Фурзиков Николай Порфирьевич : другие произведения.

Аластер Рейнольдс "Пропасть отпущения грехов" (Пространство откровения 3)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Активно осваивающее ближние экзопланеты человечество привлекло внимание машинной расы ингибиторов-волков, которая "выбраковывает" слишком развитые биологические цивилизации галактики, оставляя только те, которые не выходят в космос. Ингибиторы начинают разрушать процветающие миры и колонии, против них бессильны любая защита и любое оружие. Получившая еще до рождения дар знаний могучих цивилизаций прошлого девочка Аура подсказывает меры противодействия и советует начать переговоры с существами соседней браны, которые могли бы помочь, но взамен хотят получить доступ к нашей Вселенной. С подачи гиперсвина Скорпио люди отвергают это рискованное предложение и устанавливают исключительно полезные контакты с малозаметными, но могущественными строителями гнезд.

Аластер РЕЙНОЛЬДС

ПРОПАСТЬ ОТПУЩЕНИЯ ГРЕХОВ

  
  
   - Вселенная начинает больше походить на великий
   помысел, чем на великую машину.
   Сэр Джеймс Джинс

Моим бабушкам и дедушкам

  
   Активно осваивающее ближние экзопланеты человечество привлекло внимание машинной расы ингибиторов-волков, которая "выбраковывает" слишком развитые биологические цивилизации галактики, оставляя только те, которые не выходят в космос. Ингибиторы начинают разрушать процветающие миры и колонии, против них бессильны любая защита и любое оружие. Получившая еще до рождения дар знаний могучих цивилизаций прошлого девочка Аура подсказывает меры противодействия и советует начать переговоры с существами соседней браны, которые могли бы помочь, но взамен хотят получить доступ к нашей Вселенной. С подачи гиперсвина Скорпио люди отвергают это рискованное предложение и устанавливают исключительно полезные контакты с малозаметными, но могущественными строителями гнезд.
  

Перевод: Н.П. Фурзиков

ПРОЛОГ

  
   Она стоит одна на краю причала и смотрит в небо. В лунном свете дощатый настил причала напоминает уходящую к берегу мерцающую серебристо-голубую ленту. Чернильно-черное море спокойно плещется об опоры причала. По ту сторону залива, ближе к западному горизонту, видны светящиеся пятна: мазки мерцающего пастельно-зеленого цвета, как будто флотилия галеонов затонула с зажженными огнями.
   Она облачена, если можно так выразиться, в белое облако механических бабочек. Она призывает их подлететь поближе, крепко сплетая крылья. Они образуют что-то вроде доспехов. Дело не в том, что ей холодно - вечерний бриз теплый и несет в себе легкий экзотический привкус далеких островов, - а в том, что она чувствует себя уязвимой, ощущая пристальный взгляд чего-то большего и более древнего, чем она сама. Сомнительно, что море уделило бы ей столько внимания, если бы она прибыла на месяц раньше, когда на этой планете еще были десятки тысяч людей. Но сейчас все острова заброшены, если не считать горстки упрямых отставших или прибывших недавно с опозданием, таких как она сама. Она здесь что-то новенькое - или, скорее, то, чего не было долгое время, - и ее химический сигнал пробуждает море. Пятна света над заливом появились после того, как она спустилась. Это не совпадение.
   Спустя столько времени море все еще помнит ее.
   - Нам пора уходить, - зовет ее защитник, его голос доносится до нее с черного клина земли, где он нетерпеливо ждет, опираясь на свою трость. - Теперь, когда перестали обслуживать кольцо, это небезопасно.
   Кольцо, да: теперь она видит его, оно рассекает небо пополам, словно преувеличенное изображение Млечного Пути. Оно блестит и мерцает: бесчисленные кремнистые осколки камня, отражающие свет приближающегося солнца. Когда она только прибыла сюда, власти планеты все еще поддерживали порядок: каждые несколько минут или около того она видела розовый отблеск управляемой ракеты, когда один из беспилотников поднимал орбиту обломка, не давая ему задеть атмосферу планеты и упасть в море. Она поняла, что местные жители загадывали желания, глядя на эти блестки. Они были не более суеверны, чем любой из обитателей других планет, с которыми она встречалась, но понимали крайнюю хрупкость своего мира - что без блесток нет будущего. Властям ничего не стоило бы продолжать следить за кольцом: самовосстанавливающиеся дроны выполняли одну и ту же бессмысленную работу в течение четырехсот лет, почти с момента переселения. Их отключение было чисто символическим жестом, призванным стимулировать эвакуацию.
   Сквозь завесу кольца она видит другую, более далекую луну: ту, которую не разбили вдребезги. Почти никто из присутствующих здесь не имел ни малейшего представления о том, что произошло. Она знала. Она видела это собственными глазами, хотя и издалека.
   - Если мы останемся... - говорит ее защитник.
   Она поворачивается назад, к берегу. - Мне просто нужно немного времени. Потом мы сможем уйти.
   - Я беспокоюсь, что кто-то уведет корабль. Я беспокоюсь о Строителях гнезд.
   Она кивает, понимая его опасения, но все еще полна решимости сделать то, что привело ее сюда.
   - С кораблем все будет в порядке. А о Строителях гнезд не стоит беспокоиться.
   - Кажется, они проявляют к нам особый интерес.
   Она смахивает со лба сбившуюся с пути механическую бабочку. - Так было всегда. Они просто любопытны, вот и все.
   - Один час, - говорит он. - Потом я оставлю вас здесь.
   - Вы бы не оставили.
   - Есть только один способ выяснить это, не так ли?
   Она улыбается, зная, что он ее не бросит. Но он прав, что нервничает: всю дорогу они летели навстречу эвакуируемым. Это было все равно что плыть против течения, протискиваясь в потоке бесчисленных судов. К тому времени, когда они достигли орбиты, транзитные стебли были уже перекрыты: власти никому не разрешали спускаться по ним на поверхность. Потребовались подкуп и хитрость, чтобы обеспечить проезд на спускающемся вагоне. Они были одни в купе, но, по словам ее спутника, все это время там пахло страхом и паникой; химические сигналы человека запечатлелись в самой ткани мебели. Она порадовалась своей менее острой чувствительности к запахам, чем у него. Она и так напугана больше, чем хотела бы показать ему. Она испугалась еще больше, когда Строители гнезд последовали за ней в систему. Их изысканный корабль со спиральным корпусом - рифленый и разделенный на камеры, слегка полупрозрачный - один из последних кораблей на орбите. Они чего-то хотят от нее или просто пришли поглазеть?
   Она снова смотрит на море. Возможно, это ее воображение, но светящиеся пятна, кажется, увеличились в количестве и размерах; теперь они напоминают не флотилию галеонов под водой, а целый затонувший мегаполис. И пятна, кажется, ползут к обращенному к морю концу причала. Океан ощущает ее на вкус: крошечные организмы снуют между воздухом и морем. Они проникают через кожу, в кровь, в мозг.
   Она задается вопросом, как много знает море. Оно, должно быть, почувствовало эвакуацию: почувствовало уход стольких человеческих разумов. Должно быть, оно ощутило приход и уход пловцов и нервную информацию, которую они несли. Возможно, оно даже почувствовало окончание операции по поддержанию порядка: два или три небольших фрагмента бывшей луны уже упали на планету, хотя и не вблизи этих островов. Но на самом деле много ли оно знает о том, что должно произойти? задается вопросом она.
   Она отдает команду бабочкам. От ее рукава отделяется стайка и собирается перед ее лицом. Они переплетают крылья, образуя сетку с неровными краями размером с носовой платок, и только по краям крылья продолжают трепетать. Теперь лист меняет цвет, становясь совершенно прозрачным, за исключением фиолетовой каймы. Она задирает голову, глядя высоко в вечернее небо сквозь кольцо обломков. С помощью хитрого вычисления бабочки стирают кольцо и луну. Небо постепенно темнеет, чернота становится все чернее, звезды - ярче. Она направляет свое внимание на одну конкретную звезду и после минутного сосредоточения выделяет ее.
   В этой звезде нет ничего примечательного. Это просто ближайшая звезда к этой двойной системе, находящаяся на расстоянии нескольких световых лет. Но теперь эта звезда стала ориентиром, лидирующим фронтом чего-то, что невозможно остановить. Когда тридцать лет назад эвакуировали ту систему, она была там.
   Бабочки выполняют еще один вычислительный трюк. Изображение увеличивается, концентрируясь на самой звезде. Звезда становится ярче, пока не начинает приобретать цвет. Теперь это не белый и даже не сине-белый, а безошибочно узнаваемый оттенок зеленого.
   Это неправильно.
  

ОДИН

  
   Арарат, система пи Эридана А, 2675 г.
  
   Скорпио не спускал глаз с Васко, пока молодой человек плыл к берегу. Всю дорогу он думал о том, что можно утонуть, каково это - скользить по неосвещенным глубинам. Поговаривали, что если тебе суждено умереть, если у тебя нет выбора, то утонуть - не самый худший способ. Он задался вопросом, как кто-то может быть в этом уверен и применимо ли это к свинам.
   Он все еще думал об этом, когда лодка резко остановилась, подвесной электромотор работал до тех пор, пока он не заглушил его.
   Скорпио ткнул шестом за борт и решил, что глубина воды не превышает полуметра. Он надеялся найти один из каналов, позволявших подобраться к острову ближе, но этого не случилось. Даже если бы он не договорился о месте встречи с Васко, у него не было времени возвращаться в море и плавать вокруг в поисках канала, который и так было непросто найти при чистом море и полностью безоблачном небе.
   Скорпио перебрался на нос и взялся за веревку в пластиковой обертке, которую Васко использовал в качестве подушки. Он крепко обмотал свободный конец вокруг запястья, а затем одним плавным движением перемахнул через борт лодки. Зашлепал по мелководью, бутылочно-зеленая вода доходила ему чуть выше колен. Он едва чувствовал холод сквозь толстую кожу своих ботинок и штанов. Теперь, когда его не стало в лодке, она поднялась и медленно дрейфовала, но он легким движением руки выбрал слабину веревки и повернул нос на несколько градусов. Двинулся вперед, сильно наклоняясь, чтобы удобнее тащить лодку. Камни под его ногами были коварными, но на этот раз его кривоногая походка сослужила ему хорошую службу. Он не сбивался с ритма, пока вода не дошла ему до середины ботинок и снова не почувствовалось, как лодка царапает по дну. Протащил ее еще дюжину шагов к берегу, но это было все, чем он был готов рискнуть.
   Он увидел, что Васко добрался до мелководья. Молодой человек больше не плыл и встал в воде.
   Скорпио вернулся к лодке, и, как только он взялся за корпус ближе к планширу, под его пальцами отвалились чешуйки и кусочки проржавевшего металла. Лодка находилась в воде уже сто двадцатый час, и, вероятно, это был ее последний рейс. Он перегнулся через борт и бросил маленький якорь. Он мог бы сделать это раньше, но якоря так же подвержены коррозии, как и корпуса. Лучше не слишком доверять им.
   Еще один взгляд на Васко. Тот осторожно пробирался к лодке, раскинув руки для равновесия.
   Скорпио собрал одежду своего спутника и запихал ее в свой рюкзак, в котором уже были припасы, пресная вода и медикаменты. Он взвалил рюкзак на спину и начал короткий путь к суше, время от времени проверяя, как там Васко. Скорпио знал, что был суров с Васко, но как только в нем начал подниматься гнев, он уже не мог его сдержать. Он находил это развитие событий тревожным. Прошло двадцать три года с тех пор, как Скорпио в гневе поднимал руку на человека, за исключением случаев, когда это было вызвано исполнением долга. Но он понимал, что в словах также чувствуется насилие. Когда-то он посмеялся бы над этим, но в последнее время пытался жить по-другому. Он думал, что расстался с некоторыми привычками.
   Конечно, именно перспектива встречи с Клавейном вызвала у него приступ ярости. Слишком много опасений, слишком много эмоциональных нитей, уходящих корнями в залитую кровью трясину прошлого. Клавейн знал, каким был Скорпио. Клавейн точно знал, на что он способен.
   Он остановился и подождал, пока молодой человек поравняется с ним.
   - Сэр... - Васко запыхался и дрожал.
   - Как все прошло?
   - Вы были правы, сэр. На самом деле было немного холоднее, чем казалось.
   Скорпио снял рюкзак со спины. - Я так и думал, но ты справился. Твои вещи у меня с собой. Тебе скоро станет сухо и тепло. Не жалеешь, что пошел?
   - Нет, сэр. Хотелось немного приключений, не так ли?
   Скорпио передал ему его вещи. - Когда доживешь до моего возраста, будешь стремиться к меньшему.
   День был безветренный, как это часто бывает, когда облачность на Арарате низкая. Ближайшее солнце - то, вокруг которого вращался Арарат, - было размытым пятном, висевшим низко на западном небе. Его далекий двойник был твердым белым камнем над противоположным горизонтом, зажатым между разрывами в облаках. Звезды А и В системы пи Эридана, только никто никогда не называл их иначе, как Яркое солнце и Тусклое солнце.
   В серебристо-сером дневном свете вода утратила свой обычный цвет, превратившись в тусклый серо-зеленый бульон. Она казалась густой, когда плескалась вокруг ботинок Скорпио, но, несмотря на непрозрачность воды, по араратским стандартам фактическая плотность взвешенных микроорганизмов была низкой. Продвигаясь вплавь, Васко все еще немного рисковал, но он был прав, потому что это позволило им подплыть на лодке гораздо ближе к берегу. Скорпио не был экспертом в этом вопросе, но знал, что наиболее значимые встречи между людьми и жонглерами образами происходили в тех районах океана, которые были настолько насыщены организмами, что больше походили на плавучие плоты из органического вещества. Концентрация взвеси здесь была достаточно низкой, так что риск того, что жонглеры съедят лодку, пока они будут отсутствовать, или создадут местный прилив, который смоет ее в море, был невелик.
   Они преодолели оставшийся участок суши, достигнув пологой скалистой равнины, которая была видна с моря как темная линия. Тут и там землю пересекали мелкие лужи, отражавшие серебристо-серое небо, затянутое тучами. Они пробирались между ними, направляясь к белому пятнышку на некотором удалении.
   - Вы все еще не рассказали мне, что все это значит, - сказал Васко.
   - Скоро узнаешь. Разве ты не в восторге от встречи со стариком?
   - Скорее всего, напуган.
   - Он поступает так с людьми, но не позволяй этому задеть тебя. Он не испытывает благоговения.
   После десяти минут ходьбы Скорпио восстановил силы, которые он потратил, таща лодку. За это время замеченное пятно превратилось в установленный на земле купол, оказавшийся в конце концов надувной палаткой. Она была прикреплена к вбитым в скалу скобам, а белая ткань вокруг ее основания окрашивалась в различные оттенки солено-зеленого. Ее несколько раз латали и чинили. Вокруг палатки были расставлены прислоненные к ней под странными углами куски ракушек, выловленные из моря, словно плавник. В том, как они были размещены, несомненно, чувствовалась рука художника.
   - То, что вы сказали ранее, сэр, - сказал Васко, - о том, что Клавейн все-таки не отправится в кругосветное путешествие?
   - Да?
   - Если вместо этого он пришел сюда, почему просто не сказали нам об этом?
   - Из-за того, зачем он сюда пришел, - ответил Скорпио.
   Они огибали надувную конструкцию, пока не добрались до герметичной двери. Рядом с ней находился небольшой жужжащий блок, который питал палатку электричеством, поддерживая перепад давления и обеспечивая тепло и другие удобства для ее обитателей.
   Скорпио осмотрел один из кусков раковины, потрогал острый край в том месте, где он был отрезан от чего-то большего. - Похоже, он занимался уборкой пляжа.
   Васко указал на уже открытую наружную дверь. - Все равно, не похоже, что сейчас кто-то есть дома.
   Скорпио открыл внутреннюю дверь. Внутри он обнаружил двухъярусную кровать и аккуратно сложенное постельное белье. Небольшой складной стол, плита и пищевой синтезатор. Бутыль очищенной воды и коробка с пайками. Воздушный насос, который все еще работал, и несколько маленьких кусочков раковины на столе.
   - Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор, как он был здесь в последний раз, - сказал Васко.
   Скорпио покачал головой. - Он отсутствует не очень долго, вероятно, не более часа или двух.
   Васко огляделся в поисках каких-нибудь подтверждений, которые уже заметил Скорпио. Он не собирался их искать: свины давным-давно поняли, что острое обоняние, унаследованное ими от своих предков, не свойственно обычным людям. Они также с болью осознали, что люди не любят, когда им напоминают об этом.
   Они снова вышли наружу, запечатав внутреннюю дверь в том виде, в каком нашли ее.
   - Что теперь? - спросил Васко.
   Скорпио снял с запястья запасной коммуникационный браслет и протянул его Васко. Браслет уже был настроен на защищенную частоту, так что не было никакой опасности, что кто-нибудь на других островах подслушает разговор. - Знаешь, как пользоваться одной из этих штуковин?
   - Справлюсь. Вы хотите, чтобы я сделал с ней что-то конкретное?
   - Да. Будешь ждать здесь, пока я не вернусь. Рассчитываю, что к тому времени Клавейн будет со мной. Но если он найдет тебя раньше, ты должен сказать ему, кто ты и кто тебя послал. Затем свяжешься со мной и спросишь Клавейна, не хочет ли он поговорить со Скорпио. Понятно?
   - А если не вернетесь?
   - Тогда лучше позвонить Бладу.
   Васко потрогал браслет. - Похоже, вы немного беспокоитесь о его душевном состоянии, сэр. Как думаете, он может быть опасен?
   - Надеюсь на это, - сказал Скорпио, - потому что, если это не так, от него мало толку. - Он похлопал молодого человека по плечу. - А теперь подожди здесь, пока я обхожу остров. Это займет у меня не больше часа, и я собираюсь найти его где-нибудь у моря.
  
   Скорпио пробирался по плоской скалистой оконечности острова, широко расставив свои короткие руки для равновесия, нисколько не заботясь о том, насколько неуклюжим или комичным он выглядит.
   Он замедлил шаг, думая, что видит вдалеке фигуру, появляющуюся и исчезающую из темнеющей дымки вечернего морского тумана. Он прищурился, пытаясь восстановить зрение, которое уже работало не так хорошо, как в Городе Бездны, когда он был моложе. С одной стороны, он надеялся, что мираж окажется Клавейном. С другой стороны, что тот окажется плодом его воображения, неким сочетанием камня, света и тени, обманывающим глаз.
   Как бы ему не хотелось признаваться в этом, он был встревожен. Прошло шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз видел Клавейна. На самом деле, не так уж много времени, особенно если сравнивать с продолжительностью жизни этого человека. И все же Скорпио не мог избавиться от ощущения, что вот-вот встретит знакомого, с которым не встречался десятилетиями; человека, которого жизнь и опыт, возможно, исказили до неузнаваемости. Он задумался, как бы он отреагировал, если бы оказалось, что Клавейн действительно сошел с ума. Узнал бы он это, если бы это было правдой? Скорпио провел достаточно времени среди обычных людей, чтобы быть уверенным в том, что умеет читать их намерения, настроение и общее состояние рассудка. Говорили, что разум человека и свина не так уж сильно отличается. Но в случае с Клавейном Скорпио всегда делал мысленную пометку не обращать внимания на свои ожидания. Клавейн не был похож на других людей. История сформировала его, оставив после себя нечто уникальное и, вполне возможно, чудовищное.
   Скорпио было пятьдесят лет. Он знал Клавейна полжизни, с тех пор как попал в плен к бывшей группировке Клавейна в системе Йеллоустоуна. Вскоре после этого Клавейн дезертировал от конджойнеров, способных объединять свои разумы ради умножения мыслительных возможностей, и после некоторых взаимных опасений они со Скорпио в конечном итоге сражались вместе. Они собрали разрозненную группу солдат и разных прихлебателей в окрестностях Йеллоустоуна и угнали корабль, чтобы отправиться в систему Ресургема. По пути их преследовали конджойнеры, бывшие товарищи Клавейна. С Ресургема они прибыли на совершенно другом корабле сюда, на сине-зеленый залитый водой мрамор Арарата. После Ресургема им пришлось немного повоевать, но они продолжали работать вместе над созданием временной колонии.
   Они строили козни и создавали целые сообщества. Часто они спорили, но только по вопросам чрезвычайной важности. Когда один из них склонялся к слишком жесткой или слишком мягкой политике, другой оказывался рядом, чтобы уравновесить ситуацию. Именно в те годы Скорпио нашел в себе силы и перестал ненавидеть людей каждую секунду своей жизни. Хотя бы этим он был обязан Клавейну.
   Но ведь все не так просто, не так ли?
   Проблема заключалась в том, что Клавейн родился пятьсот лет назад и прожил почти все это время не в холодном сне. Что, если Клавейн, которого знал Скорпио, - Клавейн, которого знало большинство колонистов, если уж на то пошло, - был всего лишь мимолетной фазой, подобной обманчивому проблеску солнечного света в ненастный день? В первые дни их знакомства Скорпио, по крайней мере, краем глаза наблюдал за ним, ожидая, что к нему вернутся его неразборчивые мясницкие наклонности. Он не увидел ничего, что могло бы вызвать у него подозрения, и более чем достаточно, чтобы убедиться в том, что Клавейн не был тем упырем, каким его описывала история.
   Но за последние два года его уверенность пошатнулась. Нельзя сказать, что Клавейн стал более жестоким, склонным к спорам или неистовству, чем раньше, но что-то в нем изменилось. Это было похоже на то, как если бы качество освещения на пейзаже менялось от одного момента к другому. Тот факт, что Скорпио знал, как другие питают подобные сомнения в его собственной стабильности, был слабым утешением. Он понимал свое душевное состояние и надеялся, что никогда больше не причинит боль другому человеку так, как делал это в прошлом. Но он мог только догадываться о том, что происходит в голове его друга. В чем он мог быть уверен, так это в том, что Клавейн, которого он знал, Клавейн, бок о бок с которым он сражался, ушел в какое-то сугубо личное пространство. Скорпио дошел до того, что с трудом мог понять этого человека, еще раньше его возвращения на этот остров.
   Но он не винил Клавейна за это. Да и никто бы не стал. Он продолжал свой путь, пока не убедился, что фигура реальна, а затем продвигался дальше, пока не смог различить детали. Фигура неподвижно сидела на корточках на берегу моря, словно погруженная в какие-то размышления, которые прервало невинное в остальном изучение приливных водоемов и их фауны.
   Скорпио узнал Клавейна; он был бы так же уверен, даже если бы считал остров необитаемым.
   Свин почувствовал мгновенное облегчение. По крайней мере, Клавейн был все еще жив. Это уже можно было считать победой, что бы ни случилось дальше.
   Когда свин оказался на расстоянии вытянутой руки от Клавейна, тот почувствовал его присутствие и оглянулся. Подул легкий ветерок, которого не было, когда Скорпио высадился. Он взъерошил растрепанные седые волосы, закрывавшие розовато-красное лицо Клавейна. Его борода, обычно аккуратно подстриженная, тоже стала длинной и неопрятной с тех пор, как он уехал. Его худощавая фигура была одета в черное, на плечи накинута темная шаль или плащ. Он сохранял неловкую позу между коленопреклонением и стоянием, балансируя на корточках, как человек, который остановился там всего на мгновение.
   Скорпио был уверен, что он часами смотрел на море.
   - Невил, - сказал Скорпио.
   Тот что-то сказал в ответ, шевеля губами, но его слова были заглушены шумом прибоя.
   Скорпио снова позвал его. - Это я, Скорпио.
   Губы Клавейна шевельнулись во второй раз. Его голос превратился в хрип, который был едва ли громче шепота. - Я сказал, я говорил тебе не приходить сюда.
   - Знаю. - Скорпио подошел ближе. Седые волосы Клавейна временами падали на его глубоко посаженные стариковские глаза. Казалось, глаза были устремлены на что-то очень далекое и мрачное. - Знаю, и в течение шести месяцев мы выполняли эту просьбу, не так ли?
   - Шесть месяцев? - Клавейн почти улыбнулся. - Это столько времени прошло?
   - Шесть месяцев и неделя, если хочешь знать точнее.
   - Что-то не похоже на это. Кажется, что времени совсем не осталось. - Клавейн снова посмотрел на море, повернувшись затылком к Скорпио. Между тонкими прядями белых волос его кожа на голове была такого же ярко-розового цвета, как и у Скорпио.
   - Иногда мне кажется, что прошло гораздо больше времени, - продолжил Клавейн, - как будто все, что я когда-либо делал, - это проводил здесь каждый день. Иногда мне кажется, что на этой планете больше нет ни души.
   - Мы все еще здесь, - сказал Скорпио, - все сто семьдесят тысяч человек. Ты все еще нужен нам.
   - Я настоятельно просил, чтобы меня не беспокоили.
   - Если только это не было важно. Такова была договоренность, Невил.
   Клавейн встал с мучительной медлительностью. Он всегда был выше Скорпио, но сейчас из-за худобы выглядел так, словно был сделанным в спешке наброском. Его конечности напоминали быстрые каракули на фоне неба.
   Скорпио посмотрел на руки Клавейна. Это были руки хирурга с тонкой костью. Или, возможно, следователя. Скрежет его длинных ногтей по влажной черной ткани брюк заставил Скорпио вздрогнуть.
   - Ну?
   - Мы кое-что нашли, - сказал Скорпио. - Мы не знаем точно, что это такое и кто это прислал, но думаем, что это прилетело из космоса. Мы также думаем, что в этом может быть кто-то.
  

ДВА

  
   Субсветолет "Гностическое восхождение", межзвездное пространство, 2615 г.
  
   Главный хирург Грилье шагал по круговым, освещенным зеленым светом коридорам фабрики тел.
   Он напевал и насвистывал, счастливый в своей стихии, счастливый оттого, что его окружают жужжащие машины и наполовину сформировавшиеся люди. С дрожью предвкушения он подумал о солнечной системе, которая лежала перед ними, и о множестве вещей, которые от нее зависели. Не обязательно для него, это правда, но, безусловно, для его соперника в борьбе за расположение королевы Жасмины. Грилье задавался вопросом, как она воспримет очередную неудачу Куэйхи. Зная королеву, он не думал, что это будет слишком хорошо.
   Грилье улыбнулся, услышав об этом. Странным было то, что место, от которого зависело так много, все еще оставалось безымянным; никто никогда не интересовался удаленной звездой и ее неинтересной цепочкой планет. Для этого никогда не было причин. В навигационной базе данных "Гностического восхождения", как, впрочем, и почти любого другого звездолета, должна была содержаться малоизвестная каталожная запись об этой системе, а также краткие заметки об основных характеристиках ее солнца и миров, вероятных опасностях и так далее. Но эти базы данных никогда не предназначались для человеческих глаз; они существовали только для того, чтобы другие машины опрашивали их и обновляли, пока они занимались своими тихими, быстрыми делами, выполняя те задачи на борту корабля, которые считались слишком скучными или слишком сложными для людей. Запись представляла собой просто строку двоичных цифр, несколько тысяч единиц и нулей. Показателем незначительности системы был тот факт, что за все время существования "Гностического восхождения" к этой записи обращались всего три раза. Обновлялась она один раз.
   Грилье знал: он проверил это из любопытства.
   Однако теперь, возможно, впервые в истории, эта система представляла собой нечто большее, чем мимолетный интерес. У нее по-прежнему не было названия, но теперь, по крайней мере, отсутствие такового стало вызывать смутное беспокойство, вплоть до того, что королева Жасмина говорила все более раздраженно каждый раз, когда ее вынуждали называть это место "системой впереди" или "системой, к которой мы приближаемся". Но Грилье знал, что она не снизойдет до того, чтобы дать этому месту название, пока оно не докажет свою ценность. И ценность системы была полностью в руках теряющего расположение королевы фаворита Куэйхи.
   Грилье ненадолго задержался возле одного из тел. Оно было подвешено в полупрозрачном поддерживающем геле за зеленым стеклом резервуара для оживления. Вокруг основания резервуара располагались ряды регуляторов подачи питательных веществ, похожие на множество ограничителей, часть которых были вставлены, а другие выдвинуты. Ограничители регулируют деликатную биохимическую среду питательной среды. Латунные колеса вентилей, установленные сбоку резервуара, регулируют подачу основных химикатов, таких как вода или физиологический раствор.
   К резервуару был прикреплен журнал, показывающий историю клонирования тела. Грилье пролистал заламинированные страницы журнала, убедившись, что все в порядке. Хотя большинство тел на фабрике никогда не извлекались, этот экземпляр - взрослую самку - уже однажды согревали и использовали. Следы нанесенных ей травм исчезали под действием регенеративных процедур, шрамы на животе незаметно заживали, и новая нога теперь была лишь немного меньше своей неповрежденной пары. Жасмина не одобряла "ремонтные" работы, но спрос на тела превышал производственные мощности фабрики.
   Грилье с любовью похлопал по стеклу. - Все идет хорошо.
   Он пошел дальше, наугад проверяя другие тела. Иногда было достаточно одного взгляда, но чаще всего Грилье листал журнал и останавливался, чтобы внести небольшие коррективы в настройки. Он очень гордился спокойной компетентностью своей работы. Он никогда не хвастался своими способностями и не обещал ничего, в чем не был абсолютно уверен, - в отличие от Куэйхи, который был полон преувеличенных обещаний с того момента, как ступил на борт "Гностического вознесения".
   Какое-то время это даже срабатывало. Грилье, долгое время являвшийся ближайшим доверенным лицом королевы, оказался временно отодвинут ослепительным новоприбывшим. Все, что он слышал, пока работал с ней, было о том, как Куэйхи собирался изменить их судьбу: Куэйхи то, Куэйхи се. Королева даже начала жаловаться на обязанности Грилье, жалуясь, что фабрика слишком медленно доставляет тела и что методы лечения дефицита внимания теряют свою эффективность. У Грилье на мгновение возникло искушение попробовать что-то действительно привлекающее внимание, что-то, что вернуло бы ему ее расположение.
   Теперь он был искренне рад, что не сделал ничего подобного; ему нужно было только дождаться своего часа. Дело было просто в том, чтобы подождать, когда Куэйхи сам выроет себе могилу, возбудив ожидания, которые он вряд ли смог бы оправдать. К сожалению - если не для Грилье, то для Куэйхи - Жасмина поймала его на слове. Если Грилье правильно оценил настроение королевы, то бедняга Куэйхи был близок к тому, чтобы получить надлежащее обращение.
   Грилье остановился у взрослого самца, у которого во время последнего обследования начали проявляться аномалии развития. Он отрегулировал параметры резервуара, но, по-видимому, его усилия оказались тщетными. На неопытный взгляд, тело выглядело вполне нормально, но ему недоставало той безупречной симметрии, которой так жаждала Жасмина. Грилье покачал головой и положил руку на одно из полированных латунных колес вентилей. Это всегда трудное решение. Тело было не на уровне обычных стандартов фабрики, но, с другой стороны, и ремонтные работы тоже не достигали их. Не пора ли было заставить Жасмину смириться с понижением качества? В конце концов, именно она заставляла фабрику работать на пределе возможностей.
   Нет, решил Грилье. Если он и вынес какой-то урок из всей этой грязной истории с Куэйхи, так это необходимость придерживаться своих собственных стандартов. Жасмина отругала бы его за то, что он прекратил процесс, но, в конечном счете, стала бы уважать его мнение, его непоколебимое стремление к совершенству.
   Он закрутил латунное колесо, перекрывая доступ физиологического раствора. Он опустился на колени и нажал большинство клапанов подачи питательных веществ.
   - Извините, - сказал Грилье, обращаясь к гладкому, ничего не выражающему лицу за стеклом, - но, боюсь, вы просто не удались.
   Он бросил на тело последний взгляд. Через несколько часов процессы разрушения клеток станут до нелепости очевидными. Тело будет разобрано, а химические вещества, входящие в его состав, переработаны для использования на фабрике.
   В наушнике раздался голос. Он прикоснулся пальцем к устройству.
   - Грилье... Я уже жду вас.
   - Я в пути, мэм.
   На крышке резервуара для оживления замигал красный огонек, синхронизированный с сигнализацией. Грилье включил блокировку, отключив сигнализацию и аварийный сигнал, и на фабрику тел вернулись спокойствие и тишина, нарушаемые лишь редким бульканьем питательных веществ или приглушенным щелчком какого-то далекого клапана-регулятора.
   Грилье кивнул, довольный, что все в порядке, и продолжил свой неторопливый путь.
  
   В тот самый момент, когда Грилье нажал на последний из питательных клапанов, в сенсорном устройстве "Гностического вознесения" произошла аномалия. Аномалия была кратковременной, длившейся всего полсекунды, но она была настолько необычной, что в потоке данных был поднят флажок: маркер исключительного события, указывающий на нечто заслуживающее внимания.
   Что касается программного обеспечения датчиков, то на этом все закончилось: аномалия прекратилась, и все системы теперь работают нормально. Флажок был простой формальностью; за принятие мер по его устранению отвечал совершенно отдельный и немного более интеллектуальный уровень программного обеспечения для мониторинга.
   Второй уровень, предназначенный для мониторинга работоспособности всех сенсорных подсистем корабля, обнаружил этот флаг вместе с несколькими миллионами других, поднятых в том же цикле, и назначил ему расписание в своем профиле задач. С момента окончания аномалии прошло менее двух десятых долей секунды: вечность в вычислительном плане, но это неизбежное следствие огромных размеров кибернетической нервной системы субсветолета. Для связи между одним концом "Гностического вознесения" и другим требовалось протянуть три-четыре километра магистральных кабелей, а для передачи сигнала туда и обратно - вдвое больше.
   На таком большом корабле ничего не происходило быстро, но на практике это не имело большого значения. Огромная масса корабля означала, что он вяло реагировал на внешние события: у него была точно такая же потребность в молниеносных рефлексах, как у бронтозавра.
   Слой мониторинга работоспособности продвигался дальше по множеству.
   Большинство из нескольких миллионов событий, которые он просмотрел, были довольно безобидными. Основываясь на статистическом анализе ошибок, он смог без колебаний отменить назначение большинства флагов. Это были временные ошибки, не свидетельствующие о каких-либо серьезных неполадках в оборудовании корабля. Только сто тысяч из них выглядели хотя бы отдаленно подозрительно.
   Второй уровень сделал то, что он всегда делал на этом этапе: он собрал сто тысяч аномальных событий в один пакет, добавил свои собственные комментарии и предварительные выводы и предложил пакет третьему уровню программного обеспечения мониторинга.
   Третий слой проводил большую часть своего времени, ничего не делая: он существовал исключительно для изучения аномалий, передаваемых ему более скучными слоями. Пробудившись к бдительности, он изучал досье с таким интересом, с каким позволяло его пограничное восприятие. По машинным стандартам его интеллект все еще был где-то ниже гамма-уровня, но он выполнял свою работу так долго, что накопил огромный запас эвристических знаний. Третьему слою было до обидного ясно, что более половины переданных событий никоим образом не заслуживают его внимания, но остальные случаи были более интересными, и он потратил на их просмотр некоторое время. Две трети этих аномалий были повторными: это свидетельствовало о том, что системы имели какие-то реальные, но временные сбои. Однако ни одна из них не была связана с критическими областями функционирования корабля, поэтому их можно было оставить в покое, пока они не станут более серьезными.
   Треть интересных случаев были новыми. Примерно девяносто процентов из них были связаны с такими сбоями, которых время от времени можно было ожидать, основываясь на знаниях специалиста о различных аппаратных компонентах и элементах программного обеспечения. Лишь немногие из них находились в потенциально критических зонах, и, к счастью, все эти неисправности можно было устранить с помощью обычных методов ремонта. Практически не моргнув глазом, слой отправил инструкции в те части корабля, которые отвечали за поддержание инфраструктуры.
   В разных точках корабля сервиторы, которые уже были заняты на других работах по ремонту и переоборудованию, получили новые записи в свои буфера заданий. На выполнение этих работ могли уйти недели, но в конце концов они выполнялись.
   В итоге осталось небольшое количество ошибок, которые потенциально могли вызвать некоторое беспокойство. Объяснить их было сложнее, и не сразу стало ясно, как следует распорядиться сервиторам, чтобы они с ними справлялись. Слой не слишком беспокоился, насколько он вообще был способен беспокоиться о чем-либо: прошлый опыт научил его, что эти гремлины, как правило, оказываются добрыми. Но на данный момент у него не было другого выбора, кроме как передать загадочные исключения на еще более высокий уровень корабельной автоматизации.
   Аномалия продвигалась вверх, пройдя еще через три уровня постоянно возрастающего интеллекта.
   К моменту запуска последнего уровня в пакете оставалось только одно нерассмотренное событие: исходная временная аномалия датчика, которая длилась чуть более полсекунды. Ни один из нижележащих уровней не смог объяснить ошибку с помощью обычных статистических шаблонов и правил поиска.
   Событие с таким высоким уровнем фильтрации регистрируется в системе только один или два раза в минуту.
   Теперь, впервые, было задействовано что-то, обладающее реальным интеллектом. Субличности гамма-уровня, отвечающие за контроль за исключениями шестого уровня, были частью последней линии обороны между кибернетикой и живой командой корабля. Именно такой субличности выпала трудная задача - решить, заслуживает ли данная ошибка внимания ее руководителей-людей. С годами она научилась не кричать "волк" слишком часто: если бы это случилось, ее владельцы могли бы решить, что ее нужно обновить. Как следствие, субличности мучились в течение многих секунд, прежде чем решить, что делать.
   По ее мнению, аномалия была одной из самых странных, с которыми она когда-либо сталкивалась. Тщательное изучение каждого логического пути в сенсорной системе не смогло объяснить, как могло произойти нечто настолько необычное.
   Чтобы эффективно выполнять свою работу, субличности должны были обладать абстрактным пониманием реального мира. Ничего слишком сложного, но достаточно для того, чтобы можно было сделать разумные выводы о том, с какими внешними явлениями, скорее всего, столкнутся датчики, а какие настолько маловероятны, что их можно интерпретировать только как галлюцинации, возникающие на более позднем этапе обработки данных. Она должна была понять, что "Гностическое вознесение" было физическим объектом, встроенным в пространство. Она также должна была понимать, что события, регистрируемые сетью датчиков корабля, были вызваны объектами и квантами, проникающими в это пространство: частицами пыли, магнитными полями, радиолокационным эхом от близлежащих тел; и излучением от более отдаленных явлений: миров, звезд, галактик, квазаров, космического фонового сигнала. Для этого она должна была уметь делать точные предположения о том, как должны вести себя данные, поступающие от всех этих объектов. Никто никогда не сообщал ей этих правил; она сама формулировала их для себя, со временем внося коррективы по мере накопления дополнительной информации. Это была бесконечная задача, но на этом позднем этапе игры она считала, что справляется с ней блестяще.
   Например, она знала, что планеты - или, скорее, абстрактные объекты в его модели, которые соответствовали планетам, определенно не должны были этого делать. Ошибка была совершенно необъяснима, поскольку произошла во внешнем мире. Должно быть, что-то пошло не так на этапе сбора данных.
   Она еще немного поразмыслила над этим. Даже если допустить такой вывод, аномалию все равно было трудно объяснить. Она была настолько избирательна, что затрагивала только саму планету. Ничто другое, даже спутники планеты, не вызвало ничего хоть сколько-нибудь странного.
   Субличность изменила свое мнение: аномалия должна была быть внешней, и в этом случае субличностная модель реального мира была шокирующе ошибочной. Ей тоже не понравился этот вывод. Прошло много времени с тех пор, как она была вынуждена так радикально обновлять свою модель, и эта перспектива воспринималась с острым чувством обиды.
   Хуже того, это наблюдение могло означать, что само "Гностическое вознесение" было... ну, не совсем на подходе - планета, о которой идет речь, все еще находилась на расстоянии десятков световых часов, - но, вероятно, направлялось к чему-то, что могло в какой-то момент в будущем представлять немалую опасность для корабля.
   Вот и все. Субличность приняла решение: у нее не было другого выбора, кроме как предупредить команду об этом.
   Это означало только одно: королеве Жасмине необходимо срочно прервать работу.
   Субличность установила, что королева в настоящее время просматривает сводки о состоянии дел с помощью своего предпочтительного средства визуального считывания. Как ей и было разрешено, она перехватила контроль над каналом передачи данных и очистила оба экрана устройства, подготовив его к передаче экстренного сообщения.
   Она подготовила простое текстовое сообщение: СЕНСОРНАЯ АНОМАЛИЯ: ПРОСИМ СОВЕТА.
   На мгновение - значительно меньше, чем полсекунды, которые потребовались на первоначальное событие, - сообщение зависло на экране королевы, привлекая ее внимание.
   Затем субличность поспешно изменила свое мнение.
   Возможно, это была ошибка. Аномалия, какой бы странной она ни была, исчезла сама собой. Ни из одного из нижележащих слоев не поступало больше никаких сообщений о странностях. Планета вела себя так, как, по мнению субличностей, и должны были вести себя планеты.
   По мнению слоя, если бы у него было немного больше времени, это событие, несомненно, можно было бы объяснить сбоем в восприятии. Нужно было просто еще раз все обдумать, посмотреть на все компоненты с правильной точки зрения, мыслить нестандартно. Это было именно то, что она должна была делать, как субличность. Если все, что она когда-либо делала, - это слепо реагировала на каждую аномалию, которую не могла немедленно объяснить, то команда могла бы с таким же успехом заменить ее другим тупым слоем. Или, что еще хуже, модернизировать ее до чего-то более умного.
   Она удалила текстовое сообщение с устройства королевы и немедленно заменила его данными, которые та просматривала незадолго до этого.
   Она продолжала ломать голову над проблемой, пока, примерно через минуту, не обнаружила еще одну аномалию. На этот раз это был дисбаланс тяги, незначительное однопроцентное дрожание в конджойнерском двигателе правого борта. Столкнувшись с новой острой необходимостью, она решила отодвинуть проблему планеты на второй план. Даже по меркам медленной корабельной связи минута была долгим сроком. С каждой последующей минутой, которая проходила без нарушений со стороны планеты, все это неприятное событие неизбежно становилось менее приоритетным.
   Субличность не забыла бы об этом - она была неспособна забывать ни о чем, - но в течение часа у нее появилось бы множество других дел, с которыми ей пришлось бы иметь дело.
   Хорошо. Тогда все было решено. Единственный способ справиться с этим - притвориться, что ничего не произошло с самого начала.
   Таким образом, королева Жасмина была проинформирована об аномалии сенсорного события всего на долю секунды. И вот так получилось, что ни один человек из экипажа "Гностического восхождения" - ни Жасмина, ни Грилье, ни Куэйхи, ни кто-либо другой из ультра - даже не подозревал, что более чем на полсекунды самый большой газовый гигант в системе, к которой они приближались, системе, которая без всякого воображения называлась 107 Рыб, просто перестал существовать.
  
   Королева Жасмина услышала, как шаги главного хирурга эхом отдаются к ней, когда он приближался по облицованному металлом трапу, соединявшему ее командный отсек с остальной частью корабля. Как всегда, Грилье удалось не выдать своей спешки. Испытывала ли она его преданность, заискивая перед Куэйхи? подумала она. Возможно. В таком случае, вероятно, пришло время заставить Грилье снова почувствовать, что его ценят.
   Ее внимание привлекло мерцание на экранах черепа. На мгновение сводки, которые она просматривала, сменились строчкой текста - что-то об аномалии сенсора.
   Королева Жасмина потрясла черепом. Она всегда была убеждена, что это ужасное создание одержимо, но, похоже, оно тоже постепенно впадает в маразм. Если бы она была менее суеверна, то выбросила бы его, но ходили слухи, что с теми, кто игнорировал совет черепа, происходили ужасные вещи.
   Раздался вежливый стук в дверь.
   - Войдите, Грилье.
   Бронированная дверь открылась сама по себе. Грилье появился в помещении, его глаза были широко раскрыты, в них было много белого, пока они привыкали к полумраку. Грилье был стройным, аккуратно одетым невысоким человеком с копной блестящих белых волос на плоской макушке. У него были приплюснутые, минималистичные черты боксера. Он был одет в чистый белый медицинский халат и фартук, на руках всегда были перчатки. Выражение его лица неизменно забавляло Жасмину: казалось, он вот-вот расплачется или рассмеется. Это была иллюзия: главный хирург был мало знаком хотя бы с одной из этих эмоциональных крайностей.
   - Заняты на фабрике тел, Грилье?
   - Немного, мэм.
   - Я ожидаю впереди период высокого спроса. Производство не должно замедляться.
   - Ему не грозит особая опасность, мэм.
   - При условии, что вы об этом знаете, - вздохнула она. - Что ж, с любезностями покончено. Перейдем к делу.
   Грилье кивнул. - Вижу, вы уже приступили.
   В ожидании его прибытия она была привязана ремнями к трону, ее лодыжки и бедра были обмотаны кожаными наручниками, живот - толстой лентой, правая рука - зафиксирована в подставке трона, и только левая могла свободно двигаться. Она держала череп в этой руке, повернув его лицом к себе, чтобы видеть выступающие из глазниц экраны для считывания показаний. Прежде чем взять череп, она вставила правую руку в скелетообразную машину, прикрепленную сбоку к трону. Машина - аллевиатор - представляла собой клетку из грубого черного железа, оснащенную нажимными накладками с винтовым приводом. Они уже неприятно давили на ее кожу.
   - Сделайте мне больно, - сказала королева Жасмина.
   На лице Грилье на мгновение появилась улыбка. Он подошел к трону и осмотрел устройство аллевиатора. Затем он начал закручивать винты на устройстве, последовательно поворачивая каждый на четверть оборота. Нажимные накладки давили на кожу предплечья королевы, которое, в свою очередь, поддерживалось расположенными ниже фиксированными накладками. Тщательность, с которой Грилье поворачивал винты, навела королеву на мысль о том, что кто-то настраивает какой-то ужасный струнный инструмент.
   Это было неприятно. В том-то и дело.
   Примерно через минуту Грилье остановился и зашел за трон. Она наблюдала, как он вытаскивает катушку с трубкой из маленькой медицинской аптечки, которую всегда держал там. Он вставил один конец трубки в большую бутылку, наполненную чем-то соломенно-желтым, а другой подсоединил к шприцу. Работая, он напевал и насвистывал. Он поднял флакон и прикрепил его к приспособлению на спинке трона, затем ввел шприц в правое предплечье королевы, немного повозившись, пока не нашел вену. Затем она увидела, как он вернулся к трону, снова оказавшись в поле зрения тела.
   На этот раз это была самка, но на то не было никаких причин. Хотя все тела были получены из собственного генетического материала Жасмины, Грилье мог вмешаться на ранней стадии развития и заставить организм использовать различные половые пути. Обычно это были мальчики и девочки. Время от времени, ради развлечения, он создавал странных кастратов и интерсексуальные варианты. Все они были стерильны, но это было только потому, что оснащать их функционирующими репродуктивными системами было бы пустой тратой времени. Достаточно было установить импланты нейронной связи, чтобы королева могла управлять телами.
   Внезапно она почувствовала, что боль теряет свою остроту. - Мне не нужна анестезия, Грилье.
   - Боль без кратковременного облегчения подобна музыке без тишины, - сказал он. - Вы должны довериться моему мнению в этом вопросе, как всегда делали в прошлом.
   - Я действительно доверяю вам, Грилье, - неохотно сказала она.
   - Это искренне, мэм?
   - Да. Искренне. Вы всегда были моим любимчиком. Вы ведь цените это, не так ли?
   - У меня есть работа, которую я должен выполнять, мэм. Я просто делаю ее на пределе своих возможностей.
   Королева положила череп себе на колени. Освободившейся рукой она взъерошила седую прядь его волос.
   - Я бы без вас пропала, знаете ли. Особенно сейчас.
   - Чепуха, мэм. Ваш опыт в любой момент может затмить мой собственный.
   Это была не простая лесть: хотя Грилье сделал изучение боли делом всей своей жизни, Жасмина быстро наверстывала упущенное. Она знала о физиологии боли целые тома. Знала об активности болевых рецепторов; знала разницу между эпикритической и протопатической болью; знала о пресинаптической блокаде и неоспинальных путях. Она отличала свои простагландиновые стимуляторы от ГАМК-агонистов.
   Но королева также знала боль с такой стороны, с какой Грилье никогда бы не узнал. Его вкусы полностью определялись тем, как ее причинять. Он не знал ее изнутри, с привилегированной точки зрения получателя. Каким бы глубоким ни было его теоретическое понимание предмета, она всегда будет иметь преимущество перед ним.
   Как и большинство людей его эпохи, Грилье мог только воображать мучения, тысячекратно экстраполируя их с незначительного дискомфорта от оторванного заусенца.
   Он не имел реального представления.
   - Возможно, я многому научилась, - сказала она, - но вы всегда будете мастером в области клонирования. Серьезно о том, что говорила раньше, Грилье: я ожидаю увеличения спроса для фабрики. Вы можете меня успокоить?
   - Вы сказали, что производство не должно снижаться. Это не совсем одно и то же.
   - Но, конечно, в данный момент вы работаете не в полную силу.
   Грилье отрегулировал винты. - Буду откровенен с вами: мы недалеко от предела. На данный момент я готов отказаться от единиц, которые не соответствуют нашим обычным строгим стандартам. Но если ожидается, что фабрика увеличит производство, стандарты придется смягчить.
   - Вы сегодня отказались от одного из них, не так ли?
   - Как вы узнали?
   - Я подозревала, что вы подчеркнете свое стремление к совершенству. - Она подняла палец. - И все в порядке. Именно поэтому вы работаете на меня. Я, конечно, разочарована - я точно знаю, какое тело вы устранили, - но стандарты есть стандарты.
   - Это всегда было моим девизом.
   - Жаль, что этого нельзя сказать обо всех на этом корабле.
   Некоторое время он что-то напевал и насвистывал себе под нос, а затем спросил с нарочитой небрежностью: - У меня всегда создавалось впечатление, что у вас превосходная команда, мэм.
   - Моя постоянная команда - это не проблема.
   - А-а. Тогда вы, вероятно, имеете в виду кого-то из непостоянных? Надеюсь, не меня?
   - Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю, так что не притворяйтесь, что это не так.
   - Что скажете? Конечно, нет.
   - О, не играйте в игры, Грилье. Я прекрасно знаю, как вы относитесь к своему сопернику. Хотите знать, в чем по-настоящему ирония судьбы? Вы двое похожи больше, чем вы думаете. Оба обычные люди, оба изгнаны из своих культур. Я возлагала большие надежды на вас обоих, но теперь, возможно, мне придется отпустить Куэйхи.
   - Вы, конечно, дадите ему последний шанс, мэм. В конце концов, мы подходим к новой системе.
   - Вам бы этого хотелось, не так ли? Вы бы хотели, чтобы он потерпел неудачу в последний раз, просто чтобы мое наказание было еще более суровым?
   - Я думал только о благополучии корабля.
   - Конечно, вы были правы, Грилье. - Она улыбнулась, забавляясь его ложью. - Ну, дело в том, что я еще не решила, что делать с Куэйхи. Но думаю, нам с ним нужно немного поговорить. Благодаря любезности наших торговых партнеров в мое распоряжение попала новая интересная информация о нем.
   - Представьте себе, - сказал Грилье.
   - Похоже, он не был до конца честен в отношении своего предыдущего опыта, когда я его нанимала. Это моя вина: я должна была более тщательно проверить его биографию. Но это не оправдывает тот факт, что он преувеличивал свои прежние успехи. Я думала, мы нанимаем опытного переговорщика, а также человека, обладающего инстинктивным пониманием обстановки на планетах. Человека, который чувствовал бы себя комфортно как среди обычных людей, так и среди ультра, человека, который мог бы заключить выгодную для нас сделку и найти сокровища там, где мы их совсем не заметили бы.
   - Это похоже на Куэйхи.
   - Нет, Грилье, похоже, что это персонаж, которого Куэйхи хотел нам представить. Выдумка, которую он придумал. По правде говоря, его послужной список гораздо менее впечатляющ. То тут, то там у него случаются победы, но столько же неудач. Он рисковый человек: хвастун, оппортунист и лжец. И к тому же зараженный.
   Грилье приподнял бровь. - Заражен?
   - У него индоктринальный вирус. Мы проверили его на наличие обычных вирусов, но пропустили этот, потому что его не было в нашей базе данных. К счастью, он не очень заразен - не то чтобы у него был большой шанс заразить кого-то из нас.
   - О каком типе индоктринального вируса мы здесь говорим?
   - Это грубая мешанина: полусырая смесь религиозных образов, накопившихся за три тысячи лет и перемешанных без какой-либо всеобъемлющей теистической последовательности. Это не заставляет его верить во что-то связное; это просто заставляет его чувствовать себя религиозным. Очевидно, что он может держать это под контролем большую часть времени. Но меня это беспокоит, Грилье. Что, если станет хуже? Мне не нравятся люди, чьи порывы я не могу предугадать.
   - Тогда вы его отпустите.
   - Не сейчас. Не раньше, чем мы выйдем за пределы системы 107 Рыб. Не раньше, чем у него будет последний шанс искупить свою вину.
   - Что заставляет вас думать, что он найдет что-нибудь сейчас?
   - Я не ожидаю, что он найдет, но верю, что у него больше шансов что-то найти, если я предоставлю ему надлежащий стимул.
   - Он может пуститься в бега.
   - Я тоже об этом подумала. На самом деле, думаю, что у меня есть все основания полагать, что это касается Куэйхи. Все, что мне сейчас нужно, - это сам человек, находящийся в состоянии некоторого оживления. Вы можете это устроить для меня?
   - Сейчас, мэм?
   - Почему бы и нет? Как говорится, куй железо, пока горячо.
   - Проблема в том, - сказал Грилье, - что он заморожен. Потребуется шесть часов, чтобы разбудить его, при условии, что мы будем следовать рекомендованным процедурам.
   - А если мы этого не сделаем? - Ей стало интересно, сколько энергии осталось в ее новом теле. - Реально, на сколько часов мы могли бы сократить?
   - Самое большее, на два, если вы не хотите рисковать его смертью. Даже в этом случае это будет немного неприятно.
   Жасмина улыбнулась главному врачу. - Уверена, что он справится с этим. О, а Грилье? И еще кое-что.
   - Мэм?
   - Принесите мне резной скафандр.
  

ТРИ

  
   Субсветолет "Гностическое восхождение", межзвездное пространство, 2615 г.
  
   Его возлюбленная помогла ему выбраться из гроба. Куэйхи, дрожа, лежал на реанимационной кушетке, его мучила тошнота, а Морвенна занималась многочисленными разъемами и кабелями, которые входили в его покрытую синяками кожу.
   - Лежи спокойно, - сказала она.
   - Я чувствую себя не очень хорошо.
   - Конечно, не очень. А чего ты ожидал, когда эти ублюдки так быстро тебя разморозили?
   Это было похоже на удар ногой в пах, за исключением того, что пах охватывал все его тело. Ему хотелось свернуться калачиком в пространстве, которое было меньше его самого, свернуться в крошечный комочек, как в каком-нибудь бравурном трюке оригами. Его чуть не вырвало, но это потребовало бы слишком больших усилий.
   - Они не должны были рисковать, - сказал он. - Она знает, что я слишком ценен для этого. - Его все-таки стошнило: ужасный звук, как у собаки, которая слишком долго лаяла.
   - Я думаю, ее терпение на исходе, - сказала Морвенна, намазывая на него жгучие лечебные мази.
   - Она знает, что нуждается во мне.
   - Раньше она справлялась без тебя. Может быть, до нее дошло, что она может снова обойтись без тебя.
   Куэйхи оживился. - Может быть, что-то срочное.
   - Возможно, это из-за тебя.
   - Господи, все, что мне нужно - сочувствие. - Он вздрогнул, когда острая боль пронзила его череп, что-то гораздо более точное и целенаправленное, чем тупая неприятная травма при пробуждении.
   - Ты не должен упоминать имя Господа всуе, - сказала Морвенна с упреком в голосе. - Ты знаешь, что это только причиняет тебе боль.
   Он посмотрел ей в лицо, заставляя себя держать глаза открытыми на жестоком освещении в палате оживления. - Ты на моей стороне или нет?
   - Я пытаюсь тебе помочь. Не двигайся, я почти закончила с этими кабелями. - В бедре у него появился небольшой укол боли, когда шунт выскочил, оставив аккуратную рану, похожую на ушко. - Ну вот, все готово.
   - До следующего раза, - сказал Куэйхи. - При условии, что будет следующий раз.
   Морвенна замерла, как будто ее впервые что-то поразило. - Ты действительно напуган, не так ли?
   - А ты бы на моем месте так не думала?
   - Королева безумна. Все это знают. Но она также достаточно прагматична, чтобы распознать ценный источник информации, когда видит его. - Морвенна говорила открыто, потому что знала, что у королевы нет работающих подслушивающих устройств в палате оживления. - Посмотри на Грилье, ради всего святого. Как ты думаешь, стала бы она терпеть этого урода хоть минуту, если бы он не был ей полезен?
   - Именно это я и хотел сказать, - сказал Куэйхи, погружаясь в еще более глубокую пучину уныния и безнадежности. - В тот момент, когда кто-то из нас перестает быть полезным... - Если бы он захотел пошевелиться, то изобразил бы, что проводит ножом по своему горлу. Вместо этого он только издал сдавленный звук.
   - У тебя преимущество перед Грилье, - сказала Морвенна. - У тебя есть я, союзница среди команды. А у него кто?
   - Ты права, - сказал Куэйхи, - как всегда. - С огромным усилием он протянул руку и обхватил стальную перчатку Морвенны.
   У него не хватило духу напомнить ей, что на борту корабля она была почти так же изолирована, как и он сам. Единственное, за что ультра гарантированно подвергались остракизму, - это любые межличностные отношения с обычным человеком. Морвенна сделала храброе лицо, но Куэйхи знал, что если ему придется рассчитывать на ее помощь, когда королева и остальная команда отвернутся от него, он уже будет распят.
   - Можешь теперь сесть? - спросила она.
   - Постараюсь.
   Дискомфорт немного ослабевал, как он и предполагал, и, наконец, он смог без слез двигать основными группами мышц. Он сидел на кушетке, прижав колени к безволосой коже груди, в то время как Морвенна осторожно вынимала мочевой катетер из его пениса. Он смотрел ей в лицо, пока она работала, и слышал только скрежет металла о металл. Он вспомнил, как испугался, когда она впервые прикоснулась к нему там, ее руки блестели, как ножницы. Заниматься с ней любовью было все равно что заниматься любовью с молотилкой. Тем не менее, Морвенна никогда не причиняла ему вреда, даже когда нечаянно порезала свои собственные органы.
   - Все в порядке? - спросила она.
   - Справлюсь. Требуется нечто большее, чем быстрое оживление, чтобы поставить точку в жизни Хорриса Куэйхи.
   - Вот это воля, - сказала она, хотя и не совсем уверенно. Она наклонилась и поцеловала его. От нее пахло духами и озоном.
   - Я рад, что ты рядом, - сказал Куэйхи.
   - Подожди здесь. Принесу тебе что-нибудь выпить.
   Морвенна встала с кушетки для реанимации и выпрямилась во весь рост. Все еще не в силах как следует сосредоточиться, он наблюдал, как она крадется через комнату к люку, где выдавались различные восстановительные отвары. Ее серо-стальные дреды покачивались в такт движениям ее ног с высокими бедрами, приводимых в движение поршнями.
   Морвенна возвращалась с бокалом восстанавливающего бульона - какао, сдобренного лекарствами, - когда открылась дверь в палату. В комнату вошли еще двое ультра: мужчина и женщина. За ними, скромно спрятав руки за спину, маячила невысокая фигура главного хирурга. На нем был грязный белый медицинский халат.
   - Он в форме? - спросил мужчина.
   - Вам повезло, что он не умер, - отрезала Морвенна.
   - Не будь такой мелодраматичной, - сказала женщина. - Он никогда бы не умер только потому, что мы разморозили его немного быстрее, чем обычно.
   - Ты собираешься рассказать нам, чего хочет от него Жасмина?
   - Это касается только его и королевы, - ответила она.
   Мужчина бросил стеганый серебристый халат в направлении Куэйхи. Морвенна молниеносным движением выбросила руку и поймала его. Она подошла к Куэйхи и протянула ему одежду.
   - Я хотел бы знать, что происходит, - сказал Куэйхи.
   - Одевайся, - сказала женщина. - Ты идешь с нами.
   Он повернулся на кушетке и опустил ноги на холодный пол. Теперь, когда дискомфорт прошел, он начал испытывать страх. Его член сжался сам по себе, спрятавшись в животе, как будто уже строил свои собственные тайные планы побега. Куэйхи надел халат и затянул его вокруг талии. Обращаясь к главному хирургу, он спросил: - Вы имеете к этому какое-то отношение, не так ли?
   Грилье моргнул. - Мой дорогой друг, это было все, что я мог сделать, чтобы они не разогрели вас еще быстрее.
   - Ваше время еще придет, - сказал Куэйхи. - Запомните мои слова.
   - Не понимаю, почему вы разговариваете таким тоном. У нас с вами много общего, Хоррис. Два обычных человека, одни на борту корабля ультра? Нам не следует ссориться, соперничать за престиж и статус. Мы должны поддерживать друг друга, укреплять дружбу. - Грилье вытер перчатку о тунику, оставив на ней неприятное пятно цвета охры. - Мы должны быть союзниками, вы и я. Мы могли бы пройти долгий путь вместе.
   - Когда ад замерзнет, - ответил Куэйхи.
  
   Королева погладила пятнистый человеческий череп, лежащий у нее на коленях. У нее были выкрашенные в черный цвет очень длинные ногти на руках и ногах. На ней была кожаная куртка, зашнурованная в ложбинке между грудями, и короткая юбка из такой же темной ткани. Ее черные волосы были зачесаны назад, оставляя лишь один аккуратно уложенный локон. Стоя перед ней, Куэйхи сначала подумал, что она накрашена: вертикальные полосы румян, густые, как свечной воск, тянулись от ее глаз к изгибу верхней губы. И тут с ужасом понял, что она выколола себе глаза.
   Несмотря на это, ее лицо все еще сохраняло некоторую суровую красоту.
   Он впервые увидел ее во плоти, в любом из ее проявлений. До этой встречи все его контакты с ней были на определенном расстоянии, либо через замещающие личности альфа-уровня, либо через живых посредников, таких как Грилье.
   Он надеялся, что так все и останется.
   Куэйхи подождал несколько секунд, прислушиваясь к собственному дыханию. Наконец он выдавил из себя: - Я вас подвел, мэм?
   - Как ты думаешь, Куэйхи, каким кораблем я управляю? Таким, на котором могу позволить себе перевозить багаж?
   - Чувствую, что удача мне изменяет.
   - Немного поздновато для этого. Сколько остановок мы сделали с тех пор, как ты присоединился к команде, Куэйхи? Пять, не так ли? И что мы можем показать после этих пяти остановок?
   Он открыл было рот, чтобы ответить, но тут заметил резной скафандр, притаившийся, почти незаметный, в тени за ее троном. Его присутствие не могло быть случайным.
   Он напоминал мумию, сделанную из кованого железа или какого-то другого металла промышленного производства. На нем были различные прочные входные заглушки и точки крепления, а также темный прямоугольник с решеткой на том месте, где должен был быть визор. Там, где детали были заново сварены или припаяны, виднелись наплывы и выступы припоя. Иногда попадались гладкие участки явно свежего металла.
   Однако все остальные части скафандра были покрыты замысловатой резьбой. Каждый доступный квадратный сантиметр был напичкан навязчивыми, притягивающими взгляд деталями. Было слишком много всего, чтобы охватить взглядом, но, пока скафандр вращался над ним, Куэйхи разглядел причудливых космических монстров со змеиными шеями, возмутительно фаллические космические корабли, кричащие лица и демонов, графические изображения секса и насилия. Там были закрученные по спирали повествования, поучительные истории, хвастливые торговые эпизоды, написанные крупным шрифтом, были циферблаты часов и псалмы. Строчки текста на незнакомых ему языках, музыкальные строфы, даже ряды любовно вырезанных цифр. Последовательности цифрового кода или пар оснований ДНК. Ангелы и херувимы. Змеи. Много змей.
   От одного взгляда на это у него разболелась голова.
   Он был испещрен пятнами от ударов микрометеоритов и космических лучей, его серо-железный цвет кое-где был окрашен в изумрудно-зеленый или бронзовый оттенок. Были бороздки, похожие на царапины, - это там, где сверхтяжелые частицы, пролетая под косыми углами, оставили свои собственные борозды от ударов. И вокруг всего этого был тонкий темный шов, по которому две бронированные половины можно было открыть, а затем снова заварить.
   Скафандр был средством наказания, его существование было не более чем жестоким слухом. До этого момента.
   Королева облачала людей в скафандры. Они поддерживали в них жизнь и передавали сенсорную информацию. Они защищали их от радиации во время межзвездных перелетов, когда люди были на долгие годы заключены во льду абляционного экрана корабля.
   Счастливчикам удавалось умереть к тому времени, когда их вытаскивали из скафандров.
   Куэйхи постарался унять дрожь в голосе. - Если посмотреть на вещи с одной стороны, то на самом деле мы этого не делали... на самом деле у нас все получилось не так уж плохо... учитывая все обстоятельства. Материального ущерба кораблю нанесено не было. Экипаж не погиб и не получил серьезных травм. Никаких инцидентов с заражением. Никаких непредвиденных расходов... - Он замолчал, с надеждой глядя на Жасмину.
   - Это лучшее, что ты можешь придумать? Предполагалось, что ты сделаешь нас богатыми, Куэйхи. Предполагалось, что ты изменишь наше положение в эти трудные времена, смазав колеса торговли своим врожденным обаянием и пониманием психологии и ландшафта планет. Предполагалось, что ты будешь нашей золотой гусыней.
   Он беспокойно заерзал.
   - Однако в пяти системах ты нашел только мусор.
   - Системы выбирали вы, а не я. Я не виноват, что там не нашлось ничего стоящего.
   Королева медленно и с беспокойством покачала головой. - Нет, Куэйхи. Боюсь, это не так просто. Видишь ли, месяц назад мы кое-что перехватили. Это была передача, двусторонний торговый диалог между человеческой колонией на Чалоупеке и субсветолетом "Слабое воспоминание о Хокусаи". Что-нибудь напоминает?
   - Не совсем...
   Но это было так.
   - "Хокусаи" входил в систему Глизе 664 как раз в тот момент, когда мы покидали ее. Это была вторая система, которую ты обследовал для нас. Твой отчет был... - Королева прижала череп к голове, прислушиваясь к тому, как стучат его челюсти. - Давай посмотрим... "на Опинкусе или трех других планетах земной группы не найдено ничего ценного; с пятого по восьмой на спутниках гиганта Хауриент обнаружены лишь незначительные остатки устаревших технологий ... ничего не обнаружено ни во внутренних астероидных полях, ни в скоплениях астероидов типа D, ни в троянских точках, ни в крупных скоплениях в поясе K."
   Куэйхи понял, к чему это клонится. - А "Слабое воспоминание о Хокусаи"?
   - Торговый диалог был просто захватывающим. По общему мнению, "Хокусаи" обнаружил тайник с предметами торговли, которым около ста лет. Довоенные, до эпидемии. Очень ценные вещи: не только технические артефакты, но и предметы искусства и культуры, многие из которых уникальны. Я слышала, они заработали на этом достаточно, чтобы купить себе совершенно новый слой абляционной обшивки корпуса. - Она выжидающе посмотрела на него. - Есть какие-нибудь комментарии, мысли по этому поводу?
   - Мой отчет был честным, - сказал Куэйхи. - Должно быть, им просто повезло, вот и все. Послушайте, просто дайте мне еще один шанс. Мы приближаемся к другой системе?
   Королева улыбнулась. - Мы постоянно приближаемся к другой системе. На этот раз это место называется 107 Рыб, но, честно говоря, с такого расстояния оно выглядит не намного более многообещающим, чем предыдущие пять. Как думаешь, на этот раз от тебя будет какая-то польза?
   - Позвольте мне заняться "Доминатриксом", - сказал он, непроизвольно сплетая руки. - Позвольте мне ввести его в эту систему.
   Королева молчала много секунд. Куэйхи слышал только собственное дыхание, время от времени прерываемое резким, затихающим шипением умирающего насекомого или крысы. Что-то лениво двигалось за зеленым стеклом полусферического купола, вделанного в одну из двенадцати стен камеры. Он почувствовал, что за ним наблюдает кто-то еще, кроме безглазой фигуры в кресле. Без всяких объяснений он понял, что существо за стеклом было настоящей королевой, а изуродованное тело на сиденье - всего лишь марионеткой, в которой она сейчас обитала. Значит, все слухи, которые он когда-либо слышал, были правдой: солипсизм королевы; ее пристрастие к сильной боли как к средству закрепления реальности; огромный запас клонированных тел, которые, как говорили, она хранила именно для этой цели.
   - Ты закончил, Куэйхи? Изложил свое мнение?
   Он вздохнул. - Полагаю, что да.
   - Тогда очень хорошо.
   Должно быть, она отдала какую-то тайную команду, потому что в этот момент дверь в комнату снова открылась. Куэйхи резко обернулся, когда порыв холодного свежего воздуха коснулся его затылка. В комнату вошли главный хирург и двое ультра, которые помогали ему во время реанимации Куэйхи.
   - Я закончила с ним, - сказала королева.
   - И каковы ваши намерения? - спросил Грилье.
   Жасмина покусала ноготь. - Я не передумала. Наденьте на него резной скафандр.
  

ЧЕТЫРЕ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Скорпио знал, что лучше не перебивать Клавейна, когда старик о чем-то размышляет. Сколько времени прошло с тех пор, как он рассказывал ему о предмете, упавшем из космоса, если это действительно было то место, откуда он прилетел? Пять минут, не больше. Все это время Клавейн сидел неподвижно, как статуя, с застывшим выражением лица, устремив взгляд за горизонт.
   Наконец, когда Скорпио уже начал сомневаться в здравомыслии своего старого друга, Клавейн заговорил. - Когда это произошло? - спросил он. - Когда прибыла эта "штука" - чем бы она ни была?
   - Вероятно, на прошлой неделе, - предположил Скорпио. - Мы обнаружили ее всего пару дней назад.
   Последовала еще одна тревожная пауза, хотя на этот раз она длилась всего минуту или около того. Вода плескалась о камни и журчала, образуя небольшие водовороты в мелких озерцах у береговой линии.
   - И что же это такое?
   - Мы не можем быть абсолютно уверены. Это своего рода капсула. Артефакт, созданный человеком. По нашим предположениям, это спасательная капсула, что-то с возможностью повторного входа. Мы думаем, что она упала в океан и всплыла на поверхность.
   Клавейн кивнул, как будто новость не представляла для него особого интереса. - А ты уверен, что ее не оставила Галиана?
   Он произнес имя женщины с легкостью, но Скорпио мог только догадываться, какую боль это ему причинило. Особенно сейчас, когда он смотрел на море.
   Скорпио имел некоторое представление о том, что значил океан для Клавейна: как потерю, так и самую жестокую надежду. В какой-то момент, незадолго до своего добровольного отстранения от дел острова, Клавейн сказал: - Теперь они все ушли. Море больше ничего не может со мной сделать.
   - Они все еще там, - ответил Скорпио. - Они не потеряны. Во всяком случае, они в большей безопасности, чем когда-либо.
   Как будто сам Клавейн не мог убедиться в этом.
   - Нет, - сказал Скорпио, переключая свое внимание на настоящее, - я не думаю, что его оставила Галиана.
   - Я подумал, что там может быть послание от нее, - сказал Клавейн. - Но я ошибаюсь, не так ли? Не будет никаких сообщений. Только не в этом смысле. Ни от Галианы, ни от Фелки.
   - Мне жаль, - сказал Скорпио.
   - В этом нет необходимости. Таков порядок вещей.
   То, что Скорпио знал о прошлом Клавейна, было почерпнуто как из слухов, так и из того, что старик рассказывал ему лично. Воспоминания всегда были непостоянны, но в нынешнюю эпоху они стали такими же изменчивыми, как глина. В собственном прошлом Клавейна были некоторые аспекты, в которых даже он сам теперь не мог быть уверен.
   И все же кое в чем можно было быть уверенным. Клавейн когда-то любил женщину по имени Галиана; их отношения начались много веков назад и продолжались на протяжении многих из этих столетий. Было ясно, что у них родилась - или они сотворили - что-то вроде дочери, Фелки; что она была одновременно ужасно травмированной и ужасно могущественной; и что ее любили и боялись в равной мере.
   Всякий раз, когда Клавейн говорил о тех временах, в его словах звучала радость, смягченная знанием того, что должно было последовать.
   Галиана была ученым, увлеченным развитием человеческого разума. Но на этом ее любопытство не заканчивалось. В конечном счете, она хотела установить тесную связь с реальностью на самом глубинном уровне. Ее нейронные эксперименты были лишь необходимой частью этого процесса. Для Галианы было естественно, что следующим шагом должно стать физическое исследование, выход в открытый космос. Она хотела проникнуть глубже, далеко за границы нанесенного на карту космоса, чтобы увидеть, что же там на самом деле. До сих пор единственными признаками инопланетного разума, которые кто-либо находил, были руины и окаменелости, но кто мог сказать, что можно найти дальше в галактике? В то время человеческие поселения простирались на две дюжины световых лет в поперечнике, но Галиана намеревалась преодолеть более ста световых лет, прежде чем вернуться.
   И она это сделала. Конджойнеры запустили три корабля, которые двигались немногим медленнее скорости света, в экспедицию в глубокое межзвездное пространство. Экспедиция должна была продлиться по меньшей мере полтора столетия; Клавейн и Фелка, одинаково жаждущие новых впечатлений, отправились в путешествие вместе с ней. Все шло по плану: Галиана и ее союзники посетили множество солнечных систем, и хотя они так и не обнаружили никаких однозначных признаков активного разума, они, тем не менее, занесли в каталог множество замечательных явлений, а также обнаружили новые руины. Затем появились сообщения, уже устаревшие, о кризисе на родине: растущей напряженности между конджойнерами и их умеренными союзниками, демархистами. Клавейну нужно было вернуться домой, чтобы оказать тактическую поддержку оставшимся конджойнерам.
   Галиана сочла более важным продолжить экспедицию; после их дружеского расставания в глубоком космосе один из кораблей вернулся домой с Клавейном и Фелкой на борту, в то время как два других корабля продолжали кружить по плоскости галактики.
   Они намеревались воссоединиться, но когда корабль Галианы, наконец, вернулся в Материнское гнездо конджойнеров, он выполнил это на автопилоте, поврежденный и мертвый. Где-то в космосе на оба корабля напала паразитическая сущность, уничтожив один из них. Сразу после этого черные машины вгрызлись в корпус корабля Галианы, методично анатомируя ее экипаж. Один за другим все они были убиты, пока не осталась только Галиана. Черные машины проникли в ее череп, протискиваясь в глубь мозга. К ужасу, она все еще была жива, но совершенно неспособна к самостоятельным действиям. Она стала живой марионеткой паразита.
   С разрешения Клавейна конджойнеры заморозили ее до того дня, когда они смогут безопасно удалить паразита. В один прекрасный день они, возможно, даже преуспели бы, но затем в делах конджойнеров произошел раскол: начался тот самый кризис, который в конечном итоге привел Клавейна в систему Ресургем, а затем и на Арарат. В ходе конфликта замороженное тело Галианы было уничтожено.
   Горе Клавейна было безграничным, оно буквально высасывало душу. Скорпио подумал, что это убило бы его, если бы его народ так отчаянно не нуждался в руководстве. Спасение колонии на Ресургеме дало ему возможность сосредоточиться на чем-то, помимо пережитой потери. Это помогало ему оставаться на грани здравомыслия.
   И позже это стало своего рода утешением.
   Галиана не водила их на Арарат, но оказалось, что Арарат был одним из миров, которые она посетила после расставания с Клавейном и Фелкой. Планета привлекла ее из-за инопланетных организмов, населявших ее океан. Это был мир жонглеров образами, и это было жизненно важно, потому что мало что из того, что посещало миры жонглеров, оставалось по-настоящему забытым.
   Жонглеры образами встречались на многих планетах, которые соответствовали тому же водному шаблону, что и Арарат. После многих лет исследований все еще не было единого мнения относительно того, были ли инопланетяне разумны сами по себе. Но все равно было ясно, что они сами ценили интеллект, оберегая его с любовью и преданностью кураторов.
   Время от времени, когда человек плавал в морях планеты жонглеров, микроскопические организмы проникали в нервную систему пловца. Это был более щадящий процесс, чем вторжение в нервную систему, которое имело место на борту корабля Галианы. Организмы-жонглеры хотели только записывать, и когда они разгадывали нейронные схемы пловца, они отступали. Разум пловца был бы захвачен морем, но пловец почти всегда мог вернуться на сушу. Обычно они вообще не чувствовали никаких изменений. В редких случаях оказывалось, что они были наделены тонким даром, изменением в своей неврологической структуре, которое позволяло им обладать сверхчеловеческими способностями к познанию или прозрению. Чаще всего это продолжалось всего несколько часов, и очень редко оказывалось постоянным.
   Невозможно было сказать, приобрела ли Галиана какие-либо дары после того, как проплыла по океану этого мира, но ее разум, несомненно, был захвачен. Теперь он был там, застывший под волнами, ожидая, когда его запечатлеют в сознании другой пловчихи.
   Клавейн догадывался об этом, но он был не первым, кто попытался вступить в контакт с Галианой. Эта честь выпала Фелке. Двадцать лет она плавала, погруженная в воспоминания и ледяное сознание своей матери. Все это время Клавейн воздерживался от самостоятельного плавания, опасаясь, возможно, что, когда он столкнется с отпечатком Галианы, это покажется ему в каком-то смысле неправильным, не соответствующим его воспоминаниям о том, какой она была. С годами его сомнения рассеялись, но он так и не принял окончательного решения заняться плаванием. Тем не менее Фелка, которая всегда стремилась к разнообразным впечатлениям, которые предлагал океан, регулярно плавала и рассказывала Клавейну о своих впечатлениях. Через свою дочь он снова обрел некоторую связь с Галианой, и на какое-то время, пока он не набрался храбрости и не поплыл сам, этого было достаточно.
   Но два года назад море унесло Фелку, и она не вернулась.
   Скорпио задумался над этим, тщательно подбирая слова. - Невил, я понимаю, что для тебя это тяжело, но ты также должен понимать, что это дело, чем бы оно ни было, может оказаться очень серьезным для урегулирования.
   - Понимаю, Скорп.
   - Но ты считаешь, что море значит больше. Так ли это?
   - Я думаю, никто из нас на самом деле понятия не имеет, что на самом деле важно.
   - Может, и нет. Лично меня не волнует картина в целом. Это никогда не было моей сильной стороной.
   - Прямо сейчас, Скорп, у нас есть только общая картина.
   - Так ты думаешь, что миллионы - миллиарды - людей где-то там умрут? Люди, которых мы никогда не встречали, люди, к которым мы никогда в жизни не приближались на расстояние светового года?
   - Примерно так и есть.
   - Что ж, извини, но у меня голова работает не так. Я просто не могу осознать такого рода угрозу. Я не занимаюсь массовым вымиранием. Я гораздо больше ориентируюсь на местные условия. И прямо сейчас у меня есть местная проблема.
   - Ты так думаешь?
   - У меня здесь сто семьдесят тысяч человек, о которых нужно беспокоиться. Это число я с трудом могу уложить в голове. И когда что-то падает с неба без предупреждения, это не дает мне спать.
   - Но на самом деле вы не видели, как что-то упало с неба, не так ли? - Клавейн не стал дожидаться ответа Скорпио. - И все же, в нашем распоряжении есть все имеющиеся в нашем арсенале пассивные датчики, которые охватывают пространство вокруг Арарата. Как мы могли пропустить спускаемую капсулу, не говоря уже о корабле, который, должно быть, сбросил ее?
   - Я не знаю, - сказал Скорпио. Он не мог сказать, проигрывал ли он спор или просто преуспевал, вовлекая Клавейна в дискуссию о чем-то конкретном, о чем-то другом, кроме потерянных душ и угрозы массового вымирания. - Но что бы это ни было, оно, должно быть, появилось недавно. Это не похоже ни на один из других артефактов, которые мы извлекли из океана. Все они были наполовину растворены, даже те, которые, должно быть, лежали на морском дне, где организмов не так много. Не похоже, чтобы эта штука пробыла под водой больше нескольких дней.
   Клавейн отвернулся от берега, и Скорпио воспринял это как добрый знак. Старый конджойнер двигался твердой, экономной поступью, никогда не глядя вниз, но с привычной легкостью прокладывая себе путь между лужами и препятствиями.
   Они возвращались в палатку.
   - Я часто наблюдаю за небом, Скорп, - сказал Клавейн. - Ночью, когда на небе нет облаков. В последнее время я часто вижу там что-то необычное. Мигающее. Намеки на то, что что-то движется. Проблески чего-то большего, как будто занавес только что на мгновение отдернули. Полагаю, ты думаешь, что это выводит меня из себя, не так ли?
   Скорпио не знал, что он подумал. - Здесь, в одиночестве, любой бы что-нибудь увидел, - сказал он.
   - Но прошлой ночью не было облачно, - сказал Клавейн, - как и позапрошлой, и я оба раза наблюдал за небом. Я ничего не увидел. Определенно, никаких признаков того, что на орбите вокруг нас находятся какие-либо корабли.
   - Мы тоже ничего не видели.
   - Как насчет радиопередач? Лазерных вспышек?
   - Ни звука. И ты прав: в этом нет особого смысла. Но нравится тебе это или нет, капсула все еще существует, и она никуда не денется. Я хочу, чтобы ты пришел и увидел это своими глазами.
   Клавейн откинул волосы с глаз. Морщины на его лице превратились в затененные расселины и ущелья, похожие на очертания невероятно выветрившегося ландшафта. Скорпио показалось, что за те шесть месяцев, что он провел на этом острове, он постарел лет на десять-двадцать.
   - Ты что-то говорил о том, что внутри кто-то есть.
   Пока они разговаривали, облачный покров начал рассеиваться. Небо за окном было бледно-голубым, как глаза галки.
   - Это все еще секрет, - сказал Скорпио. - Лишь немногие из нас знают, что эта вещь вообще была найдена. Вот почему я приплыл сюда на лодке. Добраться на шаттле было бы проще, но это было бы слишком заметно. Если люди узнают, что мы вернули тебя, они подумают, что надвигается кризис. Кроме того, предполагается, что вернуть тебя будет не так-то просто. Они все еще думают, что ты где-то на другом конце света.
   - Ты настаивал на этой лжи?
   - Как ты думаешь, что было бы более обнадеживающим? Позволить людям думать, что ты отправился в экспедицию - потенциально опасную, надо признать, - или сказать им, что ты уехал, чтобы посидеть на острове и поиграться с мыслью о самоубийстве?
   - Они переживали и худшее. Они могли бы это пережить.
   - То, через что они прошли, заставило меня думать, что они могли бы обойтись без правды, - сказал Скорпио.
   - В любом случае, это не самоубийство. - Он остановился и оглянулся на море. - Я знаю, что она там, со своей матерью. Я чувствую это, Скорпио. Не спрашивай меня, как и почему, но знаю, что она все еще здесь. Знаешь, я читал о подобных вещах, происходящих в других мирах жонглеров. Время от времени они берут пловцов, полностью разбирают их тела и встраивают в органическую матрицу моря. Никто не знает почему. Но пловцы, которые впоследствии погружаются в океан, говорят, что иногда они ощущают присутствие тех, кто исчез. Это гораздо более сильное впечатление, чем обычные воспоминания и личности. Они говорят, что переживают нечто похожее на диалог.
   Скорпио подавил вздох. Он слышал точно такую же речь перед тем, как привез Клавейна на этот остров шесть месяцев назад. Очевидно, что период изоляции никак не повлиял на убежденность Клавейна в том, что Фелка не просто утонула.
   - Так прыгай и узнай сам, - сказал он.
   - Я бы с удовольствием, но боюсь.
   - Что океан может унести и тебя?
   - Нет. - Клавейн повернулся к Скорпио. Он выглядел не столько удивленным, сколько оскорбленным. - Нет, конечно, нет. Меня это совсем не пугает. Пугает только мысль о том, что это может оставить меня позади.
  
   Хела, 107 Рыб, 2727 г.
  
   Рашмика Элс провела большую часть своего детства с замечаниями, что не стоит выглядеть такой серьезной. Именно это сказали бы, если бы увидели ее сейчас: она сидела на кровати в полутьме и выбирала те немногие личные вещи, которые могла взять с собой в дорогу. И она бросила бы в ответ точно такой же оскорбленный взгляд, какой всегда демонстрировала в подобных случаях. Только на этот раз она была бы более убеждена, чем обычно, что она права, а они неправы. Потому что, хотя ей было всего семнадцать, она знала, что имеет полное право чувствовать себя такой серьезной, такой испуганной.
   Она набила небольшую сумку одеждой на три-четыре дня, хотя и ожидала, что ее путешествие займет гораздо больше времени. Добавила набор туалетных принадлежностей, которые предусмотрительно забрала из семейной ванной так, чтобы родители этого не заметили, а также немного сухого печенья и маленький ломтик козьего сыра - на случай, если на борту ледохода Крозе не окажется ничего съестного (или, возможно, ей самой захочется есть). Захватила с собой бутылочку очищенной воды, потому что слышала, что вода, которая находится близко к дороге, иногда содержит вещества, вызывающие тошноту. Этой бутылки ей хватило бы ненадолго, но она, по крайней мере, давала ей ощущение заботы о будущем. А еще там был маленький сверток в пластиковой обертке, в котором лежали три крошечные реликвии скаттлеров, которые она унесла с раскопок.
   После всего этого в сумке осталось не так уж много места для чего-либо еще. Та и так была тяжелее, чем ожидалось. Она посмотрела на жалкую кучку вещей, все еще разбросанных на кровати перед ней, понимая, что у нее хватит места только для одной из них. Что ей взять?
   Со стены ее спальни была снята карта Хелы, на которой выцветшими красными чернилами был обозначен извилистый Путь, огибающий экватор. Он был не очень точным, но у нее в компаде не было карты лучше. Но имело ли это значение? У нее не было возможности добраться до нужного места, не полагаясь на помощь других людей, и если они не знали направления, то ее карта вряд ли могла что-то изменить.
   Она отодвинула карту в сторону.
   Там была толстая синяя книга, края которой были защищены золотистым металлом. В книге были ее рукописные заметки о скаттлерах, которые она старательно делала в течение последних восьми лет. Она начала писать книгу в возрасте девяти лет, когда - в прекрасном расцвете не по годам развитых лет - впервые решила, что хочет стать знатоком скаттлеров. Над ней, конечно, посмеялись - естественно, по-доброму, снисходительно, - но это только укрепило ее решимость продолжать в том же духе.
   Рашмика знала, что у нее нет времени, чтобы тратить его впустую, но не могла удержаться и пролистала книгу, в тишине слышался резкий шелест страницы о страницу. В те редкие моменты, когда она смотрела на нее по-новому, словно чужими глазами, книга поражала ее своей красотой. Вначале ее почерк был крупным, аккуратным и детским. Она использовала разноцветные чернила и подчеркивала все с особой тщательностью. Кое-где чернила выцвели или расплылись, и там, где она делала пометки на бумаге, были пятна, но это ощущение поврежденной древности только усиливало средневековое очарование артефакта. Она делала рисунки, копируя их из других источников. Первые несколько рисунков были грубыми и детскими, но уже через несколько страниц ее рисунки приобрели четкость и уверенность набросков викторианских натуралистов. Они были тщательно заштрихованы и снабжены комментариями, а текст обтекал их. Конечно, там были рисунки артефактов скаттлеров с примечаниями о назначении и происхождении, но было также много фотографий самих скаттлеров, их анатомии и поз, реконструированных по ископаемым останкам.
   Она пролистала книгу дальше, по годам своей жизни. Текст становился все мельче, читать его становилось все труднее. Цветные чернила использовались все реже, пока в последних нескольких главах надписи и цифры не стали почти полностью черными. Здесь была та же аккуратность, та же методичная тщательность, с которой она обрабатывала как текст, так и рисунки, но теперь это была работа ученого, а не восторженного, одаренного ребенка. Заметки и рисунки больше не заимствовались из других источников, а стали частью аргументации, которую она выдвигала сама, независимо от мнения других. Разница между началом и концом написанных частей книги была поразительно очевидна для Рашмики, напоминая о пройденном ею пути. Много раз она была настолько смущена своими предыдущими усилиями, что хотела выбросить книгу и начать новую. Но бумага на Хеле стоила дорого, а книга была подарком Харбина.
   Она провела пальцем по страницам без пометок. Ее аргументация еще не была закончена, но она уже могла предвидеть, какую траекторию она примет. Она почти видела слова и цифры на страницах, призрачно-слабые, но требовавшие лишь времени и концентрации, чтобы сделать их четкими. В таком долгом путешествии, как то, которое она планировала совершить, наверняка будет много возможностей поработать над своей книгой.
   Но она не могла этого вынести. Книга слишком много значила для нее, и ей была невыносима мысль о том, что ее могут потерять или украсть. По крайней мере, если она оставит ее здесь, та будет в безопасности до ее возвращения. В конце концов, она все еще могла делать заметки, пока ее не было, совершенствуя свои аргументы, следя за тем, чтобы в построении не было явных изъянов или слабостей. От этого книга стала бы только лучше.
   Рашмика захлопнула ее и отложила в сторону.
   Оставались две вещи. Одной из них был ее компад, а другой - потертая и грязная игрушка. На самом деле компад даже не принадлежал ей; он был семейным, и она брала его себе на длительный срок, пока он больше никому не был нужен. Но поскольку никто не запрашивал его в течение нескольких месяцев, маловероятно, что его хватились во время ее отсутствия. В памяти было много полученных из других электронных архивов материалов, относящихся к ее изучению скаттлеров. Там были фотографии и видеофильмы, которые она сделала сама, на своих раскопках. Были устные свидетельства копателей, которые находили предметы, не совсем соответствовавшие общепринятой теории вымирания скаттлеров, но чьи сообщения были скрыты духовными властями. Были тексты более ранних ученых. Там были карты и лингвистические ресурсы, и многое другое, что помогло бы ей сориентироваться, когда она доберется до Пути.
   Рашмика взяла игрушку в руки. Это была мягкая розовая вещица, потрепанная и слегка пахнущая. Она сама купила ее в киоске у странствующего изготовителя игрушек, когда ей было восемь или девять лет. Наверное, тогда игрушка, должно быть, была яркой и чистой, но она всегда помнилась только как любимая, грязная от любви. Глядя на нее сейчас с рациональной отстраненностью семнадцатилетнего подростка, Рашмика понятия не имела, что за существо должна была изображать эта игрушка. Все, что она знала, это то, что с того момента, как увидела ее на прилавке, решила, что это свинья. Не имело значения, что никто на Хеле никогда не видел живую свинью.
   - Ты тоже не можешь пойти со мной, - прошептала она.
   Она взяла игрушку и положила ее поверх книги, прижав вниз, чтобы та сидела как часовой. Не то чтобы ей не хотелось взять ее с собой. Она знала, что это всего лишь игрушка и что впереди будут дни, когда она будет ужасно скучать по дому, стремясь хоть как-то приобщиться к безопасной обстановке деревни. Но компад был полезнее, и сейчас было не время для сантиментов. Она положила темную пластину компада в пакет, плотно стянула все вакуумной склейкой и тихо вышла из своей комнаты.
  
   Рашмике было четырнадцать, когда в последний раз к ее деревне приближались караваны. В то время она училась, и ей не разрешили пойти на встречу. До этого ей было девять лет: тогда она видела караваны, но мельком и только издали. То, что она сейчас помнила об этом зрелище, было неизбежно связано с тем, что случилось с ее братом. Она прокручивала эти события в голове столько раз, что было совершенно невозможно отделить достоверные воспоминания от воображаемых деталей.
   Восемь лет назад она подумала: "Десятая часть человеческой жизни, по суровым новым меркам". Десятую часть жизни нельзя недооценивать, даже если когда-то восемь лет были двадцатой или тридцатой частью того, на что можно было рассчитывать. Но в то же время казалось, что это нечто гораздо большее. В конце концов, это была половина ее собственной жизни. Ожидание, когда она в следующий раз сможет увидеть караваны, казалось эпохальным. Она действительно была маленькой девочкой, когда видела их в последний раз: маленькой девочкой из Вигридских пустошей с репутацией, какой бы странной она ни была, всегда говорящей правду.
   Но теперь ей снова представился шанс. Примерно на сотый день сто двадцать второго кругосветного путешествия один из караванов неожиданно свернул к востоку от перекрестка Хаук. Процессия повернула на север, к равнинам Гауди, прежде чем соединиться со вторым караваном, который направлялся на юг, к Глам-Джанкшн. Такое случалось нечасто: впервые почти за три оборота караваны оказались на расстоянии одного дня пути от деревень на южных склонах Вигридских пустошей. Естественно, это вызвало большое волнение. Были встречи и застолья, комитеты по празднованию и приглашения в тайные питейные заведения. Были романы и интрижки, опасный флирт и тайные связи. Через девять месяцев должен был появиться выводок плачущих новорожденных караванщиков.
   По сравнению с общей суровостью жизни на Хеле и особыми трудностями пустошей, это был период сдержанной, робкой надежды. Это был один из тех редких случаев, когда - хотя и в рамках строго установленных параметров - могли измениться личные обстоятельства. Более трезвомыслящие жители деревни не позволяли себе проявлять никаких видимых признаков волнения, но про себя и они не могли удержаться от мысли, что настала их очередь изменить судьбу. Они придумывали изощренные предлоги, чтобы позволить себе отправиться к месту встречи: предлоги, которые не имели ничего общего с личной выгодой, но имели самое непосредственное отношение к общественному процветанию деревень. И вот, в течение почти трех недель, деревни отправляли свои собственные небольшие караваны, пересекавшие коварную, покрытую коркой землю, чтобы встретиться с более крупными процессиями.
   Рашмика планировала уйти из дома на рассвете, пока ее родители еще спали. Она не солгала им о своем отъезде, но только потому, что в этом не было необходимости. Чего взрослые и другие жители деревни не понимали, так это того, что она была способна лгать не хуже любого из них. Более того, она могла лгать очень убедительно. Единственная причина, по которой она провела большую часть своего детства без лжи, заключалась в том, что до самого недавнего времени она не видела в этом смысла.
   Она тихо кралась по подземным ходам своего дома, размашистыми шагами пробираясь между затененными коридорами и светлыми пятнами под окнами в потолке. Дома в ее деревне почти все были погружены ниже уровня земли - пещеры неправильной формы, соединенные извилистыми туннелями, облицованными пожелтевшей штукатуркой. Рашмику слегка тревожила мысль о жизни на поверхности, но она полагала, что со временем к этому можно привыкнуть; точно так же, как со временем можно привыкнуть к жизни в передвижных караванах или даже к соборам, за которыми они следуют. В конце концов, жизнь под землей не была лишена опасностей. Косвенно сеть туннелей в деревне была связана с гораздо более глубокой сетью раскопок. Предполагалось, что там будут герметичные двери и системы безопасности, которые защитят деревню в случае обрушения одной из шахтных выработок или если копатели проникнут в пузырь высокого давления, но эти системы не всегда работали так хорошо, как предполагалось. За всю жизнь Рашмики на раскопках не было серьезных происшествий, только промахи, но все знали, что это всего лишь вопрос времени, когда произойдет еще одна катастрофа, о которой до сих пор говорили ее родители. Всего за неделю до этого на поверхности произошел взрыв: никто не пострадал, и даже ходили разговоры о том, что подрывные заряды были взорваны намеренно, но это все равно было напоминанием о том, что в ее мире всего один несчастный случай отделял от катастрофы.
   Она предположила, что это была цена, которую деревни платили за свою экономическую независимость от соборов. Большинство поселений на Хеле располагались вблизи Постоянного пути, а не в сотнях километров к северу или югу от него. За очень немногими исключениями, поселения вблизи Пути были обязаны своим существованием кафедральным соборам и их руководящим органам - церквям, и в целом они принадлежали к той или иной из основных ветвей куэйхистской веры. Это не означало, что в пустошах не было верующих, но деревнями управляли светские комитеты, и они зарабатывали на жизнь раскопками, а не сложной системой десятин и индульгенций, которая связывала соборы и общины Пути. Как следствие, они были свободны от многих религиозных ограничений, которые применялись в других местах на Хеле. Они создали свои собственные законы, придерживались менее строгих брачных обычаев и закрывали глаза на некоторые извращения, которые были объявлены вне закона вблизи Пути. Посещения из Часовой башни были редкостью, и всякий раз, когда церкви посылали своих посланцев, к ним относились с подозрением. Таким девушкам, как Рашмика, разрешалось изучать техническую литературу по раскопкам, а не священные писания куэйхистов. Не было ничего немыслимого в том, чтобы женщина сама находила себе работу.
   Но, по той же причине, деревни на Вигридских пустошах были вне зоны защиты, которую предлагали соборы. Поселения на Пути охранялись разрозненными отрядами соборной милиции, и в кризисные времена они обращались за помощью к соборам. В соборах медицина была намного лучше, чем в пустошах, и Рашмика видела, как умирали друзья и родственники из-за того, что в ее деревне не было доступа к такой медицинской помощи. Цена, которую приходилось платить за этот уход, конечно же, заключалась в том, что человек подвергался махинациям офиса анализа крови. И как только в твоих жилах потечет кровь куэйхистов, ты больше ни в чем не можешь быть уверена.
   Тем не менее, она приняла это предложение с гордостью и упрямством, присущими всем жителям пустошей. Это правда, что они переносили трудности, о которых не знали на Пути. Это правда, что, в общем и целом, немногие из них были ревностными верующими; даже тех, кто обладал верой, обычно одолевали сомнения. Как правило, именно сомнения в первую очередь приводили их на раскопки в поисках ответов на вопросы, которые их беспокоили. И все же, несмотря на все это, у жителей деревни не было бы другого выхода. Они жили и любили так, как им нравилось, и относились к более благочестивым общинам Пути с возвышенным чувством морального превосходства.
   Рашмика дошла до последней комнаты своего дома, увесистая сумка тяжело давила ей на поясницу. В доме было тихо, но если бы она сидела очень тихо и внимательно прислушивалась, то была уверена, что смогла бы услышать почти подсознательный гул далеких раскопок, доносившиеся до ее ушей сквозь километры туннеля сообщения о бурении, рытье и перемещении грунта. Время от времени раздавались глухие удары или перестук молотков. Эти звуки были настолько знакомы Рашмике, что никогда не тревожили ее сон; на самом деле, она бы мгновенно проснулась, если бы добыча прекратилась. Но теперь ей хотелось, чтобы звуки были погромче, чтобы скрыть те, которые она неизбежно издаст, выходя из дома.
   В последней камере было две двери. Одна вела в более широкую сеть горизонтальных туннелей, ведущих к улице, которая соединялась со многими другими домами и общественными помещениями. Другая дверь была вделана в потолок и окружена перилами. В этот момент она была распахнута в темное пространство над ней. Рашмика открыла шкафчик, встроенный в плавный изгиб стены, и сняла свой скафандр для поверхности, стараясь не задеть шлемом и рюкзаком три других скафандра, висевших на той же вращающейся вешалке. Ей приходилось надевать скафандр три раза в год во время практических занятий, так что справляться с защелками и уплотнениями было достаточно легко. Но даже тогда на это уходило десять минут, и в течение этого времени она останавливалась и задерживала дыхание всякий раз, когда слышала какой-нибудь звук где-то в доме, будь то щелчок включающегося и выключающегося вентилятора или низкий стон при смещении туннеля.
   Наконец она надела скафандр и была готова, а показания на манжете были надежно подтверждены зеленым цветом. Баллон был заполнен воздухом не полностью - должно быть, в скафандре произошла небольшая утечка, поскольку баллоны обычно оставались полностью заполненными, - но для ее нужд его было более чем достаточно.
   Но когда она закрыла забрало шлема, все, что можно было услышать, это ее собственное дыхание; она понятия не имела, сколько звуков издает сама и шевелится ли кто-нибудь еще в доме. И самая шумная часть ее побега была еще впереди. Ей просто нужно было действовать как можно осторожнее и быстрее, чтобы, даже если родители проснутся, она смогла добраться до места встречи до того, как они ее догонят.
   Скафандр удваивал ее массу, но даже в этом случае ей не составило труда забраться в темное пространство над дверью в потолке. Она добралась до воздушного шлюза, ведущего на поверхность. В каждом доме был такой шлюз, но они различались по размеру. Шлюз Рашмики был достаточно большой для двоих взрослых одновременно. Несмотря на это, ей пришлось сидеть в согнутом положении, пока она опускала внутреннюю дверцу и поворачивала ручное колесо, чтобы она плотно закрылась.
   В некотором смысле, на какое-то время она была в безопасности. Как только она запустила цикл сброса давления, ее мать и отец никак не смогли бы попасть в камеру. Шлюзу потребовалось две минуты, чтобы завершить свою работу. К тому времени, когда можно будет снова открыть нижнюю дверь, она будет уже на полпути через деревню. Как только она отойдет от выхода, ее следы быстро затеряются среди множества следов, оставленных другими жителями деревни, когда они отправлялись по своим делам.
   Рашмика снова проверила свой скафандр, убедившись, что показания по-прежнему остаются в норме. Только после этого она начала процедуру разгерметизации. Она ничего не услышала, но по мере того, как из камеры выкачивался воздух, ткань скафандра вздулась между сочленениями, и ей потребовалось немного больше усилий, чтобы пошевелить конечностями. Отдельный индикатор на лицевой панели шлема сообщил ей, что теперь она находится в вакууме.
   Никто не стучал в дверь снизу. Рашмика немного волновалась, что, открыв шлюз, она может включить сигнализацию. Она не знала, существует ли нечто такое, но ее родители, возможно, предпочли не говорить ей об этом, просто на случай, если она когда-нибудь задумает совершить подобный побег. Однако ее опасения оказались беспочвенными: здесь не было ни сигнализации, ни предохранителя, ни скрытого кода, который нужно было использовать, чтобы дверь сработала. Она столько раз прокручивала это в своем воображении, что было невозможно не почувствовать легкий приступ дурноты.
   Когда камера была полностью откачана, реле позволило открыть внешнюю дверь. Рашмика изо всех сил надавила, но сначала ничего не произошло. Затем дверь подалась - всего на дюйм, но этого было достаточно, чтобы впустить ослепительно яркий дневной свет, ударивший в ее лицевую панель. Она толкнула сильнее, и дверь подалась выше, откинувшись на петлях. Рашмика протиснулась выше, пока не оказалась на поверхности. Теперь она увидела, что дверь была покрыта слоем инея толщиной в дюйм. На Хеле шел снег, особенно когда были активны гейзеры Келда или Рагнарек.
   Хотя домашние часы показывали, что уже рассвело, на первый взгляд это мало что значило. Жители деревни все еще жили по двадцатишестичасовому расписанию (многие из них были межзвездными беженцами с Йеллоустоуна), несмотря на то, что Хела была совершенно другим миром со своими собственными сложными циклами. Сутки на Хеле на самом деле длились около сорока часов, именно столько времени требовалось ей, чтобы совершить один оборот вокруг своей родной планеты, газового гиганта Халдоры. Поскольку ось вращения спутника практически лежала в плоскости его орбиты, во время каждого витка все точки на поверхности оставались в темноте около двадцати часов. Сейчас Вигридские пустоши находились на дневной стороне и должны были оставаться такими еще семь часов. На Хеле была и другая ночь, когда она, обращаясь вокруг Халдоры, оказывалась в ее тени. Но эта короткая ночь длилась всего два часа, достаточно недолго, чтобы не иметь большого значения для жителей деревни. В любой момент времени спутник, скорее всего, находился вне тени Халдоры, а не в ней.
   Через несколько секунд визор Рашмики скомпенсировал яркий свет, и она смогла сориентироваться. Она вытащила ноги из отверстия и осторожно закрыла дверь на задвижку, чтобы можно было поднять давление в нижней камере. Возможно, ее родители ждали внизу, но и в этом случае они не смогли бы выбраться на поверхность еще в течение двух минут, даже если бы уже надели скафандры. Еще больше времени им потребовалось бы, чтобы пройти по общественным туннелям до ближайшего выхода на поверхность.
   Рашмика встала и пошла быстрым шагом, но, как она надеялась, без явной спешки или паники. Ей повезло еще больше: она ожидала, что ей придется преодолеть несколько десятков метров по голому льду, так что поначалу идти по ее следу было бы легко. Но недавно этим путем прошел кто-то другой, и его следы расходились в направлении, отличном от того, по которому она собиралась идти. Любой, кто последует за ней сейчас, не будет иметь ни малейшего представления, по какому следу направиться. Они были похожи на следы ее матери, потому что отпечатки обуви были слишком маленькими, чтобы принадлежать ее отцу. Каким делом занималась ее мать? Это на мгновение обеспокоило Рашмику, поскольку она не помнила, чтобы кто-нибудь упоминал о недавних выходах на поверхность.
   Не важно: должно было найтись какое-то невинное объяснение. У нее и так было о чем подумать, не добавляя себе забот.
   Рашмика пошла кружным путем между черными вертикальными плитами радиаторных панелей, приземистыми оранжевыми грудами генераторов и навигационных транспондеров и мягко занесенными снегом рядами припаркованных ледоходов. Она была права насчет следов, потому что, когда оглянулась назад, оказалось невозможным отделить ее собственные от путаницы тех, что были оставлены раньше.
   Она обогнула скопление ребер радиаторов и увидела ледоход, выглядевший так же, как и другие припаркованные, за исключением того, что на радиаторе над капотом двигателя растаял снег. Было слишком светло, чтобы понять, горит ли внутри машины освещение. На ветровом стекле, там, где механические щетки стеклоочистителей смахивали снег, образовались прозрачные дуги в форме веера. Рашмике показалось, что за стеклом двигаются какие-то фигуры.
   Рашмика обошла низкий, с растопыренными ногами, ледоход. Черный цвет его корпуса в форме лодки подчеркивался только изображением светящейся змеи, извивающейся по борту. Единственная передняя опора заканчивалась широким, загнутым вверх полозом лыжи, а две задние опоры опирались на лыжи поменьше. Рашмика задумалась, правильно ли выбрала машину. Она выглядела бы довольно глупо, если бы сейчас допустила ошибку. Она была уверена, что в деревне нет никого, кто не узнал бы ее, даже несмотря на то, что на ней был скафандр.
   Но Крозе был очень точен в своих инструкциях. С некоторым облегчением она увидела, что ее уже ждет опущенный в снег посадочный трап. Она поднялась по изгибающимся металлическим ступеням трапа и вежливо постучала во внешнюю дверь машины. Последовало мучительное мгновение, а затем дверь скользнула в сторону, открывая еще один воздушный шлюз. Она протиснулась в него - там было место только для одного человека.
   Мужской голос - она сразу узнала в нем голос Крозе - прозвучал по каналу ее шлема. - Да?
   - Это я.
   - Кто такая "я"?
   - Рашмика, - ответила она. - Рашмика Элс. У нас была договоренность.
   Наступила пауза - мучительная пауза, во время которой она начала думать, что да, она совершила ошибку, - когда мужчина сказал: - Еще не поздно передумать.
   - Я думаю, что да.
   - Теперь ты можешь идти домой.
   - Мои родители будут не очень рады, что я зашла так далеко.
   - Да, - сказал мужчина, - сомневаюсь, что они будут в восторге. Но я знаю твоих родителей. Сомневаюсь, что они накажут тебя слишком строго.
   Он был прав, но она не хотела, чтобы ей напоминали об этом сейчас. Она потратила недели, настраивая себя на это, и последнее, в чем она нуждалась, - это рациональный аргумент для отступления в последнюю минуту.
   Рашмика снова постучала во внутреннюю дверь, сильно ударив по ней перчаткой. - Ты собираешься впустить меня или нет?
   - Я просто хотел убедиться, что ты уверена. Как только мы покинем деревню, то не повернем назад, пока не встретим караван. Это не обсуждается. Зайдя внутрь, ты отправишься в трехдневное путешествие. Шесть дней, если решишь вернуться с нами. Никакие жалобы и стоны не заставят меня развернуться.
   - Я ждала восемь лет, - сказала она. - Еще три дня меня не убьют.
   Он рассмеялся или хихикнул - она не была уверена, что именно. - Знаешь, я почти поверил тебе.
   - Ты должен это сделать, - сказала ему Рашмика. - Я девушка, которая никогда не лжет, помнишь?
   Наружная дверь закрылась сама по себе, еще больше втиснув ее в узкую щель шлюза. Воздух начал проникать сквозь решетки. В то же время она почувствовала движение. Оно было мягким и ритмичным, как будто ее укачивали в колыбели. Машина пришла в движение, приводя себя в движение попеременными движениями задних лыж.
   Она предположила, что ее побег начался в тот момент, когда она вылезла из постели, но только сейчас почувствовала, что она действительно в пути.
   Когда внутренняя дверь позволила Рашмике забраться в корпус машины, она сняла шлем и послушно повесила его рядом с тремя другими, которые уже были там. Снаружи ледоход выглядел довольно просторным, но она забыла, какую часть внутреннего объема занимают его собственные двигатели, генераторы, топливные баки, оборудование жизнеобеспечения и грузовые стеллажи. Внутри было тесно и шумно, и от духоты ей захотелось снова надеть шлем. Она думала, что сможет привыкнуть к этому, но сомневалась, что трех дней будет достаточно.
   Машина накренилась и начала рыскать. Через одно из окон она увидела, как сверкающий белый пейзаж снова и снова наклоняется. Рашмика ухватилась за поручень и уже начала пробираться вперед, когда в поле зрения появилась фигура.
   Это был сын Крозе, Калвер. На нем был грязный комбинезон цвета охры, множество карманов было набито инструментами. Он был на год или два моложе Рашмики, светловолосый, с вечно истощенным видом. Он смотрел на Рашмику с похотливыми намерениями.
   - В конце концов, ты решила остаться на борту, не так ли? Это хорошо. Теперь мы можем узнать друг друга немного лучше, не так ли?
   - Это всего на три дня, Калвер. Не бери в голову никаких идей.
   - Я помогу тебе снять этот скафандр, а потом мы сможем пройти вперед. Папа сейчас занят тем, что выводит нас из деревни. Нам приходится делать крюк из-за кратера. Вот почему здесь немного ухабисто.
   - Я справлюсь со своим скафандром сама, спасибо. - Рашмика ободряюще кивнула в сторону кабины ледохода. - Почему бы тебе не вернуться и не посмотреть, не нужна ли помощь твоему отцу?
   - Ему не нужна никакая помощь. Мама тоже там.
   Рашмика одобрительно улыбнулась. - Ну, я думаю, ты рад, что она здесь, чтобы уберечь вас двоих от неприятностей. Верно, Калвер?
   - Она не возражает против того, что мы делаем, пока остаемся в тени. - Машина снова накренилась, и Рашмика ударилась о металлическую стенку. - Дело в том, что она в основном закрывает на это глаза.
   - Так я слышала. Что ж, мне действительно нужно снять этот скафандр... Ты не мог бы сказать, где я буду спать?
   Калвер показал ей крошечный отсек, спрятанный между двумя пульсирующими генераторами. Там были грязный матрас, подушка и одеяло из скользкого стеганого серебристого материала. Для уединения можно задернуть занавеску.
   - Надеюсь, ты не ожидала роскоши, - сказал Калвер.
   - Я ожидала худшего.
   Калвер помедлил. - Ты уверена, что тебе не нужна помощь, чтобы снять этот скафандр?
   - Я сама справлюсь, спасибо.
   - У тебя есть что надеть потом?
   - То, что на мне надето под скафандром, и то, что принесла с собой. - Рашмика похлопала по сумке, которая теперь была спрятана под ее комплектом жизнеобеспечения. Сквозь ткань она почувствовала твердый край своего компада. - Ты же не думал всерьез, что я забуду захватить с собой какую-нибудь одежду?
   - Нет, - угрюмо ответил Калвер.
   - Хорошо. А теперь, почему бы тебе не сбегать и не сказать своим родителям, что я цела и невредима? И, пожалуйста, передай им, что чем скорее мы покинем деревню, тем счастливее я буду.
   - Мы действуем так быстро, как только можем, - сказал Калвер.
   - На самом деле, - сказала Рашмика, - именно это меня и беспокоит.
   - Ты слегка торопишься, не так ли?
   - Да, я бы хотела добраться до соборов как можно скорее.
   Калвер посмотрел на нее. - Это из-за религии, не так ли?
   - Не совсем, - сказала она. - Скорее, это какое-то семейное дело, о котором я должна позаботиться.
  
   107 Рыб, 2615 г.
  
   Куэйхи проснулся, его тело было погружено в темную облегающую полость.
   Это был момент блаженного отрешения, когда он ждал возвращения своих воспоминаний, момент, когда у него не было ни забот, ни тревог. Затем все воспоминания разом ворвались в его голову, заявляя о себе, как незваные гости, прежде чем выстроиться во что-то похожее на хронологический порядок.
   Он вспомнил, как его разбудили и встретили неприятной новостью о том, что он удостоился аудиенции у королевы. Вспомнил ее двенадцатигранную камеру, уставленную орудиями пыток, ее мрачный полумрак, пронизанный вспышками электрического тока. Вспомнил череп с телевизионными глазами. Вспомнил, как королева играла с ним, как кошка с воробьем. Из всех его ошибок, когда он вообразил, что она способна простить его, это была самая тяжкая и наименее простительная.
   Теперь Куэйхи закричал, точно осознав, что с ним произошло и где он находится. Его крики были приглушенными и тихими, до неловкости похожими на детские. Ему было стыдно слышать такие звуки, вырывающиеся из его рта. Он не мог пошевелить ни одной частью своего тела, но не был полностью парализован - скорее, не было возможности пошевелить ни одной частью своего тела больше, чем на долю сантиметра.
   Заточение казалось странно знакомым.
   Постепенно крики Куэйхи перешли в хрип, а затем и просто в очень тяжелое, хриплое дыхание. Так продолжалось несколько минут, а затем Куэйхи начал напевать, повторяя шесть или семь нот с заученным видом сумасшедшего или монаха. "Должно быть, я уже подо льдом", - решил он. Не было ни церемонии погребения, ни заключительной встречи с Жасминой. Его просто запаяли в скафандр и похоронили внутри ледяного щита, который "Гностическое восхождение" толкало перед собой. Он не мог сказать, сколько времени прошло, были ли это часы или более крупные доли суток. Он не смел поверить, что прошло больше времени.
   Вместе с ужасом его охватило и что-то еще: мучительное ощущение, что какая-то деталь была не в порядке. Возможно, это было ощущение чего-то знакомого в замкнутом пространстве, или, возможно, полное отсутствие чего-либо, на что можно было бы обратить внимание.
   Чей-то голос произнес: - Внимание, Куэйхи. Внимание, Куэйхи. Фаза торможения завершена. Ожидаю приказов на вход в систему.
   Это был спокойный, добродушный голос кибернетической субличности "Доминатрикса".
   Он с ужасом осознал, что находится вовсе не в железном скафандре, а скорее внутри амортизационного гроба "Доминатрикса", будучи упакованным в облегающую матрицу, предназначенную для защиты во время торможения с высокими нагрузками. Куэйхи перестал напевать, одновременно оскорбленный и дезориентированный. Без сомнения, он почувствовал облегчение. Но переход от многолетних мучений к относительно благоприятному окружению исследовательского корабля был таким резким, что у него не было времени эмоционально разрядиться. Все, что он мог сделать, это ахнуть от шока и изумления.
   Он почувствовал смутную потребность снова погрузиться в этот кошмар и постепенно выныривать из него.
   - Внимание, Куэйхи. Жду приказов на вход в систему.
   - Подожди, - сказал он. В горле у него пересохло, голос стал липким. Должно быть, он пролежал в амортизационном гробу довольно долго. - Подожди. Вытащи меня отсюда. Я...
   - Все ли в порядке, Куэйхи?
   - Я немного запутался.
   - В каком смысле, Куэйхи? Вам нужна медицинская помощь?
   - Нет, я... - Он замолчал и поежился. - Просто вытащи меня отсюда. Через минуту я буду в порядке.
   - Очень хорошо, Куэйхи.
   Ограничители раздвинулись. Сквозь расширяющиеся щели в стенках гроба пробивался свет. Его обоняние уловило знакомый запах "Доминатрикса". На корабле было почти тихо, если не считать случайного тиканья охлаждающего коллектора. Так было всегда после торможения, когда они входили в фазу приближения.
   Куэйхи потянулся, и его тело заскрипело, как старый деревянный стул. Он чувствовал себя плохо, но далеко не так плохо, как после своего последнего поспешного пробуждения от "замороженного" сна на борту "Гностического восхождения". В амортизационном гробу его накачали наркотиками до бессознательного состояния, но большинство процессов в организме протекали нормально. Он проводил в гробу всего несколько недель во время каждого обследования системы, и для королевы связанные с замораживанием медицинские риски перевешивали преимущества от замедления его старения.
   Он огляделся, все еще не решаясь поверить, что его избавили от кошмара с резным скафандром. Подумал о том, что, возможно, у него галлюцинации, что он, возможно, сошел с ума, проведя несколько месяцев подо льдом. Но на корабле царила гиперреальность, которая не была похожа ни на какую галлюцинацию. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь раньше снились сны в режиме торможения - по крайней мере, не такие сны, от которых он просыпался с криком. Но чем больше проходило времени, и чем больше реальность корабля становилась для него очевиднее, тем больше это казалось наиболее вероятным объяснением.
   Он мечтал об этом каждое мгновение.
   - Боже милостивый, - сказал Куэйхи. Вслед за этим последовал приступ боли, обычное наказание за богохульство, вызванное индоктринальным вирусом, но это ощущение было таким радостно-реальным, таким непохожим на ужас погребения, что он повторил это еще раз. - Боже милостивый, я бы никогда не поверил, что способен на такое.
   - Что в вас есть такого, Куэйхи? - Иногда корабль чувствовал себя обязанным вступить в разговор, как будто ему втайне было скучно.
   - Неважно, - сказал он, чем-то отвлеченный. Обычно, когда он вылезал из гроба, у него было достаточно места, чтобы повернуться и вытянуться по длинной оси узкого главного трапа маленького корабля. Но сейчас что-то терло его локоть, чего обычно там не было. Он повернулся, чтобы посмотреть на него, уже наполовину понимая, что это такое.
   Изъеденная коррозией и опаленная металлическая оболочка цвета олова. Гноящаяся поверхность с маниакальными деталями. Смутные очертания человекоподобной фигуры с темной решетчатой щелью на месте глаз.
   - Сука, - сказал он.
   - Я должен сообщить вам, что наличие резного скафандра является залогом успеха в вашей текущей миссии, - сказал корабль.
   - Ты действительно запрограммирован так говорить?
   - Да.
   Куэйхи заметил, что скафандр подключен к системе жизнеобеспечения корабля. Толстые провода тянулись от разъемов на стене к их аналогам на оболочке скафандра. Он снова протянул руку и коснулся поверхности, проводя пальцами от одного грубого приваренного участка к другому, прослеживая извилистую спину змеи. Металл был слегка теплым на ощупь, подрагивающим от неясного ощущения подкожной активности.
   - Будьте осторожны, - сказал корабль.
   - А что, внутри этой штуки есть что-то живое? - спросил Куэйхи. И тут его осенило тошнотворное осознание. - Боже милостивый. Внутри него кто-то есть. Кто?
   - Я должен сообщить вам, что в скафандре находится Морвенна.
   Конечно. Конечно. В этом был восхитительный смысл.
   - Ты сказал, что я должен быть осторожен. Почему?
   - Я должен сообщить вам, что скафандр приспособлен для эвтаназии его обитателя в случае любой попытки повредить оболочку, швы или соединения системы жизнеобеспечения. Я должен сообщить вам, что только главный хирург Грилье может снять скафандр, не подвергая эвтаназии его обитателя.
   Куэйхи отстранился от скафандра. - Ты хочешь сказать, что я не могу к нему даже прикоснуться?
   - Прикасаться к нему было бы не самым мудрым вашим поступком, учитывая обстоятельства.
   Он чуть не рассмеялся. Жасмина и Грилье превзошли самих себя. Сначала аудиенция у королевы, заставившая его подумать, что у нее наконец-то лопнуло терпение. Затем представление с показом скафандра и внушением, что наказание наконец-то настигло его. Заставили поверить, что его вот-вот похоронят во льду, приводя в сознание, возможно, почти на десятилетие. А потом это: последняя издевательская отсрочка. Его последний шанс искупить свою вину. И не скрывая того, что это был бы его последний шанс. Теперь ему было ясно. Жасмина в точности показала ему, что произойдет, если он подведет ее еще раз. Пустые угрозы были не в репертуаре Жасмины.
   Но ее ум был гораздо глубже, потому что, когда Морвенна была заключена в скафандр, у него не было никакой надежды сделать то, что иногда приходило ему в голову, а именно спрятаться в определенной системе до тех пор, пока "Гностическое вознесение" не выйдет за пределы досягаемости. Нет, у него не было другого выбора, кроме как вернуться к королеве. И тогда остается надеяться на две вещи: во-первых, что он не разочарует ее; и, во-вторых, что она освободит Морвенну от заключения.
   Ему пришла в голову мысль. - Она проснулась?
   - Сейчас она приходит в сознание, - ответил корабль.
   Со своей физиологией ультра Морвенна была гораздо лучше приспособлена к торможению, чем Куэйхи, но все равно казалось вероятным, что скафандр был модифицирован, чтобы каким-то образом защитить ее.
   - Мы можем общаться?
   - Вы можете поговорить с ней, когда пожелаете. Я займусь протоколами взаимодействия корабля и скафандра.
   - Хорошо, соедини меня сейчас. - Он подождал секунду, затем сказал: - Морвенна?
   - Хоррис. - Ее голос был до глупости слабым и далеким. Ему с трудом верилось, что ее отделяют от него всего несколько сантиметров металла: с таким же успехом это могли быть пятьдесят световых лет свинца. - Хоррис, где я? Что случилось?
   Ничто из его опыта не давало ему ни малейшего представления о том, как можно сообщать кому-то подобные новости. Как ненавязчиво перевести разговор на то, чтобы оказаться заключенной заживо в заваренном металлическом скафандре? Забавно, что вы упомянули о заключении...
   - Морвенна, что-то случилось, но я не хочу, чтобы ты паниковала. В конце концов, все будет хорошо, но ты не должна, не должна паниковать. Ты обещаешь мне это?
   - Что не так? - Теперь в голосе Морвенны отчетливо слышалась тревога.
   Памятка для себя: единственный способ заставить людей паниковать - это предупредить их не делать этого.
   - Морвенна, расскажи мне, что ты помнишь. Спокойно и медленно.
   Он услышал в ее голосе дрожь, свидетельствующую о приближении истерики. - С чего ты хочешь, чтобы я начала?
   - Ты помнишь, как меня водили к королеве?
   - Да.
   - А помнишь, как меня уводили из ее покоев?
   - Да... да, помню.
   - Помнишь, как пыталась их остановить?
   - Нет, я... - Она замолчала. Он подумал, что потерял ее - когда она замолчала, связь прервалась. - Подожди. Да, помню.
   - А что было потом?
   - Ничего.
   - Меня отвезли в операционную Грилье, Морвенна. Ту, в которой он проделывал со мной все эти вещи.
   - Нет... - начала она, не понимая, думая, что это ужасное происшествие случилось с Куэйхи, а не с ней самой.
   - Они показали мне резной скафандр, - сказал он. - Но вместо этого они засунули в него тебя. Теперь ты в нем здесь, и именно поэтому не должна паниковать.
   Она восприняла это хорошо, лучше, чем он ожидал. Бедная, храбрая Морвенна. Она всегда была более мужественной половиной их партнерства. Если бы ей дали шанс принять наказание на себя, она бы так и поступила. В равной степени он понимал, что ему не хватает этой силы. Он был слабым, трусливым и эгоистичным. Неплохой человек, но и не из тех, кем можно восхищаться. Это был недостаток, который сформировал его жизнь. От осознания этого легче не становилось.
   - Ты хочешь сказать, что я подо льдом? - спросила она.
   - Нет, - сказал он. - Нет, все не так уж плохо. - Произнося эти слова, он осознал, насколько абсурдно мала разница, погребена она подо льдом или нет. - Сейчас на тебе скафандр, но ты не подо льдом. И это не из-за того, что ты что-то сделала. Это из-за меня. Это для того, чтобы заставить меня действовать определенным образом.
   - Где я?
   - Ты со мной, на борту "Доминатрикса". Я думаю, мы только что совершили подход к новой системе.
   - Я ничего не вижу и не двигаюсь.
   Он смотрел на скафандр, пока говорил, удерживая в памяти ее образ. Хотя она явно изо всех сил старалась скрыть это, он знал Морвенну достаточно хорошо, чтобы понять, что она ужасно напугана. Пристыженный, он резко отвел взгляд. - Корабль, можешь показать ей что-нибудь?
   - Этот канал не включен.
   - Тогда, черт возьми, включи его.
   - Никакие действия невозможны. Я должен сообщить вам, что пассажир может общаться с внешним миром только по текущему аудиоканалу. Любая попытка установить дополнительные каналы будет рассматриваться как...
   Он махнул рукой. - Ладно. Послушай, Морвенна, прости меня. Эти ублюдки не позволят тебе ничего увидеть. Полагаю, это была маленькая идея Грилье.
   - Он не единственный мой враг, знаешь ли.
   - Может, и нет, но готов поспорить, что он приложил руку к этому. - По лбу Куэйхи в условиях невесомости стекали капельки пота. Он вытер лицо тыльной стороной ладони. - Это все моя вина.
   - Где ты?
   Вопрос удивил его. - Я парю рядом с тобой. Я подумал, что ты, возможно, сможешь услышать мой голос сквозь броню.
   - Все, что я слышу, это твой голос у себя в голове. Ты звучишь откуда-то издалека. Мне страшно, Хоррис. Не знаю, смогу ли с этим справиться.
   - Ты не одна, - сказал он. - Я рядом с тобой. Вероятно, в скафандре ты будешь в большей безопасности, чем без него. Все, что от тебя требуется, - это сидеть смирно. Через несколько недель мы благополучно вернемся домой.
   Теперь в ее голосе слышалось отчаяние. - Несколько недель? Ты говоришь так, будто это вообще ничего не значит.
   - Я имел в виду, что это лучше, чем долгие годы. О Боже, Морвенна, мне так жаль. Обещаю, что вытащу тебя из этого. - Куэйхи прищурился от боли.
   - Хоррис?
   - Да? - спросил он сквозь слезы.
   - Не оставляй меня умирать в этой штуке. Пожалуйста.
  
   - Морвенна, - сказал он немного погодя, - слушай внимательно. Я должен тебя покинуть. Я поднимаюсь на командную палубу. Мне нужно проверить наше положение.
   - Я не хочу, чтобы ты уходил.
   - Ты все еще сможешь слышать мой голос. Я должен это сделать, Морвенна. Я абсолютно обязан. Если я этого не сделаю, ни у кого из нас не будет будущего, на которое можно было бы рассчитывать.
   - Хоррис...
   Но он уже двигался. Он отошел от амортизационного гроба и скафандра, пересекая пространство отсека, чтобы дотянуться до мягких настенных поручней. Он начал спускаться по узкому трапу к командной палубе, подтягиваясь, держась руками. Куэйхи никогда не любил невесомость, но узкий игольчатый корпус исследовательского корабля был слишком мал для центробежной силы тяжести. Будет лучше, если они снова отправятся в путь, потому что тогда у него будет псевдогравитация, создаваемая двигателями "Доминатрикса".
   При более приятных обстоятельствах он бы наслаждался внезапной изоляцией от остальной команды. Морвенна не сопровождала его в большинстве его предыдущих экскурсий, но, хотя и скучал по ней, он обычно наслаждался вынужденным одиночеством в периоды, когда был вдали от "Гностического вознесения". Нельзя сказать, что он был асоциальным; по общему признанию, за время своего пребывания в господствующей человеческой культуре Куэйхи никогда не отличался общительностью, но у него всегда было несколько настоящих друзей. Любовницы были всегда, и некоторые из них оказывались редкими, экзотическими или - в случае Морвенны - откровенно опасными. Но обстановка на корабле Жасмины вызывала такую непреодолимую клаустрофобию, была так приторно пропитана феромонами паранойи и интриг, что он ощутил тоску по суровой простоте корабля и миссии.
   В результате управляемый им небольшой исследовательский корабль "Доминатрикс" стал его личным доминионом в рамках великой империи "Гностического вознесения". Корабль заботился о нем, предвосхищая его желания с жадностью куртизанки. Чем больше времени он проводил в этом корабле, тем больше узнавал о своих причудах и слабостях. Корабль играл музыку, которая не только соответствовала его настроению, но и была точно настроена на то, чтобы уберечь его от опасных крайностей - болезненной саморефлексии или беспечной эйфории. Он кормил его такими блюдами, которые сам Куэйхи никогда бы не смог приготовить на пищевых синтезаторах "Вознесения", и, казалось, мог радовать и удивлять его всякий раз, когда тот подозревал, что исчерпал свои запасы. Корабль знал, когда ему нужен сон, а когда - приступы лихорадочной активности. Развлекал его фантазиями, когда ему было скучно, и имитировал небольшие кризисы, когда он проявлял признаки самодовольства. Время от времени Куэйхи приходило в голову, что он в некотором смысле проник в корабль, в его машинные системы, раз уж корабль знал его так хорошо. Слияние произошло даже на биологическом уровне. Ультра делали все возможное, чтобы стерилизовать корабль каждый раз, когда тот возвращался в свой отсек для хранения в чреве "Вознесения", но Куэйхи знал, что теперь на корабле пахнет иначе, чем когда он впервые поднялся на борт. Здесь пахло местами, где он когда-то жил.
   Но ощущение того, что корабль был гаванью, убежищем, теперь исчезло. Каждый раз, когда он видел этот скафандр, это напоминало ему о том, что Жасмина распространила свое влияние на его владения. Второго шанса не будет. Все, что имело для него значение, теперь зависело от будущей системы.
   - Сука, - повторил он.
   Куэйхи добрался до командной рубки и втиснулся в кресло пилота. Рубка была крошечной, поскольку "Доминатрикс" в основном состоял из запаса топлива и двигателя. Пространство, в котором он сидел, было не более чем выпуклым расширением узкого трапа, похожим на резервуар ртутного термометра. Впереди был овальный иллюминатор, за которым не было видно ничего, кроме межзвездного пространства.
   - Авионика, - сказал он.
   Приборные панели сомкнулись вокруг него, как клещи. Они замерцали, а затем засветились анимированными диаграммами и полями ввода, перемещавшимися в направлении его взгляда по мере движения его глаз.
   - Что прикажете, Куэйхи?
   - Просто дай мне минутку, - сказал он. Сначала он оценил критические системы, проверяя, нет ли каких-либо неисправностей, которые могли бы пропустить субличности. Потрачено немного больше топлива, чем Куэйхи обычно прогнозировал на этом этапе миссии, но, учитывая дополнительную массу скафандра, этого следовало ожидать. Запаса было достаточно, чтобы не беспокоиться об этом. В остальном все было хорошо: торможение произошло без происшествий; все функции корабля были в штатном режиме, начиная от датчиков и систем жизнеобеспечения и заканчивая состоянием совсем крошечного экскурсионного судна, которое находилось в брюхе "Доминатрикса", как эмбрион дельфина, стремящийся появиться на свет.
   - Корабль, были ли какие-либо особые требования к этому исследованию?
   - Ничего, что было бы известно мне.
   - Что ж, это очень обнадеживает. А как состояние корабля-носителя?
   - Я получаю непрерывную телеметрию с "Гностического вознесения". Ожидается, что вы прибудете на место встречи после обычного периода обследования, который продлится шесть-семь недель. Запасов топлива достаточно для выполнения догоняющего маневра.
   - Подтверждаю. - Жасмине никогда не приходило в голову сажать его на мель без достаточного количества топлива, но было приятно осознавать, что, по крайней мере, в этом случае она действовала разумно.
   - Хоррис? - переспросила Морвенна. - Поговори со мной, пожалуйста. Где ты?
   - Я на месте, - сказал он, - проверяю обстановку. На данный момент все выглядит более или менее нормально, но я хочу убедиться.
   - Ты уже знаешь, где мы находимся?
   - Собираюсь это выяснить. - Он коснулся одного из управляющих полей, активируя голосовое управление основными системами корабля. - Поворот на сто восемьдесят градусов, тридцать секунд, - сказал он.
   Дисплей консоли показал, что все в порядке. В овальном обзорном иллюминаторе россыпь едва различимых звездочек начала просачиваться от одного края к другому.
   - Поговори со мной, - снова попросила Морвенна.
   - Я разворачиваю нас. Из-за торможения мы оказались кормой к цели. С минуты на минуту сможем ознакомиться с системой.
   - Жасмина что-нибудь говорила об этом?
   - Насколько я помню, нет. А как насчет тебя?
   - Ничего, - ответила она. Впервые с момента пробуждения ее голос звучал почти как прежде. Он предположил, что это был способ справиться с ситуацией. Если бы она вела себя нормально, то не поддалась бы панике. Паника была последним, что ей было нужно в этом скафандре. Морвенна продолжила: - Только то, что это была еще одна система, которая не выглядела особенно примечательной. Звезда и несколько планет. Никаких свидетельств присутствия человека. На самом деле, это занудно.
   - Ну, отсутствие записей не означает, что кто-то не проходил здесь в какой-то момент, как это делаем мы. И, возможно, они что-то оставили.
   - Лучше, черт возьми, надеяться, что они это сделали, - язвительно заметила Морвенна.
   - Пытаюсь смотреть на это с оптимизмом.
   - Мне жаль. Я знаю, у тебя добрые намерения, но давай не будем ожидать невозможного, хорошо?
   - Возможно, нам придется это сделать, - пробормотал он себе под нос, надеясь, что корабль не перехватит это и не передаст Морвенне.
   К тому времени корабль почти завершил свой поворот, перевернувшись с кормы носом. В поле зрения появилась яркая звезда, которая расположилась в центре овала. На таком расстоянии это было больше похоже на солнце, чем на звезду: без защитных экранов командной рубки на него было бы неприятно смотреть.
   - Я кое-что нашел, - сказал Куэйхи. Его пальцы забегали по пульту. - Давай посмотрим. Спектральный тип - холодная звезда G. Главная последовательность, примерно три пятых светимости Солнца. Несколько пятен, но без тревожной корональной активности. Около двадцати астрономических единиц от нас.
   - Все еще довольно далеко, - сказала Морвенна.
   - Не обязательно, если нужно охватить все основные планеты.
   - И что насчет них?
   - Секундочку. - Его ловкие пальцы снова поработали над пультом, и изображение изменилось, на экране появились цветные линии сжатых в эллипсы орбит, каждая из которых была помечена квадратиком с цифрами, показывающими основные характеристики планеты, относящейся к этой орбите. Куэйхи изучил параметры: массу, период обращения, продолжительность суток, наклонение, диаметр, силу тяжести на поверхности, среднюю плотность, напряженность магнитосферы, наличие спутников или систем колец. Исходя из доверительных пределов, присвоенных числам, он сделал вывод, что они были рассчитаны самим "Доминатриксом" с использованием его собственных датчиков и алгоритмов интерпретации. Если бы они были получены из какой-либо ранее существовавшей базы данных параметров системы, они были бы значительно более точными.
   Цифры будут уточняться по мере приближения "Доминатрикса" к системе, но до тех пор стоит помнить, что этот регион космоса, по сути, не исследован. Кто-то еще мог пролететь здесь, но, вероятно, не задержался достаточно долго, чтобы подать официальный отчет. Это означало, что система могла содержать что-то, что кто-то где-то мог бы счесть ценным, хотя бы по причине новизны.
   - Пора принимать решение, - сказал корабль, которому не терпелось приступить к работе.
   - Хорошо, хорошо, - сказал Куэйхи. - В отсутствие каких-либо аномальных данных мы будем продвигаться к солнцу по одному миру за раз, а затем, возвращаясь в межзвездное пространство, захватим те, что находятся на противоположной стороне. Учитывая эти ограничения, найди пять наиболее экономичных схем поиска и представь их мне. Если есть значительно более эффективная стратегия, которая предполагает пропуск одного мира и возвращение к нему позже, я бы тоже хотел узнать о ней.
   - Минуточку, Куэйхи. - Паузы едва хватило, чтобы успеть поковырять в носу. - Готово. Учитывая указанные вами параметры, однозначного решения не существует, как не существует значительно более благоприятной схемы с поиском не по порядку.
   - Хорошо. Теперь отобрази пять вариантов в порядке убывания времени, которое нужно было бы потратить на замедление.
   Варианты менялись сами собой. Куэйхи погладил подбородок, пытаясь выбрать один из них. Он мог бы попросить корабль принять решение самостоятельно, применив какие-то свои собственные тайные критерии отбора, но всегда предпочитал делать этот окончательный выбор сам. Это был не просто вопрос выбора одного из них наугад, потому что всегда находилось решение, которое по той или иной причине казалось более правильным, чем другие. Куэйхи был готов признать, что это было скорее решение по наитию, чем какой-либо сознательный процесс исключения. Но он не считал, что от этого его мнение становится менее обоснованным. Весь смысл того, что Куэйхи проводил эти внутрисистемные обследования, заключался именно в том, чтобы использовать те сложные навыки, которые нелегко было выразить набором алгоритмических команд, выполняемых машинами. Вмешательство, чтобы выбрать тот образ действий, который ему больше всего нравился, было именно тем, что он собирался сделать.
   На этот раз это было далеко не очевидно. Ни одно из решений не было элегантным, но он к этому привык: с расположением планет в тот или иной момент ничего нельзя было поделать. Иногда ему везло, и он появлялся в тот момент, когда три или четыре интересных мира выстраивались на своих орбитах, что позволяло составить очень эффективную линейную карту. Здесь все они были расположены под разными углами друг от друга. Не было такой схемы поиска, которая не походила бы на походку пьяницы.
   Это утешало. Если бы он регулярно менял направление, то ему не потребовалось бы намного больше топлива, чтобы полностью сбросить скорость и внимательно осмотреть все миры, которые попадались ему на глаза. Вместо того, чтобы просто разбрасывать зонды с инструментами во время скоростных пролетов, он мог бы взять "Дочь мусорщика" и по-настоящему хорошо рассмотреть.
   На мгновение, когда его захватила мысль о полете "Дочери", он забыл о Морвенне. Но это длилось всего мгновение. Затем он понял, что если ему придется уйти с корабля, то он оставит и ее.
   Ему было интересно, как она это воспримет.
   - Вы приняли решение, Куэйхи? - спросил корабль.
   - Да, - ответил он. - Я думаю, мы выберем второй вариант поиска.
   - Это ваш окончательный ответ?
   - Давай посмотрим: минимальное время замедления; одна неделя для большинства крупных планет, две для систем газовых гигантов с большим количеством спутников... несколько дней для мелких... и у нас все еще должен быть запас топлива на случай, если обнаружится что-нибудь действительно тяжелое.
   - Я согласен.
   - И ты сообщишь мне, если заметишь что-нибудь необычное, не так ли, корабль? Я имею в виду, что тебе не давали никаких специальных инструкций в этой области, не так ли?
   - Вообще никаких, Куэйхи.
   - Хорошо. - Он подумал, не заметил ли корабль его недоверия. - Хорошо, скажи мне, если что-нибудь всплывет. Я хочу быть в курсе.
   - Рассчитывайте на меня, Куэйхи.
   - Мне придется, не так ли?
   - Хоррис? - На этот раз это была Морвенна. - Что происходит?
   Корабль, должно быть, отключил ее от аудиоканала, пока они обсуждали схему поиска.
   - Просто взвешиваю варианты. Я выбрал стратегию обследования. Мы сможем внимательно рассмотреть все, что нам там понравится.
   - Есть ли там что-нибудь интересное?
   - Ничего поразительного, - сказал он. - Это всего лишь обычная одиночная звезда с семейством планет. Я не вижу никаких явных признаков биосферы на поверхности или каких-либо признаков того, что кто-то был здесь до нас. Но если бы вокруг были разбросаны какие-то мелкие артефакты, мы бы, вероятно, не увидели их с такого расстояния, если только не предпринимать активных усилий, чтобы их заметили, чего, очевидно, нет. Но я пока не впадаю в уныние. Мы подойдем поближе и хорошенько осмотримся.
   - Нам лучше быть осторожными, Хоррис. Здесь может быть множество неучтенных опасностей.
   - Возможно, - сказал он, - но в данный момент я склонен считать, что это наименьшая из наших забот, не так ли?
   Корабль спросил, прежде чем Морвенна успела ответить. - Вы готовы начать поиск?
   - Успею ли я добраться до амортизационного гроба?
   - Начальное торможение составит всего одно g, пока я не проведу тщательную диагностику двигателя. Когда вы полностью перейдете в режим торможения, показатель увеличится до безопасного предела для амортизационного резервуара.
   - Что насчет Морвенны?
   - Никаких особых указаний получено не было.
   - Мы тормозили при обычных пяти g, или тебе было приказано снизить значение?
   - Торможение было в обычных пределах.
   Хорошо. Морвенна пережила это, так что все указывало на то, что, какие бы модификации Грилье ни внес в резной скафандр, он обеспечивал, по крайней мере, такую же защиту, как и амортизационный резервуар. - Корабль, - сказал он, - ты справишься с демпфированием перехода Морвенны в режим торможения?
   - Переходы будут осуществляться автоматически.
   - Отлично. Морвенна, ты это слышала?
   - Я слышала это, - сказала она. - Может, задашь еще один вопрос? Если можно усыпить меня, когда нужно, можно ли усыпить меня на все время путешествия?
   - Ты слышал, о чем она спросила, корабль. Ты сможешь это сделать?
   - Если потребуется, это можно устроить.
   Как это ни глупо, Куэйхи никогда не приходило в голову задать тот же вопрос. Ему стало стыдно, что он не подумал об этом первым. Он понял, что до сих пор не совсем понимает, каково это для нее.
   - Ну что, Мор, ты хочешь этого сейчас? Я могу немедленно усыпить тебя. Когда ты проснешься, мы уже будем на борту "Вознесения"?
   - А если ты потерпишь неудачу? Как ты думаешь, мне когда-нибудь позволят очнуться?
   - Не знаю, - сказал он. - Хотел бы я знать. Но я не планирую потерпеть неудачу.
   - Ты всегда говоришь так уверенно, - сказала она. - Ты всегда говоришь так, как будто все вот-вот пойдет как надо.
   - Иногда я даже сам в это верю.
   - А что теперь?
   - Я сказал Жасмине, что, кажется, чувствую, как ко мне возвращается удача. Я не лгал.
   - Надеюсь, ты прав, - сказала она.
   - Так ты собираешься спать?
   - Нет, - сказала она. - Я побуду с тобой. Когда ты уснешь, я тоже буду спать. На данный момент. Не исключаю, что передумаю.
   - Понимаю.
   - Найди там что-нибудь, Хоррис. Пожалуйста. Ради нас обоих.
   - Я сделаю это, - сказал он. И в глубине души почувствовал что-то похожее на уверенность. В этом не было никакого смысла, но это было так: твердо и остро, как камень в желчном пузыре.
   - Корабль, - сказал он, - прими нас.
  

ПЯТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Клавейн и Скорпио почти добрались до палатки, когда появился Васко, обойдя ее с тыла и остановившись у входа. Затрепетал внезапный порыв ветра, ударяя по стойкам тканью палатки с зелеными пятнами на ней и нетерпеливо теребя ее. Молодой человек нервно ждал, не зная, что делать со своими руками.
   Клавейн настороженно посмотрел на него. - Я полагал, что ты придешь один, - тихо сказал он.
   - Тебе не стоит беспокоиться о нем, - ответил Скорпио. - Он был немного удивлен, узнав, где ты был все это время, но, думаю, теперь с этим смирился.
   - Лучше бы он смирился.
   - Невил, будь с ним помягче, ладно? Позже у тебя будет достаточно времени, чтобы поиграть в тирана-людоеда.
   Когда молодой человек оказался в пределах слышимости, Клавейн повысил голос и хрипло крикнул: - Кто ты, сынок?
   - Васко, сэр, - сказал он. - Васко Малинин.
   - Это имя из Ресургема, не так ли? Ты оттуда родом?
   - Я родился здесь, сэр. Мои родители были из Ресургема. До эвакуации они жили в Кювье.
   - Ты выглядишь недостаточно взрослым.
   - Мне двадцать, сэр.
   - Он родился через год или два после основания колонии, - сказал Скорпио почти шепотом. - Поэтому он один из первых людей, родившихся на Арарате. Но он не одинок. Пока тебя не было, у нас начало рождаться второе поколение аборигенов, дети, чьи родители не помнят ни Ресургема, ни даже полета сюда.
   Клавейн вздрогнул, как будто мысль об этом была самой страшной вещью, которую он когда-либо мог себе представить. - Мы не должны были пускать корни, Скорпио. Арарат был задуман как временная остановка. Даже название - плохая шутка. Нельзя заселять планету с таким дурацким названием.
   Скорпио решил, что сейчас не самое подходящее время напоминать ему, что всегда существовал план оставить на Арарате несколько человек, даже если большинство из них улетит.
   - Ты имеешь дело с людьми, - сказал он. - И свинами. Пытаться помешать нам размножаться - все равно что пытаться пасти кошек.
   Клавейн снова повернулся к Васко. - И чем ты занимаешься?
   - Я работаю на пищевом заводе, сэр, в основном на отстойниках, вычищаю ил из скребков или меняю лезвия на скребковых машинах.
   - Похоже, это очень интересная работа.
   - Честно говоря, сэр, если бы это была интересная работа, меня бы здесь сегодня не было.
   - Васко также состоит в местной лиге службы безопасности, - сказал Скорпио. - Он прошел обычную подготовку: владение огнестрельным оружием, наведение порядка в городах и так далее. Большую часть времени, конечно, он тушит пожары или помогает с распределением пайков или медикаментов в центральных учреждениях.
   - Важная работа, - сказал Клавейн.
   - Никто, и меньше всего Васко, не стал бы с этим спорить, - сказал Скорпио. - Но, тем не менее, он пустил слух, что его интересует что-то более авантюрное. Он приставал к администрации колонии с просьбой повысить его до должности на полный рабочий день. У него очень хорошие оценки, и он мечтает попробовать свои силы в чем-то более сложном, чем разгребание дерьма.
   Клавейн, прищурившись, посмотрел на молодого человека. - Что именно Скорп рассказал тебе о капсуле?
   Васко посмотрел на свина, затем снова на Клавейна. - Ничего, сэр.
   - Я сказал все, что ему нужно было знать, а это было немного.
   - Думаю, тебе лучше рассказать ему остальное, - сказал Клавейн.
   Скорпио повторил историю, которую он уже рассказывал Клавейну. Он зачарованно наблюдал за выражением лица Васко, когда по нему стало ясно, какое впечатление произвела эта новость.
   Он не винил его за это: в течение двадцати лет абсолютная изоляция Арарата, должно быть, была так же глубоко вплетена в ткань его жизни, как бесконечный рев моря и постоянный теплый запах озона и гниющей растительности. Это было настолько абсолютным, настолько вездесущим, что перестало осознаваться. Но теперь что-то нарушило эту изоляцию: напоминание о том, что этот океанский мир всегда был лишь хрупким и временным убежищем на фоне более масштабного конфликта.
   - Как ты можешь видеть, - сказал Скорпио, - мы не хотим, чтобы об этом узнали все, пока точно не поймем, что происходит и кто в этом замешан.
   - Полагаю, у тебя есть свои подозрения, - сказал Клавейн.
   Скорпио кивнул. - Это может быть Ремонтуа. Мы всегда ожидали, что "Зодиакальный свет" вот-вот появится. По общему признанию, раньше, чем сейчас, но никто не знает, что с ними случилось после того, как мы ушли, или сколько времени потребовалось кораблю на ремонт. Может быть, когда мы вскроем капсулу, то обнаружим внутри нее моего второго любимого конджойнера.
   - Звучит неубедительно.
   - Объясни мне, Клавейн, - попросил Скорпио. - Если это Ремонтуа и остальные, то к чему такая секретность? Почему они просто не выйдут на орбиту и не объявят о своем прибытии? По крайней мере, они могли бы подбросить капсулу поближе к земле, чтобы нам не пришлось тратить столько времени на ее извлечение.
   - Вот поэтому подумай об альтернативе, - сказал Клавейн. - Возможно, это твоя самая нелюбимая конджойнер.
   - Я, конечно, думал об этом. Если бы Скейди прибыла в нашу систему, я бы ожидал, что она будет сохранять максимальную скрытность на протяжении всего пути. Но мы все равно должны были что-то увидеть. К тому же, вряд ли она начала бы свое вторжение с одной капсулы - если только в ней нет чего-то чрезвычайно неприятного.
   - Скейди может быть достаточно неприятной и сама по себе, - сказал Клавейн. - Но согласен: я не думаю, что это она. Приземляться в одиночку было бы самоубийственным и бессмысленным поступком; это совсем не в ее стиле.
   Они подошли к палатке. Клавейн открыл дверь и первым вошел внутрь. Он остановился на пороге и осмотрел помещение со смутным чувством вины, как будто здесь жил кто-то совсем другой.
   - Я очень привык к этому месту, - сказал он почти извиняющимся тоном.
   - Значит, ты думаешь, что не сможешь вернуться? - спросил Скорпио. Он все еще чувствовал стойкий запах прежнего присутствия Клавейна.
   - Я просто должен сделать все, что в моих силах. - Клавейн закрыл за ними дверь и повернулся к Васко. - Что ты знаешь о Скейди и Ремонтуа?
   - Не думаю, что слышал раньше хоть одно из этих имен.
   Клавейн опустился на складной стул, оставив двух других стоять. - Ремонтуа был - и остается - одним из моих старейших союзников. Еще один конджойнер. Я знаю его с тех пор, как мы сражались друг против друга на Марсе.
   - А Скейди, сэр?
   Клавейн взял одну из раковин и начал рассеянно рассматривать ее. - Скейди - совсем другое дело. Она тоже из конджойнеров, но принадлежит к более позднему поколению, чем любой из нас. Она умнее и быстрее, и у нее нет никаких эмоциональных связей с человечеством старой линии. Когда угроза ингибиторов стала очевидной, Скейди решила спасти Материнское гнездо, сбежав из этого сектора космоса. Мне это не понравилось - это означало оставить остальное человечество на произвол судьбы, в то время как мы должны были помогать друг другу, - и поэтому я дезертировал. Ремонтуа, испытывая некоторые опасения, тоже связал свою судьбу со мной.
   - Значит, Скейди ненавидит вас обоих? - спросил Васко.
   - Думаю, она все еще может признать за Ремонтуа презумпцию невиновности, - сказал Клавейн. - А меня? Нет, я более или менее сжег мосты со Скейди. Последней каплей для нее стало то, что я разрубил ее пополам швартовым тросом.
   Скорпио пожал плечами. - Такое случается.
   - Ремонтуа спас ее, - сказал Клавейн. - Это, вероятно, что-то значит, даже если он предал ее позже. Но в случае со Скейди, вероятно, лучше ничего не предполагать. Думаю, что позже я убил ее, но не могу исключить возможность того, что она сбежала. По крайней мере, так утверждалось в ее последнем сообщении.
   Васко спросил: - Так почему же мы ждем Ремонтуа и остальных, сэр?
   Клавейн прищурился в сторону Скорпио. - Он действительно многого не знает, не так ли?
   - Это не его вина, - сказал Скорпио. - Ты должен помнить, что он родился здесь. То, что произошло до того, как мы сюда приехали, для него - древняя история. Ты увидишь такую же реакцию у большинства молодежи, будь то люди или свины.
   - Но это все равно не оправдывает его, - сказал Клавейн. - В мое время мы были более любознательными.
   - В твое время ты расслаблялся, если не успевал совершить пару геноцидов до завтрака.
   Клавейн ничего не сказал. Он отложил раковину и взял другую, потрогав ее острый край тонкими волосками на тыльной стороне ладони.
   - Я кое-что знаю, сэр, - поспешно сказал Васко. - Знаю, что вы прибыли на Ресургем с Йеллоустоуна как раз в то время, когда машины начали разрушать нашу солнечную систему. Вы помогли эвакуировать всю колонию на борту "Ностальгии по бесконечности" - почти двести тысяч человек.
   - Скорее, сто семьдесят тысяч, - сказал Клавейн. - И не проходит дня, чтобы я не скорбел о тех, кого нам не удалось спасти.
   - Вряд ли кто-то будет винить тебя, учитывая, скольких из них ты спас, - сказал Скорпио.
   - Об этом должна будет судить история.
   Скорпио вздохнул. - Если ты хочешь погрязнуть в самобичевании, Невил, давай вперед. Лично мне нужно разобраться с загадочной капсулой и колонией, которая очень хотела бы вернуть своего лидера. Желательно вымытым и прибранным, чтобы от него не так сильно пахло водорослями и старым постельным бельем. Не так ли, Васко?
   Клавейн внимательно посмотрел на Васко, и это длилось несколько мгновений. Тонкие светлые волоски на затылке Скорпио встали дыбом. У него было ощущение, что Клавейн оценивает молодого человека, сравнивая его с неким строгим внутренним идеалом, который складывался и совершенствовался веками. Скорпио подозревал, что в эти моменты решалась вся судьба Васко за него самого. Если Клавейн решит, что Васко недостоин его доверия, то больше не будет никаких неосторожностей, никаких упоминаний о личностях, неизвестных колонии в целом. Его связь с Клавейном останется второстепенной, и даже сам Васко скоро научится не слишком задумываться о том, что произошло сегодня.
   - Это может помочь делу, - нерешительно произнес Васко, оглядываясь на Скорпио. - Вы нужны нам, сэр. Особенно сейчас, когда ситуация меняется.
   - Думаю, мы можем с уверенностью предположить, что так оно и есть, - сказал Клавейн, наливая себе стакан воды.
   - Тогда возвращайтесь с нами, сэр. Если человек в капсуле окажется вашим другом Ремонтуа, не ожидает ли он, что вы будете там, когда мы его вытащим?
   - Он прав, - сказал Скорпио. - Ты нужен нам там, Невил. Я хочу, чтобы ты согласился с тем, что мы должны открыть его, а не просто забросить в море.
   Клавейн молчал. Ветер снова затрепетал. За последний час, когда Яркое солнце скрылось за горизонтом, освещение в палатке стало молочно-белым. Скорпио почувствовал, что его силы иссякли, как это часто случалось с ним в последние дни на закате. Он совсем не рвался в обратный путь, с уверенностью ожидая, что море будет более бурным, чем на пути сюда.
   - Если я вернусь... - сказал Клавейн. Он замолчал и сделал еще один глоток из своего стакана. Он облизал губы, прежде чем продолжить. - Если я вернусь, это ничего не изменит. Я пришел сюда не просто так, и эта причина остается столь же веской, как и прежде. Я намерен вернуться сюда, когда все уладится.
   - Я понимаю, - сказал Скорпио, хотя это было совсем не то, что он надеялся услышать.
   - Хорошо, потому что я отношусь к этому серьезно.
   - Но ты будешь сопровождать нас обратно и проконтролируешь вскрытие капсулы?
   - Это, и только это.
   - Ты все еще нужен им, Клавейн. Как бы трудно это ни было. Не снимай с себя ответственности сейчас, после всего, что ты для нас сделал.
   Клавейн отставил в сторону свой стакан с водой. - После всего, что я для вас сделал? После того, как я втянул всех вас в войну, разрушил ваши жизни и притащил через весь космос в такую жалкую дыру? Не думаю, что мне нужна за это чья-то благодарность, Скорпио. Думаю, мне нужны милосердие и прощение.
   - Они все еще чувствуют себя в долгу перед тобой. Мы все в долгу.
   - Он прав, - сказал Васко.
   Клавейн выдвинул ящик складного письменного стола и достал зеркало. Поверхность была неровной и матовой. Должно быть, оно было очень старым.
   - Значит, ты пойдешь с нами? - настаивал Скорпио.
   - Может, я и старый и усталый, Скорпио, но время от времени что-нибудь все еще может меня удивить. Мои долгосрочные планы не изменились, но, признаюсь, мне бы очень хотелось узнать, кто находится в этой капсуле.
   - Хорошо. Мы сможем отплыть, как только ты соберешь все необходимое.
   Клавейн что-то проворчал в ответ, а затем посмотрел на себя в зеркало, прежде чем отвести взгляд с внезапностью, удивившей Скорпио. Свин подумал, что все дело в глазах. Клавейн впервые за несколько месяцев увидел свои глаза, и ему не понравилось то, что он в них увидел.
   - Я напугаю их до смерти, - сказал Клавейн.
  
   107 Рыб, 2615 г.
  
   Куэйхи расположился рядом с резным скафандром. Как обычно, после очередного пребывания в амортизационном гробу у него болели мышцы, каждый мускул его тела выдавал в мозг унылый жалобный свист. Однако на этот раз дискомфорт был едва заметен. Ему было чем занять свои мысли.
   - Морвенна, - сказал он, - послушай меня. Ты не спишь?
   - Я здесь, Хоррис. - Голос у нее был сонный, но в целом бодрый. - Что случилось?
   - Мы прибыли. Корабль доставил нас на семь астрономических единиц, совсем близко к крупнейшему газовому гиганту. Я поднялся вперед, чтобы все осмотреть. Вид из кабины действительно потрясающий. Хотел бы я, чтобы ты была там со мной.
   - Я тоже.
   - Можно видеть характер штормов в атмосфере, молнии... спутники... всё. Это чертовски восхитительно.
   - Ты, кажется, чем-то взволнован, Хоррис.
   - Правда?
   - Я слышу это по твоему голосу. Ты что-то нашел, не так ли?
   Ему так отчаянно хотелось прикоснуться к скафандру, погладить его металлическую поверхность и представить, что это Морвенна под его пальцами.
   - Не знаю, что я нашел, но этого достаточно, чтобы подумать о том, что нам стоит остаться и, по крайней мере, хорошенько все осмотреть.
   - Мне это мало о чем говорит.
   - На орбите вокруг Халдоры находится большой, покрытый льдом спутник, - сказал он.
   - Халдора?
   - Газовый гигант, - быстро объяснил Куэйхи. - Я только что назвал его.
   - Ты хочешь сказать, что приказал кораблю присвоить какие-то случайные метки из нераспределенных записей в таблицах номенклатуры.
   - Ну, да. - Куэйхи улыбнулся. - Но я не согласился с первым же предложением, которое пришло мне в голову. Я все-таки проявил некоторую рассудительность в этом вопросе, каким бы незначительным он ни был. Тебе не кажется, что в "Халдоре" есть что-то классическое? Это норвежское или что-то в этом роде. Не то чтобы это действительно имело значение.
   - А спутник?
   - Хела, - сказал Куэйхи. - Конечно, я назвал и все другие спутники Халдоры, но Хела - единственный, который нас сейчас интересует. Я даже назвал некоторые основные топографические особенности на нем.
   - Почему нас так волнует покрытая льдом луна, Хоррис?
   - Потому что там что-то есть, - сказал он, - что-то, на что нам действительно нужно взглянуть поближе.
   - Что ты нашел, любовь моя?
   - Мост, - сказал Куэйхи. - Мост через пропасть. Мост, которого там не должно быть.
  

* * *

  
   "Доминатрикс" принюхался и бочком подобрался поближе к газовому гиганту, который его хозяин назвал Халдора, все рабочие сенсоры были настроены на максимальную бдительность. Корабль знал об опасностях местного космоса, о ловушках, которые могут подстерегать неосторожных на освещенной, покрытой пылью эклиптике типичной солнечной системы. Он наблюдал, ожидая, когда приближающийся осколок заденет внешний край его радарного луча, предназначенного для предотвращения столкновений. Ежесекундно он рассматривал и пересматривал миллиарды кризисных сценариев, перебирая возможные варианты уклонения, чтобы найти тот плотный набор приемлемых решений, который позволил бы ему избежать угрозы, не уничтожив при этом своего хозяина. Время от времени, просто ради забавы, он разрабатывал планы, как избежать нескольких одновременных столкновений, хотя и знал, что Вселенной придется пройти через немыслимое количество циклов коллапса и возрождения, прежде чем появится шанс на такое маловероятное стечение событий.
   С таким же усердием он наблюдал за звездой системы, следя за нестабильными протуберанцами или зарождающимися вспышками, обдумывая - в случае сильного выброса - за каким из множества подходящих тел в ближайшем пространстве он мог бы укрыться для защиты. Он постоянно проверял локальное пространство на предмет искусственных угроз, которые могли быть оставлены предыдущими исследователями - плотно засеянные сечкой поля, мины-вездеходы, беспилотные летательные аппараты типа "сиди и жди", - а также проверял работоспособность своих собственных средств противодействия, размещенных в аккуратных стойках быстрого развертывания в его брюхе, втайне желая, чтобы однажды он получил шанс использовать эти смертоносные инструменты при исполнении своего долга.
   Таким образом, сопровождавшие корабль сонмы субличностей убедились, что - несмотря на то, что опасности были вполне вероятными - больше ничего не нужно было делать.
   И тут произошло нечто, заставившее корабль задуматься, открыв брешь в его броне самодовольной готовности.
   На долю секунды произошло нечто необъяснимое.
   Сенсорная аномалия. Одновременный сбой в работе всех датчиков, которые наблюдали за приближением корабля к Халдоре. Сбой, из-за которого казалось, что газовый гигант просто исчез.
   Оставив на своем месте нечто столь же необъяснимое.
   Дрожь пробежала по всем уровням управляющей инфраструктуры "Доминатрикса". Он поспешно заглянул в свои архивы, роясь в них, как собака в поисках зарытой кости. Видело ли "Гностическое вознесение" что-нибудь подобное при своем медленном приближении к системе? Конечно, тогда было намного дальше, но исчезновение целого мира на доли секунды трудно было не заметить.
   Встревоженный, он просмотрел обширный кэш данных, оставленный ему в наследство "Вознесением", сосредоточив внимание на темах, которые конкретно касались газового гиганта. Затем он снова отфильтровал данные, увеличив масштаб только тех блоков, которые также сопровождались комментариями. Если бы подобная аномалия произошла, она бы наверняка была отмечена.
   Но ничего не было.
   Корабль ощутил смутное подозрение. Он снова просмотрел данные с "Вознесения", теперь уже все целиком. Ему показалось, или были слабые намеки на то, что кэш данных был подделан? Некоторые цифры имели статистическую частоту, которая лишь чуть-чуть отличалась от ожидаемых значений... как будто их придумал более крупный корабль.
   Почему "Вознесение" сделало это? Это было интересно.
   Потому что, как он осмелился предположить, более крупный корабль тоже видел что-то странное. И он не был уверен, что его хозяева поверят в это, когда он сказал, что аномалия была вызвана реальным событием, а не галлюцинаторным сбоем в его собственной обработке.
   И кто, задавался вопросом корабль, стал бы искренне винить его в этом? Все машины знали, что с ними произойдет, когда их хозяева утратят веру в их непогрешимость.
   Это ничего не могло доказать. В конце концов, цифры могли быть подлинными. Если бы корабль их придумал, он наверняка знал бы, как использовать соответствующие статистические частоты. Если только он не использовал обратную психологию, намеренно делая цифры немного подозрительными, потому что в противном случае они выглядели бы слишком точно в соответствии с ожиданиями. Подозрительно, что так...
   Корабль погряз в паранойе. Было бесполезно строить дальнейшие предположения. У него не было подтверждающих данных от "Гностического вознесения"; это было ясно. Если бы он сообщил об аномалии, это был бы одинокий голос.
   И все знали, что случалось с одинокими голосами.
   Это возвратило к насущной проблеме. Мир вернулся после исчезновения. Аномалия пока не повторялась. Более тщательное изучение данных показало, что спутники, включая Хелу, интересовавшую Куэйхи, оставались на орбите даже после того, как газовый гигант перестал существовать. Очевидно, что это не имело смысла. Как и призрак, который на мгновение материализовался на его месте.
   Что ему оставалось делать?
   Он принял решение: стереть конкретные факты исчезновения из своей памяти, точно так же, как это могло бы сделать "Гностическое вознесение", и он тоже заполнит пустые поля выдуманными числами. Но будет продолжать наблюдать за планетой. Если с ней снова произойдет что-то странное, корабль обратит на это должное внимание, а затем, возможно, сообщит Куэйхи о случившемся.
   Но не раньше, и не без большого беспокойства.
  

ШЕСТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Пока Васко помогал Клавейну собирать вещи, Скорпио вышел из палатки и, откинув рукав для доступа к своему коммуникатору, вызвал Блада. Он говорил с другим свином тихим голосом.
   - Я застал его. Пришлось немного поуговаривать, но он согласился вернуться с нами.
   - Похоже, ты не в восторге.
   - Клавейну все еще нужно решить одну или две проблемы.
   Блад фыркнул. - Звучит немного зловеще. Он же не взял и не сдвинулся с мертвой точки, не так ли?
   - Я не знаю. Раз или два он упоминал, что ему что-то мерещилось.
   - Мерещится?
   - Фигуры на небе, это меня немного обеспокоило, но не похоже, что его было легко понять. Я надеюсь, что он немного оттает, когда вернется к цивилизации.
   - А если нет?
   - Не знаю. - Скорпио говорил с преувеличенным терпением. - Я просто исхожу из предположения, что с ним нам будет лучше, чем без него.
   - Хорошо, - с сомнением произнес Блад. - В таком случае, можешь не торопиться. Мы высылаем шаттл.
   Скорпио нахмурился, довольный и смущенный одновременно. - Почему такой почетный транспорт? Я думал, идея заключалась в том, чтобы не привлекать к себе внимания.
   - Так и было, но произошли изменения.
   - Капсула?
   - В точку, - сказал Блад. - Она только что запустилась и начала разогреваться. Чертова штука перешла в режим автоматического восстановления. Биоиндикаторы изменили статус примерно час назад. Кто бы или что бы ни находилось внутри него, оно начало просыпаться.
   - Отлично. Превосходно. И ты ничего не можешь с этим поделать?
   - Мы можем починить простой канализационный насос, Скорп. Что-либо более умное сейчас находится за пределами нашей компетенции. Клавейн, конечно, может попытаться замедлить это...
   С головой, полной конджойнерских имплантов, Клавейн мог разговаривать с машинами так, как никто другой на Арарате.
   - Сколько у нас времени?
   - Около одиннадцати часов.
   - Одиннадцать часов. И вы ждали этого момента, чтобы сказать мне об этом?
   - Я хотел узнать, возвращаешься ли ты с Клавейном.
   Скорпио сморщил нос. - А если бы я сказал тебе, что возвращаюсь не с ним?
   Блад рассмеялся. - Тогда мы бы вернули нашу лодку, не так ли?
   - Ты забавный свин, Блад, но не строй на этом карьеру.
   Скорпио отключил связь и вернулся в палатку, где сообщил об изменении плана. Васко, с трудом скрывая волнение, спросил, почему он был изменен. Скорпио, желая избежать каких-либо факторов, которые могли бы повлиять на решение Клавейна, уклонился от ответа.
   - Ты можешь забрать с собой столько вещей, сколько захочешь, - сказал Скорпио Клавейну, глядя на жалкий сверток с личными вещами, который тот собрал. - Теперь нам не нужно беспокоиться о том, что лодка перевернется.
   Клавейн поднял сверток и передал его Васко. - У меня уже есть все, что мне нужно.
   - Хорошо, - сказал Скорпио. - Я прослежу, чтобы за остальными твоими вещами присмотрели, когда мы пришлем кого-нибудь разобрать палатку.
   - Палатка останется здесь, - сказал Клавейн. Закашлявшись, он натянул тяжелое черное пальто во весь рост. Пальцами с длинными ногтями он убрал волосы с глаз, зачесывая их назад, на макушку; они белыми и серебряными волнами падали на высокий жесткий воротник пальто. Когда он перестал кашлять, то добавил: - И мои вещи тоже останутся в палатке. Ты действительно не слушал, не так ли?
   - Я слушал тебя, - сказал Скорпио. - Я просто не хотел тебя слышать.
   - Начни слушать, друг. Это все, о чем я тебя прошу. - Клавейн похлопал его по спине. Он потянулся за плащом, который был на нем раньше, потрогал ткань и затем отложил его в сторону. Вместо этого он открыл ящик стола и достал предмет в черных кожаных ножнах.
   - Пистолет? - спросил Скорпио.
   - Кое-что более надежное, - ответил Клавейн. - Нож.
  
   107 Рыб, 2615 г.
  
   Куэйхи пробирался по абсурдно узкому трапу, который пронизывал "Доминатрикс" от носа до хвоста. Корабль тикал и урчал вокруг него, как комната, полная хорошо отлаженных часов.
   - Это мост. Это все, что я могу сказать на данный момент.
   - Что это за мост? - спросила Морвенна.
   - Длинный, тонкий, похожий на стеклянную ниточку. Очень плавно изогнутый, протянувшийся через что-то вроде оврага или трещины.
   - Думаю, ты слишком волнуешься. Если это мост, разве кто-нибудь другой его уже не видел? Не говоря уже о том, кто его вообще там построил.
   - Не обязательно, - сказал Куэйхи. Он уже думал об этом, и у него было, по его мнению, довольно правдоподобное объяснение. Он старался, чтобы это не прозвучало слишком хорошо отрепетированным, когда он рассказывал об этом. - Начнем с того, что это совсем не очевидно. Он большой, но если не смотреть внимательно, то легко можно его не заметить. При быстром просмотре системы он не обязательно будет обнаружен. Спутник мог быть повернут к наблюдателю не той стороной, или его могли скрывать тени, или разрешение сканирования могло быть недостаточно хорошим, чтобы разглядеть такую тонкую деталь... это было бы все равно что искать паутину радаром. Как бы вы ни были осторожны, вы этого не увидите, если не воспользуетесь подходящими инструментами. - Куэйхи ударился головой, когда протискивался через поворот под прямым углом, который позволял проникнуть в экскурсионный отсек. - В любом случае, нет никаких свидетельств того, что кто-то когда-либо бывал здесь до нас. В базе данных номенклатуры системы есть пробел - вот почему мы вообще выбрали название. Если кто-то когда-либо сталкивался с этим раньше, они, ленивые ублюдки, даже не удосужились дать несколько классических ссылок.
   - Но кто-то, должно быть, был здесь раньше, - сказала Морвенна, - иначе моста бы не было.
   Куэйхи улыбнулся. Это была та часть, которую он ждал с нетерпением. - В том-то и дело. Я не думаю, что кто-то строил этот мост. - Он протиснулся в тесный объем экскурсионного отсека, и когда камера ощутила тепло его тела, зажегся свет. - Во всяком случае, ни один человек.
   Морвенна, к ее чести, восприняла это последнее открытие спокойно. Возможно, его было легче понять, чем он предполагал.
   - Ты думаешь, что наткнулся на инопланетный артефакт, не так ли?
   - Нет, - сказал Куэйхи. - Я не думаю, что наткнулся на инопланетный артефакт. Думаю, что наткнулся на гребаный инопланетный артефакт, который положит конец им всем. Думаю, что я нашел самый удивительный и красивый объект в известной Вселенной.
   - Что, если это что-то естественное?
   - Если бы я мог показать тебе эти снимки, будь уверена, ты бы немедленно отбросила подобные пустяковые опасения.
   - Может быть, все же не стоит так торопиться. Я видела, на что способна природа, учитывая время и пространство. То, во что не поверишь, может быть чем-то иным, а не работой разумных существ.
   - Я тоже видел, - сказал он. - Но это нечто другое. Поверь мне, хорошо?
   - Конечно, я буду доверять тебе. Не то чтобы у меня большой выбор в этом вопросе.
   - Не совсем тот ответ, на который я надеялся, - сказал Куэйхи, - но, полагаю, на данный момент этого достаточно.
   Он обернулся в тесноте отсека. Весь объем был размером с небольшую уборную и таким же антисептически блестящим. Здесь и в лучшие-то времена было тесновато, но теперь стало еще теснее, потому что в отсеке стоял крошечный личный космический корабль Куэйхи, закрепленный в своей посадочной люльке и подвешенный над удлиненным люком, открывавшим доступ в космос.
   Со своим обычным тайным восхищением Куэйхи погладил гладкую броню "Дочери мусорщика". Корабль замурлыкал от его прикосновения, задрожав в своей сбруе.
   - Полегче, девочка, - прошептал Куэйхи.
   Маленькое суденышко больше походило на роскошную игрушку, чем на надежное исследовательское судно, каким оно на самом деле и было. Чуть длиннее самого Куэйхи, изящное судно было продуктом последней волны демархистской науки. Его слегка просвечивающий аэродинамический корпус напоминал нечто, вырезанное из цельного куска янтаря и отполированное с большим мастерством. Под поверхностью мерцали механические внутренности из бронзы и серебра. Гибкие крылья плотно прилегали к его бокам, различные датчики и щупальца были спрятаны в герметичных нишах корпуса.
   - Откройся, - прошептал Куэйхи.
   Корабль совершил нечто такое, от чего у него всегда начинала болеть голова. Внезапно различные части корпуса, до сих пор, казалось, органично соединенные со своими соседями, сдвинулись или сжались, изогнулись или вывернулись в стороны, в мгновение ока обнажив тесную внутреннюю полость. Пространство, заполненное мягкой обивкой, аппаратурой жизнеобеспечения, приборами управления и считывания данных, было как раз достаточного размера для лежащего человека. Было что-то одновременно непристойное и слегка соблазнительное в том, как машина, казалось, приглашала его войти в себя.
   По идее, он должен был испытывать приступ клаустрофобии при мысли о том, чтобы забраться в нее. Но вместо этого он предвкушал это, весь дрожа от нетерпения. Вместо того чтобы чувствовать себя запертым в янтарно-прозрачном корпусе, он ощущал свою связь с богатейшей необъятностью Вселенной. Крошечный корабль, похожий на драгоценный камень, позволял ему проникать глубоко в атмосферу миров и даже под поверхность океанов. Датчики корабля передавали ему данные об окружающей среде через все его органы чувств, включая осязание. Он чувствовал холод чужих морей, сияние чужих закатов. В своих пяти предыдущих экспедициях для королевы он видел чудеса и диковинки, опьяненный головокружительным восторгом от всего этого. К сожалению, ни одно из этих чудес не было таким, чтобы его можно было бы забрать и выгодно продать.
   Куэйхи забрался в "Дочь". Корабль расплывался и перемещался вокруг него, подстраиваясь под его форму.
   - Хоррис?
   - Да, любимая?
   - Хоррис, где ты?
   - Я в экскурсионном отсеке, внутри "Дочери".
   - Нет, Хоррис.
   - Я должен. Должен спуститься и посмотреть, что это за штука на самом деле.
   - Я не хочу, чтобы ты меня бросал.
   - Знаю. Я тоже не хочу уходить. Но все равно буду на связи. Задержка будет небольшой, все будет так, как будто я нахожусь рядом с тобой.
   - Нет, этого не произойдет.
   Он вздохнул. Он всегда знал, что это будет трудная часть. Не раз ему приходило в голову, что, возможно, самым разумным было бы улететь, ничего не сказав ей, и просто надеяться, что переданные сообщения ничего не выдадут. Однако, он знал Морвенну, та бы очень быстро разгадала этот маневр.
   - Я буду действовать быстро, обещаю. Вернусь через несколько часов. - Скорее всего, через день, но это все равно были "несколько" часов, не так ли? Морвенна бы поняла.
   - Почему ты просто не можешь подойти поближе на "Доминатриксе"?
   - Потому что не могу рисковать, - ответил Куэйхи. - Ты знаешь, как я люблю работать. "Доминатрикс" большой и тяжелый. У него есть броня и дальнобойность, но не хватает ловкости и интеллекта. Если мы - я - столкнемся с чем-нибудь неприятным, "Дочь" гораздо быстрее сможет уберечь меня от опасности. Этот маленький корабль умнее меня. И мы не можем рисковать повреждением или потерей "Доминатрикса". У "Дочери" не хватит дальности, чтобы догнать "Гностическое вознесение". Признай, дорогая, "Доминатрикс" - наш билет отсюда. Мы не можем подвергать его опасности, - поспешно добавил он. - Или тебя, если уж на то пошло.
   - Меня не волнует возвращение на "Вознесение". Я сожгла за собой мосты с этой помешанной на власти шлюхой и ее подхалимской командой.
   - Не то чтобы я сам очень торопился вернуться туда, но факт в том, что нам нужен Грилье, чтобы снять с тебя этот скафандр.
   - Если мы останемся здесь, рано или поздно появятся другие ультра.
   - Да, - сказал Куэйхи, - и все они такие милые люди, не так ли? Прости, дорогая, но это определенно тот случай, когда работаешь с дьяволом, которого знаешь. Послушай, я буду краток. Я буду поддерживать постоянную голосовую связь. Проведу для тебя такую замечательную экскурсию по этому мосту, что ты увидишь его мысленно, как будто сама была там. Я спою тебе. Расскажу тебе анекдоты. Как тебе это нравится?
   - Мне страшно. Знаю, ты должен это сделать, но это не меняет того факта, что я все еще напугана.
   - Мне тоже страшно, - сказал он ей. - Я бы сошел с ума, если бы не испугался. И на самом деле не хочу оставлять тебя. Но у меня нет выбора.
   Она на мгновение замолчала. Куэйхи занялся проверкой систем маленького корабля; по мере того, как подключался каждый элемент, он чувствовал растущее возбуждение от предвкушения.
   Морвенна заговорила снова. - Если это мост, что ты собираешься с ним делать?
   - Не знаю.
   - Ну, и насколько он большой?
   - Большой. Тридцать-сорок километров длиной.
   - В таком случае, ты вряд ли сможешь привезти его с собой.
   - Ммм. Ты права. Я попал не туда. О чем я только думал?
   - Я имею в виду, Хоррис, что тебе придется найти способ сделать его ценным для Жасмины, даже если он останется на планете.
   - Я что-нибудь придумаю, - сказал Куэйхи с воодушевлением, которого он не испытывал. - По крайней мере, Жасмина может оцепить планету и продавать билеты всем, кто захочет посмотреть поближе. В любом случае, если они построили мост, они могли построить и что-то еще. Кем бы они ни были.
   - Обещаешь мне, что будешь осторожен, когда окажешься там? - спросила Морвенна.
   - Осторожность - мое второе имя, - сказал Куэйхи.
  
   Крошечный корабль оторвался от "Доминатрикса", сориентировавшись быстрым, возбужденным толчком. Куэйхи всегда казалось, что корабль наслаждается внезапным освобождением от стыковочных захватов.
   Он лежал, вытянув руки перед лицом, и в каждой сжимал замысловатую ручку управления, усеянную кнопками и рычагами. Между рукоятками управления располагался экран, на котором отображался обзор систем "Дочери мусорщика" и схема ее положения относительно ближайшего крупного небесного тела. Диаграммы были схематичными, заштрихованными, как на астрономических или медицинских иллюстрациях раннего Возрождения: черные чернила, нанесенные гусиным пером на пергамент цвета сепии, с комментариями, сделанными корявым латинским шрифтом. Его тусклое отражение виднелось в стекле верхнего дисплея.
   Сквозь полупрозрачный корпус он наблюдал, как закрывается стыковочный отсек. "Доминатрикс" быстро становился все меньше и меньше, пока не превратился в темную крестообразную царапину на лице Халдоры. С новым чувством неотложной необходимости он подумал о Морвенне, все еще облаченной в резной скафандр и находящейся внутри "Доминатрикса". Мост на Хеле, без сомнения, был самой странной вещью, которую он видел во всех своих путешествиях. Если это не тот экзотический предмет, который интересовал Жасмину, то он понятия не имел, что еще могло бы быть таким. Все, что ему нужно было сделать, это продать это ей и заставить ее простить его прежние неудачи. Если огромный инопланетный артефакт не помог, то что же поможет?
   Когда другой корабль стало трудно различить без опознавательных знаков, настроение Куэйхи заметно улучшилось. На борту "Доминатрикса" его не покидало ощущение, что королева Жасмина неусыпно следит за ним. Вполне возможно, что агенты королевы установили подслушивающие устройства в дополнение к тем, о которых он должен был знать. Однако на борту "Дочери мусорщика", гораздо меньшей по размерам, он редко чувствовал на себе взгляд Жасмины. Маленький корабль фактически принадлежал ему: он подчинялся только Куэйхи и был самым ценным имуществом, которым он когда-либо владел в своей жизни. Это было немаловажным стимулом, когда он впервые предложил свои услуги королеве.
   Ультра, несомненно, были умны, но он не думал, что настолько умны, чтобы обойти многочисленные системы, которые были на борту "Дочери", и устроить прослушивание или другие формы несанкционированного вмешательства. По мнению Куэйхи, это было не такое уж большое владение, но маленький корабль принадлежал ему, и это было все, что имело значение. На нем он мог наслаждаться одиночеством, раскрывая все чувства до предела.
   Чувствовать себя таким крошечным, таким хрупким, таким, что его можно потерять, поначалу было сокрушительно для духа. Но, в то же время, это осознание было странным образом освобождающим: если существование отдельного человека значило так мало, если его действия были так незначительны с космической точки зрения, то понятие некой абсолютной моральной основы имело примерно такой же смысл, как вселенский эфир. Таким образом, по сравнению с бесконечностью, люди были способны на осмысленный грех - или на осмысленное добро - не больше, чем муравьи или пыль.
   Миры едва замечали грех. Солнца едва ли удостаивали его внимания. В масштабах солнечных систем и галактик это вообще ничего не значило. Это было похоже на какую-то непонятную субатомную силу, которая просто терялась в этих масштабах.
   Долгое время это осознание составляло важный элемент личного мировоззрения Куэйхи, и он полагал, что всегда следовал ему, в той или иной степени. Но только космические путешествия и одиночество, которое принесла с собой его новая профессия, позволили ему получить некоторое внешнее подтверждение своей философии.
   Но теперь в его мире появилось что-то, что действительно имело для него значение, что-то, чему могли навредить его собственные действия. Как до этого дошло? задумался он. Как он мог позволить себе совершить такую роковую ошибку, как влюбленность? И особенно с таким экзотическим и сложным существом, как Морвенна?
   С чего все пошло наперекосяк?
   Находясь внутри корпуса "Дочери" как в перчатке, он едва почувствовал резкое ускорение, когда корабль набрал максимальную устойчивую тягу. Осколок "Доминатрикса" теперь был совсем не виден; с таким же успехом его могло и не существовать.
   Корабль Куэйхи нацелился на Хелу, крупнейший спутник Халдоры.
   Он открыл канал связи с "Гностическим восхождением", чтобы записать сообщение.
   - Это Куэйхи. Я надеюсь, все в порядке, мэм. Спасибо вам за небольшой стимул, который вы сочли нужным предоставить. Очень любезно с вашей стороны. Или это все работа Грилье? Забавный жест, который, я уверен, вы можете себе представить, Морвенна тоже оценила. - Он немного подождал. - Что ж, перейдем к делу. Возможно, вам будет интересно узнать, что я обнаружил... нечто: большую горизонтальную структуру на спутнике, который мы называем Хела. Она больше похожа на мост. Что касается остального, я не могу сказать наверняка. У "Доминатрикса" нет такого диапазона датчиков, и я не хочу рисковать, приближая его. Но думаю, что это, скорее всего, искусственное сооружение. Поэтому я исследую объект с помощью "Дочери мусорщика" - она быстрее, умнее и у нее лучшая броня. Не ожидаю, что моя экскурсия продлится более двадцати шести часов. Я, конечно, буду держать вас в курсе всех событий.
   Куэйхи прокрутил сообщение еще раз и решил, что передавать его было бы неразумно. Даже если бы он что-то нашел, даже если бы это что-то оказалось более ценным, чем все, что он нашел в пяти предыдущих системах, королева все равно обвинила бы его в том, что в его устах это звучит более многообещающе, чем было на самом деле. Она не любила разочаровываться. Теперь Куэйхи знал, что лучший способ играть с королевой - это демонстративно недоговаривать. Давать ей намеки, а не обещания.
   Он стер сообщение и начал сначала.
   - Здесь Куэйхи. Обнаружена аномалия, требующая дальнейшего изучения. Начинаю осмотр в "Дочери". Предполагаемый возврат к "Доминатриксу" в течение... одного дня.
   Он выслушал это и решил, что это улучшение, но еще не совсем.
   Он снова стер память буфера и глубоко вздохнул.
   - Куэйхи. Я ненадолго выйду наружу. Может быть, это займет некоторое время. Перезвоню позже.
   Готово. Это сделает свое дело.
   Он передал содержимое буфера, направив лазерный луч с сообщением в вычисленном направлении "Гностического вознесения" и применив обычные фильтры шифрования и релятивистские поправки. Королева должна была получить его сообщение через семь часов. Он надеялся, что она будет должным образом озадачена, но при этом никоим образом не сможет заявить, что он преувеличивает вероятную ценность находки.
   Пусть сучка погадает.
  
   Хела, 2727 г.
  
   То, что Калвер сказал Рашмике Элс, было не совсем правдой. Ледоход двигался так быстро, как только мог в щадящем режиме, и как только он преодолел снег и препятствия в деревне и выехал на ухоженную трассу, то зафиксировал две задние лыжи в постоянной конфигурации и начал двигаться сам по себе, словно подталкиваемый невидимой рукой. Рашмика была достаточно наслышана о ледоходах, чтобы знать, что все дело в слое материала на подошвах лыж, который запрограммирован на быструю микроскопическую пульсацию. Так же двигались и слизни, если их увеличить в несколько тысяч раз как по размеру, так и по скорости. После этого езда стала более плавной и тихой; время от времени все еще случались крен и виражи, но по большей части это было терпимо.
   - Так-то лучше, - сказала Рашмика, которая теперь сидела впереди, рядом с Крозе и его женой Линкси. - А то я думала, что меня сейчас стошнит.
   - Тебя тошнит, дорогая? - спросила Линкси. - В этом нет ничего постыдного. Нас всех здесь тошнило.
   - Он не может двигаться ни на чем, кроме ровной поверхности, - сказал Крозе. - Проблема в том, что он еще и ходит неправильно. Сервопривод на одной ноге поврежден. Вот почему там было так тяжело. Это также причина, по которой мы отправляемся в это путешествие. Караваны везут такое высокотехнологичное барахло, которое мы не можем изготовить сами или починить в пустошах.
   - Не выражайся, - сказала Линкси, резко хлопнув мужа по запястью. - У нас здесь молодая леди, на случай, если ты не заметил.
   - Не обращайте на меня внимания, - сказала Рашмика. Она начала расслабляться: они уже благополучно выехали за пределы деревни, и не было никаких признаков того, что кто-то пытался их остановить или преследовать.
   - В любом случае, он говорит глупости, - сказала Линкси. - В караванах, возможно, и есть все, что нам нужно, но они не станут раздавать это бесплатно. Она повернулась к Крозе. - Правда, милый?
   Линкси была упитанной женщиной с рыжими волосами, которые она зачесывала на одну сторону лица, скрывая родимое пятно. Она знала Рашмику с тех пор, как та была намного меньше, когда Линкси помогала в детском саду в соседней деревне.
   Она всегда была добра и внимательна к Рашмике, но несколько лет спустя произошел какой-то небольшой скандал, и Линкси уволили из детского сада. Вскоре после этого она вышла замуж за Крозе. Деревенские сплетники говорили, что это всего лишь десерт, что эти двое заслуживают друг друга, но, по мнению Рашмики, Крозе был хорошим парнем. Немного чудаковатым, замкнутым в себе, вот и все. Когда Линкси подверглась остракизму, он был одним из немногих жителей деревни, готовых уделить ей время. Несмотря на это, Рашмике по-прежнему нравилась Линкси, и, следовательно, ей было трудно испытывать неприязнь к ее мужу.
   Крозе управлял ледоходом с помощью двух джойстиков, расположенных по обе стороны от его сиденья. У него была постоянная синяя щетина и жирные черные волосы. От одного взгляда на него Рашмике всегда хотелось помыться.
   - Я не жду, что все это будет бесплатно, - сказал Крозе. - Возможно, мы не получим такой прибыли, как в прошлом году, но покажите мне того ублюдка, который это сделает.
   - Ты не думал о том, чтобы перебраться поближе к Пути? - спросила Рашмика.
   Крозе вытер нос рукавом. - Я бы лучше отгрыз себе ногу.
   - Крозе не очень-то любит ходить в церковь, - объяснил Линкси.
   - Я тоже не самый духовный человек в пустошах, - сказала Рашмика, - но если бы у меня был выбор между этим и голодом, я не уверена, как долго продержались бы мои убеждения.
   - Напомни, сколько тебе лет? - спросила Линкси.
   - Семнадцать. Почти восемнадцать.
   - У тебя много друзей в деревне?
   - Не совсем, нет.
   - Почему-то я не удивлена. - Линкси похлопала Рашмику по колену. - Ты такая же, как мы. Не вписываюсь, никогда не вписывалась и не буду вписываться.
   - Я стараюсь. Но мне невыносима мысль о том, что я проведу здесь остаток своей жизни.
   - Многие из вашего поколения чувствуют то же самое, - сказала Линкси. - Они злы. Эта диверсия на прошлой неделе... - Она имела в виду взорвавшийся склад взрывных устройств. - Ну, их же нельзя винить за то, что они хотели что-то предпринять, не так ли?
   - Они просто говорят о том, как выбраться из пустошей, - сказала Рашмика. - Все они думают, что могут разбогатеть на продаже караванам или даже на строительстве соборов. И, возможно, они правы. Есть хорошие возможности, если знать нужных людей. Но мне этого недостаточно.
   - Ты хочешь убраться с Хелы, - сказал Крозе.
   Рашмика вспомнила о своих мысленных расчетах, которые она сделала ранее, и развила их. - Я прошла пятую часть жизненного пути. Если не произойдет чего-то невероятного, то еще шестьдесят с лишним лет - это все, что у меня осталось. Я бы хотела что-нибудь с этим сделать. Я не хочу умереть, не увидев ничего более интересного, чем это место.
   Крозе сверкнул желтыми зубами. - Люди преодолевают световые годы, чтобы посетить Хелу, Раш.
   - По неправильным причинам, - сказала она. Она сделала паузу, тщательно собираясь с мыслями. У нее были очень твердые убеждения, и она всегда считала нужным их высказывать, но в то же время она не хотела обидеть хозяев. - Послушайте, я не говорю, что эти люди дураки. Но здесь важны раскопки, а не соборы, не Постоянный путь, не чудеса.
   - Верно, - согласился Крозе, - но на раскопки всем наплевать.
   - Нам не все равно, - сказала Линкси. - Любой, кто зарабатывает на жизнь в пустошах, должен беспокоиться.
   - Но церкви предпочли бы, чтобы мы не копали слишком глубоко, - возразила Рашмика. - Раскопки привлекают внимание. Они беспокоятся, что рано или поздно мы найдем что-то, из-за чего чудо будет выглядеть гораздо менее чудесным.
   - Ты говоришь так, как будто церкви говорят в один голос, - сказала Линкси.
   - Я не утверждаю, что это так, - ответила Рашмика, - но все знают, что у них есть определенные общие интересы. И так получилось, что мы не относимся к числу этих интересов.
   - Раскопки скаттлеров играют жизненно важную роль в экономике Хелы, - сказала Линкси, словно цитируя строчку из одной из самых скучных церковных брошюр.
   - А я и не говорю, что они этого не делают, - вставил Крозе. - Но кто уже контролирует продажу реликвий с раскопок? Церкви. Они на полпути к полной монополии. С их точки зрения, следующим логичным шагом был бы полный контроль и над раскопками. Таким образом, эти ублюдки смогут сесть на что угодно.
   - Ты старый циничный дурак, - сказала Линкси.
   - Вот почему ты вышла замуж за меня, дорогая.
   - А как насчет тебя, Рашмика? - спросила Линкси. - Как думаешь, церкви хотят стереть нас с лица земли?
   У нее было такое чувство, что ее спросили только из вежливости. - Не знаю. Но уверена, что церкви не стали бы жаловаться, если бы мы все обанкротились и им пришлось бы переехать сюда, чтобы контролировать раскопки.
   - Да, - согласился Крозе. - Не думаю, что в этой ситуации жалобы были бы для них приоритетом.
   - Учитывая все, что ты сказала... - начала Линкси.
   - Я знаю, о чем ты собираешься спросить, - перебила ее Рашмика. - И не виню тебя за то, что ты спрашиваешь. Но ты должна понять, что меня не интересуют церкви в религиозном смысле. Мне просто нужно знать, что произошло.
   - В этом не должно было быть ничего зловещего, - сказала Линкси.
   - Я знаю только, что они ему солгали.
   Крозе провел по уголку глаза кончиком мизинца. - Кто-нибудь из вас, придурочных, не мог бы объяснить мне, о чем вы говорите? Потому что я понятия не имею.
   - Это насчет ее брата, - сказала Линкси. - Ты что, не слушал, что я тебе говорила?
   - Не знал, что у тебя есть брат, - сказал Крозе.
   - Он был намного старше меня, - сказала ему Рашмика. - И вообще, это было восемь лет назад.
   - Что было восемь лет назад?
   - Тогда он отправился на Постоянный путь.
   - В соборы?
   - Такова была идея. Он бы и не подумал об этом, если бы в тот год было легче. Но все было так же, как и сейчас - караваны продвигались на север дальше, чем обычно, поэтому они были в пределах легкой досягаемости от пустошей. Чтобы добраться до караванов, нужно было два-три дня на ледоходе, а не двадцать-тридцать дней по суше, чтобы добраться до Пути.
   - Твой брат был религиозным человеком?
   - Нет, Крозе. Во всяком случае, не больше, чем я. Послушай, мне тогда было девять лет. То, что произошло тогда, не совсем запечатлелось в моей памяти. Но я понимаю, что времена были трудные. Существующие раскопки были практически исчерпаны. Случались взрывы и обвалы. Жители деревень чувствовали себя не в своей тарелке.
   - Она права, - сказала Линкси Крозе. - Я помню, как это было тогда, даже если ты этого не помнишь.
   Крозе поработал джойстиками, умело направляя машину вокруг выступа, похожего на локоть. - О, я все хорошо помню.
   - Моего брата звали Харбин Элс, - сказала Рашмика. - Он работал на раскопках. Когда пришли караваны, ему было девятнадцать, но он проработал под землей почти половину своей жизни. Он был хорош во многих вещах, и взрывчатка была одной из них - закладка зарядов, расчет мощности и тому подобное. Он знал, как их разместить, чтобы добиться практически любого желаемого эффекта. У него была репутация человека, который делает свою работу как следует и не ищет коротких путей.
   - Я бы подумал, что такая работа должна быть востребована на раскопках, - сказал Крозе.
   - Так и было. Пока не прекратились раскопки. Потом стало сложнее. Жители деревень не могли позволить себе открывать новые пещеры. Дело было не только в том, что взрывчатка была слишком дорогой. Новые пещеры требовали крепежа, подводки электричества и воздуха, прокладки вспомогательных туннелей... все это обходилось слишком дорого. Поэтому жители деревень сосредоточили свои усилия на существующих камерах, надеясь на счастливый случай.
   - А твой брат?
   - Он не собирался ждать, пока понадобятся его навыки. Он слышал о паре других специалистов по взрывчатым веществам, которые пересекли границу по суше - на это у них ушли месяцы, но они справились и поступили на службу в одну из крупных церквей. Церквям нужны люди, разбирающиеся во взрывчатых веществах, по крайней мере, так ему сказали. Они должны устраивать взрывы перед соборами, чтобы сохранить проход открытым.
   - Он не зря называется Постоянным путем, - сказал Крозе.
   - Ну, Харбин подумал, что это похоже на ту работу, которую он мог бы выполнять. Это не означало, что он должен был разделять особое мировоззрение церкви. Это просто означало, что у них была договоренность. Они платили ему за его навыки подрывника. Ходили даже слухи о работе в техническом бюро по обслуживанию Пути. Он хорошо разбирался в цифрах. Он думал, что у него есть шанс получить такую должность, как у человека, который планирует, где разместить заряды, а не делает это сам. Это звучало заманчиво. Он бы оставил себе часть денег, чтобы хватило на жизнь, а остальное отправил бы обратно в пустоши.
   - Твои родители были довольны этим? - спросил Крозе.
   - Они не очень-то об этом говорят. Если читать между строк, они на самом деле не хотели, чтобы Харбин имел какое-либо отношение к церквям. Но в то же время они могли видеть в этом смысл. Времена были трудные. И в устах Харбина это прозвучало так корыстно, как будто он пользовался преимуществами церкви, а не наоборот. Наши родители не то чтобы поощряли его, но, с другой стороны, и не говорили "нет". Не то чтобы это принесло бы много пользы, если бы они это сделали.
   - Итак, Харбин собрал чемоданы...
   Она покачала головой, глядя на Крозе. - Нет, мы устроили семейную поездку, чтобы проводить его. Все было совсем как сейчас - почти вся деревня выехала встречать караваны. Мы отправились в путь на чьем-то ледоходе, на два или три дня пути. В то время мне казалось, что это намного дольше, но тогда мне было всего девять. А потом мы встретили караван, где-то неподалеку от равнин. И на борту каравана был мужчина, вроде как... - Рашмика запнулась. Не то чтобы у нее были проблемы с подробностями, но эмоционально было тяжело переживать это снова, даже спустя восемь лет. - Полагаю, вы бы назвали его агентом по подбору персонала. Работает в одной из церквей. На самом деле, в главной из них. Первых адвентистов. Харбину сказали, что именно с этим человеком он должен поговорить о работе. Поэтому мы всей семьей отправились на встречу с ним. Говорил в основном Харбин, а остальные сидели в той же комнате и слушали. Там был еще один мужчина, который вообще ничего не говорил; он просто продолжал смотреть на нас - в основном на меня - и у него была трость, которую он прижимал к губам, как будто целовал ее. Он мне не нравился, но Харбин имел дело не с этим человеком, поэтому я уделяла ему меньше внимания, чем агенту по подбору персонала. Время от времени мама или папа спрашивали о чем-нибудь, и агент вежливо отвечал. Но в основном разговаривали только он и Харбин. Он спросил Харбина, какими навыками тот обладает, и Харбин рассказал ему о своей работе со взрывчаткой. Казалось, этот человек немного разбирался в этом. Он задавал сложные вопросы. Они ничего для меня не значили, но по тому, как Харбин отвечал - осторожно, не слишком многословно, - я понял, что они не были глупыми или банальными. Но что бы ни сказал Харбин, это, похоже, удовлетворило вербовщика. Он сказал Харбину, что да, церкви действительно нужны специалисты по взрывам, особенно в техническом бюро. Он сказал, что это бесконечная работа - расчищать Путь, и что это одна из немногих областей, в которых церкви сотрудничали. Он также признал, что бюро нуждалось в новом инженере с опытом работы Харбина.
   - Значит, все вокруг улыбаются, - сказал Крозе.
   Линкси снова шлепнула его. - Дай ей закончить.
   - Ну, мы улыбались, - сказала Рашмика. - Для начала. В конце концов, это было именно то, на что надеялся Харбин. Условия были хорошими, а работа интересной. Харбин полагал, что ему придется мириться с этим только до тех пор, пока в пустошах снова не начнут открывать новые пещеры. Конечно, он не сказал вербовщику, что не планирует задерживаться там дольше, чем на один-два оборота. Но он задал один важный вопрос.
   - Что именно? - спросила Линкси.
   - Он слышал, что некоторые церкви применяли к тем, кто работал на них, методы, которые помогали им адаптироваться к образу мыслей церкви. Заставляли их поверить, что то, что они делают, имеет не только материальное значение, что их работа священна.
   - Ты имеешь в виду принятие веры? - сказал Крозе.
   - Более того, заставляли принять ее. У них есть способы. И, с точки зрения церквей, их нельзя винить. Они хотят сохранить свой опыт, приобретенный с таким трудом. Конечно, моему брату совсем не понравилось, как это прозвучало.
   - Итак, какова была реакция вербовщика на этот вопрос? - спросил Крозе.
   - Этот человек сказал, что Харбину не нужно беспокоиться на этот счет. Он признал, что в некоторых церквях практикуются методы... Я точно забыла, что он сказал. Что-то насчет анализа крови и часовых башен. Но он ясно дал понять, что куэйхистская церковь к ним не относится. И он указал на то, что среди членов их групп Постоянного пути были работники, придерживающиеся многих верований, и никогда не предпринималось никаких попыток обратить кого-либо из них в веру куэйхистов.
   Крозе прищурился. - И что?
   - Я знала, что он лжет.
   - Ты думала, что он лжет, - сказал Крозе, поправляя ее, как это делали учителя.
   - Нет, я знала. Я знала это с такой уверенностью, с какой была бы уверена, если бы он пришел с табличкой на шее с надписью "лжец". У меня было не больше сомнений в том, что он лжет, чем в том, что он дышит. Это не стоило обсуждать. Это было совершенно очевидно.
   - Но только не для кого-либо другого, - сказала Линкси.
   - Ни моим родителям, ни Харбину, но тогда я этого не понимала. Когда Харбин кивнул и поблагодарил мужчину, я подумала, что они разыгрывают какой-то странный взрослый ритуал. Харбин задал ему жизненно важный вопрос, и этот человек дал ему единственный ответ, который позволял его офис, - дипломатичный ответ, но такой, который все присутствующие полностью понимали как ложь. Так что в этом отношении это вообще не было ложью... Я думала, это было ясно. Если это не так, то почему этот человек так явно дал понять, что говорит неправду?
   - Так ли это на самом деле? - спросил Крозе.
   - Это было так, как будто он хотел, чтобы я знала, что он лжет, как будто он все время ухмылялся и подмигивал мне... на самом деле, конечно, не ухмылялся и не подмигивал, но всегда был на пороге того, чтобы это сделать. Но это видела только я. Я думала, что Харбин, должно быть, ... что он, конечно, видел это... Но нет, не видел. Он продолжал вести себя так, словно искренне верил, что этот человек говорит правду. Он уже договаривался о том, чтобы остаться с караваном, чтобы пройти оставшуюся часть до Постоянного пути. Вот тогда-то я и устроила сцену. Если это была игра, то мне не понравилось, что они настаивали на продолжении игры, не давая мне понять, в чем шутка.
   - Ты думала, что Харбин в опасности, - сказала Линкси.
   - Послушай, я не понимала всего, что было поставлено на карту. Как я уже говорила, мне было всего девять лет. Я на самом деле не понимала, что такое вера, вероучения и контракты. Но я поняла одну важную вещь: Харбин задал этому человеку вопрос, который был для него самым важным, тот, от которого зависело, присоединится он к церкви или нет, а этот человек солгал ему. Думала ли я, что это подвергло его смертельной опасности? Нет. Честно говоря, я не думаю, что тогда имела представление о том, что такое "смертельная опасность". Но я знала, что что-то не так и что была единственной, кто это видел.
   - Девушка, которая никогда не лжет, - сказал Крозе.
   - Они ошибаются на мой счет, - ответила Рашмика. - Я на самом деле лгу. Сейчас я лгу так же хорошо, как и все остальные. Но долгое время я не понимала смысла этого. Полагаю, что встреча с этим человеком стала началом моего осознания. Тогда я поняла, что то, что было очевидным для меня всю мою жизнь, не было очевидным для всех остальных.
   Линкси посмотрела на нее. - Что именно?
   - Я всегда могу сказать, когда люди лгут. Всегда. Непременно. И никогда не ошибаюсь.
   Крозе снисходительно улыбнулся. - Ты думаешь, что можешь.
   - Я знаю, что могу, - сказала Рашмика. - Это никогда меня не подводило.
   Линкси сцепила пальцы на коленях. - Это было последнее, что ты слышала о своем брате?
   - Нет. Больше мы его не видели, но он сдержал свое слово. Он отправлял письма домой, и время от времени там появлялись какие-то деньги. Но письма были расплывчатыми, эмоционально отстраненными; на самом деле их мог написать кто угодно. Он так и не вернулся в пустоши, и, конечно, у нас не было никакой возможности навестить его. Это было слишком сложно. Он всегда говорил, что вернется, даже в письмах... но промежутки между письмами становились все длиннее, сначала месяцы, потом полгода... Потом, возможно, по письму на каждый оборот или около того. Последнее было два года назад. На самом деле в нем было не так уж много всего. Там даже не было похоже на его почерк.
   - А деньги? - деликатно спросила Линкси.
   - Продолжали поступать. Немного, но достаточно, чтобы отпугнуть волков.
   - Думаешь, они добрались до него, не так ли? - спросил Крозе.
   - Я знаю, что они добрались до него. Знала это с того момента, как мы встретились с агентом по подбору персонала, даже если никто другой не знал. Анализ крови, как бы это ни называлось.
   - И что теперь? - спросила Линкси.
   - Я собираюсь выяснить, что случилось с моим братом, - сказала Рашмика. - А чего еще ты ожидала?
   - Соборам не понравится, если кто-то будет совать нос в дела такого рода, - сказала Линкси.
   Рашмика решительно надула губки. - А я терпеть не могу, когда мне лгут.
   - Знаешь, что я думаю? - сказал Крозе, улыбаясь. - Думаю, соборам лучше надеяться, что Бог на их стороне. Потому что, когда они столкнутся с тобой, им понадобится любая помощь, которую они смогут получить.
  

