− Господи, прими мою душу! − молодая женщина в белом платке и черном платье смиренно молилась перед святым распятием.
Она молилась уже много часов подряд, и только сейчас ей стало немного легче, и печаль стала отпускать измученное сердце. Она смотрела на иконы Девы Марии, Спасителя и на лики святых и успокаивалась.
Запах ладана, покой и уют, как всегда, наполняли этот небольшой храм при монастыре в центральной части Франции, куда Марион поступила послушницей несколько недель назад.
Сестры были добры к ней, они умоляли ее не мучить себя долгими ночными молитвами и ложиться спать, но Марион не слушала их. Было поздно, монахини и послушницы давно отдыхали, а девушка продолжала молиться при свете свечей. Ночь не пугала ее, она верила в Божий промысел и в то, что только здесь, в монастыре, под защитой Девы Марии она обретет душевный покой.
Темнота за окном разразилась вспышками молний и громом, а Марион читала молитвы и думала, что Господь и Пресвятая Дева Мария смотрят на нее с небес.
Матушка Клер вошла в церковь, подошла к Марион и ласково положила ей руку на плечо.
− Ложись спать, дитя мое. Ты много молилась сегодня, тебе нужно отдохнуть.
− Я не хочу спать, матушка. Мне страшно. Во сне ко мне приходит мой брат. Он зовет меня, тянет за собой в черную пропасть. Мне так жутко, матушка, что я не хочу жить. Иногда мне кажется, что я ненавижу моего родного брата.
− Ты устала, дитя мое. Господь дал тебе жизнь, этот прекрасный дар, и ты должна возрадоваться каждой минуте ее, и каждое мгновение прожить во благо Господа. Ты должна принять брата всем сердцем.
− Но если я не могу принять его, если я не в силах жить с мыслью, что он мой брат?
− Молись, Марион, и только долгие уроки послушания помогут тебе смириться. Смирения проси у Девы Марии, как величайшего из даров.
После разговора с матушкой успокоенная Марион пошла в свою келью. Не раздеваясь, она легла на кровать и тотчас заснула.
Марион снился сон, что она в чудесной роще, в которой оливковые деревья устремляются навстречу солнцу, бежит к освещенной его лучами опушке. Солнце играет в листве деревьев, ветерок обдувает их кроны, желтые бабочки порхают над душистыми цветами. Запах цветущих олив опьяняет волшебным ароматом. Марион бежит навстречу солнцу, туда, где на опушке рощи ее ждет встреча с единственным избранником.
Неожиданно кто-то хватает ее за руку.
− Постой, − властный мужской голос останавливает ее. Марион оборачивается. Перед ней стоит ее старший брат Жан-Клод, он смотрит ей в глаза и улыбается своей чарующей улыбкой.
− Куда ты, Марион? − спрашивает он ее.
− Я спешу к своему жениху, Спасителю людей, Господу нашему Иисусу Христу.
− Марион, я твой жених. Разве ты забыла? Ты забыла, как мы играли, когда ты была маленькой девочкой, как клялись друг другу в любви. Ты же поклялась мне в вечной любви, Марион. Ты − клятвопреступница.
Марион чувствует, как сильные руки властно влекут ее за собой, прочь от солнечной опушки, прочь из светлой рощи. Ярко-красные губы брата впиваются ей в рот, как пиявка, и с этим поцелуем Жан-Клод тащит ее за собой в черный коридор. Они стремительно падают вниз, свет все дальше, ей нечем дышать, поцелуй душит ее. Марион задыхается. Леденящий страх парализует ее, она катится в черную бездну и ... открывает глаза.
− Температура сорок, матушка Клер. − Перед Марион стояла женщина-доктор с приятным круглым лицом. Матушка Клер заметила, что Марион открыла глаза и спросила:
− Марион, дитя мое, тебе лучше? Ты сутки была без сознания. Как же я сразу не поняла тогда, ночью, в церкви, что у тебя жар?
