Аннотация: 2064-й год Финалист БД-16 Опубликован в "Монреальской Газете Запад-Восток", выпуск 17(448)
На экране коммуникатора показалось испуганное лицо Джини:
- Мам! Почему срочный вызов? Что случилось, мам?!
- Они увезли Кирши, - всхлипнула Мария.
Джини вздохнула.
- Уфф, мам, ради Бога, мы ведь столько раз про это говорили! Ты же сама знаешь, что ей там будет лучше, там специалисты, там за ней присмотрят, а ей нужен уход, она уже немолодая, почти не ходит и, мам, - Джини мотнула головой, - ты помнишь, что переезжаешь к нам?
- Да, - Мария попробовала улыбнуться, - я помню.
- Вот и хорошо, мам, - проворковала Джини, - будь готова, в четверг я за тобой приеду.
Кирши - дряхлая двадцатипятилетняя голштинка, престарелый отпрыск некогда могучего дома Шлезвиг-Гольштейн, последняя дойная корова Онтарио - сегодня отправилась на заслуженный отдых в государственный Пансион домашних питомцев. И с её уходом закончилась благодатная эпоха молочного фермерства Канады.
Мария уже и не помнила, когда последний раз ела убоину. Коров, кажется, лет сорок, как не забивали на мясо: говядину выращивали из клеточных затравок в биореакторах. Тони, покойный муж Марии, брезгливо называл их 'котлами Франкенштейна', но он был несправедлив, упокой Господь его душу, ничего чудовищного в этих котлах не было. Наоборот, мясо росло быстро и нужной текстуры, кто хотел с жирком, кто хотел постного; можно было выращивать дорогие сирлойны и филе, а можно было и мясо попроще: для фарша и гамбургеров. В общем, всё, что захочешь, и без костей и требухи, одно чистейшее мясо.
Это был бы хороший бизнес, но тогда, тридцать лет тому назад, Тони не поверил 'Франкенштейну', и они купили молочную ферму.
Однако же умники от агрикультуры не унимались и вскоре выдумали новое чудо: 'моно-аддер' - выращенное из стволовых клеток вымя без коровы.
Тони удалось побывать на одной из техно-ферм, и он потом рассказывал ей, как там искусственные молочные железы гроздями свисают с крепёжных трубок и сочатся молоком. Без отдыха и без перерыва, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Любая жирность, все нужные протеины в правильной пропорции, и никаких тебе ящуров, никаких микробов и антибиотиков.
Ну и как она и Тони могли тягаться с синтетическим выменем? Их ферма казалась обречённой, тем более, что вскоре Минздрав провинции запретил продажу натурального молока из-за слишком большого количества микробов в нём.
И вот тут случилось неожиданное: взбунтовались люди. Они не хотели пить эту белую жидкость из 'механических' титек, они хотели молока, настоящего, от целой коровы.
Пусть за тройную плату, пусть и с микробами, на свой страх и риск.
- А чего твои бонзы ждали? - фыркал Тони, - ведь понятно, что это молоко от коровы, оно живое, а то - мёртвое!
Они создали Клуб 'Любителей живого молока' и стали сдавать коровник внаём. Многие вскладчину покупали коров, а Мария и Тони содержали их, ухаживали за ними, доили и отдавали владельцам молоко их собственных коров. Никаких продаж, никакого нарушения закона.
- Эти самодуры додумались запретить продажу молока, - ворчал Тони, - но пусть, чёрт возьми, они попробуют запретить нам пить то, что мы хотим!
Дела Клуба быстро пошли в гору.
Так счастливо минуло два десятилетия, пока незаметно для всех не подросло новое поколение. Рациональная, расчётливая молодёжь, вскормленная белой молокообразной эмульсией, молодёжь без сантиментов и без вкуса, она не хотела возиться с 'живым' молоком, она даже нормальному сыру предпочитала аккуратные разноцветные квадратики плавленой пластмассы.
***
Таксомобиль бесшумно въехал на общественную стоянку микрорайона и замер.
- Ну вот, мы и дома, - Джини открыла колпак машины и помогла Марии выбраться наружу.