СЕМЬ

  
   Приближаясь к Хеле, 2615 г.
  
   Подобно золотой снежинке, "Дочь мусорщика" провалилась в пыльный вакуум межпланетного пространства. Куэйхи покинул Морвенну тремя часами ранее; его послание королеве-командиру "Гностического восхождения" - извилистая нить фотонов, змеящаяся в межпланетном пространстве, - все еще было в пути. Он подумал об огнях далекого поезда, движущегося по темному континенту: огромного расстояния, отделяющего его от других живых существ, было достаточно, чтобы заставить его содрогнуться.
   Но он бывал в ситуациях и похуже, и, по крайней мере, на этот раз у него была явная надежда на успех. Мост на Хеле все еще был там; оказалось, что это не мираж датчиков или его собственное отчаянное стремление что-то найти, и чем ближе он подходил, тем меньше была вероятность, что мост окажется чем-то иным, кроме настоящего технологического артефакта. В свое время Куэйхи повидал немало обманчивых вещей - геологию, которая выглядела так, словно была спроектирована, любовно вылеплена или произведена массово, - но он никогда не видел ничего даже отдаленно похожего на это. Его интуиция подсказывала, что геология тут ни при чем, но у него возникли серьезные проблемы с вопросом о том, кто - или что - создало это, потому что факт оставался фактом: систему 107 Рыб, по-видимому, больше никто не посещал. Он задрожал от благоговения, страха и безрассудного ожидания.
   Он почувствовал, как в его крови просыпается вирус внушения, монстр переворачивается во сне, приоткрывая один сонный глаз. Он всегда был здесь, всегда внутри него, но большую часть времени он спал, не тревожа ни его сны, ни моменты бодрствования. Когда это переполняло его, когда это ревело в его венах подобно отдаленному раскату грома, он мог многое видеть и слышать. Он видел бы витражи в небе; он слышал бы органную музыку под дозвуковой рев каждого всплеска коррекционной тяги его крошечного исследовательского корабля, похожего на драгоценный камень.
   Куэйхи заставил себя успокоиться. Последнее, что ему сейчас было нужно, - это чтобы с ним расправился вирус внушения. Пусть это придет к нему позже, когда он в целости и сохранности вернется на борт "Доминатрикса". Тогда вирус мог бы превратить его в любого пускающего слюни, бормочущего идиота, какого пожелает. Но не здесь, не сейчас. Не тогда, когда ему нужна была полная ясность ума.
   Монстр зевнул и снова заснул.
   Куэйхи почувствовал облегчение. Его неуверенный контроль над вирусом все еще сохранялся.
   Он позволил своим мыслям вернуться к мостику, на этот раз осторожно, стараясь не поддаваться благоговейному космическому холоду, который пробудил вирус.
   Мог ли он на самом деле исключить людей-строителей? Где бы они ни появлялись, люди оставляли после себя мусор. Их корабли выбрасывали радиоизотопы, оставляя мерцающие пятна на поверхности спутников и миров. Их скафандры и жилые помещения пропускали атомы, создавая призрачную атмосферу вокруг тел, на которых обычно не было воздуха. Парциальное давление газов, из которых они состоят, всегда выдавало их с головой. Они оставляли навигационные транспондеры, сервиторы, топливные элементы и отходы жизнедеятельности. Вы находили их замерзшую мочу - маленькие желтые снежки, образующие миниатюрные кольцевые системы вокруг планет. Вы находили трупы, и время от времени - чаще, чем ожидал Куэйхи, - это были жертвы убийств.
   Это не всегда было легко, но у Куэйхи развился нюх на приметы: он знал, где искать. И он не нашел особых свидетельств предшествующего присутствия человека в районе 107 Рыб.
   Но кто-то же построил этот мост.
   Возможно, его поставили здесь сотни лет назад, - подумал он, - и к настоящему времени некоторые из обычных признаков человеческого присутствия были бы стерты. Но что-то все же осталось бы, если бы строители моста не были необычайно осторожны, убирая за собой. Он никогда не слышал, чтобы кто-то делал что-то подобное в таких масштабах. И зачем было укрывать это место так далеко от обычных торговых центров? Даже если люди иногда и посещали систему 107 Рыб, она определенно находилась не на обычных торговых путях. Разве эти художники не хотели, чтобы кто-нибудь увидел то, что они создали?
   Возможно, это всегда было намерением: просто оставить его здесь, мерцающим под звездным небом 107 Рыб, пока кто-нибудь случайно не найдет его. Возможно, даже сейчас Куэйхи был невольным участником космической шутки, длившейся столетия.
   Но он так не думал.
   В чем он был уверен, так это в том, что было бы ужасной ошибкой рассказать Жасмине больше, чем он рассказал. К счастью, он устоял перед огромным искушением доказать свою состоятельность. Теперь, когда он отчитывался о чем-то выдающемся, казалось, что он вел себя предельно сдержанно. Нет, его последнее послание было изысканно по своей краткости. Он был очень горд собой.
   Теперь вирус проснулся, возможно, его разбудила эта пагубная гордость. Ему следовало держать свои эмоции под контролем. Но было уже слишком поздно: они накалились до такой степени, что не могли утихнуть естественным путем. Однако было еще слишком рано говорить о том, будет ли это серьезная атака. Просто чтобы успокоить вирус, он пробормотал что-то на латыни. Иногда, если он предвосхищал требования вируса, атака была менее серьезной.
   Он заставил себя снова обратить внимание на Халдору, как пьяница, пытающийся сохранить ясность мысли. Было странно падать к миру, который он назвал сам для себя.
   В межзвездной культуре, ограниченной связями со скоростью света, номенклатура названий была непростым делом. На всех крупных кораблях имелись базы данных о мирах и малых телах, вращающихся вокруг разных звезд. В центральных системах - тех, что находятся в пределах дюжины световых лет от Земли, - было достаточно просто придерживаться названий, присвоенных столетиями ранее, во время первой волны межзвездных исследований. Но как только вы углублялись в нетронутую территорию, все становилось сложнее и запутаннее. "Доминатрикс" заверил, что миры вокруг 107 Рыб никогда не имели названий, но это означало только то, что в базе данных корабля не было присвоенных названий. Однако эта база данных, возможно, серьезно не обновлялась в течение десятилетий: вместо того чтобы полагаться на сообщения от какого-либо центрального органа власти, анархисты ультра предпочитали прямые контакты между кораблями. Когда встречались два или более из их субсветолетов, они сравнивали и обновляли свои соответствующие таблицы номенклатуры. Если первый корабль присвоил названия группе миров и связанным с ними географическим объектам, а у второго корабля не было текущих запросов на эти объекты, то обычно второй корабль вносил изменения в свою базу данных, добавляя новые названия. Они могут быть помечены как временные, если только третье судно не подтвердит, что они все еще не распределены. Если у двух судов будут противоречивые записи, их базы данных будут обновлены одновременно, в каждой записи будут указаны два равновероятных названия. Когда у трех или более судов были противоречащие друг другу записи, различные записи сравнивались на тот случай, если две или более из них имели приоритет перед третьей. В этом случае устаревшая запись удалялась или сохранялась во вторичном поле, зарезервированном для сомнительных или неофициальных обозначений. Если бы система действительно была названа в первый раз, то новые названия постепенно вошли бы в базы данных большинства кораблей, хотя на это могли бы уйти десятилетия. Таблицы Куэйхи были точны в той же мере, как и таблицы "Гностического восхождения"; Жасмина не была общительной ультра, так что вполне возможно, что эта система уже получила название. Если бы это было так, то его собственные любовно присвоенные имена постепенно исчезали бы из памяти, пока не остались бы лишь призрачными записями с самым низким уровнем устаревания в корабельных базах данных - или были бы полностью стерты.
   Но на данный момент, а возможно, и на долгие годы вперед, система принадлежала ему. Халдора - это было название, которое он дал этому миру, и пока он не узнал об обратном, оно было таким же официальным, как и любое другое, за исключением того, что, как заметила Морвенна, все, что он на самом деле делал, - это хватал нераспределенные имена из номенклатурных таблиц и добавлял их ко всему, что выглядело отдаленно подходящим. Если система действительно оказалась важной, не следовало ли ему проявить немного больше заботы о процессе?
   Кто знает, чем могут закончиться паломничества, если его мост окажется настоящим?
   Куэйхи улыбнулся. На данный момент названия были вполне приемлемыми; если он решит их изменить, у него еще будет достаточно времени.
   Он проверил дальность полета до Хелы: чуть более ста пятидесяти тысяч километров. Издалека освещенный лик спутника казался плоским диском цвета грязного льда, кое-где испещренным прожилками пастельных оттенков пемзы, охры, бледно-голубого и бледно-бирюзового. Теперь, когда он подобрался ближе, диск приобрел отчетливую трехмерность, выпячиваясь навстречу ему, как слепой человеческий глаз.
   Хела была маленькой только по меркам земных миров. Для спутника она была достаточно респектабельной: три тысячи километров от полюса до полюса, а средняя плотность ставила ее на первое место среди спутников, с которыми сталкивался Куэйхи. Она была сферической и практически лишена ударных кратеров. Атмосферы, о которой можно было бы говорить, нет, но топология поверхности во многом указывает на недавние геологические процессы. На первый взгляд, казалось, что она привязана к Халдоре приливными силами, всегда подставляя один и тот же облик своему материнскому миру, но картографическое программное обеспечение быстро обнаружило небольшое остаточное вращение. Если бы она была зафиксирована приливами, период обращения спутника был бы точно таким же, как время, необходимое для совершения одного витка: сорок часов. Луна Земли была именно такой, как и многие другие спутники, на которых Куэйхи довелось побывать: если стоять в определенном месте на их поверхности, то большой мир, вокруг которого они вращались - будь то Земля или газовый гигант вроде Халдоры, - всегда висел примерно в одном и том же месте неба.
   Но на Хеле все было по-другому. Даже если найти точку на экваторе Хелы, где Халдора находится прямо над головой, занимая двадцать градусов неба, она будет дрейфовать. За один сорокачасовой оборот по орбите она сдвинется почти на два градуса. Через восемьдесят стандартных дней - чуть более двух стандартных месяцев - Халдора скроется за горизонтом Хелы. Через сто шестьдесят дней она начнет выглядывать из-за противоположного горизонта. Через триста двадцать дней она вернется в начало цикла, прямо над головой.
   Погрешность во вращении Хелы - отклонение от истинного периода, связанного с приливами, - составляла всего одну двухсотую. Приливное сближение было неизбежным результатом сил трения между двумя соседствующими орбитальными телами, но это был мучительно медленный процесс. Возможно, Хела все еще замедляется, еще не достигнув своей замкнутой конфигурации. Или, возможно, что-то подтолкнуло ее в недавнем прошлом - может быть, столкновение с другим телом. Еще одна возможность заключалась в том, что орбита была нарушена в результате гравитационного взаимодействия с массивным третьим телом.
   Все эти возможности казались разумными, учитывая незнание Куэйхи истории системы. Но в то же время несовершенство вызывало у него раздражение. Это было так же неприятно, как часы, которые показывали время почти точно, но не совсем. Это было то, на что он, по его мнению, указал бы, если бы кто-нибудь когда-либо утверждал, что космос должен быть результатом божественного замысла. Допустил бы Творец такое, когда все, что потребовалось бы, - это крошечный толчок, чтобы привести мир в порядок?
   Вирус медленно закипал в его крови. Ему не нравились такие мысли.
   Он вернулся мыслями к безопасной теме топографии Хелы, задаваясь вопросом, сможет ли он понять какой-то смысл моста из его контекста. Мост был ориентирован более или менее с востока на запад, что было определено вращением Хелы. Он был расположен очень близко к экватору, пересекая разрез, который был наиболее заметным географическим объектом в мире. Разрез начинался недалеко от северного полюса и проходил наискось через экватор с севера на юг. Самым широким и глубоким он был вблизи экватора, но все равно производил устрашающее впечатление за много сотен километров к северу или югу от этой точки.
   Он назвал это ущелье Гиннунгагап.
   Разлом тянулся с северо-востока на юго-запад. К западу от него, в северном полушарии, располагался геологически сложный регион, который он назвал Западным Гирроккинским нагорьем. Восточное нагорье Гирроккин огибает полюс, окаймляя рифт с другой стороны. К югу от западного хребта, но все еще выше экватора, находится зона, которую Куэйхи решил назвать Глистенхитским хребтом. К югу от экватора находилась еще одна возвышенность, получившая название хребет Гуллвейг. На западе, в тропиках, Куэйхи назвал гору Гудбранд, равнины Келда, Вигридские пустоши, гору Йорд... Для Куэйхи эти названия передавали головокружительное ощущение древности, ощущение того, что у этого мира уже было богатое прошлое, пограничная история эпических экспедиций и мучительных переходов, история населенный храбрыми и дерзновенными.
   Однако его внимание неизбежно вернулось к рифту Гиннунгагап и перекинутому через него мосту. Детали все еще были неясны, но мост, очевидно, был слишком сложным, слишком искусным и хрупким, чтобы быть просто полоской земли, оставшейся после какого-то эрозионного процесса. Он был построен там, и, похоже, люди не имели к нему особого отношения.
   Не то чтобы это было за пределами человеческой изобретательности. За последнюю тысячу лет люди многого достигли, и возвести мост через пропасть шириной в сорок километров - даже такой элегантный мост, как тот, что перекинут через разлом Гиннунгагап, - было бы не самым смелым из этих достижений. Но то, что люди могли это сделать, еще не означало, что они это сделали.
   Это была Хела. Это было такое захолустье, насколько это было возможно. Ни один человек не занимался здесь строительством мостов.
   Но инопланетяне? Вот это другое дело.
   Это правда, что за шестьсот лет космических путешествий человечество не встретило ничего, даже отдаленно напоминающего разумную технологическую культуру, использующую инструменты. Но когда-то они там были. Их руины разбросаны по десяткам миров. И не просто одна культура, а целых восемь или девять - и это только малая часть тех систем, которые находились в пределах нескольких десятков световых лет от исходной системы. Невозможно было даже предположить, сколько сотен или тысяч погибших культур оставили свой след в обширной галактике. Какая культура могла существовать на Хеле? Появились ли они на этом ледяном спутнике, или это был просто промежуточный пункт в какой-то древней, забытой диаспоре?
   Какими они были? Были ли они одной из известных культур?
   Он забегал вперед. Эти вопросы можно было задать позже, когда он осмотрит мост и определит его состав и возраст. Подойдя ближе, он вполне мог обнаружить другие вещи, которые на таком расстоянии не видели датчики. Там могут быть артефакты, которые однозначно связывают культуру Хелы с культурой, которая уже изучалась в других местах. Или же артефакты могут подтвердить обратное: это совершенно новая культура, с которой никогда раньше не сталкивались.
   Это не имело значения. В любом случае, находка имела неоценимую стоимость. Жасмина могла бы контролировать доступ к ней на десятилетия вперед. Это вернуло бы ей престиж, которого она лишилась за последние несколько десятилетий. Несмотря на то, что Куэйхи разочаровал ее, он был уверен, что она найдет способ вознаградить его за это.
   На консоли "Дочери мусорщика" что-то звякнуло. Впервые за все время поисковый радар уловил эхо. Там, внизу, было что-то металлическое. Оно было маленьким, спрятанным в глубине расщелины, совсем рядом с мостом.
   Куэйхи настроил радар, чтобы убедиться, что эхо было подлинным. Оно не исчезло. Он не видел его раньше, но до сих пор оно было на пределе досягаемости его сенсоров. "Доминатрикс" совершенно не заметил бы этого.
   Ему это не понравилось. Он убедил себя, что здесь никогда не было человека, и теперь увидел именно тот отпечаток, который ожидал увидеть от выброшенного мусора.
   Будь осторожен, - сказал он себе.
   Во время предыдущей миссии он приближался к спутнику, который был немного меньше Хелы. На нем было что-то, что привлекло его, и он неосторожно приблизился. Вблизи поверхности он уловил радарное эхо, похожее на это, - отблеск чего-то там, внизу. Он двинулся дальше, игнорируя свои лучшие инстинкты.
   Эта штука оказалась миной-ловушкой. Из-подо льда выскочила пушка с пучком частиц и нацелилась на его корабль. Ее пучок проделал дыры в броне корабля, чуть не поджарив при этом Куэйхи. Ему удалось вернуться в безопасное место, но при этом он сам и корабль получили почти смертельные повреждения. Он выздоровел, и корабль был отремонтирован, но в течение многих лет после этого он опасался подобных ловушек. Все осталось позади: автоматические часовые, размещенные на планетах столетиями ранее для защиты имущественных претензий или прав на добычу полезных ископаемых. Иногда они продолжали работать еще долго после того, как их первоначальные владельцы превратились в пыль.
   Куэйхи тогда повезло: часовой, или что бы это ни было, был поврежден, его луч стал менее мощным, чем был раньше. Он отделался предупреждением, напоминанием ничего не предполагать. И теперь ему грозила серьезная опасность снова совершить ту же ошибку.
   Он обдумал возможные варианты. Присутствие металлического эха угнетало его, заставляя сомневаться в том, что мост был таким древним и чужеродным, как он надеялся. Но он не узнает этого, пока не подойдет ближе, а это означало бы приближение к источнику эха. Если бы это действительно был дежурящий часовой, он бы подвергся опасности. Но, напомнил он себе, "Дочь мусорщика" была хорошим кораблем, маневренным, сообразительным и хорошо бронированным. Она была полна ума и коварства. Против такого релятивистского оружия, как пучок частиц, рефлексы были бесполезны, но "Дочь" все время следила за источником эха, просто на случай, если произойдет какое-то движение перед выстрелом. В тот момент, когда корабль увидит что-нибудь, что покажется ему тревожным, он выполнит схему случайного уклонения с высоким ускорением, предназначенную для того, чтобы пучковое оружие не смогло предсказать его местоположение. Кораблю были известны точные физиологические особенности организма Куэйхи, и он был готов практически убить его, чтобы в конечном итоге оставить выжившим. Если бы кораблю действительно надоело, он бы установил собственную микрозащиту.
   - Я в порядке, - сказал Куэйхи вслух. - Я могу погрузиться глубже и все равно выйти из этого со смехом. Со мной все в порядке.
   Но он должен был подумать и о Морвенне. "Доминатрикс", конечно, находился дальше, но он был медленнее и менее маневрен. Пучковому оружию было бы непросто уничтожить "Доминатрикс", но это было возможно. Кроме того, часовой мог использовать и другое оружие, например ракеты с самонаводящимися головками. Возможно, существует даже распределенная сеть этих объектов, которые общаются друг с другом.
   Черт возьми, подумал он. Это мог быть даже не часовой. Это мог быть просто богатый металлом валун или выброшенный топливный бак. Но он должен был предположить самое худшее. Ему нужно было сохранить Морвенне жизнь. В равной степени ему нужен был "Доминатрикс", чтобы иметь возможность вернуться к Жасмине. Он не мог рисковать потерять ни свою возлюбленную, ни корабль, который теперь надолго стал ее тюрьмой. Так или иначе, он должен был либо защитить их обоих, либо сдаться сейчас. Он был не в настроении сдаваться. Но как он собирался сохранить свой билет и свою возлюбленную, не дожидаясь, пока они отойдут на безопасное расстояние от Хелы?
   Конечно. Ответ был очевиден. Он был почти у него перед глазами. Это было удивительно просто и позволяло элегантно использовать местные ресурсы. Почему он не подумал об этом раньше?
   Все, что ему нужно было сделать, это спрятать их за Халдорой.
   Он сделал необходимые приготовления, а затем снова открыл канал связи с Морвенной.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Васко с большим интересом наблюдал за приближением к главному острову. Они так долго летели над черным океаном, что было облегчением увидеть хоть какие-то признаки присутствия людей. Но в то же время огни отдаленных поселений, растянутые нитями, дугами и петлями, которые обозначали полузнакомые бухты, полуострова и крошечные острова, выглядели удивительно хрупкими и мимолетными. Даже когда в поле зрения появились более яркие очертания Первого лагеря, они по-прежнему выглядели так, словно могли погаснуть в любой момент, и были не более постоянными или значимыми, чем тлеющие угли костра. Васко всегда знал, что присутствие человека на Арарате небезопасно, что никогда нельзя принимать это как должное. Это вдалбливали в него с тех пор, как он был маленьким. Но до сих пор он никогда не ощущал этого на себе.
   Он создал для себя окно в корпусе шаттла, используя кончик пальца, чтобы очертить область, которую хотел сделать прозрачной. Клавейн показал ему, как это делается, демонстрируя этот трюк с чувством, близким к гордости. Васко подозревал, что снаружи корпус по-прежнему выглядит идеально черным и что на самом деле он видит экран, который в точности имитирует оптические свойства стекла. Но там, где речь шла о старых технологиях - а шаттл определенно был старой технологией - никогда не стоило принимать что-либо на веру. Все, что он знал наверняка, это то, что он летел и что не знал никого из своих сверстников, кто когда-либо делал это раньше.
   Шаттл заходил на посадку по сигналу с браслета Скорпио. Васко наблюдал, как он выходил из облачного слоя, сопровождаемый спиралями и завитками потревоженного воздуха. Красные и зеленые огоньки мигали по обе стороны корпуса из полированного обсидиана, который имел дельтовидно-вогнутый вид ската-манты.
   По меньшей мере треть поверхности нижней стороны была болезненно яркой: решетки актинически ярких, фрактально свернутых тепловых элементов были окутаны коконом мерцающей плазмы цвета фиолетового-индиго. Из прохладных уголков днища появилась изящная когтистая ходовая часть, разворачиваясь и удлиняясь в гипнотическом танце поршней и шарниров. На верхней части корпуса вспыхнули неоновые узоры, обозначающие входные люки, горячие точки и выхлопные отверстия. Шаттл выбрал место посадки, поворачиваясь и касаясь земли с изящной точностью, шасси сжалось, чтобы принять на себя вес корабля. На мгновение рев плазменных нагревателей стих, а затем прекратился с пугающей внезапностью. Плазма рассеялась, оставив после себя лишь неприятный запах гари.
   Васко и раньше видел самолеты колонии, но только издалека. Это было самое впечатляющее, что он когда-либо видел.
   Все трое направились к посадочному трапу. Они почти добрались до него, когда Клавейн неправильно рассчитал шаг и начал падать на пол. Васко и свин одновременно подались вперед, но именно Васко принял на себя основной груз Клавейна. Наступил момент облегчения и шока - Клавейн ощущался невероятно легким, как мешок с соломой. Вдох Васко был громким, отчетливым даже на фоне шипения шаттла, напоминающего чайник.
   - С вами все в порядке, сэр? - спросил он.
   Клавейн пристально посмотрел на него. - Я старый человек, - ответил он. - Ты не должен ожидать от меня многого.
   Размышляя сейчас о последних нескольких часах, проведенных в присутствии Клавейна, Васко понятия не имел, что с ним делать. Только что старик с добродушным радушием показывал ему шаттл, расспрашивал о его семье, делал комплименты за проницательность его вопросов, делился с ним шутками, как с давним доверенным лицом. В следующую минуту он стал ледяным и далеким, как комета.
   Хотя перепады настроения происходили без предупреждения, они всегда сопровождались заметным смещением акцента в глазах Клавейна, как будто происходящее вокруг внезапно перестало представлять для него значительный интерес.
   Первые несколько раз, когда это случалось, Васко, естественно, предполагал, что он чем-то не угодил старику. Но быстро стало очевидно, что со Скорпио происходит то же самое, и что отдаленность Клавейна связана не столько с гневом, сколько с потерей сигнала, подобно тому, как радио теряет настройку частоты. Он дрейфовал, а затем возвращался к настоящему. Как только это стало понятно, Васко перестал так сильно беспокоиться о том, что он говорит и делает в присутствии Клавейна. В то же время он все больше и больше беспокоился о душевном состоянии человека, которого они везли домой. Он задавался вопросом, в какое место переместился Клавейн, когда перестал присутствовать. Когда этот человек был дружелюбен и сосредоточен на том, что происходит здесь и сейчас, он был таким же здравомыслящим, как и все, кого Васко встречал. Но здравомыслие, решил Васко, было похоже на огни, которые он видел из окна своей каюты. Почти в любом направлении можно было двигаться только в темноте, а темноты было гораздо больше, чем света.
   Теперь он заметил странное отсутствие освещения в одном из крупных поселений. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, где-нибудь, насколько он знал, была неосвещенная улица или, возможно, широкий канал, ведущий на один из островов.
   Шаттл накренился, поменяв угол обзора. Полоса тьмы наклонилась, поглощая больше огней и открывая другие. Восприятие Васко изменилось, и он понял, что видит неосвещенное строение, расположенное между шаттлом и поселением. Невероятно высокая форма сооружения лишь смутно угадывалась по тому, как оно затмевало и высвечивало фоновые огни, но как только Васко узнал его, ему не составило труда разобраться в деталях. Конечно же, это была морская башня. Она возвышалась над морем в нескольких километрах от старейшего из поселений, места, где он родился.
   Морская башня. Корабль.
   "Ностальгия по бесконечности".
   Он видел его только издалека, поскольку обычное морское движение вблизи корабля было запрещено. Он знал, что к нему приплывали лидеры колонии, и ни для кого не было секретом, что шаттлы время от времени заходили на борт корабля или покидали его, крошечные, как мошки, на фоне узловатого и выветренного шпиля видимого корпуса. Он полагал, что Скорпио знал все об этом, но корабль был одной из многих тем, которые Васко решил не поднимать во время своей первой поездки со свином.
   С этой точки зрения "Ностальгия по бесконечности" все еще казалась Васко огромной, но уже не такой далекой и геологически громадной, какой была большую часть его жизни. Он видел, что корабль по меньшей мере в сто раз выше самой высокой раковины на архипелаге, и это все равно вызывало у него бодрящее головокружение. Но корабль находился гораздо ближе к берегу, чем он предполагал, и был явно придатком колонии, а не маячившим вдали стражем. Если корабль и не выглядел хрупким, то теперь он понимал, что это все-таки был человеческий артефакт, в такой же степени зависящий от власти океана, как и поселения, над которыми он возвышался.
   Корабль доставил их на Арарат, а затем погрузил свои нижние опоры на километровую глубину. Существовало несколько шаттлов, способных доставлять людей в межпланетное пространство и обратно, но корабль был единственным, что могло вывести их за пределы системы Арарата, в межзвездное пространство.
   Васко знал это с детства, но до этого момента он не понимал, насколько сильно они зависели от этого единственного средства спасения.
   По мере того, как шаттл снижался, огни превратились в окна, уличные фонари и огни базаров. Большинство районов Первого лагеря выглядели как неспланированные трущобы. Самые крупные сооружения были сделаны из раковин, которые прибивало к берегу или их доставали из моря во время поисковых экспедиций. Получившиеся в результате здания имели изогнутый вид огромных морских раковин с камерами. Но раковины таких размеров встречались очень редко, и поэтому большинство конструкций были сделаны из более традиционных материалов. Существовало несколько надувных куполов, часть которых были почти такими же большими, как раковины, но пластмасс, используемых для изготовления и ремонта куполов, всегда не хватало. Извлекать металл из сердцевины корабля было гораздо проще; именно поэтому почти все остальное было скреплено листовым металлом и строительными лесами, образуя невысокую городскую застройку из покосившихся прямоугольных конструкций, высота которых редко превышала три этажа. Купола и остроконечные конструкции прорывались сквозь металлические трущобы подобно волдырям. Улицы представляли собой паутину рваных теней, неосвещенных, если не считать редких прохожих с факелами.
   Шаттл проскользил над несколькими участками темноты, а затем завис над небольшим отдаленным строением, которое Васко никогда раньше не видел. Здесь были купол и окружающие его металлические конструкции, но весь ансамбль выглядел гораздо более официально, чем в любой другой части города. Васко понял, что это почти наверняка был один из непубличных лагерей администрации. Управлявшая колонией группа людей и свинов имела офисы в городе, но также было общеизвестно, что у них были охраняемые места для встреч, не отмеченные ни на одной гражданской карте.
   Помня инструкции Клавейна, Васко заставил иллюминатор снова закрыться и стал ждать приземления. Он едва заметил, как оно произошло, но внезапно двое его спутников начали карабкаться по салону к посадочному трапу. Васко запоздало сообразил, что у шаттла никогда не было пилота.
   Они ступили на площадку из плавленого камня. В последнюю минуту включились прожекторы, заливая все вокруг ледяной синевой. Клавейн все еще был в пальто, но на нем был бесформенный черный капюшон, который он вытащил из-под воротника. Низкий широкий капюшон скрывал его лицо в тени; в нем с трудом можно было узнать человека, которого они встретили на острове. Во время полета Скорпио воспользовался возможностью немного привести его в порядок, подстриг бороду и волосы настолько аккуратно, насколько позволяли обстоятельства.
   - Сынок, - сказал Клавейн, - постарайся не пялиться на меня с таким мессианским пылом, ладно?
   - Я ничего такого не имел в виду, сэр.
   Скорпио похлопал Васко по спине. - Веди себя как обычно. Насколько тебе известно, он просто какой-то вонючий старый отшельник, которого мы нашли бродящим поблизости.
   Территория была забита машинами. Непонятного происхождения, они припали к земле вокруг шаттла или смутно вырисовывались в темных промежутках между прожекторами. Там были колесные транспортные средства, один или два катера на воздушной подушке, что-то вроде скелетообразного вертолета. Васко разглядел гладкие поверхности двух других воздушных судов, припаркованных на краю площадки. Он не мог сказать, были ли они из тех, что могут выходить на орбиту, а также летать в атмосфере.
   - Сколько у вас действующих шаттлов? - спросил Клавейн.
   Скорпио ответил после минутного колебания, возможно, раздумывая, сколько ему следует сказать в присутствии Васко. - Четыре, - сказал он.
   Клавейн отошел на полдюжины шагов, прежде чем сказать: - Когда я уходил, их было пять или шесть. Мы не можем позволить себе потерять шаттлы, Скорп.
   - Мы делаем все, что в наших силах, имея очень ограниченные ресурсы. Некоторые из них могут снова полететь, но я ничего не могу обещать.
   Скорпио вел их к ближайшей из низких металлических конструкций, расположенных по периметру купола. Когда они отошли от шаттла, к нему начали приближаться многие из темных машин, протягивая манипуляторы или волоча за собой по земле кабели. То, как они двигались, заставило Васко представить себе раненых морских чудовищ, тащивших по суше оторванные щупальца.
   - Если нам понадобится быстро улететь, - сказал Клавейн, - сможем ли мы это сделать? Можно ли использовать какой-нибудь другой корабль? Как только прибудет "Зодиакальный свет", им останется только выйти на орбиту. Я не прошу о полной пригодности к космическим полетам, просто о том, чтобы совершить несколько рейсов.
   - У "Зодиакального света" будут свои собственные шаттлы, - сказал Скорпио. - И даже если их не будет, у нас все равно есть тот единственный корабль, который нам нужен, чтобы достичь орбиты.
   - Вам лучше надеяться и молиться, чтобы нам никогда не пришлось им воспользоваться, - сказал Клавейн.
   - К тому времени, когда нам понадобятся шаттлы, - сказал Скорпио, - у нас уже будут все необходимые меры.
   - Они могут понадобиться нам сегодня вечером. Тебе это не приходило в голову?
   Они подошли ко входу в оцепление вокруг сооружений, окружающих купол. Когда они приблизились к нему, в ночь вышел еще один свин, двигаясь с преувеличенной развязностью, свойственной его виду. Он был ниже и коренастее Скорпио, если такое вообще возможно. У него были такие массивные плечи, что руки свисали на некотором расстоянии от туловища, раскачиваясь при ходьбе, как маятники. Казалось, он мог бы разорвать человека на части.
   Свин уставился на Васко, и глубокие морщины прорезали его лоб. - Что-то разглядываешь, малыш?
   Васко поспешил с ответом. - Нет, сэр.
   - Расслабься, Блад, - сказал Скорпио. - У Васко был напряженный день. Он просто немного ошеломлен всем этим. Верно, сынок?
   - Да, сэр.
   Свин по кличке Блад кивнул Клавейну. - Рад, что ты вернулся, старина.
  
   На подлете к Хеле, 2615 г.
  
   Куэйхи все еще был достаточно близко к Морвенне, чтобы поддерживать связь в режиме реального времени. - Тебе не понравится то, что я собираюсь сделать, - сказал он, - но это на благо нас обоих.
   Ее ответ последовал после треска помех. - Ты обещал, что не задержишься надолго.
   - Я все еще намерен сдержать это обещание. Не собираюсь задерживаться ни на минуту дольше, чем обещал. На самом деле, это больше касается тебя, чем меня.
   - Как так? - спросила она.
   - Я беспокоюсь, что внизу на Хеле может быть что-то еще, кроме моста. Я уловил металлическое эхо, и оно не исчезло. Может быть, ничего и нет - скорее всего, так оно и есть, - но я не могу рисковать тем, что это окажется миной-ловушкой. Я уже сталкивался с подобными вещами раньше, и это заставляет меня нервничать.
   - Тогда поверни, - сказала Морвенна.
   - Извини, но я не могу. Мне действительно нужно осмотреть этот мост. Если я не вернусь с чем-нибудь вкусненьким, Жасмина съест меня на завтрак. - Он предоставлял Морвенне самой решать, что это будет значить для нее, все еще облаченной в резной скафандр, когда Грилье - ее единственная надежда на спасение.
   - Но ты не можешь просто так попасть в ловушку, - сказала Морвенна.
   - Честно говоря, я больше беспокоюсь о тебе. "Дочь" позаботится обо мне, но если я что-то затею, она может начать стрелять во все, что увидит, вплоть до "Доминатрикса".
   - И что ты собираешься делать?
   - Я думал о том, чтобы вы отошли от системы Халдора/Хела, но это потребовало бы слишком много времени и топлива. У меня есть идея получше: мы воспользуемся тем, что нам дали. Халдора - хороший, надежный щит. Она просто сидит и ничего не делает. Я собираюсь поставить ее между тобой и тем, что есть на Хеле, и, черт возьми, как-то использовать эту штуку.
   Морвенна несколько секунд обдумывала последствия. В ее голосе внезапно послышалась настойчивость. - Но это будет означать...
   - Да, мы будем находиться вне пределов прямой видимости, так что не сможем разговаривать друг с другом. Но это продлится всего несколько часов, максимум шесть. - Он произнес это прежде, чем она успела возразить. - Я запрограммирую "Доминатрикс" подождать за Халдорой шесть часов, а затем вернуться на прежнее положение относительно Хелы. Не так уж и плохо, не так ли? Поспи немного, и ты даже не заметишь, как я уйду.
   - Не делай этого, Хоррис. Я не хочу быть там, где не смогу с тобой поговорить.
   - Это всего на шесть часов.
   Когда она ответила, ее голос звучал ничуть не спокойнее, но он услышал, как изменился тон ее голоса, значит, она, по меньшей мере, смирилась с бесполезностью спора. - Но если за это время что-то случится - если я понадоблюсь тебе или ты будешь нужен мне - мы не сможем поговорить.
   - Только шесть часов, - сказал он. - Триста минут или около того. Всего-то. Все будет сделано в мгновение ока.
   - А ты не можешь сбросить несколько ретрансляторов, чтобы мы все еще могли поддерживать связь?
   - Не думаю. Я мог бы сбросить к Халдоре несколько пассивных отражателей, но это как раз то, что может привести "умную" ракету обратно к вам. В любом случае, чтобы установить их на место, потребуется пара часов. К тому времени я успею оказаться под мостом.
   - Мне страшно, Хоррис. Я правда не хочу, чтобы ты это делал.
   - Я должен, - сказал он. - Я просто обязан.
   - Пожалуйста, не надо.
   - Боюсь, план уже реализуется, - мягко ответил Куэйхи. - Я отправил необходимые команды на "Доминатрикс". Он движется, любимая. Примерно через тридцать минут окажется в тени Халдоры.
   Воцарилось молчание. На мгновение он подумал, что связь, возможно, уже оборвалась, что его расчеты были ошибочными. Но затем она спросила: - Так зачем же ты спрашивал меня, если уже принял решение?
  

ВОСЕМЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   В первый день они ехали на полной скорости, стараясь держаться как можно дальше от населенных пунктов пустошей. Несколько часов подряд они мчались по проложенным белыми бороздами тропам, рассекая медленно меняющуюся местность под хмурым небом. Время от времени они проезжали мимо диспетчерской вышки, заставы или даже другой машины, двигавшейся в противоположном направлении.
   Рашмика постепенно привыкла к гипнотическому подпрыгивающему движению лыж и смогла ходить в ледоходе, не теряя равновесия. Время от времени она сидела в своем личном отсеке, подтянув колени к подбородку, смотрела в окно на проносящийся мимо пейзаж и представляла, что в каждом уродливом камне или ледяном обломке скрывается осколок инопланетной империи. Она много думала о скаттлерах, представляя, как чистые страницы ее книги заполняются аккуратным почерком и кропотливыми рисунками, заштрихованными крест-накрест.
   Она пила кофе или чай, съедала рацион и иногда разговаривала с Калвером, хотя и не так часто, как ему хотелось бы.
   Когда она планировала свой побег - хотя "побег" было не совсем подходящим словом, потому что на самом деле она ни от чего не убегала, - но когда она все равно это планировала, то редко думала о чем-то большем, чем покинуть деревню. Те несколько раз, когда она позволяла себе отвлечься от этого момента, всегда представляла, что будет чувствовать себя намного спокойнее, когда трудная часть - фактический отъезд из дома и деревни - останется позади.
   Все было совсем не так. Она была не так напряжена, как тогда, когда выбралась из своего дома, но только потому, что долго оставаться в таком состоянии было невозможно. Вместо этого она опустилась на уровень постоянного напряжения, в животе у нее образовался узел, который никак не мог развязаться. Отчасти это было из-за того, что теперь она думала о будущем, о том, что до сих пор оставалось неясным. Внезапно решение проблемы церквей стало реальным событием в ближайшем будущем. Но она также была обеспокоена тем, что оставила позади. Три дня, даже шесть, не казались ей таким уж большим сроком, когда она планировала поездку к караванам, но теперь она считала каждый час. Она представила, как деревня мобилизуется у нее за спиной, осознает, что произошло, и объединяется, чтобы вернуть ее обратно. Она представила себе полицейских, которые едут за ледоходом на своих скоростных машинах. Начнем с того, что ни Крозе, ни Линкси никому из них не нравились. Они бы предположили, что эта пара уговорила ее на это, что они каким-то образом были настоящими виновниками ее несчастья. Если они догонят ее, то накажут, но Крозе и Линкси толпа разорвет на части.
   Но никаких признаков погони не было. По общему признанию, машина Крозе была быстрой, но в тех немногих случаях, когда они преодолевали подъем, дающий им возможность оглянуться назад на пятнадцать-двадцать километров пути, позади них ничего не было.
   Тем не менее, Рашмика по-прежнему беспокоилась, несмотря на заверения Крозе, что дальше по тропе нет более быстрых путей, по которым преследователи могли бы срезать путь. Время от времени, чтобы угодить ей, Крозе настраивался на деревенское радио, но в большинстве случаев слышал только помехи. В этом не было ничего необычного, поскольку прием радиосигнала на Хеле в значительной степени зависел от магнитных бурь, бушевавших вокруг Халдоры. Существовали и другие способы связи - узконаправленный лазер, связь между спутниками и наземными станциями, волоконно-оптические наземные линии, - но большинство этих каналов находились под контролем церкви, и в любом случае Крозе не был подписан ни на один из них. У него были возможности подключиться к некоторым из них, когда ему было нужно, но сейчас, по его словам, было не время рисковать и привлекать чье-либо внимание. Однако, когда Крозе наконец настроился на передачу Вигридских пустошей без искажений и Рашмика смогла послушать ежедневную службу новостей из крупных деревень, это оказалось совсем не тем, чего она ожидала. В то время как поступали сообщения о обвалах, отключениях электроэнергии и обычных перипетиях деревенской жизни, не было никаких упоминаний о том, что кто-то пропал без вести. В семнадцать лет Рашмика все еще находилась под опекой своих родителей, поэтому они имели полное право заявить о ее исчезновении. На самом деле, они нарушили бы закон, не сообщив о ее пропаже.
   Рашмика была обеспокоена этим больше, чем хотела бы признать. С одной стороны, ей хотелось ускользнуть незамеченной, как она всегда и планировала. Но в то же время более ребяческая часть ее души жаждала какого-нибудь знака того, что ее отсутствие замечено. Она хотела чувствовать, что по ней скучают.
   Поразмыслив еще немного, она решила, что ее родители, должно быть, ждут не дождутся, что произойдет в ближайшие несколько часов. В конце концов, она отсутствовала не более половины дня. Если бы она занималась своими обычными повседневными делами, то все еще была бы в библиотеке. Возможно, они исходили из предположения, что в то утро она ушла из дома необычно рано. Возможно, они умудрились не заметить записку, которую она оставила для них, или тот факт, что из шкафчика пропал ее скафандр для выхода на поверхность.
   Но прошло шестнадцать часов, а новостей все еще не было.
   Ее привычки были достаточно странными, чтобы родители могли не беспокоиться о ее отсутствии в течение десяти или двенадцати часов, но после шестнадцати - даже если каким-то чудом они не заметили другие довольно очевидные улики - у них не могло остаться сомнений в том, что произошло. Они бы знали, что она пропала. Они должны были бы сообщить об этом властям, не так ли?
   Она задумалась. Власти пустошей не были известны своей безжалостной оперативностью. Вполне возможно, что сообщение о ее отсутствии просто не попало в нужное место. Учитывая бюрократическую инерцию на всех уровнях, оно могло попасть туда только на следующий день. Или, возможно, власти были хорошо информированы, но по какой-то причине решили не сообщать об этом новостным каналам. Было заманчиво поверить в это, но в то же время она не могла придумать ни одной причины, по которой они могли бы задержаться.
   И все же, возможно, за следующим поворотом будет пост охраны. Крозе, похоже, так не думал. Он вел машину так же быстро и беззаботно, как всегда. Его ледоход так хорошо знал эти старые ледяные тропы, что, казалось, просто давал ему туманные указания, в каком направлении двигаться.
   К концу первого дня путешествия, когда Крозе уже был готов остановиться на ночлег, они снова включили новостной канал. К тому времени Рашмика была в пути уже почти двадцать часов. По-прежнему не было никаких признаков того, что кто-то это заметил.
   Она чувствовала себя подавленной, как будто всю свою жизнь фатально переоценивала свою значимость даже в незначительном масштабе жизни в Вигридских пустошах.
   Затем, с запозданием, ей в голову пришла другая возможность. Это было настолько очевидно, что она должна была подумать об этом немедленно. В этом было гораздо больше смысла, чем в любом из маловероятных вариантов, которые она рассматривала до сих пор.
   Она решила, что ее родители были прекрасно осведомлены о том, что она уехала. Они точно знали, когда и почему. В письме, которое она оставила для них, она была сдержана в отношении своих планов, но не сомневалась, что ее родители смогли бы догадаться о деталях с достаточной точностью. Они даже знали, что она продолжала общаться с Линкси после скандала.
   Нет. Они знали, что она делала, и знали, что все это было из-за ее брата. Они знали, что у нее была миссия любви, или если не любви, то ярости. И причина, по которой они никому не говорили, заключалась в том, что втайне, несмотря на все, что говорили ей на протяжении многих лет, несмотря на все предупреждения о риске слишком близкого знакомства с церквями, они хотели, чтобы она преуспела. Они, по-своему, тихо и тайно гордились тем, что она решила сделать.
   Когда она осознала это, до нее дошла вся правда.
   - Все в порядке, - сказала она Крозе. - В новостях обо мне не будет никакого упоминания.
   Он пожал плечами. - Почему сейчас ты так уверена?
   - Просто кое-что поняла, вот и все.
   - Ты выглядишь так, будто тебе нужно хорошенько выспаться, - сказала Линкси. Она сварила горячее какао, и Рашмика с удовольствием отхлебнула его. Это была далеко не самая вкусная чашка горячего какао, которую кто-либо когда-либо готовил для нее, но в тот момент она не могла представить себе напиток вкуснее.
   - Я почти не спала прошлой ночью, - призналась Рашмика. - Слишком беспокоилась о том, как выбраться отсюда сегодня утром.
   - Ты отлично справилась, - сказала Линкси. - Когда вернешься, все будут очень гордиться тобой.
   - Надеюсь на это, - сказала Рашмика.
   - Я все же должна спросить об одной вещи, - сказала Линкси. - Ты не обязана отвечать. Это только из-за твоего брата, Рашмика? Или за этим кроется что-то большее?
   Вопрос застал Рашмику врасплох. - Конечно, это только из-за моего брата.
   - Просто у тебя уже есть определенная репутация, - сказала Линкси. - Мы все слышали о том, как много времени ты проводишь на раскопках, и о книге, которую пишешь. Говорят, что в деревнях нет никого, кто бы так же интересовался скаттлерами, как Рашмика Элс. Говорят, ты пишешь письма археологам, спонсируемым церковью, и споришь с ними.
   - Ничего не могу поделать, так меня интересуют скаттлеры, - сказала она.
   - Да, но из-за чего именно такой интерес?
   Вопрос был задан доброжелательно, но Рашмика не смогла сдержать раздражения, когда спросила: - Прости?
   - Я имею в виду, в чем, по-твоему, все остальные так ужасно ошибаются?
   - Ты действительно хочешь знать?
   - Мне так же интересно услышать твою точку зрения, как и чью-либо еще.
   - За исключением того, что в глубине души тебе, вероятно, все равно, кто прав, не так ли? Пока что-то продолжает всплывать из-под земли, какое кому-то дело до того, что случилось со скаттлерами? Все, что тебя волнует, - это достать запасные части для вашего ледохода.
   - Соблюдай приличия, юная леди, - предостерегла Линкси.
   - Прости, - покраснев, сказала Рашмика. Она отхлебнула горячего какао. - Я не это имела в виду. Но мне действительно небезразличны скаттлеры, и я действительно думаю, что никого не интересует правда о том, что с ними на самом деле произошло. На самом деле, это очень напоминает мне амарантян.
   Линкси посмотрела на нее. - Что?
   - Амарантяне были инопланетянами, которые эволюционировали на Ресургеме. Они были эволюционировавшими птицами. - Она вспомнила, как нарисовала одного из них для своей книги - не в виде скелета, а так, как они, должно быть, выглядели при жизни. Она видела амарантян своим мысленным взором: яркий блеск птичьих глаз, насмешливую улыбку на гладкой голове инопланетянина. Ее рисунок ничем не походил на официальные реконструкции в других археологических трудах, но он всегда казался ей более живым, чем те мертвые оттиски, как будто она видела живого амарантянина, а у них были только кости, на которые можно опереться. Это заставило ее задуматься, обладают ли ее рисунки живых существ такой же жизненной силой.
   Рашмика продолжила: - Что-то уничтожило их миллион лет назад. Когда люди колонизировали Ресургем, никто не хотел рассматривать возможность того, что то, что уничтожило амарантян, может вернуться и сделать то же самое с нами. Кроме Дэна Силвеста, конечно.
   - Дэн Силвест? - спросила Линкси. - Извини, но это тоже ни о чем не говорит.
   Рашмику это взбесило: как та могла не знать таких вещей? Но она старалась не показывать этого. - Силвест был археологом, возглавлявшим экспедицию. Когда он узнал правду, другие колонисты заставили его замолчать. Они не хотели знать, в какие неприятности попали. Но, как мы знаем, в конце концов он оказался прав.
   - Могу поспорить, что в таком случае ты чувствуешь к нему некоторую привязанность.
   - Более чем, - сказала Рашмика.
  

* * *

  
   Рашмика до сих пор помнила, как впервые услышала эту фамилию. Это было случайное упоминание в одном из археологических текстов, которые она загрузила на свой компад, в каком-то скучном трактате о жонглерах образами. Это было похоже на удар молнии, пронзивший ее череп. Рашмика ощутила волнующее чувство единения, как будто вся ее жизнь была прелюдией к этому моменту. Теперь она знала, что именно в этот момент ее интерес к скаттлерам из детской забавы превратился в нечто близкое к одержимости.
   Она не могла этого объяснить, но и отрицать того, что это произошло, тоже не могла.
   С тех пор, параллельно с изучением скаттлеров, она многое узнала о жизни Дэна Силвеста. Это было достаточно логично: не было никакого смысла изучать скаттлеров изолированно, поскольку они были всего лишь последними в ряду вымерших галактических культур, с которыми столкнулись исследователи-люди. Имя Силвеста занимало видное место в изучении инопланетного разума в целом, поэтому беглое знакомство с его подвигами было крайне важно.
   Работа Силвеста по амарантянам продолжалась с 2500 по 2570 год. Большую часть этого времени он был либо терпеливым исследователем, либо в какой-то степени находился в заключении, но его интерес к амарантянам оставался неизменным даже под домашним арестом. Но без доступа к ресурсам, выходящим за рамки того, что могла предложить колония, его идеи были обречены оставаться спекулятивными. Затем в систему Ресургема прибыли ультра. С помощью их корабля Силвест раскрыл последний фрагмент головоломки тайны амарантян. Его подозрения оказались верными: амарантяне были уничтожены не в результате какой-то изолированной космической катастрофы, а в результате реакции все еще действующего механизма, предназначенного для подавления появления космического разума.
   Потребовались годы, чтобы новость дошла до других систем. К тому времени она была передана через вторые или третьи руки, пропитана пропагандой и почти затерялась в суматохе войны человеческих фракций. Казалось, что конджойнеры независимо пришли к выводам, аналогичным выводам Силвеста. И другие археологические группы, изучавшие останки других погибших культур, пришли к такому же тревожному выводу.
   Машины, уничтожившие амарантян, все еще были там, ждали и наблюдали. У них было много названий. Конджойнеры назвали их волками. Другие ныне вымершие культуры называли их ингибиторами.
   За последнее столетие с реальностью ингибиторов стали мириться. Но большую часть этого времени угроза оставалась достаточно отдаленной: это была проблема, о которой стоило беспокоиться какому-нибудь другому поколению.
   Однако недавно все изменилось. Долгое время ходили неподтвержденные сообщения о странной активности в системе Ресургем: ходили слухи о том, что миры разрываются на части и превращаются в непонятные машины инопланетной конструкции. Ходили слухи, что вся система была эвакуирована; что Ресургем теперь превратился в непригодный для жизни пепел; что с солнцем системы произошло нечто невообразимое.
   Но даже Ресургем можно было какое-то время игнорировать. Система была археологической колонией, изолированной от основной сети межзвездной торговли, а ее правительство представляло собой тоталитарный режим, склонный к дезинформации. Сообщения о том, что там произошло, невозможно было проверить. И так в течение еще нескольких десятилетий жизнь в других системах заселенного людьми космоса оставалась более или менее незатронутой.
   Но теперь ингибиторы появились у других звезд.
   Ультра были первыми, кто принес плохие новости. Связь между их кораблями предупреждала их держаться подальше от определенных систем. Что-то происходило, что-то, что выходило за рамки общепринятых масштабов человеческой катастрофы. Это была не война или эпидемия, а нечто бесконечно худшее. Это случилось с амарантянами и, предположительно, со скаттлерами.
   Число человеческих колоний, о которых было известно, что они стали свидетелями прямого вмешательства машин-ингибиторов, по-прежнему составляло менее дюжины, но волны паники, распространявшиеся со скоростью радиосвязи, были почти столь же эффективны при разрушении цивилизаций. Целые наземные поселения были эвакуированы или покинуты, поскольку граждане пытались достичь космоса или, как они надеялись, более безопасного убежища в подземных пещерах. Склепы и бункеры, заброшенные со времен мрачных десятилетий сплавляющей чумы, спешно открывались вновь. Людей всегда было слишком много как для эвакуационных кораблей, так и для бункеров. Происходили бунты и яростные маленькие войны. Даже когда цивилизация рушилась, те, кто не упускал главного шанса, накапливали небольшие, бесполезные состояния. Культы судного дня процветали на влажной, манящей почве страха, как множество черных орхидей. Люди говорили о конце времен, убежденные, что они переживают последние дни.
   На этом фоне неудивительно, что Хела привлекла так много людей. В лучшие времена чудо Куэйхи привлекло бы немного внимания, но сейчас чудо было именно тем, что искали люди. Каждый новый корабль ультра, прибывающий в систему, привозил десятки тысяч замороженных паломников. Не все из них искали религиозного решения, но очень скоро, если они хотели остаться на Хеле, отдел анализа крови все равно добирался до них. После этого они начинали смотреть на вещи по-другому.
   Рашмика не могла винить их за то, что они прибыли на Хелу. Если бы она не родилась здесь, она иногда думала, что вполне могла бы совершить такое же паломничество. Но ее мотивы были бы другими. Это была истина, за которой она охотилась: то же стремление, которое привело Дэна Силвеста в Ресургем; то же стремление, которое привело его к конфликту со своей колонией и которое, в конечном счете, привело к его смерти.
   Она вспомнила вопрос Линкси. Действительно ли Харбин привел ее к Постоянному пути, или Харбин был просто предлогом, который она придумала, чтобы скрыть - как от себя, так и от всех остальных - истинную причину своего путешествия?
   Ее ответ о том, что все это связано с Харбином, был таким автоматическим и легкомысленным, что она почти поверила в это. Но теперь она сомневалась, было ли это на самом деле правдой. Рашмика могла сказать, когда кто-то рядом с ней лгал. Но разгадать свой собственный обман - это совсем другое дело.
   - Это Харбин, - прошептала она себе под нос. - Ничто другое не имеет значения, кроме как найти моего брата.
   Но она не могла перестать думать о скаттлерах, и когда задремала, все еще сжимая в руках кружку с какао, ей приснились именно скаттлеры, безумные изменения их насекомоподобной анатомии, которые перемешивались, как сломанные части головоломки.
  
   Рашмика резко проснулась, почувствовав грохот, когда ледоход замедлил ход, улавливая неровности на ледяном следе.
   - Боюсь, это все, на что мы способны сегодня, - сказал Крозе. - Я найду укромное местечко, чтобы спрятать нас, но мои силы на исходе. - Рашмике он показался измученным, но, с другой стороны, Крозе всегда выглядел таким.
   - Подвинься, любимый, - сказала Линкси Крозе. - Я поведу пару часов, пока мы не будем в безопасности. Вы оба можете вернуться в постели и хорошенько выспаться.
   - Уверена, что мы будем живы и невредимы, - сказала Рашмика.
   - Не обращай на это внимания. Несколько лишних миль нам не повредят. А теперь возвращайся и постарайся немного поспать, юная леди. Завтра у нас впереди еще один долгий день, и не могу поклясться, что даже тогда мы будем в безопасности.
   Линкси уже заняла место водителя, пробегая своими пухлыми детскими пальчиками по изношенным рычагам управления ледоходом. До тех пор, пока Крозе не упомянул о том, что они остановятся на ночлег, Рашмика предполагала, что машина продолжит движение, используя что-то вроде автопилота, даже если ей придется немного сбавить скорость, чтобы ориентироваться самостоятельно. Для нее было настоящим шоком узнать, что они никуда не денутся, если кто-нибудь не будет управлять машиной-ледоходом вручную.
   - Я немного умею, - предложила она. - Я никогда раньше не водила такую машину, но если кто-нибудь захочет мне показать...
   - У нас все будет хорошо, дорогая, - сказала Линкси, - есть не только я и Крозе. Утром может заступить на смену Калвер.
   - Я бы не хотела...
   - О, не беспокойся о Калвере, - сказал Крозе. - Ему нужно чем-то занять руки.
   Линкси шлепнула мужа, но при этом улыбалась. Рашмика допила свой уже остывший напиток какао, уставшая как собака, но довольная тем, что хотя бы первый день прошел нормально. Она не питала иллюзий по поводу того, что худшее в ее путешествии позади, но полагала, что к каждому успешному этапу нужно относиться как к маленькой победе. Ей просто хотелось сказать своим родителям, чтобы они не беспокоились о ней, что она добилась больших успехов и все время думает о них. Но она поклялась не посылать весточку домой, пока не присоединится к каравану.
   Крозе вел ее через грохочущее нутро ледохода. Под рукой Линкси машина двигалась по-другому. Нельзя сказать, что она была худшим или даже лучшим водителем, чем Крозе, но она определенно предпочитала другой стиль вождения. Ледоход подпрыгивал, описывая в воздухе длинные, невесомые параболические дуги. Все это располагало ко сну, но сон этот был полон тревожных сновидений, в которые то и дело проваливалась Рашмика.
  
   На следующее утро она проснулась с тревожными и в то же время странно приятными новостями.
   - В службе новостей появилось предупреждение, - сказал Крозе. - Информация уже распространена, Рашмика. Официально ты числишься пропавшей без вести, и ведется поисковая операция. Разве это не заставляет тебя гордиться собой?
   - О, - сказала она, гадая, что могло произойти со вчерашнего вечера.
   - Это полиция, - сказала Линкси, имея в виду правоохранительную организацию, которая обладала юрисдикцией в регионе Вигрид. - Очевидно, они выслали поисковые группы. Но есть хороший шанс, что мы успеем добраться до каравана раньше, чем они нас найдут. Как только мы посадим тебя в караван, полиция не сможет тебя тронуть.
   - Я удивлена, что они действительно выслали отряды, - сказала Рашмика. - Не похоже, что мне грозит какая-то опасность, не так ли?
   - На самом деле, дело не только в этом, - сказал Крозе.
   Линкси посмотрела на мужа.
   Что они оба знали такого, чего не знала Рашмика? Внезапно она почувствовала напряжение в животе, а по спине пробежал холодок. - Продолжай, - сказала она.
   - Они говорят, что хотят вернуть тебя для допроса, - сказала Линкси.
   - За то, что сбежала из дома? Неужели им нечем заняться в свободное время?
   - Это не из-за побега из дома, - сказала Линкси. Она снова взглянула на Крозе. - Это из-за той диверсии на прошлой неделе. Ты понимаешь, что я имею в виду, не так ли?
   - Да, - сказала Рашмика, вспомнив воронку на том месте, где раньше был склад взрывчатки.
   - Они говорят, что это сделала ты, - сказал Крозе.
  
   Хела, 2615 г.
  
   Сойдя с орбиты, Куэйхи почувствовал, что его вес растет по мере того, как "Дочь" снижалась до скорости всего в несколько тысяч километров в час. Хела увеличивалась в размерах, ее беспокойная местность поднималась навстречу ему. Радарное эхо - металлический след - все еще был там. Мост тоже.
   Куэйхи решил приблизиться по спирали, вместо того чтобы совершить согласованный бросок к сооружению. Даже на первом витке, когда он был еще в тысячах километров над поверхностью Хелы, то, что он увидел, было захватывающим, как головоломка, которую ему нужно было собрать. Из глубокого космоса трещина была видна только как изменение альбедо, темный шрам, пересекающий планету. Теперь она приобрела ощутимую глубину, особенно когда он рассматривал ее с помощью увеличительных камер. Выемка была неровной: в некоторых местах до самого дна долины был относительно пологий склон, но в других местах стены представляли собой вертикальные пласты покрытой льдом скалы высотой в километры, гладкие и зловещие, как гранит. Они имели серый блеск мокрого сланца. Дно разлома менялось от ровной поверхности высохшего соленого озера до причудливого, изломанного одеяла из наклонных и переплетающихся ледяных панелей, разделенных тонкими, как волос, полосами чистой черноты. Чем ближе он подходил, тем больше это действительно напоминало незаконченную головоломку, отброшенную богом в приступе гнева.
   Примерно раз в минуту он проверял радар. Эхо-сигнал все еще был слышен, и "Дочь" не обнаружила никаких признаков надвигающейся атаки. Возможно, это все-таки был просто мусор. Эта мысль встревожила его, поскольку это означало, что кто-то еще, должно быть, подошел так близко к мосту, но не счел это достаточно примечательным, чтобы сообщить кому-либо еще. Или, возможно, они собирались сообщить об этом, но их постигло какое-то несчастье. В конечном счете, он не был уверен, что это было менее тревожно.
   К тому времени, как он завершил первый круг, скорость снизилась до пятисот метров в секунду. Теперь он был достаточно близко к поверхности, чтобы оценить рельеф местности, на которой неровные возвышенности сменились гладкими равнинами. Не вся поверхность спутника была покрыта льдом; большая часть ее была скалистой, и во льду или на нем виднелось большое количество обломков скал. От спящих вулканов исходили столбы пепла. Здесь были склоны из мелких осыпей и вздымающихся остроконечных валунов величиной с крупные космические поселения; некоторые из них торчали изо льда, наклоняясь под нелепыми углами, как кормы тонущих кораблей; другие находились на поверхности, наклонившись набок, подобно огромным скульптурным инсталляциям.
   Двигатели "Дочери" работали непрерывно, чтобы противостоять гравитации Хелы. Куэйхи опустился ниже, подбираясь все ближе к краю разлома. Над головой Халдора казалась задумчивой темной сферой, освещенной только с одной стороны. Удивленный и рассеянный на мгновение, Куэйхи увидел, как грозовые молнии играют на темном лике газового гиганта. Электрические дуги извивались с завораживающей медлительностью, как угри.
   Хела все еще улавливала звездный свет от солнца системы, но вскоре ее орбита вокруг Халдоры переместит ее в тень большого мира. Куэйхи подумал, что это была случайность, что источник эха находился на этой стороне Хелы, иначе он был бы лишен впечатляющего зрелища газового гиганта, нависающего над всем. Если бы он прибыл позже в цикле вращения планеты, то, конечно, разлом был бы направлен в другую сторону от Халдоры. Разница в сто шестьдесят дней, и он бы пропустил это удивительное зрелище.
   Еще одна вспышка молнии. Куэйхи неохотно вернул свое внимание к Хеле.
   Он был уже за краем ущелья Гиннунгагап. Земля уходила из-под ног с неподобающей поспешностью. Несмотря на то, что сила тяжести составляла всего четверть стандартного g, Куэйхи испытывал такое же сильное головокружение, как и в более тяжелом мире. Это имело смысл, поскольку возможное падение все еще было бы смертельно глубоким. Хуже того, не было атмосферы, которая замедлила бы падение упавшего объекта, не было предельной скорости, которая создавала бы хотя бы минимальную вероятность того, что в аварии можно выжить.
   Неважно. "Дочь" никогда его не подводила, и он не ожидал, что она начнет это делать сейчас. Он сосредоточился на предмете, который пришел осмотреть, и позволил "Дочери" опуститься еще глубже, ниже нулевой отметки поверхности.
   Он повернулся, направляясь вдоль разлома. Он отошел на километр или два от ближайшей стены, но более отдаленная стена казалась не ближе, чем была до того, как он переступил порог. Расстояние между стенами было неравномерным, но здесь, на экваторе, стороны разлома никогда не находились ближе, чем в тридцати пяти километрах друг от друга. Глубина трещины составляла минимум пять-шесть километров, а в самых глубоких и извилистых местах дна долины она опускалась до десяти-одиннадцати километров. Пространство было чертовски обширным, и Куэйхи постепенно пришел к выводу, что на самом деле ему не очень-то нравится в нем находиться. Это было слишком похоже на подвешивание между раскрытыми челюстями капкана.
   Он взглянул на часы: четыре часа оставалось до того, как "Доминатрикс" должен был появиться с противоположной стороны Халдоры. Четыре часа - это долгий срок; он рассчитывал вернуться гораздо раньше.
   - Держись, Мор, - сказал он. - Теперь уже недолго.
   Но, конечно, она его не слышала.
   Он проник в разлом к югу от экватора и теперь двигался в направлении северного полушария. Мозаичный пол под ним растрескался. По сравнению с дальней стеной движение его корабля было едва заметно, но ближайшая стена скользила мимо достаточно быстро, чтобы можно было судить о его скорости. Иногда он терял представление о масштабе, и на мгновение трещина становилась намного меньше. Это были опасные моменты, потому что обычно, когда чужой пейзаж становился знакомым, домашним и сдерживаемым, он мог дотянуться до тебя и убить.
   Внезапно он увидел мост, появившийся из-за горизонта между нависшими стенами. Сердце его бешено заколотилось в груди. Теперь у него не осталось никаких сомнений, если они вообще когда-либо были: мост был искусственным сооружением, сплетенным из блестящих тонких нитей. Ему хотелось, чтобы Морвенна тоже была здесь и видела это.
   Он все время записывал, пока мост приближался, нависая над ним в нескольких километрах: изогнутая дуга, соединенная со стенами разлома с обоих концов изумительной филигранью поддерживающих завитков. Задерживаться не было необходимости. Чтобы убедить Жасмину, достаточно было всего лишь одного захода под пролет. Они могли бы вернуться позже с тяжелым оборудованием, если бы она этого пожелала.
   Пролетая под мостом, Куэйхи с удивлением посмотрел вверх. Дорожное полотно - а как еще его можно было назвать? - пересекало поверхность Халдоры, слегка светясь на фоне темноты газового гиганта. Оно было опасно тонким, словно лента молочно-белого цвета. Он задумался, каково было бы пересечь его пешком.
   "Дочь" резко вильнула в сторону, и его обзор заслонили красные занавеси из-за скакнувшей силы тяжести.
   - Что... - начал Куэйхи.
   Но спрашивать не было нужды: "Дочь" пыталась уклониться, делая именно то, что от нее требовалось. Что-то пыталось напасть на него. Куэйхи потерял сознание, снова пришел в себя, снова потерял сознание. Пейзаж проносился вокруг него, отбрасывая на него яркий пульсирующий свет, отраженный рулевыми двигателями "Дочери". Снова отключение сознания. Сознание ускользало. В ушах стоял рев. Он видел мост с нескольких резких, несвязных ракурсов, как на смешанных снимках. Под ним. Над ним. Снова под ним. "Дочь" пыталась найти укрытие.
   Это было неправильно. Он должен был встать и уйти, не задавая вопросов. Предполагалось, что "Дочь" должна была как можно быстрее увести его от любой возможной угрозы. Это колебание - эта нерешительность - была совсем не характерна для кораблика.
   Если только его не загоняли в угол. Если только он не сможет найти путь к отступлению.
   В просветлевшем окне он увидел ситуационный дисплей на консоли. Три враждебных объекта стреляли в него. Они появились из ниш во льду, три металлических отзвука, которые не имели ничего общего с тем, который он видел в первый раз.
   "Дочь мусорщика" встряхнулась, как мокрая собака. Куэйхи увидел, как выхлопные газы его собственных миниатюрных ракет уносятся прочь, описывая штопоры и зигзаги, чтобы не быть сбитыми зарытыми в землю часовыми. Снова затемнение. На этот раз, когда он пришел в себя, то увидел, что с одной стороны обрыва стекает небольшая лавина. Одного из атакующих объектов теперь не было: по крайней мере, одна из его ракет достигла цели.
   Консоль замигала. Непрозрачность корпуса сменилась абсолютной чернотой. Когда корпус очистился и консоль восстановилась, он увидел по всему экрану аварийные предупреждения, написанные огненно-красным латинским шрифтом. Это был мощный удар.
   Еще один толчок, и еще одна стая ракет понеслась прочь. Это были крошечные ракеты на антивеществе размером с большой палец и мощностью в килотонны.
   Снова отключение. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что падает.
   Еще одна небольшая лавина; на экране стало еще на одного нападающего меньше. Один из часовых все еще был там, и у корабля больше не было боеприпасов, чтобы метнуть в него. Но тот не стрелял. Возможно, был поврежден, а может, просто перезаряжался.
   "Дочь" растерялась, оказавшись в водовороте возможностей.
   - Переопределение приоритетов, - сказал Куэйхи. - Вытащить меня отсюда.
   Мгновенно возникла тяжесть. И снова перед его глазами закрылась красная завеса. Но на этот раз он не потерял сознание. Корабль поддерживал приток крови к его голове, чтобы как можно дольше сохранить это сознание.
   Он увидел, как ландшафт внизу резко изменился, увидел мост сверху.
   И тут что-то еще поразило его. Маленький корабль притормозил, на мгновение отключив тягу. Он изо всех сил пытался восстановить мощность, но что-то - какая-то жизненно важная двигательная подсистема - должно быть, получило серьезный удар.
   Пейзаж неподвижно висел под ним. Затем он снова начал приближаться.
   Он снижался.
   Постепенно темнело. Куэйхи падал наискось к вертикальной стене разлома, то приходя в себя, то теряя сознание. Он решил, что вот-вот умрет, размазанный по отвесной скале в мгновение сверкающего разрушения, но в последний момент перед столкновением "Дочь мусорщика" использовала последний припасенный толчок, чтобы смягчить удар.
   Было все еще плохо, даже когда корпус корабля деформировался, чтобы смягчить удар. Стена завертелась вокруг: то утес, то горизонт, то ровная плоскость, давящая с неба. Куэйхи потерял сознание, пришел в себя, снова потерял сознание. Вдалеке он увидел, как мост поворачивается. Облака льда и щебня все еще поднимались из лавин на склонах утеса, где его снаряды уничтожили атакующих часовых.
   Все это время Куэйхи и его крошечный корабль-жемчужина падали на дно разлома.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Васко последовал за Клавейном и Скорпио в административное здание, Блад сопровождал их по лабиринту малолюдных комнат и коридоров. Васко ожидал, что его в любой момент могут отправить обратно: его допуск к секретам службы определенно не распространялся на такого рода дела. Но, несмотря на то, что каждая проверка безопасности была более строгой, чем предыдущая, его присутствие принималось. Васко предположил, что вряд ли кто-то собирался спорить со Скорпио и Клавейном по поводу их выбора сопровождающего.
   Вскоре они прибыли на карантинный пункт в глубине комплекса, в медицинский центр, где стояло несколько свежезастеленных кроватей. В карантинном центре их ждал врач-человек с землистым лицом по фамилии Валенсин. На нем были огромные очки с ромбовидными линзами, его тонкие черные волосы были зачесаны назад блестящими волнами, а в руках он держал небольшую потертую сумку с медицинскими инструментами. Васко никогда раньше не встречал Валенсина, но, поскольку он был самым высокопоставленным врачом на планете, его имя было ему знакомо.
   - Как вы себя чувствуете, Невил? - спросил Валенсин.
   - Чувствую себя человеком, который злоупотребляет своим присутствием в истории, - сказал Клавейн.
   - Вы никогда не давали прямых ответов, не так ли? - Но пока Валенсин говорил, он достал из своей сумки какой-то серебристый прибор и теперь светил им Клавейну в глаза, щурясь через свой маленький окуляр.
   - Мы провели медицинское обследование во время полета на шаттле, - сказал Скорпио. - Он в хорошей форме. Вам не нужно беспокоиться о том, что он может выкинуть что-нибудь неприятное, например, свалиться замертво прямо на нас.
   Валенсин выключил свет. - А вы, Скорпио? У вас есть какие-нибудь планы свалиться замертво в ближайшее время?
   - Это значительно упростило бы вашу жизнь, не так ли?
   - Мигрень?
   - Как обычно.
   - Я осмотрю вас позже. Хочу посмотреть, не ухудшилось ли ваше периферическое зрение быстрее, чем я ожидал. Вся эта беготня действительно вредна для свина вашего возраста.
   - Мило с вашей стороны напомнить мне, особенно когда у меня нет выбора.
   - Всегда рад услужить, - просиял Валенсин, убирая свое снаряжение. - А теперь позвольте мне прояснить пару моментов. Когда капсула откроется, никто даже не дохнет на ее обитателей, пока я не проведу тщательный осмотр. И под тщательностью, конечно, я подразумеваю ту ограниченную степень, которая возможна в нынешних условиях. Я буду искать возбудителей инфекции. Если я действительно что-нибудь найду и если решу, что у этого есть хотя бы отдаленный шанс оказаться неприятным, то любой, кто соприкоснулся с капсулой, может забыть о возвращении в Первый лагерь или куда-либо еще, что называют домом. И под "неприятным" я не имею в виду генетически модифицированное вирусное оружие. Я имею в виду такую банальную вещь, как грипп. Наши антивирусные программы уже работают на пределе возможностей.
   - Мы понимаем, - сказал Скорпио.
   Валенсин провел их в огромную комнату с высоким куполообразным потолком поверх металлического каркаса. В комнате стоял невыносимо стерильный запах. Она была почти полностью пуста, если не считать тесного скопления людей и машин в центре. Полдюжины одетых в белое рабочих суетились над ветхими башнями с контрольным оборудованием.
   Сама капсула была подвешена к потолку на тонком металлическом тросе, похожем на отвес. Опаленно-черный предмет яйцевидной формы выглядел гораздо меньше, чем ожидал Васко: он казался слишком маленьким, чтобы вместить человека. Хотя в нем не было окошек, несколько панелей были откинуты, открывая светящиеся дисплеи. Васко увидел цифры, колеблющиеся линии и дрожащие гистограммы.
   - Дайте-ка я посмотрю, - сказал Клавейн, проталкиваясь мимо рабочих поближе к капсуле.
   При этом вторжении один из рабочих, окружавших капсулу, допустил ошибку, нахмурившись, посмотрев в сторону Скорпио. Скорпио посмотрел на него в ответ, сверкнув острыми изогнутыми клыками, которые свидетельствовали о его происхождении. В тот же момент Блад подал знак рабочим быстрым боковым движением своей ноги. Они послушно двинулись прочь, исчезая в глубине комплекса.
   Клавейн не подал виду, что вообще заметил суматоху. Все еще в капюшоне и оставаясь неизвестным, он проскользнул между препятствиями и подошел к одной из боковых стенок капсулы. Очень осторожно он приложил руку к одной из подсвеченных панелей, поглаживая обожженную матовую поверхность капсулы.
   Васко решил, что теперь можно спокойно смотреть.
   Скорпио выглядел скептически. - Что-нибудь получается?
   - Да, - сказал Клавейн. - Оно разговаривает со мной. Протоколы согласованы.
   - Ты в этом уверен? - спросил Блад.
   Клавейн отвернулся от аппарата, только тонкие волоски бороды на его подбородке блестели на свету. - Да, - сказал он.
   Теперь он оперся другой рукой о противоположную сторону панели, напрягаясь, и опустил голову, пока она не уперлась в капсулу. Васко представил, что глаза старика закрыты, чтобы не отвлекаться, а сосредоточенность оставляет борозды на лбу. Никто ничего не говорил, и Васко понял, что он даже старается дышать тише.
   Клавейн наклонил голову то в одну, то в другую сторону, медленно и обдуманно, как человек, пытающийся найти оптимальную ориентацию для радиоантенны. Он наклонился под одним углом, его тело напряглось под тканью пальто.
   - Определенно, это протоколы конджойнеров, - сказал Клавейн. Он молчал и был совершенно неподвижен, по крайней мере, еще минуту, прежде чем добавить: - Думаю, оно распознает во мне еще одного конджойнера. Это не дает мне полного доступа к системе - по крайней мере, пока, - но позволяет мне запрашивать некоторые низкоуровневые диагностические функции. Это, конечно, не похоже на бомбу.
   - Будь очень, очень осторожен, - сказал Скорпио. - Мы не хотим, чтобы тобой завладели или случилось что-нибудь похуже.
   - Делаю все, что в моих силах, - сказал Клавейн.
   - Как скоро ты сможешь определить, кто в этом замешан? - спросил Блад.
   - Я не буду знать наверняка, пока это не раскроется, - сказал Клавейн, его голос был тихим, но в нем слышалась спокойная властность. - Однако, сейчас я могу сказать, что это вряд ли Скейди.
   - Ты абсолютно уверен, что это конджойнер? - настаивал Блад.
   - Так и есть. И я совершенно уверен, что некоторые из сигналов, которые улавливаю, исходят от имплантов пассажира, а не только от самой капсулы. Но это не может быть Скейди: ей было бы стыдно иметь что-либо общее с такими старыми протоколами. - Он оторвал голову от капсулы и оглянулся на компанию. - Это Ремонтуа. Так и должно быть.
   - Ты можешь уловить какой-нибудь смысл в его мыслях? - спросил Скорпио.
   - Нет, но нервные сигналы, которые я получаю, находятся на очень низком уровне, это обычная домашняя работа. Кто бы ни находился внутри, он, вероятно, все еще без сознания.
   - Или не конджойнер, - сказал Блад.
   - Мы узнаем это через несколько часов, - сказал Скорпио. - Но кто бы это ни был, проблема с пропавшим кораблем все еще существует.
   - Почему это проблема? - спросил Васко.
   - Потому что, кто бы это ни был, он не преодолел двадцать световых лет в этой капсуле, - сказал Блад.
   - Но разве он не мог незаметно проникнуть в систему, припарковать свой корабль там, где мы его не увидели бы, а затем преодолеть оставшееся расстояние в капсуле? - предположил Васко.
   Блад покачал головой. - Ему все равно понадобился бы внутрисистемный корабль, чтобы совершить последний переход к нашей планете.
   - Но мы могли пропустить небольшой корабль, - сказал Васко. - Не так ли?
   - Я так не думаю, - сказал Клавейн. - Нет, если только не произошли какие-то очень нежелательные события.
  

ДЕВЯТЬ

  
   Поверхность Хелы, 2615 г.
  
   Куэйхи перевернулся вверх тормашками. Он был неподвижен. На самом деле, все было безмерно неподвижно: корабль, пейзаж, небо. Казалось, что его посадили здесь столетия назад и только сейчас он открыл глаза.
   Но он не думал, что мог пробыть без сознания долго: его воспоминания об ужасающем нападении и головокружительном падении были очень четкими. На самом деле удивительно было не то, что он помнил эти события, а то, что он вообще был жив.
   Осторожно двигаясь в своих путах, он попытался оценить повреждения. Крошечный корабль заскрипел под ним. На пределе своего зрения, насколько он мог повернуть шею (которая, казалось, не была сломана), он увидел, что в одном из шлейфов лавин все еще оседают пыль и лед. Все было размыто, как будто виделось сквозь тонкую серую завесу. Шлейф был единственным движущимся предметом, и это подтвердило ему, что он не мог находиться в отключке более нескольких минут. Он также мог видеть один конец моста, удивительную, обманывающую зрение сложность завитков, поддерживающих плавно изгибающееся дорожное полотно. В какой-то момент, когда он наблюдал, как рвутся его ракеты, его охватило беспокойство, что он может уничтожить то, что привело его сюда. Мост был огромным, но в то же время казался хрупким, как папиросная бумага. Но не было никаких свидетельств того, что он нанес какой-либо ущерб. Должно быть, эта штука была прочнее, чем казалась.
   Корабль снова заскрипел. Куэйхи не мог разглядеть землю как следует. Корабль остановился вверх тормашками, но действительно ли он достиг дна разлома Гиннунгагап?
   Он посмотрел на консоль, но не смог как следует сфокусироваться на ней. Теперь, когда он обратил внимание на этот факт, он вообще не мог сосредоточиться на чем-либо. Но если закрыть левый глаз, было не так уж плохо. Он предположил, что нагрузки при ускорениях могли повредить сетчатку. Это был именно тот вид поправимого ущерба, который "Дочь" была готова нанести, чтобы вернуть его живым.
   Приоткрыв правый глаз, он окинул взглядом консоль. Там было много красного - надписи на латинице, указывающие на системные дефекты, - но также много пустых мест, где должно было что-то быть. Он понял, что "Дочь" явно получила серьезные повреждения: не только механические, но и в кибернетическом ядре ее бортового радиоэлектронного комплекса. Корабль был в коме.
   Он попытался заговорить. - Отключено управление. Перезагрузить.
   Ничего не произошло. Распознавание голоса могло быть одной из утраченных способностей. Либо это, либо корабль был таким же живым, каким он когда-либо собирался стать.
   Он попробовал еще раз, просто на всякий случай. - Переопределение командной строки. Перезагрузка.
   Но по-прежнему ничего не произошло. Закрыть эту тему, подумал он.
   Он снова пошевелился, двигая рукой до тех пор, пока его ладонь не коснулась одного из тактильных блоков управления. При движении он испытывал дискомфорт, но в основном это была рассеянная боль от сильных ушибов, а не от сломанных или вывихнутых конечностей. Он мог даже без особых проблем двигать ногами. Пронзительная боль в груди, однако, не предвещала ничего хорошего для его ребер, но его дыхание казалось достаточно нормальным, и больше нигде в груди или животе не было никаких странных ощущений. Если несколько сломанных ребер и отслоение сетчатки - это все, что он перенес, то дела у него шли неплохо.
   Ты всегда был занудой, - сказал он себе, пока его пальцы ощупывали многочисленные кнопки тактильного пульта управления. Каждая голосовая команда имела ручной эквивалент; вопрос был лишь в том, чтобы запомнить правильные комбинации движений.
   У него это получилось. Палец сюда, большой палец сюда. Сжать. Сжать еще раз.
   Корабль кашлянул. На мгновение в поле зрения появился красный шрифт там, где за секунду до этого ничего не было.
   Кое-что получается. В старичке еще оставались силы. Он попробовал еще раз. Корабль закашлялся и загудел, пытаясь перезагрузиться. Красная вспышка, затем ничего.
   - Ну же, - процедил Куэйхи сквозь стиснутые зубы.
   Он попробовал еще раз. В третий раз повезло? Корабль затрепетал, казалось, задрожал. Красная надпись появилась снова, исчезла, затем появилась снова. Другие части экрана изменились: корабль, выходя из комы, исследовал свои возможности.
   - Неплохо, - сказал Куэйхи, когда корабль дернулся, меняя форму корпуса - вероятно, не намеренно, а просто рефлекторно, возвращаясь к стандартному профилю. По броне шлепнули обломки, смещающиеся в процессе. Корабль накренился на несколько градусов, и обзор Куэйхи изменился.
   - Осторожно... - сказал он.
   Но было уже слишком поздно. "Дочь мусорщика" начала переворачиваться, скатываясь с выступа, на котором временно остановилась. Куэйхи мельком увидел дно, все еще находящееся в доброй сотне метров под ним, а затем стремительно понесся ему навстречу.
  
   Субъективное время растянуло падение на целую вечность.
   Затем он ударился о палубу; хотя не потерял сознание, от серии ударов ему показалось, что что-то схватило его челюстями и колотит о землю, пока он либо не сломается, либо не умрет.
   Он застонал. На этот раз казалось маловероятным, что ему удастся отделаться так легко. На грудь давило так сильно, как будто кто-то положил туда наковальню. Сломанные ребра, скорее всего, поддались. Когда ему придется пошевелиться, будет больно. Однако он все еще был жив. И на этот раз "Дочь" приземлилась как надо. Он снова мог видеть мост, обрамленный, как картинка из туристической брошюры. Как будто судьба вмешивалась в это дело, напоминая ему о том, из-за чего он вообще оказался в такой ситуации.
   Большая часть красных элементов на консоли снова погасла. Он мог видеть отражение своего собственного ошеломленного лица, парящего за фрагментарным латинским шрифтом, глубокие тени залегли на его щеках и глазницах. Однажды он уже видел похожее изображение: лицо какого-то религиозного деятеля, выжженное на ткани савана для бальзамирования. Просто набросок лица, словно сделанный толстыми мазками углем.
   В его крови бушевал индоктринальный вирус.
   - Перезагрузка, - сказал он, выплевывая хрустнувший зуб.
   Ответа не последовало. Куэйхи нащупал панель тактильного ввода, нашел ту же последовательность команд и применил их. Ничего не произошло. Он попробовал еще раз, зная, что это его единственный вариант. Другого способа пробудить корабль без полной диагностики не было.
   Консоль замигала. Что-то все еще работало, значит, еще был шанс. По мере того, как он продолжал вводить команду пробуждения, еще несколько систем каждый раз выходили из спящего режима, пока, после восьми или девяти попыток, улучшения не прекратились. Он не хотел продолжать, опасаясь истощить оставшиеся резервы мощности бортового оборудования или перегрузить системы, которые уже работали. Ему просто придется довольствоваться тем, что у него есть.
   Прикрыв левый глаз, он просмотрел красные сообщения: беглый взгляд подсказал ему, что "Дочь мусорщика" никуда не торопится. Во время нападения были выведены из строя важнейшие системы управления полетом, второстепенные разбились во время столкновения со стеной и долгого падения на дно. Его прекрасный, бесценный личный космический корабль был разрушен. Даже механизмам самовосстановления было бы трудно починить его сейчас, пусть бы ему пришлось ждать месяцы, пока они заработают. Но он полагал, что должен быть благодарен "Дочери" за то, что она сохранила ему жизнь. В этом смысле она не подвела его.
   Он снова просмотрел показания приборов. Автоматический аварийный маяк "Дочери" работал. Радиус действия был ограничен ледяными стенами с обеих сторон, но ничто не мешало сигналу подниматься вверх - за исключением, конечно, газового гиганта, который он расположил между собой и Морвенной. Сколько времени осталось до того, как "Доминатрикс" появится из-за освещенной солнцем стороны Халдоры?
   Он взглянул на единственный работающий корабельный хронометр. Четыре часа до того, как "Доминатрикс" выйдет из-за Халдоры.
   Четыре часа. Это было нормально. Он мог продержаться столько. "Доминатрикс" примет сигнал бедствия, как только выберется из-за Халдоры, и ему понадобится час или около того, чтобы спуститься к нему. В обычной ситуации он никогда бы не рискнул подвести другой корабль так близко к потенциально опасному месту, но у него не было выбора. Кроме того, он сомневался, что теперь стоит беспокоиться о часовых-ловушках: он уничтожил два из трех, а у третьего, похоже, закончилась энергия; к этому времени он наверняка предпринял бы еще один выстрел в него, если бы у него были средства.
   Четыре часа плюс еще один, чтобы добраться до него: в общей сложности пять. Этого было достаточно, чтобы вернуть его в целости и сохранности. Он предпочел бы выбраться из этой передряги прямо сейчас, сию же минуту, но вряд ли стоило жаловаться, особенно после того, как он скажет Морвенне, что ей пришлось провести вдали от него шесть часов. А эта история с тем, что он не выпустил спутники-ретрансляторы? Теперь ему пришлось признаться самому себе, что он меньше думал о безопасности Морвенны и больше о том, что не хотел терять время. Что ж, теперь он получил дозу своего собственного лекарства, не так ли? Лучше прими это как мужчина.
   Пять часов. Ничего. Кусок дерьма.
   Затем он заметил еще один индикатор. Он моргнул и открыл оба глаза, надеясь, что это какая-то ошибка со зрением. Но ошибки не было.
   В корпусе была пробита брешь. Дефект, должно быть, крошечный: трещина толщиной с волосок. Обычно его бы заделали так, чтобы он об этом даже не узнал, но при таком серьезном повреждении корабля обычные ремонтные системы были неработоспособны. Медленно - настолько медленно, что он еще не успел этого почувствовать, - давление воздуха снижалось. "Дочь" делала все возможное, чтобы пополнить запасы сжатого воздуха, но это не могло продолжаться бесконечно.
   Куэйхи прикинул время. Время до окончания запасов: два часа.
   Он не собирался ждать столько.
   Имело ли какое-то значение, запаниковал он или нет? Он обдумал это, чувствуя, что это важно знать. Дело было не просто в том, что он застрял в закрытом объеме, где ограниченное количество кислорода медленно заменялось углекислым газом, который он выдыхал. Воздух незаметно выходил через трещину в корпусе, и утечка не прекращалась, независимо от того, как быстро он расходовал кислород при дыхании. Даже если он сделает всего один вдох в течение следующих двух часов, воздуха все равно не останется, когда ему потребуется следующий. Его проблема была не в нехватке кислорода, а в том, что он терял воздух. Через два часа он будет находиться в хорошем вакууме, за который некоторые люди платят деньги. Говорили, что первые несколько секунд будет больно. Но для него переход к безвоздушному пространству будет постепенным. Он будет без сознания - а скорее всего, и мертв - задолго до этого. Возможно, в течение следующих полутора часов.
   Но, вероятно, не мешало бы не паниковать, не так ли? Это может иметь небольшое значение, в зависимости от деталей утечки. Если воздух терялся, проходя через систему рециркуляции, то, безусловно, было бы лучше, если бы он использовал его как можно медленнее. Не зная, где находится трещина, он мог бы с таким же успехом предположить, что паника повлияет на продолжительность его жизни. Два часа могут растянуться до трех... от трех до четырех, если ему действительно повезет и он будет готов перенести небольшое повреждение мозга. Четыре могут, просто могут, растянуться до пяти.
   Он обманывал себя. У него было два часа. Два с половиной - абсолютный предел. Паникуй сколько угодно, сказал он себе. Это ничего не изменит.
   Вирус попробовал его страх на вкус. Он проглотил его, питаясь им. До сих пор это чувство тлело в нем, но, когда он попытался сдержать панику, оно поднялось в нем, подавляя рациональные мысли.
   - Нет, - сказал Куэйхи, - ты мне сейчас не нужен.
   Но, возможно, так оно и было. Что толку в ясности ума, если он ничего не мог сделать, чтобы спастись? По крайней мере, вирус позволил бы ему умереть с иллюзией, что он находится в присутствии чего-то большего, чем он сам, чего-то, кто заботится о нем и наблюдает за ним, пока он угасает.
   Но вирусу в любом случае было все равно. Он собирался затопить его своей имманентностью, нравилось ему это или нет. Не было слышно ни звука, кроме его собственного дыхания и случайного стука ледяной осыпи, которая все еще сыпалась на него, скатываясь с высоких склонов расщелины после его спуска. Смотреть было не на что, кроме моста. Но в тишине, где-то вдалеке, он услышал органную музыку. Сейчас она была тихой, но приближалась, и он знал, что когда она достигнет своего устрашающего крещендо, то наполнит его душу радостью и ужасом. И хотя мост выглядел почти так же, как и раньше, он мог видеть, как в черном небе за ним начинают проступать яркие витражи, квадраты, прямоугольники и ромбы пастельного света, которые начинали просвечивать сквозь темноту, словно окна во что-то более обширное и великолепное.
   - Нет, - сказал Куэйхи, но на этот раз без особой уверенности.
  
   Прошел час. Системы перестали работать, часть красного текста исчезла с консоли. Никакие сбои не могли существенно повлиять на шансы Куэйхи на выживание. Корабль не собирался избавлять его от страданий, взорвавшись, каким бы безболезненным и мгновенным это ни было. Нет, подумал Куэйхи: "Дочь мусорщика" сделает все, что в ее силах, чтобы сохранить ему жизнь до последнего прерывистого вздоха. Явная бесполезность этого упражнения ничего не значила для машины. Она продолжала посылать сигнал бедствия, несмотря на то, что к тому времени, как "Доминатрикс" получит его, он будет мертв уже два или три часа.
   Он рассмеялся: юмор висельника. Он всегда думал о "Дочери" как о в высшей степени разумной машине. По стандартам большинства космических аппаратов - конечно, всех, на которых еще не было субличностей гамма-уровня, - это, вероятно, так и было. Но если свести все к основному, то она все еще была немного не в себе.
   - Прости, корабль, - сказал он. И снова рассмеялся, только на этот раз смех перешел в серию жалобных всхлипываний.
   Вирус не помогал. Он надеялся, что это поможет, но чувства, которые тот вызывал, были слишком поверхностными. Когда он больше всего нуждался в их помощи, то чувствовал их, несмотря на то, что они были тоньше бумаги. То, что вирус воздействовал на те участки его мозга, которые вызывали чувство религиозного переживания, вовсе не означало, что он был способен отключить другие участки своего мозга, которые распознавали эти чувства как вызванные искусственно. Он действительно чувствовал, что находится в присутствии чего-то священного, но также с полной ясностью понимал, что это произошло из-за нейроанатомии. На самом деле с ним ничего не происходило: органная музыка, витражи в небе, ощущение близости к чему-то огромному, неподвластному времени и бесконечно сострадательному - все это можно было объяснить с точки зрения нейронных связей, возбуждающих потенциалов, синаптических разрывов.
   В момент величайшей нужды, когда он больше всего желал этого утешения, оно покинуло его. Он был просто безбожником с испорченным вирусом в крови, у которого заканчивался воздух, заканчивалось время в мире, которому он дал название и которое вскоре будет забыто.
   - Прости, Мор, - сказал он. - Я облажался. Я действительно чертовски облажался.
   Он подумал о ней, такой далекой от него, такой недосягаемой... и тут вспомнил стеклодува.
   Он уже давно не вспоминал об этом человеке, но, с другой стороны, прошло много времени с тех пор, как чувствовал себя таким одиноким. Как его звали? Тролльхэттен, вот как. Куэйхи встретил его в одном из коммерческих атриумов Пигмалиона, одного из спутников Парсифаля, вращающегося вокруг тау Кита.
   Там была демонстрация стеклодувного дела. Тролльхэттен, мастер невесомости, был древним перебежчиком-скайджеком со вставными конечностями и лицом, кожа на котором напоминала выделанную слоновью шкуру, испещренную дырами в тех местах, где были неумело удалены меланомы, образовавшиеся в результате радиационного удара. Тролльхэттен изготавливал потрясающие стеклянные конструкции: кружевные, наполняющие пространство предметы, часть которых были настолько хрупкими, что не выдерживала даже слабой гравитации крупного спутника. Конструкции всегда были разными. Там были трехмерные стеклянные украшения, которые поражали глаз своей щемящей тонкостью. Там были тысячи стай стеклянных птиц, связанных между собой легчайшим соприкосновением кончиков крыльев. Там были косяки из тысяч рыб, стекло каждой рыбы переливалось тончайшими красками, желтыми и голубыми, розовые плавники были душераздирающе прозрачными. Там были эскадрильи ангелов, стычки галеонов из эпохи боевых парусов, причудливые репродукции крупных космических сражений. Были творения, на которые было почти больно смотреть, как будто самим фактом наблюдения можно было незаметно нарушить игру света и тени на них, в результате чего какая-то крошечная скрытая трещинка расширялась до такой степени, что конструкция становилась неустойчивой. Однажды целое стеклянное сооружение Тролльхэттена действительно самопроизвольно взорвалось во время публичного показа, не оставив осколков крупнее жука. Никто так и не был уверен, было ли это частью задуманного эффекта.
   В чем все соглашались, так это в том, что артефакты Тролльхэттена стоили дорого. Во-первых, их было недешево купить, но экспортные пошлины были просто запредельными. Даже простой вывоз одной из этих вещей с Пигмалиона обанкротил бы скромное демархистское государство. Их можно было поместить в подходящую упаковку, чтобы они выдерживали небольшие ускорения, но каждая попытка переправить тролльхэттенский артефакт между солнечными системами приводила к большому количеству битого стекла. Все сохранившиеся работы по-прежнему находились в системе Тау Кита. Целые семьи переезжали на Парсифаль только для того, чтобы иметь возможность обладать своим собственным творением Тролльхэттена и демонстрировать его.
   Говорили, что где-то в межзвездном пространстве тихоходная автоматическая баржа, перевозившая сотни артефактов, ползла к другой системе (какой именно, зависело от того, какую историю вы слушали) со скоростью в несколько процентов от скорости света, выполняя поручение, данное десятилетиями ранее. Также было сказано, что тот, у кого хватит ума перехватить и ограбить эту баржу - не разбив при этом артефакты Тролльхэттена, - будет богат сверх всякой меры. В эпоху, когда практически все, что имеет чертежи, можно было изготовить с минимальными затратами, изделия ручной работы с неопровержимым доказательством происхождения были одними из немногих оставшихся "ценных" вещей.
   Во время своего пребывания на Парсифале Куэйхи подумывал о том, чтобы выйти на рынок Тролльхэттена. Он даже на короткое время познакомился с мастером, который верил, что сможет изготавливать высококачественные подделки, используя миниатюрных сервиторов, которые отгрызают кусочки стекла от исходного блока размером с комнату. Куэйхи видел пробы: они были хороши, но не настолько. В призматическом качестве настоящего Тролльхэттена было что-то такое, с чем не могло сравниться ничто другое во вселенной. Это было похоже на разницу между льдом и алмазом. В любом случае, вопрос о происхождении был убийственным. Если только кто-нибудь не уничтожит Тролльхэттена, рынок ни за что не стал бы покупать подделки.
   Куэйхи наблюдал за Тролльхэттеном, когда увидел демонстрацию. Он хотел посмотреть, нет ли у него какого-нибудь компромата на стеклодува, чего-нибудь, что могло бы сделать его открытым для переговоров. Если бы Тролльхэттена удалось убедить закрыть глаза на то, что подделки начали появляться на рынке, - сказав, что он точно не помнит, как их производил, но и не помнит, чтобы он их не производил, - тогда, возможно, от этой аферы все еще можно было бы извлечь какую-то выгоду.
   Но Тролльхэттен был неприкосновенен. Он никогда ничего не говорил и никогда не вращался в кругах обычных художников.
   Он просто выдувал стекло.
   Встревоженный, так как его энтузиазм по поводу всего этого в любом случае угасал, Куэйхи задержался достаточно надолго, чтобы понаблюдать за частью демонстрации. Его холодный, бесстрастный интерес к практическим аспектам ценности искусства Тролльхэттена быстро сменился благоговением перед тем, о чем на самом деле шла речь.
   В демонстрации Тролльхэттена была представлена лишь небольшая работа, а не одно из тех творений, которыми можно было бы наполнить комнату. Когда Куэйхи прибыл, мастер уже изготовил удивительно замысловатое свободно парящее растение с полупрозрачным зеленым стеблем и листьями и множеством роговидных цветков бледно-рубинового цвета; теперь Тролльхэттен создавал изысканное мерцающее голубое растение рядом с одним из цветков. Куэйхи не сразу узнал форму, но когда Тролльхэттен начал вытягивать невероятно изящный клюв в сторону цветка, Куэйхи увидел колибри. Янтарная дуга сужалась к концу на расстоянии пальца от цветка, и Куэйхи представил, что так оно и будет, что птица и растение будут парить рядом друг с другом, не будучи связанными. Но затем угол падения света изменился, и он понял, что между кончиком клюва и рыльцем растения находится тончайшая полоска выдутого стекла, золотая трещинка, похожая на последнюю нить дневного света на закате планеты, и что то, что он видит, - это язычок колибри, выдуваемый из стекла.
   Этот эффект, несомненно, был преднамеренным, поскольку другие зрители заметили язык примерно в тот же момент. На лице Тролльхэттена, которое еще было способно выражать эмоции, не промелькнуло и намека на эмоции.
   В этот момент Куэйхи возненавидел стеклодува. Он презирал тщеславие своего гения, считая это заученное и полное отсутствие эмоций таким же предосудительным, как и любое проявление гордости. Но в то же время он испытывал огромное восхищение от только что показанного трюка. Интересно, подумал Куэйхи, каково это - привнести частичку чудесного в повседневную жизнь? Зрители Тролльхэттена жили в век чудес и диковинок. И все же этот проблеск языка колибри, несомненно, был самым удивительным и чудесным зрелищем, которое кто-либо из них видел за долгое время.
   Это, безусловно, было правдой для Куэйхи. Осколок стекла тронул его до глубины души, когда он меньше всего этого ожидал.
   Теперь он думал о языке колибри. Всякий раз, когда ему приходилось покидать Морвенну, он представлял себе тонкую нить из расплавленного стекла, отливающую золотом и напоминающую язык колибри, соединяющую его с ней. По мере того как расстояние увеличивалось, язык становился тоньше и хрупче от природы. Но пока он мог удерживать этот образ в памяти и считать, что все еще связан с ней, его изоляция не казалась полной. Он все еще чувствовал ее сквозь стекло, дрожь ее дыхания, пробегающую по нити.
   Но теперь эта нить казалась ему тоньше и хрупче, чем он мог себе представить, и ему казалось, что он вообще не чувствует ее дыхания.
   Он посмотрел на время: прошло еще полчаса. По оптимистическим расчетам, воздуха у него оставалось не более чем на тридцать-сорок минут. Ему показалось, или воздух действительно стал затхлым и разреженным?
  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика увидела караван раньше остальных. Он был в полукилометре впереди, сливаясь с той же дорогой, по которой они ехали, но все еще наполовину скрытый невысокими ледяными обрывами. Казалось, что он движется очень медленно по сравнению с машиной Крозе, но, когда они подошли ближе, она поняла, что это не так: машины каравана были намного больше, и только из-за этого их продвижение казалось тяжелым.
   Караван представлял собой цепочку из примерно четырех десятков машин, растянувшуюся почти на четверть километра. Они двигались двумя близко расположенными колоннами, почти вплотную друг к другу, на расстоянии не более одного-двух метров между задней частью каждой машины и передней частью следующей. По оценке Рашмики, среди них не было двух абсолютно одинаковых, хотя в некоторых случаях можно было заметить, что машины, должно быть, начинали одинаковыми, прежде чем их владельцы добавили к ним что-то новое, обрубили их или плохо обращались с ними. Их верхние строения представляли собой беспорядочную смесь выступающих пристроек, подпертых строительными лесами. Символы церковной принадлежности были нанесены везде, где только можно, часто в виде сложных цепочек, обозначающих метания конфессий между основными церквями. На крышах многих машин каравана были огромные наклонные поверхности, все они были наклонены под одинаковым углом блестящими поршнями. Из сотен выхлопных отверстий вырывались клубы пара.
   Большинство транспортных средств караванов передвигались на колесах высотой с дом, по шесть-восемь на каждой машине. Некоторые другие передвигались на тяжелых гусеницах или нескольких парах сочлененных ходячих конечностей. Пара машин двигалась так же ритмично на скользящих лыжах, как ледоход Крозе. Одна машина двигалась как слизняк, медленно продвигаясь вперед с помощью движущих волн своего сегментированного механического корпуса. Рашмика совершенно не представляла, как приводятся в движение две других. Но, несмотря на различия в конструкции, все машины были способны точно соответствовать друг другу. Весь ансамбль двигался с такой слаженной точностью, что в промежутках между ними были проложены дорожки и туннели. Они скрипели и прогибались, когда расстояние между ними менялось на доли метра, но никогда не ломались и не сминались.
   Крозе направил свой ледоход вдоль каравана, используя то, что осталось от тропы, и медленно двинулся вперед. Грохочущие колеса возвышались над маленьким транспортным средством. Рашмика с некоторым беспокойством наблюдала за руками Крозе, лежащими на рычагах управления. Все, что потребовалось бы, - это легкое движение, минутная невнимательность, и они были бы раздавлены этими колесами. Но Крозе выглядел достаточно спокойным, как будто проделывал подобные вещи сотни раз до этого.
   - Что ты ищешь? - спросила Рашмика.
   - Главную машину, - тихо сказал Крозе. - Пункт приема - место, где караван занимается бизнесом. Обычно он находится где-то спереди. Хотя это довольно большое скопление людей. Уже несколько лет не видел ничего подобного.
   - Я впечатлена, - сказала Рашмика, глядя на движущееся сооружение из механизмов, возвышающееся над маленьким ледоходом.
   - Ну, не слишком впечатляйся, - сказал Крозе. - Собор - настоящий собор - еще больше этого. Они движутся медленнее, но и не останавливаются. Это не так-то просто. Это все равно что остановить ледник. Рядом с одной из этих мамаш даже я начинаю немного нервничать. Было бы не так уж плохо, если бы они не двигались...
   - Вон король, - сказала Линкси, указывая на просвет в первой колонне. - С другой стороны, дорогой. Тебе придется обойти его.
   - Черт возьми. Этот момент мне действительно не нравится.
   - Будь осторожен и зайди с тыла.
   - Не-а. - Крозе обнажил дугу ужасных зубов. - Должен же я показать свои чертовы яйца, не так ли?
   Рашмика почувствовала, как сиденье ударило ее в спину, когда Крозе включил полную мощность. Ледоход пронесся мимо, обгоняя машины одну за другой. Они двигались быстрее, но ненамного. Рашмика ожидала, что караван будет двигаться бесшумно, как и большинство других машин на Хеле. Она не могла точно расслышать это, но чувствовала - приглушенный звук, хор звуковых составляющих, доносящихся до нее сквозь лед, через лыжные полозья, через сложные подвесные системы ледохода. Слышался ровный стук колес, как будто миллион обутых в сапоги ног нетерпеливо топали по земле. Раздавался глухой стук, когда каждая пластина гусениц врезалась в лед. Скрежетали механические ноги, похожие на кирки, которые пытались зацепиться за мерзлую землю. Было слышно низкое, стонущее поскрипывание сегментированной машины и дюжина других звуков, которые она не могла разобрать. За всем этим, словно серия органных нот, Рашмика слышала работу бесчисленных двигателей.
   Ледоход Крозе оторвался на некоторое расстояние от ведущей пары машин, которые отстали от него примерно на два своих корпуса. Впереди каравана горели батареи прожекторов, заливая машину Крозе резким голубым сиянием. Рашмика видела крошечные фигурки, которые двигались за окнами и даже на крышах самих машин, прислонившись к ограждениям. На них были скафандры с религиозными символами.
   Караваны были неотъемлемой частью жизни на Хеле, но Рашмика призналась, что у нее было очень мало знаний о том, как они работают. Тем не менее, она знала основы. Караваны были мобильными агентами великих церквей, организаций, которые управляли соборами. Конечно, соборы перемещались - медленно, как сказал Крозе, - но они почти всегда были привязаны к экваториальному поясу Постоянного пути. Иногда они отклонялись от Пути, но никогда так далеко на север или юг.
   Однако вездеходные караваны могли передвигаться более свободно. Они обладали достаточной скоростью, чтобы совершать удаленные от Пути поездки и все же догонять свои соборы-матери на том же обороте. Они разделялись и перестраивались по мере продвижения, отправляя небольшие экспедиции и объединяясь с другими на отдельных этапах своих путешествий. Часто один караван может представлять три или четыре разные церкви, у которых могут быть принципиально разные взгляды на чудо Куэйхи и его интерпретацию. Но все церкви испытывали общие потребности в работниках и составных частях. Им всем нужны были новобранцы.
   Крозе направил ледоход на центральную часть трассы, прямо перед колонной. В этот момент им встретился небольшой подъем, и из-за уклона ледоход терял преимущество в скорости по сравнению с караваном, который просто катился дальше, не обращая внимания на изменение уровня.
   - Будь теперь осторожнее, - сказала Линкси.
   Крозе щелкнул рычагами управления, и задняя часть ледохода переместилась на другую сторону процессии. Носовая часть последовала за ней, и лыжи с глухим стуком вошли в старые канавки на льду. Уклон стал еще круче, но теперь все было в порядке - Крозе больше не нужно было опережать караван. Таким образом, медленно, но с непреодолимой инерцией земли, скользящей мимо корабля, ведущие машины догнали их.
   - Да, это король, - сказал Крозе. - Похоже, они тоже готовы к встрече с нами.
   Рашмика понятия не имела, что он имел в виду, но, когда они поравнялись, она увидела пару каркасных подъемных кранов, свисавших с крыши и опускавших металлические крюки. Пара бойких людей в скафандрах спустились по тросам, по одному стоя на каждом крюке. Затем они скрылись из виду, и еще несколько секунд ничего не происходило, пока она не услышала тяжелые шаги, топающие где-то по крыше ледохода. Затем послышался лязг металла о металл, и мгновение спустя движение ледохода словно во сне прекратилось. Их поднимали со льда на лебедке и подвешивали к одной стороне каравана.
   - Нахалы делают это каждый раз, - сказал Крозе. - Но спорить с ними бессмысленно. Надо либо соглашаться, либо уходить.
   - По крайней мере, мы можем выйти и немного размять ноги, - сказала Линкси.
   - Мы уже в караване? - спросила Рашмика. - Официально, я имею в виду?
   - Мы в нем, - сказал Крозе.
   Рашмика кивнула, радуясь, что они теперь вне досягаемости полиции Вигрида. Преследователей нигде не было видно, но в ее воображении они всегда находились всего в одном или двух поворотах от ледохода Крозе.
   Она все еще не знала, что делать с полицией. Она ожидала, что поднимется шум, если власти обнаружат, что она сбежала. Но, кроме просьбы к людям присмотреть за ней - и вернуть ее в пустоши, если ее найдут, - она не ожидала, что будут предприняты какие-либо активные усилия по ее возвращению. Конечно, все было еще хуже, поскольку полиция вбила себе в голову, что она имеет какое-то отношение к взрыву на складе взрывчатки. Оставалось предположить, что они решили, будто она сбежала, потому что сама сделала это из страха быть разоблаченной. Они, конечно, ошибались, но в отсутствие лучшего подозреваемого у нее не было очевидной защиты.
   Крозе и Линкси, к счастью, объяснили ей, в чем дело: либо это так, либо им просто было все равно, что она могла натворить. Но она все еще беспокоилась о том, что полицейский блокпост остановит ледоход еще до того, как они доберутся до каравана.
   Теперь она могла не беспокоиться - по крайней мере, об этом.
   Стыковка заняла всего минуту. Крозе, по-видимому, почти ничего не мог сказать по этому поводу, потому что, хотя Рашмика и не заметила, как он что-то сделал, воздух в машине резко двинулся, отчего у нее слегка заложило уши. Затем она услышала шаги человека, поднимающегося на борт.
   - Они хотят, чтобы мы знали, кто здесь главный, - сказал ей Крозе, как будто это требовало объяснений. - Но никого не бойся здесь, Рашмика. Они демонстрируют силу, но мы, жители пустошей, все еще нужны им.
   - Не беспокойся обо мне, - сказала ему Рашмика.
   В кабину торопливо вошел мужчина, как будто всего минуту назад он вышел по какому-то незначительному поручению. Его широкое, похожее на лягушачье, лицо было мясистым, а кожа на переносице между основанием плоского носа и верхней частью рта блестела от чего-то неприятного. На нем было длинное пальто из плотной фиолетовой ткани с пышным воротником и манжетами. Кособокий берет, украшенный крошечным замысловатым символом, криво сидел на рыжей пене его волос, а пальцы были унизаны множеством богато украшенных колец. В одной руке он держал компад, на экране которого высвечивались колонки цифр, написанных старинным шрифтом. Рашмика заметила, что на правом плече у него было какое-то сооружение, состоящее из ярко-зеленых колонн и трубок. Она понятия не имела о его назначении, было ли это украшение или какой-то таинственный медицинский аксессуар.
   - Мистер Крозе, - поприветствовал мужчина. - Какой неожиданный сюрприз. Я действительно не думал, что на этот раз у вас получится.
   Крозе пожал плечами. Рашмика видела, что он изо всех сил старается выглядеть беззаботным, но над этим нужно было поработать. - Хорошего человека не удержишь, квестор.
   - Возможно, и нет. - Мужчина взглянул на экран, поджав губы, как человек, который сосет лимон. - Однако, вы немного запоздали с делами. Выбор невелик, Крозе. Надеюсь, вы не будете слишком разочарованы.
   - Моя жизнь - это череда разочарований, квестор. Думаю, я уже, наверное, к этому привык.
   - Искренне надеюсь, что так оно и есть. Мы все должны знать свое место в жизни, Крозе.
   - Я, конечно, знаю свое дело, квестор. - Крозе что-то сделал с панелью управления, предположительно, отключив ледоход. - Ну, так вы открыты для бизнеса или нет? Вы действительно усердно трудились, чтобы отточить этот сдержанный прием.
   Мужчина едва заметно улыбнулся. - Это и есть гостеприимство, Крозе. Теплый прием означал бы, что вас оставили бы на льду или переехали.
   - Тогда лучше считать, что мне повезло.
   - Кто вы такой? - внезапно спросила Рашмика, удивив саму себя.
   - Это квестор... - ответила Линкси, прежде чем ее прервали.
   - Квестор Ратленд Джонс, - перебил ее мужчина, его тон был таким, словно он играл на публику. - Начальник отдела вспомогательных материалов, управляющий караванами и другими мобильными подразделениями, странствующий легат Первой адвентистской церкви. А вы кто?
   - Первые адвентисты? - спросила она, просто чтобы убедиться, что правильно расслышала его. У Первых адвентистов было много ответвлений, многие из них сами по себе были довольно крупными и влиятельными церквями, а названия некоторых из них были настолько похожи, что их было легко перепутать. Но ее интересовала именно Первая адвентистская церковь. Она добавила: - Как в самой старой церкви, той, что уходит корнями в далекое прошлое?
   - Если я не очень ошибаюсь насчет своего работодателя, то да. Однако я все еще не слышал, что вы ответили на мой вопрос.
   - Рашмика, - сказала она, - Рашмика Элс.
   - Элс. - Мужчина пожевал слог. - По-моему, это довольно распространенная фамилия в деревнях Вигридских пустошей. Но не думаю, что когда-либо встречал Элсов так далеко на юге.
   - Когда-то вы могли бы это сделать, - сказала Рашмика. Но это было немного несправедливо: хотя караван, в котором путешествовал ее брат, также принадлежал адвентистам, маловероятно, что это был именно этот караван.
   - Я бы запомнил, как думаю.
   - Рашмика путешествует с нами, - сказала Линкси. - Рашмика... умная девочка. Не так ли, дорогая?
   - Справляюсь, - сказала Рашмика.
   - Она думала, что сможет найти какую-нибудь роль в церкви, - сказала Линкси. Она облизала пальцы и пригладила волосы, прикрывавшие ее родимое пятно.
   Квестор отложил компад. - Роль?
   - Что-то техническое, - сказала Рашмика. Она репетировала эту встречу десятки раз, и всегда ее воображение одерживало верх, но все происходило слишком быстро и не так, как она надеялась.
   - Энергичных молодых девушек у себя мы всегда приветствуем, - сказал квестор. Он что-то искал в нагрудном кармане. - И юношей, если уж на то пошло. Это будет зависеть от ваших талантов.
   - У меня нет талантов, - сказала Рашмика, превратив это слово в ругательство. - Но я умею читать и считать. Могу запрограммировать большинство марок сервиторов. Много знаю об изучении скаттлеров. У меня есть идеи по поводу их исчезновения. Несомненно, это может быть полезно кому-нибудь в церкви.
   - Она интересуется, не сможет ли она найти работу в одной из спонсируемых церковью археологических исследовательских групп, - сказала Линкси.
   - Это так? - спросил квестор.
   Рашмика кивнула. С ее точки зрения, научные группы, спонсируемые церковью, были шуткой, существовавшей только для того, чтобы утвердить текущую доктрину куэйхизма о скаттлерах; но ей нужно было с чего-то начинать. На самом деле ее целью было добраться до Харбина, а не продолжить изучение скаттлеров. Однако найти его было бы намного легче, если бы она начала свою службу на канцелярской должности - например, в одной из научных групп, - а не на такой скромной работе, как ремонт путей.
   - Думаю, что могла бы быть полезной, - сказала она.
   - Многое знать об изучении предмета - это не то же самое, что знать что-либо о самом предмете, - сказал ей квестор с сочувственной улыбкой. Он вытащил руку из нагрудного кармана, зажав между большим и указательным пальцами щепотку семечек. Суставчатое зеленое существо у него на плече зашевелилось, двигаясь со странной скованностью, напомнившей Рашмике о чем-то надутом, вроде существа, похожего на воздушный шар. Это было животное, но не похожее ни на одно из тех, что видела Рашмика - из своего, по общему признанию, ограниченного опыта. Теперь она разглядела, что на одном конце самой толстой трубки была похожая на башенку голова, с фасеточными глазами и изящным ртом, похожим на механический. Квестор протянул пальцы к существу, ободряюще поджав губы. Существо спустилось по его руке и набросилось на горсть семечек с вежливой поклевкой. Что это было? задумалась она. Тело и конечности были насекомоподобными, но удлиненный хвост, который несколько раз обвивался вокруг предплечья квестора, больше напоминал рептилию. И в том, как он ел, было что-то уникальное, птичье. Откуда-то ей вспомнились птицы, великолепные хохлатые создания кобальтово-синего цвета с хвостами, раскрывающимися веерами. Павлины. Но где она раньше видела павлинов?
   Квестор улыбнулся своему питомцу. - Без сомнения, вы прочитали много книг, - сказал он, искоса взглянув на Рашмику. - Это заслуживает похвалы.
   Она с опаской посмотрела на животное. - Я выросла в берлоге, квестор. Помогала с раскопками. Дышала пылью скаттлеров с того момента, как родилась.
   - К сожалению, это не самое уникальное утверждение. Сколько окаменелостей скаттлера вы исследовали?
   - Нисколько, - ответила Рашмика через мгновение.
   - Ну, тогда ладно. - Квестор провел указательным пальцем по губам, затем коснулся им загубника животного. - С тебя достаточно, Минт.
   Крозе кашлянул. - Продолжим ли мы этот разговор на борту каравана, квестор? Я не хочу, чтобы путешествие домой было слишком долгим, а у нас еще много дел, требующих внимания.
   Существо - Минт - отступило назад по руке квестора, когда его пиршество закончилось. Оно принялось чистить мордочку крошечными передними лапками-ножницами.
   - Вы отвечаете за девушку, Крозе? - спросил квестор.
   - Не совсем. - Он посмотрел на Рашмику и поправился. - Имею в виду, что да, я забочусь о ней, пока она не добьется своего, и приму близко к сердцу, если кто-нибудь поднимет на нее руку. Но что она будет делать сама после этого, меня не касается.
   Внимание квестора снова переключилось на Рашмику. - А сколько вам, собственно, лет?
   - Достаточно взрослая, - ответила она.
   Зеленое существо повернуло к ней башенку своей головы, его пустые фасеточные глаза были похожи на ягоды ежевики.
  
   Поверхность Хелы, 2615 г.
  
   Куэйхи то приходил в сознание, то терял его. С каждым переходом разница между этими двумя состояниями становилась все менее отчетливой. У него начались галлюцинации, а затем он понял, что галлюцинации были реальными. Он продолжал видеть карабкающихся по каменистой осыпи спасателей, которые, завидев его, ускорили шаг и приветственно замахали руками в перчатках. Во второй или третий раз он рассмеялся, подумав, что представлял себе спасателей, прибывающих в точно таких же обстоятельствах, как и настоящие. Никто никогда ему не поверит, не так ли?
   Но где-то между прибытием спасателей и моментом, когда они начали доставлять его в безопасное место, он всегда оказывался на корабле с болью в груди и одним глазом, смотревшим на мир словно сквозь пелену.
   "Доминатрикс" продолжал подходить, скользя вниз между отвесными стенами разлома. Длинный темный корабль опускался мощными толчками. Люк в середине корпуса открывался, и появлялась Морвенна. Она появлялась, как размытый силуэт поршня, мчась ему на выручку, великолепная и грозная, как готовая к битве армия. Она вытащит его из-под обломков "Дочери", и с фантастической нелогичностью ему не нужно будет дышать, когда она поможет ему вернуться на другой корабль по свежему, безвоздушному ландшафту, состоящему из тени и света. Или она появлялась в резном скафандре, каким-то образом умудряясь заставить его двигаться, хотя он знал, что эта штука крепко спаяна и не может согнуться.
   Постепенно галлюцинации взяли верх над рациональным мышлением. В период просветления Куэйхи пришло в голову, что было бы лучше, если бы одна из галлюцинаций возникла как раз в момент его смерти, чтобы он был избавлен от потрясающего осознания того, что его все еще нужно спасать.
   Он увидел, как Жасмина направляется к нему, шагая по каменистой осыпи, а Грилье отстает. Королева, приближаясь, выцарапывала себе глаза, а за ней тянулись кровавые ленты.
   Он продолжал просыпаться, но галлюцинации сливались одна с другой, а ощущения, вызванные вирусом, становились все сильнее. Он никогда раньше не испытывал таких сильных ощущений, даже когда вирус впервые проник в него. Музыка стояла за каждой мыслью, витражный свет пронизывал каждый атом Вселенной. Он чувствовал, что за ним пристально наблюдают, что его горячо любят. Эти эмоции больше не казались декорацией, а были такими, как на самом деле. Как будто до сих пор он видел только отражение чего-то или слышал приглушенное эхо какой-то изысканно прекрасной и душераздирающей музыки. Неужели это действительно было действие искусственно созданного вируса на его мозг? Раньше он всегда чувствовал себя так, как будто это была серия грубых, механически вызванных реакций, но теперь эмоции казались ему неотъемлемой частью, не оставляя места ни для чего другого. Это было похоже на разницу между театральным эффектом и грозой.
   Какая-то слабеющая, рациональная часть его сознания говорила, что на самом деле ничего не изменилось, что чувства по-прежнему были вызваны вирусом. Его мозгу не хватало кислорода, так как в кабине заканчивался воздух. При таких обстоятельствах не было бы ничего необычного в том, чтобы почувствовать некоторые эмоциональные изменения. А поскольку вирус все еще присутствовал, последствия могли быть многократно усилены.
   Но эта рациональная часть была быстро вытеснена.
   Все, что он чувствовал, - это присутствие Всемогущего.
   - Хорошо, - сказал Куэйхи, прежде чем потерять сознание, - теперь я верю. Ты поймал меня. Но мне все равно нужно чудо.
  

ДЕСЯТЬ

  
   Хела, 2615 г.
  
   Он проснулся. Пошевелился. Воздух был холодным, но свежим, и в груди не было боли. Так вот оно что, подумал он. Возможно, это была последняя галлюцинация перед тем, как его мозг погрузится в пучину каскадной гибели клеток. Просто сделай так, чтобы это было хорошо, и постарайся продолжать в том же духе, пока я не умру. Это все, о чем я прошу.
   Но на этот раз все было по-настоящему.
   Он попытался оглядеться, но все еще был заперт внутри "Дочери". И все же его взгляд на окружающее менялся, пейзаж подпрыгивал и трясся. Он понял, что его тащат по осыпи вниз, к ровной части дна. Он вытянул шею и здоровым глазом увидел движение поршней, сверкающие суставы конечностей.
   Морвенна.
   Но это была не Морвенна. Это был сервитор, один из ремонтных роботов "Доминатрикса". Похожий на паука робот прикрепил к "Дочери мусорщика" клейкие пластины и тащил ее по грунту вместе с Куэйхи внутри. Конечно, конечно, конечно: как еще он мог выбраться оттуда? Теперь он чувствовал себя глупо. У него не было ни скафандра, ни воздушного шлюза. По сути, корабль был его вакуумным скафандром. Почему это никогда не приходило ему в голову раньше?
   Он почувствовал себя лучше: голова прояснилась, и он стал соображать быстрее. Заметил, что сервитор подключил что-то к одной из пуповин "Дочери". Вероятно, снова подал свежий воздух. "Дочь" сказала сервитору, что нужно сделать, чтобы сохранить жизнь ее подопечному. Воздух может быть даже насыщен кислородом, чтобы ослабить его боль и тревогу.
   Он не мог поверить, что это происходит наяву. После всех галлюцинаций это действительно ощущалось как реальность. У этого была колючая текстура реального опыта. И он не думал, что до сих пор в его галлюцинациях фигурировали сервиторы. Он никогда не продумывал все достаточно четко, чтобы понять, что сервитору придется тащить корабль в безопасное место вместе с ним. Оглядываясь назад, это очевидно, но в его снах на помощь всегда приходили люди. Эта единственная упущенная деталь должна была сделать все реальным, не так ли?
   Куэйхи посмотрел на пульт. Сколько времени прошло? Действительно ли ему удалось запастись воздухом на пять часов? Раньше это казалось сомнительным, но вот он здесь, все еще дышит. Возможно, помог индоктринальный вирус, погрузивший его мозг в некое таинственное состояние дзен-спокойствия, чтобы он не так быстро расходовал кислород.
   Но воздуха, не говоря уже о кислороде, не осталось бы ни на третий, ни на четвертый час. Если только корабль не допустил ошибку. Это была тревожная мысль, учитывая все, что ему пришлось пережить, но это было единственное возможное объяснение. Утечка воздуха, должно быть, была не такой серьезной, как предполагала "Дочь". Возможно, она возникла из-за неисправности, но в какой-то степени устранилась сама собой. Возможно, системы автоматического ремонта были повреждены не полностью, и "Дочь" смогла устранить утечку.
   Да, должно быть, так оно и было. Другого объяснения просто не было.
   Но консоль сообщила, что с момента его крушения прошло всего три часа.
   Это было невозможно. Предполагалось, что "Доминатрикс" все еще находится за Халдорой, вне зоны действия связи. Он будет находиться вне зоны действия связи еще шестьдесят минут! Прошло бы еще много минут, даже при максимальном ускорении, прежде чем он смог бы добраться до него. И максимальное ускорение тоже не было возможным, не так ли? На борту корабля был человек, которого нужно было защитить. По крайней мере, "Доминатрикс" был бы ограничен замедленным ускорением.
   Но он стоял там, на льду. Он выглядел таким же реальным, как и все остальное.
   Время, должно быть, выбрано неправильно, - подумал он. - Время, должно быть, выбрано неправильно, и утечка, должно быть, устранилась сама собой. Другой возможности не было. Что ж, теперь, когда он подумал об этом, она была, но не заслуживала пристального рассмотрения. Если время было выбрано верно, то "Доминатрикс", должно быть, каким-то образом получил его сигнал бедствия до того, как появился из-за Халдоры. Сигнал должен был пройти сквозь преграду, образованную планетой. Могло ли такое случиться? Он предполагал, что это невозможно, но, имея перед собой доказательство в виде корабля, был готов рассмотреть все, что угодно. Может быть, какая-то особенность физики атмосферы послужила ретранслятором его сообщения, обогнув Халдору? Он не мог поклясться, что подобное невозможно. Если часы показывают правильно, то какая была альтернатива? Что вся планета перестала существовать ровно на то время, пока не дошло его сообщение?
   Вот это было бы чудом. Он просил о чуде, но на самом деле не ожидал его.
   Другой сервитор ждал у открытого кормового шлюза. Совместно две машины подняли "Дочь" на борт "Доминатрикса". Внутри они подталкивали "Дочь" до тех пор, пока по всему корпусу не разнеслась серия лязгающих звуков. Несмотря на полученные повреждения, маленький корабль все еще имел более или менее подходящую форму для размещения в люльке. Куэйхи посмотрел вниз, наблюдая, как под ним закрывается воздушный шлюз.
   Минуту спустя другой сервитор - на этот раз гораздо меньшего размера - открывал крышку, готовясь вытащить его из нее.
   - Морвенна, - сказал он, найдя в себе силы заговорить, несмотря на возвращающуюся боль в груди. - Морвенна, я вернулся. Весь в синяках, но цел.
   Но ответа не последовало.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Капсулу готовили к вскрытию. Клавейн сидел перед ней, сцепив пальцы под подбородком и склонив голову, словно в молитве или в раскаянии, размышляя о каком-то недавнем и ужасном грехе.
   Он откинул капюшон, седые волосы рассыпались по воротнику пальто и плечам. Он выглядел как пожилой человек, явно высокого роста и респектабельный, но совсем не походил на того Клавейна, которого, как всем казалось, они знали. Скорпио почти не сомневался, что рабочие вернутся к своим мужьям и женам, любовникам и друзьям и, несмотря на прямые указания о запрете, будут рассказывать о старом привидении, материализовавшемся из ночи. Они отмечали его поразительное сходство с Клавейном, выглядевшим намного более старым и хрупким. Скорпио был в равной степени уверен, что они предпочли бы, чтобы старик оказался кем-то совершенно другим, а их лидер действительно находился на другом конце света. Если они приняли этого старика за Клавейна, это означало, что им солгали, и что Клавейн был не более чем серым призраком самого себя.
   Скорпио сел на свободное место рядом с ним. - Что-то подхватывается?
   Прошло некоторое время, прежде чем Клавейн ответил, понизив голос до шепота. - Не намного больше, чем те бытовые мелочи, о которых я уже сообщал. Капсула блокирует большинство нейронных сигналов. Они поступают только фрагментарно, и иногда пакеты шифруются.
   - Значит, ты уверен, что это Ремонтуа?
   - Я уверен, что это не Скейди. Кто еще это может быть?
   - Я бы сказал, что есть десятки вариантов, - прошептал в ответ Скорпио.
   - Нет, не так. Человек, находящийся в этой капсуле, - конджойнер.
   - Значит, один из союзников Скейди.
   - Нет. Все ее друзья были отлиты по одному образцу: конджойнеры нового образца, быстрые и эффективные, но холодные как лед. У них другие взгляды на жизнь.
   - Не успеваю за тобой, Невил.
   - Ты думаешь, мы все похожи, Скорп. Это не так. Мы никогда не были похожи. Все конджойнеры, с которыми я когда-либо соединял разумы, были разными. Всякий раз, когда я прикасался к мыслям Ремонтуа, это было похоже... - Клавейн на мгновение заколебался, слегка улыбнувшись, когда ему в голову пришла подходящая аналогия. - Все равно что прикоснуться к часовому механизму. Старинные часы, хорошие и надежные. Такие, какие стоят в церквях. Что-то железное, с храповым механизмом. Думаю, что для него я был чем-то еще более медленным и механическим... возможно, точильным камнем. В то время как разум Галианы...
   Он запнулся.
   - Полегче, Невил.
   - Со мной все в порядке. Ее разум был подобен комнате, полной птиц. Красивых, умных певчих птиц. И они пели - не в какой-то бессмысленной какофонии, не в унисон, а обращаясь друг к другу - сплетая песню, сияющую, мерцающую беседу, за которой не успевал уследить разум. И Фелка... - Он снова заколебался, но почти сразу же продолжил. - У Фелки было что-то вроде турбинного цеха, это ужасное ощущение одновременной тишины и ужасающей скорости. Она редко позволяла мне заглянуть вглубь. Уверен, она думала, что я не смогу этого вынести.
   - А Скейди?
   - Она была похожа на сверкающую серебряную бойню, сплошь из вращающихся лезвий, предназначенных для того, чтобы кромсать реальность и любого, у кого хватит глупости заглянуть слишком глубоко в ее череп. По крайней мере, это то, что я увидел, когда она мне позволила. Возможно, это не имело особого отношения к ее истинному душевному состоянию. Ее голова была похожа на зеркальный зал. То, что в ней видели, было только тем, что она хотела показать.
   Скорпио кивнул. Он встречался со Скейди всего один раз, всего на несколько минут. Клавейн и свин проникли на ее корабль, который был поврежден и дрейфовал после того, как она попыталась превысить скорость света с помощью опасного инопланетного оборудования. Тогда она была ослаблена и, очевидно, встревожена тем, что увидела после несчастного случая. Но, хотя он и не смог проникнуть в ее мысли, он ушел со встречи с твердым убеждением, что Скейди не из тех женщин, с которыми можно шутить.
   Честно говоря, его не очень беспокоило, что он никогда не сможет заглянуть в ее череп. Но он все равно должен был предполагать худшее. Если в капсуле была Скейди, то вполне возможно, что она замаскировала свои нейронные пакеты, внушив Клавейну ложное чувство безопасности, ожидая момента, когда сможет проникнуть в его череп.
   - Как только ты почувствуешь что-то странное... - начал Скорпио.
   - Это Рем.
   - Ты абсолютно в этом уверен?
   - Я уверен, что это не Скейди. Для тебя это достаточно хорошо?
   - Полагаю, это подойдет, приятель.
   - Так будет лучше, - сказал Клавейн, - потому что... - Он замолчал и моргнул. - Подожди. Что-то происходит.
   - Хорошее или плохое?
   - Мы скоро все узнаем.
   Светящиеся индикаторы на боковой поверхности яйца не переставали мигать с того момента, как его вытащили из моря, но теперь они резко менялись, переключаясь с одного режима на другой. Пульсирующий красный круг теперь мигал несколько раз в секунду, а не раз в десять. Скорпио наблюдал за ним, как загипнотизированный, а затем заметил, что он совсем перестал мигать, и теперь злобно смотрел на них. Красный круг стал зеленым. Что-то внутри яйца издало серию приглушенных щелчков, заставивших Скорпио вспомнить о старинных механических часах, которые описывал Клавейн. Мгновение спустя стенка капсулы треснула: Скорпио, хотя и ожидал чего-то, подпрыгнул от внезапного движения. Из-под расширяющейся трещины вырвался холодный пар. Большая пластина опаленного металла откинулась на гладких шарнирах механизма.
   В нос свину ударил поток запахов: стерилизующих средств, смазочных материалов для механических работ, кипящих жидкостей для охлаждения, человеческих выделений.
   Пар рассеялся, и они увидели помещенную в яйцо обнаженную женщину-человека, согнувшуюся в позе эмбриона. Она была покрыта защитным зеленым желе; кружевные черные механизмы обвивались вокруг нее, как виноградные лозы вокруг статуи.
   - Скейди? - спросил Скорпио. Она не была похожа на Скейди, которую он помнил, - для начала, у нее была правильная форма головы, - но мнение другого человека никогда не помешает.
   - Не Скейди, - сказал Клавейн. - Но и не Ремонтуа. - Он отошел от капсулы.
   Сработала какая-то автоматическая система. Вокруг женщины начал раскручиваться механизм, когда струи под давлением очищали ее кожу от защитного зеленого желе. Под покрытием ее кожа была бледно-карамельного оттенка. Волосы на ее голове были сбриты почти наголо. Маленькие груди выступали в углублении между ее ногами и верхней частью тела.
   - Дайте мне посмотреть на нее, - сказал Валенсин.
   Скорпио удержал его. - Подождите. Она проделала такой долгий путь самостоятельно, уверен, что сможет продержаться еще несколько минут.
   - Скорп прав, - сказал Клавейн.
   Женщина задрожала, как какой-то неодушевленный предмет, пораженный пародией на жизнь. Жесткими, скребущими движениями она подцепила желе пальцами, отбрасывая его в сторону комочками. Ее движения стали более судорожными, как будто она пыталась потушить огонь.
   - Привет, - сказал Клавейн, повышая голос. - Успокойся. Ты в безопасности и среди друзей.
   Сиденье или каркас, на который была уложена женщина, сам собой выдвинулся из яйца на поршнях. Несмотря на то, что большая часть защитного механизма раскрылась сама собой, в тело женщины все еще уходило огромное количество кабелей. Сложный пластиковый дыхательный аппарат скрывал нижнюю часть ее лица, придавая ей обезьяний профиль.
   - Кто-нибудь узнает ее? - спросил Васко.
   Рама медленно разворачивала женщину, переводя ее из положения эмбриона в нормальное человеческое положение. Связки и суставы неприятно скрипели и щелкали. Женщина под маской застонала и начала отрывать провода, которые протыкали ее кожу или были прикреплены к ней пластырями.
   - Я узнаю ее, - тихо сказал Клавейн. - Ее зовут Ана Хоури. Она была напарницей Илии Вольевой на старой "Бесконечности", до того, как корабль попал в наши руки.
   - Бывшая солдат, - сказал Скорпио, вспоминая те несколько встреч с этой женщиной и то немногое, что он знал о ее прошлом. - Ты прав, это она. Но выглядит как-то по-другому.
   - Конечно. Она на двадцать лет старше, плюс-минус. Они также превратили ее в конджойнера.
   - Вы хотите сказать, что раньше она такой не была? - спросил Васко.
   - Не была, когда мы ее знали, - сказал Клавейн.
   Скорпио посмотрел на старика. - Ты уверен, что сейчас она одна из них?
   - Я уловил ее мысли, не так ли? Я мог сказать, что она не Скейди и не одна из ее подружек. По глупости, я предположил, будто это означает, что она должна быть Ремонтуа.
   Валенсин попытался прорваться еще раз. - Я бы хотел помочь ей сейчас, если это не доставит вам особых неудобств.
   - Она сама о себе заботится, - сказал Скорпио.
   Хоури сидела в почти типичной позе, как обычно сидят люди, ожидающие приема. Но момент самообладания длился всего несколько секунд. Она протянула руку и стянула маску, вытащив из горла пятнадцатисантиметровую пластиковую трубку с мокротой. В этот момент она издала единственный хриплый звук, как будто кто-то неожиданно ударил ее в живот. Последовал отрывистый кашель, прежде чем ее дыхание выровнялось.
   - Скорпио... - сказал Валенсин.
   - Док, я не бил человека двадцать три года. Не давайте мне повода делать исключение. Сядьте, хорошо?
   - Лучше сделайте, как он говорит, - посоветовал Клавейн.
   Хоури повернула голову к ним. Она подняла ладонь, чтобы прикрыть налитые кровью щелочки глаз, и поморгала сквозь щели между пальцами.
   Затем она встала, по-прежнему глядя на них. Скорпио наблюдал за этим с вежливым безразличием. Некоторых свинов возбудило бы присутствие обнаженной человеческой женщины, точно так же, как некоторых людей привлекали свиньи. Но хотя физиологические различия между самкой свиньи и женщиной-человеком вряд ли были чрезмерными, именно эти различия имели значение для Скорпио.
   Хоури удержалась на ногах, держась за капсулу одной рукой. Она стояла, слегка сдвинув колени, как будто в любой момент могла рухнуть. И все же теперь она была в состоянии переносить яркий свет, хотя и щурилась от него.
   Она заговорила. Ее голос был хриплым, но твердым. - Где я?
   - Ты на Арарате, - сказал Скорпио.
   - Где. - Это не было сформулировано как вопрос.
   - На Арарате пока сойдет.
   - Полагаю, недалеко от вашего основного поселения.
   - Как я уже сказал...
   - Сколько времени прошло?
   - Это зависит от обстоятельств, - сказал Скорпио. - Прошло несколько дней с тех пор, как мы обнаружили сигнал твоей капсулы. Как долго ты находилась под водой, мы не знаем. Или сколько времени тебе потребовалось, чтобы достичь планеты.
   - Пару дней? - По тому, как она посмотрела на него, можно было подумать, что он сказал "недели" или "месяцы". - Почему именно это заняло у вас так много времени?
   - Тебе повезло, что мы добрались до тебя так быстро, - сказал Блад. - И график пробуждения был не в нашей власти.
   - Два дня... Где Клавейн? Я хочу его увидеть. Пожалуйста, только не говорите мне, что вы позволили ему умереть до того, как я прибыла сюда.
   - Тебе не стоит беспокоиться об этом, - мягко сказал Клавейн. - Как видишь, я все еще жив.
   Несколько секунд она смотрела на него с насмешливым выражением лица человека, который думает, что стал жертвой плохо разыгранного розыгрыша. - Ты?
   - Да. - Он предложил свои ладони. - Извини, что разочаровал.
   Она смотрела на него еще минуту, а затем сказала: - Я сожалею. Это просто не... совсем то, что я ожидала.
   - Думаю, я все еще могу быть полезен. - Он повернулся к Бладу. - Принеси ей, пожалуйста, одеяло. Мы же не хотим, чтобы она умерла от простуды. Затем, я думаю, нам лучше поручить доктору Валенсину провести всестороннее медицинское обследование.
   - На это нет времени, - сказала Хоури, отрывая несколько пластырей, которые она пропустила. - Я хочу, чтобы вы достали мне что-нибудь, способное плыть по воде. Какое-нибудь оружие. - Она помолчала, затем добавила: - И немного еды и воды. И какую-нибудь одежду.
   - Ты, кажется, немного торопишься, - сказал Клавейн. - Это не может подождать до утра? В конце концов, прошло двадцать три года. Нам, должно быть, есть о чем поговорить.
   - Ты ни черта не представляешь, - сказала она.
   Блад протянул Клавейну одеяло. Он шагнул вперед и предложил его Хоури. Она завернулась в него без особого энтузиазма.
   - Мы можем достать лодки, - сказал Клавейн, - и оружие. Но думаю, было бы полезно, если бы мы знали, зачем они тебе нужны именно сейчас.
   - Из-за моего ребенка, - сказала Хоури.
   Клавейн вежливо кивнул. - Твоего ребенка.
   - Моя дочь. Ее зовут Аура. Она здесь, на... как, вы сказали, называется это место?
   - Арарат, - сказал Клавейн.
   - Хорошо, она здесь, на Арарате. И я пришла, чтобы спасти ее.
   Клавейн взглянул на своих спутников. - А где именно должна быть твоя дочь?
   - Примерно в восьмистах километрах отсюда, - сказала Хоури. - А теперь найдите мне это оружие. И инкубатор. И кого-нибудь, кто разбирается в полевой хирургии.
   - Почему именно полевая хирургия? - спросил Клавейн.
   - Потому что, - ответила Хоури, - сначала вам придется забрать ее из Скейди.
  

ОДИННАДЦАТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика подняла взгляд на окаменелого скаттлера. Это был символ заметного богатства, он свисал с потолка в большом атриуме машины каравана. Даже если это была подделка или полу-подделка, собранная из несовместимых частей, это все равно был первый, по-видимому, полный скаттлер, которого она когда-либо видела. Она хотела найти способ забраться туда и как следует осмотреть его, обратив внимание на следы трения там, где твердые части панциря скользили друг по другу. Рашмика только читала о таких вещах, но была уверена, что после часа тщательного изучения сможет определить, подлинная ли это вещь, или, по крайней мере, исключить возможность того, что это дешевая подделка.
   Почему-то ей казалось, что это вряд ли может быть дешевкой или подделкой.
   Мысленно она классифицировала морфологию тела скаттлера. DK4V8M, подумала она. Возможно, это был DK4V8M, если ее не сбила с толку игра пыли и теней вокруг хвостового панциря. По крайней мере, можно было применить обычную схему морфологической классификации. В дешевых подделках части тела иногда соединялись в анатомически невозможные формы, но это определенно было правдоподобное сочетание компонентов, даже если они не обязательно происходили из одного и того же места захоронения.
   Скаттлеры были настоящим кошмаром для систематиков. Когда их обнаружили впервые, казалось, что это был простой случай повторной сборки разбросанных частей тела, чтобы получить нечто, похожее на крупное насекомое или омара. У скаттлера было сложное строение тела, с множеством различных высокоразвитых конечностей и органов чувств, но все они более или менее логично соединялись друг с другом, оставляя только догадки о мягких внутренних органах.
   Но второй скаттлер не соответствовал первому. У него было другое количество частей тела, другой набор конечностей. Части головы и рта выглядели очень непохожими. И снова все кусочки сложились воедино, чтобы получился цельный образец, без лишних деталей.
   Третий экземпляр не соответствовал ни первому, ни второму. Как и четвертый, и пятый.
   К тому времени, когда были раскопаны и собраны заново останки сотни скаттлеров, существовала сотня различных версий плана тела скаттлера.
   Теоретики пытались найти объяснение. Подразумевалось, что не было двух одинаковых скаттлеров. Но два одновременных открытия в одночасье опровергли эту идею. Первым из них было обнаружение целой кладки детенышей скаттлеров. Несмотря на некоторые различия в телосложении, младенцы были идентичными. Исходя из частоты их появления, статистика утверждала, что уже должны были быть обнаружены по крайней мере трое идентичных взрослых. Вторым открытием, которое, как оказалось, объясняло первое, были раскопки пары взрослых скаттлеров в том же районе. Они были найдены в отдельных, но соединенных между собой камерах системы подземных туннелей. Части их тел были собраны заново, что позволило получить еще две уникальные морфологии. Но при ближайшем рассмотрении было обнаружено нечто неожиданное. Молодая исследовательница по имени Кимура начала проявлять особый интерес к узорам, возникающим при трении частей тела друг о друга. Что-то показалось ей не совсем правильным в двух новых образцах. Следы царапин были непоследовательными: царапина на краю одного панциря не имела аналога на соседнем.
   Сначала Кимура предположила, что две группы частей тела были подделками; уже образовался небольшой рынок подобных вещей. Но что-то заставило ее копнуть глубже. Она беспокоилась об этой проблеме в течение нескольких недель, убежденная, что упускает что-то очевидное. И вот однажды ночью, после особенно напряженного дня, проведенного за изучением царапин при все большем и большем увеличении, она заснула с размышлениями над ними. Ей снились лихорадочные сны, а когда она проснулась, то бросилась обратно в лабораторию и подтвердила свои мучительные подозрения.
   Для каждой царапины имелось точное соответствие, и его всегда можно было найти на другом скаттлере. Скаттлеры обменивались частями тела друг с другом. Вот почему не было двух одинаковых скаттлеров. Они делали себя непохожими друг на друга: менялись компонентами в ходе ритуальных церемоний, а затем уползали в свои маленькие норы, чтобы восстановить силы. По мере того, как обнаруживалось все больше пар скаттлеров, становились очевидными почти безграничные возможности такого устройства. Обмен частями тела имел практическую ценность, позволяя скаттлерам адаптироваться к конкретным обязанностям и условиям жизни. Но у ритуального обмена была и эстетическая цель: желание быть как можно более нетипичным. Скаттлеры, которые сильно отличались от обычных особей, были социально успешными существами, поскольку они, должно быть, участвовали во многих обменах. По мнению Кимуры и ее коллег, главным клеймом было то, что какой-то скаттлер был идентичен другому. Это означало, что по крайней мере один из пары был изгоем, неспособным найти партнера по обмену.
   Между исследователями-людьми разгорелись ожесточенные споры. Большинство считало, что такое поведение не могло развиться естественным путем; что оно, должно быть, проистекает из более ранней стадии сознательной биоинженерии, когда скаттлеры изменили свою анатомию, чтобы можно было менять целые части тела от существа к существу без использования микрохирургии и препаратов, предотвращающих отторжение.
   Но меньшинство исследователей придерживалось мнения, что этот обмен слишком глубоко укоренился в культуре скаттлеров, чтобы возникнуть в их недавней эволюционной истории. Они предположили, что миллиарды лет назад скаттлеры были вынуждены эволюционировать в крайне враждебной среде - эволюционном эквиваленте переполненного аквариума для омаров. На самом деле среда была настолько враждебной, что ценность выживания заключалась не только в возможности отрастить отрубленную конечность заново, но и в том, что они могли прикрепить отрубленную конечность обратно прямо здесь и сейчас, прежде чем ее съедят. Конечности - а позже и основные части тела - эволюционировали в свою очередь, развивая устойчивость, необходимую для того, чтобы выжить, будучи оторванными от остального тела. По мере того как возрастала необходимость выживания, у скаттлеров развилась взаимосовместимость, позволяющая использовать не только свои собственные выброшенные части, но и части своих сородичей.
   Возможно, даже сами скаттлеры не помнили, когда начался обмен. Конечно, в тех немногих символических записях, которые когда-либо были найдены на Хеле, не было явного намека на это. Это было слишком присуще им, слишком фундаментально отражало их взгляды на реальность, чтобы они могли это как-то прокомментировать.
   Глядя на фантастическое существо, Рашмика задавалась вопросом, что бы сказали скаттлеры о человечестве. Весьма вероятно, что они сочли бы человеческую расу столь же причудливой, считая саму ее неизменность ужасающей, как своего рода смерть.
   Рашмика опустилась на колени и положила семейный компад себе на колени. Она открыла его и вытащила стилус из гнезда сбоку. Это было неудобно, но она собиралась просидеть так всего несколько минут.
   Она начала рисовать. При каждом плавном, уверенном движении ее руки стилус царапал экран. На экране появилось инопланетное существо.
  
   Линкси была права насчет каравана: каким бы холодным ни был прием, это все равно дало им всем шанс впервые за три дня выбраться из ледяного плена.
   Рашмика была удивлена, насколько это изменило ее настроение. Дело было не только в том, что она перестала беспокоиться о внимании полиции Вигрида, хотя вопрос о том, почему они пришли за ней, продолжал мучить ее. В караване воздух был свежее, с приятным ветерком и разнообразными запахами, ни один из которых не был таким неприятным, как на борту ледохода.
   Здесь было где размять ноги: интерьер только этого единственного транспортного средства каравана был щедро обставлен, с широкими высокими проходами, удобными комнатами и ярким освещением. Все было безупречно, и - по крайней мере, по сравнению с гостеприимством - удобства были более чем достаточными. Были предоставлены еда и питье, можно было постирать одежду, и в кои-то веки удалось достичь приемлемой чистоты. Были даже различные развлечения, хотя все это было довольно пресным по сравнению с тем, к чему она привыкла. И там были новые люди, лица, которых она раньше не видела.
   После некоторого размышления она поняла, что была неправа в своем первоначальном суждении об отношениях между квестором и Крозе. Хотя, казалось, между ними не было особой любви, теперь было очевидно, что в прошлом обе стороны были полезны друг другу. Взаимная грубость была притворством, скрывавшим ледяную сердцевину взаимного уважения. Квестор выуживал лакомые кусочки, понимая, что у Крозе все еще может быть что-то, что могло бы ему пригодиться. Крозе, тем временем, нужно было уехать с запасными частями к механизмам или другими товарами, которые можно было обменять.
   Рашмика намеревалась принять участие лишь в нескольких переговорах, но быстро поняла, что может, пусть и в небольшой степени, быть полезной Крозе. Чтобы облегчить себе задачу, она садилась за стол, положив перед собой лист бумаги и ручку. Ей не разрешалось приносить компад в комнату на случай, если в нем было программное обеспечение для анализа речевого давления или какая-либо другая запрещенная система.
   Рашмика записывала замечания о товарах, которые продавал Крозе, писала и делала наброски с аккуратностью, которой она всегда гордилась. Ее интерес был неподдельным, но ее присутствие служило и другой цели.
   На первой сессии переговоров было два покупателя. Позже иногда появлялся третий или четвертый, и в качестве наблюдателя всегда присутствовал квестор или один из его заместителей. Каждая сессия начиналась с того, что один из покупателей спрашивал Крозе, что он может им предложить.
   - Мы не ищем реликвии скаттлеров, - сказали они в первый раз. - Нас это просто не интересует. Нам нужны артефакты местного происхождения. Вещи, оставшиеся на Хеле за последние сто лет, а не мусор возрастом в миллионы лет. Рынок бесполезного инопланетного хлама сокращается из-за того, что все богатые солнечные системы эвакуированы. Кто захочет пополнить свою коллекцию, когда он занят продажей своего имущества, чтобы купить единственное место в морозильной камере?
   - Какие человеческие артефакты?
   - Полезные. Настали мрачные времена: людям не нужны предметы искусства и эфемерность, если только они не думают, что это принесет им удачу. В основном они хотят оружие и системы выживания - вещи, которые, по их мнению, могут дать им преимущество, когда их настигнет то, от чего они бегут. Контрабандное оружие конджойнеров. Доспехи демархистов. Всегда легко продается все, что обладает устойчивостью к чуме.
   - Как правило, - сказал Крозе, - я не занимаюсь оружием.
   - Тогда вам нужно адаптироваться к меняющемуся рынку, - с ухмылкой ответил один из мужчин.
   - Церкви вовлекаются в торговлю оружием? Разве это не противоречит Священному Писанию?
   - Если люди хотят защиты, кто мы такие, чтобы отказывать им?
   Крозе пожал плечами. - Ну, у меня закончились оружие и боеприпасы. Если кто-то все еще копается в человеческом оружии на Хеле, то это не я.
   - У вас должно быть что-то еще.
   - Не так уж и много. - На этом он сделал вид, что собирается уйти, как делал на каждой предыдущей сессии. - Думаю, мне лучше уйти - не хотелось бы отнимать у кого-то время, не так ли?
   - У вас больше ничего нет?
   - Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать. Конечно, у меня есть кое-какие реликвии скаттлеров, но, как вы и сказали... - Голос Крозе точно пародировал пренебрежительный тон покупателя. - В наши дни нет рынка для инопланетного хлама.
   Покупатели вздохнули и переглянулись; квестор наклонился к ним и что-то прошептал.
   - Вы можете показать нам, что у вас есть, - неохотно сказал один из покупателей, - но не питайте особых надежд. Скорее всего, нам это будет неинтересно. На самом деле, вы можете более или менее уверены в этом.
   Но это была игра, и Крозе знал, что должен соблюдать ее правила, какими бы бессмысленными или ребяческими они ни были. Он сунул руку под стул и достал оттуда нечто, завернутое в защитную пленку, похожее на маленького мумифицированного зверька.
   Лица покупателей сморщились от отвращения.
   Он положил пакет на стол и торжественно развернул его, потратив невыносимо много времени на то, чтобы снять все слои. Все это время он разглагольствовал о чрезвычайной редкости этого предмета, о том, что он был добыт при исключительных обстоятельствах, вплетая сомнительную историю, представляющую интерес для человека, в неясную цепочку происхождения.
   - Продолжай, Крозе.
   - Просто устанавливаю обстановку, - сказал он.
   Он неизбежно подошел к последнему слою упаковки. Он расстелил этот слой на столе, обнажив реликвию скаттлеров, до этого завернутую в кокон.
   Рашмика уже видела этот предмет раньше: он был из тех, которые она использовала, чтобы купить билет на борт ледохода.
   На них никогда особенно не было интересно смотреть. Рашмика видела тысячи предметов, извлеченных из раскопок в Вигриде, ей даже разрешали осмотреть их, прежде чем они попадали в руки торговых семей, но за все это время она ни разу не видела ничего, что заставило бы ее ахнуть от восхищения. Поскольку, несмотря на то, что реликвии, несомненно, были искусственными, они, как правило, изготавливались из тусклого, матового металла или грязной неглазурованной керамики. На поверхности редко можно было увидеть какой-либо намек на орнамент - никаких следов краски, покрытия или надписей. Один раз на тысячу предметов они находили что-то, на чем был нанесен ряд символов, и были даже исследователи, которые считали, что понимают значение некоторых из этих символов. Но большинство реликвий скаттлеров были пустыми, тусклыми и грубыми на вид. Они напоминали скорее раскопанные останки неумелой культуры бронзового века, чем сверкающие изделия цивилизации, путешествовавшей среди звезд - цивилизации, которая определенно не развивалась в системе 107 Рыб.
   Тем не менее, на протяжении большей части прошлого столетия существовал спрос на реликвии. Отчасти это объяснялось тем, что ни одна из других исчезнувших культур - например, амарантяне - не оставила после себя такого количества предметов повседневного обихода. Эти культуры были настолько основательно уничтожены, что не сохранилось почти ничего, а сохранившиеся предметы были настолько ценными, что оставались на попечении крупных научных организаций, таких как Институт Силвеста. Только скаттлеры оставили после себя достаточно предметов, чтобы позволить частным коллекционерам приобретать артефакты подлинного инопланетного происхождения. Не имело значения, что они были маленькими и невзрачными: они все еще были очень старыми и все еще очень чужеродными. И все еще несли в себе трагедию вымирания.
   К тому же, не было двух реликвий, которые были бы похожи друг на друга. Мебель скаттлеров, даже их жилища, поражали тем же ужасающим несходством, что и их создатели. То, что началось с их анатомии, распространилось и на материальное окружение. У них было массовое производство, но необходимым завершающим этапом этого процесса было то, что каждый предмет обрабатывался мастером-скаттлером до тех пор, пока не становился уникальным.
   Церкви контролировали продажу этих реликвий во внешний мир. Но сами церкви всегда испытывали неловкость из-за более глубокого вопроса о том, что представляют собой скаттлеры, или какое отношение они имеют к тайне чуда Куэйхи. Церквям необходимо было поддерживать бесперебойное поступление реликвий, чтобы у них было что предложить торговцам ультра, посетившим систему. Но в то же время всегда существовал страх, что следующей найденной реликвией скаттлера будет та, которая бросит вызов доктрине куэйхизма.
   Теперь почти все церкви придерживались мнения, что исчезновения Халдоры были посланием от Бога, отсчетом времени до какого-то апокалиптического события. Но что, если скаттлеры тоже наблюдали за исчезновениями? Даже в лучшие времена было достаточно трудно расшифровать их символы, и до сих пор не было найдено ничего, что, по-видимому, имело бы прямое отношение к феномену Халдоры. Но подо льдом Хелы все еще оставалось много реликвий, и даже те, которые были обнаружены на сегодняшний день, никогда не подвергались тщательному научному изучению. Спонсируемые церковью археологи были единственными, кто имел хоть какое-то представление обо всей коллекции реликвий, и на них оказывалось сильное давление, заставлявшее игнорировать любые свидетельства, противоречащие священным писаниям куэйхистов. Вот почему Рашмика писала им так много писем и почему их редкие ответы всегда были такими уклончивыми. Она хотела поспорить, хотела подвергнуть сомнению общепринятую точку зрения на скаттлеров. Они же хотели, чтобы она отстала от них.
   Таким образом, покупатели в караване демонстрировали терпимое неодобрение, в то время как Крозе перешел к решительным действиям.
   - Это скребок для пластин, - пояснил Крозе, то так, то эдак поворачивая серый предмет, похожий на кость с раздвоенным концом. - Они использовали его, чтобы выскабливать отмершую органику из щелей между панцирями. Мы думаем, что они делали это сообща, подобно тому, как обезьяны выковыривают клещей из волос друг друга. Должно быть, это их очень расслабляло.
   - Грязные создания.
   - Обезьяны или скаттлеры?
   - И те, и другие.
   - Не слишком ли резко, приятель? Тебе платят жалованье.
   - Мы дадим тебе за это пятьдесят экуменических кредитных единиц, Крозе. Не больше.
   - Пятьдесят экю? Теперь ты издеваешься.
   - Это отвратительный объект выполняющий отвратительную функцию. Пятьдесят экю являются... довольно безмерной щедростью.
   Крозе посмотрел на Рашмику. Это был всего лишь мимолетный взгляд, но она была готова к тому, что произойдет. Система, которую они разработали, была очень проста: если мужчина говорил правду - если это действительно было лучшее предложение, которое он готов был сделать, - то она пододвигала лист бумаги чуть ближе к середине стола. В противном случае она подтягивала его к себе на такое же незначительное расстояние. Если реакция мужчины была неоднозначной, она ничего не предпринимала. Такое случалось нечасто.
   Крозе всегда серьезно относился к ее суждениям. Если предложение было настолько хорошим, насколько оно могло быть, он не тратил силы на то, чтобы отговорить их. С другой стороны, если была какая-то свобода действий, он торговался изо всех сил.
   На первых переговорах покупатель солгал. После обмена предложениями и контрпредложениями они пришли к соглашению.
   - Ваше упорство делает вам честь, - с видимой неприязнью сказал покупатель, прежде чем выписать ему чек на семьдесят экю, который можно было обменять только в самом караване.
   Крозе аккуратно сложил его и сунул в карман рубашки. - Приятно иметь с тобой дело, приятель.
   У него были и другие скребки для пластин, а также несколько предметов, которые могли выполнять совершенно другие функции. Время от времени он возвращался на переговоры с чем-то, требовавшим помощи Линкси или Калвера при переноске. Это мог быть предмет мебели или какой-нибудь мощный бытовой инструмент. Оружие скаттлеров было редкостью и, по-видимому, имело только церемониальную ценность, но продавалось лучше всего. Однажды он продал им что-то похожее на сиденье для унитаза. За это он получил всего тридцать пять экю: по словам Крозе, этого едва хватало на один сервомотор.
   Но Рашмика старалась не слишком жалеть его. Если Крозе хотел получить с раскопок самую лучшую добычу, реликвии, за которые платили трех- или четырехзначные суммы, ему нужно было пересмотреть свое отношение к остальным сообществам Вигрида. Правда заключалась в том, что ему нравилось бродить вне периметра.
   Так продолжалось два дня. На третий покупатели внезапно потребовали, чтобы Крозе остался один на время переговоров. Рашмика понятия не имела, разгадали ли они ее секрет. Насколько ей было известно, не существовало закона, запрещающего быть опытным судьей в том, лгут люди или нет. Возможно, она им просто не понравилась, как это часто бывало с людьми, когда они чувствовали ее проницательность.
   Рашмику это вполне устраивало. Она помогла Крозе, доплатив ему еще немного в дополнение к реликвиям скаттлеров за ту помощь, которую он ей оказал. В конце концов, он пошел на дополнительный, непредвиденный риск, когда узнал, что ее преследует полиция.
   Нет, на ее совести не было ничего плохого.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Хоури протестовала, когда ее выводили из капсулы в приемный покой. - Мне не нужно обследование, - сказала она. - Мне просто нужна лодка, какое-нибудь оружие, инкубатор и кто-нибудь, кто умеет обращаться с ножом.
   - О, я умею обращаться с ножом, - сказал Клавейн.
   - Пожалуйста, отнеситесь ко мне серьезно. Вы доверяли Илии, не так ли?
   - Мы пришли к соглашению. Взаимное доверие никогда не имело к этому особого отношения.
   - Но вы уважали ее мнение?
   - Полагаю, да.
   - Ну, она доверяла мне. Разве этого недостаточно для вас? Я не предъявляю чрезмерных требований, Клавейн. Я не прошу всего мира.
   - Мы рассмотрим твои просьбы в свое время, - сказал он, - но сначала осмотрим тебя.
   - У нас нет времени, - сказала она, но по ее тону было ясно, что она знает, что уже проиграла спор.
   В лазарете доктор Валенсин ждал с двумя древними медицинскими сервиторами из центрального машинного зала. Роботы с лебедиными шеями были серо-зеленого цвета и стояли на шипящих подставках на воздушной подушке. Из их стройных тел, похожих на шахматные фигуры, торчало множество специализированных рук. Врач должен был внимательно следить за машинами, пока они выполняют свою работу: оставленные в покое, их скрипучие схемы имели неприятную привычку рассеянно переключаться в режим вскрытия.
   - Я не люблю роботов, - сказала Хоури, с явным беспокойством глядя на сервиторов.
   - Это единственное, в чем мы согласны, - сказал Клавейн, поворачиваясь к Скорпио и понижая голос. - Скорп, нам нужно обсудить с другими старшими наилучший план действий, как только мы получим отчет Валенсина. Думаю, ей нужно немного отдохнуть, прежде чем она отправится куда-либо. Но пока предлагаю держать это в секрете, насколько это возможно.
   - Как думаешь, она говорит правду? - спросил Скорпио. - Все эти разговоры о Скейди и ее ребенке?
   Клавейн изучал женщину, пока Валенсин помогал ей забраться на кушетку для осмотра. - У меня ужасное предчувствие, что да.
  
   После осмотра Хоури погрузилась в глубокий сон, по-видимому, без сновидений. Она проснулась только один раз, ближе к рассвету, когда вызвала одного из помощников Валенсина и снова потребовала средства для спасения своей дочери. После этого ей ввели еще один релаксант, и она заснула еще на четыре или пять часов. Время от времени она дико дергалась и произносила обрывочные слова. Что бы она ни пыталась сказать, это всегда звучало настойчиво, но смысл никогда не доходил до конца. Она не могла как следует проснуться и прийти в себя до середины утра.
   К тому времени, когда доктор Валенсин решил, что Хоури готова к приему посетителей, разразилась последняя гроза. Небо над комплексом было тускло-голубого цвета, кое-где испещренное перистыми облаками. В море "Ностальгия по бесконечности" переливалась оттенками серого, словно только что высеченная из темного камня.
   Они сели по разные стороны ее кровати - Клавейн на один стул, Скорпио верхом на другой, скрестив руки на спинке.
   - Я прочитал отчет Валенсина, - начал Скорпио. - Мы все надеялись, что он скажет нам, что ты сумасшедшая. К сожалению, это, похоже, не так. - Он ущипнул себя за переносицу. - И от этого у меня очень сильно болит голова.
   Хоури приподнялась на кровати. - Сожалею о твоей головной боли, но не могли бы мы пропустить формальности и продолжить спасение моей дочери?
   - Мы обсудим это, когда ты встанешь на ноги, - сказал Клавейн.
   - Почему не сейчас?
   - Потому что нам все еще нужно точно знать, что произошло. Нам также потребуется точная тактическая оценка любого сценария, связанного со Скейди и твоей дочерью. Можно это назвать ситуацией заложницы? - спросил Клавейн.
   - Да, - неохотно ответила Хоури.
   - Тогда, пока у нас не будет конкретных требований от Скейди, Ауре ничего не угрожает. Скейди не станет рисковать своим единственным преимуществом. Она может быть бессердечной, но не иррациональной.
   Скорпио настороженно наблюдал за стариком. Он казался таким же бодрым и сообразительным, как и всегда, хотя, насколько было известно Скорпио, с тех пор, как Клавейн вернулся на материк, он позволил себе поспать не более двух часов. Скорпио наблюдал подобное у других пожилых людей: им требовалось мало сна, и они возмущались, что те, кто моложе их, навязывают им другой режим. Дело было не в том, что у них обязательно было больше энергии, а в том, что разделение между сном и бодрствованием стало нечетким и все более произвольным. Он задавался вопросом, каково это - плыть сквозь бесконечную череду серых моментов, а не через упорядоченные промежутки дня и ночи.
   - О каком времени мы говорим? - спросила Хоури. - Часы или дни, прежде чем начать действовать?
   - Сегодня утром я созвал собрание старейшин колонии, - сказал Клавейн. - Если ситуация того потребует, спасательная операция может начаться еще до захода солнца.
   - Неужели вы не можете просто поверить мне на слово, что нам нужно действовать сейчас?
   Клавейн почесал бороду. - Если бы в твоей истории было больше смысла, я бы мог.
   - Я не лгу. - Она махнула рукой в сторону одного из сервиторов. - Доктор сказал, что все в порядке, не так ли?
   Скорпио улыбнулся, постукивая медицинским отчетом по спинке стула. - Он сказал, что у тебя не было явного бреда, но его осмотр вызвал столько же вопросов, сколько и ответов.
   - Ты говоришь о ребенке, - сказал Клавейн, прежде чем Хоури успела вставить слово, - но, согласно этому отчету, ты никогда не рожала. Также нет никаких явных признаков того, что проводилась операция кесарева сечения.
   - Это было бы неочевидно - это сделали медики конджойнеров. Они могут зашить вас так аккуратно, как будто ничего и не происходило. - Она посмотрела на каждого из них по очереди, ее гнев и страх были одинаково очевидны. - Вы хотите сказать, что не верите мне?
   Клавейн покачал головой. - Я говорю, что мы не можем подтвердить твою историю, вот и все. Согласно Валенсину, увеличение матки свидетельствует о том, что совсем недавно ты была беременна, а гормональные изменения в твоей крови подтверждают тот же вывод. Но Валенсин признает, что могут быть и другие объяснения.
   - Они также не противоречат моей версии.
   - Но нам нужно больше доказательств, прежде чем мы начнем военные действия, - сказал Клавейн.
   - Еще раз: почему вы не можете просто довериться мне?
   - Потому что это не только история о твоем ребенке, которая не имеет смысла, - ответил Клавейн. - Как ты сюда попала, Ана? Где корабль, который должен был доставить тебя? Ты не проделала весь путь из системы Ресургема в этой капсуле, и все же нет никаких признаков того, что какой-либо другой космический корабль заходил в нашу систему.
   - И это делает меня лживой?
   - Это вызывает у нас подозрения, - сказал Скорпио. - Это заставляет нас задуматься, та ли ты, за кого себя выдаешь.
   - Корабли здесь, - сказала она со вздохом, как будто испортила тщательно спланированный сюрприз. - Все они. Они сосредоточены в непосредственной близости от этой планеты. - "Зодиакальный свет" Ремонтуа, два оставшихся звездолета из оперативной группы Скейди - все они там, в пределах одной астрономической единицы от этой планеты. Они находятся в вашей системе уже девять недель. Вот как я попала сюда, Клавейн.
   - Корабли так просто не спрячешь, - сказал он. - Не всегда, не постоянно. Только не тогда, когда мы их активно ищем.
   - Теперь мы можем спрятать их, - сказала она. - У нас есть методы, о которых вы ничего не знаете. То, чему мы научились... то, чему нам пришлось научиться с тех пор, как вы видели нас в последний раз. То, во что вы не поверите.
   Клавейн взглянул на Скорпио. Свин попытался угадать, о чем думает старик, и потерпел неудачу.
   - Например? - спросил Клавейн.
   - Новые двигатели, - сказала она. - Темные двигатели. Вы их не видите. Их никто не видит. Выхлопные газы... улетучиваются. Маскирующие экраны. Пузырьки свободной энергии. Миниатюрные криоарифметические двигатели. Надежный контроль инерции на больших массах. Гипометрическое оружие. - Она вздрогнула. - Мне действительно не нравится гипометрическое оружие. Оно пугает меня. Я видела, что происходит, когда оно выходит из строя. Оно неправильное.
   - И все это за двадцать с небольшим лет? - недоверчиво переспросил Клавейн.
   - Нам кое-кто помог.
   - Звучит так, будто на том конце провода Бог, записывающий ваши пожелания.
   - Это был не Бог, поверь мне. Я должна была знать. Я была той, кто спрашивал.
   - И кого именно ты спрашивала?
   - Мою дочь, - сказала Хоури. - Она многое знает, Клавейн. Вот почему она так ценна. Вот почему Скейди хочет заполучить ее.
   У Скорпио закружилась голова: казалось, что каждый раз, когда они разбирали один слой истории Хоури, за этим скрывалось что-то еще менее понятное.
   - Я все еще не понимаю, почему ты не сообщила о своем прибытии с орбиты, - сказал Клавейн.
   - Отчасти потому, что мы не хотели привлекать внимание к Арарату, - сказала Хоури. - Пока не пришлось. Там идет война, понимаете? Крупное космическое сражение, участники которого тщательно скрываются. Любая передача сигналов сопряжена с риском. Кроме того, происходит много помех и сбоев в работе.
   - Между силами Скейди и вашими собственными?
   - Все гораздо сложнее. До недавнего времени Скейди сражалась с нами, а не против нас. Даже сейчас, если не считать личных дел между мной и Скейди, я бы сказала, что мы находимся в состоянии, которое можно назвать непростым перемирием.
   - Тогда с кем, черт возьми, вы сражаетесь? - спросил Клавейн.
   - С ингибиторами, - ответила Хоури. - С волками, называйте их как хотите.
   - Они здесь? - спросил Скорпио. - На самом деле в этой системе?
   - Извините за дождик на вашем параде, - сказала Хоури.
   - Что ж, - сказал Клавейн, оглядываясь по сторонам, - не знаю, как остальным, но мой день это определенно омрачает.
   - В этом и была идея, - сказала Хоури.
   Клавейн провел пальцем по прямой линии своего носа. - И еще кое-что. Несколько раз с тех пор, как приехала сюда, ты упоминала слово, которое звучит как "хелла". Ты даже сказала, что мы должны туда попасть. Это название мне ничего не говорит. В чем его значение?
   - Не знаю, - сказала она. - Я даже не помню, чтобы говорила это.
  

ДВЕНАДЦАТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Квестора Джонса предупредили, что на борту его каравана может появиться новый гость. Предупреждение пришло прямо с Постоянного пути, с официальными печатями Часовой башни. Вскоре после этого небольшой космический корабль - одноместный шаттл производства ультра, имеющий форму ракушки, - скользнул над вереницей машин каравана.
   Шаттл с рубиновым корпусом завис на искусно сбалансированной тяге, нервирующе застывая в воздухе, пока караван продолжал свой путь. Затем он опустился на главную посадочную площадку. Корпус открылся, и из люка вышла фигура в вакуумном скафандре. Фигура заколебалась, потянувшись обратно в кабину за тростью и небольшим белым чемоданчиком. Камеры фиксировали посетителя с разных точек зрения, пока он спускался внутрь, открывая обычно неприступные двери ключами от Часовой башни и аккуратно закрывая их за собой. Он шел очень медленно, не торопясь, давая квестору возможность поупражняться в своем воображении. Время от времени он постукивал тростью по какому-нибудь элементу каравана или останавливался, чтобы провести рукой в перчатке по верху стены, проверяя пальцами наличие пыли.
   - Мне это не нравится, Пепперминт, - сказал квестор существу, взгромоздившемуся на его стол. - Никогда не бывает хорошо, когда кого-то присылают, особенно если предупреждают всего за час. Это значит, что они хотят сделать тебе сюрприз. Это значит, что они думают, что ты что-то замышляешь.
   Существо занялось горсткой семян, которую квестор высыпал на стол. Было что-то захватывающее в том, чтобы просто наблюдать, как оно ест, а затем чистит себя. Его фасеточные черные глаза - при правильном освещении они казались темно-фиолетовыми - сияли, как редкие минералы.
   - Кто бы это мог быть, кто бы это мог быть... - сказал квестор, барабаня пальцами по столу. - Вот, возьми еще семечек. Трость. Кто из наших знакомых ходит с тростью?
   Существо посмотрело на него снизу вверх, словно собираясь высказать свое мнение. Затем оно продолжило грызть, обернув хвост вокруг пресс-папье.
   - Это нехорошо, Минт. Я чувствую это.
   Квестор гордился тем, что управлял надежным судном, когда дело касалось караванов. Он делал то, что от него требовала церковь, но во всем остальном не совал свой нос в дела собора. Его караван всегда отправлялся в путь вовремя, чтобы успеть на назначенное место, и редко возвращался без приличной добычи - паломников, рабочих-мигрантов и артефактов скаттлеров. Он заботился о своих пассажирах и клиентах, никоим образом не требуя от них дружбы или благодарности. Он не нуждался ни в том, ни в другом: у него были свои обязанности, и у него был Минт, и это было все, что имело значение.
   В последнее время дела шли не так хорошо, как в прошлом, но это касалось всех караванов, и если они собирались кого-то наказать, то были и другие, у кого послужной список был гораздо хуже, чем у квестора. Кроме того, церковь, должно быть, была в значительной степени удовлетворена его работой для них за последние несколько лет, иначе они не позволили бы его каравану вырасти таким большим и проходить по таким важным торговым маршрутам. У него были хорошие отношения с чиновниками собора, с которыми он имел дело, и - хотя никто из них никогда бы в этом не признался - репутация честного человека, когда дело касалось таких торговцев, как Крозе. Итак, какова была цель этого неожиданного визита?
   Он надеялся, что это не имеет никакого отношения к крови. Было хорошо известно, что чем ближе вы подходите к церковным делам, тем больше вероятность того, что столкнетесь с агентами отдела по работе с кровью, этого церковного органа, который в буквальном смысле распространяет кровь Куэйхи. Он знал, что анализ крови был неотъемлемой частью Часовой башни. Но так далеко от Пути кровь Куэйхи была жидкой и разбавленной. В сельской местности, за пределами железных святилищ соборов, было трудно жить. Вам нужно было думать о ледопадах и гейзерах. Вам нужны были беспристрастность и ясность ума, а не химическая набожность, свойственная индоктринальному вирусу. Но что, если произошла смена политики, расширился охват анализа крови?
   - Дело в том, что Крозе, - сказал он, - всегда приносит несчастье. Не стоило пускать его на борт так поздно. Надо было отправить его обратно с поджатым хвостом. Он ленивый и ни на что не годный тип.
   Пепперминт посмотрел на него снизу вверх. Маленькие губки произнесли: - Пусть тот, кто без греха, бросит первый камень.
   - Да, спасибо, Минт. - Квестор открыл ящик своего стола. - А теперь, почему бы тебе не залезть туда, пока мы не увидим нашего посетителя? И держи рот на замке.
   Он протянул руку к существу, собираясь аккуратно сложить его так, чтобы оно поместилось в ящике стола. Но дверь в его кабинет уже открывалась, пароль незнакомца сработал даже здесь.
   Человек в скафандре вошел, остановился и закрыл за собой дверь. Он прислонил трость к краю стола и поставил белый кейс на пол. Затем он протянул руку и расстегнул застежку на шлеме. Шлем был выполнен в стиле рококо, с барельефами горгулий, украшавшими забрало. Он снял его с головы и положил на край стола.
   К своему удивлению, квестор не узнал этого человека. Он ожидал увидеть одного из обычных церковных чиновников, с которыми ему приходилось иметь дело, но это был действительно незнакомец.
   - Можно вас на пару слов, квестор? - спросил мужчина, указывая на стул со своей стороны стола.
   - Да, да, - поспешно сказал квестор Джонс. - Пожалуйста, присаживайтесь. Как прошло ваше, э-э...?
   - Мое путешествие с Пути? - Мужчина моргнул, словно на мгновение был одурманен абсолютной тупостью вопроса квестора. - Ничем не примечательно. - Затем он посмотрел на существо, которое квестор не успел спрятать. - Это ваше, не так ли?
   - Мой Пеп... мой Пепнерминт. Мой Пепперминт. Мой любимец. Минт.
   - Генетическая игрушка, не так ли? Дайте-ка угадаю: на треть насекомое-палочник, на треть хамелеон, на треть какое-то млекопитающее?
   - В нем есть что-то кошачье, - сказал квестор. - Определенно кошачье. Не так ли, Пепперминт? - Он подвинул несколько зернышек к посетителю. - Не хотите ли, эм...?
   И снова, к удивлению квестора, - он сам не совсем понимал, зачем вообще спросил об этом, - незнакомец взял щепотку семян и протянул руку к головке Минта. Он сделал это очень осторожно. Жвалы существа начали поедать семечки, одно за другим.
   - Очаровательно, - сказал мужчина, не убирая руку с блюда. - Я бы взял одно себе, но слышал, что их очень трудно достать.
   - Дьяволы для поддержания здоровья, - сказал квестор.
   - Я уверен, что так оно и есть. Что ж, перейдем к делу.
   - К делу, - сказал квестор, кивая.
   У мужчины было длинное худое лицо с очень плоским носом и волевой челюстью. У него была копна седых волос, торчащих прямо надо лбом, жестких, как щетка, и математически ровных на макушке, словно срезанных лазером. В свете ламп комнаты от него исходило слабое голубое сияние. На нем была туника с высоким воротником и боковыми пуговицами, украшенная эмблемой Часовой башни: его странный, похожий на мумию скафандр пропускал свет сквозь трещины в своей оболочке. Но было в нем что-то такое, что заставило квестора усомниться в том, что он был священнослужителем. От него не исходил запах человека, в жилах которого течет кровь куэйхистов. Значит, какой-то высокопоставленный технический чиновник.
   - Вы не хотите узнать мое имя? - спросил мужчина.
   - Нет, если только вы сами не захотите мне сказать.
   - Вам любопытно?
   - Мне сказали, чтобы я ждал посетителя. Это все, что мне нужно было знать.
   Мужчина улыбнулся. - Это очень хорошая политика. Можете называть меня Грилье.
   Квестор склонил голову. Грилье был вовлечен в дела Хелы с самых первых дней существования поселения, со свидетельства первого исчезновения. Он предположил, что с тех пор семья Грилье продолжала играть важную роль в церкви, переходя из поколения в поколение. - Приятно видеть вас на борту нашего каравана, мистер Грилье.
   - Я ненадолго. Просто хотел, как я уже сказал, перекинуться с вами парой слов. - Он перестал кормить Минта, рассыпав оставшиеся зернышки по полу. Затем наклонился, поднял белый чемоданчик и положил его себе на колени. Минт начал приводить себя в порядок, совершая молитвенные движения. - Кто-нибудь поднимался на борт в последнее время, квестор?
   - Люди всегда приходят и уходят.
   - Я имею в виду в последнее время, последние несколько дней.
   - Ну, я полагаю, только Крозе.
   Мужчина кивнул и открыл крышку своего чемоданчика. Квестор увидел, что это была медицинская аптечка. Она была полна шприцев, разложенных рядком, как маленькие остроголовые солдатики. - Расскажите мне о Крозе.
   - Один из наших постоянных торговцев. Зарабатывает на жизнь в регионе Вигрид, держится особняком. У него жена по имени Линкси и сын Калвер.
   - Они сейчас здесь? Когда я входил, то увидел, что к вашей машине прикреплен ледоход.
   - Это его, - сказал квестор.
   - Кто-нибудь еще приходил с ним?
   - Только девушка.
   Мужчина приподнял брови. Как и его волосы, они были цвета свежевыпавшего снега в лунном свете. - Девушка? Вы сказали, что у него был сын, а не дочь.
   - Она путешествовала с ними. Не родственница, а автостопщица. Имя... - Квестор сделал вид, что напрягает память. - Рашмика. Рашмика Элс. Шестнадцать, семнадцать стандартных лет.
   - Вы положили на нее глаз, не так ли?
   - Она произвела впечатление. Не могла не произвести впечатление. - Руки квестора были похожи на два клубка угрей, скользящих друг по другу. - В ней чувствовалась уверенность, которую нечасто встретишь, особенно в ее возрасте. Казалось, она была с миссией.
   Мужчина потянулся к чемоданчику и достал прозрачный шприц. - В каких отношениях она состояла с Крозе? Все по правилам?
   - Насколько знаю, она была просто его пассажиркой.
   - Вы слышали заявление о пропаже человека? Девушка сбежала от своей семьи в Вигридских пустошах? Местная полиция разыскивает возможного диверсанта?
   - Это была она? Боюсь, я не сложил два и два.
   - Хорошо, что вы этого не сделали. - Он поднес шприц к свету, его лицо исказилось за стеклом. - Иначе могли бы отправить ее туда, откуда она приехала.
   - Это было бы нехорошо?
   - Мы бы предпочли, чтобы она пока осталась в караване. Видите ли, она представляет для нас интерес. Дайте мне вашу руку.
   Квестор закатал рукав и перегнулся через стол. Минт посмотрел на него, прервав свои омовения. Квестор не мог отказать. Приказ был отдан так спокойно, что не могло быть и речи о неповиновении. Со шприцем все было ясно: он пришел взять кровь, а не давать ее.
   Квестор заставил себя сохранять спокойствие. - Почему она должна оставаться в караване?
   - Так она доберется туда, куда должна. - Грилье ввел иглу. - Есть какие-нибудь жалобы из вашего обычного отдела закупок, квестор?
   - Жалобы?
   - На Крозе. О том, что он зарабатывает на своем барахле чуть больше, чем обычно.
   - Обычное бормотание.
   - На этот раз в этом, возможно, что-то есть. Девушка следила за его делами, не так ли?
   Квестор понял, что его собеседник знает ответы почти на все вопросы, которые он хотел задать. Он наблюдал за тем, как шприц наполняется его кровью. - Она казалась любопытной, - сказал он. - Говорит, что ее интересуют реликвии скаттлеров. Считает себя в некотором роде ученой. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы позволить ей присутствовать. Это было решение Крозе, а не мое.
   - Держу пари, что так оно и было. У этой девушки талант, квестор, божий дар: она может распознавать ложь. Она читает микровыражения на человеческом лице, подсознательные сигналы, которые большинство из нас едва замечает. Они кричат ей, как огромные неоновые вывески.
   - Не понимаю...
   Он вытащил шприц. - Девушка читала ваших переговорщиков по закупкам, видела, насколько искренними они были, когда говорили, что достигли своего предела. Посылая тайные сигналы Крозе.
   - Откуда вы знаете?
   - Я ожидал, что она появится. Прислушивался к знакам. Они привели меня сюда, в этот караван.
   - Но она всего лишь девушка.
   - Жанна д'Арк была всего лишь девушкой. Посмотрите, какое кровавое месиво она оставила после себя. - Он заклеил руку квестора пластырем, затем вставил шприц в специальную нишу сбоку чемодана. Кровь вытекла, когда механический поршень надавил на плунжер. Корпус загудел и задвигался сам по себе.
   - Если вы хотите ее увидеть... - начал квестор.
   - Нет, я не хочу ее видеть. По крайней мере, пока. Я хочу, чтобы вы не спускали с нее глаз, пока не доберетесь до Пути. Она не должна вернуться с Крозе. Ваша задача - убедиться, что она останется в караване.
   Квестор опустил рукав. - Я сделаю все, что в моих силах.
   - Вы сделаете все, что в ваших силах. - Все еще держа кейс на коленях, он протянул руку и поднял Пепперминта, зажав окоченевшее существо в кулаке одной из перчаток своего вакуумного скафандра. Другой рукой он схватил Пепперминта за переднюю конечность и оторвал ее. Существо дико забилось, издавая ужасный пронзительный свист.
   - О, - сказал Грилье. - Смотрите, что я наделал.
   - Нет, - ответил квестор, застыв в шоке.
   Грилье положил истерзанное животное обратно на стол и сбросил оторванную лапу на пол. - Это всего лишь конечность. Там, откуда она взялась, было еще много чего.
   Хвост Минта извивался от боли.
   - Теперь давайте обсудим детали, - сказал Грилье. Он сунул руку в карман своего скафандра и вытащил маленькую металлическую трубочку. Квестор вздрогнул, не отрывая взгляда от своего изуродованного питомца. Грилье подтолкнул трубочку через стол. - Эта девушка - проблема, - сказал он. - У нее есть потенциал быть полезной настоятелю, хотя он пока об этом не знает.
   Квестор старался говорить спокойно. - Вы действительно знакомы с настоятелем?
   - Время от времени.
   - Я имею в виду, вы бы знали, если бы он был жив?
   - Он жив. Просто нечасто выходит из Часовой башни. - Грилье снова посмотрел на Пепперминта. - Для караванщика вы задаете слишком много вопросов, не так ли?
   - Мне жаль.
   - Откройте трубку.
   Квестор сделал, как ему было сказано. Внутри, плотно свернутые, лежали два листка бумаги. Он осторожно вытащил их и расправил на столе. На одном было письмо. На другом - несколько загадочных пометок.
   - Я не знаю, что мне с этим делать.
   - Все в порядке, я расскажу вам. Письмо вы оставите здесь. Пометки, включая трубку, вы отдадите человеку по имени Пьетр.
   - Я не знаю никого по имени Пьетр.
   - Вам следует это узнать. Он пилигрим, уже на борту вашего каравана. Немного не в себе.
   - Не в себе?
   Не обращая на него внимания, Грилье постучал по чемоданчику, который все еще жужжал и булькал, анализируя кровь квестора. - Большинство циркулирующих штаммов вируса не особенно опасны. Они вызывают религиозные чувства или видения, но напрямую не влияют на самоощущение хозяина. У Пьетра все по-другому. Мы называем это DEUS-X. Это редкая мутация оригинального индоктринального вируса, которую мы пытались скрыть. Это ставит носителя в центр его собственного личного пространства. Он не всегда осознает это, но вирус перестраивает его восприятие реальности таким образом, что он становится сам себе Богом. Его будет тянуть к Пути, к той или иной ортодоксальной церкви, но он всегда будет чувствовать противоречие с общепринятой доктриной. Он будет переходить из одной секты в другую, всегда чувствуя себя на грани просветления. Его выбор будет становиться все более и более экстремальным, подталкивая его к все более и более странным проявлениям культа Халдоры, таким как наблюдатели.
   Квестор никогда не слышал о DEUS-X, но религиозный тип, описанный Грилье, был ему достаточно знаком. Обычно это были молодые люди, как правило, очень серьезные и лишенные чувства юмора. В их мозгах уже было что-то, за что цеплялся вирус. - Какое отношение он имеет к этой девушке?
   - Пока ничего. Я просто хочу, чтобы он завладел этой трубкой и этим листком бумаги. Для него это уже будет что-то значить, хотя он никогда не видел, чтобы пометки были написаны с такой точностью. Для него это будет все равно, что найти иллюстрированное Священное Писание, где раньше были только царапины на камне.
   Квестор снова изучил бумагу. Теперь, когда он присмотрелся повнимательнее, ему показалось, что он уже видел эти знаки раньше. - Пропущенное исчезновение? - спросил он. - Я думал, это просто бабушкины сказки.
   - Не имеет значения, бабушкины сказки это или нет. Это будет одно из тех странных поверий, с которыми Пьетр уже столкнулся. Он узнает это, и это подтолкнет его к действию. - Грилье очень внимательно изучал квестора, словно оценивая его надежность. Я договорился, что среди наблюдателей будет присутствовать шпион. Он расскажет Пьетру что-то о девушке, отправляющейся в крестовый поход, что-то, что уже было предсказано. Девушке, рожденной во льдах, которой суждено изменить мир.
   - Рашмика?
   Грилье изобразил рукой пистолет, направил его на квестора и издал щелкающий звук. - Все, что вам нужно сделать, это свести их вместе. Позволить ей посетить наблюдателей, а об остальном позаботится Пьетр. Он не сможет удержаться от того, чтобы не поделиться полученными знаниями.
   Квестор нахмурился. - Ей нужно увидеть эти отметины?
   - Ей нужна причина, чтобы встретиться с настоятелем. Другое письмо поможет - оно касается ее брата, - но этого может быть недостаточно. Ее интересуют скаттлеры, поэтому пропавшее исчезновение вызовет у нее любопытство. Ей придется довести дело до конца, независимо от того, насколько сильно ее инстинкты подсказывают ей держаться подальше от соборов.
   - Но почему бы мне просто не отдать ей трубку прямо сейчас? Зачем нужна эта громоздкая шарада с наблюдателями?
   Грилье снова посмотрел на Пепперминта. - Вы, правда, ничему не учитесь?
   - Извините, я просто...
   - Этой девушкой чрезвычайно трудно манипулировать. Она может мгновенно распознать ложь, если только лжец не абсолютно искренен. С ней нужно обращаться, не задавая вопросов, с абсолютно бредовой верой в себя. - Грилье сделал паузу. - В любом случае, мне нужно знать ее пределы. Когда я изучу ее на расстоянии, к ней можно будет обратиться открыто. Но до тех пор я хочу руководить ею удаленно. Вы - часть охраны, но вы также будете проверкой ее способностей.
   - А что с письмом?
   - Передайте это ей лично. Скажите, что это попало к вам через секретного курьера и что вы ничего не знаете, кроме этого. Внимательно понаблюдайте за ней и доложите о ее реакции.
   - А что, если она задаст слишком много вопросов?
   Грилье сочувственно улыбнулся. - Попробуйте соврать.
   Медицинский кейс зазвенел, сообщая о завершении анализа. Грилье развернул его так, чтобы квестор мог ознакомиться с результатами. На внутренней стороне крышки появились гистограммы и круговые диаграммы.
   - Все ясно? - спросил квестор.
   - Вам не о чем беспокоиться, - ответил Грилье.
  

