Только я, значит, присел на корточки у штабеля пиломатериалов, только вытянул из нагрудного кармана и распечатал последнюю пачку сигарет, чтобы насладиться её содержимым в тишине и покое, только успел мимоходом подумать, что вот он и настал, неизбежный конец всем моим запасам, и где теперь курево брать, непонятно, на пять месяцев кое-как хватило, а дальше -- полный беспросвет, здесь табак ни за какие деньги не сыщешь, -- так вот, только я всё это подумал, как вижу: прёт в нашу сторону на всех парах серебристо-зелёный "баюн". Да так прёт, что пыль за ним стеной до неба. А это, между прочим, верный признак, что за рулём не кто-нибудь, а Вырвиглаз собственной персоной.
Ну, я пачечку поскорее назад в карман запихнул и Кадика локтем в бок легонько эдак -- тыц, чтобы он от блокнота своего голову поднял. Незачем начальство зря бесить: оно, судя по пылевому шлейфу, и так уже основательно на взводе.
Гляжу -- и правда, Вырвиглаз пожаловал. Ишь как затормозил! Лихо! Примерно в десяти шагах от дощатого настила. Как будто дальше обрыв или откровенное бездорожье.
Выскочил -- и сквозь серые клубы всколомученной пыли прямо к нам переваливающейся своей походочкой, а око, око правое аж из орбиты вылезает, впору и на него для симметрии повязку чёрную накладывать, нет -- того и гляди выпадет да и на землю шмякнется.
Подошёл, значит, руки на груди скрестил, пялится, будто и не простолюдин вовсе, а сановник олуммский с агитационного плаката.
Потом говорит:
-- Прохлаждаемся, стало-ть.
И не спрашивает по обыкновению своему, а утверждает, точно приговор подписывает. Всё, мол, с вами ясно. Понабрали, мол, работничков на свою голову. А то, что мы с шести утра на ногах и поясниц уже практически не чувствуем, на это ему, конечно, начхать.
-- Никак, -- говорю, -- нет, док Саравай. Законная пятиминутка. На вверенном нам объекте работы ведутся полным ходом и отдых исключительно по расписанию. Тарагорцы, например, и сейчас вкалывают. Слышите, как их молотки да топоры стучат?
Ну, он усами покрутил недовольно: стучат и стучат, мало ли кто, где и по какому поводу стучит.
-- Ты мне, Грюн, -- говорит, -- зубы не заговаривай. У тарагорцев задача известная. А вот почему вы с напарником, вместо того чтобы разгребать завалы на объекте Б-44, пострадавшем при вчерашнем артобстреле, здесь, на седьмой линии, свои пятиминутки справляете?
Не успел я рот раскрыть, как Кадик пускает в ход свой замечательный блокнот и начинает шпарить приказ, касающийся напрямую контрактников-строителей, а затем безо всякого перехода и без паузы тарабанит выдержки из самого контракта, где чёрным по белому сказано, что и как должен делать контрактник вроде нас с ним, а главное -- чего он делать категорически не должен. Регламент прав и обязанностей, короче говоря.
Вырвиглаз, естественно, багровеет. Причём не только лицом, но и шеей и с громогласного ора переходит на задушенное шипение.
-- Умники, стало-ть! -- Ощущение такое, что он последние глотки воздуха из лёгких выплёвывает. -- Контракты эти, я их на штыре вертел, для мирного времени составлялись. А сейчас у нас что? Сейчас у нас вероломное нападение, стало-ть... Ясно вам? Так что молитесь своим богам, чтобы я вас в траншейное обмундирование не обрядил да с седьмой линии на первую не перебросил. Укрепления обновлять. Плотва недовяленная!
Вырвиглаз словно зачёркивает нас презрительным взглядом и шурует внутрь барака -- окучивать рослых тарагорцев.
-- Завтра с утра чтобы были на сорок четвёртом! -- бросает он через плечо, не оборачиваясь. -- Попробуйте только откосить! Я лично прослежу.
Я всё-таки закуриваю, когда он исчезает из виду, и, высадив с ходу полсигареты, говорю Кадику:
-- Ну не идиот ли?
-- Хуже, -- в тон мне отвечает Кадик. -- Самодур.
-- Ты видел, во что превратили сорок четвёртый? Там же сплошь руины. Пацанов сколько полегло, страх! И что, будем камни от тел отделять, а тела от камней? Нам это надо?
-- Нет уж, -- говорит Кадик, без особой нужды поправляя верхнюю застёжку на робе, -- лично я на такое не подписывался.
-- Так ведь и я не подписывался, -- говорю. -- Похоже, кончилась наша с тобой спокойная жизнь. Бойня близится. И какая бойня!
-- Близится, -- соглашается Кадик. -- Ты прав, к сожалению. С этим не поспоришь.
-- Валить отсюда надо, -- осторожно замечаю я.
-- В здравой мысли, -- говорит Кадик, -- почти всегда заключён мощный побудительный импульс. Только ведь нам проводник понадобится. Без проводника мы "точки перехода" не отыщем.
-- Ты тарагорца имеешь в виду?
-- Точно. И у меня один такой есть на примете. Да ты его знаешь. Забр. Берусь его уболтать.
-- Ладно, -- говорю, -- убалтывай. Только, пожалуйста, недолго. А то, не ровён час, лишат нас свободы передвижения... Вот будет номер!
-- Не бзди, -- говорит Кадик. -- Завтра, максимум послезавтра, сможем выдвигаться.
-- Лучше бы завтра, -- вздыхаю я, добивая сигарету. -- До послезавтра слишком много всякого может произойти. Торопиться надо.
Насчёт проводника, кстати, это он абсолютно в дырочку заметил. Проводник необходим как воздух. А кого ж ещё и брать, как не тарагорца? Да хоть бы и Забра. Помню я этого Забра. Это тот, что Кадика в первый месяц от "вертячки" вылечил. Нормальный парень, без придури, только уж больно громоздкий. Меня и самого бог габаритами не обошёл, но тарагорец этот... Дома я таких даже в лучших визуалах не видел. Человек-гора! Готовая машина смерти. Даром что безобидный как телёнок. И как его сюда занесло вообще? Загадочная история... Как и всё, что с тарагорцами связано. Хотя здесь на поверку много случайных, залётных братьев по оружию скопилось. Наёмники, мать их! У каждого своя путеводная... свой интерес... свои причины...
