В темнотище проскакивают полустанки. Хорошо ещё, успела на последнюю электричку! Расстёгиваю сапоги и клюю носом норковый воротничок. Завтра опоздаю. Начальница окрысится. Ну и пусть орёт. Уволит, спровадит на пенсию? Не, не уволит, стервочка: кто ей будет годовой отчёт писать? Пенсионеров ценить надо, у нас опыт и знания, на нас всё только и держится. Утром повезу кровь Гальке. Сначала купить на другом конце города, потом везти осторожно, чтобы по дороге не свернулась, прижав к груди. Без крови Галька помрёт.
Плавно идёт электричка. Можно прикрыть глаза и подремать. Главное, чтобы сумку не стащили.
Кто-то шаркает в проходе. В полудрёме чую запах апельсинов... колбасы. Есть надо меньше, особо после шести. С моим режимом работы это трудно: стервочка (соломенная вдова за сорок пять) любит устраивать истерики и авралы, заставляет отдел сидеть до десяти, а под конец года и того дольше. Ей-то не к кому торопиться, гренадёру в юбке. Я бы давно уволилась, ушла из холдинга, но зарплата держит: не могу представить, как войду в "Золотой Вавилон" - и не смогу себе что-то позволить. Видно, на работе и помру. И устроит мне стервочка корпоративные поминки в японском ресторане, коллеги будут пить кактусовую водку и давиться слезами с рисовыми роллами.
- ...конечная. Поезд дальше не пойдёт. Просьба освободить вагоны... не забывайте вещи...
Я быстро прижимаю сумку и выхожу под бледный свет фонарей. Трамвай сопровождает луна янтарным осколком. Кондуктор отсутствует, еду зайцем, авось, пронесёт.
У дома притормаживаю. Роюсь в сумке. Ключа нет. И сотового нет. И сумка не моя, спросонья не заметила! Всё-таки спёрли. Нужно срочно заблокировать карту. В подъезд не войдёшь без ключа. От злости дёргаю ручку двери. Надо же, открывается. Видно, домофон сломали. Поднимаюсь на второй этаж. Ремонт какой-то затеяли, не обелиться бы.
Придётся замок ломать. Жалко двойную дубовую дверь. Ну, что, звонить соседям, просить о помощи Петра Петровича? Час ночи, как-то неудобно. Муж на Камчатке в командировке. Вызвать МЧС или парнишку с отмычкой по объявлению "Открываем замки любой сложности"?
Перебираю в голове варианты.
Вдруг дверь распахивается настежь, я отлетаю к перилам, падаю на четвереньки, выскакивает мама и даёт мне затрещину:
- Где тебя, паразитка, носит!
Меня ещё и убили в том вагоне, в электричке на двадцать три двадцать! Завтра покажут в новостях, посмертно прославлюсь на всю страну. Милая мама такая, в байковом халатике с розочками, на голове бигуди. Значит, я в раю.
- Прости, мама, - говорю я. - Прости. Прости меня за всё, что я тебе при жизни сделала.
- То-то ж, - говорит миролюбиво мама. - Иди на кухню, ешь котлеты с вермишелью. И спать. Попробуй только заработать пару по математике.
Аааа, так это сон! Сон в колыбельке электрички. Значит, у меня не стащили сумку, телефон и ключи, не надо ломать дубовую дверь. Это радует. Значит, я школьница весом сорок два кэгэ с осиной талией. Трюмо в прихожей отражает прелестное создание: пара прыщиков на маковых щёчках, ресницы с толстым слоем шоколада, зелёные тени до бровей, сессон, малиновые сапоги-чулки, выше коленок, выше, выше - замшевая юбочка с железными пуговками сверху вниз. Какое счастье видеть сны. Моя кошка Гарсия иногда тоже грезит: бежит и клацает зубами, ловит мышей и жуёт. Вот и я пойду, поем маминых котлет. Вкусно. И где тут моя детская? Тюбик "Жэмэ", флакон "Ша Нуар", гора учебников и тетрадей. Не хватало ещё и в сладких грёзах напрягать мозг математикой! Попробую управлять сновиденьем: пусть завтра не будет уроков. Раскрою-ка дневник. Ура, уроков нет. Вот же, написано: "В субботу к 8.00 собираемся у школы на свёклу". Как всё легко, оказывается.