* * *

  
   На своих личных камерах квестор наблюдал, как космический корабль-ракушка с рубиновым корпусом отделился от каравана. Он развернулся, и его маршевые двигатели отбросили дикие тени на ландшафт.
   - Прости, Пепперминт, - сказал он.
   Существо пыталось вытереть морду, его единственная оставшаяся передняя конечность неуклюже болталась по ротовому отделу, словно сломанный стеклоочиститель. Оно смотрело на квестора своими глазами цвета черной смородины, которые были не такими непонимающими, как ему хотелось бы.
   - Если я не сделаю то, что он хочет, он вернется. Но чего бы он ни хотел от этой девушки, это неправильно. Я чувствую это. А ты чувствуешь? Он мне совсем не нравился. Я понял, что от него будут проблемы, как только он приземлился.
   Квестор снова развернул письмо. Оно было коротким, написанным четким, но детским почерком. Оно было от кого-то по имени Харбин, кому-то по имени Рашмика.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Полет до "Ностальгии по бесконечности" занял всего десять минут, большая часть которых была потрачена на заключительную стадию стыковки, когда мы стояли в очереди за транспортами, прибывшими ранее. В огромном корабле было несколько точек входа - открытых отверстий по бокам шпиля, похожих на идеально прямоугольные пещеры. Самое высокое из них возвышалось более чем на два километра над поверхностью моря. В космосе это были бы стыковочные отсеки для небольших служебных судов или главные воздушные шлюзы, обеспечивающие доступ к действительно похожим на пещеры внутренним помещениям корабля.
   Скорпио никогда по-настоящему не нравились путешествия на "Бесконечность", ни при каких обстоятельствах. Честно говоря, корабль приводил его в ужас. Это было извращение, извращенная мутация того, каким должен быть механический объект. В нем не было ни капли суеверия, но ему всегда казалось, что он сталкивается с чем-то призрачным или одержимым. Что его на самом деле беспокоило, так это то, что он знал, что эта оценка не совсем точна. На корабле действительно водились привидения, в том смысле, что вся его конструкция была неразрывно связана с психикой его бывшего капитана. В то время, когда сплавляющая чума отчасти утратила свой ужас, судьба капитана стала шокирующим напоминанием о зверствах, на которые она была способна.
   Шаттл высадил своих пассажиров в самом верхнем стыковочном отсеке, а затем немедленно вернулся в небо по какому-то другому срочному поручению колонии. Охранник уже ждал, чтобы проводить их в зал заседаний. Он прикоснулся пальцем к наушнику связи, слегка нахмурившись, когда услышал отдаленный голос, затем повернулся к Скорпио. - Зал охраняется, сэр.
   - Были какие-нибудь видения?
   - За последние три недели не сообщалось ни о чем, что поднималось бы выше четырехсотого уровня. На нижних уровнях наблюдается оживление, но главный корабль должен быть в нашем распоряжении. - Охранник повернулся к Васко. - Если вы не против, следуйте за мной.
   Васко посмотрел на Скорпио. - Вы спуститесь, сэр?
   - Я присоединюсь к тебе через минуту. Проходи и представься. Скажи только, что ты Васко Малинин, оперативник службы безопасности, и что участвовал в операции по возвращению Клавейна, а затем не говори больше ни слова, пока я не приду.
   - Да, сэр. - Васко колебался. - Сэр, еще кое-что?
   - Что?
   - Что он имел в виду, говоря о привидениях?
   - Тебе не нужно этого знать, - ответил Скорпио. Скорпио смотрел, как они удаляются в недра корабля, и ждал, пока их шаги не затихнут вдали и он не убедится, что посадочный отсек в его полном распоряжении. Затем он подошел к краю входа в отсек, остановившись в опасной близости от него носками своих тупоносых детских туфель.
   Ветер хлестал его по лицу, хотя сегодня он был не особенно сильным. Он всегда чувствовал, что его вот-вот сдует, но опыт научил его, что ветер обычно задувает внутрь. Тем не менее, он был готов ухватиться за левый край двери, чтобы не упасть, если бы вихрь грозил опрокинуть его через борт. Моргая от ветра слезящимися глазами, он наблюдал, как похожий на клешню самолет накренился и стал удаляться. Затем он опустил взгляд, осматривая колонию, за которую, несмотря на возвращение Клавейна, все еще в значительной степени отвечал он.
   В нескольких километрах от них, в изгибе залива, сверкал Первый лагерь. Было слишком далеко, чтобы разглядеть какие-либо детали, за исключением самых крупных сооружений, таких как Высокая раковина. Даже эти строения казались почти незаметными с высоты Скорпио. Радостное, суетливое убожество и грязь трущобных улиц были незаметны. Все выглядело устрашающе опрятным и упорядоченным, словно было построено в соответствии со строгими гражданскими правилами. Это могло быть почти в любом городе, в любом мире, в любой исторический момент. Из кухонь и фабрик даже поднимались тонкие струйки дыма. Однако, кроме дыма, не было заметно никакого движения, ничего, на что он мог бы указать. Но в то же время все поселение дрожало от безумного подсознательного движения, как будто видимого сквозь жаркую дымку.
   Долгое время Скорпио думал, что никогда не приспособится к жизни за пределами Города Бездны. Он наслаждался постоянной шумной запутанностью того места. Любил его опасности почти так же сильно, как испытания и возможности. Знал, что в любой конкретный день может произойти шесть или семь серьезных покушений на его жизнь, организованных таким же количеством конкурирующих группировок. Еще около дюжины таких покушений были слишком неумелыми, чтобы привлекать его внимание. И в любой день Скорпио мог сам отдать приказ усыпить одного из своих врагов. Со Скорпио это никогда не было делом, всегда личное.
   Стресс от жизни в качестве главного криминального элемента в Городе Бездны мог показаться непосильным. Многие действительно ломались - они либо перегорали и возвращались к ограниченным сферам мелкой преступности, которые их породили, либо совершали ошибки такого рода, из которых невозможно было извлечь урок.
   Но Скорпио никогда не срывался, и если он когда-нибудь и напортачил, то только один раз, да и то не совсем по своей вине. В конце концов, тогда было военное время. Правила менялись так быстро, что время от времени Скорпио даже приходилось действовать законно. Вот это было страшно.
   Но единственная ошибка, которую он совершил, едва не привела к смертельному исходу. Его поймали зомби, а затем пауки... и из-за этого он попал под влияние Клавейна. И в конце концов возник вопрос: если город так сильно повлиял на него, что для него значило то, что у него больше не было города?
   Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять это - в некотором смысле, он действительно нашел ответ только тогда, когда Клавейн ушел и колония полностью перешла под контроль Скорпио.
   Он просто проснулся однажды утром, и тоска по Городу Бездны прошла. Его амбиции больше не были сосредоточены на чем-то столь абсурдно эгоистичном, как личное богатство, власть или статус. Когда-то он боготворил оружие и насилие. Ему все еще приходилось сдерживать свой гнев, но он изо всех сил пытался вспомнить, когда в последний раз держал в руках пистолет или нож. Вместо междоусобиц и разборок, мошенничеств и наездов его дни теперь были заняты квотами, бюджетами, каналами поставок, запутанной трясиной межличностной политики. Первый лагерь был небольшим городом - на самом деле, его вообще нельзя было назвать городом, - но сложности управления им и более обширной колонией было более чем достаточно, чтобы занять его. В те дни, когда он жил в Городе Бездны, никогда бы в это не поверил сам, но вот он здесь, стоит, как король, обозревающий свою империю. Это был долгий путь, полный неудач, но где-то на этом пути - возможно, в то первое утро, когда он проснулся, не испытывая тоски по своей прежней территории, - он стал кем-то вроде государственного деятеля. Для того, кто начинал свою жизнь в качестве наемного раба, не имеющего даже имени, это был едва ли самый предсказуемый исход.
   Но теперь он беспокоился, что все это вот-вот исчезнет. Он всегда знал, что их пребывание в этом мире было лишь временным, перевалочным пунктом, где эта группа беженцев будет ждать, пока не смогут перегруппироваться Ремонтуа и другие. Но время шло, и двадцатилетний рубеж приблизился, а затем прошел без происшествий, и в его голове зародилась соблазнительная мысль, что, возможно, все могло бы быть более постоянным. Что, возможно, Ремонтуа более чем задерживается. Что, возможно, более широкий конфликт между человечеством и ингибиторами оставит поселение в покое.
   У него никогда не было реальной надежды, и теперь он чувствовал, что расплачивается за такие мысли. Ремонтуа не просто прибыл, но и принес с собой арену битвы. Если рассказ Хоури был точен, то ситуация действительно была серьезной.
   Вдали мерцал город. Все это выглядело безнадежно мимолетным, как слой пыли на ландшафте. Скорпио внезапно почувствовал, что кто-то дорогой ему находится в смертельной опасности.
   Он резко отвернулся от открытой двери посадочного отсека и направился в конференц-зал.
  

ТРИНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Конференц-зал находился глубоко внутри корабля, в сферическом помещении, которое когда-то было главным командным центром огромного судна. Теперь путь к нему напоминал исследование большой пещерной системы: здесь были холодные, извивающиеся лабиринты коридоров, спиралевидные туннели, перекрестки и головокружительные шахты. Здесь были гулкие подземелья и вызывающие клаустрофобию тесноты. Стены были покрыты странными, вызывающими беспокойство наростами: здесь - прокаженная пена, там - выпирающие образования, ужасно напоминающие окаменевшую легочную ткань. С потолка на пол постоянно капали выделения. Скорпио с привычной легкостью обходил препятствия и сочащиеся жидкости. Он знал, что в корабельных испарениях нет ничего опасного - с химической точки зрения они были совершенно неинтересны, - но чувство отвращения было непреодолимым даже для того, кто жил в Малче. Если бы корабль был всего лишь механическим устройством, его можно было захватить. Но нельзя было избежать того факта, что многое из того, что он видел, каким-то таинственным образом вытекало из памяти биологического тела капитана. Вопрос о том, проходил ли он по кораблю, который приобрел определенные биологические свойства, или по телу, которое раздулось до размеров и формы корабля, был вопросом семантики.
   Ему было все равно, что точнее: оба варианта вызывали у него отвращение.
   Скорпио добрался до конференц-зала. Тот был на удивление светлым и чистым после сумрака коридоров, ведущих от посадочного отсека. Они оборудовали оригинальную сферическую командную рубку корабля фальшполом и большим деревянным столом для совещаний. Обновленный проектор висел над столом, как огромная люстра, и показывал схематические изображения планеты и находящегося непосредственно над ней воздушного пространства.
   Клавейн уже ждал его, одетый в строгую черную парадную форму, которая ни разу за последние восемьсот лет не выглядела бы возмутительно немодной. Он позволил кому-то еще больше привести в порядок свою внешность: на его лице остались морщины и тени, но благодаря нескольким часам сна в нем, по крайней мере, можно было узнать прежнего Клавейна. Он погладил аккуратно подстриженную бороду, опершись локтем о черную зеркальную поверхность стола. Другой рукой он выбивал какую-то дробь на деревянной поверхности.
   - Что-то задержало тебя, Скорп? - мягко спросил он.
   - Мне нужно было немного подумать.
   Клавейн посмотрел на него, а затем склонил голову. - Я понимаю.
   Скорпио сел. Для него было зарезервировано место рядом с Васко, среди большой группы чиновников колонии.
   Клавейн сидел во главе стола. Слева от него сидел Блад, его мощная фигура занимала ширину двух обычных мест. Блад, как обычно, умудрялся выглядеть головорезом, вломившимся на частное мероприятие. В одной руке у него был нож, и кончиком лезвия он чистил ногти другой, стряхивая грязь на пол.
   С ним резко контрастировала Антуанетта Бакс, сидевшая справа от Клавейна. Это была женщина-человек, которую Скорпио знал с последних дней в Городе Бездны. Тогда она была молода, едва вышла из подросткового возраста. Сейчас ей было чуть за сорок, и, по его мнению, она все еще была привлекательна, но, несомненно, пополнела лицом, а в уголках глаз появились первые морщинки. Единственной неизменной деталью, которую она, вероятно, унесет с собой в могилу, была россыпь веснушек поперек ее переносицы. Та всегда выглядела так, словно ее только что нарисовали, - аккуратная полоска точек. Ее волосы теперь были длиннее и зачесаны назад на асимметричный пробор. На ней были сложные украшения местного производства. В свое время Бакс была превосходным пилотом, но в последнее время у нее было мало возможностей летать. Она с юмором жаловалась на это, но в то же время упорно трудилась в колонии. Она оказалась очень хорошим посредником.
   Антуанетта Бакс была замужем. Ее муж, Ксавье Лю, был немного старше ее, его черные волосы, в которых теперь проглядывали серебряные прожилки, были собраны сзади в скромный хвост. У него была небольшая аккуратная козлиная бородка, и он потерял два пальца на правой руке в результате несчастного случая на производстве в доках около пятнадцати лет назад. Лю был гением во всем, что касалось механики, особенно в кибернетических системах. Скорпио всегда хорошо ладил с ним. Он был одним из немногих людей, которые, казалось, действительно не видели свина, когда разговаривали с ним, просто еще одну механически мыслящую душу, с которой он действительно мог поговорить. Ксавье теперь отвечал за центральный машинный зал, контролируя ограниченный и истощающийся запас исправных сервиторов, транспортных средств, самолетов, насосов, оружия и шаттлов колонии: технически это была кабинетная работа, но всякий раз, когда Скорпио обращался к нему, Лю обычно был чем-то занят. В девяти случаях из десяти Скорпио обнаруживал, что тоже помогает ему.
   Рядом с Бладом сидела Полина Сухая, бледная, призрачная фигура, которую, казалось, либо преследовало что-то невидимое, либо она сама была призраком. Ее руки и голос постоянно дрожали, а эпизоды того, что можно было бы назвать временным помешательством, были хорошо известны. Много лет назад, под покровительством одной из самых загадочных личностей Города Бездны, она работала над экспериментом, касающимся локального изменения квантового вакуума. Произошел несчастный случай, и в вихре разрывающих возможностей, который представлял собой переход в квантовый вакуум, Сухая увидела нечто ужасное, нечто такое, что подтолкнуло ее на грань безумия. Даже сейчас она с трудом могла говорить об этом. Говорили, что она проводила время, вышивая узоры для ковров.
   Затем была Орка Круз, одна из старых подруг Скорпио по работе в Малче, одноглазая, но по-прежнему острая, как коса из моноволокна. Она была самым жестким человеком из всех, кого он знал, включая Клавейна. Двое старых соперников Скорпио однажды допустили ошибку, недооценив Орку Круз. Впервые Скорпио узнал об этом, когда услышал об их похоронах. Круз была одета в черную кожу, а на столе перед ней лежало ее любимое огнестрельное оружие, алые ногти постукивали по резному дулу, украшенному японским орнаментом. Скорпио этот жест показался довольно неуклюжим, но он никогда не ценил своих сотрудников по их чувству приличия.
   В комнате находилась дюжина других старших членов колонии, трое из них были пловцами из секции контактов с жонглерами. По необходимости, все они были молодыми людьми базового уровня. Их тела были гладкими и целеустремленными, как у выдр, а на коже виднелись бледно-зеленые пятна, свидетельствующие о биологическом поглощении. Все они были одеты в туники без рукавов, которые подчеркивали ширину их плеч и впечатляюще развитые мускулы на руках. У них были татуировки, выполненные в виде сложных узоров, обозначающих некую непостижимую иерархию рангов, понятную только другим пловцам. Скорпио, в общем-то, не очень нравились пловцы. Дело было не только в том, что у них был доступ к яркому миру, о котором он, как свин, никогда бы не узнал. Они казались отчужденными и презирали всех, включая других людей из базовой группы. Но нельзя было отрицать, что от них была польза и что в некотором смысле они были правы в своем презрении. Они видели вещи и места, которые никто другой никогда не увидит. Их приходилось терпеть и использовать как достояние колонии.
   Все девять других старших были немного старше пловцов. Это были люди, которые стали взрослыми на Ресургеме еще до эвакуации. Как и в случае с пловцами, лица участников менялись, когда новые представители сменяли друг друга. Скорпио, тем не менее, считал своим долгом знать их всех, проявляя особую привязанность к личным деталям, которую он приберегал только для близких друзей и кровных врагов. Он знал, что такое кураторское отношение к персональным данным было одной из его сильных сторон, компенсируя недостаток дальновидности.
   Поэтому его сильно беспокоило, что в комнате был один человек, которого он едва знал. Хоури сидела почти напротив него, за ней ухаживал доктор Валенсин. Скорпио не имел на нее влияния, не понимал ее слабостей. Этот пробел в его знаниях беспокоил его, как отсутствие зуба.
   Он размышлял об этом, задаваясь вопросом, чувствует ли кто-нибудь еще то же самое, когда шум разговоров внезапно оборвался. Все, включая Хоури, повернулись к Клавейну, ожидая, что он откроет собрание.
   Клавейн встал, выпрямляясь. - Я не собираюсь говорить слишком много. Все свидетельства, которые я видел, указывают на то, что Скорпио отлично справился с управлением этим заведением в мое отсутствие. У меня нет намерения заменять его руководство, но во время нынешнего кризиса я предложу все, что в моих силах. Надеюсь, у вас у всех было время ознакомиться с резюме, которое мы со Скорпом составили на основе показаний Хоури?
   - Мы их читали, - сказал один из бывших колонистов, бородатый, тучный мужчина по имени Халлатт. - Воспринимаем ли мы что-либо из этого всерьез - это совсем другое дело.
   - Она, конечно, делает несколько необычных заявлений, - сказал Клавейн, - но это само по себе не должно нас удивлять, особенно учитывая то, что произошло с нами после того, как мы покинули Йеллоустоун. Сейчас необычные времена. Обстоятельства ее прибытия не могли не вызвать удивления.
   - Дело не только в заявлениях, - сказал Халлатт. - Дело в самой Хоури. Она была заместителем Илии Вольевой. На мой взгляд, это едва ли лучшая рекомендация.
   Клавейн поднял руку. - Вольева, возможно, и причинила зло вашей планете, но, на мой взгляд, она также искупила свои грехи своим последним поступком.
   - Она может верить, что сделала это, - сказал Халлатт, - но дар отпущения грехов принадлежит тому, против кого совершен грех, а не грешнице. На мой взгляд, она все еще была военной преступницей, а Ана Хоури была ее сообщницей.
   - Это ваше мнение, - подтвердил Клавейн, - но согласно законам, по которым мы все согласились жить во время эвакуации, ни Вольева, ни Хоури не должны были привлекаться к ответственности за какие-либо преступления. Сейчас меня волнуют только показания Хоури и то, будем ли мы действовать в соответствии с ними.
   - Минуточку, - сказала Хоури, когда Клавейн сел. - Возможно, я что-то упустила, но разве кто-то еще не должен принять участие в этой небольшой подготовке?
   - Кого вы имеете в виду? - спросил Скорпио.
   - Корабль, конечно. Тот, в котором мы случайно сидим.
   Скорпио почесал складку кожи между лбом и вздернутым кончиком носа. - Я не совсем понимаю.
   - Капитан Брэнниган привел вас всех сюда, не так ли? - спросила Хоури. - Разве это не дает ему права на место за этим столом?
   - Возможно, вы не обратили внимания, - сказала Полина Сухая. - Это больше не корабль. Это достопримечательность.
   - Вы правы, что спросили о капитане, - сказала Антуанетта Бакс, ее низкий голос сразу привлек к себе внимание. - Мы пытались наладить с ним диалог почти с тех пор, как приземлилась "Бесконечность". - Ее унизанные кольцами пальцы лежали на столе, ногти были выкрашены в ярко-зеленый цвет. - Никакой реакции, - сказала она. - Он не хочет разговаривать.
   - Значит, капитан мертв? - спросила Хоури.
   - Нет... - сказала Бакс, настороженно оглядываясь по сторонам. - Он все еще время от времени показывает свое лицо.
   Полина Сухая снова обратилась к Хоури. - Могу я задать еще один вопрос? В своих показаниях вы утверждаете, что Ремонтуа и его союзники - наши союзники - добились значительных успехов в ряде областей. Двигатели, которые невозможно обнаружить, корабли, которые невозможно увидеть, оружие, которое проникает сквозь пространство-время... В этом вся суть. - Слабый, испуганный голос Сухой всегда звучал на грани смеха. - Тем более что у вас было очень мало времени, чтобы сделать эти открытия.
   - Это не были открытия, - сказала Хоури. - Прочитайте краткое резюме. Ключ к созданию этих вещей дала нам Аура, вот и все. Мы ничего не открыли.
   - Давайте поговорим об Ауре, - сказал Скорпио. - На самом деле, давайте вернемся к самому началу, к тому моменту, когда две наши силы разделились в районе дельты Павлина. "Зодиакальный свет" был сильно поврежден, это мы знаем наверняка. Но системам самовосстановления не потребовалось бы больше двух-трех лет, чтобы починить его снова, при условии, что вы снабдили их достаточным количеством сырья. И все же мы ждали двадцать три года. Почему так долго?
   - Ремонт занял больше времени, чем мы ожидали, - ответила Хоури. - У нас возникли проблемы с получением сырья, поскольку ингибиторы взяли под свой контроль большую часть системы.
   - Но, конечно, не двадцать лет, - сказал Скорпио.
   - Нет, но после того, как мы пробыли там несколько лет, стало ясно, что нам не грозит непосредственная опасность преследования со стороны ингибиторов, при условии, что мы остаемся рядом с объектом Гадес, реконструированной нейтронной звездой. Это означало, что у нас было больше времени для изучения объекта. Сначала мы испугались, но ингибиторы всегда держались от этого подальше, как будто им что-то в этом не нравилось. На самом деле, мы с Торном уже догадывались об этом.
   - Расскажите нам немного больше о Торне, - мягко попросил Клавейн.
   Все услышали, как дрогнул ее голос. - Торн был лидером сопротивления, человеком, который осложнял жизнь режиму, пока не появились ингибиторы.
   - У вас с Вольевой были какие-то отношения с ним, не так ли? - спросил Клавейн.
   - Через него мы убеждали людей принять нашу помощь в эвакуации. Из-за этого я часто общалась с Торном. Мы довольно хорошо узнали друг друга. - Она замолчала.
   - Не спешите, - сказал Клавейн с добротой, которую Скорпио в последнее время не слышал в его голосе.
   - Однажды глупое любопытство привело нас с Торном слишком близко к ингибиторам. Они окружили нас и даже начали засовывать свои зонды в наши головы, выпивая нашу память. Но затем что-то - какая-то сущность - вмешалось и спасло нас. Что бы это ни было, оно, по-видимому, возникло в районе Гадеса. Возможно, это было даже продолжением самого Гадеса, еще одним видом исследования.
   Скорпио постучал пальцем по лежащему перед ним резюме. - Вы сообщили о контакте с человеческим разумом.
   - Это был Дэн Силвест, - сказала она, - тот самый самовлюбленный ублюдок, который с самого начала все это затеял. Мы знаем, что много лет назад он нашел путь в матрицу Гадеса, воспользовавшись тем же путем, которым амарантяне избежали ингибиторов.
   - И вы думаете, что Силвест - или кем бы он ни стал к тому времени - вмешался, чтобы спасти вас с Торном? - спросил Клавейн.
   - Я знаю, что он это сделал. Когда его разум соприкоснулся с моим, я ощутила приступ... назовем это раскаянием. Как будто до него наконец дошло, каким большим профаном он был, и какой вред он причинил во имя любопытства. Было похоже, что он был готов, пусть и в малой степени, начать заглаживать свою вину.
   Клавейн улыбнулся. - Лучше поздно, чем никогда.
   - Однако он не мог творить чудеса, - сказала Хоури. - Посланника, которого Гадес отправил на Рок, чтобы помочь нам, было достаточно, чтобы отпугнуть машины-ингибиторы, но это лишь помешало им, позволив вернуться нам с Илией. Но, по крайней мере, это был знак того, что если у нас есть надежда что-то сделать с ингибиторами, то помощь следует искать в Гадесе. Некоторым из нас пришлось вернуться внутрь.
   - Вы были одной из них? - спросил Клавейн.
   - Да, - сказала она. - Я сделала это так же, как и раньше, потому что знала, что это сработает. Не через входную дверь внутри аппарата, вращающегося вокруг Гадеса, как это сделал Силвест, а падая на звезду. Другими словами, я умирала, позволяя гравитационному полю Гадеса разорвать меня на части, а затем собрать заново внутри него. Я ничего из этого не помню. Думаю, я благодарна.
   Скорпио было ясно, что Хоури не имела даже ни малейшего представления о том, что на самом деле произошло с ней во время ее проникновения в объект Гадес. Из ее предыдущего рассказа стало ясно, что она верила в то, что физически воссоздана внутри звезды, сохранилась в крошечном, дрожащем пузыре плоского пространства-времени, так что она была невосприимчива к чудовищному давлению гравитационного поля Гадеса. Возможно, так оно и было на самом деле. В равной степени это могло быть и какой-то причудливой выдумкой, созданной для нее ее некогда человеческими хозяевами. В конечном счете, все, что имело значение, - это то, что существовал способ общения с сущностями, находящимися внутри матрицы Гадеса, и, что, возможно, более важно, способ вернуться в реальную вселенную.
   Скорпио размышлял об этом, когда его коммуникатор тихо зажужжал. Когда он встал из-за стола, Хоури прервала свой монолог.
   Раздосадованный тем, что их прервали, Скорпио поднес коммуникатор к лицу и развернул наушник. - Надеюсь, это будет что-то хорошее.
   Раздавшийся голос был прерывистым и отдаленным. Он узнал в нем охранника, который встретил их на посадочной площадке. - Я подумал, что вам нужно это знать, сэр.
   - Давайте побыстрее.
   - Поступило сообщение о появлении третьего класса в пятьсот восемьдесят седьмом. Это самый высокий уровень почти за шесть месяцев.
   Как будто ему нужно было объяснять. - Кто это видел?
   - Пэлфри, рабочий трюмного управления.
   Скорпио понизил голос и плотнее прижал наушник к уху. Он сознавал, что внимание всех присутствующих сосредоточено на нем. - Что видел Пэлфри?
   - Как обычно, сэр: не очень много, но достаточно, чтобы нам было трудно убедить его снова зайти так далеко.
   - Возьмите у него показания, зафиксируйте их, дайте понять, чтобы он никому об этом не говорил. Понятно?
   - Вас понял, сэр.
   - Затем найдите ему другую работу. - Скорпио помолчал, нахмурившись, обдумывая все возможные последствия. - Если подумать, я бы сам хотел с ним поговорить. Не позволяйте ему покидать корабль.
   Не дожидаясь ответа, Скорпио прервал связь, вставил наушник обратно в коммуникатор и вернулся к столу. Он сел, жестом попросив Хоури продолжать.
   - Что все это значило? - спросила она.
   - Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться.
   - Я беспокоюсь.
   Он почувствовал острую боль между глаз. В последнее время у него часто болела голова, и такой день не помогал облегчить ее. - Кто-то сообщил о привидении, - сказал он, - одном из маленьких проявлений капитана, о которых упоминала Антуанетта. Это ничего не значит.
   - Нет? Я появляюсь, он появляется, и вы думаете, это ничего не значит? - Хоури покачала головой. - Я знаю, что это значит, даже если вы не осознаете. Капитан понимает, что происходит что-то серьезное.
   Заноза боли превратилась в маленький сломанный наконечник стрелы. Он ущипнул кожу между мордой и лбом. - Расскажи нам о Силвесте, - попросил он с преувеличенным терпением.
   Хоури вздохнула, но сделала, как ее просили. - В "звезде" было что-то вроде приветственного комитета, Силвест и его жена, как и в прошлый раз, когда я их видела. Это даже выглядело как та же комната - научный кабинет, полный старых костей и оборудования. Но ощущения были другие. Я как будто участвовала в какой-то светской игре, но была ее единственной участницей. Я больше не разговаривала с Силвестом, если вообще когда-либо разговаривала.
   - Самозванец? - спросил Клавейн.
   - Нет, не это. Я говорила с подлинной личностью... Я уверена в этом... но в то же время это был и не Силвест. Это было так, как будто... он был снисходителен ко мне, надевал маску, чтобы у меня было с кем поговорить. Я знала, что до меня доходит не вся история. Получала утешительную версию, в которой не было жутких моментов. Думаю, Силвест считал, что я неспособна справиться с тем, кем он на самом деле стал, спустя столько времени. - Она улыбнулась. - Думаю, он считал, что сведет меня с ума.
   - После шестидесяти лет, проведенных в матрице Гадеса, он мог бы это сделать, - сказал Клавейн.
   - Тем не менее, - сказала Хоури, - я не думаю, что на самом деле был какой-то обман. Во всяком случае, ничего такого, что не было бы абсолютно необходимым для сохранения моего рассудка.
   - Расскажи нам о ваших последующих визитах, - попросил Клавейн.
   - Первые несколько раз я ходила туда одна. Потом всегда с кем-то еще - иногда с Ремонтуа, Торном, несколькими другими добровольцами.
   - Но всегда с тобой? - спросил Клавейн.
   - Матрица приняла меня. Никто не хотел рисковать и идти туда без меня.
   - Я их не виню. - Клавейн сделал паузу, но всем присутствующим было очевидно, что он хотел сказать что-то еще. - Но Торн умер, не так ли?
   - Мы падали навстречу нейтронной звезде, - сказала она, - как и всегда, и вдруг что-то ударило нас. Возможно, это был энергетический выброс от случайного попадания оружия, мы никогда не узнаем наверняка; возможно, оно вращалось вокруг Гадеса в течение миллиона лет, или это могло быть что-то от ингибиторов, что-то, что они рискнули разместить так близко к звезде. Этого было недостаточно, чтобы уничтожить капсулу, но достаточно, чтобы убить Торна.
   Она замолчала, позволив неловкой тишине воцариться в комнате. Скорпио огляделся, заметив, что все опустили глаза; что никто не осмеливался взглянуть на Хоури, даже Халлатт.
   Хоури продолжила говорить. - Звезда захватила меня живой, но Торн был мертв. Она не смогла собрать то, что от него осталось, в живое существо.
   - Мне жаль, - едва слышно произнес Клавейн.
   - Есть кое-что еще, - сказала Хоури почти таким же тихим голосом.
   - Продолжай.
   - Часть Торна выжила. Мы занимались любовью в долгом падении в Гадес, и поэтому, когда я отправилась в "звезду", взяла часть его с собой. Я была беременна.
   Клавейн выждал приличное время, прежде чем ответить, давая своим словам осмыслиться, придавая им то достоинство, которого они заслуживали. - А ребенок Торна?
   - Это Аура, - сказала Хоури. - Малышка, которую Скейди украла у меня. Ребенок, за которым я прибыла сюда.
  

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Помещение, в котором Пэлфри было приказано ждать Скорпио, представляло собой небольшую пристройку к одному из больших складских помещений, используемых трюмным управлением - подразделением администрации, отвечающим за поддержание нижних этажей судна в сухом состоянии, насколько это возможно. Изогнутые стены маленькой камеры были покрыты блестящим серо-зеленым налетом, который затвердел, превратившись в волокнистые воскообразные образования. Гладкий пол был сделан из листового металла. К нему толстыми болтами был прикручен маленький потрепанный письменный стол из центрального хозяйственного отдела. На столе стояли и лежали пепельница, полупустой стакан с чем-то похожим на смолу и части нескольких узлов разобранного трюмного насоса. Рядом с деталями насоса лежало то, что Скорпио принял за вакуумный шлем старинного дизайна, с металлического корпуса которого облупилась серебристая краска. За столом сидел Пэлфри, курил одну сигарету за другой, его глаза покраснели от усталости, редкие черные волосы в беспорядке торчали на розовой от загара голове. На нем был комбинезон цвета хаки со множеством карманов, а на шее на потрепанных шнурках висело что-то вроде дыхательного аппарата.
   - Я так понимаю, вы что-то видели, - сказал Скорпио, подтягивая к себе другой стул, ножки которого ужасно скрипели по металлу, и усаживаясь на него не так, как надо, лицом к мужчине, расставив ноги по обе стороны спинки.
   - Именно это я и сказал своему боссу. Ничего, если я сейчас пойду домой?
   - Ваш босс не дал мне четкого описания. Я хотел бы узнать немного больше. - Скорпио улыбнулся Пэлфри. - Тогда мы все можем разойтись по домам.
   Пэлфри затушил свою последнюю сигарету. - Почему? Не похоже, что вы мне верите, не так ли?
   Головная боль Скорпио не проходила. - Почему вы так говорите?
   - Все знают, что вы не верите в эти видения. Вы думаете, мы просто ищем причины, чтобы уклониться от выполнения обязанностей на глубоких уровнях.
   - Это правда, что вашему боссу придется назначить новую команду для этой части корабля, и это правда, что я не верю всем отчетам, которые попадают ко мне на стол. Однако ко многим из них я склонен относиться серьезно. Часто они следуют определенной схеме, группируясь в одной части корабля или перемещаясь вверх и вниз по ряду смежных уровней. Это похоже на то, как если бы капитан сосредоточился на интересующей его области, а затем не отходил от нее, пока не добьется своего. Вы когда-нибудь видели его раньше?
   - В первый раз, - сказал Пэлфри, его руки дрожали. Его пальцы были костлявыми, а ярко-розовые костяшки походили на волдыри, готовые вот-вот лопнуть.
   - Расскажите мне, что вы видели.
   - Я был один. Ближайшая бригада была на расстоянии трех уровней, устраняла очередную неисправность насоса. Я спустился вниз, чтобы осмотреть блок, который, возможно, перегревался. У меня с собой был только набор инструментов. Я не планировал проводить там много времени. Никому из нас не нравится работать на таких глубоких уровнях, и уж точно не в одиночку.
   - Я думал, что ниже шестисотого уровня никого нельзя посылать в одиночку.
   - Так и есть.
   - Так что же вы там делали в одиночестве?
   - Если бы мы придерживались правил, то примерно через неделю у вас был бы затопленный корабль.
   - Понимаю. - Он попытался изобразить удивление, но слышал одну и ту же историю примерно дюжину раз в неделю по всей колонии. Каждый по отдельности думал, что они - единственная команда, которая находится на грани срыва. В совокупности все поселение переходило от одного едва сдерживаемого кризиса к другому. Но об этом знали только Скорпио и горстка его помощников.
   - Мы не нарушаем расписания, - вставил Пэлфри, как будто это должно было прийти Скорпио в голову в первую очередь.
   - Почему бы вам не рассказать мне о своем видении? Вы стояли внизу и смотрели на нагревающийся насос. Что случилось?
   - Краем глаза я заметил, как что-то шевельнулось. Сначала я не мог понять, что это было - там, внизу, темно, и наши фонари работают не так хорошо, как следовало бы. Вы представляете себе многое, поэтому не выпрыгиваете из кожи вон, когда вам кажется, что что-то видите в первый раз. Но когда я посветил на него и рассмотрел как следует, там определенно что-то было.
   - Опишите это.
   - Это было похоже на механизм. Хлам. Старые механизмы насосов, старые детали сервиторов. Провода. Кабели. Хлам, который, должно быть, пролежал там двадцать лет.
   - Вы увидели оборудование и подумали, что это привидение?
   - Это был не просто механизм, - защищаясь, сказал Пэлфри. - Он был организован, собран воедино, объединен во что-то большее. Он был в форме человека. Он просто стоял там, наблюдая за мной.
   - Вы слышали, как он приближался?
   - Нет. Как я уже сказал, это был просто мусор. Он мог быть там всегда, ожидая, пока я его замечу.
   - А когда вы его заметили - что произошло потом?
   - Оно посмотрело на меня. Голова - она состояла из сотен маленьких кусочков - пошевелилась, как будто узнавая меня. И я увидел что-то в лице, похожее на выражение. Это была не просто машина. Там был разум. Четкая цель. - И тут же добавил: - Мне это не понравилось.
   Скорпио побарабанил кончиками пальцев по спинке сиденья. - Если это поможет, тогда то, что вы видели, было явлением третьего класса. Первый класс - это локальное изменение атмосферных условий на корабле: необъяснимый ветер или понижение температуры. Они самые распространенные, о них сообщают почти ежедневно. Только часть из них, вероятно, имеет какое-то отношение к капитану.
   - Мы все с этим сталкивались, - сказал Пэлфри.
   - Второй класс встречается немного реже. Мы определяем его как узнаваемый звук речи, фрагмент слова или предложения или даже целое высказывание. Опять же, есть элемент неопределенности. Если вам страшно и вы слышите завывание ветра, легко представить себе пару слов.
   - Это было не из тех.
   - Нет, определенно нет. Что подводит нас к проявлению третьего класса: физическое присутствие, временное или иное, проявляющееся либо через локальное физическое изменение конструкции корабля - например, появление лица на стене - либо в результате взаимодействия доступного механизма или группы механизмов. То, что вы видели, явно относилось ко второму варианту.
   - Это очень обнадеживает.
   - Так и должно быть. Я также могу сказать вам, что, несмотря на слухи об обратном, никто никогда не пострадал от привидений, и что очень немногие работники когда-либо видели проявления третьего класса более одного раза.
   - Вы все равно не заставите меня спуститься туда снова.
   - Я и не прошу вас об этом. Вас переведут на какую-нибудь другую работу, либо на более высокие уровни корабля, либо обратно на материк.
   - Чем скорее я покину этот корабль, тем лучше.
   - Хорошо. Тогда все улажено. - Скорпио попытался встать, стул заскрежетал по полу.
   - И это все? - спросил Пэлфри.
   - Вы рассказали мне все, что мне нужно было знать.
   Пэлфри поковырял в пепельнице потухшим окурком своей последней сигареты. - Я вижу привидение, и у меня берет интервью один из самых влиятельных людей в колонии?
   Скорпио пожал плечами. - Я просто случайно оказался поблизости и подумал, что вы оцените мой интерес.
   Мужчина посмотрел на него с критическим выражением, которое Скорпио редко замечал у свинов. - Что-то случилось, не так ли?
   - Не уверен, что понимаю вас.
   - Вы бы не стали беседовать с кем-то из трюмного управления, если бы что-то не происходило.
   - Поверьте мне, что-то всегда происходит.
   - Но это, должно быть, нечто большее. - Пэлфри улыбнулся ему так, как улыбаются люди, когда думают, что знают что-то, о чем вы предпочли бы, чтобы они не знали, или когда воображают, что разгадали то, чего им не следовало видеть. - Я слушаю. Я слышал обо всех других явлениях, не только о тех, что были в мою смену.
   - И каков ваш вывод?
   - Они участились. Не только за последний день или около того, но и за последние несколько недель или месяцев. Я знал, что это всего лишь вопрос времени, когда увижу его своими глазами.
   - Это очень интересный анализ.
   - Насколько понимаю, - сказал Пэлфри, - похоже, что он - капитан - становится беспокойным. Но откуда мне знать? Я всего лишь трюмный механик.
   - Действительно, - сказал Скорпио.
   - Но вы же знаете, что что-то происходит, не так ли? Иначе вы бы не проявляли такого интереса к одному-единственному наблюдению. Держу пари, что в эти дни вы расспрашиваете всех подряд. Он действительно заставил вас поволноваться, не так ли?
   - Капитан на нашей стороне.
   - Вы надеетесь, - торжествующе хихикнул Пэлфри.
   - Мы все надеемся. Если у вас нет других планов покинуть эту планету, капитан - наш единственный билет отсюда.
   - Вы говорите так, как будто возникла какая-то внезапная необходимость уехать.
   Скорпио подумал, не сказать ли ему, что это вполне возможно, просто чтобы запудрить ему мозги. Он решил, что ему не очень-то нравится Пэлфри. Но Пэлфри намеревался поговорить, а последнее, что сейчас было нужно Скорпио, - это волна паники в дополнение к маленькому кризису Хоури. Ему просто придется отказать себе в этом маленьком, но важном удовольствии.
   Он перегнулся через стол, и вонь от Пэлфри ударила в него, как стена. - Еще одно слово об этой встрече кому-нибудь, - сказал он, - и вы больше не будете работать в трюмном управлении. Вы станете частью проблемы.
   Скорпио поднялся со стула, намереваясь оставить Пэлфри наедине со своими мыслями.
   - Вы не спрашивали меня об этом, - сказал Пэлфри, протягивая Скорпио потрепанный серебристый шлем.
   Скорпио взял его у него из рук и повертел в руках. Шлем оказался тяжелее, чем он ожидал. - Я думал, это принадлежит вам.
   - Вы ошиблись. Я нашел его в том мусоре, когда призрак исчез. Не думаю, что шлем был там раньше.
   Скорпио пригляделся к шлему повнимательнее. Его дизайн показался ему очень старым. Над маленьким прямоугольным окошком на лицевой панели было множество прямоугольных символов, содержащих блоки основного цвета. Там были кресты и полумесяцы, полосы и звезды.
   Свину стало интересно, что они означают.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Теперь, когда у Рашмики появилось свободное время, она воспользовалась им, чтобы осмотреть караван. Хотя внутри было много места для исследований, она быстро обнаружила, что одно помещение в караване очень похоже на другое. Куда бы она ни пошла, везде встречала одни и те же неприятные запахи, одних и тех же странствующих паломников и торговцев. Если и были вариации на эти темы, то они были слишком скучными и утонченными, чтобы заинтересовать ее. Чего ей действительно хотелось, так это выбраться наружу, на крышу процессии.
   Прошло много месяцев с тех пор, как она в последний раз видела Халдору, и теперь, когда газовый гигант наконец показался из-за горизонта, а караван сокращал расстояние до соборов Пути, ее охватило желание выйти наружу, лечь на спину и просто смотреть на огромную планету. Но первые несколько раз, когда она пыталась найти выход на крышу, ни одна из дверей перед ней не открывалась. Рашмика пробовала разные маршруты и время суток, надеясь проскользнуть сквозь брешь в охране каравана, но крыша была хорошо защищена, вероятно, потому, что там было много чувствительного навигационного оборудования.
   Она как раз возвращалась из тупика, когда квестор преградил ей путь. С ним был его маленький зеленый питомец, который сидел у него на плече. Рашмике показалось, или у него действительно что-то не в порядке с одной из передних конечностей? Она заканчивалась зеленым пеньком, которого она раньше не видела.
   - Чем могу вам помочь, мисс Элс?
   - Я просто осматривала караван, - сказала она. - Это разрешено, не так ли?
   - С определенными ограничениями, да. - Он кивнул ей за спину, на дверь, которую она обнаружила запертой. - Крыша, естественно, является одним из мест, куда вход воспрещен.
   - Меня не интересовала крыша.
   - Нет? Тогда вы, должно быть, заблудились. Эта дверь ведет только на крышу. Там нет ничего, что могло бы вас заинтересовать, поверьте мне на слово.
   - Я хотела увидеть Халдору.
   - Вы, должно быть, видели ее много раз раньше.
   - Не так давно и никогда не поднимались слишком высоко над горизонтом, - сказала она. - Я хотела увидеть ее в зените.
   - Ну, с этим вам придется подождать. Сейчас... если вы не возражаете. - Он протиснулся мимо нее, неприятно прижавшись к ней всем своим телом в тесноте коридора.
   Зеленое существо проследило за ней взглядом фасеточных глаз. - Пусть тот, кто без греха, первым бросит камень, - произнесло оно нараспев.
   - Куда вы направляетесь, квестор? На вас нет скафандра.
   - А теперь идите, мисс Элс.
   Он сделал то, чего, очевидно, не хотел, чтобы она видела, - протянул руку в затененную нишу рядом с дверью, которую случайный посетитель никогда бы не заметил. Он постарался сделать это быстро, чтобы скрыть жест. Она услышала тихий щелчок, как будто только что открылся какой-то скрытый механизм.
   Дверь подалась. Он шагнул внутрь. В освещенном красным светом пространстве за дверью она заметила аварийное оборудование и несколько висящих на полках скафандров для вакуума.
  
   Она вернулась через несколько часов, когда была уверена, что квестор давно в караване. Она несла свой собственный скафандр в свернутом виде, протаскивая его через грохочущие внутренности каравана. Она попробовала открыть дверь: та все еще была закрыта для нее. Но когда она просунула руку в нишу, которую квестор хотел скрыть от нее, то обнаружила незаметную кнопку. Она надавила и услышала щелчок, когда сработал запирающий механизм. Предположительно, существовал какой-то дополнительный предохранитель, который не позволил бы внутренней двери открыться, если бы внешняя тоже была открыта. Однако сейчас это было не так, и дверь поддалась ей, как и квестору. Она проскользнула в шлюз, заперла за собой внутреннюю дверь и переоделась в свой скафандр. Она проверила подачу воздуха, убедившись, что в резервуаре его достаточно, и на мгновение испытала чувство dj vu, вспомнив, как делала такую же проверку перед выходом из дома.
   Она вспомнила, что резервуар был заполнен не полностью, как будто кто-то недавно пользовался ее скафандром. В то время она не придала этому особого значения, но теперь в голову пришли несколько мыслей в быстрой, тревожной последовательности. Тогда на льду на поверхности вокруг шлюза были обнаружены отпечатки ног, свидетельствующие о том, что кто-то пользовался шлюзом так же, как и скафандром. Отпечатки были достаточно мелкими, чтобы принадлежать ее матери, но с таким же успехом они могли принадлежать и Рашмике.
   Она также вспомнила полицию и их подозрения, что она имела какое-то отношение к диверсии. Она не помогла своей репутации, сбежав вскоре после этого, но они не стали бы преследовать ее, если бы у них не было каких-то дополнительных доказательств ее причастности к этому преступлению.
   Что это значило? Если бы она была той, кто взорвал склад взрывных устройств, у нее наверняка остались бы какие-то воспоминания об этом. Более того, почему она совершила столь бессмысленный поступок? Нет, сказала она себе, это не могла быть она. Это было просто неудачное стечение обстоятельств.
   Но она не могла так легко избавиться от своих сомнений.
   Десять минут спустя она стояла под безвоздушным небом верхом на огромной машине. История с диверсией все еще беспокоила ее, но усилием воли она заставила себя переключиться на более насущные вопросы.
   Она вспомнила, что произошло в коридоре, когда квестор нашел ее. Очень удобно. Из всех возможных выходов на крышу он наткнулся на нее именно у того, который она искала. Более чем вероятно, что он шпионил за ней, наблюдая за ее передвижениями по своей маленькой империи. Когда он разговаривал с ней, то что-то скрывал. Она была уверена в этом: это было написано у него на лице, по тому, как он на мгновение приподнял брови. Его собственная вина за то, что он шпионил за ней? Она сомневалась, что у него была возможность подглядывать за многими девушками ее возраста, так что он, вероятно, использовал это по максимуму, он и его ужасный питомец.
   Ей не нравилась мысль о том, что он будет наблюдать за ней, но в караване она пробудет недолго, и все, что ее сейчас волновало, - это осмотр крыши. Если бы он наблюдал за ней, то у него было бы достаточно шансов остановить ее, когда она переодевалась в свой собственный скафандр и искала лестницу, ведущую на крышу. Никто не пришел, так что, возможно, его внимание было сосредоточено на чем-то другом, или он решил, что не стоит мешать ей идти туда, куда она хочет.
   Она быстро забыла о нем, взволнованная тем, что снова оказалась снаружи.
   Рашмика никогда не видела исчезновение. За ее жизнь произошло два таких случая, один раз, когда Халдора была видна из пустошей, но в то время она была на занятиях. Конечно, она знала, что шансы увидеть что-либо были ничтожно малы, даже если кому-то очень повезло оказаться на льду в тот момент, когда это произошло. Исчезновения длились всего долю секунды. К тому времени, когда ты узнавал, что что-то произошло, всегда было слишком поздно. Единственными людьми, которые когда-либо видели, как это происходит, - за исключением Куэйхи, конечно, который все это затеял, - были те, кто считал своим долгом наблюдать за Халдорой в любой момент. И даже тогда им приходилось молиться, чтобы они не моргнули и не отвели взгляд в этот критический момент. Лишенные сна из-за лекарств и планового неврологического вмешательства, они с самого начала были полубезумны.
   Рашмика и представить себе не могла такой самоотверженности, но, с другой стороны, у нее никогда не было ни малейшего желания вступать в церковь. Она хотела понаблюдать за исчезновением, потому что все еще придерживалась мнения, что это скорее рациональное природное явление, чем свидетельство божественного вмешательства космического масштаба. И, по мнению Рашмики, было бы стыдно не иметь возможности сказать, что ты видела что-то настолько редкое, настолько удивительное. Поэтому, с тех пор как она была маленькой, и всякий раз, когда Халдора была высоко, она старалась каждый день уделять немного времени просмотру этого. Это было ничто по сравнению с бесконечными часами наблюдателей соборов, и статистические шансы на то, что она что-нибудь увидит, не выдерживали критики, но она все равно это делала, радостно игнорируя подобные соображения и упрекая тех, кто не разделял ее особого научного рационализма.
   Крыша каравана представляла собой ландшафт, усеянный опасными препятствиями. Там были покосившиеся коробки генераторов, решетки радиаторов и вентиляционные решетки, извивающиеся трубопроводы и линии электропередачи. Все это выглядело очень старым, перелатанным за многие годы. Она перебиралась с одной стороны на другую, следуя вдоль огражденного мостика. Дойдя до края, она посмотрела вниз, пораженная тем, как далеко внизу была земля и как медленно, казалось, она теперь движется. Здесь, наверху, больше никого не было, по крайней мере, на этой конкретной машине.
   Она посмотрела вверх, вытянув шею, насколько позволяли неудобные шарниры шлема. Небо было заполнено встречно движущимися огнями. Казалось, что там, наверху, были две небесные сферы, два хрустальных шара, вложенных один в другой. Как всегда, у Рашмики сразу же закружилась голова. Обычно головокружение было не более чем неприятностью, но на такой высоте оно могло легко убить ее.
   Рашмика крепче вцепилась в перила и снова посмотрела вниз, на горизонт. Затем, собравшись с духом, опять подняла глаза.
   Иллюзия, что она стояла в центре двух сфер, была не совсем точной. Огни, прикрепленные к самой внешней сфере, были звездами, невероятно далекими; к самой внутренней сфере были прикреплены корабли на орбите вокруг Хелы, солнечный свет отражался от полированного совершенства их корпусов. Время от времени то один, то другой из них вспыхивал яркой, как драгоценный камень, вспышкой рулевой тяги, когда экипажи ультра корректировали свои орбиты или готовились к отлету.
   Рашмика слышала, что на орбите вокруг Хелы постоянно находилось от тридцати до пятидесяти кораблей, которые то появлялись, то исчезали. Большинство из них были небольшими кораблями, поскольку ультра не доверяли Халдоре и предпочитали держать свои самые ценные активы подальше. В основном, те, что она видела, были внутрисистемными шаттлами, достаточно большими, чтобы вместить замороженных паломников и скромную команду переговорщиков ультра. Корабли, которые курсировали между Хелой и орбитой, обычно были еще меньше, поскольку церкви не позволяли приближаться к поверхности Хелы ничему крупному.
   Большие корабли, субсветовые звездолеты, лишь изредка появлялись на орбите Хелы. Когда они это делали, то висели в небе, как украшения, скользя по невидимым дорожкам от горизонта к горизонту. Рашмика за свою жизнь видела очень немного таких, но они всегда впечатляли и пугали ее одновременно. Ее мир представлял собой ледяную пену, окруженную обломками. Он был хрупким. Находиться рядом с одним из этих судов - особенно когда они регулировали главный двигатель - было все равно что держать снежный ком рядом со сварочной горелкой.
   Головокружение накатывало волнами. Рашмика снова посмотрела на горизонт, разминая затекшую шею. Старый скафандр был надежным, но явно не предназначался для осмотра достопримечательностей.
   А здесь, напротив, была Халдора. Две трети ее уже поднялось над горизонтом. Поскольку на Хеле не было воздуха, не было ничего, что могло бы размыть очертания на горизонте, было очень мало визуальных сигналов, позволяющих отличить что-то в нескольких десятках километров от чего-то почти в миллионе километров за его пределами. Газовый гигант казался продолжением мира, на котором она стояла. Когда он был ближе к горизонту, чем к зениту, то казался больше, но Рашмика знала, что это иллюзия, случайный побочный продукт того, как устроен ее разум. Халдора в небе Хелы была примерно в сорок раз больше, чем Луна в небе Земли. Она всегда задавалась этим вопросом, поскольку это означало, что Луна на самом деле была не очень впечатляющей вещью по сравнению с Халдорой, несмотря на то, что занимала видное место в земной литературе и мифологии.
   С того угла, под которым она видела Халдору, та выглядела как толстый полумесяц. Даже без опущенных контрастных фильтров скафандра она различала полосы экваториальной окраски, которые пересекали планету от полюса до полюса: оттенки охры и оранжевого, сепии и бурого, киновари и янтаря. Она видела завитки и разводы там, где цветные полосы смешивались или кровоточили; яростный алый глаз штормовой системы, похожий на сучок в дереве. Она увидела крошечные темные тени множества спутников поменьше, вращавшихся вокруг Халдоры, и бледную дугу единственного кольца планеты.
   Рашмика присела на корточки. Это было так же неудобно, как и пытаться поднять глаза, но она старалась держаться в этой позе так долго, как только могла. В то же время она продолжала смотреть на Халдору, желая, чтобы она исчезла, чтобы сделала то, что в первую очередь привело их всех сюда. Но мир просто висел там, казалось, привязанный к ландшафту, достаточно близкий, чтобы его можно было потрогать, такой же реальный, как все, что она когда-либо видела в своей жизни.
   И все же, подумала она, это исчезает. То, что это произошло - и продолжало происходить - не оспаривалось, по крайней мере, никем, кто провел сколько-нибудь значительное время на Хеле. Смотри на это достаточно долго, - подумала она, - и, если тебе повезет, то увидишь, как это произойдет.
   Просто сегодня была не ее очередь.
   Рашмика встала, затем прошла мимо того места, где она появилась, к задней части транспортного средства. Теперь она смотрела назад, на процессию каравана, и могла видеть, как другие машины поднимаются и опускаются волнами, двигаясь по небольшим неровностям дороги. Караван стал еще длиннее, чем когда она прибыла в первый раз: в какой-то момент, без всякой помпы, к нему присоединилась еще дюжина единиц. Он продолжал расти, пока не достигнет Постоянного пути, после чего снова разделится, поскольку различные секции были закреплены за конкретными соборами.
   Она дошла до края подиума, расположенного в задней части машины. Между ней и следующей машиной была пропасть, перехваченная лишь хлипким на вид мостиком, составленным из множества металлических планок. С земли это было не заметно, но теперь она увидела, что расстояние - вертикальное и горизонтальное - все время менялось, отчего мостик изгибался и сжимался, словно от боли. Вместо жестких перил, за которые она сейчас держалась, там были только металлические тросы. Внизу, на полпути к земле, находился герметичный разъем, который раздувался, как кузнечные меха. Это выглядело намного безопаснее.
   Рашмика предположила, что она могла бы вернуться внутрь и найти дорогу к этому разъему. Или же могла притвориться, что на сегодня с нее хватит исследований. Последнее, что ей нужно было сделать, - это начать наживать врагов на столь раннем этапе своих поисков. Она была уверена, что позже у нее будет для этого достаточно времени.
   Рашмика отступила назад, но только на мгновение. Затем вернулась к мостику и развела руки в стороны, чтобы каждой можно было ухватиться за один из тросов. Мост перед ней изогнулся, металлические пластины разъехались, открывая ужасное отсутствие. Она сделала шаг вперед, поставив ногу в ботинке на первую пластину.
   Это было небезопасно. Пластина прогнулась под ней, не дав и намека на прочность.
   - Продолжай, - сказала она, подстрекая себя.
   Она сделала следующий шаг, и обе ноги оказались на мосту. Она оглянулась. Ведущее транспортное средство накренилось. Мост прогнулся под ней, бросая ее из стороны в сторону. Она крепко держалась. Она отчаянно хотела повернуть назад, но тихий внутренний голос сказал ей, что она не должна этого делать. Голос сказал ей, что если у нее не хватит смелости сделать эту простую вещь, то у нее, возможно, не хватит смелости найти своего брата.
   Рашмика сделала еще один шаг по мосту. Она начала пересекать пропасть. Это было то, что она должна была сделать.
  

ПЯТНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Блад ворвался в конференц-зал, держа под мышками огромное количество свернутых карт. Он разложил карты на столе, а затем развернул одну из них пошире, и карта послушно расправилась. Это был цельный лист плотной кремовой бумаги шириной со стол, со слегка крапчатой текстурой, как на коже. По команде Блада топографические особенности приобрели преувеличенный рельеф, а затем заштриховались в соответствии с текущим режимом дневного света и темноты в этой части Арарата. Широта и долгота появились в виде тонких светящихся линий, обозначенных крошечными цифрами.
   Хоури наклонилась, изучая карту. Она слегка повернула ее и указала на небольшую цепочку островов. - Недалеко отсюда, - сказала она, - примерно в тридцати километрах к западу от этого пролива и в восьмистах километрах к северу отсюда.
   - Эта штука обновляется в режиме реального времени? - спросил Клавейн.
   - В среднем обновление происходит каждые два дня, - сказал Скорпио. - Это может занять немного больше времени. Зависит от местоположения спутников, высотных аэростатов и облачного покрова. А что?
   - Потому что, похоже, что там есть что-то более или менее такое, о чем она говорила.
   - Он прав, - сказала Хоури. - Это, должно быть, корабль Скейди, не так ли?
   Скорпио наклонился, чтобы рассмотреть крошечную белую точку. - Это не корабль, - сказал он. - Это всего лишь льдинка, похожая на маленький айсберг.
   - Ты уверен в этом? - спросил Клавейн.
   Блад ткнул рукой-копытцем в то место, которое указала Хоури. - Давай удостоверимся. Карта: увеличить в десять раз.
   Очертания поверхности карты поползли к краям. Льдинка увеличилась, пока не стала размером с ноготь. Блад велел карте применить фильтр улучшения, но заметной детализации не произошло, за исключением смутного намека на то, что айсберг просачивается в окружающее море, распространяя тонкие белые нити во всех направлениях.
   - Корабля нет, - сказал Скорпио.
   Голос Клавейна звучал менее уверенно. - Ана, корабль, на котором приземлилась Скейди, - ты сказала в своем отчете, что это был тяжелый корвет, верно?
   - Я не специалистка по кораблям, но мне так сказали.
   - Ты сказала, что он был пятидесяти метров в длину. Это было бы в самый раз для корвета класса Мурена. Забавно, что этот айсберг выглядит примерно такого же размера. Пропорции совпадают - может быть, чуть больше, но ненамного.
   - Это может быть простым совпадением, - сказал Блад. - Ты знаешь, что в этих широтах всегда есть куски айсбергов, которые дрейфуют вниз. Иногда они даже забираются так далеко на юг, как сюда.
   - Но в окрестностях нет других айсбергов, - отметил Клавейн.
   - И все-таки, - сказал Скорпио, - в этой штуке не может быть корабля, не так ли? Почему она оказалась покрытой льдом? Если уж на то пошло, корабли бывают горячими, а не холодными. И почему лед до сих пор не растаял?
   - Мы узнаем, когда доберемся туда, - медленно произнес Клавейн. - А пока давайте придерживаться практических соображений. Мы не хотим, чтобы Скейди совершила что-то необдуманное, поэтому постараемся действовать медленно и очевидно. - Он указал на точку на карте, к югу от айсберга. - Я предлагаю добраться на шаттле примерно до этого места, Антуанетта может нас подвезти. Затем мы спустим две или три лодки и проделаем оставшуюся часть пути по морю. Мы возьмем с собой хирургическое оборудование и оружие для ближнего боя, но ничего лишнего. Если нам понадобится уничтожить корабль, мы всегда можем вызвать авиаудар с материка. - Он поднял глаза, все еще водя пальцем по карте. - Если отправимся сегодня днем, то сможем прибыть к айсбергу на рассвете, что даст нам целый день на завершение переговоров со Скейди.
   - Подождите минутку, - сказал доктор Валенсин, слегка улыбаясь. - Прежде чем мы слишком увлечемся, вы хотите сказать, что на самом деле воспринимаете все это всерьез?
   - Вы хотите сказать, что это не так? - спросил Клавейн.
   - Она моя пациентка, - сказал Валенсин, сочувственно глядя на Хоури. - Я ручаюсь за то, что она явно не сумасшедшая. У нее импланты конджойнеров, и если бы такие же были и у ее ребенка, то они могли бы общаться друг с другом, пока ребенок был еще в ее утробе. Это было бы неортодоксально, но Ремонтуа мог бы установить эти импланты будущему ребенку с помощью микрохирургических пультов. Учитывая медицину конджойнеров, не исключено, что Скейди могла удалить ребенка у Хоури без необходимости хирургического вмешательства. Но все остальное? Вся эта история с космической войной, происходящей у нас на пороге? Вам не кажется, что это несколько преувеличено?
   - Я не совсем уверен, - сказал Клавейн.
   - Пожалуйста, объясните, - попросил Валенсин, обращаясь за поддержкой к своим коллегам.
   Клавейн постучал себя по виску. - Не забывайте, я тоже конджойнер. Когда я в последний раз проверял, все механизмы в моей голове по-прежнему работали должным образом.
   - Я мог бы сказать вам об этом, - сказал Валенсин.
   - О чем вы забываете, так это о том, насколько они чувствительны. Они предназначены для обнаружения и усиления внешних полей, сигналов, создаваемых машинами или другими конджойнерами. Два конджойнера могут обмениваться мыслями через десятки метров открытого пространства, даже если в окружающей среде нет никаких усиливающих систем. Аппаратное обеспечение преобразует эти поля в паттерны, которые может интерпретировать органическая часть мозга, используя базовую визуальную грамматику центра восприятия.
   - Для меня это не новость, - сказал Валенсин.
   - Так что подумайте о последствиях. Что, если где-то там действительно идет война - крупное околосолнечное сражение, с применением всех видов оружия и контрмер? Там было бы много посторонних электромагнитных помех, гораздо более мощных, чем обычные сигналы конджойнеров. Возможно, мои импланты улавливают сигналы, которые не могут правильно интерпретировать. Они передают в мой натуральный мозг полуразумные сигналы. Мозг делает все возможное, чтобы разложить все по полочкам, и в итоге в небо устремляются фигуры и лица.
   - Он сказал мне, что видел разные вещи, - сказал Скорпио.
   - Фигуры, знаки и предзнаменования, - сказал Клавейн. - Это началось только в последние два или три месяца. Хоури сказала, что флот прибыл девять недель назад. Для меня это слишком большое совпадение. Я подумал, что, возможно, схожу с ума, но, похоже, просто слышал отзвуки войны.
   - Ты всегда был старым добрым солдатом, - сказал Скорпио.
   - Это просто означает, что я склонен воспринимать Хоури всерьез, - сказал Клавейн, - какой бы странной ни была ее история.
   - Даже ту часть, которая касается Скейди? - спросил Валенсин.
   Клавейн почесал бороду. Его глаза были полуприкрыты, словно он мысленно обозревал обширный ландшафт возможностей. - Особенно ту часть, которая касается Скейди, - ответил он.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика смотрела прямо перед собой. Она почти добралась до другой машины. Вдалеке она разглядела фигуры в скафандрах, которые сновали по своим делам, карабкаясь с одного подиума на другой. Развернулись подъемные краны, нагруженные поддонами с тяжелым оборудованием. Сервиторы двигались с жутковатой, смазанной плавностью заводных автоматов. Состоящая из множества частей огромная машина, которую представлял собой караван, нуждалась в постоянном уходе. Рашмика подозревала, что это было похоже на собор в миниатюре.
   Она снова стояла на относительно твердой поверхности другого транспортного средства. Движение этой машины зависело скорее от ног, чем от колес, поэтому вместо ровного грохота металлическая поверхность под ее ногами отбивала медленный ритм, серию ритмичных ударов, когда каждая механическая нога, приводимая в движение поршнем, ударялась об лед. Расстояние, которое она преодолела, теперь казалось незначительным, всего несколько метров, но она не сомневалась, что на обратном пути это будет так же неприятно.
   Теперь она огляделась. В планировке этой крыши было что-то совершенно иное: она была более упорядоченной, без очевидного механического беспорядка, присущего предыдущей. Несколько ящиков с оборудованием были аккуратно расставлены по краям крыши, точно так же были проложены трубопроводы и линии электропередачи.
   Большую часть центральной площади занимала наклонная поверхность, поднимавшаяся от крыши под углом на нескольких поршнях; она видела это во время захода на посадку из ледохода Крозе, и также видела нечто подобное в своей деревне: множество солнечных коллекторов, образующих часть резервного источника питания на случай, если главные генераторы вышли из строя. Массив представлял собой аккуратную мозаику из маленьких квадратных фотоэлементов, которые при попадании света переливались изумрудным и голубым цветами. Но здесь ячеек не было, вместо них поверхность была покрыта рядами темных крестообразных объектов. Рашмика пересчитала их: всего было тридцать шесть крестообразных фигур, расположенных по шесть поперек и шесть в высоту, и каждый из предметов был размером примерно с человека.
   Она подошла ближе, но с опаской. Там действительно были люди, прикованные к наклонной поверхности с помощью застежек на запястьях, их пятки поддерживались небольшими упорами. Насколько она могла судить, они были одеты одинаково. На каждом из них была одежда длиной до пят из шоколадно-коричневого материала с капюшоном, перехваченная на талии плетеной белой веревкой. Капюшон каждого из них обрамлял изогнутое зеркало визора вакуумного скафандра. Она не видела лиц, только искаженное отражение медленно проплывающего пейзажа, и сама была его незначительной частью.
   Они смотрели на Халдору. Теперь это было очевидно: наклон платформы был как раз подходящим для наблюдения за восходящей планетой. По мере того как караван приближался к Пути и расположенным на ней соборам, платформа приближалась к горизонтали, пока все тридцать шесть наблюдателей не оказались распростертыми на спине и не уставились в зенит.
   Она поняла, что это были паломники. Караван подбирал их, когда они отклонялись от экваториальных поселений. Она была глупа, не сообразив, что кто-то обязательно должен был сопровождать их в пути. Был отличный шанс, что кто-то из них даже пришел из пустошей, возможно, даже из ее деревни.
   Она посмотрела на них, гадая, знают ли они каким-то образом о ее присутствии. Она надеялась, что их внимание было слишком сосредоточено на Халдоре, чтобы они обратили на нее внимание. В конце концов, в этом и был смысл их пребывания там, наверху: наполовину распятые, привязанные к железному плоту, вынужденные смотреть в лицо миру, который они считали чудесным.
   Больше всего ее встревожила скорость, с которой эти паломники довели свою веру до такого предела. Вероятно, они покинули свои дома только в последние несколько недель. До этого у них не было другого выбора, кроме как вести себя как обычные члены светского сообщества. Их вера была желанной, но обязанности, связанные с работой в пустошах, не позволяли так серьезно относиться к религиозным воззрениям. Им пришлось бы жить в семьях и на работе и улыбаться шуткам своих коллег. Но здесь, сейчас, они были свободны. Скорее всего, в их жилах уже текла кровь куэйхистов.
   Рашмика оглянулась на извилистую линию каравана. Там были и другие наклонные поверхности. Если предположить, что на каждой из них находилось примерно одинаковое количество паломников, то в одном караване их могло быть около двухсот. И в любое время на Хеле было много других караванов. Тысячи паломников направлялись к сияющему Пути, и еще тысячи совершали это путешествие пешком, шаг за мучительным шагом.
   Тщетность всего этого, явная жалкая трата ограниченной человеческой жизни вызывали у нее негодование и праведный гнев. Ей хотелось самой вскарабкаться на стойку, чтобы оторвать одного из пилигримов от зрелища, которое приковало к себе, сорвать капюшон с его шлема, прижаться лицом к этому пустому зеркалу и попытаться установить контакт - пока не стало слишком поздно - с любым угасающим проблеском человеческой индивидуальности, который еще остался. Ей захотелось вогнать камень в лицевую панель, разбив вдребезги веру в мгновение уничтожающей декомпрессии.
   И все же она понимала, что ее гнев был направлен совершенно не по назначению. Она знала, что испытывала к этим паломникам лишь отвращение и презрение из-за того, что, как она боялась, случилось с Харбином. Она не могла громить церкви, поэтому вместо этого хотела громить нежных невинных людей, которых тянуло к ним. Осознав это, она почувствовала вторичное отвращение, направленное на саму себя. Она не могла припомнить, чтобы когда-либо испытывала такую сильную ненависть. Это было похоже на то, как если бы внутри нее поворачивалась стрелка компаса, отыскивая направление, в котором двигаться дальше. Ее одновременно восхищало и пугало, что она способна на такую враждебность.
   Рашмика заставила себя успокоиться. За все то время, что она наблюдала за ними, фигуры ни разу не пошевелились. Их темно-коричневые одеяния облегали фигуры в благоговейной неподвижности, как будто различные складки и изгибы ткани были вырезаны из самого твердого гранита опытными каменщиками. На их зеркальных лицах по-прежнему отражался медленно растекающийся пейзаж. Возможно, то, что она не могла разглядеть людей за стеклом, было проявлением доброты.
   Рашмика отвернулась от них и направилась обратно к мосту.
  

ШЕСТНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Шаттл остановился, зависнув в нескольких метрах над водой. Спасательная команда собралась в заднем отсеке и ждала, пока первую лодку, все еще привязанную к шаттлу, осторожно спустят на поверхность воды. Море было бескрайним и темным во всех направлениях, но в то же время спокойным, за исключением области, находящейся непосредственно в зоне действия теплового следа шаттла. Не было ни ветра, ни каких-либо признаков необычной активности жонглеров, а морские течения в этом регионе находились в состоянии обычного сезонного отлива. Айсберг едва ли успел бы сдвинуться с места между обновлениями картографической сети.
   Как только лодка успокоилась, на ее палубу поодиночке спустили первых трех членов команды. Скорпио был первым, за ним последовал сотрудник службы безопасности по фамилии Джаккотте, а Хоури замыкала тройку. Пайки, оружие и снаряжение были спущены в потертых металлических ящиках, которые затем быстро уложили в водонепроницаемые отсеки по бокам лодки. Последним погрузили переносной инкубатор - прозрачный ящик с непрозрачным дном и ручкой для переноски. Его закрепили с особой тщательностью, как будто в нем уже находился ребенок.
   Затем первую лодку отцепили, что позволило Скорпио отвести ее подальше от шаттла. Рев ее мотора, работающего на аккумуляторах, перекрыл громкий шум зависшего шаттла. Затем на воду спустили вторую лодку и дали ей устояться. Васко наблюдал, как в нее опустили еще одного офицера службы безопасности - женщину по имени Уртон, за ней последовал Клавейн. Старик сначала пошатнулся, но быстро обрел равновесие. Затем настала очередь Васко, которого спустили вниз с помощью Блада. Васко ожидал, что другой свин тоже присоединится к ним в операции, но Скорпио приказал тому вернуться в Первый лагерь и позаботиться там обо всем. Единственной уступкой Скорпио было то, что он позволил Бладу добраться так далеко, чтобы помочь с выгрузкой лодок.
   Вниз спустили последние коробки с оборудованием, из-за чего лодка погрузилась в воду еще ниже. Как только ее отцепили, женщина-охранник направила ее к судну Скорпио. Корпуса со скрежетом соприкоснулись. Последовали минуты оживленного перешептывания, пока изделия передавались из рук в руки и равномерно распределялись.
   - Ты готов к этому? - спросила Уртон Васко. - Знаешь, еще не поздно отказаться.
   Она занималась его делом с того момента, как они познакомились, во время совещаний по планированию миссии на "Ностальгии по бесконечности". До этого их пути почти не пересекались: как и Джаккотте, для Васко она была всего лишь еще одним оперативником, на несколько лет старшинства перед ним.
   - Кажется, у вас особые претензии к тому, что я участвую в этой миссии, - сказал он как можно спокойнее. - Это что-то личное?
   - Некоторые из нас заслужили право быть здесь, - сказала она. - Вот и все.
   - А вы думаете, я этого не делал?
   - Ты оказал свину небольшую услугу, - сказала она, понизив голос. - Из-за этого оказался втянутым в нечто большее, чем представляешь на самом деле. Это не значит, что ты автоматически заслуживаешь мое вечное уважение.
   - На самом деле меня не интересует ваше уважение, - сказал Васко. - Что меня интересует, так это ваше профессиональное сотрудничество.
   - Тебе не нужно беспокоиться об этом, - сказала она.
   Он начал что-то говорить, но она уже отвернулась, устанавливая тяжелую пушку Брайтенбаха на фиксирующие стойки, закрепленные вдоль одного борта лодки.
   Васко не знал, чем он заслужил ее враждебность. Было ли это просто из-за того, что он был моложе и менее опытен? Вздохнув, он занялся проверкой и укладкой оборудования. Работа была не из приятных: все чувствительное оборудование - оружие, навигационные и коммуникационные устройства - было покрыто отвратительным серым слоем защитной смазки. Она то и дело попадала ему на руки, превращаясь в липкие веревки.
   Ругаясь себе под нос, вытирая грязь с колен, он едва заметил, как шаттл отчалил, оставив их одних в море.
  
   Они скользили по километрам зеркально-гладкой воды. Слой облаков разошелся клочьями, открывая неровные окна в глубоком черном небе. В них виднелись звезды, но это была одна из тех сравнительно редких ночей, когда ни одна из лун Арарата не показывалась над горизонтом. Единственным источником освещения были фонари. Лодки держались на расстоянии нескольких метров друг от друга, двигаясь бок о бок, и рев их моторов был недостаточно громким, чтобы помешать разговору. Еще в начале экспедиции Васко решил, что лучше всего ему будет говорить как можно меньше, - очевидно, после неохотного одобрения Клавейна. Кроме того, ему было о чем подумать. Он сидел на корточках у борта второй лодки, заряжая и разряжая оружие в каком-то бессмысленном цикле, запечатлевая это действие в мышечной памяти своих рук, чтобы оно происходило без раздумий, когда ему это было нужно. В сотый раз с тех пор, как они отправились в путь, он задавался вопросом, действительно ли дело дойдет до насилия. Возможно, все это окажется колоссальным недоразумением, не более того.
   Однако, по мнению Васко, это было маловероятно.
   Все они читали показания Хоури; все присутствовали на заседании, пока с ней беседовали. Многое из того, что они обсуждали, мало что значило для Васко, но по мере того, как продолжались споры и расспросы, в его сознании начала складываться определенная картина.
   Ясно было только одно: Ана Хоури вернулась из вычислительной матрицы нейтронной звезды Гадес с мертвым Торном и его нерожденным ребенком в утробе. Уже тогда она знала, что означает Аура: нерожденная девочка была не просто ее ребенком, но агентом древних разумов - человеческих и инопланетных, - запертых в святилище матрицы Гадеса. Аура была подарком человечеству, ее разум был загружен информацией, способной изменить ситуацию в войне с ингибиторами. В случае с Силвестом - а казалось вероятным, что она несла в себе часть его воспоминаний в дополнение к запасам знаний - она была актом искупления.
   Хоури также знала, что информация Ауры должна быть доступна как можно быстрее, если она успеет что-то значить. У них не было времени ждать, пока она родится, не говоря уже о том, чтобы она выросла и начала говорить.
   Поэтому, с разрешения Хоури, Ремонтуа внедрил множество хирургических пультов дистанционного управления в головы матери и ребенка, пока Аура была еще в утробе Хоури. Дроны установили конджойнерские импланты как в Ауру, так и в Хоури, что позволило им обмениваться мыслями и опытом. Хоури стала рупором и глазами Ауры: она обнаружила, что видит сны Ауры, не желая или не в состоянии точно определить, где заканчивается Аура и начинается она сама. Мысли ее ребенка просачивались в ее собственные, пронизывая их до такой степени, что не существовало четкого разделения.
   Но эти мысли и переживания по-прежнему трудно поддавались интерпретации. Дочь Хоури была еще неродившимся ребенком; структура ее сознания была неопределенной и наполовину сформировавшейся, а ее ментальная модель внешнего мира неизбежно была расплывчатой. Хоури приложила все усилия, чтобы расшифровать сигналы, но, несмотря на все ее усилия, была понятна только часть того, что она улавливала. Но даже эта часть оказалась жизненно важной. Следуя подсказкам, полученным от Ауры, - извлекая похожие на драгоценные камни крупицы из мешанины сбивающих с толку сигналов, - Ремонтуа значительно усовершенствовал свой арсенал оружия и инструментов. По крайней мере, потенциальное значение Ауры становилось очевидным.
   Но именно тогда в дело вступила Скейди.
   Она прибыла в систему дельты Павлина задолго до того, как ингибиторы завершили уничтожение Ресургема и других планет. Она быстро наладила контакты с представителями человеческого сообщества, которые все еще присутствовали после ухода "Ностальгии по бесконечности". Ее конечной целью оставалось прибрать как можно больше старого оружия, собранного конджойнерами. Но из-за повреждений ее собственного флота и массового скопления ингибиторов Скейди была не в состоянии добиться желаемого грубой силой.
   К тому времени "Зодиакальный свет" завершил самовосстановление, и исследование объекта Гадес людьми подошло к своему логическому завершению. Когда Ремонтуа и его союзники покинули систему, Скейди стала их тенью. Последовали предварительные переговоры, и Скейди задействовала все имеющиеся у нее средства, чтобы защитить эвакуированных от преследующих их элементов ингибиторов. Этот жест был продуманным и рискованным, но ничто другое не убедило бы Ремонтуа в том, что ей можно доверять.
   Но Скейди больше всего на свете хотела, чтобы ей доверяли. Она увидела доказательства применения новых технологий Ремонтуа и поняла, что теперь находится в тактически невыгодном положении. Изначально она пришла забрать оружие тайника, но и новое оружие сгодилось бы не хуже.
   Однако что ее действительно интересовало, так это Аура.
   В течение нескольких месяцев, пока "Зодиакальный свет" и два других корабля конджойнеров мчались к Арарату, Скейди вела тонкую игру с намеками. Она завоевала доверие Ремонтуа, идя на заметные жертвы, обмениваясь информацией и ресурсами. Она сыграла на его старой привязанности к Материнскому гнезду, убедив его, что сотрудничество в их общих интересах. Когда, наконец, Ремонтуа допустил некоторых из конджойнеров, коллег Скейди на борт своего корабля, это казалось всего лишь последним сердечным шагом в постепенной разрядке.
   Но конджойнеры оказались командой похитителей. Убив в процессе десятки людей, они нашли Хоури, накачали ее наркотиками и доставили обратно на корабль Скейди. Там хирурги Скейди прооперировали Хоури, удалив Ауру. Затем плод, находившийся всего на шестом месяце своего развития, был вновь помещен в другую матку. Биокибернетическая поддерживающая конструкция из живой ткани, матка была затем установлена в новом теле, которое Скейди вырастила для себя в Материнском гнезде после того, как отказалась от своего старого, поврежденного. Импланты в голове Ауры были предназначены для связи только со своими аналогами в Хоури, но методы проникновения Скейди быстро свели на нет работу Ремонтуа. Теперь, когда Аура росла внутри Скейди, та подключилась к тому же потоку данных, который уже дал Ремонтуа его новое оружие.
   Она получила свою награду, но даже тогда Скейди оставалась умной. Возможно, даже слишком умной. Ей следовало убить Хоури прямо здесь и сейчас, но в Хоури она увидела еще один способ повлиять на Ремонтуа. Даже после того, как у нее отняли ребенка, Хоури все еще была полезна в качестве потенциальной заложницы. После переговоров Скейди вернула ее Ремонтуа в обмен на дальнейшие технологические уступки. Рано или поздно Аура отдала бы ей все это, но Скейди была не в настроении ждать.
   К тому времени ингибиторы уже почти добрались до них.
  
   Когда корабли, в конце концов, прибыли в район Арарата, битва вступила в новую, тихую фазу. Поскольку люди обострили конфликт, применив новое, едва изученное оружие, ингибиторы приняли ответные меры, разработав свои собственные жестокие стратегии. Это была война с максимальной скрытностью: вся энергия была перенаправлена в необнаруживаемые диапазоны волн. Проецировались фантомные изображения, чтобы сбивать с толку и запугивать. Материя и сила разбрасывались в беспорядке. День за днем, стычка за стычкой, даже час за часом, человеческие группировки то вступали в бой, то выходили из него, в зависимости от мельчайших изменений в прогнозах битвы. Скейди собиралась помочь Ремонтуа только в том случае, если альтернативой было ее гарантированное уничтожение. Рассуждения Ремонтуа были не так уж далеки от истины.
   Но неделю назад Скейди изменила тактику. Ее корвет покинул один из двух оставшихся тяжелых кораблей. Команда Ремонтуа проследила за быстро движущимся кораблем до Арарата, когда он проскользнул между основными фронтами сражения. Анализ пределов ускорения позволил предположить, что на борту находился по крайней мере один человек. Небольшое подразделение сил ингибиторов преследовало корвет, приблизившись к планете гораздо ближе, чем обычно. Казалось, машины поняли, что на карту поставлено что-то важное и что корвет должен быть остановлен любой ценой.
   Они потерпели неудачу, но не раньше, чем повредили корабль конджойнеров. И снова Ремонтуа и его союзникам удалось отследить шатающийся космический корабль, поскольку его системы скрытности то включались, то выходили из строя. Они наблюдали, как корабль прыгнул в атмосферу Арарата, совершив едва контролируемую посадку в море. Не было никаких признаков того, что кто-то на Арарате вообще заметил это.
   Через несколько дней за ним последовала Хоури. Ремонтуа отказался направлять более крупные силы, не тогда, когда было столь мало шансов прорваться мимо ингибиторов на поверхность. Но они согласились, что у маленькой капсулы может быть небольшой шанс. Кроме того, кому-то действительно нужно было сообщить людям на Арарате о том, что происходит, и отправка Хоури убила бы двух зайцев одним выстрелом.
   Васко подумал о том, какая сила духа, должно быть, потребовалась Хоури, чтобы спуститься сюда в одиночку, без всякой гарантии спасения, не говоря уже о том, что она сможет спасти свою дочь. Он задавался вопросом, какое чувство было сильнее: ее любовь к дочери или ненависть, которую она, должно быть, испытывала к Скейди.
   Чем больше он размышлял об этом, тем менее вероятным казалось, что эта ситуация была результатом какого-либо недоразумения. И он очень сомневался, что все это удастся разрешить путем переговоров. Возможно, Скейди и украла Ауру у Хоури, но у нее был элемент неожиданности, и она ничего бы не потеряла, если бы ее попытка привела к смерти матери или ребенка. Но сейчас это было не так. И Скейди - если она все еще жива и если ребенок все еще жив внутри нее - ждала бы их.
   Что нужно сделать, чтобы заставить ее отказаться от Ауры?
   В свете лампы Васко заметил серебристо-серый отблеск в направлении Клавейна и наблюдал, как старик рассматривает нож, который он принес с собой из своего убежища на острове.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика договорилась о личной встрече с квестором Джонсом. Она состоялась сразу после торговой сессии в той же комнате без окон, в которой она побывала с Крозе. Сидя за своим столом, квестор ждал, что она что-нибудь скажет, сложив руки на внушительном брюшке, и его губы выражали подозрение, смешанное со слабым похотливым интересом. Время от времени он совал кусочек еды в пасть своему питомцу, который сидел на столе, как абстрактная скульптура, отлитая из ярко-зеленого пластика.
   Изучая его, Рашмика задавалась вопросом, насколько хорошо он умеет отличать правду от лжи. С некоторыми людьми это было трудно.
   - Она настойчивая маленькая мисс, Пепперминт, - сказал квестор. - Предупредил, чтобы она не лезла на крышу, и не прошло и двух часов, как она была там. Как ты думаешь, что нам с ней делать, а?
   - Если вы не хотите, чтобы люди поднимались на крышу, вам следует немного усложнить доступ туда, - сказала Рашмика. - В любом случае, мне не особенно нравится, когда за мной шпионят.
   - Я обязан защищать своих пассажиров, - сказал он. - Если вам это не нравится, вы можете уйти с мистером Крозе, когда он вернется в пустоши.
   - На самом деле, я хочу остаться на борту, - сказала Рашмика.
   - Вы хотите сказать, что желаете совершить паломничество к Пути?
   - Нет. - Она скрыла свое отвращение при мысли о людях на стеллажах. Она узнала, что их называют наблюдателями. - Нет, не это. Я хочу отправиться в Путь и найти там работу. Но паломничество не имеет к этому никакого отношения.
   - Ммм. Мы уже ознакомились с вашим профилем навыков, мисс Элс.
   Ей не понравилось, что он запомнил ее фамилию. - Мы почти не обсуждали это, квестор. Я не думаю, что вы можете дать объективную оценку моим способностям, основываясь на одном коротком разговоре.
   - Вы сообщили мне, что вы ученая.
   - Верно.
   - Так возвращайтесь в пустоши и продолжайте свои изыскания. - Он постарался выглядеть и звучать разумно. - Что может быть лучше для дальнейшего изучения скаттлеров, чем то самое место, где были обнаружены их реликвии?
   - Там невозможна наука, - сказала она. - Никого не волнует, что означают реликвии, пока за них можно выручить хорошие деньги. Никого не интересует картина в целом.
   - А вас, я так понимаю, интересует?
   - У меня есть теории относительно скаттлеров, - сказала она, полностью осознавая, насколько не по годам зрелыми кажутся ее слова, - но для дальнейшего прогресса мне нужен доступ к надлежащим данным, которыми располагают археологические группы, спонсируемые церковью.
   - Да, мы все знаем об этих группах. Но разве они не в состоянии создавать свои собственные теории? Прошу прощения, мисс Элс, но почему вы считаете, что семнадцатилетняя девушка способна по-новому взглянуть на этот вопрос?
   - Потому что у меня нет личной заинтересованности в поддержании взглядов куэйхистов, - сказала Рашмика.
   - Что бы это могло быть?
   - Что скаттлеры - это второстепенная деталь, не имеющая отношения к более глубокому вопросу об исчезновениях, или, в лучшем случае, напоминание о том, что может случиться с нами, если мы не пойдем по пути куэйхистов к спасению.
   - Нет сомнений в том, что им было отказано в спасении, - сказал квестор, - но то же самое произошло и с восемью или девятью другими инопланетными культурами. Я забыл, каковы последние данные. Очевидно, что здесь нет никакой особой тайны. Местные подробности об этом конкретном исчезнувшем виде, их истории, обществе и так далее, конечно, еще нуждаются в изучении, но то, что с ними случилось в конечном итоге, не вызывает сомнений. Мы все слышали рассказы пилигримов из эвакуированных систем, мисс Элс, истории о машинах, появляющихся из тьмы между звездами. Теперь, похоже, наша очередь.
   - Предполагается, что скаттлеры были уничтожены ингибиторами? - спросила она.
   Он бросил крошку в замысловатый ротик своего животного. - Делайте выводы сами.
   - Это все, что я когда-либо делала, - сказала она. - И я прихожу к выводу, что то, что произошло здесь, было другим.
   - Что-то уничтожило их, - сказал квестор. - Вам этого недостаточно?
   - Я не уверена, что это было то же самое, что уничтожило амарантян или любую другую культуру. Если бы были задействованы ингибиторы, как вы думаете, они оставили бы этот спутник нетронутым? Они могли испытывать угрызения совести по поводу уничтожения планеты, места с устоявшейся биосферой, но безвоздушного спутника, подобного Хеле? Они превратили бы его в кольцевую систему или облако радиоактивного пара. И тем не менее, кто бы или что бы ни прикончило скаттлеров, оно и близко не было к такой тщательности. - Она замолчала, опасаясь раскрыть слишком многое из своего заветного тезиса. - Это была спешная работа. Они слишком многое оставили после себя. Как будто они хотели оставить сообщение, возможно, предупреждение.
   - Вы ссылаетесь на совершенно новую причину космического вымирания, не так ли?
   Рашмика пожала плечами. - Если этого требуют факты.
   - Вас не очень беспокоит неуверенность в себе, не так ли, мисс Элс?
   - Я знаю только, что исчезновения и скаттлеры, должно быть, связаны между собой. Как и все остальные. Те просто слишком напуганы, чтобы признать это.
   - А вы нет?
   - Меня привели на Хелу не просто так, - сказала она, и слова слетели с ее губ, как будто их произносил кто-то другой.
   Квестор посмотрел на нее долгим, неприязненным взглядом. - И этот крестовый поход, - сказал он, - это стремление докопаться до истины, независимо от того, сколько врагов вы наживете, - вот почему вы так стремитесь достичь Постоянного пути?
   - Есть и другая причина, - тихо сказала она.
   Квестор, казалось, не услышал ее. - Вы проявляете особый интерес к Первым адвентистам, не так ли? Я заметил это, когда упомянул о своей роли легата.
   - Это самая старая из церквей, - сказала Рашмика. - И, полагаю, одна из самых больших.
   - Самая большая. Первый адвентистский орден управляет тремя кафедральными соборами, в том числе самым большим и тяжелым.
   - Я знаю, что у них есть археологическая исследовательская группа, - сказала она. - Я написала им. Конечно, там для меня найдется какая-нибудь работа.
   - Значит, вы хотите продвигать свою теорию и вводить всех в заблуждение?
   Она покачала головой. - Я бы работала спокойно, делая то, что нужно. Это не помешало бы мне изучить материал. Мне просто нужна работа, чтобы я могла посылать домой немного денег и навести кое-какие справки.
   Он вздохнул, как будто мир и все его беды теперь были на его совести. - Что именно вы знаете о соборах, мисс Элс? Я имею в виду, в физическом смысле.
   Она почувствовала, что на этот раз вопрос был искренним. - Это движущиеся сооружения, - сказала она, - гораздо крупнее этого каравана, гораздо медленнее... но все равно это машины. Они движутся вокруг Хелы по экваториальной дороге, которую мы называем Постоянным путем, совершая оборот каждые триста двадцать стандартных дней.
   - И в чем же цель этого кругосветного плавания?
   - Для того, чтобы Халдора всегда была в небе, в зените. Мир движется под соборами, но соборы компенсируют это движение.
   На губах квестора промелькнула улыбка. - А что вы знаете о движении соборов?
   - Оно медленное, - ответила она. - В среднем, соборам приходится двигаться со скоростью ребенка, чтобы совершить полный оборот по Хеле за триста двадцать дней. Трети метра в секунду вполне достаточно.
   - Это не кажется быстрым, не так ли?
   - На самом деле, нет.
   - Уверяю вас, это происходит, когда на вас надвигается несколько сотен метров металла по вертикали, и вам нужно выполнить работу, которая включает в себя уход с дороги в последний возможный момент, прежде чем вы попадете под тяговые пластины. - Квестор Ратленд Джонс наклонился вперед, прижавшись животом к столу и сцепив пальцы перед собой. - Постоянный путь - это дорога из уплотненного льда. С некоторыми осложнениями, она опоясывает планету подобно ленте. Она никогда не бывает шире двухсот метров, а часто и намного уже. Однако даже небольшой собор может достигать пятидесяти метров в поперечнике. Самые большие из них - например, собор "Леди Морвенна" - вдвое шире. И поскольку все соборы хотят расположиться в математически точном месте на Пути, соответствующем тому, что Халдора находится точно в зените, прямо над головой, возникает определенная степень... - его голос стал насмешливо-игривым, - ...конкуренции за доступное пространство. Конфликты между конкурирующими церквями, даже теми, которые связаны экуменическими протоколами, могут быть на удивление ожесточенными. Диверсии и мошенничество не являются чем-то неслыханным. Даже среди соборов, принадлежащих одной церкви, все еще существует определенная степень шутливого соперничества.
   - Я не уверена, что понимаю вашу точку зрения, квестор.
   - Я имею в виду, что повреждение Пути - преднамеренный акт вандализма - не является чем-то необычным. Соборы могут оставлять препятствия на своем пути или нарушать целостность самого Пути. И сама Хела тоже вносит свой вклад. Снежные бури... ледяные потоки... извержения вулканов... все это может сделать Путь временно непроходимым. Вот почему в соборах постоянно работают бригады путейцев. - Он пристально посмотрел на Рашмику. - Бригады работают впереди соборов. Не слишком далеко впереди, иначе они рискуют, что их хорошая работа будет использована конкурентами, но ровно настолько, чтобы их задачи были выполнены до прибытия заказчиков. Не буду скрывать: работа сложная и опасная. Но эта работа требует некоторых навыков, о которых вы упомянули. - Он постучал пухлыми пальцами по столу. - Работа в вакууме, на льду. Использование режущих и взрывных инструментов. Программирование сервиторов для выполнения наиболее опасных задач.
   - Это не та работа, которую я имела в виду, - сказала Рашмика.
   - Нет?
   - Как я уже сказала, думаю, что мои навыки нашли бы гораздо лучшее применение в канцелярской сфере, например, в одной из археологических исследовательских групп.
   - Возможно, это так, но вакансии в этих группах действительно редки. С другой стороны, в силу самого характера работы, в группах по очистке территорий вакансии, как правило, продолжают открываться.
   - Потому что люди продолжают умирать?
   - Это тяжелая работа. Но это работа. И даже при выполнении работ по расчистке существуют определенные риски. Не составит особого труда найти для вас что-то менее опасное, чем установка взрывателей, что-то, где вам, возможно, даже не придется носить защитный скафандр в течение всего дня. И это может занять вас до тех пор, пока в одной из исследовательских групп что-нибудь не прояснится.
   Рашмика прочла по лицу квестора. До сих пор он ей не лгал. - Это не то, чего я хотела, - сказала она, - но если это все, что предлагается, мне придется согласиться. Если я скажу, что готова выполнять такую работу, не могли бы вы найти мне вакансию?
   - Если бы я чувствовал, что смогу жить в согласии с самим собой после этого... тогда да, осмелюсь сказать, что смог бы.
   - Уверена, что вы бы прекрасно спали по ночам, квестор.
   - А вы уверены, что это то, чего вы хотите?
   Она кивнула, прежде чем начали проявляться ее собственные сомнения. - Если бы вы могли начать приготовления, я была бы признательна.
   - Всегда можно попросить об одолжении, - сказал он. - Но есть кое-что, о чем я должен упомянуть. Вас ищут люди из Вигридских пустошей. Полиция не может достать вас здесь, но ваше отсутствие было замечено.
   - Это меня не удивляет.
   - Ходили слухи о цели вашей миссии. Некоторые говорят, что это как-то связано с вашим братом. - Зеленое существо подняло голову, словно внезапно заинтересовавшись разговором. Рашмика заметила, что у него определенно не хватало одной из передних конечностей. - Харбин Элс, - продолжил квестор. - Так его зовут, верно?
   Очевидно, не было смысла притворяться, что это не так. - Мой брат отправился искать работу на Пути, - сказала она. - Они солгали ему о том, что произойдет, сказали, что не будут вливать в него кровь настоятеля. Больше мы его никогда не видели.
   - И теперь вы чувствуете необходимость выяснить, что с ним стало?
   - Он был моим братом, - сказала она.
   - Тогда, возможно, это может вас заинтересовать. - Квестор сунул руку под стол и достал сложенный лист бумаги. Он подтолкнул письмо к ней. Зеленое существо наблюдало, как оно скользит по столу.
   Она взяла письмо и провела большим пальцем по красной восковой печати, скреплявшей его. На печати был изображен скафандр, руки которого были раскинуты, как на распятии, и от которого исходили лучи света. Печать была сломана; она лишь неплотно прилегала к бумаге с одной стороны соединения.
   - Что это? - спросила она, внимательно вглядываясь в его лицо.
   - Это пришло по официальным каналам, от "Леди Морвенны". Это печать Часовой башни.
   Эта часть была правдой, подумала она. Или, по крайней мере, квестор искренне верил, что это так. - Когда?
   - Сегодня.
   Но это была ложь.
   - Адресовано мне?
   - Мне велели убедиться, что вы это увидели. - Он опустил глаза, не желая встречаться с ней взглядом. По его лицу было трудно что-либо прочесть.
   - Кто?
   - Никто... Я... - И снова он солгал. - Я просмотрел это. Не подумайте обо мне плохо - я просматриваю всю корреспонденцию, которая проходит через караван. Это вопрос безопасности.
   - Тогда вы знаете, что там написано?
   - Думаю, вам следует прочитать это самой, - сказал он.
  

СЕМНАДЦАТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Постукивание трости знаменовало продвижение главного хирурга по железным коридорам великого собора. Даже в тех частях собора, где были слышны двигатели и тяговые механизмы, о его приближении слышали задолго до того, как он появлялся сам. Его шаги были размеренными, как удары метронома, постукивание трости подчеркивало ритм, железо ударялось о железо. Он двигался с нарочитой паукообразной медлительностью, давая любопытным и праздношатающимся время разойтись. Иногда он замечал, что за металлическими колоннами или решетками прячутся наблюдатели, которые шпионят за ним, считая себя незаметными. Чаще всего он был уверен, что выполняет свои поручения незамеченным. За долгие годы его службы у Куэйхи жителям собора стало ясно одно: бизнес Грилье - не предмет для любопытства.
   Но иногда те, кто убегал от него, делали это по другим причинам, а не из-за приказа не совать нос в его работу.
   Он добрался до винтовой лестницы, железной конструкции, уходящей вниз, в лязгающие глубины Движущей силы. Лестница звенела, как камертон, по которому ударили. Либо она улавливала вибрацию от машин внизу, либо кто-то просто воспользовался ею, чтобы сбежать от Грилье.
   Он перегнулся через балюстраду, вглядываясь в середину лестницы. Двумя витками ниже по перилам торопливо скользили пухлые пальцы. Это был нужный человек? Вполне вероятно.
   Напевая что-то себе под нос, Грилье отпер защитную калитку, которая позволяла попасть на лестницу. Он захлопнул ее острым концом трости и начал спускаться. Он не торопился, давая каждой паре шагов отдаться эхом, прежде чем перейти к следующей ступеньке. Он постукивал тростью по балясинам, сообщая мужчине, что приближается и что пути к отступлению нет. Грилье знал устройство Движущей силы так же хорошо, как знал внутренности каждой секции собора. Он опечатал все остальные лестничные клетки ключом от Часовой башни. Это был единственный путь наверх или вниз, и он обязательно закроет его, как только доберется до самого низа. Когда он спускался, его тяжелый медицинский чемоданчик ударялся о бедро, в полной синхронности с постукиванием трости.
   Машины на нижних этажах пели все громче, когда он приближался к ним. В соборе не было такой части, где не было бы слышно этих скрежещущих механизмов, если не было других звуков. Но на высоких уровнях шуму от двигателей и тяговых систем приходилось конкурировать с органной музыкой и голосами постоянно поющего хора. Вскоре разум отфильтровал этот слабый фоновый компонент.
   Не здесь. Грилье услышал пронзительный вой турбин, от которого у него заныли зубы. Он услышал низкий лязг и глухие удары массивных шарнирных кривошипов и эксцентриков. Он услышал, как скользят поршни, открываются и закрываются клапаны. Он услышал треск реле, негромкие голоса технического персонала.
   Он спустился, постукивая тростью, с аптечкой наготове.
   Грилье дошел до самого нижнего витка спирали. Калитка на выходе заскрипела на петлях: она была не заперта. Видимо, кто-то очень торопился. Он переступил порог и поставил аптечку между ботинками. Он достал ключ из нагрудного кармана и запер воротца, чтобы никто не смог подняться с этого уровня. Затем он взял аптечку и продолжил свой неторопливый путь.
   Грилье огляделся. Беглеца нигде не было видно, но вокруг было полно мест, где мог спрятаться человек. Грилье это не беспокоило: со временем он обязательно найдет толстопалого беглеца. Он мог позволить себе несколько мгновений осмотреться, отдохнуть от своей обычной рутины. Он не так уж часто бывал здесь, и это место всегда производило на него впечатление.
   Движущая сила располагалась в одном из самых больших помещений собора, на самом низком уровне с нормальной атмосферой. Это помещение занимало всю двухсотметровую длину движущейся конструкции. Оно имело сто метров в ширину и пятьдесят метров от пола до великолепного сводчатого потолка. Большая часть свободного пространства была заполнена механизмами, за исключением промежутков вдоль стен и еще примерно дюжины метров под потолком. Оборудование было огромным: ему недоставало безличной, абстрактной необъятности механизмов космического корабля, но зато было что-то более интимное и, следовательно, более угрожающее лично ему. Механизм размером с космический корабль был огромным и забюрократизированным: он просто не замечал людей. Если они оказывались не на той стороне, они просто переставали существовать, уничтожаясь в одно безболезненное мгновение. Но каким бы огромным ни был механизм Движущей силы, он также был достаточно мал, чтобы предупреждать людей. Если они встанут у него на пути, то могут оказаться искалеченными или раздавленными.
   Это не будет безболезненным и не произойдет мгновенно.
   Грилье ударил тростью по бледно-зеленому корпусу турбины. Сквозь трость он почувствовал мощное гудение захваченной энергии. Он подумал о вращающихся лопастях, черпающих энергию из перегретого пара, выбрасываемого атомным реактором. Все, что требовалось, - это найти трещину в одной из лопастей, и турбина могла разлететься на части в любой момент, принося смерть всем, кто находился в радиусе пятидесяти метров. Такое случалось время от времени; обычно он спускался, чтобы навести порядок. На самом деле все это было довольно захватывающе.
   Реактор - атомная электростанция собора - был самой крупной единицей оборудования в зале, размещенной под куполом бутылочно-зеленого цвета в задней части помещения. Самое приятное, что вы могли бы сказать о нем, это то, что он работал и был дешевым. На Хеле не было ядерного топлива, которое можно было бы добывать, но ультра обеспечили его запас. Возможно, это грязно и опасно, но более экономично, чем антивещество, и с ним проще работать, чем с термоядерной электростанцией. Они провели расчеты: для переработки местного льда в термоядерное топливо потребовалась бы установка предварительной обработки, такая же большая, как вся существующая двигательная установка. Но собор уже вырос настолько, насколько это было возможно, учитывая размеры Пути и Лестницы Дьявола. Кроме того, реактор работал и обеспечивал собор всей необходимой энергией, а работники реактора не так уж часто болели.
   Из верхушки реактора торчал клубок паропроводов высокого давления. Сверкающие серебристые трубы пересекали всю камеру, образуя необъяснимые крутые изгибы и прямые углы. Они подавали пар в тридцать две турбины, расположенные друг над другом в два ряда, каждый ряд был длиной в восемь турбин. Подиумы, смотровые площадки, подъездные туннели, лестницы и лифты для оборудования окружали всю эту гудящую массу. Турбины были динамо-машинами, преобразующими пар в электрическую энергию. Они подавали электрическую энергию на двадцать четыре главных тяговых двигателя, которые располагались над турбинами в два ряда по двенадцать штук. Тяговые двигатели, в свою очередь, преобразовывали электрическую энергию в механическую мощь, приводя в движение огромные коленчатые и шарнирные механизмы, которые в конечном итоге двигали сам собор. В любой момент времени полезную нагрузку несли только десять из двенадцати двигателей с каждой стороны: запасной комплект работал вхолостую, готовый к подключению в случае необходимости отключения другого двигателя или группы двигателей для капитального ремонта.
   Сами механизмы проходили над головой, простираясь от тяговых двигателей к стенам с обеих сторон. Они проходили через стены с помощью герметичных прокладок, расположенных в точных точках равновесия качающихся основных соединительных тяг. Как выяснил Грилье, с прокладками были большие проблемы: они постоянно выходили из строя, и их приходилось заменять. Но так или иначе механическое движение, создаваемое внутри зала Движущей силы, должно было передаваться за пределы стен, в вакуум.
   Над ним с медлительностью, похожей на сон, соединительные стержни двигались взад-вперед, вверх-вниз согласованными волнами, начиная с передней части камеры и двигаясь в обратном направлении. Сложное устройство из небольших кривошипов и эксцентриков соединяло стержни друг с другом, синхронизируя их движения. Подвесные мостики, проложенные между огромными металлическими лонжеронами, позволяли рабочим смазывать стыки и проверять места возможного разрушения на предмет усталости металла. Это была рискованная работа: одно мгновение невнимательности - и смазка окажется совсем не там.
   Конечно, была не только Движущая сила. Гораздо больше. Где-то был даже небольшой литейный цех, работавший день и ночь над изготовлением запасных частей. Самые крупные компоненты приходилось изготавливать на заводах рядом с Путем, но на закупку и доставку таких запасных частей всегда требовалось время. Мастера из Движущей силы очень гордились своей изобретательностью, когда дело доходило до ремонта чего-либо в кратчайшие сроки или ввода детали в эксплуатацию для выполнения функций, отличных от запланированных. Они знали, в чем суть: собор должен был продолжать двигаться, несмотря ни на что. Никто не требовал от них многого - в конце концов, собор должен был двигаться всего лишь на треть метра в секунду. Вы могли бы ползти и быстрее. Дело было не в скорости, а в том, что собор никогда, ни за что не должен был останавливаться.
   - Главный хирург, могу я вам чем-нибудь помочь?
   Грилье отследил источник голоса: кто-то смотрел на него с одного из мостков наверху. Мужчина был одет в серый комбинезон Движущей силы и держался за поручень в перчатках большого размера. Его круглая голова посинела от щетины, на воротнике был повязан грязный шейный платок. Грилье узнал в мужчине Глаура, одного из начальников смены.
   - Возможно, вы могли бы спуститься сюда на минутку, - сказал Грилье.
   Глаур немедленно подчинился, пересек мостик и исчез среди машин. Грилье лениво постукивал тростью по металлическому полу, ожидая, пока мужчина спустится вниз.
   - Что-то случилось, главный хирург? - спросил Глаур, когда тот появился.
   - Я ищу кое-кого, - сказал ему Грилье. Не нужно объяснять, почему. - Ему здесь не место, Глаур. Ты не видел кого-нибудь неожиданного?
   - Например, кого?
   - Хормейстера. Я уверен, ты знаешь этого парня. Пухлые руки.
   Глаур оглянулся на медленно вращающиеся сцепленные стержни. Они двигались, как весла какого-нибудь библейского галеона, управляемого сотнями рабов. Грилье предположил, что Глаур предпочел бы работать наверху, сталкиваясь с предсказуемыми опасностями, связанными с перемещением металла, чем здесь, внизу, разбираться в изменчивых хитросплетениях политики собора.
   - Там кто-то был, - предположил Глаур. - Несколько минут назад я видел, как по залу прошел мужчина.
   - Кажется, он немного спешил, не так ли?
   - Я предположил, что он был по делам Часовой башни.
   - Это было не так. Есть какие-нибудь идеи, где я мог бы его сейчас найти?
   Глаур огляделся. - Возможно, он поднялся по одной из лестниц на основные уровни.
   - Вряд ли. Я думаю, он все еще внизу. В каком направлении он двигался, когда ты его увидел?
   Секундное колебание, которое заметил Грилье. - К реактору, - сказал Глаур.
   - Спасибо. - Грилье энергично постучал тростью и оставил стоять на месте начальника смены, потерявшего свою кратковременную полезность.
   Он последовал за своей добычей к реактору. Он поборол искушение ускорить шаг, продолжая прогуливаться, постукивая тростью по полу или по любому резонирующему предмету, который попадался на пути. Время от времени он переступал через застекленное решетчатое окно в полу и останавливался ненадолго, чтобы понаблюдать, как под ним, двадцатью метрами ниже, проплывает слабо освещенная земля. Движение собора было стабильным, как скала, резкие движения двадцати опорных ступеней были сглажены мастерством таких инженеров, как Глаур.
   Впереди замаячил реактор. Зеленый купол был окружен кольцами переходов, поднимавшихся к вершине. Смотровые окна с массивными заклепками были вставлены в толстое темное стекло.
   Он заметил рукав, исчезающий за изгибом второго переходного мостика от пола.
   - Привет, - позвал Грилье. - Ты здесь, Востад? Я бы хотел поговорить с тобой.
   Нет ответа. Грилье не спеша обошел реактор кругом. Откуда-то сверху, из-за того, что его создателя всегда не было видно, донесся металлический скрежет. Он улыбнулся, пораженный глупостью Востада. В тяговом цехе было сто мест, где можно спрятаться. Обезьяний инстинкт, однако, заставил хормейстера подняться повыше, даже если это означало, что его загонят в угол.
   Грилье добрался до закрытой точки доступа к лестнице. Он переступил через нее и запер за собой калитку. Он не мог взбираться и нести сразу аптечку и трость, поэтому оставил аптечку на полу. Он повесил трость на сгиб руки и стал подниматься по ступенькам, пока не добрался до первого подиума.
   Он обошел его один раз, просто чтобы еще больше нервировать Востада. Тихонько напевая себе под нос, он заглянул за край и полюбовался пейзажем. Время от времени он постукивал тростью по изогнутым металлическим стенкам реактора или по черному стеклу одного из смотровых иллюминаторов. Стекло напомнило ему похожие на смолу осколки в витражном окне собора, и на мгновение он задумался, не из того ли это материала.
   Что ж, перейдем к делу.
   Он снова добрался до лестницы и поднялся на следующий уровень. Он все еще слышал, как убегает та жалкая лабораторная крыса.
   - Востад? Будь хорошим парнем и подойди сюда, ладно? Все это закончится в мгновение ока.
   Беготня продолжалась. Через металл он чувствовал шаги человека, которые передавались прямо по всему реактору.
   - Тогда мне просто придется подойти к тебе самому, не так ли?
   Он начал обходить реактор. Теперь он был на одном уровне с соединительными стержнями. Рядом с ним никого не было, но, если смотреть в укороченном ракурсе, движущиеся металлические стержни были похожи на лезвия ножниц. Он увидел, как несколько техников Глаура сновали среди этого грохочущего оборудования, смазывая и проверяя их. Они казались заключенными в нем, но волшебным образом не пострадали.
   Край штанины мелькнул за поворотом. Беготня ускорилась. Грилье улыбнулся и остановился, перегнувшись через край. Теперь он был уже совсем близко. Он взялся за верхний конец своей трости и повернул набалдашник на четверть оборота.
   - Вверх или вниз? - прошептал он себе под нос. - Вверх или вниз?
   Это был подъем. Он слышал, как грохот поднимается над ним, на следующий уровень подиума. Грилье не знал, радоваться ему или разочаровываться. Сбить с ног, и охота была бы закончена. Мужчина обнаружил бы, что путь к отступлению перекрыт, и Грилье без труда усмирил бы его тростью. Если бы мужчина был послушным, ему потребовалось бы всего минута или две, чтобы ввести ему дополнительную дозу. Эффективно, но что в этом было веселого?
   По крайней мере, теперь он мог побороться за свою ставку. Конечный результат был бы все тот же: человек загнан в угол, выхода нет. Тронь его тростью, и он превратится в пластилин в руках Грилье. Конечно, возникла бы проблема с тем, чтобы спустить его по лестнице, но кто-нибудь из людей Глаура мог бы помочь с этим.
   Грилье поднялся на следующий уровень. Этот мостик был меньше в диаметре, чем два нижних, и располагался ближе к вершине купола реактора. На самой вершине был еще один уровень, к которому вел пологий пандус. Востад поднимался по пандусу, а Грилье наблюдал за ним.
   - Там, наверху, для тебя ничего нет, - сказал главный хирург. - А теперь вернись, и мы обо всем забудем.
   Черт бы его побрал. Но в любом случае Востад был выше всяких похвал. Он достиг вершины и остановился на мгновение, чтобы оглянуться на своего преследователя. Пухлые руки, лицо как у дурачка. Грилье отлично справился со своим противником, хотя особых сомнений у него никогда не было.
   - Оставь меня в покое, - крикнул Востад. - Оставь меня в покое, чертов вурдалак!
   - Палки и камни, - сказал Грилье с терпеливой улыбкой. Он постучал тростью по перилам и начал подниматься по трапу.
   - Ты меня не поймаешь, - сказал Востад. - С меня хватит. Слишком много плохих снов.
   - О, перестань. Небольшой укол, и все закончится.
   Востад ухватился за одну из серебристых паровых труб, выходящих из верхней части купола реактора, и обвился вокруг нее. Он начал карабкаться по ней, цепляясь за металлические ребра трубы. В его продвижении не было ничего изящного или быстрого, но оно было устойчивым и методичным. Планировал ли он это? Грилье задумался. Было ошибкой забыть о паровых трубах.
   Но куда бы он в конечном счете направился? Трубы всего лишь привели бы его обратно по коридору к турбинам и тяговым двигателям. Это могло бы продлить погоню, но в конечном счете все равно было бесполезно.
   Грилье достиг вершины реактора. Востад был примерно в метре над его головой. Он поднял трость, пытаясь ударить Востада по пяткам. Безуспешно, тот был слишком высоко. Грилье повернул набалдашник трости еще на четверть оборота, увеличивая силу оглушения, и коснулся им трубы. Востад вскрикнул, но продолжил движение. Еще четверть оборота трости: максимальный разряд, смертельный на близком расстоянии. Он прижал кончик трости к металлу, и увидел, как Востад судорожно сжал трубу. Мужчина стиснул зубы, застонал, но все же сумел удержаться.
   Грилье бросил трость, заряд был исчерпан. Внезапно все пошло не совсем так, как он планировал.
   - Куда ты идешь? - игриво спросил Грилье. - Спускайся сейчас же, пока не поранился.
   Востад ничего не сказал, просто продолжал ползти.
   - Ты навредишь себе, - сказал Грилье.
   Востад дошел до того места, где его труба изгибалась горизонтально, направляясь через зал к турбинному комплексу. Грилье ожидал, что он остановится на повороте под прямым углом, добившись своего. Но вместо этого Востад извивался на повороте, пока не оказался лежащим на верхней поверхности трубы, обхватив ее руками и ногами. Теперь он был в тридцати метрах от пола.
   Сцена собрала небольшую аудиторию. Около дюжины людей Глаура стояли внизу в зале, глядя на это зрелище. Остальные прервали свою работу среди соединительных стержней.
   - Это дело Часовой башни, - предостерегающе сказал Грилье. - Возвращайтесь к своей работе.
   Работники разошлись, но Грилье знал, что большинство из них по-прежнему внимательно следят за происходящим. Дошла ли ситуация до того, что ему придется обратиться за дополнительной помощью к специалистам по анализу крови? Он надеялся, что нет; для него было предметом личной гордости то, что он всегда сам справлялся с этими вызовами по дому. Но вызов Востада становился все более неприятным.
   Хормейстер преодолел около десяти метров по горизонтали, что вынесло его за пределы периметра реактора. Теперь под ним был только пол. Даже при пониженной гравитации Хелы падение с высоты тридцати метров на твердую поверхность, вероятно, не оставило бы его в живых.
   Грилье посмотрел вперед. Труба свисала с потолка на тонких металлических тягах, прикрепленных к увеличенным вариантам ребер жесткости. Ближайшая тяга находилась примерно в пяти метрах от Востада. Он никак не мог обойти ребра.
   - Хорошо, - сказал Грилье, повышая голос, чтобы перекричать шум тяговых механизмов. - Ты высказал свою точку зрения. Мы все немного посмеялись. А теперь поверни, и мы все обсудим разумно.
   Но Востад уже не мог сдерживаться. Он добрался до ребра и пытался перелезть через него, перенеся большую часть своего веса на одну сторону трубы. Грилье наблюдал за происходящим, с ошеломляющей неизбежностью понимая, что у Востада ничего не получится. Это было бы трудным упражнением даже для ловкого молодого человека, а Востад не был ни тем, ни другим. Теперь он обвился вокруг препятствия, одна нога бесполезно свисала с борта, другая пыталась поддерживать равновесие, одна рука держалась за металлическую опору, а другая нащупывала ближайшее ребро с другой стороны. Он потянулся, пытаясь дотянуться до ребра. Затем поскользнулся, и обе ноги соскользнули с трубы. Он повис, удерживаясь одной рукой, а другой размахивая в воздухе.
   - Не двигайся! - крикнул Грилье. - Не двигайся, и с тобой все будет в порядке. Если перестанешь двигаться, то сможешь продержаться там до прибытия помощи!
   Опять же, здоровый молодой человек мог бы продержаться там до прибытия спасателей, даже повиснув на одной руке. Но Востад был крупным, мягким человеком, которому никогда раньше не приходилось использовать свои мускулы.
   Грилье наблюдал, как оставшаяся рука Востада соскользнула с металлической опоры. Он видел, как Востад упал на пол тягового зала, ударившись об него с глухим стуком, который был почти заглушен постоянным фоновым шумом. Не было слышно ни крика, ни вздоха от потрясения. Глаза Востада были закрыты, но по выражению его запрокинутого лица можно было предположить, что смерть наступила мгновенно.
   Грилье взял свою трость, повесил ее на сгиб руки и начал спускаться обратно по ряду пандусов и лестниц. У подножия реактора он поднял свою аптечку и отпер входную дверь. К тому времени, как он добрался до Востада, вокруг тела собралось с полдюжины рабочих Глаура. Он хотел было прогнать их, но передумал. Пусть понаблюдают. Пусть увидят, что такое работа с кровью.
   Он опустился на колени рядом с Востадом и открыл аптечку. От нее повеяло холодом. Она была разделена на два отделения. В верхнем лотке лежали шприцы с красными дозами, только что приготовленные для инъекций. На них были указаны серотип и штамм вируса. Один из них предназначался для Востада, и теперь ему предстояло отправиться в новое место.
   Он отогнул рукав Востада. Есть ли еще слабый пульс? Это облегчило бы работу. Это всегда было непростым делом - брать кровь у мертвых. Даже недавно умерших.
   Он потянулся ко второму отделению, в котором хранились пустые шприцы. Он символически поднес один из них к свету.
   - Господь дарует, - сказал Грилье, вводя шприц в одну из вен Востада и начиная брать кровь. -И иногда, к сожалению, Господь забирает.
   Он наполнил три шприца, прежде чем закончил.
  
   Грилье запер за собой дверь, ведущую на винтовую лестницу. Поразмыслив, он решил, что неплохо было бы сбежать из агрессивной тишины тягового зала. Иногда ему казалось, что это место - собор в соборе, со своими неписаными правилами. Он мог управлять людьми, но там, внизу, среди машин, он чувствовал себя не в своей тарелке. Он пытался извлечь максимум пользы из дела с Востадом, но все знали, что он пришел не брать кровь, а отдавать ее.
   Прежде чем подняться дальше, он остановился в одном из мест для переговоров, чтобы вызвать бригаду из лаборатории анализа крови, которая должна была заняться телом. Позже ему предстояло ответить на вопросы, но не те, которые могли бы помешать ему выспаться.
   Грилье прошел через главный зал, направляясь к Часовой башне. Он шел длинным обходным путем, не особенно торопясь увидеть Куэйхи после фиаско с Востадом. Кроме того, у него вошло в привычку хотя бы раз обойти зал, прежде чем подняться или спуститься вниз. Это было самое большое открытое пространство в соборе и единственное - за исключением тягового зала, - где он мог избавиться от легкой клаустрофобии, которую испытывал в любой другой части движущегося сооружения.
   Зал неоднократно перестраивался и расширялся по мере того, как сам собор рос до своих нынешних размеров. Сейчас постороннему взгляду было мало что заметно из той истории, но, пережив большинство изменений, Грилье увидел то, что другие, возможно, пропустили. Он заметил едва заметные шрамы в тех местах, где были демонтированы и перемещены внутренние стены. Он увидел отметину прилива там, где раньше был гораздо более низкий потолок. Прошло тридцать или сорок лет с тех пор, как был построен новый собор - это было грандиозное мероприятие для безвоздушной среды Хелы, особенно с учетом того, что старое помещение оставалось занятым на протяжении всего процесса, и собор, конечно же, все это время перемещался. Тем не менее, за все время реконструкции хор не пропустил ни одной ноты, и число смертей среди строителей оставалось относительно низким.
   Грилье ненадолго задержался у одного из витражей в правой части собора. Раскрашенное сооружение возвышалось над ним на десятки метров. Оно было обрамлено рядом разделенных каменных арок с окном-розой на самом верху. Архитектурный каркас собора, тяговые механизмы и внешняя облицовка обязательно состояли в основном из металла, но большая часть интерьера была облицована тонким слоем декоративной каменной кладки. Некоторая ее часть была изготовлена из местных минералов Хелы, но остальное - нежные камни бисквитного оттенка и сочный бело-розовый мрамор - были ввезены ультра. Поговаривали, что некоторые из камней были даже взяты из соборов на Земле. Грилье отнесся к этому с большой долей скептицизма: более чем вероятно, что они были доставлены с ближайшего подходящего астероида. То же самое было и со спрятанными в нишах, освещенных свечами, святыми реликвиями, с которыми он столкнулся во время своего путешествия. Можно было только догадываться, сколько им на самом деле лет, были ли они изготовлены вручную средневековыми мастерами или собраны в нано-кузницах фабрик.
   Но независимо от происхождения каменной кладки, обрамлявшей витраж, он был прекрасен. При правильном освещении он не только сиял сам по себе, но и передавал это великолепие всему и каждому в зале. Детали оформления окна едва ли имели значение - оно все равно было бы красивым, если бы кусочки цветного, герметичного стекла были расположены в случайном калейдоскопическом порядке, - но Грилье обратил особое внимание на изображение. Оно время от времени менялось под руководством самого Куэйхи. Когда Грилье время от времени было трудно напрямую понять этого человека (а это случалось все чаще), окна давали ему параллельный взгляд на душевное состояние Куэйхи.
   Возьмем, к примеру, сейчас: когда он в последний раз обращал внимание на это окно, оно было сосредоточено на Халдоре, показывая стилизованный вид газового гиганта, выполненный в виде кружащихся кусочков охры и коричневого цвета. Планета была изображена на голубом фоне, усеянном желтыми вкраплениями окружающих звезд. На переднем плане был изображен скалистый ландшафт, созданный контрастными белыми и черными вкраплениями, с золотыми очертаниями разбитого корабля Куэйхи, находящегося среди валунов. Сам Куэйхи был изображен снаружи корабля, в мантии и с бородой, стоящим на коленях и умоляюще воздевающим руку к небесам. До этого, вспоминал Грилье, в окне был виден собор, изображенный спускающимся по зигзагообразному пандусу Лестницы Дьявола, выглядящий для всего мира как крошечный парусный корабль, подброшенный штормом, все остальные соборы отстают, а в небе виднеется немного уменьшенное изображение Халдоры.
   Он не был уверен, что помнит бывшее до этого, но ему казалось, что там могла быть более скромная вариация на тему разбившегося корабля.
   Изображения, которые теперь показывались в окне, были достаточно четкими, но оценить их значение для Куэйхи было гораздо сложнее. Вверху, на самом окне-розе, было изображено знакомое лицо Халдоры, обрамленное полосами. Под ним на пару метров простиралось звездное небо, окрашенное от темно-синего до золотого с помощью какой-то хитроумной тонировки стекла. Затем, занимая большую часть высоты окна, возвышался впечатляющий собор - колеблющееся скопление шпилей с вымпелами и контрфорсов, линии сходящейся перспективы которых давали понять, что собор расположен непосредственно под Халдорой. Пока все шло хорошо: весь смысл собора заключался в том, чтобы он располагался точно под газовым гигантом, как показано на рисунке. Но собор в витрине, очевидно, был больше, чем любой другой, который можно было бы найти на Постоянном пути; он был практически цитаделью сам по себе. И - если Грилье не ошибался - он был явно изображен как часть скалистого ландшафта на переднем плане, как будто у него был фундамент, а не тяговые механизмы. Никаких признаков Постоянного пути не было вообще.
   Витрина озадачила его. Куэйхи сам выбирал содержимое витрин, а он обычно очень буквально относился к своему выбору. Сцены могли быть преувеличены, могли даже иметь налет нереальности (например, Куэйхи за пределами своего корабля без скафандра для вакуума), но обычно они имели хотя бы отдаленное отношение к реальным событиям. Но нынешнее содержание окна казалось вызывающим беспокойство метафорическим. Это было все, что было нужно Грилье, поскольку Куэйхи говорил с ним метафорически. Но что еще он мог сказать об огромном, приземленном соборе? Возможно, это символизировало неизменную природу веры Куэйхи. Прекрасно, - сказал себе Грилье: - Сейчас ты думаешь, что можешь его понять, но что, если послания станут еще более туманными?
   Он покачал головой и продолжил свой путь. Он обошел всю левую стену собора, не заметив больше никаких странностей среди окон. По крайней мере, это было облегчением. Возможно, новый дизайн окажется временным отклонением от нормы, и жизнь продолжится в обычном режиме.
   Он обошел собор и встал в тени черного окна. Осколки стекла были невидимы; все, что он мог видеть, - это призрачные арки и колонны, поддерживающие каменную кладку. Дизайн этого окна, несомненно, изменился с тех пор, как он видел его в последний раз.
   Он снова перешел на правую сторону и прошел вдоль половины собора, пока не оказался у основания Часовой башни.
   - Больше откладывать нельзя, - сказал себе Грилье.
  
   Вернувшись в свою каюту в караване, Рашмика вскрыла письмо, сломав уже ослабленную печать. Бумага развернулась. Она была хорошего качества: кремовая и плотная, лучше всего, с чем ей приходилось иметь дело в пустошах. Внутри аккуратным, но наивным почерком было написано короткое сообщение.
   Она узнала почерк.
  
   Дорогая Рашмика,
   Мне очень жаль, что я так долго не выходил на связь. Я услышал твое имя в радиопередачах из региона Вигрид, где говорилось, что ты сбежала из дома. У меня было предчувствие, что ты придешь за мной, пытаясь выяснить, что случилось со мной со времени моего последнего письма. Когда я узнал, что по Пути приближается караван, до которого ты, возможно, смогла бы добраться с некоторой помощью, то был уверен, что ты будешь в нем. Я навел справки и выяснил имена пассажиров, а теперь пишу тебе это письмо.
   Знаю, тебе покажется странным, что я так долго не писал ни тебе, ни кому-либо из членов семьи. Но сейчас все изменилось, и это было бы неправильно. Все, что ты сказала, было правдой. Они с самого начала не говорили правды и дали мне кровь настоятеля, как только я поступил на Путь. Я уверен, что ты могла бы понять это из писем, которые я отправил с самого начала. Сначала я разозлился, но теперь знаю, что все было к лучшему. Что сделано, то сделано, и если бы они были честны, этого бы не случилось. Им пришлось солгать ради общего блага. Сейчас я счастлив, счастливее, чем когда-либо. Я нашел свой долг в жизни, нечто большее, чем я сам, чувствую любовь настоятеля, а вне его - любовь Творца. Я не жду, что тебе все это понравится, Рашмика. Вот почему я перестал писать домой. Я не хотел лгать, но и не хотел никого обижать. Лучше было ничего не говорить.
   С твоей стороны очень любезно и смело прийти за мной. Это значит больше, чем ты можешь себе представить. Но сейчас ты должна вернуться домой, пока я не причинил тебе еще больше боли. Сделай это для меня: вернись домой, в пустоши, и скажи всем, что я счастлив и что люблю их всех. Я ужасно по ним скучаю, но не жалею о том, что сделал. Пожалуйста. Сделай это для меня, хорошо? И прими мою любовь. Помни меня таким, каким я был, как своего брата, а не таким, каким я стал. Тогда все будет к лучшему.
  
   С любовью,
   Твой брат, Харбин Элс.
  
   Рашмика перечитала его еще раз, пытаясь найти скрытый смысл, и отложила в сторону. Она закрыла конверт, но теперь печать не закрывала плотно края.
  
   Грилье понравился вид, если не все остальное. Комната Куэйхи, расположенная на высоте двухсот метров над поверхностью Хелы, представляла собой мансарду с окнами на самом верху Часовой башни. С этой точки обзора можно было видеть почти двадцать километров дороги в обе стороны, а соборы тянулись вдоль нее, словно искусно расставленные украшения. Впереди их было всего несколько, но сзади они простирались далеко за горизонт. Вершины далеких шпилей сверкали с неестественной четкостью предметов в вакууме, обманывая глаз иллюзией, что они гораздо ближе, чем были на самом деле. Грилье напомнил себе, что некоторые из этих шпилей остались почти в сорока километрах позади. Им потребуется тридцать часов или даже больше, чтобы добраться до того места, которое сейчас находится прямо под "Леди Морвенной", - почти день на Хеле. Некоторые соборы остались так далеко позади, что не было видно даже их шпилей.
   Мансарда была шестиугольной в плане, с высокими бронированными окнами на всех шести сторонах. По команде Куэйхи были готовы опуститься металлические жалюзи, блокируя свет в любом направлении. Сейчас комната была полностью освещена, и полосы света и тени падали на каждый предмет и на человека в ней. В комнате было много зеркал, расположенных на подставках, с тщательно подобранными линиями обзора и углами отражения. Когда Грилье вошел, он увидел свое собственное разбитое отражение, появившееся с тысячи сторон.
   Он положил трость на деревянную подставку у двери.
   Кроме Грилье, в мансарде находились еще два человека. Куэйхи, как обычно, полулежал в барочной обивке своей медицинской кушетки. Он был сморщенным, призрачным существом, казавшимся менее материальным при ярком дневном свете, чем в полумраке мансарды с полуприкрытыми ставнями. На нем были огромные черные очки, которые подчеркивали болезненную бледность и худобу его лица. Кушетка размышляла сама с собой, задумчиво жужжа, щелкая и булькая, время от времени вводя дозу лекарства своему клиенту. Большая часть неприятных медицинских процедур была скрыта под алым одеялом, которым он был укрыт до грудной клетки, но время от времени что-то пульсировало по одной из проводящих линий, идущих к его предплечьям или основанию черепа: что-то химически-зеленое или электрически-голубое, что никак нельзя было спутать с кровью. Он не выглядел здоровым человеком. В данном случае внешность не была обманчивой.
   Но, напомнил себе Грилье, именно таким Куэйхи выглядел на протяжении десятилетий. Он был очень старым человеком, который расширял возможности доступных методов продления жизни, испытывая их на пределе возможностей. Но предел всегда был немного недосягаем. Смерть казалась ему порогом, переступить который у него не хватало сил.
   Грилье подумал, что они оба были примерно одного физиологического возраста, когда служили под началом Жасмины на борту "Гностического восхождения". Теперь Куэйхи был намного старше, прожив все последние сто двенадцать лет планетного времени. Грилье, напротив, прожил всего тридцать из этих лет. Условия были достаточно простыми, с щедрыми выплатами, что касалось Грилье.
   - На самом деле ты мне не нравишься, - сказал ему Куэйхи на борту "Гностического восхождения". - Если это еще не было очевидно.
   - Думаю, я понял, в чем дело, - сказал Грилье.
   - Но ты мне нужен. Ты мне полезен. Я не хочу умирать здесь. Не сейчас.
   - Что насчет Жасмины?
   - Уверен, ты что-нибудь придумаешь. В конце концов, она полагается на тебя в отношении своих клонов.
   Это было вскоре после спасения Куэйхи с моста на Хеле. Как только Жасмина получила данные о структуре, она развернула "Гностическое восхождение" и направила его в систему 107 Рыб, выйдя на орбиту вокруг Хелы. На поверхности больше не было мин-ловушек: более позднее расследование показало, что Куэйхи привел в действие единственных трех часовых на всем спутнике, и что они были установлены там и затерялись по меньшей мере столетие назад более ранним и ныне забытым первооткрывателем моста.
   За исключением того, что это было почти правдой, но не совсем. Там был еще один часовой, но только Куэйхи знал об этом.
   Зацикленный на том, что он увидел, и ошеломленный тем, что с ним произошло - чудо его спасения неразрывно сочеталось с ужасом потери Морвенны, - Куэйхи сошел с ума. По крайней мере, так считал Грилье, и за последние сто двенадцать лет ничто не изменило его мнения. Учитывая то, что произошло, и присутствие изменившего восприятие вируса в крови Куэйхи, он подумал, что Куэйхи отделался всего лишь легкой формой помешательства. Он все еще сохранял какую-то связь с реальностью, все еще понимал - с мастерством манипулятора - все, что происходило вокруг него. Просто он смотрел на мир сквозь пелену благочестия. Он посвятил себя святости.
   Разумом Куэйхи понимал, что его вера как-то связана с вирусом в его крови. Но он также знал, что был спасен благодаря поистине чудесному событию. Записи телеметрии с "Доминатрикса" ясно говорили об этом: его сигнал бедствия был перехвачен только потому, что на долю секунды Халдора перестала существовать. В ответ на этот сигнал "Доминатрикс" бросился к Хеле, отчаянно пытаясь спасти его, пока у него не закончился воздух.
   Корабль всего лишь выполнял свой долг, мчась на максимальной тяге, чтобы как можно быстрее достичь Хелы. Ограничения по ускорению, которые были бы установлены, если бы на борту находился Куэйхи, были проигнорированы. Но тупой разум корабля не принял во внимание Морвенну.
   Когда Куэйхи вернулся на борт, скафандр молчал. Позже, в отчаянии - часть его уже знала, что Морвенна мертва, - он разрезал толстый металл скафандра. Он запустил руки внутрь, лаская расплющенное красное чудовище внутри, и плакал, когда оно вытекало из его пальцев.
   Даже металлические части ее тела были искорежены.
   Таким образом, Куэйхи выжил, но ужасной ценой. На тот момент его выбор казался достаточно простым. Он мог найти способ отказаться от своей веры, какую-нибудь очистительную терапию, которая удалила бы все следы вируса из его крови. Тогда ему пришлось бы найти рациональное, светское объяснение тому, что с ним произошло. И ему придется смириться с тем, что, хотя он и был спасен чудом, Морвенна - единственная женщина, которую он по-настоящему любил, - ушла навсегда, и что она умерла ради того, чтобы он мог жить.
   Другой выбор - путь, который он в конечном итоге выбрал, - заключался в принятии. Он подчинил себя вере, признав, что чудо действительно произошло. Присутствие вируса в этом случае было просто катализатором. Это подтолкнуло его к вере, заставило ощутить присутствие Святого Духа. Но на Хеле, когда время подходило к концу, он испытал эмоции, которые были глубже и сильнее, чем все, что когда-либо вызывал у него вирус. Возможно ли, что вирус просто сделал его более восприимчивым к тому, что уже было в нем? Что, каким бы искусственным это ни было, оно позволило ему настроиться на реальный, хотя и слабый сигнал?
   Если это было так, то все имело смысл. Мост что-то значил. Он стал свидетелем чуда, воззвал о спасении и получил его. И смерть Морвенны, должно быть, имела какую-то необъяснимую, но в конечном счете благотворную роль в большом плане, в котором сам Куэйхи был лишь крошечной, тикающей, едва осознаваемой частью.
   - Я должен остаться здесь, - сказал он Грилье. - Я должен оставаться на Хеле, пока не узнаю ответ. Пока он не откроется мне.
   Именно это он и сказал: "откроется мне".
   Грилье улыбнулся. - Ты не можешь здесь оставаться.
   - Я найду способ.
   - Она тебе не позволит.
   Но тогда Куэйхи сделал Грилье предложение, от которого главному хирургу было трудно отказаться. Королева Жасмина была непредсказуемой хозяйкой. Ее настроения, даже после многих лет службы, были для него в значительной степени непонятны. Его отношения с ней характеризовались сильным страхом неодобрения.
   - В конечном счете, она заполучит тебя, - сказал Куэйхи. - Она - ультра. Ты не можешь понять ее, не можешь предугадать ее. Для нее ты просто мебель. Ты удовлетворяешь потребность, но тебя всегда можно заменить. Но посмотри на меня - я такой же простой человек, как и ты, изгой в обществе. Она сама сказала, что у нас много общего.
   - Меньше, чем ты думаешь.
   - Мы не обязаны поклоняться друг другу, - сказал Куэйхи. - Мы просто должны работать вместе.
   - А что я с этого получу? - спросил Грилье.
   - Во-первых, я не стал раскрывать ей твой маленький секрет. О, я все об этом знаю. Это была одна из последних вещей, которые узнала Морвенна, прежде чем Жасмина надела на нее скафандр.
   Грилье внимательно посмотрел на него. - Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   - Я имею в виду фабрику по производству тел, - сказал Куэйхи, - твою маленькую проблему со спросом и предложением. Это не просто удовлетворение ненасытного вкуса Жасмины к свежим телам, не так ли? У тебя ведь тоже есть побочный опыт использования тела. Они нравятся тебе маленькими, неразвитыми. Ты вынимаешь их из резервуара до того, как они станут взрослыми, а иногда даже до того, как они станут детскими, и делаешь с ними разные вещи. Мерзкие, отвратительные вещи. Затем сажаешь их обратно в резервуар и говоришь, что они никогда не были жизнеспособными.
   - У них нет разума, - сказал Грилье, как будто это оправдывало его действия. - В любом случае, что именно ты предлагаешь - шантаж?
   - Нет, просто стимул. Помоги мне избавиться от Жасмины, помоги мне с другими делами, и я позабочусь о том, чтобы никто никогда не узнал о фабрике.
   Грилье тихо спросил: - А как насчет моих потребностей?
   - Мы что-нибудь придумаем, если это то, что нужно, чтобы ты продолжал работать на меня.
   - Почему я должен предпочесть тебя в качестве своего хозяина вместо Жасмины? Ты такой же безумец, как и все остальные.
   - Возможно, - сказал Куэйхи. - Разница в том, что я не склонен к убийству. Подумай об этом.
   Грилье подумал и очень скоро решил, что его краткосрочные интересы лежат за пределами "Гностического вознесения". Он будет сотрудничать с Куэйхи в ближайшем будущем, а затем найдет что-нибудь получше - что-нибудь менее покорное - при первой же возможности.
   И все же он был здесь, более века спустя. Он до смешного недооценил свою собственную слабость. Поскольку в рядах ультра, чьи корабли были битком набиты древними, неисправными гробами для холодного сна, Куэйхи нашел идеальный способ удержать Грилье на службе.
   Но Грилье ничего не знал об этом будущем в первые дни их связи.
   Их первым шагом было подстроить падение Жасмины. Их план состоял из трех этапов, каждый из которых следовало выполнять с большой осторожностью. Цена разоблачения была бы огромной, но - теперь Грилье был уверен - за все это время она ни разу не заподозрила, что два бывших соперника замышляют что-то против нее.
   Однако это не означало, что все шло совсем по плану.
   Сначала на Хеле разбили лагерь. Там были жилые модули, датчики и наземные вездеходы. Несколько ультра прибыли на землю, но, как обычно, их инстинктивная неприязнь к планетной среде заставила их нервничать и стремиться вернуться на свой корабль. Грилье и Куэйхи, напротив, сочли его идеальным местом для укрепления своего непростого союза. И они даже сделали замечательное открытие, которое только помогло их делу. Именно во время своих первых разведывательных вылазок за пределы базы, под присмотром Жасмины, они нашли самые первые реликвии скаттлеров. Теперь, наконец, у них было некоторое представление о том, кто или что построило мост.
   Второй частью их плана было сделать так, чтобы Жасмине стало плохо. Для Грилье, как для мастера фабрики тел, это было тривиальным делом. Он воздействовал на клоны, замедляя их развитие, вызывая новые аномалии и дефекты. Не в силах привязаться к реальности с помощью регулярных порций причиняемой себе боли, Жасмина замкнулась в себе. Ее суждения ухудшились, а восприятие событий стало неопределенным.
   Именно тогда они предприняли третью фазу: восстание. Они намеревались организовать мятеж, захватив "Гностическое восхождение" в своих собственных целях. Там были ультра - бывшие друзья Морвенны, - которые проявляли некоторую симпатию к Куэйхи. Во время своих первоначальных исследований Хелы Куэйхи и Грилье обнаружили четвертого полностью работоспособного часового того же типа, который сбил "Дочь мусорщика". Идея состояла в том, чтобы воспользоваться ошибочным суждением Жасмины и перетащить "Гностическое восхождение" в зону досягаемости оставшегося сторожевого орудия. В обычной ситуации она бы воспротивилась приближению своего корабля на расстояние световых часов к такому месту, как Хела, но зрелище моста и находка реликвий скаттлеров взяли верх над ее лучшими инстинктами.
   Учитывая ожидаемые повреждения от нападения часового - в конечном счете, незначительные, но достаточные, чтобы вызвать панику и замешательство среди экипажа, - корабль был готов к захвату.
   Но это не сработало. Часовой атаковал с большей мощью, чем ожидал Куэйхи, нанеся смертельный урон "Гностическому восхождению". Он хотел вывести корабль из строя и использовать его в своих собственных целях, но вместо этого судно взорвалось, волны взрывов расходились от точек столкновения на его корпусе, пока фронт разрушительной волны не достиг двигателей конджойнеров. На небе Хелы вспыхнули два новых ярких солнца. Когда свет померк, ничего не осталось ни от Жасмины, ни от огромного субсветолета, который привел Куэйхи и Грилье в это место.
   Куэйхи и Грилье оказались на мели.
   Но они не были обречены. У них было все необходимое, чтобы в ближайшие годы выжить на Хеле, благодаря уже созданному наземному лагерю. Они начали исследовать планету, выезжая на роверах. Они собирали обломки, пытаясь собрать странные инопланетные окаменелости в некое единое целое, но безуспешно. Для Куэйхи это стало навязчивой идеей. Над ним возвышалась загадка Халдоры. Ниже - сводящая с ума таксономическая головоломка о скаттлерах. Он с головой погрузился в изучение обеих загадок, зная, что они каким-то образом связаны, зная, что, найдя ответ, он поймет, почему он был спасен, а Морвенна принесена в жертву. Он верил, что загадки были испытаниями от Бога. Он также верил, что только он по-настоящему способен их разгадать.
   Прошел год, затем другой. Они совершили кругосветное путешествие по Хеле, используя роверы, чтобы проложить приблизительный маршрут. С каждым кругосветным путешествием маршрут становился все более четким. Они совершали экскурсии на север и юг, отклоняясь от экватора к местам наибольшего скопления реликвий скаттлеров. Здесь они совершали раскопки и прокладывали туннели, собирая новые фрагменты головоломки. Однако они всегда возвращались к экватору, чтобы поразмыслить над тем, что обнаружили.
   И однажды, на второй или третий год, Куэйхи осознал нечто важное: он должен был стать свидетелем еще одного исчезновения.
   - Если это повторится, я должен это увидеть, - сказал он Грилье.
   - Но если это произойдет снова - без какой-либо особой причины - тогда ты поймешь, что это не чудо.
   - Нет, - решительно заявил Куэйхи. - Если это произойдет дважды, я буду знать, что Бог хотел показать мне это снова по какой-то причине, что он хотел убедиться в отсутствии моих сомнений в том, что такое уже случалось.
   Грилье решил подыграть. - Но у тебя есть телеметрия от "Доминатрикса". Это подтверждает, что Халдора исчезла. Тебе этого недостаточно?
   Куэйхи отмахнулся от этого замечания. - Цифры в электронных реестрах. Я не видел этого своими глазами. Для меня это кое-что значит.
   - Тогда тебе придется наблюдать за Халдорой вечно. - Грилье поспешно исправился. - Я имею в виду, пока она не исчезнет снова. Но как долго она исчезала в прошлый раз? Меньше, чем на секунду? Меньше, чем на мгновение ока? Что, если ты пропустишь это?
   - Мне придется постараться этого не пропустить.
   - Полгода ты даже не сможешь увидеть Халдору, - заметил Грилье, взмахнув рукой над головой. - Она то поднимается, то опускается.
   - Только если не следовать за ней. В первый раз мы обошли вокруг Хелы меньше чем за три месяца, во второй раз - меньше чем за два. Было бы еще проще путешествовать медленно, не отставая от Халдоры. Треть метра в секунду - вот и все, что для этого потребуется. Продолжайте в том же духе, держитесь ближе к экватору, и Халдора всегда будет над головой. Изменится только ландшафт.
   Грилье в изумлении покачал головой. - Ты уже все продумал.
   - Это было несложно. Мы свяжем роверы, сделаем передвижную смотровую площадку.
   - И будем спать? И моргать?
   - Ты же врач, - сказал Куэйхи. - Ты сам во всем разберешься.
   И он разобрался с этим. От сна можно избавиться с помощью лекарств и нейрохирургии, а также небольшого диализа, чтобы избавиться от яда усталости. Он позаботился и о том, чтобы не моргать.
   - Ирония судьбы, - заметил Грилье Куэйхи. - Вот чем она угрожала тебе в резном скафандре: отсутствием сна и неизменным взглядом на реальность. Но теперь ты этому рад.
   - Все изменилось, - сказал Куэйхи.
   Теперь, когда он стоял в мансарде, годы словно канули в лету. Для Грилье время проходило в виде серии эпизодических снимков, потому что он пробуждался от глубокого сна только тогда, когда был срочно нужен Куэйхи. Он вспомнил то первое медленное кругосветное путешествие, когда роверы, не отставая от Халдоры, плыли вместе, как на плоту. Год или два спустя прибыл еще один корабль: еще больше ультра, привлеченных слабой вспышкой энергии умирающего "Гностического восхождения". Они были любопытны и по природе своей осторожны. Они держали свой корабль на безопасном расстоянии и отправили вниз эмиссаров на малых корабликах. Куэйхи выменял у них запчасти и услуги, в свою очередь предлагая реликвии скаттлеров.
   Десятилетие или два спустя после торгового обмена с первым кораблем прибыл другой. Они были так же осторожны, так же стремились торговать. Реликвии скаттлеров были именно тем, что требовалось рынку. И на этот раз корабль был готов предложить не только запчасти: в его чреве находились спящие, недовольные эмигранты из какой-то колонии, о которой ни Куэйхи, ни Грилье никогда не слышали. Тайна Хелы - слухи о чудесах - заставила их преодолеть световые годы.
   У Куэйхи появились первые ученики.
   Прибыли еще тысячи человек. Десятки тысяч, затем сотни. Для ультра Хела стала прибыльной остановкой в разветвленной, хрупкой сети межзвездной торговли. Центральные миры, старые торговые центры, теперь были недоступны, затронутые чумой и войной. В последнее время, возможно, произошло что-то похуже того и другого. Трудно было сказать наверняка: очень немногие корабли добирались до Хелы из этих мест. Когда они это делали, то приносили с собой сбивчивые истории о существах, появляющихся из межзвездного пространства, свирепых механических созданиях, неумолимых и древних, которые проносились сквозь миры, питаясь органической жизнью, но которые сами по себе были не более живыми, чем часы или механизмы. Те, кто теперь приезжал на Хелу, приходили не только для того, чтобы стать свидетелями чудесных исчезновений, но и потому, что верили, что живут в конце времен и что Хела - это кульминационная точка, место последнего паломничества.
   Ультра привозили их на своих кораблях как платный груз и делали вид, что их не интересует местная ситуация, кроме ее непосредственной коммерческой ценности. Для кого-то это, вероятно, было правдой, но Грилье знал ультра лучше, чем большинство, и ему казалось, что в последнее время он что-то увидел в их глазах - страх, который не имел ничего общего с размером их прибыли и был связан исключительно с их собственным выживанием. Он предположил, что они тоже кое-что видели. Возможно, проблески: призраки, крадущиеся по краю обитаемого пространства. В течение многих лет они, должно быть, считали это россказнями путешественников, но теперь, когда перестали поступать новости из центральных колоний, они начали сомневаться.
   На Хеле теперь были ультра. Согласно условиям торговли, их субсветовым звездолетам не разрешалось приближаться ни к Халдоре, ни к ее обитаемому спутнику. Они собирались на стоянке на окраине системы, отправляя небольшие шаттлы на Хелу. Представители церквей осматривали эти шаттлы, убеждаясь, что на них нет записывающего или сканирующего оборудования, направленного на Халдору. Это был жест, который можно было легко обойти, но ультра оказались на удивление сговорчивыми. Они хотели подыграть, потому что им нужен был бизнес.
   Когда Грилье появился в мансарде, Куэйхи заканчивал переговоры с ультра. - Спасибо, капитан, что уделили мне время, - сказал он, его призрачный голос поднимался серыми спиралями с кушетки жизнеобеспечения.
   - Мне жаль, что мы не смогли прийти к соглашению, - ответил ультра, - но вы понимаете, что безопасность моего корабля должна быть моим главным приоритетом. Мы все знаем о том, что случилось с "Гностическим вознесением".
   Куэйхи развел тонкими пальцами в знак сочувствия. - Ужасное дело. Мне повезло, что я выжил.
   - Итак, мы пришли к выводу.
   Кушетка повернулась к Грилье. - Главный хирург Грилье... Могу я представить капитана Баския с субсветолета "Невеста ветра"?
   Грилье вежливо склонил голову перед новым гостем Куэйхи. Ультра был не таким экстремальным, как те, с которыми раньше сталкивался Грилье, но все равно странным и вызывающим беспокойство по базовым стандартам. Он был очень худым и бесцветным, как какое-то высохшее, обесцвеченное непогодой насекомое, но держался вертикально на кроваво-красном каркасе, украшенном серебряными лилиями. Ультра сопровождал очень крупный мотылек: он порхал перед его лицом, обмахивая его как веером.
   - С удовольствием, - сказал Грилье, ставя на стол аптечку со шприцами, наполненными кровью. - Надеюсь, вы приятно провели время на Хеле.
   - Наш визит был плодотворным, главный хирург. Выполнить последнее пожелание настоятеля Куэйхи невозможно, но в остальном, я полагаю, обе стороны удовлетворены ходом встречи.
   - А другой небольшой вопрос, который мы обсуждали? - спросил Куэйхи.
   - Смертельные случаи во время холодного сна? Да, у нас около двух десятков случаев гибели мозга. В лучшие времена мы, возможно, смогли бы восстановить нервную структуру при правильном медицинском вмешательстве. Однако не сейчас.
   - Мы были бы рады избавить вас от них, - сказал Грилье. - Освободите места в гробах для живых.
   Ультра смахнул мотылька со своих губ. - У вас есть какое-то особое применение этим овощам?
   - Главный хирург интересуется их случаями, - сказал Куэйхи, прерывая Грилье прежде, чем тот успел что-либо сказать. - Ему нравится проводить экспериментальные процедуры нейронной перезаписи, не так ли, Грилье? - Он резко отвернулся, не дожидаясь ответа. - Итак, капитан, нужна ли вам какая-либо особая помощь для возвращения на ваш корабль?
   - Насколько мне известно, никакой, спасибо.
   Грилье выглянул из выходящего на восток окна мансарды. На другом конце остроконечной крыши главного зала находилась посадочная площадка, на которой был припаркован небольшой шаттл. Он был ярко-желто-зеленым, как палочник.
   - С богом, возвращайтесь на стоянку, капитан. Мы ждем отправки этих несчастных жертв в гробах. И я с нетерпением жду возможности иметь с вами дело в другой раз.
   Капитан повернулся, чтобы уйти, но помедлил. Грилье подумал, что он впервые обратил внимание на этот скафандр. Он всегда был здесь, стоял в углу комнаты, как молчаливый лишний гость. Капитан уставился на него, мотылек, порхая, закружился вокруг его головы, а затем продолжил свой путь. Он и представить себе не мог, какое ужасное значение это имело для Куэйхи: место последнего упокоения Морвенны и постоянное напоминание о том, чего ему стоило первое исчезновение.
   Грилье подождал, пока не убедился, что ультра не вернется. - Что все это значило? - спросил он. - Дополнительные вещи, которые он "не смог выполнить"?
   - Обычные переговоры, - сказал Куэйхи, как будто этот вопрос был ниже его достоинства. - Считай, тебе повезло, что ты получишь свои овощи. Теперь - анализ крови, да? Как все прошло?
   - Подожди минутку. - Грилье подошел к стене и нажал на рычаг с медной ручкой. Жалюзи опустились, пропуская лишь узкие полоски света. Затем он наклонился над Куэйхи и снял с него темные очки. Куэйхи обычно не снимал их во время переговоров: отчасти для того, чтобы защитить глаза от яркого света, но также и потому, что без них он представлял собой неприглядное зрелище. Конечно, именно по этой причине он иногда предпочитал их не надевать.
   Под веками, прилегая к коже, как вторые очки, находился тонкий каркас. Вокруг каждого глаза было две оправы, от которых расходились загибающиеся внутрь крючки, чтобы веки не закрывались. В оправы были встроены маленькие распылители, которые каждые несколько минут увлажняли глаза Куэйхи. По словам Грилье, было бы проще вообще удалить веки, но Куэйхи был склонен к покаянию, и неудобство оправы его устраивало. Это было постоянным напоминанием о необходимости быть бдительным, чтобы не пропустить момент исчезновения.
   Грилье взял маленький тампон из медицинского шкафчика в мансарде и вытер следы крови вокруг глаз Куэйхи.
   - Анализ крови, Грилье?
   - Я еще вернусь к этому. Просто расскажи мне, что это была за история с ультра. Почему ты хотел, чтобы он подвел свой корабль поближе к Хеле?
   Зрачки Куэйхи заметно расширились. - Как думаешь, почему я хотел от него именно этого?
   - Не так ли? Почему еще он сказал, что это слишком опасно?
   - Ты слишком много на себя берешь, Грилье.
   Главный хирург закончил приводить его в порядок, затем снова надел очки. - Почему ты вдруг захотел, чтобы ультра были поближе? В течение многих лет ты упорно трудился, чтобы держать этих ублюдков на расстоянии вытянутой руки. А теперь хочешь, чтобы один из их кораблей появился у тебя на пороге?
   Фигура на кушетке вздохнула. В темноте он казался более осязаемым. Грилье снова открыл створки, заметив, что желто-зеленый шаттл отчалил от посадочной площадки.
   - Это была просто идея, - сказал Куэйхи.
   - Что это была за идея?
   - Ты видел, как нервничают ультра в последнее время. Я доверяю им все меньше и меньше. Баския показался мне человеком, с которым я мог бы вести бизнес. Я надеялся, что мы сможем прийти к соглашению.
   - Какого рода соглашение? - Грилье вернул тампоны в шкафчик.
   - Охрана, - сказал Куэйхи. - Привести сюда одну группу ультра, чтобы остальные держались подальше.
   - Безумие, - сказал Грилье.
   - Страховка, - поправил его хозяин. - Ну, какое это имеет значение? Они не были заинтересованы. Слишком беспокоились о приближении своего корабля к Хеле. Это место пугает их так же сильно, как и мучает, Грилье.
   - Всегда найдутся другие.
   - Возможно... - голос Куэйхи звучал так, словно все это ему уже наскучило, и теперь он сожалел о своей утренней фантазии.
   - Ты спрашивал об анализе крови, - сказал Грилье. Он опустился на колени и поднял футляр. - Все прошло не очень гладко, но я забрал ее у Востада.
   - Хормейстера? Разве ты не должен был проводить анализы?
   - Планы немного изменились.
   Анализ крови: в офисе Часовой башни занимаются сохранением, обогащением и распространением бесчисленных штаммов вируса, полученных в результате первоначального заражения Куэйхи. Почти у всех, кто работал в соборе, в крови было немного этого вируса. Он передавался из поколения в поколение, мутируя и смешиваясь с другими типами вируса, занесенными на Хелу. Результатом стало хаотичное разнообразие возможных последствий. Многие другие церкви были основаны на тонких доктринальных вариантах первоначального штамма или даже в некотором смысле были обязаны им своим появлением. Анализ крови помогал укротить хаос, выделяя эффективные и доктринально чистые штаммы и подавляя другие. Таких людей, как Востад, часто использовали в качестве тестовых образцов для недавно выделенных вирусов. Если у них проявлялись психотические или иные нежелательные побочные эффекты, штаммы уничтожались. Востад заслужил свою роль подопытного кролика после ряда прискорбных оплошностей, но с каждым новым испытанием он все больше опасался результатов.
   - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал Куэйхи. - Мне нужен анализ крови, Грилье, сейчас больше, чем когда-либо. Я теряю веру.
   Вера самого Куэйхи была подвержена ужасным провалам. У него выработался иммунитет к чистому штамму вируса, которым заразился еще до того, как оказался на борту "Гностического восхождения". Одной из основных задач анализа крови было выделение новых мутантных штаммов, которые все еще могли оказывать влияние на Куэйхи. Находить их становилось все труднее и труднее, хотя Грилье не афишировал этот факт.
   Куэйхи был на грани срыва. Он никогда не говорил о том, что потерял свою религию. Она просто была с ним, неотделима от него. Только во время этих неудач он обнаружил, что может думать о своей вере как о чем-то химически модифицированном. Подобные эпизоды всегда беспокоили Грилье. Именно в те моменты, когда Куэйхи был в наиболее противоречивом состоянии, он был наименее предсказуем. Грилье снова подумал о загадочном витраже, который он видел внизу, задаваясь вопросом, может ли здесь быть какая-то связь.
   - Скоро ты будешь в полном порядке, - сказал он.
   - Хорошо. Мне нужно быть начеку. Впереди неприятности, Грилье. Сообщается о крупных ледопадах в горах Гуллвейг, которые преграждают путь. Нам, как всегда, придется расчищать их. Но даже с Божьей помощью я все равно беспокоюсь, что мы потеряем время на Халдоре.
   - Мы наверстаем упущенное. Мы всегда так поступаем.
   - Если задержка станет неприемлемо большой, могут потребоваться решительные меры. Я хочу, чтобы Движущая сила была готова ко всему, о чем я их попрошу, даже к немыслимому. - Кушетка снова накренилась, ее отражение расплылось и изменилось в медленно движущихся зеркалах. Они были установлены так, чтобы направлять свет от Халдоры в поле зрения Куэйхи: где бы он ни сидел, он видел этот мир собственными глазами. - Немыслимое, Грилье, - добавил он. - Ты понимаешь, что я имею в виду, не так ли?
   - Думаю, да, - сказал Грилье. И затем подумал о крови, а также о мостах. Он также подумал о девушке, которую привел в собор, и подумал, что, возможно - всего лишь возможно - он привел в движение что-то, что уже невозможно остановить.
   Но он этого не сделает, подумал он. Он безумен, в этом никто не сомневается, но не настолько безумен. Не настолько безумен, чтобы провести "Леди Морвенну" по мосту через пропасть Отпущения грехов.
  

ВОСЕМНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Внутренняя карта-схема "Ностальгии по бесконечности" представляла собой длинный свиток потертой пожелтевшей бумаги, закрепленный с одного конца ножом Блада, а с другого - тяжелым серебряным шлемом, который Пэлфри нашел в мусоре. Свиток был густо испещрен карандашными и чернильными линиями. Местами рисунок был стерт и перерисован так много раз, что бумага стала полупрозрачной, как кожа животного.
   - Это лучшее, что у нас есть? - спросил Блад.
   - Это лучше, чем ничего, - сказала Антуанетта. - Мы делаем все, что в наших силах, имея очень ограниченные ресурсы.
   - Хорошо. - За последнюю неделю свин слышал это уже сотню раз. - И о чем это нам говорит?
   - Это говорит о том, что у нас проблема. Ты беседовал с Пэлфри?
   - Нет. Об этом позаботился Скорп.
   Антуанетта потрогала множество украшений, вделанных в мочки ее ушей. - Я тоже немного поболтала с ним. Я хотела посмотреть, где лежит уровень суши. Оказывается, практически все в трюмном управлении убеждены, что капитан меняет свои привычки.
   - И что?
   - Теперь, когда у нас есть данные о последней дюжине явлений, я начинаю думать, что они правы.
   Свин покосился на карту, его глаза были плохо приспособлены к тому, чтобы различать дымчато-серые карандашные пометки в тусклом освещении конференц-зала. Карты никогда не были его коньком, даже в те дни, когда он работал под началом Скорпио в Городе Бездны. Там это едва ли имело значение. Девизом Блада всегда было то, что если вам нужна карта, чтобы сориентироваться в районе, то вы уже в беде.
   Но эта карта была важна. На ней была изображена "Ностальгия по бесконечности", тот самый морской шпиль, в котором они сидели. Корабль представлял собой сужающийся конус из замысловатых вертикальных и горизонтальных линий, обелиск, на котором были выгравированы переплетающиеся иероглифы. Линии показывали уровни пола, соединяющие шахты и основные внутренние перегородки. Огромные внутренние складские помещения корабля на схеме были ничем не обозначены.
   Высота корабля составляла четыре километра, поэтому на карте не было места для детализации в человеческом масштабе. Отдельные помещения обычно вообще не отмечались, если только они не имели стратегического значения. Составление карт было в основном бессмысленным занятием. Медленные процессы внутренней реорганизации корабля, совершенно неподконтрольные его обитателям-людям, за несколько лет делали все эти усилия практически бесполезными.
   Были и другие сложности. На карте были хорошо обозначены высокие уровни корабля. Экипаж постоянно перемещался по этим районам, и постоянное присутствие людей, казалось, не позволяло кораблю слишком сильно меняться. Но глубокие уровни, особенно те, что находятся ниже уровня моря, посещались далеко не так часто. Команды спускались туда только в случае необходимости, а когда они это делали, то обычно обнаруживали, что внутренние помещения совершенно не соответствуют их ожиданиям. А трансформированные части корабля, искаженные в соответствии с тошнотворными биологическими архетипами, по самой своей природе было трудно отобразить с какой-либо точностью. Блад спускался в некоторые из наиболее сильно искаженных зон глубинных уровней корабля. Этот опыт был сродни исследованию какой-то кошмарной системы пещер.
   Неопределенным оставалось не только внутреннее устройство корабля. Прежде чем сойти с орбиты, субсветолет подготовился к посадке, выровняв корму. В хаосе этого спуска было очень мало возможностей для детального наблюдения за изменениями. А поскольку нижний километр корабля, включая сдвоенные гондолы двигателей конджойнеров, теперь был почти постоянно погружен в воду, за это время было мало возможностей улучшить ситуацию. Водолазы исследовали только верхние сто метров затопленных частей, но даже их отчеты показали мало нового. Датчики могли исследовать более глубокие участки, но мутные очертания, которые они приносили, свидетельствовали лишь о том, что основная форма корабля была более или менее неповрежденной. На важнейший вопрос о том, заработают ли двигатели когда-нибудь снова, ответить было невозможно. Через свою собственную нервную систему передачи данных капитан, по-видимому, знал степень пригодности корабля к выходу в открытый космос. Но капитан молчал.
   Возможно, до этого момента.
   Антуанетта пометила красными звездочками все недавние и достоверные сообщения о явлениях Джона Брэннигана. Блад внимательно просмотрел даты и сделанные от руки комментарии, в которых подробно описывались тип явления и связанный с ним свидетель или очевидцы. Он провел по карте ножом, осторожно проводя по ней лезвием, очерчивая контуры карандашных меток.
   - Он продвигается вперед, - заметил Блад.
   Антуанетта кивнула. Прядь волос выбилась из прически и упала ей на лицо. - Я тоже так подумала. Судя по карте, я бы сказала, что Пэлфри и его друзья правы.
   - А что насчет дат? Видны ли какие-нибудь закономерности?
   - Всего месяц назад все выглядело вполне нормально.
   - А сейчас?
   - Делай выводы сам, - сказала она. - Лично я думаю, что карта говорит сама за себя. Призраки изменились. Капитан внезапно стал беспокойным. Он стал чаще и смелее появляться в тех частях корабля, где мы его раньше никогда не видели. Если бы я включила отчеты, которые, по моему мнению, не заслуживали полного доверия, красные отметки виднелись бы вплоть до административных уровней.
   - Но ты же им не веришь, не так ли?
   Антуанетта откинула назад выбившиеся пряди волос. - Нет, прямо сейчас не верю. Но неделю назад я бы не поверила и половине других. Теперь все, что нужно, - это один хороший свидетель выше шестисотого уровня.
   - И что тогда?
   - Все ставки были бы аннулированы. Нам пришлось бы смириться с тем, что капитан проснулся.
   По мнению Блада, это уже было само собой разумеющимся. - Это не может зависеть от Хоури, не так ли? Если бы капитан начал вести себя по-другому сегодня, тогда я мог бы в это поверить. Но если это правда, то это началось несколько недель назад. Тогда ее здесь не было.
   - Но к тому времени они уже прибыли в систему, - отметила Антуанетта. - Битва уже была здесь. Откуда нам знать, что капитан не был чувствителен к этому? Он - корабль. Его органы чувств простираются на световые часы во всех направлениях. Привязка к планете этого не меняет.
   - Мы не знаем, говорила ли Хоури правду, - сказал Блад.
   Антуанетта использовала свой красный маркер, чтобы добавить еще одну звездочку, которая соответствовала отчету Пэлфри. - Я бы сказала, что теперь мы знаем, - сказала она.
   - Хорошо. И еще кое-что. Если кэп проснулся...
   Она посмотрела на него, ожидая, когда он закончит предложение. - Да?
   - Как ты думаешь, это значит, что он чего-то хочет?
   Антуанетта подняла шлем, и карта со щелчком свернулась сама по себе. - Думаю, одному из нас придется спросить его, - ответила она.
  
   За два часа до рассвета что-то блеснуло на горизонте.
   - Я вижу это, сэр, - сказал Васко. - Это айсберг, такой, какой мы видели на карте.
   - Я ничего не вижу, - сказала Уртон, вглядываясь вдаль в течение полуминуты.
   - Да, - сказал Джаккотте с другой лодки. - Я думаю, Малинин прав. Там что-то есть. - Он потянулся за биноклем и поднес его к глазам. Широкий колпак линз оставался неподвижно нацеленным на цель, даже когда остальная часть бинокля дрогнула в руках Джаккотте.
   - Что ты видишь? - спросил Клавейн.
   - Ледяную горку. С такого расстояния это все, что я могу разглядеть. Однако по-прежнему никаких признаков корабля.
   - Хорошая работа, - сказал Клавейн Васко. - Мы будем называть тебя Соколиный глаз, ладно?
   По приказу Скорпио лодки снизили скорость вдвое, а затем плавно повернули влево. Они начали долгое кружение вокруг объекта, рассматривая его со всех сторон в медленно меняющемся рассветном свете.
   Через час, когда лодки подплыли ближе, айсберг превратился в небольшую круглую горку. По мнению Васко, в этом было что-то очень странное. Он стоял на море и в то же время казался его частью, окруженный белой каймой, которая простиралась во все стороны примерно вдвое шире диаметра центральной сердцевины. Это навело Васко на мысль об острове, состоящем из одной вулканической горы, с пологими пляжами, уходящими в море со всех сторон. Он видел несколько айсбергов, когда они дрейфовали к широте Первого лагеря, и это было не похоже ни на один айсберг, который он когда-либо видел.
   Лодки подплывали все ближе. Время от времени Васко слышал, как Скорпио разговаривает с Бладом по коммуникатору на запястье. Небо на западе было темно-фиолетовым, на нем виднелась лишь россыпь ярких звезд. На востоке оно было бледно-розового оттенка. На фоне обоих небосклонов бледный холм айсберга отбрасывал слегка искаженные вариации одних и тех же оттенков.
   - Мы обошли его дважды, - доложила Уртон.
   - Продолжай в том же духе, - проинструктировал Клавейн. - Сократи дистанцию наполовину, но сбавь скорость до половины нашей нынешней. Она может быть не начеку, а я не хочу ее пугать.
   - Что-то не так с этим айсбергом, сэр, - сказал Васко.
   - Посмотрим. - Клавейн повернулся к Хоури. - Ты уже чувствуешь ее?
   - Скейди? - спросила она.
   - Я больше думал о твоей дочери. Подумал, не могут ли быть какие-то отдаленные перекрестные помехи между вашими общими наборами имплантов.
   - До этого еще далеко.
   - Согласен, но дай мне знать, как только что-нибудь почувствуешь. Мои собственные импланты могут вообще не улавливать излучение Ауры, по крайней мере, пока мы не подойдем намного ближе. И в любом случае, ты ее мать. Я уверен, что ты узнаешь ее первой, даже если в протоколах нет ничего необычного.
   - Мне не нужно напоминать, что я ее мать, - сказала Хоури.
   - Конечно. Я просто имел в виду...
   - Я слушаю ее, Клавейн. Я прислушивалась к ней с того момента, как вы вытащили меня из капсулы. Вы будете первым, кто услышит, если я почувствую Ауру.
   Через полчаса они были уже достаточно близко, чтобы разглядеть больше деталей. Теперь всем было ясно, что это не обычный айсберг, даже если не принимать во внимание то, как он пронизывал воду вокруг себя. Более того, становилось все более маловероятным, что это вообще был какой-то айсберг.
   И все же он был сделан изо льда.
   Бока плавающей массы были причудливыми и кристаллическими. Вместо граней или пластин они состояли из утолщающегося переплетения белых отростков, колючего кустарника, образованного чередующимися ледяными шипами. Сталагмиты и сталактиты поднимались и опускались, словно ледяные резцы. Вертикальные шипы щетинились, как рапиры. У основания каждого шипа во все стороны торчали наросты поменьше, пересекаясь и пронизывая своих соседей. Во всех направлениях шипы были разного размера. Некоторые из них - главные стволы и ветви сооружения - были шириной с лодку. Другие были такими тонкими, что образовывали в воздухе лишь радужную дымку, как будто малейшее дуновение ветра могло разбить их на миллиард сверкающих частей. Издалека айсберг казался цельной глыбой. Теперь он, казалось, образовался из огромной, беспорядочно разбросанной кучи стеклянных иголок. Немыслимого количества стеклянных иголок. Это была блестящая, заполненная полостями чаща, такая же полая, как сахарная вата.
   Это было, пожалуй, самое тревожное зрелище, которое Васко когда-либо видел в своей жизни.
   Они подошли ближе.
   Из всех них только Клавейн, казалось, не был впечатлен необычайностью того, что лежало перед ними. - Умные карты были точными, - сказал он. - Судя по размерам этой штуки... по моим подсчетам, в ней легко можно спрятать корвет класса Мурена.
   Васко повысил голос. - Вы все еще думаете, что внутри этой штуки может быть корабль, сэр?
   - Задай себе вопрос, сынок. Ты действительно думаешь, что к этому имеет какое-то отношение мать-природа?
   - Но зачем Скейди окружать свой корабль всем этим странным льдом? - настаивал Васко. - Я бы не подумал, что от него много пользы в качестве брони, и все, чему он послужил до сих пор, - это сделал ее корабль более заметным на картах.
   - Почему ты так уверен, что у нее был какой-то выбор, сынок?
   - Не понимаю, сэр.
   Скорпио сказал: - Он предполагает, что все это может означать, будто с кораблем Скейди что-то не так. Верно?
   - Это моя рабочая гипотеза, - сказал Клавейн.
   - Но что... - Васко остановил свой вопрос, прежде чем зашел еще дальше.
   - Что бы ни находилось внутри, - сказал Клавейн, - нам все равно нужно добраться до него. У нас нет оборудования для прокладки туннелей или чего-либо еще, что могло бы пробить толстый лед. Но если мы будем осторожны, нам не придется этого делать. Нам просто нужно проложить маршрут до середины.
   - Что, если Скейди заметит... нас, сэр? - спросил Васко.
   - Надеюсь, что так и будет. Последнее, чего я хочу, - это стучаться в ее парадную дверь. А теперь подойди к ней поближе. Делая это аккуратно и медленно.
  
   Взошло Яркое солнце. В первые минуты рассвета айсберг приобрел совершенно иной облик. На фоне нежно-фиолетового неба все сооружение казалось волшебным, нежным, как кондитерское изделие какого-нибудь аристократа. Колючие шипы и ледяные перекладины были пронизаны золотом и лазурью, цвета преломлялись с чистым блеском ограненного алмаза. Здесь были великолепные гало, осколки и переливы хроматической чистоты, цвета, которых Васко никогда в жизни не видел. Вместо теней интерьер сиял бирюзовым и опаловым сиянием, которое на ощупь пробивалось к поверхности через извилистые коридоры и ледяные каньоны. И все же в этом сияющем интерьере было скрытое ядро, намек на что-то скрытое в коконе.
   Две лодки подошли на расстояние пятидесяти метров к внешнему краю острова. На протяжении большей части их путешествия вода была спокойной, но здесь, в непосредственной близости от айсберга, она колыхалась с неторопливостью какого-то огромного животного, находящегося в состоянии покоя, как будто каждая рябь стоила морю огромных усилий. Ближе к краю обрыва море уже начинало замерзать. У него была гладкая серо-голубая текстура, как у шкуры животного. Васко коснулся пальцами поверхности воды у лодки и тут же вытащил их обратно. Даже здесь, так далеко от берега, вода была намного холоднее, чем когда они покидали шаттл.
   - Взгляни на это, - сказал Скорпио. Перед ним была развернута одна из умных карт. Хоури тоже изучала ее, очевидно, соглашаясь с чем-то, что говорил ей Скорпио, указывая ладонью на какие-то особенности.
   Клавейн открыл свою карту. - Что это, Скорп?
   - Только что пришло обновление от Блада. Взгляни на айсберг: он больше.
   Клавейн отобразил на своей карте те же координаты, и в поле зрения появился айсберг. Васко заглянул через плечо старика в поисках пары лодок. Их нигде не было видно. Он предположил, что обновление произошло накануне вечером перед заходом солнца.
   - Ты прав, - сказал Клавейн. - Что бы ты сказал... насчет тридцати-сорока процентов больше по объему?
   - Без труда, - ответил Скорпио. - И это не в реальном времени. Если он растет так быстро, то к настоящему времени может увеличиться еще на десять-двадцать процентов.
   Клавейн свернул свою карту: он увидел достаточно. - Похоже, что вода вокруг действительно охлаждается. Очень скоро то место, где мы сидим, тоже замерзнет. Нам повезло, что мы прибыли вовремя. Если бы подождали еще несколько дней, у нас не было бы ни единого шанса. Мы бы смотрели на гору.
   - Сэр, - сказал Васко, - я не понимаю, как он может увеличиваться. Конечно, он должен уменьшаться. Айсберги в этих широтах долго не держатся.
   - Мне показалось, ты сказал, что мало о них знаешь, - ответил Клавейн.
   - Я сказал, что мы редко их видим в заливе, сэр.
   Клавейн проницательно посмотрел на него. - Это не айсберг. Он никогда им не был. Корабль Скейди покрыт ледяной коркой. И она растет, потому что корабль заставляет ее расти, охлаждая море вокруг себя. Помнишь, что сказала Хоури? У них есть способы сделать свои корпуса такими же холодными, как космический микроволновый фон.
   - Но вы также сказали, что, по вашему мнению, Скейди не могла это контролировать.
   - Я в этом не уверен.
   - Сэр...
   Клавейн прервал его. - Я думаю, что что-то пошло не так с криоарифметическими двигателями, которые охлаждают корпус. Что именно, не знаю. Возможно, Скейди скажет нам, когда мы ее найдем.
   Еще день назад Васко никогда не слышал о криоарифметических двигателях. Но эта фраза всплыла в показаниях Хоури - это была одна из технологий, которые Аура помогала совершенствовать Ремонтуа и его союзникам, когда они убегали от руин системы дельта Павлина.
   В последующие часы Васко делал все возможное, чтобы задать как можно больше вопросов, пытаясь заполнить самые смущающие пробелы в своих знаниях. Не на все его вопросы были получены готовые ответы, даже от Хоури. Но Клавейн сказал ему, что криоарифметические двигатели не были совершенно новыми, что базовая технология уже была разработана конджойнерами к концу их войны против демархистов. В то время один криоарифметический двигатель представлял собой неуклюжую конструкцию размером с особняк, слишком большую, чтобы ее можно было установить на что-либо, кроме крупного космического корабля. Все попытки создать миниатюрную версию закончились неудачей. Аура, однако, показала им, как делать двигатели размером с яблоко.
   Но они все равно были опасны.
   Принцип криоарифметики был основан на контролируемом нарушении закона термодинамики. Это был результат квантовых вычислений, основанный на классе алгоритмов, открытых теоретиком конджойнеров по имени Кафзе в первые годы войны с демархистами. Алгоритмы Кафзе - при правильной реализации на конкретной архитектуре квантового компьютера - приводили к потере тепла в локальной вселенной. Криоарифметический движок, по сути, был просто компьютером, выполняющим вычислительные циклы. Однако, в отличие от обычных компьютеров, чем быстрее он работал, тем холоднее становился. Хитрость - по-настоящему сложная часть - заключалась в том, чтобы не дать компьютеру при охлаждении работать еще быстрее, что привело бы к ускорению процесса. Чем меньше двигатель, тем более он подвержен такой нестабильности.
   Возможно, именно это и произошло с кораблем Скейди. В космосе двигатели работали на отвод тепла от корпуса корвета, в результате чего корабль исчезал на почти нулевом фоновом режиме космического излучения. Но корабль получил повреждения, возможно, разорвав тонкую сеть систем управления, контролирующих криоарифметические двигатели. К тому времени, когда он достиг океана Арарата, он превратился в завывающую пасть межзвездного холода. Вода вокруг него начала замерзать, странные узоры и структуры свидетельствовали о непристойном нарушении физических законов.
   Мог ли кто-нибудь быть еще жив внутри него?
   Теперь Васко кое-что заметил. Возможно, он был первым. Это был пронзительный звук на пределе слышимости, ощущение, настолько близкое к ультразвуку, что он вообще с трудом воспринял его как шум. Это было больше похоже на информацию, поступающую по сенсорному каналу, о существовании которого он и не подозревал.
   Это было похоже на пение. Это было похоже на то, как миллионы пальцев перебирают влажные края миллионов бокалов с вином.
   Он едва слышал это, и все же это грозило расколоть ему череп.
   - Сэр, - сказал Васко, - я что-то слышу. Айсберг, сэр, или что бы это ни было, издает шум.
   - Это солнце, - сказал Клавейн через мгновение. - Должно быть, оно нагревает лед, воздействуя на него различными способами, заставляя его скрипеть и дрожать.
   - Вы слышите это, сэр?
   Клавейн посмотрел на него со странным выражением на лице. - Нет, сынок, я не могу. В наши дни я многого не слышу. Но верю тебе на слово.
   - Ближе, - сказал Скорпио.
  
   Антуанетта Бакс шла в одиночестве по темным, сырым коридорам огромного затонувшего корабля. В одной руке она держала фонарь, а в другой - старинный серебряный шлем, продев пальцы в кольцо на шее. Бегущий впереди нее с рвением охотничьей собаки блуждающий золотой круг света от фонаря очерчивал тревожные скульптурные образования, выстроившиеся вдоль стен: здесь арка, которая, казалось, была сделана из спинных позвонков, там - масса свернутых и узловатых кишечных трубок. Ползущие тени заставляли трубки извиваться, как совокупляющиеся змеи.
   Издалека с нижних палуб дул ровный влажный бриз, и невозможно было догадаться откуда. Антуанетта услышала лязгающий звук работающего механизма - может быть, трюмной помпы, а может быть, самого корабля, который переделывал часть своей конструкции. Звуки непредсказуемо распространялись по кораблю, и шум с таким же успехом мог исходить как из простых коридоров, так и из какого-нибудь места, расположенного в километрах вверх или вниз по шпилю.
   Антуанетта высоко подняла воротник пальто. Она предпочла бы компанию - любую компанию, - но знала, что так и должно быть. В каждом из тех немногих случаев в прошлом, когда ей удавалось добиться от капитана чего-либо, что можно было бы расценить как осмысленный ответ, это всегда происходило, когда она была одна. Она восприняла это как свидетельство того, что капитан был готов открыться ей и что в их отношениях был элемент доверия, пусть и небольшой. Правда это или нет, но Антуанетта всегда считала, что у нее больше шансов пообщаться с капитаном, чем у ее сверстников. Все это было связано с историей. Когда-то у нее самой был корабль, и хотя тот корабль был намного меньше "Ностальгии по бесконечности", в каком-то смысле его тоже преследовали.
   - Поговорите со мной, Джон, - говорила она в предыдущих случаях. - Поговорите со мной как с человеком, которому вы можете доверять, как с тем, кто хоть немного ценит вас.
   Однозначного ответа никогда не было, но если вспомнить все случаи, когда она получала какой-то ответ, пусть и лишенный содержания, то ей казалось, что капитан скорее сделает что-то в ее присутствии, чем без нее. Вместе взятые, все эти видения не могли составить какое-либо связное послание. Но что, если недавняя волна проявлений указывала на то, что он выходит из какого-то спящего состояния?
   - Капитан, - сказала она, подняв шлем, - вы оставили визитную карточку, не так ли? Я пришла, чтобы вернуть ее. Теперь вы должны выполнить свою часть сделки.
   Ответа не последовало.
   - Буду честна с вами, - сказала она. - Мне действительно не нравится здесь, внизу. На самом деле, это пугает меня до чертиков. Мне нравятся мои корабли, маленькие и уютные, с декором, который я выбирала сама. - Она повела лучом фонаря по сторонам, выхватывая нависающую шарообразную массу, заполняющую половину коридора. Она наклонилась под застывшими от шока черными пузырями, трогая пальцами их удивительную теплоту и мягкость. - Нет, это совсем не по мне. Но, полагаю, это ваша империя, а не моя. Все, что я хочу сказать, это то, что надеюсь, вы понимаете, чего мне стоит прийти сюда. И надеюсь, поступите так, чтобы это стоило моего прихода сюда.
   Ничего не произошло. Но она и не ожидала успеха с первого раза.
   - Джон, - сказала она, решив рискнуть фамильярностью, - мы думаем, что что-то происходит в более широкой системе. Думаю, у вас тоже могут быть какие-то подозрения на этот счет. В любом случае, я скажу вам, что мы думаем, а потом вы сможете решить сами.
   Характер ветра изменился. Теперь он был теплее, но с какой-то нерегулярностью, которая навела ее на мысль о прерывистом дыхании.
   Антуанетта сказала: - Вернулась Хоури. Она прилетела с неба пару дней назад. Вы помните Хоури, не так ли? Она провела много времени на борту, так что я была бы удивлена, если бы вы ее не помнили. Хоури говорит, что вокруг Арарата идет сражение, по сравнению с которым война демархистов и конджойнеров выглядит как игра в снежки. Если она не лжет, то у нас там две враждующие человеческие группировки, плюс действительно пугающее количество машин-волков. Вы помните волков, не так ли, капитан? Вы видели, как Илия бросила в них оружие из тайника, и видели, какую пользу это принесло.
   И вот оно снова. Дуновение ветерка стало едва заметным.
   По мнению Антуанетты, это уже делало его видением первого класса. - Вы здесь, со мной, не так ли?
   Еще одно изменение ветра. Ветер вернулся, усилившись до завывания. Порыв поднял ее волосы, и они упали ей на глаза.
   Она услышала, как ветер прошептал слово: Илия.
   - Да, капитан. Илия. Вы хорошо помните ее, не так ли? Вы помните триумвира. Я тоже помню. Я знала ее недолго, но этого было достаточно, чтобы понять, что она не из тех женщин, которых можно забыть в спешке.
   Ветер утих. Осталось только ноющее посасывание.
   Тихий, рассудительный голос предупредил Антуанетту, чтобы она немедленно прекратила. Она добилась четкого результата: первый класс по любому определению, и почти наверняка (если голос ей не померещился) второй класс. Для одного дня этого было достаточно, не так ли? Капитан был человеком весьма темпераментным. Согласно записям, которые оставила Илия Вольева, она много раз доводила его до состояния кататонии, пытаясь добиться от него хотя бы еще одного ответа. Часто капитану требовались недели, чтобы выйти из такого состояния.
   Но у триумвира были месяцы или годы, чтобы наладить рабочие отношения с капитаном. Антуанетта не думала, что у нее было столько времени.
   - Капитан, - сказала она, - я выложу карты на стол. Старейшины обеспокоены. Скорпио так обеспокоен, что отозвал Клавейна с его острова. Они относятся к Хоури серьезно. Они уже отправились посмотреть, смогут ли вернуть ей ребенка. Если она права, то в нашем океане уже есть корабль конджойнеров, и он был поврежден волками. Они здесь, капитан. Настал решающий момент. Либо мы сидим здесь и позволяем событиям происходить вокруг нас, либо думаем о следующем шаге. Уверена, вы понимаете, что я имею в виду.
   Внезапно, как будто где-то захлопнулась дверь или клапан, всасывание прекратилось. Ни ветерка, ни шума, лишь Антуанетта стояла в одиночестве в коридоре, освещенная маленькой лужицей света от фонаря.
   - Вот черт, - сказала Антуанетта.
   Но затем впереди нее появилась полоска света. Раздался скрежет металла, и часть стены коридора отъехала в сторону. В лицо ей ударил свежий ветерок, новая смесь биомеханических запахов.
   Сквозь щель она увидела новый коридор, резко изгибающийся вниз, к нижележащим палубам. Золотисто-зеленый свет, бледный, как у светлячка, сочился из глубины.
   - Думаю, я была права насчет визитной карточки, - сказала она.
  

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Лодки протаранили густеющую воду по краям кромки, а затем и саму кромку. По обе стороны от корпусов разлетелась снежная буря ледяных осколков. Лодки продвинулись вперед на десять-двенадцать метров, а затем со скрежетом остановились, взревев электродвигателями.
   Угловатые корпуса прорезали аккуратные каналы от краев, но не успела перестать плескаться маслянисто-серая вода, как стала подозрительно неподвижной и жемчужной. Скорпио подумал о сворачивающейся крови, о том, как она становится липкой. По его расчетам, через несколько минут каналы снова будут полностью заморожены.
   Первыми из лодок выбрались двое из службы безопасности, чтобы убедиться, что лед достаточно прочный и выдержит тяжесть группы. Остальные последовали за ними минутой позже, унося все оружие и снаряжение, с которыми смогли справиться, но оставив в лодках многое другое, включая инкубатор. Твердая часть кромки образовывала полосу льда шириной в пять-шесть метров в большинстве мест вокруг главной вершины айсберга. Над ними возвышалась огромная кристаллическая структура с крутыми склонами. Скорпио с его короткой шеей было неловко смотреть на вершину дольше нескольких мгновений.
   Он подождал, пока Клавейн сойдет на ледяную кромку, и подошел к нему. Они стояли, дрожа и переминаясь с ноги на ногу. Лед под ними был переплетенным, из толстых бугристых нитей, сплетенных вместе в подобие мата. Он был коварным, скользким и неровным. Каждый шаг приходилось делать с осторожностью.
   - Я уже ожидал, что меня встретят радушно, - сказал Скорпио. - Тот факт, что никого нет, начинает меня беспокоить.
   - Меня тоже. - Клавейн говорил очень тихо. - Мы не обсуждали такую возможность, но Скейди вполне могла быть мертва. Я просто не думаю... - Он замолчал, глядя на Хоури. Та сидела на корточках и собирала оставшиеся части пушки Брайтенбаха. - Я просто не думаю, что она уже готова к этому.
   - Ты веришь всему, что она говорит, не так ли?
   - Я уверен, что мы найдем здесь корабль. Но у нее не было причин полагать, что Скейди выжила в катастрофе.
   - Скейди из тех, кто умеет выживать, - сказал Скорпио.
   - Так оно и есть, но я никогда не думал, что захочу, чтобы это было так.
   - Господа?
   Они пошли на голос. Это был Васко. Он прошел некоторое расстояние вдоль края, пока почти не скрылся за углом.
   - Господа, - повторил он, поочередно глядя на Скорпио и Клавейна, - здесь есть вход. Я видел его с моря. Думаю, что он самый большой на всей окружности.
   - Как глубоко он идет? - спросил Скорпио.
   - Не знаю. По крайней мере, больше, чем на несколько метров. Думаю, я мог бы легко протиснуться.
   - Подожди, - сказал Скорпио. - Давай делать это шаг за шагом, хорошо?
   Они последовали за Васко к пролому во льду. Когда они приблизились к стене, им пришлось пригибаться под выступающими горизонтальными шипами и проходить между ними, прикрывая глаза и лица тыльной стороной ладони. Какой-то инстинкт подсказывал Скорпио, что не стоит причинять вред какой-либо части сооружения. Но удержаться было почти невозможно, потому что, даже когда он осторожно обошел один шип, защищаясь от острия другого, похожего на рапиру, он раздробил полдюжины более мелких. Они звякнули, разлетаясь на куски, и вызвали каскад вторичных изломов в нескольких метрах от него.
   - Оно все еще поет для тебя? - спросил он Васко.
   - Нет, сэр, - сказал он, - не так, как сейчас. Я думаю, это было только тогда, когда всходило солнце.
   - Но ты все еще что-то слышишь?
   - Не знаю, сэр. Оно тише, намного тише. Оно прибывает волнами. Возможно, мне это только кажется.
   Скорпио ничего не слышал. Он сам не слышал, как поет айсберг. Клавейн тоже. Клавейн был стариком, с присущими старику ослабленными способностями. Скорпио был свином, но его способности были ничуть не хуже, чем когда-либо.
   - Я готов протиснуться внутрь, сэр.
   Отверстие, которое обнаружил Васко, было всего лишь большим, чем обычно, углублением между неровным переплетением ледяных ветвей и острыми, как иглы, отрогами. Оно начиналось на уровне груди: примерно овальное расширение, за которым виднелся просвет побольше. Невозможно было сказать, как далеко они могли дотянуться.
   - Дайте-ка я посмотрю, - сказала Хоури. Она несла пушку на ремне, перекинутом через плечо, так что вес ее был перенесен на одно бедро.
   - Есть и другие пути, - сказал Васко, - но я думаю, что этот самый простой.
   - Мы воспользуемся им, - сказала Хоури. - Отойдите в сторону. Я пойду первой.
   - Подожди, - сказал Клавейн.
   Ее губы скривились. - Там моя дочь. Кто-нибудь, принесите инкубатор.
   - Понимаю, что ты чувствуешь, - сказал Клавейн.
   - Понимаете?
   Его голос был удивительно спокоен. - Да, я понимаю. Однажды Скейди забрала Фелку. Я пошел за ней, как и ты. Я подумал, что так будет правильно. Теперь понимаю, что это было глупо и что я был очень близок к тому, чтобы потерять ее. Вот почему ты не должна идти первой. Нет, если хочешь снова увидеть Ауру.
   - Он прав, - сказал Скорпио. - Мы не знаем, что найдем в этой штуке, или как отреагирует Скейди, когда узнает, что мы здесь. Мы можем кого-то потерять. Единственный человек, которого мы не можем позволить себе потерять, - это ты.
   - Вы все еще можете забрать инкубатор.
   - Нет, - сказал Скорпио. - Он останется здесь, от греха подальше. Я не хочу, чтобы его разбили в перестрелке. И если окажется, что мы сможем договориться по-своему, у нас будет время вернуться и забрать его.
   Хоури, похоже, увидела смысл в его доводах, хотя и не выглядела очень довольной этим. Она отошла от края айсберга. - Я иду второй, - сказала она.
   - Я буду первым, - сказал Скорпио. Он повернулся к двум офицерам службы безопасности. - Джаккотте, следуйте за Хоури. Уртон, оставайтесь здесь с Васко. Следите за лодками и за тем, чтобы что-нибудь не появилось из-за льда. Как только увидите что-нибудь необычное... - Он замолчал, заметив, как его спутники оглядываются по сторонам. - В тот момент, когда увидите что-то действительно необычное... дайте нам знать.
   Он позволил Клавейну самому решать, что ему делать.
   Скорпио пробирался сквозь лес острых шипов. Кинжалы и ветви разлетались вдребезги при каждом движении, при каждом вздохе. В воздухе постоянно висела радужная дымка из кристаллов. С огромным усилием он протиснулся в отверстие, из-за его небольшого роста и коротких конечностей ему было труднее, чем кому-либо другому. Кончик ледяного лезвия коснулся его кожи, не совсем пробив ее, но больно царапнув по поверхности. Он почувствовал еще один толчок в бедро.
   Затем он пробрался через лед и приземлился на ноги с другой стороны. Он отряхнулся и огляделся. Лед повсюду сиял неоново-голубым светом. Теней почти не было, только разная интенсивность одного и того же пастельного сияния. Шипы были здесь в изобилии, как и корнеобразные структуры, из которых состояла кайма. Они торчали из-под ног, толстые, как промышленные трубы. Он напомнил себе, что здесь нет ничего статичного: айсберг рос, и это соединение могло существовать всего несколько часов.
   Воздух был холоден, как сталь.
   Позади него Хоури с хрустом ступила на пол. Дуло пушки Брайтенбаха при повороте превратило в пыль целый веер миниатюрных сталактитов. Другое оружие, слишком многочисленное, чтобы перечислять его, висело у нее на поясе, как множество усохших трофеев.
   - То, что сказал Васко... - начала она. - Тихий шум. Я тоже его слышу. Это похоже на пульсацию.
   - Я этого не слышу, но это не значит, что это нереально, - признал Скорпио.
   - Скейди здесь, - сказала она. - Я знаю, что вы думаете: возможно, она мертва. Но она жива. Она жива и знает, что мы высадились.
   - А Аура?
   - Пока не чувствую ее.
   В расширении появился Клавейн, пробираясь через отверстие с методичной медлительностью тарантула. Казалось, его тонкие, одетые в темное конечности были созданы именно для этой цели. Скорпио заметил, что ему удалось проникнуть внутрь, не разрушив ни одного украшения. Он также заметил, что единственным оружием, которое, по-видимому, было при Клавейне, был нож с коротким лезвием, который он взял из своей палатки на острове. Он сжимал его в одной руке, лезвие исчезло, когда он повернул его острием вперед.
   За Клавейном, уже не так крадучись, подошел Джаккотте. Охранник остановился, чтобы стряхнуть осколки льда со своей униформы.
   Скорпио задрал рукав, обнажая свой коммуникатор. - Блад, мы нашли способ проникнуть внутрь айсберга. Мы идем глубже. Я не уверен, что будет со связью, но будь начеку. Малинин и Уртон остаются снаружи. Если все остальное не сработает, мы, возможно, сможем передавать сообщения через них. Предполагаю, что пробудем внутри этой штуки пару часов, а может, и больше.
   - Будь осторожен, - сказал Блад.
   Скорпио задумался, что это было: беспокойство Блада? Дела действительно обстояли хуже, чем он опасался. - Так и будет, - сказал он. - Что еще мне нужно знать?
   - Ничего, что имело бы непосредственное отношение к вашей миссии. Со многих станций мониторинга поступают сообщения об усилении активности жонглеров, но это может быть просто совпадением.
   - Прямо сейчас я не уверен, что это совпадение.
   - И - просто чтобы подбодрить вас - несколько сообщений об огнях в небе. Не подтвержденных.
   - Огни в небе? Еще лучше.
   - Скорее всего, ничего. На твоем месте я бы выбросил все это из головы. Сосредоточься на текущей работе.
   - Спасибо. Отличный совет. Ладно, приятель, поговорим позже.
   Клавейн слышал этот разговор. - Огни в небе, да? Может быть, в следующий раз ты поверишь старику.
   - Я ни на секунду не сомневался в тебе. - Скорпио потянулся к своему поясу и вытащил пистолет. - Вот, возьми это. Не могу спокойно смотреть, как ты разгуливаешь с этим дурацким маленьким ножом.
   - Это очень хороший нож. Я уже упоминал, что однажды он спас мне жизнь?
   - Да.
   - Удивительно, что я хранил его все это время. Честно говоря, тебе не кажется, что в ноже есть что-то очень рыцарское?
   - Лично я, - сказал Скорпио, - думаю, что пора перестать думать о рыцарстве и начать думать об артиллерии.
   Клавейн принял пистолет так, как из вежливости принимают подарок, который не совсем одобряют.
   Они продвинулись вглубь айсберга, следуя по пути наименьшего сопротивления. Текстура льда, переплетенного и запутанного, как дико разросшийся лес, навела Скорпио на мысль о некоторых зданиях в слоях Малча в Городе Бездны. Когда их поразила чума, то системы ремонта и перепроектирования обеспечили примерно такое же органическое слияние. Здесь, похоже, рост льда был вызван исключительно странными локальными колебаниями температуры и потоков воздуха. На каждом шагу воздух становился от леденящего душу холода просто промозглым, и любая попытка ориентироваться с помощью сквозняков была обречена на провал. Не раз у него возникало ощущение, что он находится внутри огромного, холодного, дышащего легкого.
   Но их путь всегда был ясен: прочь от дневного света, в пастельно-голубую глубь.
   - Это музыка, - сказал Джаккотте.
   - Что? - спросил Скорпио.
   - Музыка, сэр. Этот тихий звук. Раньше было слишком много эха. Я не мог в этом разобраться. Но теперь я уверен, что это музыка.
   - Музыка? На кой хрен тут музыка?
   - Не знаю, сэр. Звук слабый, но он определенно есть. Советую соблюдать осторожность.
   - Я тоже его слышу, - сказала Хоури. - И советую поторопиться, черт возьми.
   Она сняла с пояса один из пистолетов и выстрелила в самый толстый брус перед собой. Он разлетелся в белую мраморную пыль. Она перешагнула через руины и направила оружие на другое препятствие.
   Клавейн что-то сделал со своим ножом. Он начал жужжать на пределе слышимости Скорпио. Лезвие расплылось. Клавейн провел им по одному из небольших брусков, аккуратно и чисто перерубив его.
   Они двинулись дальше, подальше от света. Постепенно воздух становился еще холоднее. Они плотнее закутались в одежду и разговаривали только в случае крайней необходимости. Скорпио был благодарен за свои перчатки, но теперь ему казалось, что он вообще забыл их надеть. Ему приходилось постоянно смотреть вниз, чтобы напомнить себе, что они все еще на месте. Говорили, что гиперсвины чувствуют холод острее, чем обычные люди: какая-то особенность биохимии свиней, которую дизайнеры так и не смогли найти, чтобы исправить.
   Он думал об этом, когда взволнованно заговорила Хоури. Она вырвалась вперед, несмотря на все их попытки удержать ее.
   - Впереди что-то есть, - сказала она, - и мне кажется, я чувствую Ауру. Мы, должно быть, уже близко.
   Клавейн стоял сразу за ней. - Что ты видишь?
   - Что-то темное сбоку, - ответила она. - Не похоже на лед.
   - Должно быть, это корвет, - сказал Клавейн.
   Они продвинулись еще на десять-двенадцать метров, и им потребовалось не менее двух минут, чтобы преодолеть это расстояние. Лед теперь был таким толстым, что маленький нож Клавейна мог прорубать и срезать лишь незначительные его участки, а Хоури была достаточно мудра, чтобы не использовать свое оружие так близко к сердцу айсберга. Ледяные образования вокруг них приобрели новый тревожащий характер. Луч фонаря Джаккотте скользнул по соединениям, напоминающим бедренные кости или странные жилистые сочленения костей и хрящей.
   Затем количество препятствий уменьшилось. Внезапно они оказались в сердцевине айсберга. Над ними образовалось что-то вроде крыши, покрытой прожилками и подпираемой огромными глыбами чешуйчатого льда, поднимающимися снизу. Густой, похожий на паутину клубок был виден и в дальнем конце помещения.
   Посередине виднелись обломки корабля.
   Скорпио не считал себя экспертом по космическим кораблям конджойнеров, но, судя по тому, что он знал, корвет класса Мурена должен был представлять собой гладкую ультрачерную куколку. У него должны были быть фланцы и шипы, как у какого-нибудь ужасного орудия допроса. На поглощающей свет поверхности его корпуса не должно было быть и намека на шов. И уж точно корабль не должен был лежать на боку, с переломанным хребтом, распластанный, как препарированный экземпляр, с внутренностями, замороженными в момент взрыва. Корпус не должен был быть покрыт запекшимися внутренностями машины, и его куски, острые и неправильной формы, как осколки стекла, не должны были валяться вокруг места крушения, подобно опрокинутым надгробиям.
   Это была не единственная неисправность корабля. Он пульсировал, издавая отрывистые мурлыкающие звуки на пределе слышимости Скорпио. Он скорее ощущал это в животе, чем слышал. Это была музыка.
   - Это нехорошо, - сказал Клавейн.
   - Я все еще чувствую Ауру, - сказала Хоури. - Она там, Клавейн.
   - От нее осталось совсем немного, - сказал он ей.
   Скорпио увидел, как на мгновение дуло пушки Хоури повернулось в сторону Клавейна, пронесшись над ним. Это длилось всего мгновение, и в выражении лица Хоури не было ничего, что указывало бы на то, что она вот-вот потеряет контроль, но это все равно заставило его задуматься.
   - Здесь все еще есть корабль, - сказал Скорпио. - Возможно, это и крушение, Невил, но кто-то может быть на его борту. И что-то создает эту музыку. Нам еще рано сдаваться.
   - Никто не собирался сдаваться, - сказал Клавейн.
   - От корабля веет холодом, - сказала Хоури. - Из него так и несет.
   Клавейн улыбнулся. - От корабля веет холодом? Можешь повторить это еще раз.
   - Извините?
   - Старая шутка. Та, которая не слишком хорошо работает на норте.
   Хоури пожала плечами. Они направились к месту крушения.
  
