Я вас узнала - вы читаете сейчас эти строки... я вас узнала, правда!
Ещё в апреле вы подошли ко мне на улице, помните? Дворники тогда плохо расчистили двор, колдобины льда вздымались на тротуарах грязными необработанными алмазами, но уже текли ручьи от сероватых сугробов, и пахло по-весеннему. Набухали на мокрых ветках почки, и воробьи очумели от счастья после долгой зимы. Я выкинула в мусорный контейнер старый хлам. Смущаясь, вы подошли ко мне и спросили, не откажу ли вам в любезности почитать кое-что из вашего, кажется, стихи, а потом высказать своё мнение. Я не отказала вам: ведь я и сама страдаю этим делом, только вы не знаете...не знали до сего момента, пока не прочли эти строки.
Потом вы пропали куда-то, и ваши стихи остались для меня тайной. Вы печатаете их здесь под каким-нибудь странным ником, типа странник или звездочёт, но это не столь важно.
В дверь звонят. Или это телефон? Ничего, если я отойду ненадолго?
Это сосед с десятого этажа, Слава Устойчев, изобретатель стрелкового оружия.
- Привет. Как дела? - он работает тренером по бильярду и узнаёт все городские новости раньше других. У него тренируются мэры, пэры и сэры.
Слава хочет придти ко мне с заявлением. Лифт работает, и он спустится очень быстро. Можно и по лестнице сверху вниз. Слава снимает тапки и проходит босиком. Он в носках. Носки белые, пятки как бильярдные шары. Он стирает сам, потому что мама парализована. Ей девяносто лет. Он поставил кондиционер, чтобы в комнате было прохладно дымным летом и чтобы маме легче дышалось. Слава садится за журнальный столик, и я предлагаю ему кофе Якобсон. Слава соглашается - и ему становится себя жалко. Раньше он был настоящий плейбой и снимал таких девах, что Голливуду и не снились. Но теперь он никто, потому что не богат, без машины, без загородной фазенды и без бизнеса, и ему приходиться пить мой неполноценный растворимый кофе.
Слава негодует. Ничего, что я ещё с ним побеседую? Пусть выпустит пар. Ему станет легче - и я отпущу его с чувством выполненного долга, вроде как выполнив социальную миссию дырочки в крышке заварочного чайника.
- Почитай! - говорит Слава и протягивает экземпляр заявленияА4с копией.
Я его не подпишу, не волнуйтесь.
Главное, изложить Славе всё понятно, чтобы не вызвать удивления и ярости.
- Почему? - спрашивает, набычившись, Слава.
- Ты стряхиваешь пепел с сигарет. Это очень не нравится. Они тебя тоже ненавидят. И готовы упечь в дурдом.
- Кто? Кто? - требует Слава назвать имена.
Слава хочет со мной единения в праведном гневе, для этого мне надо стать предателем и заложить Таньку с седьмого этажа. Но я не буду говорить, сколько ни пытай, как ничего не сказала радистка Кэт одноглазому фрицу.
Слава уходит, надувшись.
Всё в порядке.
Не бойтесь.
Вы ещё тут?
Вы думаете, дело только в Славе? Нет. Зачем вы бросаете в форточку исписанные стихами страницы? Кто сказал мне об этом? Дворник. Вчера. Страницы разлетелись по двору, и он матерился и махал кулаком в сторону вашего окна. Конечно, он не догадается, что это вы, а я ему не скажу. Но лучше не надо. Сожгите. Пепел так красив, когда извивается всем телом, превращая строки в осенний опавший лист.
Откуда у вас золотые перстни на пальцах? Я видела, не спорьте. Когда вы нажимали кнопу лифта и пропускали меня вперёд. Может быть, вы хотели похвастаться, что богаты? Вы же не олигарх, чтобы нанизывать на каждый палец по брильянту! Это безвкусно, поверьте. Не тот стиль. Вы в камуфляже и кирзовых сапогах. От кого вы хотите спрятаться? От самого себя? Вы похожи скорее на рыбака или туриста.