Можно вспомнить этот день. Наукой доказано, что можно вспомнить всё, записано на корочке. Можно всё вспомнить, но вдруг будет больно? Ладно, попробую чуть-чуть.... Сбрызгиваю мочки "Ша Нуар" и концентрируюсь на аромате. Было хмурое утро, так? Начал моросить дождь, и мы надеялись, что распустят по домам. Мы с Галькой и Лилькой курили в кустах за школой. Потом пришёл автобус - и небо прояснилось. Потом мы пели в автобусе, потом нас привезли на свекольное поле... потом неотложка, носилки... Завтра Гальке нужно кровь везти. И тут до меня доходит, что Гальке на свёклу ехать никак нельзя. Нельзя!!! "Опять мне снится сон, один и тот же сон, он вертится в моём сознанье, словно колесо..." - заныла в мозгу тоскливо шарманка. Вот сейчас, пусть во сне, я смогу смоделировать, поменять и расставить по местам. А что, если...
- Послушай, Галь, - шепчу в телефонную трубку под подушкой, - А, может, ну его, этот колхоз? Смоемся в кино?
- Ты что, Анорова, чокнулась! - кричит в ухо Галька. - Между прочим, я с тобой не разговариваю, забыла?
Пошли короткие гудки.
Что же делать, что сделать, чтобы сорвать субботник на свекольном поле? Надо найти в истории слабое звено. Надо вспомнить, что было вчера, позавчера, чтобы не было ужасного завтра. Из-за чего Галька со мной не разговаривает?
Но я не помню, что было семнадцатого, и от злости кусаю карандаш, и сметаю на пол учебники и тетради. И вот тут обнаруживается нечто розовое с завитушками, и это нечто - сердечный дневник. Сегодня вечером, оказывается, мы с Галькой ходили в кино, смотрели "И дождь смывает все следы": "Рядом с нами сидели мальчишки и всё время пялились на нас. После кино провожали. Мне ни один не понравился. Блондин (похож на Мартина), брюнет (похож на Алена), третий так себе (серая мышь). Когда мы дошли, Галька застряла в лифте с Аленом и кричала в щель. Пришлось вызывать лифтёра. Была ужасная ржачка. Я чуть не лопнула со смеху".
Я вдруг ясно вспомнила этот вечер, меня как молнией изнутри просветило. У подъезда несчастная Галька орала, что я своим ржанием унизила мальчишек, и они обиделись "из-за тебя!", и ушли "из-за тебя!" и больше не появятся "из-за тебя!". Потом их поколотили местные, и они точно не пришли. Больше мы тех парней не видели никогда.
Так, значит, чтобы спасти Гальку, мне надо найти этого Алена из кино!
...
Отец пришёл со второй смены, курит на балконе, негромко кашляет.
Нельзя беспокоить семейство. Вылезаю в окно, хватаюсь за ветку тополя и скольжу по стволу. Бегу короткими путями, минуя зигзаги улиц и дворов. Как они далеко? По трамвайным рельсам движется свиньёй кодла с Криволучья. Ищет, с кем бы схлестнуться. В красном шарфе - самый бандюк, сиделый. Похоже, всё только начинается.
Мартин и Ален с Серой Мышью появляются на горизонте. Так точно, драки не избежать! Криволученских пятеро. У меня не получается их аннигилировать. Так бывает во время бессонницы: я начинаю считать баранов, сначала они послушно выстраиваются в очередь, но постепенно звереют и прут всем стадом. Вот и сейчас толпа всё ближе.
- Аааа!- ору я и накидываюсь на блатного в красном шарфе.
Тот от неожиданности падает на асфальт, я лечу за ним.
- Б...!
Меня окружает запах грязного пота. Тянутся руки с обкусанными ногтями. Сияет под луною серебро... нож?
- Оставьте девчонку!
Мелькают кулаки, врезаются свинцовые кастеты, хлещут пряжки. Ой, мамочки мои! Хлещет кровища. Звучит сигнал милицейской машины. Криволученские шныряют в сторону вокзала, Мартин с Аленом бегут к трамвайному парку, Серый Мышь тащит меня за собой.
- Ты откуда тут взялась? - ошарашено спрашивает Серый Мышь, разглядев меня под фонарём.
- Так я вспомнила, что телефон тебе не дала, - говорю первое, что приходит на ум.
- Ну, давай, - говорит Серый Мышь. - Запишу кровью.
А кровища у него льётся из пореза на правом плече и капает на асфальт, и расплывается алыми кляксами.
Это всё ради Гальки.
- Серёга, Серый, ты где? - кричат Ален с Мартином.
...
Знала бы Галька, где я провела эту ночь. Эту ночь я провела в комнате парня. Точнее - под Ливерпульской четвёркой в его кровати. Если честно, Серый не приставал, а спал, свернувшись в ногах калачиком. Даже на гитаре не играл. Наверное, у него болело плечо.
Но это всё ради Гальки.
