Фомин Олег Вадимович : другие произведения.

Аквариум

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.72*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Егор - обычный житель российского провинциального города, мужчина тридцати пяти лет от роду, запутавшийся и потерявший ориентиры в жизни, необъяснимым образом оказывается в странном мире, полном страха и загадок. Мир этот является точной копией его родного города, но вместо людей по улицам бродят твари из ночных кошмаров, на каждом шагу подстерегает опасность, а жизнь немногочисленных жителей, прячущихся по подвалам, наполнена отчаянием и безысходностью. Борясь за свою жизнь и разгадывая мрачные тайны этого места, Егор незаметно для самого себя претерпевает серьезную перестройку сознания и души, обновление морально-волевых качеств, обретает любовь и смысл жизни.
  Олег Фомин
  АКВАРИУМ
  
  ...И в твоей лишь сокровенной грусти,
  Милая, есть огненный дурман,
  Что в проклятом этом захолустьи
  Точно ветер из далеких стран.
  
  Там, где всё сверканье, всё движенье,
  Пенье всё, - мы там с тобой живем,
  Здесь же только наше отраженье
  Полонил гниющий водоем.
  
  Н. С Гумилев
  
  
  
  1.
  18:24. Скоро начнет темнеть. Здесь днем-то ничего дальше полукилометра не разглядишь, какой-то вечный полумрак, а ночью вообще ни зги... Только наощупь, прислушиваясь...
  Хотя ночью тут вообще не ходят. Люди, во всяком случае.
  Я сижу на корточках, прижавшись к облупленному цоколю грязно-желтого четырехэтажного здания, вроде бы жилого, в самом углу ниши, где был устроен проходной вход в подъезд. Справа, совсем рядом, протяни руку и коснешься косяка - приоткрытая дверь внутрь дома, впереди, метрах в девяти - угол ниши, за ним - остатки тротуара и проезжей части улицы Сладкова, дальше через высохшие зеленые насаждения проглядывает серая гладь Реки. Взгляд прикован к этому углу неотрывно, стараясь не проглядеть ни малейшего движения. Одновременно, боковым зрением слежу за этой долбанной дверью, всем телом вжимаясь в стену, чтобы быть как можно менее заметным на ее фоне.
  18:25. Страшно... Страшно до одури, до головокружения. Сердце периодически ухает куда-то вниз к пяткам, угол левого глаза подергивается от напряжения, хорошо руки не трясутся, только они у меня бесстрашные. Ружье держу на уровне живота, уперев приклад в стену, направив дуло в сторону улицы. Если что - к подъезду развернутся точно не успею. Плохо. Очень плохо. Очень страшно. Очень-очень страшно. Боюсь того, что сейчас должно показаться из-за угла, боюсь того, что может выпрыгнуть из подъезда или из окон над головой. Мне много рассказывали, ЧТО может, хотя сам я ни разу не видел. Наверное, от этого еще страшнее.
  Поперся на Речвокзал во второй половине дня, идиот, не утерпел до завтра, теперь - сиди трясись. Хотя, какая разница? В Сарае тоже страшно. Только там страх ровный и постоянный, как гул трансформатора где-то за стеной, а здесь он яркий и пронзительный, словно сирена.
  Интересно - почему здесь Река течет в другую сторону, на Север, хотя остальное все такое же. Почти...
  Вообще, страх - это теперь для меня норма жизни. Аксиома. Как, например, земное притяжение или необходимость дышать воздухом и есть. Впрочем, и раньше так было, только в гораздо меньшей степени, страх для меня всегда был лучшим мотиватором. Надо жить по правилам, а то накажут, оштрафуют, посадят и так далее. Теперь все тоже самое, только список последствий другой - убьют, сожрут, разорвут и много чего еще. Наслышан. Рассказчиков вокруг много. А уж тем для рассказов - еще больше.
  А если Река течет в другую сторону, может и Юг с Севером местами поменялись? Солнца то здесь не видно никогда, не поймешь... Может она, вообще, специально для меня развернулась? Чтоб было, о чем подумать, пока в этом углу сижу?
  18:27. Урода я заметил в 17:02. Почти полтора часа прячусь. Можно, наверное, было попробовать убежать. Говорят, если ты их первый заметил, да к тому же издалека, то они могут, очень-очень редко, и не учуять, но я не побежал. Потому что, что? Правильно. Потому что - страшно. Испугался я и прыгнул в ближайшее укрытие, как учили. А укрытие-то оказалось совсем дерьмовым. Никаким. Странно, что никто до сих пор не вылез меня обнять, тут в домах товарищи ласковые обитают. Любвеобильные.
  Хотя пока их не слышно - и хорошо.
  Зато слышно Урода. Они вообще тихо не могут. Сопение, хрипение, булькание какое-то - метров на сто разносится. Так что, скорее всего, судя по громкости, он сейчас метрах в пятидесяти от моего угла. Такими темпами до очной ставки еще где-то около получаса, а уж состоится она точно, к гадалке не ходи. Тут два варианта - или бежать, тогда Урод сразу тебя заметит и догонит, скорость и прыть у них звериная, придется драться на ходу, или, как я - спрятаться, подготовиться и ждать. Ждать пока он не окажется в прямой видимости, желательно, на расстоянии ближе десяти метров. Никакая маскировка не поможет, ни кусты, ни заборы. Не знаю, чем они чуют, но они чуют. Без вариантов.
  И тогда есть несколько секунд на один единственный выстрел, больше не успеешь - дотянется и нашинкует в капусту. Но и просто выстрелить мало - надо именно попасть, причем, естественно, чем ближе Урод, тем лучше. Поражающие элементы наших ружей, не знаю, как еще назвать, то чем они стреляют, расходятся углом градусов в десять, и расстояние до цели обратно пропорционально кучности и убойности поражения. Таким образом, путем проб и ошибок, и путем надо отметить довольно трагичным, было установлено, что гарантированно завалить Урода можно точным выстрелом в голову с расстояния от двух до шести метров. В упор нельзя - самого посечет, дальше шести метров тоже не надо - супостат не сдохнет, а отлетит поврежденным, но живым, и пока ты будешь судорожно перезаряжаться, доковыляет и порвет, силы хватит даже у раненого.
  Лично я ни разу еще Урода не заваливал. Не потому что прошлые попытки были неудачными, неудачная попытка у нас тут обычно единственная, она же последняя, а потому, что почти не было еще таких вот романтических свиданий тет-а-тет, все как-то издалека, чаще даже через бинокль. Не было, не было, а вот теперь нате! Хорошо хоть один, бывает стаями шатаются. Хотя мне и одного за глаза...
  Господи, как страшно. За что мне все это? Почему я? Может лучше не сопротивляться, опустить ружье и ждать? Может лучше так, чем такое вот существование в вечном страхе, голоде и грязи? Сколько раз об этом думал...
  Страшно. И это тоже страшно. И еще десять тысяч раз страшно-страшно-страшно.
  И вообще, как представлю, как эта тварь меня заживо рвать будет, и что я при этом буду чувствовать, а воображение у меня с детства хорошее, яркое такое, богатое воображение, так сердце опять куда-то вниз камнем и по спине озноб.
  Страшно жить, короче, а умирать - еще страшнее.
  Поэтому и сижу тут в углу с ружьем. Партизан, бля... Водки бы сейчас, грамм двести. И покурить. И в туалет...
  А если Река специально для меня развернулась, может тут вообще все специально для меня устроено? Типа шоу Трумэна? Реалити такое. Найти бы продюсеров...
  18:30. Полседьмого. Еще минут пятьдесят - час и кирдык - свет выключат. Причем практически в прямом смысле. Время суток здесь меняется молниеносно. Сумерки длятся от силы минуту, потом ночь. Ни звезд, ни луны, вообще ничего, только звуки. И Уроды. И прочие, их тут много всяких. Им свет на хрен не нужен. Они тебя и в темноте найдут и сожрут. Или что похуже. Да, бывает и похуже, но об этом лучше сейчас не думать, а то в туалет хотеться перестанет.
  Часы "Электроника" примотаны прямо к ствольной коробке, чтобы достаточно было просто опустить глаза, а не вертеть рукой с ружьем. Умные люди научили, как и за временем следить, а в некоторых ситуациях это просто жизненно необходимо, и оружие наготове держать. Хотя где сейчас все эти умные?.. Правда один-то точно знаю где, видел около площади Доблести. По стенам ползает, рычит. Остальные, надеюсь, просто померли.
  Сопение Урода все ближе. Блин, вот что он делает? Картошку копает? Почему нельзя просто ходить? Нет, надо перебегать, чаще на четвереньках, с меcта на место, замирая на несколько минут в самых нелепых позах, и хрипеть, клокотать. Может они так сканируют все вокруг неведомыми органами чувств. Может... А может и нет. Кто их знает, они же - Уроды.
  Вообще, когда я в первый раз их увидел, точнее - его, один он охотился, - это было что-то. Ни в сказке сказать, ни пером описать. А если еще учесть, что он, вообще, был первым живым существом, которое я здесь встретил за весь день истеричных хождений по Городу, то даже мне самому сложно вспомнить ту глубину чувств, которую я тогда испытал.
  Помню, сидел около памятника Склифосовскому, слезы и сопли по лицу размазывал, жалость к себе очередной раз настигла. К Богу взывал, к судьбе, вобщем, занимался любимым своим делом. Сижу, ничего не понимаю. Где люди? Что с Городом? Почему я в зимней одежде? Все проснуться пытался, за руки себя щипал.
  А оказался я там тогда не случайно - вид оттуда больно хороший. Отлично просматривается часть набережной, пару примыкающих к ней жилых кварталов и тот берег Реки, где летом лагеря ставят. Тот берег не увидел. То ли нет его больше, то ли за туманом этим гребаным скрылся. А вот все остальное - как на ладони. И все надеялся я увидеть хоть одну живую душу, страшно больно одному было... И увидел. Не факт, что душу, но точно живую.
  Смотрю - внизу, под парапетом, мужик на четвереньках ползет, да шустро так, как таракан по стене. Хорошо - не дернулся тогда, не крикнул, а просто застыл - уж больно странно он двигался. Так что я его метров с тридцати хорошо разглядел, а он меня еще не чуял.
  Жутко, надо сказать, он выглядел. Очень жутко. Как я тогда штаны не намочил - вообще непонятно. Вобщем, надо взять высокого, худого, но жилистого и плечистого мужика, удлинить ему раза в полтора руки и ноги, немного вывернув суставы наружу, вытянуть также пальцы на руках, снабдив их чуть загнутыми когтями сантиметров по пять каждый, челюсти выдвинуть и натыкать в них гипертрофированных острых, неровных зубов, непропорционально торчащих в разные стороны, и ненадолго поджечь. Потом, когда кожа местами слезет, а местами запечется корочкой, потушить, оторвать нос и уши, оставив вместо них гниющие дыры, и посыпать обгоревшего товарища чем-то типа пепла для придания отвратительного сине-серого цвета. Вот то, что получится, и будет самым настоящим Уродом. К описанному надо добавить еще и жуткие раскосые глаза, затянутые какой-то розовой пленкой, лысый облезлый череп и нечеловеческую скорость, ловкость и силу...
  Короче, встреча была еще та. Протрясающая...
  Конечно, он меня тогда учуял. Мне повезло, что я был наверху, не сразу он до меня добрался, а когда все-таки почти добрался, вмешались добрые люди с оружием, нашлось-таки человечество, точнее какая-то непонятная его часть. Жаль вот сейчас вмешаться некому; я из того самого человечества на Речвокзале один - это я точно знаю.
  18:48. Вот он! Вывалился резким, ломаным движением из-за угла. Сегодня гуляет на двух ногах. Застыл спиной ко мне, сгорбив спину, заклокотал, затрясся. Сгусток ночных кошмаров на улице страшного, темного города. Он здесь хозяин, он плоть от плоти этого мертвого мира. Здесь нет места людям, здесь нет места мне.
  Господи!
  Это страшный сон! Дай мне проснуться! Пусть все будет как раньше!
  Вот и руки затряслись. Дуло ружья заходило ходуном, спина покрылась холодным липким потом, мир сузился до перспективы уходящей вдаль грязно-желтой стены с жуткой тварью на горизонте. Неожиданно Урод перетек на противоположную сторону улицы, все также не оборачиваясь, застыл высоким угловатым силуэтом. Перетек опять, еще дальше.
   Неужели не учуял? Не может быть, он же прошел так близко! Я замер, не в силах поверить в удачу, боясь дать себе надежду, что все еще может обойтись...
  Нет, не может. Не знаю, что он там услышал - мое дыхание, бешеный стук сердца, какая разница, просто сопение вдруг прекратилось и Урод резким, каким-то совершенно неестественным движением, чуть-ли не из-подмышки, оглянулся прямо на меня. Даже с такого расстояния я различил за розовыми бельмами вспыхнувшие зрачки, раздался какой-то утробный скулеж, постепенно переходящий в хриплый торжествующий вой, и тварь также неестественно, но очень-очень быстро, как будто вывернулась наизнанку в мою сторону, опять застыла, покачиваясь, а потом бросилась на меня.
  Дальше все, как во сне. Классическом кошмарном сне. Время стало киселем. Густым, чуть теплым киселем, который разливали по граненым стаканам и ставили на подносы в детском саду. И в этом киселе, преодолевая сопротивление среды, медленно-медленно двигались вверх мои руки с ружьем, а на меня также медленно летело, визжа, жуткое нечто из преисподней. Мощные конечности подминают трескающийся асфальт, горящий взгляд прикован ко мне, острые неровные зубы оскалены, кожа и мясо на лице местами слезли, позволяя во всех подробностях разглядеть строение уродливых челюстей.
  Никаких ключевых событий жизни не промелькнуло у меня в голове. Никаких навязанных стереотипов предсмертных видений меня не посетило. Я сжался в комок, закрыл голову руками, и заскулил, в то время как кто-то другой, тоже нервный, тоже испуганный, но не такой безвольный и слабый, повторяя быстро-быстро одно единственное матерное слово, выпрямился, судорожным движением поднял ружье, уперев приклад в плечо, и дождавшись, когда Урод влетит в мысленно подсвеченную красным шестиметровую зону, нажал на курок.
  Оружие вздрогнуло, небольно ударил приклад, и еще плотный и мощный заряд срубил несущуюся тварь четко посередине красной зоны. Голова Урода превратилась в направленный против хода движения взрыв грязно бордовых ошметков, а безвольное тело его по инерции пронеслось дальше и, описав ногами вперед почти полное сальто, рухнуло прямо передо мной подергивающейся, но уже совсем мертвой кучей. Вот такие у нас ружья... Вот такие у нас нервы! Именно тогда, когда надо, и туда, куда нужно. Шварценеггер...
  Мои два разных я соединились и вместе стали повторять все то же матерное слово, тело, переполненное адреналином, несколько раз смешно подпрыгнуло на неестественно вытянутых ногах, а потом начало медленно съезжать по стене.
  Я жив! Жив! Я убил Урода! Сам! Он мертвый, а я живой! Я живой, потому что он мертвый! Он, бля, мертвый, потому что я живой!
  Я лежал в этом грязном углу и улыбался. Сердце и дыхание постепенно успокаивались. Через кусты на той стороне дороги, просвечивала Река, и мне даже на секунду показалось, что вода в ней не серого, а того глубокого ярко-синего летнего цвета, который я видел в последний раз тогда, когда Река еще текла с Севера на Юг. Тогда в ней можно было купаться...
  А в мире можно было жить...
  Так, сейчас поднимаюсь и бегом в сторону Сарая. Сделать то, за чем сюда шел, уже не получится. Тупо - не успею. Теперь главное - уйти. Уйти подальше от Речвокзала, здесь спрятаться на ночь точно некуда. Найдут в любой щели. Найдут, выковыряют и сожрут.
  Сейчас еще полминуты полежу, соберусь с силами, чтобы ноги не тряслись, и побегу. Затылок опустился на землю...
  Я открыл глаза. Взгляд скользнул вверх по стене, по желтой штукатурке, которая местами осыпавшись, улыбалась серыми силикатными зубами кирпичей. Стена быстро темнела. Темнели кирпичи, темнели пустые проемы окон, карниз, полотенце, свисающее с козырька подъезда...
  Стоп! Какое на хрен полотенце!?
  Что-то серое, тяжелое и очень вонючее мягко придавило меня, лишив возможности двигаться. Это нечто мелко-мелко вибрировало; от него исходили буквально физически ощущаемые эманации голода и нетерпения. Я даже не успел толком испугаться, шею мою сильно сдавило, а голову прострелила резкая огненная боль.
  И тут выключили свет.
  
  2.
  Голову прострелила резкая огненная боль. Егор проснулся и сел на кровати, сдавив виски. В голове, помимо боли, бушевали отзвуки какого-то жуткого сна, но подробностей его Егор не помнил. Помнил только то, что ему было очень страшно.
  Дотянулся до бутылки с водой, стоящей на полу рядом с кроватью, жадными глотками утолил жажду. Стало немного лучше. Пульсация в висках затихала, сердце успокаивалось.
  "Допьюсь скоро до инфаркта." - привычно шевельнулось в голове.
  За шторами было светло. Егор нащупал телефон на прикроватном столике, нажал кнопку. С прямоугольного экрана на него взглянула улыбающаяся дочка и цифры 6:28. "За две минуты до будильника. Может переставить еще на часок или вообще не идти сегодня на работу, позвонить, сказать, что заболел? Нет уж. Лучше на работу. Дома, вообще, с тоски сдохну".
  Воскресные вечерние опохмелки после бурных выходных медленно, но верно, входили в норму жизни, и с каждым разом количество выпитого на ночь неуловимо возрастало. Причем опохмелки эти Егор проводил в одиночестве, что для него являлось верным и безоговорочным признаком второй стадии алкоголизма. В этом плане он себя не обманывал и не придумывал оправданий.
  Наскоро разогрев кофе, Егор вышел на лоджию, сел и, закурив, мутным взглядом посмотрел на Реку, величественно несущую свои воды в каком-то полукилометре от его дома. С десятого этажа открывалась шикарная панорама: солнце уже взошло, вода в Реке была ярко синей, небо голубым, а противоположный берег и острова пестрели сочной летней зеленью. Ярко белые катера и Омики резкими прочерками разрезали водную гладь. День обещал быть жарким. Однако, душевное состояние Егора исключало удовольствие от любования пейзажем, все было привычно и неинтересно.
  Сходив в душ и затолкав в себя бутерброд, Егор посмотрелся в зеркало. Да. Ну и рожа. О поездке за рулем не могло быть и речи. Гаишнику даже не надо будет принюхиваться - тут и так все понятно.
  Вызвал такси, оделся, вышел на улицу, закурил еще. Стало только хуже. Мутное состояние усугубилось. "Скорее бы они уже вернулись, а то ведь совсем сопьюсь тут один" -подумал Егор о семье, проводившей отдых на турбазе, глядя на подъезжающее такси.
  Маршрут до места работы был живописным, тем-более летом. Почти все-время по набережной, вдоль Реки, но Егор смотрел в другую сторону, прислонившись к прохладному стеклу лбом и прикрыв глаза, машинально отмечая привычные мелькающие здания и перекрестки. Машина иногда подскакивала на ухабах, и Егор болезненно морщился. Было ощущение, что от этих прыжков мозг больно бьется изнутри о стенки черепа.
  Проезжая Речвокзал, водитель притормозил, пропуская кого-то на пешеходном переходе, и взгляд Егора уперся в подъезд старого желтого здания, буквой Г стоявшего на пересечении улиц...
  И тут голову опять пробила огненная стрела, да так резко, что Егор не смог сдержать стона. Накатила волна страха, даже не страха, а панического ужаса, желания бежать без оглядки, бежать со всех сил все равно куда, лишь бы отсюда... А потом двадцать пятым кадром перед глазами вспыхнул образ какого-то жуткого зубастого существа, смотрящего на Егора яростным взором через розовые бельма. Вспыхнул и погас, оставив ощущение прикосновения к чему-то невыразимо отвратительному и жуткому, ощущение полной безысходности и горя.
  Молчаливый таксист бросил взгляд в зеркало заднего вида и лениво поинтересовался:
  - Что, хорошо вчера погулял?
  - Да, перебрал немного, - смог прохрипеть Егор, продираясь через дебри головной боли и ужаса.
  - Я сегодня тоже после суток пивка долбану, - уже скорее самому себе мечтательно протянул водитель и, видимо, давая понять, что разговор окончен, прибавил громкость радио.
  Егор постепенно приходил в себя. Боль в голове стихала, мысли медленно прояснялись.
  "Так, панические атаки у меня уже случались, но вот глюки... Может это и есть та самая белочка?" - попытался он отшутиться сам от себя. Но отшутиться не получалось. Весь тот негативный спектр чувств, поразивший его во время видения, все еще мощным фоном стоял над душой. Хотелось плакать, как будто случилось что-то настолько трагичное и непоправимое, что оставалось только прыгнуть в омут головой или повеситься. Безотчетная тревога сдавливала грудь, а перед глазами все еще возникали острые кривые зубы, проглядывающие через прогнившие щеки, и красные огни зрачков, полных злобы и голода.
  И уже почти доехав до работы, придя в более-менее сносное состояние, Егор вспомнил, что началось все именно с того желтого дома и подъезда. Словно он уже видел все это, только совсем в другом месте и при других обстоятельствах. Это было сродни ощущению дежавю, но не проходило постепенно, а наоборот - обрастало подробностями. Деревянная дверь, облезлая стена, пустые окна квартир, бетонный козырек... И страх. Снова страх...
  Контора занимала весь второй этаж нового офисника в недавно ставшем "деловым" районе города. "Хоть какой-то плюс похмелья" - подумал Егор, глядя на тройной ряд припаркованных машин, машинально прикидывая, кого бы он перекрыл, будучи за рулем.
  Кивнул охраннику на вертушке, поднялся один этаж по лестнице и оказался перед большой железной дверью с вывеской "ВымпелСтройПроект".
  Работал Егор, как ни странно для нынешнего времени, по специальности, полученной в институте, инженером-проектировщиком, то бишь - конструктором. Занимался в основном расчетами, хотя брался и за рабочее проектирование. Фундаменты, балки, опоры, консоли, металлоконструкции, моменты, эпюры - все это составляло привычный профессиональный фон трудовой деятельности.
  От природы способный и трудолюбивый, Егор сразу после института устроился в спокойную проектную организацию, которая звезд с неба не хватала, но и без работы не сидела. Лояльно относилось тогдашнее руководство и к левым заработкам сотрудников, поэтому первые лет пять после ВУЗа Егор в геометрической прогрессии набирался опыта, обрастал связями, зарабатывал репутацию. Брался за все заказы, ни от чего не отказывался, и еще до тридцати обрел уверенность в себе в профессиональном плане и стал зарабатывать достаточно, чтобы содержать недавно обретенную семью, ездить на своей машине, жить в своей квартире и ежегодный отпуск проводить за границей. Сменил несколько контор, пытался прорваться в нефтянку - не дали, там конкуренция бешенная, но даже на ниве проектирования объектов гражданского строительства все равно хватало.
  Хватало. И перспективы были. Были даже мысли, что пора бы уже открыть что-то свое, уйти от "дяди", и, наверное, когда-нибудь эти мысли воплотились бы в жизнь...
  Но что-то случилось.
  Сейчас Егор не смог бы даже примерно определить временной период начала перемен, но они начали происходить. Нет, дело не в кризисе, парализовавшем экономику страны, дело не в нескольких очень неприятных стрессовых жизненных ситуаций, сильно расшатавших психику, дело не в начавшихся портиться отношениях с женой. Дело было в самом Егоре. Он понял это совсем недавно, но это было так.
  Какая-то программа внутри, заложенная природой в каждого нормального человека, дала сбой, и душа совершенно незаметно и совершенно необратимо отклонилась от правильного курса и пошла по случайному вектору, с каждым годом уводившему ее все дальше и дальше в неизвестные дебри. Пропал сон, появилось неясное, постоянно давящее чувство, вскоре оформившееся в безотчетную тревогу, возникла излишняя эмоциональность, реакция на негатив выросла в разы. Короче говоря, после тридцати лет Егор узнал значение непривычного заморского слова "депрессия", которое раньше считал уделом исключительно одиноких домохозяек, и понял, что, как выразился один психотерапевт, коих пройдено было немало, норадреналин в его организме одержал решительную победу над серотонином.
  К тому же Егор выпивал. Выпивал давно - с института, даже, скорее, со школы. Праздников было много, компании были веселые, и до поры до времени это не приносило ему никаких хлопот. Однако позже, видимо, под воздействием все того же вектора, выпивка стала для него уделом одинокого расслабления и меланхолии, нежели как для всех остальных - способом повеселиться и пообщаться. Алкоголизм на фоне депрессии или депрессия на фоне алкоголизма - Егор устал гадать, что было раньше - курица или яйцо. Сейчас для него это уже не имело решающего значения. Имело значение то, что весь заложенный в него потенциал и все его прошлые достижения стали медленно, но верно растворяться. Пропал интерес к жизни, работе, спорту. Пропали друзья. Не из-за каких-то ссор или разногласий, просто не хотелось общаться, да и они, замечая, но не понимая произошедшие в нем перемены, постепенно отдалились. Ругань с женой, с коллегами по работе; Егор стал угрюмый, нелюдимый и раздражительный. Пропал заработок. Не совсем конечно, какой-то необходимый минимум достатка Егор был еще способен обеспечить, но никаких планов на будущее уже не строил, в директора не метил, а сидел себе в этой конторе последние года три и вел себя, как кактус, ненавидя себя и всех...
  Единственной отрадой в жизни оставалась дочка. Ее Егор любил так, как любой нормальный отец любит своего единственного ребенка. Нет, даже чуточку сильнее. Намного сильнее.
  Но если раньше мысли о ней наполняли душу Егора радостью и счастьем, то сейчас он с каждым разом испытывал все более жгучий стыд и отчаяние. Ему было стыдно за себя, за то, что он, отец, защитник, позволил себе так размякнуть, превратиться в кисель. И когда дочери понадобится настоящая помощь и твердая родительская рука, сможет ли он ей все это дать? Нет, думал Егор. Не смогу.
  И пил. А потом мучился страхом и ненавистью к себе. А потом снова пил...
  Вобщем, в сухом остатке имеем: ранним утром понедельника перед дверью в офис стоит тридцатипятилетний похмельный мужик интеллигентного, хоть и немного помятого вида, страдающий от хронической депрессии, потерявший цель и ориентиры в жизни, не видящий и не хотящий ничего в будущем, которого сегодня по дороге на работу впервые в жизни посетила белочка.
  Аплодисменты!
  Егор провел карточкой по датчику, дверь тихо пискнула и отворилась. Мерзкий, оценивающий взгляд поверх очков секретарши Дынечки, сидевшей в холле и встречающей посетителей, молчаливый кивок Егора, подобие кивка в ответ, полного высокомерного презрения. Будучи не с бодуна, можно было бы сказать какую-нибудь гадость насчет ее внешнего вида, но не сегодня. Сил нет. Сейчас быстрее на рабочее место, а то жвачка во рту уже исчерпала все свои соки, и любое общение с сотрудниками выдаст его с потрохами.
  - Доброе утро! - не поднимая глаз, произнес Егор, входя в комнату, точнее, просторный офисный рабочий зал. Упав в опостылевший стул, Егор нажал кнопку на блоке питания и, пока компьютер просыпался, огляделся вокруг. Почти вся компания в сборе. Пенсионерки, видимо, как всегда приперлись часов в семь и сейчас сидят, уткнувшись носами в мониторы. Более молодая часть коллектива пьет кофе, докрашивает ногти и тихо переговаривается между собой. Лето, вяло текущий кризис, серьезных заказов нет, поэтому все расслаблены и думают скорее не о работе, а уже о следующих выходных. Нет на месте только главного конструктора, Алексея Алексеевича, он в отпуске на даче, и молоденькой, недавно устроившейся Машеньки. Но это не нонсенс; она, вообще, девушка летящая, может прийти и к обеду, ничего не боится.
  Зашел зам, поименно позвал избранных на планерку к директору. Счастливчики удалились, а остальные постепенно притихли и занялись работой или чем-то еще - Егор не видел их мониторы. Все рабочие места были обставлены папками, каталогами, фикусами и прочим, чтобы максимально обеспечить уровень защиты от чужого взгляда. "Как партизаны в окопах" - подумал Егор, хотя его рабочее место в принципе тоже было похоже на блиндаж. "Докризисная привычка, когда было много леваков" - придумал сам себе оправдание он и усмехнулся про себя.
  "А на планерку опять не позвали" - мелькнула было мысль, но тут же захлебнулась в волне безразличия. "Скоро совсем со счетов спишут. Ну и хрен с ними! Дворником пойду работать."
  Похмельное утро на работе всегда тянется мучительно долго. Мысли тяжело ворочаются в голове, расчеты продвигаются как улитки, а от стимуляторов, типа кофе и сигарет, становится только хуже.
  Ближе к обеду позвонила жена. Равнодушно поинтересовалась, как дела, и с небрежно скрываемой ноткой злорадства рассказала, как они там весело купаются-отдыхают. Дала трубку дочке, Егор было оживился, но та, видимо увлеченная какой-то игрой, отрапортовала "Папа, я тебя люблю!" и отдала телефон маме, которая, сказав "Алло", оборвала звонок.
  "Вот и поговорили", - привычно подумал Егор и вздохнул. Недавно речь первый раз зашла о разводе и, видимо, далеко не последний. "А что ты хотел? В зеркало на себя глянь, грустный член, блин"...
  Наконец, время подошло к двенадцати. Наскоро пообедав в столовке на первом этаже, Егор помчался на маршрутку. Надо было забрать машину. Во-первых - вечером на дачу за дедом, а во-вторых, будучи за рулем, Егор не так сильно ощущал себя алконавтом. Все-таки личный автомобиль в какой-то степени дисциплинирует, не давая окончательно скатиться в синюю яму.
  Вернулся на работу почти вовремя. Мозг заработал более ровно, мысли устаканились, и расчет был доделан и отправлен на сервер. Висела еще одна небольшая халтурка на стороне, но на нее было решено сегодня забить, так как заказчик был человек спокойный и неторопливый и конкретных сроков не поставил. Поэтому оставшееся до пяти время Егор бесцельно ковырялся в дебрях интернета, равнодушно просматривая веселые картинки и ролики, да время от времени пялился на туго обтянутую джинсами задницу Машеньки, когда она проходила мимо, но тоже скорее по привычке, вроде как - я мужик, как же мне не посмотреть. А ведь года три назад случая пофлиртовать, а может и завести интрижку он, наверное, бы не упустил. Тем более, что Машенька эта, хоть и с пустой головой, зато всем остальным была оснащена на славу.
  Короче, вроде все было как всегда, но постепенно Егор отметил, что душевный дискомфорт, который он с утра списывал на похмелье, а потом на свое психическое состояние в целом, сегодня был какой-то другой. Как будто в привычное гудение роя пчел в голове вклинился басовитый шмель. Тоска была какой-то совсем уж щемящей, тревога более острой, предчувствие беды не проходило. Он даже позвонил жене, терпеливо раза четыре натыкаясь на механический голос, утверждающий, что абонент занят, потом все-таки поговорил с ней и с дочкой - "у нас все хорошо, мы отдыхаем, когда вернемся пока не знаем, ты же ведь один фиг на работе".
  Все равно, что-то было по-другому.
  "Наверное, следующая стадия депрессии; интересно сколько их всего? Те, кто знает, к сожалению, уже не ответят... Пипец, что ж как тяжко-то? Видимо, придется сегодня опять накатить", - наконец родилось в его голове, и со смешанным чувством облегчения и стыда Егор немного приободрился.
  Отстояв в пробке на выезде из города, ладно хоть не пятница, добрался до дедовской дачи. Тот сидел в полной боевой готовности на рюкзаке, с корзинами первого урожая. На дачу заходить даже не стал. Погрузив все в багажник и пристегнув деда, который ни разу в жизни не справился с ремнем самостоятельно, помчался назад. По дороге Егор был досконально проинформирован о всех плюсах и минусах текущего дачного сезона, неудачах местной, когда-то горячо им любимой, футбольной команды, повышенном давлении и подвигах послевоенной дедовской молодости. Стараясь не слишком выпадать из беседы, Егор отвечал коротко, четко, даже задавал какие-то вопросы, хотя шмель в голове уже явно начал перекрывать ставших такими родными пчел.
  "Я сегодня по ходу - Винни Пух, блин! Че за фигня? Скорее бы приляпать."
  Доехали. Знакомый с детства пятиэтажный дом, двор, с которым связано столько хороших воспоминаний, лавка, на которой когда-то любила читать газету бабушка, потрескавшийся асфальт, горбатые деревья. Все, когда-то бывшее родным, все за что хотелось подержаться, почувствовать тепло и счастье прошлого, постепенно становилось чужим и ускользало из рук. А может становился чужим сам Егор?
  Помог деду подняться в квартиру, отказался от чая и, наскоро попрощавшись, прыгнул в машину.
  "Так, 21:20, магазины еще работают; покупаю пузырь и домой. Сил совсем нет, видимо паническая атака начинается, да что же это со мной сегодня?"
  В алкомаркеты заезжать не стал. Противно было толкаться в очереди с совсем уж синими людьми. В их лицах Егор отчетливо видел свое очень возможное будущее. Остановился на парковке крупного сетевого магазина. Зашел, взял корзинку. Так - пельмени, плавленый сыр, сок, чай вроде кончался, и вот наконец вожделенная витрина - блестит, сверкает этикетками, радует разнообразием форм... Тфу, бля! Положил в корзинку дорогую бутылку водки и с неизменным в таком случае чувством стыда пошел к кассе.
  Все, домой! Сейчас полегчает... А завтра опять - двадцать пять. Сколько можно так жить? Семья приедет, надо брать себя в руки. Только как, если в руках бутылка?
  Ехал домой не низом по набережной, а по Старогвардейской. Летний вечер постепенно вступал в свои права. Солнце село, светился огненно-красным горизонт за Рекой, мелькали в небе стрижи, зажигались фонари. "Красивый закат", - вдруг подумал Егор, проезжая мимо площади Доблести, на которой гордо высился один из символов города - памятник Склифосовскому.
  И тут, не осознавая себя, Егор остановил машину около автобусной остановки, прямо под знаком, вылез и, словно зомби, пошел через площадь к памятнику. Мимом проносились лихие парни на скейтах, нарезали круги симпатичные девчонки на роликах, неспешно прогуливались семейные пары с колясками. Смех, веселые крики, спокойные разговоры - звуки людного места большого города летним вечером. Егор ничего не видел и не слышал. Он дошел до парапета, окинул взглядом горизонт, противоположный берег Реки, где уже зажигались костры летних лагерей, а потом опустил взгляд вниз...
  И снова вспышка, стрела через голову, ощущение безвозвратной потери и тварь, ползущая к нему прямо по стене. Та же самая тварь, что и утром. Исчезли люди, исчез закат, река, деревья, дома потускнели, словно пропущенные через сепию. Из мира ушла жизнь. Остался только Егор и существо с горящими глазами. Животный ужас охватил все тело. Егор хотел кинуться бежать, развернулся, всей спиной и затылком ощущая ненавидящий взгляд сзади, сделал первый шаг; ноги подкосились, и мир, завертевшись бешенной каруселью вокруг, вдруг снова взорвался привычными звуками и цветами, а карусель оборвалась жестким ударом об асфальт...
  - Мужчина, Вам плохо? Мужчина?
  - Может скорую?
  - Да бухой по ходу...
  Егор с трудом сел, ощупывая лоб. Крови нет, но шишка будет знатная. Еще жутко болела подвернутая нога. Он огляделся. Вокруг толпились люди; не то чтобы много, в основном пожилые, но в глазах у них Егор прочел искреннее сочувствие. С трудом ворочая языком, он объяснил, что просто подвернул ногу, что не стоит беспокоиться, все в порядке.
  "Точно - белочка... Ну, наконец-то! Здравствуй, дорогая..."
  Люди расходились. Егор медленно поднялся. Все так же шуршали скейты, ролики, кто-то смеялся - мир был жив, о его падении уже забыли. Он снова подошел к парапету, положил руки на нагретый летним солнцем гранит и заглянул вниз. Никого. Точнее, наоборот, народу много. Идут по лестницам люди, прямо внизу расселась громкая компания молодежи, два ппс-ника лениво прогуливаются рядом. Все как обычно. Никаких зубастых чудовищ.
  Синюю гладь Реки в ослепительных бликах солнца рассекают катера, редкие облака, подсвеченные снизу розовым, неподвижно висят в небе. Справа от него сверкает позолоченными куполами храм Георгия Победоносца, внизу набережная, за ней - еще полный народа пляж, чуть левее бассейн ВВС, стоящий прямо на берегу, еще левее - городская ГРЭС вонзила в закатное небо три высоких красно-белых трубы.
  И тут зрение снова сыграло с Егором злую шутку. В глазах несколько раз вспыхнули горизонтальные полосы с помехами, как на видеокассете, где поверх новой записи, прорываются изредка кадры старой. Пространство несколько раз потеряло яркость и глубину, картинка стала какой-то плоской и неживой, и Егор увидел большой красивый пассажирский пароход, который почему-то не плыл по опустевшей и посеревшей Реке, а висел в пятидесяти метрах над Речным проспектом, насаженный на трубы электростанции.
  Вспыхнуло раза три, оставив в памяти эту сюрреалистическую картину, и снова все стало нормальным. Цветным, ярким, привычным.
  Стряхнув наваждение, Егор нашел в себе силы повернуться спиной и заковылял в сторону машины. Подвернутую лодыжку простреливало при каждом шаге, голову нещадно ломило.
  "Господи, что за бред! Я сошел с ума! Быстрей на хрен отсюда! Домой!"
  Он плохо помнил, как доехал до дома. Вроде раза два проскочил на красный, чуть не попал в ДТП, долго тыкал не ту кнопку на пульте от парковки, наконец, открыв ворота, чуть не снес об их угол переднее крыло, кое-как припарковался на свое место и только тут выдохнул.
  Нарочито спокойно, но с трясущимися руками, открыл багажник, достал дежурную рюмку, распечатал бутылку водки. Налил. Выпил. Запил соком. Тут же опрокинул еще одну. Закурил.
  Начало отпускать. Мир ворвался в уши Егора шумом трансформатора, эхом от его шагов по паркингу и криками, доносившимися с улицы через открытые ворота. Там играли дети.
  -Егорка! - вдруг раздался чей-то окрик.
  -Егорка, домой, Егорка!
  3.
  - Егорка! Егорка, мать твою за ногу! Ты там кони не двинул?
  - Не, вон дышит, жмурится...
  - Леший, накапай ему еще бальзаму, а то так и будет валяться. Нагадит еще в портки, вонять будет.
  Я плавал в кипятке. В горячей вязкой темной жидкости. Все тело, все кости, органы, каждый кусочек тела жгло. Но больше всего шею. Шея просто пылала.
  Попробовал открыть глаза - свет резанул, пришлось зажмуриться. Сквозь бред почувствовал, как чьи-то шершавые руки грубо приподняли мою голову, мозолистые пальцы разжали губы и влили в рот какой-то горькой жидкости. Судорожно сглотнул. Горло стало жечь даже больше, чем шею, но постепенно перестало и даже начало как-то холодить. По телу пошла волна блаженной прохлады, и, когда она добралась до головы, я все-таки смог открыть глаза.
  Слепящее огненное пятно постепенно сфокусировалось в круглую лампочку на кривом проводе, свисавшую с бетонного, плесневелого потолка. Темные швы плит уходили в темноту за пределы освещенного круга. Повернуть голову я пока не мог, поэтому весь мир для меня сосредоточился в этом круге. Тело жгло уже меньше, хотя шея все-равно горела нестерпимо.
  - Ну что, очухался, Рэмбо?
  В мой маленький круглый мир нагло вторгнулось чье-то лицо и с усмешкой принялось меня рассматривать. Мужик. Лет сорок- сорок пять. Довольно харизматичная внешность. Прищуренные голубые глаза с лучиками морщинок, волевой подбородок, сломанный нос, старый шрам через бровь, и абсолютно лысый. Синяя майка с каким-то шевроном на груди, на руках почему-то кожаные перчатки.
  "Борода" - всплыло в сознании слово, точнее имя. Я его знаю. И он меня, видимо, тоже.
  - Даже не знаю - медаль тебе на задницу прицепить или пристрелить на хрен! Сам чуть компостом не стал, да еще и нас с собой прихватить хотел. Хотя Урода разнес - просто классика! Учебник можно писать. Вот уж от кого, так от тебя такого не ждали...Ну давай, колись, зачем на Речвокзал поперся?
  - Подожди, Борода, минут десять еще надо, пока бальзам подействует. Он сейчас только крякать может.
  Второе лицо показалось слева. Еще один мужик - примерно мой ровесник, плечистый, высокий, давно небритый, лохматый весь какой-то. В этот раз идентификация личности прошла быстрее.
  "Леший. Алексей его зовут. Тоже его знаю. Так, стоп, что они там говорили про Речвокзал?".
  ...Речвокзал, Урод, желтый дом, одеяло... Отрывки образов начали связываться в цепочку событий, и тут в голову ворвались просто гигабайты информации о том, кто я, кто эти люди, где я сейчас нахожусь и чем здесь занимаюсь. Точнее, где нахожусь, не знаю ни я, ни эти люди, которых можно назвать, нет, не друзьями, а скорее, партнерами по выживанию, сплоченных необходимостью как-то существовать в этом страшном месте. Мы не знаем, где мы, зато очень много знаем о том, что вокруг нас, и знания эти оптимизма совсем не приносят...
  Попытался повернуть голову. Получилось, но шея опять запылала болью, как от свежего ожога. Так, просторный прямоугольный зал с низким потолком и обшарпанными бетонными стенами, освещенный несколькими тусклыми лампами. Слева - коридор, уходящий в темноту, справа в стене - массивная стальная дверь, типа банковской, с круглым штурвалом. В углах стеллажи с разнообразным хламом, вдоль стен панцирные кровати с потертыми матрасами, шкафы и еще куча разного барахла различной степени необходимости. Окон нет. Вместо них на стенах тут и там приклеены плакаты с голыми красотками на фоне шикарных автомобилей и тропических пейзажей, очень нелепо здесь смотрящиеся.
  Короче, я в Сарае. На нашей базе, главной стратегической позиции и ... Я типа дома.
  И еще одно приятное открытие - моя правая рука накрепко примотана цепью к чугунной батарее. Без фанатизма, но реально накрепко. Цепь замкнута нехилым навесным замком.
  - Ну что, Егорка, не врубаешься пока? - снова склонился надо мной Борода. - Ладно, тогда быстро ввожу в курс событий. Ты, я, он и даже он, - кивок куда-то за мою спину, - Короче все мы - сотрудники спецназа ГРУ Российской федерации. Профессионалы, бля. Жопами головы неприятелю умеем откручивать. Находимся на особо секретном задании в самом сердце вражеского Пиндостана. В нашу задачу входит...
  - Хорош гнать, Бородатый, - смог прохрипеть я, не оценив этого искрометного юмора.
  - Смотри, а наша принцесса то уже соображает! Да грубит к тому же. Что, Егорка, Урода завалил - сразу борзый стал? На хрена только бальзам на тебя тратили, Бэтмен хренов!
  - Извини, - пробормотал я. - После Урода ничего не помню. Что было-то?
  - А спасли мы задницу твою дурную, причем второй раз уже. Херня какая-то тебе голову открутить пыталась, а мы не дали. Так что, должок твой удвоился.
  Точно! Одеяло, там на подъезде. Вот почему, видимо, шея так горит...
  - А как вы... Как там?..
  - Как мы там оказались? - Борода заржал. - Следили за тобой, балбесом. Дядя Миша еще давно подметил, что ты жрачку не доедаешь, а ныкаешь куда-то, порох собираешь, дергаешься... Правда ты всегда дергаешься, но тут прям подскакивал. Че мы слепые что ли? Сашка́ же ты перед смертью пытался выходить? Вот мы пошушукались и решили, что он тебе перед тем, как откинуться, некую страшную тайну открыл, он же тут самый опытный считался, много чего знал. И гадали мы, что же это за секрет такой неимоверный, что наш тихий Егорка, который на улицу нос боится высунуть, сам, один, не сказав ни слова товарищам, о чем, кстати мы еще потолкуем с тобой, пошел на ночь глядя, со стволом наперевес? Сашок уже не расскажет, ты шухеришься, и решили мы с Лешим и дядей Мишей тебя пропасти. Во-первых, на тебя, дурака, посмотреть, как ты по Городу пойдешь интересно было, а во-вторых, хрен его знает, может Сашок тебя на клад какой навел, так и нам бы что-нибудь упало. Вобщем, шли метрах в ста, спиной твоей любовались. А ты, кстати, неплохо поначалу двигался, четко...
  - Профессионально, - совершенно серьезным голосом вставил Леший.
  - Во-во! Тихий-тихим, а слушал, видать, умных людей, на ус наматывал. Только с Уродом ты, конечно, лоханулся. Мы-то его минуты за две до тебя заметили, можно было еще ускакать. А ты даже не дернулся, только когда почти на очку вышел, его спалил и в тот угол зашухерился. А мы напротив, на набережной, в старом павильоне засели и гадали - то ли свалить, то ли тебя пристрелить, а потом свалить, но ты уж больно смешно там сидел, как будто на проводе оголенном. А Урод по ходу сначала нас учуял, к нам он двигался, но ты там или пернул, или хрюкнул, не знаю, короче... Но завалил ты его - просто загляденье. Верх хладнокровия! Мы аж охренели все... А потом, смотрим, из окна над подъездом слизь какая-то вытекла, типа медузы что ли, я такой раньше не видел, и на тебя, болезного, прыгнула. Ну, тут уж что делать - спасать героя надо, все-таки подвиг совершил! Подбежали отодрали ее от тебя, ты кстати лицом-то уже синеть начал, и сожгли. Точнее, пытались сжечь. Не горит она толком, сама горячая, вон Леший без перчаток был, тоже руки обжег. Уползла она в подъезд, вобщем. Мы за ней не полезли, не хрен туда соваться, тебя за руки - за ноги и бежать. Еле добежали до Коробки, да-да не пялься так, у нас свои секреты есть, там ночь переждали, а с утреца тебя сюда, в Сарай, в отчий дом, доставили.
  - Спасибо, мужики...- попытался простонать я.
  - А ты здесь почти сутки валялся, - продолжал Борода, - Леший тебя какой-то дрянью мазал, а когда не помогло, пришлось бальзам тратить. Так что помни, Егорка, помни, кто тебя, дурака, второй раз из-под молотков вытащил. А забудешь, на шею свою в зеркало глянь, на тебя как будто ошейник из кипятка надевали.
  - А я догадываюсь, что это за хрень была, - раздался сиплый голос, и в круге света появился дядя Миша - парнишка лет девятнадцати, худой, но жилистый и широкоплечий. - Помнишь, Борода, мертвяка без головы нашли? Ему по шее будто лазером каким прошлись. И тоже прямо около дома валялся. По ходу эта слизь то и была, может она чисто мозгами питается...
  - Баранами она питается! - оборвал его Борода уже другим серьезным, злым голосом. Всю шутливость его, как рукой сняло.
   - Баранами, которых кормишь, спасаешь, жизни учишь, а они, вместо благодарности, крысятничают и втихаря лезут куда-то зачем-то. А ну колись, Егорка, куда шел? Колись, сука, тут щас все твое бытие на кону!
  Все трое склонились надо мной, сурово и пристально гладя прямо в глаза. Все трое ждали ответа. И от этого ответа напрямую зависела моя жизнь.
  Я зажмурился. Мне было стыдно перед этими людьми, но я сделал то, что сделал, точнее попытался, и по-другому поступить я не мог. Надо говорить правду, а там будь, что будет.
  - Короче... Сашок, когда уже совсем плохой стал, еле говорил, рассказал, что можно отсюда вернуться. Можно. Ему кто-то говорил, я имя не запомнил, но он его уважал. Ну я и подумал, раз уж Сашок тому мужику поверил, значит правда...
  Я замолчал, задохнувшись. Горящее горло с трудом позволяло долго разговаривать.
  - Дальше, - хмуро процедил Борода.
  -Вобщем, надо добраться до своего дома... То есть не сюда в Сарай прийти, а в настоящий свой дом, где ты жил Там, Тогда... И переночевать. Точнее уснуть. А проснешься уже дома... Ну то есть Там...- я снова замолчал, жадно хватая ртом воздух. На этот раз никто не перебивал, все терпеливо ждали.
  - Сашок сказал, что он бы сам давно вернулся, но его дома здесь нет. Ну, тут же все немножко не так... Он жил где-то около Спутника, далеко идти, но он с какой-то высотки в бинокль смотрел и понял, что точно нет его дома. А твой, говорит, по любому стоит, потому что Речвокзал вообще не изменился, в смысле ничего не исчезло. А я же там рядом жил... Ну вот и решил попробовать. Поверил. Вам не сказал, потому что, знал - не отпустите... Простите, мужики. Не мог я по-другому... И... Спасибо вам еще раз...
  Наступила тишина. Все трое все также серьезно смотрели на меня.
  Первым не выдержал Леший. Открыл щербатый рот и дико с подвизгиванием заржал, потом подключился Борода, загромыхал, запрокинув голову, а потом и дядя Миша присоединил свой гогот к остальным. А я лежал с закрытыми глазами и чувствовал, как по раскаленным щекам текут холодные горькие слезы, чувствовал, как обрывается где-то в груди последняя тонкая-тонкая ниточка, связывавшая меня с Родным домом. Ниточка, которая называлась - надежда.
  Смеялись они долго. Очень долго. Потом вытирали слезы и, охая, держась за животы, повторяли фразы из моего рассказа, и снова начинали ржать. Наконец успокоились. Помолчали.
  - Ну что, верите ему? - серьезно спросил Борода.
  - Я верю. - ответил Леший. - Он только поэтому и решился выползти, домой хочет.
  Дядя Миша просто кивнул.
  Борода вздохнул, поднес свое лицо к моему, так что я чувствовал его несвежее дыхание, и тихо, серьезно сказал:
  - Ну и баран же ты, Егорка! А Сашок тоже - красавец, пошутил напоследок. А может совсем уже бредил... Не вернешься ты никогда, Егор. Ни я, ни они, никто не вернется. Не знаю, почему, за что мы здесь, но отсюда только один путь, и вчера ты им чуть было не воспользовался, если бы не мы. Забудь прошлое. Полностью. Отрежь, оторви, выбрось. Того мира нет и никогда не было. Есть только этот... Мир... Прими его. Только так ты здесь выживешь. А будешь помнить и надеяться - недолго протянешь. Понял?
  Я молча кивнул. Сил говорить не было. Не было сил жить.
  - Ну вот и хорошо, что понял, - сказал Борода, резко развернулся и пошел к своей лежанке. - Больше объяснять не буду.
  Остальные тоже молча, понуро отвернулись и начали расходиться.
  - Э, мужики! - вспомнил я, - А на хрена вы меня привязали?
  Борода повернулся:
  - Как это на хрена? Ты у нас в карантине. Ты же с этой тварью там чуть ли не сексом занимался, мало ли чем она тебя наградила. Может у тебя ночью клыки до пупка и хвост вырастут, и ты нас тут всех порвешь, как Тузик грелку. Помнишь, Дима с Горгульей сцепился, она его царапнула? Рассказывали тебе, кем он на следующий день стал и что делать начал? Во... А Черныш, когда в Грибы влетел?.. Ладно, что вспоминать. Посидишь пару дней, потом посмотрим, что с тобой делать.
  Да хоть пару лет... Мной овладело какое-то мрачное равнодушие. Внутри было пусто, как будто душу вырезали и отпустили, оставив мешок с костями догнивать на этой помойке. Все стало бессмысленным и ничего не значащим. Даже страх, мой вечный, намертво впаянный в меня страх, исчез, растворился, как будто осознав, что тут больше нечем поживиться, паразитом покинул тело мертвого хозяина. Слова Бороды словно сорвали какие-то оковы, державшие до сих пор мое сознание и хранившие там надежду и смысл существовать. Все. Точка. Прошлого нет. Есть только вот это...
  Чуть позже ко мне подошел Леший. Присел рядом на корточки, помолчал, покряхтел и наконец заговорил:
  - Ты особо не парься, Егор. Не ты один такой. Многие надеются, верят, помнят... И байку эту мы уже слышали не раз. Был тут еще до тебя паренек один, тоже никак не мог поверить, маялся, страдал. А как эту историю услышал - загорелся, духом воспрял и ушел, как герой кинофильма, с гордо поднятой головой и пушкой за плечом. Его тогда никто останавливать не стал, никто же до него не проверял - правда или нет. Поэтому и отпустили, он, кстати, недалеко тут жил... Двое даже проводить вызвались. Дошли нормально, без косяков, он в подъезд - нырк, и тишина, ни выстрелов, ни криков, вообще ничего. Потом ночь настала, парни ушли. Дня через три решились все-таки сходить посмотреть, а вдруг на самом деле прорвался. Утром пошли, сам понимаешь, чтоб говна всякого вокруг поменьше шныряло. Толпой. Как на штурм. Нашли дом, зашли в подъезд, поднялись, этаж шестой вроде был. Квартира - вот она. Дверь заперта. Стучали-стучали, потом выломали на хер. Зашли. Обычная двушка, все в пыли как везде, следы парня того до кровати, сама кровать примята, а его нет. Вот тебе загадка. Неужели правда?... А потом кто-то бо́шку-то поднял, а этот дурень прямо над кроватью, в потолок впаянный висит. Причем, как будто прессом каким припечатали. Лицо обглодано, потроха тоже, только ребра поломанные торчат. Как мы оттуда бежали! Жопы светились! До Сарая добрались, смотрим, а двоих не хватает. То ли по дороге, кто сцапал, то ли из дома того не вышли. Хрен его знает, никто от страха не видел ничего. С тех пор мы на подобные истории не ведемся. Смирились... И ты смирись. Легче так. А иначе, как жить? Только пулю в лоб...
  Никогда еще немногословный, косноязычный Леший не выдавал такого монолога. Он, сам, видимо, пораженный накатившим на него красноречием, замолчал, глядя куда-то сквозь меня, а потом медленно поднялся и отошел.
  ***
  Отвязали меня на следующий день. Борода отомкнул замок, пошутив что-то про конец инкубационного периода, сурово посмотрел сверху вниз и изрек:
  - Все, Егорка! Отныне ты не иждивенец, а самостоятельная боевая единица, приносящая пользу обществу. Кормили тебя, поили, попку вытирали, теперь твоя очередь. Больше никаких скидок, будешь наравне со всеми пахать, а может даже больше - типа как общественные работы за проступок. Пойдешь сегодня с Лешим и Серегой за продуктами в Шестерку на Краснознаменной. В нашей пока нет ни хрена, пацаны утром вернулись, говорят пусто. Ферштейн? А не согласен - шмотки с ружьем вот здесь клади и вали куда хочешь прямо сейчас - домой, в Турцию, на хер, сам смотри, короче, горевать не будем.
  - Я понял, Борода. В Шестерку, так в Шестерку. - Не было сил даже удивляться собственному равнодушию и спокойствию перед походом на поверхность, - Когда выходим?
  - Через полчаса. Иди похавай пока, там Света наварила две кастрюли из предпоследних запасов. В прошлый раз мало взяли, не подрасчитали периоды, теперь полки пустые. И помыться не забудь, воняешь на километр, а в нашем деле сам знаешь, чем меньше о тебе информации в окружающем пространстве, тем лучше. И переоденься тоже. Ей скажи, что я распорядился, она выдаст.
  С трудом разминая затекшие руки и ноги, я пошел по полутемному коридору вглубь Сарая, туда, где размещался блок помещений, приспособленных под кухню-столовую, санузел и технические помещения. Долго стоял под ледяной водой, жесткой мочалкой смывая с кожи пот и грязь. Остервенело тер, чуть ли не до крови, и было ощущение, что смываю я последние, самые стойкие и глубоко въевшиеся воспоминания, чувства и мысли того человека, которым я был еще позавчера. Словно змея кожу, я сбрасывал с себя остатки своего прежнего "я", этой сложной многоплановой субстанции, которая образовывает людскую сущность. Оно просто исчезло, я как будто смотрел на себя со стороны или по телевизору. Что будет вместо нее и будет ли вообще, мне было все равно. Внутри гулким эхом гуляла пустота. Ни эмоций, ни желаний, ни мыслей...
  Замерзший, кое-как прикрывшись старой одеждой, надевать ее не было сил, я прошлепал на кухню, откуда доносился запах еды, и крикнул за перегородку, как в лучших домах, разделявшую обеденную и кухонную зону:
  - Свет, там Борода сказал мне шмотки новые выдать и это... Пожрать, короче еще... Пожалуйста.
  - О! Отпустили блудного сына! - раздался веселый гогот сзади, и почему-то со стороны котельной показалась девушка или женщина, я всегда терялся в определениях, лет тридцати. Лицо светилось идиотской улыбкой, видно было, что ей не терпится поиздеваться над дурачком. Она подошла ближе, вгляделась в меня, и веселье в глазах Светы уступило место натуральному сочувствию и жалости. Такая резкая смена настроения, наверное, свойственна только женщинам, все-таки материнский инстинкт и все такое...
  - Ты бы сначала за одеждой зашел, а потом в душ. Смотри - вон синий весь. Пойдем скорее подберем тебе по размеру, - засуетилась она. - Сейчас простынешь, опять валяться будешь, Борода тогда тебя точно выгонит. Он пока ты там бредил, все зубами скрипел и матерился, всю плешь проел.
  Света была симпатичной, русоволосой, немного полноватой, но фигуристой, веселой и простой, как три рубля. Конечно жизнь здесь наложила свою поганую печать и на нее - темные круги под глазами, неестественная бледность, а главное, затаенная в самой глубине карих глаз, но от этого не менее безбрежная, чем у остальных, тоска, но природный оптимизм и воля к жизни все-таки брали вверх, поэтому никто из нас не мог представить Сарая без Светы и ее звонкого голоса. Тем более, что женский пол здесь был в дефиците, а в нашем случае, вообще, представлен только в штучном экземпляре. Функции на нее были возложены важные: главный повар, главная прачка, завхоз и любовница командира, то есть Бороды. Не уверен насчет последнего пункта, но остальную работу свою она выполняла добросовестно и с радостью. Готовила вкусно, стирала чисто и без возмущений и всегда знала, где, сколько и чего лежит. Ну а отношения с Бородой - на мой взгляд ей просто некуда было деваться. Борода есть Борода. Лидер, вождь, стержень группы - кто чем-то недоволен - дверь вон там...
  Так что женщину, нет все-таки девушку, Светлану, любили у нас все. Причем любили, скорее как сестру, безо всяких там пошлостей. Нет, иногда, конечно я ловил в глазах Лешего или еще кого-нибудь знакомую самому искорку, когда Свету по-хозяйски обнимал Борода или просто она проходила мимо, но очень-очень редко. И далее этой искорки ни на словах, ни, тем более - на деле, никогда не доходило. Чисто платоническая любовь, да... И дело даже не в Бороде, просто здесь как-то совсем было не до этого. Вот, вообще не до этого... Странно, говорят в экстремальных ситуациях, наоборот, вверх берут инстинкты, а это и есть один из самых первых наших инстинктов, но... Видимо, в экстремальной ситуации у нас только Борода, а остальные так - в санатории. Я вот, например, вообще забыл, когда у меня последний раз была эрекция. Нет, была конечно, в этом плане вроде все работает, просто, видимо, организм не хочет зря тратить калории и гормоны, сам решая чему стоять, а чему нет...
  Света привела меня в одну из подсобок, где были аккуратно разложены кипы одежды, ткнула в пару стопок.
  - Вот это, наверное, твой размер, - И деликатно отвернулась. Помолчала. Вздохнула. Потом опять, видимо баба в душе взяла свое, и она тихо заговорила.
  - Егорушка, не береди ты себе душу, а? И так вон смотреть страшно - глаза пустые. Совсем сгоришь ведь. Мы же люди - твари, ко всему приспособимся, как тараканы. И здесь выживем. Я как на это смотрю: если есть это место, где все так плохо, значит есть и другое - где наоборот все из шоколада. Может - это проверка на стойкость, на силу душевную, и те, кто ее пройдет, потом в шоколаде и окажутся.
  - Ага, в шоколаде...- натягивая штаны и пыхтя, съязвил я. - В коричневом чем-то точно. И вообще, Свет, ты сейчас изложила обобщенную суть всех мировых религий.
  - Зря ты так. Надо верить в лучшее. Думаешь я такая дура счастливая, мне везде хорошо? Я как про сыночков своих вспомню, по сердцу будто ножом, грудь хочется разорвать и сердце это вынуть и растоптать, чтоб не болело... А потом думаю, что их же здесь нет. Они Там остались. У них солнышко светит, птички поют. Все уж лучше... И успокаиваюсь вроде...
  - Прости, Свет, - пробормотал я, и мы надолго замолчали.
  Наряжался я минут десять. Штаны с майкой подобрал быстро, а куртки никак не подходили, то рукава короткие, то в спине жмет...
  Одевались мы, кстати, в сине-зеленую форму с большой надписью МЧС России на спине и с шевронами. Тут недалеко от Сарая Областной штаб Министерства Чрезвычайных Ситуаций располагался - там и нахапали с запасом. Ну а что? Ситуация же чрезвычайная... Чрезвычайнее не бывает. Особенно пригодились пожарные боевки и шлемы. Их перекрасили в темно серый цвет и одевали, выходя в Мир. Ткань плотная, огнеупорная, от колючек или кислоты какой самое то. Зверью-то, конечно, по фигу - в трусах ты или в скафандре, но все-таки процент остаться живым немного, но возрастал.
  - Ну как? - наконец спросил я.
  - Ого! Прям с картинки! - повернулась Света и восхищенно пропела, - Младший лейтенант - парень молодой... Хотя какой на хрен лейтенант, ты самый натуральный майор, судя по погонам. Макаров И. В. - прочитала она на именной нашивке.
  - Е-мае, моя фамилия девичья. У меня папа был - майор Макаров, только военный, не мчс-ник, и инициалы другие. Ну все, майор, есть иди. Сейчас наложу тухляка. Посуду за собой помыть не забудь.
  Не чувствуя вкуса, я съел огромную миску гречневой каши, перемешанной с тушенкой, запил стаканом горячей кипяченой воды с сахаром, чай кончился два дня назад, и, поблагодарив Свету, отправился в общий зал, где уже собралась вся наша зондеркоманда.
  Население Сарая состояло из восьми человек. Первый, конечно, - Борода, потом Леший, бывший кем-то вроде его зама, дядя Миша - молодой гопник со Сталелитейного, Серега - спокойный молчаливый мужик под сорок, Валуев - здоровый, высоченный, страшный, как ядерная война, лет двадцати пяти, бывший боксер тяжеловес и Бабушка - шестидесятилетний дед, у которого по внешнему виду и манерам речи без труда угадывалось славное уголовное прошлое. Седьмой была Света, а восьмым я - человеческая особь мужского пола тридцати пяти лет - по-местному - Егорка. Кстати, Валуев - это почти не погоняло, настоящая фамилия у парня была - Валиев. Вот и не верь потом в совпадения. Вобщем - компания подобралась пестрая, неординарная и талантливая, прямо как отряд самоубийц.
  На моей памяти правда было еще двое - Черныш и Сашок. Но Черныш, как уже упоминалось, влетел в какие-то Грибы, и с ним случилось что-то нехорошее. Но я те события как-то пропустил, так как вообще еще ничего не понимал, я его даже не помню толком. А Сашок напоролся на Гвоздя, а потом долго и мучительно умирал у меня на руках. Я его выхаживал, правда не столько из сострадания, сколько в целях быть хоть чем-то полезным...
  Все повернулись ко мне.
  - Епта, товарищ начальник, да тебе звезды на погоны упали, - заржал Бабушка. Остальные тоже заулыбались.
  - Ладно хоть не маршал, а то пришлось бы коня искать, - Сказал Серега. - Обмывать будем?
  - Вернемся - поляну накрою, - отшутился я.
  - Хули так долго? - спросил Борода. - Со Светкой заигрывал, Бэтмен?
  Не поймешь то ли шутит, то ли нет, сверлит взглядом, как на допросе. А вот не дождешься - я тебя тоже посверлю...
  Секунд десять мы с Бородой молча смотрели друг-на друга, он подошел ближе, вгляделся еще пристальней. Телепат хренов, на самом деле ведь видит все, что внутри у меня сейчас.
  - Гляди-ка, принцесса то наша повзрослела вроде. В сказки уже, наверное, не верит. А, Егорка? Есть дед Мороз или нет, как считаешь?
  - Нет. И Снегурочки тоже нет... Спились. - ответил я.
  Еще десять секунд гляделок, потом Борода чему-то удовлетворенно кивнул, отвернулся, заложил руки на спину и, вышагивая, как фюрер на плацу, громко заговорил:
  - Итак, объясняю боевую задачу. Егор, Леший и Серега быстрым маршем двигаются в сторону площади Фрунзе. Маршрут - стандартный, проложенный. Но если, что не так, - меняете сами по ситуации. Ведущий - Леший. Дойдя до лабиринта, ныкаетесь около высотки на углу Старогвардейской, которая бело-синяя двадцати с чем-то этажная. Егорка в обнимку с биноклем лезет наверх, как можно выше, там лестница отдельно от квартир, лоджии переходные, открытые.
  - Это ему одному в жилое здание чтоли залазить? Егору? - не понял Леший.
  - Да, ему! В бывшее жилое здание. Так вот. Надо залезть так высоко, чтобы в бинокль просматривалась Шестерочка на Краснознаменной и проход через лабиринт. Проход по любому новый, три периода прошло.
  - Может лучше я? - опять влез Леший.
  - Лезет Егор! - с железом в голосе отрезал Борода. - Лезет и внимательно наблюдает. Около этой Шестерки место не очень хорошее, там и днем Волосатые могут копошиться или еще кто. Если никаких зверят не видно, смотришь на наличие людей. Стрелять, я думаю не будут, но в один магазин двумя группами лезть не комильфо. Теми более, магазин этот не совсем наш. Смотришь минут двадцать. Внимательно. Если людей тоже нет - спускаешься, докладываешь, и все вместе - за покупками. Берете все как всегда, но в полтора раза больше.
  - А назад-то переть? - спросил Серега.
  - Допрете. Вон лбы какие. Задача ясна?
  - Егор, че молчишь? - повернулся ко мне Леший.
  - А че говорить? Задача ясна. Идем. - мне на самом деле было глубоко наплевать. Волосатые, лабиринт какой-то. По хрен все. Страха не было и это ощущение было новым, непривычным и даже немножко приятным.
  Борода кивнул:
  - Я ж говорю - взрослеет принцесса. Ну, присядьте на дорожку и вперед. Если сожрут, домой можете не возвращаться. Егор, на возьми. - он протянул мне карабин. - Заряжен, проверен. Бинокль у Лешего. Удачи!
  Валуев взялся за штурвал нашей пуленепробиваемой двери, напрягся, заскрипели петли, и створка медленно поехала наружу.
  ***
  Обычного ощущения, как перед прыжком с парашютом, не было...
   Мы протиснулись через открывшуюся щель и замерли в темном, узком коридоре, ждали пока закроется дверь. Лязгнули засовы и наступила тишина. Впереди, метрах в десяти темноту разрезали неяркие лучи света сверху - там был люк на поверхность. Леший выждал около минуты, а потом, подняв руку, первым двинулся вперед. Повинуясь его знакам, мы с Серегой аккуратно, стараясь издавать как можно меньше звуков, чуть-чуть приподняли люк, а Леший медленно по кругу начал рассматривать пространство снаружи.
  - Вроде спокойно, - прошептал он, перехватил крышку люка и приподнял повыше, - На выход, бойцы!
  Мы, быстро, но очень-очень бесшумно выбрались наружу и встали, направив стволы в разные стороны, как бы страхуя вылезающего Лешего. Мне вдруг стало весело. Как дети, которые с пластмассовыми автоматами играют в спецназ. Тут же шухерись - не шухерись, все равно - это все, как рулетка в казино. Прискачет сейчас какой-нибудь обезьян залетный и скажет: вы тут хоть молчите, хоть песни горланьте, я вас один хрен учую и бошки поотрываю. Но, видимо игра в меры предосторожности, пусть даже практически бесполезная, успокаивает и на самом деле помогает выжить. Леший-то мужик опытный, ему виднее...
  Я огляделся. Вокруг нас раскинулся Город, точнее его очень некачественная ксерокопия. Серая, пыльная, безликая. Сарай находился в подвальном помещении какого-то непонятного предприятия, находившегося на склоне между строительным институтом и пивзаводом. Я помню, когда был студентом и смотрел вниз из окон аудиторий, выходящих на эту сторону, всегда гадал, что же происходит на этой обширной огороженной территории, большая часть строений которой, судя по всему находится под землей, так как видел я в основном терассы, покрытые зеленой травкой, разделенные железобетонными подпорными стенками, и множество здоровенных, как из метро, вентшахт, торчащих из этой травки. Если честно - до сих пор не знаю. Освоенные нами небольшие подземные пространства Сарая ответа на этот вопрос не давали, а дальше мы и не ходили. Зачем? Не лезет никто оттуда и хорошо...
  Стояла мертвая тишина. То есть реально вообще никаких звуков, кроме нашего дыхания не было. В привычном мире не бывает такого безмолвия. Всегда и везде есть какой-то фоновый шум, даже если мы считаем, что находимся в абсолютной тишине, все равно он присутствует, мы его просто не замечаем. А здесь именно его отсутствие сразу же бросается в глаза, а точнее в уши. Очень непривычное ощущение. Ветра не было, воздух был неподвижен, хотя по серому небу с огромной скоростью неслись темно-серые тучи, и это стремительное движение как будто еще больше подчеркивало мертвую неподвижность всего остального.
  Нам нужно было подняться к институту, пройти еще квартал вверх до Старогвардейской, повернуть направо - и еще квартал до площади. Как раз именно там, на углу, и находилась та самая высотка, которую Борода определили нам, как наблюдательный пункт.
  Ближайшим путем наверх была изящная металлическая лестница маршей в пятнадцать с круглыми площадками, оборудованными лавочками и кованными фонарями. Она, красиво извиваясь, органично вписывалась в рельеф склона и когда-то была излюбленным путем студентов из строяка и политеха к вожделенной разливайке на пивзаводе. Сейчас она была не менее изящно оплетена какой-то сизой не то паутиной, не то проводами и как-то странно разорвана, будто кто-то большой и сильный ради забавы отодрал несколько маршей от площадок и вывернул их в разные стороны. Получилась довольно интересная композиция в стиле неоконструктивизма.
  По лестнице мы, конечно, не пошли. И не только из-за ее состояния. С металлическими сооружениями здесь вообще происходили очень странные вещи, и приближаться к ним категорически не рекомендовалось. Я помню, когда в первый раз увидел в бинокль закрученные в немыслимый узел вышки Телецентра, вообще долго не мог понять, на что я смотрю. Интересно было бы взглянуть еще на американские горки в парке Единства, но уж больно далеко. Да и люди пропадали. Пропадали, подойдя слишком близко даже, например, к относительно небольшой опоре ЛЭП. Так вот - стоит человек живой, здоровый, потом треск какой-то, мелькает что-то неуловимое между двутаврами и уголками, бац! - и нет человека. Только взвесь кровавая в воздухе повиснет и опадет мелкими-мелкими капельками...
  Леший повел нас прямо по склону, стараясь держаться поближе к забору территории, где располагался наш Сарай, поминутно с опаской косясь в сторону веселой лесенки. Двигались быстро, насколько позволял рельеф, и практически бесшумно. Тишину нарушал лишь треск сухого репейника, сквозь который мы продирались, и комья земли, иногда выскальзывающие из-под сапог из огнестойкой кожи и скатывающиеся вниз.
  Поднялись. Выбрались на асфальт. Осмотрелись. Родной институт на углу квартала простирался корпусами в обе стороны, налево и вверх. Двери главного входа были гостеприимно распахнуты, но зайти в них я бы не согласился даже под дулом пистолета. Звуки, иногда доносившиеся из окон любимого ВУЗа, заставляли сердце испуганно замирать, а спину покрываться холодным потом. Кто там сейчас сидит на лекциях, я не знал и знать не хотел. Явно не восемнадцатилетние студенточки...
  Двинулись вверх по улице следующим порядком: прямо по полустершейся разделительной - Леший, мы чуть позади, я - слева вдоль бордюра, Серега, соответственно, справа.
  Этот поход для меня сильно отличался от немногочисленных предыдущих. Я был спокоен. Напряжен, сосредоточен, но я не боялся. Осознание себя в форме третьего лица не пропало, а наоборот даже усилилось и начало становиться привычным. Поэтому сегодня я мог смотреть по сторонам, не вжимая голову в плечи, и видеть все детали этого странного мира. Машины вдоль обочин, покрытые то ли пылью, то ли пеплом, деревья без листьев, серая, сухая трава газонов, окна домов, в большинстве целые, некоторые даже открыты, неподвижно свисают занавески, несущиеся надо мной облака, не отбрасывающие тени... Оп! А институт то - мой, да не совсем! Перехода через третий этаж между Старым и Средним корпусами не было. То есть, совсем не было. Торцы зданий, к которым он должен был примыкать не имели проемов, просто окна, и никаких обломков перекрытий и кирпича внизу не валялось. Видимо, создатели сего пространства на него просто забили или специально вычеркнули из списка, чтобы товарищ Егор не забывал, где находится. Да я и без этих напоминаний, в принципе...
  Неожиданно, слева, то бишь, с Севера донесся приглушенный расстоянием трубный вопль. В моем представлении так кричать мог только какой-нибудь огромный, мутировавший в хищника, мамонт, которого очень разозлили. Вслед за воплем раздался треск выстрелов, намного тише, говоривший о том, что стреляют где-то очень далеко. Причем стреляют не в панике, а спокойно и расчетливо, отсекая очереди в несколько патронов. Тишина секунд пять, потом короткая тройка, видимо - контрольный, и снова тихо.
  Мы застыли посреди улицы, ожидая продолжения. Через полминуты Леший обернулся и завистливо протянул:
  - Из калашей херачили. Везет же гадам! Двинули, бойцы.
  Да, тема настоящего оружия была для нас очень-очень больной. Только у Бороды имелся милицейский укорот неизвестного происхождения, который он никому не давал, да и сам старался не пользоваться, так как патронов было всего магазина на три. Мы же все были вооружены кустарными ружьями местного производства, выменянными на Рынке, на какие-то волшебные ништяки еще до моего появления. Все возможные места, типа РОВД или воинских частей, где можно было бы разжиться реальным железом, были очень далеко и, скорее всего, уже вычищенны до последней гильзы. А на том же Рынке такое не предлагали ни за какую цену, не дураки.
  Дошли до перекрестка, огляделись. Старогвардейская была пуста. Ни движений, ни звуков. Только машины, кем-то когда-то припаркованные у зданий и одинокий автобус 24 маршрута, так и не отъехавший от остановки на той стороне улицы. Тоже покрыт густым слоем пыли. На лобовом стекле прямо по этой пыли большими буквами написано слово "хуй", чуть ниже буквами поменьше - "у меня теперь грязный палец". Кто? Зачем? Непонятно. Петросян, наверное, местный какой-нибудь. Развлекаются люди, как умеют.
  Что самое интересное - светофор работал. Шагал зеленый человечек под электронным циферблатом, отсчитывающим секунды, стоял красный человечек. Секунды кончились, человечки поменялись, даже желтый фонарь чуть посветился перед красным. Все как надо. Бред.
  Леший махнул рукой - переходим, и тут я выдал:
  - Погоди, зеленый загорится!
  Серега хрюкнул. Леший обернулся, посмотрел на меня, как будто впервые увидел, дернул головой и двинулся на ту сторону. Ясно. Сосредоточен, не до шуток. Ну ладно, буду молчать.
  Почти дойдя до остановки, наш ведущий неожиданно чуть присел, резко развернулся направо, застыл на мгновение, а потом заорал шепотом:
  - Бегом, бля!
  И ломанулся к автобусу. Тихо, но очень-очень быстро. Мы с Серегой побежали следом. Я попытался разглядеть справа то, что так напугало Лешего, но ничего подозрительного не обнаружил. Те же машины, те же дома в девять этажей, внизу на первых - помпезные крыльца салонов красоты, ресторанов, турагенств, куцые деревья вдоль бордюра. Перспектива улицы упирается в площадь Фрунзе, вон уже искомые высотки стоят, метров четыреста осталось. Ничего.
  В автобус, естественно, не полезли. Спрятались за стеклянной остановкой, оклееной рекламой. Сидя на корточках, я подивился невиданным скидкам в Медиа Маркт, юному лицу стапятидесятилетней Лаймы Вайкуле, которая давала концерт в ГДО в честь 8 марта. Интересно какое сейчас марта? Или не марта. Мои размышления прервал Леший, выглядывавший из-за угла остановки и прошипевший:
  - Это че за херня такая?
  Нам с Серегой не очень хотелось смотреть, что там за херня. Если Леший не дает команду бежать, значит нам она пока не угрожает. Поэтому меньше знаешь, крепче спишь. Но потом мне все же стало интересно, что так удивило бывалого, опытного мужика, и я, осторожно встав, выглянул через его голову на улицу.
  Сначала не увидел ничего. То есть все тоже самое: машины, дома, окна, росчерки облаков, потом Леший прошептал:
  - Третий этаж над крыльцом "Регион тур". От правого угла два окна, потом лоджии. Смотри между ними.
  Я пригляделся по указанным координатам и не сразу, а как на картинках, где надо расслабить зрение, чтоб разглядеть фигуру, но все-таки увидел. Лучше б не видел. На широком глухом простенке грязно-бежевого фасада, прилепившись к нему, сидел Ужас. Ночной кошмар, словно сошедший с полотен Иеронима Босха или страниц Лавкрафта. Это был не Урод. Те не склонны к мимикрии. А это существо, как хамелеон, практически идентично воспроизводило у себя на теле цвет и структуру фасадной штукатурки, а одна из конечностей, цеплявшаяся за угол лоджии, была окрашена в коричневый цвет стойки витража, которой касалась. Заметить ее можно было только по полутеням на теле и по расплывчатому пятну под ней на стене, да и то переведя зрение в какую-то иную плоскость. Зато уж если заметил, взгляда не отведешь.
  - Я сначала выглянул, смотрю - вроде все чисто. Думаю - показалось: - прошептал Леший, протягивая мне бинокль. - Уж хотел вам отмашку давать, но тут она задвигалась. Сначала на козырьке сидела, вон на том синем, а потом одним прыжком на два этажа вверх - херась! Цвет не сразу изменился - вот и заметил.
  Я впился глазами в окуляры и снова потерял зверюшку. Секунд пять двигал по стене пока не сфокусировался в нужный режим. Вот она. Оно... Да - это Ужас. Самый настоящий. Даже Уроды по сравнению с этим - бандерасы. Размером с небольшой внедорожник, типа кроссовера. Какая-то помесь человека и паука. Горбатое туловище, обмотанное выступающими кольцами, как у червя, изгибается, заканчиваясь чем-то вроде здорового осиного жала, острого на конце, а в толстой части, перевитого венами, вызывающими неприятную ассоциацию с половым органом. С другого конца прилеплена голова. Небольшая, шишковатая, без шеи и носа, зато с огромными выпуклыми буркалами и широченным открытым ртом, из которого торчат ровные, как у пираньи, острые зубы и стекает какая-то отвратительная слизь. Но самое мерзкое - конечности, именно они делают Это похожим на паука. Их пять: две в передней части тела, три в задней, причем пятая торчит точно по ходу хребта, как гипертрофированный хвост. Длинные, мускулистые, неприятно лоснящиеся, трехсуставчатые, с выпуклыми маслами, заканчиваются вполне человеческими кистями рук с пятью пальцами, только очень длинными и с чем-то типа присосок на концах, которые держат этот, видимо, нехилый вес на стене. Мерзость.
  
  Что-то на двух руках или ногах привлекло мое внимание, я чуть сдвинул оптический зум, немного приблизив чудовище, и охренел. Носки. Черные, с белым лейблом "Адидас". Если взять носок, одеть на руку и порвать его конец, натянув на предплечье, чтобы вышло что-то вроде браслета, то получится такая вот ерунда.
  - Носки видел? - поинтересовался я у Лешего.
  - Да пипец! - прерывистым шепотом ответил он. - Это типа раньше ноги, чтоли были? То есть я имею в виду, что из человека вот такое безобразие выросло? Ну ладно, ноги в руки превратились, а пятая-то откуда взялась?
  - Может копчик мутировал? - я передал бинокль Сереге. - Все, мне хватит. Надолго.
  Даже немногословный Серега не смог сдержать эмоций, любуясь человеком-пауком. Несколько раз выматерившись, он спросил:
   - Ну и че делать? Тут весь день сидеть? Или может завалить попробуем?
  - С дуба рухнул? - ошалел Леший. - Мы че на танке? Ты видел, как оно двигается?
  Тут, как будто, услышав эти слова и решив продемонстрировать Сереге свои возможности, тварь одним стремительным прыжком пересекла лоджии двух квартир, оказавшись сразу метрах в двенадцати дальше и разбив одну из секций витража, на который она опиралась. Потом быстро по паучьи двинулась вверх по стене. Еще звенели, разбиваясь об асфальт осколки стекла, а она добралась до открытого окна на последнем этаже и, как-то немыслимо сжавшись в подобие шара, исчезла в темном проеме.
  - Меня в этот дом в гости не зовите. Не приду, - пробормотал Леший, прижимаясь спиной к стеклу остановки и облегченно сползая вниз.
  - Да, про такую херню мне еще никто не рассказывал. - продолжил он. - Нет предела совершенству...
  - Может их пора уже как-то каталогизировать? - предложил я. - Типа - бестиарий нашего городка.
  - Я кино смотрел, называлось вроде "Отвратительные твари и где они живут", - сказал Серега, выглядывая за угол.
  - Фантастические твари, - поправил его Леший. - И как эту назовем?
  - Тут без вариантов. Спайдермэн! -ответил я.
  Леший снова посмотрел на меня, как первый раз, и спросил.
  - Егор, а тебе что, совсем не страшно?
  - Страшно. - соврал я, - Но не совсем...
  ***
  - Да-а-а, вот это подстава, - ошарашенно протянул Серега, когда мы без происшествий добрались до площади и оказались у цоколя бело-синего многоэтажного здания, того самого к которому стремились. - Бывают в жизни злые шутки...
  - Сказал петух, слезая с утки, - машинально продолжил я.
  Незадымляемая лестничная клетка с переходными лоджиями, с которой я должен был осматривать окрестности, присутствовала. Красиво уходила синенькими ограждениями в туманную небесную перспективу. Вот только присутствовала она с северной стороны здания, а не с южной, откуда открывался бы вид на Шестерочку.
  - Блин, не могли с другой стороны сделать, чтоли? - спросил Леший.
  - Инсоляция, - запоздало вспомнил я, - Квартиры должны максимально освещаться солнцем, поэтому лестницы почти всегда смотрят на север.
  - Соляция - хуяция! Что теперь делать-то? - сказал Серега. - Сейчас поднялся бы по-тихому этажа до шестого, глянул бы, да назад. А теперь что, в квартиру лезть?
  - В квартиру - не вариант. Однозначно. Там разные спайдермэны обитают, - ответил Леший, рассматривая соседние здания, - Может куда еще залезть?
  - Борода по ходу специально все так устроил. Он же - хитрожопый, все заранее рассчитал, - сказал мне Серега. - Наказать тебя хочет, в назидание другим.
  Я помолчал, подумал:
  - А зачем вообще наверх лезть? Сюда же низом дошли и ничего. Можно и дальше также - потихонечку.
  - Мы шли - все просматривалось на все четыре стороны метров на триста, а ты на площадь глянь, сад камней, бля...- ответил Леший.
  Я повернулся в сторону "самой большой площади Европы", по неофициальному мнению местных жителей, и присвистнул. Последний раз я здесь был, еще когда с неба светило солнце, а по улицам ездили машины. Тогда площадь Фрунзе представляла собой квартал метров пятьсот на триста, по углам которого были расположены четыре прямоугольных сквера. А огромный асфальтовый крест между ними с одной стороны был занят массивным зданием театра Оперы и Балета, а с другой стороны открывался в сторону Реки. То есть длинная перекладина этого креста была ровной пятисотметровой полосой, по которой 9 мая, в три ряда шли танки и прочая бронетехника, а по краям стояли трибуны. И Шестерочка, находящаяся прямо напротив нас на другой стороне, просматривалась бы отсюда очень даже хорошо. Особенно в бинокль.
  Сейчас картина была немного другой. Скверы разрослись метров на пятьдесят в высоту и выплеснулись за ограждения еще метров на двадцать с каждой стороны. Непонятно, что это были за деревья, листьев на них не было, только густое переплетение идеально ровных, ломаных ветвей, утончающихся в конце, а в центре, сливающихся в непроглядную темно-серую массу. Я вспомнил слова Бороды о Волосатых и подумал, что, наверное, лучшего места жительства для них действительно не найти. С асфальтом тоже было непросто. Вместо него была мешанина ям, траншей, каналов и стен. Словно арктический рельеф, полный неровных ледяных торосов, айсбергов, и впадин. Настоящий лабиринт, вслепую преодолевать который решился бы только сумасшедший. В любой момент из-за любого угла, которых было немеренно, может выпрыгнуть кто угодно, пискнуть не успеешь.
  - А почему с другой стороны нельзя было подойти, чтобы вот эту всю красоту обогнуть? - спросил я у Лешего.
  - Егор, ты здесь сколько тусуешься? Месяца два? - резко спросил Леший. - Если бы можно было - подошли бы, не переживай! Только нельзя! Наш маршрут, между прочим, тоже немалой кровью проложен, поэтому не вякай, когда старшие дело говорят!
  Я смущенно замолчал. Серега, недавно подозревавший Бороду в тайных манипуляциях, тоже потупился.
  - Ладно, лезть все-равно придется, - немного успокоился Леший. - Только полезу я. Этажа до пятого, там может квартирку какую присмотрю поспокойней...
  - Лезу я! - в моем голосе прорезалась новая для меня самого сталь. - Лестница по любому на крышу ведет, вот оттуда и посмотрю. Двери здесь вроде все открыты, кроме нашей, конечно.
  Леший опять странно глянул на меня, уже как будто с уважением:
  - Двадцать четыре этажа? Егорка, это ведь в натуре как рулетка - по любому кто-нибудь вылезет.
  - Ну, у меня же ружье есть. Топорик вот еще...
  Топорики у нас были шикарные. На длинной ручке, утяжеленные, острые как бритва. Их Бабушка так натачивал, что они, наверное, падающий волос могли разрезать, как в кино.
  Он пожевал губами:
  - Ну смотри... Так, - Леший опустил глаза на карабин, к которому были примотаны часы. - 13:28. Ждем тебя два часа. До половины четвертого. Потом уходим. Ты уж не обижайся - коробок тут нет, ночевать негде. А меня после того упыря, что по стене лез, до сих пор трясет. Еще обратно мимо идти. Так что давай, сожми жопу в кулак, ничего не бойся и бегом туда, бегом обратно. Как говорится - одна нога здесь, другая рука там. В квартиры не суйся ни в коем случае. Вообще на этажи не заходи, только по лестнице. Вот ножовка по металлу, если все-таки что-то закрыто наверху, может пригодится. Вобщем, смотришь внимательно на лабиринт, там где-то должен быть прямой проход. Его только сверху видно, с земли хрен найдешь. Каждый период там все меняется, и проход оказывается в другом месте, поэтому запоминаешь хорошенько направление и ближайшие ориентиры. Все, Егорка, бегом!
  Бегом, так бегом. Я потянул за ручку железную дверь подъезда. Открыто. Кто бы сомневался. Заходите, гости дорогие, мы всегда рады! Темный просторный тамбур, две двери. Прижав ружье правой рукой, левой я открыл первую. Блин! Еще один тамбур! Идем дальше. Так. Лифтовой холл. Странный приглушенный и какой-то родной свет. Я выключил фонарик. Епта! Слева была конторка консьержа с окошком, и там работал телевизор! Пипец! Звука не было, только изображение, мелькающее на маленькой дешевой плазме. Я пригляделся... И словил мощный когнитивный диссонанс. На экране беззвучно открывала рот и приплясывала Лайма Вайкуле. Да-а-а, это судьба! Надо будет следующую неведомую зверушку, которую встретим, Лаймой назвать. Сейчас, наверное, и Петросян появится... Ладно, думать потом будем. Когда алмаз добудем. Я включил фонарик, посветил в окошко - стол, стул, газета на столе. Консьерж отсутствовал. Наверное, в туалете. Осветил лифтовой холл. Справа - три лифта, впереди стена, увешанная почтовыми ящиками и объявлениями ТСЖ. Шагнул вперед и подпрыгнул, уловив взглядом движение слева. Резко развернулся - зеркало! Рядом с консьержным окном. Чуть сам себя не подстрелил. Смешно. А нервишки-то все-таки напрягаются, не совсем пусто значит. Подошел поближе, глянул на себя в отражении. Ну настоящий пожарный! Огнеупорная боевка, резиновые перчатки, шлем с пластиковым забралом, из-за спины торчит рукоятка топора. Только в руках вместо брандспойта - самопальное ружье. Сбылась мечта детства. Только как-то криво сбылась...
  Где же тут эта лестница? Не на лифте же подниматься... Не успев подумать, нажал кнопку вызова кабины и тут же присел на корточки, всерьез ожидая громкого звука лифтового мотора. Нет. Тишина. Хотя, если работает телевизор, почему бы и лифтам не функционировать? Странно тут все устроено. Я еще раз огляделся в поисках лестницы, а потом чуть не хлопнул себя по лбу. Ты ж проектировщик, Егор! Башкой подумай... Вернулся в первый тамбур и уверенно открыл вторую дверь. Вот она родная! Уходит в неведомую высоту серпантином железобетонных маршей. Сверху пробивается тусклый свет.
  Я выключил фонарь и прислушался. Вселенская тишина. Слышно только как бьется сердце храброго пожарного. Блин, куда я полез? - выскочила неожиданно мысль позавчерашнего меня. Выскочила, но тут же в кровь разбилась о каменное "по хрен!" Чего терять-то? Сожрут и хер бы с ним...
  По возможности бесшумно преодолел первые два марша и осторожно вышел на переходную лоджию, с опаской косясь на соседнюю дверь, ведущую в жилые помещения этажа. Открыта настежь, изнутри - ни звука. Я подошел к ограждению и глянул вниз. Мужиков около подъезда уже не было, видимо, где-то сныкались, наблюдают. Я, словно Гагарин с трапа ракеты, помахал рукой в пространство, идиотски улыбнулся, отдал честь и юркнул обратно в дверь лестничной клетки. Понятно. Сегодня Петросяном будя я.
  Подъем занял у меня минут двадцать. Даже не запыхался, хотя в моей экипировке стало жарковато. Шел медленно, на лоджии больше не выходил. Лестница была пустынна и безмолвна. Некоторые двери были распахнуты, некоторые закрыты. Миновав нарисованную через трафарет цифру 24 над дверным проемом очередного этажа, я поднялся еще на один и остановился. Наверх уходил последний пролет, через который было видно покрытый потрескавшейся побелкой потолок. Значит я сейчас на уровне технического этажа, а надо мной машинное помещение лифтов и, скорее всего, выход на кровлю. Вдруг опять внутри всколыхнулось нечто похожее на страх, на этот раз сильнее, аж дыхание перехватило. Ну вот, приехали. Только стал героем, опять двадцать пять! Я продышался, проговорил про себя несколько раз, как молитву "по хрен!" и мысленным усилием воли вернул нового себя обратно в тело. Стало хорошо и спокойно. Как все просто, оказывается! Раньше бы так, в той жизни! Так, стоп! Опять не туда занесло... Нет никакой той жизни. Только эта. Недожизнь...
  Двенадцать ступеней, площадка и еще двенадцать. Все! Лестница кончилась. Передо мной закрытая двухстворчатая дверь на последнюю переходную лоджию. Сквозь армированные стекла сочится неяркий свет. Я глубоко вздохнул, и потянув ручку на себя, с ружьем на изготовку шагнул за порог.
  После лестничного полумрака на открытом пространстве показалось непривычно светло. Первым делом заставил себя посмотреть направо, на соседнюю дверь. Закрыта. Потом перевел взгляд на мир, простиравшийся за ограждением.
  Никогда не боялся высоты, но тут почему-то закружилась голова. Наверное, находясь внизу, на уровне земли или под ней, видишь только детали, небольшие фрагменты картины, а отсюда сверху мне вдруг во всем своем отвратительном великолепии целиком открылось полотно этого мрачного, кем-то убитого и оскверненного мира. Город. Мой город, в котором я родился, ходил в детский сад, школу, институт, на работу, разбивал коленки, учился кататься на велосипеде, влюблялся, смеялся, боялся, ненавидел. Город, в котором я жил... Да, это он сейчас лежал подо мной до боли знакомой сетью улиц, кварталов, коробками домов, темными пятнами скверов. Только он был мертв. Мертв окончательно и бесповоротно, если к этому слову применимы такие определения. Такое чувство бывает на похоронах, когда перед тобой лежит знакомый до последней родинки на щеке человек, ты видишь его лицо, его закрытые глаза - да, это он, он... Но внутри ты понимаешь, что все то, что ты любил в нем или не любил, все, что ты знал о нем, вся эта совокупность чувств, воспоминаний и образов, которая для тебя определяла эту личность в окружающем мире, исчезла навсегда, физически оставшись только в нейронах твоей памяти, а лежащее перед тобой тело, не более чем пустая оболочка или покинутый, заброшенный дом. Заброшенный и запертый навсегда...
  Так и здесь. Из города ушла Жизнь. Навсегда. Исчезли люди. Остались только места, связанные с этими людьми моими воспоминаниями. Исчезли голоса. Исчез гул и сигналы машин, грохот трамваев, шелест листьев, шум ветра. Осталось только пространство, похожее на огромный безжизненный макет, очень подробный, очень качественный, но не более того. И в самых темных углах этого макета, как тараканы, прятались и пытались выжить немногие, невесть как оставшиеся здесь живые души. А души неживые, зато очень опасные и отвратительные, самых разнообразных форм и обличий, неизвестно кем и зачем созданные, хозяйничали в покинутых домах и на опустевших улицах. А может они и были настоящими хозяевами этого Города, а мы случайными и нежеланными гостями.
   Облака, совсем недавно мчавшиеся по небу, исчезли. Стало намного светлее. Даже эта вечная серая мгла, окутывающая воздух, как будто немного растворилась, и стало видно намного дальше и отчетливей. Везде серый цвет. Светло-серый, темно-серый, грязно-серый, иногда желто-серый. Мертвая тишина и неподвижность. Серая неподвижность. Пятьдесят оттенков серого. И Река. Моя родная, величественная, с детства знакомая и ласковая Река, в синие воды которой я нырял с катера, забрасывал удочку, по которой катался на лыжах зимой, в которой учился плавать, - она тоже была серой. Чуть темнее неба, которое она больше не отражала. Даже отсюда было видно медленные перекаты непонятного вещества, густого, маслянисто поблескивающего, отталкивающего, текущего с Юга на Север. И это было единственным заметным движением, по которому можно было судить, что я смотрю не на фотографию.
  Так я стоял минут пять. Словно загипнотизированный, вглядывался в апокалиптический пейзаж. Потом постепенно пришел в себя, вспомнил зачем я здесь нахожусь, и уже собрался было открыть правую дверь, но не удержался, поднял щиток, достал бинокль и прижал к глазам.
  Вот Старогвардейская, по которой мы шли, как на ладони. Вон автобус на остановке, светофор мигает зеленым, Спайдермэна вроде не видно. Далее по улице еще высотки, потом старый квартал, который не успели еще снести и обгадить новыми шедеврами местной архитектуры. Площадь Доблести, памятник Склифосовскому, там я уже был в самом начале, вроде все на месте. Опа! А Губернская Дума исчезла! Вместо нее, непонятно как туда вкрячившееся здание нашего цирка с клетчатой крышей. Да, видимо, с юморком неведомые создатели этого мира, со здоровым таким юморком. Ну ка, а что вместо цирка? Я перевел бинокль левее и ничего не понял. Какое-то нагромождение поломанных железобетонных ферм, торчащих в разные стороны, колонн, балок. Высотой вся эта красота была с девятиэтажку, метров тридцать, а в ширину и в длину, вообще, где-то сто на сто. Как будто взяли с какой-нибудь реки многопролетный мост за один конец, подняли повыше и скинули сюда. Вот вам цирк. Получите и распишитесь. Еще левее - набережная, бассейн, за ним тускло поблескивает Река. Я приблизил зумом поверхность, поводил в разные стороны. Нет, точно не вода. Вообще хрен знает что. Сопли какие-то... Вдруг краем глаза поймал стремительное движение поперек волны, повел биноклем и увидел, как белесое округлое длинное тело в багровых прожилках огромной змеей мелькнуло над серой гладью и снова растворилось в глубине. Длиной эта штуковина была с трамвайный вагон и, как я понимаю, выставила наружу только фрагмент себя, об общем размере оставалось только гадать. Да, правильно Борода говорит - не стоит к водичке подходить, не стоит... Так, а где наш Сарай? Вот пивзавод, вот лестница, ага! Нашел. Люк, конечно не видно, он за репейниками и голыми кустами, но он там есть. Точно. Снова отблеск какого-то движения справа от люка, будто три параллельные нити расчеркнули пожухлые растения. Я застыл, до рези в глазах всматриваясь в репейник, нет вроде ничего. Показалось. А может с лестницы бликануло, там периодически что-нибудь искрится...
  Ладно, пора! Я убрал бинокль, развернулся, сосредоточился и открыл дверь. За ней оказалось длинное узкое помещение. Дверь справа, дверь слева. Левая - с высоким порогом. Видимо, она и есть - выход на кровлю. Значит за правой - машинное помещение неработающих лифтов...
   Я даже не успел додумать эту мысль, как за правой дверью что-то оглушительно щелкнуло, затем загудело и завибрировало. Вся эта какофония сопровождалась характерными металлическими щелчками, и я, с колотящимся от неожиданности сердцем, забившись в угол и выставив перед собой ружье, наконец сообразил, что кто-то все-таки сумел вызвать лифт. Чуть погодя, гудение прекратилось, и снизу донесся знакомый скрип открывающихся лифтовых дверей. Причем, судя по громкости, не дальше этажей трех от меня. Створки с негромким хлопком закрылись, и за дверью машинного помещения снова заработал мотор. На этот раз намного дольше, а звук открывающихся и закрывающихся дверей был еле слышным. Все, тишина. Слышу только свое бедное сердце, старающееся выпрыгнуть из груди.
  Бля, это вообще пипец какой-то! Сергей Иваныч с двадцать второго пошел мусор выкидывать... Сюрреализм во всей своей красе. Затрахали, уроды! Как я вас всех ненавижу! Испуг заменяла здоровая человеческая злость. Я резко поднялся и со всей дури дернул ручку двери на крышу. Она со скрипом распахнулась, а я, забыв про высокий порог, вывалился на посыпанную гравием кровлю. Падение разозлило меня еще больше, я сел постучал по шлему, которым черпанул несколько камушков. Они веселыми попрыгунчиками попадали вниз, а я вскочил и огляделся.
  Кровля, как кровля. Гидроизоляция, шахты вентканалов, парапет, покрытый оцинковкой и никого, кто пытался бы на меня прыгнуть и откусить кусочек. А жаль! Злость была такая, что хотелось завалить десяток-другой Уродов или еще кого. Совсем несвойственные мне эмоции. Несвойственные, но забавные...
  Ага. Мне вон туда - к южному краю. Подошел к парапету. Да, отсюда панорама еще шикарней, чем с другой стороны. Видно стрелку, где в Реку впадает маленькая Тамарка, видно новые кварталы на той стороне неширокой речки, только мостов через Тамарку не видно. Нету их - мостов. Один как раз видимо вместо цирка сейчас, а второй - железнодорожный просто демонтировали. Вон площадь Восстания, Речвокзал... Сердце заныло в груди, дыхание перехватило, опять нахлынуло старое. Я резко вскинул бинокль, забыв про щиток, долбанул по нему окулярами, ладно не разбил. Поднял, защитное стекло и прижался вдруг затуманившимися глазами к биноклю.
  Нашел сразу. Вот он. Стоит. Целый и невредимый. Такой, каким я его видел в последний раз. Сразу всплыли в памяти слова Сашка, мысли пошли кругом, руки затряслись... А ведь почти дошел тогда... Приблизил, скользнул взглядом по краю дома к десятому этажу... А его не было. Протер глаза, посмотрел еще раз. Вместо окна дочкиной комнаты, выходившего на улицу Подводников, был кирпичный фронтон, венчающий крышу. Дом был девятиэтажным.
  Такой подлянки не перенес даже новый я. Сползая спиной по парапету, я думал только об одном: если я сейчас прыгну, то умру в полете от разрыва сердца или почувствую всю прелесть удара о мостовую? Сидел долго. Несколько раз порывался встать и прыгнуть, но так и не встал. Не знаю, что удержало. Точно не страх. Вдруг почему-то вспомнил Светкины слова о ее сыночках, которым сейчас светит солнце. Чуть полегчало. Немного, но хватило, чтобы сжать кулаки и начать повторять свою немудреную молитву. Еще минут через пять отпустило совсем. Полностью. Как отрезало. Если я что-то и не смыл с себя тогда ледяной водой в душе, то сейчас точно все! Терять действительно нечего...
  ***
  14:45. Засиделся я что-то. Я - Егор. У меня есть задание. На меня рассчитывают товарищи. Я должен найти проход через лабиринт к магазину Шестерочка, потому что в нашей Шестерочке, куда мы обычно ходим, еще ничего нет. Поэтому мы пришли сюда. Чтобы раздобыть еды. Все просто.
  Опять бинокль. Опять мертвый город. На этот раз панорамы рассматривать не буду, буду смотреть на площадь Фрунзе. Вот она - прямо подо мной. Выглядит, как после бурной дискотеки великанов или после отработки по ней РСЗО Град. Вздыбившийся асфальт, провалы, воронки, траншеи, а вот и он - больной зуб. Прямой, как проспект Ленина, проход начинался метрах в тридцати от края правого сквера и шел наискосок через всю площадь, периодически ныряя под завалы. Кончался он практически напротив дверей магазина. Действительно, так бы сунулись - до ночи бродили бы и не нашли. Хорошенько запомнив ориентиры, по которым с поверхности можно будет найти вход, я перешел ко второму пункту поставленной задачи, а именно - выявлению на окружающей территории враждебных форм жизни. Или форм нежизни. Не знаю. Долго рассматривал площадь, но заметить хоть какое-то шевеление не удалось. Около Шестерочки тоже все было спокойно. В скверах, в густых зарослях непонятных растений, вроде бы наблюдалось непонятное движение, но идентифицировать его и выявить отдельные объекты не удавалось. Ну и хрен с ними. В скверы нам соваться незачем. На всякий случай посмотрел на Восток, вдоль проезжей части улицы Пилоновской - ни души. На Запад, в сторону реки - тоже пусто. Хотя нет. Около монастыря, метрах в семистах от площади, копошились два Урода. Их я уже определял безошибочно. В принципе - ничего страшного. Даже если они двигаются сюда, придут нескоро. А так, больше никого не видно. Наверное, интересно так наблюдать местность ночью с инфракрасной подсветкой. Вот тогда увидишь народные гуляния - мало не покажется.
  Но ночью мы не ходим. Ночью мы под землей сидим. И правильно...
  15: 10. Пора спускаться. Мужики, наверное, уже похоронили. Сейчас уйдут еще - догоняй потом. Осторожно проскользнул внутрь здания, на этот раз аккуратно перешагнув порог. Закрыл дверь на кровлю, прислушался. Было тихо. Лифт не работал. Все по квартирам сидят. Телек смотрят. Вышел на лоджию, глянул вниз во двор. Никого. Интересно - видят они меня сейчас? На всякий случай помахал рукой и начал спускаться по лестнице. Шел быстрее, чем поднимался, но все также тихо. Мысли об увиденном с крыши настойчиво стучались в голову, но я все более и более уверенно заворачивал их назад. Меня нет. Есть Егор, который идет по лестнице, и к которому я не имею никакого отношения.
  Вспомнился один дебиловатый психотерапевт, которого я в свое время посещал. Денег за сеанс он брал немало, рецепты выписывал щедро, а вот терапию свою явно сильно переоценивал. Так вот, в течение месяца он подготавливал меня к некоему откровению, после которого все мои страхи и депрессия уйдут без следа. На второй месяц, когда у меня тупо стали кончаться деньги, я как бы намекнул ему, что пора прекращать рассказывать мне разные истории из своей практики, а уже заняться непосредственно мной. И тогда очень торжественно он объяснил мне, что секрет проще пареной репы. Надо взять и переключить восприятие самого себя с первого на третье лицо. Тогда начинают работать какие-то другие участки мозга, и эмоции, соответственно, тоже работают по-другому. На практике он это описывал следующим образом. Мысленно вешаешь справа вверху своего поля зрения экранчик, типа как зеркало заднего вида в автомобиле, и смотришь на себя через него. Причем виртуальная камера, которая транслирует твое изображение на экран, должна висеть непременно чуть выше и сзади правого плеча, и никак иначе. Короче я мысленно послал его на хер и больше к нему не ходил. Экранчик, конечно пытался представить, иногда даже вроде как получалось, но стоило моим эмоциям хоть чуть-чуть зашкалить, а происходило это чаще, чем не происходило, как этот экранчик разбивался вдребезги, и я трясся от страха в своем привычном первом лице.И вот сейчас, в форме пожарного, с ружьем наперевес, спускаясь по лестнице, ирреального дома, в котором нет людей, но кто-то катается на лифтах, дома, стоящего посреди ирреального города, где по стенам домов ползают люди-пауки, города, находящегося в ирреальном мире, о котором вообще никто ничего не знает, я подумал, что совет того доктора не был лишен здравого смысла. Но заработала эта схема только здесь после нескольких жестоких откровений, преподнесенных мне жизнью. А здравым смыслом в этом мире и не пахло. Следовательно, таким психотерапевтам здесь самое место. Это он сейчас должен спускаться по этой гребанной лестнице в этой гребанной форме, а не я. Ах, как несправедлива судьба...
  Дойдя до дверей на переходную лоджию девятого этажа, я вдруг остановился. Точнее остановился Егор, на которого я смотрел через камеру над его правым плечом. Этот Егор каким-то образом почувствовал, что в окружающем пространстве, что-то неуловимо изменилось. Это пространство стало намного более враждебным и злым. Я счел за лучшее воссоединиться со своим третьим лицом в одно целое, так как оно, третье лицо, явно лучше ориентировалось в обстановке. Как только произошло это виртуальное воссоединение, примерно двумя этажами ниже хлопнула дверь лестничной клетки, и я услышал частый, быстро приближающийся топот и сиплое прерывистое дыхание. Я вскинул ружье, едва успев упереть приклад в плечо, а по нижнему маршу уже мчалось что-то черное и рычащее. Оно развернулось на межэтажной площадке, увидело меня, на какую-то долю секунды застыло, позволяя мне зафиксировать образ, и прыгнуло. Человекоподобный, на голову ниже меня, но в полтора раза шире в плечах, мускулистый силуэт, покрытый черными, жесткими то ли волосами то ли иглами. Морда тоже черная, как будто обожженная, выделяются только белые с красными зрачками глаза на выкате и здоровенные клыки, торчащие из выпирающей вперед нижней челюсти. Вместо носа - гниющее отверстие. Видимо, тот самый - Волосатый.
  Он прыгнул, я выстрелил. Руки не дрожали, целился в центр массы, то есть примерно в солнечное сплетение. Однако этот злобный гражданин каким-то образом выгнулся в полете так, что заряд прошел по касательной, не причинив ему видимого ущерба, а только немного затормозив прыжок. Так что приземлился он ступеней на пять ниже, чем хотел, но тут же снова прыгнул. Напористый. Упрямый. Я успел выставить вперед обе руки с ружьем и упереться ногами, когда меня, словно поездом, сшибла мощнейшая двойка - один справа в голову, второй снизу в область сердца. Если бы я не подготовился к атаке, наверное, летел бы сейчас, кувыркаясь через весь двор к соседнему зданию. А так, первый удар более-менее смягчил громко треснувший шлем, оставив только звон в ушах, а второй удар в грудь не прошел полностью из-за выставленного ружья. Но и этого хватило, чтобы я, выпустив карабин, вылетел на лоджию, со звоном выломав спиной двери, открывающиеся внутрь, и ударился позвоночником об ограждение. На долю секунды я выпал из реальности от боли. И тут, как я потом понял, мне сильно повезло. Пока я плавал в нокауте, Волосатый мог успеть раза три оторвать мне голову или что-нибудь еще. Но его приостановили выбитые моей спиной двери. Армированные стекла разлетелись вдребезги, но сами деревянные полотна удержались в верхних петлях и Волосатый ударившись о них был, видимо был немного дезориентирован, поэтому мне хватило времени откатиться, прежде чем в место, где только что находилось мое тело, последовал страшный удар двумя мохнатыми ногами. И тут мне повезло второй раз подряд. Его левая нога пробила ограждение, выбив пару кирпичей, и застряла. Волосатый неистово дернулся ко мне, нога хрустнула, но не освободилась. Пока он орал от боли, я выдернул из-за спины топор и, размахнувшись посильней, вогнал тяжеленный и острый кусок металла ему в правую часть шеи. Смачно хлюпнуло, хрустнуло, вопль стал на октаву тоньше, а топор застрял и выскользнул из моих рук. Волосатый с топором, глубоко сидящем в шее, орал, размахивал когтями, головой и пытался выдернуть ногу из дыры, а я бегал вокруг него и, уворачиваясь от когтей, старался выдернуть топор. Мы достигли своих целей одновременно. Он с диким ревом освободил сломанную конечность, а я молча освободил топор. Из шеи Волосатого ударил фонтан чего-то черного и смрадного, залив мне куртку и щиток. Он бросился на меня, но его подвела нога, я пытался увернуться, но из-за грязного щитка не разглядел толком движения противника, поэтому мы, как два инвалида, столкнулись плечами и упали рядом друг с другом. Однако, эта сволочь успела выбросить в мою сторону руку, стараясь скорее не ударить, а разорвать плоть. Но термостойкая ткань, треснув несколькими слоями, выдержала этот выпад, до кожи когти не добрались, но синяки точно будут. Я опять откатился, встал, оторвал треснувший и грязный щиток, поднял топор наизготовку. Волосатый тоже встал и, рыча, уставился на меня своими красными зенками. Нога торчит в сторону, из шеи хлещет кровь или что-то типа нее, а ему по барабану! Живучий, падла! Присел, готовится прыгнуть. Лучшая защита - это нападение, - так, по-моему, говорил какой-то Суворов или Рокоссовский. Поэтому я, недолго думая, почти без замаха швырнул топор в голову противника. Топоры я кидать не умел, но Волосатый об этом не знал. Зато он знал, что топор может вонзиться в шею и будет не очень приятно, например так, как ему сейчас, а может даже хуже. Поэтому он всеми силами попытался от этого страшного топора увернуться, в то время как я, пригнувшись, подбежал к нему и, крепко обняв за ноги, приподнял тяжеленную тушу и каким-то запредельным усилием перекинул ее за парапет. Короткий вопль, хрустящий, сочный шлепок и все! Фаталити! Майор Макаров винс!
  Я перегнулся через парапет, посмотрел вниз. А нет, не винс! Тварь с неестественно выгнутой спиной, оставляя на асфальте черный широкий след, ползла к двери в подъезд. Когда ж ты сдохнешь, сука?!
  Бросился на лестницу, подобрал ружье, начал быстро перезаряжать. Мельком глянул на стену. На выбитой картечью штукатурке блестели черные брызги. Пипец, я ведь в него и из ружья хорошо попал! Спина ныла. Пока не сильно, на адреналине боль затаилась. Потом, наверное, буду загибаться. Если будет это потом. Вообще, состояние было прикольное. Бодрое такое, азартное состояние. Как после полета с горы в аквапарке. Мир ощущался по-другому - ярче, отчетливей. Все чувства обострены, рефлексы на пределе.
  Зарядив ружье, я бросился было вниз, но на половине шага остановился. Опять чуйка пробила! Точно! Еще один бежит! Только не оттуда.
  Я вернулся к выбитым дверям на лоджию, высунулся в проем, направив ствол в сторону двери на жилой этаж. Опять топот, сопение, из проема вылетает такой же волосатый парень и получает заряд разнокалиберного железа прямо в башку. Башка огромной красивой кляксой остается стекать по торцевой стене лоджии, а обезглавленное тело, перевалившись через парапет, летит догонять первого Волосатого.
  Ну и денек! Я перезарядил ружье и со всех ног бросился вниз. Соблюдать тишину уже не было смысла, сверху доносился топот уже не одной пары ног. Главное не споткнуться, думал я, огромными шагами прыгая через половину марша. Седьмой, шестой, пятый. Топот сверху приближался. Шустрые гады! Может с лоджии сигануть? Четвертый. Не, ну его, может успею хоть на улицу выскочить, там развернусь, одного точно завалю, остальных топором... Третий. Ну ни хера себе размечтался - остальных топором! Ха! Второй. Хриплое дыхание уже почти чувствуется спиной.
  Первый!
  Я вылетел в тамбур, врезался в стену, оттолкнулся вправо, мельком заметив безобразную морду сзади, на лестничной клетке, и выскочил на улицу. Споткнулся на крыльце, потерял равновесие, боковым зрением определив два темных силуэта с обеих сторон. Падая, начал вскидывать ружье...
  - Свои! - раздался крик Лешего.
  Я пролетел мимо и растянулся на асфальте, упав прямо на ружье, которое от удара садануло куда-то в сторону. Вслед за моим выстрелом раздались еще два, почти слитно. Потом меня подхватили подмышками с обеих сторон и очень быстро куда-то поволокли.
  - Сам, сам! - заорал я. Меня тут же отпустили, и я, увидев удаляющиеся спины Лешего и Сереги, из последних сил припустил за ними.
  Бежали недолго. Тяжело дыша, спрятались за какой-то будкой. Я просто упал на асфальт и судорожно хватал ртом воздух. Леший смотрел за угол, в сторону высотки, Серега водил стволом по сторонам. Минуты через три Леший повернулся и сказал:
  - Вроде не бегут. - Посмотрел на меня. - Ну ты даешь, Егор!
  ***
  Мы шли по широкому, метра четыре, и прямому, как тоннель метро, проходу. Над головой периодически мелькало серое низкое небо, но большей частью путь проходил под землей.
  - Мы уж думали все - сгинул ты. Решали - в Сарай двигать или тебя идти искать, время поджимало, - увлеченно шептал Серега. - Тут - бац! Выстрел! Потом сверху стекло сыплется, кирпичи, а в конце - Волосатый как мешок с говном падает. Кровь в разные стороны брызжет, спина сломана, а он, сука, все равно живой, ползти пытается! Леха только подбежать успел, топором добить, тут чуть ли ему не на голову еще один прилетает, без башки! Леший ржет - разошелся, Егорка, пошли подстрахуем. К подъезду подходим, слышим топот, как табун лошадей скачет, только ружья подняли, тут ты вылетаешь, глаза, как тарелки, а за тобой еще двое мохнатых этих! Ну мы их вальнули и бегом. Ладно больше не выскочило, перезарядиться не успевали, хрен знает, как бы справились. Волосатые, они всегда стаями ходят. Только в домах раньше их не встречали, обычно на улицах.
  - Они еще и на лифте катаются, - пробормотал я.
  - Хорош пиздеть! - цыкнул Леший. - Не на прогулке.
  Мы примолкли. Дальше шли в тишине, хрустело только под ногами асфальтовое крошево, да из скверов иногда доносились, приглушенные расстоянием, знакомые рыки. Волосатое царство...
  Проход еще больше расширился, над головой снова появилось небо, а слева навис фасад театра Оперы и Балета. Высоченные колонны держат массивный высокий фриз, на котором вылеплены пронизанные коммунистической идеологией барельефы, а на самом верху вертикальную ось здания венчает десятиметровый памятник товарищу Фрунзе, гордо вздернувший в сторону площади вечно обгаженную голубями голову. В правой руке гранитная кепка, левая рука оторвана, из плеча торчит ржавая арматура. Как попал на крышу - непонятно. Раньше стоял на постаменте перед зданием...
  Ныла спина, каждый шаг отдавался резкой болью в ребрах прямо около сердца, куда пришелся второй удар Волосатого, под расколотым шлемом с оторванным забралом прощупывалась знатная шишка. Зато живой. И вообще - общий счет теперь 3-0 в мою пользу. Так что - расту...
  Проход кончился. По пологому откосу мы поднялись на уровень земли и огляделись. Никого. Перед нами лежала улица Краснознаменная, блестя дугами вздыбившихся трамвайных рельс. На другой стороне была Шестерочка, в окнах горел яркий электрический свет.
  - Вон там, где рельсы по земле идут, - указал пальцем налево Леший. - Разбегаемся и перепрыгиваем. Я первый. Рельсов не касаться.
  - А ничем не стуканет? - спросил я на всякий слушай. - Металл все-таки.
  - Не стуканет. Проверено электроникой, - хохотнул тот. - Да ты не ссы Егор, я сам так сто раз делал. Пошли!
  По очереди разбегались, прыгали. Вроде все нормально. Ничем не долбануло.
  В магазин зашли осторожно, но уверенно. В магазинах ничего никогда не случалось. Это знали все. Почему так - не знал никто. Борода рассказывал, что и от Урода можно было в Шестерочке спрятаться, не лезет он туда почему-то. Боится. Потопчется рядом, поклокочет и уходит. А еще Борода рассказывал, что давно как-то другая команда, не наша, решила, что лучшего места для базы не найти. Безопасно, электричество есть и главное, жратва поле каждого периода на полках появляется. Ходить никуда не надо. Чем не жизнь? Запёрлись они всей группой в Шестерочку на Локтионовской, закрылись, расположились. А потом ночь наступила. И все. Не видел их больше никто. В магазине том - ничего. Ни следов от пуль, ни крови, только продукты на полках стоят, а людей нету. А было человек пятнадцать, причем, всем на зависть, три девки среди них. Отсюда - вывод. Ночуй только в проверенных местах, а за покупками - исключительно днем!
  Вообще, конечно, это был очередной акт театра абсурда нашего существования. Наряду с наличием электричества в определенных местах, холодной, чистой воды в кранах, тоже далеко не везде, были эти магазины, причем исключительно Шестерочки. Ни в Каруселях, Перекрестках и прочих Ашанах ничего подобного не наблюдалось. Темнота, пылища и разнообразные твари, сидящие на кассах и с нетерпением ждущие глупых покупателей. А тут - четко каждые двенадцать днй, когда происходила, как ее называл Леший - "глобальная перезагрузка", то есть смена периодов, на полках Шестерочек появлялись консервы - мясные, рыбные, овощные, разнообразные крупы, макаронные изделия, чай, сахар, шоколад. Только продукты длительного хранения. Никаких овощей, фруктов, свежего мяса, хлеба не было. К большому сожалению немногочисленных обитателей Города не было и алкогольно-табачной продукции. Вообще.
  Словно какой-то нелепый глобальный эксперимент, тест на выживание, где забитым, испуганным людям, будто подачку, периодически подкидывали еду, чтобы они подольше помучались и не съели друг друга. Или туповатая компьютерная игра с плохо прикрытой рекламой конкретной сети супермаркетов. Где мы все - кто-то типа бездушных виртуальных персонажей или ботов с набором определенных навыков и умений, копошащихся на экранах неведомых пользователей, которым неведомые пиарщики пытаются впарить тот или иной продукт, в нашем случае - эту гребанную Шестерку.
  Короче говоря, нам выбирать не приходилось. Поэтому - развернули рюкзаки, забили их под завязку небесными дарами по списку и, кряхтя от тяжести, двинули в обратный путь.
  Перекинули груз через рельсы, перепрыгнули сами, и спустились в лабиринт. С таким весом на спине, шли, конечно, медленнее, громче - я вращал головой во все стороны, ожидая какой-нибудь подлянки, типа прыжка Волосатого сверху. Однако, прошли без приключений. Вылезли на Пилоновской, перебежали проезжую часть. Остановились, как можно дальше от моей высотки, стояли, отдыхали. Леший, достав бинокль, начал сканировать уходящую вдаль Старогвардейскую на предмет спайдермэнов на стене или еще кого.
  - Я не вижу, - спустя минут пять сказал он. - Никого нет. Хотя, если эта дрянь сидит где-нибудь и не шевелится, то ее хрен заметишь. Ладно, может так почую опять...
  Посмотрел на часы:
  - Пять минут еще курим и идем.
  Стояли молчали, тяжело дыша.
  - Да уж, покурить бы сейчас... - вдруг мечтательно протянул Серега. - И коньячку выпить... Я раньше водителем работал у воротилы одного. Платил много, но работа - почти круглые сутки. Ни отдохнуть нормально, ни выпить ... Я, когда отпуск брал - на две недели в запой уходил. Жена сына забирала - и к матери. Папа отдыхает... - Помолчал.
  - А сейчас думаю иногда - сколько времени зря просрал? Зачем? Лучше б сыном занимался, воспитывал, помогал, учил чему-то... Что мы за люди такие, блядь! Правильно ведь, правильно сказано - что имеем не храним, потерявши плачем... Вот и плачем теперь тут, в сральнике этом!..
  - Ладно хорош. - мягко сказал Леший. - Что разошелся-то на маршруте? Все кого-то потеряли... Егор - вон... Я, Света. Даже у Бабушки кто-то там был...
  - Да не знаю. Больше года держался, мысли гнал, зубы сжимал. А сейчас про бухло вспомнил и прорвало чего-то... Ладно. Все нормально. Пардоньте, господа, за меланхолию. Ну че? Двинули?
  - Двинули. - пробормотал Леший. - Меланхолик справа, Егор - слева. Ты, кстати, Егорка на медаль сегодня уже наработал. Вернемся - Бороде предъявишь, а мы подтвердим. Может ништяком каким наградит.
  - Да, Егор у нас теперь - настоящий пожарный, - поддержал Серый. - Кроме шуток. Молодец, удивил стариков.
  Я промолчал. С одной стороны, было очень приятно слушать, как тебя хвалят опытные стрелянные мужики, с другой, нечаянные слова Сереги про свою прошлую жизнь как-то отозвались внутри, поменяли что-то в восприятии мною этого хмурого молчаливого мужика. Как будто Серега перестал быть для меня вынужденным товарищем по несчастью, а стал просто товарищем, другом, которого понимаешь и за которого переживаешь... Да странные метаморфозы сознания последние несколько дней. Странные...
  Мигающий светофор на перекрестке приближался. Мне казалось, что я слышу в тишине гудение наших натянутых до предела нервов. Мой сектор обзора слева - как раз со стороны, где мы видели зверушку на стене. Взгляд движется по окнам вверх-вниз, стараясь не пропустить даже намека на движение. Вон то самое окно, куда она залезла. Зияет распахнутым прямоугольным ртом на последнем этаже. Все, прошли мимо. Вот синий козырек, где она сидела, - тоже мимо. Наверное, отдыхает Спайдермэн. Спит в своей паутине...
  Остановились там же, за остановкой. Скинули рюкзаки, сели прямо на асфальт. Леший припал к биноклю. Мы с Серегой молчали, пытаясь восстановить дыхание.
  Наконец наш ведущий оторвался от бинокля:
  - Ну что, мужики, вроде прошли. Немного еще. Осталось мимо института прошмыгнуть и, считай дома! Егор, ты че бледный какой?
  - Ребра болят. Спина болит. Голова... Меня этот мудак волосатый так оприходовал, хоть в больницу ложись...
  - Нету здеся поликлиник, исключительно самолечение, - протянул Леший, опять смотря в бинокль вдаль, по Старогвардейской. Нам туда не надо, решил, видимо, перестраховаться.
  - Ничего, терпи, коза, а то мамой будешь. Если бы что серьезное было, ты до сюда бы не дошел. Тем более с таким весом... Ты, кстати, Горгулью видел когда-нибудь? - спросил он вдруг.
  - Не имел еще удовольствия, - ответил я, - Только в книжках.
  - На, посмотри, - довольно улыбаясь, протянул он мне бинокль. - Метров триста по правой стороне, старый четырехэтажный дом, красивый такой с башенками. На крыше.
  - Может не надо? - простонал я.
  - Надо, Федя, надо! Пригодится.
  Я взял бинокль. Да, помню этот дом. Еще дореволюционной постройки, поэтому неплохо сохранившийся. Вроде бы даже памятник архитектуры. Там на первом этаже ресторанчик еще был, японский. Суши, роллы, саке...
  Сначала я решил, что это элемент фасада. Потом приблизил, увидел. На выдающемся вперед изящном карнизе сидела скрюченная темная фигура. Устроилась на корточках совершенно неподвижно, как будто каменная. Ноги тоже заканчиваются руками, здоровенными когтистыми пятернями, вцепившимися в карниз, руки, не менее когтистые свисают вниз, опираясь предплечьями на мосластые колени. Мускулистые бедра, перевитый жилами широкий, плечистый торс. Лицо - почти человеческое, только челюсть намного мощнее, а так даже нос есть и уши, остроконечные, как у эльфов из кино. Габаритами - не меньше Валуева. Сложно в бинокль определить, может даже крупнее. Но главное - за спиной торчат сложенные кожистые крылья, в натуре - Горгулья. В чем-то даже изящная, привлекающая своей хищной смертоносной красотой. Не то, что всякие Уроды и прочие.
  
