Аннотация: Спокойная семейная жизнь Владимира Демидова закончилась вместе с известием о неверности супруги.
ПАУТИНА НА СТЕКЛЕ
Сплела любовь сомнений паутину,
Заволокла собой прозрачное стекло.
Забыв про всё, живу наполовину,
Неверие сразило, увлекло.
Из письма Владимира Петровича Демидова к своей жене Ольге Ивановне.
Я слышал, как ты ушла. Дом уже погрузился в сон, и темнота наполнила комнаты и залы. В тишине библиотеки под легкий треск догорающих в печи поленьев щелчок закрывшейся за тобой парадной двери был едва различим. Но я слышал. Потому что знал, что ты и сегодня уйдёшь. С тех пор как по соседству у Воронцовых поселился Алекс Николаев, тебя словно подменили. Кажется, ты принимаешь всерьез его ухаживания, не замечая смеха и перешептывания за спиной. Ты влюблена в него, я чувствую это. Только влюбленная женщина готова в зимнюю ночь выйти из дома тайком.
Больше трёх лет такого не случалось. С тех пор как я вернулся с Поволжья и были зачаты Володя и Анатоль. И после их рождения у тебя никого не было. И я позволил себе поверить, позволил надеяться, что больше и не будет никого. Никого, кроме меня. В последние годы мы стали близки, словно друзья, а не супруги, навязанные друг другу чужими договоренностями и обстоятельствами. Мы много разговаривали, ты часами сидела рядом со мной в библиотеке, занимаясь своим рукоделием. Многие вечера мы провели вместе, здесь, в этой комнате. Наши дети взрослели, крепла наша семья и наша с тобой близость. Я был уверен, что твоё сердце готово принять меня как мужчину в своей жизни. Как своего единственного мужчину.
Но вот появился Алекс. И ты упорхнула. Моя маленькая птичка просто выпорхнула из своей клетки, ведь дверца была открыта. А я стою у окна и лишь смотрю, как холодный ветер треплет кусты в саду. Если бы ты знала, как я ненавижу его, твоего любовника. Как представляю, что его бездыханное тело лежит на белом снегу, и метель заметает следы его увядшей жизни. Он забрал тебя у меня. Он украл тебя. Но я подожду. Его любовь - пустой звук, и, как только стихнут сладостные речи, он найдет себе другую. А ты вернешься ко мне. И я прощу.
Сердце разрывается на куски, душа моя не знает покоя. Ты - моя жена перед Богом и людьми, а я лишь молчу, когда ты от меня уходишь на встречу к другому.
Февраль 1839 г.
Никогда не было отослано.
Село Семеновское Хатунской волости, 80 верст от Москвы.
15 мая 1839 г.
Внук и единственный наследник ныне покойного графа Владимира Григорьевича Соколова отвлекся от изучения документов, поданных секретарем сразу после завтрака, услышав легкое царапанье за дверью его рабочего кабинета.
- Входите, Наталья Владимировна! - с улыбкой ответил Владимир Петрович, ожидая увидеть свою шестилетнюю дочь, которая любила навещать его по утрам в кабинете, несмотря на строгий надзор нянюшки и просьбы матушки не мешать ему в утренние часы работы.
Тяжелая дверь отворилась, и юная Наленька, как звали ее в семье, переступила порог. На личике ее румяном сияла довольная улыбка.
Владимир Петрович отодвинулся от стола и похлопал по своей коленке, приглашая озорницу присоединиться к нему. Девочка подобрала подол летнего платья и побежала к отцу.
- Доброго утра, Папенька!
- Доброго утра, зазнобушка моя, - ответил он, сжимая ее в объятьях. - Ты сегодня уже навестила своих подопечных на псарне? Никак разбежалась за ночь вся твоя домашняя школа для пушистых мальчиков и девочек?
Наленька звонко рассмеялась и, призывно заглянув отцу в глаза, сказала:
- А мы сейчас с тобой пойдем и всех соберем обратно!
- Наташа! - раздался звучный голос от двери. - Поднимайся в детскую, няня ищет тебя.
Владимир Петрович взглянул на свою пожилую тётушку, старшую сестру покойной матери, и, без лишних разговоров поцеловав дочь в теплую щечку, спустил её с колен. Наташа исчезла так же быстро, как появилась. Все в доме знали, что с тётушкой лучше не спорить. Женщина она была властная, холодная и по обыкновению чем-то недовольная. Люди, дворня, крепостные в селе, и, конечно, семья, живущая в господском доме с нею вместе, предпочитали обходить её стороной. И лишь племянник спокойно вступал с ней в длительные беседы.
