Однажды вечером, когда все мои дела были благополучно завершены, мое одинокое умиротворение прервало одно очень печальное известие. Случилось так, что в один день я потерял и брата, и своего бывшего боевого товарища. Однако, погибли они, отнюдь, не на поле жесточайших сражений. И, скажу я вам, в годы службы, смерть часто обходила их стороной.
И виною их скоропостижной гибели стал далеко не штык, или пуля, нет... Во всем была виновата жадность моего младшего брата.
После войны, нам с братом достался крупный дом. Однако, в силу того, что бедными тогда были все, ни жить в нем, ни продать его целиком, мы позволить себе не могли. Таким образом, мы приняли решение разобрать его на части, и распродать все - начиная от любимого кресла нашего покойного отца, заканчивая бревенчатыми стенами дома.
Конечно, материалы тогда требовались всем. И, хотя денег ни у кого и не было, способ разжиться мы все-таки отыскали.
С тех пор прошло немало лет, и пути наши, к сожалению, разошлись. Как я узнал позже, на похоронах, внезапное богатство моего брата, в корне переменило его как внутренний, так и внешний облик.
По рассказам, если раньше он был добрым, очень набожным и отзывчивым человеком, то позже, он стал скрытным, трусливым и жадным. Винить богатство, впрочем, всецело я не могу. Вполне вероятно, что причиной таких перемен послужила война. В те годы, должен признать, изменился и я. Но что бы настолько... Извольте!
Итак, пребывая в привычном состоянии опьянения, мой покойный брат любовался картинами...
Как мне рассказывали, в последние годы жизни, он пребывал лишь в двух состояниях - состояниях опьянения различными веществами, вроде опиума или вина, и в состояниях полного раскаяния перед Богом.
Все же, несмотря ни на что, война, ко всеобщему удивлению, не отняла у моего брата веры в Бога. Я помню, как еще совсем маленьким, раздавив майского жука, он молился об упокоении его души целую ночь.
...И так, в один день, когда его мысли о Боге находились под плотной завесой алого дурмана, к нему поступило приглашение от давнего фронтового товарища. Как было сказано в письме, ему тоже удалось разбогатеть и построить себе отличный дом. По этой же причине, он звал брата к себе в гости.
Сам же брат, пребывая в наиярчайшем расположении духа, с радостью принял это приглашение и, распрощавшись со своими слугами, выехал в назначенное место уже следующим утром.
О, знал бы он, чем все закончится!
Его карета прибыла к вечеру, и вид, открывшийся взору моего брата, поразил его до глубины души.
Великолепный дом из камня... Нет, это был настоящий замок, что в свете вечерних газовых фонарей, полыхал своими огнями, подобно звездам, в ночном небе! Но если звезды по обыкновению горят холодным светом, то замок нашего общего друга, излучая тепло сквозь мрак деревьев, всем своим видом напоминал заходящее солнце.
Безусловно, снаружи он выглядел гораздо лучше дома моего брата. В душе у него, тут же возникло чувство, которое, не иначе как ревностью, назвать было нельзя. И тогда, надежды его легли на внутреннее обустройство замка. Он надеялся, что в таком огромном доме поддерживать свет, тепло и чистоту, достаточно трудно. Он думал, что для того, чтобы украсить его, ни у одной живой души не хватит денег!
О, как же он ошибался!
Мой брат, помимо набожности и пристрастию к дурманам, обладал также огромной любовью к живописи. В своем новом доме, он отвел целый зал для купленных им драгоценных шедевров.
И даже у него, у человека, который никогда не заботился о своих средствах, не было возможности позволить себе столько картин, сколько позволил себе его боевой товарищ...
А какие это были картины! Например, тут был оригинальный портрет "Загадочной незнакомки", написанный гением прошлых лет - Марио Да-Элзаре. Или, шикарный пейзаж, написанный всеми известным Альберто Да-Миля...
Следующей вещью, повергшей сознание моего бедного брата в шок, стали комнаты. В замке их было около двенадцати. В каждой из них стояло по две кровати с роскошными бордовыми одеялами, а на полу у них располагались драгоценнейшие персидские ковры.
Когда было принято решение спать, и члены моего брата неподвижно лежали на тех самых кроватях, укрытые теми самыми одеялами, а взгляд его был прикован к маленьким картинам на стенах и роскошному персидскому ковру на полу, он услышал голос.
О, небеса, как же он мучился...
Целую ночь, он гнал от себя эту навязчивую мысль, которую голос безутешно вбивал ему в голову. Целую ночь, он провел в молитвах, но тяжелый, свинцовый тон все еще не давал ему покоя.