  - А она что, летать умеет? - спросил я.
  - Не-е, только парить. Но далеко. - ответил Леший. - Залезет повыше и оттуда пикирует на голову. Когти - как скальпели. А вообще, она ядовитая, то есть заразная. Если поцарапает - лучше сразу пулю в башку. На следующий день такое начнется, мама, не горюй! Помнишь, Серый?
  - Забудешь такое, - пробурчал тот. - Ну что, потопали? Засиделись, скоро свет выключат. Повылезают всякие.
  - Потопали, -согласился Леший, забирая у меня бинокль. - Улицу перебегаем в темпе, чтобы не увидела, потом, за углом, сбавляем.
  Перебежали перекресток. Опять на красный. Рефлексы мирного горожанина забылись очень быстро. Прошли мимо корпусов тихого пока строяка и добрались до нашего склона.
  Леший, начавший спускаться первым, вдруг застыл. Мы с Серегой тоже встали, зная, что ничего хорошего это не предвещает. Я даже оглянулся - может Горгулья уже на голову пикирует? Нет. Сзади пусто. Впереди вроде тоже. До нашего люка еще метров двадцать спуска.
  - Егор, а ты из дома того в эту сторону не смотрел? - услышал я напряженный шепот Лешего.
  - Смотрел. Все спокойно было. Ну так, показалось что-то...
  - Что показалось? - быстро перебил меня он.
  - Ну-у... Типа три линии или нити будто промелькнули, я решил, что это от лестницы нашей...
  - Три линии, - повторил задумчиво Леший. Пожевал губами. - Не. Не может быть. Мы же тут каждый день ходим...
  - Что не может быть-то? - спросил явно начавший нервничать Серега.
  - Да есть одна херня, ее Трассером называют, - нехотя проговорил Леший. - Но они к определенному месту всегда привязаны. Даже после перезагрузки не перемещаются...
  - Короче, у нас их тут точно нет! - уверенно изрек он помолчав. - Пошли!
  Все-таки, видимо, расслабился наш проводник. То ли близость к Сараю сказалась, почти дома, все знакомо, то ли что еще, не знаю. Да и я тоже, если честно, особо не прислушивался к своему обострившемуся чутью, которое что-то кричало мне из глубин подсознания, как сегодня на лестнице...
  Вобщем, мы пошли дальше. Добрались до люка, сняли рюкзаки, я и Серый приподняли крышку, Леший сбросил наш ценный груз вниз и прыгнул вслед за ним. Я посмотрел на Серегу - тот кивнул мне - типа прыгай, я подержу. Я посмотрел в люк, оттолкнулся ногами от края, и тут раздался негромкий хлопок, что-то вспыхнуло, оставив на сетчатке три ярких параллельных росчерка, а лицо обдало теплой водяной пылью. Ничего еще не понимая, я приземлился на пол коридора, немного подвернув ногу, и тут мне на спину упало что-то круглое и твердое, отскочило и запрыгало по бетонному покрытию в сторону двери в бункер. Сверху с громким лязгом встала на место крышка люка.
  Зрение постепенно возвращалось, привыкало к полумраку, перед глазами постепенно растворялись три нити. Вместо них проявлялась темная спина Лешего.
  - Это что щас было? Где Серега? - спросил он, поворачиваясь ко мне и поднимая фонарик. - Бля, Егор ты в крови весь...
  Я промолчал. Только поднял дрожащую руку с фонарем и посветил в сторону двери, где в углу, уставившись на нас остекленевшими глазами, застыло перекошенное лицо Серого...
  - Мать твою! Суки! Ненавижу! Твари, бля! - орал Леший и со всей силы бил кулаками по кирпичам. - Как так, блядь! Ну как?
  Я в это время просто сползал по стене, не в силах отвести взгляда от оторванной головы, под которой медленно расплывалась темная лужа...
  4.
  - Суки! Мать твою!
  Егор проснулся, с трудом разлепив тяжелые веки. Огляделся, медленно сел. Лучше б не садился. Голова раскалывалась, свет резал глаза.
  Лег, сжался в комок под грязным одеялом.
  - Твари! - ругался кто-то рядом.
  "Это Максим", - всплыло в мутном сознании. - "Я у него на даче, и мы бухаем. Второй день... Нет, пятый..."
  - Прикинь, Егор! Эта тварь мне даже пива сраного в долг налить не может! А я ей всю проводку в том году сделал!
  - А у нас, что вообще ничего не осталось? - разлепив сухие губы, поинтересовался Егор.
  - Нет! Ни капли. Мы вчера даже бабкину заначку допили!
  "Теперь понятно, почему так хреново..."
  Какой-то мутный дикий сон, что-то про сплошные оторванные головы, медленно растворялся, вместо него проявлялись отдельными кусками события предыдущего дня и ночи.
  "Пипец, просто!"
  Была середина августа. Егор взял двухнедельный отпуск. Ни о какой загранице не могло быть и речи, денег почти не было. Тем более, жена свой сорокадневный, назло ему, уже отгуляла. Поэтому, в пух и прах разругавшись с ней, он даже уже не помнил с чего все началось, Егор психанул, прыгнул в машину и уехал куда глаза глядят, основательно закупившись водкой. Вообще, он планировал провести отпуск, как в молодости, дикарем на Андреевских островах, его давно зазывал бывший одногруппник, каждый год ставивший там лагерь. Взять дочку, порыбачить. Выспаться. Подумать...
  Но не судьба...
  В тот день он, скорее всего, просто нажрался бы и вернулся домой, а на следующий - уехал бы на острова, но позвонил Макс, который, оказывается тоже решил отдохнуть.
  Макс - был просто знакомым. Не другом детства, не одноклассником, - просто собутыльник, тоже очень любивший посинячить. А еще у него была дача. Всего в тридцати километрах от города прямо на берегу Реки.
  Наверное, в обычном состоянии, Егор бы не согласился на предложение "порыбачить", но в тот день на нервах и обиде, особо не размышляя, он рванул в сторону северного выезда и через сорок минут уже поднимал первую рюмку, чокаясь с коренастым сорокалетним мужичком с хитроватой и припухшей физиономией.
  И понеслась...
  Поначалу по-честному пытались рыбачить. Даже чего-то поймали. На следующий день чуть не утопили лодку, старую раздолбанную казанку. Мотор накрылся, а рыбачить на веслах было не комильфо.
  "Ну, лодку не утопили, баню точно сожжем!" - видимо решил Макс на третий день запоя. Поэтому, сначала пили за баню, потом за ее мужественное спасение от огня. Приехала жена Максима и на вполне логичный вопрос, какого хрена тут происходит, была послана мужем на все три буквы. Орала она долго, досталось и мне, типа уж от тебя я такого не ожидала, потом, поняв всю бессмысленность своих попыток достучаться до пьяных мудаков, она села в машину и исчезла в клубах пыли.
  На четвертые сутки решили выйти "в люди". У Максима появилась навязчивая идея найти баб, которых, по его мнению, на территории массива было немерено, причем, все фотомодели, обожающие бухих мужиков. Баб не нашли, зато нашли каких-то молдаван, строивших дом на соседней улице, и весь вечер квасили с ними за дружбу народов, поминая Советский союз. Кончилось все потасовкой, в ходе которой Максим чуть не словил в печень совсем не кухонный нож. Я вытаскивал его за ворота, он упирался, орал про Великую Россию и всяких сраных чурок, а молдаване, явно не причислявшие себя к чуркам, орали что-то на своем языке и швыряли в нас пустые бутылки.
  Потом был променад по всем окрестным дачам в поисках выпивки. Тут в памяти Егора уже начали появляться пробелы. Посидели у какого-то дяди Миши. Потом, уже ночью, еще у кого-то ели шашлык и снова пили. Последним воспоминанием было купание голышом и долгий разговор "за жизнь" на берегу. В чем была суть разговора, Егор не помнил совершенно, зато точно знал, что он был "за жизнь". А уж поиски и последующее распитие бабкиной заначки вообще остались за бортом продырявленной памяти.
  Короче, весело... Так весело, что хотелось сдохнуть. Такого запоя у Егора еще не было. Организм был скрючен не обычным похмельем, а мощнейшим абстинентным синдромом. Все тело тряслось, мысли разбегались, было страшно, стыдно, голова раскалывалась на куски. А тут еще рядом суетился и матерился неугомонный Макс, который, в отличие от Егора, в запойное состояние только входил. Наверное, сказывался опыт...
  - Ниче-ниче, щас надыбаем самогона. - бормотал он, ища ключи от машины, - Доеду до Царёвщицы, у другана займу. Только он что-то трубку не берет, зараза!
  - Не-е, я все... - выдавил Егор. Ему тоже очень хотелось похмелиться, но остатки здравого смысла навязчиво намекали, что это может стать последней опохмелкой в его жизни. - Да и ты куда за руль? Там же через пост ехать...
  - Да ладно! - отмахнулся Максим и, покачиваясь, вышел во двор. Он, как наконец понял Егор, даже не начинал трезветь.
  В холодильнике оставался рассол. Прямо из горла залив в себя половину банки, Егор почувствовал себя только хуже. Сел на кровать, обхватив чугунную голову. Застонал. Закрыл глаза, посидел. Снова открыл. А вот и ключи - лежат на полу возле окна. Нагнулся, поднять ключи, еле сдержав рвоту. Положил их над входной дверью, задвинув поглубже. Свои тоже спрятал на всякий случай. "Пусть на велосипеде едет, рыбак хренов!". Вышел на улицу. Жарко, солнце перевалило за полдень, хорошо поспал...
  Около крыльца стояла бочка с водой. Егор окунулся в нее чуть ли не по пояс. Теплая, дурно пахнущая вода не принесла никакого облегчения. Он открыл калитку и, щурясь от нестерпимо яркого палящего солнца, побрел к Реке. Под сердцем тупо ныло, каждый шаг отдавался болью в пояснице. Навстречу шла соседка, бабка лет семидесяти.
  - Доброе утро, - прохрипел Егор.
  - А-а-а, проснулись изверги! - с ненавистью и отвращением глядя на него заголосила та. - Какое утро, вечер уж скоро! Третью ночь песни орете, а теперь на водку занимаете? Был бы муж мой жив, погуляли бы вы так, сволочи! А ведь с виду - нормальный мужик, машина, одежда... А сейчас на себя посмотри - грязный весь, опухший, не стыдно? Разве можно так? Ну пьете - так пейте тихо, другим не мешайте... Ты на пляж что ли намылился? Ты ж там щас всех детей распугаешь!
  - Простите, - Егор опустил глаза. Посмотрел на себя. Рваные шорты, грязные ноги, слева на ребрах огромный синячище. "Это обо что я так? Хорошо хоть зеркало нигде не висит, рожа, небось, еще похлеще, чем у Макса..."
  Дачный пляж был метрах в ста вверх по течению. "Больно далеко, не дойду", - подумал Егор и полез на деревянный понтон, покачивающийся на волнах прямо около максимовой дачи. К понтону крепились два паука, один пустой, во втором стояла их казанка, наполовину затопленная водой. "Пробили-таки по ходу. Надо Макса звать, вычерпывать, утонет еще... Ну и хер бы с ней, пусть тонет. Сил нету..."
  Дойдя до края, Егор, даже не пытаясь оттолкнуться, просто упал в прохладную, ласковую воду. Погрузился метра на полтора, чувствуя, как остывает перегревшееся, отравленное тело. Вынырнул и несильными гребками поплыл от берега на глубину, где вода еще холоднее. Проплыл метров сорок, огляделся, и убедившись, что катеров поблизости нет и порубить его винтами никто не спешит, Егор перевернулся на спину, раскинул руки и застыл, блаженно покачиваясь на волнах.
  "Весь день буду в воде, - подумал он. - Может к вечеру очухаюсь. Хотя нет. Самое раннее - завтра..."
  В душе, постепенно отходившей от алкогольной анестезии, набирала обороты знакомая депрессивная пластинка. Жгучий стыд, злость и презрение к самому себе, осознание собственной никчемности - все, что он четыре дня старательно заливал водкой и прочими напитками, разгоралось пуще прежнего.
  "Да, до такого я еще не опускался. Это, на самом деле, уже начало конца. Ушел из дома в запой, бросив семью... Надо хоть телефон включить, жене позвонить, а то она, наверное, по всем моргам уже прошлась". Сморщившись при мысли о предстоящем разговоре, Егор перевернулся на живот и огляделся более-менее осмысленными глазами. На юге, вниз по течению, в сизой дымке прорисовывался контур Города, на другой стороне Реки возвышались невысокие, одетые зеленью горы, обозначавшие границу заповедника, в синем бездонном небе над головой одиноко парила здоровенная чайка, слева, с пляжа, раздавались счастливые крики и визги детей.
  "Ну чем не Турция? - в который раз мелькнула мысль. - Ложись на песок и отдыхай. Зачем так нажираться-то?"
  Егор начал мерзнуть. Организм, еще пребывая в стрессе, путался в терморегуляции. Егор, решив, что пора плыть к берегу и греться, набрал побольше воздуха в легкие и напоследок нырнул поглубже, чтобы добиться эффекта контрастного душа. Уйдя под воду метра на два, он открыл глаза и застыл, стараясь еще больше охладить тело перед выходом на жару.
  И тут из темно-зеленой глубины появилось стремительное змеиное тело толщиной с водонапорную башню и, описав дугу вокруг Егора, снова исчезло в пучине.
  Егор поперхнулся, судорожно толкнулся наверх, вынырнул, жадно хватая воздух ртом.
  Мир стремительно темнел. Исчезло солнце, по посеревшему небу побежали темные облака, не было слышно голосов людей, а вокруг ничего не понимающего Егора, то справа, то слева из воды начали выскальзывать сегменты отвратительно-белесого огромного туловища, с бешеной скоростью огибающие его против часовой стрелки, постепенно сужая радиус окружности, в центре которой находился Егор. Все происходило в полнейшей тишине. Ни брызг, ни плеска пенящейся воды. Егор заорал, скинув оцепенение, и со всей силы, кролем рванул к берегу. Потом заорал еще раз, точнее забулькал, так как плыть не получалось, вода стала очень плотной и вязкой, посерела и стала напоминать бесцветный, обжигающий все тело кисель, в который все глубже погружался Егор. Погружался словно в огромный круглый колодец, стены которого были сделаны из толстенных, быстро движущихся мертвенно бледных бревен, перевитых багровыми прожилками вен. А на дне этого колодца притаилась Смерть. Этого Егор не видел, но точно знал. И он опускался прямо к ней. Или она поднималась к нему. Стремительное мелькание вокруг не позволяло Егору определить движется ли он сам или застыл на месте, бессмысленно барахтая руками и ногами.
  Неожиданно натянутую тишину прорвал страшный многоголосый крик, исходивший одновременно со всех сторон и изнутри Егора. Словно кричал весь мир, вся Вселенная.
  Эттимму! Нару муш!!!
  На какой-то момент он, оглохший, задыхающийся, отключился... А когда снова открыл глаза, светопреставление исчезло, страшный голос затих, вокруг снова стояла тишина, нарушаемая только писком давления в ушах. Вода снова стала водой.
  Из последних сил, чувствуя, как отсутствие воздуха разрывает легкие, Егор рванулся вслед за пузырями к свету наверху. Уже теряя сознание, вынырнул, глотнул воздуха, снова ушел под воду, поперхнулся, снова вынырнул... Раза с пятого получилось начать дышать. Часто, но без перебоев.
  Светило солнце, кричали дети на пляже, небо было синим, вода прохладной и прозрачной, берег желтел горячим песком. Кое-как доплыв до него, Егор, как потерпевший кораблекрушение моряк, выполз из воды и упал лицом в песок. Сердце колотилось. В голове каруселью мчались мысли, образы, слова, и невозможно было уцепиться за что-то конкретное, вычленить из этой круговерти что-то, что помогло бы понять происходящее...
  Лежал минут пятнадцать. Просто лежал, ничего не соображая, смотрел в одну точку.
  Оцепенение прервала двухвостка. Самая обычная двухвостка, каких полно на любом пляже, деловито пробежала как раз через ту точку, куда пялился Егор, и быстро зарылась в песок.
  "Гадость какая!" - сформировалось в голове.
  "А если - это насекомое, размером с ноготь - гадость, то как назвать то, что я сейчас видел в воде? Или не видел?.." Мысли начали выстраиваться в логические цепочки, дефрагментация жесткого диска подходила к концу.
  "Неужели опять? Неужели снова глюки, как месяц назад в Городе?"
  После тех случаев во время поездки в такси и на площади Доблести Егор перечитал множество тем в интернете, посвященных белой горячке и решил, что это все-таки была не она. Больше похоже на шизофрению... Припадки вроде не повторялись, и Егор немного успокоился, хотя депрессивные проявления с той поры только усилились, а рожа того чудовища нет-нет, да и всплывала перед глазами...
  Но то, что произошло сейчас, было настолько реально, настолько детально и ярко пропечаталось в сознании, что списать это на галлюцинацию, пусть даже с жестокого похмелья, не удавалось. Кожа все еще пылала от соприкосновения с непонятной едкой субстанцией, а в ушах до сих пор гудело эхо страшных непонятных слов, из которых он запомнил только последнее, что-то типа "муш" или "муж". В конце концов он чуть не утонул!
  "Все это было на самом деле, - подумал Егор. - Здесь. Сейчас. Со мной. Причем я этого червячка уже где-то видел. Вот только где? В кино, в книге? В другой жизни?" Последняя мысль, судя по всему, заступила за какую-то запретную черту, на территорию таких глубин подсознания, про которые человеку лучше вообще не знать. В памяти Егора вспыхнули образы каких-то людей, бледных, осунувшихся, но с суровыми и мужественными лицами, причем людей этих он откуда-то знал, хриплые голоса, произносящие непонятные слова, мелькнули перспективы улиц, знакомых и незнакомых одновременно. Улиц, где на каждом шагу таилось что-то страшное и злое, и напоследок, - красивое женское лицо, самое красивое и самое любимое на свете. Знакомое и родное до боли в сердце, и в то же время чужое и далекое, как звезды над головой, свет которых освещает тебя из невообразимой глубины времен, с таких расстояний, которые тебе никогда не преодолеть и не осмыслить...
  Жуткая тоска скрутила Егора. Снова, как тогда, чувство безвозвратной потери, только в разы сильнее. Слезы потекли из глаз... Он свернулся на песке и зарыдал, как ребенок.
  Проходящие мимо люди с удивлением смотрели на лежащего на берегу и безутешно плачущего взрослого мужика. Дети показывали пальцами и что-то спрашивали у родителей, те молча качали головой и переглядывались. Егор ничего не замечал. Ему было очень плохо...
  Слезы текли и текли. И вместе с ними постепенно из памяти, заглянувшей в запретное, уходили разбередившие душу образы, затихали голоса, стирались лица. Только незнакомая темноволосая девушка еще долго смотрела на Егора блестящими серыми глазами, в которых глубокая тоска медленно превращалась в светлую грусть, но потом и она исчезла, растаяв, словно утренний туман над речкой.
  Егор медленно поднялся, осмотрелся вокруг.
  "Какой позор! Лежал тут и сопли размазывал. Боже, что же со мной происходит? Что я видел? Почему я? Неужели это все на самом деле? Неужели я не сплю? Почему другие живут и радуются, если пьют - так весело, хоть и до инфаркта, и не думают ни о чем, не ковыряются в себе, не видят никаких лиц и страшилищ? А у меня все не так, все с надрывом, все через жопу!"
  Тело и шорты были в песке. Егор долго не решался подойти к воде, но все же зашел по колено, кое-как смыл песок, опасливо косясь в глубину, и поплелся на дачу к Максиму.
  Машины хозяина во дворе не было. "Нашел ключи все-таки, гад! Ладно хоть не на моей уехал..." Взял телефон, сел в тенек под яблоню, долго смотрел на черный экран, подом вздохнул и нажал кнопку включения. Через минуту начали приходить эсэмэски. Восемь пропущенных с работы, пять с неизвестных номеров... и ни одного от родной и любимой жены.
  "Неужели настолько по фигу? - удивился Егор. - Я конечно урод, но пока еще муж. А я-то думал, она там морги с больницами обзванивает."
  Посидел, покурил, потом все-таки набрал номер. Ответила сразу.
  - Ты разговаривать и воспринимать информацию в состоянии? - с ходу спросила она.
  - Привет. - ответил Егор. - В состоянии.
  - Короче. Где ты есть - я знаю, чем занимаешься тоже догадываюсь. Привет Максиму передавай, мне Ленка позавчера звонила.
  - Подожди, послушай... - попытался вставить Егор.
  - Нет, это ты послушай! Вещи я собрала, в воскресенье мы уезжаем к маме. В понедельник я подаю на развод. Ты бухай там сколько хочешь, хоть до зимы оставайся, если не сдохнешь! Мне по барабану! Я так больше не могу, Егор... Это окончательное решение, можешь мне не звонить, не писать и, главное, пока не протрезвеешь, даже не думай появляться. Насчет квартиры и прочего будем разговаривать, когда в себя придешь. Все, счастливо пропиваться!
  - С дочкой хоть дай поговорить, - успел сказать он.
  - Обойдешься! Про дочку раньше надо было думать! - и отключилась.
  Егор закурил еще. Да, неприятно, конечно, но после того, что произошло на пляже, вся окружающая действительность воспринималась как-то плосковато, без должного эмоционального пиетета.
  "Ну вот, теперь действительно все... Хотя, чему удивляться."
  За забором скрипнули тормоза, и в калитке показался Макс. Улыбка от уха до уха, в одной руке буханка хлеба, в другой - две бутылки водки. Одна уже начатая.
  - Кто ищет, тот всегда найдет! Это я и про ключи тоже, - подмигнул он Егору. - Ты, как хочешь, а я продолжаю банкет!
  - Продолжай, - вяло ответил Егор и лег на траву. Расслабился. Закрыл глаза. Прямо на лоб ему с глухим стуком упало яблоко.
  - Ньютон, бля! - заржал Максим. - Или кому там на бошку тыква то упала? Копернику?
  Егор молчал, глядя как высоко-высоко в голубом небе величественно парит сокол. С севера набегали редкие пока облака. Было очень душно. "Гроза будет, наверное", - равнодушно подумал он.
  Макс шустро разложил на уличном столе закуску - маринованные огурцы из банки и порезанный хлеб, поставил две стопки, начатую бутылку, сел. Посмотрел на Егора, помолчал. Потом махнул рукой. Посидел. Похлопал себя по коленкам. Снова посмотрел.
  - Так я не понял - ты не хочешь или не будешь? - наконец спросил он.
  - Максим. - тихо проговорил Егор. - Скажи мне, как рыбак рыбаку, у нас тут сомы водятся?
  - Обижаешь, Егорыч! Это ж Великая Русская Река. Тут все водится. И сомы, и жерехи, даже осетр. А что?
  - Большие?.. Сомы?
  - Ну-у, - он почесал голову. - Лично я видел метра три длиной. Мужики рассказывали - и четырехметровых доставали. А что ты про сомов то все?
  - Да купался сейчас, вроде видел одного, - ответил Егор. - Сома...
  - Большого?
  - Вполне.
  - На башке усы были?
  - Да башку не видел, только туловище, - сказал Егор. - К счастью... Ладно, Максимка, наливай...
  ***
  "Снова пьем... А как тут не пить, когда такое творится?" - Егор сидел, погруженный сам в себя, автоматически чокаясь с Максом, который рассказывал ему что-то про сомов, воблеров, прикорм и прочие рыбацкие прелести.
  После второй рюмки немного полегчало. Подло обманутый организм воспрял духом, алкоголь с легкостью преодолел гематоэнцефалический барьер, и уровень серотонина в синапсах мозга резко повысился. Все стало проще и спокойней. Мысли о необъяснимых событиях и видениях никуда не ушли, но стали ровнее, логичнее. Исчезла паника...
  "Так. Семью верну. Лоб расшибу, но верну. Сейчас надо попробовать разобраться с самим собой. -думал Егор. - Не нажраться как обычно, а с помощью водки поддержать мозг в тонусе. Главное - вовремя остановиться. Для начала надо вспомнить те слова, которые мне орали в уши там, под водой."
  Однако вспомнить удавалось только что-то вроде "жара муш" или "жару муш". Насчет начала он не был уверен, но "муш" помнил точно.
  "Блин, португальский что ли? У них там одни "у" да "ш".
  Максиму кто-то позвонил, и он начал расхаживать вокруг стола и что-то увлеченно обсуждать, махая рукой с зажатой в ней пустой стопкой. Егор, воспользовавшись передышкой, достал телефон и вбил в браузере слово "муш".
  Первым выданным ответом был город в Турции, что-то про армян и геноцид в этом самом городе. Дальше шел ресторан в Челябинске, агенство по бронированию авиабилетов в Костроме, пушок на подбородке или на верхней губе, который был в моде в шестнадцатом веке во Франции...
  "Причем здесь вообще Турция? Армяне, пушок на губе... Бред какой-то!"
  - Через час мужики приедут, пиво привезут! Наше, бойлерное, прям с пивзавода! - радостно сообщил подошедший Максим. - Жизнь продолжается!
  - Ништяк! - ответил Егор. - Только пива нам еще и не хватало... Я надеюсь не меньше цистерны?
  "Какие мужики? На хрен они нам тут сдались?.. Баня сегодня точно сгорит..."
  - Да не. Литров двадцать не больше, - что такое сарказм, Максим явно не знал. - Нормальные мужики, мы на зимнюю рыбалку вместе ходим.
  - Ясно...Там, кстати лодка твоя воды полная. - вспомнил Егор. - Утонет...
  - Да ладно, первый раз что ли? Достанем. - махнул рукой он, - Хочешь - пойди повычерпывай. Половник дать?
  - Нет, спасибо.
  - Ну тогда - наливай!
  Чокнулись, выпили... Посидели. Максим все-таки не удержался, решил сходить проверить свое корыто, а Егор продолжил шерстить интернет в поисках значения загадочного слова.
  Попробовал португальский язык. Ничего. Зато английский выдал сразу два варианта: путешествие с собаками и кукурузная каша.
  "Может меня тот червячок покормить хотел? Кашки предлагал?.. Нет, так я ничего не добьюсь... Надо всю фразу вспомнить. Хотя, как тут вспомнишь, я в шоке был, захлебывался, ладно хоть, как самого зовут, не забыл..."
  Наконец, минут через пятнадцать мучений, выскочила какая-то группа "В контакте", посвященная древнему шумерскому языку, где искомое слово переводилось, как "змея". Это было уже близко, и Егор попытался вспомнить, что ему известно про шумеров. Историю он знал неплохо, но вот именно шумеры для него были проблемой. Про них он ничего толком не помнил; вроде одна из самых древних цивилизаций. Вавилон, Месопотамия и богиня Иштар, что-то такое было в одной из книг Пелевина...
  Но, к счастью, человечество придумало мобильный интернет, и вскоре Егор вкратце знал, что из себя представляла загадочная шумерская цивилизация, и главное, что происхождение ее являлось одной из сложнейших научных проблем современности. Ни один историк не мог толком объяснить, откуда она взялась. Сами шумеры в своих преданиях утверждали, что прибыли с какого-то острова, бывшего для них чем-то типа потерянного рая. Язык их тоже стоял особняком, никак не связываясь с другими древними наречиями.
  "То есть, типа, они как инопланетяне? - подумал Егор. - Забавно... А при чем тут я?"
  Начал подробно сканировать словари и буквально тут же выскочило слово "эттимму". "Эттимму Нару Муш" - щелкнуло в голове. - "Запомнил-таки, Егорка! Ну-ка, ну-ка и что все это значит?"
  Сходил к машине, достал бумагу и ручку. Через пять минут Егор сидел и ошалело смотрел на текст, написанный его рукой на клетчатом блокнотном листе.
  "Духи умерших, но не нашедших покоя, божество или демон речных вод, змея".
  Вот так... Насчет первого было немного непонятно, но остальные два определения по теме явно подходили. Егору было ясно одно - это был не глюк. Таких совпадений не бывает. В голове мелькнул, конечно, вариант, что хитрожопое подсознание, достало с какой-то дальней полки слышанные когда-нибудь в школе или еще где-то слова и вставило их в галлюцинацию, чтобы хоть как-то наполнить ее подобием смысла. Но это было уже совсем сложно, и Егор решил принять рабочей версией то, что все было на самом деле. И внезапно потемневший мир, и непонятная вода, и существо, в ней обитающее.
  "Просто какой-то день Нептуна! Древний речной божок хотел потопить алконавта Егора... Тогда получается, события месячной давности тоже имели место быть на самом деле?"
  Голова шла кругом. Егор разгадал шифр, но легче ему от этого не стало.
  "И что дальше? Как понимать "духи умерших, не нашедших покоя"? Покой мне, конечно, давно и не снился, но я вроде живой пока? Вот, сижу курю, водку пьянствую... Пойти к мозгоправу, сказать, что меня посещают облезлые чудища и древние боги? Так он меня сразу в дурку упечет. Без вариантов..."
  Его тягостные раздумья прервал вернувшийся Максим.
  - Утопла, зараза! - весело объявил он. - Ничего, никуда не денется, она привязанная. Пацаны приедут - достанем, там неглубоко.
  - А движок? - спросил я, прикидывая в уме вес казанки и перспективы достать ее с двухметровой глубины вчетвером.
  - А вот движку по ходу трындец! Так что, наливай - помянем.
  "Вот человек! Все ему нипочем. Почему у меня так не получается?"
  - А ты че какой тухлый сегодня, Егор? - спросил Макс, подставляя свою рюмку. - Не отпустило что ли еще?
  - Жене звонил. Разводится она со мной...
  - Ой да ладно! Мы с Ленкой каждый месяц разводимся и ничего. Так и не развелись до сих пор. Побесится и успокоится.
  - Вряд ли, - сказал я. - Моя не успокоится...
  Выпили. Похрустели маринованными огурчиками. Закурили. Максим помолчал, задумавшись о чем-то, а потом выдал:
  - А давай закодируемся, Егор! Только вместе. Вот сегодня добухиваем и все! В больничку... Ну может завтра еще похмелимся. Или послезавтра... Я ведь кодировался уже. Прикинь, год не пил. Вообще ни капли. Зато потом, конечно, наверстал... Но мы не на год, а сразу лет на пять сделаем, там ненамного дороже. Ну че, ты как?
  Егор с удивлением посмотрел на него. Вроде не шутит...
  - Ну давай... Попробуем.
  "Рассказать ему что ли? Не, лучше не надо..."
  Егор тоже кодировался. Года два назад, когда в очередной раз в минуту просветления ясно осознал, что синяя дорога ведет в никуда. А еще хотел проверить: если долго не пить, пройдет его депрессия или нет? Повелся на креативную рекламу, развешенную на щитах по городу, там голова у яростно орущего небритого мужика была насквозь проткнута бутылкой водки. Пришел на консультацию. Стильный дизайн, агитационные плакаты на стенах, сочувственно-деликатное обращение девочки на рецепции. Врач с тем же понимающим выражением на лице объяснила, что кодироваться лучше не на год, а хотя бы на три, а еще лучше на десять. За это время у человека успевают сформироваться новые ценности и ориентиры в жизни, и процент рецидива минимален. Вроде все логично
  И как раз у них сейчас большие скидки...
  Егор согласился на три года, так как срок десять лет откровенно пугал. Врачиха объяснила, что ему в кровь будет введен специальный препарат, название его Егор уже забыл, и любая, даже самая минимальная доза алкоголя, взаимодействуя с ним, приведет к очень неприятным ощущениям. А не минимальная - вообще к летальному исходу. Но не переживайте, в любой момент мы вас можем раскодировать. За денежки, естественно...
  Был подписан договор, назначена дата и заплачены деньги. Деликатный тон врача и неподдельный интерес к судьбе Егора сразу же исчез. "Мы Вас ждем в понедельник, не опаздывайте и не пейте накануне". Хорошенько бухнув дорогущей водки напоследок в субботу, в назначенный день и час Егор явился в эту клинику. Та же девочка на рецепции холодно спросила:
  - На процедуру? Проходите, Вас ждут врачи.
  Врачами оказались две тетки, похожие на быдло-медсестер скорой помощи, которые уложили его на кушетку и косноязычно разъяснили ему еще раз суть процесса кодирования. Потом Егору вкололи что-то в вену, а что-то в задницу и сказали:
  - Сейчас мы Вам дадим ваточку, намоченную в спирте, а вы ее просто понюхаете.
  Егор хотел сказать, что никакой ваточки не надо, он верит им и так, но не успел. Тело свело судорогой, начало дико жечь, а в голове как будто разорвался ядерный заряд. Продолжалось это веселье около двух минут, в течение которых Егор реально думал, что сейчас умрет, а "врачи" бегали вокруг него и охали, кричали что-то про укол адреналина, шок, но все это было, как потом вспоминал Егор, как-то ненатурально, словно по отыгранному много раз сценарию. Потом отпустило. Его, трясущегося и потного, отвели на рецепцию, наскоро напоили чуть теплым чаем и буквально выставили за дверь.
  Егор добрел до машины, сел за руль и понял, что ехать сейчас не сможет, было очень плохо. Около получаса приходил в себя, наконец продышавшись и почувствовав себя в состоянии управлять автомобилем, мысленно поздравил себя со сделанным Настоящим Шагом в жизни и удовлетворенный поехал на работу. Только одна поганая мыслишка чуть-чуть портила общую картину грядущей счастливой трезвости. Даже не мыслишка, а просто довольно странный факт, заключавшийся в том, что ватку, смоченную в спирте, он понюхать так и не успел...
  Не пил Егор ровно пять месяцев. Сначала было очень необычно, но в принципе неплохо. Он не употреблял алкоголь и чувствовал себя героем. А однажды, нечаянно съев конфетку с коньяком, так испугался, что помчался в туалет отрыгивать ее, введя в недоумение супругу, естественно ничего не знавшую про кодирование. Но продолжалась эта эйфория не больше трех недель. Гордость за себя и оптимистичный взгляд в будущее быстро сошли на нет, депрессия вернулась с новой силой, и спрятаться от нее теперь было некуда, а жена быстро нашла новые причины для своего недовольства и претензий. И еще, все больше подозрений вызывал сам процесс кодирования, похожий на плохо поставленный спектакль. Неискренний испуг "врачей", и эта недонюханная ватка не давали Егору покоя. К концу четвертого месяца трезвой жизни стало совсем невыносимо. Панические атаки, постоянная тревога, упадническое настроение вышли на какой-то иной, более продвинутый уровень. Можно было пойти, заплатить деньги и раскодироваться, но Егор, чувствуя подставу, скрипел зубами и терпел.
  И тут на помощь, как всегда, пришел интернет. В течение двух недель Егор изучал виды и схемы кодирований, листал форумы алкоголиков и бывших алкоголиков, где на отдаленных ветках можно было найти некие намеки и подсказки, объясняющие истинную суть процесса. Прямым текстом, конечно, написано ничего нигде не было, но даже тот простой медицинский факт, прочитанный им, что ни одно вещество, введенное человеку подкожно или внутривенно, не может циркулировать в крови более трех месяцев, не говоря уж о десяти годах, неизбежно приводил к мыслям о "всемирном заговоре".
  Поэтому, ровно в пятимесячную годовщину трезвости Егор, мысленно попрощавшись с миром, выпил сто грамм водки. Посидел, подождал. Ничего не произошло. Выпил еще сто грамм, чувствуя подзабытые ощущения накатившего опьянения, и опять ничего. Таким образом, теперь тема для него была ясна и открыта. Все, о чем он давно догадывался, было подтверждено опытным путем.
  Поставив в памяти жирную галочку напротив пункта "кодирование", Егор снова стал жить синей жизнью. Сначала выпивал очень редко и немного, но постепенно вернулся в привычный режим.
  И сейчас, смотря на Максима, неожиданно решившего "завязать", все-таки видимо тоже не железный, Егор решил, что лучше будет промолчать. Пусть это и грандиозная афера, но она работает. Работает для девяносто девяти процентов людей. Работает чисто на страхе, на "эффекте ваточки". Но люди реально не пьют годами и постепенно возвращаются к нормальной жизни.
  - Ну че? За трезвую жизнь? - жизнерадостно спросил Макс, поднимая рюмку.
  - Ага... За трезвую. - ответил Егор.
  Вечерело. Облака, набегавшие с севера, постепенно темнели и становились тучами. Теплый ветер чуть шевелил листву яблонь, в розовеющем небе серыми росчерками метались стрижи. Лишь иногда со стороны реки тянуло прохладой и свежестью. Максим опять завел свою шарманку про сети и мармышки...
  "Хорошо сидим!" - подумал Егор. Он находился в том состоянии опьянения, которое бывает у многих людей 1 января, похмеляющихся после бурной новогодней ночи. Вроде пьешь и пьешь, но дойдя до определенного уровня, когда становится хорошо и спокойно, организм начинает воспринимать алкоголь, как воду, и дальше не пьянеет. Тело остается в тонусе, а голова относительно ясной. Тут главное не переборщить и внимательно контролировать процесс, чтобы вовремя остановиться.
  Через некоторое время на громадном американском пикапе Додж подъехали товарищи Макса. Познакомились. Леня и Андрей. Вроде адекватные взрослые мужики, явно при бабле. Вот что значит рыбацкая дружба, нипочем ей социальные барьеры и стереотипы...
  Первым делом они, естественно, отправились купаться. Максим в это время застелил стол газетами, разложил привезенную гостями вяленную рыбу и перетаскал к столу не меньше десяти пятилитровок пива. Расставил большие пластиковые стаканы, притащил кастрюлю под мусор. Водку убирать не стал. Сел, блаженно смотря на янтарное изобилие, закурил. Посмотрел на Егора. Спросил:
  - Че, баню-то будем топить? Или ну ее?
  - Опять хочешь с ведрами бегать? - усмехнулся я. - Давай затопим. Лодку вон уже затопили.
  - Ладно, посмотрим. Как пойдет...
  Вернулись мужики, мокрые, довольные.
  - Хорошо у тебя тут, Макс! - сказал Леня. - Речка, закат... Хотя гроза будет, наверное.
  Расселись. Разлили пиво по стаканам, начали чистить рыбу. Егор попросил ему накапать немного, так как градус понижать не собирался, просто хотел посмаковать вкус родного напитка. Вопросительно посмотрел на Максима, тот заявил, что пиво, конечно же он будет, но и Егора в одиночестве не оставит, и налил обоим еще водки и, выпив большими глотками первый стакан бойлерного, тут же поднял стопку:
  - Ну, за встречу!
  - Да, Макс, ты не меняешься, - заржал Андрей...
  "Это он перед кодированием оторваться напоследок хочет, - подумал Егор. - Прямо, как я".
  Сидели, выпивали, тихо беседовали. Все спокойно, культурно, даже Максим притих и вместо своих обычных громогласных монологов и хохота разговаривал нормальным голосом.
  "Завтра домой. - решил Егор. - Высплюсь хорошенько, отлежусь и вечерком поеду. Челом бить и в ноги бросаться. А там - будь, что будет... Хоть дочку увижу..."
  Рыба была вкусная. Жирная, сочная. Учитывая, что сегодняшний рацион состоял только из хлеба и соленых огурцов, речные дары шли на ура. Егор почти не принимал участия в разговоре, слушал вполуха. Ему были не особо интересны важные аспекты как летней, так и зимней рыбалки, поэтому он лениво изучал содержание раздела объявлений газеты, расстеленной перед ним на столе. Сплошная реклама пластиковых окон, средств против геморроя, выводы из запоя, кстати, как раз...
  Неожиданно взгляд зацепился за фотографию под крупными буквами "пропал человек". Хмурый мужчина лет сорока смотрел на Егора из маленького прямоугольника объявления. Лицо было знакомо. Причем знакомо Оттуда... Из того неизведанного пространства и времени, образы которого сегодня быстрыми кадрами мелькали перед глазами, когда он, задыхаясь, лежал на пляже. В этом Егор был уверен на сто процентов. Начал читать текст под фотографией.
  "Черепанов Сергей Иванович 1975 года рождения. На вид 40 - 45 лет, среднего телосложения... Ушел из дома... Был одет... Особые приметы...Всем, кто что-либо знает о месте нахождения просьба позвонить по телефону..."
  - Ладно хоть не маршал, а то пришлось бы коня искать, - прозвучал в голове Егора хриплый голос.
  "Блин, опять!.." Передвинув рыбу, он отыскал дату выхода газеты. Май. Три месяца назад.
  "Ведь точно знаю! Но не помню, не помню... Что-то с ним случилось... Плохое... Нет, не помню ни хрена... Как будто не мои воспоминания, а какие-то подкинутые. Как, вроде снился сон, помнишь, что было там что-то такое, а что именно?.."
  Думать было лень. Сегодня итак перебор с непонятным и пугающим. Егор аккуратно вырвал клочок газеты с объявлением, поднялся, дошел до машины, положил в карман двери.
  "Может потом что-нибудь выскочит из памяти. Как слова сегодняшние. Сейчас уже все, сил нет думать".
  Вернулся к столу. Сел, посмотрев на Макса. Тот понял с ходу. Не прерывая разговор, налил две рюмки. Выпили. Макс запил пивом, Егор закусил рыбкой.
  "Фу. Противно как! Все, наверное, хватит на сегодня".
  ***
  Где-то через час совсем стемнело. Ветер начал набирать силу, с неба закапал пока еще несильный дождик. Гроза медленно, но неумолимо приближалась.
  Мужики перетащили храпящего Макса в дом, а сами, переместившись на веранду, продолжили поглощать пиво с рыбой, вполголоса разговаривая о чем-то своем.
  Егор тихо встал, вышел за калитку и пошел к Реке. На высоком берегу над понтоном стояла одинокая лавка. Егор уселся, закурил, чувствуя, как по горячей голой спине приятно барабанят прохладные капли. Ветер задул еще сильнее. Было свежо и хорошо. На юге разноцветными электрическими огнями пульсировал Город, красиво отражаясь в зеркале речной воды, впереди, на том берегу, на багровом фоне ушедшего заката, прорисовывался темный контур гор, а с севера огромной, непроницаемой черной кляксой надвигался грозовой фронт.
  Неожиданно прямо в Реку ударил яркий изломанный контур молнии, на миг осветив все вокруг. И в его белом свете Егор увидел далеко-далеко от берега стремительно разрезающие воду извивы огромного белесого туловища.
  "Нару Муш..." - успел без всякого удивления подумать Егор, прежде чем его накрыл первый оглушительный удар грома. Снова ослепительная вспышка, и через секунду грохот с неба. Потом опять вспышка и грохот...
  5.
  Грохот... Днем - грохот. Ночью - грохот. Грохот продолжается вторую неделю. Какая-то очень большая и настырная тварь нашла наше безопасное ранее укрытие и пытается зайти в гости, сильно и громко долбя в нашу дверь. Уходить не желает. Долбит и долбит, иногда затихая минут на пятнадцать, видимо отходит справить нужду, а потом опять. Дверь пока держится, хотя и несколько деформировалась, чуть прогнувшись внутрь и оголив осыпавшейся штукатуркой здоровенные металлические закладные в кирпичной кладке, к которым приварена ее коробка.
  Гораздо больше двери деформировались наши барабанные перепонки и мозги. От грохота спасения нет нигде: ни в кладовых, ни в подсобках, ни, тем более, в нашей общей комнате. Все ходят злые, нервные, невыспавшиеся. Припасы на полках кончаются, очередная смена периодов вот-вот произойдет, а эта херня, которую решено было внести в каталог под именем Дятел, блокировала нас в нашем подвале и сводит с ума.
  Даже Борода, кажется, находится в растерянности, не зная, что предпринять. Было несколько военных советов, на которых выдвигалась идея отворить дверь и тупо расстрелять из всего, что есть, непрошенного гостя, огневая мощь у нас за последнее время заметно усилилась, но большинство голосовало против, думали, что рано или поздно он уйдет. "За" были только я и Бабушка. Мне, по большому счету, было совершенно фиолетово - съест нас этот товарищ или нет, такие у меня теперь были жизненные установки, а Бабушка - он гражданин вообще отмороженный, ему видите ли было интересно, как же выглядит настоящий Дятел? Все хотел посмотреть да пощупать.
  Интересно, конечно, было всем. Но и страшно тоже, так как судя по силе ударов и звукам, доносящимся из-за двери, Дятел был очень большой и сильной птицей, а массовая стрельба в замкнутом пространстве могла обернуться против нас самих. А если попытаться взорвать - то вообще может завалить с головой. Еще было непонятно, как этот здоровяк протиснулся в тесный канализационный люк и теперь свободно перемещается по узкому коридору за дверью. Леший считал, что ни люка, ни коридора давно нет, а есть только их жалкие остатки, разбросанные по склону. В его пользу говорил тот факт, что в дневные часы сквозь несколько щелей, появившихся в когда-то герметичной двери, сочился слабый чуть заметный свет. Валуев вообще утверждал, что Дятел там не один, а целая стая. Урезали дневной рацион, но все равно, продуктов оставалось максимум на неделю.
  Вобщем, сидела вся наша команда в полной прострации и ждала непонятно чего...
  Кстати, недавно исполнилось ровно четырнадцать месяцев моего нахождения в этой пластилиновой местности. Сказать, что я сильно изменился, значит ничего не сказать. Я стал другим человеком, как бы помпезно это ни звучало. Того депрессивного трясущегося проектировщика Егора, которым я при неизвестных обстоятельствах вступил в этот мир, больше не существовало. Он был безжалостно выдавлен, словно паста из тюбика, твердым каблуком окружающей действительности и новым Егором. Егором, который Смирился. Егором, который Забыл. И, наконец, Егором, который больше Не Боялся. Страх покинул меня вместе с надеждой на возвращение и воспоминаниями о родных. Не знаю, случались ли в жизни других людей такие быстрые метаморфозы восприятия себя и мира, но у меня вот почему-то случились. И, в принципе, только поэтому я до сих пор жив. Давние слова Бороды про "оторви и выбрось" оказались пророческими. Это был нонсенс, как для меня самого, так и для остальных. С каким-то диким пьянящим азартом я вызывался в самые сложные походы, лез куда не просят, словно пытаясь самому себе доказать, что собственная жизнь для меня полностью перестала что-то значить. А получалось наоборот - я выживал даже, казалось бы, в самой дерьмовой ситуации. Сначала мне, наверное, попросту везло, так как, кто не рискует, тот не пьет компот, а потом начали работать опыт и приобретенное чутье. Даже Борода порой охреневал от моих предложений и поступков, а Леший, вообще заявлял мне, что я стал больным на всю голову и подсознательно хочу поскорее угробить себя, а заодно и всех остальных. Может быть, отчасти он был прав. А может и не отчасти. Не знаю... Я давно перестал задумываться о смысле чего либо, ковыряться в себе, в своих мыслях и действиях. Так было проще и веселее... Очень-очень редко случалось что-то вроде срывов, набегали вдруг непрошенные мысли, накатывала меланхолия, но после грозного отработанного крика "по хрен!" все это безобразие убегало без оглядки. Нет, конечно, здоровый звериный страх, основанный на инстинкте "бей или беги", все-таки присутствовал, но в самой минимально-необходимой для выживания пропорции, а пассионарность так и била из меня фонтаном. Правда сейчас я немного успокоился, так сказать, вошел в колею, так как был у нас тут недавно один прецедент. Занесло нас с Лешим, куда не надо...
  Теперь о Лешем. Леший стал моим другом. Настоящим... Таким, про которого писали в книгах и пел Высоцкий. Он знал про меня все, видел насквозь, а я, в свою очередь, знал, что всегда могу рассчитывать на его помощь и поддержку, да и сам за него порву кого угодно. Видимо, такая дружба возможна только в экстремальных условиях, на грани выживания. В моей бывшей плюшевой офисной жизни предпосылок для ее существования просто не было.
  Как оказалось, несмотря на свою обыкновенную на первый взгляд внешность, он был в прошлом спецназовцем ГРУ, даже служил в Чечне, поэтому опыта выживания ему было не занимать. И в один прекрасный день, видя, как меня просто распирает от дури, а навыков и сил явно не хватает, он решил начать меня натаскивать, чтобы я, как он выразился "всех тут под монастырь не подвел". Сначала было очень тяжело. Гонял он меня нещадно. Борода смотрел на все это и откровенно ржал. Но постепенно, организм вошел в нужный ритм, тем более негативных отвлекающих моментов, типа алкоголя и табака, здесь в принципе не было. Физические данные у меня изначально были неплохие, в юности я активно занимался спортом, и потом постоянно ходил в бассейн два раза в неделю, даже с похмелья проплывая два-два с половиной километра за раз, но последние пять лет образ моей жизни сильно сказался на общем состоянии здоровья. Но здесь я начал стремительно наверстывать упущенное, и без малого за год из рыхлого, безвольного, обремененного пивным брюшком представителя офисного планктона стал превращаться в резкого, как понос, жилистого широкоплечего мужика, умевшего быстро бегать, высоко прыгать, сильно бить руками и ногами, метать топоры и ножи, а также более-менее метко стрелять. Основной опыт приходил, конечно, во время работы в "поле", то есть на поверхности, но и в Сарае Леший мне скучать не давал вообще. Так что, из зеркала на меня теперь пялился не грустный опухший мужичок, а настоящий волчара со свежим вертикальным шрамом на поллица через бровь до подбородка и с жестким прищуренным взглядом исподлобья, именно такой, каких я сам раньше старался обходить стороной.
  Вообще, прошедший год выдался для нашей команды очень тяжелым. Мне сравнивать было не с чем, но Борода и Леший, тянувшие лямку здесь семь и четыре года, соответственно, в один голос утверждали, что столько разной херни и так часто еще не случалось. Причем, чем дальше, тем хуже. Неожиданные головняки возникали буквально в геометрической прогрессии.
  По моим представлениям, началось все с нелепой и страшной смерти Сереги от Трассера, возникшего непонятно откуда прямо на пороге нашего убежища. Потом мы долго и упорно изучали рваный ритм его работы, так как выходить на поверхность периодически было необходимо, причем выходить, не рискуя быть разорванным на атомы неведомой силой. Ну а когда наконец определили точные координаты прохождения и интервалы вспышек, Трассер, словно издеваясь, взял и пропал... Тела Сереги так и не нашли. Пришлось хоронить только голову. Закопали. Постояли над кривым деревянным крестом. Света плакала, мы угрюмо молчали...
  А потом один за другим начались разнообразные сюрпризы. Во-первых, на улицах днем стало появляться все больше и больше зверья. Всех видов и пород, как знакомых, так и ранее не виданных. Если иногда раньше, к примеру, можно было, выйдя рано утром, дойти до Рынка и обратно, не встретив по пути вообще никого, то сейчас даже путь в нашу Шестерочку, до которой рукой подать, не обходился без стрельбы. Причем с каждым разом все более и более интенсивной. Во-вторых, это самое зверье стало намного умнее и сообразительнее. Упыри все чаще собирались в стаи, иногда вообще в сводные отряды из разных видов, нападали из засад, прятались от выстрелов. Даже Уроды теперь, почуяв человека метров за сто, не орали во всю Ивановскую, а старались тихой сапой подкрасться и царапнуть наверняка. А еще они, видимо, додумались, что эти лохи с огненными палками, то есть мы, должны где-то прятаться ночью, в следствие чего стали все чаще прогуливаться мимо нашего Сарая. Поэтому при выходе на поверхность теперь соблюдались утроенные меры безопасности...
  Но самым главным являлось "в-третьих". Что-то совсем уж неладное начало твориться с этим безумным, безумным, не помню сколько раз еще, безумным миром. А точнее с непонятными для нас в принципе, но крайне важными в плане выживания явлениями, которые мы называли "периоды". Около десяти месяцев назад они стали сменять друг друга чуть ли не через день. Полки в Шестерочке ломились от продуктов, которые мы не успевали оттуда выгребать и дотаскивать до Сарая. Все воспряли духом, типа жизнь налаживается, вдруг стали очень привередливыми, "кильку не буду, ее завались, дождусь, когда фрикадельки в томатном соусе появятся". А потом настолько обленились, что стали доходить до магазина только тогда, когда продуктов совсем не оставалось, забив на неприкосновенный запас.
  Ну и, естественно, довыеживались... Примерно через месяц консервного изобилия смена периодов прекратилась. Прекратилась, как оказалось надолго, месяца на два с лишним. Но нам то об этом никто не сказал. Да и мы первое время особо не напрягались, сидели себе в Сарае, пили чай, ели тушенку. Но когда через три недели полки магазинов так и остались пустыми, все почуяли, что дело пахнет керосином. Происходит непонятное, а запасов толком не осталось.
  Злой, как собака, Борода еженедельно сокращал продовольственный паек, все ходили голодные и мрачные, понимая, что долго так не протянуть. Обошли все окрестные магазины в радиусе доступности дневного перехода и даже дальше, ночуя в так называемых коробках, то есть проверенных подвалах, отмеченных на карте у Бородатого, но нигде ничего не было. Как при распаде Советского союза. Только талоны никто нам выдавать не собирался. В итоге начали выдвигаться безумные идеи попробовать есть что-нибудь из скудной городской флоры или совсем нескудной фауны. Я даже вызвался пойти завалить какого-нибудь Волосатого, отрубить его мохнатую ляжку и, притащив в Сарай, выступить в роли подопытного кролика, пожарив и съев кусочек... Но до этого к счастью не дошло.
  Как-то раз группа, отправленная в одну из ежедневных вылазок в Шестерку, вернулась со счастливыми улыбками на лицах и с полными рюкзаками за спиной. Смена периодов наконец произошла. Правда, ассортимент и количество продуктов были намного скромнее прежнего, но после двух месяцев вынужденной диеты все радовались, как дети. Бороде даже пришлось бить особо проголодавшихся по рукам, чтобы не смели сразу всю принесенную жратву...
  Следующая смена случилась через четыре недели. Потом прошел целый месяц, прежде чем на полках снова появилась еда. Причем в количестве на порядок меньше, чем раньше. Тогда мы поняли, что жить теперь станет намного труднее, стратегический запас продовольствия почти не дожил до пополнения, а когда будет следующее не знал никто...
  Сейчас, правда, все более-менее устаканилось, периоды стали приходить раз в месяц, плюс минус два дня, и Бабушка предложил переименовать их в Месячные, вызвав у Светки целую бурю негодования. Но еды появлялось совсем впритык, еле хватало до следующей "перезагрузки". Зато изменений, вызываемых этими явлениями, стало происходить все больше и больше.
  Борода рассказывал, что давно, много лет назад, когда он только очнулся в этом мире, Город вообще не отличался от оригинала. Те же улицы, те же здания, только людей почти нет и зверье стаями бегает. Ну и Река, конечно... Потом иногда стали пропадать или меняться отдельные фрагменты застройки, но процесс этот шел медленно и вяло, вплоть до прошлого года. Теперь же каждая смена периодов приносила столько перемен, сколько раньше не происходило за несколько лет. Дома исчезали целыми группами. На их месте появлялись здания, вроде бы знакомые, но совсем из другого района, или вовсе незнакомые, явно зарубежного производства. Или вообще не появлялось ничего. Был дом, стоял себе, трещал штукатуркой, потом бац! - и нет дома. Зияет вдоль неровной стены уличных фасадов, как выбитый зуб, здоровенная дыра, клубится туманом. Лезть туда, смотреть, исследовать никто не решался. Не было дураков.
  Метаморфозы пространства коснулись и окрестностей нашего убежища. Сарай, к счастью, не исчез. Зато пропала наша забавная кривая лесенка. На ее месте теперь бурлил быстрый поток какой-то мутной, отвратительно пахнущей жидкости, фонтаном бьющий прямо из-под земли наверху склона. Этот вонючий ручей, шириной метров десять, весело струился вниз, пересекал Речной проспект и, почему-то не растекаясь в стороны, ровной лентой бежал мимо пивзавода и впадал в Реку. В месте слияния двух жидких субстанций клубился пар, что-то шипело и посверкивало. Мы кидали издалека в этот поток различные предметы, и их последующая судьба ясно подсказывала нам, что подходить к объекту ни в коем случае не следовало. Это было не очень хорошо, так как нижний путь к южной части набережной, которым я, кстати, шел в тот памятный день на Речвокзал, был для нас полностью отрезан.
  А справа от пивзавода располагалась городская ГРЭС. Ее три высоченные красно-белые трубы в любое время года, и зимой, и летом, естественно в Том мире, здесь то времен года как таковых не существовало, извергали из себя белые клубы пара, обогревая весь Город. В этом мире, пара не было, зато само предприятие выглядело также как раньше. Посерело конечно, поблекло, но с виду не изменилось. Но после очередного периода труб у ГРЭС стало больше. Появились новые темно-синие трубы четырехпалубного пассажирского теплохода "Хирург Разумовский", насаженного прямо на старые. Словно огромный макет корабля, покоящийся на трех вертикальных штырях. Насажен этот представитель речного пароходства был немного криво, с уклоном к корме, и напоминал застывший в воздухе тонущий Титаник. Судя по флагу, числился он в городе Перми, и было непонятно зачем он заплыл в акваторию другой реки так далеко от порта приписки и залез на нашу электростанцию. Выглядело забавно и абсурдно...
  Губернская Дума, кстати, снова оказалась на своем законном месте, а вот цирк, некоторое время ее замещавший, нам так и не вернули. Вместо него все также торчали в разные стороны кривые бетонные конструкции неизвестного происхождения, разве что разрослись еще больше в разные стороны метров на двадцать.
  Вот такие веселые перемены произошли в нашем итак нескучном существовании за последние месяцы. Осталось упомянуть о последнем, четвертом пункте. Самом неприятном.
  Люди начали стрелять в людей...
  В принципе, ничего удивительного в этом не было. Человек с самого начала своего существования всегда пытался укокошить как можно больше своих собратьев. Сначала били друг друга по голове палками, а потом стали кидаться ядерными боеголовками...
  Но в этом мертвом мире людей было мало. Группы или кланы, человек по десять-двадцать, были разбросаны по всей территории Города и имели свои "охотничьи угодья", в которые входили несколько прилегающих к убежищам кварталов и неизменная Шестерочка, а то и две. Местом пересечения был Рынок, где торговали, делились полезной информацией и иногда встречались со знакомыми людьми из других группировок. Словно первобытные племена каких-нибудь троглодитов, поделившие между собой безбрежные просторы древних равнин, занимались собирательством, иногда торгуя друг с другом. Поначалу, объединенные стремлением выжить, люди пытались организовать что-то типа общества или крупной сильной группировки, создать, так сказать, островок порядка в безбрежном хаосе. Но, судя по всему, такие действия не вписывались в концепцию местного бытия, потому что, как только собиралась относительно многочисленная, где-то более тридцати человек, компания, имевшая надежное укрытие и мощный огневой потенциал, так тут же с ними случалось что-нибудь плохое. В лучшем случае выживали человек пять. Так что, несколько раз попробовали объединиться, несколько раз получили по голове, и в итоге, уловили посыл. Не нравятся здешним хозяевам, буде таковые имеются, многочисленные сборища. Прямо как нашей родной российской власти. Сидите в бункере вдесятером - сидите спокойно, по мере возможности. Собралось больше тридцати - высылаем ОМОН разгонять толпу. А омоновцы тут страшные, не дубинками и брандспойтами работают. Все больше зубами...
  До поры до времени всем было удобно. Продуктов в магазинах появляется много и часто, за два раза все не унесешь. Поэтому даже если случайно какая-то команда забредала не в свой магазин и натыкалась там на хозяев, никакого конфликта не происходило. Даже наоборот, людям было интересно видеть новые, не набившие оскомину лица, рассказать что-нибудь, самим послушать. Ну пропустили период, лоханулись. Бывает... Берите пока у нас, потом, может мы у вас затаримся...
  "Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!" Не жизнь, а сплошной вудсток...
  Теперь все изменилось. Все существовали в условиях жесткой экономии. Запасов не было. Пропустить смену периодов, означало умереть от голода. На рынке рассказывали, что некоторые группы во время Великой Паузы, которая длилась больше двух месяцев, докатились до каннибализма. И очень быстро установилась новая внешнеполитическая тенденция: видишь чужих на своей территории или, еще хуже, около СВОЕГО магазина - сразу стреляй. У нас все сходились во мнении, что уже не за горами вооруженные налеты на соседей с целью их уничтожения и захвата территории и ресурсов. Если, конечно, ситуация не изменится к лучшему. Хотя к лучшему тут ничего никогда не менялось. Разве вот только я... Да еще и неизвестно - к лучшему ли?
  Резко ужесточившиеся условия существования не могли не сказаться на составе нашей команды. Помимо Сереги, мы потеряли дядю Мишу, Валуев лишился левой руки, а почти все остальные, включая меня, обзавелись новыми шрамами и жуткими воспоминаниями.
  Валуеву откусила кисть Горгулья, когда мы втроем, я, Леший и он, возвращались очередной раз пустые из нашей Шестерки. Налетела она так стремительно, что даже Леший почуял ее в последний момент, успев только оттолкнуть меня и, прыгая в сторону, выстрелить наугад чуть ли не за спину. Все-таки попал, сбил прицел хищнице, и вместо шеи она вцепилась Валуеву в руку. Дернула два раза головой, оторвала ладонь до запястья и, получив в висок огромным кулаком правой руки орущего от боли великана, откатилась ко мне. Добивал ее я один, сначала саданул в грудь из ружья, а потом зарубил визжащее, брызжущее кровью и бьющее по земле крыльями чудовище топором до состояния мясной витрины. Здесь ляжка, это окорок, тут шейка, а там, вообще, не пойми чего...
  В это время Леший подбежал к катающемуся по земле Валуеву и, прижав его поврежденную руку к тротуару, ничтоже сумняшеся, рубанул по ней топором чуть выше локтя, с одного раза перебив и ткани, и кости, так что топор вонзился в асфальт. Кое как перемотали обрубок жгутом, добежали до Сарая, и уже там бледная и охающая Света оперативно обработала рану и прижгла бальзамом.
  Валуев сидел в карантине неделю. Борода каждую ночь назначал дежурного, который бодрствовал рядом на стуле и держал ружье наготове. Но, ничего, пронесло. Культя заживала долго, но ни в какого кадавра Валуев не превратился...
  Дяде Мише же так не повезло. Лешего в нужный момент рядом не оказалось. Были только Борода и Бабушка. Шли на Рынок менять казенные сапоги на порох. Все было нормально. Осторожно поднимались по Базарной, когда Бабушка увидел метрах в ста пятидесяти Урода, вылезающего из окна какой-то хрущевки. Четко и оперативно спрятались за ближайший угол, перекрестились - вроде не заметил, а потом глядь, а дяди Миши то рядом нет... Выглянули - Урод и ухом не повел, все там же ковыряется, а улица пустая. Нету дяди Миши и все... Только ружье его лежит. Ждали, искали почти до темноты. На рынок естественно не пошли, вернулись в Сарай, еле успели. В течение следующей недели ходили в сторону Рынка разными двойками каждый день. Безрезультатно. Ни слуху, ни духу. Борода сгоряча решил, что кинул нас парень, к кому другому переметнулся. Где жизнь полегче и хлеб с маслом. Матерился, шипел. Бабушка, однако, командира не поддерживал. Утверждал, что не мог дядя Миша сам так тихо слинять и, вообще, не тот он человек, чтобы... Дальше шла настолько блатная феня, что никто не понимал детали, но общий смысл был ясен. Да и остальные тоже не верили в такое кидалово...
  А дней через пять отправились мы с Лешим за покупками, периоды тогда уже вроде стабилизировались, так что шли целенаправленно. Вылезли в коридор, по отработанному алгоритму Леший приподнял крышку люка, я начал осматриваться. И тут гляжу, ниже по склону метрах в десяти, сидит спиной ко мне на кортах наш дядя Миша. Бритый затылок, спина широченная, мосластая, надпись на ней "МЧС России". Тут и Леший выглянул, охренел. Начали звать - не слышит... Ну мы на радостях из люка-то и вылезли, дебилы... А тот вдруг резко так, словно Урод, разворачивается. Я тогда чуть кирпичей в штаны не наложил. Лицо бледно-синее, в язвах каких-то, глаза красные, бешенные, клыки чуть ли не до носа прямо через нижнюю губу проросли, а руки уже вроде и не руки, а грабли кривые с когтями... Я ближе был, вот на меня он и прыгнул. Прямо с места, не вставая, метров на семь. Раньше так не умел...
  Хорошо я в то время уже тренированный был. Выстрелить, конечно, не успел, но прикладом в лоб встретил. Хорошо так встретил, аж приклад раскололся. Любой нормальный человек после такого выпал бы в осадок минут на тридцать, а дяде Мише хоть бы что, мотнул головой, рявкнул что-то не по-человечески, ружье у меня вырвал и навалился всей массой. Я упал, шлем с головы слетел, забыл застегнуть, а он сверху. Я только запястья успел перехватить, а он давит, зубами около лица клацает, пена брызжет. Чувствую, конец Егорке приходит. Руки слабеют, дяди Мишины когти уже по боевке скребут, она рвется, трещит, и тут слева громыхнуло, щеку обожгло дробью, а нашего бывшего товарища как молотом небесным в сторону сшибло, Леший почти в упор стрелял. Однако успел все же дядя Миша меня по груди полоснуть и по лицу другой рукой. Пересиливая боль, вскочил, а тот уже вокруг Лешего прыгает, на землю также, как меня валит и давай когтями работать. Леший, лежа, топором отмахивается, орет, "Егор, бля, в голову его!"
  В голову, так в голову. Ружье схватил, подбежал, ногой со всей дури пнул в бок, чтоб от Лешего подальше хоть чуть-чуть, шаг назад, выстрел...
  Все... Нету головы у дяди Миши...
  Что у нас за жизнь такая? То одна голова остается от человека, то наоборот...
  Болели мы с Лешим тогда долго. Лежали в карантине, стонали, бредили, а Света с Бородой промывали, зашивали, мазали нас бальзамом и отпаивали всякой дрянью. Но все равно начался сепсис, бальзам кончился, пришлось мужикам за ним на Рынок бежать. На последние пожарные комплекты поменяли еще одну бутылочку драгоценной гадости, и она, к счастью, помогла. Вытащили нас с того света, вернули в строй. Чудом...
  Хорошо нас успел порвать бывший дядя Миша. От души. Но, в принципе, сами виноваты. Думать башкой надо.
  У Лешего из бедра был вырван клок мяса, а через всю спину шли четыре кривых шрама от когтистой лапы. Я отделался легче, один вертикальный шрам через левую половину лица, коготь прошел в миллиметрах от глаза, правая щека немного посечена дробью с шурупами, и такие же как у Лешего красивые полосы, только на груди. Первое время, проходя мимо зеркала, так шарахался, что аж подпрыгивал. Потом ничего, привык, да и шрамы подзатянулись и выглядели уже не так жутко. Главное - живы и ни в кого не трансформировались...
  Долго думали - хоронить дядю Мишу, как положено, или просто оттащить подальше. Все-таки решили хоронить, как человека. В кого бы там он не превратился в итоге, в памяти для нас он навсегда остался дядей Мишей. Храбрым, сильным, молодым парнем... Нашим другом.
  Позже и Борода обзавелся очередным знаком на теле. Поймал пистолетную пулю от какого-то отморозка с Севера, зачем-то в одиночестве бродившего возле строяка. Пуля прошла через плечо насквозь, но наш командир, даже раненый, погнался за обидчиком стреляя на ходу, хотел допросить, но когда догнал, понял, что перестарался. Допрашивать было нечего...
  Поредел наш и без того немногочисленный отряд, но свято место пусто не бывает. Особенно это место... Кто-то или что-то внимательно следило за балансом скромной популяции гомо сапиенс в этом поганом мире или игре, или эксперименте, поэтому в течении следующих двух месяцев мы, одного за другим, нашли троих новых ошалевших, ничего не понимающих и отчаянно старающихся проснуться, прямо как я когда-то, людей.
  Первым был мужик лет тридцати быдловатого вида, который, придя в себя, представился Владимиром. Работал Владимир в автосервисе, как здесь оказался и что предшествовало его переходу в том, настоящим мире он, конечно же не помнил. Как и все мы. Вроде жили не тужили, а потом раз! И здесь... Жизнь свою, родных, все помним, а вот временную точку, когда именно произошло это путешествие в неведомые дали, как отрезало. Дыра в памяти и все. Каких-то конкретных последних воспоминаний нет. Как в кино. Бухал в бане, вырубился, а проснулся в Питере...
  Вова, как не мудрствуя лукаво, окрестил его Борода, адаптировался относительно быстро. Человек он был простой, особо не замороченный, поэтому пометался пару недель и успокоился. Вписался, так сказать.
  Вторым был парнишка двадцати четырех лет от роду. Антон. Банковский служащий. Что-то там с кредитами. С ним получилось нехорошо. Он, как и я, никак не мог поверить, рыдал, истерил, потом впал в ступор и просто лежал на отведенной ему койке, уставившись остекленевшим взглядом в потолок. Не ел, не пил, не разговаривал, просто лежал. Когда Бороде это надоело, он подсел к парню и провел с ним долгую задушевную беседу. Мягко, но твердо и конкретно, еще раз объяснил ему, куда он попал. А потом, как опытный психотерапевт, разложил по полочкам, что надо делать и как надо думать, чтобы более-менее нормально здесь жить.
  Антон вроде ожил, кивал головой, во взгляде появилось что-то типа обреченного спокойствия... А ночью всех разбудил ружейный выстрел, которым бывший специалист по кредитам поставил жирную точку в своей трагической судьбе.
  Что тут скажешь. Жизнь у каждого своя. Право на выбор есть у всех... Только стену оттирать пришлось нам...
  Ну и третьим, самым проблемным и в тоже время полезным, как оказалось потом, новичком был пятидесятилетний майор ФСБ Василий Иванович Евсеев, которого Борода тут же окрестил Чапаем. Невысокий, плотный, борзый Василий Иванович, придя в себя, начал размахивать ксивой, качать права и подгибать местную иерархию под себя по старой КГБ-шной схеме. Но после профилактической процедуры в виде ударов по лицу и печени, а также пятнадцати ночных минут, проведенных на поверхности, майор очень оперативно перераспределил свои внутренние приоритеты и стал нормальным человеком. Вот что значит ФСБ...
  Именно он решил нашу вечную проблему с настоящим оружием. Так как Федеральная Служба Безопасности Российской Федерации - система очень закрытая, об их заначках знают только они сами, да и то далеко не все. Наш майор, видимо, был не из простых. Он уверенно ткнул пальцем в точку на карте, разложенной Лешим на столе, и не менее уверенно изрек:
  - Здесь!
  - Блядь, семь лет ходил с ножом да с этими пукалками! - орал Борода. - А тут это все в двух шагах лежало!
  Я присмотрелся к карте. Действительно. Метров пятьсот от нас на Север. За правительственными гаражами и штрафстоянкой. Там выше по склону жилой квартал, но пространство оставалось, и прохода туда, как я теперь вспомнил, на самом деле, не было ни с одной, ни с другой стороны. Просто высокий забор с колючкой, что та за ним, хрен его знает, наверное, те же гаражи. У нас таких заборов по Городу - не сосчитать. Никогда бы не подумал. Хотя, наверное, логично. Белый дом и Дума рядом. Вся верхушка под боком...
  Пошли почти всей толпой, оставив в Сарае только Свету и Бабушку. За забором оказалось неприметное здание, типа офисного, но с очень интересным подвалом. Долго выламывали решетчатые двери в оружейку, матерились, но справились. Валуев с ломом, даже с одной рукой, - это сила. Да и главная надежда сидевших здесь когда-то сотрудников ФСБ была больше на всякую защитную электронику, нежели на крепость дверей и стен. Зашли и охренели... Бросились обнимать Чапая. Тот, не до конца понимая всю глубину нашей радости, отмахивался и уворачивался.
  Все перетащить смогли за три похода. Результат превзошел все наши скромные ожидания. Десять пистолетов "Че Зет" калибра 9.19, десять новых АК-74М калибра 5.45, три ВАЛа калибра 9.39, которых я даже в кино не видел ни разу, только в интернете, куча гранат Ф-1 и РГД. И ящики патронов. Много ящиков...
  И еще - комплекты боевой экипировки спецназа. Аж целых двадцать два. Защитные шлемы, очки, бронежилеты, разгрузки, городской камуфляж, берцы и прочие ништяки, типа защитных щитков на колени, ранцев и подсумков.
  Все! Увольняемся из МЧС, поступаем на службу в ФСБ.
  ***
  Вот вкратце все события, предшествующие неожиданному появлению Дятла возле нашей двери. Интересный год был. Интересный и страшный. Тут, наверное, по-другому и не бывает...
  Мы с Вовой сидели за нашим большим столом и играли в шахматы, Леший с Чапаем трепались о чем-то на другом конце стола. Валуев дремал, Бабушка точил топоры. Борода со Светой были где-то на кухне или в подсобке. Все догадывались, чем они там занимаются, но вслух никто ничего не говорил. Такие правила...
  Шахматные фигурки на доске подпрыгивали после каждого удара в дверь и сдвигались с клеток. Играть было сложно, все путалось, но нам было все равно, мастерами ни я, ни Вова не были. Играли просто так, чтобы хоть что-то делать.
  - Может лучше в чапаевцев? - угрюмо спросил Вова, морщась после очередного удара.
  - В чапаевцев, вон с Чапаем играй, - также угрюмо ответил я, встал и пошел к своей койке. Надоело это "сидение на краю" до чертиков! Хотелось действовать, бежать, прыгать, бить, пинать, стрелять... От долгого сидения без дела в голову лезут ненужные мысли, приходится напрягаться, чтобы их прогонять. Да и жрать хочется. Очень-очень...
  В зал зашел Борода. Вождь, бля! Суровое лицо, глаза прищурены, руки в кожаных перчатках сложены на груди, ширинка расстегнута...
  - Ну что, граждане заключенные! Наконец пришла пора обсудить окончательный план побега! Как считаете?
  - Сколько раз уж обсуждали, а толку-то... Как долбил, так и будет долбить. - процедил Бабушка. - Валить его надо и все дела! А то скоро газеты жрать будем.
  - Или друг друга, - добавил Чапай. - А дверь открывать, вообще, поздняк похоже. Ее вон заклинило, мы с Егором смотрели. Только взрывать.
  Вчера мы с Чапаем ради эксперимента пробовали повернуть штурвал, но он не поддавался. Видимо, что-то внутри механизма необратимо погнулось и застопорило все намертво.
  - Сегодня ситуация резко ухудшилась, - сказал Борода. - Вода кончилась.
  - Как кончилась? - ошарашенно спросил Валуев. - Мы ж сегодня умывались...
  - Иди проверь, покрути кран, - хмуро ответил командир.
  - Так она ж всегда была, - уже как-то жалобно произнес наш однорукий великан. - Может дадут еще?
  - Кто даст, а Валуев? - усмехаясь спросил Борода. - ЖЭК или Водоканал? Ее не за неуплату отключили. Этот мудак, который в дверь стучит, небось, трубу какую-нибудь оторвал. Он там снаружи по-ходу все разворотил, ладно хоть свет еще есть... Вобщем, ситуация у нас патовая. Еду бы еще недели на две может и растянули, а вот без воды... Надо что-то решать прямо сейчас. Садитесь все... Свет, ты тоже посиди хоть раз, может что умное скажешь...
  Расселись вокруг стола, потрясенно молча. Да, без воды и ни туды, и ни сюды... Это серьезно. Примерно такие же мысли читались на лицах остальных.
  - Значит заклинило дверь? - уточнил Борода. - Егор, ты строитель, что скажешь, можно стену вокруг двери раздолбить?
  - Нет. Это же бункер, там стена в четыре кирпича и сеткой металлической проложена через три ряда. Без оборудования бесполезно. А у рамы дверной штыри на полметра во все стороны заведены. Поэтому Дятел ее не выбил до сих пор. - ответил я.
  - А если где в другом месте попробовать? - спросил Леший. - За кухней и душем у нас что? Тоже подвалы какие-то. А подсобки то вроде вниз, на склон, ориентированы. Может там разломаем, да вылезем наружу?
  - Тоже нет. Здесь все наружные стены, кроме этой, где вход, из фундаментных блоков выложены, а они толщиной шестьсот миллиметров. Их ломами год долбить...
  Помолчали.
  - А у меня на кухне стена кирпичная, - вдруг вставила Светка.
  Наступила тишина, все повернулись к ней, как будто увидели первый раз.
  - А что вы на меня уставились? - как ни в чем не бывало, спросила он. - Кто-нибудь хоть раз мне готовить помогал? Вы же все туда только пожрать приходите, за перегородку не заглядываете...
  Через минуту все толпились в тесной кухне и били кулаками по куску стены, выложенной из силикатного кирпича.
  - Вроде глухо звучит, нет? - спросил Вова. - Егор, она что, тоже в четыре кирпича?
  - Вряд ли, - ответил я, вдруг снова став конструктором. - Судя по кладке - максимум один кирпич, двадцать пять сантиметров. Я даже сетку не вижу. Скорее всего, это технологический проем был. Агрегат какой-нибудь туда затащили, а потом заложили, причем через жопу. Швы все кривые, перевязки почти нету. Можно попробовать.
  - А там дальше далеко подвалы тянутся? - спросил Вова.
  - Метров двести еще, если снаружи судить, а может и больше, - ответил ему Леший. - Ну что, Борода? Командуй!
  Борода стоял, насупившись, хмуро смотрел на кирпичную стену. Играл желваками на лице, сжимал и разжимал кулаки. Тарас Бульба, блин...
  - Сколько лет здесь жили, а теперь, как крысы побежим?!
  - У тебя есть другие предложения? - спросил я. - Выдвигай. Обсудим.
  Он метнул на меня ненавидящий взгляд:
  - Да что ты понимаешь, козлина! Ты, вообще, кто такой, чтобы так со мной говорить? Или забыл, как сопли по морде размазывал и рыдал, когда мы тебя из задниц разных вытаскивали? А щас пару зверей подстрелил, терминатором сразу стал, бля? Ну иди, дверь открой, завали Дятла!
  - Да я предлагал, - напомнил я ему. - Пока еще дверь можно было открыть...
  Тут он просто охренел. Словами, видимо, подавился. По лицу пошли красные пятна, рука потянулась к ножнам на поясе, откуда выглядывала рукоятка десантного ножа. У нас с ним с самого начала были непростые отношения, а последнее время, вообще, именно, что "на ножах". Ему явно не нравилось мое неожиданное преображение в нормального бойца. Почему - я не понимал. Конкуренции боится? Ну тут уж, скорее, Леший - первый кандидат. Куда мне до него... Хрен его знает, не любили мы с Бородой друг друга, и все тут...
  - Спокойно, спокойно! - гаркнул Леший. - Ты че начал-то Егор? Не вовремя как-то! Слушай, Борода! Короче, сейчас ломаем стену, выбираем тройку. Они идут смотрят, чего там дальше, мы сидим здесь. Когда находят выход, возвращаются - докладывают, и обратно - на поверхность. Низом, по Речному проспекту, обходят и осторожно смотрят, что там за Дятел. Возвращаются - докладывают. Дальше - по ситуации. Никто никуда бежать не собирается, надо просто как-то проблему решать... Ну че, командир?
  Борода молчал, все еще сверля меня взглядом. Потом процедил:
  - Побеседуем еще с тобой. О субординации... Ладно! Ломы тащите, будем вскрывать. Только одеться сначала всем, как на выход, и оружие приготовить. Хрен его знает, что там за этой стеной. Может другой Дятел... Молчаливый.
  Вскоре в некогда уютной и опрятной Светкиной кухне раздавались звонкие удары двух ломов, стеной стояла пыль, летела кирпичная крошка. Работали Вова и Валуев. Остальные стояли вокруг с автоматами наготове. Света бегала за нашими спинами и громко причитала, что ее лишают единственного в этом мире личного пространства. Вова профессионально обрабатывал по периметру квадратный участок кладки, примерно метр на метр. Валуев же, поддерживая лом культей левой руки, словно копье со всей дури втыкал его в намеченные Вовой углы. Третьим ударом Валуев пробил стену насквозь, еле удержав в руке не встретивший более сопротивления лом. Вытащил примерно до середины и навалившись всеми своими ста пятьюдесятью килограммами начал работать им, как рычагом, вращая в разные стороны, стараясь расшатать ближайшие кирпичи. Наконец с громким треском от стены отделился целый кусок кладки шириной в три и высотой в пять кирпичей. Вова ткнул его ломом, и тот с грохотом упал по другую сторону, оставив вместо себя неровную темную дыру, из которой тут же потянуло какой-то тухлятиной.
  Сзади раздались частые удары в дверь. Видимо, Дятел как-то почуял, что вожделенная добыча собирается ускользнуть, и утроил активность.
  Валуев снова вскинул свое копье, но был остановлен резким окриком Бороды:
  - Стоп! Разойдитесь пока. Вова посвети, я гляну... Да не суй ты руку туда, баран! Отсюда свети...
  Вова поднес фонарь к краю отверстия, включил. Борода осторожно приблизился, заглянул и тут же молниеносно отпрянул назад, споткнувшись и повалившись на Валуева. Из проема по локоть выметнулась еле различимая в движении здоровая синеватая когтистая пятерня и, с шипением вспоров воздух, исчезла в темноте. Раздалась оглушительная очередь, нас окатило кирпичной крошкой, одна пуля рикошетом, прошла у меня над ухом. У Бабушки не выдержали нервы.
  - Не стрелять! - заорал, поднимаясь, Борода, - Совсем сдурели?
  "Вот это реакция! - подумал я, глядя на него. - Я бы так не успел, бегал бы тут сейчас без лица..."
  - Стреляют только я, Леший и Чапай! - командовал Борода. - Остальные стоят за нами и просто целятся в дыру. Стрелять можно только по моей команде и только в дыру! Не в стену. Все! Ждем...
  - А кто это был? - дрожащим шепотом спросила Света.
  - Это, Светик, был, так называемый, Урод обыкновенный, - тоже шепотом ответил ей я. - Зверек, очень часто встречающийся по всей территории нашей средней полосы...
  - Завалите там! - прошипел Борода, грозно зыркнув на меня.
  Наступила тишина. Мы молчали и не двигались. Урод за стеной, видимо, избрал ту же тактику. Только Дятел никак не хотел успокаиваться. Долбил и долбил...
  Так прошло минут пять. Потом стена перед нами содрогнулась от мощного удара изнутри, и еще один кусок кладки, второе больше первого, с треском вывалился, теперь уже на нашу территорию. Пауза, секунды четыре, и из расширившегося проема выпрыгнул во всей своей отвратительной красе наш зубастый сосед. Точнее, пытался выпрыгнуть. Две короткие очереди в грудь из калашей Лешего и Чапая остановили Урода на полпути к нам, а три дозвуковые бронебойные пули, выпущенные Бородой из Вала, пробили насквозь облезлый череп чудовища и отбросили его назад в темноту. Готов! Хорошо стреляют мужики! Метко, хладнокровно...Только в ушах звон, больно громко работает автомат Калашникова в тесном помещении...
  - Всем стоять, - скомандовал Борода. - Ждем еще. Хрен знает, сколько их там...
  Постояли еще. Из-за разломанной стены не доносилось ни звука. Только вонь. Как раньше то не чуяли?
  - Ладно, сказал наконец Борода. - Егор лезет, смотрит, Вова с Валуевым с двух сторон подсвечивают, мы втроем страхуем.
  - А я? - вскинулся Бабушка.
  - Ты носки штопаешь, - последовал ответ.
  Шутка была дежурной, никто даже не улыбнулся. Вот, Борода, мелочный, гад! Да и хрен с тобой! Полезу, мне по барабану.
  Я прицепил к своему калашу фонарь и медленно подошел вплотную к дыре, выставив ствол вперед. Лучше лишиться оружия, чем половины морды... Слева и справа от меня светили фонарями Вова и Валуев. Три конуса света пробежались по бетонным стенам, потолку, полу. Я зашел в проем, быстро развернулся и провел лучом над стеной. Никого. Длинное пустое помещение шириной с нашу кухню, длиной метров двадцать. В дальнем торце - распахнутая настежь металлическая дверь. За ней темно. Фонарь не дотягивается. Прямо передо мной лежал в позе звезды мертвый Урод. Под ним успела натечь неслабая лужа черной маслянистой жидкости. А еще, весь пол помещения был усеян костями, грудными клетками и черепами.
  - Пусто, - сказал я за спину, медленно шагая в сторону дальней двери. Сзади раздался шорох, хруст костей под подошвами берцев, тихий мат. Товарищи по одному проникали в неизведанные подземелья.
  - Кости-то человеческие, - раздался голос Чапая. - Ты смотри, все обсосанные до блеска...
  - Да у него тут по ходу гнездо было, - это уже Леший, - А мы раньше думали, они на улице живут. Там же и жрут. А он их всех, оказывается, сюда волок и доедал. Вон, гляньте - шлем наш бывший мчсовский... Это кто ж такой?
  Долгая пауза...
  - Помнишь Армена? Года два назад пропал? Его каска, наверное... Кто еще у нас без вести числится? - сказал Борода.
  Тут раздался характерный звук, как будто кого-то вырвало. Е-мае, Светку-то они зачем сюда пустили?
  - Я что, блин, все это время на кухне вам супы варила, а тут в метре от меня за стеной вот Это жило? - раздался ее испуганный голос. - Ой, Господи, да что же это такое? Что ж за жизнь-то, а? Откуда это все повылезало, зачем?.. - Речь стала совсем бессвязной, ее сменили рыдания. Вот так. Держалась-держалась девчонка, а тут прорвало... Ну еще бы, такую красоту увидеть... Интересно, а Урод нас чуял, или они через стену не могут? Да не, по-любому он про нас знал, только шухерился, ждал, они же все умные теперь. Ну вот, собственно, дождался...
  Я резко шагнул к открытой двери, посветил за нее. Длинный, узкий коридор уходит в темноту, с обеих сторон чернеют проемы. Тишина. Только где-то капает вода. Я ощутил на лице легкое прикосновение движущегося воздуха. Сквозняк. Значит точно есть выход там, дальше. Ну вообще логично. Урод же сюда не телепортировался, а как-то приходил...
  - Лампочки висят, - послышался сиплый голос Бабушки. - Значит свет где-то включается.
  Ко мне подошел Борода. Посветил вглубь коридора. Поцокал языком, повернулся к народу, все, сейчас будет речь толкать. Жалко броневика нет, на него бы залез. Вождь...Лучше бы Светку сначала успокоил...
  - Вобщем так, молодежь! - начал он. - Наш родной Сарай больше не является закрытым безопасным убежищем. Оттуда, он указал фонарем на коридор, - В любой момент может припрыгать кто угодно. Может вон хоть жена того парня, которого мы сейчас вальнули. Или муж. Или еще какой родственник. Там, - указующий перст в другую сторону, - Ждет Дятел. Так что сейчас я, Леший, Егор и Вова идем искать выход на поверхность, а все остальные возвращаются на кухню и баррикадируют дыру мебелью. Я не знаю, этажерки из подсобок чтоли притащите, кровати наши, трубы там валялись где-то, кирпичи эти на место вставьте как-нибудь... Короче, чтобы хоть как-то прикрыть, чтоб не с одного удара все развалилось. Главным временно назначается Василий Иваныч. Снарягу не снимать, сидеть у баррикады и внимательно слушать. Если кто чужой будет ломиться, отбиваться всеми силами. Патронов много. Только друг друга не перестреляйте и нас с чужими не перепутайте... А мы скоро вернемся с информацией и, может быть, даже со жратвой и водой. Время 14:27. Блин, поздновато... Ну что, задача ясна?
  - А почему вы вчетвером? - спросил Валуев. - Обычно же тройками ходим?
  - Потому что, я так сказал! - отрезал командир. - Все, ни пуха!
  - К черту, - нестройно раздалось в ответ. Оставленные как-то заметно приуныли. Света все еще плакала, остальные подавлено молчали. Их явно не радовала перспектива сидеть у практически открытой двери, тем более - ночью, если мы задержимся.
  - Может я хоть растяжку поставлю у дальней двери, - спросил Чапай.
  - Нет. Может завалить, тогда точно навсегда здесь останетесь, - ответил Борода.
  ***
  Снарядились мы по полной. Поход был - серьезней некуда. Полная экипировка: шлемы, бронежилеты, щитки на коленях и локтях, подсумки оттягивали запасные магазины, в специальных петлях висели гранаты. Леший лично помогал каждому одеваться, подтягивал ремни, закреплял липучки, заставлял двигать руками и ногами, подпрыгивать...
  Он, конечно, был профессионалом. Когда мы наконец нашли настоящее оружие, он тут же начал обучать всю команду, кроме Бороды, который тоже явно где-то воевал, навыкам обращения с оружием, правилам ведения огневого боя и так далее. Наши самопальные ружья были слишком простыми и недальнобойными. Целиться особо не надо, поднял - выстрелил. Если противник дальше тридцати метров толку вообще не будет. А тут имело значение все. Поза, хват, шаг, дыхание. Больше всего времени уделял мне. По утрам мы с ним специально вылезали на поверхность тренироваться. Поначалу самым сложным было контролировать указательный палец правой руки. Теперь, говорил Леший, он должен жить и думать отдельно от остальных, а прикасаться к курку только тогда, когда ствол уже наведен на цель. Иначе можно в любой момент отстрелить какую-нибудь часть своего тела или тела товарища. Также сложно было перейти от стереотипной позы охотника, выцеливающего дичь, к нормальной, "фронтальной", как он выразился, позе стреляющего бойца. Спина чуть согнута, голова наклонена, приклад упирается скорее в грудь, чем в плечо, а корпус максимально повернут в сторону цели, чтобы контролировать ситуацию не только справа, как тот охотник, а с обеих сторон. И стрелять с одной руки можно. Еще важным элементом было сохранить кучность попадания при автоматической стрельбе, контролируя вздергивание ствола.
  Многому научил меня Леший. Навыки ложились хорошо, удивляя даже самого учителя. До него, конечно, мне было еще далеко, но на определенный качественный уровень защиты своей жизни я вышел. Остальные тоже, но не так... У меня было больше опыта реального боя, так как мы с Лешим участвовали почти во всех походах.
  Поэтому сейчас, шагая по темному коридору с семьдесят четвертым модернизированным АК в руках, я ощущал его не инородным телом, а грозным, надежным, "своим", боевым оружием, которое, если понадобиться, будет приведено в действие не мыслью, а выработанными рефлексами...
  Как бы бесшумно не старались мы идти, все равно, в звенящей тишине подвала далеко разносилось эхо наших шагов, хруст камушков или чего-то еще под подошвами, случайное бряцание снаряжения. Мы же все-таки не настоящий спецназ, просто притворяемся...
  Впереди шли мы с Вовой, освещая и заглядывая поочередно в каждое помещение по обе стороны коридора, сзади, метрах в трех - Борода и Леший. Как я понял, командир определил для меня и Вовы роль тех самых сталкерских гаек, которые кидали в подозрительные места в одной небезызвестной книге. Если какой косяк, по шее первыми получаем мы, а товарищи сзади в это время успевают сориентироваться. Леший был явно не согласен с таким раскладом, но промолчал. Молчали и мы с Вовой. Мне было, в принципе, по фигу, а Вован в силу простоты душевной ни о чем даже не догадывался.
  Фонари освещали коридор полутораметровой ширины, неровный бетонный пол, низкий, бетонный же потолок, стены из красного кирпича, по которым, как в метро, опираясь на ржавые костыли, тянулись толстые черные провода, изгибаясь в подобие арок над дверными проемами. За этими проемами были просторные пустые помещения, уходящие в глубину от коридора метров на двадцать. Сначала мы просто проверяли их на отсутствие зверюшек, но потом меня, словно кто-то дернул за руку, и я зашел в ничем вроде не отличающуюся от остальных комнату...
  Ничего особенного. На полу разбросаны кости. Некоторые вроде людские, некоторые - не очень... Леший ткнул меня в плечо и лучом фонаря показал на череп, раза в два больше человеческого, приплюснутый, с огромными вытянутыми глазницами и мощной нижней челюстью, усеянной ровными острыми зубами, каждый длиной с мой мизинец.
  - Узнаешь? - шепнул Леший. - Человек паук наш.
  - Да, похож, - ответил я, вспоминая огромную отвратительную тварь, ползавшую по стенам зданий, - А где все остальное?
  - Не знаю, может Урод сюда только голову притащил... А, прикинь, если и эти паучки здесь обитают. Мы ведь его с нашими фонариками вообще не увидим.
  - Да, блин... - сразу стало как-то неуютно. Я повел фонарем по стенам. - А это, что за наскальная живопись?
  Стены помещения, кроме той, которая граничила с коридором, были сделаны из какого-то непонятного материала, желтоватого, ровного, похожего на слоновую кость. Я такого еще не видел. И, главное, - эти стены были покрыты сплошной вязью рисунков и текстов. Буквы и символы были аккуратно выдолблены в теле стены идеально ровными канавками, шириной и глубиной в сантиметр. Углы, радиусы, сопряжения - все было настолько четко, что если это и делал человек, то очень умелый и терпеливый. Хотя больше было похоже на работу некой типографской машины или тридэпринтера.
  Судя по буквам, язык был какой-то очень древний, я таких символов даже по школьным урокам истории не помнил. Колонки текста прерывались довольно искусно сделанными рисунками. Сцены из быта странно одетых людей в высоких шапках. Вот девушка собирает яблоки, вот мужик разжигает костер, вот какой-то праздник, все танцуют, так... а вот тут явно трахаются... А здесь несколько людей сражаются с...
  - Э, мужики! - позвал я. - Это же Горгулья, да?
  - Ага, - ошарашенно сказал, подошедший Борода, - А вон Гвоздь... Что за херня?
  Все с интересом бросились рассматривать картинки. Нашли еще несколько знакомых зверушек. На дальней торцевой стене текстов почти не было, одни изображения, причем намного отвратительней. Показывались человеческие жертвоприношения. Отрубание голов, что-то типа дыбы, какое-то коллективное изнасилование голой грудастой девицы с последующим разрезанием ее на части, а позади всего этого безобразия, словно зрители в театре, стояли высокие, в два раза выше людей, сутулые фигуры. Худые, похожие на облетевшие горбатые деревья, с длинными ветками-руками. Очень подробно были прорисованы их глаза. Большие, необычной вытянутой миндалевидной формы. В самом центре композиции, занявшей всю стену, красовалась большое прямоугольное здание без окон, но с двухстворчатыми расписными воротами в основании, из которых вытекала или, наоборот, втекала какая-то река. Над зданием парил в небе огромный точно такой же вытянутый глаз, заключенный в треугольник, как на долларовой купюре. Причем этот глаз был вырезан настолько хитро, что даже в свете фонаря, мне показалось, что он реально на меня смотрит. Точнее, не он, а через него, как в дверной глазок за мной пристально наблюдает кто-то чужой, большой и страшный... Око Саурона, бля...
  Фу, аж мороз по коже... Как-то это все мерзко и неправильно. Откуда здесь вообще эти комиксы? Уроды рисовали?..
  - Это по ходу Шумеры, - вдруг произнес Борода.
  - Кто? - хором спросили Вова и Леший.
  - Ну жил такой народ давным-давно, чуть ли не раньше всех, о нем типа всякие слухи странные ходят. Жили в Азии, где сейчас то ли Иран, то ли Ирак, все время путаю...
  - А ты что, историком был? - спросил Леший.
  - Нет. Я хирургом был. - ответил Борода. - Опухоли из людей вырезал...
  Мы с Лешим переглянулись. Случилось небывалое! Борода рассказал что-то из своей прошлой жизни. Неужели рисунки на него так подействовали? Тот, не обращая на нас внимания, продолжал:
  - Был у меня кореш один, Петька. Семьями дружили...
  Опа! И семья, оказывается была!
  - Так вот, он в свое время на этих шумерах просто помешался. Читать про них все подряд начал, язык учить. К нему в гости придешь, а там по всей квартире таблички с буквами этими и картинки древние развешаны. Ну, насчет букв может я и ошибаюсь, но глаз вот этот я точно у него видел. Там он тоже на самом видном месте был. Что-то он такое рассказывал про него... Не помню, нехорошее что-то. Короче, Петя их чуть ли не богами считал... Вот так.
  - Что-то бред какой-то, - произнес я. - Мы выходим из дома и, пройдя пятьдесят метров натыкаемся на остатки древней цивилизации? Здесь?
  - А что у нас тут не бред? - спросил Борода. - Не привык еще что ли? Эти буквы, кстати много, где по Городу намалеваны. Я просто раньше внимания не обращал. А сейчас рисунки увидел, шумеры из памяти и выпрыгнули.
  - Я тоже припоминаю, - сказал Леший. - Я в начале же в другой команде был, на Луговой. У них там тоже в подвале стеночка была. И знаки вроде похожи...
  - Но это же явно здесь рисовалось! - не унимался я. - В том, настоящем, мире, кто мог Горгулью и Гвоздя нарисовать?! Да еще так... - я не мог подобрать слово. - Охренительно подробно и качественно! Я ни фига не понимаю, блин!
  - Да ты что разошелся-то? - пожал плечами Борода. - Никто ничего не понимает. И никто по этому поводу давно не парится. Может у зверья местного вдохновение было. Взял какой-нибудь кадавр, наточил коготь и давай живописать... Ладно, хорош! Мы не в Третьяковку шли, а выход искали. Двинули!
  На самом деле, что я так завелся из-за каких-то там шумеров? Мало тут абсурда? Тут куда ни глянь бред на бреде... И бредом погоняет...
  Пошли дальше. Метров через тридцать коридор сворачивал налево под прямым углом. Высота коридора над поворотом была уменьшена балкой, на которую опирался кирпичный простенок. Видимо, когда-то хотели поставить тут дверь. Из-за поворота пробивался тусклый, явно неэлектрический свет. Я, Леший и Борода синхронно сбавили шаг, потом и вовсе остановились. Чуйка пробила всех одновременно. Я успел схватить за плечо опередившего меня и беспечно шагающего дальше Вову. Тот вздрогнул, повернулся. Глаза испуганные, но так, в меру. Крепкий паренек...
  - Что? - прошептал он. - Услышали чего?
  Я поднес палец к губам, знаками приказал ему замереть, а сам повернулся к Лешему. Тот уже протягивал мне круглое выпуклое зеркало, закрепленное на конце хромированного, телескопического стержня. Вот и палка-селфи, найденная как-то в районе Рынка, пригодилась. А еще брать не хотели...
  Я растянул ее до максимума и левой рукой осторожно высунул зеркало за угол, заранее сориентировав его поверхность на максимальный обзор пространства слева. Автомат в боевом положении одной рукой держать было неудобно, но приходилось терпеть. Я же просто гайка. Гайки все стерпят...
  В отражении появился точно такой же коридор, а в конце перспективы, суженной оптикой почти до точки, еле виднелась приоткрытая дверь, из-за которой ярко бил дневной свет.
  Дошли...
  Коридор был пуст, проемов в стенах больше не имелось. Блин, а что же так колбасит то, а? Может там, за дверью, на улице кто ждет?
  До боли изогнув запястье, я довернул зеркало, чтобы рассмотреть потолок над поворотом. И рассмотрел. На кирпичном простенке между перемычкой и потолком, уперевшись ногами в углы и немыслимо скрючившись, висел здоровенный Урод и нежно смотрел на меня через зеркало. Наверное, сожитель, а может просто гость нашего убитого соседа. На водочку пришел... Красные глаза посверкивают за мутными бельмами, широкий рот раскрыт в улыбке, с одного из нижних клыков свисает длинная, тяжелая капля слизи. И, главное, ни звука. В засаде он, ясно? Пипец, они тут все продуманные стали!
  Я осторожно, стараясь не делать резких движений, начал поднимать оружие, собираясь бросить телескопичку на пол и быстро перехватить автомат обеими руками. Мужики сзади тоже чуть слышно зашуршали, сообразив, что дело нечисто. И тут эта мерзкая капля оторвалась наконец от кривых зубов и со смачным шлепком упала прямо в центр моего зеркала, размазав и без того отвратительную картинку. Это неприятное событие, видимо, послужило для Урода сигналом к атаке. Дальше все происходило молниеносно.
  Он спрыгнул на пол, мягко приземлился, и практически без паузы пружинистым прыжком метнулся на меня, замахиваясь левой рукой для удара. Я упал на спину, уперся ногами и дулом калаша ему в живот, одновременно перекидывая его за себя и нажимая на курок. Гром выстрелов в тесном коридоре был оглушительным. Но еще более оглушительным оказался сильнейший удар когтями по голове, которым, пролетая надо мной наградил меня Урод. Окружающее поплыло перед глазами, в башке загудело, как сквозь туман до меня доносились злобное рычание, не менее злобная матерщина и короткие очереди.
  Когда я пришел в себя и смог оглядеться, все уже кончилось. Мертвый засранец бесформенной кучей валялся посреди коридора, истекая своей черной кровью, а мужики, тяжело дыша, сидели вокруг, прислонившись к стенам.
  - Живой? - спросил Леший, посмотрев на меня.
  - С трудом, - я снял шлем с головы. Вот эта вмятины! Будто вилами прошлись. Пощупал макушку. Крови нет, но болит сильно...
  - Ловко ты его через себя прокинул. - сказал Борода. - Правда, прямо на нас...
  - А мне надо было ему шею подставить? - огрызнулся я.
  - Ладно, не заводись! - поднял руки командир. - Молодец. Даже живот ему прострелить успел...
  Потом, повернувшись к Лешему, сказал:
   - Не, прикинь, Лех, как они умнеют? Он же нарочно между нами скакал, чтоб мы друг другу секторы перекрыли... Если б не Вовина тупость, до сих пор бы танцевали.
  - Да-а, - самодовольно процедил Вован, - Клево я ему башку продырявил!
  - Клево! - согласился Борода, - А заодно и мне тоже чуть не продырявил...
  - Да-а, - опять протянул Володя, улыбаясь.
  Борода помолчал, потом покачал головой:
  - Сказочный долбоеб...
  ***
  Меньше всего Дятел был похож на птицу...
  Скорее, он напоминал Камаз, если сравнивать габариты. А что касается внешнего вида, то у меня возникала единственная ассоциация - здоровенная живая сопля, постоянно меняющая форму. Полупрозрачное тело бледно зеленого цвета, внутри которого просматривалось что-то похожее на очень гибкий и пластичный скелет, казалось, было сделано из жидкого металла, будто второй Терминатор, но не сверкало, красиво переливаясь хромированными отражениями, как у киношного робота, а жирно лоснилось чем-то типа силиконовой поверхности.
  Когда Дятел рыскал туда-сюда по развороченному склону вокруг двери в Сарай, он принимал форму четвероногой табуретки. Иногда вырастала пятая нога, иногда наоборот, втягивалась в тело четвертая, и табурет передвигался на трех ногах. Когда он штурмовал дверь, большая часть студенистой массы, из которой состояло тело, переливалась на одну сторону, разрастаясь в огромный кулак, две оставшиеся конечности утолщались, упираясь в землю, кулак резко распрямлялся и тараном лупил в металлическую поверхность, уже совсем критически вдавленную внутрь. Тело расползалось по двери огромным блином, в центр которого, соединяясь друг с другом, втягивались опорные конечности, и выворачиваясь наизнанку, Дятел превращал себя в шар и откатывался назад. Потом из шара снова вырастало некоторое количество ног, следовала пробежка вверх-вниз по растоптанному репейнику, а потом снова - мгновенная трансформация в стенобитное орудие и очередной удар. Как заевшая пластинка... Или робот...
  - А у него голова есть вообще? - спросил Вова. - Куда стрелять то?
  - Есть подозрение, что стрелять бесполезно, - процедил Борода. - Тут, бля, гранатомет нужен... А лучше авиационная вакуумная бомба. Ты с собой не взял случайно?
  - А как он нас жрать собирается, если у него даже рта нет, - не унимался Вован.
  - Переварит как-нибудь. Вон, у Егора спроси. Он с чем-то подобным уже сталкивался. Правда тот поменьше был. Намного...
  Я машинально прикоснулся к опоясывавшему шею шраму от ожога. Те события, казалось, произошли десятилетия назад и не со мной, а с кем-то другим...
  Полчаса назад мы вышли на поверхность через найденный нами черный ход Сарая, осторожно спустились на Речной проспект и, никого не встретив, пересекли его. Потом прокрались обратно ко входу в бункер вдоль забора ГРЭС, добрались до пивзавода, точнее до потока мутной жидкости, не так давно отделившего его от нас, забрались на невысокую кровлю какого-то склада и наконец увидели Дятла, который нарезал наверху круги по склону, периодически штурмуя нашу дверь.
  Сейчас мы в полной растерянности сидели за кирпичным ограждением, по очереди высовываясь и рассматривая в бинокль явившееся взору чудо...
  В мире стояла все та же ватная тишина, которую нарушали только глухие, набившие оскомину, удары, в сером небе клубился густой темно-серый туман, а слева, на высоте пятидесяти метров над землей, застыл скорбным памятником пропавшему человечеству теплоход "Хирург Разумовский", безжалостно пронзенный тремя красно-белыми копьями труб. По корпусу ниже ватерлинии во все стороны разбежались трещины, с киля свисают длинные темно-зеленые водоросли, похожие на бороду. Зверья вокруг, как ни странно, не наблюдалось. Видимо, Дятел всех распугал.
  Мы сидели. Идей ни у кого не было. Слишком большим, сильным и неуязвимым выглядел наш противник. Такого мы еще не встречали. Даже отсюда, с расстояния около сотни метров, эта огромная, неутомимо движущаяся сопля внушала непроизвольный ужас и отвращение.
  Затянувшееся молчание прервал Леший:
  - Дверь еще недолго продержится. Скоро вышибет. - сказал он. - Потом в змею превратится и в Сарай заползет. Тогда все, тушите свет... Надо или валить его, или как-то уводить.
  - Как ты его уведешь? - спросил Борода. - Он вторую неделю тут, как привязанный. Как он вообще нас почуял то? Столько лет жили, ни разу никто не лез.
  - Как почуял - не важно. Следил может. А может они тут все общаются давно друг с другом, сам же говорил, вон какие умные стали... Так вот, Уроды к нему в берлогу пришли пиво пить и рассказали, что типа знаем, где есть мясо, но сами добраться не можем. Подсоби, Дятел. А мы в долгу не останемся. Поделимся человечинкой... Короче, не важно... Что делать-то будем?
  - Интересно, быстро эта херня бегает? - спросил я.
  - Вылези - проверь, - бросил Борода. - Я что-то не хочу пока.
  - Давайте отсюда шмальнуть попробуем, - продолжил я. - Борода, у тебя же Вал бесшумный. Поглядим - вообще, почувствует Дятел пулю или нет...
  - Он тогда нас почувствует и кинется, - ответил Борода, зло оглядываясь на меня.
  - Ну мы и побежим, а он за нами. Так и уведем подальше. Главное - придумать куда бежать...
  - В Шестерку! В нашу! - оживился Вова. - Они же туда не лезут днем, сами говорили.
  - Так это обычные не лезут, - задумчиво протянул Леший. - А этот совсем какой-то... Необычный... Хрен знает, чего от него ждать.
  Я думаю, мы бы еще долго спорили, выдвигали идеи, взвешивали все за и против, но судьба распорядилась по-своему. Русская пословица о том, что терпение и труд все перетрут, который раз доказала мудрость народа, ее придумавшего. После очередного удара Дятла раздался громкий металлический звон, разнесшийся по всей округе, и правый верхний край нашей родной двери сантиметров на тридцать провалился внутрь Сарая, а железные стержни, державшие этот угол, выдавились наружу вместе с краем рамы, выломав большой кусок кирпичной кладки. По стене бункера, змеясь, побежала вверх и наискосок неслабая трещина.
  Мне кажется, Дятел сам на миг охренел от свалившейся на него удачи. Он откатился назад, вырастил три конечности, приподнялся на них и застыл, недоуменно покачиваясь. Застыли и мы, хором сказав одно и тоже матерное слово. Прошло секунд десять, до твари видимо дошла наконец суть происшедшего, и она радостно ринулась на дверь. Следующий удар еще больше завалил поврежденный угол внутрь, но остальные три еще держались.
  "Еще несколько раз долбанет и пипец, - мелькнуло у меня в голове. - Всем. И веселой Светке, и блатному Бабушке, и борзому Чапаю и даже большому добродушному Валуеву. Не поможет тут его хук справа... Они мои друзья. Так нельзя..."
  Я выпрямился, вскинул автомат и, пропустив мимо ушей гневный окрик Бороды, начал садить короткими оглушительными очередями в полупрозрачное мерзкое существо. Краем глаза я видел, что практически синхронно со мной так же поступил и Леха. Пули входили в Дятла и застревали где-то внутри, оставляя на теле красивые узоры медленно расходящихся по поверхности кругов. Как будто горсти камней бросали в густой кисель. Другого видимого эффекта не было, хотя ублюдок явно их чувствовал, так как вместо очередного броска на дверь он замер на месте, приняв форму головастика, стоявшего на трех хвостах, и снова начал покачиваться.
  Тут к нам присоединился Вова, а вслед за этим сухо затрещал и автомат Бороды. В молоко не бил никто. Такое расстояние для нашего оружия было просто смешным. Тело Дятла пошло еще большей рябью от частых попаданий, а он все также не предпринимал никаких действий. Было вообще непонятно, доставляет ли ему хоть какой-то дискомфорт слитный огонь из четырех стволов.
  Почти одновременно мелькнули два трассера. Потом еще два. Наступила тишина. Патроны в наших магазинах закончились, мы быстро перезарядились и, вскинув автоматы, увидели, что Дятел наконец идентифицировал нас, как угрозу, и принял решение ответить. Непонятно было, чем он смотрел или слушал, ни глаз, ни ушей мы не видели, но двинулся он четко в нашу сторону. Причем двинулся очень оригинальным способом. Его тело трансформировалось в широкий и тонкий блин или монету идеально круглой формы, стоявшую на ребре. В следующий миг монета покатилась на нас со склона, постепенно набирая скорость, чуть подскакивая на неровностях рельефа. Вот так. Дятел - дятлом, а тоже соображает. Повернулся к нам минимальной площадью поражения, попробуй, попади в это ребро...
  - Валим! - мгновенно оценив ситуацию, заорал Борода и, спрыгнув на мостовую, со всех ног побежал налево по Речному проспекту. Мы ломанулись за ним. Другого направления побега просто не было. Впереди - злобный Дятел, справа - ядовитый поток, который не перепрыгнуть, сзади - территория ГРЭС, про которую рассказывают разные неприятные истории. Кстати, странно, что до сих пор никто оттуда не вылез...
  Мы успели пробежать метров тридцать, когда сзади раздался оглушительный грохот. Я оглянулся на ходу. Разогнавшийся с горы Дятел не сумел вовремя притормозить и со всей дури врезался в склад, на крыше которого мы только что прятались, и, разломав его к чертям собачьим, исчез на территории электростанции. Это дало нам еще секунд десять преимущества, но не более. Опять грохот за спиной и уже не огромный блин, а гладкая округлая капля проломила грязно розовый забор, возведенный в начале прошлого века, вырастила себе четыре конечности, снова став табуретом, и запрыгала вслед за нами. Смешно так запрыгала. Так смешно, что вспомнился старый советский мультик "Мойдодыр", где разнообразные предметы убегали от дурно пахнущего пацана. Среди бегущих предметов был деревянный стол, двигавшийся точно так же, как сейчас наш Дятел. Только стол не был четырехметровой высоты и не хотел никого убить...
  Мы бежали. Тварь скакала сзади. Неожиданно я понял, что мы бежим чуть-чуть, но быстрее. Поняли это и остальные. То Леший, то Борода начали на ходу разворачиваться и постреливать. Лучше бы они этого не делали... Дятел, видимо, ошалев от такой наглости, сменил тактику и снова трансформировался в нечто похожее на каплю. Эта капля стала совершать длинные прыжки посредством перемещения массы туда-сюда по телу. "И подушка, как лягушка ускакала от меня..." снова вспомнилось мне произведение Корнея Ивановича Чуковского. Очень похоже... Только мы, в отличие от того мальчика, видимо, слишком чистые, поэтому подушка скачет не от нас, а за нами. Причем скачет намного быстрее, чем в образе табуретки. Расстояние медленно, но верно сокращалось.
  Леший вдруг резко развернулся и катнул по асфальту гранату. Блин, я про них вообще забыл... Рифленое темно-зеленое яйцо, несколько раз подпрыгнув, исчезло под приземлившейся прямо на него бесформенной массой, раздался сильно приглушенный хлопок, через полупрозрачные телеса сверкнула огненная вспышка. Дятла тяжело подбросило метра на два, вниз из нескольких образовавшихся в коже отверстий фонтаном брызнула светло-зеленая слизь, отвалилось несколько кусков плоти размером с баскетбольный мяч, а самого Дятла повело в сторону, и он врубился все в тот же грязно-розовый забор. Стек по нему, по телу пробежала волна ряби, а через секунду этот кусок говна, как ни в чем не бывало, снова мчался за нами. Правда, между прыжками появились небольшие паузы, словно ему стало труднее распределять массу внутри тела для толчков.
  - Поднажмем! - заорал я.
  - Куда уж еще-то, - прохрипел Борода. - Бля, даже разбежаться некуда!
  Да, удирали бы где-нибудь в другом месте, можно было бы попробовать двинуть в разные стороны, поставив Дятла перед выбором - за кем бежать. Но здесь Речной проспект был зажат слева забором ГРЭС, а справа складами, штрафстоянкой и правительственными гаражами. Тянулся этот коридор метров пятьсот до бассейна ВВС и площади Доблести. Когда-то летом по нему ходили целые колонны потной, изнемогающей от жары молодежи, неся с пивзавода на пляж запотевшие баклажки с холодным свежим пивом. Хотя, наверное, и сейчас ходят. Где-то...
  А мы вот здесь... Без пива, зато с автоматами. Несемся, как обосранные олени, от каких-то гигантских соплей. Расскажи кому, не поверят.
  Единственным отнорком, куда можно свернуть, был черный ход нашего Сарая, из которого мы недавно героически вылезли. До него еще метров двадцать. Но туда ни в коем случае нельзя. Виденные нами телесные метаморфозы Дятла позволяли с большой долей вероятности предположить, что эта тварь пролезет в любую щель. Значит, если сунемся в Сарай - погибнем сами, подставив при этом и всех остальных, в этом Сарае прячущихся...
  Однако к моему огромному изумлению, Борода был другого мнения на этот счет. Когда мы поравнялись со входом в подвалы, он резко свернул в его сторону и, крикнув за спину: "Уводите!", исчез в бетонных катакомбах. Я просто охренел... Леший, видимо, тоже. А Вова вот не охренел, а просто ломанулся вслед за Бородой. Я еле успел его догнать и схватить за шкирятник.
  - С нами бежишь! - проорал я в лицо вырывающегося Володи, а подбежавший Леха еще и отвесил тому пинка под зад для скорости.
  Побежали дальше. Дятел не приближался, но и не отставал, неутомимо прыгая за нами. Леший достал еще одну гранату, развернулся, катнул, как в боулинге. Но это был явно какой-то новый, необычайно продвинутый тип зверья. Вместо того, чтобы снова послушно напороться на взрыв, тварь вырастила из себя длинную гибкую конечность, схватила гранату и отшвырнула ее за забор. Через секунду долбануло, аж асфальт под ногами заходил ходуном. Запомнил, гад! Ладно хоть в нас не кинул. Теперь вообще хрен знает, чем его валить...
  До бассейна оставалось метров сто. И наша Шестерочка напротив. Ладно, там посмотрим по ситуации...
  - Я не понял, а че вы меня не пустили?! - тяжело дыша, вопил Володя. - Бороде можно спрятаться, а нам нет?
  - Борода - командир! - ответил ему Леший, который, казалось, вообще не запыхался. - Ему виднее. А если б ты с ним побежал, мы бы поровну разделились, и Дятел мог вас выбрать и в Сарай залезть.
  - Ну и хрен с ним, как бы он туда пролез-то?
  - Вова, заткнись и дыхание береги! - сказал ему я, подталкивая в спину. - Вон уже бассейн видно...
  Добежали до бассейна. Стоит, такой, как и раньше, прямо на берегу. Двери открыты, внутри горит свет, на парковке пылятся машины, много машин. За бассейном - вторая очередь набережной. Лавочки, фонтаны - все на месте. Деревья и кустарник правда пожухли, загнулись, закрутились в немыслимые узлы... Река. Сереет, колыхается, лениво перекатывая волну за волной. Мертвое все, ненастоящее, чужое...
  Справа показалась Шестерочка. Мы, как на крыльях, рванулись к ней, но тут же, матерясь, повернули обратно на прежний маршрут. Спрятались в магазине, блин...
  Прямо у дверей сидели целых пять Уродов... Увидели нас - подобрались, рассредоточились, начали подкрадываться, прям львиный прайд на охоте! Потом увидели Дятла, как-то сразу поникли и вернулись к дверям. Ого! И у зверья иерархия наблюдается.
  - Ну че, будем прорываться? - оглянулся через плечо Леший, видимо имея в виду магазин.
  - Может подальше уведем? - предложил я. - А то он возьмет и в Сарай вернется... Да и этих там, аж пять штук. Затрахаемся стрелять...
  Леший молча кивнул, Вова застонал. Побежали дальше. Разбегаться в стороны смысла уже не было. Скорость у нас с Дятлом примерно одинаковая, мы с Лешим в таком темпе еще долго можем бежать. Вова правда запыхался, но ничего - потерпит... Нам главное - козла подальше увести. Желательно до наступления темноты.
  Остался справа позади высокий, когда-то зеленый, расчерченный каскадом каменных лестниц, склон, на вершине которого гордо воздел руки в небо памятник Склифосовскому, и раскинулась площадь Доблести. Мелькнул храм Георгия Победоносца, вроде такой же, как раньше, но почему-то без крестов на куполах. Да и сами купола больше не сверкали золотом, а были опутаны черными то ли проводами, то ли лианами... Выглядело страшно и неприятно. Я вопросов Веры старался никогда не касаться, но тут аж зубы свело. "Вот, суки! Доберусь до вас!" - сам не зная кому, пообещал я, стараясь больше не смотреть наверх. "Все обгадили!"
  Пробежали т-образный перекресток с улицей Мандельштама, крутым подъемом уходившей наверх вглубь Города. Я молча указал рукой вдоль нее, - может туда? Но Леший покачал головой:
  - Дальше бежим. Там у Роснефти коробка есть. Хорошая, крепкая. Туда попробуем...
  Коробка - это хорошо. Скоро свет отрубят, по-любому прятаться. Только, что с Дятлом делать?
  Слева все также тянулась набережная, справа -к проспекту вплотную подступили жилые дома. Здание Роснефти маячило в полукилометре впереди. Присутствие Дятла, видимо, служило для нас своеобразной защитой от остальных тварей. Среди зарослей иногда мелькали какие-то тени, в окнах домов наблюдалось подозрительное движение, мы стреляли на ходу, однако никто на нас не бросался, зверье явно боялось нашего преследователя...
  - Прибавляем, а то стемнеет сейчас, - скомандовал Леший. Мы прибавили. Оторвались от Дятла метров на сто, однако Вова совсем спекся. Его шатало от усталости, дышал часто, хрипло, ноги заплетались. Я забрал у него автомат и чуть отстал, чтобы оказаться у него за спиной и, если что - подстраховать. До вожделенной коробки осталось совсем немного, когда что-то привлекло мое внимание впереди на асфальте. Видимо, тоже вымотался не сразу сообразил, а когда все-таки сообразил, было уже поздно:
  - Вова, стой! - заорал я, с замиранием сердца понимая, что время упущено.
  Из-под асфальта стремительно вырвался толстый желтоватый штырь и, подбросив парня в воздух, насквозь пробил его правое бедро. А когда окровавленный заостренный конец вместе с обломком кости вышел из ноги сантиметров на двадцать, он вдруг раскрылся широким зонтиком и с силой рванул вниз, намертво прижав орущего Вову к асфальту.
  Гвоздь... Бля, как не вовремя!
  Мы с Лехой засуетились возле поплывшего от болевого шока Володи.
  - Шляпу! Шляпу эту надо срубить! - закричал Леший, выдергивая из-за спины топор. - Только осторожно, в ногу не воткни!
  Мы, как два бешеных дровосека, принялись остервенело бить топорами по круглой поверхности Гвоздя. Поверхность была очень плотной, топоры отскакивали, оставляя лишь неглубокие вмятины. Сзади неумолимо приближался Дятел. Из покалеченной ноги Вовы во все стороны брызгала кровь. Очень много крови. Она стекала по нашим рукам и лицам, оставляя на губах липкий медный привкус. Видимо, Гвоздь пробил бедренную артерию.
  "Бесполезно... Не вытащим пацана..." - жестоким приговором всплыло в голове. Тут даже и без Дятла он минуты через две от кровопотери скончается, руби - не руби...
  Та же мысль читалась и на перекошенном лице Лешего, закусившего губу и отчаянно молотящего топором, и в мутных глазах пришедшего в себя Вовы, который смотрел сквозь меня и судорожно искал что-то подсумках.
  - Гранаты... Гранаты дайте, мужики! - прохрипел он. - Хоть гондона этого... Соплю гребанную...
  Леха опустил топор, выпрямился, посмотрел на меня. Сколько всего было в этом взгляде: отчаяние, ярость, боль, скорбь и в тоже время - признание неизбежного. Наверное, тоже самое он прочитал и в моих глазах, потому что через секунду, стиснув до скрипа зубы, он с глухим подсердечным стоном достал две эфки, разогнул усики и вложил гранаты Вове в ладони, прижав его трясущимися пальцами рычаги. Взял парня двумя руками за виски, прижался лбом.
  - Прости, Володя... - тихо проговорил он. - Ты - настоящий пожарный!
  - Нормально, - прохрипел тот. - Бороде - привет...
  Леший подобрал его автомат, толкнул меня в бок и побежал. Дятел был уже метрах в тридцати.
   Я молча похлопал Вову по плечу, чувствуя подзабытое ощущение набухших в глазах слез, всмотрелся в грязное лицо, стараясь навсегда запомнить его черты, потом резко развернулся и побежал вслед за Лешим.
  Бежали очень быстро. Откуда только силы взялись...
  - Вон туда прыгаем! - прокричал Леха через плечо и нырнул за массивную гранитную тумбу, служившую основанием одного из кованных чугунных фонарей, расставленных по всей набережной. Прыгнули. Присели. Одновременно натянули потуже шлемы и выглянули из укрытия как раз в тот момент, когда Дятел настиг Володю.
  Навсегда в моей памяти останется эта дикая, безобразно жестокая и абсурдная картина. Как тавро, которое раскаленным железом ставят на крупе лошадей, на сетчатке моих глаз выжгло образ пустынной сумеречной улицы, посреди которой, истекая кровью, лежит прибитый к асфальту огромным живым гвоздем человек, зажавший в обеих руках гранаты, а сзади на него накатывается дрожащая от нетерпения огромная мерзкая студенистая масса. Голова Вовы повернута в небо, в глазах застыло какое-то неземное, словно уже перешагнувшее за грань жизни, умиротворение, а на губах играет чуть заметная грустная улыбка. Не знаю, может быть в тот последний момент нашему другу открылась наверху не серая, хмурая мгла, а бесконечный голубой океан, по которому величественно плыли белоснежные корабли облаков... Не знаю. Вряд ли, конечно. Но так хочется верить...
  Дятел поглотил тело парня. Прямо вместе с Гвоздем, вырвав из асфальта длинный трехметровый стержень, как сорняк из грядки. Сквозь полупрозрачную кожу мы видели, как Вову буквально закрутило внутри, словно белье в стиральной машинке... А потом вместо него мелькнула череда ярких вспышек, приглушенно шарахнуло два раза почти слитно, а потом еще два. Видимо сдетонировали Вовины гранаты, которые он так и не достал.
  На этот раз Дятла наконец-то проняло. Каплевидное туловище разорвала напополам кривая, расширяющаяся кверху, огненная трещина, и в небо метров на десять ударил фонтан слизи. Он бил и бил, секунд пять не меньше, заваливая все вокруг дымящимися желеобразными кусками. Они со смачными шлепками падали в радиусе полусотни метров от жерла новорожденного вулкана. Несколько попало и нас; пришлось сбивать с одежды эти горячие, мерзко пахнущие сгустки, так как они тут же начинали прожигать экипировку.
  Наконец фонтан иссяк, и на месте, где только что находился так задолбавший нас Дятел, осталась только небольшая куча исходящей паром рваной и больше непрозрачной оболочки.
  Все... Бобик сдох...
  Мы тяжело привалились спинами к прохладному граниту и молчали. Вокруг начинало темнеть. Надо было бежать в коробку, но сил не было. Ни физических, ни моральных. Вымотал нас Дятел. Хорошо вымотал... Если б не Вова...
  - Красиво ушел Володя... Мужик. - Наконец тихо сказал Леший. - Я бы тоже так хотел. Не на зубах у какой-нибудь твари, не извиваясь под Гвоздем, а вот так - ярко, громко, зная, что победил...
  ***
  Темно. Закрываю глаза, открываю - без разницы. Темно и тихо. Слышу только свое дыхание, иногда выдохи Лешего, сидящего рядом. Мы находимся в сыром и холодном подвале спортивного лицея, стоящего напротив высокого здания бывшего офиса Роснефти.
  В нашей коробке. В одном из специально оборудованных в радиусе пешеходной доступности от Сарая небольших убежищ, где можно переждать ночное время. Здесь есть несколько банок тушеной говядины, пятилитровая бутыль с питьевой водой, вонючие влажные матрацы и, главное, тяжелая стальная дверь, запирающаяся изнутри. Снаружи заметить ее сложно. Она завалена всяким хламом, и только Леший знает, что и где надо отодвинуть, чтобы к ней пробраться. Помещение размером где-то шесть на шесть метров, дверной проем напротив входа заложен кирпичом. Это все, что я успел запомнить, когда мы второпях освещали фонарями внутренности коробки перед тем, как захлопнуть дверь и задвинуть ржавый засов. Торопились по понятным причинам. Снаружи было уже темно, и на плечах висела целая стая разного зверья, осмелевшего после гибели грозного Дятла. Твари еще некоторое время не уходили, терлись около двери. Мы слышали их рычание, стоны, подвизгивание, толпа собралась приличная. Кто-то долго копошился в мусоре, один раз даже проскрежетало когтями по двери с отвратительным, пробирающем до мурашек звуком. Но вскоре все стихло. Местная молодежь, любящая гулять по ночам, поняла, что здесь ловить больше нечего, и удалилась искать других дебилов, вышедших на поверхность в это время суток.
  Мы долго оттирали с лиц, рук, одежды кровь в свете фонариков. Потратили большую часть воды, но все равно были похожи на мясников. Потом устало привалились к стене и выключили фонари. Наступила темная тишина... Или тихая темнота, не знаю, как правильней.
  Спать не хотелось. В голове все еще мелькали кадры последних секунд жизни Володи. На душе было хреново. Чувство какой-то всепоглощающей безысходности, казалось бы, давно запертое в самый дальний шкаф подсознания, снова нашло себе дорогу в мозг и теперь больно скребло по нему острыми когтями запретных мыслей. Наконец я не выдержал. Тихо спросил:
  - Как думаешь, может он вернулся?
  - Куда? - после долгой паузы спросил Леший.
  - Ну, туда... Домой, в тот мир...
  Тишина. Через некоторое время послышался звук разрываемого картона, а потом ритмичные металлические щелчки. Леший снаряжал магазин.
  Вообще, мы этой темы старались не касаться. Было такое негласное правило. Изменить ничего нельзя, так и незачем рассуждать, предполагать, гадать...Но сейчас меня вдруг проперло, поэтому, так и не дождавшись ответа, я продолжил:
  - Может это все вокруг не то, что мы каждый по-своему думаем? Не наказание за грехи... Никакой не параллельный мир или альтернативная реальность... Не кома, в которой мы все лежим, гадим под себя и бредим... Не чей-то глобальный эксперимент... Никакая не сраная матрица! Даже не ад и не преддверие ада, а наоборот - преддверие Жизни? Не жизнь после смерти, а смерть перед жизнью? Может надо заслужить возвращение?
  - Куда? - снова спросил Леший. - В свой мир?
  - Ну да!
  - А есть ли он, вообще, тот мир, Егор? Вот, что значат для тебя слова "Мой мир"?
  - Как, что значат?! Мир, в котором я родился и вырос, где у меня была работа и семья, где светило солнце и росла трава. Мир, где не было этого бессмысленного, жестокого абсурда и зубастых мутантов... Где, все, блядь, было правильно!
  - А почему ты уверен, что там было правильно, а здесь нет? Кто тебе это сказал? - он со щелчком вставил магазин на место, начал снаряжать следующий. - Я вот, последнее время не верю в реальность своих воспоминаний. Может и не было никакого солнца и травы? Может всегда было вот это? - даже в темноте я почувствовал, как Леха провел в пространстве рукой. - Есть вот стена, автомат у меня в руках, пидоры эти снаружи. Все это можно увидеть и потрогать. А тот мир, он только в голове, как книжка, которую ты прочитал и запомнил. Ты в книге можешь оказаться? Нет! И я нет! Так что, не хрен опять лохматить бабушку, живи здесь и сейчас по местным законам, а про все остальное мало просто не вспоминать, а нужно поверить, как я поверил, что его попросту не существует и никогда не существовало... А все, что мы помним, нам тупо подкинули в голову. Типа, как ложные воспоминания...
  - Кто, Лех? - ошарашенно спросил я. - Кто подкинул?
  - А кто наполняет полки в магазинах? - тоже заводясь, с жаром спросил Леший. - Кто дома перемещает, кто тебе электричество и воду в Сарай подает? Уроды или Волосатые? Хрена! Есть определенная, четкая логика, просто мы в ней до конца не разобрались. Есть кто-то там, не знаю, наверху, внизу, справа, слева... Есть! Контролируется весь этот цирк, не может оно так само по себе все происходить. Не знаю - программа это, боги, инопланетяне, шумеры... Знаю только, что кто-то есть. И только этот Кто-то сможет тебе рассказать, что происходит на самом деле... Если захочет, конечно... - он перевел дух. - Насчет того, твоего, мира я могу, конечно, ошибаться, может и есть все-таки он, или был, каждый верит в то, что хочет, но про то, что здесь - я тебе говорю точно! Никакой это не бред, а полноценный реальный мир со своими законами и догматами. И раз уж мы про это все заговорили, могу подкинуть тебе немного фактов, так сказать пищи для размышлений.
  - Сделай милость, - пробурчал я.
  - Ты, бля, слушай, не ерничай! Я тебе раньше про это не говорил, думал опять дергаться станешь... Так что, - цени!..
  Он помолчал, потом выдал:
  - Во-первых, - мы не стареем.
  - Как это? - не понял я.
  - А вот так! Ты здесь сколько, год примерно?
  - Больше даже...
  - Все равно мало, чтоб почувствовать, - продолжал он, - А я - четыре. Борода - семь, а Сашок покойный, когда кони двинул, двенадцатый год здесь проводил. Так вот, он говорил, что в зеркало на себя смотрит и видит ту же рожу, что и раньше. Ну шрамы, конечно, появились, лицо осунулось, но ни морщин, ни седых волос, никаких признаков, что двенадцать лет прошло. Да и по физическим ощущениям, сила, выносливость - все осталось. И Борода подтверждает, что за те годы, что он Сашка знал, тот не изменился ни капли. Командир, кстати, и сам про себя тоже самое говорил. Типа такой же бычара, как был, никакой одышки и простатита... Я вот тоже никаких ухудшений по физике у себя не заметил. И в зеркале - такой же красавец...
  Я молчал, переваривая услышанное.
  - Теперь - второе. - голос Лешего в темноте звучал как-то особо торжественно. - Последний год, который ты помнишь там, в своем мире?
  - Две тысячи шестнадцатый, - не понимая к чему он клонит, ответил я.
  - А теперь, прикинь, - и я тоже. И Борода, и Валуев, и Бабушка, и Светик, и Серега с дядей Мишей, мир их праху, все - из две тысячи шестнадцатого года. Хотя местный стаж у всех разный.
  - Ни хрена себе! А почему мне не сказали?
  - А мы с Бородой никому не говорили. Просто спрашивали год у новичка, потом важно кивали и все. Зачем вопросы плодить. Тут их итак завались, вопросов этих...
  - То есть получается, время здесь и там по-разному идет? - спросил я.
  - Блин, Егор! Опять ты со своим "там"! Ты выслушай сначала все до конца, потом будешь выводы делать... Если получится... - усмехнулся Леший. - Короче, большинство людей, которых я знаю или знал, - попали сюда, а точнее помнят, что попали, из шестнадцатого года. Так сказать, наши современники. А Сашок, например, говорил про две тысячи четвертый. И все, с кем он здесь пересекался еще до нас, которые в большинстве уже померли или пропали, тоже были оттуда. А совсем старые из тех, ну это уже чисто со слов Сашка, ну и еще пары пердунов на Рынке, знали старичков из тысяча девятьсот девяносто второго...
  - Двенадцать лет... - подсчитал я.
  - Именно! - увлеченно подхватил Леха. - Как в армии призыв, духи, слоны, деды и дембеля! Только не каждые полгода, а каждые двенадцать лет. И не одновременно все прибывают, а как-то распределяются по этим двенадцати годам. Дальше - сложнее. Про восьмидесятый или шестьдесят восьмой я ни от кого не слышал. Нету, к сожалению, таких, кто мог бы точно подтвердить, что мол, да, так всегда было. Не доживают просто. Мало у нас долгожителей...
  - То есть, ты предполагаешь, что в этом мире... - опять начал подытоживать я.
  - Да ничего я не предполагаю! - перебил меня Леший. - Я с тобой делюсь исключительно своими наблюдениями, основанными на реальных фактах. На том, что я сам видел и слышал за время, здесь проведенное. Ты пока не думай глобально про весь мир. Мы же дальше чем на шесть-семь километров от Сарая и не уходили никогда, вот и попробуй ограничить этот свой мир таким радиусом. Мы не знаем, что происходит за Городом. Мы даже про соседние районы мало, что знаем. Да, приходят на Рынок оттуда люди очень редко, рассказывают, что есть там у них свои рынки, свои кланы, свои Уроды. Вообще, иногда такое расскажут - волосы дыбом, наши места после этого раем кажутся. Но все это на уровне слухов, не более. Я же пытаюсь выстроить устойчивую логическую схему, которая опирается на конкретные факты, почерпнутые из исследованного непосредственно нами пространства. Бля, щас язык сломаю!
  Судя по звукам, доносящимся из темноты, Леший приложился к баклажке и начал жадно пить. Я молча сидел, ожидая продолжения лекции.
  - А теперь самое главное. - громко рыгнув, наконец продолжил он. - Только это - чисто между нами. Хотя, может ты и сам давно догадался... Итак - по порядку. Помнишь спайдермэна в носках?
  - Да...
  - Дядю Мишу?
  - Ну?.. Я так понял, его кто-то укусил. Он ведь в Урода превращался?
  - В него самого. Только я думаю, что никто его не кусал... А еще я видел одного зверька с татуировками на плечах, а у другого был проколот пупок, причем висюлька в нем еще была. Золотая, типа ангелочка. Бабская, короче... Да на каждом из них, если хорошо поискать, можно найти доказательства. Только мы же обычно не ищем, а в капусту крошим... Да, если Горгулья цапнет - тут без вариантов, в кого-нибудь превратишься. Но не всех же она покусала? Я сейчас говорю не про Трассера, Гвоздя, змею эту в Реке, не про Дятла того же, не про остальные явления, которые каждый месяц новые объявляются. Может - они физические или какие-нибудь еще законы этого мира. Или формулы, или боги, хрен поймешь... Но все человекоподобные, типа Волосатых, Уродов, Горгулий и так далее - они точно людями были. Теми, из прошлых двенадцатилетних призывов, которых не съели, а которые сами пропали... А есть и совсем свежие, типа дяди Миши.
  Нельзя сказать, что я не догадывался, но верить не хотелось...
  - А Борода знает? - не придумав ничего лучше, спросил я.
  - Борода?.. - он усмехнулся - А ты видел когда-нибудь его руки?
  - Ну да... В перчатках все время.
  - Нет, Егорка! Без перчаток видел ты его руки? Кисти, пальцы, ногти? Нет? А я видел...
  Я ошарашенно потер затылок. Потом включил фонарь и стал изучать свои руки. Да нет - вроде обычные. Пока...
  - А зачем тогда в карантин сажать? Если он знает, что в любой момент тот же Бабушка или я, например, можем в обезьяну превратиться, то зачем этот цирк? Тем более, если он сам...
  - Да чтоб спокойней всем было. Меньше знаешь крепче спишь. Про Бороду знаю только я. Ну может Светка еще, хотя вряд ли. Она его на километр бы к себе не подпустила... Вот теперь и ты в курсе... Он ведь давно меняться начал. Началось с рук. Потом зубы... Но больше всего, по его словам, изменений в сознании, в восприятии мира. Он недавно мне сказал, что совсем тяжело контролировать все это стало. Ты, говорит, если почуешь, что не то, застрели меня на хрен, пожалуйста. Где-нибудь на поверхности. А всем скажи, что зверье порвало...
  - Значит, мы все... - начал я.
  - Все. - сказал Леший. - Все мы станем ими... Если не убьют, конечно. Это обратная сторона нашего бессмертия. Кто-то быстро, как дядя Миша. Кто-то медленно, как Борода. Но вывод напрашивается один. Очень-очень неприятный. Зверьки все эти не из неведомых пространств к нам лезут, а из нас самих...
  У меня в голове все перемешалось. Слишком много вывалил на меня Леший. Нельзя так...
  - Ну что, не закипели мозги еще? - он включил фонарь и направил луч мне в лицо.
  - Выкипели, на хрен, - ответил я, щурясь от яркого света. - Выруби, хорош!..
  - Ну, значит место освободилось, -удовлетворенно сказал Леха, выключил фонарь и продолжил. - А теперь послушай мои, повторяю, исключительно мои, скромные выводы. Они тебе толком ничего не прояснят, но могут послужить, так сказать, списком литературы для будущей диссертации. Это ты ведь хочешь все узнать и понять, а не я. Мне, в принципе, итак хорошо. Я привык. Мне здесь даже нравится. Я там, в "твоем" мире, когда со службы вернулся, пил по-черному. Смысла в жизни не видел... А тут и смысл есть - жопу свою беречь каждый день, и, вообще, не скучно, а очень даже интересно...
  - Ну и каковы твои выводы, Сократ гребанный? - перебил его я.
  - Вобщем, смотри! Существует некое пространство, ограниченное с Запада, в старом понимании сторон света, Рекой, которую нельзя пересечь и противоположного берега которой не видно. Может и нет его больше, океан теперь у нас тут. С Юга это пространство отсечено еще одной рекой - поменьше. Два других направления вроде бы доступны для движения, но пути туда нами пока не проложены по понятным причинам, поэтому по умолчанию проводим границы и там. Сверху небо. Всегда низкое, серое и непроглядное. Солнце, луну, звезды - никто никогда не видел. Природных явлений, типа дождя, снега, града нет. Смены времен года тоже нет, вечный Октябрь. Все это уже ставит под сомнения известные нам с детства постулаты естествознания и астрономии.
  Пространство заполнено Городом. Городом, в котором мы все жили или думаем, что жили. В этом городе не ездят машины, потому что в них нет бензина, нету животных, типа собак, кошек, и прочих птиц, а также отсутствует всякая растительность, вроде деревьев, кустов и травы. Есть, конечно их жалкие остатки, но все сухое и увядшее. То есть, такой город можно красиво назвать Мертвым.
  - Можно назвать его городом без времени. Ничего не движется, не растет и не живет. - вставил я. - Кроме нас... Но мы, оказывается, не стареем. А время, по сути, это - изменение материи.
  - Ну, в принципе, ты прав, однако время все-таки есть. Только оно искусственное. Мы можем отсчитывать его по загадочным сменам дня и ночи и периодам, которые, заметь, раньше приходили через каждые двенадцать дней. Дальше. С определенной периодичностью в этом нашем пространстве появляются новые люди. Никаких детей, никаких древних стариков. Эти люди обладают багажом знаний, навыков и воспоминаний, привязанных к определенному периоду жизни в "нормальном" мире. Свой это багаж или кем-то подкинутый - спорить не будем. Мы перечисляем только проверенные факты. Как они сюда попали, они не знают, что этому предшествовало не помнят. Помнят только год перехода. Тут наблюдается интересная взаимосвязь между мирами. Все, попавшие сюда в течении местных искусственных двенадцати лет, помнят один и тот же год в том мире, например, две тысячи четвертый, а те, кто оказался здесь раньше или позже этого периода, помнят - другой, на двенадцать "нормальных" лет раньше или позже, то есть девяносто второй или шестнадцатый, соответственно... Не запутался еще?
  - Да нет, все понятно пока, - ответил я. - Слушай, Лех, а ты точно в спецназе служил?
  - Ну да, а что? - удивился он.
  - Как препод на лекции шпаришь...
  - Начитанный я. Да и здесь как-то поумнел неожиданно... - буркнул он. - Ты дальше будешь слушать?
  - Давай, давай. Это я так...
  - Короче, о чем я? Блин, Егор, ты меня сбил... А вот! Эти люди, то есть мы, живут обособленными, строго фиксированными по количеству, группами в убежищах, куда подается электроэнергия и питьевая вода. Это тоже факт. Откуда и кем подается, мы не знаем, поэтому про это молчим. Около убежищ присутствуют точки, где каждые двенадцать дней появляются продукты. Откуда - тоже молчим. То есть, созданы искусственные условия для нашей жизни, как для рыб в аквариуме. Сюда только не вписываются изменения пространства, сопровождающие появление еды.
  - Так в том, "нормальном" мире, в который ты не веришь, время-то идет. Город меняется. Дома сносят, строят, дороги прокладывают. А периоды постепенно подгоняют здешнее пространство под то. - предположил я.
  Леший помолчал, подумал.
  - Спорный вопрос. - сказал он потом. - Пароход на трубах ГРЭС и цирк как-то не похожи на новые тенденции в архитектуре...
  - Ну да. - согласился я, заодно вспомнив и площадь Фрунзе, и телецентр, и остальное местное безобразие.
  - Теперь про кадавров. Их два типа. Первый - это те, в кого постепенно превращаются люди. Уроды, Волосатые и прочие. Второй - совсем уж непонятные существа и явления. С уверенностью можно обсуждать только первых. Так вот, они нас не жрут, а просто тупо мочат. Если бы они реально питались только нами, то или мы бы быстро кончились, или они с голоду бы сдохли. Кто-то постоянно поддерживает некий баланс. Своеобразную расстановку фигур на карте. Если кого-то из нас порвали - появляется новичок, если много новичков, а съеденных мало, происходит мгновенная мутация нормального здорового мужика в зубастую облезлую тварь. Силы уравновешены, игра продолжается. Если взять более длительный период, то люди, научившиеся выживать и успешно мочить врагов, все-равно начинают меняться, только медленно, в течение нескольких лет.
  Вот и весь расклад. Вся схема функционирования этого нашего пространства, отработанная годами. Просто, находясь в подвале и постоянно выживая, очень сложно мыслить глобально, разобраться, что почем. Мои главные тезисы таковы: есть неведомые нам режиссеры и корректировщики, не знаю, кто - люди, инопланетяне, суперкомпьютер... И есть число двенадцать, вокруг которого слишком много всего завязано, чтобы считать это случайностью. Вот, как-то так....
  Да уж. Информации море, а толку от нее... Как были загадки, так и остались. Только еще сложнее стали.
  - Значит я теперь - типа эльф? - с усмешкой спросил я.
  - Кто? - не понял Леший.
  - А говоришь начитанный... В книжках были такие чуваки, которые не старели и не умирали. Если, конечно их специально не убить. Ну, такие, с острыми ушами и с луками.
  - Нет, ты теперь, скорее, как Кобзон. Бессмертный навсегда, но со временем все страшнее и страшнее. А, и еще забыл про что сказать...
  - Стоп! - перебил я его, вдруг вспомнив нашего командира. - Если Борода в Урода превращается, то может он Сарай сегодня специально рванул? Мы пока с Дятлом разбираемся, он там наших всех рвет на ленточки для бескозырок?
  - Да нет. - отмахнулся Леший. - Ему долго еще... Наверное... А нас он кинул, не потому, что задницу свою спасал, а потому что - командир. На нем ответственность за всех. Вот он и распределил приоритеты. Какая разница - втроем с Дятлом воевать, или вчетвером? А вот если бы он с нами остался, а потом нас бы всех скушали, кто об остальных позаботится? Там же только Чапай более-менее серьезный боец остался, а остальные, как дети, тот же Валуев, что он без руки может-то? Вот Борода и разыграл гамбит. Выбрал потенциальную потерю меньшего ради спасения большего. Стремно, конечно. Я бы, наверное, так не смог, но я, собственно, и не вождь...
  - Ясно. - ответил я. - Все равно, он - козел! Ты что-то там еще хотел мне поведать, но я по ходу уже догадался, что именно.
  - Ну-ка, ну-ка, Егорка! Удиви дядю Лешу!
  - Вся эта красивая схема, которую ты только что мне расписал, сейчас не работает. То есть работает, но уже по-другому. В том году, когда периоды чуть ли не каждый день приходили, а потом пропали на два месяца, - это же явно сюда не вписывается? А теперь у нас периоды удлинились, приходят раз в месяц, что, надо признать, конечно тоже подтверждает важность твоего загадочного числа двенадцать, но жратвы почти нет, зверье умнеет с каждым днем, Дятлы всякие повылазили, Город целыми кварталами лихорадит, - все поменялось. Причем, явно в худшую для нас сторону. Видимо это был или какой-то сбой в программе, глюк, я не знаю, или, второй вариант, - этот неведомый Большой Брат, который тут фигуры по доске двигает, решил усложнить условия игры. Рыбкам в аквариуме кислород убавил и кормить реже стал. Да еще и хищников запускает, гондон...
  - В точку, Егор! - радостно сказал Леший. - Молодца! Прям с языка снял, один в один.
  - Ну и что дальше?
  - Что дальше? - переспросил он.
  - Ну, какие выводы?
  - Да никаких... Дальше - спать ложись, я первый дежурю.
  - Как никаких? - охренел я. - Ты меня тут полчаса таким компроматом грузил, а теперь спать ложись?
  - А я тупо не знаю, почему так произошло. Могу, как ты, только предполагать. А мне нужны факты. Без фактов и говорить не о чем... Давай спи, нам завтра до Сарая еще пилить. Я тебя в три разбужу, сменишь...
  Тихо матерясь, я включил фонарь, добрел до грязного матраса, улегся на него и, как ни странно тут же уснул. Видимо, процессор совсем перегрелся... Спал, как младенец. Снов не видел. Впрочем, с тех пор, как я здесь оказался, я их вообще ни разу не видел. Не снятся в этом мире людям сны. Еще одна загадка...
  ***
  - Это что за твою мать?! - потрясенно спросил Леший.
  - Не знаю, - ответил я. - Ты у нас книги читаешь и с фактами работаешь... Вот и скажи...
  Пятнадцать минут назад я растолкал его, мирно посапывающего в углу нашего временного убежища, и мы, наскоро позавтракав, подтянули ремни, завязали шнурки, проверили оружие и очень тихо открыли дверь наружу. Осторожно пролезли через баррикады хлама, огляделись и выпали в осадок. С добрым утром, блин! Никакого офисника Роснефти перед нами не оказалось. Отсутствовала также набережная и текущая за ней Река. Вместо них перед нами раскинулся прямоугольный двор, ограниченный с трех сторон невзрачными пятиэтажными хрущевками, а с четвертой - зданием спортивного лицея, в подвале которого мы ночевали. Вдоль домов стояли покрытые толстым слоем пыли машины, а посередине двора располагалась большая детская площадка, окруженная несколькими деревьями. Не знаю, что за дети играли на этой площадке и какого они были размера. Явно больше среднего. И явно психически неуравновешенные. Качели несколько раз обвернуты вокруг стоек, высокая металлическая горка изогнута в трамплин, а карусель выдрана из земли и стоит на ребре. Нормальным мог бы выглядеть только грибок песочницы, если бы он не был под углом воткнут в корму деревянного корабля, являющегося композиционным центром всей площадки. С деревьями тоже было не все в порядке. Это явно были характерные для нашей полосы осины, только очень-очень большие. Диаметр стволов у основания - метра четыре, в высоту - с двенадцатиэтажный дом, а голые кривые ветви плотно опутаны то ли волосами, то ли паутиной, создавая некое подобие огромной серой кроны. Из этой кроны в разных местах свисали какие-то куколки или коконы, размером с меня, обмотанные той же гадостью. Коконы эти периодически неприятно пошевеливались, как будто что-то внутри очень хотело из них вылезти. Наверное, бабочки... Кто ж еще?..
  - Я так полагаю, что изящную фасадную линию Речного проспекта в данный момент портит некая хрущевка, появившаяся там этой ночью вместо лицея. - сказал я.
  - И я. - подтвердил Леший. - И я того же мнения... Ночью был период.
  - Да ладно? - съязвил я.
  - И куда же нас занесло? А, Егорка? Узнаешь местность?
  - Нет пока. Надо пройтись, осмотреться. Причем, побыстрей, меня эти вот деревья как-то пугают...
  - Мы, вообще, в нашем Городе?
  - Номера машин глянь...
  - Точняк! - Леший подошел к пыльному ниссану, протер номер. - Бля, сто шестнадцатый! Татарстан, прикинь, Егор?
  Ни хрена себе! Как так?
  - Другие надо проверить, - сказал я.
  К счастью, еще четыре машины, осмотренные нами, оказались местными, с нашим родным кодом региона. Ну ладно хоть не в Казани...
  Мы медленно, постоянно озираясь по сторонам, обошли лицей по часовой стрелке и оказались на незнакомой улице. Две полосы в одну сторону, две - в другую. Между ними - широкая, метров тридцать, разделительная, представляющая собой пешеходный бульвар. По центру вымощена плиткой, стоят лавочки, фонари, а по краям, ближе к проезжей части, с обеих сторон - засохший газон, из которого торчат, такие же, как и во дворе, великанские осины. Старые пятиэтажки ограничивают улицу ровной линией фасадов и уходят вправо и влево в туманную бесконечность. Причем выглядят они совсем уж игрушечными на фоне гипертрофированных деревьев. Стоят вдоль тротуаров машины, газели, напротив застыл троллейбус. Вокруг ни души. Ни живой, ни мертвой. Ватная тишина и неподвижность. Лишь иногда сверху доносится тихое шуршание, издаваемое висящими здесь в еще большем количестве серыми коконами.
  Как-то уж совсем все безжизненно и мрачно. У нас в районе Сарая все-таки простора побольше. Река опять же рядом... А тут аж давит... Хочется залезть обратно в коробку и сидеть там. Страшно, блин. Давно мне страшно не было, а тут прямо заколбасило. Выработанное за месяцы чутье на опасность орало в голове неумолкаемой сиреной.
  Я посмотрел на Леху. Ему тоже явно было не по себе. Он вообще рассматривал окрестности через прицел автомата. Глаза прищурены, губы сжаты в тонкую линию, весь, как туго натянутый нерв. Ну уж если Лешего так проняло, значит мотать надо отсюда без оглядки.
  - Что-то я не вкуриваю, где мы. - процедил он сквозь зубы.
  - Я тоже пока не врубаюсь, - ответил я. - Вроде улица знакомая, а вроде и нет...
  На домах - только номера, названий нет. Надо пройтись к ближайшему перекрестку... Стоп! Функция геопозиционирования наконец включилась в скованном ирреальным страхом мозге. Это все из-за деревьев. Так бы сразу узнал. Пропект Сталелитейщиков. Блин, вот занесло, так занесло. Я в той жизни здесь бывать не любил, а уж в этой...
  Жилой район, возникший в пятидесятые года прошлого века вокруг сталелитейного завода, всегда славился местной гопотой. Кстати, покойный дядя Миша был как раз отсюда. Единственной причиной, почему народ из остальных, более благополучных, районов Города иногда посещал этот, был стадион Сталелитейщик. Из всех стадионов в Городе именно он более-менее соответствовал требованиям футбольной Премьер лиги и являлся домашней ареной нашей местной команды. В юности каждый год с весны по осень мы с друганами раз в две недели приезжали сюда и пьянствовали перед матчами как раз в этих старых дворах. А потом шли на стадион, находящийся метрах в трехстах отсюда. Потом, когда мой интерес к футболу сошел на нет по причине хронической депрессиии и алкоголизма, я здесь почти не бывал. Поэтому сейчас так долго не мог идентифицировать окружающее пространство. Леший же футбольным фанатом никогда не являлся и жил где-то в районе Поляны Карбышева, поэтому вполне мог на этом проспекте никогда и не появляться.
  - Пипец... - со стоном протянул я.
  - Что, пипец? - вскинулся Леший, - Узнал?
  - Алексей, - торжественно обратился я к нему, - Спешу вас обрадовать. Мы находимся примерно в пятнадцати километрах от Сарая, это если по прямой, на знаменитом проспекте Сталелитейщиков. Короче, мы охренительно вперлись. По самое не хочу...
  - Твою мать! - с чувством выругался он и со всей дури пнул ржавую урну, стоявшую рядом. Да уж, нервы, нервы...
  Урна сорвалась с креплений и со страшным скрежетом покатилась по асфальту. Звук разнесся далеко в обе стороны по проспекту, потом несколько раз вернулся эхом. Мы аж присели. Шуршание над головой заметно усилилось. По всей видимости, те, кто жил в коконах спали очень чутко.
  - Блин, не думал, что так громко получится. - пробормотал Леший. - Давит что-то, прямо физически ощущаю. Как будто пялится на нас тварь какая злобная, а направление не могу определить.
  - Что делать-то будем? - спросил я.
  - Что делать? Домой валить! Лучше бегом, если получится. - ответил Леший, а потом принялся рассуждать вслух. - Сейчас еще рано, зверья вокруг мало. Надо по максимуму до обеда расстояние покрыть, только без фанатизма, по сторонам смотреть в оба. За день по любому не дойдем, не дадут. Даже по самому оптимистичному прогнозу стрелять придется и немало. Места неизвестные, хрен знает, какие тут сюрпризы живут. После обеда двигаемся осторожней, ищем нормальный подвал. Если не находим... - он помолчал, - Вобщем, подвал найти надо - кровь из носу! На улице или в квартирах ночевать - не вариант. Находим подвал, спим, и завтра, с утра не срамши, дальше бегом. Может к вечеру и доберемся хотя бы до первой нашей коробки. Хотя, сомневаюсь я что-то. Терзают меня смутные сомнения, что нас уже пасут. Причем не кадавры, а человеки. И человеки довольно злобные.
  - Не фиг урну было пинать. - сказал я. - Можно было просто хором крикнуть: "Эй, гопота, выходи! Мы здесь!" И пострелять еще в воздух для верности.
  - Хорош, ржать, Егорка! Пошли уже, а то стоим тут, как два тополя на Плющихе. Направление давай, ты здесь лучше все знаешь.
  - Три, - сказал я.
  - Чего три? - не понял Леший.
  - Тополя...
  - А-а. - ему явно было не до шуток. - Только, по возможности, улицами, не дворами, идти надо.
  - Все равно сейчас придется срезать через дворы до Юных Комсомольцев. - я начал прикидывать маршрут. - Если по проспекту идти - крюк большой получится. Туда выйдем и рванем по прямой до Красной Армии, а там по ситуации...
  Мы пересекли проспект, зашли во двор, похожий как две капли воды на первый. Тот же прямоугольник из хрущевок, детская площадка, на этот раз целая, и эти гребаные деревья, сомкнувшиеся высоко над головой в почти непроницаемый, сизый потолок, из которого то тут, то там свисали коконы. Шли быстро, стараясь держаться ровно посередине между кирпичными стенами домов и толстенными стволами. Ощущение давящего взгляда в спину не пропадало, как и появившееся вдруг невнятное предчувствие беды. Прицел автомата скользит по оконным проемам, балконам, карнизам. Кажется, что везде: за пыльными стеклами окон, за потрескавшимися кирпичными стенами, за приоткрытыми дверями подъездов, вверху, среди немыслимо переплетенных черных ветвей, затаилось Зло. Древнее, первобытное, абсолютно чуждое человеку. Эманации всепоглощающей ненависти и угрозы почти физически ощущаются в тяжелом неподвижном воздухе. Как же тут люди-то живут? Так же с ума сойти можно за день. Может тут и не живут...
  - У тебя как с патронами? - на ходу спросил Леший, ни на миг не опускавший автомат от плеча.
  - Почти два магазина и еще три коробки, - ответил я. - Две гранаты.
  - Такая же херня, кроме гранат, - сказал он. - Еще в Вовином калаше магазин полный. Блин, все равно мало на такой маршрут. Очень мало... Постреляли вчера по Дятлу...
  Двор остался позади. Перед нами оказался следующий, последний, - за ним должен находиться парк 60-тилетия Октября и, немного правее, стадион. Интересно посмотреть, что сделали с этим огромным, большей частью металлическим, сооружением здешние шутники. Может отремонтировали наконец?
  Снова хрущевки, снова эти отвратительные баобабы, посередине двора - двухэтажный детский сад. Краем глаза заметил движение в пустом проеме второго этажа. Повернулся, вскинул ствол. Показалось?
  - Ты видел? - останавливаясь, хрипло спросил Леший.
  - Вроде в садике на втором мелькнуло что-то, - ответил я.
  - Лицо там мелькнуло. Белое, с темными пятнами вместо глаз, - голос Лехи было не узнать. Я еще ни разу не видел, чтобы ему было так страшно. - Пошли быстрей, а то сейчас прямо тут кирпичей наложу! Что за место дурное, епта! Лучше бы уж прыгнул кто-нибудь...
  Наконец, пройдя через невысокую арку, мы оказались перед парком.
  Да-а. Что же за Мичурин-то здесь обитает?
  Когда-то это был небольшой, ухоженный прямоугольник зелени посреди плотной городской застройки. Тропинки, лавочки, площадки, а посередине - искусственный овальный водоем, в котором жили утки и лебеди.
  А теперь... Среди исполинских стволов, стоящих почти вплотную друг к другу, вроде бы можно было еще различить бывшие березы, дубы, клены, те же осины, но на высоте тридцати метров весь этот гербарий переплетался в плотную темную массу, которая, словно шляпка огромного гриба свисала во все стороны по периметру парка. И вся эта красота, как новогодняя елка игрушками, была украшена коконами, медленно извивающимися на разной высоте. До некоторых можно было достать рукой.
  - Надо залезть повыше, оглядеться. Блин, куда тут лезть-то? Не на деревья же эти? Давай-ка, вон туда к киоску, - Леший указал в сторону покосившейся Роспечати. - Хоть оттуда осмотримся...
  Мы подбежали к витрине, Леший полез на крышу, а я остался внизу у маленького окошка. Пробежал взглядом по полкам. Журналы, газеты, батарейки, канцтовары, все как обычно. Только все печатные издания датированы июлем две тысячи четвертого. Ну да. Двенадцать лет...
  Пока Леха устраивался с биноклем на скрипящем профлисте, я внимательно огляделся вокруг.
  Налево, вдоль разросшегося парка, уходила узкая улица Елисейская. Я узнал ее по ряду двенадцатиэтажек, построенных в форме раскрытой книжки, проглядывающих из-за деревьев. По всей улице насколько хватает взгляда разбросаны тут и там небольшие куски пластика. Синие, зеленые и белые. Приглядевшись к тем, что поближе, я понял, что это разломанные сидения со стадиона. Посмотрел направо. Тоже самое. Кто ж так футбол то не любит? Сам стадион почти не видно. Торчит из-за домов только верхняя половина восточной трибуны. Вроде такой же, каким я его помню. Металлические косоугольные фермы поддерживают железобетонную гребенку зрительских рядов. Только сидений нет. Сиденья все здесь теперь валяются. Зато четыре высокие мачты освещения, стоявшие по углам, аккуратно закручены в вытянутые вертикальные спирали, похожие на модели молекулы ДНК, которые нам показывали в школе. Только вместо разноцветных шариков, имитирующих нуклеотиды, ярко светят фонари. Вот так. Не только лифты еще работают, но и освещение спортивных объектов. Ночью, наверное, красиво смотрится...
