Флорес Элли : другие произведения.

Клубничное мороженое, розовый фламинго

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Афоризмы, зарисовки, эпизоды, диалоги, миниатюры, а также скандалы, интриги, расследования и тэ дэ в прозе, но не исключено, что и в поэзии. По следам Чехова, Ежи Леца, Раневской и некоторых других умных людей сие написано. Автору нравятся краткость и ирония, читателю рекомендуется расслабиться и получить удовольствие. Краткость есть всегда, ирония временами пропадает или деградирует до сарказма. Под вашу ответственность, дамы и господа. Пунктуация и начертание буквиц - авторские! Автор не несет ответственности за когнитивный диссонанс граммар-наци, чукчей, инопланетян, школьников и тараканов! Он вообще ничего такого тяжелого носить не любит. "Я вас предупредилЪ" (с) Примечание для несовершеннолетних, вдруг здесь таковые окажутся: если вы хотите помудреть раньше положенного - читайте, но не советую, честно.
  Размышлизмы, часть 1
  
  Клубничное мороженое, розовый фламинго
  
  ...а вы пробовали накормить клубничным мороженым только что пойманного розового фламинго одной рукой а второй в это время сыграть лунную сонату при этом ногами отплясывая сальсу с ирландским рилом то то же вот теперь вы имеете представление о том как писатель пишет настоящий рассказ...
  
  О толерантности
  
  ...не страдаю политкорректностью толерантностью идиотизмом в легкой средней тяжелой форме эрго страдаю от тех кто ими страдает...
  
  Творец, изыди
  
  ... зачем говорить творцу вон из искусства если он пока даже правым мизинцем левой ноги туда не попал вот попадет прихлопнет дверью заорет мама тогда и скажете...
  
  Пустота
  
  ...в некоторых живет не бог не дьявол даже не глисты а что гораздо страшнее великая пустота...
  
  О маркетинге
  
  ...колбаса "папа может" на полке магнита вызывает желание взять водяной пистолет и расстрелять всех маркетологов рекламщиков пиарщиков к бабайкиной маме...
  
  Размышлизмы, часть 2
  
  О вреде современных технологий
  
  ...его мысли вырвались на волю искусали миллионы людей те заразились бешенством и передали его по наследству вот что бывает когда кто то нехороший вроде писателя срамопупина дорывается до компьютера и интернета...
  
  Хороший человек
  
  ...говорите это хороший человек скажите это еще раз когда у него одновременно случится измена жены смерть ребенка потеря работы проказа и он вместо вопрошания бога как делал глупый иов пойдет писать кляузу на соседа васю...
  
  Уж замуж невтерпеж
  
  ...если бы всем женщинам в нашей стране доставались умные добрые честные трудолюбивые без вредных привычек и жеваных треников красивые свежевыбритые мужчины мы бы уже давно жили даже не при коммунизме а при эдемизме...
  
  Женское воспитание
  
  ...когда женщины поколениями воспитывают женщин и мужчин без участия мужчин тихо незаметно робко мягкими шажками в белых тапочках наступает армаженец...
  
  Любовь немодна
  
  ...в обществе где секс между незнакомцами так же привычен как чашка кофе с утра говорить о совершенной любви примерно так же легко как о выращивании радужных единорогов но пытаться все равно надо...
  
  Размышлизмы, часть 3
  
  Мечты сбываются
  
  ... всю жизнь копил на новую машину квартиру канары отказывал себе во всем ненавидел детей жену мать папу тянущих кровно заработанные наконец накопил и внезапно помер без завещания...
  
  Бублик, найдись
  
  ...смысл жизни прост как дырка от бублика только этот бублик надо еще найти купить и съесть...
  
  Смерть и Саша
  
  ...заказал себе домовину поставил в углу комнаты решил буду подражать святым и готовиться к смерти а она все не идет и не идет плюнул распилил на дрова сжег тут является смерть грустно качает головой говорит саша саша...
  
  Слава придет все равно
  
  ...вот если начнешь танцевать голяком на красной площади прославишься а если начнешь проповедовать мир добро любовь мигом скрутят и поведут в психушку или на крест зато сми в любом случае будут не в накладе...
  
  Девушка и женщина
  
  ...продавщица на базаре окликнула бабушку эй женщина та обернулась и возмущенно ответила я вообще-то девушка еще а вы хамка и больше никто...
  
  Размышлизмы, часть 4
  
  Время и мы
  
  ...те кто говорит что можно совмещать работу семью и творчество не ущемляя ни первую ни вторую ни третье либо лжецы либо люди растянувшие 24 часа на стотысячвосемь часов путем дисперсивной флуктуации репетум модиле образца два точка ноль ага я знаете ли не вхожу ни в одну из категорий...
  
  Справедливость
  
  ... сто раз ей позвонил извращенец пообещал сделать все что читал у де сада и даже больше на сто первый она позвала дядю женю соседа из третьей квартиры первого подъезда и тот поднял трубку и сказал алло это берия нет я не умер я вечно жив и за тобой уже едут горные орлы в черных пальто а в багажнике у них набор пил и молотков но у тебя есть еще пара секунд попрощаться со своим хозяйством и да телефон пишется и после всех развлечений тебя упакуют и увезут на лубянку что ты там хрипишь сердце сбоит упал на пол а ну тогда я скажу орлам чтобы заехали по дороге в аптеку...
  
  Достижения
  
  ... в чем ваше главное достижение спросил психолог на сеансе групповой терапии девушка скромно шепнула я руками ловлю мышей и выпускаю а мужчина рядом засмеялся сказал подумаешь я руками ловлю крокодилов и убиваю а шкуры сдаю из них делают кошельки и мокасины а висящий под потолком незримый ангел долго хохотал и сказал утирая слезы а я уже n миллиардов лет от сотворения мира ловлю без рук светлые души и сопровождаю в рай и до сих пор не понял достижение это или нет...
  
  Адольф, ты ли это
  
  ...оценивая художника не забывайте возможно ваше фе станет отправной точкой для создания Рейха 21 века...
  
  Хвост не жалко
  
  ...ладно мрачно подумала ящерица сброшу хвост жрите подлые кто хочет а пока уйду вон в те кустики сбросила ушла отрастила новый вляпалась в очередную какашку нажила врагов те за ней погнались ладно мрачно подумала ящерица сброшу хвост жрите...
  
  Размышлизмы, часть 5
  
  Полночный беспредел
  
  ...моя муза странная днем спит ночью просыпается и не дает спать мне борюсь как умею уговариваю не помогает после полуночи наступает полный дзен и нирвана мозг кипит льются идеи а тело орет да что ж такое а муза ржет и гонит лошадей дальше и птица тройка звенит бубенцами превращаясь в жар птицу взлетает и я отчетливо понимаю как же мне эпически фантастически апокалиптически катастрофически метафизически повезло...
  
  Нежный людоедик
  
  ...я нежно люблю юных авторов но всех сразу мне не съесть и где приправы официант лимон и перец пожалуйста...
  
  Помидоры навсегда
  
  ...несомненно парадигмальный постмодернистский экзистенциализм влияет на рост помидоров в первой лунной фазе несомненно среди юных авторов встречаются гении...
  
  Тогда и теперь
  
  ...юным авторам полезно знать две вещи первое все шедевры давно написаны второе все шедевры только предстоит написать...
  
  Мне бы в небо...
  
  ...поднимаясь с героем на аэростате высоко в небо юный автор успел подумать ой а теплую одежду я и не описал и тут же его накрыло северным циклоном осыпало градом и ударило тремя молниями сразу...
  
  
  
  Автор и герой
  
  Челюсти: - Привет, юный автор!
  Юный автор: - Привет, Челюсти!
  Челюсти: - Ты почему в эпилоге обозвал меня чудовищем? Я же честно выполнял возложенную на меня функцию главного злодея! Несправедливо!
  Юный автор (неуверенно): - Но ты же правда злодей!
  Челюсти (выпрыгивая из океана от возмущения): - Я маленькая тихая акулка! Я вообще не при чем! Это у тебя гора неоплаченных счетов, и три просроченных кредита, и еще девушка-транжира! Вот ты и взялся клеветать на бедное животное, хам! И еще злодеем обозвал...
  Юный автор (радостно): - Я тебя в следующей книжке сделаю летающим драконом! Добрым и пушистым, хочешь?
  Челюсти (мрачно): - Подойди поближе.
  Юный автор: - Ага. Так чего ты хоте...
  
  
  Автор и Критик
  
  - Я написал текст.
  - Ну и?
  - Классный текст.
  - Врешь.
  - Да не, правда классный! Почитай!
  *через несколько минут*
  - Ну почитал. И что там классного?
  - Ну ты чего, не видишь?
  - Не вижу.
  - К окулисту давно ходил?
  - Недавно. А ты?
  - Я вообще к нему каждое утро езжу, как на работу. Так почему тебе не нравится?
  - Потому.
  - Что "потому"?
  - Потому что "потому" пишется через два "о", и перед ним надо ставить запятую.
  - Так ты в моем гениальном тексте увидел только это?!
  - У меня диагноз - литературная близорукость. Дальше плохого языка я у автора вообще ничего не вижу.
  - Но там герои...
  - Не вижу героев.
  - Но там сюжет!!!
  - Я тебя умоляю. Таких квестов еще у пещерных людей на скалах знаешь сколько нарисовано?
  - Там финал! Потрясный такой... жуткий!
  - Не. Я уже вылечился от мазохизма, кактусы до конца не догрызаю. Прости.
  - Ты циник!!!
  - А я что, спорю?
  - У тебя плохой вкус!!!
  - У меня его вообще нет, говорю откровенно.
  - Ты... убийца юного таланта.
  - Тихо ты. А то сейчас из облака дыма нарисуется моя любимая тройка: психиатр дядя Ваня, полицейский дядя Витя и дух моего дедушки - старичок терпеть меня не мог, потому что я критиковал его мемуары.
  - Я застрелюсь. Застрелюсь!
  - Только не здесь. Мне полы мыть неохота.
  - Варвар!!!
  - Давно. Быть варваром куда проще, чем кому-то что-то доказывать.
  - Ты мне больше не друг!
  - Когда будешь уходить, будь другом, выкинь кота на площадку и выключи свет. Спать хочу после твоего текста.
  - ...!!!
  - Да. Я тоже тебя люблю. Пока.
  
  
  Учитель утех
  Дидактический диалог
  
  
  "Как говорил мой друг Кутузов -
  Все зло и беды от французов.
  Орловский, слушай и молчи!
  И... брось пистоль свой у свечи!
  А доломан пристрой тут сбоку,
  Да сядь уже... ох и морока!
  "Вдовы" бутылочку хватай,
  На ус мотай - и не зевай!
  Так вот, мон шер. Во время оно,
  Льняно, лучинно и посконно,
  Мы жили просто и добрО -
  Любили баб вельми зело.
  Любили смачно и со вкусом,
  Так, что не снилось тем французам;
  Знал каждый от роду боец,
  Что повелел нам тут Творец.
  И слуху не было у нас,
  Чтоб лезть туда, где свет погас...
  Что ржешь, коняка? Рот прикрой,
  Тут рядом бродит постовой!
  И вот треклятые лягушки,
  Одевши бабьи эти рюшки,
  Пошли на нас, мон шер, войной -
  Да не простой, а голубой,
  И познакомили с извратом,
  Гори в геенне супостаты!
  Орловский - это неспроста!
  Дай водки мне скорей... с полста!
  Ведь тут расчет злодеев верный:
  Будь ты хоть натурал примерный,
  Прочтя их басни раз пятьсот,
  Жену возьмешь ты в оборот!
  Пристанешь к ней, тряся гравюрой,
  Где содомируют натуру,
  И скажешь: "Мой сердешный друг,
  Разнообразим наш досуг?"
  Супруга - в слезы, ты - в азарт,
  А бес-француз - куда как рад!"
  "Так ты, Давыдов, за цензуру?"
  "А как еще спасти натуру,
  Скажи мне - как? Француз уж бит,
  А воз и нынче там стоит,
  Мы их, Орловский, победили -
  А после стыд и страх забыли!
  Давно ль в столице не бывал?
  Давно ли дев ты не встречал?"
  "Порядком... что там нынче девы?"
  "У большинства уж нету плевы,
  А на уме содом с гоморрой -
  Орловский, мы так вымрем скоро!"
  "Что ж делать? Как вернуть свое?"
  Давыдов встал. Достал копье...
  (не то, что дал ему Всевышний,
  а то, что друг оставил бывший)
  ... "Клянусь, Орловский - с этих пор
  С врагом короткий разговор!
  Себя растлил - и черт с тобой,
  Но к нам с содомом - ни ногой!"
  ... И говорят, гусар Давыдов
  Дал клятву вовсе не для виду:
  Он стал учителем утех,
  На верный путь наставил всех,
  При нем, раскаявшись, девицы
  Взлюбили вновь мужчин и спицы,
  Варенье, шляпки, коленкор...
  На том и кончим разговор.
  
  О знойной страде
  Вопли обиженного автора
  
  Возросли на поле маки,
  Всколосилася пшеница,
  Август бьет по нервам жаром -
  Значит, Зной ужО настал.
  Я не знаю, как там раки,
  Но людЯм теперь вариться,
  Соком исходить и паром,
  Будь хоть стар ты, хоть и мал.
  Автор тихо подыхает,
  Только критеГам неймется -
  То из пушек, то из шлангов
  Злобно тексты в клочья рвут.
  "Кто они? Я их не знаю!
  То забеглый Жук стебется,
  То Козявкин пляшет танго,
  То Стрекозкин тащит в суд.
  Я посыплю главку пеплом,
  Тихо рубище надену,
  Громко, горестно взрыдаю...
  И начну другой рассказ.
  Может, раза со второго,
  Может, с тысячного раза,
  Но добьюсь я, чтобы леди
  Не клевали больше плешь!"
  
  
  Паровозик и одноколесный велосипед
  
  Ехал как-то паровозик по обычному пути. Видит - одноколесный велик переезжает рельсы.
  - Ту-ту!
  Велик пыхтит, подскакивает, старается...
  - Ту-ту! - еще строже гудит паровозик. - Глухой? С дороги!
  Велик молчит, уже почти одолел преграду...
  - Слышь, тугоухий! - не выдержав, орет паровозик. - Я кому говорю - с дороги! Перееду нафиг, цепей не соберешь!!!
  Велик с достоинством переваливает через рельсу, оказывается на надежной земле и говорит:
  - Вы, сэр, не джентльмен. Вы, сэр, натуральный плебс. И до самого демонтажа будете ездить по этим рельсам как привязанный. А я буду путешествовать по всему миру и плевать на таких субъектов, как вы. Прощайте!
  И велик гордо помигал раскалившемуся от пара оскорбителю единственной симпатичной фарой.
  
  Дуремар и царевна
  
  Если вы читали сказку о золотом ключике, то напоминать, кто такие дуремары, не нужно. А если вдруг не читали - срочно бегите и ознакомьтесь.
  В один непрекрасный день молодой дуремар отправился на любимое болото за пьявками и лягушками.
  Пьявок ловить очень легко - закатал штаны до колен, вошел в воду, подождал, вышел и собирай урожай, со спичками и растительным маслом.
  С лягушками - дело другое. Нет, конечно, у нашего дуремара - его, кстати, звали Витей - были старые, испытанные способы ловли земноводных.
  Но так уж вышло, что ни один из них нынче не сработал. То ли квакушки пошли чересчур умные, то ли витины руки после вчерашнего загула с дружками-дуремарами дрожали... В общем, охота провалилась. С треском.
  Горюя о несправедливости этой жизни, Витя тихо сел на большую кочку и задумался.
  Он не привык думать, если между нами. Процесс мышления - это процесс серьезный, требующий энергозатрат и концентрации.
  Но в этот раз Витя сделал над собой невероятное усилие. И вспомнил!
  Он вспомнил сказку о царевне-лягушке. И еще о том, что где-то в рюкзаке лежит любимая рогатка.
  "Ну а че? - думал Витя. - Фигли всякую шелупонь отстреливать из настоящего лука. То ли дело такой инструмент".
  - Надо, - произнес он вслух и с кряхтением поднялся с кочки.
  Пацан сказал - пацан сделал.
  Через час обезумевшие от страха квакушки сидели под водой, боясь даже пискнуть. Витя топал и ревел, как молодой холостой бык:
  - Игде ты, сладкая моя, разъединственная? Подь сюды, цалавать буду!
  Камни сыпались без толку. Болото пускало пузыри. Лягушки молились своему лягушачьему богу, чтобы он скорее стер нечестивца с лица земли.
  Витя хыкнул, сплюнул, почесал в штанах и прицелился в зелененькое пятнышко метрах в пяти. Выстрелил.
  Попал.
  
  Василиса Прекрасная сидела и жаловалась подружкам.
  - Не, ну вы поняли? Этот чмырь меня оглушил и пытался насильничать! Зоофил поганый! Пьянь городская!
  Подружки сочувственно заквакали.
  - И как ты его? - поинтересовалась одна, та, что просидела все время эпической драки под кочкой.
  - Как, как... Каком кверху. Жахнула словом вещим пару раз, упал, побледнел, залепетал что-то о маме... Я ему на грудь запрыгнула и поцеловала.
  - Сама?!
  - Сама, - гордо сказала царевна.
  - И что?!
  - Эх... в червяка превратился, гад. С горя и съела.
  Лягушки заплакали о горемычной женской судьбинушке. Вместе с ними долго плакала и последняя на Руси царевна...
  
  Младший птенчик Рух
  
  Закончив рассказывать одну из своих историй, Синбад-мореход зевнул и снял сандалию. Почесав грубую пятку, вернул обувь на место и потянулся к подносу, на котором лежали ломтики благоухающей дыни, рассыпчатый рис и кусочки жареной куропатки.
  - Дядя, а дядя, - спросил старший птенец. Он был величиной с трехэтажный коттедж, глаза имел желтые, шаровидные, клюв острый и дыхание весьма несвежее (а откуда взяться свежему, если мама вечно таскает в гнездо слонов). - А еще? Ну еще немножечко?
  - А кому спать пора? - строго спросил мореход. - Ваша многоуважаемая матушка велела рассказать на ночь сказку. Одну! Только одну!
  - Ну дя-а-адь... - младший птенец, чуть поменьше брата, заныл очень противным голосом. - Ну еще одну ска-а-азочку-у-у! Ну пожа-а-алуйстаа-а-а!
  Мореход выронил из рта недоеденный кусок дичи. И как было не выронить, когда над ушами орут два гиганта, требуя сказок.
  - Проглоты, - в сердцах сказал Синбад. - Ладно. Но коротко. И условие: первый, кто скажет "не верю", отправляется спать.
  Птенцы переглянулись и захихикали.
  - А давай!
  - Ранним утром летел над морем младший сын Рух. Летел долго, устал и захотел присесть отдохнуть. Но не было нигде даже клочка суши. Опечалился птенец, и вдруг увидел, как в волнах мелькнуло что-то темное. Он подлетел ближе - о чудо! Огромная рыба поднялась из глубин и сушила спину, на которой торчали целые кусты водорослей. Птенец понял, что поместится на ней с большим удобством. Но вот беда - как уговорить рыбу не опускаться вниз? Подумал он, подумал... "Эй, рыба. Слушай, позволь мне посидеть на твоей спине и отдохнуть немного. А за это я склюю все водоросли, которые так мешают тебе плавать". Рыба вздохнула и сказала: "Хорошо, садись. Да смотри, чисти как следует!" И птенец сделал все, как она хотела. А когда восстановил силы, поднялся в небо. Вот только сил у него прибавилось настолько, что рыбу он прихватил туда, в когтях. "Эй!" - закричала ему пленница. Но он и не думал останавливаться. Видя такую неблагодарность, рыба запела громким голосом: "Смотри, солнце, каков твой наследник, внук твоей дочери Рух! Видишь, как нарушил он законы гостеприимства и хочет погубить меня, его спасительницу!". И как только птенец...
  - Эй! - завопил птенец так, что у морехода заложило уши. Синбад поморщился и поковырял мизинцем в правом ухе, потом в левом. - Ты все врешь! Рыбы не говорят, так не бывает! Не верю!!!
  Старшенький попытался его остановить, но было поздно. Слово - не птенец Рух, вылетит, не поймаешь.
  - Из-за тебя, дурачка, лишились сказки. Эх ты.
  И брат отвернулся и угрюмо спрятал голову под крыло.
  Синбад довольно ухмыльнулся, снял обе сандалии и расположился с едой поудобнее, подоткнув себе под спину пух мамы-птицы.
  - Когда меня притащили в гнездо, - сказал он, жуя ломтик дыни, - я знал, что придется вас воспитывать долго и обстоятельно, ведь у вас нет отца. Поэтому, дети, успокойтесь - сказки еще будут, и от меня вам не избавиться. По крайней мере, пока ваша мать строит из себя первую в истории феминистку.
  И младший птенец защелкал клювом на восток, откуда в скором времени должна была появиться мама со слоном.
  