Ладно, кому чего, а нам бы до дома добраться. Раз уж тут такая маета пошла, ничего хорошего не жди. Пошатнулось, видно, их дурацкое равновесие, пошатнулось да и лопнуло. И противостояние хвалёное превратилось в противолежание. В противостреляние. Теперь начнут друг дружку гвоздить, истреблять по-чёрному, а наше дело шестое, мы сюда не воевать рядились, как иные прочие, а казармы да лабазы возводить. Кое-чего возвели, кстати, добавили квадратиков на секретных картах обоих центров Вселенной. Ну и, как говорится, распишитесь в получении.
-- Пошли, -- говорю, -- от греха подальше. Сейчас Вырвиглаз в обратный путь ринется, опять мимо нашего шалаша.
Говорю, а сам стою и на его "баюн" облизываюсь.
-- Ты чего это? -- настораживается Кадик.
-- Нравится, -- отвечаю. -- Транспортное средство нашего командира мне оченно по душе. Надо будет посмотреть, где он его сегодня на ночь припаркует. До первой "точки"-то наверняка неблизко, а на таком коне мы вмиг доскачем. И главное, пропускСв никаких не надо.
Кадик лишь головой качает и топает Забра своего искать. Какими словами он его убеждать собрался, ума не приложу...
И ведь убедил, простая душа, приобщил, так сказать, к нашему коварному замыслу. Ранним утром, а точнее даже -- очень ранним утром, ещё затемно, когда я вознамерился открыть сезон охоты на Вырвиглазов "баюн", Забр и Кадик стояли со мною рядом. Ну, замки олуммские у меня никогда ничего, кроме смеха, не вызывали. Загружаемся, значит, мы при свете карманного фонаря, кидаем внутрь сумки походные со жратвой -- сухари там, галеты, консерва разная, больше-то всё равно ничего нет. Пару канистр водой чистой наполнили. Питьевой. Мешки спальные на всякий случай -- а ну как в чистом поле ночевать придётся... Забр умудрился где-то два "гистерезиса" раздобыть. И два комплекта пиропатронов к ним. Ох, как же я надеюсь, что не пригодятся они нам, совсем не пригодятся!.. Забр на заднее сиденье втискивается с трудом, почти полубоком, и начинает там возиться, устраиваясь, я -- за руль, Кадик садится рядом, справа. Всё, полна коробочка.
-- Ну, -- говорю, -- вперёд, навстречу солнцу?
-- Вообще-то нам в другую сторону, -- говорит Забр и рукой показывает.
-- Уверен? -- спрашиваю.
-- Поехали уже, Грюн, -- просит Кадик. -- Неспокойно мне как-то.
Ну, меня-то уговаривать незачем. Главное ведь что? Главное -- правильно направление выбрать. Тронулись, в общем, помаленьку.
-- Глядите повнимательнее, -- говорю, -- чтобы на патруль не нарваться. А то будет нам дальняя дорога.
Ну да бог милостив, повезло нам проскользнуть, никого не встретив. Я уж расстарался -- каким-то там особым чувством угадывал проезды между недостроенными корпусами. Фары-то поостерёгся включать, чтобы ненароком, значит, не заявить о себе в такой час. Аккуратненько так выполз из расположения и уже по грунтовке скорости, конечно, добавил. Тут и светать незаметно стало, черноты в небе и вокруг поубавилось, так что мы постепенно прозрели.
Еду это я, рулю и тихо радуюсь, что так удачно всё сложилось. Ни нам ни в кого стрелять не пришлось, ни тем более в нас никто сдуру не шмальнул. Никто нас и не заметил, судя по всему, а если и заметили, то не врубились, что это не начальство, спозаранку проснувшееся, на педали давит, а трое дезеров решили своё положение в пространстве обновить. "Баюн" -- машина что надо, словно специально для этих целей и предназначенная. Марш-броски на ней делать -- одно удовольствие. Комфортно и управление грамотное. За показаниями приборов можно следить, практически не отрывая взгляда от дороги. Вот, например, как сейчас. Даже внимание перераспределять особо не приходится. Гляди себе вперёд, не кашляй.
И тут меня, знаете, словно водой ледяной окатило. От темечка до копчика. Аж роба к спине в момент прилипла. Мать честнАя! Топливо-то у нас почти на нуле. Вон стрелка индикатора уже почти горизонтально легла. Дилетанты хреновы! Три здоровенных лба до кучи сошлись, и скажи пожалуйста, хоть бы кому из троих в голову мысль здравая на эту тему пришла. Хоть какое-то подобие мысли, а?.. Бесхребетники! Ну вот хоть бы Кадик, умник наш с блокнотом, сказал бы мне, например: Грюн, а Грюн, машину-то заправить надо. А я бы ему в ответ: ты, братец, совсем обалдел или как? Где ж мы её заправим? Разве что Вырвиглаза в заложники возьмём, да и то ещё не факт, что поможет... Так что тут уж насколько свезло, настолько и доедем. Э-эхх!
Спутники мои между тем несколько подразмякли. Кадик опять в своём блокноте чиркать затеял. И как он там что-то умудряется разбирать? При таком-то освещении? Тем более что "баюн" не по бетонке накатиком скользит, иногда и потряхивает его на кочках. Очень даже неслабо потряхивает. А Кадику это нисколечки не мешает. Вот ведь голова -- два уха.
Поглядел я украдкой в зеркало заднего вида. Нет, Забр монолитности своей вроде не утратил, торчит за спиной глыба глыбой и на дорогу сквозь лобовое стекло пялится. Как хороший штурман, чувствительный этот самый... семяизвергатель в общем. Да только вот взгляд у него притом совершенно отсутствующий. Спит, басурман, с открытыми глазами, не иначе.
Я говорю:
-- Забр, а Забр! А далеко ли нам ехать?