  От нечего делать, осторожно толкнул створку окошка киоска внутрь, заглянул и тут же отпрянул, машинально вскидывая автомат. Жесть! В киоске, за столом, на пыльном вращающемся стуле в очень естественной позе сидел человеческий скелет. На улыбающемся черепе очки в роговой оправе, клочки длинных волос, на плечах истлевшая дырявая шерстяная кофта. Ужас какой! Какая на хрен логика, о которой мне всю ночь талдычил Леший? Бред на бреде...
  Как торговля, бабуль? Мурзилка новый есть уже?.. Тфу! Пошутил, аж самому тошно стало...
  - Ты что там плюешься? - спросил сверху Леха. - Давай лезь сюда, посмотришь... Я что-то не пойму ничего.
  Я начал карабкаться по раме, стараясь не разбить витрины тяжелым носком берца. Встал коленями на заметно прогнувшийся профнастил и пополз к Лешему, лежащему с биноклем на другом краю крыши.
  - Близко не подползай, провалимся, - сказал он через плечо, не отрывая глаз от окуляров.
  Смотрел он в сторону стадиона, который отсюда было видно немного лучше. Показался верх западной трибуны, а треугольный торец восточной открылся еще больше. И там, на этой трибуне, за боковым ограждением явно наблюдалось какое-то движение, которое я не увидел с уровня земли.
  - Ныкается там кто-то, не могу углядеть. На, ты попробуй, - он протянул бинокль.
  Я попробовал. Трибуна стремительно приблизилась. Хорошая все-таки у нас оптика! Действительно, над самым краем торцевого ограждения чуть-чуть торчала чья-то лысая голова. То, что это голова, я понял, потому что она двигалась вниз, как будто кто-то спускался на поле. Вот она исчезла из виду. Секунд через двадцать появилась снова, на этот раз направляясь вверх. Добравшись до самого края, застыла, потом опустилась за ограждение. Тут снизу показалась еще одна макушка, тоже лысая, еле-еле торчащая, видимо обладатель головы был меньше ростом.
  Я повернул бинокль обратно к первой лысине и чуть не выронил его из рук. На парапете верхнего яруса стоял во весь рост здоровенный, высокий мужик со снайперской винтовкой в руках и смотрел через прицел прямо в нашу сторону. Одежда на нем была явно из того же ведомства, что и наша. Экипирован по полной. Все как надо, разгрузка, подсумки, боевые перчатки. Он опустил винтовку, посмотрел вниз, что-то сказал и снова поднял лицо. Меня прошиб холодный пот... Лицом это назвать было сложно. С такого расстояния все подробности было не разглядеть, но мне хватило... Бледное, синюшное, с глубоко запавшими глазами, проваленной дырой носа, и мощными, выдающимися вперед челюстями. Страшное, как ядерная война. И тут как будто чья-то огромная ледяная рука схватила меня за затылок и крепко сжала голову, не давая повернуться и пошевелиться. Тварь смотрела прямо на меня. Даже через линзы бинокля я почувствовал, пронзивший меня полный злобы взгляд. Урод вскинул винтовку и припал к прицелу. На миг мне даже показалось, что я вижу в круглом выпуклом окошке сверкающий красным огнем зрачок.
  - Валим отсюда, - прошептал я Лешему, который тоже все видел, но без бинокля не мог прочувствовать, то что испытал я. Забив на конспирацию, мы вскочили, повернулись спиной к стадиону и, каждую секунду ожидая выстрела, спрыгнули вниз, с другой стороны киоска. Сели, прижавшись спинами к грязному пластику, и застыли.
  - У мужика этого, что снайперка в руках была? - спросил Леший.
  - Да, что-то типа СВД, - ответил я, - Только это не мужик.
  - А кто? Баба чтоли с такими плечищами?
  - Да это вообще не человек!
  - В смысле?
  - Не знаю. Вроде Урод...
  Леший посмотрел на меня, как на дебила:
  - Урод в форме спецназа и со снайперской винтовкой?
  - Ну не совсем, - я не мог подобрать слова. - Что-то среднее между человеком и Уродом...
  - Понятно. - протянул Леха. - Уродо сапиенс. Дожили... Эволюция, бля. А ты мне не верил...
  Минуты две прошли в напряженной тишине. Мы сидели за киоском и не знали, что делать. Вообще, конечно, Роспечать - укрытие никакое. Пуля из СВД с такой смешной дистанции прошьет его насквозь на раз два. Но пока выбирать не приходилось.
  Наконец Леший лег на землю, подполз к краю киоска и быстро выглянул из-за угла. Затем выглянул еще раз, уже с биноклем. Смотрел долго.
  - Вроде никого. - пробормотал он. - Ушли куда-то.
  Я подумал, что тот некрасивый парень и его друзья вполне могли успеть сменить позицию и сейчас выцеливать нас с какой-нибудь другой точки. Но Леха был спокоен, так что и я чуть-чуть расслабился. Перестал каждую секунду ждать крупнокалиберной пули в висок. Опыта огневого боя в условиях городской застройки моему другу было не занимать, так что в этом вопросе я решил полностью довериться его чутью.
  - Ну, куда бежать? - спросил он.
  - Вот по этой улице, - я показал на ряд уходящих вдаль двенадцатиэтажек. - Как можно дальше и как можно быстрее, я думаю.
  - Тут спорить не буду, - согласился Леший, опять прижав бинокль к глазам и внимательно изучая предстоящий маршрут. - Кажется все нормально... А нет, не нормально. Вон, справа у домов Грибы растут. Да много-то как! Маски одеваем. И очки тоже.
  Мы натянули намордники с респираторами, опустили на глаза очки с широким обзором. Я только сейчас заметил, что оправа погнута и пошла трещиной прямо между глазами. Точно! Мне же вчера Урод по голове когтями прошелся, видимо очкам тоже досталось. Но, в принципе несильно, вскользь, герметичность вроде не нарушена. Блин, вчера! Как будто неделя прошла! Насыщенные событиями дни начались у нас, нечего сказать. Теперь еще и Грибы...
  В принципе, ничего страшного, если близко не подходить. По сути - это, конечно, никакие не грибы, а шары из неизвестного вещества, наполненные чем-то типа спор. Размером, примерно, от тыквы до колеса трактора Беларусь. Растут гроздьями, принимая цвет поверхности, за которую цепляются. Для опытного человека опасности практически не представляют, он их всегда заметит и стороной обойдет. А вот неопытный может и влететь в неприметное скопище шаров, и ничего хорошего из этого не получится. При непосредственном контакте Грибы взрываются густым облаком спор, проникающих через любую одежду, и буквально в считанные секунды разъедают бедолагу до костей. Иногда могут шарахнуть и на расстоянии, просто если рядом окажешься. Тоже не очень хорошо. Споры быстро теряют свою атакующую мощь, но даже на излете могут, прицепившись к незащищенной поверхности кожи, привести к довольно неприятным последствиям.
  Поэтому приказ Лешего защитить лицо был вполне обоснован. Грибов там много, идти будем близко, так что мало ли что...
  Приготовились. Побежали. На расстоянии метров шести друг от друга рваными зигзагами. Слева проносились слепые окна хрущевок, справа - мелькал толстыми стволами великанский парк, нависая над головой карнизом из переплетенных сучьев и мерзких куколок. Мы изо всех сил старались не наступать не раскиданные вокруг обломки сидений, но получалось не очень. Слишком плотным ковром они усеивали асфальт. Периодически раздавался сочный хруст трескавшегося пластика, далеко разносившийся в ватной тишине. Я думаю, именно это и послужило причиной событий, произошедших далее.
  Ох, не зря! Не зря мне сразу эти куколки не понравились. С самого начала, наверное, подсознательно ждал, что придется все-таки узнать, кто там в них прячется. Больно уж противно они изгибались и дергались, чересчур отталкивающе выглядели. Так что, наверное, слишком просто было бы для нас, простых аквариумных рыбок, пройти или проплыть мимо такого чуда без приключений. Большой Брат такого не допустит!
  Когда до конца парка оставалось метров семьдесят, я уловил впереди стремительное движение. Один из коконов быстро опускался вниз, как десантник с вертолета. Лиана, на которой он висел, сильно растянулась, став тоньше человеческого пальца. Раздался характерный треск, как будто рвали плотную материю, поверхность кокона перечеркнул косой разрез, из которого высунулась костяная конечность, похожая на лезвие сельскохозяйственной косы, и одним ударом перерубила пуповину, соединявшую кокон и высокую крону дерева. В процессе преодоления в свободном падении оставшихся до асфальта восьми метров, новорожденный малыш успел полностью освободиться от своих одежд и, ударившись о землю, предстал перед нами во всем своем первозданном великолепии.
  Размером с человека, но больше похож на крупную собаку, типа дога, так как, выпрямившись, он встал на все четыре конечности. Конечности эти были довольно забавными. Передние - похожи на руки; вполне человеческие плечи с развитыми дельтами и бицепсами, но после локтя вместо предплечий и кистей рук были эти самые косы. Длинные, около метра; с внешней стороны - широкий костяной гребень, сужающийся к концу, с внутренней - острое зазубренное лезвие. А вот задние ноги больше подошли бы собаке. Коленный сустав вывернут в другую сторону, бедра - мощные, а голени тонкие, без икроножных мышц. Но самое веселое то, что заканчивались они нормальными людскими ступнями. Когтистыми, конечно, большими, но точно не собачьими. Как все это работало в плане биомеханики оставалось только догадываться. Впрочем, сейчас увидим... Горбатая спина туго обтянута белесой кожей, так, что видно строение каждого позвонка, шея отсутствует, голова вставлена прямо в мускулистый торс, вместо ушей небольшие отверстия. Лица нет. Ни глаз, ни носа, ни рта. Хотя последним вполне могла являться длинная щель от уха до уха, обрамленная, словно губами, мясистыми складками в несколько слоев.
  Все это представление, включая спуск с высоты, подъем на ноги и разворот к нам, заняло считанные секунды. Мы с Лешим успели только затормозить и поднять оружие, когда тварь, разинула рот, а это действительно был он, огромный, заполнивший всю плоскость лица и усеянный несколькими рядами зубов, тонко заверещала на немыслимой, режущей слух частоте, и, низко прижавшись к земле, атаковала. Скорость у нее была бешенная. Она металась слева направо, уворачиваясь от автоматных очередей, движение размазывалось в глазах, пули уходили в молоко, а тварь стремительными зигзагами приближалась. Я попробовал бить с упреждением, поворачивая ствол и стреляя против хода ее прыжков. Вроде несколько раз попал, но в итоге, завалили мы ее в самый последний момент, практически в упор, когда она уже летела к нам в решающем броске, крест на крест замахнувшись обеими косами. Мы отскочили назад, а место, где мы только что стояли, прочеркнули сверху вниз и воткнулись в асфальт, погрузившись в него аж до середины, два страшных костяных острия. Даже сдохнув в прыжке, зверушка довела до конца свою убийственную атаку. Так что, останься мы на месте, трупов было бы три, а не один. Но мы на месте не стоим, мы бежим, бежим, бежим... Так вроде когда-то пели дети на утреннике в детском саду в однажды померещившейся мне жизни...
  Тварь, буквально нашпигованная пулями, застыла перед нами на коленях, словно в молитве, выставив наверх горбатую спину. Голова, простреленная в двух местах, уткнулась пастью в пыльный асфальт. Из-под нее тонкой струйкой текла желтоватая слизь. То ли мозги, то ли слюни... На затылке через облезлую кожу проступала бледная татуировка в виде штрих-кода. Мда...
  - У меня в магазине одна пуля осталась, - заявил Леший.
  - А у меня вообще пустой, - ответил я, перезаряжаясь.
  - Пипец! Два магазина на одного козла угробить!
  - Скажи спасибо, что этот козел нас не угробил. Мне кажется - вполне мог...
  - Я имею ввиду, что такими темпами до дома патронов точно не хватит. - Леха посмотрел наверх. - Сейчас еще парочка таких спустится и кирдык...
  Зря он это сказал. Сзади нас, метрах в пятидесяти, заскользил вниз еще один десантник, следом, чуть ближе, второй.
  Мы молча развернулись и со всех ног бросились к краю парка, наплевав на хруст пластика под ногами. Тихариться уже не было смысла. Недавняя стрельба наших автоматов раскатилась далеко по всему району, так что имеющие уши, да услышали точно.
  За спиной послышался треск разрываемых коконов, визг на пределе инфразвука и частые удары костяных ног по асфальту. Твари бросились в погоню. Я оглянулся и понял, что убегать от них примерно тоже самое, что пытаться уехать на копейке от Феррари. Трудноразличимые в беге чудовища уже вдвое сократили наше преимущество в дистанции.
  - Гранаты! - заорал Леший.
  Точно! Что же я все время про них забываю? На бегу выхватил приятно тяжелое зеленое яйцо, отогнул усики, выдернул чеку, зацепив за крючок на бронежилете, развернулся, метнул. Метнул, надо сказать, очень и очень удачно. Эти быстроногие граждане умели уворачиваться от пуль, но про гранаты им, похоже, еще никто не рассказывал. Рвануло прямо под одним из них. Белесое тело распластало в воздухе. Оторванная коса, вертясь, как лопасть вертолета, улетела в темные дебри парка, а голень вместе с когтистой ступней ушла вертикально вверх метра на четыре. Остальное грузно упало на землю и застыло. Очень хотелось бы верить, что навсегда. Второй преследователь, бегущий чуть позади, успел среагировать, высоко отпрыгнув в сторону, словно напуганная кошка, но и ему досталось осколками. Приземлился на землю он довольно коряво и явно был немного контужен. Водил головой вправо-влево, открывал и закрывал свою огромную пасть. Не дожидаясь пока он очухается, я кинул вторую гранату, перехватил автомат в правую руку и побежал догонять Лешего, успевшего наконец миновать этот долбанный парк и бегущему уже вдоль первой двенадцатиэтажки.
  Позади громыхнуло. Я оглянулся через плечо и выматерился. Целый и невредимый зверь размытой тенью мчался за нами, быстро сокращая расстояние.
  - Леший! - закричал я. -Страхуй, мать твою!
  Тот тут же остановился, опустился на одно колено и начал садить по твари короткими тройками. Я, стараясь уйти с линии огня, принял правее, ближе к домам, снова обернулся и понял, что наш противник явно предпочел меня Лехе. Тварь пронеслась мимо моего напарника и была уже метрах в шести от меня, занося свою костяную саблю для удара. "Конец Егорке" - который раз за последний год промелькнуло у меня в голове. Я посмотрел вперед, ища место куда лучше прыгнуть, и вдруг увидел, что бегу прямо в Грибы, которые хитро окрасили себя в цвет кирпичной стены, на фоне которой росли. Причем не просто бегу, а прямо-таки вламываюсь в их заросли. Рефлексы сработали на автомате. Тело немыслимым рывком на пределе возможностей связок и мышц дернулось влево, стараясь отпрыгнуть как можно дальше от здания. Доли секунды спустя сзади раздалась серия негромких хлопков и дикий визг преследовавшей меня твари. Она влетела в Грибы вместо меня.
  Да. Везучий я сегодня.
  Пока чудовище билось в густом облаке спор, я на четвереньках отполз подальше, а подбежавший Леший спокойно, как в тире, начал расстреливать кадавра.
  Скоро все кончилось. Тварь застыла мертвой кучей среди медленно опадающей жгучей пыли, причем было видно, что никакого существенного урона она ей не принесла. Просто временно дезориентировала. Ну, логично. Они же все из одной организации... Зато автоматные пули сделали свое дело на твердую пятерку. Несколько следов от их попаданий чернели на груди твари и еще парочка - на морде, прямо над закрывшейся наконец пастью, словно два злобных нессиметричных глаза.
  - На тебя не попало? - повернулся ко мне, Леший.
  - Нет вроде, - сказал я, тяжело дыша, - Глянь на лице.
  Он подошел, придирчиво рассмотрел шлем, очки и маску, показал большой палец.
  - Погнали отсюда на хрен, пока остальные не проснулись.
  - Подожди. - взмолился я. - Дай хоть минуту отдохну...
  - В морге отдохнешь! - отрезал мой добрый товарищ. - Итак время сколько просрали, даже километра не прошли.
  Снова бежим. Заросли Грибов остались позади. Мелькают справа и слева покинутые жилые дома, кусты и деревья, к счастью, обычные. Голые, кривые, но нормальных размеров и без украшений. Иногда по затылку царапает чей-то взгляд, словно новые хозяева квартир наблюдают из-за занавесок за бегущими мимо людьми. Бегущими непонятно куда и непонятно зачем. Это больше не их мир, не их Город. Зачем бежать, стрелять, выживать, страдать, бороться? Ведь можно просто успокоиться, покориться судьбе, принять это бытие, соединиться с ним, став его частью. Нет. Не хотят. Держатся за какую-то призрачную, ими самими придуманную, соломинку, зная, что все равно рано или поздно она оборвется. Не будет в этой жестокой сказке счастливого конца... Но все равно бегут.
  Наваждение прошло. Интересные ощущения - взглянуть на себя со стороны глазами какой-то твари. Интересные и неприятные. Я наконец продышался, вошел в нормальный ритм и, чтобы как-то отвлечься от навеянной извне тоски, спросил у Лешего:
  - Лех, как зверушку-то назовем?
  - Не знаю, - откликнулся он. - Может - Горбатый?
  - Да они тут через одного все горбатые. Я предлагаю назвать Десантником.
  - Не-е, - протянул Леший. - За десантуру обидно. Таким словом говно всякое называть... Давай, может, Косарь? Они же с косами.
  - Тогда лучше - Косяк.
  - Точно! - хохотнул он. - Напороли мы с тобой косяков, Егорка! Целых три Косяка...
  Притихли. Дальше бежали молча. Веселье быстро улетучилось. Все-таки давит здесь невыносимо. Будто кто-то сидит на плечах, сжал голову здоровенной пятерней, а другой рукой перебирает натянутые до предела струны нервов. Плохое место. В этом Городе, конечно, все места плохие, но это - просто отвратительное.
  Без происшествий миновали следующий квартал. Слева стояли облезлые двухэтажки, построенные после войны пленными фашистами, справа располагался частный сектор. Мелькали кривые заборы, неказистые домики, мертвые яблони, вишни. Мы словно оказались в прошлом веке. Наверное, если бы Карибский кризис в свое время пошел по-другому сценарию, все вокруг могло выглядеть именно так. Впечатление вселенской катастрофы еще больше усугублял детский трехколесный велосипед, брошенный посреди дороги.
  Мы свернули направо, пробежали еже один такой же квартал и наконец добрались до первого определенного нами пункта маршрута - проспекта Юных Комсомольцев. Остановились, поглядели, в сердцах плюнули и побежали дальше, искать другой путь на юго-запад.
  Проспект представлял собой длинную пешеходную аллею, точнее даже сильно вытянутый парк, по обеим сторонам которого располагались односторонние проезжие части. Он тянулся по прямой километра полтора. Когда я просчитывал маршрут, то выбрал его именно из-за ширины и зеленой полосы посередине. Но тогда я не был близко знаком с новым видом деревьев и с живущими на них Косяками. И сейчас, добежав до проспекта, вместо зеленой пешеходной аллеи мы увидели стройный ряд пятидесятиметровых баобабов с висящими коконами, уходящий в туманную даль.
  Матерясь, побежали дальше. Самым плохим было то, что этим путем мы не приближались к Сараю, а двигались параллельно стадиону, не сильно от него удалившись. А я лично хотел, как можно скорее оказаться подальше от Сталелитейщика, так как увиденное мною в бинокль не давало покоя.
  Следующей улицей, ведущей в нужном нам направлении, должна была быть вроде - Симферопольская. Но до нее еще надо было добежать. Время шло, утро кончилось, зверье начинает вылезать из своих нор.
  "Мы так дней пять будем домой добираться, - подумал я. - Если, вообще, найдем, где ночевать".
  Частный сектор кончился, по бокам возвышались вполне современные девятиэтажные дома, по небу вдруг побежали низкие темные тучи. Ну, это мы уже проходили... Справа замячила стройплощадка. Недостроенный монолит возвышался над окружающей застройкой сеткой железобетонных колонн и плоскостями перекрытий. Бросили строить этаже на двенадцатом. Колонны сиротливо смотрят в небо проржавевшими выпусками арматуры. Стены выложенны керамзитобетоном до пятого этажа. Оконные проемы - пустые. Высоченный китайский башенный кран прикрученный к каркасу, уронил стрелу на последнее перекрытие. Получилось что-то вроде большой шестидесятиметровой буквы Л.
  Я в этих кварталах ни разу в жизни не был. Незнакомое все, как будто, действительно в другом городе. Это же надо было такими везучими оказаться! Укрыться именно в том здании, которое переместил период. Да еще в такую жопу переместил! Хотя, с другой стороны, хорошо что хоть, на самом деле, не в Казани. Или еще где-нибудь. Например, в Москве. Там небось, вообще, такое творится, что туши свет. Здесь-то, всего в пятнадцати километрах, все другое, баобабы эти, Косяки, Уроды с ружьями, а там - столица все-таки... Интересно, кто в Кремле сейчас заседает?
  Слева впереди мелькнуло что-то яркое, красно-зеленое. Шестерочка! Куда ж без нее. Одна из основ местного мироздания.
  - Давай правее, - бросил через плечо Леший. - Обойдем ее на хрен. Территория чужая, кто его знает, что тут за население.
  Согласен. Могут начать стрелять без разговоров. С другой стороны, можно попробовать выйти на контакт, попроситься переночевать. Не совсем же озверел еще народ.
  Спустя пару минут, я понял, что ошибался. Озверел. Совсем.
  Сначала забеспокоился Леха. Меня только-только где-то на краю сознания начало пробивать нехорошее предчувствие, а он уже вовсю крутил башкой по сторонам и тихо матерился.
  - Опять пасут, гады! - наконец сказал он. - Не дадут нам сегодня отсюда уйти...
  В подтверждение его словам со стороны Шестерочки раздалась оглушительная очередь. Вокруг засвистело, стена здания, вдоль которого мы двигались, взорвалась брызгами штукатурки и кирпичной крошки.
  - На стройку! - скомандовал Леха, и мы, пригнувшись, ломанулись прямо через кусты к стройплощадке. Бежали быстро, под ноги не смотрели, все равно за ветками толком ни Гвоздя, ни Грибы не разглядеть. Тут уж, терять нечего. Нарвемся - значит судьба такая. Сзади опять начали стрелять. Все мимо. Несколько раз срубило сушняк слева, но довольно далеко от нас. Большей частью пули проходили выше. Вот, бараны! По ходу, только увидели и сразу стрелять! Ни позицию не заняли, ни в кольцо не взяли...
  Мы ворвались на огороженную территорию стройки, по деревянному трапу поднялись на первый этаж, где тут же обнаружили лестничную клетку. Леший уверенно кинулся к ней. Добежали до пятого этажа, заняли позиции у проемов метрах в шести друг от друга. Застыли.
  Тишина. Слышу только свое сердце.
  Я огляделся. Здание длинное, видимо - офисник. Ширина - три пролета, метров восемнадцать. Перегородок нет, только лес колонн и вертикальных диафрагм, просматривается практически весь этаж. Метрах в сорока - еще одна лестница. Ее надо будет тоже контролировать. Могут и оттуда зайти. Кто интересно на нас напал? Те, со стадиона? Не, ну на хрен! Мне их вспоминать даже страшно... Хотя те товарищи, я думаю, мимо бы не стреляли. Завалили бы двумя пулями и все дела.
  Леший выпрямился, осторожно глянул вниз. Долго осматривался, потом что-то увидел, хмыкнул, показал мне рукой: глянь типа. Я тоже выглянул в свой проем. Обзор с высоты пятого этажа был неплохой. В направлении, указанным Лехой, я увидел метрах в восьмидесяти от нас во дворе девятиэтажки трех человек в армейском зеленом камуфляже от Юдашкина, прячущихся за трансформаторной подстанцией. От кого они прятались, я не понял. Мы смотрели на них сбоку.
  - Вон, по улице еще идут, клоуны. - громко прошептал Леший. - Нас потеряли, теперь найти не могут...
  По проезжей части, рассредоточившись, медленно шли, водя стволами калашей по сторонам, еще четверо таких же военных. Вот мы тут наряжаемся, кто во что горазд! То пожарные, то фсбэшники, то солдаты. Ментов только не хватает. Короче, кто к какому складу ближе оказался, тот тем и нарядился. Не до моды сейчас.
  Леха, тем временем, обнаружил еще четверых непосредственно около входа в Шестерочку. Неслабая компания! Одиннадцать рыл! Это они за продуктами такой толпой ходят или специально на нас охотятся?
  - Ну что, Егор? - спросил Леха, мне не было видно его лица за маской и очками, но я был уверен, что он кровожадно улыбался. - В принципе, больше половины мы с тобой сейчас секунд за десять выбьем. А остальные пока сообразят, откуда по ним шмаляют, пока поймут, куда прятаться... Короче, шансы хорошие. Или беседовать будем? Только заметь, они с нами говорить не захотели. Сразу долбить стали.
  - Ну так это же их территория. - Я до сих пор толком не привык, что мы теперь не только со зверьем воюем, но и с другими людьми тоже. - Может просто свалим по-тихому?
  - По-тихому уже не выйдет. Вон еще двое дальше по улице. По любому заметят. А ждать, пока они уйдут, тоже не с руки. Может они тут до вечера тусоваться будут, у них то, я думаю есть, где ночевать...
  - Ты однозначно предлагаешь воевать?
  - С тобой советуюсь. - ответил он. - Патронов у нас маловато для затяжного боя. Да и в людей стрелять... Ладно на войне, но здесь, когда вокруг одна нелюдь. Хрен его знает, стремно как-то.
  - Может попробуем все-таки пообщаться. Пострелять всегда успеем - предложил я.
  - Успеем... - было видно, что Леший в сомнениях. - Просто - одно дело сейчас стрелять, когда они все как на ладони, другое дело себя обозначить, а потом выцеливать их по углам... Ладно, хрен с тобой. Давай поговорим. Тогда, если они совсем неадекватные и воевать начнут, твои - те, которые во дворе, мои - на улице. Остальных потом по ситуации разберем.
  Он сел, прислонившись спиной к простенку, снял с лица респиратор, набрал в легкие побольше воздуха и громко крикнул:
  - Эй, молодежь!
  В ответ ни звука. Охренели, наверное. По сторонам оглядываются.
  - Мы просто мимо идем! - продолжил монолог Леший. - Домой возвращаемся! Нам ваш магазин вообще никуда не стучал! Давайте по-хорошему разойдемся, мужики! Тем более...
  Его прервал множественный грохот автоматных очередей. Ребята в военном камуфляже по звуку примерно определили наше местоположение и тупо начали стрелять. Даже дослушать не захотели. Вот уроды!
  Стена здания дрожала от вонзающихся в нее пуль. Я быстро прикинул в уме: вопреки сложившемуся мнению, пуля калибра 5.45, выпущенная из автомата Калашникова, не пробивает насквозь стальной рельс. А керамзитобетонный блок толщиной четыреста миллиметров? Пробьет или нет? Сейчас узнаем...
  Леший дал отмашку. Мы синхронно встали, высунулись из своих проемов, я справа, он слева, так, чтобы нас могли видеть только те, в кого мы стреляем, и начали воевать войну.
  Ситуация во дворе немного изменилась. Двое военных, боковым шагом двигались ко входу в подъезд, а третий стоял там же, у трансформаторной. Все трое хаотично поливали огнем нашу стену. Я решил начать с самого смелого, который остался на месте. Положив левый локоть на подоконник, выпустил две короткие очереди. Есть контакт! Две пули в грудь, одна в голову. Не понял, был там на туловище бронежилет или нет, но шлема на голове точно не было. Даже отсюда было видно, как его башня дернулась от попадания и выпустила небольшое облако кровавой пыли. Дальше смотреть не стал, нырнул вниз и перекатился на два проема левее. И очень вовремя. Оставшиеся двое заметили вспышки и теперь уже били прицельно, выбивая куски стены у только что покинутого мной окна. Я снова встал, быстро нашел в прицеле обоих. В натуре, бараны, так и идут вместе, вы бы еще за руки взялись. Снова очередь, правый завалился набок, левый со всех ног бросился к подъезду. Я хотел добить и его, но что-то дернуло меня внутрь здания, и тут же откос проема, из которого я стрелял, взорвался косой строкой пулевых попаданий.
  Блин! Кто-то четвертый был в этом дворе, видимо, немного левее остальных. Причем кто-то очень меткий, вон как плотно садит! А чуйка-то у меня заработала на полную! Адреналин, мать его...
  - Что у тебя? - прорвался сквозь визг и грохот голос Лешего.
  - Двое!
  - У меня тоже! - короткая очередь. - Нет, трое! Что-то их как-то больше оказалось!
  - Да я уж понял! - проорал я, пытаясь высмотреть меткого засранца из первого проема. Не видел я его и все тут! Зато он меня видел. Стоило мне нагнуться, стена задрожала и меня засыпало бетонной крошкой.
  Этаж простреливали уже с трех сторон. То ли окружить успели, то ли со стороны Симферопольской еще подтянулись. Пули с визгом проносились над нами во всех направлениях, попадали в колонны, в потолок, рикошетили. Стены дрожали без перерыва. Я снова выглянул во двор. Без изменений. Засели, гады, пристрелялись...
  - Этажи меняем! - скомандовал Леха. - Ты вверх, я вниз.
  Метнулись на лестницу. Леший побежал на четвертый, я поднялся на шестой. Здесь не успели заполнить пространство между наружными колоннами керамзитобетоном, выложили только несколько рядов под окна, высотой около метра. Причем выложили неровно, получилось нечто вроде средневековых бойниц на гребне крепостной стены. Ну, мне это только на руку.
  Я подполз к одной из таких бойниц, осторожно высунулся. Двор стал виден еще лучше, но мой главный противник так и не показался. Зато я увидел чувака, которых прятался около подъезда. В здание зайти он побоялся, стоял за декоративной стенкой, поддерживающей козырек входа. По этой стенке архитектор красиво разбросал прямоугольные отверстия разной величины, сквозь которые я видел кусок спины и лицо, сидящего на корточках бойца. Максимально прижавшись к левому углу бойницы, я переключил оружие на одиночный режим стрельбы, тщательно прицелился в область виска или уха, видневшуюся через отверстие, выбрал свободный ход спускового крючка, медленно выдохнул и выстрелил. За стенкой брызнуло красным. Я резко переместился к правому углу, одновременно включая автоматический режим, во все глаза пялясь во двор. Есть! Движение, а потом вспышка в густом кустарнике перед противоположным домом. Я отпрянул от бойницы, которую в следующий момент вдвое расширила меткая очередь, перекатился метра на три вправо, мысленно удерживая перед глазами точку, высунулся из другой бойницы и расстрелял остаток магазина в этот кустарник.
  Лег, вжавшись в пол, ожидая ответной очереди. Тишина. Нет, конечно, не тишина; грохот вокруг такой, что, кажется, трясется даже воздух, но конкретно по мне больше не стреляют.
  Перекатился обратно, приподнял глаза над краем стенки. В кустарнике по-прежнему ничего не видно, а вот серый цоколь здания за ним забрызган чем-то красным. Явно не кетчупом. Укатал- таки я снайпера! А не хрен, потому что!
  Перезарядился. Оставалась всего одна коробка. Посмотрел направо, в сторону Шестерочки. На проезжей части валялись три трупа. Вспышки сверкали у магазина и с улицы. Да, их явно больше одиннадцати было. Снизу донесся вопль боли, а потом трехэтажный мат Лешего. Я бросился к лестнице, с замиранием сердца скатился на два этажа, выскочил - живой! Левая рука безвольно висит вдоль тела, на пыльный бетон капает кровь, а он, уперев приклад автомата в стык плеча и груди, херачит с одной руки, как ни в чем не бывало. Увидел меня, дернул головой на противоположную стену:
  - Страхуй! Оттуда тоже лезут!
  - Во дворе чисто! - крикнул я. - У меня четыре.
  - А у меня хрен знает сколько, я уже не считаю! Подбили меня, суки!
  Согнувшись, я подбежал к стене напротив, выглянул, быстро окинул взглядом пространство. Ряды металлических гаражей, автостоянка, а дальше виднеется Симферопольская. Немного не дошли.
  Вспышки на крыше одного из гаражей и тут же свист и удары пуль по стене в полуметре от меня. Я упал на пол. Вот, блин, расслабился! Чуть в лицо не поймал! Подобрался к соседнему проему, выпрямился, дал очередь по той крыше, но на ней уже никого не было. Шустрый. Зато увидел другого военного, метрах в ста, бегущего в нашу сторону вдоль забора стоянки. Дал пару очередей по нему. Все мимо. Тот залег в кучу каких-то бетонных столбов, сваленную между гаражами, и начал стрелять. Тоже мимо. Справа раздались выстрелы. Тот, первый, сменив позицию, расстреливал меня уже метров с сорока.
  Следующие минуты прошли в ожесточенной перестрелке. Разрываясь между двумя противниками, действовавшими довольно грамотно, я не мог нормально прицелиться и тупо скакал от окна к окну. За это время чувак, который прятался в куче хлама, успел вдвое сократить расстояние и бил уже намного точнее. Не задело меня до сих пор просто чудом. За моей спиной тоже было жарко. Не знаю, сколько там было против Лешего, но судя по его рычанию и ругани, - немало. Короче, блокировали нас конкретно. Блин, что мы им сделали-то? Им вообще по барабану до потерь? Камикадзе какие-то...
  У меня в магазине кончились патроны. Я прижался к бетонной колонне спиной, разорвал последнюю коробку, начал наполнять магазин. Пальцы тряслись. Не от страха, от усталости. Второй день воюем без передыха.
  Раненный Леха, как тасманский дьявол из мультика, волчком метался вдоль стены, поливая огнем и матом невидимого мне противника. Кровью вокруг все закапал, а ему по хрен. Долбит и долбит.
  Длинная очередь. Мелькнул трассер. Леший резко присел, зажав автомат между бедром и икрой, здоровой рукой вынул и отшвырнул магазин, выхватил и одним движением вставил новый. Все той же рукой передернул затвор, перехватил автомат, упер в плечо, высунулся и снова начал поливать огнем окрестности. Сия процедура заняла от силы секунды три. Все это время левая рука висела, как парализованная. Да. Пес войны... Зря разговаривать не захотели, ребята. Очень зря...
  - Последний магазин, - крикнул он. - Еще только Вовин автомат и все!
  - У меня тоже последний! - проорал я.
  Он меня, видимо, не услышал, так как в этот момент чуть ли не по пояс высунулся из окна и дал короткую очередь куда-то вниз. Отскочил, тоже прижался к колонне, посмотрел на меня.
  - Еще один! Настырные какие, суки! - повторил он мои мысли. - Чего прицепились-то?
  - Что с рукой? - спросил я.
  - В плечо навылет, - отмахнулся он. - До свадьбы заживет.
  Выстрелы неожиданно смолкли. Практически одновременно со всех сторон. Враг то ли перезаряжался, то ли менял позицию, а может, вообще, решил отступить. Это было бы очень хорошо. Для всех.
  В наступившей тишине раздавались только жалобные стоны. Кто-то мучительно умирал четырьмя этажами ниже нас.
  Вообще, я сегодня впервые в жизни убил человека. А точнее, четырех. До этого как-то не приходилось. Перестрелки в районе Сарая, начавшиеся после Великой паузы, были недолгими и практически бескровными. Так, чисто отпугнуть наглые рожи, припершиеся на нашу территорию.
  Сейчас же я принимал участие в настоящем, жестоком, кровавом бою. Впрочем, никаких особых эмоций, вроде первого шока и раскаяния, не было. Вместо них меня поглотило ощущение какой-то совершенно абсурдной бессмысленности происходящего. Зачем? Ради чего люди с такой яростью пытаются убить друг друга в мире, полном отвратительных тварей. Нас итак почти не осталось, а мы сами, в трезвом уме и твёрдой памяти ускоряем агонию...
  Мои мысли прервал Леший, который, кряхтя от боли, приподнялся и высунул в проем наш импровизированный перископ в виде селфи-палки и зеркала. Начал водить туда-сюда.
  - Попрятались что ли, - протянул он, внимательно смотря в зеркальце. - Я бы на их месте сейчас ломился бы в здание, укреплялся на нижних этажах. Слушай, а может они свалили на хрен?
  Раздались выстрелы, и мы остались без перископа.
  - Не свалили! - прокомментировал Леха. Потом заорал, - Лови гранату! - и выкинул в проем палку.
  Снова тишина. Только стоны снизу, уже еле слышные. Непонятно чего ждут... Я выглянул в свою сторону, никого не увидел.
  - Мужики, может хорош, а! - закричал Леший, - Повеселились и хватит! У нас патронов, хоть жопой ешь! Мы здесь долго можем сидеть! А у вас вон раненные стонут!
  Молчат. Наверное, думают.
  - Короче! - продолжил он односторонние переговоры. - Вы подходите, забираете своего бедолагу и сваливаете метров на двести за Шестерочку! А мы уходим и никогда больше сюда не возвращаемся! Вы же, блядь, столько народу своих положили, вам что мало?!
  Молчат. Леха посмотрел на меня. Я пожал плечами. Хрен поймешь, что означает это молчание.
  - Ну что, согласны?! - крикнул он.
  Секунда, две, три... Стена задрожала от автоматной очереди. Длинной, чуть ли не на весь магазин, прошедшей наискосок по всему фасаду.
  Вот и ответ. Идите на хуй! Все поляжем, но не отстанем. В натуре, больные...
  - Прорываться надо. - сказал Леший. - Здесь сидеть, все, не вариант. Пустые почти. С твоей стороны сколько их?
  Я снова выглянул наружу. Никого. Спрятались. Выглянул еще раз, специально подольше задержавшись в проеме. Нет, не повелись. А может уже внизу, в здании.
  - Двое было. - ответил я. - Причем, опытные, стреляют хорошо. Но сейчас пропали куда-то.
  - Ну, нас тоже двое. И тоже стреляем неплохо. Давай вон, к дальней лестнице, осторожно спускаемся до второго, там добежим до торца - спрыгнем. Дальше - видно будет.
  Со стороны Шестерочки вдруг застучали автоматы. Сразу много, длинными очередями. Мы машинально вжали головы в плечи, ожидая свиста пуль над головой и града бетонных осколков, но вскоре поняли, что стреляют явно не по нам. Леший первым подскочил к проему, выглянул и заржал:
  - Ой, как хорошо! Ай да Косяки!
  Я высунулся рядом с ним. На наших противников напали горбатые плоды баобабов. Видимо, прискакали, разбуженные устроенной нами канонадой, с проспекта Юных Комсомольцев. В принципе, ничего удивительного. Перестрелку, наверное, весь Город слышал.
  Косяки быстрыми, рваными росчерками неслись на людей в зеленом камуфляже, а те, явно хорошо знакомые с этими созданиями, отработанно брали упреждение, и довольно неплохо отстреливались. Вот с ними бы и воевали, вон как здорово получается! Нет, к нам присосались.
  - Рванули, - скомандовал Леший, и мы побежали к лестничной клетке. Он слева, почти вдоль наружной стены, я чуть позади по центру.
  Дальнейшее произошло молниеносно. Наверное, мы слишком обрадовались появлению Косяков, слишком поверили в удачу, прислушиваясь больше к тому, что происходило снаружи, а не к внутренним ощущениям. Даже Леший, опытный, битый-перебитый вояка, не успел вовремя учуять нехорошее.
  Как бы то ни было, когда до проема на лестницу оставалось метров шесть, из этого проема выдвинулись две фигуры в военной форме и в черных вязанных масках с прорезями для глаз на лицах. В руках эти фигуры держали автоматы, направленные прямо на нас. Скорее всего, это были те самые мои кореша из гаражей. Подкрались незаметно и явно ждали нас. Как мы их пропустили? Все-таки, мой косяк! Я за то направление отвечал...
  Леший среагировал первым, метнулся влево к стене, поднимая ствол. Не успел. Очередь срезала Леху в прыжке, выбив кровавые брызги из-под бронежилета, развернула и отбросила прямо к оконному проему. Его тело ударилось поясницей о подоконник и, перевалившись через него, полетело вниз.
  Все это я видел краем глаза, перекатом уходя вправо.
  Картина гибели моего товарища словно невидимым безжалостным гвоздем пробила мой мозг, парализовав все мысли, кроме одной.
  Они убили Леху!
  Только эти слова били похоронным звоном внутри черепа, только они руководили телом.
  Их было двое. Тот, что убил Лешего стоял в проеме слева, второй, стреляющий по мне, ростом пониже, - справа. Он начал стрелять позднее первого и не успел среагировать на мой резкий уход в сторону. Ствол автомата двигался вслед за мной, подергивался, извергая раскаленные кусочки свинца, но на какую-то долю секунды запаздывал. Пули пролетали в считанных сантиметрах.
  Я закатился за железобетонную колонну, поднялся на одно колено, высунулся и длинной очередью вмял в дверной косяк первого пидора, который успел развернуться в мою сторону и, загородив напарника, целился в меня. Они, как и мы с Лехой, были в брониках. Но бронежилет закрывает только грудь и живот. Шею и голову он не защищает. Да и толку от него на такой дистанции в принципе никакого... Я вел ствол снизу-вверх, видя, как мои пули разрывая внешний слой бронежилета вгрызаются в грудь, а потом пробивают шею и лицо под маской. Из шеи брызнуло фонтаном, голову несколько раз припечатало к бетону, оставив на нем розово-красные ошметки, а я все стрелял и стрелял, не давая давно мертвому телу упасть, до тех пор, пока магазин автомата не опустел.
  Они убили Леху!
  Рыча, я отбросил в сторону автомат, выдернул из кобуры "Че Зет", передернул затвор, поднялся на ноги. Видимо, я временно съехал с катушек. Превратился в какого-то берсеркера. Глаза реально залило красным, как будто в мои очки вставили алый фильтр. Ненависть, подобной которой я не испытывал ни разу в жизни, просто разрывала изнутри. Я хотел только одного - разорвать этих людей. Голыми руками на много-много кусков. Чтобы им было очень-очень больно. Так, наверное, и начинается превращение в Урода...
  Добить второго! Я шагнул из-за колонны и тут же нарвался на автоматную очередь. Точнее, почти нарвался. Наверное, страшная смерть товарища настолько поразила второго военного, что он умудрился промахнуться в меня с пяти метров. Только две пули вскользь прошли слева по ребрам, отскочив от пластин бронежилета. Меня развернуло на сто восемьдесят градусов и отбросило метра на два назад. Бок взорвался тупой болью, но я все также рыча вскочил и выпустил всю обойму в темноту проема. Только когда затвор застыл в открытом положении, показав пустой патронник, до меня дошло, что я стреляю в пустоту. С лестницы доносился громкий топот. Мой противник обратился в позорное бегство.
  Хрена! Не уйдешь, падла!
  Я бросился следом, даже не подумав подобрать автомат мертвого военного. Ладно хоть машинально вставил новую обойму в пистолет. Выбежал на лестничную клетку. Двумя этажами ниже мелькнул зеленый камуфляж. Я рванул с места, споткнулся обо что-то и кубарем скатился по ступенькам, ударившись о стену межэтажной площадки. Наверное, мне было больно, но я не чувствовал. Побежал вниз. Торцевая стена у лестницы отсутствовала. Скорее всего, здесь должны были быть витражи на всю высоту, от перекрытия до перекрытия. Вместо них зияла огромная дыра, через которую, я увидел, что зеленый камуфляж выпрыгнул с уровня второго этажа и бежит по крышам гаражей. Я выстрелил несколько раз в бегущую фигуру. Не попал. Пули выбили искры у него под ногами. С пистолетами я так толком и не подружился, однако мой противник, подпрыгнув от неожиданности, потерял равновесие и провалился в полутораметровую щель между двумя рядами гаражей.
  Я добежал до второго, сиганул вниз на ржавую крышу. Под ногами гулко загрохотала толстая жесть. В три прыжка преодолев расстояние до места, куда упал говнюк, я выставил пистолет и заглянул вниз. Пусто. Узкий проход тянется метров тридцать от стройки. В конце прохода застыл военный. Увидел меня, выстрелил, пули просвистели высоко над головой, и рванул направо.
  Я двинулся по крышам наискосок, стараясь сократить расстояние. Металл пружинил под ногами, я бежал, высоко подпрыгивая, как космонавт на луне. Приблизился к краю, внизу параллельно мне бежал военный. Бежал, опустив голову и тяжело дыша. Я бросил взгляд вперед. Тупик. Проезд между двумя рядами гаражей, плотно прижатых друг к другу, упирался в высокий кирпичный забор какого-то предприятия или базы.
  А еще местный! Сам себя загнал.
  Тот наконец поднял голову, увидел забор, резко остановился, развернулся, обнаружил меня. Все, гражданин, набегались. Я спрыгнул с гаража и медленно двинулся к нему, поднимая пистолет. Ярость постепенно выветривало из головы. На смену ей приходила какая-то тупая отрешенность. Военный трясущимися руками вскинул автомат, начал шагать назад. Мне стало интересно - попадет или нет он в меня в таком состоянии.
  Потом решил все-таки не играть с судьбой в жмурки, рванулся вперед и, как учил Леший, четким пинком ударил под магазин, в то место, где находится защелка. Магазин отлетел, ствол дернуло вверх и последняя пуля, находящаяся в патроннике, громыхнув, ушла в небо. Он выронил бесполезное оружие из рук и, все так же шагая назад, выдернул из-за пояса десантный нож. Ростом - на голову ниже меня, плечи узкие, руки ходят ходуном - в рукопашную хочет, клоун! Я поставил пистолет на предохранитель, засунул в кобуру и развел руки в сторону. Ну давай, типа, нападай...
  Военный бросился вперед, на удивление профессионально замахиваясь ножом. Я, еле-еле успев в последний момент перехватить запястье, вывернул его и резким движением перебросил противника через себя. Легкий-то какой! Тут же, не давая очухаться, пинком поддых отбросил его на ворота гаража.
  Он сполз по ним спиной и замер, опустив голову. То ли вырубился, то ли в шоке. Я подошел, взялся за край черной маски, резко дернул вверх...
  Пипец!
  Девчонка... Лет двадцать пять. Красивая. Даже как-то чересчур красивая...Тонкий нос, высокие скулы, густые темные волосы собраны в хвост...
  Она застонала, открыла глаза. Огромные, глубокого, перламутрового-серого цвета. Господи! Что делает в этом сраном, кровавом мире такая красота?
  Посмотрела на меня, лицо ее перекосило от отвращения, в блестящих глазах появился невыразимый ужас и дикая ненависть. Интересное сочетание...
  Ну и что теперь с тобой делать? Я наклонился к ней, вглядываясь в ее черты. Что-то далеко на самом краю сознания отозвалось чуть слышным колокольчиком узнавания...
  Судя по лицу девушки, внутри нее шла жестокая борьба. Наконец ненависть победила, и она смачно харкнула мне в лицо.
  - Подавись, тварь! - прозвучал звонкий голос.
  Ну вот! Я снял очки, стянул маску и начал протирать ею заплеванные стекла. Случайно бросив взгляд на злобную мадам, невольно поразился изменениям, произошедшим с выражением ее лица. Вместо страха и ненависти, там явно читалось безмерное удивление с ноткой радостного облегчения. Как будто, человеку с петлей на шее, зачитывая приговор, неожиданно объявили о помиловании.
  Хрен поймешь этих баб! Убивать я ее точно не буду. Не могу...
  Я сел рядом с ней, устало привалился спиной к гаражу. Она замерла, опять напряглась. Я помолчал, подумал. Потом повернул голову, посмотрел в ее глаза, как будто окунулся в прохладную, прозрачную воду Реки в том, придуманном мною мире, и сказал:
  - Забирай, подруга, свою пукалку и вали к своим. Магазин только оставь, а то, кто тебя знает, еще мстить начнешь...
  Несколько секунд она молча смотрела на меня. Мне показалось, что-то тоже мелькнуло в ее глазах, будто она меня вдруг вспомнила. Мелькнуло и прошло. Сменилось настороженной маской.
  Девушка медленно поднялась, не сводя с меня глаз, попятилась до своего автомата, подобрала его, а потом развернулась и быстро побежала вдоль гаражей. Хвост густых волос бил ее по плечам. Секунд через пятнадцать скрылась за поворотом.
  И тут меня на миг посетило странное ощущение поворотного момента в жизни. Как будто эта встреча была точкой, до которой я должен был дойти или не дойти... Показалось, что кто-то огромный и сильный навис надо мною или даже оказался внутри меня. Этот кто-то словно распахнул настежь некую дверь в подсознании, до этого совсем чуть-чуть приоткрытую. И через эту дверь начал бить поток силы, который раньше еле сочился через щель. Ощущение было совершенно новым, хотя и недолгим. Я ошалело помотал головой. Непривычное быстро растворялось, уступая место все тому же чувству отрешенности.
  Закрыл глаза.
  Они убили Леху...
  Да. Убили. Непонятно за что, непонятно зачем... Придется сюда вернуться. Не мстить, просто узнать. Мне этот вопрос теперь спать спокойно не даст.
  У меня не было старшего брата, но я всегда представлял его себе таким. Сильным, все знающим, верным... А теперь его нет. Совсем. Навсегда.
  Я сидел так еще минут десять, опустив голову и тупо смотря в одну точку. Погруженный в себя, в свои мрачные мысли. Наконец, инстинкт самосохранения докричался до моего сознания. Я огляделся вокруг, прислушался. Стрельба давно стихла. Я находился хрен знает где, далеко-далеко от Сарая. С одним пистолетом и топором. Путь предстоял неблизкий и трудный. Практически самоубийственный. Но деваться некуда, надо идти. Надо жить. Надо бороться.
  Я поднялся, все тело ныло. Снял пистолет с предохранителя, проверил топор на спине и побежал вдоль гаражей. Сначала тяжело, потом все легче и легче. Ничего! Поживем еще. Постреляем. Вопросов много, надо найти ответы. Пусть это теперь будет целью.
  Добежал до перекрестка гаражных проездов, свернул в сторону Симферопольской. Через пятьдесят метров увидел саму улицу. Деревья, машины, светофор. Оглянулся. Над гаражами возвышалось недостроенное здание, ставшее могилой для Лешего. Даже отсюда видно изрешеченные пулями блоки стен пятого и четвертого этажей. Хорошо повоевали, ничего не скажешь. Может надо вернуться, хоть похоронить? Я остановился в нерешительности. Да нет, не дадут. Местные вояки, наверняка уже обшмонали и куда-нибудь утащили, уроды... Мир Уродов, бля.
  Добежав до последнего гаража, я снова вдруг резко почуял опасность. Увидел справа, на самом краю зрения выходящего из-за угла человека в зеленом, ускорился, всем телом разворачиваясь к нему и поднимая "ЧеЗет"... И получил сзади чем-то очень тяжелым в область затылка, прямо под шлем. Успел в последний момент чуть наклониться, поэтому сознания не потерял, но все равно поплыл, упал на асфальт, потерявшись в окружающем пространстве.
  Помотал головой, развернулся, сплевывая землю, приподнялся на локте. В глазах двоилось. Кое-как сфокусировав зрение, увидел четыре фигуры в зеленом камуфляже, стоящие надо мной. Маски с лиц сняли. Стоят, смотрят, как на червяка. Три мужика и... моя новая подруга. Вот сучка!
  Один из них наклонился и воткнул что-то мне в шею. Перед глазами опять задвоилось, тело начало коченеть, пистолет выпал из руки. Я ударился затылком о землю и снова подумал: "Уроды! Кругом одни уроды..."
  6.
  - Вот уроды! - презрительно сказал герой Виктора Сухорукова, только что пройдя таможенный контроль в американском аэропорту.
  По телевизору шел фильм Брат 2. Егор случайно наткнулся на него, бесцельно листая каналы. Наткнулся и оставил. Хоть что-то знакомое. Сто двадцать каналов, а смотреть нечего. Раньше вон была первая программа и вторая программа. Смотрели все передачи подряд, не отрываясь. А сейчас...
  Мысли лениво ворочались в голове, которую словно накачали гелием, и она стала очень легкой, практически невесомой, покачивалась на шее, как воздушный шарик на ниточке. Егор то впадал в какую-то тягучую дремоту, то выпадал из нее, отстраненно наблюдая за происходящим на экране.
  Он сидел дома, на своем любимом диване, посреди грязной, полупустой квартиры. В драных трениках, небритый, немытый и совершенно опустошенный. Сегодня он первый раз за целую неделю включил телевизор. Обычно он тупо лежал на кровати, уставившись на выцветшие персиковые обои, на которых выделялись яркие прямоугольники, оставшиеся от снятых фотографий. Курил, смотрел на обои, снова курил. Иногда ходил на кухню попить воды или съесть какой-нибудь засохший кусок еды, который еще можно было найти в холодильнике или хлебнице. Ночью происходило тоже самое, только обои видно не было, приходилось пялиться в темноту, периодически проваливаясь в неровный, тревожный сон.
  Но сегодня был особенный день, поэтому он дошел до дивана и включил телевизор, чтобы хоть как-то это обозначить. Обозначил. Сел.
  Фильм прервали рекламой. Егор отключил звук, осмотрелся по сторонам. Через занавески пробивался тусклый свет. Будильник, когда-то подаренный им на новоселье, показывал 12:12 дня. Он был единственной вещью, оставленной на длинной полке над экраном плазмы. Все остальное: семь слонов различного размера, декоративные хрустальные шары, денежное дерево, еще куча каких-то непонятных, бессмысленных предметов, которые в свое время приобретались в жарких увлеченных спорах, исчезли. Исчезли также с подоконников разнообразные фикусы и орхидеи вместе со своими горшками, чайные сервизы из стеклянного шкафа, салфеточки, полотенчики и прочее, прочее, прочее...
  Остались только кучи бычков, пустых облаток от таблеток и сам Егор. И у него сегодня был особенный день.
  Вот только, к сожалению, он забыл, в чем его особенность заключалась. Он закурил, мысленно притянул за ниточку воздушный шарик, чтобы совсем не оторвался, обхватил его руками и попытался вспомнить. Не получалось. Последняя неделя смешалась в один и тот же повторяющийся день, выделить из которого что-то, отличное от остального, было практически невозможно. Однако, Егор четко помнил, что все эти дни должны были стать подготовкой для какого-то крайне важного, если что-то в жизни еще таковым оставалось, шага. Каждые сутки, лежа на кровати, он подсознательно отсчитывал время, оставшееся до часа "Х", но вот, когда этот час наконец наступил, Егор забыл в чем его суть. Он знал, что эта мысль зрела в нем очень давно. Сначала на уровне подсознания, в виде смутных образов, затем, постепенно обрастая плотью отдельных слов, сложившихся в итоге в конкретную идею, поначалу пугающую, но со временем, ставшую казаться единственно верной. Наконец, события последних месяцев подстегнули этот вяло текущий процесс, и навязчивая идея трансформировалась в четкое решение.
  Оставалось только чуть-чуть освободить крепко спеленатый смирительной рубашкой транквилизаторов мозг и вспомнить.
  "Блин, да что же я хотел-то? - напрягая все извилины, думал Егор. - Полететь в космос? Спасти мир? Убраться в квартире? Опять начать пить?.."
  Почему-то именно последнее предположение стало ключом к разгадке.
  "А-а, точно! Делов то, епта! Я же сегодня хотел умереть."
  ***
  За окном было не по сезону холодно и мокро. Шел конец сентября, но температура воздуха не поднималась выше пяти градусов, и все время лил дождь. Бабье лето в этом году так и не пришло. Осень наступила резко и окончательно. Город превратился в огромную лужу, в которой копошились мокрые до нитки пешеходы, прячущиеся под бесполезными зонтами, и машины, которые не ехали, а плыли по рекам дорог, погрузившись в грязную жижу по самые пороги дверей. Забитая ливневая канализация не справлялась с тоннами обрушившейся с неба воды, и по улицам, спускающимся к Реке, неслись ревущие потоки, пересекать которые решались далеко не все.
  Небо нависло серой тяжелой плитой туч, не пропускающей даже намека на солнечный свет, и дни превратились в мрачные длинные сумерки, сменяющиеся такими же мрачными беззвездными ночами. Город казался огромной губкой, пропитанной холодной, всепроникающей влагой. Парки и скверы стремительно теряли листву, не успевшую толком пожелтеть, и многие деревья уже не шуршали, а жалобно скрипели голыми ветвями на пронизывающем ледяном ветру.
  Однако всего этого Егор не видел. Он вторую неделю не выходил из дома, с головой погруженный в точно такую же осень у себя внутри.
  Обещание, данное самому себе, тогда, в августе, на даче у Макса, что "лоб расшибу, но семью верну", так и осталось невыполненным. Семью Егор не вернул. Он ее потерял. И, видимо, насовсем.
  Хотя, приехав в Город после того запоя, он об этом еще не знал. Да, отворив ключом дверь своей квартиры и войдя домой, он увидел опустевшие шкафы, снятые со стен фотографии, непривычно осиротевшие подоконники, с которых исчезли все домашние растения. Да, в дочкиной комнате он обнаружил только мебель и пустые полки уютного детского уголка с письменным столом, который когда-то они с женой долго и тщательно подбирали в мебельном интернет-магазине. Да, ни одной игрушки, ни одной дочкиной книжки, ни одной ее картины на стене. Только старая покосившаяся икеевская доска, на которой мелом было нацарапано: "Папа, я тебя люблю!" Все это, конечно, неприятно поразило Егора, но вся серьезность и глобальность произошедшей перемены до него тогда не дошла. Он почему-то был уверен, что это лишь временно, ненадолго. Перебесится и вернется. А он, в свою очередь, сделает все для того, чтобы это случилось как можно скорее. Жизнь без семьи он себе не представлял. Такое просто не укладывалось в голове, казалось чем-то далеким и абсурдным, происходящим с кем угодно, но только не с ним.
  Жена с дочкой жили у тещи. Егор не пил, чуть ли не ежедневно приезжал погулять с дочерью, а когда начался учебный год, старался почаще отвозить или забирать ее из школы. В этом плане все было нормально. Он любил своего ребенка и видел, что она любит его. Любит, принимая его таким, какой он есть, и, в силу возраста, ни в чем не винит и не осуждает. Это придавало уверенности и оптимизма.
  С женой все было намного сложнее. Общалась она с ним с явной неохотой, а когда Егор пытался перевести разговор на тему изъятия искового заявления из суда, возвращения домой и начала всего с чистого листа, уходила от ответа под любым предлогом или начинала вспоминать и перечислять все былые его грехи. Последнее происходило намного чаще, так как грехов у Егора, по ее мнению, хватило бы на роту эсэсовцев.
   Он скрипел зубами, сжимал кулаки, но терпел. Вода камень точит. В конце концов, он ее любил. Пусть, по-своему, но искренне. Тем более, вместе было прожито немало, и хорошего, и плохого...
  Поэтому, первое время Егор жил один, но с надеждой на будущее. С робкой, но все-таки надеждой. Его вечные спутники, тревога и депрессия, конечно, никуда не делись, но мотивация пока пересиливала, поэтому он старался держаться изо всех сил. Практически перестал пить, купил абонемент в бассейн, доводя себя там до полуобморочного состояния, на работе пытался увлечь себя процессами проектирования, даже начал удивлять начальство неожиданной активностью. Короче, делал все, чтобы меньше прислушиваться к своему состоянию и ковыряться в своей голове...
  Неожиданным подспорьем стало для Егора изучение культуры шумеров, начатое для того, чтобы попытаться разобраться с необъяснимыми событиями и явлениями, свалившимися на него этим летом.
  Эти прорывы абсурда в сознание, кстати, не исчезли, а редко, но метко, долбили его по голове, словно какой-то обезумевший дятел. Лики безобразных тварей из преисподней, странно измененные фрагменты окружающего мира, образы людей, как-то связанных с ним, и сопровождающие все это приступы дикого страха и тоски терзали Егора с завидным постоянством. Однако, со временем, он заметил, что как ни странно, но эти псевдоглюки, как он их теперь называл, привязаны к определенным точкам городского пространства. То есть эфемерные бесплотные процессы, неожиданно возникающие в мозгах, как-то коррелировали с реально существующими в физическом мире объектами.
  Помимо Речвокзала и того памятного желтого дома, в список вошли первая и вторая очереди набережной, пивзавод, городская ГРЭС, бассейн ВВС, памятник Склифосовскому, площадь Доблести и спортивный лицей. То есть, на схеме города, которую Егор мысленно рисовал у себя в голове, возникала длинная непрерывная территория, тянущаяся вдоль Реки от улицы Сладкова до самого конца Речного проспекта. Эта территория являлась неизменной частью его ежедневного пути на работу и обратно. Но в список входили также и вышерасположенные участки, такие как его родной Строительный институт, часть улицы Старогвардейской и площадь Фрунзе с прилегающими к ней кварталами. Все это можно было обвести на карте в одну сплошную территорию с неровными границами, но без разрывов. Таким образом, Егор выделил для себя четко локализованный участок Города, во время появления внутри которого его посещали псевдоглюки. Причем у этого участка был своеобразный центр силы, находящийся где-то между пивзаводом и институтом. Егор чувствовал это каждый раз, проезжая мимо. Что-то очень важное для него как раз в плоскости необъяснимого было сосредоточенно именно здесь.
   Единственным исключением, не вписывающимся в общую схему, были магазины сети Шестерочка. Это казалось еще большим безумием, чем все остальное, но, когда, независимо от месторасположения магазина, Егор видел его красно-зеленую вывеску, подсознание начинало просто биться в истерике.
  Поэтому, сопоставив факты и подумав, он решил попробовать добираться до офиса другим маршрутом, делая большой крюк через верхние кварталы, а продукты покупать в любых других магазинах, обходя Шестерочки за полверсты.
  И действительно, помогло. Жить стало намного легче. Псевдоглюки надолго покинули Егора.
  Надолго, но не навсегда.
  Как-то, в самом начале сентября, в процессе все той же искусственной жизненной активности, которую старался поддерживать Егор, он неожиданно для самого себя согласился сходить на футбол. Позвали его старые друганы скорее просто по привычке, а он взял и пошел. Приезжал Спартак, событие для настоящего болельщика знаковое, вся компания была возбуждена и полна веселого азарта. Сидя, в переполненном крузаке, который вез их на стадион, Егор с удивлением почувствовал вроде бы давно позабытые положительные эмоции, сопровождающие любое сборище старых друзей, которым есть, что вспомнить и о чем пошутить. Это было настолько здорово и приятно, что он впервые за последние несколько лет смеялся и орал наравне со всеми, как будто снова стал тем человеком, которым помнили его друзья.
  Однако, вылезая из машины на проспекте Сталелитейщиков, Егор будто окунулся в холодную воду. Резко накатил беспричинный страх и предчувствие чего-то плохого. Вот, блин, сходил - развеялся!
  По традиции приехали пораньше, зашли в первый попавшийся двор между старых пятиэтажных хрущевок, сели, начали пить водку. Егор от крепкого отказался, взял себе только две бутылки пива, и пока остальные дружно чокались пластиковыми стаканчиками, повышая градус веселья, тихо потягивал из горлышка, настороженно оглядываясь и пытаясь понять, что не так.
  Наконец, допив спиртное, двинулись в сторону стадиона. Егора не отпускало. Давить стало даже еще сильнее. По пути остановились у ряда предприимчивых пенсионеров купить семечек. Тоже традиция. Пока мужики придирчиво выбирали, пробуя товар на вкус у каждого, Егор остановился у киоска Роспечати. Скользнул взглядом по витрине, газетам, журналам, а потом совершенно неосознанно посмотрел вглубь ларька. Там сидела обыкновенная бабка в цветастой шерстяной шали и очках, которая лениво смотрела в пространство, подперев подбородок рукой и наклонив голову. И тут снова рябь в глазах, двадцать пятый кадр, и вместо опрятной пожилой женщины на Егора пялится высохший череп, улыбающийся вставными зубами. Он отпрянул от киоска, споткнулся об кого-то из болельщиков, шедших мимо сплошным потоком, получил чувствительный тычок в бок и протер глаза... Бабка также пялилась в никуда, живая и здоровая.
  - Бля! Опять началось!!!
  Ну а уж когда подошли к кассам Сталелитейщика и заняли очередь за билетами, Егор поднял взгляд на громаду стадиона и четко осознал, что надо бежать. Бежать прямо сейчас, без оглядки и как можно дальше отсюда. От стадиона волнами исходили потоки Зла, обволакивали Егора, ломая его волю, и затягивали в какой-то темный колодец, из глубины которого доносились нечеловеческие крики боли и отчаяния.
  Такого прихода Егор не испытывал даже тогда, летом, извиваясь в кольце, кружащего вокруг мерзкого змеиного тела. Сейчас было сильнее. И страшнее...
  Пробормотав какую-то совершенно левую отмазку, он, стараясь не сорваться на бег, быстрым шагом дошел до проспекта, сел в первую попавшуюся маршрутку, которая увезла его в совершенно ненужном направлении. Минут через десять опомнился, вылез, пересел в другую, и уехал домой...
  Спартак в тот день выиграл 2:0, а Егор окончательно понял, что найти какую-то систему в поведении его псевдоглюк совершенно бессмысленно. Оставалось надеяться только на помощь шумеров и их загадочной цивилизации...
  Сначала Егор искал информацию о шумерах исключительно для того, чтобы попытаться найти хоть какую-то связь между словами, слышанными им тогда, под водой, и всем тем бредом, который с ним происходил.
  Сидя в свободные время на работе или проводя одинокие вечера дома с планшетом в руках, Егор впитывал размещенную в интернете самую разнообразную информацию, посвященную этой теме. Начиная с традиционной Википедии и научных трудов историков, заканчивая самыми бредовыми статьями в стиле канала НТВ. Но постепенно он заметил, что, во-первых, данное времяпрепровождение позволяет конкретно подстегнуть мозговую деятельность, отмести ненужные мысли, полностью погрузившись в изучаемый материал, а во-вторых, его на самом деле заинтересовала древняя цивилизация, о которой до сих пор не было единого мнения среди ученой братии.
  Сначала он читал только подтвержденные факты, потом, понимая, что их явно мало для решения его проблемы, углубился в паутину недоказанных теорий, догадок и предположений.
  Выходило как-то так.
  Согласно официальной версии шумеры, появившись из ниоткуда, заселили Нижнюю Месопотамию за четыре тысячи лет до Новой эры. Согласно неофициальным источникам первое упоминание появилось около четырехсот пятидесяти тысяч лет назад. Это был необычайно продвинутый народ, особенно для всех тех дегенератов, типа австралопитеков и прочих неандертальцев, которые тогда бродили по пустыням. Они пользовались шестидесятеричной системой исчисления, деля небесную сферу на двенадцать частей, знали, что такое золотое сечение и последовательность Фибоначчи, что, вообще, относится к высшей математике, а также вполне представляли себе устройство солнечной системы в частности и основы астрономии в целом. Никакой земли на четырех слонах или черепахах, никакого небесного древа, все четко, правильно и по полочкам... Своей прародиной они называли потерянный остров Дильмун. Некоторые историки считают, что имеется в виду современный Бахрейн, но это опять же лишь предположение. Вот и все очень сжатые научные факты. Далее шли факты совсем ненаучные, но подозрительно похожие друг на друга, хотя и почерпнутые из совершенно разных источников.
  Все свои знания и навыки, а также язык шумеры получили от неких Ануннаков, которых они называли "сошедшими с небес", описывали как четырехметровых человекоподобных гигантов и считали своими главными божествами. Они были настолько могущественны, что, по словам шумеров, им подчинялось само время. Остальное немалое скопище божков и демонов, существовавшее в их небесном пантеоне, по мнению авторов было не чем иным, как рядом механизмов или слуг этих самых Ануннаков. Ануннаки прибыли на Землю с двенадцатой по шумерскому счету планеты Солнечной системы, которая вращалась вокруг Солнца между орбитами Марса и Юпитера. Планета эта называлась - Нибиру. Читая это, Егор усмехался. Чего только он не слышал про эту самую Нибиру. Теперь вот и у шумеров засветилась... Орбита ее представляла собой сильно вытянутый эллипс, и в непосредственной близости от Земли планета появлялась всего лишь раз в 3600 лет. Поэтому ее называли "пересекающейся планетой".
  Еще много говорилось о некой катастрофе галактического масштаба, произошедшей давным-давно, вследствие которой Нибиру исчезла. Причем, многие научные статьи в один голос твердили, что действительно между Марсом и Юпитером раз в три с половиной тысячелетия весело пролетает куча обломков, которые можно с уверенностью идентифицировать как остатки крупного небесного тела. Егор так и не понял, прибыли ли Ануннаки к древним шумерам до этой катастрофы, а потом сгинули во вселенском пожаре, или все-таки после, что больше подходит по временным координатам, представленным в научных трудах. Тут мнения авторов расходились.
  Еще одной интересной и раскрученной теорией являлось то, что Ануннаки являются ни много ни мало, а создателями самого человека. То ли смеха ради, то ли в качестве эксперимента эти небожители скрестили ДНК своих женщин с ДНК земных приматов. Получившееся в результате этого безобразия потомство впоследствии заселило и загадило всю планету, а один из его не самых лучших представителей в данный момент сидит и читает о своих далеких космических предках...
  Бред, конечно, думал Егор. Написано много и красиво, но, наверное, только потому, что является скандальным опровержением теории Дарвина и всех мировых религий. Бред, то бред, но уж больно интересный и загадочный...
  Он никогда не был суеверным. Никогда не верил в НЛО, призраков, телекинез, телепатию и все прочее, чем зрителя пичкали с экранов телевизоров и со страниц желтой прессы. Егор был реалистом. Но в свете происходящих с ним в последние месяцы событий он оказался перед трудным выбором: признать себя шизофреником или принять, как факт, появление в его жизни чего-то необъяснимого, далеко выходящего за рамки привычной реальности. Шизофреником себя Егор считать не хотел, а выбор второго варианта автоматически предполагал кардинальную смену точки зрения на основы бытия в целом. Поэтому он продолжал внимательно изучать теории и предположения, стараясь засунуть куда подальше весь свой былой скептицизм.
  Получается, размышлял Егор, что, если отбросить здравый смысл и настроить мозг на нечто вроде передачи "битва экстрасенсов", то летом на даче Максима он встретился с древним шумерским демоном рек, который вежливо представился ему, назвав свое имя, и заявил, что он, Егор, является душой, не нашедшей покоя. Причем душой умершего. Егор умершим себя пока не ощущал. Значит умер он где-то в другом времени или пространстве, а здесь ездит на работу и корчится от депрессии его бессмертная душа, подтверждая теорию переселения душ. Кем он был в той, прошлой жизни, - кошкой, принцем Уэльским, или, вообще, обыкновенным пожарным, Егор понятия не имел, как и от чего умер - тоже не знал. Но, то, что вся эта загадочная ерунда происходит именно с ним, а не с кем-то другим, косвенно указывала на отличие его от остальных людей. Причем, последнее время к привычному чувству тревоги примешалось ощущение постоянного взгляда в спину. Особенно, просыпаясь в холодном поту по ночам, Егор чувствовал в квартире присутствие кого-то чужого. Ощущение было сильным и очень реальным. На манию преследования это похоже не было, в сети симптомы данного психического заболевания описывались по-другому, поэтому Егор, опять же сжав зубы и наступив на горло трезвому рассудку, мог предположить, что за ним наблюдают какие-то нездешние ребята. Ануннаки, древние боги, инопланетяне, список можно было продолжать бесконечно...
   Что касается остальных видений, то с шумерами и их легендами связи вроде бы не наблюдалось. Это было похоже на прорывы неких спрятанных воспоминаний или ложной памяти. Образы событий из странной и страшной жизни, прожитой когда-то или им самим, или его альтер эго, или, вообще, другим человеком. Егор долго искал на форумах хоть что-то похожее на описание своих псевдоглюк, но толком ничего не нашел. Да, странное видели многие люди. В НЛО верило еще больше. Но описанное ими сильно отличалось от Егоровых вспышек необъяснимого. Большинство историй было просто бредом сумасшедших, которым самое место в дурдоме. Каждый раз, думая так, Егор невесело усмехался: "А тебе ли там не место, дорогой?" Но это был неконструктивный подход. Если считать себя сумасшедшим, то смысл всех этих научных изысканий тут же пропадет, а единственной жизненной перспективой останется дорога в желтый дом. А туда Егор совсем не хотел. Ему еще за семью бороться...
  Так прошел август и первые две недели сентября. Егор держался. Работал с собой, изучал, размышлял, строил теории и догадки. Постепенно привыкал к вечернему одиночеству и трезвости. Старался почаще общаться с дочкой, ходил на работу, в бассейн... Вобщем, шел к намеченной цели твердо и с умеренной долей оптимизма.
  А потом грянул гром...
  Неожиданно позвонила жена. Сама. Первая. Сказала, что нужно встретиться, поговорить, и если он не против, то она может даже приехать прямо сейчас.
  Ну, наконец-то! Егор, как на крыльях, буквально за час, привел квартиру в порядок, сгонял в магазин, купил торт, всяких конфет. Долго стоял перед цветочным прилавком, потом решил, что не стоит перебарщивать, помчался обратно.
  Жена уже была в квартире, открыв дверь своими ключами, которые она вместо приветствия тут же молча протянула зашедшему Егору.
  Он все понял сразу. Этот жест и взгляд, словно тяжелое, остро наточенное лезвие гильотины, одним ударом отрубило все надежды, желания и мечты.
  Он молчал, смотрел на нее. Она смотрела на него. Во взгляде - твердая решимость и ленивое равнодушие. Потом присела на край дивана. Долго сидела, смотря куда-то сквозь Егора. Начала говорить. Каждая фраза, каждое новое слово, были острыми длинными гвоздями, которые она намертво вбивала в крышку его гроба...
  Они с дочкой переезжают жить к некоему Саше. С этим Сашей она встречается уже больше года, любит его, он ее тоже, все у них замечательно. Он бизнесмен, у него две квартиры, свой трехэтажный загородный дом в Царевщице. Бизнес его как-то завязан с Испанией, поэтому там, в Марбелье, у него тоже дом, в который в ближайшее время он намерен переехать, прихватив их с собой. Дочку она с ним познакомила, он ей очень нравится.
  Егор стоял на ватных ногах, тяжело прислонившись к дверному косяку. Вокруг него беззвучно рушился мир. Шли широкими трещинами и ломались сразу на несколько частей какие-то толстые высокие колонны, массивные бетонные фризы, опирающиеся на них, кренились на бок и, так же трескаясь, падали вниз вслед за обломками колонн. Летели куски стен и стекла, капители и пилястры, столы и стулья, гардины и занавески, посуда и книги. Летели в полной тишине, нарушаемой лишь таким родным и знакомым голосом жены. Летели и исчезали где-то далеко внизу, в туманной темной бездне, откуда вместо них поднимались облака густой серой пыли или пепла. Облака эти обволакивали Егора, и вот уже не осталось ничего вокруг, кроме клубящегося марева и чужой женщины, сидевшей перед ним.
   Главная фаза разговора, то есть - постановка перед фактом была закончена, и она без паузы перешла ко второй - оправдательно-обвинительной. Оправдывала она саму себя, видимо, исключительно, для самоуспокоения, а обвиняла, естественно, Егора. Суть сводилась все к тому же. С ним стало невозможно жить. Он - эгоист, алкоголик и ужасно депрессивный человек. Она устала находиться в вечном унынии и бедности. "Когда это она успела в бедности-то?" - лениво отозвалось в голове Егора. Она хочет жить и радоваться жизни, а не видеть каждое утро перед собой это вечно унылое лицо. Она хочет чувствовать себя женщиной, а не домохозяйкой, хочет, чтобы ее ценили и уважали, дарили цветы и носили на руках. С последним она явно перегнула, чуть смутилась, сделала великолепную театральную паузу и выложила свой главный козырь. Она хочет, чтобы у ее ребенка было нормальное будущее и нормальный отец, который сможет это будущее обеспечить. И, вообще, Саша - настоящий мужик, во всех смыслах этого слова.
  Последний намек почему-то оказался самым длинным и острым гвоздем. Задетое мужское самолюбие - страшная вещь. Егор наконец очнулся от ступора, почти физически ощутив пронзительную боль от воткнутого в спину ножа и обжигающую ярость от тяжести раскинувшихся над головой ветвистых рогов. Видимо, что-то кардинально переменилось в выражении его лица, так как жена неожиданно побледнела, поднялась и, очень скомкано выложив суть третьей фазы, что-то про то, что дочку он, конечно же, будет периодически видеть и все такое, направилась к выходу из квартиры. Мимо Егора она проходила, заметно дрожа, было видно, что испугалась жена сильно. Ни разу в жизни он ее не бил, даже мыслей таких не было, но и ситуация такая у них впервые. Поэтому, кто его знает, тем более рожа вон какая, как у быка перед тряпкой.
  Быстро обулась, изредка поглядывая на него, с явным облегчением выпрямилась и, немного картинно замерев в дверном проеме, сказала:
  - Прости, Егор!
  Хлопнула дверь, послышался торопливый перестук каблуков, загрохотали двери лифта, а потом все кончилось.
  "Как будто, изнасиловали. - подумал он. - Быстро, жестоко и равнодушно..."
  ***
  События следующих дней происходили стремительно и сумбурно.
  Агрессия и отчаяние, годами копившиеся внутри Егора, обрушились на ни в чем не повинную квартиру. Он бросался на стены, крушил мебель и бил тарелки. Только, когда боль в разбитых костяшках и обломанных ногтях ненадолго пересилила боль душевную, Егор смог дойти до магазина и купить средство, на тот момент казавшееся единственным, способным потушить бушевавший внутри пожар.
  Запой длился четыре дня. Это был этап неприятия. Он, словно сорвавшись с цепи, пил много и остервенело. За эти четыре дня было совершенно три совершенно естественные для новоиспеченного рогоносца попытки найти и порвать соперника, нагло вторгшегося в его жизнь. До очной ставки дошло только один раз, самый первый. Егор успел два раза всадить кулак в холеную лоснящуюся морду высокого солидного брюнета со стильно седоватыми висками, одетого в строгий деловой костюм. Потом вмешалась визжащая жена, а после нее подоспела охрана, которой, оказывается, был снабжен успешный бизнесмен. Два здоровых, одинаковых с лица, увальня скрутили и увели Егора. Били на удивление недолго и не по лицу. Наверное, прощальный подарок от любимой жены. Переживает, бедненькая.
  Следующие две попытки заканчивались на уровне охранников. Встречали, уводили, били, отпускали. Все культурно, чуть ли не ласково. Даже не отбили толком ничего. Ни печень, ни почки. Так, синяки по всему телу...
  Проснувшись на пятое утро, Егор наконец понял, что все бесполезно. То, что должно было произойти, произошло. Окончательно и навсегда. Начался этап отчаяния.
  Он кое-как доковылял до дорогущей частной клиники, где пролежал двое суток под капельницей, чувствуя, как опустошенное алкогольным цунами сознание медленно заполняется тоской и безысходностью. Наверное, это была та самая, последняя, стадия депрессии. Он был совершенно один. Никто на свете не мог ему помочь. Егор еще давно понял главную проблему своего душевного недуга. Для того, чтобы помочь человеку, нужно понять, что с ним происходит. То, что происходило все эти годы в душе Егора, можно было понять, только испытав тоже самое. Никакими словами объяснить это было нельзя даже самому близкому человеку. Он сам, не раз говорил себе, что, если бы лет десять назад кто-нибудь попытался рассказать ему про такое состояние психики, он бы посмеялся и сказал, что так не бывает. Нормальный человек просто не может физически ощущать душевную боль, не может постоянно испытывать страх. Нормальный мужик, которого бросила жена, конечно, напьется, побуянит, а потом найдет себе другую или быстро привыкнет жить один.
  К сожалению, Егор не был нормальным человеком. Именно тогда, лежа на хрустящих белых простынях одиночной палаты, с иглой в вене, через которую в него вливали физраствор и витамины, он понял, что тупо не сможет жить дальше. Не сможет и все. И идея о суициде, которая раньше периодически проскальзывала в мыслях, но с испугом отметалась подальше, наконец укрепилась в сознании, зацепилась когтями за беззащитный мозг и стала быстро нарастать плотью.
  Уже не замирая, как раньше от испуга, он начал перебирать варианты и обдумывать дату...
  Надо признать, что клиника не зря содрала с него последние деньги. Прокапали его на совесть, и вышел он оттуда совершенно трезвым и физически здоровым, насколько это было возможно в тридцать пять лет при его образе жизни. Другое дело, что творилось в его голове. Вся меланхолия, что все эти долгие годы копилась внутри, потихоньку просачиваясь то тут, то там, наконец обрела критическую массу и прорвала ослабевшую плотину рассудка, устроив настоящий катаклизм.
  Последней слабой попыткой спастись от самого себя стал для Егора поход в городской психоневрологический диспансер, куда он отправился прямиком из частного вытрезвителя. Принимали там бесплатно, паспорт и полис были с собой.
  Заведение было старым, грязным и крайне неприятным. Отстояв минут сорок в регистратуре, Егор оформил документы, написав в графе причина обращения - "тяжелые жизненные обстоятельства", и получил направление в кабинет номер шесть. Около этого кабинета он стоял три часа. Очередь была большая, принимали каждого минут по тридцать. Все стулья были заняты довольно странными на вид людьми самого разнообразного возраста. Кто-то все время чесался, кто-то бормотал под нос одну и ту же фразу, одна грустная пожилая женщина периодически начинала счастливо улыбаться и с интересом рассматривать окружающих, через некоторое время снова впадая в оцепенение.
  Оказавшись здесь несколькими неделями раньше, Егор давно бы уже сбежал, так как его явно окружали самые настоящие психи. Но сейчас бежать было некуда. Он стоял в самом углу у фикуса и терпеливо ждал своей очереди.
  Наконец, зашел в кабинет, где его приняла женщина лет пятидесяти очень усталого вида. Врач-психотерапевт высшей категории, фамилию он так и не запомнил. Егор начал с самого начала, путанно, но потом все более четко, объясняя творящиеся с ним на протяжении последних лет вещи, закончив рассказ проблемами с женой. Про псевдоглюки и алкоголь говорить не стал. Первое - было прямым путем в дурку, а про второе промолчал, потому что не смог пересилить стыд. Но врачиха была опытной и, видимо, сразу же раскусила Егора на предмет бухла, иронически кивая при явных нестыковках в повествовании.
  Однако, отнеслась она к нему, неожиданно для Егора, вполне по-человечески.
  - Что же ты тянул так долго, друг дорогой? - спросила она, опустив очки и смотря ему прямо в глаза, словно усталая мать нерадивому ребенку. - Мучился, терпел, вон до чего себя довел! В петлю собрался! Надо было раньше приходить...
  Помолчала с полминуты. Потом сказала:
  - Самый лучший вариант для тебя - полежать у нас месяцок, а потом - в наркологичку, но ты, я так понимаю, от госпитализации отказываешься?
  Увидев смущенный кивок Егора, она продолжила:
  - Ну смотри сам... Больно у тебя уж все запущено, страшно отпускать...
  Однако, отпустила, заставив подписать отказ от этой самой госпитализации и выписав антидепрессант и какой-то особо сильный транквилизатор.
  - С ним осторожней. - наставляла она. - Дозировка строго по рецепту. Вещь мощная, чуть переборщишь плохо будет, а так продержишься, пока антидепрессант действовать не начнет. Главное - ни капли алкоголя, и из дому две недели ни ногой! Потом придешь на повторный прием, решим, как дальше быть.
  - Спасибо... - пробормотал, поднимаясь Егор.
  - На здоровье. - ответила она. Опять посмотрела долгим взглядом, будто с сомнением, отпускать или нет. - Ладно, иди. Следующего там позови...
  Транквилизаторы действительно оказались убойными. Примерно через тридцать минут после приема мозг обволакивало мягкой, плотной оболочкой, через которую не проникала ни одна мысль, а то немногое их количество, которое оставалось внутри, вело себя тихо и спокойно, блаженно плавая туда-сюда, как рыбки в аквариуме. Единственной странностью, отмеченной Егором, стало то, что план самоубийства так и остался активированным, став казаться еще более легким и единственно правильным. Лениво пролистав инструкцию препарата, он наткнулся на упоминание о том, что суицидальные мысли, если таковые уже имелись, на первых порах приема лекарства могут даже усилиться, поэтому пациенту необходимо находиться под неусыпным наблюдением лечащих врачей. Теперь стало понятно сомнение во взгляде врачихи, когда она отпускала его из кабинета. Ну и ладно. Может так и лучше...
  Посидев пару дней дома в состоянии овоща, Егор отправился разводиться с женой. Оказывается, суд давно уже был, решение суда вынесено, все его согласия и подписи имелись, только он об этом не знал. А может не помнил. Овощ может и забыть некоторые события, ничего удивительного в этом нет. Сам процесс в памяти толком не отложился. Егор сидел в кабинете, когда было нужно кивал, что-то подписывал, пропуская монотонный голос работника Загса мимо ушей. Запомнился только удивленно настороженный взгляд жены и красивый цветной витраж в готическом стиле, заменявший оконное стекло.
  Вышел на улицу свободным от брачных уз человеком, сжимая в руке свидетельство о расторжении и обновленный паспорт, и хотел пойти домой, чтобы расти там дальше, но его догнала жена и тихо, не поднимая глаз, сказала, что через три дня они улетают жить в Марбелью, и если он, Егор, хочет попрощаться с дочерью, то это возможно только завтра. Потом им будет некогда. "Как быстро они все оформили, - шевельнулось в голове. - Прямо волшебники какие-то... Да, настоящая любовь не ведает преград. Ни моральных, ни юридических, ни визовых".
   И только дома, когда он блаженно улегся на кровать, до него наконец дошел полный смысл сказанного женой. Завтра он увидит своего ребенка в последний раз. Самый-самый последний в жизни раз. Потому что, когда они вернутся навестить тещу или кого-нибудь еще, бывшего мужа и папы уже не будет...
  Следующим утром Егор не стал пить таблетки. Он забрал дочь и провел с ней почти весь день. Они ходили в парк аттракционов, весело визжа, катались на всем подряд, смотрели новый мультфильм, хрустя попкорном, а ближе к вечеру прошли пешком почти всю набережную, останавливаясь у каждого ларька, покупая чай, мороженное, кукурузу и бублики. Егор жадно впитывал каждый миг, ловил каждый взгляд и каждую улыбку дочки, и она тоже, видимо, что-то чувствуя, постоянно обнимала его, говорила, что любит и спрашивала, когда он приедет к ним в Испанию. Егор до хруста сжимал зубы, чтобы не расплакаться, улыбался, уверял, что приедет сразу же, как будет первый отпуск, и привезет огромный подарок. Она тоже улыбалась, но в глубине ее глаз, он видел затаенную грусть. Дочка все понимала. Она стала совсем взрослой...
  Наконец, осознавая, что дальше оттягивать момент расставания невозможно, Егор включил телефон. Тут же сквозь град эсэмэсок о непринятых вызовах прорвался звонок злой жены, точнее, бывшей жены, которая "оборвала весь телефон", пытаясь их найти, "ведь нормально же договаривались, что недолго!" Через десять минут взвизгнула тормозами машина, она вылезла из нее и быстро пошла к ним. Егор крепко прижал к себе единственного в мире родного человека, вдохнул запах русых волос, провел рукой по нежной щеке и отпустил, чувствуя, как что-то навсегда очень больно обрывается внутри. Жена усадила дочь в машину, застыла в приоткрытой дверце, посмотрела на Егора. Он смотрел на нее. Никаких эмоций. Чужое лицо. Чужая незнакомая баба.
  - Пока, - дрогнувшим голосом сказала она.
  Егор молча поднял руку, улыбнулся дочке, развернулся и медленно побрел вдоль вечерней Реки мимо зажигающихся фонарей и уходящего заката. Вокруг снова беззвучно ломались колонны, опрокидывались балки, летели вниз плиты перекрытий. Рушилась навсегда привычная старая жизнь. Шел мучительно долго. Машина осталась в самом начале набережной. Наконец, добравшись до нее, он открыл заднюю дверь, залез в темноту тонированного салона, лег на сидение, свернулся калачиком и завыл. Сначала тихо, потом все громче и громче. Нащупал рукой задний ремень безопасности, сжал его зубами и продолжил выть, сотрясаясь от подступивших рыданий и колотя руками сиденье, всей душой надеясь, что сердце все-таки не выдержит и разорвется. Но сердце выдержало.
  Через полтора часа Егор приехал домой. Было уже темно, когда он, поставив машину в паркинг, зашел в подъезд. Вызвал лифт, поднялся на десятый. Соседям, наверное, крупно повезло, что они в этот момент не ехали с ним в лифте. Такое лицо они бы забыли нескоро...
  Дома он выпил сразу три волшебные таблетки и, не раздеваясь, упал на кровать. Через полчаса Егора накрыл тяжелый душный сон без сновидений. Последний этап осознания и принятия наконец наступил...
  ***
  С того момента прошло уже больше недели. Больше недели жизни овощем. День "Х" был назначен еще тогда, по пути домой. И сегодня он наконец пришел.
  Фильм закончился. Братья Багровы успешно замочили всех злобных пиндосов. Один из них остался жить в Америке, другой полетел домой, прихватив с собой страшную лысую проститутку. Заиграла финальная песня.
  "Да уж. Прощай, Америка... Навсегда." - подумал Егор.
  На журнальном столике перед ним лежал листок формата А4, исписанный плотным карандашным текстом. Почерк был его. Егор с удивлением взял бумагу и начал читать.
  "Обгрызанными ногтями мыслей приподнимать краешки памяти, заглядывая в прошлое, вспоминая прожитые годы.
  Болезненно морщиться, успокаивать заколовшее вдруг сердце и с неизбывной тоской понимать, что душа ничего не забыла: ни обид, ни ошибок, ни боли и страха, только время отбросило ненужную шелуху слов и образов, оставив лишь голые и жесткие, словно удары бича по спине, образы прошлых бед.
  Злость, горькое сожаление и какое-то наивно-детское желание повернуть время вспять и вбить те недостающие сваи в фундамент разрушенной жизни...
  Среди проносящихся в памяти чередой пустых серых глазниц будней мелькнут изредка искрящиеся живые глаза настоящих минут, в которых было хоть немного тепла, счастья и искренности, и грустная улыбка тронет уголки рта, затуманит глаза соленой водой, но через секунду снова, будто кнутом, хлестнет по сердцу накатившее воспоминание о чем-то другом, жестоком, пыльном и бесцветном...
  А затем зло смеяться над самим собой, неожиданно осознав, что всего, что так тревожит и калечит душу до сих пор, уже нет, все это пыль, липкая пыль прошлого, осевшая на коре растревоженного, словно пчелиный улей, мозга и пустившая свои бесчисленные корни в самые далекие его уголки. Нельзя жить днем прошедшим, надо тянуть за собой ржавый вагон настоящего, как Путин Россию, в светлое будущее. Пусть через пот и кровь, через сжатые до хруста зубы, стертые до мозолей руки. Смотреть не назад, не под ноги, а вперед, в то самое прекрасное далеко, угадывая, что ждет тебя за следующим поворотом. И верить в это угаданное.
  Но сил во что-то верить уже нет, а значит нет и самой Веры. Надежда смята неизбежностью. Любовь растоптана ложью и подлостью. А впереди все чаще и чаще мерещится зловещая темная бездна и бесконечное падение, которое, может быть, уже началось.
  И, наконец, сдирая ногти, колени, цепляясь зубами и руками в каждую травинку, в каждую соломинку на краю, вдруг замереть, в последний раз улыбнуться равнодушному и такому высокому небу и, разжав пальцы, добровольно начать падение вниз, туда, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, где есть лишь скучная и до изнеможения бесполезная вечность..."
  "Ни хрена себе!" - подумал Егор. - "Это я, когда успел настрочить?"
  В памяти было пусто. Неожиданно открывшийся в нем, видимо, под действием таблеток писательский талант оказался сюрпризом.
  "А неплохо написано! Главное - в тему. Разжать пальцы и все... Ну, пусть лежит. Типа - прощальная записка..."
  Пора было приходить в себя и исполнять задуманное. Внутри не было ничего. Ни волнения, ни страха, ни осознания смертного греха. Вообще, никаких ощущений, которые, по идее, должны сопровождать самоубийцу. Как-будто просто надо встать, одеться и пойти вынести мусор.
  Действие выпитых утром таблеток потихоньку ослабевало. Чтобы ускорить процесс, Егор заварил себе крепкий кофе. Жена этот напиток не пила, так что кофеварку забирать не стала. Благородный поступок. Сахара давно не было, поэтому Егор размешал в горячей, темной, пахнущей Бразилией, жидкости большую ложку меда, сел, закурил и стал маленькими глотками вливать в себя бодрость.
  Посидел, уставившись в потолок. На ум, видимо, под влиянием прочитанного пришли воспоминания из далекого детства. Дача, где он каждое лето жил с дедом и бабушкой. Теплый летний вечер. Солнце еще не село, но уже низко висит над горизонтом, наполняя пространство каким-то особенным, золотым и невесомым светом, в котором все вокруг кажется волшебным и сказочным. Он несется на своем Салюте по дачной улочке, со всей силы крутя педали и уворачиваясь от веток сирени, нависших над дорогой. Над ним - бездонное розово-голубое небо, а впереди огненный закат и целая жизнь, полная еще не случившихся чудес...
  Егор открыл глаза. 15:00. Блин, попил кофе... На целый час отрубился. Ладно, пора!
  Помылся под душем, побрился, оделся в более-менее чистое, включил телефон. Ни одного звонка. За полторы недели - ни одного. Ни с работы, ни от знакомых, ни тем более из Испании. Вот так... Обулся, поднял крышку электрического щитка, перещелкнул все тумблеры, открыл дверь и замер на пороге... Вернулся в дочкину комнату. Стоял, смотрел на доску. Читал написанное детской рукой предложение снова и снова. Потом резко, со всей силы влепил себе пощечину, аж в ушах зазвенело, и быстрым шагом покинул свою квартиру.
  Вышел на улицу. Ледяной ветер с дождем чуть не свалили с ног.
  "Ни фига себе погодка! Сейчас точно сентябрь? Может я тут в коме до ноября провалялся?"
  Добежал до паркинга, сел в машину. Завел двигатель, посмотрел на себя в зеркало, отметив, что, судя по осунувшемуся посеревшему лицу, сбросил килограмм десять. Действие транквилизаторов еще ощущалось, за руль садиться инструкция категорически запрещала, но тут уж, извините. Доеду как-нибудь...
  Ехать было не очень далеко. Километров восемь, до улицы Белореченской. В начале семейной жизни они с женой снимали квартиру в том районе, там же родилась дочка. И там же он когда-то купил добротный подземный гараж, как первое вложение в недвижимость. Вложение оказалось неудачным. Вскоре они переехали в новую квартиру, а продать гараж так и не получилось из-за очередного кризиса. Неликвид. Последнее время он использовался для хранения зимней резины и разнообразного, теоретически нужного, хлама. Но место, чтобы загнать машину, оставалось.
  Стараясь держаться подальше от зоны проявления псевдоглюков, только их сейчас не хватало, Егор осторожно ехал по залитым дождем улицам. Погода была прямо в тему. Природа горько плакала, глядя на очередного слабого дурачка, решившего раньше времени отправиться за черту. Включил радио, пролистал каналы. Киркоров, Лепс, Сирия, Путин - все как обычно. Будет жить где-то человек по имени Егор или не будет, в мире ничего не изменится. Ничего. Совсем...
  Доехал без приключений. Спустился по рампе в гаражный комплекс, над которым предприимчивые бизнесмены расположили несколько теннисных кортов, накрыв их белым воздухоопорным куполом, проехал по темной подземной улице, повернул направо и остановился у ворот под номером 012. Рабочий день еще не кончился, вокруг ни души. Только охранник дремал в будке, даже не проснувшись, когда Егор проезжал мимо. Ну и хорошо. Открыл ворота, заехал задом в гараж, посмотрел в зеркало, наблюдая как выхлопные газы клубами поднимаются по бетонной стене, заглушил мотор. Закрыл ворота изнутри на навесной замок, хорошенько забил тряпками вентиляционные отверстия. Свет решил не выключать. Сел обратно в машину.
  Снова прислушался к себе. Ничего. Пустота...
  Опустил солнцезащитный козырек, долго смотрел на свое лицо в зеркало, наконец сказал:
  - Ну вот и все, Егорка. Ты уж извини, но вот как-то так все обернулось...
  Повернул ключ зажигания, посмотрел на датчик бензина. Четверть бака. Вполне хватит, наверное. Завел мотор, перевел рычаг на нейтралку, отпустил сцепление, дернул ручник, убрал ногу с тормоза, заблокировал двери. Вроде все... Расслабился в кресле, откинув голову на подголовник, и закрыл глаза.
  "Поехали..."
  Шли минуты, успокаивающе урчал двигатель. Егор плыл на лодке по медленной реке, которая петляла между заросшими кустарником скалами. В руках были потертые весла, но он практически не касался ими воды, просто сидел на деревянной лавке, а утлое суденышко мягко покачивалось и, подчиняясь течению, уносило Егора куда-то в загадочную даль. Куда-то в Прекрасное Далеко. Было хорошо и спокойно. Хотелось вечно сидеть вот так, опустив руки и плыть, не задумываясь куда и зачем. Егору казалось, что сквозь журчание воды пробивается щебет птиц, шелест листвы, прохладный ветер обдувает лицо, а спину приятно греет солнце.
  Но неожиданно что-то резко изменилось в окружавшей его идиллии. Огромная тень накрыла Егора, загородив солнце, птичье чириканье испуганно оборвалось, а лодка закружилась в стремительном водовороте.
  Егор открыл глаза, вывалившись из так толком и не начавшегося сна. В гараже кто-то был. Егор всеми фибрами души ощущал чужое присутствие. Он посмотрел вперед. Сквозь сизые клубы выхлопа проглядывали закрытые ворота. Он обернулся - на задних сидениях пусто, посмотрел направо, потом налево - бетонные стены, вдоль которых стоят колеса и какой-то строительный мусор. Никого и ничего. Он бросил взгляд в боковое зеркало и сквозь ядовитый туман разглядел застывшую сзади, в самом углу высоченную темную фигуру. Очертания ее колебались, словно Егор смотрел через нагретый воздух над асфальтом, а высоты гаража явно не хватало, поэтому она, упершись горбатой спиной в потолок, словно старое корявое дерево, нависала над машиной. Не успев испугаться, Егор моргнул, и фигура исчезла. Вместо нее остались только ржавые трубы, всегда стоявшие в этом углу. Чувство постороннего пропало.
  "Все, уже галлюцинации поперли..." - подумал Егор и снова, расслабившись, закрыл глаза.
  И тут заглох двигатель. Обороты резко подпрыгнули, потом так же резко упали, машина затряслась и умолкла.
  Егор выпрямился на сидении, не в силах поверить в случившееся. Надежный, как автомат Калашникова, японский атмосферник, столько лет верно и преданно служивший ему, заглох первый раз в жизни. Егор судорожно повернул ключ зажигания в замке. Послышались громкие щелчки стартера, но мотор не шелохнулся. Провернув ключ обратно до конца, Егор вынул его, снова вставил, попробовал еще раз. Тоже самое. Стартер надсадно крутит, но зажигание не схватывает.
  - Ну как так, блядь! - во все горло заорал он и начал колотить по рулю. Предавшая его машина весело издала серию оглушительных гудков.
  Егор резко открыл дверь, долбанув ее о стену, начал вылезать из машины, вдохнул густой выхлоп и чуть не упал в обморок. Легкие обожгло, голова закружилась, ноги затряслись. Он доковылял до ворот, повернул ключ в навесном замке, вынул его из проушины и, всем телом упав на железные створки, раскрыл их, жадно вдыхая прохладный затхлый воздух. Вывалился из гаража, растянувшись прямо на грязном бетоне проезда. С трудом приподнялся на локтях, и его обильно вырвало водой, перемешанной с кофе. Проблевавшись, Егор медленно отполз к противоположным воротам, сел, прислонившись к ним спиной, и захохотал. Громко, безумно, истерично.
  Хохотал он долго. Хлопал по полу ладонями и пятками, бился затылком о железную створку и хохотал. Из глаз текли слезы. "Только со мной! - крутилось в голове заевшей пластинкой. - Только со мной, бля, такое могло произойти!"
  Прибежал испуганный охранник, размахивая дубинкой. Остановился, узнав Егора, пробормотал что-то насчет пьяных идиотов и убрался восвояси.
  Наконец истерика закончилась. Егор молча сидел перед распахнутыми воротами гаража, который должен был стать его могилой, и курил. В тишине паркинга негромко щелкал остывающий металл подкапотных агрегатов.
  - Значит, не судьба! - вслух сказал Егор. Затушил бычок, поднялся на ноги. - Будем деградировать дальше...
  ***
  Дождь кончился. Воздух был холодный, прозрачный и пьяняще свежий.
  Егор шел по осеннему вечернему городу, опустив голову и засунув руки в карманы куртки. Куда он шел и зачем, было неизвестно ему самому. Ему вообще было ничего неизвестно. В голове гоняла по кругу песня "Гуд бай, Америка". Больше там не было ничего.
  Машинально, он старался не наступать в лужи, но все равно постепенно ноги промокли насквозь и начали мерзнуть. Эти неприятные ощущения стали тем крючком, который зацепил его блуждающее где-то сознание и вернул обратно в тело. Егор остановился, оглядевшись. В полузабытьи он отмахал километра четыре и находился сейчас на круто спускающейся к Реке улице Луговой. Внизу была вторая очередь набережной, место, где он последнее время старался не появляться. Но ноги сами принесли его сюда, поэтому Егор решил, что не стоит идти наперекор судьбе, она сегодня явно сильнее. Он пошел вниз, к Реке. Она оставалась той немногой частью мира, которая еще что-то для него значила. По пути заглянул в супермаркет, купил там бутылку дешевой водки и маленькую коробочку сока. "Жалко, что не Шестерочка, - подумал Егор, подходя к кассе. - Интересно было бы зайти".
  Набережная и пляж были пустынны. Ни души. Еще бы, в такую погоду. Егор спустился по гранитным ступеням, зачем-то разулся и, утопая в мокром песке по щиколотку, побрел к деревянным лавкам у воды, которые еще не успели убрать, хотя пляжный сезон официально был давно закрыт. Уселся на промокшее насквозь сидение, налил полстакана водки, поднял, посмотрел на Реку и, сказав самому себе, "С днем рождения", опрокинул его внутрь. Алкоголь обжег пустой желудок, изнутри начало подниматься кусачее тепло. Егор выпил еще, открыл сок, залив пожар в пищеводе яблочным концентратом, и осмотрелся.
  Сзади зажигались городские огни. Шуршали машины по лужам Речного проспекта, мигали светофоры, автобус, полный народа, отъезжал от остановки, где-то тихо играла музыка. Широкая полоса набережной с облетевшими деревьями будто делила мир пополам. Яркий и шумный за ней, здесь он превращался в темный и безжизненный. Пустой пляж одиноко тянулся в обе стороны. Из песка сиротливо торчали кабинки для переодевания, солнцезащитные грибки, турники. Речная вода, кажущаяся в сумерках серой, лениво накатывала на берег. На той стороне чуть заметно темнела полоса леса. Гор видно уже не было. Егор был словно отрезан от остального шумного веселого человечества неосязаемой, прозрачной, но непреодолимой стеной.
  Он налил себе еще, встал и со стаканом в руке зашел по колено в воду. Река, еще хранившая память о прошедшем лете, была намного теплее воздуха.
  "А если я сейчас решу утопиться, вода высохнет или превратится в лед?" - подумал опьяневший Егор. Обернулся и вздрогнул. Перед ним, прямо около его лавки, стояли темные колеблющиеся фигуры. Высокие, метра четыре, тощие, горбатые, как те три набивших оскомину тополя на Плющихе. Стояли и пялились на Егора светящимися, желтыми, вытянутыми глазами. Их взгляды пронизывали насквозь. Они всегда были рядом, вдруг вспомнил Егор. Как будто в темных комнатах памяти неожиданно зажегся свет. Они шли за ним по пятам из гаража, в самом гараже они, скрючившись, прятались по углам, дома, когда он валялся в медикаментозной коме, они молча возвышались над его кроватью, до этого, когда он последний раз гулял по набережной с дочерью, они шагали, держась чуть позади, но не отставая ни на шаг. Они были с ним давно, очень давно, и он видел их, ощущал их присутствие, но почему-то считал это настолько естественным, что просто не обращал внимания. А сейчас ему милостиво разрешили включить определенный участок мозга и осознать их наличие рядом в полной мере. В душе наконец-то появились эмоции, появились обида и ярость.
  - Как же вы все меня затрахали! - заорал он, пятясь в воду. - Хрена вам от меня надо, пидоры?! Даже сдохнуть спокойно не даете, бля!
  Ему ответила вся Вселенная. Как тогда, летом, казалось, что кричат со всех сторон и изнутри.
  - Ты есть выбор! Ты есть наше! - это был вопль на том же древнем языке, но на этот раз Егору было разрешено понять смысл сразу.
  - Наше!!! - проревело еще раз, и фигуры начали медленно таять в воздухе. Несколько секунд еще висели высоко в воздухе светящиеся миндалевидные пятна глаз, но потом и они, потускнев, исчезли.
  Остался только Егор, севший от неожиданности в воду, но так и не выпустивший стакан с водкой. Он ошарашенно перевел взгляд с исчезнувших чуваков на стакан, залпом выпил его, а потом снова заорал в пустоту:
  - Ваше, бля! Ага! Хер вам в рыло, а не ваше!..
  Посидев немного в воде и отдышавшись, уняв колотящееся сердце, Егор встал, нетвердой походкой дошел до лавки и сел, обхватив голову руками.
  Все! Пора в дурдом! Столько всего и сразу на одного бедного проектировщика...
  Он поднялся, взял ботинки, и оставив на лавке недопитую бутылку водки на радость бомжам, побрел в сторону дома прямо по береговой линии. Идти было далеко и холодно, но Егору было все равно. Река обдавала его босые ноги теплой водой, а он шел и шел, опустив голову, не думая ни о чем, бессмысленно напевая песенку про Америку. Снова пошел дождь. За его пеленой полоска противоположного берега совсем исчезла, и Егору стало казаться, что он идет вдоль океана. Ледяные капли падали на голову, затылок и ручейками стекали под воротник, оставляя на теле холодные дорожки.
  7.
  Холодная вода. Нет. Не холодная. Ледяная. Текла по моей голове, спине, груди.
  Я медленно приходил в себя. Ощущения были, словно с дикого похмелья. Основательно подзабытые, но от этого не менее отвратительные. Голова просто раскалывается от боли, в ушах - шум, все тело ноет и мелко трясется. Не хватает только запаха перегара.
  Сверху снова полилась вода. Много, от души. Стало получше, получилось разлепить тяжелые веки и приоткрыть глаза.
  Мокрый пол, покрытый белой керамической плиткой. Больше ничего не видно, так как голову пока поднять не могу. Судя по ощущениям в теле, я прикован за вывернутые руки к чему-то за спиной и безвольно свисаю, касаясь босыми ногами плитки. На мне только штаны. Ладно хоть совсем не раздели...
  - Еще полить? - раздался мужской голос.
  - Хватит пока. - ответил другой, тоже мужской, хриплый, властный. - Табуретку ему подставь, а то так и будет болтаться, как говно в проруби.
  Вокруг послышалась какая-то возня, потом меня грубо потянули за ремень, так что суставы вывернутых рук взорвались острой болью, а потом сильно толкнули в грудь. Я упал задницей на твердую поверхность, оказавшись в сидячем положении. Поставил затекшие ноги на пол, оперся спиной и головой обо что-то холодное и железное. Ой, как хорошо! Еще бы руки опустить...
  Снова разлепил глаза. Небольшое квадратное помещение с низким потолком. На полу - плитка, на стенах тоже, метра на два, выше - белая масляная краска. Ее же покрыт потолок, с которого свисают длинные лампы дневного света. Вдоль стен стоят больничные каталки. Слева открытая дверь, за которой видно уходящий вдаль широкий коридор. Явственный запах больницы. Бля, я что в морге?
  Передо мной стояли люди в зеленых камуфляжных штанах и таких же майках. Много. Человек восемь. Смотрят нехорошо, даже враждебно. В основном - мужики, хотя есть и две девушки. Одна - высокая блондинка с короткой стрижкой, лет тридцати, ничего так; вторая... О! Вторую я уже видел!
  Отдельные куски воспоминаний, перемешанные в мозгах, - стадион, баобабы, Косяки, долгий яростный бой, наконец собрались в единый пазл, и я вспомнил, что произошло, и кто эти люди.
  Они убили Леху.
  - Здорово, клоуны, - прохрипел я засохшими губами.
  Один из них, молодой, невысокий, но здоровый как бычок, молча сделал шаг вперед и всадил мне подошвой берца в центр груди. Спина больно ударилась обо что-то круглое, отозвавшееся металлическим гудением, дыхание перехватило, я зашелся в лающем кашле. Не любят они, видимо, когда им правду-матку в лицо говорят...
  Бычок явно хотел повторить предыдущую процедуру, но мужик, стоявший чуть позади остальных, громко сказал:
  - Хорош, Кирюх! Успеешь еще. Стул мне лучше принеси.
  Тот послушно метнулся куда-то за дверь, а ко мне, сильно хромая, подошел высокий смуглый чувак чуть старше меня. Ага! Видимо, местный Борода. Вождь, кормилец и защитник. Волчара тот еще, сразу чувствуется. Хоть и подбитый. Штаны на бедре темнеют от крови, сочащейся из раны, правая рука на перевязи. На ней и выше, на плече, сквозь бинты тоже проступает красное. Хреново ему явно, но держится. Сильный. Да это же по ходу мой снайпер их кустов во дворе! Не добил значит я его. Потому что, если бы Леший с ним воевал, он бы сейчас тут не стоял. Вот тебе и вождь! В сторонке, в кустах ныкался, пока мы его людей, как в тире расстреливали. Хотя наш то, тоже хорош... На рожон никогда не лезет, все больше за спинами командует.
  Он тяжело опустился на услужливо подставленный стул, посмотрел на меня долгим, презрительным взглядом, наконец, спросил:
  - Ты кто?
  - Я - Егор. - совершенно правдиво ответил я. - Попить дайте.
  - Да мне по херу, как тебя зовут. Ты откуда взялся? Со стадиона?
  - Нет. С пивзавода.
  Он скривился, посмотрел на бычка, который тут же подскочил ко мне и с видимым удовольствием долбанул здоровенным кулачищем по челюсти. Долбанул от души. И без того саднящий затылок ударился все об тоже круглое сзади, загудевшее на этот раз еще громче, во рту что-то негромко хрустнуло, и он наполнился кровью и осколками зуба. Больно, блин...
  - Ты че, сука, думаешь, мы с тобой тут шутки шутим? - прошипел предводитель военных. - Еще раз какую-нибудь херню ответишь, пальцы отрезать начнем. Последний раз, ты откуда?
  Я сплюнул кровь и острые осколки на чистый кафельный пол. Хотели бы убить - давно бы убили. Значит что-то надо от меня. Придется потерпеть... Страха не было совсем. Было только неприятное ожидание дальнейшей боли и какой-то нездоровый интерес, сколько я смогу продержаться?
  - Попить дайте. - повторил я, напрягшись в ожидании следующего удара.
  Хорошо, что не в лицо. Хотя под колено носком берца тоже очень больно. Настолько больно, что я, не выдержав, заорал благим матом, стуча другой ногой по полу. Пришел в себя. Поднял тяжелый взгляд на бычка:
  - Как тебя там? Кирюха? - спросил я тихо. - Попал ты Кирюха. Конкретно. Молись теперь, чтоб я живым до тебя не добрался.
  Я теперь тоже был настоящим волчарой, и бедный Кирюха наконец-то это заметил. Он побледнел, как-то растерянно посмотрел на главного, заговорил:
  - Ренат, давай вальнем его нафиг, а? Чего с ним разговаривать? Эти падлы полкоманды вчера положили, пусть отвечает теперь!
  - Ответит, не ссы. - сказал Ренат, который, как и полагается лидеру, был хорошим психологом, так как явно понял, что просто так меня не расколоть. Не факт, что и отрезание пальцев поможет. У меня к ним тоже большой счет имелся. За Лешего. И вообще, безумие событий, произошедших за последние дни, одним махом подняло меня на какой-то еще более высокий уровень выживания. Я даже удивился, ощущая в себе такие внутренние силы, которых не мог достичь за целый год тренировок в Сарае. Как будто, Леха, погибнув, передал мне в наследство все то, чему не успел научить. Или это остатки вчерашнего глюка про распахнутую дверь в голове? Чудеса, конечно. Но к чудесам я привык уже давно...
  - Попить ему дай. - сказал главный Кирюхе.
  Тот не шелохнулся. Стоял, насупившись, демонстративно сложив руки на груди. Вдруг та самая, темноволосая, за которой я гнался по крышам гаражей, резко выступила вперед, подняла с пола двухлитровую пластиковую бутылку, видимо, ту из которой меня недавно поливали, приводя в чувство, и подошла ко мне. Глядя прямо в глаза без ненависти, а с каким-то непонятным вызовом, она за подбородок подняла мне голову и начала вливать в рот восхитительно холодную и сладкую воду. Я жадно глотал, не в силах отвести взгляд от ее серых глубоких глаз. Потом поперхнулся, закашлялся.
  - Еще? - спросила она.
  Я мог только кивнуть. Долив в меня остатки воды, она опустила баклажку, вопросительно подняв бровь?
  - Все! Спасибо... - сказал я от души, чувствуя, как организм с радостью впитывает живительную влагу.
  Она молча отошла, встав среди остальных военных. Я заметил быстрый недобрый и ревнивый взгляд Рената, брошенный на нее. Он снова повернулся ко мне, хотел что-то сказать, но я заговорил первым:
  - Короче, товарищи военные. Можете мне не верить, отрезать пальцы, уши, мне реально по барабану, но мы живем около пивзавода на Речном проспекте. Была у нас позавчера там одна неприятная история, и мы с... С товарищем, которого вы вчера убили, заночевали в Коробке, в подвале спортивного лицея. Что такое Коробка, надеюсь, не надо объяснять? А ночью был период, это вы , наверное, тоже заметили, да? И этот самый лицей закинуло сюда к вам, на этот вонючий проспект Сталелитейщиков. Он там и сейчас стоит напротив стадиона, на той стороне, вместо какой-то хрущевки. Можете сходить проверить. И вчера мы просто шли домой. Домой, бля! О чем мы вам, баранам, долго и упорно орали. Вы нам не поверили, и вот что получилось. Вот и вся правда. Другой нет... - Я потрогал языком сломанный зуб. Больно, зараза! - Ну что? С какого пальца начнете?
  Они молчали. Молчали как-то растеряно и потрясенно. Было совершенно ясно, что услышать ожидали что-то другое. Молчал и Ренат, задумчиво потирая подбородок.
  - Тогда вы мне может объясните, - решил воспользоваться моментом я, - Объясните, что мы вам такого сделали, что вы вчера там все чуть костьми не легли, чтобы нас завалить? Родственников ваших расстреляли? Баб ваших изнасиловали? Что?! Или вы всех без разбору мочите, кого увидите?
  - Ты сейчас не в том положении, чтобы вопросами тут кидаться! - резко ответил Ренат. Помолчал.
  - Значит не со стадиона, говоришь? - прищурившись, спросил он наконец. - А снаряга такая откуда?
  - От верблюда!.. У себя нашли, недалеко от Думы. Фсбэшная нычка там, вот и затарились. Раньше пожарными были...
  Тут до меня наконец начало доходить. Стадион, Урод с СВД, экипировка наша на нем... Да и мы в масках и очках шли... Блядь, да как же так все нелепо и обидно вышло, а?.. Все Грибы эти долбаные!
  Наступило долгое молчание. Ренат о чем-то думал, уставившись сквозь меня. Остальные ждали, что скажет командир.
  Первым не выдержал бычок Кирюша.
  - Ренат! Что ты молчишь? Резать тварь надо, хули тут думать! Ты видишь, он же издевается!
  Остальные тоже возмущенно загомонили, выдвигая не менее кровожадные предложения. Особенно старалась высокая блондинка с красными от слез глазами, просверливая меня ненавидящим взглядом просто насквозь. Общая суть была понятна. Я - сволочь, убившая их друзей. Со мной не надо разговаривать, меня нужно долго пытать и мучить, а потом убить. Интересно, кто из них пытать собрался. Вроде все с виду нормальные, не маньяки. Если только Кирюха или сам Ренат?
  Последний наконец рявкнул:
  - А ну, завалили все!
  Повернулся ко мне и уже спокойно продолжил:
  - Вобщем, со стадиона ты или нет, в принципе, уже не важно. Вы с твоим бешенным друганом вчера убили одиннадцать моих бойцов. Больше половины команды. Как мы дальше тут будем существовать, я, вообще, пока не представляю. Кто там был прав, кто виноват - сейчас уже фиолетово. Одиннадцать человек! Такое не отмоешь. Никогда... Ничего тебе объяснять и оправдываться я не буду. Убьем мы тебя однозначно.
  О как!
  В комнате раздался одобрительный гул.
  - За тобой выбор. - продолжил Ренат. - Ты нам подробно и обстоятельно рассказываешь про ту часть города, откуда ты типа явился. Что там происходит, кто живет, чем торгуют. Про пивзавод свой тоже все докладываешь. У нас карта есть хорошая, на ней рисуешь ваше место, коробки, нычки, магазины, ловушки, если есть. И вообще, рассказываешь, все, что ты знаешь об окружающем пространстве, где мы все оказались, а знаешь ты много, жопой чую... Потом я вывожу тебя на улицу и ласково стреляю в лоб. Есть второй вариант. Ты, я так подозреваю, выберешь его. Ты молчишь, как партизан. Мы тебя пытаем всеми возможными средствами и способами. В итоге, ты все равно делишься с нами информацией, но умираешь долго и мучительно. Ну а если ты совсем уж отмороженным окажешься, и без пальцев, ушей, носа и члена с яйцами будешь продолжать молчать, то разреши тебя познакомить с нашим товарищем. - он указал рукой на мужика, лет пятидесяти, среднего роста, лысого, с бородой, типа эспаньолки. - Это Доктор. Он тебе вчера в шею транквилизатор воткнул, ты даже не дернулся. Так вот, кроме транквилизаторов, у Доктора есть еще куча всякой химии. Он ее очень экономит, но ради такого случая, я думаю пожертвует парой шприцов. В итоге отрезание конечностей покажется тебе сущим пустяком, а желание поделиться с окружающими всем, что знаешь, станет непреодолимым. Прецеденты были, так что тут я уверен на сто процентов.
  Я посмотрел на Доктора. Интересно, где он эту химию берет? Аптеки-то пустые. Или здесь - нет? Тот стоял, сложив руки в черных кожаных перчатках на груди, смотрел на меня с пренебрежительной улыбкой.
  Стоп! Руки в перчатках... Я вгляделся в улыбающееся лицо. Да, просто так и не заметишь, а когда знаешь, как смотреть, то сразу все видно. Это было сложно объяснить. Я, скорее - чувствовал, нежели видел. Черты лица слишком уж заострившиеся и хищные для человека, что-то не то с носом и ушами, челюсти выпирают вперед уже явно больше, чем раньше, замаскированные аккуратной бородкой. Но главное - глаза. Они вообще не человеческие. Очень тонкая грань, но для меня, знающего, явственно различимая.
  Передо мной стоял коллега по несчастью нашего Бороды примерно в той же стадии трансформации...
  Улыбка на лице Доктора медленно растаяла. Он явно начал нервничать. Короче, он понял, что я понял, и потихоньку, мелкими шажками сместился за спины остальных.
  Интересный расклад. А товарищи военные-то, видимо, не в курсе, какой фрукт поспевает среди них.
  - Думай, Егор. Выбирай. - продолжал тем временем Ренат. - До завтрашнего утра тебе время даю, посиди пока тут один. Все, пошли, дел полно! - крикнул он остальным. - Сивый, одну руку ему отцепи, пусть ходит вдоль трубы, и ведро в угол поставь. Кирюх, подстрахуй.
  Кирюша встал у двери и направил мне в голову автомат, кровожадно передернув затвор. Сивым оказался белобрысый парень лет двадцати от силы. Он осторожно подошел, ловко снял браслет наручников с моего правого запястья и защелкнул его на левом, где уже были надеты другие. Я наконец смог развернуться и увидел, что приковали меня к одной из железных труб во множественном количестве тянущихся вдоль всей стены. Сивый со скрежетом поводил двойным металлическим кольцом туда-сюда, проверяя насколько свободно скользит оно по трубе, удовлетворенно кивнул, указал на голубое эмалированное ведро, на котором красной краской было написано непонятное.
  - Гадить туда, - пробасил он и пошел вслед за остальными на выход.
  Военные покидали мою темницу молча, не оглядываясь. В дверях стоял Кирюша и грозно зыркал в мою сторону. Только моя темноволосая подруга быстро обернулась на пороге, но лицо разглядеть я не успел, бычок с лязгом захлопнул дверь. Послышался скрип задвигаемого засова, а потом погас свет.
  ***
  Негры ночью грузят уголь...
  Я сидел в полнейшей темноте. Точнее, старался сидеть. Табуретку вредные военные унесли с собой, поэтому я застыл на коленях лицом к трубам, к которым был прикован. Левая рука, задранная вверх, периодически затекала, приходилось вставать, чтобы восстановить в ней кровообращение. Было холодно. В самом помещении температура была градусов пятнадцать, так что в одних штанах, да еще и босиком на ледяном кафельном полу ощущал я себя, мягко говоря, некомфортно. Несколько раз прошелся вдоль трубы, противно скрипя наручниками. Подергал. Не очень толстая, но держится крепко. Наручники тоже вроде прочные, хотя можно попробовать порвать. Силы я в себе чувствовал немерено.
  Вообще, это было очень необычно. Как будто, пока я был под действием дряни, которую мне всадил в шею хренов Доктор, кто-то подверг меня неслабому тюнингу. Или круто прокачал, выражаясь молодежным, геймеровским слэнгом.
  Так что, скучно мне совсем не было. Я внимательно прислушивался к себе, изучая произошедшие перемены. Во-первых, сильно обострились все чувства. В темноте, конечно, я не видел, для этого даже кошкам необходимо хоть какое-то количество рассеянного света, который здесь отсутствовал. Зато слух стал намного острее. Я мог разложить окружающую меня тишину на еле слышный гул трансформатора где-то за стеной, шелест воды в трубах, потрескивание несущих элементов здания, в котором я находился. Стены и перекрытия всегда испытывают нагрузку, даже после усадки. Постоянно появляются микротрещины, швы слегка трутся друг об друга, грунт соприкасается с фундаментом. Дом может стоять века. И все эти века будет постоянно тихо-тихо дышать. Услышать это дыхание обычному человеку невозможно, а я вот теперь слышал и понимал, что я слышу. Также улучшилось обоняние. Запахи распадались на множество слоев и оттенков, и я точно знал откуда и чем воняет. Причем, я быстро научился контролировать свою степень чувствительности к сигналам окружающего пространства. Как громкость телевизора, ее можно было убавить или выключить совсем. Наверное, в туалет теперь можно заходить без проблем. Выключил нюх, и хоть живи там.
  Помимо внезапно усилившихся пяти обычных чувств, появилось новое, шестое. Я бы назвал его чувством ориентации в пространстве. Это сложно понять и объяснить, не испытав на себе, но неожиданно я обнаружил, что хоть ничего не вижу вокруг, но совершенно ясно ощущаю габариты помещения, а также форму и расположение всех предметов, находящихся в нем. Вон больничные каталки у стены напротив, слева дверь, справа ведро, любезно предоставленное местной администрацией. Более того, за стеной, к которой я был прикован, я ощущал плотную толщу земляных масс, давящих на нее. За правой стеной - тоже самое, но за остальными двумя я чувствовал целую череду помещений. В голове словно прорисовывалась трехмерная схема. Моя каморка, длинный коридор, по обеим сторонам которого расположены небольшие кубические объемы комнат, и большое просторное помещение в конце, где, как мне показалось, я даже мог ощущать присутствие нескольких человек. Чуть напрягшись, я увидел все здание целиком. Я находился на втором подземном этаже. Надо мною полуподвал или цоколь, наполовину торчащий из земли, выше - еще три этажа, соединенных между собой двумя лестницами в торцах. Здание не очень большое, площадь застройки квадратов четыреста. Дальше, к сожалению, было сложнее. Пространство вокруг дома я ощущал плохо и нечетко. Вроде угол каких-то нешироких проездов, остальное непонятно. Дальность моего нового зрения явно ограничена. Хотя мне и этого подарка за глаза...
  К тому же, помимо физических параметров мира, я теперь очень явственно ощущал его, так сказать, чувтвенно-энергетические характеристики. Я точно знал, что на улице день, около шестнадцати часов. Вокруг - безразлично-злобная давящая аура Города, особенно явственно ощущаемая в этом районе. Причем представлялась она мне чем-то типа температурной карты местности, какие иногда висят на сайтах метеослужб. На равномерном светло красном полотне то тут, то там проявлялись небольшие плотные алые пятна, видимо, обозначающие бродящее по улицам зверье, а слева общий фон постепенно темнел, становясь темно-багровым, словно оттуда надвигался грозовой фронт. Скорее всего, в той стороне находился стадион и обитающие на нем твари, так как эманации злобы и нечеловеческой равнодушной жестокости резко усиливались именно там. Причем эта черная аура не только отталкивала, вызывая безотчетный страх, но одновременно манила и завораживала, пытаясь сломать волю.
  Блин, может началось? - мелькнула мысль. - Я тоже начал превращаться?
  Внимательно ощупал правой рукой левую кисть, закованную в браслеты. Вроде все как обычно. Ладонь, пальцы, костяшки, ногти. Онемела, припухла, но никаких раздутых суставов и когтей нет. Наверное, это все же что-то другое... Интересно, что бы сказал на это Леший...
  Так, методом проб и ошибок, изучая нового себя, словно пытаясь разобраться в сложной незнакомой аппаратуре, к которой забыли приложить инструкцию по эксплуатации, я провел часа четыре. Постепенно перестал обращать внимание на холод. Однако снова начала мучить жажда и голод, болел сломанный зуб. Но деваться некуда, придется терпеть...
  Решил, что пора вздремнуть. Думать, что делать завтра, надо на свежую голову. Сейчас там явно перегруз из-за свалившегося неизвестно откуда подарка. Долго икал более-менее подходящую позу, наконец, кое-как устроившись, закрыл глаза. Сон пришел тут же, однако ненадолго.
  Скрип отодвигаемого засова был очень тихим, гость старался не шуметь, но я все равно мгновенно проснулся, приводя организм в боевую готовность. Мало ли, может Кирюша меня убивать пришел. Однако тут же расслабился. Нет, не Кирюша. Я знал, кто это еще до того, как темноту разрезала узкая полоска света, и в проеме возникла тонкая стройная фигура. Постояла на пороге, наверное, привыкая к темноте, разглядела меня, быстро подошла к трубе, поставила что-то на пол и отошла обратно, тихо закрыв дверь. Сама осталась. Уселась на каталку напротив меня, застыла.
  Я смотрел на нее своим новым трехмерным зрением. Даже в виде расплывчатого образа, транслируемого в мозг подсознанием, она была красива. Очень.
  - Привет. - сказал я.
  - Виделись. - ответила она после долгой паузы. Снова помолчала, потом спросила:
  - Почему ты меня вчера не убил?
  - А что надо было?
  - А ты, что - еврей?
  - В смысле, - не понял я.
  - Вопросом на вопрос отвечаешь...
  - А-а... Нет, я - русский.
  Неужели только это спросить и пришла? Любопытная...
  - Ну так? - не выдержала она. - Почему?
  - Я с девочками не воюю.
  Усмехнулась:
  - Нашел девочку...
  - Ну, кто скажет, что ты мальчик, пусть первым бросит в меня камень. - процитировал я классиков. - Что приперлась-то? Поболтать просто или освободить меня хочешь, в благодарность, так сказать?
  - А ничего не завернуть? - фыркнула она. - Я тебе вон поесть принесла, а ты хамишь тут.
  - А Ромео твой не против?
  - Какой Ромео?
  - Ну, который - Ренат.
  - А откуда ты?.. - удивленно начала девушка. Потом снова усмехнулась. - Ромео... Не до меня ему сейчас. Вы в нем дырок вчера понаделали, помнишь?
  - Сам виноват. - сказал я, нащупывая бутылку воды и открытую консерву с килькой. - За еду - спасибо. Ну давай, выкладывай. Что хотела?
  Она опять надолго замолчала. Я в это время с удовольствием поедал далеко несвежую рыбу, шумно запивая ее водой. Наконец она тихо спросила:
  - А ты правда с пивзавода?
  - А смысл мне врать? - ответил я с набитым ртом.
  - Нет, ты точно еврей! Ну так да или нет?
  - Да, я с пивзавода. У нас бункер прямо под строяком.
  - Значит ты окрестности там хорошо знаешь?
  - Вполне.
  - На углу Пилоновской и Старогвардейской, прямо около площади, свечка была, такая бело-синяя, - быстро, с жаром заговорила девушка. - Она там стоит еще?
  Епта! Вот у нас большая деревня! Это же та самая свечка, где я с Волосатыми воевал!
  - Стоит. А что?
  - Жила я там. - ответила она. Помолчала, явно колеблясь, потом спросила. - Если я тебе помогу отсюда выбраться, доведешь меня до нее? Тебе же все равно к своим возвращаться надо...
  Так, все понятно. Слухами земля полнится. Плавали, знаем...
  - Что, домой переночевать потянуло? - с усмешкой спросил я.
  Мой вопрос явно застал ее врасплох:
  - Ну... А почему ты так спрашиваешь?
  - Тебя как зовут, ночной гость?
  - Настя... Я не поняла...
  - Так вот, Настя. - перебил я ее. - Не знаю, кто и зачем рассказал тебе эту байку, но со стопроцентной гарантией могу тебе заявить, что все это полная херня! Я сам в прошлом году повелся, поперся в свой бывший дом, но не дошел. И хорошо. Итак чуть без башки не остался. А те, кто дошел, предсказаний не оправдали. Все здесь остались. Только в виде фарша. Туда, в тот мир, никто не вернулся. Нельзя вернуться в место, которого нет... Просто, видимо, надо людям на что-то надеяться, жить ради чего-то, вот и придумывают всякие идиотские истории, да еще другим рассказывают, головы морочат...
  Настя молчала. Потом я понял, что она плачет. Беззвучно и горько. Блин, зачем я ей так-то все это выложил? Можно ведь было помягче объяснить...
  - Лучше бы ты меня вчера застрелил, - наконец прошептала она.
  Женские слезы - страшная сила. Мне вдруг стало неимоверно жаль эту испуганную, хрупкую девчонку, потерявшуюся в страшной, жестокой и абсурдной реальности. Захотелось успокоить, защитить, прикрыть спиной, вытащить ее отсюда, лишь бы не ощущать сейчас, сидя в кромешной тьме, но видя и чувствуя лучше, чем при свете тысячи ламп, ее горе и отчаяние. Я сам в свое время в полной мере испытал это болезненное чувство обреченности, которое накрывает тебя с головой после звона разбитой вдребезги последней отчаянной надежды. Тогда меня растоптал Борода, вгоняя жесткие короткие фразы раскаленными гвоздями прямо в душу. Сейчас в его роли выступил я, с ходу обрушив на голову бедной девушки, суровую, горькую правду.
  - Послушай... Настя... - начал я, со странным чувством смакуя срывающееся с губ это, вроде бы, обычное русское имя. - Пойми, пожалуйста, что жить здесь с надеждой в сердце нельзя. Нужно просто жить! Жить назло! Назло этому поганому месту, назло всем этим тварям наверху, назло самой смерти! Только так, поверь мне, я все это тоже проходил. Точно также маялся... Надо постараться забыть, что когда-то было по-другому, а если не получается, загнать воспоминания подальше и стараться не трогать. В конце концов, не можешь забыть близких - маму, папу, мужа, кто там у тебя был, не плачь по ним, не скорби, а наоборот, думай о том, как хорошо, что их здесь нет, как хорошо, что они все там, где мир живой. Значит и они живы, и все у них в порядке...
  Она зарыдала уже в голос, не прячась. Прислонилась к стене, закрыла лицо руками и судорожно затряслась всем телом.
   Мда... Успокоил, бля, доктор Курпатов... Вообще, до истерики довел.
  Я решил пока помолчать, пусть выплачется. Уселся, как мог, на пол, опустил голову. Шли минуты. Мы так и сидели в темной холодной комнате, похожей на морг. Я - в одних штанах, привязанный, как собака, к трубе и сконфуженно молчащий, и она - напротив, сжавшись на больничной каталке и горько-горько плача. Долго сидели. Наверху я чувствовал ночь. Чувствовал мертвую тишину и пустоту, то тут, то там заполняющуюся стаями зверья, рыскавшего по улицам.
  Наконец всхлипывания стали тише, потом прекратились совсем. Она выпрямилась, достала откуда-то платок, начала вытирать лицо.
  - Да уж. - протянула она. - Это верно.
  - Что верно? - уточнил я.
  - Хреновый из тебя Курпатов!
  Не понял! Я про Курпатова вслух что ли сказал?
  - Значит жить назло? - спросила она с усмешкой и встала, явно намереваясь уходить.
  - Подожди, пожалуйста... Настя! - быстро заговорил я. - Послушай меня еще немного.
  - Да нет, спасибо, Егор! Мне уже сказанного надолго теперь хватит. Я уж лучше пойду...
  - Завтра меня будут пытаться казнить. - перебил я ее. - Я не прошу тебя мне помочь. Не имею права, наверное. Я вчера твоих друзей убивал... Спасибо, что вообще со мной разговариваешь. Так что тут уж я сам что-нибудь придумаю.
  - Что придумаешь? Остальных моих друзей добьешь? Вы же с твоим дружбаном отмороженным я смотрю - вообще терминаторы. - съязвила она.
  - Его Алексей звали! - рыкнул я, заводясь. - И вы его вчера пристрелили.
  - Уверен? Трупа никакого внизу не обнаружилось.
  Как так? Я же своими глазами видел... В душе встрепенулась радостная надежда.
  - Хотя может Парикмахеры раньше нас добрались, так что зря ты улыбаешься.
  - Какие парикмахеры? - спросил я. - А с чего ты взяла, что я улыбаюсь? Ты, что меня видишь?
  - Нет, не вижу. Просто чувствую как-то, сама не пойму... - с недоумением ответила Настя, но тут же снова включила стерву и с наигранным злорадством продолжила. - Парикмахеры - это те, которые на деревьях живут, с косами вместо рук. У вас там на пивзаводе их нету что ли? Так вот, они товарищи шустрые, сам видел, человечинку любят, могли его найти и утащить, пока мы за тобой бегали. Так что, ты, Егор, не надейся зря. Живи назло!
  Вот зараза! Ладно, про Лешего завтра уточним...
  - Короче, на остальных твоих друзей мне, в принципе, наплевать. - продолжил я. - Сами полезли. А Кирюшу вот, например, я бы вообще с удовольствием ножичком поковырял. Я тебе помочь хочу...
  - Ого! И за что же честь такая?
  - За красивые глаза! Ты слушать будешь или нет?
  - Ну давай излагай, спаситель ты мой.
  Невозможно! Отвык я с бабами общаться...
  - Уходить тебе надо отсюда срочно. Одна не сможешь, поэтому с командиром своим поговори, не знаю кто он там тебе - муж, любовник, друг сердечный. С остальными тоже. Уходите южнее или западнее, ближе к Реке. Там реально лучше! Тоже, конечно, не фонтан в последнее время, но лучше. Здесь у вас вообще - жопа! А на стадионе просто рассадник какой-то. Обитель зла, бля! Можешь мне не верить, но у меня что-то с головой за ночь произошло, чуйка обострилась до предела. Так вот, оттуда таким веет, что аж волосы дыбом! И тем, кто там обитает, явно нужны вы. Причем, почему-то особенно ты и та сивая девчонка, которая меня кастрировать хочет. Причем, счет уже на часы идет, они явно в курсе, что у вас личный состав сократился...
  Я замолчал, своим новым шестым чувством ощутив перемену в ее состоянии и боясь снова переборщить. Настя медленно села обратно на каталку, подтянула колени к груди, обхватив их руками. Ей было страшно. Настолько страшно, что даже мне стало не по себе. Это был не страх смерти или боли, это был невыразимый словами ужас перед чем-то другим. Я видел, как он заполняет ее сознание, полностью лишая воли и сил бороться.
  - Сивую девчонку зовут Юля. - тихим обреченным голосом сказала она. - Ее парня ты вчера, точнее уже позавчера, расстрелял на лестнице, когда он убил твоего друга. А у них с Юлькой была любовь. Настоящая. Только ею и жили...
  - А у вас с Ренатом тоже любовь? - задал я глупый и совершенно неуместный сейчас вопрос. Как школьник, блин...
  Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Тут я совершенно отчетливо понял, что она тоже прекрасно видит меня тем же странным новым зрением, для которого не нужен свет.
  - Нет. - ответила Настя. - Он меня просто трахает... Доволен?
  Я молчал, с удивлением ловя в душе совершенно забытые чувства. Пипец, Егор! Ты что ревнуешь? Приехали...
  И тут, совершенно неожиданно для меня, она начала рассказывать. Тихо, с грустью, словно на исповеди.
  - Я, когда здесь оказалась чуть больше года назад, он меня от Урода спас. Я по улицам металась, не понимала где я. Мало того, что я в этом районе раньше почти не бывала, я же у площади Фрунзе жила, а работала около железнодорожного вокзала, так еще все пусто, людей нет, все странное, будто из картона. Думала - то ли с ума сошла, то ли в какую-то Припять увезли... А тут Урод меня унюхал, вылез откуда-то и бежит. Представляешь, что со мной было, первый раз его увидела тогда?
  Я представлял. Очень даже хорошо представлял...
  - Потом выстрелы, Урод прямо передо мной валится, и появляются люди в форме. Впереди - Ренат. Подошел, зверюгу добил, пошли, говорит, новенькая, с нами будешь теперь жить. Я думала, эвакуация какая, война или еще что-нибудь, а они меня сюда привели и рассказали, что почем...
  - А мы, кстати, где? - спросил я, воспользовавшись паузой.
  - В заднице мы в полной, не знаешь разве? - невесело усмехнулась Настя. - Мы - между Симферопольской и Юных Комсомольцев. Тут во дворе частная клиника трехэтажная. Не помню название, но дорогая, судя по интерьерам. Пластмассовых людей здесь делали. Грудь силиконовая, губы, попы, прочая пластика. Вот в ее подвале мы с тобой и сидим сейчас...
  - Вобщем, сначала я им не верила, кричала что-то, требовала меня домой вернуть, в истерике билась. Как все новые... Потом меня пару раз вечерком на улицу вывели, показали еще раз местные пейзажи и их обитателей, тут я и сникла. Лежала дней пять. Потом Ренат подошел, выбрал время, когда вокруг никого, и давай подкатывать. Да так борзо, в наглую. Меня итак трясет, тут еще этот татарин лезет. Соскучился я по женскому полу, говорит, а ты к тому же далеко не уродина. А в группе тогда одни мужики были. Посылала его - бесполезно. Лезет и лезет. Ну, я ему по самому чувствительному коленом вмазала, он попрыгал, а потом бить меня начал. А меня в жизни никто пальцем не трогал, ни один мужик! А этот лупит со всех сил и лыбится. Никуда не денешься, сучка, а будешь выкобениваться, на улицу пойдешь ночевать...
  Тоже знакомая история. Борода и Светик. Везде одно и тоже. Она помолчала с полминуты, потом продолжила:
   - Больше недели держалась, потом сдалась. Он тут главный, захочет на самом деле выгонит, никто слова не скажет. Жить хотелось. Все надеялась на что-то... Так и бракосочетались... Это потом сразу две девчонки появились. Юля и... еще одна, Наташа. А сначала - шестнадцать мужиков и я одна. Я тогда еще подумала, сейчас доиграюсь, вообще, по кругу пустят...
  Слушать все это было неприятно и почему-то стыдно. Ну да, звериная жизнь у нас. Вождь племени. Лучшая самка, естественно, лучшему самцу. Я представил себя на месте Рената, стало противно. Нет. Однозначно, ни бить, ни гнать на улицу я бы ее не стал. Девушка, конечно, красивая. Настолько, что в сердце что-то сводит. Даже для нормального мира Настя была более чем, а уж для этого, ненормального...
  - Ты что там кулаки-то сжимаешь, Егор? - зло спросила она. - Хочешь жить, умей вертеться...
  Замолчала. Потом опять начала рассказывать. Видимо, долго держала все это в себе и вот дорвалась, нашла слушателя. Благодарного. Все равно завтра казнят...
  - Я сначала дергалась, боялась залететь, - в ее голосе снова появилась грусть. - Думала, что с ребенком-то буду делать? Как его здесь растить среди Уродов? А потом узнала, что у девочек месячных тут не бывает... Стерильные мы все, понимаешь, Егор? Пустые, как все вокруг... - Всхлипнула, вытерла глаза. - А потом, вообще, не до этого стало. Такое началось... Не то что рассказывать, думать страшно...
  - Что началось? - спросил я. - Эти, со стадиона пришли?
  - Подожди, не торопись. - ответила она. - Давай по порядку, заодно поймешь, почему мы вас на стройке так убить хотели. Чтобы там остальные ни говорили, я думаю, ты имеешь право хотя бы знать причину... Я здесь появилась незадолго до того фокуса, когда периоды сломались. Ну ты, наверное, в курсе.
  - Да. - ответил я. - Великая пауза.
  - Вон как вы ее назвали! Великая... Вобщем, сначала жили нормально, насколько это здесь вообще возможно. Наша группа тут, в подвале, и на стадионе еще соседи, около двадцати человек. Они там восточную трибуну как-то укрепили изнутри, закопались, обложились и очень даже неплохо существовали. Две Шестерочки, одну ты видел, мы вас около нее накрыли, а вторая - на проспекте Сталелитейщиков. Есть еще несколько команд, но они намного дальше. Я там никого не знаю, с ними только мужики на Рынке пересекались.
  - А где Рынок?
  - На Старо-Вокзальной, около психбольницы. Я туда ни разу не добиралась. Женщины раньше на поверхность практически не выходили...
  - А сейчас, вон, с автоматами бегаете. - вставил я.
  - Ну так слушай, что перебиваешь? Жили, можно сказать, душа в душу, даже когда периоды сократились, смогли договориться, поделить магазины. Другие, вон рассказывали, тут же воевать начали, мы - нет. Даже в гости друг к другу ходили, представляешь? Особенно, когда девчонки еще появились и у них, и у нас. Первые месяцы после этой Великой паузы, как ты говоришь, вообще, урожайными были. Новых людей почти каждую неделю находили. Причем, еды хватало, оружием и снаряжением давно, еще до меня, очень плотно запаслись в какой-то воинской части, поделили поровну.
  Настя замолчала. Легко соскочила со своей каталки, подошла ко мне и забрала бутылку с остатками воды. Нет, ее точно так же, как и меня тюнинговали, вон как двигается. Интересно, остальных прибамбасов нет, или она не успела их осознать?
  Она села обратно, допила воду, начала рассказывать дальше:
  - Потом начались эти непонятные вещи с тварями, которые вдруг начали резко умнеть. Уроды в стаи стали собираться, Волосатые чуть ли не в каждом доме гнезда свили, Парикмахеров на каждой осине - по десять штук висит, а раньше, наоборот, на десять деревьев - один Парикмахер... Люди стали чаще гибнуть или пропадать, но все равно, как-то приспособились, жили, отбивались, учились на ошибках... А месяца полтора назад... - Настю снова затрясло, она задохнулась, не в силах справиться с собой.
  И тут я совершенно неосознанно попробовал дотянуться до нее, обнять и успокоить. Я сам не понял, как я это сделал, просто представил теплое мягкое одеяло, которым я бережно накрываю испуганную девушку. Она тут же расслабилась, задышала ровно, а потом чуть ли не подпрыгнула на своей каталке, ошарашенно глядя на меня.
  - Это ты сейчас сделал? - голос напряжен, но страха нет, только удивление. - Как?
  - Не знаю. - честно ответил я. - Я же тебе говорил, со мной что-то произошло за последние сутки, я теперь, как гребанный экстрасенс. Да и ты, я смотрю, тоже. Только у тебя времени, видимо, не было к себе прислушаться. А я тут полдня тренировался. Так что там полтора месяца назад случилось?
  - В следующий раз предупреждай, если опять соберешься так сделать, - сказала Настя. - Хотя... Это было, конечно, неожиданно, но как-то...
  Приятно, прочитал я ее невысказанную вслух мысль, как она ранее прочитала мою про доктора Курпатова. Да что же это такое с нами творится? Дурдом...
  - Что-то у них там случилось на стадионе, - наконец заговорила она. - Вечером, прям перед темнотой, к нам оттуда прибежали человек десять. Мужики их чуть не постреляли от неожиданности. Глаза у всех круглые, трясутся, некоторые в крови. Полночи пытались от них хоть что-то узнать - бесполезно! Бормочут что-то, мечутся... Только утром начали более-менее связно объясняться. Вобщем, говоря кратко, у них там сразу восемь человек превратились в Уродов. В Уродов, Егор! - ее снова начало потряхивать. - Раньше, конечно, ходили слухи, что некоторые Уроды раньше людьми были, но я лично никогда всерьез их не воспринимала. Не может человек превратиться в Это! А оказывается - может. Причем не в тупое, облезлое животное, а в хитрую, разумную тварь, которая хоть тоже облезлая и страшная, но может разговаривать, думать и до последнего притворяться человеком.
  - Что, вот так прям за один вечер все и превратились? - спросил я, решив пока оставить свои познания в этой области при себе.
  - Нет, не сразу. Где-то три дня все это длилось. То есть длилось может и дольше, остальные, нормальные, стали замечать неладное дня за три до... Этого... Как рассказывали, вести себя они стали как-то странно, обособленно от остальных, взгляды голодные какие-то, с лицами что-то не то. Сначала ничего не понимали, а когда заметили, наконец, когтищи на руках и носы загнившие, поздно было. Двое пропало. Парень и девушка. У них там склад где-то в самом низу был, эти Уроды в нем закрылись... Пока остальные с оружием дверь выбивали, где-то час прошел. Так они за этот час парня сожрали до костей, только кишки по стенам развесили, как гирлянды, а девушку... Девушку... Егор, сделай так еще раз, пожалуйста!
  Второй раз получилось проще и быстрее. Настя взяла себя в руки, глубоко вздохнула и сказала:
  - Когда дверь наконец выбили, два Урода ее насиловали... Мертвую... А остальные вшестером, как обезьяны, кинулись на тех, кто вошел. Двоих сразу порвали, остальные успели дверь захлопнуть и к нам убежать... Вот так...
  Такое представить было трудно даже мне. Хотя я воочию наблюдал метаморфозы дяди Миши, знал про медленное превращение в чудовище нашего командира, но чтобы эти твари могли разговаривать, да девок насиловать... Это явно перебор. Я думал, у них там отваливается все за ненадобностью... Это что получается, они вышли на какой-то другой этап эволюции? Как там Леший пошутил, - Уродо сапиенс?
  - А что сейчас твориться, просто туши свет. Словно дьяволы какие-то стали, прости Господи. - Вновь заговорила Настя, подтверждая мои мысли. - Остановились на какой-то промежуточной стадии. Разумные, как люди, только хитрее, но быстрые и сильные, как Уроды. Морды - страшные; челюсти, зубы, носы - дырявые, как у сифилитиков, но дальше не гниют. По ночам ходить могут, твари их не трогают, за своих принимают. Раздобыли где-то крутое снаряжение с оружием, точь-в-точь как ваше, и на нас теперь охотятся. Причем, не столько, чтобы сожрать, а сколько, чтобы помучить и... Страшно говорить... Жестокие они не по-человечески, и нас за что-то люто ненавидят и презирают... Сначала один у нас пропал. Через пару дней эти сволочи его прямо около нашей Шестерочки вывесили. Частями... Даже мужиков некоторых рвало, когда увидели... Потом парня с девушкой утащили. Вано и Наташку. Неделю их у себя держали, Вано потом отпустили. Оскопили, прижгли чем-то, чтобы кровью не истек, и отпустили... Специально, чтобы он нам рассказал, чем они там занимались. И он рассказал... А потом ночью застрелился... Вобщем, их больше всего бабы интересуют. Мужики, конечно, тоже, но только поиздеваться и сожрать. А среди нас, девушек, они ищут каких-то особенных, подходящих, как Вано расслышал. Наташка вот не подошла. Они ее долго... - Настя опять начала всхлипывать. - Не могу я про это рассказывать... Мучили они ее долго, вобщем, по очереди. Потом главный их... Иван Петрович его звали, когда он человеком был. Хороший, добрый мужик...
  Она перевела дух. Я сидел и просто охреневал от услышанного.
  - Иван Петрович этот бывший вердикт вынес - не подходит! И начал... Начал... - тут Настя опять зарыдала, потом сквозь слезы почти закричала. - Он ее трахает, а от ноги пальцы откусывает, жует и смеется! А она живая еще, Егор! Живая!.. А он ее трахает и ест! Трахает и ест...
  Все. Не выдержала. Уткнулась в ладони, ревет. Да, это полный пипец. Это даже не Уроды уже. Вообще, не знаю, как их назвать...
  Я снова потянулся к ней, обнял своей новой неосязаемой рукой, прямо физически почувствовал ее отчаяние и ужас и попробовал забрать часть себе. Получилось. Настя начала успокаиваться. Перестала плакать и неожиданно так же потянулась ко мне. Было чувство, что она положила сверху моей руки свою и с благодарностью сжала ее. Неумело, но искренне и ласково.
  - Спасибо... - прошептала она и тут же отдернулась.
  Повисла долгая неловкая пауза. Чуть больше суток назад мы хотели друг друга убить, а теперь вот сидим, обнимаемся. Виртуально правда как-то, но все-таки...
  - А вы пытались как-то, я не знаю, противостоять, воевать. - спросил я через пару минут. - Их же там восемь всего, ты говорила, а вас больше двадцати... Было.
  - Да конечно пытались! После того, что Ванька рассказал, тут все просто озверели. Даже Ренат вон, какой бы он козел ни был, кулаки сжимал и чуть не плакал. То, что эти твари творят, это же, вообще, я не знаю, как даже назвать. Это уже где-то за гранью добра и зла... Снарядились в поход, оружия набрали, патронов. Пошли все, даже я, Юлька и еще девка, которая оттуда к нам прибежала. Ну как, девка? Лет сорок. Марина... Пришли к стадиону по плану, несколькими группами со всех сторон... А они уже ждали... Не знаю, то ли мысли читают, то ли вообще все вокруг чуют, но как дали по нам из всех стволов, мы еле ноги унесли. У них реакции, меткости и всего остального этого вашего военного, откуда-то так прибавилось, что мама не горюй! Двое наших там остались лежать. А Маринку Уроды забрали... Специально в ногу пальнули, она перед кассами упала, корчится, стонет. Мужики пытались подползти несколько раз, а твари эти издеваются, пальцы, представляешь, отстреливают издалека и ржут во все горло! Веселятся... Пока руки раненным перевязывали, Марина пропала... Утащить успели. Не знаю, подошла она им или нет... Больше ее не видели и вспоминать пореже стараемся... Стыдно. И страшно... Только вот недавно, чудом каким-то, одного их них убить смогли. Подробностей не знаю, но он почему-то один тут недалеко лазил, может разведчик какой, ну его и накрыли... Ренат хотел живьем взять, допросить, но Доктор перестарался, в голову ему полмагазина выпустил...
  - Доктор? - вскинулся я. - А он, вообще, ваш или оттуда, со стадиона?
  - Оттуда. Со всеми тогда прибежал... - ответила Настя. - Он, если честно, странный какой-то последнее время, боюсь я его... Косится иногда как-то непонятно. Хотя, может просто уже шиза у меня, от всего шарахаюсь...
  Ага, шиза! Посмотришь завтра на него новыми глазами-то, увидишь...
  - Вот так и живем. Как в западне, гадаем кого следующего утащат. Все на нервах, тени своей боимся. И позавчера, когда дозорные стрельбу у стадиона услышали, а потом доложили Ренату, что в нашу сторону двое бегут в их снаряжении и масках... Что мы могли подумать? За кого вас приняли, ясно теперь?
  Я не ответил. Давно уже сам допер, так что новостью для меня это не стало.
  - Поэтому и бились с вами насмерть там, на стройке, и крики ваши не слушали. Уроды тоже говорить умеют... Ты мне скажи лучше - зачем вы маски-то с очками напялили? Так бы, может, наши увидели, что лица человеческие, по-другому все обернулось...
  - Грибы там росли, около парка. - пробурчал я. - На всякий случай, перестраховались. А снимать потом некогда было, вы нам голову поднять не давали. Да и откуда мы, вообще, знали, что здесь такое творится? Чуяли, что место плохое, очень плохое, я даже одного из этих ваших извращенцев в бинокль разглядел... Но чтоб так все было запущено... Это даже для этого сраного мира уже чересчур...
  Настя покачала головой, опять спрятала лицо в ладонях:
  - Господи, как же все так нелепо получилось! Столько ребят погибло из-за какой-то глупой случайности! У нас же каждый человек на счету был. И с вами, если бы нормально встретились, я думаю, договорились бы по-человечески. Мы бы вам помогли, а вы нам, вон как воевать умеете... А у нас половина мужиков - зеленые, нестрелянные почти. Были... Теперь зато только стрелянные остались. Только мало совсем...
  Да уж. И так бывает. Все, одновременно, и виноваты, и не виноваты. У нас с Лешим своя правда, у них - своя. Просто - нелепейшее стечение обстоятельств. Премию Дарвина в студию!
  Настя грустно усмехнулась. Видимо, уловила про премию Дарвина.
  - И самое обидное, - с горечью проговорила она. -Что только-только привыкла вроде к жизни этой поганой, смирилась, успокоилась. Даже стрелять научилась и драться. Только дух перевела... И тут нате! Уроды поумнели! Меня последние полтора месяца просто трясет все сильнее и сильнее с каждым днем. А твари эти тоже на месте не стоят, эволюционируют, сволочи. Ты можешь поверить, зовут они меня к себе. Манят. Телепаты хреновы! Давит и давит оттуда, со стадиона, беспрерывно! То в панике бьюсь, то хочу все бросить и туда к ним бежать... У Юльки тоже самое. А последнее время вообще глюки какие-то вижу периодически. Этот, Иван Петрович бывший, передо мной возникает, морда бледно синяя, клыки кривые торчат, а глаза... Я не знаю, кто они, Егор, но догадываюсь откуда. Я в глазах его это место вижу... Огонь там и муки вечные... А еще я там вижу, что он со мной делать будет, когда за мной придет. Он мне во всех подробностях показывает...
  Снова не выдержала, заплакала...
  - Я последние недели просто с ума сходила, - продолжила Настя сквозь слезы. - У Юльки вон хоть парень был, он ее в руках держал, а этот, мой... Слушать ничего не хочет, ему только одно надо... И вспомнила я эту историю про дом родной. Раньше тоже бредом считала, а сейчас решила - пойду. Пусть сожрут по дороге, но хоть просто сожрут, я им еще спасибо скажу... А вчера ты... С пивзавода. Я как услышала, подумала - судьба мне последний шанс дает... А оказалось - просто издевается...
  Я молчал. Что тут скажешь...
  - И вообще, ты кто такой а, Егор? - неожиданно со злостью спросила она. - Я тебя два дня назад знать не знала, а теперь сижу тут всю ночь душу изливаю! Ты моих друзей убивал, а я сердцем тебя чувствую, как родного, мысли твои читаю... Что происходит то со мной, Господи? Откуда ты такой взялся?..
  - С пивзавода, - тупо ответил я, офигев от слов про сердце и родного.
  Мне в голову ударила пустая баклажка.
  - Издеваешься, зараза? - она подбежала ко мне и начала колотить по лицу, голове, спине. Я терпел. Было почти не больно, а даже как-то приятно. Наконец угомонилась, снова зашлась в слезах. Я прижал ее свободной рукой к себе, уже по-настоящему, она пыталась отстраниться, потом как-то вся обмякла, крепко обняла меня обеими руками, сложила голову на груди и застыла. От нее пахло Счастьем...
  Никогда бы не поверил, что час сидения в темноте на ледяном полу, прикованным к трубе, раздетым и избитым, станет для меня лучшим часом за все четырнадцать месяцев моей местной жизни. Настя прижималась ко мне, а я обнимал ее, чувствуя исходящие потоки тепла и чего-то еще, давным-давно мною забытого, но очень хорошего и настоящего. Мы о чем-то разговаривали, она спрашивала обо мне, я отвечал. Рассказывал вкратце свою историю после появления здесь. Это была очень необычная беседа. Мы говорили вслух тихим полушепотом, иногда, сами того не замечая, переходили на какой-то другой мысленный способ общения, где почти не было слов, но были образы. Яркие, многогранные, с легкостью объясняющие все, что так сложно выразить словами. Потом замолчали. Наслаждались тишиной и близостью друг друга.
  Откуда я взялся?!.. Откуда ты взялась, подарок судьбы по имени Настя? И что творишь с суровым, злым мужиком, которому правда всего год от роду, превращая его в разомлевшего от нежности идиота? Кто нас с тобой свел и зачем? И не эта ли встреча стала толчком для всех тех изменений, которые произошли буквально за ночь со мной и с тобой?
  Я думал, она уснула. Но нет, на шестьдесят второй минуте счастья, она вдруг очень романтично пробурчала:
  - Эх и воняет от тебя, Егор!
  Я прокрутил в голове события трех прошедших дней. Битва с Дятлом, смерть Вовы, ночь в сыром подвале и разговоры "за жизнь" с Лешим, драка с Косяками или Парикмахерами, если по-местному, огневой бой на стройке, плен и допрос. Ни душа, ни ванной в ретроспективе не оказалось.
  - А ты нюх отключи, - посоветовал я ей. - Хочешь научу?
  Она помотала головой, снова прижалась, прошептала:
  - Мне итак хорошо...
  Потом вздрогнула, глубоко вздохнула и спросила:
  - Что теперь делать-то, Егор?
  - Кому? - спросил я.
  - Нет, я тебя точно буду евреем называть! - потом продолжила уже совсем по-другому, серьезно и тревожно. - Мне... Нам с тобой... Утром, когда тебя пытать будут, потом, когда Уроды придут... - ее сердце снова заколотилось. - Ключи от наручников я у Кирилла украсть точно не смогу, он, наверное, и спит с ними в зубах. Пилу какую-нибудь найти...
  - Подожди, не пори горячку. - прервал я ее. - Тут надо как-то поделикатней, а то, на самом деле, без крови не обойдется. Даже если ты меня освободишь, как я через ваших пройду? Через Кирюшу того же? Что утром делать, я сам как-нибудь придумаю. Для тебя самое важное - как можно скорее отсюда уходить. Так что, говори с Ренатом, с остальными. Убеждай, умоляй, все равно. Главное, чтобы они поняли, что оставаться нельзя, что ввосьмером вы против Уродов часа не продержитесь, что, чем большей группой пойдете, тем больше шансов выжить. Прямо сейчас, пока не рассвело, иди буди народ и пугай. Наведи панику что ли... Истерику закати, я не знаю, вы же, девушки, умеете...
