|
Я попробовал пересказать "Neitsy Maarian virsi" ("Песнь о Деве Марии") -- повесть о Евангельских событиях, составленную Элиасом Лённротом на основе песен-рун, которые он записывал, изучая народное творчество. Основой для глав 1, 3 и 4 стали песни карельского песнопевца Архиппы Перттунена, а откуда Лённрот взял материал для главы 2, не знаю. Думаю, это западный источник -- единственное известное мне упоминание конюха Стаффана принадлежит шведу: в повести Свена Нурдквиста "Механический Дед Мороз" Петсон говорит, что песню "Стаффан-конюх" обычно поют на День святой Люсии перед Рождеством. Недавно я лениво попробовал поискать сведения о Стаффане в интернете, и мои подозрения укрепились, хотя ничего существенного я и не нашёл -- ссылки вели на шведские сайты, которые я читать не могу.
В пересказе я опирался на английский перевод, сделанный Китом Босли, и на оригинальный текст из "Кантелетар" на сайте проекта Гутенберг: http://www.gutenberg.org/cache/epub/7078/pg7078-images.html
Деление на главы в оригинале отсутствует. Пожалуй, это самое существенное дополнение, которое я позволил себе сделать. В остальных местах я только сокращал источник, убирая куски, которые хороши в поэме-песне, но которые утратили бы смысл в прозаическом пересказе, или заменяя отдельные слова, которые при дословном переводе выглядели бы слишком чуднС. Что чуднС, но не слишком, то я с удовольствием оставлял.
Имена действующих лиц, кроме Марии и Иисуса, я не заменял на устоявшиеся в русском языке, а передал по правилам транскрипции финских имён, учитывая, что и в оригинальном тексте они называются не так, как в современной финской речи. Поэтому Tahvanus превратился в Тахвануса, а вовсе не в Стефана. На всякий случай я напишу, как эти имена произносятся:
Руотус (Ruotus) -- читается в два слога с ударением на первый: Руо'-тус. Это царь Ирод, в современном финском -- Herodes.
Тахванус (Tahvanus) -- Та'-хва-нус. Это святой Стефан, Stefanos. Уж не знаю, как он очутился в этой истории.
Пилтти (Piltti) -- Пи'лт-ти. В Евангелии её нет (зато есть в пятидесятой руне "Калевалы").
Юутта (Juutta) -- Йуу'т-та. Это Иуда, Juudas.
Как видите, ударение везде падает на первый слог, но я думаю, что изменённые имена Мария и Иисус русский читатель вполне может позволить себе произносить как привык.
Теперь перейдём к сути.
Оделась Мария, подпоясалась и вышла во двор. Ступила она на тропинку, что шла далеко в лес, и слышит, как с самого конца тропинки зовёт её ягодка-брусничка:
-- Возьми меня, девица, сорви меня, румяная! Отведай меня, оловянное ожерелье, не оставляй меня, медный поясок! Не то чёрный червь придёт и сгрызёт меня, слизень приползёт и съест меня. Вот уже сотня приходила посмотреть, тысяча рядышком садилась -- сотня девушек, тысяча женщин, а детей и вовсе без счёта -- только никто не прикоснулся ко мне, не взял злополучную.
Мария пожалела ягодку и отправилась в лес, чтобы сорвать её. Она взошла на холм и спустилась, прошла и второй холм и на третьем наконец заметила бедолагу.
"На вид -- точь-в-точь брусника, -- подумала Мария, -- вот только растёт повыше. Не так низко, чтобы стирать с неё землю, не так высоко, чтобы лезть за ней на дерево".
Она подобрала сосновую ветку и дотянулась до ягодки. Та упала на землю, подкатилась к ногам Марии, забралась на её башмачки, прыгнула на край платья, докатилась до пояса, а от пояса до груди, а от груди к шее, а от шеи к губам. Покатилась брусничка по языку прямо в живот и поселилась там.
Росла брусничка и наполнила Марии всю утробу. Семь месяцев носила девица ягодку, проносила и восьмой, и девятый, и, как старухи рассказывают, ещё полмесяца. Мария толстела, и живот её тяжелел.
Мать её дивилась: "Что случилось с нашей Марьяттой, с нашей птицей? Ходит сутулая, не подпояшется, не приоденется".