-- Уже нет, -- отвечает. -- Скоро топливо кончится. Дальше пешком пойдём.
Провались ты совсем, хоть по самые аденоиды! Нашёлся тоже зоркий сокол из сопредельного мира! Полупроводник хренов! Всё видит и молчит.
-- Я вообще-то имел в виду "точку перехода", -- говорю. -- Мне вот интересно, ты до неё расстояние знаешь?
-- Очень неточно, -- говорит, -- и не всегда.
-- Но ты же её каким-то образом чувствуешь? Сам говорил, она тебя ведёт. А как? Можешь объяснить?
А он вместо ответа руку между сиденьями просовывает и пальцем мне прямо в бок, под ребро, тычет.
-- Чувствуешь? -- спрашивает.
-- Д-да, -- говорю, -- довольно неприятное ощущение.
-- Вот и я примерно так же чувствую. Только здесь, -- он выразительно стучит себя согнутым пальцем по лбу. -- И чем ближе, тем сильнее. Сечёшь?
-- Ну, в общих чертах.
Не проводник, а прямо игра в "горячо-холодно" какая-то, чес слово. У этих тарагорцев вообще всё не как у людей. Мало того что здоровенные все как на подбор. Так ещё и способности эти паранормальные. Умение находить дырки между мирами, зоны нестабильности пространства, "точки перехода" -- назовите как хотите. Мне это вообще всё не слишком понятно. Уж Кадик мне объяснял-объяснял... старался... да всё не в коня корм. Чем больше я его слушал, тем больше у меня вопросов появлялось. Ну я в итоге рукой махнул -- довольно с меня и того, что я полжизни в Буари почти безвылазно прожил и знал, что Земля круглая. А оказалось, что круглая-то она круглая, да не совсем. Тьфу, вот пытаешься так сформулировать, а выходит сплошная чушь. Ну никак у меня в голове это тороидальное строение Вселенной не помещается. Семимирье с проходами из мира в мир, проводниками тарагорскими и локальными конфликтами, раздутыми из пустяка. Тут у кого угодно башку снесёт.
-- Да не мучайся ты, -- говорит вдруг Кадик. -- Какая разница, как он это чувствует? Главное, что мы по кратчайшему маршруту прямо в "точку" эту направляемся. Всё дальше от театра военных действий, всё ближе к дому. Верно, Забр? И олуммские проблемы нас больше не касаются. Ну... правильно или нет?
-- Или нет, -- говорю. -- Вон холм ближайший, видите? По склону вниз целый караван олуммский несёт. Дорога узкая. Будем общаться.
Ну, караван не караван, а колонна эдак в десяток машин числом -- точно. На склоне холма их очень даже хорошо видно. Как вереницу чёрных муравьёв, спешащих в собственный муравейник. Пылят нам навстречу. Может, пополнение очередное к рубежу на реке Хорд... А может, высшее командование пожаловало... Не приведи бог, конечно. Ну, как бы то ни было...
Я плавно съезжаю на обочину и останавливаю "баюн".
-- Плохая мысль, -- говорит Кадик. -- Ты им лучше фарами поморгай, поприветствуй, авось проскочим.
-- Спокойствие, -- говорю. -- У меня есть идея получше. Вы, главное, не дёргайтесь. А в случае чего морду делайте кирпичом.
-- Это как? -- спрашивает Кадик.
-- Это как у Вырвиглаза, -- говорю.
А сам глушу двигатель и выхожу из машины. Закуриваю. Хочется верить, что удача не сдрейфит и не вильнёт хвостом. Время тянется медленно, я успеваю выкурить сигарету и подумать, не свалял ли я дурака по-крупному. Но отступать уже поздно да и некуда.
Передняя машина колонны, "микро-жук" старого образца, тормозит, заприметив нас, и из неё выскакивает молоденький унтер в камуфляже, пружинистой походкой направляется в нашу сторону. Я тоже делаю несколько шагов навстречу. С тщательно рассчитанной ленцой и показным чувством превосходства. Даю ему возможность первым приветственно вскинуть кулак, после чего несколько вяловато повторяю ритуальный жест. Теперь главное -- не переиграть.
-- Младший унтер Риодан, -- представляется он чётко, как и предписано уставом, и пожирает меня взглядом. -- Сопровождаю новобранцев к месту дислокации. Конечный пункт прибытия -- военный лагерь, сектор четыре-четыре, правый берег реки Хорд.
Этот унтер -- настоящий подарок судьбы. Вчерашний выпускник Корпуса, совсем ещё юнец, розовощёкий и неопытный.
-- Приветствую вас, унтер! Грант-майор Карагаш, -- называю я первое пришедшее на ум имя. -- Спецрейс грант-полковника Саравая. Конечный пункт прибытия разглашению не подлежит. Вынужденная техническая остановка.
-- У вас что-то случилось, грант-майор? -- спрашивает он с тревогой. -- Я могу быть вам полезен?
-- Гмм... -- Я оглаживаю его задумчивым взглядом, словно прикидывая, заслуживает ли он доверия. Потом, как бы с трудом ломая собственное эго, неохотно цежу: -- Видите ли, унтер, бывают ситуации и обстоятельства, которые нелегко излагать, в особенности если перед тобой молодой человек в более низком звании. Вы меня, надеюсь, понимаете?
-- Д-да. -- Парень явно ошарашен, но, скорее всего, даже не моим неуставным признанием: его внимание парализовано именем грант-полковника. Как ни крути, а наш Вырвиглаз личность легендарная. Чем и когда он успел прославиться, мне неизвестно, но, вероятнее всего, о нём новобранцам в учебках разные небылицы рассказывают.
-- Дело в том, что спецрейс был организован грант-полковником столь стремительно... -- продолжаю я, -- что мой сменщик не успел сориентироваться и крайне несерьёзно отнёсся к своим обязанностям. А именно ему надлежало подготовить машину к выезду... -- Унтер слушает, напряжённый, как струна. -- И он не осуществил полную заправку. По его милости мы угодили в смешную ситуацию. Грант-полковник Саравай убеждён, что у нас проблемы с двигателем, а у нас просто кончилось топливо... И я был бы вам крайне признателен...