Врач сделала укол и ушла давать сестрам указания по уходу за больной. Матушка Клер вышла за ней.
− Нервное потрясение, − сказала ей доктор. − И воспаление легких. Больной нужен абсолютный покой. Когда она поправится, попробуйте пригласить к ней психоаналитика.
У матушки Клер на этот счет было свое мнение. Она давно решала проблемы всех, кто обращался к ней, лучше любого психоаналитика. Сейчас она поняла, что той ночью, в церкви, Марион от нее что-то скрыла. И что еще хуже, девушка скрыла это от самой себя. "Не может быть", − подумала матушка Клер, поймав себя на последней мысли.
Она не любила, когда с просьбой принять их в монастырь обращались совсем молодые женщины, такие, как двадцатилетняя Марион. Матушка Клер всегда говорила, что в монастырь идут, чтобы служить Господу, а не для того, чтобы убегать от несчастной любви. Но Марион так искренне говорила о своей вере, о том, что хочет посвятить свою жизнь Богу, что матушка поверила ей.
Марион лежала в бреду, и все вокруг нее пылало жаром: подушка, одеяло, простыня. "Хорошо все-таки, − подумала девушка, − что матушка Клер не отдала меня в больницу, как настаивала доктор". Одной ей было бы совсем одиноко, без заботливых и добрых сестер.
− Хорошо, что тебе становится жарко, − сказала сестра Жанна, значит, температура снижается. Марион, в бреду ты часто называла имя Стефан. Это твой друг или родственник?
− Это мой бывший друг, − ответила Марион.
Со Стефаном Марион познакомилась в университете, где изучала историю. Молодые люди сразу понравились друг другу. Их встречи были так важны для мира, что даже брат на какое-то время оставил Марион в покое. Может быть, они стали возможны именно потому, что Жан-Клод уехал работать в Россию, и его младшая сестра осталась одна в парижском пригороде Кретей.
Сначала ей было очень грустно, не проходило и дня, чтобы она не вспоминала о брате. Каждый вечер она с замиранием сердца ждала, что Жан-Клод ей позвонит.
Брат говорил, что в Москве весело, что у него много друзей. Компания, в которой работал брат, занималась консультационными услугами. В тридцать лет Жан-Клод стал директором российского представительства. Он свободно говорил по-русски, и, благодаря своему общительному характеру и деловым способностям, смог сделать блестящую карьеру.
Веселый и обаятельный Стефан сразу напомнил Марион брата. Стефан открыл для Марион новый мир, о котором раньше она могла лишь мечтать, как будто тысячи разноцветных блесток закружились, застилая землю чудесным ковром конфетти. Миллионы скрипок играли сказочную музыку, наполнив пространство нежными мелодиями. Миллиарды роз и лилий расцвели на парижских улицах посреди зимы. Париж утратил свой серо-фиолетовый зимний цвет, и одиночество уступило свое место в душе Марион волшебной сказке взаимной любви.
Марион и Стефан, обнявшись, бродили по бульварам Сен-Жермен и Сен-Мишель, и по Люксембургскому саду, заходили в маленькие кафе. Время неслось стремительно, оно летело стрелой и уносило Марион прочь от волшебных мгновений сказочного фейерверка. Время, этот факир-фокусник, которому наивная Марион доверила свою любовь, путем таинственных манипуляций вернуло ей только пустоту.
Держа эту пустоту в протянутой руке, Марион не могла понять, почему время было так жестоко к ней. Проклятый импровизатор обманул ее, оставил ни с чем. Стефан изменил ей с ее лучшей подругой Женевьевой. Подруга сама обо всем рассказала Марион.
Дорога от университета, где происходил разговор с Женевьевой, до небольшой квартирки в четырнадцатом округе Парижа, которую снимал Стефан, заняла у Марион пятнадцать минут вместо обычных тридцати.
− Ты не мог со мной так поступить, Стефан! − рыдая, девушка набросилась на друга с кулаками.
