- Мамочка в больнице, а Ларик от меня ушел. Бросил, представляешь?
- Да ты что??? Вот паразит.
Тоша набрасывает ветровку, всовывает ноги в лодочки и мчится вниз с девятого этажа. Лифт застрял на пятом, удивленно разинув заклинившие челюсти. Тоша тормозит между третьим и вторым перед коробкой с окотившейся пятицветной уличной кошкой и миской вязкой белой каши.
На улице стоит майская жара. Зацвела сирень. Свисает с кустов звездно-фиолетовыми соцветьями. Какая их квартира? Сто семьдесят пять. Звонок отключен - стучать в дверь.
Малышка уже проснулась и закатывает рев при виде незнакомой тети. Тоша виделась с ней всего два раза: на крестины да на день рожденья, в годик. Теперь это вертикальный маленький хомо сапиенс, уже научившийся топать, открывать молнию манежа и мотаньем головы говорить "нет".
Лина ловит доченьку на руки и прижимает к груди:
- Доча, это хорошая тетя, добрая. Крестная твоя. Не узнала? - кладет малышку на диван на чистую глаженую пеленку, меняет широкий подгузник с липучкой, целует нежную пяточку, вручает зайку с розовыми ушами и идёт на кухню варить кашу, оставив двоих наедине.
В комнате душновато. Окна закрыты и форточки. Малышка изучающе поглядывает на тетю. Потом подбрасывает зайца вверх. Заяц почему-то приземляется на ковер, а не на потолок.
- Бах, - говорит малышка многозначительно, выразительно глядя на тётю. Тоша поднимает зайца.
- А теперь зайка рад и пляшет - тра-ля-ля, тра-ля-ля! - Тоша показывала, как зайка рад, что у него нет перелома конечностей.
Малышка протягивает руку, берет зайку, стоит пять секунд в раздумье, подбрасывает вверх - и он опять приземляется на ковер, ну надо же!
- Бах, - многозначительно констатирует малышка, вновь убеждаясь в присутствии гравитации, и выразительно смотрит на тётю.
- А вот и мама пришла с кашкой! Сейчас моя зялятая будет есть кашку. Будет сейчас зялятуля моя кашку есть?
Мама Лина нажимает на пульт, коленями придерживая дочу в высоком детском стульчике. На фоне бледно-морской кафельной стены, врача в белом колпаке допрашивает детектив-мужчина. А детектив-женщина допрашивает другую женщину, которая рыдает в белом кожаном кресле, утверждая между всхлипами, что доктор хочет убить ее мать с помощью медицинских манипуляций.
- Бедная мамка! - вздохнув, говорит Лина, отправляя малышке пластиковую ложку в рот. - Как я теперь жить буду?
- Все будет хорошо, нужно надеяться! Мама выздоровеет после операции. Главное - настрой!
Малышка мотает головой в обе стороны, сообщая об отказе кушать кашу.
- Вот за что мне такое? - риторически спрашивает Лина, переключая каналы. Она высыпает малышке пачку таблеток в блестящей фольге, и пока малышка рассматривает белые круглые вкладыши, сует в приоткрывшийся рот еще одну ложку.
- Ларик ушел к мамаше своей. А моя мамочка просила на операцию денег дать, так он отказал.
- Еще помиритесь.
- Разве такое простишь? А если бы его мамочке - так бы и сразу!
Тоша представить не могла, что Ларик такой жадный. Правда, она видела его всего два раза: на крестинах да на том дне рождения.
- А он в армии служил? - почему-то вдруг спрашивает Тоша. - Может, у него проблемы с головой и весеннее обострение?
- Служил, служил! В ВДВ. Мамочка его пристроила тут, по соседству.
Тоша тоже видела мать Ларика, Линину свекровь, на том дне рождения. Может, позвонить им и сказать: "Совсем у вас что ли совести нет, россияне?" Какие могут быть выяснения отношений в такой ситуации?
- А я на него в прокуратуру напишу, - говорит Лина, нагибаясь со стула и подбирая с пола зайку и таблетки в фольге.
- Алименты?
- Да какие алименты?!Пристроился, гад, на три тыщи.
- Бил?
- Деньги гребёт лопатой, черным налом. Пусть голубчика потрясут.
Малышка внимательно следит за экраном, за беседой психоаналитика и его пациентки. Еще одна ложка каши проскакивает незаметно.
Психоаналитика сменяет гуру и повествует о карме.