Сложная судьба была у Екатерины Владимировны Новосельцевой, всю семью свою она схоронила и осталась последним живым ребенком графа Соколова. После гибели единственного сына, казалось, она помутилась рассудком. Тяжело с нею стало жить. Не любила она уже никого. Особенно не нравилась ей Ольга Ивановна, супруга Владимира Петровича. Невзлюбила она ее с первой встречи, всё в ней было неправильно с ее точки зрения: и хозяйство вела неумело, и одевалась словно крепостная, и молилась в церкви не с тем выраженьем в глазах, и детей рожала, то слишком толстых, то слишком красных, а в последний раз и вовсе близнецов родила, словно девка крестьянская, ни в чем меры не знающая.
Владимир поднялся со стула, приветствуя тётушку. Та смело прошла в кабинет, шурша своими траурными одеяниями, которые не снимала вот уже более десяти лет с самой смерти сына в 1825 году. Опустилась в кресло возле стола. Расправила подол платья. Владимир Петрович молча ждал, когда она будет готова и заговорит о том, что тревожит её сегодня. Возможно, это будет что-то действительно стоящее потраченного времени.
- Доброе утро, Володя, - бесстрастно проговорила она, остановив на нем взгляд своих холодных серых глаз.
- Доброе утро, тётушка. Как сегодня Ваше здоровье? Навещал ли Вас лекарь этим утром?
- Пытаешься меня отвлечь? Где сегодня твоя супруга?
- По третьим дням на неделе до обеда Ольга Ивановна навещает своих подопечных в деревне, - моментально ответил он. - Уверен, что и сегодня у нее все по-прежнему.
Пока он говорил, тётушка удовлетворенно покачивалась, будто соглашаясь с его словами, однако грубая полуулыбка, напоминающая легкий оскал, говорила об обратном.
- Обманывает она тебя, Володя. Я тебе сразу сказала, черная у нее душа, глаза-то ясные, а душа гнилая. Не будет княжеская дочка детей своих сама кормить, кормилицу сыщет, вон бабы в деревне какие дородные! И якшаться с крестьянами не станет, словно сама только от них сбежала в барский дом. А я тебе сразу говорила, жениться надо было на Софье Дашковой или в крайнем случай вон на этой, сестре ее старшей, Аннушке, эта хоть ведет себя как положено дворянской дщери. И одевается хорошо, и ребёнка своего воспитывает соответственно.
Екатерина Владимировна завела разговор на излюбленную тему, обсуждая Ольгу. И Владимир слушал её в пол уха, размышляя о своём. Вспоминал, как восемь лет назад пришел свататься в городской дом князя Баранцова. Дед его, граф Соколов, настаивал, что Володе пора жениться и приступать к работе в усадьбе. Он же выбрал для него семью, в которой к апрелю 1831 года было две дочери на выданье, двадцатилетняя Анна и Ольга семнадцати лет. Дед рекомендовал старшую, так как во всем любил порядок и последовательность. Но Анна была на прогулке, и молодой Володя Демидов даже не встретился с ней тогда. А Ольга приглянулась ему с первых минут. Кроткая, ясноглазая, с легким румянцем на высоких скулах и застенчивой полуулыбкой, которую пыталась скрыть, с русыми волосами, сплетёнными в косы, красиво уложенными вокруг ушей. Брак их хоть и был по расчету, но, как считал Владимир Петрович, это был правильный расчет, потому что, прожив с супругой несколько лет, он был искренне к ней привязан и даже любил. У них уже было трое детей, роды давались ей легко, и он надеялся, что будут еще дети. Он мечтал, что родовое гнездо его возлюбленного деда будет наполнено детским смехом и суетой большого семейства. А еще мечтал о том, что Оленька полюбит его, как женщина любит мужчину, и откроет ему своё сердце один раз и навсегда, как когда-то было в семье его праотца. Покойный граф Соколов прожил с супругой своей Елизаветой Ивановной в любви и согласии сорок девять лет, нажил пятерых детей, и, когда она скончалась, он велел прорубить просеку, чтобы видеть из дома родовую усыпальницу в сосновой роще, где была похоронена его жена. При всём трепетном отношении к лесам в своих владениях любовь к женщине оказалась сильнее. У матушки с отцом, однако, все было иначе. Отец имел многолетнюю связь с одной придворной дамой, и бедная матушка об этом знала и не могла найти покоя. Умерла она рано, в тридцать пять лет, и ощущение виновности в этом отца не покидало Володю до сих пор.