На десятый месяц утроба отяжелела так, что Марии стало невмоготу. Она пошла к матери и попросила:
-- Позволь мне попариться в бане, мама, чтобы я могла разрешиться от бремени, избавиться от мучений.
Мать ответила:
-- Баня тебе -- на горелом холме. Там, на собачьем лежбище, среди щенков, самое место гулящей девке рожать, потаскухе -- дать потомство.
Куда бедняге податься, куда пойти? Кто пустит её попариться? Позвала Мария свою верную служанку, малютку Пилтти, и говорит ей:
-- Пилтти, лучшая моя труженица, поспеши в деревню, поищи для меня баню.
Спрашивает малютка Пилтти:
-- У кого же мне попросить, к кому обратиться?
-- Иди к Руотусу и не медли, сил моих нет терпеть.
Пилтти, меньшая из служанок и лучшая из тружениц, подобрала края платья и побежала к дому Руотуса. Она торопилась изо всех сил, её не нужно было ни умолять, ни понукать. Когда Пилтти бежала, со склонов холмов осыпалась земля и катились камни, сосновые шишки летели от её ног и прыгали по кочкам. Наконец она добралась до дома Руотуса и вошла.
Руотус сидел за столом. Был он уродлив, одет в одну лишь льняную рубаху, зато держался гордо, как царь, и стол перед ним был накрыт словно для царского пира. Он отвлёкся от еды и взглянул на Пилтти.
-- Это что за паршивка? Ты зачем пришла?
Пилтти ответила:
-- Я пришла просить о бане, где обременённая могла бы разрешиться, несчастная -- облегчить свои муки.
Вышла Руотусова жена, спросила:
-- Для кого же ты просишь, кому нужна помощь?
-- Нашей Марьятте, -- сказала Пилтти.
Хозяйка хлопнула себя по ляжкам:
-- Нет здесь свободной бани. Пусть идёт в хлев на лесном холме, в стойло под соснами. Там самое место гулящее девке рожать, постаскухе -- дать потомство. А пар ей лошади надышат.
Пилтти побежала прочь от дома Руотуса и вернулась к своей хозяйке ни с чем. Мария вздохнула:
-- Значит, пора идти в хлев.
С болью Мария шла по пригоркам, с болью взбиралась на холмы и дошла до стойла под соснами. Добравшись, она обратилась к лошади:
Прошу тебя, лошадка, хорошая моя, дыши! Вздохни, жеребёнок, над тяжёлой моей утробой. Надышите мне пару, чтобы я, бедняжка, могла разрешиться, несчастная облегчить свои муки.
Легла Мария на сено, задышала лошадь, и жеребёнок вздохнули над тяжёлой утробой -- вот и вышел пар для бани. Хватило Марии, чтобы попарить свой живот и принести на свет сына. Бык расстелил ребёнку солому, а свинья набросала поверх мальчика сор, чтобы укрыть от холода.
Так в морозный день, в Рождество, родился Господь. Поднялся месяц, и Солнце проснулось, звёзды заплясали, и обрадовалась Большая Медведица.
Был у Руотуса слуга, что присматривал за лошадьми, звали его Тахванус. Тахванус поил хозяйского коня водой из родника, как вдруг конь фыркнул, так что брызги разлетелись от его морды, и заржал. Удивился Тахванус, стал смотреть, что бы могло смутить коня. Посмотрел вблизи -- ничего не видно, посмотрел вдалеке -- и там ничего не заметил. Спросил конюх:
-- Что ты ржёшь, воронья сыть? Что фырчишь, чёртов конь?
-- Оттого я фырчу, -- сказал конь, -- что загорелась на небе новая звезда, огонёк среди облаков.
Огляделся Тахванус, окинул взглядом весь небосклон и увидел новую звезду, заоблачный огонёк.
Пробегала мимо лиса. Тахванус окликнул её:
-- Послушай, лиса! Ты шустрая, быстроногая -- сбегай узнай, отчего звезда загорелась, новая луна заблестела?
Побежала лиса далеко-далеко, встретила пастуха.
-- Скажи, пастух, -- спросила лиса, -- не знаешь ли ты, отчего звезда загорелась, новая луна заблестела?
Ответил пастух:
-- Сам знаю и тебе скажу. Оттого загорелась звезда и новая луна заблестела, что родился Бог наш, Всемилостивый появился на свет.
-- Где же это случилось?