- Можете завтра уроки прогулять? - спросила я Серого. - Пойдём в кино.
Серый так мне был благодарен за поцелуи, что сразу согласился.
- Втроём? - только уточнил.
- Приходите в восемь к школе в Городском переулке с ...
Я хотела сказать "Аленом", но осеклась.
- С Юркой и Пашкой?
- Ну, да.
Первая часть моего плана "Ради Гальки" была завершена. Пусть втроём приходят: я не была уверена, кто ей больше нравится.
...
Утром моя отличница прискакала первой и отмечала крестиком в списке пришедших. Это входило в её обязанности старосты. Я с ужасом увидела комсорга Лильку в компании нового ведра литров под десять для сбора корнеплодов. Она его оседлала, припевала и барабанила по оцинкованным бокам.
Моросил мелкий дождь.
- Может, нас отпустят? - предположила Лилька.
- Ещё чего, - пробурчала Галька. - Не сахарная, не растаешь.
Я отпихнула Лилькино ведро с тротуара на дорогу, "пусть бы его проезжая машина раздавила!". Но на улице не было ни одной тачки. Мы направились за школу в кусты черноплодки.
- Девчонки, что будете делать, если война начнётся? - спросила, выдохнув дым, Лилька.
- Добровольцами пойдём, - ответила Галька.
- Девушка сигарету в левой руке должна держать, а не в правой, - заметила я Лильке.
- А я пойду мужика искать, - мечтательно сказала Лилька, перекладывая сигарету. - Чтобы познать, что это такое: испытать блаженство.
Я вдыхала кубинскую отраву (только ради Гальки) и с надеждой поглядывала на часы. Длинная стрелка встала на половине, но Серого с Аленом не было. Подъехал автобус. Школьники бросились занимать места. Администрация инструктировала водителя. Сейчас мы в компании Лилькиного ведра попадём на свекольное поле. "Ничего не изменить. Ни-че-го",- горестно думала я. Зря я ночью так старалась и рисковала девичьей честью.
Лилька протиснулась сквозь проход, оцинкованное ведро заняло место у окна и нагло лыбилось овалом ручки. Была бы под рукою кувалда... Тут я увидела надпись на потолке автобуса "При аварии разбить" и увесистый молоток рядом. То, что мне надо! Рука потянулась вверх, но внезапно Галька ткнула меня остриём локтя под ребро, я взвизгнула и проследила за её взглядом: из-за школы показалась долгожданная троица.
Водитель уже закрывал дверь, а Галька как завопит:
- Ой-ёй-ёй, мамочка, подождите, подождите! - и выскочила из автобуса.
Шофёр и правда подумал, что Галькина мать пришла. Или это я так его во сне запрограммировала.
Влюбилась Галька, факт. Они с Аленом стояли вдвоём и разговаривали, и ничего не видели вокруг, прямо как в кино. А дождь лил как из ведра.
- Это брат её, его завтра забирают, - придумала я.
Пора было ехать или сматывать удочки, а они всё трепались. Потом пошли за школу.
- Можно, я старосту позову?- спросила я завуча и побежала к компании.
Парни за школой никак не могли уговорить Гальку смыться. Вот упёртая, зараза!
- Знаешь что, - шепнула я, теряя последнюю надежду и чувствуя, как капли дождя проникли за шиворот, - Серый мне сказал, Юрку завтра в армию забирают. Ты со своими принципами про свёклу, а человеку, может, вообще, короче... кровь прольёт... или в цинковом ...
Галька зажала мне рот рукой, закусила губу, подумала с минуту - и сдалась.
Иногда ради хорошего можно и приврать малость, прифантазировать.
Когда я уже праздновала победу и подмигивала Серому, из кустов вылезла Лилька с ведром над головой как тевтонец с Ледового побоища.
- Мы смываемся, отзынь, - рявкнула я Лильке.
- И я с вами, - сказала Лилька и бряцнуло ведро. - Попылили?
Ей следовало сказать: "Поплыли", дождь всё лил и лил.
- Ты что, с ведром в кино пойдёшь? - злобно спросила я. - Не срамись.
- А куда я его дену? - пробубнила Лилька. - Ведро новое, мать вчера купила. Куда я его?
- В кустах оставь.
- А если сопрут? Мать прибьёт.
В фойе нового кинотеатра я с ужасом обнаружила, что на всех сеансах идёт "И дождь смывает все следы". Но народ ничего, решил смотреть второй раз. Видно, парням понравилось, как главная героиня бегает по пляжу без лифчика. Мы встали в очередь за билетами. Была суббота, и было много желающих - до самой трамвайной остановки вился хвост пёстрых и чёрных зонтов. От поля со свёклой очередища была далеко, но для полной гарантии следовало избавиться от ведра, раз не удалось избавиться от Лильки.