− Что случилось, Марион? − удивленный Стефан взирал на нее поверх тетради с конспектами, которые он усердно изучал до прихода подруги.
− Женевьева мне все рассказала.
− Ну и что? − Стефан недоумевал. − Ну прости меня, Марион. С кем не бывает. Она сама меня соблазнила. Я люблю только тебя.
− Я все знаю. И про других твоих подружек тоже.
− И что теперь?
− Между нами все кончено. Не ищи меня. Ты меня больше не увидишь.
Вечером Марион позвонила брату в Москву и сказала, что хочет приехать к нему как можно скорее. Жан-Клод давно приглашал ее.
− У нас будет другая жизнь, Марион, − говорил Жан-Клод, когда она спрашивала его, зачем так долго жить в далекой северной стране.
Через неделю Марион оказалась в просторной квартире на Чистых прудах, которую компания снимала для Жан-Клода.
Брат водил ее по магазинам, водил по клубам и ресторанам, водил по московским улицам и площадям.
Потом выходные закончились, а Марион так и не решилась рассказать брату про расставание со Стефаном. Жан-Клод несколько раз спрашивал про ее друга, но девушка отвечала неопределенно.
Понедельник тянулся медленно. Марион не знала ни слова по-русски, кроме нескольких фраз, которым ее успел научить брат. Весь день она бестолково слонялась по столичным улицам, боясь заблудиться. Вечером, почти без сил, она добралась, наконец, до квартиры Жан-Клода.
Зазвонил телефон. Девушка сняла трубку и услышала голос брат.
− Марион, я целый день тебе звоню. Где ты была?
− Гуляла по городу.
− Приезжай ко мне в офис. Посмотришь, как я работаю.
Едва не потерявшись в московском метро, Марион приехала в офис брата. Несмотря на поздний час, почти все сотрудники были в офисе и продолжали работать.
Жан-Клод провел ее по кабинетам и представил коллегам. Марион обратила внимание на симпатичную молодую девушку Надю, как ей показалось, чуть старше ее, которая свободно говорила по-французски.
Пока брат заканчивал срочную работу, Надя пригласила Марион выпить чашечку кофе.
− Ваш брат, Марион, потрясающий человек и очень обаятельный мужчина. − сказала Надя. − Девушки в нашей компании просто влюблены в него. Жаль, что Жан-Клод предпочитает азиатских женщин. Недавно у него появилась новая подруга − китаянка, а до нее он встречался с якуткой. Ты, наверное, знаешь, Марион, как покорить сердце Жан-Клода. Пожалуйста, поделись со мной этим секретом.
За окном давно стемнело. Шел промозглый дождь. Капли стекали по стеклу, убеждая в бесполезности попыток спора с судьбой. Марион почувствовала, как зыбкая почва под ногами куда-то уплывает. Голова закружилась, и девушка с трудом сохранила равновесие, удержавшись за край стола.
− Я не знаю, − промолвила она посиневшими губами. Она действительно ничего не знала. Она не знала о китаянке, не знала о якутке, не знала о страданиях русской девушки Нади, не знала, зачем приехала в Москву. Марион не знала, почему наивно думала, что Жан-Клод любит только свою невесту Франсуазу, служащую одного из парижских банков.
− Я так страдаю, Марион, − продолжала Надя. − Иногда мне кажется, что Жан-Клод дает мне понять, что не равнодушен ко мне. Неделю назад мы допоздна работали в офисе над отчетом, и когда шофер развозил нас по домам, Жан-Клод предложил меня проводить, но я отказалась. Я не хотела, чтобы он подумал, что я легкомысленная, такая, как его девицы.
Сизые московские голуби обосновались на подоконнике и заворковали о чем-то своем. 'Странно, − подумала Марион, − в каждом городе голуби разные. В Москве они совсем не такие, как на крышах Парижа'.