  
  Размышлизмы, часть 6
  
  ...тем у кого в голове пустоты пить шампанское противопоказано поскольку пузырьки в пустотах и мыслительный процесс две вещи несовместные...
  
  ...прежде чем пить убедись что рядом нет огнедышащих драконов великанов людоедов и жмотов но есть такси самолет которое сможет вовремя умчать тебя за тридевять земель...
  
  ...не читай классиков перед тем как пить потому что ты не долохов и на карнизе после трех бутылок вдовы клико попой усидеть точно не сможешь...
  
  ...омару хайяму было стыдно пить вино поэтому после каждой пьянки он писал рубаи и клялся что больше никогда а потом все начиналось снова...
  
  ...когда просыпаешься утром видишь порванный батут и не помнишь что делал там вчера с красивой девушкой это знак что надо бросать работу сомелье и записываться в эквилибристы...
  
  
  Кащей и экологи
  
  - И цепь унесли златую из Лукоморья, - сказал Кащей, глядя на трех молодых людей, прильнувших к могучему вековому дубу. - И русалку, небось, в речку пустили.
  
  Он тяжело проклацал обутыми в железные сапоги ногами к письменному столу. Лежавший там человеческий череп со свечой, казалось, усмехался.
  
  Кащей взял блюдце и попробовал запустить по нему наливное яблочко. Оно повиляло, повиляло и внезапно спрыгнуло и самовольно укатилось куда-то под стол.
  
  - Тьфу!
  
  К нему подковылял лукавый карла с длинной ухоженной бородой.
  
  - Повелитель, что делать с пленницами, которых ты изволил посадить в темницу?
  
  - Если сам не сделаешь, - бормотал под нос Кащей, - никто за тебя... А? Что?
  
  - Пленницы, - терпеливо сказал карла и заткнул бороду за расшитый пояс. - Что будем делать?
  
  - А есть проблемы? Пусть сидят, пока не приедут сильномогучие богатыри их спасать.
  
  - Не успеют, - печально шепнул карла. - Они в общей камере, уже повыдирали друг другу волосы и расцарапали лица. Грозятся поджечь пол.
  
  Кащей прищурился и нехорошо посмотрел на служителя.
  
  - А ты объяснил им, что смерть от удушения дымом очень неприятна?
  
  - Да. Но не помогло. Хором молвили - лучше смерть, чем позор твоих объятий.
  
  Кащей зажмурился и досчитал до ста. Справившись с приступом ярости, открыл их и тихо проговорил:
  - Ступай вниз и передай этим голодранкам, что я сделал им великое одолжение, забрав из тех халуп с драными занавесками и немытой редькой с луком. И заодно покажи им мою сокровищницу. Должно подействовать. Иди.
  
  Карла подмел бородой пол и удалился, пятясь.
  
  Кащей прогрохотал к окну. Вид не изменился.
  
  - Если хочешь сделать что-то хорошо - сделай это сам.
  
  
  Павел дотянулся до щиколотки и сумел ее почесать. Андрей и Саша сидели тихо, устав травить байки об армейском житье-бытье.
  
  Из трехэтажного коттеджа вышел рослый, худой мужчина в строгом черном костюме-"тройке". Он приблизился, и троица насторожилась. Обувь на нем была необычная. Однако долго рассматривать его не пришлось - мужчина сразу же взял быка за рога:
  - Кто старший в группе?
  
  - Ну я. Допустим. - Андрей говорил, растягивая гласные.
  
  Хозяин коттеджа измерил его взглядом. Глаза походили, как с ужасом понял Павел, на две пробитые пулями мишени - картинка, а за ней пустота.
  
  - Вам ведь хорошо известно, что я могу сейчас вызвать охрану, и они вынесут вас вместе с дубом, цепью и кепками. Так в чем смысл акции протеста?
  
  - В протесте! Бессмертных, вы перешли все границы, скупив заповедные земли и начав здесь строительство элитного поселка!
  
  - Идеалисты? - мягко спросил мужчина. - Понятно.
  
  Он еще раз их оглядел, потом развернулся к коттеджу и три раза хлопнул в ладоши.
  
  Павел открыл рот и забыл его закрыть.
  
  Леший вез русалку в бочке и о чем-то с ней спорил. Баба-яга парила рядом в ступе, конь златогривый вез Марью Моревну, а рядом на сером волке ехал Иван-царевич и вел с Марьей куртуазные беседы о битвах. Где-то в задних рядах толокся бестолково Змей Горыныч, а Семен-крестьянский сын поигрывал кнутиком и напевал пастушью песенку.
  
  - Это лес был заповедным, пока вы сюда не пришли и не начали устраивать человеческий балаган, - откуда-то издалека доносился кащеев голос. - Я восстановил статус-кво. По просьбе хозяев леса.
  
  От толпы отделился Ученый кот. Он подбежал к дубу, встал на задние лапы, погрозил, и цепь сама собой размоталась. Вскочив на ноги, парни попятились.
  
  - Ты из себя спасителя не строй, - мяукнул Кот. - Мы тебе за работу заплатили, между прочим. И не три копейки.
  
  - Уж кто-то, а ты все копейки посчитать сумеешь, - сухо обронил Кащей. - Долго еще гостевать у меня будете?
  
  - Как достроишь наши коттеджи - расселимся, - почесал за ухом Кот.
  
  Оба уставились на экологов, двуногий хищно, четвероногий - с нетерпением.
  
  - Можно я их все-таки убью? - не вытерпел Кащей.
  
  - Абракадабра-брысь! - скомандовал Кот.
  
  И все трое пропали. (Чтобы никто не беспокоился: нашли их спустя трое суток где-то под Бобруйском, ничего из произошедшего они не помнили).
  
  Ученый кот посмотрел на Кащея. Кащей - на кота. Добро и зло столкнулись; в воздухе запахло озоном и славной баталией.
  
  Кот фыркнул, повернулся попой и благоразумно удалился по-английски в лес, половить мышек.
  
  "Ничего, вот отселюсь, будет тебе игла в яйце, костлявый".
  
  Кащей посмотрел вслед и пошел в коттедж.
  
  Железные сапоги клацали. Сильномогучие богатыри не спешили за пленницами и его смертью.
  
  Вечная жизнь и обширная сокровищница отчего-то больше не радовали.
  
  Плохо быть злодеем.
  
  
  
  О сонном драконе замолвите слово
  
  Дракон Сун-кхинг был добропорядочным, честным, интеллигентным, в общем, просто идеальным представителем драконьего племени.
  Он жил в королевстве, где правили драконьи повелители. Люди там тоже жили.
  У каждого ящера был любимый человек, о котором закон предписывал заботиться, как о самом себе.
  И Сун-кхинг делал все: кормил человечка, купал, одевал и даже наловчился стричь ему волосы. Это с его-то лапищами, вы представляете?
  Но человечек отчего-то грустил и хирел. Иногда плакал.
  Когда дракон слышал, как плачет его человек, он ощущал, как большое и пламенное сердце начинает странно ворочаться в широкой чешуйчатой груди.
  И вот однажды он не выдержал.
  Сун-кхинг отвел человечка в чистое поле и сказал:
  - Иди уж.
  Человечек вытер слезы и испуганно заморгал:
  - А закон? Как же закон? Он запрещает отпускать людей на свободу. Такого никогда, никогда еще не было.
  Сун-кхинг выдохнул в сторону. От его дыхания трава сгорела сразу.
  - Закон? Что вы, люди, в наших законах понимаете...
  - Но тебе будет грустно, - неуверенно сказал человек. - Ты говорил, что тебе нравятся мои истории на ночь...
  Дракон в этот момент смотрел на заходящее солнце.
  - Что-то у меня соринка в глаз попала... Что ты сказал? Ах, это. Найду себе кого-нибудь. Иди.
  И человек ушел.
  Сун-кхинг распустил крылья и взлетел. Он сразу же сделал вираж, чтобы даже тень от его крыльев не упала на бывшего питомца.
  Когда он прилетел домой, то потребовал тройной обед. Ему подали трех баранов, девять куропаток, не считая всякой мелочи вроде тушеных кур.
  Насытившись, дракон икнул и устроился у камина.
  - От людей одни неприятности. Заведу себе лучше попугая, самого большого. Или скворца. Пусть рассказывают истории на ночь.
  - Правильно, - одобрительно сказал канделябр с каминной полки. - А я тебе говорил еще триста лет тому назад.
  - Надо было поверить, - покивал дракон.
  И оба замолчали, вслушиваясь в ругательства кухарки. У нее сгорел десерт.
  
  
  
  Нана и эльф
  
  Нана в юности очень не любила заниматься спортом. Но при этом любила есть. К двадцати пяти годам у нее были: килограммов тридцать лишнего веса, плохая кожа, вечно брюзгливое настроение и растущая злость на "этих гадских мужиков, чтоб их всех прихватило в известном месте и желательно надолго, а лучше навсегда".
  Как-то вечером проносившаяся мимо машина обрызгала Нану с ног до головы, а куривший на ближайшей остановке малолетка гыкнул и сказал своим дружкам что-то вроде: "Трясла бы жирами шибче, и порядочек".
  Нана доползла домой, выгребла холодильник, отдала все вкусное соседке Алине и позвонила в фитнес-центр "Новая красота".
  Следующие три месяца она зажмуривалась на витрины кондитерских и супермаркетов, а попав внутрь, вслепую тащилась с тележкой от заветных конфет к полезной зелени и крупам.
  На тренировках ей становилось плохо. Ее отводили в уголочек и советовали сбросить интенсивность и слушать тренера. Нана для вида соглашалась. Потом шла домой и с мрачным упорством тягала новенькие гантели и крутила обруч.
  
  Все плохое когда-нибудь становится хорошим или хотя бы сносным, а минус рано или поздно ломается в жирный плюс.
  Год минул с того вечера с машиной и малолеткой, и в здание "Новой красоты" вошел юный, свежий, белокурый эльф с глазами такого голубого цвета, который бывает только во сне и на самом кончике носа хронического пьяницы. Когда он спросил о чем-то администратора и повернул голову вправо, Нана с замиранием сердца увидела на ухе кафф с лориэнским листиком.
  Она закрыла глаза, постояла секунд тридцать и выдохнула.
  Это была судьба.
  Эльф уже стоял рядом. Она открыла глаза и заморгала, чувствуя, как щеки заливает румянцем, а пальчики ног предательски поджимаются в новых туфлях.
  - Извините, - сказал он.
  - Да.
  Женское "да" вообще имеет столько оттенков значений, что маститым ученым-лингвистам и не снилось. В данном случае "да" равнялось оглушительному, ревущему, ураганному "Да!!! Хочу детей! От тебя и немедленно!".
  Эльф это понял и медленно порозовел - до оттенка пудры, которую она обычно наносила перед походом в театр.
  - Извините, а Борюсик еще занимается? Мобильный не отвечает, я подумал...
  - Зайчоночек мой, - уже звал из-за ее спины искомый Борюсик. - Ты что такой пасмурный, ммм? Иди сюда, зай, почешу за ушком.
  Эльф улыбнулся и двинулся к суженому. Бы. Двинулся.
  Нана действовала, как паучиха "черная вдова" - она протянула руку и дернула эльфика к себе со всей силы. А сила эта была уже немаленькой, скажем прямо.
  Все это происходило около фонтана, в холле. С плеском и воплями оба свалились туда.
  Борюсик и подбежавшая администратор, а также другие зрители несколько мгновений наблюдали нечто неописуемое: мокрая девушка атлетического сложения крепко держала в объятиях вырывавшегося парня и целовала его взасос.
  - Аы-ы-ы! - вдруг взвыл Борюсик. - Остановите-е-е-е!..
  
  Когда от фитнес-центра отъехала скорая с беспамятным эльфиком и причитавшим Борюсиком, администратор Марина подсела к рыдавшей Нане.
  - Да ты что, мася? Да из-за каждого небесноцветного так убиваться?
  - Марин, - и Нана подняла буйную голову. - Вот скажи, тебе не показалось, что в самом конце он правда меня целовал? По-настоящему?
  - Целовал, - протянула подруга. - Чукчей буду - еще как. Ему понравилось.
  Нана закрыла лицо руками и предалась горю.
  Марина вздохнула и похлопала ее по плечу.
  - Ничего. И не такое в жизни бывает, подруга. Прорвемся.
  Нана утерла слезы и встала.
  - Ты куда?
  - За тортом. Самым большим.
  - Решила податься в сумо?
  - Решила открыть новую секцию. Борьба в воде с затяжными поцелуями.
  Нана шла к выходу под аплодисменты и думала, что скорее всего наберет вес через месяц.
  И тогда уже ни один эльф, с Борюсиком или без него, от нее не уйдет.
  Но пасаран.
  
  
  Человеки и нечеловеки
  
  Утром Вася разлепил один, налитый кровью, глаз и понял, что день будет плохой.
  Поэтому он повернулся на другой бок и решил спать дальше. Но не тут-то было.
  Раздавшийся шум и чувствовавшийся даже сквозь сомкнутые веки свет заставили его снова посмотреть в наружность.
  Он увидел, как один за другим в воздух взлетают и тянутся журавлиным клином к окну: пыльная гиря, еще более пыльная гармоника, стул со сломанной ножкой, вчерашний недогрызенный огурец вместе с тарелкой, коврик. Луч бледно-зеленого цвета прошелся по спальне, рыская, как пьяная вдрызг девица, и сполз наконец на голую васину пятку. Там он замер и вроде бы задумался.
  - Изыди, - пискнул давно уже не веривший ни в Бога, ни в черта Вася. И добавил зачем-то, как коту: - Брысь!
  Видимо, луч обиделся. Он замерцал и налился болотным нехорошим цветом.
  В следующую секунду матерившегося Васю подхватило и понесло вон из родной избы. В окно, вперед ногами.
  "Капец", - успел он подумать перед тем, как отрубиться.
  
  Умгрх тоскливо взглянул на своего капитана Энгрха и зашевелил ложноножками. Его усы, напоминающие слегка подсушенные бурые водоросли, задергались.
  Энгрх прекрасно понял, что означает мимика старпома, но сделал вид, что разглядывает собственный хвост. Прекрасный, кстати, хвост - с тремя брачными колечками от трех предполагаемых брачных партнеров и партнерш.
  - Капитан, - не выдержал Умгрх и умоляюще протянул одну ложноножку к собеседнику, а вторую - к столу, где лежал без сознания надежно загипнотизированный землянин. - Прошу вас!
  - Ни в коем случае, старпом, - отрезал Энгрх. Он уже умело орудовал клешнями у экспресс-лаборатории.
  - Но у нас бы получился такой милый проводник!
  - У вас получился бы нежизнеспособный уродик, старпом, - прищурил третий глаз Энгрх. - Вы забыли, что эксперименты с грязюками, ака землянами, грозят их полным генным вырождением? Запрет на подобные эксперименты действует еще со времен Первой Межгалактической экспедиции! А вы снова завели ту же песню. Смотрите у меня! Еще одна такая самовольная попытка и...
  Умгрх сдался и заплакал. Его тяжелые, ртутьсодержащие слезы капали на пол и катались там шариками.
  Энгрх нажал кнопку, и новая порция лекарств, синтезированных с учетом карты крови подопытного, полилась по трубке прямо в вену грязюка.
  В это время монитор издал тревожный писк. Завершилось сканирование генома.
  - Не может. Быть. - Капитан звездолета "Бугубуль" взмахнул клешнями и выронил инъектор.
  
  Старпом ликовал. Он набирал на виртуальной клавиатуре письмо своей невесте.
  "...и тут все выяснилось, бульбульчик мой бледножабровый! Его геном полностью поврежден! От первой до последней спирали! Свобода! Следующая экспедиция пройдет с захватом множества подопытных во славу науки!"
  
  Капитан Энгрх смотрел на звезды и пил плюсквамперфектум-эль. Вся каюта была залита ртутьсодержащими слезами.
  - Но как? - задал он в напряженной тишине вопрос. - Как?! Мы ведь их щупальцем не трогали?
  
  В избе, пропитанной парами водки, пришел в себя Вася.
  - Слышь, бобик, - хрипнул он своему псу дворецкой породы. - Эт че было, а?..
  "Уйду на корабль к инопланетянам, - думал грустно бобик, опуская голову на лапы. - Ну вас всех. Хоть поживу как человек".
  
  
  
  Весь я не умру
  
  Non omnis moriar...
  Весь я не умру...
  Гораций
   "К Мельпомене"
  
  Поэт писал стихи всю жизнь.
  И умер.
  Пузырек его сознания прошел сквозь мелкоячеистую сеть смерти, благополучно избежал стрекал и зубов темных душеловов, проплыл океан вечности и на гребне приливной волны пропутешествовал к усталому берегу Жизни. Свершение великое и тайна, уму человеческому непосильная, и вряд ли такое повторится в следующие шесть миллиардов лет.
  
  Он очнулся в библиотеке.
  Старая вивлиофика, с рядами дряхлых стеллажей, вечно сонными сотрудницами и редкими посетителями. По крайней мере, в отделе бумажных книг их было немного, не то, что в отделе книг электронных. Но туда и не обязательно тащить свое бренное тело - достаточно, находясь дома, на работе или в летнем кафе, набрать личный код доступа и залить в ридер сразу сотню-другую понравившихся новинок. Так что живые души были для книгохранилища этого провинциального городка редкостью, и при входе отчаявшиеся сотрудницы предлагали бесплатный кофе (один стаканчик), печенюшку с тмином (две штуки) и надували гелием воздушный шарик с логотипом учреждения (одна штука, цвет в ассортименте). А вдруг случайный захожанин станет постоянным читателем?
  В подвале были:
  кафе,
  гардероб,
  парикмахерская,
  бутик женского белья
  и тренажерный зал для престарелых состоятельных горожан.
  На первом этаже действовали:
  Школа Невест
  и Школа Женихов
  (лекции три раза в неделю, семинары и лабораторные занятия каждый день, с 18.30 до 20.00).
  Благодаря этим достойным заведениям вивлиофика выжила, и даже смогла пополнять свой фонд и организовать
  Клуб Книжных Червей
  (заседания каждый месяц, по пятницам, с 17.00 до 19.00).
  
  Он стоял в нише между Школой Невест и Школой Женихов. Из всех растений, украшавших интерьер первого этажа, он единственный жил, питался и цвел. Остальные, из дорогого синтетического материала, ничего не ели, не цвели, но успешно притворялись живыми.
  
  Он долго не мог понять, к какому виду и роду себя отнести, пока уборщица, она же поливальщица Люси (не Люся, а именно так, на французский манер, по слогам, с легкой жантильностью и придыханием - Люси) не выкрикнула однажды: "Фикус дурацкий опять сохнуть стал!"
  Осознание собственной метаморфозы вызвало в нем смутные эмоции, едва ли сравнимые с прежними, человеческими - легчайшая грусть, чуть окрашенная горечью, с оттенком не то, чтобы злости... скорее, раздражения. Но и от этих квазиэмоций влага стала испаряться быстрее, жажда усилилась, и он инстинктивно отбросил их и впал в состояние, которое люди называют словом "нирвана". Он был в себе, мир был в нем, все было совершенно.
  Он очень хотел пробыть в себе всю отведенную ему короткую растительную жизнь.
  Но пришла Невеста.
  
  Она цокала каблучками и небрежно помахивала сумочкой от дорогого модельера. Все в ней было дорогим и качественным: платье без рукавов, цепочки на длинной шее, ножной браслет на тонкой, породистой лодыжке, тициановские волосы, блестящие, без единой пломбы зубы, даже красная родинка на правом плече, похожая на укус насекомого.
  Жених был низенький, плотный, старше лет на двадцать пять, с низким лбом и слабым подбородком, но с глазами притаившейся под камнем мурены.
  Невеста и Жених посетили целых три занятия вместе. На четвертое Невеста пришла в гордом одиночестве.
  Выйдя в коридор за десять минут до официального окончания семинара, она огляделась, достала из сумочки пачку сигарет, щелкнула зажигалкой и с наслаждением затянулась.
  - Супчики готовить учат, бабайкина мама, - выдохнула она слова вместе с дымом. Лицо девушки, обычно невозмутимое, светилось сейчас отблесками внутреннего пожара. - Мужа чтить. Консенсус - лучший способ прийти к компромиссу... Поубивать всех к такой-то...
  Из-за угла послышались чьи-то быстрые шаги.
  Невеста ойкнула и сунула сигарету в его кадку.
  Огненный меч пронзил поэта от основания стебля до самой верхушки.
  Он неслышно возопил.
  И влюбился.
  