-- Я всё понял, -- торопливо говорит унтер Риодан. -- Резерв-канистра вас устроит?
-- Вы меня крайне обяжете! -- говорю я со значением.
Не слушая более, унтер выполняет поворот кругом и бежит к своему "микро-жуку". И тотчас же возвращается с полной резерв-канистрой.
Я ещё раз благодарю парня и называю себя его должником.
Унтер краснеет, как невинная девушка, и нерешительно переминается с ноги на ногу.
-- Извините, док Карагаш, а грант-полковник Саравай... возможно ли?..
-- Желаете быть представленным? -- вопрошаю я коротко.
-- Надеюсь, это не слишком большая наглость с моей стороны?
-- Напротив, унтер, это самое малое, что я могу для вас сделать. Следуйте за мной.
Мы идём к "баюну", где загорают Кадик с Забром, причём унтер тянет тяжеленную канистру, а я лихорадочно соображаю, каким образом выдать Кадика за Вырвиглаза.
Оказывается, нет ничего проще. Когда я распахиваю правую дверцу автомобиля, я вижу преобразившееся лицо Кадика с чёрной повязкой на левом глазу. У Кадика багровая шея и вздувшиеся вены на лбу. Кадик шумно дышит и изображает из себя грант-полковника на последней стадии бешенства. Ну вылитый Вырвиглаз да и только. Забр в виде адъютанта тоже хорош: вылупленные отмороженные глаза и волевой подбородок. Но унтер, похоже, его даже не замечает.
Набор кодовых фраз слегка колеблет воздух.
"Разрешите представить..." -- "Поломка устранена..." -- "Благодарю за службу!" -- "Рад соответствовать!" -- "Так держать, сынок!" Разыграно как по нотам, хотя вся мизансцена -- чистейший экспромт.
Потрясённый унтер отваливает восвояси, и колонна во главе с "микро-жуком" уползает нам за спину, а я снова сажусь за руль, и сначала мы ждём, пока последний автомобиль из этой обречённой на воинские подвиги вереницы проследует в заданном направлении, а затем, переглянувшись, начинаем ржать как ненормальные.
Кадик сдирает с головы чёрную повязку и заходится сипловатым смехом. Забр сзади утробно ухает, обхватив себя за бока. Меня душит нервный кашель.
-- Откуда перевязь? -- наконец спрашиваю я у Кадика.
-- Это Забр подсказал в бардачке посмотреть. А вовремя мы подсуетились, а?
-- Ну, вы, парни, даёте! -- только и могу вымолвить я. -- Вам бы на сцене выступать.
-- Ты тоже неслабо исполнял, -- благосклонно роняет Кадик и достаёт из бардачка свой блокнот.
Тогда я доливаю в бак топливо из подарочной канистры, и мы начинаем медленно взбираться на холм. Потом так же медленно спускаемся с холма в долину и катим по грунтовке всё дальше и дальше. По левую руку открывается робкий изгиб реки, заросший осокой и камышом. В этих местах Хорд совсем ещё игрушечный, слабосильный. Наверное, его легко можно перейти вброд, да только здесь это никому не интересно. Местность совершенно безлюдная и какая-то пустопорожняя, что ли. Я смотрю на дорогу и чувствую, как с каждой намотанной на колёса лигой рвутся одна за одной последние ниточки, связывающие меня с этим странным, нелепым контрактом. Как отпускает сердце и успокаиваются нервы, и как оживает во мне вера в правильность принятого решения.
Примерно через полчаса возникает желание чего-нибудь пожевать, но мы решаем не останавливаться, а попросту на ходу дербаним пачку галет, запивая их водой из поясных фляжек. На настоящую еду это, конечно, похоже очень мало, но консервы за рулём не особенно употребишь, а "точка", по словам Забра, уже совсем близко. Тарагорец, как хорошая антенна, ловит её пульсации. Впереди очередная гряда холмов, где-то там берёт свое начало Хорд. Забр уверен, что зона нестабильности находится именно там, в верховьях.
Вскоре начинается сплошное бездорожье. Грунтовка уходит вправо, а Забр требует ехать вперёд и вперёд. Очевидно, что вскоре придётся идти пешком. Наконец, после серии ощутимых толчков, я останавливаю машину на небольшой поляне. Вываливаемся и начинаем навьючивать на себя походное барахло. Сумки, спальные мешки, канистры с водой.
Кадик предлагает оставить канистры в машине.
-- Забр, зачем тянуть на себе воду? -- резонно замечает он. -- Вода есть в любом мире. Мы же не запасаемся баллонами с кислородом...
-- Хорошо, -- соглашается Забр. -- Ты прав. С канистрами неудобно. Но оружие надо взять. Хиасс не любит пришельцев. -- Он вешает оба "гистерезиса" себе на грудь. -- Мы почти у цели, -- говорит он. -- Шевелитесь!
И решительно шагает в заросли кустарника, который подступает вплотную к поляне.
-- Идём, брат Кадик! -- говорю я, устремляясь за тарагорцем. -- Зелень всё-таки лучше, чем дорожная пыль.
-- Пыль -- это основа материи, -- говорит Кадик со вздохом, но тоже идёт следом.
Высота кустарника стремительно растёт. Сначала он становится ростом с меня, потом с Забра, ветви всё толще, листва всё гуще. Это уже не кустарник, а какие-то малопроходимые дебри. Растительный мешок, в который почти не проникает солнечный свет. Наша поклажа не просто оттягивает руки, она парализует движения, стопорит получше любого якоря. И вдруг, словно по приказу высшего чина, заросли расступаются, распахивая перспективу; сверху обрушивается налитое солнцем небо, и мы оказываемся прямо на берегу миниатюрного озерца, зажатого в каменных ладонях скал.
-- Это здесь, -- говорит Забр, и я вижу, что он доволен собой.
Он легко преодолевает несколько каменных уступов и влезает на небольшой валун, нависающий над озером. -- Карамагза тенгара йо, -- говорит он, указывая в пустоту. -- Лакус! Лакус!