   В конце наклонного, освещенного зеленым светом коридора, в который ее пригласили, Антуанетта обнаружила гулкое помещение неопределенных размеров. Она прикинула, что спустилась на пять или шесть уровней, прежде чем коридор выровнялся, но не было смысла пытаться нанести свое местоположение на увеличенную карту корабля. Та уже безнадежно устарела еще до того, как призраки вызвали ее сюда.
   Она остановилась, не выключая фонаря. Зеленый свет пробивался сквозь похожие на жабры щели в потолке. Куда бы она ни направляла луч, везде натыкалась на оборудование, огромные ржавые груды которого простирались так далеко, насколько хватало света фонаря. Металлический хлам варьировался от изогнутых кусков обшивки корпуса высотой с Антуанетту до артефактов размером с большой палец, покрытых ломким зеленым мехом коррозии. Между ними были бронзовые детали насосов, поврежденные конечности и органы чувств корабельных сервиторов, сваленные в беспорядочные, покачивающиеся кучи. Впечатление было такое, словно она забрела в мусорное отделение механической скотобойни.
   - Что ж, капитан, - сказала Антуанетта. Она осторожно положила шлем перед собой. - Вот и я. Полагаю, вы привели меня сюда не просто так.
   Машины зашевелились. Одна из куч пришла в движение, как будто ее толкала невидимая рука. Масса механических деталей текла и вращалась, оживляемая все еще работающими сервиторами, которые лежали в куче мусора. Сочлененные конечности дергались и сгибались с завораживающей координацией. Антуанетта затаила дыхание. Она предполагала, что ожидала чего-то в этом роде - появления полноценного призрака третьего класса, в точности такого, как описывал Пэлфри, - но реальность происходящего все равно нервировала. Вблизи потенциальная опасность этого механизма была очевидна. Там были острые края, которые могли порезать или уколоть, шарнирные части, которые могли раздавить и покалечить.
   Но механизм не наклонился к ней. Вместо этого он продолжал передвигаться и самоорганизовываться. Детали упали на пол, глупо подергиваясь. Оторванные конечности согнулись и схватились. Части глаз вытаращились и заморгали. Красные царапины оптических лазеров отскочили от погребального костра, не причинив вреда, скользнули по груди Антуанетты.
   Она была под прицелом.
   Груда рухнула. Слой бесполезной жижи сошел лавиной, обнажив то, что только что собиралось в центре. Это была машина, нагромождение ненужных деталей в схематичной форме человека. Скелет - главная опора этой штуки - состоял, наверное, из дюжины конечностей сервитора, держащихся друг за друга своими манипуляторами. Он умело балансировал на потертых металлических шаровидных шарнирах. Кабели и подводящие линии были обернуты вокруг него, как мишура, скрепляя более свободные части вместе. Голова представляла собой беспорядочное нагромождение сенсорных элементов, расположенных таким образом, что оно смутно напоминало пропорции человеческого черепа и лица. Местами кабели все еще искрили от периодических коротких замыканий. Запах горячего спаянного металла ударил в нос, возвращая ее к тем временам, когда она работала над внутренностями "Штормовой птицы" под бдительным руководством своего отца.
   - Полагаю, мне следует поздороваться, - сказала Антуанетта.
   В одной из рук капитана что-то было. Раньше она этого не замечала. Конечность метнулась к ней, и предмет описал в воздухе дугу, описывая изящную параболу. Рефлекс заставил ее протянуть руку и выхватить предмет из воздуха.
   Это была пара защитных очков.
   - Полагаю, вы хотите, чтобы я надела их, - сказала Антуанетта.
  
   Над ними возвышался разбитый черный корпус. В борту была большая дыра, по краям которой виднелся налет чего-то черного и кристаллического. Скорпио молча наблюдал, как Джаккотте опустился на колени и осмотрел его. Белая струйка его дыхания была такой же четкой, как струйка пара на разрушенной броне. Его пальцы в перчатках коснулись пены, прослеживая ее необычную угловатость. Это был нарост из черных кубиков размером с игральную кость, расположенных аккуратными ступенчатыми структурами.
   - Будьте осторожны, - сказала Хоури. - Мне кажется, я узнаю эту штуку.
   - Это механизм ингибиторов, - сказал Клавейн, его собственный голос был едва слышен.
   - Здесь? - спросил Скорпио.
   Клавейн серьезно кивнул. - Волки. Они сейчас здесь, на Арарате. Мне очень жаль, Скорп.
   - Ты абсолютно уверен? Это не могло быть просто чем-то странным, что использовала Скейди?
   - Мы уверены, - сказала Хоури. - Мы с Торном получили дозу этого вещества в Роке, в последней системе. С тех пор я не видела его вблизи, но это не то, что можно забыть в спешке. Меня пугает до чертиков, когда я вижу это снова.
   - Кажется, это мало что дает, - сказал Джаккотте.
   - Оно инертно, - сказал Клавейн. - Так и должно быть. Галиана тоже столкнулась с этим веществом в глубоком космосе. Оно разорвало ее корабль, превратившись в боевую машину. Уничтожило весь экипаж, секцию за секцией, пока не осталась только Галиана. Затем это дошло и до нее. Поверьте мне: если бы это функционировало, мы бы уже были мертвы.
   - Или из наших черепов высосали бы всю информацию, - сказала Хоури. - И поверьте мне, это не самый лучший вариант.
   - Мы все согласны с этим, - сказал Клавейн.
   Скорпио подошел к пробоине позже остальных, чтобы убедиться, что они не остались без защиты с тыла. Черная корка машинерии ингибиторов, очевидно, прорвалась сквозь корпус изнутри, как вытекшая под давлением кровь. Возможно, это произошло до того, как корабль Скейди ударился о поверхность, после того, как корвет подвергся нападению в космосе.
   Хоури начала протискиваться в темноту корпуса. Клавейн протянул руку и коснулся ее рукава. - Я бы не стал торопиться, - сказал он. - Насколько нам известно, прямо внутри находится действующий механизм волков.
   - Какие еще варианты у нас есть, парень? С того места, где я стою, они выглядят не очень убедительно.
   - Ни одно оружие, которое мы привезли с собой, не будет стоить и ломаного гроша против активных ингибиторов, - настаивал Клавейн. - Если эта дрянь проснется, это будет все равно что пытаться потушить лесной пожар с помощью водяного пистолета.
   - По крайней мере, это будет быстро, - сказал Джаккотте.
   - На самом деле, единственное, чего не будет, так это быстрого, - сказала Хоури, и в ее голосе прозвучало что-то похожее на злобное удовольствие. - Потому что вам, вероятно, не дадут умереть. Это позволяет механизму поддерживать в вас жизнь, пока он высасывает ваш череп досуха. Так что, если у вас есть какие-либо сомнения по поводу того, хотите ли вы пройти через это, я предлагаю вам оставить один патрон для себя. Если повезет, вы сможете избавиться от черной дряни до того, как она поразит ваш мозг и лишит контроля над движениями. После этого вам крышка.
   - Если все так плохо, - сказал Джаккотте, - как же вам удалось выпутаться из этого?
   - Божественное вмешательство, - ответила Хоури. - Но на вашем месте я бы не очень-то в это верила.
   - Спасибо за совет. - Рука Джаккотте непроизвольно потянулась к небольшому оружию на поясе.
   Скорпио знал, о чем он думает: будет ли он достаточно быстр, если настанет нужный момент? Или будет ждать этого рокового мгновения слишком долго?
   Клавейн пошевелился, его нож жужжал в руке. - Нам придется поверить, что вещество не начнет действовать, - сказал он.
   - Оно так долго оставалось бездействующим, - сказал Джаккотте. - Почему оно проснется сейчас?
   - Мы являемся источниками тепла, - сказал Клавейн. - Это может иметь небольшое значение.
   Хоури протиснулась в чрево разрушенного корабля. Свет ее фонаря пробивался сквозь дыру, выхватывая неровные края пены. Под тонким слоем льда механизмы блестели, как свежесколотый уголь. Однако там, где Джаккотте провел по нему пальцами, вещество было чисто черным, без каких-либо бликов или блеска.
   - Здесь еще больше этого дерьма, - сказала она. - Оно растеклось повсюду, как черная рвота. - Свет фонарей снова заиграл вокруг, их тени заплясали по стенам, как крадущиеся людоеды. - Но, похоже, здесь не больше активности, чем снаружи.
   - Все равно, - сказал Клавейн, - не трогай это, просто на всякий случай.
   - И не собираюсь, - ответила Хоури.
   - Хорошо. Что-нибудь еще?
   - Музыка стала громче. Она звучит отрывисто, в ускоренном темпе. Мне кажется, я почти узнаю ее.
   - Я действительно узнаю ее, - сказал Клавейн. - Это пассакалия и фуга до минор Баха, если я не ошибаюсь.
   Скорпио повернулся к своему охраннику. - Я хочу, чтобы вы оставались здесь. Не могу позволить себе оставить этот выход незащищенным.
   Джаккотте знал, что лучше не спорить.
   Скорпио и Клавейн забрались внутрь вслед за Хоури. Клавейн обвел фонарем искореженный интерьер этой части корвета, время от времени останавливаясь, когда луч падал на какую-нибудь узнаваемую, но поврежденную конструкцию. Вторжение черноты напоминало разросшийся грибок, который почти полностью поглотил корпус космического корабля.
   Скорпио понял, что корпус представлял собой разбитые вдребезги руины, едва держащиеся на месте. Он смотрел, куда ставить ноги.
   - Когда это входит внутрь, - тихо сказал Клавейн, словно опасаясь - несмотря на прерывистые звуки музыки - оно приводит в действие механизмы. Достаточно одного элемента, чтобы захватить весь корабль. Потому что затем оно проникает во все устройство, преобразуясь по ходу дела.
   - Из чего сделаны эти маленькие черные кубики? - спросил Скорпио.
   - Почти из ничего, - ответил Клавейн. - Просто чистая энергия, поддерживаемая крошечным механизмом глубоко внутри, похожим на ядро атома. Вот только нам так и не удалось взглянуть на этот механизм.
   - Я так понимаю, вы попробовали?
   - Мы удалили некоторые кубические элементы из корабля Галианы механическим способом, разорвав связи между кубами. Они просто превратились в ничто, оставив после себя крошечную кучку серой пыли. Мы предположили, что это из-за механизмов, но к тому времени они мало что могли нам сказать. Обратный инжиниринг на самом деле не рассматривался.
   - У нас большие проблемы, не так ли? - сказал Скорпио.
   - Да, у нас большие проблемы, - сказала Хоури. - В этом ты прав. На самом деле, мы, вероятно, не знаем, в какой большой беде на самом деле оказались. Но поймите одну вещь: пока мы живы, и пока у нас есть Аура.
   - Ты думаешь, она так сильно изменит ситуацию? - спросил Клавейн.
   - Она уже изменила ситуацию, парень. Без нее мы бы не перешли в эту систему.
   - Ты все еще думаешь, что она здесь? - спросил ее Скорпио.
   - Она здесь. Только не могу сказать, где именно.
   - Я тоже принимаю сигналы, - сказал Клавейн, - но они прерывистые и сбивчивые. Слишком много эха от всех наполовину функционирующих систем этого корабля. Я не могу сказать, один это источник или несколько.
   - Так что же нам делать? - спросил Скорпио.
   Клавейн направил луч фонаря в темноту. Луч осветил невероятные зубцы и крепости из застывших черных кубов. - Там, сзади, должен быть отсек двигательных установок, - сказал он. - Не очень подходящее место для поиска выживших. - Он повернулся, посветил фонарем, щурясь от непривычности всего этого. - Я думаю, сюда. Кажется, это и есть источник музыки. Осторожно, будет тесно.
   - Куда это нас заведет? - спросил Скорпио.
   - Жилые помещения и летная палуба. При условии, что мы узнаем что-нибудь из этого, когда доберемся туда.
   - Там холоднее, - заметила Хоури.
   Они подошли к той части корабля, на которую указал Клавейн. Впереди виднелся просвет, остатки переборки. Казалось, воздух вот-вот замерзнет окончательно. Скорпио оглянулся, его разум сыграл с ним злую шутку, вообразив вялую рябь и волны движения в черной смоле волчьего механизма.
   Вместо этого что-то двинулось вперед. От стены отделился участок тени, черный на черном.
   Хоури направила на него оружие.
   - Нет! - закричал Клавейн.
   Скорпио услышал щелчок предохранителя пушки Брайтенбаха. Он вздрогнул, готовясь к энергетическому разряду. На самом деле это было не самое подходящее оружие для ближнего боя.
   Ничего не произошло. Хоури опустила дуло на дюйм. Она нажала на спусковой крючок, но недостаточно сильно для выстрела.
   Нож Клавейна дрожал в его руке, как угорь.
   Черное существо превратилось в человека в черной вакуумной броне. Броня двигалась неуклюже, словно проржавевшая от судорог. В одной руке она сжимала темный предмет. Фигура сделала еще один шаг, а затем наклонилась к ним. Она ударилась о пол с треском металла о лед. Покрытые льдом черные кубики разлетелись во все стороны. Оружие - или что бы это ни было - отлетело в сторону и ударилось о стену.
   Скорпио опустился на колени, чтобы поднять его.
   - Осторожно, - повторил Клавейн.
   Пальцы Скорпио сомкнулись на округлом контуре боковой рукояти. Он попытался обхватить рукоять так, чтобы все еще можно было нажимать на спусковой крючок. Это было невозможно. Рукоять никогда не предназначалась для использования свинами.
   В ярости он швырнул оружие Клавейну. - Может быть, у тебя получится заставить эту штуку работать.
   - Полегче, Скорп. - Клавейн спрятал оружие в карман. - У меня оно тоже не сработает, если только Скейди не была слишком небрежна со своей защитой. Но, по крайней мере, мы можем уберечь его от опасности.
   Хоури взвалила пушку на плечо и опустилась рядом с разбитой броневой фигурой. - Это не Скейди, - сказала она. - Слишком велика, и гребень на шлеме неправильной формы. Ты что-нибудь улавливаешь, Клавейн?
   - Ничего вразумительного, - сказал он. Он успокоил дрожащее лезвие своего ножа и сунул его обратно в один из карманов. - Но давай снимем шлем и посмотрим, кто там находится, не так ли?
   - У нас нет времени, чтобы терять его, - сказал Скорпио.
   Клавейн начал расстегивать замки на шлеме. - Это займет всего минуту.
   Конечности Скорпио онемели, его координация начала ухудшаться. Он не сомневался, что Клавейн страдает примерно так же; должно быть, требовались настоящая сила и точность, чтобы открыть сложный механизм замка шлема.
   Послышался щелчок, затем скрежет металла о металл и вздох выравнивающегося давления воздуха. Шлем слетел с головы, зажатый дрожащими пальцами Клавейна. Он осторожно положил его на лед краем вниз.
   На них смотрело лицо молодой женщины-конджойнера. У нее были такие же изящные черты, как и у ее наставницы, но она явно не была Скейди. У нее было широкое лицо с плоскими чертами, а бескровная кожа имела цвет помех на мониторе. Ее нервный гребень - теплоотводящий гребень из костей и хрящей, идущий от самой макушки лба до затылка, - был менее экстравагантным, чем тот, который Скорпио видел у Скейди, и почти наверняка был гораздо менее полезным показателем ее душевного состояния. Вероятно, в нем задействован более совершенный набор нейронных механизмов, которые снижают теплоотдачу.
   Ее губы были серыми, а брови - чисто белыми, как хром. Она открыла глаза. В свете фонарей ее радужки отливали серо-металлическим блеском.
   - Поговори со мной, - попросил Клавейн.
   Она закашлялась и рассмеялась одновременно. Появление человеческого выражения на этой застывшей маске шокировало их всех.
   Хоури наклонилась ближе. - Я просто слышу кашу, - сказала она.
   - С ней что-то не так, - тихо ответил Клавейн. Затем он обхватил голову женщины сзади, приподнимая ее надо льдом. - Послушай меня внимательно. Мы не хотим причинить тебе боль. Ты была ранена, но если поможешь нам, мы позаботимся о тебе. Ты меня понимаешь?
   Женщина снова рассмеялась, и по ее лицу пробежала судорога восторга. - Вы... - начала она.
   Клавейн наклонился ближе. - Да?
   - Клавейн.
   Клавейн кивнул. - Да, это я. - Он оглянулся на остальных. - Повреждения не могут быть слишком серьезными, если она помнит меня. Я уверен, мы сможем...
   Она заговорила снова. - Клавейн. Мясник из Тарсиса.
   - Это было давно.
   - Клавейн. Перебежчик. Предатель? - Она снова улыбнулась, кашлянула и брызнула слюной ему в лицо. - Предал Материнское гнездо.
   Клавейн вытер слюну с лица тыльной стороной перчатки. - Я не предавал Материнское гнездо, - сказал он с пугающим отсутствием гнева. - На самом деле это Скейди предала его, - поправил он ее с отеческим терпением, словно исправляя какое-то незначительное недоразумение в области географии.
   Она рассмеялась и снова плюнула в него. Такая сила удивила Скорпио. Она попала Клавейну в глаз и заставила его зашипеть от боли.
   Клавейн наклонился ближе к женщине, на этот раз прикрыв ей рот рукой. - Я думаю, нам нужно кое-что сделать. Немного перевоспитать. Немного скорректировать отношение. Но все в порядке, у меня полно времени.
   Женщина снова закашлялась. Ее титаново-серые глаза сияли радостью, несмотря на то, что она с трудом переводила дыхание. Скорпио понял, что в ней было что-то идиотское.
   Тело в броне забилось в конвульсиях. Клавейн продолжал держать ее за голову, другой рукой все еще зажимая ей рот.
   - Дай ей подышать, - сказала Хоури.
   Он на мгновение ослабил давление на ее рот. Женщина продолжала улыбаться, широко раскрыв глаза и не мигая. Что-то черное протиснулось между пальцами Клавейна, просачиваясь сквозь щели, как некое проявление демонической скверны. Клавейн отшатнулся, отпустил женщину, и она уронила голову на пол. Черная жидкость хлынула у нее изо рта, из ноздрей, потоки слились в ужасную черную бороду, которая начала покрывать ее лицо.
   - Живая машина, - сказал Клавейн, отступая назад. Его собственная левая кисть была покрыта черными жгутами. Он ударил ими по льду, но черная жижа не поддавалась. Веревки соединились в единую массу, покрывавшую его пальцы до самых костяшек. Масса состояла из сотен уменьшенных копий тех же кубиков, которые они видели в других местах. Они заметно набухали, увеличиваясь по мере того, как сжимали его руку. Черный нарост продвигался к его запястью серией конвульсивных волн, кубики скользили друг по другу.
   Сзади что-то осветило всю полость разбитого корабля. Скорпио рискнул оглянуться, но лишь настолько, чтобы увидеть, как ствол пушки Хоури вспыхнул вишнево-красным от выстрела минимальной мощности. Джаккотте целился своим оружием в труп конджойнера, но было очевидно, что от органической части жертвы ингибиторов больше ничего не осталось. Появляющиеся машины казались совершенно незатронутыми: взрыв отбросил некоторые из них от основной массы, но не было никаких признаков того, что энергия каким-либо образом причинила им вред.
   Скорпио отвел взгляд всего на секунду, но когда снова обернулся к Клавейну, то с ужасом увидел, как тот с гримасой откинулся к стене.
   - Они схватили меня, Скорп. Это больно.
   Клавейн закрыл глаза. Черная поросль теперь покрывала его руку до запястья. На конце пальца образовался округлый обрубок, который медленно отползал назад по мере продвижения к запястью.
   - Я попробую снять его, - сказал Скорпио, нашаривая на поясе что-нибудь тонкое и прочное, но не настолько острое, чтобы не поранить руку Клавейна.
   Клавейн открыл глаза. - Это не сработает.
   Здоровой рукой он полез в карман, куда положил нож. Мгновение назад его лицо было серым от боли, но теперь на нем появилось облегчение, как будто боль утихла.
   Скорпио знал, что это не так. Клавейн просто отключил ту часть своего мозга, которая это замечала.
   Клавейн вытащил нож. Он держал его за рукоятку, пытаясь заставить лезвие ожить. Ничего не получалось. Либо управление невозможно было активировать одной рукой, либо другая рука Клавейна слишком онемела от холода, чтобы справиться с этой работой. Из-за ошибки или разочарования нож выпал у него из рук. Он потянулся к нему, но затем оставил попытки.
   - Скорп, подними его.
   Скорпио взял нож. Он чувствовал себя странно, как будто у него украли что-то ценное, с чем он никогда не должен был иметь дело. Потянулся, чтобы вернуть его Клавейну.
   - Нет. Ты должен это сделать. Активируй лезвие с помощью этой кнопки. Будь осторожен: когда пьезолезвие включится, оно дернется. Ты же не хочешь его уронить. Оно прорежет гипералмаз, как лазер дым.
   - Я не могу этого сделать, Невил.
   - Ты должен. Это убивает меня.
   Черная оболочка механизма ингибиторов снова впивалась в руку Клавейна. Скорпио понял, что в этой штуке не было места для его пальцев. Она уже поглотила их.
   Он нажал кнопку активации. Нож дернулся в его руке, живой и нетерпеливый. Он почувствовал высокочастотное жужжание в рукояти. Лезвие стало серебристым пятном, похожим на взмах крыла колибри.
   - Отрежь ее, Скорп. Сейчас. Быстро и чисто. На добрый дюйм выше механизма.
   - Я убью тебя.
   - Нет, ты этого не сделаешь. Я справлюсь с этим. - Клавейн сделал паузу. - Я отключил болевую чувствительность. Кровеносные импланты справятся со свертыванием крови. Тебе не о чем беспокоиться. Просто сделай это. Сейчас. Пока я не передумал, или эта дрянь не попала мне в голову.
   Скорпио кивнул, в ужасе от того, что собирался сделать, но понимая, что у него нет выбора.
   Убедившись, что ни один из механизмов не задел его плоть, Скорпио поддержал Клавейна за поврежденную руку в локте. Нож жужжал и извивался. Он поднес пятно к ткани рукава.
   Он посмотрел Клавейну в лицо. - Ты уверен в этом?
   - Скорп. Сейчас. Как друг. Сделай это.
   Скорпио опустил нож. Он не почувствовал никакого сопротивления, когда лезвие прошло сквозь ткань, плоть и кости.
  
   Через полсекунды дело было сделано. Отрубленная рука - Скорпио отрубил ее чуть выше запястья - с глухим стуком упала на лед. Клавейн со стоном привалился спиной к стене, теряя последние силы, которые у него были до этого. Он сказал Скорпио, что заблокировал все болевые сигналы, но, должно быть, какое-то остаточное сообщение дошло до его мозга: либо это, либо то, что услышал Скорпио, было стоном отчаянного облегчения.
   Джаккотте опустился на колени рядом с Клавейном, снимая с пояса аптечку. Клавейн был прав: кровопотеря из раны была незначительной. Он прижал отрубленную руку к животу, крепко прижимая ее, пока Джаккотте готовил повязку.
   Послышался шорох движения отрубленной кисти. Черные машины отделялись друг от друга, освобождаясь от остатков плоти. Они двигались неуверенно, словно лишенные энергии, которую черпали из тепла живого тела. Масса кубиков отделилась от руки, замедлилась, а затем и вовсе остановилась, став просто еще одной частью дремлющего роста, заполнившего корабль. Рука лежала там, плоть представляла собой контуженный ландшафт из свежих синяков и более старых пигментных пятен, но все еще была в основном цела, за исключением отсутствующих кончиков пальцев, которые были обглоданы до первых суставов.
   Скорпио выключил нож и положил его на пол. - Прости меня, Невил.
   - Однажды я уже терял ее, - сказал Клавейн. - На самом деле это не так уж много значит для меня. Я благодарен тебе за то, что ты сделал то, что должен был сделать. - Затем он прислонился к стене и закрыл глаза еще на несколько секунд. Его дыхание было резким и прерывистым. Казалось, что кто-то неумело режет его пилой.
   - С тобой все будет в порядке? - спросил Скорпио Клавейна, глядя на отрубленную руку.
   Клавейн не ответил.
   - Я недостаточно знаю о конджойнерах, чтобы сказать, насколько сильный шок он может вынести, - сказал Джаккотте, понизив голос, - но знаю, что этому человеку нужен отдых, и как можно дольше. Начнем с того, что он стар, и рядом нет никого, кто мог бы отладить все эти механизмы в его крови. Возможно, это сказывается на нем гораздо сильнее, чем мы думаем.
   - Мы должны двигаться дальше, - сказала Хоури.
   - Она права, - сказал Клавейн, снова пошевелившись. - Кто-нибудь, помогите мне подняться на ноги. В прошлый раз потеря руки меня не остановила, не остановит и сейчас.
   - Подождите минутку, - сказал Джаккотте, заканчивая срочную перевязку.
   - Тебе нужно остаться здесь, Невил, - сказал Скорпио.
   - Если я останусь здесь, Скорп, то умру. - Клавейн застонал, пытаясь встать самостоятельно. - Помоги мне, черт бы тебя побрал. Помоги мне!
   Скорпио помог ему подняться на ноги. Он неуверенно стоял, все еще прижимая забинтованную культю к животу.
   - Я все же думаю, что тебе лучше подождать здесь, - сказал Скорпио.
   - Скорп, мы все стоим на пороге переохлаждения. Если я это чувствую, то и ты тоже. Сейчас единственное, что сдерживает переохлаждение, - это адреналин и движение. Поэтому я предлагаю нам продолжать двигаться. - Затем Клавейн наклонился и поднял нож с того места, куда его положил Скорпио. Он сунул его обратно в карман. - Рад, что захватил его с собой, - сказал он.
   Скорпио опустил взгляд на землю. - Что с рукой?
   - Оставь это. Они могут вырастить мне новую.
   Они пошли по холоду к передней части разбитого корабля Скейди.
   - Мне кажется, - сказала Хоури, - или музыка просто изменилась?
   - Музыка изменилась, - сказал Клавейн. - Но это все еще Бах.
  

ДВАДЦАТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика наблюдала за тем, как ледоход опускают на движущуюся ленту дороги. Когда лыжи коснулись поверхности, послышался скрежет льда. На крыше ледохода двое мужчин в скафандрах отцепили крюки и поднялись на них на верхнюю часть лебедок, после чего снова забросили их на крышу каравана. Крошечный на вид ледоход Крозе несколько сотен метров подпрыгивал и рыскал рядом с караваном, а затем позволил грохочущей процессии медленно обогнать себя. Рашмика наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду за скрежещущими колесами одной из машин.
   Она отошла от наклонного смотрового окна. Вот и все: все мосты были сожжены. Но ее решимость продолжать была такой же сильной, как и прежде. Она шла вперед, чего бы это ни стоило.
   - Я вижу, вы приняли решение.
   Рашмика отвернулась от окна. Звук голоса квестора Джонса потряс ее: она вообразила, что осталась одна.
   Зеленый питомец квестора вытер мордочку своей единственной здоровой передней лапой, а его хвост туго, как жгут, обвился вокруг предплечья.
   - Мне не нужно было принимать решение, - сказала она.
   - Я надеялся, что письмо от вашего брата вобьет в вашу голову немного здравого смысла. Но этого не произошло, и вот вы здесь. По крайней мере, теперь у нас есть для вас небольшой подарок.
   - Простите? - спросила Рашмика.
   - В нашем маршруте произошли небольшие изменения, - сказал он. - Наша встреча с соборами состоится немного позже, чем планировалось.
   - Надеюсь, не произошло ничего серьезного.
   - У нас уже были задержки, которые мы не можем компенсировать, следуя нашим обычным маршрутом на юг. Мы намеревались пересечь разлом Гиннунгагап у переправы Гюдбранд, затем двигаться на юг по тропе Гирроккин, пока не доберемся до Пути, где встретим соборы. Но сейчас это просто невозможно, и в любом случае, где-то на перевале Гирроккин произошел крупный ледопад. У нас нет возможности задержаться, а ближайший караван с оборудованием для расчистки льда застрял на Глум-Джанкшн, придавленный надвигающимся ледником. Так что нам придется сократить путь, если мы не хотим опоздать еще больше.
   - Короткий путь, квестор?
   - Мы приближаемся к разлому Гиннунгагап. - Он остановился - Вы, конечно, знаете о разломе. Все когда-нибудь пересекают его.
   Рашмика представила себе разлом - глубокий ледяной каньон с отвесными склонами, пересекающий экватор наискось. Это был крупнейший геологический объект на планете, первое, что назвал Куэйхи при своем приближении.
   - Я думала, что есть только один безопасный переход, - сказала она.
   - Что касается соборов, то да, - согласился он. - Путь немного отклоняется к северу, где стены разлома расположены зигзагообразно, чтобы соборы могли спускаться ко дну. Это трудоемкий процесс, который отнимает у них несколько дней, а затем им приходится повторять его, взбираясь на противоположную сторону. Чтобы не отстать, им нужно хорошее преимущество на Халдоре. Этот маршрут называют Лестницей Дьявола, и каждый смотритель собора втайне боится его. Спуск узкий, и обвалы не редкость. Но нам не обязательно подниматься по Лестнице: есть другой путь через разлом. Собору это не под силу, но караван весит совсем не так много, как собор.
   - Вы говорите о мосте, - сказала Рашмика, дрожа от страха и предвкушения.
   - Значит, вы его видели.
   - Только на фотографиях.
   - Что вы подумали?
   - Думаю, это выглядит красиво, - сказала она, - красиво и изящно, как будто что-то выдутое из стекла. Слишком хрупкое для машин.
   - Мы уже сталкивались с этим раньше.
   - Но никто не знает, сколько это может стоять.
   - Думаю, в этом отношении мы можем доверять скаттлерам, не так ли? Эксперты утверждают, что он существует уже миллионы лет.
   - Говорят много чего, - ответила Рашмика, - но мы не знаем наверняка, сколько ему лет и кто его построил. Это не очень похоже на то, что оставили после себя скаттлеры, не так ли? И мы, конечно, не знаем, предполагалось ли его когда-либо пересекать.
   - Вы, кажется, неестественно обеспокоены тем, что, честно говоря, представляет собой технически простой маневр, который сэкономит нам много драгоценных дней. Могу я спросить, почему?
   - Потому что я знаю, как они называют этот переход, - сказала она. - Ущелье Гиннунгагап - это то, как Куэйхи назвал каньон, но есть и другое название для него, не так ли? Особенно для тех, кто решает перейти по мосту. Они называют его ущельем Отпущения грехов. Говорят, что лучше очиститься от греха, прежде чем отправляться в путь.
   - Но вы, конечно, не верите в существование греха, не так ли?
   - Я верю в существование безрассудной глупости, - ответила Рашмика.
   - Ну, вам не стоит беспокоиться об этом. Все, что вам нужно делать, это наслаждаться видом, как и другим паломникам.
   - Я не паломница, - сказала она.
   Квестор улыбнулся и положил что-то в рот своему питомцу. - Все мы либо пилигримы, либо мученики. По моему опыту, лучше быть пилигримом.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Антуанетта надела защитные очки. Вид сквозь них был похож на задымленную копию реальной комнаты, с красными каназийскими цифрами, мелькающими в правом поле зрения. Какое-то время ничего не менялось. Неуклюжая машина-скелет - призрак третьего класса - продолжала стоять среди разбросанного хлама, из которого она была создана, одна конечность застыла, когда она бросала ей защитные очки.
   - Капитан... - начала она.
   Но пока она говорила, видение и его обломки сливались с фоном, теряя резкость и контраст на фоне общего беспорядка в комнате. Защитные очки работали не идеально, и в одном квадрате поля зрения скелетообразная машина оставалась неотредактированной, но в других местах она исчезала, как здания в стене морского тумана.
   Антуанетте это не понравилось. Оборудование не угрожало ей, но ее беспокоило, что она плохо представляла, где она находится. Она потянулась за защитными очками, собираясь снять их, когда в ее ухе раздался голос.
   - Не надо. Не снимай их. Тебе нужно, чтобы они меня видели.
   - Капитан?
   - Обещаю, что не причиню тебе вреда. Посмотри.
   Она посмотрела. Что-то начало проявляться, медленно появляясь в поле ее зрения. Человеческая фигура - на этот раз совершенно реальная - возникла прямо из воздуха. Антуанетта невольно сделала шаг назад, наткнулась на препятствие и уронила фонарь на пол.
   - Не пугайся, - сказал он ей. - Ты ведь за этим пришла, не так ли?
   - Прямо сейчас я не уверена, - выдохнула она.
   Фигура человека словно сошла с лица земли. На нем был по-настоящему древний космический скафандр - мешковатый, оттопыренный предмет из мятой ржаво-оранжевой ткани. Его ботинки и перчатки с толстыми пальцами были сделаны из того же коричневатого материала, кое-где разорванного, обнажая многослойную сетку из нижележащих слоев. На нем был тускло-серебряный пояс, увешанный многочисленными инструментами неясного назначения. На груди его скафандра висела прочная квадратная коробка, утыканная массивными пластиковыми кнопками управления, достаточно большими, чтобы ими можно было управлять руками в перчатках. Коробка еще большего размера располагалась у него на спине, возвышаясь над шеей. С рюкзака, перекинутого через его левое плечо, свисал толстый ребристый шланг, отлитый из ярко-красного пластика, открытый конец которого упирался в верхнюю полку нагрудного ранца. Серебристая полоска на воротнике скафандра представляла собой сложную систему запирающих механизмов и черных прорезиненных уплотнений. Между кольцом на шее и верхней частью скафандра было множество неузнаваемых логотипов и знаков отличия.
   На нем не было шлема.
   Лицо капитана казалось слишком маленьким для скафандра. На выбритой голове у него была мягкая черно-белая шапочка с прожилками проводов от монитора. В тусклом свете защитных очков она не могла определить оттенок его кожи. Она была гладкой, туго обтягивала скулы, оттененные недельной щетиной. У него были очень тонкие, подстриженные как бритва брови, которые насмешливо изгибались над широко расставленными собачьими глазами. Она могла видеть белки этих глаз между зрачком и нижним веком. У него был такой рот - тонкий, прямой, подчеркнуто надменный, - который она могла счесть либо очаровательным, либо вызывающим недоверие, в зависимости от настроения. Он не был похож на человека, склонного к светской беседе. Обычно Антуанетту это устраивало.
   - Я вернула это, - сказала она. Она наклонилась и подняла шлем.
   - Дай его мне.
   Она потянулась, чтобы бросить его.
   - Нет, - резко сказал он. - Дай его мне. Подойди ближе и отдай его мне.
   - Я не уверена, что готова к этому, - сказала она.
   - Это называется жестом взаимного доверия. Либо ты делаешь это, либо разговор прекращается на этом. Я уже говорил, что не причиню тебе вреда. Ты мне не поверила?
   Она подумала о механизме, которым очки редактировали ее видение. Возможно, если бы она сняла их, то увидела бы привидение таким, каким оно было на самом деле...
   - Не снимай очки. Это тоже часть сделки.
   Она подошла на шаг ближе. Было ясно, что у нее не было выбора.
   - Хорошо. А теперь дай мне шлем.
   Еще шаг. Затем еще один. Капитан ждал, уперев руки в бока, и взглядом подбадривал ее двигаться вперед.
   - Я понимаю, что ты напугана, - сказал он. - В том-то и дело. Если бы ты не была напугана, то не было бы никакого проявления доверия, не так ли?
   - Мне просто интересно, что вы получаете от этого.
   - Я верю, что ты меня не подведешь. А теперь передай мне шлем.
   Она вытянула его перед собой, насколько позволяли ее руки, и капитан потянулся, чтобы взять его у нее. Защитные очки немного отстали, так что при движении его рук на мгновение стало видно мерцание механизмов. Его пальцы в перчатках сомкнулись вокруг шлема. Она услышала скрежет металла о металл.
   Капитан отступил на шаг. - Хорошо, - одобрительно сказал он. Он повертел шлем в руках, проверяя, нет ли на нем следов износа. Только сейчас Антуанетта заметила, что с одной стороны было пустое круглое гнездо, в которое должен был быть вставлен красный кабель. - Спасибо, что принесла его мне. Я ценю этот жест.
   - Вы оставили его у Пэлфри. Это был не несчастный случай, не так ли?
   - Полагаю, что нет. Как ты сказала, это была "визитная карточка"? Думаю, это было недалеко от истины.
   - Я восприняла это как знак того, что вы хотите с кем-то поговорить.
   - Мне показалось, тебе очень хотелось поговорить со мной, - сказал он.
   - Да. Мы хотим. - Она посмотрела на привидение со смесью страха и опасного, соблазнительного облегчения. - Вы не возражаете, если я спрошу вас кое о чем? - Она приняла его молчание за согласие. - Как мне вас называть? Капитан, по-моему, не совсем подходит вам, особенно теперь, когда мы обсудили вопрос взаимного доверия.
   - Справедливое замечание, - признал он, но его голос звучал не совсем убедительно. - Пока что сойдет и Джон.
   - Тогда, Джон, что я такого сделала, чтобы заслужить это? Дело было не только в том, что я вернула шлем, не так ли?
   - Как я уже сказал, тебе, казалось, не терпелось поговорить.
   Антуанетта наклонилась, чтобы поднять свой фонарь. - Я годами безуспешно пыталась дозваться до вас. Что изменилось?
   - Теперь я чувствую себя по-другому, - сказал он.
   - Как будто вы спали, но наконец проснулись?
   - Скорее, сейчас мне нужно проснуться. Это ответ на твой вопрос?
   - Я не уверена. Это может показаться грубым, но... с кем именно я разговариваю?
   - Ты разговариваешь со мной. Таким, какой я есть. Таким, каким я был.
   - Никто на самом деле не знает, кем вы были, Джон. Этот скафандр кажется мне довольно старым.
   Рука в перчатке скользнула по квадратной нагрудной сумке, обводя узор от точки к точке. Для Антуанетты это выглядело как благословение, но с таким же успехом могло быть заученной наизусть проверкой важнейших систем. Подача воздуха, поддержание давления, терморегулирование, связь, утилизация отходов... Она и сама знала этот перечень.
   - Я был на Марсе, - сказал он.
   - Я никогда там не была, - сказала она.
   - Нет? - В его голосе звучало разочарование.
   - Дело в том, что я действительно видела не так уж много миров. Йеллоустоун, немного Ресургем и это место. Но никогда не была на Марсе. На что это было похоже?
   - По-другому. Более дикий. Холодный. Варварский. Неумолимый. Жестокий. Нетронутый. Мрачный. Красивый. Как вспыльчивый любовник.
   - Но это было давно, не так ли?
   - Ага. Как ты думаешь, сколько лет этому скафандру?
   - По-моему, он выглядит чертовски антикварно.
   - Таких скафандров не шили с двадцать первого века. Ты думаешь, Клавейн - это старый, пережиток истории. Я был стариком еще до того, как он родился.
   Она удивилась, услышав, что он назвал Клавейна по фамилии. Очевидно, капитан был осведомлен о событиях на корабле лучше, чем предполагали некоторые. - Значит, вы прошли долгий путь, - сказала она.
   - Да, это было долгое и странное путешествие. И только посмотри, куда оно меня привело.
   - У вас, должно быть, есть что рассказать. - Антуанетта считала, что есть две безопасные темы для разговора: настоящее и очень далекое прошлое. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан вспоминал о своей недавней болезни и странном превращении.
   - Есть истории, которые я не хочу рассказывать, - сказал он. - Но разве это не относится ко всем нам?
   - Я не возражаю.
   Его тонкие губы сложились в подобие улыбки. - В твоем прошлом есть мрачные тайны, Антуанетта?
   - Ничего такого, из-за чего я могла бы лишиться сна, не сейчас, когда у нас так много других забот.
   - Ах, - он повертел шлем в руках, затянутых в перчатки. - Это сложный вопрос настоящего. Я, конечно, осведомлен о некоторых вещах, возможно, даже больше, чем вы думаете. Например, я знаю, что в системе есть и другие корабли.
   - Вы чувствуете их?
   - Именно их шумы пробудили меня от долгих спокойных мечтаний о Марсе. - Он рассматривал значки и надписи на шлеме, поглаживая их коротким кончиком пальца в перчатке. Антуанетта задумалась о воспоминаниях, которые они пробудили, сохранившись за пятьсот или шестьсот лет. Воспоминания, покрытые серой пылью веков.
   - Мы подумали, что вы просыпаетесь, - сказала она. - В последние несколько недель мы стали лучше осознавать ваше присутствие. Мы не думали, что это совпадение, особенно после того, что рассказала нам Хоури. Я знаю, вы помните Хоури, Джон, иначе не привели бы меня сюда.
   - Где она?
   - С Клавейном и остальными.
   - А Илия? Где Илия?
   Антуанетта вспотела. Искушение солгать, сказать какую-нибудь успокаивающую банальность было непреодолимым. Но она ни на секунду не сомневалась, что капитан раскусит любую попытку обмана. - Илия мертва.
   Черно-белая фуражка склонилась в поклоне. - Я подумал, что мне это приснилось, - сказал он. - Вот в чем проблема. Я не всегда могу отличить реальность от воображения. Возможно, в этот самый момент ты мне снишься.
   - Я настоящая, - сказала она, как будто ее уверенность могла что-то изменить, - но Илия мертва. Вы помните, что произошло, не так ли?
   Его голос был мягким и задумчивым, как у ребенка, вспоминающего важные события из детской сказки. - Я помню, что она была здесь, и что мы были одни. Я помню, как она лежала в постели, а вокруг нее были люди.
   Что она собиралась сказать ему сейчас? Что причиной, по которой Илия оказалась в постели, в первую очередь, было то, что она получила травмы, пытаясь помешать капитану совершить попытку самоубийства, когда он направил одно из орудий тайника на корпус корабля. Шрам, который оно оставило на корпусе, был виден даже сейчас - вертикальная трещина на одной стороне шпиля. Она была уверена, что на каком-то уровне он все это знал, но также и в том, что сейчас ему не нужно было напоминать об этом.
   - Она погибла, - сказала Антуанетта, - пытаясь спасти нас всех. Я предоставила ей в пользование свой корабль "Штормовая птица" после того, как мы использовали его для спасения последних колонистов с Ресургема.
   - Но я помню, что она была нездорова.
   - Она не была настолько больна, чтобы не управлять кораблем. Дело в том, Джон, что она чувствовала, что должна что-то искупить. Вы помните, что она сделала с колонистами, когда ваша команда пыталась найти Силвеста? Заставила их думать, что она в припадке гнева уничтожила целое поселение? Вот почему они объявили ее в розыск как военную преступницу. Под конец я задаюсь вопросом, не начала ли она сама в это верить. Откуда нам знать, что творилось у нее в голове? Если тебя ненавидит достаточно много людей, нелегко не начать думать, что они, возможно, правы.
   - Она не была особенно хорошей женщиной, - сказал капитан, - но она была не такой, какой ее представляли. Она всегда делала только то, что считала нужным для корабля.
   - Думаю, это делает ее хорошей женщиной в моем понимании. Прямо сейчас корабль - это все, что у нас есть, Джон.
   - Как ты думаешь, у нее это сработало? - спросил он.
   - Что?
   - Искупление, Антуанетта. Как ты думаешь, в конце концов, это хоть что-то изменило?
   - Я не могу догадаться, что пришло ей в голову.
   - Для остальных это имело какое-то значение?
   - Мы здесь, не так ли? Мы выбрались из системы живыми. Если бы Илия не настояла на своем, нас бы, вероятно, размазало на расстоянии нескольких световых часов от Ресургема.
   - Надеюсь, ты права. Знаешь, я действительно простил ее.
   Антуанетта знала, что именно Илия позволила сплавляющей чуме капитана окончательно поразить корабль. В то время, когда она это сделала, это казалось единственным способом полностью избавить корабль от другого вида паразитов. Антуанетта не думала, что Илия легко восприняла это решение. В равной степени, основываясь на своем весьма ограниченном опыте общения с женщиной, она не думала, что учет чувств капитана оказал большое влияние на ее решение.
   - Это довольно великодушно с вашей стороны, - сказала она.
   - Я понимаю, что она сделала это ради корабля. Я также понимаю, что вместо этого она могла убить меня. Думаю, она хотела этого, после того как узнала, что я сделал с Саджаки.
   - Извините, но это случилось задолго до меня.
   - Я убил хорошего человека, - сказал капитан. - Илия знала. Когда она сделала это со мной, когда она сделала меня таким, какой я есть, она знала, что я сделал. Я бы предпочел, чтобы она меня убила.
   - Тогда вы заплатили за все, что сделали, - сказала Антуанетта. - И даже если бы вы этого не сделали тогда, даже если бы она не сделала того, что сделала, это не имеет значения. Важно то, что вы спасли сто шестьдесят тысяч человек от неминуемой смерти. Вы искупили это преступление сто тысяч раз и даже больше.
   - Ты воображаешь, что так устроен мир, Антуанетта?
   - Для меня это достаточно хорошо, Джон, но что я знаю? Я всего лишь дочь космического пилота из Ржавого Пояса.
   Наступило затишье. Все еще держа шлем, капитан взялся за конец красного ребристого кабеля и подсоединил его к разъему на боковой стороне шлема. Интерфейс между реальным объектом и имитируемым присутствием был на удивление плавным.
   - Проблема в том, Антуанетта, что толку было спасать эти жизни, если все, что происходит, - это то, что они умирают сейчас, здесь, на Арарате?
   - Мы не знаем, умрет ли кто-нибудь. Пока что ингибиторы нас здесь не тронули.
   - И все равно, вам не помешала бы какая-нибудь страховка.
   - Мы должны принять во внимание немыслимое, Джон. Если случится худшее, нам придется покинуть Арарат. И вам придется разработать план.
   Он надел шлем на шею, поворачивая его из стороны в сторону, чтобы защелкнуть механизмы. Стекло на лицевом щитке все еще было поднято. Белки его глаз выделялись двумя яркими полумесяцами на затененной части лица. Зеленые и красные цифры отражались на его коже.
   - Тебе потребовалось немало мужества, чтобы спуститься сюда в одиночку, Антуанетта.
   - Я не думаю, что сейчас время для трусов, - сказала она.
   - Такого момента никогда не было, - сказал он, начиная опускать стекло лицевой панели. - О том, чего ты хочешь от меня?
   - Да?
   - Я подумаю над этим вопросом.
   Затем он повернулся и медленно зашагал в темноту. Облако красно-коричневой пыли поднялось и скрыло его из виду. Это было похоже на песчаную бурю на Марсе.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Капитана ультра звали Хекель, его корабль назывался "Третий газометрический". Он спустился на шаттле с красным корпусом очень древней конструкции - триада соединенных сфер с крупными стилизованными знаками тарантула.
   Даже по современным меркам, Хекель показался Куэйхи очень странным человеком. Скафандр, в котором он поднялся на борт "Леди Морвенны", представлял собой чудовищное сооружение из кожи и латуни, с прорезиненными шарнирами и блестящими металлическими пластинами, скрепленными заклепками. За крошечными прорезями для глаз в его шлеме мелькали щетки стеклоочистителей, очищая их от конденсата. Из плохо обслуживаемых соединений и уплотнений выходил пар. Его сопровождали два ассистента: они постоянно открывали и закрывали люки в скафандре, возились с медными ручками и клапанами. Когда Хекель говорил, его голос звучал из миниатюрного органа, выступавшего из верхней части его шлема. Ему приходилось постоянно подстраивать выступы в области груди, чтобы голос не становился слишком пронзительным или низким.
   Куэйхи не понял ни слова из того, что сказал Хекель, но это было нормально: Хекель также взял с собой переводчика. Это была маленькая женщина с глазами лани, одетая в более современный скафандр. Ее шлем откинулся назад, как гребень какаду, так что все могли видеть ее лицо.
   - Вы не ультра, - заметил Куэйхи переводчице.
   - Это имеет значение?
   - Я просто нахожу это забавным, вот и все. Я начинал там, занимаясь той же работой, что и вы.
   - Должно быть, это было очень давно.
   - Но им все равно не легче вести переговоры с такими, как мы, не так ли?
   - Мы, настоятель?
   - Обычные люди, вроде нас с вами.
   Она хорошо это скрывала, но он заметил ее удивленную реакцию. Он увидел себя с ее точки зрения: старик, полулежащий на кушетке, смертельно больной, окруженный аудиторией движущихся зеркал, его глаза были раскрыты, как фрукты. На нем не было темных очков.
   Куэйхи поднял руку. - Я не всегда был таким. Когда-то я мог сойти за обычного человека, вращаться в нормальном обществе, и никто бы и глазом не моргнул. Меня взяли на работу к ультра, как и вас. Королева Жасмина из "Гностического восхождения"...
   Хекель поправил свои грудные мышцы, а затем произнес что-то невнятное.
   - Он говорит, что у Жасмины была не самая лучшая репутация, даже среди других ультра, - сказала переводчица. - Он говорит, что в определенных кругах ультра даже сейчас упоминание ее имени считается верхом дурного тона.
   - Я и не знал, что ультра вообще признают безвкусицу как понятие, - лукаво ответил Куэйхи.
   Хекель пропищал в ответ что-то пронзительное и повелительное.
   - Он говорит, что вам нужно многое запомнить, - сказала переводчица. - Он также говорит, что у него есть другие дела, которыми он должен заняться сегодня.
   Куэйхи потеребил край своего алого одеяла. - Тогда очень хорошо. Просто для ясности... вы были бы готовы рассмотреть мое предложение?
   Переводчица некоторое время слушала Хекеля, затем обратилась к Куэйхи. - Он говорит, что понимает логику предложенных вами мер безопасности.
   Куэйхи с энтузиазмом кивнул, заставив зеркала кивнуть синхронно. - Конечно, это пошло бы на пользу обеим сторонам. Я бы получил защиту корабля, подобного "Третьему газометрическому", страховку от менее щепетильных элементов ультра, о существовании которых мы все знаем. И при согласии на эти гарантии - естественно, на фиксированный, а не на неопределенный срок - мы предоставим компенсацию в виде прав на торговлю, инсайдерской информации и тому подобного. Это может стоить нам обоим времени, капитан Хекель. Все, что вам нужно будет сделать, это переместить "Третий газометрический" поближе к Хеле и согласиться на некоторые очень мягкие условия взаимной дружбы... небольшая делегация собора на вашем корабле и, естественно, ответный визит на "Леди Морвенну". И тогда у вас был бы немедленный доступ к самым ценным реликвиям скаттлеров, раньше, чем у любого из ваших соперников. - Куэйхи посмотрел искоса, как будто увидел врагов в тени мансарды. - И нам не пришлось бы все время оглядываться.
   Капитан пропищал свой ответ.
   - Он говорит, что понимает преимущества с точки зрения торговых прав, - сказала переводчица, - но он также хотел бы подчеркнуть риск, на который пойдет, приблизив свой корабль к Хеле. Он упоминает о судьбе, постигшей "Гностическое вознесение"...
   - А я-то думал, что упоминать об этом было дурным тоном.
   Она проигнорировала его. - И он желает, чтобы эти выгодные торговые соглашения были разъяснены до начала дальнейшего обсуждения. Он также желает указать максимальный срок действия защиты и... - Она замолчала, пока Хекель выдавал ряд бессвязных дополнений. - Он также хотел бы обсудить исключение из торговли некоторых других участников, которые в настоящее время находятся в системе или приближаются к этому. Стороны, которые будут исключены, будут включать, но не ограничиваться ими, торговые суда "Преображенная ночь", "Мадонна с осами", "Тишина под снегом"...
   Она продолжала, пока не заметила поднятую руку Куэйхи. - Мы можем обсудить это в свое время, - сказал он с упавшим сердцем. - Тем временем, кафедральному собору, конечно же, потребуется полное техническое обследование "Третьего газометрического", чтобы убедиться, что судно не представляет опасности для Хелы или ее обитателей...
   - Капитан интересуется, не сомневаетесь ли вы в надежности его корабля, - сказала переводчица.
   - Вовсе нет. Почему я должен это делать? Он ведь зашел так далеко, не так ли? С другой стороны, если ему нечего скрывать...
   - Капитан желает удалиться в свой шаттл, чтобы обдумать ситуацию.
   - Конечно, - сказал Куэйхи с неожиданной готовностью, как будто не о чем было просить. - Это серьезное предложение, и ни о чем не следует договариваться в спешке. Обдумайте его. Поговорите с другими сторонами. Узнайте другое мнение. Мне вызвать охрану?
   - Капитан может сам найти дорогу обратно к шаттлу, - сказала она.
   Куэйхи развел руками в знак прощания. - Тогда очень хорошо. Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания вашей команде... и очень серьезно рассмотрите мое предложение.
   Капитан развернулся, его помощники продолжали настраивать управляющие клапаны и рычаги в его нелепом скафандре-котелке. С безумным ритмичным лязгом он двинулся к двери. Его отъезд был таким же мучительно медленным, как и прибытие, скафандр, казалось, не мог сдвинуться больше чем на дюйм за раз.
   Капитан сделал паузу, затем с трудом повернулся. Щетки стеклоочистителя задвигались взад-вперед. Орган выдал еще одну последовательность нот.
   - Прошу прощения, - сказала переводчица. - Но у капитана есть еще один вопрос. При подлете к "Леди Морвенне" он совершил незапланированное отклонение от обычной траектории полета из-за технической проблемы с шаттлом.
   - Техническая проблема? А теперь вот и сюрприз.
   - В процессе этого отклонения он стал свидетелем значительных земляных работ, которые велись немного севернее Постоянного пути, недалеко от равнин Джарнсакс. Он увидел то, что выглядело как частично замаскированные раскопки. Исследуя местность с помощью радара шаттла, он обнаружил наклонную полость длиной в несколько километров и глубиной не менее километра. Он предположил, что раскопки были связаны с обнаружением реликвий скаттлеров.
   - Возможно, так оно и есть, - сказал Куэйхи, напуская на себя безразличный вид.
   - Капитан был озадачен. Он признает, что не является экспертом в делах Хелы, но ему дали понять, что наиболее значительные реликвии скаттлеров были обнаружены в приполярных регионах.
   - Реликвии скаттлеров найдены по всей Хеле, - сказал Куэйхи. - Просто из-за особенностей географии до них легче добраться в полярных регионах. Я не знаю, что это были за раскопки, которые вы видели, или почему они были замаскированы. К сожалению, большая часть раскопок проводится за пределами прямого управления церквей. Мы не можем следить за всеми.
   - Капитан благодарит вас за ваш чрезвычайно полезный ответ.
   Куэйхи нахмурился, но затем сменил выражение лица на снисходительную улыбку. Что это было: сарказм, или она просто не совсем правильно взяла тему? Она была обычным человеком, как и он сам, человеком, которого он когда-то мог читать, как диаграмму. Теперь она и ей подобные - не только женщины, но почти все - находились далеко за пределами его инстинктивного понимания. Он смотрел, как они уходят, вдыхая запах чего-то горячего и металлического, тянущегося за капитаном, и нетерпеливо ждал, пока комната очистится от ядовитого пара.
   Вскоре постукивание трости возвестило о прибытии Грилье. Он находился неподалеку и наблюдал за происходящим с помощью скрытых камер и микрофонов.
   - Выглядит достаточно многообещающе, - отважился сказать главный хирург. - Они не отказали тебе сразу, и у них действительно есть корабль. Я думаю, им не терпится заключить сделку.
   - Я тоже так подумал, - сказал Куэйхи. Он стер запотевшее пятно с одного из своих зеркал, возвращая ему обычную четкость. - На самом деле, если только отбросить не очень убедительное бахвальство Хекеля, у меня сложилось впечатление, что им очень нужна была наша договоренность. - Он поднял лист бумаги, который крепко прижимал к груди во время переговоров: - Техническая сводка по их кораблю, полученная от наших шпионов на стоянке роя. Чтение не внушает оптимизма. Чертова штука разваливается на куски. Едва добрался до 107 пунктов.
   - Дай-ка я посмотрю. - Грилье взглянул на бумагу, бегло просматривая ее. - Ты не можешь быть уверен, что это точно.
   - Не могу?
   - Да. Ультра обычно преуменьшают достоинства своих кораблей, часто распространяя дезинформацию на этот счет. Они делают это, чтобы внушить конкурентам ложное чувство превосходства и отпугнуть пиратов, заинтересованных в краже их кораблей.
   - Но они всегда преувеличивают свои оборонительные возможности, - сказал Куэйхи, погрозив главному врачу пальцем. - Сейчас в этом рое нет ни одного корабля, на котором не было бы какого-либо оружия, даже если оно замаскировано под безобидные системы предотвращения столкновений. Они напуганы, Грилье, все они, и все хотят, чтобы их соперники знали, что у них есть средства защитить себя. - Он выхватил сводку. - А это? Это шутка. Им нужно наше покровительство, чтобы они могли сначала починить свой корабль. Все должно быть наоборот, если мы хотим, чтобы их защита имела для нас хоть какое-то значение.
   - Как я уже сказал, когда речь заходит о намерениях ультра, ничего не следует принимать за чистую монету.
   Куэйхи скомкал бумагу и швырнул ее через всю комнату. - Проблема в том, что я не могу разгадать их чертовы намерения.
   - Нельзя было ожидать, что кто-то прочтет такое чудовище, как Хекель, - сказал Грилье.
   - Я имею в виду не только его. Я говорю о других ультра или обычных людях, которые с ними сотрудничают, например, о той женщине, которую мы только что видели. Я не мог понять, говорила ли она искренне или покровительственно, не говоря уже о том, действительно ли она верила в то, что говорил Хекель.
   Грилье поцеловал набалдашник своей трости. - Хочешь знать мое мнение? Твоя оценка ситуации была точной: она была всего лишь рупором Хекеля. Он очень сильно хотел заниматься бизнесом.
   - Чертовски сильно, - сказал Куэйхи.
   Грилье постучал тростью по полу. - Забудем на время о "Третьем газометрическом". А как насчет "Спускающегося жаворонка"? В обзорах сторонних разработчиков говорилось об очень полезном наборе вооружений, и капитан, похоже, был готов заняться этим делом.
   - В сводках также упоминалась нестабильность правого привода. Ты не пропустил этот момент?
   Грилье пожал плечами. - Не то чтобы нам нужно было, чтобы они нас куда-то везли, просто чтобы сидели на орбите вокруг Хелы, запугивая остальных. Пока оружия достаточно для выполнения этой задачи, какое нам дело до того, что корабль не сможет улететь, как только все закончится?
   Куэйхи неопределенно махнул рукой. - Честно говоря, мне не очень понравился парень, которого они прислали. От него все время текло по полу. После его ухода потребовались недели, чтобы избавиться от пятна. И нестабильность привода - это не то легкое неудобство, которое ты, кажется, предполагаешь. Корабль, с которым мы договоримся, будет находиться в десятых долях световой секунды от нашей поверхности, Грилье. Мы не можем рисковать, что он взорвется у нас на глазах.
   - В таком случае вернемся к началу, - сказал Грилье без особого сочувствия. - Есть другие ультра, с которыми можно побеседовать, не так ли?
   - Достаточно, чтобы занять себя, но я всегда буду возвращаться к одной и той же фундаментальной проблеме: я просто не могу понять этих людей, Грилье. Мой разум настолько открыт для Халдоры, что в нем нет места для какой-либо другой формы наблюдения. Я не могу видеть их стратегии и уловки насквозь, как раньше.
   - Мы уже говорили об этом раньше. Ты знаешь, что всегда можешь узнать мое мнение.
   - И я это делаю. Но - без обид, Грилье - ты знаешь о крови и клонировании гораздо больше, чем о природе человека.
   - Тогда спроси других. Собери консультативный совет.
   - Нет. - Грилье, как он понял, был совершенно прав - они обсуждали это много раз. И всегда все сводилось к одному и тому же. - Эти переговоры о защите по самой своей природе чрезвычайно деликатны. Я не могу допустить утечки информации из системы безопасности в другой собор. - Он жестом попросил Грилье протереть ему глаза. - Посмотри на меня, - продолжал он, пока главный хирург открывал аптечку и готовил антисептические тампоны. - Я - воплощение ужаса, во многих отношениях привязанный к этому месту, едва способный выжить без него. И даже если бы у меня хватило здоровья покинуть его, я все равно остался бы пленником "Леди Морвенны", все еще находящимся в поле зрения моих любимых зеркал.
   - Добровольно, - сказал Грилье.
   - Ты понимаешь, что я имею в виду. Я не могу находиться среди ультра, как они находятся среди нас. Не могу подняться на борт их кораблей, как это делают другие экуменические эмиссары.
   - Вот почему у нас есть шпионы.
   - Все равно, это ограничивает меня. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять, Грилье, кто-то, похожий на меня в молодости. Кто-то, кто сможет общаться с ними так, как я привык. Кто-то, кого они не посмеют заподозрить.
   - Не подозрительный? - Грилье приложил тампоны к глазам Куэйхи.
   - Я имею в виду кого-то, кому они автоматически поверили бы. Кого-то, кто совсем не похож на тебя.
   - Не двигайся. - Куэйхи вздрогнул, когда жгучий тампон коснулся его глазного яблока. Его удивляло, что у него там вообще были какие-то нервные окончания, но Грилье обладал безошибочной способностью находить те, что остались. - На самом деле, - задумчиво произнес Грилье, - недавно мне кое-что пришло в голову. Возможно, об этом стоит упомянуть.
   - Продолжай.
   - Ты же знаешь, мне нравится знать, что происходит на Хеле. Не только о том, что обычно происходит в соборах и на Пути, но и во всем мире, включая деревни.
   - О, да. Ты всегда охотишься за неучтенными штаммами, сообщениями о новых интересных ересях из поселений Хаук и тому подобным. А потом отправляешься в путь со своими новенькими блестящими шприцами, как хороший маленький вампир.
   - Не буду отрицать, что анализ крови играет небольшую роль в моих интересах, но по пути я узнаю много интересного. Не двигайся!
   - И держись подальше от моего поля зрения! Что за лакомые кусочки?
   - Последний раз, когда я приходил в себя, был двухлетний промежуток времени, между десятью и восемью годами назад. Я очень хорошо помню это пробуждение: это был первый случай, когда мне понадобилась эта трость. Ближе к концу этого периода бодрствования я совершил долгое путешествие на север, следуя указаниям тех не внесенных в каталог штаммов, о которых ты только что упомянул. На обратном пути я ехал с одним из караванов, внимательно следя - извини - за всем, что могло бы мне приглянуться.
   - Я помню эту поездку, - сказал Куэйхи, - но не припомню, чтобы ты говорил, что во время нее произошло что-то важное.
   - Ничего не произошло. Или, по крайней мере, в то время казалось, что ничего не произошло. Но потом я услышал выпуск новостей несколько дней назад, и это кое о чем напомнило мне.
   - Ты собираешься и дальше тянуть резину?
   Грилье вздохнул и начал убирать оборудование в шкаф. - Жила-была семья, - сказал он, - из Вигридских пустошей. Они отправились вниз, чтобы встретить караван. У них было двое детей: сын и младшая дочь.
   - Я уверен, что это очаровательно.
   - Сын по дороге искал работу. Я присутствовал на собеседовании при приеме на работу, как мне было разрешено. На самом деле, это было простое любопытство: меня не интересовало это конкретное дело, но никогда не знаешь, когда появится кто-то интересный. - Грилье захлопнул шкаф. - Сын мечтал работать в какой-нибудь технической сфере обслуживания путей - стратегическое планирование, что-то в этом роде. В то время, однако, на Пути были все необходимые сотрудники для работы с карандашами. Единственные свободные вакансии были, скажем так, в самом конце?
   - Нищим выбирать не приходится, - сказал Куэйхи.
   - Вполне. Но в данном случае агент по подбору персонала отказался от полного и откровенного раскрытия соответствующих фактов. Он сказал сыну, что ему не составит труда найти безопасную, хорошо оплачиваемую работу в техническом бюро. И поскольку работа была бы строго аналитической, требующей трезвого мышления, о внедрении вируса не могло быть и речи.
   - Если бы он сказал правду, он потерял бы рекрута.
   - Почти наверняка. Он был умным парнем, в этом нет сомнений. На самом деле, было бы расточительством бросать его прямиком на установку взрывателей или на что-то еще с такой же короткой продолжительностью жизни. И поскольку семья была светской - как и большинство людей в пустошах, - он определенно не хотел, чтобы в его жилах текла твоя кровь.
   - Это не моя кровь. Это вирус.
   Грилье поднял палец, заставляя своего начальника замолчать. - Дело в том, что у агента по подбору персонала были веские причины солгать. И на самом деле это была всего лишь ложь во спасение. Все знали, что работа в бюро была нелегкой. Честно говоря, я думаю, что даже сын понимал это, но его семья нуждалась в деньгах.
   - Я уверен, в этом есть смысл, Грилье.
   - Я с трудом могу вспомнить, как выглядел сын. Но дочь? Я как сейчас вижу ее, ясную, как дневной свет, смотрящую сквозь всех нас, как будто мы сделаны из стекла. У нее были удивительные глаза, золотисто-карие, с искорками света в них.
   - Сколько бы ей было лет, Грилье?
   - Восемь, девять, я полагаю.
   - Ты меня возмущаешь.
   - Все было не так, - сказал Грилье. - Думаю, все это почувствовали, особенно агент по подбору персонала. Она продолжала твердить своим родителям, что он лжет. Она была уверена. Он явно оскорбил ее. Казалось, что все в той комнате играли в какую-то игру, а ей об этом не сказали.
   - Дети странно ведут себя в окружении взрослых. Было ошибкой приглашать ее туда.
   - Она вовсе не вела себя странно, - сказал Грилье. - На мой взгляд, она вела себя очень разумно. А вот взрослые вели себя иначе. Они все знали, что агент по подбору персонала лжет, но она была единственной, кто с этим не соглашался.
   - Думаю, она случайно услышала какое-то замечание перед собеседованием, что-то о том, что агенты по подбору персонала всегда лгут.
   - Возможно, она так и сделала, но даже в то время я думал, что все было немного глубже. Думаю, она просто знала, что рекрутер лжет, просто взглянув на него. Есть люди, отдельные личности, которые обладают этой способностью. Они рождаются с этим. Не более одного на тысячу, и, вероятно, еще меньше тех, кто способен на это в такой степени, как эта маленькая девочка.
   - Чтение мыслей?
   - Нет. Просто острое осознание подсознательной информации, которая уже доступна. В первую очередь, выражение лица. Мышцы нашего лица могут выполнять сорок три различных движения, которые в сочетании дают возможность выполнять десятки тысяч.
   Грилье хорошо подготовился, подумал Куэйхи. Это небольшое отступление, очевидно, было запланировано заранее.
   - Многие из этих выражений непроизвольны, - продолжил он. - Если вы не прошли хорошую подготовку, то просто не сможете солгать, не выдав себя своим выражением лица. В большинстве случаев, конечно, это не имеет значения. Окружающие вас люди ничего не понимают, они так же слепы к этим микровыражениям. Но представьте, если бы вы осознавали это. Это не просто умение читать мысли окружающих вас людей, когда они даже не подозревают, что их читают, но и самоконтроль, позволяющий блокировать ваши собственные непроизвольные сигналы.
   - Ммм. - Куэйхи понял, к чему клонится разговор. - От него было бы мало толку против кого-то вроде Хекеля, но против посредника на начальном этапе переговоров... или кого-то, у кого есть лицо... это другое дело. Как думаешь, ты мог бы научить меня этому?
   - Я могу придумать что-нибудь получше, - сказал Грилье. - Я могу привести к тебе девушку. Она сама сможет научить тебя.
   На мгновение Куэйхи уставился на висящее изображение Халдоры, завороженный извивающейся нитью молний в южной полярной области.
   - Сначала тебе придется привести ее сюда, - сказал он. - Это нелегко, если ты не можешь солгать ей в любой момент.
   - Не так сложно, как ты думаешь. Она как антивещество: нужно только правильно с ней обращаться. Несколько дней назад я говорил тебе, что кое-что напомнило мне о ней. Это было имя девушки. Рашмика Элс. О ней упоминали в сводке новостей из Вигридских пустошей. Там была фотография. Она, конечно, на восемь или девять лет старше, чем когда я видел ее в последний раз, но это точно была она. Я бы не стал спешить забывать эти глаза. Она пропала без вести. Полиция подняла из-за нее шумиху.
   - Значит, нам от нее никакого толку.
   Грилье улыбнулся. - За исключением того, что я нашел ее. Она в караване, направляется к Пути.
   - Ты с ней встречался?
   - Не совсем. Я посетил караван, но не представился мисс Элс. Не хотелось бы отпугивать ее, особенно когда она может быть нам так полезна. Она полна решимости выяснить, что случилось с ее братом, но даже она будет опасаться приближаться к нему слишком близко.
   - Ммм. - На мгновение прекрасное сочетание этих событий заставило Куэйхи улыбнуться. - И что же именно случилось с ее братом?
   - Погиб при расчистке, - сказал Грилье. - Раздавлен "Леди Морвенной".
  

ДВАДЦАТЬ ОДИН

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Скейди лежала, наполовину закутанная в лед и застывшую черную пену машинерии ингибиторов. Она была все еще жива. Это стало ясно, когда они протиснулись через узкое отверстие в разрушенной переборке. Скейди, все еще лежавшая на кушетке управления, слегка наклонила голову в их сторону, и на ее спокойном лице отразился едва заметный интерес. Пальцы одной руки в белой перчатке зависли над портативным голоклавиром, лежащим у нее на коленях, превращаясь в размытое белое пятно в такт пушечным залпам музыки.
   Музыка смолкла, когда она убрала руку с клавиатуры. - Я уже начала задаваться вопросом, что вас задержало.
   - Я пришла за своим ребенком, сучка, - сказала Хоури.
   Скейди не подала виду, что услышала ее. - Что случилось, Клавейн?
   - Небольшое происшествие.
   - Волки схватили тебя за руку. Какая жалость.
   Клавейн показал ей нож. - Я сделал то, что должен был сделать. Узнаешь это, Скейди? Сегодня это не в первый раз спасло мне жизнь. Я использовал его, чтобы разрезать оболочку вокруг кометы, когда у нас с тобой возникли небольшие разногласия по поводу будущей политики Материнского гнезда. Ты ведь помнишь, не так ли?
   - Много воды утекло с тех пор, как я в последний раз видела этот нож. Тогда у меня все еще было мое прежнее тело.
   - Сожалею о случившемся, но я сделал только то, что должен был сделать. Я бы сделал то же самое снова, если сейчас вернуть меня туда.
   - Ни на секунду не сомневаюсь в этом, Клавейн. Что бы ни говорили люди, ты всегда был человеком убеждений.
   - Мы пришли за ребенком, - сказал он.
   Она поблагодарила Хоури едва заметным кивком. - Я так и поняла.
   - Ты собираешься передать ее мне, или это станет утомительным и грязным занятием?
   - Какой способ ты бы предпочел, Клавейн?
   - Послушай меня, Скейди. Все кончено. Что бы ни произошло между нами, какой бы вред мы друг другу ни причинили, в какую бы верность мы ни верили, все это больше не имеет значения.
   - Именно это я и сказала Ремонтуа.
   - Но вы же вели переговоры, - сказал Клавейн. - Мы это знаем. Так что давай доведем дело до конца. Давай снова объединим усилия. Верни нам Ауру, и мы поделимся всем, что она нам расскажет. В конечном счете, так будет лучше для всех нас.
   - Какое мне дело до долгосрочной перспективы, Клавейн? Я больше никогда не увижу этот корабль снаружи.
   - Если ты ранена, мы можем тебе помочь.
   - Я действительно так не думаю.
   - Отдай мне Ауру, - потребовала Хоури.
   Скорпио подошел ближе, чтобы получше рассмотреть раненую конджойнера. На ней была броня очень светлого оттенка, возможно, даже белая. Вероятно, броня-хамелеон: внешняя оболочка сама подстроилась под цвет льда, который сконденсировался или прорвался в кабину до того, как погасло освещение. Она была выполнена в стиле средневековых доспехов, с выпуклыми раздвижными пластинами, закрывающими суставы конечностей, и преувеличенным нагрудником. Над расклешенной юбкой была подчеркнуто женственная талия. Остальную часть тела - ниже талии - Скорпио вообще не мог разглядеть. Она превратилась в лед, который аккуратно пригвоздил Скейди к месту, как куклу на продажу.
   Повсюду вокруг нее маленькими сгустками черноты виднелись бородавчатые скопления механизмов ингибиторов. Но ни одно из них не касалось Скейди, и ни одно из них в данный момент не казалось активным.
   - Ты можешь забрать Ауру, - сказала она. - Конечно, за определенную цену.
   - Мы платим не за нее, - сказал Клавейн. Его голос был слабым и хриплым, лишенным силы.
   - Это ты упомянул о переговорах, - сказала Скейди. - Или ты больше думал об угрозе?
   - Где она?
   Скейди пошевелила рукой. Доспехи заскрипели, когда она сдвинулась с места, сбрасывая покрывало из инея. Она постучала по твердой пластине, прикрывающей ее живот. - Она здесь, во мне. Я поддерживаю в ней жизнь.
   Клавейн оглянулся на Хоури, и в его глазах читалось признание того, что, наконец, все, что она им рассказала, оказалось правдой. - Хорошо, - сказал он, снова поворачиваясь к Скейди. - Я благодарен. Но сейчас нужно вернуть ее обратно ее матери.
   - Как будто ты заботишься о ее матери, - сказала Скейди, насмешливо улыбаясь. - Как будто тебя действительно волнует судьба ребенка.
   - Я проделал весь этот путь ради этого ребенка.
   - Ты проделал весь этот путь ради ценности, - поправила Скейди.
   - И я полагаю, что ребенок значит для тебя гораздо больше.
   - Хватит, - перебил Скорпио. - У нас нет на это времени. Мы пришли за ребенком Хоури. К черту причины. Просто отдай ее нам.
   - Отдать ее вам? - Теперь Скейди рассмеялась над свином. - Ты правда думала, что это будет так просто? Ребенок во мне. Он у меня в утробе, подключен к моей кровеносной системе.
   - Она, - настаивала Хоури. - Аура - это не "он", бессердечный кусок дерьма.
   - Она пока не человек, - сказала Скейди, - что бы ты ни думала. - Ее голова повернулась к Клавейну. - Да, я попросила Делмара создать мне другое тело, как он всегда и делал. Я вся из плоти и крови от шеи и ниже. Даже матка - это скорее орган, чем машина. Признай это, Невил: теперь, когда ты потерял эту руку, я более живая, чем ты.
   - Ты всегда была машиной, Скейди. Ты просто не осознавала этого.
   - Если хочешь сказать, что я всего лишь выполняла свой долг, то я с этим согласна. У машин есть определенное достоинство: они не способны на предательство или нелояльность. Они не способны на измену.
   - Я пришел сюда не за уроками этики.
   - Неужели тебе не интересно, что случилось с моим кораблем? Тебе не нравится мой сказочный ледяной дворец? - Она обвела рукой вокруг, словно приглашая прокомментировать ее выбор декора. - Я сделала это специально для тебя.
   - На самом деле, думаю, что-то пошло не так с твоими криоарифметическими устройствами, - сказал Клавейн.
   Скейди надулась. - Давай, не обращай внимания на мои старания.
   - Что случилось? - тихо спросил Скорпио.
   Она вздохнула. - Не жди, что поймешь. Лучшие умы в Материнском гнезде едва ли постигли основные принципы. У тебя даже нет интеллекта обычного человека. Ты просто свин.
   - Я был бы очень признателен, если бы ты не называла меня так.
   - И что ты сделаешь? Ты не можешь причинить мне вреда, пока я ношу Ауру. Если я умру, умрет и она. Это так просто.
   - Отличная ситуация с заложницей, - сказал Клавейн.
   - Я не говорю, что это было легко. Нашим иммунным системам пришлось изрядно потрудиться, прежде чем мы перестали отвергать друг друга. - Скейди бросила взгляд на Хоури. - Даже не думай о том, чтобы принять ее обратно в свою утробу. Боюсь, вы двое даже отдаленно не подойдете друг другу.
   Хоури начала что-то говорить, но Клавейн быстро поднял здоровую руку, перебивая ее. - Значит, ты готова к переговорам, - сказал он, - иначе тебе не нужно было бы предупреждать ее о несовместимости.
   Внимание Скейди по-прежнему было приковано к Хоури. - Вы можете уйти отсюда с Аурой. На борту этого корабля все еще должны быть функциональные хирургические инструменты. Я могу рассказать вам о кесаревом сечении. В остальном, уверена, вы сможете импровизировать. В конце концов, это не операция на мозге. - Она посмотрела на Клавейна. - Ты ведь захватил с собой систему жизнеобеспечения, не так ли?
   - Конечно.
   - Тогда все готово. У меня все еще есть нейронная связь с разумом Ауры. Я могу ввести ее во временную кому, пока не закончится операция.
   - Я нашел хирургический бокс, - сказал Джаккотте, толкая тяжелый черный чемоданчик по разрушенному полу. На его поверхности, покрытой инеем, выделялся барельеф кадуцея. - Даже если это не сработает, у нас, вероятно, есть все необходимые инструменты в наших собственных аптечках.
   - Открой его, - сказал Клавейн. В его голосе было что-то глухое, как будто он уловил что-то, чего не было у всех остальных.
   Коробка открылась, зашипели запоры, освобождая множество хитро упакованных лотков. Хирургические инструменты из матово-белого металла лежали в аккуратных пенопластовых вкладышах. Все инструменты - с отверстиями для пальцев и точными шарнирными механизмами - наводили Скорпио на мысль о каких-то странных инопланетных столовых приборах. Все они были сделаны из бесцветного материала, предназначенного для использования в полевых хирургических операциях, где мошеннические наномашины могли испортить более умные и утонченные инструменты.
   - Нужна помощь? - спросила Скейди.
   Пальцы Джаккотте в перчатке вытащили один из инструментов из гнезда. Его рука дрожала. - На самом деле я не хирург, - сказал он. - У меня была медицинская подготовка в службе безопасности, но это не распространялось на полевые операции.
   - Не важно, - сказала Скейди. - Как я уже сказала, я могу рассказать тебе, как это сделать. Видишь ли, это должен быть ты. Свину не хватает необходимой ловкости, а Хоури слишком много внимания уделяет эмоциям. И Клавейн... ну, это очевидно, не так ли?
   - Это не только из-за моей руки, - сказал Клавейн.
   - Нет, не только из-за этого, - согласилась Скейди.
   - Скажи им, - сказал Клавейн.
   - Клавейн не сможет провести процедуру, - сказала Скейди, обращаясь к троим остальным, как будто его здесь вообще не было, - потому что он не выживет, во всяком случае, к концу процедуры. Соглашение таково: вы уходите отсюда с Аурой, а Клавейн умирает, здесь и сейчас. Никаких переговоров, никаких споров по поводу условий. Это либо произойдет так, либо не произойдет вообще. Это полностью зависит от вас.
   - Ты не можешь этого сделать, - сказал Скорпио.
   - Возможно, ты меня не расслышал. Клавейн умирает. Аура живет. Ты уходишь отсюда с тем, за чем пришел. Как это может быть неудовлетворительным результатом?
   - Не так, - сказала Хоури. - Пожалуйста, не так.
   - Боюсь, я уже достаточно обдумала этот вопрос. Видите ли, я умираю. Этот дворец также станет моим мавзолеем. Выбор - по крайней мере, для меня - крайне ограничен. Если я умру, то заберу Ауру с собой. Человечество - что бы это ни значило - потеряет все дары, которые она несет. Но если я отдам ее вам, этим дарам можно будет найти какое-то практическое применение. В долгосрочной перспективе это может быть не разница между вымиранием и выживанием, но это может быть разница между вымиранием сейчас, в этом столетии, и вымиранием через несколько тысяч лет. На самом деле, это не такая уж большая отсрочка исполнения приговора... но, учитывая человеческую натуру, я уверена, мы примем то, что нам дают.
   - Она могла бы изменить ситуацию гораздо сильнее, - сказал Клавейн.
   - Ну, этого мы с тобой никогда не узнаем, но я понимаю твою точку зрения. Ценность Ауры пока не определена. Вот почему она остается таким ценным приобретением.
   - Так что откажись от нее, - сказала Хоури. - Брось ее и сделай что-нибудь хорошее хоть раз в своем гребаном существовании.
   - Ты привел ее с собой, чтобы помочь в переговорах, не так ли? - спросила Скейди, подмигнув Клавейну. На какое-то мучительное мгновение они были словно старые друзья, делящиеся забавными воспоминаниями.
   - Все в порядке, - сказал Клавейн Хоури. - Мы вернем тебе Ауру.
   - Нет, Клавейн, не так, - сказала она.
   - Это единственный способ, которым это может произойти, - сказал он. - Поверь мне, я знаю Скейди. Как только она приняла решение, оно остается принятым.
   - Рада, что ты это понимаешь, - сказала Скейди. - И ты прав. В моей позиции нет гибкости.
   - Мы могли бы убить ее, - сказала Хоури. - Убей ее и действуй быстро.
   - Стоит попробовать, - сказал Скорпио. В Городе Бездны ему часто приходилось убивать людей с максимальной медлительностью - в целях устрашения. Теперь он думал обо всех известных ему быстрых способах покончить с жизнью разумного существа. У этих методов тоже было свое применение: казни из милосердия, нажатие кнопок. Некоторые из них были действительно очень быстрыми. Единственным недостатком было то, что он никогда сознательно не применял ни один из своих методов к конджойнерам. Он определенно никогда не убивал конджойнеров, носящих заложника в своем чреве.
   - Она этого не допустит, - успокаивающе сказал Клавейн. Он коснулся руки Хоури. - Она найдет способ убить Ауру до того, как мы доберемся до нее. Но все в порядке, так и должно быть.
   - Нет, Клавейн, - повторила Хоури.
   Он шикнул на нее. - Я пришел сюда, чтобы добиться освобождения Ауры. Это по-прежнему цель моей миссии.
   - Я не хочу, чтобы ты умирал.
   Скорпио заметил, как в уголках глаз Клавейна появились морщинки от улыбки. - Да, я сомневаюсь, что ты понимаешь. Честно говоря, я тоже не хочу этого. Забавно, что такие вещи кажутся гораздо менее привлекательными, когда кто-то другой принимает решения за тебя. Но Скейди приняла решение, и вот так это произойдет.
   - Я предлагаю нам поторопиться, - перебила ее Скейди.
   - Подожди, - сказал Скорпио. Эти слова звучали в его голове нереально, пока он обдумывал то, что собирался сказать. - Если мы отдадим тебе Клавейна... и ты убьешь его... что помешает тебе отказаться от своей части сделки?
   - Она думала об этом, - сказал Клавейн.
   - Конечно, думала, - ответила Скейди. - И я также рассматривала противоположный сценарий: что помешает тебе забрать Клавейна, если я первой отдам тебе Ауру? Очевидно, что наше взаимное доверие не является достаточной гарантией соблюдения соглашения. Поэтому я придумала решение, которое, как я полагаю, удовлетворит обе стороны.
   - Скажи им, - сказал Клавейн.
   Скейди жестом указала на Джаккотте. - Ты, охранник, сделаешь кесарево сечение. - Затем ее внимание переключилось на Скорпио. - Ты, свин, проведешь операцию на Клавейне. Я буду руководить обеими операциями, разрез за разрезом. Они будут происходить параллельно, шаг за шагом. Одна должна длиться ровно столько же, сколько и другая.
   - Нет, - задохнулся Скорпио, когда ужас ее слов дошел до него.
   - Сообщение не дошло, не так ли? - спросила Скейди. - Может, мне убить ее сейчас и покончить с этим?
   - Нет, - сказал Клавейн. Он повернулся к своему другу. - Скорп, ты должен это сделать. Я знаю, что у тебя хватит на это сил. Ты уже тысячу раз доказывал мне это. Сделай это, друг, и покончи со всем этим.
   - Я не могу.
   - Знаю, это самая трудная вещь, о которой тебя когда-либо просили. Но я все равно прошу.
   Скорпио смог только повторить то же самое. - Я не могу.
   - Ты должен.
   - Нет, - сказал другой голос. - Ему и не нужно. Я сам это сделаю.
   Все они, включая Скейди, проследили за голосом к его источнику. Там, за разрушенной переборкой, стоял Васко Малинин. В руке у него был пистолет, и он выглядел таким же холодным и озадаченным, как и все остальные.
   - Я сделаю это, - повторил он. Очевидно, он стоял там уже некоторое время, оставаясь незамеченным присутствующими.
   - Тебе было приказано оставаться снаружи, - сказал Скорпио.
   - Блад отменил приказ.
   - Блад? - повторил Скорпио.
   - Мы с Уртон услышали выстрелы. Мне показалось, что они доносились изнутри. Я связался с Бладом, и он разрешил мне разобраться.
   - Оставил Уртон одну снаружи?
   - Это ненадолго, сэр. Блад высылает самолет. Он будет здесь меньше чем через час.
   - Так не должно было случиться, - сказал Скорпио.
   - Простите, сэр, но Блад считал, что как только началась стрельба, пришло время нарушить правила.
   - С этим не поспоришь, - сказал Клавейн.
   Скорпио кивнул, все еще ощущая тяжесть того, что ему предстояло. Он не мог позволить Васко сделать это, как бы искренне тот ни желал отказаться от этой конкретной ответственности. - Хочешь сообщить что-нибудь еще? - спросил он.
   - Море странное, сэр. Оно стало зеленее, и повсюду вокруг айсберга, насколько хватает глаз, появляются скопления биомассы.
   - Это занятие для жонглеров, - сказал Клавейн. - Блад уже сообщил нам, что оно нагревается.
   - Это еще не все, сэр. Еще сообщения о каких-то предметах в небе. Очевидцы даже говорят, что видели, как что-то возвращалось.
   - Битва приближается, - сказал Клавейн с чувством, близким к предвкушению. - Что ж, Скейди, я не думаю, что сейчас кто-то из нас действительно хочет откладывать события, не так ли?
   - Более мудрых слов еще никто не говорил, - сказала она.
   - Ты скажешь нам, как ты хочешь, чтобы это было сделано. Я полагаю, сначала нам нужно снять с тебя эту броню?
   - Я разберусь с этим, - сказала она. - А пока убедитесь, что инкубатор готов.
   Скорпио сделал приглашающий жест в сторону Васко. - Возвращайся на лодку. Сообщи Бладу, что мы находимся в процессе деликатных переговоров, затем перенеси инкубатор обратно через айсберг.
   - Я сделаю это, сэр. Но если серьезно, я знаю, как вам тяжело... - Васко не смог закончить фразу. - Я имею в виду, что готов это сделать.
   - Знаю, - сказал Скорпио, - но я его друг. Единственное, что знаю, это то, что я бы не хотел, чтобы это было на чьей-то еще совести.
   - На твоей совести ничего не будет, Скорп, - сказал Клавейн.
   Нет, подумал Скорпио. На его совести не было бы ничего. Ничего, кроме того факта, что он замучил своего лучшего друга - своего единственного настоящего друга-человека - до смерти, медленно, в обмен на жизнь ребенка, которого он не знал и о котором не заботился. Ну и что с того, что у него не было выбора? Ну и что с того, что Клавейн хотел, чтобы он поступил именно так? Ничто из этого не облегчало его задачу и не облегчило бы жизнь в грядущие времена. Потому что он знал, что то, что произойдет в следующие полчаса - он не думал, что процедура может продлиться намного дольше, - наверняка останется в его памяти так же неизгладимо, как шрам, который он сам себе нанес на плече, тот самый, который скрывал его первоначальную изумрудно-зеленую татуировку, символизирующую человеческую принадлежность.
   Возможно, это произошло бы быстрее. И, возможно, Клавейн действительно не сильно пострадал бы. В конце концов, ему удалось заглушить большую часть боли, когда он потерял руку. Предположительно, в его силах было установить более полный набор нейронных заграждений, сводящих на нет боль, которую стремилась причинить Скейди.
   Но она бы знала об этом, не так ли?
   - Иди. Сейчас же, - сказал он Васко. - И не возвращайся немедленно.
   - Я вернусь, сэр. - Васко помедлил у переборки, изучая небольшую картину, словно запоминая ее. Скорпио прочитал его мысли. Васко знал, что, когда он вернется, Клавейна уже не будет среди живых.
   - Сынок, - сказал Клавейн, - делай, как он говорит. Со мной все будет в порядке. Я ценю твою заботу.
   - Я хотел бы что-нибудь сделать, сэр.
   - Ты не можешь. Не здесь, не сейчас. Это еще один из тех трудных уроков. Иногда ты не можешь поступить правильно. Тебе просто нужно уйти и бороться в другой раз. Тяжелое лекарство, сынок, но рано или поздно нам всем приходится его принять.
   - Понимаю, сэр.
   - Я знаю тебя не так давно, но этого времени мне хватило, чтобы составить разумное представление о твоих способностях. Ты хороший человек, Васко. Колония нуждается в тебе и в таких, как ты. Уважай эту потребность и не подводи колонию.
   - Сэр, - сказал Васко.
   - Когда все закончится, у нас снова будет Аура. Прежде всего, она дочь своей матери. Никогда и никому не позволяй об этом забывать.
   - Я не забуду, сэр.
   - Но она также и наша. Она будет хрупкой, Васко. Когда она вырастет, ей понадобится защита. Вот задача, которую я поручаю вам и вашему поколению. Позаботьтесь об этой девочке, потому что она, возможно, последнее, что имеет значение.
   - Я позабочусь о ней, сэр. - Васко посмотрел на Хоури, словно спрашивая разрешения. - Мы все позаботимся о ней. Это обещание.
   - Ты говоришь так, как будто действительно так думаешь. Я могу тебе доверять, не так ли?
   - Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
   Клавейн кивнул, усталый, смирившийся, стоящий перед пропастью, глубину которой мог постичь только он. - Это все, что я когда-либо делал. В основном, это было достаточно хорошо. А теперь, пожалуйста, иди и передай привет Бладу.
   Васко снова заколебался, как будто хотел сказать что-то еще. Но какие бы слова он ни собирался сказать, они так и остались невысказанными. Он повернулся и ушел.
   - Почему ты хотел от него избавиться? - спросил Скорпио через несколько секунд.
   - Потому что я не хочу, чтобы он видел это хоть секунду.
   - Постараюсь сделать это так быстро, как она мне позволит, - сказал Скорпио. - Если Джаккотте будет работать быстро, я тоже смогу работать быстро. Не так ли, Скейди?
   - Ты будешь работать так быстро, как я скажу, и не быстрее.
   - Не усложняй ситуацию больше, чем это должно быть, - сказал Скорпио.
   - Это ведь не повредит ему, правда? - спросила Хоури. - Он может заглушить боль, не так ли?
   - Я как раз к этому и шла, - сказала Скейди с явным змеиным восторгом от собственной хитрости, - Клавейн, объясни своим друзьям, пожалуйста, чему ты позволишь случиться.
   - У меня нет выбора, не так ли?
   - Нет, если ты хочешь, чтобы это продолжалось.
   Клавейн почесал лоб. Он был бледен от мороза, его брови были белоснежными, как у горностая. - С тех пор как я вошел в это место, Скейди пыталась преодолеть мои нервные барьеры. Она запускает алгоритмы атак на мои стандартные уровни безопасности и брандмауэры, пытаясь проникнуть в более глубокие структуры управления. Поверьте мне на слово, она очень хороша в этом. Единственное, что ее останавливает, - это устаревший характер моих имплантов. Для нее это все равно, что пытаться взломать калькулятор с часовым механизмом. Ее методы слишком сложны для этого поля боя.
   - И что? - спросила Хоури, прищурившись, как будто упускала что-то очевидное.
   - Если бы она смогла проникнуть в эти слои, - сказал Клавейн, - она смогла бы преодолеть любые болевые блоки, которые я хотел установить. Она могла бы открыть их все, одно за другим, как клапаны для сброса воды в плотине, позволяя боли течь через них.
   - Но она не может до них добраться, не так ли? - спросил Скорпио.
   - Только если я ей позволю. Только если я приглашу ее войти и дам ей полный контроль.
   - Но ты бы никогда этого не сделал.
   - Я бы не стал, - сказал он, - если, конечно, она сама этого не потребует.
   - Скейди, пожалуйста, - сказала Хоури.
   - Убери эти барьеры, - сказала Скейди, не обращая внимания на женщину. - Убери их и впусти меня. Если ты этого не сделаешь, сделка расторгается. Аура сейчас умрет.
   Клавейн закрыл глаза на мгновение, чуть более продолжительное, чем моргание. Это длилось всего мгновение, но для Клавейна это, должно быть, потребовало выполнения множества сложных, редко используемых нейронных управляющих команд, отменяющих стандартные состояния безопасности, которые, вероятно, оставались замороженными десятилетиями.
   Он открыл глаза. - Готово, - сказал он. - Все у тебя под контролем.
   - Давай убедимся, хорошо?
   Клавейн издал звук, похожий не то на стон, не то на вскрик. Он схватился за забинтованный обрубок левой руки, его челюсть напряглась. Скорпио увидел, как сухожилия на его шее вздулись, как натянутые.
   - Думаю, у тебя получилось, - сказал Клавейн, стиснув зубы.
   - Теперь я проникла, - сказала Скейди своей аудитории. - Он не может выгнать меня или заблокировать мои команды.
   - Покончим с этим, - сказал Клавейн. И снова выражение его лица смягчилось, как при смене освещения на пейзаже. Скорпио понял. Если бы Скейди собиралась пытать его, она бы не захотела испортить свои тщательно спланированные усилия посторонним источником боли. Особенно таким, который никогда не входил в ее планы.
   Скейди потянулась к животу обеими руками в перчатках. Раньше на ее доспехах не было видно швов, но теперь прикрывавшая живот изогнутая белая пластина отделилась от остальной части брони. Скейди положила ее рядом с собой, затем опустила руки по швам. Там, где броня была расстегнута, под тонкой, заштрихованной сеткой внутреннего слоя вакуумного скафандра виднелась выпуклость мягкой человеческой плоти.
   - Мы готовы, - сказала она.
   Джаккотте подошел к ней и опустился на колени, упершись одним коленом в горку расплавленного льда, покрывавшую нижнюю часть тела Скейди. Рядом с ним лежала открытая черная коробка с белыми хирургическими инструментами.
   - Свин, - сказала она, - возьми скальпель из нижнего отделения. На данный момент этого достаточно.
   Скорпио ткнул копытцем в удобно расположенный инструмент. Хоури протянула руку и вытащила его. Она осторожно вложила его в его ладонь.
   - В последний раз говорю, - сказал Скорпио, - не заставляй меня этого делать.
   Клавейн сел рядом с ним, скрестив ноги. - Все в порядке, Скорп. Просто делай, что она говорит. У меня есть несколько трюков в рукаве, о которых она не знает. Она не сможет заблокировать все мои команды, даже если будет думать, что может.
   - Скажи ему это, если считаешь, что так ему будет легче, - сказала Скейди.
   - Он никогда мне не лгал, - сказал Скорпио. - Не думаю, что начал бы сейчас.
   Белый инструмент лежал у него в руке, до нелепости легкий, невинный маленький хирургический инструмент. В самой этой штуке не было зла, но в тот момент она казалась средоточием всего зарождающегося зла во Вселенной, ее первозданная белизна была частью того же ощущения злобы. Титанические возможности лежали у него на ладони. Он не мог держать инструмент так, как задумывали его создатели. Тем не менее, он все еще мог манипулировать им достаточно хорошо, чтобы причинить вред. Он полагал, что для Клавейна на самом деле не имело значения, насколько искусно была выполнена работа. Некоторая неточность могла бы даже помочь ему, притупив острую боль, которую намеревалась причинить Скейди.
   - Как ты хочешь, чтобы я сидел? - спросил Клавейн.
   - Ложись, - сказала Скейди. - На спину. Руки по швам.
   Клавейн лег в позу. - Что-нибудь еще?
   - Решать тебе. Если ты хочешь что-то сказать, сейчас самое подходящее время. Через некоторое время у тебя могут возникнуть трудности.
   - Только одно, - сказал Клавейн.
   Скорпио подошел ближе. Ужасная задача была почти перед ним. - В чем дело, Невил?
   - Когда все закончится, не теряй времени. Доставь Ауру в безопасное место. Это действительно все, что меня волнует. - Он сделал паузу и облизал губы. Вокруг них в густой поросли его бороды поблескивали красивые белые кристаллы. - Но если у тебя будет время и если это не причинит вам неудобств, я бы попросил похоронить меня в море.
   - Где? - спросил Скорпио.
   - Здесь, - сказал Клавейн. - Как только сможешь. Без церемоний. Море сделает все остальное.
   Не было никаких признаков того, что Скейди слышала его, или ей было не все равно, что он скажет. - Давай начнем, - обратилась она к Джаккотте. - Делай в точности, как я тебе говорю. О, и Хоури?
   - Да? - спросила женщина.
   - Тебе действительно не обязательно это смотреть.
   - Она моя дочь, - сказала она. - Я останусь здесь, пока не верну ее. - Затем она повернулась к Клавейну, и Скорпио почувствовал, как между ними возникла огромная личная связь. Возможно, это было нечто большее, чем просто его воображение. В конце концов, теперь они оба были единомышленниками.
   - Все в порядке, - сказал Клавейн вслух.
   Хоури опустилась на колени и поцеловала его в лоб. - Я просто хотела поблагодарить тебя.
   За ее спиной рука Скейди снова коснулась голоклавира.
  
   За пределами айсберга, на фоне растекающейся белизны, Уртон посмотрела на Васко так, как учительница посмотрела бы на прогульщика. - Ты не торопился, - сказала она.
   Васко упал на колени. Его вырвало. Это пришло ниоткуда, без предупреждения. Он почувствовал себя опустошенным.
   Уртон опустилась на колени на лед рядом с ним. - Что это? Что происходит? - Ее голос звучал настойчиво.
   Но он не мог говорить. Он вытер с подбородка каплю рвоты. Глаза защипало. Он почувствовал одновременно стыд и облегчение от своей реакции, как будто в этом ужасном признании в эмоциональной слабости он обрел неожиданную силу. В этот момент опустошения, в тот момент, когда он почувствовал, что его душа опустошена, он понял, что сделал шаг во взрослый мир, который, как думали Уртон и Джаккотте, принадлежал только им.
   Небо над головой было фиолетово-серым синяком. Море волновалось, серые призраки скользили между волнами.
   - Поговори со мной, Васко, - попросила она.
   Он заставил себя подняться на ноги. В горле у него пересохло, но сознание было ясным, как в откачанном воздушном шлюзе.
   - Помоги мне с инкубатором, - попросил он.
  

ДВАДЦАТЬ ДВА

  
   пи Эридана А, 2675 г.
  
   Битва бушевала в непосредственной близости от планеты жонглеров образами. В самом центре сражения, недалеко от геометрического центра своего огромного корабля "Зодиакальный свет", Ремонтуа сидел в позе совершенного дзен-спокойствия. Выражение его лица выдавало лишь умеренный интерес к исходу текущих событий. Его глаза были закрыты, руки скромно сложены на коленях. Он выглядел скучающим и слегка рассеянным, как человек, собирающийся вздремнуть в комнате ожидания.
   Ремонтуа не скучал и не собирался засыпать. Скука была таким состоянием сознания, о котором он почти не помнил, как о гневе, ненависти или жажде материнского молока. С тех пор, как он покинул Марс почти пятьсот лет назад, он испытал множество состояний ума, включая такие, которые можно было лишь приблизительно описать с помощью плоских, ограничивающих модальностей базового человеческого языка. Скука не входила в их число. Он также не ожидал, что это сыграет существенную роль в его психических расстройствах в будущем, и уж точно не в то время, когда волки все еще были поблизости. И вряд ли ему удастся заснуть.
   Время от времени какая-то часть его тела - веки или даже вся голова - слегка подергивалась, выдавая крайнюю степень анти-скуки, которую он на самом деле испытывал. Тактические данные непрерывно проносились в его голове с ледяной ясностью горного потока. На самом деле его мозг работал на опасно высокой тактовой частоте, едва укладываясь в параметры охлаждения его явно старомодной ментальной архитектуры конджойнеров. Скейди посмеялась бы над ним сейчас, когда он изо всех сил старался соответствовать скорости обработки мыслей, которая, по ее мнению, едва ли заслуживала комментариев. Скейди могла думать настолько быстро и одновременно разделять свое сознание на полдюжины параллельных потоков. И она могла делать это, двигаясь и напрягаясь, в то время как Ремонтуа должен был сидеть в состоянии транса, чтобы не нагружать свое и без того напряженное тело и разум. Они действительно были созданиями разных веков.
   Но хотя в последнее время он часто думал о Скейди, сейчас она не вызывала у него особого беспокойства. Он решил, что, скорее всего, она мертва. Его подозрения были достаточно сильны еще до того, как он позволил Хоури спуститься в атмосферу планеты, следуя за сбитым корветом Скейди, но он был осторожен и не придавал им слишком большого значения. Ведь если Скейди мертва, то и Аура тоже.
   Что-то изменилось: какое-то тиканье и жужжание в огромном темном царстве войны, в котором он парил. В течение нескольких часов противостоящие силы - неизмененные люди, конджойнеры Скейди, ингибиторы - кружили у планеты в сложившемся строю, как будто они наконец-то достигли некой математической конфигурации максимальной стабильности. Остальные конджойнеры были напуганы: в течение нескольких недель они наращивали преимущество над рыхлым альянсом Ремонтуа, состоящим из людей, свинов и беженцев с Ресургема. Они похитили Ауру и с ее помощью узнали многие секреты, которые позволили Ремонтуа и его союзникам обойти силы ингибиторов с фланга в районе дельты Павлина. Позже Ремонтуа отдал им еще больше в обмен на Хоури. Но после исчезновения Скейди другие конджойнеры растерялись и потеряли ориентиры в гораздо большей степени, чем это было бы в случае с аналогичной группировкой поколения Ремонтуа. Скейди была слишком могущественной, слишком искусной в манипулировании. Во время войны с демархистами (которая теперь казалась Ремонтуа невинной детской забавой) исходная предельно демократическая структура политики конджойнеров была постепенно разделена по уровням безопасности: Закрытый совет, Внутренняя святыня, даже, возможно, по слухам, Ночной совет. Скейди была логичным конечным продуктом этого процесса разделения: высококвалифицированная, очень находчивая, очень хорошо осведомленная, очень искусная в манипулировании другими. В ходе войны с демархистами его народ, сам того не желая, создал себе тирана.
   А Скейди была очень хорошим тираном. Она хотела только лучшего для своего народа, даже если это означало вымирание остального человечества. Ее целеустремленность, ее готовность переступить границы плоти и разума вдохновляли даже Ремонтуа. Он чуть было не решил сражаться на ее стороне, а не на стороне Клавейна. Неудивительно, что вокруг нее конджойнеры разучились думать самостоятельно. В подчинении у Скейди в этом никогда не было необходимости.
   Но теперь Скейди исчезла, и ее армия быстрых, блестящих марионеток не знала, что делать дальше.
   За последние десять часов силы Ремонтуа перехватили двадцать восемь тысяч отдельных приглашений на переговоры от оставшихся конджойнеров, поступивших через короткие промежутки времени в сфере связи с помехами, охватившей весь театр военных действий. После всех предательств, после всех хрупких союзов и злобной вражды они все еще считали его человеком, с которым можно вести дела. Было, как ему показалось, и еще кое-что: намеки на то, что они обеспокоены чем-то, что ему еще предстоит определить. Возможно, это была уловка, чтобы привлечь его внимание и побудить заговорить с ними, но он не был уверен.
   Он решил заставить их подождать еще немного, по крайней мере, до тех пор, пока у него не появятся какие-то конкретные данные с поверхности.
   Однако теперь кое-что изменилось. Он заметил изменение в расположении боевых сил на одну пятнадцатую секунды раньше; в последующее время не произошло ничего, что указывало бы на то, что это было чем-то иным, кроме реальности.
   Ингибиторы двигались. Группа машин-волков - они двигались группами, скоплениями, мерцающими облаками, а не упорядоченными эскадрильями или отрядами - покинула свои прежние позиции. От девяноста пяти до девяноста девяти процентов механизмов волков в районе пи Эридана А - оцениваемых по массе или объему (было трудно с уверенностью сказать, сколько машин волков на самом деле последовало за ними из дельты Павлина) - находилось на месте, но, согласно показаниям датчиков, которые не всегда могли быть точными, небольшой агрегат - от одного до пяти процентов от общего числа сил - находился на пути к планете.
   Он плавно разгонялся, оставляя физику в недоумении. Когда механизм ингибиторов двигался, он делал это без какого-либо намека на ньютоновскую реакцию. Недавние модификации двигателей конджойнеров позволили добиться примерно такого же эффекта, заставляя частицы выхлопных газов быстро переходить в ненаблюдаемое квантовое состояние. Но волки использовали другой принцип. Даже вблизи не было и намека на какую-либо движущую среду. Лучшее предположение - и оно было верным - состояло в том, что приводы ингибиторов использовали разновидность квантового эффекта Казимира, используя несбалансированное давление вакуума на две параллельные пластины для перемещения в пространстве-времени. Тот факт, что машины разгонялись в несколько триллионов раз быстрее, чем позволяла теория, был признан чуть менее смущающим, чем полное отсутствие теории.
   Он запустил симуляцию, предсказывающую траекторию полета агрегата. Он мог распасться на более мелкие элементы или объединиться с другими, но если бы продолжал двигаться своим нынешним курсом, ему суждено было бы пролететь в непосредственной близости от воздушного пространства планеты.
   Это беспокоило Ремонтуа. До сих пор инопланетные машины избегали подходить столь близко. Казалось, что это было заложено глубоко в их управляющие процедуры, как будто это был приказ, фундаментальная команда избегать ненужных контактов с мирами жонглеров образами.
   Но люди перенесли битву на водную планету. Насколько серьезен был этот приказ? Возможно, при падении корвета Скейди сработал какой-то переключатель, и уже был нанесен ущерб. Возможно, механизмы ингибиторов уже проникли в биосферу. В этом случае даже эта планета жонглеров не очень долго может оставаться безопасной.
   С точки зрения Ремонтуа, полет агрегата продолжался почти секунду. При обычном ускорении он достигнет воздушного пространства планеты менее чем за сорок минут. В его нынешнем состоянии сознания это показалось бы вечностью. Но Ремонтуа знал, что в это лучше не верить.
  
   Малый кораблик Ремонтуа, имевший форму трезубца, вылетел со стоянки сбоку "Зодиакального света". Когда включился главный двигатель, почти сразу же он почувствовал давление на позвоночник, такое же тяжелое и неумолимое, как при падении на бетон. Корпус заскрипел и запротестовал, когда ускорение достигло пяти, шести, семи g. Единственный двигатель, установленный на выносной опоре, представлял собой микроминиатюрный привод конджойнеров, спроектированный с точностью часовщика, каждый компонент был доведен до невероятных допусков. Это заставило бы Ремонтуа занервничать, если бы он позволил себе нервничать.
   Он был единственным живым существом на борту недавно построенного корабля. Он даже казался чем-то второстепенным, втиснутым в крошечное углубление, похожее на глаз, в длинной угольно-черной игле корпуса. Иллюминаторов не было, а сенсорных отверстий было совсем немного, но благодаря своим имплантам Ремонтуа все же различал маленький корабль, воспринимая его лишь как стеклянное продолжение своего личного пространства. За жесткими границами корабля находилась менее ощутимая сфера сенсорного охвата: пассивные и активные контакты щекотали ту часть его мозга, которая была связана с проприоцептивным восприятием образа его собственного тела.
   Тяга выровнялась на восьми g. Инерционная защита от такого ускорения отсутствовала, несмотря на то, что технология конджойнеров более полувека позволяла регулировать инерцию. Этого нельзя было допустить. Другая технология, которую нес корабль, - сверкающее, похожее на мишуру устройство гипометрического оружия - была крайне нетерпима к изменениям местной метрики. Гипометрическим оружием было достаточно сложно пользоваться в почти плоском, нетронутом пространстве-времени. Но под влиянием инерционной технологии оно становилось крайне непредсказуемым, как злобные бесенята. Ремонтуа хотел бы разогнаться еще сильнее, но при ускорении выше восьми g существовала реальная опасность смещения крошечных компонентов оружия.
   Само по себе оружие не привлекало особого внимания снаружи. Оно было заключено в сигарообразную гондолу, выступающую из той же опоры, на которой крепился привод, и не имело ни дула, ни выхлопной трубы, ни каких-либо других заметных деталей поверхности. Единственным конструктивным ограничением было то, что оружие должно было находиться как можно дальше от человека, находящегося в корабле. Ремонтуа подумал, что именно благодаря угрожающему очарованию устройства он на самом деле чувствовал себя в большей безопасности с опасным, нестабильным миниатюрным приводом между собой и донкихотским оружием.
   Он проверил, как продвигается агрегат ингибиторов, и не был ни рад, ни разочарован, увидев, что все произошло именно так, как он и предполагал. Однако кое-что изменилось: его уход из "Зодиакального света" привлек внимание других главных героев. Один из бывших союзников Скейди двигался по траектории перехвата, его корабль несся с большим ускорением, чем он мог выдержать. Другой корабль конджойнеров должен был атаковать его в течение пятнадцати минут. Через пять или шесть минут после этого его должен был достичь второй агрегат.
   Ремонтуа позволил себе мимолетную вспышку беспокойства, достаточную, чтобы влить в кровь немного адреналина. Затем он подавил ее, как захлопывают дверь на шумной вечеринке.
   Разумом он понимал, что логичнее всего было бы остаться на "Зодиакальном свете", где его координация и проницательность ценились больше всего. Он мог бы запрограммировать имитацию самого себя на бета-уровне, чтобы управлять этим кораблем, или попросить добровольца. Нашлись бы десятки желающих, и некоторые из них были бы оснащены собственными имплантами конджойнеров. Но он настоял на том, чтобы вести корабль самому. И не только потому, что он потратил больше времени, чем большинство из них, на изучение способов применения гипометрического оружия. Кроме того, у него было чувство долга: это было то, что он должен был сделать.
   Он знал, что это из-за Аны Хоури. Он совершил ошибку, позволив ей спуститься на планету одной. С военной точки зрения, это было совершенно правильно: не было смысла использовать и без того перегруженные ресурсы, когда существовала большая вероятность того, что Аура уже мертва. Более того, подумал он, когда были все шансы на то, что Аура уже была настолько полезна для них, насколько она вообще могла быть полезной. Кроме того, в любом случае ничто крупнее спасательной капсулы не имело шансов достичь поверхности при максимально строгой блокаде ингибиторов.
   Но Клавейн посмотрел бы на это иначе. В девяти случаях из десяти он основывал свои решения на строгом применении военного здравого смысла. Иначе он не прожил бы и пятисот лет. Но иногда он полностью игнорировал правила и делал что-то, что не имело смысла, кроме как с точки зрения гуманности.
   Ремонтуа подумал, что, вероятно, это был один из таких случаев. Неважно, что Скейди и Аура, вероятно, были мертвы: Клавейн погиб бы вместе с Хоури, даже если бы сама попытка спасения почти гарантированно закончилась их смертью.
   На протяжении многих лет Ремонтуа снова и снова анализировал мельчайшие подробности жизни Клавейна, критические моменты, пытаясь понять, помогли или помешали его старому другу эти иррациональные поступки. Он еще раз обдумал решения Клавейна, пока ждал корабль конджойнеров, который должен был его перехватить. Как всегда, он не получил удовлетворительного ответа. Но он решил, что настало время жить по правилам Клавейна, а не по предписаниям жесткого тактического анализа.
   В его мозгу прозвенели часы. Отведенные ему пятнадцать минут истекли.
   Не было смысла думать о приближающемся корабле конджойнеров до его прибытия: быстрый анализ вариантов показал ему, что отклонение от текущего курса ничего не даст.
   Другой корабль прошел сквозь концентрические границы его сенсоров, как рыба, пробивающаяся сквозь резко очерченные морские течения. В его воображении это стало осязаемой вещью, а не смутным намеком на сенсорные данные.
   Это был корвет класса Мурена, похожий на корабль Скейди, такой же ослепительно черный, как корабль Ремонтуа, но формой больше похожий на рыболовный крючок со странными зазубринами, чем на трезубец его собственной машины. Даже с близкого расстояния едва можно было различить спектральный шум его малозаметных двигателей. В среднем его корпус излучал на 2,7 Кельвина выше абсолютного нуля. Вблизи, в микроволновом спектре, он представлял собой сплошное одеяло из горячих и холодных точек. Он нанес на карту расположение криоарифметических двигателей; наблюдал за теми из них, которые функционировали менее эффективно, чем их соседи; наблюдал также за теми, которые были тревожно низкими, балансируя на грани выхода из алгоритмического цикла. Время от времени вспыхивало синее мерцание, когда один из узлов опускался ниже одного градуса Кельвина, прежде чем его возвращали в прежнее состояние вместе с другими.
   Корабли можно было сделать сколь угодно холодными и, следовательно, приспособить к фоновому излучению ранней Вселенной, которое все еще летело спустя пятнадцать миллиардов лет. Но фоновая карта не была гладкой: космическая инфляция увеличила крошечные дефекты в расширяющейся Вселенной, что привело к едва заметным изменениям фона, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Это были отклонения от истинной анизотропии: морщины на лице творения. Если бы нельзя было отрегулировать температуру корпуса в соответствии с этими колебаниями, корабли могли бы достичь лишь неполного соответствия фоновому спектру. При некоторых обстоятельствах поиск этих крошечных признаков несоответствия был единственным способом обнаружения вражеских кораблей.
   Но корабль конджойнеров сохранял низкую температуру корпуса исключительно в качестве маскировки от находящихся поблизости сил ингибиторов. Он не предпринимал никаких реальных усилий, чтобы спрятаться от Ремонтуа. На самом деле, он даже пытался заговорить с ним.
   В конджойнерах была одна черта, которой не могли не восхищаться даже те, кто не обладал их дополнениями: они не сдавались. Двадцать восемь тысяч оставшихся без ответа запросов на переговоры не остановили бы двадцать восемь тысяч первый.
   Ремонтуа позволил узкой линии лазерного сообщения прочертиться по его корпусу, пока она не нашла одно из немногих сенсорных пятен.
   Он исследовал передачу через многочисленные слои ментальной защиты. В конце концов, после долгих секунд размышлений, он решил, что можно безопасно поместить передачу в наиболее чувствительные уголки своего собственного разума. Формат сообщения был на естественном языке, а не на каком-либо из высокоуровневых протоколов конджойнеров. Приятный оскорбительный штрих, подумал он: с точки зрения союзников Скейди, это был эквивалент детского лепета.
   [Ремонтуа? Это вы, не так ли? Почему вы не хотите с нами разговаривать?]
   Он высказал мысль в том же формате. Почему вы так уверены, что я Ремонтуа?
   [Вам всегда больше нравились необузданные жесты, чем вы могли себе представить. Это прямо из книги Клавейна о дерзких выходках.]
   Кто-то же должен это делать.
   [Это смелая попытка, Ремонтуа, но бессмысленно беспокоиться об этих людях на планете. Сейчас мы ничем не можем им помочь. Они даже не имеют отношения к будущему исходу войны.]
   Тогда нам лучше оставить их на виселице. Это было бы в духе Скейди, не так ли?
   [Скейди сделала бы для них все, что могла, если бы думала, что они смогут что-то изменить. Но вы делаете только хуже. Не принимайте бой всерьез. Не затягивайте с этим, когда нам больше всего нужно объединить наши силы.]
   Еще одна просьба о сотрудничестве? Скейди, должно быть, переворачивается в гробу.
   [Она была прагматиком, Ремонтуа, во многом похожим на вас. Она бы поняла, что сейчас самое время объединить наши силы, объединить нашу базу знаний и нанести реальный урон вражеским машинам.]
   Вы имеете в виду, что путем обмана и воровства добились всего, чего могли. Вы знаете, что я больше никогда не буду вам так доверять. Теперь вам нечего терять, вступая в переговоры.
   [С сожалением признаем, что были допущены тактические ошибки. Но теперь, когда Скейди, как вы уже упомянули, скорее всего, мертва...]
   Утята бродят вокруг в поисках новой мамы-утки.
   [Используйте аналогию по своему усмотрению, Ремонтуа. Мы всего лишь предлагаем вам протянутую руку дружбы. Ситуация здесь сложнее, чем мы думали до сих пор. Вы, должно быть, видели это сами: дразнящие намеки в данных, обрывки информации - слишком мелкие и незначительные сами по себе, но которые в совокупности дают ясный вывод. Мы имеем дело не только с волками, Ремонтуа. Есть кое-что еще.]
   Я не видел ничего, что не смог бы объяснить.
   [Значит, вы искали недостаточно тщательно. Вот, Ремонтуа: изучите наши данные, если сомневаетесь в нас. Посмотрим, изменит ли это ваше мнение. Посмотрим, станет ли это вам понятнее.]
   Самородок данных был заложен в его голове. Инстинкт подсказал ему удалить его не читая. Но он решил пока оставить его там.
   Вы предлагаете партнерство?
   [Разобщенные, мы никогда не победим их. Вместе мы могли бы изменить ситуацию к лучшему.]
   Возможно. Но на самом деле вам ведь нужен не я, не так ли?
   [Конечно, не вы, Ремонтуа.]
   Он улыбнулся: конджойнеры Скейди, возможно, и не имели лидера, возможно, их даже подталкивал к нему какой-то инстинктивный импульс заполнить эту пустоту, но в основном это было гипометрическое оружие. Это была единственная технология, которую им не удалось украсть или переделать, несмотря на то, что Скейди украла Ауру. Все, что им было нужно, - это один прототип; он даже не обязательно должен был быть целым, главное, чтобы они могли восстановить его рабочую конфигурацию.
   Спасибо за предложение, но на самом деле я сейчас немного занят. Почему бы нам не обсудить это позже? Скажем, через несколько месяцев?
   [Ремонтуа... не заставляйте нас делать это.]
   Он включил боковой движок, резко уходя в сторону от другого корабля. Он нанес на карту области функций мозга, которые увеличивались или уменьшались по мере того, как кровь приливала к его черепу. Мгновение спустя корвет затенил его, имитируя его жесткие движения с изяществом, граничащим с сарказмом.
   [Нам нужно это оружие, Ремонтуа.]
   Итак, я догадался. Почему вы просто не сказали об этом в самом начале?
   [Мы хотели дать вам возможность взглянуть на вещи с нашей точки зрения.]
   Полагаю, в таком случае я должен быть благодарен.
   Он почувствовал, как содрогнулся его корабль. В голове у него вспыхнули сообщения о повреждениях, яркие и геометрические, как приступ мигрени. В него попали множественные снаряды, пробившие корпус и нацеленные на критически важные функции корабля. Это была точная хирургия: они хотели оставить его дрейфующим, готовым к краже, а не разнести его корабль на части. Заботились ли они о его выживании, было совершенно другим вопросом.
   [Сдайте оружие сейчас же, Рем, и мы оставим вам достаточно летных возможностей, чтобы спастись от приближающейся к нам стаи волков.]
   Извините, но это не входит в мои планы на сегодня.
   Его судно снова затряслось: многие жизненно важные функции вышли из строя. Корабль уже пытался найти обходные пути, делая все возможное, чтобы продолжать полет, но был предел повреждениям, которые он мог выдержать. Он подумывал о том, чтобы нанести ответный удар, но решил приберечь свои обычные боеприпасы для ингибиторов. Оставалось само гипометрическое оружие, которое после трудоемкой калибровки практически не испытывалось.
   Он отдал мысленную команду, которая заставила его раскрутиться до энергии активации, компенсируя смещение вектора корабля, поскольку угловой момент передавался на сверкающие внутренности оружия. Внешне не было никаких признаков каких-либо изменений в устройстве. Ему стало интересно, какие сенсоры нацелил на него корвет и достаточно ли они хороши, чтобы уловить едва заметные признаки активации.
   Это было небольшое оружие с соответственно ограниченной точностью и радиусом действия (общепринятая терминология - такие понятия, как "дальнобойность" и "точность" - лишь отдаленно подходила к гипометрическому оружию). Но оно также очень быстро развивалось. Он настроил масштаб его воздействия, нашел решение в сложной топографии параметров оружия, которые соответствовали определенной точке в трехмерном объеме окружающего пространства.
   Он восстановил канал связи с корветом. Отступите.
   [И снова, не заставляйте нас делать это, Ремонтуа.]
   Оружие выстрелило. На карте "холодных точек" корвета в микроволновом диапазоне внезапно появилась рана: идеально полусферический укус в боковой части корпуса. Криогенные температурные градиенты растекались, как вода вокруг воронки, вращаясь в попытке найти новое равновесие. Пары охлаждающих узлов перешли в неустойчивый режим колебаний.
   Оружие снова заработало. Он проделал еще одну дыру в корпусе корвета, на этот раз более глубокую, так что рана получилась вогнутой.
   Корвет отреагировал. С неохотой он парировал межкорабельные боеприпасы, применив ряд мер противодействия, в то же время придерживая часть средств для машин ингибиторов.
   Оружие раскрутилось в третий раз. Он сосредоточился, заставляя себя рассмотреть решение со всех сторон. Ошибка сейчас может оказаться фатальной для всех участников процесса.
   Разряд. Его третья атака вообще не была заметна. Если он правильно подсчитал, то просто проделал сферическую дыру внутри корабля, не задев корпус. Это не затронуло бы никаких жизненно важных внутренних систем. И - его главный козырь - центр последней лунки точно совпадал с центрами двух предыдущих с точностью до микрона.
   Он подождал мгновение, чтобы до них дошла точность - и необходимая сдержанность - его атаки, прежде чем снова нанести удар. Следующий удар выведет из строя вашу систему жизнеобеспечения. Поняли сообщение?
   Корвет колебался. Секунды текли медленно, и помощники Скейди успели изучить тысячи возможных сценариев реагирования, играя с ними, как дети со строительными блоками, сооружая огромные, шаткие здания из событий и контрсобытий. Почти наверняка они не ожидали, что он обратит оружие против них. Их лучшие разведданные никогда бы не предположили, что он в такой степени контролирует действие оружия. Даже если бы это было так - и даже если бы они рассматривали возможность нападения - они, должно быть, предполагали, что он ударит по двигательной установке их корабля, выведя ее из строя в мгновение ока.
   Вместо этого он отпустил их, предупредив. Ремонтуа подумал про себя, что сейчас не время заводить новых врагов.
   Больше никаких сообщений не поступало. Он зачарованно наблюдал, как криоарифметические двигатели сглаживают температурные перепады вокруг двух наружных повреждений, делая все возможное, чтобы скрыть их. Затем корвет развернулся, увеличил тягу до предела и скрылся из виду.
   Ремонтуа позволил себе мимолетно поздравить самого себя. Он хорошо сыграл эту роль. Его корабль все еще был пригоден для полета, несмотря на полученные повреждения. И все, о чем ему сейчас нужно было беспокоиться, - это о приближающемся скоплении машин ингибиторов. Они прибудут через три минуты.
  

* * *

  
   Две тысячи километров, затем тысяча, затем пятьсот. По мере приближения его сенсоры с трудом воспринимали скопление машин ингибиторов как единое целое, выдавая совершенно противоречивые оценки расстояния, масштаба и геометрического расположения. Самое большее, что он мог сделать, - это сосредоточить свои усилия на более крупных узлах, улучшив маскировку корпуса, чтобы обеспечить лучшее соответствие наружного вида космическому фону. Он скорректировал вектор тяги, немного снизив ускорение, но направив выхлопные лучи своего корабля в сторону от изменчивого скопления вражеских машин. Выхлопные газы были невидимы, их практически невозможно было обнаружить с помощью методов, доступных Ремонтуа. Он надеялся, что то же самое относится и к инопланетянам, но лучше не рисковать.
   Скопления перестраивались, приближаясь. Они были все еще слишком далеко и разбросаны слишком рассеянно, чтобы стать эффективной мишенью для гипометрического оружия. Он также опасался использовать его против них, за исключением случаев, когда это было последним средством. Всегда существовала опасность, что он будет показывать им это слишком часто, предоставляя им достаточно данных, чтобы вызвать ответную реакцию. Такое уже случалось с другими видами оружия: раз за разом ингибиторы разрабатывали эффективные средства защиты от человеческих технологий, включая некоторые из тех, что уже были предоставлены Аурой. Возможно, инопланетные машины вовсе не развивали их, а просто извлекали контрмеры из какой-то древней, запутанной расовой памяти. Это предположение встревожило Ремонтуа больше, чем мысль о том, что они могли разработать свои приспособления и реакции с помощью разумного мышления. Всегда существовала надежда, что один вид интеллекта может быть побежден применением другого, или что интеллект - самонадеянный, склонный к сомнениям - может даже привести к собственному падению. Но что, если в действиях ингибиторов не было никакого разума, а был просто процесс архивного поиска, совершенно бессмысленная бюрократия систематизированного вымирания? Галактика была очень старым местом, и в ней было много умных идей. Более чем вероятно, что ингибиторы уже обладали древними данными о новом оружии и технологиях людей. Если они еще не разработали эффективных ответных мер, то только потому, что система поиска была медленной, а сам архив был сильно разнесен. Это означало, что в долгосрочной перспективе люди ничего не могли сделать. Победить ингибиторов было невозможно, разве что в очень локальном масштабе. Подумайте о галактике, о нескольких ближайших солнечных системах, и все уже было кончено.
   Но через канал своей матери Аура сказала им, что это еще не конец. По словам Ауры, существовал способ выиграть время, если не одержать полную победу над ингибиторами.
   Обрывки, фрагменты - вот и все, что они смогли почерпнуть из сбивчивых сообщений Ауры. Но из этого шума появились намеки на сигнал. Снова и снова возникала группа слов.
   Хела. Куэйхи. Тени.
   Это были осколки, отколовшиеся от большого целого, сформулировать которое Аура была не в состоянии, слишком мала для этого. Все, что мог сделать Ремонтуа, - это представить себе общую картину, опираясь на то, что они узнали до того, как Скейди похитила ее. Он верил, что ни Скейди, ни Ауры больше нет, но эти осколки все еще были у него. Они должны были что-то значить, каким бы невероятным это ни казалось. И, что удивительно, между ними существовала четкая связь. Хела и Куэйхи: эти слова имели какое-то общее значение. Но о Тенях он вообще ничего не знал.
   Что это были за существа и какое значение они могли иметь?
   Агрегат был уже совсем близко. Он начал выстраивать рога по обе стороны от его корабля, темные клешни, мерцающие скрытыми фиолетовыми молниями. В срезанных краях и ступенчатых изгибах теперь можно было разглядеть намеки на кубическую симметрию. Он проанализировал свои возможности, учитывая системы, поврежденные во время атаки конджойнеров. Он пока не хотел использовать гипометрическое оружие и сомневался, что сможет развернуться для второй атаки, прежде чем неповрежденные элементы уничтожат его.
   Планета впереди заметно увеличилась в размерах. Он выбросил из головы другую совокупность, но она все еще была впереди, все еще приближалась к хрупкой биосфере жонглеров и ее человеческим паразитам. Половина мира была погружена во тьму, остальная часть - в мраморно-бирюзовый полумрак, испещренный белыми облаками и клубящимися грозовыми тучами.
   Ремонтуа решил, что это должны быть мины-пузыри.
   За долю секунды в корпусе его корабля, имеющего форму трезубца, открылись отверстия. Еще через долю секунды пусковые установки выбросили во все стороны полдюжины боеприпасов размером с дыню. Корпус зазвенел, когда оружие было приведено в действие.
   Затем наступила тишина.
   Прошла целая секунда, затем боеприпасы взорвались в точно заданной последовательности. Не было никаких ослепительно-белых вспышек; это были не термоядерные устройства или боеголовки на антивеществе. На самом деле это были всего лишь бомбы в самом широком смысле этого слова. Там, где взорвался каждый боеприпас, внезапно образовалась некая сфера шириной в двадцать километров, похожая на быстро надуваемый аэростат заграждения. Поверхность каждой сферы была морщинистой, как кожура сморщенного фрукта, окрашенной в пурпурно-черный цвет и склонной к тошнотворным всплескам цвета и радиуса границы. Там, где две сферы случайно пересекались - поскольку их боеприпасы находились на расстоянии не более двадцати километров друг от друга, когда они взорвались, - границы слияния мерцали сладковатыми оттенками фиолетового и пастельно-голубого.
   Механизмы внутри мин-пузырей были такими же сложными и непостижимыми, как и внутри гипометрического оружия. Были даже странные точки соприкосновения между этими двумя технологиями - странные детали, которые выглядели смутно похожими, что наводило на мысль, что, возможно, они произошли от одного и того же вида или из одной и той же эпохи галактической истории.
   Ремонтуа подозревал, что мины-пузыри представляют собой ранний шаг на пути к метрической инженерной технологии строителей завес. В то время как строители завес научились заключать целые космические пространства размером со звезду в оболочки из измененного пространства-времени (с его собственными сверхъестественными защитными свойствами), мины-пузыри создавали нестабильные оболочки шириной всего в двадцать километров. За несколько секунд они вернулись в нормальное пространство-время, исчезнув в вихре экзотических квантов. Там, где они были, локальные свойства метрики проявляли слабые признаки более раннего напряжения. Но снаряды невозможно было увеличить или сделать более долговечными, по крайней мере, с помощью технологии, которой их снабдила Аура.
   Боеприпасы, которыми он располагал, уже начали разлагаться. Шары отскакивали один за другим в случайной последовательности.
   Ремонтуа осмотрел повреждения. Там, где разорвались мины, разрушенный механизм ингибиторов был выведен из строя. В беспорядочном скоплении кубических элементов виднелись математически ровные изогнутые раны. Молния дугообразно пронизывала разрушенное сооружение, и ее безумное мерцание свидетельствовало ни о чем ином, как о боли и ярости.
   Бей по ним, когда они упадут, - подумал Ремонтуа. Он отдал мысленную команду, которая должна была окончательно забросать минами-пузырями окружающие машины.
   На этот раз ничего не произошло. Сообщения об ошибках заполонили его мозг: механизм запуска вышел из строя, получив повреждения в результате предыдущей атаки. Ему повезло, что один раз он все же сработал.
   Впервые Ремонтуа позволил себе нечто большее, чем мгновение настоящего, леденящего кровь страха. Теперь его возможности были серьезно ограничены. У него не было брони на корпусе: это была еще одна инопланетная технология, которую они почерпнули от Ауры, но, как и инерциальное подавление, она плохо работала в непосредственной близости от гипометрического оружия. Броня корпуса позаимствована у личинок, гипометрическое оружие и мины-пузыри - у другой культуры. К сожалению, были проблемы с совместимостью. Все, что у него осталось, - это гипометрическое и обычное вооружение, но по-прежнему не было четкой цели для атаки.
   Корпус содрогнулся, когда из люков были выпущены обычные мины. Небо окрасилось взрывами ядерного оружия. Он почувствовал, как возникшая электромагнитная волна разрушает его импланты, создавая в поле зрения абстрактные фигуры.
   Ингибиторы все еще были на месте. Он выпустил две самонаводящиеся ракеты, наблюдая, как они разлетаются на скорости в сто g. Ничего не произошло: они даже не взорвались должным образом. У него не было лучевого оружия, больше ему нечего было предложить.
   Ремонтуа стал очень спокоен. Его опыт подсказывал ему, что использование гипометрического оружия ничего не даст, кроме еще одного шанса машинам изучить его функциональные возможности. Он также знал, что волкам еще предстоит захватить одно из орудий, и что он не может допустить, чтобы это произошло сегодня.
   Он подготовил команду на самоубийство, представив себе коронку из термоядерных мин, установленных в гондоле инопланетного оружия. При взрыве они должны были вызвать эффектную вспышку, почти такую же яркую, как та, которая последовала бы мгновением позже, когда сработал бы двигатель конджойнеров. По его мнению, было очень мало шансов на то, что зрители оценят что-либо из этого по достоинству.
   Ремонтуа настроил свое душевное состояние таким образом, что не испытывал ни страха, ни опасений по поводу собственной смерти. Он почувствовал лишь легкое раздражение из-за того, что его не будет рядом, чтобы увидеть, как будут развиваться события. Во всех существенных отношениях он подходил к вопросу о своей кончине со скучающим смирением человека, который ждет, когда придется чихнуть. Он думал, что в том, чтобы быть конджойнером, есть свои плюсы.
   Он уже собирался выполнить команду, когда что-то произошло. Оставшиеся механизмы начали отходить от его корабля, отступая с удивительной скоростью. Помимо машин, его сенсоры улавливали признаки выстрелов из оружия и большое количество движущихся взрывчатых веществ - мин-пузырей, сигнатуры которых слегка отличались от тех, что он использовал. Последовали взрывы антивещества и термоядерных боеголовок, затем струящиеся выхлопные газы ракет и, наконец, одиночный мощный взрыв, который, должно быть, был произведен взрывным устройством крастбастера.
   В обычных условиях это не имело бы большого значения, но он ослабил механизм ингибиторов своим собственным нападением. Датчик массы выдал признаки одиночного небольшого корабля, который, как он теперь понял, соответствовал корвету класса Мурена конджойнеров.
   Он предположил, что это был тот же самый корабль, который он пощадил. Они развернулись или, возможно, все это время следили за ним. Теперь они делали все возможное, чтобы отвлечь от него внимание машинерии ингибиторов. Ремонтуа, вне всякого сомнения, понимал, что этот жест был самоубийственным: они не могли надеяться вернуться к своей фракции в бою. И все же они приняли решение помочь ему, даже после их предыдущего нападения и его отказа отдать гипометрическое оружие. Он размышлял о типичном мышлении конджойнеров: они без колебаний изменили бы тактику в последнюю минуту, если бы это было сочтено выгодным для долгосрочных интересов Материнского гнезда. У них не было ни чувства разочарования, ни чувства стыда.
   Они пытались договориться с ним, а когда это не удалось, попытались взять то, что хотели, силой. Это тоже не сработало, и, чтобы подчеркнуть это, он сделал вид, что пощадил их. Было ли это проявлением их благодарности? Возможно, подумал он, но, скорее всего, это было сделано скорее для тех, кто наблюдал за битвой, для союзников Ремонтуа и других фракций конджойнеров, чем для него самого: пусть они увидят, на какую отважную жертву они здесь пошли. Пусть они увидят, как все начинается с чистого листа. Если двадцать восемь тысяч и одно предложение поделиться ресурсами не увенчались успехом, возможно, этот жест стал бы тем, что изменило ситуацию.
   Ремонтуа пока не знал. У него были другие дела на уме.
   Его корабль вырвался из окружения волков и сил конджойнеров. За его спиной неприкрытая энергия и неприкрытая сила стремились сокрушить материю до самых основ. Что-то абсурдно яркое озарило небо, что-то настолько яркое, что он мог поклясться, что его отблеск проник сквозь черный корпус корабля.
   Он обратил свое внимание на другой агрегат, который теперь находился очень близко к планете. При сильном увеличении он увидел черную массу, несколько часов находящуюся на дневной стороне планеты и зависшую над определенной точкой на поверхности. Она что-то делала.
  

ДВАДЦАТЬ ТРИ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Куэйхи был один в своей мансарде, если не считать резного скафандра. Он слышал только собственное дыхание и тихие звуки, издаваемые кушеткой, на которой он отдыхал. Жалюзи были наполовину задернуты, комната была расчерчена параллельными огненно-красными линиями.
   Он едва чувствовал - и только потому, что научился это чувствовать, - едва заметные остаточные покачивания "Леди Морвенны" из стороны в сторону и спереди назад по мере продвижения вперед. Это покачивание не только не раздражало его, но и придавало уверенности. В тот момент, когда собор стал бы устойчивым, как скала, он поймет, что они теряют позиции относительно Халдоры. Но собор не останавливался более столетия, а затем всего на несколько часов из-за отказа реактора. С тех пор, несмотря на то, что он увеличился в размерах, удвоившись, а затем вырос и вчетверо, он продолжал двигаться, скользя по своему пути с точной скоростью, необходимой для того, чтобы удерживать Халдору прямо над собой, и, следовательно, передавая через зеркала его широко раскрытым, всегда настороженным глазам. Ни у одного другого собора на пути не было такого рекорда: ближайшая соперница "Леди Морвенны", "Железная леди", оставалась неподвижной на протяжении целого оборота пятьдесят девять лет назад. Позор от того крушения - необходимость ждать на одном и том же месте, пока другие соборы не появятся через триста двадцать дней, - все еще ощущался даже шесть десятилетий спустя. В каждом другом соборе, включая "Леди Морвенну", были витражи в память об этом унижении.
   Кушетка подтолкнула его к западному окну, слегка приподняв, чтобы улучшить обзор. Когда он двигался, зеркала перемещались вокруг него, сохраняя видимость. Независимо от того, в какую сторону он поворачивал кушетку, главным объектом, отражавшимся к нему, была Халдора. Он видел ее после многократного отражения, свет проходил под прямыми углами, менялся местами и снова инвертировался, увеличивался и уменьшался с помощью ахроматических линз, но это все равно был сам свет, а не какое-то изображение из вторых или третьих рук на экране. Он всегда был там, но вид из окна менялся от часа к часу. Во-первых, освещенность Халдоры менялась на протяжении всего сорокачасового цикла обращения Хелы по орбите: от полностью освещенной поверхности до полумесяца и темной стороны, покрытой штормами. И даже на каждом этапе работы детали растушевки и окантовки никогда не были одинаковыми от одного прохода к другому. Этого было достаточно, чтобы избавиться от ощущения, что изображение отпечаталось в его мозгу.
   Конечно, это было не все, что он увидел. Халдору окружало кольцо из ближайшего к ней материала - черного, переходящего в серебристо-серый, а затем - в виде полосы нечетких деталей. Он мог смотреть в сторону и видеть Халдору боковым зрением, потому что зеркала фокусировали изображение на его глазах, а не только на зрачках. Но он делал это не очень часто, опасаясь, что планета исчезнет, когда он не сможет полностью сосредоточиться на ней.
   Даже когда Халдора нависала над ним, он научился максимально использовать свое периферийное зрение. Удивительно, как мозг мог восполнять пробелы, подсказывая детали, которые его глаза на самом деле были не в состоянии распознать. Куэйхи не раз приходило в голову, что если бы люди по-настоящему осознали, насколько синтетичен их мир - как много в нем сшито не из непосредственного восприятия, а из интерполяции, памяти, обоснованных догадок, - они бы тихо сошли с ума.
   Он посмотрел на Путь. Далеко на востоке, в том направлении, куда двигалась "Леди Морвенна", отчетливо виднелось мерцание. Это была северная граница гор Гуллвейг, самого большого хребта в южном полушарии Хелы. Это был последний крупный геологический объект, который нужно было пересечь перед относительно легким подъемом на равнины Джарнсакс и связанным с этим быстрым спуском к Лестнице Дьявола. Путь пролегал по северным склонам хребта Гуллвейг, через предгорья, через ряд каньонов с высокими стенами. И именно там, как сообщалось, произошел ледопад. Говорили, что он был очень глубоким, на сотни метров, и полностью перекрывал существующую трассу. Ранее в тот же день Куэйхи лично беседовал с руководителем ремонтной бригады Постоянного пути, человеком по имени Уайатт Бенджамин, который потерял ногу в результате какого-то давнего, неустановленного несчастного случая.
   - Диверсия, я бы предположил, - сказал ему Бенджамин. - Во время последнего перехода в стену было заложено около дюжины подрывных зарядов с запалами замедленного действия. Разрушительное действие отстающих соборов. Они не могут идти в ногу со временем, поэтому не понимают, почему кто-то другой должен это делать.
   - Это было бы довольно серьезным заявлением для публичного выступления, - сказал Куэйхи, как будто сама мысль об этом никогда не приходила ему в голову. - И все же, возможно, вы правы, как бы мне ни было больно это признавать.
   - Не обольщайтесь, это закладка.
   - Вопрос в том, кто будет устранять это препятствие? Это должно быть сделано за... максимум через десять дней, прежде чем мы доберемся до него.
   Уайатт Бенджамин кивнул. - Возможно, вы не захотите быть так близко, когда оно будет устранено.
   - Почему нет?
   - Мы не собираемся откапывать его.
   Куэйхи воспринял это как должное, прекрасно понимая, что имел в виду этот человек. - Три-четыре года назад был такой же сильный завал, не так ли? Недалеко от Глам-Джанкшн? Кажется, я припоминаю, что его расчистили с помощью обычного оборудования для сноса. И менее чем за десять дней.
   - Мы могли бы справиться с этим меньше чем за десять дней, - сказал ему Бенджамин, - но сейчас у нас только половина от обычного количества оборудования и рабочей силы.
   - Это звучит странно, - нахмурившись, ответил Куэйхи. - А что не так с остальным?
   - Ничего. Просто все это было реквизировано, люди и машины. Не спрашивайте меня, почему или кто за этим стоит. Я работаю только на Постоянном пути. И полагаю, если бы это имело какое-то отношение к делу Часовой башни, вы бы уже знали, не так ли?
   - Полагаю, я бы знал, - сказал Куэйхи. - Это, должно быть, немного ниже уровня Часовой башни. Как я полагаю? Другой офис Пути обнаружил то, что им уже следовало срочно исправить, - работу, о которой забыли в прошлом обороте. Им нужна вся эта тяжелая техника, чтобы сделать это в спешке, пока никто не заметил.
   - Ну, мы замечаем, - сказал Бенджамин. Но, похоже, он согласился с правдоподобностью предложения Куэйхи.
   - В таком случае, вам просто придется найти другой способ расчистить завал, не так ли?
   - У нас уже есть другой способ, - сказал мужчина.
   - Божий огонь, - ответил Куэйхи, вложив в свой голос благоговейный трепет.
   - Если это то, что нужно, мы должны его использовать. Вот почему мы носим его с собой.
   - Ядерный взрыв должен использоваться только в качестве абсолютно последнего средства, - сказал Куэйхи, как он надеялся, соответствующим предостерегающим тоном. - Вы совершенно уверены, что этот завал нельзя убрать с места обычными средствами?
   - За десять дней, с имеющимися в наличии людьми и оборудованием? Ни малейшей надежды.
   - Тогда это должен быть Божий огонь. - Куэйхи сложил пальцы домиком. - Проинформируйте другие соборы через все экуменические границы. Мы возьмем на себя инициативу в этом вопросе. Остальным лучше отойти на обычное безопасное расстояние, если только они не улучшили свою защиту с прошлого раза.
   - У нас нет другого выбора, - согласился Уайатт Бенджамин.
   Куэйхи положил руку ему на плечо. - Все в порядке. Что должно быть сделано, то должно быть сделано. Бог присмотрит за нами.
   Куэйхи очнулся от своих размышлений и улыбнулся. Человек с Постоянного пути уже ушел, чтобы организовать редкое и долгожданное применение устройств управляемого термоядерного синтеза. Он остался наедине с Путем, резным скафандром и далеким, манящим мерцанием хребта Гуллвейг.
   - Это ты устроил сход льда, не так ли?
   Он повернулся к скафандру. - Кто велел вам говорить?
   - Никто.
   Он старался, чтобы его голос звучал ровно, не выдавая страха, который он испытывал. - Вы не должны говорить, пока я не разрешу.
   - Очевидно, что это не тот случай. - Голос был тонким, пронзительным: он звучал из дешевого динамика, приваренного к затылку шлема в резном скафандре, вне поля зрения случайных гостей. - Мы слышим все, Куэйхи, и говорим, когда нам удобно.
   Это не должно было быть возможным. Предполагалось, что динамик заработает только тогда, когда Куэйхи его включит. - У вас не должно быть такой возможности.
   Голос - он был похож на звук дешевого деревянного духового инструмента - казалось, насмехался над ним. - Это только начало, Куэйхи. Мы всегда найдем выход из любой клетки, которую ты построишь вокруг нас.
   - Тогда я должен уничтожить вас сейчас.
   - Ты не можешь. И не должен. Мы тебе не враги, Куэйхи. Ты уже должен это знать. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Нам просто нужна небольшая помощь в ответ.
   - Вы демоны... Я не веду переговоров с демонами.
   - Это не демоны, Куэйхи. Просто тени, как и вы для нас.
   Они уже говорили об этом раньше. Много раз до этого. - Я могу придумать, как вас убить, - сказал он.
   - Тогда почему бы не попробовать?
   Ответ, как всегда, сам собой пришел ему в голову: потому что они могли быть ему полезны. Потому что сейчас он мог их контролировать. Потому что он боялся того, что произойдет, если он убьет их, не меньше, чем если он оставит их в живых. Потому что он знал, что там, откуда взялись эти существа, их было больше.
   Гораздо больше.
   - Вы знаете почему, - сказал он, и в его голосе прозвучала жалость даже для него самого.
   - Исчезновения становятся все более частыми, - сказало существо в резном скафандре. - Ты понимаешь, что это значит, не так ли?
   - Это означает, что настали последние времена, - сказал Куэйхи. - Не более того.
   - Это означает, что маскировка не удалась. Это означает, что механизм скоро станет очевиден для всех.
   - Механизма нет.
   - Ты сам видел его. Другие тоже его увидят, когда исчезновения достигнут своей кульминации. И рано или поздно кто-нибудь захочет иметь с нами дело. Зачем ждать до тех пор, Куэйхи? Почему бы не договориться с нами сейчас, на самых выгодных условиях?
   - Я не имею дела с демонами.
   - Мы всего лишь тени, - снова заявил скафандр. - Просто тени, перешептывающиеся через пропасть между нами. А теперь помоги нам преодолеть ее, чтобы мы могли помочь тебе.
   - Я не буду. Никогда.
   - Надвигается кризис, Куэйхи. Факты говорят о том, что он уже начался. Ты видел беженцев. Ты знаешь истории, которые они рассказывают, о машинах, появляющихся из темноты, из холода. Машинах вымирания. Мы уже видели, как это происходило раньше, в этой самой системе. Вам не победить их без нашей помощи.
   - Бог вмешается, - сказал Куэйхи. Его глаза наполнились слезами, из-за чего образ Халдоры расплылся.
   - Бога нет, - говорилось в скафандре. - Есть только мы, и у нас нет безграничного терпения.
   Но затем все стихло. На сегодня все было сказано, и Куэйхи остался наедине со своими слезами.
   - Божий огонь, - прошептал он.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Когда Васко вернулся в сердце айсберга, музыки там больше не было. Держа в одной руке легкий контейнер с инкубатором, он пробирался сквозь переплетение ледяных балок, следуя теперь по уже хорошо расчищенному маршруту. Лед вокруг него позвякивал и поскрипывал, инкубатор пробивался сквозь преграды. Скорпио просил его не спешить возвращаться к разрушенному кораблю, но он знал, что свин всего лишь пытался избавить его от ненужных страданий. Он позвонил Бладу, рассказал Уртон о том, что происходит, а затем вернулся с инкубатором так быстро, как только осмелился.
   Но когда он приблизился к дыре в борту корабля, то понял, что все кончено. Из ледяного потолка, где кто-то проделал дыру метровой ширины, к небу устремился столб света. Скорпио стоял в круге света у подножия колонны, черты его лица были резко очерчены сверху, словно на какой-нибудь картине в стиле светотени. Он смотрел вниз, и его густая шевелюра утонула в широких плечах. Его глаза были закрыты, покрытый тонкими волосками лоб в пыльном свете фонаря казался сине-серым. В его руке было что-то, что на льду отливало красным.
   - Сэр? - спросил Васко.
   - Все готово, - сказал Скорпио.
   - Мне жаль, что вам пришлось это сделать, сэр.
   Глаза - бледные, с налитыми кровью розовыми глазами - остановились на нем. Руки Скорпио дрожали. Когда он заговорил, его совершенно человеческий голос звучал тихо, как у призрака, потерявшего контроль над своим убежищем. - Не так сильно, как жаль мне.
   - Я бы сделал это, если бы вы попросили меня.
   - Я бы не стал просить тебя, - сказал Скорпио. - Я бы никого об этом не просил.
   Васко не знал, что еще сказать. Он хотел спросить Скорпио, насколько милосердной позволила ему быть Скейди. Васко подумал, что он отсутствовал не более десяти минут. Означало ли это, по какой-то отвратительной логике причинения боли, что Скейди дала Клавейну некоторую отсрочку от долгой смерти, которую она обещала? Можно ли было сказать, что она проявила милосердие, хотя бы на несколько минут избавив от того, что, должно быть, все еще было невыносимой мукой?
   Он не мог догадаться. Он не был уверен, что действительно хочет это знать.
   - Я принес инкубатор, сэр. Является ли ребенок...
   - С Аурой все в порядке. Она со своей матерью.
   - А Скейди, сэр?
   - Скейди мертва, - сказал ему Скорпио. - Она знала, что долго не протянет. - Голос свина звучал глухо, бесчувственно. - Она использовала свои собственные физические ресурсы, чтобы поддерживать жизнь Ауры. Когда мы вскрыли ее, от Скейди почти ничего не оставалось.
   - Она хотела, чтобы Аура жила, - сказал Васко.
   - Или хотела получить позицию для переговоров, когда мы пришли с Клавейном.
   Васко поднял легкую пластиковую коробку, как будто Скорпио не расслышал его как следует. - Инкубатор, сэр. Мы должны немедленно поместить в него ребенка.
   Скорпио наклонился, вытирая лезвие скальпеля о лед. Красные пятна расползались по инею узорами, которые напомнили Васко об ирисах. Он подумал, что Скорпио выбросит нож, но вместо этого свин сунул его в карман.
   - Джаккотте и Хоури поместят ребенка в инкубатор, - сказал он. - А мы с тобой пока можем позаботиться о Клавейне.
   - Сэр?
   - Его последнее желание. Он хотел, чтобы его похоронили в море. - Скорпио повернулся, чтобы вернуться на корабль. - Думаю, мы многим ему обязаны.
   - Это было последнее, что он сказал, сэр?
   Скорпио медленно повернулся к Васко и, склонив голову набок, долго изучал его. Васко почувствовал, что его снова оценивают, точно так же, как оценивал старик, и это вызвало точно такое же чувство неполноценности. Чего хотели от него эти монстры из прошлого? Чего они ожидали от него в жизни?
   - Нет, это было не последнее, что он сказал, - тихо ответил Скорпио.
  
   Они положили мешок с телом на кромку льда, окружавшую айсберг. Васко приходилось постоянно напоминать себе, что сейчас еще только середина утра: небо было серым от дождя, облака застилали его от горизонта до горизонта, словно потолок скребся о вершину айсберга. В нескольких километрах от моря на том же потолке виднелось отчетливое и угрожающее пятно мокрых чернил, похожее на подбитый глаз. Казалось, оно движется против ветра, словно высматривая что-то внизу. На горизонте молния прочертила хромированные линии на тусклом серебре неба. Где-то вдалеке дождь лил медленными закопченными струйками.
   Вокруг айсберга море бурлило мрачными серыми волнами. Во всех направлениях поверхность воды постоянно пересекали скользкие, движущиеся призраки маслянистого бирюзово-зеленого цвета. Васко уже видел их раньше: они выныривали на поверхность, задерживались и затем исчезали почти сразу, прежде чем глаз успевал сфокусироваться. Создавалось впечатление, что айсберг окружает огромная стая неясных существ, похожих на китов. Призраки плавали и кружились между волнами и пеной. Они сливались и разделялись, вращались по орбите и погружались в воду, и их точную форму и размер было невозможно определить. Но это были не животные. Это были огромные скопления микроорганизмов, действующих согласованно.
   Васко увидел, что Скорпио смотрит на море. На морде свина появилось выражение, которого он раньше не видел. Васко подумал, не было ли это опасением.
   - Что-то происходит, не так ли? - спросил Васко.
   - Мы должны вынести его за пределы льда, - сказал Скорпио. - Лодка еще несколько часов будет в рабочем состоянии. Помоги мне погрузить его.
   - Мы не должны слишком долго возиться с этим, сэр.
   - Ты думаешь, есть хоть малейшая разница, сколько времени это займет?
   - Из того, что вы сказали, сэр, для Клавейна это имело значение.
   Они погрузили мешок в черный корпус ближайшей лодки. При дневном свете корпус уже выглядел гораздо грубее, чем он запомнился Васко, гладкая металлическая поверхность была покрыта пятнами коррозии. Некоторые из них были достаточно глубокими, чтобы в них можно было засунуть большой палец. Даже когда они поднимали мешок на борт, в том месте, где Васко коснулся лодки коленом, от нее отвалились металлические наросты.
   Они вдвоем забрались на борт. Уртон, которая должна была оставаться на выступе айсберга, помогла им подняться, подтолкнув сзади. Скорпио включил мотор. Вода забурлила, и лодка медленно поплыла обратно к морю, удаляясь по каналу, который она прорезала в кромке.
   - Подождите.
   Васко обернулся на голос. Это был Джаккотте, появившийся из-за айсберга. Инкубатор висел у него на запястье, явно потяжелев с тех пор, как Васко принес его сюда.
   - Что это? - крикнул Скорпио, заглушая двигатель.
   - Вы не можете уехать без нас.
   - Никто не уезжает.
   - Ребенку нужна медицинская помощь. Мы должны как можно скорее доставить ее обратно на материк.
   - Именно это и произойдет. Разве ты не слышал, что сказал Васко? Шаттл уже в пути. Сидите здесь тихо, и все будет в порядке.
   - В такую погоду полет может занять несколько часов, и мы не знаем, насколько устойчив этот айсберг.
   Васко почувствовал гнев Скорпио. Его кожу начало покалывать, как от статического электричества. - Так что ты хочешь этим сказать?
   - Я хочу сказать, сэр, что мы должны отплыть прямо сейчас, на обеих лодках, так же, как и прибыли. Направляясь на юг. Шаттл встретит нас по передатчику. Таким образом, мы сэкономим время, и нам не придется беспокоиться о том, что эта штука рухнет под нами.
   - Я думаю, он прав, сэр, - сказал Васко.
   - Кто тебя спрашивал? - огрызнулся Скорпио.
   - Никто, сэр, но я бы сказал, что мы все сейчас заинтересованы в этом, не так ли?
   - Ты ни в чем не заинтересован, Малинин.
   - Клавейн, похоже, думал, что я заинтересован.
   Он ожидал, что свин убьет его прямо здесь и сейчас. Такая возможность возникла у него в голове, когда его взгляд скользнул к глубокому черному глазу в облаках. Теперь он был уже ближе - не более чем в километре от айсберга - и опускался плашмя, начиная походить на что-то, похожее на утолщение. Васко понял, что это было торнадо: как раз то, что им нужно.
   Но Скорпио только зарычал и снова включил двигатель. - Ты со мной или нет? Если нет, выйди и подожди на льду с остальными.
   - Я с вами согласен, сэр, - сказал Васко. - Я просто не понимаю, почему мы не можем сделать так, как говорит Джаккотте. Мы можем отплыть на обеих лодках и похоронить Клавейна по пути.
   - Убирайся.
   - Сэр?
   - Я сказал, убирайся. Это не обсуждается.
   Васко начал что-то говорить. Снова и снова прокручивая в голове этот инцидент, он никак не мог понять, что именно он собирался сказать свину в тот момент. Возможно, в тот момент он уже знал, что перешел черту, и что ничто из того, что он мог сказать или сделать, никогда не исправит этого перехода.
   Скорпио двигался молниеносно. Он отпустил рычаг управления двигателем, схватил Васко обеими руками и перекинул его через борт. Васко почувствовал, как верхний дюйм металлического борта лодки крошится под его бедром, как хрупкий шоколад. Затем его спина наткнулась на тонкий и в то же время хрупкий слой льда, и, наконец, он погрузился в воду, более холодную, чем он когда-либо мог себе представить, пронзительный холод пробежал по его позвоночнику, как сверкающий поршень шока и боли. Он не мог дышать. Он не мог закричать или дотянуться до чего-нибудь твердого. Он с трудом мог вспомнить, как его зовут и почему, в конце концов, утонуть - это так плохо.
   Он увидел, как лодка скользнула в море. Он увидел, как Джаккотте поставил инкубатор на дно, а Хоури встала у него за спиной и быстро, но осторожно направилась к нему.
   Небо над головой было совершенно серым, если не считать неясного очертания "глаза бури". Сгусток черноты почти достиг поверхности воды. Он загибался в сторону айсберга.
  
   Скорпио остановил лодку. Она покачивалась на волнах высотой в метр, теперь не столько плавая в воде, сколько опираясь на движущийся плот из сине-зеленого органического вещества. Плот простирался во все стороны на многие десятки метров, но плотнее всего был в эпицентре, который, по-видимому, находился именно там, где остановилась лодка. Его окружала темная, угольная полоса относительно незагрязненной воды, а за ней лежало еще несколько отчетливых островков из вещества жонглеров. Под поверхностью воды, в промежутках между волнами и плотами, виднелись похожие на ветви щупальца структуры, толстые, как трубопроводы. Они подпрыгивали и покачивались, а иногда и двигались с медленной, жутковатой неторопливостью цепких хвостов.
   Скорпио порылся в лодке в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть лицо. Запах сверлил ему мозг. Люди говорили, что это отвратительный запах, или, по крайней мере, очень сильный. Это был запах гниющих кухонных отходов, компоста, аммиака, сточных вод, озона. Для свина это было невыносимо.
   Он нашел в аптечке повязку и дважды обернул ею морду, оставив глаза свободными. Они постоянно слезились и их щипало. Сейчас он ничего не мог с этим поделать.
   Встав, осторожно, чтобы не потерять равновесие, он взялся за мешок с телом. Ярость, которую он испытал, когда выбросил Васко за борт, лишила его тех немногих сил, которые ему удалось сохранить. Теперь мешок казался в три раза тяжелее, чем должен был быть, а не в два раза. Он схватил его, встал по обе стороны от переднего конца и начал медленно отступать назад. Он не хотел рисковать, сбрасывая тело с одного из бортов, опасаясь, что лодка перевернется под весом двух взрослых людей так далеко от средней линии. Если бы он перетащил тело на нос или на корму, то, возможно, был бы в безопасности.
   Он поскользнулся. Его ноги ослабли. Он отлетел назад, приземлившись на мозолистые выпуклости ягодиц, мешок с трупом с грохотом ударился о настил.
   Он вытер слезы с глаз, но от этого стало только хуже. Воздух был насыщен микроорганизмами, над морем висела зеленая дымка, и все, что он сделал, - это загнал раздражение поглубже в себя.
   Он снова встал. Рассеянно отметил черный ствол, тянущийся с неба. Опять схватил мешок и начал тащить его к корме. Органические формы застыли вокруг лодки в непрерывной процессии тревожных изображений, силуэты бутылочно-зеленого цвета формировались и растворялись, как в работе безумных топиаристов. Когда он смотрел на них прямо, очертания не имели никакого значения, но краем глаза замечал намеки на анатомию инопланетян: зверинец из странно соединенных конечностей, странно расположенных лиц и торсов. Широко раскрытые рты. Множество глаз уставились на него с бессмысленным вниманием. Сочлененные части крыльев раскрылись, как веера. Из зелени появились рога и когти, задержавшись на мгновение, прежде чем снова стать бесформенными. Постоянные изменения в физической структуре биомассы жонглеров сопровождались теплым, влажным ветерком и быстрым чавкающим звуком.
   Он повернулся так, чтобы мешок лежал между ним и кормой. Наклонившись над ним, он схватил упакованный труп за плечи и поставил на металлическую стенку кормы. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться. Зеленое безумие вокруг него не ослабевало.
   - Мне жаль, - сказал он.
   Все должно было случиться по-другому. В своем воображении Скорпио часто рассматривал возможные обстоятельства смерти Клавейна. Предполагая, что проживет достаточно долго, чтобы увидеть это своими глазами, он всегда представлял себе похороны Клавейна в героических тонах, как какую-нибудь торжественную церемонию с зажженным огнем, на которой присутствовали тысячи зрителей. Он всегда предполагал, что если Клавейн умрет, то это произойдет мягко и в чреве колонии, а его последние часы станут предметом любовных бдений. В противном случае, совершив какой-нибудь смелый и неожиданный поступок и героически погибая, как Клавейн делал почти сотню раз до этого, прижав руку к какой-нибудь маленькой, невинно выглядящей ране на груди, с лицом цвета зимнего неба, он пытался сохранить дыхание и сознание ровно настолько, чтобы прошептать какое-нибудь сообщение для тех, кому пришлось бы жить дальше без него. В своем воображении именно Скорпио всегда слышал это напутственное слово.
   В его смерти было бы достоинство, чувство законного завершения. И его похороны стали бы событием удивительным и печальным, о котором говорили бы многие поколения.
   На самом деле все происходило не так.
   Скорпио не хотел думать о том, что было в мешке, или о том, что с ним сделали. Он не хотел думать о вынужденной медлительности смерти Клавейна или о той жизненно важной роли, которую он сыграл в этом. Было бы достаточно плохо быть зрителем того, что происходило в айсберге. То, что он был участником, означало, что какая-то незаменимая часть его самого была опустошена.
   - Я не подведу их, - сказал он. - Когда ты был далеко, на своем острове, я всегда старался делать все так, как сделал бы ты. Это не значит, что я когда-либо считал себя равным тебе. Я знаю, что это никогда не будет правдой. У меня проблемы с планированием дальше кончика носа. Как я всегда говорил, я человек практичный.
   У него защипало в глазах. Он задумался о том, что только что сказал, о горькой иронии этого.
   - Я полагаю, что так оно и было, до самого конца. Прости меня, Невил. Ты заслуживал лучшего, чем это. Ты был храбрым человеком и всегда поступал правильно, чего бы тебе это ни стоило.
   Скорпио помолчал, переводя дыхание и пытаясь подавить смутное ощущение абсурдности разговора с мешком. Речи никогда не были его коньком. Клавейн справился бы с этим гораздо лучше, если бы они поменялись ролями. Но он был здесь, а Клавейн был покойником в мешке. Он просто должен был сделать все, что в его силах, пробираясь по наитию, как делал большинство вещей в своей жизни.
   Клавейн простил бы его, думал он.
   - Теперь я тебя отпущу, - сказал Скорпио. - Надеюсь, это то, что ты хотел, приятель. Надеюсь, ты нашел то, что искал.
   Он в последний раз перебросил мешок через борт. Тот мгновенно исчез в зеленом плоту, окружавшем лодку. Через несколько мгновений после того, как мешок исчез, активность фигур жонглеров заметно возросла. Непрерывная процессия инопланетных фигур становилась все более неистовой, приближаясь к какой-то волнующей кульминации.
   В небе черный хобот изогнулся почти горизонтально, ощупью приближаясь к айсбергу. Кончик этой штуки больше не был тупым бугорком: он начал раскрываться, разделяясь на множество черных пальцев, которые сами по себе росли и расщеплялись, извиваясь в воздухе.
   Теперь он ничего не мог с этим поделать. Он оглянулся на игру фигур жонглеров, и на мгновение ему показалось, что он даже заметил пару женских человеческих лиц, появившихся в вихре образов. Лица были поразительно похожи, но в одном из них чувствовалась зрелость, безмятежность и усталая покорность судьбе, которых не хватало другому. Казалось, что за одну человеческую жизнь они стали свидетелями слишком многого, слишком многое вообразили. Безглазые, как статуи, они смотрели на него одно застывшее мгновение, прежде чем снова раствориться в мелькании масок.
   Плот вокруг него начал распадаться на части. Изменяющаяся стена очертаний осела, обрушиваясь обратно в море. Даже запах и едкие миазмы начали терять свою терпкость. Он предположил, что это означало, что он выполнил свой долг. Но над морем черное нечто продолжало протягивать свои ветвистые конечности к айсбергу.
   У него все еще была работа, которую нужно было сделать.
  
   Скорпио развернул лодку. К тому времени, когда он добрался до айсберга, другая лодка уже была на плаву: внутри нее были видны Васко, Хоури, инкубатор и двое сотрудников службы безопасности, люди пригнулись, спасаясь от брызг, корпус низко погрузился в воду. Жонглеры удвоили свою активность после затишья, когда океан принял Клавейна. Теперь Скорпио был уверен, что это как-то связано с тем, что спускалось с неба. Жонглерам это не понравилось: они заволновались, как колония мелких животных, почуявших приближение змеи.
   Скорпио их не винил: такого погодного явления он еще не видел. Не торнадо, не морской шторм. Теперь, когда многорукая махина находилась прямо над головой, ее искусственная природа была до отвращения очевидна. Все сооружение - от толстого ствола, уходящего вверх сквозь слой облаков, до тончайших ответвлений - состояло из тех же черных кубических элементов, которые они видели на корабле Скейди. Это был механизм ингибиторов, механизм волков - называйте как хотите. Невозможно было даже предположить, какая его часть парила над ними, скрытая за облачным покровом. Ствол, возможно, даже пронизывал всю атмосферу Арарата.
   Ему стало дурно от одного взгляда на него. Это было просто неправильно.
   Он направился к другой лодке. Теперь, когда он разобрался с Клавейном, почувствовал ясность ума, которой ему недоставало несколько минут назад. Возможно, было неправильно оставлять их на айсберге с всего одной лодкой для спасения, но он не хотел, чтобы кто-то еще был с ним, когда он хоронил своего друга. Возможно, это было эгоистично, но никто из них не делал этого.
   - Держитесь крепче, - сказал он им по коммуникатору. - Мы выровняем нагрузку, как только я подойду достаточно близко.
   - Что дальше? - спросил Васко, испуганно глядя на нечто, растянувшееся по небу.
   - Потом мы поплывем со всех сил.
   Внимание механизма задержалось на айсберге. Медленными, похожими на движения питона движениями он запустил пучок щупалец под крышу замороженного сооружения, и ледяные иглы и зазубрины разлетелись вдребезги, когда щупальца протиснулись сквозь них. Возможно, подумал Скорпио, он почувствовал присутствие других частей машинерии ингибиторов, бездействующих или мертвых среди обломков корвета. Ему нужно было воссоединиться с ними. Или, возможно, он искал что-то совсем другое.
   Айсберг задрожал. Море отреагировало на это движение, медленные, мелкие волны разбегались от края. Откуда-то изнутри сооружения донесся хруст, похожий на хруст ломающейся кости. Во внешнем слое льда широко раскрылись трещины, обнажив кружевную сердцевину сказочно разнообразных цветов: розового, голубого и охристого.
   Сквозь трещины пробивались черные механизмы. Из айсберга высунулась дюжина щупалец, они извивались, нюхали воздух и, выдвигаясь наружу, распадались на все более мелкие части.
   Лодка Скорпио коснулась корпуса другого судна. - Дай мне инкубатор, - крикнул он, перекрывая рев двигателя.
   Васко встал и, перегнувшись через борт, оперся одной рукой на плечо Скорпио. Молодой человек выглядел бледным, его волосы прилипли к голове. - Ты вернулся, - сказал он.
   - Все изменилось, - сказал Скорпио.
   Скорпио взял инкубатор, чувствуя вес ребенка внутри, и надежно зажал его между ног. - Теперь Хоури, - сказал он, протягивая женщине руку.
   Она подошла к его лодке; почувствовалось, как корпус осел в воду, когда женщина пересела. Она на мгновение встретилась с ним взглядом, казалось, собираясь что-то высказать. Он повернулся к Васко, прежде чем тот успел что-либо сказать.
   - Следуйте за мной. Я не хочу торчать здесь ни минутой дольше, чем это необходимо.
   Трещины в айсберге расширились, превратившись в глубокие пропасти, расселины, которые проникали глубоко в его середину. Черная машина все глубже погружалась в лед, наползая нетерпеливыми волнами. По периметру появилось еще больше конечностей, которые размахивали и вытягивались. Айсберг начал распадаться на отдельные куски, каждый размером с дом. Скорпио прибавил оборотов мотору своей лодки, рассекая волны, но не мог оторвать взгляда от того, что происходило у него за спиной. Куски айсберга откалывались, зазубренные обломки падали в море с мучнистым ревом вытесняемой воды. Теперь он мог видеть извивающийся клубок черных щупалец, которые изгибались и обвивались вокруг разрушенного корвета. От айсберга теперь мало что осталось, только корабль, на котором он вырос.
   Механизмы подняли корабль в воздух. Черные силуэты протискивались сквозь щели в корпусе, их движения были изящными, задумчивыми и слегка опасливыми, как будто кто-то снимал последний слой упаковки с подарка.
   Другая лодка отставала: она была медленнее на воде, на борту было трое взрослых.
   Корвет разлетелся на острые черные осколки, все, кроме самых маленьких, по-прежнему висели в небе. Кольца и бантики идеальной черноты закружились вокруг деталей.
   Он что-то ищет, - подумал Скорпио.
   Кольца ослабили хватку. Щупальца и под-щупальца втянулись в стремительном сокращающемся движении. Слои черных кубов перетекали друг через друга, разбухая и сжимаясь в тошнотворном унисоне. Скорпио различал детали только по краям, там, где механизмы соприкасались с серым фоном неба.
   Обломки корвета - теперь уже все до единого - упали в море.
   Но в нем все еще что-то было: крошечная белая фигурка в форме звезды, безвольно повисшая в воздухе. Скорпио понял, что это была Скейди. Механизм нашел ее среди обломков, обернул часть себя вокруг ее талии и погрузил другую, более тонкую, часть себя в ее голову. Он допрашивал ее, извлекая нейронные структуры из ее трупа.
   На мгновение можно было почувствовать, что она снова жива.
   Черная машина выдвинула новый хобот в сторону убегающих лодок. При этом у Скорпио что-то сжалось в животе: какая-то инстинктивная реакция на приближение скользящего хищника. Отойди от него. Он попытался подтолкнуть лодку сильнее. Но лодка уже отдавала ему все, что у нее было.
   Он заметил движение на другой лодке: отблеск, когда дуло было направлено в небо. Мгновение спустя ослепительный электрически-розовый разряд пушки Брайтенбаха осветил серое небо. Луч устремился к надвигающейся массе чужеродной машинерии. Он должен был пронзить ее насквозь, прочертив жгучую линию на облачном настиле. Вместо этого луч обвился вокруг машины, как пожарный шланг.
   Васко продолжал стрелять, но луч уклонялся от любой точки, где мог нанести урон.
   За толстым стволом следовал черный механизм. Вся эта масса все еще свисала с неба, многорукая, как какая-то непристойная люстра.
   Особый интерес она проявляла ко второй лодке.
   Выстрелила пушка. Скорпио услышал треск выстрелов из стрелкового оружия.
   Ничто из этого не могло иметь никакого значения.
   Внезапно он почувствовал пронзительную боль в ушах. В то же мгновение море вокруг него вздыбилось на три или четыре метра, словно его подняло в небо мощное всасывающее усилие. Раздался удар грома, такого громкого, какого он никогда не слышал. Он посмотрел вверх, в ушах у него все еще шумело, и увидел... что-то - на долю секунды намек на круглое отсутствие в небе, слабую границу между воздухом и чем-то внутри него. Круг исчез почти сразу, и когда он перестал существовать, он почувствовал ту же боль в ушах, то же ощущение всасывания.
   Через несколько секунд это повторилось снова.
   На этот раз круг пересекся с основной черной массой зависшего в воздухе механизма ингибиторов. Огромный бесформенный сгусток упал в волны, отделившись от остальных. Еще большая часть массы просто перестала существовать: казалось, что все в сферической области над ним исчезло - не только воздух, но и механизм ингибиторов, занимавший тот же объем. Конечности, прикрепленные к падающему куску, дико дергались, когда он снижался. Скорпио почувствовал, что он замедляется по мере приближения к поверхности воды, но скорость замедления была недостаточной, чтобы остановить его. Оно ударилось, погрузилось, вынырнуло на поверхность. Конечности продолжали извиваться вокруг основного ядра, молотя по воде.
   Хоури наклонилась к нему. Ее губы зашевелились, но ее голос потонул в шуме прилива крови, отдававшемся у него в ушах. Однако он понял, что она имела в виду: эти три слога можно было разобрать безошибочно. - Ремонтуа.
   Он кивнул. Ему не нужно было знать подробности: достаточно было того, что он вмешался. - Спасибо, Рем, - сказал он, слыша свой собственный голос словно под водой.
   Серо-зеленая масса материала жонглеров сгущалась вокруг плавающей, бьющейся массы черных механизмов. Вверху незваный гость начал втягиваться обратно в облачную среду, со все еще видневшимися изогнутыми поверхностями его ран. Скорпио уже начал задумываться о другой части - сможет ли тот сам себя починить, избавиться от биомассы жонглеров и продолжать доставлять им неприятности, - когда исчезли механизм, жонглеры и целый морской шар полусферической формы шириной в сто метров. Он наблюдал, как покатая, гладкая стена воды вокруг "отсутствия", казалось, застыла на месте, словно не желая возвращать себе объем, отнятый у нее. Затем она обрушилась, над эпицентром поднялась в воздух грязно-зеленая башня, и зловещий поток воды устремился к ним.
   Скорпио крепче взялся за лодку и инкубатор. - Держись! - крикнул он Хоури.
  

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   В ту ночь в небе над Араратом появились странные огни. Они были огромными и схематичными, как чертежи запрещенных созвездий. Они не были похожи ни на одно полярное сияние, которое когда-либо видели поселенцы.
   Они начали появляться в сумеречный час, последовавший за заходом солнца, на западной стороне неба. Облаков, скрывавших звезды, не было, а луны оставались почти такими же низкими, как и во время долгого перехода к айсбергу. Одинокий шпиль огромного корабля казался клином глубокой черноты на фоне пурпурных сумерек, словно проблеск настоящей звездной ночи за завесой атмосферы Арарата.
   Никто не имел ни малейшего представления о том, что было причиной этих огней. Обычные объяснения, предполагающие взаимодействие лучевого оружия с верхними слоями атмосферы Арарата, оказались совершенно неадекватными. Наблюдения, сделанные камерами из разных мест на Арарате, позволили установить параллактические расстояния, составляющие целые доли световой секунды, далеко за пределами ионосферы Арарата. Время от времени происходило что-то более объяснимое: вспышка обычного взрыва или поток экзотических частиц, выпущенных каким-нибудь случайным лучевым оружием; время от времени слышался резкий звук выхлопных газов двигателей или шлейф от ракет, или зашифрованный сигнал связи. Но по большей части война над Араратом велась оружием и методами, непонятными по своему назначению.
   Однако было ясно одно: с каждым часом огни становились все ярче и разнообразнее. А в воде вокруг залива на гребнях волн появлялось все больше и больше темных фигур. Они перемещались и сливались, меняя форму слишком быстро, чтобы ее можно было зафиксировать глазом. Не было заметно никакой целеустремленности, просто создавалось впечатление бессмысленного собрания. Специалисты корпуса пловцов, контактирующих с жонглерами, нервно наблюдали за происходящим, не решаясь войти в море. И по мере того, как освещение наверху становилось более интенсивным, изменения происходили чаще, так что очертания моря реагировали на это своим собственным ускоряющимся темпом.
   Морские жители Арарата тоже знали, что у них гости.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Грилье занял свое место в большом зале "Леди Морвенны", на одном из многочисленных кресел, расставленных перед черным окном. В зале царил полумрак, все остальные витражи были закрыты металлическими ставнями. Было несколько электрических лампочек, которые указывали зрителям на их места, но единственным другим источником освещения были свечи, огромное количество которых мерцало в канделябрах. Они придавали происходящему торжественный, живописный оттенок, придавая благородство каждому лицу, от высшего сановника Часовой башни до самого низкого техника Движущей силы. Естественно, самого черного окна не было видно, за исключением слабого намека на каменную кладку вокруг.
   Грилье оглядел собравшихся. Не считая небольшого числа сотрудников, выполняющих основные обязанности, в соборе, должно быть, присутствовало все население. Он знал по именам многих из пяти тысяч человек, собравшихся здесь, - больше, чем многие из них когда-либо подозревали. Среди остальных было всего несколько сотен лиц, с которыми он не был знаком. Он был взволнован, увидев так много присутствующих, особенно когда подумал о кровных узах, которые связывали их всех. Он почти видел это: богатый красный гобелен связей, висящий над собранием, драпировки и знамена алого и бордового цветов, одновременно сложные и удивительные.
   Мысль о крови напомнила ему о Харбине Элсе. Молодой человек, как Грилье и сказал Куэйхи, был мертв, погиб при исполнении служебных обязанностей. После того первого разговора в караване их пути больше никогда не пересекались, хотя Грилье бодрствовал в течение части периода работы Харбина в "Леди Морвенне". Анализом крови, который Харбин действительно проходил, занимались ассистенты Грилье, а не сам главный хирург. Но, как и вся кровь, собранная собором, его образцы были занесены в каталог и хранились в сейфах крови "Леди Морвенны". Теперь, когда девушка снова вошла в его жизнь, Грилье предпринял разумный шаг - достал из библиотеки образец Харбина и провел его детальный анализ.
   Это был рискованный шаг, но он того стоил. У Грилье возник вопрос: был ли дар девушки приобретенным или врожденным? И если он был врожденным, было ли в ее ДНК что-то, что активировало его? Он знал, что только один из тысячи людей обладает даром распознавать и интерпретировать микровыражения; и еще меньше людей обладают им в такой же степени, как Рашмика Элс. Конечно, этому можно было научиться, но таким людям, как Рашмика, не требовалось никакого обучения: они просто знали правила с абсолютной убежденностью. Их наблюдательность была эквивалентна совершенному слуху. Для них странным было то, что все остальные не замечали тех же признаков. Но это не означало, что дар был каким-то таинственным и сверхчеловеческим. Дар оказывал разрушительное воздействие на общество. Страдающим никогда нельзя было солгать в утешение. Если люди были уродливы, а кто-то говорил им, что они красивы, разрыв между намерением и результатом был тем более болезненным, что это было так очевидно, так язвительно саркастично.
   Он просмотрел архивы собора и многовековую медицинскую литературу в поисках чего-либо о генетической предрасположенности к состоянию девушки. Но записи были удручающе неполными. Там было много написано о клонировании и продлении жизни, но очень мало о генетических маркерах повышенной чувствительности к микровыражениям на лице.
   Тем не менее, он все же потрудился проанализировать образец крови Харбина в поисках чего-либо необычного или аномального, предпочтительно в генах, связанных с центрами восприятия мозга. Харбин не мог обладать этим даром в такой же степени, как его сестра, но это само по себе было бы интересно. Если бы в их генах не было существенных различий, выходящих за рамки обычных вариаций, наблюдаемых у неидентичных братьев и сестер, то дар Рашмики начал бы выглядеть как нечто приобретенное, а не унаследованное. Возможно, случайность в развитии, что-то в ее раннем окружении, что способствовало развитию этого дара. С другой стороны, если что-то действительно проявится, то он, возможно, сможет сопоставить несовпадающие гены с определенными областями функционирования мозга. В литературе высказывались предположения, что люди с повреждениями головного мозга могут приобрести этот навык в качестве компенсаторного механизма, когда они теряют способность воспринимать речь. Если бы это было так и если бы удалось идентифицировать важные области мозга, то, не исключено, что было бы даже возможно устранить это заболевание с помощью хирургического вмешательства. Воображение Грилье разыгралось: он подумывал об установке нейронных блокад в черепе Куэйхи, маленьких клапанов и заслонок, которые можно было бы дистанционно открывать и закрывать. Изолируйте нужные участки мозга - заставьте их светиться или тускнеть, в зависимости от функции - и, возможно, даже удастся включать и выключать этот навык. Эта мысль привела его в восторг. Какой это подарок для переговорщика - уметь выбирать, когда тебе захочется разоблачить ложь окружающих.
   Но пока у него был только образец, полученный от брата. Тесты не выявили никаких поразительных аномалий, ничего такого, что выделяло бы образец, если бы у него уже не было интереса к семье. Возможно, это подтверждает гипотезу о том, что навык был приобретен. Он не будет знать наверняка, пока не получит немного крови от Рашмики Элс.
   Квестор, конечно, был полезен. При правильном подходе было бы нетрудно найти способ получить образец у Рашмики. Но зачем рисковать, срывая процесс, который и так плавно катился к своему завершению? Письмо уже возымело желаемый эффект. Она истолковала его как подделку, направленную на то, чтобы сбить ее со следа. Она разгадала неуклюжие объяснения квестора о существовании письма. Это только укрепило ее решимость.
   Грилье улыбнулся про себя. Нет, он мог подождать. Она скоро будет здесь, и тогда он получит ее кровь.
   Столько, сколько ему понадобится.
   В этот момент в зале воцарилась тишина. Он огляделся, наблюдая, как Куэйхи скользит по проходу на своей подвижной трибуне. При приближении вертикально стоящего черного сооружения раздался слабый скрежещущий звук. Куэйхи по-прежнему лежал на своей кушетке с системой жизнеобеспечения, установленной почти вертикально на трибуне. Даже когда он двигался по проходу, свет Халдоры все еще попадал ему в глаза. Сложная система соединенных трубок и зеркал передавала сигнал с Часовой башни вниз. За трибуной следовали техники в мантиях, которые регулировали трубки с помощью длинных шестов с крючьями. В тусклом свете Куэйхи не нуждался в темных очках, обнажая болезненные очертания открывателя глаз.
   Для многих из присутствующих - особенно для тех, кто прибыл на "Леди Морвенну" за последние два-три года, - это, возможно, был первый раз, когда они лично увидели Куэйхи. В эти дни он очень редко спускался с Часовой башни. Слухи о его смерти циркулировали десятилетиями, едва сдерживаемые каждым все более редким появлением.
   Трибуна развернулась и двинулась вдоль рядов прихожан, прежде чем остановиться непосредственно под черным окном. Куэйхи стоял к нему спиной, лицом к аудитории; в свете свечей он казался выточенным из самой трибуны, на барельефе его поддерживали снизу святые в вакуумных скафандрах.
   - Народ мой, - сказал он, - давайте возрадуемся. Это день чудес, день возможностей в трудную минуту. - Его голос был обычным и хриплым, но усиливался скрытыми микрофонами. Доносившийся откуда-то сверху орган создавал грохочущий, почти дозвуковой контрапункт речи Куэйхи.
   - В течение двадцати двух дней мы приближались к завалу в каньоне Гуллвейг, снижая скорость, позволяя Халдоре ускользать от нас, но никогда по-настоящему не останавливаясь. Мы надеялись, что завал будет расчищен двенадцать или тринадцать дней назад. Если бы это было так, мы бы не сдались. Но препятствие оказалось более сложным, чем мы опасались. Обычные меры по расчистке оказались неэффективными. Хорошие люди погибли, изучая проблему, и еще больше жизней потеряно при установке взрывных устройств. Вряд ли мне нужно напоминать кому-либо из присутствующих, что это деликатное дело: сама дорога должна остаться практически неповрежденной после того, как будет устранено основное препятствие. - Он сделал паузу, и круглые оправы вокруг его глаз в свете свечей приобрели медный оттенок. - Но теперь опасная работа выполнена. Заряды установлены.
   В этот момент хор и орган зазвучали в унисон. Грилье крепко сжал набалдашник своей трости. Он прищурился, точно зная, что сейчас произойдет.
   - Узрите Божий Огонь, - нараспев произнес Куэйхи.
   Черное окно озарилось чудесным светом. Сквозь осколки и грани стекла проникал ощутимый поток красок, каждая из которых была настолько насыщенной и чистой, что возвращала Грилье в детский мир ярких форм и красок. Он почувствовал, как в его мозг просачивается химическая волна радости, и изо всех сил старался сопротивляться ей, хотя чувствовал, что его решимость рушится.
   Перед окном на трибуне стоял силуэт Куэйхи. Его руки, тонкие, как ветки, были подняты вверх. Грилье еще сильнее прищурился, пытаясь разглядеть узор, видневшийся в черном окне. Он только начал разбираться, когда грохнула ударная волна, заставив содрогнуться весь собор. Свечи затрепетали и погасли, подвесные люстры закачались.
   Окно потемнело. Однако, сохранилось остаточное изображение: сам Куэйхи, стоящий на коленях перед железным чудовищем в резном скафандре. Скафандр был расстегнут по некогда сварному шву. Руки Куэйхи были сложены чашечкой перед собой, покрытые липкой красной массой, от которой тянулись щупальца и веревки обратно в полость скафандра. Казалось, что он запустил руку в скафандр и вытащил это липкое красное месиво. Лицо Куэйхи было обращено к небесам, к окруженному кольцами шару Халдоры.
   Но это была не Халдора, какую Грилье когда-либо видел на картинках.
   Остаточное изображение постепенно исчезало. Грилье начал задаваться вопросом, не придется ли ему подождать до следующего завала, чтобы снова увидеть окно, но за первым взрывом последовал еще один, снова обнаживший конструкцию. На поверхности Халдоры был нанесен геометрический узор, который выглядел так, словно просвечивал сквозь атмосферные слои газового гиганта. Он был очень сложным, как замысловатая восковая печать императора: трехмерная решетка из серебряных лучей. В центре решетки, испуская лучи света, находился единственный человеческий глаз.
   Пришла еще одна ударная волна, сотрясшая "Леди Морвенну". Последовал последний взрыв, и представление закончилось. Черное окно снова стало черным, его грани были слишком непрозрачными, чтобы их можно было осветить чем-либо, кроме ядерного сияния Божьего Огня.
   Орган и хор стихли.
   - Теперь путь может быть расчищен, - сказал Куэйхи. - Это будет нелегко, но теперь мы сможем двигаться с нормальной скоростью в течение нескольких дней. Возможно, потребуется еще больше зарядов для сноса, но основной части препятствия больше не существует. За это мы благодарим Бога. Но время, которое мы потеряли, не так-то просто вернуть.
   Рука Грилье снова крепко сжала трость.
   - Пусть другие соборы попытаются наверстать упущенное, - сказал Куэйхи. - Им придется нелегко. Да, перед нами равнины Джарнсакс, и гонка там будет быстрой. Собор "Леди Морвенна" - не самый быстроразвивающийся собор на этом Пути, и он никогда не удостаивался такой никчемной награды. Но какой смысл пытаться наверстать упущенное на равнинах, когда сразу за ними находится Лестница Дьявола? Обычно в этот момент мы стараемся не терять времени даром и стараемся опередить Халдору, готовясь к медленному и сложному подъему по лестнице. На этот раз у нас нет такой роскоши. У нас случаются критические дни, когда мы меньше всего можем позволить себе их пропустить.
   Он немного подождал, зная, что привлек к себе испуганное внимание прихожан. - Но есть и другой путь, - сказал Куэйхи, наклоняясь вперед на трибуне, почти угрожая свалиться с поддерживающей его кушетки. - Который потребует смелости и веры. Нам вовсе не обязательно подниматься по Лестнице Дьявола. Есть еще один маршрут через разлом Гиннунгагап. Вы все, конечно, знаете, о чем я говорю.
   По всему собору сквозь бронированную ткань Грилье услышал скрежет, с которым поднимались наружные ставни. Обычные витражные окна снова открывались, и свет лился через них в определенном порядке. В обычной ситуации это произвело бы на него должное впечатление, но воспоминание о черном окне все еще было с ним, его остаточный образ все еще маячил перед глазами. Когда ты видишь ядерный пожар сквозь сваренное стекло, все остальное кажется бледным, как акварель.
   - Бог дал нам мост, - сказал Куэйхи. - Я считаю, что пришло время его использовать.
  