- Я надеюсь, ты еще не забыл, чем она тут занималась в твое отсутствие несколько лет назад? А я тебя предупреждала, что принесет она тебе в подоле, да не думала даже, что сразу двоих! Какое бесстыдство, если бы только Папенька знал!
Воспоминания о былом снова унесли Владимира Петровича в прошлое, когда через пару месяцев после рождения Наташи он уехал в Поволжье восстанавливать графские хозяйства и не возвращался почти два года. На то были причины, каждый раз разные - дела, дороги, происшествия, погода и множество других. И это продолжалось до тех пор, пока не пришло письмо от тётушки, в котором она сообщала любимому племяннику, что жена его молодая увлеклась приезжим графом N, который ныне частенько захаживает то на чай, то на обед, и расставляя акценты на том, что Ольга Ивановна, утратив в замужестве свой княжеский титул, мечтает о большем, намекала, что подол нынче у супружеских нарядов обширный, и можно кого угодно в нём принести в дом. Юный Демидов в кратчайшие сроки выехал в родную усадьбу. Застал Ольгу Ивановну за игрой с уже подросшей и весело болтающей дочерью. Он не стал выяснять правды. Оленька ни одного шага не сделала из дома после его возвращения, и ему этого было достаточно, чтобы оставить ситуацию так, как есть. Было и было, решил он тогда, сам виноват, ежели было. Однако в отцовстве своем в отношении близнецов, родившихся через два года после того, нисколько не сомневался.
Приняв же к сведению тётушкины сокрушения о родном папеньке, Владимир Петрович еще раз пришел к выводу, что не все в ее престарелой головушке под пышным париком, какие теперь уже не в моде, работает так, как должно. Раньше она не была такой. Да и дедушка был совсем других нравов, не в пример ее словам о нем. Понять, за что Екатерина Владимировна так невзлюбила Ольгу и их детей, Владимир никак не мог. Но обстановку в доме, теперь и без того весьма сложную, этот факт накалял невероятно. Если бы он мог переступить через себя, свою совесть и азы воспитания, внушенные любимым дедом, он бы отселил старую вдову в отдельный дом, обеспечил всем необходимым и забыл все ее слова о его супруге. Он не мог. Не так его воспитывали.
Тётушка не умолкала еще на протяжении нескольких минут, продолжая распекать Ольгу. Когда она, наконец, покинула кабинет, Владимир на секунду снова взялся за чтение, но тут же отложил бумаги не в силах сосредоточиться. Встал и повернулся к окну. Сложил руки за спиной и долго смотрел на парк, переводя взгляд с фонтана на цветники, с цветников на речку, и снова возвращался к фонтану. Вода в нём била высоко, почти до уровня второго этажа, а внизу рассыпалась множеством мелких капель, сверкавших на утреннем солнце.
Он думал об Ольге. Как долго продлиться её связь с Николаевым? Не пора ли принимать меры, пока тётушка не перешла в наступление и не устроила громкую сцену. Неужели Оля полюбила его? Чем тот лучше мужа, который всего себя отдаёт семье и заботам об их общем доме?
Парк манил Владимира Петровича в свои тенистые аллеи, и он, пройдя через утреннюю столовую, вышел в открытое окно. Со стороны псарни слышался радостный лай собак, вероятно, Наленька уже явилась преподавать в свою школу. По старой привычке сложив руки за спиной, он не спеша направился к лесу. Мысли его блуждали по лабиринтам памяти, воскрешая воспоминания о долгих прогулках пешком под руку с молодой женой, скромной и добродушной, о конных прогулках в компании приезжих гостей, о том, как учил его дедушка держаться в седле много лет назад, а потом он сам учил свою дочь. Еще парочка годков, и его смешливых мальчишек тоже можно будет сажать в седло. Птицы пели над его головой, неподалеку шумела река Лопасня, раздвигающая своими водами лес. Иногда они устраивали пикники на ее берегах, малыши носились по траве, звонко смеясь, Оленька с улыбкой наблюдала за ними, а он наблюдал за ней. Мечтал быть ближе к ней, обнимать ночами, целовать не в гладкую щечку, а в губы алые, все так же, как и много лет назад, пытавшиеся скрыть улыбку. Он полюбил ее не сразу. Она была мила ему с самого начала, но семена любви не могли взойти так быстро, им, как всему живому и настоящему, требовалось время и внимание.