Что он несёт, думаю я и прочерчиваю взглядом невидимую линию в указанном направлении. Там, примерно на высоте человеческого роста над водой, воздух словно расслаивается, колышется полупрозрачными складками, как занавес на ветру. И сквозь эти складки проступает коричневатая изнанка другого мира. Пространство морщинится. Или морщится? При этом слышно лёгкое похрустывание, треск, как будто кто-то старательно комкает в руках свежую газету.
-- Миры боками трутся, -- усмехается Кадик. -- Эй, Забр, а это точно сквозняк, а не каверна?
-- Бара су, -- отвечает Забр. -- Карамагза, -- и махнув нам в том смысле, что айда все за мной, прыгает со своего насеста прямо в область наибольшего колыхания. И, конечно, исчезает.
Я невольно вспоминаю, как нас с Кадиком транспортировали из Буари пять месяцев назад. Была зима, и была ночь. Ничего невозможно было разобрать, да я, признаться, не очень-то и старался тогда. Какие-то огни, дорога и страшная головная боль. Больше, по сути, ничего и не запомнилось.
-- Что ж, -- говорю я, -- карамагза так карамагза. Лишь бы там не прСпасть, на той стороне.
Я лезу на валун, Кадик натужно пыхтит за спиной. Потом мы прыгаем туда, где миры трещат по швам.
И попадаем прямо в объятия Забра. А он уж и рад-радёшенек, хлопает нас по загривкам, ухает, а глаза у него, как фары у "баюна". Зрачки во всю радужку. Верный признак, что он, пока мы лезли, порцию "густа" хватанул. На радостях и для продувания нервной системы. Тарагорцы в большинстве своём без этого порошка не обходятся. Ну, например, как я без курева. Сыплют щепоть под язык и трансформируют стресс в живительную энергию, что ли... Тоже своего рода зависимость. Хотя и не смертельная.
Я закуриваю и оглядываюсь по сторонам. Нас окружают серые каменные стены. Под ногами тоже камни, притёртые один к одному так плотно, что меж ними не всунуть и лезвия ножа.
-- С прибытием на Хиасс! -- говорит Забр торжественно. -- Мир, который не обойдёшь стороной, но в котором нам лучше бы не показываться.
-- Это ещё почему? -- недоумевает Кадик.
-- Местным жителям недостаёт лояльности. Сторонников Олумма здесь не жалуют. А предпочитают поддерживать отношения с ксайскими захватчиками. Вы же не хотите, чтобы я пересказывал вам азы олуммской пропаганды?
-- Олумм, Олумм... -- недовольно бурчу я. -- В кишках у меня уже этот ваш Олумм. Вместе с его пропагандой. Тоже мне, центр Вселенной! И что за династия им правит? Понавыдумывали себе врагов. Понагнали тучу народа из разных миров. А сами со своими защитниками только с помощью полиграфии общаются. Вот вам плакаты с первыми лицами города-государства, многочисленным сановным отребьем. Извольте! Любите их и превозносите! И умрите за них, если понадобится. Мне вообще давно кажется, что никакого Олумма в природе не существует.
-- Как это? -- удивляется Кадик.
-- А так, -- не унимаюсь я. -- Огромный мыльный пузырь этот ваш Олумм. Фикция. Пустышка. Кто его видел? Кто в нём побывал хоть раз?
-- Я видел, -- говорит Забр. -- Поверь мне, Грюн, Олумм не фикция.
-- Да? Ну и какой он, по-твоему? Опиши навскидку. Просвети. Раскрой тайну.
-- Вечный город Олумм! -- говорит Забр благоговейно и закатывает глаза.
Я жду продолжения, но Забр молчит. Молчит и Кадик.
-- И это всё?.. Исчерпывающе! -- Моя похвала, по идее, должна больше походить на издёвку. Я с трудом скрываю разочарование. -- Но как зримо! Прямо аж захотелось в нём побывать. Может, ты и в Ксае был?
-- Был, -- кивает Забр.
-- Ну?
-- Вечный город Ксай! -- повторяет Забр с прежней интонацией.
Тьфу ты! Вот и поговори с ним.
На помощь мне приходит Кадик.
-- Вы, тарагорцы, иногда уж очень красноречивы, а иногда из вас слова не вытянуть. А вообще, если честно, мне тоже жаль, что мы так и не увидели этой вечности во плоти.
-- Если хотите, мы можем вернуться, -- предлагает Забр. -- Это несложно.
-- Ну нет! -- говорю я. -- Стоило огород городить...
-- Что такое огород? -- тотчас спрашивает Забр.
-- Грюн имел в виду, что мы должны пройти выбранный путь до конца, -- говорит Кадик. -- А ты, Забр... Неужели ты так легко готов повернуть вспять?
-- Я обязательно вернусь, -- отвечает Забр. -- Вас вот доведу и вернусь.
-- Но зачем? -- это уже мы хором.
-- Я не могу нарушить обещание, -- говорит наш проводник.
Мы с Кадиком переглядываемся, и я испытываю почти непреодолимое желание покрутить пальцем у виска. Нет, мы всё-таки слишком разные, хотя и живём в параллельных мирах. А может, именно поэтому? Я-то по наивности своей считал, что он нас проведёт сквозь миры, как столовый нож сквозь многослойный пирог, и сам нырнёт к себе в Тарагор, а у него, оказывается, совсем другие планы... Кто б мог подумать?
-- Ну, -- говорю, -- и что дальше?
-- Сейчас, -- говорит Забр, -- сейчас. Мне просто нужно немного...
Он запрокидывает голову и на мгновение закрывает глаза. Ноздри у него хищно раздуваются. Если бы это не представлялось мне полной нелепостью, я бы решил, что он принюхивается. Как будто у "точки перехода" может быть какой-то свой, особый запах. А даже если это и так, ну на каком, скажите, расстоянии можно этот запах учуять?.. Вот то-то же.
Забр тем временем постепенно приходит в себя, становится собранным и как будто даже менее громоздким.
-- Нам нужно на северную оконечность города, -- говорит он.
-- А мы сейчас где? -- спрашивает Кадик.
-- Мы на юге.
