухла от боли. Во рту не "бяка", а нечто более гадкое.
- Я, вчера, хоть что-нибудь ел?
- Конечно! Я же пирожки приносил и беляши. По три штуки каждому!
- Круто! За целый день три беляша. Да! От вас нужно отгребать, потому что тут ласты завернёшь!
- Ну, так отгребай, в чём дело! Только "бабки" верни. Ты не забыл? Ты двести должен.
- Да ладно тебе, жабу давить. Так голова болит, ужас.
- Так бы сразу и сказал. Помнишь? Я тебе говорил. Оставляй НЗ на утро. Не послушал. Будешь должен. Он достаёт откуда-то грязный пластиковый стакан и на треть в него плещет какой-то жидкости.
- Это что?
- Фамфырь. Настойка боярышника.
- Да ты что! Меня сейчас вывернет!
- Не вывернет. Сейчас попустит. Водой только запей. Не разводи. Запей.
Боль из головы и правда уходит, правда, вместе с разумом. К обеду успеваю плотно потрудиться по разгрузке продуктов, получить в трех местах(!) по двести рублей, поругаться с ухажером Выдры, напиться как поросёнок, разбить ухажёру нос ... и упиться до беспамятства. Впрочем. Кое-что, стало проясняться, так сказать в лучшую сторону. В драке, каждый сам за себя. А, это значит, мне соперников нет. Более того, начинают уважать.
Побитый мужик, какое-то время сидит, размазывая сопли; потом уходит в туалет помыться. Выдра, как настоящая дворовая сука и в самом деле, отбирает самых сильных самцов. Она начинает со мной свои игры на выживание.
- Слушай, сколько тебе лет?
- Даме, таких вопросов не задают.
- А я здесь, не вижу, дам и кавалеров. Мы все в глубокой жопе.
- Ты, может и в жопе, а я, дома. У меня, вон в том доме на третьем этаже трёхкомнатная квартира.
- Да ты что!? Точно?! Слушай, Машка, а сколько тебе лет?
- Тридцать четыре.
- Матерь божья, ты выглядишь, как старуха.
- Нет, ну ты всё равно хам. Хочешь, проучу. Сейчас, кликну ребят, пару ночей отдохнешь в "обезьяннике", будешь знать, как со мной говорить.
Днём я видел, она, в самом деле, имеет связи с патрульными на вокзале. Похоже у них здесь свой бизнес. Даже с бомжей имеют дань.
- Ты меня не пугай. От них отгребу, тебе верну по полной. Я злой, если меня пугают и добрый; по-доброму.
- Согреешь даму?
- Слушай. Я не люблю по "грязному". Мне бы ванную, хороший ужин.
- Так в чём проблема? Пошли ко мне. Будет тебе и ванна и я на ужин. Ха-ха-ха.
Блин! Я бы тебя, сука., но ещё мало материала...
- Уговорила! Ты и мёртвого уговоришь. Хочешь анекдот?
- Пошли. По пути расскажешь.
- Слушай. "В тайге ходит грибник. Нашел хорошее местечко, целое лукошко белых набрал. Однако смотрит, на опушке, поджидает его баба, якутка. И говорит ему. Мужчина. Что же это вы? Изнасиловать меня хотели? Грибник ей отвечает: - Да ты что! Ты на себя посмотри, обезьяна. - Та, снимает с плеча карабин, перезаряжает его, направляет на грибника и говорит: - А, придётся!"
Она смеётся весело и беззаботно. За анекдот зла не держит. Приводит меня в дом. Квартира и правда на третьем этаже, трёхкомнатная. Правда, неухоженная. Хозяйка пьёт, жильё же, ухода требует. Скоро, эта квартира, поменяет своего хозяина. Это же центр Москвы.
Мысли эти летят, когда я принимаю в грязной ванной такой нужный мне душ.
На столе ждёт ужин из магазинных нарезок, жаренной яичницы, бутылки шампанского и бутылки коньяка "Московский".
Пока хозяйка моется, нахожу в холодильнике свежие огурцы и помидоры, делаю салат с майонезом.