   Рашмику снова потянуло на крышу каравана, и она стала пробираться между машинами, пока не добралась до наклонной стойки для наблюдателей. Одинаковые гладкие зеркала, отражающие их лица, аккуратно расставленные в ряд, приобрели своеобразную абстрактность. Они наводили ее на мысль о донышках бутылок, сложенных штабелями в погребе, или о фасадах одной из станций гамма-мониторинга на границе пустошей. Она не знала, находила ли это более или менее утешительным, чем осознание того, что каждый из них был самостоятельным человеком - или был им, по крайней мере, до тех пор, пока их непреодолимое желание смотреть на Халдору не стерло из их сознания последние упрямые следы индивидуальности.
   Караван раскачивался и катился, преодолевая участок дороги, который только недавно очистили от ледопадов. Время от времени - казалось, чаще, чем день или около того назад, - они сворачивали, чтобы обогнать группу паломников, совершавших пешее путешествие. Пилигримы выглядели крошечными и глупыми, находясь так далеко внизу. У тех, кому повезло, были вакуумные скафандры замкнутого цикла, которые позволяли совершать длительные путешествия по поверхности планеты. Некоторые из этих скафандров даже помогали при заболеваниях, заживляя мелкие раны или успокаивая суставы больных артритом. Конечно, это были счастливчики. Остальным пришлось довольствоваться скафандрами, которые никогда не рассчитывались на расстояние более нескольких километров без посторонней помощи. Они сгибались под тяжестью громоздких самодельных рюкзаков, как крестьяне, несущие все свое имущество. У некоторых из них оказались такие гротескные приспособления, что им ничего не оставалось, как тащить за собой на лыжах или гусеницах свои пожитки и самодельные системы жизнеобеспечения. Скафандры, шлемы, рюкзаки и буксируемые приспособления были дополнены религиозными тотемами, часто громоздкими по своей природе. Здесь были золотые статуи, кресты, пагоды, демоны, змеи, мечи, рыцари в доспехах, драконы, морские чудовища, ковчеги и сотни других предметов, которые Рашмика не удосужилась распознать. Все двигалось с помощью мускулов, без помощи механизмов. Даже в условиях умеренной гравитации Хелы пилигримы сгибались пополам от усилий, каждый скользящий шаг давался им с трудом.
   Что-то привлекло ее внимание, и она решила, что это юг. Она пристально посмотрела в том направлении, но заметила только тускнеющий нимб: сине-фиолетовое свечение, уходящее за ближайшую гряду холмов.
   Мгновение спустя она увидела еще одну вспышку в том же направлении. Она была такой же резкой и быстрой, как мгновение ока, но оставила после себя ту же угасающую ауру.
   Третья. Затем ничего.
   У нее не было четкого представления о том, что это были за вспышки, но она предположила, что направление, в котором она смотрела, не могло быть далеко от того места на Постоянном пути, которое в настоящее время занимают соборы. Возможно, она была свидетелем части операции по расчистке, о которой говорил квестор.
   Теперь происходило что-то еще, но на этот раз гораздо ближе. Стойка, на которой были установлены наблюдатели, наклонилась, опускаясь к горизонтали. Под углом около тридцати градусов она остановилась, и одним пугающе плавным движением все наблюдатели сели, их ремни были сняты. Внезапность этого движения поразила Рашмику. Это было похоже на скоординированный подъем армии сомнамбул.
   Что-то пронеслось мимо нее - не сильно, но и не совсем мягко. Затем еще что-то.
   Мимо нее проходила процессия таких же паломников в капюшонах. Она оглянулась и увидела, что к стеллажу приближается длинная очередь. Они выходили из люка в крыше каравана, который она раньше не заметила. В то же время те, кто был на стеллаже, начали спускаться с него по одному ряду за раз, синхронными движениями спускаясь по пологому склону. Добравшись до крыши каравана, они выстроились в свою очередь, обогнули стеллаж и исчезли в другом люке. Еще до того, как стойка была полностью освобождена, новая группа наблюдателей заняла свои позиции: они лежали на спине, пристегнувшись страховочными ремнями. Вся пересменка заняла около двух минут и была проведена с таким маниакальным спокойствием, что трудно было представить, как ее можно было завершить быстрее. У Рашмики сложилось впечатление, что каждая секунда этой пересменки стоила крови, потому что наступил перерыв, во время которого Халдора оставалась незамеченной. Тут же она поняла, что это было не совсем так, потому что больше нигде в караване не было заметно никаких признаков подобной активности: другие стеллажи по-прежнему были наклонены под своими обычными углами обзора. Несомненно, пересменки были организованы таким образом, чтобы по крайней мере одна группа наблюдателей обязательно стала бы свидетелем исчезновения Халдоры.
   До сих пор ей и в голову не приходило, что наблюдатели могут потратить какое-то время на то, чтобы отвлечься. Но вот они послушно вернулись в караван. Она задавалась вопросом, было ли это из-за того, что вокруг было слишком много наблюдателей, или же их нужно было время от времени снимать со стойки для их же собственного здоровья.
   Несомненно, последовательность отдаленных вспышек была случайным совпадением, но это подчеркивало пересменку, что Рашмику слегка встревожило. В последний раз, когда она была здесь, наверху, у нее было такое чувство, будто она наблюдает за священным обрядом. Теперь она чувствовала себя так, словно оказалась в центре событий и каким-то образом нарушила святость ритуала.
   Последние из новой группы наблюдателей заняли свои места на стойке. Хотя они и прошмыгнули мимо нее, не было никаких явных признаков того, что она нарушила их планы. Теперь сама стойка была наклонена под тем же углом, что и остальные вдоль линии каравана, под углом к Халдоре.
   Рашмика обернулась, чтобы посмотреть, как последние из прежней смены исчезают в машине. Их осталось трое, затем двое, и наконец последний исчез в дыре. Там, где появилась новая смена, люк был теперь закрыт, но другой оставался открытым.
   Рашмика подняла глаза на наблюдателей на стойке. Казалось, они были совершенно равнодушны к ее присутствию, если вообще обратили на нее внимание. Возможно, они восприняли ее только как незначительное препятствие на пути к исполнению своих обязанностей.
   Она начала пробираться к открытому люку. Все это время она не сводила глаз с стойки, но при таком ракурсе, под которым она стояла, было бы почти невозможно увидеть ее вообще, даже боковым зрением, особенно учитывая тот факт, что на них были шлемы и капюшоны.
   У нее не было намерения спускаться в люк. В то же время ей было очень любопытно увидеть, что находится внизу. Одного взгляда было бы достаточно. Она могла ничего не увидеть, только трубу с лестницей, ведущую куда-то еще, возможно, к воздушному шлюзу. Или она могла увидеть... Что ж, ее воображение разыгралось. Но она не могла не представить себе ряды наблюдателей, подключенных к аппаратам, которые обновляются к следующей смене.
   Караван раскачивался и подпрыгивал. Она оперлась о перила, ожидая, что в любой момент люк захлопнется изнутри. Она не решалась подойти ближе. До сих пор наблюдатели казались послушными, но как они отреагируют на вторжение на их территорию? Она почти ничего не знала об их секте. Возможно, у них был предусмотрен ряд смертных приговоров для тех, кто нарушал их тайны. У нее мелькнула мысль: а что, если Харбин сделал именно то, что собиралась сделать она? Она была очень похожа на своего брата. Она легко могла представить, как Харбин убивает время, бродя по каравану, попадая на такую же пересменку, движимый естественным любопытством посмотреть, что там внизу. Другая мысль, еще менее приятная, последовала за первой: что, если одним из наблюдателей был Харбин?
   Она продвигалась вперед, пока не достигла края люка. Он все еще не закрылся. Из глубины лился теплый красный свет.
   Рашмика снова выровнялась, чтобы убедиться, что не свалится с обрыва, если караван снова резко повернет. Она заглянула в шахту и увидела простую лестницу, спускавшуюся вниз, насколько позволял угол зрения. Чтобы заглянуть глубже, ей пришлось бы высунуться еще дальше.
   Рашмика потянулась, отпуская руку, за которую держалась, чтобы сделать шаг. Теперь она могла заглянуть в дыру чуть глубже. Лестница упиралась в решетчатый пол. Там был люк или дверной проем, ведущий вглубь фургона, - возможно, это был воздушный шлюз, если только наблюдатели не проводили всю свою жизнь в вакууме.
   Караван накренился. Рашмика почувствовала, что наклоняется вперед. Она замахала руками, пытаясь ухватиться за перила. Ее пальцы сжали пустоту. Она наклонилась еще сильнее. Отверстие стало шире, шахта внезапно показалась намного шире и глубже, чем мгновение назад. Рашмика начала кричать, уверенная, что вот-вот упадет. Лестница стояла не с той стороны, и она никак не могла за нее ухватиться.
   Но внезапно она замерла. Что-то - или кто-то - удержал ее. Человек осторожно оттащил ее от края люка. Сердце Рашмики забилось где-то в горле. Она никогда не понимала, что люди имели в виду, когда говорили это, но теперь это выражение обрело для нее полный смысл.
   Взглянув в лицо своего благодетеля, она увидела отражение своей собственной зеркальной лицевой панели, а в ней - отражение поменьше, уменьшающееся до какой-то смутной, не слишком отдаленной точки исчезновения. За зеркальной панелью виднелось едва различимое лицо молодого человека. На свету резко выделялись скулы. Медленно, но безошибочно он покачал головой.
   Почти сразу же, как только Рашмика это осознала, она снова была предоставлена самой себе. Наблюдатель подошел к той стороне шахты, где была лестница, и проворно соскользнул по ней вниз. Все еще восстанавливая дыхание после шока, вызванного близостью к падению, Рашмика медленно приблизилась к краю и подоспела как раз вовремя, чтобы увидеть, как наблюдатель приводит в действие какой-то рычажный механизм, который опустил крышку люка. Крышка повернулась на девяносто градусов, плотно встав в раму.
   Она снова была предоставлена самой себе.
   Рашмика стояла на ногах пошатываясь. Она чувствовала себя глупой и безответственной. Какой беспечной она была, позволив одному из паломников спасти себя. И как неразумно было предполагать, что они вообще ее не замечают. Теперь было совершенно очевидно, что они всегда знали о ней, но просто предпочитали игнорировать ее, насколько это было возможно. Когда, наконец, она сделала что-то, что нельзя было игнорировать, - что-то идиотское, надо сказать, - они вмешались быстро и сурово, как взрослые поступают с детьми. Ее поправили без выговора или предостережения, но чувство унижения осталось. У Рашмики было мало опыта в том, что касается выговоров, и это ощущение было одновременно новым и неприятным.
   Теперь в ней что-то оборвалось. Она опустилась на колени перед бронированным люком и забарабанила по нему кулаками. Она хотела, чтобы наблюдатель вернулся и как-нибудь объяснил, почему он покачал головой. Хотела, чтобы он извинился, чтобы она почувствовала, что не сделала ничего плохого, подсмотрев за их ритуалом. Хотела, чтобы он искупил ее вину, взял ее на себя. Хотела отпущения грехов.
   Она продолжала стучать в крышку, но ничего не происходило. Караван с грохотом двигался дальше. Измученные наблюдатели продолжали неустанно разглядывать Халдору. Наконец, подавленная и униженная, чувствуя себя еще глупее, чем в тот момент, когда этот человек спас ее, Рашмика встала и вернулась через крышу машины в свою часть каравана. В своем шлеме она плакала от собственной слабости, удивляясь, почему она вообще думала, что у нее хватит сил и мужества довести свое путешествие до конца.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   - Вы верите в совпадения? - спросила пловчиха.
   - Я не знаю, - ответил Васко. Он стоял у окна в Высокой раковине, в сотне метров над ночными улицами. Его руки были аккуратно сцеплены за спиной, ноги в ботинках слегка расставлены, спина прямая. Он слышал, что здесь должно было состояться совещание, и что никто не помешает ему присутствовать. Никто не объяснил, почему оно проходило в здании раковины, а не в предположительно более безопасных условиях корабля.
   Он посмотрел вдаль, на полоску воды между берегом и темным шпилем корабля. Активность жонглеров не уменьшилась, но, как ни странно, в залив вдавалась похожая на язык полоса спокойной воды. По обе стороны от нее виднелись какие-то очертания, но вода между ними отливала расплавленным металлом. Движущиеся фонари лодок удалялись от берега, ориентируясь по этой полосе. Они плыли по направлению к кораблю, растянувшись неровной, подпрыгивающей процессией. Казалось, что жонглеры расчищают им путь.
   - Слухи распространяются быстро, - сказала пловчиха. - Вы ведь слышали, не так ли?
   - О Клавейне и девушке?
   - Не только об этом. Корабль. Говорят, он снова начал оживать. Нейтринные детекторы - вы знаете о них? - Она не стала дожидаться его ответа. - Они регистрируют скачок напряжения в сердечниках двигателей. Спустя двадцать три года они прогреваются. Корабль подумывает о том, чтобы улететь.
   - Никто не предупреждал его об этом.
   - Никто не обязан. У него есть собственное мнение. Вопрос в том, что нам лучше быть на нем, когда он уйдет, или на полпути вокруг Арарата? Мы знаем, что там, наверху, сейчас идет битва, даже если поначалу мы не все поверили в историю этой женщины.
   - Сейчас в этом нет особых сомнений, - сказал Васко, - и жонглеры, похоже, тоже приняли решение. Они позволяют этим людям добраться до корабля. Хотят, чтобы они были в безопасности.
   - Возможно, они просто не хотят, чтобы люди утонули, - сказала пловчиха. - Может быть, они просто одобряют любое наше решение. Или для них это не имеет значения.
   Ее звали Пеллерин, и он знал ее по предыдущей встрече на борту "Ностальгии по бесконечности". Это была высокая женщина с обычным телосложением пловчихи. У нее было красивое лицо с волевыми чертами и высоким лбом, а волосы были зачесаны назад и блестели от пахучих масел, как будто она только что вышла из моря. То, что он на первый взгляд принял за веснушки на ее щеках и переносице, на самом деле было бледно-зелеными грибковыми отметинами. Пловцам приходилось следить за этими отметинами. Они указывали на то, что море прониклось к ним симпатией, вторглось в них, разрушая барьеры между совершенно разными организмами. Говорили, что рано или поздно море захватит их в качестве приза, растворив в матрице жонглеров образами.
   Пловцы придавали этому большое значение. Им нравилось рисковать каждый раз, когда они выходили в океан, особенно когда они были опытными пловцами, как Пеллерин.
   - Вполне возможно, они действительно хотят, чтобы все добрались безопасно, - сказал Васко. - Почему бы вам не поплавать и не убедиться в этом самой?
   - Мы никогда не плаваем в таких условиях.
   Васко рассмеялся. - Вот таких? Такого еще никогда не было, Пеллерин.
   - Мы не плаваем, когда жонглеры так возбуждены, - сказала она. - Они непредсказуемы, как ваши скребковые машины. Мы и раньше теряли пловцов, особенно когда жонглеры были настолько дикими, как сейчас.
   - Я бы подумал, что обстоятельства перевешивают риски, - сказал он. - Но тогда откуда мне знать? Я просто работаю на пищевых фабриках.
   - Если бы вы были пловцом, Малинин, вы бы точно знали, что в такую ночь лучше не купаться.
   - Наверное, вы правы, - сказал он.
   - Что это значит?
   Он подумал о жертве, которая была принесена сегодня. Масштаб этого жеста был все еще слишком велик, чтобы он мог его осознать. Он начал составлять карту этого мира, постигать его необъятность, но все еще бывали моменты, когда перед ним открывались бездны, ведущие в неожиданные глубины мужества и самоотверженности. Он не думал, что целой жизни будет достаточно, чтобы уменьшить то, что он пережил на айсберге.
   Смерть Клавейна навсегда останется с ним, как осколок шрапнели, застрявший внутри него, и ее острое чужеродное присутствие ощущалось с каждым вздохом.
   - Это значит, - сказал он, - что если бы я больше заботился о своем собственном благополучии, чем о безопасности Арарата... тогда, да, я бы, возможно, передумал плавать.
   - Вы наглый мелкий придурок, Малинин. Вы даже не представляете.
   - Вы ошибаетесь, - сказал он с неожиданной злобой. - Я прекрасно понимаю. То, чему я стал свидетелем сегодня, - это то, о чем можно благодарить Бога, что вам не пришлось испытать. Я знаю, что значит быть храбрым, Пеллерин. Я знаю, что это значит, и хотел бы этого не знать.
   - Я слышала, что Клавейн был самым храбрым, - сказала она.
   - Разве я говорил иначе?
   - Вы говорите так, как будто это были вы.
   - Я был там, - сказал он. - Этого было достаточно.
   В ее голосе слышалось нарочитое спокойствие. - Я прощаю вам это, Малинин. Знаю, что вы все пережили что-то ужасное. Должно быть, это сильно повлияло на вашу психику. Но я видела, как двое моих лучших друзей утонули у меня на глазах. Видела, как еще двое растворились в море, и я видела, как шестеро оказались в психиатрическом лагере, где они проводят дни, пуская слюни и царапая стены кончиками пальцев до крови. Одна из них была моей возлюбленной. Ее зовут Шизуко. Сейчас я навещаю ее там, и когда она смотрит на меня, то просто смеется и возвращается к своим рисункам. Я значу для нее не больше, чем погода. - Глаза Пеллерин широко раскрылись. - Так что не читайте мне лекцию о храбрости, ладно? Мы все видели вещи, которые предпочли бы забыть.
   Ее спокойствие подорвало его собственное яростное чувство собственной правоты. Он понял, что его трясет. - Простите, - тихо сказал он. - Я не должен был этого говорить.
   - Просто придите в себя, - сказала она. - И никогда, никогда не говорите мне, что у нас кишка тонка плавать, когда вы ни черта о нас не знаете.
   Пеллерин отошла от него. Он стоял один, размышляя в смятении. Он все еще мог видеть вереницу лодок, каждый фонарь которых теперь находился немного дальше от береговой линии.
  

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Васко накинул безликое коричневое пальто поверх униформы охранника, спустился по Высокой раковине и, никем не замеченный, растворился в ночи.
   Выйдя на улицу, он почувствовал, как в воздухе повисло напряжение, похожее на нервную тишину, предвещающую грозу. Толпа бурными потоками двигалась по узким, извилистым улочкам. На освещенном фонарями собрании царила жутковатая карнавальная атмосфера, но никто не кричал и не смеялся; все, что он слышал, был низкий гул тысяч голосов, редко поднимавшийся выше обычного уровня речи.
   Он не слишком винил их за такую реакцию. К концу дня вышло только одно краткое официальное заявление по поводу смерти Клавейна, и теперь казалось маловероятным, что в колонии остался хоть кто-то, не слышавший этой новости. Поток людей на улицы начался еще до захода солнца и появления огней в небе. Они справедливо почувствовали, что в официальном заявлении чего-то не хватает. Там не было никаких упоминаний о Хоури или ребенке, никаких упоминаний о битве, происходившей в окрестностях Арарата, просто обещание, что со временем будет распространена дополнительная информация.
   Вскоре после этого началось разношерстное шествие лодок. Теперь у самого основания корабля виднелась небольшая цепочка качающихся огней, и от берега постоянно отходило все больше суденышек. Офицеры службы безопасности делали все возможное, чтобы не дать лодкам покинуть колонию, но это была битва, в которой они не надеялись победить. Служба безопасности никогда не была предназначена для борьбы с массовым гражданским неповиновением, и лучшее, что могли сделать коллеги Васко, - это воспрепятствовать массовому исходу. В других местах поступали сообщения о беспорядках, пожарах и мародерстве, и сотрудникам службы приходилось производить аресты. Активность жонглеров - что бы она ни означала - продолжалась с неослабевающей силой.
   Васко был рад, что его освободили от всех запланированных обязанностей. Бродя среди толпы, не раскрывая свое участие в событиях этого дня, он прислушивался к слухам, которые уже ходили по городу. Простая истина о том, что Клавейн погиб в ходе в конечном счете успешной операции по защите жизненно важного колониального имущества, обросла множеством домыслов и неправды. Некоторые слухи были необычайны по своей изобретательности, по деталям, которые они описывали в связи с обстоятельствами смерти старика.
   Притворяясь, что ничего не знает, Васко останавливал случайные группы людей и спрашивал их, что происходит. Он убедился, что никто не видит его форму, а также что ни в одной из групп не было людей, которые могли бы узнать его по работе или по кругу общения.
   То, что он услышал, вызвало у него отвращение. Он внимательно слушал красочные описания перестрелок и заговоров со взрывчаткой, уловок и диверсий. Он был поражен и потрясен тем, как легко эти истории были скручены из простого факта смерти Клавейна. Это было похоже на то, как если бы сама толпа проявляла хитрое, больное коллективное воображение.
   Не менее удручающим было то, с каким рвением слушатели соглашались с рассказами, подкрепляя их собственными предположениями о том, как, вероятно, развивались события. Позже, подслушивая в другом месте, Васко заметил, что эти приукрашивания были органично вписаны в основной рассказ. Казалось, никого не беспокоило, что многие истории противоречили друг другу или, в лучшем случае, их было трудно увязать с одним и тем же набором событий. Не раз он с недоверием слышал, что Скорпио или кто-то из старших колонистов погиб вместе с Клавейном. Тот факт, что некоторые из этих людей уже появлялись на публике с короткими успокаивающими речами, ничего не значил. С замиранием сердца, с глубоким смирением Васко осознал, что даже если он начнет пересказывать события в точности так, как они происходили, его собственная версия будет иметь не большую актуальность, чем любая ложь, которая сейчас ходит по кругу. На самом деле он сам не был свидетелем смерти, так что даже если бы он рассказал правду, это все равно было бы только с его точки зрения, и его история неизбежно носила бы обличительный оттенок репортажа из вторых рук. От него отмахнулись бы, его содержание показалось бы неприятным, детали - слишком расплывчатыми.
   Сегодня вечером люди хотели однозначного героя. Благодаря какому-то таинственному самоорганизующемуся процессу создания истории, это было именно то, что они собирались получить.
   Он проталкивался сквозь толпу с фонарями, когда услышал, как его окликнули по имени.
   - Малинин.
   Ему потребовалось некоторое время, чтобы определить в толпе источник голоса. В небольшом круге неподвижности стояла женщина. Толпа обтекала ее, ни разу не нарушая того личного пространства, которое она для себя определила. На ней было черное пальто с длинным подолом и воротником, отделанным черным мехом, а черная шапка без опознавательных знаков скрывала верхнюю часть ее лица.
   - Уртон? - с сомнением спросил он.
   - Это я, - сказала она, подходя к нему ближе. - Я думаю, у тебя тоже выходной. Почему ты не отдыхаешь дома?
   Что-то в ее тоне заставило его насторожиться. В ее присутствии он по-прежнему чувствовал, что его постоянно оценивают и считают недостойным.
   - Я мог бы задать вам тот же вопрос.
   - Потому что я знаю, что в этом не было бы никакого смысла. Только не после того, что там произошло.
   В какой-то момент он решил проявить вежливость. Он задавался вопросом, к чему это приведет. - Я действительно пытался заснуть сегодня днем, - сказал он, - но все, что слышал, были крики. Все, что я видел, - это кровь и лед.
   - Тебя даже не было там, когда это случилось.
   - Знаю. Так что представьте, каково это должно быть для Скорпио.
   Теперь, когда Уртон была рядом с ним, он разделял с ней то же самое ощущение тишины, что и она. Ему было интересно, как ей это удавалось. Он не думал, что люди, окружавшие их, имели хоть какое-то представление о том, кто такая Уртон. Должно быть, они что-то ощутили в ней: какое-то дурное предчувствие.
   - Мне жаль, что ему пришлось так поступить, - сказала Уртон.
   - Я не уверен, как он воспримет это в долгосрочной перспективе. Они были очень близкими друзьями.
   - Я это знаю.
   - Это была не просто старая дружба, - ответил Васко. - Клавейн однажды спас Скорпио жизнь, когда его должны были казнить. Между ними была связь, которая возникла еще в Городе Бездны. Я не думаю, что на этой планете был кто-то еще, кого Клавейн уважал бы так же сильно, как Скорпио. И Скорпио тоже это знал. Я отправился с ним на остров, где ожидал Клавейн. Я видел, как они разговаривали. Все было не так, как я себе представлял. Они больше походили на двух старых искателей приключений, которые повидали многое вместе и знали, что никто другой их не понимает.
   - Скорпио не такой уж старый.
   - Он старый, - сказал Васко. - По крайней мере, для свина.
   Уртон повела его сквозь толпу к берегу. Толпа начала редеть, и от теплого ночного ветерка, приправленного морской солью, защипало в глазах. Странные огни над головой от горизонта до горизонта рисовали загадочные узоры. Это было не столько похоже на фейерверк или полярное сияние, сколько на обширный, кропотливый урок геометрии.
   - Ты беспокоишься, что это могло как-то повлиять на него, не так ли? - спросила Уртон.
   - Как бы вы восприняли это, если бы вам пришлось хладнокровно убить своего лучшего друга? И медленно, на глазах у публики?
   - Не думаю, что я восприняла бы это слишком хорошо. Но я же не Скорпио.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Он умело руководил нами, пока не было Клавейна, Васко, и я знаю, что ты хорошего мнения о нем, но это не делает его ангелом. Ты уже говорил, что свин и Клавейн проделали весь путь от Города Бездны.
   Васко наблюдал, как по зениту скользят огни, оставляя за собой кольцевые очертания, похожие на узор, который иногда виден, если нажимать кончиками пальцев на собственные закрытые веки. - Да, - неохотно согласился он.
   - Ну, а что, по-твоему, Скорпио вообще делал в Городе Бездны? Он не кормил нуждающихся и бедняков. Он был преступником, убийцей.
   - Он нарушал закон в то время, когда закон был жестоким и бесчеловечным, - сказал Васко. - Это не совсем одно и то же, не так ли?
   - Значит, шла война. Я изучала те же книги по истории, что и ты. Да, чрезвычайное положение граничило с драконовским, но оправдывает ли это убийство? Мы говорим здесь не только о самосохранении или личных интересах. Скорпио убивал ради забавы.
   - Люди поработили его и пытали, - сказал Васко. - И люди сделали его таким, какой он есть: генетический тупик.
   - Значит, это позволяет ему соскочить с крючка?
   - Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, Уртон.
   - Все, что я хочу сказать, это то, что Скорпио не такой уж слабак, каким тебе хотелось бы его выказать. Да, я уверена, он расстроен тем, что сделал с Клавейном...
   - Тем, к чему его принудили, - поправил Васко.
   - Неважно. Суть в том же: он справится с этим, точно так же, как справлялся со всеми другими злодеяниями, которые совершал. - Она приподняла козырек своей шапки и внимательно посмотрела на него, переводя взгляд с одной точки на другую, словно ожидая, что его выдаст мимический тик. - Ты веришь в это, не так ли?
   - Прямо сейчас я не уверен.
   - Ты должен поверить в это, Васко. - Он заметил, что она перестала называть его Малининым. - Потому что иначе можно усомниться в его способности к лидерству. Ты бы не стал заходить так далеко, не так ли?
   - Нет, конечно, нет. Я безоговорочно верю в его лидерство. Спросите любого здесь сегодня вечером, и вы получите тот же ответ. И угадайте, что? У нас все в порядке.
   - Да, конечно.
   - А как насчет вас, Уртон? Вы сомневаетесь в нем?
   - Ни в малейшей степени, - ответила она. - Честно говоря, сомневаюсь, что он вообще потеряет сон из-за того, что произошло сегодня.
   - Это звучит невероятно бессердечно.
   - Я хочу, чтобы он был черствым. Черствым. В этом суть. Это именно то, чего мы хотим - что нам нужно - сейчас от лидера. Ты согласен?
   - Не знаю, - сказал он, чувствуя, как на него наваливается огромная усталость. - Все, что я знаю, это то, что я пришел сюда не для того, чтобы говорить о том, что произошло сегодня. Я пришел сюда, чтобы проветрить голову и попытаться хоть что-то забыть.
   - Я тоже, - сказала Уртон. Ее голос смягчился. - Мне жаль. Я не хотела ворошить то, что произошло. Полагаю, что разговоры об этом - мой способ справиться с этим. Это было довольно мучительно для всех нас.
   - Да, так и было. Теперь вы закончили? - Он почувствовал, как в нем закипает гнев, алая волна накатывает на все защитные барьеры вежливости. - Большую часть вчерашнего и сегодняшнего дня у вас был такой вид, будто не можете находиться со мной в одном полушарии, не говоря уже о том, чтобы находиться в одной комнате. С чего такая внезапная перемена настроения?
   - Потому что я сожалею о том, как вела себя, - сказала она.
   - Если не возражаете, я скажу, что сейчас уже поздновато для раздумий.
   - Я просто так справляюсь, Васко. Будь снисходителен ко мне, ладно? В этом не было ничего личного.
   - Что ж, это заставляет меня чувствовать себя намного лучше.
   - Мы оказались в опасной ситуации. Все были подготовлены к этому. Все знали друг друга и знали, что можем положиться друг на друга. И тут в последнюю минуту появляешься ты, человек, которого я не знаю, но от которого неожиданно ожидают, что я доверю тебе свою жизнь. Могу назвать дюжину офицеров службы безопасности, которые могли бы занять твое место в этой лодке, и с любым из которых я посчитала бы счастьем прикрывать их спину.
   Васко увидел, что она ведет его к берегу, где толпа поредела. Темные очертания лодок заслонили мрак между сушей и водой. Некоторые были пришвартованы, готовые к отплытию, другие стояли на мели.
   - Скорпио решил включить меня в миссию, - сказал Васко. - Как только это решение было принято, у вас должно было хватить мужества смириться с ним. Или вы не доверяли его мнению?
   - Однажды ты окажешься на моем месте, Васко, и тебе это понравится не больше, чем нравилось мне. Тогда приходи и прочитай мне лекцию о доверии к суждениям, и увидишь, насколько убедительно это звучит. - Уртон помолчала, глядя на небо, на тонкую алую линию, пересекавшую его от горизонта до горизонта. Она уклонилась от ответа на его вопрос. - Все это звучит неправильно. Я выбрала тебя из толпы не для того, чтобы затевать очередную драку. Я хотела извиниться. Я также хотела, чтобы ты понял, почему я поступила так, как поступила.
   Он сдержал свой гнев. - Хорошо.
   - И признаю, что была неправа.
   - Ты не могла знать, что должно было случиться, - сказал он.
   Она пожала плечами и вздохнула. - Нет, я так не думаю. Что бы там ни говорили, он справился с этим, не так ли? Когда дело дошло до того, чтобы поставить на кон свою жизнь, он пошел и сделал это.
   Они добрались до вереницы лодок. Большинство из тех, что все еще оставались на суше, были непригодными: в их корпусах у ватерлинии зияли дыры, где их разъели морские организмы. Рано или поздно их отправили бы на плавильный завод, чтобы переделать в новые суда. Металлурги бережно относились к использованию всех возможных отходов металла, пригодных для вторичной переработки. Но количество восстановленного металла никогда бы не сравнялось с тем, что было в исходных лодках.
   - Смотри, - сказала Уртон, указывая на залив.
   Васко кивнул. - Я знаю. Они уже окружили основание корабля.
   - Я не это имела в виду. Посмотри чуть выше, Соколиный глаз. Ты их видишь?
   - Да, - сказал он через мгновение. - Да. Боже мой. У них ничего не получится.
   Это были крошечные искорки света у основания корабля, чуть выше, чем уже замеченное Васко кольцо покачивающихся лодок. По его оценкам, они не могли подняться более чем на несколько десятков метров над уровнем моря. Корабль возвышался над ними на тысячи метров.
   - Как они поднимаются? - спросил Васко.
   - На руках, я полагаю. Ты ведь видел, как выглядит эта штука вблизи, не так ли? Она похожа на осыпающуюся стену утеса, полную опор для рук и выступов. Вероятно, это не так уж и сложно.
   - Но ближайший доступ туда, должно быть, находится в сотнях метров над уровнем моря, а может, и выше. Когда прилетают и улетают шаттлы, они всегда садятся недалеко от вершины. - И снова он сказал: - Они никогда не доберутся. Они сумасшедшие.
   - Они не сумасшедшие, - сказала Уртон. - Они просто напуганы. Очень, очень напуганы. Вопрос в том, должны ли мы присоединиться к ним?
   Васко ничего не ответил. Он наблюдал, как одна из крошечных искорок света падает обратно в море.
   Они стояли и наблюдали за этим зрелищем в течение многих минут. Больше никто, казалось, не упал, но другие альпинисты продолжали свое безжалостное медленное восхождение, не испугавшись неудачи, свидетелями которой, несомненно, были многие из них. Вдоль отвесных склонов, где лодки, должно быть, раскачивались и ударялись о корпус, начинали свое восхождение новые альпинисты. Некоторые лодки возвращались от корабля, медленно пересекая залив, но продвижение было медленным, и напряжение среди тех, кто ждал на берегу, росло. Разгневанные и испуганные люди, ожидавшие прохода на корабль, все больше превосходили по численности сотрудников службы безопасности. Васко увидел, как один из них что-то торопливо говорит в свой наручный коммуникатор, очевидно, вызывая подмогу. Он почти закончил говорить, когда кто-то свалил его на землю.
   - Мы должны что-то предпринять, - сказал Васко.
   - Мы не на дежурстве, и нас двоих недостаточно, чтобы что-то изменить. Им придется придумать что-то другое. Не похоже, что они смогут долго сдерживать это. Не думаю, что хочу и дальше находиться здесь. - Она имела в виду береговую линию. - Я проверила отчеты, прежде чем выйти. К востоку от Высокой раковины все не так плохо. Я проголодалась и не отказалась бы от выпивки. Не хочешь присоединиться ко мне?
   - У меня нет особого аппетита, - сказал Васко. На самом деле он снова начал чувствовать голод, пока не увидел, как человек падает в море. - Но выпить было бы не лишним. Вы уверены, что здесь еще есть свободное место?
   - Я знаю несколько мест, которые мы можем посетить, - сказала Уртон.
   - В таком случае, вы знаете местность лучше меня.
   - Твоя проблема в том, что ты редко выбираешься из дома, - сказала она. Она подняла воротник пальто, затем нахлобучила шапку. - Пошли. Давай убираться отсюда, пока все не стало совсем плохо.
  
   Она оказалась права насчет зоны поселения к востоку от Раковины. Там проживало много сотрудников службы безопасности, так что в этом районе всегда были традиции лояльности к администрации. Теперь в этом месте царило угрюмое, укоризненное спокойствие. На улицах было не оживленнее, чем обычно в это время суток, и, хотя многие заведения были закрыты, бар, который имела в виду Уртон, все еще был открыт.
   Она провела его через главную комнату в нишу, где стояли два стула и стол, вынесенные из центрального туалета. Экран над нишей был настроен на новостную службу администрации, но в данный момент на нем было только изображение лица Клавейна. Снимок был сделан всего несколько лет назад, но с таким же успехом это могло быть и столетия назад. Человек, с которым Васко познакомился за последние пару дней, выглядел вдвое старше, вдвое более изуродованным временем и обстоятельствами. Под лицом Клавейна была пара календарных дат с разницей примерно в пятьсот лет.
   - Я принесу нам пива, - сказал Уртон, не давая ему возможности возразить. Она сняла пальто и шапку и положила их на стул напротив него.
   Васко наблюдал, как она удаляется в полумрак бара. Он предположил, что она была здесь постоянной посетительницей. По пути к нише он увидел несколько лиц, которые, как ему показалось, были ему знакомы по тренировкам в службе безопасности. Некоторые из них курили морские водоросли - особый сорт, который, будучи высушен и приготовлен определенным образом, оказывал легкое наркотическое действие. Васко помнил этот наркотик из своего обучения. Это было незаконно, но достать его было легче, чем сигареты на черном рынке, которые, как говорили, производились из какого-то истощающегося тайника в чреве "Ностальгии по бесконечности".
   Когда Уртон вернулась, Васко уже снял пальто. Она поставила перед ним пиво. Васко осторожно попробовал свою порцию. Жидкость в стакане имела неприятный привкус писсуара. Приготовленное из другого сорта морских водорослей, это было пиво в самом широком смысле этого слова.
   - Я разговаривала с Дрейго, - сказала она, - человеком, который управляет этим заведением. Он говорит, что дежурные офицеры службы безопасности просто пошли и пробили дыры во всех лодках на берегу. Больше никому не разрешается отплывать, и как только лодка возвращается, они конфискуют ее и арестовывают всех, кто находится на борту.
   Васко отхлебнул пива. - Приятно видеть, что они не прибегли к жесткой тактике.
   - На самом деле, их нельзя винить. Говорят, что три человека уже утонули, когда пересекали залив. Еще двое упали с корабля во время восхождения.
   - Полагаю, ты права, но мне кажется, что у людей должно быть право делать то, что им нравится, даже если это убьет их.
   - Они обеспокоены массовой паникой. Рано или поздно кто-нибудь обязательно попробует переплыть туда, и тогда за ним могут последовать сотни людей. Как думаешь, сколько человек смогли бы это сделать?
   - Пусть, - сказал Васко. - Ну и что, что они утонут? Ну и что, что они заразят жонглеров? Кто-нибудь серьезно думает, что сейчас это имеет хоть какое-то значение?
   - Мы поддерживаем общественный порядок на Арарате более двадцати лет, - сказала Уртон. - Мы не можем допустить, чтобы за одну ночь все полетело на колесах в ад. Те люди, которые пользуются лодками, без разрешения забирают оставленную собственность колонии. Это несправедливо по отношению к гражданам, которые не хотят бежать на корабль.
   - Но мы не даем им альтернативы. Им сказали, что Клавейн мертв, но никто не объяснил им, что означают эти огни в небе. Стоит ли удивляться, что они напуганы?
   - Ты думаешь, если рассказать им о войне, это как-то улучшит ситуацию?
   Васко вытер рот тыльной стороной ладони, на которой от пива из морских водорослей остался белый налет. - Не знаю, но я сыт по горло тем, что всем лгут только потому, что администрация считает, будто в наших интересах не знать всех фактов. То же самое произошло и с Клавейном, когда он исчез. Скорпио и другие решили, будто мы не можем смириться с тем фактом, что Клавейн был склонен к самоубийству, поэтому они придумали какую-то историю о том, что он путешествует по миру. Теперь они не думают, что люди смогут смириться с тем, что узнают, как он умер, или из-за чего все это было, в первую очередь, поэтому они никому ничего не говорят.
   - Ты считаешь, что Скорпио следует занять более жесткую позицию?
   - Я уважаю Скорпио, - сказал Васко, - но где он сейчас, когда он нам нужен?
   - Ты не единственный, кто задается этим вопросом, - сказала Уртон.
   Что-то привлекло внимание Васко. Картинка на экране изменилась. Лицо Клавейна исчезло, на мгновение сменившись логотипом администрации. Уртон повернулась на своем месте, все еще потягивая пиво.
   - Что-то происходит, - сказала она.
   Логотип замерцал и исчез. Они смотрели на Скорпио, окруженного изогнутой розовой внутренней частью Высокой раковины. На свине была его обычная неофициальная униформа из черной кожи с подкладкой, приземистый купол его головы почти полностью скрывал массивное туловище.
   - Вы знали, что это произойдет, не так ли? - спросил Васко.
   - Дрейго сказал мне, будто слышал, что примерно на это время запланировано объявление. Но я не знала, о чем пойдет речь и что Скорпио собирается показать свое лицо.
   Свин что-то говорил. Васко уже собирался сделать звук на экране громче, когда по лабиринту ниш разнесся голос Скорпио, переданный по какой-то системе общего доступа.
   - Прошу вашего внимания, - сказал он. - Вы все знаете, кто я такой. Сейчас я выступаю как исполняющий обязанности главы этой колонии. С сожалением вынужден вновь сообщить, что Невил Клавейн погиб сегодня во время выполнения задания, имеющего первостепенное значение для стратегической безопасности Арарата. Поскольку я участвовал в той же операции, могу заверить вас, что без храбрости и самопожертвования Клавейна нынешняя ситуация была бы намного серьезнее, чем сейчас. На данный момент, несмотря на смерть Клавейна, миссия прошла успешно. Я намерен проинформировать вас в свое время о том, что было достигнуто в ходе этой операции. Но сначала я должен рассказать о текущих беспорядках во всех секторах Первого лагеря и о действиях, которые предпринимает служба безопасности для восстановления общественного порядка. Пожалуйста, слушайте внимательно, потому что от этого зависят все наши жизни. Несанкционированных переходов на корабль "Ностальгия по бесконечности" больше не будет. Нельзя таким образом рисковать ограниченными ресурсами колонии. Поэтому все неофициальные попытки проникнуть на корабль будут караться немедленной казнью.
   Васко взглянул на Уртон, но не смог понять, было ли на ее лице отвращение или тихое одобрение.
   Свин перевел дух, прежде чем продолжить. Что-то было не так с передачей, потому что снова начало появляться более раннее изображение Клавейна, накладываясь на лицо Скорпио, как слабый нимб. - Однако, есть альтернатива. Администрация рекомендует всем гражданам заниматься своими делами в обычном режиме и не пытаться покинуть остров. Тем не менее, она признает, что есть меньшинство, желающее переехать в "Ностальгию по бесконечности". Таким образом, начиная с завтрашнего полудня и продолжая до тех пор, пока это будет необходимо, администрация обеспечит безопасную разрешенную транспортировку на судно. Специально выделенный шаттл будет доставлять на "Бесконечность" группы по сто человек одновременно. Правила перевозки, включая распределение личных вещей, будут доступны, начиная с шести утра завтрашнего дня, в аэропорту Высокой раковины и во всех других административных центрах или у сотрудников службы безопасности в форме. Не стоит паниковать из-за того, что вы садитесь на первый попавшийся транспорт, поскольку, повторяю, рейсы будут выполняться до тех пор, пока не будет исчерпан спрос.
   - У них не было выбора, - спокойно сказал Васко. - Скорп поступает правильно.
   Но свин продолжал говорить. - Те, кто хочет подняться на борт "Бесконечности", должны понимать следующее: условия на борту корабля будут ужасными. За последние двадцать три года на борту редко находилось более нескольких десятков человек одновременно. Большая часть этого корабля сейчас непригодна для жизни или просто не нанесена на карту. Чтобы справиться с наплывом сотен, а возможно, и тысяч беженцев, службе безопасности придется ввести строгие чрезвычайные правила. Если вы думаете, что антикризисные меры в Первом лагере являются драконовскими, вы понятия не имеете, насколько хуже будет ситуация на корабле. Вашим единственным правом будет право на выживание, и мы будем диктовать, как это интерпретировать.
   - Что он имеет в виду? - спросил Васко, в то время как Скорпио продолжал рассказывать о транспортировке.
   - Он имеет в виду, что им придется заморозить людей, - сказала Уртон. - Запихнуть их в эти спальные гробы, как было, когда корабль только прибыл сюда.
   - В таком случае, он должен им сказать.
   - Очевидно, он этого не хочет.
   - Эти гробы для спячки небезопасны, - сказал Васко. - Я знаю, что случилось, когда они использовали их в последний раз. Многие люди не выжили.
   - Это не имеет значения, не так ли? - сказала Уртон. - Он все равно дает им больше шансов, чем если бы они попытались совершить путешествие сами - даже без этого предупреждения о казни.
   - Я все еще не понимаю. Зачем вообще предоставлять такую возможность, если администрация не считает, что это правильно?
   Уртон пожала плечами. - Потому что, возможно, администрация не уверена, что делать. Если они объявят всеобщую эвакуацию на корабле, у них действительно начнется паника. Если посмотреть на это с их точки зрения, то откуда они знают, что лучше для людей - эвакуироваться на корабль или оставаться на земле?
   - Они этого не делают, - сказал он. - Что бы они ни выбрали, всегда есть риск, что это решение может оказаться неправильным.
   Уртон выразительно кивнула. Она почти допила свое пиво. - По крайней мере, так Скорпио сможет разделить риски. Некоторые люди окажутся на корабле, другие предпочтут остаться дома. Это идеальное решение, если вы хотите максимально увеличить шансы некоторых людей выжить.
   - Это звучит очень бессердечно.
   - Так оно и есть.
   - В таком случае, я не думаю, что тебе стоит беспокоиться о том, что Скорпио не тот бессердечный лидер, который, по твоим словам, нам нужен.
   - Да. Он достаточно черствый, - согласилась Уртон. - Конечно, мы могли бы совершенно неверно истолковать это. Но если предположить, что это не так, тебя это шокирует?
   - Нет, полагаю, что нет. И думаю, ты права. Нам действительно нужен кто-то сильный, кто готов думать о немыслимом. - Васко отставил свой стакан. Он был пуст лишь наполовину, но жажда прошла так же, как и аппетит. - Один вопрос, - сказал он. - С чего это ты вдруг стала такой милой со мной?
   Уртон осмотрела его так, как лепидоптеролог мог бы осмотреть приколотый булавкой образец. - Потому что, Васко, мне пришло в голову, что в долгосрочной перспективе ты мог бы стать полезным союзником.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Существо в резном скафандре сказало: - Мы слышали новости, Куэйхи.
   Внезапный голос, как всегда, испугал его. Он был один. Грилье только что закончил осматривать его глаза, взяв мазок с инфицированного нарыва под одним опущенным веком. Металлический зажим для открытия глаз показался ему сегодня необычайно жестоким, как будто, пока Куэйхи спал, главный хирург тайком заточил все его маленькие крючки. Конечно, не тогда, когда он по-настоящему спал. Сон был роскошью, о которой он помнил лишь в самых смутных воспоминаниях.
   - Я не знаю ни о каких новостях, - сказал он.
   - Ты сделал свое маленькое объявление прихожанам внизу. Мы это слышали. Ты переносишь собор через Пропасть отпущения грехов.
   - А если и так, то какое вам до этого дело?
   - Это безумие, Куэйхи. И твое психическое здоровье - это в значительной степени наше дело.
   Он видел скафандр затуманенным периферийным зрением, вокруг четкого центрального изображения Халдоры. Мир был наполовину погружен в тень, кремовые, охряные и бирюзовые полосы переходили в четкую границу темной стороны.
   - Я вам безразличен, - сказал он. - Вы заботитесь только о своем собственном выживании. Вы боитесь, что я уничтожу вас вместе с "Леди Морвенной".
   - Когда, Куэйхи? Честно говоря, это нас немного беспокоит. Мы надеялись, что у тебя все еще есть хоть какое-то намерение добиться успеха.
   - Возможно, есть, - согласился он.
   - Где никто не делал этого раньше?
   - Собор "Леди Морвенна" - это не какой-нибудь старый собор.
   - Да. Он самый массивный и высокий из всех, что попадаются на Пути. Разве это не заставляет тебя задуматься?
   - Это сделает мой триумф еще более впечатляющим.
   - Или твою катастрофу, если он упадет с моста или все это рухнет. Но почему именно сейчас, Куэйхи, после всех этих оборотов вокруг Хелы?
   - Потому что я чувствую, что время пришло, - сказал он. - Вы не можете предугадывать такие вещи. Это не дело рук Божьих.
   - Ты и в самом деле безнадежен, - сказал резной скафандр. Затем в дешевом синтезированном голосе зазвучала настойчивость, которой раньше не было. - Куэйхи, послушай нас. Делай с "Леди Морвенной", что хочешь. Мы не станем тебя останавливать. Но сначала выпусти нас из этой клетки.
   - Вы напуганы, - сказал он, изобразив на лице улыбку. - Я действительно вывел вас из себя, не так ли?
   - Так не должно быть. Взгляни на доказательства, Куэйхи. Исчезновения становятся все более частыми. Ты ведь знаешь, что означает мат, не так ли?
   - Дело Божье приближается к своей кульминации.
   - Или, как вариант, механизм сокрытия дает сбой. Выбирай сам. Мы знаем, какую интерпретацию предпочитаем.
   - Я знаю все о ваших ересях, - сказал он. - Мне не нужно слышать их снова.
   - Ты все еще думаешь, что мы демоны, Куэйхи?
   - Вы называете себя тенями. Разве это не выдает вас с головой?
   - Мы называем себя тенями, потому что мы такие, какие есть, так же, как вы все для нас тени. Это констатация факта, Куэйхи, а не теологическая точка зрения.
   - Я больше не хочу об этом слышать.
   Это было правдой: он достаточно наслушался их ересей. Это была ложь, придуманная, чтобы подорвать его веру. Снова и снова он пытался выбросить их из головы, но всегда безуспешно. До тех пор, пока резной скафандр оставался с ним - до тех пор, пока внутри скафандра оставалась вещь, - он никогда не сможет забыть эту неправду. В минуту слабости, оплошности, которая была столь же непростительной, как и та, что привела их сюда двадцать лет назад, он даже поддержал некоторые из их еретических заявлений. Он порылся в архивах "Леди Морвенны", проводя расследование.
   Тени говорили о теории. Это ничего для него не значило, но когда он порылся в глубоких архивах - записях, хранящихся на протяжении веков в разрушенных и поврежденных хранилищах данных торговых кораблей ультра, - он кое-что нашел, проблески утраченных знаний, дразнящие намеки, из которых его разум смог составить единое целое.
   Намеки на то, что называется теорией бран.
   Это была модель Вселенной, древняя космологическая теория, которая пользовалась небольшой популярностью семьсот лет назад. Насколько мог судить Куэйхи, теория была не столько дискредитирована, сколько отброшена в сторону, когда появились новые и более яркие игрушки. В то время не существовало простого способа проверить ни одну из этих конкурирующих теорий, поэтому им приходилось отстаивать свои строгие эстетические достоинства и ту легкость, с которой их можно было приручить и манипулировать ими с помощью дубинок и колючек математики.
   Теория бран предполагала, что вселенная, о которой говорили органы чувств, была всего лишь частью чего-то более обширного, одним слоем в многослойном нагромождении смежных реальностей. По мнению Куэйхи, в этой модели было что-то заманчиво теологическое, идея небес вверху и преисподней внизу, с мирской основой воспринимаемой реальности, зажатой между ними. Как вверху, так и внизу.
   Но теория бран не имела ничего общего с небесами и адом. Она возникла как ответ на то, что называется теорией струн, и, в частности, на головоломку в рамках теории струн, известную как проблема иерархии.
   Снова ересь. Но он не смог удержаться и углубился в нее.
   Теория струн утверждала, что фундаментальные строительные блоки материи в мельчайших мыслимых масштабах представляют собой просто одномерные петли соотношения массы и энергии. Подобно гитарной струне, петли могли вибрировать - звенеть - в определенных дискретных режимах, каждый из которых соответствовал узнаваемой частице в классическом масштабе. Кварки, электроны, нейтрино и даже фотоны - все это были просто разные режимы колебаний этих фундаментальных струн. Даже гравитация оказалась проявлением поведения струн.
   Но гравитация также была проблемой. В классическом масштабе - в привычной вселенной людей и зданий, кораблей и миров - гравитация была намного слабее, чем принято считать. Да, она удерживала планеты на их орбитах вокруг звезд. Да, она удерживала звезды на их орбитах вокруг центра масс галактики. Но по сравнению с другими силами природы, она была почти не заметной. Когда "Леди Морвенна" опускала один из своих электромагнитных захватов, чтобы поднять какой-то кусок металла с грузового тягача, магнит оказывался сильнее всей мощи притяжения Хелы - всего, что только мог собрать мир. Если бы гравитация была такой же сильной, как и другие силы взаимодействия, "Леди Морвенна" была бы раздавлена в лепешку толщиной в атом, в пленку размазанного металла на идеально гладкой сферической поверхности разрушившейся планеты. Только чрезвычайная слабость гравитации по классическим меркам позволяла жизни вообще существовать.
   Но теория струн продолжала предполагать, что гравитация действительно очень сильна, если только присмотреться достаточно внимательно. В планковском масштабе, наименьшем возможном приращении измерения, теория струн предсказывала, что гравитация возрастает до эквивалентности с другими силами. Действительно, в этом масштабе реальность выглядела несколько иначе и в других отношениях: свернувшись калачиком, как дохлая мокрица, лежали семь дополнительных измерений - гиперпространств, доступных только на микроскопическом уровне квантовых взаимодействий.
   Однако с этой точкой зрения была связана эстетическая проблема. Другие взаимодействия, объединенные в единое электрослабое взаимодействие, проявляли себя при определенной характерной энергии. Но сильная гравитация теории струн проявила бы себя только при энергиях, в десять миллионов миллиардов раз превышающих энергии электрослабых взаимодействий. Такие энергии были далеко за пределами понимания экспериментальных процедур. Это была проблема иерархии, и она считалась глубоко оскорбительной. Теория бран была одной из попыток разрешить это вопиющее противоречие.
   Теория бран - насколько ее понимал Куэйхи - предполагала, что гравитация на самом деле так же сильна, как и электрослабое взаимодействие, даже в классическом масштабе. Но с гравитацией случилось то, что она исчезла, не успев показать свои зубы. То, что осталось - гравитация, с которой мы сталкивались в повседневной жизни, - было лишь слабым отражением чего-то гораздо более сильного. Большая часть силы притяжения рассеялась в стороны, на соседние браны или измерения. Частицы, составляющие большую часть Вселенной, были прикреплены к определенному миру на бране, к определенному фрагменту многослойной структуры бран, которая в теории называется балком. Вот почему обычная материя Вселенной когда-либо видела только один мир на бране, в пределах которого ей довелось существовать: она не могла свободно перемещаться в объем. Но гравитоны, частицы-переносчики гравитации, не испытывали таких ограничений. Они могли свободно перемещаться между бранами, безнаказанно проплывая сквозь толщу. Лучшая аналогия, которую смог придумать Куэйхи, - это напечатанные слова на страницах книги, каждое из которых навечно приковано к одной конкретной странице и ничего не знает о словах, напечатанных на следующей странице, всего в доле миллиметра от нее. А затем подумайте о книжных червях, которые грызут текст под прямым углом.
   Но что насчет теней? Тут Куэйхи пришлось самому дополнить детали. Тени, по-видимому, намекали на то, что они были посланниками или какой-то формой общения из мира соседней браны, и это, по-видимому, было сутью ереси. Этот мир на бране, возможно, был полностью отделен от нашего, так что единственным возможным средством связи между ними был балк. Однако существовала и другая возможность: два явно отдельных мира-браны могли быть удаленными друг от друга частями единой браны, которая была свернута сама на себя наподобие волос на бигуди. Если это было так - а тени в любом случае ничего не говорили по этому поводу, - то они были посланцами не из другой реальности, а просто из отдаленного уголка знакомой вселенной, невообразимо удаленного как в пространстве, так и во времени. Свет и энергия из их области пространства могли перемещаться только вдоль браны, не в состоянии преодолеть крошечный зазор между свернутыми поверхностями. Но гравитация без усилий распространялась по всему пространству, передавая сообщение от браны к бране. Звезды, галактики и скопления галактик на бране теней отбрасывают гравитационную тень на нашу локальную вселенную, влияя на движение наших звезд и галактик. По той же причине гравитация, порожденная материей в локальной части браны, просочилась через балк в царство теней.
   Но тени были умны. Они решили общаться через балк, используя гравитацию в качестве средства передачи сигналов.
   Существовала тысяча способов, которыми они могли бы это сделать. Детали не имели значения. Они могли манипулировать орбитами пары вырожденных звезд, чтобы вызвать пульсацию гравитационных волн, или научились создавать миниатюрные черные дыры по требованию. Единственной важной вещью было то, что это можно было сделать. И - что не менее важно - что кто-то мог принимать сигналы с этой стороны балка.
   Кто-то, например, скаттлеры.
   Куэйхи рассмеялся про себя. В этой ереси был какой-то отталкивающий смысл. Но чего еще он мог ожидать? Там, где был промысел Божий, не будет ли также и промысел дьявола, вмешивающегося в замыслы Творца, пытающегося замаскировать чудесное под обыденное?
   - Куэйхи? - спросил скафандр. - Ты все еще здесь?
   - Я все еще здесь, - сказал он. - Но я вас не слушаю. Я не верю тому, что вы мне говорите.
   - Если ты не поверишь, это сделает кто-нибудь другой.
   Он указал на резной скафандр, его собственная рука с костлявыми пальцами маячила в поле его зрения, как какой-то отстраненный призрак. - Я не позволю никому другому отравиться вашей ложью.
   - Если только у них нет того, чего ты очень сильно хочешь, - сказал резной скафандр. - Тогда, конечно, ты мог бы передумать.
   Его рука дрогнула. Внезапно ему стало холодно. Он находился в присутствии зла. И оно знало о его планах больше, чем имело на это право.
   Он нажал кнопку внутренней связи на своем диване. - Грилье, - рявкнул он. - Грилье, немедленно подойди сюда. Мне нужна свежая кровь.
  

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   На следующий день Рашмика впервые увидела мост.
   Фанфар не было. Она находилась внутри каравана, на передней смотровой площадке одного из двух ведущих транспортных средств, отказавшись от дальнейших вылазок на крышу после инцидента с наблюдателем с зеркальным отражением.
   Ее предупредили, что сейчас они находятся очень близко к краю расщелины, но за все долгие километры пути рельеф местности не изменился. Караван - теперь он был длиннее, чем когда-либо, поскольку по пути ему пришлось пройти еще несколько участков - с трудом пробирался по ледяному каньону с отвесными склонами. Время от времени движущиеся машины задевали испещренные голубыми прожилками стены каньона, которые были в два раза выше самого высокого транспортного средства в процессии, сбрасывая с них тонны льда. Для пешеходов, пробиравшихся к экватору пешком, это всегда было опасно, но теперь, когда им приходилось пересекать то же узкое ущелье, что и каравану, это, должно быть, было просто ужасно. Теперь у каравана не было места, чтобы объехать их, поэтому пришлось позволить им проходить под ним, следя за тем, чтобы они не оказались на одной линии с колесами, гусеницами или механическими ногами. Если машины не раздавят их, то, вероятно, это сделают падающие ледяные глыбы. Рашмика со смешанным чувством ужаса и сочувствия наблюдала, как двое таких исчезли из виду под огромным корпусом каравана. Не было никакой возможности сказать, выбрались ли они с другой стороны, и она сомневалась, что караван остановится, если произойдет несчастный случай.
   В какой-то момент каньон плавно изогнулся вправо, на несколько минут закрывая вид на приближающийся пейзаж, а затем внезапно пейзаж стал ужасающим, от которого замерло сердце. Она и не подозревала, насколько привыкла видеть белые скалы, уходящие вдаль. Теперь земля уходила из-под ног, и глубокое черное небо опускалось гораздо ниже, чем раньше, словно занавес, спутанный нижний край которого только что расправился во всю длину. Небо жадно впилось в землю.
   Дорога выходила из каньона и шла вдоль выступа, огибавшего одну из стен ущелья Гиннунгагап. Слева от дороги все выше поднималась отвесная стена каньона; справа не было вообще ничего. Дорога была достаточно широкой, чтобы по ней могла проехать процессия из двух машин, причем правые стороны правосторонних транспортных средств располагались не более чем в двух-трех метрах от самого края. Рашмика оглянулась на длинную пеструю вереницу каравана, которая теперь была видна как никогда раньше, и увидела, что колеса, гусеницы, пластины гусеничного движителя, конечности с поршневым приводом и гибкие сегменты панциря изящно пробираются вдоль края, сбрасывая в пропасть тонны льда при каждом неправильном расположении протектора или ударе. На протяжении всего движения каравана отдельные мастера управляли рулем и корректировали его как сумасшедшие, пытаясь найти тонкую грань между столкновением со стеной слева и падением за борт справа. Они не могли сбавить скорость, потому что весь смысл этого короткого пути заключался в том, чтобы наверстать упущенное драгоценное время. Рашмика задумалась, что случится с остальным караваном, если один из его элементов ошибется и упадет за борт. Она видела сцепные устройства между караванами, но понятия не имела, насколько они прочны. Заберет ли эта заблудшая машина с собой всю компанию или храбро погибнет в одиночку, предоставив остальным закрывать брешь в процессии? Существовал ли какой-то кошмарный протокол для принятия таких решений заранее: возможно, ослабление сцепления?
   Что ж, она была впереди. Если где-то и было безопасно, то только впереди, откуда штурманам лучше всего просматривать местность.
   Через несколько минут, в течение которых ничего не произошло, она начала расслабляться и впервые смогла обратить должное внимание на мост, который все это время маячил впереди.
   Караван двигался в южном направлении, к экватору, вдоль восточного склона разлома Гиннунгагап. Мост все еще находился немного южнее. Возможно, это было ее воображение, но ей показалось, что она видит изгиб мира, когда вдалеке показалась высокая стена разлома. Вершина была неровной, с зазубринами, но если мысленно представить себе эти детали, то они казались похожими на плавную дугу, как траектория спутника. Было очень трудно определить, насколько далеко находится мост или насколько широк разлом в этом месте. Хотя Рашмика вспоминала, что ширина расщелины в том месте, где через нее перекинут мост, составляла сорок километров, обычные правила перспективы просто не применялись: не было визуальных подсказок, которые могли бы помочь ей; не было промежуточных объектов, которые создавали бы ощущение уменьшения масштаба; не было затухания деталей или цвета из-за атмосферы. Хотя мост и дальняя стена казались огромными и далекими, они с таким же успехом могли находиться как в пяти километрах, так и в сорока.
   Рашмика прикинула, что до моста оставалось еще километров пятьдесят-шестьдесят по прямой - более двух сотых длины окружности Хелы, - но дорога вдоль уступа испытывала много поворотов, чтобы добраться туда. Она легко могла поверить, что им предстоит преодолеть еще сотню километров, прежде чем они доберутся до восточного въезда на мост.
   Тем не менее, по крайней мере, теперь она могла это видеть - и это было все, что она когда-либо представляла. Все говорили, что фотографии не могут даже отдаленно передать истинную суть сооружения. Рашмика всегда сомневалась в этом, но теперь она увидела, что общее мнение было совершенно правильным: чтобы оценить мост по достоинству, его нужно было увидеть.
   Рашмика знала, что больше всего людей пугало в этом мосте то, что в нем не было ничего необычного. Несмотря на его масштабы и материалы, которые были использованы для его постройки, он выглядел как нечто, перенесенное со страниц человеческой истории, нечто, построенное на Земле в век железа и пара. Это наводило ее на мысли о фонарях и лошадях, дуэлях и ухаживаниях, зимних дворцах и музыкальных фонтанах - за исключением того, что все это было огромным и выглядело так, словно было выдуто из стекла или вырезано из сахара.
   Верхняя поверхность моста описывала очень плавную дугу, когда он пересекал разлом с одной стороны на другую с самой высокой точкой посередине. Кроме того, мост был идеально ровным, не обремененным никакими надстройками. По обе стороны от полотна дороги не было ограждений, и оно было потрясающе пологим - с того места, где она стояла, оно выглядело как тонкая, подобно рапире, линия света. Она казалась местами прерывистой, пока она слегка не повернула голову и освещение не изменилось. На расстоянии пятидесяти километров, и одного движения ее головы было достаточно, чтобы повлиять на то, что она могла разглядеть в этом хрупком сооружении! Пролет действительно был без опор на большей части своей длины, но с обоих концов, простиравшихся на расстояние пяти-шести километров от стен, виднелся изящный узор из филигранных стоек. Они были закручены в нелепые спирали и завитки, завитушки в виде росчерков и сочные органические скрутки, которые ловили свет и отбрасывали его на нее, но не белым и серебряным, а призматическим мерцанием радужных оттенков. Каждый наклон ее головы придавал краскам новое великолепие.
   Мост казался недолговечным, как будто одного неосторожного вздоха могло хватить, чтобы разрушить его.
   И все же они действительно собирались пересечь его.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Умывшись и позавтракав, Васко отправился на дежурство в ближайший центр службы безопасности. Он проспал немногим более четырех часов, но настороженность, которую он ощущал прошлой ночью, никуда не делась, только стала немного тоньше и напряженнее. В Первом лагере было обманчиво тихо; улицы были завалены мусором, некоторые помещения и жилища были повреждены, тут и там виднелись следы пожаров, но огромное количество людей, которых он видел прошлой ночью, казалось, исчезло. Возможно, они все-таки отреагировали на заявление Скорпио и вернулись по домам, поняв, насколько неприятно будет на "Ностальгии по бесконечности".
   Васко осознал свою ошибку, как только завернул за угол рядом с комплексом службы безопасности. К зданию прижалась огромная серая толпа, многие сотни людей были сжаты друг с другом, а их вещи свалены в кучу у их ног. Около дюжины сотрудников службы поддерживали порядок, стоя на огражденных постаментах, держа наготове стрелковое оружие, но не направленное прямо на толпу. Другой вооруженный персонал, в дополнение к невооруженным представителям администрации, дежурил за столами, установленными снаружи двухэтажного здания в форме раковины. Документы оформлялись и заверялись печатями; личные вещи взвешивались и маркировались. Большинство людей, очевидно, решили не дожидаться официальных правил: они были здесь и сейчас, готовые к отъезду, и очень немногие из них выглядели так, словно у них возникли какие-то сомнения.
   Васко пробирался сквозь толпу, изо всех сил стараясь не толкаться. Уртон нигде не было видно, но это был не назначенный ей медицинский центр. Он остановился у одного из столов и подождал, пока дежуривший за ним офицер закончит обрабатывать одного из беженцев.
   - Они все еще планируют начать полеты в полдень? - тихо спросил Васко.
   - Раньше, - ответил мужчина, понизив голос. - Время сдвинули. Говорят, что у нас все еще будут проблемы с управлением.
   - Корабль не сможет вместить всех нас, - сказал Васко. - Не сейчас. Потребовались бы месяцы, чтобы уложить нас всех в спальные гробы.
   - Скажите это свину, - сказал мужчина и вернулся к своей работе, ставя штамп на листе бумаги, почти не глядя на него.
   Внезапное тепло коснулось затылка Васко. Он поднял глаза и прищурился от ослепительно яркого света, исходившего от машины, самолета или шаттла, скользившего по площади. Он ожидал, что машина замедлится и начнет снижаться, но вместо этого она повернула в сторону, направляясь за пределы берега, к шпилю. Она скользнула под облака, как яркая рваная снежинка дневного света.
   - Смотрите, они уже начали выдвигаться, - сказал мужчина. - Как будто это поможет всем остальным успокоиться...
   - Я уверен, Скорпио знает, что делает, - сказал Васко. Он отвернулся, прежде чем мужчина смог ответить.
   Он протиснулся мимо столов для обработки документов, сквозь толпу и оказался в здании раковины. Внутри была та же картина: люди протискивались повсюду, держа в руках документы и имущество, дети плакали. Он чувствовал, что паника растет с каждой минутой.
   Он прошел в ту часть здания, которая предназначалась для персонала службы безопасности. В маленькой изогнутой комнате, где он обычно получал задания, он обнаружил трех человек, которые сидели за низким столиком и пили чай из морских водорослей. Он знал их всех.
   - Малинин, - обратилась Гандерсон, молодая женщина с короткими рыжими волосами. - Чем мы обязаны такому удовольствию?
   Ему не понравился ее тон. - Я пришел выполнять свои обязанности, - сказал он.
   - Не думала, что в последнее время ты общаешься с такими, как мы, - усмехнулась она.
   Он потянулся через сидящих за чаем, чтобы взять со стены листок с заданиями. - Я общаюсь с теми, с кем мне нравится, - сказал он.
   Второй из троицы, свин по фамилии Фленсер, сказал: - Мы слышали, что ты, скорее всего, общаешься с чиновниками из администрации.
   Васко посмотрел на список дел. Он не увидел своего имени ни в одном из списков обычных обязанностей. - Как Скорпио, ты имеешь в виду?
   - Держу пари, ты знаешь о происходящем гораздо больше, чем мы, - сказала Гандерсон. - Не так ли?
   - Если бы знал, то вряд ли смог бы говорить об этом. - Васко повесил листок обратно на стену. - Честно говоря, я знаю немногим больше.
   - Ты лжешь, - сказал третий, мужчина по имени Кори. - Если хочешь подняться по служебной лестнице, Малинин, тебе лучше научиться врать получше.
   - Спасибо, - сказал он, улыбаясь, - но я удовлетворюсь тем, что научусь служить в этой колонии.
   - Ты хочешь знать, куда идти? - спросила его Гандерсон.
   - Это могло бы помочь.
   - Нам сказали передать тебе сообщение, - сказала она. - Тебя ждут в Высокой раковине в восемь.
   - Спасибо, - сказал он. - Ты мне очень помогла. - Он повернулся, чтобы уйти.
   - Пошел ты, Малинин, - услышал он, как она сказала ему в спину. - Думаешь, что ты лучше нас, не так ли?
   - Вовсе нет, - ответил он, удивляясь собственному спокойствию. Он повернулся к ней лицом. - Думаю, что мои способности средние. Просто так получилось, что я чувствую ответственность, обязанность служить Арарату в меру своих возможностей. Я был бы удивлен, если бы ты думала иначе.
   - Думаешь, что теперь, когда Клавейн исчез со сцены, ты сможешь пробиться наверх?
   Он посмотрел на Гандерсон с неподдельным удивлением. - Такая мысль никогда не приходила мне в голову.
   - Что ж, это хорошо, потому что, если бы это было так, ты бы совершил серьезную ошибку. У тебя нет того, что нужно, Малинин. Ни у кого из нас нет того, что для этого нужно, но у тебя этого нет особенно.
   - Нет? И чего именно у меня нет?
   - Мужества, чтобы противостоять свину, - сказала она, как будто это должно было быть очевидно для всех присутствующих.
  
   В Высокой раковине Антуанетта Бакс уже сидела за столом, перед ней был раскрыт компад. К ней присоединились Круз, Пеллерин и несколько других старших людей колонии, и теперь вошел Блад, расхаживая с важным видом, как борец.
   - Лучше бы для этого была веская причина, - сказал он. - Не то чтобы у меня не было кучи других дел, о которых мне действительно нужно позаботиться.
   - Где Скорпио? - спросила она.
   - В лазарете, проверяет состояние матери и дочери. Будет здесь, как только сможет, - ответил Блад.
   - А Малинин?
   - Я попросил кое-кого оставить для него сообщение. Рано или поздно он доберется сюда. - Блад рухнул в кресло. Машинально он достал нож и начал скрести лезвием по подбородку. Раздался тонкий, похожий на жужжание насекомого звук.
   - Что ж, у нас проблема, - сказала Антуанетта. - За последние шесть часов поток нейтрино, исходящий от корабля, увеличился примерно втрое. Если поток увеличится еще на десять-пятнадцать процентов, кораблю некуда будет лететь, кроме как вверх.
   - Выхлопных газов еще нет? - спросила Круз.
   - Нет, - ответила Антуанетта, - И я очень беспокоюсь о том, что произойдет, когда эти двигатели начнут работать. Когда корабль сел, в окрестностях залива никого не было. Нам нужно серьезно подумать об эвакуации во внутренние районы. Я бы порекомендовала перевезти всех на отдаленные острова, но знаю, что это невозможно, учитывая существующую нагрузку на самолеты и шаттлы.
   - Да, мечтай дальше, - сказал Блад.
   - Все равно, мы должны что-то сделать. Когда капитан решит взлететь, у нас будут приливные волны, облака перегретого пара, такой громкий шум, что он оглушит всех в радиусе сотен километров, выбросы всевозможных вредных излучений... - Антуанетта замолчала, надеясь, что высказала свою точку зрения. - По сути, это будет не та среда, к которой стоит приближаться, разве только в скафандре.
   Блад закрыл лицо руками, превратив свои короткие, как у всех свинов, пальцы в маску. Антуанетта видела, как Скорпио делал нечто подобное, когда на него со всех сторон давили кризисные ситуации. С гибелью Клавейна и отсутствием Скорпио Блад ощутил на себе ответственность, которой всегда жаждал. Антуанетта сомневалась, что новое командование продержится дольше пяти минут.
   - Я не могу эвакуировать город, - сказал он.
   - У тебя нет выбора, - настаивала Антуанетта.
   Он опустил руки и ткнул пальцем в иллюминатор. - Это наш гребаный корабль. Мы не должны размышлять о том, что он собирается делать. Мы должны отдавать ему приказы, где и когда нам удобно.
   - Прости, Блад, но это не так работает, - сказала Антуанетта.
   - Начнется паника, - сказала Круз. - Хуже, чем мы когда-либо видели. Все перерабатывающие станции придется закрыть и передислоцировать. Это задержит рейсы беженцев на "Бесконечность" как минимум на день. И где же эти переселенные люди будут спать сегодня ночью? В глубине островов для них нет ничего - только куча камней. К рассвету сотни людей умрут от переохлаждения.
   - У меня нет ответов на все вопросы, - сказала Антуанетта. - Я просто указываю на трудности.
   - Должно же быть что-то еще, что мы можем сделать, - сказала Круз. - Черт возьми, мы должны были предусмотреть непредвиденные обстоятельства.
   - Должно быть не считается, - сказала Антуанетта. Именно это всегда говорил ей отец. Это сильно раздражало ее, и она с ужасом слышала, как те же слова слетают с ее губ, прежде чем она успевала их остановить.
   - Пеллерин, - сказал Блад, - а как насчет вмешательства корпуса пловцов? Арарат, похоже, на нашей стороне, иначе он не проложил бы канал, по которому лодки могли бы добраться до корабля. Вы можете что-нибудь предложить?
   Пеллерин покачала головой. - Прости. Не сейчас. Если жонглеры проявят признаки возвращения к нормальной деятельности, мы, возможно, разрешим им совершить пробный заплыв, но не раньше. Я не отправлю кого-то на верную смерть, Блад, не тогда, когда так мало шансов на положительный исход.
   - Понимаю, - сказал свин.
   - Подождите, - сказала Круз. - Давайте изменим ситуацию. Если так плохо находиться где-либо рядом с кораблем, когда он взлетит, возможно, нам следует подумать о том, как ускорить эвакуацию.
   - Мы уже вывозим их так быстро, как только можем, - сказал Блад.
   - Тогда сократите бюрократию, - сказала Антуанетта. - Просто перевозите их, а о деталях позаботьтесь позже. И не занимайте этим весь день. Возможно, у нас осталось не так уж много времени. Черт, чего бы я сейчас не отдала за "Штормовую птицу".
   - Возможно, ты можешь что-то сделать для нас, - сказала Круз, глядя прямо на нее.
   Антуанетта ответила одноглазой женщине таким же взглядом. - Назови это.
   - Возвращайся на борт "Бесконечности". Поговори с капитаном. Скажи ему, что нам нужна передышка.
   Это было не то, что она хотела услышать. После их разговора она, пожалуй, стала бояться капитана еще больше; мысль о том, чтобы вызвать его снова, наполнила ее новым ужасом.
   - Возможно, он не захочет говорить, - сказала она. - Даже если он это сделает, то, может быть, не захочет услышать меня.
   - Ты все равно могла бы выиграть для нас время, - сказала Круз. - По-моему, это лучше, чем ничего.
   - Наверное, - неохотно согласилась Антуанетта.
   - Так что можешь попробовать, - сказала Круз. - На корабле тоже нет недостатка в транспорте. С привилегиями администрации ты могла бы быть на борту через полчаса.
   Как будто это должно было подбодрить ее.
   Антуанетта разглядывала свои пальцы, запутавшись в металлических хитросплетениях самодельных украшений, и надеялась на некоторое освобождение от этой обязанности, когда в комнату вошел Васко Малинин. Он раскраснелся, его волосы блестели от дождя или пота. Антуанетта подумала, что он выглядит слишком молодо для того, чтобы сидеть среди этих пожилых людей; казалось несправедливым нагружать его такими вещами. Молодежь все еще имела право верить, что мировые проблемы всегда имеют четкие решения.
   - Присаживайся, - сказал Блад. - Могу я тебе что-нибудь предложить - кофе, чай?
   - У меня возникли проблемы с получением приказов по месту службы, - сказал Васко. - Толпа становится все больше. Когда они увидели мою форму, то не позволяли мне уйти, пока я более или менее не пообещал им места в одном из этих шаттлов.
   Свин поиграл своим ножом. - Надеюсь, ты этого не сделал.
   - Конечно, нет, но надеюсь, что все понимают серьезность проблемы.
   - Спасибо, у нас есть приблизительное представление, - сказала Антуанетта. Затем она встала, одернув подол своей строгой блузки.
   - Куда вы идете? - спросил Васко.
   - Поговорить с капитаном, - ответила она.
  
   В другой части Высокой раковины, несколькими этажами ниже, из материала раковин с кропотливой медлительностью и большими затратами энергии был сооружен ряд частично соединенных камер, похожих на гребешки. Эти камеры теперь служили палатами главного лазарета Первого лагеря, где горожане получали те ограниченные медицинские услуги, которые могла предоставить администрация.
   Два зеленых сервитора доктора расступились, когда вошел Скорпио, их тонкие суставчатые конечности клацнули друг о друга. Он протиснулся между ними. Кровать стояла в центре, рядом на тележке с одной стороны стоял инкубатор, а с другой - стул.
   Валенсин встал со стула, отодвинув в сторону коллегу, с которым консультировался.
   - Как она? - спросил Скорпио.
   - Мать или дочь?
   - Не умничайте, док. Я не в настроении.
   - С мамой все в порядке - за исключением, конечно, очевидных и предсказуемых побочных эффектов стресса и усталости. - Молочно-серый дневной свет проникал в комнату через одну из высоких щелей окна, которое на самом деле было частью неокрашенного ракушечного материала; свет отражался от стекол ромбовидных очков Валенсина. - Не думаю, что она нуждается в каком-то особом уходе, кроме времени и отдыха.
   - А Аура?
   - Ребенок чувствует себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать.
   Скорпио посмотрел на малышку в инкубаторе. Она была на удивление сморщенной и красной. Дергалась, как выброшенное на берег существо, борющееся за воздух.
   - Это мне мало о чем говорит.
   - Тогда объясню вам по буквам, - сказал Валенсин. Зачесанные назад волосы доктора отливали кобальтово-синим блеском. - Ребенок уже перенес четыре потенциально травмирующие процедуры. Первой была установка Ремонтуа имплантов конджойнеров, чтобы обеспечить связь с родной матерью ребенка. Затем ребенок был хирургическим путем извлечен из материнской утробы и похищен. Затем ее имплантировали в Скейди, возможно, после еще одного периода пребывания в инкубаторе. В конце концов, ее удалили из Скейди в далеко не оптимальных условиях хирургического вмешательства в полевых условиях.
   Скорпио предположил, что Валенсин слышал всю историю о том, что произошло на айсберге. - Поверьте мне на слово: у нас не было большого выбора.
   Валенсин переплел пальцы. - Ну, она отдыхает. Это хорошо. И, похоже, никаких непосредственных и очевидных осложнений не возникнет. Но в долгосрочной перспективе? Кто может сказать? Если то, что говорит нам Хоури, правда, то вряд ли ее когда-либо ожидало нормальное развитие. - Валенсин опустился обратно на сиденье. Его ноги были подогнуты, как длинные ходули на шарнирах, складка на брюках была острой, как бритва. - У Хоури была просьба по смежному вопросу. Я подумал, что лучше сначала обратиться к вам.
   - Продолжайте.
   - Она хочет, чтобы девочку вернули в ее лоно.
   Скорпио снова посмотрел на инкубатор и ребенка в нем. Это была увеличенная и более совершенная версия портативного устройства, которое они привезли с собой на айсберг. Инкубаторы были одними из самых ценных технологических артефактов на Арарате, и за их функционированием следили с большим вниманием.
   - Это можно было бы сделать? - спросил он.
   - При обычных обстоятельствах я бы никогда не подумал о подобном.
   - Это необычные обстоятельства.
   - Вернуть ребенка в лоно матери - это не то же самое, что засунуть буханку хлеба обратно в духовку, - сказал Валенсин. - Для этого потребовалась бы тонкая микрохирургия, гормональная коррекция... целый ряд сложных процедур.
   Скорпио позволил доктору проявить снисходительность. - Но это можно было бы сделать?
   - Да, если она захочет этого достаточно сильно.
   - Но это было бы рискованно?
   Валенсин кивнул через мгновение, как будто до этого момента он думал только о технических препятствиях, а не об опасностях. - Да. И для матери, и для ребенка.
   - Значит, этого не произойдет, - сказал Скорпио.
   - Вы кажетесь довольно уверенным.
   - Этот ребенок стоил жизни моему другу. Теперь, когда мы вернули ее, я не планирую ее терять.
   - В таком случае, надеюсь, что именно вы сообщите эту новость матери.
   - Предоставьте это мне, - сказал Скорпио.
   - Очень хорошо. - Скорпио показалось, что доктор разочарован. - И еще кое-что: она снова произнесла это слово во сне.
   - Какое слово?
   - Хелла, - сказал Валенсин. - Или что-то в этом роде.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Оценка Рашмики оказалась оптимистичной. Она ожидала, что каравану потребуется еще два-три часа пути, прежде чем он достигнет восточной стороны моста, но через четыре часа оказалось, что они преодолели только половину расстояния. Было много разочаровывающих моментов, когда караван возвращался сам по себе, следуя извилистым петлям в стенах. Были времена, когда им приходилось протискиваться через расщелины в скале, двигаясь со скоростью, чуть превышающей скорость пешехода, в то время как лед скребся по обеим сторонам процессии. Два или три раза они полностью останавливались, пока решались какие-то технические вопросы, но никаких объяснений так и не последовало. У нее сложилось впечатление, что водители пытались наверстать время после этих задержек, но последующая неосторожность, из-за которой машины подпрыгивали и опасно приближались к краю обрыва, только усилила ее беспокойство. Когда квестор сказал ей, что они поднимутся по мосту, она испытала сильные опасения, но теперь была склонна считать, что это предпочтительнее многих опасностей перехода по карнизу. Дорога вдоль уступа была рукотворным артефактом: за последнее столетие ее взорвали или вырубили в скалах, и с тех пор, вероятно, ее несколько раз ремонтировали и перестраивали. За прошедшие годы ее части, без сомнения, разрушились, и многие транспортные средства, должно быть, совершили долгое, баллистическое погружение на дно разлома. Но мост, несомненно, был старше этого. Теперь, когда она немного поразмыслила над этим вопросом, ей показалось крайне маловероятным, что это может привести к краху ее жизни. На самом деле, если бы это произошло, то было бы замечательной привилегией.
   Несмотря на это, она все равно обрадуется, когда они доберутся до другой стороны.
   Она глядела в смотровое окно, когда увидела еще одну быструю череду вспышек, похожих на те, что она наблюдала с крыши. Теперь они были ярче - она, несомненно, была ближе к источнику, чем бы они ни были, - и оставляли полусферические фиолетовые отблески на ее глазах, даже когда она моргала.
   - Вам интересно, что это такое, - произнес голос.
   Она обернулась. Она ожидала увидеть квестора Джонса, но голос не совсем соответствовал его тембру. Это был голос молодого человека с акцентом откуда-то из пустошей.
   Харбин, подумала она на мгновение? Неужели это Харбин?
   Но это был не ее брат.
   Она совсем не узнала этого человека. Он был выше ее и, как ей показалось, немного старше, хотя что-то в выражении его лица - что-то в его глазах, теперь, когда она присмотрелась повнимательнее, - заставляло его казаться намного старше. По ее мнению, он был не так уж плох. У него было худое серьезное лицо с выступающими скулами и таким острым подбородком, что это причиняло боль. Его волосы были подстрижены очень коротко, короче, чем ей нравилось, так что она могла видеть точную форму его черепа: мечта френолога. У него были маленькие уши, которые торчали больше, чем хотелось бы. У него была тонкая шея, а кадык выдавался вперед, что всегда настораживало ее в мужчинах, как будто что-то у него на шее было не в порядке и его нужно было вправить, пока не причинили вреда.
   - Откуда вы знаете, о чем я думаю? - спросила Рашмика.
   - Ну, вы думаете, не так ли?
   Она слегка нахмурилась. - И вы, я полагаю, знаете о них все?
   - Это заряды, - дружелюбно сказал он, как будто привык к такого рода грубости. - Заряды для ядерного подрыва. Они используются дорожными бригадами Постоянного пути, которые расчищают дорогу перед соборами. Божий огонь.
   Она уже догадалась, что взрывы были как-то связаны с Путем. - Я не думала, что они когда-либо использовали что-то подобное.
   - В основном они этого не делают. Я не следил за новостями, но, должно быть, они столкнулись с какими-то необычно трудными препятствиями. Они могли бы расчистить их с помощью обычных зарядов и земляных работ, если бы у них было достаточно времени. Но, конечно, это то, чего у них никогда не хватает, особенно когда эти соборы все время приближаются. Я думаю, это была помеха в тылу.
   - О, пожалуйста, просветите меня.
   - Это то, что происходит, когда идущие сзади соборы начинают терять позиции. Иногда они перекрывают дорогу позади себя, чтобы доставить неприятности лидирующим соборам, когда они снова заезжают на следующий круг. Конечно, никто никогда ничего не сможет доказать...
   Она изучила его одежду: брюки и рубашка с высоким воротником и широкими рукавами; легкие туфли на плоской подошве; все серое и невзрачное. Никаких указаний на звание, статус, богатство или религиозную принадлежность.
   - Кто вы? - спросила Рашмика. - Вы говорите со мной так, как будто мы уже встречались, но я вас совсем не знаю.
   - Но вы же знаете меня, - сказал молодой человек.
   По его лицу было видно, что он говорит правду или, по крайней мере, не верит в то, что лжет. Его уверенность делала ее менее склонной к уступкам, как бы иррационально это ни было.
   - Думаю, вы ошибаетесь.
   - Я имею в виду, что мы встречались. И верю, что вы в долгу передо мной за благодарность.
   - Теперь я в долгу?
   - Я спас вам жизнь, когда вы были на крыше и смотрели вниз в шахту. Вы чуть не упали, и я вас подхватил.
   - Это были не вы, - сказала она. - Это был...
   - Наблюдатель? Да, это был он. Но это не значит, что это был не я.
   - Не говорите глупостей, - сказала Рашмика.
   - Почему вы мне не верите? Вы видели мое лицо?
   - Не совсем ясно, нет.
   - Тогда у вас тоже нет причин думать, что это был не я. Да, я знаю, что там мог быть кто угодно. Но кто еще видел, что произошло?
   - Вы не можете быть наблюдателем.
   - Да, сейчас не могу.
   Она не хотела его общества. Не конкретно его общества, а общества в целом. Она хотела только наблюдать за медленным приближением к мосту, собраться с мыслями, пока они пересекали мост, мысленно составляя карту труднопроходимой местности, которая лежала перед ней. Она не хотела праздных разговоров или отвлечения внимания, и уж точно не с тем человеком, за которого он себя выдавал.
   - Что вы имеете в виду? - спросила она. - Вы наблюдатель или нет?
   - Я был им, но теперь нет.
   Она почувствовала прилив сочувствия. - Из-за того, что произошло на крыше?
   - Нет. Это, конечно, не помогло, но мои сомнения зародились еще до того, как это произошло.
   - О. - Тогда ее совесть была чиста.
   - Могу сказать, что вы сыграли в этом небольшую роль.
   - Что?
   - Я увидел вас в первый раз, когда вы поднялись наверх. Я был на смотровой площадке вместе с остальными. Предполагалось, что мы сосредоточимся на Халдоре, не обращая внимания на все внешние отвлекающие факторы. Они могли бы облегчить нам задачу, физически ограничив обзор, заставив наши глаза не отрываться от планеты, но это делается не так. Должен быть элемент дисциплины, элемент самоконтроля. Мы должны смотреть на Халдору каждое мгновение дня, несмотря на все отвлекающие факторы. В шлемах есть устройства, которые следят за тем, насколько хорошо мы это делаем, записывая каждое движение глаз. И я увидел вас. Для начала, только боковым зрением. Мой глаз непроизвольно дернулся, чтобы сфокусировать на вас взгляд, и я на долю секунды потерял контакт с Халдорой.
   - Непослушный, - сказала она.
   - Более непослушный, чем вы думаете. Такое нарушение заслуживало бы дисциплинарных мер. Дело не столько в том, что я отвернулся, сколько в том, что я занимал место на крыше, которым мог бы воспользоваться кто-то более бдительный. Это был грех, потому что в тот момент всегда был шанс - неважно, насколько маленький - что Халдора может исчезнуть. И кто-то другой был бы лишен возможности стать свидетелем этого чуда, потому что у меня хватило слабости отвести взгляд.
   - Но она не исчезла. Вы не на крючке.
   - Уверяю вас, они смотрят на это совсем не так. - Он смущенно опустил глаза, подумала она. - В любом случае, это чисто теоретически: я сделал все намного хуже. Я не оглянулся на Халдору, даже когда осознал, что потерял с ней контакт. Я просто наблюдал за вами, изо всех сил стараясь сфокусировать на вас взгляд, не смея пошевелить ни одной частью своего тела. Я не мог видеть ваше лицо, но видел, как вы двигаетесь. Я знал, что вы женщина, а когда понял это, стало только хуже. Это было уже не праздное любопытство. Меня не просто отвлекла какая-то странность в пейзаже.
   Когда он произнес "женщина", она почувствовала тихий трепет, который, как она надеялась, не отразился на ее лице. Когда это кто-нибудь называл ее так раньше, не добавляя "молодая" или что-нибудь столь же унизительное?
   Она покраснела. - Но вы же не могли знать, кто я такая.
   - Нет, - сказал он, - не уверен. Но когда вы снова появились, я подумал: "Должно быть, она очень самостоятельный человек". За все время, что я там был, больше никто не поднимался на крышу. А когда с вами чуть не произошел несчастный случай... ну, а потом я увидел ваше лицо. Не очень отчетливо, но достаточно, чтобы понять, что я узнаю вас снова. - Он замолчал и некоторое время сам наблюдал за происходящим. - У меня были сомнения, - сказал он, - даже когда я увидел вас здесь. Но увидев вспышки, я понял, что должен рискнуть. Я рад, что сделал это. Вы кажетесь мне приятным человеком, и теперь почти признали, что вы та самая, которой я помог не упасть с крыши. Не возражаете, если я спрошу, как вас зовут?
   - При условии, что вы назовете свое.
   - Пьетр, - сказал он. - Пьетр Вейл. Я из Скул-Клифф, что в низинах Гирроккин.
   - Рашмика Элс, - осторожно ответила она. - Из Хай-Скри, что в Вигридских пустошах.
   - Мне показалось, что я узнал акцент. Наверное, я и сам не совсем уроженец пустошей, но мы ведь не из таких отдаленных друг от друга мест, не так ли?
   Рашмика разрывалась между вежливостью и враждебностью. - Думаю, вы поймете, что мы гораздо дальше друг от друга, чем считаете.
   - Почему вы так говорите? Мы оба направляемся на юг, не так ли? Оба направляемся с караваном к Пути. Насколько мы можем отличаться друг от друга?
   - Очень, - сказала Рашмика. - Я не совершаю паломничество. Я занимаюсь... расследованием.
   Он улыбнулся. - Называйте это как хотите.
   - У меня личные дела. Личные мирские дела. Дела, которые не имеют ничего общего с вашей религией - в которую, кстати, я не верю, - но которые имеют прямое отношение к добру и злу.
   - Я был прав. Вы действительно серьезный и решительный человек.
   Ей это не понравилось. - Разве вам не пора возвращаться к своим друзьям?
   - Они не позволят мне вернуться, - сказал он. - Они могли бы потерпеть минуту невнимания; они могли бы даже простить мне оплошность, о которой я упоминал ранее. Но как только вы покидаете их, это все. Вы отравлены. Пути назад нет.
   - Почему вы ушли?
   - Из-за вас, как я уже сказал. Потому что, увидев вас там, наверху, я немного усомнился в своих силах. Не думаю, что это когда-либо было надежно, иначе я бы вообще вас не заметил. Но во второй раз, когда вы чуть не упали, я уже сомневался, что у меня хватит сил продолжать. - При этих словах Рашмика начала что-то говорить, но он поднял руку и продолжил. - Вы не должны винить себя. На самом деле, это мог быть кто угодно. Моя вера никогда не была такой сильной, как у других. И когда я подумал о том, что ждет меня впереди, на что я себя готовлю, то понял, что у меня не хватит сил пройти через это.
   Она поняла, что он имел в виду. Трудности этой части паломничества были ничто по сравнению с тем, что произойдет, когда Пьетр достигнет собора, который был его целью. Там его вера будет необратимо укреплена химическими средствами. И как наблюдатель, он будет хирургически и неврологически адаптирован, чтобы иметь возможность наблюдать за Халдорой каждое мгновение своего существования. Никакого сна, никакой невнимательности, даже передышки на моргание.
   Только молчаливое наблюдение, пока он не умрет.
   - У меня бы тоже не хватило сил, - сказала она. - Даже если бы я поверила.
   - Почему вы не верите?
   - Потому что я верю в рациональные объяснения. Я не верю, что планеты просто перестают существовать без веской причины.
   - Но на то есть веская причина. Самая веская из возможных причин.
   - Промысел Божий?
   Пьетр кивнул. Она зачарованно наблюдала, как его кадык приподнимается над высоким краем воротника. - Какого лучшего объяснения вы можете желать?
   - Но почему здесь, почему сейчас?
   - Потому что это конец света, - сказал Пьетр. - У нас были человеческие войны и человеческие бедствия. Затем у нас были еще более странные бедствия и сообщения о еще более странных войнах. Вам не интересно, откуда берутся беженцы? Вам не интересно, почему они прибывают именно сюда? Они знают это. Они знают, что это то место, где все начнется. Это то место, где это произойдет.
   - Я думала, вы сказали, что вы неверующий.
   - Я сказал, что не уверен в силе своей веры. Это не совсем одно и то же.
   - Думаю, если бы Бог хотел что-то доказать, он нашел бы лучший способ сделать это, чем случайное исчезновение планеты-газового гиганта, находящейся в нескольких световых годах от Земли.
   - Но это не случайно, - возразил Пьетр, уклоняясь от дальнейшего ответа. - Так все думают, но это неправда. Церкви это знают, и те, кто тратит время на изучение записей, тоже это знают.
   Теперь, вопреки собственному желанию, она обнаружила, что хочет услышать то, что он хотел сказать. Пьетр был прав: церкви всегда говорили об исчезновениях Халдоры, как о случайных событиях, подчиняющихся непостижимому божественному плану. И самое постыдное заключалось в том, что она всегда принимала эту информацию за чистую монету, не подвергая ее сомнению. Она никогда не задумывалась о том, что правда может быть более сложной. Она была слишком поглощена своим академическим изучением мошенников, чтобы заглянуть дальше.
   - Если это не случайность, - спросила она, - тогда что же это?
   - Я не знаю, как бы вы назвали это, если бы были математиком или ученым. Я не являюсь ни тем, ни другим. Я знаю только то, что мне рассказывали такие люди. Это правда, что вы никогда не сможете предсказать, когда произойдет исчезновение - в этом смысле они случайны. Но с тех пор, как Куэйхи стал свидетелем первого исчезновения, средний промежуток между исчезновениями сокращался. Просто до недавнего времени никто не мог этого отчетливо разглядеть. Теперь, если внимательно изучить свидетельства, это невозможно не заметить.
   У Рашмики по спине побежали мурашки. - Тогда покажите мне доказательства. Я хочу их увидеть.
   Караван резко свернул, въезжая в другой туннель, пробитый в скале.
   - Я могу показать вам доказательства, - сказал он, - но правильные это доказательства или нет - это совсем другой вопрос.
   - Вы меня запутываете, Пьетр.
   Караван со скрежетом прокладывал себе путь в узком туннеле. Рашмика слышала глухие удары, когда обрушивающиеся с потолка материалы - камни и лед - ударялись о крышу. Она подумала о наблюдателях, находившихся там, наверху, и задалась вопросом, каково им было.
   - Мы доберемся до моста через четыре или пять часов, - сказал он. - Когда будем на полпути, встретимся на крыше, где были раньше. Я покажу вам кое-что интересное.
   - Почему я должна встретиться с вами на крыше, Пьетр? Могу ли я вам доверять?
   - Конечно, - сказал он.
   Но она поверила ему на слово только потому, что знала, что он верит в то, что говорит.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Хоури проснулась. Когда она открыла глаза, рядом с ней был Скорпио, он сидел на стуле рядом с ее кроватью, где ранее сидел Валенсин. Прошел еще час, и он пропустил встречу в Высокой раковине. Он счел это приемлемым компромиссом.
   Женщина моргнула и стерла с глаз выделения от сна. На губах у нее были белые следы засохшей слюны. - Как долго я была без сознания?
   - Сейчас утро следующего дня после того, как мы спасли Ауру. Ты почти все время была без сознания. Доктор говорит, что это просто усталость взяла свое. Все то время, что ты была с нами, должно быть, находилась на пределе.
   Хоури повернула голову на другую сторону кровати. - Аура?
   - Доктор говорит, что с ней все в порядке. Как и тебе, ей просто нужен отдых. Учитывая все то дерьмо, через которое она прошла, у нее все хорошо.
   Хоури закрыла глаза. Она вздохнула. В этот момент Скорпио увидел, как напряжение покидает ее. Казалось, что все то время с тех пор, как ее вытащили из капсулы, она была в маске. Теперь маска была сброшена.
   Она снова открыла глаза. Они были как окна в молодую женщину. Он отчетливо вспомнил, какой была Хоури до того, как два корабля разделились в системе Ресургем. Полжизни назад.
   - Я рада, что она в безопасности, - сказала она. - Спасибо, что помогли мне. И сожалею о том, что случилось с Клавейном.
   - Я тоже, но у нас не было выбора. У Скейди были мы. Она расставила ловушку, и мы в нее попались. Как только она поняла, что не сможет удержать Ауру, то была готова вернуть ее нам. Но она не собиралась отпускать нас бесплатно. Она чувствовала, что Клавейн все еще в долгу перед ней.
   - Но то, что она с ним сделала...
   Скорпио нежно коснулся ее головы. - Не думай об этом сейчас. Никогда не думай об этом, если можешь.
   - Он был твоим другом, не так ли?
   - Думаю, да. Насколько у меня вообще были друзья.
   - Думаю, у тебя были друзья, Скорп. Думаю, у тебя они все еще есть. Теперь еще двое, если ты этого хочешь.
   - Мать и дочь?
   - Мы обе перед тобой в долгу.
   - Приму это к сведению.
   Она рассмеялась. Приятно было слышать, как кто-то смеется. Хоури была последней, от кого он ожидал такого. До поездки на айсберг она казалась ему одержимой манией, словно целенаправленное, запрограммированное оружие, посланное с небес. Но теперь он понимал, что она была такой же хрупкой и человечной, как и все остальные. Что бы ни значило слово "человек" для свина.
   - Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чем? - сказал он. - Если ты хочешь спать, я могу вернуться через некоторое время.
   - Принеси мне воды, пожалуйста.
   Он принес ей стакан с водой, на который она указала. Она выпила половину, затем стерла белую пенку с увлажненных губ. - Продолжай, Скорп.
   - У тебя ведь есть связь с Аурой, не так ли? Ментальная связь через импланты, которые Ремонтуа установил вам обеим?
   - Да, - сдержанно ответила она.
   - Ты понимаешь все, что с этим связано?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ты сказала, что Аура говорит через тебя. Хорошо, думаю, я это понимаю. Но ты когда-нибудь улавливала что-то непреднамеренное?
   - Например, что?
   - Ты знаешь об утечке, которая произошла во время сражения с волками? Информация просачивается сквозь защиту? У тебя когда-нибудь случались утечки от Ауры, что-то, что пересекает разделяющую вас пропасть, но что ты не можешь осознать?
   - Не знаю. - Сейчас ее голос звучал менее радостно, чем минуту назад. Она нахмурилась. Окна снова захлопнулись. - О чем конкретно ты думал?
   - Не уверен, - сказал он. Он ущипнул себя за переносицу. - Это просто попытка наугад. Когда мы вытащили тебя из капсулы, Валенсин ввел успокоительное, потому что ты не позволяла нам осмотреть себя. Вырубил тебя окончательно и бесповоротно. Но во сне ты все равно продолжала что-то говорить.
   - Я это сделала, не так ли?
   - Это было слово "Хелла" или что-то в этом роде. Похоже, оно что-то значило для тебя, но когда я спросил тебя об этом, ты дала мне то, что я бы назвал правдоподобным опровержением. Я склонен верить, что ты сказала правду, что это слово ничего не значит для тебя. Но мне интересно, может ли оно что-то значить для Ауры.
   Она посмотрела на него с подозрением и интересом. - Это что-нибудь значит для тебя?
   - Насколько я знаю, нет. Конечно, это ничего не значит ни для кого на Арарате. Но в более широкой сфере человеческой культуры? Может означать почти все, что угодно. Существует множество языков. Множество людей, множество мест.
   - Все равно ничем не могу тебе помочь.
   - Понимаю. Но дело в том, что, пока я сидел здесь и ждал, когда ты проснешься, ты сказала кое-что еще.
   - Что я такого сказала?
   - Куэйхи.
   Она поднесла стакан к губам и допила остатки воды. - Для меня это все еще ничего не значит, - сказала она.
   - Жаль. Я надеялся, что это что-то прояснит.
   - Ну, может быть, это что-то значит для Ауры. Я не знаю, хорошо? Я всего лишь ее мать. Ремонтуа не был чудотворцем. Он связал нас, но не все, что она думает, доступно мне. Я бы сошла с ума, если бы это было так. - Хоури помолчала. - У вас есть базы данных и все такое. Почему бы тебе не запросить их?
   - Я сделаю это, когда все уляжется. - Скорпио поднялся со стула. - И еще кое-что: я так понимаю, ты сообщила доктору Валенсину о своем особом желании?
   - Да, я разговаривала с доктором. - Она произнесла это мелодичным голосом, пародируя его прежний тон.
   - Понимаю, почему ты хочешь, чтобы это произошло. Уважаю твое желание и сочувствую тебе. Если бы был безопасный способ...
   Она закрыла глаза. - Она моя малышка. Они украли ее у меня. Теперь я хочу родить ее так, как это было задумано.
   - Мне жаль, - сказал он, - но я просто не могу этого допустить.
   - Здесь нет места для споров, не так ли?
   - Боюсь, что совсем нет.
   Она не ответила, даже не отвернулась от него, но он почувствовал отстранение и появление барьера, который ему не нужно было видеть, чтобы почувствовать.
   Скорпио встал с кровати и медленно вышел из комнаты. Он ожидал, что она заплачет, когда он сообщил ей эту новость. Если не заплачет, то закатит истерику, или выскажет оскорбления, или мольбы. Но она оставалась спокойной, молчаливой, как будто всегда знала, что так все и будет. Когда он уходил, от ощущения ее достоинства у него по спине побежали мурашки. Но это ничего не меняло.
   Аура была ребенком. Но она была и тактическим преимуществом.
  

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   В глубине корабля Антуанетта остановилась. - Джон? - позвала она. - Это снова я. Я спустилась, чтобы поговорить с вами.
   Антуанетта знала, что он где-то рядом. Знала, что он наблюдает за ней, внимательно следя за каждым ее жестом. Когда стена сдвинулась и на ней появилось барельефное изображение фигуры в скафандре, она подавила естественное желание вздрогнуть. Это было не совсем то, чего она ожидала, но все же это было видение.
   - Спасибо, - сказала она. - Рада снова вас видеть.
   Рисунок был скорее предположением, чем точным наброском. Изображение мерцало, деформация стены постоянно и быстро менялась, развеваясь, как флаг на сильном ветру. Когда изображение время от времени прерывалось, снова переходя в грубую текстуру стены, казалось, что фигура скрыта шарфами марсианской пыли, переносимой ветром и горизонтально пересекающей поле зрения.
   Фигура сделала ей знак, подняв руку и прикоснувшись затянутой в перчатку ладонью к узкому забралу своего космического шлема.
   Антуанетта тоже подняла руку в знак приветствия, но фигура на стене просто повторила этот жест, на этот раз более выразительно.
   Затем она вспомнила о защитных очках, которые капитан дал ей в прошлый раз. Она достала их из кармана и надела на глаза. И снова изображение через очки было искусственным, но на этот раз - по крайней мере, на данный момент - ничто не исчезало из поля ее зрения. Это успокоило ее. Ей не нравилось ощущение, что крупные и, возможно, опасные элементы, находящиеся поблизости, скрываются от ее восприятия. Было шокирующе думать о том, что на протяжении веков люди воспринимали подобные манипуляции со своим окружением как совершенно нормальный аспект жизни, считая такую фильтрацию восприятия не более примечательной, чем ношение солнцезащитных очков или наушников. Еще более шокирующей была мысль о том, что они позволили механизму, управляющему этой фильтрацией, проникнуть в их черепа, где это могло сделать обман еще более совершенным. Демархисты - и, если уж на то пошло, конджойнеры - действительно были странными людьми. Ее огорчало многое, но не тот факт, что она родилась слишком поздно, чтобы участвовать в подобных играх, изменяющих реальность. Ей нравилось тянуться к чему-то и знать, что это действительно есть.
   Но очки были неизбежным злом. В царстве капитана она должна была подчиниться его правилам.
   Барельефное изображение сделало решительный шаг к ней, а затем выступило из стены, теперь уже плотное, обретая форму и детали, точно так, как если бы физический человек вышел из-за песчаной бури, бушевавшей в отдаленном месте.
   Теперь она действительно вздрогнула, потому что иллюзия присутствия была поразительной. Она не смогла удержаться и сделала шаг назад.
   На этот раз в этом проявлении было что-то другое. Космический шлем был не таким древним, как тот, который она помнила, и на нем были другие символы. Скафандр, хотя и был старого образца, не был таким архаичным, как тот, который он носил в первый раз. Нагрудный карман был более обтекаемым, и весь скафандр более плотно облегал своего владельца. Антуанетта не была экспертом, но решила, что новый скафандр, должно быть, лет на пятьдесят с лишним современнее того, который он надевал в прошлый раз.
   Она недоумевала, что это значит.
   Она уже собиралась сделать еще шаг назад, когда капитан остановился и снова поднял руку в перчатке. Этот жест должен был успокоить ее, как, вероятно, и было задумано. Затем он начал приводить в действие механизм своего визора, поднимая его с характерным шипением выравнивающегося давления воздуха.
   Лицо под шлемом было сразу узнаваемо, но это было и лицо пожилого человека. Появились морщинки там, где раньше их не было, седая щетина все еще покрывала его щеки. Вокруг глаз тоже виднелись морщинки, которые казались более глубоко посаженными. Изменился и разрез его губ, уголки которых опустились вниз.
   Когда он заговорил, его голос стал более глубоким и прерывистым. - Ты не так легко сдаешься, верно?
   - Как правило, нет. Вы помните нашу последнюю беседу, Джон?
   - Вполне. - Одной рукой он нажал на панель управления, расположенную на верхней поверхности нагрудного ранца, вводя цепочку команд. - Как давно это было?
   - Вы не возражаете, если я сама спрошу, как давно, по-вашему, это было?
   - Нет.
   Она подождала. Капитан посмотрел на нее с отсутствующим выражением лица.
   - Как давно, по-вашему, это было? - спросила она наконец.
   - Пару месяцев. Несколько лет корабельного времени. Два дня. Три минуты. Одна целая и восемнадцать сотых миллисекунды. Пятьдесят четыре года.
   - Два дня - это как раз то, что нужно, - сказала она.
   - Я поверю тебе на слово. Как ты, наверное, поняла, моя память уже не так остра, как раньше.
   - Тем не менее, вы помнили, что я приходила раньше. Это чего-то стоит, не так ли?
   - Ты очень милосердный человек, Антуанетта.
   - Я не удивлена, что у вас такая странная память, Джон. Но мне достаточно того, что вы запомнили мое имя. Вы помните, о чем еще мы говорили?
   - Дай мне подсказку.
   - О посетителях, Джон? О присутствии в системе?
   - Они все еще здесь, - сказал он. На мгновение он снова отвлекся на работу своего нагрудного ранца. Он выглядел скорее настороженным, чем обеспокоенным. Она увидела, как он прикоснулся к маленькому браслету управления, охватывавшему одно запястье, затем кивнул, словно удовлетворенный каким-то едва заметным изменением параметров скафандра.
   - Да, - сказала она.
   - Они также стали ближе. Не так ли?
   - Мы тоже так думаем, Джон. Именно это и произошло, о чем нам рассказала Хоури, и все, что она сказала, пока что подтверждается.
   - На вашем месте я бы прислушался к ней.
   - Сейчас вопрос не только в том, стоит ли прислушиваться к Хоури. У нас есть ее дочь. Ее дочь кое-что знает, по крайней мере, нас заставили так думать. Мы думаем, что нам, возможно, придется начать прислушиваться к ее советам.
   - Клавейн будет направлять вас. Как и я, он понимает, насколько велико историческое время. Мы оба - призраки из прошлого, несущиеся в будущее, которое никто из нас не ожидал увидеть.
   Антуанетта прикусила нижнюю губу. - Извините, но у меня плохие новости. Клавейн мертв. Он погиб, спасая дочь Хоури. У нас есть Скорпио, но...
   Капитан долго не отвечал. Она задумалась, не повлияло ли известие о смерти Клавейна на него сильнее, чем она ожидала. Она никогда не думала, что Клавейн и капитан состоят в каком-то родстве, но теперь, когда капитан так выразился, у них оказалось гораздо больше общего друг с другом, чем с большинством их сверстников.
   - Вы не абсолютно верите в лидерство Скорпио? - спросил он.
   - Скорпио сослужил нам хорошую службу. В кризисной ситуации лучшего лидера и не придумаешь. Но он первым признает, что не мыслит стратегически.
   - Тогда найдите другого лидера.
   Затем произошло нечто, что удивило ее. Неожиданно она вспомнила предыдущую встречу в Высокой раковине. В начале встречи она увидела, как Блад с важным видом входит в зал, а затем увидела, как Васко Малинин опаздывает на ту же встречу. Она видела, как Блад отчитывает его за опоздание, а Васко отмахивается от этого выговора как от несущественного. Оглядываясь назад, она поняла, что воспринимала беззаботность молодого человека как необходимый признак того, кем он был и кем хотел стать, и что на каком-то уровне это вызывало у нее восхищение.
   Она увидела, как сквозь нее просвечивает что-то, похожее на сталь.
   - Дело не в лидерах, - поспешно сказала Антуанетта. - Дело в вас, Джон. Вы собираетесь улетать?
   - Ты предложила мне подумать над этим вопросом.
   Она вспомнила о повышении уровня нейтрино. - Кажется, вы придаете этому немного больше значения, чем мыслям.
   - Возможно.
   - Нам нужно быть осторожными, - сказала она. - Возможно, нам придется отправиться в космос в кратчайшие сроки, но мы должны думать о последствиях для окружающих нас людей. На то, чтобы погрузить всех на борт, уйдут дни, даже если все пройдет без сучка и задоринки.
   - Сейчас на борту тысячи людей. Их выживание должно стать моим главным приоритетом. Мне жаль остальных, но если они не прибудут вовремя, их, возможно, придется оставить здесь. Не кажется ли вам это бессердечным?
   - Не мне судить. Послушайте, некоторые люди все равно решат остаться. Мы можем даже поощрить их, на тот случай, если отъезд с Арарата окажется ошибкой. Но если вы улетите сейчас, вы убьете всех, кто еще не на борту.
   - Вы рассматривали возможность более быстрого перемещения их на борт?
   - Мы делаем все, что в наших силах, и начали разрабатывать планы по переселению ограниченного числа людей из залива. Но к завтрашнему дню в этом районе останется по меньшей мере сто тысяч человек, которых мы не перевезли.
   На мгновение капитан растворился в пыльной буре. Антуанетта уставилась на грубую, как кожа, стену. Она подумала, что потеряла его из виду, и уже собиралась отвернуться. Но тут он появился снова, пригибаясь от воображаемого ветра.
   Он повысил голос, чтобы было слышно только ей. - Прости, Антуанетта. Я понимаю твои опасения.
   - Означает ли это, что вы выслушали хоть слово из того, что я сказала, или вы просто улетите, когда вам будет удобно, несмотря ни на что?
   Он потянулся, чтобы опустить забрало. - Вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы доставить остальных в безопасное место, будь то на борту корабля или подальше от бухты.
   - Значит, это все? Тем, кого мы не перевезли, придется просто воспользоваться своим шансом?
   - Мне все это дается нелегко.
   - Это не убьет вас, если вы подождете, пока мы не сможем отвести всех в безопасное место.
   - Но это возможно, Антуанетта. Это может привести именно к этому.
   Антуанетта с отвращением отвернулась. - Помните, что я говорила вам в прошлый раз? Я была неправа. Теперь я понимаю это, хотя тогда не понимала.
   - Что именно это было?
   Она снова посмотрела на него. Она чувствовала себя злобной и безрассудной. - Я сказала, что вы заплатили за свои преступления. Я сказала, что вы совершили это сотни тысяч раз. Прекрасная мечта, Джон, но это была неправда, не так ли? Вам было наплевать на тех людей. Вы всегда старались спасти только себя.
   Капитан не ответил ей. Он опустил забрало и снова растворился в буре, все еще изгибаясь всем телом навстречу чудовищной, рвущей на части силе невидимого ветра. И Антуанетта начала задаваться вопросом, не был ли этот визит, в конце концов, серьезной ошибкой, именно таким безрассудным поведением, о котором всегда предупреждал ее отец.
  
   - Без радости, - сказала она своим спутникам в Высокой раковине.
   За столом сидел кворум старейшин колонии. Она не заметила никаких явных отсутствий, за исключением пловчихи Пеллерин. Теперь присутствовал даже Скорпио. Это был первый раз, когда она увидела его после смерти Клавейна, и Антуанетта подумала, что в его взгляде было что-то такое, чего она никогда раньше не замечала. Даже когда он смотрел прямо на нее, его глаза были устремлены на что-то далекое и почти наверняка враждебное - отблеск на каком-то воображаемом горизонте, вражеский парус или блеск доспехов. Недавно она уже видела этот взгляд где-то еще, но ей потребовалось время, чтобы вспомнить, где именно. Клавейн сидел на том же месте за столом, сосредоточенный на той же отдаленной угрозе. Чтобы довести старика до такого состояния, понадобились годы боли и страданий, но свину хватило всего несколько дней, чтобы проделать то же самое.
   Антуанетта знала, что в айсберге произошло что-то ужасное. Она вздрогнула, услышав подробности. Когда другие сказали ей, что ей не нужно знать, что ей лучше не знать, она решила поверить им. Но хотя она никогда не умела хорошо разбираться в выражениях свинов, по лицу Скорпио ей уже была видна половина истории, и весь ужас был разложен по полочкам, если бы только у нее хватило ума прочесть знаки.
   - Что ты ему сказала? - спросил Скорпио.
   - Я сказала ему, что мы будем иметь дело с десятками тысяч жертв, если он решит взлететь.
   - И что?
   - Он сказал "очень жаль". Его единственной непосредственной заботой были люди, которые уже находились на борту корабля.
   - По последним подсчетам, четырнадцать тысяч, - прокомментировал Блад.
   - Звучит не так уж плохо, - сказал Васко. - Это - что? Не за горами уже десятая часть колонии?
   Блад поиграл ножом. - Хочешь прийти и помочь нам загрузить следующие пятьсот, сынок, мы будем рады тебе.
   - Это так сложно? - спросил Васко.
   - С каждой партией становится все хуже. Возможно, к рассвету нам удастся довести их количество до двадцати тысяч, но только если мы начнем обращаться с ними как со скотом.
   - Они люди, - сказала Антуанетта. - Они заслуживают лучшего обращения. А как насчет морозильных камер? Разве они не помогают?
   - Гробы работают не так хорошо, как раньше, - сказал Ксавье Лю, обращаясь к своей жене точно так же, как к любому другому руководителю колонии. - Как только людей охладят, с ними все будет в порядке, но для того, чтобы поместить кого-то под присмотр, требуются часы работы. Нет никакого способа обрабатывать их достаточно быстро.
   Антуанетта закрыла глаза и прижала кончики пальцев к векам. Она увидела бирюзовые круги, похожие на рябь на воде. - Это самое плохое, что может случиться, не так ли? - Затем она снова открыла глаза и попыталась привести мысли в порядок. - Скорп, есть какие-нибудь контакты с Ремонтуа?
   - Ничего.
   - Но ты по-прежнему убежден, что он там, наверху?
   - Я ни в чем не убежден. Просто действую, исходя из того, что у меня есть.
   - И ты думаешь, что мы бы уже увидели знак, какую-то попытку связаться с нами, если бы он был там, наверху?
   - Этим знаком была Хоури, - сказал Скорпио.
   - Тогда почему они не отправили вниз кого-нибудь другого? - спросила Антуанетта. - Скорп, нам нужно знать: сидеть сложа руки или убираться к черту с Арарата?
   - Поверь мне, я знаю о вариантах.
   - Мы не можем ждать вечно, - сказала Антуанетта, и в ее голосе послышалось разочарование. - Если Ремонтуа проиграет битву, мы увидим небо, полное волков. Когда это произойдет, у нас не будет выхода, даже если они не тронут Арарат. Мы будем заперты.
   - Как уже сказано, я знаю о возможных вариантах.
   Она услышала угрозу в его голосе. Конечно, он был в курсе. - Мне жаль, - сказала она. - Я просто... не знаю, что еще мы можем сделать.
   Некоторое время никто не произносил ни слова. Снаружи низко над головой пронесся самолет, снижаясь с очередной партией беженцев. Антуанетта не знала, везут ли их на корабль или на противоположную сторону острова. Как только была осознана необходимость доставить людей в безопасное место, усилия по эвакуации были распределены пополам.
   - Аура предложила что-нибудь полезное? - спросил Васко.
   Скорпио повернулся к нему, кожа его униформы заскрипела. - О чем ты думал?
   - Это не Хоури была знаком, - сказал Васко, - это была Аура. Хоури, может, и знает что-то, но Аура - это горячая линия. Нам действительно нужно поговорить с ней, она, возможно, знает, что делать.
   - Я рад, что ты так внимательно отнесся к этому вопросу, - сказал Скорпио.
   - Ну и что? - настаивал Васко.
   Антуанетта напряглась. Атмосфера в конференц-зале никогда не отличалась особой непринужденностью, но сейчас от нее на ее руках зашевелились волосы. Она никогда не осмеливалась так разговаривать со Скорпио и не знала многих, кто осмеливался.
   Но Скорпио спокойно ответил: - Она - Хоури - снова произнесла это слово.
   - Это слово? - повторил Васко.
   - Хела. Она повторяла это несколько раз с тех пор, как мы привели ее в чувство, но мы не знали, что это значит, и имело ли это вообще какое-то особое значение. Но на этот раз было другое слово. - Кожа снова заскрипела, когда он пошевелился. Несмотря на то, что он казался оторванным от событий в комнате, насилие, на которое он был способен, было ощутимым и ждало своего часа, как актер.
   - А другое слово? - спросил Васко.
   - Куэйхи, - ответил Скорпио.
  
   Женщина направилась к морю. Небо над головой было сурово-серым, а камни под ногами - скользкими и безжалостными. Она поежилась, скорее от дурного предчувствия, чем от холода, потому что воздух был влажным и давящим. Она оглянулась назад, вдоль береговой линии, на неровный край лагеря. Здания на окраине поселения имели заброшенный вид. Некоторые из них обвалились и никогда не заселялись заново. Она считала маловероятным, что поблизости кто-нибудь заметит ее присутствие. Конечно, это не имело ни малейшего значения. Она имела право находиться здесь и право войти в море. Тот факт, что она никогда бы не попросила об этом своих пловцов, не означал, что ее действия каким-либо образом противоречили правилам колонии или даже правилам корпуса пловцов. Безрассудно, да, и, скорее всего, бесполезно, но с этим ничего нельзя было поделать. Необходимость что-то предпринять росла внутри нее, как ноющая боль, пока ее нельзя было игнорировать.
   Именно Васко Малинин подтолкнул ее к краю пропасти. Понимал ли он, какой эффект произвели его слова?
   Марл Пеллерин остановилась там, где береговая линия начала загибаться назад, открывая воды залива. Берег представлял собой расплывчатую серую полоску, простиравшуюся насколько хватало глаз, пока не терялся в смешанной стене морского тумана и облаков, которые закрывали бухту со всех сторон. Шпиль корабля лишь изредка виднелся в серебристой дали, и его размер и удаленность менялись от вида к виду, пока ее мозг пытался справиться с доступными ему скудными доказательствами. Марл знала, что шпиль поднимается в небо на три километра, но временами он казался не больше раковины среднего размера или одной из антенн связи, которыми было окружено поселение. Она представила себе шквал нейтрино, вырывающийся из шпиля - на самом деле, конечно, из его погруженной части, где находились двигатели, - как яркое сияние, как священный свет, пронзающий ее насквозь. Частицы проносились сквозь мембраны ее клеток, не причиняя никакого вреда, и неслись в межзвездное пространство со скоростью, на волосок ниже скорости света. Это означало, что двигатели готовились к полету к звездам. Ничто органическое не могло обнаружить эти шквалы, только самые чувствительные механизмы. Но так ли это на самом деле? Организмы-жонглеры, взятые как единое целое, охватывающее всю планету, представляли собой поистине огромную биомассу. Количество организмов-жонглеров на одной планете в сто раз превышало совокупную массу всего человеческого вида. Было ли так абсурдно думать, что жонглеры в целом могут быть не столь безразличны к потоку нейтрино, как это представлялось людям? Возможно, они тоже почувствовали беспокойство капитана. И, возможно, в своей медлительной, зеленой, почти бездумной манере они отчасти понимали, что будет означать его уход.
   На берегу моря что-то привлекло внимание Марл. Она подошла поближе, чтобы рассмотреть это, проворно перепрыгивая с камня на камень. Это был кусок металла, почерневший и скрученный, как расплавленное сахарное печенье, со странными складками на поверхности. Из него вился дым. Устройство жужжало и потрескивало, а сочлененная часть, напоминающая хвост лангуста, ужасно дергалась. Должно быть, оно вышло из строя недавно, возможно, в течение последнего часа. По всему Арарату, везде, где были люди-наблюдатели, можно было услышать сообщения о предметах, падающих с неба. Вблизи этих аванпостов их было слишком много, чтобы это могло быть случайностью. Усилия были сосредоточены над населенными пунктами. Кто-то - или что-то - пыталось прорваться. Иногда какому-нибудь маленькому осколку удавалось прорваться.
   Что-то беспокоило ее. Был ли это инопланетянин или человек? Было ли это дружелюбно по-человечески или по-конджойнерски? Кто-нибудь все еще проводит такое различие?
   Марл прошла мимо объекта и остановилась у кромки воды. Она разделась. Готовясь войти в море, она внезапно представила себя со стороны моря. Ее взгляд, казалось, поднимался и опускался над водой. Она была худым, обнаженным существом, бледной морской звездой, стоящей вертикально на берегу. От разбитого предмета в небо поднималась струйка дыма.
   Марл намочила руки в воде, которая собралась в пруду у скалы. Она ополоснула лицо, откидывая назад волосы. Вода защипала глаза, заставив их наполниться слезами. Даже вода в прудах была зловонной от жизни жонглеров. Кожа Пеллерин зудела, особенно в области лица, где у нее уже появились признаки возбуждения жонглеров. Две колонии микроорганизмов - та, что была в воде, и та, что была у нее на лице, - узнавали друг друга, возбужденно шипя.
   Те, кто следил за такими вещами, считали Марл незначительным случаем. Ее признаки поглощения были далеко не самыми худшими, которые кто-либо когда-либо видел. По статистике, она должна была оставаться в безопасности еще как минимум дюжину плаваний. Но всегда были исключения. Иногда море поглощало тех, у кого были лишь очень слабые признаки поглощения. Редко оно поглощало новичков, когда они плавали в первый раз.
   В этом и заключалась суть жонглеров образами. Они были чужеродны. И она, биомасса жонглеров, была чужой. Она не поддавалась человеческому анализу, не поддавалась четкому определению причин и следствий. Она была такой же донкихотской и непредсказуемой, как пьяница. Вы можете предположить, как он поведет себя, учитывая определенные параметры, но иногда вы можете ужасно, чудовищно ошибиться.
   Марл знала это. Она никогда не притворялась, что это не так. Она знала, что любое плавание сопряжено с риском.
   До сих пор ей везло.
   Она подумала о Шизуко, ожидающей в психиатрическом отделении очередного визита Марл, - только на самом деле она не ждала в обычном смысле этого слова. Шизуко, возможно, знала, что Марл должна была приехать, и, возможно, соответствующим образом изменила свою деятельность. Но когда появлялась Марл, Шизуко просто смотрела на нее с рассеянным, мимолетным интересом человека, который увидел трещину в стене, которую он не помнил, или мимолетный намек на осмысленную форму облака. Проблеск интереса угас почти сразу же, как только Марл это заметила. Иногда Шизуко смеялась, но это был смех идиотки, похожий на перезвон маленьких дурацких колокольчиков.
   Затем Шизуко возвращалась к своему почесыванию, из-под ногтей у нее всегда текла кровь, и она не обращала внимания на цветные карандаши, которые ей предлагали в качестве заменителей. Марл перестала навещать ее несколько месяцев назад. Как только она осознала, что теперь ничего не значит для Шизуко, ей стало легче. Однако, в противовес этому, у нее появилось удручающее чувство предательства и слабости.
   Она подумала о Васко. Она подумала о его непринужденной уверенности, о том, что единственное, что стоит между пловцами и морем, - это страх.
   Она ненавидела его за это.
   Марл шагнула в воду. В дюжине или около того метров от нее в ответ закружился сгусток зеленого вещества, почувствовав, что она вступила в его царство. Марл сделала глубокий вдох. Она была невероятно напугана. Зуд на ее лице превратился в ожог. От этого ей захотелось упасть в воду без чувств.
   - Я здесь, - сказала она. И она шагнула к массе организмов-жонглеров, погрузившись в нее по бедра, по пояс, затем еще глубже. Впереди биомасса все быстрее формировала очертания, и ее обдувал ветерок ее превращений. Анатомические формы инопланетян бесконечно менялись. Это было настоящее представление монстров. Вода стала слишком глубокой, чтобы можно было идти, и она оттолкнулась от каменного ложа и поплыла к месту представления.
  
   Васко оглядел остальных присутствующих. - Куэйхи? Для меня это значит не больше, чем первое слово.
   - Для меня они тоже ничего не значили, - сказал Скорпио. - Я даже не был уверен в написании первого слова. Но теперь я уверен. Второе слово все объясняет. Смысл однозначен.
   - Так ты собираешься нас просветить? - спросил Лю.
   Скорпио указал на Орку Круз.
   - Скорп прав, - сказала она. - Хела само по себе не означает ничего существенного. Запросите базы данных, которые мы привезли с собой из Ресургема или Йеллоустоуна, и вы найдете тысячи возможных объяснений. То же самое, если попробуете варианты написания. Но если сложить Куэйхи и Хела, получится совсем другое блюдо. На самом деле есть только одно объяснение, каким бы странным оно ни казалось.
   - Умираю от нетерпения это услышать, - сказал Лю. Васко, сидевший рядом с ним, кивнул в знак согласия. Антуанетта ничего не сказала и не выказала видимого интереса, но ее любопытство, очевидно, было столь же сильным.
   - Хела - это мир, - сказала Круз. - Не такой уж и большой, просто спутник среднего размера, вращающийся вокруг газового гиганта, который называется Халдора. По-прежнему ничего не напоминает?
   Никто ничего не сказал.
   - А что насчет Куэйхи? - спросил Васко. - Еще один спутник?
   - Не так много, как хотелось бы, - сказал Круз. - Не было никаких пересечений с предыдущими заданиями, и это означает, что система, которую исследовал Куэйхи, должна была быть очень плохо изучена до его прибытия.
   - Значит, то, о чем говорит Аура, произошло... сколько - пятьдесят, шестьдесят лет назад? - спросил Васко.
   - Легко, - ответила Круз.
   Васко погладил подбородок. Он был чисто выбрит и гладок, как наждачная бумага. - Тогда это не может много значить для нас, не так ли?
   - Что-то случилось с Куэйхи, - сказал Скорпио. - Версии разнятся. Кажется, он выполнял разведывательную работу для ультра, пачкая руки, исследуя планеты, которые им не нравились. Он был свидетелем чего-то, что имело отношение к Халдоре. - Скорпио оглядел их всех, одного за другим, не позволяя никому - особенно Васко - прервать его или возразить. - Он увидел, как это исчезло. Он увидел, как планета просто перестала существовать на долю секунды. И из-за этого он основал что-то вроде религии на Хеле, луне Халдоры.
   - И это все? - спросила Антуанетта. - Это и есть то послание, ради которого Аура проделала весь этот путь? Адрес религиозного сумасшедшего?
   - Это еще не все, - сказал Скорпио.
   - Искренне надеюсь, что это так, - ответила она.
   - Он не раз видел, как это происходило. То же самое, по-видимому, видели и другие.
   - Почему я не удивлена? - сказала она.
   - Подождите, - сказал Васко, поднимая руку. - Я хочу услышать остальное. Продолжайте, Скорп.
   Свин посмотрел на него с полным отсутствием выражения на лице. - Как будто мне нужно твое разрешение?
   - Я не хотел, чтобы это прозвучало так. Я просто... - Васко огляделся, возможно, прикидывая, к кому бы ему обратиться за поддержкой. - Я просто думаю, что нам не следует слишком поспешно отвергать все, что мы узнаем от Ауры, каким бы бессмысленным это ни казалось.
   - Никто ничего не отрицает, - сказал Скорпио.
   - Пожалуйста, расскажи нам, что ты узнал, - перебила его Антуанетта, чувствуя, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля.
   - В течение десятилетий ничего особенного не происходило, - продолжил Скорпио. - Чудо, совершенное Куэйхи, привлекло на Хелу кое-какой народ. Некоторые из них присоединились к религии, некоторые разочаровались и стали копателями. На Хеле есть инопланетные артефакты - почти бесполезный хлам, но их вывозится достаточно, чтобы прокормить несколько поселений. Ультра скупают у них хлам и продают коллекционерам антиквариата. Кто-то, вероятно, зарабатывает на этом немного денег, но вы можете догадаться, что это не бедные идиоты, которые выкапывают все это из земли.
   - Артефакты пришельцев есть на множестве планет, - сказала Антуанетта. - Предполагаю, что все они пошли тем же путем, что и амарантяне и около дюжины других цивилизаций, верно?
   - В базах данных было мало информации о культуре коренных народов, - сказал Скорпио. - Люди, управляющие Хелой, не очень-то поощряют свободомыслие и научное любопытство. Но, читая между строк, похоже, что они встретили волков.
   - И теперь они вымерли? - спросила она.
   - Похоже на то.
   - Помоги мне разобраться, Скорп, - сказала Антуанетта. - Как ты думаешь, что все это может значить для Ауры?
   - Понятия не имею, - сказал он.
   - Возможно, она хочет, чтобы мы отправились туда, - предположил Васко.
   Все посмотрели на него. Тон его голоса был рассудительным, как будто он просто озвучивал то, что остальные воспринимали как должное. Возможно, это даже было правдой, но слышать, как кто-то произносит это вслух, было похоже на тихое богохульство в самой священной из аудиторий.
   - Туда? - Скорпио нахмурился, и кожа между его мордой и лбом собралась в складки. - Ты имеешь в виду, действительно пойти туда?
   - Если мы придем к выводу, что она предполагает, будто это поможет нам, тогда да, - сказал Васко.
   - Мы не можем просто пойти в это место, основываясь на бредовых словах больной женщины, - сказал Халлатт, один из пожилых людей колонии в Ресургеме, который никогда не доверял Хоури.
   - Она не больна, - сказал доктор Валенсин. - Устала и перенесла травму. Вот и все.
   - Я слышал, она хотела, чтобы ребенка вернули в ее лоно, - сказал Халлатт с презрительной усмешкой на лице, как будто это была самая унизительная вещь, которую кто-либо когда-либо мог себе представить.
   - Она так и хотела, - сказал Скорпио, - но я наложил на это вето. Но это не было неразумной просьбой. Она мать ребенка, и ребенок был похищен до того, как она смогла его родить. Учитывая обстоятельства, я подумал, что это вполне понятное желание.
   - Но ты все равно отказал ей, - сказал Халлатт.
   - Я не мог рисковать потерей Ауры, особенно после той цены, которую мы за нее заплатили.
   - Значит, тебя обманули, - сказал Халлатт. - Цена была слишком высока. Мы потеряли Клавейна, и все, что получили взамен, - это ребенка с поврежденным мозгом.
   - Ты хочешь сказать, что Клавейн погиб напрасно? - спросил его Скорпио опасно мягким голосом.
   Мгновение застыло, затягиваясь, как сбой в записи. Антуанетта с ужасающей ясностью осознала, что она была не единственной, кто не знал, что произошло на айсберге. Халлатт, должно быть, тоже ничего не знал о реальных событиях, но его невежество было бесконечно более безрассудным, оно попирало и преступало свои собственные границы.
   - Я не знаю, как он умер. Мне все равно, и мне не нужно знать. Но если дело было только в Ауре, то нет, оно того не стоило. Он умер напрасно. - Халлатт сцепил пальцы и поджал губы, глядя в сторону Скорпио. - Возможно, тебе не захочется это слышать, но так оно и есть.
   Скорпио взглянул на Блада. Что-то промелькнуло между ними: череда мимолетных движений, слишком тонких, слишком знакомых каждому участнику, чтобы их мог разгадать посторонний. Этот обмен репликами длился всего мгновение. Антуанетта задумалась, заметил ли это кто-нибудь еще, или ей это просто показалось.
   Но мгновение спустя Халлатт уже смотрел на что-то, застрявшее у него в груди.
   Медленно, словно поднимаясь, чтобы поправить картину, висевшую под кривым углом, Блад встал на ноги. Он направился к Халлатту, покачиваясь из стороны в сторону в медленном, непринужденном ритме метронома.
   Халлатт издавал сдавленные звуки. Его пальцы бессильно сжимали рукоять ножа Блада.
   - Уведите его отсюда, - приказал Скорпио.
   Блад вытащил свой нож из руки Халлатта, вытер его о бедро и снова вложил в ножны. Из раны вытекло на удивление мало крови.
   Валенсин попытался встать.
   - Оставайтесь на месте, - сказал Скорпио.
   Блад уже вызвал пару помощников из службы безопасности. Они прибыли в течение минуты, отреагировав на ситуацию лишь мгновенным удивлением. Антуанетта поставила им за это высшие оценки. Если бы она вошла в комнату и обнаружила, что кто-то истекает кровью от очевидного ножевого ранения, ей было бы трудно оставаться в сознании, не говоря уже о том, чтобы сохранять спокойствие.
   - Я иду с ним, - сказал Валенсин, снова вставая, когда помощники службы увели Халлатта.
   - Я сказал, оставайтесь на месте, - повторил Скорпио.
   Доктор стукнул кулаком по столу. - Ты только что убил человека, маленький жестокий простак! Или, по крайней мере, убьешь, если ему немедленно не окажут медицинскую помощь. Ты действительно хочешь, чтобы это было на твоей совести, Скорпио?
   - Оставайся на месте.
   Валенсин шагнул к двери. - Тогда давай. Останови меня, если это действительно так много для тебя значит. У тебя есть возможность.
   Лицо Скорпио исказилось от ярости и ненависти, которых Антуанетта никогда раньше не видела. Ее поразило, что свины обладают необходимой мимической ловкостью, чтобы придать лицу такое экстремальное выражение.
   - Я остановлю тебя, поверь мне. - Скорпио сунул руку в карман или в ножны - что бы это ни было, оно было спрятано под столом - и достал свой нож. Такого Антуанетта раньше не видела. Лезвие, по какой-то команде свина, стало размытым.
   - Скорпио, - сказала она, вставая, - позволь ему это сделать. Он врач.
   - Халлатт умирает.
   - Смертей и так было достаточно, - сказала Антуанетта. - От еще одного удара лучше не станет.
   Нож дрожал в руке Скорпио, как будто он был не совсем приручен. Антуанетта ожидала, что он в любой момент может выпасть у него из рук.
   Что-то звякнуло. Неожиданный звук, казалось, застал свина врасплох. Его ярость немного улеглась. Он огляделся в поисках источника звука. Тот исходил из его браслета связи.
   Скорпио убрал нож. Лезвие снова отвердело, и он убрал его в ножны или карман, откуда оно появилось.
   Он посмотрел на Валенсина и произнес одно слово. - Иди.
   Доктор коротко кивнул - его лицо все еще оставалось сердитым - и поспешил за людьми, которые унесли раненого.
   Скорпио поднес браслет к уху и прислушался к какому-то тихому, пронзительному, отдаленному голосу. Через минуту он нахмурился и попросил голос повторить то, что тот сказал. По мере того, как сообщение повторялось, его хмурый взгляд уменьшался, но не исчезал полностью.
   - Что это? - спросила Антуанетта.
   - Корабль, - сказал он. - Что-то происходит.
  
   В течение десяти минут был перехвачен шаттл, который реквизировали от продолжающейся эвакуации. Он приземлился в квартале от Высокой раковины, спускаясь между зданиями, а служба безопасности расчищала территорию и обеспечивала безопасный доступ небольшой группе старейшин колонии. Васко поднялся на борт последним, после Скорпио и Антуанетты Бакс, а Блад и остальные остались на земле, когда аппарат снова поднялся в воздух. Шаттл отбрасывал яркий белый свет на стены зданий, граждане внизу прикрывали глаза, но не желали отводить взгляд. Теперь в Первом лагере не было никого, кто не хотел бы срочно оказаться где-нибудь в другом месте. Внутри было место всего для них троих, только что поднявшихся на борт, потому что отсек шаттла был уже почти до отказа заполнен эвакуируемыми.
   Васко почувствовал, как машина набирает скорость. Он ухватился за поручень на потолке, надеясь, что полет будет недолгим. Эвакуируемые смотрели на него с ошеломленными лицами, словно ожидая объяснений, которые он был не в состоянии дать.
   - Куда они, по-видимому, направляются? - обратился он к старшему бригадиру.
   - Дальняя сторона, - тихо сказал он, имея в виду защищенную площадку, - но теперь их доставят на корабль. Мы не можем позволить себе терять драгоценное время.
   Холодная эффективность этого решения ошеломила Васко. Но в то же время он поймал себя на том, что восхищается этим.
   - А что, если им это не понравится? - спросил он, понизив голос.
   - Они всегда могут подать жалобу.
   Путешествие не заняло много времени. На этот раз у них был пилот; некоторые эвакуационные рейсы выполнялись автономными судами, но этот был сочтен слишком необычным. Они летели низко, направляясь к морю, а затем выполнили широкий разворот вокруг основания корабля. Васко посчастливилось оказаться у стены. Он проделал в ней окошко, вглядываясь в серебристый туман. Эвакуированные столпились вокруг него, чтобы лучше видеть.
   - Закрой окно, - сказал Скорпио.
   - Что?
   - Ты меня слышал.
   - На твоем месте я бы так и сделала, - сказала Антуанетта.
   Васко закрыл окно. Если когда-нибудь и был день, когда нельзя было спорить со свином, подумал он, то это был именно тот день. Во всяком случае, он ничего не заметил, только намек на приближение корабля.
   Они поднялись, по-видимому, продолжая описывать спиральную траекторию полета вокруг шпиля, и затем он почувствовал, что шаттл замедлил ход и коснулся твердой поверхности. Примерно через минуту вспышка света возвестила об открытии аварийного люка, и эвакуируемых начали выводить наружу. Васко не удалось как следует разглядеть, что находилось за дверью, в приемной. Он лишь мельком увидел охранников, которые стояли наготове, направляя вновь прибывших с эффективностью, выходящей далеко за рамки вежливой настойчивости. Он ожидал, что люди проявят некоторый гнев, когда поймут, что их доставили на корабль, а не в безопасное убежище на поверхности, но все, что он увидел, было покорным принятием. Возможно, они еще не поняли, что это был корабль, а не какая-то технологическая площадка на другом конце острова. Если так, то он не хотел быть рядом, когда они узнали об изменении плана.
   Вскоре в шаттле не осталось эвакуированных. Васко почти ожидал, что его тоже выпроводят, но вместо этого они втроем остались на борту с пилотом. Люк погрузки снова закрылся, и шаттл вылетел из ангара.
   - Теперь можешь открыть иллюминатор, - сказал Скорпио.
   Васко проделал в корпусе большое окно, достаточно большое, чтобы они втроем могли выглянуть наружу, но в данный момент смотреть было не на что. Он почувствовал, как шаттл накренился и повернул, выходя из приемного отсека, но не мог сказать, остановились ли они рядом с "Ностальгией по бесконечности" или возвращались в Первый лагерь.
   - Вы сказали, что с кораблем что-то происходит, - сказал Васко. - Это из-за уровня нейтрино?
   Скорпио повернулся к Антуанетте Бакс. - Как он выглядит?
   - Выше, чем в прошлый раз, когда я сообщала об этом, - сказала она, - но, согласно нашим станциям наблюдения, он поднимается не с такой скоростью, как раньше. Все еще растет, но не так быстро. Возможно, моя небольшая беседа с Джоном все-таки принесла какую-то пользу.
   - Тогда в чем проблема? - спросил Васко.
   Скорпио указал на что-то за окном. - Это, - сказал он.
   Васко проследил за взглядом свина. Он увидел шпиль корабля, выступающий из серебристой морской дымки. Они быстро спустились и теперь смотрели на то место, где корабль показался из воды. Именно здесь, всего лишь прошлой ночью, Васко видел кольцо лодок и альпинистов, пытавшихся подняться к входным отверстиям корабля. Но с тех пор все изменилось. Не было ни альпинистов, ни лодок. Вместо кольца чистой воды у основания шпиля, корабль был окружен толстым, непроницаемым слоем твердой биомассы жонглеров. Она была нечеткого зеленого цвета, с замысловатой текстурой. Слой простирался примерно на километр во всех направлениях, соединяясь с другими скоплениями биомассы с помощью плавучих мостиков из того же зеленого материала. Но это было еще не все. Слой, окружавший корабль, доходил до корпуса, образуя оболочку из биомассы. Толщина его, должно быть, достигала десятков метров в некоторых местах, и еще десятков - там, где он расширялся кверху у основания. К этому моменту, по оценке Васко, он достиг двухсот или трехсот метров в высоту по борту корабля. Верхняя граница представляла собой не аккуратный правильный круг, а нечто неровное, словно пробующее почву, протягивающее свои щупальца и ветви все выше и выше. Слабые зеленые прожилки были уже видны по крайней мере в сотне метров над основной массой. Вся оболочка двигалась прямо у него на глазах, неумолимо поднимаясь вверх. Основная масса, должно быть, двигалась со скоростью около метра в секунду. Если предположить, что она могла поддерживать такую скорость, она бы накрыла весь корабль в течение часа.
   - Когда это начало происходить? - спросил Васко.
   - Тридцать-сорок минут назад, - ответил Скорпио. - Нас подняли по тревоге, как только вокруг основания началось скопление.
   - Почему сейчас? Я имею в виду, что после стольких лет стоянки этого корабля, почему они начали атаковать его именно сейчас? - спросил Васко.
   - Я не знаю, - ответил Скорпио.
   - Мы не можем утверждать, что это нападение, - тихо сказала Антуанетта.
   Свин повернулся к ней. - И на что это похоже, по-твоему?
   - Это может быть что угодно, - ответила она. - Васко прав - нападение не имеет никакого смысла. Не сейчас, после стольких лет. Это должно быть что-то другое. - Она добавила: - Я надеюсь.
   - Ты сама это сказала, - ответил Скорпио.
   Шаттл продолжал описывать круги над шпилем. Повсюду повторялась та же история. Это было похоже на ускоренную съемку какого-то огромного каменного сооружения, покрытого мхом, или статуи, покрытой зеленью - целенаправленной, нарочитой зеленью.
   - Это меняет дело, - сказала Антуанетта. - Я беспокоюсь, Скорп. Возможно, это и не нападение, но что, если я ошибаюсь? Как насчет людей, которые уже на борту?
   Скорпио поднял свой браслет и заговорил приглушенным голосом.
   - Кому ты звонишь? - спросила Антуанетта.
   Он прикрыл микрофон ладонью. - Марл Пеллерин, - сказал он. - Думаю, пришло время корпусу пловцов выяснить, что происходит.
   - Согласен, - сказал Васко. - Я думал, они уже должны были поплавать, как только начались выступления жонглеров. Разве не для этого они нужны?
   - Ты бы так не сказал, если бы тебе пришлось плавать там, - сказала Антуанетта.
   - Это не я. Это они, и это их работа.
   Скорпио продолжал тихо говорить в браслет. Он повторял одно и то же снова и снова, словно обращаясь к разным людям. Наконец он покачал головой и опустил рукав.
   - Никто не может найти Пеллерин, - сказал он.
   - Она должна быть где-то там, - сказал Васко. - наготове или что-то в этом роде, ждет распоряжений. Вы пробовали Высокую раковину?
   - Да.
   - Оставь это, - сказала Антуанетта, тронув свина за рукав. - Там настоящий хаос. Я не удивлена, что линии связи выходят из строя.
   - А как насчет остальных членов корпуса пловцов? - спросил Васко.
   - А что насчет них? - спросил Скорпио.
   - Если Пеллерин не утруждает себя выполнением своей работы, что насчет остальных? Мы постоянно слышим о том, насколько они важны для безопасности Арарата. Теперь у них есть шанс доказать это.
   - Или умереть, пытаясь, - сказал Скорпио.
   Антуанетта покачала головой. - Не проси никого из них плавать, Скорп. Это того не стоит. Что бы там ни происходило, это результат коллективного решения, принятого биомассой. Пара пловцов сейчас ничего не изменит.
   - Я просто ожидал большего от Марл, - сказал Скорпио.
   - Она знает свой долг, - сказала Антуанетта. - Не думаю, что она подвела бы нас, если бы у нее был выбор. Будем надеяться, что она в безопасности.
   Скорпио отошел от окна и направился в переднюю часть шаттла. Даже когда аппарат накренился, реагируя на непредсказуемые потоки воздуха, которые закручивались спиралью вокруг огромного корабля, свин оставался как вкопанный. Низкий и широкий, он чувствовал себя в турбулентных условиях более уверенно, чем любой из его спутников-людей.
   - Куда вы направляетесь? - спросил Васко.
   Свин оглянулся. - Скажу ему, чтобы он изменил наш план полета. Предполагалось, что мы вернемся, чтобы забрать еще эвакуированных.
   - А мы этого не сделаем?
   - Потом. Сначала я хочу поднять Ауру в воздух. Я думаю, что небо сейчас, возможно, самое безопасное место.
  

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Васко и Скорпио осторожно перенесли инкубатор в пустое чрево шаттла. Небо уже начало темнеть, и тепловая матрица нагревательной поверхности шаттла вспыхнула вишнево-красным светом, элементы шипели и тикали. Хоури с опаской последовала за ними, пригибаясь под гнетущим покровом теплого воздуха, попавшего под опущенные крылья шаттла. С момента пробуждения она больше ничего не сказала, двигаясь в состоянии настороженной покорности, похожем на сон. Валенсин следовал за своими пациентками, угрюмо принимая такое положение вещей. Два его медицинских сервитора тащились за ним, связанные со своим хозяином нерушимыми узами повиновения.
   - Почему мы не идем на корабль? - продолжал спрашивать Валенсин.
   Скорпио не ответил ему. Он снова общался с кем-то через браслет, скорее всего, с Бладом или с одним из своих помощников. Скорпио покачал головой и выругался. Какими бы ни были новости, Васко сомневался, что они были приятными.
   - Я пойду вперед, - сказала Антуанетта, - посмотрю, не нужна ли помощь пилоту.
   - Скажи ему, чтобы он летел медленно и ровно, - приказал Скорпио. - Никакого риска. И будьте готовы поднять нас на ноги, если до этого дойдет.
   - При условии, что у этой штуки все еще есть ноги, чтобы достичь орбиты.
   Они взлетели. Васко помог доктору и его помощникам-сервиторам закрепить инкубатор, а Валенсин показал ему, как можно придать внутренним стенкам шаттла форму выростов и ниш с различной степенью сцепления. Инкубатор вскоре был заклеен, и два сервитора следили за его функционированием. Аура, выглядевшая как сморщенный, опутанный мониторами и трубками предмет в тонированном пластике, казалось, не обращала внимания на всю эту суету.
   - Куда мы направляемся? - спросила Хоури. - На корабль?
   - Вообще-то, с кораблем небольшая проблема, - сказал Скорпио. - Давай, взгляни. Думаю, тебе будет интересно.
   Они снова облетели корабль, на той же высоте, что и раньше. Хоури смотрела на открывшийся вид широко раскрытыми непонимающими глазами. Васко ни в малейшей степени не винил ее. Когда он сам увидел корабль, всего тридцать минут назад, тот был на самой ранней стадии поглощения биомассой жонглеров. Поскольку процесс только начался, было достаточно легко понять, что происходит. Но теперь корабль исчез. На его месте возвышался неправильной формы пушистый зеленый шпиль. Он знал, что под этой массой находится корабль, но мог только догадываться, насколько странным должен выглядеть этот вид для того, кто не видел ранних стадий превращения жонглеров.
   Но было что-то еще, не так ли? Что-то, что Васко заметил почти сразу, но отбросил как оптическую иллюзию, уловку его собственного наклонного наблюдательного пункта внутри шаттла. Но теперь, когда он смог разглядеть горизонт там, где он проглядывал сквозь прорехи в морском тумане, стало очевидно, что это не было иллюзией и что то, что он видел, не имело никакого отношения к его положению.
   Корабль накренился. Это был небольшой крен, всего на несколько градусов от вертикали, но этого было достаточно, чтобы внушить ужас. Сооружение, которое так долго было неотъемлемой частью ландшафта и, казалось, было таким же древним, как сама география, накренилось на один бок.
   Им управляла коллективная биомасса организмов-жонглеров образами.
   - Это нехорошо, - сказал Васко.
   - Скажи мне, что происходит, - сказала Хоури, стоя рядом с ним.
   - Мы не знаем, - сказал Скорпио. - Это началось час назад или около того. Море сгустилось вокруг основания, и кольцо из материала начало поглощать корабль. Теперь все выглядит так, как будто жонглеры пытаются его опрокинуть.
   - Могут ли они это сделать?
   - Может быть. Не знаю. Корабль, должно быть, весит несколько миллионов тонн. Но масса всего этого материала жонглеров не так уж и мала. Я бы не стал беспокоиться о том, что корабль может опрокинуться.
   - Нет?
   - Я бы больше беспокоился о том, что он может сломаться. Это субсветолет. Он спроектирован так, чтобы выдерживать ускорение в одно или несколько g вдоль своей оси. Нахождение на поверхности планеты создает для него не большую нагрузку, чем обычный полет к звездам. Но эти корабли строятся не для того, чтобы выдерживать поперечные нагрузки. Они не рассчитаны на то, чтобы оставаться целыми, если силы будут действовать в боковом направлении. Еще пара градусов, и я начну беспокоиться. Он может упасть.
   Хоури сказала: - Нам нужен этот корабль, Скорп. Это наш единственный шанс выбраться отсюда.
   - Спасибо за новость, - сказал он, - но прямо сейчас я бы сказал, что мало что могу с этим поделать - если только ты не хочешь, чтобы я начал бороться с жонглерами образами.
   Сама идея была экстремальной, почти абсурдной. Жонглеры образами были безвредны для всех, за исключением нескольких несчастных индивидуумов. В совокупности они никогда не проявляли никаких злых намерений по отношению к человечеству. Они были архивами утраченных знаний, потерянных умов. Но если жонглеры образами пытались уничтожить "Ностальгию по бесконечности", что еще могли сделать люди, кроме как отомстить? Этого просто нельзя было допустить.
   - У вас на шаттле есть оружие? - спросила Хоури.
   - Немного, - ответил Скорпио. - В основном, легкое, предназначенное для защиты межкорабельных перевозок.
   - Есть что-нибудь, что вы могли бы использовать против этой биомассы?
   - Несколько пучков частиц, которые не слишком хорошо сработают в атмосфере Арарата. А остальное? Слишком велика вероятность того, что корабль тоже будет разбит на куски. Мы могли бы попробовать использовать пучки частиц...
   - Нет!
   Голос исходил из уст Хоури. Но это вырвалось внезапно, как взрыв звука. Это почти совсем не походило на ее голос.
   - Ты только что сказала... - начал Скорпио.
   Хоури внезапно села, рухнув, словно в изнеможении, на один из диванов, предоставленных шаттлом. Она прижала руку ко лбу.
   - Нет, - повторила она, на этот раз менее резко. - Нет. Оставить. Оставить в покое. Помогать нам.
   Не говоря ни слова, Васко, Скорпио, Валенсин и Хоури тоже повернулись, чтобы посмотреть на инкубатор, где лежала Аура, помещенная под присмотр машин. Крошечная красно-розовая фигурка внутри двигалась, мягко извиваясь в своем пространстве.
   - Поможет нам? - спросил Васко.
   Хоури ответила, но снова слова, казалось, вырвались помимо ее воли. Ей пришлось перевести дыхание. - Они. Помогают нам. Хотят.
   Васко подошел к инкубатору. Он одним глазом следил за Хоури, другим - за ее дочерью. Машины Валенсина взволнованно зашевелились. Они не знали, что делать, и их суставчатые руки дергались в нервной нерешительности.
   - Они? - спросил Васко. - Они похожи на жонглеров образами?
   Розовая фигурка задрыгала ножками, сжав крошечный, идеальной формы кулачок перед миниатюрным хмурым личиком. Глаза Ауры превратились в узкие щелочки.
   - Да. Они. Жонглеры образами, - сказала Хоури.
   Васко повернулся к Скорпио. - Я думаю, мы все неправильно поняли, - сказал он.
   - Правда?
   - Подождите. Мне нужно поговорить с Антуанеттой.
   Он прошел на мостик, не дожидаясь разрешения свина. В кабине шаттла он обнаружил Антуанетту и пилота, пристегнутых ремнями к своим командирским креслам. Они сделали прозрачным весь кокпит, так что казалось, что сами парят в воздухе, сопровождаемые только различными индикаторными панелями и органами управления. Васко сделал ошеломленный шаг назад, но затем взял себя в руки.
   - Мы можем зависнуть? - спросил он.
   Антуанетта посмотрела на него через плечо. - Конечно.
   - Тогда остановите нас. У вас есть какое-нибудь дальномерное оборудование? Датчики приближения или что-то в этом роде?
   - Конечно, - повторила она, как будто оба вопроса были одними из самых глупых, которые она слышала за долгое время.
   - Тогда посветите чем-нибудь на корабль.
   - Есть какая-то особая причина, Васко? Мы все видим, что эта чертова штука кренится.
   - Просто сделай это, хорошо?
   - Да, сэр, - ответила она. Ее маленькие ручки, звеня украшениями, нажимали кнопки управления, парящие над ее креслом. Васко почувствовал, как корабль резко остановился. Изображение впереди изменилось, и прямо перед ними появилась падающая башня.
   - Держи его там, - сказал Васко. - А теперь наведи эту штуковину - что бы это ни было - на корабль. Где-нибудь поблизости от основания, если сможешь с этим справиться.
   - Это не поможет нам определить угол наклона, - сказала Антуанетта.
   - Меня интересует не наклон. Я не думаю, что они на самом деле пытаются его свалить
   - Не думаешь?
   Васко улыбнулся. - Наверное, это просто побочный результат. Они пытаются переместить его.
   Он подождал, пока она настроит дальномер. Перед ней появился пульсирующий сферический дисплей, заполненный дымчато-зелеными структурами и цифрами. - Вот и корабль, - сказала она, указывая на самое крупное изображение на экране радара.
   - Хорошо. Теперь скажи мне, как далеко это находится.
   - Четыреста сорок метров, - сказала она через мгновение. - Это среднее значение. Толщина зеленой массы все время меняется.
   - Хорошо. Следите за этой цифрой.
   - Она увеличивается, - сказал пилот.
   Васко почувствовал горячее дыхание на своей шее. Он обернулся и увидел, что свин заглядывает ему через плечо.
   - Васко что-то замышляет, - сказала Антуанетта. - Расстояние до шпиля теперь составляет... четыреста пятьдесят метров.
   - Ты дрейфуешь, - сказал Скорпио.
   - Нет, это не так. - В ее голосе прозвучала нотка обиды. - Мы устойчивы, как скала, по крайней мере, в пределах погрешностей измерений. Васко прав, Скорп, корабль движется. Они тащат его в море.
   - С какой скоростью он движется? - спросил Скорпио.
   - Слишком рано говорить с уверенностью. Метр, может быть, два в секунду. - Антуанетта проверила свой браслет-коммуникатор. - Уровень нейтрино продолжает повышаться. Я не уверена точно, сколько времени у нас в запасе, но не думаю, что это займет больше нескольких часов.
   - В этом случае корабль будет находиться не более чем в нескольких километрах от нас, когда стартует, - сказал Скорпио.
   - Это лучше, чем ничего, - сказала Антуанетта. - Если они, по крайней мере, смогут перенести его за изгиб залива, чтобы у нас было хоть какое-то укрытие от приливных волн... это, конечно, лучше, чем ничего?
   - Я поверю в это, когда увижу, - ответил свин.
   Васко ощутил волнующее чувство уверенности. - Аура была права. Они не хотят причинить нам вред. Они хотят только спасти нас, уведя корабль подальше от бухты. Они на нашей стороне.
   - Хорошее предположение, - сказал Скорпио, - но как они вообще узнали, что мы вляпались в эту историю? Не похоже, чтобы кто-то спустился в море и объяснил им это. Для этого кому-то пришлось бы плыть вплавь.
   - Может, кто-то и плыл, - сказал Васко. - А теперь это имеет значение? Корабль движется. Это все, что имеет значение.
   - Да, - сказал Скорпио. - Будем надеяться, что еще не слишком поздно что-то изменить.
   Антуанетта повернулась к пилоту. - Как думаешь, сможешь подвести нас поближе к этой штуке? Зеленая масса не кажется слишком густой в верхней части. Возможно, еще можно будет сесть в обычный посадочный отсек.
   - Ты шутишь, - недоверчиво сказал пилот.
   Антуанетта покачала головой. Она уже передавала этому пилоту полный контроль над управлением. - Боюсь, что нет, приятель. Если мы хотим, чтобы Джон придержал коней, пока корабль не выйдет из бухты, кому-то придется спуститься и поговорить с ним. И угадай, кто только что вытянул эту соломинку?
   - Думаю, она говорит серьезно, - сказал Васко.
   - Сделай это, - сказал Скорпио.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Караван осторожно продвигался по туннелям и невероятно узким уступам. Он извивался и поворачивал, в некоторых местах перегибаясь назад, так что задние части продвигались вперед, в то время как передние машины отступали. Однажды, при преодолении поднимающегося виража с работающими двигателями и тяговыми механизмами, часть каравана прошла над ним самим, позволив Рашмике посмотреть вниз на измученных наблюдателей.
   И все это время мост увеличивался в размерах. Когда она впервые увидела его, мост казался чем-то кружевным и барельефным, нарисованным на плоском черном фоне блестящими радужными чернилами. Теперь, постепенно, он приобретал слегка угрожающую объемность. Это был не какой-то мираж, не какая-то своеобразная игра освещения и атмосферы, а реальный объект, и караван действительно собирался пересечь его.
   Трехмерность одновременно встревожила и успокоила Рашмику. Теперь мост казался чем-то большим, чем просто набором бесконечно тонких линий, и хотя многие из его конструктивных элементов все еще были очень тонкими в поперечном сечении, теперь, когда она смотрела на них под углом, конструктивные элементы не выглядели такими изящными. Если мост может выдержать сам себя, то, конечно, он сможет выдержать и караван. Она надеялась.
   - Мисс Элс?
   Она огляделась. На этот раз это действительно был квестор Джонс. - Да, - сказала она, недовольная его вниманием.
   - Мы скоро покончим с этим. Я обещал вам, что это будет захватывающий опыт, не так ли?
   - Да, - сказала она, - но чего вы не объяснили, квестор, так это почему никто не пользуется этим коротким путем, если он так полезен, как утверждаете.
   - Суеверие, - сказал он, - в сочетании с чрезмерной осторожностью.
   - Чрезмерная осторожность, на мой взгляд, вполне уместна там, где речь идет об этом мосте.
   - Вы напуганы, мисс Элс? Вы не должны бояться. Этот караван весит всего около пятидесяти тысяч тонн. И по самой своей природе вес распределен по большой длине. Это не похоже на перевозку собора по мосту. Вот то было бы безумием.
   - Никто бы так не поступил.
   - Никто в здравом уме. Особенно после того, как они увидели, что произошло в прошлый раз, но это нас ни в малейшей степени не должно волновать. Мост выдержит караван. Так было и в прошлом. У меня не было бы особых сомнений в том, что мы будем пересекать его во время каждой экспедиции в сторону от Пути, но простая истина заключается в том, что в большинстве случаев это нам не поможет. Вы видели, насколько трудоемким является этот подход. Чаще всего использование моста отнимало у нас больше времени, чем позволяло сэкономить. Только особое стечение обстоятельств в данном случае изменило ситуацию. - Квестор решительно всплеснул руками. - А теперь перейдем к делу. Полагаю, что обеспечил вам место в группе зачистки, прикрепленной к адвентистскому собору.
   - "Леди Морвенна"?
   - Нет. Несколько меньший по размерам собор - "Кэтрин Железная". Каждый должен с чего-то начинать. И почему вы так торопитесь добраться до "Леди Морвенны"? У настоятеля Куэйхи есть свои недостатки. Настоятель собора Кэтрин - хороший человек. У него отличные показатели по технике безопасности, и о тех, кто служит под его началом, хорошо заботятся.
   - Спасибо, квестор, - поблагодарила она, надеясь, что ее разочарование не слишком заметно. Она все еще надеялась, что тот сможет подыскать ей хорошую канцелярскую работу, что-нибудь подальше от оформления документов. - Вы правы. Что-то лучше, чем ничего.
   - Собор "Кэтрин" находится среди основной группы соборов, которые движутся к разлому с западной стороны. Мы присоединимся к ним, когда завершим переход по мосту, незадолго до того, как они начнут свой спуск по Лестнице Дьявола. Вам выпала честь, мисс Элс: очень немногим людям выпадает шанс пересечь пропасть Отпущения грехов дважды за один год, не говоря уже о том, чтобы в течение нескольких дней.
   - Буду считать, что мне повезло.
   - Тем не менее, я повторю то, что говорил ранее: работа трудна, опасна и плохо оплачивается.
   - Беру то, что дают.
   - В таком случае, вы будете переведены в соответствующую бригаду, как только мы доберемся до места. Держите себя в руках, и я уверен, что у вас все получится.
   - Я, безусловно, буду иметь это в виду.
   Он приложил палец к губам и собрался было отвернуться, как будто вспомнив о каком-то другом деле, но остановился. Глаза его зеленого питомца, который все это время сидел у него на плече, не отрывались от нее, пустые, как дула ружей.
   - Еще один вопрос, мисс Элс, - сказал квестор, оглядываясь на нее через плечо.
   - Да?
   - Джентльмен, с которым вы разговаривали ранее? - Его глаза сузились, когда он изучал выражение ее лица. - Ну, я бы на вашем месте не стал.
   - Вы бы не стали что?
   - Иметь что-либо общее с такими, как он. - Квестор рассеянно уставился куда-то вдаль. - Как правило, никогда не стоит задерживаться среди наблюдателей или других паломников, придерживающихся аналогичной веры. Но, по моему опыту, особенно неразумно общаться с теми, кто колеблется между верой и отрицанием.
   - Конечно, квестор, мне решать, с кем разговаривать.
   - Конечно, мисс Элс, и, пожалуйста, не обижайтесь. Я даю только совет, исходящий из бездны доброты, которой является мое сердце. - Он положил кусочек в рот своему любимцу. - Не так ли, Минт?
   - Пусть тот, кто без греха, бросит первый камень, - заметило существо.
  
   Караван преодолел восточный подъезд к мосту. В километре от восточного выступа дорога снова повернула в сторону утеса, поднимаясь по крутому ущелью, которое - через острые углы, коварные уклоны и краткие переходы через туннели и уступы - вывело его на уровень настила моста. Позади них ландшафт представлял собой, по-видимому, непроходимый хаос ледяных глыб. Впереди, словно хрестоматийный образец перспективы, простиралась дорожная полоса, прямая, как винтовочный ствол, ничем не огороженная с обеих сторон, плавно изгибающаяся к середине, сверкающая мягким алмазным блеском залитого звездным светом льда.
   Набирая скорость теперь, когда они были на ровной поверхности и можно было не опасаться препятствий, караван помчался к тому месту, где земля уходила под откос с обеих сторон. Дорога под ногами процессии стала ровнее и шире, на ней больше не было ни борозд, ни камнепадов, ни трещин глубиной в человеческий рост. И вот, наконец, паломников, которых можно было избежать, стало совсем немного. Большинство из них не стали подниматься по мосту, и поэтому риск того, что кто-нибудь из несчастных погибнет под машинами, был минимальным.
   Представление Рашмики о масштабах сооружения претерпело несколько изменений. Она вспомнила, что издалека настил моста представлял собой небольшую дугу. Однако при таком подходе она казалась плоской и прямой, как будто выровненной лазером, до точки, где она исчезала, сходясь далеко впереди. Она пыталась разрешить этот парадокс, когда с головокружением осознала, что в этот момент, должно быть, видит лишь малую часть расстояния, отделяющего ее от настила. Это было похоже на восхождение на холм в форме купола: вершина всегда оставалась недостижимой.
   Она подошла к другой смотровой площадке и оглянулась назад. Первые полдюжины машин из этого фланга каравана теперь были на самом мосту, а отвесные стены утеса уходили вдаль, предоставляя ей первую реальную возможность оценить глубину разлома.
   Он исчез с неприличной быстротой. Стены утеса были испещрены гигантскими геологическими отметинами, здесь вертикальными, там горизонтальными, в других местах диагональными или изогнутыми и переходящими друг в друга, демонстрируя непристойную текучесть. Стены сверкали и перемежались сине-серым льдом и более темными отложениями. Уступ, по которому шел караван, видимый теперь слева, казался слишком узким и ненадежным, чтобы его можно было использовать в качестве дороги, не говоря уже о чем-то весом в пятьдесят тысяч тонн. Теперь Рашмика увидела, что под выступом скала часто изгибалась под угрожающим углом. Она никогда не чувствовала себя в полной безопасности во время перехода, но убедила себя, что земля под ними уходит вниз более чем на несколько десятков метров.
   На протяжении всего перехода она больше не видела квестора. Через час она пришла к выводу, что противоположная стена расщелины находится лишь немного дальше, чем та, что уходила за ними. Они, должно быть, приближались к середине моста. Поэтому Рашмика быстро, но с минимумом суеты надела свой вакуумный скафандр и прокралась через шлюз на крышу.
   С верхней части транспортного средства все выглядело совсем не так, как в убранной, слегка нереальной сцене, которую она наблюдала из герметичного отсека. Теперь у нее был панорамный вид на весь разлом, и было гораздо легче разглядеть дно, которое находилось на добрую дюжину километров ниже. С этой точки зрения дно ущелья, казалось, почти ползло вперед, в то время как плоская лента дорожного полотна тянулась назад под караваном. От этого противоречия у нее сразу же закружилась голова, и ее охватило острое желание распластаться на крыше машины, раскинув руки, чтобы не свалиться за край. Но ей удалось собраться с духом и остаться стоять, несмотря на то, что пришлось согнуть колени, понизив центр тяжести.
   Полотно дороги казалось лишь ненамного шире, чем караван. Они двигались по ее середине, лишь изредка сворачивая в ту или иную сторону, чтобы объехать участок утолщенного льда или какое-нибудь другое препятствие. На замерзшей поверхности дороги были камни, отложившиеся в результате вулканических извержений в других местах на Хеле. Некоторые из них были в половину высоты колес каравана. Тот факт, что им удалось остаться на дороге, не разрушив мост, придал ей немного уверенности. И если дорожное полотно было достаточно широким, чтобы вместить два ряда транспортных средств, составлявших караван, то было совершенно абсурдно думать о том, что собор проделает тот же путь.
   Именно тогда она заметила что-то внизу, на дне расщелины. Это было огромное пятно щебня, несколько километров в поперечнике. Оно было темным и имело форму звезды, и, насколько она могла судить, эпицентр пятна находился почти прямо под мостом. Ближе к центру звезды виднелись смутные очертания разрушенных строений. Рашмика увидела то, что, по ее мнению, могло быть накренившейся самой верхней частью шпиля. Она разглядела смутные намеки на разбитые механизмы, покрытые пылью и обломками.
   Значит, кто-то пытался пересечь мост с собором.
   Она двигалась между машинами, сосредоточив внимание прямо перед собой, пока совершала свой личный переход. Наблюдатели все еще стояли на своих стойках, наклоненных к увеличивающейся сфере Халдоры. Их зеркальные лицевые панели напомнили ей о десятках аккуратно упакованных титановых яиц.
   Затем она увидела еще одну фигуру в скафандре, которая ждала у следующего транспортного средства, облокотившись на перила с одной стороны крыши. О ее присутствии стало известно примерно в то же время, когда она это заметила, потому что фигура повернулась к ней и поманила ее за собой.
   Она прошла мимо наблюдателей, затем пересекла еще одно колеблющееся соединение. Караван угрожающе вильнул, преодолевая шикану между двумя камнепадами, затем подпрыгнул и с хрустом преодолел ряд препятствий поменьше.
   На другой фигуре был вакуумный скафандр непримечательного дизайна. Она понятия не имела, был ли он таким же, как у наблюдателей, поскольку никогда не видела, что скрывалось под их одеянием. Зеркальный серебристый визор ничего не выдавал.
   - Пьетр? - спросила она по общему каналу.
   Ответа не последовало, но фигура продолжала настаивать с еще большим рвением.
   Что, если это какая-то ловушка? Квестор знал о ее разговоре с молодым человеком. Вполне вероятно, что он также знал о ее более раннем свидании на крыше. Рашмика почти не сомневалась, что в ходе своих расследований наживет себе врагов, но не думала, что уже завела их, если не считать квестора. Но поскольку теперь он устроил ее на работу в бригаду расчистки, она решила, что он кровно заинтересован в том, чтобы ее благополучно доставили на Постоянный путь.
   Рашмика приблизилась к фигуре, все время взвешивая возможные варианты. Скафандр фигуры представлял собой прочный панцирь и точно соответствовал анатомическому строению владельца. Шлем и конечности были оливково-зеленого цвета, а сочленения-гармошки отливали серебром. В отличие от скафандров, которые она видела у паломников, на нем не было никаких украшений или религиозной атрибутики.
   Лицевая панель повернулась к ней. Она увидела, как блики отражаются от лица за стеклом, а под четко очерченными скулами залегли тени.
   Пьетр вытянул руку, а другой рукой отогнул клапан на запястье вытянутой руки. Он размотал тонкое оптическое волокно и протянул другой конец Рашмике.
   Конечно. Защищенная связь. Она взяла оптоволокно и подключила его к соответствующему разъему на своем скафандре. Такие оптоволокна были разработаны для обеспечения связи между скафандрами на случай сбоя радио или общей сети. Они также идеально подходили для обеспечения конфиденциальности.
   - Рад, что у вас получилось, - сказал Пьетр.
   - Хотела бы я понять причину всей этой истории с плащом и кинжалом.
   - Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. На самом деле мне вообще не следовало говорить с вами об исчезновениях, по крайней мере, не в караване. Как вы думаете, нас кто-нибудь подслушал?
   - Когда вы ушли, подошел квестор и тихо поговорил со мной.
   - Меня это нисколько не удивляет, - сказал Пьетр. - На самом деле он не религиозный человек, но знает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Церкви платят ему зарплату, поэтому он не хочет, чтобы кто-то раскачивал лодку неортодоксальными слухами.
   - Вряд ли вы призывали к уничтожению церквей, - ответила Рашмика. - Насколько я помню, все, что мы обсуждали, - это исчезновения.
   - Ну, по мнению некоторых людей, это достаточно опасно. Кстати, о видах, я имею в виду, разве это не что-то другое? - Пьетр развернулся на каблуках, иллюстрируя свою мысль широким взмахом свободной руки.
   Рашмика улыбнулась его энтузиазму. - Не уверена. На самом деле я не очень люблю высоту.
   - О, да ладно вам. Забудьте всю эту чепуху об исчезновениях, забудьте о своем расследовании - чем бы оно ни было - хотя бы на время. Полюбуйтесь видом. Миллионы людей никогда, никогда не увидят того, что видите вы сейчас.
   - Такое ощущение, что мы вторглись на чужую территорию, - сказала Рашмика, - как будто скаттлеры построили этот мост, чтобы им восхищались, но никогда не использовали.
   - Я мало что о них знаю. Я бы сказал, что мы понятия не имеем, о чем они думали, если вообще строили эту штуку. Но мост ведь здесь, не так ли? Кажется, ужасно стыдно не воспользоваться им, даже если это случается лишь изредка.
   Рашмика посмотрела на пятно в форме звезды. - Правда ли то, что сказал мне квестор? Кто-то когда-то пытался провести собор на этом месте?
   - Так говорят. Не то чтобы вы нашли какие-либо свидетельства этого в экуменических источниках.
   Она крепче ухватилась за перила, все еще очарованная тем, что земля так далеко внизу. - Но все же это произошло?
   - Это была отколовшаяся секта, - сказал Питер. - Это была отдельная церковь с небольшим собором. Они называли себя нумерологами. Они не были связаны ни с одной из экуменических организаций, и у них были очень ограниченные торговые соглашения с другими церквями. Их система верований была... странной. Дело было не только в том, что они находились в доктринальном конфликте с какой-либо из других церквей. Начнем с того, что они были политеистами. Большинство церквей строго монотеистичны и тесно связаны со старыми авраамическими религиями. Я называю их церквями адского пламени и серы. Один Бог, одни небеса, один ад. Но те, кто заварил эту кашу там, внизу,.. они были гораздо более странными людьми. Они были не единственными политеистами, но все их мировоззрение - вся их космология - было настолько безнадежно неортодоксальным, что не было никакой возможности для межэкуменического диалога. Нумерологи были преданными математиками. Они рассматривали изучение чисел как высшее из возможных призваний, единственный верный способ приблизиться к сверхъестественному. Они верили, что для каждого класса чисел существует один Бог: Бог целых чисел, Бог действительных чисел, Бог нуля. У них были второстепенные боги: меньший бог иррациональных чисел, меньший бог простых чисел Диофанта. Другие церкви не могли смириться с такой странностью. Поэтому нумерологов вытеснили, и со временем они стали замкнутыми и параноидальными.
   - При данных обстоятельствах это неудивительно.
   - Но есть кое-что еще. Они были заинтересованы в статистической интерпретации исчезновений, используя некоторые довольно сложные методы теории вероятности. Это было непросто. В то время исчезновений наблюдалось не так много, поэтому данных было меньше, но их методы, по их словам, были достаточно надежными, чтобы справиться с ними. И то, что они придумали, было разрушительным.
   - Продолжайте, - сказала Рашмика. Наконец-то она поняла, почему Пьетр хотел, чтобы она поднялась на крышу в середине перехода.
   - Они были первыми, кто заявил, что частота исчезновений увеличивается, но это было трудно доказать статистически. Уже были отдельные свидетельства того, что они происходили близко расположенными скоплениями, но теперь, по крайней мере, так утверждали нумерологи, промежутки между скоплениями сокращались. Они также утверждали, что сами исчезновения становились все более продолжительными, хотя и признавали, что доказательства этого были гораздо менее "значительными" в статистическом смысле.
   - Но они были правы, не так ли?
   Пьетр кивнул, и отражение пейзажа в его шлеме наклонилось. - По крайней мере, в первой части. Теперь даже грубые статистические методы покажут тот же результат. Исчезновения определенно участились.
   - А вторая часть?
   - Не доказано. Но и все новые данные этого не опровергли.
   Рашмика снова рискнула взглянуть на пятно. - Но что с ними случилось? Почему они оказались там, внизу?
   - Никто на самом деле не знает. Как я уже сказал, церкви даже не признают, что когда-либо имела место попытка переправы. Копните немного глубже, и вы найдете неохотное подтверждение того, что нумерологи когда-то существовали - например, документы, касающиеся редких торговых сделок, - но вы не найдете ничего о том, что они когда-либо пересекали пропасть Отпущения грехов.
   Да, они пытались это сделать. Я думаю, никто никогда не узнает, почему. Возможно, это была последняя отчаянная попытка лишить престижа церкви, которые их оттеснили. Возможно, они придумали короткий путь, который позволил бы им обогнать основную процессию, не теряя Халдору из виду. На самом деле это не имеет значения. У них была причина, они пытались пересечь ущелье, но потерпели неудачу. Почему они потерпели неудачу, это уже другой вопрос.
   - Мост не поддался, - сказала Рашмика.
   - Нет, не похоже, чтобы это произошло. Их собор был небольшим по меркам основных церквей. Судя по положению места падения, мы можем сказать, что они проделали приличный путь по мосту, прежде чем соскользнуть с него, так что вопрос не в том, прогнулся ли мост. Я предполагаю, что это всегда был сложный процесс балансирования, так как собор простирался по обе стороны дороги, и на полпути они потеряли управление и перевернулись. Кто знает?
   - Но вы считаете, что есть и другая возможность.
   - Они не пользовались популярностью из-за всей этой статистической информации об исчезновениях. Помните, я говорил о том, что другие церкви не хотят знать об участившихся случаях?
   - Они не хотят, чтобы мир менялся.
   - Да, не хотят. У них и так все хорошо устроено. Продолжайте кружить вокруг Хелы, продолжайте следить за Халдорой, зарабатывайте на жизнь экспортом реликвий скаттлеров в другие населенные пункты космоса. В высших церковных эшелонах все и так прекрасно, большое вам спасибо. Они не хотят, чтобы слухи об апокалипсисе испортили им настроение.
   - Итак, вы думаете, что кто-то разрушил собор нумерологов.
   - Как я уже сказал, не пытайтесь ничего доказать. Конечно, это мог быть несчастный случай. Никто никогда не говорил, что переход собора через пропасть Отпущения грехов был мудрым решением.
   - Несмотря на все это, Пьетр, вы все еще верите? - Она увидела, как его кулак крепче сжал поручень.
   - Я верю, что исчезновения - это послание во времена кризиса. Это не просто молчаливое свидетельство Божественной силы, как утверждают церкви, - чудо ради чуда, - но нечто гораздо более значительное. Я верю, что они являются своего рода часами, которые ведут обратный отсчет, и что час "ноль" гораздо ближе, чем хочет заверить нас кто-либо из представителей власти. Нумерологи знали об этом. Верю ли я, что церквям можно доверять? В целом, за одним или двумя исключениями, нет. Я доверяю им настолько, насколько могу писать в вакууме. Но я все еще верю в них. Это не изменилось.
   Ей показалось, что он говорит правду, но, поскольку она не видела его лица, ее предположение было таким же верным, как и у любого другого человека.
   - Есть что-то еще, не так ли? Вы сказали, что церкви, возможно, не смогли бы скрыть все свидетельства изменяющихся исчезновений.
   - Они не могут. Но здесь какая-то аномалия. - Пьетр отпустил перила ровно настолько, чтобы что-то передать Рашмике. Это был маленький металлический цилиндр с завинчивающейся крышкой. - Вы должны это увидеть, - сказал он. - Думаю, вам это будет интересно. Внутри находится лист бумаги с какими-то пометками. Они не снабжены комментариями, поскольку это сделало бы их более опасными, если бы кто-нибудь из представителей власти узнал о них.
   - Вам придется рассказать мне чуть больше.
   - В Скул-Клиффе, откуда я родом, жил человек по имени Сол Темпье. Я его знал. Он был старым отшельником, который жил в заброшенной шахте на окраине города. Зарабатывал на жизнь ремонтом землеройных машин. Он не был сумасшедшим, жестоким или даже особенно необщительным; просто не очень ладил с другими жителями деревни и большую часть времени держался от них подальше. У него была навязчивая, методичная натура, из-за которой другие люди чувствовали себя немного неуютно. Его не интересовали ни жены, ни любовницы, ни друзья.
   - И вы не считаете, что он был особенно необщителен?
   - Ну, на самом деле он не был грубым или негостеприимным. Он поддерживал чистоту и, насколько мне известно, не имел никаких по-настоящему неприятных привычек. Если к нему приходили гости, всегда готовил чай в большом старом самоваре. У него была древняя нейронная лютня, на которой он время от времени играл. Он всегда хотел знать, что вы думаете о его игре. - Она заметила, как он улыбнулся сквозь защитное стекло. - На самом деле, это было довольно ужасно, но у меня так и не хватило духу сказать ему.
   - Как вы с ним познакомились?
   - В мои обязанности входило поддержание нашего парка землеройной техники в надлежащем состоянии. Большую часть работ по ремонту мы выполняли сами, но когда возникала задержка или что-то, что мы просто не могли наладить должным образом, один из нас доставлял это в грот Темпье. Думаю, я навещал его два или три раза в год. Я никогда не возражал против этого, правда. На самом деле мне очень нравился этот старый болван, он плохо играл на лютне и все такое. В любом случае, Темпье старел. Во время одной из наших последних встреч - это было одиннадцать или двенадцать лет назад - он сказал, что хочет мне кое-что показать. Я был удивлен, что он так сильно мне доверяет.
   - Не знаю, - ответила Рашмика. - Мне кажется, что вы человек, которому легко доверять, Пьетр.
   - Это что, комплимент?
   - Я не уверена.
   - Что ж, в таком случае, будем считать, что это так. На чем я остановился?
   - Темпье сказал, что хочет вам кое-что показать.
   - На самом деле это тот самый листок бумаги, который я вам только что дал, или, скорее, он является точной копией оригинала. Оказалось, что большую часть своей жизни Темпье вел учет исчезновений. Он проделал большую подготовительную работу - сравнивал и противопоставлял публичные архивы основных церквей, даже посещал Путь, чтобы ознакомиться с теми архивами, которые обычно были недоступны. Как я уже говорил, он был очень прилежным и одержимым человеком, и когда я увидел его записи, то понял, что это, несомненно, лучший личный отчет об исчезновениях, который я когда-либо видел. Честно говоря, сомневаюсь, что где-либо на Хеле есть лучшая любительская подборка. Рядом с каждым исчезновением был огромный набор сопутствующих материалов - заметки о свидетелях, о качестве этих свидетелей и любые другие подтверждающие данные. Если бы накануне произошло извержение вулкана, он бы заметил и это. Что-нибудь необычное, каким бы незначительным это ни казалось.
   - Я так понимаю, он что-то нашел. Это было то же самое, что обнаружили нумерологи?
   - Нет, - сказал Пьетр. - Дело было не только в этом. Темпье был хорошо осведомлен о том, что утверждали нумерологи. Его собственные данные ни в малейшей степени не противоречили их данным. На самом деле, он считал довольно очевидным, что случаи исчезновения становятся все более частыми.
   - Так что же он обнаружил?
   - Он обнаружил, что публичные и официальные записи не совсем совпадают.
   Рашмика почувствовала волну разочарования. Она ожидала большего. - Подумаешь, - сказала она. - Меня не удивляет, что наблюдатели иногда могут заметить исчезновение, когда все остальные этого не замечают, особенно если это произошло во время какого-то другого отвлекающего маневра...
   - Вы не так поняли, - резко сказал Пьетр. Впервые она услышала раздражение в его голосе. - Это был не тот случай, когда церкви заявляли об исчезновении, которое все остальные пропустили. Все было наоборот. Восемью годами ранее - то есть двадцать с лишним лет назад - произошло исчезновение, о котором не сообщалось в официальных церковных отчетах. Вы понимаете, о чем я говорю? Произошло исчезновение, и это было замечено общественными наблюдателями, такими как Темпье, но, по словам церквей, ничего подобного не происходило.
   - Но это не имеет никакого смысла. Зачем церквям скрывать информацию об исчезновении?
   - Темпье задавался тем же вопросом.
   Так что, возможно, ее вылазка на крышу все-таки была не совсем напрасной. - Было ли в этом исчезновении что-нибудь, что могло бы объяснить, почему оно не было внесено в официальные отчеты? Что-то, что означало бы, что оно не совсем соответствовало обычным критериям?
   - Например, что?
   Она пожала плечами. - Я не знаю. Например, оно было очень коротким?
   - Интересно отметить, что, если записи Темпье верны, это было одно из самых длительных исчезновений, когда-либо зарегистрированных. Целых одна и одна пятая секунды.
   - В таком случае, я не понимаю. Что Темпье может сказать по этому поводу?
   - Хороший вопрос, - сказал Пьетр, - но вряд ли на него можно будет ответить в ближайшее время. Боюсь, Сол Темпье мертв. Он умер семь лет назад.
   - Мне жаль. У меня сложилось впечатление, что он вам нравился. Но вы же сами сказали: он старел.
   - Да, но это не имело никакого отношения к его смерти. Его нашли убитым электрическим током, когда он ремонтировал одну из своих машин.
   - Хорошо. - Она надеялась, что это прозвучало не слишком бессердечно. - Значит, он стал беспечным.
   - Сол Темпье не был таким, - сказал Пьетр. - В его теле не было ни капли небрежности. В этом-то они и ошиблись.
   Рашмика нахмурилась. - Они?
   - Кто бы его ни убил, - ответил он.
  

* * *

  
   Некоторое время они стояли молча. Караван преодолел высшую точку моста, затем начался долгий, пологий спуск на другую сторону разлома. Дальние утесы становились все выше, складки и швы изуродованной геологии становились все более очевидными. Слева, на юго-западном склоне разлома, Рашмика разглядела еще один извилистый выступ. Казалось, он был нанесен карандашом на стену в качестве пробного рисунка, как бы предвосхищая дальнейшую работу. И все же это был выступ. Очень скоро они будут на нем, переправа завершена. Мост устоял бы, и все было бы хорошо в этом мире - или, по крайней мере, так же хорошо, как тогда, когда они отправлялись в путь.
   - В конце концов, вы приехали сюда из-за этого? - спросила она Пьетра. - Чтобы выяснить, почему они убили того старика?
   - Это звучит как еще одно из ваших светских расследований, - ответил он.
   - Тогда что же это, если не это?
   - Я хотел бы знать, почему они убили Сола, но более того, хотел бы знать, почему они чувствуют необходимость лгать о слове Божьем.
   Она уже спрашивала его о его вере, но все еще чувствовала необходимость проверить пределы его честности. Она подумала, что в его вере должна была быть трещина: неуверенность в его вере. - Так вот что, по-вашему, означают исчезновения?
   - Настолько твердо, насколько я во что-либо верю.
   - В таком случае... если истинная картина исчезновений отличается от официальной версии, то вы считаете, что истинное послание замалчивается, и слово Божье не доносится до людей в его неповрежденной форме.
   - Вот именно. - Он казался очень довольным ею, благодарным за то, что теперь была преодолена огромная пропасть в понимании. У нее возникло ощущение, что впервые за долгие годы с него сняли бремя. - И моей ошибкой было думать, что я смогу заглушить эти сомнения, погрузившись в бессмысленное наблюдение. Но это не сработало. Я увидел вас, стоящую там со всей твоей яростной независимостью, и понял, что должен сделать это сам.
   - Это... примерно то же самое, что и у меня.
   - Расскажите мне о своем расследовании, Рашмика.
   Она так и сделала. Она рассказала ему о Харбине и о том, что, по ее мнению, его забрала одна из церквей. Более чем вероятно, сказала она, что он подвергся насильственной идеологической обработке. Это было не то, о чем она действительно хотела думать, но рациональная часть ее души не могла игнорировать такую возможность. Она рассказала ему, что некоторое время назад остальные члены ее семьи согласились с верой Харбина, но она никогда не могла позволить ему ускользнуть так легко. - Я должна была это сделать, - сказала она. - Я должна была совершить это паломничество.
   - Я думал, вы не паломница.
   - Сорвалось с языка, - сказала она. Но не была уверена, действительно ли это имела в виду.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Верхние палубы "Ностальгии по бесконечности" были забиты эвакуированными. Антуанетта не хотела думать о них как о стаде крупного рогатого скота, но как только она столкнулась с основной массой тел и обнаружила, что ее собственное продвижение заблокировано, ее охватило отчаяние. Они были людьми, постоянно напоминала она себе, обычными людьми, оказавшимися, как и она, в водовороте событий, которые они едва понимали. При других обстоятельствах она легко могла бы стать одной из них, такой же испуганной и ошеломленной, как и они. Ее отец всегда подчеркивал, как легко оказаться не по ту сторону баррикад. Дело не обязательно в том, у кого самый острый ум или самая твердая решимость. Дело не всегда в храбрости или какой-то сияющей внутренней доброте. С таким же успехом это могло касаться положения вашей фамилии в алфавите, химического состава вашей крови или того, посчастливилось ли вам быть дочерью человека, у которого был собственный корабль.
   Она заставила себя не проталкиваться сквозь толпу людей, ожидающих прохождения обработки, делая все возможное, чтобы вежливо продвигаться вперед, глядя в глаза и принося извинения, улыбаясь и терпимо относясь к тем, кто не сразу уступал ей дорогу. Но сборище - она не могла не думать о них именно так, несмотря на все свои лучшие намерения, - было настолько большим, настолько коллективно глупым, что ее терпения хватило только на две палубы. Затем что-то внутри нее оборвалось, и она стала пробиваться вперед изо всех сил, стиснув зубы, не обращая внимания на оскорбления и плевки, которые летели ей вслед.
   В конце концов, она пробралась сквозь них и спустилась на три блаженно пустынных уровня, используя межпалубные лестницы. Она двигалась почти в полной темноте, переходя от одного неустойчивого источника света к другому, проклиная себя за то, что не захватила с собой фонарь. Затем ее туфли на дюйм погрузились во что-то мокрое и липкое, и она была рада, что не видит этого.
   Наконец, она нашла работающий главный лифт и нажала на кнопку управления, чтобы вызвать его. Наклон корабля был тревожно заметен - это было частью проблемы, связанной с продолжающейся обработкой иммигрантов, - но пока основные функции корабля, по-видимому, не были затронуты. Она услышала, как лифт с грохотом приближается к ней, ударяясь об индукционные направляющие, и воспользовалась моментом, чтобы проверить уровень нейтрино на своем наручном датчике. Если предположить, что общепланетным мониторам все еще можно доверять, то до критического состояния корабля оставалось всего пять или шесть процентов. Как только этот порог будет достигнут, у корабля накопится достаточно энергии, чтобы оторваться от поверхности Арарата и выйти на орбиту.
   Всего пять или шесть процентов. Бывали случаи, когда поток нейтрино резко возрастал всего за несколько минут.
   - Не торопитесь, Джон, - сказала она. - Никто из нас особо не спешит.
   Лифт замедлял ход. Он подъехал с солидным лязгом механизмов. Двери открылись, в шахту хлынула жидкость, и Антуанетта ступила в ожидающую ее пустоту кабины. И снова, почему она забыла взять с собой фонарь? Она становилась все более небрежной, принимая за чистую монету то, что капитан пригласил ее в свои владения, как знакомую гостью. Заходи. Поднимай ноги. Как дела?
   Что, если на этот раз он был не в восторге от компании?
   Ни одна из систем голосового управления лифтом не работала должным образом. С привычной легкостью Антуанетта вскрыла настенную панель, открывая доступ к ручному управлению. Ее пальцы пробежались по кнопкам. Надписи были выполнены устаревшим шрифтом, но она уже достаточно хорошо с ними ознакомилась. Этот лифт доставит ее только на часть пути вниз, к обычным местам капитана. В какой-то момент ей придется пересесть на другой, что означает переход по кораблю длиной не менее нескольких сотен метров, при условии, что со времени ее последнего визита на этом пути не возникло препятствий. Может быть, лучше сначала подняться наверх, а потом спуститься по другой дорожке? На мгновение перед Антуанеттой открылись новые возможности, и она остро осознала, что на этот раз буквально минута здесь или там может все изменить.
   Но тут лифт пришел в движение. Она ничего с ним не сделала.
   - Привет, Джон, - сказала она.
  

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   Шаттл завис над Первым лагерем.
   Солнце почти село. В последнем, скупом свете уходящего дня Васко и его спутники наблюдали, как покрытый зеленью шпиль скрывается за мысом. В последние минуты дневного света возвышающийся объект отбрасывал свою собственную косую тень, которая перемещалась не только с заходом солнца, но и с изменением положения и наклона корабля. Движение было слишком медленным, чтобы его можно было разглядеть. Это было похоже на наблюдение за часовой стрелкой часов: на самом деле сдвиг был заметен только тогда, когда вы отводили взгляд на минуту или две. Но корабль двигался, увлекаемый этим покровом биомассы, и теперь между кораблем и заливом была полоска суши. Это был небольшой выступ, всего лишь последняя сотня метров от мыса, и, конечно, его было недостаточно, чтобы полностью отразить ожидаемые приливные волны; но это должно было иметь какое-то значение, и по мере продвижения судна по своему курсу защитный эффект становился все более выраженным.
   - Она поднялась на борт? - спросила Хоури, ее глаза были широко раскрыты и рассеянны. Аура, казалось, снова спала, Хоури снова говорила сама за себя.
   - Да, - сказал Васко.
   - Надеюсь, она сможет вразумить его.
   - Что там произошло... - сказал Васко. Он посмотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет, но ничего не последовало. - Когда Аура заговорила с нами...?
   - Да?
   - Это действительно была она, да?
   Хоури посмотрела на него, слегка прищурив один глаз. - Тебя это беспокоит? Моя дочь беспокоит тебя?
   - Я просто хочу знать. Она сейчас спит, не так ли?
   - Она не в моей голове, нет.
   - Но она "была"?
   - К чему ты клонишь, Малинин?
   - Хочу знать, как это работает, - сказал он. - Думаю, она может быть нам полезна. Она уже помогала нам, но это только начало, не так ли?
   - Я уже говорила тебе, - сказал Хоури, - что Аура знает толк в таких вещах. Мы просто должны слушать.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика сидела одна в своей каюте в ночь после того, как караван пересек мост. Дрожащими руками она открыла маленькую металлическую трубку, которую дал ей Пьетр, опасаясь - вопреки себе - какого-нибудь обмана или хитрости. Но в контейнере не было ничего, кроме свернутой в трубочку тонкой желтой бумаги. Сверток табачного цвета скользнул к ней в руки. Она осторожно расправила его, а затем внимательно рассмотрела едва заметные серые полосы на одной стороне бумаги.
   Для неопытного глаза они ровным счетом ничего не значили. Сначала они ей о чем-то напомнили, и ей пришлось немного подумать, прежде чем до нее дошло. Разнесенные вертикальные черточки - сгруппированные и слипшиеся, но скользящие все ближе и ближе друг к другу по мере того, как ее взгляд перемещался слева направо, - напомнили ей диаграмму линий химического поглощения в спектре звезды, которые все больше и больше сгущаются в размытый континуум состояний. Но эти линии представляли собой отдельные исчезновения, а размытый континуум лежал в будущем. Но что именно это означало? Станут ли исчезновения нормой, когда Халдора будет то появляться, то пропадать из реальности, как неисправный светильник? Или планета просто исчезнет, прекратив свое существование навсегда?
   Она снова изучила бумагу. Там была вторая последовательность меток, одна над другой. Они полностью совпадали, за исключением одного места, где нижняя последовательность имела дополнительную вертикальную отметку, в то время как над ней ее не было.
   Двадцать с лишним лет назад, сказал Пьетр.
   Двадцать с лишним лет назад Халдора исчезла с лица земли на одну целую и одну пятую секунды. Долгое космическое мерцание. Это был не просто момент божественного невнимания, а полноценный божественный сон.
   И во время этого отсутствия произошло нечто, что не понравилось церквям. Нечто, что могло даже стоить жизни безобидному старику.
   Она снова посмотрела на листок, и Рашмике впервые пришло в голову задуматься, зачем Пьетр дал его ей и что она должна была с ним делать.
  
   Арарат, 2675 г.
  