Размышления его прервались, когда из ближайшей белокаменной беседки вышла Анна Ивановна Миллер, вдовствующая графиня Уорик, старшая сестра Ольги. Женщиной она была обольстительной, с привлекательными изгибами, выразительными синими глазами, и прически носила по европейской моде с туго закрученными буклями на висках, иногда с высоким пучком на затылке, игриво высвобождая прядь волос, спадающую на длинную белую шею. Наряды ее также отличались откровенностью, хотя иногда Демидов ловил себя на мысли, что это такие же платья, что у его супруги, просто на ней они никогда не смотрелись бы столь открытыми. Все эти мысли о внешности и обольстительности графини не пришли бы ему в голову, если бы она не раздавала столь щедро свои авансы. Её игра была ненавязчивой и легкой, словно стаккато; появляясь то тут, то там, она расставляла на всем акценты, добавляла то изюминку, то перчинку. Владимир Петрович понимал это, но красота и доверительный нрав женщины были столь убедительны, что он не мог просто игнорировать ее.
- И Вам доброго утра, Анна Ивановна! - с поклоном ответил он. - Как Вам нынешние погоды? Конюх наш Евсеич, считает, что продлятся они еще день или два, а потом снова дожди.
- Такова весна, дорогой Владимир Петрович, природа нуждается в дождях, как все живое нуждается в воде.
- Вы правы, милая сестрица.
Анна игриво посмотрела на него своими широко распахнутыми глазами.
- Какая же я Вам сестрица, - промолвила она, поглаживая сгиб его руки, за которую держалась, - я сестрица Вашей дражайшей Оленьки, но не Ваша.
Анна Ивановна вышла замуж вскоре после младшей сестры. Супругом ее стал английский пэр, Кеннет Миллер, седьмой граф Уорик. Более пяти лет они жили в пригороде Лондона, вели роскошную светскую жизнь, наслаждаясь всеми возможностями, даруемыми знатным родом и большим состоянием. Год назад граф скоропостижно скончался при весьма сомнительных обстоятельствах, о которых Анна предпочитала не распространяться, чуть что, прижимая к лицу кружевной платочек, что останавливало всякие разговоры на эту тему. Поскольку после смерти Кеннета Миллера у него не осталось прямых наследников мужского пола, всё его состояние и имущество перешло в руки дальнего родственника, который при первой же возможности дал понять молодой безутешной вдове, что дальнейшее ее существование его не интересует, и ей самое время возвращаться под родительское крыло. Собрав четырехлетнюю дочь, собственные вещи, включая дорогостоящие наряды, украшения и безделушки, а также прихватив личную горничную, Анна Ивановна покинула Британские острова навсегда.
Демидов и графиня прогуливались по лесу около часа. Её нежные поглаживания не прекращались, иногда она то соблазнительно заливалась смехом, открывая взору изящную шею, то призывно поглядывала сквозь густые ресницы. А когда речь заходила об Ольге, лицо ее становилось озабоченным с легкой дымкой печали в глазах.
- Вы знаете, дорогой Владимир Петрович, я и подумать не смела, что моя Олюшка может так себя показать перед всеми нами. Я каждый день ей твержу, что негоже это - миловаться с посторонним мужчиной, когда супруг твой ждёт от тебя ласки. А она все говорит в ответ, что чувствам она не в силах приказать, и томно вздыхает украдкой, и прячет какие-то письма то в молитвенник, то в карман, а вечером снова уходит. Если бы только могла я Вас утешить, милый мой Владимир Петрович!
Демидов, поджав губы, отвернулся и продолжал молчать. Сердце его разрывалось на части. Как смеет она любить кого-то другого?! Почему не его? Что он пишет ей в этих письмах, если она хранит их в своем молитвеннике?
- Сядьте со мною рядом, - ласково позвала Анна, указывая на каменную скамью возле тропы.
Он сел. Бедра их соприкоснулись друг с другом, и он поймал её взгляд.
- Вы позволите мне Вас утешить? - чуть слышно произнесла она.