  Любовь - состояние настолько таинственное, что даже поэты и жрецы, описывая ее по долгу службы, беспрестанно косноязычат. Приятное исключение - разве что "Песнь песней", но там автор - сам Всевышний. Да и то, в человеческом изложении она явно утеряла большую часть своих красот.
  Пронзенный и опьяненный чувством фикус начал версифицировать.
  Он не прекращал этого делать ни днем, ни ночью. Ни на рассвете, ни в сумерках.
  И не хотел прекращать, потому что иначе переполнявшая его любовь угрожала разорвать на мелкие части.
  
  Будь фикус человеком, такая бурная творческая жизнь сама по себе стала бы великолепной наградой. А возлюбленная - что ж, возлюбленные для настоящего творца не более чем искры для растопки или дрожжи для теста. Они делают свое дело и скромно уходят в тень, ожидая появления на свет в муках выношенной книги.
  Но он-то человеком не был. И книги не мог написать. И не мог даже открыть рта, чтобы огласить свои гениальные творения - по причине отсутствия рта как такового.
  И для поэта, только что открывшего врата рая, распахнулись негостеприимные адские бездны.
  
  О, как бессовестно лгал милый анимационный фильм советских времен, в котором превратившийся в листик крокодил угодил-таки большеглазой обаятельной корове! Тот листик корова хотя бы могла съесть.
  Фикус, существо ядовитое и для Невесты несъедобное, не мог утешиться даже такой надеждой.
  Все его иллюзии пали и рассыпались в пыль.
  
  Курс молодого бой... молодой Невесты завершался. Жених все так же блистал отсутствием. Из телефонного разговора фикус узнал, что Жених готовится к крупному слиянию компаний. Сообщив эту информацию подруге, Невеста добавила: "А на наше слияние ему, кабанятине, наплевать! Ничего, вот вернемся из свадебного путешествия..."
  Путешествие. Медовый месяц. Слияние.
  Фикус почувствовал, как от дикой ревности лопаются его нежные пазухи. По стеблю потек млечный сок.
  Он сосредоточился и сорвал с себя острый шип. Подвел ближе боковую ветку и в безумии прочертил на одном из круглых кожистых листьев первую линию.
  
  Ранним утром Люси, невыспавшаяся и медлительная, прошлась по первому этажу с пылесосом. Дойдя до ниши в стене, она встрепенулась и выключила прибор.
  - Какого...
  Пол в нише был густо засыпан опавшими листьями фикуса. Сухой желтый стебель торчал посреди кадки грозным указующим перстом.
  Люси сказала все, что думала по этому поводу - а надумала она за этот миг немало - и стала подбирать листья руками, чтобы не забить узкое всасывающее отверстие машинки. Вдруг она остановилась и поднесла один из листьев к глазам.
  Крохотными кривыми буквами на нем стояло:
  
  Вертоград моей сестры,
  Вертоград уединенный;
  Чистый ключ у ней с горы
  Не бежит запечатленный.
  У меня плоды блестят
  Наливные, золотые;
  У меня бегут, шумят
  Воды чистые, живые.
  Нард, алой и киннамон
  Благовонием богаты:
  Лишь повеет аквилон,
  И закаплют ароматы.*
  
  P.S.
  Один был Поэт, и того убили.
  В моей второй смерти прошу винить глупо прожитую первую жизнь.
  Третьей не будет.
  Точка.
  
  
  Примечание:
  
   * Стихотворение "Вертоград моей сестры" 1825 г. А.С. Пушкина, одно из подражаний "Песни песней".
  
  
  
  Пекинес в морозилке
  
  Боба Сладуев ненавидел животных.
  Он ненавидел их всех - диких, домашних, земных, подводных, небесных, мифологических, хтонических, иероглифических и даже астрономических. Когда при нем звучало "Созвездие Большой Медведицы", на Бобу нападали корчи, и кожа его покрывалась аллергической сыпью. В меховые магазины Боба не заходил, зоомагазины обходил десятой дорогой. Мясо, тем не менее, Сладуев потреблял в изрядных количествах.
  
  В это летнее утро Боба никуда не спешил. Он шел из ближайшей точки, где отоварился пивом - свежим, потрясающим, вкусным пивом - и копченым лещом. Огурцы он замалосолил еще три дня назад, сало, со специями и лаврушкой, ждало в холодильнике. Маринованное мясо торжественно покоилось в двух огромных кастрюлях, вздыхая под грудами нарезанного кольцами лука. Боба предвкушал, как будет готовить мангал и звонить товарищам, напоминая о вечерних шашлыках.
  Пекинес сидел на крыльце. Боба остановился и посмотрел на животное. Животное уставилось на Бобу одним-единственным, налитым кровью глазом.
  Боба выматерился.
  Пекинес ответил тем же.
  Боба попытался взмахнуть авоськой по направлению к пекинесу.
  Тот зарычал, потом встал, задрал левую заднюю ногу и сделал мокрое хамское дело.
  А потом, к полному ужасу Сладуева, припал к входной двери и завыл.
  Когда-то давно у отца Бобы была пластинка. Бэла Ахмадулина читала там свои стихи. Она читала речитативом, с надрывом, иногда переходя на нервные повизгивания и рыдающие всхлипы.
  Так вот, Ахмадулина по сравнению с пекинесом была безголосой и бесталанной.
  Животное стенало и выло, модулируя все звуки так, что даже почившие кастраты европейских королей от зависти забросили бы свои ноты и удавились на шелковых шнурочках от гардин.
  Сладуев огляделся: соседи уже вылезали на крылечки и с осуждением смотрели на него и пса.
  - Не мой! - попытался откреститься Боба, тыча пальцем в пришлого хама.
  Сосед слева помрачнел и выразительно подвигал бровями, скрещивая мощные руки. Он был бывшим десантником, у него была больная, очень нервная мама, которая не выносила шума.
  Сладуев скрипнул зубами, подскочил к двери и открыл ее. Пекинес немедленно проскочил внутрь и заткнулся.
  В наступившей благословенной тишине Боба швырнул авоську на пол и засучил рукава.
  - Ну, ссыкун мелкопиписечный, - радостно пообещал он оппоненту, пятившемуся к обувнице. - Ну, погоди!
  Следующие пятнадцать минут соседи слушали, как из дома Сладуева доносились крики, мат человеческий и собачий, звон битой посуды и глухие шлепки. Нервная мама шепотом попросила сынулю пойти проверить, а не убили ль там, часом, милого Бобу. Сынуля подвигал бровями и сказал, что наберет контрольный, и набрал.
  - Алло, - ответил Сладуев изменившимся до неузнаваемости голосом.
  - Короч, - десанту было наплевать на китайские церемонии, он начал с главного. - Те там помощь нужна? Собачку усмирить, млин?
  - Уже нет, - ответил Сладуев и повесил трубку.
  Десантник пожал могучими плечами и сказал маме, что проблема разрешилась мирным путем.
  
  Вечером друзья застали Бобу в непривычно задумчивом настроении и весело стали интересоваться, пошто буйна головушка опустилася, плечи богатырския к земле наклонилися.
  - Да так, - ответил Боба. - Жара, видно. Прокис. Да вы проходите. Проходите... Семеныч, Костяныч, там мангал уже вовсю раскалился, идите шампуры низать, у вас руки легкие...
  Во дворе стало шумно и пьяненько. Когда шашлыки поспели, и все уже чин-чином сели снедать и выпивать по энному кругу, откуда-то из дома донесся странный звук.
  - Слышь, Боба, - сообразил уже хорошо "подшофе" Костяныч. - Это ты чего, завел питомца?
  Сладуев побледнел, выругался трехэтажно, вскочил и с криком: "Ща вернусь, момент!" унесся в дом.
  Семеныч с Костянычем переглянулись, пожали плечами, чокнулись холодненьким и продолжили кейфовать в теньке.
  Уже стало прохладнее. Виноград, заплетший весь навес во дворе, изумительно пах солнцем и зеленью, гроздья над их головами наливались соком.
  - Хорошо, ипонский городовой, - простонал Костяныч.
  - Фа-акт, - поддакнул друг.
  - Моя уж два дня как на море с малыми.
  - Моя вторую неделю.
  - Повезло.
  - Ага.
  Замолчали, выпили еще по холодненькой кружечке пенного напитка богов.
  - Слышь, чего его долго нет?
  - Не знаю.
  - А сходим проверим?
  Подниматься было лень, но чего не сделаешь во имя настоящей мужской дружбы.
  И она пошли в дом, обследовали все комнаты и дошли до кухни.
  
  Перед открытой дверцей высоченного холодильника на коленях, как Ромео пред нежной Джульеттой, стоял их друг Боба Сладуев.
  - Ну чего? Чего ты, скотина рыжехвостая, от меня еще хочешь?
  Они с изумлением различили в голосе страдальческую нотку. Семеныч попятился, Но Костяныч был человеком не робкого десятка. Он шагнул вперед и сказал:
  - Егорыч, ты это... Мы карету с ангелами вызывать не будем, есичо. Мы ж кореша. Мы всегда вместе. Это пройдет. Ща выпьем, и у тебя все само... тксзать.
  Боба медленно обернулся и отполз от холодильника, по-прежнему на коленках.
  У Костяныча вырвалось детское:
  - Ой!
  Семеныч переставил звуки и издал:
  - Йо!
  В отключенной морозилке лежал пекинес и скалил зубы. Рядом валялись кусочек недоеденного хинкаля и хвостик от леща.
  Лед уже подтаивал и с глухим стуком сыпался вниз, в старый алюминиевый тазик.
  - Егорыч, ты чего это? - тихо спросил Костяныч.
  Сладуев привалился к шкафу и так, сидя на полу, сказал:
  - Вот знаете, ребя. Я всегда думал, что характер у меня сильный. Любого выживу и сживу со свету. Но этот - всех переплюнет. Сталина. Гитлера. Мао. Мою бабку-передовичку швейного производства фабрики "Светлый путь". Не все, кто достоин жить - выживают. Не все, кто заслуживает смерти - умирают. Пусть живет, гад. Пусть гадит. Но если навалит в тапки - убью все равно.
  И пекинес с ахмадулинскими нотками в голосе подтвердил эту мудрую речь из тающей морозилки.
  Во дворе бокалы с пивом нежно зазвенели и разбились, знаменуя начало новой эпохи.
  
  
  Белая пуля
  
  Шел очередной кризис. Страну лихорадило, в магазинах с полок сметали крупы, соль, сахар и спички, бабушки копали бункеры и перепрятывали туда позапрошлогоднее варенье, многодетные матери считали копейки и пытались разложить их по кучкам, чтобы хватило одному на учебники, другой на форму, третьему на витамины, отцы суровели и пили все больше. Одни дети были беззаботны, а что им сделается, спиногрызам.
  Кира гладила постельное белье, когда в вечерних новостях передали удивительное: главный санитарный врач сказал, что зарубежные презервативы ввозить не нужно. Нужно повышать рождаемость. Нужно уничтожать проклятый "русский крест". И тогда все будет прекрасно и замечательно.
  К ней подошел сзади муж и шепнул на ушко:
  - Слыхала? А я сегодня в аптеке был, спрашивал. Фармацевт сказала, кончились. Новых завозить не будут. Будут ждать наши, русские, производства "Белая пуля".
  Кира вздрогнула и испуганно бросила утюг на подставку.
  - Миш. А Миш.
  - Что?
  - А эта пуля - она держит?
  - А барабас его знает, - муж почесал в затылке. - Фармацевт сказала, произведено по зарубежным технологиям руками наших лучших рабочих.
  Утюг зашипел. Кира - тоже.
  - Где ты видел рабочих, которые не бухают и не воруют? И у которых руки растут откуда надо, Миш?
  - Попрошу, - обиделся муж. - На нашей канатной фабрике есть отличные парни. Лично знаком.
  - Канат - не средство первой необходимости, - процедила сквозь зубы Кира. - От порванного каната еще никто не умер.
  - От порванного кондома - тоже, наоборот, - со значением поиграл бровями муж. Он начал впадать в игривое настроение. - Муськин мой, а пойдем в кроватку.
  Кира отстранила любимого железной рукой и молча взялась за утюг.
  Миша оценил вес утюга и степень его нагрева, вспомнил о некоторых особенностях характера жены и благоразумно отступил.
  
  Следующие три недели Михаил выжидал, как тигр в засаде. Ягненок по имени Кира, взъерошенный и мрачный, по-прежнему нянькал близняшек-сыновей, Павлика и Марка, вел хозяйство, целовал утром и вечером и... Все.
  Он стимулировал жену как мог. Напрягся и дважды подарил цветы. Намекнул даже на ресторан. Напрасно.
  Кира стойко держала оборону, но мучилась неимоверно. Подругам она врала напропалую, рассказывая, как у них с Мишаней все отлично и замечательно.
  Депрессия развивалась стремительно. Она не подавала виду, но начала потихоньку от мужа пить успокоительное. По ночам ей снились белые пули, которыми заряжал пистолет санитарный врач, и мишень в виде "русского креста" с рваными дырами, испачканными кровью. Ее кровью.
  
  Колокольчик на двери аптеки звякнул.
  Фармацевт, пожилая приветливая Анна Петровна Тегунова, взглянула на посетительницу.
  - Чем могу по...?
  Остаток слова застрял где-то в связках.
  Кира поправила одной рукой черный, сложенный треугольником платок, прикрывавший лицо, а другой выхватила муляж пистолета, утащенный у мужнина друга Сергея.
  - Кондомы или жизнь!
  - А? - пискнула Анна Петровна.
  - Неясно что-то? Зарубежные кондомы гони, кошелка старая! А то ждать не буду - пальну, и привет!
  - Остались последние две пачки для знакомых... - лицо Анны Петровны стало густо-алого цвета, плохо гармонирующего с желтым платьем и белым халатом.
  - Живо!!!
  Анна Петровна трясущейся рукой швырнула на прилавок требуемые предметы.
  - А теперь звони вот по этому номеру. Его мобильный, не спрашивай, как узнала. И вруби громкую связь. Два свидетеля - в самый раз. Руслан, ты как?
  - Все пучком, - ответил из-за спины Киры нанятый ею телеоператор местной станции. - Снимаю. Запись пойдет в эфир через сорок минут.
  - Алло, - сказал по громкой связи врач. - Слушаю вас.
  - Это хорошо, что слушаешь, - задумчиво протянула Кира. И добавила в голос соблазнительности, фирменной - от нее некогда плавились все сокурсники. И он, тогда еще не главный врач, тоже. - У меня предложение. Не мог бы ты, как патриот и мужик, сделать мне ребенка? Лично?
  Руслан перевел камеру влево - Анна Петровна упала за прилавок, в глубоком обмороке.
  Потом вернулся к Кире, снявшей маску.
  Главный санитарный врач задышал в трубку. По звуку было понятно - хочет, но сомневается.
  - А ты еще замужем? Хотя...
  
  Три дня спустя, когда Президент подписал приказ об освобождении главного санитарного врача от занимаемой должности, когда все телеканалы устали уже крутить запись эпохального диалога отважной матери из маленького русского городка и бойца за демографию, Миша подошел к жене и уткнулся носом ей в шею.
  - Мась. Ну мась. Умру, останешься вдовой же.
  - От недостатка секса еще никто не умирал.
  - От недостатка секса - нет. От недостатка любви - да.
  - Проблема мужиков в том, что они путают одно с другим.
  - Проблема баб в том, что они не умеют вовремя замолчать, - и с этими словами Миша схватил жену на руки и отнес в спальню.
  Там было темно и хорошо. Но самое главное - там были взятые с бою надежные резиновые изделия, изготовленные руками трезвых китайских рабочих.
  Слава труду.
  
  
  
  Неразменная монета
  
  Бдззззынннь!
  Прыг-скок, вниз покатился, на братишек свалился, сестренок придавил, всех удивил!
  - Куда лезешь? Слепой? Без тебя тесно!
  - Я свой!
  Мир небесный играет, мир сверкает, эх, красота! Рядом великаны туда-сюда, ходят, руками разводят - много! Нет, не много, гудит великанище - бочка в обхвате, руки в боки. Сказали десять тысяч отчеканить - сделали! А где десятитысячный, а? Тут? Подать его сюда!
  Подали, с поклоном, - Сила, вот он.
  - Ну, хорош!
  Великанище сияет, крылья плещут, я сияю, мир чистый, светлый, прозрачный, аж насквозечку видать - хорошо!
  
  Сестренки с братишками раньше меня на землю попали, к непростым человекам. А я парень незаносчивый, хожу по рукам, обыкновенными человеками интересуюсь, народом дышу.
  Народ как дышит? Да едва-едва, сами знаете. Но терпит. Пока еще...
  
  -Не задерживайте очередь, бабуля, подписывайте...
  - Я очки... дочка... очки забыла... дома...
  Кассирша глаза закатила-завела, на челку фукнула, глазами зыркнула.
  - Ну, люди, - негромко, но так, чтоб вся очередь слышала. - Как сговорились, честное слово. Мужчина, ткните ей, куда ручку ставить, пожалуйста.
  Бабуля с его помощью чек подписала, пенсию взяла, в сторонку отошла, руками трясущимися все пересчитала. А считай не считай, все три тысячи двести шестьдесят пять до червончика, до меня, значит. Меня повернула и ахнула:
  - Фальшивый!
  Кто фальшивый? Я? Я - и фальшивый? Ну, бабусечка, ну одуванчик... обиду кровную мне нанесли...
  Обратно к кассирше - топ, стук, топ, стук.
  Мужчина тот, вежливый, одуванчика пропустил, позволил меня показать.
  - Доченька, это ж...
  - Бабуля, читайте большими буквами вывеску. Сбербанк. Тут фальшивок не бывает. Идите куда шли, идите...
  Девочка-старшеклассница взяла, покрутила, зубками прикусить не побрезговала. Вся очередь перещупала.
  - Самый что ни на есть настоящий. И правда, шли бы вы, бабушка...
  Горестно вздохнула моя хозяйка, ушла.
  
  Дома уложила в шкатулку к мужниным медалям, затосковала.
  - Ой, что за мир страшный, Виталичка... что на свете творится. Новости смотреть боюсь, на улицу выйти боюсь... вчера чуть петардами не закидали, я кричу - куда! Как из детдома выпущенные, а матери-отцы есть ведь у всех!
  Повздыхала, погоревала, чаю попила, покрестилась, помолилась, спать легла. Я подождал до пятого сна и - приснился.
  - Бабуль, а бабуль...
  - Ой, сгинь, нечистая сила!
  Тут меня за живое взяло. Сначала фальшивкой, потом этой, не к ночи будь помянута.
  - Вот зря вы к окулисту тогда не зашли, баб Зоя. Все равно плановый осмотр был. Глаза протрите - чистая я сила, чистая! Это простые рубли от лукавого, а я повыше родился. Я монета ангельская, неразменная. Чудесная, в общем.
  Заахала моя хозяйка. Не верит.
  - Что я вас, всю ночь убеждать буду? Переволнуетесь, недоспите, завтра расхвораетесь, а я виноват буду. Не, дудки! Давайте так, баб Зоя - завтра утречком пойдем в цветочный магазин!
  И вылез из ее сна. Вылез, угнездился в шкатулке поудобнее и от нечего делать с медалью "За оборону Сталинграда" разговорился. Интересная оказалась штучка, с юмором...
  
  Утром она меня платком ухватила и так, в платке вытянула. Испугалась, чудачка.
  Пошли мы в магазин.
  Она все к кактусам примеривалась. Посмотрит на колючку - улыбнется, посмотрит на ценник - за сердце возьмется. Продавщица смотрела, смотрела, не выдержала.
  - Бабуль, а бабуль! Во-он тот будяк страшный с краю берите! Десять рублей всего, даром! Все равно уже год никто не берет.
  Взяла, мной расплатилась, домой поволокла.
  Отдышалась, чаю выпила, пот платочком утерла, в карман сунулась - ан я уже там.
  - Ой!
  Я ей позвенел-поулыбался. Вышло дело. Ангельской душе - ангельский червонец. А тем, непростым, с моими родовичами не везет. Сны не снятся, вестников не слышат. Каждому свое сокровище...
  