-- В Вифлееме, в хлеву. Сын Божий родился среди сена и стылого навоза, а сам Он дороже меди, и серебра, и золота, дороже луны, и солнца, и белого дня.
Лиса вернулась к Тахванусу и поведала ему всё, что услышала.
Тахванус отвёл коня в стойло, дал ему сена и накрыл шёлковой попоной. Затем конюх отправился к хозяину. Руотус сидел за столом в той же льняной рубахе. Он посмотрел на слугу поверх кружки и бросил ему:
-- Помой руки, возьми корм для коня да иди накорми его.
Тахванус ответил так:
-- Я больше не буду кормить Руотусова скакуна. Отныне пусть Руотус сам его кормит. Родился на свет кое-кто получше, будет у меня лучший господин. Сам Бог родился, Всемилостиый появился на свет -- я видел звезду в небе, огонёк среди облаков.
Руотус махнул рукой на бычьи кости, что валялись на полу:
-- Мясо этого быка съедено, кости обглоданы, а из шкуры сделали сапоги -- всю зиму проносились. Если он замычит, ты говоришь правду.
Поднялся бык, замычал, заревел, хвостом замахал, копытом в пол ударил. Сказал Тахванус:
-- Вот, бык замычал. Так что же, правду ли я говорю? Родился ли Бог наш?
Показал Руотус на блюдо:
-- Вон петух. Общипан, маслом смазан, зажарен -- лежит, не шевелится. Если он пропоёт, ты говоришь правду.
Встал петух, застучал костями, распушил перья. Закукарекал, запел куриный сын. Сказал Тахванус:
-- Вот, петух пропел. Так что же, правду ли я говорю? Родился ли Бог наш?
Взял Руотус нож и кинул на пол:
-- Год я вырезал его рукоять, два года носил в ножнах. Если он прорастёт, ты говоришь правду.
Проросла рукоять, пустила побеги, появились и листья. Шесть ростков появилось, на каждом по золотому листочку. Сказал Тахванус:
-- Вот, рукоять ножа проросла, жареный петух пропел, и съеденный бык замычал. Так что же, правду ли я говорю? Родился ли Бог наш? Пришло мне время уйти от Руотуса. Я верю в Иисуса, и крещение моё -- от Всемогущего.
Разъярился богач Руотус, перекосилось его лицо, и объявил он Богу войну. Сотню воинов с мечами поднял он и тысячу закованных в латы, чтобы погубить Создателя и повергнуть Всемогущего.
Мария втайне растила своего сына. Как-то раз она посадила мальчика себе на колени и стала расчёсывать серебряным гребешком с золотой рукоятью. Отлетел у гребешка зубец, и Мария стала его искать. Смотрит: нет малыша. Слышит: конь зафырчал, заржал скакун.
-- Отчего ты ржёшь, почему фырчишь? -- спросила Мария.
-- Оттого что забрали дитя твоё от рук твоих, унесли сына с коленей твоих, -- сказал конь.
Зарыдала Мария, бросилась искать мальчика. Под санями смотрела -- нет ли золотого яблочка, сено разбрасывала -- не найдётся ли серебряная веточка. Искала она на холмах среди сосен и на полях среди вереска -- не нашла золотое яблочко, серебряную веточку, своего сына.
Шла она в горьких мыслях и пришла к Дороге. Поклонилась Дороге и говорит:
-- Дорога, создание Божье, не видала ли ты моего сына, моё золотое яблочко, серебряную веточку?
Так ответила Дорога:
-- Если бы и видела, не сказала бы тебе: это твой сын создал меня -- сотворил на зло, не на благо: чтобы тяжёлый сапог ступал по мне, топтал меня крепкий каблук, били копытами скакуны, псы попирали меня.
Дальше пошла Мария и увидела Звезду. Поклонилась Звезде и сказала:
-- Звезда, создание Божье, не видала ли ты моего сына, моё золотое яблочко, серебряную веточку?
Так ответила Звезда:
-- Если бы и видела, не сказала бы тебе: это твой сын создал меня -- сотворил на зло, не на благо: исчезать летом и рождаться осенью, светить во тьме, мерцать в мерзлоте.
Дальше пошла Мария и встретила Месяц. Поклонилась Месяцу, сказала:
-- Месяц, создание Божье, не видал ли ты моего сына, моё золотое яблочко, серебряную веточку?