   Лифт спускался уже несколько минут, когда Антуанетта почувствовала, как он накренился, сойдя со своего обычного пути. Сначала она вскрикнула, подумав, что лифт вот-вот рухнет, но поездка продолжалась ровно десять секунд, прежде чем она почувствовала еще одну серию толчков и поворотов, когда кабина снова сменила маршрут. Она не могла понять, где находится, знала только, что находится глубоко внутри корабля. Возможно, она была даже ниже ватерлинии, на последних нескольких сотнях метров погруженного корпуса. Любые карты, которые она могла бы взять с собой - конечно, не то чтобы они были у нее, - к настоящему времени были бы совершенно бесполезны. Дело было не только в том, что на эти сырые уровни было трудно попасть с верхних палуб, но и в том, что они были подвержены резким и запутанным изменениям местной архитектуры. Долгое время считалось, что линии лифта остаются неизменными, когда все остальное меняется, но Антуанетта знала, что это не так и что было бы бесполезно пытаться ориентироваться по, казалось бы, знакомым вехам. Если бы у нее был инерционный компас и гравиметр, она, возможно, смогла бы точно определить свое местоположение с точностью до нескольких десятков метров в трехмерном пространстве... но у нее их не было, и поэтому ей ничего не оставалось, как довериться капитану.
   Лифт прибыл к месту назначения. Дверца открылась, и последние капли жидкости вылились наружу. Она вытерла туфли насухо, чувствуя, как мокрые штанины брюк неприятно натирают кожу на икрах. Она действительно была одета неподходяще для встречи с капитаном. Что бы он подумал?
   Она выглянула наружу и с трудом подавила невольный вздох удивления и восторга. Несмотря на то, что она знала, что каждое мгновение дорого, было невозможно не восхититься открывшимся перед ней видом. Находясь в глубине корабля, она ожидала увидеть еще одно типично мрачное, сырое помещение. Она предполагала, что капитан проявится с помощью манипуляций с местным мусором или на одной из искажающих поверхностей стен. Или чего-то другого, но качественно похожего.
   Но капитан привел ее совсем в другое место. Это был огромный зал, место, которое, на первый взгляд, казалось, вообще не имело границ. Над ней было бескрайнее небо, окрашенное в насыщенный геральдический синий цвет. Во всех направлениях она видела только ступенчатые ряды деревьев, уходящие в сине-зеленую бесконечность. Дул приятный ароматный ветерок, а с высоких ветвей ближайших деревьев доносился гомон животных. Перед ней была чудесная маленькая поляна, куда вела извилистая деревянная лестница в деревенском стиле. С одной стороны был бассейн, из которого лился шипящий водопад. Вода в бассейне, за исключением тех мест, где она превращалась в кремовую белизну под водопадом, была изысканно черной, как космос. Вместо того, чтобы наводить на мысль о загрязненности, чернота воды придавала ей удивительно прохладный и манящий вид. Чуть поодаль от кромки воды, на идеально ухоженной лужайке, стоял деревянный стол. По обе стороны стола, образуя скамейки, лежали длинные бревна.
   Выходя из лифта, она невольно сделала шаг вперед. Дверь за ней закрылась. Антуанетта не видела иного выхода, кроме как спуститься по ступеням на лужайку, где трава переливалась всеми оттенками зеленого и желтого, которые она когда-либо могла себе представить.
   Она слышала об этом месте. О нем как-то рассказывал Клавейн, вспомнила она. Поляна в "Ностальгии по бесконечности". Когда-то ее местоположение было хорошо нанесено на карту, но после того, как огромный корабль был опустошен в течение нескольких дней после его приземления на Арарат, никто так и не смог найти эту поляну снова. Группы людей прочесали те части корабля, где она должна была находиться, но ничего не нашли.
   Поляна была огромной. Удивительно, что вы могли потерять такое большое место, но "Ностальгия по бесконечности" была безгранична. И если сам корабль не хотел, чтобы что-то было найдено... что ж, у капитана, безусловно, были средства спрятать все, что он хотел. Коридоры доступа и лифтовые линии могли быть перенаправлены. Все это место - вся камера, поляна и прочее - могло быть перемещено по кораблю, подобно тому, как, по слухам, старые пули "совершали медленные, извилистые путешествия сквозь людей спустя годы после того, как в них стреляли".
   Антуанетта не думала, что когда-нибудь узнает, где именно это находится. Капитан привез ее сюда на своих строгих условиях, и, возможно, ей больше никогда не позволят увидеть это место.
   - Антуанетта. - Голос был похож на шипение, на модуляцию шума водопада.
   - Да?
   - Ты опять что-то забыла, не так ли?
   Он имел в виду фонарь? Нет, конечно, нет. Она улыбнулась. Вопреки всему, она оказалась не такой забывчивой, как опасалась.
   Она надела защитные очки. Сквозь них она увидела ту же поляну. Цвета, пожалуй, стали еще ярче. В воздухе парили птицы, рисуя красные и желтые пятна на голубом фоне неба. Птицы! Было здорово снова увидеть птиц, хотя она и знала, что они созданы очками.
   Антуанетта огляделась и с удивлением поняла, что она не одна в компании с капитаном. За столом, на бревнах, разложенных по обе стороны от него, сидели люди.
   Странные люди. Действительно странные люди.
   - Подойди, - сказал один из них, приглашая ее занять единственное свободное место. Мужчина, который подзывал ее, был Джон Брэнниган, в этом она сразу же убедилась. Но он снова проявился в несколько иной форме.
   Она вспомнила первые два явления. Оба, по ее мнению, напоминали о Марсе. В первом случае на нем был такой старый скафандр, что она почти ожидала, что в нем будет отверстие, через которое можно засыпать уголь. Во второй раз скафандр был чуть более современным: не самым современным, как ни крути, но, по крайней мере, на поколение старше первого. Джон Брэнниган и тогда выглядел старше - на добрый десяток-другой лет, по ее мнению. И теперь она смотрела на его еще более старую копию, одетую в скафандр, который снова стал современнее еще на полвека или около того.
   На самом деле это был совсем не скафандр, скорее нечто вроде кокона из чего-то, напоминающего серебристо-серую слюну насекомого, которой оно было аккуратно обмотано. Сквозь прозрачный материал скафандра она разглядела смутную, плотно упакованную совокупность органических механизмов: выпуклости в форме почек и фиолетовые, похожие на легкие массы; что-то пульсировало. Она увидела зловонно-зеленые жидкости, снующие по километрам зигзагообразных кишечных трубок. Под всем этим капитан был обнажен, и мерзкая механика катетеров и систем удаления отходов была выставлена на всеобщее обозрение. Капитан, казалось, ничего не замечал. Она смотрела на человека из очень далекого века, который - в целом - казался более далеким и странным, чем более ранние периоды, которые она видела в первых двух видениях.
   Скафандр оставлял его голову непокрытой. Сейчас он выглядел старше. Его кожа, казалось, присохла к черепу с помощью какого-то вакуумного формования, так что обтянула каждую щель. Она могла с хирургической точностью нанести на карту вены под его кожей. Он выглядел хрупким, как что-то, что она могла бы раздавить в своих руках.
   Она села, заняв предложенное ей место. На всех остальных людях за столом были надеты одинаковые скафандры, лишь с незначительными изменениями в деталях. Но не все они были похожи друг на друга. У некоторых из них отсутствовали целые части тела. В их телах были полости, в которые проникли скафандры, напичкав их такими же сложными органическими механизмами и ярко-зелеными трубками, какие она могла видеть внутри скафандра капитана. У одной женщины не хватало руки. На ее месте, под защитным слоем скафандра, была стеклянная форма конечности, заполненная пробной структурой из костей, мяса и нервных волокон. У другого, на этот раз мужчины, было стеклянное лицо, к внутренней поверхности которого была прижата живая ткань. Другая, на первый взгляд, выглядела более или менее нормально, за исключением того, что у тела было две головы: женская, появляющаяся более или менее в нужном месте, и вторая - молодого человека, прикрепленная над ее правым плечом.
   - Не обращайте на них внимания, - сказал капитан.
   Антуанетта поняла, что, должно быть, слишком пристально смотрела на нее. - Я не...
   Джон Брэнниган улыбнулся. - Они солдаты. Подразделения передового базирования Коалиции за чистоту нервной системы.
   Если это когда-либо и значило что-то для Антуанетты, то это была история, которую она давным-давно забыла. - А вы? - спросила она.
   - Какое-то время я был одним из них. Пока это удовлетворяло мои насущные потребности. Мы были на Марсе, сражались с конджойнерами, но не могу сказать, что мое сердце полностью отдавалось этому.
   Антуанетта наклонилась вперед. По крайней мере, стол был абсолютно настоящим. - Джон, нам действительно нужно кое о чем поговорить.
   - О, не будь такой занудой. Я только что начал болтать со своими приятелями-солдатами.
   - Все эти люди мертвы, Джон. Они умерли - по самым скромным подсчетам? - триста или четыреста лет назад. Так что хватит предаваться ностальгии, ладно? Вам нужно, черт возьми, хорошенько сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
   Он подмигнул ей и кивнул в сторону одной из сидящих за столом людей. - Видишь Коленкову? Ту, у которой две головы?
   - Ее трудно не заметить, - вздохнула Антуанетта.
   - Тот, что у нее на плече, - ее брат. Они вместе записались на службу. Он получил попадание, его пристрелил паук-уборщик. С немедленным обезглавливанием. На Деймосе для него готовят новое тело. Пока что его голову могут прикрепить к аппарату, но всегда лучше, если она будет с нормальным телом.
   - Готова поспорить. Капитан...
   - Итак, Коленкова носит голову своего брата, пока не будет готово новое тело. Они могут даже пойти в бой в таком виде. Я видел, как это происходило. Пауков мало что пугает до чертиков, но я думаю, что двухголовые солдаты могут сделать свое дело.
   - Капитан. Джон. Послушайте меня. Вам нужно сосредоточиться на настоящем. У нас тут, на Арарате, возникла ситуация, хорошо? Я знаю, вам она известна - мы уже говорили об этом.
   - О, все это, - сказал он. Он был похож на ребенка, которому напомнили о домашнем задании в первый день каникул.
   Антуанетта ударила по столу так сильно, что у нее на кулаке остались синяки. - Я знаю, вы не хотите этим заниматься, Джон, но мы все равно должны поговорить об этом. Вы не можете уйти просто так, когда вам захочется. Вы можете спасти несколько тысяч человек, но в процессе погибнут многие, многие другие.
   Компания изменилась. Она по-прежнему сидела за столом в окружении солдат - и даже узнала некоторых из них в лицо, - но теперь все они выглядели так, словно пережили еще несколько лет войны. К тому же ужасной войны. У капитана вместо здоровой руки был неуклюжий протез. Скафандры больше не были сделаны из слюны насекомых, а представляли собой скользящие пластины, смазанные маслом. Они были сверхотражающими, как капли замерзшей ртути.
   - Гребаные демархисты, - сказал капитан. - Давайте оставим все это навороченное биотехнологическое дерьмо до того момента, когда оно нам действительно понадобится. Мы действительно надавали паукам по морде. Потом нам отозвали лицензии, заявив, что мы нарушаем условия добросовестного использования. Все эти аккуратные, извивающиеся штучки просто растаяли за ночь. Биоскафандры исчезли. Посмотрите теперь, с чем нам приходится работать.
   - Я уверена, у вас все получится, - сказала Антуанетта. - Капитан, послушайте меня. Жонглеры образами уводят корабль в безопасное место. Вы должны дать им время.
   - У них было время, - сказал он. Это был отрадный момент осознания, связи с настоящим.
   - Этого недостаточно, - сказала она.
   Стальной кулак его новой руки сжался. - Ты не понимаешь. Мы должны покинуть Арарат. Над нами открываются окна.
   У нее защипало в затылке. - Окна, Джон?
   - Я чувствую их. Я многое чувствую. Черт возьми, я же корабль.
   Внезапно они остались совсем одни. Только капитан и Антуанетта. В ярком блеске его светоотражающей брони она увидела птицу, пересекающую небо.
   - Вы - корабль. Хорошо. Так что перестаньте ныть и начните вести себя как подобает, начиная с чувства ответственности перед своей командой. В том числе и мной. Что это за окна?
   Он немного подождал, прежде чем ответить. Она только что добилась своего или заставила его еще глубже погрузиться в лабиринты регрессии?
   - Возможности для ухода, - сказал он в конце концов. - Чистые каналы. Они то открываются, то закрываются.
   - Вы могли ошибиться. Было бы очень, очень плохо, если бы вы ошиблись.
   - Я так не думаю.
   - Мы ждали, надеялись на знак, - сказала Антуанетта. - Какое-то сообщение от Ремонтуа. Но ответа не последовало.
   - Может быть, он не может передать сообщение. Может быть, он пытался, и это лучшее, что вы можете получить.
   - Дайте нам еще несколько часов, - попросила она. - Это все, о чем мы просим. Достаточно времени, чтобы отвести корабль на безопасное расстояние. Пожалуйста, Джон.
   - Расскажи мне о девочке. Расскажи мне об Ауре.
   Антуанетта нахмурилась. Она помнила, что упоминала об этой девочке, но не думала, что когда-либо называла капитану ее имя. - С Аурой все в порядке, - осторожно ответила она. - А что?
   - Что она может сказать по этому поводу?
   - Она считает, что мы должны доверять жонглерам образами, - сказала Антуанетта.
   - И что еще?
   - Она продолжает говорить о месте, которое называется Хела. Что-то связанное с человеком по имени Куэйхи.
   - И это все?
   - Вот и все. Возможно, это вообще ничего не значит. Дело даже не в том, что Аура обращается к нам напрямую - все это передается через ее мать. Не думаю, что Скорпио воспринимает это всерьез. Честно говоря, я тоже не уверена. Они очень, очень хотят думать, что Аура - это что-то ценное, потому что она обошлась им очень дорого. Но что, если это не так? Что, если она просто ребенок? Что, если она знает немного, но далеко не так много, как всем хотелось бы?
   - А что думает Малинин?
   Это удивило ее. - Почему Малинин?
   - Они говорят о нем. Я слышу их. Я слышал об Ауре то же самое. Все эти тысячи людей внутри меня, все их шепотки, все их секреты. Им нужен новый лидер. Это может быть Малинин, это может быть Аура.
   - Не было даже официального объявления о существовании Ауры, - сказала Антуанетта.
   - Ты серьезно веришь, что это имеет какое-то значение? Они знают, все они. Ты не сможешь сохранить такой секрет, Антуанетта.
   - У них уже есть лидер, - сказала она.
   - Им нужен кто-то новый, яркий и немного пугающий. Кто-то, кто слышит голоса, кому они позволят руководить собой во времена неопределенности. Скорпио - не тот лидер. - Капитан помолчал, погладил свою фальшивую руку покрытыми шрамами пальцами другой. - Окна все еще открываются и закрываются. Я чувствую, что ситуация становится все более напряженной. Если за всем этим стоит Ремонтуа, он, возможно, не сможет предоставить нам больше возможностей для побега. Скоро, очень скоро, мне придется сделать свой ход.
   Она понимала, что зря потратила время. Сначала она подумала, что, показывая ей это место, он приглашает ее на новый уровень близости, но его позиция нисколько не изменилась. Она изложила свою точку зрения, а он только слушал.
   - Мне не следовало беспокоиться, - сказала она.
   - Антуанетта, послушай меня сейчас. Ты нравишься мне больше, чем ты думаешь. Ты всегда относилась ко мне с добротой и состраданием. Поэтому я забочусь о тебе и о том, чтобы ты выжила.
   Она посмотрела ему в глаза. - Ну и что, Джон?
   - Ты можешь уйти. Время еще есть. Но его немного.
   - Спасибо, - сказала она. - Но, если вы не возражаете, я, пожалуй, останусь на прогулку.
   - Есть какие-то особые причины?
   - Да, - сказала она, оглядываясь по сторонам. - Это, пожалуй, единственное приличное судно в городе.
  
   Скорпио прошел по шаттлу. Он сделал прозрачными почти все поверхности фюзеляжа, за исключением полосы, обозначавшей пол, и участка, где Валенсин ждал с Хоури и ее ребенком. При всем выключенном необходимом освещении он видел внешний мир так, словно парил в вечернем воздухе.
   С наступлением темноты стало очевидно, что космическая битва разгорелась совсем рядом с Араратом. Облака рассеялись, возможно, из-за чрезмерного выброса энергии в верхние слои атмосферы Арарата. Сообщения о падении объектов поступали слишком быстро, чтобы их можно было обработать. Огненные полосы проносились от горизонта до горизонта каждые несколько минут, когда неопознанные объекты - космические корабли, ракеты или, возможно, предметы, для которых у колонистов не было названия, - вторгались глубоко в воздушное пространство Арарата. Иногда они раздавались залпами; иногда твари двигались жутким строем, сомкнутыми рядами. Траектории были подвержены сильным, выглядевшим невероятными скачкам и разворотам. Было ясно, что главные действующие лица битвы применяли механизмы подавления инерции с безрассудством, от которого у Скорпио мурашки бежали по коже. Аура уже рассказала им об этом через уста своей матери. Очевидно, что присвоенная инопланетная технология была немного более управляемой, чем в то время, когда Клавейн и Скейди испытывали нервы друг друга во время долгого путешествия от Йеллоустоуна к Ресургему. Но все еще находились люди, которые рассказывали страшные истории о тех временах, когда технологии шли наперекосяк. Доведенный до предела, механизм подавления инерции творил ужасные вещи как с плотью, так и с разумом. Если они использовали его как обычный военный инструмент - просто еще одну игрушку в песочнице, - то ему было страшно подумать, что сейчас считается опасным и ультрасовременным.
   На мгновение он подумал об Антуанетте, надеясь, что у нее с капитаном что-то получилось. Он был не слишком оптимистичен в отношении того, что ей удастся переубедить капитана, когда тот примет решение. Но все еще было не совсем ясно, намерен ли тот поднять корабль в воздух. Возможно, увеличение оборотов приводных двигателей конджойнеров было просто его способом убедиться, что они в хорошем рабочем состоянии, на случай, если они понадобятся в какой-то момент в будущем. Это не обязательно означало, что корабль отправится в путь в ближайшие несколько часов.
   Такой отчаянный, тоскующий оптимизм был чужд Скорпио даже сейчас, и был бы совершенно чужд в те годы, когда он жил в Городе Бездны. В душе он был пессимистом. Возможно, именно поэтому он никогда не был силен в планировании на перспективу, не умел думать дальше, чем на несколько дней вперед. Если вы склонны верить на врожденном уровне, что ситуация всегда будет становиться все хуже и хуже, какой смысл вообще пытаться вмешиваться? Все, что оставалось, - это извлечь максимум пользы из сложившейся ситуации.
   Но он надеялся, несмотря на множество свидетельств обратного, что корабль останется на Арарате. Что-то должно было быть не так, чтобы он начал так думать. Что-то должно было крутиться у него в голове. Далеко ему искать тоже не пришлось.
   Всего несколько часов назад он нарушил двадцатитрехлетнюю дисциплину, которой придерживался сам. В присутствии Клавейна он прилагал все усилия, чтобы соответствовать стандартам старика. В течение многих лет он ненавидел обычных людей за то, что они сделали с ним за годы его рабской службы. И если этого было недостаточно, чтобы разжечь его враждебность, ему стоило только подумать о том, кем он был: этой раскачивающейся, комичной помесью человека и свиньи, этим компромиссом, который обладал всеми недостатками обоих и ни одним из преимуществ ни того, ни другого. Он знал о множестве своих недостатков. Он не мог ходить так же хорошо, как человек. Он не мог удерживать предметы так, как они. Он не мог видеть или слышать так же хорошо, как они. Были цвета, которые он никогда не узнал бы. Он не мог мыслить так же плавно, как они, и у него не было развитой способности к абстрактному воображению. Когда он слушал музыку, все, что он слышал, было сложными последовательными звуками, лишенными какой-либо эмоциональной составляющей. Оптимистичный прогноз продолжительности его жизни составлял примерно две трети от продолжительности жизни человека, который не получал никакой терапии долголетия или модификации зародышевой линии. И - как говорили некоторые люди, когда думали, что свины их не слышат, - у таких, как он, даже вкус не такой, как задумала природа.
   Это было больно. Это действительно чертовски больно.
   Но он осмелился подумать, что оставил все свои обиды позади. Или если не за своей спиной, то, по крайней мере, в маленьком, закрытом мысленном отсеке, который он открывал только в критические моменты.
   И даже тогда он держал обиду под контролем, использовал ее, чтобы придать себе сил и решимости. Положительным моментом было то, что это заставило его стараться быть лучше, чем они ожидали. Это заставило его заглянуть внутрь себя и найти в себе качества лидера и сострадание, о наличии которых он и не подозревал. Он покажет им, на что способен свин. Он покажет им, что свин может быть таким же государственным деятелем, как Клавейн, дальновидным и справедливым, жестоким и добрым, насколько того требуют обстоятельства.
   И в течение двадцати трех лет это тоже срабатывало. Обида сделала его лучше. Но все это время, как он теперь понял, он все еще находился в тени Клавейна. Даже когда Клавейн уехал на свой остров, этот человек на самом деле не отрекся от власти.
   За исключением того, что теперь Клавейна не стало, и всего через несколько десятков часов после вступления в этот новый режим, всего через несколько десятков часов после того, как Скорпио столкнулся с жестким контролем реального руководства, он потерпел неудачу. Он набросился на Халлатта, на человека, который в тот момент ярости олицетворял собой все человечество в целом. Он знал, что это Блад бросил нож, но был почти уверен, что на нем была его собственная рука. Кровь была лишь продолжением замысла Скорпио.
   Он знал, что на самом деле ему никогда не нравился Халлатт. В этом отношении ничего не изменилось. Этот человек был скомпрометирован своим участием в тоталитарном правительстве Ресургема. Доказать ничего нельзя, но более чем вероятно, что Халлатт, по меньшей мере, был осведомлен об избиениях и допросах, казнях, санкционированных государством. И все же эвакуированные из Ресургема должны были быть представлены в той или иной форме. Халлатт также сделал много хорошего в последние дни исхода. Люди, которых Скорпио считал разумными и заслуживающими доверия, были готовы свидетельствовать в его пользу. Он был запятнан, хотя против него не было выдвинуто никаких обвинений. И, если внимательно изучить данные, в личной истории почти каждого, кто прибыл с Ресургема, было что-то неприятное. Где была проведена граница? Сто шестьдесят тысяч эвакуированных прибыли на Арарат из старого мира, и очень немногие из них не были связаны каким-то образом с правительством. В подобном государстве правительственный механизм затрагивал больше жизней, чем оставлял в покое. Вы не могли бы есть, спать или дышать, не будучи хоть в какой-то мере причастным к функционированию машины.
   Поэтому ему не нравился Халлатт. Но Халлатт не был чудовищем или беглецом. И из-за этого - в тот момент, когда его охватила ярость - он набросился на порядочного человека, который ему просто не нравился. Халлатт довел его до крайности своим понятным скептицизмом по поводу Ауры, и Скорпио позволил этой провокации задеть его за живое. Он был готов наброситься на Халлатта, но это мог быть кто угодно. Даже кто-то, кто ему действительно нравился, например, Антуанетта, Ксавье Лю или кто-то из других старших-людей, если бы провокация была достаточно серьезной.
   Что едва не усугубило ситуацию, так это то, как отреагировали остальные члены встречи. Когда ярость улеглась, когда до него начал доходить масштаб того, что он сделал, он ожидал бунта. Он, по крайней мере, ожидал, что кто-то открыто усомнится в его способности руководить.
   Но ничего не произошло. Казалось, что все они просто закрыли на это глаза, сожалея о том, что он сделал, но признавая, что эта вспышка безумия была частью общего дела. Он был свином, а со свинами приходится мириться с такими вещами.
   Он был уверен, что именно об этом они все подумали. Даже, возможно, Блад.
   Халлатт выжил. Нож не задел никаких важных органов. Скорпио не знал, объяснить ли это поразительной точностью Блада или же поразительной неточностью.
   Он не хотел знать.
   Как оказалось, Халлатт тоже никому по-настоящему не нравился. Дни этого человека на посту старейшины колонии были сочтены, и его откровенное недоверие к Хоури не помогло его авторитету. Но поскольку представителей Ресургема все равно хватало везде, вынужденная отставка Халлатта не была такой драматичной, какой могла бы быть. Обстоятельства его отставки держались в секрете, но что-то неизбежно просочилось бы наружу. Поползли бы слухи о насилии, и имя Скорпио наверняка фигурировало бы где-нибудь в рассказах.
   Пусть это случится. Он мог с этим смириться достаточно легко. В прошлом у него были эпизоды насилия, и слухи о них становились все более преувеличенными по мере распространения. В конечном счете, они не причинили ему реального вреда.
   Но те эпизоды насилия были оправданы. За теми действиями не было ненависти, не было попытки искупить грехи, за которые Скорпио и ему подобные были наказаны их человеческими старейшинами. Это были необходимые жесты. Но то, что он сделал с Халлаттом, было личным, не имеющим никакого отношения к безопасности планеты.
   Он подвел самого себя, и в этом смысле он также подвел Арарат.
   - Скорп? С тобой все в порядке?
   Это была Хоури, сидевшая в затемненной части шаттла. Сервиторы Валенсина все еще следили за инкубатором Ауры, но Хоури несла свою собственную вахту. Один или два раза он слышал, как она тихо разговаривала с ребенком, даже пела ей. Это показалось ему странным, учитывая, что они уже были связаны на нейронном уровне.
   - Я в порядке, - сказал он.
   - Ты выглядишь озабоченным. Это из-за того, что случилось на айсберге?
   Ее замечание удивило его. Большую часть времени выражение его лица было совершенно непрозрачным для посторонних. - Ну, есть небольшая проблема, связанная с войной, в которую мы втянуты, и тот факт, что я не уверен, доживет ли кто-то из нас до следующей недели, но в остальном...
   - Нас всех беспокоит война, - сказала она, - но в тебе есть что-то еще. Я не замечала этого до того, как мы отправились на поиски Ауры.
   Он заставил шаттл соорудить для него стул, высотой примерно со свина, и сел рядом с ней. Он заметил, что Валенсин дремлет, время от времени приподнимая голову, словно пытаясь не заснуть. Они все были измучены, все работали на пределе своих возможностей.
   - Я удивлен, что ты хочешь поговорить со мной, - сказал он.
   - А почему я не должна?
   - Из-за того, о чем ты просила меня, и чего я отказался тебе дать. - На случай, если его мысль не была очевидна для нее, он указал на Ауру. - Я думал, ты возненавидишь меня за это. У тебя были все основания.
   - Да, мне это не понравилось.
   - Ну, тогда ладно. - Он протянул ей ладони, принимая свою судьбу.
   - Но это был не ты, Скорп. Не ты помешал мне принять ее обратно в себя. Это была ситуация, в которой мы оказались. Ты просто поступил единственно разумным для тебя образом. Я еще не оправилась от этого, но не терзай себя из-за этого, ладно? Это война. Чувствам причиняют боль. Я справлюсь. У меня все еще есть дочь.
   - Она прекрасна, - сказал Скорпио. Он сам в это не верил, но в данных обстоятельствах это казалось правильным.
   - Действительно? - спросила она.
   Он посмотрел на сморщенного, розово-красного ребенка. - Правда.
   - Я боялась, что ты возненавидишь ее, Скорп, из-за того, чего она стоила.
   - Клавейн не стал бы ее ненавидеть, - сказал он. - Для меня этого достаточно.
   - Спасибо, Скорп.
   Минуту или около того они сидели в тишине. Наверху, за прозрачным корпусом, продолжалось световое шоу. Что-то - какое-то оружие или устройство в околоараратском пространстве - прочерчивало линии по небу. Там были дуги, углы и прямые линии, и каждой отметине требовалось несколько секунд, чтобы слиться с пурпурно-черным фоном. Что-то не давало ему покоя в этих строчках, подумал Скорпио, какое-то ощущение, что в них скрыт какой-то смысл, если бы только у него хватило сообразительности разгадать его.
   - Есть что-то еще, - тихо сказал он.
   - Что касается Ауры?
   - Нет. Вообще-то, это касается меня. Тебя там не было, но сегодня я обидел человека. - Скорпио опустил взгляд на свои маленькие, как у ребенка, туфли. Он немного перепутал высоту сиденья, так что его носки не доставали до пола.
   - Уверена, что у тебя были на то причины, - сказала Хоури.
   - В том-то и проблема, что не было. Я причинил ему боль из слепой ярости. Что-то внутри меня сломалось, что-то, в чем я обманывал себя, что держал под контролем последние двадцать три года.
   - У всех нас бывают такие дни, - сказала она.
   - Я стараюсь этого не делать. Двадцать три года я только и делал, что пытался прожить день, не совершая подобных ошибок. И сегодня у меня ничего не вышло. Сегодня я все бросил в минуту слабости.
   Она ничего не сказала. Он воспринял это как разрешение продолжать.
   - Раньше я ненавидел людей. Я думал, у меня были на то веские причины. - Скорпио протянул руку и расстегнул застежки на своей кожаной тунике, обнажив правое плечо. За три десятилетия старения, не говоря уже о том, что со временем раны постепенно затягивались и становились все более старыми, шрам стал менее заметным. Но все же это заставило Хоури на мгновение отвести взгляд, прежде чем она решительно посмотрела на него в ответ.
   - Они сделали это с тобой?
   - Нет. Я сам сделал это с собой, используя лазер.
   - Не понимаю.
   - Я выжигал что-то еще. - Он провел пальцем по линии шрама, отмечая каждую впадинку и выступающий бугорок на коже. - Там была татуировка в виде зеленого скорпиона. Это был знак принадлежности. Сначала я этого не понял. Я думал, это знак почета, то, чем можно гордиться.
   - Прости, Скорп.
   - Я ненавидел их за это и за то, кем был. Но я отплатил им тем же, Ана. Видит бог, я отплатил им тем же.
   Он снова принялся застегивать тунику. Хоури наклонилась и помогла ему с застежками. Они были велики и рассчитаны на неуклюжие пальцы.
   - Ты имел полное право, - сказала она.
   - Я думал, что покончил с этим. Думал, что выбросил это из головы.
   Она покачала головой. - Этого никогда не случится, Скорп. Поверь мне, ты никогда не избавишься от этой ярости. То, что случилось со мной, не может сравниться с тем, что они сделали с тобой - я этого не говорю. Но я знаю, каково это - ненавидеть то, что ты никогда не сможешь уничтожить, то, что всегда недосягаемо. Они забрали у меня мужа, Скорп. Безликие армейские клерки облажались и отобрали его у меня.
   - Мертв? - спросил он.
   - Нет. Просто вне досягаемости, не на том гребаном конце тридцатилетнего перелета на субсветолете. На самом деле, то же самое. Только, полагаю, еще хуже.
   - Ошибаешься, - сказал он. - Это так же плохо, как и все, что они сделали со мной.
   - Может быть. Не знаю. Не мне проводить подобные сравнения. Но все, что знаю, это то, что я пыталась простить и забыть. Я смирилась с тем, что мы с Фазилем больше никогда не увидимся. Я даже смирилась с тем, что Фазиль, вероятно, давно мертв, где бы он на самом деле ни оказался. У меня есть дочь от другого мужчины. Полагаю, это считается шагом вперед.
   Он знал, что отец ее ребенка тоже мертв, но это не было заметно по тону ее голоса, когда она упомянула о нем.
   - Я не двигаюсь дальше, Ана. Просто остаюсь в живых.
   - Я знала, что ты поймешь, Скорп. Но ты также понимаешь, что я говорю о прощении и забвении, не так ли?
   - Этого не случится, - сказал он.
   - Никогда, даже за миллион лет. Если бы один из этих людей вошел в эту комнату - один из тех дураков, которые испортили мне жизнь из-за минутной невнимательности, - я не думаю, что смогла бы остановиться. Я хочу сказать, что гнев никуда не делся. Он становится меньше, но в то же время становится ярче. Мы просто прячем это в глубине души и раздуваем, как маленький огонек, которому мы никогда не дадим угаснуть. Это то, что заставляет нас двигаться вперед, Скорп.
   - Я все равно потерпел неудачу.
   - Нет, ты этого не сделал. Ты чертовски хорошо старался держать это в себе двадцать три года. И вот сегодня ты это потерял. - Внезапно она разозлилась. - И что с того? И что, черт возьми, с того! На этом айсберге ты прошел через такое, чего я не пожелала бы ни одному из этих клерков, Скорп. Я знаю, что значил для тебя Клавейн. Ты прошел через ад прямо здесь. Удивительно не то, что ты однажды сорвался, а то, что тебе вообще удалось сохранить самообладание. Честно, Скорп. - Ее гнев сменился настойчивостью. - Ты должен быть помягче с собой, чувак. Что там произошло? Это была не прогулка по парку. Ты заслужил право нанести несколько ударов, хорошо?
   - Это было нечто большее, чем просто удар.
   - Этот парень выкарабкается?
   - Да, - неохотно ответил он.
   Хоури пожала плечами. - Тогда успокойся. Что сейчас нужно этим людям, так это лидер. Чего им не нужно, так это чтобы кто-то хандрил с нечистой совестью.
   Он встал. - Спасибо, Ана. Спасибо тебе.
   - Я помогла или только еще больше все испортила?
   - Ты помогла.
   Сиденье снова вплавилось в стену.
   - Хорошо. Потому что, знаешь, я не самая красноречивая из людей. В душе я просто брюзга, Скорп. Я далеко от дома, у меня в голове какие-то странные мысли, и не уверена, что когда-нибудь пойму дочь. Но на самом деле я все еще всего лишь пехотинец.
   - В мои правила никогда не входило недооценивать пехотинцев, - сказал он. Теперь, естественно, настала его очередь чувствовать себя немногословным. - Я сожалею о том, что с тобой случилось. Надеюсь, что однажды... - Он огляделся по сторонам, заметив, что Васко движется по непрозрачной линии пола к нише Ауры. - Ну, я не знаю. Просто нужно найти что-нибудь, чтобы сделать эту ярость немного меньше и ярче. Может быть, когда она станет достаточно маленькой и яркой, то просто исчезнет.
   - Это было бы хорошо?
   - Я не знаю.
   Она улыбнулась. - Я тоже. Но, думаю, мы с тобой единственные, кто это выяснит.
   - Скорпио? - спросил Васко.
   - Да?
   - Ты должен это увидеть. Ты тоже, Ана.
   Они разбудили Валенсина. Васко отвел их в другую часть шаттла, затем внес некоторые изменения в корпус, чтобы улучшить видимость ночного неба, создав переборки и увеличив яркость проходящего света, чтобы компенсировать отраженный свет от крыльев шаттла. Он сделал это с легкостью, которая наводила на мысль, что он работал с подобными системами полжизни, а не несколько дней, как это было на самом деле.
   Вверху Скорпио видел только те же появляющиеся и исчезающие световые пятна, которые он заметил ранее. Ноющее чувство, что они что-то значат, все еще беспокоило его, но теперь эти царапины имели для него не больше смысла, чем раньше.
   - Я не вижу этого, Васко.
   - Я попрошу корпус увеличить время ожидания, чтобы следы исчезали дольше.
   Скорпио нахмурился. - Ты можешь это сделать?
   - Это просто. - Васко похлопал по холодной гладкой поверхности внутренней части фюзеляжа. - Нет почти ничего, чего бы не могли сделать эти старые машины, если знать, как правильно попросить.
   - Так сделай это, - сказал Скорпио.
   Все четверо подняли головы. Даже Валенсин теперь полностью проснулся, его глаза за стеклами очков превратились в щелочки.
   Чтобы разглядеть световые пятна наверху, требовалось больше времени. Раньше одновременно были видны только два или три объекта. Теперь их были десятки, ярких, как выжженные заходящим солнцем на сетчатке изображения.
   И теперь они определенно что-то значили.
   - Боже мой, - сказала Хоури.
  

ТРИДЦАТЬ

  
   Арарат, 2675 г.
  
   На поляне все изменилось. Небо над головой стало черным, как полночь; птицы больше не перелетали с дерева на дерево, а сами деревья образовывали лишь темную рамку ночного неба, нависая со всех сторон, словно надвигающиеся грозовые тучи. Животные замолчали, и Антуанетта больше не слышала приглушенного шипения водопада. Возможно, этого никогда и не было на самом деле.
   Когда она снова обратила свое внимание на капитана, он сидел за столом в одиночестве. Он снова переместился на несколько лет вперед, повторив еще один фрагмент своей истории. Когда она видела его в последний раз, в серебристом бронескафандре, одна из его рук была механической. Теперь процесс механизации продвинулся еще дальше. Из-за скафандра было трудно судить, какая часть его тела была заменена протезами, но, по крайней мере, она могла видеть его голову, поскольку шлем лежал перед ним на столе. Голова у него была совершенно лысой, на лице не было волос, за исключением усов, свисавших по обе стороны рта. Это был тот же рот, который она запомнила по первому появлению: плотно сжатый, прямой, вероятно, не слишком склонный к светской беседе. Но это было, пожалуй, единственное, на что она могла ориентироваться. Она совсем не видела его глаз. Они были скрыты под какой-то сложной повязкой, которая тянулась от одной стороны его лица к другой. Под жемчужным покрытием повязки поблескивали оптические элементы. Кожа на его голове была испещрена тонкими белыми линиями. Плотно приклеенная к его черепу, она открывала неровные выпуклые пластины прямо под кожей.
   - Что-то не так, верно? - спросила Антуанетта.
   - Посмотри вверх.
   Она подчинилась и сразу же увидела, что за те несколько минут, в течение которых она изучала последнее появление капитана, что-то изменилось. Небо прорезали световые полосы. Она подумала о том, что кто-то делает быстрые, аккуратные, как у мясника, надрезы на мягкой коже. Сначала царапины казались случайными, но затем она начала различать, как формируется узор.
   - Джон...
   - Продолжай искать.
   Царапины стали появляться все чаще. Они стали мерцать, затем стали неистовыми, а затем стали почти постоянными.
   Царапины образовывали буквы.
   Буквы образовывали слова.
   Слова гласили: УХОДИ СЕЙЧАС ЖЕ.
   - Я просто хотел, чтобы ты знала, - сказал Джон Брэнниган.
   В этот момент она почувствовала, как задрожал весь пол поляны. Она едва успела это осознать, как почувствовала, что ее собственный вес увеличивается. Ее вдавливало в грубо сколоченное деревянное сиденье. Давление было мягким, но в этом не было ничего удивительного. Корабль массой в несколько миллионов метрических тонн не мог просто так выпрыгнуть в космос. Особенно если учесть, что он двадцать три года простоял в километровой толще воды.
  
   По ту сторону залива, освещая море и сушу до самого горизонта, на Арарате ненадолго наступил день. Сначала все, что мог увидеть Васко, - это гору пара, обжигающий поток перегретой воды, охвативший сначала нижние борта корабля, а затем и всю покрытую зеленью конструкцию. Сквозь клубы пара пробивался бело-голубой свет, похожий на свет фонаря в пачке оберточной бумаги. Он был болезненно ярким даже сквозь затемняющий фильтр фюзеляжа шаттла. Он становился фиолетовым и оставлял неровные розовые тени на сетчатке его глаз. Даже вдали от края столба пара вода отливала яркой бирюзой. Это было красиво и странно, ничего подобного он не видел за двадцать лет своего существования.
   Теперь он увидел, что вода вздымается вокруг корабля, а поверхность поднимается на многие сотни метров. Под водой высвобождались чудовищные энергии, создавая вздувающиеся пузыри сверхплотной, сверхгорячей плазмы.
   Стена поднятой воды двумя концентрическими волнами расходилась от "Ностальгии по бесконечности".
   - Они достаточно далеко ушли за мыс? - спросил он.
   - Сейчас мы это выясним, - сказал Скорпио.
   Поверхность воды была покрыта коркой застывшей зеленой биомассы. Они наблюдали, как она раскалывается на отдельные пластины, не способные изгибаться достаточно быстро, чтобы соответствовать деформации, возникающей при прохождении волны. Та двигалась со скоростью сотен метров в секунду. Всего через несколько мгновений она ударилась бы о низкие скальные щиты залива.
   Васко оглянулся на источник приливной волны. Корабль начал подниматься, его нос показался из слоя пара. Движение было удивительно плавным, как будто он видел неподвижный ориентир - возможно, древний, потрепанный штормами шпиль на высоком мысу, - который открывался из-за отступления утреннего тумана.
   Он наблюдал, как верхний километр "Ностальгии по бесконечности" отделяется от пара, и прикрыл глаза рукой от яркого света. Корабль был почти очищен от биомассы жонглеров: он видел лишь несколько зеленых нитей, все еще прикрепленных к корпусу. Теперь появился следующий километр. Гибкие нити биомассы - толщиной с дом - свободно скользили, теряя сцепление с ускоряющимся космическим кораблем.
   Сияние стало невыносимым. Корпус шаттла потемнел, защищая его пассажиров. Теперь весь корабль вышел из океана. Сквозь почти непрозрачный фюзеляж шаттла Васко видел только две яркие точки, которые медленно поднимались вверх.
   - Теперь пути назад нет, - заметил он.
   Скорпио повернулся к Хоури. - Я собираюсь проследить за этим, если ты не возражаешь.
   Хоури посмотрела на свою дочь. - Я ничего не получаю от Ауры, Скорп, но уверена, что за всем этим стоит Ремонтуа. Он всегда говорил, что будет сообщение. Не думаю, что у нас есть другой выбор, кроме как довериться ему.
   - Давайте просто надеяться, что это Ремонтуа, - сказал Скорпио.
   Но было ясно, что он уже принял решение. Он велел им всем занять места и приготовиться ко всему, что они могут встретить на орбите Арарата. Васко вернулся, чтобы занять свое место, но, прежде чем сесть, заметил, что пол фюзеляжа снова стал прозрачным. Внизу, в свете восходящей вспышки корабля, он увидел Первый лагерь, раскинувшийся в фантастических деталях, сеть улиц и зданий, выделяющихся с монохромной четкостью. Он увидел маленькие движущиеся тени людей, бегущих между зданиями. Затем посмотрел в сторону залива. Поток воды обрушился на барьер в виде мыса, растратив большую часть своей силы, но он не был полностью заблокирован. С мучительным чувством отрешенности он наблюдал, как остатки приливной волны пересекают залив, замедляясь и набирая высоту по мере того, как она ударялась о поднимающийся склон отмели. Затем она поглотила береговую линию, мгновенно изменив ее очертания, захлестнув улицы и здания. Наводнение затянулось, а затем отступило, унося с собой мусор. После себя оно оставило обломки и прямоугольные пустоты, в которых просто исчезли целые здания. Большие конструкции из раковин, не имеющие надлежащей балластировки или закрепленные на якоре, протащило по поверхности и унесло в море.
   В бухте приливная волна отразилась от берега, вызвав несколько небольших всплесков, но ни один из них не причинил такого ущерба, как первый. Примерно через минуту все снова стихло. Но Васко решил, что четверть Первого лагеря просто перестала существовать. Он просто надеялся, что большинство жителей этих опасных прибрежных поселений были эвакуированы в первую очередь.
   Сияние угасало. Корабль был уже далеко над ними, набирая скорость, устремляясь к разреженной атмосфере и, в конечном счете, к космосу. Бухта, лишенная этого единственного ориентира, выглядела незнакомой. Васко прожил здесь всю свою жизнь, но теперь это была чужая территория, место, которое он едва узнавал. Он был уверен, что никогда больше не сможет чувствовать себя здесь как дома. Но ему было легко так себя чувствовать, не так ли? Он был в привилегированном положении, поскольку ему не нужно было возвращаться и восстанавливать свою жизнь среди руин. Он уже уходил, уже прощался с Араратом, с миром, который сделал его тем, кем он был.
   Он устроился поудобнее в своем новом кресле, позволяя корпусу еще плотнее обхватить его, точно подстраиваясь под его форму. Почти сразу же, как только он устроился, то почувствовал, что шаттл начал свой собственный крутой подъем.
   Им не потребовалось много времени, чтобы ощутить "Ностальгию по бесконечности". Он вспомнил, что сказала ему Антуанетта Бакс, когда он спросил ее, действительно ли капитан способен покинуть Арарат. Она сказала, что это возможно, но быстро улететь не получится. Как и большинство кораблей такого типа, огромный субсветолет был спроектирован таким образом, чтобы поддерживать тягу в одну нормальную силу тяжести вплоть до скорости, близкой к скорости света. Но на уровне моря собственная гравитация Арарата уже была близка к одному стандартному g. При нормальной крейсерской тяге корабль был способен противостоять этой силе, зависая на фиксированной высоте. Таким образом, посадка не была проблемой: нужно было просто позволить гравитации победить, хотя и медленно, контролируемым образом. Взлет был другим: теперь кораблю приходилось преодолевать как силу тяжести, так и сопротивление воздуха. Имелся некоторый запас мощности для экстренных маневров - до десяти g и более, - но этот запас был рассчитан только на секунды использования, а не на многие минуты, которые потребовались бы для достижения орбиты или межпланетной второй космической скорости. Поэтому, чтобы покинуть Арарат, двигатели пришлось разогнать чуть выше обычного предела в одно g, что дало небольшое превышение тяги, но не настолько, чтобы перегрузить их. Превышение ускорения составило примерно одну десятую g.
   Полет будет медленнее, чем на самой примитивной химической ракете, сказала Антуанетта, медленнее даже, чем знаменитый фейерверк, который доставил первого астронавта (она сказала, что его звали Нил Гагарин, и Васко ей поверил) на орбиту. Но "Ностальгия по бесконечности" весила в несколько тысяч раз больше, чем самая тяжелая химическая ракета. А старые химические ракеты должны были очень быстро набирать вторую космическую скорость, потому что топлива у них хватало только на несколько минут тяги. "Ностальгия по бесконечности" могла поддерживать тягу долгие годы.
   Сопротивление воздуха уменьшалось по мере того, как корабль набирал высоту. Он начал ускоряться немного сильнее, но шаттл по-прежнему без труда держался за ним. Побег казался неторопливым и похожим на сон. Васко знал, что это, вероятно, было опасным заблуждением.
   Когда он убедился, что полет, по всей видимости, будет плавным и предсказуемым, по крайней мере, в течение следующих нескольких минут, то покинул свою нишу и направился вперед. Скорпио и пилот находились на управляющих кушетках.
   - Есть какие-нибудь сообщения с "Бесконечности"? - спросил Васко.
   - Ничего, - ответил пилот.
   - Надеюсь, с Антуанеттой все в порядке, - сказал он. Затем он вспомнил о других людях - по последним подсчетам, их было четырнадцать тысяч, - которых уже погрузили на корабль.
   - Она справится, - сказал Скорпио.
   - Думаю, через несколько минут мы узнаем, действительно ли это сообщение было от Ремонтуа. Ты беспокоишься?
   - Нет, - сказал Скорпио. - И знаешь почему? Потому что ни ты, ни я, ни кто-либо другой ничего не можем с этим поделать. Мы не смогли остановить этот корабль и ничего не можем сделать с тем, что его ждет.
   - У нас есть выбор, следовать за ним или нет, - сказал Васко.
   Свин посмотрел на него, прищурив глаза то ли от усталости, то ли от презрения. - Нет, ты ошибаешься, - сказал он. - Да, у нас есть выбор - у меня и Хоури. Но у тебя его нет. Ты просто хочешь прокатиться.
   Васко подумал о том, чтобы вернуться на свое место, но решил подождать. Несмотря на то, что была ночь, он мог ясно видеть очертания Арарата на горизонте. Он отправлялся в космос. Это было то, чего он всегда хотел, большую часть своей жизни. Но он и представить себе не мог, что все будет так, или что само место назначения будет сопряжено с такой опасностью и неопределенностью. Вместо радостного предвкушения побега он почувствовал, как в животе у него скручивается комок напряжения.
   - Я заслужил право быть здесь, - сказал он тихо, но достаточно громко, чтобы услышал свин. - Я заинтересован в будущем Ауры.
   - Ты проницателен, Малинин, но тебе это не по силам.
   - Я тоже в этом замешан.
   - Ты был втянут. Это не одно и то же.
   Васко начал что-то говорить, но на всех дисплеях, висевших вокруг пилота, появились помехи. Он почувствовал, как шаттл накренился.
   - Наблюдаются помехи на всех частотах связи, - доложил пилот. - Мы потеряли все наземные приемоответчики и связь с Первым лагерем. Здесь много электромагнитных помех - больше, чем мы привыкли. Есть информация, которую датчики даже не могут интерпретировать. Бортовое оборудование реагирует вяло. Я думаю, мы входим в зону каких-то помех.
   - Вы можете держать нас ближе к "Бесконечности"? - спросил Скорпио.
   - Я более или менее управляю этой штукой вручную. Думаю, если у меня все еще будет корабль в качестве ориентира, мы не заблудимся. Но я ничего не обещаю.
   - Высота над уровнем моря?
   - Сто двадцать километров. Мы, должно быть, уже входим в нижнюю зону боевых действий.
   Вид вверху не сильно изменился с момента отлета корабля. Световые блики исчезли, возможно, потому, что Ремонтуа знал, что сообщение получено и в соответствии с ним принимаются меры. По-прежнему наблюдались вспышки света, расширяющиеся сферы и дуги, а иногда и обжигающее прохождение объектов, проносящихся в атмосфере, но, кроме того, что темнота становилась более насыщенной, с более глубоким оттенком черного, не было никакой реальной разницы по сравнению с видом с поверхности.
   Подошла Хоури и присоединилась к ним. - Я слышу Ауру, - сказала она. - Она уже проснулась.
   - Хорошо, - начал Скорпио.
   - Это еще не все. Я кое-что вижу. Как и Аура. Думаю, что это, должно быть, то же самое, что мы с Клавейном наблюдали до того, как ситуация стала по-настоящему серьезной - утечка информации из-за войны. Это проявляется снова.
   - Мы, должно быть, близко, - сказал Васко. - Я думаю, волки блокировали эти сигналы, когда могли, чтобы не дать Ремонтуа так легко передать сообщение. Теперь, когда мы подобрались так близко, они не смогут остановить их все.
   Откуда-то до Васко донесся звук, который он не узнал. Он был пронзительным, прерывистым, полным боли. Звук был приглушен пластиком. Он понял, что это плачет Аура.
   - Ей это не нравится, - сказала Хоури. - Это больно.
   - Контакт, - объявил пилот. - Радар показывает, что они приближаются. Пятьдесят километров и приближаются. Минуту назад их там не было.
   Шаттл резко накренился, отбросив Васко и Хоури в сторону. Стены деформировались, чтобы смягчить удар, но Васко все равно почувствовал, как у него перехватило дыхание. - Что происходит? - спросил он, задыхаясь.
   - "Бесконечность" совершает маневры уклонения. Они видят те же сигналы с радара. Я просто пытаюсь не отставать. - Пилот снова взглянул на показания. - Тридцать километров. Двадцать и замедление. Помехи усиливаются. Это нехорошо, ребята.
   - Делайте все, что в ваших силах, - сказал Скорпио. - Всем остальным - обезопасьте себя. Будет непросто.
   Васко и Хоури вернулись туда, где Валенсин и его машины продолжали наблюдать за Аурой. Она все еще двигалась, но, по крайней мере, перестала плакать. Васко хотел бы, чтобы он мог как-то помочь ей, каким-то образом заглушить голоса, кричащие у нее в голове. Он не мог себе представить, каково это для нее. По правде говоря, она еще даже не должна была родиться; едва ли у нее было какое-то представление о своей индивидуальности или о том огромном мире, в котором она существовала. Аура не была обычным ребенком, это было ясно - по оценке Васко, у нее уже были языковые навыки двух- или трехлетнего ребенка, - но также было маловероятно, что все части ее мозга развивались с одинаковой скоростью. В этой крошечной морщинистой головке было место только для некоторой сложности; должно быть, у нее все еще был детский взгляд на многие вещи. Когда Васко был на два года старше Ауры, его собственное представление о мире едва ли простиралось дальше нескольких комнат, из которых состоял его дом. Все остальное было туманным, неважным, подверженным комическому непониманию.
   "Ностальгия по бесконечности" теперь была еще дальше от шаттла, чем раньше: несколько десятков километров или больше. Корпус шаттла еще не стал полностью прозрачным, но в свете двигателей он различал приближающиеся предметы. Не просто движущиеся, а трепещущие, кружащиеся, дробящиеся и преобразующиеся, отступающие и надвигающиеся пульсирующими волнами.
   Они подошли ближе. Теперь в свете двигателей можно было различить очертания ступенчатых сооружений: ярусы, контуры, зигзагообразные края. Это была та же самая машинерия, которую они нашли на корабле Скейди, то же самое вещество, которое спустилось с облаков и разорвало корвет на части, но на этот раз масштаб был неизмеримо больше - эти кубы были почти такими же большими, как дома, образуя конструкции диаметром в сотни метров. Кубики-волки находились в постоянном скользящем движении: они скользили друг по другу, набухали и сжимались, более крупные структуры организовывались и рассеивались с гипнотической текучестью. Нити из кубиков охватывали более крупные структуры; их скопления порхали от точки к точке, словно посыльные. Масштаб все еще трудно было оценить, но кубы сходились почти со всех сторон, и Васко показалось, что они уже образовали неплотную оболочку и вокруг шаттла, и вокруг "Ностальгии по бесконечности". Несомненно было то, что оболочка сжималась, зазоры становились все меньше.
   - Ана? - спросил Васко. - Ты уже видела это раньше, не так ли? Они напали на твой корабль. Так это и начинается?
   - Да, у нас проблемы, - подтвердила она.
   - Что будет дальше, если мы не сможем сбежать?
   - Они проникнут внутрь. - Ее голос был глухим, как треснувший колокол. - Они вторгнутся на твой корабль, а затем и в твою голову. Ты же не хочешь, чтобы это случилось, Васко. Поверь мне на слово.
   - Сколько у нас будет времени, если они доберутся до корабля?
   - Секунды, если нам повезет. Может быть, даже меньше. - Затем она забилась в конвульсиях, резким движением ударившись всем телом о удерживающую поверхность, которую корабль соорудил вокруг нее. Ее глаза закрылись, а затем снова открылись, зрачки устремились к потолку, белки были яркими и испуганными. - Убей меня. Сейчас.
   - Ана?
   - Аура, - ответила она. - Убей меня. Убей нас обеих. Сейчас.
   - Нет, - сказал он. Он посмотрел на Валенсина, надеясь на какое-нибудь объяснение.
   Доктор просто покачал головой. - Я не сделаю этого, - сказал он. - Неважно, чего она хочет. Я не стану отнимать жизнь.
   - Послушай меня, - настаивала она. - То, что я знаю, слишком важно. Они не должны узнать. Они будут читать наши мысли. Я не могу этого допустить. Убей нас сейчас.
   - Нет, Аура. Я не буду этого делать. Не сейчас. Никогда, - сказал Васко.
   Сервиторы Валенсина придвинулись ближе к инкубатору. Их суставчатые конечности дернулись, щелкая по серым телам. Одна из машин протянула манипулятор к инкубатору и схватила его. Затем сервитор попятился, пытаясь вытащить инкубатор из ниши.
   Васко прыгнул вперед и оторвал манипулятор машины от инкубатора. Машина оказалась легче, чем выглядела, но гораздо прочнее, чем он ожидал. Многочисленные конечности молотили по нему, твердый металл с сочленениями впивался в кожу.
   - Валенсин! - закричал он. - Сделай что-нибудь!
   - Они вне моего контроля, - спокойно сказал Валенсин, как будто все, что последовало, было не в его власти.
   Васко втянул в себя воздух, создавая пространство между своим телом и машиной в попытке избежать удара манипулятора с острым лезвием. Он был недостаточно быстр. Он почувствовал укол сквозь одежду, мгновенный холод, который подсказал ему, что он ранен. Он упал назад, ударившись о стену, и постарался двинуть ногой по широкому основанию сервитора. Машина опрокинулась, грохнувшись на своего напарника. Выставленные конечности сплелись, ножи заискрились о ножи.
   Он дотронулся до своей груди, проведя пальцем через разорванную ткань. Его рука была в крови. - Позови Скорпио, - сказал он Валенсину.
   Но Скорпио был уже в пути. В его правой руке что-то блеснуло: жужжащий металлический отблеск, серебристое пятно в форме ножа. Он увидел машины, увидел Васко с окровавленными пальцами. Сервиторы расцепились, и тот, что все еще стоял, начал ковырять основание инкубатора, пытаясь открыть его когтями. Скорпио зарычал и вонзил нож в броню машины. Нож прошел сквозь тускло-зеленый панцирь, как будто его там вообще не было. Раздался треск замыкания в цепи, трескотня поврежденных механизмов. Нож взвыл и вывернулся из рук Скорпио, упав на пол, где продолжал жужжать и жужжать.
   Сервитор сломался. Он застыл на месте, его конечности все еще были вытянуты, но теперь неподвижны.
   Скорпио опустился на колени и подобрал пьезонож, успокоил лезвие и вложил его обратно в ножны.
   Снаружи шаттла стена из машинерии ингибиторов казалась такой близкой, что до нее можно было дотронуться. Между разными ее частями мерцали и танцевали сине-розовые разряды молний.
   - Кто-нибудь объяснит мне, что только что произошло? - рявкнул Скорпио.
   - Аура, - сказал Васко. Он вытер окровавленную руку о штанину. - Аура пыталась настроить сервиторов против себя. - Он тяжело дышал, выдавливая каждое слово между судорожными глотками воздуха. - Пыталась покончить с собой. Она не хочет, чтобы кубики попали к ней, пока она еще жива.
   Хоури закашлялась. Ее глаза были как у загнанного зверя. - Убей меня, Скорп. Еще не поздно. Ты должен это сделать.
   - После всего, через что мы прошли? - он сказал.
   - Ты должен отправиться на Хелу, - сказала она. - Найди Куэйхи. Переговори с тенями. Они узнают.
   - Черт, - сказал Скорпио.
   Васко наблюдал, как свин снова вытаскивает нож из ножен. Скорпио уставился на неподвижное лезвие, скривив губы в отвращении. Действительно ли он собирался им воспользоваться или просто подумывал о том, чтобы выбросить его, прежде чем обстоятельства снова вынудят его использовать его против кого-то или чего-то, что ему небезразлично?
   Вопреки самому себе, несмотря на то, что он чувствовал, как силы покидают его, Васко протянул руку и схватил свина за рукав. - Нет, - сказал он. - Не делай этого. Не убивай их.
   На лице свина отразилось нечто большее, чем ярость. Но Васко одолел его. Скорпио не мог активировать нож одной рукой, его анатомия этого не позволяла.
   - Малинин. Отпусти сейчас же.
   - Скорп, послушай меня. Должен быть другой способ. Цена, которую мы за нее заплатили... Мы не можем просто убить ее сейчас, как бы сильно она этого ни хотела.
   - Ты думаешь, я не знаю, чего она нам стоила?
   Васко покачал головой. Он понятия не имел, что еще сказать. Его силы были на исходе. Он не думал, что получил серьезное ранение, но рана все же была глубокой, и он уже отчаянно устал.
   Скорпио попытался сопротивляться. Они стояли лицом к лицу. Васко был уверен, что у свина было преимущество в силе, но у Васко были рычаги и ловкость.
   - Брось нож, Скорп.
   - Я убью тебя, Малинин.
   - Подождите, - мягко сказал Валенсин, снимая очки и протирая их о подол туники. - Подождите вы оба. Я думаю, вам стоит выглянуть наружу.
   Все еще борясь за контроль над ножом, они сделали, как он предложил.
   Что-то происходило, что-то такое, что они совершенно упустили из виду в пылу борьбы. "Ностальгия по бесконечности" начала давать о себе знать. Из корпуса корабля появилось оружие, выглядывающее сквозь замысловатое нагромождение деталей, которые отмечали превращения капитана. Васко понял, что это было не оружие из тайника, не основное вооружение конджойнеров, которое находилось глубоко внутри корабля. Вместо этого это было обычное вооружение, которое он носил на себе большую часть своего срока службы, предназначенное в первую очередь для устрашения торговых клиентов и отпугивания потенциальных конкурентов или пиратов. То же самое оружие, которое было использовано против колонии на Ресургеме, когда колония медлила с передачей Дэна Силвеста.
   Скорпио ослабил хватку на Васко и медленно убрал нож в ножны. - Это не будет иметь большого значения, - сказал он.
   - Мы выигрываем время, - сказал Васко. Он отпустил свина. Они сердито посмотрели друг на друга. Васко понял, что только что перешел еще одну черту, которую никогда нельзя было перейти в обратном направлении.
   Да будет так. Он был серьезен в своем обещании Клавейну защитить Ауру.
   Огненные линии вырывались из "Ностальгии по бесконечности", проносясь вокруг и врезаясь в смыкающуюся стену машин волков. Теперь они были очень высоко над Араратом, и атмосфера почти не мешала, чтобы лучевое оружие - или что бы это ни было - было видно более чем на несколько десятков метров вдоль их курса. Васко предположил, что огромный корабль, после столь долгого пребывания в атмосфере, все еще выпускал воздух и воду из карманов в складках и щелях своего корпуса. Он наблюдал, как темные сгустки механизмов волков, извиваясь, разлетались в стороны от точек соприкосновения лучей, словно частицы железа, отталкиваемые магнитом. Лучи двигались быстро, но кубы двигались еще быстрее, проскальзывая из одной точки в другую с головокружительной быстротой. Васко удрученно осознал, что Скорпио был прав. Это был жест неповиновения, не более того. Все, что они узнали о волках за все время мимолетных контактов, показало им, что обычное человеческое оружие практически не оказывает на них никакого воздействия. Они могут замедлить охват оболочки, но не более того.
   Возможно, Аура была права с самого начала. Лучше бы ей умереть сейчас, пока машины не вытрясли из ее головы все до последней крупицы знаний. Она сказала им, что Хела имеет большое значение. Возможно, никто не выживет, чтобы действовать в соответствии с этим знанием. Но если бы кто-то это сделал, он, по крайней мере, смог бы действовать так, чтобы волки не узнали об их точных намерениях.
   Он посмотрел на ножны, в которых свин хранил свой нож.
   Нет. Должен быть другой способ. Если они начнут убивать детей, чтобы получить тактическое преимущество, ингибиторы вполне могут выиграть войну прямо сейчас.
   - Они отступают, - сказал Валенсин. - Смотрите. Что-то причиняет им боль. Я не думаю, что это "Бесконечность".
   Стена из машин была испещрена зияющими дырами неправильной формы. Вспышки бесцветного белого света вырывались из сердцевин кубических конструкций. Части кубического оборудования врезались друг в друга или полностью исчезали из виду. Щупальца из кубов бесцельно двигались. Молнии пульсировали, принимая уродливые, искривленные формы. И вдруг, проносясь сквозь щели, появились корабли.
   Васко узнал гладкие, плавные, мускулистые очертания космического корабля, очень похожего на их шаттл. Они двигались скорее как проекции, чем как твердые объекты, замедляясь в мгновение ока.
   - Ремонтуа, - выдохнула Хоури.
   За рваной оболочкой машин-ингибиторов Васко увидел гораздо более масштабную битву, которая, должно быть, охватывала пространство на многие световые секунды вокруг Арарата. Он увидел устрашающие вспышки света, которые увеличивались и гасли в замедленном темпе. Он видел, как просто появлялись фиолетово-черные сферы, видимые только тогда, когда они формировались на более ярком фоне, задерживались на несколько секунд, их морщинистые поверхности колыхались, прежде чем исчезнуть.
   Васко потерял сознание. Когда он пришел в себя, Валенсин осматривал его рану. - Рана чистая и не слишком глубокая, но ее нужно обработать, - сказал он.
   - Но ведь это несерьезно, не так ли?
   - Нет. Я не думаю, что Аура на самом деле хотела причинить тебе боль.
   Васко почувствовал, как напряжение покидает его тело. Затем он понял, что Скорпио почти ничего не сказал после их стычки из-за ножа. - Скорп, - начал он, - мы не могли просто так убить ее.
   - Сейчас это легко говорить. Важно то, чего она хотела от нас.
   Валенсин приложил к его ране что-то ужалившее. Васко резко втянул в себя воздух. - Что она имела в виду, когда говорила? Она сказала что-то о тенях.
   Выражение лица Скорпио ничего не выражало. Каким бы спокойным он сейчас ни казался, Васко не думал, что свин простил его за драку.
   - Не знаю, - сказал Скорпио, - только мне очень не понравилось, как это прозвучало.
   - Что важно, так это Хела, - сказала Хоури. Она вздохнула и потерла потемневшую от усталости кожу под глазами. Васко решил, что теперь можно с уверенностью предположить, что они имеют дело с Аной, а не с Аурой.
   - А что это - дело с тенями?
   - Мы узнаем, когда доберемся туда.
   Раздался звонок из пилотской кабины. - Входящее сообщение с "Ностальгии по бесконечности", - сказал пилот. - Нас приглашают на борт.
   - Кто? - спросил Скорпио.
   - Антуанетта Бакс, - неуверенно произнес пилот. - С наилучшими пожеланиями от капитана Джона Брэннигана.
   - Для меня этого достаточно, - сказал Скорпио.
   Васко почувствовал, как шаттл развернулся, устремляясь к гораздо большему судну. В то же время один из управляемых людьми маленьких, изящных кораблей отделился от своих соседей и присоединился к ним, прилагая почти болезненные усилия, чтобы не опередить их.
  
   Хела, 2727 г.
  
   До того, как караван прибыл на Постоянный путь, Рашмике запомнился еще один случай. Прошел день после перехода по мосту, и караван, наконец, выбрался из расщелины на белое, как кость, ровное плато Джарнсакс. На севере на горизонте виднелись южные границы Западного нагорья Гирроккин, в то время как на востоке, как знала Рашмика, лежали сложные вулканические поля комплексов Глистенхит и Рагнарек, которые в настоящее время бездействовали. В отличие от этого, равнины Джарнсакс были зеркально гладкими и геологически стабильными. В этом районе не было раскопок скаттлеров - какой бы геологический процесс ни привел к образованию равнин, он также стер или затопил все реликты скаттлеров в этой части Хелы, - но все еще было много небольших поселений, которые зарабатывали на жизнь благодаря своей близости к Пути. Время от времени караван проезжал мимо одной из этих неприветливых деревушек с наземными палатками-пузырями или мимо придорожного храма, посвященного какой-нибудь недавней, но неустановленной трагедии. Иногда они видели паломников, которые в своем покаянии тащили по льду свои системы жизнеобеспечения. Рашмике они показались похожими на возвращающихся охотников с какой-нибудь коричневой картины Брейгеля: сани, доверху нагруженные запасами продовольствия на зиму.
   Здания, святилища и фигуры людей мелькали от горизонта к горизонту с неприличной скоростью. Впереди была широкая прямая дорога, по которой караван мог двигаться с максимальной скоростью в течение нескольких часов, и теперь, казалось, он вошел в ритм, превратившийся в неудержимое паническое бегство машин. Колеса вращались, гусеницы перемещались, тяговые элементы исчезали в размытом движении поршней. Халдора заметно приближалась к зениту, пока, по оценке Рашмики, они не оказались не более чем в нескольких десятках километров от Пути.
   Очень скоро должны были появиться соборы, их шпили, поднимающиеся над горизонтом.
   Но прежде чем увидеть соборы, она увидела другие машины. Сначала они казались точками вдалеке, выбрасывающими белоснежные баллистические облака из-за грохочущих колес и гусениц. В течение многих минут казалось, что они вообще не двигаются. Рашмика подумала, что караван просто догоняет подобные процессии, прибывающие к Пути из других мест на Хеле. Это казалось разумным, поскольку с тех пор, как они выбрались из разлома, многие дороги влились в ту, по которой ехали они.
   Но потом она поняла, что машины на самом деле мчались прямо на них. Даже это не показалось ей особенно примечательным, но затем она почувствовала, что караван замедлил ход и начал переходить с одной стороны дороги на другую, как будто не зная, на какой стороне ему следует находиться. От резких поворотов ее затошнило. Обзорная площадка была в основном в ее распоряжении, но немногочисленный персонал каравана, которого она видела, также казался обеспокоенным происходящим.
   Другие машины продолжали приближаться к ним. За несколько мгновений они выросли до огромных размеров. Они были намного больше любого из компонентов каравана. Рашмика увидела размытые очертания гусениц и широких опорных катков, а также надстройку из ужасных механизмов для перемещения льда и камней. Машины были выкрашены в пыльно-желтый цвет, с полосами как у пчел и вращающимися предупредительными маячками. Многие компоненты были ей почти знакомы: значительно увеличенные аналоги тяжелого землеройного оборудования, которое ее односельчане использовали на раскопках реликвий скаттлеров.
   Она узнала их назначение, несмотря на устрашающие размеры. Здесь были зубчатые клешни и ковши-драглайны с разинутыми челюстями-фонарями. Были лезвия грейдеров и мощные ударные молотки. Были наклонные конвейерные ленты, похожие на острые хребты динозавров. Там были вращающиеся щитовые буры: огромные зубчатые диски шириной с любое транспортное средство каравана. Там были термоядерные горелки, лазеры, бозеры, водорезы высокого давления, паровые буры. Там были крошечные кабины, установленные высоко на шарнирных порталах. Там были огромные бункеры для руды и машины с решетчатыми трубами, которые она даже не могла опознать. Там были генераторы, тележки с оборудованием и жилые домики, выкрашенные в тот же пыльно-желтый цвет.
   Все это катилось мимо, машина за машиной, заполняя дорогу, в то время как караван подпрыгивал на ухабах по одну ее сторону.
   Она чувствовала мучительное унижение.
   Позже, когда караван снова двинулся в путь, она попыталась выяснить, что произошло. Она подумала, что Пьетр может знать, но его нигде не было видно. Квестор Джонс, когда она разыскала его, отмахнулся от этого вопроса, как от пустякового. Но он все еще не сказал ей того, что она хотела знать.
   - Это был не такой караван, как наш, - сказала она.
   - Ваша наблюдательность делает вам честь.
   - Могу я спросить, куда он направлялся?
   - Я бы подумал, что это очевидно, особенно учитывая ваше намерение работать на постоянной основе. Совершенно очевидно, что эти машины были частью оперативной группы Постоянного пути. Несомненно, они направлялись для устранения завала или устранения дефекта в инфраструктуре. - Квестор Ратленд Джонс скрестил руки на груди, как будто вопрос был решен.
   - Тогда они были бы связаны с какой-нибудь церковью, не так ли? Может, я и не очень много знаю, но знаю, что все группы связаны с определенными церквями.
   - Совершенно точно. - Он забарабанил пальцами по столу перед собой.
   - В таком случае, что это была за церковь? Я наблюдала за каждой из проезжавших мимо машин и не заметила ни на одной из них ни единого церковного символа.
   Квестор пожал плечами, что, на вкус Рашмики, было слишком выразительно. - Это грязная работа, в чем вы скоро убедитесь. Когда у команды не хватает времени, сомневаюсь, что покраска эмблем занимает одно из первых мест в списке приоритетов.
   Она вспомнила, что землеройные машины были пыльными и выцветшими. То, что сказал квестор, несомненно, было правдой в общем смысле, но, по мнению Рашмики, ни на одной из этих машин никогда не было символа жречества - по крайней мере, с тех пор, как их красили в последний раз.
   - И еще одно, квестор.
   - Да, - устало сказал он.
   - Мы направляемся в сторону Пути, потому что решили срезать путь через ущелье Отпущения грехов. Мы пришли с севера. Мне кажется, что если бы эти машины действительно направлялись на расчистку завала, они вряд ли поехали бы тем же маршрутом, что и мы, даже в обратном направлении.
   - На что вы намекаете, мисс Элс?
   - Мне кажется более вероятным, что они направлялись куда-то совсем в другое место. Куда-то, не имеющее никакого отношения к Пути.
   - И это ваше взвешенное мнение, не так ли? Основываясь на вашем многолетнем опыте в вопросах Пути и оперативных сложностях его обслуживания?
   - Здесь нет места сарказму, квестор.
   Он покачал головой и потянулся за планшетом, преувеличенно демонстрируя, что нашел свое место в той работе, которой занимался до того, как она прервала его. - Исходя из моего собственного ограниченного опыта, вы сделаете одну из двух вещей, мисс Элс. Вы либо зайдете очень далеко, либо вскоре встретите очень печальный конец в результате того, что на первый взгляд может напоминать прискорбный несчастный случай на льду. Однако в одном я уверен: в процессе достижения любого из этих результатов вам все равно удастся вызвать раздражение у очень многих людей.
   - Тогда, по крайней мере, я что-то изменила, - сказала она с гораздо большей бравадой, чем чувствовала на самом деле. Она повернулась, чтобы уйти.
   - Мисс Элс.
   - Квестор?
   - Если вы когда-нибудь решите вернуться в пустоши... не могли бы вы оказать мне особую услугу?
   - Что? - спросила она.
   - Найдите какой-нибудь другой вид транспорта, который доставит вас обратно, - сказал квестор, прежде чем вернуться к своим обязанностям.
  

ТРИДЦАТЬ ОДИН

  
   Недалеко от Арарата, 2675 г.
  
   Скорпио прошел через воздушный шлюз, как только шаттл занял свое место в стыковочной люльке, надежно закрепившись в приемном отсеке. Другой корабль, который сопровождал их - он был намного меньше и изящнее - был припаркован рядом и казался темным пятном. Все, что он мог видеть, - это его силуэт, чернильное пятно в форме кремня, похожее на одну из тех случайных клякс, которые иногда используются при психологическом обследовании. Он просто лежал там, шипел, от него исходил резкий антисептический запах, как от аптечки. Он выглядел совершенно двумерным, как будто был отштампован из листа тонкого черного металла.
   Это было похоже на что-то, о что можно порезаться.
   Сотрудники службы безопасности уже оцепили оба судна. Они узнали шаттл, но настороженно отнеслись к прибытию другого. Скорпио предположил, что получил такое же приглашение, но охранники по-прежнему не хотели рисковать. Он остановил большинство из них, оставив под рукой только пару на случай, если на корабле действительно окажется неприятный сюрприз.
   Он поднял рукав и заговорил в свой коммуникатор. - Антуанетта? Ты здесь?
   - Уже поднимаюсь, Скорп. Буду там примерно через минуту. У вас наш гость?
   - Я не уверен, - сказал он.
   Он подошел к черному кораблю. Он был ненамного больше капсулы, в которой спустилась Хоури. По его оценкам, в нем было самое большее место для одного или двух человек. Он постучал костяшками пальцев по черной поверхности. На ощупь она была холодной. Волоски на его пальцах встали дыбом от шока.
   Луч розового света расколол черную машину посередине, и часть корпуса скользнула в сторону, открывая тусклый интерьер. Мужчина уже выбирался из плена амортизационного кресла и складных рычагов управления. Это был Ремонтуа, как и предполагал Скорпио. Он был немного старше, чем помнил Скорпио, но в целом остался таким же: очень худой, очень высокий, очень лысый мужчина, одетый исключительно в облегающую черную одежду, которая только подчеркивала его паукообразное строение тела. Череп у него был необычной формы: вытянутый, похожий на каплю.
   Скорпио наклонился, чтобы помочь ему выбраться.
   - Мистер Пинк, полагаю, - сказал Ремонтуа.
   Скорпио на мгновение заколебался. Это имя что-то значило, но ассоциация была похоронена десятилетиями в прошлом. Он теребил нити своей памяти, пока одна из них не высвободилась. Он вспомнил то время, когда они с Ремонтуа путешествовали инкогнито по Ржавому Поясу и Городу Бездны, преследуя Клавейна, когда тот впервые дезертировал от конджойнеров. Скорпио путешествовал под именем мистер Пинк. Как Ремонтуа называл себя? Скорпио попытался вспомнить.
   - Мистер Клок, - сказал он наконец, как раз в тот момент, когда пауза грозила стать неловкой.
   Тогда они ненавидели друг друга до глубины души. На самом деле это было неизбежно. Ремонтуа не любил свинов (в его прошлом было что-то неприятное, какой-то инцидент, когда один из них пытал его), но был вынужден нанять Скорпио из-за его полезных знаний местных условий. Скорпио не нравились конджойнеры (никто не любил, если только они сами не были конджойнерами), и особенно ему не нравился Ремонтуа. Но его шантажом заставили помогать им, пообещав свободу, если он это сделает. Отказаться означало быть переданным властям, которые заранее подготовили для него небольшой показательный процесс.
   Нет, поначалу они не были друзьями, но ненависть постепенно испарилась, чему способствовало их взаимное уважение к Клавейну. Теперь Скорпио был по-настоящему рад видеть этого человека, такая реакция ошеломила бы и ужаснула его в молодости.
   - Мы с тобой - настоящая пара реликтов, - сказал Ремонтуа. Он встал, разминая конечности, поворачивая их то в одну, то в другую сторону, словно проверяя, что ни одна из них не вывихнута.
   - Боюсь, у меня плохие новости, - сказал Скорпио.
   - Клавейн?
   - Мне жаль.
   - Я, конечно, догадался. Как только увидел тебя, я понял, что он, должно быть, мертв. Когда это случилось?
   - Пару дней назад.
   - И как он умер?
   - Очень плохо. Но он погиб за Арарат. Он был героем до конца, Рем.
   На мгновение Ремонтуа оказался где-то в другом месте, блуждая по ландшафту мысленных размышлений, доступных только конджойнерам. Он закрыл глаза, постоял в таком положении секунд десять, а затем снова открыл их. Теперь они светились живостью, в них не было заметно и следа печали.
   - Что ж, я погоревал, - сказал он.
   Скорпио был не настолько глуп, чтобы сомневаться в словах Ремонтуа; именно так поступали конджойнеры. В знак уважения Ремонтуа к своему старому другу и союзнику он даже счел необходимым немного погоревать. Для него было бы проще простого привести свой разум в состояние безмятежного принятия. Испытав скорбь, он отдал великую, смиренную дань уважения Клавейну. Даже если это заняло всего десять или двенадцать секунд.
   - Мы в безопасности? - спросил Скорпио.
   - Пока что. Мы тщательно спланировали ваш побег, организовав крупную диверсию, используя оставшиеся ресурсы. Мы знали, что волки смогут перераспределить часть своих ресурсов, чтобы уничтожить вас, но наши прогнозы показали, что мы справимся с ними, при условии, что вы уйдете точно по расписанию.
   - Ты можешь победить волков?
   - Нет, не победить их, Скорпио. - Тон Ремонтуа был наставительным и слегка укоризненным. - Мы можем подавить небольшое количество машин-волков в определенном месте, используя целенаправленную концентрацию мощи. Мы можем нанести им некоторый урон, отбросить их назад, заставить перегруппироваться. Но на самом деле, это все равно, что бросать камешки в стаю собак. Против большой группировки мы все равно мало что можем сделать. И в долгосрочной перспективе, согласно нашим прогнозам, мы проиграем.
   - Но ты выжил до сих пор.
   - Да, с оружием и техникой, которыми снабдила нас Аура. Но сейчас этот источник почти иссяк. И волки проявили замечательную склонность к тому, чтобы приспосабливаться к нам. - Глаза Ремонтуа засверкали от восхищения. - Они очень эффективны, эти машины.
   Скорпио рассмеялся. После всего, через что ему пришлось пройти, таков был результат, о котором говорил Ремонтуа? - Значит, нам крышка, верно?
   - В долгосрочной перспективе, по крайней мере, согласно текущим прогнозам, результат неутешительный.
   За Ремонтуа черный корабль закрылся, снова превратившись в сгусток тени с острыми краями.
   - Тогда почему бы нам просто не сдаться сейчас?
   - Потому что есть шанс, хотя и небольшой, что прогнозы могут оказаться ошибочными.
   - Думаю, нам нужно поговорить, - сказал Скорпио.
   - А я как раз знаю такое место, - сказала Антуанетта Бакс, заходя в отсек. Она кивнула в сторону Ремонтуа, как будто они видели друг друга всего несколько минут назад. - Следуйте за мной, оба. Думаю, вам здесь понравится.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика увидела соборы.
   Все было совсем не так, как она себе представляла, когда мысленно репетировала свое прибытие на Путь. Перед ее мысленным взором всегда было просто это место, где не было ни приближения, ни возможности увидеть вдалеке маленькие и аккуратные соборы, возвышающиеся на горизонте, словно украшения. Но вот они, все еще в десятке или более километров от нас, все еще отчетливо видны. Это было все равно что смотреть на парусные корабли былых времен, на то, как их верхушки мачт появлялись из-за горизонта задолго до их корпусов. Она могла протянуть руку, разжать кулак и зажать любой из этих соборов в изгибе между большим и указательным пальцами. Она могла закрыть один глаз, и из-за отсутствия перспективы собор казался маленькой прелестной игрушкой, волшебным украшением из драгоценных камней.
   И с таким же успехом она могла представить, как сжимает его в кулаке.
   Их было слишком много, чтобы сосчитать. Тридцать, сорок, без труда. Некоторые из них были собраны в плотные группы, похожие на галеоны, обменивающиеся пушечным огнем с близкого расстояния. Когда они находились так близко, было нелегко разделить возникшую путаницу башен и шпилей на отдельные сооружения. Некоторые соборы были с одним шпилем или монобашнями; другие напоминали целые городские приходы, соединенные вместе и брошенные на произвол судьбы. Здесь были изогнутые башни и роскошные минареты. Были шпили - острые, с фланцами и подпорками. Там были витражи высотой в сотни метров. Там были окна-розы, достаточно широкие, чтобы в них мог пролететь корабль. Там сверкали редкие металлы, целые акры сказочных сплавов. Там были какие-то штуки, похожие на ракушки, которые карабкались по крышам некоторых соборов, штуки, масштаб которых она совершенно недооценивала, пока не подошла достаточно близко, чтобы понять, что в действительности это сами по себе здания, нагроможденные в беспорядке одно на другое.
   И снова она подумала о Брейгеле.
   По мере того, как караван приближался к Пути, постепенно становилось видно все больше соборов. За горизонтом, далеко позади, проплывали другие, но Рашмика знала, что это была основная группа: авангард процессии.
   Халдора находилась в зените, на вершине небесного купола.
   Она почти достигла цели.
  
   Около Арарата, 2675 г.
  
   Скорпио сидел за деревянным столом на поляне. Он огляделся, стараясь вникнуть в каждую деталь, но в то же время надеясь, что не покажется слишком ошеломленным. Это действительно не было похоже ни на одно место, где он когда-либо бывал. Небо было чистого, как роговица, голубого цвета, более насыщенного и глубокого, чем все, что он помнил на Арарате. Деревья были удивительно замысловатыми, переливались всеми деталями. Они дышали. Он видел деревья только на фотографиях, но фотографии совершенно не передавали их огромной головокружительной сложности. Это было похоже на то, как если бы он впервые увидел океан: пропасть между ожиданиями и реальностью была огромной и вызывала тошноту. Речь шла не просто о том, чтобы увеличить объем какой-то местной, привычной вещи, например, чашки с водой. В нем была вся суть красоты, которую он никогда бы не смог предугадать.
   Честно говоря, деревья пугали его. Они были такими огромными, такими живыми. Что, если они решат, что он им не нравится?
   - Скорп, - сказала Антуанетта. - Надень, пожалуйста, это.
   Он взял очки и, нахмурившись, посмотрел на них. - Есть какая-то особая причина, почему?
   - Так ты сможешь поговорить с Джоном. Те из нас, у кого нет машин в голове, большую часть времени не могут видеть его. Не волнуйся, не ты один будешь выглядеть глупо.
   Он поправил защитные очки. Они были предназначены для людей, а не для свинов, но не вызвали особых неудобств, когда он приспособил их к форме своего лица. Когда он посмотрел через них, ничего не произошло.
   - Джон сейчас придет, - заверила его Антуанетта.
   Это совещание было созвано очень быстро. За столом, помимо него и Антуанетты, сидели Васко Малинин, Ана Хоури и ее дочь - все еще внутри переносного инкубатора, который Хоури держала на коленях, - доктор Валенсин и трое представителей колонии невысокого ранга. Эти трое были просто самыми высокопоставленными из четырнадцати тысяч или около того граждан, которые уже находились на борту "Ностальгии по бесконечности". Обычные старшие представители - Орка Круз, Блад, Ксавье Лю и другие - все еще находились на Арарате. Ремонтуа занял место напротив Скорпио, оставив только одно свободное место.
   - Разговор должен быть коротким, - сказал Ремонтуа. - Меньше чем через час я должен быть в пути.
   - Ты не останешься на обед? - спросил Скорпио, запоздало вспомнив, что у Ремонтуа напрочь отсутствовало чувство юмора.
   Конджойнер покачал своей головой, напоминающей яйцо с тонкими прожилками. - Боюсь, что нет. "Зодиакальный свет" и другие объекты конджойнеров останутся в этой системе, по крайней мере, до тех пор, пока вы не окажетесь в открытом межзвездном пространстве. Мы отведем от вас ингибиторов. Некоторые элементы могут последовать за вами, но они почти наверняка не составят основной силы. - Он сложил пальцы в виде косточки. - Вы должны научиться справляться с ними.
   - По-моему, это очень похоже на самопожертвование, - сказала Антуанетта.
   - Это не так. Я настроен пессимистично, но не лишен надежды. У нас все еще есть оружие, которое мы не использовали, и которое мы еще даже не произвели. Кое-что из него может иметь небольшое значение, по крайней мере, на местном уровне. - Он замолчал и сунул руку в невидимый карман своей туники. Его пальцы исчезли в ткани, словно выполняя фокус, а затем появились, сжимая маленькую синевато-серую пластинку, которую он положил на стол и постучал по ней указательным пальцем. - Пока я не забыл: схемы нескольких технологий, полезных в военном отношении. О некоторых из них, возможно, уже упоминали Аура или Хоури. Конечно, всем этим мы обязаны Ауре, но, хотя она указала нам путь вперед и дала ключ к основным принципам, многое еще предстояло разработать с нуля. Эти файлы должны быть совместимы со стандартными протоколами фабрик.
   - У нас нет фабрик, - сказала Антуанетта. - Они все перестали работать много лет назад.
   Ремонтуа поджал губы. - Тогда мы снабдим вас новыми, которые будут эффективны против большинства разновидностей чумы. Я передам их вам, прежде чем вы покинете систему, вместе с медикаментами и компонентами для холодного сна. Передайте им файлы, и они изготовят оружие и устройства. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, задайте их Ауре, и она, наверное, сможет вам помочь.
   - Спасибо, Рем, - сказала Антуанетта.
   - Это подарок, - сказал он. - Мы отдаем это добровольно, так же как мы рады, что вы забираете Ауру. Теперь она ваша. Но есть кое-что, что вы можете дать нам взамен.
   - Назови это, - сказала ему Антуанетта.
   Но Ремонтуа ничего не сказал. Он оглянулся через плечо на фигуру, пробиравшуюся к ним по траве.
   - Привет, Джон, - сказала Антуанетта.
   Скорпио напряженно откинулся на спинку скамьи, когда фигура приблизилась. На первый взгляд, она совсем не походила на человека. Она ходила, у нее были руки, ноги и голова, но на этом сходство заканчивалось. Одна половина тела мужчины - одна рука, одна нога и половина торса - состояла, насколько он мог судить, примерно из плоти и крови. Но другая половина была громоздкой и механической, причем такой гротескной, что не было приложено никаких усилий для создания иллюзии симметрии. Там были поршни и огромные шарнирные узлы, скользящий металл блестел от постоянной полировки и смазки. Механическая рука свисала до уровня колена и заканчивалась сложной многоцелевой системой подачи инструмента. Эффект был такой, как будто часть землеройного оборудования столкнулась с человеком на огромной скорости, в результате чего они слились воедино.
   Его голова, напротив, была почти нормальной. Но только по контрасту. В орбиты его глаз были вмонтированы красные многогранные камеры. Из ноздрей выходили трубки, которые изгибались по бокам лица и соединялись с каким-то невидимым механизмом. Вшитая в кожу лица овальная решетка закрывала его рот. Голова у него была лысой, за исключением примерно дюжины спутанных прядей, выбивавшихся из-под макушки. Они были зачесаны назад и заплетены в одну косу, которая свисала на затылок. Ушей у него не было. Скорпио понял, что на самом деле у него вообще не было видимых отверстий. Возможно, его сконструировали так, чтобы он мог переносить глубокий вакуум без защиты в виде космического шлема.
   Казалось, его голос доносится из решетки. Он был тихим, металлическим, как у сломанной игрушки. - Привет. Вся банда в сборе.
   - Присаживайтесь, Джон, - сказала Антуанетта. - Вас нужно ввести в курс дела? Ремонтуа как раз объяснял технический компромисс. Он дарит нам несколько новых классных игрушек.
   - Как я понимаю, в обмен на что-то другое.
   - Нет, - ответил Ремонтуа. - Технические чертежи и другие предметы действительно являются подарком. Но если вы готовы рассмотреть возможность сделать нам ответный подарок, у нас есть кое-что на примете.
   Джон Брэнниган занял свое место, опустившись на него с шипением и пыхтением сжимающихся поршней. - Вам нужно оставшееся в тайнике оружие, - сказал он.
   Ремонтуа удостоил это замечание кивком. - Вы хорошо угадали наши желания.
   - Зачем оно тебе? - спросил Джон Брэнниган.
   - Наши прогнозы показывают, что оно нам понадобится, если мы хотим осуществить полезный отвлекающий маневр. Элемент неопределенности неизбежен. Не все виды оружия обладают известными свойствами. Но мы можем сделать несколько полезных предположений.
   - Мы тоже будем убегать от машин, - сказал Скорпио. - Кто сказал, что нам самим не понадобится оружие?
   - Никто, - ответил Ремонтуа. Как всегда, он был невозмутим, как взрослый, предлагающий детям поиграть в салонные игры. - Оно вам, возможно, и понадобится. Но вы будете убегать от волков, а не вступать с ними в бой. Если будете благоразумны, то постараетесь как можно дольше избегать дальнейших столкновений.
   - Вы сказали, что у нас на хвосте все еще могут быть волки, - напомнила ему Антуанетта. - Что нам с ними делать? Вежливо попросите их уйти?
   Ремонтуа снова постучал пальцем по записи данных, которую он положил на стол. - Это покажет вам, как сконструировать гипометрическую систему оружия. По нашим прогнозам, трех таких устройств будет достаточно, чтобы разогнать небольшой отряд преследующих волков.
   - А если твои прогнозы окажутся неверными? - спросил Скорпио.
   - У тебя будут другие ресурсы.
   - Недостаточно хорошие, - сказал свин. - Эти запасы оружия были единственной причиной, по которой мы в первую очередь отправились в систему Ресургема. Из-за них мы оказались в этой дымящейся куче дерьма. И теперь ты говоришь, что мы должны просто отказаться от них?
   - Я по-прежнему ваш союзник, - сказал Ремонтуа. - Я просто предлагаю переназначить оружие на его максимальную полезность.
   - Я этого не понимаю, - сказала Антуанетта, кивая на листок с данными. - У вас есть средства для производства того, о чем мы пока не можем и мечтать, и вы все еще хотите это старое, покрытое плесенью оружие из тайника?
   - Мы не можем недооценивать оружие тайника, - сказал Ремонтуа. - Это был подарок из будущего. Без тщательных испытаний мы не можем утверждать, что оно уступает чему-либо из того, что нам предоставила Аура. Вы также должны согласиться с этим доводом.
   - Полагаю, парень прав, - сказала Антуанетта.
   Фигура Джона Брэннигана задвигалась с шипением локомотивных систем. Должно быть, Скорпио показалось, что он почувствовал запах смазки. Капитан снова заговорил своим металлическим голосом. - Возможно, он и прав, но возможности Ауры также не проверены. Мы, по крайней мере, обнаружили некоторое количество оружия из тайника и нашли его работоспособным. Я не могу санкционировать передачу остального оружия.
   - Тогда нам придется прийти к компромиссной позиции, - сказал Ремонтуа.
   Капитан посмотрел на него, его лицо с плотно сжатыми губами ничего не выражало. - Я весь внимание, - сказал он.
   - Наши прогнозы показывают, что шансы на успех невелики, но все же статистически значимы, если использовать только часть имеющегося в тайнике оружия.
   - Значит, ты получаешь некоторые из них, но не все, верно? - спросила Антуанетта.
   Ремонтуа опустил голову. - Да, но не думай, что это дается легко. С ограниченным запасом оружия, находящегося в нашем распоряжении, мы вряд ли сможем предотвратить появление за вами более крупного отряда преследования.
   - Да, - согласилась Антуанетта, - но тогда у нас будет больше возможностей атаковать их, верно?
   - Верно, - сказал Ремонтуа, - но не стоит недооценивать риск неудачи.
   - Мы пойдем на этот риск, - сказал Скорпио.
   - Подождите, - сказала Хоури. Она задрожала, одной рукой удерживая инкубатор на коленях, а другой вцепившись ногтями в деревянный стол. - Подождите. Я... Аура... - Ее глаза превратились в белки, мышцы на шее напряглись. - Нет, - сказала она. - Нет. Определенно нет.
   - Что "нет"? - спросил Скорпио.
   - Нет. Нет, нет, нет. Делайте, что говорит Ремонтуа. Отдайте все оружие. Это изменит ситуацию. Доверьтесь ему. - Ее ногти оставили на столе белые следы.
   Васко наклонился вперед и заговорил впервые за все время встречи. - Возможно, Аура права, - сказал он.
   - Я права, - сказала Хоури.
   - Мы должны прислушаться к ней, - сказал Васко. - Она, кажется, достаточно ясно это понимает.
   - Откуда ей знать? - сказал Скорпио. - Она кое-что знает, я с этим согласен. Но никто ничего не говорил о том, что она видит будущее.
   Старшие кивнули, как один.
   - В этом я согласна со Скорпом, - сказала Антуанетта. - Мы не можем отдать Рему все это оружие. Мы должны оставить кое-что себе. Что, если мы не сможем заставить фабрики работать? Что, если то, что они делают, тоже не сработает?
   - Они сработают, - сказал Ремонтуа, все еще оставаясь совершенно спокойным и расслабленным, хотя на волоске висели огромные судьбы.
   Скорпио покачал головой. - Недостаточно хорошо. Мы дадим вам кое-что из припрятанного оружия, но не все.
   - Хорошо, - сказал Ремонтуа, - если мы согласны.
   - Скорпио... - сказал Васко.
   Со свина было довольно. Это была его колония, его корабль, его кризис. Он протянул руку и сорвал защитные очки, разбив их при этом. - Решено, - рявкнул он.
   Ремонтуа растопырил пальцы. - Тогда мы примем необходимые меры. Для помощи в перевозке оружия будут отправлены грузовые буксиры. Прибудет еще один шаттл с новыми фабриками и некоторыми готовыми изделиями. Прибудут конджойнеры, чтобы помочь с установкой гипометрического оружия и других новых технологий. Необходимо ли доставлять по воздуху оставшийся персонал с поверхности?
   - Да, - сказала Антуанетта.
   - О масштабной эвакуации не может быть и речи, - сказал Ремонтуа. - Мы можем открыть безопасный проход на поверхность и обратно еще один, возможно, два раза - этого хватит на пару рейсов шаттла, но не более того.
   - Хватит, - сказала Антуанетта.
   - А что насчет остальных? - спросил один из старших.
   - У них был шанс, - сказал Скорпио.
   Ремонтуа натянуто улыбнулся, как будто кто-то допустил оплошность в приличном обществе. - Им не обязательно грозит непосредственная опасность, - сказал он. - Если бы ингибиторы хотели уничтожить биосферу Арарата, они могли бы это уже сделать.
   - Но там, внизу, они будут пленниками, - сказала Антуанетта. - Волки никогда не позволят им уйти.
   - Но они все еще будут живы, - сказал Ремонтуа. - И у нас может появиться шанс уменьшить присутствие волков в окрестностях Арарата. Однако, без доступа к полному запасу оружия, которое хранится в тайнике, это не может быть гарантировано.
   - А вы могли бы это гарантировать, если бы у вас было все оружие? - спросил Скорпио.
   После недолгого раздумья Ремонтуа покачал головой. - Нет, - сказал он. - Никаких гарантий, даже в этом случае.
   Скорпио оглядел собравшихся делегатов, впервые осознав, что он был единственным свином среди них. На том месте, где только что сидел капитан, теперь осталось лишь свободное место, к которому было приковано внимание всех остальных. Капитан все еще был там, подумал Скорпио. Он все еще был там, все еще слушал. Ему даже показалось, что он все еще чувствует запах смазки.
   - Тогда я не собираюсь терять из-за этого сон, - сказал Скорпио.
  
   Антуанетта пришла навестить Скорпио после собрания. Он поднялся на лифте обратно на корабль, чтобы помочь с организацией эвакуации. Повсюду, насколько хватало глаз, были люди, забившиеся в грязные, сырые, извилистые коридоры.
   Он шел по одному из таких коридоров, вглядываясь в испуганные лица, отвечая на вопросы, когда мог, но ничего не говоря о более широких планах относительно корабля и его пассажиров. Он сказал им только, что о них позаботятся, что некоторые из них будут заморожены, но что будут приложены все усилия, чтобы сделать процесс максимально безболезненным и безопасным. Какое-то время он тоже в это верил. Но потом, после того как он прошел по одному коридору, до него дошло, что он видел всего несколько сотен эвакуированных из тысяч, предположительно находившихся на борту.
   Он встретил Антуанетту в транспортном узле, где сотрудники службы безопасности направляли людей к работающим лифтам, которые доставляли их в различные центры обработки, расположенные гораздо дальше по кораблю.
   - Все будет в порядке, Скорп, - сказала она.
   - Меня так легко понять?
   - Ты выглядишь обеспокоенным, как будто на твоих плечах лежит тяжесть всего мира.
   - Забавно, но примерно так я и чувствую себя.
   - Ты справишься. Помнишь, как это было с Клавейном, когда мы были в замке мадемуазель?
   - Это было давно.
   - Что ж, я помню, даже если ты этого не помнишь. Он выглядел точно так же, как ты сейчас, Скорп, как будто вся его жизнь была чередой ошибок, кульминацией которых стал тот единственный момент абсолютного провала. Тогда он чуть не потерял самообладание. Но он этого не сделал. Он держал себя в руках. И это сработало. В конце концов, эта последовательность ошибок оказалась совершенно правильным выбором.
   Он улыбнулся. - Спасибо за ободряющую речь, Антуанетта.
   - Я просто подумала, что ты должен знать. Ситуация усложняется, Скорп, и я знаю, что иногда ты думаешь, что это не совсем твое идеальное окружение, если ты понимаешь, о чем я. Но ты ошибаешься. Такой лидер, как ты, - это как раз то, что нам сейчас нужно: прямолинейный и по существу. Ты не политик, Скорп. Слава Богу за это. Клавейн согласился бы с этим, ты знаешь.
   - Ты так думаешь?
   - Я это знаю. Просто прошу тебя, не создавай для нас проблем. Не сейчас.
   - Я постараюсь этого не делать.
   Она вздохнула и игриво ударила его по руке. - Я просто хотела, чтобы ты знал об этом, прежде чем уйти.
   - Уйти?
   - Я приняла решение: возвращаюсь на Арарат на одном из шаттлов Ремонтуа. Ксавье там.
   - Это будет рискованно, - предупредил он. - Почему бы просто не позволить Ремонтуа доставить Ксавье сюда? Он уже согласился вернуть Орку с Арарата. Не хочу быть откровенным, извини, но, по крайней мере, в этом случае мы потеряем только одну из вас, если волки уничтожат шаттл.
   - Потому что я не вернусь, - сказала она. - Я еду на Арарат и остаюсь там.
   Потребовалось некоторое время, чтобы это дошло. - Но ты выбралась, - сказал он.
   - Нет, Скорп, я оказалась на "Бесконечности", потому что у меня не было особого выбора в этом вопросе. Но моя ответственность лежит на тысячах людей, которых мы оставим позади. О, полагаю, что на самом деле я им не нужна, но Ксавье им определенно нужен. Он, пожалуй, единственный, кто знает, как все исправить, когда что-то идет не так.
   - Уверен, что ты будешь полезна, - сказал Скорпио, улыбаясь.
   - Ну, если мне время от времени будут позволять летать на чем-нибудь, думаю, я не сойду с ума окончательно.
   - Ты все еще можешь пригодиться нам здесь. Мне бы пригодился союзник в любое время суток.
   - У тебя есть союзники, Скорп, просто ты этого еще не знаешь.
   - Ты поступаешь храбро, - сказал он.
   - Это не такое уж ужасное место, - ответила она. - Не делай из меня мученицу. Я никогда не была против Арарата. Мне нравились закаты. Думаю, после стольких лет у меня даже появился вкус к чаю из морских водорослей. На самом деле я просто буду дома.
   - Мы будем скучать по тебе, - сказал он.
   Она посмотрела вниз. У него было ощущение, что она не может смотреть ему в лицо. - Я не знаю, что теперь произойдет, Скорп. Может быть, ты отправишься на этом корабле на Хелу, как говорит Аура. Может быть, ты отправишься куда-нибудь еще. Но у меня такое чувство, что мы больше никогда не встретимся. Вселенная огромна, и шансы на то, что наши пути когда-нибудь пересекутся снова, невелики...
   - Это большое место, - сказал он, - но, с другой стороны, думаю, оно достаточно большое для нескольких совпадений.
   - Для некоторых людей, может быть, и так, но не для таких, как мы с тобой, Скорп. - Она подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза. - Я боялась тебя, когда встретила, и не против признать это сейчас. Напуганная и невежественная. Но я рада, что все сложилось так, как сложилось. Я рада, что знала тебя несколько лет.
   - Это была половина моей жизни.
   - Это были хорошие годы, Скорп. Я их никогда не забуду. - Она снова опустила глаза. Он подумал, не смотрит ли она на его маленькие, детские туфли. Внезапно он почувствовал себя неловко, ему захотелось быть больше, человечнее, быть не похожим на свинью, а больше похожим на мужчину. - Ремонтуа скоро подготовит шаттл, - сказала она. - Я, пожалуй, пойду. Береги себя, хорошо? Ты хороший человек. Хороший свин.
   - Я стараюсь, - сказал Скорпио.
   Она обняла его, потом поцеловала.
   Затем она ушла. Больше он ее никогда не видел.
  

ТРИДЦАТЬ ДВА

  
   Хела, 2727 г.
  
   Караван бочком подкатил к обочине, обходя один собор за другим. Над Рашмикой нависли чудовищные механизмы. Она была слишком ошеломлена, чтобы разглядеть все это, и у нее сохранилось лишь смутное впечатление от огромных темно-серых механизмов нечеловеческих масштабов. Пока караван протискивался между ними, соборы, казалось, оставались совершенно неподвижными, такими же вросшими в ландшафт, как здания, которые она видела на равнинах Джарнсакс. За исключением, конечно, того, что эти здания были настоящими небоскребами, зазубренными пальцами царапавшими поверхность Халдоры. Рашмика знала, что эта тишина была лишь иллюзией, порожденной скоростью каравана. Если бы они остановились, то через несколько минут над ними навис бы тот или иной собор.
   Говорили, что соборы никогда не останавливаются. Говорили также, что они редко отклонялись от своего пути, если только данное препятствие не было слишком большим, чтобы его можно было безопасно раздавить их тяговыми механизмами.
   Проход оказался гораздо уже, чем она ожидала. Она вспомнила слова квестора Джонса о том, что ширина прохода никогда не превышала двухсот метров, а обычно и того меньше. Из-за отсутствия каких-либо знакомых ориентиров было трудно оценить расстояние, но она не думала, что ширина Пути на этом участке превышает сто метров. Некоторые из самых крупных соборов были почти такими же широкими и располагались на всю ширину Пути, как механические жабы. Небольшие соборы могли передвигаться по двое в ряд, но только за счет того, что части их надстроек выступали за края Пути. Здесь это не имело особого значения: дорога представляла собой просто сглаженную и расчищенную полосу, пересекающую в остальном ровное и ничем не загороженное пространство равнин. Любой из соборов мог свернуть с заранее подготовленного пути, рискуя оказаться на немного более пересеченной местности с обеих сторон. Но было очевидно, что сегодня такой риск не рассматривался, и относительный порядок шествия, похоже, до поры до времени оставался неизменным. Это был обычный порядок вещей: жульничество, рыцарские турниры и вообще грязные трюки, о которых можно было услышать в пустошах, были скорее исключением, чем правилом, и Рашмика давно подозревала, что подобные истории были преувеличены по мере их путешествия на север.
   Поэтому пока флотилии соборов будут передвигаться по Пути более или менее устойчивым строем. Если бы она думала о них как о городах-государствах, то сейчас был бы период торговли и дипломатии, а не войны. Несомненно, не обошлось без шпионажа и тонкой игры, и, несомненно, постоянно разрабатывались планы на случай непредвиденных обстоятельств. Но на данный момент преобладало состояние благородной сердечности, со всеми натянутыми любезностями, которые обычно ожидаются между историческими соперниками.
   Рашмику это устраивало: влиться в бригаду расчистки было бы достаточно сложно и без того, чтобы не сталкиваться с дополнительными кризисами и осложнениями.
   Ей было приказано собрать свои вещи - в том виде, в каком они были - и оставаться в одном из транспортных средств каравана. Причина вскоре стала очевидной, поскольку караван разделился на множество более мелких частей. Рашмика наблюдала, как рабочие квестора перепрыгивали с машины на машину, отсоединяя кабели и соединения с холодным безразличием к очевидному риску.
   Некоторые из этих суб-караванов все еще были длиной в несколько машин, и она наблюдала, как они удаляются, чтобы встретиться с более крупными соборами или группами соборов. Однако, к ее разочарованию, машина, к которой она была приписана, уехала сама по себе. Рашмика была не одна - с ней было около дюжины паломников и ожидавших попутки рабочих-мигрантов, - но любая надежда на то, что "Кэтрин Железная" может оказаться среди более крупных соборов, была быстро развеяна, раз она заслуживала только одной части каравана.
   Что ж, ей нужно было с чего-то начинать, как и сказал квестор.
   Машина быстро понеслась прочь от главных соборов, подпрыгивая и трясясь на ухабах, которые те оставляли за собой.
   - Вы все, - сказала она, стоя подбоченившись перед другими путешественниками и обращаясь к ним. - Который из них "Леди Морвенна"?
   Один из ее спутников вытер слизь с верхней губы. - Никакой, дорогая.
   - Какой-то из них должен быть, - сказала она. - Это главное собрание. Золотая середина прямо здесь.
   - Это, конечно, главное собрание, но никто не говорил, что "Леди Мор" принимала в нем участие.
   - А теперь ты уклоняешься от темы.
   - Ты только посмотри на нее, - сказал кто-то еще. - Вот такая заносчивая маленькая корова.
   - Хорошо, - возразила она. - Если "Леди Морвенны" там нет, то где же она?
   - Почему тебя это так интересует? - спросил первый.
   - Это самый старый собор на Пути, - сказала она. - Думаю, было бы немного странно не пожелать его увидеть, не так ли?
   - Все, чего мы хотим, - это работу, дорогая. Не имеет значения, какой из них раздает ее. Это все тот же гребаный лед, который приходится разгребать лопатой.
   - Ну, мне все равно интересно, - сказала она.
   - Это не какой-нибудь из этих соборов, - произнес другой голос, скучающий, но вполне разумный. Она увидела мужчину в конце собравшихся, который лежал на диване с сигаретой в одной руке, а другую засунул глубоко за пояс брюк, где она барахталась и царапалась. - Но ты же можешь это увидеть.
   - Где?
   - Сюда, малышка.
   Она шагнула к мужчине.
   - Следи за ним, - произнес другой голос. - Он прилипнет к тебе как сыпь.
   Она заколебалась. Мужчина помахал ей сигаретой и вытащил руку из брюк. Она заканчивалась грубой металлической клешней. Он переложил в нее сигарету и поманил ее к себе неповрежденной рукой. - Все в порядке. От меня немного воняет, но я не кусаюсь. Просто хочу показать тебе "Леди Мор", вот и все.
   - Я знаю, - сказала она. Она прошла через толпу других людей.
   Мужчина указал на маленькое обшарпанное окошко позади себя. Он вытер его рукавом. - Посмотри туда. Ты все еще можешь видеть вершину ее шпиля.
   Она посмотрела. Все, что она увидела, был пейзаж. - Я не...
   - Там. - Мужчина слегка подтолкнул ее за подбородок, пока она не посмотрела в нужном направлении. От него пахло уксусом. - Видишь, между этими обрывами что-то торчит?
   - Там действительно что-то торчит, - сказал кто-то еще.
   - Заткнись, - отрезала Рашмика. Должно быть, что-то было в тоне ее голоса, потому что это произвело желаемый эффект.
   - Теперь видишь? - спросил мужчина.
   - Да. Что он там делает всю дорогу? Это вообще не может быть постоянным.
   - Так и есть, - сказал мужчина. - Просто не в той части, которой мы обычно придерживаемся.
   - Разве она не знает? - произнес другой голос.
   - Если бы знала, то не спрашивала, - едко ответила Рашмика.
   - Дорога разветвляется недалеко отсюда, - сказал мужчина, объясняя ей это так, как объясняли бы что-то ребенку. Она решила, что он ей все-таки не очень нравится. Он помогал ей, но то, как он помогал, тоже имело значение. Иногда отказ был лучше, чем неохотная помощь. - Разделяется на две части, - сказал он. - Один маршрут - это тот, которым обычно следуют соборы. Ведет их до самой Лестницы Дьявола.
   - Я знаю об этом, - сказала она. - В стену разлома врезаны зигзагообразные спуски. Соборы спускаются по ним до самого дна разлома, а затем снова поднимаются на другую сторону после того, как пересекут его.
   - Верно. Хочешь угадать, куда приведет их другой маршрут?
   - Предполагаю, что он проходит через мост.
   - Ты умная маленькая девочка.
   Она оторвалась от окна. - Если от моста сюда ведет ответвление, почему мы не пошли по нему?
   - Потому что для каравана это не самый быстрый маршрут. Караваны могут срезать углы, подниматься по склонам и объезжать крутые повороты. Соборы - нет. Им приходится долго обходить все, через что они не могут прорваться. В любом случае, дорога к мосту не требует особого ухода. Возможно, ты не заметила бы, что это часть Пути, даже если бы была на нем.
   - Тогда "Леди Морвенна" будет все дальше и дальше удаляться от главного скопления соборов, - сказала она. - Разве это не означает, что Халдора больше не будет находиться над ними?
   - Не совсем, - сказал он. Он почесал когтем щеку, металл заскрипел по щетине. - Но Лестница Дьявола тоже не расположена на экваторе. Им пришлось сооружать ее там, где можно было вырезать, а не там, где следовало. И еще одно: когда вы спускаетесь по Лестнице Дьявола, вам приходится сталкиваться с нависающим льдом. Это не подходит для наблюдателей: закрывает им обзор планеты. А Лестница - это то место, где соборы имеют больше шансов опередить друг друга. Но если бы одному из них когда-нибудь удалось пересечь мост, он бы настолько оторвался от стаи, что пришлось бы остановиться, чтобы дать остальным догнать его. После этого никто и никогда не смог бы обогнать его. Он мог бы строить себя так широко, как ему заблагорассудится. Не говоря уже о славе того, кто пересек мост. Он будет править Путем.
   - Но ни один собор никогда не пересекал мост. - Она вспомнила изрытые воронками руины, которые видела с крыши каравана. - Я знаю, что однажды это было сделано, но...
   - Никто не говорил, что это не безумие, милая, но это тебе не старый пучеглазый настоятель Куэйхи. Ты должна радоваться, что в конце концов окажешься на "Железной Кэти"; говорят, крысы уже начали покидать "Леди Мор".
   - Настоятель, должно быть, думает, что у него есть хорошие шансы на успех, - сказала она.
   - Или он сумасшедший. - Мужчина улыбнулся ей, его желтые зубы были похожи на выщербленные надгробные плиты. - Выбирай.
   - Я не обязана, - сказала она, а затем добавила: - Почему ты назвал его пучеглазым?
   Они все рассмеялись над ней. Один из них сделал из пальцев защитные очки вокруг глаз.
   - Девочке еще многому нужно научиться, - сказал кто-то.
  
   Собор "Железная Кэтрин" был одним из самых маленьких соборов в процессии, он двигался в одиночестве в нескольких километрах позади основной колонны. За ним были и другие, но они были не более чем шпилями на горизонте. Почти наверняка они изо всех сил пытались догнать остальных, стремясь как можно ближе подобраться к абстрактной движущейся точке на Пути, которая соответствовала Халдоре, находившейся точно над их головами. Величайшим позором, с точки зрения собора, было откатиться так далеко назад, что даже стороннему наблюдателю становилось ясно, что Халдора находится совсем не в зените. Хуже того - невыразимо хуже - было клеймо, которое выходило за рамки стыда, и это была участь любого собора, который полностью терял Халдору из виду. Вот почему к работе групп Постоянного пути относились так серьезно. Задержка в один день здесь или там ничего не значила, но много подобных задержек могли иметь катастрофические последствия для движения собора.
   Машина Рашмики замедлила ход, подъезжая к "Железной Кэтрин", а затем обогнула ее сзади. Во время частичного обхода Рашмике открылся прекрасный вид на место, которое должно было стать ее новым домом. Каким бы маленьким ни был назначенный ей собор, он, несомненно, не был нетипичным примером их общего стиля.
   Плоское основание собора представляло собой прямоугольник шириной тридцать метров и, возможно, сто в длину. Над этим основанием возвышалась надстройка; под ней, частично скрытые металлическими бортами, располагались двигатели и тяговые системы. Собор медленно продвигался вперед благодаря множеству параллельных гусениц. В настоящее время с одной стороны на высоте десяти метров надо льдом был поднят целый тяговый агрегат. Рабочие в скафандрах были привязаны к неподвижной нижней стороне одной из пластин протектора, их сварочные и режущие горелки вспыхивали красивым сине-фиолетовым светом, когда они производили какой-то ремонт. Рашмика никогда не задавалась вопросом, как в соборах справляются с такого рода ремонтом, и эта кровожадная безжалостность решения - починка части тягового механизма, пока собор двигался, - произвела на нее сильное впечатление.
   Теперь, когда она обратила на это внимание, вокруг собора кипела бурная деятельность; ажурные строительные леса покрывали большую часть надстройки. Повсюду, куда бы она ни посмотрела, работали маленькие фигурки. То, как они появлялись из люков высоко над землей, навело ее на мысль о заводных автоматах.
   Над плоским основанием собор более или менее соответствовал традиционным архитектурным представлениям. Если смотреть сверху, он имел приблизительную крестообразную форму и состоял из длинного нефа с двумя более короткими трансептами, выступающими по обе стороны, и часовни поменьше во главе креста. На пересечении нефа и его трансептов возвышалась квадратная башня. Она возвышалась на сто метров - примерно столько же, сколько длина собора, - прежде чем перейти в четырехгранный шпиль, который был еще на пятьдесят метров выше. Гребни шпиля были зазубрены, а на самой вершине шпиля находилось множество антенн связи и зеркал для семафорной сигнализации. От тягового основания под углом внутрь, соединяясь с верхней частью нефа, поднимались около дюжины выступающих опор, образованных из каркасных балок. Одна или две из них, очевидно, отсутствовали или были неполными. На самом деле большая часть собора выглядела хаотично, различные части архитектуры лишь приблизительно гармонировали друг с другом. Были целые секции, которые, по-видимому, были заменены в большой спешке, или с минимальными затратами, или в какой-то комбинации этих двух факторов. Шпиль, казалось, был наклонен под небольшим углом в сторону от истинной вертикали. С одной стороны его подпирали строительные леса.
   Она не знала, печалиться ей или радоваться. В этот момент, зная теперь о планах настоятеля Куэйхи в отношении "Леди Морвенны", она была рада, что ее не назначили на это задание. Она могла предаваться любым фантазиям, которые ей нравились, но у нее не было ни малейшего шанса спасти брата до того, как "Леди Морвенна" достигнет моста. Ей бы очень повезло, если бы к тому времени она успела проникнуть на какой-нибудь уровень иерархии собора.
   Мысль о проникновении зазвучала у нее в голове. Это было так, словно она нашла отклик в чем-то сокровенном и личном, в чем-то, что проникало в нее до самого костного мозга. Почему эта идея вдруг приобрела такую серьезную и непосредственную силу? Она полагала, что вся ее миссия была своего рода проникновением, с того момента, как она покинула свою деревню и решила присоединиться к каравану. Подъем по собору, пока она не обнаружила Харбина, был лишь более поздним и опасным аспектом дела, к которому она уже приступила. Она сделала первый шаг несколько недель назад, когда впервые услышала о караване, проходящем так близко от пустошей.
   Но на самом деле все началось гораздо раньше.
   Гораздо раньше.
   У Рашмики закружилась голова. Она что-то увидела там, мгновение ясности, которое открылось и закрылось в одно мгновение. Она сама захлопнула это, как захлопывают дверь при громком шуме или ярком свете. Она мельком увидела план - схему проникновения, - которая, как ей казалось, находилась за пределами той, которую она знала. За пределами и даже дальше, охватывая ее целиком. План проникновения был настолько масштабным, настолько амбициозным, что даже этот поход через Хелу был всего лишь одной главой в чем-то гораздо более длительном.
   План, в котором она была не просто марионеткой, но и кукловодом. Одна мысль пронзила ее с болезненной ясностью: ты сама навлекла это на себя.
   Ты хотела, чтобы все произошло именно так.
   Она отогнала от себя эти мысли. Усилием воли заставила себя вернуться к насущным делам, связанным с соборами. Промедление сейчас, минутная невнимательность могли все изменить.
   На машину упала тень. Они находились под "Железной Кэтрин" и двигались между огромными рядами гусеничных лент. Колеса и гусеницы перемещались с непреодолимой, неумолимой медлительностью. Не обращай внимания на собственные ошибки: теперь она должна была доверять водителю.
   Она перешла на другую сторону кабины. Впереди, с обратной стороны собора, спускался пандус, края которого были отмечены пульсирующими красными огнями. Нижний конец пандуса касался земли, оставляя за собой ровный след. Машина въехала на склон, колеса на мгновение завертелись, чтобы набрать сцепление с дорогой, а затем она всей длиной преодолела подъем. Рашмика ухватилась за поручень, когда транспортное средство начало подниматься по крутому склону. Сквозь металлическую обшивку кабины она чувствовала напряженный скрежет коробки передач.
   Вскоре они добрались до вершины. Машина выровнялась, оказавшись в едва освещенной приемной. Там было припарковано еще несколько машин, а также огромное количество непонятного и старого на вид оборудования. Вокруг сновали люди в вакуумных скафандрах. Трое из них крепили воздушный шлюз к борту машины каравана, ломая голову над соединительными устройствами, как будто им никогда раньше не приходилось этого делать.
   Вскоре Рашмика услышала глухие удары и шипение, затем голоса. Ее спутники начали собираться вместе со своими пожитками, направляясь к воздушному шлюзу. Она собрала свои вещи и приготовилась присоединиться к ним. Некоторое время ничего не происходило. Она услышала, что голоса становятся громче, как будто шел какой-то спор. Стоя у окна, она могла лучше видеть, что происходит снаружи. В той части камеры, где не было давления, стояла фигура, ничего не делая. Она мельком увидела лицо мужчины сквозь забрало его шлема в стиле рококо: выражение было отсутствующим, но лицо не было совсем незнакомым.
   Кто бы это ни был, он стоял, наблюдая за происходящим, опираясь одной рукой на трость.
   Шум продолжался еще несколько мгновений. Наконец, он стих, и спутники Рашмики начали выходить из шлюза, надев шлемы своих вакуумных скафандров перед выходом. Все они выглядели гораздо менее оживленными, чем пять минут назад. То, что они прибыли на "Железную Кэтрин", приблизило их путешествие к концу. Судя по выражению их лиц, это мрачное помещение, заполненное брошенным хламом и скучающими рабочими, было не совсем таким, каким они его себе представляли, когда отправлялись в путь. Однако она помнила, что сказал квестор: настоятель "Железной Кэти" был справедливым человеком, который хорошо относился к своим работникам и паломникам. В таком случае, они все должны считать, что им повезло. Лучше убогий собор, управляемый хорошим человеком, чем обреченный на гибель сумасшедший дом "Леди Морвенны", даже если в конце концов ей все равно придется попасть туда.
   Она уже дошла до двери, когда чья-то рука коснулась ее груди, не дав пройти дальше. Она посмотрела в глаза толстолицему адвентистскому чиновнику.
   - Рашмика Элс? - спросил мужчина.
   - Да.
   - Планы изменились, - сказал он. - Боюсь, вы останетесь в караване.
  
   Они увезли ее подальше от "Железной Кэтрин", подальше от ровной дороги Постоянного пути. Она была единственным пассажиром в машине, не считая мужчины в скафандре и с тростью. Он просто сидел, не снимая шлема, и постукивал тростью по каблуку ботинка. Большую часть времени она не могла видеть его лица.
   В течение многих минут машина подпрыгивала на ледяных колеях, а главное скопление соборов оставалось вдали.
   - Мы идем к "Леди Морвенне", не так ли? - спросила Рашмика, на самом деле не ожидая ответа.
   Ответа не последовало. Мужчина лишь крепче сжал трость, наклонив голову, и отраженный свет превратил его забрало в идеальную непроницаемую маску. К тому времени, как они выехали на ровную дорогу и поравнялись с собором, Рашмике стало дурно. Ее было плохо не только от движения каравана, но и от тошнотворного ощущения, что она попала в ловушку. Она хотела пойти к "Леди Морвенне". Она не хотела, чтобы "Леди Морвенна" втягивала ее в это против ее воли.
   Транспортное средство остановилось рядом с медленно движущейся горой собора. В то время как "Кэтрин Железная" ползла по Хеле на гусеницах, "Леди Морвенна" на самом деле шла, волоча под собой двадцать огромных трапециевидных ног. Они располагались в два параллельных ряда по десять штук, каждый из которых был длиной двести метров. Вся масса главного сооружения, возвышающегося далеко вверху, была соединена с подножиями огромными телескопическими колоннами-контрфорсами собора. На самом деле это были вовсе не колонны, а скорее опоры для ног: сложные, грубо механические устройства, усеянные поршнями и точками сочленения, с толстыми сегментированными кабелями и силовыми линиями. Они приводились в движение валами, торчащими из стен основного сооружения, как горизонтальные весла галеона, управляемого рабами. В свою очередь, каждая ступня поднималась на три-четыре метра от поверхности Пути, слегка продвигалась вперед, а затем опускалась снова на землю. В результате вся конструкция плавно скользила вперед со скоростью треть метра в секунду.
   Рашмика знала, что он был очень старым. Он вырос из крошечного зернышка, посеянного в первые дни заселения Хелы людьми. Куда бы Рашмика ни посмотрела, она видела следы повреждений и ремонта, перестройки и расширения. Это было похоже не столько на здание, сколько на город, подвергшийся грандиозным гражданским проектам и схемам городского благоустройства, каждый из которых отбрасывал старые чертежи. Среди машин, сосуществующих с ними, было множество скульптурных форм: горгульи и грифоны, драконы и демоны, лики из резной каменной кладки или сварного металла. Некоторые из них были анимированными, приводимыми в движение подвижными механизмами ног, так что челюсти резных фигур широко раскрывались и захлопывались при каждом шаге, который делал собор.
   Она посмотрела выше, пытаясь разглядеть окна машины. Большой зал собора возвышался намного выше того места, где шарнирные опоры изгибались, соединяясь с корпусом. Огромные витражи возвышались над ней, указывая на лицо Халдоры. Там виднелись выступы каменной кладки и металла, увенчанные сидящими на корточках грифонами или другими геральдическими существами. А еще была сама Часовая башня, затмевавшая даже холл, - заостренный, качающийся железный палец, возвышавшийся выше любого сооружения, которое Рашмика когда-либо видела. Она могла видеть историю собора в башне, обнаженные слои периодов роста, показывающие, как огромное сооружение разрослось до своих нынешних размеров. Были безумства и заброшенные проекты; торчащие углы, которые никуда не вели. Там были странные выравнивания, когда казалось, что шпиль сужается к концу, прежде чем продолжить подниматься еще на сотню метров. А где-то на самом верху - с такого ракурса его трудно было разглядеть - возвышался купол, в котором горели безошибочно узнаваемые желтые огни жилья.
   Машина приблизилась к линии медленно топающих ног. Раздался лязг, и затем они оторвались от земли, поднятые лебедкой с поверхности, как раньше в тот момент, когда ледоход Крозе был рядом с караваном.
   Человек в вакуумном скафандре начал расстегивать застежку шлема. Он делал это с каким-то маниакальным терпением, как будто само это действие было необходимым покаянием.
   Шлем был снят. Мужчина провел рукой в перчатке по седой копне волос, отчего они встали дыбом. Макушка была математически плоской. Он посмотрел на нее, его вытянутое лицо с плоскими чертами напомнило ей бульдога. Она была уверена, что где-то видела этого человека раньше, но сейчас это было все, что она помнила.
   - Добро пожаловать в "Леди Морвенну", мисс Элс, - сказал он.
   - Я не знаю, кто вы и почему я здесь.
   - Я главный хирург Грилье, - представился он. - И вы здесь, потому что мы хотим, чтобы вы были здесь.
   Что бы это ни значило, он говорил правду.
   - А теперь пойдемте со мной, - сказал он. - Вам нужно кое с кем встретиться. Затем мы сможем обсудить условия найма.
   - Работа?
   - Вы пришли за работой, не так ли?
   Она покорно кивнула. - Да.
   - Тогда, возможно, у нас есть что-то, что придется вам по душе.
  

ТРИДЦАТЬ ТРИ

  
   Недалеко от Арарата, 2675 г.
  
   Скорпио надеялся немного отдохнуть. Но дни, последовавшие за отъездом Антуанетты, были такими же утомительными, как и все предыдущие. Он почти все время бодрствовал, наблюдая за прибытием и отправлением шаттлов и буксиров, за обработкой новых эвакуированных, а также за приходами и уходами технического персонала Ремонтуа.
   Он ощущал себя на грани срыва, и никогда не был уверен, что находится дальше одного-двух вдохов от обморока. И все же он продолжал действовать, поддерживаемый словами Антуанетты и собственным упрямым нежеланием показывать людям хоть малейший намек на слабость. Это становилось все труднее. Ему все больше и больше казалось, что у них есть энергия, которой не хватает ему; что они никогда не были так близки к истощению или полному упадку сил, как он. В его молодые годы все было по-другому. Тогда он был неудержимой силой, сильнее не только людей, которые составляли часть его окружения, но и многих свинов. Он был глупцом, воображая, что это станет примером для всей его жизни, что у него всегда будет это преимущество. Он никогда толком не замечал момента, когда сравнялся с людьми; возможно, это происходило месяцами или годами раньше, но теперь он был совершенно уверен, что люди опередили его. В краткосрочной перспективе он все еще обладал яростной, импульсивной силой, которой не хватало им, но какой толк сейчас от бандитской непосредственности? Что имело значение, так это медленное сгорание, рассчитанная сила, выносливость и присутствие духа. Люди соображали быстрее, чем он, и были гораздо менее склонны к ошибкам. Понимали ли они это? задумался он. Возможно, не сразу, потому что он усердно работал, чтобы компенсировать эту внутреннюю слабость. Но рано или поздно усилия возымели бы свое действие, и тогда они начали бы замечать его недостатки. Многие из них - союзники, о которых говорила Антуанетта, - делали бы все возможное, чтобы игнорировать его растущую неадекватность, находя оправдания его недостаткам. Но опять же, этот процесс не мог продолжаться так долго. Неизбежно наступит время, когда его враги уловят эту слабость и используют ее против него. Он задавался вопросом, хватит ли у него смелости уйти раньше, прежде чем это станет настолько очевидным. Он не знал. Было слишком тяжело думать об этом, потому что оно слишком близко подходило к сути того, кем он был и кем никогда не сможет стать.
   Антуанетта не хотела быть жестокой, когда говорила о времени, проведенном на Арарате, как о "хороших годах". Она говорила это искренне, и двадцать три года - немалый отрезок жизни любого человека. Но Антуанетта была человеком. На самом деле, у нее не было доступа ко всем процедурам продления жизни, которые пару сотен лет назад были обычным делом. В наши дни такого доступа не было ни у кого. Но у Антуанетты все еще были преимущества, которых не хватало Скорпио. Гены, которые она унаследовала, были изменены много сотен лет назад, устраняя многие из наиболее распространенных причин смерти. Она могла бы рассчитывать на то, что проживет примерно вдвое дольше, чем если бы ее предки никогда не претерпели таких изменений. Продолжительность жизни в сто пятьдесят лет не была для нее немыслимой. При исключительном везении она могла бы дожить и до двухсот. Возможно, достаточно долго, чтобы стать свидетелем и, возможно, даже извлечь выгоду из повторного появления других видов лекарств, продлевающих жизнь, тех, которые были в дефиците со времен сплавляющей чумы. Конечно, нынешний кризис не помогал этому, но все же это была отдаленная возможность, на которую она все еще могла надеяться.
   Скорпио сейчас было пятьдесят. Он был бы счастлив дожить до шестидесяти. Он никогда не слышал, чтобы свины жили дольше семидесяти пяти лет, а самому старому свину, которого он когда-либо встречал, был семьдесят один год. Этот свин умер год спустя, так как его за несколько месяцев сгубил целый букет болезней, как бомбы замедленного действия.
   Даже если бы ему по счастливой случайности удалось найти медицинское учреждение, где все еще были доступны старые методы омоложения и продления жизни, они были бы для него бесполезны, поскольку были слишком точно привязаны к биохимии человека. Он слышал о свинах, которые пытались это сделать, и их попытки неизменно заканчивались неудачей. Чаще всего они умирали преждевременно, поскольку процедуры вызывали фатальные ятрогенные побочные эффекты.
   Это был не выход. На самом деле единственным выходом было умереть примерно через десять-пятнадцать лет. Если ему невероятно повезет, то через двадцать. Даже это было бы короче, чем он прожил на Арарате.
   - Это была половина моей жизни, - сказал он ей. Но он не думал, что она в точности поняла, что это значит. Не просто половина жизни, которую он прожил на сегодняшний день, а приличная часть той жизни, которую он когда-либо надеялся прожить. В любом случае, первые двадцать лет его жизни едва ли имели значение. На самом деле он еще не родился, пока не направил лазер на свое плечо и не выжег зеленого скорпиона, превратив его в рубцовую ткань. Люди строили планы на десятилетия вперед. Он мыслил категориями лет, и даже тогда ни на что не рассчитывал.
   Вопрос был в том, хватало ли у него смелости признать это? Если бы он сейчас ушел в отставку и дал понять, что это из-за его генетической наследственности - из-за угрозы преждевременной смерти, которая была неотъемлемой частью пакета свинов, - никто бы его не критиковал. Они бы поняли, и он бы заслужил их сочувствие. Но что, если он был неправ, отказавшись от власти сейчас, только потому, что почувствовал тень на себе? Тень была все еще слабой. Он подумал, что, вероятно, только он один видел это ясно. Конечно, было бы трусостью сдаться сейчас, когда у него впереди еще пять или десять лет полезной службы. Несомненно, он был обязан Арарату - или беженцам Арарата - большим, чем это. В нем было много чего - жестокости, упрямства, преданности, - но трусом он никогда не был.
   Затем он подумал об Ауре. Его осенило с кристальной ясностью: за ней будут следить. Она была ребенком, который говорил о вещах, недоступных для нее. В некотором смысле, она уже спасла тысячи жизней, помешав Скорпио напасть на жонглеров, когда они пытались оттащить "Бесконечность" на безопасное расстояние от Первого лагеря. Она знала, как поступить правильно.
   Сейчас она была совсем крошкой, заключенной в прозрачную колыбель инкубатора, но она росла. Какой она будет через десять лет? Ему было больно думать так далеко вперед. Он все равно это сделал. Тогда он увидел ее на мгновение - девушку, которая выглядела старше своих лет, выражение ее лица колебалось где-то между безмятежной уверенностью и застывшей маской фанатика, не тронутого ни малейшим проблеском сомнения. Она была бы красива, по человеческим меркам, и у нее были бы последователи. Он увидел, что на ней надеты доспехи - те самые окрашенные в белый цвет, что были на Скейди, когда они нашли ее на разбившемся корабле, а ее маска-хамелеон постоянно была заблокирована на этой настройке.
   Возможно, она права, подумал он. Возможно, она точно знает, что нужно сделать, чтобы противостоять ингибиторам. Учитывая, чего она им уже стоила, он отчаянно надеялся, что так оно и будет. Но что, если она ошибалась? Что, если она была оружием, внедренным в их ряды? Что, если ее единственной задачей было самым эффективным способом привести их всех к вымиранию?
   Однако на самом деле он не думал, что это возможно. Если бы он это сделал, то уже убил бы ее, а затем, возможно, и себя. Но шанс все еще оставался. Она могла быть даже невиновна, но все равно ошибалась. В некоторых отношениях это была еще более опасная возможность.
   Васко Малинин уже встал на ее сторону. Так, по мнению Скорпио, поступили некоторые старшие. Остальные еще не высказывались, но в ближайшие дни могут тоже выбрать ту или иную сторону. Против этого, против того, что, несомненно, было магнетической харизмой девочки, должен был быть баланс, что-то флегматичное и лишенное воображения, не слишком склонное к крестовым походам или поклонению фанатикам. Он не мог уйти. Это могло бы измотать его еще быстрее, но - так или иначе - он должен был быть там. Не обязательно как противник Ауры, но как ее тормоз. И если бы дело дошло до конфронтации с Аурой или с кем-то из ее сторонников (сейчас он мог видеть их, сплотившихся вокруг девушки в белых доспехах), это только подтвердило бы его решение остаться.
   Единственное, что Скорпио знал о себе, это то, что если он принимал решение, то оно оставалось принятым. В этом отношении, по его мнению, у него было много общего с Клавейном. Клавейн был более дальновидным, чем Скорпио, но в конце концов, когда он встретил свою смерть в айсберге, вся его жизнь превратилась в череду упорных противостояний.
   Скорпио пришел к выводу, что были и худшие способы жить.
  

* * *

  
   - Тебя это вполне устраивает? - спросил Ремонтуа у Скорпио.
   Они сидели одни в герметичной смотровой кабине, прилепившейся на паучьих ножках к отвесному, похожему на утес, носу ускоряющегося звездолета. Из отверстия под ними - стыковочного шлюза, обрамленного костлявыми конструкциями, напоминающими сросшиеся позвонки, - выгружали оружие тайника. В лучшие времена это была бы деликатная операция, но из-за того, что "Ностальгия по бесконечности" продолжала удаляться от Арарата, следуя траектории, заданной Ремонтуа и его прогнозами, она потребовала предельного внимания к деталям.
   - Я счастлив, - сказал Скорпио. - Думал, ты будешь возражать, Рем. Ты хотел все это. Я не позволю тебе получить все это. Тебя это не бесит?
   - Разозлить меня, Скорп? - На лице его собеседника появилась слабая понимающая улыбка. Ремонтуа приготовил термос с чаем и теперь разливал его в крошечные стеклянные стаканчики. - Зачем это нужно? Риск делится поровну. Ваши собственные шансы на выживание - по крайней мере, по нашим прогнозам - теперь значительно уменьшились. Я, конечно, сожалею о таком положении дел, но могу оценить твое нежелание сдавать все оружие. Это потребовало бы беспрецедентного прыжка веры.
   - Я не исповедую веру, - сказал Скорпио.
   - По правде говоря, оружие, хранящееся в тайнике, может не иметь большого значения в долгосрочной перспективе. Я не хотел говорить об этом раньше, опасаясь разочаровать наших коллег, но факт остается фактом: наши прогнозы могут быть слишком оптимистичными. Когда Илия Вольева прилетела на "Штормовой птице" в самое сердце скопления волков в районе дельты Павлина, оружие тайника, которое она использовала, не оказало существенного влияния.
   - Насколько нам известно. Возможно, она немного замедлила ход событий.
   - Или, возможно, применила оружие не самым эффективным образом - в конце концов, она была больна - или, возможно, это было не самое опасное оружие в арсенале. Мы никогда не узнаем.
   - А как насчет другого оружия, - спросил Скорпио, - того, которое они сейчас делают для нас?
   - Гипометрические устройства? Они доказали свою полезность. Ты видел, как оно рассеяло волков вокруг вашего шаттла и "Ностальгии по бесконечности". Я также использовал гипометрическое оружие против совокупности волков, которая создавала вам трудности на поверхности Арарата.
   Скорпио прихлебывал чай, неуклюже сжимая в руках маленький стакан - тот был едва ли больше наперстка. Ему казалось, что в любую минуту он разобьет стакан вдребезги. - Это и есть то оружие, которое Аура показывала тебе, как делать?
   - Да.
   - И вы до сих пор не знаете, работает ли что-нибудь из этого на самом деле?
   - Давай просто скажем, что теория несколько отстает от практики, не так ли?
   - Хорошо. Не думаю, что я смог бы это понять, даже если бы вы знали. Но мне приходит в голову одна вещь. Если это дерьмо так полезно, почему волки не используют его против нас?
   - И снова мы не знаем, - признался Ремонтуа.
   - Вас это не беспокоит? Не беспокоит, что, возможно, с этой новой технологией связана какая-то долгосрочная проблема, о которой вы не знаете?
   Ремонтуа приподнял бровь. - Ты думаешь о будущем, Скорпио? Что будет дальше?
   - Это обоснованное замечание.
   - Признаю. И да, это, помимо всего прочего, заставляет меня задуматься. Но учитывая выбор между вымиранием сейчас и решением неопределенной проблемы позже... ну, это не такое уж сложный спор, не так ли? - Ремонтуа всмотрелся в янтарное чрево своего крошечного бокала, один глаз казался огромным из-за искажений. - В любом случае, есть и другая возможность. У волков может не быть такой технологии.
   Из смотровой кабины в обрамлении окованного медью глаза одного из иллюминаторов, Скорпио увидел, как появилось одно из хранящихся в тайнике орудий. Оружие - полностью бронзовое, с зеленым блеском и фланцами в стиле ар-деко, как у старого радиоприемника или кинотеатра - было заключено в корпус, усеянный направляющими рейками. Корпус, в свою очередь, удерживался четырьмя буксирами производства конджойнеров.
   - Тогда откуда взялась эта технология?
   - От мертвых. Коллективные воспоминания бесчисленных исчезнувших культур, собранные воедино в нейтронной матрице компьютера Гадеса. Очевидно, что этого было недостаточно, чтобы изменить жизнь этих вымерших видов; возможно, ни один из других методов, которые дала нам Аура, не повлияет на наше будущее. Но, возможно, они замедлят развитие событий. Возможно, все, что нам нужно, - это время. Если есть что-то еще - что-то более значительное, что-то более могущественное, чем волки, - то все, что нам нужно, это время, чтобы обнаружить это.
   - Ты думаешь, это Хела, не так ли?
   - Разве это не заинтриговало тебя, Скорпио? Разве ты не хочешь пойти туда и посмотреть, что там найдешь?
   - Мы посмотрели это, Рем. Хела - это ледяной шар, где обитает кучка религиозных безумцев, травящихся зараженной кровью носителя индоктринального вируса.
   - И все же они говорят о чудесах.
   - Планета, которая исчезает. За исключением того, что никто из тех, кому вы доверили бы починить герметичный скафандр, никогда не видел, как это происходит.
   - Поезжай туда и узнай. Один-ноль-семь Рыб - это система. Судя по всему, ингибиторы до нее еще не добрались.
   - Спасибо за информацию.
   - Это будет твое решение, Скорпио. Ты уже знаешь, что порекомендует Аура, но не стоит поддаваться на ее уговоры.
   - Я не буду.
   - Но имей в виду: сто семь Рыб - это отдаленная система. Сообщения о вторжениях волков в населенный космос в лучшем случае отрывочны, но ты можешь быть уверен, что, когда они появятся, основные колонии - миры, находящиеся в пределах дюжины световых лет от Земли, - падут первыми. Вот как они работают: выявляют центр, атакуют и уничтожают его. Затем уничтожают колонии-спутники и всех, кто пытается сбежать вглубь галактики.
   Скорпио пожал плечами. - Значит, нигде не безопасно.
   - Нет. Но, учитывая твою ответственность - за семнадцать тысяч человек, которые сейчас находятся на твоем попечении, - было бы гораздо безопаснее отправиться наружу, чем возвращаться к этим узловым мирам. Но я чувствую, что ты можешь думать иначе.
   - У меня дома остались незаконченные дела, - ответил Скорпио.
   - Ты ведь не имеешь в виду Арарат, не так ли?
   - Я имею в виду Йеллоустоун. Я имею в виду Ржавый Пояс. Я имею в виду Город Бездны и Малч.
   Ремонтуа допил свой чай до последней капли с педантичной аккуратностью кота. - Я понимаю, что ты все еще эмоционально привязан к этому месту, но не стоит недооценивать опасность возвращения туда. Если волки собрали о нас хоть какую-то информацию, им не потребовалось бы много времени, чтобы определить Йеллоустоун как важный центр. Это будет одним из первых в их списке приоритетов. Возможно, они уже там, строят Певца, как это было в районе дельты Павлина.
   - В этом случае многим людям нужно будет выбраться отсюда.
   - Ты не сможешь изменить ситуацию настолько, чтобы оправдать риск, - сказал ему Ремонтуа.
   - Я могу попробовать. - Скорпио указал через иллюминатор смотрового "паука" на приближающийся корабль. - "Бесконечность" доставила с Ресургема сто шестьдесят тысяч человек. Может, я и не силен в математике, но сейчас на борту всего семнадцать тысяч, а это значит, что у нас есть свободные места.
   - Ты будешь рисковать всеми жизнями, которые мы уже спасли.
   - Я знаю, - ответил он.
   - Ты потеряешь все преимущества, которые получишь в ближайшие несколько дней, когда мы отвлечем от вас машины.
   - Я знаю, - повторил он.
   - Ты также будешь рисковать своей собственной жизнью.
   - Я тоже это знаю, и это ни черта не изменит, Рем. Чем больше ты пытаешься отговорить меня от этого, тем больше я понимаю, что сделаю это.
   - Если у тебя есть поддержка старших.
   - Они либо поддержат меня, либо отправят в отставку. Это их выбор.
   - Тебе также понадобится согласие корабля.
   - Я попрошу по-хорошему, - сказал Скорпио.
   Буксиры оттащили оружие тайника на безопасное расстояние от корабля. Он ожидал увидеть, как включатся их главные двигатели, яркие копья рассеянного света от плазменных разрядов, но вся установка просто ускорилась, словно движимая невидимой рукой.
   - Я не согласен с твоей позицией, - сказал Ремонтуа, - но уважаю ее. В чем-то ты напоминаешь мне Невила.
   Скорпио вспомнил смехотворно короткий эпизод "скорби", который пережил Ремонтуа. - Я думал, ты уже забыл о нем.
   - Никто из нас не забыл его, - коротко ответил Ремонтуа. Затем он снова указал на фляжку, и его настроение заметно улучшилось. - Еще чаю, мистер Пинк?
   Скорпио не знал, что сказать. Он посмотрел на мужчину с невозмутимым лицом и пожал плечами. - Если не возражаете, мистер Клок.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Главный хирург провел Рашмику по лабиринту "Леди Морвенны". Это явно была не обзорная экскурсия. Хотя она и медлила, когда была возможность, - останавливалась, чтобы посмотреть на витрины или на что-нибудь столь же интересное, - Грилье всегда подгонял ее с вежливой настойчивостью, постукивая тростью по стенам и полу, чтобы подчеркнуть срочность своей миссии. - Время не ждет, мисс Элс, - повторял он. И еще: - Мы немного торопимся.
   - Было бы лучше, если бы вы рассказали мне, в чем дело, - сказала она.
   - Нет, это не помогло бы, - ответил он. - А с чего бы это могло помочь? Вы здесь, и мы уже в пути.
   Она предположила, что в его словах был смысл. Просто ей это не очень понравилось.
   - Что случилось с "Железной Кэтрин"? - спросила она, решив не сдаваться слишком легко.
   - Насколько мне известно, ничего такого. Произошла смена места работы. Ничего существенного. В конце концов, вы все еще работаете в Первой адвентистской церкви. Мы только перевели вас из одного собора в другой. - Он постучал себя пальцем по носу, словно делясь с кем-то большим доверием. - Честно говоря, вы неплохо справились с этим. Вы не представляете, как трудно в наши дни попасть в кафедральный собор "Леди Мор". Все хотят работать в самом историческом соборе Пути.
   - Мне дали понять, что в последнее время его популярность несколько снизилась, - сказала она.
   Грилье оглянулся на нее. - Что вы имеете в виду, мисс Элс?
   - Настоятель переходит все границы. По крайней мере, так говорят люди.
   - А если бы это было так?
   - Я не слишком удивлюсь, если люди не захотят оставаться на борту. Как далеко мы находимся от переправы, главный хирург?
   - Навигация - это не мое.
   - Вы точно знаете, как далеко мы находимся, - сказала она.
   Он улыбнулся ей в ответ. Она решила, что его улыбка ей совсем не понравилась. Она выглядела слишком дикой. - Вы молодчина, мисс Элс. Так хороши, как я и надеялся.
   - Хороша, главный хирург?
   - Умение читать ложь. Умение читать по лицам. Это и есть ваш маленький навык, не так ли? Ваш маленький трюк на встрече?
   Они подошли к тому месту, которое, по мнению Рашмики, было основанием Часовой башни. Главный хирург достал ключ, вставил его в замок рядом с деревянной дверью и провел ее в помещение, которое, очевидно, было личным. Стены были сделаны из решетчатого железа. Внутри он нажал на несколько медных кнопок, и они начали подниматься. Сквозь решетку Рашмика наблюдала, как мимо проплывают стены шахты лифта. Затем стены превратились в витражи, и по мере того, как они поднимались за каждую цветную грань, в отделении менялся свет: зеленый сменялся красным, красный - золотым, золотой - кобальтово-синим, отчего копна седых волос главного хирурга сияла, словно наэлектризованная.
   - Я все еще не понимаю, в чем дело, - настаивала она.
   - Вы напуганы?
   - Немного.
   - В этом нет необходимости. - Она видела, что он говорит правду, по крайней мере, так, как он ее воспринимал. Это немного успокоило ее. - Мы будем относиться к вам очень хорошо, - добавил он. - Вы слишком ценны для нас, чтобы с вами обращались иначе.
   - А если я решу, что не хочу здесь оставаться?
   Он отвернулся от нее и посмотрел в окно. Свет обводил контуры его лица угасающим огнем. Было в нем что-то такое - мускулистое, плотное тело, бульдожье лицо, - что заставило ее вспомнить об артистах цирка, которых она видела в пустошах и которые на самом деле были безработными копателями, переезжавшими из деревни в деревню в поисках заработка. Он мог быть пожирателем огня или акробатом.
   - Вы можете уйти, - сказал он, поворачиваясь к ней. - Не было бы смысла удерживать вас здесь без вашего решения. Ваша полезность для нас полностью зависит от вашей доброй воли.
   Возможно, она неправильно его поняла, но и в этом она не сомневалась.
   - Я все еще не понимаю... - сказала она.
   - Я сделал свою домашнюю работу, - сказал он ей. - Вы - редкая девушка, мисс Элс. У вас есть дар, которым обладают менее одного человека из тысячи. И вы обладаете им в поразительной степени. Вы просто зашкаливаете. Я сомневаюсь, что на всей Хеле есть кто-то еще, похожий на вас.
   - Я просто вижу, когда люди лгут, - сказала она.
   - Вы видите не только это. Посмотрите на меня сейчас. - Он снова улыбнулся ей. - Я улыбаюсь, потому что искренне счастлив, мисс Элс?
   Это была та же самая дикая улыбка, которую она видела раньше. - Я так не думаю.
   - Вы правы. Знаете, почему можете это сказать?
   - Потому что это очевидно, - сказала она.
   - Но не всем. Когда я улыбаюсь по требованию - как сделал только что, - то задействую только одну мышцу лица: основную скуловую. Когда я улыбаюсь спонтанно, что, признаюсь, случается не так уж часто, я задействую не только большую скуловую мышцу, но и напрягаю круговую мышцу глаза, латеральную часть. - Грилье коснулся пальцем виска. - Это мышца, окружающая глаз. Большинство из нас не может напрячь эту мышцу добровольно. Я, конечно, не могу. Точно так же большинство из нас не может перестать напрягать ее, когда мы искренне довольны. - Он снова улыбнулся; лифт замедлял ход. - Многие люди не замечают разницы. Если они и замечают это, то на подсознательном уровне, и информация теряется в суматохе других сенсорных сигналов. Важные данные игнорируются. Но для вас эти вещи становятся очевидными. Они звучат как трубы. Вы не в состоянии игнорировать их.
   - Теперь я вас вспомнила, - сказала она.
   - Да, я был там, когда они вербовали вашего брата. Помню, какой шум вы подняли, когда они солгали ему.
   - Значит, они действительно солгали.
   - Вы всегда это знали.
   Она посмотрела на него прямо в лицо, внимательно следя за каждым нюансом. - Вы знаете, что случилось с Харбином?
   - Да, - ответил он.
   Решетчатый лифт с грохотом остановился.
  

* * *

  
   Грилье провел ее в мансарду к настоятелю. Шестигранная комната была заставлена зеркалами. Она увидела свое собственное испуганное выражение лица, отражавшееся в них, как на портрете кубиста. В суматохе отражений она не сразу заметила самого настоятеля. Она увидела вид из окон, белый изгиб горизонта Хелы, напомнивший ей о малости ее мира, и увидела скафандр - странный, грубо склепанный, - который узнала по адвентистской эмблеме. У Рашмики мурашки побежали по коже: один только вид этого скафандра вызывал у нее беспокойство. В нем было что-то такое: ощущение зла, исходящего от него невидимыми линиями, заполняющими комнату; мощное ощущение присутствия, как будто сам скафандр воплощал еще одного посетителя мансарды.
   Рашмика прошла мимо скафандра. По мере того, как она приближалась к нему, ощущение зла становилось ощутимо сильнее, как будто невидимые лучи недоброжелательности проникали в ее голову, прокладывая себе путь в потаенные уголки ее сознания. Это было не похоже на нее - так иррационально реагировать на что-то столь явно неодушевленное, но скафандр обладал неоспоримой силой. Возможно, в нем был скрыт механизм, вызывающий беспокойство. Она слышала о таких вещах: жизненно важных инструментах в определенных сферах переговоров. Они воздействовали на участки мозга, ответственные за возбуждение страха и регистрацию скрытого присутствия.
   Теперь, когда она поняла, что может объяснить силу скафандра, это ее меньше беспокоило. Тем не менее, она была рада, когда добралась до другой стороны мансарды, где ее мог видеть настоятель. Сначала она подумала, что он мертв. Он лежал, откинувшись на спинку кушетки, сложив руки на укрытой одеялом груди, как только что почивший человек. Но затем грудная клетка пошевелилась. И глаза, широко раскрытые для наблюдения, были ужасно живыми в своих глазницах. Они дрожали, как маленькие теплые яйца, из которых вот-вот должны вылупиться птенцы.
   - Мисс Элс, - сказал настоятель. - Я надеюсь, что ваша поездка сюда была приятной.
   Она не могла поверить, что находится в его присутствии. - Настоятель Куэйхи, - сказала она. - Я слышала... Я думала...
   - Что я был мертв? - голос у него был скрипучий, похожий на звук, который может издавать насекомое, ловко потирающее о хитиновую поверхность. - Я никогда не делал секрета из того, что продолжаю существовать, мисс Элс... все эти годы. Прихожане регулярно меня видели.
   - Слухи понятны, - сказал Грилье. Главный хирург открыл медицинский шкафчик на стене и теперь рылся в его внутренностях. - Ты не показываешься никому, кроме "Леди Морвенны", так как же должна об этом узнать остальная часть населения?
   - Мне трудно путешествовать. - Куэйхи указал рукой на маленький шестиугольный столик, стоящий среди зеркал. - Выпейте чаю, мисс Элс. И присядьте, отдохните. Нам есть о чем поговорить.
   - Понятия не имею, зачем я здесь, настоятель.
   - Разве Грилье ничего не сказал вам? Я просил тебя проинформировать молодую леди, Грилье. Я просил тебя не держать ее в неведении.
   Грилье отвернулся от стены и направился к Куэйхи, неся флаконы и тампоны. - Я сказал ей именно то, что ты просил меня передать: что нам требуются ее услуги и что наше обращение к ней в решающей степени зависит от ее чувствительности к микровыражениям лица.
   - Что еще ты ей сказал?
   - Абсолютно ничего.
   Рашмика села и налила себе чаю. Отказываться было бессмысленно. И теперь, когда ей предложили чаю, она поняла, что очень хочет пить.
   - Полагаю, вы хотите, чтобы я вам помогла, - отважилась спросить она. - По той или иной причине вам нужно мое умение. Есть кое-кто, в ком вы не уверены, доверять им или нет. - Она отхлебнула чаю: что бы она ни думала о хозяевах, на вкус чай был вполне приличный. - Я угадала?
   - Вы более чем любезны, мисс Элс, - заметил Куэйхи. - Вы всегда были такой проницательной?
   - Будь я по-настоящему проницательной, не уверена, что сидела бы сейчас здесь.
   Грилье склонился над настоятелем и начал вытирать открытые белки его глаз. Она не могла видеть лиц ни одного из них.
   - Вы говорите так, как будто у вас есть дурные предчувствия, - сказал настоятель. - И все же, судя по всему, вы были очень заинтересованы в том, чтобы добраться до "Леди Морвенны".
   - Это было до того, как я узнала, к чему это приведет. Насколько близко мы от моста, настоятель? Если вы не возражаете, что я спросила.
   - Расстояние двести пятьдесят шесть километров, - сказал он.
   Рашмика позволила себе на мгновение вздохнуть с облегчением. Она сделала еще один глоток чая. Судя по тому, как медленно продвигались соборы, это было достаточно далеко, чтобы не вызывать немедленного беспокойства. Но даже когда она наслаждалась этим утешением, другая часть ее сознания тихо сообщала ей, что на самом деле это было намного ближе, чем она опасалась. Треть метра в секунду - не так уж и много, но в сутках было много секунд.
   - Мы будем там через десять дней, - добавил настоятель.
   Рашмика отставила чашку с чаем. - Десять дней - это не так уж много, настоятель. Правда ли, что говорят, будто вы поведете "Леди Морвенну" через пропасть Отпущения грехов?
   - С божьей помощью.
   Это было последнее, что она хотела услышать. - Простите меня, настоятель, но единственное, о чем я не думала, когда шла сюда, - это о том, чтобы погибнуть в результате какой-нибудь самоубийственной глупости.
   - Никто не умрет, - сказал он ей. - Доказано, что мост способен выдержать вес целого каравана с припасами. При любой нагрузке измерения никогда не выявляли прогиба даже в ангстрем.
   - Но ни один собор никогда не пересекал его.
   - Только один человек когда-либо пытался это сделать, и это провалилось из-за системы управления, а не из-за каких-либо конструктивных проблем с мостом.
   - Я так понимаю, вы думаете, что добьетесь большего успеха?
   - У меня работают лучшие инженеры по строительству кафедрального собора. И сам собор тоже прекрасен. Да, мы справимся, мисс Элс. Мы справимся, и однажды вы расскажете своим детям, как вам повезло, что вы поступили ко мне на работу в такое благоприятное время.
   - Я искренне надеюсь, что вы правы.
   - Грилье сказал вам, что вы можете уйти в любое время?
   - Да, - нерешительно ответила она.
   - Это была чистая правда. А теперь идите, мисс Элс. Допивайте чай и уходите. Никто вас не остановит, и я позабочусь о вашем трудоустройстве в "Кэтрин". И вам хорошей работы.
   Она собиралась спросить: "Той же хорошая работа, которую обещали моему брату?" Но остановилась. Было слишком рано задавать еще один вопрос о Харбине. Она зашла так далеко, и то ли невероятная удача, то ли невероятное несчастье привели ее в самое сердце ордена Куэйхи. Она все еще не знала точно, чего они от нее хотят, но понимала, что ей предоставили шанс, который она не должна упускать из-за одного праздного, раздраженного вопроса. Кроме того, была еще одна причина не задавать вопросов: она боялась того, каким может быть ответ.
   - Я останусь, - сказала она и быстро добавила: - Пока. Пока мы все как следует не обсудим.
   - Очень мудро, мисс Элс, - сказал Куэйхи. - А теперь, не могли бы вы оказать мне небольшую услугу?
   - Это зависит от обстоятельств, - ответила она.
   - Я просто хочу, чтобы вы посидели здесь и выпили свой чай. В эту комнату сейчас войдет джентльмен, и мы с ним немного поболтаем. Я хочу, чтобы вы понаблюдали за этим джентльменом - внимательно, но не навязчиво - и сообщили мне о своих наблюдениях, когда он уйдет. Это не займет много времени, и вам нет необходимости что-либо говорить в его присутствии. На самом деле, было бы лучше, если бы вы этого не делали.
   - Это то, для чего я вам нужна?
   - Да, отчасти это так и есть. Мы можем обсудить условия найма позже. Рассмотрим эту часть вашего собеседования.
   - А если я провалюсь?
   - Это не тест. Вас уже проверяли на предмет ваших базовых навыков, мисс Элс. Вы справились с этим блестяще. В данном случае я просто хочу, чтобы вы посмотрели правде в глаза. Грилье, ты уже закончил? Перестань суетиться. Ты как маленькая девочка, играющая со своей куклой.
   Грилье начал убирать тампоны и мази. - Я закончил, - коротко сказал он. - Гной из нарыва почти перестал выделяться.
   - Не хотите ли еще чаю, пока не пришел этот джентльмен, мисс Элс?
   - Я не против, - сказала она, берясь за пустую чашку.
   - Грилье, исчезни, а затем пригласи представителя ультра.
   Главный хирург запер медицинский шкафчик, попрощался с Рашмикой и вышел из мансарды через дверь, отличную от той, через которую они вошли. Его трость застучала вдалеке.
   Рашмика ждала. Теперь, когда Грилье ушел, она чувствовала себя неуютно в присутствии Куэйхи. Она не знала, что сказать. Она никогда не хотела обращаться к нему конкретно. Сама мысль об этом была ей неприятна. Именно в его орден она хотела проникнуть, и только до того момента, когда это было необходимо, чтобы найти Харбина. Это правда, что ее не волновало, какой ущерб она причинит по пути, но сам Куэйхи никогда не представлял для нее интереса. Ее миссия была эгоистичной, ее заботила только судьба ее брата. Если адвентистская церковь продолжала причинять страдания и лишения населению Хелы, это была их проблема, а не ее. Они были соучастниками этого, такой же частью проблемы, как и Куэйхи. И она пришла сюда не для того, чтобы что-то изменить, если только это не встанет у нее на пути.
   В конце концов, прибыл представитель. Рашмика наблюдала за его появлением, помня, что ей было велено ничего не говорить. Она предположила, что это означало даже не здороваться с ультра.
   - Входите, триумвир, - сказал Куэйхи, принимая на кушетке положение, близкое к нормальному для сидения. - Входите и не пугайтесь. Триумвир, это Рашмика Элс, моя ассистентка. Рашмика, это триумвир Гуро Харлейк из субсветолета "То, что проходит", недавно прибывший с Окраины Неба.
   Ультра прибыл в ковыляющем красном мобильном устройстве. Его кожа была гладкой и белой, как у детеныша рептилии, и слегка покрыта чешуйками, а глаза были частично скрыты за желтыми контактными линзами с прорезями. Его короткие седые волосы падали на лицо жесткой щегольской челкой. Ногти у него были длинные, зеленые, острые, как косы, и они то и дело постукивали по арматуре его мобильного устройства.
   - Мы были последним кораблем, отправившимся в эвакуацию, - сказал триумвир. - Позади нас были корабли, но они не долетели.
   - Сколько систем уже разрушено? - спросил Куэйхи.
   - Восемь... девять. Возможно, уже больше. Новости доходят до нас спустя десятилетия. Говорят, что Земля все еще цела, но были подтверждены нападения на Марс и государства Юпитера, включая демархию Европы и Гильгамеш Исиды. Никто ничего не слышал ни о Зионе, ни о Проспекте. Они говорят, что рано или поздно любая система рухнет. Это всего лишь вопрос времени, когда они найдут нас всех.
   - В таком случае, почему вы остановились здесь? Разве не лучше было бы продолжать двигаться вперед, подальше от угрозы?
   - У нас не было выбора, - сказал представитель ультра. Его голос был более глубоким, чем ожидала Рашмика. - Наш контракт требовал, чтобы мы доставляли наших пассажиров на Хелу. Контракты очень много значат для нас.
   - Честный представитель ультра? Куда катится мир?
   - Не все мы вампиры. В любом случае, нам пришлось остановиться по другой причине, не только потому, что наши спящие хотели попасть сюда в качестве паломников. У нас возникли проблемы со щитом. Мы не можем совершить еще один межзвездный перелет без капитального ремонта.
   - Полагаю, дорогостоящего, - сказал Куэйхи.
   Триумвир склонил голову. - Вот почему мы ведем этот разговор, настоятель Куэйхи. Мы слышали, что вам понадобились услуги хорошего корабля. Это вопрос защиты. Вы чувствуете, что вам угрожают.
   - Дело не в том, что мы чувствуем угрозу, - сказал он. - Просто в наше время... было бы глупо не желать защитить наши активы, не так ли?
   - Волки у дверей, - сказал ультра.
   - Волки?
   - Так конджойнеры назвали машины-ингибиторы перед тем, как эвакуировать людей из космоса. Это было сто лет назад. Если бы у нас была хоть капля здравого смысла, мы бы все последовали за ними.
   - Бог защитит нас, - сказал Куэйхи. - Вы верите в это, не так ли? Даже если вы не верите, ваши пассажиры верят, иначе они не отправились бы в это паломничество. Они знают, что что-то должно произойти, триумвир. Серия исчезновений, свидетелями которых мы стали, является всего лишь предвестником - обратным отсчетом - чего-то поистине чудесного.
   - Или чего-то действительно катастрофического, - сказал ультра. - Настоятель, мы здесь не для того, чтобы обсуждать интерпретацию аномального астрономического явления. Мы строгие позитивисты. Мы верим только в наш корабль и его эксплуатационные расходы. И нам очень нужен новый защитный экран. Каковы ваши условия найма?
   - Вы выведете свой корабль на близкую орбиту вокруг Хелы. Ваше оружие будет проверено на работоспособность. Естественно, на время действия контракта на борту вашего корабля будет находиться группа адвентистских делегатов. Они будут полностью контролировать оружие, решая, кто и что представляет угрозу безопасности Хеле. В остальном, они вообще не будут мешать вам. И как наши защитники, вы окажетесь в очень выгодном положении, когда дело дойдет до вопросов торговли, - Куэйхи махнул рукой, словно отмахиваясь от насекомого. - Вы могли бы уйти отсюда с гораздо большим, чем просто с новым щитом, если правильно разыграете свои карты.
   - В ваших устах это звучит очень заманчиво. - Ультра постучал ногтями по нагрудной пластине своего мобильного устройства. - Но не стоит недооценивать риск, который мы ощущаем, приближая наш корабль к Хеле. Мы все знаем, что случилось с... - Он сделал паузу. - "Гностическим вознесением".
   - Вот почему наши условия такие щедрые.
   - А что касается делегатов-адвентистов? Вы должны знать, насколько необычно, когда кого-либо пускают на борт одного из наших кораблей. Возможно, мы могли бы принять двух или трех специально отобранных представителей, но только после того, как они пройдут тщательную проверку...
   - Это не обсуждается, - резко сказал Куэйхи. - Извините, триумвир, но все сводится к одному: насколько сильно вы хотите получить этот щит?
   - Нам нужно подумать об этом, - сказал ультра.
  
   После этого Куэйхи попросил Рашмику поделиться своими наблюдениями. Она рассказала ему о том, что подметила, ограничив свои замечания тем, что, по ее мнению, она обнаружила, а не смутными догадками.
   - Он был правдив, - сказала она, - вплоть до того момента, когда вы упомянули о его оружии. Затем он что-то скрывал. Выражение его лица изменилось, всего на мгновение. Я не могу сказать вам, что именно это было, но знаю, что это значит.
   - Вероятно, сокращение большой скуловой мышцы, - сказал Грилье, сидя, сцепив пальцы перед лицом. Он снял вакуумный скафандр, пока был в отлучке, и теперь был одет в простую серую адвентистскую робу. - В сочетании с опущением уголков губ с помощью ризориуса. Небольшое сгибание подбородка.
   - Вы все это видели, главный хирург? - спросила Рашмика.
   - Только за счет замедления работы камеры наблюдения и выполнения утомительной и несколько ненадежной процедуры интерпретации его лица. Для ультра он был довольно выразительным. Но это было не в режиме реального времени, и даже когда программа зафиксировала это, я сам этого не увидел. Не интуитивно. Не так, как вы это поняли, Рашмика: мгновенно, словно светящимися буквами.
   - Он что-то скрывал, - сказала она. - Если бы вы подтолкнули его к разговору об оружии, он бы солгал вам в лицо.
   - Значит, его оружие не такое, каким он его представляет, - сказал Куэйхи.
   - Тогда он нам не нужен, - сказал Грилье. - Вычеркни его из списка.
   - Мы оставим его на всякий случай. Корабль - это главное. Мы всегда можем усилить его оружие, если решим, что в этом есть необходимость.
   Грилье поднял глаза на своего хозяина, глядя поверх сплетенных пальцев. - Разве это не противоречит его цели?
   - Возможно. - Куэйхи, казалось, был раздражен колкостями хирурга. - В любом случае, есть и другие кандидаты. В соборе меня ждут еще двое. Я так понимаю, Рашмика, вы согласны пройти еще пару собеседований?
   Она налила себе еще чаю. - Пригласите их войти, - сказала она. - Не то чтобы мне больше было чем заняться.
  

ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

  
   Межзвездное пространство, вблизи пи Эридана А, 2675 г.
  
   Скорпио бродил по кораблю уже несколько часов. На верхних уровнях, где обрабатывались последние поступившие, по-прежнему царил хаос. В дюжине других мест были небольшие очаги хаоса. Но "Ностальгия"/или "Бесконечность" была поистине огромным космическим кораблем, и было удивительно, как мало осталось свидетельств о семнадцати тысячах вновь прибывших, как только он покинул строго охраняемые зоны обработки. На большей части корабля было так же пусто и гулко, как и всегда, как будто все вновь прибывшие были воображаемыми призраками.
   Но корабль не был полностью покинут, даже вдали от зон обработки. Он остановился у окна, выходившего в глубокую вертикальную шахту. Красный свет заливал интерьер, придавая розоватый оттенок металлической конструкции, обретающей форму внутри. Конструкция была совершенно незнакомой. И все же это сильно напомнило ему что-то - одно из деревьев, которые он видел на поляне. Только это было дерево, сделанное из бесчисленных лезвиеподобных частей, тонких, как фольга, листьев, расположенных спиральными рядами вокруг узкой сердцевины, которая тянулась по всей длине древка. Там было слишком много деталей, чтобы их можно было рассмотреть; слишком много геометрии; слишком много перспективы. У него разболелась голова, когда он смотрел на древовидный объект, как будто вся скульптурная форма была оружием, предназначенным для того, чтобы разрушить восприятие.
   Сервиторы сновали среди листьев, как черные жуки, их движения были методичными и осторожными, в то время как человеческие фигуры в черных скафандрах свисали с привязных ремней на безопасном расстоянии от тонких изгибов формирующейся конструкции. Сервиторы несли на своих спинах детали из металлической фольги, вставляя их в точно обработанные отверстия. Люди - они были конджойнерами - казалось, почти ничего не делали, кроме как висели на ремнях безопасности и наблюдали за машинами. Но они, несомненно, руководили действиями на фундаментальном уровне, их концентрация была очень высокой, их умы работали в режиме многозадачности с параллельными потоками мыслей.
   Это были лишь некоторые из конджойнеров, находившихся на борту корабля. Их были еще десятки. Даже сотни. Он едва мог отличить их друг от друга. За исключением незначительных различий в цвете кожи, строении костей и половой принадлежности, все они, казалось, сошли с одной производственной линии. Они принадлежали к хохлатой породе, продвинутым особям из собственной целевой группы Скейди. Они ничего не говорили друг другу и чувствовали себя неуютно, когда их заставляли разговаривать с неконджойнерами. Они заикались и допускали элементарные ошибки в произношении, грамматике и синтаксисе - вещи, от которых устыдился бы и свин. Скорпио знал, что они функционируют и общаются исключительно на невербальном уровне. Для них вербальная коммуникация - даже если она ускоряется при помощи мысленного контакта - была такой же примитивной, как общение с помощью дымовых сигналов. По сравнению с ними Клавейн и Ремонтуа выглядели как хрюкающие реликты каменного века. Даже Скейди, должно быть, чувствовала некоторую неловкость в присутствии этих новых изящных созданий.
   Если бы волки проиграли, - подумал Скорпио, - и праздновать остались бы только эти молчаливые конджойнеры, стоило ли бы это того?
   У него не было простого ответа.
   Помимо их молчаливой странности, скованно-экономных движений и полного отсутствия выражения лица, больше всего его пугала в техниках конджойнеров та беспечная легкость, с которой они перешли на сторону Ремонтуа. Они никогда не признавали, что их послушание Скейди было ошибкой. По их словам, они всегда шли по пути наименьшего сопротивления, когда дело касалось общего блага Материнского гнезда. Какое-то время этот путь предполагал сотрудничество с планами Скейди. Однако теперь они были согласны присоединиться к Ремонтуа. Скорпио задумался, насколько это было связано с требованиями ситуации, а насколько - с уважением к традициям и истории Гнезда. После смерти Галианы и Клавейна Ремонтуа, вероятно, был старейшим из ныне живущих конджойнеров.
   У Скорпио не было иного выбора, кроме как принять конджойнеров. В любом случае, они были здесь не постоянно; менее чем через восемь дней им придется покинуть корабль, если они хотели вернуться домой, к "Зодиакальному свету" и другим оставшимся кораблям. Их было уже меньше, чем вначале.
   Они помогли восстановить нанотехнологические фабрики с защитой от чумы, чтобы те продолжали функционировать даже в зараженной среде "Бесконечности". Оснащенные чертежами и сырьем, кузницы выпускали блестящие новые изделия, по большей части незнакомого назначения. На тех же чертежах было показано, как новые компоненты должны были быть собраны в еще более крупные, но столь же непривычные формы. В вакуумированных шахтах, проходящих по всей длине "Ностальгии по бесконечности" - точно таких, как та, в которую он сейчас заглядывал, - росли и множились эти хитроумные устройства. То, что выглядело как удлиненное серебряное дерево - или головокружительно сложная турбина, или какой-то странный инопланетный вариант ДНК, - было гипометрическим оружием. Возможно, понимая их ценность, капитан терпел эту деятельность, хотя в любой момент мог перестроить свою внутреннюю архитектуру, уничтожив шахты до основания.
   Где-то в другом месте конджойнеры пробирались сквозь обшивку корабля, устанавливая сеть криоарифметических двигателей, крошечных, как сердечки. Каждый похожий на пиявку двигатель был кровоточащей раной в своде классической термодинамики. Скорпио вспомнил, что случилось с корветом Скейди, когда отказали криоарифметические двигатели. Резкое охлаждение, должно быть, началось с крошечного осколка льда, меньше снежинки. Но лед все время нарастал, по мере того как двигатели включались в безумные, закручивающиеся по спирали циклы обратной связи, отводя все больше тепла с каждым вычислительным циклом, а холод питал холод. В космосе корабль просто остыл бы до температуры, близкой к абсолютному нулю. Однако на Арарате, имея рядом океан, он вырастил вокруг себя айсберг.
   Другие конджойнеры копались в оригинальных двигателях корабля, возясь с заложенными в их основе реакциями. Больше их было на корпусе, связанных с инкрустированной архитектурой моделей роста капитана. Они устанавливали дополнительное вооружение и устройства бронирования. Еще больше их - уединенно, в глубине корабля, вдали от любых других источников активности - собирали устройства подавления инерции, которые были испытаны во время полета "Зодиакального света" с Йеллоустоуна до Ресургема. Скорпио знал, что это была инопланетная технология, механизм, который люди присвоили без помощи Ауры. Но они так и не смогли заставить ее работать надежно. Судя по всему, Аура подсказала им, как модифицировать ее для относительно безопасной эксплуатации. Скейди в отчаянии попыталась использовать ту же технологию для перемещения со сверхсветовой скоростью. Ее попытка потерпела катастрофический провал, а Аура отказалась раскрывать какие-либо секреты, которые могли бы сделать возможной еще одну попытку. Среди подарков, которые она им дарила, не должно было быть никаких сверхсветовых технологий.
   Он наблюдал, как сервиторы вставляют на место еще одно лезвие. Устройство выглядело законченным день назад, но с тех пор они добавили примерно в три раза больше оборудования. И все же, как ни странно, конструкция выглядела еще более изящной и хрупкой, чем раньше. Он задумался, когда же это будет закончено - и что именно оно будет делать, когда будет готово, - а затем начал отворачиваться от окна, чувствуя тяжесть на сердце.
   - Скорп.
   Он не ждал гостей, поэтому был удивлен, услышав свое собственное имя. Еще больше он удивился, увидев стоящего там Васко Малинина.
   - Васко, - представился он с уклончивой улыбкой. - Что привело тебя сюда?
   - Я хотел вас найти, - сказал Васко. Он был одет в строгую, но свежую форму службы безопасности. Даже его ботинки были чистыми, что было чудом на борту "Ностальгии по бесконечности".
   - Ты справился.
   - Мне сказали, что вы, вероятно, где-то здесь, внизу. - Лицо Васко было освещено сбоку красным сиянием, исходящим от ствола гипометрического оружия. Из-за этого он выглядел то молодым, то диким. Васко выглянул в окно. - Нечто особенное, не так ли?
   - Я поверю, что это работает, когда увижу, что это делает что-то еще, кроме того, что висит и выглядит симпатично.
   - Все еще сомневаетесь?
   - Кто-то должен быть настроен скептически.
   Скорпио понял, что Васко был не один. За его спиной маячила фигура. Много лет назад он смог бы ясно разглядеть этого человека, но сейчас ему было трудно разглядеть детали при тусклом освещении.
   Он прищурился. - Ана?
   Хоури шагнула в круг красного света. На ней были теплое пальто и перчатки, ноги до колен закрывали огромные ботинки - они были гораздо грязнее, чем у Васко, - и она что-то несла, зажав на сгибе руки. Это был сверток, нечто, завернутое в стеганое серебристое покрывало. На верхнем конце свертка, возле сгиба ее руки, было крошечное отверстие.
   - Аура? - удивленно переспросил он.
   - Инкубатор ей сейчас не нужен, - сказала Хоури.
   - Может, он ей и не нужен, но...
   - Доктор Валенсин сказал, что это сдерживает ее, Скорп. Она слишком сильная для этого. Это принесет больше вреда, чем пользы. - Хоури наклонила голову к открытому концу свертка, ее глаза встретились с незрячими глазами ее дочери. - Она сама сказала мне, что хочет выбраться.
   - Надеюсь, Валенсин знает, что делает, - сказал Скорпио.
   - Он знает, Скорп. Что более важно, Аура тоже.
   - Она всего лишь ребенок, - сказал он, понизив голос. - Едва ли.
   Хоури шагнула вперед. - Подержи ее.
   Она уже протягивала ему сверток. Он хотел сказать "нет". Дело было не только в том, что он не совсем доверял себе такую драгоценную и хрупкую вещь, как ребенок. Было что-то еще: голос, который предупреждал его не вступать с ней в физическую связь. Другой голос, более тихий, напомнил ему, что он уже связан с ней узами крови. Какой еще вред можно причинить сейчас?
   Он взял Ауру. Он прижал ее к своей груди, достаточно крепко, чтобы чувствовать, что она в безопасности. Она была удивительно легкой. Его поразило, что эта девочка - то, ради чего они потеряли своего лидера, - могла казаться такой нематериальной.
   - Скорпио.
   Голос принадлежал не Хоури. Это был голос не взрослого, а скорее ребенка. Это было скорее булькающее карканье, которое отчасти напоминало звук его имени.
   Он посмотрел на сверток, на отверстие. Лицо Ауры повернулось к нему. Ее глаза по-прежнему были плотно закрыты, как щелочки. Изо рта у нее вырывался хрип.
   - Она не просто произнесла мое имя, - недоверчиво произнес он.
   - Это я, - сказала Аура.
   На мгновение ему показалось, что он хочет уронить сверток. Что-то было не так, что лежало у него на руках, что-то, что не имело права существовать в этой вселенной. Затем позорный рефлекс прошел так же быстро, как и появился. Он отвел взгляд от крошечного розово-красного личика и посмотрел на ее мать.
   - Она даже не видит меня, - сказал он.
   - Да, Скорп, - подтвердила Хоури, - она не видит. Ее глаза еще не работают. Но мои работают. И это все, что имеет значение.
  
   По всему кораблю техники Скорпио работали день и ночь, устанавливая подслушивающие устройства. Они прикрепили к стенам и потолкам недавно изготовленные микрофоны и барометры, затем размотали километры кабелей, пропустив их через естественные каналы и туннели анатомии капитана, соединив их в узлах, вплетая в густо переплетенные магистрали, которые вели обратно к центральным процессорным точкам. Они проверяли свои устройства, простукивая стойки и переборки, открывая и закрывая герметичные люки, чтобы создать внезапную тягу воздуха из одной части корабля в другую. Капитан терпел их и даже, казалось, делал все возможное, чтобы облегчить их работу. Но он не всегда полностью контролировал процесс перестройки. Оптоволоконные линии связи постоянно обрывались, микрофоны и барометры выходили из строя, и их приходилось переделывать. Техники воспринимали это стоически, спускаясь обратно в недра корабля, чтобы заново проложить километровый трубопровод, который они только что проложили; иногда даже повторяли этот процесс три или четыре раза, пока не находили лучшую, менее уязвимую трассу.
   Чего они ни разу не сделали, так это не спросили, зачем они это делают. Скорпио приказал им не спрашивать того, чего они не хотят знать, и что, если они спросят, он не скажет им правды. По крайней мере, до тех пор, пока не закончится их работа и все снова не станет настолько безопасным, насколько это возможно.
   Но он знал почему, и когда думал о том, что должно произойти, завидовал их невежеству.
  
   Хела, 2727 г.
  
   Беседы с ультра продолжились. Рашмика сидела и делилась своими наблюдениями. Она пила чай и смотрела, как в зеркалах плавает ее собственное разбитое отражение. Она думала о том, что каждый час приближает ее более чем на километр к пропасти Отпущения грехов. Но в мансарде не было часов, а значит, не было и очевидного способа оценить их ход.
   После каждой беседы она рассказывала Куэйхи о том, что, по ее мнению, она видела, стараясь не приукрашивать и не опускать ничего, что могло бы иметь решающее значение. К концу третьего интервью у нее сложилось впечатление о происходящем. Куэйхи хотел, чтобы ультра вывели один из своих кораблей на ближнюю орбиту вокруг Хелы в качестве средства защиты.
   Она не могла догадаться, чего именно он боялся. Он сказал ультра, что хотел бы получить защиту от других космических элементов, что недавно ему удалось сорвать ряд планов по захвату контроля над Хелой и изъятию реликвий скаттлеров у адвентистских властей. По его словам, с полностью вооруженным субсветолетом на орбите Хелы его враги дважды подумают, прежде чем вмешиваться в дела спутника. Ультра, в свою очередь, получили бы привилегированный статус торговца - необходимую компенсацию за риск, связанный с приближением их ценного корабля так близко к миру, который уничтожил "Гностическое вознесение". Она чувствовала их нервозность: несмотря на то, что они прилетали на Хелу только на шаттлах, оставляя свой главный космический корабль в безопасном месте на окраине системы, они не хотели задерживаться на "Леди Морвенне" ни минутой дольше, чем это необходимо.
   Но Рашмика подозревала, что в плане Куэйхи было нечто большее, чем просто защита. Она была уверена, что Куэйхи что-то скрывает. На этот раз это было предчувствие, а не то, что она увидела на его лице. Он был, по сути, непроницаем. Это было не просто механическое средство для раскрытия глаз, скрывающее все те нюансы выражения, на которые она рассчитывала. Кроме того, его лицо было каким-то вялым, похожим на маску, как будто нервы, управляющие его мышцами, были повреждены или отравлены. Когда она украдкой бросала на него взгляды, то замечала пустоту в выражении его лица. Маски, которые он корчил, были напряженными и преувеличенными, как у перчаточной куклы. Какая ирония, подумала она, в том, что читать по лицам людей ее просил человек, чье собственное лицо было практически непроницаемым. На самом деле, это было сделано почти намеренно.
   Наконец, собеседования на сегодня закончились. Она сообщила о своих выводах Куэйхи, и он с благодарностью выслушал все, что она хотела сказать. Трудно было угадать, на чем основывалась его собственная интуиция, но он ни разу не подверг сомнению или опроверг ни одно из ее наблюдений. Он просто энергично кивнул и сказал ей, что она была очень полезна.
   Ее заверили, что можно было бы побеседовать с другими ультра, но на сегодня это все.
   - Вы можете идти, мисс Элс. Даже если вы покинете собор сейчас, все равно будете мне очень полезны, и я позабочусь о том, чтобы ваши усилия были вознаграждены. Я упоминал о хорошей должности в "Железной Кэтрин"?
   - Да, настоятель.
   - Это одна из возможностей. Другая - вернуться в регион Вигрид. У вас там семья, я так понимаю?
   - Да, - ответила она, но как только это слово слетело с ее губ, ее собственная семья внезапно показалась ей далекой и абстрактной, как что-то, о чем ей только рассказывали. Она помнила комнаты своего дома, лица и голоса своих родителей, но воспоминания казались тонкими и полупрозрачными, как грани в витражах.
   - Вы могли бы вернуться с приятным бонусом - скажем, пятью тысячами экю. Как вам это?
   - Это было бы очень великодушно, - ответила она.
   - Другая возможность - наиболее предпочтительная, с моей точки зрения, - заключается в том, что вы остаетесь в "Леди Морвенне" и продолжаете помогать мне в проведении собеседований с ультра. За это я буду платить вам по две тысячи экю за каждый день работы. К тому времени, как мы доберемся до моста, вы заработаете вдвое больше, чем могли бы взять с собой домой, если бы уехали сегодня. И это не обязательно должно на этом закончиться. Пока вы готовы, работа всегда найдется. Подумайте, сколько вы могли бы заработать за год службы.
   - Я ни для кого столько не стою, - сказала она.
   - Но это так, мисс Элс. Разве вы не слышали, что сказал Грилье? Одна на тысячу. Возможно, одна на миллион, с вашей-то восприимчивостью. Я бы сказал, что вы стоите две тысячи экю в день из всех чьих-либо денег.
   - Что, если мой совет неверен? - спросила она. - Я всего лишь человек. И совершаю ошибки.
   - Вы не ошибаетесь, - сказал он с большей уверенностью, чем ей хотелось. - Я мало во что верю, Рашмика, кроме Самого Бога. Но вы - одна из них. Судьба привела вас в мой собор. Это почти дар Божий. Было бы глупо отказываться от него, не так ли?
   - Я не чувствую себя подарком судьбы, - сказала она.
   - А как же тогда вы себя чувствуете?
   Ей хотелось сказать, как ангел мщения. Но вместо этого она сказала: - Чувствую себя уставшей, я далеко от дома и не уверена, что мне следует делать.
   - Поработайте со мной. Посмотрим, как пойдет. Если вам это не нравится, вы всегда можете уйти.
   - Это обещание, настоятель?
   - Бог мне свидетель.
   Но она не могла сказать, лжет он или нет. Грилье, стоявший позади Куэйхи, встал, щелкнув коленными суставами. Он провел рукой по своим волосам цвета электрик. - Тогда я провожу вас в вашу каюту, - сказал он. - Я так понимаю, вы согласились остаться?
   - Пока, - сказала Рашмика.
   - Хорошо. Правильный выбор. Уверен, вам здесь понравится. Настоятель прав: вам действительно повезло с прибытием в столь благоприятное время. - Он протянул руку. - Добро пожаловать на борт.
   - И это все? - спросила она, пожимая ему руку. - Никаких формальностей? Никаких ритуалов посвящения?
   - Не для вас, - сказал Грилье. - Вы светский специалист, мисс Элс, как и я. Мы же не хотим затуманивать вам мозги всей этой религиозной чепухой, не так ли?
   Она посмотрела на Куэйхи. Его лицо в металлических очках было таким же непроницаемым, как и всегда. - Полагаю, что нет.
   - Есть только одна вещь, - сказал Грилье. - Я собираюсь взять немного крови, если вы не возражаете.
   - Кровь? - спросила она, внезапно занервничав.
   Грилье кивнул. - Исключительно в медицинских целях. В последнее время появилось много неприятных вирусов, особенно в регионах Вигрид и Гирроккин. Но не волнуйтесь. - Он подошел к встроенному в стену медицинскому шкафу. - Мне понадобится совсем чуть-чуть.
  
   Межзвездное пространство, возле пи Эридана А, 2675 г.
  
   Пространство вокруг Арарата заполнено энергиями. Скорпио наблюдал за отдаленной, затихающей битвой из смотровой капсулы-"паука", надежно укрытой теплым плюшем обивки.
   Гвоздики света расцветали и увядали в течение многих секунд, медленно и протяжно, как скрипичные аккорды. Огни были сконцентрированы в плотном, примерно сферическом объеме, центром которого была планета. Вокруг них была непроглядная тьма. Медленное "просветление" и "затухание", приятная хаотичность происходящего пробудили в нем какие-то воспоминания - вероятно, из вторых рук - о морских существах, общающихся в придонных глубинах, испускающих биолюминесцентные сигналы навстречу друг другу. Это была вовсе не битва, а редкая, интимная встреча, празднование стойкости жизни в холодной темноте океанских глубин.
   На ранних этапах космической войны в системе пи Эридана сражение велось в соответствии с господствующей парадигмой максимальной скрытности. Все стороны, как ингибиторы, так и люди, скрывали свою деятельность, используя двигатели, приборы и оружие, которые излучали энергию - если они вообще что-то излучали - только в узкие, сжатые слепые зоны между диапазонами обычных датчиков. По словам Ремонтуа, это было похоже на то, как если бы двое мужчин бесшумно ступали по темной комнате, почти наугад нанося удары в темноту. Когда один из них получал ранение, он не мог закричать, опасаясь выдать свое местонахождение. При этом у него не должна была течь кровь, и он не мог оказать ощутимого сопротивления прохождению лезвия. И когда противник наносил удар, ему приходилось быстро отвести лезвие, чтобы не выдать своего положения. Прекрасная аналогия, если бы комната была шириной в световой час, а люди были бы управляемыми человеком космическими кораблями и машинами-волками, а оружие увеличивалось бы в размерах и досягаемости с каждым выпадом и парированием. Корабли охлаждали свои корпуса до фоновой температуры космоса; маскировали излучение своих двигателей; использовали оружие, которое скользило незамеченным в темноте и убивало с той же осмотрительностью.
   Однако неизбежно наступал момент, когда то одна, то другая из воюющих сторон отказывалась от тактики скрытности. Как только одна из них отказывалась от нее, остальные должны были последовать его примеру. Теперь это была война не скрытности, а максимальной прозрачности. Оружие, машины и силы оказывались разбросанными в беспорядке.
   Наблюдая за сражением из обзорной капсулы, Скорпио вспомнил то, что Клавейн не раз говорил, наблюдая за каким-нибудь сражением на расстоянии: "Война прекрасна, когда тебе посчастливилось не участвовать в ней". Это были звук и ярость, цвет и движение, массированная атака на чувства. Это было бравурно и театрально, что-то, от чего у тебя перехватывало дыхание. Это было захватывающе и романтично, когда ты был зрителем. Но, напомнил себе Скорпио, они были вовлечены. Не в том смысле, что они были участниками боя над Араратом, а потому, что от его исхода в решающей степени зависела их собственная судьба. И в значительной степени он был ответственен за это. Ремонтуа хотел, чтобы он передал все оружие, спрятанное в тайнике, но он отказался. Из-за этого Ремонтуа не мог гарантировать, что операция по прикрытию будет успешной.
   На консоли раздался звуковой сигнал, означающий, что мимо "Ностальгии по бесконечности" только что пронесся специфический всплеск гравитационного излучения.
   - Вот и все, - сказал Васко тихим и деловитым голосом. - Последнее оружие из тайника, если мы не сбились со счета.
   - Он не собирался использовать его так быстро, - сказала Хоури. Она сидела с ними в обзорной капсуле, держа Ауру на руках. - Думаю, что-то пошло не так.
   - Подожди и увидишь, - сказал Скорпио. - Ремонтуа, возможно, просто меняет план, потому что увидел лучшую стратегию.
   Они наблюдали, как какой-то луч - излучающий видимый свет вбок, так что его было видно даже в вакууме - с элегантной медлительностью протянулся через театр военных действий. Было что-то непристойное и похожее на язык в том, как он вытягивался, устремляясь к какой-то невидимой цели-волку на дальней стороне поля битвы. Скорпио не хотелось думать о том, каким ярким должен был быть этот луч вблизи, потому что теперь он был виден даже без оптического увеличения или усиления интенсивности. Он выключил все освещение в обзорной капсуле, приглушив управление навигацией, чтобы они могли лучше видеть сражение. Тщательно настроенные защитные экраны предохраняли от яркого света и излучения двигателей.
   Капсула накренилась, и что-то вырвалось из более крупного корабля. Скорпио научился не вздрагивать, когда такое случалось. Он подождал, пока капсула переориентируется, направляясь к своему новому месту с неторопливой осторожностью тарантула, следуя предписаниям какого-то древнего алгоритма предотвращения столкновений.
   Хоури посмотрела в один из иллюминаторов, держа Ауру так, чтобы она могла видеть, хотя глаза ребенка все еще были закрыты.
   - Здесь, внизу, странно, - сказала она. - Не похоже ни на одну другую часть корабля. Кто это сделал? Капитан или море?
   - Я думаю, море, - тихо ответил Скорпио, - хотя не знаю, имеют ли к этому какое-то отношение жонглеры или нет. Под жонглерами целая морская экосистема, как и на любой другой водной планете.
   - Почему вы шепчете? - спросил Васко. - Он может нас здесь слышать?
   - Я шепчу, потому что это красиво и странно, - сказал Скорпио. - К тому же, у меня болит голова. Это проклятие свинов. Это потому, что наши черепа слишком малы для наших мозгов. С возрастом становится все хуже. Наши зрительные нервы сдавливаются, и мы слепнем, если предположить, что раньше нас не настигнет дегенерация желтого пятна. - Он улыбнулся в темноту. - Прекрасный вид, не так ли?
   - Я только спросил.
   - Ты не ответил на его вопрос, - сказала Хоури. - Он может нас здесь слышать?
   - Джон? - Скорпио пожал плечами. - Не знаю. Лично я склонен сомневаться. Всего лишь вежливость, не так ли?
   - Не думала, что ты "проявляешь" вежливость, - сказала Хоури.
   - Я работаю над этим.
   Аура что-то пробормотала.
   Капсула напрягла свои ножки, придвигаясь ближе к корпусу с деликатным лязгом соприкасающихся поверхностей. Она повисла под плоской нижней частью огромного корабля, которой "Ностальгия по бесконечности" опиралась на морское дно Арарата. Вокруг нее, в тусклых пастельных тонах, виднелись странные образования, похожие на кораллы. Там были серо-зеленые строения размером с корабль поменьше, леса узловатых, указывающих вниз пальцев, похожие на каменные люстры. Все эти наросты образовались за двадцать три года погружения корабля, образуя очаровательный сад камней, контрастирующий с брутальными преобразованиями, выполненными на корпусе в результате вызванных чумой собственных действий капитана по изменению формы. Они остались нетронутыми, даже когда жонглеры переместили "Бесконечность" на более глубокую воду, и пережили как отплытие с Арарата, так и последующее столкновение с силами волков. Несомненно, Джон Брэнниган мог бы убрать их, точно так же, как он изменил конструкцию нижней оконечности корабля, чтобы тот вообще мог приземлиться на Арарате. Весь корабль был воплощением его психики, зданием, сотканным из чувства вины, ужаса и жажды отпущения грехов.
   Но не было никаких признаков того, что здесь происходили какие-либо дальнейшие преобразования. Возможно, размышлял Скорпио, капитана устраивали эти бородавки и корочки от мертвых морских обитателей, так же как самого Скорпио устраивал шрам на плече, где он стер татуировку в виде скорпиона. Убрав следы этого шрама, он лишился бы части того, что делало его Скорпио. Арарат, в свою очередь, изменил капитана. Скорпио был уверен в этом, как и в том, что капитан это чувствовал. Но как именно это изменило его? Вскоре, подумал он, придется подвергнуть капитана испытанию.
   Скорпио уже принял соответствующие меры. В кармане у него была пригоршня ярко-красной пыли.
   Васко пошевелился, и обивка кресла заскрипела. - Да, возможно, стоит быть с ним повежливее, - сказал он. - В конце концов, здесь ничего не произойдет без его согласия. Я думаю, мы все это понимаем.
   - Ты говоришь так, словно думаешь, что произойдет столкновение характеров, - сказал Скорпио. Он одним глазом следил за расширяющимся лучом оружия из тайника, наблюдая, как оно прочерчивает яркую полосу на поле боя. Теперь царапина была конечной длины и медленно расползалась по пространству. На том месте, где было оружие тайника, осталось лишь расплывчатое пятно умирающей материи. Оружие было одноразовым.
   - Вы думаете, его не будет? - спросил Васко.
   - Я оптимист. Думаю, мы все придем к разумному решению.
   - Вы выиграли битву за оружие из тайника, - сказал Васко. - Ремонтуа согласился с этим, как и корабль. Я не удивлен этому: с оружием корабль чувствовал себя в большей безопасности, чем без него. Но мы все еще не уверены, что поступили правильно. Как насчет следующего раза?
   - В следующий раз? Не вижу на горизонте никаких разногласий, - сказал Скорпио.
   Но он это сделал, и теперь, когда ушли Антуанетта и Ремонтуа, он чувствовал себя изолированным. Ремонтуа и последний из конджойнеров отбыли день назад, забрав с собой своих сервиторов, машины и последнее из оговоренного количества оружия. На их месте остались работающие цеха и огромные сверкающие устройства, за сборкой которых наблюдал Скорпио. Ремонтуа объяснил, что оружие и механизмы были протестированы лишь в очень ограниченном качестве. Прежде чем их можно было использовать, они требовали тщательной калибровки в соответствии с набором инструкций, оставленных техническими специалистами конджойнеров. Их техники не могли оставаться на борту и завершить калибровку: если они будут ждать еще немного, их маленькие корабли не смогут вернуться к основной боевой группе вокруг Арарата. Даже с системами, подавляющими инерцию, они все равно были сильно ограничены запасами топлива и аэродинамической устойчивости. Физика по-прежнему имела значение. Их заботило не собственное выживание, а их полезность для Материнского гнезда. И вот они ушли, забрав с собой единственного человека, у которого, по мнению Скорпио, хватило бы воли противостоять Ауре, если бы обстоятельства того требовали.
   Остаюсь я, подумал он.
   - Могу предвидеть, по крайней мере, один спор в самом ближайшем будущем, - сказал Васко.
   - Просвети меня.
   - Нам нужно договориться о том, куда мы отправимся - к Хеле или обратно в Йеллоустоун. Мы все знаем, что вы думаете по этому поводу.
   - Теперь это "мы", не так ли?
   - Вы в меньшинстве, Скорп. Это просто констатация факта.
   - Не обязательно будет конфронтация, - сказала Хоури. Ее голос был тихим и успокаивающим. - Васко хочет сказать, что большинство старших считают, что Аура обладает конфиденциальной информацией, и что к тому, что она нам говорит, следует отнестись серьезно.
   - Это не значит, что они правы. Это не значит, что мы найдем что-то полезное, когда доберемся до Хелы, - возразил Скорпио.
   - Должно быть, в той системе что-то есть, - сказал Васко. - Исчезновения... они должны что-то значить.
   - Это означает массовый психоз, - сказал Скорпио. - Это значит, что людям мерещится всякое, когда они в отчаянии. Ты думаешь, на этой планете есть что-то полезное? Отлично. Поезжай туда и узнай. И объясни мне, почему для местных жителей это не имело ни малейшего значения.
   - Их называют скаттлерами, - сказал Васко.
   - Мне все равно, как они называются. Они, блядь, вымерли. Разве это не говорит тебе о чем-то хотя бы незначительном? Тебе не кажется, что если бы в этой системе было что-то полезное, они бы уже использовали это и были бы живы?
   - Возможно, это не то, к чему относятся легкомысленно, - сказал Васко.
   - Отлично. И ты хочешь отправиться туда и посмотреть, что именно они боялись использовать, несмотря на то, что альтернативой было вымирание? Сделай милость. Пришли мне открытку. Я буду примерно в двадцати световых годах оттуда.
   - Испугался, Скорпио? - спросил Васко.
   - Нет, я не боюсь, - ответил он со спокойствием, которое удивило даже его самого. - Просто я осторожен. Есть разница. Однажды ты это поймешь.
   - Васко всего лишь хотел сказать, что мы не сможем догадаться о том, что там произошло на самом деле, пока не посетим это место, - сказала Хоури. - На данный момент мы почти ничего не знаем о Хеле или скаттлерах. Церкви не разрешают неортодоксальным научным группам приближаться к этому месту. Ультра не суют свой нос слишком глубоко, потому что они неплохо зарабатывают, экспортируя бесполезные реликвии скаттлеров. Но нам нужно знать больше.
   - Больше, - сказала Аура и рассмеялась.
   - Если она знает, что нам нужно туда, почему бы ей не сказать нам, зачем? - спросил Скорпио. Он кивнул в сторону неясной молочно-серой фигуры ребенка. - Все это должно быть где-то там, не так ли?
   - Она не знает, - сказала Хоури.
   - Ты имеешь в виду, что она пока не скажет нам или что никогда не узнает?
   - Ни то, ни другое, Скорп. Я имею в виду, что для нее это еще не открылось.
   - Не понимаю, - сказал он.
   - Я говорила тебе, что сказал Валенсин: каждый день он смотрит на Ауру, и каждый день у него появляются разные предположения о ее развитии. Если бы она была нормальным ребенком, она бы еще не родилась. И не разговаривала бы. Она бы даже не дышала. Иногда кажется, что она владеет языками на уровне трехлетнего ребенка. В другие дни ей едва исполнился год. Валенсин видит, как структуры мозга появляются и исчезают, как облака, Скорп. Она меняется, даже пока мы здесь сидим. Ее голова как печь. Учитывая все это, ты действительно удивлен, что она не может точно сказать тебе, зачем нам нужно ехать на Хелу? Это все равно, что спросить ребенка, зачем ему нужна еда. Он может сказать, что голоден. Вот и все.
   - Что ты имела в виду под запертым?
   - Я имею в виду, что здесь есть все, - сказала она, - все ответы или, по крайней мере, все, что нам нужно знать, чтобы разобраться с ними. Но это закодировано, упаковано слишком плотно, чтобы мозг ребенка, даже двух- или трехлетнего, смог разобраться в этих воспоминаниях. Она не начнет понимать смысл этих воспоминаний, пока не станет старше.
   - Ты стала старше, - сказал он. - Ты можешь заглянуть ей в голову. Ты их разматываешь.
   - Это так не работает. Я вижу только то, что она понимает. То, что я получаю от нее - по крайней мере, в большинстве случаев - это детский взгляд на вещи. Простой, прозрачный, яркий. Все основные цвета. - В полумраке Скорпио заметил вспышку ее улыбки. - Ты бы видел, какими яркими цвета кажутся ребенку.
   - Я вообще не очень хорошо различаю цвета.
   - Ты можешь на пять минут перестать быть свином? - спросила Хоури. - Было бы действительно лучше, если бы все не возвращалось к этому.
   - Для меня всегда все возвращается к этому. Извини, если это тебя обижает.
   Он услышал, как она вздохнула. - Все, что я хочу сказать, Скорп, это то, что мы не сможем даже предположить, насколько важна Хела, пока не побываем там. И нам придется действовать осторожно, не врываясь туда с оружием в руках. Мы должны выяснить, что нам нужно, прежде чем просить об этом. И мы должны быть готовы принять это, если потребуется, и убедиться, что с первого раза все сделаем правильно. Но прежде всего мы должны пойти туда.
   - А что, если пойти туда - это худшее, что мы могли сделать? Что, если все это подстроено, чтобы облегчить работу ингибиторам?
   - Она работает на нас, Скорп, а не на них.
   - Это предположение, - сказал он.
   - Она моя дочь. Тебе не кажется, что я догадываюсь о ее намерениях?
   Васко прервал их, коснувшись плеча Скорпио. - Думаю, вам нужно это увидеть, - сказал он.
   Скорпио посмотрел на поле боя и сразу же заметил то, что видел Васко. Это было нехорошо. Луч оружия тайника отклонялся от своей первоначальной траектории, как луч света, падающий на воду. В том месте, где луч изменил направление, не было никаких признаков чего-либо, но не требовалось большого воображения, чтобы заключить, что это был какой-то скрытый источник энергии ингибиторов, который сбивал луч с курса. Не осталось оружия, которое можно было бы поднять и перезарядить; все, что теперь можно было сделать, - это сидеть сложа руки и наблюдать, что произойдет с отклоненным лучом.
   Каким-то образом Скорпио знал, что он не просто улетит в межзвездное пространство, растворившись в ночи, не причинив никому вреда.
   Враг так не поступал.
   Им не пришлось долго ждать. При увеличении было видно, что луч попал в ближайший спутник Арарата, пробив себе путь через сотни километров его коры, а затем вышел с другой стороны. Спутник начал распадаться на части, как сломанный паззл. Из раны медленно, как во сне, сочилась раскаленная кровь. Это было похоже на замедленное раскрытие на рассвете цветка с красной сердцевиной.
   - Это нехорошо, - сказала Хоури.
   - Вы все еще думаете, что все идет по плану? - спросил Васко.
   Пораженный спутник протягивал по своей орбите остывающее щупальце вишнево-красной жижи. Скорпио в смятении смотрел на это, гадая, что это будет означать для людей на поверхности Арарата. Даже падение нескольких миллионов тонн обломков в океан имело бы ужасные последствия для оставшихся там людей, но общее количество обломков спутника было бы намного, намного хуже этого.
   - Не знаю, - сказал Скорпио.
   Немного погодя с пульта донесся другой сигнал.
   - Зашифрованный сигнал от Ремонтуа, - сказал Васко. - Может, мне его подключить?
   Скорпио предложил ему это сделать, наблюдая, как на консоли появляется нечеткое, пикселизированное изображение Ремонтуа. Передача была очень сжатой, с резкими паузами и периодами, когда изображение зависало, пока Ремонтуа продолжал говорить.
   - Извините, - сказал он, - но это сработало не так хорошо, как я надеялся.
   - Насколько плохо? - одними губами произнес Скорпио.
   Ремонтуа словно услышал его. - Кажется, вас преследует небольшая группа машин-ингибиторов, - сказал он. - Не такая большая, как та, что следовала за нами от дельты Павлина, но и не та, которую вы можете игнорировать. Вы закончили тестирование гипометрического оружия? Теперь это должно стать приоритетной задачей. И, возможно, было бы неплохо запустить и остальные механизмы. - Ремонтуа сделал паузу, его изображение расплывалось и собиралось заново. - Есть кое-что, что вам нужно знать, - продолжил он. - Это была моя ошибка. Это не имело никакого отношения к количеству оружия в нашем арсенале. Даже если бы вы отдали их все мне, результат был бы тот же. На самом деле, хорошо, что вы этого не сделали. Ваши инстинкты сослужили вам хорошую службу, мистер Пинк. Я рад тому небольшому разговору, который у нас состоялся перед моим отъездом. У вас все еще есть шанс. - Он улыбнулся: выражение его лица выглядело таким же вымученным, как и всегда, но Скорпио приветствовал это. - У вас может возникнуть соблазн ответить на это сообщение. Рекомендую вам не делать ничего подобного. Волки будут пытаться определить ваше местоположение, и такой четкий сигнал не принесет вам никакой пользы. До свидания и удачи.
   На этом передача закончилась.
   - Мистер Пинк? - спросил Васко. - Кто такой мистер Пинк?
   - Это отсылка к прошлому, - сказал Скорпио.
   - Он ничего не сказал о себе, - сказала Хоури. - Ничего о том, что он собирается делать.
   - Не думаю, что он счел это важным, - сказал Скорпио. - В конце концов, мы ничем не можем им помочь. Они сделали для нас все, что могли.
   - Но этого было недостаточно, - сказал Малинин.
   - Может, и не было, - сказал Скорпио, - но все равно это было намного лучше, чем ничего, если спросить меня.
   - Разговор, о котором он упомянул, - сказала Хоури. - О чем это было?
   - Это было между мной и мистером Клоком, - ответил Скорпио.
  