  Думаете, кактус простой оказался? Держите карман шире.
  Не простой, а самый что ни на есть редкий. И цветет раз в сто лет.
  Когда зацвел ярко-алым, пышным цветом, к одуванчику моему из Ботанического сада нагрянули, да из-за границы спецы прилетели, да в члены Почетного Общества Кактусоводов приняли, да...
  Бдззззынннь!
  
  
  
  Мака с букетом особого назначения
  
  Памяти всех, оставшихся в 2004 году в одной маленькой школе...
  
  Всю вторую половину августа Мака принюхивалась к запаху первосентября.
  Оно пахло новыми учебниками, старым рюкзачком с цепочками и плюшевыми зверятами, мамиными вздохами, папиными угуканьями, свежесваренным кофе, булочками с кунжутом и суетой.
  Первосентября настало, и с самого утра в животе у нее было как-то пасмурно и странно. Выглаженная, стриженая, в новенькой форме и красных полуботиночках, Мака стояла на линейке, букет из розовых георгин оттягивал руки. Мама и другие родители стояли на противоположном конце. Кто-то потихоньку махал своему ребенку, кто-то просто терпеливо ждал, когда вся эта официалка наконец закончится и можно будет отойти, сесть на скамейку и подождать, пока собравшихся в классе ребят не научат миру и добру.
  Урок Мира проводили уже несколько лет, с тех пор, как одну из школ захватили, а учеников взяли на небо. Мака переспросила маму на всякий случай, но та упрямо повторяла, что их именно взяли на небо, и теперь они там сидят на облачках, едят мороженое в вафельных стаканчиках и радуются, когда оставшиеся на земле дети хорошо себя ведут.
  Букет был страшно тяжелый, Мака не выдержала, опустила его и почесала кончик носа. Левка Торопцев сзади толкнул ее:
  - Мака, сядешь со мной сегодня?
  Она пожала плечиками и, не поворачиваясь, сказала через губу:
  - Если будешь хорошим.
  - Я буду очень-очень. Прямо супер. Ты только сядь, а?
  Она улыбнулась и ехидным голоском шепнула:
  - Я посмотрю.
  Левка запыхтел сзади, но, как и все мужчины, неважно, какого они возраста, с ответом не нашелся.
  
  В классе было душно, несмотря на открытые окна, и почему-то пахло мокрой тряпкой.
  Классная руководительница, математичка Софья Пална, почти не говорила о мире, любви и добре, она дежурно прочла заготовленное заранее стихотворение какого-то поэта, имени которого Мака не уловила - отвлеклась на синичку, севшую на подоконник рядом.
  Левка сидел, красный и счастливый, на соседнем стуле и рисовал что-то на листке, прикрывая его от Маки рукой. Она знала, что рисует Левка ее, и деликатно разглядывала шуструю синичку.
  Внезапно в кабинет вбежали люди в черном, и одновременно взревела сирена, установленная на крыше школы.
  - Всем на выход! Быстро! Поступил сигнал о заложенной бомбе!
  Софья Пална, бледная, но сосредоточенная, повторила приказ черного дядьки, вышла в коридор, построила детей и повела к ближайшей лестнице.
  Макин букет лежал на столе со всеми, и почему-то ей не хотелось оставлять цветы черным дядькам. Пришлось взять вместе с рюкзаком.
  Мака шла, держась за руку Левки, и искренне недоумевала - отчего все кругом такие испуганные и молчат. Это же настоящее приключение!
  Во дворе уже плакал кто-то, мамы разбирали детей, а учителя и директор тщетно пытались всех успокоить.
  - Проверяли же...
  - ...безобразие какое, думала, хоть этот день нормально... Люба, Петенька-а-а, сюда быстрее!
  - ...а я шла еще и говорила: "Нурик, надо было документы в другую подавать"...
  - Мака, а я знаю, кто позвонил, - шепнул Левка, и она в первый момент даже не поняла, к кому он обращается - так захватили суматоха и веселый ужас, творившийся здесь.
  Она сжала его руку крепче, оттянула от мамы, которая уже набирала папин номер на мобильном, с угрозой спросила:
  - Кто?
  Левка понурился. Видно было, что ему страшно не хотелось выдавать, но макина рука превратилась в лапку с коготками, и он выдохнул:
  - Струнин. Яшка. Из девятого "б". Я в туалете слышал, как он хвастался перед ребятами...
  Мака нахмурилась.
  
  Директор школы номер одиннадцать, Александр Юрьевич Фарфоров, был человеком старым и неспортивным. Поэтому, хотя он и стоял ближе всех к группе девятиклассников, отреагировать достаточно быстро у него не получилось. И если бы самый большой из черных дядек не вышел в этот момент с успокаивающим известием о том, что школа повторно обследована кинологами и бомб нет, Якову Струнину пришлось бы плохо.
  Дядька вырвал из рук Маки георгины и обхватил ее так, чтобы визжащая и брыкающаяся девочка не смогла никого достать, а потом тихо заговорил на ухо:
  - Ну что ты... все хорошо. Все здорово же, ягодка моя. Смотри - голуби полетели.
  Струнин, расцарапанный и весь в листьях, порывался из рук товарищей и вопил:
  - Вы видели эту чеканутую? Не, вы видели, как она бросилась? Товарищ директор, уберите психованную от меня, родители в суд подадут! Обещаю!
  Голуби правда летели, высоко и красиво, так что Мака вдруг успокоилась, перестала плакать и замерла в объятиях дядьки, провожая их взглядом.
  Ее кто-то о чем-то спрашивал, мама ревела и пыталась повторно набрать папин номер, георгины лежали растерзанные, в пыли...
  А голуби летели высоко. Так высоко. И так замечательно.
  И Мака поверила - пока они там, ни ее, ни Левку, ни даже Струнина на небо не возьмут. И вообще, тесно на облаках, наверное. И мороженого на всех не хватит, тем более в вафельных рожках и с шоколадной стружкой.
  Поэтому она обняла дядьку, стеснительно уткнулась носом в его крепкое плечо и сказала:
  - А я кинологом хочу быть. С вами. Можно?
  - Можно.
  В уголках его голубых глаз были веселые лучики. Пахло от него первосентябрем и надеждой. И голубями немножко.
  И это было хорошо.
  
  
  
  Червяк подземный золотого окраса
  
  Дарю всем любителям правильного нарушения сказочных канонов )
  
  - И куда это ты, батенька, собрался? - суровый голос любимой жены раздался как раз в тот момент, когда Святогор набрасывал старый, тяжелый плащ.
  Много повидал этот плащ: дальние походы, битвы, короткие привалы, снова бои... Дыры, залатанные руками хозяина, красноречиво рассказывали о том, сколько раз в него метнули топор или пустили каленую стрелу.
  - На торг схожу, надо коня присмотреть хорошего.
  - А твой Рысько на что? - Марфа появилась на пороге горницы, вытирая руки рушником. Большие серые глаза подозрительно сузились. - Постой. Догадалась - он опять все навозом за ночь завалил?
  - Не только. Еще и стойло раскурочил, чертяка, - закряхтел старый богатырь.
  Жена засмеялась, прижала рушник к губам, чтобы не было так явно, но Святогор, разозлившись, протиснулся мимо и пошел к выходу.
  - Рано не жди, - бросил через плечо, - я еще с мужиками посижу в кабаке, давно новостей о князе нашем не слышал.
  - Иди давай, гуляка, - пропела Марфа, - только смотри у меня, ночью пойдешь через сени - голову о притолоку не расшиби.
  Святогор ничего не ответил. А что тут ответишь, когда родное, можно сказать, существо, и так издевается.
  Калитку он прихлопнул аккуратно - хоть и железная, но когда хозяин в гневе, может и не выдержать.
  
  На торгу было как всегда - людно, пыльно, пьяно и широко. Серый день, ни то ни се, видно, дождь вот-вот пойдет... Святогор шел по рядам, придирчиво осматривая жеребцов и кобыл. Торговые люди зазывали изо всей моченьки, но у него был свой расчет.
  Дойдя до последнего места, богатырь вдруг остановился.
  - Что это? - широкие седые брови поднялись, а неизменно жесткий рот дрогнул.
  Старик смотрел на него умильно, рука крепко сжимала длинный поводок.
  - Дык известно дело, милай - червяк подземный. Редкий. Золотого окраса, сам вишь.
  Святогор обошел вокруг объекта торга. Объект затянул зеленые глаза пленочками, высунул длинный красный язык с пупырышками и часто задышал, при этом его голые влажные бока ходили ходуном. Ростом он был с лошадь. На голове виднелся узкий гребень, похожий на петушиный.
  - Дракон. - Богатырь почесал голову и прицокнул языком. - Ну ты, отец, даешь. Дракона припер на торг.
  - И-и-и, милай, - замахал руками старик, - что ты! Тише! Не ведаю никаких драконов, червь енто, говорю, вот те крест, червь!
  - Врешь и не краснеешь, - нахмурился Святогор. - Дракон - он и у алеутов-оленеводов дракон.
  - Червь, - уперся старик и даже топнул ногой, обутой в худой лапоть. - Ты глянь, милай, голый весь, и огнем не пырхает. Смирный - дитя водить может. За три гроша отдам, делай с ним что хошь, хоть в телегу запрягай, хоть верхами.
  - Верхами, говоришь? - Святогор ухмыльнулся в длинные усы и азартно бросил шапку наземь. - А ну давай. Проеду три круга - возьму за три гроша.
  
  У торговцев и покупателей в тот день дел было, скажем прямо, воз и тележка. Но ради такого зрелища все бросили места, сделки и столпились вокруг Святогора и дракона.
  Первый круг дракон прошел молча, мотая башкой. На втором оживился и стал поглядывать в сторону ближайшей кобылы, и от его внимания та нервно забила копытом и попятилась.
  На середине третьего круга дракон взревел. Из его пасти вырвалась мощная струя жидкости с пеной и окатила толпу.
  С воплями и проклятиями люди стали разбегаться в стороны. Дракон-огнетушитель плюнул еще пару раз, но Святогор сжал костлявые бока стальными коленями, и зверь сдался.
  Спрыгнув с его спины, богатырь, в отличном расположении духа, подошел к бледному торговцу.
  - Вот те крест, - забожился было старик. - Ни словом, ни помышлением...
  - Да не пыли ты, - махнул Святогор дланью с тарелку величиной. - Все понятно. Беру по твоей цене. Хоть развлекусь, а то после свадьбы стал жить, как все. Друзья осенью на охоту зовут, как раз объезжу к тому времени.
  Отсчитав гроши, богатырь добавил:
  - Подержи до вечера пока у себя, потом из кабака приду - и заберу.
  Старик закивал, радостно ссыпая деньги в кошель.
  
  Ночью Марфа Петровна услышала, как благоверный копошится в сенях. Она вздохнула, отложила вязанье и пошла наконец раздеваться.
  Под окном кто-то сопел, чавкал и покряхтывал.
  Она выглянула, увидела нового мужнина любимца и три раза перекрестилась. Потом вынула кусок сахарной свеклы, бросила червю и понаблюдала, как он хрумкает и облизывается.
  Уже лежа в постели, Марфа слушала, как ругается подвыпивший Святогор, и улыбалась. Когда он лег рядом и обнял одной рукой, она прижалась плотнее и сказала:
  - Быть тебе главой первой на Руси пожарной команды.
  - Быть, - согласился Святогор и захрапел.
  Дракон-огнетушитель под окном продолжал чавкать и сопеть. Рысько, обиженный пренебрежением хозяина, ругался на соперника из конюшни.
  В общем, все было, как всегда.
  
  
  
  Зельц за тридцать секунд до взрыва
  
  Старушка-одуванчик вошла в супермаркет и подхватила корзинку на локоток. Потом пошла неторопливо вдоль полок с дорогими сортами кофе и чая, с элитными алкогольными напитками, с розовыми копчеными колбасами и нежно-желтыми, "со слезой", сырами, на ценниках которых горделиво надували щеки страшные нули.
  У полки с желтыми "скидочными" ценниками она остановилась и начала разглядывать палочку зельца.
  Остановившийся рядом матерый мужик лет сорока, средней небритости и потрепанности, тоже посмотрел на заманчивый продукт питания.
  - Брать будете? - на всякий случай спросил он у старушки.
  Та горестно качнула головой и попыталась отвернуться, но зельц, как назло, лез в глаза и манил нежными пятнышками мяса и жира из-под прозрачной пленки.
  Мужчина пожал плечами, протянул руку, стараясь ее не задеть, взял то, что хотел и положил в свою тележку.
  В ней уже почти не осталось места - там были и фрукты, и мясо, и мука, и колбасы, и много еще чего.
  Зельц лег сверху. Тележка двинулась вперед, мужчина налегал на нее объемным животом.
  Старушка потихоньку шла следом. У прилавка с консервами для животных она приостановилась, огляделась, не видит ли кто, и нагнулась вниз - там стояли самые дешевые куриные консервы с рисом. На этикетке значилось "Кошка в лукошке".
  Она посмотрела на консервы, подумала, взяла одну баночку... и положила на место. В корзинке так ничего и не оказалось.
  Они уже почти дошли до кассы, как вдруг в супермаркет вбежали двое в масках.
  Один, выше ростом и шире в плечах, взял на прицел охранника и скомандовал лечь и заложить руки за голову.
  Второй вытянул руку, и все посетители увидели, что в ней зажата боевая граната.
  - Мужики - на пол! Первого, кто шевельнется, урою н-на...!
  Все окаменели. Несколько мужчин, мокрые от ужаса, сразу же последовали примеру охранника и легли.
  Толстый мужик с тележкой - тоже.
  Кассирша пыталась дрожащей ногой нажимать на "тревожную кнопку", но ту в самый неподходящий момент заклинило. Кто-то успел с кнопкой поработать.
  Старушка оказалась прямо перед парнем с гранатой.
  - Мать, ты бы шла к... - так и не договорил привычного грабитель. Что-то в ней его, по-видимому, смутило.
  - Сынок, - кротко сказала она, - мне бы покушать чего. Немножко. Три дня без пенсии, задерживают, а долги все уже раздала. Голодно, уже мушки перед глазами.
  Высокий грабитель услышал это и выругался таким черным матом, что стоявшая рядом искусственная пальма покраснела.
  - Довели страну... Просрали все...
  Парень опустил гранату в карман. Очередь медленно выдохнула.
  - Не расслабляться! - заорал высокий. - Всем руки за головы и лечь!
  Когда на ногах остались только грабители, побелевшая кассирша и старушка, парень подкатил тележку толстого и сказал:
  - Быстро все пробила.
  Кассирша с трудом, но выполнила требуемое. Парень ловко вытянул у дрожавшего толстого кошелек, сунул ей деньги.
  - Это оставь. Остальное давай в сумку! Мать, бери продуктов, сколько можешь уволочь, и ползи домой.
  Старушка пожевала губами и скорбно сказала:
  - А вы? Сынки, а вы что ж?
  Старший грабитель только гыкнул, младший молча набил пакет едой и выпроводил ее из супермаркета.
  
  Когда полиция приехала на место происшествия, грабители уже убрались через заранее разведанную подсобку, через задний двор в подъезд жилого дома, там нырнули в незакрытый подвал.
  - Схему отхода проверь, - буркнул старший. Он с наслаждением стянул маску и обтер пот.
  - Уже.
  - Твое дежурство когда кончается?
  - Через три часа.
  - Напарника уговорил?
  - Да. Прикроет, свой мужик. Сказал, надо съездить к заболевшему дядьке.
  - Деньги пересчитал. Надеюсь, продержимся, и зарплату выдадим вовремя.
  - Ствол потом вернешь. Он не зарегистрирован, брал у знакомого, надо вернуть.
  - Брат...
  - Да ладно. Свои люди же. Не раскисай. Спасибо.
  Разделившись, они пошли каждый в свою сторону.
  Старший грабитель вернулся на тракторный завод, который уже трижды навещали коллекторы банка-кредитора, открыл дверь с табличкой "Директор" и устало поплелся к любимому креслу.
  Младший успел заехать домой, переоделся и явился на службу к концу дежурства.
  - Как смена, Рыжов?
  - Норм, хорошо, что вернулся четко, - и поднявшийся навстречу полицейский улыбнулся и шутливо откозырял. - Наша служба и опасна, и трудна.
  - Ага, - согласился грабитель. - Слушай, я тут бесхозную гранату нашел. Пустую. Отдашь в учебку, может, пригодится.
  Рыжов взял гранату и покачал на ладони.
  - Вот вчера прочел. Вопросы для первого свидания на проверку совместимости. О чем бы ты подумал за тридцать секунд до взрыва, лейтенант?
  - Честно?
  - Ну.
  - Зельц, Рыжов. Зельц.
  И грабитель со вздохом плюхнулся на стул и вытянул ноги.
  
  
  
  Врагу не сдается наш гордый Демьян
  
  Позавчера деду Демьяну исполнилось шестьдесят два. Он отпраздновал скромно: купил у знакомого торговца антиквариатом давнюю мечту.
  Теперь мечта стояла в сараюшке, и дед ворковал над ней, смазывал маслом части, натирал особыми пастами бока и временами любовно оглаживал и похлопывал, как покойную жену Маланью.
  - Не дожила, Малюшка, - закончив, вздохнул он и шморгнул длинным кривым носом. - А то бы сейчас посадил и прокатил с ветерком. Эх, жисть...
  Но горевать было глупо, свои слезы дед уж давно вылил и высушил, поэтому, успокоившись, он надел великолепный, блестящий шлем, влез в мечту и запустил двигатель.
  Выехав из сараюшки, дед сделал три почетных круга по двору. А потом мечта двинулась по боковой дороге, выехала на шоссе и помчалась в город.
  Дед пел фронтовые песни и потихоньку набирал скорость, пока двигатель не запротестовал, напомнив о своем почтенном возрасте.
  - Ну не кряхти, - согласился водитель, - понял я все, понял... Чичас легше пойдем, мила-ай...
  На малой скорости Демьян ехал по главной улице города. Прохожие останавливались и разевали рты, дети с воплями дикарской радости бросали свои мобильники и бежали следом. Автомобилисты не рисковали и вежливо пропускали деда на мечте.
  Полиция опомнилась и догнала антикварное чудо, но как остановить - не знала. Так что полицейская машина просто бешено замигала и загудела, призывая отчаянного водителя сбросить скорость и уйти к обочине.
  Демьян поржал в кулак, но пожелание власти выполнил. Нашел свободное местечко и припарковался, как настоящий ас.
  Высунувшись, он отсалютовал менту и вежливо поздоровался.
  - Немедленно предъявите документы на транспортное средство! - рявкнул молоденький мент. Был он зелен, как возрастом, так и лицом, форма сидела на нем плохо и вообще впечатления на деда он не произвел.
  - Сынок, - сказал дед, стараясь соблюсти видимость приличий. - Вот скажи, чему вас в вашей школе учат? Я ж старше вроде, и то первым поздоровался. А ты... Молодежь. Короче, представьтесь и предъявите ваши документы, гражданин полиционер. А там посмотрим.
  Полицейский позеленел еще больше, но представился и помаячил "корочкой" секунд десять.
  - Глаза у меня хорошие, но уж не те, что в юности, - рассудительно молвил дед. - Поближе, сынок, поближе, чтобы рассмотрел.
  Полицейский заскрежетал зубами, но пожелание выполнил. Собравшаяся вокруг толпа оживилась.
  - Ты б еще штаны расстегнул, малый, - крикнул кто-то под общий смех, - и показал пушку!
  - Молчать! - юный страж порядка явно был на пределе. - Ситуация под контролем властей!
  Смех усилился.
  Деду стало жаль мальца.
  - Значит, так, гражданин начальник - документы о покупке транспортного средства, раз. Держите. Водительские права - два. Что еще...
  - Минуту, - грозно прищурился полицейский. - У вас в правах что записано? Что вы имеете право водить легковой транспорт, так?
  - Ну, - пожал дед плечами.
  - По-вашему, - еле сдерживаясь, продолжил полицейский, - это и есть легковой транспорт?
  - А что, грузовой? - подмигнул дед. - Пусть первый, кто скажет, что это дево... то есть грузовик, и бросит в меня камень.
  Толпа уже падала от хохота. Полицейский затравленно огляделся, но понял, что поддержки не найдет, и попытался надавить на нарушителя.
  - Это танк, гражданин! Танк! Боевой, на ходу танк!
  - Та какой там боевой, - успокаивающе махнул рукой дед. - Орудие давно уже забилось, я и чистить не стал. Тем более, и снарядов давно нет нигде, разве что вот знакомые ребята - поисковики попробуют накопать... А так - чисто ездить за покупками на рынок. Так что, вы уж не серчайте, гражданин начальник. Мне бы мяска прикупить у своего человека - и до хаты вертаться.
  - Я вынужден конфисковать ваш танк.
  - Права не имеете. Я закон знаю.
  Полицейский аннигилировал деда взглядом и молча стал что-то строчить в квитанции, пристроив ее на небольшую подставку-планшетку. Дописав, вырвал листок и протянул деду.
  - Ознакомьтесь и распишитесь.
  - Штраф? - дед глазам не верил. - С чего такое честному пенсионеру, ветерану труда?
  - С того, - мстительно ответил полицейский, - что честные пенсионеры в булочную и другие места на танках не ездят!
  Дед помрачнел, но квиток взял и отсалютовал снова.
  - В суде разберемся, - кивнул он.
  - Обязательно, - закивал его новонажитый враг. - Буду ждать.
  - Товарищи дорогие, - дед обратился к людям, - кто за честного труженика поратует свидетелем?
  Вперед выскочили двое.
  - Я адвокат, - крикнул первый.
  - Куда лезете, - отпихнул его локтем второй. - Журналист я, уважаемый, журналист, уже звоню нашему редактору о происшествии. Все будет в вечерних новостях!
  