Когда она возвращается, сразу становится видно, что она, в самом деле, значительно моложе тех лет, чем я давал. Ей действительно, чуть более тридцати, но длительная жизнь внутри моей "темы", даёт о себе знать. На лице, у глаз и на лбу, сеть развившихся морщин. Глаза немного выцвели, потеряв свой живой голубой оттенок, а нос наоборот приобрел фиолетовые жилки. Рот, похоже ради меня немного нанесла дешёвой помады, сохраняет привычное положение выдоха перед опрокинутой в него стопкой. Шея, довольно длинная и в молодости привлекательная, потекла лишними складками; обвисшей кожей.
Мама! Не горюй! Она в молодости была привлекательной женщиной, а теперь: как я буду её...
Она и видит моё разочарование и пытается не замечать.
Хвалит за приготовленный салат, предлагает выпить.
Открываю шампанское и коньяк, наливаю и того и другого. Выпиваем... и она заводит разговор.
- Слушай! Ты кто? Ты зачем к нам прибился? Колись. Утром, сможешь спокойно уйти.
- Честно?
- Да! Не юли. Я, ложь, за километр чую. Я, десяток лет в школе, учителем проработала. Ты, не похож на остальных. Чего тебе надобно, старче?
- Я хочу написать рассказ. О людях оказавшихся на обочине.
- Так ты что, писатель?
- Не переживай. Не признанный. Так. Описываю наше время, может, будет потомкам интересно. Расскажи о себе.
- А, что ты хочешь услышать? Московская девочка, из хорошей семьи. Окончила Московский пединститут. Вышла замуж. Муж, инженер, бывший. Спился. В школе, как перестали нормально платить, выживать стало невозможно. В девяносто пятом умерли родители. В один год. Они то, ещё поддерживали. Муж, здесь на вокзале в одну из зим; позапрошлую. Следователь, который разбирался в его смерти, предложил поискать тех людей, с кем его видела в последний раз. Так и пристроили, на вокзале. Запилась. Вижу. Тебе не понравилась.
Под шумок этой горькой истории, выпили бутылку шампанского, запили её коньяком, и я понял: - "Надо Федя! Надо!"
Притянул к себе, с трудом пересиливая желание оттолкнуться.
- Пойдём. Пойдем в кровать.
- Пойдём.
- Только... знаешь что, я как "стёклышко". Давай, возьми с собой из холодильника ещё. Бери водку.
Мы не занимались с ней любовью. Разделись до гола, пили по пол стакана, она плакала, да так и уснула.
Она проснулась в пять часов, разбудила меня.
- Нам нужно поговорить. Я помогу тебе. Сколько тебе нужно времени?
- Думаю, ещё десять дней.
- Запомни. Никаких записей. Ты должен пить как все, по крайней мере, показывать что пьёшь. Как ты будешь расспрашивать остальных, меня не интересует. Сегодня, завтра и послезавтра я тебе покажу самых опасных для тебя. Смотри. Если они узнают, кто ты такой, ты покойник. И меня можешь подвести. Я... просто выживаю. Я уже привыкла к этой жизни.
- Так, может, ты сама мне расскажешь, обо всех.
- Нет! На меня не рассчитывай! Ты не представляешь, какие это страшные люди. Для них, человека убить, что муравья раздавить. Я, тебя не продам, но и ты, в случае чего, не продай.
- Да ты что! Как ты могла такое подумать.
- Запомни. Здесь, все менты повязаны. Все. Доверять нельзя никому. Это по их наводке у людей крадут деньги и документы. Если у тебя документы не крали, тебя просчитают и никто не спасёт.
- Да плевать мне, на их блудняки. Ты говоришь, здесь? Только здесь? Да вся страна, сплошная воровская "малина". "Красные" подмяли под себя "воров". Раньше, хоть "по понятиям" можно было жить. Теперь, даже "понятия" под себя подмяли. Я, что, на самоубийцу похож?
- Хочешь честно? Похож! Ты похож на придурка, возомнившего себя талантливым писателем. Кому нужны твои записи? Потомкам? Чьим?
- Кстати. У тебя дети есть?
- Пошел вон.
- Чего ты обижаешься. Хочешь честно. А, ты мне понравилась! Без понтов! Ты, так и осталась "училкой". Той, обычной, русской, нашей.
