Прошло время. Хозяин ушел. Без скандалов и дешевых сцен, он просто ушел, оставив о себе воспоминание, подобное прикосновению первых зимних морозов, подобное той улыбке, которая вечно играла в глубине его бесцветных глаз.
Вам нужен герой? Вот он:
Хозяин, дон Де Лахоста, высокий испанец 48 лет с голубыми, а не как казалось всем - бесцветными глазами. Он родился в XIV веке, в богатой и плодородной провинции южной Испании. Приличное образование, благородство происхождения и хитрость, позволили ему сделать блестящую карьеру служителя церкви. Он имел свой дом, свой приход и свой Город. Хозяин больше, чем кто-нибудь другой, сделал для написания этой книги, и те несколько страниц, которые остались после его посещения, я оставлю нетронутыми.
Не удивлюсь, если многое из того, что вам предстоит прочесть, никогда не могло произойти. Здесь нет места для исторических изысканий и глобальных выводов. Оставим их для других.
В тот день я действительно очень устал. Это навязчивое "хозяин", раздающееся то здесь то там, игра марионеток на сцене кукольного театра, приехавшего из соседнего города, и эта вечная путаница в делах, сопровождающая меня с самого детства и наедающая мне покою ни днем ни ночью - все обрушилось на меня с необыкновенной силой. Мое детство осталось далеко позади и теплые воспоминания о нем все реже посещают меня во сне. Многие говорят, что я не любил свою мать.
"Веселись юноша во дни юности твоей" - и я веселился. Я безумствовал как цепной пес, впервые вырвавшийся на волю. Помню голос той девушки которая отдалась мне на заднем дворе родительского дома и с которой я впервые познал любовь. Она смеялась и играла со мной. Потом ее пришлось прогнать.
"Как велика мудрость Господа, даровавшего нам день для труда, а ночь для отдыха; весну для сева, а осень для жатвы; молодость для греха, а зрелость для раскаяния. Как много он претерпел от меня прежде чем я обратился к лику его и как мало могу сделать я во славу его." Это были первые слова, сказанные мной с кафедры в нашем деревянном костеле когда мне было 14. Тогда пыл мой был искренен, а помыслы чисты.
Счастливы простолюдины в своей убогой жизни! Для них существование- всего лишь цепь неприятностей, неминуемо заканчивающихся теплой смертью в окружении сочувствующих родственников, которые в свою очередь воспринимают его последний вздох, как очередную неприятность, влекущую за собой суету и непредвиденные расходы. И все они жаждут веры. Жаждут веры которая непосильна для души человеческой, ведь сказано в Евангелии "Если имеешь крупицу веры с горчичное зерно, то скажи этой горе перейти на другое место и будет так", но ведь сколько раз не читают они молитвы, сколько не жертвуют церквям, никто из них не передвинет и ночной горшок ближе к кровати.
Говорят, что я не любил свою мать. Она была благородной испанкой из древнего рода Лахоста и красотой своей, которая была по душе как дворянам, так и деревенским парням, славилась по всей Испании. Мой отец обвенчался с ней всего за день до моего рождения и не мог сравниться с мамой ни благородством происхождения ни красотой.
В тот день я шел в дом призрения с тремя доносами и письмом от друга из провинции. Он просил меня переслать ему хоть немного денег, необходимых для завершения строительства монастыря и привлечения прихожан. Другу я отказал, а вопрос о ведьмах решил оставить на воскресную проповедь. Мне часто приходится обращаться за советом к людям, ибо "не судите и да не судимы будете". Пусть толпа, движимая единым порывом, сама вынесет свой приговор, но потом, после.
По дороге мне попалось всего несколько крестьян, да один из "новых" горожан, который еще не был мне представлен и потому выглядел как пятно на белоснежном платье. Именно своей независимостью он и привлек мое внимание. Костюм сидел безупречно, чем правда скорее подчеркивал чрезмерную худобу своего владельца. Бегающие глаза выдавали одновременно ум и одержимость страстями, грязные следы которых становятся тем более заметны, чем чаще мы их видим в темных закоулках души своей. Между тем, испорченность этого представителя двуногих разумных существ по-своему даже импонировала мне своей откровенностью и простотой, позволить которую мог себе далеко не каждый. Человек который в скором времени должен был стать одним из моих прихожан приветствовал меня с похвальным смирением, но едва ощутимой злобой, заметной в некоторой неестественности позы принять которую вынуждали его обстоятельства. Я намеренно замедлил шаг желая насладиться картиной самоунижения умного человека, не имеющего возможности разогнуться раньше, чем я пройду. Эта встреча позабавила меня и навела на мысль о слабостях, живущих в каждом сильном человеке, которые порой имеют над ним большую власть, чем все короли мира.
То тут, то там захлопывались ставни окон и мои добрые прихожане в страхе перед их собственным пастырем блеяли, падая на колени и складывая руки в мольбе, чтобы не они были следующими грешниками которые встретят гиену огненную раньше, чем Хозяин Бог сам отправит их в ад. Я случайно оступился и едва не упал прямо посреди улицы которая была похожа скорее на безводную пустыню, чем на центр одного из самых оживленных городов Испании.
День первый, утро.