- Премного Вам благодарен, любезная Анна Ивановна, за столь щедрое предложение. Вам известно, что я не могу позволить себе принять его. Брачные обеты для меня являются наиважнейшими.
- Даже если она их нарушила?
- В любом случае. Я давал свои собственные клятвы, и ответ буду держать именно за них.
За обедом в малой столовой собралась вся семья, включая шестилетнюю Наташу. Когда в доме не было гостей, ей разрешалось трапезничать с родителями. Маленькие Володя и Анатоль обедали отдельно под присмотром нянюшек. Обстановка за столом была сложная. Едва Ольга Ивановна вошла в столовую вместе с Натальей, тётушка изменилась в лице и удивленно заметила, что не ожидала Ольгу к обеду.
- Отчего же, Катерина Владимировна? Я всегда обедаю дома вместе с семьёй, если на то нет особых обстоятельств. И их сегодня нет.
Ольга всегда держалась с тёткой мужа прохладно и подчеркнуто вежливо. Женщиной она была скромной, уравновешенной, от конфликтов уклонялась, каждый раз осторожно поглядывала на супруга, оценивая правильность своего поведения в его глазах.
Обед продолжался около двух часов. Несколько раз Владимир Петрович намеревался отправить дочь в детскую, оберегая от конфликтов между взрослыми, не желая делать её невинным свидетелем происходящего. Что бы ни говорила Ольга, слова ее подвергались критике, тётушка не могла пропустить мимо ушей ни единой фразы, комментируя и осуждая, во всем находя повод для укора. В конце концов Ольга замолчала и остаток трапезы провела, игриво поглядывая на дочку и посылая ей едва заметные и понятные только им двоим знаки. Анна Ивановна в спорах не участвовала. Демидов не единожды ловил на себе ее взгляд и старался не придавать ему значения.
К девяти вечера большой усадебный дом погрузился в ночную тишину. Вставали и ложились рано, такова была жизнь в деревне. Ольга снова ушла. Супруг её следил за ней, переходя от одного окна к другому, сменяя комнаты. В темной накидке она села на свою лошадь и ускакала через хозяйственные ворота в направлении усадьбы Воронцовых.
Демидов вернулся в свой кабинет, намереваясь в полной тишине заняться своей книгой, посвященной его деду графу Соколову. Там его и застала Анна. Волосы её были распущены. Вечерний изысканный наряд, в котором она обедала, сменился на легкое платье во французском стиле, едва прикрывающее высокую грудь и полностью обнажающее плечи.
- Я видела, что она снова ушла, - с надрывом прошептала она, словно собиралась расплакаться, - это невыносимо, милейший Владимир Петрович! Как долго вы сможете с этим мириться? Я пыталась остановить её, встала поперек прохода, а она оттолкнула меня в сторону и прошла, как будто и не сестра я ей вовсе. Да как можно, кричала я, оставлять такого мужчину, менять его на этого выскочку. Кто он вообще такой, этот Николаев, чтобы сравнивать его с Вами!
Демидов больше не мог это слушать. Ситуация, продолжавшаяся уже несколько месяцев, дошла до своего предела этим вечером. Он остановит его, если Ольга не в состоянии сама разобраться в чувствах и обязанностях. Дуэль. Даже если сам он погибнет на ней. У него есть наследники, семья не останется ни с чем. Он опустился на диван и низко склонил голову, пытаясь размышлять здраво. Только уже не осталось на это никаких сил.
Анна приблизилась. Подол её бледно-лилового платья покрыл его сапоги. Она обхватила ладонями его голову, и, когда он поднял на нее взгляд, тихо произнесла: "Бедный мой Володенька". Демидов поднялся, чтобы отстраниться, но лишь оказался в её объятьях. Попытавшись отойти, он обхватил её плечи руками. Расстояние между ними почти отсутствовало, Анна прижалась к нему всем телом и шептала нежные слова, искала его губы своими, словно в бреду. Он в растерянности закрыл глаза, отказываясь принимать решение.
А когда открыл, на пороге стояла Ольга.
Она не выбежала из комнаты, застав мужа в объятьях сестры. Кроткий и уступчивый нрав будто канул в небытие, и она не сдвинулась с места.
- Как ты могла, Аня! - почти вскричала она, - Ведь ты же знаешь, что он для меня значит!