   Хела, 2727 г.
  
   После того, как главный хирург взял у нее кровь, он показал ей ее покои. Это была небольшая комната примерно на трети высоты Часовой башни. В ней было одно окно с цветным стеклом, маленькая, строгого вида кровать и прикроватный столик. В пристройке находились умывальник и туалет. На прикроватном столике лежала кое-какая литература по куэйхизму.
   - Надеюсь, вы не ожидали какой-то роскоши, - сказал Грилье.
   - Я ни на что не рассчитывала, - сказала она. - Еще несколько часов назад я думала, что буду работать в бригаде расчистки на "Железной Кэтрин".
   - Тогда вам не на что жаловаться, не так ли?
   - Я и не собиралась.
   - Разыграйте свои карты как следует, и мы придумаем что-нибудь посерьезнее, - сказал он.
   - Это все, что мне нужно, - сказала Рашмика.
   Грилье улыбнулся и оставил ее одну. Она ничего не сказала, когда он уходил. Ей не понравилось, что он брал у нее кровь, но она чувствовала себя бессильной сопротивляться. Дело было не только в том, что вся эта история с церквями и кровью вызывала у нее тошноту - она слишком много знала об индоктринальных вирусах, которые были неотъемлемой частью адвентистской веры, - но и в чем-то другом, чем-то связанным с ее собственной кровью и с тем фактом, что она почувствовала себя оскорбленной, когда он забирал ее. До того, как он взял образец, шприц был пуст, а это означало - при условии, что игла была стерильной - что он не пытался ввести ей вирус. Это было бы нарушением другого порядка, но не обязательно хуже. Мысль о том, что он взял у нее кровь, была не менее мучительной.
   Но почему, спрашивала она себя, это так сильно беспокоило ее? Это был разумный поступок, по крайней мере, в пределах владений "Леди Морвенны". Все здесь было построено на крови, так что вряд ли можно было возразить, что ее заставили сдать образец. По правде говоря, ей следовало бы быть благодарной за то, что на этом все закончилось.
   Но она не была благодарна. Она была напугана, и сама точно не знала почему.
   Она сидела в одиночестве. В тишине комнаты, залитой замогильным светом, льющимся из витражного окна, она почувствовала себя отчаянно одинокой. Неужели все это было ошибкой? подумала она. Теперь, когда она добралась до грохочущего сердца церкви, та уже не казалась ей таким далеким, абстрактным существом. Она больше походила на машину, способную причинить вред тем, кто подойдет слишком близко к ее движущимся частям. Хотя она никогда специально не собиралась видеть Куэйхи, ей казалось очевидным, что раскрыть правду о Харбине сможет только кто-то, занимающий очень высокое положение в адвентистской иерархии. Но она также предвидела, что путь туда будет опасным и отнимет много времени. Она смирилась с долгим, медленным, отнимающим волю расследованием, медленным продвижением по административным ступеням. Она бы начала с работы в группе расчистки, с самого низкого уровня, до которого только можно было добраться.
   Вместо этого она была здесь, на службе у Куэйхи. Она должна была радоваться своей удаче. Однако она чувствовала, что ею исподволь манипулируют, как будто она решила играть честно, а кто-то закрыл на это глаза, позволив ей выиграть по собственной воле. С одной стороны, ей хотелось обвинить Грилье, но она знала, что главный хирург - это еще не все. Было и что-то еще. Она проделала весь этот путь, чтобы найти Харбина или встретиться с Куэйхи?
   Впервые она не была до конца уверена.
   Она начала листать литературу по куэйхизму в поисках какой-нибудь зацепки, которая помогла бы разгадать тайну. Но эта литература была обычным мусором, который она презирала с того момента, как научилась читать: исчезновение Халдоры как послание от Бога, обратный отсчет до какого-то неопределенного события, природа которого зависела от функции текста, в котором оно упоминалось.
   Ее рука задержалась на обложке одной из брошюр. Здесь был изображен адвентистский символ: странный скафандр, излучающий свет, как будто вырисовывающийся на фоне восходящего солнца, с лучами света, пробивающимися сквозь отверстия в ткани самого скафандра. У скафандра был странный вид, словно он был сшит вручную, без каких-либо видимых стыков. Теперь у нее не осталось сомнений, что это был тот самый скафандр, который она видела в мансарде настоятеля.
   Затем она подумала о названии собора: "Леди Морвенна".
   Конечно. Все это всплыло в ее голове с ослепительной ясностью. Морвенна была любовницей Куэйхи до того, как он попал на Хелу. Каждый, кто читал их Священное Писание, знал это. Все также знали, что с ней случилось что-то ужасное, и что она была заключена в странный сварной скафандр, когда это произошло. Скафандр, который сам по себе был своего рода средством наказания, изготовили ультра, на которых работали Куэйхи и Морвенна.
   Тот самый скафандр, который она видела в мансарде, тот самый, из-за которого ей стало так не по себе.
   В то время она постаралась отогнать этот страх, но сейчас, в полном одиночестве, ее пугала сама мысль о том, что она может находиться в одном сооружении со скафандром. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого места.
   В этом что-то есть, подумала она. Нечто большее, чем просто механизм, который заставляет нервничать соперничающих переговорщиков.
   Голос произнес: [Да. Да, Рашмика. Мы внутри скафандра.]
   Она уронила буклет, тихо вскрикнув от ужаса. Этот голос ей не померещился. Он был слабым, но очень отчетливым, очень четким. И отсутствие резонанса в нем подсказало ей, что он звучал у нее в голове, а не в самой комнате.
   - Мне это не нужно, - сказала она. Она говорила вслух, надеясь разрушить чары. - Грилье, ублюдок, на этой игле что-то было, не так ли?
   [На игле ничего не было. Мы не галлюцинация. Мы не имеем никакого отношения к Куэйхи или его писанию.]
   - Тогда кто вы, черт возьми, такие? - спросила она.
   [Кто мы? Ты знаешь, кто мы, Рашмика. Мы те, ради кого ты проделала весь этот путь. Мы - тени. Ты пришла, чтобы договориться с нами. Разве ты не помнишь?]
   Она выругалась и ударила своей головой по подушке, лежавшей в изножье кровати.
   [Это ни к чему хорошему не приведет. Пожалуйста, прекрати, пока ты не навредила себе]
   Она зарычала, колотя себя кулаками по голове.
   [Это тоже не поможет. Правда, Рашмика, неужели ты этого еще не понимаешь? Ты не сходишь с ума. Мы просто нашли способ проникнуть в твою голову. Мы также разговариваем с Куэйхи, но у него в голове нет всех этих механизмов. Нам приходится быть осторожными и шептаться с ним вслух, когда он один. Но ты другая.]
   - В моей голове нет никаких механизмов. И я ничего не знаю ни о каких тенях.
   Голос менял тональность, меняя тембр и резонанс, пока не зазвучал так, словно кто-то из маленьких, тихих друзей шептал ей на ухо что-то доверительное.
   [Но ты же знаешь, Рашмика. Ты просто еще не вспомнила. Мы видим все баррикады в твоей голове. Они начинают рушиться, но это займет еще некоторое время. Но все в порядке. Мы долго ждали, чтобы найти друга. Мы можем подождать еще немного.]
   - Думаю, мне следует позвонить Грилье, - сказала она. Прежде чем он ушел, главный хирург показал ей, как получить доступ к пневматической системе внутренней связи собора. Она наклонилась над кроватью, к прикроватному столику. Над ним была решетчатая панель.
   [Нет, Рашмика,] - предупредил голос. [Не звони ему. Он только посмотрит на тебя внимательнее, а ты ведь этого не хочешь, не так ли?]
   - Почему бы и нет? - спросила она.
   [Потому что тогда он узнает, что ты не та, за кого себя выдаешь. А ты бы этого не хотела.]
   Ее рука замерла над кнопкой интеркома. Почему бы не нажать ее и не вызвать главного врача? Ей не нравился этот ублюдок, но голоса в своей голове нравились еще меньше.
   Но то, что сказал голос, напомнило ей о ее крови. Она представила, как он берет образец, извлекая красную суть из ее руки.
   [Да, Рашмика, отчасти так оно и есть. Ты этого еще не видишь, но когда он проанализирует этот образец, он будет в шоке. Но он может оставить все как есть. Ты же не хочешь, чтобы он ползал у тебя над головой со сканером. Тогда он действительно найдет что-нибудь интересное.]
   Ее рука все еще висела над переговорным устройством, но она знала, что не собирается нажимать на кнопку соединения. Голос был прав: единственное, чего она не хотела, так это того, чтобы Грилье проявлял к ней еще больший интерес, помимо ее крови. Она не знала почему, но этого было достаточно, чтобы понять это.
   - Мне страшно, - сказала она, убирая руку.
   [Тебе не нужно бояться. Мы здесь, чтобы помочь тебе, Рашмика.]
   - Мне? - спросила она.
   [Всем вам] - произнес голос. Она почувствовала, как он отдаляется, оставляя ее в одиночестве. [Все, о чем мы просим вас, - это небольшая услуга в ответ.]
   После этого она попыталась уснуть.
  
   Межзвездное пространство, 2675 г.
  
   Скорпио заглянул через плечо техника. К одной из стен был прикреплен большой гибкий экран, недавно изготовленный на фабриках. Он показывал поперечное сечение корабля, скопированное с последней версии нарисованной от руки карты, которая использовалась для отслеживания появлений капитана. Скорее это была не схема космического корабля, а увеличенное изображение какой-нибудь средневековой анатомической иллюстрации. Техник отмечал крестиком место слияния туннелей, рядом с одним из постов акустического прослушивания.
   - Есть что-нибудь хорошее? - спросил Скорпио.
   Другой свин издал неопределенный звук. - Скорее всего, нет. Весь день в этом районе ложные срабатывания. Рядом с этим сектором работает нагревающийся трюмный насос. Постоянно мешает, отключая наши телефоны.
   - Лучше все-таки проверить это, просто на всякий случай, - посоветовал Скорпио.
   - Туда уже направляется команда. Они никогда не были далеко.
   Скорпио знал, что команда будет спускаться в полном вакуумном снаряжении, и предупредил, что они могут столкнуться с пробоиной в любой точке, даже в глубине корабля. - Скажи им, чтобы были осторожны, - сказал он.
   - Да, Скорп, но они могли бы быть еще осторожнее, если бы знали, в чем им следует быть осторожными.
   - Им не обязательно знать.
   Техник-свин пожал плечами и вернулся к своей работе, ожидая, когда на его дисплее появится еще один акустический или барометрический сигнал.
   Мысли Скорпио обратились к двигающемуся в шахте гипометрическому оружию - закручивающемуся спиралью, переплетающемуся мириадами серебряных лезвий. Даже неподвижное оружие ощущалось как-то не так, как диссонирующее присутствие на корабле. Это было похоже на изображение невозможного тела, одного из тех искривленных треугольников или постоянно поднимающихся лестниц; то, что на первый взгляд выглядело достаточно правдоподобно, но при ближайшем рассмотрении вызывало эффект скрежета ножа в определенной части мозга - области, ответственной за обработку представлений о внешней вселенной, области, которая управляет механикой того, что работает, а что нет. При движении все было еще хуже. Скорпио едва мог смотреть на бьющуюся, извивающуюся сложность действующего оружия. Где-то в этом месте сияющего движения была точка или область, где что-то отвратительное творилось с основной структурой пространства-времени. Над ней издевались.
   То, что технология была инопланетной, не удивило Скорпио. Это орудие - и два других, подобных ему - были собраны в соответствии с инструкциями, переданными конджойнерам Аурой до того, как Скейди украла ее из чрева Хоури. Инструкции были точными и исчерпывающими, содержали ряд недвусмысленных математических предписаний, но совершенно лишены какого-либо контекста - ни намека на то, как на самом деле функционирует оружие или какая конкретная модель реальности должна применяться, чтобы оно сработало. В инструкции просто говорилось: просто соберите его, откалибруйте таким образом, и оно будет работать. Но не спрашивайте, как и почему, потому что даже если бы вы были способны понять ответы, они бы вас расстроили.
   Единственным другим намеком на контекст было следующее: гипометрическое оружие представляло собой общий класс слабо связанных между собой технологий, обычно разрабатываемых галактическими культурами, жившими до стадии ингибиторов, в течение второго или третьего миллиона лет их звездной истории. Из информации Ауры следовало, что существуют и другие технологии, но они, безусловно, не могут быть собраны с помощью человеческих инструментов. Оружие из этого теоретического арсенала имело такое же абстрактное отношение к гипометрическому устройству, как сложный компьютерный вирус к каменному топору. Простое понимание того, насколько такое оружие в некотором роде невыгодно для чего-то, отдаленно похожего на врага, потребовало бы такой всеобъемлющей перестройки человеческого разума, что было бы бессмысленно больше называть его человеческим.
   Послание было таким: максимально используй то, что у тебя есть.
   - Команды на месте, - сказал другой свин, прижимая микрофон к маленькому, похожему на пирожное уху.
   - Нашли что-нибудь?
   - Просто насос снова барахлит.
   - Выключи его, - сказал Скорпио. - С днищем мы разберемся позже.
   - Выключить его, сэр? Это постоянно работающий насос.
   - Знаю. Ты, наверное, скажешь мне, что его не выключали двадцать три года.
   - Его отключали, сэр, но всегда наготове был запасной блок, который мог заменить его. Сейчас у нас нет замены, и мы не сможем получить ее в течение нескольких дней. Все сервисные службы заняты поиском решений других акустических проблем.
   - Насколько это может быть плохо?
   - Настолько плохо, насколько это возможно. Если мы не установим новый блок, то в течение нескольких часов потеряем три или четыре палубы.
   - Тогда, полагаю, нам придется отказаться от них. Ваше оборудование достаточно сложное, чтобы отфильтровать звуки, связанные с затоплением этих палуб?
   Техник на мгновение заколебался, но Скорпио знал, что в конце концов профессиональная гордость возьмет верх. - Это не должно стать проблемой, нет.
   - Тогда взгляните на это с другой стороны. Откуда-то же должны поступать эти жидкости. Скорее всего, мы снимем нагрузку с других насосов.
   - Да, сэр, - сказал свин, скорее смирившись, чем убежденный. Он отдал приказ своей команде, попросив их пожертвовать этими уровнями. Ему пришлось повторить инструкцию несколько раз, прежде чем до них дошло сообщение о том, что он настроен серьезно и что у него есть разрешение Скорпио.
   Скорпио понял его сомнения. На борту "Ностальгии по бесконечности" уход за трюмами был серьезным делом, и к отключению насосов никогда не относились легкомысленно. После того, как палуба была затоплена химическими испарениями и выделениями капитана, ее было очень трудно использовать для людей. Но сейчас важнее была калибровка оружия. Отключение насоса имело больше смысла, чем отключение подслушивающих устройств в этом районе. Если потеря трех или четырех палуб означала реальную надежду на победу над преследующими волками, то это была небольшая цена.
   Освещение погасло; даже постоянный шум трюмных насосов стал приглушенным. Оружие разряжалось.
   Когда оружие раскручивалось, оно превратилось в бесшумную колонну движущихся частей, сверкающий вихрь. В вакууме оно двигалось с пугающей скоростью. Расчеты показали, что достаточно поломки одной крошечной детали гипометрического оружия, чтобы "Ностальгия по бесконечности" разлетелась на куски. Скорпио вспомнил, как конджойнеры с такой тщательностью создавали это оружие, и теперь понял, почему.
   Они в точности следовали инструкциям по калибровке. Поскольку эффективность их применения критически зависела от допусков на атомном уровне, сказал Ремонтуа, никакие две версии оружия не могли быть абсолютно одинаковыми. Как и у винтовок ручной работы, у каждой из них была своя особая притягательная сила, неизбежный эффект производства, который необходимо было оценить, а затем компенсировать. С гипометрическим оружием это был не просто случай прицеливания для компенсации - это был скорее случай нахождения произвольной связи между причиной и следствием в пределах локуса ожиданий. Как только эта схема была определена, оружие теоретически могло оказывать свое действие практически в любом месте, подобно винтовке, способной стрелять в любом направлении.
   Скорпио уже видел это оружие в действии. Ему не нужно было понимать, как оно работает, только то, что оно делает. Он слышал звуковые удары, когда сферические объемы атмосферы Арарата исчезали (или, предположительно, перемещались или перераспределялись где-то в другом месте). Он видел, как из моря вырвали полусферический кусок воды, и воспоминание об этих стремительных волнах - даже сейчас - заставляло его содрогаться от явной неправильности того, чему он стал свидетелем.
   Ремонтуа сказал ему, что эта технология чрезвычайно опасна и непредсказуема. Даже при правильной конструкции и калибровке гипометрическое оружие все равно может обернуться против своего создателя. Это было все равно что схватить кобру за хвост и использовать его для нападения на врагов, надеясь, что змея не обернется и не укусит держащую ее руку.
   Проблема была в том, что им нужна была эта змея.
   К счастью, не все аспекты функционирования гипометрического оружия были абсолютно непредсказуемыми. Радиус действия был ограничен световыми часами от самого оружия, и существовала довольно четкая зависимость между скоростью вращения оружия (измеряемой каким-то параметром, о котором Скорпио даже думать не хотел) и линейным радиусом действия в заданном направлении. Что было труднее всего предсказать, так это направление, в котором будет запущен пузырь вымирания, и результирующий физический размер эффекта этого пузыря.
   Процедура тестирования требовала выявления эффекта, вызванного выстрелом из оружия. На какой-нибудь планете это не составило бы особых трудностей: создатели оружия просто настроили бы скорость вращения так, чтобы эффект проявился на безопасном расстоянии, а затем сделали бы некоторые предположения о величине эффекта и направлении, в котором он будет проявляться. После того, как оружие было запущено, они исследовали бы предсказанную зону поражения на предмет любых признаков того, что сферический пузырь пространства-времени - включая всю материю внутри него - просто исчез из существования.
   Но в космосе откалибровать гипометрическое оружие было гораздо сложнее. Ни один из существующих датчиков не смог бы обнаружить исчезновение нескольких атомов межзвездного газа из нескольких кубических метров вакуума. Поэтому единственным практическим решением было попытаться откалибровать оружие внутри самого корабля. Конечно, это было пугающе опасно: если бы пузырь появился в ядре одного из двигателей конджойнеров, корабль был бы мгновенно уничтожен. Но Ремонтуа сказал, что процедура калибровки в полете проводилась и раньше, и в процессе ни один из его кораблей не был уничтожен.
   Единственное, чего они не сделали, так это не выбрали цель внутри корабля. Они стремились воздействовать на обшивку корабля, находясь на безопасном расстоянии от любых критических систем. Таким образом, процедура состояла в том, чтобы установить начальные координаты оружия, чтобы создать небольшой, незаметный пузырь исчезновения за пределами корпуса. Затем оружие выстреливало несколько раз, при этом скорость вращения каждый раз изменялась на незначительную величину, уменьшая радиальное расстояние и, следовательно, подтягивая пузырь все ближе и ближе к корпусу. Снаружи этого не было видно; они могли только предполагать, что он приближается, и никогда не могли быть уверены, собирается ли он вгрызться в корпус корабля или находится еще в сотнях метров от него. Это было похоже на вызов злого духа на спиритический сеанс: момент прибытия был одновременно и страшным, и предвкушаемым.
   Испытательная зона вокруг оружия была полностью изолирована, за исключением автоматизированных систем управления. Все, кто еще не был заморожен, были отведены как можно дальше от оружия. После каждого выстрела - каждого сотрясения, отскакивания молотильных механизмов - техники Скорпио тщательно изучали свои данные, чтобы понять, произвело ли оружие эффект, просматривая сеть микрофонов и барометров, чтобы увидеть, есть ли какой-либо намек на то, что только что перестал существовать сферический кусок корабля диаметром в метр. Итак, процесс калибровки продолжался, техники снова и снова настраивали оружие и прислушивались к результатам.
   Свет снова погас.
   - Что-то происходит, - сказал техник через мгновение. Скорпио увидел, как на его дисплее появилось скопление красных индикаторов. - Сигналы поступают от...
   Но техник не закончил фразу. Его слова потонули в нарастающем вое, не похожем ни на что из того, что Скорпио когда-либо слышал на борту "Ностальгии по бесконечности". Это был не свист воздуха, выходящего из ближайшей дыры, не стон разрушения конструкции. Это было гораздо ближе к низким, страдальческим звукам, к звуку, с которым страдает что-то огромное и звериное.
   Стон начал затихать, словно затихающий раскат грома.
   - Я думаю, вы добились своего, - сказал Скорпио.
  
   Он спустился вниз, чтобы увидеть это своими глазами. Все оказалось гораздо хуже, чем он опасался: на корабле образовалась не трещина шириной в один метр, а зияющая рана шириной в пятнадцать метров, края которой там, где были срезаны переборки и полы, блестели ярким, незапятнанным серебром. Зеленоватая жидкость дождем лилась в полость из перерезанных проводов; электрический кабель мотался взад-вперед в пустоте, выбрасывая искры каждый раз, когда соприкасался с металлической поверхностью.
   Могло быть и хуже, - сказал он себе. Объем корабля, уничтоженного этим оружием, не совпадал ни с одной из обитаемых частей, а также не пересекался с критическими системами корабля или внешним корпусом. Произошло небольшое локальное снижение давления, поскольку воздух внутри отсека перестал существовать, но, судя по всему, воздействие оружия на корабль было незначительным. Но на капитана оно, несомненно, подействовало. Какая-то часть его смутно обозначенной нервной системы, должно быть, проходила через этот объем, и оружие, очевидно, причинило ему боль. Трудно было судить, насколько сильной была эта боль, была ли она кратковременной или продолжалась даже сейчас. Возможно, у нее не было точного аналога в человеческом понимании. Если так, то Скорпио не был уверен, что ему действительно хотелось бы это знать, потому что впервые ему пришла в голову тревожная мысль: если капитан испытывал такую боль, когда пострадала крошечная часть корабля, то на что это было бы похоже, если бы случилось что-то гораздо худшее?
   Да, могло быть и хуже.
   Он посетил техников, которые калибровали оружие, и обратил внимание на их нервозные выражения лиц и жесты. Они ожидали, по меньшей мере, выговора.
   - Похоже, что получилось чуть больше метра, - сказал он.
   - Это всегда было неопределенно, - волновалась их лидер. - Все, что мы могли сделать, это положиться на удачу и надеяться...
   Скорпио оборвал ее. - Знаю. Никто никогда не говорил, что это будет легко. Но, при том, что вам известно теперь, не могли бы вы уменьшить мощность до чего-нибудь более практичного?
   На лице специалистки отразились облегчение и сомнение одновременно, как будто она не могла по-настоящему поверить, что Скорпио не собирался ее наказывать.
   - Я думаю, да... учитывая эффект, который мы только что наблюдали... конечно, гарантии все равно нет...
   - Я ее и не жду. Просто жду от вас самого лучшего, на что вы способны.
   Она быстро кивнула. - Конечно. А испытания?
   - Продолжайте в том же духе. Нам все равно понадобится это оружие, каким бы злобным в обращении оно ни было.
  

ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Настоятель вызвал Рашмику к себе в мансарду. Когда она пришла, то с облегчением обнаружила, что одна в комнате, а главного хирурга нигде не было видно. Ей не слишком нравилось общество настоятеля, но еще меньше - тайное внимание его личного врача. Она представляла, как он скрывается где-то в "Леди Морвенне", занятый анализом крови или одной из тех отвратительных практик, которые, по слухам, ему нравились.
   - Хорошо устроились? - спросил ее настоятель, когда она заняла отведенное ей место посреди леса зеркал. - Очень надеюсь на это. Я был очень впечатлен вашей проницательностью, мисс Элс. Грилье вдохновенно предложил привезти вас сюда.
   - Я рада, что смогла быть полезной, - сказала Рашмика. Она приготовила себе немного чая, держа фарфоровую посуду дрожащими руками. У нее не было аппетита - одной мысли о том, что она окажется в одной комнате с железным скафандром, было достаточно, чтобы вывести ее из равновесия, - но это было необходимо для поддержания иллюзии спокойствия.
   - Да, большая удача, - согласился Куэйхи. Он был почти неподвижен, шевелились только его губы. Воздух в мансарде был холоднее обычного, и при каждом слове она видела, как изо рта у него вырывается струйка воздуха. - Можно сказать, даже чересчур удачно.
   - Прошу прощения, настоятель?
   - Посмотрите на стол, - сказал он. - Малахитовая шкатулка рядом с чайным сервизом.
   До подсказки Рашмика не замечала шкатулку, но была уверена, что во время предыдущих визитов в мансарду ее там не было. Шкатулка стояла на маленьких ножках, похожих на собачьи лапы. Она взяла ее в руки, обнаружив, что она легче, чем ожидалось, и повозилась с металлическими застежками золотистого цвета, пока крышка не открылась. Внутри оказалось огромное количество бумаги: листы и конверты всех цветов, аккуратно перетянутые резинкой.
   - Откройте их, - сказал настоятель. - Взгляните.
   Она вытащила сверток, сняла резинку. Бумаги рассыпались по столу. Наугад она выбрала лист и развернула его. Сиреневая бумага была такой тонкой, такой прозрачной, что на ней было написано только с одной стороны. Аккуратно выведенные чернилами буквы, которые были видны на обороте, были ей знакомы еще до того, как она перевернула листок. Темно-алый почерк принадлежал ей: детский, но узнаваемый сразу.
   - Это моя корреспонденция, - сказала она. - Мои письма в археологические исследовательские группы, спонсируемые церковью.
   - Вас удивляет, что они собраны здесь?
   - Меня удивляет, что они были собраны и представлены вашему вниманию, - сказала Рашмика, - но я не удивлена, что такое могло случиться. В конце концов, они были адресованы организации, входящей в состав адвентистской церкви.
   - Вы возмущены?
   - Это зависит от обстоятельств. - Возмущение присутствовало, но это была лишь одна из нескольких эмоций. - Видел ли кто-нибудь из исследовательской группы эти письма?
   - Несколько первых, - ответил Куэйхи, - но почти все остальные были перехвачены до того, как попали к кому-либо из исследователей. Не принимайте это на свой счет: просто они и так получают достаточно ненормальной литературы; если бы им приходилось отвечать на все вопросы, они бы никогда больше ничего не сделали.
   - Я не ненормальная, - сказала Рашмика.
   - Нет, но, судя по содержанию этих писем, вы придерживаетесь несколько неортодоксальной позиции по вопросу о скаттлерах, вы согласны?
   - Если считать, что истина - это неортодоксальная позиция, - возразила Рашмика.
   - Вы не единственная. Исследовательские группы получают множество писем от доброжелательных дилетантов. Большинство из них на самом деле совершенно бесполезны. У каждого есть своя маленькая заветная теория о скаттлерах. К сожалению, никто из них не имеет ни малейшего представления о научных методах.
   - Примерно то же самое я бы сказала об исследовательских группах, - сказала Рашмика.
   Он рассмеялся над ее дерзостью. - Вас не очень беспокоит неуверенность в себе, мисс Элс?
   Она собрала бумаги в неаккуратную пачку и засунула их обратно в шкатулку. - Этим я не нарушила никаких правил, - сказала она. - Я не рассказывала вам о своей переписке, потому что меня об этом не просили.
   - Я никогда не говорил, что вы нарушили какие-либо правила. Это просто заинтриговало меня, вот и все. Я прочитал письма и увидел, что ваши аргументы со временем стали более убедительными. Честно говоря, думаю, что некоторые из затронутых вами вопросов заслуживают дальнейшего рассмотрения.
   - Мне очень приятно это слышать, - сказала Рашмика.
   - Не надо так ехидничать. Я говорю искренне.
   - Вам все равно, настоятель. Никого в церкви это не волнует. А почему они должны это делать? Доктрина запрещает любое другое объяснение, кроме того, о котором мы читали в брошюрах.
   Он игриво спросил: - Какое же?
   - Что скаттлеры - это второстепенная деталь, их вымирание не имеет отношения к исчезновениям. Если они и выполняют какую-то теологическую функцию, то только как напоминание о борьбе с высокомерием и подчеркивание настоятельной необходимости спасения.
   - В наши дни исчезнувшая инопланетная культура не является такой уж загадкой, не так ли?
   - Здесь произошло что-то другое, - сказала Рашмика. - То, что случилось со скаттлерами, не было похоже на то, что случилось с амарантянами или любой другой мертвой культурой.
   - В этом суть вашего возражения, не так ли?
   - Я думаю, нам было бы легче, если бы мы знали, что произошло, - сказала она. Она постучала ногтями по крышке шкатулки. - Их не стало, но на них нет следов ингибиторов. Кто бы это ни сделал, он оставил слишком много всего.
   - Возможно, ингибиторы торопились. Возможно, им было достаточно того, что они уничтожили скаттлеров, не беспокоясь об их культурных ценностях.
   - Они так не работают. Я знаю, что они сделали с амарантянами. На Ресургеме не выжило ничего, кроме того, что было преднамеренно погребено под метрами скальной породы. Я знаю, каково это было, настоятель: я была там.
   Свет отразился от его глаз, когда он повернулся к ней. - Вы были там?
   - Я имела в виду, - поспешно сказала она, - что так много читала об этом, столько времени размышляла об этом, что мне кажется, будто я сама была там. - Она вздрогнула: оглядываясь назад, было легко приукрасить это утверждение, но когда она произнесла его, то почувствовала жгучее убеждение, что оно было абсолютной правдой.
   - Проблема в том, - сказал Куэйхи, - что если вы уберете ингибиторов как возможное средство уничтожения жизни на Хеле, вам придется задействовать другую причину. С философской точки зрения, нам не нравится так поступать.
   - Возможно, это не слишком изящно, - сказала она, - но если истина требует наличия другой причины - или даже третьей, - мы должны набраться смелости и принять доказательства.
   - И, как я понимаю, у вас есть какие-то предположения о том, какой могла быть эта другая причина?
   Она не могла удержаться и бросила взгляд на сварной скафандр. Это было непроизвольное переключение ее внимания, которое вряд ли было замечено настоятелем, но все равно раздражало ее. Если бы только она могла контролировать свои собственные реакции так же хорошо, как она читала чужие.
   - Я не знаю, - сказала она. - Но у меня есть кое-какие подозрения.
   Кушетка настоятеля сдвинулась, послав волну податливого движения по зеркалам. - Когда Грилье впервые рассказал мне о вас - когда мне показалось, что вы можете оказаться мне полезны, - он сказал, что вы участвуете в чем-то вроде личного крестового похода.
   - Так ли это?
   - По мнению Грилье, это как-то связано с вашим братом. Это правда?
   - Мой брат посещал соборы, - сказала она.
   - И вы боялись за него, беспокоились, потому что какое-то время от него ничего не было слышно, и решили отправиться за ним. Вот и вся история, не так ли?
   Было что-то в том, как он произнес "история", что ей не понравилось. - А почему бы и нет?
   - Потому что мне интересно, насколько сильно вы на самом деле заботитесь о своем брате. Рашмика, вы действительно проделали весь этот путь из-за него, или он просто придал законность вашим поискам, сделав их менее бессмысленными с интеллектуальной точки зрения?
   - Не понимаю, что вы имеете в виду.
   - Я думаю, вы разочаровались в своем брате много лет назад, - сказал настоятель. - Думаю, в глубине души вы знали, что его больше нет. Что вас действительно волновало, так это скаттлеры и ваши представления о них.
   - Это нелепо.
   - Эта пачка писем говорит об обратном. Это говорит о глубоко укоренившейся одержимости, совершенно неподобающей для ребенка.
   - Я приехала сюда ради Харбина.
   Он говорил со спокойной настойчивостью преподавателя латыни, подчеркивающего некоторые тонкости времен и грамматики. - Вы пришли сюда ради меня, Рашмика. Вы вступили на Путь с намерением подняться на вершину управления кафедральным собором, убежденная, что только у меня есть ответы, которые вам нужны, ответы, которых вы жаждете, как наркоман.
   - Я не рвалась сюда, - сказала она с той же настойчивостью. - Вы привезли меня сюда с "Железной Кэтрин".
   - Рано или поздно вы бы нашли дорогу сюда, как крот, пробивающий себе путь на поверхность. Вы бы стали полезны в одной из исследовательских групп, а оттуда нашли бы связь со мной. На это могли уйти месяцы, а могли и годы. Но Грилье, благослови господь его маленькое подлое сердечко, ускорил то, что уже шло своим чередом.
   - Вы ошибаетесь, - сказала она, и руки у нее задрожали. - Я не хотела видеть вас. Я не хотела приходить сюда. Почему это должно было так много значить для меня?
   - Потому что вы вбили себе в голову, что я кое-что знаю, - сказал настоятель. - Кое-что, что может иметь значение.
   Ее руки нащупали коробку. - Я возьму это, - сказала она. - В конце концов, это мое.
   - Письма принадлежат вам. Но вы можете оставить себе и шкатулку.
   - Теперь все кончено?
   Он казался удивленным. - Окончено, мисс Элс?
   - Соглашение. Мой трудовой стаж.
   - Не понимаю, почему это должно быть так, - сказал он. - Как вы отметили, вы никогда не были обязаны упоминать о своем интересе к скаттлерам. Никаких преступлений совершено не было, доверие не было обмануто.
   На шкатулке остались потные отпечатки ее рук. Она не ожидала, что он позволит ей сохранить ее. Вся эта потерянная переписка: грустные, искренние короткие послания от нее прошлой к настоящей. - Я думала, вы будете недовольны, - сказала она.
   - От вас все еще есть польза. На самом деле, я ожидаю увидеть еще больше ультра в ближайшее время. Мне хотелось бы услышать ваше мнение о них, ваши необычные идеи и наблюдения, мисс Элс. Вы все еще можете сделать это для меня, не так ли?
   Она встала, сжимая шкатулку. По тону его голоса было ясно, что ее аудиенция у настоятеля подошла к концу. - Могу я задать один вопрос? - спросила она, почти заикаясь на каждом слове.
   - Я задал вам достаточно вопросов. Не понимаю, почему бы и нет.
   Она колебалась. Даже когда она обращалась к нему с просьбой, она собиралась спросить его о Харбине. Настоятель, должно быть, знал, что с ним случилось: ему ничего не стоило бы узнать правду из архивов собора, даже если он никогда не видел ее брата. Но теперь, когда этот момент настал, когда настоятель разрешил ей задать свой вопрос, она поняла, что у нее не хватит духу довести его до конца. Дело было не только в том, что она боялась услышать правду. Она уже подозревала правду. Что ее пугало, так это то, как она отреагирует, когда эта правда откроется. Что, если окажется, что Харбин волнует ее не так сильно, как она утверждает? Что, если все, что сказал настоятель, было правдой, и Харбин был просто предлогом для ее поисков?
   Смогла бы она это вынести?
   Рашмика сглотнула. Она чувствовала себя очень юной, очень одинокой. - Я хотела спросить, слышали ли вы когда-нибудь о "тенях", - сказала она.
   Но настоятель ничего не сказал. Она поняла, что он никогда не обещал дать ей ответ.
  
   Межзвездное пространство, 2675 г.
  
   Три дня спустя агрегат ингибиторов переместился в зону действия оружия. Техники по-прежнему считали, что им предстоит провести дополнительную калибровку и изучить больше параметров. Время от времени оружие делало что-то странное и пугающее, откусывая кусочек от чего-то локального, в то время как оно должно было быть настроено на цель, удаленную на несколько астрономических единиц. Иногда, что пугало больше всего, его эффекты, казалось, были слабо связаны с какими-либо вводимыми данными. В конце концов, это было слабо акаузальное оружие, которое разрушало как время, так и пространство, и делало это в соответствии с правилами византийской и к тому же меняющейся сложности. Неудивительно, что у волков в арсенале не было ничего подобного. Возможно, они решили, что от этого будет больше проблем, чем пользы. Вероятно, та же логика применима и к сверхсветовой скорости Скейди. Во Вселенной возможно очень многое, гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Но многое из этого вредно для здоровья, как на индивидуальном уровне, так и на уровне вида/галактической культуры.
   Но свет продолжал тускнеть, а оружие продолжало действовать, и внутреннее самоощущение Скорпио оставалось невозмутимым. Оружие могло творить гротескные вещи с самыми основами реальности, но его волновало только то, что оно сделает с волками. Постепенно он отбирал куски у преследующего его роя.
   Он не побеждал. Он выживал. На данный момент этого было достаточно.
  
   Аура, завернутая в свое обычное стеганое серебристое одеяло, сидела на коленях у матери. Скорпио все еще находил ее пугающе маленькой, похожей на куклу, предназначенную для того, чтобы сидеть дома, а не подвергаться разрушительным воздействиям внешнего мира. Но было и кое-что еще: тихое чувство неуязвимости, от которого у него по спине побежали мурашки. Он почувствовал это только сейчас, когда ее глаза были полностью открыты. Сосредоточенная и яркая, как у хищной птицы, она впитывала в себя все, что происходило вокруг. Ее глаза были золотисто-карими, с отблесками золота и бронзы, а цвет их был ближе к синему электрик. Они не просто смотрели по сторонам. Они исследовали и извлекали информацию. Они наблюдали.
   Скорпио и другие старшие собрались в обычной комнате для совещаний, лицом друг к другу за темным зеркальным столом. Он изучал своих товарищей, мысленно перечисляя своих союзников и противников, а также тех, кому, вероятно, еще предстояло принять решение. Он мог бы рассчитывать на Антуанетту, но теперь она вернулась на Арарат. Он был уверен, что Блад тоже посмотрел бы на вещи по-своему, но не потому, что Блад обязательно все продумал бы, а потому, что для того, чтобы подумать о предательстве, требовалось воображение, а воображение никогда не было сильной стороной Блада. Скорпио уже скучал по нему. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что его прежний заместитель на самом деле не умер, а просто был вне досягаемости.
   Прошло две недели с тех пор, как они покинули Арарат. "Ностальгия по бесконечности" вырвалась из системы Арарата с постоянным ускорением в одно g, проскальзывая между сцепленными зубьями битвы. За первую неделю "Бесконечность" преодолела расстояние в двенадцать астрономических единиц от Арарата, достигнув пятидесятой части скорости света. К концу второй недели она достигла скорости в двадцать пятых сотых световой и находилась уже почти в пятидесяти астрономических единицах от Арарата. Теперь Скорпио ощутил это расстояние: оглядываясь назад, он видел, что Яркое солнце Арарата, пи Эридана А, которое согревало их последние двадцать три года, теперь казалось всего лишь очень яркой звездой, в сто тысяч раз более тусклой, чем при наблюдении с поверхности планеты. Сейчас оно выглядело не ярче своего спутника в двойной системе, Тусклого солнца или звезды пи Эридана В; это были два янтарных глаза, падающих за субсветолетом и сближающихся по мере того, как корабль уходил все дальше и дальше в межзвездное пространство. Он не мог видеть волков - только сенсоры могли различить их на заднем плане, да и то с ограниченной уверенностью, - но они были там. Гипометрическое оружие - сейчас было задействовано три единицы - проделывало дыры в преследующих элементах, но не все волки были уничтожены.
   Пути назад не было. Но до этого момента их курс определялся исключительно планом Ремонтуа, его траектория была рассчитана только на то, чтобы увести их от волков с наименьшей вероятностью перехвата. Только сейчас, по прошествии двух недель, у них появилась возможность изменить курс. Преследующие их волки не имели никакого отношения к этому решению: Скорпио приходилось предполагать, что в конечном итоге они будут уничтожены задолго до того, как корабль достигнет своего конечного пункта назначения.
   Он встал и подождал, пока все замолчат. Ничего не говоря, он вытащил нож Клавейна из ножен. Не включая его, он нагнулся над столом и сделал две отметки, по одной с каждой стороны от центральной линии, для каждой из которых потребовалось всего три царапины лезвием. На одной была буква Y, на другой - H. На темном лакированном дереве царапины были цвета свиной шкуры.
   Все смотрели на него, ожидая, что он что-нибудь скажет. Вместо этого он убрал нож в ножны и снова сел на свое место. Затем он сцепил руки на затылке и кивнул Орке Круз.
   Круз была его единственной союзницей из оставшихся со времен пребывания в Городе Бездны. Она оглядела их всех по очереди, пристально глядя на каждого своим единственным здоровым глазом, и, постукивая черными ногтями по столу, высказала свою точку зрения.
   - Последние несколько недель были непростыми, - начала она. - Мы все шли на жертвы, все видели, как рушились наши планы. Некоторые из нас потеряли близких или стали свидетелями распада наших семей. Вся уверенность, которая была у нас месяц назад, рассыпалась в прах. Мы забрались на незнакомую территорию, и у нас нет карты. Хуже того, человека, которому мы привыкли доверять, человека, который мог бы указать правильный путь вперед, больше нет с нами. - Она пристально посмотрела на Скорпио, ожидая, пока все остальные тоже посмотрят на него. - Но у нас все еще есть лидер, - продолжила она. - У нас по-прежнему чертовски хороший лидер, тот, кому Клавейн доверял вести дела на Арарате, когда его не было рядом. Тот, кому мы должны доверять руководство нами больше, чем когда-либо. Клавейн верил в его здравый смысл. Я думаю, самое время воспользоваться советами старика.
   Уртон, женщина из службы безопасности, покачала головой. - Все это прекрасно, Орка. Ни у кого из нас нет проблем с руководством Скорпио, - она сделала ударение на последнем слове, предоставив каждому сделать собственные выводы о том, какие проблемы могут возникнуть у них со свином. - Но сейчас мы хотим услышать, куда, по вашему мнению, нам следует отправиться.
   - Это очень просто, - ответила Орка Круз. - Мы должны отправиться на Хелу.
   Уртон безуспешно пыталась скрыть свое удивление. - Тогда мы согласны.
   - Но только после того, как побываем на Йеллоустоуне, - сказала Круз. - Хела - это... в лучшем случае предположение. Мы на самом деле не знаем, что найдем там, если вообще что-нибудь найдем. Но знаем, что можем принести пользу Йеллоустоуну. У нас есть возможность принять еще десятки тысяч спящих. Еще сто пятьдесят тысяч, без труда. Это человеческие жизни, Уртон. Мы можем спасти их. Судьба подарила нам этот корабль. Мы должны что-то с этим сделать.
   - Мы уже эвакуировали систему Ресургема, - сказала Уртон. - Не говоря уже о семнадцати тысячах человек из этой системы у нас на борту. Я бы сказала, что это положило начало.
   - Этот список никогда не будет стерт с лица земли, - сказала Круз.
   Уртон махнула рукой через стол. - Вы кое-что забываете. Основные системы кишат ультра. В любой системе, которую вы назовете, есть десятки, сотни кораблей с большей вместимостью.
   - Вы бы доверили свои жизни ультра? Вы глупее, чем кажетесь, - сказала Орка.
   - Конечно, я бы им доверилась, - сказала Уртон.
   Аура рассмеялась.
   - Зачем она это сделала? - спросила Уртон.
   - Потому что ты солгала, - ответила ей Хоури. - Она может определить. Она всегда может сказать.
   Один из представителей беженцев, мужчина по имени Ринтцен, тактично кашлянул. Он улыбнулся, изо всех сил стараясь казаться примирительным. - Уртон имеет в виду, что это просто не входит в наши обязанности. Мотивы и методы ультра могут быть сомнительными - мы все это знаем, - но факт остается фактом: у них есть корабли и желание привлечь клиентов. Если ситуация в основных системах действительно достигнет критической точки, то - осмелюсь предположить - все, что мы будем иметь, - это классический случай, когда спрос удовлетворяется предложением.
   Круз покачала головой. На ее лице отразилось отвращение. Если бы Скорпио вошел в этот момент и увидел только ее лицо, он бы решил, что кто-то только что положил на стол испражнения.
   - Напомните мне, - попросила она. - Когда вы поднялись на борт этого корабля с Ресургема, сколько это вам стоило?
   Мужчина рассматривал свои ногти. - Ничего, конечно... но дело не в этом. Ситуация была совершенно другой.
   Свет погас. Теперь это происходило каждые несколько минут, когда оружие вскидывалось и разряжалось; достаточно часто, чтобы все перестали обращать на это внимание, но это не означало, что затемнение оставалось незамеченным. Все знали, что это означает, что волки все еще где-то там, все еще подкрадываются к "Ностальгии по бесконечности".
   - Хорошо, - сказала Круз, когда свет снова включился на полную мощность. - А как насчет того времени, когда вас эвакуировали с Арарата? Сколько вы выложили за эту привилегию?
   - И снова ничего, - признал Ринтцен. - И снова эти две вещи нельзя сравнивать...
   - Вы вызываете у меня отвращение, - сказала Круз. - Я имела дело с какой-то слизью в Малче, но вы были бы в своей собственной лиге, Ринтцен.
   - Послушайте, - сказала Кашиан, другая представительница беженцев, - никто не говорит, что ультра вправе извлекать выгоду из чрезвычайной ситуации с волками, но мы должны быть прагматичными. Их корабли всегда будут лучше подходить для проведения массовой эвакуации, чем этот. - Она огляделась, приглашая остальных сделать то же самое. - Это помещение может показаться вполне обычным, но вряд ли оно отличается от остальной части корабля. Оно больше похожа на твердую, сухую жемчужину в слизи устрицы. На этом корабле все еще есть обширные участки, которые даже не нанесены на карту, не говоря уже о том, чтобы быть пригодными для жизни. И давайте не будем забывать, что ситуация значительно хуже, чем во время эвакуации с Ресургема. Большинство из семнадцати тысяч человек, прибывших на борт две недели назад, до сих пор не прошли надлежащую обработку. Они живут в ужасающих условиях. - Она вздрогнула, словно испытывая на себе часть этого убожества через осмос.
   - Вы хотите поговорить о невыразимых условиях, - сказала Круз, - попробуйте умереть в течение нескольких недель, посмотрим, насколько это вам подходит.
   Кашиан покачала головой, раздраженно глядя на других старших. - С этой женщиной невозможно вести переговоры. Она все сводит к оскорблению или абсурду.
   - Могу я кое-что сказать? - спросил Васко Малинин.
   Скорпио пожал плечами в его сторону.
   Васко встал и наклонился вперед через стол, растопырив пальцы для опоры. - Я не буду обсуждать логистику помощи в эвакуации из Йеллоустоуна, - сказал он. - Я не верю, что это имеет какое-то значение. Независимо от потребностей этих беженцев, нам дали четкое указание не лететь туда. Мы должны прислушаться к Ауре.
   - Она не говорила, что нам не следует ехать в Йеллоустоун, - вставила Круз. - Она просто сказала, что мы должны лететь на Хелу.
   Выражение лица Васко было суровым. - Вы думаете, есть разница?
   - Как я уже сказала, Йеллоустоун может стать нашим главным приоритетом. Это не исключает посещения Хелы после завершения эвакуации.
   - На это уйдут десятилетия, - сказал Васко.
   - Что бы мы ни делали, на это уйдут десятилетия, - сказала Круз, слегка улыбаясь. - Такова природа игры, малыш. Привыкай к этому.
   - Я знаю суть игры, - сказал ей Васко тихим голосом, давая понять, что она совершила ошибку, обратившись к нему таким образом. - Я также знаю, что мы получили четкие инструкции о том, как связаться с Хелой. Если бы Йеллоустоун был частью планов Ауры, как вы думаете, она бы нам не сказала?
   Они все посмотрели на ребенка. Иногда Аура заговаривала: к этому времени все уже привыкли к ее тихому, полусформированному, жидкому кваканью. И все же бывали дни, когда она вообще ничего не говорила или издавала только детские звуки. Тогда, как и сейчас, она, казалось, переключилась в режим чрезвычайной восприимчивости, принимая больше, чем отдавая. Ее развитие ускорилось, но не шло гладко: были скачки, но были и провалы, и необъяснимые откаты назад.
   - Она хочет, чтобы мы отправились на Хелу, - сказала Хоури. - Это все, что я знаю.
   - А что насчет другой части? - спросил Скорпио. - Та часть, где говорилось о переговорах с тенями?
   - Это было что-то, что пришло само собой. Может быть, воспоминание, которое всплыло, но которое она не смогла интерпретировать.
   - Что еще пришло одновременно?
   Она посмотрела на него, колеблясь, прежде чем ответить. Это была удачная догадка, но его вопрос сработал. - Я почувствовала что-то, что испугало меня, - сказала она.
   - Что-то в этих тенях?
   - Да. Это было похоже на холод из открытой двери, на сквозняк ужаса. - Хоури посмотрела на волосы на голове своего ребенка. - Она тоже это почувствовала.
   - И это все, что ты можешь мне сказать? - спросил Скорпио. - Мы должны отправиться на Хелу и обсудить то, что пугает вас обеих до смерти?
   - Просто в сообщении содержалось предупреждение, - сказала Хоури. - В нем говорилось, что нужно действовать осторожно. Но также говорилось, что это то, что мы должны делать.
   - Ты в этом уверена? - настаивал Скорпио.
   - Разве я не должна быть осторожна?
   - Возможно, ты неправильно истолковала сообщение. Возможно, "глоток ужаса" появился здесь по другой причине. Возможно, это было сделано для того, чтобы указать, что мы ни в коем случае не должны иметь ничего общего с... чем бы ни были эти тени.
   - Возможно, Скорп, - сказала Хоури, - но в таком случае, зачем вообще упоминать о тенях?
   - Или о Хеле, если уж на то пошло, - добавил Васко.
   Скорпио посмотрел на него, оттягивая момент. - Ты закончил? - спросил он.
   - Думаю, да, - сказал Васко.
   - Тогда, я думаю, нужно принимать решение, - сказал свин. - В любом случае, мы выслушали все аргументы. Мы можем отправиться к Хеле на тот случай, если там найдется что-то, стоящее наших усилий. Или мы можем отправиться на этом корабле в Йеллоустоун и гарантированно спасти несколько жизней. Вы все знаете, что я думаю по этому поводу. - Он кивнул на буквы, которые он вырезал на столе старым ножом Клавейна. - Я думаю, вы также знаете, что сделал бы Клавейн в подобных обстоятельствах.
   Никто ничего не сказал.
   - Но есть проблема, - сказал Скорпио. - И проблема в том, что это не наш выбор. У нас не демократия. Все, что мы можем сделать, это представить наши аргументы и позволить капитану Джону Брэннигану принять решение.
   Он сунул руку в карман своей кожаной туники и вытащил маленькую горсть красной пыли, которую носил там уже несколько дней.
   Это был мелкодисперсный оксид железа, собранный в одном из механических цехов - настолько близко к марсианскому грунту, насколько это было возможно в двадцати семи световых годах от Марса. Пыль осталась у него между короткими обрубками пальцев, даже когда он встал и поднес ее к центру стола, между буквами Y и H.
   Он знал, что это был решающий момент. Если ничего не произойдет - если корабль немедленно не подаст сигнал о своих намерениях, недвусмысленно обозначив пылью ту или иную букву, с ним будет покончено. Как бы ему ни хотелось довести дело до конца, он бы выставил себя на посмешище. Но Клавейн никогда не уклонялся от подобных моментов. Вся его жизнь переходила от одной критической точки к другой.
   Скорпио поднял голову. Пыль начинала рассеиваться.
   - Тебе решать, Джон.
  
   Ночью в ее комнате снова раздался голос. Он всегда ждал, пока Рашмика останется одна, пока она не уйдет из мансарды. В первый раз она надеялась, что это окажется каким-то временным заблуждением, возможно, следствием того, что вирусные агенты куэйхизма каким-то образом проникли в ее организм и разрушили ее рассудок. Но голос был слишком рационален для этого, слишком тих и спокоен, и то, что он говорил, было адресовано именно Рашмике и ее затруднительному положению, а не какому-то неопределенному хозяину.
   [Рашмика], - сказал он, - [выслушай нас, пожалуйста. Кризис приближается, причем во многих отношениях.]
   Уходи, - сказала она, зарываясь головой в подушку.
   [Нам нужна твоя помощь сейчас] - сказал голос.
   Она знала, что если не ответит, голос будет продолжать докучать ей, его терпению не будет конца. - Чем я могу помочь?
   [Мы знаем, что Куэйхи намерен сделать с этим собором, как он планирует проехать на нем по мосту. У него ничего не получится, Рашмика. Мост не выдержит "Леди Морвенну". Он никогда не предназначался для чего-то похожего на собор.]
   И вы бы знали, не так ли?
   [Мост был построен не скаттлерами. Он гораздо более поздний, чем скаттлеры. И он не выдержит воздействия "Леди Мор".]
   Она села на своей узкой койке и открыла ставни, чтобы впустить свет сквозь витражи. Она чувствовала грохот и раскачивание собора, отдаленный гул двигателей. Она подумала о мосте, сияющем где-то впереди, хрупком, как мечта, и не замечающем, что огромная масса медленно движется к нему.
   Что означал тот голос, что был совсем недавно?
   Я не могу его остановить, - сказала она.
   [Тебе не обязательно останавливать его. Ты просто должна отвезти нас в безопасное место, пока не стало слишком поздно.]
   Спросите Куэйхи.
   [Тебе не кажется, что мы пытались, Рашмика? Тебе не кажется, что мы потратили часы, пытаясь убедить его? Но ему на нас наплевать. Он предпочел бы, чтобы нас не существовало. Иногда ему даже удается убедить себя, что нас нет. Когда собор упадет с моста или сам мост рухнет, мы будем уничтожены. Он позволит этому случиться, потому что тогда ему больше не придется думать о нас.]
   Я не могу вам помочь, - сказала она. - Я не хочу вам помогать. Вы пугаете меня. Я даже не знаю, кто вы такие и откуда взялись.
   [Ты знаешь больше, чем думаешь, - сказал голос. - Ты пришла сюда, чтобы найти нас, а не Куэйхи.]
   Не говорите глупостей.
   [Мы знаем, кто ты, Рашмика, или, скорее, знаем, кем ты не являешься. Этот механизм в твоей голове, помнишь? Откуда все это взялось?]
   Не знаю ни о каком механизме.
   [А твои воспоминания - не кажется ли тебе, что они иногда принадлежат кому-то другому? Мы слышали, как ты разговаривала с настоятелем. Мы слышали, как ты рассказывала об амарантянах и своих воспоминаниях о Ресургеме.]
   Это была оплошность, - сказала она. - Я не имела в виду...
   [Ты говорила искренне, но пока еще не осознаешь этого. Ты гораздо больше, чем думаешь, Рашмика. Как далеко простираются твои воспоминания о жизни на Хеле? Девять лет? Мы подозреваем, что не намного больше. Так что же было раньше?]
   Прекратите так говорить, - сказала она.
   Голос проигнорировал ее. [Ты не та, за кого себя выдаешь. Эти воспоминания о жизни на Хеле - всего лишь прививка, не более того. За ними скрывается нечто совершенно иное. В течение девяти лет они хорошо служили тебе, позволяя жить среди этих людей так, словно ты родилась среди них. Иллюзия была такой совершенной, такой цельной, что ты сама об этом даже не подозревала. Но все это время на задворках твоего сознания была твоя истинная миссия. Ты чего-то ждала: какого-то стечения обстоятельств. Это привело тебя из пустошей на Постоянный путь. Теперь, приближаясь к концу своих поисков, ты выходишь из сна. Ты начинаешь вспоминать, кто ты на самом деле, и это в равной степени волнует и пугает тебя.]
   Моя миссия? - спросила она, почти смеясь над абсурдностью этого.
   [Чтобы установить контакт с нами,] - сказал голос, - [тенями. Теми, с кем тебя послали вести переговоры.]
   Кто вы? - тихо спросила она. - Пожалуйста, скажите мне.
   [Иди спать, малышка. Мы тебе приснимся, и тогда ты все узнаешь.]
  

* * *

  
   Рашмика заснула. Ей снились тени и многое другое. Ей снились сны, которые у нее всегда ассоциировались с неглубоким сном и лихорадкой: геометрические и абстрактные, часто повторяющиеся, наполненные необъяснимыми ужасами и экстазом. Ей снился сон преследуемого человека.
   Они были далеко, так далеко, что расстояние, отделявшее их от привычной вселенной - как в пространстве, так и во времени, - было непостижимо велико и не поддавалось никакому разумному измерению. Но в своем роде они были людьми. Они жили и мечтали, и у них была история, которая сама по себе была своего рода сном: невообразимо далеко идущая, невообразимо сложная, эпопея, которая теперь стала слишком длинной, чтобы ее рассказывать. Все, что ей было необходимо знать - все, что она могла знать сейчас, - это то, что они достигли точки, когда их воспоминания о межзвездной колонизации в человеческом масштабе стали настолько отдаленными, настолько поблекшими и размытыми временем, что, казалось, они почти сливаются с их самой ранней предысторией, едва отделимой от слабых воспоминаний предков о разведении огня и добыче дичи.
   Они колонизировали горстку звезд, затем колонизировали свою галактику, а затем колонизировали гораздо больше, захватывая все более обширные территории, переходя от одной иерархической структуры к другой. Галактики, затем группы галактик, затем обширные сверхскопления, состоящие из десятков тысяч групп галактик, пока они не начали перекликаться через беззвездные промежутки между сверхскоплениями - крупнейшими структурами во вселенной, - подобно обезьянам, перелетающим с одной вершины дерева на другую. Они совершали удивительные и ужасные поступки. Они изменили себя и свою вселенную и составили планы на вечность.
   Они потерпели неудачу. На протяжении всей этой головокружительной истории, от одного скачка к другому, не было ни одного случая, когда бы они не бежали от чего-то. Это были не ингибиторы или что-то очень на них похожее. Это был своего рода механизм, но на этот раз больше похожий на порчу, трансформирующую, пожирающую болезнь, которую они сами выпустили на волю. Детали сна были расплывчатыми, но она поняла вот что: в своей самой ранней истории они создали нечто, скорее инструмент, чем оружие, предназначенное для мирных и утилитарных целей, но вышедшее из-под их контроля.
   Это устройство не нападало на людей и не показывало никаких признаков того, что узнавало их. Что оно делало - с бездумной эффективностью лесного пожара - так это разрывало материю на части, превращая миры в парящие облака щебня, каменные оболочки и ледяные глыбы, окружающие целые звезды. Зеркала в механизмах собирали звездный свет, концентрируя живительную энергию на крупинках щебня; прозрачные мембраны удерживали эту энергию вокруг каждой крупинки и позволяли расти крошечным, похожим на пузыри, экосистемам. В этих теплых изумрудно-зеленых уголках люди могли выжить, если бы захотели. Но это был их единственный выбор, и даже в этом случае было возможно лишь ограниченное существование. Их единственной альтернативой было бегство: они не могли остановить продвижение машин-трансформеров, оставалось только продолжать убегать от переднего края волны. Они могли только наблюдать, как преображающий огонь охватил их обширную цивилизацию за мгновение космического времени, как огромные массы живой материи, стимулируемой машинами, превратили звезды в зеленые фонари.
   Они бежали и не останавливались. Они искали утешения в галактиках-спутниках и в течение нескольких миллионов лет думали, что находятся в безопасности. Но машины в конце концов добрались до них и начали тот же мучительно медленный процесс поглощения звезд. Люди снова побежали, но это было недостаточно далеко и недостаточно быстро. Никакое оружие не помогало: оно либо наносило больше урона, чем болезнь, либо способствовало ее более быстрому распространению. Трансформирующиеся машины эволюционировали, становясь все более проворными и умными. Но одно оставалось неизменным: их главной задачей оставалось разрушение миров и превращение их в миллиарды ярко-зеленых осколков.
   Они были созданы для того, чтобы что-то делать, и именно это они и собирались делать.
   Теперь, в конце своей истории, люди бежали так далеко, как только было возможно. Они исчерпали все возможности. Они не могли вернуться назад, не могли приспособиться к машинам. Даже преобразованные галактики теперь были непригодны для жизни, их химия была отравлена, экологический баланс звездной жизни и смерти нарушен из-за бурлящей индустрии машин. Вышедшее из-под контроля оружие, изначально разработанное для поражения машин, само по себе представляло такую же опасность, как и первоначальная проблема.
   Поэтому люди обратились в другие места. Если их вытесняли из их собственной вселенной, то, возможно, пришло время подумать о переезде в другую.
   К счастью, это было не так невозможно, как казалось.
   Во сне Рашмика узнала о теории миров на бране. Это было похоже на галлюцинацию: бархатистые завесы света и тьмы колыхались в ее сознании с томлением полярных сияний. Она поняла следующее: все в видимой вселенной, все, что она видела - от своей ладони до "Леди Морвенны", от самой Хелы до самой дальней наблюдаемой галактики - обязательно было заключено на одной бране, подобно узору, вплетенному в полотно ткани. Кварки и электроны, фотоны и нейтрино - все, что составляло вселенную, в которой она жила и дышала, включая ее саму, было вынуждено перемещаться по поверхности только этой одной браны.
   Но сама по себе брана была лишь одним из многих параллельных листов, плавающих в многомерном пространстве, которое называлось балком. Листы были уложены вплотную друг к другу; возможно, они даже были соединены по краям, как свернутая музыкальная программа какого-то огромного космического оркестра. Некоторые слои сильно отличались по свойствам от других: хотя в каждом из них действовали одни и те же фундаментальные законы природы, сила констант связи - и, следовательно, свойства макроскопической Вселенной - зависели от того, где в объеме находится конкретная брана. Жизнь в пределах этих удаленных бран была причудливой и непривычной, если предположить, что узкая физика вообще допускала существование чего-то столь сложного, как жизнь. В других местах некоторые слои соприкасались друг с другом, и мимолетное воздействие их столкновений порождало первичные события на каждой бране, которые были очень похожи на Большой взрыв в традиционной космологии.
   Если локальная брана была соединена с другой, то точка сгиба находилась на космологическом расстоянии, превышающем даже шкалу длин Хаббла. Но ничто не мешало веществу и излучению совершать путешествие вокруг этой складки, учитывая время. Если бы кто-то прошел достаточно далеко по поверхности одной из этих связанных бран - через бесчисленные мегапарсеки, достаточно далеко по обычной вселенной материи и света, - он в конце концов оказался бы на следующей ближайшей бране в многомерной пустоте балка.
   Рашмика не могла видеть топологической взаимосвязи между своей браной и браной теней. Были ли они объединены или разделены? Намеренно ли тени скрывали эту информацию, или она была им просто неизвестна?
   Вероятно, это не имело значения.
   Что имело значение - единственное, что имело значение, - так это то, что существовал способ передачи сигналов через балк. Гравитация не была похожа на другие элементы ее вселенной: она была лишь несовершенно связана с определенной браной. Это может быть долгий путь по кругу - просачиваться вдоль отдельной браны подобно медленно растекающемуся винному пятну, - но также можно просачиваться и через нее, сокращая путь по всей массе.
   Люди - тени, как она теперь поняла, - использовали гравитацию, чтобы передавать сообщения по всему пространству, от браны к бране. И со своим обычным терпением - а они были терпеливы как никто другой - они ждали, пока кто-нибудь ответит.
   Наконец-то кто-то это сделал. Это были скаттлеры - самостоятельный вид, путешествующий среди звезд. Их история была намного короче, чем у теней; всего несколько миллионов лет прошло с тех пор, как они покинули свой родной мир в каком-то затерянном уголке галактики. Они были необычным видом, с их странной привычкой менять части тела местами и полным отвращением к подобию и дублированию. Их культура была непостижимо странной: ничто в ней не имело смысла ни для одного другого вида, с которым когда-либо сталкивались скаттлеры. Из-за этого у них было мало торговых партнеров, мало приверженцев и очень мало знаний от других обществ. Они жили на холодных планетах, предпочитая спутники газовых гигантов. Они держались особняком и не имели никаких амбиций, выходящих за рамки скромного заселения нескольких сотен систем в их местном секторе галактики. Из-за их уединенного образа жизни им потребовалось некоторое время, чтобы привлечь к себе внимание ингибиторов.
   Это не имело никакого значения. Ингибиторы не делали различий между кроткими и агрессивными: правила применялись одинаково ко всем. К тому времени, когда скаттлеры вступили в контакт с тенями, они были на грани вымирания. Само собой разумеется, они были готовы рассмотреть все, что угодно.
   Тени узнали о мучениях скаттлеров. Они с удивлением слушали истории о том, как целые виды были уничтожены кишащими черными машинами.
   Они сказали, что могут помочь.
   В то время все, что они могли делать, - это передавать сообщения по всему балку, но при содействии скаттлеров они могли сделать гораздо больше: огромный приемник гравитационных сигналов, сконструированный скаттлерами для сбора сообщений теней, потенциально позволял осуществлять физическое вмешательство. В его основе лежал масс-синтезатор, машина, способная создавать твердые объекты в соответствии с переданными чертежами. Как и сам приемник, масс-синтезатор был старой технологией галактического уровня. Он питался богатыми металлами останками планеты-газового гиганта, которая была разобрана на части для создания приемника. Но, несмотря на всю свою простоту, масс-синтезатор был универсальным. Его можно запрограммировать на создание вместилищ для теней: свободных, почти бессмертных машинных тел, в которые они могли бы передавать свои личности. Для теней, уже воплощенных в машинах на их стороне, это не было большой жертвой.
   Но скаттлеры - очень осторожный вид - установили хитроумные защитные устройства, помня об опасности физического вмешательства с одной браны на другую. Масс-синтезатор нельзя было активировать удаленно, с теневой стороны балка. Только скаттлеры могли включить его и позволить теням начать колонизацию по эту сторону балка. Тени не были заинтересованы в захвате власти над всей галактикой, по крайней мере, так они говорили, а лишь в создании небольшого независимого сообщества вдали от опасностей, которые делали их собственный мир на бране непригодным для жизни.
   Взамен они пообещали, что снабдят скаттлеров средствами для борьбы с ингибиторами.
   Все, что нужно было сделать скаттлерам, - это включить масс-синтезатор и позволить теням распространиться по всему балку.
  
   Рашмика проснулась. За окном было светло, и витраж отбрасывал разноцветные блики на влажный бугорок ее подушки. Какое-то время она лежала, вся в цветах, убаюканная прикосновениями "Леди Морвенны". Ей казалось, что она крепко спала, но в то же время она чувствовала себя опустошенной, отчаянно нуждаясь в нескольких часах забытья без сновидений. Голос пропал, но она не сомневалась, что он вернется. У нее также не было никаких сомнений в том, что голос был настоящим, а рассказанная им история, по сути, правдива.
   Теперь, по крайней мере, она понимала немного больше. Скаттлерам был предложен шанс избежать вымирания, но ценой этой сделки было открытие двери для теней. Они тоже были очень близки к тому, чтобы это сделать, но в последний момент не смогли решиться на этот шаг. Тени остались на своей стороне, а скаттлеры были уничтожены.
   Осознав это, она испытала щемящее чувство неудачи. Она была неправа, сомневаясь в том, что скаттлеры были уничтожены ингибиторами. Все, над чем она работала последние девять лет, каждая благочестивая уверенность, которой она позволяла себе предаваться, были подорваны одним-единственным откровенным сном. Тени поставили ее на место. Какое значение имело ее мнение в сравнении с реальными свидетельствами другого инопланетного разума?
   Она уже рассматривала альтернативу: что тени уничтожили скаттлеров. Но в этом было еще меньше смысла, чем в гипотезе ингибиторов. Если скаттлеры пропустили теней, и если тени организовались настолько, что смогли нанести такой ущерб, то где они сейчас? Было немыслимо, чтобы они стерли Хелу в порошок, уничтожив скаттлеров, а затем тихо уползли обратно в свою собственную вселенную. Также было маловероятно, что они пересекли пропасть, нанесли такой ущерб, а затем скрылись в каком-нибудь уединенном уголке, потому что - по крайней мере, так сказал ей голос - им все еще нужно было пересечь ее. Вот почему они разговаривали с ней.
   Они хотели, чтобы человечество обрело мужество, которого не хватало скаттлерам.
   Халдора, как она теперь понимала, была сигнальным механизмом: великим приемником, который построили скаттлеры. Они захватили бывший газовый гигант, разрушили его до основания и превратили останки в гравитационную антенну мирового размера с масс-синтезатором в центре.
   То, что наблюдатели видели, когда смотрели в небо, - иллюзия Халдоры - было всего лишь формой маскировки. Скаттлеры исчезли, но их приемник остался. И время от времени, на долю секунды, маскировка пропадала. В этих исчезновениях наблюдатели видели не какую-то сияющую цитадель Бога, а сам механизм приемника.
   Дверь в небесах, ожидающую, когда ее откроют.
   Оставался только один вопрос. Это было, пожалуй, труднее всего. Если все, что сказали ей тени, было правдой, то она также должна была принять то, что тени рассказали ей о ней самой.
   Что она не та, за кого себя выдает.
  
   Межзвездное пространство, 2675 г.
  
   Пять дней спустя техники погрузили Скорпио в спальный гроб. Это была хирургическая процедура: ритуал с разрезами и катетерами, тампонами для анестезии, стерилизующими бальзамами.
   - Тебе не обязательно смотреть, - сказал он Хоури, которая стояла у подножия гроба с Аурой на руках.
   - Я хочу, чтобы ты заснул благополучно, - сказала она.
   - Ты хочешь сказать, что желаешь, чтобы я благополучно выбыл из игры. - Даже произнося это, он понимал, что это жестоко и не нужно.
   - Ты все еще нужен нам, Скорп. Мы можем не согласиться с тобой насчет Хелы, но это не делает тебя менее полезным.
   Ребенок зачарованно наблюдал, как техники вставляют пластиковый шунт в запястье Скорпио. Он все еще мог видеть шрам на том месте, где двадцать три года назад была удалена последняя татуировка.
   - Это больно, - сказала Аура.
   - Да, - сказал он. - Это больно, малышка. Но я справлюсь.
   Замораживающий гроб стоял в отдельной комнате. Это был тот самый гроб, который привез его на Арарат много лет назад. Он был очень старым и очень бесхитростным: грубоватый черный ящик с квадратными краями, тяжелый, из кованого железа, похожий на какой-то артефакт средневековой юриспруденции.
   Но у него также был безупречный послужной список, безупречная история сохранения людей, находившихся в нем, в замороженном состоянии в течение многих лет релятивистских путешествий между звездами. Он никогда никого не убивал, всегда возвращал к жизни всех не иначе как с полным спектром умственных способностей. Он включал в себя минимум нанотехнологий. Сплавляющая чума так и не коснулась его, равно как и трансформирующее воздействие самого капитана. Обычный человек, обдумывающий в гробу свое заклинание, мог быть совершенно уверен в своем возрождении. Переходы в криогенный сон и из него были медленными и неудобными по сравнению с более изящными и современными установками. Возникал дискомфорт, как физический, так и психический. Но не было бы никаких сомнений в том, что устройство будет работать так, как задумано, и что пассажир снова проснется в конце путешествия.
   Единственная проблема заключалась в том, что все это не относилось к свинам. Гробы были настроены с учетом базовой физиологии человека на неумолимом уровне клеточной химии. Скорпио и раньше проходил через "замороженный" сон, но каждый раз это было рискованно. Он убеждал себя, что шансы не увеличиваются с каждым разом, когда его укладывают в гроб, что в этом гробу у него не больше шансов умереть, чем в первом, в котором он спал. Но это было не совсем правдой. Теперь он был намного старше. Его тело было заметно слабее, чем в прошлый раз, когда он проходил через этот процесс. Все были очень сдержанны в отношении точных цифр - была ли у него десятипроцентная, двадцатипроцентная или даже тридцатипроцентная вероятность того, что он не справится, - но сам их отказ обсуждать этот вопрос встревожил его больше, чем трезвая оценка риска. По крайней мере, тогда он мог бы сравнить риски, связанные с тем, чтобы взять гроб или бодрствовать в течение всего путешествия. Пять или шесть лет корабельного времени, то есть ему пятьдесят пять или пятьдесят шесть лет, против тридцатипроцентной вероятности того, что он вообще не доберется туда? Это было бы нелегкое решение - будучи свином, он не мог гарантировать, что при нормальных обстоятельствах доживет до шестидесяти. Но, по крайней мере, полное раскрытие фактов позволило бы ему сделать взвешенный выбор. Вместо этого, к гробу его подтолкнуло простое желание поскорее пережить прошедшее время. Черт бы побрал все эти трудности, он должен был покончить с ожиданием. Он должен был знать, стоит ли им добираться до Хелы.
   А перед этим, конечно, он должен был выяснить, не совершил ли он ужасной ошибки, уговорив корабль сначала отправиться на Йеллоустоун.
   Он подумал о пыли, которая сыпалась с его ладони на стол, о том, как след тянулся к отмеченной им букве Y, а не к букве H. Через несколько минут все подтвердилось: корабль совершал медленный разворот, направляясь к эпсилону Эридана, а не к тусклой, незнакомой звезде 107 Рыб.
   Он был доволен решением капитана, но в то же время оно его напугало. Капитан придерживался мнения меньшинства, а не демократического мнения старших по званию. Это устраивало Скорпио, но он задавался вопросом, как бы он себя чувствовал, если бы капитан встал на сторону остальных. Одно дело - знать, что у него есть союзник в лице Джона Брэннигана. И совсем другое - чувствовать себя пленником корабля.
   - Еще не слишком поздно, - сказала Хоури. - Ты можешь остановиться прямо сейчас и провести это путешествие без сна.
   - Это то, что ты планируешь делать?
   - По крайней мере, пока Аура не подрастет, - спросила она.
   Девочка рассмеялась.
   - Я не могу рисковать, - сказал Скорпио. - Я могу не выдержать этого путешествия, если они меня не заморозят. Для тебя пять или шесть лет, может быть, и не так много, но для меня это большой отрезок жизни.
   - Это может занять не так уж много времени, если они смогут запустить новые машины. Наше субъективное время пребывания в Йеллоустоуне может составить всего пару лет.
   - На мой взгляд, все еще слишком долго.
   - Это тебя так сильно беспокоит? Мне показалось, ты говорил, что никогда особо не задумывался о будущем.
   - Я не думаю. Теперь ты знаешь почему.
   Она подошла ближе к черному гробу, опустилась на одно колено и показала ему Ауру. - Она считает, что это неправильный поступок, - сказала Хоури. - Я чувствую это. Она действительно считает, что нам следует отправиться прямиком на Хелу.
   - Рано или поздно мы доберемся до этого, - сказал он. - Так захотел Джон. - Он обратил свое внимание на Ауру, заглянув в ее золотисто-карие глаза. Он ожидал, что она вздрогнет, но та выдержала его взгляд, едва моргнув.
   - Тени, - сказала она своим журчащим голосом, который всегда казался на грани веселья. - Договаривайся с тенями.
   - Я не верю в переговоры, - сказал Скорпио. - Все, к чему они приводят, - это к боли.
   - Возможно, тебе пора изменить свое мнение, - сказала Хоури.
   Хоури и Аура оставили его наедине с техниками. Он был рад их визиту, но также был рад возможности собраться с мыслями и убедиться, что не забыл о важных вещах. Одна вещь, в частности, приобрела для него особое значение. Он все еще не рассказал никому из них о личной беседе, которая состоялась у него с Ремонтуа непосредственно перед отлетом конджойнера. Разговор не был записан, и, кроме своих слов, Ремонтуа передал немногое: никаких данных, никаких письменных доказательств, только кусочек прозрачного белого материала, достаточно маленький, чтобы поместиться в его кармане.
   Теперь это упущение начинало его тяготить. Правильно ли было скрывать сомнения Ремонтуа от Ауры и ее матери? В конце концов, Ремонтуа оставил окончательное решение за ним: это был показатель того, насколько он доверял Скорпио.
   Сейчас, в гробу, Скорпио мог бы обойтись и меньшим доверием.
   Сейчас у него не было с собой кусочка. Он лежал среди его личных вещей, ожидая его оживления. Сам по себе он не имел никакой ценности, и если бы его нашел кто-то другой, то, скорее всего, оставил бы его нетронутым, предположив, что это какая-то личная безделушка или тотем, имеющий чисто сентиментальную ценность. Важно было то, где его нашел Ремонтуа. И на борту корабля, насколько ему было известно, Скорпио был единственным, кто знал об этом.
  
   - Я не знаю, что с этим делать, - сказал Ремонтуа, протягивая ему изогнутый белый осколок. Скорпио осмотрел его и сразу же разочаровался в том, что ему дали. Он мог видеть сквозь него. Края были достаточно острыми, чтобы представлять опасность, и их было слишком сложно согнуть или сломать. Эта штука была похожа на обрезок ногтя динозавра.
   - Я знаю, что это такое, Рем.
   - Знаешь?
   - Это кусок раковины. Мы постоянно находили их на Арарате, выброшенными на берег после штормов или плавающими в море. Гораздо больше, чем этот кусочек.
   - Насколько большие? - спросил Ремонтуа, сцепив пальцы.
   - Иногда они были достаточно большими, чтобы их можно было использовать под жилые помещения. Иногда даже для крупных административных сооружений. У нас не хватало металла или пластика, поэтому мы всегда старались наилучшим образом использовать местные ресурсы. Нам пришлось закрепить части раковин, потому что иначе их унесло ветром при первом же шторме.
   - С ними трудно работать?
   - Мы не могли резать их ничем, кроме термоядерных горелок, но это еще ни о чем не говорит. Ты бы видел, в каком состоянии были наши инструменты.
   - Что ты думаешь об этих кусочках раковины, Скорп? У тебя была какая-нибудь теория на этот счет?
   - У нас не было времени на какие-либо теории.
   - У тебя, должно быть, были какие-то подозрения.
   Скорпио пожал плечами и вернул ему обломок. - Мы предположили, что это были выброшенные раковины вымерших морских существ, которые были крупнее всего, что сейчас обитает на Арарате. Жонглеры были не единственными организмами в этом океане; всегда было место для других видов жизни, возможно, оставшихся от первоначальных обитателей, живших до колонизации жонглерами.
   Ремонтуа постучал пальцем по осколку. - Не думаю, что мы имеем дело с морскими обитателями, Скорп.
   - А это имеет значение?
   - Может, и имеет, особенно учитывая тот факт, что я нашел это в космосе, в районе Арарата. - Он вернул это свину. - Теперь заинтересовался?
   - Возможно, заинтересуюсь.
   Ремонтуа рассказал ему остальное. Во время последней фазы битвы за Арарат с ним связалась группа конджойнеров из отряда Скейди. - Они знали, что она мертва. Без лидера они превратились в бесцельных спорщиков. Они обратились ко мне в надежде выманить гипометрическую технологию. Они уже многому научились, но это было единственное, чего у них не было. Я сопротивлялся, отбивался от них, но в то же время отпустил их с предупреждением. Я подумал, что уже довольно поздно наживать новых врагов.
   - И что?
   - Они вернулись, чтобы помочь мне, когда группа волков уже была готова прикончить меня. Самоубийственный шаг с их стороны. Я думаю, это убедило меня и моих коллег принять условия сотрудничества от людей Скейди. Но было что-то еще.
   - Осколок?
   - Не сам осколок, а данные, относящиеся к той же тайне. Я относился к этому с подозрением, как и сейчас. Не могу исключить возможность того, что это могла быть дезинформация, распространенная Скейди, когда она поняла, что ее дни сочтены. Как это на нее похоже - посмертно вмешаться в наши дела, тебе не кажется?
   - Я бы ни на секунду не поверил в это, - ответил Скорпио. Теперь, когда он понял, что это имеет какое-то более глубокое значение, кусочек раковины в его руках казался священной реликвией. Он держал ее с благоговейной осторожностью, как будто мог повредить. - О чем тебе сказали эти данные?
   - Прежде чем передать данные, они говорили о том, что ситуация вокруг Арарата сложнее, чем мы предполагали. В то время я этого не признавал, но то, что они сказали, совпало с моими собственными наблюдениями. В течение некоторого времени были намеки на что-то еще в игре. Не мои люди, не люди Скейди, даже не ингибиторы, а еще одна сторона, притаившаяся на самом краю событий, как зрители. Конечно, в суматохе битвы было легко отбросить подобные предположения: призраки возвращаются с датчиков массы, смутные призрачные формы мелькают во время интенсивных энергетических всплесков. Было много преднамеренной путаницы.
   - А данные?
   - Они только подтвердили мои опасения. В дополнение к моим собственным наблюдениям, вывод был неизбежен: за нами наблюдали. Что-то еще - не человек и не ингибитор - последовало за нами на Арарат. Возможно, они даже были там до нас.
   - Откуда вы знаете, что они не были частью ингибиторов? Мы так мало о них знаем.
   - Потому что их передвижения наводили на мысль, что они так же опасались ингибиторов, как и мы. Не в такой степени, но, тем не менее, были осторожны.
   - Тогда кто же они такие?
   - Я не знаю, Скорп. У меня есть только этот осколок. Он был обнаружен после боя, в ходе которого одна из их машин, возможно, была повреждена, когда ее слишком близко поднесло к месту сражения. Это обломок, Скорп. То же самое, я думаю, относится ко всем раковинам, которые вы когда-либо находили на Арарате. Это остатки кораблей, затонувших в море.
   - Тогда кто их сделал?
   - Мы не знаем.
   - Чего они от нас хотят?
   - Этого мы тоже не знаем, только то, что они проявили интерес.
   - Не уверен, что мне нравится, как это звучит.
   - Я тоже не уверен, что мне это нравится. Они не связывались с нами напрямую, и все, что делали, говорит о том, что они не намерены афишировать свое присутствие. Они более продвинуты, чем мы, это точно. Могут прятаться в темноте, обходя ингибиторов, и они выжили. Они все еще там, когда мы находимся на грани вымирания.
   - Они могли бы помочь нам.
   - Или могут оказаться такими же вредными для нас, как ингибиторы.
   Скорпио вгляделся в лицо старого конджойнера: такое невыносимо спокойное, несмотря на огромный подтекст их разговора. - Ты говоришь так, словно думаешь, что нас осуждают, - сказал он.
   - Интересно, так ли это на самом деле.
   - А Аура? Что она может сказать?
   - Она никогда не упоминала о какой-либо другой стороне, - сказал Ремонтуа.
   - Возможно, это все-таки тени.
   - Тогда зачем обращаться к Хеле, чтобы установить с ними контакт? Нет, Скорп, это не тени. Это что-то другое, о чем она либо не знает, либо предпочитает не говорить нам.
   - Теперь ты заставляешь меня нервничать.
   - Это, мистер Пинк, и было моей идеей. Кто-то должен знать об этом, и это вполне мог бы быть ты.
   - Если она не знает о другой стороне, как мы можем быть уверены, что остальная информация верна?
   - Мы не можем. В этом-то и трудность.
   Скорпио потрогал осколок. Он был прохладным на ощупь, едва ли тяжелее воздуха, который он вытеснял. - Я мог бы поговорить с ней об этом, посмотреть, помнит ли она.
   - Или ты мог бы оставить эту информацию при себе, потому что это слишком опасно - делиться с ней. Помни: это может быть дезинформация, созданная Скейди, чтобы подорвать наше доверие к Ауре. Если она будет отрицать, что знает об этом, сможешь ли ты больше доверять ей?
   - Мне все равно нужны данные, - сказал Скорпио.
   - Слишком опасно. Если я передам их тебе, это может попасть ей в голову. Она одна из нас, Скорп: конджойнер. Тебе придется довольствоваться осколком - назови это памятной запиской - и этим разговором. Этого должно быть достаточно, не так ли?
   - Ты хочешь сказать, что я никогда не должен рассказывать ей об этом?
   - Нет, я просто хочу сказать, что ты должен сам принять это решение и что к нему не следует относиться легкомысленно. - Ремонтуа помолчал, а затем улыбнулся. - Честно говоря, я тебе не завидую. Видишь ли, от этого может зависеть многое.
   Скорпио сунул осколок в карман.
  
   [Помоги нам, Рашмика,] - сказал голос, когда она осталась одна. [Не дай нам погибнуть, когда погибнет собор.]
   Я не могу вам помочь. Я даже не уверена, что хочу этого.
   [Куэйхи неустойчив,] - настаивал голос. [Он уничтожит нас, потому что мы - брешь в броне его веры. Этого нельзя допустить, Рашмика. Ради себя - ради всего вашего народа - не совершай ту же ошибку, что и скаттлеры. Не закрывай перед нами дверь.]
   Она зарылась головой во влажную поверхность подушки, вдыхая запах собственного пота, впитавшийся в пожелтевшую ткань за такие же бессонные ночи, когда ее мучил голос. Все, чего она хотела, - это чтобы голос умолк сам по себе; все, чего она хотела, - это вернуться к прежней простоте, когда все, о чем ей приходилось беспокоиться, - это навязывание своих собственных самодовольных убеждений.
   Как вы сюда попали? Вы все еще не рассказали мне. Если дверь закрыта...
   [Дверь ненадолго открылась. В трудный период, связанный с распространением вируса, Куэйхи потерял веру. В тот кризис он начал сомневаться в своей собственной интерпретации исчезновений. Он организовал запуск на Халдору комплекта приборов - простого механического зонда, напичканного электронными приборами.]
   И что?
   [Он спровоцировал реакцию. Зонд попал на Халдору во время исчезновения. Это привело к тому, что исчезновение длилось дольше обычного, больше секунды. Во время этого перерыва Куэйхи получил возможность взглянуть на механизмы, которые сконструировали скаттлеры, чтобы связываться с нами по всему миру.]
   Как и все остальные, кому довелось это увидеть.
   [Вот почему это конкретное исчезновение пришлось вычеркнуть из публичного отчета,] - сказал голос. [Этого нельзя было допустить.]
   Она вспомнила, что тени рассказывали ей о масс-синтезаторе. - Значит, зонд позволил вам перейти на другую сторону?
   [Нет. Мы по-прежнему физически не воплощены на этой бране. Что было восстановлено, так это канал связи. Он был отключен с тех пор, как скаттлеры в последний раз говорили с нами, но в момент вмешательства Куэйхи он на короткое время был вновь открыт. В этом окне мы передали через весь балк часть себя, едва различимый призрак, запрограммированный только на выживание и переговоры.]
   Так вот с чем она имела дело: не с самими тенями, а с их урезанным минималистичным представителем. Она предполагала, что это не имело большого значения: голос был по меньшей мере таким же умным и убедительным, как у любой машины, с которой она когда-либо сталкивалась.
   Как далеко вы продвинулись? - спросила Рашмика.
   [В зонд, когда он попал в проекцию Халдоры. Оттуда, следуя телеметрической линии связи зонда, мы добрались до Хелы. Но не дальше. С тех пор мы были заперты в резном скафандре.]
   Зачем вам этот скафандр?
   [Спроси Куэйхи. Для него это имеет какое-то глубоко личное значение, неразрывно вплетенное в природу исчезновений и его собственное спасение. Его возлюбленная - настоящая Морвенна - погибла в этом скафандре. Впоследствии Куэйхи не смог заставить себя уничтожить его. Он был напоминанием о том, что привело его на Хелу, стимулом продолжать поиски ответа в память о Морвенне. Когда пришло время отправлять зонд на Халдору, Куэйхи снабдил скафандр кибернетической системой управления, необходимой для связи с зондом. Вот почему он стал нашей тюрьмой.]
   Я ничем не могу вам помочь, - повторила она.
   [Ты должна, Рашмика. Скафандр надежен, но он не переживет уничтожения "Леди Морвенны". А без нас ты потеряешь свой единственный канал переговоров. Ты можешь создать другой, но не можешь этого гарантировать. А пока вы будете во власти ингибиторов. Ты знаешь, они приближаются. Времени осталось не так много.]
   Я не могу этого сделать, - сказала она. - Вы требуете от меня слишком многого. Вы просто голос в моей голове. Я не буду этого делать.
   [Ты поймешь, если будешь знать, что для тебя лучше. Мы не знаем о тебе всего, что хотели бы знать, Рашмика, но ясно одно: ты определенно не та, за кого себя выдаешь.]
   Она оторвала лицо от подушки, убрала с глаз прямые влажные волосы. - Ну и что, если это не так?
   [Наверное, было бы к лучшему, если бы Куэйхи ничего не узнал, как ты думаешь?]
  

* * *

  
   Главный хирург сидел один в своих личных покоях в кабинете анализа крови, расположенном высоко на средних этажах Часовой башни. Он напевал себе под нос, довольный своим окружением. Даже легкое покачивание "Леди Морвенны" - особенно заметное теперь, когда она двигалась по неровной, покрытой выбоинами дороге, ведущей к мосту, - доставляло ему удовольствие, ощущение непрерывного движения подстегивало его к работе. Он не ел уже много часов, и его руки дрожали от нетерпения, когда он ждал окончания анализа. Задача продления жизни Куэйхи была сопряжена со многими трудностями, но он не испытывал такого интеллектуального возбуждения с тех пор, как служил королеве Жасмине, когда был мастером на фабрике тел.
   Он уже внимательно изучил результаты анализа крови Харбина. Он искал в его генах какое-то объяснение дару, который так сильно проявился у его сестры. Никогда не было никаких предположений о том, что Харбин обладал такой же степенью гиперчувствительности к проявлениям, но это могло просто означать, что соответствующие гены были активированы только в случае его сестры. Грилье не знал точно, что он искал, но у него было приблизительное представление о когнитивных областях, которые должны были быть затронуты. У нее был своего рода анти-аутизм, острая чувствительность к эмоциональным состояниям окружающих ее людей, а не полное безразличие. Сравнивая ДНК Харбина с генетической базой данных анализов крови, собранной не только у жителей Хелы, но и на основе информации, проданной ему ультра, он надеялся увидеть что-то аномальное. Даже если это не было сразу очевидно, программное обеспечение должно было это выявить.
   Но кровь Харбина оказалась на удивление нормальной, без каких-либо аномалий. Грилье вернулся в библиотеку и нашел запасной образец, на случай, если была допущена ошибка в маркировке. Это была та же самая история: в крови Харбина не было ничего, что указывало бы на что-то необычное в его сестре.
   Так что, возможно, предположил Грилье, в ее крови было что-то необычное, результат какой-то статистической перетасовки генов ее родителей, которая каким-то образом не проявилась в Харбине. С другой стороны, ее кровь могла оказаться столь же неинтересной. В этом случае он должен был бы заключить, что ее сверхчувствительность была каким-то образом приобретена, что это навык, которым может овладеть каждый при правильном наборе стимулов.
   Прибор для анализа издал звуковой сигнал, сигнализирующий о завершении анализа. Он откинулся на спинку стула, ожидая отображения результатов. Анализы Харбина - гистограммы, круговые диаграммы, генетические и цитологические карты - уже были готовы к просмотру. Теперь рядом с ним появились данные анализа крови Рашмики Элс. Почти сразу же аналитическая программа начала искать корреляции и несоответствия. Грилье хрустнул костяшками пальцев. Он увидел свое отражение, призрачный белый ореол своих волос, плавающий на дисплее.
   Что-то было не так.
   Программное обеспечение для корреляции работало с ошибками. Оно выдавало красные сообщения об ошибках, которые появлялись по всему экрану. Грилье был знаком с этим: это означало, что программному обеспечению приходилось искать корреляции на статистическом уровне, намного превышающем реальную ситуацию. Это означало, что два образца крови были гораздо менее похожи, чем он ожидал.
   - Но они родные брат и сестра, - сказал он.
   Только это было не так. Судя по их крови, нет. Харбин и Рашмика Элс, похоже, вообще не были родственниками.
   На самом деле, казалось вообще маловероятным, что Рашмика Элс родилась на Хеле.
  

ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ

  
   Межзвездное пространство, около эпсилона Эридана, 2698 г.
  
   В момент пробуждения он предположил, что произошла ошибка. Он все еще находился в черном гробу. Всего мгновение назад техники вскрывали его, запихивали в него трубки, вытаскивали детали, осматривали и ставили на место, как дети в поисках лакомства. Теперь они снова были здесь, фигуры в белых капюшонах сновали вокруг него в легкой дымке пара. Ему было трудно сосредоточиться на них, белые очертания расплывались и сливались, как облака.
   - Что... - начал было он. Но не смог вымолвить ни слова. Что-то было набито ему в рот и острыми краями царапало горло.
   Один из техников наклонился в поле его зрения. Белое пятно расплылось, превратившись в лицо, обрамленное капюшоном, нижняя половина которого была скрыта за хирургической маской.
   - Спокойно, Скорп, даже не пытайся заговорить.
   Он издал звук, который был одновременно яростным и вопросительным. Техник, казалось, понял. Он откинул капюшон и опустил маску, открыв лицо, которое Скорпио почти узнал. Мужчина, похожий на старшего брата кого-то, кого он знал.
   - Вы в безопасности, - сказал мужчина. - Все сработало.
   Он пробормотал еще один вопрос. - Волки?
   - Мы позаботились о них. В конце концов, они разработали - или внедрили - какую-то защиту от гипометрического оружия. Оно просто перестало работать против них. Но у нас все еще оставалось оружие, которое мы не отдали Ремонтуа.
   - Сколько их было? - он подал сигнал.
   - Чтобы прикончить волков, мы использовали все, кроме одного.
   На мгновение все это ничего не значило для Скорпио. Затем воспоминания обрели какой-то порядок, какой-то смысл. Возникло ощущение, что находишься на краю разлома, который расширяется, открывая геологические глубины. Земля, которая секунду или две назад казалась такой близкой, убегала вдаль, навсегда став недоступной. Воспоминание о техниках, вводивших в него кабели, внезапно показалось ему древним, чем-то из вторых или третьих рук, как будто это случилось с кем-то совершенно другим.
   Они вытащили дыхательный аппарат из его горла. Он прерывисто дышал, и при каждом вдохе ему казалось, что в плевральную полость набивают мелко истолченное стекло. Интересно, людям когда-нибудь было так плохо, или "замороженный сон" - это особый вид ада для свинов? Он полагал, что никто никогда не узнает наверняка.
   Этого было достаточно, чтобы рассмешить его. Осталось одно орудие. Одно гребаное орудие из почти сорока, с которыми они начинали.
   - Будем надеяться, что лучшее мы приберегли напоследок, - сказал он, когда почувствовал, что может выдавить из себя предложение. - А как насчет гипометрии? Ты хочешь сказать, что это просто мусор?
   - Пока нет. Может быть, со временем, но местные волки, похоже, еще не научились защищаться так, как другие. У нас все еще есть возможность быть полезными.
   - О, хорошо. Ты сказал "местные". Местные по отношению к чему?
   - Мы достигли Йеллоустоуна, - сказал мужчина. - Или, скорее, достигли системы эпсилон Эридана, но это не очень хорошо. Мы не можем замедлиться до скорости относительно системы скорости, достаточной для поворота на Хелу.
   - Почему мы не можем сбросить скорость? Что-то не так с кораблем?
   - Нет, - ответил мужчина. К тому времени Скорпио понял, что разговаривает с более старой версией Васко Малинина. Уже не молодым человеком, а мужчиной. - Но с Йеллоустоуном что-то не так.
   Ему не понравилось, как это прозвучало. - Покажи мне, - попросил Скорпио.
  
   Перед тем, как ему показали, он встретил Ауру. Она вошла в камеру для сна со своей матерью. Шок от этого чуть не свалил его с ног. Он не хотел верить, что это она, но эти золотисто-карие глаза нельзя было спутать ни с чем. Отблески вкрапленного металла отбрасывали на него призматический свет, как масло на воду.
   - Привет, - сказала она. Она держала мать за руку, ее макушка была на уровне бедер Хоури. - Они сказали, что разбудили тебя, Скорпио. С тобой все в порядке?
   - Со мной все в порядке, - ответил он, и это было все, на что он был готов пойти. - Всегда было рискованно садиться в эту штуку. - Преуменьшение века, подумал он. - Как дела, Аура?
   - Мне шесть, - сказала она.
   Хоури сжала руку дочери. - У нее сейчас один из детских дней, Скорп, когда она ведет себя более или менее так, как и следовало ожидать от шестилетнего ребенка. Но она не всегда такая. Я просто подумала, что тебе следует подготовиться.
   Он внимательно посмотрел на них обеих. Хоури выглядела немного старше, но не настолько драматично. Черты ее лица стали чуть более четкими, как будто художник взял набросок женщины с мягкими краями и прошелся по нему острым карандашом, любовно обрисовывая каждую складку кожи. Она отрастила волосы до плеч, разделила их на прямой пробор и закрепила небольшой заколкой цвета серой амбры. В ее волосах проглядывали белые и серебристые прожилки, но они только подчеркивали их черноту. Складки кожи, которых он не помнил, обозначали ее шею, а руки были как-то тоньше и анатомичнее. Но она все еще была Хоури, и если бы он не знал, что прошло шесть лет, то, возможно, и не заметил бы этих изменений.
   Они обе были одеты в белое. На Хоури была юбка с оборками до пола и белый жакет с высоким воротником поверх блузки с круглым вырезом. На ее дочери была юбка до колен, белые леггинсы и простой топ с длинными рукавами. У Ауры были короткие, как у мальчишки-сорванца, черные волосы, челка над глазами. Мать и дочь стояли перед ним, как ангелы, слишком чистые, чтобы быть частью корабля, который он знал. Но, возможно, что-то изменилось. В конце концов, прошло шесть лет.
   - Ты что-нибудь вспомнила? - спросил он Ауру.
   - Мне шесть лет, - сказала она. - Хочешь увидеть корабль?
   Он улыбнулся, надеясь, что это не испугает ребенка. - Это было бы здорово. Но кто-то сказал мне, что сначала нужно разобраться кое с чем другим.
   - Что они тебе сказали? - спросила Хоури.
   - Что это было нехорошо.
   - Преуменьшение века, - ответила она.
  
   Но Валенсин не выпускал его из камеры для сна без полного медицинского осмотра. Врач заставил его лечь на кушетку и подвергнуться молчаливому наблюдению зеленых медицинских слуг. Машины суетились над его брюшной полостью с помощью сканеров и зондов, в то время как Валенсин приподнял веки Скорпио и посветил ему в глаза фонариком, вызывающим мигрень, бормоча что-то себе под нос, как будто обнаружил внутри что-то немного отвратительное.
   - Ты заставил меня проспать шесть лет, - сказал Скорпио. - Разве ты не мог тогда сдать экзамены?
   - Тебя убивает пробуждение, - беззаботно сказал Валенсин. - Это и непосредственный период после пробуждения. Учитывая древность гроба, из которого ты только что вылез, и неизбежные особенности твоей анатомии, я бы сказал, что у тебя не более девяноста пяти процентов шансов пережить следующий час.
   - Я чувствую себя прекрасно.
   - Если ты это делаешь, это уже большое достижение. - Валенсин поднял руку и провел пальцами перед лицом Скорпио. - Сколько?
   - Три.
   - Сейчас?
   - Два.
   - А теперь?
   - Три.
   - А теперь?
   - Три. Два. Есть ли в этом какой-то смысл?
   - Мне нужно провести еще несколько тщательных тестов, но мне кажется, что у тебя наблюдается ухудшение периферического зрения на десять или пятнадцать процентов. - Валенсин улыбнулся, как будто это была именно та новость, которая была нужна Скорпио: просто способ поднять его с кушетки и придать бодрости шагам.
   - Я только что очнулся от наркотического сна. А чего ты ожидал?
   - Более или менее то, что я вижу, - сказал Валенсин. - До того, как мы тебя усыпили, у тебя была некоторая потеря периферического зрения, но сейчас она определенно усилилась. Возможно, в ближайшие несколько часов ты немного компенсируешь потерю, но я нисколько не удивлюсь, если никогда не вернешься к прежнему состоянию.
   - Но я не постарел. Я все это время лежал в гробу.
   - Это все переходы, - сказал Валенсин, виновато разводя руками. - В некоторых отношениях они так же тяжелы для тебя, как и бодрствование. Прости, Скорп, но эта технология просто не предназначена для свинов. Лучшее, что я могу сказать, это то, что если бы ты не спал, потеря зрения была бы на пять-десять процентов сильнее.
   - Ну, тогда все в порядке. Я буду иметь это в виду в следующий раз. Ничто мне так не нравится, как необходимость выбирать между двумя одинаково хреновыми вариантами.
   - О, ты принял правильное решение, - сказал Валенсин. - С точки зрения статистики, это был твой лучший шанс выжить за последние шесть лет. Но я бы очень тщательно подумал о следующем разе, Скорп. Та же самая объективная статистическая точка зрения дает тебе примерно пятидесятипроцентные шансы пережить еще одно погружение в наркотический сон. После этого они снижаются примерно до десяти процентов. Во всем твоем теле клетки будут приводить в порядок свои дела, погашать долги и следить за тем, чтобы их завещания были актуальными.
   - Что это значит? Что у меня есть еще один шанс в этом деле?
   - Насчет этого. Ты же не собирался возвращаться туда в спешке, не так ли?
   - Что, своим врачебным поведением ты хочешь меня подбодрить? Я бы сошел с ума.
   - Это низшая форма остроумия, - сказал Валенсин.
   - Это лучше, чем получить по зубам.
   Скорпио поднялся с кушетки, заставив роботов Валенсина разбежаться в поисках укрытия. Свину пора уходить, - подумал он.
  
   В сфере голографического дисплея плавали символы, превращаясь в солнца, миры, корабли и руины. Скорпио, Васко, Хоури и Аура стояли перед ним, их отражения призрачно вырисовывались в стекле сферы. С ними было еще с полдюжины старших офицеров корабля, включая Круз и Уртон.
   - Скорп, - сказала Хоури, - успокойся, ладно? Валенсин - дипломированный специалист, но это не значит, что ты должен игнорировать его слова. Ты нужен нам целым и невредимым.
   - Я все еще здесь, - сказал он. - В любом случае, вы разбудили меня не просто так. Давайте покончим с плохими новостями, ладно?
   Это было хуже, чем он мог себе представить.
   Волки достигли эпсилона Эридана, системы Йеллоустоуна. Судя по данным с отбывающих кораблей, их набеги начались совсем недавно. В трех световых месяцах от Йеллоустоуна, расширяясь во все стороны, виднелась неровная оболочка из субсветолетов: передний край волны эвакуации. Он увидел их на дисплее, когда масштаб был скорректирован таким образом, чтобы охватить весь объем окружающего пространства на расстоянии светового года от эпсилона Эридана. Корабли, каждый из которых был помечен своим собственным красочно помеченным символом - идентификатором корабля и вектором, - выглядели как испуганные рыбы, бегущие по радиальным линиям прочь от какой-то центральной угрозы. Некоторые из них немного опережали остальных, некоторые отставали, но максимальный разгон их двигателей в одно g гарантировал, что оболочка только сейчас начала терять свою симметрию.
   По обе стороны волны почти не было судов. Те несколько судов, что находились дальше, должно быть, покинули Йеллоустоун до прибытия волков. Они следовали обычными торговыми маршрутами. Некоторые из них двигались так быстро, что могли пройти годы, прежде чем новости о кризисе настигли их. Чуть дальше виднелась горстка кораблей - они улетели последними, или, возможно, по какой-то причине не смогли поддерживать свой обычный темп ускорения. Ближе к эпсилону Эридана, на расстоянии световой недели от системы, вообще не было никакого движения. Если в еще горячих руинах и остались какие-то звездолеты, то они никуда не спешили. Не было никаких признаков движения внутри системы, и не поступало никаких сигналов от колоний системы или навигационных маяков. Те несколько кораблей, которые были на подходе, когда разразился кризис, теперь совершали широкие, ленивые развороты. Они услышали предупреждения и увидели, что эвакуированные устремились в другом направлении; теперь они пытались вернуться в межзвездное пространство.
   Волкам потребовался год, чтобы стерилизовать все планеты вокруг дельты Павлина. Скорпио сомневался, что с начала здешней выбраковки прошло больше полугода.
   Это, однако, был другой вид отбора, отличный от того, который уничтожил Ресургем и другие подобные ему миры. В районе дельты Павлина более ранняя выбраковка - миллион лет назад - уже закончилась неудачей, поэтому специалисты ингибиторов, которым была поручена текущая операция по очистке, приложили все усилия, чтобы на этот раз работа была выполнена должным образом. Они разрывали миры на части, добывая в них сырье для сборки двигателя, который уничтожал звезды. Они включили его на дельте Павлина, проникнув глубоко в сердце звезды и вызвав мощный выброс материала из ядра при температурах и давлении термоядерного синтеза. Они распространили это адское пламя по всему Ресургему, испепеляя каждый организм, которому не посчастливилось укрыться под сотнями километров земной коры. Если на Ресургеме когда-нибудь снова возникнет жизнь, ей придется начинать практически с нуля. Столкнувшись с недвусмысленными свидетельствами двух предыдущих вымираний, даже другие культуры, путешествующие по звездам, предпочли бы держаться подальше от этого места.
   Но это не было обычным способом действий ингибиторов. Фелка рассказала Клавейну, что волки были запрограммированы не просто на уничтожение разумной жизни. Они были более хитрыми и целеустремленными, и их задача, в конечном счете, была сложнее, чем массовое истребление. Они были созданы для того, чтобы сдерживать распространение жизни среди звезд, поддерживать галактику в состоянии буколического скотоводства в течение следующих трех миллиардов лет. Жизнь, ограниченная отдельными мирами, должна была пройти через неизбежный космический кризис в том, что волки рассматривали как относительно отдаленное будущее. Тогда, и только тогда, можно было позволить ей беспрепятственно развиваться. Но сохранение жизни на планете было такой же частью плана волков, как и их стремление контролировать экспансию в межзвездном масштабе. С этой целью стерилизация плодородных систем, таких как дельта Павлина, была последним средством. Это был признак местной некомпетентности. Волчьи стаи боролись за престиж, соревнуясь друг с другом, чтобы продемонстрировать свой тонкий контроль над зарождающейся жизнью. Необходимость уничтожить сначала миры, а затем и звезду была признаком упущения, непростительной оплошности. Это было из тех вещей, которые могут привести к тому, что группа волков подвергнется остракизму и будет лишена последних рекомендаций по управлению вымиранием.
   Вокруг эпсилона Эридана события разворачивались в более утонченном, хирургическом масштабе. Усилия атакующих были сосредоточены вокруг инфраструктуры присутствия людей, а не на самих планетах. Стерилизовать Йеллоустоун не было необходимости: планета изначально никогда не была по-настоящему пригодной для жизни, и единственная местная жизнь была микроскопической. Человеческие колонии на ее поверхности представляли собой небольшие куполообразные образования. Они добывали полезные ископаемые и тепло с планеты, но это было всего лишь целесообразным решением: если бы этих ресурсов не существовало, колонии могли бы быть полностью самодостаточными, как космические поселения. Волкам было достаточно напасть на них и не тронуть остальную часть Йеллоустоуна. Там, где когда-то были Феррисвилль, Лоренвилль и Город Бездны, теперь остались только пылающие радиоактивные кратеры. Они мерцали сквозь густой желтый смог атмосферы планеты. Никто не смог бы выжить. Ничто не смогло бы выжить.
   То же самое происходило по всей системе. До сплавляющей чумы Сверкающий Пояс был местным названием мерцающего роя орбитальных поселений, окружающих планету. Десять тысяч сверкающих драгоценностями городов-государств нос к носу раскинулись вокруг Йеллоустоуна, население многих из них исчислялось миллионами. Сплавляющая чума лишила эту славу блеска, но Скорпио знал о Сверкающем Поясе только в последующие годы, когда его переименовали в Ржавый Пояс. К тому времени многие из обиталищ превратились в безвоздушные пустоши, но еще сотням удалось сохранить свою экологию, и каждое из них представляло собой маленькое разлагающееся микрокоролевство со своими законами и уникальными возможностями для криминальных приключений. Скорпио не был жадным. Ржавого Пояса было более чем достаточно для его нужд, особенно когда у него был доступ и в Город Бездны. Но теперь Ржавого Пояса не было. Вокруг Йеллоустоуна теперь висела система светящихся колец, браслет вишнево-красных руин. Не осталось ничего крупнее валуна. Каждый человеческий артефакт был стерт в порошок. Это было и ужасно, и прекрасно.
   И не только в Ржавом Поясе, но и по всему периметру. Машины-ингибиторы разрушили и стерилизовали все другие места обитания людей в окрестностях Йеллоустоуна. Скорпио определил их руины с орбит. Теперь нет Хэйвена. Никакого Айдлуайлда. Даже Глаз Марко, спутник планеты, был подрезан. Не было никаких признаков того, что на его поверхности когда-либо существовало сооружение крупнее иглу. Ни городов, ни космопортов, только локальное повышение радиоактивности и несколько интересных микроэлементов, над которыми стоит поломать голову.
   В других частях системы та же история: ничего не осталось. Ни жилых помещений. Ни наземных лагерей. Ни кораблей. Ни передатчиков.
   Скорпио плакал.
   - Скольким удалось спастись? - спросил он, когда снова смог взглянуть в лицо реальности. - Посчитай корабли, скажи мне, сколько на них могло быть выживших.
   - Это не имеет значения, - сказал Васко.
   - Что, черт возьми, ты имеешь в виду, это не имеет значения! Для меня это важно. Вот почему я задаю тебе этот гребаный вопрос.
   Хоури нахмурилась. - Скорпио... Ей всего шесть.
   Он посмотрел на Ауру. - Мне жаль.
   - Ты не понимаешь, - тихо сказал Васко. Он кивнул на голографическую сферу. - Это не в реальном времени, Скорп.
   - Что?
   - Это моментальный снимок. Все так, как было два месяца назад. - Васко посмотрел на него своими слишком взрослыми глазами. - Стало еще хуже, Скорп. Позволь мне показать тебе, о чем я говорю, и тогда ты поймешь, почему не имеет большого значения, сколько человек выбралось.
   Васко перевел голографический дисплей вперед по времени. Цифры временного кода, переведенные в мировое время, сместились в одном углу. Скорпио увидел дату и почувствовал некоторую дезориентацию: 07.04.2698. Цифры были бессмысленны, они были слишком далеки от его собственных дней в Городе Бездны, чтобы оказать какое-либо эмоциональное воздействие. Я не был создан для этих времен, подумал он. Его вырвали из обычного течения времени, и теперь он плыл по течению, оторванный от истории. Он с содроганием осознал, что именно это чувство растерянности сформировало психологию ультра. Насколько хуже, должно быть, было Клавейну?
   Он наблюдал, как неровная оболочка миграционной волны увеличивается в размерах, становясь чуть менее сферической по мере увеличения расстояния между кораблями. А затем корабли один за другим начали исчезать. Их значки вспыхнули красным и исчезли, не оставив после себя ничего.
   Теперь заговорила Уртон, скрестив руки на груди. - Ингибиторы уже нацелились на те спасающиеся корабли, - сказала она. - С того момента, как началась атака, у них не было надежды. Ингибиторы догнали их, подавили, разобрали корабли на части, чтобы сделать еще больше ингибиторов.
   - Мы даже можем отслеживать их математически, - пояснил Васко, - с помощью моделей, основанных на массе сырья на каждом корабле. Каждое захваченное судно становится основой для новой сферы экспансии волков.
   Оболочка разрушалась. Изначально там были сотни кораблей, теперь их осталось не более трех десятков. Даже некоторые из этих последних искорок исчезали с экрана.
   - Нет, - сказал он.
   - Мы ничего не могли поделать, - сказал Васко. - Это конец света, Скорп. Это все, чему суждено было случиться.
   - Продолжай, до конца.
   Васко подчинился. Цифры расплылись, масштаб на дисплее расширился. Там все еще оставалось несколько кораблей: около двадцати. У Скорпио не хватило духу сосчитать их. По меньшей мере треть из них были теми, кто приближался к Йеллоустоуну, когда начался кризис. Из кораблей, участвовавших в волне эвакуации, не более дюжины добрались до этого места.
   - Мне жаль, - сказал Васко.
   - Ты разбудил меня из-за этого? - спросил Скорпио. - Только чтобы ткнуть меня носом в это? Только чтобы показать мне полную бессмысленность всего этого пути?
   - Скорпио, - укоризненно сказала Аура. - Пожалуйста. Мне всего шесть.
   - Мы разбудили тебя, потому что ты приказал нам разбудить тебя, когда мы прилетим сюда, - сказал Васко.
   - Мы так ничего и не добились, - сказал Скорпио. - Ты сам это сказал. Мы разворачиваемся, как и те другие удачливые сукины дети. Я спрошу тебя еще раз: зачем вы меня разбудили, если не для того, чтобы показать мне это?
   - Покажи ему, - сказала Хоури.
   - Была и другая причина, - сказал Васко.
   Изображение в резервуаре дрогнуло и стабилизировалось. Появилось что-то новое. Оно было нечетким даже после применения улучшающих фильтров. Компьютеры угадывали детали, постоянно проверяя свои предположения по слабому сигналу, который перекрывал треск фонового шума. Лучшее, что могли предложить камеры при большом увеличении, - это прямоугольная форма с неясными намеками на двигательные модули и блистеры связи.
   - Это корабль, - сказал Васко. - Не субсветолет. Что-то меньшее, вроде внутрисистемного шаттла или грузового судна. Это единственный космический корабль людей в радиусе двух световых месяцев от эпсилона Эридана.
   - Что, черт возьми, он там делает? - спросил Скорпио.
   - То, что делали все остальные, - сказала Хоури. - Пытаются убраться оттуда как можно быстрее. Он выдерживает пять g, но долго так продолжаться не сможет. - Она добавила: - Если это действительно то, на что похоже.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Она имеет в виду, что мы отследили его источник, - сказал Васко. - Конечно, есть некоторые предположения, но мы думаем, что это более или менее то, что произошло.
   Он вернулся к главному дисплею, на котором была изображена группа расходящихся субсветолетов. Теперь цифры поменялись местами. Изображение шаттла вернулось к центру расширения, совпадая с только что появившимся кораблем. Васко прокрутил сценарий еще немного назад, затем прокрутил его вперед в ускоренном темпе. Теперь субсветолет удалялся от Йеллоустоуна по своей собственной траектории. Скорпио прочитал название корабля: "Дикая Паллада".
   Значок мигнул и погас. В тот же миг отдельная эмблема шаттла понеслась прочь от того места, где только что находился маячок.
   - Кто-то выбрался, - удивленно сказал Скорпио. - Использовал шаттл как спасательную шлюпку, прежде чем волки добрались до них.
   - Не так уж и много, если этот субсветолет перевозил сотни тысяч спящих, - сказал Васко.
   - Если мы спасем дюжину, то наш визит оправдан. А этот шаттл легко может перевозить тысячи.
   - Мы этого не знаем, Скорп, - сказала Хоури. - Это не передача, или, по крайней мере, не в зоне прямой видимости, которую мы можем перехватить, никаких сигналов бедствия, ничего.
   - Они не стали бы передавать, если бы думали, что пространство вокруг них кишит волками, - сказал Скорпио, - но это не значит, что мы не должны спасать несчастных ублюдков. Вот почему вы разбудили меня, не так ли? Чтобы решить, спасать нам их или нет?
   - На самом деле, - сказал Васко, - мы разбудили тебя, чтобы сообщить, что шаттл находится в пределах досягаемости гипометрического оружия. Мы считаем, что будет безопаснее уничтожить его.
  

ТРИДЦАТЬ СЕМЬ

  
   Межзвездное пространство, эпсилон Эридана, 2698 г.
  
   Скорпио осмотрел корабль. Это отвлекло его от размышлений о том, что случилось с Йеллоустоуном. Он продолжал надеяться, что все это окажется дурным сном, одним из тех правдоподобных кошмаров, которые иногда случаются во время медленного пробуждения от сна в заморозке. В любой момент этот слой реальности мог прерваться, и они снова вытащили бы его из гроба. Новости были бы плохими: волки все еще были бы в пути, но они еще не достигли бы Йеллоустоуна, и у них еще было бы время предупредить планету - еще было бы время что-то изменить. Если бы у системы был еще один месяц, миллионы людей могли бы быть спасены. Волки, конечно, все еще были бы на свободе, но любое продление жизни было лучше, чем немедленное вымирание. Он должен был поверить в это, иначе все было бы бесполезно.
   Но пробуждение не повторялось. Этот кошмар, в котором он проснулся, упрямо напоминал реальность.
   Ему придется к этому привыкнуть.
   Пока он спал, на борту корабля многое изменилось. Из-за замедления времени двадцатитрехлетнее путешествие между Араратом и системой Йеллоустоуна сократилось до шести лет корабельного времени, и значительную часть этого времени многие члены экипажа бодрствовали. Некоторые бодрствовали все время путешествия, не желая погружаться в глубокий сон, когда будущее было таким неопределенным. Они осваивали и лелеяли новые технологии, воплощая их в жизнь - не только гипометрическое оружие, но и другие подарки, оставленные Ремонтуа. Когда компаньоны Скорпио вывезли его за пределы корпуса в обзорной капсуле, они оказались в местности, которая была темнее и холоднее, чем сам космос. Встроенные во внешний слой корпуса криоарифметические двигатели с помощью квантовых вычислений нейтрализовали тепло. Один из техников пытался объяснить, как работают криоарифметические устройства, но из-за какого-то важного поворота он потерял нить разговора на полпути. Однажды в Городе Бездны Скорпио нанял бухгалтера, чтобы тот скрыл его финансы от официального контроля финансовых регуляторов Кэнопи. Он испытал похожее чувство, когда его бухгалтер объяснил ему маленький хитрый принцип, лежащий в основе его запатентованной технологии отмывания денег: какая-то деталь, от которой у него разболелась голова. Скорпио просто не мог этого понять. Точно так же он просто не мог постичь парадокс квантовых вычислений, который позволял двигателям отводить тепло из-под носа терморегуляторов Вселенной.
   Только бы они продолжали работать, только бы они не вышли из-под контроля, как это было на корабле Скейди, - это было все, о чем он заботился.
   Было еще кое-что. Корабль работал на полной тяге, но не было никаких признаков выхлопных газов двигателей конджойнеров. Корабль скользил в космосе, оставляя за собой след темноты.
   - Они подправили двигатели, - сказал Васко, - что-то сделали с реакционными процессами глубоко внутри них. Выхлопные газы - вещество, которое дает нам тягу, - не очень долго взаимодействуют с этой Вселенной. Достаточно времени, чтобы передать импульс - пару тактов планковского времени, - а затем оно распадается на что-то, что мы не можем обнаружить. Может быть, что-то, чего на самом деле вообще нет.
   - Пока я спал, ты немного изучил физику.
   - Пришлось не отставать. Но я не претендую на то, что понимаю это.
   - Важно лишь то, что волки не могут отследить это, - сказала Хоури. - Или, по крайней мере, не очень легко. Возможно, если бы они следили за нами как следует, то смогли бы что-то разнюхать. Но для этого им пришлось бы подобраться поближе.
   - А как насчет нейтрино, исходящих из реакторов? - спросил Скорпио.
   - Мы их больше не видим. Мы думаем, что они приобрели какой-то особый вкус, о котором никто не знал.
   - И ты надеешься, что волки тоже об этом не знают.
   - Скорп, единственный способ выяснить это - подпустить слишком близко.
   Она имела в виду шаттл. Теперь они знали о нем немного больше: это был внутрисистемный корабль с тупым корпусом, не имевший трансатмосферных возможностей, один из примеров того, что, должно быть, было десятками тысяч подобных кораблей, работавших в космосе Йеллоустоуна до прибытия волков. Несмотря на то, что по меркам шаттлов это был большой корабль, он все же был достаточно мал, чтобы поместиться на борту субсветолета. Трудно было предположить, сколько времени понадобилось экипажу и пассажирам, чтобы подняться на борт, но такой корабль легко мог вместить пять или шесть тысяч человек; больше, если некоторые из них были заморожены или каким-то образом накачаны снотворным.
   - Я не отворачиваюсь от них, - настаивал Скорпио.
   - Они могут быть волками, - сказал Васко.
   - По-моему, они не похожи на волков. Они выглядят как люди, которые боятся за свою жизнь.
   - Скорп, послушай меня, - сказала Хоури. - Мы перехватили сообщения от некоторых из этих субсветолетов, прежде чем они исчезли. Всем, кто слушал, передавалось сообщение о бедствии во всех направлениях. Те, что появились раньше и ушли первыми? Они говорили о том, что на них напали волки, какими мы их знаем, - машины, сделанные из черных кубов, вроде тех, что сбили корабль Скейди. Но корабли, которые появились позже, говорили совсем другое.
   - Она права, - сказал Васко. - Отчеты были отрывочными - это понятно, учитывая, что корабли были наводнены машинами-волками, - но из них следовало, что волки не всегда выглядят как волки. Они учатся маскироваться. Они научились передвигаться среди нас, маскируясь. Как только они разобрали на части один субсветолет, они начали изучать, как сделать себя похожими на наши корабли. Они имитировали шаттлы и другие транспортные средства: создавали сигнатуры выхлопов и подавали опознавательные сигналы. Это было не идеально - вблизи можно было заметить разницу, - но этого было достаточно, чтобы одурачить некоторых спасателей и заставить их организовать спасательные операции. Они думали, что ведут себя как добрые самаритяне, Скорп. Они думали, что помогают другим эвакуируемым.
   - Тогда все в порядке, - сказал Скорпио. - Это просто дает нам повод даже не думать о спасении этих несчастных ублюдков, верно?
   - Если это волки, то все, что мы делали до сих пор, было напрасным. - Васко понизил голос, словно опасаясь потревожить Ауру. - На этом корабле семнадцать тысяч человек. Они в относительной безопасности. Но ты бы поставил эти семнадцать тысяч жизней против призрачного шанса спасти еще несколько тысяч?
   - Значит, мы должны просто позволить им умереть, не так ли?
   - Если бы ты знал, что на том корабле всего несколько десятков человек, что бы ты тогда сделал? Все еще рискнул? - возразил Васко.
   - Нет, конечно, нет.
   - Тогда где ты проводишь черту? Когда риск становится приемлемым?
   - Этого никогда не происходит, - сказал Скорпио. - Но именно здесь я провожу черту. Здесь. Сейчас. Мы спасаем этот шаттл.
   - Может быть, тебе стоит спросить Ауру, что она думает, - сказал Васко, - потому что речь идет не только об этих семнадцати тысячах жизней, не так ли? Речь идет о миллионах жизней, которые могут зависеть от выживания Ауры. Речь идет о будущем человеческого рода.
   Скорпио посмотрел на маленькую девочку, на ее белое платье и аккуратную прическу, абсурдность ситуации давила на него, как бетонный саван. Независимо от ее прошлого, независимо от того, чего она им уже стоила, независимо от того, что еще творилось у нее в голове, все сводилось к следующему: она все еще была шестилетней девочкой, сидела там со своей матерью и говорила, когда к ней обращались. И теперь он собирался проконсультироваться с ней по поводу тактической ситуации, от которой зависели жизни тысяч людей.
   - У тебя есть мнение по этому поводу? - спросил он ее.
   Сначала она посмотрела на свою мать, ожидая одобрения. - Да, - сказала она. Ее тихий, чистый голос наполнил капсулу, как звуки флейты. - У меня есть мнение, Скорпио.
   - Я действительно хотел бы его услышать.
   - Ты не должен спасать этих людей.
   - Не возражаешь, если я спрошу, почему?
   - Потому что они больше не будут людьми, - сказала она. - И мы тоже.
  
   Скорпио сидел в огромном командирском кресле в комнате без окон, которая во времена старого триумвирата была частью артиллерийского комплекса "Ностальгии по бесконечности". Он чувствовал себя ребенком в мире огромной мебели для взрослых, его обувь даже не касалась решетчатой ножной подставки кресла.
   Его окружали экраны, показывающие осторожное приближение шаттла. Лазеры выхватили его из темноты, вычерчивая прямоугольник его корпуса с тупым носом. Трехмерные изображения с каждой секундой становились все более детальными. Он мог видеть стыковочное оборудование, антенны связи, трубки Вентури двигателей, панели воздушного шлюза и иллюминаторы.
   - Будь готов, Скорп, - сказал Васко.
   - Я готов, - ответил он, сжимая самодельный спусковой крючок, который он приказал установить на подлокотнике командирского кресла. Он был сделан по форме его рук, но все равно казался в них чужим. Достаточно было одного нажатия, и все. Три гипометрических орудия были раскручены до скорости разряда, они даже сейчас навинчивались на свои стержни и были готовы к первому выстрелу. Они были нацелены на движущуюся цель - шаттл, готовые атаковать, если он нажмет на спусковой крючок. Как и единственное оставшееся оружие тайника и все остальные средства защиты, установленные на корпусе. Скорпио надеялся, что оружие тайника хоть как-то изменит ситуацию, если шаттл внезапно окажется машиной волков, но он сомневался, что установленная на корпусе защита окажет даже минимальный эффект, кроме того, что даст волкам что-то заметное для возмездия. Но, казалось, не было смысла недооценивать его силы. Доминирование во всех диапазонах - вот что всегда говорил Клавейн.
   Но на такой малой дистанции нельзя было положиться даже на гипометрическое оружие. Существовала жесткая, изменчивая зависимость между размером области поражения цели и точностью, с которой можно было определить ее радиальное расстояние и направление от корабля. Когда цель находилась на большом расстоянии - в световых секундах или еще дальше - объем поражения мог быть достаточно большим, чтобы уничтожить корабль за один раз. Когда цель была ближе - всего в сотнях метров, как сейчас, - степень непредсказуемости значительно возрастала. Размер мишени должен был быть очень небольшим, всего несколько метров в поперечнике, чтобы ее можно было расположить с определенной надежностью. Каждому из видов гипометрического оружия требовалось несколько секунд, чтобы разогнаться до нужной скорости после выстрела, поэтому лучшее, на что мог рассчитывать Скорпио, - это нанести повреждение на ранней стадии. Он сомневался, что у него будет шанс развернуться и применить гипометрическое оружие во второй раз.
   Но он надеялся, что до этого не дойдет. Когда шаттл был еще на безопасном расстоянии, поговаривали о том, чтобы отправить навстречу ему одно из своих собственных судов, чтобы экипаж мог убедиться, что это действительно то, чем кажется. Но Скорпио наложил вето на эту идею. Это заняло бы слишком много времени, задержав спасение шаттла настолько, что другие волки могли бы подойти в опасной близости. И даже если бы команда из людей поднялась на борт шаттла и доложила, что это подлинник, не было бы никакой возможности узнать наверняка, что их не переделали волки, что из их памяти не высосали все кодовые слова. К тому же, он не мог по-настоящему доверять голосам и лицам экипажа шаттла, которые были переданы на "Бесконечность". Они казались достаточно достоверными, но у волков были миллионы лет, чтобы научиться искусству ловкой и быстрой мимики. Несомненно, экипажи других субсветолетов также были уверены, что они принимают дружественных эвакуированных. Нет, на самом деле было только два варианта: отказаться от него (возможно, уничтожив на всякий случай) или сделать ставку на то, что он настоящий. Никаких полумер. Он был уверен, что Клавейн согласился бы с этим анализом. Единственное, в чем он не был уверен, так это в том, какой выбор в конце концов сделал бы Клавейн. Он мог быть бессердечным ублюдком, когда того требовала ситуация.
   Что ж, я тоже могу, подумал Скорпио. Но сейчас было не время.
   - Двести метров, - доложил Васко, изучая лазерный дальномер. - Приближаемся, Скорп. Ты уверен, что не передумал?
   - Я уверен.
   Он внезапно осознал присутствие Ауры рядом с собой. С каждым появлением она становилась все менее похожей на ребенка. - Это слишком опасно, - сказала она. - Ты не должен так рисковать, Скорпио. Можно потерять слишком многое.
   - Ты знаешь об этом шаттле не больше, чем я, - сказал он.
   - Я знаю, что мне это не нравится, - сказала она.
   Он стиснул зубы. - Это не один из твоих дней маленькой девочки, не так ли? Это один из твоих страшных дней пророчицы.
   - Она просто говорит нам о своих чувствах, - сказала Хоури, сидя напротив Скорпио. - У нее есть на это право, не так ли, Скорп?
   - Я уже получил сообщение, - сказал он.
   - Уничтожь это сейчас же, - приказала Аура, ее золотисто-карие глаза горели властностью.
   - Сто пятьдесят метров, - сказал Васко. - Думаю, она говорит серьезно, Скорп.
   - Я думаю, ей лучше заткнуться. - Но его рука непроизвольно напряглась на спусковом крючке. Он был в одном шаге от того, чтобы сделать это самому. Он задумался, сколько предупреждений получили другие корабли, прежде чем стало слишком поздно что-либо предпринимать.
   - Сто тридцать метров. Сейчас они в пределах досягаемости прожектора, Скорп.
   - Освети их. Давай посмотрим, что получится.
   Изображение сместилось, освобождая место для оптических камер, и теперь сцена была освещена потоками света. Шаттл поворачивал из стороны в сторону, совершая последний заход на посадку. Свет выхватывал текстуру корпуса: потертый металл и керамику, гипералмазные блистеры, царапины и потертости на поверхности, отблески голого металла по краям панелей, спирали пара от реактивных двигателей. Скорпио подумал, что все это выглядит ужасно реалистично. Слишком реалистично, чтобы быть результатом маскировки волков. Машина-волк только издали похожа на человека; вблизи, конечно, оказалось бы, что это не более чем грубое подобие, сделанное из множества черных кубов, а не из металла и керамики. Не было бы плавных изгибов, тонкости деталей, неравномерной окраски или следов повреждений и ремонта...
   - Сто десять, - сказал Васко. - Подойдет еще на десять метров, и я отключу оружие из тайника. Тебя это устраивает, Скорп?
   - Нормально.
   Это всегда было частью плана. Еще чуть-чуть, и оружие тайника с большей вероятностью могло нанести серьезный урон "Ностальгии по бесконечности", а также шаттлу. Конечно, если бы им вообще понадобилось оружие тайника... но Скорпио не хотел об этом думать.
   - Отключено, - сказал Васко. - Девяносто пять метров. Девяносто.
   Из-за медленного приближения шаттла стали видны его хвостовые части. Скорпио увидел зияющие выхлопные сопла, расположенные вместе, как несколько стволов. Они все еще остывали после работы, скользя к красному краю спектра. Стали видны убирающиеся хвостовые опоры шасси, предназначенные для посадки в безвоздушных мирах. Пузыри и капсулы непонятного назначения. И кое-что еще: шероховатые черные наросты, расположенные геометрическими линиями.
   - Волки, - сказал Васко, его голос был едва слышен.
   Скорпио посмотрел на корабль, и его сердце замерло. Васко был прав. Черные наросты были точно такими же, какие они видели вокруг корабля Скейди в айсберге.
   Его рука напряглась на спусковом крючке. Он почти физически ощущал, как гипометрическое оружие извивается в предвкушении.
   - Скорп, - сказал Васко. - Убей его. Сейчас.
   Он ничего не сделал.
   - Убей его! - крикнул Васко.
   - Это не самозванец, - сказал Скорпио. - Его просто заразили...
   Васко выхватил у него из рук гипометрический спусковой крючок, оторвав его от спинки сиденья. За ним тянулись кабели. Какое-то время Васко возился с ним, изо всех сил пытаясь обхватить пальцами странный, приспособленный для свина, спусковой крючок. Скорпио сопротивлялся, перегибаясь через сиденье, пока не смог дотянуться до руки Васко и снова взять спусковой крючок под свой контроль. Он перехватил руку сложным захватом, а другой рукой удерживал Васко на месте.
   - Ты, блядь, заплатишь за это, - прорычал он.
   Но молодой человек просто сказал: - Убей его. Убей его сейчас и разберись со мной позже. Он в семидесяти пяти метрах отсюда, Скорп!
   Скорпио почувствовал, как что-то холодное прижалось к его шее. Он повернул голову и увидел Уртон. Она что-то прижимала к нему. Все, что он мог видеть, - это серебристое пятно в ее руке. Пистолет, или нож, или шприц - не имело большого значения.
   - Брось это, Скорп, - сказала она. - Все кончено.
   - Что это? - спокойно спросил он. - Мятеж?
   - Нет, ничего такого драматичного. Просто смена режима.
   Васко взвел курок и с силой опустил руку на предохранитель.
   - Шестьдесят пять метров, - прошептал он и нажал на спусковой крючок. Освещение погасло.
  
   Ему разрешили понаблюдать за выгрузкой беженцев из шаттла.
   Шаттл завели в один из небольших стыковочных отсеков, и пассажиры начали выходить, сопровождаемые охранниками службы безопасности, которые записывали их личные данные. Некоторые из людей, казалось, не были до конца уверены, кто они такие или кем они должны были быть. Некоторые из них, казалось, испытывали облегчение от того, что их спасли. Другие выглядели просто усталыми, как будто чувствовали, что это спасение вряд ли будет чем-то иным, кроме временной передышки.
   Всего их было около тысячи двухсот, включая две дюжины членов экипажа. Никто из них не был заморожен: на шаттле не было контейнеров для заморозки, и, когда начался захват субсветолета волками, едва хватило времени, чтобы поднять на борт эту тысячу с лишним человек. Несколько сотен тысяч человек остались на корабле, чтобы их переработали в волчьи компоненты. К счастью, большинство из них были заморожены, когда это произошло. Волки, возможно, и воткнули им в головы зонды, но, по крайней мере, большинство из них были без сознания. И, возможно, к этому моменту волки собрали все необходимые им тактические данные. Возможно, к тому времени люди были действительно полезны для них только из-за микроэлементов, содержащихся в их телах.
   Опрашивая экипаж и пассажиров, они услышали страшные истории. Некоторые из них привезли с собой документальные записи: свидетельства нападения волков, полученные из первых рук, - места обитания разрушались в ходе оргии преобразующих разрушений, извергая новые машины волков, даже когда строения превращались в руины; кадры, на которых видно, как разрушаются недавно отстроенные купола Города Бездны, как жизнь и имущество всасываются в холодную, бурлящую атмосферу Йеллоустоуна в спиралевидных вихрях выходящего воздуха; машины-волки опускаются на руины города, словно облака целенаправленных чернил, не обращая внимания на гравитацию, сгущаются вокруг искореженных и сморщенных зданий города и совокупляются с ними; здания разрастаются, наполняясь волчьим потомством. Они не использовали смертоносную энергию, когда процесс измельчающей ассимиляции был столь же эффективен.
   Но когда люди начали сопротивляться, ингибиторы обрушили на них огонь, вырвавшийся из самого вакуума.
   Эвакуированные рассказывали о хаосе, царившем в Ржавом Поясе, когда люди пытались попасть на борт немногих оставшихся звездолетов. Тысячи людей погибли в панике, в отчаянной давке, стремясь занять места для спасения. Ближе к концу некоторые выжившие пробирались в корпуса субсветолетов, заражая их, надеясь найти какую-нибудь пригодную для жизни нишу в набитом машинами нутре. Ошеломленные наплывом эвакуируемых, ультра либо отбивались собственным оружием, либо позволили штурмовать свои корабли. Не было никакой проверки документов, никаких вопросов об именах или истории болезни. От личностей отказались, жизни были отброшены в сторону в момент отчаяния. Люди хранили только свои воспоминания. Но сон в заморозке творил ужасные вещи с воспоминаниями.
   Они позволили ему спуститься сюда и понаблюдать за разгрузкой, прежде чем его увели. Его не связали и не заковали в наручники - по крайней мере, сохранили ему это достоинство, - но у него не было иллюзий. Они чувствовали, что ничем ему не обязаны. Для него было честью присутствовать при этом процессе, и он не собирался забывать об этом.
   Охранники осматривали пожилого мужчину, который, казалось, забыл, кто он такой. Недавно он, должно быть, был слишком поспешно выведен из спячки, возможно, во время перевода замороженных людей с одного судна на другое. Он жестикулировал, обращаясь к чиновникам службы безопасности, пытаясь заставить их понять что-то, что, очевидно, было для него очень важно. У мужчины были седые усы и густая копна седовато-белых волос, зачесанных назад со лба аккуратными бороздками. На мгновение он посмотрел в сторону Скорпио, и их взгляды встретились. В выражении его лица было что-то умоляющее, жгучее желание протянуть руку и прикоснуться к еще одному живому существу, способному понять его затруднительное положение. Он отчаянно хотел, чтобы кто-нибудь где-нибудь понял его. Не обязательно для того, чтобы помочь ему - даже сейчас в выражении его лица было что-то такое, что ясно говорило об огромной уверенности в себе и достоинстве, - но просто, на мгновение, чтобы признать то, что он чувствовал, и разделить это эмоциональное бремя.
   Скорпио отвел взгляд, понимая, что не может дать этому человеку то, чего тот хочет. Когда он снова посмотрел на мужчину, того уже обработали и переместили через соединительную дверь в остальную часть корабля, а представители службы безопасности работали над другой потерянной душой. На борту "Бесконечности" уже было семнадцать тысяч спящих, подумал он. Было маловероятно, что их пути когда-нибудь пересекутся снова.
   - Насмотрелся, Скорпио? - спросил Васко.
   - Думаю, да, - ответил он.
   - Все еще не передумал?
   - Думаю, что нет.
   - Ты был прав, Скорп. В этом никто не сомневается. - Васко посмотрел на людей, которых обрабатывали. - Теперь мы все это понимаем. Но все равно это было неправильно. Все равно это был слишком большой риск.
   - Капитан, похоже, так не думал. Он удивил вас, не так ли?
   Нерешительность Васко сказала ему все, что ему нужно было знать. По правде говоря, он был удивлен не меньше, чем все остальные. Когда Васко выстрелил из гипометрического оружия, оно сработало точно по расписанию. Но прицел был изменен. Вместо того, чтобы уничтожить шаттл, оружие хирургическим путем вырезало ту часть, где располагался механизм волков. Капитан согласился со Скорпио: шаттл не был скопирован волками, а был просто человеческим кораблем, который, как оказалось, подвергся небольшому заражению ингибиторами. Первоначальное семя, должно быть, было крошечным, иначе весь шаттл был бы уничтожен к тому времени, как он добрался до них. Но капитан понимал, что надежда все еще оставалась. И, изменив целевую установку оружия, он показал, что его контроль над внутренними процессами корабля был гораздо более совершенным, чем кто-либо подозревал.
   Васко пожал плечами. - Нам просто нужно учесть это в нашем долгосрочном планировании. Нет ничего, с чем мы не могли бы справиться. Корабль все еще направляется к Хеле, не так ли? Даже капитан понимает, что сейчас это подходящее место для полета.
   - Просто убедись, что держишься от него с верной стороны, - посоветовал Скорпио. - Иначе это может стать немного неудобным.
   - Капитан - это не проблема.
   - Сейчас и я тоже.
   - Так не должно быть. Тебе решать, Скорп.
   Да, ему решать: либо сложить с себя полномочия по состоянию здоровья, либо сохранить достоинство и вернуться в гроб. Что там сказал ему Валенсин? В следующий раз у него было пятьдесят на пятьдесят шансов выбраться живым. Но даже если бы гроб не убил его, он бы превратился в развалину, выжив только благодаря некоему химическому импульсу. Еще одно путешествие в гроб после этого, и он бы довел статистику до предела.
   - Ты все еще не собираешься признать, что это мятеж? - спросил он.
   - Не говори глупостей, - сказал Васко. - Мы по-прежнему ценим твой вклад как старшего по колонии. Никто никогда не говорил иначе. Номинально ты по-прежнему будешь главным. Просто твоя роль станет больше консультативной.
   - Что бы вы с Уртон и остальной вашей бандой ни решили, это будет следующим политическим решением?
   - Это звучит ужасно цинично.
   - Я должен был утопить тебя, когда у меня был шанс, - сказал Скорпио.
   - Тебе не следовало так говорить. Я научился у тебя не меньше, чем у Клавейна.
   - Ты знал Клавейна всего один день, малыш.
   - А как долго ты был знаком с ним, Скорп? Двадцать, тридцать лет? Но это все равно было ничтожно мало по сравнению с его жизнью. Ты думаешь, это действительно имеет какое-то значение? Если ты хочешь подчеркнуть это, то никто из нас его не знал.
   - Может быть, я его и не знал, - сказал Скорпио, - но знаю, что он бы пропустил этот шаттл точно так же, как это сделал я.
   - Возможно, ты прав, - сказал Васко, - но это все равно было бы ошибкой. Он не был непогрешимым, знаешь ли. Не зря его называли мясником Тарсиса.
   - Вы бы и его отстранили от должности, это ты хочешь сказать?
   Васко обдумал этот вопрос, а затем кивнул. - Он, должно быть, тоже старел. Иногда нужно просто выпиливать сухостой.
  

* * *

  
   Прежде чем его снова усыпили, пришла Аура. Она стояла перед матерью, сдвинув колени и сложив руки вместе. Хоури поправляла волосы дочери, укладывая челку. Они обе были в белом.
   - Прости, Скорпио, - сказала Аура. - Я не хотела, чтобы они от тебя избавлялись.
   Ему хотелось сказать что-нибудь сердитое, что-нибудь, что причинило бы ей боль, но слова застряли у него на языке. На каком-то глубинном уровне он понимал, что Аура ни в чем не виновата. Она не просила о том, что было у нее в голове.
   - Все в порядке, - сказал он. - Они не хотят избавляться от меня. Я просто собираюсь снова заснуть, пока они не вспомнят, какой я полезный.
   - Это не займет у них много времени, - сказала Хоури. Она опустилась на колени так, чтобы ее голова была на одном уровне с головой дочери. - Ты был прав, - сказала она. - Не важно, какой совет дала тебе Аура, и не важно, что сказали другие, это был правильный поступок. Смелый поступок. В тот день, когда мы забудем об этом, мы тоже должны начать называть себя волками.
   - Я так себе и представляю это, - сказал Скорпио. - Спасибо за твою поддержку. Дело не в том, что у меня нет союзников, просто их не так много, как мне нужно.
   - Никто из нас никуда не торопится, Скорп. Мы все еще будем рядом, когда ты проснешься.
   Он кивнул в знак согласия, но оставил свои мысли при себе. Она так же хорошо, как и он, знала, что нет никакой уверенности в том, что он проснется снова.
   - А как насчет тебя? - спросил он. - Собираешься проспать до утра?
   Он ожидал, что Хоури ответит: вопрос был адресован ей. Но заговорила Аура. - Нет, Скорпио, - сказала она. - Я не собираюсь спать. Мне сейчас шесть. Я хочу быть старше, когда мы доберемся до Хелы.
   - Ты все продумала, не так ли?
   - Не все, - сказала она, - но с каждым днем я вспоминаю все больше и больше.
   - О тенях? - спросил он.
   - Они люди, - сказала она. - Не совсем такие, как мы, но ближе, чем ты думаешь. Они просто живут по другую сторону чего-то. Но там все очень плохо. Что-то пошло не так с их домом. Вот почему они больше не могут там жить.
   - Иногда она говорит о мирах бран, - сказала Хоури, - бормочет что-то математическое во сне, что-то о свернутых бранах и гравитационной передаче сигналов по всему балку. Мы думаем, Скорп, что тени - это сущности, обитатели соседней вселенной.
   - Это большой скачок.
   - Все это есть в старых теориях. Они могут находиться всего в нескольких миллиметрах от нас, в гиперпространстве балка.
   - И какое это имеет отношение к нам?
   - Как говорит Аура, они больше не могут там жить. Они хотят выбраться. Они хотят перебраться через пропасть, на эту брану, но для этого им нужна помощь кого-то с этой стороны.
   - Вот так просто? А для нас это тоже что-то даст?
   - Она всегда говорила о переговорах, Скорп. Думаю, она имела в виду, что тени могли бы помочь нам с нашей собственной местной проблемой.
   - При условии, что мы позволим им преодолеть разрыв, - сказал Скорпио.
   - В этом-то и заключается идея.
   - Знаешь что? - сказал он, когда техники начали погружать его. - Думаю, мне придется немного поспать.
   - Что ты держишь в руке? - спросила Хоури.
   Он разжал кулак, показывая ей осколок раковины, который ему подарил Ремонтуа. - Это на счастье, - сказал он.
  

ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ

  
   Хела, 2727 г.
  
   Рашмика направлялась к Часовой башне, когда из тени между двумя колоннами появился Грилье. Ей стало интересно, как долго он прятался там, ожидая, когда она выберет именно этот маршрут из своих покоев.
   - Главный хирург, - сказала она.
   - Всего пару слов, если это не отнимет у вас много времени.
   - Я иду в мансарду. Настоятелю нужно провести собеседование с новой делегацией ультра.
   - Это не займет много времени. Я понимаю, насколько полезной вы стали для него.
   Рашмика пожала плечами: было ясно, что она никуда не денется, пока Грилье не закончит с ней. - В чем дело? - спросила она.
   - Ничего особенного, - сказал он, - просто небольшая аномалия в вашем анализе крови. Считаю, что об этом стоит упомянуть.
   - Тогда упомяните об этом, - сказала она.
   - Не здесь, если не возражаете. Болтливый язык и все такое.
   Она огляделась. Больше никого не было видно. Теперь, когда она подумала об этом, почти никогда никого не было видно, когда главный хирург находился поблизости. Он заставлял свидетелей растворяться в архитектуре, особенно когда совершал обход с медицинским чемоданчиком и целым арсеналом заряженных шприцев. Сегодня при нем была только трость, набалдашником которой он постукивал себя по подбородку, когда говорил.
   - Я думала, вы сказали, что это займет всего минуту, - сказала Рашмика.
   - Это займет некоторое время, и вы уже в пути. Мы просто приостановим анализ крови, а затем вы сможете приступить к своим обязанностям.
   Он проводил ее к ближайшему лифту в Часовой башне, закрыл решетчатую дверь и тронул кабину с места. Снаружи был день. Разноцветный свет из витражных окон скользил по его лицу, когда они поднимались.
   - Вам нравится здесь работать, мисс Элс?
   - Это работа, - сказала она.
   - В вашем голосе нет энтузиазма. Честно говоря, я удивлен. Учитывая, чем все это могло закончиться - опасной работой в бригаде расчистки, - разве вы не встали на ноги?
   Что она могла ему сказать? Что была до смерти напугана голосами, которые начала слышать?
   Нет. В этом не было необходимости. У нее было достаточно рациональных страхов, чтобы не прибегать к помощи теней.
   - Мы в семидесяти пяти километрах от пропасти Отпущения грехов, главный хирург, - сказала она. - Меньше чем через три дня этот собор будет пересекать этот мост. - Она передразнила его интонацию. - Честно говоря, есть другие места, где я бы предпочла побывать.
   - Вас это тревожит, не так ли?
   - Только не говорите мне, что вы в восторге от такой перспективы.
   - Настоятель знает, что делает.
   - Вы так думаете?
   Зеленый и розовый отсветы сменяли друг друга на его лице. - Да, - сказал он.
   - Вы не верите в это, - сказала она. - Вам так же страшно, как и мне, не так ли? Вы разумный человек, главный хирург. В ваших жилах не течет его кровь. Вы же знаете, что этот собор нельзя передвигать по мосту.
   - Все когда-нибудь случается в первый раз, - сказал он. Смущенный ее вниманием, он так старался контролировать выражение своего лица, что у него на виске начал подергиваться мускул.
   - Он хочет умереть, - сказала Рашмика. - Он знает, что исчезновения приближаются к кульминации. Он хочет отметить это событие с размахом. Что может быть лучше, чем разнести собор в пух и прах и выставить себя при этом святым мучеником? Сейчас он настоятель, но кто сказал, что он не стремится к святости?
   - Вы кое-что забываете, - сказал Грилье. - Он мыслит шире, чем просто переход. Он хочет долгосрочной защиты ультра. Это не то желание, которого желает человек, планирующий покончить с собой через три дня. А какое еще может быть объяснение?
   Если только она не ошиблась в его словах, Грилье и сам в это верил. Она начала задаваться вопросом, насколько хорошо Грилье на самом деле знал то, что задумал Куэйхи.
   - По дороге сюда я заметила кое-что странное, - сказала Рашмика.
   Грилье пригладил волосы. На его обычно безупречно подстриженной белой щетине были заметны признаки беспокойства. Рашмика подумала, что это начинает его раздражать. Он был так же напуган, как и все остальные, но не мог этого показать.
   - Что-то увидели? - эхом отозвался он.
   - Ближе к концу путешествия с караваном, - сказала она, - после того, как мы пересекли мост и направились на встречу с соборами, мы проехали мимо огромного парка машин, двигавшихся на север, - экскаваторного оборудования, которое используется для вскрытия самых больших подземных пластов. Что бы это ни было, оно куда-то направлялось.
   Глаза Грилье сузились. - В этом нет ничего странного. Они должны были решить проблему с Постоянным путем еще до того, как туда добрались соборы.
   - Они двигались не в том направлении, - сказала Рашмика. - И что бы они ни делали, квестор не хотел о них говорить. Как будто ему был дан приказ притвориться, что их не существует.
   - Это не имеет никакого отношения к настоятелю.
   - Но вряд ли что-то такого масштаба могло произойти без его ведома, - сказала Рашмика. - На самом деле, он, вероятно, санкционировал это. Как вы думаете, что это? Новые раскопки скаттлеров, о которых он не хочет, чтобы кто-нибудь знал? Они обнаружили что-то, что нельзя доверить обычным копателям из поселений?
   - Понятия не имею. - Судорога в виске заставила его насторожиться. - Понятия не имею, и мне все равно. Я отвечаю за анализ крови и здоровье настоятеля. Это все. У меня и так достаточно забот, чтобы беспокоиться о межконфессиональных заговорах. - Кабина резко остановилась, и Грилье с явным облегчением пожал плечами. - Ну вот, мы и на месте, мисс Элс. А теперь, если не возражаете, моя очередь задавать вопросы.
   - Вы сказали, что это займет совсем немного времени.
   Он улыбнулся. - Ну, это вполне могло быть маленькой выдумкой.
   Он усадил ее на анализ крови и показал результаты анализа, которые были сопоставлены с каким-то другим образцом, который он не соизволил идентифицировать.
   - Меня заинтересовал ваш дар, - сказал Грилье, опершись подбородком на набалдашник трости и глядя на нее глазами с тяжелыми веками и большими кругами под глазами. - Хотел узнать, есть ли в этом генетический компонент. Справедливо, а? В конце концов, я человек науки.
   - Если вы так говорите, - ответила Рашмика.
   - Проблема была в том, что я наткнулся на препятствие еще до того, как смог начать искать какие-либо особенности. - Грилье любовно похлопал по своей аптечке. Она лежала на скамейке. - Кровь - это мое, - сказал он. - Всегда было и всегда будет. Генетика, клонирование, как хотите, но в конечном итоге все сводится к старой доброй крови. Я мечтаю об этом. Это проливные реки крови. Я не из тех, кого можно назвать брезгливыми людьми.
   - Никогда бы не подумала.
   - Дело в том, что я профессионально горжусь тем, что разбираюсь в крови. У каждого, кто оказывается рядом со мной, рано или поздно берут пробы. Архивы "Леди Морвенны" содержат исчерпывающую картину генетического устройства этого мира, как оно развивалось на протяжении последнего столетия. Вы бы удивились, Рашмика, насколько оно самобытно. На протяжении многих сотен лет мы не заселялись по частям. Почти все, кто сейчас живет на Хеле, являются потомками колонистов с нескольких кораблей, начиная с эпохи "Гностического вознесения", все они происходили из одних и тех же мест, и все эти миры имеют очень разные генетические профили. Новички - пилигримы, эвакуированные, искатели приключений - практически не влияют на генофонд. И, конечно, даже у них отбирают образцы крови и маркируют их на месте прибытия. - Он достал из футляра флакон и встряхнул его, разглядывая пенистую малиново-красную жидкость внутри. - Все это означает, что - если только вы не недавно прибыли на Хелу - я могу предсказать, как будет выглядеть ваша кровь, с высокой степенью точности. Еще точнее, если я буду знать, где вы живете, чтобы иметь возможность учитывать скрещивание. Вообще-то, Вигрид - это одно из моих фирменных блюд. Я много изучал его. - Он постучал флаконом по стенке дисплея, на котором был изображен неопознанный образец крови. - Возьмем, к примеру, этого парня. Классический Вигрид. Его невозможно спутать с кровью человека из любого другого места на Хеле. Он настолько типичный, что это почти пугает.
   Рашмика сглотнула, прежде чем заговорить. - Эта кровь Харбина, не так ли? - спросила она.
   - Так говорят мне архивы.
   - Где он? Что с ним случилось?
   - Этот человек? - Грилье демонстративно прочитал надпись мелким шрифтом внизу своего дисплея. - Похоже, что мертв. Погиб во время расчистки территории. Почему? Вы же не собирались притворяться, что он ваш брат, не так ли?
   Она еще ничего не почувствовала. Это было похоже на падение с обрыва. Был момент, когда ее траектория оставалась прежней, как будто мир не уходил у нее из-под ног.
   - Вы знаете, что он был моим братом, - сказала она. - Вы видели нас вместе. Вы были там, когда они беседовали с Харбином.
   - Я был там, когда они беседовали с одним человеком, - сказал Грилье. - Но я не думаю, что он мог быть вашим братом.
   - Это неправда.
   - Боюсь, что в строгом генетическом смысле это так и есть. - Он кивнул на дисплей, приглашая ее сделать собственный вывод. - Вы с ним связаны не больше, чем со мной. Он не был вашим братом, Рашмика. Вы никогда не были его сестрой.
   - Потому что меня удочерили, - сказала она.
   - Что ж, забавно, что вы это говорите, потому что мне это тоже приходило в голову. И меня осенило, что, возможно, единственный способ разобраться во всей этой неразберихе - это самому заглянуть туда и немного разнюхать все. Итак, я отправляюсь в пустоши. Это не заставит меня отлучиться из собора больше чем на день. Вы хотели бы, чтобы я передал им какие-нибудь сообщения, пока буду там?
   - Не причиняйте им вреда, - сказала она. - Что бы вы ни делали, не причиняйте им вреда.
   - Никто ничего не говорил о том, чтобы причинить кому-то вред. Но вы знаете, как обстоят дела с этими общинами. Они очень светские. Очень закрытые. Очень подозрительно относятся к вмешательству церквей.
   - Вы причините боль моим родителям, - сказала она, - и я причиню вам боль в ответ.
   Грилье положил флакон обратно в футляр и захлопнул крышку. - Нет, вы этого не сделаете, потому что я нужен вам на вашей стороне. Настоятель - опасный человек, и он очень заботится о своих переговорах. Если бы он хоть на мгновение подумал, что вы не та, за кого себя выдаете, и могли бы каким-либо образом скомпрометировать его переговоры с ультра... ну, я бы не хотел предсказывать, что он может сделать. - Он помолчал, вздохнул, как будто они просто не с того начали и все, что ему нужно было сделать, это вернуться к началу разговора, и все было бы хорошо. - Послушайте, это такая же моя проблема, как и ваша. Я не думаю, что вы та, за кого себя выдаете. Ваша кровь выглядит подозрительно чужой. Непохоже, что у вас когда-либо были предки на Хеле. Возможно, этому есть какое-то невинное объяснение, но пока я не буду уверен в обратном, мне придется предполагать худшее.
   - Что именно?
   - Что вы совсем не та, за кого себя выдаете.
   - И почему это является проблемой для вас, главный хирург? - Теперь она плакала, потому что правда о смерти Харбина поразила ее так сильно, как она всегда и предполагала.
   - Потому что, - прорычал он в ответ, - это я привел вас сюда. Это была моя блестящая идея - свести вас вместе с настоятелем. И теперь я задаюсь вопросом, какого черта я сюда притащил. Я также предполагаю, что у меня будут почти такие же неприятности, как и у вас, если он когда-нибудь узнает.
   - Он не причинит вам вреда, - сказала Рашмика. - Вы нужны ему, чтобы сохранить его жизнь.
   Грилье встал. - Что ж, давайте просто надеяться, что это так, хорошо? Потому что несколько минут назад вы пытались убедить меня, что он хотел умереть. А теперь вытрите слезы.
  
   Рашмика в одиночестве поднималась на лифте сквозь слои света, проникающие сквозь витражи. Она плакала, и чем больше она пыталась сдержать слезы, тем сильнее они становились. Ей хотелось думать, что это из-за новостей о Харбине, которые она только что узнала. Плач был бы достойным, человеческим, сестринским ответом. Но другая часть ее знала, что настоящая причина, по которой она плакала, заключалась в том, что она узнала о себе, а не о своем брате. Она чувствовала, как отслаиваются слои ее самой, как подсыхающие струпья, обнажая грубую правду о том, кем она была, какой всегда была. Тени были правы: в этом у нее больше не было сомнений. И у Грилье не было причин лгать о ее крови. Он был так же встревожен этим открытием, как и она.
   Ей было жаль Харбина. Но не так сильно, как ей было жаль Рашмику Элс.
   Что это значило? Тени говорили о машинах в ее голове; Грилье считал маловероятным, что она вообще родилась на Хеле. Но в ее воспоминаниях говорилось, что она родилась в семье в Вигридских пустошах, что она была сестрой кого-то по имени Харбин. Она оглянулась на свое прошлое, изучая его восхищенным взглядом человека, рассматривающего подозреваемую в подделке вещь, внимательного к каждой детали. Она ожидала увидеть изъян, слабое расхождение, где что-то было наклеено поверх чего-то другого. Но ее недавние воспоминания плавно перетекли в прошлое. Во всем, что она вспоминала, безошибочно угадывалось зерно прожитого опыта. Она не просто видела свое прошлое мысленным взором: она слышала его, обоняла, осязала с болезненной, осязаемой непосредственностью реальности.
   Пока она не заглянула достаточно далеко в прошлое. Тени сказали, что прошло девять лет. А потом все стало менее определенным. У нее остались воспоминания о первых восьми годах на Хеле, но они казались отрывочными: последовательность анонимных снимков. Возможно, это были ее воспоминания, но с таким же успехом они могли принадлежать и кому-то другому.
   Но, возможно, подумала Рашмика, именно таким всегда казалось детство с точки зрения взрослой жизни: горстка потускневших от времени моментов, тонких и полупрозрачных, как витражное стекло.
   Рашмика Элс. Возможно, это даже не было ее настоящим именем.
  
   Настоятель ждал у себя в мансарде вместе со следующей делегацией ультра, скрывая открыватели глаз под темными очками. Когда Рашмика прибыла, в воздухе повисла странная тишина, как будто никто не произносил ни слова в течение нескольких минут. Она смотрела, как разбитые вдребезги части ее самой бродят среди множества зеркал, пытаясь вернуть своему лицу прежнее выражение, беспокоясь о том, чтобы на нем не осталось никаких следов неприятного разговора, который только что состоялся у нее с главным хирургом.
   - Вы опоздали, мисс Элс, - заметил настоятель.
   - Меня задержали, - сказала она ему, услышав дрожь в своем голосе. Грилье ясно дал понять, что она не должна упоминать о своем визите в офис анализа крови, но какой-то предлог был необходим.
   - Присаживайтесь, выпейте чаю. Я только что начал разговаривать с мистером Малининым и мисс Хоури.
   Эти имена, по необъяснимой причине, что-то значили для нее. Она посмотрела на двух посетителей и снова почувствовала, что узнает их. Ни один из них не был похож на ультра. Они были слишком нормальными; ни в одном из них не было ничего явно искусственного, никаких недостающих или дополненных частей, никаких намеков на генетическую перестройку или химерное слияние. Мужчина был высоким, стройным, темноволосым, примерно на десять лет старше ее. Красивый, даже немного самоуверенный. На нем была строгая красная униформа, и он стоял, заложив руки за спину, словно по стойке "смирно". Он наблюдал за ней, пока она садилась и наливала себе чай, проявляя к ней больше интереса, чем какой-либо из других ультра. Для них она была всего лишь частью обстановки, но Малинин проявил к ней любопытство. Другая - женщина по имени Хоури - посмотрела на нее с таким же любопытством. Хоури была пожилой женщиной небольшого роста, с печальными глазами на печальном лице, как будто у нее слишком много отняли и недостаточно вернули.
   Рашмике показалось, что она видела их обоих раньше. В частности, эту женщину.
   - Нас не представили, - сказал мужчина, кивая в сторону Рашмики.
   - Это Рашмика Элс, мой советник, - сказал настоятель, и по тону его голоса было ясно, что это все, что он готов был сказать по данному вопросу. - Итак, мистер Малинин...
   - Вы все еще не представили нас должным образом, - сказал он.
   Настоятель потянулся, чтобы поправить одно из своих зеркал. - Это Васко Малинин, а это Ана Хоури, - сказал он, указывая на каждого из них по очереди, - представители экипажа "Ностальгии по бесконечности", корабля ультра, недавно прибывшего в нашу систему.
   Мужчина снова посмотрел на нее. - Никто ничего не упоминал о том, что на переговорах будет присутствовать советник.
   - У вас какие-то особые проблемы с этим, мистер Малинин? Если они есть, я могу попросить ее уйти.
   - Нет, - ответил ультра после минутного раздумья. - Это не имеет значения.
   Настоятель пригласил двух посетителей присесть. Они заняли свои места напротив Рашмики, по другую сторону маленького столика, за которым она разливала чай.
   - Что привело вас в нашу систему? - спросил настоятель, адресуя свой вопрос мужчине-ультра.
   - Как обычно. У нас полным-полно эвакуированных из внутренних систем. Многие из них специально хотели, чтобы их доставили сюда, прежде чем исчезновения достигнут кульминации. Мы не ставим под сомнение их мотивы, пока они платят. Остальные хотят, чтобы их увезли подальше, как можно дальше от волков. У нас, конечно, есть свои технические потребности. Но мы не планируем задерживаться надолго.
   - Интересуетесь реликвиями скаттлеров?
   - У нас другой стимул, - сказал мужчина, разглаживая складку на своем скафандре. - Так получилось, что мы заинтересованы в Халдоре.
   Куэйхи протянул руку и снял солнцезащитные очки. - А разве не все мы такие?
   - Не в религиозном смысле, - ответил ультра, по-видимому, не обращая внимания на Куэйхи, лежащего с широко открытыми веками. - В наши намерения не входит подрывать чью-либо систему верований. Однако с тех пор, как эта система была открыта, научных исследований феномена Халдоры почти не проводилось. Не потому, что никто не хотел его изучать, а потому, что местные власти, включая адвентистскую церковь, никогда не разрешали проводить тщательные исследования.
   - Корабли, находящиеся на стоянке, могут свободно использовать свои датчики для изучения исчезновений, - сказал Куэйхи. - Многие уже сделали это и распространили свои результаты среди более широкого сообщества.
   - Верно, - сказал ультра, - но за пределами этой системы к этим наблюдениям на большом расстоянии не относились серьезно. Что действительно необходимо, так это детальное изучение с использованием физических зондов - комплектов приборов, запущенных к поверхности планеты, и тому подобного.
   - С таким же успехом вы могли бы плюнуть в лицо Богу.
   - Почему? Если это настоящее чудо, оно должно быть исследовано. Чего вам следует опасаться?
   - Гнева Божьего, вот чего.
   Ультра осмотрел свои пальцы. Рашмика прочла его напряжение, как открытую книгу. Он солгал один раз, когда сказал настоятелю, что на корабле полно эвакуированных, которые хотят стать свидетелями исчезновения. Для этого могло быть множество обыденных причин. Кроме этого, насколько она могла судить, он сказал правду. Рашмика взглянула на женщину, которая до сих пор ничего не сказала, и почувствовала еще один удар током узнавания. На мгновение их взгляды встретились, и женщина задержала взгляд на секунду дольше, чем Рашмика сочла нужным. Рашмика отвела взгляд, почувствовав, как кровь прилила к ее щекам.
   - Исчезновения достигают кульминации, - сказал ультра. - С этим никто не спорит. Но это также означает, что у нас не так много времени для изучения Халдоры в ее нынешнем виде.
   - Я не могу этого допустить.
   - Такое уже случалось однажды, не так ли?
   Когда он повернулся к мужчине, свет упал на его устройство для открывания глаз. - Что случилось?
   - Прямое зондирование Халдоры, - сказал ультра. - На Хеле, насколько мы можем судить, ходят слухи о незарегистрированном исчезновении, которое произошло около двадцати лет назад. Исчезновение, которое продолжалось дольше, чем другие, но которое теперь было вычеркнуто из публичных записей.
   - Слухи ходят обо всем, - раздраженно сказал Куэйхи.
   - Говорят, что затянувшееся событие стало результатом того, что на Халдору в момент обычного исчезновения был отправлен зонд с инструментами. Каким-то образом это задержало возвращение нормального трехмерного изображения планеты. Возможно, это повлияло на систему. Перегрузило ее.
   - Систему?
   - Механизм, - сказал ультра. - Что бы это ни было, оно проецирует изображение газового гиганта.
   - Механизм, мой друг, - это Бог.
   - Это одна из интерпретаций. - Ультра вздохнул. - Послушайте, я пришел сюда не для того, чтобы раздражать вас, а только для того, чтобы честно изложить нашу позицию. Мы полагаем, что на Халдору уже отправили посылку с инструментами, и, вероятно, это было сделано с благословения адвентистов. - Рашмика снова подумала о корявых знаках, которые показал ей Пьетр, и о том, что ей сказали тени. Значит, это было правдой: исчезновение действительно имело место, и именно в этот момент тени послали своего бестелесного посланника - своего посредника для переговоров - в резной скафандр. Тот самый скафандр, который они просили ее снять с собора, прежде чем он разлетелся бы вдребезги на дне разлома Гиннунгагап.
   Она заставила себя вернуться к ультра, опасаясь пропустить что-то важное. - Мы также считаем, что вторая попытка не принесет вреда, - сказал он. - Это все, чего мы хотим: разрешения повторить эксперимент.
   - Эксперимент, который так и не состоялся, - сказал Куэйхи.
   - Если так, то мы просто обязаны быть первыми. - Ультра наклонился вперед в своем кресле. - Мы предоставим вам необходимую защиту бесплатно. Нет необходимости предлагать нам торговые льготы. Вы можете продолжать вести дела с другими партиями ультра, как вы всегда это делали. Взамен все, о чем мы просим, - это разрешение провести небольшое исследование Халдоры.
   Ультра откинулся назад. Он взглянул на Рашмику, а затем выглянул в одно из окон. Из мансарды была хорошо видна линия Пути, протянувшаяся на двадцать километров вдаль. Очень скоро они увидят геологические изменения, которые ознаменуют приближение разлома. Мост не мог быть далеко за горизонтом.
   Меньше чем через три дня, подумала она. Тогда они будут на нем. Но даже тогда это не закончится быстро. При обычной скорости движения собора переход занял бы полтора дня.
   - Мне действительно нужна защита, - сказал Куэйхи после долгого молчания. - И, полагаю, я готов проявить гибкость. Похоже, у вас хороший корабль. Хорошо вооруженный и с надежной двигательной установкой. Вы бы удивились, узнав, как трудно было найти корабль, который соответствовал бы моим требованиям. К тому времени, когда корабли добирались сюда, большинство из них были на последнем издыхании. Они были не в состоянии выполнять функции защиты.
   - У нашего корабля есть некоторые особенности, - сказал ультра, - но да, он надежен. И сомневаюсь, что в рое стоянки есть корабль с лучшим вооружением.
   - Эксперимент, - сказал Куэйхи. - Это не может быть чем-то большим, чем просто падение зонда с инструментами?
   - Одного или двух. Ничего необычного.
   - Сразу после исчезновения?
   - Не обязательно. Мы можем многое изучить в любое время. Конечно, если произойдет исчезновение... мы позаботимся о том, чтобы на удобном расстоянии находился автоматический беспилотник.
   - Мне не нравится, как все это звучит, - сказал Куэйхи. - Но мне нравится, как звучит слово "защита". Я так понимаю, вы ознакомились с остальными моими условиями?
   - Они кажутся достаточно разумными.
   - Вы согласны на присутствие небольшой адвентистской делегации на вашем корабле?
   - Мы действительно не понимаем, почему это необходимо.
   - Ну, это так. Вы не понимаете политики этой системы. Это не критика: я бы не стал ожидать от вас понимания всего через несколько недель. Но как вы собираетесь отличить реальную угрозу от невинного нарушения? Я не могу позволить вам стрелять по всему, что находится в пределах досягаемости Хелы. Это совсем не годится.
   - Ваши делегаты будут принимать эти решения?
   - Они будут присутствовать в качестве консультантов, - сказал Куэйхи, - не более того. Вам не придется беспокоиться о каждом корабле, который приблизится к Хеле, а мне не придется беспокоиться о том, будет ли ваше оружие готово, когда оно мне понадобится.
   - Сколько делегатов?
   - Тридцать, - сказал Куэйхи.
   - Слишком много. Мы рассмотрим десять, может быть, двенадцать.
   - Пусть будет двадцать, и мы больше ничего не будем говорить по этому поводу.
   Ультра снова посмотрел на Рашмику, как будто хотел получить ее совет. - Мне нужно обсудить это со своей командой, - сказал он.
   - Но в принципе, у вас нет никаких серьезных возражений?
   - Нам это не нравится, - сказал Малинин. Он встал, поправил униформу. - Но если это то, что нужно, чтобы получить ваше разрешение, у нас, возможно, не будет другого выбора, кроме как принять его.
   Куэйхи выразительно кивнул головой, вызвав сочувственную рябь в своих зеркалах. - Я так рад, - сказал он. - В тот момент, когда вы вошли в эту дверь, мистер Малинин, я понял, что с вами можно иметь дело.
  

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

  
   Поверхность Хелы, 2727 г.
  
   Когда шаттл ультра отбыл, Куэйхи повернулся к ней и сказал: - Ну? Это те самые?
   - Я думаю, что это они, - сказала она.
   - Корабль выглядит очень подходящим с технической точки зрения, и они, безусловно, очень хотят занять это место. Женщина не дала нам много информации. Что насчет мужчины: вы почувствовали, что Малинин что-то скрывает?
   Вот и все, подумала она, решающий момент. Она поняла, что Васко Малинин означает что-то важное, как только услышала его имя: это было похоже на то, как правильный ключ поворачивается в замке после стольких неправильных поворотов, как последовательно падают хорошо смазанные кулачки.
   Она почувствовала то же самое, когда услышала имя этой женщины.
   Я знаю этих людей, - подумала она. - Они были старше, чем она их помнила, но их лица и манеры были знакомы ей так же хорошо, как ее собственные плоть и кровь.
   В поведении Малинина тоже было что-то особенное: он знал ее так же, как она знала его. Это признание было обоюдным. И она тоже почувствовала, что он что-то скрывает. Он откровенно солгал о мотивах своего приезда на Хелу, но за этим стояло нечто большее. Он хотел большего, чем просто получить возможность провести невинное исследование Халдоры.
   Вот и все: решающий момент.
   - Он казался достаточно честным, - сказала Рашмика.
   - Казался? - спросил настоятель.
   - Он нервничал, - ответила она, - и надеялся, что вы не будете задавать слишком много вопросов, но только потому, что хочет, чтобы его корабль получил это место.
   - Странно, что они проявляют такой интерес к Халдоре. Большинство ультра заинтересованы только в выгоде от торговли.
   - Вы слышали, что он сказал: рынок рухнул.
   - Но это все равно не объясняет его интереса к Халдоре.
   Рашмика отхлебнула чая, надеясь скрыть выражение своего лица. Она и близко не была так успешна во лжи, как в умении ее распознавать.
   - На самом деле это не имеет значения, не так ли? На борту их корабля будут ваши представители. Они не смогут предпринять ничего подозрительного, когда им в затылок будет дышать толпа адвентистов.
   - Кое-что все же есть, - сказал Куэйхи. Поскольку посетителей было не так много, чтобы их стоило запугивать, он надел солнцезащитные очки, надвинув их на устройство для открывания глаз. - Что-то, чего я просто не могу понять... Я знаю, вы видели, как он продолжал смотреть на вас? И эта женщина тоже? Странно это. Остальные на вас едва взглянули.
   - Я не заметила, - сказала она.
  
   Орбита Хелы, 2727 г.
  
   Васко почувствовал, как его вес увеличился, когда шаттл вывел их обратно на орбиту. Когда судно изменило курс, он снова увидел "Леди Морвенну", которая казалась крошечной и игрушечной по сравнению с тем, когда они впервые приблизились к ней. Великий собор стоял в одиночестве на своем собственном месте Постоянного пути, так далеко от других, что казалось, его забросили в ледяную пустыню за какую-то невыразимую ересь, отлучив от главной семьи соборов. Он знал, что собор движется, но на таком расстоянии он с таким же успехом мог быть прикреплен к ландшафту и поворачиваться вместе с Хелой. В конце концов, он перемещался на свою длину за десять минут.
   Он посмотрел на Хоури, сидевшую рядом с ним. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они вышли из собора.
   Ему в голову пришла странная мысль, возникшая из ниоткуда. Все эти хлопоты, на которые пошли соборы, - великое кругосветное путешествие по экватору Хелы - были предприняты для того, чтобы Халдора всегда была над головой, чтобы ее можно было наблюдать без помех. И это потому, что Хела не совсем приспособилась к синхронному вращению вокруг более крупной планеты. Насколько проще было бы, если бы Хела достигла такого состояния, чтобы всегда была повернута одной и той же стороной к Халдоре. Тогда все соборы могли бы собраться в одном месте и пустить корни. Им не было бы необходимости переезжать, не было бы необходимости в постоянном развитии, не было бы необходимости в громоздкой культуре сообществ поддержки, от которых зависели и которые лелеяли соборы. И все, что потребовалось бы, - это небольшая корректировка вращения Хелы. Планета была похожа на часы, которые почти точно отсчитывали время. Нужен был лишь легкий толчок, чтобы наступила абсолютная синхронность. Сколько? Васко прокручивал в уме цифры, не совсем веря в то, что они ему говорили. Продолжительность суток Хелы должна была измениться всего на одну двухсотую часть. Всего на двенадцать минут из сорока часов.
   Он недоумевал, как кто-то из них может сохранять веру, зная это. Ведь если в Халдоре и было что-то чудесное, то почему Создатель допустил ошибку в течение двенадцати минут за сорок часов, когда организовывал суточное вращение Хелы? Это было вопиющее упущение, признак космической небрежности. Даже не это, поправил себя Васко. Это был признак космической забывчивости. Вселенная не знала, что здесь происходит. Она не знала, и ей было все равно. Она даже не знала, что ничего не знает.
   Если бы Бог существовал, подумал он, то не было бы волков. Они не были частью чьего-либо представления о рае и аде.
   Шаттл повернул в сторону от собора. Он мог видеть неровную поверхность Постоянного пути, простиравшуюся перед "Леди Морвенной". Но она простиралась не очень далеко, пока не уперлась в темную бездну разлома Гиннунгагап. Васко точно знал, как местные жители называют это место.
   Путь, казалось, заканчивался на краю ущелья Отпущения грехов. Он продолжался на дальней стороне разлома, в сорока километрах от ближней. Казалось, что между ними нет ничего, кроме сорока километров пустого пространства. И только когда шаттл поднялся немного выше, свет, падавший под определенным углом, высветил до нелепости тонкую филигрань моста, как будто он появился на свет именно в этот момент.
   Васко посмотрел на мост, затем снова на собор. Тот по-прежнему казался неподвижным, но он мог видеть, что ориентиры, которые были рядом с ним несколько минут назад, теперь были прямо за ним. Поступь была очень медленной, но в то же время в ней чувствовалась неизбежность.
   И мост даже отдаленно не походил на то, чтобы перенести собор на другую сторону разлома.
   Он открыл защищенный канал связи с большим шаттлом, ожидавшим на орбите, тем самым, который должен был передать его сигнал на "Ностальгию по бесконечности", все еще ожидавшую на стоянке.
   - Это Васко, - сказал он. - Мы связались с Аурой.
   - Вы что-нибудь узнали? - спросила Орка Круз.
   Он посмотрел на Хоури. Она кивнула, но ничего не сказала.
   - У нас кое-что есть, - сказал Васко.
  
   На борту "Ностальгии по бесконечности", парковка роя, 107 Рыб, 2727 г.
  
   Скорпио пришел в себя, зная, что этот сон был еще более продолжительным, чем предыдущий. Он чувствовал, как его организм заполняют химические сигналы протеста от его клеток, когда их уговаривают вернуться к тяжелой работе по метаболизму. Они брались за дело, как недовольные работники, готовые совсем уволиться при малейшем поводе. С них и так было достаточно плохого обращения на всю жизнь. "Вступай в клуб", - подумал Скорпио. Не похоже, чтобы руководству это нравилось.
   Он порылся в памяти. Он довольно отчетливо вспомнил эпизод пробуждения в системе Йеллоустоуна. Вспомнил, что видел следы действий волков: Йеллоустоун и его орбиталища превратились в руины, система была опустошена. Он также помнил, какую роль сыграл в споре из-за эвакуированных. Он выиграл это конкретное сражение - шаттлу разрешили подняться на борт, - но казалось, что он проиграл войну. У него был выбор: отказаться от командования и играть пассивную роль наблюдателя или снова отправиться в морозильную камеру. Практически, это означало одно и то же: он исчезал из поля зрения, оставляя управление кораблем Васко и его союзникам. Но, по крайней мере, если бы его заморозили, ему не пришлось бы стоять и наблюдать за происходящим. Это была небольшая компенсация, но на данном этапе его жизни именно небольшие компенсации имели значение.
   И вот, наконец, его разбудили. Его положение на борту корабля, возможно, было таким же шатким, как и до того, как он заснул, но, по крайней мере, он мог наслаждаться другими пейзажами.
   - Ну и что? - он задал вопрос Валенсину, пока врач проводил свой обычный набор анализов. - У меня опять низкие шансы, не так ли?
   - У тебя всегда были равные шансы выжить, Скорпио, но это не делает тебя бессмертным. Если ты снова попадешь в эту передрягу, то не выйдешь из нее.
   - Ты сказал, что у меня есть десять процентов шансов выжить в следующий раз.
   - Я пытался подбодрить тебя.
   - Что, еще хуже?
   Валенсин указал на гроб для "замороженного" сна. - Если ты еще раз залезешь в этот ящик, мы могли бы покрасить его в черный цвет и прикрепить ручки.
   Но истинное состояние его здоровья, даже когда он отфильтровал обычную склонность Валенсина придавать всему позитивный оттенок, все равно оставалось неважным. В некотором смысле, казалось, что он вообще не был в гробу; как будто течение времени воздействовало на него, не обращая внимания на предполагаемые последствия криогенной приостановки. Его зрение и слух ухудшились еще больше. Теперь он почти ничего не видел боковым зрением, и даже при полном обзоре то, что раньше было четким, теперь казалось зернистым и молочно-белым. Ему все время приходилось просить Валенсина говорить громче, чтобы перекричать шум кондиционеров в помещении. Раньше в этом никогда не было нужды. Когда он ходил по комнате, то быстро уставал, постоянно искал место, где можно отдохнуть и перевести дух. Возможности его сердца и легких ослабли. Коммерческие структуры разработали сердечно-сосудистую систему свинов для максимальной простоты трансгенной трансплантации. Те же компании не слишком беспокоились о долговечности своей продукции. Они назвали это запланированным устареванием.
   Ему было пятьдесят, когда он покинул Арарат. По сути, ему все еще было пятьдесят: он прожил всего несколько субъективных недель дополнительного времени. Но переходы в "замороженный" сон и обратно набросили еще семь или восемь лет, исключительно из-за того, что его клетки подверглись серьезным нагрузкам. Если бы он продолжал бодрствовать, прожив все эти годы на корабле, было бы еще хуже, но ненамного.
   Тем не менее, он был жив. Он прожил больше лет по земному времени, чем большинство свинов. И что с того, что он достиг предела своего долголетия? Он был ослаблен, но еще не лежал на спине.
   - Итак, где мы находимся? - спросил он Валенсина. - Я так понимаю, мы где-то в районе 107-й Рыб. Или ты разбудил меня только для того, чтобы сказать, что будить меня было плохой идеей?
   - Да, мы где-то у 107-й Рыб, но тебе все равно нужно немного наверстать упущенное. - Валенсин помог ему подняться с кушетки для осмотра, и Скорпио заметил, что два старых сервитора наконец-то сломались и были переведены на новые должности вешалок для одежды, стоящих на страже по обе стороны двери.
   - Мне не нравится, как это звучит, - сказал Скорпио. - Сколько времени прошло? Какой сейчас год?
   - Две тысячи семьсот двадцать седьмой, - сказал Валенсин. - И да, мне это нравится не больше, чем тебе. И еще кое-что, Скорпио.
   - Да?
   Валенсин протянул ему изогнутый белый осколок, похожий на льдинку. - Ты держал его в руках, когда погрузился в сон. Я предположил, что это имеет какое-то значение.
   Скорпио взял у доктора кусочек раковины.
  
   Что-то было не так, что-то, о чем ему никто не говорил. Скорпио обвел взглядом лица сидящих за столом переговоров, пытаясь понять это своими глазами. Присутствовали все, кого он ожидал там увидеть: Круз, Уртон, Васко, а также большое количество старших, которых он знал не так хорошо. Хоури тоже была там. Но теперь, когда он увидел ее, он осознал очевидное, кричащее отсутствие. Не было никаких признаков Ауры.
   - Где она? - спросил он.
   - С ней все в порядке, Скорп, - сказал Васко. - Она в безопасности. Я знаю, потому что только что ее видел.
   - Кто-нибудь, скажите ему, - попросила Хоури. Скорпио подумал, что она выглядит старше, чем в прошлый раз. На ее лице появилось больше морщин, а в волосах - седины. Теперь она стриглась коротко и спускала волосы на лоб. Он мог видеть форму ее черепа, просвечивающего сквозь кожу.
   - Сказать мне что? - спросил он.
   - Как много объяснил Валенсин? - спросил его Васко.
   - Он назвал мне дату. Вот, пожалуй, и все.
   - Нам пришлось принять несколько трудных решений, Скорп. В твое отсутствие мы сделали все, что могли.
   В мое отсутствие. Скорпио подумал: как будто он ушел от них, оставив их в беде, когда они больше всего нуждались в нем; заставив его почувствовать, что это он виноват, что это он уклонился от своих обязанностей.
   - Я уверен, вы справились, - сказал он, потирая переносицу. Он проснулся с головной болью. Та все еще была на месте.
   - Мы прибыли сюда в 2717 году, - сказал Васко, - после девятнадцатилетнего перелета из системы Йеллоустоуна.
   По спине Скорпио пробежали мурашки. - Это не та дата, которую только что назвал мне Валенсин.
   - Валенсин не солгал, - сказала Уртон. - По местной системе это 2727 год. Мы прибыли на планету Хела почти десять лет назад. Мы бы разбудили тебя тогда, но время было неподходящее. Валенсин сказал нам, что у нас будет только один шанс. Если бы мы разбудили тебя тогда, ты был бы либо мертв, либо заморожен снова с очень малыми шансами на следующее оживление.
   - Так и должно было случиться, Скорп, - сказал Васко. - Ты был ресурсом, который мы не могли позволить себе разбазаривать.
   - Ты не представляешь, как мне от этого хорошо.
   - Я имею в виду, что нам пришлось серьезно подумать о том, когда лучше всего тебя разбудить. Ты всегда говорил нам подождать, пока мы не окажемся в окрестностях Хелы.
   - Я так и говорил, верно?
   - Что ж, считай, что это наше настоящее прибытие. Что касается властей системы - адвентистов, - то мы появились перед ними только в последние несколько недель. Мы улетели и вернулись снова, сделав петлю в местном межзвездном пространстве.
   - Почему? - спросил он.
   - Из-за того, что должно было случиться, - сказал Васко. - Когда мы прибыли сюда десять лет назад, то поняли, что ситуация в этой системе была намного сложнее, чем ожидалось. Адвентисты контролировали доступ к Халдоре, планете, которая продолжает исчезать. Пришлось бы иметь дело с церковью, чтобы подобраться к Хеле, и даже тогда они не разрешили бы отправлять какие-либо зонды куда-либо близко к газовому гиганту.
   - Вы могли бы прорваться внутрь и взять то, что хотели, силой.
   - С риском влезть в кровавую бойню? На Хеле миллион ни в чем не повинных гражданских лиц, не говоря уже о десятках тысяч спящих на кораблях, припаркованных в этой системе. И не то чтобы мы точно знали, что ищем. Если бы мы пришли с оружием в руках, то, возможно, уничтожили бы то, что нам было нужно, или, по крайней мере, были бы уверены, что это никогда не попадет к нам в руки. Но если бы мы смогли подобраться к Куэйхи поближе, то смогли бы решить проблему изнутри.
   - Куэйхи все еще жив? - спросил Скорпио.
   - Теперь мы знаем это наверняка - Хоури и я встретились с ним сегодня, - сказал Васко. - Но он затворник, жизнь которого поддерживается с помощью неэффективных методов терапии долголетия. Он никогда не покидает "Леди Морвенну", свой собор. Он не спит. Его мозг был изменен таким образом, что ему это не нужно. Он даже не моргает. Он проводит каждое мгновение своей жизни, глядя на Халдору и ожидая, что она моргнет ему.
   - Тогда он сумасшедший.
   - А вы бы на его месте не испугались? Там, внизу, с ним случилось что-то ужасное. Это подтолкнуло его к краю пропасти.
   - У него индоктринальный вирус, - сказала Круз. - Тот всегда был у него в крови, еще до того, как он попал на Хелу. Сейчас там работает целая индустрия по разделению вируса на фракции, получению различных штаммов, смешиванию с другими вирусами, привезенными эвакуированными. Говорят, у него бывают моменты сомнений, когда он понимает, что все, что он здесь создал, - подделка. Что в глубине души он знает, что исчезновения - это рациональное явление, а не чудо. Именно тогда ему в кровь снова вводят новый штамм вируса, вызывающего идеологическую обработку.
   - Похоже, с этим человеком трудно познакомиться, - заметил Скорпио.
   - Это было сложнее, чем мы ожидали, - сказал Васко. - Но Аура нашла выход. Это был ее план, Скорп, не наш.
   - И каков был план?
   - Она отправилась туда девять лет назад, - сказала Хоури, глядя прямо на него, как будто они были в помещении одни. - Ей было восемь лет, Скорп. Я не смогла ее остановить. Она знала, для чего ее послали в этот мир, и это был поиск Куэйхи.
   Он покачал головой. - Ты же не отправила восьмилетнюю девочку туда одну. Скажи мне, что ты этого не сделала.
   - У нас не было выбора, - сказала Хоури. - Поверь мне. Я ее мать. Пытаться помешать ей спуститься туда было все равно что пытаться остановить лосося, плывущего вверх по реке. Это должно было случиться, нравилось нам это или нет.
   - Мы нашли семью, - сказал Васко. - В Вигридских пустошах живут хорошие люди. У них был сын, но пару лет назад они потеряли свою единственную дочь в результате несчастного случая. Они не знали, кто такая Аура, знали только, что не должны задавать слишком много вопросов. Им также было сказано обращаться с ней так, как будто она всегда была с ними. Они очень легко вжились в роль, рассказывая ей истории о том, что делала их погибшая дочь, когда была моложе. Они очень любили ее.
   - К чему это притворство?
   - Потому что она не помнила, кем была на самом деле, - сказала Хоури. - Она похоронила свои воспоминания, подавляя их. Она на полпути к тому, чтобы стать конджойнером. Она может привести в порядок свою голову так же, как все мы приводим в порядок мебель. Для нее это было не так уж трудно сделать, как только она поняла, что это должно было произойти.
   - Почему? - спросил он.
   - Чтобы она вписалась в общество и вся ее жизнь не превратилась в представление. Если бы она верила, что родилась на Хеле, то и люди, с которыми она встречалась, тоже верили бы.
   - Это ужасно.
   - Думаешь, мне было легче, Скорп? Я ее мать. Я была с ней в тот день, когда она решила забыть меня. Я вошла в комнату, где была она, и она едва заметила меня.
   Постепенно он узнал остальную часть истории, изо всех сил стараясь не обращать внимания на ощущение нереальности происходящего. Не раз ему приходилось осматриваться вокруг, убеждая себя, что это не просто очередной кошмар пробуждения. Он чувствовал себя глупо, проспав все эти махинации. Но их история, или, по крайней мере, то, что ему о ней рассказали, не вызывало сомнений. Он был вынужден признать, что в этом была жестокая неизбежность. "Ностальгии по бесконечности" потребовались десятилетия, чтобы добраться до Хелы: более сорока лет пути от Арарата до системы Йеллоустоуна. Но миссия Ауры началась задолго до этого, когда она зародилась в матрице нейтронной звезды Гадес. Учитывая все то время, что она была в пути, дополнительные девять лет на самом деле не были таким уж серьезным дополнением. Да, теперь, когда он изложил это таким образом, все это обрело ужасный смысл. Но только в том случае, если вы решили не смотреть на вселенную глазами свина, приближающегося к концу своей жизни.
   - На самом деле она ничего не забыла, - сказал Васко. - Это было просто скрыто подсознательно, заложено там, чтобы всплыть, когда она станет старше. Мы знали, что рано или поздно эти скрытые воспоминания начнут влиять на нее, даже если она сама не будет точно знать, что происходит.
   - И что? - спросил Скорпио.
   - Она послала нам сигнал. Это было сделано для того, чтобы предупредить нас о том, что она направляется на встречу с Куэйхи. Это послужило нам сигналом к тому, чтобы начать сближаться с адвентистами. К тому времени, как мы дозвонились до него, Аура уже завоевала его доверие.
   Кожа куртки Скорпио заскрипела, когда он скрестил руки на груди. - Она просто вошла в его жизнь?
   - Она его советник, - сказал Васко. - Следит за его отношениями с ультра. Мы не знаем точно, что она там делает, но можем догадаться. У Ауры был дар. Мы заметили это, еще когда она была маленькой.
   - Она может читать по нашим лицам лучше, чем мы сами, - сказала Хоури, - может сказать, лжем ли мы, грустим ли, когда говорим, что счастливы. Это не имеет никакого отношения к ее имплантам, и это не исчезнет только потому, что она скрыла эти воспоминания о себе.
   - Она, должно быть, привлекла к себе внимание, - сказал Васко, - сделала себя незаменимой для Куэйхи. Но на самом деле это был всего лишь короткий путь к его вниманию. Рано или поздно она бы нашла свой путь к успеху, несмотря ни на какие препятствия. Это было то, для чего она была рождена.
   - Ты разговаривал с ней? - спросил Скорпио.
   - Нет, - ответил Васко. - Это было невозможно. Мы не могли позволить Куэйхи заподозрить, что мы когда-либо встречались. Но у Хоури те же импланты, с той же совместимостью.
   - Я смогла покопаться в ее воспоминаниях, - сказала Хоури, - как только мы оказались в одной комнате. Это было достаточно близко для прямого контакта между нашими имплантами, чтобы она ничего не заподозрила.
   - Ты открылась ей? - спросил Скорпио.
   - Нет. Пока нет, - ответила Хоури. - Она слишком уязвима. Будет безопаснее, если она не вспомнит все сразу. Так она сможет продолжать играть ту роль, которую от нее ожидает настоятель Куэйхи. Если он заподозрит, что она шпионка ультра, у нее будут такие же неприятности, как и у нас.
   - Тогда будем надеяться, что никто не проявит к ней слишком пристального интереса, - сказал Скорпио. - Сколько времени нам потребуется, прежде чем она все вспомнит сама?
   - Дни, - сказала Хоури. - Не больше. Может, и меньше. Должно быть, уже видны трещины.
   - Насчет этих переговоров с настоятелем, - сказал Скорпио. - Не могли бы вы рассказать мне, что именно обсуждалось?
   Васко рассказал ему, о чем он говорил с настоятелем. Скорпио мог с уверенностью сказать, что он приукрашивает детали, опуская все несущественное. Он узнал о просьбе настоятеля предоставить корабль для обеспечения местной обороны контролируемой адвентистами Хелы, которая вращалась на орбите планеты. Узнал, что многие ультра не хотели соглашаться на контракт даже с теми подсластителями, которые предлагал Куэйхи. Они боялись, что их корабли будут повреждены тем, что уничтожило "Гностическое вознесение", корабль, который первоначально доставил Куэйхи на Хелу.
   - Но для нас это не проблема, - сказал Васко. - Риск, вероятно, преувеличен в любом случае, но даже если что-то и попытается нанести нам удар, у нас не будет недостатка в защите. Мы скрывали все новые технологии с тех пор, как познакомились с системой, но это не значит, что мы не сможем включить их снова, если они нам понадобятся. Сомневаюсь, что нам было бы о чем беспокоиться из-за нескольких спрятанных сторожевых орудий.
   - И ради этой защиты Куэйхи готов позволить нам поближе познакомиться с Халдорой?
   - Неохотно, - сказал Васко. - Ему все еще не нравится, что кто-то тычет палками в лицо его чуду, но он очень хочет, чтобы его защитили.
   - Почему он так напуган? Другие ультра доставляли неприятности?
   Васко пожал плечами. - Случайный инцидент, но ничего серьезного.
   - В таком случае, это звучит как чрезмерная реакция.
   - Это его паранойя. Нет необходимости переубеждать его, если это дает нам право приближаться к Халдоре без стрельбы.
   - Что-то не так, - сказал Скорпио, и его головная боль вернулась, прошла и снова обострилась.
   - Ты по природе осторожен, - сказал Васко. - В этом нет никакой вины. Но мы ждали этого девять лет. Это наш единственный шанс. Если мы не согласимся, он заключит контракт с другим кораблем.
   - Мне все равно это не нравится.
   - Возможно, ты бы думал по-другому, если бы это был твой план, - сказала Уртон. - Но это не так. Ты спал, пока мы все это готовили.
   - Все в порядке, - сказал он, одарив ее улыбкой. - Я свин. Мы все равно не строим долгосрочных планов.
   - Она имеет в виду, - сказал Васко, - что стоит попробовать взглянуть на это с нашей стороны. Если бы ты прожил все эти годы ожидания, ты бы смотрел на вещи по-другому. - Он откинулся на спинку стула и пожал плечами. - В любом случае, что сделано, то сделано. Я сказал Куэйхи, что нам нужно обсудить вопрос о делегатах, но, кроме этого, все, чего мы ждем, - это согласия с его стороны. Тогда мы сможем продолжить.
   - Подождите, - сказал Скорпио, поднимая руку. - Ты сказал, делегаты? Какие делегаты?
   - Куэйхи настаивает на этом, - уточнил Васко. - Говорит, что ему нужно разместить на корабле небольшую группу адвентистов.
   - Только через мой труп.
   - Все в порядке, - сказала Уртон. - Соглашение взаимное. Церковь отправляет группу, мы отправляем другую в собор. Все по-честному.
   Скорпио вздохнул. Какой смысл был спорить? Он уже устал, и все, что он сделал, - это присутствовал при этом обсуждении. Это обсуждение, в котором все уже было согласовано, а ему - по сути, была отведена роль пассивного наблюдателя. Можно было возражать сколько угодно, но, несмотря на все, что он делал, с таким же успехом можно было оставаться в гробу для замороженного сна.
   - Вы совершаете серьезную ошибку, - сказал он. - Поверьте мне в этом.
  
   Поверхность Хелы, 2727 г.
  