- Может, не надо в прокуратуру?
- Ага, он там будет веселиться, а я - мучайся с ребенком!
- А отрицательная энергетика?
- Да лан те, я ему как гадостей наделаю - мне сразу на душе легче и веселей.
Малышка капризничает, зажимает кулачком рот и хнычет. Плохой аппетит у крестницы. А ресницы черные и густые, как у Чебурашки. Душно. Пластиковые рамы не пропускают кислород, а Лина сквозняков боится.
- Душно у вас.
- Сквозняков боюсь, что б дочу не продуло.
Наверное, малышка ощущает отсутствие папы. Вот у нее и аппетит плохой. Надо бы позвонить Ларику. Трудно Лине одной с дитём сидеть, да и мама в больнице, после сложной операции, и потом - неизвестность. Конечно, и после такой операции люди живут и работают. Но есть и другие. А какая статистика, кто знает. Сейчас ей главное отойти после наркоза.
- Придется, видно, на работу устраиваться, - качает головой Лина, - А золотце мое - в сад. Уже ходила в соседний, так заведующая спрашивает: "Вы из СЭС? прокуратуры? нет? Тогда вам сада не видать, как ушей своих.
- Взятку вымогает?
- Ха! - говорит Лина.
Малышка тянется на стол за кунцевской булочкой. Лина убирает подальше.
- Не даешь?
- Подавится, ты что!
- Так у нее во рту зубов уже полно, пусть жует. Полезно.
- Нет, нельзя! - строго говорит Лина.
Ну, может, Лине и видней. До декрета она сама в детском саду работала.
- А сама что из сада уволилась?
- Заведующая злющая была. Уволила одну по статье за аморальное поведение: "Переодевалась в присутствии детей". Представляешь? Стерва еще та!
Теперь предстоит одевание, а потом - прогулка. При одевании что главное? Правильно оценить ситуацию, что б ребенок не вспотел и не продрог.
Плохо, что Ларика нет. Он бы "враз"вытащил малышку вместе с коляской из подъезда, а не "тырдыкал" колесами по бессчетным ступеням от лифта.
Сейчас Лина пойдет к маме в больницу. Ее уже перевезли из реанимации в палату интенсивной терапии.
В башке у Тоши все время свербит мысль: позвонить или не позвонить Ларику? Милые ругаются - только тешатся.
- Если что, воспитаешь моё золотко? - вдруг спрашивает Лина.
Почему Лина помирать собралась в расцвете лет? Мается по Ларику!
Дверь подъезда красит тётка в оранжевой жилетке и говорит "здрасьте!". Не зацепить бы коляску: дорогая!
Они проезжают под кустами душистой фиолетовой сирени. У песочницы дети под присмотром бабушек и мамаш.
- Да... с одним дитятей тяжело, а как же ты в яслях с двадцатью управлялась? Разбегутся, как цыплята - и лови!
- Двадцать? - переспрашивает Лина, поправляя золотой перстенек на правой руке. - Когда двадцать - окно открою пошире в тихий час - глядишь, а завтра уже не двадцать, а десять, а то и меньше.
- Ну..чё-то это как-то...
- А знаешь, какие у них родичи навороченные? И сами - ряхи - во!
Звонит мобильник в коляске.
- Мама, это ты? Да. Ма, как мне хочется тебя увидеть! Да, мамочка. Нет, сегодня не приду. Пойду сейчас в Парадизза сандалиями. В коробке? Сколько? Хватит. Ну, да. Пока.
Лина убирает сотовый в карман на коляске.
- Вы тут погуляйте пока. А я на пару минут отойду.
- Мама как?
- Бабка с ней. Вчера говорила, что мамка вся желтая, оттого что ее рак ест.
- Это от наркоза, пройдет.
Лина уходит по протоптанной дороге через сиреневые кусты. Солнце играет в ветках сирени. Малышка запрокидывает голову и смотрит на листья. Тополиная крона сверкает под солнцем как рябь на воде. Пахнет сиренью и, терпко, омытыми ночным дождем свежими тополиными листьями. Они уже сбросили бордовые сережки и свернулись в зеленые кисти. Абсурдно и нелепо умирать в конце весны.
Тоша срывает ветку сирени и подает малышке. Малышка не знает, что цветы нужно нюхать. Тоша и себе срывает звездно-фиолетовую гроздь, подносит к лицу и вдыхает свежий аромат. Малышка повторяет за Тошей. Правда нюхает или только притворяется?