Марион ничего не ответила Наде. Но девушка, похоже, не нуждалась в ее ответе. Она как будто разговаривала сама с собой.
Марион, не дожидаясь, пока брат закончит работу, отправилась домой, в его квартиру. Около двери квартиры сидела девушка небольшого роста, с восточным разрезом глаз.
− Вы кого-то ждете? − спросила Марион по-английски.
Китаянка ответила на хорошем английском, что ждет уже три часа, потому что Жан-Клод пригласил ее к семи, а сейчас десять.
− Я его сестра. Жан-Клод вряд ли скоро придет. У него много работы. Я слышала, когда уезжала из его офиса, что на десять он назначил совещание коллегам.
− Не может быть! − воскликнула китаянка. − Я звонила в офис, но никто не подходил, звонила на мобильный, но он не ответил.
− Секретарь ушла домой, а мобильный, наверное, заблокирован на время совещания.
− Но я все равно не уйду, − беспомощно сказала китаянка. − Я должна его увидеть.
− Наверное, вам лучше позвонить брату завтра утром.
Китаянка не двигалась.
Марион устала, она хотела спать.
− Уходите, − сказала она твердо.
Марион вошла в пустую съемную квартиру, где табачный дым впитался в мебель и стены, хотя брат не курил. Не включая свет, она подошла к освещенному уличным фонарем окну. Дождь сменился мокрым снегом. Желтый свет струился в темную комнату. Свинцовое небо висело над городом, как огромный саркофаг. Стало тяжело дышать. Бестелесная тоска затаилась в груди и не могла вырваться наружу. Марион неподвижно стояла у окна и долго смотрела, как мокрый снег превращается в капли на мутном оконном стекле.
Щелкнул выключатель света в коридоре. Вернулся брат. Слезы градом покатились по лицу девушки, прорвав непрочную плотину самообладания.
− Что случилось, Марион? Не плачь, пожалуйста, − Жан-Клод пытался успокоить сестру.
− Ты, ты такой, как он.
− Кто он?
− Стефан. Для него любовь и верность ничего не значат. Он изменил мне с Женевьевой.
− С Женевьевой? С этой страшной? Не бойся, это не надолго.
− Ты ничего не понимаешь. Он предал меня, обманул. Он встречался с ней, а говорил, что я у него одна. Я приехала сюда, я думала, что ты меня поймешь, а ты, ты такой же, как он.
− Ну, да, все мужчины одинаковые. Где-то я это уже слышал. Но ты же не старая дева, чтобы такое говорить.
− Я не знаю про всех мужчин. Я любила тебя и его. И он... и ты... Марион опять зарыдала.
− Ты устала. Ложись спать, завтра поговорим.
В ту ночь, которую Марион часто потом вспоминала, она не сомкнула глаз. Она хорошо помнила длинные тени на потолке от проезжающих по бульвару машин и силуэты черных деревьев в окне. Детство перешло в фазу юности стремительно, не оставив ей время на раздумья. Московский март уплывал на восток, оплетенный узорчатым коконом хрупкой паутины иллюзий, связывающей Марион с жизнью. Марион осталась в одиночестве накануне московской весны, которая начиналась в марте только по календарю, а на самом деле ждать ее оставалось не меньше полутора месяцев. Лже-весна покрывала своей лже-правдой лже-любовь, которую испытывал Жан-Клод к своей младшей сестре.
Вероятно, это чувство зародилось в нем, когда в доме их родителей под Парижем, на глазах Жан-Клода, Марион из маленького розового комочка с пушком на голове превращалась в пухлую куклу с большими глазами и светлыми кудряшками. Вечерами, после купанья, мать укладывала Марион спать, и Жан-Клод любил пробираться к ней в комнату. Он целовал ее в розовую попку, раздвигал маленькие ножки и целовал между ними, целовал ее всю, и она засыпала в блаженной истоме.