  Вечером дед Демьян сидел у телевизора и гладил кота Вархаммера по спине.
  - Вот видишь, милок, есть еще у нас в стране добрые люди. Конечно, если б не громкое дело, они бы, может, и не стали помогать. Но зато теперича все о нас узнают, и на всю нашу Расею скажу я громко: заколебали, щучьи сыны, своими реформами, подавитесь ими и верните народу нажитое их предками!
  И дед устроился в кресле поглубже и начал считать, сколько еще денег осталось в кубышке и хватит ли на легкий бомбардировщик-"кукурузник", али нужно лезть в погреб и снова откапывать припрятанные раскулаченными предками червонцы дореволюционного образца. Заодно поискал в газете график работы ближайшей школы пилотов.
  Все равно в будущем году выборы в Думу, так что, согласно пословице, "готовь сани летом".
  
  
  
  Да будет свет
  
  - Восемнадцатый. Еперный театр, слышите? Восемнадцатый. Раз. За месяц.
  - Гражданин Терещенко, пожалуйста, успокойтесь...
  Гена докурил, бросил бычок на потрескавшийся асфальт и для надежности растер каблуком.
  - Я спокоен. Как удав. Наевшийся слонятины. Скажите, из какого места растут руки у ваших электриков?
  Диспетчер стала убеждать Гену, что и электрики - ребята надежные, и руки у них растут из положенных природой мест.
  Он со злостью пнул бычок так, что тот улетел в противоположную сторону, к забору.
  - Ну да. И именно потому, что природа их не обидела, свет отключился сегодня в восемнадцатый раз.
  Диспетчер пошла по второму кругу, апеллируя к гениному разуму. Однако попусту, потому что ретивое генино сердце выстукивало мотивчик из старого тарантиновского хита "Убить Билла".
  - Короче, - Гена выдохнул, вдохнул, вспоминая старые упражнения по восстановлению внутренней гармонии и понимая при этом, что сейчас они как мертвому припарка. - Девушка, я жду бригаду нормальных людей через полчаса. Не приедут - звоню методично и последовательно всем вашим начальникам, потом в прокуратуру. Потом в мэрию. Батьке лысому, ООН, Гааге, всем. Понятно?
  Диспетчер на том конце схватилась за параллельный телефон и, не отрубая Гену, стала передавать ультиматум.
  Потом она переспросила номер и повесила трубку.
  
  Через двадцать шесть минут одиннадцать секунд бригада правильноруких мастеров явилась пред генины очи. Все были явно нерусские и очень вежливые.
  - Здорово, мужики.
  Старший, паренек лет эдак двадцати на вид, чернявый и с глазами-угольками, поклонился и заговорил на странной смеси русского и корейского.
  Благо, что Гена до выхода на пенсию проработал десять лет на заводе, где работников набирали отовсюду. Он сумел объясниться, частью словесно, частью универсальным языком жестов.
  Бригадир-кореец еще раз поклонился, вышка со скрипом поднялась, работа закипела.
  Спустя еще десять минут электрик сверху крикнул:
  - Да косорукие долбодятлы... - и много чего добавил сюда же в строку.
  Спустившись, электрик поговорил с бригадиром, а тот передал Гене, что предыдущие работники оставили провода без изоляции. Просто так. Видимо, им нравилось, когда у клиента внезапно замыкало и искрило.
  Гена, инженер советской выучки, проживший последние двадцать пять лет в стране победившего дикого капитализма, даже не нашелся с матом. Он молча открыл рот, закрыл и закурил. Бригадиру и ребятам предложил тоже, те не отказались.
  Курили молча.
  На Гену нашло вдохновение.
  - Слышьте, мужики. А вот чего вы к нам? Из Кореи? У нас же полная жопа тут? А у вас вроде ничего так.
  Старший вздохнул. Видно, уже так много раз слышал этот вопрос от местных, что не мог отлепить его от ушей, как переваренную лапшу быстрого приготовления.
  - Мало-мало бабок, мало-мало семья кормить. У вас широко, земли много, работать некому. Не идут в электрики.
  - Идут, - Гена нервно затягивался. - Но не те. С руками из одного места и головами в айпадах и версачах, корень белый им во все места. Думают, выучатся на менеджеров и юристов, так сразу сверху булками с икрой накрапывать начнет. Поколение некст.
  Бригадир закивал и похлопал Гену по спине. Мол, а что делать.
  Помолчали еще. Покурили.
  - Хорошие вы мужики. Годные. Спасибо за все, - сказал наконец клиент.
  Корейцы заулыбались, закивали вместе, как механические болванчики, пошли в машину.
  Вышка заскрежетала. Машина отъехала.
  Гена проводил ее тоскливым взглядом, сплюнул и погрозил кулаком столбу, к которому тянулись уже надежно заизолированные провода.
  Потом привычным жестом бросил бычок, притоптал и пошел в дом. Все было нормально.
  - Да будет свет. - Гена отправился на кухню, смотреть очередной выпуск телевранья и есть макароны с сыром.
  В России смеркалось...
  
  
  
  Блонди-динамит
  
  
  Предупреждение: автор крайне не одобряет курортных романов с первого взгляда и вообще галопов по чужим лежакам через день после знакомства, все на совести обнаглевших героев рассказа )
  
  
  В этом южном курортном раю было свежо и тихо. Частный пляж, чистый и пустой, без сотен загорелых спин, гремучего поп-ералаша и замусоленных окурков, манил. Новенькие лежаки прямо умоляли, чтобы кто-то выбрал их и согрел своим телом.
  Блондинка спускалась по старой лестнице медленно, покачивая сумкой и роскошными бедрами. Подойдя к крайнему лежаку, она положила сумку, сняла соломенную панамку и скинула легкую размахайку, которой название "сарафан" мало подходило. Под ней оказалось бикини, нежно-голубое, с белой каемочкой. Она легла и закинула изящные руки за голову: грудь естественным образом поднялась, а на животе образовалась впадинка.
  Жара давила, хотя до полудня оставалось минут сорок. Пот лился ручьем, впитываясь в тонкую хлопковую майку и такие же короткие шорты. Армену вдруг почудилось, что ароматная, пышная, как сдобная булочка, плоть блондинки вот-вот вытечет из сдерживающей ее ткани, и он шагнул к ней... но вовремя опомнился.
  Кто он такой? Разве имеет хоть какое-нибудь значение для этой знойной, странной красотки, которая сегодня ранним утром, стоя на балконе, ловко жонглировала цветными шариками и очень убедительно кукарекала, веселя всю обслугу?
  Никто. Ноль без палочки. Рабочая морда. Техник-грузчик-носильщик и прочее. Подай-принеси, проводи-встреть, съезди с шофером на базар за продуктами, почини вновь сломавшийся кондиционер. И так с утра до вечера и с вечера до утра. Он забыл, что такое нормальный сон, выходные и отпуск.
  Он забыл, что всего пару лет назад был обычным студентом-выпускником, жил обычной жизнью, каждый день встречал улыбкой и по вечерам беззаботно гулял с друзьями и подружками по любимой набережной большого, красивого города.
  Был война, потом был палаточный городок, где беженцев считали по головам и продукты выдавали по карточкам.
  Потом его прибило к этому санаторию, выкупленному в девяностые крупным консорциумом, и жизнь превратилась в какой-то крысиный бег по кругу. Туда. Сюда. Опять туда. Снова сюда.
  - Можно минералки без газа?
  Он вздрогнул и поморгал.
  Блондинка смотрела на него с лежака и улыбалась. Странная это была улыбка: насмешливая и вместе с тем сожалеющая.
  Армен почувствовал, как волна жара плывет от сердца к и без того уже красным щекам. Она точно заметила, как он на нее смотрел. Точно.
  - Сейчас.
  Вчера администратор Степан отозвал его в сторону и сказал, указывая на вновь прибывшую гостью: "Прилипнешь, как тень, будешь выполнять все ее пожелания. Хоть раз пожалуется - вылетишь отсюда".
  И вот Армен стоял, как средневековый паж, дурак дураком, и ждал ее приказов.
  Дождался. Полетел, прыгая через две ступеньки, вверх, ворвался в здание санатория, домчался до фонтанчиков с водой, оборудованных прямо в холле - в том, что с простой водой, плавали три алые гвоздики - и налил минералки в одну из пластиковых новых бутылок.
  И девушка-мороженщица предложила ему:
  - Отнеси еще порцию эскимо. Вот, со кусочками глазированного имбиря и орехами.
  Он поблагодарил, ругая себя за то, что не догадался о такой простой вещи, и вернулся на пляж.
  Блондинка выпила немного воды, окинула его взглядом. Немного ленивым и чуточку веселым.
  - Спасибо. Э... вас как зовут?
  - Армен, - выдохнул он. Дурак долговязый, ну что он стоит над ней и продолжает глазеть!
  Но как тут не глазеть, если по животу блондинки ползет маленькая божья коровка, желтая с черными точками, совсем такая же, как в детстве... А левая рука ее, будто не подозревая о существовании насекомого, очень медленно потирает бедро. Взгляд Армена прикипал к опасной зоне, он едва сумел сосредоточиться на ее глазах.
  А они уже лучились откровенным весельем.
  - Мороженое отдадите? - поинтересовалась она.
  Он с запозданием отдал ей уже начинавшее таять эскимо и стиснул зубы, чтобы не ляпнуть что-то дурацкое.
  Она начала есть. По кусочку. Облизывая губы после каждого глотка, как ребенок.
  Армен изнемогал. Он таял и плавился, тек по золотистой коже, покрытой нежным зачаточным пушком. Он мысленно обливал ее самим собой, как шоколадом, и впитывался в просвечивавшие голубые венки.
  - Меня зовут Наташа.
  Она уронила это, как бы невзначай, в перерывах между укусами. И усмехнулась краешком испачканных губ.
  Он напрягся и не произносил ни слова.
  Наташа доела, выкинула палочку в стоявшую рядом урну и вдруг обратила внимание на собственный живот:
  - Ай! Снимите ее! Скорее!
  Армен дернулся, большие мозолистые руки неловко накрыли коровку, сжались...
  Наташа выгнула спину, прижимаясь к ним. И очень тихо шепнула:
  - Какой же ты... пенек.
  
  После случившегося они просто лежали, сплетясь руками и ногами, мокрые и счастливые.
  - У тебя глаза как туман в море, - шепнул он ей в маленькое розовое ухо. - Мы с отцом выходили в лодке рыбачить. Точно такие.
  - А у тебя как каштаны осенью, вчера я перед сном их вспоминала. И то, как ты нес мой чемодан, и как не взял чаевые. Я обиделась.
  - Не хотел брать. В первый раз это со мной. Наверное, я уже вчера понял - ты особенная.
  - Дурачок.
  Она потянулась к его губам, и они опять обо всем забыли.
  
  В санаторий возвращались порознь. Наташа на этом настояла. "Не хочу, чтобы у тебя были неприятности. По работе. И вообще..."
  Армен кивал и соглашался. Со всем, что она говорила. С ее улыбкой, жестами, интонациями. Он впитался в нее и жил там, внутри, дышал ею. Сроднился с Наташей, сам не поняв, как это произошло; тот акт, в котором они оба участвовали на пляже, был, как он подозревал, только началом, вступлением к таинственной алхимической реакции.
  Он подождал, пока она поднимется в номер. Потом сам туда поднялся, постучал, помня о камерах наблюдения, вошел.
  Она обхватила его руками и поцеловала, пришлось встать на цыпочки - он был выше на голову. Армен утонул в ней снова, как в море, и нежно скользнул вниз, дотянулся до прикрытой сейчас впадинки и расстегнул пуговку.
  - Божья коровка, улети на небо...
  Она расхохоталась, как ребенок, потянула его к кровати, и оба упали на сбившиеся простыни.
  
  Снова погибнув и вернувшись к жизни, он сказал:
  - Женюсь на тебе. И не спорь. Ты женщина, я мужчина. Я главный.
  Наташа запрокинула голову и рассмеялась, а потом закрыла лицо руками:
  - Я ненормальная. Но мне это нравится. Скажи еще раз. Прошу.
  - Выходи за меня замуж. Устроюсь на вторую работу, буду пахать, как ишак ходжи Насреддина, но в доме у нас все будет.
  Смех стал громче, она не справлялась с собой.
  - Ну покажи мне ишака.
  И Армен слез на пол, встал на четвереньки и добросовестно изобразил того самого любимца мудрого Насреддина.
  Она отсмеялась, открыла блестевшие от слез глаза и сказала:
  - Верю. Я тебя, кажется, люблю.
  Он перестал реветь и щипать из настольной вазы петунии, переспросил:
  - Кажется? Или точно?
  И Наташа совсем серьезно похлопала ладошкой по кровати:
  - Точно. Люблю.
  
  Он обманывали всех еще неделю. Степан что-то подозревал, но Наташа научилась так ловко прятать концы в воду, что доказательств не было.
  Через знакомых удалось договориться о досрочной регистрации брака.
  Возвращаясь из загса, они целовались в такси.
  - Я совсем забыл. Ты так и не сказала, где работаешь, - прервавшись, сказал Армен.
  Она вздохнула и потупила глаза.
  - Что? Что-то не так?
  - Так.
  - Тогда?..
  Наташ вздохнула снова, а потом залезла в сумочку и достала удостоверение.
  - Актриса цирка. Клоун. - Армен, не веря своим глазам, трижды перечитал все вслух.
  Она смеялась, видя его выражение лица.
  - Бывшая. У меня травма ноги, отвыступалась. Теперь только молодых учить.
  - И кем будут наши дети? - спросил он. Хотел сурово, но не получилось.
  Наташа упала ему в объятия:
  - Рыжими и бесстыжими с вот такими красными носами, а есть будут одно эскимо!..
  
  Таксист ехал по намеченному маршруту и улыбался.
  Молодость, радость. Надо бы взять жену и махнуть с ней на пляж. Люди говорят, там водятся сказочные божьи коровки, исполняющие желания.
  Надо таких найти. А то годы идут, ничего не меняется.
  "Божья коровка, улети на небо".
  
  
  
  Особо ценные водные биологические ресурсы
  
  - Марюков.
  - Че?
  - Ниче. Скучно.
  - В "Танчики" уже сыграл?
  - Ну.
  - Жене отэсэмэсил?
  - Дык.
  - Тогда не знаю. У меня еще пивасик есть.
  - Совсем с дуба рухнул, Марюков. А если проверка?
  - Гы-ы-ы. А то ты не знаешь, что ребята нам заранее чирикнут.
  Лейтенант Игнатов, сощурившись, почесал пузо над ремнем. Там, где достал. Объемы пуза, подпитанного многими и многими литрами пивасика, в последние месяцы угрожающе возросли. Нет, конечно, регулярные проверки делали свое дело: Игнатов, пыхтя и проклиная все нормативы, неделю перед сдачей усиленно тренировался в "качалке" и сдувал оное пузо до допустимого минимума.
  Однако потом организм требовал своего, и ремень снова скрывался под некрасивыми складками. А что поделаешь, не мы такие, жизнь такая, туды ее в качель, как говаривал гробовых дел мастер Безенчук.
  И все равно пить любимый напиток именно сейчас, сию минуту, ему не хотелось. Даже странно.
  А чем тогда заняться? Вон она, дорога-дороженька, пустая, родимая... Ни одного "борзого зайчика", как ласково звали сотрудники ДПС нарушителей. И даже сигнала ни единого, туды его в качель, о приближении таковых, аж в радиусе ста километров.
  Игнатов еще пуще затосковал, поскреб пузо усиленно, пукнул, вздохнул и снова взялся за "Танчики".
  Марюков тем временем набивал эсэмэску любовнице Виктории Палне, старше его на десять лет, полной и страстной армянке с заметными усиками, пристрастием к сладкому и мюзиклам и изрядной любительнице ссужать деньги. В городе Н-ске ее за глаза звали "Акулой", а в глаза уважительно величали "Пална", про Марюкова говорили, что он хорошо устроился, а вообще-то... Кому какое дело, что и как говорят, думал философски Марюков, главное, что необходимые для душевного и физического здоровья бумаженьки с водяными знаками исправно ложатся к нему в карман.
  Внезапно сработал радар, вокруг загудело, и оба гайца вернулись к своим непосредственным обязанностям.
  По шоссе на место встречи, которое, как известно, изменить нельзя при очень большом желании, мчался катафалк.
  Черный. Блестящий. Красивый.
  Видимо, кто-то опаздывал на похороны.
  Вряд ли это мог быть покойник, помыслил Марюков. Ему без надобности торопиться, он свое уже отнервничал.
  - Совсем дикОй, - уважительно молвил Игнатов. - Глынь, как гонит, зараза - под двести выжал. Куда катимся, а?
  - Врубай сирену, - скомандовал напарник. - Мало мы с них берем, сволочей, такие задавят старушку с внучкОм - и не поморщатся. Таких учить надо!
  - А то, - и Игнатов, с хищным блеском в глазах, рванул с места.
  
  Когда катафалк остановился, гайцы сдержали негодование и сразу прессовать водилу не стали. В конце концов, они ж не зеленые кильки, чтобы кидаться на извивающегося червя, который уже на крючке. Они - рыбы крупные.
  Водила вышел, нервно прикусывая сигаретку. Посмотрел глазами испуганной лани, попытался сделать вид, что невинен, как девочка на первом свидании со старшеклассником, но Игнатов и Марюков только усмехнулись.
  - Документы.
  Пока Игнатов смотрел все, что требовалось, Марюков обошел авто сзади и пробасил:
  - Багажник открыл!
  Щелкнул замок, он распахнул дверцы. Не обращая внимания на протестующие вяканья водилы, он влез внутрь, посмотрел на черный гроб, лакированная поверхность которого отражала его мордоворотие, и потащил по направляющим к себе.
  Дотянув гроб почти до края, Марюков подумал, что-то прикинул и вскрыл последнее прибежище покойного.
  - Ну что? - крикнул Игнатов, насмешливо пригвождая взглядом танцевавшего от ужаса водилу. - Улов есть?
  - Дык а то.
  Марюков захлопнул крышку, вылез, достал пачку, выбил сигаретку и закурил.
  - Много?
  - Нормально. Полцентнера будет.
  - Товарищи подлицейские, - заныл водила, упирая на буковку "д". - А договориться?
  - Можно и договориться, - легко сказал Марюков. Игнатов скромно опустил глаза в права нарушителя.
  Водила встрепенулся и даже попробовал улыбнуться.
  - ...но с другой стороны, у меня как раз показатели раскрываемости низкие, - рассуждал далее Марюков. - Поэтому, брат, прости. Придется оформлять.
  - @#@, - только и выдохнул собеседник. - Ненавижу вас, тварей.
  Игнатов переглянулся с напарником, махнул, и оба отошли, оставив водилу реветь над поруганной честью.
  
  Через полчаса обесчещенный катафалк трюхал на малой скорости за машиной ДПС к ближайшему посту.
  - Вот ты говоришь, Игнатов, скучно. А я тебе так скажу: нет интереснее работы, чем у нас. И прибыльнее. И вообще - спортивнее! Так что цени, Игнатов, свое дело. Люби свою профессию, брат.
  Игнатов посмотрел на товарища и улыбнулся.
  Воистину, надо слушать советы старших и опытных.
  Всегда.
  - Вике-то отщипнул икорки из гроба? - уточнил он.
  Марюков посмотрел на него, как на малыша, и ласково улыбнулся в ответ.
  Водила катафалка плакал.
  