Так ответил Месяц:
-- Если бы и видел, не сказал бы тебе: это твой сын создал меня -- сотворил на зло, не на благо: ложиться поутру и подниматься вечером, бродить одиноко и сиять стылыми ночами.
Дальше пошла Мария и встретила Солнце. Поклонилась Солнцу и сказала:
-- Солнце, создание Божье, не видало ли ты моего сына, моё золотое яблочко, серебряную веточку?
Отозвалось Солнце:
-- Я и видело и слышало его. Это ведь твой сын создал меня -- сотворил на благо, не на зло: вставать поутру и ложиться вечером, светить днём и отдыхать ночью. Видело я твоё дитя -- плачь о нём, горемычная. Пропал сын твой, погиб мой Создатель, убит и погребён Господь наш.
Мы, злосчастное племя, вечно думаем о суете и болтаем пустое. Что нам до того, что умер великий Бог наш, погиб Всемогущий, убит Создатель и погребён.
Бесы истязали его, злые силы пытали его лезвиями сотни мечей и наконечниками тысячи копий. Его повесили на кресте, пригвоздили к дереву и убили. Мёртвое тело сняли с креста и похоронили меж двух утёсов. Сотня воинов и тысяча закованных в латы принесли камни и прикатили скалы и поставили их на могилу Создателя. Сотня мечей и тысяча щитов охраняли могилу, приглядывали за Всемогущим.
Зарыдала Мария, запричитала. Пришла она на могилу и говорит:
-- Восстань от смерти, Создатель мой, пробудись ото сна! Смерть твоя пришла недавно, не совсем ты пропал ещё. Если не поднимешься, не пробудишься, я сама приду к тебе.
Так ответил Господь:
-- Нет отсюда пути наверх. Тяжёлые скалы придавили меня, земля покрыла моё сердце, песок засыпал мои плечи.
Поклонилась Мария Солнцу:
-- Солнце, создание Божье, огонь, что зажёг Всемогущий! Посвети мне, дай на миг жар свой, ещё на миг -- изнуряющий зной, а в третье мгновение запылай во всю мощь, чтобы размякли камни, скалы превратились в соль, земля растеклась и песок стал пеной. Пробуди Создателя от смерти, вызволи Господа из могилы!
Раненой птицей слетело Солнце к могиле, которую охраняла сотня воинов с мечами и тысяча носящих щиты. Спросили воины:
-- Солнце, что привело тебя сюда?
Ответило Солнце:
-- Я пришло посмотреть на место, где погиб мой Создатель, где похоронен Господь.
Осветило Солнце могилу, на миг дало жар свой, ещё на миг -- изнуряющий зной, а в третье мгновение запылало во всю мощь. Утомлённые воины заснули. Кто помоложе, тот заснул, опираясь на меч, кто постарше -- опираясь на щит, кто ни молод ни стар -- на копьё. Размякли камни, скалы превратились в соль, земля растеклась и песок стал пеной. Так Создатель был освобождён от уз смерти.
Очнулся Создатель, выбрался из могилы Всемогущий, и запели камни, заговорили скалы, зашумели реки, сотряслись озёра и содрогнулись медные горы, когда пришёл час Божий. Господь на животе дополз до лужи на камне, где смыл с себя кровь, очистился от своего горя. А Солнце, Божий огонь, вернулось на небо, и воины воспряли.
Решили бесы заковать Создателя в железные оковы, чтобы Он больше не смог выбраться из могилы. Услышал Он шум кузнечного молота и, притворившись нищим, зашёл в кузницу.
-- Что же куют здесь бесы, что стучат кузнечные молоты? -- спросил Создатель.
Отвечал ему жестокий Юутта, худший из детей зла:
-- Я кую цепь для Создателя, оковы для Бога. Вот только забыл я измерить Его шею -- не знаю, широкая она или тонкая, высокая или короткая.
Так сказал Сын Божий:
-- Шея у Создателя и по длине, и в обхвате точь-в-точь как у тебя.
Спросил Юутта:
-- Откуда ты знаешь, какая у Создателя шея?
Ответил Сын Божий:
-- Когда его хоронили, я был там, вот и подсмотрел из-за пня.
Сказал Юутта:
-- У тебя такой же широкий подбородок, такие же большие глаза и такие же длинные ресницы, как у того Бога, что мы похоронили вчера.
Ответил Сын Божий:
|