  - А ты? - спросила она, отстраняясь и резко вставая.
  - Обо мне не беспокойся, я не из такого говна вылезал, так что справлюсь.
  - Как ты справишься-то, привязанный, в одних штанах?
  - И еще, - я проигнорировал ее вопрос, так как сам пока не знал ответа. - Доктор ваш тоже Уродом становится. Не зря ты его боишься. Не знаю, заодно он с теми или нет, но то что скоро он кусаться начнет - это однозначно.
  - Когда? - ошеломленно спросила Настя. Информация о Докторе ее явно шокировала.
  - Не знаю. Может прямо сейчас, может через месяц, это - непредсказуемый процесс. Ренату обязательно скажи, и сама подальше от него держись.
  - А как ты догадался?
  - Да ты сама сейчас на него глянешь по-новому, все вопросы отпадут. Только смотри, чтобы он не заметил. Я вчера не смог скрыть, так что он в курсе, что я знаю, будет палки в колеса вставлять. Давай - беги, поднимай народ! Вдруг эти пидоры прямо с утра припрутся. Все поняла?
  - Поняла. - хмуро протянула она. - Ну ты, барин, задачи ставишь... Я с Ренатом говорить боюсь. Он сейчас раненый, злой, может, вообще, слушать не станет.
  - Тогда плюнь на Рената, других обрабатывай по максимуму. Блин, ты разве сама не чувствуешь, как на стадионе все шевелится? Я прям кожей ощущаю, готовятся там вовсю. Расслабься, попробуй мысленно окрестности представить.
  - Расслабишься тут... Ой, мамочки, - видимо получилось, ее снова затрясло. - Это как так?
  - Привыкай, подруга! Ты теперь - супергерл!
  Она замерла, постояла предо мной несколько секунд. Резко присела, взяла меня ладонями за щеки, прижалась лбом, прошептала:
  - Егор. Если это все какая-то непонятная подстава и ты не тот, кем я тебя вижу, чувствую, то, пожалуйста, убей меня сейчас... Убей... Задуши... Просто... Если я еще раз потеряю надежду, я не знаю, что со мной будет...
  Я погладил ее по волосам, тоже прошептал:
  - Все будет хорошо, Настя. Я тот... Тот самый Мюнхгаузен...
  Она прижалась своими мягкими теплыми губами к моим, грубым, покрытым засохшей кровью, оторвалась и сказала:
  - Если тебя завтра убьют, козлина, то домой можешь не приходить!
  Поцеловала еще раз, в щеку, решительно выпрямилась и ушла, тихо закрыв дверь и задвинув засов.
  Я чувствовал, как она удаляется по коридору. На моей трехмерной карте быстро двигался яркий, теплый огонек. Потом, постепенно затухая, исчез.
  Я откинулся назад и перевел дух. Охренеть! Не может быть! Ну не заслужил я такой подарок! Никак не заслужил! Это место создано для чего угодно, но только не для этого...
  А потом на голову обрушилось страшное предчувствие, что я ее больше никогда не увижу. Зачем отпустил? Как она там одна сейчас будет такие вопросы решать? И в душе вдруг зашевелилось, расправляя плечи, загнанное и давно забытое чувство страха. Страха не за себя, а за другого. Это было даже хуже. Страх лишал воли, лишал силы, делал меня слабее... Блин, только этого не хватало! Жили не тужили и вот, на тебе. Пара часов разговоров в темноте и...
  Все, господа! Можете расходиться по домам. Кина не будет! Храбрый пожарный Егор влюбился...
  ***
  Блин, как же болит левая рука... Какие крепкие наручники... Какая толстая труба, мать ее... Я так замерз и обессилел, что с трудом двигаюсь...
  В небольшой комнате с кафельным полом помимо меня, находилось еще двое. Ярко горели лампы под потолком. Дверь была распахнута настежь, из-за нее - ни звука. Только запахи. Резкие запахи пота, крови и пороховых газов.
  Первый - Доктор. Стоит около двери, прислонившись к косяку, смотрит на меня, презрительно ухмыляясь. Перчатки снял, руки опять сложил на груди. Да это, в принципе, уже и не руки. Неестественно длинные пальцы с разбухшими розоватыми суставами, на концах - аккуратно подрубленные треугольниками желтовато-серые блестящие когти. Чем он их интересно подрубал, циркуляркой? Точно не ножницами... Свет падает на него сверху, и теперь особенно заметно сильно заостренные скулы, выпирающие вперед челюсти, и, нависшие над глазами хищника, изогнутые дуги бровей. Быстро он эволюционирует...
  Как же онемела прикованная рука... До чего страшно... Они же меня сейчас убьют...
  Второй стоит прямо передо мной, метрах в двух. Грамотно стоит. Даже если бы я хотел дотянуться до него свободной рукой, чуть-чуть бы, но не хватило.
  Высоченная, широкоплечая, чуть горбатая фигура в бронежилете и городском камуфляже спецназа. Ноги в берцах, размера этак пятидесятого, широко расставлены, в руках матово поблескивает автомат "Гроза" или ОЦ-14, если по-научному, на ствол накручен глушитель. Опустил, чуть наклонив голову, с интересом смотрит на меня. Точнее, внутрь меня.
  Я со страхом смотрю на него. Вытянутое книзу лицо туго обтянуто бледно синей, словно у мертвеца, кожей, сквозь которую мутно проглядывает черная паутина сосудов. Кожа натянулась настолько сильно, что даже порвалась в некоторых местах, например, в районе мощных нижних челюстей и надбровных дуг, обнажив лоснящееся грязно-серое мясо. Наверное, трансформация лицевых костей происходила настолько быстро, что кожный покров просто не поспевал и местами треснул. Губ нет, просто длинная щель поперек лица, из которой чуть торчат острые кривые зубы. Нос и уши тоже отсутствуют. Вместо них мерзкие гниющие отверстия, затянутые белесой пленкой изнутри и бордово-синие, будто запекшиеся, по краям. Голова - лысая, шишковатая и облезлая, словно полили кислотой. Глубоко запавшие красные глаза без ресниц миндалевидной вытянутой формы проникают прямо в душу... И в глазах этих я реально вижу ад. Или кто-то из ада смотрит на меня через них. Права была Настя...
  Господи, как страшно... Как болит рука... Гребанные наручники...
  - Ты мне этого особенного показать хотел? Это вот он насквозь видит? - насмешливо спросила тварь у Доктора, продолжая ковыряться взглядом внутри моих мозгов. Голос чуть шепелявый, глухой, ну еще бы, с такими челюстями. Звучит одновременно, и снаружи, и прямо в голове. - Я вот, например, вижу только кусок дрожащего мяса, которое чудом еще не обмочилось.
  - Его самого. - ответил хренов Айболит. - Не знаю, что это он вдруг такой нежный стал, вчера как пленный революционер на допросе нос от всех воротил. Хамил, издевался... Давай может я ему вколю чего, расскажет все, что знает. И даже, чего не знает! - он хохотнул.
  - Бесполезно, - прошипел Урод, - Пусто у него в башке, одни сопли да страх. Только время потеряли...
  Я посмотрел на Доктора мутными глазами. Закашлялся, потом хрипло спросил:
  - Это ты им дверь открыл?
  - Ну а кто же? - ответил он, довольно улыбаясь. - Ты же, Егор, нам прям, как подарок небес, на голову упал. Мы тут все думали-гадали, как нам всю эту шоблу отсюда выкурить, а вы с твоим Лешим пришли и замочили сразу половину. Жалко, конечно, столько мяса пропало, но зато остальных взяли, как котят слепых.
  - Надо было тебя, суку, вчера еще Ренату сдать...
  - Надо было. - кивнул он. - Но ты по ходу сам себя перехитрил, а может просто тупой совсем. Я тут ночью тебя навестить хотел со шприцом волшебным, но не успел. Смотрю, Настенька мимо бежит. Да так торопится, что меня даже не видит. О чем вы тут с ней полночи шушукались, а, Егор?
  - Где она? - бля, как тяжело держать себя...
  - Где надо. - ответил он, - Предстоит ей в ближайшее время серия неких, гм, процедур... А потом ее мне обещали отдать. А тебе то, что за дело? Влюбился что ли? Ну, тут уж извиняй, в очередь становись. Хотя, есть мнение, что совсем скоро ты станешь, так сказать, неконкурентоспособным! - опять заржал.
  Я опустил голову, покачиваясь, повис на одной руке. Держись, Егорка! Блин, как страшно... Они же меня не просто убьют, а сожрут...
  Потом тяжело поднял голову, со страхом взглянул на Урода.
  - Кто вы? - спросил дрожащим голосом. Главное не переборщить... Наручники... Наручники... Труба...
  Он сделал шаг вперед. Наконец-то! Присел, взял меня за подбородок своей когтистой пятерней, приподнял голову, как Гамлет череп бедного Йорика, и торжественно изрек:
  - Мы - высшая ступень разума и силы. Мы - Избранные Богами. Мы - результат их Великого труда.
  О как! Ни больше, ни меньше! Наручники... Больно... Нет сил...
  - А вы, - продолжал он. - Вы - тупик. Глупое стадо. Просто мясо для нас. И развлечение.
  - Какие Боги?.. Зачем вам наши женщины? - продолжал скулить я, опуская правую руку к босой ноге.
  - Ты объясняешь своему обеду или ужину собственные поступки и действия? Лично я - нет. - презрительно прошепелявил Урод.
  Я нащупал кусок металла под подошвой и тут же включил тело и сознание, вырубив пущенную по кругу пластинку про страх и наручники.
  - Так что... - хотела продолжить тварь, но вдруг замолчала, прорвавшись наконец в мои настоящие мысли.
   - Ах ты, сучонок! - проревел Урод, попытался отстраниться, но не успел.
  План действий был разработан давно, оставалось только четко его реализовать. Тренировок не предусматривалось, так что, было необходимо, чтоб все вышло с первого раза. Когда у тебя свободны обе руки и есть много сил и времени, можно оторвать дугообразную ручку от эмалированного ведра, выпрямить ее, согнуть три раза и немного перекрутить для жесткости. Получится относительно острый и крепкий штырь, длиной - сантиметров пятнадцать. Тело им, наверное, не проткнуть, но если попасть в какое-нибудь естественное отверстие, то можно добиться определенного результата.
  То, что двигаться я стал намного быстрей, чем раньше, я уже знал, успел потренироваться. Резко, размазывая движения в воздухе, левой рукой, на которой уже давно висели только браслеты со следами пайки от оторванных цепей, я потянулся к правому бедру Урода, на котором в специальном креплении висел здоровый черный пистолет, а правой сильно ткнул его вынутым из-под ноги штырем прямо в отвратительную дыру левого уха. Получилось очень даже неплохо. Штырь с хрустом вошел в облезлую голову почти на половину своей длины, уперся во что-то и загнулся скобкой, выскользнув из ладони, а моя левая рука оторвала верхнюю липучку кобуры и вцепилась в рукоятку пистолета. Пока представитель высшей ступени разума и силы открывал рот, чтобы заорать от боли и поднимал руки, чтобы разорвать обнаглевший ужин, я уперся спиной в свою родную трубу и обеими ногами со всей силы отпихнул его от себя. Он, конечно не упал, но несколько шагов назад сделать ему пришлось, чтобы восстановить равновесие, а пистолет в это время оказался у меня. Я перехватил его правой рукой, передернул затвор, и всадил три пули подряд чуть выше раскосых, горящих яростью глаз.
  Надо отдать должное Уроду. Все же очень быстрые твари, даже со штырем в ухе! Когти распороли воздух в сантиметрах от моего горла. Он почти успел. Но "почти" не считается. А вот три пули калибра 9х19, выпущенные в упор из Глока, очень даже считаются. Горбатая туша, тяжело упала на пол.
  Я бросил взгляд на Доктора. Все-таки он еще не стал полноценным Уродом, реакции и скорости ему явно не хватало. Пока я разбирался с Избранным Богами, он успел только передернуть затвор своего калаша и теперь поднимал его ствол на меня, двигаясь чуть медленнее, чем было необходимо, чтобы успеть меня расстрелять. А может это я теперь двигался чуть быстрее... Я плавно ушел в сторону, в движении прострелив ему обе коленные чашечки. Айболит, завыл и, как подрубленная сосна, рухнул в дверях, колотя от боли когтистыми пятернями по плитке. Про автомат, висящий на ремне, он, видимо, просто забыл.
  Я быстро подошел к нему, наступил коленом на кадык, прижал горячий ствол Глока к его лбу и спросил:
  - Что ты сделал с Настей? Быстро! До трех! Один...
  - Ничего! Ничего, Егор. Только транквилизатор, как тебе тогда и все... пальцем не тронул.
  - Где она сейчас? Один. Два...
  - Унесли на стадион, бля буду! Я им говорил, просил...
  - Три! - я встал и дострелял обойму в мерзкое бородатое лицо.
  На стадион... Ну значит и мы на стадион! Другие варианты действий даже не рассматривались.
  Не знаю, почему, но столь раннее нападение Уродов стало для меня полной неожиданностью. И сейчас я проклинал себя за какую-то просто детскую беспечность, объяснить которую я мог только временным помутнением сознания от свалившегося нежданно-негаданно счастья.
  Настя ушла от меня примерно два часа назад. Я сразу же начал решать вопрос с наручниками. Независимо от дальнейшего развития событий, они были явно не в тему.
  Сначала попробовал тупо порвать. Напряг левую руку, перехватив ее правой, и изо всех сил дернул. Труба выдержала. Наручники тоже. А вот скованное запястье отозвалось такой дикой болью, что пришлось подключать недавно приобретенные резервы, чтобы не раскрошить друг об друга зубы. Отдышался. Решил проверить одну из баек Чапая, которыми он совсем недавно грузил всех в Сарае, пока мы тоскливо сидели, осажденные Дятлом. История была про то, как он находился где-то в плену, а потом героически сбежал, освободившись от наручников. Так вот, он говорил, что пытаться порвать их бесполезно. Надо брать на излом самое слабое место, где крепится цепь, расположив браслеты относительно друг друга так, чтобы сделать нечто вроде рычага, а потом резко крутить кистями. У меня была прикована только одна кисть, вторую заменяла железная труба. Ее я и решил превратить в рычаг. После десяти минут кряхтения и мата раздался двойной металлический хруст и на моем левом запястье остались одиноко болтаться два браслета. Остальные два, грустно свесив оторванные под корень цепочки, остались на трубе.
  Я был свободен! Во всяком случае, в пределах моей камеры.
  С удовольствием выпрямился, потянулся, слыша, как благодарно трещат уставшие от неподвижности суставы и позвонки. Метнулся к двери. Осторожно прошелся пальцами по периметру, подергал. Даже не шелохнулась. Засов, надо думать, с той стороны серьезный. Выбивать - бесполезно. Не факт, что получится, да и грохот будет такой, что все сбегутся с винтовками наперевес. Остается только ждать.
  Несколько раз пробежался туда-сюда по помещению, попрыгал. Да-а, наградили меня щедро! Несмотря на холод и общее истощение организма, двигался я на порядок быстрее, чем раньше, а координация и ориентация в пространстве были, вообще, какими-то запредельными. В кого ж я превращаюсь-то, хотелось бы знать...
  Теперь нужно было придумать какое-нибудь оружие. Хоть что-то. Разломать каталку? Нет. У нее трубы каркаса легкие, полые, да и больно здоровые, не спрячешь. Оставалось ведро. Враг войдет, а я ему на голову и надену...
  Ручка! Можно попробовать. Легко выдрал крючки металлической дуги из отверстий, выпрямил - получился длинный прут. Начал сгибать. Пипец, пальцы-пассатижи! Закрутил, вышел неплохой штырек. Ерунда, конечно, если только в глаз ткнуть.
  И тут меня пробило поддых. Неожиданно и сильно. Со стороны стадиона надвигалось Зло. На моем внутреннем радаре багровый грозовой фронт, до этого клубившийся на месте, быстро приближался. В его мареве я видел семь ярких злобных комет, несущихся в нашу сторону. Алого, угрожающе-опасного, цвета. Вот это скорость! Минут через пять здесь будут, не позже.
  Все-таки интересная штука - подсознание. Образы туч и комет, алый цвет... Почему не черный, например?
  Я бросился к двери и заколотил по ней руками и ногами. Они же там не чувствуют ничего, сидят, небось, семечки грызут и ухом не ведут. Если только Настя тоже почует... Начал кричать. Про Уродов, про опасность - бесполезно. То ли не слышат, то ли игнорируют. Мало ли какую хитрость этот злобный Егор задумал?
  Уроды приближались. Накатывали волны нечеловеческой жестокости и ненависти. Как они бункер вскрывать собрались? Ренат же - не дурак, хорошо, небось, укрепился. Я метался по своей каморке, как тигр в клетке. Что делать? Там же Настя.
  И тут я ее почувствовал. Пятнышко теплого света возникло в конце коридора и стало быстро приближаться к моей двери. Через несколько секунд я услышал легкий топот ног. Точно она! Тоже уловила недоброе. Неожиданно наперерез ей метнулся быстрый красный росчерк, раздался тонкий крик, грохот, и пятно света погасло, а красный начал быстро удаляться. Сука, Доктор! Больше некому!
  Я бросился на дверь с разбегу, вмял в нее плечо. Металл загудел, но не поддался. Я бросился снова. Потом еще и еще, не обращая внимания на боль. С таким же успехом можно было бросаться на бетонную стену. Я был сильным, но дверь оказалась сильнее.
  А потом началось. Со стороны основных помещений подвала до меня донесся отвратительный металлический скрежет. Донесся и затих. Я замер. Прошло несколько долгих секунд, и тишина за дверью взорвалась криками, визгом, ревом и, наконец, грохотом автоматных очередей. В нескольких десятках метрах от меня бились и умирали люди. В мозг ворвалась целая симфония эмоций, где причудливо перемешались ужас, злость, голод, ярость, ненависть, боль и торжество. Было невозможно определить, что из этого всего принадлежит людям, а что напавшим на них тварям.
  Закончилось все довольно быстро. Отчаянно прогремела последняя, длинная, в полмагазина, очередь, послышался грохот и наступила тишина. Настю я больше не чувствовал.
  Я сполз по двери на пол. Вот, баран! Ведь жопой чуял, что нельзя, нельзя отпускать! Нет, блядь, иди, Настенька, все будет хорошо. Я тут сам со всем разберусь, я же герой!
  Успокоился. Одной из главных, по моему личному мнению, вещей, которым научила меня жизнь в мертвом Городе, было умение быстро перестраиваться в изменившейся ситуации. Не ковыряться в себе, не рвать на голове волосы, а вместо этого думать и действовать согласно текущей обстановке.
  Долго думать мне не дали. По коридору ко мне шли двое. И явно не люди. Я прыгнул к трубе, пристроился так, словно до сих пор прикован, зажал ногой импровизированный штык и, бессильно скрючившись, замер. Успел вспомнить, что рассказывала Настя об экстрасенсорных способностях этих новых, продвинутых Уродов, и перестал думать. Точнее не перестал, а непонятным самому себе образом опустил все мысли на самый нижний этаж сознания, оставив плавать на поверхности муляж испуганного и измученного узника...
  И вот сейчас, смотря на трупы двух застреленных мною врагов, я в полной мере осознал, чем обернулась моя преступная беспечность. Необходимостью практически самоубийственного похода в одиночку против шестерых неимоверно хитрых и опасных тварей в самое их логово. Туда, откуда я два дня назад хотел оказаться как можно дальше. Тем более, неизвестно - жива ли еще Настя. Стоп! Настя жива и невредима! Если думать иначе, то всякий смысл бороться пропадает. Да, теперь у меня вот так. За один день - все с ног на голову.
  Уроды валялись под моими ногами. Айболит - скрючившийся, весь какой-то словно усохший после смерти, и второй - настоящий, окончательно мутировавший в разумное, совершенно чуждое человеку, отвратительное создание. Разбросал длиннющие руки и ноги в стороны. Помутневшие глаза смотрят в потолок. Оромный - килограмм за сто пятьдесят, страшный, даже когда мертвый...
  Снарягу снимать противно, да и некогда. Подобрал только автомат Доктора и два полных магазина к нему. Грозу брать не стал. Винтовка, говорят, просто убойная, но я с ней не знаком. Поэтому лучше уж старый надежный калаш.
  Осторожно двинулся по коридору. Чем ближе я подходил к основному помещению, которое, надо полагать, было для местной команды общим залом, тем явственнее чувствовал терпкий запах смерти. Запах крови и потрохов. Заглянул в широкие распахнутые двери. Просторная комната, кресла, диваны, посередине - огромный бильярдный стол. Неплохо жили...
  Жили неплохо, а вот умерли - очень плохо. По полу разбросаны гильзы. Вокруг - дорожки от пулевых попаданий и кровь. Много крови. На мебели, стенах, даже на потолке темнеют застывающие брызги. Больше всего, конечно, на полу. Красные лужи на сером линолеуме. Здесь была настоящая бойня. Даже не бойня, а скорее - резня. Очевидно, в замкнутом пространстве Уроды больше полагаются не на мощь огнестрельного оружия, а на остроту своих страшных когтей и зубов.
  Первым обнаружил Рената. Командир отряда лежал на спине, практически разорванный напополам. Брюшную полость вместе с содержимым снесли несколькими ударами страшных лап. Все это валяется вокруг. Вместо отсутствующего живота белеют края ребер и позвоночник. Еще двое. Лежат рядом. Один тоже зверски порван, второй просто прошит длинной очередью. Хотя нет, не просто. Левая нога полностью отсутствует. Прошел дальше. Сивый с разодранным горлом застыл, прислонившись к стене прямо около тамбура, за которым виднеется мощная входная дверь, прикрытая, но не запертая. Застали явно врасплох. Все одеты "по-домашнему", ни бронежилетов, ни разгрузок, только тактические штаны и майки. Ужасные картинки реальности вспыхивали в глазах и выезжали быстро проявляясь, как снимки старого полароида. Проявлялись и навсегда откладывались в памяти. На самом деле - это беспредел. Одно дело - те, тупые, ничего не соображающие звери, которые бегают по улицам. Они по-другому не умеют. Но тут разумные существа, называющие себя следующим звеном эволюции, творят такое, до чего не додумается ни один Волосатый. Это за пределами жестокости. Это даже не имеет названия.
  Справа, из открытой двери в соседнее помещение послышалось тихое шуршание. Я сдвинулся в сторону, направив туда ствол автомата, и увидел Урода, выползающего из проема. Значит одного все-таки подбили. Только не до конца - голова целая. Я подскочил, ударил прикладом в затылок, припечатав его мордой в пол, на ходу отметив, уже почти затянувшиеся раны на шее. Вот это регенерация! Перевернул тварь на спину, направил ствол в лицо, спросил:
  - Зачем вы это делаете?
  Он поднял на меня свои жуткие буркалы и засмеялся. Хрипло и злорадно. Я, как ломом в асфальт, со всей силы ткнул его стволом автомата прямо в улыбающуюся пасть. Послышался хруст, Урод забулькал, выхаркнул что-то черное и снова заулыбался.
  - Зачем? - повторил я. - Только, чтобы пожрать?
  - К нам приходили Боги. - прошепелявил он. - Боги! А ты...
  Резко метнул вверх скрюченную граблю, пытаясь разорвать мне живот. Не на того напал! Я успел отпрыгнуть назад, одновременно выпустив длинную очередь. Голова Урода лопнула, обдав пол и стену позади фонтаном мозгов и черной крови. Так, теперь значит их пять. Баба свозу, кобыле легче.
  Я зашел в комнату, из которой выполз Урод. Кухня. Тоже просторная; плиточка на стенах, подвесной потолок, барная стойка с высокими табуретами. Прямо посередине валяется обглоданная человеческая нога. Понятно. Этого раненого специально здесь оставили и ногу ему бросили. Он ее ел и выздоравливал. Как все просто!
  Ни Настю, ни вторую, как ее там, Юлю, я не нашел. Значит, на самом деле с собой утащили, суки. Кстати, и дорогого моему сердцу Кирюшу я тоже не обнаружил. Он-то им зачем понадобился?
  Взгляд сзади. Я упал на пол, перекатился. Громко захлопал пистолет, надо мной пронеслось несколько пуль, выбив из барной стойки куски мрамора. Кирюша, мать твою! Вспомни говно, вот и оно! Метнулся к нему, выбил пистолет, скрутил, взяв на болевой, прошипел на ухо:
  - Это я, Егор. Успокойся, баран!
  Он скосил глаза, увидел, что это действительно я, забормотал:
  - Извини, я не знал... Не хотел... Думал они еще здесь.
  - А ты-то где был, друг дорогой?
  Он заплакал, ему было очень страшно, аж подпрыгивал.
  - В оружейке прятался.
  - А они туда заходили?
  - Нет, два раза дверь дернули, сказали, сейчас баб отнесем, а попозже вернемся, никуда, типа, не денешься, - просипел он.
  - А трупы чего не утащили?
  - Не знаю. Торопились... Я же сказал, вернутся они еще. Валить надо!
  - Так, слушай. Сейчас я тебя отпущу, Кирилл, и ты спокойно, без резких движений ведешь меня в эту самую оружейку, ферштейн?
  - А? - промямлил он. От вчерашнего борзого бычка остался только тупой коровий взгляд.
  - В оружейку веди, лупень майский! - рявкнул я. - Снаряга моя там?
  - Да. Все там. Не успели еще разобрать...
  Оружие хранили в первом по левую сторону коридора помещении. Массивная железная дверь, такая же как в мою недавнюю одиночную камеру, мощный, тяжелый засов, только изнутри, снаружи - петли для навесного замка. Очевидно, оружейка предполагалась, как некий последний рубеж обороны. Даже не обороны, а спасения. Запереться там в самом крайнем случае и сидеть, надеяться. Вот только воспользоваться им успел лишь ушлый Кирюша. Да как сидел тихо! Я его даже не почуял, когда мимо шел. Зато сейчас чуял, даже чересчур. Запах страха, пусть и на эмоциональном уровне, исходил от парня во все стороны, как сигнал сотовой связи от ретранслятора. И сигнал этот явно отдавал запахом мочи. Образно, конечно, но явно...
  Все-таки хорошо они тут устроились! Линолеум, потолки подвесные, кресла, бильярд, а оружейка - это, вообще, просто праздник какой-то! Автоматы, пистолеты, гранаты, комплекты экипировки. Все простое, без наворотов, для регулярных войск, зато - в огромном количестве. А главное - патроны. Стопки деревянных ящиков с трафаретной маркировкой, внутри которых зеленеют запаянные консервы цинков, набитых приятно тяжелыми картонными коробками. Быстро вскрыл один из цинков 5.45 прилагаемым ножом, разложил пачки на полу. Огляделся. Ага, вот и мои доспехи. Свалены в кучу в углу. Бронежилет, покоцаный шлем, берцы, очки, маска, топор, все остальное. Даже мой родной 74-й подобрали на стройке... А вот Лехиных вещей нет, только автомат. Значит, действительно, - не нашли Лешего.
  Я начал быстро снаряжаться, чувствуя, как тело покрывается второй кожей, без которой я ощущал себя практически голым. Хотя, в принципе, так и было.
  - Давай, вкратце, - обратился я к Кирюше. - Что тут произошло?
  - Порвали всех! Не видишь, что ли? - заскулил тот.
  - Ну тебя-то я смотрю не тронули, ты вон какой продуманный. За стеной товарищей режут, а ты тут, как в танке.
  Он обиженно засопел, набычился, потом все-таки начал рассказывать:
  - Да все как обычно сначала было. Я и Вася дежурили, остальные - кемарили. Ренат у себя лежал, Ему Доктор что-то вколол от боли, вроде тоже спал... Потом Настя прибегает и давай всех будить. Уходить надо, придут за нами скоро. Ну, в смысле, эти... Со стадиона.
  - Ну понятно, что не из военкомата, - перебил я его. - Ты суть выкладывай, времени мало.
  - Ну ее сначала никто всерьез не воспринял, а она гнет и гнет свое. Причем, странная какая-то, смотришь на нее и на самом деле веришь, будто она у тебя прямо в голове говорит...
  Вот так. Настя тоже осваивает новые умения...
  - Долго она нас уговаривала, кричала, пугала... - продолжил Кирюха. - Наконец, все вроде согласились. Сначала Юльку проняло, потом и остальные начали собираться. Я оружейку метнулся открывать, а Настя - к Ренату.
  - А Доктор где был? - спросил я.
  - Доктор? - тот задумался. - А хрен его знает. Может у Рената сидел... Со всеми его точно не было. А тут еще ты в дверь колотить стал, орать чего-то. Мы все в непонятках. Потом Настя от Рената выбегает вся в слезах, за щеку держится, и по коридору мимо нас, я думал в оружейку. За ней командир выходит. Злой, глаза бешенные. Как начал орать, типа, вы что тут все с дуба рухнули, эту шалаву слушать. Она же с этим гон... с тобой, в смысле, спелась. Мало вчера погибло, тоже хотите? Доктор откуда-то вылез, тоже начал про тебя всякое нехорошее кричать... Потом исчез...
  - Ну, быстрее! - рявкнул я, видя, что в тупой голове бычка начали появляться какие-то догадки, и он замолк.
  - Да не помню я толком, там все так быстро начало происходить...
  Я потянулся к его башке невидимыми руками, сжал, представив, что я - это он, и мне надо вспомнить главное.
  - Скрежет раздался снаружи, - тут же четко, без пауз начал говорить Кирилл. - Сивый к тамбуру метнулся, а они уже там... Дверь как-то открыли. Сивому горло разорвали и сюда начали входить... Огромные, страшные, быстрые... Егор, это реально демоны какие-то. Они, когда двигаются, их даже не видно толком. Мы стрелять начали, все мимо, одного вроде задели, да и то как-то вскользь. А Уроды тут за минуту всех порвали, даже Рената... А я, когда увидел, как кишки его в разные стороны разлетаются, меня просто парализовало! Автомат в них швырнул и сюда. Еле успел... Кто-то из них подошел, дверь попытался открыть, потом сказал, что вернется еще за мной, не словами причем, а прям у меня в мозгах будто нарисовал... Ну вот, в принципе, все. А! Потом минут через пять еще выстрелы были пистолетные и снова тихо, затем - из калаша очередь. Я подумал - наш кто-то, у них-то пушки вон какие, навороченные, ну и вылез потихоньку...
  - А в меня зачем стрелял? - спросил я. - Я вроде на Урода не похож пока.
  - Да на нервах все! Увидел на кухне движение и машинально как-то...
  Я попрыгал, подтянул кое-где ремни, начал набирать магазины, посмотрел на Кирюшу.
  - Ладно, нервный! Ты что до сих пор не собран? Бронежилет хоть надень, и патронов побольше бери. Через две минуты выходим.
  - Куда? - снова смотрит, как корова на мясника.
  - На футбол! Зенит приезжает, а у меня как раз два билета.
  Не врубается. Блин, почему из всех выжило только это парнокопытное?
  - На стадион. - чуть ли не по слогам сказал я ему. - К Уродам в гости.
  - Зачем? - сейчас заплачет.
  - Кирилл. С тобой тут жили две девушки. Настя и Юля. Помнишь?
  Кивнул.
  - Так вот. Представь, что там сними сейчас делать будут. Если уже не делают...
  - Да как мы против этих-то?
  - Каком кверху! Тем более, их там всего пять осталось. Все пошли, надоел!
  ***
   За дверью подвала было уже светло, хотя солнце еще не взошло. Да и не взойдет оно. Есть мнение, что солнца здесь просто нет и никогда не было. Неподвижный воздух Города показался свежим и прохладным после тяжелой, пронизанной запахом крови и смерти, атмосферы бункера. Видимость сегодня более-менее, туман - неплотный, небо - чистое, пока без облаков. Все та же низкая серая ладонь без просветов и пятен нависла над крышами домов. Кажется, еще немножко и она совсем опустится на землю, раздавив все это безобразие вокруг и нас вместе с ним.
  Я оглянулся на бывший штаб команды Рената. Трехэтажный дом, отделанный композитом, стоял прямо посреди жилого двора. Витражи, керамогранит на высоком цоколе, над парадным входом вывеска: "Клиника доктора Б.......ого". Середина оторвана. Но судя по "ого", точно какой-то еврей. Не он ли, кстати, в подвале сейчас с простреленной башкой валяется? Все может быть... А здание хорошее. Добротное, дорогое. Неплохо жил Ренат с товарищами. А тут Егор появился... Хотя, и без меня все плохо бы кончилось. Не ушел бы упрямый татарин никуда, так бы и прятался здесь. Так что, неделей раньше, неделей позже, но выковыряли бы их Уроды, к бабке не ходи.
  Я бросил взгляд на своего спутника. Стоит, трясется, пучит глаза. Шлем забыл, бронежилет надел криво, липучки не проглажены, ремешки болтаются, ствол автомата ходит ходуном, как бы меня не пристрелил, болезный. Да-а, я б с таким в разведку не пошел... А вот к Уродам - придется. Больше не с кем. Ну ничего, Кирюша. Есть у меня идейка, как тебя полезным сделать. Будешь моей гайкой. Подло, конечно, но ты тоже молодец! Как меня вчера лупцевал в подвале! Я по натуре человек не мстительный, но пообещал тебе, что не забуду, вот и не забыл. Память у меня хорошая. Особенно на всякие гадости...
  - Бегаешь быстро, Кирюх? - спросил я его.
  - Да, вроде, - промычал он. Я до сих пор так и не понял, кого он больше боится. Меня или Уродов?
  - Ну так побежали! А то все веселье пропустим.
  Направление я ощущал буквально кожей, как птицы всегда точно знают, в какой стороне находится юг. Стадион нависал слева огромным, источающим недобрый холод айсбергом. Вся моя шутливость, весь этот веселый сарказм - все было напускное. На душе скребли кошки. Настю я не чувствовал. Совсем. Может, конечно, из-за расстояния, но поганенькое предчувствие так и вгрызалось в мозги. Хотелось, сломя голову, лететь туда - спасать, вытаскивать. Прямо сейчас, пока не поздно...
  Почему-то вспомнил себя, сидящего в засаде на Речвокзале с самопальным ружьем в руках. Дрожащего, слабого, ждущего, когда из-за угла появится Урод. Как-будто совсем про другого человека. А сейчас вон, несусь навстречу сразу пятерым тварям, которые намного страшнее той, безмозглой и предсказуемой. Быстро здесь люди меняются. Совсем по-разному, но быстро...
  Побежали хорошо. Стремительно, сильно, как чернокожие спринтеры. Кирюша не соврал, бегать он действительно умел. Дыхание держал отлично. Я шел параллельным курсом вполсилы, стараясь не слишком вырываться вперед. Это было нелегко, тревога внутри нарастала. Чтобы хоть как-то отвлечься, начал на бегу сканировать окружающее пространство новыми органами чувств. Было очень необычно и интересно. И мерзко... Я не мог видеть сквозь стены домов, но чувствовал где, за какой стеной, в какой квартире, притаились, еще вялые поутру, кадавры. Идентифицировать каждого пока не удавалось, но и этого для Егора позавчерашнего было более, чем достаточно. Вот раньше бы так! Я ощущал Город вокруг всей поверхностью кожи, мозга, подсознания. Вон - россыпь Грибов вдоль бордюра. Вон - Гвоздь притаился около канализационного люка, почти неотличимый от асфальта. Уходит под землю метра на четыре. Учуял нас, завибрировал. Не надейся, не наступим! А вон еще один поменьше, растет прямо в стене здания, горизонтально. Я таких еще не видел...
  Пересекая проспект Юных Комсомольцев, бросил взгляд в сторону стройных рядов уходящих вдаль гигантских деревьев... Да и никакие это не деревья, на самом деле, а потоки незнакомой, злой и чуждой энергии, медленно сочащиеся из-под земли. Замаскированные под осины для взгляда обычного человека, мне они представлялись чем-то вроде инженерных сетей. Словно электрический ток безостановочно поднимался вверх по толстым стволам, разветвляясь ближе к кронам на десятки отдельных ветвей, на концах которых болтались куколки со спящими Парикмахерами, подпитывая их трансформацию. И существа в коконах, раньше несомненно бывшие людьми, под воздействием поля, генерирующего эту энергию, стремительно превращались в безобразные создания, смысл существования которых для меня до сих пор оставался неясен. Жестокая насмешка или презрительный плевок на законы генетики и тысячелетия эволюции.
  Одновременно с изучением Города, который, как та самая избушка, повернулся ко мне наконец передом, а, точнее, каким-то другим, настоящим своим, задом, я старательно держал мысли на коротком поводке. Блокировал их, опуская поглубже, как недавно, стоя на коленях перед Уродом. Оказывается, думать, как и говорить, тоже можно тихо или громко. Так вот, думал я очень тихо. Кирюху заглушить, конечно, не мог. Но в его голове мыслей, как таковых, было мало, в основном - страх. Зато очень громкий. Ну что ж! Пусть боится. Зато на его фоне, может, меня не учуют...
  Хотя, кто-то меня уже учуял. Как только мы с Кириллом вышли на поверхность я сразу ощутил взгляд. Точнее - Взгляд! Не человеческий, не звериный. Не давящий, но идущий сразу со всех сторон. Будто энтомолог заметил под ногами новую букашку, отсутствующую в энциклопедиях, и теперь с интересом ее рассматривает через увеличительное стекло. Холодный, чужой, он был мне чем-то знаком, причем, кажется по той, нормальной жизни. Но вспомнить ничего конкретного не получалось. Как не получалось и закрыть мысли от этого взгляда. Не мой уровень. Ну и пусть пялятся! Не мешают и ладно. Тут итак дел полно...
  Когда впереди замаячил парк, под сенью которого мы с Лешим имели честь познакомиться с Косяками, со Сталелитейщика донесся пронзительный женский крик. Точнее, не крик в привычном смысле этого слова, а всплеск эмоций, несущий в себе невообразимый ужас, отчаяние и боль. Всплеск настолько сильный, что я смог почувствовать его даже на таком приличном расстоянии.
  Твою мать! Началось!
  Я не смог определить, чей это был крик, был уверен лишь в том, что он именно женский. Не знаю почему, как, но знал точно. Придется менять планы на ходу.
  Я резко остановился, тормознув Кирюху, и быстро дал установку:
  - Я ускоряюсь. Ты добегаешь один. Осторожно и очень тихо занимаешь позицию и ждешь.
  - Чего ждать?
  - Не знаю! Сигнала, выстрелов... Действуй по ситуации, не маленький. Вздумаешь сбежать - из-под земли достану, понял!?
  - Понял! - лицо белое, как простыня. - А ты как?
  - А мне, видимо, придется побыть гайкой, - пробормотал я. - Везучий ты, Кирилл!
  Тот явно, вообще, не вкуривал о чем я.
  - Главное - поменьше думай. Вообще не думай. У тебя точно получится... - сказал я ему напоследок и побежал.
  Побежал по-настоящему. Так, как я теперь умел.
  Я не мог посмотреть на себя со стороны, но думаю, сейчас я был похож на атакующего Урода. Размытая несущаяся тень. Скорость бешенная, координация запредельная. Время, словно замедлило свой бег, я двигался и думал на порядок быстрее обычного человека. Мелькали окна, стены, заборы, парк стремительно приближался.
  Уже отсюда я видел коконы с Косяками. Это название мне все-таки нравилось больше, чем Парикмахеры. Как память о Лехе... И еще я видел, что как минимум два из них активны и готовы вот-вот десантироваться мне на голову. Придется драться... Можно попробовать топором, чтобы не шуметь раньше времени, хотя на стадионе, скорее всего меня уже ждут. Наверняка, между Уродами существует некий способ общения на расстоянии. Взять того же Доктора. Он там со всеми в бункере сидел, никуда не шлялся, но кровавое вторжение было очень четко скоординировано. Так что, Уроды явно в курсе, что кто-то завалил двоих их товарищей и Айболита. Поэтому, меры приняли. Одного-двух точно выставили со снайперками. А остальные трое в это время... Блин! Не думать!
  В любом случае, шуметь не стоит. И по середине улицы ломиться тоже. Во-первых, даже с моей нынешней грациозностью не хрустнуть парой тройкой пластиковых сидений, валяющихся под ногами, будет очень сложно, а во-вторых, с Восточной трибуны Елисейская просматривается практически на всю длину. Так что, лучше перебздеть, чем недобздеть. Пойду по краю парка.
  А вот, кстати и парк. Я сбавил скорость, сместился как можно ближе к рядам толстенных стволов и чуть не споткнулся от накативших волн энергии неизвестной природы. Будто в парную сунулся с мороза. Блин, да тут, вообще, какая-то электростанция! Сила буквально плавает в воздухе. Зачерпывай и пользуйся... Вот только не для меня ее сюда качают в таких объемах. Сейчас черпану, а потом зубы и хвост вырастут. Нет уж, нельзя. Нечеловеческое это все.
  Сверху нависло плотное переплетение ветвей, обмотанное паутиной, и белесые куколки. Я перекинул за спину автомат и выхватил топор. Тяжелый, острый, как бритва, с массивным обухом, идеально сбалансированный. Эх, Бабушка! Жив ли ты еще, урка наш талантливый? И, вообще, что там в Сарае сейчас происходит? Три дня ведь прошло...
  Вертикальный росчерк, сверху вниз, впереди, метрах в двадцати. А вот и он! Больной зуб! Я метнулся навстречу освобождающемуся от своей рубашки Косяку, поудобнее перехватывая топор обеими руками, отметив спуск еще одной твари чуть дальше. Громкий треск рвущегося кокона, Косяк, ловко перегруппировавшись в воздухе, приземлился на землю на все четыре конечности, присел, широко раскрыл свою горизонтальную пасть и тонко заверещал, как в прошлый раз перед атакой. Зря! Надо было не вопить, а сразу нападать. Видимо, не ожидал от меня такой прыти, а я теперь быстрый. Косяк не успел еще закрыть рот, я был уже метрах в трех, замахиваясь топором в полете. Траектория движения моего оружия была похожа на удар по мячу в гольфе - длинная дуга почти коснулась поверхности земли, а потом резко ушла вверх. Лезвие врубилось прямо в закрывающуюся пасть, раскрошив по пути несколько зубов, и напрочь снесла верхнюю челюсть вместе с макушкой покатого черепа. Сочный хруст, брызги желтой слизи, и, не успев толком появится на этот свет, Косяк отправился обратно на тот, из которого видимо и вылез...
  Хороший удар! Даже чересчур. Я недооценил свои силы, думал, что топор застрянет в противнике, а он, легко пройдя через голову твари, выскользнул у меня из рук, ударился рукояткой о ствол ближайшего дерева и, бешено вращаясь, улетел куда-то в темную чащу парка. Я же, не справившись с инерцией, потерял равновесие, крутанулся в воздухе и упал на живот рядом с поверженным врагом. Тут же всей спиной ощутил приближение второго Косяка и прямо из лежачего положения отпрыгнул влево. Очень вовремя. Землю рядом со мной вспороли две длинных костяных косы. Я вскочил на ноги, краем глаза отметил движение сбоку и бросился в обход ствола, стараясь оставить его между мной и противником. Началась смертельная карусель. Я метался между толстых деревьев, а тварь, как бешеная обезьяна, гналась за мной чуть выше, ловко цепляясь за стволы и периодически нанося по мне рубяще-колющие удары своими долбанными саблями. Я успевал уходить на пределе возможностей. В самый последний момент. Достать оружие не мог, тупо не было времени, все силы уходили на прыжки, уворачивания, отклонения. Если бы не мои новые возможности, я бы уже давно не скакал, как горный козел, а неподвижно валялся бы в виде отдельных кусков, разбросанных по парку. Но Косяк все равно был быстрее. Я понял, что долго так продолжаться не может. Очень скоро он меня достанет. Деревья вокруг были исчерчены глубокими порезами от мощных ударов острых кос, во все стороны летели щепки коры, тварь торжествующе верещала. Наконец, она меня все-таки достала. Взяла на противоходе, как ребенка. Я начал огибать очередной ствол, а Косяк, прыгавший сзади, нарушая все законы физики, вывернулся в воздухе и оттолкнулся от ствола в обратную сторону, вдруг оказавшись прямо передо мной. Далее последовало два удара. Первый - секущий горизонтальный через живот, второй рубящий сверху прямо в голову. Если бы он нанес их одновременно, я был бы уже мертв, но этот самурай хотел сработать красиво - сначала вспороть мне брюхо, а потом добить, развалив надвое мою башню. Вспороть живот не получилось. Лучшая жилетка - бронежилетка! Раздался отвратительный скрежет кости о металл, фронтальные пластины прогнулись, больно пройдясь по ребрам, но выдержали. Этот удар отбросил меня на полметра назад. Именно поэтому вторая коса, летевшая сверху, вместо головы со свистом рассекла налобную часть шлема, выпирающую перемычку защитных очков и срезала несколько квадратных миллиметров кожи с кончика носа. Косяк бил наверняка, поэтому вложил во второй удар всю свою физическую силу и весь вес своего горбатого тела. Конечность вонзилась глубоко в землю и во что-то воткнулась, в корень, камень, не знаю, причем так хорошо, что зверюга начала судорожно дергаться, безуспешно пытаясь ее вырвать. Я в это время падал на спину после первого удара, споткнувшись обо что-то на земле, оказавшееся моим, как я думал, безвозвратно потерянным, топором. Что-то везет мне последнее время не по-детски. Не к добру, наверное... Я снова увернулся от летящей в меня косы и схватил родной топор. Косяк бился на два фронта: свободной конечностью пытался достать меня и одновременно вырывал из-под земли вторую. Ну ничего, потерпи, дорогой, сейчас я тебе помогу! Я быстро встал, подскочил с безопасной стороны, размахнулся и освободил бедную зверюшку из западни, разрубив напополам мускулистое плечо, торчащее из сухой травы. Бицепс, плечевая кость, трицепс - топор разрезал все это добро, будто совсем не встретив сопротивления. Не останавливая движения, я в развороте сместился ближе и, провернув топор в руке, обрушил его тяжеленный обух туда, где у людей должен располагаться висок. Косяк упал. Я рубанул по другому плечу. С первого раза не вышло, земля внизу мягкая, пружинит. Пришлось приложиться еще парочку, пока тварь не стала безрукой. Точнее - безкосой. Безкосой, но очень даже живой. Уперлась лбом в траву, дерет землю когтистыми ступнями, хрипит, булькает, хочет перевернуться. Нет уж! Хорошего - помаленьку. Удар обухом в затылок, треск, слизь. Фу! До чего вы все здесь мерзкие, чуть не вырвало.
  Я устало опустил топор. Да-а, серьезные зверята. Если сейчас начнут еще сверху прыгать - по фигу, буду стрелять. Пусть хоть все Уроды в Городе услышат, мне такие веселые старты еще раз на хрен не сдались.
  Я перевел дух, прислонился спиной к стволу. Стало хорошо, тепло и спокойно. Захотелось слиться с этим деревом, со всеми деревьями вокруг, струиться по жилам ветвей, свернуться в уютной колыбели и спать, спать, пока кто-то большой и сильный, тот, кто все знает, не разбудит, не научит...
  Э, блядь, Егор! Совсем охренел! Ну ка, сжал жопу в кулак!
  Я отскочил от дерева. Ни фига себе! Расслабился, чуть не попался! Ты смотри, как тут все хитро устроено. Чем дальше в лес - тем толще партизаны. Чуть деревом не стал! Или кем там? Косяком?
  Ударил себя по щекам пару раз, достал флягу, напился. Полегчало. Снял шлем, повертел в руках, выкинул. Толку теперь от него. Разрубленные очки болтались по бокам головы, как уши спаниеля. Тоже выбросил. Зато теперь ни с кем не перепутают. Посмотрят, скажут - О! Егор идет! Точно он! Вытер о траву топор, убрал за спину, передвинул вперед автомат. Все. Время поджимает, а я тут ерундой занимаюсь!
  Побежал дальше.
  ***
  ...Не по сезону теплый осенний день. Самый конец октября. На небе - ни облачка, только садящееся солнце светит из-за спины, оставляя на зеленом газоне угловатую тень трибун. Воздух по-осеннему прозрачен и свеж. Я на середине Западной трибуны, рядом со мной - мои друзья. Все немного поддатые и возбужденные. Мне двадцать два или двадцать три года, не помню толком. Зато тот день помню во всех деталях.
  Последний, решающий матч сезона. Нам достаточно сыграть в ничью, чтобы впервые в истории войти в тройку лидеров. Сталелитейщик забит до отказа. Трибун не видно вообще. Только огромная колышущаяся масса людей, которая, кажется, вот-вот выплеснется за края. Белая, синяя, зеленая. Развеваются огромные флаги, бьют барабаны, гудят дудки со всех сторон. Над стадионом висит многоголосый слитный гул, то усиливающийся и быстро набирающий мощь, когда команда атакует ворота соперника, то разочарованно стонущий и матерящийся, если атака захлебывается или мяч летит мимо. Сорок тысяч человек, объединенные общим порывом, сливаются в какой-то огромный организм, синхронно дышащий и чувствующий. Мое я блаженно растворяется в этом организме, ощущая необыкновенное родство с тысячами незнакомых людей вокруг.
  Наша команда, словно физически подталкиваемая в спину мощным ревом болельщиков, обрушивает на противника атаку за атакой. Страсти накалены до предела. По трибунам, не останавливаясь проходит волна за волной. Завораживающее, фантастическое зрелище! Волна доходит до нас, и мы со счастливыми воплями вскакиваем, поднимая руки с флагами, а потом опять садимся в ожидании следующего гребня. Радостный, веселый азарт накрывает прямоугольное поле, будто купол. Солнце медленно садится, зажигаются яркие огни осветительных мачт. Игроки на поле начинают отбрасывать по четыре тени.
  И под самый конец игры в наши ворота влетает мяч. Многотысячный разочарованный стон, несколько секунды тишины, а потом самые горячие и неунывающие мужики на Восточной снова разгоняют волну, и поле накрывает еще большее облако азарта и надежды. Первая добавленная, вторая...
  Гол!!! Это невозможно передать словами, это можно только испытать самому. Стадион встает в едином порыве и орет во все глотку. Мы подпрыгиваем, размахиваем руками, обнимаемся друг с другом и с незнакомыми людьми на соседних рядах. Сейчас мы все - братья и сестры. Сейчас мы все - одна большая счастливая семья...
  Почему-то вспомнился именно этот день. Может быть из-за невозможного, доведенного до полного абсурда контраста чувств и эмоций, связанных со стадионом тогда и сейчас.
  Бездонно-прозрачное голубое небо и низкая серая мгла, перечеркнутая темными кривыми, словно вырезанными из картона, трассами туч. Яркие трибуны, заполненные тысячами живых, нормальных людей и пустые, ободранные железобетонные гребенки рядов без единого сидения, уходящие вверх, которые больше никогда не заполнятся. Радостный гул и крики толпы и мрачная, ватная тишина и пустота. Счастье и восторг. Беда, ненависть и страх. Свет и тьма. Жизнь и смерть...
  Я медленно шагаю по сухой желтой траве газона, на котором белеют остатки разметки, к центральному кругу. Все мое оружие осталось за спиной, сваленное в кучу около углового флажка. Точнее около того места, где он когда-то торчал. Помнится, сидя на трибуне, всегда хотелось оказаться внизу, на самом поле. Посмотреть на стадион глазами игроков.
  Вот и оказался. Только смотреть особо не на что.
  С трех сторон нависают пустые серые ярусы трибун. Западная, Восточная, Северная. Вместо Южной - чернеет выбитыми проемами окон административно-бытовое здание, где располагались раздевалки для команд, пресс-центр, а наверху висело огромное электронное табло. Оно и сейчас там висит. И даже работает. Светится надпись "...... ...... (......) - Спартак (Москва) 0 - 2" Название нашей команды почему-то не написали, так же, как и фамилии забивших голы игроков. Зато эмблема областной администрации сверкает и режет глаза, словно только что покрасили. По-моему, самые яркие цвета, которые я видел за все время в мертвом Городе. Вот сволочи, даже здесь себя пропиарили... Мачты освещения, закрученные в спирали, слепо светят в разные стороны неоновыми огнями.
  Стадион, конечно, не совсем пустой, иначе зачем мне было бы по нему шляться, да еще без оружия. На крайних верхних углах Западной и Восточной трибун неподвижно стоят высокие темные фигуры в городском камуфляже и бронежилетах. Угловатые, чем-то похожие на мутировавших богомолов. В руках снайперские винтовки. Все четыре ствола направлены в мою сторону. Злобные и давно нечеловеческие глаза припали к оптическим прицелам, в перекрестье каждого из которых, я думаю, находится моя глупая голова...
  А в центральном круге поля, прямо в том месте, где судьи перед матчем подкидывали монетку, застыл пятый, главный Урод. Таких я еще не видел. Рост - далеко за два метра, плечи и спина, размером с капот внедорожника, руки до колен. Большой мальчик. Сразу видно - командир. Тот самый Иван Петрович. Садист, людоед, некрофил и просто - хороший человек!
  А рядом с ним - моя Настя... Бледная, под глазами круги, но живая и вроде бы даже невредимая. Это хорошо! Это - главное.
  Вот такая расстановка игроков на поле. Неожиданная для меня и очень неприятная. С вероятностью девяносто девять и девять десятых процента можно предположить, что счет, высвеченный кем-то на табло, уже отражает результат грядущего матча. Причем Спартак - явно не мы с Настей...
  Когда я, наглухо блокировав все мысли, крался вдоль касс стадиона, то, если честно, вообще не знал, что буду делать дальше. Штурмовать, взрывать двери или просто постучаться и попросить открыть? Присутствие Уродов ощущалось, но как-то не явно. Словно издалека. Я долго осматривал в бинокль стадион и окрестности, но ни малейшего движения не обнаружил. Зато обнаружил их логово.
  Приличная часть подтрибунного пространства в глубине, за рядом внешних колонн, была заложена кирпичом. Причем заложена от души. Судя по внешнему виду кладки, толщина стены - не меньше двух с половиной кирпичей. Из нее наружу частой сеткой торчат толстые арматурины. Массивная стальная дверь. Такую хрен взорвешь. Во всяком случае моими гранатами точно бесполезно. Над дверью что-то нарисовано. Я подкрутил оптический зум, приблизил. Намалевано грубо, но узнаваемо. Треугольник с глазом, точно такой же, как у нас в подвале Сарая. Рисовали похоже кровью. Длинные грязно-багровые потеки темнели под рисунком и на поверхности двери.
  Посидел в укрытии, подумал. Потом быстрыми, короткими перебежками добрался до первого ряда колонн, поддерживающих массивные фермы, на которых лежат трибуны. Никто на меня не прыгнул, никто не выстрелил. Ощущение опасности было все таким же размытым. Странно. Точно подстава какая-то...
  Вокруг - справа, слева, вверху, висели человеческие скелеты. Без черепов. Грубо скрепленные проволокой, они были привязаны к горизонтальным балкам, оголовкам колонн, нижним поясам ферм. У многих руки перепутаны с ногами, у некоторых конечности, вообще, отсутствуют. Висят, как праздничные гирлянды... Нет, все-таки Уроды - есть Уроды! Перед дверью была разбросана одежда, сапоги, ремни, рваные разгрузки и прочая амуниция. Валялся даже калаш со сломанным затвором. То есть, здесь они раздевают добычу, внутри трапезничают, а из костей мастерят вот такие элементы декора и вывешивают перед дверью на страх врагам. Высший разум, бля! А уж запахи тут витают, аж глаза слезятся. Внутри, наверное, просто - газовая камера.
  Кстати, про то, что внутри. За дверью я не ощущал вообще ничего. То есть, чувствовал полупустые объемы помещений, коридоры, даже подвал какой-то просматривался, но ни людей, ни Уродов там точно не было. Живых, во всяком случае.
  Подошел к двери и, недолго думая, дернул ручку. Закрыто. Может постучать? А давай!
  Постучал. Громко, кулаком.
  И тут с неба грянул голос. Да так неожиданно, что я аж присел. Прижался спиной к стене, вскинув автомат.
  - Приперся, рыцарь без страха и упрека?!
  Я сообразил, что голос многократно усилен колонками, с помощью которых диктор объявлял составы команд, счет в матче и прочую ерунду. Надо же, еще работают!
  - А мы тебя здесь, на поле, ждем. Думали уж - не придешь!
  Говорил явно Урод, глухо и мерзко шепелявя.
  - Давай, Егор, трибуну обходи слева, поговорить надо! Тем более, баба твоя у меня тут валяется. Ты ж за ней пришел?
  Ага. Поговорить... Я приоткрыл мозг и попробовал отправить ему мысленную телеграмму:
  - Пошел на хер вскл не верю тчк
  Как ни странно - получилось! Урод понял смысл сказанного, громко захрюкал в микрофон, типа посмеялся, и сказал:
  - Сейчас поверишь, мясо! В чувство ее приведу...
  Прошло секунд десять и где-то совсем рядом, прямо за трибуной зажегся теплый знакомый огонек. Слабый-слабый, но мне достаточно было и этого. Настя. Живая.
  - Почуял, экстрасенс? - раздалось сипение Урода. - Давай бегом сюда, пока я ее резать на ленточки не начал. Все, бля! Шутки кончились!
  Вариантов не было...
  Я пересек половину поля и остановился перед ними. Настя, которую улыбающийся Урод по-хозяйски приобнял своей длиннющей граблей, вырвалась и кинулась ко мне. Прижалась, дрожа. Я потянулся к ней мыслями.
  - Все в порядке?
  - Вроде, да... - после небольшой паузы прозвучало у меня в голове. Даже, скорее, не прозвучало, а прорисовалось чередой образов. - Доктор вколол что-то, только что очнулась. Как с похмелья, блин. А тут еще эти вокруг... Что случилось, Егор? Ты сам как?
  Понятно. Ничего не знает. Ни про ночное нападение, ни про смерть своих друзей...
  - Потом. - ответил ей я.
  Поднял глаза на Урода. Да. Этот явно достиг максимального уровня апгрейда. Это ощущалось сразу. Он буквально излучал силу и равнодушную жестокость. Дьявол во плоти. Огромный, страшный, опасный. Глаза буравили насквозь. Закрывать мысли от него было очень трудно.
  - Все? - спросил он. - Наворковались, голубки? Тоже без слов теперь умеете? Молодцы!
  Я обвел взглядом трибуны, снайперов наверху, снова посмотрел ему в глаза.
  - На хрена этот цирк? Для кого показуху устроил, Иван Петрович? Или как там тебя теперь зовут?
  Урод Уродыч?
  - Грубишь, Егор? - проскрипел тот. - Зря. Каждое слово свое потом вспомнишь. Раз двадцать...
  - Что надо от нас? - спросил я. - В футбол будем играть?
  - Лично мне и моим товарищам от тебя не надо ничего. - проигнорировав мой сарказм, ответил Иван Петрович. - Так, яйца отрезать, поковырять в разных местах пару дней, чтоб поорал погромче, а потом съесть. А вот подруга твоя сладенькая нам очень нужна.
  Он посмотрел на Настю. Посмотрел так, что я еле удержался, чтобы не кинуться на него с голыми руками. Если можно выразить взглядом самую извращенную в мире похоть, то он ее выразил. На пять с плюсом.
  - Изучить ее нам надо. Обследовать, так сказать, для определенных целей. Другие наших надежд пока не оправдали, а вот она, я прям чувствую, подойдет. - он опять забулькал, смеясь. - Еле удержались, Егор, пока тебя ждали. Так что ты спасибо еще нам сказать должен.
  Настю опять затрясло. Я крепко прижал ее к себе, стараясь успокоить, и с чувством сказал:
  - Спасибо! Только я не пойму, зачем вы меня ждали, если я вам только в виде обеда подхожу?
  - Да посмотреть на вас двоих, таких интересных, хотят. Познакомиться. Вот и попросили подождать.
  - Кто?
  - А вот это тебе знать вовсе необязательно, мясо. Считай это последним подарком судьбы.
  - Мы, что, клоуны, чтоб на нас смотрели?
  - Тебе, червяк, честь великую оказывают, а ты тут выкобениваешься! - вдруг разозлившись, рявкнул Урод. Ему явно было не по нраву то, что кто-то нами заинтересовался. - Сейчас посмотрят, уйдут, а я тебе потом такой цирк устрою! Сначала повисишь на гвоздях посмотришь, что мы с Настенькой твоей делать будем, а потом и с тобой представление организуем. Смертельный номер, бля! Ты, кстати, еще за двоих наших ответить должен. Ты хоть представляешь кого убил?
  - Ну да. - усмехнулся я. - Как там? Высшую ступень разума?
  Иван Петрович молчал. Было видно, что он в бешенстве. Наверное, если бы не предстоящий визит загадочных товарищей, он бы начал рвать меня прямо сейчас.
  - А почему только двоих? - продолжал издеваться я. - Доктор ступенью не считается?
  - Доктор твой - просто расходник! - прошипел Урод. - Он - не Избранный. Через месяц бегал бы по улицам тупой и голодный.
  Вдруг Настя повернула к нему свое бледное лицо.
  - Почему? - спросила она. - Почему вы стали такими? За что вы нас так ненавидите? Откуда в вас столько зла?!
  Ее понесло:
  - Я же помню тебя нормальным... Нормальным человеком! Сильным, веселым, добрым... Кто превратил тебя вот в Это?! Зачем?!
  Урод посмотрел на нее все тем же отвратительным взглядом:
  - Я все тебе расскажу, сладкая моя. И кто я, и кто меня таким сделал и зачем. Расскажу даже, что это за место и как отсюда выбраться. Только потом. Попозже. В процессе, так сказать... У нас с тобой впереди много веселых и интересных дней. А вот другу твоему сердечному не расскажу. Потому что...
  Он осекся. Прислушался к чему-то и рыкнул:
  - Головы вниз, твари! Стоять и не двигаться. Вы теперь быстрые, но мы быстрее, так что даже не дергайтесь. Просто стойте и молчите.
  Я тоже, как и это мерзкое существо, чувствовал. Чувствовал неспешное приближение сверху чего-то большого и чужого. Обладатель всепроникающего взгляда, который я ощущал с тех пор как вылез на поверхность, наконец, явился.
  Теперь я понял, почему местом встречи был избран именно стадион. То, что опускалось на нас, было просто огромным. Ни один тесный близлежащий двор не вместил бы в себя такой объем. Я никак не мог уловить форму этого объекта, чувствовал лишь его габариты и вес. Уловил эмоции Насти, она ощущала тоже самое.
  - Все будет хорошо, - прошептал я ей.
  Она нашла мою руку и легонько сжала:
  - Я знаю. Мы же вместе...
  Ощущение величия и мощи, опускающейся на наши головы, вызывало осознание собственной ничтожности и незначительности. Так, наверное, чувствует себя таракан, испуганно глядя на нависший над ним тапок.
  Вдруг сзади материализовались три сущности. Именно сущности. Людьми эти граждане точно не были. Своим трехмерным зрением я увидел, как за нашими спинами, словно прямо из воздуха, проступили очертания темных худых фигур. Высоких, раза в два выше Ивана Петровича, и чужих. Совершенно чуждых людям.
  Урод, стоявший перед нами, почтительно преклонил колено. Явились Боги, избравшие этих отвратительных мутантов своими слугами. Как там он орал? Великая честь? Трепет в душе быстро сходил на нет. Оставалось только любопытство. Не впечатляли меня что-то эти местные божества. Да, сильные, да могущественные. Но преклонять колени как-то не хотелось. Я тоже сильный, так что обойдетесь...
  И тут же мне наглядно продемонстрировали, кто здесь по-настоящему сильный. Тело скрутило судорогой и парализовало. Длинные холодные пальцы легко проникли в мое сознание и, как патологоанатом вскрывает грудь трупа в морге, вскрыли мой мозг, разложили на столе и принялись там равнодушно ковыряться, что-то неспешно рассматривая. Было очень неприятно и противно. Мерзкие пальцы проникали во все самые потаенные углы, нащупывали такое, о чем не знал даже я сам. Рядом тихо застонала Настя, парни умело работали на два фронта.
  Неожиданно я почувствовал дикую обжигающую ярость. Я что им, блядь, лягушка на биологии?! Я - человек. И это, на хрен, звучит гордо! Запредельным усилием воли я ударил по ледяным пальцам, представив, что держу в руке острый нож. Пальцы отдернулись, равнодушный фон за спиной пробил всплеск удивления, сменившийся чем-то похожим на одобрение, а потом меня скрутили так, что не то что сопротивляться, даже просто думать получалось с трудом. Дыхание перехватило, а перед глазами вдруг побежала вереница видений и образов. Да таких, что я мгновенно забыл и про гостей с неба, и про Уродов. Забыл про все... Просто открыл рот и смотрел.
  Сначала вокруг меня разлился бескрайний мрак открытого космоса, пугающий своей абсолютной пустотой. Я прикоснулся к настоящей бесконечности, впервые в жизни осознав истинное значение этого слова. Затем постепенно темноту начали прорезать яркие облака звездных скоплений, спирали галактик, горящие яростным пламенем сферы звезд, вокруг которых по эллипсам орбит неслись разноцветные шары планет. Переливающаяся миллиардами разноцветных огней Вселенная двигалась и дышала, как огромный живой организм. Невидимая, но ощущаемая мною внутренним зрением структура пространства-времени, уходящая в прошлое и будущее, транслировалась в подсознание в виде сложной объемной сети, похожей на геодезическую модель рельефа на экране компьютера. Я видел на ней даже гравитационные круги черных дыр, огромными водоворотами ломающие стройную структуру материи и безжалостно втягивающие в себя все, до чего могли дотянуться. Лучи света замирали на поверхности горизонта событий и, не в силах преодолеть страшное притяжение, оставались на месте или поворачивали обратно. Даже само время, пронизывающее все вокруг ровным неспешным потоком, проходя мимо этих космических омутов, начинало непредсказуемо искажаться, замедляя свой бег, а то и просто закручиваясь в нечто, похожее на ленту Мебиуса.
  Сравнить все это было не с чем. Я смотрел Их глазами. Примитивное человеческое зрение не может охватить взглядом целую галактику, видя при этом самый маленький камушек на безжизненном теле случайного астероида. Было красиво и страшно.
  Наконец безбрежный океан Вселенной начал сжиматься. С такой скоростью, что огни небесных тел превратились в линии, несущиеся мимо меня из яркой точки, к которой стремительно приближался мой взгляд. Я почувствовал, что сейчас у меня тупо взорвется мозг, так как он был явно не предназначен для таких информационных режимов, но тут движение резко прекратилось, явив мне красивую желтую звезду, окруженную игрушечными шариками планет. Почему-то я сразу понял, что это Солнце. Наше родное светило, которое я не видел уже больше года и даже уже начал сомневаться в его существовании, знакомым, ласковым светом озаряло пространство. Словно в учебном фильме, мне показывали подробную модель Солнечной системы. Масштабы и расстояния не имели значения. Я прекрасно мог видеть каждую планету в отдельности и всю систему целиком. Вот - маленький, раскаленный с одной стороны и ледяной с обратной, Меркурий, вот - Венера, затянутая плотной облачной пеленой, а вот и моя старая добрая Земля. Неимоверно красивый бело-голубой шар, вращаясь, летел мимо меня. Сквозь полотна облаков прорисовывались знакомые очертания континентов. Знакомые, конечно, но не совсем. То, что я видел немного отличалось от привычного школьного глобуса. Тихий океан был намного больше, чем надо, а Атлантический и Индийский, наоборот, значительно меньше. Североамериканский континент был соединен с Евразийским Гренландией и странно изменившейся Скандинавией. Никакого Карибского бассейна, Мексики и Центральной Америки не было, а Америка Южная была совершенно самостоятельным материком, находясь даже ближе к Африке, чем к своей северной сестре. К тому же Огненная земля тонким перешейком переходила в Антарктику. Также отсутствовали Индонезийский архипелаг и Новая Зеландия, а Австралия, похожая очертаниями, но ощутимо большая размерами, находилась намного ближе к южному полюсу.
  Сил для удивления и рассуждений не оставалось. Я мог только смотреть и запоминать.
  Оторвался от Земли, глянул дальше. Небольшой, яростно красный Марс, огромный, словно вырезанный из слоновой кости, Юпитер, а вот между ними - еще один сюрприз. Удивительно похожая на Землю размерами и внешней оболочкой, только не бело-голубая, а бело-серая, незнакомая планета кружилась вокруг Солнца по орбите, выставленной из плоскости эклиптики градусов на двадцать. Она мне сразу не понравилось. Веяло от нее чем-то чужим, нехорошим и холодным, таким же холодным, как те пальцы, что сжимали сейчас мое сознание.
  Додумать я не успел. Снова резкий скачок через пространство, и передо мной начали мелькать неведомые города, напоминающие хрустальные муравейники, безбрежные океаны странной черной воды, горные хребты, вершины которых скрывались в сизом тумане, лесные чащи исполинских деревьев, между стволов которых плавали белоснежные кучевые облака, дымящиеся темно-зеленые болота, раскинувшиеся от края до края горизонта. Затем перед глазами побежала череда живых существ, странных, страшных, чуждых человеческому взгляду. Они быстро сменялись, превращаясь друг в друга, словно их лепили из одного и того же куска пластилина, а потом появился и человек, точнее его фигура без лица и признаков пола. И все пошло в обратную сторону. Череда трансформаций, в которой мелькнуло несколько вроде бы знакомых зубастых рож, а в конце - снова фигура с двумя руками и ногами, но не человеческая, а явно принадлежащая Уроду.
   И под конец я увидел безжизненную багровую равнину, тут и там поднимающуюся пологими холмами к темно-синему звездному небу. Через эту равнину, петляя бесчисленными изгибами русла между холмов, неспешно текла широкая серая река, слепо поблескивая гребнями ленивых волн. На ее пути были разбросаны огромные параллелепипеды, грани которых были сделаны из чего-то типа непрозрачного матового стекла, очень крепкого и несокрушимого на вид. Река втекала в них прямо через стекло, исчезала в плотной туманной глубине, а потом вытекала с другой стороны, постепенно исчезая на далеком, непривычно для глаза выгнутом в обратную сторону, горизонте...
  Все это время, пока я смотрел мультики, которые мне включили, словно непоседливому ребенку в кабинете у врача, продолжалось дотошное ковыряние в мозгах. Я, ошалевший от увиденного, даже не думал сопротивляться. Наконец, видимо удовлетворившись полученными сведениями, пальцы были извлечены из моего сознания. Вместо них там прогремел голос, так громко и неожиданно, что я чуть не подпрыгнул. Вздрогнула и Настя. Обращались к нам обоим. Обращались на незнакомом, но почему-то понятном языке:
  - Мы довольны. Двигайтесь дальше.
  Все. Конец связи. Они, блин, довольны...
  Темные фигуры начали быстро растворяться и в тот момент, когда их присутствие почти перестало ощущаться, я самым краем сознания уловил быстрый мысленный обмен неведомых гостей с Уродом. Что-то они ему сказали. Явно про нас, но что конкретно я понять не успел. Тяжелая громада над головой начала быстро подниматься, прошло несколько секунд и ее давление пропало. Совсем. Как будто ничего и не было. Хотели посмотреть, посмотрели и свалили...
  Я открыл глаза. Петрович стоял перед нами, высоко задрав голову, и смотрел в небо. Сложно было ориентироваться в мимике столь безобразной физиономии, но в данный момент она должно быть выражала исступленное благоговение. Посередине мощной жилистой шеи выделялся огромный кадык, прорвавший кожу и похожий на вылупляющегося чужого из одноименного фильма. Может попробовать со всей дури, да по этому кадыку? Мало не покажется. Я бросил взгляд на трибуны. Снайперы, в отличие от своего командира, не поддались торжественности момента прощания с Богами, стволы винтовок были все также направлены на нас. Нет, даже если получится пробить, расстреляют сразу. Мы на открытом пространстве, а реакция у них точно не хуже моей. Будем ждать...
  Ждать пришлось недолго. Урод громко выдохнул, опустил голову, неуловимым движением перекинул из-за спины Грозу, одновременно сделав два шага назад, и направил ствол в нашу сторону. Молча поднял левую руку.
  - Даже не пытайся, - сказал он мне, в то время как четыре его товарища покидали свои посты и плавными, но очень быстрыми движениями приближались к нам.
  Подошли, встали полукругом. На меня внимания почти не обратили, злобно зыркнули пару раз, зато на Настю смотрели так, будто они - голодные дети подземелий, а она - кусок свежего торта. Рожи страшные, похожие друг на друга, как китайцы, но различия найти можно. Видимо, человеческий геном оставил этим обезьянам напоследок хоть какую-то память о себе. Наверное, чтобы сами не запутались, кто - есть кто. Ну и рост, конечно, у всех немножко разный. Самый низкий всего на полголовы выше меня, а самый длинный - наш дорогой Иван Петрович.
  - Ну что, друзья, - проскрипел он, тоже буквально раздевая Настю глазами, - Пора приступать к процедурам! Прошу за нами! И без шуток, пожалуйста. Сами понимаете, шансов у вас нет.
  Помолчал, подумал. Повернулся к своим:
  - Может им ноги прострелить? На всякий пожарный? А то этот вот больно шустрый стал, говорят. Да и лапочка наша тоже не простая...
  - Ему можно, - прогудел в ответ один из Уродов, равнодушно смотря на меня, - А бабе не надо, Петрович. Пусть пока целенькая будет.
  Вот, клоуны дешевые! Ведь специально для нас вслух разговаривают...
  - Уважаемые товарищи садисты! - я поднял руки вверх. - Торжественно клянусь не делать резких движений. Не стреляйте в меня, пожалуйста.
  Быстрый мысленный обмен, причем между всей пятеркой сразу. Смысл не уловил, успел поймать только эхо оживленной дискуссии. Блин, перестарался! Сейчас ведь на самом деле по ногам шмальнут и все тогда. Точно пипец нам. Итак, толком неясно что выйдет...
  - Ладно, Егор. - изрек наконец главный, решивший за всех, - Никуда не денешься от пяти стволов. Сам пока иди, мясо...
  Торжественная процессия двинулась к краю поля. Мы вдвоем - чуть впереди, Уроды широким полукругом сзади. Повесили винтовки на спину, в руках держат автоматы. Такие же, как у Петровича, небольшие короткоствольные, со странно смотрящимися, расположенными позади рукоятки магазинами. Где такие взяли только? Я думал, что в нашем Городе даже у спецназа такого нет.
  Когда проходили мимо угла поля, где кучей лежало мое оружие, один из них, повинуясь бесшумному приказу Петровича, метнулся к нему, подобрал.
  - Хороший топор! - сказал он. Один из его нижних клыков пророс прямо через остатки губы, поэтому говорил он присвистывая. В другой ситуации слушать его было бы даже забавно. - И пистолет тоже ничего. А вот автомат у тебя, ублюдок, вообще никакой. Прикиньте, у него затвор поломан, а он с нами воевать приперся!
  Я молчал. Идти оставалось недолго. Я громко включил пластинку обреченного равнодушного смертника и осторожно позвал Настю на одном из самых низких диапазонов мыслей. К злобному давящему фону окружающих меня существ я давно адаптировался и почти не обращал на него внимания, поэтому Настя откликнулась почти сразу, на той же, так сказать, волне. Мы, словно два радиолюбителя, нашли свои числа УКВ и настроились друг на друга.
  Общение был коротким, но емким. Это вам не словами разговаривать. Пришлось вкратце показать ей трагические события прошедшей ночи, реакция была ожидаемая, ярко-горькая, но Настя, молодец, быстро прикрыла ее, не дав выскочить наружу, да и я, как мог, придержал. Потом последовал быстрый инструктаж относительно дальнейших действий, спор о том, кто больше рискует, причем я был приятно удивлен ее совершенно искренним страхом за меня. Наконец, договорились...
  План был, надо признать, так себе. Шансы совсем невысокие, но в сложившихся обстоятельствах лучше хоть какой-то продуманный алгоритм действий, чем совсем ничего. Еще мне не давал покоя вопрос, почему эти любопытные ребята, недавно ковырявшиеся в наших мозгах, выразили нам свое одобрение, но оставили на явную погибель в руках Уродов. Да, они что-то сказали Петровичу напоследок, но я не думаю, что это был приказ отпустить нас. Трепет, который он испытывал перед своими Богами, исключал любое непослушание. А сейчас нас целенаправленно вели на убой, или даже хуже. Таким образом, получалось, что небожители намекнули, что вы - типа молодцы, Егор да Настя, но посмотрим теперь, как здесь выкрутитесь. Получится - будем дальше разговаривать. Не получится - ничего страшного, других найдем. Тех же Уродов. Не просто так же они их опекают, может выбирают, кто из нас лучше? Только в чем и для чего?
  Мы обошли внешний угол трибуны и двинулись к убежищу Уродов. Я еще громче включил мычание скота, которого ведут на убой, Настя начала наполнять эфир сигналами паники и животного страха. Как достоверно у нее получается! Ну еще бы, притворяться-то особо не надо.
  Стена бункера занимала пять пролетов колонн в ширину, то есть, где-то метров тридцать. Дверь была посередине - в глубине среднего пролета. Расстояние до нее под трибунами было около десяти метров. По моим расчетам нас должны были провести именно тут. Так и произошло. Мы все оказались перед кирпичной стеной, ощетинившейся ржавыми стержнями арматуры, на прямоугольнике, площадью в триста квадратов, завешенном человеческими скелетами. На этой площадке и должен был быть приведен в действие мой незамысловатый и отчаянный план. Главное - отвлечь Уродов. Обратить все внимание на себя, а не на то, что вокруг.
  Нам приказали остановиться перед дверью. Петрович был явно чем-то обеспокоен. Он вертел головой, прислушивался, но мы с Настей испускали такие эманации страха, что, наверное, сбивали его чуйку напрочь.
  - Раздевайтесь! - бросил он нам. От былого полушутливого тона не осталось и следа. Перед нами стояла страшная, сильная, злая и жестокая тварь. Он повернулся к двум своим подчиненным:
  - Стол пока подготовьте там! Водой все слейте на пол. Она мне чистая нужна... И для этого, - кивок в мою сторону, - Место на стене освободите.
  - А с той бабой что делать? - спросил один из них, видимо имея в виду короткостриженую Юлю, про судьбу которой до сего момента было ничего не известно.
  - Что, блядь? Говорю же - со стола уберите на хер, а сам стол помойте!
  - А если живая еще? - субординация в отряде Уродов пока явно хромала.
  - Тогда бросьте где-нибудь, потом займемся... Хотя нет! Лучше на стену перед столом повесьте, там тоже крючья есть... Даже если сдохла уже, все равно вешайте, Настеньке чтоб веселее было. Будет на столе лежать и на подругу смотреть.
  Настя начала плакать, закрыв лицо руками. Я упал на колени:
  - Пожалуйста, не надо! Ее хотя бы отпустите! Со мной, что хотите делайте, режьте, стреляйте, пытайте! Ее отпусти, Петрович!
  - Да на хер ты нам сдался? Нам она нужна, а ты так - мужикальное сопровождение! - он криво усмехнулся своему каламбуру. - Хотя что-то спекся ты, Егор, по ходу. Все, больше не мужик? Или дурачком прикидываешься?
  Потом рявкнул:
  - Раздеваться! А то сами разденем.
  Один из Уродов не вытерпел, подскочил к Насте, пытаясь снять с нее майку. Она забилась в истерике, вырвалась, закричала:
  - Не надо! Не надо! Я сама! - и попыталась трясущимися руками сдернуть майку наверх, медленно пятясь поближе к внешним колоннам.
   В это время раздался лязг замка. Двое тварей начали отпирать дверь.
  Это было сигналом. Теперь все в наших руках. И ногах...
  - Не надо! - последний раз взвизгнула Настя и вдруг, словно быстроногая лань, бросилась наружу из-под трибун через боковой пролет, высоко подпрыгнув, пробегая между колоннами. А потом резко, под прямым углом свернула направо, уходя за угол. Двое Уродов темными тенями устремились за ней, вскидывая автоматы.
  - Не стрелять! - проревел Петрович, чуть повернув голову в их сторону, но не отводя от меня короткого ствола Грозы. А я в это время уже летел в длинном прыжке в другую сторону, поближе к тому месту, где под стеной в куче хлама лежал мой 74-й. Среагировал Урод мгновенно. Затрещал автомат, и дорожка разрывов от девятимиллиметровых пуль, быстро догоняя меня, побежала по стене.
  И в это время оставшиеся двое мутантов, наконец, распахнули дверь в бункер.
  Растяжки я ставил впопыхах, но от души. Еще гремело в ушах эхо усиленного громкоговорителем голоса Ивана Петровича, звавшего меня на футбольное поле, а я уже растягивал лески и отгибал усики гранат, которых я взял с собой с запасом. По две в каждый пролет между колонн, кроме центрального, и еще две - под дверь, чтоб сработали на ее раскрытие.
  Поэтому сейчас мало не показалось никому. Ни тем, кто замер в проеме распахнутой двери, ни тем, кто, преследуя Настю, пробежал между колоннами, ни поливавшему меня огнем Петровичу, ни даже самому изобретателю столь коварного плана, то есть - мне. Рвануло практически синхронно около двери и в пролете. Сначала в первом, через который сунулись Уроды, потом в соседнем.
  Хорошо, что не рухнули трибуны.
  Череда ярких вспышек, оглушительная канонада взрывов, сизая пелена дыма, заполнившая все вокруг, дикая боль в ушах от резкого перепада давления, свист, лязг, а потом что-то острое и горячее прошило мое левое бедро. Только новые возможности моего организма, научившегося намного лучше использовать заложенный в мозг и тело потенциал, удержали меня на грани сознания и не дали болевому шоку парализовать волю. Ужасные гирлянды из человеческих костей разметало во все стороны. Сверху сыпалась штукатурка, куски бетона, все огромное сооружение трибуны вибрировало и стонало, издавая постепенно затихающий металлический гул. Из-за дыма слышался нечеловеческий рев и вполне человеческий мат. Чувствуя, как трещат сжатые зубы, я нащупал свой автомат и, перекатившись метра на три от стены, попытался подняться. Не получилось. Нога пылала болью и не слушалась. Сквозь клубы пыли я не видел ничего вокруг, но внутренним взглядом чувствовал, как минимум двоих живых. Чувствовал их боль, ярость и жажду мщения. Где-то за стадионом я уловил Настю и еще одного Урода, удалявшегося вместе с ней. Плохо! У нее то оружия нет.
  Воздух вокруг меня рассекла очередь, потом еще одна. Близко. Тоже меня чуют. Я переполз в сторону, приподнялся на локтях и начал стрелять в две красные фигуры, проецируемые в пространство перед глазами моим подсознанием. Попал. Причем несколько раз и в обоих. Только в туловище, голову в моем положении было поразить очень сложно. А если не в голову, значит только зря стрелял. Они в бронежилетах и, вообще, Уроды, а не люди. Я перекатился за ближайшую колонну, вжался в землю. Тут же раздался металлический лязг, полетели искры, колонна затряслась, а щеку обожгло. Блин, надо что-то делать с ногой, а то меня сейчас как котенка в оборот возьмут. Красные фигуры стремительно двигались впереди, меняя позиции. Снова очередь. И снова колонна героически приняла удар на себя. Я высунулся, дострелял магазин, вставил второй, примотанный к пустому, замер.
  Дым рассеивался. Я сосредоточился на своей левой ноге, усилием мысли выдавливая из нее боль и отключая чувствительность. Хорошо быть суперменом! Артерия не перебита, связки целые, но в мясе засел кусок металла, видимо, осколок. Двигаться мешает исключительно боль от его трения о ткани. Готово! Ненадолго, правда, но пока сойдет. Потом буду загибаться, конечно, но до этого потом надо еще дожить.
  Приготовился, вжался посильнее в землю и, с силой оттолкнувшись рванул назад и вправо к углу стены бункера, на ходу оценивая обстановку. Видно было уже более менее. Один Урод застыл около покореженной двери, направив в мою сторону автомат. Держал он его одной рукой, другая отсутствовала. Его напарник, принявший на себя большую часть двойного взрыва, кусками валялся рядом, а кусками торчал в стене между арматурой. Хорошо его разделало! Примерно такая же судьба постигла еще одного, из тех двоих, что погнались за Настей. Взрывом его выкинуло из подтрибунного пространства на улицу, где он и лежал без ног в луже своей черной крови. Непонятно живой или нет, вроде не двигается. Второй, бежавший с ним через проем был уже где-то далеко, видимо успел заметить растяжку и рвануть в сторону. Петровича я не видел и не чувствовал. Вообще. Хотя он точно был где-то здесь. Живой и злой.
  Урод около проема пропустил мой бросок за угол, запоздало полоснул очередью по стене и затих. Наверное, перезаряжается. Я высунулся, выпустил тройку по двери, за которой прятался противник и замер на месте. Интересно, поведется или нет?
  Повелся. Любопытный. Я начал стрелять за долю секунды до того, как он резко выглянул из-за своей двери и получил вторую тройку прямо в облезлый лоб. Брызнуло черным, горбатая фигура завалилась набок и замерла. Вот так, Егор! Уже быстрее мутантов становишься. Да, я теперь - сверхмутант!
  И тут меня прострелила вторая огненная стрела, даже две. Левое плечо и левый бок. Сука, Петрович! Как же я его пропустил? Закрылся наглухо, обошел снаружи и всадил с тридцати метров в бочину. Я, застонав, повернулся всем телом в его сторону. Огромная фигура стояла перед колоннами и целилась в меня. Я начал поднимать автомат, осознавая, что критически опаздываю. Все! Этот не промахнется...
  Но даже у самых главных Уродов могут кончится патроны. Петрович тупо уставился на отъехавший затвор, заревел, отбросил Грозу и, обезумев от ярости, двинулся ко мне, явно намереваясь располосовать меня когтями на мелкие-мелкие кусочки. Я, превозмогая боль во всем продырявленном теле, упер автомат в грудь и, как учил Леший, начал стрелять с одной руки. Поднять ствол, чтобы попасть в голову не получалось, я всаживал пули ему в корпус, понимая, что с тем же успехом мог бы стрелять в катившийся на меня танк. Эффекта не было никакого. Урод, чуть пригнувшись широким шагом шел на меня. Нет, это точно какой-то робокоп! Камуфляжная ткань на груди и плечах разодрана в клочья попаданиями, из шеи течет черное, в лысой башке застрял толи осколок, толи кусок бетона, а ему по барабану! Добравшись до колонн, чуть присел, оттолкнулся и прыгнул. И тут я все-таки смог попасть ему в башню. Пуля ударила чуть выше покатого лба по касательной и, отрикошетив от толстого черепа, с визгом унеслась в сторону. Убить не получилось, но прыжок я ему сбил. Петрович споткнулся, потерял равновесие и сделал несколько шагов вперед, чтобы не упасть. Прямо в проем между колоннами.
  Я ставил растяжки в четырех проемах из пяти. В двух левых, где они уже свое дело сделали, заварив всю эту кровавую кашу. И в двух правых. Там гранаты так и остались на боевом взводе, чудом до сих пор не сработав в том аду, что творился здесь пару минут назад. Если бы Петрович успел прыгнуть, с ним бы ничего не случилось. Он успешно пролетел бы над леской и сполна утолил свою жажду мщения. Но он не успел.
  За долю секунды до щелчка я сжался в своем углу в комок и инстинктивно прикрыл голову руками. Рвануло громко, прямо под его ногами. Гранаты в соседнем проеме почему-то не сдетонировали, но Уроду хватило и этого. Его подбросило метра на два, перевернуло в воздухе, и он ногами вперед полетел прямо ко мне, заодно прикрыв меня от осколков своей огромной тушей. Я быстро, как мог, откатился. Совсем рядом в стену с треском врезалось почти два центнера изрешеченного металлом мяса. Я откатился еще дальше, с трудом встал, совершенно не ощущая левую половину тела, и начал пятиться вдоль стены, не веря своим глазам. Мясо было еще живо. Петрович медленно вставал на ноги, не отрывая от меня взгляда, в котором бушевал огонь преисподней. Блин, он из чего сделан, вообще? Прямо под жопой граната рванула, а у него даже все конечности на месте! Даже пальцы все!
  Я привалился плечом к кирпичу, поднял автомат, в магазине которого оставалось от силы патрона три, и, сильно сомневаясь, что даже очередь в лоб сможет что-то изменить, прицелился в уродливую рожу.
  И тут наверху затрещало. Старый добрый Сталелитейщик, предназначенный исключительно для спортивных баталий, а не для настоящих гладиаторских боев с применением противопехотных оборонительных гранат, наконец не выдержал творящегося на нем безобразия. Тяжелая косоугольная ферма, сваренная из металлических уголков, со звонким лязгом оторвалась от внешней колонны и, словно огромная гильотина, вонзилась в землю прямо посередине между нами, а целый сегмент железобетонной гребенки трибун шириной около двенадцати метров, край которого она поддерживала, накренился вниз, застыл на долю секунды, а потом рухнул вслед за ней, погребя под собой несчастного Ивана Петровича.
  Я вжал голову в плечи, ожидая такой же участи, но стадион молчал. Огромная конструкция, лишившаяся одной из опор, немного деформировалась, сбросив с себя лишнее, и застыла в шатком равновесии. Я, пошатываясь, пошел вдоль стены к тому месту, где недавно стоял Урод. Залез на бетон. Под ногами оказались бывшие зрительские места восемнадцатого сектора, точнее его половины, вторая часть часть выдержала, оставшись наверху. Аккуратно преодолел упавшую трибуну и посмотрел вниз. Пипец! Из-под края бетонной гребенки торчала голова Урода и с яростью смотрела на меня. Изо рта, носа и ушных отверстий текли струйки черной крови, но он был жив. Хрипел, клокотал и исторгал в пространство потоки дикой ненависти. Больно ему, видимо, не было. Вообще. Я направил автомат в переносицу, подумал, потом пробормотал:
  - Нет. Тебя надо, бля, как вампира, или сжечь, или бошку на хрен отрубить...
  Слез с трибуны, доковылял до покосившейся двери в бункер. Начал искать свой топор. Голова соображала плохо. Организм пребывал в шоке. Ноги тряслись, простреленные плечо и бок то взрывались острой болью, то немели, словно чужие. Наконец топор нашелся. Я вернулся к Петровичу, наклонился над ним и сказал:
  - Проиграл ты, высший разум! Нас они выбрали, а не тебя... Урод!
  Рубить одной рукой было очень неудобно, но я справился. Удара с пятого. Голова, все это время прожигавшая меня обезумевшим от ненависти взглядом, отделилась от шеи и откатилась в сторону, уставившись лицом в землю. Я на всякий случай перевернул ее топором, рукой побоялся, вдруг укусит. Все. Готов Петрович. Погасли глазки.
  Спотыкаясь, побрел прочь. Лишь с одним топором, опираясь на него, как на трость. Про оружие, разбросанное под ногами, даже не подумал. В голове была только одна мысль: "Где Настя?". Я ее не чувствовал. Я не чувствовал вообще ничего вокруг. Все мои внутренние резервы уходили на то, чтобы хоть чуть-чуть сдержать текущую из ран кровь, уменьшить боль и не отключиться.
  Проходя мимо безногого Урода, услышал тихое сопение. Этот тоже живой! Культи ног уже покрылись тонкой пленкой новой плоти, осколочные раны на затылке начали затягиваться. Пришлось останавливаться, снова тратить силы, отделяя голову от тела. Я сегодня - настоящий палач! Где мой красный колпак?
  Кое-как добрел до Елисейской, по пути раза три упал. Посмотрел вдоль улицы. Среди разноцветных сидений рядом с друг другом лежали два тела. Один - точно Урод. Даже отсюда видно горбатую спину. А вот второй... Сердце бешено заколотилось. Нет! Не может быть! Не может...
  Я почти бежал. Откуда только взялись силы? Хрустя пластиком и вихляя из стороны в сторону добрался до трупов. Последний, пятый, очень шустрый мутант, ушедший от растяжек, лежал на боку. Тот самый, шепелявый, с клыком через губу. Мертвый. В голове несколько пулевых отверстий. А рядом с ним...
   Кирюша... Горло разодрано, остекленевшие глаза уставились в небо, оружия нет. Вот тебе и бычок... Не побоялся, значит, дошел. Спасибо...
  - Егор! - раздался сзади голос.
  Я резко обернулся... Настя с автоматом в руках бежала ко мне. Живая. Живая!
  Рванулся ей навстречу, ноги подкосились, упал прямо на левый бок. В глазах потемнело, побежали разноцветные круги.
  Она обняла меня за шею и начала целовать. В глаза, губы, щеки, лоб, заливая мое лицо теплыми слезами...
  - Господи, в крови весь! Егор!
  Я блаженно плавал в волнах ее нежности и любви. Боль уходила. Настя, может быть, сама того не осознавая, отдавала всю себя, лишь бы только облегчить мои страдания, удержать меня на этой стороне.
  - С тобой все хорошо? - с трудом спросил я.
  - Да. - сквозь слезы ответила она, гладя меня по голове. - Этот меня почти догнал уже, а тут Кирилл откуда-то взялся, стрелять в него начал... Урод к нему кинулся и убил, но Кирюша ему по ногам полоснуть успел в последний момент, тот упал, подняться не мог... Я подбежала, автомат подняла и в голову добила... А потом обратно пошла... За тобой...
  За мной... За мной. Странный Город. Чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете в самых, казалось бы, неподходящих ситуациях. То, сидя в сыром, темном подвале, прикованным к трубе, то вот, как сейчас, истекая кровью...
  - Да что же как хлещет-то, а? Сейчас, подожди, перевяжу чем-нибудь. На стадионе то что?.. Егор? Егор?! Ты меня слышишь?! Егорушка, ну пожалуйста, не уходи! Слышишь, Егор?!
   - Слышу... прошептал я, открыл глаза и улыбнулся, - Все хорошо. Все теперь будет хорошо...
  И вырубился...
  8.
  ...- И все будет хорошо. Походишь к нам с месяцок, а там посмотрим, что дальше делать. - Анна Александровна Мостовая, врач-психотерапевт высшей категории, расписалась в больничном листе и подняла глаза на Егора, опустив очки. - Если честно, я очень рада, что ты все-таки вернулся. С прошлого раза про тебя вспоминала, все думала, вдруг на самом деле руки на себя наложишь, а мне грех на душу... Но ты - молодец! Пил, конечно, - зря. Очень зря! Но раз пришел - значит понял, что другого выхода нет. Надо лечиться.
  - А как, вообще, все будет происходить? - спросил Егор, рассматривая свою опухшую физиономию в окне за спиной врача. - Чем дневной отличается от этого... Обычного?
  - В дневном стационаре лечатся те, кто не представляет опасности, ни для себя, ни для других. - терпеливо начала объяснять она. - В обычном - лежат действительно тяжело больные люди. Шизофреники и прочие. Но ты же не шизофреник?
  "Кто знает?" - усмехнулся он про себя и твердо ответил:
  - Нет.
  - Ну вот! - кивнула головой врач. - У тебя острый депрессивный эпизод с когнитивными и соматическими нарушениями. Да и алкоголь дров в костер подбрасывает. Хорошо так подбрасывает. От души. Вобщем, сейчас идешь к завотделением, ставишь печать, а в понедельник к восьми утра сюда. Каждый день до шести вечера - процедуры. Капельницы, таблеточки, электричество попробуем. Завтрак и обед - здесь, а ужинать - домой. Ночевать тут не надо. Главное дома чем-то максимально себя занять и ничего, повторяю - ничего не пить! Даже пиво безалкогольное... Да, и про машину на месяц придется забыть. Категорически запрещено. Поездишь на маршрутках или трамвае.
  - Да нет у меня уже машины, - пробормотал Егор. Вздохнул...Посмотрел на врача, от души сказал. - Спасибо, Анна Александровна!
  - На здоровье! Все иди. - ответила она, протягивая ему кучу бумажек, посмотрела строго напоследок, повторила, - Не пить!
  - Не пить! - подтвердил Егор и вышел.
  Примерно через час, отстояв очередь к заведующему отделением, оформил все документы и наконец оказался на улице.
  Фонари освещали падающие с неба крупные хлопья мокрого, липкого снега. Первого в этом году. Он покрывал асфальт белым покрывалом, но тут же начинал таять, темнея и превращаясь в холодную скользкую жижу. Температура воздуха была чуть выше ноля. Начало ноября. Все по графику.
  Начался самый противный период года, который Егор ненавидел всей душой. Холодно, мокро, темнеет чуть ли не после обеда. Кругом грязь и тоска.
  Он сгорбился, спрятав шею под воротник, засунул руки в карманы и пошел домой. На остановку, к которой как раз подъезжала маршрутка, даже не посмотрел. Идти было далековато, но Егор последнее время часто ходил пешком. Бесцельно бродил по кварталам Старого города, выбирая улицы, где красивые дореволюционной постройки домики еще не были безжалостно вытеснены новостройками. Гулял по пустым паркам, уныло смотрящим в серое небо голыми ветвями облетевших деревьев, по набережной, глядя на безжизненный пляж и холодные волны Реки, которые через месяц-полтора будут скованны льдом. Когда идешь, отмеряя километр за километром, мысли в голове успокаиваются, сглаживают свои острые ребра, и становится легче. Мозг отвлекается, начиная перерабатывать мелькающую информацию об окружающем пространстве, переключается с режима тоскливого внутреннего ковыряния на равнодушно-отстраненный режим контакта с внешним миром. Память неожиданно может подкинуть теплые воспоминания, связанные с конкретными местами, оживают лица людей, когда-то дорогих сердцу, и отрывки ярких событий далекого беззаботного детства и наивной юности.
  Иногда останавливался, с удивлением замечая, что начал ходить кругами, огибая один и тот же квартал по несколько раз. Потом опять шел. Шаг за шагом. Только бы еще хоть чуть-чуть оттянуть момент возвращения домой. Возвращения в опустевшую, ставшую неуютной и как будто чужой квартиру, в которой Егора каждый раз накрывало чувство безвозвратной потери счастья, а в ушах отголоском эха звучал родной голос дочери. Квартиру, превратившуюся для него в осязаемый символ одиночества и безысходности...
  ***
  Месяц, прошедший после неудачной попытки самоубийства и встречей с Ануннаками, может быть, конечно, это был какой-то другой вид шизофренических пришельцев, но для себя Егор окрестил их именно так, пролетел весело и с огоньком.
  "Будем деградировать дальше". - сказал он себе тогда, сидя перед распахнутыми дверьми гаража, из которого выползали клубы ядовитых выхлопных газов, а по углам прятались настырные инопланетяне, сурово грозя пальчиками. И он деградировал дальше.
  Правда не сразу. После той прогулки босиком под ледяным дождем Егор сильно простыл и несколько дней пластом лежал дома с температурой и воспаленным горлом. Пил парацетамол и чай с медом. Но ночь - сто пятьдесят водки с перцем. Как ни странно, такое сумбурное самолечение помогло. Температура спала. Горло перестало саднить.
  Выздоровев, Егор первым делом уволился с работы. Просто, без объяснения причин, взял и уволился, не отработав даже положенные две недели, вследствие чего лишился значительной части итак очень скромного выходного пособия. Но ему было все равно. Он твердо знал, что работать больше не сможет. А если все же попытается, то ничего хорошего ни для него, ни для его коллег и начальства из этого не выйдет. Не говоря уж о потенциальных зданиях и сооружениях, которые могли потом взять и построить по его расчетам.
  Проев и прогуляв полученную сумму, Егор задумался. Денег не было совсем. Ни одного просроченного платежа от заказчиков, которым можно было бы о них напомнить, ни одной заначки, вообще, как говорится, ни копья. Думал, правда недолго. С каким-то нездоровым веселым азартом дал объявление о продаже машины и на следующий же день без тени сожаления продал ее первому позвонившему перекупщику, практически не торгуясь.
  А потом понеслась... Таблетки, выписанные ему в психоневрологическом диспансере, были вместе с рецептом торжественно брошены в мусорное ведро, а пустой стеклянный шкаф, где раньше стояли различные сервизы, превратился в настоящий минибар, заполненный пузырями дорогущей водки, текилы и коньяка. Виски не было. Его Егор терпеть не мог, также, как и пьющих его америкосов.
  Начался так называемый культурный запой. Ровно в семь вечера Егор открывал свой бар, задумчиво выбирал напиток и смаковал его перед телевизором часов до одиннадцати, а потом шел спать. Утром - легкая опохмелка сотней граммов благородного коньяка и все. До вечера ни-ни!
  Дневное время он старался максимально забить делами. Иногда полезными, но чаще бессмысленными и ненужными. Для начала - убрался в квартире, приведя ее наконец в более-менее божеское состояние. Общий вид запустения и покинутости все равно остался, но на полу и мебели хотя бы не было толстого слоя пыли, разбросанных вещей и осколков разбитой посуды, а холодильник освободился от остатков протухших продуктов и наполнился свежими. Потом шел в бассейн или просто бродить по Городу. Главным было занять голову до вечера, чтобы не думать, ни о потерянной семье, ни об Ануннаках, ни о псевдоглюках, ни о себе, о своей ничтожности и слабости. Последнее было самым сложным. Практически невыполнимым...
  Но потом наступали долгожданные семь часов и все становилось на свои места. Мир переставал быть враждебным и жестоким, а давящее на плечи тяжеленым прессом чувство одиночества постепенно теряло свой вес. Совсем не уходило, но давало Егору передышку, маяча где-то на грани сознания и злорадно обещая вернуться на следующий день.
  Но все равно, он прекрасно понимал, что это путь в никуда. Лечить депрессию и страх этиловым спиртом, почти то же самое, что заливать огонь бензином. Или мочиться в штаны на морозе - ненадолго согреваешься, а потом становится еще хуже, чем было.
  Постепенно семь часов вечера превратились в шесть, к утренним ста граммам добавились сто пятьдесят дневных и так далее. Процесс деградации прогрессировал. Такой вот грустный каламбур...
  Из Испании за все это время не было ни одного звонка. Егор несколько раз сам пытался дозвониться до бывшей жены, но безуспешно, видимо, сменила номер. Такой жестокости и равнодушия он от нее не ждал. Все-таки столько лет вместе, а она просто взяла и выкинула его из своей жизни, как использованный презерватив. Ну или тампон, так, наверное, точнее. Зачем ей презервативы?
  Хотя, если сама не хочет, то и пусть с ней, но дочь-то здесь причем? Неужели нельзя дать ей позвонить. Она же скучает, наверное, спрашивает... Тут Егора начинало трясти, и он бежал к заветному шкафу за анестезией...
  Что касается загадочных проявлений иномировых образов и существ, то они, наконец, оставили его в покое. То ли Егор нашел правильный алгоритм действий, стараясь избегать опасных в этом плане районов Города и находясь в трезвом состоянии все меньше и меньше, то ли они сами решили дать ему передышку, но никаких зубастых морд и прочих страшных вещей он больше не видел. Во всяком случае, наяву.
  Темные высокие фигуры, то бишь Ануннаки, явившись тогда на пляже во всей своей красе и объявившие, что теперь он принадлежит им, тоже не беспокоили. Егор смутно ощущал чье-то присутствие где-то там, на самом краю сознания, но значения ему не придавал или старался не придавать. Он, вообще старался про это не думать. Не анализировать, как раньше, а просто считать галлюцинацией, бредом, шизофренией - все равно. Так было легче жить.
  Вот только со снами стало происходить нечто странное. Они стали необычайно яркими и реальными. Во снах Егор вроде бы ощущал себя собой, но другим. Совершенно другим. Сильным, бесстрашным, жестким человеком. Настоящим мужиком. Настоящим пожарным... И главное - совершенно трезвым.
  Он ломился через преграды, насмерть сражался с кем-то страшным и практически непобедимым, срубал головы, стрелял...
  А потом просыпался ошалевшим и ничего толком не соображающим с похмелья. Подробностей снов он не помнил, оставалось только ощущение другого себя и еще целый букет эмоций, ярко распускавшийся в подсознании, но очень быстро тающий и сходивший на нет. Егор успевал различить в этом букете ярость, ненависть, боль, горе и скорбь потерь, счастье и, самое странное, - любовь. Она была самой яркой и самой сложно узнаваемой. Любовь огненная, бешенная, всепоглощающая...
  Потом все исчезало. Кого он ненавидел, с кем бился, по кому горевал, а главное, кого он так любил, Егор не помнил. Пару раз вспыхивал перед глазами тот самый образ красивой далекой девушки, виденный летом, но после утренней опохмелки он таял без следа вместе с остальными отзвуками сновидений.
  Лишь однажды небольшой кусочек реальности из ночных похождений проскользнул в его жизнь. Егор, замотанный по пояс в полотенце, вылез из душа и, проходя мимо зеркальных дверей гардеробной, бросил взгляд на свое отражение. И чуть не упал в обморок. Сначала он подумал, что зеркало исчезло, и из глубины гардеробной на него пялится непонятно как пробравшийся в квартиру мужик, так же, как и он, с полотенцем на бедрах.
  Широкие плечи, сильные руки, мощная грудь, пресс. Не перекачанная лоснящаяся фигура культуриста, а поджарый, жилистый силуэт воина, словно из книжек про викингов или каких-нибудь ирокезов. От мужика веяло силой. Хищной, опасной мощью, как от боевого эсминца или автомата Калашникова. Торс украшен затянувшимися шрамами. Три глубокие параллельные полосы на груди, рядом и на плече - круглые отметины со стянутыми краями, словно от пулевых попаданий. Левое бедро изуродовано рваным зигзагом. На лице тоже шрам. Вертикальный, через бровь и щеку почти до подбородка. С другой стороны щека посечена еле заметными крапинками.
  Рассмотрев лицо, Егор окончательно выпал в осадок. Лицо было его. То есть Егора. Похудевшее, заострившееся, с совсем другим выражением глаз, но ошибиться было невозможно. Он смотрел сам на себя.
  Егор чуть повернулся, мужик в точности и синхронно повторил его движение. Нет, зеркало не исчезло, а просто сошло с ума, решил Егор. Я-то давно сошел, вот теперь и зеркало заразил. Пипец!
  А взгляд-то какой! Как у волка. Насквозь смотрит...
  Тут в глазах мелькнули привычные горизонтальные помехи, и страшный мужик в отражении исчез, уступив место совсем нестрашному, а наоборот, очень испуганному, обычному Егору. Он тупо постоял еще с полминуты перед зеркалом, потом глубоко вздохнул, махнул рукой и сказал.
  - Опять двадцать пять! А я уж соскучился...
  Так тянулся октябрь. Шли дни, складываясь в недели. Егор существовал в своем искусственном водоеме жизни, построенном им самим вокруг себя аквариуме, пропитанном дорогим алкоголем и бессмысленными делами, не зная, чем и когда все это закончится. Несколько раз выбирался "в люди". Ходил в гости в бывшим однокурсникам, выпивал, общался, смеялся, но все это тоже было искусственным, каким-то пластмассовым и ненастоящим.
  Чем больше он пил, тем сильнее в относительно трезвых промежутках времени накатывала тоска. Уже не зная, чем себя занять, чтобы хоть как-то от нее спрятаться, Егор вдруг вспомнил, что в жизни кроме выпивки есть еще один неплохой способ провести время и отвлечься. А именно - общение с противоположным полом. Очень тесное общение.
  Месяцы воздержания давно напоминали о себе, но сейчас Егора просто начало колбасить. Хотелось почувствовать рядом тепло другого человека, прикоснуться, ощутить себя не настолько одиноким и отброшенным от мира. Короче, тупо хотелось.
  Самым простым способом было пойти на улицу и с ходу снять какую-нибудь мадам. Но, во-первых, Егор это делать совершенно не умел, а во вторых был риск, нарвавшись на убойную дозу клофелина, проснуться через пару суток в вычищенной квартире. А может даже и не проснуться. Поэтому был избран другой, более надежный способ, проверенный к тому же тысячелетиями человеческой истории.
  Услугами проституток Егор никогда в жизни не пользовался и, вообще, всегда относился к ним брезгливо и предвзято. Может быть виной этому было то, что вживую представительниц данной профессии он видел только в виде стоящих вдоль обочин определенных улиц Города страшных, размалеванных, наркоманистых девиц на высоченных каблуках и в сетчатых чулках. С ними не то что сексом заниматься, к ним близко подойти было страшно, вдруг подцепишь какой-нибудь новый триппер, передающийся воздушно-капельным путем. Но он знал, что как в любой сфере бизнеса, и в этой имеется четкая градация качества. Уличные красотки явно находились на одной из нижних ее позиций.
  Денег оставалось еще много, поэтому, выпив пятичасовую рюмочку водки, Егор позвонил одному из своих знакомых - ярому приверженцу всяческого грехопадения. Тот очень удивился его звонку, вернее причине звонка, так как Егора своим единомышленником по этой части точно не считал. Однако выслушал внимательно, поинтересовавшись только, известна ли ему цена запрашиваемого качества услуг. Получив от Егора отрицательный ответ, он назвал сумму и сильно удивился еще раз, получив ответ положительный.
  - Ты что, клад нашел, Егорыч? - поинтересовался он. - Ладно, не вопрос. Сейчас организуем.
  Примерно через час на пороге квартиры стояла совсем молодая блондинка Наташа, будто сошедшая с обложки глянцевого мужского журнала. Одета дорого, но не вызывающе. Косметики на лице - минимум, но выглядит так, что Егор потерял дар речи и вообще не знал, что ему теперь с этим вот чудом делать. Однако, на уровне такого ценового диапазона девушки, возможно, проходят некое психологическое обучение, так как Наташа быстро взяла инициативу в свои руки, и уже через пятнадцать минут они, весело беседуя и смеясь, чокались бокалами с коньяком двадцатилетней выдержки. А еще через час гостья убедительно доказала Егору, что конкретно в ее случае, цена стопроцентно соответствует качеству. А потом еще раз. И еще...
  Егор оторвался по полной. С запасом. Уходила Наташа под утро, офигевшая и слегка покачивающаяся...
  А Егору понравилось. Так понравилось, что даже сжимавшая сердце тоска ослабила хватку и почти перестала ощущаться.
  И понеслось. Во все тяжкие. Через три дня была ночь с брюнеткой Викой, еще через день - с Оксаной, тоже брюнеткой. Егор даже затруднялся определить, кто из трех девушек ему понравился больше. Он не думал вообще ни о чем. Пил и трахался. Трахался и пил. И ему было хорошо.
  А потом его наконец накрыло.
  Поздней ночью, закрыв дверь за очередной феей, Егор неожиданно почувствовал сильное головокружение. "Надо выспаться", - подумал он. - "Нельзя в таком темпе...". В голове замутило еще сильнее. И когда Егор мелкими шагами, держась за стену, почти дошел до кровати, в глазах резко потемнело, а внутри черепа шарахнула молния. Вокруг закружилась карусель обоев, потолка и ламината, оборвавшаяся тяжелым ударом отказавшего тела об пол. Егора затрясло в судорогах, и он отключился.
  Очнулся от боли. Сильной ноющей боли за грудиной, простреливающей вдоль левой руки. Егор ощущал тошноту и такую слабость, как будто земное притяжение увеличилось в несколько раз. Его просто вдавливало в пол. С трудом разлепил веки. Он лежал на боку в своей спальне недалеко от кровати со смятой постелью. В комнате еще витал сладковатый аромат женских духов. "Доигрался!" - подумал Егор и попытался перевернуться на спину. Получилось, хотя тошнота усилилась, а в груди защемило так, что стало трудно дышать. Затылок тяжело ударился о поверхность ламината, глаза уставились вверх. За окном начинался робкий осенний рассвет, окрашивая спальню в серые тона. Натяжной потолок светлым прямоугольником выделялся в утреннем полумраке. В его центре висела люстра, а из трех углов к ней тянулись темные колеблющиеся фигуры с горящими глазами.
  Ануннаки. Они стояли по углам спальни, упершись спинами в потолок, согнулись почти пополам и молча смотрели на Егора. Он также молча пялился на них. Было так больно, что на страх и удивление сил просто не было.
  - Хрена надо? - прохрипел он еле слышно. - Подсматривали, извращенцы?..
  Один из них протянул длинную тощую руку к Егору и коснулся его груди. Прикосновения он не почувствовал, но боль вдруг стала такой сильной, что дыхание перехватило, а тело выгнулось дугой. Ощущения были похожи на те, что он испытал во время кодирования, когда пытался понюхать проспиртованную ватку, но на порядок острее и продолжительнее.
  Корчился Егор около долго. Он трясся и стучал по полу руками и ногами, словно через него пропустили неслабый электрический разряд. Под конец, когда стало казаться, что все, вот сейчас сдохну, неожиданно стало легче. Боль начала затихать, дыхание восстанавливалось. Только сердце отбивало такой ритм, что Егор все ждал, когда же оно наконец пробьет ребра и выскочит наружу.
  Темный, колыхающийся в воздухе садист убрал свою граблю от его груди и снова застыл истуканом, как два других его приятеля. Три пары желтых вытянутых глаз продолжали сверлить Егора. Ему было по барабану. Руки и ноги расслабленно вытянулись, все тело пробил холодный пот. Он снова мог дышать и это было главным. Шли минуты. Егор медленно приходил в себя, а Ануннаки неподвижно стояли над ним. Наконец, ощутив в себе достаточно сил, чтобы говорить, он негромко произнес:
  - Идите в жопу, товарищи. Один хрен я в вас не верю. Нету вас и все...
  Товарищи несколько секунд молчали, а потом все тот же длинный снова потянул руку к Егору. Тот попытался сжаться в комок, ожидая нового разряда электричества, однако на этот раз палец не стал касаться тела, а просто застыл перед лицом указующим перстом.
  - Наше!!! - знакомо проревело вокруг, и гости из неведомых пространств начали медленно растворяться в воздухе. Погорели еще пару секунд огоньки глаз, а потом потухли, оставив Егора в одиночестве валяться на полу.
  Валялся, дышал. В груди до сих пор болело, уже не так сильно, но все равно долго терпеть он не сможет. Слабость не отпускала. Егор чувствовал, что сверху на нем лежат еще как минимум два невидимых Егора. Надо было что-то делать.
  "Скорую..." - мелькнула мысль.
  Он тяжело приподнялся на локтях и пополз к прикроватному столику, где должен был лежать телефон. Телефон там действительно лежал, но был полностью разряжен. Зарядного устройства поблизости не оказалось. Попробовал встать, держась за спинку кровати. Сердце колотилось, ноги дрожали. Все-таки встал, но голова закружилась так, что пришлось присесть на край матраса. Отдышался. Попробовал снова. Встал. Вспомнил про нитроглицерин, который покупал недавно для деда, но отдать так и не успел. Он вроде должен помочь... По стеночке, как паук, двинулся в сторону кухни. Периодически сползал спиной по стене, сидел, отдыхал. Боль в груди опять становилась невыносимой. Дошел до шкафа с аптечкой, достал ее, начал открывать, уронил. Пузырьки, баночки, коробочки, тюбики и облатки - все весело рассыпалось по черной керамической плитке.
  "Пипец, накупила таблеток, а с собой не забрала!" - подумал он о бывшей жене. "Я тут откинусь сейчас, пока среди этой аптеки глицерин найду..."
  Опустился на четвереньки, начал ползать, перебирая разноцветные пластмассовые баночки. "А он точно в баночке был, а не в коробке? Блин, не помню ни хрена!". Минуты через три в трясущихся руках Егора оказался небольшой пластиковый пузырек с заветной надписью. Начал крутить крышку. Она прокручивала, но не снималась. Зубами что ли оторвать? Потом догадался нажать, открыл, высыпал на пол перед собой таблетки. Взял сразу три, засунул по язык. Так вроде надо? Или глотать?
  Егор лег на спину, стал ждать. Через минуту заболела голова, зашумело в ушах. Ништяк, таблеточки! Однако постепенно головная боль и шум стали затихать, а вместе с ними и сердце потихоньку замедляло свой марафон, высвобождаясь из сжавших его раскаленных тисков. Минут через пять, рассосав еще одну таблетку, Егор понял, что вроде пронесло. На этот раз... Стало заметно легче, почти нормально.
  Он добрался до дивана, лег и закрыл глаза. "Пипец! А ведь реально - чуть кони не двинул!"
  Егор не знал, что это было: сердечный приступ, гипертонический криз или микроинсульт, он плохо разбирался в таких вещах, но зато точно знал причину, вызвавшую такой карнавал. И впервые за долгие годы пьянства он испугался. Испугался по-настоящему. Предупреждения, написанные Минздравом на каждой бутылке водки, наконец дошли до него в полной мере. Как говорится, пока гром не грянет или жареный петух в жопу не клюнет, мужик не перекрестится. Гром грянул, петух клюнул. Да так клюнул, что мама не горюй!
  Егор лежал и пытался понять, почему он такой идиот. Кто и когда заложил в него эту программу самоуничтожения? Почему другие люди не курят и не пьют, или пьют в меру? Потому что знают, что это вредно. Знают, что каждая выкуренная сигарета и каждая выпитая рюмка разрушают организм. Разрушают здоровье. Самое ценное, данное природой, без которого жить не получится, а если и получится, то очень плохо и недолго. Но ведь Егор тоже все это знал. И все равно бухал, все равно медленно, но верно убивал самого себя. Почему? Почему он, далеко не глупый человек, каждый день совершенно осознанно укорачивал свою жизнь? Почему в его мозгах отсутствовал некий тормоз, останавливающий других? Почему он всегда моментально находил причину, чтобы выпить: кризис на работе, бросила жена, посещают глюки, а причину, чтобы не выпить даже не пытался искать? Егор не знал.
  Он вцепился зубами в кожаную диванную подушку и глухо застонал, проклиная себя. Проклиная свою слабость, свою спущенную в унитаз жизнь, Ануннаков, которые снова пришли к нему сегодня и ненавязчиво намекнули, мол хватит пьянствовать, дорогой, а то вот, что будет...
  Конечно, это были никакие не Ануннаки. Это здравый смысл, устав безответно колотить в дверь разума, хитро проник туда в виде шизофренического бреда и закричал: "Остановись, придурок!" И видимо докричался. Придурок наконец прозрел. Осознал и прочувствовал...
  В скорую Егор решил не звонить. Кризис вроде бы миновал. Нашел зарядку от телефона, вставил в розетку и, пока экран обиженно мигал пустой батарейкой, отыскал планшет, зашел на сайт той самой частной клиники, где он прокапывался в сентябре. Пролистал главную страницу, ткнул в позицию "вывод из запоя на дому". Блин, дорого-то как! Ага! Как элитных проституток на дом вызывать - не дорого, а из жопы себя вытаскивать, так жаба душит? Позвонил, сказал: сижу в запое, выйти сам не могу, приезжайте, помогайте.
  Приехали. Помогли.
  Так, примерно через неделю трезвый, но совершенно потерянный Егор снова стоял на пороге психоневрологического диспансера...
  ***
  Выходные прошли одиноко и тоскливо. За окном воцарилась промозглая мерзость. Егор сидел дома, никуда не выходил. Курил, тупо пялился в телевизор, спал, точнее пытался. Сон приходить категорически не хотел. Накатывала иногда какая-то дремота, но, в основном, он с открытыми глазами лежал в темноте спальни и вспоминал.
  ...Свадьба. Веселая, шумная. Жена со светящимися от счастья глазами. Красивая. Танцует. Летят букеты... Потом - жаркий остров Кипр. Изумрудное, теплое Средиземное море, безжалостно разбивающее об острые скалы волну за волной. Голубое бесконечное небо с яростно горящим прямо над головой солнцем... Роддом. Егор выходит из его дверей, осторожно держа в руках маленького, завернутого в одеяло, человечка, который станет ему самым дорогим в жизни. Барселона, Мадрид, Париж, Рим... Дочка с букетом цветов и с рюкзаком за спиной идет в первый класс... Несется за ним по набережной на велосипеде, весело смеясь, тихо спит в своей кровати, смешно вытянув губы... А потом - пустота... Безбрежная, бессмысленная, молчаливая. И в самом сердце этой пустоты он, Егор, внутри которого та же пустота. Лента Мебиуса. Восьмерка, упавшая на бок...
  В понедельник ровно в восемь утра Егор лег в диспансер. В дневное отделение.
  Первая половина дня прошла в суете. Он мотался по кабинетам, сдавал анализы, познакомился со своим лечащим врачом - спокойным, велеречивым бородатым дядькой лет под шестьдесят. Он долго читал бумаги, исписанные быстрым почерком Анны Александровны, потом посмотрел на Егора, спросил:
  - Пил когда в последний раз?
  - Где-то неделю назад. Даже больше. - ответил Егор.
  - За это время жалобы есть какие-нибудь?
  - Да нет. Ну, в смысле, все, как всегда. Тоска, апатия. Все, что там вот у Вас написано...
   - Понятно. - прервал его врач. - Ты сам-то вылечиться хочешь?
  - Да! - кивнул Егор.
  - Вылечим... - равнодушно протянул дядька.
  Затем его наконец определили в одну из четырехместных палат.
  Кроме Егора в этой палате избавлялись от душевных расстройств еще трое. Два взрослых мужика и совсем молодой парень, то ли студент, то ли старшеклассник. Все - молчаливые, спокойные, с потухшими усталыми глазами. Как раз его компания!
  Егору поставили капельницу, дали выпить целую горсть таблеток. Он лег, как-то сразу расслабился и наконец-то нормально уснул. Ближе к шести его растолкала медсестра, сказала, что обед он пропустил, врач велел не будить, дала еще таблеток на перед сном и отправила домой.
  Егор пешком добрел до дома, поел, выпил лекарства и сразу лег в кровать, опять-таки заснув быстро и без проблем.
  Дальнейшие дни были похожи один на другой. Егор приходил в больницу, завтракал, пил таблетки, дремал под капельницей, обедал, снова пил таблетки, иногда читал, иногда беседовал о какой-то бессмыслице с местным психологом, а ровно в шесть уходил гулять по Городу. Домой старался приходить попозже, только чтобы поужинать и сразу же лечь спать. Сидеть одному в пустой квартире было очень тяжело.
  Постепенно тоска внутри Егора начала уступать место равнодушию и вселенскому спокойствию. Препараты делали свое дело. Атмосфера больницы была совсем не такой удручающей, как он предполагал, наоборот - все тихо, неторопливо, плавно. Наверное, главное веселье происходит в основном отделении, там, где наполеоны и смурфики, а здесь-то одни овощи, типа меня. Растем себе молча и растем. Познакомился с соседями по палате. Николай и Александр Сергеевич. Не Пушкин. Не Байрон. Другой "гонимый миром странник". А юношу звали Владом. Он очень любил компьютерные игры, которые его в результате сюда и привели. Что привело сюда Николая и не Пушкина Егор не знал. Коллеги по несчастью про это ничего не говорили, а спрашивать он их не стал. Ему в принципе было все равно. Не напрягают, растут себе в соседних грядках и ладно...
  На исходе второй недели Егор с удивлением осознал, что ему нормально. Не хорошо, не плохо, а именно нормально. Он чувствовал себя так, как, по его представлениям, должен себя чувствовать любой нормальный человек. Присутствовала правда определенная заторможенность, но мысли, ранее нагоняющие дикую тоску, утратили остроту и появлялись ненадолго, тревога практически исчезла, пустая квартира больше не пугала, вернулся сон, а мир вокруг начал приобретать краски и наполняться интересом. В выходные он даже сходил в кино на раскрученный американский блокбастер.
  Однако эйфории и оптимизма не было. Егор подозревал, что как только он прекратит пить колеса, карусель закрутится в обратную сторону. Он даже поговорил об этом с врачом. Тот подтвердил его опасения, заявив, что две недели - срок начала эффекта от препаратов, а для закрепления стойкой ремиссии необходимо минимум полгода. Не здесь, конечно, дома, но на таблеточках. И, что самое главное, даже пара рюмок спиртного может в один миг полностью разрушить все эту Великую Китайскую стену, которую возводят нейролептики, транквилизаторы и прочие антидепрессанты вокруг его сознания, и придется начинать с нуля.
  "Понятно. - подумал Егор. - Продолжаем кушать химию. Никаких китайских стен я ломать не хочу".
  Это было в понедельник. А во вторник выписали игромана Влада. Медсестра, менявшая постель на пустой койке, усмехнулась:
  - А к вам Петю обратно переводят из основного.
  - Опять будет выть целыми днями, - обреченно сказал Александр Сергеевич.
  - Что за Петя? - лениво поинтересовался Егор.
  - Да лежал тут с нами до тебя мужик один, хирург вроде бывший. - ответил Николай. - Сначала нормальный был, тихий как все. Даже болтали с ним в курилке... А потом трястись и орать начал. С каждым разом все громче.
  - А про что орал?
  - Да что-то там про пришельцев, которые вокруг него по ночам ходят, про шумеров каких-то, бред, короче. Ну его спеленали и в соседнее здание отправили. На техобслуживание. А сейчас по ходу в себя пришел, его обратно к нам. Там с койками дефицит, долго не держат.
  "Здравствуй, мать! Дурак приехал! - обреченно подумал Егор. - Только-только что-то сдвинулось с мертвой точки, и нате вам - опять шумеры!"
  Петя оказался вполне нормальным мужиком интеллигентного вида, лет за сорок. Лысоватый, в очочках. Только вот глаза за очочками такие, что сразу видно - наш человек! Зашел, тихо поздоровался, начал складывать вещи в тумбочку.
  - Ну как там, в основном, Петь? - спросил Николай. - Совсем тяжко?
  - Нормально. - нехотя ответил тот, садясь на кровать.
  - Инопланетяне-то больше не приходят?
  Петя пробормотал что-то матерное, лег, повернулся к стене и застыл.
  "Видимо, не приходят. - подумал Егор. - Отдохнуть дали. Как и мне."
  Неизвестно, чем таким ядреным его накачали в соседнем корпусе, но вел себя Петр, как самое настоящее растение. Лежал, молча уставившись в потолок, и почти не шевелился. Словно Дедушка Ленин в Мавзолее. Егор и остальные, по сравнению с ним, были просто гиперактивны. Читали, ковырялись в телефонах, даже иногда разговаривали. А он просто лежал. Вставал только, когда надо было глотать таблетки, принимать пищу или идти на процедуры. Ну и в туалет, конечно, за что ему отдельное спасибо. И покурить иногда.
  В курилке-то Егор его и обнаружил, зайдя туда на следующий день после завтрака. Искал целенаправленно. Мысли о гребанных шумерах явно мешали выздоровлению. Хотелось расставить все точки над "и", окончательно внушив самому себе, что все это бред сивой кобылы. И лучшего способа, чем пообщаться на эту тему с настоящим психом, Егор не придумал.
  Петр сидел на табуретке в углу курилки с незажженной сигаретой во рту и тупо пялился в пространство перед собой. На появление Егора не отреагировал вообще никак. В помещении больше никого не было. Егор постоял у окна, закурил, глядя на проезжающий по улице трамвай, несколько раз затянулся, потом все-таки решился. Подошел к молчаливому овощу и протянул руку.
  - Егор.
  Петр вздрогнул, испуганно уставился на протянутую ладонь, как кролик на удава, потом поднял недоуменный взгляд на Егора. Тот решил уточнить:
  - Мы в одной палате лежим. Вот, хотел познакомиться.
  - А-а, - протянул Петр. Вяло, кончиками пальцев, пожал руку и представился. - Петр Валентинович... Петя.
  Все. Опустил глаза, ушел обратно в себя.
  "Блин, так мы каши не сварим!" - подумал Егор, достал зажигалку и щелкнул ею прямо перед его носом.
  Петр снова вздрогнул, посмотрел на танцующий язычок пламени, потом его мозг все-таки включился, и он вытянул губы с сигаретой, чтобы прикурить.
  - Спасибо, - сказал овощ, явно намереваясь снова погрузиться в анабиоз. Тут Егор решил идти напролом. Надо было как-то выводить процессор Петра Валентиновича из спящего режима.
  - Какие они? - спросил он.
  - Кто? - снова испуганный взгляд из-под очков.
  - Пришельцы.
  Наконец на его лице появилось хоть что-то, похожее на нормальные человеческие эмоции. Верхняя губа презрительно скривилась, брови сдвинулись, Петр весь насупился и выдал:
  - Слушай, отвали от меня, мужик! Как тебя там...
  - Егор. - напомнил Егор.
  - Хорошо. - кивнул Петя. - Отвали от меня, пожалуйста, Егор!
  Ага! Так и отвалил.
  - Высокие, метра под четыре, а то и пять, худые, горбатые, длиннорукие. Ладони, как грабли. Глаза вытянутые, желтым светятся, а фигуры колыхаются, как будто через горячий воздух на них смотришь. Страшные. Чужие... - вывалил Егор свои познания на бедного бывшего хирурга. - Мои - вот такие.
  Сигарета выпала у Петра Валентиновича изо-рта. Он ошалело смотрел на Егора. "Е-мае, неужели в точку?" - с горечью подумал тот, а вслух продолжил:
  - А еще орут прямо в мозг всякую херню на шумерском. Ты типа наш, и все такое. Ануннаки хреновы!
  Егор с досадой пнул высокую хромированную пепельницу. По лицу Пети он уже понял, что его гости с других планет точно такие же. Значит все-таки не бред! А так хотелось!..
  Петр поднял сигарету, несколько раз глубоко затянулся, выпустил дым и тихо произнес:
  - Ануннаки - это не совсем верное название. Не знаю, откуда его Шумеры взяли... Ты про них небось в интернетах вычитал, где вся эта красивая сказка про Нибиру блуждает? Тиалокины. Их на самом деле так зовут... Да и Нибиру этой нет давно.
  Помолчал.
  - Значит и к тебе приходили, - это был не вопрос, а скорее просто констатация факта. - Часто?
  - Да нет. Редко... Но метко. - ответил Егор. - Я тут не так давно суицид пытался совершить, а они помешали. И в прошлом месяце меня с перепоя чуть кондрашка не хватила. На полу очнулся, а эти втроем надо мной стоят. Колышутся... У тебя, я так понял, такие же гости?
  - Да, точь в точь. - ответил Петр, который во время рассказа Егора чему-то кивал и грустно улыбался. -А колышутся все время, потому что они не отсюда.
  - Ну понятно, что не отсюда, - раздраженно сказал Егор. - А откуда тогда? Из другой галактики? Параллельного мира?
  - Из другого времени.
  - Не понял!
  - Из очень далекого прошлого. Они здесь не совсем материально, скорее, в виде некой проекции. Но даже проекция эта вполне способна воздействовать на реальный мир.
  Егор вспомнил заглохший мотор в гараже и прикосновение длинного корявого пальца к груди. Затушил сигарету. Хотел точки над "и"? Вот, получай теперь!
  - То есть, это никакие не глюки, а настоящие существа, которые приходят к нам из прошлого? - подытожил он.
  - Нет, Егор, не глюки! - усмехнулся Петр. - Не можем же мы с тобой, два совершенно незнакомых человека, настолько одинаково бредить?
  - И чего им от нас надо?
  - Шоколада! - резко ответил Петя. В глазах не осталось ни капли сумасшествия, на Егора смотрел совершенно нормальный, только очень уставший, человек. - Зачем тебе это? Меньше знаешь, крепче спишь.
  - Ага! Теперь точно крепко спать не получится. Давай, Петр Валентинович! Сказал "а", говори "б". И весь остальной алфавит, желательно.
  Тот странно посмотрел на Егора, словно с неким сочувствием, потом спросил:
  - Что, совсем тяжко живется?
  - Нет, бля, я просто так здесь таблетками питаюсь! От счастливой жизни! - Егор злился все больше, чувствуя, как Великая Китайская стена трещит по швам. - Рассказывай, не томи уже!
  - Варяги, - вдруг сказал он, закуривая еще одну сигарету.
  - Какие варяги?
  - Я их так называю.
  - Почему?
  - Ну, пришлые, чужие, - пояснил Петр. - Захотелось мне так вот... Они ведь на самом деле совершенно чужие. Даже не чужие, а скорее - чуждые. Чуждые людям. Абсолютно. Нас объединяет только наличие разума, способность мыслить, анализировать, творить. А все остальное: этические, нравственные, социальные нормы, да и сама мораль, - у них совершенно другое. Наше вечное "добро и зло" тут и рядом не стояло. У них, наверное, и понятий-то таких нет, там все настолько сложнее и изощренней, что нам с тобой - просто не осознать. Блин, Егор, у них даже души нет, представляешь?!
  - Нет, - Егор не представлял.
  - Только холодный, равнодушный, радикально иной, разум... А к нам они лезут, потому что жить хотят. Как все. Тут как раз все просто. - Петр Валентинович сам увлекся рассказом, наклонился к Егору, глядя ему прямо в глаза, словно учитель, втолковывающий двоечнику теорему Пифагора. Зашептал. - Их же не существует здесь. В нашем, настоящем времени. Они там остались, в прошлом. Физически, во всяком случае, они на данный момент во Вселенной отсутствуют. Понимаешь?
  Проигнорировав недоуменный взгляд Егора, он продолжал:
  - Варяги эти очень давно жили. Миллионы лет назад. Не на Земле, а на другой планете. Может, как раз на той самой Нибиру. А потом...Толком неизвестно, когда и что именно произошло. Сцепились они вроде бы насмерть с кем-то, с кем не стоило, а те им жопу и надрали. Да так надрали, что стерли на хрен с лица... Вселенной. Полностью. До последнего Варяга.
  - С кем сцепились-то? - спросил Егор тоже почему-то шепотом. - Типа есть кто-то еще круче, чем Ануннаки?
  - Ну, если представить, что Вселенная бесконечна, то получается, что количество разумных существ тоже бесконечно. Также, как и их своеобразная иерархия по степени развития технологий... Как сказал один мудрый товарищ: "Каким бы ты сильным не был, как бы ты быстро не бежал и так далее, всегда найдется тот, кто сильнее тебя и выше прыгает" и что-то там еще... Все логично. Варяги встретили других представителей разума. Чего-то не поделили, решили побыковать, а сомбреро оказалось не по Хуану. Вот и нет Варягов...
  - Подожди, Петь! - у Егора в голове "смешались в кучу кони, люди", надо было как-то упорядочить сумбурный поток информации. - У меня три вопроса. Первый - если их когда-то жестоко замочили всех до единого, как они сюда к нам пролезают? Второй - они хотят жить. Или хотели... Зачем им тогда мы? Ты, я, еще, наверное, такие же есть... И третий вопрос - причем здесь на хер шумеры?
  Петр Валентинович покивал, как будто, соглашаясь со справедливостью и уместностью заданных вопросов, как профессор на лекции, потом продолжил:
  - Отвечаю кратко и по порядку. Потом разъясню. У наших с тобой друзей имеется, а точнее сказать, - имелся некий способ воздействовать на явление, которое мы называем время. Как-то они с ним умудрялись играться. И попадают они к нам из того времени, когда еще живы были. Дальше. Для того, чтобы выжить и не быть распыленными на атомы, им нужны мы. То есть - люди. Не здесь и сейчас, а там, у себя. И приходят они к нам сквозь время, чтобы забрать с собой в свое далекое прошлое. И последнее. Шумеры - это единственная земная цивилизация, заставшая Варягов, так сказать, онлайн. То есть тогда, когда они еще существовали физически.
  - Но, если твои Варяги здесь присутствуют в виде проекций, как ты сам говоришь, то забирают они нас с собой тоже, как проекции? - спросил Егор.
  - Нет. - усмехнулся Петр. - Забирают они нас полностью. Вместе с телом и душой. Даже вместе с одеждой и вставными зубами... Кстати, в душе-то все и дело.
  - Не понимаю.
  - Что для тебя есть - настоящее, Егор? - неожиданно спросил он.
  - Настоящее? - задумался тот. - Это мир вокруг меня в данный момент времени, скажем так. Вот я тебе сейчас говорю эти слова, это и есть настоящее.
  - Нет! - он даже рассмеялся. - Это уже прошлое! А то, что я тебе сейчас скажу - это будущее. Настоящего, как такового, нет, понимаешь? Не понимаешь... - разочарованно произнес Петр и вдруг заговорил стихами:
  - Реальность же, в движенье вечном будучи,
  - Есть - просто мост, на краткий миг проросший,
  - От прошлого, что раньше было будущим,
  - К грядущему, что вскоре станет прошлым...
  Помолчал.
  - Геометрию с физикой в школе хорошо учил? Я вот не очень, поэтому объясню, как сам все понимаю. Представь себе точку на прямой. Точку, равномерно движущуюся по этой прямой с размерами, стремящимися к нулю. То есть - просто точка, как ни приближай. Эта точка и есть настоящее. В Пакман в детстве играл на тех первых компах? Вот, словно круглая башка со ртом двигается по линии времени, постоянно откусывая куски будущего и превращая их в прошлое. Остановить ее, затормозить, ускорить нельзя. И мы все существуем в этой точке. В этом бесконечно малом кусочке времени. Физически присутствуем. То есть наша душа, или если хочешь - аура или биополе, - создание достаточно эфемерное и может преодолевать сопротивление. Летать в прошедшем, грядущем, в иных мирах, если они есть... Но тело - это наш якорь. Оно крепко впаяно в текущую реальность и движется по прямой внутри этой нашей точки, служа поводком для души. И как бы далеко та не улетела, она никогда не оторвется, всегда будет на привязи, всегда будет связана с нашим временем через физическую оболочку. До тех пор, конечно, пока человек жив. Что происходит потом - я не знаю. Никто не знает, наверное... Я понимаем?
  Егор молча кивнул. Не дурак.
  - Тут сколько угодно можно фантазировать, - продолжил Петр. - Вместо точки и прямой легко представить очень тонкую линию и плоскость, через которую она движется, словно волна. Если тебе ближе три измерения, то - безразмерную плоскость, парусом плывущую через пространство. Вся бесконечность перед ней - это то, что еще не случилось, бесконечность, которую она оставляет позади - то, что уже произошло. Все это тоже будет образом настоящего. Мне лично больше всего нравится линия, то есть прямая на двухмерной плоскости. Ее координаты равномерно и поступательно изменяются. Часы тикают, время идет. Я, ты, все человечество находимся на этой линии и движемся вместе с ней. Таких линий может быть бесконечное множество. Вчера, месяц назад, секунда вперед. Они всегда параллельны и никогда не пересекутся. Всегда будут отставать или, наоборот, опережать нашу на какую-то миллионную долю секунды, настолько же ничтожно малую, насколько никогда непреодолимую для обычного смертного. Исключение составляют только Черные дыры, но про них сейчас говорить, наверное, смысла нет... Хотя, как вариант способа управления временем, для тех же Варягов, они потенциально возможны. Я не знаю, если честно, как они это делают. Знаю только, что могут поддеть своими гребаными когтями нужные им нити, например, нашу и свою, и соединить на очень короткое мгновение. В миллиарды раз короче, чем снимок фотоаппарата на самой малой выдержке. Соединить и выдернуть нужного им человека в свое настоящее.
  - Стоп! - не понял Егор. - Ты же говорил, что наше физическое тело впаяно в реальность. Как они дергают-то?
  - Дергают, Егор! - с горечью ответил Петя. - Дергают, да только не первого попавшегося, а... Тут дальше сложно... Дергают людей с "тяжелой" душой. Ну, таких как мы с тобой. Доведенных до ручки, мучающихся, страдающих. Не физически, а именно душевно.
  - Эттиму... - вдруг вспомнил Егор. - Духи умерших, но не нашедших покоя!
  - О! Тоже изучал? - вскинулся тот. - Не совсем корректный перевод, конечно... Беспокойные, омертвевшие души. Вот так вернее. Тяжелые, как я выражаюсь. Вобщем, чем тяжелее душа, чем больше в ней страха, отчаяния и боли, тем слабее связь тела с миром. Что такое, по сути, суицид? Добровольный уход из жизни. Душа перевесила тело и разум и ушла в свободный полет. А уж энергетическая мощь этой беспокойной души такая, что хватит, наверное, на электрификацию небольшого города тысяч на сто населения... Вот и ждут Варяги, пока душа наберет критическую массу, станет, так сказать, "тяжелее" тела. От самоубийств спасают даже, видишь, чтоб с крючка не сошел раньше времени... А потом - раз! Схлопываются нити, расходятся, а человека нет... Причем не настоящих психов забирают, на хрен они им там сдались, а вот таких... Нормальных вроде, но загнанных жизнью, загнанных самими собой...
  Замолчал. Задумался о чем-то своем. Егору тоже нечего было сказать. Мозг, заторможенный лекарствами, со скрипом обрабатывал поступающие сведения. Минуты две сидели в тишине. Наконец, Петр вновь заговорил:
  - Ко мне же они тоже не просто так приперлись... Раньше все нормально было. Жил, работал, людей спасал, семью кормил. Все, как у всех. А потом сын погиб... Следом - две операции неудачные у меня... И понеслась душа в рай! Депрессия, шиза, пить начал. А они тут как тут!
  - А почему именно сейчас? - задумчиво проговорил Егор. - Ну, то есть, именно в наше время. В двадцать первом веке.
  - Да кто его знает. - ответил он. - Может они всегда приходили. И в Древней Греции, и в Средневековье... Хотя, тогда люди были проще, жизнь более приземленная. А сейчас такие условия социума, что этих вот самых тяжелых душ все больше и больше. Жопу свою спасать, от динозавров и феодалов каждый день убегать не надо, вот и маются люди от спокойной жизни и всего того говна, которое из телевизора да интернета льется... Не знаю, короче. Кстати, еще один нюанс. Переброс этот они могут совершать не постоянно, а раз в двенадцать лет. Наших, солнечных лет. Сейчас две тысячи шестнадцатый, как раз, один из таких годов. Неизвестно, почему так, но у них много чего вокруг числа двенадцать крутится. Священное, видимо, оно... Ты не замечал, что у них на руках по шесть пальцев?
  Егор покачал головой. Не до этого тогда было...
  - Ладно. Допустим все так. - сказал он. - Но зачем им люди-то, в принципе?.. И, вообще, Петр Валентинович, ты где столько информации-то понабрал на эту тему? Я всю сеть перерыл - одни сказки какие-то...
  Петя грустно усмехнулся, открыл было рот, чтобы ответить, но неожиданно дверь в курилку резко распахнулась, и в проеме появилась здоровенная рожа санитара. Не местного, явно из основного корпуса.
  - Вот он, красавец! - пролаял он. - Шевченко, блин, тебя вся больница ищет, думали уж на тарелке улетел! А он тут курит... У тебя ЭСТ в девять часов, а время - десять доходит. А ну бегом! Или в догонялки опять поиграем?
  Петр Валентинович весь как-то съежился, поник, взгляд снова стал бессмысленным. Карета превратилась обратно в тыкву. В накачанный седативными препаратами овощ. Санитар подошел, подозрительно покосился на Егора, ласково взял под ручки покорного Петю и увел его за дверь.
  "Зараза! - подумал Егор. - Как не вовремя".
  Сел на табуретку, прислонился затылком к стене. Выдохнул.
  "Посидели, блин, покурили... Варяги из прошлого, тяжелые души, нити времени! Настоящее, реальность... Боже, какой бред! Как два торчка за косячком пургу какую-то несли. Неужели это все на самом деле? Блин, но ведь похоже то как... Значит меня скоро отсюда выдернут? А зачем? Может они извращенцы какие? Не хочу я... Не хочу! Надо срочно душу облегчать. Пурген какой-нибудь для души найти, я не знаю, и облегчиться... Хорошенько так облегчиться. До конца года продержаться, тут осталось-то - полтора месяца. Потом ведь только через двенадцать лет придут... Кошмар! Зачем я, вообще, с ним заговорил? Идиот хренов! Что теперь делать то?"
  ***
  Петр Валентинович после ЭСТ в палату не вернулся. Егор ждал его весь день, бродя по этажу до курилки и обратно, словно караульный на посту, но так и не встретил своего товарища по несчастью. Разговор остался неоконченным, многое было непонятно. Ближе к вечеру пришла медсестра, собрала Петины вещи в пакет и на вопрос Егора, куда делся хозяин сиих предметов, ответила:
  - Да я толком не поняла. Он полдня у главврача сидел, а потом тот его домой отпустил.
  Во как!
  - А вещи?
  - А вещи сказали в ординаторскую отнести, он их то ли сам потом заберет, то ли передадут ему...
   Следующие несколько дней Егор судорожно размышлял, все больше и больше утверждаясь в мысли, что все, рассказанное Петей, очень похоже на правду. Если бы не принимаемые препараты, он бы давно сошел с ума или по старой привычке помчался за бутылкой. Но лекарства действовали, и вся эта научная фантастика воспринималась с изрядной долей пофигизма. Однако, в любом случае, осознание того, что за ним с непонятными целями охотятся какие-то межгалактические террористы из прошлого, душевного равновесия отнюдь не прибавляло.
  Он попытался узнать адрес или хотя бы телефон Пети, но был мягко послан на всех уровнях больничного персонала. Информацию о пациентах кому попало не выдаем, а уж, тем более, другим пациентам. В социальных сетях Петров Валентиновичей Шевченко было немерено, но все не те. Егор залез даже на сайт больницы, где когда-то работал Петр, нашел там его в разделе "наши специалисты", но, естественно, адрес указан не был.
  "Может все, утащили его гуманоиды?" - думал Егор, совсем уже отчаявшись, но дня через четыре Петя объявился сам. Вечером, прямо перед закрытием дневного стационара, неожиданно зазвонил телефон. Егор аж вздрогнул. Ему никто не звонил, наверное, с месяц. Знакомые просто вычеркнули из памяти дерганого необщительного мужика, как будто его и не было. А тут вдруг звонок. Неужели жена наконец вспомнила?! Хотя нет. Номер незнакомый, но явно местный. Егор нажал "ответить".
  - Это я, Петр. - раздался в трубке хриплый нервный голос. - Ты в больнице еще?
  - Выхожу. - ответил обрадованный Егор. - А откуда номер мой взял?
  - Главврач дал. Врач врачу всегда поможет... Надо пересечься, поговорить. Могу минут через двадцать прямо туда подъехать, подождешь?
  - Конечно.
  Егор вышел на улицу, закурил, поднял голову к небу. Снова шел мокрый снег. Настолько плотно, что уже не успевал таять, и вся серая грязь вокруг превратилась в сверкающее в свете фонарей белое одеяло. "А ведь совсем скоро Новый год..." - подумал Егор. - "Елки, гирлянды, подарки, Путин с Галкиным по телевизору, Дед Мороз. Дожить бы"...
  Ровно через двадцать минут около крыльца диспансера затормозил огромный черный Ровер, блестя хромированными дисками с дорогой низкопрофильной резиной. Боковое стекло опустилось, и за рулем Егор увидел Петра, махавшего ему рукой. Хорошо живут хирурги! Он, утопая по щиколотку в снегу, подбежал к машине, отряхнулся, забрался в прогретый салон. Посмотрел на Петю и обомлел. За те несколько дней, что они не виделись, тот осунулся еще больше, весь как-то сморщился, в увеличенных линзами очков зрачках плескался какой-то дикий, звериный ужас.
  - Что, опять приходили? - спросил Егор.
  Петр молча кивнул, перевел рычаг на Драйв, и машина мягко тронулась с места.
  - Куда едем?
  - Да просто покатаемся... - тихо ответил он.
  - Давай тогда по верху где-нибудь, подальше от набережной. - попросил Егор.
  - А что там не так?
  - Да, как тебе сказать... Мерещится мне там всякое. Морды зубастые, прочая херня...
  Петр Валентинович вдруг начал смеяться. Как-то странно, очень-очень неправильно. Как будто смех вот-вот должен был перейти в рыдания.
  - И в Шестерочку за продуктами не ходишь. - переведя дух, скорее утвердил, нежели спросил он. -Блин, как все похоже, Егор! Один в один! За что нас с тобой так, а?
  Егор молчал. Он, конечно, догадывался, что его псевдоглюки тоже были связаны с Ануннаками, и вот, получил прямое доказательство. Что уж тут говорить?
  В тишине проехали пару кварталов. Негромко урчал мотор, в машине было тепло и накурено.
  - Меня тогда на процедуре после нашего разговора осенило просто. Год-то кончается, совсем чуть-чуть надо продержаться. - заговорил наконец Петр, повторяя недавние мысли Егора. - Как раньше об этом не подумал? Баран!.. Побежал к главврачу, наплел ему хрень какую-то про более качественное лечение. Он посоветовал одну клинику в Германии. Дорого там, зато такими препаратами накачают, что месяц будешь, как зомби ходить. Ни мыслей, ни эмоций. Такого-то меня они точно зацепить не смогут. Вобщем, все, списался с ними, аванс перевел, завтра утром - прямой рейс. Улетаю... А тогда, домой пришел, спать лег - эти сразу и приперлись. Шатаются вокруг кровати, орут. Ты наш, ты наш... Пидоры гребанные! Я таблеток наглотался, чемодан собрал - и из дома подальше. С тех пор там и не был. Третью ночь не сплю. Всех гостей обошел, Город вдоль и поперек раз двадцать объехал. А кофе сколько выпил! Литры, блин! Не могу - домой страшно, спать страшно, пытаюсь хоть чем-то себя занять, лишь бы дождаться самолета. Вот, напоследок про тебя вспомнил, собрата по несчастью. Решил уж договорить, о чем тогда не успели.
  - Ну давай, договорим. - согласился Егор, чуя пятой точкой, что хорошего настроения этот разговор ему точно не принесет. С другой стороны, он был необходим. Егор это точно знал. Чувствовал. Не зря же он последние дни Петю искал.
  - Ты, наверное, слышал, что человек использует только где-то десять процентов возможностей своего мозга?
  Блин, вот любит он неожиданные вопросы задавать!
  - Да, слышал. И не раз.
  - Так вот. Это все херня, конечно. Человек использует весь свой мозг, только частями, в зависимости от ситуации. Но! Сам потенциал мозга и организма человека в целом - огромен! Было множество исследований на эту тему, вроде что-то официально подтвердили, что-то нет, я уже не помню конкретные выкладки. Однако, основные тезисы таковы: человек способен к бесконечному развитию и эволюции, но в определенных условиях, питающих и подгоняющих этот процесс. Мы все как куски глины, из которой можно слепить, что угодно. В корявых руках за целый год он может так и остаться бесформенным, а в умелых - за две секунды превратиться в шедевр. Умелых рук у нас до сих пор толком нет. Да, мы увеличили продолжительность жизни, научились лечить некоторые болезни, но подгонять и ускорять эволюцию мы не можем. Она также, как и миллионы лет назад, медленно и нехотя подстраивается под меняющиеся условия окружающей нас среды. Очень медленно. Но, повторюсь, потенциал есть. Мы это знаем, но не знаем, как его развивать. А уж наличие у человека всей этой совокупности бессознательного и эмоционального, которое мы называем душой, вообще открывает нам дорогу на такие горизонты астрально-энергетических потоков Космоса, что голова кругом!
  Он перевел дух.
  - Я к чему все это говорю. Варяги наши с тобой, они тоже про это в курсе. Они в плане эволюции, ребята ограниченные, дошли до какого-то определенного уровня развития, высокого конечно, продвинутого, и остановились. Все. Поезд дальше не идет! Потолок! Технически развиваются, но эволюция заглохла. А тысячи лет назад приземлились на неизвестной голубой планете и обнаружили там расу дикарей. Примитивных, зато с таким будущим потенциалом, что им и не снился. Я сейчас про шумеров.
  - Я понял. - кивнул Егор.
  - В принципе, это были даже еще не шумеры, в современном историческом понимании, а их далекие предки. Просто, одно из множества племен, разбросанных по континентам, живущее между нынешней Саудовской Аравией и Ираном, Персидского залива тогда еще толком не было.
  И тут к ним с небес в реве и пламени спускаются Варяги, ну или Ануннаки, если хочешь. Естественно, люди их приняли за Богов. Тут без вариантов. Богов грозных, страшных, но и одновременно щедрых. Все свои знания и технологии, которые сейчас ставят в тупик ученых, эти прошумеры получили, конечно же, от них. И пошло-поехало... Составили свой пантеон Богов, храмы построили, молитвы придумали, жертвы начали приносить, человеческие в том числе. А Боги за это некоторых счастливчиков с собой на небо забирали, причем, сначала только мужиков. Это была - высшая честь для человека. Его считали Избранным.
  А Варяги людей тех помещали то ли в лаборатории, то ли на полигоны специальные с искусственными условиями жизни, я так до конца и не понял куда, и давай экспериментировать! Пытались максимально в кратчайшие сроки развить интеллект, физическую и ментальную силу. Может облучали чем, может полями какими обрабатывали или с ДНК игрались, хрен его знает. Выходило, но не совсем так, как хотелось. Все сразу равномерно не прибавлялось. Физика, например, возросла; подопытный - быстрый, сильный, до облаков подпрыгивает, а в башке, наоборот, убавилось. Тупой, как бревно. Только злой, голодный и страшный. Или так - силой мысли камни поднимать начинает, зато сам толком ходить не может. Ползает, стонет... Некоторых зачем-то обратно на Землю отпускали. Память подтирали, где надо, они и это умеют, и отпускали. Так всякие легенды про чудовищ и демонов у шумеров, наверное, и появились... Потом додумались тех чудищ, что у них получались с обычными земными женщинами сводить, чтоб посмотреть, какое потомство будет. Видимо, не просто так решили. Провели исследования. И баб тоже начали забирать. Получилось, что из этого или нет, не знаю. Видимо, не получилось, раз до сих пор за нами из прошлого приходят...
  - Подожди, Петр Валентинович! - прервал его Егор. Бывший хирург вновь так увлекся рассказом, что забыл все свои страхи. Лицо красное, глаза горят. - Ты мне на те два вопроса сначала ответь, пожалуйста, все-таки.
  - На какие те два? - сбился он.
  - Зачем им все эти эксперименты? Это первый вопрос. И второй - откуда ты все это знаешь?
  Мы свернули направо на очередном светофоре и уперлись в пробку. Наглухо. Трамвайные рельсы здесь проходили посередине проезжей части. В белую перспективу снегопада уходил стройный ряд стоящих трамваев с открытыми дверями, которые покидали злые пассажиры, лавируя между попавшими в ловушку автомобилями.
  - Наверное на путях долбанулись... - протянул Петя. - Ты где живешь, Егор?
  - На Подводников, прямо около Речвокзала.
  - Ну, тут недалеко уже. Сейчас гаишники приедут, рассосется, как раз до дома подброшу... А что касается шумеров, тут совпадение, наверное, просто. Я лет пять назад в каком-то журнале на статейку наткнулся, где про загадки их цивилизации рассказывалось. Вроде, желтая пресса, а так интересно стало. Потом здесь почитал, там... Ну и увлекся, короче, не на шутку. Хобби такое у меня появилось. Книги про них искал, переводы разные, вон, глянь на заднем сиденье, там такие экземпляры лежат, которых в мире вообще больше нет! Язык начал учить, сам переводить пытался, на семинары в Европу, когда ездил по медицине, там заодно с профессорами-историками общался. Я же полиглот, почти все европейские языки знаю. Представляешь, даже дома таблички с клинописью вырезал и на стены вешал! Жена с сыном все смеялись, типа, папаша с ума сошел...
  Он помолчал, вспомнил о грустном.
  - И так плотно я залез в эту тему, что в какой-то момент появились очень странные нестыковки. Тем более, переводить тексты я сам начал, на свой манер, и чем дальше, тем меньше мне шумерские божества эти нравились... А потом вся жизнь рухнула на хер, они сами ко мне и явились. И то, о чем, я смутно догадывался, прямо в мозг мне навалили. Будто флешку в ухо вставили, и слили кто они, зачем и почему... Для чего они это сделали, я не знаю... Может, чтобы я еще больше трястись начал, в депрессняк еще глубже ушел... Тогда же меня, наверное, легче будет выдернуть...
  Опять умолк. Достал сигареты, закурил. Салон наполнился молчаливым дымом. Егор решил его не торопить, пусть покурит, расслабится. Сына, наверное, вспоминает...
  Люди в пробке совсем отчаялись ждать. Всем хотелось домой, в теплые уютные квартиры. К женам, детям... Впереди один за другим начали загораться белые фонари заднего хода, водители вылезали из дверей и махали стоящим сзади, чтобы те пятились обратно. Пробка, зажатая тротуаром и стеной трамваев, стала медленно и бестолково двигаться назад. Нам с Петром Валентиновичем повезло, мы не успели далеко отъехать от перекрестка, поэтому минут через десять вырвались на свободу и с победным ревом двигателя помчались к параллельной улице. Там трамваи не ходили, и можно было надеяться на свободную дорогу.
  Петр снова заговорил:
  - Сейчас тебя завезу и сразу в аэропорт. Там до утра перекантуюсь, а уж в самолете расслаблюсь. Там то уж они меня не достанут, я надеюсь... - И почти без паузы продолжил. - Теперь главный твой вопрос, Егор, - зачем? Зачем эти давно подохшие гады воруют нас и вставляют в жопу спички? Об этом они мне толком ничего не сказали, но я прикинул хрен к пальцу и сделал выводы сам. По моим подсчетам встреча с первобытными людьми и конфликт с другой, более сильной цивилизацией, даже не знаю, как ее называть, произошли практически одновременно. Ну, плюс минус пару веков, в тех временных масштабах - часы или минуты.
  - Асы. - сказал вдруг Егор.
  - Не понял?
  - Варяги изначально ведь были скандинавами? Ну, те нормальные варяги, с которых "есть пошла земля русская".
  - Да, - кивнул Петр, все еще не понимая, куда клонит Егор.
  - А у скандинавов богами были Асы. Один и все остальные...
  - А-а, ты предлагаешь тех, других Асами назвать? Я не против. Мне, вообще, пофиг. Пусть будут Асы... Так вот. Варяги, видимо, оценив человеческий потенциал, решили слепить из них кого-то типа суперсолдат для войны с Асами. Цепных псов. Пушечное мясо. Сами то, небось, нежные, драться не умели, да и в будущем, наверное, видели, что кирдык им скоро. И давай экспериментировать и так, и эдак. Наделали мутантов, а толку никакого. Или тупые, или слабые. Самки человеческие от них потомство рождать не могут... Прогресса нет. Тогда решили, пусть эволюция идет своим ходом, род гомо-сапиенс развивается естественным путем, а они возьмут получившийся материал из будущего. Возможность такая имеется. Понимаешь?
  - Да, - ответил Егор, смотря через снег на дорогу. - Вот здесь переулком можно срезать, там ям меньше... Значит из меня слабого, никчемного алконавта хотят сделать пса войны? Да войны, к тому же, космической? Бред...
  Петр послушно свернул на узкую темную улицу, застроенную старыми двухэтажными домами с кирпичными первыми этажами и деревянными, резными - вторыми. Вокруг пустота. На проезжей части толстым слоем лежал нетронутый снег. Ни одной колеи от машин. Словно в другом городе вдруг оказались.
  - Бред. - согласился Петр Валентинович. - Бред! Но очень-очень реальный. Во всяком случае, для нас с тобой. А, вообще, насчет создания суперсолдат - это уже скорее догадка, чем достоверная информация. Есть у меня еще второй вариант...
  - И в чем суть?
  - Суть? Возможно, Варяги просчитали потенциальные линии развития событий в будущем, они же ребята продвинутые, и смысл всех этих издевательств над людьми состоит в том, чтобы в итоге получилось материализовать одно единственное живое существо. Своего рода Мессию для победы над Асами. А может быть - Великую жертву для них же, чтоб отстали. И для этого им нужны...
  Ровер неожиданно задергался, а потом заглох. Машина прокатилась еще несколько метров по инерции и встала, скрипнув колесами по снегу. Егору сразу стало нехорошо.
  - Что за херня? - пробормотал Петя. Перевел рычаг в положение Паркинг и вдавил кнопку запуска двигателя. Ничего. Приборная панель горит, фары светят, но двигатель не заводится. Нажал еще раз. Тоже самое.
  - Может с электроникой чего? - спросил Егор, - Можно клемму с аккумулятора сбросить на полминуты...
  - Сейчас попробую.
  Дернул рычаг капота вылез из машины, исчез за поднявшейся прямоугольной плоскостью. Стало очень тихо, только дворники чуть слышно скользили по стеклу. В приоткрытую водительскую дверь в салон заметало крупные хлопья снега.
  - Гайка прикипела, зараза, намертво! - раздался Петин голос. - А плоскогубцев нет ни хрена! Эвакуатор вызывать что ли?..
  Громко лязгнул закрывшийся капот, и перед Егором возникла освещенная фарами фигура Петра Валентиновича. А рядом, слева от него, стояло, колыхаясь в росчерках снегопада, высокое темное существо с горящими глазами. Шестипалая рука лежала прямо на голове у бывшего хирурга, но он ее не чувствовал. Хмурился, глядя на машину, вытирал друг об друга руки, бормотал что-то под нос.
  