-- Красота! -- говорю я. -- И как туда добраться?
-- Тут уж придётся пешком, -- говорит Забр. -- Ничего не поделаешь. Причём лучше всего под землёй.
-- В смысле?
-- Под городом существует мощная разветвлённая канализационно-коллекторная система. Тоннели, отстойники, утилизат-каналы, ливневый контур. Настоящий лабиринт. И всё это к нашим услугам. Если поторопимся, за пару дней дотопаем.
-- Два дня среди говна и смрада? -- "восхищаюсь" я. -- А менее рискового способа выбраться на северную оконечность не существует?
-- Этот способ наилучший, -- твёрдо заявляет Забр. -- Цивилизация Хиасса довольно технологична, но даже у самой технологически развитой цивилизации есть тёмная сторона -- отходы жизнедеятельности. Жители всех без исключения городов Хиасса очень грамотно расстаются с отходами собственной жизнедеятельности. Думаю, в этой системе мы будем в наибольшей безопасности.
-- Это называется лечить подобное подобным, -- говорит Кадик. -- Или каждому -- своё.
-- Не думаю, что хиасское говнопроизводство -- это наша родная стихия, -- говорю я с тяжёлым сердцем. -- Как-то не хочется в это верить. Вынужденная мера -- это ещё туда-сюда.
-- Пусть будет вынужденная мера, -- соглашается Забр.
-- В конце концов, надо пройти тьму, чтобы увидеть свет, -- задумчиво изрекает Кадик, и мне нравится, как он это говорит. Вот так, незаметно твой друг превращается в философа, а ты только диву даёшься, потому что понимаешь, что проморгал подлинный момент превращения.
Люк на нижний этаж отыскивается довольно быстро, в пределах прямой видимости. Забр уверенно выворачивает тяжеленную крышку из мостовой и первым ныряет в саднящий полумрак.
-- У тебя нет ощущения, что тарагорцы везде как у себя дома? -- спрашиваю я у Кадика, прежде чем начать спуск по металлическим скобам, вмурованным в камень колодца.
-- Они же бродяги, -- пожимает он плечами. -- Хождение по мирам -- это их отличительная особенность, даже образ жизни, если хочешь. Наверное, по-другому нельзя. К тому же нам это только на руку.
Я всё же пропускаю его вперёд. Потом зажмуриваюсь и лезу следом.
С этой минуты время словно спрессовывается для меня в один вязкий бесцветный брикет. Мы бредём внутри огромных бетонных трубопроводов, кое-где скупо освещённых странным зеленоватым мерцанием. При этом источников света категорически не видно. Такое впечатление, что мерцает сам бетон. Порой мерцание это исчезает, и тогда приходится включать фонари или идти почти на ощупь в затылок друг другу. Это действительно лабиринт, но похоже, что Забр в нём прекрасно ориентируется. Даже тогда, когда глаза мои не различают ничего, кроме бесформенного пятна фигуры Кадика, тарагорец уверенно топает в одному ему известном направлении, и мы, как привязанные, слепо волочёмся за ним. Как ни странно, неприятных запахов почти нет. То есть они, конечно, есть, но вполне, вполне сносны. А вот монотонность движения с регулярными провалами в черноту определённо нервирует. Шаг за шагом, поворот за поворотом, едва заметный уклон, подъём, снова уклон... Периодически под ногами начинает чавкать, слышны множественный мелкий цокот и попискивание -- это крысы спешат убраться с нашего пути подобру-поздорову. Где-то за стенами, в опасной близости от нас, мощными потоками льёт вода. Лично я то и дело натыкаюсь на округлые металлические скобы, по которым при желании можно подняться куда-то наверх, к техническим люкам, на иные уровни подземелья или даже на поверхность. Забр их игнорирует. Его ведёт "точка", а он, в свою очередь, ведёт нас. Путешествие изнуряет и выматывает. Высасывает силы не хуже запущенной болезни. И когда ноги начинают заплетаться, мы с Кадиком дружно голосуем за привал. Забр легко отыскивает в темноте обширный каменный уступ, мы бросаем на него сумки и сами, чуть живые, падаем рядом. Забр включает фонарь и ставит его на камни, повернув рефлектором вверх. Мрак рвётся на части и неохотно отступает под давлением мощного желтоватого конуса. Лица у Забра и Кадика ненастоящие, треугольные и словно вылепленные из серого воска. Наверное, и у меня сейчас рожа ничуть не лучше. Мы жадно поглощаем запасённые на берегу Хорда консервы, запивая их остатками воды из фляжек. Потом Кадик прётся наобум в темноту -- справлять малую нужду и где-то там, на выселках, топит свой фонарь. Возвращается, странно посмеиваясь; утверждает, что видел ба-альшущую рыбину.
-- Ага, -- говорю я. -- Карась особый, канализационный. Бланшированный.
Голова у меня идёт кругом. И мне вдруг начинает казаться, что ничего, кроме этого подземного лабиринта и этого пятачка в лабиринте, где приткнулись три усталых путника, более не существует. Не существует никакого семимирья, никаких "точек перехода" из мира в мир, нет дурацких мегаполисов, затеявших свою неуёмную вражду на пустом месте, что бы там о них ни говорил Забр; нет знакомого с детских лет Буари, нет пути вперёд и нет пути назад. И воздуха... чистого, свежего воздуха тоже нет, его больше не осталось во всей Вселенной. И, видимо, не будет уже никогда.
-- Как всё-таки хочется поскорее на поверхность! -- жалуюсь я вполголоса.
-- Уже недалеко, -- успокаивает Забр.
-- Давайте ещё немного посидим, -- просит Кадик и, несмотря на скудную видимость, вытаскивает любимый блокнот.
Кадик сноровисто строчит в блокноте, а я приваливаюсь затылком к холодной каменной стене и закрываю глаза. Во рту у меня неповоротливый шершавый наждак, зверски хочется курить, но осталось всего две сигареты. И я решаю потерпеть.
Кадик не перестаёт меня удивлять. Нашей дружбе четверть века, а я, оказывается, его совсем-совсем не знаю. Словно только вчера с ним познакомился. Какие бездны таит от меня его неординарный разум?