Я надеялась, что билетёрша не пустит в зал Лильку с ведром, но тактичная тётечка сделала вид, что не замечает. Мы отправили Лильку в буфет за мороженым, а сами пошли занимать места в последнем ряду.
- Ведро оставь, - процедила я Лильке. - Не срамись, деревня.
Но Лилька замотала головой: ей было удобно положить шесть пломбиров в ведро, а не тащить в руках, чтобы липло.
Лилька вернулась, когда уже показывали киножурнал про передовую доярку. Доярка напяливала доильный агрегат корове на сиськи и гордо направляла струи в пенящееся молоко.
- Ведро оставь, - зашипела я в темноте.
Наконец Лилька послушалась. Потому что, видно, ей Мартин понравился - и она теперь пыталась его закадрить, и не хотела выглядеть как сельпо. Между рядами ведро не умещалось, и я поставила его к себе поближе, на ступеньку в проходе. В темноте кто-то споткнулся об ведро, оно забарабанило куда-то вниз, народ зашикал. Лилька рванулась было вдогонку, но зал взревел:
- Прекратите шум! Угомонитесь! Где контролёр?
Тогда Лилька с мороженым полезла в середину ряда поближе к Мартину, а ведро оставила на потом.
...
Галька облизывала пломбир. Ален положил руку ей на плечо. Я облегчённо вздохнула. Про доярку кончилось. В Западной Германии наступила любовная гармония. Серый Мышь положил мне ладонь на коленку. Я бацнула по ней что есть сил кулаком, так что косточки затрещали. Серый взвыл: заныла вчерашняя боевая рана. Мне стало парня жалко. Я вспомнила, что это сон, и вернула ладонь обратно. Мне же всё-таки уже не пятнадцать и даже не тридцать пять.
И тут, как нарочно, первый ряд заняли малолетки. Как они прошли на сеанс "до шестнадцати", осталось за кадром. Малолетки визгливо ржали, кукарекали, в эпизоде на пляже орали скабрезные шуточки. Потом экран затянуло дождём, малявкам стало скучно: они принялись улюлюкать, свистеть и топать. Послышался грохот, лязг, и я увидела, как злополучное Лилькино ведро со зловещим отблеском летает над рядами, кидая на экран гигантскую мрачную тень. Ведро то улетало к экрану, то вылетало, неминуемо приближалось к нам.
Вдруг плёнка зашипела, экран погас. Снова пошёл журнал про доярку. Я сомкнула ладони и отбила приближающееся ведро ударом снизу, как учил Пётр Иваныч на физре.
Доярка наклонилась, подхватила оцинкованное ведро и принялась опустошать очередную бурёнку.
Зрители засвистели и затопали ногами:
- Сапожник! Сапожник! - орал киномеханику разгневанный зал.
К счастью, вошла билетерша и навела порядок.
Ведро больше не летало. Хорошо, что Лилька ничего не видела. Она погрузилась в объятия Мартина и жарко целовала парня взасос, расстегнув наполовину рубашку.
Когда сеанс закончился, Лилька побежала к билетёрше требовать ведро. Мартин остался их ждать. А мы вчетвером отправились кататься на аттракционах Луна Парка.
Приятное послевкусие этого сна составили собственные свершения и мороженое по девятнадцать в вафельном стаканчике. Можно было уже просыпаться: я от чего-то жуткого спасла Гальку, опасность миновала, миссия завершена. Но мне ещё раз захотелось увидеть маму в байковом халатике с розочками.
Вечером, ровно в пять, когда мы с мамой, пригнездившись на диване, красили ногти, мне позвонила Лилькина мамаша и велела срочно придти в школу.
На собрании нас песочили. Грозили исключить из комсомола. Я думала, Лилькина мать взбесилась из-за злополучного ведра. Но вдобавок к исчезнувшему ведру появился синяк на Лилькиной шее, и Лилька соврала, что её щенок на свекольном бурте укусил.
- Завтра пойдёте на бюро комсомола. Как вам не стыдно срывать субботник, а ещё староста и комсорг!- строго сказала директриса.
- Пусть школа покупает мне новое ведро, - потребовала возникшая Лилькина мамаша. - Оцинкованное. Безобразие какое, распустили собак, девочке делать уколы от бешенства.
...
Галька плакала у меня в комнате, усевшись прямо на пол. У неё был такой жалкий вид, как у подстреленного воробышка. И пальцы торчали общипанными крылышками.