Жан-Клод бежал в ванную и, наедине с белой раковиной и прозрачной занавеской, получал такое полное удовольствие, которого больше потом не испытывал никогда. Он не испытывал его ни с изощренной красавицей китаянкой, ни с опытной парижской проституткой, ни с невестой Франсуазой, ни с влюбленными в него русскими девочками. Жан-Клод искал и не находил, и не знал, что то, что искал, он потерял в свои шестнадцать лет в пригороде Парижа, где одним вечером мать застала его в комнате Марион. Мать сказала, что сестра уже большая, и вечерние поцелуи брата не могут принести ей ничего, кроме вреда, и если она снова застанет его вечером в комнате девочки, то пожалуется отцу. Отца в семье боялись все, и многое в словах матери показалось взрослеющему Жан-Клоду разумным, поэтому он прекратил вечерние визиты.
Жан-Клод завел легкие, ни к чему не обязывающие романы сразу с тремя женщинами: с одноклассницей, с соседкой и с одной дальней родственницей, которая оказалась весьма милой и искушенной в любовной игре. Через несколько лет Жан-Клод поступил в университет, и вкус близких карьерных побед вскоре затмил вкус побед любовных.
****
Жан-Клод был в замешательстве: он отказался от Марион ради Марион, и теперь она говорит, что он сделал ее несчастной. Она рыдает, заливая слезами его шелковое постельное белье.
Утром Жан-Клод сварил кофе, поставил на стол печенье, масло и джем, и нарезал хлеб.
Когда он вошел в комнату, Марион не спала. Она лежала с открытыми глазами, смотря в потолок.
− Марион, − сказал Жан-Клод, − я приготовил кофе. Есть вкусное печенье. Пожалуйста, пойдем завтракать. Круассанов, к сожалению, нет, но сегодня постараюсь купить.
Марион, непричесанная, в пижаме, села за стол и отпила горячий кофе. "Жан -Клод еще не разучился готовить мой любимый кофе", − отметила она.
Брат намазал кусок белого хлеба маслом, потом джемом и протянул сестре.
− Марион, − начал он, − я думаю, что все, что произошло недавно между тобой и Стефаном, недоразумение. Мне жаль, что тебя это так огорчило. В любом случае, ты − молодая привлекательная девушка, и у тебя нет причин печалиться. Погода, действительно, сейчас в Москве не самая прекрасная, поэтому попробуй пройтись по магазинам. Жан-Клод достал из кармана элегантного темно-синего пиджака несколько стодолларовых купюр и положил на стол.
Марион посмотрела на брата. Темно-синий пиджак эффектно сочетался с желтой рубашкой и галстуком в желтую и синею полоску. Аромат любимой туалетной воды подчеркивал его сдержанно-деловой, полный скрытого очарования имидж. Темно-каштановые волосы были красиво уложены по последней моде, затылок выбрит. Жан-Клод улыбался так обаятельно, как мог только он. "Красивый мужчина, наверное, ему невозможно отказать", − подумала Марион и сказала спокойно:
− Не пытайся меня купить, Жан-Клод. Ты же знаешь, что мне не нужны твои деньги. И вчера я хотела сказать только, что ты обманываешь женщин так же, как это делает Стефан. Я ухожу в монастырь, Жан-Клод.
Последняя фраза сестры повергла Жан-Клода в смятение. "Это несерьезно", − убеждал он себя, наливая третью чашку кофе.
− Дорогая Марион, к сожалению, я опаздываю на важное совещание. Давай поговорим вечером. Не думаю, что надо принимать скоропалительное решение.
Жан-Клод надел свое дорогое черное пальто, поднял воротник, взял портфель и спустился к подъезду, где его уже давно ждал шофер.
Марион встала из-за стола. На столе стояли чашки с недопитым кофе, грязные тарелки, крошки печенья рассыпались по светлой скатерти, испачканной пятнами от кофе. Несчастье повисло над столом серо-желтым облаком.