Она с сомнением смотрит и я замечаю ещё один штрих: она близорукая. Она и правда "училка". Наша. Родная. Обездоленная. Я её обнимаю, и к горлу подкатывает ком. Слёзы сами котятся.
Она стоит голая, спокойная, с одряхлевшим преждевременно телом. Но это тело стоит мраморных статуй. Своим желанием выжить в этих подлых условиях.
По дороге на вокзал, мы беспечно болтаем, смеёмся и толкаемся. Она и правда, стала моложе. Она стала самой собой. Но, вдруг, увидев кого-то впереди, смахнула с лица улыбку, сказала, чтобы шел к киоскам, а сама пошла к поджидавшему её, обычного вида средних лет мужчине.
"Бригада", встречала меня, героем дня. Даже прежний ухажер смотрел, нет, не правильно: заглядывал в глаза. И то, что он в них увидел, ему явно не понравилось.
- Чебурек. Расслабься.
- Я тебе не "Чебурек". Ты не наш.
- О! Как ты заговорил. А, ты значит, наш? Ты в зеркало смотрелся?
- Так. Замолкли все.
Даже не заметил, как она подошла, но быка, сразу взяла за рога. Не смотря ни на кого.
- Ни каких ссор. Будет шмон вести ОМОН, проговорила на распев.
Да! Плотно у них поставлена система оповещения.
- Сейчас уходим! Можно обратно возвращаться к пяти часам вечера. Сегодня все расползаются по своим маршрутам. Новичок, тебе отдельно. Всё, разошлись.
Когда все отходят на расстояние, с которого не услышат, говорит только мне.
- Тебя будут пасти. Смотри, не подведи. Самый лучший вариант, ищи выходы на поверхность теплотрасс. Это из-за тебя шмон. Уходи.
- Хоть в какую сторону искать эти теплотрассы?
- За моим домом, в сторону железной дороги. Хочешь жить, найдёшь.
Понимаю, что очень рискованное дело. Меня, почему-то отправляют по определённому кем-то маршруту. Что-то сосёт под левой лопаткой. Холодок очередной смертельной опасности. Но, ринешься спасаться, погубишь людей. За что меня? Я ничего такого не сделал!
Мысли летят, когда обхожу задворками знакомый дом. И правда, выход теплотрассы. Слушай, да это же задняя стена дома выходящего на пирон Павелецкого вокзала.
На встречу мне выходят поигрывая дубинками два сержанта.
- Ты чего здесь делаешь?
- Прячусь.
- От кого?
- От вас.
- Не ты видишь? Ты, грязь земная. Ты от кого прятаться удумал?
- А, что ты предлагаешь, ждать у моря погоды?
Ответа, в виде слов не дожидаюсь. Бьёт, со знанием дела, в лицо, сразу выбивает два зуба, снося с ног, как кувалдой. Умеет.
Валюсь, выплёвывая сразу и зубы и кровь, чтобы не захлебнуться ею, в случае, если начнут добивать ногами. И не ошибаюсь. Гупают минут пятнадцать, норовят пнуть в "ливер", так сказать пустить "мочу". Я поставляю руки и часть щеки, и когда её разрывает ботинок, выворачиваюсь, имитируя потерю сознания и серьёзность полученных травм.
- Слушай! Хорош. Похоже, левый случай. "Дрозд" настучал в обиду за то, что Выдра этого выбрала. Хорош. А, то ещё убьешь.
Хорошо. Хорошо то как. Слава тебе Боже, что ты послал хоть одного из них, доброго.
Они наклоняются, начинают похлопывать по лицу, которое отдает сплошной болью.
Имитирую приход в сознание, инстинктивное ползание от опасности.
- Я же тебе говорил: обычный бомжара. Ты понял падла, за что получил?
- Начальник, да я чего. Я...
Кривлюсь, имитирую сильнейшую боль и полуобморочное состояние.
- Ладно. Живи пока. Знай наше добро.
Они уходят, спокойно, не скрываясь, а я начинаю проверять полученный ущерб. Пытаюсь определить, кажется, один зуб выбили, сломав. Во рту часть корня зуба. Шатается; но боль, не позволяет вытащить сразу. Упорно занимаюсь этим делом, чтобы утихомирить боль в руках и спине. Хорошо били.