  
  
  Дед Мороз-снайпер
  
  Стукольский не любил вставать рано. Но приходилось.
  Актера массовки, как и волка, и журналиста, и представительниц другой древнейшей профессии кормят ноги, смекалка, зубастость. Ноги - важнее, кто быстрее, тот и урвал свое.
  Вчера он поставил аж семь будильников на прикроватную тумбочку.
  Сегодня утром ни один из них не зазвонил.
  Ни. Один. Не.
  Стукольский мог бы заподозрить барабашку, если бы верил в такие вещи. Но он не верил.
  Он мог бы свалить все на внезапно возникшее в его квартирке магнитное возмущение. Но резонов опять же не находилось.
  Как бы то ни было, факт оставался фактом. Будильники молчали, Стукольский проспал и в результате опоздал на кастинг новой городской игры. Ее должны были проводить на местном заброшенном заводе "Аргос" для скучавших богатых молодцов и бабочек. В труппу обслуживающего персонала, по словам давшего наводку приятеля-помрежа, брали крепких мужиков, способных в случае чего и побегать, и пострелять из фальшивого ружья, и умереть красиво, с криком: "Россия, люблю тебя!" на устах.
  А деньги утекали сквозь пальцы. Как вода, песок, пшеничная крупа за двадцатник, которую он варил себе на обед уже неделю. В кошельке уже виднелись швы и потрепанное дно, в боковухе жалко звякала мелочь.
  Стукольский перестал клясть будильники, удачливых конкурентов, довольно примерявших костюмы зомбаков и мутантов, вышел за ворота завода и закурил.
  Перекурив и втоптав бычок в землю, он ссутулился, сунул руки в карманы и пошел обратно в центр. Пехом, потому что тратиться на маршрутку было в лом.
  Минут через сорок он передумал, потому что ноги выли и жаловались на чрезмерную эксплуатацию мозгу.
  Но маршрутки, как на грех, в ближайшей видимости не наблюдалось.
  Стукольский уже просто от отчаяния сделал знак автостопщика, и тут случилось первое в этот день маленькое чудо. Рядом остановилась старенькая "Лада" белого цвета с веселым желтым солнышком на капоте. Под солнышком красовалась надпись: "Детский дом "Гнездышко"".
  - Мужчина, вас подбросить? - в открывшееся окно высунулась рука. И голос, и рука принадлежали женщине - явно молодой, судя по маникюру и белизне кожи, и обаятельной, судя по тембру голоса.
  Стукольский обрадованно крикнул:
  - Да!
  Обежав "Ладу", он подождал, пока водитель откроет дверцу, сел, захлопнул дверцу и вытянул гудевшие конечности, насколько смог.
  - Уф-ф-ф. Дай вам Боже здоровья, девушка.
  - Вашими молитвами, - откликнулась та без всякого намека на иронию. Искоса он осмотрел хозяйку машины: молода, симпатична, как и предполагал, губки вот подкачали - тонковаты, и нос слегка с горбинкой, этого нам не надо... А так - вполне и вполне.
  - Что ж, позвольте представиться. Стукольский Виктор Сергеевич, актер.
  - Сазонова Анастасия Павловна, директор детского дома. Очень приятно, - машина тронулась, набирая скорость.
  Он неопределенно хмыкнул. Она покосилась на спутника, и в усмешке промелькнула вроде бы давно знакомая - как же ее зовут-то? - женщина.
  - Да вы не стесняйтесь. Я весь набор фраз давно выучила. "Бедные детки. Работа у вас не сахар. Что за жизнь... Россия наша гнусная". Ну и так далее.
  Стукольский смущенно откашлялся. Профессиональная выдержка пришла на помощь.
  - Ну, коли так, пропустим преамбулы. Давайте не о вашей работе, а о моей.
  Анастасия снова скосилась и усмехнулась, на этот раз удивленно-радостно.
  - Надо же. Очко вы выиграли. Браво. Так что там с вашей работой?
  - А ничего, - ему вдруг стало легко, даже странно, ведь женщин Стукольский всегда воспринимал как вероятный трофей, объект охоты, а тут... Да, пожалуй, он впервые разговаривал с женщиной вот так вот, запросто. - Профукал сегодня кастинг. В кармане ни шиша, жизнь наша зело хороша.
  - Еще и поэт, - вот теперь это точно была улыбка, искренняя - в таких оттенках он разбирался. - Ищете работу, значит.
  - Ищу.
  Анастасия помолчала. Впереди уже виднелась приметная крыша мэрии, а за ней махина областного драмтеатра. Там когда-то юный идеалист Витька начинал свой актерский путь... Смешно вспоминать тогдашние мечты.
  - Раз так, вы не против, если мы по дороге заедем в местный луна-парк и разомнемся? Заодно порассуждаем о вашей вероятной занятости...
  - По специальности? - уточнил актер.
  - Почему бы и нет, - Настя, как он ее уже мысленно называл, кивнула и кокетливо поправила пальчиком упавший на лоб светлый локон. За дымчатыми стеклами очков цвета глаз было не определить, но Стукольский чувствовал - они красивые.
  
  В луна-парке он ощутил небывалый прилив сил.
  Такой, что впервые за много лет решил прокатиться в "Пещере ужасов", которую презирал, и во время тряского путешествия в вагонетке ржал над выскакивающими из ниш зелеными скелетами и падавшими с потолка резиновыми летучими мышами.
  Настя пофыркивала в ладошку, сдувала локоны с лица и делала вид, что прячется за широкую мужскую спину. Это было очень непривычно. И очень приятно.
  Возле тира Стукольский понял, что день таки задался, и предложил:
  - Я постреляю?
  Настя кивнула.
  Он величественно взял предложенное хозяином тира ружьецо, встал в позицию, прицелился и выстрелил.
  Бегущая уточка с писком свалилась.
  - Метко вы, - кисло сказал хозяин, и, пожевав усами, выдал Стукольскому приз - толстого медведя с бантиком на пузе.
  Спустя двадцать выстрелов хозяин уже без слов выдавал призы - слоников, панд, крокодильчиков, ягуаров, лисичек и прочее зверье. Лицо его, перекошенное от ярости, напоминало известную картину Дали позднего периода. У тира уже собралась толпа, аплодировавшая Стукольскому и кричавшая: "Браво!".
  Настя с восхищением прижимала к себе самый крупный трофей - обезьяну в половину ее роста и поощрительно подпрыгивала каждый раз, когда с писком рушилась очередная уточка.
  - Ура!
  Ее выкрик, видимо, переполнил чашу терпения владельца аттракциона.
  - Хватит! - и перед носом Стукольского захлопнулся решетчатый занавес, а из-за него раздался гулкий бас: - Закрыто до завтра!
  Толпа разочарованно загудела, но делать было нечего - стали расходиться.
  
  По дороге к детдому Настя, забыв обо всем, расспрашивала его о том, когда и как он учился стрелять. Стукольский, севший за руль, неохотно бросал что-то в ответ, пытаясь не дать плохим воспоминаниям выползти из стоячей воды и защелкать зубами.
  Незачем ей знать о Чечне и о том, как он туда попал.
  И он наврал о дяде-снайпере и уроках охоты в сибирском лесу.
  Настя нежилась в обнимку с обезьяной, потом, когда приехали, позвала туда.
  Он не выносил детского визга, но почему-то пошел.
  И даже стал помогать ей раздавать игрушки.
  - Дед Мороз, - сложил два и два какой-то карапуз лет шести и снизу вверх посмотрел на него: - Дед Мороз! А пальто красное и шапка с бородой где?
  - Дед Мороз - снайпер, - с гордостью ответила Настя, сняла очки. И Стукольский понял - глаза красивые. Голубые, чистые, добрые глаза много повидавшей хорошей женщины.
  - Ну да, - согласился он. - Я он и есть.
  И когда дети с писком стали водить вокруг него хоровод, он решил, что жизнь хоть и странная, но приятная штука.
  Особенно, когда тебе улыбается, как Джоконда, женщина, ради которой можно иногда совершать подвиги.
  И когда вместе с ней улыбаются много детских мордашек и пушистая, здоровенная, с хитрой лыбой и носом-пуговкой то ли орангутангша, то ли гамадрилиха, то ли гориллиха. А за окнами медленно, уверенно падает, падает и падает крупными хлопьями белый снег.
  
  
  Ад и рай
  
  Посвящается авторам, которые искренне считают себя творцами миров
  
  Мой друг, забудь, что жили те,
  Кто ад звал адом, рай звал раем,
  Кто знал - в чернейшей пустоте
  Небесный свет - неназываем,
  И справедливости не ждать
  От тех, кто там, в огне, томится...
  Забудь. Не стоит даже знать
  Ни Данте, ни иную птицу.
  Мильтон был чудик. Гете - шут.
  Их вера - жалкая нелепость.
  Твой мир - оригинален, крут,
  Ты демиург, король и крепость.
  Пиши. Ты, несомненно, прав,
  Твои писанья стоят денег.
  Укрась же ими архитрав.
  А я пойду, возьмусь за веник...
  
  
  
  Двое в лифте
  Пародия на ЛР
  
  Марья Сухарикова, почти невинная девушка тридцати лет от роду, с ярко-рыжими волосами, конопушками, роскошной грудью седьмого размера и рубенсовскими бедрами наконец-то доползла до любимого дома.
  Десятиэтажка торчала посреди пустыря, как больной зуб, который по ошибке не удалил нерадивый стоматолог-практикант. Предполагалось, что эта новостройка будет снабжена необходимой инфраструктурой, тем не менее, ни нормальной автостоянки и гаражей, ни детской площадки, ни иных благ так до сих пор и не появилось. Правда, у первого подъезда уже открылся и бойко торговал карликовый магазинчик с минимальным продуктовым ассортиментом и кое-какой бытовой химией. Цены там были высокие, поэтому Марья сегодня решила съездить на рынок.
  Теперь она ползла к входной двери, нагруженная сумками и пакетами, и страстно мечтала о двух вещах. Во-первых, о том, чтобы нашелся самаритянин, который откроет дверь. Во-вторых, чтобы лифт работал нормально, а не через одно, всем известное место.
  И о чудо! Мечты начали сбываться!
  Сначала обогнавший ее мужчина лет сорока, с блестящими черными волосами, темной кожей и страстными сливовыми глазами распахнул тяжелую дверь и придержал, чтобы Марья смогла войти. А потом оказалось, что распроклятый лифт работает: плюхнув грузы на пол и надавив на красную кнопку, Марья услышала знакомый гул опускающейся кабинки.
  - Добрый день, - раздался низкий сексуальный голос ее спасителя. - Я Родриго Альфонсо Пауло Эстефан Рахульо, зарубежный гость. К сожалению, я мало что понимаю в ваших обычаях и традициях, но мне показалось, вы будете не против помощи.
  Марья закатила глаза, прикусила губу и покраснела. Краснела она так старательно, что румянцем покрылись не только щеки, но и грудь седьмого размера, и стянутая поясом талия, и даже рубенсовские бедра.
  - О нет, - шепнула она. - Вы так любезны, сеньор Рахульо. Благодарю вас.
  Лифт звякнул, двери открылись. Сеньор Рахульо сделал жест, приглашая ее войти первой, подождал, затем внес ее вещи и нажал кнопку 'старт'. Поколебавшись, он пронзительно взглянул на полыхавшую румянцем Марью и так же сексуально промолвил:
  - Вам куда? На самый верх?
   'О да, - простонало подсознание Марьи, впадая в экстаз. - ДА!!!'
  - Да... то есть, ой, нет. На четвертый, пожалуйста, - пролепетала она, чувствуя, как грудь начинает предательски колыхаться, живот - отплясывать танец живота, а бедра категорически пускаются в непотребства.
  Зарубежный гость вздохнул и нажал следующую кнопку. Его сильный палец давил на нее так, что кнопка совсем исчезла в панели. Марья представила, как этот же палец давит на одну из ее взбунтовавшихся частей тела - и едва не лишилась чувств.
  Кабинка плавно поднималась. И вдруг она затряслась и остановилась.
  Тут же погас свет.
  - О небо! - воскликнул, уже не так сексуально, скорее сердито, сеньор Рахульо. - Только не это! Я должен был завезти документы моему русскому партнеру и успеть на самолет в родной Мадрид!
  - Не волнуйтесь так, - обратилась к нему изнемогающая от чувств Марья. Она мужественно попыталась обуздать грудь и бедра, но они сами колыхались по направлению к нему. - Скоро придет управляющий домом и все наладит.
  Гость заворчал и произнес несколько реплик на испанском, которые, как предположила Марья, были явно не комплиментами.
  Она раздумывала, какую бы тему для беседы подобрать, как вдруг Родриго зашевелился, шагнул ближе и задел руками ее пульсирующую грудь.
  - Пардон, - извинился он, откашлявшись, - я только хотел поискать аварийные кнопки.
  - Вы их уже нашли, - сумела произнести немеющими губами Сухарикова. - Они тут. Прямо перед вами.
  - Так скоро? - недопонял ее Родриго. - Но...
  Марья Сухарикова вспомнила все свои неудачные романы (их было мало, что-то около семнадцати с половиной), свои слезы по ночам в пышную подушку, свои жалобы подругам... и...
  Решила брать судьбу в свои руки.
  Русская женщина может все. Ей покоряются кони, избы, а про каких-то там зарубежных гостей и говорить нечего.
  Марья шагнула к Родриго, обвила руками его стальную шею и прижалась огненными губами к твердым губам гостя.
  - Мамма миа, - почему-то на итальянском сказал Родриго и тут же поправился: - Мадре миа! Я никогда не верил, что русские такие страстные! Думал, друзья все врут.
  - Нет, не врут, - простонала Марья, избавляясь от ненужных предметов туалета одной рукой и сдирая оные предметы с гостя - другой. - Истинная правда, Родечка!
  Родриго под ее напором качнулся, вжался в седьмой размер и почувствовал, что зря прожил на этом свете предыдущие сорок лет.
  - Одну минуту, - прохрипел он, срывая оставшуюся одежду и благоразумно не снимая носков и ботинок, а также трусов. - Как тебя зовут?
  - Марикита, - в один миг придумала Сухарикова и куснула его за плечо. - Скорее, милый!
  - А если придет управляющий? - попробовал уцепиться за остатки здравого смысла Родриго.
  - Он никогда не приходит раньше, чем через полтора часа... - умирающим лебедем упала ему на руки красавица Марикита.
   'Это судьба', - понял наконец горячий испанский мужчина и более ей не противился.
  Под ногами захлюпали разбитые яйца и затрещала бутылка подсолнечного масла.
  Пакеты негодующе шуршали и жались к углам кабинки.
  Он медленно обнажил свой нефритовый жезл, ее летящие, как камыш по ветру, груди качнулись и роса замерцала ярче и самозабвеннее.
  - Дорогой, - шепнула она и томно закатила глаза со зрачками изысканного морковного цвета и ресницами длиной с милю. - Я твоя. Вся. Быстрее!
  - Сейчас, мой ягненочек, - откликнулся мужчина ее мечт, лихорадочно прикидывая размеры жезла и предназначенного для него вместилища. - Что-то росы у тебя маловато... Но ничего! Я сделаю так, что польются водопады!
  С этими словами он стал порхать по ее телу умелыми мускулистыми конечностями. Она кричала, стонала, вопияла, закатывала глаза и закусывала обе губы по очереди.
  - Да! О да!!! Ты единственный! Навеки!
  Она колыхалась на волнах экстаза, он колыхался на волнах ее волн...
  И оба рухнули в бесчувственную пропасть блаженства, где кипела буря страсти и клокотал восторг любви!
  
  Через два месяца управляющий домом в очередной раз плелся в подвал, кляня Испанию, рыжих распутниц и всю свою жизнь.
  - У-у, гадюки, своих квартир им не хватает под енто шаляй-валяй, взяли моду лифт ломать каждый день! А я чини! Жалобу подам нафиг, пусть полиция нравов разбирается.
  Из застрявшего лифта слышались знакомые стоны...
  Забытые пакеты уныло валялись на первом этаже, а приблудный кот уже лез мордой в ливерную колбасу, неосторожно высунувшуюся из-под лука и капусты.
  
  
  
  Золушек в обувном
  
  Ксаверия Никифоровна Эргидзе обладала красивой восточной внешностью, железным характером и небольшим обувным магазинчиком, доставшимся ей по наследству от покойного мужа.
  Кроме нее, там работали две хорошенькие и глупенькие продавщицы, бухгалтер, пенсионного возраста мужчина, и хомяк Валериус.
  В этом маленьком коллективе царили взаимопонимание и уважение. Разумеется, они не пришли сами собой, но явились плодами долгого и упорного труда владелицы. Все изучили привычки друг друга, особенности нравов и даже маленькие слабости.
  Слабостью бухгалтера были игры, поэтому Ксаверия Никифоровна отключила на его рабочем компе даже 'Косынку' и вдобавок поставила специальную программу, позволявшую отслеживать сайты, на которые он заходил.
  Слабостью продавщиц была сладкая выпечка, от которой портились их мордашки и фигурки, и мудрая Ксаверия сказала, что за каждый набранный килограмм или прыщик она будет вычитать из их зарплат.
  Слабостью Валериуса был сам Валериус, единственный и неповторимый. И с этим, пожалуй, ничего нельзя было поделать. Так что здесь Ксаверии оставалось только вздохнуть, поставить в клетку хомяка новенькое колесо, положить лист капусты и положиться на то, что животинка не станет очень уж бузить при многочисленных посетителях.
  Сегодня утром атмосфера взаимопонимания вдруг стала рушиться.
  Началось все с криков старшенькой продавщицы Киры: 'Надоело полы шкрябать, чай не уборщица я!' Младшенькая Нюта хоть и молчала, но по глазкам видно было - и в ней зреют семена революции.
  Быстро и жестко подавив начинающийся мятеж и отправив обеих на рабочие места, Ксаверия Никифоровна подошла к входной двери и встала на пороге, скрестив изящные руки на небольшой, но красивой груди.
  Погода было хорошая, тянуло на природу, хотелось пикника, шашлыка и мужика. Или хотя бы первых двух пунктов из списка.
  Но увы и увы - работа.
  
  
  Леонидов шел к магазину, как к стене вражеской крепости, спотыкаясь через шаг и обливаясь потом. Он горбился, ежился и вообще хотел только одного - провалиться под землю. Причем немедленно и навеки.
  Дойдя до входа, он распрямился и втянул живот. Встретившись глазами с видной брюнеткой, откашлялся и спросил:
  - Тут... э... женская обувь, да?
  Она подняла левую бровь и молча указала на вывеску сбоку, гласившую: 'Флорентийка. Обувь для женщин и детей'.
  Леонидов сглотнул слюну и снова откашлялся.
  - Я-а... э... можно войти?
  Женщина измерила его взглядом, в котором вдруг появился отчетливый холодок, но посторонилась.
  Он вошел и в панике сразу же кинулся к ближайшим стеллажам с лодочками.
  Посредине красовались блестящие красные с небольшими шпильками. Размер - подходящий. Леонидов схватил их, прижал к сердцу и поволок к стоявшей рядом скамеечке.
  Усевшись на ней, он опустил добычу на резиновый коврик и впал в ступор.
  Нужно было, как он смутно понимал, снять собственные мокасины и надеть вот эти... это... их.
  Невозможно.
  Он облился холодным потом и зажмурился.
  Задание главного редактора, казавшееся поначалу таким простым и веселым, на глазах превращалось в ночной кошмар.
  - Вам помочь?
  От страшных мыслей Леонидова отвлек приятный хрипловатый голос.
  Та брюнетка у входа. Точно, она.
  - Эге, - выдавил он сквозь зубы. - Мне это... надо. Помочь. С этим.
  Кивок на лодочки. Сотрудница магазина приподняла обе брови, прищурилась и в следующее мгновение привычно и ловко опустилась перед ним на одно колено. И взяла ложечку для обуви - блестящую и длинную.
  Леонидов что-то замычал и замахал на нее руками. Брюнетка лишь обожгла его ледяным взглядом и схватила за правую щиколотку, отчего нога пугливо поднялась. Мокасина как не бывало. Показался серый - к великому счастью, не дырявый и чистый - носок.
  - Расслабьте ногу, мужчина, - скомандовала она, и Леонидов подчинился.
  Ощутив на себе лодочку, он заболтал ногой в воздухе.
  - Поставьте на пол. Другую.
  Левая нога подверглась той же процедуре.
  Обе ноги Леонидова стояли на резиновом коврике словно отдельно от хозяина.
  - Я не смогу встать, - шепнул он немеющими губами. - Правда.
  - Ерунда, - отрезала брюнетка. - Сможете. Обопритесь на меня. Кстати, меня зовут Ксюша.
  - Александр. Саша, в общем. Рад встрече.
  Не прошло и пяти минут, как Леонидов понял две вещи.
  Первая - он умеет ходить на каблуках. И следовательно, сумеет сделать то, что потребовал шеф - проехать в таком виде пару километров и написать потом статью для рубрики 'С ветерком' о женщинах-водителях.
  Вторая - новая знакомая ему нравилась.
  Он вспомнил, что уже вторую неделю хочет пикника, шашлыка, женщину.
  И предложил, волнуясь, как школьник:
  - В выходные с друзьями едем за город. Будем жарить мясо. А вы сумеете выбрать хороший лаваш? Я все умею, а вот этого - нет. Вечно сухой или сырой попадается.
  Ксюша, перебиравшая на нижних полках босоножки для девочек, встала с изяществом богини, отряхнулась и поправила прическу.
  Глядя на него сверху вниз, хотя Леонидов был выше на пятнадцать сантиметров, она сообщила:
  - Я по отцу грузинка. О лаваше знаю все. Как и о шашлыке. Поэтому если думаете обдурить меня - не получится.
  Леонидов прошелся еще раз по магазину, пару раз потопал, проверяя устойчивость, и усмехнулся.
  - Все будет как в старину. Я. Вы. Горы. Деревья. Костер. Дым. Птицы. Друзья рядом.
  Ксюша посмотрела на Валериуса, Валериус - на Ксюшу.
  - Договорились. Идемте, пробью вам чек за туфли.
  