Пусть нищие веруют в Христа- нищего, богатые- в Христа всепрощающего, палачи и судьи- в Христа карающего; не все ли одно кого распять на кресте грехов своих, лишь бы не чувствовать смрад тела его через камни наших оправданий. Лишь бы только знать, что нет и не было никогда Иисуса из Назарета, человека по рождению, Бога по сути. А ведь он был, и плакала безутешно Рахиль по ребенку своему, так и не успевшему согрешить, ибо не дано было ему. Умер за Христа- спасителя. Умер безмолвно, без тени упрека, не вопия “Элой! Элой! ламма савахфани?” и завеса в храме иудейском не шелохнулась во славу Его. А что если спаситель не тот? Что если не Иисус с его десятью заповедями должен был принести нам свет веры, а другой, невинно почивший в своей колыбели живой Бог, не успевший улыбнуться свету своей Вифлиемской звезды. Ведь он отдал миру больше чем Назаретянин. И его кровь не на наших руках. Люди нуждаются в очевидном. Никогда науке не вознести людей на обещанные вершины, ведь искать, творить, значит сомневаться, но сомневаться только для создания новых очевидностей, новых цепей бытия. Так и Христос, его вера была, когда можно было сомневаться, когда он ходил, изъеденный вшами и навозными мухами по улицам Святого города подобно последнему нищему еврею. А сейчас? Он - воплощение очевидности. И пусть на севере говорят о порочности Рима, о продажных монахах и нелепых ритуалах, правда не с ними. Они сделают саму веру очевидной и Бог умрет, умрет не стоя, но на коленях, затоптанный массами, жаждущими духовной веры. Как уберечь людей, как построить для них ковчег спасения? Невежество - вот ответ. Подобно первому человеку, не знавшему, что есть добро и зло, люди должны, ради Творца, быть невежественны и ... очевидны. Может тогда Он простит, и улыбнется человекам, как улыбаюсь им я?
В моем городе почти нет книг. Будут силы, в нем не станет и повозок. Распущу, а может - продам лошадей. Пусть несут груз свой на плечах своих. Я слышал, в Гранаде мавры освещают ночные улицы огнем фонарей, открывают школы и университеты, молят о благоденствии и процветании своего народа. У нас есть и всегда будет чем им ответить: Святою верою, без объяснений, Евангелием, которого не читаем, оружием, которым не владеем, когтями и зубами, которые есть суть невежество и покорность. Мавры падут; за ними приидет слава Господня. Нет и не будет ничего, кроме церкви, ибо все станут святы в своем невежестве.
Моя мать (царствие ей небесное) как то сказала мне :" Друг мой, из всех тех наслаждений, которые способна дать тебе женщина, самое прекрасное- разрешение платить. Дураки платят жизнью, слабые- покорностью, сильные- разбитыми надеждами. Выбери свой путь и следуй ему со смирением." Как и вы, я платил, но тратить без нужды то, чего не имеешь в достатке глупо и опасно, поэтому я платил деньгами и не стыдился этого. Совесть и стыд- привилегии слабых, влачащих жалкое существование рабов, ищущих свое утешение в надежде, что их ошибки- злая воля сильных, бесчеловечных существ, обитающих в глубинах преисподней, имя которой- человек. Раб обвиняет хозяина в своих поступках и закатывает глаза в молитве, обращенной к Богу, лишь для того, чтобы увидеть своего обидчика и господина там- в небесах и склонивши голову признать, что раб он не только на земле, но и на небе, не только в стальных цепях хозяина своего, но и в лучших побуждениях души своей. И, разрывая свои одежды, утопая в слезах своих он алчет прощения за те грехи, которые его Хозяин превысил во сто крат, но отказано ему.
Итак, я платил деньгами за те утехи, которые вгоняют в краску самых развратных представителей рода человеческого и никто не мог устыдить меня, даже Он, воскрешавший мертвых, изгонявший бесов, так и не познавший женской любви Сын божий, приди он ко мне, не увидел бы в моих глазах и тени раскаяния. Ведь здесь Я- Хозяин, а значит Я- Бог.
День первый
Дождь кончился совсем недавно, и Солнце мягко улыбалось сквозь полуразвеянные тучи. Было хорошо.
Если бы мне довелось родиться из самых недр земли и всю жизнь питаться ее соками, наверное я сейчас лежал бы на мокрой и прохладной траве, впитывая каждой частью своего тела невиданную силу храма Господнего. Мой друг, мой всегдашний собутыльник, пьет молоко из старой, покрытой мелкими трещинками крынки. Сейчас опять станет тепло. Мы пойдем, с радостными криками и песнями, задирая и лапая деревенских баб. Какое нам дело до всех? Я слышу детский гомон, их десять - двенадцать человек, похожих на ободранных северных варваров, с деревянными щитами. Где же мой дом? Наверное там, за поворотом. Облезлый, оголодавший пес. "Поди сюда. Ну, тебе досталось, бедолага. Ах ты пес... А где Хозяин?"
Но я родился не от земли, у меня более высокое происхожденье. Плод человеков. Скопище их страхов и страстей, молитв, бессонных мук. Я их потомок, их надежда.
"Пора на службу, господин."
"Что?"
"Пора на службу, люди собрались и ждут...Вас"
"Да, я сейчас, скажи пусть начинают, и быстро. Я иду"