Я с трудом разлепляю тяжёлые веки.
-- Давно хотел тебя спросить... Что ты всё время пишешь в своём блокноте?
-- Так. -- Кадик еле заметно дёргает плечом, при этом не переставая строчить. -- Кое-какие мысли. Наблюдения. Гипотезы. Языковая семиотика семимирья. "Точки перехода" и их разновидности. Обновлённое строение мироздания.
-- Надеешься создать новую космогонию?
-- Не то чтобы... Просто жалко. Столько всего глаз цепляет. Найти бы силы осмыслить. Это ж бесценный опыт. Может, напишу книгу. Такой материал любой издатель с руками оторвёт.
-- Ага, -- говорю я. -- Мой друг решил написать фантастический роман.
-- Реалистический, -- говорит Кадик. -- И не роман вовсе. А такую околонаучную работу.
-- Очень около, -- говорю я. -- И называться она будет -- "Карамагза". Правда, Забр?
-- Что? -- Забр медленно вплывает в реальность.
-- Я спрашиваю, ты на каком языке с нами разговаривал там, у озера?
-- Я всегда говорю на своём родном языке, -- говорит Забр сонно.
-- Точно?
-- Точнее не бывает.
-- А что такое карамагза?
-- Впервые слышу.
-- И что ты на это скажешь? -- спрашиваю я у Кадика.
-- Тут впору вести речь о дисморфизме протоязыка, -- говорит он негромко.
-- А если по-нормальному?
-- Искажение языкового восприятия в местах существования сквозного надмирового канала. Это всё влияние "точки перехода". Которое ещё предстоит детально изучить.
-- Бог в помощь! -- говорю я и перестаю сопротивляться наваливающейся дремоте.
Спустя время мы возобновляем движение. Забр поминутно подгоняет нас, но Кадик еле плетётся. Дышит с трудом, периодически перхает и хватается пятернёй за грудь. Похоже, сил у парня совсем не осталось. Надо было спать, а не в блокноте своём ковыряться. Организму, как хорошей батарее, нужна регулярная подзарядка. Я забираю у него вещмешок и обнаруживаю существенную недостачу -- не нахожу "гистерезиса". С какого перепугу Забр отдал его Кадику на хранение? Спрашиваю, куда он подевал оружие, но Кадик лишь растерянно блымает ресницами. Потерял. Причём когда и где, сказать невозможно. Беда с этими пейсаттелями!
Кадик чувствует себя виноватым.
-- Грюн! Ну послушай, Грюн! -- причитает он плаксиво. -- Ну я же не виноват, что я такой растяпа. Ну да, не уследил, но ведь не нарочно же... Не нарочно!
Забр останавливается, пристально вглядывается в Кадика и неодобрительно качает головой. Потом нараспев, со странной нравоучительной интонацией и явно кого-то копируя, говорит.
-- Безобразие! -- говорит он. -- Война у порога, а мы не готовы! Ай-яй-яй, товарищ! -- говорит он. -- Это так безответственно и политически незрело! А если завтра в бой? А вы без сапог?
И, не совладав с лицом, первый начинает ржать. Вот ведь племя басурманское! И где он только этого нахватался?
-- Ладно, -- говорю, -- проехали. Забр даст тебе при случае попользовать уцелевший "гистерезис". Надеюсь, прицел не скособочишь?
А воздух незаметно становится почти непригодным для дыхания. Тяжёлый, наполненный маслянистыми испарениями, от которых перемыкает носоглотку и раздирает лёгкие. Я стараюсь дышать носом, но ужасный запах высверливает сознание, проникает в мозг. Тогда я останавливаюсь, отрываю фильтры от двух последних сигарет и заталкиваю их себе в ноздри. Помогает, но не очень. Лучше уж дышать ртом. Зря только испортил курево.
Невыносимо раскисшее время томительно до отвращения.
Наконец, на исходе вечности, Забр объявляет, что мы у цели.
-- Поднимаемся!
Перед нами стандартная лестница из скоб-ступеней, ведущих к свету. Когда я начинаю карабкаться по ним вверх, на голову мне сыплются куски ссохшейся грязи с ботинок Кадика. Выбираемся на поверхность и оказываемся в тускло освещённом коридоре с высоким арочным сводом. Коридор явно проходной, и если перекроить его шагами, наверняка удастся увидеть помещение попросторнее. Топаем. В смысле -- идём, стараясь не шуметь. Забр впереди, за ним -- Кадик, я -- замыкающий. Гулкое эхо от звука наших шагов бьёт в стены наотмашь.
-- Где это мы? -- спрашиваю я, невольно подбираясь.
-- Сейчас узнаем, -- шепчет Кадик.
Коридор загибается влево, сужает стены, давит, норовя превратиться в расщелину, и внезапно обрывается, выталкивая нас сквозь узкие и неоправданно растянутые по вертикали двери на простор. И, доложу я вам, то, что я вижу, будоражит и разгоняет в жилах кровь. Почище банки первача. Ни с чем подобным я никогда в своей жизни дела не имел. Да и Кадик, не сомневаюсь, тоже.
Необъятный, неясной формы павильон с вознесённым на чудовищную высоту куполом. Пространство, пронзённое сотнями, если не тысячами, колонн в виде гигантских узловатых бамбучин и оплетающих их хвощей. Кое-где видны совершенно гладкие стволы одуванчиков вперемешку с зонтичными щитолистниками. Намертво перевитое толстенными лианами и усеянное перьями папоротников, это растительное воинство устремляется вверх, к куполу, и там распадается на отдельные фрагменты, которые плавно трансформируются в ещё более странную лепнину.
Мириады разновеликих глаз, разделённых тонкими полупрозрачными, будто бы слюдяными, сосудистыми перепонками. Прошитые нитями серебристой слизи, поддерживаемые жгутами зрительных нервов и мышц, изумлённо-округлые глаза, иронически сощуренные глаза, пронзительные и грозные глаза, глаза в обрамлении зеленовато-коричневых ресниц, застывших в едином взмахе. Аж мороз по коже! Эдакий миллионноокий потолочно-гнездящийся интерьеронаполнитель.