  
  Когда оба ушли к кассе, Нюта выдохнула:
  - Нет, ты видела? Охмурила! Такого мужика охмурячила за пять минут! Высший класс!
  - Ой, да дура ты, подруга. Не видишь, что ли - гей.
  - Сама дура, - обиделась Нюта. - А хоть бы и гей. Зато мужик под рукой в хозяйстве.
  - Это да, - опечалилась Кира и подперла кулачком щеку. - Это ты верно говоришь...
  
  
  Над городом плыла апрельская дымка. Хотелось любви и счастья. Валериус грыз капустный лист и хмуро косился на колесо.
  'Никакой радости. Одни человеки над головой орут'.
  
  
  
  
  Полуночные вишни
  
  
  А начиналось все совсем обыкновенно.
  Утром муж и трое сыночков хором пожелали к завтрашнему обеду любимых вишневых вареничков. Галина Петровна Бухтелкина, которая души не чаяла в своих мужчинах, обласкала четверку взглядом и певуче молвила:
  - Ишь наели щеки-то... ладно, будут вам и вишневые.
  - Со сметанкой? - уточнил ее законный властелин Кирилл Сергеевич, мужчина полный, серьезный и в очках, как и подобает заведующему крупным складом промтоваров. Он невзначай потянулся к пышным жениным ягодицам, но был тут же остановлен ласковым и увесистым шлепком. - А то ж не по традиции-то выйдет.
  - Бать, матушка все традиции наизусть, - хохотнул младшенький, совсем не дурачок, как в сказках, а вовсе даже умный парнишка, студент пятого курса Павлик. Он пошуршал комиксами и почесал пухлое плечо.
  - Во-во, - поддакнул старший, Никита, менеджер в фирме 'Козинак и бублик'. Внешностью он очень походил на папеньку, но очков не носил. Зато его гладкое лицо весьма украшала эспаньолка, отращиваемая в честь любимого киноактера.
  - Обижаешь, батянь, - поддержал братьев средний, Миша. Он единственный из всех представителей мужского населения семьи Бухтелкиных был в хорошей физической форме: регулярно ходил в спортзал, плавал, бегал трусцой и иногда выбирался с друзьями в походы. - Мамахен это дело знает четко, у нее, как у Тоськи, по котлетам и борщам пятерка. А по вареникам так вообще десять баллов из пяти.
  - Спасибо, солнышко, - кивнула Галина Петровна. - Так может, ты ее порвешь нонеча, а? Лестница в сарае, слева, ну ты знаешь.
  Миша надменно выгнул бровь.
  - Мать, ты чего? Какая лестница? У меня сегодня программа будь здоров - после работы еще корпоративка с нашими, вернусь хорошо, если к полуночи.
  Галина Петровна перевела вопросительный взгляд поочередно на Павлика, Никиту и мужа. Все сделали вид, что очень увлечены насущными делами: проверкой эсэмэсок, просмотром комикса, поеданием толстого ломтя белого хлеба с пятью видами колбасы и шикарной гирляндой зелени.
  Подавив тяжелый вздох, Галина Петровна вернулась к мойке и загремела посудой.
   'Ну ничего, сама управлюсь, чай, не в первый раз. Мужики - люди занятые, работа, учеба, друзья, девушки...'
  Она смыла пену с миски и замечталась. Представились будущие пухленькие внучата, радостно стучащие ложками по столу и вопящие: 'Баба Галя, вареников!'
  И улыбка вновь вернулась на ее лицо.
  
  После корпоратива Михаил Бухтелкин пребывал в исключительно хорошем настроении. Ему удалось переговорить с начальником своего отдела и узнать о грядущих кадровых перестановках, а заодно намекнуть, какое именно место хотелось бы в дальнейшем занимать.
  Кроме того, Маруся Тополевская, девушка мечты, станцевала с ним медляк и после вышла на единственный балкон покурить. Перекур плавно перетек в эстафету поцелуев и ласк, и впервые в жизни Мише было трудно взять себя в руки и оторваться от пленительных всхолмий и долин прекрасно развитого марусиного тела.
  Однако коллеги уже дышали в затылок, очередная парочка неистово стучалась в стеклянную дверь, требуя уединения, и Миша с Марусей вынуждены были разомкнуть объятия, выйти к друзьям и охладиться минералкой.
  В общем, вечер прошел приятно и с пользой. В электричке Миша продолжал мечтать о карьерном росте и любовной победе - и тот, и другая буквально сами лезли в рот, как спелые темные вишни.
  Вспомнив о них, Бухтелкин, размякший от удовольствия, решил сделать мамуле сюрприз и лично влезть на старое дерево в центре сада.
   'А что? - Мысли лениво плавали в алкогольных парах, словно рыбки в прозрачной аквариумной водичке. - А вот и сделаю, без дураков! Утром мамахен встает - а там корзинка полная'.
  Он даже прослезился от собственного великодушия и сыновней почтительности.
  Шагая по знакомой тропинке, Миша весело насвистывал любимый шлягер 'Земля в иллюминаторе'. В сарае лестницы отчего-то не было. Почесав затылок, он направился к дереву.
  Старая вишня стояла в темноте и тихонько, гостеприимно помахивала тяжелыми ветвями. Или так только казалось.
  Миша Бухтелкин увидел лестницу, крякнул, поплевал на ладони и полез.
  Уже почти на верху он вспомнил о корзинке и пригорюнился.
   'Хрен с ней. Рубашку вон сыму да в нее накидаю, и вся недолга'.
  Держась одной рукой за боковушку, Бухтелкин кое-как совлек с себя не новую полосатую рубашку и ухитрился связать из нее подобие мешка.
  И в этот момент над его головой что-то шевельнулось и зарычало.
  Миша поднял голову и замер.
  На него смотрело чудовище. Сверкая единственным огненным глазом, оно рокотало, громыхало и потрескивало одновременно.
  Руки Бухтелкина разжались. Он затрясся и с криком: 'А-а!' полетел вниз.
  
  Галина Петровна тормошила кровиночку, хлопала его по щекам, плакала и кричала что-то в оба его уха.
  Миша открыл глаза. Он лежал на свернутом в валик жакете, по лицу текла ледяная вода, а сверху капали святые материнские слезы.
  - Сынок, - Галина Петровна утерла слезы и засмеялась. - Пришел в себя! Слава Богу. Я уж думала, 'скорую' пора вызывать.
  - Ик, - сказал Миша.
  - Что ж ты так? Что ж ты, дурило, среди ночи - и на вишню-то? Али совсем ума нет? Как маленький, а уж вон меня давно ростом перегнал...
  - Ик-ик, - ответил Миша.
  Бедная Галина Петровна перекрестила непутевую кровиночку и на всякий случай подула на лобик, как в детстве.
  - Это я еще могу туда, благо, твой друг давешний, шахтер, у нас тем летом каску в подарок оставил с фонариком.
  Миша выпучил глаза и открыл рот. Потом закрыл.
  - Я ж весь день как белка в колесе: утром в магазин, потом на почту, потом за коммуналку платить. После обед сготовила, курицу с чесночной подливкой, после полы помыла, белье после машинки развесила, да еще кое-что руками так пришлось стирать. А еще Люда просила с маленькими ее посидеть, сама в город срочно уехала. И тоже вот допоздна. А я уже домой приползаю, чую, ног нет, руки еще худо-бедно слушаются. Дай, думаю, надену каску и того... за вишней мальчикам моим. Сама.
  Миша Бухтелкин медленно закрыл глаза. Из них вдруг потекли слезы.
  Мать еще что-то лепетала, стараясь поправить сыночку головку, чтобы мягче лежала.
  - Мам. Прости... - хрипло вымолвил он наконец. - Пожалуйста.
  - Да ты что, - засуетилась она. - Да разве я жалуюсь, это я так. Не мужское дело за вишнями лазать, я ведь все понимаю... Главное - ты не разбился. И хорошо.
  И Миша, уже глядя в глаза матери, твердо повторил:
  - Прости, мам.
  
  Над ними мерцали звезды, плыла по небу круглая вкусная луна, похожая на вареник-великан. Всполошился и в неурочный час крикнул соседский петух.
  С вишни упало несколько перезрелых ягод, две затерялись в густой траве. Еще одна откатилась и размазалась по полосатой мужской рубашке, связанной в мешок. А фонарик на шахтерской каске храбро светил и светил, разгоняя темноту.
  
  
  
  Моя зубастая фантазия
  
  Предупреждения: пародия на ЖФ, черный юмор, почти что триллер, только для взрослых!
  
  
  Граф Вульфиус, потомок древнего и славного рода оборотней, ждал к ужину своих дорогих друзей.
  Он слегка нервничал, хотя, конечно, тысячелетнему существу с его опытом это не пристало. Однако возраст - возрастом, а характер - характером. Чрезвычайно чувствительный к шуму любого рода и скверным запахам, а также к женской неверности граф имел еще одну слабость. Он ценил хорошую кухню, слыл гурманом и сейчас опасался, что новый шеф-повар, приобретенный не так давно в столице королевства Сказиленд за бешеную сумму денег, не справится с парадным обедом.
  - Антонетти!
  - Да, ваше мрачнейшество? - промурлыкал его мажордом, возникнув словно из воздуха и обнажая блестящие белоснежные клыки, сделавшие бы состояние любому цирюльнику-зубодеру.
  - Повар все сделал?
  Мажордом опустил глаза.
  - Он... эм... кое-что не доделал. Спутал банки на кухне, уснул...
  И Антонетти досказал подробности.
  Граф застонал, потом обратил на него измученный взор и шепнул:
  - Так и не привели в чувство? Как смел это мерзавец раб перепутать стигийскую пыльцу с ванилью? Как он смел уснуть прямо посередине изготовления десертов? Как, спрашиваю я тебя?!
  Антонетти покачал головой в шикарном напудренном парике с бантиками.
  - Увы, слишком молод и порой увлекается процессом, ваше мрачнейшество. Но основные блюда и закуски готовы и будут поданы вовремя, будьте уверены. А пока, может, сушеную лапку летучей мыши? И бокал красного вина с капелькой летейской водички, для забвения части неприятных ощущений?
  - Только не переборщи, - хмыкнул, насупясь, красавец-граф. Из-под широких бровей вспыхнули свирепые очи с ярко-красными зрачками, в которых, как в адском пекле, мелькали силуэты его многочисленных жертв. Широкие плечи украшала белая рубашка, на поясе красовался алый кушак, мускулистые ноги в облегающих штанах подергивались от волнения. Вульфиус заставил себя сесть прямо и сдвинул ноги вместе, потом бросил на колени салфетку. Она прикрыла изрядно выпиравшую мужественность, послужившую причиной восемнадцати его браков и стольких же разводов.
  Пока мажордом приказывал лакею обслужить хозяина, граф погрузился в воспоминания о последней жене - крикливой и ревнивой баньши Леонории. Она прожила с ним дольше, чем остальные, и единственная не изменила со слугой, тем не менее, эта истинная представительница подлого женского племени сумела нанести супругу удар в спину.
  Леонория был страстной коллекционеркой человеческих ушей. Каждый раз, когда она улетала из замка, чтобы терроризировать людишек, те предпочитали отрезать себе уши - так ужасали вопли графини. И вот однажды супруга увлеклась: из очередного путешествия она приволокла не что-нибудь, а уши великана Ильфрика Чернорожего из соседнего герцогства. Великаны тоже плохо переносят баньши. А поскольку его многочисленная родня легко вычислила террористку и явилась в замок по горячим следам, графу ничего не оставалось, как начать войну.
  Война оказалась долгой, кровопролитной и нудной. Настолько, что Вульфиус успел заскучать от вида выставленных на кольях, на защитном валу, голов великанов и великанш. Когда все окончилось его блестящей победой и мирным договором, благодаря которому граф выцыганил немалый гешефт, Леонорию взяли под белы ручки и с почетом выпроводили из замка. Навечно.
  Вслед ей раздалась напутственная речь бывшего мужа: 'Женщина должна быть надежным тылом, а не боевым фронтом!'
  
  В окрестностях замка Вульфиус громыхала гроза. Такая, о которых пишут в готических книжках: черная, зловещая, с раскатами грома и ветвистыми молниями, низвергающими столетние дубы.
  Карета герцога Бладдера неслась во всю мочь, кучер вовсю хлестал шестерку породистых жеребцов и напевал веселую песенку. Он так распелся, что герцог вынужден был постучать тростью по корпусу, чтобы прекратить безобразие.
  - Слушаюсь, вашество! Но душа играет, поймите! - откликнулся Йохан.
  - Какая душа, спятил? - негромко поинтересовался из глубин кареты хозяин. - Ты такой же вампир, как и я, у нас нет душ! А также совести, чести и прочего хлама.
  - Вечно вы придеретесь, - проворчал Йохан, но петь перестал. Тем более, что уже показались башенки мрачного, огромного замка графа Вульфиуса.
  И вдруг на дорогу что-то упало. Это было похоже на чудовищную птицу с лохматыми крыльями, оно билось и орало что-то непонятное, и, судя по интонации, плохое.
  Йохан едва успел дернуть левую вожжу, карета свернула и не сразу, но остановилась.
  - В чем дело? - герцог начал тревожиться. Его верный Йохан никогда бы не прервал пути без веской причины.
  - Воистину никогда такого не видел, а уж я много чего повидал, - кучер слез с облучка и уставился на пришелицу, разинув рот.
  Он так и стоял, пока рассерженный хозяин выбирался из кареты и, ругая лужи и ветки, кое-как пробирался вперед. Но стоило взгляду Бладдера упасть на незнакомку, как и он встал столбом.
  - Маму вашу за все ноги-руки! - верещала она дурным голосом. - Я спать ложилась, только кремом намазала морду! Даже пряники не успела взять в кровать и книжку любимую про МЖМ в антураже волшебной сказки! А тут бабах - и меня сюда! В какую-то хрень неминучую! Чтоб вас всех поносом прихватило и тазом сверху накрыло! Чтоб кризис экономический вас сожрал с потрохами! Чтоб виагра на вас никогда не подействовала!!! Мать-клять-перемать!
  - Что это, ваше мерзейшество? - благоговейным шепотом спросил Йохан.
  Герцог сглотнул, вытянул вперед трость и осторожно ткнул отвратительно ругающуюся незнакомку.
  Она перестала орать и воззрилась на двух мужчин. Попыталась встать, но ноги разъехались, ночнушка задралась, и Йохану с герцогом впервые в их долгой жизни довелось увидеть толстые небритые ноги настоящей русской попаданки.
  - Меня зовут Маня Курякина, я из Баборедькино Фердипердыщенской области, - радостно сказала она. Ее покрасневшие небольшие глазки замигали, а пышная грудь выпятилась и едва не вывалилась из выреза ночнушки. - А вы ваще кто такие? Местные или так, мимо пролетали? И что это у вас за хайр дурацкий и штаны не от дольчей-габбанов?
  - О майн готт, - глаза Йохана стали закатываться, кучера повело к плебейке, но хозяин остановил его железной рукой. - Это невыносимо. Дайте я ее убью. Умоляю. И поедем дальше.
  - Тише, дружок, - герцог сощурился и усмехнулся. Если бы Маня была умной, она бы в этот момент уже замолчала и сделала земной поклон новым знакомцам, умоляя их ехать дальше по своим темным делам.
  Но умной Курякина как раз и не была.
  - Леди Маня, - нежно промолвил герцог, поклонившись в лучших традициях аристократии, - я герцог Бладдер Третий. Еду в гости к своему давнему приятелю графу Вульфиусу. Не соблаговолите ли сопровождать меня и украсить своим присутствием скромную холостяцкую обитель?
  Из всей речи Маня Курякина уловила только три слова: 'герцог', 'граф', 'холостяцкий'. В ее развращенном воображении мгновенно возник страстный образ менаж-а-труа, а также райская жизнь на пуховых подушках с горой шоколадных конфет и покорными служанками, которых иногда можно ради разнообразия сечь и пинать ногами.
  - Да, миленький, - и она наконец сумела встать и одернуть ночнушку, а также отбросить за плечи длинные жидковатые волосы. - Едем! Быстрее!
  Когда она первой влезала в карету, Йохан дернулся было следом, раздув ноздри, но герцог был настороже и не дал слуге вонзить ей в шею клыки.
  Остаток пути совершали в тягостном молчании. Точнее, молчали двое из трех путников - Маня громко щебетала о том, как ей повезло, что шикардосный мужик подобрал ее на большой дороге и везет на офигительную пати. Герцог меж тем терпеливо нюхал смоченный любимыми ароматами платочек и считал про себя от ста до одного, а затем от одного до ста. Просто чтобы не сорваться и не испортить задуманный сюрприз.
  
  Вульфиус после вина с каплями Леты успокоился и развеселился.
  Он встретил друга со всеми почестями и сразу же повел к столу. На его спутницу граф, разумеется, тоже обратил внимание.
  - Кто она? - шепнул граф по дороге к столовой.
  - Десерт, - улыбнулся герцог.
  Вульфиус хлопнул себя по лбу.
  - Я идиот, дорогой мой. Или это вода забвения так повлияла на разум. Конечно! И как кстати!
  - Тс-с! - герцог повел глазами на Маню, которая уже вовсю хамила лакеям и служанкам. - Только не пугай. От этого вкус у десерта портится. А я только вылечил гастрит, и мой врач рекомендовал диетическое питание. Ничего, кроме свежей молодой крови, полной эндорфинов.
  - О-о, - промычал хозяин замка. - Понимаю, понимаю...
  
  Ужин проходил беспокойно. Мане подавали, конечно же, человеческие блюда, она к ним почти не притрагивалась и говорила. Говорила. Говорила.
  У графа уже остекленели глаза, алые зрачки мутила жажда убийства. Герцог ерзал и бил себя по белым ледяным рукам с длинными когтями, так как они сами собой удлинялись и ползли через весь стол к Курякиной.
  Антонетти бдительно следил за слугами и вовремя отдавал им приказы.
  К десерту напряжение в столовой достигло апогея. Уже не сдерживая себя, оба аристократа одновременно встали и приблизились к Мане. Та как раз увлеклась обсасыванием жареной куриной ножки.
  - Йоу, зайки, - она разглядела их бледность и услышала судорожные вдохи и выдохи. - Вы что-то хотите от бедной маленькой бэби? Может, устроим тройничок?
  И Маня гаденько захихикала. Граф зарычал и потихоньку стал превращаться. Он обрастал шерстью и отращивал зубы. Длинные. Острые.
  - Обязательно, - прохрипел герцог, срывая с шеи салфетку и кладя руки на полные манины плечики. - Я всегда делюсь с дорогим Вульфиусом... едой. Это наша традиция со времен Второй войны Междумирья.
  Маня поняла все и заорала. Не прекращая орать, она поудобнее схватила острый нож, которым разделывала курицу, и со всей дури вонзила его в правую длань герцога.
  Вопль, потрясший стены древнего замка, был громче знаменитых криков бывшей графини Леонории.
  - Аа-а-ар-р-р-р!!!
  - Ты подняла руку на священную особу! - ужаснулся мажордом. Его клыки от ярости полностью вышли наружу. - Смерть тебе!
  - Стоять! - кинувшихся к Мане слуг остановил возглас Вульфиуса. Точнее, рычание, он ведь уже стал волком. Но они его прекрасно поняли, как родня.
  Курякина взвизгнула и попыталась смыться через открытое окно, наплевав на расстояние от подоконника до земли - а оно было солидным. Но увы. Это только в самом тупом фэнтези у бездарных девиц с лишним весом прорезаются магические способности, и они левитируют со скал аки орлицы.
  