Наконец выплёвываю часть корня. Остальное нужно будет вырывать у врача.
Что здесь происходит? Как можно так жить? Неужели люди, настолько зависимы от алкоголя?
Занятый своими делами, даже не замечаю, как ко мне сползаются обитатели моей временной "общаги".
Первым приползает Родя.
- Ну как? Прописали?
- Не понял?
- Это они тебя прописывали.
- Да?! А, я думал, кто-то из своих "постукивает".
Он, отводя глаза, продолжает.
- Да здесь всех так. Ну, может не так сильно как тебя, но всех! Ну, ты же крепкий, вот они тебя и приголубили.
- Да. Убедил. Надо отсюда рвать ноги. Замочат.
- Не замочат. Какой им с тебя, мертвого, навар? Так, чтобы боялся.
Только теперь замечаю, что он пришел с пакетом. Из него выглядывает бутылка водки и бутылка минеральной воды. Вокруг стоят остальные. Все. Машка и "Нашка", Колян, Толян, Димон. Участливый Родя. Мишка и обидчивый "Чебурек". Нельзя показывать, что я знаю, о его роли, в моём избиении. У каждого в руках пакет. В каждом, бутылка водки. Маша берёт быка за рога.
- У нас сегодня выходной. Благополучно прошел прописку; она задумчиво смотрит мне в глаза, Солдат.
От неожиданности я вздрагиваю. Я, ей, ни о чём не рассказывал. Откуда?
- Я - учительница, Родя - бывший музыкант, Нашка - продавец, Колян, ты кто?
- Я - он пожимает плечами, - баранку крутил.
- Толян?
- Я - инженером работал на "москвиче".
- Димон?
- Я - тоже.
- Мишка?
- Я? Я по жизни бродяга!
- Тоже мне бродяга, випитая бодяга. Ильяс?
Угу! Значит, зовут "Чебурека" Ильяс.
- Я - в совхозе, скотником работал.
- Ты - Солдат! Зовут тебя...
- Ваня!
- Ага! А, меня, Маня, золотая ручка. Тут любого бы убили, если бы били, так как тебя. Колись.
- Ну, я сказал, зовут Ваня. Иван Васильевич Мирошниченко.
- Хохол?
- Да!
- Военный?
- Бывший. Воевал в Афгане.
- А, почему бывший?
- На пенсии должен быть.
- Так ты что, пенсию не получаешь?
- Не знаю!
- Как, так? Ты когда из дому?
- Полтора года назад.
- А в Москве?
- Три дня как приехал.
- Ну, ты даёшь, Ваня. Я тебе припомню. Попробуй этой ночью зубы заговорить. Ильяс. Узнаю, что его отмесили так по твоей "удочке", тебя здесь закопают.
Он не оправдывается, но в сохранивших восточную ясность глазах, мелькает потаённое зло.
- Да ладно тебе, Маша. От него, ты, меня не защищай. Я, сам с ним выясню отношения. А, то скажет, за женщину прячусь. Правда, Ильяс.
- Прячешься.
- А, ты гнилой Ильяс. Может, мне тебя, здесь похоронить?
- Я уйду.
- Это, не моё дело. Это, может решать только Маша. Я на лидерство не претендую. Максимум две недели и меня здесь не будет. Я не могу на одном месте долго.
В его глазах, вдруг, мелькает что-то человеческое. А, он похоже, любит Машку. По настоящему любит. И ей не безразличен. Не стала бы она о "разговорах" наших говорить.
Тремя бутылками воды смыл грязь и кровь с разбитого лица. Заживёт, как на бешеной собаке.
До вечера пили, а с утра опять гоняли "тасы" по вокзалу, разгружали, подносили, подавали.
Через десять дней, на этом самом месте, за то что украл с одного "пирожка" целый поднос с котлетами, те же самые, что избивали меня, убили Ильяса.
Ночью, был проведён очередной, но уже без предупреждения шмон ОМОНа. Из-за плохо заживших ран, меня на три дня задержали, а когда выпустили, получив вещи из камеры хранения на Киевском вокзале, я уехал смотреть...