- Дурочка, не плачь, - зашептала я. - Я тебе такое скажу, что лучше всякой валерьянки.
Но Галька зарыдала ещё громче. Она так всхлипывала и давилась слезами, как по-настоящему, словно и не во сне.
Я не могла сказать правду, потому что она бы мне не поверила, что это сон и всё такое, что мне на работу вставать в выходной, отчёт писать, и нужно хорошенько выспаться, а не смотреть кошмары. Галька любила всякие гадания, и я ей говорю:
- Послушай, Галька. Я на пепле гадала. Ты поступишь в институт, выйдешь замуж и родишь троих детей.
Тут Галька как заголосит:
- В какой институт? Если меня из комсомола исключают!
- Галька, у нас в будущем будет рыночный капитализм, как в "Дождь смывает все следы", - вырвалось у меня. - Мы будем загорать на пляже топлес!
- Слушаешь вражеские голоса? - скривилась Галька.
...
За окном огни в темноте, проскакивают полустанки. Я застёгиваю сапоги и воротничок. Немного подремала - и взбодрилась, как Штирлиц.
Завтра утром - к Гальке. Главное, кровь везти осторожно, чтобы не свернулась.
Наверняка опоздаю. Начальница окрысится. Ну и пусть орёт. Всё равно не уволит. А если и уволит - что?
Плавно идёт электричка. Подъезжает к станции.
Звонок. Галька спрашивает:
- Ты как?
- Нормалёк.
- Слушай, ты кровь не привози.
- Не волнуйся, для меня это - пара пустяков.
- Ты не поняла! Не нужна кровь. Меня завтра выписывают. Перепутали результаты, представляешь? Фамилию мою перепутали: я - через "а", а та - через "о".
Я вскакиваю от радости, по щекам катятся слёзы, сердце стучит как пулемёт. Сколько лет мы вместе? С детского сада, с ясельной группы. Галька мне - что родная сестра.
- Вот и надейся на платные клиники!
- Ну, да. Приеду домой - завтра поболтаем, - говорит бодро Галька.
Вот тебе и история про ведро и опухоль.
- А ты всё - "ведро-ведро": "Помнишь, в девятом классе, Лилька кинула через борт ведро со свёклой и мне по голове попала?", - передразниваю Гальку и хихикаю в трубку. - Вот тебе и ведро!
Спускаюсь на перрон. Вдыхаю всей грудью запах осени. Угомонись, моё сердце. Сажусь в такси и называю адрес. А что, если завтра прогулять, не ходить на работу? Оформлю липовый бюллетень, заплачу участковой - и отдохну недельку. Будем с Галькой пить вермут и шампанское, смотреть сериалы и вязать носки в полоску... Может, пора отдохнуть? Нельзя проводить на работе по двенадцать часов в сутки, жизнь ускользает, как песок в стеклянных часах, и осталось меньше половины. Дети взрослые уже, у них своя жизнь...
- Приехали, - говорит шофёр. - Дальше шлагбаум.
В салоне темно, нащупываю в кармане пару купюр.
- Сдачи не надо.
Выпархиваю из такси и лечу к дому.
Сто сорок семь. А где же мой, сто сорок девять? Такого нет. Озеро. Кажется, я заблудилась. Где я? Где сотовый... роюсь в сумке, падает паспорт. Вместо двуглавого орла на меня взирают серп и молот. Становится страшно. А как же семья: муж, дочка, зять, свекровь... Гарсия?
Дрожащими пальцами нахожу страничку с семейным положением. Замужем! А это что за умильное фото: голубки целуются... мой закодированный ласково так меня обнимает? Девочки... мальчики... девочки... У меня что - семейный детский дом??? Стоп, это же не мой Ушаков, а другой, лысый меня обнимает... облысевшая Серая Мышь! Или Серый Мышь - мой муж? А фамилия моя как... Пиро...го...ва? Ой, что это у меня на фото стрижка такая короткая, ёжиком?
Я снова ловлю такси и мчусь по указанному в паспорте адресу. Город спит.
- Ну, и как тут у вас? - грозно вопрошаю.- Всё ли в порядке? Все ли на месте? Кто в выигрыше?
- Всё хорошо, - отвечает водитель. - "Спартак" выиграл, пять-ноль.
Всё хорошо. В порядке. Ну и ладно.
С любопытством поглядываю в окно на своё отражение и приглаживаю задиристый чубчик. Шелестит дождь. Что там, впереди? Может, и Лилька в девяностых от палёной водки не умерла? Спрошу завтра у Гальки.
Точно только, что Галочке больше смерть не грозит. По крайнеё мере, не сегодня и не завтра.