  Егор широко открыл рот, чтобы заорать, но дикий, полный ужаса крик оборвался на вдохе, когда Петр и держащий его за голову Варяг исчезли. Не растаяли, не растворились, а именно исчезли. Как свет в комнате. Вот он - горит, потом, щелк! И темнота...
  9.
  Темнота. Я проснулся и открыл глаза. Вообще ничего не видно, хотя на поверхности я чувствовал начинающийся день.
  Осторожно потянулся, чтобы не потревожить раны. Голова лежала на настоящей подушке с настоящей наволочкой, под спиной была настоящая простыня. До сих пор так и не привык спать в нормальной постели. Слишком долго скрипел пружинами на вонючем матраце в Сарае...
  Дотянулся до маленькой лампочки на стене. Комната осветилась мягким электрическим светом. Настоящая двуспальная кровать... И Ангел, лежащий рядом спиной ко мне, тоже, самый что ни на есть, настоящий...
  Густые темные волосы разметались по подушке. Простыня сползла до середины ягодиц. Я со сладким замиранием сердца полюбовался изящным контуром спины, талии и бедер. Потом приподнялся на локте и, аккуратно приподняв тяжелую прядь волос, поцеловал нежную кожу на затылке. Настя зашевелилась, придвигаясь ближе ко мне, я чувствовал, что она улыбается.
  - Доброе утро. - прошептал я.
  - Доброе... Что не спится-то? Тем более, в последний день. - с притворным недовольством пробормотала она, одновременно окутав меня теплыми волнами радости, счастья и немыслимо-ласковой любви. Повернулась ко мне. Точно. Улыбается.
  Я потянулся к ней, но она перехватила мои руки и со словами "Лежи уж, инвалид!" сама осторожно легла на меня сверху, прижавшись всем телом, и начала целовать куда-то за ухо. Я глубоко вдохнул восхитительный аромат ее волос, накрывших меня с головой, ощутил приятную тяжесть обнаженного женского тела, почувствовал, как к коже прикоснулись мягкие, но упругие груди, пройдясь по ней двумя горошинами твердеющих сосков. Огонь внутри полыхнул в один миг, объял меня всего и бросил языки пламени навстречу другому огню, который вспыхнул внутри Насти. Я провел руками по шелковистым ягодицам, сжал их и крепко прижал девушку к себе. Она обняла меня за плечи, несильно впившись ногтями, и стала медленно двигаться по мне вверх и вниз. Ее поцелуи становили жарче и настойчивей, движения все более сильными, но неожиданно она резко отстранилась, хитро глядя на меня своими огромными серыми глазами, и сказала:
  - Подожди, я сначала в душ.
  - Зачем? -простонал я, - Душ ледяной, а я теплый!
  Настя засмеялась, грациозно спрыгнула с кровати и не менее грациозно удалилась.
  Я смотрел ей вслед и думал, что вечно можно смотреть вовсе не на горящий огонь и текущую воду, и уж, тем более, не на то, как тебе выдают зарплату. Зарплата тут у нас, вообще, никому никуда не стучала. Вечно можно смотреть только на любимую женщину. Да... Вот такой я теперь романтик.
  До сих пор не знаю, кто и за какие заслуги преподнес мне такой подарок, но обратно я его теперь точно не отдам. Ни за что. Насте было двадцать восемь лет. Когда-то, в другой и далекой жизни она была архитектором, в какой-то степени моим коллегой. Даже училась в том же ВУЗе, только, конечно, позднее. Мужа и детей не было. Не сложилось.
  Зато была красота. Красота завораживающая, нездешняя и зовущая. Прекрасное Далеко...
  Смотря на Настю, я видел какую-то фантастическую смесь глубокой чувственности, мягкой женственности и дикой первобытной сексуальности. Девушка с лицом и фигурой богини. Квинтэссенция всех эталонов мужской мечты, обладающая, в то же время, яркой и неповторимой индивидуальностью. Я естественно знал поговорку про то, что любовь слепа или зла, но тут она была точно неприменима. Настя была очень красива. Совершенно объективно. А уж последнее время, после произошедших с ней и со мной метаморфоз, она для меня вообще, кажется, вышла за пределы такого понятия, как красота. Она буквально светилась изнутри, и если бы в этом Городе могли расти цветы, то они, наверное, росли бы там, где ступала ее нога.
  А самое главное, Настя была красива внутри. Ее душа была для меня теперь, как раскрытая книга, впрочем, как и моя для нее, и в этой душе я видел совершенство... Особенно во время того, чем мы тут теперь занимались ночами, да и днями, напролет, словно два обезумевших кролика. Это был никакой не секс, не занятия любовью, не соитие... Ни одно из этих определений совершенно не подходило. Физический контакт только запускал некий сложный многоплановый процесс, названия которому не было ни в одном языке мира. Слияние и полное проникновение друг в друга двух душ, двух миров, двух Вселенных. Симфония чувств. Гармония Жизни. Не было ни Егора, ни Насти. Была только бесконечная Река, в волнах которой переплетались и растворялись наши "я". Река струилась сквозь мир, космос и время. То бурная и страстная на извилистых горных порогах, то величественная и неспешная среди зеленых цветущих полей. Мы становились одной надмировой соборной сущностью с единой памятью, мыслями и эмоциями... И потом, когда мы наконец отрывались друг от друга, тяжело дыша в сладком изнеможении, какая-то часть нас так и оставалась целостной, общей, связывающей меня и ее с каждым разом все сильнее и сильнее, а изменения, происходящие с нами, перешагивали очередную ступень лестницы, уводящей нас все дальше и дальше от обычных людей.
  Все. Больше добавить нечего.
  Я откинулся на подушку. Огляделся, стараясь запомнить этот миг навсегда. Последнее утро в Эдеме. Время пришло. Сегодня мы уходим...
  Неожиданно в сознание ворвалась Настя. Точнее не она сама, а ее мгновенный испуг. Блин, что там в душевой-то могло случиться?! Паучка увидела? Хотя какие тут на хрен паучки...
  Все эти мысли пронеслись в моей голове, кода я уже несся со всех ног к блоку сантехнических помещений с топором в руках. Свернул за угол. Резко остановился. Настя стояла передо мной, завернутая в полотенце. С мокрых волос на пол капает вода, кожа покрыта мурашками. Смотрит как-то беспомощно и недоуменно.
  - Что?! - крикнул я, безуспешно пытаясь обнаружить за ее спиной какого-нибудь кадавра.
  - Егор. - тихо сказала Настя. - У меня дела...
  - Какие дела?
  - Господи, ну ты маленький что ли?! Дела пришли!
  - Куда пришли?
  Видя, что я не врубаюсь, Настя подошла ко мне, взяла двумя руками за лицо, и почти по слогам произнесла:
  - Месячные...
  Первая моя мысль была, естественно, про обломившуюся близость, и только потом, видя не сходящую с Настиного лица тревогу, до меня наконец доперло. Вот те, бабушка, и Юрьев день! Их же тут не бывает...
  - Понял... - медленно протянул я. - И что это значит?
  - Ты мне скажи... - прошептала она.
  