Храните золото в какой-нибудь нарядной жестянке из-под конфет. Знаете, бывают такие, с картинками ряженой масленицы, дети там бегают краснощёкие, собаки... Вы не едите конфет? Тогда в коробке из-под Геркулесовых хлопьев.
Вы забыли прочитать мне свои стихи или сожгли всё. Ещё в конце лета? Да, понимаю, вы и не собирались читать их мне вслух, просто хотели передать рукопись. Про что же вы всё-таки писали? Наверное, это были философские размышления? Или тонкая лирическая грусть?
Сожгли... Я чуть не позвонила ноль один: стоял невыносимый смрад в подъезде, пока не догорел весь ваш картон. А если бы загорелись стены? Погибли бы невинные дети и старики. И где бы мы с вами сами потом жили? На помойке? Думаете, там хорошо?
На днях мне сказали, что вы кого-то поколотили. Понимаю: вам нелегко. На вас напали. Ночью? И вы огрели их со всей мочи своей тростью и случайно переломили негодяю лучевую кость. Скажу вам правду: верю! Верю, что он хотел вас ограбить: убить и снять ваши бриллиантовые перстни с пальцев. Что вам ещё оставалось? Если бы вы и впрямь захотели покончить с этим вором, вы бы просто проткнули его насквозь остриём лыжной палки.
Может быть, вы пишете и прозу...у вас для этого имеется огромный опыт, все стили и темы вам подвластны: от реализма до постмодернизма. Дело не в Славе. Конечно, вы хотели как лучше и красили эту злосчастную дверь в полночь вовсе не затем, чтобы он задохнулся внутри или опух от аллергии. Вы хотели сделать ему сюрприз, да? К тому же, вы выполняли указание участкового, который велел вам закрасить ту царапину от вашей лыжной палки-трости. И Славу тоже нужно простить, потому что он нервный: раньше он жил совсем другой жизнью и теперь ему приходится перестраиваться, а ему труднее, чем вам, потому что он не пишет ни прозу, ни стихи. Он играет в бильярд. Тренирует богатых - ему не сладко. Уже простили? Вот и хорошо.
Не подпишу то заявление, не волнуйтесь. Только не выбрасывайте в форточку свои черновики. Бывает плагиат. У вас своруют мысли.
Недавно Анатолий Иванович с седьмого этажа сказал, что раньше в вашей квартире жил спившийся слесарь Баранов, а вы его обдурили: выселили в развалившийся барак цементного завода и завладели жилплощадью. Я ему не верю, потому что поэты на такое не способны. Это наглая ложь. Он вам завидует, потому что вы крепче и моложе, а у него уже все зубы выпали и вставные протезы.
Только, пожалуйста, не гоняйте приблудную белую кошку, которую кормит Серафима Петровна с третьего этажа, и не ломайте её картонный домик. Она совсем глухая, альбинос. Белые ангоры часто бывают такими, с разными глазами: зелёным и голубым.
И не складируйте картон в подъезде.
Вы ещё не знаете: меня выбрали старшей по дому.
Нет, я сопротивлялась и не хотела. Мне это противно, потому что кому как ни нам с вами знать, что поэтам не нужны чины, им нужны любовь и слава.
Теперь мне волей случая приходится решать вашу судьбу.
Не бойтесь - я не подпишу то коллективное заявление и не стану добиваться, чтобы вас отправили куда-то... Кто мы без вас?
И не надо ревновать меня к мужу. Мне всего тридцать, а вам...трудно сказать. Вы же мне в отцы годитесь!
Если Слава придёт ещё раз, я разорву листы на части, с резким хрустом страниц бумаги, белой как балетная пачка.
Они просто не понимают, что если вас увезти в дурдом, вы вползёте в подъезд чёрной тенью ночью, по стене взойдёте вверх, не касаясь пальцами ступеней и перил, и будете донимать их по ночам, забираться в их райские сны и колотить их там своей лыжной тростью-палкой, и устроите в доме такой полтергейст, что пожарная бригада замучается форсировать выдвижные стометровые лестницы.
От вас невозможно избавиться.
Разве что Слава с балкона пальнёт вам в спину серебряной пулей из охотничьего ружья.
![[]](/img/f/firsanowa_m_d/kartonnyjchelowechek/toz_34.jpg)