Марион вышла в коридор и посмотрела в большое зеркало. На нее смотрела заплаканная двадцатилетняя девушка с непричесанными волосами, опухшими глазами, с красным носом, в мятой пижаме.
"Значит, у него совещание, − мысли закрутились в голове, как пропеллер, − и он ни минуты лишней не может уделить сестре, даже когда она стоит на пороге такого важного решения. Она была права. Ему действительно совершенно все равно, что с ней происходит. Жан-Клода волнует только его работа, карьера, его имидж, его костюмы, галстуки, туалетная вода. Ему безразличны эти девочки, которые сидят под дверью квартиры или ловят взгляды в офисе, ему безразлична Франсуаза, которой он изменяет, и ему безразлична сестра".
Марион взяла купюры, лежащие на кухонном столе, и быстро пересчитала. В Париже она из экономии купила билет с фиксированной датой и должна была уехать из Москвы через две недели. Оставленных Жан-Клодом денег вполне хватало на обратный билет.
Марион кое-как причесалась, оделась и поехала в агентство Air France, где ей продали билет на вечерний рейс до Парижа. Сначала она хотела оставить Жан-Клоду записку, но решила не делать этого, потому что боялась, что он вернется домой раньше и поедет за ней в аэропорт.
Марион решила позвонить брату из аэропорта, после того, как пройдет паспортный контроль. Набрав номер его мобильного телефона, она вдохнула побольше воздуха и приготовилась говорить, но Жан-Клод опередил ее.
− Марион, у меня сейчас совещание с клиентом. Пожалуйста, не звони мне в ближайшие час-два. А лучше всего, поговорим дома.
"Как все просто, − подумала Марион, − не стоило ломать голову, придумывая, как объяснить брату свой отъезд. Позвоню ему из Парижа. А еще лучше, попрошу позвонить маму, которой скажу, что соскучилась по дому, но боялась обидеть гостеприимного брата".
****
Жан-Клод сидел в компании Нади в одном из модных московских ночных клубов и разглядывал фигуру девушки в купальнике, которая предлагала гостям виски. "Талия достаточно тонкая, − подумал он, − и ноги длинные и красивые, но грудь маловата и бедра слишком широкие". Жан-Клод поднял глаза и посмотрел в лицо официантке. "Девушка с шармом, − размышлял про себя молодой человек, − но кожа у нее не совсем чистая, и зубы, пожалуй, крупноваты".
Жан-Клод перевел взгляд на виски на подносе. "В темных глазах официантки, несомненно, чувствуется глубина", − решил он.
− О чем ты думаешь, Жан-Клод? − спросила Надя, нежно взяв его за руку.
Жан-Клод внимательно посмотрел на Надю. До того, как к их столику подошла официантка с виски, он напряженно думал, сказать Наде сейчас или в следующую их встречу, что им надо расстаться. Собственно, он мог бы этого не говорить, а перестать звонить и отказываться от встреч под благовидными предлогами, как он обычно делал. Но Надя работала в его офисе, и, если он с ней не поговорит, может возникнуть неудобная ситуация. Он и так много сделал для нее. Недавно она получила значительное повышение.
− Да так, ни о чем, − рассеянно ответил Жан-Клод. Он так и не пришел к окончательному решению о времени финального разговора.
− А как поживает твоя сестра? − спросила Надя. − Такая приятная девушка.
− Она ушла в монастырь.
− Почему? − удивилась Надя.
− Ее друг изменил ей. Он очень удивился, когда узнал о ее решении уйти в монастырь. Знаешь, она приехала в Москву, чтобы объявить мне об этом. Сказала, что я такой же, как он.
Молодой человек грустно изучал свои ногти.
− Жан-Клод, она не должна была поступать так с тобой. Почему она обвинила во всем тебя? Ты же не хотел ей ничего плохого, ты так тепло о ней рассказывал, так трогательно к ней относился, в Москву пригласил.
− Я был так расстроен, когда узнал, ты даже не представляешь.