  ***
  С тех пор, как я не без помощи Насти и покойного Кирюши триумфально разгромил гнездо неожиданно мутировавших Уродов, обрушив на главного из них многотонное каменное надгробие в виде фрагмента железобетонной трибуны и отрубив на всякий случай его поганую голову, прошел целый месяц.
  Мы с Настей, словно молодожены в пятизвездочном отеле, наслаждались спокойствием и друг другом в подвале "Клиники доктора Б.......ого". От настоящего медового месяца, этот отличался лишь отсутствием походов на пляж и экскурсий, а также состоянием жениха в самом начале. Вместо пьяненького и счастливого красавца в нарядном костюме и развязанном галстуке, Настя приволокла на порог подвала окровавленное и простреленное в нескольких местах тело, готовое вот-вот сделать ее вдовой. Но ничего. Обошлось.
  Все-таки "прокачали" меня тогда неслабо. Сейчас, вспоминая и оценивая тот бой, свои действия и ощущения, я пришел к выводу, что в какой-то мере все-таки превратился в Урода. Именно в плане скорости, силы, выживаемости и ментальных возможностей. С виду, я к счастью, остался обычным человеком. Но это только с виду.
  Обычный человек не скачет между колонн с автоматом в руке, когда его бедро разорвано крупным осколком гранаты, и уж, тем более, не поднимается на ноги после двух сквозных пулевых ранений, нанесенных из штурмовой винтовки ОЦ-14 с тридцати метров. Мощное останавливающее действие и колоссальная пробивная способность пуль калибра 9.39 позволяют им, оставляя аккуратную дырочку на входе в тело, вырывать приличный кусок этого тела на выходе. И даже, если никакой жизненно важный орган не задет, раненный бедолага выпадает из реальности надолго, а чаще - навсегда.
  Петрович пробил мне плечо и бок прямо под сердцем. Первая пуля разорвала дельту и чиркнув по кости полетела дальше, вторая попала точно в ребро, сломала его как спичку и вышла из спины чуть ниже, несильно изменив траекторию и проломив еще одно ребро. Выходные отверстия, конечно были существенно больше входных, но все равно не такими, какими должны были быть по идее. Обновленный организм достойно встретил поразившие его неприятности, минимизировал, как мог, повреждения и даже позволил мне отрубить пару уродливых голов и кое-как добрести до Елисейской. А потом меня вытаскивала с того света уже Настя.
  Как оказалось, одарили ее не хуже, чем меня. А может даже и лучше. Сама не зная как, действуя исключительно на инстинктах, она смогла приостановить хлещущую из меня кровь, перекинуть на себя часть болевых ощущений и даже протащить мое совсем не легкое тело несколько сот метров, пока я был в отключке. Я пришел в себя минут через двадцать, когда мы уже почти миновали веселый парк, и стал свидетелем того, как моя хрупкая спасительница всего тремя очередями укокошила упавшего на нас с высоких деревьев Косяка. Хорошо, что проснулся только один. Дискотека, устроенная мной на стадионе, должна была разбудить вообще все зверье в округе. Но те почему-то не проснулись. За что им огромное спасибо. А может просто навалили кирпичей от испуга и сидели по своим углам. Мы же теперь тоже страшные и опасные...
  Как бы то ни было, до клиники дошли нормально. Я включил какие-то самые последние аварийные резервы и почти не висел на Насте, а шел сам. Лишь, когда тяжелая стальная дверь бункера захлопнулась за нашей спиной, я снова отрубился, упав прямо среди изуродованных трупов Настиных товарищей. На этот раз надолго.
  О дальнейшем я знаю только по ее рассказам. Настя дотащила меня до бывшей спальни Рената, взгромоздила на кровать, раздела и начала чинить. Промывала пулевые отверстия, пинцетом вытаскивая изнутри мелкие кусочки бетонной крошки и волокна одежды, которые могли спровоцировать сепсис. Больше всего возилась с ногой. Неровный и достаточно крупный осколок зигзагом пропахал мне полбедра. Вошел прямо под задницей, прошелся вдоль берцовой кости и высунулся уже ближе к колену. Прокипятив нож, плоскогубцы и пинцет, Настя буквально вскрыла мне ногу, рассекая мясо над кривым раневым каналом, освободила и вытащила осколок, отрезала всю нежизнеспособную кожу, образовавшуюся после вторжения в тело инородного предмета, и аккуратно зашила разрез.
  Тут на помощь пришли запасы злобного, но, к счастью, мертвого Доктора. Промедол, антибиотики, марли, бинты - нашлось все. Откуда она знала, что и как делать, было неясно ей самой. Наконец, кровотечение было остановлено, раны обработаны и залиты местной настойкой, аналогом нашего бальзама, и перевязаны.
  На этом Настя не успокоилась. Несколько часов вытаскивала трупы на улицу. Людей волокла направо, Уродов и Айболита - налево. Долго рыдала, сидя около своих мертвых друзей, но копать могилу сил уже не было. Чем сжечь тела тоже придумать не смогла. Девушка итак совершила почти невозможное, вытащив из подвала семь тяжеленых мертвецов. Даже с ее новыми возможностями - это был предел. Поэтому, глотая слезы, она захлопнула дверь в бункер, задраила замок и из последних сил доковыляла до кровати. Легла, крепко обняв меня, и снова начала останавливать кровь и тушить боль, решив, что если уж я умру, то и она тоже, зато отдав себя всю до последней капли...
  И ведь, на самом деле, чуть не умерла. Хорошо, я в результате такого лечения пришел в себя часа через три, увидел рядом ее бледное лицо с закатившимися глазами и в срочном порядке стал отдавать обратно все то, что она в последнем отчаянном порыве до этого вливала в меня.
  Так мы с ней и лежали больше суток, словно два донора, соединенных одной трубкой, по которой кровь бежала то в одну, то в другую сторону. Но если быть честным, то отдавала больше, все-таки она. Я уже не мог этому сопротивляться, не позволяли дырки в теле.
  На вторые сутки, почувствовав, что кризис миновал, Настя встала и продолжила лечение более традиционными способами. Антибиотики, обработка и перевязка ран...
  Вопреки всем медицинским справочникам и энциклопедиям, оставшимся в мире людей, машин и самолетов, через пять дней я смог встать на ноги. На шестой день начал доходить до туалета. Через десять - уверенно передвигаться по бункеру. Раны заживали на глазах. Я смотрел на затягивающиеся шрамы и ловил себя на очень неприятных ассоциациях с Уродом, которому оторвало ноги взрывом, а через какие-то пять минут на культях начала появляться новая кожа. Несколько раз тщательно изучал свою физиономию в зеркале, но никаких причин для паники не нашел. Вроде такой же. Во всяком случае - снаружи.
  А на двенадцатый день у нас с Настей была первая брачная ночь. И после нее, охреневшие, потные и счастливые, мы совершенно ясно осознали, что таких случайностей не бывает. Даже здесь. В этом абсурдном и непредсказуемом месте. Кто-то целенаправленно вел нас друг к другу, каждым, на первый взгляд случайным, поворотом судьбы приближая нашу встречу.
  Зачем? Для чего? Мы не знали. Зато догадывались - кто. Те самые ребята, изучавшие нас на стадионе. Выводы были очень неоднозначные. С одной стороны, хотелось бить перед ними челом и благодарить за подаренное счастье, с другой - ни на крылатых купидонов, ни на бескорыстных альтруистов эти холодные чужие существа похожи не были. Чем-то им была очень выгодна сложившаяся ситуация, и рано или поздно следовало ожидать требования должок вернуть. Причем с процентами. Это было неприятно и пугающе.
  Однако, пока никто к нам в дверь не стучал. Мир словно забыл про Егора с Настей, а те в свою очередь с радостью забыли про него. Жили, наслаждаясь друг другом и нежданным спокойствием, особенно ценным после безумия предшествовавших ему событий. Бункер был оборудован по высшему разряду. Для нашего мертвого Города, на самом деле, как пятизвездочный отель. Мебель, чистая постель, электричество и холодная вода в трубах. Вот только запасы еды были не очень большими, пропустила команда Рената последний период, не успела затариться, так как вместо этого решила пострелять в меня и Лешего. Хотя, на двоих до следующей глобальной перезагрузки окружающего пространства должно было хватить. Я, если честно, думал, что такие серьезные изменения организма подстегнут метаболизм как минимум вдвое, но аппетит у нас остался на прежнем уровне, а может быть даже немного снизился. Странно. Но ладно...
  Ровно через две недели после событий на Сталелитейщике я первый раз вышел на поверхность. Город сразу же обрушился на нового меня со всех сторон своей оглушительной тишиной и мертвой неподвижностью. Воздух пронизывали мощные потоки чужой, враждебной энергии. Они переплетались друг с другом, окутывали здания, деревья и стремились дальше. Эти потоки питали пространство подобием жизни, воздействовали на все, что двигалось и не двигалось, меняя и трансформируя самым немыслимым образом. Раньше я их не замечал. Я, вообще, раньше много чего не замечал, только видел и слышал то, что находилось в непосредственной близости.
  Я осторожно, с опаской мысленно потянулся к проходящему через меня потоку, замер, зажмурившись. Но ничего страшного не произошло. Энергия приняла меня за своего, обволокла коконом силы, и я, ничтоже сумняшеся, этой силы черпанул. Словно кролик из телевизора, которому сзади куда-то воткнули новый энерджайзер. Я почувствовал такую мощь внутри, что сначала даже испугался. Потом подумал, что же мне такого хорошего теперь сделать, чтоб всем плохо стало? Думал недолго. Объял взглядом весь Город, стараясь проникнуть за его пределы, заглянуть за край, почувствовать этот мир целиком. И почувствовал... Но совсем не то, чего хотел. Даже не знаю, чего именно я ожидал, но точно не такого. За непроницаемым туманом над головой были вовсе не бесконечность и простор неба, а твердая и тяжелая плита, накрывшая Город. Со всех четырех сторон света, где-то далеко-далеко за серыми пустынными кварталами, вместо бескрайнего горизонта вертикально стояли такие же плиты, поддерживающие первую. Я наконец то осознал ограниченность этого вроде бы огромного пространства, словно крыса, всю жизнь бегущая по лабиринту в поисках выхода, неожиданно прозрела и поняла, что выхода нет. Есть только четыре стены и потолок. Лабиринт большой, просторный; можно передвигаться по нему бесконечно, постоянно находить новые повороты и тупики, но покинуть нельзя. Если конечно, ты - просто крыса. Но я же не крыса...
  Откровение, явившееся мне, было крайне неприятным. Просто отвратительно неприятным. Я долго стоял на пороге убежища, вспоминая выкладки Лешего об аквариуме, в котором созданы искусственные условия для жизни рыб, и думал о том, что мой погибший друг давно разобрался в местном раскладе сам, своими мозгами, без всяких там паранормальных способностей, а я прозрел только что, буквально ткнувшись носом в очевидное. Ладно, я не крыса, я - рыба. Но рыба особенная. Очень и очень хитрожопая. Да к тому же, внизу в подвале еще одна рыбка сидит. Тоже не простая... Так что, найдем мы выход! Наизнанку вывернемся, но найдем! И с хозяевами местными еще побеседуем по душам. Но потом. Сейчас итак дел по горло.
  Вернулся из небесных сфер на грешную землю, долго пользоваться этой энергией мне пока рановато, огляделся вокруг. Справа от входа должны были лежать тела Рената, Сивого и еще двоих, аккуратно накрытые брезентом. Брезент был, а вот тела отсутствовали. Я в принципе не сомневался. Две недели прошло. Местные жители растащили на сувениры. Жалко, конечно, мужиков, но тут уж ничего не попишешь. Не повезло. По-человечески похоронить мы их не смогли. Сами почти в коме находились. Простите, парни...
  Зато Уродов вот почему-то никто не тронул. И правильно, кому нужны Уроды? Лежат слева, как новенькие, даже разложения никакого не наблюдается. Такие же, как были - страшные, огромные, мерзкие, только мертвые. Подошел поближе и аж присвистнул. Айболит даже с простреленным черепом продолжал мутировать, превратившись в совсем уж не похожего на человека субъекта. Зубы, когти, горб, все как надо. Так глядишь, и воскреснет через недельку...
  Что же с вами, бедолагами, делать?
  Гаражи. Клиника во дворе, и в этом же дворе, метрах в тридцати, ряд металлических гаражей. Выбрал, который покрепче, с глубоким погребом. Оттащил в этот погреб тяжелые, угловатые трупы. Раны под повязками нещадно ныли. Может рано мне еще такую активность проявлять, все-таки не вилками тыкали? С другой стороны - утренняя гимнастика лучший путь к выздоровлению. Потерплю.
  Перевел дух, посмотрел в чернеющий прямоугольник, плотно забитый тремя представителями следующей ступени эволюции. Как-то не очень величественно они выглядели для таких эпитетов. Достал две гранаты, выдернул кольца, бросил между ними, захлопнул крышку погреба, выбежал, закрыл тяжелые ворота. Успел отбежать метров на десять, когда раздался приглушенный взрыв, гараж весело подпрыгнул и, словно рыгнув, приоткрыл створки ворот, из которых вырвалось плотное облако пыли и сизого дыма.
  Все. В добрый путь, товарищи Уроды.
  Второй мой выход в Город произошел примерно через неделю. Целью его был, ни много, ни мало, стадион Сталелитейщик, а точнее бункер под его Восточной трибуной, в котором когда-то жили Уроды. Тянуло меня туда просто непреодолимо. Как кошку к валерьянке. Я нутром чуял, что есть там нечто очень важное для нас с Настей. Тем более, в памяти глубоко засели слова покойного Петровича о том, что он знает, где мы все находимся и, что самое главное, как отсюда выбраться.
  Сказать, что Настя была против, значит не сказать ничего. Как только она услышала слово "стадион", ее просто начало трясти. Она вцепилась в меня руками и ногами и слышать ничего не хотела. Видя, что это не помогает пустила в ход слезы, а потом и первые попавшиеся под руку предметы. Наконец, я смог достучаться до нее, объяснив всю важность для нас обоих этой вылазки. Не словами, а образами. Так было легче и намного доходчивей. Тогда она заявила, что пойдет вместе со мной и никак иначе. Тут уже в позу встал я. Спорили долго. В итоге, мои доводы оказались сильнее, Настя сдалась и, страдальчески закусив губу, начала собирать меня в путь. А на торжественных и печальных проводах, состоявшихся ранним утром следующего дня, не хватало только марша "Прощание Славянки", хотя я повторил ей раз пять, что максимум через три часа вернусь обратно.
  Двинулся на Север. Решил обойти парк, сделав небольшой крюк через окрестные дворы. С Косяками встречаться совершенно не хотелось, а все прошлые посещения Сталелитейщика без них не обходились. Так что, добежав до Елисейской, я свернул в дебри хрущевок и бодрой рысью двинулся через них. Бежалось легко, раны почти не чувствовались, скорость была бешеной, я практически летел над землей. Когда мы мчались на стадион с Кирюшей, я не мог поверить в свои новые возможности, а сейчас оказалось, что тогда был далеко не предел. Три недели жизни с Настей подняли меня еще на несколько уровней физической и ментальной силы.
  Пробежав пару дворов, безошибочно почувствовал присутствие Уродов. Обычных, без прибамбасов, тупых и голодных. Чуть снизив скорость, просканировал окружающее пространство. Двое вели меня справа, прячась за хоккейной калдой, стоящей посередине двора, третий шел с другой стороны, наверху, прямо по крыше пятиэтажки. Загоняют, засранцы!
  Я резко свернул в сторону спортивной площадки, стараясь максимально сократить расстояние. Из-за деревянного облезлого борта высунулась отвратительная плешивая голова, увидела меня, и не успев удивиться тому, что жертва не удирает в ужасе, а наоборот с улыбкой идет навстречу, получила три автоматные пули прямо в лоб.
  Второй обезьян не стал даже выглядывать, а мощным ударом плеча просто проломил борт, вылетев на центр бывшей хоккейной площадки, обманным движением рванулся влево и тут же, сильно оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями, лихо срезал угол и прыгнул на меня. Как в американском футболе. Красиво, молниеносно и грациозно. Но я был быстрее. Длинным кувырком через голову отпрыгнул назад как раз в тот момент, когда когти чудовища начали яростно рвать пустоту в том месте, где я только что стоял. Приземлился на ноги, вскинул автомат. Урод почти без паузы прыгнул снова, но был остановлен в полете длинной очередью в морду.
  Двое.
  Не теряя времени, я развернулся к хрущевке и начал стрелять с упреждением по размазанной в движении тени, летящей вдоль карниза. Тень подкинуло над крышей, во все стороны полетели черные брызги, и она с обиженным визгом скрылась за коньком. То ли свалилась с той стороны на улицу, то ли зацепилась за противоположный скат кровли и притаилась, зализывая раны.
  Ни хрена себе, я теперь воюю! В натуре, Рэмбо, блин!
  Рванул дальше. Еще один двор. Тот самый, с детским садом, в котором кто-то так напугал Лешего. Я посмотрел на двухэтажное здание с поблекшими рисунками на стенах. Мишки, зайчики, птички, на некоторых окнах до сих пор приклеены бумажные снежинки - бледные отголоски нормальной человеческой жизни, где люди вставали по утрам, чистили зубы, завтракали перед телевизором, вели детей в детский сад, потом шли на работу. Сотни, тысячи людей. Нормальных, живых...
  А теперь вместо детишек, за этими стенами живет какой-то бледный хмырь без глаз. Слабый, щуплый, зато с перекачанным мозгом. И этот хмырь пытается лишить меня сознания мощным ментальным ударом, чтобы потом выползти и сожрать дурачка с выжженной изнутри черепной коробкой.
  Меня аж покачнуло. Силен, зараза! Закрыл сознание, попробовал ударить в ответ, почему-то представив, как огромный волосатый кулак с татуировкой в виде якоря проходит сквозь стену второго этажа и впечатывает неприятную тварь в железобетонные плиты потолка. Потом еще раз, и еще. Жалобный скулеж в голове, затем тишина. Не знаю, завалил или нет, но вырубил точно надолго. Битва экстрасенсов, бля...
  Про таких я еще не слышал. Надо вносить в каталог под кодовым именем - Хмырь обыкновенный. Что же он нас с Лехой в тот раз пропустил? Сытый может был...
  Выбежал на Елисейскую, притормозив около знакомого киоска Роспечати. Заглянул внутрь. Пусто. Самая старенькая в мире бабуля исчезла вместе с очками и вязаной кофтой. Наверное, у нее сегодня выходной. Сидит дома, блины внукам печет. Зато периодика за пыльным стеклом витрины обновилась и теперь была датирована июлем две тысячи шестнадцатого. Забавно...
  Добрался до ряда касс стадиона, достал бинокль и начал изучать пространство под Восточной трибуной. Вообще ничего не изменилось, как будто вчера только тут веселились. Трупы Уродов разбросаны между иссеченных осколками колонн, упавшая трибуна белеет в полумраке, валяется оружие, кости, голова Петровича тоже присутствует; именно там, где я ее и отрубал. Покореженная дверь в бункер приоткрыта.
  То есть никто не приходил, не интересовался, что здесь так гремело? Или, наоборот, пришли, увидели и убежали?
  Подошел ближе. Нет, были все-таки любопытные! Я почувствовал след недавнего присутствия тех самых длинных, которых Уроды считали Богами. Словно запах гнили, очень тонкий, едва уловимый, но такой отвратительный, что перепутать нельзя ни с чем. Ребята явно тщательно заметали следы своего визита на всех уровнях, но я все же уловил. Сложно объяснить, даже не воздух, а само пространство хранило еле заметный след холодной нечеловеческой материи и мыслей.
  Ну, были и были. Хорошо, что сейчас их здесь нет, как вспомню эти пальцы в голове, аж мурашки по коже. Так, а вон и мой автомат в пыли валяется. Надо будет на обратном пути подобрать. Разберу, почищу - еще лучше стрелять начнет, как новенький. Этот конечно, тоже хороший, нулёвый АК 103, в масле еще местами, калибр 7.62, но мой 74-ый как-то привычнее, роднее...
  Я осторожно перешагнул через фрагменты мертвого тела возле стены. Это были остатки Урода, открывшего замок, его напарник растянулся чуть дальше без руки и с простреленным черепом. Заглянул в перекошенную поперек проема дверь. Вроде никого там, внутри, не ощущаю. Пустота. Ничего не видно и не слышно. Зато запах... Даже не запах в привычном смысле этого слова, а скорее некая аура, которую нельзя понюхать, но можно почувствовать. Тяжелая, липкая аура человеческого ужаса, боли и страданий. Причем след именно женских мук был намного сильнее, чем мужских. Мужиков-то просто пытали, а потом резали, а вот, что творили с девушками... Наслышан. Поэтому и гуляет тут до сих пор, мечась между холодными стенами, эхо пронзительных криков и стонов зверски растерзанных душ...
  Я протиснулся в кривую щель, миновал небольшой тамбур и оказался в просторном помещении с высоким наклонным, повторяющим профиль трибуны, потолком. Посередине - большой стол, стулья, по периметру стен - кровати, разделенные раздвижными ширмами. Горели лампы дневного света, не очень ярко, но вполне уютно, вправо и влево уходили коридоры. Там, естественно, санитарно-хозяйственный блок и кухонные помещения. Нормально. Неплохо обустроились. Конечно, не так шикарно, как Ренат, без бильярда и двуспальных кроватей, но очень даже добротно для наших условий существования. Правда сейчас картину домашнего уюта портила мебель, частично опрокинутая и поломанная, и цепочки кровавых следов огромных берцев, тянущиеся от входа куда-то самую вглубь зала, отделенную перегородкой. Точнее, наоборот, ходили, пачкая пол, скорее всего, оттуда к выходу наружу, из-за этой вот перегородки.
  Я пересек помещение, заглянул за нее. Вниз, метра на четыре, вела узкая лестница, заканчивающаяся небольшой площадкой и массивной металлической дверью, на которой виднелись вмятины от ударов чем-то тяжелым. Спустился по лесенке. Жуткий фон в голове резко усилился. Вот она дверь. Незапертая. Заходите, любуйтесь...
  Я толкнул ее внутрь, сделал шаг за порог и оказался в Аду...
  В ноздри ударил запах. На этот раз настоящий. Терпкий запах пота, крови, экскрементов и тления. Прямоугольное помещение, где-то десять на шесть. Стены из керамического кирпича, пол неровно выложен тротуарной плиткой, с бетонного потолка свисают три яркие лампочки, во всех подробностях освещая жуткий интерьер.
  Кровь. Темно-красная, засохшая человеческая кровь. Она была везде. Лужами растеклась по полу, брызгами расплескалась по стенам, даже потолок, словно сыпью, был покрыт частыми бурыми точками. В три стены вделаны ржавые металлические крюки, торчавшие острыми концами вверх. Тоже в крови, на некоторых остались лохмотья мяса и кожи. А главное - это стол посередине. Деревянный, с толстой столешницей, когда-то, видимо, нежно-орехового цвета, а сейчас насквозь пропитанной красным. На этом столе лежало обнаженное женское тело с посиневшей, ставшей какой-то полупрозрачной кожей. То, что это Юля, я смог понять только по клочкам светлых коротких волос на запрокинутой голове. Да что же они с ней делали? Это же просто пиздец! Чикатило отдыхает... Я слышал рассказы Насти, видел все это в ее образах, но полностью поверил, что такое возможно, только сейчас. Не потому, что я не верил Насте, просто толком не укладывалось в голове...
  Юлино тело было покрыто множественными порезами и дырами, словно тыкали ножом. Ушей нет, некоторых пальцев тоже, одна грудь, видимо откусана прямо зубами, судя по рваным краям раны. Следы укусов синеют также на плечах, животе и бедрах. Но самое страшное - широко раздвинутые и приподнятые с помощью двух растянутых цепей ноги. А между ними... Я посмотрел только один раз. И очень-очень зря. Это будет со мной жизнь. Так нельзя. Это за гранью. Очень-очень далеко за гранью.
  Если бы я побывал здесь до той схватки с Уродами, я думаю - пулями и отрезанными головами они бы не отделались. За такое надо пытать и мучить. Безжалостно, изощренно и вечно...
  Отстраненно отметил, что процесс разложения тела бедной девушки практически не коснулся. Ну да, посинела, но ведь три недели прошло, но никаких трупных пятен и признаков гниения тканей нет. Да и Уроды вон на улице, вообще, как живые лежат... Да уж. Город без Времени.
  Наконец, обратил внимание на дальнюю стену помещения, из-за которой, видимо, меня сюда так тянуло. Я заметил ее сразу, как только вошел, но ужасная картина пыточной камеры настолько поразила меня и поглотила внимание, что я только сейчас смог оторваться от тошнотворного зрелища и подойти к четвертой стене. Она была не кирпичной, а из того же желтоватого гладкого материала, что и та стенка, которую мы обнаружили у себя, выбираясь из Сарая. Под ней Уроды соорудили нечто вроде импровизированного алтаря из обломков мебели, украсив его человеческими черепами. Много, штук двадцать. Отполированные до блеска, смотрят в разные стороны пустыми глазницами, нижние челюсти отсутствуют. Как-то слишком уж примитивно, как будто жестокие дети, начитавшись книжек про каких-нибудь сатанистов, решили приобщиться к темной магии и устроили такое вот нелепое святилище. Ладно, это же Уроды. Что с них взять...
  Гораздо больше меня интересовали изображения и надписи на стене. Прямо над алтарем был текст, та же самая клинопись, что и в Сарае. Я присмотрелся к странным значкам и с удивлением обнаружил, что я могу это прочитать. Наверное, теперь в меня помимо прочих ништяков был загружен и автопереводчик с непонятного на русский. Точно сформулировать не получилось, но смысл был примерно такой: "Отмытые праведной болью... души никчемные... бесплодные... сила... дар Хозяевам... великая честь для нас... избранные и готовые для великой войны с Врагом". Как-то так...
  В принципе, все понятно, неясно только, кто имеется в виду под определением "Враг". Я? Люди, в целом? Не похоже...
  Так, теперь к рисункам. Слева довольно подробно прорисована солнечная система, легко узнаваемая по размерам и расположению планет. Кольца Сатурна, огромный Юпитер с пятном на боку, сомнений быть не может. И опять лишняя планета. Та самая из мультика, который мне включали на футбольном поле. Между Марсом и Юпитером, размерами с Землю, выделена квадратом, над которым написано "Остров". Опять где-то в глубинах памяти шевельнулось нечто вроде узнавания, как будто я знал что-то про эту планету еще тогда, в нормальной жизни. Я напряг мозг, пытаясь выудить хоть какую-то информацию. Бесполезно. Словно заперли дверь, а ключ выбросили. Уверен, что знаю, причем много, но добраться до этих знаний не могу. Никак. Ладно, разберемся со временем...
  Дальше. Правую часть стены занимало изображение длинного Хозяина, перед которым стояли на коленях мужчина, судя по горбатой спине и когтистым лапам - явно Урод, и женщина, вроде обычная, человеческая. Эти двое, почтительно склонив головы, протягивали корявому божеству какой-то предмет. От предмета в разные стороны исходило свечение. Непонятно... Еще один дар?
  Ну а прямо по центру красовалась тоже знакомая картинка из местной мультипликации. Река, втекающая в параллелепипед и вытекающая из него. Только на этот раз стены ящика были прозрачными, внутри было видно пересекающую его реку и мешанину линий, прямоугольников и небольших кубиков. Приглядевшись, я понял, что это город. Самый настоящий мегаполис, с кварталами домов, площадями, парками и улицами. Вот это уже интересно! Даже очень. Наглядная модель нашего бытия, судя по всему. Не зря сюда перся. Надо Насте рассказать, вместе будем думать, хотя выводов уже сейчас в голове целая куча.
  Ну и венчал все это великолепие настенной живописи все тот же треугольник с раскосым глазом, который висел над коробкой с городом внутри и внимательно наблюдал.
  Все! Сеанс окончен, титры смотреть не будем, пойдем домой. Мне и увиденного достаточно.
  Обратно добрался быстро и практически без происшествий. Пробегая двор с хоккейной калдой, издалека заметил Урода, копошащегося около двух трупов своих товарищей. Тот тоже увидел меня и совершил странный маневр. Дико заверещал, и сверкая облезлыми пятками, бросился наутек. Вот это да! Запомнил, сделал выводы.
  Настя встретила меня, как вернувшегося с фронта красноармейца. Обнимала, целовала, ругалась...
  Про Юлю ей, конечно, сказал, но без подробностей. Просто нет ее больше и все. Но Настя зачем-то выковыряла из моей головы страшную картинку и начала реветь. Вот бабы! Спрашивается, зачем? Долго успокаивал, гладил по голове, потом показал то, что было нарисовано на стене.
  - Ты про эту планету знаешь что-нибудь? - спросил я после трансляции. - У меня какие-то странные ощущения, что мне память подтерли. Смотрю на нее и вспоминаю, а что вспоминаю - хрен его знает.
  - Странные ощущения? - с усмешкой спросила она. - Да у тебя блок в памяти стоит! И у меня, кстати тоже, ты до сих пор не нащупал чтоли? Я сколько ни пыталась его разломать, ничего не вышло.
  - Не понял?
  - Ну ты же мне сам рассказывал, что последнее, что вроде как помнишь из нормальной жизни - это лето. Жена с дочкой на турбазе, а ты водку пьянствуешь вечерами. А здесь появился в зимней одежде. А у меня, наоборот, последнее - самое начало весны, а тут оказалась в топике, шортах и шлепках.
  Я молча смотрел на нее. Во как. Я тут все бегаю, стреляю, а она головой думает, анализирует, блоки щупает...
  - Не понимаешь? Ну ты что, Егор? Ты же умный. Вроде... Стерли нам из головы несколько последних месяцев той, человеческой жизни. Или заблокировали. Наверное, что-то важное тогда происходило, такое, что мы здесь знать не должны. Я все пытаюсь вспомнить, только отрывки или образы какие-то. И все нехорошее. Я итак по жизни невеселая была совсем. А тут прямо горе словно у меня там было. Мелькает всякое, про маму в основном... Как будто случилось с ней что-то...
  Я молчал, чувствуя себя реально тупым. Ведь на самом деле. Лето было тогда. Жара, я с похмелья мучился, а сюда по-зимнему одетый свалился. Да и про жену с дочкой тоже всплывает иногда херня какая-то.
  - А что касается картинок, - продолжала Настя. - Про планету ничего сказать не могу, не знаю. По поводу Урода и женщины, которые что-то дают Хозяину - догадываюсь...
  - Ну ка, ну ка? - чем еще удивит?
  - Этот придавленный, Иван Петрович, женщин всех первый насиловал... Пробовал. Искал какую-то особенную. Не находил, остальным отдавал. Господи, меня до сих пор потряхивает... Как вспомню весь этот кошмар. А особенность эта, я думаю, заключалась в способности женщины забеременеть от его поганого семени. Фу!.. Как он там сразу в процессе определял, способна подопытная или нет, я не знаю, но судя по этой картинке, такое возможно. Кто или что там в итоге должно было родиться, я представления не имею, мне про это даже подумать страшно, но его, видимо, должны были принести в жертву этим их Богам...
  Она замолчала. Я почувствовал ее страх и отвращение. Как тогда в подвале, накрыл невидимым теплым одеялом, типа, я здесь, с тобой, все хорошо.
  - Блин, Егор, помнишь он все твердил, что я точно подойду? А если б на самом деле подошла?! Боже, кошмар какой!
  Тут я понял, что мне окончательно перестали нравиться эти самые Хозяева. Более того, я начал их жутко ненавидеть. Хрен с ними, засунули нас в этот ящик, в этот гребаный аквариум, память стерли, эксперименты ставят, изучают. Но то, что они хотели с Настей сделать... Суки! Порву на хуй! Не знаю пока как, но порву! Как Тузик грелку.
  Она уловила мою ярость, прочитала мысли и сказала:
  - А про аквариум тоже все понятно. Копия нашего Города. Испытательный полигон. Мы в нем живем, точнее - плаваем. А они над нами издеваются по-всякому... Энергия, которая тут все питает, - нечто вроде радиации, только действует на всех по-разному. У кого-то зубы растут, у кого-то - мозг... Только вот река здесь причем?
  Река. Широкой неспешной полосой втекает в прямоугольный искусственный мир, наполненный подопытными кроликами, пронзает его насквозь и бежит по пустынной равнине дальше, к следующему параллелепипеду. И еще дальше, и еще, за горизонт...
  - Река - это выход! - вдруг осенило меня. - Это Время, которого здесь нет...
  ***
  И вот теперь, в этом мертвом Городе без времени, запертом в огромный непроницаемый гроб, у моей любимой женщины начались месячные. Те самые, которых ни у одной представительницы слабого пола до этого здесь не наблюдалось.
  Что это значило, я не знал. Не знала и сильно встревоженная Настя. Мы в ступоре уселись на кровать и молчали. Блин, как не вовремя! Мы же сегодня собирались в путь. Вещи собраны, цели определены, вроде все понятно, и бац! Опять загадки... И этим самым не займешься...
  - Ох, Егор! - простонала Настя, без малейшего зазрения совести читающая мои мысли. - У тебя, естественно, это - главная проблема.
  - Ну, я не столько из-за того, что хочется...
  - Ага, то есть не хочется?!
  - Да нет, - я попал в ловушку. - Я имею в виду, что сам процесс нас обоих двигал вперед, с каждым разом поднимая все выше и выше по ступеням.
  - Каким, блин, ступеням?
  - По ступеням лестницы эволюции человека, скажем так.
  - А не хватит ли нам по ней подниматься, Егорушка? - вздохнула Настя, снимая с себя полотенце и начиная вытирать волосы. - Мы, вообще, люди еще? Я, когда внутрь себя заглядываю, такие горизонты вижу, что аж жутко становится. И чем дальше, тем страшнее... И в тебе я тоже самое чувствую. Блин, да если б ты сейчас с Иван Петровичем и с его ублюдками воевал, ты бы их голыми руками в клочья порвал, наверное! Да и я бы от того шепелявого не бегала...
  - Ну, голыми бы не порвал, - ответил я, с трудом оторвав взгляд от идиллической картины. - Но в целом - да, думаю, не тащила бы ты тогда мое дырявое туловище на себе. Сам бы шел... Может действительно стоит тормознуть? На подставу какую-то уж больно похоже. На руку это Хозяевам здешним, точно на руку. Они еще тогда, на стадионе, заявили, что довольны, а если, сейчас у нас в мозгах поковыряются, то, вообще, наверное, обосрутся от радости. С другой стороны - мы с тобой сильные-сильными, а, например, этот замочек в памяти открыть не можем. Не наш уровень. Пока...
  Настя прижалась, обняв меня, уткнулась в грудь. Долго молчала, задумавшись, потом я уловил отблеск блеснувшей догадки и мгновенный дикий испуг.
  - Что? - спросил я, заглядывая ей в глаза.
  Настя быстро зашептала:
  - То, что сегодня у меня началось, - это тоже Время, Егор. Цикл, круг... Месяц, день, час, минута, секунда. Время для нас с тобой включилось, понимаешь? Или они его нам включили. А может, вообще, мы сами как-то... - она замолчала, будто к чему-то прислушиваясь. Потом посмотрела на меня. - Чувствуешь, как там наверху все изменилось? Как будто плотину прорвало...
  Я потянулся к миру над головой. Да. Есть что-то такое. Новое и пугающее. Хотя, не сказала б, не заметил, пока наверх не вышел. Старею... Настя тихо спросила:
  - Вот только, что эти часы отсчитывают, хотелось бы знать? Предчувствие у меня какое-то совсем нехорошее... Ищут нас. Хозяева эти, наверное... Я с утра еще смутно как-то ощущала, а сейчас будто сирена в голове завыла.
  Да, чуйка у моей милой все-таки намного сильнее работает. Или я здесь в подвале как-то совсем уж расслабился...
  - Ищут... - повторила, Настя. А потом я уловил ее мысль про картинку, где Урод и обычная женщина протягивали Хозяину ребенка. - Теперь-то точно я им подойду... Боже, как страшно, Егор! Что делать-то будем?
  - Идти. - ответил я. - Время - это движение, значит на самом деле пора двигаться. И давай, Настён, соберись. Не думай о плохом. Я им тебя ни отдам. Хер им в рыло! Я с тобой, ты со мной, мы этим горбатым еще покажем Кузькину мать. Узнают они, из какого места адреналин выделяется. Если у них, конечно, есть...
  - Что? Адреналин или место? - спросила она...
  С необходимостью похода мы определились сразу, когда я вернулся со стадиона. Решили, что надо добраться до Реки, а там по ситуации разберемся, что к чему. И в Сарай - по любому заглянуть. Не давали мне покоя мысли про нашего командира, особенно после знакомства с Доктором. А там все-таки мои друзья. Больше года с ними здесь выживал. Да и насчет судьбы Лешего я точку так для себя и не поставил, может узнаю чего. Вобщем, идти было надо. Очень не хотелось, конечно, но долго нам здесь наслаждаться жизнью, наверняка, не дадут. Придумают очередную подлянку.
  Сначала наши подозрения косвенно подтвердил случившийся два дня назад период. Приближение перезагрузки чувствовали мы оба, а следы ее бесшумного пришествия мы обнаружили утром в виде отсутствия гаражей около клиники, в погребе одного из которых мною были взорваны три Урода, и появлению на их месте того самого детского сада, с живущим внутри Хмырем.
  Не добил я его тогда. А зря. Стоило нам выйти на поверхность, оглядеться, отметив изменения в окружающем пространстве, а настырный телепат уже стучал нам по мозгам невидимой дубиной. Первым досталось мне, память у Хмыря, судя по всему, была хорошая, да и сам он - парень злой и обидчивый. Я не успел толком прикрыться и поплыл от боли, вспыхнувшей в голове. Зато Настя, видя, как я сползаю по стене, вдарила по твари так, что в этот раз Хмырь даже не заскулил, а просто пискнул разочек и тут же издох.
  Вот такая теперь у меня подруга! Мочит гадов направо и налево. Архитектор, все-таки...
  Рванули к ближайшей Шестерочке. Продуктов у нас почти не осталось, поэтому периода ждали, как колхозники дождя в засуху. А магазин оказался пустым. Совсем-совсем пустым. Не было в нем никого до нас, просто еды тупо не появилось. Побежали в другую Шестерку, которая на проспекте Сталелитейщиков. Тоже самое!
  Все понятно. Засиделись вы, любовнички! Кончился ваш медовый месяц, пора столкнуться с суровым бытом. Ну а теперь еще и Настя учудила со своими... делами. Значит на самом деле - в путь!
  Рюкзаки были собраны еще вчера. Остатки еды, вода, одежда, медикаменты, оставшиеся в наследство от доктора, запасное белье. Снаряжение тоже было готово и разложено в оружейке. Два бронешлема, два бронежилета, два боевых защитных комплекта, многослойные полевые камуфляжи, маски, очки, берцы - все новое, только шмотки в основном - зеленые. Для нашего Города цвет не очень подходящий. Тут у нас все больше серые тона в моде. Та что, выделяться будем, а нам бы, наоборот, тихой сапой... Но что есть, то есть. Осторожнее пойдем. Не снимать же с дохлых Уродов спецназовскую снарягу? Во-первых - противно, а во-вторых - там такие размеры, что даже я, парень не маленький, в них утону. Не говоря уж про Настю. Ей и эти-то зеленые одежды еле подобрали более-менее по комплекции.
  Из оружия - мой дорогой и любимый АК74М, Насте - тоже, чтобы калибр одинаковый был. Два "Грача", ножи, мой топор, я теперь без него даже в туалет ходить не буду, гранаты и много, очень много патронов. Идти далеко, можно сказать, в бесконечность, так что переборщить тут сложно. Возьму столько, сколько смогу унести. Долго думали насчет биноклей и фонариков. Они, в принципе, нам теперь на хрен не нужны. Но Настя с чисто женской практичностью все-таки настояла на том, чтобы взять хотя бы по одной штуке, все равно, типа, нести мне, и, вообще, вдруг нам по дороге возьмут, да и отключат все загруженные обновления. Я согласился, хотя в последнее время начал считать, что все это новое мы загрузили в себя сами в процессе тесного контакта. Так что, никуда они теперь от нас не денутся - это точно, если только новые появятся...
  Вобщем, торжественно и печально позавтракали в полной тишине. Настя даже нашла где-то и зажгла на столе две свечи, словно обозначив некий ритуал прощания с эти местом, где нам было так хорошо вдвоем. Сидели, вспоминали, беззвучно говорили о чем-то, стараясь как можно дальше оттянуть миг, когда дверь наверху откроется и будет сделан первый шаг в серую пугающую неизвестность. А давило оттуда, сверху, просто невыносимо. Теперь и я ощущал в полной мере дрожь всего пространства над нами.
  Наконец, понимая, что утро не может тянуться вечно, встали, начали одеваться. Тщательно проверяли экипировку друг друга, подтягивали, завязывали, чтоб ничего не звенело и не мешало двигаться. Надели рюкзаки, разобрали оружие и по доброй русской традиции присели на дорожку. Стременную пить не стали. Нету ее стременной. Воду разве что... Молча смотрели друг на друга. Я было уж собрался командовать подъем, как Настя выдала:
  - Слушай, а может через метро пойдем?
  Шутит что ли?
  - Я, конечно, догадывался, что ты дурь какую-то где-то ныкаешь и покуриваешь иногда... - начал я.
  - Я серьезно, Егор. - прервала она меня. - Верхом нам пройти не дадут.
  - А ты, вообще, слышала, что про метро рассказывают? - спросил я все еще не веря, что она на полном серьезе предлагает разбежаться и весело прыгнуть с крыши. - Какие там франкенштейны водятся? Я вот слышал. И никакого желания их еще и увидеть не имею.
  - Да тут чего только не наслушаешься. Сам же знаешь. И, вообще, что это ты пугливый стал какой?
  - Так за тебя боюсь, дурила картонная, не за себя! Нет, Насть, ты на самом деле надеешься низом попробовать?
  - Ну да! Последняя у нас какая станция? Абалинская? От нее до реки - полкилометра. И до пивзавода вашего тоже, в принципе, не так далеко.
  Я задумался. Надо сказать, метро в нашем Городе было самым беспонтовым и самым долгостроящимся метрополитеном в мире. Его возводили уже лет тридцать с лишним и за это время открыли всего десять станций. Причем линия была запроектирована еще в семидесятых с учетом будущего развития городских территорий в условиях Советского Союза. Союз распался, заводы встали, районы Города формировались совсем по другим принципам, а строили все по старой схеме. Вот и получилось, что метро ничего особо важного так и не соединило, вследствие чего востребовано толком не было. Я помню, как всегда охреневали приехавшие в командировку москвичи, заходя в час пик в полупустые вагоны.
  Но это все было там. В Городе, которого нет. А сейчас, в Городе, который есть, метро было одним из самых страшных его мест. Это знало все местное человечество. Хотя... От человечества мы с Настей как-то совсем отдалились и уже вряд ли являемся его представителями. Так что, мы-то может и пройдем. Тем более, права она, выход из Абалинской совсем недалеко от берега и в каком-то километре от того самого спортивного лицея, где мы с Лешим ночевали чуть больше месяца назад. Точнее, от места, где он тогда стоял. Заманчиво, конечно. Я так понял, что Хозяевам под землей нас сложно найти. Мы же здесь вон сколько сидели, а они нас выкурили исключительно голодом, лишив магазины продуктов. Заманчиво. Но...
  - Нет. - решительно сказал я. - Идем оговоренным маршрутом. А там, по ситуации видно будет.
  - Хорошо. - вздохнула Настя. - Раз муж сказал, я молчу... Даже, если он гражданский...
  - Пошли уже, хорош тут прибедняться... Жена.
  ***
  Толстая и тяжелая дверь чуть слышно выдохнула, когда я повернул упругий штурвал, впуская в наш подвал мертвый воздух улицы. Я отворил ее наполовину, пошел первый. Шестнадцать ступеней наверх, площадка и еще шестнадцать. Вторая дверь. Простая, металлическая, с обычным засовом, сквозь щели сочится серый свет. Я подождал Настю, она поднялась, встала за спиной, обняла, ненадолго прижалась. Теплая, ласковая, родная...
  - Открывай. - раздалось у меня в голове.
  Я открыл. И Это обрушилось на нас.
  Последний раз мы выходили на поверхность всего два дня назад, надеясь нарыть еды. Не считая последствий периода, все было как обычно. Тишина, пустота, неподвижность, зловещий, давящий эмоциональный фон, к которому давно привыкли и уже не обращали внимания.
  А сейчас...
   Город стал другим. Вокруг нас пока было тихо и пусто, но пространство дрожало от напряжения, энергия неслась невидимыми потоками вокруг с бешеной скоростью и мощь этой энергии увеличилась в разы. Словно начинающееся землетрясение, которое еще не слышат уши и не видят глаза, зато ощущает все твое естество на каком-то первобытном, животном уровне. Город трясло. Носилось по кварталам обезумевшее зверье, явления непонятной нам природы, типа Трассера, Гвоздей, Грибов и прочих застыли в нетерпеливом ожидании и мелко вибрировали, как тетива туго натянутого лука. Весь этот огромный сложный механизм, зачем-то созданный Хозяевами, и имитирующий наш Город, как будто переключили с первой передачи на турбо режим. Наши недавно приобретенные органы чувств поначалу просто отказали с непривычки, отправив нас в недолгий нокаут.
  А когда мы с Настей более-менее очухались, то всю эту какофонию сразу же перекрыл Взгляд. Точнее, Взгляды. Такие же чужие и холодные, как раньше, теперь они утратили ленивое равнодушие и наполнились вниманием, нетерпением и беспокойством. Словно прожектора они шарили широкими лучами по всему Городу откуда-то сверху и что-то искали. А скорее, кого-то.
  Хозяева этого мира судорожно искали нас с Настей.
  И не просто искали. Взгляды звали к себе, притягивали, словно магнит, ломая волю. Вдруг захотелось рвануть со всей дури к ним, пасть на колени и закричать во всю глотку: "Вот мы! Здесь! Делайте с нами, что хотите! С радостью примем великую волю Богов!"
  Месяц назад может и прокатило бы. Но не сейчас. Держаться было тяжело, но вполне возможно.
   - Закрываемся! - метнул я мысль Насте на самом низком, возможном для нас диапазоне. - Закрываемся наглухо и бежим!
  Закрылись. Побежали.
  В этот раз маршрут был проложен нами немного по-другому. До упора по Елисейской, потом пересечь проспект Калинина и по Подольской вдоль больницы Боткина добраться до Старо-Вокзальной. И уже по ней рвануть прямиком к Реке, а точнее к улице Старо-Садовой. Она широченная, деревьев мало и ведет как раз к набережной.
  Примерно четырнадцать километров. Три часа быстрой ходьбы. По зеленым, шумным улицам, под голубым летним небом.
  Ну а сколько часов бега с препятствиями займут эти четырнадцать километров здесь, в сером полумраке, наполненном жуткими созданиями и их еще более жуткими Хозяевами, сказать было пока сложно. Больше трех точно. Это мы с Настей поняли почти сразу. Пробежать спокойно получилось от силы метров триста, так как потом впереди замаячили мерзкие баобабы, с которых тут же начали десантироваться Косяки. Не один, не два, а сразу все. Словно по свистку. Хорошо, что на Елисейской баобабов было мало, эти, наверное, единственные, штук шесть, и стояли они плотной группой. Бежали бы по проспекту Юных Комсомольцев, где ряды стволов уходили в бесконечность, было бы вообще не айс. А тут - всего каких-то четыре десятка коконов со свистом летели нам на головы. Делов-то, епта!
  Я скомандовал Насте ускориться, и она пулей проскочила под огромными деревьями и заняла позицию за пыльной машиной, стоявшей метрах в двадцати от крайнего дерева. Быстро. Очень быстро. Ни один кокон еще не успел коснуться земли, а она уже высунулась из-за капота с оружием наготове. Я же, наоборот, немного притормозил, закинул автомат за спину и начал встречать вылезающих из своих одежд Косяков размашистыми и сильными ударами топора.
  Шлепок спеленатого тела о землю, взмахи кос, разрывающих плотную поверхность куколки, оскаленная зубастая пасть, и мой тяжелый топор, врубающийся в эту пасть и проходящий ее насквозь. Визг, желтые брызги, я, не останавливая движения, разворачиваюсь и всаживаю топор в лоб следующего подарка небес. Треск, снова брызги, топор разваливает голову надвое, еще разворот, следующий Косяк, новый удар топора, потом еще и еще. Камиль Сен Санс. Пляска смерти... Мой грациозный танец оборвался примерно на десятом Косяке, который успел полностью освободиться и выпрямиться, вскинув косы для атаки. Вместо головы топор глубоко вонзился в его мощную грудную клетку и застрял. Тварь заверещала и попыталась крест-накрест срубить мне голову своими костяными руками. Я пригнулся, чуть не сломав шею, косы царапнули верхушку шлема. Провернул рукоятку топора с насаженным на него Косяком в ладонях, развернулся и, как лесоруб расправляющийся с упрямым пнем, не расколовшимся с первого удара, со всей силы ударил обухом в асфальт. Пень хрюкнул и обмяк, из горбатой спины показалось лезвие топора, застрявшего теперь совсем наглухо. За это время остальные успели завершить десантирование и уже бежали ко мне со всех сторон. Я слышал грохот автомата Насти, но она отстреливала только тех, кто был далеко, боялась попасть в меня. Я поднял топор с мертвой тушей и начал махать им по кругу как дубиной, раскидывая безглазых уродов в разные стороны и двигаясь к ней. Туша весила килограмм сто, но у меня не было времени даже удивляться своей силе, Косяки напирали. Визжали, махали косами и отлетали под меткие Настины очереди. Я совершил около пяти оборотов и на шестом, запустив свою импровизированную дубину в гущу врагов, бросился к ней, вынимая на ходу из-за спины свой калаш.
  Добежал, развернулся, тоже начал стрелять.
  Совсем недавно мы с Лешим потратили на то, чтобы завалить всего одну подобную тварь, два магазина. Сейчас на каждого Косяка уходило максимум десять пуль. Их дерганья из стороны в сторону во время атаки не помогали. Мы с Настей были быстрее и точней. Хоть немного приблизиться к нам им позволяли только короткие паузы смены автоматных рожков, но в итоге, до нас не смог добраться ни один. Последний уродец упал с простреленной башкой метрах в трех.
  Все. Только звон в ушах и беззвучно опадают клубы поднятой пыли вокруг. Над нами - осиротевшие баобабы, перед нами - пятьсот квадратных метров асфальта, покрытого мертвыми горбатыми телами, из-под которых растекаются желтые лужи.
  Мы с Настей посмотрели друг на друга.
  - Пиздец! - сказал я.
  - Не матерись. - сказала она. - Мат не наш формат.
  Помолчали. Наконец Настя грустно проговорила:
  - Блин, Егор, я - мутант!
  - Я тоже! - улыбнулся я. - Мы с тобой две черепашки-ниндзя! Побежали?
  - Побежали. Только топорик-то свой забери, пригодится он нам еще, думаю.
  Точно! Чуть топор не забыл!
  Засел крепко. Пришлось буквально вырезать его из отвратительно пахнущего дохлого Косяка ножом. Все-таки вынул. Липкий, весь в желтой слизи. Странно, кстати, - у остальных здешних зверюшек кровь черная, а у этих нет. Может это и не кровь, а сопли? Тогда не Косяки, а Сопляки. До меня донеслась короткая усмешка Насти, а потом в голове прозвучал уже совершенно серьезный голос:
  - Побежали, Егор. Эти, наверху почуяли, приближаются.
  Еще бы не почуяли! Такую стрельбу устроили! Скоро явятся...
  Опять бежим. Как же мне обрыдла эта Елисейская! Грязные, низкие дома, покосившиеся заборы, потрескавшийся неровный асфальт, скрюченные деревья, машины, причем в основном отечественные, прошлого века производства. Тут, наверное, до сих пор девяносто второй. Лихие девяностые, блин!
  Город трясет. Все просто ходит ходуном, мы словно бежим по мосту, который вот-вот развалится. Кирпичная пятиэтажка справа проводила нас темными проемами окон, из одного из которых кто-то снова попытался сжечь нам мозги. Не вышло. Мы закрыли сознание почти полностью. Решили не останавливаться, не отвечать, просто пробежали мимо. И правильно. Метров через пятьдесят еще один собрат Хмыря сел на затылок. Тоже пробежали.
  А Грибов-то сколько вокруг, как после дождя! Прямо посреди дороги, то тут, то там - еле заметные гроздья шаров. Мы их оббегаем по приличному радиусу, а они все равно взрываются, швыряя в нас облака едкой пыльцы. Хрена! Не дошвыривают. Гвоздей тоже натыкано вокруг, того и гляди наступишь. А они сегодня и не ждут, пока на них наступят, вылетают вхолостую из-под асфальта, когда мимо пробегаем. Несколько из стен вылетели, еле увернулись. Пару раз Трассер перепрыгнули. Тоже с трудом, на пределе. Тяжко так бежать. И мысли прятать, и следить за всем вокруг. Потом, вообще, непонятное произошло. Только от Гвоздя увернулись, выпрямились и тут же обоих чутье в разные стороны кинуло. А там, где мы должны были пробегать, раздался громкий хруст, пейзаж улицы причудливо исказился, пространство как будто сжалось в невидимом кулаке, а потом взорвалось волнами в разные стороны. Да... Век живи, век учись.
  Короче, сегодня Город приведен в полную боевую готовность. Мобилизован весь личный состав, и даже тех, кто в запасе, по тревоге подняли. Неужели все ради нас? Даже как-то приятно...
  - Уроды! - проинформировала меня Настя, не останавливаясь.
  - Да знаю уже, - вздохнул я, поморщившись при мысли о том, что сейчас снова придется стрелять. - Бежим, может оторвемся, до проспекта чуть-чуть осталось.
  - А на проспекте - мягкие диваны, кислородный коктейль и массаж? - съязвила она.
  - Ага, эротический. Уроды будут делать.
  - Сплюнь, дурак.
  Три справа, пять слева. Бегут параллельно нам, за домами. И сзади еще немерено ощущается, причем не только Уродов, а еще каких-то непонятных. Опять новые какие что ли? Главное, чтоб обыкновенные. Без мозгов и оружия. Впереди вроде нету пока.
  Елисейская наконец закончилась, уперлась в такую же узкую и невзрачную улочку. Блин, а я почему-то был уверен, что мы прямо на проспект по ней выйдем... С обеих сторон по этой улочке к нам тоже бежали. Дурдом какой-то! Как в фильмах про зомби-апокалипсис.
  Мы с Настей пересекли дорогу, забежали за киоск, на котором было написано "Шашлычная", высунулись с разных сторон и начали отстреливать самых наглых зверей, маячивших метрах в пятидесяти-семидесяти с трех сторон. Несколько Уродов упали. Один тут же вскочил, сделал еще пару шагов, получил Настину пулю прямо в глаз и снова свалился. Другие, которые, не Уроды, оказались совсем странными ребятами. Вполне человеческие лица; носы, уши, все на месте. Можно даже отличить друг от друга бывших мужчин и женщин. Только из раззявленных в яростном вопле ртов торчат совсем нечеловеческие зубы, ростом - далеко за два метра, непропорционально широкие плечи и очень длинные и худые руки и ноги. Передвигаются на всех четырех конечностях, зато очень быстро. Как будто взяли команду баскетболистов и подержали годик где-нибудь в Бухенвальде, а потом отпустили, злых и очень-очень голодных. Ну, и конечно - тоже горбатые. Не следит местное население за осанкой. Совсем.
  Зато их не надо было выцеливать в голову. В отличие от Уродов, они падали и не вставали от попаданий в грудь и живот. Видимо, сырые совсем. Пробная партия...
  Отстреляв по два магазина и немного проредив толпу преследователей, лишив ее основных пассионариев, мы бросились наискосок через двор, на другой стороне которого между домами виднелся широкий асфальт проспекта Калинина. Бежали, как под артобстрелом. Со всех сторон рвутся Грибы, мелькают желтые наконечники Гвоздей, Трассер опять прямо передо мной наискосок прошел. Чудом тормознул.
  Вылетели на проспект. Четырехполосная проезжая часть, ровная, без единой трещины, белеет свежей разметкой, словно только вчера дорожники работали. Кадавров не видно. Совсем недалеко перекресток с улицей Подольской, там надо направо. Светофор не работает. Зато работают фонари, стройными рядами тянущиеся по обе стороны дороги. Прямые, как корабельные сосны, совсем новые, освещают серый полумрак теплым электрическим светом. Улица, фонарь, аптека...
  А вот, кстати и она. Прямо на углу улиц на стене двухэтажки висит зеленый крест, на другом углу - красивое сталинское здание, тоже двухэтажное, с вывеской "Школа искусств номер четыре". Помню. Возил сюда дочку несколько раз... Двери нараспашку. Сидят внутри какие-нибудь Волосатые, рисуют, лепят, на пианинах играют.
  Рекламный щит Мегафона, предлагающего практически бесплатный интернет, напротив - еще один, там с прямоугольного экрана хищно улыбается Жириновский. Через дорогу - Ломбард и что-то еще, не видно, так как прямо посередине широкого перекрестка стоит Сюрприз. Привет из счастливого советского детства. Именно такой, каким я его помню.
  Трамвай... Красно-желтый чешский трамвай из двух вагонов. Лет двадцать таких не видел. Новенький, словно только что из Праги, или где их там делали? Неимоверно яркие цвета для нашего серого Города просто ласкают взгляд, блестят круглые фары, над водительским стеклом - номер маршрута. Двенадцать. Застыл поперек улицы, сложив вагоны почти под прямым углом. Наверное, сошел с рельс... Непонятно только с каких? Нету здесь рельс и не было никогда.
  Уловил невнятное раздраженное шипение Насти, вычленив из длинной тирады единственное, зато наиболее часто здесь употребляемое слово "бред". Согласен. Так уж тут все устроено.
  Бежим к трамваю.
  И тут трамвай зашевелился. Нет, ну это уже ни в какие ворота! - успел подумать я перед тем, как понял, что шевелится вовсе не представитель городского пассажирского транспорта, а то, что сидело на нем, прилепившись к металлическому боку. Я резко развернул Настю, и мы бросились назад.
  Я думаю, что если бы мы так усиленно не закрывались все это время от Хозяев, то почуяли неладное сразу, как только выбежали на проспект, а так, в режиме наглухо запертого сознания столкнулись практически лоб в лоб.
  Здоровенный желто-красный кусок левого вагона спрыгнул на асфальт, и пока его цвет быстро терял яркость, сливаясь с темно-серой поверхностью дороги, я разглядел мощное окольцованное туловище, заканчивающееся дугой торчащего вверх жала, и пять длинных трехсуставчатых ног.
  Спайдермэн, мать его! Всех сегодня увидели, как на встрече выпускников. Только Дятла не хватает для полного счастья! Чудовище засеменило к нам, почти не видимое на фоне тусклого пейзажа, а за его спиной от трамвая оторвался еще один такой же красавец, прятавшийся на правом вагоне.
  Дружно шарахнули автоматные очереди. Я рассказывал Насте про таких зверят, поэтому первого шока, как я когда-то, она не испытала. Как бы тварь ни маскировалась, меняя цвет кожи, били мы точно. Прямо в голову. А та оказалось пуленепробиваемой. Во всяком случае, для нашего калибра. Куски свинца бессильно отскакивали от толстого черепа, несколько раз рикошетом чуть не попав в нас самих.
  Спайдермен выбрал для атаки Настю, наверное, потому, что она казалась более легкой добычей из-за меньших габаритов. Тварь прыгнула, изящно перегруппировываясь в воздухе, и десятиметровый полет закончился мощным, разящим сверху вниз, ударом внезапно вытянувшегося раза в полтора жала. Мое сердце пропустило несколько ударов, испуганно сжавшись в комок, я замер в ступоре, не в силах пошевелиться, боясь увидеть то, что сейчас должно произойти. Но моя умница Настя, как настоящая Алина Кабаева, только раза в три быстрее, прогнулась в мостике, практически прижавшись спиной к земле, жало, перевитое венами вспороло воздух над ее грудью и с треском вонзилось прямо в центр двойной сплошной разделительной полосы. Брызнуло что-то зеленоватое, Спайдермен заревел как стадо бизонов, а Настя, все также стелясь над асфальтом, крутанулась, уходя из-под мерзкого туловища, вскочила на ноги из совершенно немыслимой для обычного человека позиции и почти в упор достреляла весь магазин в плоское зубастое рыло.
  Череп у паука был бронебойный, а вот пасть, раскрытая в вопле, - нет. Пули весело влетали туда, пробивали мозг и так же весело бились о заднюю стенку черепной коробки. Голова Спайдермена затряслась в такт треску автомата, ноги подломились, и он рухнул наземь бесформенной, быстро чернеющей кучей.
  Я вышел из ступора. И очень вовремя. Второе чудовище уже летело, распластавшись в полете, и заносило для удара свой хвост. И снова в Настю. Да что ж такое?!
  Уйти она на этот раз не успевала. Просто катастрофически не успевала. Зато успел я. Со всей дури врезался в бок любимой девушки, отбросив ее куда-то за бордюр, в гущу колючих кустов, перекатился через голову, разминувшись с ядовитым острием на считанные сантиметры. Спайдермен, видя, что основное орудие ударило мимо цели, распластал свои длинные конечности, одна из которых, словно таран, ударила меня в левое плечо. Хорошо, что у это был не Урод, вместо страшных когтей были присоски. Иначе, плеча я бы точно лишился. Но мне итак мало не показалось. Я пролетел метра четыре и врубился прямо в вылезающую из кустов Настю, снова опрокинув ее в колючки. Упал сверху, прижав к земле. Наши шлемы звонко стукнулись друг об друга. Довольно романтично. Однако, моя подруга была на этот счет другого мнения, так как с нечеловеческой силой отшвырнула меня в сторону, а сама откатилась в другую. Тут же кустарник между нами с визгом прорезал очередной стремительный выпад жала. Спайдермен совсем осатанел.
  Я, пошатываясь, поднялся на ноги, выбежал обратно на асфальт и стал расстреливать тварь, стараясь не столько поразить, сколько оттеснить ее от Насти, чтобы та успела сменить магазин. Попутно, думал про то, как играючи моя нежная, хрупкая девушка только что меня киданула. Интересно, а если нам с ней подраться друг с другом в голову придет, кто победит? Ну так, чисто гипотетически...
  Настя выпрыгнула на дорогу, как чертик из табакерки, прямо за горбатой спиной Спайдермена, и начался очередной смертельный танец. Мы кружили вокруг него, короткими очередями стараясь поразить одно из буркал и не попасть друг в друга, а он волчком вертелся в центре, периодически пытаясь проткнуть нас своим гребанным хвостом. Скорости были чуть ли не сверхсветовые. Наверное, сторонний наблюдатель, если бы такой где-нибудь рядом присутствовал, увидел бы только неясный серый смерч, из которого раздавались выстрелы, рев и вылетали пули.
  Продолжалась эта карусель около минуты. Мы чудом умудрились перезарядиться, когда я понял, что тактику надо срочно менять. Во-первых, магазин, торчавший из ствольной коробки моего автомата, был последним заранее снаряженным, остальные патроны находились в упаковках. Ну не мог я представить, что настолько весело все будет! Во-вторых, со стороны покинутой нами Елисейской вывалилось целое стадо зверья и начало довольно быстро к нам приближаться.
  - Ноги ему отстреливай! - крикнул я Насте, пытаясь попасть в мечущиеся передо мной мосластые конечности и одновременно не пропустить удар хвоста.
  - Я тебе сейчас скорее отстрелю что-нибудь! - прокричала она в ответ. - Я в голову-то попасть не могу... - и тут же короткой очередью раздробила один из коленных суставов Спайдермена. Тот рявкнул что-то, очень похожее на матерное слово, и заметно просел. Я тоже смог отличиться, попав в пятую ногу, торчащую откуда-то чуть ли не из задницы. Паучок еще более замедлил движение, выпады жала стали намного слабее и реже.
  - Беги! - заорал я, выхватывая топор.
  Она оглянулась за спину. Увидела толпу, сразу все поняла и рванула в сторону трамвая. Времени было в обрез. Наплевав на осторожность, я перепрыгнул летящий в меня острый, сочащийся зеленым хвост и рубанул третью ногу прямо между мослами. Хруст, и нет ноги! Тут же вдарил по соседней. Не отрубил, зато сломал. Все! Бегом за Настей. Этот хрен на одной здоровой конечности нас точно не догонит.
  Спайдермен бросился было следом, но ходовая часть его организма была фатально поломана, и он, неуклюже пропахав плоским рылом асфальт, растянулся вдоль дороги, смешно молотя по ней культями конечностей и обиженно воя. Как капризный ребенок в магазине...
  Я обогнул трамвай по широкой дуге и увидел Настю, стоящую прямо за ним с бессильно опущенными руками. Смотрит вдаль, любуется перспективой улицы Подольской, на которую мы должны были свернуть. Тоже глянул. Твою ж мать! Столько баобабов не было даже на проспекте Юных Комсомольцев. Метрах в двухстах от нас возвышались настоящие джунгли. И из этих джунглей один за другим падали Косяки. Падали, разворачивались и мчались к нам.
  Настя молча повернулась и побежала дальше по проспекту Калинина. Говорить, на самом деле, было не о чем. Это называется загонная охота на зайцев. Действия преследователей были довольно четко скоординированы. На окружали по флангам, плотно давили сзади и устраивали засады по пути, уводя при этом все дальше и дальше от Реки. Мы сейчас двигались, вообще, прямо в противоположную намеченной сторону. Кто же ими командует, если Хозяева до сих пор не объявились? Да, шарят своими глазами-фонарями по Городу, это я, даже закрытый, чувствую, но пока не вроде не нашарили.
   - У тебя как, силы есть еще? - спросил я, догнав Настю.
  - Из последних держусь, Егорушка. - простонала она. - Ты давай уже придумай чего-нибудь, а?
  Хрена тут придумаешь? Бежать, бежать и еще раз бежать.
  Не дождавшись ответа, Настя опять заговорила:
  - Я вот только одного понять не могу. Если мы этим длинным с неба так нужны, почему их зверье-то нас сожрать хочет? Разорвут ведь в клочья, даже мозгов не оставят, чтоб те в них опять поковырялись...
  Ответить я не успел. Сзади вдруг повеяло чем-то жутким. Не Хозяева, но тоже очень-очень знакомо. Не осознавая, что делаю, словно по наитию, стянул к себе энергетические потоки, пронзающие пространство вокруг нас, и слепил из них нечто вроде щита, прикрывшего сзади и меня и Настю.
  И тут же нас практически синхронно швырнуло вперед двумя мощными ударами. Спустя полсекунды донесся выстрел, точнее два, почти слившиеся в один. Звук снайперской винтовки сложно перепутать с чем-то другим. Щит, сотканный мною, разлетелся вдребезги, но принял на себя основную мощь пуль. Нам досталось уже на самом излете. Сильно, больно, но не критично. Бронежилеты выдержали.
  Блин - это ведь даже не СВД, а что-то еще круче калибром! 12.7 - не меньше! Прошило бы насквозь вместе с брониками...
  Я оглянулся на бегу, стараясь соорудить еще одну невидимую стену. Получалось, но намного тяжелее и медленнее, чем в первый раз. Оглянулся еще раз. Вот они, родные! На крыше грузовика, который мы совсем недавно пробежали, стояла высокая угловатая фигура и целилась в нас из неизвестной мне винтовки. Еще один лежал на ступенях крыльца какого-то магазина, поставив свое оружие на сошки. Этот точно не промахнется! Чуть дальше, на фоне волны тупого зверья, быстрыми перебежками мелькали еще горбатые граждане в сером камуфляже. Вас только и ждали, ненаглядные! Уродо-сапиенсы, собственной персоной.
  Снова два выстрела. В Настю не попали, а меня долбануло в грудь, и я опять отправился в полет, на этот раз вперед спиной. Стена, созданная из местной радиации, развалилась, но, как и первая, дело свое сделала.
  Тут наконец я принял решение.
  - Сворачиваем во дворы и к метро! - захрипел я. - Пошло оно все на хер!
  Настя тактично промолчала...
  Уходя с линии огня, мы вломились в ближайший двор через узкий проход между двумя пятиэтажками, густо заросший колючим плотным кустарником без листьев. Острые ветки громко проскребли по камуфляжной ткани, как будто тоже пытались остановить, поймать, порвать... Рядом со мной, буквально в десяти сантиметрах от правой ноги, вверх выстрелил Гвоздь. Остановился на высоте метров двух, раскрыл широченный зонт и рванул обратно в землю, пытаясь зацепить меня хотя бы краем шляпы. Но я был уже далеко.
  Еще бы чуть-чуть и повторил судьбу Вовы, мир его праху. Однако, пронесло. На этот раз... Который раз.
  И тут нас словно долбануло электрическим разрядом. В каждую клеточку тела вонзились острые иголки. Да так сильно, что Настя сбилась с шага, споткнулась и чуть не упала, но я успел схватить ее за ворот бронежилета и помог удержать равновесие. Это был тот самый Взгляд. Взгляд могущественных властелинов этого мира. Они наконец нашли нас, зафиксировали координаты и теперь уже точно не потеряют. Мое воображение даже нарисовало спутниковую карту местности, на которую смотрели Хозяева, и по этой карте, мечась по кварталам, двигались две маленькие точки, пойманные в красные прямоугольники автоматического захвата цели.
  Наверное, мои недавние игры с той силой, из которой я возводил щиты, прикрывая нас от пуль Уродов, вызвали локальное возмущение местных энергетических полей, и из-за этого всплеска мы и спалились. Хотя, причина уже не имела значения. Имело значение то, что откуда-то сверху, из-за плотной серой пелены облаков, вдруг потянуло свежим прохладным сквозняком, накатило ощущение простора над головой, но тут же сменилось другим чувством, менее приятным, хотя и не новым. Чувством спускающейся в Город Силы. Как тогда, на стадионе, я снова осознал себя тараканом, который всей поверхностью спины чует приближение огромного тапка, который должен превратить его в маленькое скользкое пятно на паркете.
  Хозяева приоткрыли крышку аквариума и опустили в мутную воду сачок, чтобы выловить двух настырных рыб. А может решили заняться дайвингом и сами величественно погружались в созданный ими мир.
  Единственным плюсом этого события было то, что больше не надо было прикрывать сознание. Этот процесс расходовал очень много внутренней энергии, как ментальной, так и физической.
   Мы с Настей поняли друг друга без слов, одновременно сняв с мозгов поводки. Мир ворвался в распахнутые двери бурным потоком. Зрение, слух, ощущение пространства, координация, сила: все заработало на полную, ныне доступную нам мощность. За спиной будто выросли крылья, мы втопили так, что сразу оставили ревущую толпу кадавров далеко позади. Блин, надо было сразу так бежать, не прятаться, не рубиться ни с кем. Хрен бы догнали! Да и эти, длинные, пока спустятся сюда, глядишь, на самом деле, до метро доберемся...
  Ближайшей к нам была станция Безымянного Солдата на улице Триумфальной. До нее по моим прикидкам - чуть больше километра. При наших скоростях - максимум минуты четыре, если тапком небесным, конечно, не прихлопнут раньше времени.
  Бля! А вот и тапок! Легок на помине. Зря я надеялся на пренебрежительную медлительность Хозяев. Вокруг потемнело, мы остановились и подняли головы. Прямо над нами, на высоте около ста метров, парил Неопознанный Летающий Объект. Овальный, габаритами - чуть меньше футбольного поля, похожий на огромный голыш с морского пляжа, такой же покатый, бежевый и гладкий. Ни окон, ни дверей. Просто здоровенный камень бесшумно летит по небу, испуская эманации чужой жестокой мощи и холодного безразличия. Обогнал нас, скрылся за крышами домов, как раз в том направлении, куда двигались мы. Вот так.
  - Я не поняла. - сказала Настя. - Чего он мимо-то пролетел? На посадку заходит?
  - На посадку. - я аж сплюнул с досады. - Сейчас приземлится около метро и нас будет ждать. Они там, небось, шарики надувают, речь готовят...
  - И что делать теперь?
  - Магазины патронами набивать. Это стадо, которое сзади, сюда нескоро еще добежит, как раз успеем.
  Настя огляделась по сторонам:
   - Вон, Шестерочка! Давай хоть туда, чтоб на виду не торчать.
  Недалеко от нас на торец здания загибалась знакомая красная вывеска, значит с другой стороны, там, где улица, вход в магазин.
  - А ты что в них из автомата собрался стрелять? - на бегу спросила Настя.
  - Нет, блин, сначала в рукопашную попробую!
  - Егор! Мы в жопе полной, мне страшно до одури, а ты все шутишь! - начала возмущаться она.
  - Мне тоже страшно, Настенька, вот и шучу... Ладно, прорвемся!
  Обогнули дом, поднялись на высокое крыльцо. Я дернул дверь, зашел первый. Не по-джентельменски, конечно, зато правильно. Плотный заряд дроби практически в упор достался не ей, а мне. Да и мне, в принципе, толком не достался. Рефлексы сработали четко, тело дернулось, развернулось и выгнулось, пропуская облако металла мимо. Еще не отгремел выстрел, а я уже выбивал носком берца знакомое самопальное ружье из рук ободранного мужичка, притаившегося сбоку от двери. Короткий удар в солнечное сплетение, мужик уходит в недолгую, но очень болезненную кому, выпучив глаза. Я развернулся, подняв автомат, в сторону касс и увидел еще двоих таких же грязных и испуганных парней. Понятно. Местные жители. Нормальные, не зубастые. Наверное, их магазин, вот и стреляют. Хотя полки один хрен пустые.
  Вот так вот. Весь Город до последнего Гвоздя осязаю, а людей за дверями не просек!
  Выглядел я для них, наверное, очень грозно. Боевой камуфляж, бронежилет, шлем, настоящий автомат в руках. Мужики бросили ружья на пол и подняли руки. Я сел на ленту кассы, разорвал коробку с патронами и стал со всей возможной поспешностью набивать первый магазин. Осторожно зашла Настя. Огляделась, оценила ситуацию, сказала:
  - Привет, мальчики!
  Села напротив меня, занялась тем же самым. Наступила тишина, прерываемая ритмичными щелчками встающих на место пуль и редкими стонами нокаутированного стрелка. Мальчики так и стояли с поднятыми руками, боясь даже дышать.
  - Мужики, подвал ваш далеко? - спросил я, не прерывая процесса.
  - Метров триста в сторону Триумфальной... - секунд через пять решился ответить один из них.
  - Не успеете.
  - Что, не успеем?
  - Ничего не успеете. - объяснил я. Блин, сам же такой год назад ходил. Только поприличней одежда была все-таки. Зато ружья прям родные! Как вспомню эти пукалки, так тошно сразу.
  - Короче. Этот стрелок ворошиловский минуты через две в себя придет, но вы не ждите лучше. Прямо сейчас его хватайте, тащите в подсобку какую-нибудь самую дальнюю и сидите там. Тут просто скоро такой Цирк Дю Солей пробегать будет, мама не горюй. И в сторону Триумфальной сегодня лучше даже не суйтесь. Да и завтра тоже. Здесь сидите, слушайте, как волосы растут...
  - Дю Солей?.. - пробормотал все тот же.
  - Уроды. - сказал я. - Много-много Уродов. И прочих акробатов.
  - А с Триумфальной что? - не унимался он.
  - А на Триумфальной сейчас начнется решающая битва Добра со Злом.
  - Бобра с ослом! - вставила Настя.
  Я удивленно посмотрел на нее.
  - Страшно мне, Егор, вот и шучу, как умею...
  Это хорошо. У моей девочки наконец-то тоже начал появляться нездоровый черный юмор, без которого здесь существовать очень тяжело. Я спрыгнул с кассы, потянулся, подвигал плечами, все равно ноют раны, не зажили до конца. А я с Богами драться собрался.
  - Ну что, готова, Насть?
  - Готова. Только не знаю к чему...
  - Я тоже не знаю. Двинули? А то зверье уже в соседнем дворе.
  Она вздохнула:
  - Двинули, любовь моя болезная...
  Мы покинули магазин и направились к станции.
  Сзади охреневшие мужики тащили куда-то в складские помещения приходящего в себя товарища. Ничего, сейчас стадо добежит, еще больше охренеют. Они такого точно не видели никогда. И не увидят, если мозги есть. Будут сидеть в подсобке, никто к ним не сунется. Это все по нашу честь тут бегает...
  До Триумфальной оставалось пересечь всего два двора. Бежим через них. Вокруг - пустота. Сзади, из-за домов злобной лавиной накатывает армия Хозяев, впереди сами Хозяева, их пока не видно, но они там, тут даже напрягаться не надо. Веет таким холодом и мощью, что по коже мурашки. И мы идем к ним. Камикадзе...
  - Может они опять просто в мозгах поковыряться хотят? - спросила у меня в голове Настя.
  - А ты им позволишь?
  Смесь страха и отвращения, потом нарастающий гнев:
  - Обойдутся! Застрелишь меня, если что?
  - Обойдешься! Вот, если еще раз что-нибудь такое ляпнешь, тогда точно застрелю! - я даже остановился.
  - Что? - спросила она, тоже встав. Я подошёл к ней, положил руки на плечи, прижался очками к ее очкам. Прошептал:
  - Настя. Я не дам им сделать с тобой ничего плохого. Ты - мое все, моя жизнь. Костьми лягу, зубами рвать буду, но не дам. Это не пустые и громкие слова. Загляни в меня, ты можешь. Я просто знаю, что все будет хорошо. Почему, как, понятия не имею, просто знаю и все. Тогда, на стадионе, тоже под молотками были, но ведь прорвались! И сейчас прорвёмся! Верь мне, Настенька, не получат эти твари тебя.
  - Спасибо. - тоже шепотом ответила она, окатив меня волной нежности и любви. - Я верю... Только костьми ложиться не надо. Тогда и мне смысла жить не останется...
  Стоим посреди двора, обнимаемся. Двое влюблённых в сердце жестокого, страшного мира, обложенные со всех сторон зубастыми тварями и их отвратительными создателями. Почему все так? Почему для того, чтобы найти что-то на самом деле настоящее и искреннее, нужно попасть в страшный ненастоящий мир. Любовь - дикая, всепоглощающая, чем хуже все вокруг, тем она горячее и безумней. Дружба - искренняя, верная, крепкая. Ненависть - обжигающая, сводящая челюсти до хруста зубов... А там, в далеком, оставшемся только в памяти, мирном, реальном мире, который вроде бы и является настоящим, наоборот, все чувства какие-то плоские и словно бы искусственные...
  Метрах в ста, из-за угла кирпичного здания вылетели первые Косяки. Трое. Самые шустрые и голодные. За ними серыми тенями неслись Уроды. Авангард прибыл. Сейчас подтянется основное войско.
  Мы быстро пересекли двор и вышли на Триумфальную.
  Широкая улица. Аляповатые пятиэтажные дома сталинской постройки с треугольными фронтонами, красиво обрамлёнными окнами и рустом по углам стоят на приличном расстоянии от проезжей части, разделённой надвое добротной разделительной полосой, покрытой пожухлой травой и сухим кустарником. Неподвижно стоящих машин неожиданно много. Застыли прямо на дороге, будто ехали куда-то плотным потоком, а потом резко встали в обоих направлениях, лишившись водителей и пассажиров. Легковушки, маршрутки, автобусы, даже Камаз с миксером вместо кузова возвышается над покатыми пыльными крышами автомобилей недалеко от нас. Миксер медленно и бесшумно крутится...
  Входы в метро расположены метрах в двухстах на четырёх сторонах т-образного перекрёстка с улицей Старо-вокзальной. Четыре полукруглых трубы, ныряющих под землю, выполненные из легких металлических конструкций и поликарбоната с большой красной буквой "М" наверху.
  Над ближней к нам замер в воздухе, почти касаясь нависающих карнизов зданий, огромный кусок морской гальки, бросая размытую тень на трёх своих пилотов, стоящих прямо около спуска под землю, словно три кривоватых, облетевших, неподвижных карагача.
  Наконец-то мы смогли увидеть их воочию. Не размытыми образами за спиной, как на Сталелитейщике, не ощущением взгляда из-за небес, а вот так, лицом к лицу. Расстояние для нашего нынешнего зрения было не помехой, я смотрел на них, словно стоял в двух шагах. Высокие. Раза в два с половиной выше меня, худые и сутулые. Кожа - темно-серая, похожая на губку, пористая и мягкая на вид. Длинные худые ноги с узловатыми коленными суставами заканчиваются большими ступнями с вполне человеческой пяткой и подъемом, но вместо пяти пальцев - два массивных отростка, похожие на коровьи копыта, только вытянутые. Тонкие голени и бёдра, между которыми нету ничего, похожего на половые органы. Как у игрушечного друга Барби - Кена, просто голый, гладкий лобок. Выше - кубики пресса на плоском животе, достаточно развитые грудные мышцы и плечи - широкие с раздутыми дельтами и трапециями, а руки, как и ноги, худые и длинные, до колен. Артритные локтевые суставы, огромные кисти рук с шестью когтистыми пальцами каждая. Но самое отвратительное - это голова и горб за спиной. Горб выпирает над верхней частью торса острыми позвонками, изгибая шею под немыслимым углом и выдергивая вперёд острый кадык, как у птицы гриф. Голова, надетая на эту шею, непропорционально большая и вытянутая к затылку, с глубоко запавшими глазницами, из глубины которых сверкают жёлтые глаза. Острые скулы, вздернутый к верху хрящ вместо носа и выдающиеся далеко вперёд челюсти. Ушей нет, вместо них - неровные отверстия, затянутые тонкой прозрачной пленкой. Короче, высокая и корявая смесь человека и Урода. Явно гуманоид, но очень-очень противный.
  Меня пронзило насквозь три жутких взгляда миндалевидных глаз без зрачков. По позвоночнику снизу-вверх прошлась ледяная игла, вонзившись куда-то в основание черепа. И словно чья-то здоровенная холодная рука опустилась на затылок и легко потащила упирающееся тело вперёд.
  - А ну, на хер! - пробормотал я и все-той же воображаемой волосатой ручищей с вытатуированным на ней якорем ударил по холодным конечностям. Они удивленно и даже несколько испуганно отдернулись, давящий взгляд ослаб, затылок вроде освободился. Настя тоже чем-то им ответила, так как я уловил мощный всплеск ее ментальной энергии рядом с собой. В голове почему-то по кругу начала крутиться произнесённая мною фраза. А ну на хер. Анунахер. Анунахи... Что-то было в этом словосочетании, связанное с Хозяевами. Что-то из области памяти, запертой ими же на замок, все-таки просочилось, найдя маленькую щель, или просто выскочило из-за случайного совпадения. Никакой практической пользы это не давало, но я сделал для себя на будущее заметку. Пусть будут отныне Анунахерами, никакие они нам не Хозяева!
  Громкий, нарастающий шум сзади. Из дворов выкатывалось стадо наших преследователей. Твари разбегались по всей ширине улицы и останавливались, смотря не на нас, а на своих создателей. Штук триста, если не больше. Уроды, Косяки, Волосатые, баскетболисты эти непонятные и еще много каких-то новых, ранее мною невиданных, но от этого не менее омерзительных. Заняли позиции, замерли. Получился идеальный полукруг из облезлых горбатых спин, оскаленных зубов и яростно горящих глаз, отрезавший нам с Настей путь назад. Бандерлоги, блин... За тупыми мутантами передвигались мутанты умные. Высокие Уроды в камуфляже со снайперскими винтовками рассредоточились за рядами облезлых черепов и тоже застыли истуканами. Шах и мат.
  И тут Анунахеры, видимо не ожидавшие от нас такого сопротивления, начали действовать уже по-настоящему. Перед одним из них, стоящим справа, в воздухе, примерно на уровне его живота, вращался округлый предмет. Полупрозрачный, словно наполненный слизью, тут же вызвавший у меня ассоциации с Дятлом. Шестипалые руки легли на него сверху, и зеленоватая поверхность пошла волнами и неярко запульсировала.
  Мое подсознание ощутило нити энергии, вырвавшиеся из этого предмета и потянувшиеся ко мне. Они начали опутывать мои ноги неосязаемой, но плотной паутиной. Я снова размахнулся рукой с якорем и со всей силы ударил по ним, представив, как огромная волосатая ладонь обрубает длинные натянутые веревки. Верёвки не оборвались, моя виртуальная рука с треском сломалась пополам, а невиртуальная голова взорвалась огненной болью, во рту появился солоноватый привкус крови. Вот так. Шутки кончились, Господа.
  Пока я приходил в себя, мои ноги неожиданно заявили о своём суверенитете и выходе из состава организма, бодро зашагав вперёд. Рядом испуганно ойкнула Настя. Ее тоже потащило ко входу в метро. Это было очень странное ощущение. Я совершенно не чувствовал тела ниже пояса, теперь этой частью меня управляло странное устройство или пульт, над которым склонился Анунахер. Мы шагали и шагали, уверенно и размашисто. Я снова попытался рубануть по невидимым нитям - ничего не вышло, только ещё один ядерный взрыв внутри черепа. Настя тоже боролась изо-всех сил, я слышал, как она стонет от боли и напряжения, но и у неё не получалось ровным счетом ничего. Тогда я начал собирать вокруг себя силу, наполнявшую пространство, из которой я совсем недавно сооружал щиты, защищаясь от пуль Уродов. Только-только почувствовал наполнившую меня мощь, собрался ударить, как стоящий в центре Анунахер резко положил руку на зеленоватое устройство, и сила внутри меня исчезла. Меня просто взяли и отключили. Ну ещё бы! Они тут всем заправляют, и радиация местная - их творение. Разве позволят они, чтобы их собственной дубиной долбанули? Переоценил я свои новые паранормальные возможности, переоценил... Точнее, правильнее будет сказать, недооценил силу длинных тварей, которые играючи отбили все мои атаки.
  До входа оставалось каких-то пятьдесят метров, а мы ничего не могли поделать. Нас тащили, как коров на убой, равнодушно и неумолимо. С последней отчаянной надеждой я вскинул автомат и начал стрелять. По высоким фигурам, по непонятному куску слизи перед ними, по их транспорту, закрывшему своей тушей все небо. Оглушительный треск очередей, брызги гильз и ничего... Пространство в метре от целей расцветало серией вспышек, в свечении которых исчезали мои пули. Все до одной. Я успел подумать, что это нечто вроде невидимого защитного поля, когда мерзкие нити обволокли мои руки с автоматом и, опустив их вниз, крепко прижали к животу. Все. Теперь мне подчинялась только голова, которой я мог вертеть и материться сколько угодно, но ничего полезного сделать был не в состоянии. Разве что - бодаться...
  Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь звуками наших шагов. Анунахеры застыли, словно изваянные из камня, не шевелясь и не издавая ни звука. Зубастая толпа сзади нас также безмолвствовала.
  - Что делать-то? - промелькнула Настина мысль. - Зря ты стрелял, наверное. Они теперь злые.
  - А были добрые? Зато теперь мы знаем, какая у них защита. - тоже беззвучно ответил я. - Воевать бесполезно. Будем разговаривать.
  - Что-то я не уверена, что они нам, вообще, хоть слово дадут сказать...
  На расстоянии метров трех нас остановили. Ноги перестали шагать, но по-прежнему были парализованы, также, как и руки. Я задрал голову. Над нами возвышались три вытянутых уродливых лица иномировых существ. Три пары желтых глаз равнодушно смотрели на меня и Настю, и в этих глазах я, помимо силы и уверенности в себе, увидел могучий, заставляющий съежиться, интеллект. Холодный, совершенно нечеловеческий и чужой, но от этого не менее острый и подавляющий. Глаза светились мудростью и ... гордыней. Так, наверное, правильно. Они презирали нас, слабых и беспомощных, но в то же время мы им были нужны. Значит можно и поговорить.
  - Кто вы? - громко спросил я. Ни ответа, ни движения.
  - Что вам от нас нужно? Объясните. На хрена эти догонялки? Может мы сами бы пришли, если б знали зачем.
  Я был уверен, что меня слышат и понимают, но почему-то упрямо игнорируют. Прошла, наверное, целая минута безмолвия, потом стоявший в центре чуть склонил голову, и в сознании пророкотало:
  - Мы Те, кто живет вчера и здесь, но видит впереди. Мы ваши Боги. Мы создали вас и задали курс.
  Язык опять был тарабарским, но я его понимал. Осторожно попробовал усилием воли подчинить себе тело. Пальцы на руках и ногах вроде бы задвигались, но правый заметил мои потуги, чуть коснулся поверхности слизи и меня снова скрутило наглухо.
  - Нет смысла сопротивляться. - продолжал первый. - Все, что было предначертано, должно произойти. Вы не принадлежите себе, вы всегда были нашими. Вы избраны из миллионов подобных себе, их сотен веков, для того, чтобы послужить великой Цели. Ваши жизни и желания - ничто, по сравнению с ней.
  - Какой цели?
  - Выковать меч, который навсегда поразит Врага.
  - Какого, на хер, врага? - не унимался я. Меня начали бесить эти равнодушные, занудные, словно заученные наизусть, ответы.
  - Работа подходит к концу. Последнее испытание успешно пройдено. Вы почти готовы. Остался всего один шаг. Мы заберем вас с собой. Рисковать больше нецелесообразно.
  - Куда вы нас заберете?! Где мы, вообще, находимся?! - крикнула Настя. - Какой последний шаг, извращенцы долбаные?!
  Они молчали.
  Все. Видимо, стоящий в центре выговорился, решил, что большей информации мы недостойны. Поднял голову, замер, тоже положа руку на пульт. Громадина над нами начала медленно опускаться.
  И тут я заметил, что третий Анунахер, стоящий слева, до этого не двигавшийся и не произнесший ни одного слова, пристально смотрит на мою Настю. Даже не смотрит, а прямо-таки сверлит своими вытянутыми желтыми глазищами. Неожиданно он протянул свою длинную корявую руку с острыми когтями к ее животу. Настя завизжала, я заорал матом и начал дергаться, каждой мышцей тела, каждым нейроном мозга, стараясь порвать невидимые нити, сковавшие меня. А потом порвать этих гадов. Нити трещали, местами лопались, но все равно сил, чтобы освободиться, у меня явно было недостаточно. Я аж застонал от бессилия и отчаяния.
  Настин визг оборвался. Шестипалая грабля остановилась в каких-то сантиметрах от ее тела, закрытого тканью и пластинами бронежилета, и совершила несколько круговых движений, будто Анунахер хотел погладить ей живот. И тут я впервые уловил их настоящие яркие эмоции. Холодное равнодушие, оказывается, не всегда владело их сознанием. Анунахер явно был доволен. Даже больше! Эта падла чему-то несказанно обрадовалась!
  Начался быстрый мысленный обмен между ними, суть которого мне была недоступна, но акценты я улавливал отчетливо. Этот левый, видимо, главный среди них, возбужденно сообщил что-то остальным. Те ответили волной недоверия и удивления, но тот настаивал на своем, и они все трое протянули руки к Насте. Ненадолго замерли, снова о чем-то посовещались, на этот раз намного спокойнее, но радостные нотки все же проскакивали. Потом было принято какое-то решение, левый повернулся ко мне, наклонил голову и попытался заглянуть мне в мозг. Я закрылся, как мог, снова чувствуя ледяные пальцы в своем сознании, но продолжалось это недолго. Создалось ощущение, что Анунахер залез неглубоко, увидел, что хотел, а потом ему стало лень продолжать. Он столкнулся с моим сопротивлением, мог напрячься и пройти дальше, но подумал, что игра не стоит свеч и отступил. Вынес вердикт, беззвучно кинув четкий и однозначный приказ остальным. Тогда единственный ублюдок, снизошедший до разговора с нами, тот, который был в центре, посмотрел на меня и сказал:
  - Ты исполнил предначертанное тебе. Ты нам больше не нужен.
  И прежде, чем до меня дошел смысл сказанного, резко повел лапой в мою сторону по зеленому склизкому пульту, словно человек, смахивающий крошки хлеба со стола.
  Это была казнь. Жестокая и равнодушная. Меня ни разу в жизни не сбивала машина, но ощущения, я думаю, были похожи. Невидимый и твердый, как гранит, бампер какого-нибудь Брабуса, явно превысившего скоростной режим, резко и очень сильно ударил меня в грудь. Треск, хруст, громкий звон в ушах, и через долю секунды я оказался в воздухе. Кувыркаясь, пролетел поперек улицы над крышами машин и разделительной полосой, а потом ракетой врезался в бок белой маршрутки, стоявшей на другой стороне. Брызнули оконные стекла, бок Газели вмялся на метр вглубь салона, а сама она, взорвавшись облаком потревоженной пыли, накренилась на бок, застыла на двух колесах, побалансировала, думая упасть ей или нет, потом решив все-таки не падать, со звоном встала обратно, чуть не придавив меня передним колесом. Я в это время лежал на асфальте бесформенным неподвижным куском мяса.
  Наверное, я наконец-то умер. Темнота вокруг, а потом - ощущение свободного полета. Постепенно появился неяркий свет. Мимо проносились острые каменные стены бесконечного ущелья, в которое я падал. Где-то наверху светилась полоска звездного неба, становящаяся с каждой секундой все уже и уже. Внизу, на невообразимой глубине, клубился багровый туман, откуда исходили тошнотворные запахи и продирающий до костей холод. Я летел, все быстрее и быстрее, ударяясь о неровные выступы камня. Потом я смог разглядеть, что это никакие не камни, а затвердевшие изуродованные тела, спаянные друг с другом в единую темно-серую породу, образовывающую стены ущелья. Сотни, тысячи тел. Люди, Уроды и еще множество непонятных, человекопободных, страшных и не очень на вид, существ. Головы, лица, морды, плечи, руки, ноги, лапы, спины - плотно спрессованы в вечной неподвижности. Кусочек неба наверху совсем исчез. Постепенно я начал забывать, кто я, откуда, что со мной происходило, просто летел и летел. Падение длилось годы, а может быть, столетия. Какая-то часть меня, продолжая движение вниз, начала сливаться с темными стенами, падение замедлилось, стало хорошо, захотелось навсегда остаться здесь, торчать безымянным выступом в этом бесконечном колодце. Но какой-то блик на самом краю остатков сознания не давал окончательно остановиться, настойчиво маяча в самом углу и притягивая внимание. Маленький, но очень яркий и теплый. Я потянулся к нему и перед глазами, уже почти затянутыми слипающимися и каменеющими веками, появилось женское лицо. До боли красивое и родное. Бездонные серые глаза смотрели на меня с надеждой и любовью. И тогда я, зацепившись взглядом за этот образ, с треском разорвал стянутые губы и закричал. Каждым атомом переломанного тела, каждым нейроном уходящего в небытие мозга, каждой эфемерной частичкой души. Одно единственное слово. Одно единственное имя.
  Эхо моего крика заметалось по ущелью, стены затряслись и закружились каруселью вокруг, а внизу показался тусклый свет, и я вывалился обратно в серый искусственный мир, снова слившись со своей скрюченной физической оболочкой. И в этот момент меня наконец настигла боль от удара Хозяев. Каждая клеточка тела, каждый нерв вспыхнули нестерпимым огнем. Казалось, что все кости сломались во множестве мест и резали острыми краями окружающие ткани и сухожилия. Изо рта, носа, ушей, даже из глаз, текла кровь. Внутри черепа безостановочно бил огромный колокол. И сквозь его похоронный звон пробивались только две мысли. Первая из них была спасительным словом "Настя", а вторая мысль умудрилась выстроить логическую цепочку в окружающем ее аду - "Если я чувствую боль, значит я жив и мое тело снова принадлежит мне". Я корчился в безумных муках, хрипел, стонал, пытался дышать, но был жив. А ведь били наверняка. Насмерть... Значит на этот раз недооценили уже меня, а не наоборот. И это хорошо. Очень хорошо... Если бы, конечно, не было так больно.
  - Егор! - раздался отчаянный, полный рыданий крик Насти. - Сволочи! Твари, зачем вы так?! Егор!!!
  Она не почувствовала моего возвращения. Наверное, видела только момент удара, а потом мое сознание ушло куда-то очень далеко отсюда, поэтому Настя могла не без причин считать меня уже мертвым.
  Я потянулся к внутренним резервам организма, собрал в кулак всю свою волю и жажду жизни и начал блокировать боль. Получалось плохо, но все-таки мне удалось понизить ее до определенного уровня, на котором я смог начать двигаться. Я не заглядывал внутрь себя, не оценивал повреждения, на это не было времени. Сейчас - главное действовать. Умирать будем потом.
  Протер рукой лицо от залившей его крови, приподнял гудящую голову. Открыл глаза. Мир вокруг был темно-красным, перевитым паутиной лопнувших сосудов. Проморгался. Было очень больно, потекли слезы, но зрение обрело подобие четкости. За машинами не было видно входа в метро на противоположной стороне улицы, а свое внутреннее зрение толком включить пока не удавалось. Оперся трясущимися руками об асфальт. Бля, даже из-под ногтей - кровища... Пальцы правой наткнулись на что-то металлическое и холодное. Автомат. С виду вроде целый. Надо же, вместе со мной сюда прилетел, не бросил хозяина. Хотя толку от него сейчас. Если только... Взял его, и опираясь, как на костыль, поднялся на ноги. Резко замутило, из носа снова брызнула кровь. Перепады давления, блин. Как дед старый!
  Стоя, смог разглядеть, что творится у метро. В глазах двоилось; я увидел сразу шесть Анунахеров и две Насти, но общую суть происходящего я уловил. За время моей клинической смерти, в которой я сотни лет падал куда-то в туман, здесь прошло от силы несколько секунд. Три ублюдка возвышались все на том же месте, перед ними дергалась, пытаясь освободиться, кричащая Настя. Я, шатаясь, как пьяный, двинулся через хрустящий кустарник разделительной полосы к ним, опираясь на автомат. Видеть постепенно стал лучше, остальные органы восприятия окружающего пространства тоже вроде начали выходить из комы. "Все-таки слепили из меня Урода", - в который раз подумал я, когда метров через шесть походка обрела твердость, а колокол в голове начал утихать.
  Тут же послал мысль Насте, она резко обернулась, увидела меня. Теплая волна безумной радости и облегчения, а вслед за ней другая волна, холодная, презрительная, но в тоже время полная испуганного удивления. Горбатые тоже меня увидели. И начали действовать.
  Правый вновь засуетился над своим пультом, как ди-джей в ночном клубе. Огромный летательный аппарат над ним опустился еще ниже, в его плоском бежевом брюхе бесшумно открылось треугольное черное отверстие, из которого вниз упали то ли веревки, то ли толстые нити, я толком не понял, на этот раз вполне видимые, сделанные из той же зеленоватой слизи, что и ди-джейский пульт. Они, словно змеи, стремительными движениями опутали Настю и потащили вверх. Она испуганно завизжала, когда ее ноги оторвались от земли.
  Я в отчаянии прибавил шаг, насколько смог. Плана в голове не было никакого. Зубами их чтоли на самом деле рвать?
  И тут моя Настя, которую подняло уже метров на шесть, потянулась ко мне. Потянулась всем, что имела. Потянулась телом, душой, сердцем, памятью, всем своим естеством, всей совокупностью свойств и качеств, составляющих ее личность. Словно невидимая рука раскрытой ладонью обратилась ко мне. И я точно так же потянулся к ней. Прошла долгая секунд, и наши руки соединились, пальцы переплелись друг с другом, а вслед за ними и души слились в одну целостную сущность. Время остановилось, мир вокруг рассыпался на тысячи осколков. Исчезли Хозяева, исчезла толпа бандерлогов, исчез весь Город, а нас закинуло на такие астральные горизонты, куда мы не добирались ни разу даже во время самой горячей близости. Вокруг бушевали океаны Силы. Чистой, незамутненной, не имеющей признаков и качеств, словно белый лист бумаги, на котором можно нарисовать, что угодно - хорошее или плохое, красивое или страшное. Мы с головой окунулись в пенящиеся потоки, пропитывая себя этой необузданной первозданной энергией, от души зачерпнули ее ладонями, а потом вернулись обратно на серую мрачную улицу внутри крохотного параллелепипеда, одного из тысяч других, стоящих на маленьком круглом камне, летящем через космос. Вернулись к нашим застывшим в неподвижности телам.
  Время вздрогнуло и вновь двинулось вперед равномерной поступью, толкая секундную стрелку по циферблату часов. Медленно зашевелились Хозяева, почуяв неладное, ко мне вновь устремились невидимые нити, скользкие лианы снова потащили Настю вверх, и мы ударили по ним всей мощью, почерпнутой за горизонтами мира. Мы вложили в этот удар два чувства, наделив безымянную силу дикой ненавистью к длинным горбатым тварям, вздумавшим поиграть нашей судьбой, и страстной, обжигающей любовью друг к другу.
  Веревки с треском лопнули, нити со звоном порвались. Настя упала на асфальт с высоты четвертого этажа, но, ловко развернувшись в воздухе, затормозила падение, наплевав на законы гравитации. А я со всех ног бросился вперед, чувствуя такую мощь, словно у меня за спиной расправил крылья огнедышащий дракон, прямо на Анунахеров, остолбенело застывших на месте. Твари вышли из ступора, испуганно попятились, правый опять положил руки на пульт, и я не придумал ничего лучше, чем снова вскинуть автомат и начать стрелять.
  Что могут сделать пули, выпущенные из оружия, созданного в примитивном мире людей, со всемогущими Хозяевами этого мира, играючи управляющими пространством, материей и, судя по их словам, даже самим временем? Тем более, из оружия, скопированного ими же самими для своих подопытных кроликов просто, чтобы тем было легче адаптироваться к лабораторным условиям?
  Как я выяснил совсем недавно - абсолютно ничего. Однако, на этот раз мои пули были не просто бездушными кусочками свинца. Они являлись физическим воплощением бешенной нематериальной астральной энергии, сгустками мощнейшей ментальной силы, облеченной в плоть металла. Защитный барьер перед высокими фигурами неслышно разлетелся вдребезги, а правого Анунахера вместе с его круглым аппаратом прошило длинной очередью. Мир ощутимо тряхнуло. Раздался многоголосый вопль ужаса и боли, словно умирала целая галактика, и божество рухнуло, сложившись в несколько раз, как умело подорванная саперами заводская труба. Я перевел ствол левее и выпустил короткую тройку в грудь самого разговорчивого из них. Того самого, который объявил мне о моей ненадобности. Чуть раньше, чем мои пули насквозь прошили горбатый торс, вытянутая голова несколько раз дернулась назад, брызжа черной водяной пылью во все стороны. Настя тоже не теряла времени даром, используя нашу обретенную силу по полной. Мир снова ворвался в уши отчаянным криком смертной боли, а мы уже ловили в прицел третьего главного Анунахера.
  Однако, не зря он был главным. Смешно задирая колени, тот уже мчался в сторону домов. Смешно, но очень быстро. Сверху просвистели зеленые лианы, зацепили его, обволокли толстым коконом и дернули наверх. Мы вроде бы успели несколько раз пробить этот кокон до того, как он скрылся в темном треугольнике люка, но был ли от этого толк, осталось неизвестно. Люк быстро затянулся, и летательный аппарат начал поспешно подниматься.
  Я выпустил несколько очередей в его брюхо, он дернулся, но курса не изменил. Поднялся метров на сто и рванул куда-то в сторону Реки. Командир Анунахеров позорно бежал с поля боя. Вот вам и Хозяева! Гордые, надменные, жестокие. А как дело дошло до рукопашной, сразу стали слабыми, хрупкими и трусливыми без своих волшебных прибамбасов...
  Настя кинулась мне на шею, начала целовать, потом ударила в грудь кулаками:
  - Никогда! Слышишь? Никогда больше так не делай! Я же думала все... Нет тебя.
  - Тихо-тихо, Настюш, ты чего дерешься-то? Рано еще целоваться. - сказал я, повернувшись к замершей в двухстах метрах от нас толпе кадавров. Сила, зачерпнутая нами за краем, постепенно уходила, возвращалась боль измученного тела и накатывала усталость. Конечно, какая-то часть этой силы теперь останется с нами навсегда, но далеко не вся. Держать такие гигаватты при себе постоянно просто невозможно.
  А стадо мутантов определенно находилось в замешательстве. Только что они стали свидетелями немыслимого. Мы убили их Богов. Целых две штуки. Превратили их в пару бесформенных куч темно-серого мяса, которое на глазах съеживалось и усыхало. Зеленоватый аппарат, что меня чуть не укокошил, лопнул и забрызгал все вокруг кусками дымящейся слизи. Точно, прям как Дятел когда-то. Тот, наверное, тоже был чем-то вроде механизма...
  Звери неподвижно стояли полукругом и смотрели на нас. Сотни пар злобных глаз. Красных, черных, затянутых белесой пленкой, прищуренных, выпученных. Безглазые Косяки тоже смотрели. Не знаю, чем, но пялились. Неужели все они когда-то были людьми? Нормальными мужчинами и женщинами, вырванными из привычного мира и очнувшимися здесь? Мне на секунду даже стало жаль этих уродливых созданий, волею случая оказавшихся жертвами бесчеловечных экспериментов. Но только на секунду. Потом я увидел на заднем плане застывшие серые камуфляжи и нацеленные на нас винтовки, и жалость сразу пропала. Теперь это - не люди. Это - Не́люди.
  - Ты вообще, как? - тихо спросила, Настя. - Живой?
  - В данный момент, да. Потом, отпустит, посмотрим. - ответил я. - Давай-ка, Настя, двинем потихоньку. Хер знает, что им сейчас в голову придет.
  Мы начали медленно пятиться ко входу в метро. Шаг, другой, третий. Толпа не шевелилась.
  И тут откуда-то из-за низких серых облаков прилетел приказ. Короткий, но очень-очень яростный.
  - Щит сможешь поставить? - быстро спросил я Настю.
  Ответить она не успела. Вся эта татаро-монгольская орда с воплями, ревом и визгом бросилась на нас. Я почувствовал, как перед нами выросла невидимая стена, тут же задрожавшая от тяжелых ударов крупнокалиберных пуль. Умница Настя умело воспользовалась остатками уходящей силы. Я тоже зачерпнул, сколько смог, и начал стрелять. Щит был односторонним, мои пули он пропускал. Я обалдел после первой же очереди. Было ощущение, что я не Егор, стоящий и с плеча стреляющий из АК74М, а сидящий во вращающемся кресле оператор КПВТ, как минимум. Первые ряды атакующих просто разнесло в клочья; вверх взлетали фрагменты оторванных конечностей, уродливые головы и брызги черной крови. Каждая следующая очередь, оставляла настоящую просеку в плотной надвигающейся толпе, прошивая ее до конца. На излете доставалось даже Уродам с винтовками, которые отлетали назад на несколько метров. Сменил рожок, опустошил его, потом еще один, отметив, что поражающая мощь начала быстро иссякать. Вставил следующий, и перехватив у Насти тоже быстро теряющий толщину щит, отправил ее вниз по ступеням, и сам пятясь, двинулся за ней. Щит рассыпался, когда мы миновали первый пролет лестницы. Ладно. Хорошего помаленьку. Итак, вон больше половины выкосил...
  Мы со всех ног бросились вглубь станции, перепрыгнули турникеты и спустились на платформу. Эскалатора не было, линия метро на этом участке была неглубокого заложения, поэтому проектировщики решили обойтись обычной лестницей. Мраморный пол, массивные квадратные колонны, на стенах за путями тянутся панно с нарисованными самолетами, низкий потолок, из ниш которого сочится слабый электрический свет. Даже особенный запах метрополитена присутствует. Знакомый и какой-то домашний. Пусто, прохладно и тихо. Только наши шаги.
  Топота сзади не слышно. Неужели побоялись под землю лезть? Или другой приказ с небес получили? Мы добежали до дальнего края платформы, которая заканчивалась широкой лестницей наверх, ведущей к двум другим выходам по ту сторону перекрестка. С обеих сторон от нее темнели квадратные пасти тоннелей. Электронные табло над ними не светились. А так интересно было бы узнать, какой сейчас месяц. Или хотя бы, сколько минут назад ушел последний состав...
  - В правый или левый? - спросила Настя.
  - В правый. - уверенно ответил я. - Мы же не в Лондоне.
  ***
  Тварь. Черная, чернее ночи. Огромная, раза в два больше человека, которым когда-то была. Кожа лоснящаяся, упругая на вид, словно резина. Бочкообразное туловище, облепленное наростами мышц, шишковатая голова, вроде небольшая, но как разинет пасть, нижняя челюсть достает чуть ли не до пупка. Складная что ли? В пасти - зубы. Много зубов, и тоже черные. Блестящие, острые черные клыки длиной с крупнокалиберный патрон.
  Когда-то, наблюдая в бинокль Спайдермена на стене здания, я вспоминал Лавкрафта и Босха, думая, что ничего отвратительнее в жизни не видел. И не увижу. Ошибался. На самом деле, здесь нет предела совершенству. Совершенство мерзости бесконечно. Так же, как и больная фантазия Анунахеров и созданной ими радиации, которая будто обезумевший скульптор, поймавший столь же обезумевшую музу, лепила из людей все более и более уродливые создания.
  У этого создания было шесть рук. И ног тоже шесть. Длинные плечи заканчивались наростом костей, мяса и сухожилий, представляющим собой сросшиеся, но удивительно подвижные относительно друг друга, локтевые суставы. По три локтя на левой и на правой. И соответственно по три предплечья и кисти. Своеобразная тренога, торчащая из плечевой кости, каждый конец которой заканчивается пятью черными когтями. С ногами - примерно тоже самое. Оба бедра венчает сложная трехколенная конструкция, из которой растут по при острых костяных конуса. Почти, как у Косяка, но не плоские с лезвием по ребру, а равномерно сужающиеся, очень твердые на конце. О последнем можно судить по следам, оставляемых ими на бетонном полу и стенах. Дыры в несколько сантиметров глубиной, разбегающиеся во все стороны лучами трещин. Все эти пучки конечностей удивительно динамичны между собой, сгибаются и вращаются под немыслимыми углами.
   Любимым занятием этого симпатяги было, расставив в стороны все свои двенадцать руконог, упереться ими в полукруглый свод тоннеля и бесшумно висеть, перекрыв собой всю площадь проема. Паук и паутина в одном флаконе.
  Именно таких зверят мы с Настей встретили, двигаясь на Юг по шпалам метро. Зверят было много. Целая колония. Быстрые, сильные и голодные, они к тому же обладали достаточно неплохо развитыми паранормальными способностями и сохранили определенную часть интеллекта, так как очень даже хорошо общались друг с другом. Все это мы выяснили, когда, пройдя тихий, спокойный, плавно уходящий все глубже под землю первый перегон от станции Безымянного Солдата до Триумфальной, которая носила название одноименной улицы сверху, углубились в следующий, ведущий к станции Социалистической.
  Не зря метро пользовалось среди местного населения дурной славой. Первый же встреченный нами в самом начале тоннеля образец чуть не оторвал мне голову. Очень грамотно ментально прикрыл свое присутствие в пространстве и, подпустив нас почти вплотную, выбросил вперед свою тройную руку, захлопнувшуюся, словно медвежий капкан, в том месте, где должна была находиться моя глупая башка. Шлем я потерял после удара о маршрутку, но, думаю, и он бы не помог. Сила удара трех смыкающихся клешней была такая, что проломила бы и чугунную гирю. Я, конечно, увернулся. Но в самый последний момент.
  Не знаю - почему мы его не учуяли. Наверное, опустошающая усталость после безумия, творившегося на поверхности, и наша расслабленность из-за первого спокойного перегона сыграли свою роль. Но, как бы то ни было, голова осталась на месте, а тварь была расстреляна слитным огнем из двух стволов, а потом для верности обработана топором. Только отдышались с испугу, а к нам уже мчались друзья убитого существа.
  Продирались мы до Социалистической часа два. Их было очень много, двигались быстро, сбивали прицел своими мутировавшими мозгами, поэтому сначала нам пришлось совсем тяжко. Я даже уже начал подумывать о тактическом отступлении, когда в голову пришла идея повторить тот фокус с пулями, который я проделал, убивая Хозяев. Заемной энергии не было, зато была своя. Пусть не такая убойная, зато всегда при себе. Так, мы с Настей начали бить по тварям мощью подсознания, обернув ее вокруг каждой пули. Стало намного легче. Чудовища разлетались после двух-трех попаданий. Бой на месте перешел в наступление, и вскоре впереди, за спинами корявых многоруконогов, забрезжил тусклый свет Социалистической. Под ногами скользко похрустывали черные тела, а мы шли по тоннелю, как по живым отвратительным джунглям, пробивая себе путь железом и мыслью.
  Оказавшись на станции, наш противник, видимо, сообща оценив потери и прикинув шансы на победу, решил ретироваться. Твари, злобно порыкивая и цокая по мрамору своими бесчисленными ногами, пересекли станцию и скрылись во тьме параллельного тоннеля. Хотелось бы, чтоб навсегда. Мы перевели дух.
  - Да. - сказал я. - Это действительно пипец! Люди здесь не пройдут никогда. Даже целой ротой.
  - Хорошо, что мы не люди, да? - спросила Настя. Не поймешь - то ли сарказм, то ли шутка...
  Она, вообще, как-то погрустнела после боя перед метро. Почти не разговаривала, закрывала мысли. Раньше такого за ней не наблюдалось. Ладно, сейчас найдем, где отдохнуть, будем выяснять.
  Если честно, мне тоже было не до разговоров. Организм настойчиво требовал отдыха. Все-таки всего несколько часов назад я был мертв. Пусть недолго, но сам факт...
  Хотя я теперь и не человек, а кто-то намного более сильный и жизнеспособный, в момент удара Анунахеров я отчетливо слышал множественный треск ломающегося скелета и стон отрывающихся внутренних органов. То, что я смог вырваться из того колодца и вернуться в бренное тело, заставив его подняться и снова пойти в бой, было, конечно, чудом. Чудом, которое сотворили моя воля и перекачанное подсознание. Однако, есть подозрение, что продолжалось бы это волшебство недолго. Такие повреждения просто так не прошли бы даже у самого быстрорегенирирующего Урода. Дышу и шагаю по темному тоннелю я сейчас только благодаря нашему с Настей совместному путешествию в астральные дали. Именно та сила, в которую мы окунулись там, восстановила мой организм, склеила кости, обновила разорванные артерии, связки и мышцы.
  Так что, обольщаться и переоценивать свои возможности не стоит. Зато, Наши возможности, которые мы с Настей недавно продемонстрировали многочисленным зубастым зрителям у входа в метро, мягко говоря, потрясали. Жаль - добраться до них получилось только в самой экстремальной ситуации, на грани жизни и смерти, по какому-то странному наитию. Удастся ли такое повторить - вопрос сложный. Хотя, время покажет. Сейчас - главное, что мы еще живы.
  Пересекли станцию, нырнули в следующий тоннель, ведущий к Олимпийской. Шли медленно, пошатываясь от усталости. За спиной и впереди было тихо. Воспользовавшись передышкой, я начал подряд открывать немногочисленные двери, расположенные на левой стене. Наверное, технические помещения и подсобки, размещенные в непосредственной близости от платформы. Дальше их не будет, надо найти место здесь. Четвертая, открытая мною дверь, скрывала за собой тесное помещение, не занятое никаким непонятным оборудованием, как три предыдущих. Стол, стул, что-то типа кровати и шкаф в углу. Сама дверь из толстой стали, закрывается изнутри. То, что надо. Лучших апартаментов мы здесь все равно не найдем.
  Я запер засов, тусклый свет со станции исчез, комнатенка погрузилась в полную темноту. Но темнота теперь нам не помеха. Мы без света можем даже книжки читать.
  Настя со стоном стянула со спины рюкзак и прямо в шлеме и бронежилете упала на топчан. Я растянулся рядом на полу. Нормально. Сейчас полежим, в себя придем. В тишине прошло минут десять, потом я сказал:
  - Надо поесть.
  - Надо. - тихо ответила Настя и снова наступила тишина.
  В комнате было сыро, с потолка с равномерными промежутками капала вода, пахло старьем и плесенью. Наверное, тут жил какой-нибудь путевой обходчик, или как там их называют...
  Минут через тридцать я снова нарушил молчание:
  - Все, хорош придуряться, давай колись. Что не так?
  Настя повернулась на спину, сняла шлем, швырнула его куда-то в угол. Лежит с открытыми глазами, смотрит в потолок. Чувствую ее тревогу, но глубже не пускает.
  - Тебя, когда ударили, и ты пропал, - заговорила она. - У меня сердце чуть не разорвалось. Ты не представляешь, что накатило. Даже не горе, не отчаяние, такого слова просто нету, наверное. Все. Точка. Конец. Я кричала, а сама пыталась умереть. И, кстати, почти получилось... Ты вовремя вернулся...
  Я недолго помолчал.
  - Ну сейчас то все нормально. Живы вроде. А тебя колотит всю, Насть. Думаешь, я не чувствую?
  - А ты понял зачем мы им были нужны? - неожиданно спросила она. - И - главное, почему тебя хотели убить?
  Я думал продолжит, но она ждала ответа от меня. Ладно, мне не жалко.
  - Ну, для начала - скажу, что в последнее время я все чаще склоняюсь к мысли о том, что мы не в другом, параллельном или перпендикулярном мире, а все в том же, где и были. Точнее - будем. Так как мы в другом времени. В далеком от нашей родной Российской Федерации, айфонов и гироскутеров прошлом.
  - Это ты про их слова "живем здесь и вчера и видим впереди" и про "сотни веков"? - спросила Настя. - А почему тогда не в будущем?
  - Во-первых, - шумеры. Ну, я тебе рассказывал про рисунки, которые мы у себя в Сарае нашли...
  - Я помню.
  - Во-вторых, - планета между Марсом и Юпитером, которой нет в современной Солнечной системе. Мы, кстати, скорее всего, на ней и находимся. Это Их планета. В-третьих, я, когда смотрел те мультики на стадионе, нашей Землей любовался и все удивлялся, что континенты как-то странно расположены. И до меня совсем недавно дошло, что я такую географию уже видел. В книжках про возникновение и развитие Земли. Дрейф континентов. Не могу назвать конкретные числа, но подобное размещение их относительно друг друга было очень-очень давно. Как раз, наверное, при покрытых пылью веков шумерах. Вот так.
  - Логично. - подумав сказала Настя. - Дико, невообразимо, но логично... Блин. А со мной почему не поделился таким компроматом?
  - Потому что дико и невообразимо! Я только после недавней встречи с Анунахерами сам для себя это смог принять, как более-менее достоверный факт.
  - Ануннаки! - вдруг вскочила Настя. - Я вспомнила! Это божества у шумеров так назывались. Как же я могла забыть-то?..
  - А планета - Нибиру! - снова подпрыгнула она.
  Я тоже чуть не подпрыгнул. Точно ведь! Пересекающая планета, которая давным-давно исчезла.
  - Что ж мы с тобой, Егорушка, не додумались, когда в астрал запрыгнули, блок то в памяти сорвать. Теперь так и будет ведь по чуть-чуть выдавливаться...
  - Лично мне не до этого было. Совсем. - проворчал я.
  - Согласна... Значит, мы в прошлом?
  - Процентов на девяносто. - ответил я.
  - Хорошо... - протянула она. - Но зачем мы этим... Аннунакам понадобились-то, ты понял?
  Я кивнул:
  - Мы для них - удачный продукт эксперимента, цель которого, я думаю, разработать технологию создания солдат для войны с неведомым Врагом. Мы - первые, кто в результате всех этих издевательств, сохранив нормальный облик и разум, перепрыгнул через века эволюции и развил свои ментальные и физические способности в разы. Причем, почему-то именно в паре. До этого получались беспонтовые обезьяны. Хрен знает, сколько длится их эксперимент, десятки, сотни лет, может - тысячи, но единственный более-менее стабильный образец - это Уроды. Их в Городе больше остальных. И ставили Аннунаки сначала на них. То есть, не на тупых и голодных, а на подобных Ивану Петровичу и его друзьям, решив, что это - потолок. А тут мы с тобой появились... То кидалово на стадионе - было первым нашим испытанием. Сегодняшние скачки по Городу - вторым. Все, говорят, вы прошли, дальше рисковать не будем, итак все понятно... Непонятно только, зачем меня вдруг убили? Догадки, конечно, есть, но какие-то совсем уж бредовые...
  - Поделишься? - тихо и как-то печально спросила Настя.
  - Когда эта падла... Начала рукой по твоему животу водить и потом чуть не навалила там от радости... - я замолчал. - Настя. Я, конечно, далеко не гинеколог, но у тебя утром вроде начались эти... Ваши... Дела, короче. Не может же быть такого, что ты...
  - Может. - еще тише перебила меня Настя. - Я беременна, Егор.
  Я надолго затих. Приехали... Мир без времени и движения... Хотя, с другой стороны, что удивляться? Мы там, в нашем подвале, так кувыркались, что даже время запустили.
  - А так разве бывает, чтоб при этих...
  - Бывает. Да и кончились они уже. Тут все как-то не по-людски...
  Я опять ошарашенно замолчал. Потом осторожно спросил:
  - Но... Это же хорошо? Я буду папой...
  Настя спрятала лицо в ладонях, наконец, раскрыла эмоции... Страх. Много страха. Целый океан.
  - Не мы им нужны, Егорушка. Им нужен наш ребенок. Ты свое дело сделал, вот тебя и хотели в расход пустить. А меня забирали просто, как сосуд, в котором он вырасти должен... Я три часа назад только его почувствовала, но уже люблю, как тебя. И боюсь, как за тебя. А они его забрать хотят, сволочи горбатые! Он маленький еще совсем, вторая неделя, наверное, но уже такой сильный...
  Она порывисто отстегнула липучки бронежилета, скинула его, задрала куртку с майкой, схватила мою руку и прижала к себе:
  - Сам посмотри!
  Сначала я чувствовал ладонью только упругий плоский живот, который так любил целовать. Теплый. Бурчит с голодухи...
  А потом где-то в сознании возник образ постепенно разгорающейся звезды, находящейся под моими пальцами. Лучи набирали яркость и силу. Я видел в них себя, видел Настю, потом наши контуры соединились в один. Икринка. Маленькое зернышко, которое можно увидеть только в микроскоп. Но от этого зернышка исходили такие потоки Силы, что у меня закружилась голова.
  Я поднял глаза на Настю, улыбнулся и поцеловал.
  - Ни фига себе мы с тобой чудо забацали!
  Она тоже улыбнулась, из глаз потекли слезы. Я взял ее лицо в ладони начал целовать соленые щеки. Страх позорно бежал с поля боя, вместо него все вокруг наполнилось счастьем и любовью. Настя сильно-сильно прижалась ко мне, проворчав, что-то про неснятый бронежилет, и затихла. Спокойная и умиротворенная.
  - Я знаю. - прошептала она чуть позже. - Ты не дашь им его у нас отнять. Мы не дадим. Мы вместе... Втроем...
  Так мы и сидели в сырой темноте, забыв обо всем вокруг. О тварях за дверью, о страшной планете, на которой оказались, о ее жестоких обитателях и их экспериментах...
  - Есть хочу. - спустя некоторое время сказала Настя.
  - Ну наконец-то! - обрадовался я. - Я уж боялся, что ты на диету решила сесть.
  - Нет, мне теперь за двоих надо.
  Поели из Настиных запасов. Мой рюкзак остался где-то на Триумфальной, покинув меня во время полета через улицу. Хорошо, что патроны в подсумки упаковал...
  Допивая воду, Настя резюмировала. Довольно бодрым, даже каким-то азартным голосом:
  - Итак! Мы находимся в далеком прошлом, на другой планете, населенной злобными инопланетянами, которые засунули нас в ящик для фокусов. Я беременна. Этим гуманоидам нужен наш ребенок. Вопрос - что делать? Есть идеи?
  - Для начала - выбраться из ящика, - жуя холодную тушенку, ответил я. - Тут они нас рано или поздно достанут.
  - Через Реку? - спросила она.
  - Да.
  - Но там же не вода, а кислота какая-то, и змея эта твоя страшная плавает...
  - Ну мы теперь тоже не пальцем деланные. Доберемся, посмотрим...
  - А дальше? Допустим, выбрались. Что там, вообще, за этими стенами? Что за мир? Что за воздух?
  - Я не знаю. В мультиках видел какие-то стремные пейзажи, но что это было, фрагменты планеты или просто картинки, сказать не могу. - Я приложился к бутылке с водой, продолжил. - По идее, если нас сюда из будущего выдернули, должен быть и обратный путь.
  - Машина времени? - усмехнулась Настя.
  - Угу. И в идеале нужно до нее добраться и вернуться домой.
  Я сам удивился, произнеся это слово. Казалось бы, давным-давно вытравил, выжег из себя образ реальности Того мира, а тут все по местам расставилось, он раз - и тут как тут! Дом... Солнце, голубое небо, зеленая трава, деревья. Люди...
  - Но это - в идеале. Что там будет на практике, вскрытие покажет. Короче, надо по любому вылезать из Аквариума и искать место, где мы сможем как-то просуществовать, хотя бы до рождения пацана.
  - А с чего ты решил, что это мальчик? - вскинулась Настя.
  - Знаю. Пипирку видел.
  - Тфу, Егор! Достал ты со своими шутками!..
  Настя задумалась, помолчала, нахмурив брови, потом сказала:
  - Где бы такое место еще найти. Это ведь их мир.
  - Ну, в конце концов, здесь есть наша родная Земля. Если Анунахеры, блин! Ануннаки, временем оперируют, то космические перелеты, тем более, в пределах одной звездной системы, для них, вообще, ерунда. Шумеры опять же с ними общались. Значит летают туда. Украдем корабль и полетим к шумерам. Ты станешь богиней Иштар, я твоим любимым фаворитом.
  - Знаешь, фаворит, меня что-то трясти начинает от одной мысли о том, какой мы силе вызов бросаем. А ты: добраться до машины времени, украсть звездолет...
  - Меня тоже потряхивает иногда, но пока ведь они нас за яй... за уши не взяли. Значит, не всесильные. А еще есть загадочный Враг и пословица, которую еще не придумали.
  - Враг моего врага - мой друг. - задумчиво проговорила Настя. - Кстати, вот в этом смысл есть.
  - Вот, видишь! - как можно беззаботней сказал я. - Так что, прорвемся! Давай-ка кстати, надевай свое барахло обратно и двинули, а то разбросала тут...
  ***
  Вновь темный тоннель. Рельсы, шпалы, провода вдоль стен, капающая с потолка вода. Эхо наших шагов мечется вокруг, уносится и вперед, и назад, возвращаясь вместе с эхом цокота костяных ног по бетону. Черные твари маячат с обеих сторон. Обмениваются беззвучными сигналами, давят на мозги, но приближаться боятся, держат дистанцию. Однако, и отпускать не хотят. Совсем оголодали тут, видать, бедненькие...
  - А где поезда? - вдруг спросила Настя. - Три станции уже прошли, ни одного не было.
  - Без понятия, - ответил я, напряженно сканируя тьму позади нас, - Забыли, наверное, а может поленились; решили, что хватит с нас и такой детализации. Скажи еще спасибо, что само метро скопировали.
  Ответ Насти пропал в грохоте ее автомата. Низкий сводчатый потолок осветили яркие вспышки, в свете которых я увидел множественное движение иссиня-черных тел метрах в десяти перед собой. А со стороны Насти, которая контролировала пространство впереди, раздался рассерженный рев, переходящий в жалобный скулеж, а затем треск падающего на рельсы двухсот с чем-то килограммового тела. Судя по громкости и силе удара, убитая тварь свалилась с потолка.
  - Слушай, Егор! Они тут что-то совсем оборзели!
  - У меня тоже. - ответил я. Цокот раздавался уже в каких-то пяти метрах. - Давай-ка опять вдарим, чтоб у них жопы задымились, а то патронов не хватит просто так их расстреливать. Сможешь?
  - Да.
  В этот раз получилось еще лучше. Мастерство приходит с практикой. Сила мысли, объединенная с яростью огнестрельного оружия, разметала многоруконогов по стенам тоннеля, только куски мяса и брызги крови в разные стороны. Отдачи в голове почти не ощущалось.
  Мы остановились отдышаться. Шаги уцелевших зверят быстро удалялись. В ушах стоял звон от выстрелов, пахло пороховой гарью и чем-то еще, очень вонючим. Наверное, потрохами убитых тварей.
  - Надо будет в следующий раз вместе попробовать, как с Аннунаками. - предложил я.
  - Нет. - покачала головой Настя. - Сложно. Тогда все на пределе было, вот и получилось. По щелчку такое не повторишь. Вон, свет впереди. Олимпийская...
  Интересно, зачем на станциях горит свет? Хотя, искать какой-то смысл в этом месте вообще бесполезно, это я понял давным-давно, все равно интересно.
  Снова платформа, покрытая мрамором, ряд расширяющихся кверху колонн, поперечные балки перекрытия под потолком шагом метра в три уходят в перспективу, на стенах - изображения спортивных баталий, выполненные в советской стилистике. Все, как я помню. Только пассажиров нет. Вместо них - безобразные многоруконоги. Ждут. Не поезд, а нас. Упрямые...
  В тусклом свете Олимпийской твари предприняли последнюю отчаянную попытку сожрать два непонятных и наглых деликатеса, которые вместо того, чтобы послушно замереть, подчиняясь беззвучным приказам со всех сторон, размазали по стенам больше половины популяции.
  Попытка успехом не увенчалась. Дождались, когда мы окажемся примерно на середине платформы, и бросились сразу с двух сторон. Спереди, со стороны следующей станции - Космической и из параллельного тоннеля, пытаясь взять в кольцо. Но мы еще не успели выйти из режима "мысль-пуля", поэтому строгий интерьер Олимпийской быстро оказался забрызган черной гадостью и завален фрагментами тел. А когда я под конец, совсем озверев, взял в руки топор и пошел прямо на них, исполняя еще один танец смерти, как с Косяками, только намного быстрей и сокрушительней, подземные жители окончательно поняли, что добыча им не по зубам. До нас донесся отголосок их коллективных переговоров, после которого произошла безоговорочная капитуляция. Твари исчезли.
  Перед нами темнела дыра перехода до Космической. Тихого и спокойного. Вместе с ним до конца пути оставалось четыре перегона. Почти половину прошли. И не сказал бы, что очень тяжко было. Хотя, с другой стороны, это сейчас, с высоты приобретенных навыков и качеств многорукие чудовища казались не такими уж и опасными. Я вспомнил, как мы с Лешим вылезли из подвала на проспекте Сталелитейщиков и охренели от витающей там ауры. Тогда проняло даже Леху. А ведь здесь, под землей, эти черные ребята фонят намного мощнее. Это мы с Настей игнорируем это давление, а обычного человека просто прижало бы к рельсам. А скорость и сила многоруконогов, я думаю, намного превосходит боевые качества тех же Косяков, например. Не говоря уж о количестве. Так что людям здесь делать нечего. Совсем.
  Спустя минут двадцать оказалось, что я в который раз ошибался. Люди здесь жили. Хотя слово "жили", как выяснилось позднее, вряд ли было применимо, но все-таки присутствовали. Когда в левой стене начали появляться двери, а круглый свод над головой постепенно стал прямым, вместо электрических огней станции Космической мы увидели глухую кирпичную стену, перегораживающую выход на платформу. Заложено от души, да еще усилено арматурой. Ближе к правому углу, на высоте подбородка, - небольшой квадратный проем, по глубине которого можно судить о толщине стены. Три кирпича. Семьдесят семь сантиметров. Нормально. Проем закрыт металлической дверцей с внутренней стороны. Пролезть можно, но только вытянувшись всем телом. Понятно. Человек протиснется, а вот жуткие местные жители точно нет. За стеной чувствуется присутствие людей. Настоящих. Только каких-то странных. Не могу понять в чем эта странность, но что-то с ними не так. Ладно, лучше один раз увидеть...
  - Ну и что будем делать? - спросила Настя. - Взорвем или постучим?
  - Такое не взорвешь. - ответил я. - Самих только завалит. Давай стучать, не назад же идти.
  Я просунул автомат в проем и несколько раз сильно ударил прикладом в металлическую поверхность двери. Получилось бодро и громко. Отошел чуть в сторону на всякий случай. Вдруг там совсем нервные живут?
  Эмоциональный фон за стеной почти не изменился. Мелькнула пара тревожных мыслей, но в целом - никакой суеты и переполоха. Стук вроде слышали, но особого значения не придали.
  - Им, что каждый день тут в гости приходят? - недоуменно пробормотала Настя. - Вообще, непонятные они какие-то, чуешь?
  - Ага. - ответил я и постучал еще раз. Громче и продолжительней.
  Прошло минуты две. Я уже начал размышлять о том, как выбить на хрен эту дверь, когда заскрипел засов, и тоннель осветила узкая полоска света.
  Мы прижались к стенам, готовые к чему угодно. Могут ведь и гранату кинуть... Но вместо этого раздался шепелявый хриплый голос:
  - Ну? Чего надо?
  Я заглянул в проем. Напротив меня торчала голова мужика. Где-то далеко за полтинник, небритый, лохматый, грязный, под глазами - темные круги.
  - О! Солдатик! - радостно сказала голова и улыбнулась, продемонстрировав почти полное отсутствие передних зубов. - А как ты Миксеров прошел?
  - Ты кто? - спросил я.
  - Я? Карбюратор! - ответил тот, будто очень удивленный, что я его не знаю.
  - Пройти дашь, Карбюратор?
  Сзади подошла Настя. Подняла очки на шлем, заглянула через мое плечо.
  - О! Девчуля! - снова обрадовался Карбюратор. Потом выражение его лица резко изменилось, он быстро оглянулся назад, просунул голову в проем и уже серьезно и испуганно прошептал. - Валите на хер отсюда, ребята...
  - Кто там, дед? - раздалось из-за его спины. Голос властный, сильный, уверенный. Очередной вождь. Я их уже даже по голосу определяю.
  - Дык! Солдатики какие-то пришли. - прошепелявил Карбюратор, видя, что валить отсюда мы не собираемся.
  - Какие, бля, солдатики? Совсем в маразм впал, старый? Дай-ка!
  В проеме появилась другая голова. Она мне сразу не понравилась. Бывают такие люди, на которых смотришь и чувствуешь отвращение, словно не человек перед тобой, а змея. Ты его не знаешь, он тебе еще ничего плохого вроде не сделал, но где-то в глубине души ты безошибочно определяешь, что это - та еще сволочь. Так и сейчас. Вроде обычный мужик, ничего примечательного, примерно мой ровесник, но меня аж передернуло. А взгляд! Глаза маньяка. Опасного, очень хитрого, но совершенно безумного.
  Он внимательно рассмотрел меня, перевел взгляд на Настю и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Сначала я подумал, что передо мной очередной будущий Урод, пока еще похожий на человека. Потом пригляделся - нет, все-таки человек. Только совсем шизанутый. Все дело было в зубах. Этот долбогрыз то ли сам, то ли с чьей-то помощью, расточил все передние зубы, придав им треугольную форму. Прямо как у акулы, только в один ряд и не белоснежные, а серые, чернеющие по спиленным краям кариесом из-за разрушенной эмали. Но явно очень острые.
  - Привет. Редко к нам гости захаживают. - сказал он, снова глянул на Настю и добавил. - Да к тому же такие особенные. - затем невинно, как бы невзначай, поинтересовался, - А вас только двое?
  - Да. - ответил я, без всяких зазрений совести ковыряясь у него в мозгах.
  - Тогда, милости просим! Примем, так сказать, со всем радушием. - и снова улыбнулся.
  Вот, сука! Я уже знал, что он задумал сделать с нами, и еле удержался от того, чтобы не завалить его прямо сейчас.
  - Егор! - напряженно прошептала у меня в голове Настя. - Ты в курсе, куда мы попали, и что с нами хотят сотворить? Особенно со мной?
  - Да, в курсе. Сейчас внутрь пролезем, будем решать. А то закроют дырку, что будем делать?
  - Ладно... - неуверенно согласилась она.
  - Тебя как звать-то? - спросил я у неприятного типа.
  - Евгений. Для вас - просто Женя. - он протянул руку. - Прошу! Даму вперед!
  Ага, Евгений! А потрахаться тебе не завернуть? Проигнорировав его слова, я полез первый. Кое-как протиснулся в квадратный лаз, спрыгнул на рельсы. В нос ударил плотный смрад. Воздух станции был пропитан адской смесью запахов немытых тел, дерьма и гниющей плоти. Рядом стоял грустный Карбюратор. Правой руки у него не было. Вместо плеча торчала короткая, толком еще не зажившая культя. Я помог спуститься Насте, мысленно посоветовав ей выключить обоняние, и посмотрел на Евгения.
  - Ну так мы пройдем? Через ваш... Дом...
  - Конечно! - растянул акулью пасть в улыбке тот. - Но сначала настойчиво советую отдохнуть и пообедать! Прошу!
  Он показал на стремянку, по которой можно было подняться на платформу, и продолжил любезничать:
  - Гости у нас - событие особенное, надобно отпраздновать. Ну? Соглашайтесь! Негоже хозяев обижать. Сейчас стол накроем, посидим, поговорим. Вы, вообще, откуда такие грозные?
  Пипец, Евгений! Да тебе в театре надо выступать! В Большом. Такой талант пропадает.
  - От верблюда! - не очень вежливо ответил я.
  Поднявшись вслед за ним по лесенке, я понял, что очередной раз оказался в аду. Здесь их много. И все разные, непохожие друг на друга. Настя за моей спиной не смогла сдержать стона отвращения. Кругом были люди. Тощие, грязные, оборванные, они лежали на каких-то тряпках в пролетах между красивых колонн. Многоугольных, с металлическими капителями, символизирующими сопла ракеты. Больше ничего красивого на платформе не оказалось, все остальное было отвратительным и жутким. Все люди были калеками. У кого-то, как у Карбюратора, не было руки, у кого-то - обеих, некоторые были одноногими или безногими. Попадались даже полностью лишенные конечностей тела. Страшный обрубок, шея и голова. И все они были живы! Одни лежали тяжело дыша и уставившись мутными, равнодушными глазами в потолок, другие без особого интереса пялились на нас, третьи даже куда-то передвигались, кто как мог. Торчащие отовсюду культи были и старыми, полностью зажившими, и совсем свежими, неровно и криво зашитыми. Некоторые явно гнили. Человек тридцать, а то и больше. Госпиталь времен Первой мировой, наполненный ранеными после продолжительного артобстрела, наверное, выглядел картинкой из детской книжки по сравнению с тем, что видели мы.
  В торцах станции темнели ребристые ленты эскалаторов. Что, вот так просто? Ничем не заложено, поднимайся, спускайся.
  - А наверху чего у вас? - спросил я, указывая рукой на ближайший эскалатор.
  - Да, ничего интересного. - отмахнулся Евгений. - Мы туда последнее время и не выходим почти. Нечего там делать. Нам и здесь вполне неплохо.
  Ну, кто бы сомневался...
  - А не лезут оттуда зверята?
  - Не-а, боятся чего-то. Нас только Миксеры напрягают. Все мозги проели. Но мы, ничего, привыкли, уже почти внимания не обращаем.
  Ближе к дальнему концу платформы стояла хибара без потолка, сооруженная из шпал. Дворец местного короля Евгения, который гордо вел нас через свое царство. Из кобуры, прицепленной к его поясу, торчала рукоятка ТТ-шника. Я почти сразу определил его придворных, прикинувшимися инвалидами. Двоих мы только что прошли. Здоровые бугаи одинаково подогнули под себя ноги, сидят на самопальных ружьях, опустив голову и постанывая. Еще, как минимум, один, впереди, за хибарой.
  - Егор! - Настя показала мне их образы. Молодец.
  - Вижу. - ответил я. - Твои - задние.
  Мы наконец дошли до сооружения в конце, вокруг стало посвободнее. Помощники Жени потихоньку спустились на пути по обе стороны и, пригнувшись, крались к нам. Евгений подошел к хибаре, повернулся и с широкой улыбкой положил ладонь на рукоять пистолета.
  - А вот и мое скромное жилище!
  Он, что, вообще, за дебилов нас принимает? Или просто придуряется, считает, что мы никуда не денемся теперь? Мы вообще-то в бронежилетах и с оружием. Тем более, сам факт того, что мы прошли этих многоруких Миксеров, должен наводить на определенные выводы. На самом деле, псих...
  - А что это, Евгений, у Вас население такое покоцаное? - спросил я его. - Циркуляркой баловались?
  Тот непринужденно улыбнулся:
  - Так, опасность кругом! Миксеры в тоннелях. Уроды наверху. Только так руки-ноги откусывают.
  - А питаетесь чем?
  - Улитками. - ни один мускул не дрогнул. Прирожденный Смоктуновский!
  - Какими улитками?
  - Такими! Выращиваем сами и едим. Очень вкусно, сейчас попробуете - пальчики оближите! - Он потянулся к отверстию в своем домике, завешенному грязной тряпкой, отодвинул ее и торжественно сказал. - Прошу!
  - Благодарю! - не менее торжественно ответил я и сильно ударил его в кадык. Кадык, а вслед за ним и шейный отдел позвоночника сочно хрустнули, голова Евгения ударилась подбородком о грудь, а потом откинулась назад под совершенно неестественным углом. Ноги подкосились, и главный людоед рухнул на пыльный мраморный пол.
  Король умер! Да здравствует король!
  За моей спиной раздались короткие очереди Настиного автомата. Я рванулся вперед, за угол хибары, на ходу выдергивая топор, и лицом к лицу столкнулся с высоким парнем с оскаленным ртом, из которого торчали треугольные зубы. В руках у него был милицейский АКСУ, направленный на меня, в глазах плескалось безумие. Выстрелить он не успел, мой топор развалил его почти на две половины. Наискосок, от плеча до таза. Отскочил, уворачиваясь от брызнувшей крови, непривычно красной, развернулся к Насте. Стоит, опустив дымящийся ствол, прищурившись смотрит на расстрелянный труп у колонны метрах в шести от нее. Около трупа валяется ружье, которое так и не выстрелило.
  - Где второй? - тревожно спросил я.
  - Обратно на рельсы свалился. Можешь не проверять, там точно наглухо, прямо в лоб три пули.
  Я понял, что потихоньку начинаю опасаться своей любимой подруги. Что-то в ней просыпается... Дикое и первобытное. Может материнский инстинкт так заработал?
  Все представление заняло секунд пять. Раза в три короче, чем металось между стен эхо от этого представления. Эхо смолкло, на станции наступила тишина. Даже особо обглоданные бедолаги без рук и ног перестали стонать и повернулись в нашу сторону. Счастья или радости на лицах я не видел. Только растерянность и страх. Ну вот. Организовали им революцию, свергнули злобного диктатора, восстановили демократию, а они не рады! Неожиданно я ощутил себя одним из тупых пиндосов, которые вот точно также всегда удивлялись после очередной успешной ликвидации банды террористов, смотря на совсем невеселое местное население где-нибудь в Ираке или Афганистане.
  К нам подошел Карбюратор и еще несколько более-менее целых мужиков. Встали, молча смотрели на поверженного мною каннибала.
  - Вот и кончился Евгений. - пробормотал Карбюратор. Повернулся ко мне. - Зря вы их завалили. Оглушили бы, да и шли себе дальше.
  - Да ты что, дед? - возмутился я. - Как это зря? Они же вас жрали!
  - Ну и мы тоже жрали. Они нас подкармливали, чтоб мы не сдохли, культи бальзамом мазали. Хоть какой-то порядок был. А теперь?
  - Да лучше, блядь, сдохнуть, чем так жить! - начал заводиться я. - Ты мне тут моралью своей больной не дави. Я убил мразь! И ни капли об этом не жалею! Иначе мразь могла убить меня, все просто.
  - А нам, что теперь есть? - спросил он.
  - Вот их и ешьте. - Я с отвращением показал на четыре трупа. - Надолго хватит. Пошли, Настя.
  Настя задумчиво смотрела на Карбюратора.
  - А давно у вас такой вот... образ жизни? - спросила она.
  - Давно. С тех пор, как периоды поломались. Раньше нормальной общиной жили, магазин почти над нами, вода есть. Только Миксеры иногда кого-нибудь выманивали в тоннель, но редко. А потом магазин соседи сверху заняли, там много народа вокруг было, три команды, ну и началось у нас вот это все... безобразие. Сначала верхних ловили, сюда волокли, а последние месяцы совсем туго стало. Оружия-то у нас мало. Пухнуть начали с голодухи. А эти четверо всегда тут за главных были, вот они и решили, что теперь жребий среди своих каждые три дня кидать будем. Причем сами в лотерее не участвовали. Они же совсем на голову двинутые стали, как человечину попробовали, вон даже зубы наточили.
  Настя помолчала, потом повернулась и пошла к заложенному тоннелю в сторону следующей станции. Я двинулся следом, чувствуя спиной десятки голодных растерянных глаз. Карбюратор шел сзади.
  - А часто к вам вот так, как мы, из тоннелей приходят? - спросил я его.
  - Вы - первые.
  Мы остановились около стены. Я посмотрел на него. Старый, уставший от жизни, мужик. Каннибал. В глазах - какая-то просто вселенская обреченность.
  - Слушай, а почему Карбюратор?
  Он задумчиво потер уцелевшей рукой лоб:
  - Ну, на инжектор-то я точно не похож.
  Логично. Они тут все сумасшедшие. Наверное, Миксеры так на мозги влияют своей аурой, что со временем наступает полная шизофрения.
  - Ну, бывай, Карбюратор! - сказал я, отодвинул засов и приготовился лезть в узкий лаз.
  - Спасибо. - сказал он.
  Я повернулся к нему.
  - Даже не знаю, что тебе ответить, старый. То ли - на здоровье, то ли - извини. В любом случае - это не жизнь. Это мерзость.
  Протискиваясь через узкий проем, я услышал тихий грустный голос Насти:
  - Прости нас, Карбюратор.
  По тоннелю долго шли молча. Не хотелось ни говорить, ни думать об увиденном.
  Есть тупые мутанты, которые хотят жрать. Есть Уроды, которые разумные, но настолько извращенные изменениями сознания, что само понятие морали для них исчезает. Есть Аннунаки - это, вообще, отдельный разговор. Что творится в их вытянутых бо́шках, знают только они. Но это же - люди. Обычные люди, пусть оказавшиеся в сложной ситуации, поставленные на грань выживания, но, чтобы творить такое... Мы в Сарае тоже через это проходили, нашли же выход. Хотя, если быть честным, там, конечно, все было не так критично и, кто знает, если б еды не было совсем, чем бы все кончилось. Лично я верил, что не этим. Лучше застрелиться.
  Наконец я не выдержал, спросил у Насти:
  - Ты считаешь, я не прав?
  Она секунд десять молчала, потом вздохнула:
  - Прав, Егор. Прав. Так нельзя. Просто... Жалко мне их, вот и все.
  ***
  Три креста. Грубо, наспех сколоченных и кривых торчат из вытоптанных остатков сухого репейника. Доски наши, из Сарая, узнал по фрагменту трафаретной надписи "не кантовать!". Валялись у нас такие ящики здоровенные в углу. Борода все хотел из них этажерки сделать, да руки так и не дошли.
  Руки...
  Борода, Светик, Бабушка, Валуев и Чапай. Кто из них? На крестах не написано. В душе проскочила подленькая надежда, что первый и последний из перечисленных - здесь, под землей. Просто, Чапая хорошо узнать я толком не успел, а Командира недолюбливал всегда. Тем более, в свете информации, сообщенной мне про него Лешим, он как бы уже был наполовину мертв. Конечно, я не желал им смерти, но, если бы чисто гипотетически пришлось выбирать... Свету, Валуева и Бабушку я считал своими друзьями, а вот двух оставшихся - просто партнерами по выживанию. Так что, не стоит кривить душой, приоритеты я для себя расставил.
  Печально... Ладно хоть только трое, и похороненные, как надо. Значит не Борода обратился и всех порвал, чего я опасался, идя сюда, тогда бы могил точно не было.
  Мы с Настей стояли на вершине склона. Вокруг ни души. За спиной - молчаливый строяк, перед нами широкая панорама Реки, пивзавод и ГРЭС. И бывший вход в наш Сарай, где вместо железной двери, покореженной Дятлом, белеет прямоугольниками силикатных кирпичей свежая кладка. Придется проникать с заднего хода. Как в кино для взрослых...
  Вообще, пейзаж несильно изменился, хотя пока я здесь отсутствовал, прошло два периода. Мутный поток все также бьет из-под земли недалеко от нас, стекая ровной полосой вниз к Реке, красивые старинные здания пивзавода такие же, как были, ГРЭС тоже сохранила свой прежний облик. Только пароход "Хирург Разумовский" окончательно закрепился на электростанции, съехав по трубам прямо на крышу главного корпуса, немного проломив ее и погрузившись внутрь до уровня первой палубы.
  Настя долго рассматривала эту композицию, потом молча покачала головой. Непроизнесенное слово повисело в воздухе и растворилось. Сколько раз его тут можно повторять.
  - Сочувствую. - сказала она, немного погодя, показав на кресты. - Наверное, хорошие люди были, если ты ради них вернулся.
  - Спасибо. - ответил я. - Пошли-ка спустимся и обойдем всю эту архитектуру, там еще один вход есть. Надо выяснить, кто остался. Заодно рисунки в подвале покажу, может выскочит еще что-нибудь из воспоминаний этих запертых.
  Мы осторожно спустились на Речной проспект прямо вдоль глубокой борозды, оставленной Дятлом, когда он катился вниз, обернувшись диском. Огляделись. Красота! Красота и пустота... Ни людей, ни зверей. Двинулись на Север по середине улицы. Слева - грязно-розовый забор ГРЭС, в котором темнеет огромная дыра, оставленная тяжелым полупрозрачным телом все того же Дятла, справа - кирпичные стены складов. Дошли до места, свернули направо в нагромождение бетонных конструкций. Вот он вход. Черный прямоугольник, из которого тянет холодом и гнилью. Опасности вроде никакой внутри не ощущается. Нырнули в подвал. Опа! Растяжка! Перешагнули. Знакомый темный коридор, поворот, где сидел в засаде Урод, и опять длинный коридор с темными проемами с обеих сторон. В комнату с рисунками заходить пока не стали. Потом. Сначала надо выяснить, есть ли в Сарае вообще кто-нибудь, а если есть, узнать, что произошло.
  По пути миновали еще два сюрприза в виде лески и гранаты, а затем коридор закончился запертой стальной дверью со следами множественных ударов. Похоже, что били руками, но уж больно вмятины глубокие. Даже Валуев так не ударит. Значит ломились какие-нибудь обезьяны...
  Я напряг память. За этой дверью - просторная комната с костями, в которой по соседству с нами жил Урод, за ней должна быть Светкина кухня. То есть, главный и единственный вход в Сарай теперь здесь. Я, ощущая непривычный мандраж, негромко постучал. Тишина, однако кто-то там есть точно. И этот кто-то - человек.
  Постучал погромче. Десять молчаливых секунд, а затем изнутри по двери долбанули чем-то тяжелым и раздался громкий и такой родной мат Бабушки.
  - Ты че, бажбан, совсем не волокешь, бля?! Опять прикандыбал?! А ну, пошел на хуй, пидор! Корягу твою оторву ща и ею же тебя разломаю во все дыры, маслобой гребаный!
  Настя картинно заткнула уши руками, а я счастливо улыбался, слушая нескончаемый поток непонятных в своем большинстве слов. Через минуту дед устал, начал задыхаться и затих. Слышно было только недовольное злое ворчание.
  - Бабушка! - громко позвал я. - Ты чего разорался-то? Это я, Егор!
  Снова взрыв брани, общая суть которой сводилась к тому, какой я плохой человек, насколько нетрадиционна и позорна моя сексуальная ориентация и, что он мне ни капли не верит.
  - Ну ты голос не узнаешь, что ли? Совсем одурел, старый? Позови кого-нибудь, кто там еще?
  Наступило напряженное молчание, потом негромкий голос:
  - Егорка! Че, в натуре ты чтоль?
  - Дверь открой, да посмотри!
  Скрипнул засов, дверь немного отворилась, оставив узкую щель, в которой показался любопытный прищуренный глаз. Затем дверь снова захлопнулась, послышался тяжелый лязг металла, и снова щель, правда на этот раз немного шире, протиснуться можно.
  - Давай, давай заходи, не стой! - быстро и тревожно проговорил Бабушка, заглядывая за мое плечо, увидел Настю, подслеповато прищурился. - Леший, ты что ли?
  - Нет. Это со мной. - сказал я, помогая ей пролезть.
  Дверь тут же была захлопнута, здоровенный металлический брусок задвинут в паз, а крупная цепь закреплена на раме.
  А потом меня заключили в крепкие объятия, да с такой силой, что я еле смог вздохнуть, и заорали прямо в ухо.
  - Егорка! Егорка, сука! Живой! Живой, засранец!
  Он подпрыгивал, трепал меня по волосам, хлопал по спине, морщинистые, покрытые седой щетиной щеки, вдруг прорезали мокрые дорожки слез.
  - Живой... - уже почти шепотом сказал Бабушка. - Живой.
  Я с теплотой и жалостью всматривался в знакомое лицо. Тощий, осунувшийся, словно лет на десять постаревший...
  Он повернулся к Насте, снявшей шлем и очки.
  - Живой! Да маруху то какую центровую приволок, епта!
  - Бабушка! - прикрикнул я. - Ты давай заканчивай по фене ботать! Не на зоне. Это Настя.
  - Извиняйте, робяты! Я тут нормальный язык уж почти позабыл, все один, да один.
  - Один? - спросил я напряженно.
  Он потускнел, сгорбился еще больше, отвернулся.
  - Один, Егорка. Остальные уж отмучались...
  Сердце заныло, в душе начала подниматься ярость.
  - Кто? - спросил я. - Борода?
  Бабушка метнул на меня быстрый, пронзительный взгляд через плечо. Нет, все-таки, урка - это на всю жизнь.
  - Как догадался?
  - Потом. Давай ты рассказывай.
  Он помолчал. Повернулся, пошел вглубь Сарая.
  - Пойдем хоть кипятка налью. Посидим, помянем. - донеслось из-за его спины.
  Знакомые бетонные стены, койки, широкий стол, за которым мы расселись, держа в руках исходящие паром кружки с водой. Только вместо нашей банковской двери - кирпичная кладка. А так, словно вчера только отсюда ушел. Зато сколько всего произошло, как все поменялось, будто в другом мире побывал, вернулся обратно, а и этот уже не тот...
  - Ты мне тоже, Егор, сразу за Лешего и Вову обозначь, чтоб я в курсе был. - попросил Бабушка перед тем, как начать рассказывать.
  - Погибли. - коротко ответил я. - То есть, насчет Лехи на сто процентов не могу сказать, там странно все было. Вроде расстреляли в упор, он с четвертого этажа упал, а тело потом не нашли. А вот Володя умер. Своими глазами видел. Нас Борода, когда кинул, мы до Луговой добежали, и Вова на Гвоздя напоролся. А потом его Дятел накрыл. Но тот успел гранаты подорвать, так что ушел вместе с Дятлом. Героически... Как в книжках.
  Бабушка грустно покивал головой, вздохнул, потом спросил:
  - Так значит этот гондон вас все-таки кинул тогда? А мы тут гадали...
  - Ну, с одной стороны, конкретно нас он, конечно, бросил, с другой - он же вас ушел защищать.
  - Лучше б не дошел, защитничек, бля... - проскрипел Бабушка.
  Помолчали, дуя и прихлебывая сладкий кипяток. Потом дед начал рассказывать:
  - Короче, Борода тогда прибежал, толком ничего объяснять не стал. Ни про Дятла, ни про вас. Сказал, что вы его сейчас подальше уведете и скоро вернетесь.
  Я грустно усмехнулся:
  - А ты так хотел Дятла посмотреть...
  - А-а! - махнул рукой Бабушка. - Я здесь такого насмотрелся, что мне больше вообще ничего видеть неохота. Вобщем, вы не вернулись. Ночью грохнул период, утром Чапай и Борода пошли вас искать. Прошлись по Речному, не знаю докуда, никого не нашли, а на обратном пути в Шестерке затарились. Я так понял, Командир больше не вас хотел найти, а жратвы надыбать. А потом вроде все устаканилось помаленьку. Он нас в первые дни так работой загрузил, что искать кого-то и некогда было. Трубу наверху, на склоне, починили, ее в натуре, этот бешеный Дятел порвал. Вода появилась. Старую дверь перекошенную выломали еле-еле, два дня корячились, заложили дыру, а ту железку, через которую я вас запустил, укрепили, сделали новый вход. А дальше все по-старому - сидим в Сарае, припасы подъедаем, вроде все как обычно, только вы все не возвращаетесь. К Бороде и Светка, и Валуев ходили, а он нет и все! Искать не пойдем. Итак, народу мало осталось. Если выжили, сами вернутся.
  А недели три назад мне Света на ухо шепнула, что с Командиром не так что-то. Сама толком понять не может, но бояться его стала, как прокаженного. Я тоже потом на него повнимательней глянул, а он на Урода похож! А обедали как раз тогда, у меня аж ложка из руки выпала, сижу, рот открыл, смотрю на него и охреневаю. Он тоже на меня глянул быстро, глазами как-то сверкнул и улыбнулся, типа, что - нравлюсь? Бля, Егор, у него не зубы во рту были, а эти, как у кадавров разных, клычищи! На следующий день все уже видели, что Борода в кого-то превращается, даже Чапай, с которым они вроде как сдружились. Ну, собрались за ужином и разложили ему: так и так, ты кто такой есть-то? А он и ухом не повел. Вы че, говорит, граждане, травы курнули? Я - Командир ваш, защитник и предводитель. Что, типа, за вопросы такие бредовые? И как-то вроде прямо в мозгах говорит, да так убедительно, что все и успокоились. Я вот сейчас вспоминаю и понять не могу - три дня с ним жили потом, он уж вообще на человека не похож, а нам как бы по хрен. Гипноз, что ли какой?
  - Ну да. - вставил я. - Можно и так сказать. Гипноз. Он к вам в подсознание залез и глаза отводил. Они теперь умеют.
  - Во! - вскинулся Бабушка. - У него когти вместо ногтей, а всем по барабану!
  Допил воду, помолчал.
  - Он эти три дня вообще ни с кем не разговаривал, не ел почти, а только Светку трахал. С утра до вечера - скрип из подсобки. Она уж, бедная, еле ходила и тоже, как будто, так и надо. А на четвертый день все и случилось. Да так быстро, бля... Я в толчок шел, эти там в подсобке скрипели, а дверь открытая. Ну я мельком и глянул. Светка голая на верстаке лежит, голова ко мне свесилась, а Борода сзади там что-то ковыряется. Я уж хотел дальше идти, смотрю, у нее глаза открытые и как бы стеклянные, а из носа - струйка крови течет. Я на месте застыл, и тут Борода голову-то и поднял. Меня будто с кислоты какой резко отпустило, как повязку с глаз сняли! Светка мертвая, а ее Урод жрет! Морда страшная, рот весь кровищей измазан, глаза прямо в мозг мне смотрят. Ну я заорал благим матом и к остальным ломанулся. Пока объяснял че почем, этот в дверь влетает и Чапая с ходу рвет пополам почти! Валуев его схватить пытался, тот ему по лицу и ноге прошелся, да так, что мясо шмотками полетело. Я калаш успел схватить и давай по нему херачить. А он быстрый, скачет по стенам, уворачивается, смеется, падла! Потом обратно в дверь прыгнул и пропал куда-то. Я - к Валуеву, тот живой, но порванный, мама не горюй. Но ничего, встал, оружие взял, со мной пошел. Ходим по Сараю, ищем Урода, с Валуева кровь течет ду́ром просто, смотрим - оружейка закрыта, а он там песни горланит. Мы ему - выходи, сука, а он опять ржет, щас, говорит выйду! И правда вышел. Снарягу нацепил, подсумки, Вал в руках. Дверь распахнул и давай в нас стрелять. Мне бочину прострелил, а великану нашему живот. Хорошо Валуев парень крупный, сильный, он Бороду в охапку одной рукой взял и к выходу с ним побежал. Метра два не успел, рухнул прям перед порогом. Борода поднимается, улыбка до ушей, ручищи по локоть красные, а ты что, Бабушка, говорит, носки не штопаешь? Только хотел ко мне рвануть, я в него весь магазин и выпустил. Его за дверь выбросило, еле успел захлопнуть и засов задвинуть, он с той стороны уже долбит, да так, что стена ходуном ходит. Минут тридцать долбил, орал, потом свалил куда-то. С тех пор почти каждую ночь приходит, долбит, рассказывает мне, как меня жрать будет. Прямо у меня в голове рассказывает...
  Бабушка замолчал. Его заметно потряхивало, словно он заново переживал, эти страшные события.
  Я тоже опустил затуманившиеся глаза, сказать было нечего. Из памяти на меня смотрели люди. Настоящие. С большой буквы... Хмурый Серега, быдловатый Дядя Миша, простодушный Вова, невозмутимый Леший, деловой Чапай, весело смеющаяся Света, большой, добрый Валуев... Откуда-то снизу который раз начала подниматься, затапливая разум, волна нечеловеческой обреченности и отчаяния.
  Настя осторожно и ласково прикоснулась к сознанию, словно легонько пожав руку теплыми пальцами. Стало полегче. На смену меланхолии шли ярость и жажда мщения.
  - Валуев-то хоть не долго мучился? - спросил я.
  - Нет. - хрипло ответил Бабушка. - Я, когда дверь захлопнул, он уже откинулся. Я, вообще, не знаю, как он смог через весь Сарай этого Урода протащить. Тот же его рвал всю дорогу, живого места не осталось...
  - А ты? Борода в тебя из Вала в упор почти шмальнул. Как, вообще, выжил-то?
  - Да он вскользь попал, - отмахнулся Бабушка, задирая грязный бушлат и майку. На боку краснел здоровенный, совсем свежий шрам. - Кожу с мясом чуть-чуть содрал, ни печенку, ни ребра не задел. Я остатками бальзама мазал, вон, видишь прошло почти. Ладно, херня! Меня по жизни еще и не так рвали.
  Я покачал головой, сжал кулаки. Борода...
  - Он когда последний раз приходил?
  - Дня два назад где-то. Ночью тоже вроде, если по часам... Да я тут, Егор, сижу, наверх-то почти не вылезаю. День, там ночь, хрен его знает.
  - Нету там больше ночей, Бабушка. - вставил я. - Один бесконечный серый день...
  - Сначала почти каждую ночь в дверь ломился. - продолжил тот, видимо, не поняв, о чем я. - Я пару раз даже чуть не открыл, он словно прямо в голову залазает и руками управляет. Опомнился в последний момент. Потом поутих маленько. Раз в три дня начал являться. Присосался, собака, как банный лист к жопе... Вобщем, неделю где-то я здесь сидел среди мертвецов, потом решился все-таки. Утром вышел, похоронил, как надо. До темноты горбатился. Бок, сука, горит, а я копаю. Ладно хоть не припрыгал никто, повезло. Закопал глубоко, камней натаскал, сверху насыпал, чтоб этот не разрыл, кресты сколотил...
  - Мы видели. - сказала Настя. - Это правильно. Людей надо хоронить по-человечески. Даже здесь...
  Бабушка посмотрел на Настю. Во взгляде были очень необычные для его лица теплота и нежность. Словно старый дед, к которому наконец-то приехала любимая внучка.
  - Настя. - мечтательно протянул он. - Молодец, Егорка! Такие подарки даже там, где мы жили, редко дарят, а уж здесь... Ты уж береги ее, сынок...
  - Стараюсь. - ответил я. Сынок! Да, постарел дед, постарел...
  Тот допил остатки кипятка и продолжил.
  - А второй раз я вчера наверх вылез. Период же был на днях... Вылез и охренел. Вообще ничего не понял. Магазин, кстати, пустым оказался.
  - Да. - сказал я. - Мы тоже охренели сегодня. Выключили наш мирок, Бабушка. Все, не нужен он больше никому. Причем, есть мнение, что это наш с Настей косяк.
  - Не грузи, Егор. Не надо... - тихо произнес он.
  Я посмотрел в прищуренные, столько всего в жизни повидавшие, глаза, позволил себе заглянуть чуть дальше, за них, и понял, что Бабушка давно для себя все определил. Он остается в Сарае до конца. Точка. Без вариантов. Смысла дергаться дальше он не видел. Что там - наверху, ему совершенно фиолетово. Он остается умирать... А сейчас Бабушка просто очень благодарен нам с Настей и рад нас видеть, просто, как что-то хорошее и человеческое на последней ступеньке жизни.
  Он грустно улыбнулся. Кивнул. Прочел в моих глазах понимание, урка мой проницательный! На глаза снова навернулись слезы...
  - Ну что, робяты! - с наигранной бодростью сказал он. - Еда-то у меня еще осталась с того периода. Что я тут один много съем? Так что давайте-ка помойтесь, вода еще течет, порубайте, да отдохните. Я так секу, вы сюда не по ровной дороге добирались. Вон, аж с ног валитесь. А там, потом и поговорим...
  Тут он был прав. Сил почти не было. Шли долго.
  - Бабушка. - улыбнулся я. -Ты мне пока топор наточишь? А то, столько говна срубил, затупился, бедный.
  Лицо старика просияло счастливой улыбкой.
  - Сделаем! В лучшем виде!
  В холодном душе, я понял, что силы все-таки оставались. И у меня, и у Насти. Мы долго и страстно любили друг друга под потоками ледяной воды, и нам было жарко. Дикое напряжение последних часов подстегнуло чувства, так что спать мы улеглись только через час. Зато уснули сразу и крепко.
  А разбудил нас Борода...
  Громкие, глухие и ритмичные удары в металлическую дверь разносились по всему бункеру, невольно вызывая воспоминания о Дятле. Мы втроем молча подошли к стене, стальное полотно гулко вибрировало и ходило ходуном, но дверная коробка и засов держались крепко. Стояли, слушали смотрели на громыхающую дверь.
  Мы с Настей закрыли сознание, чтобы раньше времени себя не обнаружить, но Бабушку Борода почуял почти сразу.
  - Привет, старый! - раздался одновременно и за дверью, и в голове шепелявый, хриплый рык, знакомый только интонациями и оборотами речи. - Может сегодня хоть выйдешь, прогуляемся с тобой. Там снаружи так интересно - просто жуть. А я жрать хочу, как раз. Торжественно обещаю начать с правой ноги. Потом отпущу до следующей прогулки. Ну как, старый? Соглашайся! Я ведь один хрен до тебя рано или поздно доберусь.
  - Пошел на хуй! - рявкнул Бабушка и завел свою не очень разборчивую, зато очень яростную пластинку по фене.
  Я мысленно потянулся за дверь. Сильный. Может быть, даже сильнее Петровича, которого я считал пределом эволюции Уродов. Почему-то, кстати, с самого начала был уверен, что Борода в результате своей долгой трансформации превратится именно в такого вот, Уродо-сапиенса, а не в злобную и безмозглую тварь. Хотя он сейчас тоже, конечно, - тварь, но намного-намного опасней.
  Молча развернулся, пошел натягивать снарягу.
  - Ты что, Егор, ошалел совсем? - с громким шепотом бросился за мной Бабушка. - Да мы его даже втроем не завалим!
  - Я с тобой! - вслед за ним сказала у меня в голове Настя.
  - Нет! - решительно отрезал я.
  - Не имеешь права теперь так рисковать, понял? - начала возмущаться она. - А если он тебя убьет? Мне... Нам, что делать?
  Женщины... Сразу давят на главное.
  - Настенька. - ответил я ей. - Я имею полное право завалить эту падлу, потому что она жестоко убила почти всех моих друзей. А тебе торжественно клянусь, что скоро вернусь живым и здоровым. Ну, что он мне сделает? Мы с тобой Анунахеров на раз-два замочили... Ну, почти на раз-два, а уж это недоразумение шепелявое... Личное это, пойми....
  - Я понимаю, Егор, я же тебя насквозь вижу, блин! Но все равно - я с тобой!
  - Нет. Не надо тебе ни смотреть на это, ни тем более, участвовать. Все, разговор окончен.
  Настя обиженно надулась. В режиме мысленного обмена это выглядело довольно забавно.
  - Что ты ржешь, засранец?! - еще больше раздухарилась моя любимая, но я чувствовал, что она уже сдалась. - Только попробуй там, хоть поцарапайся!
  - И не таких валил, дед. - ответил я вслух Бабушке. - Не переживай. Месть - благородное дело.
  - Это да! - протянул Бабушка. - Ответить петушок должен по любому! Но ты точно уверен?..
  - Да.
  ***
  За толстой сталью дверного полотна - тишина. Но он там. Притаился, ждет. Багровая аура извращенного и уже очень далекого от человеческого сознания светится в темноте коридора. Меня не чувствует, я закрылся наглухо, а вот подошедшего со мной к двери Бабушку определил сразу. Орать на этот раз не стал. Бесшумно переместился ближе, весь подобрался, исходя волнами нетерпения и голода, похож на сжатую до предела пружину.
  - Приготовься захлопнуть, - очень-очень тихо, наклонившись прямо к уху деда, прошептал я.
  Снял тяжелую цепь с крюка, особо не таясь, бесшумно все равно не получится. Взялся за выступающую планку засова, чуть сдвинул. Багровая пружина за дверью сжалась еще сильнее. Я посмотрел на Бабушку, тот кивнул, и я резко выдернул засов из паза.
  Тысячная доля секунды, и дверь распахнулась в темноту, подчиняясь мощному рывку из коридора, в проеме мелькнула огромная угловатая фигура, а воздух сверху вниз со свистом прорезал полукруг страшного удара когтистой пятерни. Радиус этого полукруга был метра полтора, скорость - просто убойная. Не увернулся бы даже самый натренированный японский ниндзя, развалился бы на две половины со всеми своими нунчаками и сюрикенами. А я увернулся. Я не ниндзя, я - Егор. Очень быстрый Егор. Плавно уклонился вправо и в развороте ударил ногой прямо в центр туловища, облаченного в бронежилет. Хорошо ударил. Борода ухнул вырвавшимся из легких, или что там у них внутри, воздухом и отлетел метров на пять вдоль правой стены коридора, с треском ломая ржавые костыли, на которых покоились толстые черные кабели.
  Я шагнул за порог, поднимая автомат, дверь за спиной тут же захлопнулась, послышался сильный удар, вставшего на место засова. Молодец, старый!
  В коридоре было темно. Но ни мне, ни моему врагу свет был совершенно не нужен. Борода уже успел вскочить на ноги и застыл, пригнувшись и касаясь когтями бетонного пола. Смотрит на меня раскосыми бельмами, в которых на смену удивлению и ярости приходит узнавание и радостное предвкушение крови.
  - Егор... - хрипло и как-то даже ласково протянуло то, что когда-то было нашим Командиром.
  - Вот это подарочек! Прямо Новый год какой-то, епта! Вернулся, сучонок! Да смотри, какой прокачанный! Ну, тем интересней тебя убивать будет. На хер мне теперь Бабушка... Ты мне, роднее намного, принцесса. Всегда тебя, падла, ненавидел...
  Выпрямился, молниеносным плавным движением выдернул из-за спины автомат, направив на меня. Стоит лыбится. Урод.
  Изменился, конечно, сильно. Рожа страшная, но прежние черты все-таки проступают. Странное ощущение. Смотришь на него - тварь из самой последней преисподней, а все равно ведь Борода. Только другой. Вырос на голову, не меньше, плечи еще шире стали. Он и будучи человеком, был очень хорошим бойцом, а теперь - просто киборг-убийца. Буквально физически ощущаю потоки мощи, от него исходящие. Закрываться, как я, то ли не умеет, то ли не считает нужным... Если бы тогда, под трибуной Сталелитейщика, вместо Иван Петровича был он, неизвестно, чем бы там все закончилось.
  Но с тех пор прошло больше месяца. Я тоже повзрослел. И главное - остался человеком, не стал вот этой мерзостью...
  Мерзость устала ждать и начала стрелять мне по ногам. Сухо затрещал Вал, девятимиллиметровые пули выбивали яркие искры из многострадальной двери, а я уворачивался, и, как Миксеры из метро, длинными прыжками от стены к стене, наискосок коридора, двигался к нему. Пули проносились на расстоянии волоса от тела, вспарывая одежду, но кожи под ней так ни одна и не коснулась. Бой на сверхзвуковых скоростях. Последний длинный прыжок, удар обеими ногами, и Борода снова летит по коридору.
  