Утром, к нему в комнату вошел слуга. Очевидно, его собирались позвать к столу, но бледный вид моего брата, дал четко понять, что ждать его сегодня не следует.
Впрочем, уже спустя некоторое время, молчаливый, он все-таки нашел в себе силы пройти в тот самый зал, где хозяин принимал его впервые.
В свете дня, с огромным длинным столом в центре, теперь зал выглядел еще величественнее и длиннее. На длинном столе, примерно в несколько сотен метров, лежала фиолетовая драгоценная ткань. На ней расположились серебряные и золотые столовые приборы.
А из-за алых стекол, дневной свет, проникая внутрь помещения, заливал все помещение красным свечением.
Брат, заняв место на противоположном конце стола - напротив своего боевого товарища - замер, непрерывно глядя второму в глаза.
В свете окон, лицо хозяина замка, как и все остальные предметы, тоже стало красным. И тогда, будто заметив это, в голове брата снова проснулся голос.
Следующую ночь он провел в молитвах. Он рвал на себе волосы и кожу, но голос не утихал. Он зарывался с головой под одеяло и подушку, но голос становился лишь громче. Он шел изнутри, и сбежать от него было невозможно.
На второй день, изнеможенный и не помнящий себя от усталости, он получил известие, что его фронтовой товарищ, во время утренней прогулки на лошадях, упал, сильно повредив бедро, и на некоторое время оказался прикованным к постели.
Стоит ли говорить, что голос в его голове заговорил снова?
Третьей ночью, глядя на полную луну за окном, не спавший уже несколько суток, ведомый голосом, брат взял свою подушку и медленно, почти бесшумно, направился в комнату к своему другу.
Он тихо отворил дверь. Некоторое время, едва просунув голову, осматривал комнату. Наконец, убедившись, что хозяин спит, он сделал первые шаги и вошел внутрь.
Старинная утварь, драгоценные вазы, картины в золотых рамах... Глаза его тут же налились кровью. Одним прыжком, он наскочил на друга и начал его душить, прижимая рот подушкой.
Прошла минута, две и три. Он держал свои руки на его горле до тех пор, пока не перестал слышать стук его сердца. Лишь убедившись, что у друга нет пульса, он направился к себе в комнату и, наконец, заснул.
Проспав целые сутки, он проснулся в замечательном расположении духа.
На пороге стоял слуга. Вид его, по некоторой причине, был взволнованным. Не понимая, в чем дело, брат начал:
-- Что такое? Уже ужин? Ты снова зовешь меня за стол?
-- Сэр, нет... Дело не в этом...
-- В чем же?
-- Вашего друга убили.
Последняя фраза, подобно молнии, пронзила разум брата. Проспав целые сутки, он принял то, что случилось ночью, за дурной сон.
В голове его, моментально появились обрывки произошедшего. Перед глазами стояло лицо убитого им товарища. Руки, все еще ощущали его некогда теплое горло.
Сорвавшись с места, ничего на себя не надев, он побежал прочь. Но долго бежать ему не пришлось. Сам того не понимая, он вошел в первую попавшуюся ему комнату и, таким образом, очутился в кабинете своего мертвого друга.
Напротив стола покойника, висел портрет. На самом столе лежала пепельница и нож. Очевидно, последним открывали письма.
Не помня себя от страха, брат заперся. Мысли тяжело ударяли в голову, руки дрожали, а голова кружилась.
Вскоре, появился он - голос, проклявший его и сподвигший на убийство. На этот раз он звучал громче. Стуки в дверь и крики слуг были полностью заглушены.
От безысходности своего положения, брат зажмурил глаза и накрыл голову руками. Так, он лежал некоторое время на полу и, очнувшись, увидел перед собой мертвого друга.
Нет, это был не он сам, но его сущность. Она укорительно смотрела ему в глаза и показывала рукой на стол.
Тогда, поднявшись, брат посмотрел туда, и увидел нож. Выхватив его, он поднял его к потолку, и со всей силы ударил себе в грудь.
Почти сразу, захотелось кашлять. Ноги начали дрожать. Но он, испытывая на себе сильнейшее чувство вины, выдернул лезвие и вонзил его снова.
Второй удар был нанесен в сердце. Безжизненное и измученное тело моего брата опустилось на пол. Нож выпал, а драгоценный персидский ковер, окрасила алая кровь.
За всем этим, будто бы свысока, величественно вытянув руку вперед и с укором во взгляде, наблюдал огромный портрет фронтового товарища...