Сквозь глаза эти, как сквозь керамические плафоны, льётся сверху ошеломительной белизны свет, затапливая и плавя воздушное пространство павильона, делая его невероятно плотным и в то же время каким-то абсолютно распахнутым, почти безбрежным. Удивительно и то, что, глядя на это чудо, совершенно не испытываешь дискомфорта. Природа света не ясна, но на мой собственный глазной хрусталь он не давит, и на том спасибо.
Я даже не сразу замечаю множественные стеклянные боксы, идущие по периметру зала, а Забр уже бодро и легко шагает к ближайшему.
-- Торговый центр, -- говорит рядом Кадик, и голос у него как-то странно дрожит.
Хм-м... Ну, не знаю, не уверен. Торговый! Да ещё и центр! Может, оно, конечно, и так. Но тогда у них тут явный кризис. Камер наблюдения -- хоть жопой ешь, а вот покупатели что-то в очередь не выстраиваются.
Я пожимаю плечами.
Мы переглядываемся и идём следом за тарагорцем.
За стеклянной стеной, в глубине, что-то сверкает и переливается всеми цветами радуги. Доносятся звуки непонятной беспорядочной возни и зубовного скрежета. Вполне вероятно, что там кого-то едят. Но Забра это не смущает. Он уверенно двигает дальше. В следующем боксе сумрачно, свет отсюда туда почему-то не проникает. Но сумрак остаётся позади. Идём дальше. Опять свертешение, ряд голубых прямоугольников, напоминающих экраны наших мониторов или визоров. Дальше. Плавающий за стеклом в невесомости на уровне забровского подбородка водяной шар размером с приличный арбуз. Просто вода -- без сосуда и всякого резона. Впрочем, откуда мне знать хоть что-то о местных резонах? В пятом боксе обстановка напоминает что-то знакомое. По крайней мере, сквозь витрину виден ряд вполне человеческих кресел и длинная лента низкого матового стола.
-- Время обеда, -- говорит Забр и прямо сквозь стекло шагает внутрь.
Преграда с лёгким чмоканьем позволяет ему войти. И мы, как послушные бараны за своим вожаком, ломимся в ту же "дверь".
Жрать и правда охота. Когда мы там ели в последний раз? В прошлой жизни, вероятно.
Я бухаюсь в ближайшее кресло. Против всех и всяческих ожиданий, оно не кажется мне таким уж удобным. Ну да не до жиру.
-- И как это здесь делается? -- спрашиваю я.
-- Так же, как и везде, -- отвечает Забр. -- Рот ест, желудок переваривает.
-- Постой, Забр, -- говорит озадаченный Кадик. -- А где народ? Почему не видно людей? Тебе это не кажется странным?
-- Ничуть. У них сейчас фаза сантренга. Так что нам повезло.
-- Фух! Ну, теперь всё ясно! -- говорю я с облегчением. -- А я уж голову сломал, какая эпидемия их всех выкосила. А у них, оказывается, этот... сантренг. Санитарный тренинг, короче говоря.
-- Вы пока даже не представляете себе эту степень, -- говорит Забр многозначительно. -- И вообще, чем разговоры разговаривать, давайте лучше поедим.
-- Но мы же не мародёры какие-нибудь, -- сопротивляется Кадик. -- Надо дождаться хозяев.
-- Рискуем помереть с голоду. Ребята, не морочьте меня, а я не буду морочить вас. Мы с вами находимся сейчас в автоматической едальне для низшего класса. Здесь всё бесплатно. И, поверьте, будет лучше, если мы поедим и уберёмся отсюда, пока фаза сантренга не закончилась. Нам ещё предстоит подъём на крышу здания, а это тоже, знаете... Короче, сантренг нам в помощь. Видно, кто-то там, в высших сферах, очень хочет, чтобы вы поскорее попали домой.
-- Убедил, -- легко сдаюсь я. -- Командуй!
Забр вытягивает руки прямо перед собой и слегка касается поверхности стола левой ладонью. В ту же секунду перед ним возникает подобие цветной голограммы, в которой можно увидеть местную жратву во всей её красе. По краю голограммы тянется текст, состоящий из непонятных загогулин, а в центре, плавно сменяя друг друга, возникают... картинки блюд, надо полагать. Забр просто тычет пальцем в понравившиеся, и мы с Кадиком следуем его примеру. Раз уж так вышло, что посоветоваться не с кем и заказ еды напоминает стрельбу по мишеням с завязанными глазами, надо всё же постараться и выбить максимум очков. Другое дело, что в подобной ситуации куда-нибудь, конечно, попадёшь, но вот сможешь ли переварить результат...
Почти сразу в столе открывается отверстие и откуда-то из недр невидимой печи на поверхность выезжает наш заказ. Ничего, как выясняется, всё вполне съедобно. Забр одну за одной поглощает коричневые лепёшки, горкой сложенные на продолговатом блюде. При этом обильно поливает их розовым тягучим составом, от которого одуряюще пахнет хвоей. На лице у него блаженство. Кадик осторожно, двумя пальцами тискает желтоватые, в сиреневых прожилках ломтики, тщательно обсасывая их и время от времени выплёвывая какие-то мелкие косточки. Я выбираю нечто, видом своим напоминающее кусок хорошо прожаренного мяса, и, в общем, не ошибаюсь. Пища оказывается в меру жирной и довольно сытной.
-- Ну и как вам? -- спрашивает Забр, по-хозяйски потирая ладони.
-- Синтетика, скорее всего, -- говорит Кадик и плотоядно облизывается.
-- Вкусно, -- говорю, -- хотя и немного обидно. Нет бы поесть в элитном заведении... Вместо этого довольствуемся едальней для низших классов...
-- Ого! -- удивляется Забр. -- Давно ли из канализации, а туда же, элитное заведение ему подавай.
-- Не обращай внимания, -- говорит Кадик. -- Грюн так шутит.
-- А нельзя ли поинтересоваться, как проводит свой сантренг местное население? -- напираю я. -- Может, присоединимся? Покуролесим чуток.