  Поднялся, развернулся. В глазах - что-то похожее на растерянность. Что, козлина, не ожидал от Егорки такого? Пора приступать к казни. Пинать его, как футбольный мяч по коридору можно до бесконечности, толку не будет. Я вскинул автомат и дал очередь. Он попытался отпрыгнуть, но я бил с упреждением. Руками управлял не мозг, а инстинкты, просчитывающие действия противника на шаг вперед. Мои пули раздробили ему левое колено. Борода приземлился на пол, нога подломилась, его повело в сторону, но тут же последовал разворот на здоровой ноге, новый прыжок назад и очередь в мою сторону. Теперь уже не по ногам, а в голову. Понял, что поиграть не получиться, надо бить наверняка. Нужно отдать должное Уроду, увернулся на этот раз я еле-еле. Но, увернулся. Двинулся за ним, несколькими выстрелами разнес второе колено. Борода завыл и очень быстро пополз на руках прочь во тьму коридора, волоча за собой обездвиженные ноги. Тюлень, бля. Я медленно двинулся за ним вдоль черного мокрого следа на пыльном бетоне. Метров через двадцать след свернул направо под прямым углом, исчезая в одном из проемов.
  Та самая комната с рисунками. Случайно или нет? Впрочем, какая разница...
  Перекатом оказался внутри, пропустив рой гудящей свинцовой смерти над собой, одновременно определяя позицию Бороды. Перекатился еще раз, снова разминувшись с автоматными пулями, поднялся на колени и дострелял магазин в огромную серую фигуру, скрючившуюся в углу. Туловище, плечи, локти. В голову стрелять не стал. Она мне еще пригодится.
  Вал выпал из рук Урода, а он сам, подергиваясь, сполз по стене. Я подошел, глянул. Полная потеря несущей способности. Конечности обездвижены, бронежилет похож на решето, но Командир жив. Наверное, если сейчас уйти, оставив его таким, дня через три будет снова скакать, как ни в чем не бывало. Взял за ногу, перетащил тяжеленое тело на середину комнаты. Достал топор. Традиция - есть традиция. Борода, приподняв голову, молча смотрел на меня. Больно ему не было. Ему было страшно. Страшно не от осознания приближающейся смерти, а от того, что я наконец раскрылся, и тот смог взглянуть на меня по-настоящему, в силу своих возможностей, конечно.
  - Как? - прохрипела тварь.
  Я молчал. Стоял, смотрел на бывшего хирурга. Жил мужик, сильный, умный, с харизмой, людей от смерти спасал, а теперь вот это... Хотя, если честно, всегда был с гнильцой, презирал всех нас непонятно почему. Так что не жалко мне его. Ни капельки.
  - Чапай, Валуев, Света. - произнес я. - Особенно, Света... Зачем? За что?
  Широкий, зубастый рот растянулся в улыбке:
  - Тебе не понять. Я...
  Топор разрубил шею, вонзившись в пол. Хорошо наточил Бабушка. Таким острым лезвие еще никогда не было. Из шеи толчками брызнула черная кровь, голова откатилась в сторону.
  Я подошел к ней, взял этот отвратительный тяжелый предмет, который две секунды назад что-то пытался мне сказать. Поднял, как баскетбольный мяч, за холодный облезлый затылок и со всей силы запустил его в изрисованную стену перед собой, попав прямо в миндалевидный глаз, заключенный в треугольник.
  - Получайте! - сказал я нарисованным Аннунакам. - Дар... Отмытый, бля, праведной болью.
  Голова Бороды отскочила и с костяным стуком упрыгала в угол. На стене осталось мокрое пятно, начавшее тут же стекать вниз. Как будто всевидящий глаз вдруг заплакал черными слезами.
  Все.
  Я повернулся и пошел в Сарай.
  К Бабушке. К Насте...
  ***
  Снова стоим у двери. На этот раз втроем. Мы с Настей, экипированные в новую спецназовскую снарягу, в новых шлемах и очках, увешанные гранатами и патронами, и Бабушка. Старый, грустный Бабушка. Пошел нас проводить. Так за нас переживает, что даже подарил Насте свой топор. Думаю, самый лучший топор в этом мире.
  Посмотрел на него и все-таки спросил в последний раз.
  - Может передумаешь?
  - Нет, Егорка. Не передумаю.
  - Дед. Повторяю тебе еще раз - мы знаем, где находимся, вроде знаем, как отсюда выбраться, даже теоретически догадываемся, как вернуться домой. Пошли с нами!
  Он покачал головой.
  - Все. Хватит. Ничего не говори и не рассказывай. Мой дом теперь здесь. Я уж тут как-нибудь потихонечку... Куда мне, старому, идти? На хрена? Нет. Я остаюсь. Завтра вон, может, погулять отправлюсь.
  Я видел это в его глазах. Он все решил. Бабушка остается умирать. Здесь. Жаль...
  Я крепко обнял его, он похлопал меня по спине, проворчал, скрывая слезы:
  - Давай, Егор! Покажи там всем этим педерастам, что русские не сдаются!
  - Покажу, старый, покажу!
  Он обнял Настю, и снова обратился ко мне:
  - И сокровище, вот это береги! Ты смотри - она аж светится вся изнутри! Алмаз, а не девка!
  - Спасибо, Бабушка. - тихо сказала Настя. - Прощай.
  - Прощай, дед. - проговорил я.
  - Бывайте, ребят. - ответил он, пряча глаза, и закрыл дверь. Через секунду из-за нее глухо донеслось. - И про растяжки мои не забудьте!
  Не забудем... На душе скребли кошки. Больше мы его не увидим. Никогда. Я это знал точно.
  В комнату с комиксами на стенах заходить не стали. Не хотел, чтобы Настя видела казненного Урода, да и картинки с текстами я запомнил и мог просто мысленно ей показать во всех подробностях. Так что - незачем. Только время тратить.
  Быстро миновали коридор и выбрались на поверхность.
  Шока, на этот раз, не было. Мы уже были готовы к тому, что увидим. Зато вчера, выйдя из подземелий метро на станции Абалинской и оглядевшись вокруг, мы сначала вообще ничего не поняли. Ждали всего, чего угодно, но только не такого.
  Последние три перегона метрополитена миновали практически без проблем. Шли спокойно и не спеша. Миксеры маячили невдалеке, цокали когтями в параллельном тоннеле, но напасть так и не решились. Наверное, между двумя их группами, разделенными станцией каннибалов, существовала ментальная связь, и сильно уменьшившееся в числе стадо, живущее в перегонах до Космической, настойчиво рекомендовало соседям держаться от нас подальше. Соседи решили прислушаться к советам и нас так и не побеспокоили.
  Когда впереди забрезжил неяркий свет Абалинской, я посмотрел на часы. Путь от порога клиники эстетической медицины, целый месяц бывшей для нас уютным домом, до конца линии метро занял чуть больше двенадцати часов. Могло быть и хуже. На поверхности сейчас должна уже быть ночь.
  Мы устроились перекусить прямо на шпалах, гадая - вылезать сейчас или ждать утра. Сошлись во мнении, что очень высок процент того, что на выходе нас ожидает целая делегация встречающих. Рассерженный предводитель Аннунаков, который ускакал от наших пуль на станции Безымянного Солдата, наверняка привел шоблу своих горбатых товарищей и стянул со всех близлежащих районов сотни зверей. У меня в голове даже сама собой нарисовалась картинка: мы поднимаемся по ступеням, выходим на улицу через тяжелые стеклянные двери, а перед нами полукругом стоит десяток-другой высоких серых фигур, перед каждой из которых переливается волшебный полупрозрачный пульт; далее - зубастая и когтистая стена, состоящая из бесчисленных Уродов, Косяков и прочих Волосатых, а завершают композицию огромные булыжники летательных аппаратов, зависших в небе, как вертолетное звено перед атакой. Транспаранты, воздушные шары и букеты цветов в видении не присутствовали. Встреча обещала быть торжественной, но далеко не праздничной.
  Поэтому, посовещавшись, мы с Настей решили, что время суток в данный момент фактор не особо важный. Решено было не ждать утра, а выходить прямо сейчас. От подземелий уже конкретно тошнило, а драться придется в любом случае, не сейчас, так через несколько часов. Не оставаться же здесь жить? Мандраж, конечно, был сильный. Спрятались в метро... Только оттянули свой конец, так сказать... Но прорываться надо. В любом случае.
  Продышались, размялись, проверили оружие и экипировку, двинули наверх. Осторожно, но уверенно.
  Первым сюрпризом стал тот факт, что на поверхности было светло. Поднявшись со станции в широкий коридор, в плане представляющий собой квадрат, в углах которого были лестницы выходов на четыре стороны широкого перекрестка Старо-садовой и Овсеенко, мы увидели дневной свет, льющийся из ближайшего к нам выхода. Я с удивлением посмотрел на часы. Вроде идут... Что за фокусы?
  Вторым сюрпризом оказалось отсутствие радостной толпы встречающих. Перекресток был пуст. Ни кадавров, ни Аннунахеров, ни их огромных летающих камней. Мы с Настей ошарашенно застыли в дверях и, оглядевшись вокруг, обнаружили третий сюрприз. Город изменился. Его бросили. Или выключили...
  Вместо низкой серой хмари и облаков высоко-высоко над нами переливалась дымчатым узором твердая плоская светящаяся поверхность, уходящая на Север, Восток и Юг, насколько хватало глаз. На Западе, метрах в восьмистах от нас лениво текла Река. Станция метрополитена располагалось на склоне берега, намного выше уреза воды, поэтому речная панорама была достаточно обширной. Туман, вечно скрывавший противоположный берег, исчез, явив нам отсутствие этого самого берега. Река оказалась намного шире, чем я помнил, а примерно там, где должны были возвышаться пологие горы, обозначавшие границу заповедника, вертикально стояла огромная стена. Тоже дымчатая, образующая идеально прямой угол с небесной плитой. Грандиозное и совершенно сюрреалистичное зрелище.
  Но самое главное - энергия Хозяев. Потоки неведомого излучения, наполнявшие все пространство Города, текущие в стволах деревьев, вихрящиеся в воздухе, необратимо изменяющие людей, а потом подпитывающие, получившихся из них существ, излучения, являющегося сутью и смыслом всего, творящегося здесь, исчезли. Полностью и, видимо, навсегда.
  - Да-а, - протянула Настя, разглядывая далекие, но отчетливые границы мира. - Значит, не ошиблись мы насчет коробки.
  - А ты сомневалась? - спросил я.
  - Да нет. Но, как говорится, пока сам не увидишь...
  - Меня больше интересует, что все это значит. На нас обиделись и бросили на хрен вместе со всем Аквариумом?
  - Нет. Мы им нужны. Точнее - я. - сказала Настя. - Но здесь нас ловить слишком опасно. Мы стрелять умеем, можем поранить или вообще убить.
  Она помолчала задумчиво, потом продолжила:
  - Периодов больше не будет, еды не будет, останутся только мутанты и люди, обреченные на голодную смерть, или что похуже, например, как в метро у Карбюратора. Не будет больше дня и ночи, исчезнет эта искусственная иллюзия времени, останутся только мертвые декорации. Испытательный полигон исполнил свое предназначение и больше не понадобится. Его можно отключить от питания, чтобы удачный результат эксперимента сам вылез наружу, прямо в шестипалые руки лаборантов. А то, что будет с остальными несчастными живыми душами, которые не пригодились, никого не волнует. Совсем.
  - Значит надо вылезать. - сказал я. - Прямо в шестипалые руки.
  - А куда деваться? - пожала она плечами. - Здесь мы теперь долго не продержимся.
  - Ладно, тогда - сначала до Сарая, а потом к Реке. - подытожил я.
  Путь до пивзавода занял минут тридцать. Город был пуст и безмолвен. Лишь один раз, когда мы проходили красивое здание Загса, прямо из его дверей выскочили двое орущих Волосатых. Молодожены... Увидели нас, начали быстро приближаться. Мы подняли оружие, но звери исполнили совершенно непонятный номер. Один из низ резко свернул под прямым углом и, громко рыча, исчез во дворах на той стороне улицы Луговой, а второй, не добежав до нас метров сорока со всей дури врезался в фонарный столб. Столб, гудя, покачнулся, а Волосатый отлетел метра на два, поднялся на четвереньки, ошарашенно мотая головой, а затем снова атаковал несчастный фонарь. И так раза три. Потом, видимо, совсем обессилел, замер на месте, смотря на асфальт и грозно порыкивая, развернулся и медленно заковылял обратно к Загсу, пошатываясь словно пьяный.
  - Совсем очумели кадавры. - проговорил я. - Их же тоже, получается, кинули.
  - В смысле?
  - В смысле, что они не столько человечинку жрали, сколько этой местной энергией питались. Вот и тяжко им теперь, бедным...
  Вобщем, стоя сейчас на пороге Сарая, мы ощущали себя практически в полной безопасности. Остатки рассудка сохранили, наверное, только продвинутые Уроды, типа Бороды, но их было мало, так что шансы встретить их по пути были невелики. Да и идти нам совсем недалеко.
  Лодочная станция за пивзавдом. Именно туда мы хотели добраться и найти какое-нибудь плавсредство, чтобы плыть на нем по Реке. Есть ли там еще лодки, смогут ли они плыть в этой странной жидкости, а если смогут, то как драться со змеей, живущей в глубине? Мы не знали. Как не знали и то, что мы будем делать, доплыв до стены. Прорубать топором окно в Европу? Или нас течением вынесет? Вопросов много. Ответов нет. Их можно получить только непосредственно в процессе.
  Дошли до пивзавода, свернули направо, шагая вдоль потока, бьющего из нашего склона и впадающего в Реку прямо перед нами. Не дошли до берега метров десять. Остановились. Из-за клубов зловонного пара, поднимающегося в месте слияния двух жидкостей, лодочную станцию почти не было видно. Пришлось смотреть не глазами. Кирпичная стена завода, неширокая полоса асфальта и песка между ней и урезом странной воды, а дальше - деревянные сходни, пешеходные мостки, причальные палы с пауками и катера. Разные. И большие, и маленькие. Но только пластиковые, ни одной железяки. Скорее всего, металл растворяется в едкой субстанции, которая здесь вместо воды.
  Ширина потока, отделяющего нас от причала - десять метров. Разбежались, прыгнули. Можно было и пятнадцать пролететь, а может и двадцать. Мы теперь - олимпийцы. Вернемся домой - все мировые рекорды побьем, по всем видам спорта. Кроме шахмат, конечно. И керлинга...
  Дошли до мостков, остановились.
  - Выбирай. - сказала Настя. - Я про лодки совсем ничего не знаю...
  Я внимательно осмотрелся. Катера вроде целые, потемнели ниже ватерлинии, там, где пластиковый корпус соприкасался с похожей на сопли жидкостью, но ни коррозии, ни, тем более, пробоин не видно. Только навесные моторы растворились, остались лишь крышки с названиями и количеством лошадиных сил и остальные неметаллические потроха. Осторожно прошелся по мосткам. Вгляделся в воду. Глубина здесь должна быть - метра полтора-два, но дна не видно. Может и дна нет теперь? Подумал, отодрал самую длинную деревянную доску настила, сунул в жижу полностью, почти задев поверхность рукой. Ничего не нащупал. Доска пропадала из виду сантиметрах в тридцати от поверхности. Субстанция практически непрозрачна. Отпустил свой импровизированный щуп, и он довольно быстро поплыл вдоль берега, подчиняясь течению. Я подумал еще, снял перчатку и, на долю секунды опередив предостерегающий крик Насти, сунул в жидкость ладонь. Теплая, плотная и жжется. Терпимо, но неприятно. Вытащил руку. Кожа покраснела и горела, как после крапивы. Нет, плавать в этой водичке нельзя. Максимум - пару минут. Потом облезешь до костей...
  Катеров много. Люди здесь парковались богатые, зажиточные. Нам нужно что-нибудь покрупнее, так как, хоть мерзкой белесой змеи пока не наблюдается, встретим мы ее обязательно. Жопой чую.
  Остановился у здоровой красивой лодки "Корвет 750". Люксовый, круизный катер восьмиметровой длины с высокими бортами. Корпус - из стеклопластика, блестящие рейлинги, вытянутый нос с широкой площадкой. Мечта!
  Забрались внутрь. Все в пылищи, но вроде целое, только двигателя нет, вместо него треснувший черный колпак с надписью, утверждающий, что когда-то тут стоял трехсотсильный "Меркури". Хорошо, наверное, перла лодочка! Оторвал колпак, шланги, выбросил все "воду", чтоб не мешались. Начал искать весла, а их не было. Посмотрел даже в богато отделанной каюте, где около штурвала была прикреплена выцветшая фотография, с которой белозубо улыбался толстый бородатый мужик далеко за пятьдесят в белой капитанской кепке, симпатичная блондинка лет двадцати и две совсем маленькие девчонки с косичками. Папа и три дочки. Хотя нет. Папа, мама и две дочки, уж больно неестественно для отца волосатая пухлая рука сжала бок девушки намного ниже талии. Я смотрел на счастливые лица людей, которым предстоит родиться через тысячи лет совсем на другой планете, и в который раз ловил себя на ощущении дикой абсурдности происходящего. Стоят, позируя перед невидимым фотографом, и даже представить себе не могут, что эту еще даже не сделанную фотографию, кто-то уже видел. Давным-давно. В невообразимой глубине веков, в жестоком чужом мире... Вспомнил свою родную доченьку, неожиданно накатило подзабытое чувство полнейшей безысходности. Сзади тихо подошла Настя. Обняла, обволокла теплом и нежностью, прошептала ласковые слова... Отпустило.
  Что ж ты, бородатый обладатель молодой жены, веслами-то не запасся? Оставив Настю в катере, пробежался по соседним лодкам и минут через пятнадцать вернулся с парой двухметровых весел с пластиковыми лопастями и алюминиевыми веретенами, на другой стороне которых крепились двусторонние багры. Это было лучшее, что я смог найти. Грести будет сложно. Такими веслами можно только подправлять курс этой махины, а задавать движение практически бесполезно, тем более, надо будет следить, за тем, чтобы едкой жидкости касались только лопасти. Алюминий долго не продержится. Так что, оставалось полностью отдаться воле течения Реки.
  - Ну что, готова? - спросил я у Насти.
  - Да. - кивнула она. - Поплыли. Бронежилеты, наверное, снять надо, а то вдруг кто-нибудь свалится?
  Я подумал. Стремно как-то без брони, она уже, как вторая кожа, но Настя права - упадем в жижу, сразу ко дну пойдем. Снимаем...
  Отталкиваясь от бортов паука, вывел лодку с пристани, забрался на носовую площадку и неглубокими, но сильными гребками стал поворачивать ее наискосок от берега. Течение подхватило катер, и мы начали не очень быстро, но уверенно двигаться на Север. Отойдя метров на пятьсот от береговой линии, я выровнял судно вдоль течения и посмотрел на Город.
  Сколько раз я вот так плыл мимо, любуясь Им, большим, красивым, родным, спускающимся к Реке зелеными террасами кварталов. Проносясь на чьем-нибудь катере, стоя у борта пассажирской Москвы или среди машин огромного грузового парома, переправляясь в Рождественский. Светило солнце, о борт билась прозрачная прохладная вода, лицо обдувал свежий ветер, пронзительно кричали чайки. Сколько раз перед моими глазами проплывали улицы Старого города, зеленые, с островерхими крышами, из-за которых торчали золотые купола церквей и редкие новостройки, красивый ансамбль зданий пивзавода, трубы ГРЭС, бассейн ВВС, покрытый сочной травой склон под площадью Доблести, на вершине которого гордо воздел руки с крыльями в небо Склифосовский, панельные кварталы советской эпохи застройки, совсем новые районы - разноцветные и многоэтажные. А под всем этим ярко желтой полосой на фоне синей воды тянулся городской пляж. Самый протяженный на нашей Реке...
  А сейчас я смотрел на труп. Как когда-то с балкона многоэтажки, передо мной раскинулась пустая высохшая оболочка, качественный, подробный, но совершенно безликий муляж, скопированный из другого времени и пространства и заключенный в огромную коробку. Это был не наш Город.
  Это была обесточенная, наглухо запертая и брошенная надзирателями тюрьма, в которой доживали последние свои дни немногочисленные заключенные. Без смысла, без надежды, без времени и движения.
  И мы ее покидали...
  Из кабины выбралась Настя. Встала рядом, тоже смотря на открывшуюся панораму. Не читая мысли, просто так, по-человечески, угадала мои эмоции, тихо спросила:
  - Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидим его опять? Не эту дешевую порнографию, а настоящий, наш, родной Город?
  - Не знаю, Настен. - честно ответил я. - Не знаю...
  Мы проплывали мимо третьей очереди набережной. Здесь я ещё не был и с интересом искал отличия раскинувшейся передо мной копии от оригинала, сохранившегося в памяти. Почти все такое же. Монумент Парусника белеет над каскадом лестниц, спускающихся к пляжу, выше - одноименный дорогущий жилой комплекс из бетона и стекла, завод КинОп, давным-давно переделанный в развлекательный центр, пестреет названиями баров, фитнес и стриптиз клубов. Только недостроенный храм перед резким поворотом Речного проспекта наверх опутан чёрной паутиной и лишён крестов. Странно. Что за дело Ануннакам до нашей веры, почему так упорно они обгаживают объекты культа?
  Додумать мысль я не успел. Чувство опасности сиреной ударило по ушам, подсознание бросило в глаза образ летящей прямо мне в лицо смерти, успев перед этим соорудить из электрических импульсов синапсов прокачанного головного мозга плотный невидимый щит перед этим самым мозгом, который ещё ничего не успел понять и осознать. Через неимоверно короткую долю секунды в щит ударило сразу три раскалённых куска свинца, прилетевших с берега. Вслед за ними прилетели хлопки выстрелов. Физико-химические составляющие организма уже не успевали за экстрасенсорными. Я только-только понял, что по мне ведётся прицельный снайперский огонь, а подсознание, взявшее функцию защиты моего тела на себя, уже соорудило новый барьер, тут же задрожавший от ещё двух попаданий.
  Уроды. Стоят вдоль кованного ограждения набережной и внаглую расстреливают меня из снайперских винтовок. Блин, где они их тут берут? На алиэкспрессе заказывают, или Анунахеры специально снабжают?
  И тут меня который раз поразила моя Настя. Я давно догадывался, что изменения, происходящие с нами, работают не идентично друг другу. В моем случае баланс был явно смещён в сторону физики, так как я типа защитник и воин, а в ее - в сторону ментально-эмоционального. Она намного острее чувствовала именно невидимую энергетическую составляющую мира. И сейчас она встала прямо передо мной на носу лодки. Я даже не успел ничего сказать или сделать, а она обволокла следующий залп с берега, развернула энергию пуль вокруг себя, словно поменяв минус на плюс, и стремительные, смертоносные конусы полетели обратно, прямо по коридорам вакуума, который они только что проделали в воздухе, летя сюда. Даже с такого расстояния мы видели бордово-чёрные брызги разлетающихся голов Уродов, в которых попали выпущенные ими же пули. Круто! Я, наверное, тоже так смог бы, но надо сначала до такого додуматься. Попытался отодвинуть Настю с линии огня, но встретил неожиданное сопротивление.
  - Не дергайся! - крикнула моя подруга. - В меня стрелять не будут.
  Я подчинился, и действительно, высокие широкоплечие фигуры провожали наше судно, склонившись к прицелам и ведя стволами винтовок за нами, но ни одного выстрела так и не последовало. Настя, встав на борт, сравнялась ростом со мной и полностью закрыла меня своим телом.
  Мне стало как-то стремно. Вот тебе и защитник, за бабой спрятался.
  - Во-первых, я не баба, а девушка! - тут же сказала Настя. - Красивая, нежная, да к тому же в положении, а во-вторых, ты разве не понял, что убить снова хотели конкретно тебя? Приказ у них, видимо, такой, - по мере сил и возможностей уничтожить бесполезного, но очень настырного Егора, который своим присутствием около меня рушит все Их грандиозные планы. Ты для них, как песчинка в презервативе. Вроде маленький, но все удовольствие от процесса обламываешь.
  - Спасибо, дорогая и любимая Анастасия, за такое поэтическое сравнение! - сказал я, понимая, что она права на все сто. Это была последняя отчаянная попытка Ануннахеров избавится от меня до выхода из Аквариума. Значит все-таки боятся, и это хорошо! Ну ещё бы не бояться, если совсем недавно подопытная крыса взяла и загрызла насмерть двух из трех склонившихся над ней лаборантов. А если боятся, то шансы на успех есть. Пусть призрачные и незначительные, но это лучше, чем совсем ничего.
  Следующие полчаса прошли в тишине. Мы медленно плыли на Север, влекомые неспешным течением густой жидкости, похожей на кисель или сопли. Набережная закончилась, вместо неё замелькала плотная коттеджная застройка сильных мира сего, точнее того, наплевавших на городские правила землепользования и отхапавших себе значительный участок берегоохранной территории. Над ними, на вершине берегового склона, устремились ввысь новые жилые и офисные комплексы.
  - Вон там я когда-то работал, - сказал я Насте, показывая рукой на двадцатипятиэтажные красивые здания. Жилые, с офисами на пристроенных нижних этажах.
  - А я их, кстати, проектировала. - ответила она, со странным выражением глядя на высокие фасады, отделанные композитом и стеклом витражей. - Рисовала эскизы, ругалась с заказчиком, ездила на стройку, а теперь вот мимо плыву... Забавно.
  Ответить я не успел. Лодку сотряс удар. Мы схватились за рейлинги, глядя как вокруг судна начинает пениться река, из тягучих волн которой выскальзывает белесое длинное туловище.
  "Нару муш!" - выскочило у меня из памяти непонятное словосочетание, тут же переведённое подсознанием на "демон речных вод".
  Явился наконец, змей мой ненаглядный!
  Я вытянул из-за спины автомат. Нацелил ствол на огромное тело с неимоверной скоростью описывающее круги вокруг катера. Блин, какой-же он здоровенный! Сейчас перевернет, как нечего делать, или тупо, как кракен, обволочет кольцами и на дно утащит. Дал очередь. То же самое, что стрелять по Дятлу. Пули исчезли в мелькающей плоти, не оставляя никаких заметных следов. Надо, наверное, в голову, только вот где она? Может ее тупо нет, а зверюшка представляет собой кольцо, как тот самый символ бесконечности, где змея съела свой хвост и стала бубликом?
  Настя тоже подняла оружие, но на курок нажимать не спешила, внимательно к чему-то прислушиваясь. Я, осознав всю бессмысленность моей стрельбы, начал собирать вокруг автомата силовое поле, чтобы снабдить пули силой подсознания, но неожиданно Нару муш скрылся в глубине. Только бесчисленные водовороты то тут, то там напоминали о его недавнем присутствии.
  Несколько мгновений прошли в напряженной тишине, мы судорожно всматривались в мутную воду, не зная, что значит это неожиданное исчезновение. А потом - снова удар по лодке. На этот раз намного мягче и сзади, куда-то под киль. Еще один легкий толчок, и наш катер заметно прибавил ходу, медленно, но верно ускоряясь.
  Демон речных вод уперся невидимой башкой в днище катера и гнал его вперед. Сзади нас, растянувшись на добрую сотню метров, змеился пенистый хвост, среди медленных тягучих брызг которого мелькали иногда фрагменты округлого туловища. Мы посмотрели друг на друга.
  - Вот так! - сказал я. - Видишь, как наш ждут. Почетный эскорт прислали.
  - Скорее, конвой. - с тревогой в голосе ответила Настя.
  На воде трудно определить скорость, но я думаю, что гнали мы не меньше пятидесяти в час. Змей вел нас быстро и ровно, идеально держась фарватера, поэтому весла я больше не трогал. Город провожал нас пустыми серыми кварталами высоток, прибрежными санаториями, частными пляжами, голыми корявыми деревьями садов. Промелькнула роща баобабов, на которой не было ни одного кокона с Косяками, потом началась плотная застройка таунхаусами, спускающаяся прямо к воде, и наконец впереди показался простор поляны Карбышева, на вершине которой возвышался громадный собор Кирилла и Мефодия. Я глянул на него один раз, и больше решил не смотреть. Паутины здесь было еще больше. Она оплела когда-то белые, стремящиеся вверх, стены с колоннами, заполнила разноцветные витражи, забралась на почерневшие купола. Выглядело это очень отталкивающе и как-то пошло...
  А потом нам стало не до этого.
  Впереди по течению выросла и стала быстро приближаться дымчатая стена. На Западе она упиралась в другую стену и потолок, образуя огромный ирреальный угол мира, и уходила на Восток, разрезая Город. Поленились Ануннаки копировать весь мегаполис, ограничились районом Холодного оврага, а все, что располагалось севернее, городом, видимо, не посчитали.
  Стена нависала над нами все больше и больше. На вид - идеально ровная и твердая. Волны Реки лениво бились об нее и медленно стекали полупрозрачными кляксами. Скорость Нару муш сбрасывать не собирался, толкая катер прямо на переливающуюся медленными серыми разводами поверхность. Я крикнул Насте, чтобы она пряталась в кабину, залез вслед за ней, одной рукой схватившись за поручень, а другой крепко прижав ее к себе. Замерли, смотря, как полукруглый нос катера приближается к стене.
  Десять метров, пять, три, два... Я ждал страшного удара, треска раздираемого стеклопластика и звона стекол. Но вместо этого нос вошел в серую поверхность, как нож в масло, не оставив ни разводов, ни трещин. А вслед за ним в дымчатую плоть погрузилась и вся лодка вместе с нами.
  Вокруг воцарили полумрак и тишина. Исчезли чуть слышные звуки ударов волн, скрип стыков корпуса судна, пропало само ощущение движения; в один миг, без малейшего намека на инерцию. Катер словно завис в темно-сером Нигде. Зависли и мы с Настей. Тело стало невесомым и чужим, мысли застыли скрюченными образами, словно несчастные жители Помпеи, накрытые лавой, сердце встало, прекратив движение крови по венам...
  Так прошла секунда, день, тысячелетие или эпоха. Невозможно определить продолжительность временного отрезка при отсутствии самого времени. Это примерно тоже самое, что пытаться сосчитать снежинки в жаркий летний день.
  А потом время снова потекло сквозь нас, вмиг разморозив все материальные и нематериальные процессы. Но ни мне, ни Насте было не до этого. На нас обрушилось Небо.
  Ощущение безграничного, неизмеримого пространства вокруг и над головой жестоко придавило, отвыкшие за долгие месяцы жизни в четырехугольной комнате, пусть и очень большой, тело и сознание. Дикий страх пронзил все мое естество, захотелось зарыться куда-нибудь глубоко под землю, спрятаться в шкаф, а лучше - в ядерный бункер класса Люкс и сидеть там, сжавшись в точку. Мои натренированные экстрасенсорные органы восприятия мира зашкаливали, воя сиреной тревожной сигнализации в каждой клетке, в каждом атоме тела.
  Однако, столь резкий и сильный приступ агорафобии длился недолго. Все-таки, большая часть жизни была прожита именно в таких, нормальных, условиях, поэтому организм, пусть не сразу, но начал вспоминать, что это такое - находиться в настоящем мире. А вслед за ним подтянулось и подсознание, помогая мозгу продышаться после такой молниеносной смены обстановки и адаптироваться к новым, а точнее к старым, ощущениям вокруг себя.
  И первым из этих ощущений стал ветер. Пусть несильный и наполненный неизвестными запахами, но свежий. От колыхал волосы на голове, касался лица, и, казалось, выдувал из всего моего тела кусочки тлена и праха, накопившиеся там за время жизни в затхлом мертвом Городе. Испуг уступал место радостному восторгу. Я с удовольствием повернулся навстречу прохладному потоку воздуха, вдохнул полной грудью и открыл глаза.
  Звезды. Мириады ярких колючих глаз смотрели на меня из невообразимых далей и времен с черно-синего небосклона, который ровно посередине пересекала мерцающая разноцветными свечениями дуга Млечного пути. Я никогда в жизни не видел столько звезд. Их было так много, что окружающий пейзаж был виден очень отчетливо, словно при свете нескольких лун.
  Та самая равнина с хаотично раскиданными по ней холмами из необычной на вид пористой породы багрового цвета. Катер плыл через ущелье, образованное двумя курганами, посередине реки, заметной уменьшившейся в ширину метров до пятиста. Впереди водная гладь плавно поворачивала налево, исчезая за грядой холмов, а потом километра через три появлялась вновь, извивалась руслом и упиралась в огромный даже с такого расстояния серый параллелепипед. Далеко на горизонте смутно прорисовывались контуры следующего исполинского ящика. Я оглянулся. Сзади давила своими габаритами и массой уходящая вертикально вверх плоскость, через которую мы только что проплыли. Медленно и величественно она удалялась от нас, позволяя разглядеть ее верхний край, горизонтально отсекающий звездное небо на высоте километра.
  - Мы это сделали, Егор. - послышался рядом шепот Насти. - Мы вырвались из Аквариума...
  Я молчал, все еще наслаждаясь простором вокруг. Настя вдруг сняла перчатку, перегнулась через борт и голой ладонью черпанула из реки. Подняла руку. С пальцев весело капали сверкающие прозрачные капли.
  - Вода! - сказала она, осторожно поднеся руку к лицу. - Егор, это настоящая вода!
  Я положил ей руки на плечи и поцеловал.
  - Ну, во всяком случае, от жажды точно не умрем. - бодро сказал я. - Теперь дело за малым. Вернуться домой...
  Поворот русла приближался. Эйфория постепенно проходила, ей на смену спешило чувство опасности, давно уже стучащее молоточком по голове, но только сейчас, наконец, достучавшееся до сознания. За багровыми холмами нас ждали. Ануннаки. Перепутать было сложно.
  - Блин! - сказала Настя, когда словно в подтверждение правоты моей интуиции над плавным абрисом вершины кургана медленно поднялись несколько округлых серых кораблей. Я посчитал. Шесть штук. Зависли перед нами плавной дугой, радиусом километра в полтора. За поворотом, наверняка, наземные силы встречающих. Смердит оттуда, мама не горюй!
  - К берегу греби! - взвизгнула Настя. - Прямо в лапы ведь плывем!
  Я схватил весло, сделал первый гребок, нос судна начал нехотя поворачиваться направо, но тут же последовал удар по днищу, вода вокруг лодки снова вспенилась и завертелась широченной каруселью. Нару муш проплыл через стену вслед за нами и теперь конвоировал добычу к Хозяевам. А может быть - это был другой, местный змей? Разницы не имело. Он взял нас в кольцо. Белые бревна изгибались со всех сторон, умело закручивая массы воды и ускоряя течение, которое подхватило катер и быстро понесло его за поворот.
  Холмы сошли на нет, панорама багровой равнины открылась нам полностью. Русло реки выпрямилось. Справа показался исполинский лес. Не наши баобабы, а просто высокие незнакомые деревья с белесыми прямыми стволами и черной кроной. Слева начиналась новая горная гряда, к которой речка делала резкий поворот через пару километров. А впереди, по обоим ее берегам, стояли знакомые отвратительные фигуры. Много, штук тридцать. Около каждой из них застыли зеленоватые бесформенные куски слизи, размерами и видом очень похожие на приснопамятного Дятла, а в небе висела авиация.
  Презрение и высокомерие. Нетерпение и предвкушение. Холодная радость и чувство мести. Вся эта эмоциональная дрянь окатила нас с ног до головы. Настя застонала. Я поднял калаш и в который раз полез внутрь себя, вытаскивая Силу. Будем биться насмерть! Теперь, наверное, точно. Второй такой ошибки Анунахеры не допустят. Вон в каких "силах тяжких" выдвинулись. Перестраховались, суки!
  - Егор! - вдруг крикнула мне Настя, показывая рукой направо. Я проследил направление. От опушки странного леса в нашу сторону быстро бежала одинокая фигура. Человек. Я поймал отголосок ауры, сердце екнуло, автомат выпал из рук, чуть не свалившись за борт. Еще до того, как мое зрение послушно приблизило далекое лицо, я уже знал, кто это...
  Леха! Леший! Мой давно пропавший и вроде бы погибший друг...
  Леший бежал к нам из леса...
  10.
  Лес... Темный лес без конца и без края. Белесые стволы, покрытые серым мхом, уходят вверх на необозримую высоту, туда, где гибкими змеиными телами сплелись друг с другом тысячи ветвей, не пропуская вниз ни единого луча солнца, если, конечно, солнце и небо еще остались в этом странном и сумрачном мире, а не являются плодом воспаленного воображения.
  Зеленые, коричневые, черные, грязно-белые цвета. Взгляду уцепиться не за что. Ни одного яркого оттенка. Листья деревьев кажутся вырезанными из старого, пыльного, выцветшего картона, а изломы коры на стволах гранитно-мертвы. Ни древесной смолы, ни росы, ни насекомых.
  Тишина... Оглушительная тишина. Тишина такая, что, кажется, барабанные перепонки сейчас лопнут, разорванные изнутри громоподобным шорохом клеток разгоряченного мозга. Даже мысли ощущаются настолько громкими, что их звуки разносятся окрест на десятки километров, опасно раскачивая это мертвое равновесие жуткого леса, а слово, пусть даже произнесенное шепотом, способно разбить этот мир на миллион тяжелых острых осколков, которые заживо похоронят неосторожного святотатца, осмелившегося сотрясти неподвижный, стеклянный воздух.
  Они... Темные, бесформенные, огромные, выше самого большого дерева этого леса. Они движутся сзади. Каждая клеточка тела ощущает Их холодное дыхание, Их тяжелую поступь, взгляд Их горящих глаз, Их неумолимое приближение. Без единого звука, медленно и послушно, ломается, сминается под Ними все - от самой тонкой веточки, до толстенного, в три обхвата, ствола. Земля стонет в агонии и умирает, не в силах сдержать Их чудовищный вес. Они пожирают даже воздух, даже пустоту, заполняя образовавшееся Ничто собой. Может быть, Они и есть это самое слепое Ничто. Хочется заорать, что есть мочи, но спазм охватывает легкие, и неродившийся крик застывает в безумных, расширенных зрачках, а из горла вырывается хрип, похожий на стон загнанного животного. Ноги наливаются свинцовой тяжестью, но продолжают нести тело вперед, живя собственной жизнью, отгородившись от сознания, которое холодной волной, сметая все плотины разума, заливает дикий, предвечный, животный ужас. Ужас, которому нипочем человеческая эволюция и долгие века цивилизации. Он намного старше.
  Ни остановиться, ни свернуть. Остается одно - бежать. Бежать вперед сквозь этот страшный лес, сквозь эту бешенную тишину, бежать от дерева к дереву и ни в коем случае не оглядываться. Не смотреть назад. Сзади только Они. Их движение медленно и торжественно, но как бы быстро ты не бежал, расстояние до Них постоянно сокращается. Они настолько огромны и близки, что кажется - все, что за спиной - это Они. Кусочки мира, которые остаются позади, исчезают навечно, становясь Ими.
  Шаг, другой, третий. Отчаяние, ужас, паника, калейдоскоп серых стволов, беззвучное шуршание листьев под трясущимися ногами и четыре огненных слова в голове, перед глазами, в ушах, в каждом атоме тела: "Они идут за тобой!.."
  ***
  - Молодой человек! Молодой человек, проснитесь! Тут пришли за Вами...
  Женский голос ворвался в странный и страшный сон Егора. Чья-то рука настойчиво трясла его за плечо.
  "Ануннаки! Пришли..." - подумал он, какой-то частью сознания еще находясь в том темном лесу. Потом реальность все-таки одержала победу над тающим сновидением, и Егор понял, что находится в палате дневного стационара. Спит, а точнее, спал после дневной порции лекарств, а старшая медсестра пытается его разбудить. "Вот это сон, блин! Даже туда пролезли, твари!"
  Открыл глаза. Над ним склонилась пожилая женщина в белом халате, Наталья Сергеевна вроде ее зовут... Увидела, что он пришел в себя, наклонилась и тревожно зашептала на ухо:
  - Там у главврача в кабинете сидят двое. Я так поняла - из милиции. Вас просили разбудить и привести. Наверное, по поводу Пети...
  "Что-то долго шли. Дней пять уж прошло..."
  - Все, иду. - сказал Егор медсестре. - Сейчас только умоюсь, а то опухший весь со сна небось...
  Два мужика. Первый - полноватый, короткостриженый, лет на пять младше Егора, по-хозяйски развалился на одном из резных деревянных стульев, расставленных возле полукруглой столешницы для переговоров, примыкающей к массивному дубовому столу главного врача стационара. Второй - высокий, худой, ближе к пятидесяти, седой, стоит, прислонившись к оконному косяку, сложил руки на груди, смотрит во двор. Оба в гражданском.
  Хозяин кабинета увидел вошедшего Егора и произнес:
  - Вот, пожалуйста, пациент...
  Молодой поднял глаза на Егора. Взгляд борзый, наглый, с каким-то внутренним посылом, присущим только сотрудникам органов охраны правопорядка, из-за которого сразу начинаешь чувствовать себя в чем-то виноватым. Второй лениво отвернулся от окна, бросил короткий хищный взгляд, ощупавший Егора с ног до головы, и снова уставился во двор.
  - А он у Вас не буйный? - не поворачивая головы, спросил первый у врача.
  - Нет. Буйные в соседнем здании. Этот тихий. В смысле, нормальный. Просто депрессивный эпизод, никакой шизофрении и прочего. Вроде на поправку уже идет, мы...
  - Сергей!.. - нагло прервал его молодой и выжидающе замолк.
  - Михайлович.
  - Да! Сергей Михайлович, можно мы с ним наедине потолкуем? У Вас, наверное, дел много, а мы тут отвлекаем.
  - Ну, хорошо... - неуверенно протянул главврач, обалдевший от такой бесцеремонности. - Через сколько зайти?
  - Минут пятнадцать.
  Сергей Михайлович молча вышел, хлопнув дверью. Молодой приглашающе указал Егору на стул перед собой. Тот подошел, сел. Высокий наконец отлепился от окна и, обойдя стол, уселся прямо в кресло хозяина кабинета, сцепил руки перед собой, вперился допрашиваемому в висок. Первый достал ксиву, взмахнул ею перед лицом Егора, так быстро, что тот успел увидеть только герб и триколор, и представился:
  - Пронин Виталий Васильевич. Октябрьский РОВД... А что за усмешки, я не понял? Фамилия не нравится?
  - Извините. - сказал Егор. - Это я о своем.
  "Капитан Пронин, бля..."
  - Еще раз так усмехнешься, не здесь будем беседовать, а в КПЗ. - Пригрозил тот. - Посидишь там денька три, а потом поговорим. Понял?
  - Мне нельзя в КПЗ. Я псих.
  Егор всегда боялся милиционеров, точнее полицейских, особенно гаишников, но сейчас ему было совсем не страшно, даже немного весело. Химия, которой его здесь пичкали четвертую неделю подряд, делала свое дело. "В КПЗ? По барабану, давайте в КПЗ! Ни разу не был, хоть посмотрю, как там..."
  - Туда всем можно, особенно таким охеревшим, как ты... - ответил Пронин, заглянул в бумажки, лежащие перед ним на столе. - Егор. Ты же не против, если я тебя просто по имени буду называть?
  - Ну Вы же мне уже "тыкаете", так что можно было и не спрашивать.
  Толстячок побагровел.
  - Все, бля! Оформляем и поехали! - он даже встал со стула, оказавшись ростом на голову ниже Егора.
  - Подожди, Виталь, сядь, не суетись! - сказал второй. - Мы же в психбольнице. Они тут все с прибамбахом... Сенников Игорь Николаевич. Октябрьский РОВД. Старший оперуполномоченный.
  Он протянул Егору свои корочки длиннющей рукой через весь стол, подержал, так, что тот даже успел прочитать фамилию. Спрятал обратно в карман.
  Классика! Злой полицейский, добрый полицейский.
  - Ладно. Успеем еще. - пробормотал Пронин. Достал из портфеля фотографию, положил на стол перед Егором. - Узнаешь этого человека?
  Та самая фотка с сайта больницы, из раздела "Наши специалисты".
  - Да. - кивнул Егор. - Петя. Петр Валентинович. Фамилия - Шевченко, по-моему... С нами тут лежал.
  Тот удовлетворенно кивнул, спросил:
  - Когда видел в последний раз?
  - Да сложно сказать... Дней пять вроде. А что с ним?
  - Пропал.
  - Куда?
  - А это мы у тебя хотели спросить, товарищ душевнобольной. - ехидно ответил он.
  - Почему у меня? - сделал круглые глаза Егор.
  Пронин хотел ответить что-то еще более ехидное, но его опередил коллега:
  - Короче, Егор. Расклад такой. Жена Шевченко написала заявление. Он улетать собирался в Европу и исчез. На рейсе не было. Гаишники еще раньше нашли его машину, открытую, прямо посреди дороги стояла. В Старом городе, в Затонном переулке. А жил пропавший совсем в другом районе. Мы звонки пробили его, оказалось - последний был тебе. Сюда приехали и, пока ты там под наркотой дрых в палате, нарыли информации, довольно для тебя неприятной.
  - В смысле, неприятной? - продолжать играть идиота Егор.
  - Пропавший лежал с тобой в палате всего два дня. - вступил в разговор молодой. - До этого вы вроде друг друга не знали. Местный здоровяк, который на вас смирительные рубашки натягивает, сообщил, что вы с Петром Валентиновичем долго в курилке о чем-то разговаривали. Еле нашли его тогда. А потом он неожиданно выписался и собрался лечиться за кордон. Ты его тут три дня искал, номер у всех подряд спрашивал, а потом он сам твой телефон у главврача узнал и позвонил как раз в день пропажи. Более того, медсестра показала, что видела тебя, садившегося в его машину по нашим подсчетам минут через тридцать после звонка. Машина уехала. Больше Шевченко не видели.
  - Ну? - "Блин, что им про пришельцев рассказывать? Сейчас ведь на самом деле заберут".
  - Баранки гну! Получается, что последний, кто видел пропавшего - ты. Психбольной по имени Егор.
  Пронин откинулся на стуле, потянулся и продолжил:
  - Так, что колись, что произошло, как убивал, куда тело дел?
  - Вы что, мужики, охренели что ли? Почему сразу я? Мало ли куда он еще мог поехать?
  - Ну пока других данных у нас нет. - сказал Сенников. - Только эти. А по этим данным, главный подозреваемый - ты. Ладно, Егор, не паникуй раньше времени, расскажи лучше все по порядку. О чем вы там говорили, зачем ты его искал, зачем он тебя и, главное, куда ехали в тот вечер?
  Егор внутренне собрался, отпихиваясь от действия таблеток. Сейчас надо осторожно и внимательно. Малейшая нестыковка - и он в обезьяннике, а потом, может и еще, где похуже... С другой стороны, может там Варяги не достанут?
  - В курилке пересеклись тогда случайно, после завтрака. - начал он. - То да се, разговорились, и нашелся общий интерес у нас. Вот об этом тогда и болтали так долго.
  - Что за интерес? - спросил Пронин. - Футбол, рыбалка, девки? Или, наоборот, мужики?
  - Шумеры.
  - Кто? Че ты лепишь, бля?!
  - Шумеры. - Терпеливо повторил Егор. - Древняя загадочная цивилизация.
  - Виталь, таблички деревянные помнишь у него дома? - спросил Сенников у разъяренного напарника.
  - Ну? Помню. Иероглифы какие-то... Дальше что?
  - Я у жены его спрашивал, она сказала, что он этой шумерской цивилизацией одно время очень увлекался. Был такой народ когда-то. На этой теме, как она считает, мозгами и поехал, да так, что сюда загремел.
  - Ладно, допустим. - кивнул головой молодой. - А ты, Егор, тоже типа историк? Мы же тебя пробили давно, ты в строительной конторе инженером работал. Уволился месяца два назад. Что, кстати уволился-то?
  - С женой развелись, синячить начал, депрессия напала. Я же здесь тоже не просто так чалюсь... - пробурчал Егор. - А шумеры - это хобби у меня было. Вы вот, мужики про них не читали, а зря! Жуть, как интересно. Затягивает одним махом!
  Опера задумчиво молчали. "Пока вроде вписываюсь. - подумал Егор. - Хорошо, что этот про таблички вспомнил".
  Наконец Пронин сказал:
  - Дальше рассказывай. Почему он так резко в Европу засобирался, и зачем ты искал его потом?
  - Насчет Европы ничего не знаю. Об этом мы не говорили. А искал, потому что Петя мне несколько книг очень редких обещал дать. Ну, про шумеров.
  - И что, из-за каких-то книжек ты тут всех на уши поднял?
  - Да я же говорю, книги редкие. Единственные экземпляры в мире, наверное. А тут лежать пипец, как скучно. Да и вообще, мне даже врач мой говорил, что скорейший путь к выздоровлению - это возвращение к прежним увлечениям. Вот я и старался следовать рекомендациям, так сказать. А потом он сам про меня вспомнил, позвонил и книги прямо сюда привез.
  Мужики переглянулись. Наличие древних книг на заднем сиденье Ровера наверняка было отмечено в протоколе осмотра автомобиля.
  - Во сколько он сюда приехал? - спросил Сенников.
  - Где-то полседьмого, может чуть раньше.
  - А зачем тебя увез?
  - До дома предложил подбросить. Я так понял, у него до самолета еще времени полно было, вот он и маялся, по городу катался.
  - Ты живешь на Поводников? - не спросил, а скорее уточнил Пронин.
  - Да. - ответил Егор. - Только мы не доехали. На Краснознаменной в пробку вкрячились наглухо. Там трамваи встали и все. Ни туда, ни сюда. Ну посидели, покурили, я решил пешком дойти, один хрен делать нечего.
  - Ну?
  - Что ну? Руки пожали, я вылез и пошел. Только книги забыл...
  - Как же так? - удивился тот. - Такие редкие экземпляры, а ты их забыл?
  - А ты полежи тут пару недель под капельницей, как самого себя зовут забудешь! - вставил нотку негодования в голос Егор.
  - Опять борзеешь?! - вскинулся Пронин, однако быстро взял себя в руки, видимо, вспомнив, что допрашиваемый не совсем нормальный человек, спросил, - Во сколько ты вышел из машины Шевченко.
  - Без пятнадцати семь. - четко ответил Егор.
  - Кто-нибудь может подтвердить, что видел тебя в это время и чуть позже?
  - Да. - соврал Егор. - Мой дед и его соседка. Он там в пяти минутах живет. Я к нему по пути зашел чаю попить.
  "Блин, надо было деду позвонить, предупредить!"
  Наступила долгая пауза. Оперуполномоченные молча смотрели друг на друга. Секунд через двадцать старший сказал:
  - Блин, да что за год такой! Столько людей по всему городу без вести... Как в воду канули, ни хвостов, ни зацепок!
  Пронин не ответил, задумчиво глядя в пол.
  - Дветыщи четвертый, наверное, такой же был? - не подумав, брякнул Егор.
  Сенников как-то странно посмотрел на него и сказал:
  - Выйди-ка, Егор, пока за дверь. Только глупостей делать не надо, все равно поймаем, только хуже будет.
  - Да какие глупости? - пробормотал Егор, выходя в коридор.
  "Сейчас будут совещаться, сходится или не сходится. Сразу меня забирать или пока тут оставить. До востребования."
  Минуты через две Пронин гаркнул из кабинета:
  - Зайди!
  Егор зашел.
  - Присаживайся. - опер указал на тот же стул и протянул целую кучу каких-то бланков. - Заполняй.
  - А это что?
  - Подписка о невыезде и остальная бюрократия. Короче, так. Ты у нас на карандаше, так что сиди не дергайся. Из города ни ногой. Телефон не выключать. По́нято?
  - Да. - ответил Егор, с облегчением понимая, что сейчас его никуда не увезут, а потом - гори оно все синим пламенем! Главное - до Нового года продержаться. - Ни ногой. Не выключать. То есть, я теперь больше не подозреваемый?
  Пронин поднял на него злобный прищуренный взгляд:
  - У нас все подозреваемые, понял? Даже если ты не виноват, ты все равно виноват! Такая вот презумпция... - И весело заржал.
  ***
  Как ни странно, менты оставили Егора в покое. Во всяком случае, пока. Насколько он понял, даже не стали пробивать деда, которому он второпях позвонил с чужого телефона после ухода оперов и тщательно проинструктировал, что говорить, если те вдруг заявятся.
  Дед, тот еще партизан, внимательно выслушал и четко все повторил. Даже не стал спрашивать, что произошло, только бодро пообещал:
  - Не боись, внучок! Не сдам особистам...
  И потекли дальше ленивые, наполненные ароматом психотропных препаратов, дни.
  Все, что рассказал ему Петя, и то, что произошло потом, Егор помнил во всех подробностях, не считал бредом или глюками, но относился с изрядной долей пофигизма. Лекарства держали страх и навязчивые мысли на расстоянии, поэтому, проанализировав рассказанное и увиденное, Егор решил, что до Нового года продержится. Душа была легкой, тело тяжелым, часы тикали, приближая январь, так что, если и дальше жрать таблетки, никуда его утянуть не смогут. Во всяком случае, Егор так считал. Про тот факт, что Шевченко, который тоже довольно долгое время тут лечился, но был выдернут из настоящего одним махом, Егор почему-то не думал вообще.
  Пришельцы из прошлого к нему больше не приходили, псевдоглюки не посещали, все было вроде спокойно. Единственным исключением оставались сны, вроде того, что снился ему перед приходом суровых дядек из Октябрьского РОВД. Подобные сновидения хоть и очень редко, но все-таки имели место быть, но насчет них Егор тоже особо не переживал. Прямых указаний на Ануннаков они не несли, а если и были связаны с ними, то, скорее всего, именно как последние отчаянные и неудачные попытки тех прорваться к окруженным фармакологическим частоколом душе и сознанию Егора.
  "Ну и пусть пытаются. Хрен им! Я теперь про все в курсе и что делать знаю!"
  В итоге, Егор настолько осмелел, что решил зайти в один из магазинов с красно-зеленой вывеской, которые не так давно приводили его в ступор. Шагая домой из стационара, он остановился перед первой попавшейся на пути Шестерочкой, долго смотрел на название, на людей и товары за стеклом. На душе было ровно. Поднялся на крыльцо, шагнул в разъехавшиеся двери - ничего. Никакого страха и желания бежать без оглядки. Просто человек зашел в магазин. Спокойно побродил среди витрин, даже что-то купил, вышел, пошел домой.
  Синдром Шестерочки был побежден. Антидепрессанты - наше все!
  Следующим вечером пошел бродить по "опасным" местам. Речной вокзал, площадь Фрунзе, Старогвардейская, площадь Доблести, тот самый парапет, по которому летом к нему ползло зубастое страшилище... Ничего. Ни в памяти, ни в сознании. Посмотрел на трубы ГРЭС, извергающие в морозный воздух белые облака густого пара. Тоже все спокойно.
  Вернулся к родному институту, начал осторожно спускаться по скользким ступеням занесенной снегом кованной лестницы, ведущей к пивзаводу. Вдохнул всей грудью, доносящийся снизу терпкий аромат хмеля, миновал еще пару маршей... И вот тут, наконец проняло. Несильно, но все равно ощутимо. Резко накатил страх, откуда-то справа, из-за забора неизвестного предприятия, частично расположенного под землей, повеяло чем-то нехорошим и жутким. Причем, эти чувства почему-то материализовались в сознании в виде трех тонких параллельных линий, промелькнувших перед глазами. Но опять же, все это было в разы слабее, чем когда-то, и вполне терпимо.
  Лестница кончилась, Егор зашагал по тротуару Речного проспекта, вдоль ГРЭС, оставив пивзавод за спиной. Горели фонари, габаритные огни машин и автобусов, переливалась бело-голубыми огоньками новогодняя иллюминация в виде колокольчиков, уже развешенная над проезжей частью. Давление в подсознании стало меньше, но полностью не исчезло. Маячило где-то на самом краю смутным предчувствием недоброго.
  Слева показалась пустынная набережная. Голые деревья и кусты, заснеженные тротуары, тонкий и поразительно белый даже в такое позднее время лед Реки, в этом году покрывшей ее неожиданно рано - но, в целом, все как обычно. То есть, как раньше. Однако, постепенно приближаясь к повороту проспекта наверх после перехода у высокого стеклянного офисника Роснефти, Егор ощутил, что фон страха снова начал нарастать, а когда до светофора осталось пара сотен метров, со стороны проезжей части резко накатила жуть. Словно облили ледяной водой. Причем вода пахла кровью, болью и отчаянием... Знакомо.
  Развернулся, пошел обратно. До дома добрел за полночь. Выводы были. Все на самом деле. Именно эти места являются сосредоточением необъяснимого, как-то связанного с Ануннаками. Однако, под колпаком лекарственных средств их негативные проявления практически сходят на нет, пробиваясь только в самых перенасыщенных этим необъяснимым точках пространства. Пробиваясь, но не пробивая насквозь, как раньше...
  Значит, движемся верным путем. Пьем колеса и с нетерпением ждем Деда Мороза.
  А еще через некоторое время, примерно в середине декабря, Егора выписали из дневного стационара психоневрологического диспансера, посчитав, что дальше он должен справляться с душевным недугом собственными силами. Таким образом, морозным солнечным зимним днем Егор вышел из дверей лечебного заведения на хрустящий искрящийся снег нет, не счастливым, не лучащимся позитивом, а просто - нормальным человеком, наконец-то видящим впереди хоть какое-то будущее... В руках были кучи рецептов, рекомендаций по поддержанию терапии и предписание вернуться для осмотра через месяц, а в голове красным жирным шрифтом было написано главное указание - "Не пить!" Ничего крепче кефира. Да и тем не увлекаться, мало ли...
  Первым делом, Егор подумал, что надо срочно найти работу. Любую, пусть даже не по специальности, пусть малооплачиваемую, но такую, которая будет занимать у него почти все время. Если не получится так, то устроиться сразу на две ставки, лишь бы себя занять. Максимально. Чтобы приходить домой, выпивать прописанные таблетки и валиться спать. А рано утром - обратно к станку. В выходные - кататься на лыжах, плавать в бассейне, ходить в кино и так далее и тому подобное. Потом, со временем, может быть, найти женщину, так же, как и он, одинокую, пусть даже с детьми. Жить вместе. Как-то устраивать быт... Но до этого еще, наверное, далеко. Пока надо работать, а там видно будет.
  Вобщем, перспектива выстраивалась примитивная, тупая, зато действенная.
  Но было одно "но". Не шестипалые Ануннаки, про которых Егор после пробного похода по "горячим" точкам почти не вспоминал, а маленькая восьмилетняя девочка, живущая где-то далеко-далеко за границей. Его родная дочка. Единственная во всем мире. Мир сейчас не значил для Егора ровным счетом ничего, а она значила для него все.
  Егор не видел и не слышал свою дочь несколько долгих месяцев, наполненных бредом, страданиями и душевными муками, он очень скучал по ней и волновался. В каждом, из своих страшных и не очень состояний дома или в больнице он ни на секунду не забывал про нее. Он искал адрес или хотя бы телефон в интернете, естественно ничего не нашел, ездил к бывшей теще, умолял, чуть ли не стоя на коленях, дать номер, та была непреклонна - дочь запретила, ни хрена я тебе не дам. Много думал об обращении в суд, но до представителей Фемиды так и не дошел. Сначала - из-за своего самочувствия в целом, а потом, уже в больнице, более-менее, придя в себя, пытался вспомнить бракоразводный процесс и понял, что единственное, оставшееся в памяти - это тупая отрешенность в мозгах, цветной витраж за спиной работника Загса и огромное количество бумаг, подписанных им, не глядя. Таким образом, с большой долей вероятности можно было предположить, что любимая женушка и ее ушлый хахаль полностью обезопасили себя со стороны закона, воспользовавшись тогдашней неадекватностью Егора. Отсюда - и полное отсутствие звонков с их стороны. Не боятся совсем.
  Но сейчас, пытаясь хоть немного заглянуть в свое будущее, Егор понял, что увидеть дочь - это первоочередная задача. Все остальное, что он там себе уже робко напланировал, подождет.
  Шел домой, думал с чего начать. Наскрести на полет в Марбелью? Как он там их найдет? Да и оставшихся денег хватит максимум на оформление визы и перелет в один конец. А там же ведь надо будет где-то жить, что-то есть, пока будут продолжаться эти поиски иголки в стоге сена. Занять? Не́ у кого. Единственный вариант - продать квартиру. А потом? Увидеть дочь, быть посланным на хер бывшей женой и вернуться на Родину бомжом?
  Да и хер бы с ним! Зато увижу!
  Под подошвами хрустел снег, воздух был чист, прозрачен и морозен настолько, что приходилось дышать через нос, обернув рот шарфом, тут же покрывшимся белой изморосью. Ноги, привыкшие к долгим прогулкам, неутомимо отмеряли квартал за кварталом.
  "Сначала, все-таки, в суд" - решил Егор, почти дойдя до дома. "Насчет всяких там документов - это только догадки, надо знать точно. Жалко, завтра суббота, до понедельника придется ждать... Ну, пока в сети полазаю, хоть почитаю, что там, да как, при разводах. Баран, бля! Три месяца потерял! Хотя, если вспомнить, какие это были месяцы - хорошо, что, вообще сейчас по улице шагаю. Давно ведь мог или в гробу лежать, или в смирительной рубашке слюни пускать".
  Тягомотина российской бюрократии обрушилась на Егора всей своей ленивой неповоротливостью в понедельник. Полдня в Загсе. Получил свидетельство о разводе, которое ему почему-то забыли дать в сентябре. Следующие полдня в суде. Запись на прием так и не получил. Во вторник все-таки назначили на следующую неделю, скупо объяснив, что дни уже предпраздничные - суета, неразбериха, так что придется подождать. Если б не препараты, циркулирующие в крови Егора, встреча с чиновниками могла закончиться очень плохо. И для чиновников, и для Егора. Для последнего, скорее всего, вообще, плачевно. Но, скрипнув зубами, Егор стерпел равнодушно-презрительные слова и ушел домой ждать.
  А в среду вечером зазвонил телефон. Явление за последние месяцы для него редкое и необычное. "Наверное, менты наконец вспомнили". - подумал Егор, пытаясь по звуку звонка определить местонахождение мобилы. Определил, поднял с пола, взглянул на экран и чуть не выронил телефон из рук. Сердце екнуло. Номер был, явно, не местный.
  Не дыша нажал "ответить" и услышал родной до резкой боли во всей груди голосок:
  - Папочка! Папочка, это ты?
  - Да, мое солнышко! Как я рад тебя слышать, как я соскучился! - на глаза навернулись слезы.
  - Папочка! Я тоже соскучилась, мне так без тебя плохо! Папа! Забери меня отсюда домой... Папа, пожалуйста!
  Голос сменили рыдания. Сердце Егора начало проламывать ребра.
  - Что случилось, зайка?! Тебя кто-то обидел?
  - Папа, мне здесь очень-очень плохо! Я так тебя люблю, папочка! Дядя Саша меня совсем не любит, а мама...
  Звонок оборвался.
  Егор, судорожно тыкая непослушными пальцами в экран, перезвонил. Раздались три длинных гудка, а потом вызов оборвали. Он позвонил еще раз. Оборвали на первом гудке. Еще раз и еще. Телефон выключили. Минут тридцать он, как параноик звонил и звонил, натыкаясь на холодный металлический голос, твердивший ему, что абонент недоступен. Наконец, села батарейка. Егор швырнул телефон в дверь и медленно сполз по стене. Сел на пол. Его трясло. В ушах до сих пор звучал отчаянный голос и плач дочери.
  Потом который раз пострадала ни в чем неповинная квартира, а точнее, ее интерьер и мебель. Егор разбил в кровь костяшки пальцев и лоб о стены и шкаф, порезал ногу, после удара по двери, стеклянные вставки которой со звоном обрушились на плитку коридора, чудом не отрезав пальцы, а только вскользь пройдясь по голени. Душу рвали на части острыми когтями безграничная жалость и любовь к дочери и такая же безграничная ненависть к бывшей жене и пидору, который сейчас был ее мужем. Великая Китайская стена, с таким трудом возведенная вокруг его сознания в больнице, перестала быть Великой и трещала по швам, зияя то тут, то там проломами от стенобитных орудий орд лохматых свирепых дикарей, накатывающих на нее волна за волной. В мозгах пронзительной сиреной воздушной тревоги гремел вопрос "Что делать?!"
  И тут, впервые за полтора месяца мелькнула мысль о бутылке. Даже, скорее, не мысль, а условный рефлекс, приобретенный за долгие годы злоупотребления, и, оказывается, до сих пор прятавшийся где-то в глубине головы. Сбегать в магазин, купить, залить весь этот ужас этиловым спиртом, пока огонь, бушующий внутри, не сжег его полностью. Егор даже обулся, схватил ключи, кошелек, прикоснулся к дверной ручке... А потом посмотрел на себя в зеркало, висящее в прихожей, и замер.
  Нет. Все-таки не зря его лечили. Здравомыслие каким-то чудом выжило в приступе безумия и сейчас еле слышно сказало ему слабым, но не терпящим возражения, голосом:
  - Так ты не поможешь ни себе, ни, тем более, своему ребенку. Это не выход, а наоборот, путь совершенно в другую сторону.
  Егор долго смотрел на человека в отражении, почему-то вспомнив давний глюк, когда он увидел себя в образе сильного и хищного мужика. Потом с подчеркнутой аккуратностью положил ключи и кошелек на тумбочку, вернулся в комнату и достал таблетки. Это были транквилизаторы, которые ему дали в стационаре на самый пожарный случай. Сейчас случай был именно такой. Очень-очень самый и очень-очень пожарный. Выпил сразу три, лег на кровать, все еще трясясь всем телом, прикрыл глаза.
  Через полчаса стало легче. Ярость притупилась, мысленный процесс соскочил с иглы эмоций и встал на путь логики.
  "Что делать?".
  Первой пришедшей на ум идеей снова стала продажа квартиры и путешествие в Испанию. Потом пришла трезвая мысль, что квартира - это последнее, что у него осталось, и если он хочет бороться за судьбу дочери, необходимо хоть что-то иметь за спиной. Ни один суд в мире не признает его права на ребенка, если он будет гол, как соко́л. Брать кредит? Кто ж ему безработному -то его даст? Занять? Нет, уже думал. Не́ у кого занимать...
  "Пешком, что ли, блин, идти?.. И пойду! По хрен!"
  И только тут Егор вспомнил о том, что он "на карандаше" у полиции и под подпиской о невыезде. Ему из города отлучаться запрещено, а он, бля, за границу собрался! Что же делать-то?
  Еще минут десять тягостных раздумий привели к неприятному выводу, что ехать никуда нельзя. Хрен с ним, с законом, но дочь ему в таком случае не то, что не отдадут, даже близко не подпустят.
  Еще через пять минут пришел другой вывод. Необходимо как-то выходить на контакт с женой. Отвратительно, противно, но необходимо. Без диалога с ней в данный момент ничего не получится. А действовать нужно было срочно. Егор знал, что дочери плохо. Она никогда не была склонна к притворству и лжи, и уж если сама нашла способ связаться с ним, значит все на самом деле хреново. Прием в суде назначен на понедельник, сегодня среда. У него целых четыре дня на то, чтобы узнать новый номер бывшей супруги. Объехать ее подруг, бывших общих друзей, в конце концов, снова идти на поклон к теще. Рассказать про звонок. Внучку она любит, вот только поверит ли Егору?
  Встал с кровати, нашел среди стекла и кусков мебели, разбросанных по коридору, телефон. Экран наискосок пересекала неслабая трещина. Вставил зарядное устройство, через полминуты увидел мигающую батарейку. Слава Богу, работает. Подождал, пока заряд не наберет хотя бы процентов пять, начал звонить теще. А та была отключена. Блин, специально что ли? Эта позвонила, предупредила?
  Позвонил на домашний. Его Егор помнил наизусть с тех самых пор, как они только-только начали встречаться с той красивой, доброй и ласковой девушкой, которой когда-то была его жена. Поцелуи в подъезде, цветы, кафешки, первый секс... Романтика, сука! Трубку взял тесть. Узнав голос Егора, пробурчал, что теща в гостях, и прервал разговор. Следующие попытки дозвонится до старого придурка успеха не принесли. То ли уснул, то ли принципиально не отвечает.
  "Этот-то, за что меня так ненавидит? Почти десять лет душа в душу... Нормальным мужиком был всегда... Ладно, хер с ним. Там теща главная, с ней разговаривать надо. Тесть, так, подай - принеси и заткнись".
  Транквилизаторы продолжали наращивать свое присутствие в крови. Егор совсем успокоился. Лег обратно на кровать, закрыл глаза. Давно у него не было такого нервного напряга вкупе с моральным опустошением, поэтому сейчас наступал отходняк. "Полежу немного, потом опять буду звонить. Не дозвонюсь - поеду в гости. Вот обрадуются!" - подумал он и уснул...
  ***
   А ночью к нему снова пришли.
  Не корявые Ануннаки с желтыми горящими глазами, а кто-то другой. Кто-то совершенно другой.
  Егор неожиданно проснулся и, еще не открыв глаза, почувствовал рядом чье-то присутствие. Ощущение являлось настолько пронзительным и всепоглощающим, что было очень страшно разомкнуть сжатые веки и взглянуть. Казалось, ночной гость, заполнив собой весь Город, весь мир, всю Вселенную, в то же время, сосредоточил всего себя в плотное бесформенное нечто перед кроватью Егора и пронзительно смотрел на него. Никаких эмоций от него не исходило. Ни холодного презрения и равнодушия, как от прежних посетителей, ни злобы, ни угрозы, ничего. Он просто Был здесь, рядом с Егором, вокруг него, или даже внутри, и просто Смотрел. Огромный, величественный, сильный...
  Егор медленно выдохнул и открыл глаза. На улице шел снег, отчего в комнате царил серый полумрак, позволяющий разглядеть все предметы вокруг. Квадрат окна, темный прямоугольник телевизора на стене, кресло в углу, шкафы с книгами и все... Больше ничего. Но Он был здесь. Прямо перед Егором. Это не видели глаза, зато чувствовало все естество.
  Егор хотел сесть, но вдруг понял, что больше не может двигаться. Послушными остались только зрачки глаз, которые, бешено вращаясь, обшаривали комнату до тех пор, пока не остановились на проеме окна, увидев застывшие в неподвижности снежинки за стеклом.
  "Ни хрена себе! - сказал я себе!" - успел подумать он, а потом его мягко, но сильно вжало в кровать, словно воздух вдруг потяжелел в несколько десятков раз, а огромная сущность придвинулась еще ближе, зависнув одновременно над Егором и над всей планетой Земля. А потом прямо в голове зазвучал голос. Странный, глубокий женский голос, по которому невозможно было определить возраст говорившей. В нем переплелись и звонкие детские нотки, и нежные переливы речи молодой девушки, и низкие тяжелые тона мудрой пожилой женщины. Слова были русскими:
  - Не стоит сопротивляться и прятать душу за стеной. Отпусти ее. Так надо. Не стоит бежать от Страха. Страх - это зло, разъедающее все твое естество, но в нем заключена сила. Огромная сила, которую можно повернуть против самого Страха, превратив его в нечто другое, еще более сильное. Поддайся Страху, не прячься, а пройди сквозь него, и обретешь Смирение И Любовь. Они тебе необходимы, так как ты избран. Не людьми, не ими, не нами. Ты избран Судьбой. Все уже предрешено и все случится. Ты будешь не один. Это тоже воля Судьбы. Все было решено задолго до вашего рождения. Начало уже положено, итога не знает никто. Все в руках Судьбы, исполнителем воли которой вы скоро станете. Мы не можем помочь, но имеем право подсказать. Твоя задача - найти силу и мудрость, чтобы воспользоваться подсказкой и сделать правильный выбор, от которого зависит многое...
  Голос умолк. Тело Егора все также не слушалось, только глаза шарили по углам. В спальне было пусто, но гость никуда не ушел. Просто замолчал. Снежинки так и висели за окном, словно звезды в бесконечном пространстве. А потом Сущность, как назвать ее по-другому Егор не знал, что-то сделала. Он не видел движения, не слышал звука, просто почувствовал, что с его души сорвали тонкую, только-только зажившую кожу. Сорвали и выкинули в никуда, оставив ее, душу, беззащитной и голой. В воображении Егора мелькнул образ, набившей оскомину китайской стены, которая вмиг была сметена до основания невидимым цунами. Остались лишь опадающие облака пыли и страх. Родной, давно знакомый страх, драконом вырвавшийся из сетей лекарств и расправивший свои широкие черные крылья.
  И последним подарком ночного гостя стал рисунок, выжженный, как показалось Егору, прямо на коре его мозга. Точнее даже не рисунок, а что-то вроде сложнейшей трехмерной схемы, состоявшей из математических сетчатых поверхностей, узловых точек и нитей, тянувшихся из этих точек за пределы обозримого пространства. Некоторые узлы и нити были подсвечены красным, словно выделенные маркером фрагменты чертежа.
  - До встречи... - раздался женский голос без возраста, и в тот же миг Егор уснул.
  ***
  Открыв глаза утром, он долго не мог ничего понять. За окном еще темно, но на часах - шесть утра. Почему он спал в одежде и что, вообще, произошло предыдущим вечером? А главное - почему ему так плохо?
  Сначала в голове крутилась только одна странная картинка. Большие мохнатые снежинки, неподвижно застывшие в воздухе, и кто-то огромный, склонившийся над кроватью Егора.
  "Блин, опять какая-то херня приснилась! Да что ж такое-то? Я уж радовался, все кончилось! - обреченно подумал он. Потом его пробил холодный пот от пугающего подозрения: - А я вчера случайно не бухнул? Больно симптомы похожие..."
  Затем сон постепенно начал таять, снежинки наконец подчинились Закону земного притяжения и задвигались. Так же, как и мысли Егора. Он вспомнил вечерний звонок дочери, последовавшую за ним истерику, с крушением стен и мебели, победу, с большим трудом одержанную над самим собой и всепоглощающим желанием выпить, звонки теще и тестю, таблетки... И все. Дальше - пустота.
  "Переборщил с транквилизаторами, придурок! Сказали же, осторожней с ними! Чем слушал-то? Жопой, как всегда? Ладно, хоть в запой не сорвался..." - разговаривал сам с собой Егор, пытаясь хоть немного очухаться. Но очухаться не получалось. Что-то было очень не так. Он встал, покурил на балконе, принял контрастный душ, выпил утреннюю порцию антидепрессантов, снова лег, пытаясь расслабиться и понять, что с ним происходит. Проделал все физические и умственные упражнения, которым обучал его психолог в диспансере. Подробный анализ своих эмоций с проговариванием их вслух, глубокое дыхание, какая-то концентрационная релаксация - все, как мертвому припарки! Снова вышел на балкон, закурил, посмотрел на скованную льдом Реку и наконец понял. Ему было страшно! Страх, преследующий его несколько последних лет, но наглухо запертый в клетку грамотным лечением, неожиданно и совершенно необъяснимо вернулся. Не частями, не ручейками, а сразу и весь! Он обрушился на Егора тяжелым водопадом паники, тревоги, тоски и неосознанного предчувствия беды. Рой тех самых пчел, раньше постоянно гудевших в его голове, снова завел свою дикую симфонию, постепенно нарастая и подключая громкие басы шмелей.
  - Да, как так, бля?! - выронив сигарету, заорал Егор, так громко, что немногочисленные прохожие во дворе начали задирать головы, пытаясь усмотреть, что за пьяный придурок вопит из окна ранним зимним утром. - Меня же вылечили! Мне же только вчера еще было нормально!!!
  Да, звонок дочки сильно выбил его из колеи, но одной из целей полутора месяца лечения и гор выпитых таблеток, как раз и была способность быстро нивелировать последствия возможных стрессовых ситуаций. Поэтому "в колею" Егор вернулся еще вчера, это он помнил четко. Успокоился, начал анализировать ситуацию и искать выходы и решения.
  Что такого могло произойти за ночь, чтобы вся долгая и кропотливая работа над сознанием, причем выполненная профессионалами, махом пошла псу под хвост? Перебор с транками здесь точно ни при чем. Они его просто вырубили, но с утра такого веселья, как сейчас, просто не могло быть.
  "Ануннаки! - мелькнула догадка. - Прорвались-таки, твари горбатые! Но как? Как, блин?! Ведь полторы недели всего осталось, а потом - все! До двадцать восьмого года им сюда путь заказан! Что делать-то?.."
  Егора затрясло. Началась до омерзения знакомая паническая атака. Он метался по квартире, не зная, что предпринять, вглядывался во все углы, боясь увидеть притаившиеся в них высокие, темные фигуры. Наконец, заперся в ванной, снова долго стоял под душем, делая воду то обжигающе горячей, то, не менее обжигающе, ледяной. Отпустило. Не совсем, конечно, такая роскошь теперь ему будет только сниться, но трясти перестало. Остался только мощный негативный фон, крепко обернувший Егора, словно смирительная рубашка.
  Надо действовать, наплевав на страх. Не посыпать голову пеплом, не взывать к судьбе, а действовать! У него есть цель - помочь дочери. Это - главное! Все остальное, включая гостей из прошлого, пусть идет лесом!
  Оделся, попытался дозвониться теще, не вышло. Выбежал из дома, пошел на маршрутку. "Все равно по телефону убедить не получиться, нужен разговор с глазу на глаз. Как раз разбужу пораньше, а то дрыхнут, небось, до обеда, пенсионеры..." Колбасило, конечно, сильно, особенно после такого долгого перерыва, но Егор сжал зубы и терпел. "Ничего, столько лет так жил, дышу до сих пор. Привыкнуть к этому нельзя, но как-то сосуществовать же получалось..." И тут снова появилась очень нехорошая мысль. Сосуществование было возможно исключительно с помощью алкоголя, других вариантов Егор не знал. "Ложиться обратно в стационар, наверное, бесполезно. Неземные твари сломали, возведенный барьер за одну ночь, а времени в обрез. Нет, там уже не помогут... Ладно! Хрен с ним. Сначала дочь, а там посмотрим".
  На словах все было более-менее ясно, но на практике оказалось, что страх, словно наверстывая упущенные недели безделья, взялся за Егора всерьез. Да и сам Егор совершенно неосознанно помог ему в этом, не подумав головой и сев в маршрутку, идущую низом вдоль Реки, как раз через самое сердце района проявления "псевдоглюк".
  Время было ранее, маршрут у работящего народа не очень популярный, поэтому микроавтобус был заполнен примерно наполовину. Егор прошел через весь салон к заднему ряду сидений, сел на крайнее у заиндевевшего окошка, да еще зачем-то подышал на стекло и стер кусочек инея пальцами, соорудив себе "глазок" наружу. Очень зря... Свою ошибку он осознал после светофора на улице Пилоновской, когда перед ним замелькал красивый, расположившийся на крутом береговом рельефе, комплекс монастыря, а с другой стороны потянулись невидимые ему в противоположное окно здания пивзавода. Подумать, а тем более что-то сделать, Егор не успел, так как тут же началось такое шоу, что его просто припечатало к просвету в холодном стекле, а в глаза кто-то вставил спички, не давая им закрыться. Паника накатила резко и неумолимо. Мелькнули привычные черно-белые помехи, исчез снег, огни, новогодние гирлянды на фонарях, зима уступила место серой пыльной осени, а утреннюю декабрьскую темноту сменил тусклый свет бессолнечного дня. Потрескавшийся асфальт, брошенные вдоль бордюров машины, скрюченные деревья, раскуроченная кованная лестница, ведущая от пивзавода наверх, а потом понеслось... Дикие, немыслимые, ирреальные сюжеты, каждый из которых все больше и больше наполнял душу Егора ужасом и отчаянием. Сначала с неба упала мускулистая тварь, очертаниями похожая на человека, но крупнее размером и с кожистыми крыльями за спиной. Упала и махом откусила полруки ничего не подозревающему здоровому парню в одежде пожарного и со странным ружьем в руках. Смена кадра, и перед Егором, спиной к нему, сидит человек в синей майке с надписью "МЧС России". Человек резко поворачивается и, оказавшись вовсе не человеком, а чем-то страшным и голодным, кидается на него. Далее, вообще что-то совершенно непонятное, но от этого не менее отвратительное. Кусок зеленоватой слизи, размером с одноэтажный коттедж, маслянисто поблескивая, длинными прыжками двигается по Речному проспекту, исходя волнами угрозы и неумолимой смерти, параллельно беззвучно едущей маршрутке, в которой кроме Егора больше вообще никого нет, даже водителя. Сзади, со стороны Реки, всей спиной ощущается махина ГРЭС со своими тремя мачтами-трубами. Ее Егор не видит, но точно знает, что на трубах этих застрял бело-синий пассажирский пароход, с днища которого свисают мерзкие черные водоросли. Затем из-за правительственных гаражей выпрыгивает уже знакомый по прежним видениям облезлый и зубастый парень с дырами вместо носа и ушей, только на этот раз не голый, а в крутом боевом снаряжении и со смутно знакомой винтовкой в руках. А в бельмах его раскосых глаз, помимо дикой ненависти и голода, на этот раз светится холодный извращенный интеллект. Из глубины бьющегося в истерике сознания почему-то выплывает совершенно неуместное здесь слово "борода".
  А маршрутка едет все дальше, как паровоз в пещере ужасов Диснейленда, демонстрируя Егору все новые и новые леденящие кровь аттракционы. Следующий из них - это длинный желтоватый штырь, вылетающий прямо из-под асфальта и пробивающий ногу мужику в сером камуфляже. Брызги, нет даже не брызги, а фонтаны крови бьют в разные стороны, вопль боли, особенно громкий и жуткий в окружающей ватной тишине, а затем тот же мужик уже почти мертвый лежит, придавленный чем-то круглым к земле, а на него накатывается та самая огромная сопля, недавно бежавшая рядом с Егором. Накатывается и поглощает его, переваривая внутри себя. И последнее, что увидел Егор, прежде чем кто-то сжалился над ним и отключил сознание, это выход из метро Абалинской, который вдруг исчез в темноте полукруглого тоннеля, из глубины которого на Егора надвигалось что-то черное и очень-очень большое, стуча по бетонным стенам бесчисленными конечностями и сверкая длинными острыми зубами в неестественно растянутой пасти...
  А потом пришло спасительное забытье. Сколько оно длилось Егор не знал, но очнулся он от холода и резкого запаха нашатыря. Открыл глаза. Над ним раскинулось светлеющее зимнее небо, смотрящее на него миллионами глаз тускнеющих звезд, на фоне которых выделялись несколько человек в зимней одежде, что-то у него спрашивающих. Обычные люди. Без клыков, без когтей и без крыльев. С обычными зубами и ногтями, носами и ушами. Обычные люди посреди обычного города.
  "Шоу кончилось. Я лежу в снегу, поэтому мне так холодно" - резюмировал Егор. Попробовал сесть. Голова закружилась, виски прострелило болью. Два мужика поддержали его за спину, а потом подняли и доволокли до автобусной остановки, усадив на деревянную лавку. Егор огляделся. Не сразу, но определил свое местоположение. Старо-садовая, в районе Оврага Партизанов. Вне зоны псевдоглюк. Хорошо...
  Пока он с наслаждением дышал морозным воздухом, чувствуя, как успокаивается сердце, ему объяснили, что он упал в обморок в маршрутке. Так как он сидел сзади, заметили это, видимо, не сразу, а через пару остановок, когда вошли новые пассажиры и увидели его, валяющегося под задними сидениями. Долго терли снегом лицо, но в итоге помог только нашатырь, бывший у одной бабушки. Скорую уже вызвали.
  "Все-таки, хорошие у нас люди!" - подумал разомлевший Егор. Потом до него дошли слова про скорую, и он заплетающимся языком начал убеждать сердобольных горожан, что все в порядке, поблагодарил их от всей души, встал и, шатаясь, словно пьяный, как можно скорее побрел в глубь дворов. Скорая помощь ему не поможет. Только время отнимет.
  "Да, бля! Так весело я к тещеньке еще не ездил! Где бы поваляться, в себя прийти?"
  Зашел в ближайший двор, смел снег с лавки у подъезда, сел. Выкурил подряд две сигареты. Было жутко. Каждая мельчайшая подробность явившемуся Егору кровавого бреда сидела в мозгах и сменяла одна другую бешеной каруселью. Он смотрел на сугроб перед собой, немного подкрашенный сбоку желтым какой-то местной собачонкой, но вместо него видел кошмарных тварей, откусанные руки, оторванные головы и кровь. Много-много крови...
  Снял перчатки, черпанул снега, начал с силой втирать его в лицо. Главное, не думать и ничего не анализировать! Сейчас отпустит. Не весь день же будет колбасить? И сам, баран, ведь выбрал маршрут!
  "Домой через Владивосток поеду. Или Хабаровск... Что там дальше?"
  Сидел минут тридцать. Затем, понимая, что сейчас точно сойдет с ума, заставил себя подняться и пойти на трамвай. Подогретое сидение и ритмичный перестук колес немного успокоили Егора, и мир вокруг вновь стал нормальным. Настолько, что начало получаться видеть привычные вещи, происходящие непосредственно здесь и сейчас, а не нарезку из парализующих сознание событий, случившихся хрен знает где и когда.
  Наконец, добрался до дома родителей бывшей жены. В домофон решил не звонить, дождался первого жителя, открывшего дверь изнутри, и проскользнул в подъезд. Тот самый, в котором десять лет назад происходил веселый, но, по личному мнению Егора, совершенно тупейший, ритуал выкупа невесты. Поднялся на до боли знакомом лифте, остановился перед знакомой дверью, чуть помедлив, вдавил кнопку звонка, услышав знакомый звук.
  "Как будто ничего и не поменялось! Здрасьте, а я к вашей дочке. Она дома? Мы погулять хотели..."
  Ждал минуты три, потом снова позвонил, на этот раз подержав палец несколько секунд. Прошло ещё минуты две, а потом послышался звук отпираемого замка, дверь чуть приоткрылась, и Егор увидел заспанную тещу, закутанную в махровый халат. Возмущённое выражение лица сменилось на удивленное, а потом на презрительно холодное.
  - Здравствуйте. - сказал Егор хриплым голосом. - Извините, что так рано.
  - Ты пьяный что ли? - спросила она. - Чего в снегу-то весь?.. Где так извалялся? Позвонить не мог по телефону, хоть предупредить?
  Впускать его она явно не собиралась.
  - Да я звонил вчера, не дозвонился. Я с Вами поговорить хотел, про дочку...
  - Телефон не дам! - тут же отрезала она. Потом присмотрелась повнимательней к Егору, видимо, определив, что он трезвый, и трясётся от чего-то другого. - Случилось что-то?
  - Да. Можно войти?
  Взгляд немного смягчился, в нем появилась даже нотка сочувствия, хотя может просто показалось.
  - Ну входи, только тихо. Иди пока на кухню, чайник там щелкни, я приду сейчас.
  Через несколько минут они сидели напротив друг друга за кухонным столом, разделённые, словно барьером, клубами пара, поднимающимися над чашками с чаем. Егор подробно, слово в слово, пересказал вчерашний диалог с дочерью. Его снова начало потряхивать, когда он вспоминал плачущий и несчастный голос своего ребёнка, да и недавнее веселье в маршрутке вносило свою лепту, так что теща видела, что ему реально очень плохо. Взгляд стал на самом деле сочувствующим и встревоженным. Закончив рассказ, Егор опустил глаза на столешницу, накрытую цветастой скатертью, стал ждать ответа. Поверит или нет?
  Тёща долго молчала, потом наконец произнесла:
  - Я, в принципе, тоже догадывалась, что там не все так просто, как дочь расписывает. С ней говорю - она счастливая, веселая, а как внучке трубку даст, так я понять ничего не могу. Грустная, не рассказывает толком ничего...
  - Да плохо ей там! - не выдержал Егор. - Плохо! Настолько, что вон даже мой телефон смогла найти и дозвониться!
  - Тихо-тихо, Егор! Чего разошёлся? Алексеича сейчас разбудишь... Ладно! Позвоню сегодня обязательно, порасспрашиваю обеих.
  - Пожалуйста, дайте мне позвонить, поговорить. С Вашего телефона, я даже на номер смотреть не буду. Мне это надо! Дочери моей, внучке Вашей, это надо! По-человечески прошу...
  Она опять помолчала, раздумывая, потом вдруг спросила:
  - А ты сейчас не пьёшь?
  - Нет.
  - Давно?
  - Второй месяц пошёл. Я в больнице лежал.
  Наконец смягчилась:
  - Хорошо. Позвонишь. Да куда ты вскочил-то?! На часы глянь, у них там ночь ещё! Давай хотя бы часика через два... Иди вон пока в зал, телевизор включи или поспи, я не знаю. Успокойся для начала, а то вон аж подпрыгиваешь. Попозже позвоним...
  ***
  - Привет. Что хотел? - голос бывшей жены холодный, подозрительный и заранее враждебный.
  Тёща стоит рядом, скрестив руки на груди. Сначала недолго разговаривала она за закрытой дверью, видимо, для того, чтобы предупредить любимую доченьку, с кем ей сейчас предстоит беседовать.
  - Здравствуй. - сказал Егор. - Что у вас там происходит?
  - У нас все нормально.
  - То есть, мне звонит моя дочь и просит ее забрать - это все нормально?! - он завёлся с полоборота, проигнорировав строго поднятый тёщин палец. - За четыре месяца - ни одного звонка, ни одной сраной эсэмэски, вообще, ничего - это тоже, блин, нормально?! У тебя хоть какие-то остатки совести остались, вообще?! Она - все, что у меня есть в этом гребанном мире, а ты не даёшь нам общаться! Это подло и жестоко! Каким бы я плохим не был, я такого не заслужил, а уж, тем более, она! Мне по барабану до твоей новой личной жизни, я туда не лезу и не хочу. Я переживаю из-за дочери!!!
  - Будешь так орать, телефон выключу.
  - Почему она плачет?! Как она там вообще живет? Ты же её мать, почему ты допускаешь, чтобы твой ребёнок страдал?
  - Егор, - усталый вздох. - Никто не страдает. У неё все хорошо. Просто вчера было плохое настроение...
  - Не верю! Дай ей телефон.
  - Ее рядом со мной нет.
  - А где она?
  - Да какая тебе разница, я не пойму?! Ты что, в суд не ходил до сих пор? Ты ей теперь - никто!
  - Я ее отец. - сжав зубы проскрипел Егор, изо всех сил пытаясь снова не сорваться на крик. - И, если ей плохо, мой долг ей помочь. Пожалуйста, дай ей трубку, или пусть хотя бы потом перезвонит. Ради всего того хорошего, что у нас было... Я же тебе не враг, за что ты так со мной?
  Тёща смущенно отвернулась. В трубке повисла напряженная тишина, потом долгий выдох, и жена снова заговорила. На этот раз без враждебности, даже каким-то примирительным тоном:
  - Егор... Прости меня. Наверное, я на самом деле была слишком жестока к тебе, но и ты-то тоже не ангел. Далеко не ангел. Я обещаю тебе подумать и принять решение. Может быть, будете созваниваться...
  - Может быть?!
  "Пипец! Да за что такое унижение?! Она меня человеком-то хоть считает или нет?"
  - Успокойся, пожалуйста, и послушай. Первое - у нас все... Хорошо... Нормально. Какой бы сукой ты меня там не представлял, дочь я в обиду не даю... Просто ей сложно адаптироваться, да и по тебе скучает. Признаюсь, не думала, что она тебя так любит. Сначала я очень злилась на тебя, но сейчас слышу, что ты правда очень переживаешь. Тем более, мама сказала, что ты бросил пить... Поэтому, обещаю тебе ещё раз, что подумаю.
  - О чем? О звонке раз в месяц?
  - Не перебивай! Второе - на Новый год мы приедем к маме на все праздники. Увидишь, поговоришь, может быть даже погуляете. Только я сначала на тебя внимательно посмотрю.
  Егор ошарашенно молчал. Чувства внутри разделились на две половины. Дикая радость от того, что через какие-то полторы недели он увидит свою дочь и бешенство от слов жены, которая наставляла ему рога, а сейчас менторским тоном поливает его говном и рассуждает, достоин ли он теперь общения. Первое все-таки пересилило, и Егор молча протянул телефонную трубку теще, решив заткнуться. Все, что он мог бы сейчас сказать, полностью развалило бы настроенный только что контакт с бывшей супругой.
  Тёща взяла телефон и снова скрылась в коридоре, плотно закрыв дверь. Сейчас будет сама все выяснять. Выясняла минут пятнадцать. Вернулась хмурая и задумчивая.
  - Приедет - устрою ей допрос с пристрастием! Все у них хорошо, Европа, а внучке трубку дала, та чуть не плачет...
  - Так значит все-таки рядом была? - спросил Егор.
  - Была. - она помолчала, потом снова как-то необычно посмотрела на него.
  "Ей, что меня жалко? Нет уж, мне такой жалости даром не надо!" - подумал Егор.
  - Ладно, потерпи. Приедут скоро. - мягко проговорила теща. - Завтракать будешь? Сосисками одними небось питаешься, вон тощий какой.
  - Нет, спасибо, я пойду.
  Встал, вышел в коридор, оделся. Уже в дверях вдруг обернулся к бывшей теще и сказал:
  - Спасибо... И, вообще, я на самом деле не такой плохой, как она Вам про меня рассказывала.
  Та посмотрела на него долгим взглядом, потом кивнула:
  - Давай. До встречи... И держись там...
  На улице немного потеплело, и снова пошел снег. Плотный, пушистый, вихрящийся в порывах поземки. Все вокруг было белым и чистым. Как в детстве. Крупные падающие снежинки всколыхнули в памяти Егора какие-то образы из забытого ночного сна, он попытался уцепиться за них, но ничего не вышло. Что ему приснилось сегодня ночью, он не помнил.
  "Ну и ладно! Зато, через десять дней Новый год. Через десять дней я увижу свою дочь! Обниму, поцелую, поговорю... Главное - продержаться, главное - не сойти с ума и не сорваться в запой". - подумал Егор и пошел домой. Пешком. Десять километров по такой погоде только в радость.
  Шел, старательно обходя районы, в которых его могло начать пробивать галлюцинациями, остерегался близости магазинов сети Шестерочка, старался думать только о дочке, не обращая внимание на пчел, гудящих в голове.
  Выйдя на широкий тротуар Столичного шоссе, Егор огляделся вокруг. Все. Рабочий день начался. Пробки в четыре ряда, народ на остановках, гудки, мат. Обычное утро. Обычный мир...
  "Продержусь!" - бодро сказал он сам себе и зашагал, лавируя в потоке пешеходов. И тут же под лопатку словно воткнули ледяную длинную иголку, да так резко и неожиданно, что Егор споткнулся и чуть не упал. С трудом сохранив равновесие, огляделся. Нет. Никаких страшилищ. Та же зима, тот же снег, те же люди, сбившись плотной кучей, ждут автобус на той стороне проезжей части...
  А между ними, смотря желтыми глазами в самую душу Егора, застыл высокий серый силуэт, похожий на четырехметровый вопросительный знак. Очертания колеблются, вытянутая голова возвышается над козырьком остановки, торчит горбатая спина...
  Сердце екнуло и начало проваливаться куда-то вниз. Егор обернулся и тут же заметил еще двоих. Один стоял сзади, метрах в двадцати, на той же стороне дороги, второй маячил чуть дальше, в самой гуще потока машин, которые проезжали прямо через его дрожащую в воздухе фигуру.
  -Блядь. - сказал Егор и побежал.
  Побежал со всех ног, продираясь через толпу прохожих, словно через стволы деревьев в том жутком лесу из странного сна. И также, как и во сне, всей спиной ощущал сзади Их неумолимое движение, холодные взгляды на спине и шепот, звучавший прямо в мозгах:
  - Ты - наше! Наше...
  11.
   - Ага, ваше! Дерьмо вон это дохлое, которое в воде в виде фарша плавает, - вот это ваше. А мы ни хрена. Мы свои собственные! - шипел я сквозь зубы, когда мы с Настей, взявшись за руки, сильно оттолкнулись от края помятого круизного катера и летели в длинном прыжке к берегу. Прыжок был на самом деле длинным. Метров тридцать, а то и больше. И оттолкнулись тоже хорошо. "Корвет 750" обиженно скрипнул за нашими спинами и перевернулся, выставив к звездному небу потемневшее днище, покрытое многочисленными вмятинами, которые оставил на нем покойный ныне Нару муш.
   Приземлились метрах в трёх от уреза воды. Хорошо, что берег был пологий, глубина - чуть выше колена. Иначе, могли бы быть проблемы с плавучестью. Экипировку мы успели нацепить всю, включая бронежилеты и подсумки. Высоко поднимая ноги в тяжелых берцах, выбежали из воды на темно-багровый береговой склон и понеслись наверх, уже не обращая внимания на шелестящий в голове речитатив, подобный какому-то неправильному церковному хору, где вместо молитвы монотонно утверждалось, что мы принадлежим высоким горбатым существам, которые ни больше, ни меньше, являются для нас богами, создавшими нас, и что всякое сопротивление бесполезно.
  Упрямые. Высокомерные. Бубнят и бубнят, несмотря на то, что мы сделали с их плавучим белесым червяком и группой захвата, состоявшей из четырёх здоровенных кусков зеленой слизи и пары округлых летательных аппаратов, которые пытались нас остановить.
   А сделали мы с ними невообразимое. Во всяком случае для Ануннаков, точно. Разнесли на хрен! Как, добрый вечер...
  События с того самого момента, как за поворотом русла реки мы увидели радостную толпу встречающих и одновременно с этим бежавшего к нам со стороны леса Леху, развивались стремительно. Анунахеры не стали ждать, пока подводный змей отконвоирует лодку прямо к их тонким, узловатым ногам, а нанесли удар сразу, как только мы оказались у них в прямой видимости. Снова мелькнули в сознании росчерки сотен невидимых нитей, протянувшихся к нам с обоих берегов. Меня парализовало так быстро, что я не успел даже попытаться оказать сопротивление, на этот раз твари взялись за дело всерьёз. Провели работу над ошибками после неудачи около метро и действовали грамотно и слаженно. Поблажки, подаренной нам тогда их высокомерием и уверенностью в себе, сегодня ждать не приходилось. Я застыл, как истукан, прямо около двери в каюту, чувствуя за спиной страх и отчаяние Насти, которую, видимо, спеленали не хуже.
  Разобравшись с нашими физическими оболочками, Ануннаки взялись за ментальные составляющие. В подсознании монотонно забил колокол, и зазвучал хор отвратительных голосов, лишая сил и воли к сопротивлению. Жутко захотелось поскорее оказаться рядом с ними и, преклонив колени, перерезать себе горло, принеся свою жизнь в дар этим величественным и прекрасным существам. Это желание было настолько сильным и всепоглощающим, что всякие другие мысли оказались просто безжалостно раздавлены и отброшены в сторону.
  В принципе, остановись Ануннаки на этом, я думаю, их план сработал бы на сто процентов. "Корвет 750" с двумя неподвижными статуями на борту благополучно доплыл бы до них, меня торжественно и жестоко казнили, а мою Настю забрали с собой. Куда и зачем, представлять совсем не хотелось...
  Но им показалось этого мало. Могучие боги решили перестраховаться. Как оказалось в последствии, очень зря. От добра добра не ищут.
  Нару муш вдруг начал долбить по днищу лодки. Сначала не сильно, но с каждым следующим ударом все ощутимее и мощнее, два небесных голыша плавно подлетели к нам и зависли наверху, на высоте метров тридцать, полностью перекрыв звездное небо, а по обоим берегам реки длинными прыжками мчались четыре здоровенных полупрозрачных существа, которых я по старой памяти окрестил Дятлами, хотя размерами они были раза в два больше того, нашего. Добежали, остановились напротив нас, по два с каждой стороны. Получилась красивая трехмерная композиция. Квадрат, расположенный прямо поперёк русла реки, со сторонами по пятьсот метров, углы которого образовывали Дятлы. Центром этого квадрата являлась наша лодка, окружённая широким кольцом пенящейся воды и мелькающим в ней белесым туловищем Нару муша. А завершали все это великолепие два неопознанных летающих объекта, расположившиеся симметрично центру и почти полностью накрывшие поверхность реки по обе стороны от катера.
  Наверное, это была отработанная военная тактика. Захват противника в зафиксированный кусок пространства, вокруг которого по строгой схеме заняли позиции их боевые единицы, чтобы максимально эффективно взаимодействовать друг с другом и с атакуемой целью.
  Все, что происходило вокруг нас, мы, конечно, не видели, но все-таки могли ощущать даже сквозь то безобразие, которое устроили Ануннаки в наших мозгах. А может они сами позволили нам это, чтобы дать понять, что рыпаться бесполезно.
  И тут эта сложная конструкция заработала. Дятлы бросили себя на лодку со всех четырёх углов, неимоверно растянувшись и превратившись в подобие огромных жевательных резинок, одними концами зацепившись за берег, а другими, обвив меня и Настю. Наш "родной" Дятел, которого взорвал Володя, так не умел. Эти - более продвинутые. Наверное, следующая модель. Квадрат оказался рассечен крест-накрест их полупрозрачными диагоналями. Два Дятла с левого берега скрутили меня, два других, соответственно, с правого, обволокли Настю.
  Было совсем не больно и не страшно, парализованное тело вообще ничего не чувствовало, а разум, атакованный массированным ментальным залпом трёх десятков богов, с нетерпением жаждал встречи с этими самыми богами.
  Далее в дело вступили летательные аппараты Ануннаков. В плоских днищах раскрылись знакомые треугольные отверстия, из которых метнулись вниз те же зеленоватые верёвки. Из одного ко мне, из другого к Насте. Они соединились с уже опутавшими нас концами Дятлов, переплелись, образовав вокруг два плотных, полностью покрывших нас кокона. Я ощущал волны мощнейшей энергии, бегущей из углов квадрата, сверху, от кораблей, и снизу, из центра вращающегося кольца подводного змея. Бегущей и аккумулирующей в одной единственной точке, которой являлась наша лодка. Боевая техника тварей завершила подготовительный этап и вышла на максимальный рабочий режим, целью которого было не дать нам пошевелить ни пальцем, ни мыслью. Хотя, мы и до этого не могли сделать ни того, ни другого.
  А последняя стадия операции по захвату оборзевших подопытных состояла из двух частей. Намерения богов относительно меня и Насти сильно различались, это мы знали давно. Поэтому произошедшее далее не стало для нас сюрпризом. Кокон, внутри которого была заключена моя Настя, стал плавно подниматься. Нити, тянувшиеся сверху, начали утолщаться, сокращаясь, а диагонали Дятлов, наоборот растягиваться, становясь все тоньше и тоньше.
  Ну а меня снова попытались тупо замочить. Мой кокон резко дернуло вверх с таким ускорением и перегрузкой, какие не испытывают, наверное, даже космонавты на пике преодоления притяжения Земли, а потом без какого-либо намёка на инерцию вектор движения за долю секунды поменял плюс на минус, кокон раскрылся, и последним резким движением полупрозрачные тросы со всей дури швырнули мое неподвижное тело вниз. Прямо в объятия Нару муша. Я камнем врезался в воду, задев и сильно погнув борт катера, и одним махом оказался на двадцатиметровой глубине, в самом центре воронки, образованной неутомимо летящими по кругу сегментами бесконечного тела белесого змея.
  Эта воронка представляла собой подобие огромного, полого, перевернутого вершиной вниз конуса или сужающегося колодца, в который безвольно опускалось мое тело, а с самого дна ко мне уже тянулась плоская змеиная голова. Все-таки она у него была. Безглазая, зато с широченной открытой черной пастью, в которой притаилась моя смерть. Неизбежная и окончательная...
  Но я был этому только рад. Если такова воля моих богов, то я готов с радостью ее принять. Вот только где-то на самом краю сознания шевельнулось нечто, вроде ощущения "дежавю". Когда-то я все это уже видел... Когда-то, будучи совсем непохожим на себя настоящего, совсем в другом мире, другой жизни и времени.
  "Странно". - Подумал я равнодушно, всем своим естеством ощущая приближение могучих челюстей с острыми ровными зубами. А потом подумал еще раз. Подумал о том, что странно не само чувство "дежавю", а сам тот факт, что я могу о чем-то думать. Сначала шевельнулось любопытство, следом робкая надежда, а потом меня накрыло потоком мыслей, образов и чувств. Страх, ярость, жажда жизни и любовь! Я, Настя, наш еще не родившийся ребенок, Ануннаки, Дятлы, Нару муш, Леший, Аквариум! Мое сознание и разум постепенно возвращались под контроль. Твари, оставшиеся там, над водой, вновь перехитрили сами себя, ослабив поводок, будучи уверенными, что из пасти их безглазой змеюки я уже точно никуда не денусь. А может, перебросили большую часть энергии на Настю, так как ее захват был для них несомненно важнее моего уничтожения. Неосязаемые нити, тянувшиеся из-за речной поверхности и блокировавшие синаптические связи между нервными клетками, заметно провисли, и я со всей дури ударил по ним своим подсознанием, разом обрубив все это безобразие, опутавшее мой мозг. Полноценные и ясные ощущения мира вокруг себя и себя в этом мире заняли свои привычные рабочие места в голове, словно умелая команда операторов сложнейшего механизма, которой наконец поставили конкретную задачу и открыли дверь в центр управления.
  Дальнейшее - было делом техники. Использовать свою ментальную энергию я давно научился, поэтому тело было освобождено в мгновение ока. Изо всех сил рванулся наверх, к поверхности. Точнее, попытался рвануться... И чуть не захлебнулся от огня, пронзившего каждую клетку моего организма. Возвращение в свою физическую оболочку снова оказалось неимоверно болезненным. Объятия Дятлов, оказывается, сжимавших меня совсем не нежно, нечеловеческие перегрузки, испытанные моим телом во время полета сначала вверх, а потом вниз, удар о катер и воду - все это с большим запозданием, но от этого не менее сокрушительно обрушилось на меня. Да и давление воды на такой глубине тоже было далеко не подарком.
  Со всей возможной поспешностью я начал блокировать боль. Получалось намного лучше, нежели тогда, на Триумфальной, после моей клинической смерти от удара Ануннаков, и уж, тем более, на порядок быстрее, чем на стадионе во время боя с Уродами. Чувствуя, как постепенно затухает сжигающий тело огонь, я стал оценивать обстановку непосредственно вокруг меня и там, над поверхностью воды, где осталась Настя.
  Оказалось, что мое возвращение в себя заняло считанные доли секунды, хотя по моим ощущениям прошло не менее минут десяти. Мимоходом подивившись скоростному режиму, в котором заработало мое сознание в экстренной ситуации, я увидел в темно-синей глубине под собой все также несущуюся ко мне пасть Нару муша, а сверху, метрах в пятнадцати над гладью реки Настю, а точнее - бесформенный кокон, в который ее завернули. Именно увидел своим внутренним зрением, но не почувствовал. Ни ее мыслей, ни эмоций. Закрыли мою любимую наглухо.
  Я в отчаянии рванулся наверх, с ужасом понимая, что катастрофически не успеваю. Не успеваю ни увернуться от острых зубов речного чудовища, ни освободить Настю, которую плавно, но неумолимо подтягивало все ближе к темному треугольному чреву в днище корабля Ануннаков.
  Это был конец. Без вариантов...
  И тогда я закричал.
  Закричал всем своим естеством, вкладывая в этот крик всю ярость, всю ненависть и гнев, на которые только был способен. Это было похоже на рев загнанного охотниками в кольцо хищника. Исступленный рев льва, понимающего, что он обречен и уже ничем не может помочь своей подруге, которую жестокие люди уже поймали и поместили в железную клетку, забирая с собой навсегда. Единственным желанием, залившим красной пеленой глаза, остались только неистовая жажда крови врагов и надежда как можно дороже продать последние мгновения своей жизни. Это было безумие. Сознание вышло из-под контроля, а я все кричал, разрывая связки и чувствуя, как холодная вода заполняет легкие. Но мне было все равно. Организм пребывал в сумасшедшем стрессе, в котором ему был на хрен не нужен воздух, чтобы жить. Егора больше не было. Был только крик. Последний, отчаянный, всепоглощающий. Он стал мной. Моим божеством и молитвой.
  И тут я совершенно отчетливо ощутил, как с треском обрушивается невидимая стена вокруг меня. Стена, всегда существовавшая, но не осязаемая мною ранее. Один из множества барьеров, которыми окружен каждый человек с рождения и до самой смерти, и преодолеть хотя бы одно из этих препятствий удается за всю свою жизнь лишь единицам. Я же за время, проведенное в Аквариуме, особенно за последний месяц, перепрыгнул много таких барьеров, сам того не замечая, но этот, видимо, был особенно высоким и крепким, так что его падение я прочувствовал по полной.
  И одновременно с грохотом осыпавшейся преграды я ощутил в себе Силу.
  Она не вливалась в меня откуда-то извне, эта Сила всегда была со мной, но доступ к ней я получил только сейчас, в запредельном напряжении своего обезумевшего сознания. И, если раньше переход на следующий уровень моих возможностей происходил незаметно, и приходилось долго изучать его, осторожно пробуя, на что я теперь способен, то теперь я в один миг определил мощь, достигнутого горизонта и одновременно его границы.
  Не воспользоваться таким неожиданным подарком самому себе в сложившейся обстановке было бы очень глупо. Убийственно глупо. В буквальном смысле.
  Так что, я воспользовался...
  Действуя исключительно на инстинктах, я перевел свое тело и подсознание в совершенно новый турбо режим. Время послушно замедлило свой бег, а пространство вокруг заиграло новыми гранями, ощущениями и свойствами. Я видел одновременно каждый пузырек воздуха в воде, каждый сегмент летящего по кругу змеиного тела, видел каждого из Анунахеров, стоящих на берегах, кокон с Настей внутри, который поднимался теперь очень-очень медленно, Лешего, остановившегося в километре от берега и внимательно наблюдавшего за происходящим. Я мог заглянуть и дальше: за багровые холмы, за необычный странный лес, даже, наверное, за горизонт... Но не стал.
  Вместо этого я бросил свое тело в сторону, яростно разрезая толщу воды, и в последний момент увернулся от огромных смыкающихся челюстей Нару муша и устремился наверх, к свету звезд. К Насте.
  Мое тело, словно торпеда, преодолевало расстояние до поверхности, а сознание потянулось к моей любимой всеми своими обновленными органами познания мира, но вместо привычного теплого огонька я почувствовал только холодную скользкую поверхность отвратительного кокона, совершенно непроницаемого и несокрушимого. Я попытался пробиться внутрь него или хотя бы чуть-чуть притормозить движение, но толком не успел ни того, ни другого, так как гребаный змей, объятий которого я только что так удачно избежал, тоже оказался очень непрост. Его боевой потенциал был сильно недооценен мною, и очень зря. Ведь даже, судя по тому, как беспечно Ануннаки перепоручили мою казнь Нару мушу, можно было предположить, что это существо далеко не пальцем деланное и ждать от него можно всякого. В итоге, этот козлина, осознав мои новые способности, врубил какой-то аварийный режим работы и догнал меня довольно быстро, прямо у поверхности воды.
  Дальнейшее было похоже на сцену, которую я когда-то не раз видел в передачах на канале про диких животных. Покрытая рябью водная гладь вдруг взрывается искрящимися брызгами, и из синей глубины в воздух метра на три взметается испуганный тюлень, вслед за которым в красивом, грациозном и одновременно неизбежно-смертоносном прыжке вылетает огромное тело белой акулы с раскрытой черно-алой пастью, ощетинившейся рядами острых зубов. На короткий миг жертва и хищник зависают в воздухе, а потом пасть находит тело тюленя, с хрустом сжимает его, и они вместе падают обратно в воду, навсегда исчезая в бездонной пучине океана. Через секунду о драме, разыгравшейся только что над водой, напоминают только расходящиеся в сторону круги волн и белая пена, которую начинают заполнять медленно поднимающиеся из глубины розовые облака крови.
  Похоже... Нару мушу очень шла роль самого опасного хищника океанов далекой Земли. Огромный, непобедимый, стремительный и смертоносный. Вот только я, к счастью, испуганным тюленем себя совершенно не ощущал. Кем угодно. Человеком, сверхчеловеком, мутантом или все тем же простым пожарным, но только не тюленем. Поэтому, сценарий спектакля был радикально изменен. Вылетев из воды под свет холодных созвездий, я развернул свое тело в сторону раззявленной пасти, совершенно немыслимым для человека пируэтом увернулся от сходящихся челюстей, наступил ногой на широкий как рояль нос чудовища, оттолкнулся, чуть подпрыгнув вверх и наклонив корпус вниз, и не придумал ничего лучше, как всадить кулак правой руки в пролетающую подо мной голову. В удар я вложил все, что нашел за рухнувшей недавно эфемерной стеной, и результат превзошел все мои самые смелые ожидания. Мой кулак, ничуть не изменившись с виду, вдруг приобрел вес и крепость огромной наковальни, сочно вмявшись в покатый белесый лоб. Что-то громко треснуло, хлюпнуло, отвратительную башку бросило обратно под воду, вслед за ней обиженным паровозиком прошелестело мимо сто с чем-то метровое туловище, мелькнул плоский плавник хвоста, и речное божество скрылось в глубине. Через долю мгновения оттуда раздался оглушительный вой, полный боли и негодования. Даже приглушенный толщей воды, он нес такие децибелы, что, наверное, разорвал бы барабанные перепонки любому человеку, находящемуся в радиусе километра. Но, видимо, людей здесь не было. Ни одного...
  Зато были Ануннаки. Целых тридцать штук. И все эти тридцать штук услышали вой Нару муша и неожиданно для самих себя обнаружили, что вечно путавшийся под ногами представитель далекой земной цивилизации по имени Егор вовсе не расчленен острыми зубами на сотни мелких кусочков, а нагло стоит на палубе чуть помятого круизного катера "Корвет 750", не просто живой, а очень даже невредимый.
  Теперь я мог чувствовать их эмоции намного четче, и впервые за тяжелыми шторами холодного презрения и высокомерия, закрывавшими сознание Хозяев, промелькнуло что-то, очень похожее на страх. Ненадолго, едва заметно, но все-таки промелькнуло.
  А потом ко мне вновь устремились бесплотные нити парализующей тело и волю энергии. На этот раз Ануннакам пришлось перебросить их часть с Настиного кокона на меня. Я ударил по ним своей любимой волосатой рукой с татуировками, внутренне сжавшись в ожидании боли, но на этот раз силы были примерно равны. Невидимые потоки энергии я, конечно, не уничтожил, но смог на время отбросить. Они беспорядочно затанцевали вокруг, словно выпущенные из рук дачные шланги с мощным напором воды, бьющей во все стороны. Два Дятла на левом берегу, оставшиеся не у дел после попытки скормить меня Нару мушу, снова кинули себя на лодку молниеносными трассерами, растягиваясь до толщины ствола молодой березки, а из второго летательного аппарата вывалился знакомый полупрозрачный трос. Все это безобразие тут же принялось опутывать меня в некое подобие смирительной рубашки и сильно сжимать, пытаясь на этот раз выдавить наружу мои внутренности, как пасту из тюбика. Но теперь я был намного сильнее, чем несколько минут назад. Совместными усилиями тела и разума я отодрал от себя этих мерзких змей и отбросил в сторону. Нельзя сказать, что далось мне это так уж легко. Голова закружилась, из носа брызнула кровь, а в глазах резко потемнело. Я пошатнулся и схватился за рейлинг, сквозь туман наблюдая как все боевые единицы Ануннаков, приходят в себя и снова нацеливаются на упрямую жертву.
  И тут я понял, что второй раз отмахаться не получиться. Даже с моей новой силой. Сейчас кинутся разом и все!
  Вновь откуда-то из самого нутра начала подниматься темная, лишающая всякого здравомыслия, туча, наполненная отчаянием и ненавистью. Я забил на все вокруг и который раз бросил всего себя наверх. Туда, где исчезал в темном нутре правого корабля зеленоватый кокон. Буйное воображение моего подсознания нарисовало мне образ двух огромных рук, вцепившихся в Настину клетку. Черных. Чернее самой беззвездной ночи. Черных от переполнявших их гнева и ярости. И этими руками я потянул кокон вниз, одновременно пытаясь разорвать его напополам, вкладывая в это усилие все больше и больше безумия, затмившего мой разум и сжигающего душу.
  Дятлы вновь вцепились в тело, энергия Хозяев бросилась в атаку, отключая разум, но мне было все равно. Я убивал самого себя в этом последнем отчаянном порыве освободить любимую.
  Не знаю, что произошло бы раньше - может Ануннаки сделали бы из меня кровавый мешок, набитый раздавленными костями и внутренностями, или я сам бы сжег себя без остатка своей сумасшедшей ненавистью, однако неожиданно изнутри кокона донесся гулкий удар, и я вновь почувствовал Настю. Словно прохладный, ласковый ветер коснулся обожженного лица, как будто узкая нежная ладошка легла на разгоряченный лихорадкой лоб... Настя сломала свою стену. Только ли своими собственными силами, или все-таки мои отчаянные потуги освободить ее разорвали часть сковывающих ее цепей, но факт оставался фактом - моя любимая вслед за мной сделала огромный шаг вперед по тем самым пресловутым ступеням эволюции.
  И тут же изнутри кокона во все стороны ударили лучи ослепительно яркого белого света. Это была Любовь. Вселенская, бесконечная и чистая. В отличии от меня, оперирующего своей ненавистью, Настя соткала свой меч именно из Любви. Зеленоватая оболочка разлетелась во все стороны. Дятлы с правого берега ошарашенно отдернули обожженные концы своих тел, втягивая их обратно в себя, хобот, почти затащивший Настю в корабль, в агонии забил по плоскому днищу, а белые лучи переплелись с моими черными руками, уверенно вытесняя из них злобу и гнев, и превратились в подобие огромной секиры, которая описала широкий стремительный круг в воздухе, обрубив и отбросив потоки злой силы, хлещущей на нас с берега. Потом досталось и летательному аппарату наверху, а следующий взмах этой секиры, лезвие которой стало практически полностью белым, был направлен вниз, на "моих" Дятлов, почти раздавивших меня в своих объятиях. Через мгновение я был свободен. Боевые орудия Анунахеров разлетелись в разные стороны над речной гладью. Мы не уничтожили их, но точно сильно повредили. Дятлы, втянувшие в себя свои концы, застыли на обоих берегах и начали как-то странно вибрировать, словно собаки, отряхивающиеся после купания, а один из кораблей, тот самый, который хотел втянуть в себя Настю, вдруг издал странный звонкий звук, похожий на удар колокола, и немного накренился. Потом его резко повело в сторону, и звук повторился, на этот раз еще громче, так как поломанный голыш ударил округлым боком прямо в своего собрата, застывшего рядом. От удара первый аппарат накренился еще больше, а второй, получивший удар по корпусу, немного отлетел в сторону берега и начал медленно вращаться. Это было похоже на какой-то сюрреалистический гигантский керлинг. Никогда не понимал смысл и азарт этой игры, но происходящее сейчас мне очень даже понравилось. Танец гигантских инопланетных камней, да к тому же устроенный нашими руками, откровенно завораживал и радовал, внушая надежду, что если мы теперь можем двигать такие глыбы, то какой-то шанс уйти из-под молотков все-таки есть...
  В это время моя Настя преодолела в свободном падении три десятка метров, отделявших ее от воды, погасила скорость прямо над поверхностью, и я аккуратно подтянул ее к себе, воспользовавшись той ментальной связкой, в которой мы с ней все еще находились. Она мягко и грациозно опустилась на нос катера и с улыбкой посмотрела на меня. Правда, радость на ее прекрасном личике тут же сменилась тревогой, так как выглядел я, наверное, не очень. Объятия Дятлов и отчаянная попытка разорвать кокон невидимыми черными руками не прошли даром. По внутренним ощущениям я мог определить, что у меня, как минимум, сломана правая рука, ключица и несколько ребер. А посмотрев на себя Настиными глазами, я увидел бледного и как-то неестественно изогнутого мужика, нижняя половина лица которого была густо покрыта кровью, как у только что пообедавшего зомби. Кровь, кстати, так и продолжала струиться из носа, заливая мокрую майку и палубу лодки.
  - Ты как, вообще, Егорушка? - испугано спросила она, одновременно вливая в меня поток теплой обезболивающей силы.
  - Нормально. - ответил я. - А ты?
  - Ну, явно лучше тебя... Как ты меня вытащил?
  - Это не я... Ты сама себя вытащила. Не чувствуешь?
  - Чувствую. Вроде... Дай хоть кровь вытру...
  Хорошо общаться мыслями. Очень экономит время. А время нам сейчас было просто жизненно необходимо. Происходящее на багровых берегах мне совсем не нравилось. Ануннаки, наконец осознав, что отстояться в сторонке не получится и пора вступать в дело самим, неумолимо приближались. Впереди арьергардом скакали Дятлы, а над ними плавно и бесшумно скользили к нам еще четыре бежевых округлых корабля. Да и наши недавние противники, пусть конкретно покоцанные, но все еще вполне дееспособные, вновь выстраивали свою рабочую композицию для атаки. Четыре Дятла перестали трястись и замерли в углах условного квадрата, а два корабля над нами все-таки выровняли свое положение в воздухе и вернулись на прежние позиции.
  "Опять двадцать пять! Они, что, вообще неубиваемые?" - успел подумать я, когда словно в подтверждение моих мыслей, по днищу лодки что-то громко проскрежетало, а из запенившейся воды вокруг начала выскальзывать покатая бледная спина. Нару муш пришел в себя и подключился к общему веселью. Я посмотрел в сторону Лехи, но он все так и стоял в отдалении, молча наблюдая за нашими потугами. Потянулся к нему мыслями, но ничего не почувствовал. Ни ответа, ни привета...
  "Пиздец!" - уже в третий раз подумал я и взглянул на Настю. В ее глазах я прочел то же самое слово, может быть чуть в другой, более литературной, интерпретации.
  - Нам бы хоть до берега как-нибудь добраться, - растерянно сказала она. - А то торчим тут посреди реки, как...
  Договорить Настя не успела. Анунахеры нанесли удар.
  Я увидел, как Дятлы в углах квадрата сжались в пружину, в который раз готовясь броситься на лодку, как напряглись нацелившиеся на нас сверху из темных треугольников веревки и всем телом почувствовал отзвук мощнейшего ментального удара, нанесенного Ануннаками. Опять, как в самом начале нашей встречи мелькнул образ широких вееров нитей, летящих к нам с обоих берегов. Тело было почти обездвижено, однако голова все еще могла соображать. Теперь мы были на порядок сильнее, чем несколько минут назад, и могли сопротивляться. Но, к сожалению, совсем недолго. Через долю секунды нас вновь ласково обнимут Дятлы и все. Пишите письма...
  И тут мы совершенно ясно и отчетливо поняли, что надо делать. Озарение, как и тогда, на широкой проезжей части улицы Триумфальной внутри Аквариума, посетило нас в самый критический момент, когда все свои собственные ресурсы были почти исчерпаны. Мы с Настей прозрели практически одновременно.
  - Вместе! - раздался ее звонкий крик, и она изо всех сил потянулась ко мне на этот раз не только мысленно, но и физически, протянув в мою сторону раскрытую ладонь. Моя правая рука была сломана, поэтому я начал поднимать левую. Было впечатление, что к ней прицепили небольшого слона, так как двигать ею было очень-очень тяжело. Медленно, чувствуя, как скрипят от усилия зубы и лопаются сосуды в глазах, я все-таки сумел поймать Настину кисть. Наши пальцы соединились, стало чуть легче, и я смог притянуть ее к себе и крепко обнять. Теплую, любимую, родную...
  Все вокруг исчезло, как страшный безумный сон. Пропало, растаяло в Ее запахе, мыслях, и чувствах. Я сжимал в руках свою Настю, единственную, живую и настоящую в этом чужом, холодном и безжалостном мире...
  Физический контакт ускорил слияние наших душ, они растворились друг в друге, превратившись в единую надмировую сущность, не имеющую присущих всем физическим объектам реальности свойств и качеств. Стрелка часов, неутомимо бегущая по циферблату Вселенной замерла, а сущность, совсем недавно бывшую двумя разными людьми, резко выдернуло из пространственно-временного континуума и зашвырнуло куда-то далеко-далеко, может быть даже за пределы этой самой Вселенной. Сложно было сказать, где мы оказались. Там же где и в прошлый раз или где-то совершенно в другом месте. Если слово "место", вообще, было здесь применимо. Наверное, мы еще не достигли уровня понимания таких горизонтов бытия, да нам пока оно и не было особо нужно. Главное, что здесь была Сила. Та же самая, что и тогда. Чистая и первозданная. И мы могли ее взять. Причем, на этот раз в гораздо большем объеме.
  Мы нырнули в этот безбрежный океан, наслаждаясь накрывшей нас со всех сторон мощью. Она пропитывала все наше естество, наполняла душу запредельным восторгом и счастьем. Захотелось остаться здесь навсегда, вот так, единым целым, не разделяя, где Егор, а где Настя, слиться с этими ласковыми волнами, стать ими, отдаться воле течения и медленно плыть, покачиваясь в такт этому бесконечному дыханию Жизни...
  Но до такой "нирваны" мы еще не доросли. Нам было позволено только чуть-чуть приоткрыть дверь, посмотреть, прикоснуться и взять. Столько, сколько сможем унести. И все. Шаг за порог был для нас пока невозможен. Мелькнуло горькое сожаление, но тут же пришло понимание неоспоримой справедливости этих условий. Кто мы такие, чтобы находиться Здесь? Сейчас надо просто быть благодарными за то, что наши усилия и действия оценили и поощрили. Значит, мы все делаем правильно, остальное не важно...
  И как только в нашем объединенном сознании возникла эта абсолютная истина, кто-то бесконечный и мудрый удовлетворенно кивнул головой и мощным, но совершенно безболезненным щелчком, отправил нас обратно, под звездное небо чужой планеты, на палубу катера, застывшего посреди реки, извилистой лентой пересекающей багровую равнину.
  Мы с Настей оторвались друг от друга, возвращаясь в наши тела. Я почувствовал, как внутри меня с бешенной скоростью происходит процесс регенерации. Сращиваются кости, восстанавливаются сосуды, сухожилия и нервы, обновляются клетки. Я с наслаждением выпрямился, посмотрел на Настю и пошатнулся, почувствовав мощь, переполнявшую ее изнутри. Она действительно стала похожа на богиню Иштар из древних шумерских преданий. Прекрасное, вдруг ставшее каким-то неземным, лицо, точеная фигура, и незримые широкие крылья Силы за спиной, которые раздувал крепчающий с каждой секундой ветер.
  По расширившимся от удивления глазам Насти я понял, что выгляжу примерно также. Внутри бушевали такие гигаватты, что на какой-то момент даже стало неуютно и страшно. Словно я держал в руках ядерную бомбу, готовую вот-вот шарахнуть. Силу необходимо было немедленно использовать, благо было куда.
  Я огляделся вокруг. Путешествие в неведомые дали заняло тысячную долю секунды. Все наши противники оставались на прежних позициях, так и не успевшие броситься в бой. Только Ануннаки внезапно прекратили свою ментальную атаку, видимо, немножко охренев от перемен, произошедших с их подопытными. Никаких обездвиживающих нитей я больше не ощущал, лишь в голове негромко бил колокол и бубнил гнусавый речитатив, все еще на автомате приказывающий нам отдаться воле богов. Страх, совсем недавно мелькнувший в их сознании, на этот раз ощущался вполне отчетливо. Это было, конечно, совсем не человеческое чувство, а нечто другое, но очень-очень похожее. Такого результата своих экспериментов Анунахеры явно предвидеть не могли. Вспомнилась классика, а именно испуганные слова Виктора Франкенштейна, глядящего на созданного им кадавра и бормочущего: "Оно - живое!" Забавно...
  Мы посмотрели друг на друга. Настя улыбнулась и сказала:
  - Show must go on.
  - Йес, ит из. - ответил я, и мы начали представление.
  Первым под замес попал несчастный Нару муш, неутомимо нарезающий круги вокруг лодки. Наша ослепительно белая секира, ставшая теперь намного острее и сокрушительней, чем прежде, несколько раз со свистом разрезала воду с обеих сторон от катера. Сопротивления мы не ощутили никакого. Палуба под ногами покачнулась от оглушительного воя, оборвавшегося на самом своем пике, а потом из-под днища идеальным кругом начало быстро расползаться багровое пятно. Когда его радиус достиг метров пятидесяти, показался и сам речной змей, а точнее то, во что он превратился. То тут, то там из потемневшей от крови воды начали всплывать фрагменты тела божества речных вод, словно огромный белесый сервелат, нарезанный толстыми кусками. Самой последней всплыла безглазая голова с обиженно раскрытым ртом.
  Но все это мы разглядели позже. Сейчас останавливаться было нельзя, поэтому следующей нашей целью стала авиация Ануннаков.
  Мы дружно взметнули секиру вверх, разгоняя и щедро вливая в нее убийственную энергию, которой было у нас с запасом. Белое изогнутое лезвие описало идеальный полукруг и врезалось в бок правого корабля, со страшным скрипом проскрежетало по всему его брюху, высекая снопы искр, и уже на излете, но все равно достаточно сильно ударило второй летательный аппарат. Это было не так легко, как с Нару мушем, мы еле-еле удержали наше оружие в "руках". Отдача отозвалась резкой болью в висках и мгновенной слабостью во всем теле.
  Но это того стоило. Правый корабль отбросило вверх и влево метров на двести. Он подлетел, красиво вращаясь, а протянувшаяся через все его днище трещина от нашего удара начала быстро раскрываться, и когда огромный голыш стал терять скорость и высоту, находясь уже не над водой, а над полосой прибоя, раздался знакомый гулкий звон, и аппарат Ануннаков, треснув, словно переспелый арбуз, развалился на две неровные половины. Одна из них тяжело врубилась в береговую линию, чуть не придавив Дятла, так и застывшего на своей позиции, а вторая, вращаясь еще быстрее, пролетела дальше метров на сто и снесла вершину ближайшего холма, полностью скрывшись за ним в облаке взметнувшейся вверх багровой пыли. Никаких взрывов и огня мы не увидели. Работали эти аппараты явно не по принципу двигателя внутреннего сгорания и, скорее всего управлялись дистанционно, поскольку воплей гибнущих пилотов так и не раздалось.
  Левому кораблю досталось намного меньше, но и этого хватило, чтобы убрать его с доски. Мощный удар нашей секиры пришелся ниже центра тяжести и развернул эту громадину на девяносто градусов по вертикали, так, что округлый нос ее теперь уставился в воду, и она медленно, но обреченно начала снижаться. Из трещины в боку ярким фонтаном сыпались и сыпались искры. Нос корабля коснулся поверхности реки примерно посередине между нашей лодкой и берегом, а потом летательный аппарат медленно и торжественно скрылся под водой, попрощавшись с миром чередой огромных пузырей воздуха, громко булькнувших на месте погружения через несколько секунд.
  - Глубокая, однако, речка, - пробормотал я, прикидывая, что длина корабля от носа до кормы явно превышала сотню метров, а он скрылся под водой полностью и, судя по пузырям, продолжал движение вниз.
  - Егор, не отвлекайся! - окликнула меня Настя.
  Размышлять действительно было некогда. В следующий момент нас накрыл сокрушительный шквал ментального удара Хозяев. Никакой попытки обездвижить и лишить воли не было, били безусловно на поражение. Повелители планеты совсем отчаялись и решили действовать по принципу "ни нашим, ни вашим". Хотя, может быть, оценив наши способности в данный момент, они пришли к выводу, что добиться своей цели, то есть добраться до нашего ребенка, они смогут сейчас только так. Типа, замочим упрямых родителей, а потом посмотрим. Частично воскресим, или превратим в зомби; мы не были в курсе предела возможностей их технологий, поэтому гадать было бессмысленно. Надо было драться.
  Взметнулась вверх белоснежная секира, и Сила встретилась с Силой. Два тяжелых, скоростных и очень упрямых поезда не поделили железнодорожный путь и, разогнавшись до предельной скорости, смачно впечатались друг в друга. Мне показалось, что подпрыгнула вся равнина вместе с рекой, кубами аквариумов и прочими элементами рельефа. Встреча двух совершенно разных, но примерно одинаковых по мощи, стихий была поистине планетарного масштаба. Наше верное оружие разлетелось на тысячи сверкающих осколков, но дело свое сделало. Удар был отбит. Вот только мало не показалось никому. Ни нам, ни местным корявым богам. Нас с Настей, словно взрывной волной, тяжело ударило в грудь и швырнуло вглубь каюты. Наши тела разнесли вдребезги приоткрытую дверь, окна и дорогие предметы интерьера, кресла и приборную панель. Было не очень больно, но сознание на какой-то момент все-таки отключилось. Ануннакам тоже прилетело неслабо. Каждого из них отбросило на несколько метров назад и скрючило еще больше. Несколько из них даже упали, бессильно подергивая длинными конечностями, а тех, что удержались на ногах, начало заметно трясти. Могучие и всесильные существа, как и мы, явно находились в глубоком нокауте.
  Как ни странно, первым пришел в себя я. Резким толчком меня вернуло обратно в реальность, багровая пелена, залившая глаза, начала светлеть, а шум в голове постепенно утихал. Я бросился к Насте, безжизненно застывшей на обломках капитанского кресла под чудом уцелевшим штурвалом. Лежит на спине в какой-то совершенно неестественной позе, голова запрокинута, открытые глаза невидяще смотрят в потолок каюты, по обеим щекам из ноздрей к затылку тянутся кровавые дорожки... Сердце на долю секунды сжала дикая паника. Схватил безвольно висящую руку - живая! И вроде ничего серьезного. Просто в отключке. В душе вновь полыхнул пожар ненависти к тощим тварям, но быстро утих, сменяясь любовью, нежностью и какой-то бесконечной жалостью.
  "Господи! - подумал я, машинально вливая в нее силу. - За что ей все это?! Хрупкой, беременной девушке... Превращаться в сверхчеловека, драться насмерть сначала с уродливыми мутантами, а потом, вообще, с инопланетянами? На чужой планете и в чужом времени! Это все неправильно! Так не должно быть..."
  Хрупкая беременная девушка вдруг резко открыла глаза, посмотрела на меня и спросила:
  - Замочили горбатых?!
  Все! Вопросов больше не имеем.
  - Нет. Сейчас очухаются. Встать можешь, Настен?
  Вместо ответа, она плавным, но очень быстрым движением, словно растекаясь в воздухе, оказалась на ногах, огляделась и громко сказала:
  - Командуй, защитник!
  Я провел быструю внутреннюю инвентаризацию. Заемная сила еще была, иначе так бы и валялись здесь, как два мешка с картошкой. Немного, конечно, но повоевать еще вполне хватит. Другое дело, что теперь мы были не в связке. Просто так ее восстановить уже не получится, придется действовать раздельно. Осмотрелся, принял решение.
  - В темпе вальса надевай все барахло и добивай Дятлов, странно, что они еще не прыгнули... А я буду к берегу грести.
  - Чем? - спросила она, натягивая бронежилет и зачем-то поднимая с пола свой автомат. - Руками?
  - Не знаю. - честно ответил я, - Сейчас...
  Договорить она мне не дала. Метнулась из кабины на палубу и начала стрелять. Я выскочил вслед за ней. Два недобитых Дятла с левого берега разлетались над багровой от крови Нару муша водой зелеными брызгами. Пока я занимался стратегическим планированием, Настя уловила их бросок на лодку и, недолго думая, начала мочить тварей из автомата. Никаких невидимых рук, никаких огромных секир, исключительно старый проверенный способ использовать силу посредством огнестрельного оружия. Пули калибра 5.45, вылетая из ствола ее калаша, словно превращались в восьмидесяти-миллиметровые снаряды зенитного орудия, разносящие тугую и упругую плоть Дятлов направо и налево. Несколько коротких очередей, и два из четырех настырных создания просто перестали существовать, оказавшись распыленными на тысячи капель слизи, дождем опавших на многострадальную поверхность реки.
  Настя повернулась к правому берегу. Там, словно в недоумении - нападать или сматываться, застыли еще два зеленых полупрозрачных товарища. Нисколько не сомневаясь в трагичности их дальнейшей судьбы, я позволил себе полностью переключиться на задачу, которую только что сам для себя определил в каюте. А именно - добраться до земли.
  Я мысленно потянулся к береговой линии, создавая в воображении крепкий двухсотметровый багор, который я глубоко воткнул в плотную породу берегового склона и начал изо всех сил тянуть на себя. Действовал я по какому-то странному наитию, совершенно не отдавая себе отчета о том, что я делаю, но катер дернулся, а потом развернулся под прямым углом и очень даже резво устремился к суше.
  Рядом вновь загрохотал автомат. Один из Дятлов весело лопнул, забрызгав все вокруг зеленой слизью. Через несколько секунд та же участь постигла последнее несчастное создание Ануннаков, которому не повезло оказаться в авангарде нападения.
  Все! Долго же мы их убивали. Очень долго... А таких еще раз в пять больше на подходе. И Горбатые вроде в себя приходить начали, загудели в голове, затянули свою скороговорку.
  Настя отложила автомат и начала снаряжаться. Я дернул свой волшебный багор еще пару раз, и последовал ее примеру. Через минуту, когда инерция остановила лодку совсем недалеко от берега, мы взялись за руки и, немного наплевав на законы физики, сиганули на багровый песок.
  ***
  Шаг, другой, третий. Последние брызги воды из-под рифленой подошвы берца и мы несемся по земле. За спиной - опостылевшая река, течение которой медленно уносит перевернутый катер, куски Нару муша и огромные багровые пятна его крови, перемешанной со слизью, оставшейся от Дятлов, впереди - около километра пологого подъема склона холма, на вершине которого застыла, кажущаяся совсем маленькой с такого расстояния, человеческая фигурка.
  Леха...
  Мы бежим к нему, другого плана действий у нас нет. Не просто так же он там стоит?
  И я думаю, добежим. Успеем. Силы, почерпнутой нами в неведомых далях, еще немного есть, а если кончится, то воспользуемся своей собственной, которой тоже заметно прибавилось. Аннуннаки относительно далеко - половина, вообще, на противоположном берегу. Настя быстроногой ланью мчится рядом. Ее мысли очень похожи на мои. Вырвались! Успеем!
  "Почивать на лаврах". Так это, вроде бы, называют в умных книжках... Расслабились, размечтались. Почувствовали себя всесильными и неуязвимыми. Забыли, что мы здесь всего лишь случайные гости, а вовсе не хозяева этого места. И настоящие хозяева не преминули тут же нам об этом напомнить.
  Расплата за беспечность последовала незамедлительно.
  Со всеми своими сверхобострившимися ощущениями мира вокруг я совершенно не уловил момента, когда это произошло, но неожиданно свет звезд над головой померк, полностью перекрытый огромными телами четырех бежевых кораблей, а перед нами, рассредоточившись по всей площади склона, выросли высокие серые фигуры и бесформенные громады Дятлов. Сначала я решил, что это подтянулось подкрепление, но кинув взгляд за спину, увидел опустевшие берега реки и понял, что Ануннаки совершили неожиданный ход конем, то ли телепортировавшись, то ли как-то еще в один миг сменив позицию. Ни хрена себе, они фокусники! Может тоже так попробовать? Сигануть через пространство, да сразу к Лешему? Хотя нет. Не дадут. Даже если мы так и можем, в чем я сильно сомневаюсь... Да, блин, добежали...
  - Боже мой! Когда ж я сдохну? - простонала рядом Настя.
  - Я те сдохну! - рявкнул я, снова заводясь от беспомощности. - Стреляй давай, пока подарки еще остались.
  Настя молча подняла автомат и полоснула длинной очередью по висящему прямо над нами кораблю.
  Да. Подарки еще были... По плоскому днищу пробежала цепочка взрывов, словно били из гранатомета, фейерверком брызнули снопы искр, и огромный летающий камень сначала подбросило метров на десять, а потом резко повело наискосок и вниз. В падении он слегка задел соседний корабль, заставив тот крутиться вокруг своей оси, и тяжело врубился в землю, погребая под собой двух оторопевших Ануннаков и трех, находившихся рядом с ними, словно верные сторожевые псы, Дятлов. Очень хотелось бы, чтоб навсегда. Хотя дикого предсмертного воя, будто умирала вся Вселенная, на этот раз мы не услышали, все равно - очень удачно. Даже чересчур...
  Я же, в свою очередь, сосредоточил огонь на целях, находившихся непосредственно перед нами. Сначала один Дятел с сочным звуком расцвел зеленым, распускающимся во все стороны, цветком, затем второй. Мы пробежали через два густых облака мелких капель слизи, наполнивших воздух. Даже не обожгло. Только экипировка задымилась местами, но быстро потухла.
  Я поймал в прицел худую фигуру Ануннахера, тот дернулся было в сторону, но скорости ему не хватило. Первая же пуля короткой очереди снесла вытянутую голову, словно ее и не было. Из лохмотьев шеи брызнуло, и на этот раз мы наконец услышали тот самый предсмертный вой божества, который лился бальзамом нам в уши около метро. От берега мы пробежали уже метров четыреста. Я успел c каким-то пьянящим наслаждением завалить еще одного Дятла и двух Хозяев, а Настя отправила кувыркаться в сторону реки второй летательный аппарат, когда Сила, зачерпнутая нами за чертой, кончилась. Не постепенно угасла, как в первый раз, а просто разом исчезла, словно кто-то дернул рубильник и отключил электричество.
  Все, граждане! Дальше сами...
  Одновременно с этим, кодла Анунахеров, немного оторопевшая от нашей наглости и своих столь стремительных, неожиданных, и достаточно ощутимых потерь, наконец пришла в себя. На массированный ментальный залп, наверное, не хватило времени или сил, поэтому долбить по нашим мозгам они начали вразнобой, каждый сам по себе. Двигаться и соображать стало намного сложнее, тем более, что остались только собственные резервы, пусть и заметно прибавившиеся сегодня, но все равно, несравнимые с тем, чем мы владели всего лишь несколько секунд назад. Тело словно налилось свинцом, перед глазами заклубился туман, приходилось напрягать всего себя без остатка, чтобы поддерживать более-менее оптимальный боевой режим организма. А поддерживать его было просто жизненно необходимо, так как все вокруг пришло в движение. Ближайшие к нам Дятлы, словно жабы, выбросили из своих тел длинные зеленые языки, пытаясь поймать пробегающих мимо жертв, два оставшихся корабля заняли место погибших наверху, снизившись еще больше. Кольцо неумолимо замыкалось. Свободный коридор впереди, расчищенный моими выстрелами совсем недавно, медленно сужался. Противники старались как можно быстрее закрыть собой эту брешь, не давая нам добраться до вершины холма.
  Стремительные полупрозрачные ленты Дятлов со свистом рассекли воздух рядом. Настя рыбкой нырнула под одну из них, перекатом ушла от другой, и грациозно выпрямившись, продолжила бег, на ходу меняя магазин. Мне пришлось прыгать. Длинный язык, выпущенный в меня, шел прямо мне в живот. Я крутанулся высоким сальто, уворачиваясь от него, и тут же в воздухе дернул тело в сторону, чудом разминувшись с еще одним зеленым клинком. Приземлился на обе ноги, побежал за Настей. Несмотря на ментальный пресс Ануннаков, скорости были бешенные, хотя долго двигаться в таком режиме невозможно. Каждый новое движение, шаг, рывок - давались хоть немного, но тяжелее предыдущего.
  Пострелять в ответ нам не дали. Хитрожопые Дятлы не просто втягивали свои языки в себя после промахов, а изгибали их, меняя направление и траекторию движения, стараясь достать нас уже обратным ходом своих странных конечностей. Пришлось снова прыгать, уворачиваться, перекатываться и немыслимо извиваться в полете. За это время мы покрыли максимум метров пятьдесят. Атаковавшие нас с обеих сторон Дятлы плавными, но очень быстрыми прыжками двинулись следом, опережая нас и сужая угол. Последний просвет впереди, свободный коридор, в конце которого находился Леха, оказался перекрыт двумя бесформенными кусками слизи. Остальные Дятлы двигались параллельно и сзади, полностью взяв нас в окружение. Сами Анунахеры маячили за лоснящимися спинами своих верных псов, стараясь больше не лезть на передовую, а поливать нас испражнениями своих мозгов оттуда. Сверху все так же, словно две громадные могильные плиты, висели корабли.
  Воспользовавшись паузой, Настя, не снижая скорость, саданула длинной очередью по днищу одного из них. Никаких взрывов и разлетающихся осколков. На миг сверкнуло все-таки пробитое защитное поле, а на бежевом теле корабля появилась пунктирная линия пулевых попаданий, словно по бетонной стене постреляли из обычного автомата. Громада чуть вздрогнула, но не более того. Никаких других видимых последствий Настиной атаки так и не проявилось, если не считать все того же треугольного отверстия в центре, которое начало быстро открываться и вскоре достигло метров пятнадцати в поперечнике. В темном нутре я ощутил нарастающую и аккумулирующую в бешено крутящуюся воронку ледяную энергию хозяев, которая заполнила отверстие и, все сильнее набирая обороты, начала вытягиваться хоботом вниз.
  - Хер с ним, с кораблем! - крикнул я, поливая огнем двух Дятлов впереди. - В горбатых стреляй!
  Настя послушно опустила ствол автомата и начала выцеливать ближайшего Ануннака, прячущегося за телами своих солдат, а я снова переключился на одного из Дятлов, снаряжая каждый кусочек металла, вылетающий из раскаленного дула калаша, яростью, гневом и чем-то еще, не имевшим названия, но обладавшим сокрушительной мощью моего перекачанного сознания. Но все равно было очень тяжело. Защитная оболочка пробивалась практически безболезненно, а вот когда пули входили в студенистую массу тела Дятла, каждое попадание отдавалось острой болью в висках. В итоге, в первый кусок соплей я успел всадить почти целый магазин, стреляя в конце практически в упор, прежде, чем тот соизволил издохнуть. Причем, не красиво взорваться, как раньше, а громко то ли хрюкнув, то ли всхлипнув, осесть вдруг лишившейся опоры кучей зеленого киселя и растечься во все стороны вонючей дымящейся жижей. Я успел дострелять остаток патронов в его соседа, когда сзади, слева и справа в нас вновь полетели упругие быстрые ленты. Опять прыжки, перекаты - все на пределе, все - в самый последний момент. А потом Дятел, в которого я только начал стрелять взял и тупо прыгнул на нас, с удивительной для такой махины прытью покрыв разделявшие нас два десятка метров.
  Одновременно с этим воронка наверху наконец набрала критическую массу и обрушилась на наши головы невидимым кулачищем. Воздух застонал, словно от боли, расходясь в стороны и пропуская через себя вертикальный удар чудовищного пресса, вырвавшегося из днища корабля с такой скоростью и силой, что на короткий момент летательный аппарат хозяев и поверхность планеты соединил цилиндрический коридор вакуума, продавленный в пространстве этим страшным оружием.
  Кулак, подобно метеориту, врубился в землю... В то самое место, где должны были пробегать мы с Настей. Но мы, к счастью, там уже не пробегали. Мы, кувыркаясь в воздухе, летели в разные стороны, из последних сил уходя от прыгнувшего на нас Дятла. Разминулись мы с ним буквально на сантиметры. Он тяжело приземлился на опустевший участок склона и тут же, выбросил вслед за нами свои гибкие хватательные отростки. Но в этот момент сокрушительный небесный пресс припечатал Дятла вместо нас. От души так припечатал. Дятел лопнул, как протухшая дыня, забрызгав все вокруг в радиусе метров ста своим зеленым вонючим нутром. Что было бы со мной и Настей, окажись мы на том же месте, не хотелось даже представлять. Тут без вариантов. Никакая внутренняя сила сознания нам бы не помогла...
   "Как-то все у них через жопу выходит. - Подумал я про злобных Ануннаков, судорожно пытаясь найти отлетевший куда-то в сторону автомат. - Они, что раньше не воевали ни с кем? Такой толпой приперлись и двух человечков завалить не могут! Боги, епта..."
  Автомат я найти не успел. Из клубов поднятой пыли прилетели гибкие быстрые змеи. Одна схватила за щиколотку левой ноги, резко дернув вверх, вторая обвила все то же правое бедро, а третья - шею, сдавив ее так, что у меня затрещали позвонки. Я оказался в нелепой позе растянут на высоте метров трех от земли. Сила натяжения нарастала. Если бы я не сопротивлялся, то уже существовал бы в виде нескольких отдельных кусков, разбросанных вокруг. И тут сверху я увидел величественно подплывший и остановившийся прямо надо мной темный треугольник, в центре которого кружило смертоносное торнадо. Сейчас жахнет и все! Финита, бля, комедия!
  Руки были свободны, поэтому я, изогнувшись, умудрился вытащить из-за спины топор. Вложив в остро наточенное Бабушкой лезвие всю свою жажду жизни и волю, я наотмашь рубанул по конечностям Дятлов, сначала по той, которая пыталась оторвать мне голову, потом - по сжимавшей мое бедро. По третьей ленте попасть не смог, топор разрезал воздух совсем рядом, но не дотянулся. И очень хорошо, что не дотянулся, как выяснилось буквально через секунду. Две перерубленные ленты лопнули, а Дятел, тянувший на себя оставшуюся, не сообразил ослабить хватку, и меня пулей дернуло к нему как раз в тот момент, когда карающая колонна силы небесной, ударила из корабля. Совсем рядом, но все-таки мимо. Меня обдало волной мощи, исходящий от этого удара, перевернув в воздухе, изменив траекторию и вектор движения, поэтому вместо объятий Дятла я оказался намного выше его покатой спины и успел обрубить соединяющую меня с ним пуповину. Освобожденное тело описало высокую дугу, позволяя сгруппироваться и подготовиться к падению, и приземлился на землю я практически безболезненно, на обе ноги, метрах в тридцати от обломившегося Дятла. Перекатился через голову, гася инерцию, вскочил и побежал со всех ног к вершине холма, на ходу отдирая от шеи, бедра и лодыжки помертвевшие концы отрубленных щупалец. Жгло неимоверно. Я шипел от боли, когда эта мерзость вместе с лохмотьями одежды и кусками обугленной кожи отрывалась от тела, но продолжал бежать. Одновременно пытался нащупать мыслями Настю в этом хаосе, где среди клубов багровой пыли, в полумраке тут и там маячили огромные фигуры Дятлов и тонкие, высокие силуэты Ануннаков. Все они как-то бессистемно, на первый взгляд, двигались, перестраиваясь в неведомые мне тактические схемы.
  А Настя нашлась сама.
  - Егор! - раздался в голове звонкий тревожный голос. - Быстрее!
  Вот она! Намного левее и выше по склону. Настя, оказывается, опередила меня на сотню метров, каким-то чудом избегнув гибких языков, и, изредка постреливая в сторону Ануннаков, неслась к Лешему. Однако, все было не так радостно, как я подумал, услышав ее голос и почувствовав ее сознание. С обеих сторон ей наперерез тяжелыми, но очень быстрыми прыжками мчались сразу три Дятла, а сверху неумолимо приближался бежевый корабль, в треугольной пасти которого уже вовсю вращалась смертоносная карусель. До вершины Насте оставалось максимум метров двести, но она не успевала, слишком неравны были силы и скорости.
  Я бросился наискосок за ней, сжимая в руках топор. Мой верный и надежный 74-й навсегда остался где-то сзади, расплющенный страшным оружием хозяев. Оставались еще несколько гранат и пистолет. Не останавливаясь, по одной начал доставать гранаты, отгибать усики, выдергивать кольца, не глядя цепляя их за крючок на бронежилете, и швырять в сторону ближайших Дятлов и Анунахеров, стараясь перекинуть их, чтобы рвануло позади. Три гранаты, три взрыва. Осколки из густых облаков пыли в меня так и не полетели, видимо, все застряли в телах противника. Не знаю, нанес ли я какой-либо существенный урон врагу, но сумятицу в его ряды внес точно. Полсотни метров я пробежал совершенно спокойно, сзади никто на меня не прыгал и не пытался остановить.
  Вокруг бушевала устроенная мною песчаная буря, обычным зрением не видно было ни хрена, но другим внутренним трехмерным взглядом я все это время напряженно следил за движением Насти. Вот она лихо перепрыгнула две ленты, крест-накрест рассекшие воздух рядом с ней, приземлилась, достреляла магазин в уже сильно покоцанного Дятла, который хрюкнул, тяжело осел вниз, а потом растекся зловонной лужей, закинула автомат за спину и бросилась вперед, явно намереваясь одним последним отчаянным рывком добежать до вершины...
  Не получилось. Как раз в тот момент, когда я вырвался на чистый воздух буквально за спиной у атаковавших ее Хозяев, Настю все-таки достали. Длинный зеленый язык одного из Дятлов зацепил ее за плечо, развернул, заставив потерять равновесие и полететь спиной вперед. Упасть на землю ей не дали. Еще две ленты хищно кинулись на жертву, ненадолго ставшую беспомощной, обвили ее за талию и левое предплечье и дернули вверх. Высоко, метров на двадцать пять.
  До меня донесся крик, полный ужаса и боли, резко оборвавшийся, когда эти два зеленых пидора сильно ударили мою Настю о днище корабля, а потом растянули обмякшее тело прямо под темным треугольником.
  Снова багровая пелена перед глазами, снова рев, полный ненависти, отчаяния и какой-то совершенно детской обиды. Ведь почти! Почти добежала!
  - Леший! - заорал я, бросая взгляд направо. - Хули ты встал, зараза?! Помогай!
  Леха, лицо которого можно было разглядеть уже обычным зрением, молчал. Застыл в напряженной позе, сжал кулаки. Видно было, что нервничает, но сделать ничего почему-то не может. Даже не пытается. Еще, было совершенно непонятно полное игнорирование моего друга Ануннаками. Они его словно вообще не замечали или старались не замечать... Странная игра какая-то.
  Окончательно поняв, что ждать помощи бесполезно, я начал выскребать с самого дна своего почти опустошенного сознания хоть какие-то остатки силы. Выворачивая душу наизнанку, я бросил все, что смог там найти, Насте. Ее тело дернулось, напряглось, я почувствовал, что она пришла в себя.
  - Егор... - тихо раздалось у меня в голове. - Егор, я не могу...
  - Борись, родная, борись! - ответил я. - Продержись еще хоть чуть-чуть, я сейчас...
  Нас разделяло всего полсотни метров. Но на моем пути находились два Анунахера и один из Дятлов, держащих Настю. Второй расположился намного дальше, за кораблем. Остальная братва подтягивалась снизу склона. Хозяева передо мной, так упорно не замечавшие Лешего, меня обнаружили сразу, как только я начал кричать тому о помощи. Две отвратительные башки обернулись, пронзая меня волнами безмерного удивления и раздражения. Типа, а ты че еще живой что ли? А мы тут уже звездочку на танке нарисовали...
  По хер на них! Пусть бесятся, я сейчас тоже очень злой, бля!
  Произошедшее далее заставило меня остановиться и замереть в каком-то беспомощном, обреченном оцепенении. Настя воспользовалась силой, которую я передал ей, совершенно правильно, и сценарий развития событий был практически идентичен тому, что произошло со мной только что, когда я был также растянут в воздухе. Вот только ключевым словом здесь являлось не "идентичен", а - "практически".
  Настя выхватила топор и от души рубанула по щупальцу, сжимавшему ее за живот. Ее так же, как и меня резко дернуло в сторону второго Дятла, вцепившегося в руку, уводя из-под удара корабля. Не хватило совсем чуть-чуть, какой-то ничтожно малой доли секунды. Но чуть-чуть, как известно, не считается. Когда из треугольного нутра тяжко ударил невидимый пресс, Настя уже почти ушла с его строго вертикальной траектории, но ее все-таки задело. Совсем немного. Самым краем. Но и этого оказалось достаточно.
  Ноги переломились под страшным, неправильным углом, тело с силой крутануло в воздухе, так, что даже Дятел не смог удержать его своей цепкой лапой, а Настя, словно набитый опилками, мертвый манекен на съемках фильма, тяжело упала на землю с высоты восьмого этажа и застыла в изломанной, совершенно неестественной для живого человека позе.
  Вопли подыхающих Ануннаков, слышанные мною ранее и казавшиеся последний криком целого мира, уходящего в небытие, сейчас представлялись писком раздавленной крысы. Только теперь я понял, что такое настоящий звук умирающей Вселенной. Страшный, разрывающий сердце на куски, звук. В нем смешались хруст ломающихся костей, последний печальный выдох тела и мучительный стон родной души, привязанной к моей тысячей незримых струн, которые сейчас беззвучно и необратимо рвались. Я перестал чувствовать Настю. Совсем. Словно изнутри меня жестоко вырезали все, что наполняло мое тело жизнью, энергией и смыслом...
  Оставленная пустая оболочка, больше не испытывающая каких-либо чувств и эмоций, бросилась вперед. Бездушный робот, запрограмированный на одну единственную задачу - добежать, прикоснуться, слиться в одно целое и умереть. Все, кто был на пути к выполнению этой задачи воспринимались просто, как помехи, подлежащие устранению. Не более того...
  Я швырнул последнюю гранату за спину Дятла, не удержавшего Настю, перехватил топор в правую руку и метнул в дальнего от меня Ануннака, так как бездушный компьютер внутри определил его более серьезной помехой, зафиксировав рядом с ним знакомый полупрозрачный пульт. Топор рассек воздух, закручиваясь по хитрой гиперболе, выводящей плоскость его вращения из вертикальной в другую, практически параллельную земле, и смачно врубился прямо в широкий рот между выступающими челюстями. Рот стал еще шире, нижняя челюсть, перерубленная напрочь в местах крепления ее отростков к височным костям черепа, упала на землю, а осиротевшая голова, словно очень утвердительно чему-то кивнув, звонко ударилась передними зубами верхней челюсти о широкое лезвие топора, глубоко засевшего в шее. Божество покачнулось и тяжело опустилось на узловатые колени, застыв в коматозе.
  Я в это время уже летел в высоком прыжке ко второму Анунахеру, находившемуся в непосредственной близости от меня. Страх. Нечеловеческий, чужой, но очень-очень пронзительный. Дикий, парализующий страх остался единственной эманацией, исходящей из мозга хозяина, пока тяжелый, покрытый металлом носок моего берца не врезался в этот мозг, а точнее - в район левого виска. Я в развороте добавил туда же кулаком, приземлился, перекатился через голову и побежал дальше. Хруст продавленной височной кости и сломанной шеи за моей спиной перешел в знакомый вопль, покидающего этот мир Ануннака.
  "Что-то хилые они совсем в рукопашной. - подумал кто-то внутри меня. - Привыкли к своим Дятлам, вообще не тренируются..."
  Я добежал до застывшего на коленях с топором в зубах бедолаги, уперся ногой в грудь, выдернул оружие и, не давая чуть живому телу упасть на спину, прокрутил рукоятку в руках и тяжелым обухом раздробил вытянутый лысый затылок. Последний крик, минус еще один.
  Когда я присел у неподвижного тела Насти, бездушного робота все-таки пробило человеческими чувствами. Пробило так, что я, выронив топор, просто упал на колени рядом с ней, обнял обеими руками, прижал к себе и завыл. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Моей Насти больше нет...
  Исчез багровый склон, звездное небо, подобравшиеся совсем близко уцелевшие Ануннаки со свитой, два их корабля, зависшие наверху. Исчезло все. Остались только неизмеримые ничем горе и скорбь. Они обволокли меня черными облаками и потянули куда-то в туманную даль, где смутно просматривался образ все того же страшного колодца, выстроенного из мертвых тел, в который я как-то раз уже падал... Я равнодушно устремился вслед за ними, безропотно и обреченно, позволяя уносить себя этому бурному потоку. Я убивал самого себя. Осознанно и хладнокровно. Даже с каким-то странным облегчением, что мне можно уйти вслед за Ней, исчезнуть навсегда в безбрежном океане времени, а не дышать дальше этим сраным, чужим воздухом, не топтать ногами эту темную равнину, не терпеть эту страшную боль...
  А потом я почувствовал. Еле уловимо. Будто в затхлом неподвижном воздухе пещеры чуть-чуть потянуло свежим сквозняком, или в слепом мире, полностью лишенном света солнца и звезд, зажегся маленький, слабый трепещущий огонек свечи. Настя была жива. Ее душа была здесь, держалась на тонкой-тонкой ниточке за умирающее тело, давно готовая оторваться и исчезнуть навсегда, но почему-то до сих пор этого не сделавшая.
  Я осторожно, боясь поверить и спугнуть, поднял ставшее совсем невесомым родное тело и выпрямился.
  Вместе с робкой надеждой вернулась страшная реальность. Хозяева стояли вокруг, а сил что-то сделать не осталось. Совсем. Безумие, продолжавшееся уже хрен знает сколько времени, с тех пор как мы выплыли из Аквариума, выжало из меня все...
  Я стоял с Настей на руках, смотря на окруживших меня существ, и понимал, что теперь точно все. Мы проиграли. Шах и мат...
  Громко щелкали секунды. Небо постепенно светлело. Бесконечная кровавая ночь уходила, уступая место пока еще робкой заре. Интересно, успею я в последний раз увидеть солнце? - лениво шевельнулось в голове. Пусть далекое и из другого времени, но все равно - родное, свое...
  Хозяева медлили, наслаждаясь моментом. Желтые глаза светились презрением и злобным торжеством. Они возбужденно общались друг с другом, наверное, решая, как поизощренней меня казнить, чтобы я прочувствовал сполна последствия своей наглости и неповиновения.
  Я закрыл глаза и погрузился в себя, ожидая приговора и его исполнения. Эмоций не было, если не считать смутного, толком не оформившегося ощущения глобальной неправильности происходящего. Словно, застыв вот так без надежды и сил, я поступал неправильно, предавая кого-то. Будто, несмотря на полную безвыходность положения, я должен был все равно во что-то верить и что-то делать. Странно... Что тут можно сделать?
  Снова открыл глаза. Вместо горбатых фигур меня окружала стена. Крепкая, высокая. Следующий барьер. Очередной обруч, сковывающий мои возможности. Я мысленно потянулся к ней, потрогал холодную твердую поверхность, а потом начал пробивать в ней дыру. Не было ни поднимающейся из глубины души ярости, гнева, ненависти, не было никакого надрыва всех сил моего естества, я просто спокойно, не думая ни о чем, ломал стену. Словно рабочий на стройке, неторопливо разрушает фундамент старого здания, чтобы освободить место для новой постройки. Совершенно не представляю - как, но у меня получалось. Отвалился один кусок, потом второй, побольше, следом исчез целый фрагмент от низа до верха, следующий, а потом рухнула и вся стена. Я протянул руку и взял то, что находилось за ней...
  Дальше - все, как в тумане. Или, в облаках пыли, поднятой упавшей стеной. Из этой пыли проступили фигуры Ануннаков, почуявших неладное и встревоженно задвигавшихся. А потом тело рванулось в сторону, стараясь как можно меньше потревожить лежавшую на руках Настю. Мелькали ленты, выпущенные Дятлами, били с неба два огромных кулака, хозяева атаковали сознание с яростью охотника, упускающего уже вроде бы пойманную добычу... Все как будто не со мной. Я совершенно не осознавал, что делает моя физическая оболочка, чтобы остаться живым. Сквозь все это безобразие вокруг я увидел Лешего. Он радостно улыбался и нетерпеливо подпрыгивал.
  Я вдруг понял, что никуда бежать не надо. Надо просто взять и оказаться рядом с ним. Все очень просто, раз и все...
  На короткий миг я выпал из реальности, а потом увидел перед собой, буквально на расстоянии вытянутой руки, суетящегося Леху. Ни хрена себе! Оглянулся. Растерянная кодла хозяев была далеко позади. Разглядели меня, яростно взвыли хором и бросились наверх по склону. Леха нагнулся, словно собираясь поднять что-то с земли, а потом выпрямился, ведя руку с зажатым в ней небольшим странным предметом вертикально вверх. За рукой в воздухе оставался расширяющийся след или щель, из которой били лучи яркого дневного света. Словно молния выхода из палатки, которую открыл Леший. Вот только палаткой была целая равнина, а что ждало нас там, "снаружи", знал только мой друг. Щель, колыхаясь, словно от ветра, висела в воздухе. Леха молча повернулся ко мне, осторожно взял у меня из рук тело Насти и шагнул прямо в вертикальный росчерк света.
  - За мной, Егорка! - донеслась из-за его спины короткая фраза, и он исчез.
  Я последний раз оглянулся на приближающуюся толпу и шагнул за ним. Прямо в ослепительный белый свет. Сзади донесся многоголосый яростный вой, а потом наступила тишина.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  12.
  Тишина.
  Ватная, абсолютная и настолько плотная, что кажется - можно поднять руки к ушам и ее потрогать. Егору она представлялась в виде желтой монтажной пены, которую залили ему в уши, а она, заполнив собой все полости черепа, затвердела и выдавилась из ушных раковин бесформенными шишковатыми затычками. Или, как будто, внезапно разросшемуся мозгу стало тесно и скучно в голове и он, найдя себе путь через первые попавшиеся отверстия с интересом выглядывал наружу, полностью перекрыв любые звуки.
  "Забавно... - усмехнулся про себя Егор, представив себе эту картину. - Вот, что значит разум, открытый миру..."
  А еще - темнота.
  Темно серая, рассеченная тонкими, еле видными, ветвящимися прожилками капилляров век. Ну, с темнотой-то все понятно - глаза закрыты. А вот почему не слышно ни хрена - загадка...
  Егор уже минут десять находился в каком-то непонятном трансе, полностью уйдя в свои мысли и совершенно отключившись от мира вокруг. Никогда в жизни ему не удавалось достичь такого своеобразного "самадхи", хотя попыток было - не перечесть. Психотерапевты, таблетки, алкоголь... А тут, на самом пороге небытия, пришел на берег Реки, опустил задницу на деревянный навес пляжной скамейки, торчавший из-под снега, закрыл глаза, задумался и вдруг, раз! Улетел в неведомые дали.
  Нельзя сказать, что ему открылась какая-то великая Истина, или исчезли все страдания, как это обещали йоги, но определенный внутренний комфорт все-таки появился. Стальные когти обиды и горечи, последние несколько часов безжалостно полосовавшие окровавленную душу, на время исчезли, и Егор наслаждался этим неожиданным подарком судьбы. Блаженствовал в волнах нирваны, как тот замученный тяжкой жизнью мужик из анекдота, который специально днями напролет носил ботинки на несколько размеров меньше, а вечером, приходя домой, снимал их и достигал духовного просветления. Ненадолго правда, но достигал...
  В конце концов, из состояния глубокой, блаженной медитации Егора вывела собственная задница, в очередной раз подтвердив, что все то, что происходит в его жизни, происходит через жопу. Задница начала мерзнуть. Деревянный козырек под ней был покрыт плотным слоем льда, а классические строгие брюки оказались совсем тонкими. Возмущенный "глас народа" в виде нервных импульсов наконец дошел до оцепеневшего правительства, сидящего в голове, и Егор вывалился в жестокую и такую несправедливую к нему реальность, резко открыв глаза.
  В темноту перед ним уходило белое снежное поле, на самом горизонте еле виднелась полоса облетевшего голого леса, чуть более светлая, чем холодное ночное небо. "Река, - вспомнил Егор. - Я на пляже. Сижу..."
  Ветра не было. Тихо и торжественно падал легкий пушистый снег. Температура воздуха была около десяти мороза. Идеальная зимняя погода. Вот так бы все три месяца. Без метелей, гололеда, оттепелей и минус тридцати пяти. Да... А потом сразу - лето. Без подснежников, восьмого марта, луж и грязи...
  Лес и поверхность ледяного покрывала, сковавшего воду, периодически освещали частые разноцветные вспышки, бьющие откуда-то из-за спины. Егор начал было размышлять, что это за странная иллюминация, но тут с небольшим опозданием вернулся слух и расставил все по своим местам.
  Петарды, салюты, фейерверки... Город нависал над ним сзади, сверкая огнями окон, фонарей, праздничных гирлянд, и запускал в зимние небеса сотни разноцветных шаров. Грохот пиротехники, веселые крики, звон бокалов, гудки машин и музыка десятков радиостанций сливались в единый радостно-предвкушающий гул. Город ждал праздника. А точнее, уже праздновал. Кто-то судорожно дорезал салат, кто-то не мог дождаться такси, кто-то горланил песни, а кто-то уже валялся под столом со счастливым пьяным лицом, перемазанным тортом. Шумные, веселые компании. Всеми любимый с детства, самый главный в году, праздник...
  А Егор сидел на пустынном, покрытом снегом пляже. Рядом с ним стояла запечатанная бутылка водки с надетым на горлышко пластиковым стаканчиком и маленькая коробочка вишневого сока. Снова от теплого, живого мира людей его отделяла незримая, но непреодолимая стена, проходящая прямо по кованному ограждению набережной. Счастье и свет там, темнота, холод и одиночество - здесь. Достал из кармана куртки телефон, нажал кнопку. Дочка улыбнулась ему с маленького прямоугольного экрана. Дочка...
  Тридцать первое декабря две тысячи шестнадцатого года. 23:44. Новый год, которого он так ждал в сумасшедшем аду прошедшей недели, наконец-то почти наступил. И заранее погрузил Егора на следующий круг этого ада. Еще ниже и страшнее чем тот, на котором он пребывал последнее время. А он наивно думал, что итак на самом дне и хуже не бывает... Бывает. И есть подозрение, что и это - далеко не предел.
  Егор обвел взглядом панораму замерзшей реки. Широко, просторно, хоть и темновато...
  Прорубь. Метрах в десяти от него. К ней-то он, в принципе, и шел. Огороженная непроданными елочками черная дыра в белой снежной Вселенной. Из дыры торчит деревянная лесенка с поручнями. Выход... Или вход, неважно. Важно, что только в одну сторону.
  До Крещения еще больше полумесяца, но нетерпеливые моржи уже надолбили этих прорубей вдоль всего пляжа. Ладно хоть сейчас вокруг пусто. Через часок любители окунуться в ледяную воду, наверное, будут подтягиваться. Дождутся московской полуночи, посмотрят на Путина в телевизоре, хряпнут рюмочку, или, скорее, чайку, и пойдут закаляться...
  Егор положил телефон рядом с бутылкой, медленно встал, разминая затекшие ноги и застывшую задницу, и направился к проруби. Неровное овальное окно, пробитое в замерзшей поверхности Реки, было, словно стеклом, покрыто тонкой блестящей корочкой льда. Егор оторвал длинную ветку у ближайшей сосенки и раздробил эту корочку, докуда смог дотянуться. Жидкость под ней была такой черной, что казалась нефтью, и лишь проглядывающие через ее толщу деревянные ступени лестницы, уходящей в глубину, ломали иллюзию, напоминая, что это все-таки вода. Он выпустил свою ветку из рук. Она погрузилась примерно на половину длины, закрутилась по часовой стрелке, а потом, словно кто-то из-под воды резко дернул ее на себя, полностью ушла под высокий, округлый край проруби, влекомая мощным течением.
  Как просто...
  Егор внимательно огляделся по сторонам. Высоких горбатых силуэтов пока вокруг не наблюдалось. Сегодня его почему-то оставили в покое. Хотя события прошедшего дня сделали душу Егора настолько "тяжелой", если оперировать терминологией пропавшего Пети, что хоть сейчас хватай и дергай. В прошлое, в будущее, в Караганду, куда угодно...
  Вернулся к своему деревянному насесту, где оставил бутылку и телефон. Глубоко вдохнул, посмотрел на небо. Снежинки касались лица невесомыми прохладными пальчиками, а потом таяли, стекая по щекам, словно слезы. Приятно...
  Ладно! В темпе вальса выпить водку, покурить и в путь! Вслед за веточкой... А то придут сейчас вредные Ануннаки и опять спасут. Уроды...
  Последние полторы недели декабря пронеслись в безумной страшной игре, под названием - "Убеги от злобных пришельцев, которых никто, кроме тебя, не видит". Началась она в тот памятный день, когда, возвращаясь от любимой тещи по тротуару Столичного шоссе, Егор впервые за два месяца снова их встретил. И продолжалась до сих пор. А памятным тот день был еще и потому, что предшествующей ему ночью хитрые твари каким-то образом умудрились взломать запертое мощными психотропными препаратами сознание Егора, и его Страх, который он нес на плечах всю свою сознательную жизнь, сгибаясь под его весом все ниже и ниже, вернулся.
  И когда Егор в панике бежал, расталкивая прохожих, и буквально физически чувствовал упершиеся в спину, словно копья, холодные взгляды, он со всей очевидностью осознал, что если срочно ничего не предпринять, то сейчас его заберут. А что можно было предпринять? "Облегчить" душу, если верить одному сумасшедшему хирургу, который недавно был его соседом по палате в психушке. А не верить ему, пусть даже сумасшедшему, у Егора оснований не было. Наоборот. Были все основания верить. Целях три основания, которые сейчас плавно и неутомимо следовали за ним по пятам. А самый быстрый способ облегчить душу продавался практически в любом магазине, и ничего лучшего придумать Егор не мог, просто не было времени.
  На короткий миг ужас в голове сменился горьким сожалением и обидой за вот-вот потеряющую всякий смысл долгую работу над самим собой и своей трезвостью, но, когда Егор еще раз обернулся и увидел серые фигуры в каких-то пятнадцати метрах за спиной, все это было смыто следующей волной паники. Ноги сами понесли его к ближайшему торговому центру, в котором находился крупный сетевой супермаркет. Не Шестерочка, другой, нормальный. Перебежав наискосок перекресток и чуть не став причиной и жертвой крупного ДТП, Егор протиснулся в узкую щель только-только начавших раздвигаться в стороны стеклянных дверей и ворвался внутрь. Пробежал просторный холл с банкоматами и, усилием воли заставив себя перейти на что-то более-менее похожее на быстрый шаг, а не галоп, оказался в практически пустом по раннему времени обширном торговом зале магазина. Дошагал до витрины с алкоголем, схватил первую попавшуюся бутылку водки и, с трудом сдерживая желание открыть ее прямо здесь, направился обратно к кассам, на ходу доставая кошелек.
  Подошел к ленте, за которой сидела немолодая кассирша со скучающим взглядом, поднял глаза и замер в ступоре. Серый стоял с другой стороны кассового аппарата, там, где люди получают сдачу и складывают приобретенные товары в пакеты, и равнодушно смотрел на него. Егора парализовало, как мышь перед удавом, он утонул в желтых вытянутых глазах без зрачков и не мог пошевелиться. Неизвестно - сколько бы продолжались эти гляделки, если бы не кассирша, которая видя застывшего перед ней растрепанного мужика с бутылкой водки в руке, завороженно смотрящего куда-то вверх, задала вполне резонный вопрос:
  - Мужчина! Вы покупать будете или прям здесь пить начнете?
  Ее громкий голос привлек внимание охранника и второй продавщицы, также скучающей через два кассовых ряда, а также вывел Егора из оцепенения. Он вздрогнул и смешным приставным шагом направился к другой работающей кассе, не отводя глаз от колыхающейся фигуры Варяга. Тот почему-то оставался на месте, только чуть повернул вытянутую голову, наблюдая за перемещениями Егора.
  Поставил пузырь на ленту, трясущимися руками достал деньги, положил тысячную купюру, ежесекундно оглядываясь через плечо, дождался писка сканера, схватил товар и, не дожидаясь сдачи, быстро зашагал к эскалатору, внутренне сжавшись и ожидая прикосновения огромной шестипалой руки к голове.
  - Мужчина! Сдачу забыли!
  "Себе оставь, курица! Шоколадку купишь."
  - Смотри, как козявит-то его с утра! - донесся сзади голос охранника.
  - Ага! А с виду вроде нормальный... - поддержала его одаренная нежданными деньгами кассирша.
  Туалеты были на втором этаже, это Егор помнил. Ему надо туда. Варяги-варягами, но пить водку прямо посреди торгового центра даже в сложившейся ситуации заставить себя он не мог. Забежал в только что помытый и пахнущий искусственной весенней свежестью санузел и заперся в кабинке, питая нелепую иллюзию, что невысокая пластиковая перегородка со шпингалетом может послужить преградой для существ, пересекающих время. Дрожащими руками открыл бутылку и замер, с отчаянием смотря на прозрачную жидкость.
  "Блин! Ну ведь не хочется ни капельки! Столько, блядь, лечился!" - мелькнуло в голове. Мелькнуло и унеслось, так как над перегородкой вдруг возникли размытые широкие плечи и голова с горящими глазами. Егор зажмурился, выдохнул и сделал несколько больших глотков водки. Через пластмассовую капельницу это было нелегко, но он справился. Навыки имелись... Пищевод обожгло, пустой желудок негодующе заурчал, глаза заслезились, Егора чуть не вырвало, но он усилием воли заставил себя глотать дальше, все также не открывая глаз.
  Торговый центр позиционировал себя, как элитный, поэтому даже кабинки в туалетах были оборудованы небольшими раковинами. Оторвавшись от горлышка, Егор наощупь дотянулся до смесителя, поднял металлический язычок и начал жадно пить из-под крана, заливая бушующий внутри пожар. Постепенно пламя угасло, оставив вместо себя разливающееся по телу приятное тепло. Когда оно добралось до головы, Егора резко отпустило. Перестали трястись руки, мысли стали четкими, а паника и ужас помахали ручкой на прощанье и пошли по своим делам. Обещали вернуться, конечно, но когда-нибудь потом.
  Егор расслабленно сполз спиной по стене рядом с унитазом, уселся на кафельный пол и резко открыл глаза. Над пластиковой дверью больше никто не возвышался. Егор посмотрел вниз, на широкую щель между плиткой и низом перегородки - никаких ног. Посидел несколько минут, вспоминая каково это, быть пьяным. Кстати, неплохо... Даже очень! Выпил еще, запил водичкой, аккуратно отодвинул цилиндр шпингалета и решительно пнул дверь ногой. Ануннаков не было. Был только какой-то таджик в форме персонала, испуганно отскочивший от писсуара и намочивший недавно помытую стену. Егор победно усмехнулся, спрятал бутылку под куртку и пошел прочь, слыша за спиной незнакомую южную брань, в которую очень органично вплетались русские матерные слова.
  А потом начался продолжительный и совсем не похожий на одноименную комедию День сурка. Он состоял из коротких промежутков относительной трезвости и длительных периодов опьянения. Егор окрестил такое времяпрепровождение - вынужденным, контролируемым запоем.
  Перерывы в употреблении были недолгими не потому, что Егору так уж хотелось бухать, во всяком случае - поначалу, а потому, что как только он более-менее трезвел, тут же где-нибудь рядом из воздуха вырастали длинные силуэты горбатых засранцев. Приходилось срочно выпивать грамм сто пятьдесят - двести, а потом в течении всего дня догоняться, поскольку только таким способом можно было заставить Ануннаков исчезнуть. Это могло бы быть очень даже смешно, если бы не было так страшно.
  К вечеру Егора вырубало, но часа в два-три ночи действие анестезии ослабевало, и он просыпался в состоянии паники и тремора, покрытый липким холодным потом. Глаза старался не открывать, потому что итак всем своим естеством ощущал совсем рядом с собой эманации чужого, холодного разума, а крепко зажмуренные веки давали наивную иллюзию защиты, типа одеяла, которым в детстве можно накрыться с головой, и все невидимые монстры в комнате исчезнут. Дотягивался до бутылки, предусмотрительно с вечера поставленной на пол рядом с кроватью, делал несколько глотков и ложился обратно, трясясь всем телом и ожидая радостной встречи нервных клеток и этанола. Через пару минут, чувствуя, что встреча состоялась, смело открывал глаза, внимательно осматривался в полумраке спальни и, убедившись, что гости удалились, шел курить на балкон. Там, дымя сигаретой и смотря на белеющую в ночи поверхность Реки, каждый раз задавался вопросом, что мешает Ануннакам просто-напросто убрать эту бутылку от кровати Егора, пока он спит, не находил ответа и шел спать дальше.
  По утрам все было примерно также, только посетители приходили не сразу, а давали Егору время сходить в туалет и умыться, а иногда даже позавтракать. Но появлялись непременно, так что приходилось как можно быстрее заливать в себя водку сразу же, как только в голове появлялся колючий холодок ужаса, а на самом краю зрения начинали проступать серые силуэты. Через несколько дней, Егор так к этому привык, что даже начал вежливо здороваться с ними перед первой рюмкой, а после второй - весело и громко слать на хер.
  Однако, на самом деле, все это было невообразимо жутко и до предела абсурдно. Егор пил водку, которая была его личным проклятием, исковеркавшим всю жизнь, и от пристрастия к которой он так мучительно боролся. Пил водку, чтобы спастись. Спастись от инопланетян из прошлого, хотевших забрать с собой в это самое прошлое его тело и душу. Шизофренический бред! Сивой кобылы сон... Расскажи кому - именно так и скажут, да еще бригаду со смирительными рубашками вызовут. Белочка, хрена тут думать! Но для Егора это была не белочка. Не лисичка и не хомячок. Это была страшная реальность, в которой он жил. Жил только с одной целью и надеждой - продержаться до тридцать первого декабря.
  Именно в этот день он увидит свою дочь. А потом - хоть трава не расти! Пусть забирают... Иногда даже становилось интересно - вот заберут они его и что? Что там будет в далеком прошлом? Что с ним сделают? Превратят в покемона или человека-паука? Хотя такой нездоровый интерес приходил обычно под вечер, когда накидавшийся за день Егор шаркал к кровати, а с утра, в недолгие минуты трезвости, он думал про первое января. Ведь, если верить все тому же Петру Валентиновичу, в Новом году Варяги приходить не смогут. Закроется их дверь через тысячелетия на целых двенадцать лет. Так что, не все так плохо! Бухать осталось совсем немного, главное, чтобы бедный организм выдержал.
  Хотя, если честно, про встречу с дочерью Егор думал намного чаще, чем про спасение от Ануннаков. Это событие постепенно превратилось в его сознании в некий Рубикон, который надо пересечь, а дальше все будет хорошо. Совершенно неизвестно, с какой стати и каким образом, но будет... Обязательно. Самообман чистой воды. Но сейчас Егору было не до этого. На долгие размышления и самоанализ не было ни времени, ни сил. Надо было бухать, "облегчать" и "облегчать" душу, чтобы продержаться.
  В последние дни декабря Варяги совсем охренели. Стали намного активней и настойчивее. Настолько, что теперь для того, чтобы не видеть их мерзотные серые хари, приходилось выпивать много больше. А утром тридцатого числа, вообще, произошел такой казус, что Егор потом не мог прийти в себя весь день. Проснувшись от сушняка, склеившего все во рту, он открыл глаза и увидел в десяти сантиметрах от своего лица здоровенную скуластую морду с раскосыми желтыми зенками, внимательно рассматривавшими Егора. Испуг был настолько неожиданный и сильный, что, вообще, не понятно, как выдержало сердце, да еще с похмелья. Егор заорал во всю глотку, скатился с кровати и не придумал ничего лучше, чем заползти под нее, укрывшись в клубах, поднятой им пыли, толстым слоем лежавшей на давно не мытом ламинате. Не прекращая орать вытянул из-под кровати руку, каждый миг ожидая, что ее сейчас схватят холодные длинные пальцы, вцепился в спасительную бутылку и начал заливать в себя булькавшую в ней жидкость. Лежа это было делать очень неудобно, особенно если учесть, что жидкость была отнюдь не компотом, поэтому Егор поперхнулся, долго кашлял, водка брызнула из носа, его чуть не вырвало, но все равно утренняя доза средства от пришельцев была героически проглочена.
  Затем лежал с закрытыми глазами, вдыхая носом пыль и слушая, как постепенно успокаивается ушедшее в галоп сердце. Мысли в голове были очень странными. Про кровососущих насекомых, паразитов и грызунов. Егор долго не мог понять - почему в его мозгах по кругу носится эта цепочка совершенно не уместных сейчас образов, пока он прячется под кроватью от Ануннаков и пьет из горла водку. Потом догадался, что все дело в только что придуманном им словосочетании "средство от пришельцев".
  Ведь есть средство от комаров и от клещей, его из баллончика распыляют на одежду и открытые участки кожи. Есть средство от мышей и прочих крыс, его рассыпают по углам помещений, хвостатые и усатые с удовольствием жрут его, а потом безо всякого удовольствия дохнут. Средство от вшей, глистов и клопов... А есть средство от пришельцев. Его пьют. И пришельцы исчезают.
  Более того, Егора понесло: если бы все люди в мире были такими же долбанутыми, как он сам, Петя и все те сотни или тысячи несчастных, которых уже утащили в глубину времён или вот-вот утащат, то проблемы алкоголизма не существовало бы в принципе. На всех бутылках водки, текилы, виски, рома, вина, пива и так далее, списочек-то обширен, было бы вместо вышеперечисленных наименований написано всего два слова - "Средство от пришельцев." А на задней этикетке чёткая и строгая инструкция: применять внутрь. Дозировка и частота приема подбираются индивидуально, а также в зависимости от ситуации. В целях профилактики появления рядом инопланетных существ - по две стопки, четыре раза в день, а в острой фазе, то есть, когда паразиты уже материализовались в непосредственной близости, - большими глотками прямо из горла до полного исчезновения оных.
  И все! Никто бы не подумал пить всю эту гадость для каких-то иных целей. Мир был бы трезв и счастлив. Только раз в двенадцать лет уходил бы в тотальный и весёлый запой на целый год. Исключительно для профилактики.
  Круто! Про то, что станет с миром после такого запоя, а в частности с родной страной, которая даже после девятидневных новогодних каникул приходит в себя аж до февраля, Егор совершенно не думал. Он был уже пьян и всецело увлечён идеей.
  Даже начал развивать ее дальше, решив стать пионером новой концепции жизни, открыв первый в мире завод по производству волшебного лекарства и став монополистом в этом бизнесе. Исходное условие размышлений, заключавшееся в том, что ВСЕ люди на земле должны быть подвержены нападкам Ануннаков, было забыто. Лежал, глотал водку и лелеял свой алкогольный бред, не думая больше ни про Варягов, совсем недавно находившихся в спальне, ни про то, что сейчас утро, а он лежит под кроватью вместо того, чтобы пойти завтракать, умываться и приходить в себя... Вобщем, увлёкся. Увлёкся, нажрался и уснул, блаженно свернувшись на прохладном ламинате в пыльном полумраке своего маленького мирка.
  Похмелье было тяжелым. Егор с трудом разлепил веки и долго не мог понять, где он находится, почему вокруг опять темно и что, вообще, произошло. Постепенно, отдельными образами, начали проявляться утренние подробности. Серая морда прямо перед глазами, позорное бегство под кровать, средство от пришельцев, всемирный запой, идеальный бизнес-план...
  "Господи! - думал он, морщась от дикого сушняка, резкой боли в висках и тремора во всем теле. - Какая ахинея! Надо ж было так с утра нахерачиться!" С другой стороны, что ему еще оставалось делать, если они приперлись сегодня так рано?
  "Или вчера?! - Стрельнуло вдруг в голове. - Какое, блин, число? Тридцать первое или еще нет? Вообще, там сейчас какое время суток, над кроватью-то?"
  Кряхтя, выполз из своего убежища, покрытый пылью и похожий на жертву землетрясения, только что извлеченную из-под завалов. Пошатываясь, дошел до белеющих в сумрачной комнате настенных часов. Шесть - десять. Ништяк! Шесть - десть чего? Утра или вечера? Нашел телефон и облегченно выдохнул. Все еще тридцатое... Вечер.
  "Надо похмелиться! - родилось в голове. - Сейчас ведь припрутся!" Включил в спальне свет, заглянул под кровать. Там валялась пустая бутылка. Внутренне содрогаясь от мысли, что он с утра выпил целый пузырь водки, поставив очередной антирекорд в своем возобновившемся пьянстве, Егор доковылял до гостиной, открыл стеклянную дверцу бара, где стояли запасы средства от пришельцев, налил полную рюмку и застыл, глядя в прозрачную жидкость, в которой странным образом смешивались быстрое облегчение от страданий сегодня и долгая мучительная расплата за это облегчение завтра. Завтра...
  Завтра прилетает дочь... А он тут снова бухает... Егор поставил рюмку на барную стойку, оперся руками о длинную столешницу, прижался к ее прохладной поверхности лбом. Нет! Нельзя! Завтра надо быть трезвым. Трезвым и, по возможности, не опухшим... А если эти сейчас явятся? А они ведь явятся, к бабке не ходи!
  Пошел на балкон. Курил, смотрел на белую простынь Реки, усеянную, словно клопами, темными точками засидевшихся рыбаков, на горы, еле видные в сизом морозном тумане, на хмурое зимнее небо. Смотрел и думал. Самолет по словам тещи прилетает в шесть двадцать вечера. Паспортный контроль, багаж, такси до Города; у родителей жены они будут примерно в девять, может чуть раньше. Значит нужно продержаться больше суток. Вопрос - как? Ответа не было. Точнее был, но только один. Один единственный ответ, стоявший на барной стойке, в рюмке на длинной позолоченной ножке. Прозрачный, бликующий в свете ламп, такой желанный и, в то же время, отвратительный. Егор повернулся, взглянул через балконную дверь на полную стопку водки и покачал головой.
  "Не могу... Не хочу! - решимость крепла в душе и начала задавливать страх. - Пусть забирают, пить я больше не буду!" - вместе с решимостью пришло смирение и спокойствие. "Утащат - значит судьба такая. Надоело прятаться в стакане! Пошли они на хер вместе со своими нитями времени, шумерами и гребаной Нибиру!"
  Решительно вылил водку в раковину, поставил вариться кофе и пошел в душ.
  Ануннаки, как ни странно, не пришли. Ни вечером, ни долгой бессонной ночью. Егор не спал вообще. Его скрючил чудовищный отходняк. Этиловый спирт резко перестал поступать в организм, и все симптомы абстинентного синдрома обрушились на этот самый бедный организм с чудовищной силой.
  Егор метался в холодном поту по кровати, потом замерзал до озноба, укутывался в одеяло и снова изнывал от жары. Курил, литрами пил чай с медом, пялился в телевизор, просто шлялся из комнаты в комнату, трясясь всем телом и задевая углы. Потом вновь ложился в постель, пытаясь хоть ненадолго забыться, но ничего не получалось. Было плохо и страшно. Он совершенно не боялся, что вот-вот рядом с ним соткутся из воздуха торжествующие Варяги и не удивлялся тому, что это никак не происходило. Ему просто было страшно. Без причины. Кристально чистый, абсолютный и тотальный Страх. Но он сжимал зубы, думал про завтрашнюю встречу с дочерью и терпел.
  Часов в пять утра, понимая, что сейчас окончательно сойдет с ума, оделся потеплее и отправился гулять. Прошел по пустынной набережной, поднялся на пару кварталов вверх и вдруг остановился у ворот храма Вознесения Христа. Долго разглядывал еле видимые на фоне темного неба контуры куполов и крестов. Как ни странно, стало чуть легче. Даже неожиданно захотелось оказаться внутри, среди икон и свечей, вдохнуть аромат кадильного дыма и горячего воска, послушать торжественную тишину... Совершенно не свойственное ему ранее желание, но сейчас Егор от всей души жалел, что церковь закрыта и он никак не может оказаться посреди молитвенного зала.
  "Вот где прятаться-то надо было, а не в бутылке!" - вдруг родилась в сознании горькая мысль...
  Стоял долго, несколько часов, не замечая времени, забыв про все на свете, плавая в этом новом ощущении правильности и чистоты мыслей, которого ему всегда так не хватало. Из глаз лились слезы. Не горя, не радости. Просто слезы... Сами по себе, взяли и потекли. Егор плакал, шептал какие-то слова, неумело крестился и кланялся лику Спасителя, нарисованному над воротами. Постепенно из самой глубины подсознания начал формироваться какой-то неясный размытый образ. С каждой минутой он приближался и нарастал. Наконец Егор понял, что это не образ, а скорее звук. Поначалу очень тихий, еле уловимый, но теперь обретающий плоть и смысл. Далее - звук превратился в речь, а та в свою очередь начала дробиться на отдельные предложения, неразборчивые, но явно повторяющиеся по кругу. И вдруг в голове совершенно ясно и отчетливо прозвучали слова. Очень странный, необычный, но в то же время смутно знакомый, женский голос тихо произнес:
  - Поддайся Страху, не прячься, а пройди сквозь него и обретешь Смирение и Любовь. Они тебе необходимы, так как ты избран...
  Егор вздрогнул и очнулся.
  Ворота храма были открыты. Попрошайки занимали свои места с обеих их сторон, мимо него прошли две старушки, заранее пришедшие на службу.
  "Утро... - подумал Егор. - Я замерз."
  Посмотрел на высокие деревянные двери церкви, в которых исчезли бабульки, но пойти за ними так и не осмелился, сам толком не зная почему. А ведь так хотел! Повернулся и пошел домой. Что с ним происходило последние несколько часов, он не понимал, да и не старался понять. Главное - это то, что ему стало нормально. Ушел страх, дрожь из похмельной превратилась в обычную, от холода, Ануннаки рядом не ощущались, а душа была словно опустошена. Но опустошенность эта была не тягостной, а наоборот какой-то светлой и легкой, словно усталость после долгой, но хорошо сделанной работы.
  На улице уже начинало светлеть, когда Егор зашел свою в квартиру, скинул верхнюю одежду и упал на кровать. Через несколько секунд он спал. Совершенно здоровым, крепким и трезвым сном. Тем самым, настоящим, во время которого отдыхают и тело, и мозг. Сном, который ему давно и не снился. Такой вот странный каламбур...
  Проснулся около пяти, бодрым и отдохнувшим. Егор вообще уже не помнил, когда у него в последний раз было такое состояние после пробуждения.
  Мысли сбились в одну радостную и нетерпеливую кучу. Тридцать первое. Самолет. Дочка. Девять часов. Ануннаков - нет. Может у них уже две тысячи семнадцатый? Может они по Владивостоку или Камчатке празднуют?.. Да по хрен на них! Нету и хорошо! Хорошо! Все теперь будет хорошо!
  Поел пельменей с неожиданным аппетитом, с наслаждением выпил кофе, помылся, тщательно побрил лицо. Потом возникла идея, что встречать - так по всей форме. Долго рылся в гардеробной, пока не нашел свой серый строгий костюм. Классическая двойка, еще со свадьбы. Надевал раз пять от силы, так как вскоре после бракосочетания поправился, и пиджак с брюками стали малы. Тщательно выгладил, одел и подошел к зеркалу. Костюм вместо того, чтобы, как когда-то, туго обтягивать фигуру, треща швами при движении рук и ног, наоборот, висел чуть мешковато, явно намекая, что размерчик то должен быть поменьше хотя бы на единицу.
  "Пипец! Сколько ж я сбросил за осень?! - подумал Егор. - Хотя, в принципе, итак нормально. Главное, что морда не опухшая. Как ни странно. Теперь хоть на человека похож..."
  В квартире, естественно, усидеть не смог. Уже часов в семь Егор нарезал круги вокруг тещиного дома. Нарезал по большому радиусу, чтобы ненароком не встретить машину из аэропорта во дворе и не напугать бывшую супругу столь быстрым появлением. Народу на улице уже почти не было. Все расселись по квартирам, готовясь к празднику. Только останавливались иногда у подъездов такси, привозя чьих-то веселых и нарядных гостей.
  Ровно в двадцать один ноль-ноль Егор с замиранием сердца нажал на кнопку дверного звонка. За дверью было тихо. Непонятно... Неужели еще не приехали? Позвонил еще пару раз и уже достал телефон, чтобы набрать тещу, когда послышался звук поворачиваемой ручки замка. Дверное полотно приоткрылось, и в щели показался хмурый тесть. Увидел Егора, и его лицо приняло такое выражение, словно отворив дверь, он обнаружил на коврике перед ней большую свежую кучу дерьма.
  Егор как можно дружелюбнее улыбнулся и сказал:
  - С наступающим, Борис Алексеевич!
  - И тебя туда же. - процедил тот сквозь зубы. - Чего хотел?
  "На хер тебя послать в честь праздника!"
  - А они разве еще не приехали? - Егор изо всех старался, чтобы его улыбка действительно была похожа на улыбку, а не на оскал идиота.
  - Кто не приехал?
  - Ну... Супруга Ваша... Дочь, внучка... И этот...
  - На Кубе они. Второй день уже загорают. Там будут отмечать. - с плохо скрываемым злорадством выдал тесть.
  - А Вас чего не взяли? - тупо спросил Егор, до которого толком еще не дошел смысл этих слов. Точнее, дошел, но сознание отказывалось считать его смыслом и изо всех сил отмахивалось.
  - А я к ним в Марбелью летом полечу. Больно далеко мне на Кубу... Восемнадцать часов в самолете.
  Егор больше не улыбался. Взгляд стал пустым и обреченным, как у больной, побитой собаки.
  - А сюда они, когда собираются? - тихо спросил он, чувствуя, как в сердце кто-то медленно, но очень-очень больно вкручивает огромный холодный саморез.
  - Сюда? - усмехнулся Алексеич. - А хули им тут делать, на нашей помойке? На тебя смотреть?
  - Но, говорили же, тридцать первого, в шесть двадцать...
  - Передумали! - отрезал он. - И моей билет купили, она с ними там в окияне купается вовсю. Все! С Новым годом! - И с лязгом захлопнул дверь.
  Егор постоял с полминуты, уставившись на покрытый темно-синей краской металлический прямоугольник, все еще дребезжавший от силы удара. Потом набрал номер тещи. Вне доступа. Набрал номер, с которого ему тогда звонила дочка. Набранный Вами... Не существует...
  Сел прямо на бетонный пол. Закрыл глаза. Вокруг опять бесшумно рушились и падали какие-то стены, ломались колонны, летели плиты перекрытия. Который раз летела в бездну вся его никчемная и нелепая жизнь. Егор медленно поднялся, ничего не видя в клубах пыли и кирпичной крошки, нащупал перила и пошел вниз по лестнице.
  Куда он шел и что собирался делать, он уже знал
  ***
  23:52. Первые две рюмки пошли хорошо. Опьянение Егор ощутил почти сразу. Все-таки, после подкроватного запоя прошло совсем мало времени, и какое-то количество алкоголя в крови еще оставалось. Водка была ледяной, сок - тоже. Егор закурил, выпил еще, поморщился и подошел к проруби. Стоял, внимательно вглядываясь в черную воду.
  "Словно свежая, вырытая могила. - вдруг подумал он. - Сырая, холодная и бездонная..."
  На душе было спокойно и даже как-то немного радостно от ощущения того, что все это сейчас закончится. Неожиданно вспомнилось вчерашнее необычное вдохновение около храма, мелькнула череда мыслей о неправильности принятого решения, смертном грехе, бесконечных муках... Мелькнула и пронеслась дальше. Егор затянулся в последний раз, щелчком отправил тлеющую искорку бычка в темноту и, не снимая одежды, опустил ноги на первую перекладину лестницы. Через секунду обжигающе-холодная вода залилась через края ботинок, и ступни онемели.
  "Надо сразу нырять. - подумал он. - Так буду спускаться - замерзну на хрен и передумаю... Хотя нет. Не передумаю. Сил нет. Совсем. Больно душа тяжелая. Пипец, тяжелая... Не прав ты был, Петя. Не всех они забирают. Во мне вот разочаровались... Ну и хорошо. Я уж как-нибудь сам."
  Егор хотел прыгнуть, но неожиданно спросил сам у себя:
  "Какой Петя? Ты с кем сейчас разговаривал, Егорка?.. И кто - Они? Которые, во мне разочаровались..."
  Что-то странное происходило с памятью. Вот - вроде только что была зима, заснеженный пляж, а вроде бы и нет. Лето сейчас... Хотя, какое на хер лето, он же перед прорубью стоит, утопиться хочет. А зачем ему топиться? А! Точно! Дочка... Так они же на турбазе? Или на Кубе? Стоп! На какой, в жопу, Кубе? Что за бред? Что, блядь, с ним творится? Откуда здесь прорубь в июле?!!!
  Егор опустил глаза и увидел свое отражение в темной воде. Еле успел удивиться тому факту, что он одет в зимнее, когда разглядел за своей спиной очень высокого и страшного человека, положившему огромную руку ему прямо на голову. Хотел резко развернуться и посмотреть, кто это, но не успел. В ушах раздался громкий звон, быстро переходящий в чуть слышный, но раздирающий барабанные перепонки ультразвук, и Егор исчез...
  А потом снова появился.
  Точнее, проснулся.
  В голове мутило. Было очень душно. И как-то необычно и подозрительно тихо.
  "Ни хрена не помню. Где я вчера так накидался-то? - Вяло подумал он. - Надо окно открыть. Жарища, а я с закрытыми окнами сплю..." Он сел на кровати и сдавил голову руками. Руки почему-то были в перчатках, а на голове - вязанная шапка.
  Что за бред? Егор открыл глаза. Кровати не было. Так же, как и окна, которое он хотел открыть.
  Он вообще находился не дома, а на улице. Сидел на пыльном асфальте с мокрыми ногами в зимней одежде. Хотя вокруг была явно не зима. Но и не лето, которое вроде бы должно сейчас быть. Или не должно? Мысли путались, спотыкаясь друг об друга. Вчерашней пьянки он не помнил вообще. Даже обстоятельств, с которых она началась. Такое было с ним впервые. Первые рюмки-то всегда в памяти остаются...
  Мало того, он не мог точно определить последние события жизни. Да, лето. Вроде бы - начало июля. Семья на турбазе, Егор работает, а по вечерам бухает в одно рыло. Депрессия, тоска, страх - все, как всегда. Но вот, что конкретно происходило, например, вчера, позавчера, неделю назад - он не помнил. Словно мелодия песни, навязчиво звучащая в голове. До боли знакомый мотив, но ни одно слово куплета или припева на ум не приходит.
  Размышления неожиданно прервал резкий отдаленный звук. Егор вздрогнул, мгновенно покрывшись холодным потом. Этот звук принес с собой какой-то совершенно дикий первобытный ужас и желание бежать без оглядки, а только потом идентифицировался в сознании, как нечто, похожее на крик. Хриплый, злобный и голодный, издать который человеческое горло просто физиологически не способно. Егор был в этом уверен.
  "Это кто ж так вопит-то? Собутыльники вчерашние?.."
  Крик резко оборвался, и на уши вновь обрушилась тишина. Абсолютная и бесконечная. Он даже снял перчатку с правой руки и пощелкал пальцами, чтобы проверить, не оглох ли он. Нет, не оглох...
  Паническая атака, давно подкрадывающаяся к нему закоулками сознания, нагло выглянула из-за ближайшего угла, а когда Егор поднял голову и более-менее четким взором осмотрелся вокруг еще раз, она кровожадно и сокрушительно обрушилась на него всей своей тяжелой кавалерией. Егора затрясло, зубы начали выбивать барабанную дробь, а сердце вдруг провалилось куда-то вниз живота.
  Он сидел прямо на проезжей части посреди пустынной улицы, вроде бы смутно знакомой, но в то же время, совершенно чужой. Людей не было вообще. Как и машин. То есть, двигающихся машин. Вдоль бордюров стояли автомобили, но ехать они явно никуда не собирались. Кузова и стекла были покрыты толстым слоем пыли, так что невозможно было определить - пустые они, или набитые до отказа пассажирами. Пыль, кстати, была везде. На голых деревьях, мучительно скрючившихся на давно высохших газонах, на пустых тротуарах, на фонарных столбах и фасадах зданий. Плотная, серая пыль. Вообще, все вокруг было серым и как будто картонным, словно на глазах у Егора были очки с оптическим фильтром, удаляющим все яркие оттенки. Он задрал голову и посмотрел вверх. С проводов свисали какие-то отвратительные лохмотья. Небо, как и ожидалось, тоже было серым. Низко нависшее над домами неоднородным, чуть клубящимся туманом, оно будто куполом опускалось на землю в радиусе примерно полукилометра от Егора. Перспектива улицы уходила в этот серый туман и терялась в его молчаливой неподвижной глубине.
  Он, трясясь всем телом, поднялся на ноги. Голова закружилась, резко накатила слабость, Егора пошатнуло, но он, сделав шаг в сторону, сумел не упасть. Слышно было только бешеный стук сердца и собственное прерывистое дыхание. Он стянул вторую перчатку и сильно, ногтями, ущипнул себя за кожу между большим и указательным пальцами правой руки. Боль пришла мгновенно, на коже остались две красных дуги, но Егор так и не проснулся.
  "Где люди? Где транспорт? Где звуки? - Вопросительные знаки выплывали один за другим и выстраивались в неровную шеренгу. - Где я сам, блядь, в конце концов?! Что это за место?"
  "Белочка, шизофрения, кома, эвакуация, ядерная зима, апокалипсис, ад? - вторая шеренга вопросов без ответов заняла следующий ряд. - И почему так страшно? Господи!"
  Страх был всепоглощающим. Тот, привычный, "домашний" страх казался полной ерундой по сравнению с тем, что накатывал здесь со всех сторон.
  "Что за улица-то хоть?" - появилось наконец что-то более-менее осмысленное.
  Егор начал затравленно озираться, внимательно вглядываясь в фасады домов. Через полминуты начал узнавать некоторые из них, а потом сквозь полотно тумана разглядел перекресток и вытянутое здание Загса на другой его стороне. Его было трудно не узнать.
  "Слава Богу, Луговая! - облегченно подумал Егор, по-детски радуясь первой появившейся определенности. И тут же снова ушел в панику - Хотя вот этой трехэтажки здесь точно никогда не стояло... И вон той свечки... Хотя свечка-то знакомая, она на Черногорской должна быть, около пожарного депо... Бред! Бред, бля!"
  Снова закружилась голова. Серые дома завертелись вокруг, оскалившись темными прямоугольными пастями окон. А из этих окон на Егора кто-то смотрел. Кто-то, совсем не похожий на человека. И этот кто-то был не один. Ощущение злобного, голодного взгляда давило со всех сторон. Егор, шатаясь, прошел несколько метров, забился в щель между бамперами двух машин, уперся лбом в холодный асфальт и закрыл голову руками, сильно сжав зубы. Трясло долго. Из глаз текли слезы, из носа - сопли.
  "Позорище! - подумал он. - Взрослый мужик, сидит воет, как баба!" Но выть не перестал. Скорее, даже не выть, а тихо скулить. И не столько от страха или неизвестности, сколько от такой любимой и родной жалости к себе. Егор привычно закрылся ею, как щитом, от окружающей действительности и начал свой вечный монолог. Как с ним могли так обойтись? Почему именно с ним? За что?!
  Минут через пять затих. Нос был забит, а дышать ртом и одновременно взывать к несправедливости судьбы получалось плохо. Паника немного отступила.
  Он вылез из своего укрытия и снова огляделся. Страшный сон не кончился. Все вокруг оставалось таким же, как было. Мертвым, серым и страшным...
  - Эй! - неожиданно для самого себя вдруг крикнул Егор и чуть было не бросился обратно в свою щель. Его голос прозвучал неправдоподобно громко в ватной тишине и, казалось, разнесся по всему этому ирреальному миру, оповестив каждого из его неведомых голодных обитателей о местонахождении новенького и свежего куска мяса по имени Егор. Тут же, будто в подтверждение этому, со стороны Загса донесся уже знакомый нечеловеческий вопль.
  Егор подпрыгнул и быстрым, дерганым шагом направился в другую сторону, подальше от улицы Луговой. Надо было найти людей. Срочно! Не факт, что они здесь, вообще есть, но ничего другого он придумать не умел. Просто Егор понял, что если он останется на месте, то просто сдохнет от страха. Или сойдет с ума, если, конечно, уже не сошел...
  Серый туман загадочного мира с жадным интересом поглотил очередную добычу, пропитывая ее тело и сознание потоками скрытой, незаметной, но очень деятельной энергии.
  13.
   ...С ума сойти!
  Сбылась третья и последняя мечта детства. Детства, которое наступит еще очень нескоро.
  Храбрым пожарником я был. Пожары, правда не тушил, но в шлеме и огнеупорном костюме побегал изрядно. Доблестным солдатом, сражающимся с иноземными захватчиками, тоже был. Только воевал не с фашистами, а немного c другими захватчиками, такими, каких, будучи мелким советским пацаном, и представить себе не мог.
  И теперь вот - космонавт! Тоже не совсем такой, как мечталось, но все же...
  Я с огромной скоростью мчался сквозь пустоту. Сверкающее, бескрайнее и безвоздушное пространство раскинулось вокруг. Движение ощущалось внутри, никаких внешних проявлений, типа проносящихся мимо неподвижных объектов, не было. Со всех сторон мерцал и пульсировал купол Вселенной. Мириады ярких точек звезд и созвездий, словно фантастические трехмерные фрески на круглом, многослойном и бесконечно-прозрачном потолке Храма. Храма, которым был весь обозримый космос. Белые, голубые и синие огни величественно мерцали, переплетая свои холодные лучи с теплыми - розовыми, желтыми и алыми, исходящими от других светил, создавая такие оттенки, названий которым просто не существовало в скудном человеческом языке. И через все это грандиозное великолепие огромным, изогнутым, светящимся мостом проходил туманный, искрящийся Млечный путь. Спирали нашей галактики, накладываясь друг на друга, делили мир на две половины.
  Упорядоченное совершенство мироздания.
  Всеобъемлющая гармония...
  Меня охватило чувство, подобное которому я не испытывал ни разу в жизни. В нем смешались и детский восторг от прикосновения к настоящему Чуду, и восхищение неимоверной, сказочной красотой, и просто оглушающее, наполняющее все естество, Счастье. Вселенское счастье. Квинтэссенция наслаждения духа...
  И одновременно с этим, возник неоформившийся толком вопрос. Даже не вопрос, а сомнение.
  Неужели все Это могло возникнуть само по себе? Из одной единственной точки с бесконечной плотностью, которую люди назовут умным словом "сингулярность"? Из-за какого-то случайного взаимодействия элементарных частиц в монотонном и бездушном пространстве? И откуда, вообще, взялись эти частицы, запустившие само время и процесс изменения материи, превратившейся в итоге в невообразимо сложный, логичный и упорядоченный мир? Из ничего? Или все-таки стоит за всем этим совершенством чей-то Великий Замысел?
  Этот вопрос, словно маленькая летучая рыба, на неуловимо короткий миг взвился над поверхностью океана Счастья, плескавшегося внутри меня, и снова ушел в глубину. Однако не растворился, не исчез навсегда, а тихо затаился где-то на дальней полке подсознания, чтобы терпеливо ждать своего часа...
  Я же позволил себе еще некоторое время поблаженствовать в этом новом неповторимом состоянии, а потом с трудом и сожалением вернулся из звездной бесконечности, чтобы сделать то, ради чего, собственно, и отправился в этот полет. Сосредоточил внимание на пространстве непосредственно около меня и тут же нашел, что искал.
  Прямо подо мной или, наоборот, надо мной, а может справа или слева, всеми фибрами души ощущался огромный тяжеленный шар. Черный, будто бы плоский, словно вырезанный из плотного картона, перекрывший своим темным контуром часть сияющего тысячами галактик пространства, он тоже казался неподвижным, хотя я знал, что это было не так. Шар вращался. Просто моя скорость была настолько больше, что я этого вращения совершенно не замечал.
  Но через долю секунды на абрисе гигантской черной окружности появилась маленькая яркая точка. Появилась, начала набирать размер, а потом резко бросила себя в обе стороны, превращаясь в светящуюся и становящуюся все длиннее белую дугу, перечеркнувшую космос. А еще через мгновение дуга доросла до полукруга, а из той самой точки, с которой все началось, ударили вверх расходящиеся, словно зубцы величественной короны, острые теплые лучи. И вот уже не точка, а слепящее огненное око поднимается из-за черного плоского диска, раскладывая все шире и шире веер своих золотых столпов света, а тонкая дуга под ним начинает набирать толщину от центра к краям, придавая объем и существенность поверхности огромного шара. Наконец огненная сфера полностью оторвалась от полукруглого контура планеты, и освещаемый ею меридиан резко поменял цвет из слепящего яростно-белого в нежный бело-голубой.
  Я мчался навстречу рассвету. Навстречу восходу Солнца над небесным телом, которое через много-много лет назовут ласковым и родным словом "Земля".
  Новое утро проносилось подо мной чуть размытой чертой границы света и тьмы, двигавшейся по белоснежным облакам. Я нырнул прямо в них, резко сбавив высоту, и после недолгого полета через клубящийся пар нижних слоев атмосферы передо мной открылась лазурная выпуклая линза Тихого океана, сверкающая миллионами солнечных бликов. Позади во тьме медленно таяла громада материка, далекого предка Евразии, а впереди был бескрайний синий горизонт. Теперь я летел низко над водой, видя белые пенные гребешки волн вплоть до мельчайшего пузырька воздуха в каждом из них. Скорость была просто потрясающей. Я ушел под воду, в темно-зеленую плотную глубину, и некоторое время наслаждался полетом там, рассматривая стаи незнакомых разноцветных рыб и больших полупрозрачных медуз, через которых били, причудливо преломляясь, прорвавшиеся через облака и поверхность океана золотые солнечные лучи. Затем ушел еще глубже, километра на четыре, стелясь над неровным каменистым дном в фиолетовой темноте, где обитали совсем уж непонятные существа, обвешанные тусклыми фонариками на длинных гибких стеблях. Впереди показалась широкая впадина, шедшая наискосок с северо-востока на юго-запад. Я нырнул в нее, погрузившись еще на пару тысяч метров, но там было совсем темно и пусто. Мелькнул на самом краю зрения кто-то большой и неповоротливый, видимо, какой-нибудь родоначальник лохнесского чудовища, но быстро остался позади, так как я уже несся вверх, к свету.
  Взметнулся над океаном, набрал высоту и окинул взором горизонт впереди. Из сизой морской дымки вырастал еще один материк. Длинный, зеленый, похожий на дракона, с протянувшимся прямо вдоль западной береговой линии горным хребтом. Южная Америка. Еще несколько десятков километров вверх, и далеко слева появились очертания Америки Северной, отделенной от родной сестры широким проливом. Горы остались позади, подо мной замелькал сплошной зеленый ковер, а затем короткой молнией мелькнула желтая полоса прибрежного песка и снова синь океана. На этот раз Атлантического. В него нырять я не стал; как-нибудь в следующий раз...
  Несколько секунд полета над волнующейся синевой и передо мной западное побережье Африки, где вместо безжизненных горячих песков Сахары, шелестели сочной листвой обширные изумрудные джунгли, исходящие влажным экваториальным жаром.
  Я чуть изменил вектор движения, повернув севернее, и помчался вдоль берега, на котором когда-нибудь, очень нескоро, будут кататься на верблюдах и резать баранов арабы из Мавритании и Марокко. Домчался до еле заметного Гибралтарского пролива, и вскоре передо мной открылось Средиземное море, узкое, сжатое двумя материками до неузнаваемости, а за ним я увидел еще толком несформировавшийся зародыш старушки Европы. Никаких островов Соединенного Королевства, никакого итальянского сапога, виден только-только наметившийся Пиренейский полуостров, по которому можно было более-менее сориентироваться. Так что называть будущую часть света "старушкой", наверное, еще рановато.
  Я посмотрел на Восток и увидел ночь. Она надвигалась на меня широким черным полумесяцем из Азии, словно татаро-монгольская орда.
  Вот так... Я обогнал день.
  Решительно бросился в надвигающиеся сумерки, снизился и помчался над ночными землями Восточной Европы, с трудом различая в сгустившейся тьме очертания незнакомых горных цепей, рек и озер подо мной. А затем далеко-далеко на черном полотне земли я увидел маленькую теплую искорку. Проглядеть ее было невозможно. Я был прикован к ней незримой, но очень крепкой цепью. Меня тянуло туда, по-другому и быть не могло. Там находился мой "якорь"...
   Я приблизился, опускаясь все ниже и ниже, летя над самыми верхушками корабельных сосен, и вот огонек превратился в обычный костер, весело трещавший и бросающий снопы искр в бескрайнюю ночь вокруг. Он горел среди разбросанных валунов на поляне у подножия небольшой гряды скал, раскинувшихся прямо посреди девственного леса. У костра сидели два человека. Я хорошо знал их обоих. Первым был Леший, задумчиво глядящий на пламя, а вторым, застывшим, словно в гипнотическом трансе, был я. Точнее, мое тело.
  Я с разгона врезался в свою спину и, мир, вывернувшись наизнанку, стремительно сжался до переделов освещенного пламенем костра круга. Ощущение физической оболочки было привычным и уютным, но очень плоским и скудным, особенно, после только что совершенного полета.
  - Вернулся? - поднял глаза Леха. - Ну как?
  - Красиво! - выдохнул я и потянулся, примеряя свое тело, словно костюм.
  - Красиво... - согласно протянул тот.
  - Я где-то читал, что если вот так долго хреначить против вращения Земли со скоростью света, то попадешь в прошлое.
  - То есть тебе мало, да? - криво усмехнулся Леший. - Настоящее прошлое, извини за такой каламбур, тебя не устраивает?
  - Да это так, к слову. - ответил я, все еще находясь под впечатлением от того, что только что совершил. Помолчал, внимательно посмотрел на него и решил, что пора. Не будет же он все время молчать?
   - У меня вопрос...
  - Да? - притворно удивился Леший. - Теперь всего один?
  - Пока да.
  - Ну, давай!
  - Я вот шарик наш облетел и немного не догнал. А где люди, Лех?
  - Люди?! - он весело и от души рассмеялся. - Какие на хер люди, Егорка? У нас тут ранний палеолит или что-то вроде этого! Я, если честно, в терминах не силен. Нету еще гомо сапиенса, как такового. Гоминид гоминида даже дубиной первый раз по башке не ударил, а ты говоришь, люди!
  - Какие гоминиды? А как же Шумеры? - ошарашенно спросил я. - Богиня Иштар и все такое?
  - Да что тебе эти Шумеры покоя не дают? Что в этом времени, что в том!
  - Я в ТОМ времени про них, вообще, ничего не знал! - возмутился я. - Ни про Шумеров, ни про Ануннаков, ни про Аквариумы! Ты че мне тут бабушку лохматишь?
  - Знал ты все, знал... - покачал головой Леший. - Только не помнишь. Ладно, про это рано пока говорить.
  - А про что, не рано?! - я начал заводиться. - Чего ты молчишь третий день? Ты мне хоть что-то конкретное можешь сказать или нет? Типа, пойди, Егор туда-то и сделай то-то, и все будет в шоколаде. Ты, вообще, зачем нас спасал?!
  - А я вас и не спасал. Пойми, Егор, я вам не помощник и, тем более, не спасатель. Я - Проводник. Я фиксирую ключевые повороты Судьбы. Перевожу стрелки на вашем Пути, так сказать. В тех точках, где возможны его разветвления. А до этих точек вы должны добраться сами. Там, около реки, если бы вы не прорвались ко мне, то я бы оставил все как есть, а ваш паровоз пошел бы совсем по другим рельсам. И это не моя прихоть. Это - Закон.
  - Чей?! - крикнул я, все более раздражаясь от того, что Леший говорит загадками. - Хрена ты из себя Будду здесь строишь?! Ты кто теперь, вообще?!
  - Не ори. Подругу свою разбудишь. - Тихим, но очень серьезным голосом сказал Леший.
  Опустил взгляд, стал смотреть в костер. Языки пламени причудливо отражались в его глазах, делая их совсем уж нечеловеческими. Да он, кстати, и сам-то на человека стал мало похож. Не внешне, а внутри. С виду вроде все тот же Леха, мой друган и боевой соратник, а как попытаешься заглянуть чуть дальше, приподнять внешнюю оболочку, так там такой блок стоит, Анунахерам и не снился! И веет чем-то совсем уж незнакомым. Не враждебным, но незнакомым...
  Три дня здесь чалимся, он только сегодня соизволил заговорить. До этого на все мои вопросы отвечал односложно или просто молчал. Да и я, конечно, особо не приставал, не до этого было.
  Настю с того света вытаскивали. Больше двух суток. И ведь вытащили! Сегодня даже в себя пришла на минуту, пару слов сказала и снова погрузилась в свой лечебный сон. Чудо, конечно. Настоящее чудо! Поломали ее эти уроды горбатые от души...
  Мне тогда было совершенно непонятно, как она смогла удержаться на самом краю после боя с Хозяевами и прыжка в светящуюся щель, но в тот момент, когда мы вывалились из воздуха на эту полянку, и я, шатаясь, подошел к ее телу, безжизненно обвисшему на руках у Лешего, то не почувствовал ничего. Огонек, теплившийся в ней до этого, окончательно потух. Однако, Леха был с этим совершенно не согласен. Дал несколько коротких указаний, и мы приступили к лечению.
  Аккуратно отнесли Настю в небольшую сухую пещеру, очень кстати оказавшуюся рядом с поляной в гранитном теле невысокой скалы, накидали травы и уложили на нее нашу пациентку. Леший образами прямо в голове показывал мне, как извлекать из подсознания нужные потоки энергии и куда их направлять, а я тупо следовал его инструкциям. Самого меня трясло так, что я даже не мог сообразить с чего начать. Передо мной лежало изуродованное, мертвое тело моей любимой женщины, и как я ни старался, ни биения сердца, ни нервных импульсов головного мозга я не слышал. Однако, Леший был спокоен, и постепенно его уверенность передалась и мне. Уже практически без подсказок я сращивал кости, связки, мышечную ткань, соединял артерии и вены, восстанавливал сеть нервных волокон. Одновременно со спокойствием пришло осознание того, что мой товарищ, оказывается, тоже неслабо кем-то прокачан, также, как и мы с Настей, если не круче. Уж больно четко он видел все повреждения, слишком хорошо знал, что и как делать. Да и владения мысленной речью я раньше у него не отмечал...
  Но удивляться и задавать вопросы было некогда. Особенно после того, как я наконец почувствовал пульсацию Жизни под моими руками. Почувствовал и охренел. Это была не Настя. Маленькое сердечко нашего с ней ребенка уверенно и весело отстукивало равномерный ритм. Малыш совсем не хотел умирать. Я вдруг понял, что все это время он отчаянно боролся с врагами вместе с мамой, защищая себя и ее, и в итоге, победил. Не дал злобным тварям отправить мою любимую в небытие, а каким-то чудом удерживал ее на грани жизни и смерти, пока не подоспел нерасторопный папаша.
  А после этого неожиданно забилось и ее сердце. Сначала робко и с перебоями, а потом все ровнее и сильней. Через пару часов вернулась и душа, скитавшаяся где-то в неизведанных пространствах в ожидании окончательного сигнала отправляться обратно или, наоборот, уходить в свободный полет.
  Я облегченно перевел дух, успел отметить, что из входа в пещеру снова льется дневной свет, говоривший о том, что операция длится уже больше суток, и снова начал отдавать Насте потоки целебной силы.
  Так прошел еще один день. Под вечер она открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась. Я чуть не разрыдался, словно истеричная барышня.
  - Где мы? - прошептала Настя.
  Хороший вопрос...
  Я повернулся, чтобы спросить у Лешего, но того в пещере не оказалось. Снова посмотрел на Настю, не зная, что сказать, но оказалось, что говорить уже ничего не надо. Она спала. Крепким, здоровым сном. На лице застыла легкая улыбка. Я долго с нежностью рассматривал любимое лицо, наслаждаясь пониманием того, что теперь все должно быть хорошо, пока сзади не раздался звук шагов и хриплый голос Лешего.
  - Да, Егор... Вот так пацан у вас подрастает! Если б не он...
  - Уже в курсе. - ответил я. - А это правда пацан?
  - Правда. - с усмешкой ответил Леха. - Богатырь...
  Только после этого я соизволил, покачиваясь, выйти из пещеры, оглядеться вокруг и осознать, что мы дома. В далеком прошлом, но все равно дома. На Земле. Не знаю, как, почему, но я просто это знал. Потом накинулся с расспросами на Лешего. А тот молчал, как партизан...
  Я скакал вокруг, требуя объяснений, а тот отмахивался, типа - не время, потом все объясню, ты еще не готов, а когда я психанул и хотел отправиться осматривать окрестности пешком, напомнил мне, что я теперь не совсем человек и, чтобы получить достоверную картину окружающего мира, вовсе необязательно куда-то ходить. Можно тупо сесть перед костром, погрузиться в транс, а потом оторваться от тела и взмыть в космос. Даже подсказал, как это сделать. Ну я и взмыл...
  Получил картину мира. Только вот вопросы вместо того, чтобы исчезнуть, наоборот, сильно увеличились в числе...
  Таким образом, осознав, что от Лешего ни одного ответа на них я сейчас не получу, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, я нетвердой походкой отправился в пещеру, проверить Настю. Та все также спала, свернувшись калачиком и опять чему-то улыбаясь во сне. Я накрыл ее своей рваной и прожженой во многих местах камуфляжной курткой, так как Настина одежда была буквально насквозь пропитана кровью, присел рядом и осторожно взял ее за руку. Сидел, любовался ее лицом. Постепенно на смену непониманию и обиде пришло чувство умиротворения и счастья. Внутри потеплело, а сердце начало ныть от нежности.
  Да, блин! Любовь...
  Даже не представлял себе никогда, что можно так любить. Точнее, вообще, не понимал, что такое любовь. Ведь это вовсе никакое не чувство. Не состояние души. Любовь - это действие. Действие, заключающееся в том, чтобы постоянно делать любимого человека счастливым. Отдавать и отдавать. Причем, совершенно бескорыстно, ничего не ожидая взамен. Все, кого я оставил в прошлой жизни - жена, до нее была пара девушек, с ними все было неправильно. Я все время чего-то от них ждал. Наделял их качествами, совершенно им несвойственными, и не понимал, почему они не оправдывают моих ожиданий. Не понимал, злился, обижался. А потом пил водку, не осознавая, что они просто - другие. Не такие, какими я хочу их видеть. И не дают они мне то, что я от них жду, не потому, что плохие или жадные, а потому что, не могут дать мне что-то, чего у них в принципе нет. И так было во всем, со всеми людьми вокруг меня. То есть, не только в любви...
  Да и не любовь это была вовсе, а мой доведенный до абсурда эгоизм. Эгоизм и страх. Все тот же страх... Страх не получить или страх потерять. То есть, большую часть своей жизни, с тех пор как в моей голове начали гудеть тревожные пчелы, а в крови - циркулировать этиловый спирт, я практически и не жил. Потому что все свое время я находился или в прошлом, где были сплошные обиды, злоба и неудовлетворение, или в будущем, в котором жил страх. А то единственное место, где я должен был быть, то есть - здесь и сейчас, очень редко мною посещалось. Я сам лишил себя возможности наслаждаться этим "здесь и сейчас".
  Забавно, что такие рассуждения настигли меня теперь, когда я в буквальном смысле нахожусь в прошлом, далеко-далеко от всех знакомых мне людей и моих смешных обид на них. Однако, как есть, так есть...
  Чтобы полностью переосмыслить свою привычную жизнь пришлось оказаться вне ее. В жизни совсем непривычной.
  Вот и все. Другого нет. Разве, что мои чувства к дочери... Но там тоже этого самого эгоизма, как говна за баней. Я всегда в первую очередь переживал из-за того, как мне будет плохо без нее, если уж быть совсем честным перед самим собой, а только во вторую - думал непосредственно о ней...
  Хотя, здесь я может и перегибаю в своем самобичевании, все-таки родительская любовь - это немного другое. Сложный вопрос...
  Зато по поводу вышеперечисленного - все истинная правда. Откровение о самом себе, постепенно копившееся во мне еще там, в Аквариуме, но вдруг обретшее плоть мыслей здесь, рядом со спящей Настей.
  Да и на Лешего я совершенно зря окрысился. Что бы он там не говорил, живы мы, только благодаря ему. Так что не орать надо, а в ноги кланяться...
  Вот такое духовное прозрение.... Неприятно, противно, зато честно. И еще - очень неожиданно. Наверное, сказался дикий стресс, когда я думал, что потерял Настю. Активировал мозг, заставил наконец абсолютно трезво взглянуть на себя со стороны в правильном ракурсе, подаренном мне теми ресурсами, что пылились за преодоленными барьерами подсознания...
  Сидел так, закрыв глаза, минут десять, осознавая каким дерьмом я был раньше, насколько неправильно жил и воспринимал мир вокруг... Как ни странно, мне стало легко и хорошо. Наверное, от понимания того, что все дело в самом себе, а не в других. Других изменить под свои хотелки невозможно, а вот работать над собой очень даже можно. Бесконечно и плодотворно. Я этим, в принципе, уже год как занимаюсь...
  Наконец, вернулся к костру. Леха оторвал взгляд от пламени и посмотрел на меня так, словно это он только что провел у меня в душе моральную ревизию, а не я сам. Понимающе усмехнулся, потом спросил:
  - Ты поспать-то не хочешь, черепашка-ниндзя? Сколько суток на ногах?
  - Не помню. - ответил я. - Около четырех вроде...
  - То есть, опять пытать меня пришел?
  - Нет. Просто сказать, спасибо. Поздновато, конечно, через три дня...
  - О как! - радостно удивился Леший. - Молодец! Растешь, Егорка! В себе поковыряться тоже бывает полезно. Эволюционировать духовно - это хорошо. Только в меру, конечно... А то можно такого в себе накопать, что только пулю в лоб потом.
  - Нет. - покачал я головой. - Мне пулю в лоб нельзя. У меня невеста на сносях. Ответственность и все такое...
  Тот заржал и ненадолго стал самим собой. Превратился в того самого Леху, с которым мы плечом к плечу валили Уродов и топтали пыльный асфальт в Аквариуме.
  Наконец замолчал. Снова уставился на огонь, глаза стали нездешними и пустыми, словно он тоже отправил душу в полет, оставив тело здесь. Я устало привалился спиной к здоровенному прохладному камню, завороженный танцем горячих ярких лепестков, вытянул ноги и застыл. Мне было все равно. Пусть летает, где хочет...
  Звенящую ночную тишину нарушал лишь громкий треск сгорающих веток, высекающий из костра снопы искр, и пронзительные крики какой-то доисторической птицы, изредка доносившиеся из лесной чащи. А может и не птицы. Интересно, динозавры уже вымерли? Я, когда в облаках витал, все больше человеков пытался обнаружить... Я закрыл глаза и тут же начал проваливаться в сон. Однако, уснуть не получилось. Быстро вернувшийся из неведомых далей Леший громко сказал:
  - Итак!
  - И как? - лениво спросил я, приоткрыв глаза.
  - Раз уж тебя так торкнуло там, в пещере, думаю, можно все-таки подвести некие промежуточные итоги.
  - Валяй. - Глаза слипались, говорить и думать не хотелось. Пусть подводит, а я послушаю.
  - Пункт первый - Страх. - Совершенно серьезным и даже каким-то торжественным голосом начал Леха. - Его ты победил, тут вопросов нет. Порвал, как Тузик грелку. Так что ставим галочку.
  - Галочку? - усмехнулся я.
  - Именно! - Довольно ответил тот. - Большую, жирную и красную галочку напротив первой позиции. Это означает, что ты освободился от личной корысти и злобы.
  - А причём тут злоба и, тем более, корысть?
  - Люди злятся и ненавидят то, чего больше всего боятся, а также не желают лишиться чего-то, что принадлежит не им, но они этого очень хотят. Ты ничего не боишься и ничего ни от кого не ждёшь. Таким образом, победив страх, ты обрел мужество и бескорыстие.
  - Оригинальная теория. - Пробормотал я, совершенно не врубаясь в бред, который нёс Леха. - А сколько всего этих твоих позиций?
  - Три. - Сказал он. - Тебе говорили, но ты не помнишь... Ну да ладно! Второе - это Любовь. Галочку ставить, конечно, рано, но ты успешно начинаешь ее познавать.
  - Начинаю? - Вскинулся я в недоумении. - Лех, там в пещере девушка спит, я думаю, ты заметил. Так вот... Я ее люблю так, как никто никогда никого не любил и, наверное, не будет любить!
  И после недолгой паузы скромно добавил:
  - И она меня... Так, какую ещё любовь я должен познать?
  - Вечную. - Последовал ответ. - И безусловную.
  Я молча смотрел на него, не понимая и ожидая продолжения.
  Леший вздохнул и тоном мудрого и терпеливого взрослого, беседующего с недалеким солопедом, заговорил снова:
  - Ваша с Настей любовь уникальна. Она давно преодолела самую высокую ступень идеала любви между мужчиной и женщиной и измеряется уже какими-то другими критериями; если, вообще, доступна для каких бы то ни было измерений. Но это только начало пути. Там, в пещере, ты просто великолепно обосновал себе за эгоизм. Все верно. В отношении Насти и вашего будущего ребёнка ты не оставил от своего эгоизма и камня на камне. Но этого мало. Тебе надо укротить само Эго. Наше любимое и безразмерное человеческое Эго. А вот тут ты пока далёк от совершенства.
  - Да не хочу я ни хера ничего укрощать! Я просто хочу вытащить отсюда свою женщину в безопасное место! И время. Причём, желательно год этак в две тысячи шестнадцатый! - я уже почти кричал.
  - Вот об этом я и говорю. - усмехнулся Леха.
  - Не понимаю...
  - А это и не обязательно. Придёт время - поймёшь.
  Блин! Опять мудрого старца включил. Да что ж с ним такое-то? Так, спокойно, Егорка! Только не возмущаться, а то опять замолчит...
  - Ладно. - сказал я. - С любовью понятно, что ничего не понятно. Что там ещё я должен познать или обрести? Короче, третий пункт твоего списка.
  - Он не мой. - Задумчиво произнёс Леший, снова словно прислушиваясь к чему-то. - Третий пункт. Третий пункт...
  Вдруг он посмотрел мне прямо в глаза, и во взгляде его на короткий миг, но очень отчетливо мелькнули тоска и искреннее сочувствие. Я был уверен, что мне не показалось. Так, наверное, смотрит на пациента врач, знающий его страшный диагноз, но не хотящий или не имеющий права сказать правду.
  - Третий пункт. - ещё раз повторил он задумчиво. Снова поднял глаза. Все исчезло. На меня смотрел совершенно спокойный и равнодушный человек. Или кто он там теперь? Проводник?
  - Мне тут товарищи из зала подсказывают, что про это тебе рассказывать ещё рано. - Продолжил он совсем другим бодрым и веселым голосом. - Могу только немного намекнуть.
  - Ну, сделай милость. - съязвил я.
  - Это тоже состояние души. И также, как и любовь, частично ты его обрёл. Если не ошибаюсь, больше года назад в Сарае, когда сидел, прикованный к батарее, после агрессивного психологического ликбеза, проведённого Бородой. Да и потом набирал по чуть-чуть. Но все равно очень мало.
  - Похуизм, чтоли? - Спросил я, немного подумав. - А что? Нормальное состояние души...
  - Егор! - Голос Лехи зазвенел. - Ты, видимо, до сих пор не понял в какой замес вы попали и, что стоит на кону! Шутки давно кончились!
  - Хорошо, хорошо! - Я примирительно поднял руки. - Все. Больше ни-ни! Нельзя, так не говори, сам допру, наверное. Когда-нибудь... Только объясни мне, простому пожарному, зачем мне все это обретать? Все очень красиво и возвышенно звучит, а вот, на хрена это надо, я не понимаю.
  Леший снова вздохнул, как старый дядька:
  - Это необходимо для того, чтобы твои разум и душа были полностью очищены от ненужной шелухи человеческих предрассудков и стереотипов, чтобы в нужный момент ты сам, осознанно и добровольно принял правильное решение, последствия которого, не буду скрывать, могут быть очень негативными конкретно для тебя, но единственно возможными для спасения всего остального.
  - Чего остального?
  - Всего.
  - Очень исчерпывающий ответ. - Я все еще совершенно не вдуплял, о чем он говорит, но слова про негативные последствия как-то не настраивали на дальнейшее плодотворное сотрудничество с Лешим и с его "товарищами из зала". - А когда наступит этот момент?
  - Не знаю. Никто не знает. Но наступит он точно, это уже предопределено.
  - А если я не захочу принимать никаких решений?
  - Твое право. - Леший пожал плечами. - Это-то как раз никак не может быть предопределено, поэтому и помогают тебе, как могут. Направляют. Мягко и ненавязчиво, заметь. Не то, что эти... Ты человек и обладаешь великим Даром - свободой выбора. Никто, повторяю, никто не может заставить тебя делать что-то против твоей воли. Можешь смело слать все на хер.
  - Так просто? - Я даже заулыбался.
  - Да. Все просто. Только в этом случае все пойдет псу под хвост. Все, что уже случилось, все, что должно случиться. Многовековые жертвы и усилия таких сил, каких ты даже представить себе не можешь, будут напрасны. Он...
  Леший осекся на полуслове и замолчал. Я уловил нечто вроде предостерегающего окрика или свиста, прилетевшего откуда-то из-за темного горизонта.
  - Вобщем, поживем - увидим! - снова ненатурально улыбнулся Леха. Было совершенно ясно, что свистели именно для него, типа, не увлекайся, дорогой. Потом его лицо вновь стало серьезным, и он, который раз огорошил меня, сказав. - Егор. Утром я должен уйти. Скорее всего, мы больше не встретимся, во всяком случае, если все пойдет так, как было задумано... Поэтому, завязывай таращить глаза, а задавай свои вопросы. Отвечу не на все, только на те, которые, так сказать, в моей компетенции, но тут постараюсь изложить все максимально подробно и понятно. Хотя времени мало. Впрочем, его всегда мало. Такое уж оно, время... Итак, я весь внимание...
  Я даже растерялся от неожиданности. Сначала, зараза, молчит, глаза загадочно закатывает, а теперь - давай, Егор, спрашивай все, что хочешь, все расскажу и покажу, только время совсем чуть-чуть! Я открыл рот и понял, что не знаю, о чем спрашивать. Все, уже услышанное мною, причудливо перемешалось в голове со всем тем, что я хотел бы услышать, поэтому секунд тридцать я просто молчал. Потом все-таки ухватил из этой кучи наугад первый попавшийся вопрос и выдавил его наружу:
  - Что случилось с тобой тогда на стройке? Я думал, что ты умер. Не верил, конечно, но все-таки...
  - Да. Я умер. - последовал лаконичный ответ. - В упор из калаша очередь поймать, да еще с четвертого этажа навернуться в кучу железобетона - это, Егор, как-то совсем с жизнью несовместимо. Точнее, умер Леший. Тот, человек которого ты знал под этим именем. Который был твоим другом и хранителем. Причем, последним он являлся, сам того не подозревая. Скажу больше - ему помогли умереть. Это жестоко, но все-таки вписывается в рамки нравственных законов в виде концепции "жертвуя малым, сохраняешь большее".
  - В смысле, помогли? - спросил я.
  - На самом пределе допустимого. Чуть-чуть отвели глаза, на долю мгновения придержали руку, поднимающую автомат, и все. Человека нет. Ты же сам, наверное, так и не смог поверить до конца, потому что не укладывалось в голове, что Леха так легко попался. Он бы этих ребят на лестнице в фарш превратил еще до того, как они стрелять начали. Но не дали ему. Потому что свою задачу он выполнил, а дальше бы только мешал. Другого варианта в той ситуации просто не было. Да, вариант - самый крайний. Осознанное уничтожение свободного разумного существа - это не шутки. Но по-другому - никак. Он итак был обречен самим фактом своего нахождения в Аквариуме, а так его смерть не была напрасной, а послужила великой цели.
  - То есть ты - совсем не он, а какой-то хер с горы? - у меня непроизвольно сжались кулаки, а в глазах начало стремительно багроветь. - Я правильно понял?!
  - Не так категорично, Егор. - ответил он. Или оно... - Да, я не человек, в том смысле, как ты это понимаешь. Я - представитель другой ветви разума. Но в момент смерти твоего друга, я забрал его память и отпечаток души. Не душу, а именно отпечаток, слепок, копию. Саму душу забирать нельзя. Это догма. Правда кое-кто на эту догму плевать хотел, но мы сейчас не про это... Я вполне отдаю себе отчет, тебе сложно понять и принять, но, хотя бы просто поверь, что я отношусь к тебе в точности также, как он. Таково мое служение на данном этапе Пути. Моя настоящая личность стоит как бы ЗА образом личности Лешего. Поэтому и прорывается человеческое, да так, что Идущим рядом приходиться меня одергивать, как это было только что.
  Я молча смотрел на "представителя другой ветви разума" и не понимал, что со мной происходит. Эта сука со своими корешами, "идущими где-то там", убила моего товарища, прикрываясь какими-то мутными отмазками о великой необходимости, а потом прикинулась им, чтобы я, как тупой бычок, шел следом на бойню, ни в чем не сомневаясь и не взбрыкивая. А я сейчас, вместо того, чтобы накинуться на эту тварь и порвать ее на ленточки для бескозырок, сижу и внимательно слушаю все то, что он мне тут заливает. И самое страшное во всем этом, так это то, что я ему почти верю! Нелогично, абсурдно, но это так. Что-то внутри меня, именно внутри, а не навеянное кем-то извне, тут я уверен на все сто, подсказывает мне, что все это действительно необходимо.
  Наверное, все дело в силе. В силе, которую я начал чувствовать внутри сидящей передо мной сущности. Не в наличии этой силы, как таковой, а в ее природе. Она была сродни той самой величественной, надмировой и прекрасной энергии, в волны которой нас с Настей два раза забрасывало во время столкновений с Ануннаками. Потенциал и свойства этих двух сил были, конечно, несравнимы, но я совершенно точно определил, что изначальный источник у них один.
  Псевдолеший, прищурив глаза, внимательно смотрел на меня. Он прекрасно видел все противоречия, терзающие меня изнутри, и явно был доволен.
  - Да. - наконец сказал он. - Все-таки не зря тебя выбрали. А ведь я поначалу был удивлен. Насчет Насти, например, вообще не сомневался, а вот к тебе был целый ряд претензий. Ну и правильно. Им видней...
  - Спасибо, очень приятно. - пробормотал я, всеми силами стараясь удержаться от вопроса о тех, кому видней. Все равно не ответит, опять философствовать начнет. Вместо этого, спросил:
  - И как мне теперь к тебе обращаться? Другая ветвь?
  - Нет. - улыбнулся тот. - Я же говорю, технически - я все тот же Леха, так что можешь так и называть.
  - А настоящее имя?
  - Настоящее. - он задумался. - Ну, я думаю, ближе всего к русскому будет - Иван.
  О как! Чего ж не Агафон?
  - Ладно, Ваня. Расскажи-ка мне в общих чертах, в какой такой замес мы попали. Если это, конечно, в твоей компетенции...
  ***
  Сквозь темные рваные полотна облаков проглядывал искрящийся лик Вселенной. Звезды с холодным равнодушием рассматривали двоих, разделенных ярко пылающим костром. Один из них давно перестал быть человеком, а второй никогда им и не являлся.
  Хотя, с виду и не скажешь. Сидят два мужика около пламени, греются, о чем-то беседуют. Вполне обычная картина. Затянувшийся пикник на лесной полянке. Засиделись почти до зари. Как рассветет, приготовят на костре завтрак, разбудят спящую неподалеку девушку, сядут в машину и поедут домой, в город. А там - пробки, гул, работа, кофе, стресс, фитнес, ипотека, сто двадцать четвертый айфон и все остальное, такое привычное и обрыдлое.
  Облака расступились еще больше, и свет звезд затмила полная луна. Неестественно большая и яркая. Она накинула на непроглядный ночной агат полупрозрачную серебряную вуаль, и мир за пределами освещенной костром окружности стал виден обычным человеческим зрением. Бескрайний первобытный лес раскинулся вокруг от горизонта до горизонта. Кое-где тускло белеют скальные гряды, поблескивает тут и там между деревьев зеркальная поверхность неширокой извилистой речки. И все. Ни огонька, ни лучика. Только на Востоке край неба чуть-чуть светлее; это первые, самые нетерпеливые всадники пока невидимой, но неумолимо надвигающейся армады грядущего дня.
  Никакой машины на краю лесной поляны, никаких городов на десятки километров окрест.
  Нет здесь ни машин, ни городов, ни деревень. И людей тоже нет. На целую планету - всего три разумных существа, да и те не люди, а хрен поймешь, кто...
  - Все дело в душе. - Неспешным речитативом звучал хрипловатый голос Лешего. - Точнее, в душах людей. Из-за них, по большому счету, весь сыр-бор. Именно людей. Самых слабых, самых молодых и неразвитых разумных существ в поддающихся обозрению временах и пространствах. Душа человека - уникальное творение. Единственное в своем роде. Ее потенциал не имеет предела. Он бесконечен, как Вселенная. Из нее можно вылепить что угодно, дело лишь в мастерстве и целях скульптора.
  - Душа?
  - Да. - серьезно ответил он. - Дух, подсознание, карма, твое "я", называй как хочешь, это не важно. Сгусток бесплотной энергии. Информация или принцип, наделенный искрой Жизни и Разума. Не того разума, который внутри твоей черепной коробки. Человеческий мозг - это, пусть и очень сложный, но полностью подчиненный элементарным физическим законам бездушный механизм. Но Разума глобального. Творческого и ищущего. Неразрывно связанного с информационным полем Вселенной, и чем дальше эволюционирует твоя душа, тем крепче и двухсторонней эта связь. Ее наличие у вас и есть тот самый предмет злобной зависти Ануннаков, тех, кто стоит за ними, и одновременно - их единственная надежда спастись.
  - А что ты имеешь в виду под понятием "информационное поле Вселенной" - спросил я.
  - Ну, можно сказать, что тоже Разум. Всеобъемлющий и бесконечный, как и сама Вселенная. А вообще... Ты сам все должен понять. Что это... Или кто...
  - Хорошо. - продолжил я. - Немного запутанно, но намек я вроде уловил. Уточню - не принял, а только смутно уловил. Я про душу хочу еще спросить. Ты говоришь, что она развивается. И может это делать беспредельно... Согласен, я этот процесс внутри себя очень четко ощущаю. Но тело мое ведь тоже развивается. Да так, что я офигеваю порой. Я же вон на дерево с места запрыгнуть могу или камень вот этот расколоть одним ударом! А, по твоим словам, тело вообще не при делах. Или нет?
  - И тело тоже. - кивнул Леха. - Только не так быстро. Оно ведь впаяно в мир материи, поэтому его возможности имеют свой потолок. Пусть ты его еще не видишь, но он есть. Как тот суслик... А эволюция души, повторяю для недалеких, бесконечна! Наверное, поэтому и модернизируются они в разных масштабах. Во всяком случае, конкретно у тебя и у Насти. Чтобы все было соразмерно, в рамках "золотого сечения", если можно так выразиться. Будь по-другому, сидел бы сейчас передо мной не ты, а очередной здоровенный Урод. Или какой-нибудь мега экстрасенс, настолько же мощный ментально, насколько хилый телом, так, что соплей перешибешь. Ануннаки вон, бедные, сколько тысяч лет пыжатся-пыжатся, а нужную пропорцию найти не могут. И получаются у них в основном все те же Уроды или подобные им. В твоей коробке особого разнообразия не было, а я такого насмотрелся, мама дорогая! Нет предела совершенству мерзости. Твои слова вроде? Так вот, те существа, что у них на выходе получаются, даже самые, казалось бы, высокоразвитые, доведенные и отточенные до предела, души по сути уже не имеют. Сложно душе эволюционировать при такой трансформации тела и разума. Она ведь человеческой осталась, а мозг уже нет. Там Ануннак сидит, самый настоящий. Даже, скорее, не он, а кое-кто пострашнее. Вы с Настей, помнится, поражались отсутствием всяческой морали у самых прокачанных Уродов. А она у них есть. Только совсем-совсем другая. С Той стороны. И душе с этой моралью рядом делать нечего.
  - А почему у меня и у Насти все не так? - прервал я его. - Нашли, наконец, пропорцию?
  - Нет. - Усмехнулся Леший, качая головой. - Вас мы вели. С самого начала. Потихоньку, опять же на самом пределе, чтобы как можно дольше эти не заметили. Основную работу над собой сделали, конечно, вы сами, недаром вас выбрали, мы лишь чуть-чуть подправляли и ускоряли процесс. Периоды поломали, Дятла подкинули. Он же не сам к твоему Сараю приперся. Если б не он, сколько бы ты еще там сидел? Мы тебя оттуда вытащили, а потом, когда был период, тоже немного вмешались.
  - Лицей на Сталелитейщик закинули?
  - Угу. Вы бы с Настей так и так встретились рано или поздно, но мы решили, что лучше все-таки рано, потому что наш оппонент начал чуять неладное.
  - А то, что столько людей в расход пошло, - это нормально? - У меня перед глазами опять промелькнули лица. Володя, Валуев, Светик, Чапай, Бабушка, Кирюша, остальные Настины. Леший снова... Не эта подделка, а тот настоящий. - На самом пределе допустимого, но нормально, да?
  - Да. - отрезала подделка, исподлобья смотря мне в глаза. - Лес рубят - щепки летят. Прими это, Егор. По-другому ничего не получится.
  Я молчал. Наверное, можно сейчас, прямо отсюда, одним прыжком, одним ударом. Не успеет он среагировать. Я быстрый. Хрустнет шея, и нет Ванечки... Можно. Только какой смысл? Месть? Не вернет эта месть моих друзей, не повернет время вспять. А так... Хоть послушаю козла. Может все-таки расскажет что-нибудь полезное.
  - Дальше. - Выдержав паузу и удовлетворенно кивнув, продолжил тот. Вот сука, насквозь ведь видит! - Ануннаки ваше отличие от остальных обнаружили лишь после того, как произошла твоя встреча с Настей. Когда вы осознали друг друга, там, в подвале. Это была ваша идентификация. Она активировала вяло текущий процесс эволюции, переведя его в сверхзвуковой режим. Ты, наверное, заметил, что в паре вы в разы эффективнее.
  - Заметил, Ваня, заметил.
  - Ануннаки - продолжил Ваня, проигнорировав сарказм - Контролируют тысячи, если не миллионы коробок, причем одновременно в разных временах. Без нелепых тавтологий нам сегодня, видимо, не обойтись... И вот, из одного, практически безнадежного Аквариума, имитирующего провинциальный город двадцать первого века, приходит сигнал. Я так думаю, от твоего ненаглядного Петровича. Они прилетают, вас им торжественно демонстрируют на стадионе, и они охреневают. От радости. Наконец-то получилось. А уж второй раз, когда выяснилось, что Настя беременна, тут они просто забились в экстазе. Главная цель всей этой космической вакханалии перешла из разряда теоретической в практическую. Два идеально эволюционирующих существа зачали потомство. Причем, в результате исключительно их, то есть Ануннаков, великолепной работы. И вот тут их подвела гордыня. Вместо того, чтобы сразу передать информацию наверх, они решили довести эксперимент до конца сами. А потом преподнести результат на блюдечке с голубой каемочкой. Чтобы их по головке погладили и поделились всеми теми ништяками, которые этот результат должен принести. Но они недооценили вас. Привыкли к слепому и подобострастному повиновению Уродов, а про то, что ты и подруга твоя, в отличии от того же Петровича, остались в рамках человеческой морали и воли, подзабыли. Поэтому, когда в ответ на их действия, с вашей стороны пошла очень жесткая и агрессивная обратка, были потрясены до глубины души. Потрясены, но не испуганы. А надо было бы испугаться. Тогда, быть может, и спеленали бы вас. Но гордыня, Егор... Гордыня. Да и не вояки они ни фига. Инженеры Пути. Так можно сказать. Вербовщики, ученые и обслуживающий персонал. Вербовщики выбирают в будущем подходящие души, которые можно протащить через нити времени. Хорошее кстати определение дал покойный Петя...
  - Какой Петя?
  - А! Ты ж не помнишь. Ну, не важно... Выбирают души, перетаскивают в свои коробки, которые по сути являются экспериментальными лабораториями, а потом часть из них, те, которые особо продвинутые, проводят изыскания, исследуют и ставят на вас опыты. А третьи, люмпены и маргиналы - по их иерархии, эти лаборатории обслуживают. Имитация пространства и его параметров под конкретное время и место, периоды, смена дня и ночи, контроль популяции и так далее.
  Дятлы, безглазые речные змеи, прочие, с которыми ты не имел чести встретиться - это не боевая техника. Это просто инженерное оборудование. Очень сложное, но заточенное под определенные цели и задачи. А захват или уничтожение мутировавших результатов экспериментов в эти цели и задачи не входят. Поэтому и оказались они такими нерасторопными, когда вы вылезли из коробки. Да и сами Ануннаки никогда ни с кем серьезным по-настоящему не дрались. Одно дело - простой человек, которого можно ментально подавить, сделав на время овощем, другое дело - вы. Сильные, опасные и злые. Они это поняли слишком поздно, за что и поплатились... Ты только не расслабляйся. Теперь-то за вас возьмутся те, кому положено, так что поблажек больше не будет. Надо работать, работать и еще раз работать.
  Леха-Ваня замолчал, переводя дух. Встал, подбросил в костер еще сушняка. Небо на Востоке становилось все светлее.
  - Про Ануннаков поподробнее. - Попросил я. - Эти твои мульки про будущее, разные времена одновременно, мне как-то совершенно непонятны и выбиваются из общей картины.
  - Горбатые, как ты их называешь, или Варяги, как называл все тот же бедный Петя, а вообще на самом деле - Тиалокины, если опять же пытаться более-менее отождествить с русским, тоже по-своему уникальные существа. Они могут существовать в виде физического объекта в нескольких временах сразу. То есть, если брать за аналогию все те же нити или линии времени на плоскости, Ануннаки, в отличие от тебя, находятся не на одной из них, а сразу на нескольких. Они многомерны. Ты, когда их убивал, слышал этот дикий вой? Это кричало само время, плавное течение волн которого нарушал умирающий сразу во многих его точках Горбатый.
  - Те, кто живет вчера и здесь, но видит впереди. - Процитировал я. Что тогда для них понятие "Здесь"?
  - Если бы ты задал сейчас какой-нибудь другой вопрос, я бы сильно в тебе разочаровался. - Улыбнулся Леший... Нет все-таки, Иван. Лешего больше нет. Все. Точка.
  - Твои восхищения и разочарования относительно моей скромной персоны мне вообще никуда не стучат. Ты на вопрос ответь, Ванюша.
  - Все злишься? - Улыбка стала еще шире. Настолько, что захотелось лишить ее зубов. - Здесь - для Ануннаков значит - линия времени, после которой их нет во Вселенной. Та самая линия, где они были уничтожены, как вид. Точнее для момента, в котором находимся сейчас мы с тобой, - БУДУТ уничтожены. Причем очень нескоро. Это событие, кстати, может и не произойти. Все их действия и потуги направлены как раз на то, чтобы его избежать. Цель вполне оправданная, вот только средства ее достижения... Дальше. Вчера - это все временное пространство до Здесь, то есть прошлое относительно их гибели. Соответственно, Впереди - это будущее после. Там они находиться не умеют, но могут заглядывать в виде проекции. И не просто заглядывать, но еще и утаскивать в свое Здесь и Вчера людей, хватая их за слишком "торчащие" души. Причем, с шагом в двенадцать земных лет и не бесконечно, а до определенного момента. А конкретно, до две тысячи двадцать восьмого года. Дальше пролезть у них не получается. То есть следующий заход после твоего - для них последний шанс.
  - Почему?
  - Что? Разве непонятно, почему последний?
  - Почему дальше двадцать восьмого не могут?
  - А я не знаю. Я ж не энциклопедия. Горизонт событий или что-то в этом роде... Не перебивай, Егор! Вобщем, как раз незадолго до своего конца, то есть - до Здесь, Ануннаки обнаружили людей. Точнее, про Землю и обитающих там разумных существ они знали давно, все-таки в одной системе жили, а вот то, что у этих самых существ есть душа, которую можно очень полезно для себя использовать, они не подозревали. До поры до времени. Кстати, первыми под молотки попали несчастные шумеры. Их начали активно забирать и изучать. Отсюда и все загадки необычайно развитой шумерской цивилизации. Тогда Ануннаки не скрывали своих посещений, им было по барабану. Создали на своей планете, которую ты называешь Нибиру, а они - Остров, глобальную лабораторию в виде физического воплощения линии времени с нанизанными на нее клетками с подопытными и начали свои опыты, обрабатывая людей различными энергетическими полями. Надо заметить, что технологии у них по сравнению с вашими, я имею в виду век двадцать первый, на несколько порядков выше. Для вас - они реально волшебники, которым подчиняется и время, и пространство, в буквальном смысле. Пусть - это их потолок, дальше они не растут, но потолок этот очень высокий. Ануннаки даже создали земные условия не в каждом отдельно взятом Аквариуме, а вдоль всей линии, которую ты долго и упорно принимал за реку. Поэтому, когда вы вылезли наружу, то не задохнулись и не замерзли, так как в целом климат и атмосфера Острова намного жестче земной. Но они постарались на славу. Да и сами Аквариумы - это тоже шедевры технологического прогресса. Не знаю, кстати, зачем они так подробно воссоздают условия обитания в этих клетках, им виднее, здесь они - профи, но согласись, мир внутри очень даже реален.
  - Реален, да. - Сказал я, думая о другом. Не давали мне покоя эти шумеры. - Вот только я не пойму, почему тогда мы в таком далеком прошлом, где еще никакими шумерами и не пахнет?
  - Сейчас объясню. - Иван посмотрел на светлеющий горизонт, нахмурился и заговорил уже прямо у меня в голове, так было намного быстрее. - Не успели Ануннаки толком с Шумерами поработать. Замочили их. Кто, как, за что - не скажу. Нет у меня таких полномочий сейчас. Просто - замочили и точка. Но они же существа многомерные, точнее будет сказать многовременные. Попробуй таких полностью раздавить. Они все это заранее просекли и начали перестраховываться. Это сложно понять, тут сплошные парадоксы, мы ведь про время сейчас говорим. Грубо говоря, полностью их стереть не удалось. Да, дальше этого самого Здесь линии времени идут без них, но на линиях до, то есть Вчера, Горбатые каким-то образом умудрились удержаться. Помогли им, видимо, старшие товарищи. Мало того, что умудрились остаться, так еще и продолжили свою работу с удвоенной силой, чтобы появиться и на линиях Впереди. Понимаешь, что будет, если им это все-таки удастся?
  - Нет, не понимаю я ни хрена. - Честно ответил я. - Но ты лучше не отвлекайся, рассказывай, а то утро скоро. Я понимать потом буду. Когда все узнаю.
  - Хорошо. Время, оно на самом деле не такое, как вы, люди, думаете. Не сложней, не проще, просто другое. То есть, если ты сейчас здесь бабочку раздавишь, как у вас там в книжке, в будущем совершенно ничего не изменится. Нету этой линейной зависимости и необратимости. Волны идут параллельно. Но если свершится что-то на самом деле глобальное, такое, что заставит эти волны пересечься или наложиться друг на друга, вот тогда возможно всякое. Без ограничений. Ферштейн? Таким образом, Ануннаки во временной точке, находящейся на расстоянии двенадцати лет ДО своей "гибели", забирают людей с Земли, лежащей на линии на расстоянии двенадцати лет ПОЗЖЕ. И так далее, зеркально, относительно того самого Здесь. Двадцать четыре минус - двадцать четыре плюс. Тридцать шесть минус - тридцать шесть плюс. Так и коробки новые не надо ставить, иначе всю Нибиру пришлось бы ими утыкать. Поэтому вы и оказались так далеко в прошлом. То есть работают они на всем доступном временном диапазоне, вплоть до того самого две тыщи двадцать восьмого.
  - А нельзя тупо узнать, что там в двадцать восьмом - получилось у них что-нибудь или нет? - Спросил я, потихоньку врубаясь в тему. - Вы же, уважаемый Иван со товарищи, тоже, я так подозреваю, с этими гребаными линиями времени дружите. Только не надо мне сейчас про полномочия, я не совсем дебил!
  - Да, дружим. - Пожал плечами тот. - Не так плотно, как они, но тоже не лохи. Так вот, заявляю официально. Есть достоверная информация, что у них может получиться. Волны пока параллельны, но это только пока. Прогнозы неутешительные. Особенно, для населения планеты Земля. Именно поэтому мы и вмешались в их игры на линии две тысячи шестнадцатого. Твоей линии. Так как, вычислили, что именно она - ключевая. Как вычислили, я не знаю. Это уже не мой уровень.
  - Да, линия ключевая, а я и Настя - избранные. - Съязвил я. - Депрессивный алкаш и не менее депрессивная неврастеничка. Ты же в кусе, наверное, что Насте там, в шестнадцатом, тоже несладко жилось?
  - В курсе. Почему выбрали именно вас, я не знаю. Выбирал не я. Куда мне... - Он усмехнулся. - Знаю лишь, что все дело опять же в ваших душах. А то, что ты водяру жрал, а Настя таблетки - это как раз нормально. Вам надо было "выхватить" все до конца. Нахлебаться. Достичь своего "дна" там, чтобы было от чего оттолкнуться здесь.
  - Значит своего "дна" я достиг?
  - Да. Именно - своего, персонального. Болевой порог у всех разный, но у таких, как вы, он очень невысокий. Был... Дело опять же не в вашей слабовольности, а в особенностях психики, подсознания, вашего "я". У тебя, кстати, было целых две попытки суицида. Да и Настя тоже сложа руки не сидела. Только вы этого не помните.
  - Да что ж там с нами творили-то? Вы, небось, опять постарались? - То, что период жизни перед Аквариумом, который нам стерли из памяти, был далеко не счастливым, я, конечно, догадывался, но чтоб настолько... Не ожидал. Две попытки суицида! Нормально! - Кстати, раз уж речь зашла о памяти, можешь ты, Иван, нам блок этот снять?
  - Могу. - Радостно кивнул мой собеседник. - Но не буду. Не имею права.
  - Ну и иди на хер. - Ласково сказал я.
  - Пойду-пойду... Уже скоро. Чуть-чуть еще послушай.
  - Да что тут слушать! - Вновь начал заводиться я. - Чем больше грузишь, тем меньше толку. Ты лучше меня послушай, а потом поправь, если, где не так.
  - Прошу.
  - Короче. История стара, как мир. Одно пространство - две силы. Добро и зло. Свет и тьма. Абсолютный и беспринципный злодей - это кодла Анунахеров и Тех, Кто Стоит За Ними, - Тут я неожиданно для самого себя сделал ненавидимый мною американский жест, изобразив обеими руками ковычки в воздухе. - А бескорыстный и праведный герой - ты, Ваня, и твои друганы, Идущие Рядом. На кону этой великой и эпической битвы - судьба человечества. Враг хочет уничтожить людей, как вид, поработив их бессмертные души, с помощью которых планирует счастливо и весело жить до конца времен в своем царстве зла и смерти. Благородные герои, то есть - вы, всячески препятствуют этому исключительно потому, что души не чают в этом самом человечестве. Видишь, опять словесный каламбур. Везде эта загадочная душа.
  Я перевел дух и вопросительно посмотрел на сидящего передо мной. Иван, который во время моего монолога кивал головой с мудрой и печальной улыбкой, поднял глаза.
  - И у тебя ко мне два вопроса. Первый - почему ты должен верить, что мы - это добро, и второй, как следствие первого, - зачем нам, в принципе, надо помогать людям.
  - Совершенно верно. - Ответил я. - Только вопроса три.
  - А какой третий? - удивленно поднял брови он.
  - Про третий потом. Сначала на эти ответь. Я парень начитанный и знаю, что Добро и Зло, как таковые, вообще, понятия очень относительные. То, что для меня зло, для Ануннаков - добро. Они ведь выжить хотят, сам говорил, вот и вертятся, как могут. Цель оправдывает средства. Мы слабее, они сильнее. Закон джунглей. А если вспомнить, что сделали просвещенные европейцы с наивными и слаборазвитыми индейцами, то параллель выстраивается сама собой. Да и люди - далеко не подарок. Такие экземпляры встречаются, что Горбатые рядом с ними - просто херувимы.
  - Ты путаешь причину и следствие, Егор. Ты оправдываешь действия Ануннаков и иже с ними самосохранением, не задумываясь о том, что возможно именно эти действия и являются причиной их уничтожения. А что касается твоих собратьев и их косяков, то здесь зло является неизбежным элементом человеческой цивилизации. Ваш дар - свобода воли имеет и обратную сторону. Она ведь не одна на всех, а у каждого своя. Поэтому, любые два существа, ею наделенные, при взаимодействии друг с другом в социуме рано или поздно спровоцируют конфликт. Это зло неизбежное и в какой-то мере способствующее духовному прогрессу нравственно здорового человека. Если бы его не было, душе незачем было бы развиваться, так как отсутствовал бы стимул, препятствие, которое нужно преодолевать. Пойми, человек не создан идеальным и лучшим во Вселенной. Он создан единственно возможным.
  - Кем создан? Вами?
  Иван покачал головой.
  - Ладно... На вопросы ты так и не ответил. - Продолжил настаивать я. - Твои туманные размышления и формулировки не катят. Ответь конкретно - почему я должен тебе верить, и если я все-таки тебе верю, то какой вам смысл помогать человечеству. Я, как говорится, не вижу изюма. В чем выгода для тебя?
  - Ты слишком все упростил и обобщил, Егор. Да, есть две силы, противостоящие друг другу. Первая - это Горбатые. Хотя, на самом деле, Ануннаки - это только вершина айсберга. Они на передовой, на самом верху пирамиды. За ними стоят другие, за теми другими еще... Много там всяких. Всякого... С другой стороны - мы. Я и те, кто мне недавно свистел. Мы тоже всего лишь рядовые исполнители. За нашей спиной целая иерархия. Идет борьба за будущее Вселенной...
  - Ну, конечно! - Усмехнулся я. - Ни больше, ни меньше.
  - Именно! - Совершенно не смутился Иван. - Вы, люди, - это самое будущее. Как бы нелепо это ни звучало. Варианта развития событий в ходе этого противостояния всего два. Или человечество никогда не появится в том виде, в котором ты его помнишь. То есть, в виде самостоятельной, осознающей себя и эволюционирующей ветви Разума. Вы станете тупым подъяремным скотом, поставляющим бесценный продукт - души, которые Ануннаки будут, доводить до нужной им кондиции в виде физических объектов или нематериальной субстанции, не важно, и отправлять наверх, Хозяевам. А уж, что будут делать с таким продуктом они, представить сложно. Однако, легко представить последствия. Это грубое и необратимое вмешательство в естественный ход развития мира, извращение самого Замысла, в соответствии с которым этот мир до сих пор существовал. Поэтому возможно всякое. От полного коллапса и возвращения к изначальной энтропии до нового, совершенно непредсказуемого космического порядка. И вариант второй - человечество развивается само, без вмешательства извне. Пусть долго, извилисто, в крови и ядерной пыли, но развивается. Эволюция идет по своим законам, души прогрессируют, равновесие сохраняется, а Замысел обретает задуманный облик. Так вот, наш интерес во всем этом - избежать варианта номер один. Так как, буде он исполнен, мало не покажется никому. Ни нашим, ни вашим. К нам прорвется такое, что...
  Ладно. Про это - не надо...
  Все это о том, в чем выгода или, как ты выразился, "изюм", для нас. А что касается того, почему ты, Егор, должен все это принять... Я сейчас не буду доказывать тебе, что мы есть Истинный Свет и Добро. Нет ни смысла, ни времени. Я вижу, что при всем своем скептицизме в глубине души ты итак осознаешь, что находишься на одном берегу с нами, а не с этими... Я хочу поговорить о морали. Об абсолютном отсутствии тождества между человеческой нравственностью и моральными принципами тех же Уродов, взяв их, как самый простой образец всех тех сил, что стоят на Том берегу. Вы же с Настей постоянно поражались запредельной порочности их поступков, которые для вас лежали "за гранью добра и зла". Так?
  - Да. - Ответил я. - То, что они вытворяли с людьми, а особенно с девушками, в голове не укладывается до сих пор.
  - Хорошо. - Удовлетворенно кивнул головой он. - Хоть здесь ты со мной согласен. Так вот, это действительно за гранью. За гранью человеческих понятий о белом и черном. А для них - это совершенно нормально. И не потому, что они злые, опять же, в людском понимании, а потому что они, в принципе, другие. Приведу пример. Ты убил ребенка...
  - Я?!
  - Я сказал - пример! Чисто гипотетически. Ты убил ребенка. Это вызывает у тебя чувство вины, значит ты понимаешь, что не должен был этого делать. Ты осознаешь, что существует некий нравственный закон, лежащий за пределами твоего воспитания, жизненного опыта и этического кодекса человека. Изначальный нравственный закон, который тобой одновременно и принят, и нарушен. Твоя душа, а не разум, кричит тебе, что это плохой поступок. Этот безусловный закон, кем-то заложенный в каждого человека, даже в самого закоренелого злодея, является стражем человеческой нравственности. Такие понятия, как любовь, сострадание, доброта и милосердие - это столпы, на которых он базируется. Так вот, наше Добро, конечно, отличается от вашего, но не радикально. Наши нравственные устои такие же, просто намного шире и сложнее. Опять же, если использовать конкретный простой пример, человек рисует левой ногой на песке круг, неровный и грубый, а мы чертим такой круг циркулем на бумаге. При всем колоссальном отличии нюансов в обоих случаях получается окружность. Причем, чем дальше этот человек поднимается по лестнице духовной эволюции, тем больше его окружность становится похожей на нашу. А Уроды, Ануннаки, их хозяева, хозяева их хозяев и еще один, главный Хозяин, всегда нарисуют квадрат. Или треугольник, если угодно, но никак не круг. Это понятно?
  - Да. - Честно ответил я, ощущая, что тот самый сгусток бесплотной энергии, называемый душой, о которой всю ночь мне твердит существо напротив, давно все понял и принял. Но разум, все еще упрямо сопротивляющийся разум, сделал последнюю отчаянную попытку не поверить. - Все очень красиво и складно, Ваня. Настораживает одно. Твои постоянные намеки на тему, о которой ты вроде как не должен или не имеешь права говорить, но очень хочешь какими-то окольными путями будто бы случайных оговорок вбить мне в голову. Вселенский Разум, Великий Замысел, Хозяин Ануннаков и всех остальных граждан с "того" берега. Вот это как-то отпугивает и не дает мне хлопнуть тебя по плечу и сказать: "Да ладно, Ванек, хорош меня обрабатывать! Уже весь язык стер, наверное. Ваш я, с головы до ног! Отныне и навсегда".
  Иван невесело усмехнулся:
  - Я же говорил - прорывается человеческое. Настоящим был твой друг. Настоящим с большой буквы. Хочется отдать тебе все. Очень хочется помочь, подсказать... Но нельзя мне, Егор. Мне за одни эти намеки, я думаю, такой пистон вставят, мама не горюй! Ты сам должен ко всему прийти. Свобода воли...
  Он замолчал. Уставился на почти догоревший костер. В его глазах, появилась выражение какой-то светлой грусти и мудрости. Неожиданно я понял, что он больше не похож на Леху. В его фигуре, осанке, лице появилось что-то совершенно новое. Далекое, незнакомое, но вместе с тем - светлое и прекрасное. Что-то, чего нельзя выразить словами, а можно только почувствовать.
  - Посмотри. - Неожиданно сказал он, кивком головы указав на небо.
  Я посмотрел. Ночь кончилась. Исчезли звезды, побледнела луна, небосклон окрасился в целый букет оттенков синего, плавно темнеющий к Западу. А с Востока в эту синеву вливались желтые, оранжевые и красные цвета, создавая величественную розово-голубую корону нового дня. Редкие облака и верхушки деревьев окрасились яркой позолотой, а потом все обозримые с земли слои атмосферы разрезали тонкие и острые, как спицы, первые лучи восходящего солнца.
  - Красиво? - спросил Иван.
  - Да.
  - Сердце не замирает? - Вопрос был явно риторическим. - Ты ведь всю жизнь, выхватывал этот восторг и чувство запредельного. Вот так же, как мы сейчас, встречая рассвет, сидя на берегу моря и наблюдая закат, смотря из самолета на белоснежную перину облаков под собой, лежа ночью на пряной зеленой траве под мириадами звезд. Может быть очень редко, но так, что щемило в груди. А когда ты недавно вокруг планеты летал? Выскочил ведь вопрос? Я точно знаю...
  Я молчал. Зачем отвечать тому, кто знает ответ?..
  А Иван и не ждал ответа. Совершенно другим, не хриплым и грубоватым басом Лешего, а чистым и звонким тенором он вдруг начал читать стихи:
  ...Но что нам делать с розовой зарей
  Над холодеющими небесами,
  Где тишина и неземной покой,
  Что делать нам с бессмертными стихами?
  
  Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
  Мгновение бежит неудержимо,
  И мы ломаем руки, но опять
  Осуждены идти всё мимо, мимо.
  
  Как мальчик, игры позабыв свои,
  Следит порой за девичьим купаньем
  И, ничего не зная о любви,
  Все ж мучится таинственным желаньем...
  Иван неожиданно замолчал, но стих продолжался. Другой голос, нежный и тихий, такой знакомый и любимый, продолжил.
  ...Как некогда в разросшихся хвощах
  Ревела от сознания бессилья
  Тварь скользкая, почуя на плечах,
  Еще не появившиеся крылья;
  
  Так век за веком - скоро ли, Господь? -
  Под скальпелем природы и искусства
  Кричит наш дух, изнемогает плоть,
  Рождая орган для шестого чувства.
  Настя. Бледная, осунувшаяся, завернувшись в мою куртку, стояла сзади. Причем, стояла достаточно уверенно, всем своим видом демонстрируя явное превосходство доисторической медицины над медициной века двадцать первого.
  - Это Гумилев, Егор. Его стихи... - Сказала она, кладя ладошку мне на плечо. - Неужели ты до сих пор не поверил?
  - Не знаю, родная. - Ответил я, осторожно прижав ее к себе. - Как-то все уж больно заковыристо... И по поводу моего третьего вопроса...
  Я осекся на полуслове, так как, подняв глаза на Ивана, обнаружил, что его нет. Чуть дымили угли, оставшиеся от костра, шелестела листва деревьев, где-то вдали снова кричали незнакомые птицы, а камень напротив был пуст.
  ***
  Я не знал, что это за животное. Вроде похоже на оленя, только без рогов. Или на небольшую лошадь... Короче, что-то среднее. Первый предок всех травоядных с копытами. Зато я точно знал, что его мясо очень вкусное и питательное.
  От куста, за которым я прятался, тоже, кстати, неизвестного мне вида, до травоядного было около пятидесяти метров. Меня оно не чуяло. Я был наглухо закрыт на всех физических диапазонах. Зрение, слух, а главное - очень чуткое обоняние, ничем не могли помочь бедной лошадке. А другие диапазоны, спектр которых на порядок шире, ей были недоступны. Как, впрочем, и всем остальным живым существам, населяющим эту планету. Во всяком случае, пока недоступны. Даже этих разнообразных лохматых граждан, ходящих на двух ногах и вовсю учащихся стучать друг друга по голове палками, организованные стада которых я здесь периодически встречал, та самая искра "ищущего и творческого Разума" пока не посетила. А может быть никогда и не посетит. Дарвин бесспорно был очень умным товарищем, но его теория так и осталась лишь теорией. А мы оперируем фактами, как говорил когда-то мой погибший друг. Настоящий и единственный в моей жизни. А факты пока что не подтверждают того, что многочисленные местные обезьяны превращаются в человека. Того самого, который "звучит гордо".
  Наверное, еще рано. Хотя не исключен вариант, что мои предки вовсе не эти милые создания, а какие-то другие, которых просто еще нет на Земле. Но они обязательно появятся. Я - тому прямое и бесспорное подтверждение. Откуда появятся - другой вопрос. Я как-то стараюсь его обходить стороной...
  Ладно! Пора. Я потянулся к животному бесплотными тонкими руками с длинными пальцами, которые совершенно неощутимо для него проникли к основанию мозга и резко перекрыли сонные и позвоночные артерии. Лошадка упала. Ни страха, ни боли она почувствовать не успела. Смерть была мгновенной. Более гуманного способа охоты я пока не придумал. Жалко, конечно зверька, но кушать нам с Настей надо. Пусть и не в таких количествах, как раньше, но все-таки необходимо. Причем, не только траву и ягоды, но и мясо. Мы, как ни крути, - хищники.
  Я подошел к мертвому телу, без особых усилий взвалил его на плечи и пошел домой.
  Был самый разгар весны. Доисторическая флора вокруг расцветала всеми цветами радуги, а солнце после полудня уже начинало припекать. В принципе, только эти два момента и отличали нынешнее состояние природы от прошедших зимних месяцев. Зимой было чуть холоднее, чаще шли дожди, но растительный мир был зелен и свеж. Никаких опавших листьев и голых обледеневших веток. Снега не видели ни разу.
  Зато там, где мы с Настей жили поначалу, в той самой пещере, около которой нас выбросило из портала между планетами восемь с чем-то месяцев назад, снега было много. Ещё в конце осени буквально за один день завалило по шею, да ещё и приморозило так, что пришлось в срочном порядке бросать обустроенную пещерку и откочевывать южнее.
  Нет, могли бы и там перезимовать, наши изменившиеся организмы стали намного более приспособленными к колебаниям параметров внешней среды, но все-таки жизнь около тёплого даже зимой моря лучше, чем в сугробе. Тем более, для выходцев из будущей резко континентальной России, само словосочетание "жизнь на берегу моря" звучит очень и очень заманчиво, поэтому, недолго думая, мы с Настей после относительно непродолжительного путешествия решили осесть здесь. По моим примерным прикидкам это самое "здесь" соответствовало географическим координатам либо самого юга современной Италии, либо греческого Пелопоннеса. Море, раскинувшееся перед нами, явно когда-нибудь должно будет стать Средиземным, хотя пока очертания его берегов были не очень похожи на нарисованные в картах, так как в хорошую ясную погоду на самом краю далекого синего горизонта смутно проступали очертания африканского континента.
  Место же, нами покинутое, я думаю, было на широте и долготе Белоруссии или запада России.
  Забавно, что портал, проложенный Иваном через космос, открылся именно там, практически на Родине, а не где-нибудь в Австралии или Гренландии.
  Вечнозеленые заросли расступились, и я вышел на берег.
  Красота!
  По бездонно-синему небу величественно плывут белоснежные громады кучевых облаков. На востоке ярко светит восходящее солнце. Внизу, метрах в тридцати, под крутым береговым скальным обрывом, море, бликуя золотом и переливаясь глубокой праздничной лазурью, яростно бросает себя на неприступные камни, с равномерным грохотом безжалостно разбивая пенные гребни волн на тысячи сверкающих брызг. Лицо обдувает прохладный ветерок, несущий ни с чем несравнимый запах йода и гниющих водорослей.
  Кристально чистый воздух. Кристально чистая вода. Огромная, живая, цветущая планета, не тронутая цивилизацией. Упрощенная модель упорядоченной и совершенной Вселенной. Нужен ли ей человек? Не знаю... Но, вспоминая далекое будущее, как бы нелепо это не звучало, и себя в нем, создавалось впечатление, что человеку то она как будто и не нужна. Во всяком случае, судя по всему тому, что он с ней, с этой планетой, будет делать...
  Я спустился чуть ниже по тропинке, вытоптанной в стелющемся по камням плотном колючем кустарнике, обходя мыс, который, словно нос огромного крейсера, врезался в бушующую поверхность воды. Потом снова поднялся выше, преодолевая гребень следующей скалы, и моему взору открылось небольшое живописное плато, похожее на смотровую площадку в виде трапеции, нависшую над морем на высоте этажа восьмого. Короткая сторона его открывалась на синий простор, а остальные три были окаймлены скальной грядой и невысокими деревцами, создавая уютную, защищённую от ветра нишу. В самой глубине этой ниши, прислонившись к вертикальной серой скале и утопая в зелени вьющихся по стенам растений, стояла наша нехитрая хижина, сделанная из неотесанных брёвен и накрытая кровлей из плотно сплетённых в несколько слоёв гибких длинных ветвей какого-то местного бамбука.
  Перед входом на утоптанной траве небольшой полянки в выложенном из камней полукруге весело трещал огонь, возле которого суетилась полуголая Настя. Стройная, загорелая, с круглым милым животом, который нисколько не портил ее фигуру, а наоборот придавал ей ещё больше женственности.
  Она давно почувствовала мое приближение, но специально делала вид, что не замечает, напевала что-то вполголоса и помешивала наш будущий обед, исходящий ароматным паром над костром.
  Игра у нас такая. В нормальных людей...
  Я остановился на каменном гребне, не в силах оторвать взгляд от этой идиллической картинки, который раз старясь запомнить и прочувствовать ее навсегда. Сердце как обычно сжало тревожное предчувствие. Чем дольше длилось это счастье, тем сильнее становилось ощущение приближающейся беды.
  А это действительно было счастье. Истинное и всеобъемлющее, продолжавшееся девятый месяц. Настолько тотальное, что не возникало даже тени сомнения, что это оно и есть.
  Всю свою жизнь мы проводим в погоне за счастьем. Стремимся к нему, отдавая все свои силы этой гонке, калечим свою судьбу, судьбы близких людей, бежим, вроде бы настигаем, но оно опять ускользает из рук и уходит в отрыв. И мы опять бежим, пытаясь его ухватить, а в голове никогда не мелькнет даже отзвук мысли о том, точно ли то, что мы так хотим получить, является счастьем? Кто нам сказал, что это оно? Никто. Наша голова выстроила сама себе образ из стереотипов и иллюзий, а потом наклеила на него ярлык. Счастье!
  Поэтому наша душа всегда находится всего лишь в двух вынужденных состояниях. В состоянии постоянного неудовлетворения и беспокойства, когда мы, сломя голову, несемся вперед и злимся на себя и на всех вокруг, потому что никак не можем догнать эту птицу удачи. А если мы все-таки достигаем вожделенной цели, то наступает состояние номер два. Непродолжительные восторг и радость превращаются в нарастающее сомнение, которое сменяется недоумением, а потом беспросветной тоской. Мы обрели счастье, но счастливыми почему-то не стали. Кто-то так и остается в этом депрессивном болоте, а кто-то постепенно выстраивает себе новую иллюзию и снова срывается в бег. Бессмысленный бег по кругу.
  Так вот, мы с Настей никаких целей не ставили и никуда не бежали. Счастье пришло само и накрыло нас с головой ватным пуховым одеялом. Мы жили в райском уголке девственного мира и были счастливы просто потому, что мы вместе. Это чувство не иссякало и не притуплялось, а наоборот, с каждым днем становилось все сильнее и осознаннее. Никуда бежать не хотелось. Ничего вообще не хотелось. Мы просто жили, наслаждаясь каждой секундой, ждали появления нашего малыша и были совершенно не против, если бы так было всегда. Однако, мы оба знали, что последний пункт из вышеперечисленного, скорее всего, неосуществим. Так будет не всегда. То, что нас пока оставили в покое, совершенно не значило, что про нас забыли. Эти не забудут... Это было единственной ложкой дегтя в нашей огромной бочке меда.
  Настя наконец повернулась ко мне и развела руки в стороны. Типа, ты там весь день стоять собрался? На ней были коротенькие шорты из обрезанных камуфляжных штанов, грудь перетягивала узкая полоска, оставшаяся от майки. Я тоже был одет без изысков. Рваные тактические штаны и безрукавка из пятнистой шкуры какого-то кошака размером с пони, имевшего неосторожность еще в самом начале посетить нашу полянку. Безрукавку шила Настя. Целую неделю. В принципе, для первого раза получилось неплохо. Я, вообще, был не против ходить в неглиже, кого нам тут стесняться, но Настя упорно настаивала на соблюдении хоть каких-то признаков цивилизованности.
  Я спустился к костру, торжественно возложил добычу к ногам возлюбленной и чмокнул ее в щеку.
  - Привет, Пузатый!
  Это тоже было частью игры в людей. Мы старались по возможности общаться словами, потому что в определенный момент начали понимать, что забываем, как это делать.
  - Привет. - Ответила она, опустив руку на свой круглый живот. - Толкается...
  - Ну еще бы! - Я накрыл ее кисть ладонью, чувствуя, как сильно и уверенно стучит сердечко ребенка. - Скучно ему там. Наружу хочет...
  Она улыбнулась, игриво потянулась и спросила:
  - Может сегодня не будем уроки делать? Займемся чем-нибудь другим?
  - Обязательно займемся. Но потом. После уроков.
  - Ладно. -Вздохнула Настя. - Давай хоть поедим сначала...
  Уроки, как их называла Настя, стали неотъемлемой частью нашей жизни здесь. Каждый день в течении всех месяцев, прошедших с той самой ночи, когда некто, называющий себя Иваном, частично прояснил нам суть происходящего, а потом неожиданно исчез, мы упорно работали над своими телами и подсознанием. Двигались вперед по той самой пресловутой лестнице эволюции. Чаще - маленькими осторожными шажками преодолевали ступень за ступенью, а иногда, в тот момент, когда падал очередной барьер, взлетали на целый пролет одним мощным прыжком. Такое, конечно, бывало редко, зато ощущения были просто фантастические. Словно, находясь на вершине самой высокой в мире горы, обозреваешь раскинувшийся под ногами простор, и кажется, что все, это предел, круче просто не может быть, но вдруг неожиданно оказываешься еще выше, на каком-то другом, невидимом ранее, пике. И то, что лежало под тобой совсем недавно, поражая до глубины души, начинает ощущаться плоским и неинтересным по сравнению с тем, что простирается внизу теперь. И предела этому нет. Зачастую такие прыжки даже пугали, так как чувство своей сопричастности к роду человеческому становилось все более прозрачным и невесомым, норовя совсем раствориться и ускользнуть.
  Зато, оценивая наши обретенные возможности, я совершенно трезво и без какой бы то ни было иллюзии мог утверждать, что ни Ануннаки, ни, тем более, всякие разнообразные Дятлы и Уроды, для нас больше не противники. Разнесем мы их всех быстро и очень качественно, хоть десять штук, хоть целый батальон. Кстати, при всем этом, взломать запертые участки памяти нам так и не удалось. Пытались неоднократно, но безуспешно. Поэтому пришли к выводу, что ставили эти блоки не Горбатые, а кто-то намного более продвинутый. Кто и зачем - совершенно непонятно, так что, попытки узнать события последних месяцев нормальной жизни в нормальном мире решено было до поры оставить и работать по другим направлениям, которые приносили практическую пользу.
  Одним из таких направлений являлась интеграция наших потенциалов. Мы наконец-то научились нормально работать в паре. Теперь для этого больше не требовалось наличия экстремальной ситуации, стало получаться в любой момент объединять ментальные усилия в единый инструмент, обладающий как разрушающей, так и созидающей силой. Причем, неожиданно мы с Настей обнаружили, что к нашему творческому тандему, начал подключаться кто-то еще. Некий загадочный третий пассажир. И когда мы наконец поняли, кто это, сказать, что мы были шокированы, значит, ничего не сказать. Наш мальчишка, живущий у Насти в животе, пусть неосознанно, но очень эффективно, вкладывал свои силы в нашу работу. А сил этих у него было немеренно. Уже сейчас. От этого тоже иногда становилось страшно. Настя даже шутила, что, родившись, он будет не только сразу уметь ходить и разговаривать, но и периодически ставить в угол нашкодивших, по его мнению, родителей.
  А пару недель назад ее посетило странное, но очень полезное озарение. Мы, как обычно, переплели наши души в единое целое и уже без особых проблем подключились к тому самому океану Силы, черпая и направляя потоки вселенской энергии по заранее составленному плану. А потом Настя вдруг взяла и мягко, но очень быстро оттолкнулась от меня, разорвав пару. Самое интересное, что ей удалось сделать это так, что я остался "подключенным", словно ее подсознание было все еще в упряжке. От неожиданности я быстро вывалился в реальный мир, не успев толком понять, что произошло. Однако, после, проанализировав ее действия, мы довольно быстро обрели новый навык работы с Космосом. Взойти на далекие горизонты мощи у нас получалось исключительно вместе, а вот остаться там, можно было уже кому-то одному. Причем на достаточно продолжительное время, которое увеличивалось прямо пропорционально количеству практических занятий. Это было очень интересно, а главное - полезно. В этом я был уверен на сто процентов. Пригодится, к бабке не ходи.
  Мы не питали совершенно никаких иллюзий по поводу того, что нас оставили в покое. Скорее всего, вся эта братва "с того берега", столь красочно описанная нам Иваном, прекрасно знала где мы находимся и что делаем. Правильность наших предположений подтверждали и некоторые события, произошедшие за время пребывания здесь. Несколько раз высоко в небе мы наблюдали округлые бежевые корабли Ануннаков. Низко к земле они не спускались, просто висели на самом пределе видимости обычным зрением. Однако, висели точно над нами. Эти визиты длились минут десять от силы, затем корабли растворялись в небесной синеве. Ровно четыре раза с периодичностью в двенадцать дней Ануннаки напоминали о себе, а потом пропали.
  А вскоре произошел еще один очень неприятный инцидент. Совмещая работу и развлечение, мы с Настей периодически отправляли наши души в космос точно тем же способом, который когда-то подсказал мне Иван. Летали поодиночке, вдвоем пока не решались. Уж больно страшно было оставлять на грешной земле сразу два совершенно беззащитных и безвольных тела. Мало ли, что тут может случиться, пока наши духи бороздят просторы Вселенной. Представителей земной фауны мы не опасались, я давно соорудил вокруг нашего плато закольцованное силовое поле, заставляющее любого саблезубого тигра или троглодита, не задумываясь, разворачиваться и идти обратно как можно дальше. Однако, лучше перебздеть... А то полетаем вот так, а потом обнаружим, что возвращаться больше некуда. Упрет кто-нибудь наши физические оболочки и все... Поэтому, один из нас всегда оставался на подстраховке, сторожа обездушенное тело партнера.
  Таким образом, однажды я, в который раз мчась по орбите Земли в виде бесплотной сущности и наслаждаясь красотой и гармонией мира, неожиданно для самого себя решил слетать на разведку. Разбирая потом свои чувства, я пришел к выводу, что решение было вовсе не моим, а пришедшим извне. Очень тонко и тихо навязанным. Просто пугающе тонко и тихо! Навыков для межпланетных перелетов уже хватало, поэтому я, ничтоже сумняшеся, оторвался от земной ионосферы и направился вглубь космоса, все дальше и дальше удаляясь от Солнца.
  Миновав условную орбиту Марса, находящегося сейчас где-то с другой стороны нашего светила, я очень быстро достиг окрестностей планеты Ануннаков, которая, наоборот, словно специально для меня, была на наиболее близкой к Земле точке своей странной траектории. Сопротивление я почувствовал почти сразу. Остров был защищен на всех возможных уровнях. Я осторожно пощупал невидимый барьер, очень надеясь на то, что, если он еще и оборудован чем-то вроде тревожной сигнализации, мои действия ее не активируют. Пощупал и понял, что мне вполне по силам всю эту красоту взломать. Однако, притупить к проникновению со взломом не успел.
  На короткий миг привычный космос вокруг меня уступил место какому-то совершенно дикому пространству, в котором угадывались странные небесные тела, и оттуда на меня кто-то посмотрел.
  Просто посмотрел, не более того, но мне этого хватило за глаза. Кто-то огромный, как сама Вселенная, беспросветно черный и настолько чуждый всему в этом мире, что само его нахождение здесь и сейчас казалось просто немыслимым и противоречащим всем основам мироздания, пронзил меня своим взглядом. Этот взгляд играючи разнес все мои защитные барьеры, в спешке выставленные бьющимся в истерике сознанием, и заполнил мою душу. Это длилось, наверное, одну миллионную долю секунды, но мне казалось, что я пережил вечность. Вечность в темном и неподвижном небытие.
  А потом все прошло. Лишь напоследок меня коснулся отголосок Мысли. Коснулся самым краем, но так, что моя душа, кувыркаясь и вихляя из стороны в сторону, в панике бросилась бежать. Все равно куда, лишь бы подальше от Этого...
  А Иван утверждал, что я победил страх.
  Хотя, может быть это был и не страх, а совершенно естественная реакция любой сущности, принадлежащей этому миру, при встрече с чем-то Извне. Не знаю. Знаю лишь, что ужасней этой доли секунды ничего в моей жизни до этого не было.
  Я не помню, как вернулся в свое тело, ждущее меня на Земле, не помню, как вокруг меня бегала испуганная Настя, помню только смутные образы, оставшиеся в моем сознании при касании той Мысли. Самый яркий из них - это ненасытный голод, объектом которого являлась моя душа. А все остальное можно было очень условно заключить в такие категории, как брезгливое пренебрежение, исступленная злоба и издевательская усмешка. Как-то так. Да и то, с большой натяжкой. Это примерно тоже самое, что, посетив самый большой в мире океанариум, на вопрос о том, что ты там видел, ответить - рыбок. Сложно выразить, то, что никогда не испытывал. Эмоциональная составляющая пережитого не отождествлялась ни с чем из жизненного духовного опыта, потому что она была антагонична любому элементу нашего мира. Единственное что я мог с уверенностью сказать о существе, с которым столкнулся, - это то, что оно было колоссально и кошмарно. Все остальные качества были для меня запредельны и непознаваемы.
  Приходил в себя я почти двое суток. Бредил и стонал, вновь и вновь падая по туннелю из мертвых тел в багровую клубящуюся мглу. Душа скорчилась и изнемогала от тоски. Она была словно испачкана какой-то черной вязкой и липкой гадостью, которая, как плесень, въелась очень глубоко и не хотела отмываться.
  Бедная Настя, изо-всех сил старавшаяся хоть как-то мне помочь, настолько проникла в мое подсознание, что эта дрянь перекинулась и на нее, обладая чудовищной силой даже в таком, отраженном, состоянии. В итоге моя девочка тоже слегла от этой душевной лихорадки, пристроившись рядом со мной бессильной и опустошенной тенью. Как ни странно, именно это мне и помогло. Беспокойство за нее заставило меня собрать в кулак все ресурсы и начать карабкаться наверх. На третье утро я более-менее оклемался и смог начать реанимировать Настю.
  Вот такое приключение. Хотя, при всём его невообразимом ужасе, оно не было лишено и некоего терапевтического эффекта. Во-первых, оно заставило нас заново переосмыслить рассказ Ивана о всём том множестве и разнообразии сил, в самом центре пересечения интересов которых мы оказались, а во-вторых очень здорово отрезвило, особенно меня, в плане оценки своих новых способностей. Ложного ощущения всемогущества и непобедимости больше не было; проснувшееся здравомыслие вновь напомнило о том, что в масштабе Вселенной - я иногда все тот же таракан, в испуге замерший под нависшей сверху громадой тапка. Значит надо удвоить усилия в работе над собой, пока есть такая возможность.
  Именно поэтому сейчас, после заманчивого предложения Насти пропустить ежедневную тренировку, у меня не возникло даже тени соблазна. Сначала работа по плану, а все - остальное, пусть даже очень сладкое и заманчивое, потом, если время останется. Как при коммунизме. НЭП, пятилетки, герои труда и все такое. Первым делом - самолеты, а секса в СССР, вообще, нет. Работаем, товарищи!
  Да и сама Настя говорила о пропуске сегодняшних уроков не с намеренной попыткой саботажа, а так, чтобы чисто по-женски немного похныкать, она же все-таки девочка... На самом деле, девочка тоже прекрасно отдавала себе отчёт в том, что сколько ещё времени нас не будут трогать - неизвестно, поэтому нужно его использовать по максимуму, пока оно, это самое время, есть. Пожить, сколько дадут здесь, в нашем маленьком раю, а потом, смиренно опустив голову, идти на убой, мы не собирались. Какие бы великие силы и создания нам не противостояли.
  А вечером, когда мы, обнявшись, сидели у костра, на котором жарилась сочная ляжка, добытой мною утром лошадки, и любовались необычно-багровыми красками заката, залившими небосвод, она вдруг сказала:
  - Завтра.
  Я вопросительно посмотрел на неё.
  - Завтра я стану мамой. А ты - папой. - и улыбнулась.
  - С чего ты взяла?
  - Просто знаю. В конце концов, наш сынок в моем животе сидит, а не в твоём, так что мне виднее.
  Вот так. И не надо ни врачей, ни УЗИ. Завтра, и все.
  - А что раньше не сказала? Я бы хоть подготовился как-нибудь...
  - Ну, у тебя целая ночь впереди. Готовься. - Ответила она с улыбкой. - Я не пойму, а ты что, не рад?!
  - Рад! Просто так неожиданно...
  - Неожиданно? А ты думал, он все время будет там кувыркаться? Дети, Егор, имеют свойство рождаться, прикинь? - Настя помолчала, а потом уже серьезным голосом тихо сказала. - И есть мнение, что это событие, принесёт с собой ответ на твой третий вопрос. Тот самый, который ты тогда не успел задать Ивану. А ещё есть мнение, что ответ этот нам не понравится.
  Я посмотрел ей в глаза, потом сквозь глаза, намного дальше, куда не проникнет обычное зрение. Радостное ожидание чуда, любовь и какая-то совершенно неженская решимость...
  - Ты не боишься? - спросил я уже не голосом, а образами, так как Настя тоже перешла в режим ментального контакта.
  - Нет. - Ответила она. - Ты же со мной.
  ***
  Они пришли с рассветом.
  Не во мраке беззвездной ночи, наполненной бешенным ливнем, ударами грома и вспышками молний, а ранним утром, когда стихия улеглась, и весь мир просыпаясь, радостно потянулся к свету нового дня. В тот час, когда меньше всего ждешь чего-то плохого и злого.
  Врасплох они нас не застали; мы давно не спали. Прямо перед началом ночной бури у Насти отошли воды, а к утру начались схватки.
  Именно в этот момент нас обоих пронзило чувство острой стремительно нарастающей тревоги. Привычно спокойное пространство, за стенами нашей хижины неожиданно стало чужим и враждебным. В мир проникало зло, грубо изменяя и подминая под себя все его свойства.
  Нам не нужно было выходить наружу, чтобы видеть, что происходит вокруг. Утро кончилось, едва успев начаться. Над морем, от горизонта до горизонта, низко нависла темная и тяжелая, будто сделанная из камня, туча. Все погрузилось в полумрак, практически лишенный цветов, тут же напомнив мне тусклые и безжизненные пейзажи Аквариума. Даже морская вода, утратив прозрачность и синеву, сменив цвет на свинцово-серый, словно стала вязким киселем, медленно перекатывая ленивые, тягучие волны.
  Наступила тишина. Абсолютная и опять же очень знакомая. А потом плоское, одноцветное подбрюшье тучи заиграло рябью черных росчерков, которые двигаясь очень быстро и на первый взгляд совершенно бессистемно, постепенно стали собираться в плотные скопления и закручиваться в спирали. Они равномерно распределились над всей водной гладью перед нами, а потом начали вытягиваться вниз хоботами бешено вращающихся воронок. Я посчитал их количество и усмехнулся. Кто бы сомневался! Ровно двенадцать.
  - Ануннаки? - Как-то жалобно спросила Настя, хрипло и с присвистом дыша.
  - К сожалению, нет, Настенька. - Ответил я. - Если бы это были Горбатые, я бы их сейчас, наверное, расцеловал.
  В ответ Настя застонала от боли очередной схватки.
  - Блокируй, ты чего? - Удивился я.
  - Да я блокирую, Егор! - Прошипела она. - Блокирую изо-всех сил! Просто боль какая-то совсем нечеловеческая.
  - Давай помогу!
  - Чего ты поможешь?! - Неожиданно резко и зло ответила она. - Иди гостей встречай! Я уж тут как-нибудь сама справлюсь. Не я первая, не я последняя. Все через это проходят и ничего... Блин, да что же как больно то?!
  - Так ребёночек у нас ведь непростой... - Начал я, пытаясь хоть как-то приободрить, одновременно помогая обезболить процесс.
  - Егор! Отвали, пожалуйста! У тебя, что дел нет?! - Рявкнула моя любимая и зашврынула в меня глиняную тарелку. - Ты видишь, что там творится?! Нас, как червяков сейчас раздавят. Иди уже, я сама! А потом тоже подключюсь...
  Ага. Иди, дорогой, выйди к гостям, а я тут полы щас домою и подойду.
  - Здесь сиди! И не вздумай даже нос высовывать! - Я уже не приободрял и успокаивал, а приказывал. - Поняла? Настя! Ты поняла или нет?! Ты мне там только мешать будешь.
  - Да поняла, поняла, иди давай. - Простонала она. И когда я был уже на пороге тихо позвала. - Егор.
  - Да, Настен? - Обернулся я.
  - Только попробуй там хоть поцарапаться! - И слабо улыбнулась. Потом ее лицо снова исказила гримаса боли, и я, до скрипа сжав зубы, вышел наружу.
  Вот, суки! Выбрали момент! Чтобы нам не до них было. Во всяком случае, одному из нас. Точнее - одной. Значит, все это время мы у них, как на ладони были, если они так четко по времени подгадали и приперлись! Кто конкретно припёрся, я пока не знал, но был уверен, что это незнание продлится недолго. Конечно же, не Анунахеры. Снаружи такой мощью веет, тем и не снилось! Ладно, я тут тоже почти девять месяцев не ерундой тряс, наконец опробую новые навыки на практике. А Настя... Раз уж все так сложилось, мы будем друг другу только мешать. Поэтому, моя задача - оградить ее от посетителей с неба, или откуда там они явились, а со своей задачей она справится самостоятельно. Девочка то сильная; даже чересчур. Тарелочку вон как швырнула, еле увернулся! И, в самом деле, не она первая, не она последняя. Хотя, вот это как раз довольно спорно... Но ладно.
  Я перевел взгляд на море и увидел черный свет. Не цвет, а именно свет. Он исходил от двенадцати черных звезд, разгоревшихся в самом верху вихрящихся столпов воронок, соединивших небо и море. Медленно и величественно двенадцать ослепительно ярких черных сфер начали падать вниз. Никогда не думал, что такое возможно, что тьма может иметь свойства и качества света, но это было так. Черные лучи осветили мир вокруг, превращая его в негатив. Все предметы, в том числе и я, стали отбрасывать четкие светлые тени, удлиняющиеся по мере падения звезд, которые были настолько плотными, что втягивали в себя материю, заставляя пространство причудливо искажаться, рваться на куски, закручиваясь в петли, и исчезать в тяжелых сгустках тьмы.
  Звезды беззвучно погрузились в море, словно двенадцать огромных капель чернил. Серая поверхность воды сомкнулась над ними и разошлась в стороны концентрическими кругами почерневших волн. Несколько долгих секунд ничего не происходило. Даже стало намного светлее. Негатив вновь стал позитивом, и пугающая чернота вокруг растворилась в серых сумерках.
  А потом они разом появились из воды широким полукругом всего лишь в сотне метров от меня.
  Изломанные, иссиня-черные фигуры высотой с фонарный столб. Их очертания смутно напоминали человеческие. Длинные худые рыцари в агатовых доспехах, из которых во все стороны торчат острые черные шипы или клинки, количество и длина которых постоянно меняется; одни исчезают, другие выдвигаются наружу, и все это находится в непрекращающемся хаотичном движении. От этих фигур исходили буквально физически ощущаемые могильный холод, безразличная жестокость, а главное - угроза. Равнодушная и сокрушительная мощь, чем-то напоминающая силу Ануннаков, но более cмертоносная и монументальная, направленная исключительно на аннигиляцию всего вокруг. Ипостаси смерти и боли. Цепные псы небытия... А самое страшное, что помимо всего прочего я ощутил гнилой запашок той самой гадости, которая поразила наши с Настей души, после моей встречи с неведомым существом Извне. Он был легким и едва заметным, но настолько стойким после идентификации, что не оставалось сомнения в том, что эти ребята из той же конторы.
  На несколько мгновений ребята зависли над застывшей поверхностью воды. Через образованную их телами дугу пару раз пробежали разряды энергии в виде опять же черных коротких и быстрых молний, а затем пришельцы одновременно двинулись ко мне.
  Стремительно и очень необычно. Они не размазывались в воздухе, как атакующие Уроды, а поступательно и быстро перемещали себя из одной точки пространства в другую, оставляя за спиной целую вереницу своих двойников, постепенно тающих в воздухе. Каждый новый двойник отличался от предыдущего, так как черные лезвия, торчащие из них во все стороны, очень энергично двигались.
  "Двенадцать негритят, бля!" - успел подумать я, когда они нанесли первый удар.
  Шестеро из них, расположенные через одного, синхронно выбросили вперед шипастые руки, превратившиеся в длинные черные клинки, вокруг которых, словно пар, клубилась тьма, и, с неимоверной силой рассекая пространство, направили их в меня. Причем непосредственно в то место, где находился я, ударил только один из них. Остальные били на опережение, разрезав стонущий воздух вокруг и перекрыв потенциальные направления моего ухода.
  Одновременно, остальная шестерка, нанесла невидимый, но не менее сокрушительный удар на ментальном уровне. Это было похоже на массированный мозговой залп Ануннаков, только в разы сильнее. Негры, я решил называть их именно так, потому что представиться эти товарищи не удосужились, работали очень слаженно и четко, что свидетельствовало о наличии за их плечами немалой практики боевых действий. Они попытались блокировать мое подсознание для того, чтобы навязать беззащитному мозгу приказ оставить попытки сопротивления и заставить тело умереть, и вместе с этим подстраховались на физическом уровне, пронзая это самое тело своими вытянутыми шипами.
  Если бы против меня применили только шипы, я бы просто переместил себя из данной точки пространства в другую и атаковал. Секрет телепортации был открыт мною давно, еще на Острове, в самом конце схватки с Горбатыми. Однако сейчас мое подсознание было занято срочным возведением щита на пути ментального кулака, поэтому телу пришлось спасать себя самому. Я высоко подпрыгнул, изобразив в воздухе немыслимую для самого лучшего циркового гимнаста фигуру, пропуская черные росчерки клинков мимо. Тело обжег замогильный холод, исходящий от смертоносных мечей, которые прошли в сантиметрах от плоти и вонзились в скалу далеко за моей спиной. Скала буквально взорвалась, наполнив все вокруг осколками гранита, а черные лезвия так же быстро втянулись обратно в тела Негров, чтобы тут же ударить снова.
  Мне, еще толком не отошедшему от с большим трудом отбитой атаки разума, пришлось снова уворачиваться, чувствуя, как в запредельном напряжении трещат позвонки и связки, а потом еще раз выставлять щит, так как второй удар последовал незамедлительно. Потом еще и еще. Ментальный залп и черные линии клинков со всех сторон. Я скакал туда-сюда, словно Петрушка на ярмарке, чувствуя, как тают силы, и не имея ни малейшей возможности атаковать в ответ. Скорость боя была бешеной, между выпадами противника едва ли умещалась одна десятая доля секунды. Ни в чем неповинные камни и деревья вокруг разлетались на мельчайшие кусочки, заполнив пространство мелкой плотной пылью. И чем ближе приближались черные фигуры, тем чаще били лезвия, и колотил ментальный таран.
  Сзади, как будто очень издалека, донесся стон Насти. Ей тоже приходилось несладко.
  Услышали этот стон и Негры. Их четкий полукруг нарушился - девять штук зависли в воздухе метрах в тридцати от обрыва и начали уверенно оттеснять меня в сторону ударами своих молний, а остальные трое ступили на высокий берег, явно направляясь к нашей хижине.
  Дело запахло жаренным. Сейчас эти девять "призраков кольца" будут весело гонять меня по скалам, а в это время та ушлая тройка займется Настей и нашим рождающимся ребенком. Нет, так не пойдет! Надо срочно менять тактику боя. Безболезненно это сделать, видимо, не получится, но по-другому - никак. Главное - провернуть все как можно ювелирнее, потому что обмануть этих псов войны, я так подозреваю, очень сложно.
  Я в который раз выставил блок и как только почувствовал, что очередной удар погашен, сам вдребезги разбил свой щит и подавил всякую мозговую деятельность, уведя подсознание на самый нижний доступный горизонт. Одновременно с этим я прыгнул назад, сымитировав полет безвольного нокаутированного тела, позволив двум из девяти летящих в меня лезвий пробить это самое тело в наименее важных для жизнедеятельности местах. Левое бедро и правый бок под печенью. Именно эти части моего бедного организма оказались прошиты навылет ледяными дымящимися тьмой мечами.
  Получилось очень удачно. Негры купились. Они видели, что их последняя атака проломила мою оборону, вырубив сознание и отбросив меня назад, а два из последовавшей за этим череды колющих выпадов наконец-то попали в цель. Но они не подозревали, что эта самая цель все еще жива и к тому же в сознании. Как и не догадывались о том, что цели очень и очень больно.
  На самом деле, боль от сквозных ранений была просто дикой. Пулевые попадания покойного Петровича, когда-то чуть не отправившие меня на тот свет, казались просто смешными по сравнению с тем, что испытывал мой организм сейчас, после знакомства с призрачными лезвиями. Раны для обычного человека были однозначно смертельными. Сила ударов и ширина клинков были такими, что меня должно было разорвать как минимум на три части. Но не разорвало. Обычным человеком я быть давно перестал.
  Я неподвижно застыл на холодном камне и, стараясь не потерять сознание и не выдать себя слишком громким всплеском эмоций, начал блокировать нервные импульсы, бегущие от поврежденных тканей. Ситуация усугублялась тем, что поразили меня не обычным холодным оружием, сделанным из стали, а чем-то совершенно иным. Раны неимоверно жгло, и это жжение постепенно распространялось все шире и шире, пока я не обнаружил, что края разрезов почернели, а по телу вместе с кровью вовсю растекается какая-то черная вязкая дрянь, проникая через стенки сосудов в мышечную ткань и кости скелета, делая их высушенными и хрупкими. Я превращался в прах и тлен на глазах. Интересное оружие у Негров...
  Лишние секунды ушли на то, чтобы сначала понять, что делать с таким сюрпризом, а потом удалить его из организма. Какие биологические механизмы иммунной системы я задействовал для этого, было неизвестно, я полностью доверился чутью, но вскоре патоген был локализован и полностью уничтожен. И очень вовремя. Промедли я еще, и распространение неизвестной субстанции, скорее всего, прошло бы точку невозврата, а храбрый пожарный Егор почернел бы и засох, как мумия фараона. Но, пронесло...
  А потом сам собой включился режим экстренной регенерации. Еще один бесценный подарок моей ускоренной эволюции. Кровь запеклась, засохли и начали рубцеваться раны, а поврежденные неведомой дрянью ткани стали восстанавливаться посредством бешенного деления и обновления клеток. Все! Механизм запущен, дальше ничего контролировать не надо.
  Я переключил внимание на обстановку вокруг. С момента моего добровольного акта мазохизма прошло от силы секунд пять, что в рамках текущего поединка являлось очень большим периодом времени. За это время трое Негров, направлявшихся к Насте, успели почти вплотную приблизиться к нашей хижине, а еще трое, отделившись от основной компании, так и оставшейся парить над водой, тоже взошли на берег и двигались ко мне своей странной мерцающей походкой. Да, это вам не Ануннаки. Это - профессионалы. По всей видимости, мое тело собирались подвергнуть тщательной проверке по факту смерти, а может быть, вообще покрошить на салат, чтобы уж точно не было сомнений.
  Как бы то ни было, основной своей цели я добился. Исступленно долбить по моей голове молотком они перестали, пусть и ненадолго. Другое дело, что я потерял много времени, и теперь вместо того, чтобы просто долбануть по всем сразу со всей дури, необходимо сначала разбираться с теми, что уже почти вошли в гости к моей девушке. А для этого нужно срочно менять позицию.
  Многое из того, чему мы с Настей научились за месяцы нашего пребывания на Земле, было недоступно нашему пониманию. Мы пробовали, у нас получалось. А как, почему, какова суть процесса, какие законы физики при этом выполняются, а какие, наоборот, нарушаются, в нашем понимании этих законов, конечно, нам было все равно. Как человек, уверенно работающий на компьютере, понятия не имеет, как на самом деле функционирует этот компьютер, потому что ему это просто не надо. Главное - результат. Так и мы не имели ни времени, ни желания вникать в истинные механизмы многого, что теперь было нам подвластно. Процесс телепортации - именно из этой категории. Я точно знал, что это манипуляции с материей и пространством, и подозревал, что также и со временем, что немного тешило мое самолюбие в том плане, что не только презренным Ануннакам доступна власть над секундами, но не более того. Дальше я не лез. Получалось прыгать недалеко, в пределах максимум пары сотен метров, но получалось. И ладно...
  Поэтому, сейчас, не мудрствуя лукаво, я резко перевел подсознание обратно в боевой режим и бросил себя в другую точку реальности. Очень вовремя. То место, где я только что притворялся трупом, разлетелось брызгами гранита от слитного удара трех черных мечей. А я оказался на вершине скалы с противоположной стороны нашего плато. Внизу, немного правее, находилась хижина, а прямо подо мной трое Негров, к этой хижине приближающихся. Скала была невысокой, а Негры высокими, поэтому их головы маячили прямо передо мной, когда один из них, ближний ко мне, резко повернулся и посмотрел на меня.
  Наконец-то я смог разглядеть лицо, если то, что смотрело на меня, можно так назвать. До этого не удавалось зафиксировать внимание хоть на чем-то, слишком странно и быстро они двигались. Словно на кинопленке в ускоренной перемотке, да еще и с вырезанными через один кадрами, эти существа, похожие на столпы черного дыма, клубящегося в воздухе и ощетинившиеся во все стороны молниями десятков клинков, было сложно рассмотреть подробно. Сейчас, такая возможность появилась. Пусть на долю секунды, но мне хватило.
  Смоляное, плоское, вытянутое лицо, на котором угадывались пустые глазницы и раззявленный в нескончаемом и беззвучном вопле ненависти огромный кривой рот. Причем они выделялись даже на, казалось бы, совершенно черном фоне, будучи еще темнее. Три черные дыры были настолько плотные, что затягивали в себя даже рассеянный свет, который искривлял и закручивал в карусель пространство вокруг головы Негра, от чего казалось, что ее очертания колышутся, находясь в постоянном движении. Клинки, торчащие во все стороны из вытянутого черепа, походили на причудливую живую, шевелящуюся корону. В глазах не было зрачков, они были просто окнами. Окнами в преисподнюю, из которой на меня смотрело нечто голодное, жуткое и совершенно чуждое всему, что существовало в мире. И этот взгляд был мне очень и очень знаком. Не знаю, из каких реальностей, измерений или вселенных вылезли эти твари, но здесь, на этой планете, в этой галактике, в этой Вселенной их быть не должно. Они являлись тем самым абсолютным Злом. Совершенно объективно и без всякой относительности. Именно квадрат вместо круга, каким бы кривым не был круг. И сейчас, вглядываясь в невообразимый мрак глазниц существа, стоящего передо мной, до меня наконец-то начал доходить истинный смысл рассуждений Ивана об истинном различии белого и черного. Я наконец-то начал ему верить...
  Наш визуальный контакт длился совсем недолго, всего лишь один очень короткий миг, но, для меня он растянулся на часы, видимо, из-за огромного количества мыслей и эмоций, отозвавшихся внутри. Казалось, время споткнулось и застыло, секундная стрелка зацепилась за что-то и еле-еле двигалась, изгибаясь, словно удочка, поймавшая крупную рыбу. А потом оборвалась леска. И время выстрелило вперед, опомнившись, и резко сорвалось в бег, наверстывая упущенное. Карусель происходящего закрутилась намного быстрее, став еще более стремительной и насыщенной событиями. Негр, повернувшийся ко мне, начал заносить руку для удара, его подельник, стоявший последним в этой тройке, тоже стал поворачиваться, готовясь добить неугомонного червяка. А тот, что находился посередине, решил не отвлекаться от главной цели и, согнувшись вопросительным знаком, сунул голову и плечи в хижину, внутри которой была Настя. Прямо через кровлю и стену. Крепкие, толстые бревна и плотная сеть гибких, переплетенных стеблей, образующие нехитрую конструкцию нашего жилища, не оказали никакого сопротивления туловищу Негра. От соприкосновения с телом кошмарной твари они чернели и рассыпались в труху прямо на глазах. Негр по середину груди исчез внутри, выставив в небо согнутую шипастую спину, и тут же раздался испуганный визг Насти.
  Ну еще бы! Лежишь себе, спокойно рожаешь, а тут из стены такая морда!
  И я наконец то ударил, вложив в этот удар все ресурсы, что были у меня, и добавив к ним дармовую энергию природы. Это тоже было нашей наработкой. Во Вселенной существует множество разных взаимодействий между материальными телами. Но есть четыре основных, являющихся столпами известных человеку законов физики. Это - гравитация, электромагнитная сила, а также взаимодействия - сильное и слабое. Про последние два я почти ничего не знал, а вот первые очень хорошо помнил из тех же школьной и вузовской баз. Они присутствовали всегда и везде, а их энергия была неисчерпаемой. Поэтому, если есть силы и умение, грех не воспользоваться теми халявными ништяками, что буквально лежат под ногами. Вот я и воспользовался одним из них. А именно - законом всемирного тяготения, который является космической первоосновой изменения окружающего нас пространства-времени.
  Я чуть наклонился назад, присел, отведя руки и замахиваясь нарисованным в воображении образом огромного молота на длинной рукоятке, находившегося в этих руках, а потом, совершив круговое движение над головой, обрушил этот молот на трех Негров внизу. В принципе, можно было вообще не двигаться, но управлять такой мощью, пусть даже бесплотной и незримой, мне было пока проще так, отождествляя свои манипуляции ею с непосредственной работой тела.
  Чуть заколебался воздух над головой, бесшумно заполняя дугу вакуума, образованную моим оружием, и молот рухнул на черные шипастые силуэты. Силуэтов этих оказалось всего два, так как за миг до меня Настя, не прекращая визжать, умудрилась от души засадить Негру, который заглянул к ней в хижину. Я не успел понять, чем именно из тех самых сил природы она воспользовалась, может быть, вообще, - ничем, атаковав исключительно мощью своего подсознания, но тварь вышибло из недр постройки со скоростью аэроэкспресса и швырнуло в сторону моря. Негр, роняя во все стороны крупные черные хлопья, пролетел метров пятьдесят, словно комета, оставляя за собой красивый трепещущий хвост мрака, а потом с негромким хлопком окончательно рассыпался облаком пепла, которое стало медленно и красиво оседать на притихшую воду.
  Следом раздались еще два хлопка, утонувшие в оглушительном грохоте камня, когда моя кувалда впечатала в скальную породу двоих оставшихся у нашей двери существ. Прямо перед порогом образовался огромный провал метров шесть глубиной, из которого взметнулись вверх клубы гранитной пыли, перемешанной все с теми же черными летучими ошметками, оставшимися от Негров. Никаких предсмертных душераздирающих воплей и стонов. Негры умирали молча, обозначая свой уход лишь тихими хлопками.
  Минус три.
  Крепкие ребята... Энергия, вложенная мною в удар и способная разнести на атомы какой-нибудь суперавианосец водоизмещением под сто тысяч тонн, еле-еле смогла уничтожить всего двух из двенадцати нападавших. Именно еле-еле, это я прочувствовал хорошо, так как если придерживаться все той же аллегории бесплотного молота в бесплотных руках, то молот я хоть и удержал, но эти самые руки пронзила такая обжигающая боль и судорога, что захотелось отбросить оружие подальше и, приплясывая, дуть на пальцы, пока не пройдут. Если бы не Настя, успевшая каким-то чудом выбить самого шустрого, моя атака, скорее всего, не увенчалась бы успехом, потому что, тогда ее бы пришлось делить на троих, и каков был бы результат совершенно неизвестно. Они итак погасили ее почти полностью своими телами, иначе вместо шестиметровой ямы на их месте образовался бы провал на всю высоту скалы вплоть до грунтовых вод.
   А их еще девять. Целых девять быстрых, могучих и смертоносных существ, которые теперь в общих чертах представляют пределы моих сил, и повторять ошибок явно не намерены. Прикинуться ветошью, а потом неожиданно долбануть с другой стороны больше не получится...
  Череда этих невеселых мыслей мелькнула в моей голове, когда я, стиснув зубы от боли, заносил свою кувалду для следующего удара. В этот момент пришел ментальный месседж от Насти, короткий, но очень информативный, содержащий в себе легкий недоумевающий укор за пропущенного в дом гостя, тревожный вопрос о моем состоянии и отчет о том, что с ней самой все в полном порядке, насколько это может быть у женщины, рожающей ребенка в одиночку в хижине, окруженной существами из преисподней. Я ответил ей, что все хорошо, я работаю, держись, Любимая, а потом впечатал молот прямо в центр дуги, состоящей из девяти черных фигур, которые успели вновь объединиться, приблизиться и выстроиться по радиусу, центром которого являлась моя скромная персона. И сразу же, не дожидаясь боли отдачи, я перебросил себя за их спины на противоположную сторону плато.
  Но не тут-то было. Двое негров из трех, стоящих в центре, на которых падала разогнанная мною гравитация, как огромные черные кузнечики, отпрыгнули в стороны, прямо в полете выбросив в меня свои руки, превратившиеся в разрезающие пространство линии ледяных лезвий, а третий, остался на месте, приняв на себя мой удар. Однако перед этим он тоже умудрился направить в меня свой клинок, сделав это, в отличие от своих товарищей, бивших в движении, на долю секунды быстрее. Поэтому, перед тем, как исчезнуть под глыбами развороченной мною скалы, он успел, пожертвовав собой, попасть точно в цель, то есть в меня.
  Острая, дымящаяся мраком полоса навылет пронзила мою грудь и, не встретив сопротивления, напрочь срубила довольно толстый ствол дерева метрах в двадцати за моей спиной. Вслед за ней с небольшим запозданием ударили еще два меча, идущие сверху под острым углом к земле. Однако, мое тело на своем пути они уже не встретили и с треском врубились в каменистую поверхность, на которой я только что стоял, оставив в ней две глубокие длинные борозды. А я в это время вывалился в пространство на несколько метров ближе к Неграм, судорожно щупая грудь в поисках страшной сквозной раны. Но ее не было. Выпад погибшего Негра пронзил лишь мой видимый образ, повисший в воздухе на неуловимо короткий миг перемещения. Видимо, переход из одной точки пространственно-временного континуума в другую, происходил за отрезок времени продолжительностью, стремящейся к нулю, если вообще занимал хоть какое-то время. С другой стороны, мой прыжок через пространство удар Негра все-таки сбил, свидетельством чему являлось то, что я переместился не на полсотни метров, как хотел, а всего лишь на три, то есть, может быть, какая-то часть меня все еще оставалась там, где ее настиг ледяной меч, так как ощущение пробитой груди было очень и очень реальным. В любом случае, хрена тут гадать! Жив, и ладно!
  Минус четыре. Пипец! Хотя, разве кто-то обещал, что будет легко?
  В подтверждение этому ко мне вновь устремились черные шипы. На этот раз целых восемь. Как и в самом начале боя, непосредственно в меня был направлен только один из них. Остальные били с упреждением, расчертив стремительными диагоналями пространство по периметру моего тела. И очень зря. Увернуться я не успевал, поэтому, поймав весь букет, вряд ли смог существовать дальше. А так, вскинув перед собой свой молот, я сумел не только отбить летящее прямо в сердце лезвие, которое после столкновения с треском изогнулось и ударило куда-то мне под ноги, но и из последних сил швырнуть этот молот в первого попавшегося врага.
  Первый попавшийся враг чапаевцем вылетел из ровного строя шипастых рыцарей, рассыпаясь на тысячи черных точек. Вместе с ним рассыпался и мой молот, исчерпавший последние запасы вложенной в него энергии, уничтожив Негра. А меня накрыло волной ментальной бомбардировки. Сразу, без какой-либо паузы для оплакивания погибшего товарища, твари приблизившись почти вплотную, от души засадили мне по мозгам.
  Времени для того, чтобы выставить щит у меня почти не было. Поэтому то, что я успел слепить, щитом назвать можно было с большой натяжкой. Однако, он все-таки принял определенную долю удара на себя, сразу же разлетевшись вдребезги. На этот раз сам, без моей помощи. Да и я, кувыркаясь, полетел назад уже не понарошку, а по-настоящему, контуженный и совершенно потерявший связь с реальностью.
  В спину сильно ударила твердая каменистая земля, потом еще раз и еще. Из носа и ушей хлестала кровь, трещали кости, рвались сухожилия, но боли не было. Был только звон в ушах, постепенно заполнивший всю черепную коробку, и гоняющая по кругу фраза - минус пять. Остановился я в небольшой рощице цветущих кустов. Онемевшее тело распростерлось в сочной зелени, взгляд неподвижных зрачков устремился в небо через листву. Андрей Болконский на поле под Аустерлицем... Вот только небо было не высоким и бесконечным, а довольно-таки низким из-за висевшей в нем тяжелой серой тучи, на которой прилетели Негры. На ее однотонной давящей поверхности, словно сыпь на спине, желтели какие-то пятна. Я немного сфокусировал зрение и понял, что это не пятна, а до боли знакомые корабли Ануннаков в количестве штук двадцати, неподвижно замершие у самого подбрюшья тучи. На ее фоне они казались игрушечными.
  Вот... Горбатые прилетели. Ждут. Сейчас Негры нас с Настей на шампуры насадят и свалят, а эти ребенка заберут. Суки...
  Секундная стрелка снова за что-то зацепилась. Тела я не чувствовал, в голове шумело, мысли вдруг замелькали очень быстро и начали путаться, спотыкаясь друг об друга, а время почти остановилось. С Востока робко пробился одинокий луч солнца, наискосок перечеркнув пепельную поверхность передо мной. Он был похож на самолет, летящий в небе на большой высоте и кажущийся точкой, кончиком белого карандаша, чертящего на голубом листе ровную линию света.
  Света...
  Светик. Борода... Нет! Не то!
  Свет.
  Свет - электромагнитное излучение, поток частиц, фотонов, обладающих энергией, импульсом и нулевой массой. Может распространяться даже в отсутствие вещества, а в среде, поглощается и рассеивается этим веществом. А еще, что-то про кванты, бозоны и фермионы, постоянная Планка... Блин, не память - а Википедия!
  Свет и тьма. День и ночь. Добро и зло. Негры - зло. Добро...
  Ну ка, где тут у нас эти фотоны? Вот! Добрый день. Я - Егор. Что ж я вас раньше-то не замечал? Не знал, как смотреть? А потрогать вас можно? А взять?..
  ***
  Десятки пар нечеловеческих миндалевидных глаз на высоте птичьего полета с интересом, нетерпением и злорадством наблюдали за событиями, происходящими на крохотном кусочке огромной, чужой для них планеты. Эта планета в будущем должна стать источником неисчерпаемых ресурсов и спасением. Тиалокины знали это точно. Они существовали не только здесь и сейчас, но и вчера, и даже завтра. И судьба этого завтра в очень немалой степени решалась в данный момент внизу под ними.
  Ануннаки ждали. Они не сомневались в исходе. Высокие, хищные существа, сотканные из мрака, были им очень хорошо знакомы, ибо не раз приходили из ниоткуда и с особой, изощренной жестокостью разносили в пух и прах безумцев, неожиданно захотевших перемен, а потом снова исчезали, возвращаясь до поры к тем, кто их послал навести порядок. Поэтому безумцев среди Ануннаков практически не осталось, остались лишь здравомыслящие, которые до жути боялись и в тайне ненавидели черных.
  Но сейчас все внутренние разногласия были забыты, так как на кону стояло общее благо. Две презренных и неблагодарных твари, осмелившиеся поднять бунт против своих творцов должны быть наказаны. Они вышли далеко за рамки эксперимента и уже давно были не полезны, а очень и очень опасны. Зато их ребенок, готовый вот-вот родиться, оказался неожиданным подарком судьбы и самым удачным из всех прогнозируемых результатов их кропотливой работы. Расчетный процент такого результата являлся до смешного малым, но он все-таки был достигнут, лишний раз подтвердив силу интеллекта Ануннаков и их неоспоримое право существовать в этом мире на ступени, расположенной гораздо выше нынешней. Главное, дождаться окончания зачистки борзых родителей, а потом, когда черные уйдут, забрать их отпрыска с собой. А затем передать Наверх. И там наконец-то оценят...
  Далеко внизу неровной линией простирался высокий скальный берег, об который едва билось унылыми волнами притихшее и посеревшее море. Изломанный хребет мысов и впадин прерывался небольшой ровной площадкой, нависшей над водой и окаймленной густой зеленью и скалами. Над этой площадкой поднимались клубы каменной пыли, перемешанной с чёрным пеплом. Ее совсем недавно идеально ровная поверхность сейчас была изрублена длинными бороздами и чернела несколькими глубокими провалами. Скалы и деревья вокруг тоже были разворочены.
  В глубине этой площадки, прямо за самым большим из провалов, стояло грубое и примитивное жилище. Внутри была самка, которая должна вот-вот произвести на свет своё столь вожделенное Ануннаками потомство. Самец же, принёсший им столько хлопот, валялся обездвиженный и оглушенный в густых зарослях справа, на окружающей плато скальной гряде. К нему широким веером приближались высокие шипастые фигуры. Приближались, чтобы уничтожить. Окончательно и навсегда.
  Им эти двое, кстати, тоже успели принести немало хлопот. Ануннаки с нарастающим удивлением, постепенно переходящим в шок, наблюдали, как один за другим, разлетелись в угольную пыль пятеро из двенадцати нападавших, считавшихся до этого дня неубиваемыми. Твари, взращенные в недрах полигона на Острове, оказались небывало сильны и способны к самосовершенствованию, и не будь они столь строптивыми, могли бы принести немало пользы. Но судьба распорядилась по-иному. То, что парочка подопытных уже успела наворотить в полигоне и на выходе из него, исключало всякую возможность работы с ней дальше. Только полная аннигиляция.
  Поэтому, когда самец наконец выбился из сил и был повержен ментальным ударом черных, сокрушающую мощь которого Ануннаки почувствовали даже здесь, внутри своих кораблей, радости не было предела. Все! Через мгновение наглая тварь будет окончательно уничтожена, а потом придет очередь и второй, которой сейчас явно не до сражений. А следом спустятся вниз и они, чтобы наконец забрать то, что принадлежит им по праву творцов. Все было запланировано и предрешено уже давно. И происходящее внизу вполне укладывалось в рамки этого плана. Если, конечно, не брать в расчет неожиданного изменения количественного состава группы зачистки. Но это можно списать на случайность. Форс-мажор в пределах допустимого.
  Семь черных силуэтов окружили поверженного самца. Миндалевидные глаза Ануннаков расширились от предвкушения торжества. Синхронно взлетели вверх шипастые локти, готовые выбросить вперед смертоносные жала предплечий, пространство вокруг задрожало от напряжения и энергии, бегущей между агатовыми телами и аккумулирующей на самых кончиках игл. Миг неподвижности и тишины, а потом - последний удар. Сминающий, сокрушающий, разрывающий...
  Но вместо чуть живой человеческой плоти семь черных молний встретили на своем пути ослепительную вспышку белого света, в которой на миг утонула вся арена поединка. Скалы, деревья, вода - все исчезло в ее сиянии. Во все стороны брызнули лучи, настолько яркие, что безжалостно резали глаза даже на таком расстоянии. Затем, в постепенно гаснущем мареве начали проявляться высокие фигуры черных. Вспышка отбросила их на несколько метров назад от цели и они, беспорядочно рассредоточившись по гребню скалы, замерли в неподвижности. Если бы Ануннаки не были столь близко знакомы с этими существами, то они могли бы подумать, что те находятся, как минимум, в недоумении. Свет сжимался, словно время повернулось вспять, и лучи быстро возвращались в одну точку. Миг, и свечение уплотнилось и сосредоточилось в длинном и широком лепестке меча, находившегося в правой руке у твердо и уверенно стоявшего на камнях человека. Он был покрыт кровью и черной копотью, но беспомощности и слабости, всего пару секунд назад исходивших от онемевшего, распростертого на камнях тела, как не бывало. Человека переполняла сила. Рассеянный свет, струящийся через мир вокруг, водоворотом стекался к нему со всех сторон горизонта и, проходя через все его естество, собирался на гранях белого клинка, острие которого смотрело на замерших черных.
  Человек замахнулся своим оружием и резко прыгнул вперед в сторону ближних к нему противников, в высоком сальто разрезав воздух крест-накрест слепящими росчерками света. Раздался какой-то совершенно запредельный скрежет, постепенно переходящий в визг такой мощности, что корабли Ануннаков ощутимо вздрогнули, а две непобедимые твари, сотканные из мрака, одна за другой медленно и торжественно разъехались пополам прямо по линии разрезов, оставленных на них белым лезвием. На этот раз их тела не рассыпались на сотни невесомых крупиц, а начали съеживаться, притягиваясь друг к другу и соединяясь в одну плотную точку, зависшую в воздухе. Она была настолько черной, что пространство вокруг нее заколыхалось расходящимися волнами искажений. Точка сжалась до предела и бесшумно исчезла, последний раз изуродовав оптические свойства материи несимметричным, постепенно исчезающим искривленным узлом. Визг тут же затих, и наступила звенящая тишина.
  Человек, словно сам не ожидавший такого потрясающего эффекта от примененного им оружия, замер на месте напротив неподвижных фигур пяти оставшихся противников. Несколько долгих секунд они так и стояли в этом странном оцепенении, а потом, как по свистку, одновременно бросились друг на друга.
  Взлетели вверх пять черных клинков, а им навстречу устремился широкий белый лепесток.
  Свет встретился с тьмой...
  Зрение Ануннаков было намного острее и совершеннее человеческого, но даже они не могли различить отдельные детали яростного сражения, разыгравшегося внизу. По исковерканным, растрескавшимся скалам кружил неистовый, порывистый смерч с ярко-белой сердцевиной, вокруг которой бесновались иссиня-черные вихри. Летели во все стороны камни, стволы и ветки деревьев, стонал воздух, а черно-белая карусель продолжала свой безумный танец, круша и уродуя когда-то живописный береговой пейзаж.
  Вот смерч резко ушёл в сторону, пересекая четырехугольную площадку наискосок, и оказался около длинного высокого мыса, далеко выступавшего в море. Белое пятно взметнулось вверх, вырываясь из центра чёрной воронки. Ему вслед ударили три темных молнии, и две широких, похожих на огромные крылья ворона, плоскости, перечеркнувшие огромным косым крестом облака пыли. Чёрные начали наносить не только колющие выпады, но и размашистые рубящие удары. Молнии ушли в небо, совсем чуть-чуть разминувшись с целью, которая резко поменяла вектор движения и рванулась в сторону, чудом пройдя через узкий коридор пространства между секущими плоскостями, и ударила в ответ.
  Вершина мыса, размером раза в четыре больше самого высокого из уцелевших деревьев, разрубленная двумя крыльями мрака, со страшным грохотом съехала в воду, взметнув вверх фонтан воды и каменной крошки.
  Но даже через это плотное марево было отчетливо видно белый луч, упавший сверху на один из мечущихся в вихре сгустков тьмы и пронзивший его насквозь. Душераздирающий скрежет, визг на грани ультразвука, и чёрное пятно вывалилось из яростной круговерти, сжалось в точку и исчезло, на миг проделав в материи мира узкую дыру с неровными краями, похожую на пулевое ранение, исказившее пространство.
  Свет и тьма вновь слились воедино и продолжили свой неистовый танец. Чёрные начали бить вразнобой, выбрасывая во все стороны полосы мрака. Им в ответ, намного реже, но не менее яростно выстреливал белый лепесток.
  Схватка перемещалась по плато туда-сюда, безжалостно кромсая все вокруг. С тяжким гулом в воды прибоя обрушился кусок ещё одной скалы, зеленые заросли по периметру площадки почти перестали существовать, смотря в серое небо жалкими пеньками, оставшимися от деревьев, и темными пятнами вытоптанной травы и кустов.
  Ануннакам, замершим в ожидании, которое из предвкушающе-нетерпеливого медленно, но неумолимо превращалось в тревожное, начало казаться, что этот танец может продолжаться бесконечно. Было похоже, что сцепившиеся друг с другом силы обрели некий равновесный баланс в своём противостоянии и уже не могут склонить чашу весов на ту или иную сторону.
  Однако, это было не так. Очень скоро раздался ещё один непродолжительный визг, и вновь воздух заколебался, схлопываясь в провал, оставленный очередным уничтоженным чёрным.
  Вихрь заметно убавил в объёме, зато скорость его вращения, казалось, стала ещё быстрее.
  Снова смазанное движение, в котором смутно угадываются выпады, уходы, развороты, снова брызги гранита и грохот, а потом стремительный взмах крыла, на этот раз белого, яркая вспышка света и знакомый визг.
  Ураган наконец распался и остановился. На его месте остались лишь двое перерубленных пополам на уровне пояса чёрных, которые, визжа, съёживались и исчезали, а справа от них застыл их единственный уцелевший собрат, ну а слева человек со сверкающим мечом в руке.
  Через секунду они остались вдвоём, напротив друг друга.
  Две противоположности, два антипода, два разных полюса бытия.
  Один - дымящийся густым, плотным мраком и ощетинившийся сотканными из тьмы иглами, другой - переполненный ярким белым светом, пробегающим через все тело и пульсирующим на острие выставленного перед собой клинка.
  А ещё через секунду они вновь бросились в бой. Видимо, возможность компромисса даже не рассматривалась ни первым, ни, тем более, вторым.
  Чёрный нанёс красивую сокрушительную серию ударов обеими руками-мечами, но часть из них человек, немыслимо изворачиваясь, пропустил мимо, а часть отразил своим ярким лепестком. Лезвие его меча расчертило в воздухе замысловатый, изломанный белый зигзаг, встречающий разящие чёрные шипы каждым вектором поворота своего движения, а предпоследний отрезок этого зигзага прошёл точно через шею противника, в то время, как последний развалил обезглавленное тело на две половины четко по вертикали сверху вниз.
  Все!
  Двенадцать карателей, которых Ануннаки считали боевой элитой высших сфер, настолько грозной и непобедимой, что иногда даже просто их появление могло в один момент решить проблему чьего-то неповиновения, были уничтожены. Уничтожены червяком, расходным материалом для опытов, человеком, одним из тысяч подобных ему тварей, которые влекут своё жалкое существование на их полигонах.
  Это факт был необъясним и настолько запределен, что их сознание до сих пор не могло принять его, как что-то свершившееся и реальное. Казалось, что это какая-то чудовищная и нелепая ошибка. Такого просто не могло произойти на самом деле.
  И тут поверхность планеты под ними наконец-то осветили солнечные лучи все-таки наставшего утра. Огромная туча наверху бесшумно исчезла вслед за смертью последнего из чёрных, лишний раз подтвердив, что все, произошедшее только что, имеет место быть.
  А человек внизу, стоящий среди дымящихся, развороченных скал, поднял голову и посмотрел в небо. Его заметно пошатывало, по телу струилась алая кровь, смешиваясь с чёрной вязкой жидкостью, сочащейся из двух глубоких ран на плече и бедре, но взгляд его был страшен. Он словно пронзал насквозь каждого из Ануннаков прямо через корпуса кораблей, наполняя их холодное сознание суеверным страхом и отчаянием.
  Человек оскалился и медленно поднял правую руку. Экипажи в панике начали переводить суда в режим аварийного старта, стараясь поскорее оказаться как можно дальше от этой планеты и от существа на ее поверхности.
  Наконец-то пришло четкое осознание, что им в этой войне делать больше нечего. Она перешла на такой уровень противостояния, где Ануннаки переставали быть богами и творцами, а сами становились червяками и им ничего больше не оставалось, как смиренно наблюдать издалека и тихо надеяться, что все обойдется.
  И когда бежевые покатые громады на предельном ускорении рассекали верхние слои атмосферы, кто-то все-таки успел рассмотреть, что вскинутая человеком рука пуста. Он не замахивался на них своим страшным мечом, а просто совершенно непонятно зачем показывал свой кулак с выставленным средним пальцем и улыбался.
  ***
  Вселенная...
  Бесконечная и совершенная.
  Мудрость. Извечная и абсолютная.
  Чистота. Первородная и невинная.
  Все это я видел в глазах крохотного новорожденного человека, лежащего у меня на руках. Нашего с Настей ребенка. Моего сына.
  Я смотрел и наслаждался этим прекрасным и гармоничным миром, идеальным и цельным эскизом, который еще не тронут кистями самосознания и свободной воли. Я прекрасно знал, что пройдет пара-тройка недель, и глаза ребенка потеряют эту глубину и тайну, став совсем другими. Не хуже и не лучше. Просто другими. Глазами человека, начинающего познавать мир вокруг себя. Я помнил этот загадочный процесс преображения, потому что уже наблюдал его когда-то, точно также всматриваясь в лицо дочери, оставшейся в далеком и недосягаемом будущем.
  Сзади тихо подошла Настя. Обняла, прижалась.
  - Ты чувствуешь? - шепотом спросила она.
  - Да.
  Я чувствовал. Малыш в моих руках не плакал; просто шевелил ручками и смотрел в пространство. А внутри крошечного тельца бушевал океан Силы. Чистой и незамутненной. Слепой, и пока не ассимилированной ни одним из законов и принципов Вселенной. Белый холст, энергия стихии, еще не нашедшая себе русла.
  И поиски этого русла, верного и правильного, были в наших с Настей руках. Были нашим долгом не только перед сыном, но и перед чем-то большим. Перед нами открылся Путь. Ощущение глобальности и значимости каждого дальнейшего поступка легло на плечи. Легло не тяжким и вынужденным бременем, а осознанным и объективным пониманием необходимости движения по этому Пути. Движения не "куда", а "во имя". Во имя жизни, во имя разума, во имя всего мира - цель сложно было облечь в слова, зато очень хорошо чувствовалось ее истинность и вектор направления к ней.
  - А мы справимся? - все также шепотом спросила Настя.
  - Должны. - Ответил я. - В конце концов, это же наш ребенок.
  - Ты знаешь... - Она задумчиво посмотрела на меня. - Когда ты там снаружи убил последнюю тварь, что-то сдвинулось в мире. Сложно объяснить, как я это почувствовала... Как будто сняли какие-то оковы. Тут же прекратилась эта дикая боль, малыш наконец родился... Я его на руках держу, а в голове будто шепчет кто-то. Не словами, даже не образами, а такими, как сказать... Словно размытые тени где-то на периферии зрения...
  - И? - Я напрягся. Ко всяким предчувствиям и смутным ощущениям мы давно привыкли относиться со всей серьезностью, так что, если уж Настя об этом заговорила, значит стоит, как минимум, прислушаться. - Смысл уловила?
   - Не знаю. Ощущения были похожи на нашу с тобой встречу. Как-будто пройден некий рубеж, как это называется по пиндосски?.. Чекпойнт, вот! Так точнее. И теперь нам разрешено и доступно очень многое, что раньше было нельзя. Но и Им. - Она неопределенно показала пальцем куда-то вверх, но я прекрасно понял, кого она имеет в виду. - Им, в свою очередь, тоже дан определенный картбланш относительно нас...
  - Картбланш... - Повторил я за ней. Звучало несколько пугающе, но я настолько устал, что не было сил даже бояться. - Ну, значит, так надо!
  - И что нам теперь делать? - Спросила Настя. Тоже без всякого страха, а просто, словно мы говорили не о нашем туманном и полном опасностей будущем, а о сломавшемся утюге.
  - Жить. Бороться. Все тоже самое, что и раньше. Нас дерут, а мы крепчаем! Вот и все.
  А что я еще мог сказать? Раз уж мы оказались втянуты в эту игру, надо играть. Других вариантов нет. Не вешаться же?
  Она помолчала, потом улыбнулась и сказала:
  - Тогда давай выбирать имя!
  Имя. Точно! У нас же сын родился, а мы до сих пор не удосужились его назвать. Родители...
  - Иван. - Совершенно неожиданно для себя самого сказал я.
  - Иван? - Вскинула брови она. - Я думала, тебе с некоторых пор это имя не особо нравится...
  - С некоторых пор нравится... Ну что мать, так и будем стоять? Титьку ему дай что ли...
  - Дам, не переживай. А ты пойди-ка умойся, воин света. А то - на покойника похож.
  - На себя посмотри...
  На самом деле, для новоиспеченных счастливых родителей, выглядели мы довольно необычно. Бледные, осунувшиеся, еле стоящие на ногах. А я, вообще, покрытый с ног до головы засохшей кровью и пылью, походил на крайне нечистоплотного зомби из американских фильмов. Образ ходячего мертвеца дополняли еще не успевшие толком зарубцеваться раны от мечей Негров. Все-таки, достали они меня пару раз. Хорошо, что не в голову или грудь, иначе никакой Свет бы не помог. А так, не пришлось даже отвлекаться на борьбу с черной дрянью, из которой были сотканы пронзившие меня лезвия. Энергия бешеного потока фотонов, каналом концентрации которой я сумел сделать мое тело, справилась с заразой вместо меня.
  А уж, что она сотворила с бедными Неграми... Я даже представить себе не мог, что ключик, практически наугад подобранный мною, настолько идеально подойдет к замку. Поэтому особой гордости от победы над грозными черными существами я не испытывал. Моей главной заслугой в ней был удачный выбор оружия, а именно - электромагнитного излучения света, которое оказалось тем единственным, чему им, то есть, конкретно этим существам, совершенно нечего было противопоставить. Их ахиллесовой пятой, если можно так выразиться. Все остальное - просто дело техники. Да, я очень хорошо прыгал и уворачивался, но, если бы в моей руке не было этого волшебного меча, разящего Негров наповал, укатали бы меня очень быстро. Моих собственных сил, пусть даже увеличенных гравитацией, хватило ненадолго и не на всех. Так что, тешить самолюбие явно не стоит... Хотя, результат - есть результат. Мы с Настей живы, наш ребенок благополучно родился и находится у нас - и это главное.
  Настя легла на нашу грубо сколоченную кровать, ласково прижав сына к груди, и закрыла глаза. Вымотались мы оба. По самое не хочу.
  Я стоял, смотрел на них, борясь с искушением устроиться рядом, но потом все-таки собрал остатки сил и пошел отмываться. На пороге обернулся:
  - Ты это... Если на улицу вдруг соберешься выйти - осторожней, под ноги смотри.
  - А что там? - не открывая глаз, спросила она.
  - Там... Ландшафтные дизайнеры поработали. От души...
  - Сад камней? - усмехнулась она.
  - Типа того. - ответил я и вышел.
  Ад камней. Так точнее. Прямо перед порогом зияла пропасть тридцатиметровой глубины, на дне которой с шумом плескалась морская вода. Видимо, внутри скалы располагалась каверна, и мой удар по Неграм угодил прямо на ее покрытие, теперь наконец обвалившееся полностью. Еще один провал зиял чуть дальше. Этот не дошел до воды, но тоже был достаточно глубоким. Вообще, все наше уютное некогда плато с красивым панорамным видом на море выглядело так, словно оно подверглось неоднократным авиаударам. Воронки, дыры, борозды. А ведь это не какой-нибудь известняк; самый настоящий гранит. По аккуратной гряде скал, окаймлявших площадку, словно прошлись огромным отбойным молотком, практически сровняв ее с уровнем самого плато. Зелени не осталось в принципе. Два обвалившихся в море мыса красиво сверкали в лучах солнца идеально ровными срезами обнажившейся горной породы. Единственным более-менее неповрежденным местом была скала, к которой прислонилась наша хижина, тоже, кстати, не совсем целая. На стыке скатной кровли и фасада, обращенного к морю, зияла здоровенная дыра с черными оплавленными краями. Это был след от тела Негра, который имел наглость заглянуть к Насте в момент родов, за что и был отправлен в небытие первым самой же Настей. Кстати, так и не спросил, чем она его долбанула...
  По всей арене сражения были разбросаны кучки черного пепла. Остатки других противников. Тех, что были раздавлены моей гравитацией. От этого пепла по камням во все стороны медленно расползалась чернота, превращая гранит в труху. К вечеру и до порога доберется. Блин.
  Придется срочно переезжать... Если успеем, конечно.
  В том, что контора, приславшая к нам отряд карателей, не успокоится, я не сомневался, особенно после слов Насти. Это было бы слишком просто. Обязательно придут еще. Не негры, так какие-нибудь китайцы или эскимосы. Им позарез нужен наш ребенок, и теперь я догадывался зачем. Завладеть такой силой и подчинить, пока она еще не осознала себя - это очень хорошее подспорье в борьбе с любым врагом. А если предположить, что сила эта станет увеличиваться по мере взросления моего сына, а, наверняка так оно и будет, то горизонты открываются широчайшие. Практически бескрайние...
  Оставался один вопрос - когда? Могут ведь прямо сейчас явиться. С другой стороны, наверное, им все-таки нужно хоть какое-то время на подготовку. Разбор полетов, работа над ошибками, новый план... А, вообще, гадать нет смысла. Противостоящая нам сила была совершенно чуждой и непостижимой, поэтому любая попытка прогнозировать ее действия бессмысленна. Будет, как будет...
  Выложенный из камня резервуар, который я ежеднедельно наполнял пресной водой, оказался разнесенным вдребезги. Помыться не выйдет. Я, аккуратно обходя провалы и груды камней, подошел к краю обрыва и глянул вниз. Прибой в радиусе метров ста был черным. Лазурные полупрозрачные волны с белыми гребешками пены, чуть-чуть не доходя до берега, темнели, словно где-то под водой протекала труба с чернилами, утрачивали скорость и тыкались в скалы ленивой и маслянистой зыбью. Черные успели нагадить и здесь. Спускаться смысла нет. В этой дряни я купаться не хочу.
  Источник с пресной водой находился в паре сотен метров от нашего жилища, там, где кончались береговые скалы, и шумел вечнозеленый лес. Я уверенно направился туда. Кряхтя, словно старый дед, забрался на остатки гребня, под ногами захрустели ошметки кустарника и вытоптанная трава. И тут меня вдруг кольнуло.
  Не рев тревожной сигнализации, заполнивший подсознание с утра, когда с неба спускались Негры. Не ощущение опасности и изменения качеств пространства вокруг, даже не смутное предчувствие чего-то плохого, а просто еле заметный укол. Короткое движение тени на самом краю зрения, как выразилась Настя.
  Я остановился и начал усиленно сканировать мир всеми доступными способами. Вроде все нормально. Никаких прячущихся недругов я не видел, не слышал и не чувствовал. Ни на поверхности планеты, ни в глубине моря, ни в небе. Тишина и спокойствие. Только вонь от черных существ еще полностью не выветрилась из астрального пространства; смердит, если хорошенько "принюхаться", а так - все чисто. Но что-то же кольнуло, блин! Или все - паранойя? Я мысленно потянулся к Насте. Уже сладко спит, и это хорошо. Если бы что-то было не так, она бы сразу всполошилась. Она же теперь - мать, и инстинкты должно быть обострены до предела. Для очистки совести я еще раз внимательно прислушался к окружающей среде, стараясь уловить хотя бы намек на изменения в ее физических и нематериальных параметрах.
  Ничего.
  Наверное, просто устал. Срочно отмыться и спать!
  Скальный гребень остался позади, еще десяток шагов и море скроется за листвой. Очень хотелось пить. А еще больше хотелось просто упасть в прозрачный родник и лежать, наслаждаясь прохладой, чувствовать, как проходит усталость, как становиться ясно в голове и спокойно на душе, как расслабляются натянутые нервы...
  Стоп! Егор, а ты куда это собрался?! Только что размышлял о том, что по нашу душу могут явиться в любой момент, а сам поперся хрен знает куда, оставив свою женщину и ребенка одних. Да ты теперь ни на шаг не должен!..
  Полежать в роднике, бля! Расслабиться! Это чьи вообще мысли?!
  Я, не останавливаясь, сместился в сторону, поднимаясь на дальний край хребта, и когда спина вновь почувствовала морской простор, медленно и плавно обернулся. Прямо подо мной - дырявая крыша нашего жилища, впереди - исковерканная поверхность плато, еще дальше - огромное, волнующееся море. Никого. Ничего...
  Ясно.
  Увел мысли поглубже, спустился в заросли и спокойно зашагал к источнику. А потом, пройдя метров двадцать через зеленый полумрак, все также стараясь ни о чем не думать, резко бросил свое тело через проколотую дыру в пространстве обратно, на вершину скальной гряды.
  Вот, что значит выражение - жопой чуять!
  От края обрыва к хижине быстрым уверенным шагом шли четверо. Ушлые какие! Развели, как девочку.
  Увидели меня, остановились. Молча и страшно.
  Страшно, потому что я их не чувствовал. Вообще. Глазами видел, но не мог нащупать ни одним из других нематериальных способов познания мира. От них не исходило ничего. Ни мыслей, ни эмоций, ни энергии, никакой информации, которая является определением объекта в пространственно-временном континууме. Но так же не бывает!
  Я спрыгнул вниз, прямо на край крыши хижины, стараясь создать как можно больше шума, так как мои ментальные вопли никак не могли разбудить Настю. Такого тоже ни разу не было. Ее словно блокировали, отключив подсознание от информационного поля мира. Может хоть от грохота проснется...
  Не проснулась.
  Пошел навстречу застывшим фигурам. Не доходя метров шести тоже остановился. Стоял, смотрел на них. Они тоже смотрели. Молча и равнодушно.
  Похожи на людей. Причем, намного больше похожи, чем те же Ануннаки или Негры. Третьи представители внеземных цивилизаций, которых я видел, и тоже гуманоиды. Никаких кракозябров и восьмируких кенгуру. Две руки, две ноги, одна голова. Хвосты, рога и копыта отсутствуют. Вообще, от гомо сапиенса не отличить, если издалека смотреть. А вот вблизи...
  Вблизи - сразу понятно, что людями тут и не пахнет. Даже в самом отвратительном Анунахере, наверное, можно найти больше человеческого, чем в этой четверке, застывшей передо мной. И это - на уровне обычных визуальных ощущений, которые были мне доступны в данный момент. В их видимом облике неуловимо, но отчетливо просматривалась абсолютная инородность. Диаметральная противоположность, антитеза человеческой природе. Чуждая и до жути отталкивающая.
  Первый - стройный, мускулистый альбинос, ростом - на голову выше меня. Гладкая, лоснящаяся кожа его была неприятного белого оттенка с примесью желтизны, вызывающего ассоциации с цветом опарышей или огромной белой змеи, то ли удава, то ли питона, которую я когда-то давным-давно в будущем с отвращением рассматривал в зоопарке. Хищное лицо можно было бы назвать красивым, если бы не глаза с кроваво красной роговицей и темно бордовыми зрачками, странные выпуклости вместо ушей, а также отсутствие рта. За туго натянутой кожей, чуть более темной в нижней части лица, угадывалось пространство между челюстями, но назвать это ртом я бы не решился. Интересно, как он ест?..
  Одежды на нем не было, если не считать странного головного убора из переплетенных в некое подобие венца тонких костей того же отвратного цвета, что и все тело. Я так и не смог понять - надел ли альбинос его сам или эта дрянь росла прямо из его блестящего лысого черепа. Признаки пола также отсутствовали. Ну, такое мы уже наблюдали у незабвенных Горбатых, так что этим нас не удивишь.
  В руках существа был здоровенный лук с наложенной на натянутую тетиву стрелой, также, как и корона на голове, желто-белый и, словно вырастающий прямо из плоти ладоней и пальцев.
  Второй, стоящий слева, был похож на гнома из кино про хоббитов. Только не добродушного и немного комичного, а совсем не смешного и жуткого. Квадратный невысокий здоровяк, бугрящийся мускулами и вздутыми венами. Бочкообразная грудная клетка, массивные кубы пресса, покатые плечи, перекачанные бицепсы и бедра. Кожа - кирпично-красного цвета, рожа - страшная, с мощной нижней челюстью, огромным кривым ртом без губ, приплюснутым широким носом и узкими щелками глаз, утонувших в глубоких ямах под выпирающими надбровьями. В правой руке короткий меч из странного рыжего металла.
  У них тут средневековье, чтоли? Инопланетяне, блин! Ни бластеров, ни лазеров, ни плазменных пистолетов, одни мечи да луки. Хотя, я же все-таки в прошлом...
  Третий инопланетянин был очень похож на первого и стоял рядом с ним, немного сзади и правее. Такой же стройный, мускулистый, весь лоснящийся, только не белый, а черный, Не сотканный из непроглядного мрака, как Негры, а просто черный, как... негры. Только те, настоящие, которые афроамериканцы. И рот у него был. А изо рта торчали острые зубы, ярко белые и ровные, как у пираньи. Длинный двуручный меч небрежно лежал на плече, придерживаемый левой рукой, а рука правая сжимала какой-то совершенно непонятный предмет, совсем не похожий на оружие. Я не мог его толком разглядеть за телом альбиноса; что-то вроде двух подвешенных на цепочках металлических блюдец.
  Четвертый...
  Самый поганый. Он стоял справа. Если бы я был художником, и меня попросили бы изобразить смерть, именно его я бы и нарисовал.
  Бледный. Именно это слово сразу приходило на ум. Его серо-синяя кожа была полупрозрачной, и через нее причудливо проглядывали паутина вен, мышечный слой и кости скелета. Костлявый и высоченный, похожий на сухое мертвое дерево, он бы возвышался над остальными на метр, если бы не был согнут, как древний старик. Широкая спина с торчащими позвонками вздымалась над головой, насаженной на изогнутую худую шею, вызывающую в сознании образ птицы гриф, а длинные руки почти касались земли. Но самым неприятным было лицо, через вполне человеческую плоть которого было видно череп. За шарами глазных яблок угадывались темные впадины глазниц, над которыми белела покатая лобная кость, через щеки просвечивали выпирающие скулы и челюсти со всеми зубами, отчего казалось, что симпатяга постоянно довольно улыбается. У него тоже был меч. Длинный и полупрозрачный, как будто вырубленный из грязного льда.
  Рыцари... Три Ланселота и один Робин Гуд. С луком, но без яиц.
  На самом деле, ничего смешного в сложившейся ситуации не было. Наоборот, все было очень и очень серьезно. То, как играючи гости манипулировали моим прокачанным подсознанием, пытаясь тихой сапой прокрасться к Насте с сыном, ступор, в который они погрузили ее, а также степень их защиты на всех уровнях, кроме визуального, да и сам их вид - все это приводило к довольно неприятным выводам. И если на бой с Неграми я шел решительно и вдохновенно, то сейчас душу корябало острым коготком поганенькое сомнение. А по Хуану ли сомбреро?
  А потом я вдруг осознал.
  Стоящие предо мной были не просто разумными существами с другой планеты или галактики, как, например, Ануннаки и Негры. Не одним из механизмов противостоящей нам машины, выполняющим строго определенную функцию. Они не получали приказов создать очередной полигон для опытов или уничтожить вышедших за пределы эксперимента испытуемых. Они сами отдавали такие приказы. Они были, если не создателями этой машины, то, по крайней мере, ее операторами, и даже само слово "существа", в отношении их, наверное, было неверным определением. Принципы или законы. Точнее, антизаконы антивселенной, которая неумолимо надвигалась на привычное нам мироздание. А видимые мною образы человекоподобных созданий с оружием в руках являлись не их истинным обличьем, а результатом работы исключительно моих разума и подсознания, пытающихся максимально точно адаптировать непознаваемое и запредельное во что-то более или менее конкретное.
  Вот такое откровение неожиданно явилось мне. Словно письмо, пришедшее на электронную почту, в мозгу неожиданно появилась эта информация. Отправитель был не указан, но я мог дать рупь за сто, что тут не обошлось без вмешательства Ивана и его друзей. Я почувствовал мимолетное касание моего сознания знакомой чистой и первозданной силы, как будто кто-то большой и бесконечно мудрый ободряюще похлопал меня по плечу.
  Почувствовали это и четыре безымянные сущности, до этого молча и неподвижно разглядывающие меня. Они одновременно чуть приподняли руки с оружием и совершенно неуловимо вдруг оказались на расстоянии вытянутой руки, практически окружив меня своими телами.
  Ясно. Мне и тем, кто передо мной, дали понять, что "свои" про меня не забыли и наблюдают. Только, что толку? Мне помощь нужна, а не ободрение... Как я буду драться с законами? Закону можно либо следовать, либо его нарушать. Третьего не дано.
  Значит, придется нарушать...
  - Не придется! - Раздался у меня внутри бесцветный, лишенный эмоций, мужской голос.
  Говорил явно безротый Альбинос, закинувший свой лук куда-то за спину и сделавший еще шаг ко мне. Определил я это безошибочно, так как неожиданно почувствовал его бесплотные белесые пальцы, похожие на трупных червей, прямо внутри своей головы. Причем, судя по всему, находились они там давно.
  "Блин, да как так!" - Взметнулась отчаянная и яростная мысль, и я с грохотом захлопнул двери подсознания, до этого почему-то гостеприимно распахнутые. Пальцы отдернулись.
  - Силен, силен... - Продолжил тот на чистейшем русском, обращаясь то ли ко мне, то ли к своим безмолвным спутникам. - Ничего нарушать не придется. Мы пришли не драться. Мы хотим предложить сделку.
  - Сделку с кем? - Я говорил вслух, не желая даже чуть-чуть контактировать с ним мысленно. Хотя односторонний контакт все равно был, Альбинос так же бубнил у меня в голове.
  - С нами.
  - А кто вы?
  - Мы хотим предложить сделку. - Как заводной, повторил тот, проигнорировав второй вопрос. - Честную и устраивающую обе стороны.
  - Честную? - Усмехнулся я. - Я смотрю, вы такие честные; чуть моему ребенку ноги не приделали втихаря!
  От Альбиноса пришел странный сигнал, возможно, обозначающий усмешку, а потом снова раздался голос:
  - Это игра, Егор. Мы хотели смухлевать, не вышло. Поэтому придется играть по правилам.
  Ну что ж... Зато откровенно.
  - Сделка, устраивающая обе стороны. - Повторил я. - Одна сторона - вы. А вторая? Я? Или я и все, кто мне помогает?
  - Ты. Ты, Настя, ваш сын и больше никого. А те, про кого ты говоришь, тебе вовсе не помогают. Они помогают себе посредством тебя.
  - Так вы же занимаетесь тем же самым!
  - Да. - Лысая голова, увенчанная костяной короной, кивнула. - Только мы не рассказываем красивые сказки, а предлагаем конкретную выгоду. Баш на баш.
  - И в чем суть сделки?
  - Два варианта. Первый - вы отдаете нам ребенка, мы отправляем вас в ваше время. Туда, откуда вас выдернули Тиалокины. Подожди, не смейся! Все то, что вы обрели здесь, останется с вами. Представь, какие возможности будут открыты для тебя и Насти там! Вы станете Богами. Не королями, не президентами, а именно - Богами. Всего человечества. Вы наконец сможете сделать людей такими, какими всегда хотели их видеть. Теперь они будут полностью оправдывать ваши ожидания. Не будет страдания, несправедливости, насилия, войн. Вы создадите праведный, счастливый мир... Или, может быть, какой-то другой, все зависит от вашей фантазии и желания. Кстати, не обязательно именно век двадцать первый по земному летоисчислению. Мы предлагаем его по умолчанию, ибо знаем, что ты почему-то до сих пор имеешь сильную привязанность к своей дочери. А так... Любой год, любая эпоха на ваш выбор, вплоть до две тысячи двадцать восьмого. Вспомни, Егор, кем ты был раньше. Вспомни свою жалкую никчемную жизнь. И кто ты сейчас! Божество, небожитель, воплощенный идеал творения! Сидишь на этой пустой планете в далеком прошлом, когда в твоих силах сделать так много для своих собратьев. Бывших, конечно, собратьев. А ребенок... Нарожаете еще. Десятки, сотни! У вас впереди - бесконечность! И с вашим сыном ничего плохого не произойдет. Мы дадим ему такое, что вам, даже с этими новыми возможностями, и не снилось. Поверь, ему будет хорошо.
  Альбинос замолчал. Испытующе вперился в меня своими крысиными розовыми глазами.
  - Очень заманчиво. - Протянул я. - Вот только у меня есть информация, что в этом случае нам с Настей в будущем править-то особо будет некем. Вы же такое начнете творить, что человечество если и не исчезнет как таковое, то будет... Как бы это сказать?.. Обездушенно! Разве не так?
  - Так. - Снова кивнул безротый. - Именно так и будет, если ты откажешься. Это - не угроза, а констатация факта. Они, - Он посмотрел на небо, - Нам не помешают. А если ты примешь наше предложение, то все эти бессмертные и неповторимые людские души, про которые тебе так много лили в уши, уж прости, нам будут совершенно ни к чему. В наших силах ответвить, если можно так выразиться, линию человечества от основного древа бытия, сделав ее независимой и закрытой. А уж там, внутри, творите, что хотите. При одном условии - не лезть наружу. Не вмешиваться во все то, что будет происходить во Вселенной. Мы, в свою очередь, гарантируем полный суверенитет планете Земля, и нас больше не интересует происходящее на ее поверхности. До тех пор, конечно, пока это происходящее не выйдет за пределы планеты. Но, мы уверены, вам хватит здравомыслия не нарушать условий договора.
  - Уважаемый. - Вежливо сказал я. - Все это весьма красиво звучит, но мне очень сложно полностью вникнуть в смысл сказанного, пока твои друзья своими отвратительными граблями пытаются взломать мое подсознание.
  Белый ничего не ответил, но его подельники, то есть - Черный, Рыжий и Бледный, тут же прекратили все попытки проникнуть в мои мысли, которые они втихаря предпринимали на протяжении всего монолога Альбиноса.
  - Зачем опять эти базарные фокусы? - Продолжил я. - Ты же особо подчеркиваешь вашу честность.
  - Да. Именно поэтому и нам хотелось бы знать твои настоящие мысли. Мы честны перед тобой, а вот будешь ли откровенен ты, мы не в курсе. Ладно. В принципе, если ты дашь положительный ответ, твоя честность будет уже не важна. - Он приблизил свое лицо почти вплотную к моему и приоткрылся. - Вот тебе доказательство нашей правдивости.
  Было очень трудно заставить себя не отшатнуться от рожи Альбиноса, так как я наконец почувствовал все тот же резкий гнилой запах инородности, который исходил и от Негров, и от встреченного моей душой в глубинах космоса Существа.
  - Мы именно оттуда. С той стороны, которую тебе навязали, как Зло. И мы это не скрываем, потому что в данной ситуации мы, наоборот, являемся для тебя Благом. Конкретно для тебя, твоей женщины и вашего ребенка. Мы предлагаем для вас выход. Решение, которое, как ни крути, намного лучше всего, что может вам дать слепое повиновение тем, кто за вами.
  Он отодвинулся от меня и вопросительно посмотрел сверху.
  - Ну? Что скажешь?
  - Ничего. - Ответил я. - Вы говорили про два варианта. Я пока услышал только один.
  - Вариант номер два. - Снова что-то вроде усмешки. - Лично мне, точнее - нам, он нравится гораздо больше...
  - Ты даже не представляешь насколько я рад лично за тебя, точнее за вас!
  - Это вроде бы называется - сарказм, да? - Равнодушно то ли спросил, то ли заключил Альбинос. - Извини, я плохо разбираюсь в том, что вы считаете чувством юмора. Как, впрочем, и во всех остальных ваших чувствах. - И без паузы продолжил. - Второй вариант предполагает ваше присоединение к нам. Ты и твоя женщина вполне наглядно продемонстрировали, чего вы стоите, и мы считаем, что иметь таких соратников в наших рядах достаточно выгодно.
  - Перейти на темную сторону. - Процитировал я, но он понял буквально.
  - Да, если смотреть с твоей текущей морально-нравственной позиции, то она несомненно темная. Но в тебе еще много человеческого, поэтому, как бы парадоксально это не звучало, мы уверены, что ты все еще способен полностью отказаться от человечности. Свобода воли, знаешь ли... Просто надо поменять позицию. Это легко, особенно на том уровне развития, которого ты достиг.
  - То есть плюнуть на род человеческий и полностью отстранится от него?
  - Да. Абсолютно дифференцироваться от слабых и никчемных гомо сапиенс. Больше не считать себя выходцем с планеты Земля. Забыть о том, что ты был человеком.
  - И кем же тогда себя считать?
  - Это не важно. Важно то, что это даст тебе и Насте.
  - Уточни, что именно, будь добр.
  - Первое. - Белый поднял левую руку и выставил длинный указательный палец. Без ногтя, но сужающийся к концу до острого костяного жала. - Ребенок остается с вами. До поры, конечно, не буду скрывать, но определенный вклад в его воспитание вы внесете. Да и потом, когда он перерастет родителей и пойдет по своему пути, вы будете знать, где он и кто он. По-нашему мнению, для вас это крайне привлекательное развитие событий.
  - Второе. - Соседний палец выпрямился и вместе с первым образовал кривоватую латинскую V в центре которой пылал багровый зрачок левого глаза Альбиноса. Его мрачное пламя манило и пугало одновременно. - Второе - это Знание. Безграничное и абсолютное. Вы получите доступ к таким силам, по сравнении с которыми то, чем вы обладаете сейчас, просто ничто. Вы познаете все тайны Вселенной, узрите истинный смысл мироздания, даже сможете заглянуть за край, если, конечно, захотите...
  - Так край все-таки есть? - С каким-то суеверным ужасом поинтересовался я, вдруг осознав, что мое полное отрицание возможности выбора начинает трещать по швам. Вся моя ирония постепенно испарилась, я начал вникать в смысл его слов, взвешивать их и реально обдумывать.
  - Узнаете. - Наверное, это должно было звучать загадочно, но равнодушный тон Альбиноса не предусматривал смысловых оттенков речи. Он выставил следующий палец. - И, наконец, третье - это Власть. Тотальная и абсолютная. Не царствование над одной единственной планетой, населенной примитивными червями, а власть над тысячами миров и миллиардами созданий. Раболепных и послушных. Такая власть приносит великое и бесконечное наслаждение, которое будет с каждым мигом расти и никогда, никогда не приестся и не надоест. Это не передать словами, Егор, позволь я покажу.
  - Как? - Зачарованно спросил я.
  - Приоткрой сознание. Мы не будем в него лезть, обещаю. Просто - маленький канал для информации.
  Я приоткрыл. Он показал.
  Шок. Разрыв шаблонов. Прозрение. Все, что я знал раньше, все, чем дышал и чему верил, исчезло. Мир перевернулся.
  Это длилось не больше секунды, но вместило в себя целую вечность. Сладкую вечность блаженства. Я увидел сотни незнакомых планет, освещаемых светом незнакомых звезд, увидел немыслимые пейзажи и сказочные города, океаны и горы, леса и реки. И еще великое множество пространств, названий которых я не ведал, и которые сложно описать, так как они находились за пределами моего жизненного опыта и знаний.
  И в каждом из этих пространств были живые существа. Миллиарды совершенно разных разумных созданий, как практически неотличимых от людей, так и совершенно на них непохожих. Коленопреклоненных созданий. И все они любили меня. Все они боялись меня. Их бытие было построено на этой любви, а смысл жизни заключался в вечном страхе. И я тоже любил их. Их маленькие дела, совершаемые во имя меня, их маленькие жизни ради меня, пронизанные страданием и мукой, и их маленькие смерти с моим именем на устах. Их боль, такая разная, но всегда прекрасная, стремилась ко мне отовсюду неиссякаемыми прохладными потоками, принося невыразимое никакими словами блаженство. Наслаждение от вкуса самого изысканного блюда, греховная сладость самого сильного оргазма, восторженное восхищение самым лучшим произведением искусства, и еще много таких "самых-самых" причудливо слились в этом чувстве, и в тоже время не шли ни в какое сравнение с ним каждое по отдельности. Неисчерпаемая квинтэссенция удовольствия и удовлетворения.
  Альбинос прервал передачу, и меня накрыло опустошающее чувство безвозвратной потери. Я даже машинально потянулся к белесой фигуре всем телом, не желая отпускать этот кайф. Мне было мало. Хотелось еще и еще. Идеальный наркотик, вызывающий стойкую зависимость после первого же приема. Я подсел сразу и, видимо, навсегда.
  Удивление. Внутри осталось только оно. Удивление от самого себя. Это было немыслимо! Куда делись все мои моральные принципы и нравственность, которую мы так долго и подробно обсуждали с Иваном? Как за долю секунды мое мировоззрение перевернулось с ног на голову? А может быть, наоборот, сейчас оно наконец-то оказалось на ногах? Я стоял и тупо смотрел в землю, не понимая, не веря, и... Улыбался.
  Удивление, ошеломление, шок...
  Впервые в жизни мне было предложено конкретное и четко сформулированное будущее. И самым удивительным было то, что это будущее меня более чем устраивало. Я хотел его. Ради того, что я испытал только что, можно пожертвовать чем угодно. Даже совестью. Даже душой. Бесценной и неповторимой, как говорил все тот же Иван. Иван... Да кто он такой, вообще?! Где он есть, когда нужна помощь? Круг, квадрат, трапеция... Добро, зло, тьма, свет. Намек на намеке. Все не то! Все мнимое, все высосанное из пальца. А они пришли и расставили все по местам. Хочешь вот так? Давай!
  Я застыл в ступоре, сжался и ждал, когда же наконец тот извечный закон, кем-то заложенный в меня при рождении, чтобы быть суровым пастырем нравственности, проснется и жестоко сбросит меня с этой вершины греховного прозрения. Но этого не происходило, вместо мук совести пришло осознание того, что я полностью вышел за пределы человеческого и больше не принадлежу к роду людскому. Слабые, примитивные создания, среди которых я когда-то существовал, стали чуждыми. Никакого тождества, только презрение и отвращение.
  Удивление, ошеломление, шок...
  Я чувствовал, что стоящие вокруг меня снова запустили пальцы в мое подсознание, тщательно сканируя горизонт за горизонтом, легко проникая в самую глубь души. Это было похоже на обыск в квартире подозреваемого, когда суровые и высокомерные милиционеры методично пролистывают каждую книгу на полках, простукивают стены, внимательно изучают содержимое помойного ведра и унитазного бачка. Пусть проверяют. Мне нечего скрывать. Нечего скрывать.
  Нечего скрывать...
  Обыск продолжался достаточно долго. Больше всех старался Бледный, накрывший меня сзади своей широченной согнутой спиной, словно зонтом, и немыслимо изогнувший длинную шею так, что его голова с закрытыми глазами оказалась прямо перед моим лицом. Через мертвую полупрозрачную кожу век я отчетливо видел ритмичные подергивания белесых шаров глазных яблок с кроваво-красными зрачками, которые словно маятник быстро двигались туда-сюда. Наконец, холодные и неприятные прикосновения к самому сокровенному прекратились. Наверное, четверо были удовлетворены, хотя их эмоции, если таковые и имелись, были для меня по-прежнему недоступны.
  Они отстранились от меня, снова выставив вперед свое средневековое оружие, и Альбинос сказал:
  - Мы ждем ответа.
  Все мое естество кричало "Да!", но что-то сдерживало мозг, что-то мешало ему дать сигнал губам и связкам произнести вслух это простое слово. Белый прекрасно видел мою внутреннюю борьбу с самим собой, прекрасно знал мой ответ; ему не надо было даже напрягаться, все было выставлено напоказ. Он снова заговорил, наверное, желая помочь мне официально подтвердить очевидное.
  - Ты станешь одним из нас. Равным среди равных. Между нами не бывает разногласий и ссор. Того, что ты испытал только что, хватает на всех с лихвой.
  - А над нами? - Наконец выдавил я. - Кто будет над нами?
  - Только один. Наш Закон. Великий и непостижимый. Строгий, если его нарушить, но неимоверно щедрый, если ему следовать. А нарушать его ты не захочешь, поверь.
  Только их Закон. Строгий и щедрый... Или уже - Наш закон?
  - Настя! - Неожиданно вспомнил я. - Я не могу без нее... Покажите ей тоже! Она согласится!
  Альбинос не ответил. Такого поворота он явно не ожидал. Казалось, он был крайне недоволен. Стоял, сверлил меня глазами. А потом...
  Блин, снова полезли в голову! Ладно, мне не жалко...
  На этот раз обыск длился еще дольше. Отодрали плинтуса, обои и косяки дверей, передвинули всю мебель и даже вскрыли пол. Ничего не нашли, вроде успокоились, и вновь тишина. Долгая и мучительная.
  А затем за моей спиной вспыхнул теплый родной огонек. А точнее, два огонька.
  Я обернулся. Она стояла на пороге нашей хижины с ребенком на руках. В глазах плескался ужас. Настолько всеобъемлющий и дикий, что Настино лицо казалось маской, посеревшей и неживой. Ваня заплакал, а она все смотрела на меня и только на меня. Четыре непознаваемые сущности рядом были ею полностью проигнорированы. Именно я был причиной ее ужаса. Я стал для нее непознаваемой сущностью. Настя все почувствовала и осознала сразу. Осознала, но поверить не могла. Да я и не сомневался...
  - Настя! - Я двинулся к ней, обходя провал в гранитной поверхности. Я произносил слова очень быстро и громко, почти кричал. - Подожди, ничего не говори! Не бойся, родная! Иди сюда, они покажут, и ты сразу все поймешь! Ты не представляешь, что это! Настя!
  Она начала пятиться назад, инстинктивно отворачивая от меня ребенка, пока не уперлась в бревенчатую стену. Такого выражения лица я не видел ни разу в жизни, и, надеюсь, больше никогда не увижу.
  Я был все ближе.
  - Идем! - Громко сказал я, протягивая руку. - Идем, они тебе все покажут. Верь мне. Мы будем все вместе, понимаешь? ВМЕСТЕ!
  Она не понимала. Бедная девочка сжалась в комок и тряслась, прижимая к груди Ваню, который уже орал на всю Ивановскую, чувствуя, что творится с его матерью. Потерпи чуть-чуть, пожалуйста. Это жестоко, но так надо...
  - Вме-сте. - По слогам повторил я, изо всех сил отмахиваясь от хаотичного потока ее мыслей, штурмующих мой разум. Нельзя, родная, надо вслух...
  Наконец-то! Мне не нужен был ментальный контакт, я слишком хорошо знал свою Настю, так что увидел это в ее глазах. Догадка и вслед за ней радость. Самая искренняя в мире радость и облегчение.
  - Вместе. - Прошептала она и протянула руку.
  Дальше события развивались стремительно, перейдя в режим, измеряемый сотыми долями секунды.
  Конечно, такой резкий скачок эмоций с одного полюса на другой Настя скрыть не смогла. Разноцветная четверка просекла все мгновенно. Я всей поверхностью спины ощутил их синхронный яростный бросок в нашу сторону, но было поздно. Моя рука коснулась ее ладошки, пальцы переплелись, и между ними проскочил разряд, обозначающий образование контактной пары. А потом на нас обрушился сверкающий водопад благодатной силы, бьющей откуда-то из непознаваемых пределов бытия. Я мельком отметил, что в этот раз ее было на порядок больше, чем обычно; немалую долю этой мощи неосознанно притягивал наш сынок. Но удивляться или восхищаться этому времени не было, поэтому, лишь только почувствовав наш выход на рабочий уровень, я от души зачерпнул из падающего сверху потока, соткал что-то вроде кокона, обернувшего нас троих, и направил его с максимальным ускорением назад и вверх, подальше от берега моря. А потом без всякой паузы развернулся, подхватил уже разогнанный Настей удар, вливая в него все свои силы, и вместе с ней от души обрушил его на оставшихся внизу.
  Никаких виртуальных кулаков, молотов или мечей; мы ударили бесформенным сгустком свирепой разрушительной энергии. Промахнуться было сложно - четыре цели находились прямо под нами.
  Это было красиво и страшно. Нам удалось организовать небольшой Армагеддон локального масштаба. Удаляясь в небо со скоростью взлетающего боинга, мы через прозрачную оболочку кокона могли наблюдать, как в гранитную скалу с застывшими на ней четырьмя фигурами с чудовищной силой впечатался огромный невидимый пресс, метров двухсот в диаметре. Протяженный кусок изломанной береговой линии и полоса прибоя просто исчезли, бесшумно провалившись в круглую и кажущуюся бездонной яму, а затем до нас долетел мощный звук гулкого удара, от которого содрогнулась вся планета, а из новорожденной бездны рванул к небесам грандиозный фонтан песка, камня и морской воды. На высоте полукилометра он разросся грязным облаком, став похожим на гигантский гриб, а по поверхности во все стороны понеслась ударная волна идеально ровной расширяющейся окружностью, которая, превратив в пыль деревья и скалы на суше и подняв настоящий цунами на море, исчезла за горизонтом.
  Наш кокон ощутимо тряхнуло, хотя он успел подняться достаточно высоко, но мы с Настей не обратили на это никакого внимания. Наши взгляды были прикованы к творившемуся внизу. Одно дело оперировать такими силами в учебном режиме, и совершенно другое - проверить навыки на практике. Получилось очень впечатляюще. Даже чересчур. Пейзаж, который сквозь густые клубы пыли и дыма проглядывал снизу, был похож на последствия страшного стихийного бедствия. Наверное, примерно тоже самое происходит при падении метеорита, вроде Тунгусского. В привычную береговую линию вгрызся огромный залив с бурно плескавшейся мутной водой, которая кружила в ревущем водовороте стволы вековых деревьев. Гранитные громады по краям шли трещинами и падали в волны, остатки леса вокруг неожиданно охватило пламя, побежавшее по следу взрывной волны.
  Я уловил сожаление и раскаяние Насти, которая представила себе участь животных, обитавших поблизости, но тут уж ничего не поделаешь. Других вариантов не было. Четыре ублюдка должны были вот-вот порвать нас в клочья, так что выбирать не приходилось.
  Ублюдков, кстати, видно не было. Увернуться они точно не успели, я отчетливо помнил прозвучавший в голове отзвук страшного треска, с которым была проломлена их хитрая защита, и видел собственными глазами, как четверка вместе со скалой уходила в рождающуюся бездну.
  - Мы их убили? - Спросила Настя, услышавшая мои мысли.
  - Вряд ли. - Ответил я, плавно опуская нашу сферу на обугленную землю километрах в трех от берега. - Я, вообще, сомневаюсь, что их можно уничтожить. Только остановить ненадолго. Ты, кстати, не знаешь кто это был?
  - Демоны, Егор. - Не задумываясь ответила она. - Демоны из преисподней. Ты даже представить себе не можешь, чего я насмотрелась там, куда они меня запихнули, пока разговаривали с тобой. Ад! Или его преддверие... Хотя, когда мне наконец позволили вернуться, и я увидела тебя, твою душу и все то, что в ней творилось, поняла, что настоящий ад только начинается, потому что ты сам был демоном...
  Она замолчала и всхлипнула, словно заново переживая те мгновения ужаса и дикости, которые я заставил ее пережить.
  Демоны. А что? Очень даже подходящее определение. Не принципы, не законы, не сущности. А просто и однозначно - демоны. Бесы...
  - Прости, Настенька. По-другому они бы не поверили. Я итак до сих пор не понимаю, как смог их обмануть... Скорее всего, мне помогли. Я там столько слоев своего сознания насоздавал, что сам чуть не запутался, где я, а где не я.
  - Я понимаю. Ты молодец. Если уж я сразу не смогла тебя раскусить, то... - Настя остановилась. Потом посмотрела мне в глаза и вслух, обычными словами, произнесла. - Это было очень страшно, Егор. Пожалуйста, не делай больше так.
  - Хорошо. - Я обнял ее, погладил по густым волосам, посмотрел на сына в ее руках. Ваня спал. - Постараюсь больше до такого не доводить.
  Я не стал говорить Насте о том, что на самом деле хотел принять предложение, на самом деле наслаждался показанным мною фрагментом бытия и жаждал его. Заставить себя отказаться от такого было неимоверно сложно, и в моей душе острым ржавым гвоздем засело сожаление об утраченном блаженстве, сомнение в правильности решения.
  Но она итак видела меня насквозь.
  - Егор. Ты не ошибся. Тебя пытались искусить, но ты устоял. Не знаю - лгали они или нет, не знаю, смогла бы я сама удержаться от соблазна, окажись на твоем месте... Зато я точно знаю, что так правильно. Мне-то ты веришь?
  - Да, родная.
  Ей я верил. Я тоже видел ее насквозь, и железобетонная вера Насти придавала сил и отгоняла прочь все сомнения.
  Наши ноги коснулись хрустящей, почерневшей и дымящейся травы, я убрал защитный кокон, а через секунду мы получили ответ на самый первый Настин вопрос.
  Нет. Мы их не убили.
  Четырем сущностям больше не было смысла прятать себя за безликими масками, которым наше, к счастью, все еще человеческое подсознание само придавало бы более-менее постижимые для него же черты. Их план не сработал, и скрывать свою истинную суть они перестали. А может быть, просто не могли после обрушившегося на них удара. Такая точка зрения мне нравилась больше.
  Небо, уже второй раз за этот безумный, бесконечный день начало темнеть, наливаясь темно-багровым, задул сильный ветер, и ударил гром. В его сухих, трескучих и пробирающих до костей раскатах километрах в пяти от нас из бушующего моря поднимались четыре крутящихся столпа. Все в той же цветовой гамме и в том же порядке - кирпично-красный, желто-белый, черный и синевато-прозрачный. Они равномерно распределились по всей южной стороне горизонта и пронзили низкое хмурое небо, став похожими на огромные, вихляющиеся из стороны в сторону пуповины, связавшие космос с поверхностью планеты.
  Зрелище было грандиозным и завораживающим.
  А потом раздался голос. Даже не голос, а яростный рев, потрясший все пространство.
  - Черви!!!
  Волна, пришедшая вслед за звуком, была похожа на взрывную. Она взметала вверх морскую воду, поднимала с земли здоровенные камни, вырывала с корнями обугленные пни. Только-только успокоившийся апокалиптический пейзаж вокруг вновь пришел в движение. Я в спешном порядке выставил щит, об невидимую поверхность которого тут же начали разбиваться гранитные валуны.
  - Неблагодарные, глупые черви!!! Вы отказались от такого, что никогда не было и не будет предложено ни одной смертной твари! Познайте ныне безумие свое! Горите вечно душами своими ничтожными! Горите в муках и кормите Нас! Горите и смотрите, что Мы сделаем с вашим дитя, что Мы сделаем с вашим домом! Стенайте и сжирайте плоть с костей своих во веки!!!
  Голос умолк, но эхо его, словно пройдя вокруг всей планеты, вернулось и пульсировало самой материей мира, повторяя и повторяя гневные слова. Небо потемнело еще больше, столпы набирали толщину и приближались.
  - Кажется, я сейчас еще раз рожу от страха. - Сказала Настя и посмотрела на меня. В глазах - печаль, обреченность и какая-то бесшабашная безуминка. Меня всегда поражали эти немыслимые сочетания состояний, которые могла выдавать ее душа.
  - А я по ходу уже родил. Чуешь? - В тон ей ответил я.
  - Нет. - Усмехнулась Настя. Потом вздохнула. - Не дадут нам пожить, Егорушка. Видно, судьба такая...
  - Мы еще посмотрим, кто, чего и кому не даст. - Я набрал в легкие побольше воздуха, чуть не поперхнувшись витающей в нем пылью, и крикнул. Вслух и так громко, как только мог. - А как же правила Игры?! Опять мухлюете, господа?!
  После многозначных децибелов отзвучавшей только что свирепой тирады мой крик, прорывающийся сквозь вой ветра, казался мышиным писком, но меня услышали. И даже соизволили ответить.
  - Вы больше не игроки!!! - Проревело небо. - Вы не фигуры, а пыль и прах на доске! Пепел, который надлежит сдуть, дабы вернуть Игре чистоту!!!
  - То есть, правила вы сами на ходу придумываете что ли, я не понял?
  На этот раз вопрос был проигнорирован. Я был уже в курсе, что собеседники не понимают сарказм. Не понимают, но определять умеют. Наверное, обиделись...
  А затем началось очередное светопреставление.
  Ударили новые раскаты грома, ветер задул еще сильнее, бросая пенящуюся морскую плоть на высокий берег огромными темными волнами. Небо налилось сочным пурпуром и начало пульсировать ярко красной звездой, разраставшейся прямо над сходящимися разноцветными столпами. Мир стал похож на огромный темный зал, в котором сработала аварийная сигнализация. Кромешный мрак с равной частотой раздирали слепящие вспышки красного света. В этом сиянии мы увидели, как четыре сущности соединились, превратившись в одну чудовищную гигантскую, крутящуюся колонну, цвета перемешались в один, то ли грязно-зеленый, то ли болотный, а алая звезда отделилась от небесного подбрюшья и медленно, но очень торжественно пала в море, пройдя эту колонну насквозь. Раздалось громкое шипение, перекрывшее и завывания ветра и канонады грома, и вся морская вода от берега до горизонта, словно наполнилась кровью. Ярко алой, густой, липкой кровью.
  Настя испуганно ойкнула. Зрелище было настолько фееричным, что у меня по телу тоже пробежал озноб. Такого мы еще не видели. Это было даже круче пришествия Негров.
  Я провел срочную инвентаризацию. Хоть Ваня и спал, мы по-прежнему оставались единой тройкой; океаны мощи никуда не делись и были под рукой, так что, долбануть у нас есть чем. Другой вопрос - куда именно и когда долбануть? Может прямо сейчас по этой колонне? Настя согласно кивнула - давай долбанем, пока не поздно, чего терять то?
  Но, оказывается, было уже поздно. Вспышки красного резко прекратились, мир погрузился в полнейшую темноту. Несколько секунд мы не видели, не слышали и не чувствовали ничего. У меня даже мелькнул слабый отголосок безумной надежды, что может быть эти беспредельщики просто тупо взяли и ушли...
  Ярко вспыхнул свет, пронзая насквозь каждую клеточку наших тел. Исполинский столп неожиданно оказался прямо над нами, и перед тем, как он поглотил нас, я успел сделать только две вещи. Отключил Настю и сына от Космоса, оставшись на рабочем горизонте в гордом одиночестве, а потом проделал дыру в пространстве и отправил их как можно дальше вглубь суши.
  Я еще смог расслышать удивленный и возмущенный Настин крик, смог поднять голову и увидеть адскую карусель, опускающуюся сверху, но вот ударить уже не смог. Свет выключили. И меня выключили вместе с ним.
  ***
  Колесо.
  Переднее. Над ним - красное помятое крыло с выдранным поворотником. Сиротливо торчат два провода. Выше - ничего не видно.
  Колесо почти сдутое.
  Низкопрофильная резина, красивый шестилучевой, легкосплавный диск. В центре - перевернутый логотип "Тойота". Все покрыто толстым слоем пыли, поэтому цифры радиуса разобрать я не мог, но почему-то мне было очень важно его знать. По виду - не меньше восемнадцати дюймов.
  Дорогие катки...
  Кроме колеса в обозримый мною мир входили фрагмент такого же пыльного асфальта под ним и рука, лежащая на этом асфальте перед колесом.
  Рука была левой. Предплечье покрывала серая камуфляжная ткань, кисть облачена в тактическую кевларовую перчатку. Я напрягся, и указательный палец чуть сдвинулся.
  Ясно. Рука моя.
  В голове постепенно затихал равномерный и очень отвлекающий шум, а освободившееся от него пространство постепенно заполнялось мыслями. Первой из них являлось осознание того, что я лежу, прижавшись правой щекой к твердой шершавой поверхности. И лежу, видимо, довольно долго, так как начавшие поступать в мозг нервные сигналы от конечностей, говорили о том, что эти самые конечности сильно затекли. Вместе с мыслями пришла смутная тревога. Что-то было не так. Причем, это каким-то образом было связано именно с логотипом на диске, который так и приковывал взгляд.
  А потом вернулась память. Не фрагментами и отдельными образами, а сразу и целиком. Настя, Ваня, Негры, бесы, кровавое море, ветер, гром и грязно-зеленый столп над головой. Я вспомнил все.
  И подскочил, как ужаленный, вжав голову в плечи и затравлено косясь наверх. Причем, ужален я был не столько проснувшимся ощущением грозящей смертельной опасности, сколько невыносимой алогичностью наличия японского автомобильного бренда в раннем палеолите.
  Никакой адской карусели надо мной не оказалось. Вместо нее в небе низко клубился серый плотный туман. Очень и очень знакомый туман. Я огляделся...
  Твою ж мать!!! Здравствуй, жопа, Новый год!
  Я находился в Аквариуме. Ошибки быть не могло. Долгие месяцы жизни в оглушающей тишине и мрачных полутонах этого места исключали возможность перепутать его с чем-то другим. Передо мной лежал Город.
  Речвокзал.
  Это я тоже определил сразу. Здоровенные железобетонные причалы, с закрученными вокруг них рампами, высокое панельное здание гостиницы и прилепившийся сбоку массивный одноэтажный объем вокзального терминала, а за ними - улица Сладкова с жилыми кварталами на той стороне. Прямоугольники домов террасами уходят вверх по крутому рельефу берегового склона и теряются в тумане. На самом пределе видны очертания купола церкви Вознесения и монумент одного очень знаменитого дедушки, стоящий на площади Восстания.
  Я перевел взгляд правее и увидел свой дом, в который когда-то так хотел попасть, наслушавшись баек из местного фольклора и надеясь вернуться в нормальный мир. Шел, трясясь от страха, с самопальным ружьем в руках, пока не встретил Урода. Шел и не знал, что Ануннаки почему-то скопировали здание неточно, забыв верхний, десятый этаж, на котором располагалась моя квартира. Да и про самих Ануннаков я тогда ничего не знал...
  Я пригляделся и обомлел. На этот раз десятый этаж был. Присутствовала и до боли знакомая длинная лоджия, а рядом - окно спальни. Даже мои персиковые занавески, кажется, видно...
  Что за фокусы? Периоды вроде отменили из-за нас с Настей? Откуда тогда?..
  Еще одним сюрпризом было то, что я оказался одет в спецназовский камуфляж. Точно такой же, как те, найденные нами по наводке покойного Чапая. Полная экипировка. Шлем, на шлеме очки, на ногах - берцы, защита локтей и коленей, бронежилет, подсумки, гранаты, нож, кобура с пистолетом на поясе. За спиной рука наткнулась на ствол штурмовой винтовки. По характерному выступу газовой трубки со ствольной накладкой даже наощупь безошибочно определялся родной автомат Калашникова. Вот так. А был в драных штанах и звериной шкуре...
  Мозги постепенно отходили от коматоза, но не так быстро, как хотелось бы. Ощущение какой-то очень серьезной неправильности происходящего не пропало после определения моей геопозиции, а наоборот, еще больше усилилось.
  Наконец, я выявил две причины этой неправильности. Сначала одну, а потом и другую - самую неприятную.
  Первая заключалась в том, что я смотрел на Город с очень необычного ракурса. А именно - со стороны Реки. Тут я наконец соизволил оглядеться вокруг и с удивлением обнаружил, что нахожусь на мосту. На широком автомобильном вантовом мосту через Реку, которого никогда не было ни в настоящем мире, оставшемся в двадцать первом веке, ни в маленькой копии того мира, созданной злыми инопланетянами в качестве испытательного полигона здесь, в веке - хрен знает каком.
  Кроме красной Тойоты на восемнадцатидюймовых дисках, около которой я очнулся, вокруг находилось еще немерено транспортных средств самых разных марок, цветов и размеров. Естественно, ни одно из них не двигалось, и, судя по толщине слоя пыли, - очень давно. Мост был довольно широк. Две полосы в сторону Города, и, соответственно, двеи - в обратном направлении. Разделительная представляла собой массивную балку жесткости, за которую цеплялись толстые тросы, уходящие вверх под углом и вправо, и влево, чтобы сойтись в единые жесткие узлы на высоких Л -образных пилонах, верхушки которых почти скрывались в небесном тумане.
  Грандиозное сооружение.
  Мост тянулся через Реку и исчезал в серой бесконечности, но самое интересное происходило с ним со стороны Города. После места крепления последних вант широкое дорожное полотно плавно изгибалось, понижаясь у берега, и упиралось прямо в мой дом. Было впечатление, что десятиэтажное здание неожиданно выросло непонятно откуда, полностью перекрыв движение по мосту. Я даже смог разглядеть белый пассажирский автобус, наполовину торчавший из стены второго этажа.
  Бред!
  Давненько я не произносил это слово... С другой стороны, довольно символично. Даже гротескно символично.
  Я подошел к оцинкованному ограждению моста с тусклыми красными катафотами и заглянул вниз. Высоко - метров пятьдесят. Знакомая тягучая серая жидкость Реки шла легкой рябью. Нару Муша не видно. Интересно, тот змей, которого мы с Настей нарезали, как колбасу, за пределами Аквариума, и тот, что сопровождал нашу лодку здесь, - одно и то же создание или все-таки разные? Я потянулся мыслью под речную поверхность, пытаясь обнаружить или не обнаружить гигантского белесого червяка и охренел. Вторая причина моего беспокойства была выявлена. Точнее, я смутно чувствовал это давно, сразу, как только открыл глаза, лежа на асфальте, но сейчас пришло осознание.
  Мой ментальный потенциал, наращиванием которого я занимался больше десяти месяцев, исчез. Весь! Вся эта бесконечная эволюция души накрылась медным тазом! Никакого многомерного зрения, никакого чувства пространства, материи и времени, никакой связи с энергетическими потоками - полная изоляция от информационного поля Вселенной. А главное - ощущение отсутствия незримой, но сокрушительной мощи внутри, готовой в любой момент вырваться наружу и быть обрушенной на головы врагов. Вместо нее - гулкая пустота.
  Я снова стал обычным человеком.
  Это было шоком. Чувство безвозвратной потери заполнило душу, вытеснив оттуда все остальное. Как я здесь оказался? Где Настя с сыном? Что, вообще, произошло там на Земле, на берегу моря? Все эти вопросы осыпались, словно листья с дерева, оставив только один. Огромный и всепоглощающий.
  Как я буду жить дальше?!
  Да я, вообще, не хочу жить дальше! Снова быть обоссаной мышью? Зачем мне такая жизнь? Тем более теперь, когда душу все время будут терзать воспоминания о былом могуществе, доводя до сумасшествия все сильнее и сильнее с каждым разом этим невыносимым диссонансом между тем, кем я был, и тем, кто я теперь. Божество, вновь ставшее тварью...
  Я сел на асфальт, обхватив голову руками, и застонал. Гордыня и эго, вроде бы давным-давно побежденные, вернулись и с торжеством триумфатора правили бал в сознании, мстительно круша все мое былое здравомыслие. А вслед за ними зашевелился и страх. Тот самый, с которым я жил всю свою прежнюю жизнь, такой знакомый и такой отвратительный...
  Наверное, именно он и помог. Как, ни странно... Уж, с чем-чем, а со страхом я расправлялся на автомате, не думая.
  Оторвал правую руку от головы и засадил себе пощечину.
  ...И чуть не снес свою голову. Удар получился таким, что шея и челюсть жалобно хрустнули на пределе перелома, а в черепной коробке зазвенел Царь-колокол. Я, совершенно нокаутированный, свалился в пыль, вметнув вокруг себя плотные серые облака и замер, наблюдая, как низкие небеса бешено вращаются надо мной против часовой стрелки.
  Наверное, сотрясение - пришла первая нормальная мысль. Как же я так переборщил? Вроде не со всей силы бил...
  Отрезвило, конечно, качественно. Глядя на постепенно замедляющуюся небесную карусель, я ощутил острое чувство глубокого стыда за эту неожиданную слабость, оправданием которой могли служить только внезапность и невероятность случившегося. Хотя, я и не искал оправданий.
  Что, блядь, за истерики! Как я буду жить?! Пипец! Разнылся, как барышня кисейная. Да будь хоть без рук и ног, - главное - это безопасность твоей женщины и ребенка. Они как будут жить, если ты здесь сопли по лицу размазываешь?! Ползи, зубами за асфальт цепляйся, но найди и защити!
  Я медленно, кряхтя, поднялся. Кроме ярости и негодования к самому себе, было еще кое-что. Любопытство. И чтобы поскорей его удовлетворить, я подошел к красной Тойоте и так сильно, насколько позволяло состояние организма, пнул ее по колесу. Раздался громкий металлический лязг, звон бьющегося стекла, колесо ушло глубоко в недра подвески, а сама машина развернулась и отлетела к парапету, ударилась об него, встав вертикально на передний бампер, а потом медленно перевалилась за ограждение. Через пару секунд раздался негромкий всплеск.
  Ни хрена себе!
  Следующие три минуты прошли в режиме прыжков, бега с ускорением и ударов по другим автомобилям. Такая тренировка привела меня к однозначному выводу. Ментальные способности отключены, зато физика увеличена, как минимум, вдвое по сравнению с тем, что я уже мог до того, как повторно попал в Аквариум. А мог я немало.
  И что все это значит? Можно ли повернуть эволюцию вспять у одной, отдельно взятой особи? Наверное, если бы это было возможно, физические параметры тоже вернулись бы к исходным. Но они не вернулись, а наоборот... Слишком мало данных. Одни загадки. Аквариум, десятый этаж, мост. Были бы хоть какие-нибудь подсказки.
  Как оказалось чуть позже, - подсказки были. Причем, в непосредственной близости. Одна подсказка была надета на мое туловище, вторая висела за спиной, третья украшала голову.
  Вскоре я снова сидел на асфальте, внимательно изучая свои руки и предметы, разложенные передо мной. Это были снятые бронежилет, шлем и автомат. На рукавах камуфляжа и тканевом покрытии фронтальных пластин брони виднелись пятна, словно проплавленные окурком здоровенной сигары. Это было не что иное, как следы от капель, которыми забрызгал нас с Лешим взорванный Володей на Речном проспекте Дятел. Тот самый, первый. Гладкую поверхность шлема портила солидная вмятина - следы от когтей Урода, жившего в подвалах Сарая. И автомат тоже был моим. Не просто таким же АК 74М, а именно - моим. Тем, с которым я давным-давно вышел на разведку в компании Лехи, Бороды и Вовы. Свое, "родное" оружие невозможно не узнать. Характерные выбоины на прикладе, кусочек синей изоленты, приклеившийся к затворной раме и, конечно же, индивидуальный номер на ствольной коробке.
  Итак. Я имею на руках автоматическую винтовку, которая была раздавлена в лепешку ударом, нанесенным из недр летательного аппарата Анунахеров, за стеной Аквариума. Я одет в экипировку, взорванную моими же гранатами в яростной схватке с Уродами под трибуной Сталелитейщика. И последнее - мою голову защищает шлем, обстоятельств потери которого я уже не помню, но точно знаю, что утрачен он был безвозвратно. Вот такие пироги...
  Что-то, похожее на вывод, зрело в моей голове минут десять. Иллюзия. Других вариантов я предположить не мог. Уничтоженные вещи извлечены из моего подсознания, скорее всего, самим же подсознанием. Так натурально воссоздать их, наверное, очень сложно, да и лишено всякого смысла. Кто ради меня будет так стараться? Значит это - вещи ненастоящие.
  Далее. Можно предположить, что и пейзаж вокруг меня тоже ненастоящий. Опять же - этот гребаный мост. Зачем?..
  Следовательно, что бы там не орали те четыре разноцветных беса, я все еще в игре. Возможно, Аквариум - это образ арены поединка, который по правилам этой игры каждый из игроков выбирает сам. Наверное, я выбрал себе именно такой образ. Мои противники - какой-то свой. Инопланетный пейзаж с оранжевыми кактусами или что-то другое, я не знаю. Весь мой боевой потенциал олицетворен в спецназовском снаряжении, огнестрельном оружии и возможностях моего тела, которые так усилены из-за того, что я все еще в связке с Настей и Ваней. Мои ментальные прибамбасы никуда не делись, а просто сосредоточились в броне, пулях и мышцах.
  Как-то так. Притянуто за уши, конечно, но ничего лучше мне в голову не приходило.
  Непонятно только, где противник?
  Да. Все-таки не зря говорят, что мысль материальна. Уж мне ли об этом не знать? Стоило только подумать о враге, который до этого, словно благородный рыцарь, терпеливо ждал, пока я более-менее сориентируюсь в обстановке, как тот сразу же обозначил свое присутствие.
  Моя интуиция и наработанное звериное чутье никуда не делись, являясь скорее не духовными, а материальными элементами контакта с миром. Именно они и бросили меня лицом в землю за миг до того, как надо мной просвистела свирепая и быстрая смерть. Запоздало прилетел сочный звук выстрела, а здоровенный джип метрах в десяти от меня брызнул во все стороны осколками стекла и клубами пыли, со скрипом качнулся на рессорах и содрогнулся всем кузовом, пробитый насквозь крупнокалиберной пулей.
  А затем начали громко трястись и кашлять ошметками деталей и все остальные транспортные средства в непосредственной близости от меня. Несколько пуль с визгом отрикошетили от ограждения и разорвали бетон в считанных сантиметрах от моего сжавшегося в комок тела. Стреляли из туманной бесконечности, куда уходила широкая лента моста. Издалека, но очень яростно и плотно. Ритмично била снайперская винтовка какого-то нереального калибра, и вразнобой короткими очередями трещали несколько автоматов, судя по звукам - не калаши, а что-то совсем другое. Причем, автоматчики действовали скорее на подавление возможного ответного огня, а снайпер работал конкретно по мне, упрямо и равномерно укладывая пулю за пулей все ближе и ближе.
  Я схватил разложенные вещи в охапку и перекатился под микроавтобус, который тут же принялся вздрагивать и раскачиваться от множественных пулевых попаданий. Расстояние и количество машин между мной и снайпером не позволяли последнему бить настолько низко, поэтому он терпеливо и методично всаживал пули в салон автобуса, возможно надеясь на случайный рикошет. Хотя какой тут на хрен рикошет, если раскаленные куски металла обладали такой мощью, что прошивали бедную машину насквозь и летели дальше, круша следующие автомобили? Несмотря на это, лежать здесь долго не стоит. Очень скоро враги выйдут на убойную позицию, и тогда мало не покажется.
  Надевать бронежилет, лежа в пыльном тесном пространстве под днищем автобуса, занятие чертовски сложное. Но справился я довольно быстро. Когда пятая точка чувствует, что в нее вот-вот всадят неслабый кусок свинца, и не такое сделаешь, все получается как-то само собой. Оделся, передернул затвор автомата, выкатился под небо и прыгнул прямо из лежачего положения, молнией перелетев бетонную разделительную. Успел даже дать короткую очередь, не целясь, просто в ту сторону, откуда по мне стреляли. Однако, каким бы быстрым я ни был, ребята мне не уступали. Это, как минимум. Пуля снайпера обожгла камуфляж на затылке, а в шлем два раза ударило, словно молотком. Автоматчики. Тоже по касательной, лишь слегка задев поверхность, но с такого расстояния, да в движущуюся цель! Причем, движущуюся практически со скоростью звука! Это впечатляло.
  Безо всякой паузы со всей силы оттолкнулся от междверной стойки какого-то белого седана, оправив его с шумом скользить в сторону противоположного ограждения моста, а сам метнулся обратно, на встречную полосу, проскользнув между уходящими вверх линиями натянутых тросов. На этот раз по мне выстрелить не успели. Движение машины, заданное ей моими ногами, отвлекло внимание противников, и пока они нашпиговывали пулями ее, я смог наконец-то их рассмотреть.
  Кто бы сомневался! Декорации поменялись, а клоуны все те же. Белый, Рыжий, Черный и Бледный.
  Не в образе исполинских столпов, а такие, какими я их увидел первый раз. Человекоподобные твари, только на этот раз не голые, а облаченные, как и я, в серые боевые костюмы. Дизайн очень странный, не похожий на привычную спецназовскую экипировку, но общее назначение такое же, сразу видно. Модульная система бронезащиты, то есть разгрузки с бронепанелями и подсумками, под ней - камуфлированная полевая форма и еще куча каких-то навешанных непонятных прибамбасов. Все подогнано по фигурам, даже Бледный с его ростом и широченной спиной смотрится в своем костюме очень даже органично. Хотя размер его камуфляжа и ботинок точно невозможно найти ни на одном складе. Шлемы товарищи не носили. То ли просто пренебрегли защитой своих голов, то ли хотели, чтобы я их сразу узнал и наслаждался лицезрением разноцветных рож, не знаю. Кстати, очень зря. Прямое попадание шлем, конечно, не держит, но если долбанет по касательной, как в меня всего несколько мгновений назад, то он довольно неплохо гасит энергию удара.
  До бесов или демонов, как этих чуваков окрестила Настя, было метров двести, а может и больше, но разглядел я их прекрасно.
  Снайпером оказался Белый. Он, совершенно не прячась, во весь свой нехилый рост стоял на сильно промявшейся крыше серебристой приоры, прижав к плечу длинный и навороченный черный предмет. Видимо, та самая снайперская винтовка калибра, стремящегося к противотанковому. Остальные трое тоже особо не скрывались. Рассредоточились по всей ширине мостового полотна и целились в меня, Черный у правого ограждения, Рыжий - у левого, а Бледный, как всегда сгорбившись, застыл посередине, на бетонной балке между тросами. Вооружены они были черными блестящими автоматами с округлыми очертаниями. Короткие, практически без стволов, чем-то похожие на бельгийские штурмовые ФН.
  Я поймал себя на мысли, что снова пытаюсь завести окружающее в рамки привычных понятий, хотя, скорее всего, все эти винтовки, бронежилеты и прочее - лишь видимые мною образы совершенно иных объектов, явлений или процессов. Какая разница, что у них в руках? Автоматы или надувные крокодилы? Главное то, что эти штуки в любой момент могут отправить меня в небытие. Вот от этого и надо отталкиваться, а лезть глубже нет ни смысла, ни времени.
  Мои размышления оказались очень своевременными, так как разноцветные решили сменить тактику. Перестав методично поливать огнем участок моста, на котором прятался я, они вновь двинулись на сближение. Стрельба стала не такой плотной, но более упорядоченной. Очереди из двух автоматов на подавление, во время которой не стреляющая двойка совершает стремительный рывок, затем еще очередь, чтобы дать подтянуться другим, а в завершение - выстрел снайпера. И далее, с таким же ритмом. Все ближе, и все точнее...
  Рывки у них были действительно стремительными. Казалось, что бесы просто телепортируются из одной точки в другую, находящуюся в десяти-пятнадцати метрах дальше. Только еле заметный, размазанный след движения, возникающий на краткую долю секунды между этими точками, говорил о том, что разноцветные граждане все-таки перемещаются в реальном времени и пространстве. В принципе, я двигаюсь так же, но со стороны, конечно, выглядит потрясающе. И пугающе. Потому что я один, а их - четверо, и бегать я должен, соответственно, в четыре раза быстрее. Так, блин, нечестно! Мне даже толком нос высунуть не дают! Может, поэтому они без шлемов? Заставили снять, чтобы хоть как-то уравновесить шансы? Чушь, конечно, но все же...
  Я так и скакал между машинами с одной полосы на другую, постепенно отступая в сторону Города. Все внимание и силы расходовались на то, чтобы мое тело не оказалось продырявленным; об ответной стрельбе я мог только мечтать. К равномерному ритму автоматных очередей я более-менее приспособился и уворачивался достаточно легко, но вот снайпер мог достать меня в любой момент. После каждого выстрела Белого пуля проходила в непосредственной близости от моей бедной головы, и я, понимая, что пока мне попросту везет, никак не мог придумать хоть какой-то адекватный план действий. Причем, я предполагал, что если автоматные пули могут убить меня на месте, только попав непосредственно в голову или сердце, в противном случае сработает ускоренная регенерация, то заряд ружья Альбиноса оторвет мне полтуловища, даже поразив, например, плечо. Тут уж никакая регенерация не успеет. Наконец, я допрыгал до одной из ног массивной железобетонной опоры в виде буквы Л, прорезающей полотно моста. Спрятался за ее широким телом, чтобы хоть чуть-чуть перевести дух. Такую хрень снайперская пуля не пробьет, к бабке не ходи. Прислонился спиной к твердой наклонной поверхности, тяжело дыша, и вдруг осознал, что именно этого от меня и ждут. Значит надо не оправдывать ожидания, а действовать нестандартно.
  Не давая своему разуму толком осмыслить, что я делаю, чтобы он, то есть разум, не успел мне это категорически запретить, я выскочил из-за пилона, вскинув оружие для стрельбы, и бросился в сторону противника, пересекая мост наискосок. Бесы такого явно не ожидали, думали, что хотя бы несколько секунд у них есть, так как стрельба утихла, и они просто всей толпой бежали ко мне. А я бежал к ним. Мне был нужен Альбинос.
  Вот он, родимый! Прямо у левого края, чуть позади остальных. Я выскочил из укрытия как раз в тот момент, когда Белый завершил очередной рывок и на мгновение замер, чтобы сменить вектор движения. Передо мной стояла грузовая фура, разрисованная пестрой новогодней рекламой газированной воды, которую вез детишкам довольный Санта Клаус. Я прыгнул вдоль нее, надеясь, что длинный высокий фургон забит до верха этой самой газировкой и сможет хоть как-то защитить меня от автоматного огня. Альбинос тоже прыгнул, вскинув винтовку для выстрела, а я прямо в воздухе наконец-то смог прицелиться. Заграничный Дед Мороз закрыл от меня трех других бесов, но Белого я видел отлично. Видел и направление, в котором он стремительно бросил свое тело. Повел стволом автомата за ним, стараясь взять упреждение, а потом неожиданно для самого себя извернулся в полете и всадил длинную очередь совсем в другое место.
  Иногда интуиция, опыт и чутье работают не хуже, чем ментальная мощь подсознания. Этот безротый засранец умудрился в прыжке свернуть практически под прямым углом обратно, в сторону ограждения, да еще и выстрелил из своей мортиры. Но попасть в меня не смог. Потому что чуть раньше я попал в него.
  Это было красиво. Из чуть колеблющегося воздуха над парапетом вдруг материализовалась изогнутая в агонии высокая фигура в камуфляже, остановленная в полете тройным попаданием в лысый блестящий череп. Из затылка брызгало что-то черное вперемешку с белыми осколками костей, винтовка вылетела из рук и, кувыркаясь, устремилась вниз, а я, уже приземляясь, дострелял магазин прямо в широкую, прикрытую броней грудь существа. Существо молча перевалилось через оцинкованную полосу ограждения и полетело в Реку вслед за своей винтовкой.
  Под мостом булькнуло.
  Пару раз кувыркнувшись через голову, чтобы погасить инерцию прыжка, я смог разглядеть тонкую грязно-белую молнию, на миг соединившую поверхность Реки и туманное небо, и услышать нечеловеческий вопль боли и ярости, который словно двигался вверх внутри этой молнии, постепенно затихая в небесах. И тут серый пейзаж Аквариума вокруг словно поплыл, смазываясь и становясь прозрачным. Пришло ощущение простора и свободы, и я увидел далеко внизу бушующее алое море, знакомую береговую линию, словно истоптанную ногами великанов, и исполинскую крутящуюся колонну перед собой. Раскатисто грохотал гром, сверкали красные молнии, и в их свете я смог лицезреть, как колонна разделилась по вертикали на две неравные части, и меньшая из них, переломившись сразу в нескольких местах, обрушилась на истерзанный берег все с тем же диким, сотрясающим все мироздание воем. Через секунду все исчезло, я снова был на мосту под низким, давящим туманным потолком.
  Забавно...
  Забавно, здорово, но как-то уж слишком просто. Может Альбинос сейчас вернется? Реинкарнирует как-нибудь... А то практически первыми выстрелами выбил главного злодея. Хотя, может и не он главный, хрен знает, кто там у них командует на самом деле, но все равно подозрительно. Но приятно...
  Однако, дальше размышлять было некогда. Застучали автоматные очереди, и воздух вокруг меня наполнился горячей и быстрой смертью. Я замер за первой попавшейся машиной, достал один из трех находящихся в подсумках магазинов и перезарядил оружие.
  Движение где-то совсем рядом. Не пуля, что-то крупнее. Быстро, высоко и все ближе.
  Инстинкты бросили меня назад к новогодней фуре. Я успел пробежать всего метров шесть, когда за спиной раздался звук удара металла о бетон, и я, уже догадываясь в чем дело, прыгнул параллельно земле, инстинктивно вжимая голову в плечи. Сзади рвануло. Мощно и бесшумно. Через долю секунды меня догнал звук хлопка. Организм работал в запредельном режиме, но ударная волна, несущая сотню осколков, двигалась быстрее, и я всем телом чувствовал ее неумолимое приближение. Бесы швырнули в меня что-то покруче, чем знакомые РГД или Ф-1. Одновременно я увидел, как впереди, примерно в том месте, где должен был закончиться мой прыжок, упал еще один небольшой темный предмет. Сейчас тоже жахнет, и прямо в морду!
  Выбросил в сторону левую руку, наугад пробив тент полуприцепа, наткнулся на вертикальную стойку каркаса, схватился за нее и со всех сил врубил свое тело прямо в рот скалящегося Санта Клауса. Рука чуть не оторвалась от такой резкой смены направления полета, но главное, что выдержала стойка. Раздался треск рвущейся плотной поливинилхлоридной ткани, и я оказался внутри кузова, который и в самом деле был забит почти до потолка пластмассовыми ящиками, полными двухлитровых бутылок газированной воды. Мое туловище нагло разрушило стройную прямоугольную структуру нескольких рядов товара и застряло где-то в самой середине этого объемного параллелепипеда тары и баклажек, сильно сдавленное со всех сторон.
  И тут взорвалась вторая граната. Да так, будто она была не одна, а в количестве штук десяти. Прямо под задними левыми колесами фургона. Угол кузова подкинуло вверх на несколько метров, и весь огромный грузовик, ненадолго застыв в приподнято-искривленном положении, начал медленно заваливаться на бок. Осколки гранат свистящими пчелами врывались внутрь, пробивая и круша все на своем пути, и пространство вокруг меня заполнилось треском ломающегося пластика и хлопками взрывающихся бутылок. Несколько осколков сильно ударили в спину и бок, а один угодил прямо в затылок. Однако, их яростная энергия была героически погашена десятками слоев прохладительного напитка, поэтому бронежилет и шлем, они не пробили. Очень больно, особенно голове, но не фатально.
  Фура с веселым звоном ударилась всей боковой поверхностью о полотно моста, хватка ящиков вокруг на секунду ослабла, а потом меня еще сильнее придавило центнерами потревоженной упаковки и залило с ног до головы липкой, шипящей жидкостью, фонтанами хлеставшей из пробитых двухлитровок.
  В голове гудело, я толком ничего не видел и не слышал из-за того, что газировка натекла в уши и глаза. Я ворочался в этом месиве пластмассы и лимонада, как перевернутый на спину жук, а на меня все сыпались и сыпались тяжелые квадратные ящики. Наконец, мне удалось развернуться и, отплевываясь, застыть в коленно-локтевой позе. Содержимое фуры наконец замерло в новом неупорядоченном равновесии, которое я, сохранял своей спиной, словно атлант, удерживающий небесный свод. Хорошая, все-таки, вещь - эволюция. Пусть даже только в физическом ее воплощении. Без нее, давно бы стал неживым мешком с переломанными костями. Медленно перенес вес на левую руку, поднял правую, протер глаза и нащупал автомат, лежащий прямо подо мной. Надо срочно выбираться из этой идиотской ловушки, так как следующие гранаты, скорее всего, полетят уже непосредственно внутрь кузова.
  Однако, гранаты не полетели - полетели пули.
  Недолгая тишина, нарушаемая лишь тихим и каким-то злобным шипением газировки, вдруг взорвалась совсем близким грохотом автоматных очередей, и несчастный фургон затрясся, как припадочный. Я лег на живот, снова потревожив нагромождение ящиков сверху, вцепился в ремень автомата зубами и пополз в сторону кабины, наклонив голову и освобождая ударами кулаков пространство перед собой. Визжали пули, лопалась пластмасса, взрывались бутылки, а я полз и полз, будто большой и упрямый крот, роющий себе тоннель в плотной толще земли. Защита из множества бутылок вокруг неплохо справлялась и с пулями. Четыре раза в меня все-таки попали, как бы я ни прижимался к поверхности, но три пули застряли в бронежилете, а четвертая вскользь чиркнула по правому плечу, оставив длинную, но неглубокую рану. Я зашипел от боли в унисон газировке и последним яростным рывком достиг торцевой стенки фургона, прорвал ее и наконец оказался на свободе, а точнее в узкой щели между лежащими на боку кабиной и полуприцепом.
  Безо всякой паузы вскинул автомат и выглянул из-за покатой крыши грузовика, сразу начав стрелять в пространство перед собой. Бесы были уже совсем близко. Бледный находился на бетонной разделительной метрах в двадцати, Рыжий был еще ближе, расстреливая полуприцеп со стороны правого ограждения, а Черный оказался прямо передо мной. Его силуэт торчал из-за перевернутой первым взрывом машины. В этот силуэт я и всадил длинную, на полмагазина, очередь.
  Целится было трудно; веки, покрытые подсохшей газировкой, слипались и очень затрудняли обзор, но малое расстояние до цели все-таки позволило эту цель поразить. Грудь и живот Черного расцвели лохмотьями разорванной камуфляжной ткани и пробитых пластин брони, густо брызнуло что-то вроде чернил, но каких-либо видимых неудобств все это ему не принесло. Энергия пуль даже толком не отбросила его тело назад, он просто отъехал на пару метров, скрежеща подошвами берцев по бетону, и поднял оружие.
  Я юркнул обратно в свою щель и упал, на мгновение опередив пули сразу трех автоматов, начавших насквозь пробивать кабину и торец полуприцепа прямо над головой. Как можно быстрее развернулся и, все также лежа, начал практически наугад поливать кусок открытого пространства, являющегося входом в мое убежище, на уровне метров двух от земли. Как оказалось, пространство это уже не было открытым. Его заполнило тело Черного, который стрелял в меня.
  На таком расстоянии бронежилет практически бесполезен. Словно огромный отбойный молоток несколько раз ударил меня под дых, а потом вскользь добавил по голове. Меня вжало в бетон и протащило назад, пока я сильно не ударился затылком о железную платформу тягача, на которой крепился полуприцеп, сейчас стоящую вертикально. Все это время я, в свою очередь, тоже продолжал стрелять. Первые мои пули, не глядя выпущенные еще целым и невредимым организмом, пробили толстенную шею Черного, а следующие поразили его голову прямой цепочкой от подбородка до лба, так как пойманная мною очередь беса заставила руки, держащие автомат, дернуться вверх. Брызжа во все стороны содержимым продырявленного черепа, Черный осел на колени, а потом завалился на бок.
  Ну а затем повторилось все тоже самое, что и после гибели Альбиноса, только на этот раз более наглядно. Распростертое на асфальте тело рассыпалось на сотни черных частиц, которые, словно осенние листья, взвихрились маленьким смерчем и превратились в тонкую быструю молнию, ударившую в небо. Прозвучал яростный рев, пронесшийся по этой молнии вверх, и все исчезло, как будто Черного на этом мосту никогда и не было. Мир вокруг вновь утратил четкость, сквозь него проступило знакомое изображение исполинской колонны, от которой по всей ее высоте отвалился еще один кусок.
  Однако, мне было не до созерцания этих метаморфоз пространства. И радости от того, что такая вот интимная дуэль, заключавшаяся в стрельбе друг по другу практически в упор, закончилась моей победой, я тоже не испытывал. Вместо нее я испытывал боль. Адскую и почти невыносимую. Ее, конечно, получалось частично блокировать, иначе я просто склеил бы ласты от болевого шока, но отсутствие ментального потенциала делало мои возможности сильно ограниченными. Пули пробили передние пластины бронежилета и прошли через грудную клетку и верх живота насквозь, застряв изнутри в пластинах, прикрывающих спину. Сердце не задето, организм сделал все, что мог, минимизируя повреждения, регенерация уже включилась, но все тело просто сводило судорогой от пылающего внутри огня. С головой все обстояло попроще. Две пули ударили в самый верх налобной части шлема, отрекошетив в платформу за спиной, а еще одна - пропахала до кости висок и правое ухо. Не очень больно, но кровь хлещет хорошо. Снял перчатку, потрогал голову. Уха не нащупал - одна сплошная рана. Интересно, новое вырастет, или такое в пакет услуг не входит?
  Продышался, подумал о бесах. Блин!
  Понимая, что промедление смерти подобно, я одну за другой швырнул за спину две гранаты. Наугад, примерно туда, где по моему предположению находились Рыжий и Бледный. Закричал во весь голос от боли, достигшей какого-то совершенно нечеловеческого предела из-за резких движений, трясущимися руками поменял магазин, и выполз из своей щели, которая в любой момент могла перестать быть укрытием и превратиться в могилу.
  На другой стороне моста, закрытой от взгляда новогодней фурой, грохнули мои гранаты. Многострадальный полуприцеп дважды содрогнулся, а затем над ним поднялись облака пыли и дыма. Я двинулся вдоль него в обратную сторону, не придумав ничего лучше, чем снова попытаться укрыться за массивным пилоном. Организм быстро приходил в себя, однако, скорость моя была намного меньше прежней, так как каждый рывок, каждый шаг и вдох отдавались резкой болью в продырявленном туловище. Грудь и спина под бронежилетом были липкими от крови, кровь текла и по правой части лица и шеи, ноги дрожали, в голове гудело, но я упрямо пятился в укрытие, вскинув автомат и водя стволом из стороны в сторону.
  Движение в пыли справа, за длинным черным седаном бизнес-класса, и сразу же - вспышки выстрелов. Уход в сторону и очередь в темное пятно за машиной. Рыжий. Я сумел увернуться, а он даже не стал пытаться. Принял мои пули своей широкой, как рояль, грудью, сделав пару шагов назад. И тут же выстрелы от левого парапета, где прямо из воздуха появился горбатый силуэт Бледного. Уйти от его атаки я уже не успел. Пули взломали ребра под сердцем и бросили меня спиной вперед на низкую крышу какой-то спортивной тачки, стоявшей у ограждения. Я скатился на бетон, недоумевая почему я до сих пор в сознании. Агонизирующее тело, словно само, без участия мозга, перегревшегося от количества поступающих болевых сигналов, прижалось к поверхности и расстреляло согнутую фигуру. Бледный дернулся в сторону, но несколько попаданий все же словил. Вроде бы в плечо и бочину. В принципе, без разницы... Если не в голову - значит мимо. Это я тут кривляюсь после каждой пули, а этим вообще по барабану...
  До пилона оставалось каких-то шесть метров. Вновь заорав от раздирающего тело огня, я прыгнул к нему и, уже оттолкнувшись от асфальта, увидел падающую впереди гранату. Падающую прямо за моим драгоценным пилоном.
  Вот, уроды! Перегруппировался в воздухе и приземлился, а точнее - врубился в пилон с внешней стороны, сполз по нему и сжался в комок. За двухметровой толщей железобетона оглушительно рявкнуло. С обеих сторон от меня застонал воздух, в котором образовалась огромная дыра вакуума, исходящая брызгами осколков. Пилон загудел, но не шелохнулся.
  Я вскочил, выставив автомат и вглядываясь в клубы пыли. В глазах двоилось. Вспышки метрах в двадцати. Прыжок, боль, грохот автомата, ответная канонада моего оружия, падение, снова вспышки, прыжок, грохот, боль...
  В такой последовательности прошла следующая минута. В меня стреляли, швыряли гранаты, я прыгал, стрелял в ответ. Несколько раз поймал пули. Часть из них смог остановить бронежилет, часть дорвалась до плоти и сделала новые отверстия рядом с толком не успевшими затянуться старыми. Организм упорно не хотел вырубаться, заставляя меня познавать все новые и новые горизонты боли. Самое удивительное то, что при этом я умудрялся отстреливаться; даже смог перезарядиться, сменив пустой магазин на последний. Несколько раз попал в Бледного, скачущего между вантами. В живот, пах и ноги. Он красиво брызгал кровью и ошметками мяса, но какого-либо видимого ущерба ему все это не принесло. Рыжий был помедленнее и пошире, поэтому ему досталось больше. Корпус я ему изрешетил весь, даже два раза попал в голову, но неудачно. Один раз по касательной чуть выше уха и второй - в район нижней челюсти. Тут он хрипло взвыл то ли от боли, то ли от ярости, однако продолжил и двигаться, и стрелять в том же темпе.
  И все это время я медленно, но верно отступал. Бесы гнали меня по мосту все ближе и ближе к Городу. Когда я достиг места, где бетонная разделительная заканчивалась элементом безопасности в виде здоровенной красно белой емкости, заполненной незамерзающей жидкостью, у меня кончились патроны. Достать пистолет я не успел. Воспользовавшись заминкой, враги сделали мощный рывок ко мне и расстреляли почти в упор. Правда, судя по непродолжительности расстрела, их боеприпас тоже подошел к концу, но мне хватило за глаза.
  Сначала брызнула незамерзайкой пробитая полосатая емкость, за которой я пытался укрыться, окатив меня едкой, жгущей раны жидкостью, а потом пули добрались и до моего тела. Первые ударили в грудь, хоть как-то прикрытую измочаленным бронежилетом, и отбросили меня от емкости на открытое пространство. А затем отбойный молоток прошелся с обеих сторон по ребрам, ногам и левому плечу. Последняя пуля попала в голову. И опять по касательной! Шлем раскололся надвое, а волосы и кожу на макушке срезало ровно посередине.
  Если бы я мог, то непременно бы расхохотался. На хрен такое везение! Лучше уж в лоб...
  Это было последней мыслью перед тем, как я, наконец, потерял сознание. Однако, беспамятство длилось недолго. Во всяком случае, по ощущениям.
  Словно переключили канал на экране телевизора. Одну картинку на полсекунды сменила темнота, а затем появилось другое изображение. Все тот же морской берег с высоты птичьего полета, изуродованный до неузнаваемости на десятки километров вокруг. Ярко-красное море прорывалось в глубину суши высокими цунами, оставаясь бушевать во множестве огромных воронок с крутыми обрушенными краями, из которых торчали корни вековых деревьев. Завывал ветер, трещал гром и били алые молнии. Ни хрена себе мы тут наворотили!..
  Боль ушла. Полностью. Я не чувствовал тела, как такового, но ощущал себя в виде огромной сущности высотой до облаков. Огромной, но обессиленной и побежденной. А в паре километров передо мной была другая сущность не меньшего размера - тот самый грязно-зеленый вращающийся столп. Он, в отличие от меня, не был обессилен. Наоборот, исходил эманациями мощи и злого торжества. Противопоставить ему было нечего, внутри звенела пустота.
  Неожиданно столп разделился надвое. Одна его часть, красноватого оттенка, двинулась ко мне, а вторая - грязно-серая и полупрозрачная, осталась на месте. Я потянулся мыслью вглубь материка, затем еще дальше за горизонт. Найти Настю с сыном. Убедиться, что с ними все в порядке. Попрощаться...
  Теплая искра на истерзанном теле планеты. Маленькая стройная фигурка с ребенком на руках в самом буреломе поваленного, дымящегося леса.
  Настя почувствовала мое сознание и ворвалась в него яркой, быстрой молнией.
  - Пусти меня! - потребовала она.
  - Нет.
  - Ты не справишься один, Егор. Они же тебя сейчас убьют!!! - Отчаяние и любовь. Только эти два ее чувства наполняли мою душу. - Пусти нас, вместе мы сможем!
  - Нет, Настенька! Тогда они убьют всех... Да и зачем? Я же итак на верхнем горизонте.
  - Егор. - В ее мыслях мелькнуло удивление. - Тебя давно отключили! Ты разве не почувствовал?
  Опа! На самом деле, я только сейчас понял, что не осязаю контакта с океанами силы, которые падали на меня самом в начале схватки. И давно это интересно? Там, в Аквариуме, сложно адекватно оценить свой потенциал. Наверное, после перестрелки с Черным... А может и раньше. Не важно. Уже не важно.
  Егор! - Вмешалась в мои размышления Настя. - Они тебя сразу блокировали, как только ты нас удалил из связки! Понимаешь?..
  Я не понимал. Как сразу? Я же с ними дрался почти на равных. Даже убил двоих...
  - Ты дрался на своих ресурсах. Только на своих!
  - Но почему же тогда...
  - Потому что, верил! - Перебила она мой вопрос.
  - Верил?..
  - Времени нет! Егор, ты слышишь?!
  Времени и правда не было. Хотя наш мысленный контакт занял ничтожную долю секунды, рыжая колонна была уже в опасной близости и, судя по всему, намеревалась меня добить.
  - Настя! Ты не можешь рисковать. - Сопротивлялся я. - Твой долг - защитить нашего ребенка!
  - Мой долг - помочь тебе защитить нашего ребенка! Пусти!
  - Настя.
  - Пусти!!!
  Хорошо. Ладно... Хочешь помочь - давай, родная.
  Я потянулся к ней, она уже была готова. Знакомое, но от этого не менее потрясающее, ощущение свободы и могущества захлестнуло нас с головой. Мы снова стали богами. Огромная и величественная сущность, в которую я превратился в реальном мире, расправила плечи и шагнула навстречу Рыжему. Я уловил детский восторг Насти. Жалко. Опять ругаться будет...
  - На что ругаться?.. - Донесся до меня ее вопрос за миг до того, как я снова сделал гадость. Быстро и аккуратно устранил Настю и Ваню из связки, заключил их в защитное поле и отправил еще дальше от моря. Настолько далеко, насколько было в моих силах.
  И последнее, что я услышал от своей любимой - это был затихающий яростный мат. Классический и монументальный русский мат! Ну вот. Довел девчонку! Первый раз от нее такое слышу...
  Мир закрутился вокруг, а потом потемнел, превратившись в непроницаемое черное полотно. В тишине и темноте прошла секунда, и полотно стало светлеть. Сквозь него проступило низкое серое небо и облака. Тоже серые, чуть темнее неба, и очень быстрые. Они неслись перед глазами нескончаемой армадой, наискосок, слева направо.
  Аквариум. Кто бы сомневался...
  Постепенно пришло ощущение собственного тела. Тяжелого и обессиленного. Я снова лежал на асфальте, только на этот раз на спине, и мне было очень больно. Я был изранен, переломан и истекал кровью. Однако, боль была не такой обжигающей и довольно быстро утихала. Одновременно начали появляться силы, туман в голове становился прозрачней. Вобщем, меня стремительно отпускало. Как будто того, старого Егора, засадившего с дикого бодуна грамм сто пятьдесят...
  Я уже хотел прыжком вскочить на ноги, когда небо закрыл массивный темный силуэт, а в лицо полетел кулак кирпично-красного цвета, размером с мою голову. За неимением патронов Рыжий решил расправиться со мной врукопашную.
  Успел перекатиться в сторону. Кулак врезался в бетон покрытия моста и, судя по раздавшемуся страшному треску, оставил в нем неслабое углубление. Я взметнулся вверх, нащупывая кобуру с пистолетом на поясе, и нарвался грудью на прямой удар ногой. Мае-гири. Так вроде бы это называется в каратэ. Я пролетел спиной вперед через весь мост и сильно ударился затылком об ограждение. Затылок выдержал, ограждение, к счастью, тоже. Прогнулось, наклонилось, но уберегло храброго пожарного от падения в ядовитую жидкость Реки.
  А Рыжий уже бежал ко мне.
  Когда-то я читал, что гиппопотам - чуть ли не самое опасное и грозное животное Африки. При всей своей кажущейся неуклюжести и довольно безобидном внешнем виде, убивает людей он чаще, чем разнообразные львы и аллигаторы. Во время нападения он очень быстр и безумно свиреп. Поэтому именно такого адского гиппопотама напомнил мне приближающийся бес. Глубоко запавшие глазки горят бешенством, ноздри раздуты, широкая безгубая пасть раззявлена в беззвучном крике, простреленная мною щека обнажает гнилые, но острые и частые зубы. Шкафобразное туловище с раздутыми бочонками бедер и плеч очень бодро перебирает конечностями, в одной их которых уже блестит нож, вроде десантного, но каких-то совершенно великанских размеров.
  Не добегая метров четырех, рыжий бегемот взвился в воздух и замахнулся правой рукой с оружием. Пистолет я достать так и не успел, поэтому просто прогнулся в спине, пропуская сверкающее лезвие мимо, выпрямился и уже поднял колено, чтобы перебросить разогнавшегося беса через него и отправить за ограждение, но не тут-то было. Рыжий совершенно непонятным образом погасил инерцию прыжка и, словно футболист забивающий мяч головой, всем поворотом корпуса заехал мне в лицо широким покатым лбом. Да еще попытался добавить ножом по шее обратным ходом руки.
  Шею не достал. Удар в лицо отбросил меня на несколько метров, из сломанного носа брызнула кровь, однако, я не только удержался на ногах, но и смог сразу же кинуться обратно к бесу и атаковать. Быстрая двойка в живот и бок, и мощный хук в голову. Первые удары Рыжий просто проигнорировал, с тем же успехом можно было бы бить кулаками по бетонной стене, зато попадание в лицо прошло очень даже хорошо. Бес громко хрустнул сломанной челюстью, как-то удивленно хрюкнул и завалился на спину, выронив нож. Не давая ему очухаться, я упал на него всем телом, нацелив выставленный локоть в район переносицы. Снова хруст, невнятный хрип, черные брызги, а потом в мой живот врезалось его колено.
  Бес был очень силен. И очень быстр. В себе я чувствовал столько мощи, что один только хук правой мог, наверное, отправить в вечный нокаут сразу двадцать боксеров, однако Рыжий умудрялся не только оставаться в сознании, но и сразу же отвечать. Его удар согнул меня пополам и подбросил вертикально вверх, и пока мое тело пребывало в воздухе, тот выкатился из-под меня и, поднимаясь, ускорил мое падение на асфальт ударом в спину. Теперь уже что-то хрустнуло внутри меня. Самое интересное, что боли практически не было. Было ощущение катастрофических повреждений тела, но и оно очень быстро проходило, так как тело подпитывалось извне непрерывным потоком обновляющей энергии. Перекатом ушел вбок, в любой момент ожидая очередного сокрушительного удара, но так и не дождался. Вскочил на ноги. Оказывается, Рыжий, осознав всю бессмысленность попыток убить меня голыми руками, решил вернуться за выроненным ножом и как раз поднимал его с земли. Увидел, что я встал, оскалился и прямо с места прыгнул на меня, широко размахнувшись.
  И все-таки сейчас я был быстрее. Увернулся, а потом пробил куда-то в ухо с левой. Бес снова рявкнул что-то непонятное, тряхнул башкой и выбросил вперед руку с ножом, одновременно пытаясь подсечь мне ноги. Я ушел с пути сверкающего лезвия и опять ударил противника в голову. Рев, взмах ножом, разворот, удар. Рев, нож, удар. И так снова и снова. Все это время я пытался боковым зрением обнаружить Бледного, недоумевая, почему тот не вмешивается в схватку, но безуспешно. Четвертый бес куда-то пропал.
  Наш балет с Рыжим длился довольно долго, пока очередной мой хук не угодил ему точно в глаз, проломив надбровье. Я почувствовал кулаком мокрую мякоть раздавленного глазного яблока, скривился от отвращения и, пока охреневший бегемот мотал головой, из которой капало что-то мутное, подпрыгнул и ударил его обеими ногами в солнечное сплетение. Так сильно, что аж закричал, как в кино про каратистов. Наконец-то беса проняло! Он отлетел метра на два и тяжело упал на спину. Я понял, что та самая пауза, которой мне так не хватало с самого начала поединка с Рыжим, в конце концов наступила. У меня была целая секунда, как минимум. Не воспользоваться таким подарком, было бы очень глупо, поэтому, когда квадратный здоровяк вскочил на ноги, раскрыв пасть и размахивая своим ножом, его встретил плотный пистолетный огонь.
  Родной Че Зет в моих руках бил практически в упор. Пули входили в широкое, плоское лицо Рыжего и оставались где-то в глубине головы. Обойма закончилась, отъехал затвор, а бес так и стоял передо мной, чуть-чуть пошатываясь, словно березка на ветру. Его лицо, и ранее не очень симпатичное, сейчас выглядело просто жутко, так как отверстий в нем заметно прибавилось. Он так и не упал. Осыпался облаком хлопьев темно-коричневого пепла, закружился вихрем и ушел в серые небеса короткой молнией. Дикий рев напоследок и тишина. Только бешенный стук сердца в груди и мое хриплое дыхание. Даже с заемными ресурсами победа далась очень тяжело...
  На этот раз реальность почему-то не проступила сквозь серое полотно иллюзии Аквариума. Я все также стоял на мосту среди пыльных машин под нескончаемым потоком облаков. Резко обернулся в сторону Города. Где последний? Испугался?
  Нет. Бледный не испугался. Он просто ушел. Его горбатая спина маячила над крышами автомобилей метрах в ста от меня. Бес спокойно и уверенно шел в Город, а полотно моста под его ногами странным образом медленно расширялось по мере приближения Бледного к берегу. С каждым новым шагом парапеты отодвигались друг от друга, а ровная лента бетона растягивалась влево и вправо. Я посмотрел назад. Ни хрена себе! Мост уже стал восьмиполосным, по четыре в каждую сторону. Пилоны росли вверх, а несущие тросы утолщались прямо на глазах.
  Нельзя! Меня, словно молнией, пронзило чувство надвигающейся беды. Непоправимой и окончательной. Если Бледный пройдет мост - все потеряно! Что потеряно, почему потеряно - я не знал, но был уверен в истинности этого осознания. Это было похоже на то смутное чувство неправильности происходящего, которое посетило меня, когда я обессиленный стоял с телом Насти на руках в окружении Ануннаков, только намного ярче и пронзительней, словно рев тревожной сирены.
  И тут до меня наконец-то дошло, что главной задачей бесов было вовсе не мое жестокое и кровавое уничтожение. Их целью было - пройти мост и оказаться в Городе. А останусь я при этом жив или нет, не так уж и важно, если цель будет достигнута. Я - всего лишь помеха на пути. Помеха, которая, в который раз возомнив себя центром мироздания, забыла, что является песчинкой, соломинкой, оказавшейся в самом центре противостояния двух сил. Двух исключающих друг друга миров. Да, возможно, я именно та соломинка, что в итоге сломает спину верблюду, но, чтобы это произошло, я не должен мнить себя кем-то большим, чем я есть на самом деле. Неправильно расставленные приоритеты рождают ложные ориентиры и сбивают с пути, лишая его всякого смысла. А, учитывая, сколько уже пройдено и сделано, это было бы не просто очень глупо, а катастрофически трагично...
  Я бросился за Бледным. В правой руке - пистолет с новым магазином, в левой - последняя граната. Измочаленный и практически бесполезный бронежилет я скинул, чтобы не мешал. В четыре прыжка преодолел метров двадцать и, сильно оттолкнувшись от крыши дорогущего навороченного мерседеса, швырнул гранату и сразу же начал стрелять в широкую спину беса, которая своим немыслимым изгибом полностью закрывала от меня его затылок. Успел выпустить пять пуль. Спина вздрагивала при попаданиях, отлетали какие-то ошметки, но Бледный этого словно не замечал. Лишь падающая прямо на него граната была идентифицирована, как угроза. Высокая фигура метнулась вправо, ее очертания смазались и снова приобрели четкость за грузовой газелью, которая приняла на себя удар разорвавшейся эфки, полностью закрыв беса. Я приземлился, перекатился через голову, встал на одно колено, перехватив пистолет обеими руками и дострелял обойму, стараясь попасть в голову. Бледный снова утратил четкость, уворачиваясь от моих пуль. Получалось это у него очень хорошо. Он не сделал ни шага, но верхняя часть его тела, вдруг словно став резиновой и очень гибкой, исполнила невероятно быстрый танец, пропуская все, что летело точно в голову, мимо. Ни одного попадания!
  Значит, придется грызть зубами! Я отшвырнул в сторону разряженный пистолет и рванул прямо к нему. Но Бледный, видимо, подумав, что недостаточно удивил и поразил меня своей ловкостью, решил продемонстрировать еще и силу. Длиннющие худые руки с огромными кистями схватили какой-то невзрачный седан за нижний порог и междверную стойку кузова и швырнули автомобиль в меня. Просто так! Взял и кинул. Делов-то...
  Бросок был настолько мощным, что у машины отлетели два колеса. Они ушли вертикально верх, а сам седан, вращаясь, устремился прямо мне в лицо, почти касаясь поверхности моста. Зрелище было грандиозным и завораживающим. Пришлось срочно падать на задницу ногами вперед и пропускать эти полторы тонны металла, стекла и пластика над собой. Все равно задело по голове передним бампером, который с сочным хрустом лопнул и разлетелся на куски. Голова, к счастью, не лопнула, но на долю секунды я потерял чувство ориентации в пространстве, а когда снова нашел его, оказалось, что я скольжу на спине по бетону навстречу бесу, уже занесшему правую ногу для удара. Успел вскинуть руки, закрывая лицо, а потом металлический носок огромного берца врубился в предплечья, изменив траекторию моего скольжения так, что я, откатился на несколько метров в сторону.
  Прямо рядом со мной с неба упало колесо. Ударилось, высоко подпрыгнуло и скрылось за ограждением. Следом за ним - второе. Руки нещадно ломило, гудело в голове, но я все-таки смог вскочить на ноги и встретить следующий удар подбежавшего Бледного еще одним блоком.
  Большой мальчик! Те трое разноцветных были немаленькими, а уж этот - просто танк! Драться с бесом было нелегко, потому что людей такого размера не бывает. Не бывает таких длинных конечностей, такой скорости и силы. Не будь я подпитываемым потоком энергии извне, долго бы не продержался, а так - хотя бы мог отбиваться, но все попытки контратаковать были бесполезны. Я тупо не доставал его ни в корпус, ни, тем более, в голову. Зато он доставал! Спустя несколько мгновений этого боя на запредельной скорости, я перестал чувствовать свои руки и ноги, которые подставлял под удары, а он все лупил и лупил. Молча и яростно.
  Вдруг, после очередной серии выпадов бес замешкался, будто выбившись из сил. Наконец-то! Я прыгнул на него, целясь ногой в ничем не прикрытый череп, но совершенно неожиданно почувствовал его руки, похожие на огромные садовые вилы, смыкающиеся на моем бедре и плече. Уже понимая, что Бледный развел меня, как салагу, я все-таки попытался довести свою атаку до конца. Получилось не очень. Нога вскользь прошлась по лысой голове, а меня с чудовищным ускорением дернуло в сторону. Бес играючи снял мое тело с траектории прыжка, крутанул вокруг себя и в точности также, как совсем недавно несчастную машину, со всей силы швырнул меня за пределы моста. Туда, где клубился в пустоте серый туман, а внизу лениво перекатывалась ядовитая жижа.
  Единственное, что я успел сделать - это выбросить в сторону свободную руку и схватить гада за лопатку, сильно выпирающую из покатой спины.
  Наверное, со стороны это выглядело забавно. Однако, ни мне, ни Бледному было совсем не до смеха. Бес почувствовал мои пальцы, вцепившиеся в натянутую кожу за торчащей костью, лишь в момент броска, поэтому остановиться уже не смог. Меня кинуло прочь, но сила рывка была настолько дикой, а моя хватка такой отчаянной, что лопатку Бледного с омерзительным треском рвущихся мышц и сухожилий вывернуло из спины, а сам он кувыркнулся вперед красивым сальто. Я же все-таки полетел в Реку, так как руку по всей длине прострелила огненная боль, и пальцы разжались сами собой, но совсем не с той скоростью, с которой хотел бес, отправляя меня в этот полет. Изрядная доля этой скорости передалась ему самому посредством жесткой сцепки моей руки и его лопаточной кости. Только поэтому я смог ухватиться здоровой рукой за край ограждения и вместо того, чтобы низринуться в медленные воды Реки, всем телом ударился о торец моста. Повис на одной руке, скребя ногами по бетону. Вывернутая левая с растопыренными, переломанными пальцами была словно чужой и болталась тяжелым, очень мешающим грузом.
  Хорошо, что вообще, не оторвалась... Ребра, нос и еще множество костей и тканей, которые за последние минуты неоднократно подвергались, казалось бы, фатальным повреждениям, сейчас функционировали как ни в чем не бывало, так что и рука, наверное, скоро восстановится. Главное - не привыкнуть к этой относительной неуязвимости. Не забывать, что все это взаймы и на время.
  Упершись ногами, я подтянулся и осторожно поднял голову над парапетом. Бес вставал на ноги буквально в двух шагах. Он тоже остался практически без руки. Правое плечо неестественно выпятилось вперед, лопатка, покрытая черной кровью, торчала из спины, а сквозь бледную кожу, выглядывавшую из-под рваного камуфляжа, было отчетливо видно переломанную надвое ключицу.
  Увидел меня, злобно прищурился и с силой пнул оцинкованную, ребристую полосу ограждения своей длинной тощей ногой. Парапет не выдержал. Две металлические стойки с хрустом вырвало из бетона, а амортизирующая консоль полосы, за которую я держался, лопнула поперек ближайшего стыка и под весом моего тела устремилась вниз, выдергивая одну за другой следующие опоры. Я со всей силы сжал пальцы, так, что острый край прорезал перчатку и впился в кожу, однако рука все равно заскользила по гладкой поверхности. Вроде бы зацепился за торчащий светоотражатель, но в этот момент очередная стойка наверху, оказавшись достаточно крепкой, удержалась в теле моста, и обрушение парапета резко прекратилось. Инерция дернула мое тело вниз, и я вместе с выдранным с корнем катафотом в руке полетел в Реку.
  В глазах застыла картинка серого неба, через которое бесконечной диагональю проходил такой близкий, но уже недосягаемый край мостового полотна, а также широкие плечи и омерзительная харя Бледного, торчащие над ним. Как глупо. Столько усилий и вот так...
  Додумать мысль моя голова не успела, так как, спустя полсекунды полета, она сильно ударилась обо что-то затылком. Меня развернуло в воздухе, и я в последнем, каком-то совершенно безнадежном броске постарался схватить это что-то своей окровавленной рукой.
  Как ни странно, схватил. Снова повис, болтая ногами в воздухе и раскачиваясь, а потом, скрипя зубами от боли, подтянулся и втащил себя на рифленую железную плоскость. Отдышался, сел и осмотрелся, все еще не веря своему счастью. Я находился на длинной, огражденной площадке, подвешенной в нескольких метрах снизу моста. Площадка тянулась по всей его ширине. Вертикальные подвесы заканчивались ходовыми колесами, стоящими на балках с рельсами, приваренным через закладные к железобетонной поверхности сверху. Очевидно, она предназначалась для ремонтных бригад и могла передвигаться под всем пролетом с помощью этих колес и рельс.
  На простое везение списать это было уже нельзя. Неведомые ремонтники оставили свою люльку именно в том месте, над которым бес сбросил меня с моста! Кроме как чудом, такое никак не назовешь. Чудо, провидение, промысел... Может быть, если бы я знал, каким образом такие сюжеты иллюзии коррелируют с реальностью, то есть - какие именно процессы и элементы моего боя с Бледным олицетворяют здесь мост, сломанное ограждение, ремонтная площадка и прочее, мне было бы легче что-то понять, но пока все происходящее было непостижимым.
  Ясно было одно. Мне явно кто-то помогал. Корректировал и поддерживал в тех самых "пределах допустимого", о которых мне говорила сущность, назвавшая себя Иваном. С одной стороны, это обнадеживало, с другой - было немного неприятно чувствовать себя всего лишь инструментом в чьих-то руках. Хотя, второе ощущение, наверняка, было протестом уязвленной человеческой гордыни, поэтому его я решил игнорировать. Лучше доверять тому, кто несколько раз вытаскивал тебя из-под молотков, а не искать подвоха...
  Медленное, едва заметное движение надо мной. Я поднял голову. Мост снова начал расширяться.
  Зараза! Этот ублюдок опять уходит. Нельзя! Ни в коем случае!
  Я поднялся на ноги. Голова резко закружилась. Ухватился за ограждение окровавленной рукой. Нет, долго в таком режиме сложно. Сколько бы силы в меня не вливалось, организм все равно имеет свои пределы. За сегодняшний безумный и бесконечный день он перенес и выдержал столько, сколько не испытывал за год. В конце концов, я несколько раз был при смерти...
  Но, видимо, по-другому - никак. Только на зубах, на самой грани жизни и смерти. Ладно, прорвемся!
  Попробовал пошевелить левой рукой. Получилось, хотя я ее по-прежнему не чувствовал. Надо срочно лезть наверх и догонять! Только как?
  Ответ на вопрос был приварен к дальнему от меня краю площадки. Лестница. Обычная металлическая стремянка соединяла площадку и торец моста. Я устремился к ней и обнаружил еще один сюрприз. Куча инструментов и проводов в большом деревянном ящике прямо около лесенки. Я мог бы поклясться, что его только что там не было! Странно...
  И из этой кучи торчал лом. Здоровенный, чуть рыжеватый от коррозии, лом.
  - Спасибо! - С чувством сказал я, сам не знаю кому, и протянул руку, чтобы взять подарок.
  И тут меня снова качнуло. Да так, что пришлось присесть на корточки! Отдышался, встал и предпринял еще одну попытку. Пальцы коснулись холодного металла, и вновь волна дурноты прошлась по телу. Наверное, стоило задуматься над этими странными приступами слабости, но я был слишком измотан. Дают - бери! Хрена тут думать?! Я сжал пальцами лом и неуклюже поднял его постепенно обретающей чувствительность рукой. Тяжелый. Острый.
  Дурнота тут же прошла. Я пару раз взмахнул подарком, примеряясь к его длине и весу, и полез наверх. С ломом это было не очень удобно, но я справлялся. Стремянка жалобно скрипела и ходила ходуном под моей тяжестью, но я почему-то был уверен, что она не оторвется. Просто не имеет права!
  Добрался до несущего рельса. Лестница кончилась, но надо мной было еще метра три гладкой, вертикальной поверхности бетона. По идее, тут должна быть вторая стремянка, служебный выход на мост. Иначе, как та самая благословенная ремонтная бригада ушла отсюда? Не вниз же прыгнула? Но стремянки не было... С другой стороны, - это было бы уже слишком.
  Перехватил лом правой рукой, размахнулся и швырнул его вверх, словно копье. Он подлетел и скрылся за ограждением. Через секунду сверху донесся металлический лязг. Оружие переправил, теперь дело за малым. Мост, между тем продолжал расширяться. Я чувствовал это всем телом, всеми фибрами души. Надо бы поторопиться... Хорошенько продышался, еще раз посмотрел наверх. Три метра - смешная высота для меня, вот только оттолкнуться нормально не получится. Ладно, куда деваться...
  Прыжок. Стремянка под ногами с треском вырвалась из бетона и полетела вниз. А я полетел вверх. Правда, совсем невысоко. Завис в воздухе, смешно перебирая ногами, но за край схватиться все-таки сумел. Левая рука тут же соскользнула, зато правая вцепилась намертво. Повисел пару секунд, осторожно подтянулся, уперся ногами и прыгнул еще раз. Готово! Перевалился через ограждение, поднялся, огляделся.
  Пипец! Мост уже был похож на палубу авианосца. Количество полос перевалило за два десятка. Неожиданно проснувшийся во мне конструктор удивленно поинтересовался, как такая махина держится на одном ряду пилонов? Не знаю. Каком кверху! Тут же все ненастоящее...
  Где Бледный?
  Горбатая спина приближалась к берегу. К моему Городу. Почему-то сейчас я воспринимал его именно своим. Не той подробной, но совершенно чужой копией, которой привык считать, а конкретно тем городом, в котором я когда-то жил. И эта жуткая тварь из неведомых пространств сейчас войдет в него. А вслед за ней по проложенному и укрепленному широкому пути, в который постепенно превращался мост, пойдут следующие. Собранные из глубины бесчисленных лет прошлого и будущего, родившиеся в сотнях неизведанных чужих галактик или выращенные в тысячах Аквариумов. Тьма тем тварей. Легион тварей. А может быть кто-то один, но такой, что стоит целого легиона... И тогда Города не будет. Ничего не будет...
  Разыгравшееся воображение разбудило внутри меня ярость. Не заливающие глаза кровью бешенство и исступление, а холодную, праведную ярость, с которой человек защищает свой дом от вторгнувшегося врага. Я повернулся, вспомнив про лом. Тот терпеливо ждал меня на асфальте метрах в пяти от края. Поднял его и побежал. Ярость словно влила в меня новые силы. Усталость и боль прошли без следа, тело переполняла энергия, я двигался в каком-то новом режиме. Быстрее, выше, сильнее! Олимпийский девиз человечества снова обновил рекорды своих постулатов в моем организме.
  Бледный, в отличие от меня, явно двигался с большим трудом, словно преодолевая какую-то вязкую среду, которая с каждым его шагом становилась все плотнее. Казалось, он про меня забыл, во всяком случае, на мое возвращение на мост он никак не отреагировал. Как шел, так и шел.
  А я бежал.
  Высокая, сутулая фигура в странном камуфляже быстро приближалась. Вот бес чуть повернулся, из-за кривого плеча показалась его отвратительная морда, злобно вспыхнули глаза, а рот растянула довольная улыбка. Чему ты радуешься, урод?! Тот снова спрятал голову за горбом и продолжил движение к берегу.
  Не добегая метров десяти, я взвился в воздух и замахнулся ломом, как пикой, целясь в центр спины между лопаток. В последний момент решил все-таки не метать свое оружие, вдруг промахнусь, а просто ткнуть им противника. Выдержал паузу и на излете выбросил руку с ломом вперед. Удар! Сильный и быстрый. И не менее быстрый разворот беса всем корпусом вниз и в сторону. Мой лом пронзил пустоту, а Бледный, выпрямляясь, встретил мое разогнавшееся тело мощным апперкотом. Почти встретил. Уже приземлившись, я успел выставить колено и ударить им беса в голову. Его кулак просвистел около моего лица, а сам он потерял равновесие и свалился на колени. Я перелетел через него, кувыркнулся, звеня ломом о бетон и, вставая, развернулся и огрел его по спине, словно обычной дубиной. Лом замечательно компенсировал нашу с Бледным разницу в длине рук. Теперь уже он упал полностью, пропахав мордой проезжую часть. Попытался метнуться назад, причем очень шустро, так как двигаться в противоположную сторону моста ему очевидно ничего не мешало, но я был проворней. Удар сверху вниз и второй - слева направо. Оба в голову. После второго бес отлетел метра на два и оказался на спине. Мотнул башкой, разбрасывая вокруг черные брызги своей крови, кувыркнулся назад и вскочил на ноги, как ни в чем не бывало. Пипец! После моих страшных ударов его рожа стала еще безобразнее. Челюсть сдвинута в сторону, через правую щеку видно раскрошенные зубы, череп на макушке проломлен, из неслабой вмятины на его гладкой поверхности стекает по лицу что-то омерзительно-тягучее, а ему хоть бы хны! Стоит, пялится!
  Мы застыли друг перед другом. Бледный молча сверлил меня злобным взглядом. За все время боя он не издал ни звука. Вообще, никто из четырех бесов, не сказал ни слова здесь, на мосту. Даже Альбинос, хотя до боя в Аквариуме он был очень даже разговорчив...
  Бес опустил глаза, увидел лом в моих руках и снова довольно оскалился. Я не понимал, почему лицезрение металлического штыря, которым я только что изуродовал его морду, доставляет бесу такое удовольствие. Может он мазохист? Еще хочет? Да, пожалуйста, мне не жалко!
  Прыжок, размах и удар. Наискосок, от земли, прямо под челюсть, в подбородок. Бес подлетел и тяжело рухнул на спину. Я подскочил, перехватывая лом и поднимая его, словно дворник, разбивающий лед. Только вместо льда подо мной было мерзкое полупрозрачное лицо, в которое я и направил ржавый подрезанный наконечник. Я вложил в этот удар все свое тело, всю физическую силу, которой сейчас обладал. Бес широко распахнул глаза с красными зрачками, открыл пасть в беззвучном вопле то ли ужаса, то ли ненависти и попытался убрать голову в сторону, но как-то очень вяло. Лом пробил его правую скулу, прошел насквозь через череп и глубоко погрузился в бетон, чуть согнувшись посередине. Я не смог справиться с инерцией удара и свалился прямо на Бледного, тело которого затряслось в предсмертных судорогах. Готов!
  И тут мир содрогнулся от тяжкого, но практически беззвучного удара, сотрясшего пространство. Машины вокруг дружно подпрыгнули, зависли в воздухе, а потом так же дружно упали обратно. Раздался многоголосый скрип рессор и дребезг стекол, где-то истошно завопила сигнализация, туго натянутые ванты моста зашлись низким, пульсирующим гудением.
  Меня тоже подбросило на полметра вверх, развернуло, и я снова рухнул на беса, на этот раз спиной. Весь измазался в вязкой жидкости, выплеснувшейся из пробитого лица, скривился от отвращения и откатился подальше. Устало откинул голову на асфальт и посмотрел в небо. Оно равнодушно клубилось вихрями тумана, обволакивающими бесплотными серыми крыльями чуть вибрирующие после удара пилоны. Секунд через десять потревоженный Аквариум успокоился и затих. Неужели все? Я уже начал думать, что это безумие будет длиться вечно...
  Встал на ноги, вернулся к Бледному. Да. Как там говорят? Против лома нет приема?..
  Бес, пришпиленный к бетону погнутым штырем, колотился, как потерпевший. Длинное, худощавое тело ходило ходуном и, наверное, если бы не лом, намертво державший голову, пустилось бы в пляс по всей ширине моста.
  Ну давай, рассыпайся и улетай уже, сволочь! Я устал. Я к Насте хочу...
  Но сволочь не рассыпалась и не улетала. Пятки и локти Бледного выбивали частую барабанную дробь, спина ритмично выгибалась; бес был похож на человека, застигнутого сильным эпилептическим припадком. Вот только мозг этого человека вытекал из совершенно несовместимой с жизнью раны, что позволяло с огромной долей вероятности предположить, что он мертв. Тогда, что это? Затянувшаяся агония?
  Непонятно...
  Неожиданно со стороны туманной бесконечности, в которой исчезала раздавшаяся в стороны лента моста, задул ветер. Он легкими касаниями трогал лицо и шею, но приносил не свежесть, а наоборот, оставлял ощущение какой-то липкой затхлости на теле.
  Я повернулся к потоку воздуха и сделал несколько шагов ему навстречу.
  Ветер... В Аквариуме?..
  Блин! Чем дальше в лес, тем толще партизаны!
  Ветер крепчал. Не порывами, а равномерно и плавно, словно где-то работал огромный вентилятор, которому медленно добавляли и добавляли мощности. К неприятным физическим ощущениям на коже присоединился запах. Очень тонкий и в то же время стойкий незнакомый аромат. Терпкий аромат тяжкой болезни, страдания и смерти. Именно такие ассоциации он транслировал в подсознание, проникая в ноздри. Я содрогнулся всем телом. Отвратительно...
  Ну а потом начались и визуальные эффекты. В самом сердце тумана, в той невидимой точке горизонта, где должны были сходиться исчезающие в серой дымке полосы моста, появилось черное пятно. Оно колебалось и росло, очень быстро превращаясь во что-то, похожее на клубы дыма или грозовую тучу. Второе сравнение оказалось более точным, так как вскоре приближающаяся чернота расцвела серией ярко-красных вспышек, из которых в разные стороны устремились тонкие, изломанные контуры молний. С запозданием прилетели далекие глухие раскаты грома. Пока тихие, словно невнятное злобное ворчание, но судя по затрясшемуся под ногами мосту, очень и очень свирепые.
  Тьма разрасталась. Дальние пилоны уже исчезли в ее плотной, шевелящейся массе. Казалось, чернильное пятно с алыми прожилками, будто огромный голодный спрут, пожирало само пространство Аквариума вокруг, жадно превращая его в себя.
  Третий раз за день я наблюдал начало Армагеддона. Сначала - величественное схождение с небес Негров, потом - грандиозное перевоплощение бесов в колоссы крутящихся разноцветных вихрей... Кто на этот раз? Альбинос заявлял, что выше их только некий Закон. Великий и непостижимый. Строгий, но щедрый. Неужели он?..
  Мои размышления прервал громкий треск рвущейся ткани за спиной. Я резко обернулся.
  Твою ж мать!
  Тело Бледного больше не тряслось. Оно встало на какой-то совершенно немыслимый мостик, касаясь проезжей части только пятками и прибитой ломом к бетону башкой. Горбатая спина прогнулась в обратную сторону, из-за чего широкая грудь беса выпятилась колесом в небо, словно кто-то сильный и невидимый крепко прижал одной рукой ноги, а другой - со всей силы тянул мертвое тело за ремень вверх. Выломанные ребра, измазанные черным, торчали из камуфляжа; именно тот самый звук, с которым их острые концы прорывали плотную материю комбинезона, заставил меня обернуться. На пару секунд Бледный застыл в воздухе, похожий на сюрреалистическую букву Л, а затем с гулким, тяжелым хлопком вздрогнул, будто внутри него что-то взорвалось, туловище его заколебалось и начало трансформироваться. Выставленные, словно два ряда зубов, ребра вдруг стали очень подвижными и гибкими. Они вытягивались и оплетали беса, став похожими на толстые живые канаты, которые в несколько оборотов замотали его спину и грудь, а затем разделились на четыре отдельных пучка. Один из них продолжил превращать торс Бледного в веретено, два устремились к ступням и голове, все также оборачиваясь вокруг мертвой плоти, а четвертый направился вверх, закручиваясь сам вокруг себя в спираль и постоянно утолщаясь.
  Эти омерзительные канаты все бежали и бежали. Казалось, что где-то внутри живота беса работает маленькая, но очень активная фабрика по их производству. Мелькали в глазах белесые округлые змеи, напоминая батальон уменьшенных, зато еще более противных, Нару мушей. Даже лом, подкинутый мне металлический лом, который решил исход нашего с Бледным поединка, не вывалился из этой кучи-малы посторонним, чужеродным предметом, а превратился точно в такой же шланг, потерял твердость, согнулся полукругом, а потом молниеносно втянулся внутрь этой веселой карусели.
  Я застыл, не в силах отвести взгляд от происходящего безобразия, и не знал, что предпринять. Не драться же с этой ожившей кучей макарон? Или все-таки попробовать скинуть ее на хрен с моста, пока не поздно? Я прекрасно осознавал, что передо мной уже не бес. Кто-то другой проникал сюда через бездыханный труп Бледного. Кто-то, кто намного круче и серьезнее. Хотя куда уж серьезнее? Ярость, которая управляла мной совсем недавно, ушла. Вместо нее меня захлестнуло непонимание и какая-то совершенно детская обида. Так же нечестно! Негров вон, двенадцать было, бесов - четверо, а я один! Всех замочил, блин! И опять...
  Все твердили о правилах и законах игры; и Иван, и бесы. Хотя лично мне все это ни разу не кажется игрой. В игре тебя не пытаются сутки напролет убить с изощренной жестокостью, в игре после победы, не появляется раз за разом еще более сильный противник, в игре есть логика, четкая и понятная. Может она, конечно, и здесь присутствует, только не для меня, а для них; и если правила все-таки существуют, то мои оппоненты как-то слишком легко и безнаказанно их нарушают, в отличие от меня. Или я тоже нарушаю?..
  Все этот гребанный лом! Не надо было его брать, надо было лупить Бледного руками и ногами до посинения! Кто мне вообще его подкинул?
  Слишком много мыслей. Слишком много сомнений. Я стоял на месте и судорожно размышлял, вместо того, чтобы что-то делать. Впрочем, скорее всего было уже поздно. Метаморфозы неведомой твари заметно ускорились. Из сероватой плоти, скручивающейся и стремившейся вверх из бывшего живота Бледного, начало формироваться что-то, похожее на торс с руками и головой. Обмотанные толстым слоем быстрых, живых канатов ноги беса с одной стороны, а также его башка и плечи, касавшиеся бетона, с другой, стали левой и правой ногами новорожденного чудовища. Фигура с грубыми очертаниями, напоминающими человеческие, уже была размером раза в два больше меня и продолжала расти, постепенно темнея и нависая над моей головой. Я машинально попятился назад, споткнулся, упал на задницу, не в силах отвести взгляд от отталкивающего зрелища. Неожиданно громко шарахнул гром, до этого еле слышный и ощущаемый скорее телом, стоящем на сотрясаемом мосту, нежели ушами. Сейчас же яростный раскат с неба ударил по барабанным перепонкам так, что на несколько секунд я просто оглох, слыша только тонкий и противный писк. Обернулся через плечо. Чернильная туча, пронзаемая молниями, была еще далеко, но от нее протянулись семь клубящихся дымных щупалец, которые расчертили небосвод параллельными дрожащими линиями и вонзились в тело материлизующегося рядом со мной существа. Оно разом вымахало еще на несколько метров в высоту и в ширину, окончательно почернело, а движущаяся и разраставшаяся плоть стала похожа на густую, кипящую нефть, из которой выдувались и лопались огромные пузыри.
  Достигнув габаритов двухэтажного коттеджа, гость перестал увеличиваться в размерах и начал менять облик за обликом, словно выбирая, какая именно физическая оболочка ему больше нравится. Невнятная форма гуманоида, принятая вначале, видимо чем-то его не устроила, так как из черной, пузырящейся массы вдоль хребта и плеч выдвинулись острые шипы, сразу же вызвав в моем воображении образ незабвенных Негров, руки удлинились, плечи стали гротескно-широкими, голова маленькой и приплюснутой. Получилась гигантская, шипастая горилла, которая сверкнув тусклым алым пламенем, горящим в глубине еле угадываемых на иссиня-черной морде провалах глазниц, широко раскрыла пасть. Настолько широко, что казавшийся окном в бездну овал перекрыл собой всю плоскость лица, а потом начал исторгать из себя новое тело, будто выворачивая гориллу наизнанку. Секунда - и передо мной застыл огромный богомол или скорпион со множеством ног, клешней, прочих ломаных, заостренных конечностей и зависшим над головой изогнутым длинным хвостом. Еще секунда - и богомол превратился в дракона со множеством голов разного размера на шеях различной длины и толщины. Головы были увенчаны острыми рогами, лапы матово поблескивали бритвами когтей, а хвост, став еще длиннее, завернулся в несколько оборотов вокруг гибкого, поджарого змеиного туловища. Я зачем-то посчитал торчащие во все стороны части тела - четыре ноги, семь голов, десять рогов. Как-то очень несимметрично... Дракон вытянул свои шеи вниз, окружив меня семью сморщенными, страшными и злобными лицами, которые дружно распахнули рты в беззвучном вопле ненависти.
  Меня окатила волна смрада. Все тот же мерзкий, сладковатый дух боли и небытия, что и приносимый ветром, но в разы плотнее и резче. Удушливая и пробирающая до костей вонь древнего склепа, тысячелетия впитывающая и аккумулирующая эманации смерти и тлена. Меня замутило от отвращения, и я подумал, что, в виду отсутствия у меня в этой иллюзии ментальных способов взаимодействия с окружающим пространством, информация о качествах и свойствах объекта на нематериальном уровне доходит до моего сознания вот так - в виде запахов, звуков и визуальных образов. Оставалось только догадываться, какую адскую ауру источает вокруг себя эта тварь в реальном мире...
  Дракон взмахнул хвостом, описав в воздухе идеальную окружность, и ударил им по мосту. Все автомобили вокруг вновь подпрыгнули, а по полотну в обе стороны пошла волна. Поверхность бетона изгибалась, словно вода, жалобно гудели ванты, пилоны чуть заметно покачивались.
  А потом с неба пали звезды.
  Десятки огромных, раскаленных до слепящей желтизны болидов с ревом вторглись в атмосферу и рассекли туманный небосвод Аквариума яростно горящими вертикалями. Отовсюду начали доноситься низкие звуки тяжелых, оглушительных всплесков, с которыми низвергающиеся тела обрушивались в Реку. Тягучая и ленивая субстанция, окружающая мост, неожиданно резво устремилась вверх столпами исполинских фонтанов, хаотично выстреливающими из ее совсем недавно гладкой поверхности. Брызги наполняли воздух густой и горячей взвесью, которая, не успевая опадать вниз, с шипением испарялась, делая небесный туман еще более плотным и низким. Зловонный ветер, дующий из медленно, но неумолимо надвигающейся черноты, стал обжигающим и очень влажным. Я отстраненно отметил, что ни один метеор не ударил ни по мосту, ни по Городу; вся эта дьявольская артиллерия работала исключительно по Реке, причем, через ту точку, где расположились мы с семиголовым драконом, словно провели невидимую черту, параллельную берегу, по ту сторону которой до сих пор не упал ни один огненный снаряд.
  Я так и не успел подняться на ноги, совершенно оглушенный и дезориентированный этой чудовищной вакханалией, когда безумные метаморфозы твари передо мной резко прекратились. Я увидел еще несколько совсем уж непонятных и немыслимых обличий, а потом темная масса волнующейся плоти снова сформировалась в костлявую человекоподобную фигуру с двумя руками и двумя ногами, которая, слегка присев на корточки, наклонилась и нависла надо мной. Эта фигура очень напоминала Бледного, из тела которого она собственно и вылезла, но размер был намного больше; даже в таком полусидячем положении высоты в ней было метров пять - шесть. Матово-черная, пористая кожа местами свисала длинными, рваными лоскутами, колыхаемыми сильным ветром, от чего казалось, что существо находится в постоянном движении, а местами - туго обтягивала скелет. Даже мне, знающему человеческую анатомию довольно посредственно, было совершенно очевидно, что скелет этот точно не людской. Немыслимо извивающийся рисунок ребер, позвоночный столб, больше похожий на гребень ящера, усеянный все теми же острыми шипами, четырехсуставчатые конечности с раздутыми маслами, шестипалые кисти рук с блестящими конусами когтей, тонкий, остроконечный хвост. Ноги же, вообще, заканчивались не ступнями, а непонятными массивными, цилиндрическими наростами. Еще более неприятным зрелищем оказалась толстая шея, длинная и гибкая, как змеиное тело, но самой страшной была голова, эту шею венчающая. Вроде бы совершенно обычных человеческих пропорций, разве что - больше размером и черная, однако, когда я пригляделся повнимательней, сердце свело судорогой, и оно ухнуло куда-то вниз.
  Лицо у этой головы было моим.
  Я очень давно не смотрелся в зеркало, но ошибиться было невозможно. Я любовался лицом храброго пожарного Егора. Увеличенным, цвета вороного крыла, но до боли знакомым. И выражение этого лица было таким, словно его обладатель мертв или находится в каком-то наркотическом трансе. Глаза со скорбно опущенными вниз уголками закрыты, рот, напротив, приоткрыт, с нижней губы свисает длинная черная нитка слюны.
  Никакая мысль даже не успела сформироваться у меня в мозгах, я просто был целиком поглощен чувством абсурдной и кошмарной неестественности происходящего, когда мир сотряс еще один тяжкий удар. Точно такой же, как совсем недавно, когда я проткнул голову Бледного, только, кажется, сильнее. Звезды с неба начали валить еще яростней, но через секунду резко прекратили падать, осыпавшись, словно последние яблоки с яблони после хорошего пинка по стволу. Наступила звенящая, напряженная тишина...
  А потом пришел Он.
  Угловатая черная плоть, нависшая над моей головой, вздрогнула, будто глубоко и сильно вздохнув, и наполнилась содержанием и мощью. Глаза медленно открылись, и каждую клеточку моего тела пронзил Взгляд. Ужасный, непознаваемый и запредельный. Тот самый Взгляд, краешек которого когда-то коснулся моей души, когда она пыталась прорваться к планете Ануннаков. Та самая Мысль, задевшая меня тогда лишь своим отголоском и отправившая мое "Я" в глубокий нокаут на несколько дней. Да, это был Он. Оно. Неважно... Все неважно.
  Зверь. Именно так его зовут. Он пришел. Он все-таки пролез в этот мир. Проник, просочился, протиснулся в щель, которая раньше была слишком мала для Него, но теперь расширилась достаточно для того, чтобы стать дверью из невообразимой жуткой бездны иной реальности сюда. И все потеряло смысл. Вся эта долгая борьба, боль, страх, ненависть, надежда, любовь... Все бесполезно. Меня парализовало чувство всепоглощающего отчаяния и безысходности. Оно было таким сильным, что затмило даже отвращение и неприятие иномировой, совершенно чуждой всему привычному, твари с моим лицом.
  Губы Зверя растянула улыбка. Обнажились ровные, поблескивающие острия зубов. Глаза Зверя светились мыслью, интеллектом, разумом. Колоссальным, нездешним, давящим и сминающим волю. Взгляд Зверя пронзал насквозь все горизонты сознания и души, видел каждую мысль, каждое чувство, знал обо мне такое, чего до сих пор не знал даже я сам. Это было невыносимо и кошмарно. Мне вдруг очень захотелось умереть. Уйти в небытие, исчезнуть, лишь бы не смотреть на собственное лицо, варварски изуродованное безразмерным и равнодушным злом, не помнить об этой твари и никогда не узнать, что будет дальше...
  Хищная улыбка Зверя стала еще шире, глаза сузились, и я понял, что и смерть - больше не вариант. Даже там, за пределами существования, Зверь будет безраздельно властвовать мною. Мною, Настей, и всеми, кого я когда-то знал или не знал. Теми, кого уже нет, и теми, кто еще даже не родился. Теперь Он будет существовать в каждой секунде прошлого и будущего, в каждом атоме нашей Вселенной. А моему новорожденному сыну уготована судьба правителя этого жуткого царства порабощенных и корчащихся в муках неисчислимых душ. Роль проводника и исполнителя Его воли, утолителя Его вечного голода, эмиссара Его миропорядка.
  Это знание появилось во мне в виде красочных и кошмарных образов, которыми вместо слов оперировал Зверь. Он с удовольствием показал мне свои планы относительно всей разумной жизни в обозримой ойкумене, пока Его сознание с садистской любознательностью препарировало мое. Я остолбенел, как мышь перед удавом. Базовый животный инстинкт под названием "бей или беги" оказался совершенно бесполезным, ибо ни бить, ни бежать не было никакой возможности. Сокрушительная воля Зверя не позволяла не то, что пошевелить пальцем, но даже и просто осознанно подумать о попытке сопротивления.
  Я отстраненно чувствовал, что меня с любопытством изучают, словно удивительную заморскую зверюшку, про которую много слышали и вот теперь наконец-то появилась возможность рассмотреть. От непостижимой и огромной сущности, окружившей меня со всех сторон и пронзившей насквозь мои душу и разум, исходили волны, которые можно было с натяжкой идентифицировать, как интерес, удовлетворение, а потом - пренебрежительное самодовольство и злорадная усмешка. Наконец потрошение моего "Я", видимо, подошло к концу, так как жуткое лицо отодвинулось, а тиски, сковавшие сознание, начали разжиматься, оставляя, однако, вовсе не чувство облегчения, а всеобъемлющие опустошение и безысходность. Все, что я теперь хотел - это скорее доползти до ограждения и броситься вниз, так как любая мысль о дальнейшем существовании была невыносима. Он не будет ни мучить, ни убивать меня; я все сделаю сам. Жить после этой встречи невозможно... Да и не жить тоже...
  Фигура Зверя уже выпрямлялась и отворачивалась в сторону Города, ледяные бесплотные скальпели Его интеллекта были практически извлечены из меня, когда неожиданно Он на что-то наткнулся. Резкий разворот обратно ко мне, сжатые с линию черные губы, раздутые ноздри, огненные, страшные глаза, в которых вместо издевательской насмешки плескались ярость и гнев. Скальпели снова погрузились в мое сознание. Глубже, еще глубже... А потом голова взорвалась яростной болью, которую при всей ее интенсивности, я встретил чуть ли не с радостью; физические страдания помогали вытеснить страдания душевные, бывшие намного мучительней.
  Боль достигла пика, за которым уже маячила смерть, а потом резко исчезла. Вместо нее мой разум заполнили воспоминания, торопливо и грубо выдранные с самого нижнего, крепко-накрепко запертого ранее, уровня. Замелькали отрывки потерянного промежутка моей нормальной, привычной жизни в далеком мире людей, телефонов и машин. Знойное, одинокое лето в Городе. Тоска и страх... Запой на даче у Макса, Нару муш в Реке, гроза. Растерянность и страх... Измена и уход жены, расставание с дочерью, стылая, беспросветная осень, псевдоглюки и Ануннаки. Отчаяние и страх... Запой, попытки суицида, дурка, Петя, менты. Страх, страх, страх... Зима, тесть, Новый год, прорубь... Я наконец-то вспомнил все.
  Зверь, наткнувшийся на этот ящик Пандоры, запрятанный в глубинах моей памяти и запертый на крепкий замок, без особых усилий достал его содержимое. Просто не мог не достать. Вроде бы полностью изучил меня и взвесил, нашел вовсе не таким интересным и значимым, как можно было предположить, и уже хотел было оставить подыхать, но вдруг обнаружил очень странный участок воспоминаний, почему-то не открывшийся сразу. Напрягся чуть-чуть больше и открыл.
  И оказался очень раздражен. Зверя, конечно, нисколько не интересовали перипетии моей жалкой и никчемной жизни, но все-таки что-то, случившееся незадолго до заброса меня в Аквариум, не оставило Его равнодушным. Та что, планы относительно моей персоны кардинально изменились.
  Хвост Зверя описал плавную дугу в воздухе, а потом меня сильно ударило в спину и дернуло вверх. Черное и широкое острие вылезло из моей груди на уровне солнечного сплетения. Было почти не больно, лишь от неожиданности свело сердце и перехватило дыхание из-за стремительности подъема. Зверь выпрямился во весь свой исполинский рост и поднес мое безвольно повисшее тело к лицу. Бездонные глаза, исходящие ненавистью, оказались на расстоянии вытянутой руки. Секунду Он сверлил меня взглядом, а потом снова улыбнулся; на этот раз почти нежно. Серое небо, прошитое дымными щупальцами и тонкими росчерками вант, закрутилось вокруг и со всей силы обрушилось на меня каменно-твердой поверхностью проезжей части моста. Потом еще и еще. Хвост Зверя, на который я был насажен, словно кусок шашлыка на шампур, колотил меня о бетон. Ломались кости, рвались кожа, мышцы и сухожилия, брызгала кровь. А потом пришла боль, тотальная и абсолютная. Океан боли, зародившийся в груди и быстро затопивший всего меня. Взлет, падение, удар, боль. И так снова и снова. Я даже не заметил, когда глаза заполнила багровая тьма, и я умер.
  ***
  Снежинки.
  Крупные, красивые и совершенно неподвижные. Они висели в воздухе на фоне темного зимнего неба, которое показывал квадратный экран окна. Кровать, обои, занавески... Моя комната. Мой дом...
  Дежавю...
  Я помнил. Все это уже было; я снова видел тот странный, забытый сон, который оказался вовсе не сном. Только в тот раз я был живой, а сейчас нет...
  Мне что-то показывали тогда, какой-то рисунок или схему. Сейчас... Вот!
  Две вертикальные сетчатые плоскости, неподвижно висящие в бескрайнем пространстве. Тогда я не понимал, что вижу, а теперь - все ясно. "Браны" - материализовалось внутри меня заумное слово. Две Вселенные. Два разных полюса бытия. Вещество и темное вещество. Наш мир и мир совсем не наш... Плоскости - огромны, если не бесконечны, их поверхности имеют четыре основных измерения, три пространственных и одно временное, а также несколько свернутых малых измерений. Масштаб непонятен, поэтому сложно оценить расстояние между плоскостями, но даже если оно неуловимо мало или, наоборот - колоссально, это не имеет значения, ибо расстояние это - непреодолимо. Даже свет не способен проникать через незримый барьер, отделяющий нас от этой "теневой" Вселенной, параллельной нашей, о существовании которой можно только смутно догадываться по искаженным гравитационным взаимодействиям и связанной с ними потерей энергии.
  И тут, словно для опровержения этих постулатов, кем-то транслируемых в мое сознание, схема мироустройства очень быстро приблизилась, и моим глазам открылись два фрагмента этих, на первый взгляд ровных, плоскостей, выгнутые друг к другу. Выпуклые участки стягивала тонкая темная пуповина, в середине которой бугрился, будто воспаленный лимфоузел, чуть приплюснутый шар, окруженный петлями множества волосяных нитей. Этот странный клубок между вселенными послушно увеличился, и я узнал планету Ануннаков. Нибиру, Дильмун, Остров. Дом худых, горбатых существ, которых я когда-то называл Хозяевами, странным образом существовал в обеих Вселенных, являясь плотным конгломератом множества свернутых измерений, местом встречи материи и антиматерии, слиянием положительных энергий с отрицательными, сложнейшим переплетением излучений с той и с другой стороны. Нибиру представляла собой некий горизонт, сгенерированный в ограниченной области или своего рода черную дыру, где лучи света возвращаются в исходную точку, встречаясь сами с собой. Нагромождение гравитационных искажений, порождающих временные петли, которые закручиваются вокруг планеты и уходят в прошлое и будущее, позволяя Ануннакам оперировать секундами и эпохами. Кротовая нора, соединившая несоединимое, узкий канал проникновения чужого космоса в наш. Форпост наступления Зверя...
  Оставалось только догадываться, принадлежали Горбатые изначально какому-то одному миру, или всегда балансировали на неуловимой границе двух полюсов. В принципе, это уже не так важно. Важно то, что в определенный момент эта тонкая пуповина в результате упорной и кропотливой работы Ануннаков стала расширяться, позволяя проходить Оттуда отдельным объектам и принципам. Сначала Неграм, а потом и бесам. Теперь же канал увеличился настолько, что стало возможным движение по нему самого Зверя. Пока Он не мог протиснуться в щель целиком и просачивался постепенно, словно вода, но процесс был запущен и вскоре тварь явится сюда во всей своей красе. И запустил окончательную стадию этого процесса, по всей видимости - я, каким-то образом нарушив шаткое равновесие во время схватки с бесами.
  Чем подробнее я вспоминал тот странный сон, тем больший объем информации высвобождался в моем подсознании. Помимо общей модели мироздания, и идентификации нависшей над этим мирозданием угрозы, я теперь теоретически представлял себе механизмы и принципы перемещений во времени, законы управления материей, как в созидающих, так и в противоположных целях, а главное - видел алгоритм действий, необходимый для борьбы с Врагом. Уничтожить Его, конечно, невозможно, но еще не поздно оборвать этот канал проникновения, пока Зверь не набрал критическую массу здесь, и большая часть Его сущности находится на Той стороне. Для этого надо было всего-навсего уничтожить эту пуповину и планету Нибиру во всех измерениях и временах. Делов-то! Причем, знал я это совершенно точно, так как прямо на этой схеме из сновидения была нарисована подсказка, подсвеченная ярко-красным. Вернее, у меня была половина этой подсказки, а недостающая часть, вероятнее всего, находилась у Насти, так как блок в ее памяти тоже был поставлен не Ануннаками. Теперь я это знал точно.
  Но что толку от всех этих знаний, если меня больше нет? Или все-таки есть?.. Если я мертв, чьи тогда это мысли? Кто рассуждает о жизни и смерти, если пожарного Егора размозжили об асфальт? Или теперь я существую лишь в собственном сне, который приснится мне через миллионы лет?
  Нет ответа...
  - Есть. - Раздался тихий голос Насти. - Ответ есть, Егор. Только ты его не можешь или не хочешь увидеть...
  - Настя... - Я не мог даже удивляться. Просто воспринимал все, как есть. - Я не понимаю.
  - Вспомни весь тот сон, вспомни, что говорил Иван. Доверься. Открой глаза.
  Весь сон... Ночь, застывшие снежинки, окно и...
  ...И пронзительное, всепоглощающее чувство Его присутствия. Он был рядом. Передо мной, вокруг меня, во мне. Не Зверь... Не менее величественный, но другой. Абсолютно противоположный чуждой, черной твари, только что убившей меня. Вечный и благой. Я узнал это чувство. Как раз его я испытывал, когда нас с Настей забрасывало куда-то за горизонт при создании контактной пары. Да, это именно Он. Абсолют. Разум, о котором рассказывала сущность, назвавшая себя Иваном. Всеобъемлющий и бесконечный, как сама Вселенная. Информационное поле этой Вселенной, которое я наконец-то увидел и принял; и Его контакт с моей душой, до этого односторонний и упорно мною же игнорируемый, стал двусторонним и осознанным.
  "Чувство запредельного, от которого щемит в груди..."
  Меня захлестнули восторг и благоговение. Я поверил. Сразу и бесповоротно. Словно всю свою жизнь я находился в каком-то полусне, а сейчас наконец проснулся. Непонимание и равнодушную обреченность сменили яркое прозрение и радостное облегчение. Он здесь. Он со мной. Он всегда был рядом, только я упрямо не хотел к нему поворачиваться. Он всегда давал то, что мне было на самом деле нужно, а не то, что я хотел. Я же в своем невежестве не желал этого замечать и считал все свои достижения исключительно собственной заслугой, а трудности и испытания, дарованные мне, чтобы я стал достойным Его любви, списывал на несправедливость и жестокость мира или судьбы, не понимая, что боль - это Его рупор, в который Он кричит мне, потому что по-другому я просто не слышу. А Он все равно продолжал оставаться рядом и любить меня, несмотря на мою глупость, гордыню и неверие. И нужно было всего-навсего задать самому себе совсем несложный вопрос:
  - Кто я такой, чтобы утверждать, что Его нет?
  Темная комната исчезла, вместо нее вокруг вспыхнул яркий, белый свет, а моего сознания словно коснулась сильная, но очень бережная длань, окутав его теплом и благодатью. Долгие сумерки души кончились, наступил ясный солнечный день. Теперь я знал, что жив, ибо смерти не существует рядом с Ним. Смерть и тьма - это от Зверя, здесь же - свет и бесконечная череда уровней бытия, сменяющих друг друга. Не просто жив; я ощущал множественные незримые скрепы, соединившие меня с просторным телом Космоса, встраивающие крохотные частицы моего "я" в стройные ячейки мироздания. И это происходило не только со мной. Рядом была Настя; я не видел ее, но точно знал, что моя любимая ощущает тоже самое. Ее освобожденные воспоминания смешались с моими, недостающая часть подсказки встала на место, образовав единую последовательность необходимых действий. Появилась сила, а вместе с ней пришли новые знания. О жизни и смерти, о себе, о Насте, о сыне, о Нем, о Звере...
  А потом Он улыбнулся и отодвинулся. Я этого не видел, но почувствовал всем своим естеством. Он не ушел, а именно посторонился, словно благословил и пропустил меня дальше по пути своего непостижимого Замысла. Белое полотно вокруг темнело, сквозь него начал проступать знакомый серый пейзаж, пока что мутный, но вполне узнаваемый.
  Я вновь ощутил свое тело. Боли и отчаяния не было, наоборот, меня переполняла сила и жажда действия. Наконец проснулось ментальное взаимодействие с окружающей материей и энергиями, то есть все то, чего я был лишен в этой иллюзии, вернулось ко мне.
  Пейзаж обрел четкость и глубину. Бетон под ногами, серое небо над головой, пыльные машины, высокие пилоны, натянутые ванты... Первым делом судорожно ощупал себя. Камуфляж порван, свисает лохмотьями, но тело под ним абсолютно целое. Ни крови, ни ран, ни торчащих костей - ни малейшего намека на то, что меня недавно проткнули насквозь, а потом со всей дури колотили об асфальт. Хорошо.
  Поднял голову, осмотрелся. Апокалипсис был в полном разгаре. Ширина мостового полотна стала такой, что торцевые ограждения начали теряться в тумане, чернота, ранее клубящаяся на горизонте, сейчас затмила собой половину небосвода, и в ее глубине смутно различалось постоянное движение. Легионы немыслимых жутких тварей выстраивались в боевые порядки, готовые в любой момент выплеснуться из своей тьмы, как талая вода, прорвавшая плотину. Гром больно бил в барабанные перепонки, алые молнии разрезали пространство в опасной близости от меня, а зловонный ветер неистово раскачивал автомобили, сдвигая и приподнимая самые легкие из них. Дымные, чернильные щупальца, тянущиеся из тучи к Зверю, стали заметно толще и многочисленнее, а сам Он массивнее и крупнее, увеличиваясь пропорционально росту поперечника моста. Но главное - это то, что Зверь почти дошел до Города. Между кошмарной черной фигурой и береговой линией было от силы метров сто пятьдесят.
  Я вновь ощутил Его ужасающую мощь, парализующую волю, но теперь я мог этому противостоять. Теперь я мог ударить. Теперь я знал, что не один, что за мной стоит сила, как минимум, не уступающая Зверю. Теперь я верил.
  Потянулся за горизонт, нащупывая гравитационные поля. Пространство-время послушно отозвалось, как мелодичный звук аккорда на идеально настроенной гитаре. Как же хорошо чувствовать себя полноценным! На этот раз мне не надо было совершать никаких условных движений руками, как в бою с Неграми, все получалось и без них. Незримый молот родился из ничего где-то выше железобетонных пилонов и, подгоняемый моей силой мысли, понесся вниз, расшвыривая черные отростки тучи из преисподней. Я хотел обрушить его на ленту моста между берегом и Зверем, но в последний момент передумал, справедливо рассудив, что в этом случае и сам не смогу добраться до Города, а останусь по эту сторону с Ним и со всеми Его адскими отродьями, лезущими из марева за спиной. Поэтому вместо вертикального падения, мой молот описал широкую дугу и врезался в бок массивной черной фигуры, чтобы сбросить ее с пути. Удар был страшен. Он раздробил и материю, и время ломаным зигзагом гравитационных искажений, на границе которых пространство поплыло волнами. Все смешалось в этих причудливых деформациях ткани мира. Раздался оглушительный вопль, полный ярости, негодования и ненависти, очертания Зверя смазались, а потом полностью стерлись; он словно канул в этот пролом, оставленный моим оружием. Неужели все? Так просто?..
  Круги искривлений разошлись в стороны, и я вновь увидел Зверя. С ним ничего не произошло. Вообще ничего. Он также медленно и величественно двигался по мосту, постепенно, но неумолимо, увеличиваясь в размерах с каждым новым шагом. Я ударил снова, вроде бы еще сильнее, и опять - ничего. Он даже не кричал. Расплылся в воздухе, исчез на миг, а потом вновь обрел четкость. Еще удар, и еще. Я начал чувствовать, что силы тают, а Зверю было по-барабану. Единственным видимым признаком того, что Он мои старания хоть как-то оценивает, был злой взгляд через плечо после пятого по счету молота. Сверкнули багровым бездонные глаза, раздался тяжелый низкий рык, и черная тварь продолжила свой путь. Никаких попыток контратаковать Он не предпринимал, и теперь я знал - почему.
  Непонятные мне правила все-таки существовали и для Зверя. Он уже один раз их нарушил, угодив в ловушку, спрятанную в моей памяти. Вскрывая ее, Он приложил чуть больше позволенных ему сил и таким образом дал картбланш своему противнику, сделать свой ход; то есть разом поднять меня на уровень, допускающий возможность борьбы с Ним. Поэтому больше Зверь таких ошибок допускать не будет. Я могу до одурения долбить Его своим небесным молотком, Он не ответит, но и существенного ущерба это Ему не принесет. Наши силы несоразмерны, и никогда таковыми не будут, на какой бы горизонт мощи я не забрался. Единственный шанс для меня остановить Его - это попытаться разрушить мост, а вот с этим как раз - проблемы, так как для этого мне надо оказаться ближе к берегу, чем Зверь. В принципе, можно попробовать проскочить мимо. Мост стал широченным, обходи чудовище хоть справа, хоть слева.
  Я сорвался с места в яростный бег, покрыв за секунду почти весь отрезок пути, отделяющий меня от Зверя. Сместился влево к самому парапету, обходя тварюгу по большой дуге. Тварюге же, казалось, совершенно фиолетово, что я делаю; Зверь так и шел, глядя на Город и больше не обращая на меня внимания. Это радовало. Я ускорился еще, уже представляя, как вырываюсь на открытое пространство за Ним, разворачиваюсь и наношу сокрушительный удар по бетонной полосе перед черной фигурой. Как с треском рушится и обваливается в бездну эта дорога из преисподней, а вслед за ней исчезает во тьме и Зверь, и все те, кто идет за Ним. Мир вокруг трясся от переполнявшей меня мощи; никогда до этого я не осознавал себя таким сильным и уверенным в себе. Сейчас! Еще чуть-чуть! Еще пара десятков метров и...
  Я почувствовал препятствие за доли секунды до встречи с ним, поэтому все-таки успел чуть притормозить и сгруппироваться. Но все равно, удар был страшен. Я с разбегу врубился в совершенно невидимую, но очень даже осязаемую стену - гладкую и непоколебимую. Треск, хруст, лязг - сложно назвать одним словом звук, с которым мое тело ударилось об эту неожиданную преграду. Боль я почувствовать не успел, механизмы блокировки нервных импульсов и регенерации организма включились моментально и в бешенном режиме, но из реальности на пару мгновений все равно выпал. Еще несколько секунд пытался подняться на ноги, подавляя слабость и тошноту, сумел-таки встать, ударил по стене ногой. Без толку. Рванул вправо вдоль невидимой поверхности, не отрывая от нее руки, потом даже залез за ограждение, ища проход. Судя по всему, стена тянулась поперек моста, уходя в обе стороны за его пределы и вниз, к поверхности Реки. Разбежался, прыгнул вверх. Высоко, метров на десять. Снова ударился о преграду и неловко свалился на бетон, шипя и матерясь. Ни обойти, ни перепрыгнуть. Со стороны Зверя донесся низкий утробный рокот, в котором угадывались злобное торжество и презрительная усмешка.
  Я отошел назад, размахнулся своим молотом и впечатал его в невидимый барьер. Пространство возмущенно раздалось в стороны, беззвучно ломаясь и деформируясь, а потом гравитация страшной отдачей обрушилась на меня. Стена даже не дрогнула, зато я отлетел от нее на пару десятков метров и врубился спиной в пассажирский микроавтобус. Качаясь, вылез из-под покореженного металла и осколков стекла, ударил снова. Бесполезно...
  Телепортация! Я же умею, блин! Сосредоточился, выбрал точку, в которой хотел оказаться, и бросил себя туда. Мир вокруг исчез на неуловимо короткий миг, а потом появился снова, больно швырнув меня на землю. Вместо того, чтобы появиться на стремительно уменьшающемся в размерах отрезке моста между Городом и Зверем, я лежал рядом с тем же помятым автобусом. Встал. Попробовал снова, уже не надеясь на успех, а просто - для очистки совести. Не получилось. Стена была непреодолима.
  Я отчаянии опустил руки. Что делать?..
  Что-то несильно ударило сзади в лопатку. Обернулся. Дымное щупальце, коснувшееся спины, втягивалось обратно во тьму, которая уже нависала надо мной огромной изогнутой волной, уходящей в небо и в обе стороны, за туманный горизонт. Из ее глубины на меня смотрели голодными глазами миллионы кошмарных созданий, крылья мрака выплескивались из черной поверхности, пожирая пыльные машины, пилоны, ванты и сам воздух.
  Я попятился в сторону Города и уперся спиной в стену, лишившую меня возможности остановить Зверя. Съехал по ней вниз, закрыл глаза...
  Хватит, врать самому себе, Егор. Возможность остановить Его еще есть. Только ты не можешь, а, скорее, не хочешь ею воспользоваться...
  Опережая собственное здравомыслие, которое никогда бы не позволило мне сделать это, я вновь размахнулся молотом гравитационного поля и ударил им по полотну моста перед Зверем. На этот раз результат был. Очень даже ощутимый. Бетон под ногами тяжко вздрогнул, затрясся, и начал вибрировать, оглушительный грохот прокатился через весь мир, превращаясь в режущий уши скрежет, в который вплелось испуганное гудение перетянутых стальных тросов, быстро сменившееся канонадой звонких металлических щелчков, сопровождающих множественные разрывы вант. Лента моста в месте удара брызнула кусками бетона и прогнулась вниз. Вдоль несущей балки разделительной полосы зазмеилась изломанная трещина, в которую начали обреченно съезжать многострадальные автомобили.
  Я закричал. Хрипло, безумно, разрывая связки, стараясь этим криком заглушить панику, и ударил еще раз в то же самое место. Снова - треск, лязг, вой; рвущиеся струны вант. Ближайший к берегу пилон, очертания которого еще смутно угадывались в туче тьмы, накренился; по его гладкой поверхности снизу-вверх побежали вертикальные цепочки выбоин в местах, где толстые стальные стержни каркаса вырывались из бетона, выстреливая в воздух каменной крошкой. Полотно моста заходило ходуном, а трещина вдоль его оси стала настолько широкой, что в нее начали проваливаться машины.
  Повреждения огромного сооружения были почти катастрофическими, еще один удар - и мост рухнет в мутную воду Реки. Вот только сил на этот удар у меня не хватало. Не мощи, а именно сил. Моральных и волевых. Инстинкт самосохранения все-таки прорвался через барьер искусственного безрассудства, выставленный на его пути мною же. Я замер в ступоре, прекрасно понимая, что медлить нельзя, но не умея заставить себя действовать. Здравый смысл схлестнулся с убежденностью и не хотел сдаваться. Душа давно все приняла и была готова, но мозг упрямо просчитывал варианты и прогнозировал результат.
  Если я сейчас ударю, то упаду вместе с мостом, или сразу погибнув, или застряв по эту сторону навсегда вместе со Зверем и его тварями. Второе - даже хуже. Намного хуже... Настя и Ваня останутся одни на пустой планете в этом далеком времени до конца своих дней. Без меня. Без меня... Зато они останутся! Живые! А если я не ударю, Зверь дойдет до Города, и тогда не останется никого, ничего и никогда! Только вечная боль наших порабощенных душ...
  Принять страдания и небытие ВМЕСТЕ с любимыми или ЗА них?.. Чего тут думать, Егор?!
  Четко сформулированный вопрос помог мне наконец-то вырваться из оков своего "я" и принять единственно верное решение. Стыдиться и удивляться своей неожиданной слабости не было времени. Гравитация, подчиняясь моей воле, вновь начала собираться в гигантский молот, зависший над покореженным мостом. Еще миг, и мое верное оружие поставит жирную точку в этом затянувшемся безумии...
  - Остановись!!!
  По телу словно прошел ток; каждая клетка его вздрогнула, мышцы свело, кости завибрировали, заныли зубы. Сначала я даже не понял, что это просто мысль. Мысль Зверя, обращенная ко мне. Она была настолько материальна и всеобъемлюща, что от неожиданности я споткнулся и который раз упал на землю, растеряв только что собранные в единый кулак гравитационные поля. Он все-таки решил меня замочить, подумал я. Однако, через секунду, осознав себя целым и невредимым, я увидел фигуру Зверя, застывшую на месте и повернувшуюся ко мне. Он выпрямился во весь свой огромный рост и колыхался ореолом мрака, постепенно сливаясь с тучей черноты, протянувшейся к Нему через небо.
  "Испугался! Все-таки снизошел до непосредственного диалога со мной". - Мелькнуло в голове. Мелькнуло и пропало, смятое Его волей и мощью. Диалога не будет. Будет - монолог, ибо ответить Ему я все равно не смогу...
  - Остановись! Меня не удержать. Ты не первый. Не последний. Я приходил всегда. Я буду приходить. До тех пор, пока не войду. Число попыток не важно. Для вечности. Вы сами каждый раз строите эту дорогу. Остановись! Незачем умирать. Можно отступить и жить. В стороне. Есть третья дверь. Я открою ее для тебя.
  Я сходил с ума. Его мысли пронзали насквозь все естество, отдаваясь мучительным, режущим эхо в каждом закоулке сознания. Мне было так плохо, что я с трудом разбирал смысл информации, которой Он буквально расстреливал меня. Зверь замолчал, а потом перешел на другой режим передачи, наглядно показав мне то, что хотел предложить. Это было похоже на демонстрацию вечного блаженства, устроенную мне Альбиносом, но даже еще ярче и глубже. Это было будущее.
  Сначала я увидел Настю. Прекрасную и радостную. Ее правая ладонь лежала на заметно выдающемся вперед животе, а левой она держала за руку белобрысого мальчишку лет пяти; это был наш сын. Ваня. На его лице играла улыбка. Я смотрел на них своими глазами, но следом увидел и себя, как бы со стороны. Тоже улыбающегося, словно наполненного жизнью и светом. Сзади - красивое двухэтажное здание с высокими окнами, скатной черепичной крышей и каменными стенами, ласково обвитое со всех сторон сочно-зеленой виноградной лозой. Не ветхая хижина, а капитальное, солидное сооружение. Наш дом. За ним шумел тяжелыми, неувядающими кронами лес, его резную листву прошивали насквозь острые лучи теплого весеннего солнца. Где-то неподалеку равномерно перекатывал лазурные волны с ослепительно-белыми пенными гребнями океан. Все вокруг было пропитано благодатью и спокойствием. Огромный, уютный,ласковый мир лежал перед нами. Наш мир. Мы были в нем одни, но не ощущали себя покинутыми. Наоборот, это уединение являлось главной ценностью нашего бытия, основой и смыслом жизни. Мы не помнили смертной тоски и обреченности тесного мира машин, самолетов и телефонов, не помнили страха и ужаса серой коробки Аквариума, не помнили ни Уродов, ни Ануннаков, ни Негров, ни бесов. Мы навсегда забыли о том, что было раньше. Мы навсегда забыли о Звере. Нас не мучали ни обиды, ни жуткие воспоминания, ни совесть. Прошлого не было. Мы не знали о том, что возможна какая-то другая жизнь, кроме той, которой мы наслаждаемся здесь и сейчас. И будем наслаждаться вечно. Любовь, гармония, душевное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
  Мы были счастливы. Всепоглощающе и тотально счастливы...
  Вот, что предлагал мне Зверь вместо смерти или вечной муки. Он предлагал это на самом деле. Без фарса и лжи. Да, Он - зло, но зло настолько великое и абсолютное, что никогда не скатится до дешевого вранья. Опустить руки и уйти. Обрести то, к чему каждый стремится всю жизнь, но никак не может достичь. Спрятаться в блаженном забытьи и неведении, упиваться покоем и безмятежностью в собственной Вселенной. Не знать, что случиться здесь, с этим миром, с этим небом и звездами. С людьми, которые даже еще не родились.
  Люди...
  Зверь развернулся дышащим пятном черноты и двинулся в Город. Ему не нужен был ответ; Он знал, что победил. Я закрыл глаза, и злая темнота вокруг сменилась темнотой обычной. Той, которая всегда существует там, где есть свет.
  Свет...
  Яркий, белый свет. Комната, занавески, окно, снежинки. Благоговение и осознание присутствия рядом со мной запредельного и благого Разума. Того, светлая частица которого неуловимо присутствует во мне. И в Насте, и в Ване. И в каждом, пусть даже самом отвратительном на первый взгляд, человеке есть эта вечная, негасимая искра доброты и любви.
  Любовь...
  Безусловная. Любовь ко всем без исключения, готовность отдать себя всего за другого. За ближнего. И неважно - рядом ли сейчас этот ближний или он появится на свет через тысячи лет. Именно о такой любви говорил Иван тогда у костра. А еще он говорил о третьей вещи, которую мы должны познать.
  Из тьмы перед глазами проступила женская фигурка с ребенком на руках. Настя и Ваня. Не те, из обещанной Зверем будущей, безмятежной жизни, а настоящие, ждущие меня за пределами иллюзии Аквариума на поверхности планеты Земля. Не знаю, Настя ли каким-то образом прорвалась сюда из реальности, или я сам неосознанно смог настроить этот визуальный контакт. Не важно. Я видел любимых, а они видели меня. Ваня не спал; его взгляд был очень сфокусированным и осознанным, просто невозможным для новорожденного, однако, удивляться сил не было. А Настя... Она смотрела на меня своими бездонными серыми глазами, самыми красивыми во всех возможных мирах. В глазах плескались невыразимая тоска и горе, а по щекам текли слезы. Она все знала и все понимала. Закусила губу, в отчаянии покачав головой, а потом крепко зажмурилась. Прошла бесконечно-долгая секунда, и Настя вновь открыла глаза. Тоски больше не было; вместо нее осталась светлая грусть. Я вспомнил этот взгляд, заблудившийся в бездне времен и пространств и явившийся мне на горячем речном песке в еще не случившемся будущем. Все правильно, так и должно быть.
  - Я люблю тебя. - Сказала Настя. Слов слышно не было, но я прекрасно понял. Потом она печально улыбнулась самыми уголками губ и чуть заметно кивнула. Да, Любимая. Именно так. Смирение. То самое третье состояние души...
  Я последний раз взглянул на их лица, стараясь оставить этот образ внутри навсегда, и низверг себя в Аквариум. Открыл глаза. Зверь возвышался мрачным исполином далеко впереди. Клубы мрака, наполненные легионами Его войска, вырастали из широкой спины, словно бесконечные черные крылья, и затмевали собой все небо. Только Город еще не был тронут тьмой. Между берегом и Зверем оставался понижающийся отрезок моста длиной в полсотни метров.
  Именно по этому отрезку я и ударил.
  Чувства, мысли, сомнения - все исчезло. Остались только непоколебимая решимость и уверенность в правильности своих действий. Гравитация с готовностью отозвалась на мой зов, за долю секунды сконцентрировавшись в могучий таран, тут же начавший стремительное падение откуда-то сверху, с самой высоты утонувших в непроницаемой черноте небес. И последнее, что я увидел перед тем, как мое оружие коснулось моста, был жуткий взгляд Зверя, брошенный на меня через плечо. Самые страшные во всех временах и мирах бешенство, гнев и ненависть переплелись в этом взгляде. Он жестоко скрутил и парализовал мои тело и сознание, но было поздно. Бесплотный молот с оглушительным грохотом раздробил бетонную плоскость и, почти не замедлив скорости, ухнул в Реку. Вверх ударил чудовищный фонтан мутной, серой жидкости, в брызгах которого мелькали каменные обломки моста и автомобили. Дорога, соединяющая Город и чужой горизонт, была разорвана. От разлома в мою сторону побежала асфальтовая волна, еще больше расширяя трещину посередине, которая, словно кривая молния на одежде, делила мостовое полотно на две расходящиеся части.
  Первым вниз устремился Зверь. Его очертания потекли и начали закручиваться в исполинскую воронку, узким хоботом уходящую под поверхность Реки и расширяющуюся наверху, где высокая черная фигура соединялась с тучей, затмившей небо. А потом он закричал. Это сложно было назвать звуком; пространство-время забилось в страшных судорогах, сотрясаемое неистовой яростью, исходящей от покидающей его сущности. Мост под ногами, итак бешено трясущийся после моего удара, резко вздрогнул всем своим многокилометровым телом, расчертил воздух острыми штрихами последних лопнувших вант и изломанными линиями падающих пилонов, и рухнул в Реку. Целиком, сразу по всей своей длине. В последний момент я чудом успел сильно оттолкнуться от его поверхности и взвился высоко в воздух, с замиранием сердца глядя на устроенной мною же катаклизм. Ненадолго завис над грандиозным сооружением, гибнущим внизу, а потом меня всем своим тяжким весом накрыла туча, засасываемая в глубину вслед за Зверем. Я оказался в самой гуще кошмарных существ, сверлящих меня глазами, полными ненависти и голода, почувствовал когти и зубы, впившиеся в тело, а затем сильно ударился о взбудораженную поверхность Реки. Пробил ее насквозь, отмахиваясь от облепивших меня тварей, и полетел куда-то еще ниже, в горячую, багровую бездну вслед за Зверем и его войском. Тяжкий раскат грома, вспышка черного света; я словно ослеп и оглох, все физические ощущения пропали, осталось только чувство свободного падения, от которого захватывало дух. Несколько секунд бешеного полета, еще один удар грома, дикая, раздирающая боль и...
  Аквариум исчез. Ни Города, ни Реки, ни моста. Вокруг простирался открытый космос, переливающийся скоплениями света бесчисленных галактик. Я был огромен и одновременно ничтожно мал, существуя в каждой частице материи, в каждом измерении и в каждой единице времени этой Вселенной. У меня больше не было тела; его разорвало на атомы и развеяло над атмосферой планеты Земля эпохи раннего палеолита. Осталась только душа - бесплотный сгусток энергии, принцип, информация, равномерно распределенная по всему объему пространства-времени. И душа покидала это пространство-время. Ее утягивал за собой другой принцип, несравнимо более массивный и значительный, почти прорвавшийся сюда из чужого космоса, но вынужденный отступить. Отступить временно, ибо пуповина, которая соединяла две Вселенных, была разорвана, но узел стягивающий их параллельные поверхности, остался целым и невредимым.
  Планета неприятного грязно-серого цвета все также летела вокруг солнца по своей замысловатой орбите, неся на своей тверди миллионы горбатых существ, живущих во множестве времен. Ткань космоса вокруг нее менялась по мере моего перехода из обычной материи в материю темную, на ее фоне проступили очертания незнакомой и очень странной звездной системы, но с Нибиру, находящейся сразу в обоих мирах, ничего не происходило. И никогда не произойдет.
  А затем из искаженной глубины двух наложенных друг на друга антагонистичных пространств проступило бессчетное множество тонких нитей, связывающих планету Ануннаков с сетчатыми бранами. Некоторые из тех, что впивались в плоть нашей Вселенной, были красного цвета, один в один повторяя схему, собранную из моих и Настиных воспоминаний. Несущие скрепы, удерживающие и питающие Остров. Узловые синапсы, замыкающие на Нибиру времена и материи. И чтобы увидеть их, нужно было лишиться физического начала и оказаться именно здесь, за пределами этих самых времен и материй, на бесконечно малой границе миров. Не осознавая самого себя, я потянулся к алым прожилкам и начал аккуратно рвать их натянутые струны, выдергивая отсеченные концы из только что покинутой мною браны, исключая таким образом не только Ануннаков, но и любую память о них вдоль всей расширяющейся поверхности горизонта событий, уходящего и в прошлое, и в будущее. Самое удивительное это то, что у меня получалось. И когда последняя нить была с корнем вырвана, а серая сфера навсегда исчезла из Солнечной системы, меня накрыла беспросветная и огромная тень Зверя, и мою душу полностью поглотило иное измерение. Темнота, холод и...
  Меня не стало.
  14.
  Темнота. Однотонно-багровая, пронзающая, бескрайняя.
  Холод. Обжигающий и бесконечный.
  Секунда, год, эпоха - все утратило смысл и содержание. Времени не существует. Не существует ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Есть только ледяной мрак и вечная мука. Мука - монотонная и, одновременно, острая. Ее нельзя назвать невыносимой, так как у нее нет предела, за которым она могла бы кончиться. Эта мука намного страшнее.
  Рядом - слева, справа, сверху, снизу, вокруг, внутри - кто-то огромный и страшный. Он пожирает страдания, упивается болью. Он доволен, но хочет еще и еще; его голод и жажда бесконечны, как и он сам.
  Так было и так будет всегда. Нет. Правильнее - так есть. И все...
  Но вдруг в однообразном небытии что-то происходит. Краткий проблеск на сплошном, мрачном фоне или тихий звук, выбивающийся из равномерного шума. Изменение практически неуловимо, его невозможно конкретизировать, но все-таки оно имеет место быть. Потом еще раз и еще. Промежутки между этими явлениями запускают отсчет времени, становясь все короче и короче. Вскоре начинает растворяться осознание присутствия рядом ненасытного ужаса, вслед за этим постепенно уменьшается и боль. Зловещий багровый мрак светлеет и меняет цвет на темно серый. В его плотной массе появляются бледные, медленно и хаотично движущиеся участки.
  "Странно." - Прорезает безликое и бездумное царство забытья первая осторожная мысль, словно человек, пробующий ногой тонкий лед.
  Лед...
  Егор открыл глаза. Темно. И холодно. Очень холодно. Обнаженное тело покачивает и обжигает ледяная вода, затылок бьется обо что-то твердое и гладкое. С трудом повернул голову. Твердым и гладким оказался лед наверху, под который его бы давно утащило сильное течение, если бы правая нога не была крепко зажата. В груди нарастала острая боль. Когда она преодолела порог, за которым ее невозможно было терпеть, Егор начал извиваться всем телом и сильно грести руками в судорожных поисках кислорода. Наконец удалось согнуться, зацепиться за то, что держало ногу, и поднять лицо над поверхностью воды. Зимний воздух наполнил измученные легкие. Егор дышал, кашлял, снова дышал, и никак не мог надышаться. Закружилась голова, в глазах потемнело, он схватился обеими руками за грубо сколоченную деревянную лестницу, торчащую из воды, освободил зажатую между нею и краем льда ногу и застыл в полувисячем положении, борясь со слабостью. Из воды торчала только голова; конечности онемели от холода, но сил лезть наверх не было.
  "Воспаление легких обеспечено..." - Лениво шевельнулась одинокая мысль. Повисел еще с минуту, успокаивая разогнавшееся сердце, потом огляделся.
  Прорубь...
  Ассоциативная цепочка была запущена, и пазлы воспоминаний начали занимать свои места. Прорубь, заснеженный пляж, новогодняя ночь, отражение в темной воде, силуэт Ануннака за спиной...
  Время! Сколько времени? Две тысячи шестнадцатый кончился или нет?!
  Егор рванул вверх по лесенке и буквально вылетел из воды. Кувыркнулся в воздухе и больно упал спиной на самый край проруби, ошарашенно мотая головой. Скорость, с которой его окоченевшее от холода тело совершило этот рывок, была просто невозможной. Да и холод, кстати, уже почти не ощущался...
  Осторожно поднялся на ноги, отстраненно отметив, что вместо зимней одежды на нем почему-то лишь какие-то рваные штаны из плотной камуфляжной ткани. Заглянул в прорубь, словно надеясь увидеть то, что так сильно выбросило его из нее. Не увидел. В колышущейся воде было только отражение его силуэта, стройного, резко очерченного, мускулистого. Егор наклонился, приглядываясь, и рассмотрел свое лицо. То самое лицо, которое привиделось ему как-то в зеркале. Осунувшееся, суровое и хищное, испещренное шрамами. О как! Странно, но никакой паники не было. Сознание воспринимало всю немыслимость происходящего с удивительным хладнокровием.
  "Надо узнать время. Где-то здесь должен лежать телефон". Егор развернулся и направился в сторону Города, с которым тоже было что-то не так. Приглядываться - что именно, совершенно не хотелось. Сначала - телефон. Мобильник лежал на изогнутом пляжном навесе, торчащем из снега, рядом с ополовиненной бутылкой водки, коробочкой вишневого сока и смятым стаканчиком. Навес был пластиковым, хотя совсем недавно, это Егор помнил точно, он был сделан из дерева и стоял дальше от проруби. Да и хрен с ним! Поднял холодный, прямоугольный кусок стекла и металла, вдавил кнопку. Экран вспыхнул неожиданно ярко, и на нем появилось лицо дочки, а над ним крупные цифры.
  00:05
  Внизу, шрифтом поменьше, - Понедельник, 1 января, 2029 г.
  Телефон выпал из руки, ударился о край навеса и отлетел под ноги. Егор постоял, тупо глядя перед собой, потом наклонился, поднял его и снова нажал кнопку. Нет, не показалось. Действительно, на улыбающемся свежей кривой трещиной экране написано - 2029. Где-то в глубине души зародилась вроде бы ничем не обоснованная, но твердая уверенность в том, что это не глюк электронного устройства, а настоящие дата и время.
  Отчасти это подтверждал и окружающий пейзаж. Егор еще не успел ни разу поднять глаза и осмотреться, но странным образом видел, слышал и чувствовал Реку, Город, здания, воду и газ, бегущие по трубам, электричество в проводах, колебание в пространстве волн беспроводных коммуникаций, машины и людей. Много людей. Тысячи, миллионы. Почему-то это казалось диким и непривычным. Сам же Город заметно отличался от того, который хранился в памяти. Сеть улиц и большинство домов были знакомыми, но некоторые здания Егор не узнавал. Высоченные, горящие десятками огней, со странными, но изящными пропорциями, явно выбивающиеся из обычной неброской провинциальной архитектуры. А еще - Город стал больше. Он перекинулся на правый берег Реки, соединенный с левым красивым вантовым мостом с сужающимися кверху пилонами, располагавшимся чуть ниже по течению. Мост было прекрасно видно обычным зрением, даже без этого нового шестого чувства, которое, кстати, не исчезало, а наоборот, становилось все острее и осознаннее.
  Егор тяжело опустился на пластиковую крышу пляжной скамейки, с отвращением смахнул с нее в снег водку и уставился на укрытую льдом поверхность Реки. Небо над ней полыхало переливами грандиозного праздничного салюта. Город встречал новый, две тысячи двадцать девятый год. Надо было о чем-то думать, что-то решать и делать, но в голове было пусто. Ни мыслей, ни эмоций...
  Скрип снега сзади. Идет кто-то. Наверное, моржи купаться приперлись... Шаги затихли совсем рядом. Нет, не моржи!
  Егор обернулся. Двое. Стройные, тонкие фигуры в легкой, какой-то не очень зимней одежде. Девушка... Сердце кольнуло. Молодая, лет двадцать пять - максимум, очень красивая, с глубокими серыми глазами, пристально смотрела на Егора, словно вспоминая и жадно ловя давно не виденные черты. В ее взгляде странно сочетались грусть и радость. А еще там была любовь. Океан любви... Егор вспомнил. Именно ее лицо он видел прошлым летом, лежа в отчаянии и страхе на песчаном берегу рядом с дачей Макса. Нет. Не только тогда...
  Рядом с девушкой стоял мальчик. Почти подросток. Он тоже странно вглядывался в Егора, изучающе и возбужденно. Наверное, он был братом девушки, так как в его лице безошибочно угадывались ее черты. И еще чьи-то, очень-очень знакомые. И в обоих ночных гостях сердце Егора чувствовало светлую, чистую силу, отчего-то казавшуюся такой близкой и родной.
  - Здравствуй, Егор. - Тихо произнесла она, порывисто двинулась к нему, будто желая обнять, с усилием остановилась и то ли спросила, то ли заключила: - Ты не помнишь?
  Егор хотел было поинтересоваться, что именно он должен помнить, но вместо этого почему-то пробормотал:
  - Настя.
  И неожиданно понял, что просто безумно хочет ее поцеловать.
  Она радостно улыбнулась и кивнула:
  -Настя. А это - Ваня. Он тебя вытащил. Оттуда... Не один, конечно; ему помогли.
  Помолчала, задумчиво и с нежностью смотря прямо в глаза.
  - Двенадцать лет, Егор... Двенадцать лет. Целый период... Ты все вспомнишь! Обязательно! Пойдем?
  Она протянула ему руку.
  - Куда?
  - Для начала тебе надо выспаться. А потом... Я подозреваю, ты захочешь в Испанию. - Настя улыбнулась. - Да и, вообще, осмотреться, увидеть мир. Он изменился, Егор. Стал намного... Светлее. Тебе понравится. Ну а после - мы отправимся домой.
  Домой. Каменный дом с черепичной крышей, вьющийся по стенам виноград, юная зелень листвы и теплое море.
  - Да. - Прошептала она. Коснулась его руки пальцами, сжала. - Давай за нами! Ты можешь.
  И исчезла. Почти тут же растворился в воздухе и Ваня - только снег взметнулся пушистым вихрем. Егор глубоко вздохнул, запрокинул голову, посмотрел в бесконечное зимнее небо, за которым проглядывал незамутненный и совершенный лик Вселенной.
  - Спасибо. - Сказал он и бросил себя через пространство следом за ними.
  
  А потом я все вспомнил.
Оценка: 5.72*9  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"