Аннотация: Утром Кандовский проснулся и не обнаружил возле себя Лизы.
- Кран стал плохо работать.
- Да он и раньше плохо работал.
- Нет, он стал плохо работать после сантехника. Совсем уже не регулируется.
- Да? А мне кажется, у него и раньше так было.
- А я точно помню, после сантехника.
- Лиза, ты любишь капусту "Провансаль"?
Судьба всегда расставляет знаки. И, когда в овощном магазине взгляд Кандовского остановился на лотке с квашеной капустой, сердце его замерло, а затем сильно ударилось о грудную клетку.
Портье показал комнату, поднял жалюзи, открывая доступ свету, и небо будто опрокинулось в окно. Кандовскому представилось, что это холст ровной прокраски - не водянистой акварели, не бледной лазури, а плотного, жгучего индиго. И он тут же обратился мыслями к Ван Гогу, на картинах которого случалось красочное пространство без штрихов, без "червячков", без извивов, но то были красочные полыньи между рельефом мазков. "А если сделать кисть огромной, во всю картину, - подумал он, - один мазок на весь холст!?" И перехватило дыхание!
- Ты знаешь, - сказал Кандовский Лизе, - Ван Гог застрелил себя из пистолета, который дал ему хозяин гостиницы, чтобы отпугивать ворон.
- Но пока мы сюда шли, я не увидела ни одной вороны, - сказала Лиза, - наверное, их всех перестреляли на сувениры!
Кандовскому было далеко за ..., а Лизе не было даже и.... Они познакомились на выставке Альбера Марке в Третьяковке. Был воскресный день, тот самый день Искусства, который так и можно было обозначать в недельном календаре. И в тоже время это был действительно день Воскресенья или, вернее, пробуждения после сна рабочих дней посвящённых мошне.
Кандовский увлекался Ван Гогом, Лиза - Кандовским. Ему было легко с Лизой, а Лизе - с ним.
- Спроси, как будет жалюзи по-французски? Ведь это, кажется, французское слово.
Рожденный в глухую советскую пору, Кандовский хорошо переводил только две фразы: "Гитлер капут" и "Хенде хох", поэтому с остальными ему помогала Лиза. Она уже принадлежала к следующему поколению и хорошо понимала значение слова NEXT.
- Говорит, что "ролл", так же как по-английски.
- Странно, но ведь это наверняка французское слово, - Кандовский указал в сторону окна и переспросил портье:
- Жалюзи?
- Roll, - ответил молодой человек.
- Лиза, ты знаешь, кто отрезал мочку уха Ван Гогу? - переключился Кандовский на свою любимую тему.
- Нет, но я отрежу мочку тебе и даже себе, если не выпью кофе и не съем хотя бы кусочек круассана.
Номер, в котором они разместились, был обставлен старинной мебелью, потолок собран из широких потемневших до темного янтаря досок, которые подпирала толстая балка из сосны, когда-то достигавшая, наверное, мачтовой высоты. Туалетная комната была просторная, с большим светлым окном и ёмкой эмалированной ванной.
- Ну, Лиза, - ахнул Кандовский, - боюсь, что я вечером тебя отсюда не выкурю!
На следующий день портье принес завтрак прямо в номер. На блестящем подносе стоял такой же блестящий кофейник, отражая белые кофейные чашки; на тарелке с салфеткой лежали два пышных круассана, рядом маленькие упаковочки сливочного масла и баночки с джемом и мёдом, т.е. типичный французский завтрак. Дополнением ко всему была роза в узком стаканчике, которому тоже нашлось место на подносе.
- А ты знаешь, Лиза, мне сегодня сон приснился, - сказал Кандовский, вытаскивая цветок из бокала и передовая его девушке. - Забавный сон: будто я и есть этот самый портье. Представляешь, ты вечером принимаешь ванну, нежишься, а я тихо стучусь в окно. Ты открываешь - я влезаю. Там, правда, и трудов-то: первый этаж и окно большое. Мы с тобой страстно целуемся-обнимаемся, ну и всё такое, прямо на мраморном полу, на полотенце. А потом нежничаем и вспоминаем, как сидели когда-то за одной партой и как я ревновал тебя и дрался с мальчишками в классе. Представляешь, оказывается, я уехал сюда на заработки, а ты так скучала по мне, так безумно скучала. И вот однажды ты посмотрела по телевизору передачу про Ван Гога, и тебе пришла идея...
- А как звали ту, которая с тобой сидела за одной партой? - спросила Лиза.
В первый же день был осмотрен весь центр города и найдено знаменитое кафе, чья ночная терраса бросала в синеву ярко-звёздного вечера безумно-лимонный отблеск. Но это было на картине. Днём же, при нажористом свете, местечко выглядело буднично. Остальные достопримечательности, уже относящиеся к древней истории города, интересовали Кандовсого в малой степени.
На другой день была ещё поездка в Сен-Реми, совсем небольшой городок, в чьей психиатрической больнице прошёл курс лечения Ван Гог.
А вечером, по возращении, Лиза умудрилась затащить Кандовского на выставку современного искусства. Там были развешаны рентгеновские снимки с наклеенными красными розами в области четвёртого или, может, пятого ребра. Конечно, о чём-то это говорило кому-то, но только не Кандовскому: сердце его не замирало и не ёкало.
- А ты поняла, почему он застрелился? - Кандовский вернулся к теме Ван Гога. - Ведь из психбольницы его выписали здоровым.
- Конечно, - ответила Лиза, - проблема была в женитьбе брата.
- Ну да, они же вместе поднимали новое искусство, а теперь Ван Гог остался один.
Утром Кандовский проснулся и не обнаружил возле себя Лизы. Оторвал от подушки голову и оглядел комнату: Лиза лежала на полу нагишом, под грудью темнела запёкшаяся кровь.