Пара, застигнутая врасплох, разошлась в разные стороны. Демидов отошел к окну, не желая оправдываться или объясняться, а Анна сделала шаг навстречу к сестре.
- Вот так и могла! - смело ответила она. - Брошенный мужчина, тем более такой, не может долго оставаться в одиночестве! Или ты думала, что он будет ждать тебя вечно?!
- Брошенный?! - недоумевала Ольга.
- Ольга Ивановна, позвольте нам с Вами объясниться наедине? - вступил в разговор Демидов, не в силах больше молчать. - Не будем вмешивать в это Вашу сестрицу.
- Вот так сестрица! - ответила ему Ольга. - Лисица, а не сестрица. Даже боюсь представить себе, как бы я жила без такой сестрицы. Зачем ты это сделала, Аня! Как ты могла...
- Да потому что он - мой! - криком ответила ей сестра. - Это я должна была стать его женой, а не ты! Я должна была жить в этом огромном доме с сотней прислуги, я должна была гулять по этим паркам и кататься с ним в лодке по реке! Ты украла его у меня! А мне оставила гадкого Уорика, у которого везде было пусто так же, как на его лысеющей голове. Он весь был в долгах, весь! Ни дня не мог прожить без своих карт и продолжал играть, даже когда не осталось у него ничего. Я прятала свои драгоценности и наряды, чтобы он не продал их и не проиграл. Если бы вы только знали, как благодарила я Господа Бога в тот день, когда его убили! Так что я могла, дорогая Олюшка, еще как могла!
Оля слушала её, прижав ладони к лицу, не смея поверить, что все это правда.
- Аня, почему ты ничего нам не сказала, не написала тогда?
- Да потому что никому не было дела, как сложился мой брак и кем был этот человек! Важно лишь то, что он имел титул! - Заметив, что сестра сделала шаг к ней навстречу, Анна отстранилась. - Не смей меня жалеть! - выкрикнула она. - Как вы все мне противны... просто сил нет смотреть на вас. - С этими словами она двинулась в сторону двери.
- Анна Ивановна, ещё минутку, пожалуйста, будьте так любезны, приготовьтесь к отъезду завтра сразу после завтрака. Я велю подать для Вас дорожный экипаж. Он доставит Вас в родовое имение в Курской губернии прямо к батюшке.
- Благодарю, дражайший Владимир Петрович, - сморщившись от брезгливости, ответила она.
Когда дверь за ней закрылась и стихли в коридоре едва заметные шаги, в кабинете тоже повисло молчание. Повернувшись к супруге, Демидов увидел слёзы в её глазах. Отчего она плачет, он не в состоянии был понять. После всего, что испытал он, её слёзы казались неуместными.
- Вы тоже считаете, что должны были жениться на ней вместо меня?
- Считаете ли Вы нужным объяснить свои еженощные отлучки из дома? - они заговорили одновременно. И так же одновременно ответили друг другу. - Нет.
- Конечно. Вы знали, что я ухожу по ночам? - удивилась Ольга.
- Я знал. С первой же вашей отлучки. - Сухо ответил он. - Вы любите его?
Ольга подняла на супруга глаза и удивленно заморгала.
- Его, Владимир Петрович? Сложно представить, о ком вы ведете разговор, говоря "он" в единственном числе.
Скрипнув зубами, Демидов произнес: "Алекса Николаева". Выражение ее лица еще больше изменилось и вытянулось, полные губы приоткрылись в удивлении.
- Нет, я не люблю его. Отчего же, позвольте узнать, Вы считаете, я должна его полюбить?
- Тогда почему Вы променяли меня на него, Ольга Ивановна!? Почему уходите к нему каждую ночь, словно сердце Ваше отдано ему?
Она неожиданно улыбнулась. А потом, будто опомнившись, снова спрятала улыбку, но не сдержалась и коротко хихикнула, словно школьница. Владимир повернулся к ней всем телом, дыхание его было тяжелым, он был на пределе своих чувств и молил Бога помочь ему удержать себя от действий, которые разрушат его семью. Она снова широко улыбнулась и посмотрела на него тем самым взглядом, наполненным нежностью и игрой, которым смотрела за обедом на Наташу. Протянула к нему руку, и он, не осознавая, взял её в свои ладони.