От трёхчасовой поездки слегка кружилась голова. Мария сделала пару осторожных шагов и огляделась. С двух сторон мощёной пешеходной дорожки тянулись плотные, с просветом в пару дюймов, ряды домов.
Воздух не пах ничем, но был полон каких-то неизвестных звуков. Небо было блекло-синим, обычным, как дома на ферме.
- Это наш дом, познакомься, - с гордостью сказала Джини, показывая на узкое трёхэтажное строение, скорее похожее на улей, стиснутый с боков такими же, как он сам, ульями.
- Приветствую вас, хозяйка, - произнёс вкрадчивый мужской голос, когда они подошли к входной двери. Мария вздрогнула от неожиданности и стала озираться по сторонам.
- Мам, ты не волнуйся, - улыбнулась Джини, - это просто сигнализация меня узнала, у нас 'умный' дом, - она помолчала и добавила довольным голосом, - самый умный на нашей улице.
Умный дом был похож на узкий и длинный школьный пенал, поставленный на попа. На первом этаже был салон со стеклянной стеной, смотрящей на дома через дорогу; к салону примыкала кухня, глухая, без окон, но с громадной вытяжкой. На втором этаже уместились две крошечных спальни, а весь третий этаж занимала комната для гостей, самая просторная комната дома, а теперь - спальня Марии.
- Господи, - Мария неодобрительно покачала головой, - и это убожество стоит дороже нашего десятикомнатного бунгало на ферме!
Она выглянула в окно спальни. Внизу, на самом дне колодца, она увидела крошечную зелёную заплатку газона: умный дом занял почти весь участок, оставив заднему дворику совсем немного места.
Джини тоже заглянула в окно:
- Трава настоящая, - кивнула она, - ну, почти. Мам, устраивайся пока, мне сейчас на дежурство, увидимся завтра после обеда. Телевизор в салоне, еда в холодильнике, будь осторожна с креслом-качалкой, оно сломано. Скоро придёт Грант, он тебе объяснит, как пользоваться домом и всё покажет. Он этим заведует.
Мария поморщилась: уж очень она не любила Гранта, своего зятя. Он был старше её дочки на десять лет. Сухой, узколицый, с выпученными бесцветными глазами, Грант напоминал Марии вяленную на солнце рыбу, и даже пах похоже. Никакие дезодоранты не могли скрыть от неё неотвязный душок подпорченной воблы, хотя никто другой, кого спрашивала Мария, этого его запаха не замечал.
Мария знала, что Грант отвечал ей взаимностью, и что он на её переезд-то в город согласился только потому, что надеялся выгодно продать землю фермы гольф-клубу.
***
Утром Марию разбудил гул пылесоса. Она поднялась с кровати, и усердный диск-уборщик, глотавший пыль с пола, застыл в недоумении, словно пытаясь сообразить, откуда взялись эти лишние ноги.
Снизу, из салона, доносился лёгкий шум. Когда Мария спустилась, шорох тут же прекратился, и Мария почувствовала повисшее в воздухе напряжение, как будто весь дом выжидающе наблюдал за ней тысячами невидимых рыбьих глаз.
Она осторожно опустилась в кресло напротив настенного телевизора и приказала:
- Телевизор. Триста десятый канал.
После секундного раздумья телевизор нехотя щёлкнул, и экран засветился.
Закончилась серия, потом другая. Вставать из мягкого кресла не хотелось, и Мария переключилась на новости, потом на 'National Geographic', потом на заседание провинциального парламента. Вдруг экран погас.
- Вы исчерпали трёхчасовой лимит непрерывного просмотра, - раздался недовольный мужской голос, похожий на голос Гранта. - Вам необходим перерыв.
- Что? - возмутилась Мария. - Какой лимит? Телевизор! Семьдесят второй канал! - приказала она.
В глубине души Мария знала, что он прав. Она с сожалением выбралась из удобного кресла и поплелась на кухню.
***
Кухонный агрегат выдал ей всего три несладких бисквита и налил одну кружку ромашкового чая, хотя она просила нормальный зелёный.