  Спустя месяц грязную Курякину в цепях препроводили к позорному столбу, где палач Вульфиуса дал ей ровно пятьдесят плетей. После этого лекарь графа вылечил ее спину, и девицу на телеге отправили в ближайшую каменоломню - не рубить камень, ей это было бы не по силам, а прислуживать работникам.
  Манина мечта об МЖМ осуществилась, правда, совсем не так красиво, как она любила читать в романчиках русскоязычных и зарубежных авторов. Все же порнография в реальности далеко не так безболезненна и приносит куда меньше удовольствия, чем на страницах этих нетленных произведений.
  
  Автор этих строк хотел проявить милосердие и написать, что все это было не более, чем манин дурной сон. И Маня Курякина очнулась утром и с замиранием сердца поняла, что жива и здорова.
  Но потом автор вспомнил о том, сколько сейчас мань берется за перо и фантазирует. И решил все переиграть, дорогие читатели.
  
  Маня умерла в каменоломнях, ее тело сожгли во избежание инфекции, а прах развеяли по ветру. И только ее бывшие мужчины плакали на похоронах, но недолго, потому что жалеть о таких вот манях долго никто, даже последний раб-каторжник с целым букетом судимостей, не станет.
  Граф Вульфиус тоже кончил плохо. Он женился в девятнадцатый раз. На младшей сестре Леонории, Иммараэнии, в чьих жилах текла не только зеленая кровь баньши, но и голубая кровь водяных. Говорят, скоро начнется новая война графа - на сей раз с обитателями местных речек и озер...
  Герцог Бладдер и Йохан решили повидать миры и уехали странствовать. Об их наиболее жутких приключениях вы, дорогие читатели, сможете узнать примерно в пятой части одиннадцатого тома новой эпической саги 'Бладдер наносит ответный удар', выйдет она годиков через десять - судя по темпам написания. Йохан ее публикует на СИ, отвлекаясь от своей настоящей работы, так что сами все понимаете...
  Вот и сказочке конец. А выводы делайте сами. Чай, не маленькие уже.
  
  
  
  
  
  Баллада о Гавриле-критике
  
  
  Гаврила был зловредный критик.
  Гаврила критикой громил,
  Не признавал ничьих политик,
  И молодежи не любил.
  Едва увидев чей-то опус,
  Очочки злобно надевал,
  Указкой тыкал в старый глобус
  И отзыв сразу же кропал.
  Там яд был разлит Ниагарой,
  Дремал под камнем крокодил,
  Скакали страшные татары
  И черт калил охапку вил.
  Увидев отзыв, автор плакал,
  Грозился - брошу, мол, писать...
  Ему Гаврила - это враки,
  Хорош-ка, милый мой, брехать.
  Коль ты писатель - то не бросишь,
  Стоять ты будешь до конца,
  И только у небес попросишь
  Отваги старого бойца.
  
  
  
  
  Игриво повиливая кракеном, или Редактор, я люблю тебя!
  
  Трагедия в двух частях. Без пролога и эпилога.
  
  1.
  
  Молодой автор сидел над клавиатурой, мучительно потея и прикусывая зубами наушник от плеера. В наушнике гремели поп-ритмы, которым вторило фальшивое женское сопрано. Сопрано повторяло: "Да давай скорей уже, расцелуй меня везде, мне уже невмоготу, я прям щас с ума сойду".
  - Эврика! - прошептал молодой автор, услышав эту строчку в миллион сто пятый раз. - Вот оно!
  И его руки забегали по клавишам с уже вытертыми буквами нашего и не нашего алфавита.
  Спустя час шедевр под названием "Игриво повиливая кракеном" был завершен и отправлен редактору.
  Спустя еще два часа пришел ответ редактора. Он состоял всего из трех строк: "Мася, это конгениально, я люблю тебя, ты лучшая из лучших. Когда это опубликуют, все умрут от зависти, повесившись на ближайших осиновых сучьях. Не смей менять ни единой буквы или запятой, я тебе запрещаю".
  Автор (не будем использовать презрительные производные "авторша" и "авторесса") запрыгал по комнате, затанцевал, потом выскочил на улицу и на радостях пустил фейерверк, оставшийся от бурного празднования последнего Нового Года...
  
  
  2.
  
  Группа читателей (не будем использовать еще более презрительные "читари", "читалки" либо "читусики") под утренний кофе ознакомилась с шедевром молодого автора.
  - Манюнь, - сказала Клавдия Никитична Авдотье Кузьминичне. - Манюнь, мнится мне, что эти авторюги вконец распоясались. Вот скажи, Марьпална разве такое пропустит?
  - Не-а, - ответила вышеупомянутая манюня Авдотья. - Ни в жисть. Ни даже за повышение зарплаты в пять раз с премией в сто тыщ тугриков раз в квартал. Ни...
  - То-то же, - прервала поток ее живописных сравнений Клавдия. - Да что там - я и то лучше писала на той неделе.
  - Ага. Я тоже помню тот диктант. Жуть.
  И с этими словами подружки-пятиклассницы дружно отправили скрин свежей публикации другим подружкам. А те - новым подружкам. И так далее... И многие, отсмеявшись, делились со всеми мимопроходящими новым шедевром молодого автора.
  К вечеру слава автора достигла пика. И это была, скажем прямо, дурная слава.
  Слава же его редактора не просто достигла той же вершины - она ушла в стратосферу и прорвалась в звездные выси, где только вакуум и солнечный ветер, одиноко дующий в паруса инопланетных кораблей.
  Автор и редактор, узнав об этом, долго все обсуждали.
  - Плохая реклама - лучше, чем никакой, - мрачно изрек наконец редактор. - Ничего. Мы еще увидим небо в алмазах.
  - Ненавидю всех читателей, - всхлипнул молодой автор. - Всех. Навсигда.*
  - Главное - это делать вид, что ничего не случилось, - продолжал редактор, не обратив внимания на погрешности в речи автора. - И никогда не смей больше лезть в Розенталя. Это вредно для здоровья. А ты так молода. И потом - у тебя есть я.
  - Угу, - зарыдал автор. - Я тебя так люблю, манюнечка! Ты - мой самый лучший друг! Никогда не скажешь мне правды! Ты - чудо! Плевала я на Розенталя и этих вот!
  И автор с редактором дружно и громко плюнули на Розенталя и этих вот.
  
  Занавес.
  
  * Ненавижу и навсегда. Дитмар Эльяшевич предупреждает!
  
  
  
  Роман с мужским лицом
  
  
  Автор (сидит перед компьютером, в голове прорастают первые робкие побеги будущего образа): - Так, значит, я женщина, а герой - мужчина. Более того, главный герой - мужчина. Страшно. Где веревка, мыло, лезвия, и где тот амбарный замок, на который я их буду сейчас запирать от греха подальше?
  Герой (входит, пинком отшвыривая в сторону и зеленя в голове автора, и самого автора): - Ну привет, мамуля. Как жизнь? Все занимаешься умственным мазохизмом? Нехорошо.
  Автор (хватаясь за сердце, слабым голосом с пола): - Ой!
  Герой (присаживаясь в кресло автора и нагло закуривая): - Ай. Ой-ей-ей. Что ты делаешь со мной... дальше в рифму, матушка, или так, по-простецки, по-нашенски?
  Автор (поднимаясь и потирая ушибленную филейную часть): - Ну, сынуля. Ну, погоди...
  Герой (делая морду кирпичом и пуская колечки дыма по комнате): - Ась? Чего вы там промолвили, матушка? Ладно, это мелочи. (Берет наброски первой главы, читает). Гы-ы-ы. Гы-ы-ы-ы. Ой, уморила.
  Автор (пытаясь выпихнуть хама из кресла): - Не смей! Это только эскизы! Это тебя вообще не касается! Иди отсюда, придешь, когда я позову!
  Герой (лениво, одним пальчиком мощной мускулистой руки отодвигая всклокоченного задыхающегося автора): - Мама, да вы сядьте вон туда на диванчик. Вам волноваться вредно, чай не пятнадцать лет, а... Ай!
  Автор (довольно ухмыляется, опускает острую шпильку, вынутую из волос): - Посмей только еще раз о моем возрасте заикнуться, сынок. Вон из кресла!
  Герой (плотнее усаживаясь, зловеще щурится в сторону автора): - Я не понял. Это тебе роман нужен или нам обоим? Если тебе, то я прямо сейчас встану да пойду. Без проблем. А если обоим... если обо-и-и-им... (Пускает красивое колечко дыма и расплывается в нехорошей улыбке) Вот тогда, мама, придется тебе меня потерпеть. Причем довольно долго. Причем так долго, что ты успеешь проклясть ту минуту, когда в твоей красивой головке возникла идея написать 'роман с мужским лицом'. С мужским же, я не ошибся? Вот.
  Автор (с ужасом слушает и наконец отодвигается к диванчику): - Боже, что я натворила. Кого я вызвала из небытия. Я...
  Герой (с нетерпением): - Так, каяться потом будешь. Если еще силы найдутся. Ты мне лучше скажи, мама, вот почему у тебя в первом же абзаце написано: 'Он посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся с довольным видом. Да, эту картину невозможно забыть: широкоплечий, со стальным подбородком, сверкающими белыми зубами, красивыми татуировками на бицепсах и трицепсах парень, мечта любой женщины в районе...' Что за фигня? Ты на меня смотрела внимательно перед тем, как села словоблудить, а?
  Автор (моргает и всматривается в героя): - Ну... э... да. Вроде.
  Герой: - 'Вроде' у тебя будут расти в огороде, мама. Смотри сюда: плечи нормальные среднестатистические, подбородок человеческий и заросший, потому что я вчера в две смены пахал, за себя и за Пашку, зубы ничего, но к стоматологу уже год как надо бы сходить, пломбу поменять, татуировки давно свел у знакомого косметолога Мани - у нее, кстати, возраст как у тебя, но характер куда лучше - и женщин местного розлива я не признаю вообще. Я с бабами встречаюсь, не с женщинами. Ясно?
  Автор молча кивает. Прижимает к себе подушку с диванчика, заслоняясь от живого кошмара.
  Герой (читает вторую главу): - Мамуль, ну это уже называется - взять автомат и дать им себе по затылку. Ты матчасть хорошо прорабатывала? Вижу по глазам, что нет. И по тексту вижу, что нет. А надо бы. 'Паша взял мяч и изящным движением забросил его в кольцо. Остальные одобрительно захлопали в ладоши...' Мамуль! Ну едрить тот пенек через кочерыжку!
  Автор (с чувством): - Не смей при матери выражаться! Ты забываешься!
  Герой (отмахиваясь): - Ай, все, проехали. Серьезно, матушка, ну включи ты запись матча... хоть тот завалященький, где финны чехам вломили по самое не могу. Две кучи здоровых потных мужиков рвут друг друга в клочья. Бабуинские вопли зрителей. Запахи крышесносящие... ты запахи унюхала, мамуль?
  Автор (обреченно): - Унюхала.
  Герой: - Звуки разные там... кольцо, сетка, мяч, кроссовки, свист... крики... атмосфера такая, что можно бензопилой резать. Адреналин, едрить... тьфу... в общем, ты поняла, о чем я. Вот как надо писать! Вот где наша мужская сила-то!
  Автор (так же обреченно, откладывая подушку и беря блокнот и ручку): - Сынок, ты помедленнее. Я все фиксирую. Опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг... (Шепотом, в сторону) Парадокс ты мой незваный... как бы тебя похоронить-то... и плевать мне на мужские лица...
  Герой (в лекционном ажиотаже не расслышав последней фразы): - Ась? Что сказала, мамуль?
  Автор (улыбаясь слишком широко): - Да я говорю, гений ты у меня, сыночек. Чистый гений, надежда и опора моя в старости, мой хлеб с маслом и может быть, даже с искусственной икрой.
  Герой (выпрямляя спину и красуясь): - А то ж! Правильно мыслишь, мамочка! Короче, первую и вторую нафиг в корзинку, дохлые они у тебя. Не полетят. А вот третья ничего так.
  Автор (улыбаясь еще шире и строча в блокноте стенографическим способом): - Это где твой первый секс? Я предполагала, что тебе понравится.
  Герой: - Гы-ы. Извини, мамуль. Ну я хотел сказать, вам, женщинам, почему-то здорово дается эротика. Ни один из наших так не напишет. Ну может, один-два еще так-сяк, но не такую забористую. Правда. Пиши больше секса со мной. Главы три-четыре накатай, а лучше - весь роман. И чтобы с разными женщинами, и чтобы грудь там, бедра, ну ты понимаешь... и полупрозрачное все...
  Автор (меняя позу на более расслабленную и щурясь): - Понимаю, понимаю. Как не понять потребность молодого сильного организма. Тем более гения. Я подумаю, как это устроить, милый. Честное авторское.
  Герой (ухмыляясь и вставая с кресла): - Вот это я понимаю - диалог автора с героем! Это - консенсус! Так держать, мамулечка моя прекрасная! Иди поцелую в щечку и пойду к стоматологу и в магазин за костюмом новым.
  Автор (мрачно): - А что с костюмом? У тебя же полный гардероб благодаря мне.
  Герой (пожимая среднестатистическими плечами): - Да это же старье сплошное, мам. Впереди обширные сексуальные завоевания, нужен приличный прикид, ты ж понимаешь. Все, пока, убежал.
  Автор (тяжело поднимаясь с дивана и доползая до кресла): - Пусть будет проклят тот день, когда я прочла ту статью 'Каждая женщина должна написать роман с мужским лицом'. Новый костюм, говоришь? Угу. Будет тебе новый. Так... план романа... вносим правки... Вместо крупной формы делаем малую. И...
   'Он надел скафандр и в первый раз в жизни вышел в открытый космос. Вселенная манила его. Мириады звезд на черном бархате походили на драгоценный жемчуг, раскиданный неведомой рукой. Завороженный, он замер и почти забыл о своей миссии. Но потом легкий вздох коснулся его слуха. То был зов космической нимфы в полупрозрачном хитоне, ее дивные округлости реяли перед его возбужденным взором. Его руки, такие неуклюжие в толстых перчатках, потянулись к ней, но прелестница, лукаво улыбаясь, ускользнула прочь. Он полетел за ней, и только трос соединял космонавта с кораблем и человечеством. Но спустя мгновение рука отважного героя перерезала его. Такова была сила влечения, и таков был исход его молодой жизни... Конец'.
  Ну вот. Теперь можно спокойно графоманить дальше, и никто мне не помеха. Это ли не счастье подающего надежды автора женской прозы? А 'мужские лица' пусть мужики и пишут, бабуины членистоногие!
  
  
  
  
  
  
  Мышь с кактусом
  
  
  Не уважаемый и не любимый мною господин автор!
  
  Я наконец зарегистрировалась в этом магазине, чтобы оставить отзыв на Вашу так называемую книгу. Надеюсь, вы прочтете его и задумаетесь о том, с позволения сказать, вкладе в литературу, который Вы сделали к настоящему моменту своей бесполезной и бессмысленной жизни.
  Итак, Ваш так называемый роман 'Колдовские чары Прасковьи', пять лет тому назад входивший в список бестселлеров, а теперь валяющийся где-то в разделе 'Распродажа со скидками до 90 процентов', я начала читать как раз в разгар его популярности, то есть пять лет тому назад. И это стало для моих и без того натянутых нервов истинным испытанием.
  Я прочла первую главу, в которой Ваша героиня перенеслась в другое измерение, свалилась на голову ничего не подозревавшего, мирно щипавшего травку крылатого коня и с дикими криками: 'Эгегей! Всех обгоню теперь нафиг!' понеслась вниз с холма. Затем она врезалась в ничего не подозревавшего, мирно спавшего в рощице принца, промчалась далее, но, опомнившись, вернулась и снова проехала по корчившемуся в муках молодому аристократическому телу. Тот сумел еще отползти в сторонку, но потом потерял сознание. Спешившись, Ваша героиня оказала ему первую помощь: облила водой из протекавшего рядом ручейка, побила по щекам, расстегнула камзол и укусила принца за грудь. Пострадавший наследник местного престола очнулся и закричал: 'Помогите, на меня напала бешеная собака!'. На зов примчались его слуги (интересно, где они до тех пор прохлаждались?) и, после короткой схватки с девицей, связали ее по рукам и ногам.
  Да, я прочла эту главу, и мне стало так же плохо, как и принцу. Но поскольку слуг у меня не было и нет, пришлось самой разводить валерианку в коньяке и класть ледяной компресс на распухшую голову.
  Опасаясь последствий для здоровья, я решила отложить Ваш труд на недельку. Надежда на то, что дальше книга станет лучше, была жива в моей душе.
  Ах, как жестоко я ошиблась. Во второй главе, после длительного тюремного заточения, Ваша героиня совратила трех тюремщиком разом, сбежала, пробралась во дворец и приставила к горлу только что прошедшего курс физиотерапии и курс психологических тренингов принца заточку, сделанную из ножки кровати. Когда несчастный сумел-таки выдавить из себя: 'Что ты хочешь?', Ваша героиня ответила: 'Замуж и на трон, и чтобы мы жили как в сказке, долго и счастливо, или до утра доживет только твое левое ухо!'. По всем законам логики и справедливости тут должна была последовать смерть героини, но увы - волевым авторским решением Вы вытащили из кустов рояль в виде артефакта, найденного героиней по пути из тюрьмы во дворец. Поэтому, когда зоркий охранник решил проверить комнату принца и застал там такую милую картинку, героиня попросту прочитала заклинание, и все обитатели дворца подпали под ее влияние.
  На том месте книги мне стало очень-очень нехорошо, я обнаружила, что заикаюсь и не могу сосредоточиться на своих рабочих и семейных обязанностях. Возникло побуждение выкинуть книгу в мусорку, но... как-никак я заплатила за нее деньги. И я решила отложить роман на годик-другой. Отдохнуть, собраться с силами для прочтения.
  В третьей главе меня ждал очередной сюрприз. Новая королева страны Неверляндии сразу же стала диктовать приказы и указы, от которых пучили глаза и жалобно вскрикивали даже зачарованные артефактом писцы. Когда же с содержанием указов ознакомилась целевая аудитория, то есть местные крестьяне, поднялся такой стон и плач, что мое сердце снова не выдержало. Дочитав до абзаца, где эта... героиня хвалила сама себя за прогрессорство и особенно за то, что теперь-то у людей будет нормальная канализация вместо выгребных ям, а параллельно ее рассуждениям крестьяне под бичами слуг баронов и графов копали траншеи и с тоской оглядывали заброшенные поля с созревшим урожаем, я зарыдала. Горестно и вслух. Мой начальник с испугом спросил, кто у меня умер, я соврала, что заболел мой дедушка, отпросилась и ушла домой - приводить себя в порядок.
  Книгу я отправила в погреб, надеясь, что мыши все-таки сожрут ее к следующему сезону. Какого же было мое удивление, когда я через год спустилась за банкой варенья и увидела, что Ваш труд лежит там, совершенно целый, а сверху валяется записка: 'Не на тех напала! Такую отраву жрите сами, люди подлые!'.
  С тоской и отчаянием я решила сделать последнюю попытку. И прочла сразу и по диагонали главы четыре, пять, шесть и семь.
  К моему счастью, родители вовремя заподозрили неладное. Они вызвали 'скорую', мне ввели успокоительное и дали в руки книжку детских сказок с пометкой '0+'. Осмотрев Вашу книгу, лежавшую на столике, врач сказала, что даже по обложке видно содержание, надела перчатки, взяла этот кошмар и ужас двумя пальцами и бросила в пакет. Мама попросила ее отвезти 'Колдовские чары Прасковьи' на самый дальний полигон для твердых бытовых отходов, и любезная врач охотно согласилась. Что бы мы делали без добрых, милых людей?
  Итак, прошло пять лет с момента приобретения Вашей книги. Рада сообщить, господин автор, что у меня все хорошо. Я почти не заикаюсь, разве только после стрессов, и тик тоже практически прошел. Неделю назад я пропила последний курс успокоительного и закончила курс психологической коррекции для жертв особо опасных маньяков. Книг-бестселлеров я более не покупаю. Читаю детские сказки, иногда - классику. Что и вам советую сделать, а перед этим - бросить писать.
  
  Искренне не Ваша,
  Прасковья Сергеевна И.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"