- Разрешите объяснить Вам, дорогой супруг, свои поступки. Мне кажется, Вас ввели в заблуждение. Я действительно уходила несколько раз в неделю ночью из дома, так же, как сегодня. Я была в селе. Мы с Марфой, повитухой, и Семёном Дмитриевичем, нашим лекарем, занялись обустройством в селе больницы. Дело это не простое, хлопотное, и Вы, должно быть, знаете, как я переживаю за крестьянских девиц, которые готовы к разрешению от бремени в любых условиях. Марфа иногда посылала за мной по вечерам, когда помощь нужна была. - Владимир слушал её с непередаваемым выражением на лице, а она слегка улыбалась, по привычке пряча улыбку, смыкая губы. - Вы простите меня, что я не посоветовалась с Вами, Владимир Петрович, знаю ведь, как Вы заняты, сколько у Вас других дел. Не подумала, решила, что расскажу, когда нужна будет помощь Ваша.
Ольга опустила глаза. Демидов притянул ее к себе и крепко обнял, так что руки его оказались у нее в волосах.
- Олюшка... - Она снова взглянула на него. - Так что же, не было никакого Алекса Николаева? - зашептал он.
- Отчего же не было. Он до сих пор есть, у Воронцовых в усадьбе. Живет себе, не горюет, девок крестьянских за юбки хватает.
- А Вас?
- А нас нет-с, сударь. Мы-с когда мимо него проходим-с, подол с одной стороны в руку берем-с и оттягиваем, чтобы не за что было схватиться.
Владимир Петрович громко рассмеялся. Ольга широко улыбнулась. Ей нравилось, что супруг у нее такой добрый человек, готовый смеяться, когда шутят, и при этом серьезный и ответственный.
- Позвольте признаться и мне кое-в-чем, милая Ольга Ивановна.
- О чем же будет Ваше признание, дорогой Владимир Петрович?
- О том, что я Вас люблю, - прошептал он, обхватывая ладонями её прелестное лицо и убирая назад выскочившие из прически пряди. - Что Вы для меня самый важный человек на всей Земле. И что я мечтаю держать Вас вот так в объятьях всю жизнь. И спать с Вами в одной постели до старости. И целовать Вас в губы, даже если рядом тётушка. - Ольга рассмеялась сквозь слёзы, и он, наконец, поцеловал её. - Смею ли я надеяться, что однажды и Вы полюбите меня?
- Вам не стоит на это надеяться, любезный супруг, мне сложно представить, как я смогла бы полюбить Вас снова, если уже и так люблю. С той самой встречи, когда Вы стояли в своих пыльных сапогах на дорогом батюшкином ковре в центре гостиной и смотрели на меня Вашими озорными карими глазами, оценивая, словно кобылку.
Он рассмеялся.
- Они действительно были такими грязными, мои сапоги?
- Очень грязными, - подтвердила Ольга.
Демидов снова поцеловал жену, а она обняла его с нежностью и лаской.
- Олюшка... Моя Олюшка..., - шептал он, - как я скучал по тебе.
Из письма Владимира Петровича Демидова своему другу художнику Карлу Брилёву.
Дорогой мой друг! Спешу сообщить тебе последние новости о нашей сельской жизни. Дражайшая моя супруга, Ольга Ивановна, сутки назад в пятый раз успешно разрешилась родами, подарив нашему семейству третьего сына, Сергея Владимировича. Девочки мои счастливы безмерно, что у них еще один братик теперь есть. Машенька, ей как раз исполнилось шесть на прошлой неделе, так прыгала от счастья, что сбила с ног четырехлетнюю Жениньку. А видел бы ты Наленьку теперь, выросла выше матушки, правда близнецы уже вот-вот её догонят и перегонят. Роспись твоя на потолке нашей овальной столовой радует глаз, как и в первый день. Каждый раз смотрим на нее и нарадоваться не можем на эту красоту!
Чем ты сейчас занят, друг мой? Остались ли ещё в Санкт-Петербурге дворяне, коих ты не увековечил на своих холстах? Не теряю надежды оказаться одним из них. Приезжай навестить нас при первой же возможности!
И еще одна новость. Тётушка моя Екатерина Владимировна Новосельцева живет ныне в Петербурге, строит церковь и богадельню на месте дуэли, где погиб её сын Владимир. В письмах своих сообщает, что сильно изменилась в последние годы, помогает больным и увечным, отмаливает у Бога прощения за свои деяния в прошлом. Ты знаешь, что мы никогда не держали на неё зла. Тяжелая у нее судьба была, никому такой не пожелаешь.