Холодильник открываться отказался, заявив, что ещё не время, и что она должна быть на диете, согласно её генетической карте и истории болезни.
Вымыть чашку в раковине ей тоже не разрешили: воду надо экономить и посуду мыть только в посудомойке.
Она захотела выйти во дворик и попыталась открыть стеклянную дверь, но категоричный голос заявил, что индекс ультрафиолета сегодня максимальный - одиннадцатый, и что полдень плохое время для прогулок: можно заработать рак кожи.
- Господи, да как же этот пижон настроил дом, - разозлилась Мария на зятя, - я всю жизнь на ферме проработала, там такой ультрафиолет, что ему и не снился!
Она вернулась в салон.
- Хм, ну не сидеть же без дела? Может прибрать в доме? - Мария застыла посреди салона, соображая, где Джини хранит швабры.
К этому времени диск-пылесос закончил со спальнями наверху и спустился вниз. Учуяв Марию на своём пути, он на мгновение замер, потом решительно поехал вперёд и довольно сильно ткнул Марию в ногу. Мария отошла в сторону.
Пылесос принялся мести пол, кружа по всему этажу, и время от времени бесцеремонно прогоняя Марию с дороги.
Марии почувствовала себя неприютно. Умный дом откровенно хамил ей.
Бум! Второй пылесос-ниндзя бесшумно подкрался сзади и больно ударил её по косточке. Мария вскрикнула. Она почувствовала, что дом больше не выжидает, что он смотрит на неё тысячами налитых кровью хищных глаз, как ночные амазонские джунгли смотрят на заблудившегося туриста.
Мария затравленно огляделась в поисках убежища и заметила телевизионное кресло.
Она забралась в него и поджала ноги.
- Я в домике! - само собой вырвалось у Марии магическое заклинание детства.
Пылесосы-воители тут же потеряли к ней всякий интерес.
Прошло несколько минут. Мария со страхом ждала, когда кресло решит, что она слишком долго сидит без дела и прогонит её прочь. Но кресло не возражало. Мария решилась сесть поудобнее, поставив ноги на выдвижную приступочку.
Вдруг кресло стало тихонько покачиваться.
- Ах, ты, лапочка, одно ты меня понимаешь, - пробормотала Мария. Она вздохнула и закрыла глаза. Сквозь мерное поскрипывание кресла она уловила едва слышный мотив, поднимающейся из самых глубин её памяти:
- Спи, малышка, не шуми, мама купит пахлавы...
Колыбельная звучала всё громче и отчётливее, и вот уже вредный дом исчез вместе со всеми своими хитростями и уловками, растворился в тягучем тумане дремоты...
Такой и застала её Джини, когда вернулась домой: спящей в кресле, укрытой тяжёлым шерстяным пледом, заботливо подоткнутым со всех сторон.
***
Вечером Мария долго ворочалась на неприветливой пневмо-кровати, пытаясь пристроиться поудобнее. Сквозь закрытую дверь она слышала, как знакомый вкрадчивый мужской голос на что-то жаловался Гранту, потом вмешалась Джини, ей что-то возразили, голоса зазвучали громче, и Мария совершенно отчётливо разобрала слова зятя:
- Джини, Дом прав, мы вполне можем позволить себе потратить семнадцать тысяч на новое 'умное' кресло для твоей мамы! Подумай, это для её же блага, ей нужен хоть какой-то фитнес, а не сидеть целый день сиднем, а эта глупая качалка только и знает, что баюкать. Это неразумно - цепляться за всякую рухлядь, которой давно пора на свалку!
Мария заплакала от обиды, от жалости к себе и от непривычного чувства бессилия: там внизу, в пустом салоне, в темноте, одиноко стояло её кресло и даже не подозревало, что участь его решена, а она, быть может впервые в жизни, не знала, что делать.
Ей вспомнилось, как она сидела, клюя носом, в кресле-качалке, и как пальцы сами собой скользили по грубому ворсу обивки, и сквозь дремоту ей тогда казалось, будто она гладит покрытый короткой жёсткой шерстью коровий бок.
- Нет, Кирши, - прошептала Мария, - на этот раз я тебя не отдам.