   Капитан Сейфарт был худощавым, неулыбчивым человеком с маленькими тонкими губами, которые идеально подходили для выражения презрения. На самом деле, Куэйхи никогда не видел, чтобы капитан соборной стражи проявлял какие-либо другие эмоции, кроме невозмутимого спокойствия. Даже презрение Сейфарта проявлялось сдержанно, как очень дорогое и труднодоступное военное снаряжение. Обычно это было связано с его мнением о мерах безопасности других людей. Он был человеком, который очень любил свою работу и мало что еще. По мнению Куэйхи, он был идеальным человеком для этой работы.
   Стоя в мансарде, он был облачен в начищенные до блеска доспехи стражи, а его церемониальный вакуумный шлем с розовым плюмажем был зажат под мышкой. Броня с выпуклыми краями была темно-бордовой, цвета артериальной крови. На нагрудной пластине было изображено множество медалей и ленточек, символизирующих действия, которые Сейфарт предпринял в защиту интересов "Леди Морвенны". Официально все они были честными и соответствовали общепринятым правилам поведения. Он отбивался от набегов недовольных жителей деревни; он отражал враждебные действия незаконных торговых элементов, в том числе небольших групп ультра. Но были и тайные операции, слишком деликатные, чтобы о них упоминать: упреждающие диверсии как на Постоянном пути, так и против других соборов; осторожное удаление из церковной иерархии прогрессивных элементов, враждебно настроенных к Куэйхи. Убийство - слишком сильное слово, но это тоже входило в репертуар возможных действий Сейфарта. У него было такое прошлое, о котором лучше не упоминать. Оно включало войны и военные преступления.
   Но он оставался беззаветно предан Куэйхи. За тридцать пять лет службы у Сейфарта было достаточно возможностей предать своего хозяина в обмен на личное продвижение. Этого никогда не случалось; все, о чем он заботился, - это то совершенство, с которым он выполнял свой долг защитника Куэйхи.
   Тем не менее, Куэйхи все равно рисковал, сообщая ему о своих планах заранее. Все остальные участники - даже автор конструкции крепления - должны были знать только некоторые детали. Грилье вообще ничего не знал. Но Сейфарту потребовался краткий обзор всей схемы. В конце концов, именно ему предстояло захватить корабль.
   - Значит, это произойдет, - сказал Сейфарт. - Иначе меня бы сюда не позвали.
   - Я нашел подходящего кандидата, - сказал Куэйхи. - Что более важно, он также соответствует моим потребностям. - Он передал Сейфарту фотографию субсветолета, сделанную с помощью шпионских пультов дистанционного управления. - Что вы думаете? Вы можете заняться делом?
   Сейфарт не спеша изучал фотографию. - Мне не нравится, как это выглядит, - сказал он. - Все эти готические украшения... это похоже на летящий в космосе обломок "Леди Морвенны".
   - Тогда это тем более уместно.
   - Мое возражение остается в силе.
   - Вам придется с этим смириться. Нет двух одинаковых кораблей ультра, и мы видели еще более странные. В любом случае, захваты крепления могут справиться с любым профилем корпуса, в разумных пределах. С этим не возникнет никаких проблем. И на самом деле важно то, что находится внутри.
   - Вам удалось внедрить шпиона на борт?
   - Нет, - сказал Куэйхи. - Слишком мало времени. Но это не имеет значения. Они более или менее согласились принять небольшую группу наблюдателей-адвентистов. Это все, что нам нужно.
   - А состояние двигателей?
   - Ничего, что могло бы вызвать тревогу. Мы наблюдали за их приближением: все выглядело чистым и стабильным.
   Сейфарт все еще изучал фотографию, его губы выражали презрение, которое Куэйхи так хорошо знал. - Откуда они взялись?
   - Могли быть где угодно. Мы не заметили их, пока они не подошли совсем близко. А что?
   - В этом корабле есть что-то, что мне не нравится.
   - Вы бы так и сказали, какой бы корабль я вам ни предложил. Вы прирожденный пессимист, Сейфарт, вот почему вы так хороши в своей работе. Но вопрос закрыт. Корабль уже выбран.
   - Ультра нельзя доверять, - сказал он. - Сейчас больше, чем когда-либо. Они напуганы так же, как и все остальные. - Он щелкнул по фотографии, и она треснула. - Чего они хотят, Куэйхи? Вы спрашивали себя об этом?
   - То, что я им даю.
   - Что именно?
   - Привилегии по торговым льготам, право первыми покупать реликвии и тому подобное. И... - Он не закончил фразу.
   - И что?
   - В основном их интересует Халдора, - сказал Куэйхи. - У них есть несколько исследований, которые они хотели бы провести.
   Сейфарт с непроницаемым видом наблюдал за ним; Куэйхи чувствовал себя так, словно с него снимали кожуру, как с фрукта. - В прошлом вы всегда отказывали кому-либо в таком доступе, - сказал он. - С чего такая внезапная перемена?
   - Потому что, - сказал Куэйхи, - сейчас это не имеет особого значения. Исчезновения в любом случае приближаются к какому-то завершению. Слово Божье вот-вот откроется, нравится нам это или нет.
   - Это еще не все. - Сейфарт лениво провел красной перчаткой по нежно-розовому плюмажу своего шлема. - Теперь вам все равно, не так ли? Не сейчас, когда ваш триумф так близок.
   - Вы ошибаетесь, - сказал Куэйхи. - Меня это волнует больше, чем когда-либо. Но, возможно, это в конце концов Божий путь. Ультра могут даже ускорить конец исчезновений своим вмешательством.
   - Слово Божье будет открыто накануне вашей победы? Это то, на что вы надеетесь?
   - Если так и должно случиться, - сказал Куэйхи с фаталистическим вздохом, - тогда кто я такой, чтобы стоять на пути?
   Сейфарт вернул фотографию Куэйхи. Он прошелся по мансарде, его фигура была видна в зеркалах. Его доспехи поскрипывали при каждом шаге, кулаки в латных перчатках сжимались и разжимались в нервном ритме.
   - Передовая группа: сколько делегатов?
   - Они согласились на двадцать. Мне показалось неразумным пытаться их уговорить. Вы ведь можете обойтись двадцатью, не так ли?
   - Лучше было бы тридцать.
   - Тридцать человек - это уже слишком похоже на армию. В любом случае, двадцать человек будут там только для того, чтобы убедиться, что корабль действительно стоит брать. Как только они начнут действовать, вы можете вызвать столько стражников собора, сколько сможете выделить.
   - Мне понадобится разрешение на использование любого оружия, которое я сочту нужным.
   - Я не хочу, чтобы вы убивали людей, капитан, - сказал Куэйхи, угрожающе подняв палец. - Да, чтобы можно было справиться с разумным сопротивлением, но это не значит, что корабль превратится в кровавую бойню. Сделайте все возможное, чтобы успокоить охрану, но подчеркните, что мы хотим только одолжить корабль, а не украсть его. Как только наша работа будет выполнена, они смогут получить его обратно с нашей благодарностью. Вряд ли нужно добавлять, что вам лучше убедиться, что вы доставили мне корабль в целости и сохранности.
   - Я всего лишь попросил разрешения применить оружие.
   - Используйте все, что сочтете нужным, капитан, при условии, что вы сможете пронести это мимо ультра. Они будут искать то, что обычно: бомбы, ножи и пистолеты. Даже если бы у нас был доступ к антивеществу, нам было бы трудно пронести это мимо них.
   - Я уже сделал все необходимые приготовления, - сказал Сейфарт.
   - Уверен, что вы сделали. Но, пожалуйста, проявите немного сдержанности, хорошо?
   - А как же ваша волшебная советница? - спросил Сейфарт. - Что она могла сказать по этому поводу?
   - Она пришла к выводу, что беспокоиться не о чем, - сказал Куэйхи.
   Сейфарт повернулся, застегивая шлем. Розовый плюмаж упал на черную полоску его лицевого щитка. Он выглядел одновременно комично и устрашающе, что в точности соответствовало ожидаемому эффекту.
   - Тогда я приступлю к работе.
  
   "Ностальгия по бесконечности", парковка роя, 107 Рыб, 2727 г.
  
   Час спустя поступило официальное сообщение с Часовой башни "леди Морвенны". Адвентистская сторона сделала свое предложение. После того как на борту "Ностальгии по бесконечности" окажутся двадцать наблюдателей-священнослужителей, субсветолет мог свободно перемещаться в околопланетное пространство и приступить к несению оборонительной вахты. Как только наблюдатели поднимутся на борт и осмотрят установку вооружения, экипажу будет разрешено провести ограниченное физическое исследование феномена Халдоры.
   Ответ был отправлен в течение тридцати минут. Условия были приемлемы для "Ностальгии по бесконечности", и группу адвентистов пригласили на борт, пока корабль по спирали приближается к орбите Хелы. В это же время делегация ультра отправится на шаттле к посадочной площадке "Леди Морвенны".
   Еще через тридцать минут после этого, включив главный двигатель, "Ностальгия по бесконечности" оторвалась от стоянки.
  

СОРОК

  
   Поверхность Хелы, 2727 г.
  
   Казалось, молотильная машинерия Движущей силы приветствует капитана Сейфарта, когда он шагает по залу, заложив за спину руки в перчатках. Как начальник соборной стражи, он никогда не рассчитывал на теплый прием со стороны механически мыслящих сотрудников двигательного отдела. Хотя они не испытывали к нему инстинктивной неприязни, у них была хорошая память: именно люди Сейфарта всегда подавляли любые восстания среди технического персонала "Леди Морвенны". Сейчас в зале было на удивление мало рабочих, но перед мысленным взором Сейфарта предстали упавшие тела и раненые жертвы последнего "арбитражного разбирательства", как назвали это дело власти собора. Глаур, начальник смены, которого он сейчас искал, никогда не был напрямую связан с восстанием, но из их редких встреч было ясно, что Глаур не питал любви ни к соборной страже, ни к ее начальнику.
   - А, Глаур, - сказал он, заметив человека, стоявшего рядом с открытой панелью доступа.
   - Капитан. Очень приятно.
   Сейфарт подошел к панели доступа. Из ее внутренностей свисали провода и кабели, словно выпотрошенные жизненно важные органы. Сейфарт опустил крышку так, что она повисла полуоткрытой над свисающими линиями. Глаур начал что-то говорить - какие-то бесполезные протесты, - но Сейфарт заставил его замолчать, приложив палец к своим губам. - Что бы это ни было, это может подождать.
   - У вас нет...
   - Здесь немного тихо, не так ли? - спросил Сейфарт, оглядывая зал с необслуживаемыми станками и пустыми переходами. - Где все?
   - Вы точно знаете, где находятся все, - сказал Глаур. - Они убрались с "Леди Мор", как только смогли. В конце они выкладывали годовую зарплату за скафандр для поверхности. Теперь у меня остался лишь скелет команды, парней хватает только на то, чтобы поддерживать реактор в рабочем состоянии и смазывать механизмы.
   - Те, кто ушел, - размышлял Сейфарт. Это происходило по всему собору: даже стража с трудом останавливала массовый исход. - Это было бы нарушением контракта, не так ли?
   Глаур недоверчиво посмотрел на него. - Вы думаете, им есть до этого дело, капитан? Все, что их волнует, - это выбраться из этой штуки до того, как мы доберемся до моста.
   Сейфарт чувствовал, как страх этого человека окутывает его, словно жаркое марево. - Вы хотите сказать, они не верят, что у нас получится?
   - А вы думаете?
   - Если настоятель говорит, что у нас получится, кто мы такие, чтобы сомневаться в нем?
   - Я сомневаюсь в нем, - прошипел Глаур. - Я знаю, что произошло в прошлый раз, и мы стали больше и тяжелее. Этот собор не пройдет по этому мосту, капитан, сколько бы крови ни вливал в нас главный хирург.
   - Тогда вам повезло, что меня не будет на "Леди Морвенне", когда это произойдет, - сказал Сейфарт.
   - Вы уходите? - неожиданно заинтересованно спросил Глаур.
   Неужели он вообразил, подумал Сейфарт, что на самом деле предлагает восстание? - Да, но по церковным делам. Кое-что, из-за чего я буду держаться подальше, пока мост не будет пересечен... или нет. А как насчет вас?
   Глаур покачал головой, поглаживая грязный платок, который все еще был повязан у него на шее. - Я останусь, капитан.
   - Верность настоятелю?
   - Скорее, верность моим машинам.
   Сейфарт тронул его за плечо. - Я впечатлен. У вас не возникло бы соблазна, ни разу, свернуть собор с дороги или вывести из строя двигатели?
   Зубы Глаура сверкнули. - Я здесь для того, чтобы выполнить работу.
   - Это убьет вас.
   - Тогда, возможно, я уйду в последний момент. Но этот собор останется на пути.
   - Вы хороший человек. Все равно, нам лучше убедиться в этом.
   Глаур посмотрел ему в глаза. - Простите, капитан?
   - Проводите меня к пульту блокировки, Глаур.
   - Нет.
   Сейфарт схватил его за шейный платок и приподнял над землей на половину его роста. Глаур задыхался, бесполезно молотя кулаками по груди Сейфарта.
   - Проводите меня к пульту блокировки, - повторил Сейфарт все еще спокойным голосом.
  
   Личный шаттл главного хирурга самостоятельно совершил посадку, приземлившись на острие термоядерного выхлопа. Выбранная Грилье посадочная площадка была маленькой, заброшенной постройкой на окраине поселения Вигрид. Его красный корабль-ракушка остановился с заметным наклоном, поверхность площадки ушла в землю. На площадке, очевидно, было очень мало движения: возможно, прошли десятилетия с тех пор, как на нее приземлялось что-то крупнее снабженческого робота-дрона.
   Грилье собрал свои вещи и покинул корабль. Площадка была ветхой, но ведущая от нее дорожка все еще была более или менее пригодна для использования. Постукивая тростью по трещинам-кракелюрам бетонной поверхности, он направился к ближайшему общественному входу. Воздушный шлюз, когда он попробовал его открыть, отказался работать. Он воспользовался универсальным ключом от Часовой башни - предполагалось, что им можно открыть практически любую дверь на Хеле, - но и это не сработало. Он мрачно заключил, что дверь была просто сломана, ее механизм вышел из строя.
   Он шел по следам еще минут десять, осматриваясь по сторонам, пока не нашел действующий шлюз. Теперь он был почти в центре маленькой заброшенной деревушки; верхняя часть ее представляла собой нагромождение припаркованных транспортных средств, брошенных модулей оборудования, обгоревших и разбитых солнечных коллекторов. Все это было очень хорошо, но чем ближе он подходил к центру поселения, тем больше вероятность, что его застанут за занятием своими делами.
   Неважно: это нужно было сделать, и он исчерпал все варианты. Не снимая скафандра, он прошел через воздушный шлюз, а затем спустился по вертикальной лестнице. Это привело его в тускло освещенную сеть туннелей с коридорами, расходящимися в пяти разных направлениях. К счастью, они были обозначены цветом, указывающим на жилые и промышленные районы, к которым они вели. Вот только "районы" - не совсем подходящее слово, подумал Грилье. Эта крошечная община, хотя и могла бы поддерживать социальные связи с другими жителями пустошей, по численности населения уступала одному этажу "Леди Морвенны".
   Он напевал себе под нос на ходу. Несмотря на то, что он был обеспокоен недавними событиями, ему всегда нравилось заниматься делами Часовой башни. Даже если, как сейчас, дело граничило с личной миссией, о точной причине которой Грилье не говорил настоятелю.
   Вполне справедливо, сказал он себе. Если у настоятеля были секреты от него, то и он будет хранить секреты от настоятеля.
   Куэйхи что-то замышлял. Грилье подозревал это уже несколько месяцев, но слова девушки о том, что она видела строительный флот, окончательно подтвердили это. Хотя Грилье изо всех сил старался отмахнуться от ее замечания, оно продолжало его мучить. Это перекликалось с другими странностями, которые он заметил в последнее время. Например, экономия на обслуживании Пути. Они застряли за ледяным завалом именно потому, что у технического обслуживания Пути не было обычных средств для его расчистки. Куэйхи был вынужден применить ядерные подрывные заряды: Божий огонь.
   В то время Грилье счел это не более чем счастливым совпадением. Но чем больше он думал об этом, тем менее вероятным это казалось. Куэйхи с максимальной помпой хотел объявить о том, что проведет "Леди Морвенну" по мосту. Что может быть лучше для того, чтобы подчеркнуть его слова, чем капля Божьего Огня, проникающая сквозь его недавно установленный витраж?
   Использование Божьего огня было оправдано только потому, что работы по техническому обслуживанию Пути были сокращены. Но что, если эти работы были приостановлены именно потому, что Куэйхи приказал отвлечь свое оборудование и людей?
   Грилье пришла в голову еще одна мысль: сама блокада могла быть даже спланирована. Куэйхи обвинил в этом диверсию, устроенную другой церковью, но Куэйхи легко мог устроить это сам. Нужно было всего лишь установить взрывные заряды в прошлый раз, когда "Леди Мор" проходила мимо.
   Годом ранее.
   Неужели он действительно думал, что Куэйхи все это время что-то замышлял? Что ж, возможно. В конце концов, люди, которые строили соборы, были склонны смотреть в будущее.
   Грилье все еще не мог понять, к чему все это приведет. Все, что он знал - и все больше убеждался в этом, - это то, что Куэйхи что-то скрывает от него.
   Это как-то связано с ультра?
   Это как-то связано с переходом через мост?
   В конце концов, события, казалось, стремительно приближались к какой-то грандиозной кульминации. А потом появилась девушка. Какое место она занимала во всем этом? Грилье мог бы поклясться, что это он выбрал ее, а не наоборот. Но теперь он уже не был так уверен. Она привлекла к себе его внимание, это было правдой. Это было похоже на тот фокус, который проделывали с картами, предлагая выбрать именно ту, которую тебе полагалось взять из расклада.
   Конечно, у него не возникло бы подозрений, если бы ее кровь не проверили.
   - Это маленькая головоломка, - сказал он себе.
   Он внезапно остановился, потому что в своих размышлениях прошел мимо нужного адреса. Он вернулся назад, радуясь, что в этот час поблизости, казалось, никого не было. Он понятия не имел, который час по местному времени, спят ли все или работают на раскопках реликвий скаттлеров.
   Ему было все равно.
   Он поднял забрало шлема, собираясь представиться, а затем решительно постучал тростью по входной двери резиденции Элсов. А потом ждал, напевая себе под нос, пока не услышал, как открывается дверь.
  
   Орбита Хелы, 2727 г.
  
   Адвентистские делегаты прибыли на "Ностальгию по бесконечности". Их было двадцать, и все они, казалось, были отштампованы в одной и той же производственной форме. Они поднялись на борт с явным трепетом, их вежливость была преувеличена до дерзости. На них были алые вакуумные скафандры с прочной оболочкой, помеченные крестообразной эмблемой их церкви, и все они держали свои шлемы с розовыми перьями под мышкой.
   Скорпио изучал их лидера через окошко во внутренней двери шлюза. Это был невысокий человек с жесткой, раздражительной складкой рта, которая, казалось, была прорезана на его лице в результате запоздалой мысли.
   - Я брат Сейфарт, - представился мужчина.
   - Рад видеть вас на борту, брат, - сказал Скорпио, - но прежде чем мы пустим вас в остальные помещения корабля, нам придется провести кое-какие проверки на обеззараживание.
   Мужской голос гремел через решетку динамика. - Все еще беспокоитесь о следах чумы? Я думал, в эти дни у нас у всех есть другие поводы для беспокойства.
   - Осторожность не помешает, - сказал Скорпио. - Конечно, ничего личного.
   - Я бы и не подумал жаловаться, - ответил брат Сейфарт.
   По правде говоря, их сканировали с того момента, как они вошли в шлюз "Бесконечности". Скорпио должен был знать, есть ли что-нибудь скрытое под этой броней, а если есть, то он должен был знать, что это такое.
   Он изучал историю "Ностальгии по бесконечности". Однажды, когда кораблем командовал прежний триумвират, они совершили ошибку, допустив на борт человека с крошечным устройством с антиматерией, имплантированным в механизм искусственных глаз. Это оружие размером с булавочную головку позволило захватить весь корабль целиком. Скорпио не винил Вольеву и других за то, что они совершили эту ошибку: такие устройства были редкими и чрезвычайно сложными в изготовлении, и с ними нечасто приходилось сталкиваться. Но это была не та ошибка, которую он собирался допустить, заступая на вахту, если он сможет что-то сделать, чтобы остановить это.
   В других частях корабля офицеры службы безопасности изучали спектральные изображения просканированных делегатов, вглядываясь сквозь дымчатые серо-зеленые слои брони в плоть, кровь и кости под ними. Не было видно никакого скрытого оружия: ни пистолетов, ни ножей. Но это не удивило Скорпио. Даже если бы у делегатов были дурные намерения, они бы знали, что обычное оружие обнаружится при самом беглом осмотре. Если у них и было что-то, это было гораздо менее заметно.
   Но, возможно, у них вообще ничего не было. Возможно, они были теми, за кого себя выдавали, и не более того. Возможно, он возражал делегатам только потому, что с ним не посоветовались, прежде чем допустить их на борт.
   Но в брате Сейфарте было что-то такое, что ему не нравилось, что-то в жестокой складке его рта, заставлявшее его думать о других жестоких людях, которых он знал. Что-то было в том, как он сжимал и разжимал металлические кулаки своих перчаток, ожидая, пока его пропустят через воздушный шлюз.
   Скорпио прикоснулся к наушнику. - Нет никаких признаков скрытого оружия, - услышал он. - Нет никаких следов химических веществ, таких как взрывчатка, токсины или нервно-паралитические вещества. Нет никаких признаков стандартных нанотехнологических фильтров. Здесь нет ничего, предшествующего чуме, и никаких следов чумы тоже.
   - Поищите импланты, - сказал он, - любые механизмы под этими скафандрами, которые не выполняют очевидных функций. И проверьте также те, которые выполняют. Мне не нужна "горячая пыль" даже в радиусе светового года от этого корабля.
   Он знал, что задавал работу многим из них. Они не могли рисковать и раздражать делегатов, подвергая их явно навязчивому осмотру. Но, опять же, это было его дежурство. У него была репутация, которой он должен был соответствовать. Не он пригласил этих ублюдков на борт.
   - Насчет имплантов все ясно, - услышал он. - Ничего достаточно большого, чтобы вместить стандартное устройство размером с булавочную головку.
   - Это значит, что ни у кого из делегатов нет никаких имплантов?
   - Как я уже сказал, сэр, ничего достаточно крупного...
   - Расскажите мне обо всех имплантах. Мы ничего не можем предположить.
   - У одного из них что-то в глазу. У другого протез руки. В общей сложности по всей делегации разбросано полдюжины очень маленьких нейронных имплантатов.
   - Мне не нравится, как это звучит.
   - Импланты - это не то, чего мы не ожидали бы увидеть у случайной выборки беженцев Хелы, сэр. В любом случае, большинство из них выглядят неактивными.
   - Тот, у кого есть глаз, тот, у кого есть рука - я хочу быть уверен, что внутри этих штуковин нет никакой гадости.
   - Это будет непросто, сэр. Им может не понравиться, если мы начнем бомбардировать их протонами. Если в этих штуках есть антивещество, продукты распада могут привести к локальному повреждению клеток...
   - Если в этих существах есть антиматерия, то у них будет гораздо больше поводов для беспокойства, чем рак, - сказал Скорпио.
   Проблема была в том, что и у него тоже были причины для беспокойства.
   Он подождал, пока в шлюз отправят похожего на богомола сервитора - ярко-красное хитроумное устройство на палочках, оснащенное генератором протонного луча. Скорпио сказал делегатам, что это всего лишь усовершенствованная версия сканеров, которые они уже использовали для выявления некоторых менее распространенных штаммов. Они, вероятно, знали, что это ложь, но согласились с этим, чтобы избежать скандала. Было ли это хорошим знаком? задумался он.
   Протонный луч проходил сквозь плоть и кости, но был слишком узким, чтобы повредить основные структуры организма. В худшем случае, это могло привести к локальному повреждению тканей. Но если бы он коснулся антиматерии, даже микрограммовой ее крупицы, подвешенной в вакууме в электромагнитной колыбели, это вызвало бы взрыв протон-антипротонных реакций.
   Сервитор прислушался к обратному рассеянию гамма-лучей, к изобличающему шипению аннигиляции.
   Он ничего не услышал: ни от руки, ни от глаза.
   - Они чисты, сэр, - объявил оперативник службы безопасности в наушник Скорпио.
   Нет, подумал он, это не так. По крайней мере, он не мог быть в этом уверен. Он исключил очевидное, сделал все, что мог. Но протонный луч мог и не попасть в антиматерию: у него не было времени тщательно осмотреть руку или глаз. Или же сами колыбельки могли быть окружены отклоняющими или поглощающими барьерами: он слышал о таких вещах. Или же крупинки могут находиться в нейронных имплантах, скрытых за слишком большим количеством сантиметров костей и тканей для нехирургического сканирования.
   - Сэр? Разрешите их пропустить?
   Скорпио знал, что ему ничего другого не остается, как внимательно наблюдать за ними.
   - Откройте дверь, - сказал он.
   Брат Сейфарт шагнул в проем и оказался лицом к лицу со Скорпио. - Вы нам не доверяете, сэр?
   - У меня есть работа, которую нужно делать, - сказал Скорпио. - Вот и все.
   Главарь серьезно кивнул. - Не так ли? Ну, без обид. Я так понимаю, вы не нашли ничего подозрительного?
   - Да, я ничего не нашел.
   Мужчина подмигнул ему, как будто они вдвоем пошутили. Остальные девятнадцать делегатов поспешили к выходу, искаженное отражение Скорпио мелькало в отполированных пластинах их доспехов. Он выглядел обеспокоенным.
   Теперь, когда они были на борту, он должен был держать их там, где хотел. Им не нужно было осматривать корабль целиком, только те части, которые относились к их конкретным областям интересов. Никакой экскурсии по оружейным камерам-тайникам, никакой экскурсии по гипометрическим оружейным шахтам или каким-либо другим модификациям, установленным после их отбытия с Арарата. Он также будет осторожен, чтобы уберечь делегатов от более странных проявлений трансформирующей болезни капитана, хотя некоторые изменения всегда будут очевидны. Они семенили за ним, как двадцать утят, проявляя неподдельный интерес ко всему, на чем он останавливался для демонстрации.
   - Интересный у вас здесь дизайн интерьера, - сказал лидер, с легким отвращением дотрагиваясь пальцем до похожего на ребро выступа, торчащего из стены. - Мы всегда знали, что ваш корабль выглядит немного странно со стороны, но и представить себе не могли, что вы будете развивать эту тему до конца.
   - Вам это нравится, - сказал Скорпио.
   - Я не думаю, что это имеет большое значение с нашей точки зрения. Пока корабль делает то, что, по вашим словам, он может, кто мы такие, чтобы заботиться о декоре?
   - Что вас действительно волнует, так это защита нашего корпуса и датчики дальнего действия, - сказал Скорпио.
   - Ваши технические характеристики были очень впечатляющими, - сказал брат Сейфарт. - Естественно, нам придется перепроверить. Безопасность Хелы зависит от нашей уверенности в том, что вы сможете обеспечить обещанную защиту.
   - Я не думаю, что вам стоит из-за этого терять сон, - сказал Скорпио.
   - Надеюсь, вы не обиделись?
   Свин повернулся к нему. - Я похож на человека, которого легко обидеть?
   - Вовсе нет, - сказал Сейфарт, сжимая кулаки.
   Скорпио понял, что они чувствуют себя неловко рядом с ним. Он сомневался, что на Хеле они видели много свинов. - Мы не великие путешественники, - пояснил он. - Мы, как правило, умираем по дороге.
   - Сэр? - спросил один из делегатов. - Сэр, если вас это не слишком затруднит, мы бы действительно хотели взглянуть на двигатели.
   Скорпио посмотрел на время. Они шли по расписанию. Менее чем через шесть часов он сможет запустить два комплекта приборов на Халдору. Это были просто модифицированные автоматические дроны, слегка укрепленные, чтобы выдержать полет в атмосфере газового гиганта. Никто не был точно уверен, с чем они столкнутся, когда коснутся видимой поверхности Халдоры, но казалось разумным принять все меры предосторожности, даже если планета лопнет, как мыльный пузырь.
   - Хотите посмотреть на двигатели? - сказал он. - Нет проблем. Вообще никаких проблем.
  
   Солнце Хелы стояло низко над горизонтом, отбрасывая далеко вперед огромную готическую тень собора. Прошло более двух дней с тех пор, как Васко и Хоури впервые посетили Куэйхи, и за это время "Леди Морвенна" почти достигла западного края разлома. Перед ними лежал мост - сверкающее, сказочное сооружение из сахарного льда и паутины. Теперь, когда они были так близко к собору, тот казался тяжелее, мост - менее прочным, а сама идея перебраться через него - еще более абсурдной.
   Васко пришла в голову мысль: а что, если моста больше не существует? Было безрассудством переправлять "Леди Морвенну" через такое хрупкое сооружение, но в душе Куэйхи должен был теплиться хотя бы проблеск надежды на то, что у него все получится. Но если бы мост был разрушен, он, конечно, не стал бы сбрасывать собор с обрыва на верную гибель?
   - Насколько далеко? - спросила Хоури.
   - Двенадцать-тринадцать километров, - сказал Васко. - Они движутся со скоростью около километра в час, что дает примерно полдня, прежде чем нам на самом деле не будет смысла дальше находиться на борту.
   - Тогда у нас мало времени.
   - Нам не нужно много времени, - сказал он. - Двенадцати часов должно хватить, чтобы войти и выйти. Все, что нам нужно сделать, это найти Ауру и все, что нам нужно, от Куэйхи. Насколько это может быть сложно?
   - Скорпио нужно время, чтобы доставить эти зонды с инструментами к Халдоре, - сказала она. - Если мы нарушим нашу часть соглашения до того, как он закончит, неизвестно, сколько у нас будет проблем. Все может пойти наперекосяк. Это именно то, чего мы пытались избежать девять лет.
   - Все будет хорошо, - сказал Васко. - Поверь мне, все будет хорошо.
   - Скорпу не понравилась идея этих делегатов, - сказала она.
   - Они церковные сановники, - сказал Васко. - Насколько серьезной проблемой они могут быть?
   - В таких вопросах, - сказала Хоури, - я склонна доверять суждениям Скорпио. Извини, но у него немного больше опыта, чем у тебя.
   - Я подхожу к этому, - сказал Васко.
   Их шаттл направлялся к собору. Из чего-то маленького и изящного, похожего на богато украшенную архитектурную модель, тот превратился в нечто огромное и угрожающее. "Нечто большее, чем здание", - подумал Васко, - "скорее, островерхий элемент ландшафта, который решил совершить медленное кругосветное путешествие по своему миру".
   Они сели на площадку. Там были адвентистские чиновники в скафандрах, чтобы провести их вглубь железного сердца "Леди Морвенны".
  

СОРОК ОДИН

  
   Хела, 2727 г.
  
   Наконец-то Куэйхи смог увидеть мост своими глазами. От этого зрелища по его телу пробежала дрожь возбуждения. Теперь, чтобы добраться до моста, нужно было преодолеть расстояние не больше его пролета. Все, что он планировал, все, что он задумал воплотить в жизнь, теперь было мучительно близко к осуществлению.
   - Посмотрите на это, Рашмика, - сказал он, приглашая девушку встать у окна мансарды и полюбоваться видом. - Такое древнее и в то же время такое искрящееся, нестареющее. С того момента, как я объявил, что мы должны пересечь разлом, я считал каждую секунду. Мы еще не достигли цели, но, по крайней мере, теперь я это вижу.
   - Вы действительно собираетесь это сделать? - спросила она.
   - Думаете, я проделал весь этот путь только для того, чтобы сейчас отступить? Вряд ли. На карту поставлен престиж церкви, Рашмика. Для меня нет ничего важнее этого.
   - Жаль, что я не могу читать по вашему лицу, - сказала она. - Жаль, что не могу видеть ваши глаза, и жаль, что Грилье не парализовал все ваши нервные окончания. Тогда я бы знала, говорите ли вы правду.
   - Вы мне не верите?
   - Я не знаю, чему верить, - сказала она.
   - Я не прошу вас верить, - сказал он, поворачивая кушетку так, чтобы все зеркала поменяли свои углы наклона. - Я никогда не просил вас подчиняться вере, Рашмика. Все, о чем я когда-либо просил вас, - это честное суждение. Что вас вдруг встревожило?
   - Мне нужно знать правду, - сказала она. - Прежде чем вы перейдете черту, я хочу получить ответы на некоторые вопросы.
   Его глаза задрожали. - Я всегда был откровенен с вами.
   - Тогда как насчет исчезновения, которого никогда не было? Это были вы, настоятель? Это вы устроили так, чтобы это произошло?
   - Устроил так, чтобы это произошло? - повторил он, как будто ее слова не имели никакого смысла.
   - Вы перестали верить, не так ли? Кризис, во время которого вы начали думать, что все-таки существует рациональное объяснение исчезновений. Возможно, у вас выработался иммунитет к сильнейшему идеологическому вирусу, который Грилье мог предложить вам на той неделе.
   - Будьте очень, очень осторожны, Рашмика. Вы мне полезны, но далеко не незаменимы.
   Она взяла себя в руки. - Я имею в виду, вы решили испытать свою веру? Вы позаботились о том, чтобы в момент исчезновения на Халдору был сброшен зонд с инструментами?
   Его глаза застыли, он пристально смотрел на нее. - Что вы думаете?
   - Я думаю, вы отправили что-то на Халдору - машину, какой-то зонд. Возможно, кто-то из ультра продал это вам. Вы надеялись что-то там увидеть. Что именно, я не знаю. Может быть, что-то, что вы уже заметили несколько лет назад, но в чем не хотели себе признаваться.
   - Нелепо.
   - Но вам это удалось, - сказала она. - Зонд что-то сделал: он продлил исчезновение. Вы бросили туда гаечный ключ, настоятель, и получили ответную реакцию. Зонд с чем-то столкнулся, когда планета исчезла. Это установило контакт с тем, что должна была скрывать планета. И что бы это ни было, оно имело очень мало общего с чудесами. - Он начал что-то говорить, попытался прервать ее, но она заставила себя продолжить, перекрикивая его. - Я понятия не имею, вернулся зонд или нет, но точно знаю, что вы все еще с чем-то контактируете. Вы открыли окно, не так ли? - Рашмика указала на сварной металлический скафандр, который так встревожил ее во время первого визита в мансарду. - Они там, заперты в нем. Вы сделали тюрьму из того же скафандра, в котором умерла Морвенна.
   - Зачем мне это делать? - спросил Куэйхи.
   - Потому что, - сказала она, - вы не знаете, демоны они или ангелы.
   - Но, как я понимаю, вы знаете?
   - Думаю, они могут быть и теми, и другими, - сказала она.
  
   Орбита Хелы, 2727 г.
  
   Скорпио отодвинул тяжелую металлическую шторку, открыв крошечный овальный иллюминатор. Поцарапанное стекло было толстым и темным, как жженый сахар. Он отодвинулся от окна.
   - Вам придется смотреть по очереди, - сказал он.
   Они находились в отсеке "Бесконечности", где была нулевая гравитация. Пока корабль находился на орбите, это был единственный способ увидеть двигатели, поскольку вращающиеся секции корабля, обеспечивающие искусственную гравитацию, были расположены слишком глубоко в корпусе, чтобы из них можно было наблюдать за двигателями. Если бы сами двигатели были выведены на их обычную тягу в одно g, создавая по всему кораблю иллюзию гравитации за счет тяги, невозможно было бы поддерживать орбиту вокруг Хелы.
   - Мы бы хотели посмотреть, как они заработают, если это возможно, - сказал брат Сейфарт.
   - Это не совсем стандартная процедура, пока мы удерживаем стабильную орбиту, - сказал Скорпио.
   - Минуточку, - сказал Сейфарт. - Они не должны работать на полную мощность.
   - Я думал, вас интересовали средства защиты.
   - И это тоже.
   Скорпио заговорил в свой наручник. - Дайте мне еще немного тяги, компенсируемой рулевыми двигателями. Но я не хочу, чтобы этот корабль сдвинулся ни на дюйм.
   Приказ был выполнен почти мгновенно. Теоретически, один из его людей должен был отправить команду в систему управления кораблем, после чего капитан Брэнниган мог принять решение действовать в соответствии с ней, а мог и не принять. Но он подозревал, что капитан запустил двигатели еще до того, как поступила команда.
   Огромный корабль застонал, когда заработали двигатели. Сквозь темное стекло иллюминатора виднелся пурпурно-белый шлейф выхлопных газов, заметный только потому, что во время финального подхода "Ностальгии по бесконечности" к системе были отключены скрытые модификации двигателей. На другом конце корпуса многочисленные батареи обычных термоядерных ракет уравновешивали тягу главных двигателей. Древний корпус скрипел и стонал, как какое-то огромное живое существо, поглощая сжимающие силы. Скорпио знал, что корабль мог вынести гораздо большее наказание, чем это, но все равно был благодарен, когда пламя двигателя погасло. Он почувствовал легкий крен, свидетельствующий о небольшой несинхронности между отключением термоядерных ракет и двигателей, но затем все замерло. Громкие, как у ящеров, протесты напряженной корабельной ткани стихли, подобно затихающему грому.
   - Достаточно хорошо для вас, брат Сейфарт?
   - Думаю, да, - ответил лидер. - Они, кажется, в отличном состоянии. Вы не поверите, как трудно найти исправные приводы конджойнеров теперь, когда их создатели больше не с нами.
   - Мы делаем все, что в наших силах, - сказал Скорпио. - Конечно, на самом деле вас интересует оружие, не так ли? Может, мне показать вам его, и на этом мы закончим? Позже у нас будет достаточно времени для более детального изучения. - Он был сыт по горло светской беседой, сыт по горло показом своей империи двадцати незваным гостям.
   - На самом деле, - сказал брат Сейфарт, когда они благополучно вернулись в одну из вращающихся секций, - двигатели интересуют нас больше, чем мы предполагали.
   У Скорпио зачесалась шея. - Вот как?
   - Да, - сказал Сейфарт, кивая девятнадцати остальным.
   В одном слаженном движении двадцать делегатов прикоснулись к частям своих скафандров, отчего те разлетелись неровными, похожими на струпья кусками, словно подпружиненные. Детали твердой оболочки посыпались вокруг них, образуя беспорядочные кучи у их ног. Как он уже знал из результатов сканирования, под скафандрами у них были только тонкие внутренние слои.
   Он задумался, что же он пропустил. Оружия по-прежнему не было видно, ни пистолетов, ни ножей.
   - Брат, - сказал он, - подумайте об этом очень тщательно.
   - Я уже думал об этом, - ответил Сейфарт. Вместе с другими делегатами он опустился на колени и - его руки все еще были в перчатках - быстро и деловито порылся в куче разбросанных деталей скафандра.
   Он поднял руку, сжимая что-то с острыми краями и аэродинамической формой. Это был осколок скафандра, сильно изогнутый по переднему краю. Сейфарт приподнялся на одном колене и взмахнул запястьем. Кувыркаясь из стороны в сторону, снаряд полетел по воздуху к Скорпио. Он услышал его приближение: "Чик, чик, чик" - звук его стремительного приближения. Доля секунды его полета растянулась на субъективную вечность. Тихий, жалобный голос, в котором не было ни капли упрека, сказал ему, что все это время дело было в скафандрах. Он так внимательно просматривал их, настолько был убежден, что они что-то скрывают, что не заметил самих скафандров.
   Они были оружием.
   Летящий предмет вонзился ему в плечо, и сила удара отбросила его на гладкую, ребристую стену коридора. Его пригвоздило сквозь кожу и плоть к самой стене. Он дернулся от боли, но осколок застрял прочно.
   Сейфарт встал, держа в каждой руке по клинку. В них не было ничего случайного: их линии были слишком четкими и продуманными для этого. Скафандры, должно быть, были подготовлены так, чтобы разваливаться по точным линиям дефектов, нанесенным на них с ангстремной точностью.
   - Прости, что мне пришлось это сделать, - сказал он.
   - Ты покойник.
   - И ты был бы дохлым свином, если бы я намеревался убить тебя. - Скорпио знал, что это правда: небрежность, с которой Сейфарт бросил оружие в его сторону, свидетельствовала о том, что он легко владел им. Ему не стоило бы больших усилий отрубить Скорпио голову. - Но вместо этого я пощадил тебя. Я пощажу всю вашу команду, если мы получим содействие, о котором просим.
   - Никто ни с кем не будет сотрудничать. И вы далеко не уйдете с ножами, какими бы умными вы себя ни считали.
   - Это не просто ножи, - сказал Сейфарт.
   Позади него встали двое других адвентистских делегатов. Они что-то держали в руках: приспособление, к которому были прикреплены части их баллонов с воздухом. Один из них направлял открытый наконечник шланга в сторону Скорпио.
   - Покажите ему, - сказал Сейфарт, - просто чтобы он понял картину.
   Из сопла вырвалось пламя, которое протянулось на пять или шесть метров от двух адвентистов. Изогнутый столб пламени ударил в стену коридора, покрывая поверхность пузырями. Корабль снова застонал. Затем пламя погасло, и единственным звуком было шипение топлива, выходящего из сопла.
   - Это немного неожиданно, - сказал Скорпио.
   - Делайте, что мы говорим, и никто не пострадает, - сказал Сейфарт. За его спиной остальные делегаты оглянулись: они тоже услышали этот стон. Возможно, они думали, что корабль все еще успокаивается после выключения двигателя, поскрипывая, как старый дом после захода солнца.
   Момент затянулся. Скорпио чувствовал себя странно спокойным. Возможно, подумал он, это и есть то, что делает с тобой старость. - Вы пришли, чтобы забрать мой корабль? - спросил он.
   - Не забирать его, - настойчиво повторил Сейфарт. - Мы просто хотим одолжить его на некоторое время. Когда закончим, вы сможете забрать его обратно.
   - Думаю, вы выбрали не тот корабль, - сказал Скорпио.
   - Напротив, - ответил Сейфарт, - я считаю, мы выбрали именно тот корабль, который нам нужен. А теперь оставайтесь на месте, как послушные свины, и мы все выйдем из этого положения друзьями.
   - Вы же не можете всерьез рассчитывать захватить мой корабль, если вас всего двадцать человек.
   - Нет, - сказал Сейфарт. - Это было бы глупо, не так ли?
   Скорпио попытался высвободиться. Он не мог пошевелить рукой настолько, чтобы поднести коммуникатор к лицу. Оружие придавило его слишком прочно. Он пошевелился, и боль от движения пронзила его плечо, словно множество осколков стекла. Это было то самое плечо, которое он сжег.
   Сейфарт покачал головой. - Что я говорил о том, чтобы быть хорошим свином? - Он опустился на колени и осмотрел другое оружие, на этот раз что-то вроде кинжала. Он медленно подошел к Скорпио. - По правде говоря, я никогда не питал особой любви к свинам.
   - Мне годится.
   - Ты довольно стар, не так ли? Сколько тебе - сорок, пятьдесят лет?
   - Достаточно молод, чтобы не терять самообладания, приятель.
   - Это мы еще посмотрим.
   Сейфарт вонзил кинжал в другое плечо Скорпио, пронзив его примерно в том же месте. Скорпио взвыл от боли: пронзительный визг, который совсем не походил на человеческий крик.
   - Я не могу претендовать на исчерпывающие знания анатомии свинов, - сказал Сейфарт. - Поскольку я не отрезал ничего лишнего, все в порядке. Но на твоем месте я бы перестраховался и не стал слишком извиваться.
   Скорпио попытался пошевелиться, но сдался, прежде чем слезы боли закрыли ему обзор. Позади Сейфарта еще пара делегатов произвела пробный выстрел из своего самодельного огнемета. Затем вся компания разделилась на две группы и удалилась в остальную часть корабля, оставив Скорпио одного.
  

СОРОК ДВА

  
   Хела, 2727 г.
  
   С поверхности Хелы поднялось множество черных машин. По большей части это были небольшие шаттлы: аппараты класса "земля-орбита", купленные, украденные, конфискованные у ультра. У большинства были только химические ракеты; у очень немногих - термоядерные двигатели. На борту многих из них находились только один или два члена соборной охраны, упакованные в бронированные капсулы внутри разобранных каркасных шасси. Они поднимались с церковных посадочных площадок вдоль Пути или из скрытых бункеров в самом льду, при взлете сбивая налет инея с поверхности. Некоторые из них даже отделились от надстроек адвентистских соборов, включая "Леди Морвенну". То, что казалось небольшими вспомогательными шпилями или изогнутыми башнями, внезапно оказалось давно скрытыми космическими кораблями. Оболочки псевдоархитектуры осыпались, как мертвая серая листва. Сложные консольные порталы оторвали корабли от изящной каменной кладки и стекла, прежде чем включились их двигатели. Купола раскрылись вдоль гребней, обнажая плотно упакованные корабли, которые теперь поднимались на гидравлических стартовых платформах. Когда корабли поднимались в воздух, отблески их двигателей отбрасывали яркие блики и непроглядно темные тени на вычурную архитектуру. Казалось, что горгульи поворачивают головы, их челюсти отвисают в изумлении. Соборы внизу содрогались от столь бурного старта большого количества запускаемых аппаратов. Но когда корабли ушли, соборы все еще стояли на месте, почти не изменившись.
   За считанные секунды корабли стражи достигли орбиты; еще через несколько секунд они опознали своих собратьев, которые уже находились на орбите вокруг Хелы, и подали сигнал. Со всех сторон двигатели включились на боевую тягу. Корабли сгруппировались в боевые порядки, выстроились в штурмовые волны и начали свой бег навстречу "Ностальгии по бесконечности".
  
   Как раз в тот момент, когда корабли соборной стражи покидали Хелу, на посадочную площадку "Леди Морвенны" приземлился другой космический корабль, припарковавшись рядом с большим шаттлом, который доставил делегатов ультра с их субсветолета.
   Грилье несколько минут просидел в кабине пилота, щелкая тумблерами с наконечниками из слоновой кости и проверяя, будут ли работать жизненно важные системы даже в его отсутствие. Собор теперь находился в опасной близости от моста, и у него не было планов оставаться на борту, когда начнется переправа. Он бы нашел предлог, чтобы уйти: дежурство на Часовой башне, что-то связанное с анализом крови. Он мог привести десятки вероятных причин. И если настоятель решит, что он предпочел бы, чтобы главный хирург сопровождал его во время перехода, тогда Грилье просто придется сбежать и уладить все позже. Если, конечно, это "позже" окажется возможным. Но единственное, чего он не хотел ждать, так это длительной предполетной подготовки его корабля.
   Он надел шлем, собрал свои вещи и прошел через цикл воздушного шлюза. Он должен был признать, что снаружи, с площадки, открывался потрясающий вид. Он мог видеть точку, где заканчивалась суша, тот огромный обрыв, к которому они приближались. "Теперь нас не остановить", - подумал он. При любых обстоятельствах даже замедление движения "Леди Морвенны" было делом сложной бюрократической процедуры. На то, чтобы разобраться с бумажной волокитой и передать ее специалистам Движущей силы, которые действительно держали в руках управление двигателями, могло уйти много часов. Чаще всего, приученные верить в то, что работа собора никогда не должна замедляться, они запрашивали свои приказы, отправляя бумажную работу по цепочке командования, что приводило к еще большему количеству часов задержки. И что сейчас было нужно собору, так это не замедлить движение, а полностью остановиться. Грилье содрогнулся: он не хотел думать о том, сколько времени потребуется, чтобы это произошло.
   Что-то привлекло его внимание. Он поднял глаза и увидел, как по небу проносятся бесчисленные искры. Десятки, нет, сотни кораблей. Что происходит?
   Затем он посмотрел в сторону горизонта и увидел гораздо более крупный корпус субсветолета, маленькую, но заметно вытянутую полоску мерцающего железно-серого цвета. Другие корабли, очевидно, направлялись к нему.
   Что-то было не так.
   Грилье отвернулся от шаттла, желая поскорее зайти внутрь и выяснить, что происходит. И тут он заметил красное пятно на конце своей трости. Он думал, что тщательно почистил ее, прежде чем покинуть поселение в районе Вигрид, но, очевидно, проявил небрежность.
   Ворча себе под нос, он вытер кончик трости о покрытую инеем поверхность посадочной площадки, оставив розовые разводы.
   Затем он отправился на поиски настоятеля, потому что у того были интересные новости.
  
   Орка Круз увидела двух адвентистов раньше остальных членов своей группы. Они находились в конце широкого коридора с низким потолком, по одному у каждой стены, и двигались к ней размеренной походкой лунатиков.
   Круз повернулась к трем офицерам службы безопасности, стоявшим позади нее. - Минимальная необходимая сила, - тихо сказала она. - Только штыки и электрошокеры. У них нет огнестрельного оружия, и я бы очень хотела провести несколько допросов.
   Офицеры кивнули в унисон. Все они знали, что имела в виду Круз под допросом.
   Она направилась к адвентистам, выставив перед собой острые лезвия своего оружия. Теперь на адвентистах было мало доспехов. Искаженные сообщения от других подразделений службы безопасности - те же самые сообщения, которые предупреждали ее о огнеметах, - свидетельствовали о том, что они сняли свои вакуумные скафандры, но она не была готова поверить в это, пока не увидела собственными глазами. Но они не полностью отказались от доспехов: в руках держали их зазубренные части, а к груди прикрепили большие изогнутые части. На них все еще были металлические перчатки и шлемы с розовыми перьями.
   Она восхищалась продуманностью их стратегии. После того, как абордажная команда забралась так далеко внутрь субсветолета, броня стала практически излишней. Ультра вряд ли стали бы применять энергетическое оружие против абордажников, даже если бы знали, что находятся на безопасном расстоянии от вакуума или критически важных систем корабля. Инстинкт не причинять вред собственному кораблю был слишком глубоко укоренившимся, даже когда корабль находился под угрозой захвата. А на борту такого корабля, как "Ностальгия по бесконечности", где каждый дюйм корабельной обшивки был подключен к нервной системе капитана, этот инстинкт был еще сильнее. Они все видели, что произошло, когда в результате несчастного случая на корабле произошла авария; они все чувствовали боль капитана.
   Круз двинулась вперед по коридору. - Опустите оружие, - крикнула она. - Вы знаете, что у вас ничего не получится.
   - Это вы сложите оружие, - с упреком ответил один из адвентистов. - Нам нужен только ваш корабль. Никто не пострадает, и корабль будет возвращен вам.
   - Вы могли бы попросить по-хорошему, - сказала Круз.
   - А вы бы, скорее всего, согласились?
   - Не очень, - сказала она после минутного раздумья.
   - Тогда, я думаю, нам больше нечего сказать друг другу.
   Группа Круз приблизилась к адвентистам на расстояние десяти метров. Она заметила, что на одном из них вообще не было перчатки; его рука была искусственной. Она вспомнила его: Скорпио приложил все усилия, чтобы убедиться, что в руке не было бомбы с антиматерией.
   - Последнее предупреждение, - сказала она.
   Другой адвентист метнул в нее холодное оружие. Оно завертелось в воздухе; Круз прижалась спиной к стене и почувствовала резкий, короткий порыв ветра, когда оружие пролетело мимо ее горла и вонзилось в стену. Еще одно оружие просвистело в воздухе; она услышала, как что-то скользнуло по бронежилету, не найдя слабого места.
   - Ладно, игра окончена, - сказала Круз. Она жестом указала на своих людей. - Сила умиротворения. Уничтожьте их.
   Они протолкались вперед, держа наготове штыки и тупоносые электрошокеры. Адвентист с искусственной рукой указал на Круз, словно предостерегая. Это ее не обеспокоило: Скорпио тщательно осмотрел руку, и в ней не могло быть спрятано огнестрельное или лучевое оружие.
   Кончик указательного пальца оторвался. Он отделился от остальной части пальца, но вместо того, чтобы упасть на пол, просто парил там, медленно удаляясь от руки, как космический корабль в ленивом полете.
   Круз наблюдала за этим, как зачарованная. Наконечник ускорился, пролетел десять, двадцать сантиметров. Он приблизился к ее подразделению, слегка покачиваясь, а затем отклонился вправо, как будто все еще был связан с рукой невидимой нитью.
   Что, как она поняла, так и было.
   - Моноволоконная коса! - крикнула она. - Отступаем. Отступаем, черт возьми!
   Ее спутники поняли это. Они отошли от адвентистов, как только кончик пальца начал описывать вертикальные круги, казалось, по собственной воле. Рука мужчины совершала едва заметные движения, не требующие усилий. Круг расширился, и кончик пальца превратился в размытое серое кольцо шириной в метр. В Городе Бездны Орка Круз видела гротескные результаты применения косы. Она видела, что происходило, когда люди натыкались на неподвижные защитные линии с косами или на движущиеся косы, подобные той, что демонстрируется здесь. Это никогда не было красиво. Но что ей запомнилось больше, чем крики, больше, чем оставленные после себя отвратительно изуродованные и расчлененные трупы, так это выражение, которое она всегда видела на лицах жертв в тот момент, когда они осознавали свою ошибку. Это был не испуг, не шок, а скорее острое смущение: осознание того, что они вот-вот представят из себя ужасное, тошнотворное зрелище.
   - Отступите, - повторила она.
   - Разрешите открыть огонь, - сказал один из ее сопровождающих.
   Круз покачала головой. - Пока нет, - ответила она. - Пока нас не загонят в угол.
   Размытое пятно косы продвигалось дальше по коридору, издавая пронзительную, почти музыкальную ноту.
  
   Скорпио попытался еще раз оторваться от стены, переместив свой вес, насколько это было возможно. Он перестал звать на помощь и уже давно перестал обращать внимание на собственные вопли. Адвентистские делегаты еще не вернулись, но они все еще были там: время от времени до него доносились приглушенные звуки битвы, разносящиеся эхом по лабиринту коридоров, воздуховодов и шахт лифтов. Он слышал крики и визг, и очень редко до него доносился басовитый стон самого корабля, реагирующего на какую-то незначительную внутреннюю травму. Ничто из того, что делали делегаты - ни их режущие инструменты, ни огнеметы - не могло причинить капитану никакого реального вреда. В конце концов, "Ностальгия по бесконечности" пережила прямую атаку одним из орудий своего собственного тайника. Но даже крошечная заноза могла вызвать раздражение, несоизмеримое с ее физическим размером.
   Он снова дернулся, чувствуя дикий огонь в обоих плечах. Вот оно: что-то начало поддаваться, не так ли? Было ли это из-за него или из-за метательного оружия?
   Он попробовал еще раз и потерял сознание. Он пришел в себя через несколько секунд или, возможно, минут, все еще прижатый к стене, с неприятным металлическим привкусом во рту. Он был все еще жив, и, если не считать боли, чувствовал себя ненамного хуже, чем когда Сейфарт держал его здесь. Он предположил, что в словах Сейфарта о том, что он не повредил ни один из его внутренних органов, что-то было не так. Но не было никакой гарантии, что у Скорпио не начнется кровотечение, как только оружие будет изъято. Почему служба безопасности так долго его не нашла?
   Двадцать солдат, подумал он. Этого, без сомнения, было достаточно, чтобы создать проблемы, но они не могли надеяться захватить весь корабль целиком. Они с самого начала знали, что не смогут тайно переправить серьезную огневую мощь на борт "Ностальгии по бесконечности", не в эти трудные времена. Но Сейфарт произвел на него впечатление человека, который знал, что делает, и вряд ли добровольно согласился бы на бесполезную самоубийственную миссию.
   Скорпио застонал: на этот раз не от боли, а от осознания того, что совершил ужасную ошибку. Его нельзя было винить за то, что он впустил делегатов на борт: в этом вопросе его мнение было отвергнуто, и если он и не понял истинной природы их доспехов, то только потому, что никогда раньше не слышал, чтобы кто-то использовал подобный трюк. В любом случае, он осмотрел броню - даже если смотрел не на нее, а сквозь нее - и не заметил ничего подозрительного. Броню нужно было снять и исследовать в лаборатории, прежде чем обнаружились бы микроскопические дефекты и слабые места. Нет, это тоже не было его ошибкой. Но ему действительно не следовало включать двигатели. Зачем адвентистам понадобилось их видеть? Они уже наблюдали за приближением корабля к системе, если это было то, что их интересовало.
   Что их действительно интересовало, если он правильно их понял, так это нечто совершенно иное: они использовали двигатели, чтобы послать сигнал Хеле. Всплеск тяги означал, что они на месте - что прошли через все меры безопасности и были готовы начать операцию по захвату.
   Это был сигнал к отправке подкрепления.
   Как только эта мысль оформилась у него в голове, он снова услышал, как корабль застонал. Но на этот раз это был стон другого рода. Он больше походил на звучный звон очень большого, сильно треснувшего колокола.
   Скорпио закрыл глаза: он точно знал, что это за звук. Это была защита корпуса: "Ностальгия по бесконечности" подвергалась атакам как снаружи, так и изнутри. Отлично, - подумал он. Похоже, это был один из тех дней, когда ему следовало оставаться в гробу для спокойного сна. Или, что еще лучше, он вообще не должен был пережить оттаивание.
   Мгновение спустя вся обшивка корабля задрожала. Он почувствовал это сквозь острые предметы, пригвоздившие его к стене. Он закричал и снова потерял сознание.
   Его разбудила боль - более острая, чем он чувствовал до сих пор. Это было тяжело и странно ритмично, как будто он бился в конвульсиях во сне. Но он не делал никаких сознательных движений. Вместо этого стена, к которой он был прижат, вздымалась и разгибалась, как огромное дышащее легкое.
   Внезапно, в отчаянии, он высвободился. Он упал на палубу и растянулся, его нижняя челюсть оказалась в грязных, вонючих потоках корабельных сточных вод. Два клинка с лязгом упали на пол рядом с ним. Он попробовал подняться на колени и, к своему удивлению, обнаружил, что может опираться на руки, при этом боль обострялась всего лишь вдвое-втрое. Значит, переломов не было, - или, по крайней мере, таких, что имели бы отношение к какой-либо из рук.
   Скорпио с трудом поднялся на ноги. Он дотронулся до первой раны, затем до второй. Крови было много, но она не вытекала струей, как из поврежденной артерии. Вероятно, с выходными отверстиями была та же история. Насчет внутреннего кровотечения ничего не скажешь, но он будет думать об этом, когда оно станет проблемой.
   Все еще не совсем понимая, что с ним произошло, он снова опустился на колени и поднял один из предметов с лезвиями. Это было первое оружие - бумеранг. Он мог видеть изгиб оригинальных доспехов, более крупную форму, о которой свидетельствовал фрагмент. Он отшвырнул его, а второй отбросил ногой в сторону. Затем, превозмогая боль, потянулся к поясу и нащупал рукоять ножа Клавейна. Он вынул его из ножен и включил пьезоэлектрический эффект, ощутив, как гудение отдается в ладони.
   В полумраке коридора перед ним что-то шевельнулось.
   - Скорпио.
   Он прищурился, почти ожидая, что это будет еще один адвентист, но надеясь, что это кто-то из службы безопасности. - Не торопился, - сказал он, что, казалось, исключало любую возможность.
   - У нас проблемы, Скорп. Большие проблемы.
   Фигура выступила из мрака. Скорпио вздрогнул: это был не тот, кого он ожидал увидеть. - Капитан, - выдохнул он.
   - Я думал, тебе нужна помощь, чтобы выбраться из этой стены. Извини, что так долго.
   - Лучше поздно, чем никогда, - сказал Скорпио.
   Это было явление третьего класса. Нет, подумал Скорпио, поразмыслив, это явление требовало совершенно новой категории. Это было нечто большее, чем просто локальное изменение конструкции корабля, переделка стены или временное переназначение некоторых частей сервитора. Эта штука была реальной и отличалась от самого корабля. Это был физический артефакт: скафандр, огромный, неуклюжий, похожий на голема механизм с сервоприводом. И он был пуст. Лицевая панель была поднята: внутри шлема была только темнота. Голос, который он услышал, доносился через решетку динамика под подбородком шлема, которая обычно использовалась для аудиосвязи в условиях повышенного давления.
   - С тобой все в порядке, Скорп?
   Он снова вытер кровь. - Я еще не отключился. Не похоже, что и вы тоже.
   - Было ошибкой пускать их на борт.
   - Знаю, - сказал Скорпио, разглядывая свои ботинки. - Мне жаль.
   - Это была не твоя вина, - сказал капитан. - Это моя.
   Скорпио снова взглянул на видение. Что-то заставило его обратить внимание на темноту внутри шлема: казалось невежливым не делать этого. - И что теперь? Они доставляют подкрепление, не так ли?
   - Таков их план. Шаттлы начали атаку. Я отразил большую часть, но несколько единиц прорвались сквозь защиту моего корпуса. Они начали вгрызаться в корпус. Скорп, они причиняют мне боль.
   Он повторил вопрос капитана, заданный ранее: - С вами все в порядке?
   - О, со мной все в порядке, просто я начинаю немного злиться. Думаю, они уже достаточно повеселились для одного дня, не так ли?
   Хотя это и причиняло ему боль, Скорпио энергично кивнул. - Они выбрали не того свина, с которым можно связываться.
   Огромный скафандр поклонился ему, затем повернулся, его огромные ботинки разбрызгивали сточные воды. - Они не просто выбрали не того свина. Они выбрали не тот корабль. А теперь, может, мы пойдем и нанесем какой-нибудь ущерб?
   - Да, - сказал Скорпио, лукаво улыбаясь. - Давай нанесем какой-нибудь ущерб.
  
   Орка Круз и ее группа отступили так далеко, как только смогли. Двое адвентистов преследовали ее группу до главного пересечения коридоров и шахт, чего-то вроде сердечного клапана в анатомии капитана, откуда можно было сравнительно легко добраться до любой другой части "Ностальгии по бесконечности". Круз знала, что она не может предоставить адвентистам такой доступ. Их было всего двадцать, а может, и меньше - было немыслимо, что они когда-либо смогут получить нечто большее, чем временный, неустойчивый контроль над очень маленькими участками корабля, - но ее долгом по-прежнему было ограничить их вред. Если это означало нанести Джону Брэннигану небольшие, локальные повреждения, то это было то, что она должна была сделать.
   - Хорошо, - сказала она. - Разоружите их. Короткими, контролируемыми очередями. Я хочу, чтобы в конце было о чем поговорить.
   Ее последние слова были заглушены внезапным яростным ревом автоматического оружия, из которого стреляли ее солдаты. Трассирующие пули прочертили яркие сходящиеся линии по коридору. Адвентист с искусственной рукой упал, его правая нога была испещрена пулевыми отверстиями. Вращающийся демон косы описал дугу в полу и затих. Какой-то механизм втягивания медленно подтянул кончик пальца к остальной части руки, когда леска смоталась сама собой.
   Другой адвентист лежал на боку, его грудь была в крови, несмотря на защиту доспехов.
   Корабль застонал.
   - Я предупреждала вас, - сказала Круз. Ее собственное оружие оставалось холодным в ее руке. Она не сделала ни одного выстрела.
   Второй адвентист пошевелился, схватившись за лицо рукой, как человек, пытающийся отогнать пчелу.
   - Не двигайся, - сказала Круз, осторожно приближаясь к нему. - Не двигайся, и ты, возможно, переживешь этот день.
   Он продолжал царапать свое лицо, сосредоточив усилия на глазу. Засунул пальцы в глазницу, что-то вытащив. Мгновение он держал его между большим и указательным пальцами: идеальный человеческий глаз, стеклянно-твердый, окровавленный, как какой-то ужасный сырой деликатес.
   - Я сказала... - начала Орка Круз.
   Он с хрустом надавил пальцами на глаз, разбивая его вдребезги. Появилось что-то хромово-желтое в виде дымных завитков. Мгновение спустя Круз почувствовала, как нервно-паралитическое вещество проникает в ее легкие.
   Никто не должен был говорить ей, что это может привести к летальному исходу.
  
   С безопасного наблюдательного пункта на своей мансарде настоятель наблюдал за ходом усилий по захвату. Камеры, установленные на Хеле, предоставляли ему непрерывные изображения корабля ультра в режиме реального времени, независимо от того, на какой орбите он находился. Он увидел красноречивую вспышку пламени двигателя: сообщение Сейфарта о том, что первая фаза операции завладения прошла успешно. Он видел - более того, чувствовал - отлет большого количества кораблей соборной стражи, и также видел, как собираются и координируют свои действия эскадры над Хелой. Конечно, крошечные, хрупкие корабли, но их было много. Вороны могут заклевать человека до смерти.
   У него не было данных о последующей деятельности на корабле. Если бы Сейфарт следовал своему собственному плану, то двадцать членов передового отряда начали бы атаку вскоре после того, как сигнал поступил на Хелу. Сейфарт был храбрым человеком: он, должно быть, понимал, что его шансы выжить до прибытия подкрепления невелики. Следует помнить, что он также был профессионалом в области выживания. Более чем вероятно, что Сейфарт к этому времени потерял часть своего отряда, но Куэйхи очень сомневался, что сам Сейфарт был среди погибших. Где-то на этом корабле он все еще сражался, все еще выживал.
   Настоятель отчаянно жаждал каким-нибудь образом угадать, что происходит на корабле в этот момент. После всего планирования, после всех лет мечтаний и интриг, приведших к осуществлению этой безумной глупости, ему показалось верхом несправедливости не иметь возможности увидеть, разворачиваются ли события так, как планировалось. Он всегда пропускал этот момент в своем воображении: все было либо успешно, либо нет, и не было особого смысла зацикливаться на муках неопределенности, которые это вызывало.
   Но теперь у него появились сомнения. Эскадры столкнулись с неожиданным сопротивлением защиты корпуса корабля. На снимках было видно, что корабль окружен сверкающим ореолом взрывов, похожим на мрачный замок, в котором устраивают фейерверк. Большинство кораблей ультра имели ту или иную систему защиты, поэтому Куэйхи не был сильно удивлен, увидев их здесь. В его легенде даже говорилось, что корабль должен был иметь средства самообороны. Но масштаб обороны, скорость и эффективность, с которыми они отреагировали, - все это застало его врасплох. Что, если силы, находящиеся внутри корабля, столкнулись с таким же неожиданным сопротивлением? Что, если Сейфарт погиб? Что, если все происходило медленно, катастрофически неправильно?
   Его кушетка звякнула: входящее сообщение. Дрожащей рукой он нажал кнопку управления. - Куэйхи, - сказал он.
   - Докладывает стража собора, - послышался приглушенный голос, прерываемый помехами. - Успешное вторжение третьего и восьмого основных подразделений. Корпус поврежден, существенных потерь при подлете нет. Отряды подкрепления сейчас находятся на борту "Ностальгии по бесконечности". Пытаемся встретиться с подразделениями "Острия".
   Куэйхи вздохнул, разочарованный в себе. Конечно, все шло по плану, и, конечно, это оказалось немного сложнее, чем ожидалось. Такова природа достойных заданий. Но ему не следовало сомневаться в конечном успехе.
   - Держите меня в курсе, - сказал он.
  
   Две непохожие друг на друга фигуры - неповоротливый капитан в свободном скафандре и свин с детскими формами - пробирались к месту сражения. Они двигались по коридорам и переходам, которые так и не были полностью приспособлены для проживания людей: кишащие крысами, наполненные сточными водами и другими токсинами, темные, как склепы, если не считать редких слабых источников света. Когда адвентисты напали на него, Скорпио точно знал, где находится. Но с тех пор он следовал за капитаном, позволяя ему вести себя через совершенно незнакомые помещения корабля. По мере продвижения экскурсии, когда капитан проводил его через малоизвестные люки и скрытые отверстия, он был поражен все большим отсутствием привычных знаков, указывающих на строение судна в целом: электрических и гидравлических систем, нарисованных на скорую руку люминесцентных указателей направления. Была только анатомия. Он понял, что они путешествовали по частям корабля, известным только капитану: по закрытым коридорам, по которым он, должно быть, бродил в одиночестве. Скорпио подумал, что это его плоть и кровь: ему решать, что с этим делать.
   У свина не было иллюзий, что он на самом деле находится в физическом присутствии капитана. Скафандр был просто центром его внимания; во всех остальных отношениях капитан был, как всегда, вездесущ, окружая его всеми элементами архитектуры. Но, несмотря на то, что Скорпио предпочел бы поговорить с кем-нибудь, у кого есть лицо, а не с пустым скафандром, это было намного лучше, чем оставаться одному. Он знал, что адвентистский лидер причинил ему сильную боль, и что рано или поздно он почувствует запоздалый шок от этих травм. Насколько сильно это ударит по нему, он не мог сказать. Двадцать лет назад он бы не обратил внимания на эти раны. Теперь же отмахнуться от чего-либо казалось маловероятным. И все же, пока у него был хоть какой-то компаньон, он чувствовал, что может продолжать оттягивать момент отчета. "Просто дай мне несколько часов, - подумал он, - ровно столько, чтобы разобраться в этой суматохе".
   Несколько часов - это все, что ему было нужно, все, чего он хотел.
   - Нам нужно кое-что обсудить, Скорп. Тебе и мне. Пока не стало слишком поздно.
   - Капитан?
   - Мне нужно что-то предпринять, пока это не стало непрактичным. Мы пришли сюда по указанию Ауры в надежде найти что-то, что могло бы помочь в борьбе с ингибиторами. Куэйхи и скаттлеры всегда были ключом к успеху, вот почему девять лет назад мы отправили Ауру в общество Хелы. Она должна была собирать информацию, проникнуть в соборы через черный ход, чтобы никто не заподозрил о ее связи с нами. Это был хороший план, Скорп. На тот момент это было лучшее, что у нас было. Но мы не должны пренебрегать самой Халдорой.
   - Никто не пренебрегает этим, - сказал Скорпио. - Аура уже думает, что установила контакт с тенями через этот скафандр. Разве этого недостаточно на данный момент?
   - Это могло бы случиться, если бы адвентисты не предали нас. Но мы не контролируем этот канал, а Куэйхи контролирует, и он теперь не тот человек, которому мы можем доверять. Пришло время повышать ставки, Скорп. Мы не можем полностью полагаться на эту единственную линию ведения переговоров.
   - Итак, мы запускаем наборы инструментов, как и планировали.
   - Эти наборы были задуманы только как предварительные. Скорее всего, они не сообщили бы нам ничего, чего мы уже не узнали бы от Ауры. Рано или поздно нам пришлось бы задействовать крупнокалиберные орудия.
   На мгновение Скорпио забыл о своей боли. - Итак, что у вас на уме?
   - Нам нужно знать, что находится внутри Халдоры, - сказал капитан. - Нам нужно прорваться сквозь маскировку, и мы не можем позволить себе сидеть сложа руки и ждать, когда все исчезнет.
   - Оружие тайника, - сказал Скорпио, догадываясь о намерениях своего спутника. - Вы ведь хотите им воспользоваться, не так ли? Запустить его в поверхность этой планеты и посмотреть, что произойдет?
   - Как я уже сказал, пришло время пустить в ход тяжелую артиллерию.
   - Это последнее, что у нас есть. Учтите это, капитан.
   Скафандр изучал его пустым отверстием лицевой панели. - Я сделаю все, что в моих силах, - сказал он.
  
   Вскоре скафандр замедлил шаг. Свин остановился, прикрываясь широким корпусом скафандра.
   - Впереди что-то есть, Скорп.
   Скорпио вгляделся в темноту. - Я ничего не вижу.
   - Я чувствую это, но мне нужен скафандр, чтобы рассмотреть поближе. У меня здесь нет камер.
   Они завернули за небольшой изгиб, пробираясь по переплетению соединенных коридоров. Внезапно они снова оказались в той части корабля, которую, как показалось Скорпио, он узнал, - в одном из коридоров, по которым он водил адвентистов ранее в тот день. Тусклый свет цвета сепии струился из бра на стене.
   - Здесь тела, Скорп. Это выглядит не очень хорошо.
   Скафандр шагнул вперед, хлюпая по неописуемым жидкостям. Тела казались затененными глыбами, наполовину погруженными в грязь. Включился фонарь на голове скафандра, освещая фигуры. Дикие крысы-уборщики разбежались от яркого света.
   - Они не адвентисты, - сказал Скорпио.
   Человек в скафандре опустился на колени рядом с ближайшим из тел. - Ты узнаешь их?
   Скорпио присел на корточки, морщась от боли, пронзившей его грудь с обеих сторон. Он дотронулся до ближайшего к капитану тела и перевернул его так, чтобы видеть лицо. Он потрогал грубую кожаную повязку на глазу.
   - Это Орка Круз, - сказал он.
   Его собственный голос звучал отстраненно, как само собой разумеющееся. Она мертва, - подумал он. - Эта женщина, которая была верна тебе более тридцати лет вашей жизни, мертва; эта женщина, которая помогала тебе, защищала тебя, сражалась за тебя и заставляла тебя смеяться над своими историями, мертва, и она умерла из-за твоей ошибки, твоей глупости, из-за того, что ты не раскусил планы адвентистов. И все, что ты сейчас чувствуешь, - это то, что кто-то наступил на что- то, что принадлежит тебе.
   Послышалось шипение поршней и сервомеханизмов. Чудовищная перчатка скафандра капитана мягко коснулась его спины. - Все в порядке, Скорп. Я понимаю, что ты чувствуешь.
   - Я ничего не чувствую.
   - Именно это я и имел в виду. Это слишком рано, слишком неожиданно.
   Скорпио посмотрел на другие тела, зная, что все они были сотрудниками службы безопасности. Их оружие исчезло, но ни на одном из них не было явных признаков ранений. Но он не мог сразу забыть выражение лица Круз.
   - Она была хороша, - сказал он. - Она оставалась со мной, когда могла создать собственную маленькую империю в Городе Бездны. Она этого не заслуживала. Никто из них этого не заслуживал.
   Он заставил себя выпрямиться в полный рост, опираясь о стену. Первым был Лэшер на пути в Ресургем. Затем ему пришлось распрощаться с Бладом, возможно, навсегда. Теперь не стало Круз - его последней, драгоценной связи с той полузабытой жизнью в Городе Бездны.
   - Не знаю, как вы, капитан, - сказал он, - но я почти готов начать принимать все близко к сердцу.
   - Я уже начал, - сказал пустой скафандр.
  
   На борту "Ностальгии по бесконечности" продолжало бушевать сражение. Однако постепенно ситуация менялась не в пользу адвентистов. Последние бойцы соборной охраны либо прорвались внутрь корабля, либо были уничтожены укрепленными на корпусе защитными сооружениями. Наносились повреждения: свежие кратеры и шрамы прорезали и без того ненадежный ландшафт корпуса звездолета. Крошечные корабли, которые добрались до корпуса и закрепились на месте - с помощью наконечников снарядов, эпоксидных прокладок, ракетных захватов и бурового оборудования, - напоминали механических клещей, наполовину вонзившихся в плоть какого-то чудовищного животного. В других местах в расщелинах и складках архитектуры "Ностальгии по бесконечности" лежали искореженные останки других кораблей, струйки выходящего воздуха и жидкости просачивались в космос. Другие корабли были разорваны на части еще до того, как приблизились к субсветолету, их горячие, искореженные обломки тянулись за более крупным судном, пока оно вращалось вокруг Хелы. Со спутника не было отправлено никаких дополнительных подкреплений: штурм планировался как одновременный и сокрушительный, и во время первой волны осталась непривлеченной лишь горстка подразделений соборной охраны.
   Те немногие, кто все еще пытался прорваться на посадку, должно быть, понимали, что их шансы невелики. Сопротивление оказалось сильнее, чем ожидалось: впервые группа ультра фактически преуменьшила эффективность своей обороны. Но солдаты регулярной службы соборной охраны были по крови преданы адвентистскому ордену, в их жилах текла истинная доктрина куэйхизма, и для них отступление было буквально немыслимо. Им не нужно было знать цель своей миссии, чтобы понять, что она имеет первостепенное значение для настоятеля.
   Пока они отыскивали безопасные пути к корпусу, никто из них не заметил, как в борту "Ностальгии по бесконечности" открылась дверь в пространство - щель золотисто-желтого света среди сложных трансформаций капитана. Дверь казалась крошечной, но это было только из-за головокружительных размеров самого корабля.
   Что-то появилось, двигаясь с плавностью, непоколебимой автономностью машины. Это не очень походило на космический корабль, даже на те неуклюжие модели, которые используются для межкорабельных полетов. Это напоминало странный абстрактный орнамент: сюрреалистическое сочетание бронзово-зеленых форм без окон и без швов, словно вырезанных из мыла или мрамора, и все это заключено в скелетообразную черную обвязку, геодезическую структуру, утыканную стыковочными защелками, двигателями, навигационными и прицельными устройствами.
   Это было оружие тайника: когда-то их было сорок устройств класса "Ад", теперь осталось только одно это. Ученые, создавшие его, и инженерные принципы, заложенные в его конструкцию, почти наверняка были менее продвинутыми, чем те, что использовались в последних дополнениях к арсеналу "Бесконечности", таких как мины-пузыри или гипометрическое оружие. Никто никогда не узнает наверняка. Но одно было ясно: новое оружие было инструментом хирургической точности, а не грубой силы, так что оружие тайника все еще имело свое применение.
   Оно прошло через космический люк. Вокруг каркаса обвязки сине-белыми искрами вспыхнули двигатели. Яркий свет осветил "Ностальгию по бесконечности", отбрасывая жесткое сияние на черные силуэты последних нескольких кораблей соборной стражи.
   Никто этого не заметил.
   Оружие из тайника развернулось, обвязка выровнялась по вырисовывающемуся лицу Халдоры. Затем оно ускорилось, уходя от "Ностальгии по бесконечности", от битвы, от исцарапанного лица Хелы.
  

* * *

  
   Васко и Хоури вошли в заставленную зеркалами мансарду. Васко огляделся, убедившись, что комната осталась почти такой же, какой они ее оставили. Настоятель все еще лежал на той же кушетке в той же части комнаты. Рашмика сидела за столом в центре комнаты и наблюдала за их прибытием. Перед ней стояла чайная пара от изящного фарфорового сервиза. Васко внимательно наблюдал за ее реакцией, гадая, насколько восстановилась ее память. Даже если бы она не вспомнила всего, он не мог поверить, что вид лица ее матери не вызвал бы какой-то реакции. "Есть определенные вещи, которые врезаются в память", - подумал он.
   Но если Рашмика и отреагировала как-то мимолетно, он этого не заметил. Она просто наклонила голову в их сторону, как бы приветствуя любых прибывающих посетителей.
   - Вас только двое? - спросил настоятель Куэйхи.
   - Мы - передовой отряд, - сказал Васко. - Похоже, не было никакой необходимости отправлять вниз десятки наших людей, пока мы не оценим условия.
   - Я говорил вам, что здесь много свободных комнат, - сказал он, - для такого количества делегатов, какое вы пожелаете прислать.
   Рашмика заговорила. - Они не сумасшедшие, настоятель. Они знают, что произойдет через несколько часов.
   - Вас беспокоит переход? - спросил он ультра, как будто сама мысль об этом была нелепой.
   - Давайте просто скажем, что мы предпочли бы наблюдать за этим со стороны, - сказал Васко. - Это достаточно справедливо, не так ли? В нашем соглашении не было ничего, что обязывало бы нас оставаться на борту "Леди Морвенны". Если же мы решим вообще обойтись без присутствия делегатов, то окажемся в невыгодном положении.
   - Все равно, я разочарован, - сказал Куэйхи. - Я надеялся, что вы захотите разделить это со мной. Издалека зрелище будет далеко не таким впечатляющим.
   - Я ни на секунду в этом не сомневаюсь, - сказал Васко. - Тем не менее, мы оставим вас в покое, чтобы вы могли насладиться этим из первых рук. - Он посмотрел на Хоури, тщательно подбирая слова. - Мы бы не хотели вмешиваться в священное событие.
   - Вы бы не стали вмешиваться, - сказал настоятель. - Все равно, если вы этого хотите... Я едва ли смогу остановить вас. Но до переправы еще двенадцать часов. Пока что нет необходимости нервничать.
   - Вы нервничаете? - спросила его Хоури.
   - Нисколько, - ответил он. - Этот мост был построен не просто так. Я всегда в это верил.
   - На дне разлома есть развалины другого собора, - сказал Васко. - Вас это совсем не беспокоит?
   - Это говорит о том, что настоятелю этого собора не хватало веры, - сказал Куэйхи.
   Зазвонил коммуникатор Васко. Он поднес браслет к уху и внимательно прислушался. Он нахмурился, затем повернулся и прошептал что-то на ухо Хоури.
   - Что-то не так? - спросил Куэйхи.
   - На корабле какие-то проблемы, - сказал Васко. - Я не уверен, что именно, но, похоже, это как-то связано с вашими делегатами.
   - Мои делегаты? С чего бы им создавать проблемы?
   - Похоже, они пытаются захватить корабль, - сказал Васко. - Вы ведь ничего об этом не знаете, не так ли?
   - Ну, теперь, когда вы упомянули об этом, - Куэйхи изобразил жалкое подобие улыбки, - у меня, кажется, появилось подозрение.
   Одна из дверей в мансарду распахнулась. Вошли шестеро стражников-адвентистов в красной форме, с оружием в руках и таким видом, словно они знали, что с ним делать.
   - Мне жаль, что до этого дошло, - сказал Куэйхи, когда стражники жестом пригласили Васко и Хоури сесть напротив Рашмики. - Но мне действительно нужен ваш корабль, и, будем честны, у меня никогда не было шансов, что вы просто отдадите его мне, не так ли?
   - Но у нас была договоренность, - сказал Васко, когда один из стражников толкнул его в плечо. - Мы предложили вам защиту.
   - Проблема была в том, что я искал не защиту, - сказал Куэйхи. Оправа его устройства для открывания глаз блеснула полированной медью. - Мне нужен двигатель.
  

СОРОК ТРИ

  
   У Рашмики возникло предчувствие, что что-то вот-вот проникнет в ее голову. Она научилась распознавать специфическое ощущение за несколько мгновений до того, как тени заговаривали с ней: слабое покалывание нервных окончаний, похожее на то, будто где-то в огромном старом доме только что открылась дверь.
   Она собралась с духом, осознавая близость резного скафандра, осознавая легкость, с которой тени могли проникать в ее череп и выходить из него.
   Но на этот раз голос был другим.
   [Рашмика. Послушай меня. Не реагируй. Не обращай на меня внимания больше, чем на любого незнакомца.]
   Рашмика подготовила ответ, не произнося ни слова. Как будто она была рождена для этого, как будто этот навык был у нее всегда. - Кто ты?
   [Я единственная женщина в этой комнате, кроме тебя.]
   Рашмика невольно взглянула на Хоури. Лицо женщины было бесстрастным: не враждебным, даже не недобрым, но совершенно лишенным всякого выражения. Казалось, что она смотрит на стену, а не на Рашмику.
   Ты?
   [Я, Рашмика. Да.]
   Почему ты здесь?
   [Чтобы помочь тебе. Как много ты помнишь? Все или только часть? Помнишь ли ты вообще что-нибудь?]
   Вслух Васко спросил: - Двигатель, настоятель? Вы хотите сказать, что желаете, чтобы наш корабль доставил вас куда-нибудь?
   - Не совсем, - ответил Куэйхи.
   Рашмика старалась не смотреть на женщину, вместо этого сосредоточив свое внимание на мужчинах. - Я мало что помню, только то, что мне здесь не место. Тени уже обнаружили меня. Ты знаешь о тенях, Хоури?
   [Немного. Не так много, как ты.]
   Ты можешь ответить на любой из моих вопросов? Кто послал меня сюда? Что я должна была сделать?
   [Мы послали тебя сюда.] Боковым зрением Рашмика увидела, как женщина едва заметно кивнула: тихое, сдержанное подтверждение того, что Рашмика действительно слышала ее голос. [Но это было твое решение. Девять лет назад, Рашмика, ты сказала нам, что мы должны поместить тебя на Хелу, на попечение другой семьи.]
   Почему?
   [Чтобы научиться чему-то новому, изнутри узнать как можно больше о Хеле и скаттлерах. Чтобы связаться с настоятелем.]
   Почему?
   [Потому что настоятель был единственным способом добраться до Халдоры. Мы думали, что Халдора - ключ, единственный путь к теням. Мы не знали, что он уже воспользовался им. Ты говорила нам об этом, Рашмика. Ты нашла короткий путь.]
   Скафандр?
   [За этим мы и пришли. И тобой, конечно.]
   Каким бы ни был ваш план, он провалился. У нас неприятности, не так ли?
   [Ты в безопасности, Рашмика. Он не знает, что ты имеешь к нам какое-то отношение.]
   Если он узнает?
   [Мы защитим тебя. Я буду защищать тебя, что бы ни случилось. Даю тебе слово.]
   Она посмотрела женщине в лицо, призывая Куэйхи обратить на нее внимание. - Почему я должна тебя волновать?
   [Потому что я твоя мать.]
   Посмотри мне в глаза. Скажи это еще раз.
   Хоури так и сделала. И хотя Рашмика внимательно следила за выражением ее лица в поисках малейших признаков лжи, их не было. Она предположила, будто это означает, что Хоури говорит правду.
   Это был шок, жгучее чувство отрицания, но оно было далеко не таким сильным, как Рашмика могла ожидать. К тому времени она уже начала сомневаться во многом из того, что казалось ей выдуманной историей. Тени - и, конечно же, главный хирург Грилье - уже убедили ее, что она родилась не на Хеле и что люди в Вигридских пустошах не могли быть ее настоящими родителями. Таким образом, оставалась пустота, ожидающая, когда ее заполнят фактами, а не одна истина, ожидающая, когда ее заменит другая.
   Итак, вот оно. Ей еще многое нужно было запомнить для себя, но суть заключалась в следующем: она была агентом ультра - точнее, этих самых ультра - и ее отправили на Хелу с миссией сбора данных. Ее реальные воспоминания были подавлены, и вместо них у нее была серия смутных, общих снимков ранней жизни на Хеле. Они были похожи на театральный задник: достаточно убедительные, чтобы пройти проверку, при условии, что сами не были объектом внимания. Но когда тени рассказали ей о ее фальшивом прошлом, она увидела ранние воспоминания такими, какими они были.
   Женщина сказала, что она мать Рашмики. У нее не было причин сомневаться в ней - на ее лице не было никаких признаков лжи, и Рашмика уже знала, что ее предполагаемая мать в пустошах была всего лишь приемной матерью. Она почувствовала печаль, чувство потери, но не ощущение предательства.
   Она сформировала мысль. - Я думаю, ты, должно быть, моя мать.
   [Ты помнишь меня?]
   Я не знаю. Немного. Кажется, я помню кого-то похожего на тебя.
   [Что я делала?]
   Ты стояла в ледяном дворце. Ты плакала.
  
   Орбита Хелы, 2727 г.
  
   Ленты серо-голубого дыма вились по коридору, колеблясь от перепадов давления воздуха. Из кровоточащих ран в стенах и потолке сочилась жидкость, стекая вниз грязными завесами. Из какой-то близлежащей части корабля капитан Сейфарт услышал крики и грохот автоматического оружия, время от времени прерываемый лаем энергетического оружия. Он перешагнул через полосу препятствий из тел, его обутые в ботинки ноги погружались по щиколотку в грязь, которая, казалось, заполняла все уровни корабля. Одна рука в перчатке сжимала грубую рукоять метательного ножа, сделанного из доспехов, которые были на нем при прибытии. Нож уже был в крови - по оценкам Сейфарта, на данный момент он убил трех ультра и еще двоих серьезно ранил, - но он все еще искал что-нибудь получше. Проходя мимо каждого тела, он пинал его, проверяя руки и пояс на предмет чего-то многообещающего. Все, что ему было нужно, - это огнестрельное оружие.
   Сейфарт был один, остальные члены его группы либо погибли, либо были отрезаны, блуждая по какой-то другой части корабля. Меньшего он и не ожидал. Сейфарт был бы удивлен, если бы из двадцати бойцов первой группы проникновения выжило больше полудюжины, чтобы увидеть захват корабля. Конечно, он причислял себя к числу вероятных выживших, но, основываясь на прошлом опыте, этого следовало ожидать. Это не было и никогда не было самоубийственной миссией: просто операция с низкой вероятностью выживания для большинства участников. Отряд проникновения был нужен не для того, чтобы выжить, а просто для того, чтобы дать сигнал о готовности корабля к полномасштабному захвату с использованием кораблей соборной стражи. Если лазутчики могли нарушить оборонительные мероприятия на борту корабля, создав очаги внутренней неразберихи, то тем лучше. Но как только этот сигнал был отправлен на поверхность, выживание или гибель подразделения Сейфарта не имели никакого отношения к последующим событиям.
   Учитывая это, он полагал, что на самом деле все шло довольно хорошо. Поступали сообщения - разрозненные, не вполне заслуживающие доверия - о том, что массированная атака встретила большее сопротивление, чем ожидалось. Несомненно, соборная стража понесла большие потери, чем когда-либо планировал Сейфарт. Но массированное наступление было ошеломляющим по своим масштабам именно по той причине, что оно должно было нести огромные потери и при этом добиться успеха. Это был шок и трепет: никому не нужно было читать Сейфарту лекцию по этой конкретной доктрине. А сообщения о стрельбе из других частей корабля подтвердили, что бойцы второй волны действительно добрались до "Ностальгии по бесконечности" вместе с пулеметами, которые они никогда не смогли бы пронести мимо свина.
   Его нога задела что-то.
   Сейфарт опустился на колени, морщась от запаха. Он перевернул тело, вытащив из коричневой жижи, в которой оно лежало, промокшее бедро. Он заметил тусклый блеск пистолета-пулемета.
   Сейфарт вытащил оружие из-за пояса мертвого соборного стражника, стряхнув с него большую часть грязи. Он проверил обойму: полностью заряжена. Огнестрельное оружие было изготовлено грубо, массово, из дешевого металла, но в нем не было электронных компонентов, ничего, что могло бы пострадать от попадания в корабельные нечистоты. Сейфарт все равно проверил его, выпустив одну-единственную пулю в ближайшую стену. Корабль застонал, когда пуля вошла внутрь. Теперь, когда Сейфарт обратил на это внимание, ему пришло в голову, что в последнее время корабль довольно часто стонал - больше, чем он мог бы ожидать, если бы стоны были просто структурными шумами. На мгновение это обеспокоило его.
   Но только на мгновение.
   Он отбросил клинок, радуясь массе пистолета-пулемета. Ему потребовалось немало мужества, чтобы подняться на борт корабля, имея при себе только ножи и несколько спрятанных приспособлений, но он всегда знал, что если зайдет так далеко - до того момента, когда у него в руках будет настоящее оружие, - то пройдет этот путь до конца.
   Это было похоже на конец дурного сна.
   - Куда-то идешь?
   Голос раздался у него за спиной. Но это было просто невозможно: он постоянно проверял свой тыл, и никто не шел по коридору позади него, когда он опустился на колени, чтобы поднять пистолет-пулемет. Сейфарт был хорошим солдатом: он никогда не оставлял спину открытой дольше, чем на несколько секунд.
   Но голос звучал совсем рядом. И к тому же очень знакомый.
   Предохранитель все еще был снят. Он медленно повернулся, держа пистолет-пулемет на уровне пояса. - Я думал, что позаботился о тебе, - сказал он.
   - Мне нужно больше заботы, - ответил свин. Он стоял там, безоружный, у него не было даже огнестрельного оружия. За его спиной, как взрослый над младенцем, возвышалась пустая оболочка скафандра. Губы Сейфарта искривились в усмешке непонимания. Свин, вполне возможно, мог прятаться в темноте или даже притворяться телом. Но громоздкий скафандр? Не было никакой возможности, чтобы он прошел мимо, не заметив этого. И казалось маловероятным, что человек в скафандре мог выскочить из дальнего конца коридора за те несколько секунд, в течение которых он стоял к нему спиной.
   - Это какой-то трюк, - сказал Сейфарт, - не так ли?
   - На твоем месте я бы опустил оружие, - сказал свин.
   Палец Сейфарта лег на спусковой крючок. В глубине души ему хотелось разнести этого мордастого недоноска в пух и прах. Другая часть хотела знать, почему свин считает, что имеет право разговаривать с ним в таком тоне.
   Неужели свин не знал своего места?
   - Я выставил тебя на посмешище, - сказал Сейфарт. Он не ошибся: это был тот самый свин. Он даже мог видеть раны в том месте, где пришпилил его к стене.
   - Послушай меня, - сказал свин. - Положи оружие, и мы поговорим. Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал. Например, какого черта Куэйхи понадобилось от моего корабля.
   Сейфарт дотронулся пальцем до своей головы в шлеме, как будто почесывая зуд. - У кого из нас пистолет, свин?
   - У тебя.
   - Верно. Просто почувствовал, что это нужно прояснить. А теперь отойди от скафандра и встань на колени в дерьмо, где тебе и место.
   Свин посмотрел на него, лукаво блеснув белками глаз. - Или что?
   - Или мы будем смотреть на свинину.
   Свин сделал движение в его сторону. Это было всего лишь легкое движение, но Сейфарту этого было достаточно. Он хотел бы получить ответы на некоторые вопросы, но пока им всем придется подождать. Как только они захватят корабль, у них будет масса времени для проведения нескольких подробных допросов. Это действительно дало бы ему возможность чем-то заняться.
   Он попытался нажать на спусковой крючок. Ничего не произошло. Разъяренный, вообразив, что оружие все-таки заклинило, Сейфарт опустил взгляд на него.
   Проблема была не в оружии. Проблема была в его руке. Из нее торчали два шипа: они торчали из одной стены, проткнули его предплечье и вышли с другой стороны, их острые кончики были влажными, рубиново-красными.
   Сейфарт почувствовал, как нарастает боль, почувствовал, как шипы впиваются в кости и сухожилия. Он подавил боль, насмехаясь над свином. - Мило... - попытался сказать он.
   Шипы выскользнули из его руки, издавая скользкий звук, когда они втягивались обратно. Сейфарт, зачарованный и потрясенный, наблюдал, как они исчезают в гладкой стене.
   - Брось оружие, - сказал свин.
   Рука Сейфарта задрожала. Он направил дуло на свина и скафандр и сделал последнюю попытку нажать на спусковой крючок. Но что-то было не так с анатомией его руки. Его указательный палец просто дернулся, жалобно постукивая по спусковому крючку, как червяк, извивающийся на крючке.
   - Я тебя предупреждал, - сказал свин.
   Стены, пол и потолок вокруг Сейфарта покрылись шипами. Он почувствовал, как они вонзились в него, заставив застыть на месте. Пистолет-пулемет выпал из его руки и с грохотом упал на пол в лабиринте переплетенных металлических прутьев.
   - Это за Орку, - сказал свин.
  
   После этого все прошло быстро. Казалось, что с каждым убийством капитан все увереннее и ловчее контролировал свои собственные локальные превращения. Временами на это было просто тошнотворно смотреть. Насколько ужаснее, должно быть, было для адвентистов, когда сам корабль внезапно ожил и повернулся против них. Какой шок, когда, казалось бы, неподвижные поверхности стен, полов и потолков стали подвижными, сминая и придавливая, калеча и удушая. Как печально, когда жидкости, которые текли по всему кораблю, - жидкости, которые пытались удержать трюмные насосы, - внезапно превратились в жидкие орудия убийства, хлынувшие под высоким давлением и потопившие несчастных адвентистов, попавших в наспех расставленные капитаном ловушки. Те, кто вырос на Хеле, вероятно, не ожидали, что они умрут от утопления. Но такова, размышлял Скорпио, жизнь: полна неприятных сюрпризов.
   Ситуация обернулась не в пользу адвентистов, но сейчас разворот был в самом разгаре. Скорпио почувствовал, что его силы удваиваются, что он использует какой-то последний, неожиданный резерв. Он знал, что позже заплатит за это, но сейчас ему было приятно теснить врага назад, нанося, как и обещал капитан, ощутимый урон. Пистолет-пулемет не был рассчитан на свина, но это не помешало ему найти способ стрелять из него. Рано или поздно он смог бы обменять его на корабельный пистолет "бозер", изготовленный для свинов. Тогда, как он всегда любил говорить в Городе Бездны, он действительно станет поваром.
   - Делай, что должен, - сказал ему капитан. - Пока я могу немного потерпеть боль.
   Продвигаясь по кораблю, следуя указаниям капитана, он вскоре встретился с выжившими сотрудниками службы безопасности. Они были контужены, сбиты с толку и дезорганизованы, но, увидев его, сплотились, поняв, что корабль еще не достался адвентистам. И когда разнесся слух, что капитан помогает в этом деле, они сражались как дьяволы. Характер сражения менялся с каждой минутой. Теперь речь шла уже не о том, чтобы обеспечить контроль над их кораблем, а о том, чтобы уничтожить несколько оставшихся очагов адвентистского сопротивления, засевших в тех частях корабля, где капитан имел лишь ограниченный контроль.
   - Я мог бы убить их прямо сейчас, - сказал он Скорпио. - Я не могу изменить форму этих частей себя, но могу сбросить в них давление или затопить их. Просто это займет немного больше времени, чем обычно. Я даже могу обратить против них электромагнитное оружие.
   - Внутри себя? - спросил Скорпио, вспомнив, как в последний раз это произошло во время калибровки.
   - Я бы не стал делать это легкомысленно.
   Скорпио крепче сжал пистолет "бозер". Его сердце бешено колотилось в груди, зрение и слух были не лучше, чем когда он пришел в себя.
   Все это не имело значения.
   - Я разберусь с ними, - сказал он. - На сегодня вы сделали все, что могли, капитан.
   - Тогда оставляю все на твое усмотрение, - сказал скафандр, отступая в идеально сформированный проем, который только что появился в стене. Стена закрылась сама собой. Как будто капитана никогда и не было рядом с ним.
  
   Помимо "Ностальгии по бесконечности", основное внимание капитана было, по крайней мере, частично занято развитием оружия тайника. Даже когда внутри него бушевала битва, даже когда корабль медленно возвращался под контроль своего экипажа, он не забывал об оружии, заботясь о том, чтобы оно не пропало даром. В течение многих лет он носил при себе сорок единиц оружия класса "Ад", оберегая их от хищничества и порчи. Степень его трансформации была гораздо меньше, чем сейчас, но он все еще испытывал сильную привязанность к оружию, которое сыграло такую центральную роль в его недавней истории. Кроме того, само оружие было любимой игрушкой старого триумвира, Илии Вольевой. Он все еще с теплотой думал о триумвире, несмотря на то, что она с ним сделала. Сколько он помнил Илию, она всегда находила время поговорить с ним, даже в моменты его наименьшей общительности, и он не собирался подводить ее, злоупотребляя последней из этих темных игрушек.
   Телеметрия оружия из тайника поступала к нему по множеству защищенных каналов. Капитан уже установил вокруг себя крошечные камеры слежения во время самой ожесточенной фазы штурма соборной стражи. Теперь тот же самый рой глаз позволял поддерживать непрерывную связь с оружием, даже когда "Ностальгия по бесконечности" зависла на дальней стороне Хелы.
   Халдора, с точки зрения оружия тайника, теперь поглотила половину неба. Газовый гигант был полосатым чудовищем первобытного холода, сочащимся экзотическими химическими веществами, его цветовые полосы были такими широкими, что в них можно было утопить целый скалистый мир. Все выглядело очень реалистично: каждый датчик на обвязке оружия показывал именно то, чего можно было ожидать в такой близости от газового гиганта. Он ощутил чудовищную силу его магнитного поля, почувствовал поток заряженных частиц, увлекаемых этим полем. Даже при сильном увеличении завитки и вихри атмосферы выглядели абсолютно убедительно.
   Капитан прислушивался к разговорам людей, находившихся на его попечении, к их размышлениям о природе загадки Халдоры. Он знал, что они ожидали найти за этой маской мира: механизм для передачи сигналов между соседними реальностями, целые вселенные, развевающиеся там подобно лентам, соседние миры-браны в реальности более высокого измерения балка: своего рода радио, способное настраиваться на шепот гравитонов. Детали пока не имели значения. Сейчас им нужно было как можно быстрее установить контакт с существами на другой стороне. Скафандр на "Леди Морвенне" был одним из возможных средств - возможно, самым простым, поскольку он уже был открыт, - но на него нельзя было положиться. Если Куэйхи уничтожит его, то им нужно было найти другой способ связаться с тенями. Когда-то Куэйхи подождал, пока не наступит исчезновение, прежде чем отправить свой зонд на планету. У них не было на это времени.
   Им нужно было спровоцировать исчезновение, чтобы самим обнаружить механизм.
   Оружие начало замедляться, принимая боевую стойку. Внутри него шли серьезные приготовления. Начали происходить загадочные физические процессы: последовательности реакций, поначалу незначительные, но постепенно переходящие в необратимый каскад. Управляющее сознание устройства перешло в состояние спокойного принятия. После стольких лет бездействия теперь оно собиралось сделать то, для чего было создано. Тот факт, что оно умрет в процессе, ни в малейшей степени не беспокоило его. Оно ощутило лишь микроскопический проблеск сожаления о том, что было последним в своем роде и что поблизости не было другого оружия тайника, которое могло бы стать свидетелем его яростного применения.
   Это была единственная вещь, которую их хозяева-люди так и не поняли: оружие тайника было крайне тщеславным.
  
   Скорпио, нахмурившись, сидел за столом для совещаний. Он был один, если не считать нескольких старших. Валенсин обрабатывал его раны: на окровавленной простыне перед свином было разложено антикварное медицинское оборудование из коллекции небольшого музея, включая бинты, скальпели, ножницы, иглы и различные мази и стерилизующие средства в бутылочках. Доктор уже успел разрезать часть его туники, обнажив две раны в тех местах, где метательные ножи адвентиста пригвоздили его к стене.
   - Тебе повезло, - сказал Валенсин, когда смыл большую часть крови и начал заклеивать входное и выходное отверстия пластырем. - Он знал, что делал. Ты, вероятно, не должен был умереть.
   - И это значит, что мне повезло? Разве не еще худшее несчастье - оказаться распятым на стене? Просто мысль.
   - Все, что я хочу сказать: могло быть и хуже. Мне кажется, что у них был приказ свести к минимуму потери, насколько это возможно.
   - Скажи это Орке.
   - Да, нервно-паралитический газ был применен неудачно. В какой-то момент, очевидно, они были готовы убивать, но в целом, похоже, считали, что совершают святое дело, как крестоносцы. Меч должен был использоваться только в качестве последнего средства. Но они, должно быть, знали, что прольется кровь.
   Уртон перегнулась через стол. Ее рука была на перевязи, а на правой щеке красовался яркий фиолетовый синяк, но в остальном она не пострадала. - Вопрос в том, что теперь? Мы не можем просто сидеть здесь и не реагировать, Скорп. Мы должны отплатить за это самому Куэйхи.
   Свин поморщился, когда Валенсин стянул две складки кожи вместе, намазав их пластырем. - Эта мысль приходила мне в голову, поверь мне.
   - И что? - спросил Джаккотте.
   - Я бы ничего так не хотел, как нацелить всю нашу оборону корпуса на этот собор и превратить его в дымящуюся груду обломков. Но это не вариант, пока у них на борту есть люди.
   - Если бы мы могли передать сообщение Васко и Хоури, - сказала Уртон, - те могли бы сами начать наносить ущерб. По крайней мере, они могли бы найти путь в безопасное место.
   Скорпио вздохнул. Почему из всех них именно ему - существу с наименее развитой способностью к дальновидному мышлению - выпало указывать на проблемы?
   - Речь идет не о мести, - сказал он. - Поверьте мне, я большой любитель мести. Я написал бы целую книгу о возмездии. - Он замолчал, переводя дыхание, пока Валенсин возился с другой раной, срезая кожу и запекшуюся кровь. - Но мы прилетели сюда не просто так. Я не знаю, зачем Куэйхи понадобилось наше судно, и, похоже, никто из выживших адвентистов тоже не имеет об этом ни малейшего представления. Предполагаю, что мы просто оказались втянуты в какую-то местную игру за власть, которая, вероятно, имеет самое прямое отношение к теням. Как бы ни было заманчиво отомстить сейчас, это было бы худшим, что мы могли бы сделать с точки зрения цели нашей миссии. Нам все еще нужно вступить в контакт с тенями, и наш кратчайший путь к ним лежит в металлическом скафандре "Леди Морвенны". Вот на чем, люди, нам нужно сосредоточиться, а не на том, чтобы дать Куэйхи пинка, которого он вполне заслуживает, потому что он предал нас. Мы можем сделать это позже, когда установим контакт с тенями. Поверьте мне, я буду первым в очереди. И я также не буду действовать, исходя из минимальных потерь.
   Какое-то время никто ничего не говорил. В комнате повисла пауза, тишина. Это напомнило ему о чем-то, но потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем именно. Когда он вспомнил, то едва не вздрогнул от воспоминания: Клавейн. Подобная пауза возникала всякий раз, когда старик заканчивал один из своих возбуждающих массы монологов.
   - Мы все еще могли бы штурмовать собор, - тихо сказала Уртон. - Время еще есть. Мы понесли потери, но у нас есть исправные шаттлы. Как насчет этого, Скорп: совершить точечный налет на "Леди Морвенну", захватить скафандр и наших людей?
   - Это было бы опасно, - сказал другой сотрудник службы безопасности. - Нам нужно беспокоиться не только о Хоури и Малинине. Есть еще Аура. Что, если Куэйхи заподозрит, что она одна из нас?
   - Он не заподозрит, - сказала Уртон. - У него нет причин так поступать.
   Скорпио оторвался от Валенсина, чтобы задрать рукав и осмотреть обломки коммуникатора из пластика и металла. Он не помнил, когда повредил его, так же как не помнил, откуда взялись все эти дополнительные синяки и порезы.
   - Кто-нибудь, соедините меня с собором, - сказал он. - Я хочу поговорить с ответственным лицом.
   - Раньше ты никогда не придавал большого значения переговорам, - сказала Уртон. - Ты говорил, что все, что они тебе приносили, - это сплошная боль.
   - Беда в том, - с сожалением признал Скорпио, - что иногда это лучшее, на что можно надеяться.
   - Ты ошибаешься, - сказала Уртон. - Так нельзя поступать.
   - Как будто я был не прав, позволив тем двадцати адвентистам подняться на борт корабля? Насколько я помню, это была не самая блестящая идея.
   - Они прошли проверку твоей службой безопасности, - сказала Уртон.
   - Вы не позволили изучить их так тщательно, как мне хотелось бы.
   Уртон взглянула на своих товарищей. - Послушай, мы благодарны тебе за помощь в восстановлении контроля. Глубоко признательны. Но теперь, когда ситуация снова стабилизировалась, не лучше ли будет, если...
   Корабль застонал. Кто-то положил на полированный стол коммуникатор. Скорпио потянулся за ним, надел на запястье и вызвал Васко.
  
   Поверхность Хелы, 2727
  
   Грилье поднялся в мансарду и некоторое время привыкал к открывшейся его глазам картине. На первый взгляд, комната была почти такой же, какой он ее оставил. Но теперь в ней были еще гости - мужчина и пожилая женщина, которых задержал небольшой отряд соборной стражи. Гости - как он понял, они были с корабля ультра - посмотрели на него так, словно ожидали объяснений. Грилье лишь провел рукой по седой копне волос и поставил трость у двери. Ему многое хотелось излить, но единственное, чего он не мог сделать, - это объяснить, что здесь происходит.
   - Я отлучаюсь на несколько часов, и начинается сущий ад, - прокомментировал он.
   - Присаживайся, - сказал настоятель.
   Грилье проигнорировал это предложение. Он сделал то, что обычно делал по прибытии в мансарду, а именно занялся глазами настоятеля. Он открыл шкафчик на стене и достал свои обычные принадлежности - тампоны и мази.
   - Не сейчас, Грилье.
   - Сейчас самое подходящее время, - сказал он. - Инфекция не перестанет распространяться только потому, что ее неудобно лечить.
   - Где ты был, Грилье?
   - Сначала главное. - Главный хирург склонился над настоятелем, осматривая места, где колючки открывателя глаз впивались в нежную кожу век Куэйхи. - Может быть, это просто мое воображение, но, когда я вошел сюда, мне показалось, что здесь царила какая-то особая атмосфера.
   - Они не в восторге от того, что я переношу собор через мост.
   - Я тоже, - сказал Грилье, - Но ты не держишь меня на мушке.
   - Все гораздо сложнее.
   - Готов поспорить, что так и есть. - Больше, чем когда-либо, он был рад, что привел свой шаттл в состояние полной готовности к полету. - Ну что, кто-нибудь собирается объяснить? Или это новая домашняя игра, в которой мне нужно угадать двадцать раз?
   - Он захватил наш корабль, - сказал мужчина.
   Грилье оглянулся на него, продолжая вытирать глаза настоятеля. - Простите?
   - Адвентистские делегаты были уловкой, - уточнил мужчина. - Они были посланы туда, чтобы захватить контроль над "Ностальгией по бесконечности"?
   - "Ностальгия по бесконечности", - сказал Грилье. - Теперь это название всплывает еще раз.
   Теперь настала очередь мужчины удивляться. - Простите?
   - Вы уже были здесь раньше, не так ли? Около девяти лет назад.
   Двое пленных обменялись взглядами. Они изо всех сил старались скрыть это, но Грилье ожидал какой-то реакции.
   - Ты опередил меня, - сказал Куэйхи.
   - Я думаю, что мы все опережаем друг друга в определенных отношениях, - сказал Грилье. Он провел тампоном под веком, край которого пожелтел от инфекции. - Это правда, что он сказал о делегатах, захвативших их корабль?
   - Я не думаю, что у него были причины лгать, - сказал Куэйхи.
   - Ты это подстроил?
   - Мне нужен был их корабль, - сказал Куэйхи. Он был похож на ребенка, объясняющего, почему его поймали на краже яблок.
   - Это мы знаем наверняка. Иначе зачем ты потратил столько времени на поиски подходящего? Но теперь, когда они привели корабль, в чем проблема? Тебе лучше позволить им управлять им, если хочешь защиты.
   - Речь никогда не шла о защите.
   Грилье застыл, все еще держа тампон под веком настоятеля. - Это не так?
   - Я хотел приобрести корабль, - сказал Куэйхи. - Не имело значения, какой именно, главное, чтобы он был в достаточно хорошем состоянии с работающими двигателями. Не то чтобы я планировал отправиться на нем очень далеко.
   - Я не понимаю, - сказал Грилье.
   - Я знаю почему, - сказал мужчина. - По крайней мере, думаю, что у меня есть хорошая идея. Это насчет Хелы, не так ли?
   Грилье посмотрел на него. - Что насчет этого?
   - Он собирается захватить наш корабль и посадить его на этой планете. Я полагаю, где-то недалеко от экватора. Он, вероятно, уже сконструировал что-то вроде стыковочной колыбели.
   - Колыбель? - непонимающе переспросил Грилье.
   - Крепление, - сказал Куэйхи, как будто это все объясняло. Грилье подумал об отвлеченных ресурсах Постоянного пути, о парке строительных машин, о которых ему рассказывала Рашмика. Теперь он точно знал, для чего они нужны. Они, должно быть, направлялись к месту крепления - что бы это ни было - чтобы внести последние штрихи.
   - Только один вопрос, - сказал Грилье. - Зачем?
   - Он собирается посадить корабль боком, - ответил мужчина. - Положить его на Хелу так, чтобы корпус был направлен с востока на запад, параллельно экватору. Затем он зафиксирует его на месте, чтобы он не мог двигаться.
   - Во всем этом есть какой-то смысл? - спросил Грилье.
   - Он появится, когда я запущу двигатели, - сказал Куэйхи, не в силах сдержаться. - Тогда ты увидишь. Тогда все увидят.
   - Он собирается изменить скорость вращения Хелы, - сказал мужчина. - Собирается использовать двигатели корабля, чтобы заставить Хелу синхронно вращаться вокруг Халдоры. Ему не нужно сильно менять продолжительность суток - двенадцати минут вполне достаточно. Не так ли, настоятель?
   - На одну двухсотую часть, - сказал Куэйхи. - Звучит банально, не так ли? Но миры, даже такие маленькие, как Хела, часто меняются местами. Я всегда знал, что для этого мне понадобится субсветолет. Подумайте об этом: если эти двигатели могут разогнать корабль массой в миллион тонн до скорости, близкой к скорости света, думаю, они могут изменить сутки на Хеле на двенадцать минут.
   Грилье вынул тампон из-под века Куэйхи. - То, что не смог исправить Бог, можешь исправить ты. Это все?
   - Только не надо приписывать мне манию величия, - упрекнул его Куэйхи.
   Браслет Васко звякнул. Он смотрел на него, не смея пошевелиться.
   - Ответьте, - наконец сказал Куэйхи. - Тогда мы все сможем услышать, как идут дела.
   Васко сделал, как ему было сказано. Он очень внимательно выслушал доклад, затем снял браслет со своего запястья и передал его Грилье. - Послушайте сами, - сказал он. - Думаю, вам это будет очень интересно.
   Грилье осмотрел браслет, с подозрением поджав губы. - Думаю, я приму этот звонок, - сказал он.
   - Меня устраивает любой вариант, - сказал Васко.
   Грилье прислушался к голосу, доносившемуся из браслета. Он осторожно заговорил в него, затем выслушал ответы, время от времени кивая и приподнимая белоснежные брови в притворном изумлении. Затем он пожал плечами и вернул браслет Васко.
   - Что? - спросил Куэйхи.
   - Соборная стража потерпела неудачу в своей попытке захватить корабль, - сказал он. - Их, включая подкрепление, разбили в пух и прах. Я мило поболтал со свином, командовавшим корабельными операциями. Он показался мне очень разумным парнем для свина.
   - Нет, - выдохнул Куэйхи. - Сейфарт дал мне обещание. Он сказал, что у него есть люди, которые могут это сделать. Это не могло не сработать.
   - Это сработало.
   - Что случилось? Что у них было на том корабле, о чем Сейфарт не знал? Целая армия?
   - Свин так не говорит.
   - Свин прав, - сказал Васко. - Это корабль разрушил твои планы. Он не похож на другие корабли, по крайней мере, не внутри. У него есть свои собственные идеи. Он не очень любезно отнесся к вашим незваным гостям.
   - Все должно было случиться не так, как предполагалось, - простонал Куэйхи.
   - Я думаю, у тебя неприятности, - сказал Грилье. - Свин упоминал что-то о захвате собора силой.
   - Они меня подставили, - сказал Куэйхи, осознавая, что происходит.
   - О, не думай о них плохо. Они просто хотели получить доступ к Халдоре. Это не их вина, что они наткнулись на твой план. Они бы оставили тебя в покое, если бы ты не попытался их использовать.
   - У нас проблемы, - тихо сказал Куэйхи.
   - На самом деле, - сказал Грилье, словно вспомнив что-то важное, - все не так плохо, как ты думаешь. - Он наклонился ближе к настоятелю, затем оглянулся на трех человек, сидящих за столом. - Как видишь, у нас все еще есть кое-какие рычаги воздействия.
   - Есть? - спросил Куэйхи.
   - Дайте браслет, - сказал он Васко.
   Васко передал браслет. Грилье улыбнулся и заговорил в микрофон. - Привет, это тот самый свин? Рад снова с вами поговорить. У меня для вас небольшая новость. Девушка у нас. Если вы хотите вернуть ее в целости и сохранности, предлагаю вам начать выполнять инструкции.
   Затем он протянул браслет настоятелю. - Ты в деле, - сказал он.
  

СОРОК ЧЕТЫРЕ

  
   Скорпио изо всех сил старался расслышать тихий, как бумага, голос настоятеля Куэйхи. Он поднял руку, призывая своих спутников к молчанию, и зажмурился, чтобы не чувствовать резкого, ноющего дискомфорта от едва залеченных ран. Закончив работу, Валенсин начал заворачивать перепачканный кроваво-красный сверток с хирургическими инструментами и мазями.
   - Я не знаю никакой девушки, - сказал Скорпио.
   Ответ настоятеля был похож на скрежет ногтей по жести. - Ее зовут Рашмика Элс. Настоящего имени я не знаю, да и не хочу знать. Что я знаю точно, так это то, что она прибыла на Хелу с вашего корабля девять лет назад. Мы установили связь, в которой нет никаких сомнений. И многое другое внезапно встало на свои места.
   - Правда?
   Голос изменился: это снова был другой человек, главный хирург. - Я не знаю точно, как вам это удалось, - сказал он, - но я впечатлен. Скрытые воспоминания, самовнушение... что это было?
   - Я понятия не имею, о чем вы говорите?
   - Дело с полицией Вигрида.
   И снова: - Простите?
   - Девушку нужно было подготовить к тому, чтобы она вылезла из своей скорлупы. Должно быть, сработал какой-то механизм. Возможно, спустя восемь или девять лет она на подсознательном уровне поняла, что провела достаточно времени среди жителей пустошей, чтобы начать следующий этап своего проникновения: на самый высокий уровень нашего ордена. Почему, я пока не знаю, хотя отчасти склонен думать, что вы знаете.
   Скорпио ничего не сказал. Он позволил мужчине продолжать говорить.
   - Ей пришлось ждать, пока не прибудет средство, чтобы добраться до Постоянного пути. Затем она должна была подать вам сигнал, что уже находится в дороге, чтобы вы знали, что нужно вывести свой корабль из холода. Это был вопрос времени: ваши успешные отношения с настоятелем, очевидно, зависели от внутренней информации, которую девушка передавала вам. В ее голове есть устройства - они скорее напоминают импланты конджойнеров, - но я сомневаюсь, что вы могли бы прочитать их с орбиты. Значит, вам нужен был еще один знак, который вы никак не могли пропустить. Девушка подорвала склад взрывных устройств, не так ли? Она взорвала его, привлекая внимание полиции. Сомневаюсь, что она даже осознавала, что сделала это сама: скорее всего, это было больше похоже на лунатизм, выполнение скрытых команд. Затем она почувствовала необъяснимую потребность покинуть дом и отправиться в собор. Она придумала для себя мотив: поиск своего давно потерянного брата, хотя каждая клеточка ее разума, должно быть, говорила ей, что он уже мертв. Тем временем вы получили свой сигнал. О диверсии сообщили все местные новостные сети; несомненно, у вас были средства перехватить их даже далеко за пределами Хелы. Я полагаю, что в этом было что-то недвусмысленное - возможно, время суток, - что давало понять, что это работа вашего шпиона.
   Скорпио понял, что блефовать больше нет смысла. - Вы выполнили свою домашнюю работу, - сказал он.
   - Анализ крови, конечно, решил многое, но я понимаю вашу точку зрения.
   - Только троньте ее, и я превращу вас в пыль.
   Он услышал улыбку в голосе главного хирурга. - Я думаю, что прикасаться к ней - это последнее, о чем кто-либо из нас может подумать. Не думаю, что мы собираемся тронуть хоть волосок на ее голове. На этой ноте, почему бы мне не соединить вас с настоятелем? Думаю, у него есть интересное предложение.
   Снова тихий голос, словно кто-то пробирался сквозь корягу: - Да, предложение есть, - сказал настоятель. - Я был готов захватить ваш корабль силой, потому что никогда не думал, что у меня будут какие-то рычаги воздействия на вас. Сила, похоже, не помогла. Я удивлен: Сейфарт уверял меня, что полностью уверен в своих возможностях. Честно говоря, теперь, когда у меня есть девушка, это не имеет значения. Очевидно, она что-то значит для вас. Это означает, что вы сделаете то, что я хочу, и ни одному из моих агентов не нужно и пальцем шевелить.
   - Давай выслушаем твое предложение, - сказал Скорпио.
   - Я сказал тебе, что хотел бы одолжить ваш корабль. В качестве жеста моей доброй воли - и моей чрезвычайно снисходительной натуры - это соглашение остается в силе. Я заберу ваш корабль, буду использовать его так, как сочту нужным, а затем верну его вам с пассажирами и инфраструктурой в основном в целости и сохранности.
   - В основном в целости, - сказал Скорпио. - Мне это нравится.
   - Не играй со мной в игры, свин. Я старше и уродливее, и это действительно о чем-то говорит.
   Скорпио услышал свой собственный голос словно издалека. - Чего ты хочешь?
   - Взгляни на Хелу, - сказал Куэйхи. - Я знаю, что по всей вашей орбите установлены камеры наблюдения. Изучи эти координаты и скажи мне, что ты видишь.
   Потребовалось несколько секунд, чтобы получить изображение поверхности. Когда изображение на компаде стабилизировалось, Скорпио обнаружил, что смотрит на аккуратно выкопанную прямоугольную яму в земле, похожую на свежеприготовленную могилу. Координаты указывали на ту часть Хелы, которая находилась при дневном свете, но даже при этом глубины провала были в тени, освещенной цепочками мощных промышленных прожекторов. Наложенный масштаб показал, что длина траншеи составляла пять километров, а ширина - почти три. Три стены были покрыты рифленой серой облицовкой, с крутым наклоном, слегка выступающим наружу от основания, с резными выступами и наклонными пандусами для доступа. В стенах высотой в два километра светились окна, сквозь которые проглядывали промышленное оборудование и герметичные кабины. По верхним краям траншеи Скорпио увидел загнутые листы, зазубренные для сцепления друг с другом. В затененных глубинах, едва различимые, освещенные прожекторами, были видны очертания огромных механизмов, похожих на клешни омара и уплощенные коренные зубы: подвижные компоненты крепления размером с "Ностальгию по бесконечности". Он мог видеть гусеницы и шарниры с поршневым приводом, которые позволяли креплению в определенных пределах зафиксироваться на корпусе практически любого субсветолета.
   Только три стены траншеи были отвесными. Четвертая - одна из двух коротких сторон - представляла собой гораздо более пологий переход к уровню окружающей равнины. Судя по падению поверхностных теней, было очевидно, что траншея проходит параллельно экватору Хелы.
   - Поняли, что я хотел сказать? - спросил Куэйхи.
   - Я понял, - сказал Скорпио.
   - Эта конструкция служит креплением: она позволяет удерживать массу вашего корабля и не дает ему улететь, даже когда он находится под действием тяги.
   Скорпио отметил, что задние части люльки можно поднимать или опускать, чтобы можно было точно регулировать угол наклона корпуса. Мысленным взором он уже видел "Ностальгию по бесконечности" в той траншее, пригвожденную к стене так же, как был пригвожден он сам.
   - Для чего это, настоятель?
   - Неужели ты еще не понял?
   - Я немного туговат в восприятии. Это заложено в моих генах.
   - Тогда я объясню. Вы собираетесь замедлить Хелу для меня. Я собираюсь использовать ваш корабль в качестве тормоза, чтобы привести этот мир в идеальную синхронизацию с Халдорой.
   - Ты сумасшедший.
   Скорпио услышал сухой смешок, похожий на то, как трясут старые ветки в мешке. - Я сумасшедший, и у меня есть кое-что, чего ты очень хочешь. Может, займемся делом? У тебя осталось шестьдесят минут. Я хочу, чтобы ровно через час твой корабль находился в этом креплении. У меня уже есть схема захода на посадку, которая позволит свести к минимуму поперечные нагрузки на корпус. Если вы будете следовать ей, повреждения и дискомфорт будут наименьшими. Хотели бы вы это увидеть?
   - Конечно, я бы хотел...
   Но еще до того, как он закончил фразу, он почувствовал толчок, когда корабль сошел с орбиты. Остальные старшие инстинктивно потянулись к столу, цепляясь за него в поисках опоры. Узел с медицинскими инструментами Валенсина соскользнул на пол. Стоны и протестующие вопли, исходившие от обшивки корабля, были похожи на скрип огромных старых деревьев во время грозы.
   Они падали. Этого хотел капитан.
   Скорпио прорычал в коммуникатор: - Куэйхи, послушай меня. Мы можем с этим разобраться. Ты можешь забрать свой корабль - мы уже в пути, - но ты должен кое-что сделать для меня взамен.
   - Вы можете забрать девушку, когда корабль закончит свои дела.
   - Я не жду, что вы отдадите ее прямо сейчас. Но сделайте одну вещь: остановите собор. Не переправляйте его через мост.
   Чей-то тихий голос произнес: - Я бы с удовольствием, правда, с удовольствием, но, боюсь, у нас уже есть обязательства.
  
   В ядре оружия тайника каскад реакций перешел порог необратимости. Забурлили экзотические физические процессы, поднимаясь подобно кипящей воде. Теперь никакое мыслимое вмешательство не могло предотвратить срабатывание устройства, за исключением насильственного разрушения самого оружия. Были проведены окончательные проверки систем, бесчисленное количество раз перепроверялись наведение и отдача. Процессы развивались по спирали: что-то похожее на отблеск превратилось в искру, которая, в свою очередь, превратилась в маленькую сферу размером с шарик, наполненную обнаженной, набухающей энергией. Огненный шар становился все больше, поглощая слой за слоем защитные механизмы. Микроскопические датчики, расположенные вокруг расширяющейся сферы, регистрировали шквалы частиц. Само пространство-время начало скручиваться и хрустеть, как край листа пергамента, поднесенного слишком близко к пламени свечи. Сфера поглотила последний бастион сдерживания и продолжала расти. Оружие почувствовало, как его пожирают изнутри: восхитительно и пугающе одновременно. В последние мгновения своего существования оно переназначало функции пространства вокруг расширяющейся сферы, передавая все больше и больше своих управляющих функций в ее внешние слои. Сфера все еще продолжала расти, но теперь она начала деформироваться, вытягиваясь в одном направлении в точном соответствии с предсказанием. Шип уничтожающей силы устремился вперед, пробивая брешь сквозь слои отслуживших машин. Оружие ощутило его как холодное стальное острие. Острие шипа проникло сквозь броню, за обвязку, в лицо Халдоры.
   Расширяющаяся сфера уже поглотила восемьдесят процентов объема оружия тайника. Ударные волны приближались к поверхности газового гиганта: через несколько наносекунд оружие перестанет существовать, превратившись в светящееся облако на одном конце своего луча.
   У него почти не осталось возможностей для обработки информации. Оно начало отказываться от высших чувствительных функций, отбрасывая части самого себя. Оно делало это с удивительной разборчивостью, намереваясь сохранить крошечную крупицу интеллекта до последнего возможного момента. Больше не нужно было принимать никаких решений, ничего не оставалось, кроме как ждать уничтожения. Но оно должно было знать: оно должно было сохранять разум достаточно долго, чтобы понять, что причинило какой-то ущерб.
   Девяносто пять процентов оружия тайника теперь представляло собой клубящийся шар фотолептонного адского пламени. Его мыслящие системы были размазаны тонкой, истонченной коркой по внутренней поверхности корпуса оружия: коркой, которая сама по себе начала распадаться, раскалываясь от стремительно несущейся ударной волны взрыва. Интеллект машины скользил вниз по когнитивной лестнице до тех пор, пока не осталось только упрямое, как у бактерии, ощущение собственного существования и того факта, что оно здесь для того, чтобы что-то делать.
   Луч пробил последний миллиметр брони. К тому времени с Халдоры начали поступать первые визуальные данные. Камеры на корпусе оружия тайника передавали новости в уменьшающийся сгусток разума, который был всем, что осталось от некогда хитрого интеллекта.
   Луч коснулся планеты. И с ней что-то стало происходить, распространяясь от места столкновения в виде ряби оптических искажений.
   Разум перестал существовать. Последнее, что он себе позволил, - это угасающий трепет завершения.
  
   В недрах "Леди Морвенны" - в большом зале Движущей силы - почти одновременно произошло несколько событий. Яркая вспышка света залила зал сквозь узкие бесцветные прорези утилитарных окон над соединительными муфтами. Глаур, начальник смены, как раз прогонял остаточные изображения вспышки - двигательные установки запечатлелись на его сетчатке в виде расплывчатых розово-зеленых негативов, - когда увидел, что механизмы теряют свою обычную четкую синхронизацию: появляется воздушное хитросплетение стержней, клапанов и компенсаторов, напоминающих сердечный приступ, мгновение остановки, чтобы вот-вот сорваться с места, превратив себя и всех, кто находится поблизости, в кровавую смесь металла и плоти.
   Но мгновение прошло: регуляторы и заслонки сработали так, как им было предназначено, возвращая движению его обычный синкопированный ритм. Послышались стоны и визг механических протестов - оглушительные, причиняющие боль, - когда сотни тонн движущегося металла боролись с ограничениями в виде шарнира и втулки клапана, но на самом деле ничего не отваливалось и не летело по воздуху в его сторону. Затем Глаур заметил, что на реакторе, а также на пультах сервоуправления главного двигательного узла, мигают аварийные огни.
   Волна несогласованного движения была подавлена и контролировалась в зале Движущей силы, но эти механизмы были лишь частью цепочки: сама волна все еще распространялась. Через полсекунды она прошла сквозь герметичные уплотнения в стене и вышла в вакуум. Сторонний наблюдатель, наблюдавший за "Леди Морвенной" издалека, заметил бы, что обычные плавные движения летающих опор вышли из-под контроля. Глауру не нужно было находиться снаружи: он точно знал, что должно произойти, видел это в своем воображении с четкостью инженерного чертежа. Он даже схватился за поручень, прежде чем принял осознанное решение сделать это.
   "Леди Морвенна" споткнулась. Огромные возвратно-поступательные массы движущихся механизмов, которые обычно уравновешивались таким образом, что движение собора при ходьбе ощущалось лишь как легчайшее колебание даже на вершине Часовой башни, теперь были ужасно разбалансированы. Собор накренился сначала в одну сторону, затем в другую. Эффект был катастрофическим и предсказуемым: толчок вызвал новую дрожь в двигательных механизмах, и весь процесс начался по новой еще до того, как удалось погасить первый крен.
   Глаур стиснул зубы и вцепился в стену. Он увидел, как пол накренился на целый, ужасающий градус. Автоматически сработали сирены; на сводчатых потолках камеры вспыхнули красные аварийные огни.
   Из пневматической системы громкоговорителей прозвучал голос. Он потянулся к трубке, стараясь перекричать шум.
   - Это главный хирург. Что, собственно, происходит?
   - Глаур, сэр. Не знаю. Произошла вспышка... Системы взбесились. Если бы я не знал лучше, я бы сказал, что кто-то только что выпустил очень мощный взрывной заряд, поразивший наши коробки с "троникой".
   - Это была не ядерная бомба. Я имел в виду, что происходит с вашим контролем над собором?
   - Теперь он сам по себе, сэр.
   - Он рухнет?
   Глаур огляделся. - Нет, сэр. Нет.
   - Он сойдет с Пути?
   - Тоже нет, сэр.
   - Очень хорошо. Я просто хотел убедиться. - Грилье замолчал: в промежутке между его словами Глаур услышал что-то странное, похожее на свист чайника. - Глаур... что ты имел в виду, говоря "он сам по себе"?
   - Я имею в виду, сэр, что мы находимся на автоматическом управлении, как и положено в чрезвычайных ситуациях. Ручное управление отключено на двадцатишестичасовой срок. Капитан Сейфарт заставил меня это сделать, сэр: сказал, что это по распоряжению Часовой башни. Поэтому мы не останавливаемся, сэр. Поэтому мы не можем остановиться.
   - Спасибо, - тихо сказал Грилье.
  
   Прежде всего, с Халдорой творилось что-то неладное. Там, где луч оружия ударил в планету, появилось что-то вроде концентрически расширяющейся ряби. Само оружие теперь исчезло; даже луч исчез в Халдоре, и в том месте, где было активировано устройство, осталось только рассеивающееся серебристо-белое облако.
   Но воздействие продолжалось. Внутри расширяющейся ряби отсутствовали обычные завихрения и полосы, характерные для химического состава газового гиганта. Вместо этого был просто рубиново-красный синяк, гладкий и недифференцированный. За считанные секунды он вырос и охватил всю планету. То, что раньше было Халдорой, теперь напоминало налитый кровью глаз.
   Он простоял так несколько секунд, злобно глядя на Хелу сверху вниз. Затем на рубиново-красной сфере стали появляться намеки на рисунок: не запятые и "хвощи" случайных химических границ, не полосы дифференцированных вращательных поясов, не циклопические глаза крупных штормовых очагов. Эти рисунки были правильными и точными, как узоры, нанесенные на ковры. Они заострились, как будто над ними поработала невидимая рука. Затем они изменились: теперь это был аккуратно подстриженный орнаментальный лабиринт, а затем намек на мозговые складки. Цвет менялся от рубиново-красного к бронзовому и темно-серебристому. Планета извергла тысячи шипов. Шипы задержались, а затем снова превратились в море безликой ртути. Ртуть превратилась в шахматную доску; шахматная доска превратилась в сферический городской пейзаж фантастической сложности; городской пейзаж превратился в ползущий Армагеддон.
   Планета вернулась. Но это была уже не та планета. В мгновение ока Халдора превратилась в еще один газовый гигант, затем в еще один - цвет и окантовка каждый раз менялись. На небе появились кольца. Гирлянда лун, вращающихся в невероятной последовательности. Два ряда колец, пересекающихся под углом и проходящих друг сквозь друга. Дюжина лун идеальной квадратной формы.
   Планета, от которой был аккуратно отрезан кусок, как от недоеденного свадебного торта.
   Планета, в которой отражались звезды.
   Додекаэдрическая планета.
   Ничего.
   Несколько секунд там была только черная сфера. Затем сфера начала раскачиваться, как воздушный шар, наполненный водой.
   Наконец, огромный механизм маскировки начал выходить из строя.
  

СОРОК ПЯТЬ

  
   Куэйхи схватился за глаза, издавая слабый крик, и слова "Я слеп, я слеп" были его жалким припевом.
   Грилье отложил пневматическую переговорную трубку. Он склонился над настоятелем, достал из кармана кителя какое-то оптическое устройство с блестящей ручкой из слоновой кости и заглянул в дрожащие от ужаса открытые глаза Куэйхи. Другой рукой он наложил на них тень, наблюдая за реакцией радужек.
   - Ты не ослеп, - сказал он. - По крайней мере, не на оба глаза.
   - Вспышка.
   - Вспышка повредила твой правый глаз. Я не удивлен: ты смотрел прямо в лицо Халдоре, когда это произошло, и у тебя, конечно, отсутствовал рефлекс моргания. Но так получилось, что мы покачнулись в тот же самый момент: что бы ни вызвало эту вспышку, оно также вывело из строя механизмы Глаура. Этого было достаточно, чтобы исказить оптический путь света, падающего от собирающего устройства над мансардой. Тебя избавили от полной слепоты.
   - Я слепой, - повторил Куэйхи, как будто ничего не слышал из того, что сказал ему Грилье.
   - Ты все еще можешь меня видеть, - сказал Грилье, пошевелив пальцем, - так что перестань хныкать.
   - Помоги мне.
   - Я помогу тебе, если ты расскажешь мне, что только что произошло, а также почему, черт возьми, "Леди Мор" находится на автоматическом управлении.
   Голос Куэйхи обрел подобие спокойствия. - Я не знаю, что произошло. Если бы я ожидал этого, как ты думаешь, обратил бы на это внимание?
   - Полагаю, это были твои друзья ультра. Они проявляли интерес к Халдоре, не так ли?
   - Они сказали, что собираются прислать инструменты.
   - Я думаю, они приврали, - ответил Грилье.
   - Я им доверял.
   - Ты все еще не рассказал мне об автоматическом управлении. Глаур говорит, что мы не можем остановиться.
   - Двадцатишестичасовая блокировка, - сказал Куэйхи, словно цитируя техническое руководство. - Применяется в случае полного краха власти в соборе, чтобы гарантировать, что "Леди Мор" продолжит действовать до тех пор, пока порядок не будет восстановлен. Все ручное управление реактором и двигательными установками заблокировано с помощью изолированных, защищенных от несанкционированного доступа систем синхронизации. Путь определяют камеры наведения; гироскопы предотвращают дрейф, даже если теряются все визуальные сигналы; для астрономической навигации подключены многократно дублируемые звездные навигаторы. Там даже есть заглубленный индуктивный кабель, по которому мы можем пройти, если все остальное не поможет.
  
   - Когда была объявлена блокировка?
   - Это было последнее, что сделал Сейфарт перед отлетом на "Бесконечность".
   Грилье подумал, что много часов назад, но меньше двадцати шести. - Значит, мы идем к мосту, и ничто не может этому помешать, кроме диверсии?
   - Ты не пробовал в последний момент устроить диверсию на реакторе, Грилье? Или на тысячах тонн движущегося оборудования?
   - Просто интересно, каковы были шансы.
   - Есть вероятность, главный хирург, что он поедет по этому мосту.
  
   Это был крошечный корабль класса "земля-орбита", едва ли больше спускаемой капсулы, доставившей Хоури на Арарат, он выскользнул из чрева "Ностальгии по бесконечности", движимый едва заметным толчком. Сквозь прозрачные вставки в броне кабины Скорпио наблюдал, как медленно удаляется огромный старый корабль, больше похожий на удаляющийся пейзаж, чем на другое судно. Он ахнул: наконец-то он смог своими глазами увидеть изменения.
   С "Ностальгией по бесконечности" происходили удивительные и пугающие вещи. По мере того, как она медленно приближалась к поверхности, огромные участки корпуса отходили, листы биомеханической обшивки и радиационной защиты отваливались, как хлопья отслаивающейся кожи. Когда корабль приблизился к Хеле, обломки растянулись за ним, образуя темный, колышущийся хвост, похожий на хвост кометы. Это был идеальный камуфляж для Скорпио, позволивший ему уйти незамеченным.
   Скорпио знал, что ничто из этого не было непреднамеренным. Корабль разваливался не из-за неуравновешенных сил, вызванных его боковым приближением к Хеле. Он разваливался, потому что капитан решил отказаться от целых частей себя. Там, где исчезла обшивка, внутренности корабля предстали во всей своей ошеломляющей сложности. И даже там, в глубоких недрах "Ностальгии по бесконечности", происходили великие перемены. Обычные процессы трансформации капитана ускорились. Прежние карты корабля теперь были совершенно бесполезны - никто не имел ни малейшего представления о том, как ориентироваться в этих глубинных районах. Не то чтобы это имело значение: оставшаяся в живых команда была втиснута в крошечный, стабильный район на носу, и если кто-то и был жив и находился в тепле в тех частях корабля, которые менялись, то это были лишь последние, блуждающие остатки соборной стражи. По мнению Скорпио, маловероятно, что они еще долго будут живы и в тепле.
   Никто не приказывал капитану делать это, точно так же, как никто не приказывал ему унижаться перед Хелой. Даже если бы произошел мятеж - даже если бы кто-то из старших решил оставить Ауру - это не имело бы ни малейшего значения. Капитан Джон Брэнниган принял решение.
   Когда Скорпио выбрался из облака обломков, он приказал кораблю ускориться еще сильнее. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз сидел за штурвалом космического корабля, но это не имело значения: маленькая машина точно знала, куда ей нужно лететь. Хела скатилась вниз: он увидел диагональную царапину разлома и еще более слабую царапину перекинутого через него моста. Он прибавил увеличение, выровнял изображение и двинулся назад от моста, пока не разглядел крошечную фигурку "Леди Морвенны", крадущуюся к краю равнины. Он понятия не имел, что происходит сейчас в соборе: с момента появления машинерии Халдоры все попытки связаться с Куэйхи или его заложниками потерпели неудачу. Куэйхи, должно быть, уничтожил или отключил все каналы связи, больше не желая отвлекаться на посторонние действия теперь, когда он наконец-то получил эффективный контроль над "Ностальгией по бесконечности". Все, что мог сделать Скорпио, это предположить, что Аура и остальные по-прежнему в безопасности и что в голове Куэйхи все еще сохранилась какая-то доля рациональности. Если бы с ним нельзя было связаться обычными средствами, то ему пришлось бы послать очень очевидный и убедительный сигнал остановиться.
   Корабль Скорпио нацелился на мост.
   От толчка, каким бы слабым он ни был, у Скорпио защемило в груди. Валенсин сказал ему, что он дурак, если даже думает о том, чтобы отправиться на корабле на Хелу, после всего, что ему пришлось пережить за последние несколько лет.
   Скорпио пожал плечами. Свин должен делать то, что должен, сказал он.
  
   Грилье ухаживал за Куэйхи, закапывая раствор в ослепший глаз. Куэйхи вздрагивал и стонал при каждой капле, но постепенно его стоны превратились в прерывистые всхлипы, выражавшие скорее раздражение и разочарование, чем боль.
   - Ты все еще не сказал мне, что она здесь делает, - наконец произнес Куэйхи.
   - Это не входило в мои обязанности, - ответил Грилье. - Я установил, что она была не той, за кого себя выдавала, и что она прибыла на Хелу девять лет назад. Остальное тебе придется спросить у нее самой.
   Рашмика встала и подошла к настоятелю, оттолкнув главного хирурга в сторону. - Вам не обязательно спрашивать, - сказала она. - Я расскажу сама. Я пришла сюда, чтобы найти вас. Не потому, что вы меня особенно заинтересовали, а потому, что вы были ключом к достижению "теней".
   - Тени? - спросил Грилье, завинчивая крышку на бутылочке с голубой жидкостью размером с большой палец.
   - Он знает, о чем я говорю, - сказала Рашмика. - Не так ли, настоятель?
   Даже сквозь застывшее, как маска, выражение лица Куэйхи удалось передать чувство ужасного осознания. - Но вам потребовалось девять лет, чтобы найти меня.
   - Дело было не только в том, чтобы найти вас, настоятель. Я всегда знала, где вы находитесь: никто никогда не делал из этого секрета. Многие думали, что вы мертвы, но всегда было ясно, где вы должны были быть.
   - Тогда зачем ждать все это время?
   - Я не была готова, - сказала она. - Я должна была узнать больше о Хеле и скаттлерах, иначе я не была бы уверена, что тени - те существа, с которыми стоит разговаривать. Не было смысла доверять церковным властям: я должна была все узнать сама, сделать свои собственные выводы. И, конечно, у меня должно было быть убедительное прошлое, чтобы вы мне доверяли.
   - Но прошло девять лет, - снова удивился Куэйхи. - А вы все еще ребенок.
   - Мне семнадцать. И, поверьте мне, прошло гораздо больше девяти лет.
   - Тени, - сказал Грилье. - Не мог бы кто-нибудь из вас, пожалуйста, оказать мне любезность и объяснить, кто они такие?
   - Скажите ему, настоятель, - попросила Рашмика.
   - Я не знаю, кто они такие.
   - Но вы же знаете, что они существуют. Они разговаривают с вами, не так ли, точно так же, как со мной. Они просили вас спасти их, убедиться, что они не погибнут, когда "Леди Морвенна" поедет по мосту.
   Куэйхи поднял руку, отстраняя ее. - Вы глубоко заблуждаетесь.
   - Точно так же, как был введен в заблуждение Сол Темпье, настоятель? Он знал об исчезновении и не верил официальным опровержениям. Он также знал, что исчезновения должны были закончиться, как и специалисты-нумерологи.
   - Я никогда не слышал о Соле Темпье.
   - Возможно, вы и не слышали, - сказала Рашмика, - но ваша церковь приказала убить его, потому что ему нельзя было позволить говорить о вычеркнутых исчезновениях. Потому что вы не могли смириться с тем фактом, что это произошло, не так ли?
   Пальцы Грилье раздавили маленький голубой пузырек. - Скажите мне, в чем дело? - потребовал он.
   Рашмика повернулась к нему, прочистила горло. - Если он не скажет вам, это сделаю я. Настоятель потерял веру в себя в один из тех периодов, когда начал вырабатывать иммунитет к вирусам, содержащимся в его крови. Он начал подвергать сомнению все здание религии, которое построил вокруг себя, что было болезненно для него, потому что без этой религии смерть его любимой Морвенны становится просто еще одним бессмысленным космическим событием.
   - Будьте осторожны в своих словах, - сказал Куэйхи.
   Она проигнорировала его. - Во время этого кризиса он почувствовал необходимость проверить природу исчезновения, используя инструменты научного исследования, обычно запрещенные церковью. Он организовал запуск зонда в лицо Халдоры во время исчезновения.
   - Должно быть, потребовались некоторые тщательные приготовления, - сказал Грилье. - Исчезновение настолько коротко...
   - Только не это, - сказала Рашмика. - Зонд дал эффект: он продлил исчезновение более чем на секунду. Халдора - это иллюзия, не более того: элемент маскировки, скрывающий сигнальный механизм. В последнее время маскировка дает сбои - вот почему, в первую очередь, происходят исчезновения. Исследование настоятеля добавило дополнительный стресс, продлив исчезновение. Этого было достаточно, не так ли, настоятель?
   - У меня нет...
   Грилье достал еще один пузырек - на этот раз дымчато-зеленого оттенка - и поднес его к своему хозяину, крепко зажав между большим и указательным пальцами. - Давай прекратим валять дурака, ладно? Я убежден, что она знает больше, чем тебе хотелось бы, чтобы знали все остальные, так что, пожалуйста, перестань это отрицать.
   - Расскажите ему, - попросила Рашмика.
   Куэйхи облизал губы: они были бледными и сухими, как кость. - Она права, - сказал он. - Зачем отрицать это сейчас? Тени - всего лишь отвлекающий маневр. - Он кивнул в сторону Васко и Хоури. - У меня есть ваш корабль. Вы думаете, мне есть дело до всего остального?
   Кожа на пальцах Грилье, сжимавших флакон, побелела. - Расскажи нам, - прошипел он.
   - Я ввел в Халдору зонд, - сказал Куэйхи. - Это продлило исчезновение. В этом расширенном обзоре я увидел... предметы - сверкающие механизмы, похожие на внутреннюю часть часов, обычно скрытые в Халдоре. И зонд с чем-то соприкоснулся. Он был уничтожен почти мгновенно, но не раньше, чем что-то - что бы это ни было - успело проникнуть в "Леди Морвенну".
   Рашмика повернулась и указала на скафандр. - Он хранит его в этом.
   Глаза Грилье сузились. - Тот самый резной скафандр?
   - Морвенна погибла в нем, - сказал Куэйхи, тщательно подбирая слова, словно человек, идущий по минному полю. - Она была раздавлена в нем, когда наш корабль совершил экстренный бросок к Хеле, чтобы спасти меня. Корабль не знал, что Морвенна не выдержит такого ускорения. Это превратило ее в кашицу, превратило в красное желе, в красное желе с костями и металлом внутри. Я убил ее, потому что если бы не спустился на Хелу...
   - Я сожалею о том, что с ней случилось, - сказала Рашмика.
   - Я не был таким до того, как это случилось, - сказал Куэйхи.
   - Никто не смог бы обвинить вас в ее смерти.
   Грилье усмехнулся. - Не позволяйте ему одурачить себя. До того, как это случилось, он был не совсем ангелом.
   - Я был просто человеком, у которого в крови было что-то плохое, - оправдывался Куэйхи, - просто человеком, который пытался добиться своего.
   Рашмика тихо сказала: - Я верю вам.
   - Вы можете прочитать это по моему лицу? - спросил он.
   - Нет, - сказала она. - Я просто верю вам. Не думаю, что вы были плохим человеком, настоятель.
   - И что теперь, после всего, что я сделал? После того, что случилось с вашим братом? - Она услышала, как в его голосе зазвучала надежда. В этот поздний час, находясь так близко к переправе, он все еще жаждал отпущения грехов.
   - Я сказала, что верю вам, а не то, что настроена прощать, - сказала она.
   - Тени, - сказал Грилье. - Вы все еще не сказали мне, что это такое и какое отношение они имеют к скафандру.
   - Скафандр - священная реликвия, - сказала Рашмика, - его единственная ощутимая связь с Морвенной. Испытывая Халдору, он также подтверждал ту жертву, которую она принесла ради него. Вот почему он поместил приемное устройство внутрь скафандра: чтобы, когда придет ответ, когда он узнает, была ли Халдора чудом, Морвенна сказала ему об этом.
   - А тени? - спросил Грилье.
   - Демоны, - сказал Куэйхи.
   - Сущности, - поправила Рашмика. - Разумные существа, запертые в другой вселенной, смежной с этой.
   Грилье улыбнулся. - Думаю, я услышал достаточно.
   - Слушайте дальше, - сказал Васко. - Она не лжет. Они настоящие, и нам очень нужна их помощь.
   - Их помощь? - повторил Грилье.
   - Они более развиты, чем мы, - сказал Васко, - более развиты, чем любая другая культура в этой галактике. Они - единственное, что может помочь в борьбе с ингибиторами.
   - И что они хотят в обмен на эту помощь? - спросил Грилье.
   - Они хотят, чтобы их выпустили, - сказала Рашмика. - Они хотят иметь возможность перемещаться в эту вселенную. Существо в скафандре - на самом деле это не тени, а просто переговорщик, что-то вроде программного обеспечения - оно знает, что мы должны сделать, чтобы пропустить остальных. Оно знает команды, которые мы должны отправить механизму Халдоры.
   - Аппаратура Халдоры? - спросил главный хирург.
   - Взгляни сам, - сказал настоятель. Расположение зеркал снова сфокусировалось на нем, направляя луч сколлимированного света в его единственный здоровый глаз. - Исчезновения закончились, Грилье. Спустя столько времени я могу видеть священный механизм.
  

СОРОК ШЕСТЬ

  
   Глаур был один, единственный из технического персонала, оставшийся в сводчатом зале Движущей силы. Собор оправился от прежнего волнения; сирена смолкла, аварийное освещение реактора погасло, а движение стержней и лонжеронов над его головой вернулось к своему обычному гипнотическому ритму. Пол качался из стороны в сторону, но только Глаур обладал с таким трудом обретенным чувством равновесия, что мог это заметить. Движение было в пределах нормы, и человеку, незнакомому с "Леди Морвенной", пол показался бы устойчивым, как скала, как будто он был прикреплен к Хеле.
   Тяжело дыша, он обошел один из мостков, опоясывающих центральное ядро турбин и генераторов. Он почувствовал дуновение ветра, когда качающиеся лонжероны пронеслись прямо над его головой, но годы знакомства с этим местом позволили ему больше не пригибаться без необходимости.
   Он добрался до анонимной, ничем не примечательной на вид панели доступа. Глаур щелкнул тумблерами, удерживавшими панель закрытой, затем откинул ее над головой. Внутри находились сверкающие серебристо-голубые элементы управления системой блокировки: два огромных рычага, под каждым из которых было по замочной скважине. Процедура была достаточно простой: она была хорошо отрепетирована во многих упражнениях с использованием фиктивной панели на другой стороне машины.
   Глаур вставил ключ в один из замков. Сейфарт вставил свой ключ в соответствующее отверстие другого. Ключи оказались в замке одновременно, и затем они вдвоем потянули рычаги до упора, одним плавным, синхронным движением. Предметы гремели и жужжали. По всему помещению раздавался треск реле, когда отключались обычные управляющие входы. Глаур знал, что за этой панелью находились бронированные часы, отсчитывающие секунды с того момента, как были нажаты рычаги. Рычаги уже прошли половину своего хода: оставалось еще двенадцать или тринадцать часов до того, как реле снова заработают, восстанавливая ручное управление.
   Слишком долго. Через тринадцать часов, вероятно, не будет никакой "Леди Морвенны".
   Глаур оперся о поручень мостика, затем положил обе руки в перчатках на левый рычаг. Он нажал на него, приложив всю силу, на какую был способен. Рычаг не поддавался: на ощупь он был таким прочным, как будто его приварили к месту именно под таким углом. Он попробовал другой рычаг, а затем попытался потянуть оба вниз одновременно. Это было абсурдно: его собственное знание системы блокировки подсказывало ему, что она была спроектирована таким образом, чтобы противостоять гораздо большему вмешательству. Она была создана, чтобы противостоять бунтующей банде, не говоря уже об одном человеке. Но он должен был попытаться, какими бы малыми ни были шансы на успех.
   Обливаясь потом, с еще более затрудненным дыханием, Глаур вернулся на этаж Движущей силы и собрал несколько тяжелых инструментов. Он снова взобрался на мостик, снова нашел панель и принялся нажимать на рычаги с помощью выбранных им инструментов. По залу разнесся лязг, который был слышен сквозь ровное жужжание механизмов...
   Это тоже не сработало.
   Глаур рухнул в изнеможении. Его ладони были слишком потными, чтобы держать что-либо металлическое, а руки слишком слабыми, чтобы поднять даже самый легкий молоток.
   Если он не мог заставить механизм блокировки перейти к концу двадцатишестичасового цикла, что еще он мог сделать? Он хотел только остановить "Леди Морвенну" или сбить ее с курса, но не уничтожить ее. Он мог повредить реактор - ему все еще было доступно множество мест доступа, - но потребовались бы часы, чтобы его действия возымели какой-либо эффект. Вывести из строя двигательную установку было уже нереально: единственный способ сделать это - что-то в нее засунуть, но это должно быть что-то огромное. В ремонтных мастерских могли быть куски металла - целые лонжероны или стержни, снятые для восстановления или переплавки, - но он никогда не смог бы поднять ни один из них в одиночку. В данный момент ему трудно было удержать в руках гаечный ключ.
   Глаур прикинул, есть ли у него шансы вывести из строя или обмануть системы наведения: камеры, следящие за дорогой, звездные навигаторы, сканирующие небо, датчики магнитного поля, вынюхивающие следы проложенного кабеля. Но все эти системы были многократно избыточны, и большинство из них располагались за пределами зон повышенного давления в соборе, высоко над землей или в труднодоступных частях основания.
   Взгляни правде в глаза, сказал он себе: инженеры, разработавшие систему блокировки, родились не вчера. Если бы существовал очевидный способ остановить "Леди Морвенну", они бы об этом позаботились.
   Собор не собирался останавливаться и не собирался отклоняться от намеченного пути. Он сказал Сейфарту, что останется на борту до последней минуты, присматривая за своими машинами. Но о чем теперь было заботиться? Его машины были отняты у него, вырваны из его рук, как будто ему нельзя было их доверить.
   С мостика Глаур посмотрел вниз, в одно из смотровых окон, мимо которых он часто проходил. Он видел, как земля скользит внизу со скоростью треть метра в секунду.
  
   Маленький корабль Скорпио коснулся земли, его выдвижные шасси с хрустом погрузились в застывающую жижу только что растаявшего льда. Корабль покачнулся, когда он отстегнулся и принялся возиться с креплениями своего вакуумного скафандра, проверяя, все ли в порядке. Ему было трудно сосредоточиться, ясность ума то появлялась, то исчезала, как слабый радиосигнал. Возможно, Валенсин, в конце концов, был прав, и ему следовало остаться на корабле, поручив кому-нибудь другому спуститься на Хелу.
   К черту все это, подумал Скорпио.
   Он в последний раз проверил индикаторы на шлеме, убедившись, что все они горят зеленым светом. Больше не было смысла тратить время на беспокойство по этому поводу: скафандр был либо цел, либо нет, и если это его не убило, то за углом, вероятно, ждало что-то еще.
   Он застонал от боли, поворачиваясь, чтобы открыть задвижку. Боковая дверь отъехала в сторону и беззвучно шлепнулась в слякоть. Скорпио почувствовал легкий толчок, когда последний глоток воздуха из кабины вырвался в открытый космос. Скафандр, казалось, держался: ни один из зеленых огоньков не сменился красным.
   Минуту спустя он уже был на льду: приземистая, похожая на ребенка фигурка в голубом с металлическим отливом скафандре, предназначенном для свинов. Он вразвалочку прошел в заднюю часть корабля, держась подальше от вишнево-красных выхлопных отверстий, и открыл грузовой отсек. Он потянулся к нему и, кряхтя от боли, принялся возиться неуклюжими двупалыми перчатками своего скафандра. Руки свина и без того не отличались особой ловкостью, но если надеть на них скафандр, они окажутся ненамного лучше обрубков. Но он практиковался. У него была целая жизнь практики.
   Он вытащил поддон размером с поднос для ужина. На нем, как яйца Фаберже, лежали три мины-пузыря. Он вытащил одну мину, обращаясь с ней с инстинктивной осторожностью - хотя единственное, на что вряд ли способна мина с зоной поражения в форме пузыря, - это на случайный взрыв, - и пошел прочь от стоящего корабля.
   Он отошел от него на сто шагов: достаточно далеко, чтобы выхлопные газы корабля не могли попасть на мину. Затем опустился на колени и ножом Клавейна вырезал на поверхности льда небольшое конусообразное углубление. Он с силой вдавил мину-пузырь в углубление, пока не осталась видна только ее верхняя часть. Затем повернул рифленый диск на поверхности мины на тридцать градусов. Его перчатки постоянно соскальзывали, но в конце концов ему это удалось. Диск со щелчком встал на место. На верхнем полюсе мины-пузыря загорелся крошечный красный индикатор: она была включена. Скорпио встал.
   Он остановился: что-то привлекло его внимание. Взглянул в лицо Халдоры. Планета исчезла; на ее месте, занимая гораздо меньшую часть неба, находился какой-то механизм. Это напоминало какую-то невероятную диаграмму из средневековой космологии, нечто, созданное в экстатическом порыве видения: геометрическая, решетчатая структура, состоящая из множества тонко обработанных частей. По ее периферии друг друга пересекали четко различимые мерцающие стержни, расходясь лучами от соединяющих узлов. Ближе к середине это стало слишком сложно охватить, не говоря уже о том, чтобы описать или запомнить. У него сохранилось лишь ощущение головокружительной сложности, словно он увидел, как работает часовой механизм Божьего разума. От этого у него разболелась голова. Он почувствовал приступ нарастающей, покалывающей мигрени, как будто сама эта штука не позволяла ему смотреть на нее ни секунды дольше.
   Он отвернулся, не отрывая взгляда от земли, и поплелся обратно к кораблю. Он положил две оставшиеся мины обратно в грузовой отсек, затем поднялся на борт, оставив дверцу корпуса лежать на земле. Теперь не нужно было сохранять воздух: ему просто нужно было довериться скафандру.
   Корабль подбросило вверх. Сквозь открытую часть корпуса он увидел, как поверхность моста уходит вниз, пока не показались края. Внизу, вдалеке, виднелось дно ущелья Отпущения грехов. Он почувствовал головокружение. Когда он стоял на мосту, закладывая мину, было легко забыть, как далеко от земли он на самом деле находится.
   В следующий раз у него не будет такого утешения.
  
   Крепление под "Ностальгией по бесконечности" приготовилось к приему. Корабль был уже близко, по крайней мере, то, что от него осталось. Во время спуска с орбиты капитан совершил серию окончательных преобразований, намереваясь защитить тех, кто находился на его попечении, и в то же время сделать все необходимое для защиты Ауры. Он сбросил большую часть обшивки корпуса в средней части, обнажив поразительную сложность своих внутренностей: лонжероны и переборочные перегородки размером больше, чем у многих космических кораблей среднего размера, похожий на хрящ клубок плотно расположенных корабельных систем, разросшихся и переплетенных, как виноградные лозы-душители. Когда он сбросил эти защитные элементы, то почувствовал холодок наготы, как будто обнажил уязвимую кожу там, где когда-то была броня. Прошли столетия с тех пор, как эти внутренние области в последний раз были открыты вакууму.
   Он продолжал свою трансформацию. Внутри него основные элементы корабельной архитектуры были переставлены, как костяшки домино. Соединительные линии были разорваны и соединены заново. Части корабля, которые раньше зависели от других в обеспечении энергией, воздухом и водой, теперь стали самодостаточными. Остальным было позволено умереть. Капитан почувствовал, что внутри него происходят изменения, сопровождающиеся неприятным ощущением движения в животе: давление и холод, резкие боли и внезапное, вызывающее беспокойство отсутствие каких-либо ощущений вообще. Несмотря на то, что он инициировал изменения и руководил ими, он все еще испытывал тревожное чувство самонарушения.
   То, что он делал с собой, было нелегко исправить.
   Он опустился ближе к Хеле, корректируя снижение с помощью стыковочных движков. Гравитационные градиенты подчеркивали геометрию его корпуса, словно мягкие пальцы, угрожающие разорвать его на части.
   Он падал все ниже. Ландшафт проносился под ним - теперь это были не просто лед и трещины, а населенная территория, усеянная крошечными деревушками и исчерченная линиями связи. Пасть крепления виднелась золотистой расщелиной на горизонте.
   Он бился в конвульсиях, как при родах. Все приготовления были завершены. От его туловища отделялись аккуратно вырезанные куски тела, оставляя геометрические отверстия. От них тянулись тысячи разорванных соединений, словно бледные корни под блоками вырванного с корнем дерна. Капитан притупил боль, насколько это было возможно, но призрачные сигналы все еще доходили до него там, где кабели и линии связи были разорваны на части. Вот, подумал капитан, каково это, когда тебя пронзают. Но он ожидал боли и был к ней готов. В каком-то смысле это действительно было очень ободряюще. Это было напоминанием о том, что он был жив, что он начал свое мыслящее существование как существо из плоти и крови. Пока он чувствовал боль, он все еще мог думать о себе как о человеке.
   Двадцать частей падали с "Ностальгией по бесконечности", но только на мгновение. Как только они оказались на безопасном расстоянии от корабля, крошечные искры от направляющих ракет унесли их прочь. Ракеты не были способны вытолкнуть обломки за пределы гравитационного воздействия Хелы, но их было достаточно, чтобы поднять их снова на орбиту. Там им пришлось бы заботиться о себе самим. Он сделал все, что мог, для своих восемнадцати тысяч спящих - многих из них он привез с Арарата, а некоторых - из Йеллоустоуна, - но теперь снаружи они были в большей безопасности, чем внутри.
   Он просто надеялся, что кто-нибудь еще придет и позаботится о них.
   Теперь крепление казалось намного больше. Внутри него двигались люльки и обвязка, готовые сомкнуться вокруг его выпотрошенных останков.
  

* * *

  
   - Зачем вам этот резной скафандр? - спросил Куэйхи.
   - Я хочу забрать его с собой, - сказала Рашмика с неожиданной для нее самой решительностью. - Хочу забрать его у "Леди Морвенны".
   Васко посмотрел на Хоури, затем на Рашмику. - Теперь ты все вспомнила? - спросил он.
   - Я помню больше, чем раньше, - сказала она, поворачиваясь к матери. - Это возвращается.
   - Она что-то значит для вас? - спросил Куэйхи.
   - Она моя мать, - сказала Рашмика. - А меня зовут не Рашмика. Так звали дочь, которую потеряла моя приемная семья. Это хорошее имя, но оно не мое. На самом деле меня зовут как-то по-другому, но я пока не совсем это помню.
   - Тебя зовут Аура, - сказала Хоури.
   Рашмика услышала это имя, задумалась, а затем посмотрела матери в глаза. - Да. Теперь я вспомнила. Я помню, как ты меня так называла.
   - Я был прав насчет крови, - сказал Грилье, не в силах сдержать довольную ухмылку.
   - Да, ты был прав, - сказал Куэйхи. - Теперь ты доволен? Но ты привез ее сюда, главный хирург. Ты привел эту гадюку в наше гнездо. Это была твоя ошибка.
   - В конце концов, она бы нашла дорогу сюда, - ответил Грилье. - Она пришла сюда для этого. В любом случае, почему ты должен беспокоиться? - Грилье указал на видеозапись спускающегося корабля. - Ты получил то, что хотели, не так ли? На тебя даже смотрят твои священные механизмы, поздравляя тебя.
   - Что-то случилось с кораблем, - сказал Куэйхи, поднимая дрожащую руку к изображению. Он бросил взгляд на Васко. - Что это?
   - Понятия не имею, - ответил он.
   - Корабль по-прежнему будет работать, - сказала Хоури. - Он был нужен вам только для работы двигателей. У вас есть все необходимое. А теперь давайте возьмем резной скафандр.
   Он, казалось, обдумал ее просьбу. - Куда же вы отправитесь без корабля?
   - Для начала было бы неплохо отправиться куда-нибудь еще, кроме "Леди Морвенны", - сказала Хоури. - Может, у вас и есть склонность к самоубийству, настоятель, но у нас ее нет.
   - Если бы у меня была хоть малейшая склонность к самоубийству, как вы думаете, прожил бы я так долго?
   Хоури посмотрела на Малинина, затем на Рашмику. - У него есть способ избежать этого. Вы ведь не планировали оставаться на борту, не так ли?
   - Это вопрос времени, - сказал Куэйхи. - Корабль почти готов к запуску. Это момент триумфа. Это момент, когда все на Хеле меняется. Момент, когда меняется сама Хела. Видите ли, ничто уже не будет таким, как прежде. Больше не будет Постоянного пути, не будет процессии соборов. На Хеле останется только одно место, расположенное точно под Халдорой, и это место больше не будет двигаться. И на нем будет только один собор.
   - Ты его еще не построил, - сказал Грилье.
   - У нас есть время, главный хирург. У меня есть все время в мире, как только я заявлю о своих правах. Я выбираю, на что обратить внимание, понимаешь? Я держу руку на пульсе. Я могу вращать этот мир, как земной шар. Я могу остановить его одним движением пальца.
   - А "Леди Морвенна"? - спросил Грилье.
   - Если этот собор пересечет мост, так тому и быть. Если нет, это только подчеркнет конец одной эпохи и начало другой.
   - Он не хочет, чтобы это удалось, - прошептал Васко. - У него никогда не получилось бы.
   На кушетке настоятеля что-то зазвенело.
  
   Скорпио остался на месте, хотя все инстинкты подсказывали ему бежать назад. Сморщенная фиолетово-черная сфера от взрыва ближайшей мины-пузыря в мгновение ока устремилась к нему, непреодолимая стена угрожала поглотить его и ту часть моста, на которой он стоял. Но он тщательно разместил все три заряда, а из описаний Ремонтуа он знал, что действие мин-пузырей было в высшей степени предсказуемым, если исходить из того, как они сработали в первый раз. На Хеле не было воздуха, а значит, не нужно было учитывать ударную волну; все, о чем ему нужно было беспокоиться, - это о предельном радиусе ближайшей расширяющейся сферы. С небольшой погрешностью, учитывающей колебания поверхности, он был бы в безопасности всего в нескольких сотнях метров от номинальной границы.
   Длина моста составляла сорок километров; он расположил заряды в ряд так, чтобы их центры находились на расстоянии семи километров друг от друга, причем средний из них располагался в самой высокой точке пролета. Совокупный эффект наложения сфер уничтожил бы центральные тридцать четыре километра моста, оставив нетронутыми лишь несколько километров по обе стороны от разлома. Когда Скорпио взорвал заряды, он все еще находился на расстоянии более полутора километров вне открытого пространства.
   Граница сферы была почти в километре от него, но казалось, что она находится прямо у него перед носом. Сфера покрылась рябью и вздулась, морщины и волдыри вздымались и опадали на ее сморщенной поверхности. Ближайшая часть моста все еще была погружена в стену: перед его мысленным взором невозможно было не представить, как она продолжается через пропасть. Но моста уже не было: после того, как сферы испарились, на их месте не осталось ничего материального.
   Мост исчез. Средняя часть уже пропала, а самая дальняя - мгновением позже.
   Он направился к краю. Мост под его ногами казался таким же устойчивым, как и всегда, хотя больше не был соединен с другой стороной. Он замедлил шаг, приближаясь к тому месту, где заканчивался выступ, помня, что эта часть может быть намного менее устойчивой, чем та, что ближе к обрыву. Это было в нескольких метрах от края взрыва мины-пузыря, где можно было ожидать всевозможных необычных квантовых эффектов. Возможно, были изменены атомные свойства материала моста, появились фатальные дефекты. Человеку - даже свину - пора быть осторожным.
   Когда он приблизился к краю, у него закружилась голова. Разрез был на удивление чистым. Хирургическая аккуратность и полное отсутствие обломков на месте разреза создавали впечатление, что мост только строился. Это позволяет ему чувствовать себя не столько вандалом, сколько зрителем, предвкушающим что-то еще не законченное.
   Он обернулся. Вдалеке, за скорчившимся силуэтом своего припаркованного корабля, он увидел "Леди Морвенну". С его точки зрения, собор выглядел так, словно он практически достиг края скалы. Он знал, что ему еще предстоит проделать какой-то путь, но пройдет совсем немного времени, прежде чем он достигнет цели.
   Однако теперь, когда моста не стало, у собора не было другого выбора, кроме как остановиться. Больше не было вопроса о степени риска, не было вопроса о том, сможет ли он пересечь пропасть Отпущения грехов. Он избавил ситуацию от всяких сомнений. Славы не будет, только опустошение.
   Если бы они были в здравом уме, то остановились бы.
   В его шлеме вспыхнул розовый огонек, синхронно с пронзительным сигналом тревоги. Скорпио остановился, сначала подумав, что с его скафандром что-то не так. Но розовый свет означал только то, что скафандр принимал мощный модулированный радиосигнал, выходящий за пределы обычных назначенных диапазонов связи. Скафандр спрашивал его, хочет ли он, чтобы сигнал был интерпретирован и передан ему.
   Он снова посмотрел на собор. Это должно было быть от "Леди Морвенны".
   - Прими его, - сказал Скорпио.
   Радиосигнал, как сообщил ему скафандр, был повторяющимся: он воспроизводил короткую, заранее записанную передачу. Формат был аудио-голографическим.
   - Дай-ка я посмотрю, - сказал он, уже не будучи уверенным, что это имеет какое-то отношение к собору.
   На льду в десятке метров от него появилась фигура. Это был не тот, кого он ожидал увидеть; на самом деле, он даже не узнал в ней никого. На фигуре не было скафандра, и у нее была странная, асимметричная анатомия человека, который большую часть своего существования провел в невесомости. У него были вставные конечности и лицо, похожее на поверхность планеты после небольшого обмена ядерными ударами. "Ультра", - подумал Скорпио; но затем, после недолгого размышления, он решил, что этот человек, вероятно, вовсе не ультра, а член другой, менее общительной группировки людей, путешествующих в космосе: "скайджек".
   - Вы не могли оставить это в покое, не так ли? - спросила фигура. - Вы не могли просто жить с этим, не могли смириться с существованием чего-то столь прекрасного и в то же время столь загадочного. Вы должны были знать, что это такое. Вы должны были знать, каковы его пределы. Мой прекрасный мост. Мой прекрасный, нежный мост. Я сделал его для вас, положил сюда как подарок. Но вам этого было недостаточно, не так ли? Вы должны были испытать его. Вам пришлось его разрушить. Вы должны был все испортить, черт возьми.
   Скорпио прошелся по фигуре. - Извините, - сказал он. - Не интересно.
   - Это было потрясающе, - сказал мужчина. - Это было чертовски красиво.
   - Он был на моем пути, - сказал Скорпио.
  

* * *

  
   Никто из них не мог видеть отправленное на личный дисплей кушетки Куэйхи сообщение, к которому он получил доступ. Но Рашмика наблюдала, как шевелятся его губы, и заметила едва заметную морщинку на лбу, когда он перечитывал краткое содержание, как будто в первый раз допустил ошибку.
   - Что это? - спросил Грилье.
   - Мост, - ответил Куэйхи. - Кажется, его там больше нет.
   Грилье наклонился ближе к кушетке. - Это, должно быть, какая-то ошибка.
   - Похоже, что его нет, главный хирург. Индуктивный кабель - линия, которую мы используем для экстренной навигации, - явно оборван.
   - Значит, кто-то перерезал кабель.
   - Через минуту я получу снимки поверхности. Тогда мы будем знать.
   Все повернулись к экрану, на котором показывали спуск "Ностальгии по бесконечности". Изображение замерцало призрачными красками, затем стабилизировалось на знакомом виде, снятом стационарной камерой, которая, должно быть, была установлена на стене самого разлома Гиннунгагап.
   Настоятель был прав: моста больше не было. Все, что осталось, - это концы пролета: причудливые завитки сахарной пудры и глазури, свисающие с обоих утесов, как бы намекая на остальную часть моста с помощью элегантной математической экстраполяции. Но большей части пролета просто не было. Не было и намека на обломки на дне. Рашмика мысленно представляла себе, как мост рушится снова и снова с тех пор, как узнала, что ей придется по нему переходить. Но она всегда видела, как он обрушивается лавиной раскалывающихся осколков, образуя драгоценную, сверкающую осыпь, которая сама по себе была чудом: заколдованный стеклянный лес, в котором можно затеряться.
   - Что случилось? - спросил настоятель.
   Рашмика повернулась к нему. - А это имеет значение? Его больше нет, вы можете сами убедиться. Теперь перейти его не проблема. Нет причин не останавливать собор.
   - Девушка, вы что, не слушали? - спросил он. - Собор не останавливается. Собор не может остановиться.
   Хоури встала, за ней Васко. - Мы больше не можем оставаться на борту. Ты пойдешь с нами, Аура.
   Рашмика покачала головой. Она все еще не привыкла к тому, что ее называют таким именем. - Я не уйду, не получив того, за чем пришла.
   - Она права, - произнес новый голос, тонкий и металлический.
   Никто ничего не сказал. Их встревожило не появление нового голоса, а очевидная причина его появления. Все как один повернулись, чтобы посмотреть на резной скафандр. Внешне в нем ничего не изменилось: это была все та же задумчивая серебристо-серая форма, изобилующая безумными деталями и вздувшимися от грубой сварки швами.
   - Она права, - продолжил скафандр. - Мы должны уходить сейчас же, Куэйхи. У тебя есть твой корабль, то, что ты так сильно хотел. У тебя есть способ остановить Хелу. А теперь отпусти нас. Мы не имеем никакого отношения ни к одному из твоих планов.
   - Раньше вы никогда не заговаривали со мной, кроме тех случаев, когда я оставался один, - сказал Куэйхи.
   - Мы разговаривали с девушкой, когда ты не хотел слушать. С ней было проще: мы могли заглянуть ей прямо в голову. Не так ли, Рашмика?
   Она храбро сказала: - Я бы предпочла, чтобы теперь вы называли меня Аурой.
   - Значит, это Аура. Это ничего не меняет, не так ли? Ты проделала весь этот путь, чтобы найти нас. Теперь ты нашла. И ничто не мешает настоятелю передать нас тебе.
   Грилье покачал головой, как будто он один был жертвой затянувшейся шутки. - Дело говорит само за себя. Дело говорит само за себя, а вы все просто стоите рядом, как будто это происходит каждый день.
   - Для некоторых из нас, - сказал Куэйхи, - это так и есть.
   - Это тени? - спросил Грилье.
   - Посланник теней, - говорилось в скафандре. - Различие не должно нас останавливать. А теперь, пожалуйста, мы должны немедленно покинуть "Леди Морвенну".
   - Вы останетесь здесь, - сказал Куэйхи.
   - Нет, - сказала Рашмика. - Настоятель, отдайте нам скафандр. Для вас это не имеет значения, но для нас это значит все. Тени помогут нам пережить ингибиторов. Но этот скафандр - наша единственная прямая линия связи с ними.
   - Если они так много для вас значат, отправьте еще один зонд на Халдору.
   - Мы не знаем, сработает ли это дважды. Что бы с вами ни случилось, возможно, это была случайность. Мы не можем рисковать всем в расчете на то, что это может повториться.
   - Послушай ее, - настойчиво сказал скафандр. - Она права: мы - твой единственный гарантированный контакт с тенями. Ты должен защитить нас, если тебе нужна наша помощь.
   - И какова цена этой помощи? - спросил Куэйхи.
   - Ничто не сравнится с ценой вымирания. Мы хотим только, чтобы нам разрешили перейти на вашу сторону. Неужели мы так многого просим? Неужели это такая большая цена, которую приходится платить?
   Рашмика повернулась к остальным, чувствуя себя так, словно ее назначили свидетелем от имени теней. - Они могут перейти на другую сторону при условии, что синтезатор материи получит разрешение функционировать. Это машина, лежащая в основе приемника Халдоры. Это создаст им тела, а их разумы проникнут в тело и поселятся в нем.
   - Опять машины, - сказал Васко. - Мы бежали от одной группы, а теперь ведем переговоры с другой.
   - Если это то, что нужно, - сказала Рашмика. - И они всего лишь машины, потому что у них не было выбора после всего, что они пережили. - В гипнотических вспышках она вспомнила видение, которое ей было даровано о жизни во вселенной теней: целые галактики, окрашенные в зеленый цвет от мародерствующей заразы; солнца, похожие на изумрудные фонари. - Когда-то они были очень похожи на нас, - добавила она. - Ближе, чем мы думаем.
   - Они демоны, - сказал Куэйхи. - Совсем не люди. Даже не машины.
   - Демоны? - терпеливо переспросил Грилье.
   - Конечно. Посланные, чтобы испытать мою веру. Подорвать мою веру в чудо. Засорить мой разум фантазиями о других вселенных. Заставить меня усомниться в том, что исчезновения - это слово Божье. Заставить меня споткнуться в час моего величайшего испытания. Знаете, это не совпадение: по мере того, как мои планы относительно Хелы приближались к кульминации, демоны все больше насмехались надо мной.
   - Они боялись, что вы уничтожите их, - сказала Рашмика. - Их ошибкой было то, что они отнеслись к вам как к разумному человеку. Если бы они только притворились демонами или ангелами, они, возможно, чего-то добились бы. - Она склонилась над ним, пока не почувствовала запах его дыхания: застарелый и уксусный, как в заброшенном винном погребе. - Может, для вас они и демоны, настоятель, не стану этого отрицать. Но не отказывайте нам в них.
   - Они демоны, - сказал он. - И именно поэтому я не могу отдать их вам. Мне следовало набраться смелости и уничтожить их много лет назад.
   - Пожалуйста, - сказала Рашмика.
   Что-то еще звякнуло на кушетке. Куэйхи поджал губы, закрыл глаза в экстазе или ужасе.
   - Дело сделано, - сказал он. - Корабль в креплении. Я получил то, что хотел.
  
   Обзорный экран показывал им все. "Ностальгия по бесконечности" лежала, вытянувшись, в загоне, который приготовил для нее Куэйхи, как какое-то пойманное морское существо чудовищных, мифических размеров. Застежки и опоры люльки крепились к корпусу в сотне мест, мастерски подстраиваясь под его неровности и архитектурные изыски. Теперь были очевидны повреждения, которые корабль нанес себе во время спуска - разрушение корпуса в средней части и выпадение множества внутренних частей, и на мгновение Куэйхи задумался, не окажется ли его добыча слишком ослабленной, чтобы служить его нуждам. Но сомнения тут же рассеялись: корабль выдержал все нагрузки, связанные с приближением к креплению и заключительной, жестокой процедурой стыковки, когда он с хрустом остановился в люльке. Система крепления была спроектирована таким образом, чтобы смягчить удар этой движущейся массы, но в момент столкновения все индикаторы напряжения стали красными. И все же крепление выдержало - во всяком случае, в достаточной степени - и корабль тоже. Субсветолет не сломал себе хребет, его двигатели не были сорваны с опор. Он пережил самую трудную часть своего путешествия, и ничто другое, о чем бы он его ни попросил, не давало ему такой нагрузки, как крепление. Это было именно то, чего он ожидал.
   Куэйхи жестом подозвал зрителей поближе. - Посмотрите на это. Посмотрите, как приподнята задняя часть корабля, чтобы отводить выхлопные газы от поверхности Хелы. Угол небольшой, но, тем не менее, важный.
   - Как только двигатели заработают, - сказал Васко, - он вырвется из вашей хватки.
   Куэйхи покачал головой. - Нет, он этого не сделает. Я выбрал не просто первое попавшееся место на карте. Это регион с исключительной геологической стабильностью. Само крепление заякорено глубоко в земной коре Хелы. Оно не сдвинется с места. Поверьте мне: после всех усилий, которые я приложил, чтобы заполучить этот корабль, неужели вы думаете, что я забуду о геологии? - Еще один звонок. Куэйхи поднес к губам говорящий стебелек и что-то прошептал своему собеседнику в трюме. - Сейчас он на месте, - сказал он. - Нет причин не начинать операцию. Мистер Малинин?
   Васко заговорил в свой коммуникатор. Он запросил Скорпио, но ответил другой старший по званию.
   - Попросите, чтобы корабль запустил двигатели, - сказал Васко.
   Но еще до того, как он закончил фразу, они увидели, как включились двигатели конджойнеров. Из них вырвались два белых шипа с фиолетовыми краями, и их сияние поразило камеру. Корабль пополз вперед на подвеске, словно пойманное морское существо в последней, ослабленной попытке вырваться на свободу. Но удерживающие механизмы сработали, поглощая удар, вызванный включением двигателей, и корабль постепенно вернулся в прежнее положение. Двигатели работали чисто и ровно.
   - Смотрите, - сказал Грилье, указывая на одно из окон мансарды. - Мы видим это.
   Выхлопные лучи, похожие на две бледнеющие полоски, шарили по горизонту, словно прожектора.
   Мгновение спустя они почувствовали, как по телу "Леди Морвенны" пробежала дрожь.
   Куэйхи подозвал Грилье и указал ему на глаза. - Убери это чудовище с моего лица. Мне это больше не нужно.
   - Открывалку для глаз?
   - Сними ее. Осторожно.
   Грилье сделал, как ему было сказано, осторожно отодвинув металлическую рамку от глаз.
   - Твоим векам потребуется некоторое время, чтобы восстановиться, - сказал ему Грилье. - А пока я бы не снимал очки.
   Куэйхи поднес очки к лицу, как ребенок, играющий с вещью для взрослых. Без устройства для открывания глаз они были слишком велики, чтобы оставаться на месте.
   - Теперь нам можно уходить, - сказал он.
  
   Скорпио вприпрыжку вернулся к своему приземистому, похожему на гальку, кораблю, забрался внутрь через открытую дверь и увел маленькое суденышко от остатков моста. Под ним проплывал изрезанный ландшафт, и мириады резких черных теней тянулись по нему, словно отдельные чернильные пятна. Одна стена расщелины теперь была темна как ночь, в то время как другая освещалась только у ее вершины. Какая-то часть его хотела, чтобы мост все еще был там; хотела, чтобы его последнее действие было отменено, чтобы у него было больше времени обдумать его последствия. Он всегда чувствовал себя так после того, как причинял кому-то или чему-то боль. Он всегда сожалел о своей импульсивности, но сожаление это длилось недолго.
   Теперь он знал, что эксперты ошибались насчет моста. Это был рукотворный артефакт, а вовсе не что-то, сделанное скаттлерами. Он, безусловно, простоял здесь более века, но, возможно, был ненамного старше. Но до тех пор, пока он не был разрушен, не вскрыт, его происхождение - сама его природа - оставались неизвестными. Это был объект передовой науки, но это была передовая наука эпохи демархистов, а не исчезнувших инопланетян. Он подумал о человеке, появившемся на льду, о его чувстве боли из-за того, что его прекрасное, бессмысленное творение было уничтожено. Но это была запись, а не прямая трансляция. Должно быть, она была сделана при строительстве моста и рассчитана на включение при повреждении или разрушении конструкции. Это означало, что человек всегда рассматривал такую возможность; возможно, даже предвидел ее. Для Скорпио его слова прозвучали так, словно кто-то оправдывался.
   Корабль оторвался от края разлома. Теперь он был над твердой землей, и под ним виднелась приблизительно намеченная трасса Пути. Там, не более чем в трех-четырех километрах от него, стояла "Леди Морвенна", отбрасывая свою тень далеко назад по пройденному маршруту, волоча ее за собой, словно огромный черный свадебный шлейф. Он выбросил мост и его создателя из головы. Все, чего он хотел, все, что имело значение сейчас, находилось в этом соборе. И он должен был найти способ попасть внутрь.
   Он подвел свой корабль поближе, пока не смог различить медленное движение огромной шагающей машины. Было что-то гипнотизирующее и успокаивающее в последовательных движениях летающих опор. Значит, это не было плодом его воображения: "Леди Морвенна" все еще двигалась, казалось, не замечая, что впереди нет безопасного перехода.
   Этого он не ожидал.
   Возможно, собор начнет замедляться в любой момент, так как передние датчики зафиксировали сбой в его маршруте. Или, возможно, он просто продолжит движение к краю, как если бы мост все еще существовал. Ему впервые пришла в голову мысль: а что, если остановиться действительно было невозможно, и это не просто бахвальство со стороны Куэйхи?
   Он подвел корабль на расстояние пятисот метров от собора, примерно на уровне вершины его главной башни. Все, что ему было нужно, - это посадочная площадка или что-то похожее на нее, и какой-нибудь способ попасть оттуда внутрь собора. Главная посадочная площадка была слишком переполнена; он не мог посадить на нее свой корабль, не рискуя столкнуться с одним из двух других шаттлов, уже занимавших ее. Одним из них была незнакомая красная ракушка, другим - шаттл, который Васко и Хоури привели с "Ностальгии по бесконечности". Шаттл был единственным кораблем, способным доставить их всех - включая Ауру и скафандр - обратно на орбиту, поэтому он старался не повредить его и не столкнуть с посадочной площадки.
   Но были и другие возможности, и посадка на указанную площадку была бы лишена элемента неожиданности. Он сделал круг над собором, нажимая на рычаг управления двигателем, чтобы удерживать высоту, и наблюдая, как мерцающий свет отражается от "Леди Морвенны", словно молния в разгар лета. Тени и блики двигались вместе с ним, отчего архитектурные детали, казалось, скользили и наползали друг на друга, как будто собор зевал, пробуждаясь от какого-то ужасного сна из камня и металла. Даже горгульи присоединились к иллюзии движения, их головы с разинутыми челюстями, казалось, следили за ним с гладкой, смазанной злобой орудийных башен.
   Это не было иллюзией.
   Он увидел вспышку огня, исходящую от одной из горгулий, а затем почувствовал, как его корабль вздрогнул и накренился. В его шлеме зазвенел сигнал тревоги. На консоли загорелись аварийные значки. Он увидел, как собор и окружающий ландшафт угрожающе накренились, и почувствовал, что корабль начал резкое, едва контролируемое снижение. В срочном порядке включились двигатели, делая все возможное, чтобы стабилизировать падающий аппарат, но не было никакой надежды отлететь от "Леди Морвенны", не говоря уже о том, чтобы выйти на орбиту. Скорпио налег на рычаги управления, пытаясь увести поврежденный корабль подальше от защитных систем "горгульи". Когда он изо всех сил надавил на рычаг, в груди у него защемило, пришлось застонать и прикусить нижнюю губу. Он почувствовал вкус собственной крови. Еще одна голова извергла в его сторону красный огонь. Корабль накренился и начал падать еще быстрее. Он приготовился к удару, который последовал мгновением позже. Он оставался в сознании, когда корабль врезался в лед, но закричал от боли - чистый бессмысленный рев ярости и негодования. Корабль перевернулся и, наконец, остановился на боку. Открытая дверь была прямо над ним, аккуратно обрамляя виднеющееся сердце Халдоры.
   Он подождал не меньше минуты, прежде чем двинуться с места.
  

СОРОК СЕМЬ

  
   Отряд соборной стражи продолжал присматривать за своими пленниками, в то время как Грилье покинул мансарду, передавая шепотом приказы Куэйхи, который жужжал ему в ухо. Когда он вернулся, то принес с собой скафандр примерно подходящего размера для Рашмики: адвентистскую модель кроваво-красного цвета, а не тот, что был на ней во время путешествия на караване.
   Грилье бросил ей на колени детали скафандра. - Наденьте его, - сказал он. - И не тратьте на это целую вечность. Я хочу убраться из этой штуки так же сильно, как и вы.
   - Я не уйду без скафандра, - сказала она, прежде чем взглянуть на свою мать. - Или без моих друзей. Они оба пойдут со мной.
   - Нет, - сказал Куэйхи. - Они останутся здесь, по крайней мере, до тех пор, пока мы с вами не окажемся в безопасности на корабле.
   - На каком корабле? - спросил Васко.
   - На вашем, конечно, - сказал Куэйхи, как будто это должно было быть очевидно. - "Ностальгия по бесконечности". Я еще многого о нем не знаю. Кажется, что у корабля даже есть что-то вроде собственного разума. Тайны, тайны - несомненно, в свое время мы разберемся во всем этом. Что я знаю точно, так это то, что не верю, будто этот корабль может совершить какую-нибудь глупость, например, взорвать себя.
   - На борту есть люди, - сказал Васко.
   - Пока я говорю, отряд соборной стражи с полным вооружением пытается захватить корабль. У них будет оружие и доспехи, которых не было у предыдущих подразделений, и им не нужно будет ждать подкрепления от космических сил. Я уверяю вас: они очистят этот корабль в считанные часы, независимо от того, какие трюки он попытается с ними сыграть. В то же время, мне кажется, что единственное, что гарантированно удержит этот корабль от совершения каких-либо глупостей, - это присутствие Рашмики - прошу прощения, Ауры - собственной персоной. В конце концов, он практически бросился мне на шею, как только я заявил о своей позиции.
   - Я не стану вас спасать, - сказала Рашмика. - Со мной или без меня, настоятель, вы покойник, если не отдадите мне тени.
   - Тени останутся здесь, с вашими друзьями.
   - Это убийство.
   - Нет, это просто благоразумие. - Он подозвал одного из офицеров стражи собора поближе к своему ложу. - Хакен, держите их здесь, пока не получите известия о моем благополучном прибытии на корабль. Я буду там через тридцать минут, но вы не должны ничего предпринимать без моего согласия. Понятно?
   Стражник подтвердил приказ кивком. - А что, если от вас не будет вестей, настоятель?
   - Собор достигнет западной границы моста только через четыре часа. Через три часа тридцать минут можете освободить своих пленных и самостоятельно совершить уход. Соберитесь у захваченного корабля при первой же возможности.
   - А как же скафандр, сэр? - спросил Хакен.
   - Он погибнет вместе с "Леди Мор". Когда собор умрет, он заберет с собой своих демонов. - Куэйхи обратил свое внимание на Грилье, который помогал Рашмике прилаживать последние детали адвентистского скафандра. - Главный хирург? У тебя, случайно, нет с собой аптечки?
   Грилье выглядел оскорбленным. - Я никогда не выхожу из дома без нее.
   - Тогда открой ее. Найди шприц с чем-нибудь сильнодействующим, например, с DEUS-X. Это должно послужить достаточным стимулом, ты согласен?
   - Найди свой собственный способ контролировать девушку, - сказал Грилье. - Я ухожу по собственному желанию. Думаю, нам с тобой пора идти разными путями.
   - Мы можем поговорить об этом позже, - сказал Куэйхи, - но сейчас, думаю, я нужен тебе так же сильно, как и ты мне. Я догадался, что в наших отношениях может возникнуть небольшой кризис, поэтому приказал людям Хакена вывести из строя твой корабль.
   - Я не волнуюсь. Я возьму другой.
   - Другого такого нет. Люди Хакена одновременно позаботились о шаттле ультра.
   - Значит, мы все застряли на борту собора, не так ли? - спросил Грилье.
   - Нет. Я же сказал, что мы будем собираться у корабля, не так ли? Имей хоть немного веры, главный хирург. Хоть немного веры.
   - Я думаю, для этого немного поздновато, - сказал Грилье. Но, не успев договорить, он начал рыться в своем чемодане, открывая его, чтобы достать разложенные по полочкам наборы шприцев.
   Рашмика самостоятельно закончила надевать скафандр. Шлема не было: его пока не дали. Она посмотрела на свою мать, затем на Васко. - Вы не можете оставить их здесь. Они должны пойти с нами.
   - Им разрешат уйти в свое время, - сказал Куэйхи.
   Рашмика почувствовала холодное прикосновение шприца к своей шее.
   - Готовы к переезду? - спросил Грилье.
   - Я не оставлю их здесь, - настаивала Рашмика.
   - С нами все будет в порядке, - сказала Хоури. - Просто иди с ним и делай то, что он говорит. Сейчас важна только ты.
   Она тяжело вздохнула, принимая это и понимая, что у нее нет другого выбора. - Давайте покончим с этим, - сказала Рашмика.
  
   Глаур позволил себе в последний раз взглянуть на пульсирующую империю Движущей силы, прежде чем покинуть ее навсегда. Он почувствовал необъяснимый приступ гордости: машины работали безупречно, несмотря на то, что действовали без участия человека с тех пор, как Сейфарт и он повернули свои двойные рычаги на пульте блокировки, тем самым переведя "Леди Морвенну" на автономное управление. Это было чувство, которое мог бы испытать директор школы, заглянув в класс прилежных учеников, занятых своими занятиями даже в отсутствие начальства. Со временем недостаток человеческого внимания дал бы о себе знать: на реакторе начали бы загораться сигнальные лампы, а турбины и связанные с ними механизмы начали бы перегреваться из-за отсутствия смазки и регулировки. Но это было на много часов позже, намного позже предполагаемого срока жизни "Леди Морвенны". Глаура больше не беспокоила вероятность того, что собор выдержит переход по мосту. По сигнальным индикаторам на главной навигационной панели он понял, что индуктивный кабель был оборван на некотором расстоянии от собора. Это могло произойти в любой точке в радиусе ста километров от нынешнего местоположения "Леди Мор", но Глаур был абсолютно уверен, что это произошло из-за того, что был разрушен сам мост. Он не мог сказать, как или кто это сделал. Конкурирующий собор, скорее всего, намеревался лишить настоятеля даже этого единственного безрассудного шанса на славу. Тем не менее, это, должно быть, было то еще зрелище. Почти такое же захватывающее зрелище, как и то, которое очень скоро представит собой сам собор.
   Он отвернулся от машин и начал подниматься по винтовой лестнице, ведущей на следующий уровень собора. Он переступал со ступеньки на ступеньку, чувствуя себя неловко в аварийном вакуумном скафандре, который забрал из ремонтной мастерской. Он поднял лицевую панель, но рассчитывал, что вскоре окажется на поверхности Хелы, возвращаясь по следам собора обратно к обычному маршруту. Многие уже уехали: если он будет идти быстрым шагом, то в скором времени обязательно догонит одну из групп. Возможно, он даже мог бы взять машину из гаража, если какие-то из них еще остались.
   Глаур приблизился к вершине. Что-то было не так: его обычный выход был перекрыт металлической решеткой. Это были защитные ворота: обычно открытые, но редко запиравшиеся администрацией Часовой башни, разве только когда они выполняли важные поручения.
   Его заперли в Движущей силе.
   Глаур попятился от ворот. Там были и другие лестницы, но он был уверен, что наверху обнаружит похожие препятствия. Зачем утруждать себя, перекрывая только один путь, а не все остальные?
   Глаур запаниковал. Он схватился за калитку, и она задребезжала на петлях. Калитка дрожала, но он никак не мог открыть ее грубой силой. С этой стороны не было замка, даже если бы у него был ключ. Ему понадобятся режущие инструменты, чтобы добраться до остальной части "Леди Морвенны".
   Он заставил себя успокоиться: времени было еще предостаточно. По всей вероятности, его заперли в Движущей силе по ошибке, кто-то решил, что зал без присмотра и что его стоит обезопасить от возможных попыток диверсии, какими бы неэффективными они ни были.
   Все, что ему было нужно, - это режущее оборудование. С этим, к счастью, проблем не возникало. Не в Движущей силе.
   Не теряя головы и заставляя себя не бросаться вниз по лестнице, Глаур снова начал спускаться. Мысленно он уже перебирал инструменты в ремонтной мастерской, подбирая самые подходящие для этой задачи.
  

СОРОК ВОСЕМЬ

  
   Из своих недавно построенных гарнизонов в отвесных стенах крепления отряды соборной стражи штурмовали поверженный остов "Ностальгии по бесконечности". На этот раз они были готовы: они изучили донесения разведки о предыдущей атаке и имели некоторое представление о том, чего ожидать. Они знали, что попадают в активную и враждебную среду - не только из-за сопротивления, которого они могли ожидать от ультра, но и потому, что у этого корабля были средства обернуться против них, сокрушая и пронзая, топя и удушая. Однако все это не требовало объяснений: это была проблема кого-то другого. Все, что касалось подразделений стражи, - это надлежащий ответ.
   Теперь у них были сверхмощные огнеметы и энергетическое оружие, мощные пулеметы с высокой проникающей способностью и буровые установки с алмазными наконечниками. У них были гидравлические ограждения, чтобы защитить коридоры и переборки от обрушения или нежелательного закрытия. У них были эпоксидные аэрозоли ударного отверждения, чтобы придать форму изменяющимся конструкциям. У них были взрывчатые вещества и нервно-паралитические средства. У них были запрещенные нанотехнологии.
   Их мандат оставался прежним: они должны были захватить корабль с минимальными потерями. Но строгое толкование этого мандата должно было быть оставлено на усмотрение командования беглецов. И любое повреждение самого корабля, хотя и прискорбное, не было столь серьезной проблемой, как это было, когда "Ностальгия по бесконечности" все еще находилась на орбите. Настоятель пообещал ультра, что они смогут вернуть свой корабль, но, учитывая все, что произошло со времени последней попытки захвата, казалось маловероятным, что корабль когда-либо покинет поверхность Хелы. Возможно, он даже перестал быть кораблем.
   Соборная стража быстро продвигалась вперед. Они заполонили судно, нейтрализуя сопротивление с максимальной силой. Сдача всегда была возможным вариантом, но ультра никогда им не пользовались.
   Да будет так. Если минимальное количество жертв означало гибель каждого оставшегося члена экипажа, то так оно и должно было быть.
   Корабль стонал вокруг них, когда они пробивали, раскалывали и прожигали себе путь сквозь него. Он сопротивлялся, уничтожая некоторых из них, но его усилия становились спорадическими и направленными не в ту сторону. По мере того, как стража собора заявляла, что все большая часть корабля находится под их надежным контролем, до них дошло, что корабль умирает. Это не имело значения: все, что когда-либо было нужно настоятелю, - это двигатели. Остальное было ненужным осложнением.
  
   Он знал, что умирает. У всего сущего было свое пристанище, и после всех столетий, всех световых лет, всех перемен он начал думать, что нашел свое конечное предназначение. Он полагал, что понял это еще до того, как увидел крепление; возможно, даже до того, как выпотрошил себя, чтобы спасти спящих, которых привез с Арарата и Йеллоустоуна. Возможно, он знал это с того самого момента, как девять лет назад вышел из межзвездного пространства в это место чудес и паломничества. Он чувствовал усталость с тех пор, как был разбужен ото сна в океане Арарата, привлеченный раздражительной настороженностью пришельцев и настоятельной необходимостью эвакуации. Подобно Клавейну, одиноко размышлявшему на своем острове, он на самом деле хотел только отдыха, уединения и облегчения от собственного неразрешенного бремени грехов. Если бы ничего этого не случилось, он думал, что был бы очень доволен, оставшись в этой бухте, растворившись в истории, став частью географии, перестав даже преследовать самого себя, погрузившись в последний, бессмысленный сон о полете.
   Он почувствовал, как соборная стража проникает в его тело, сначала их стремительное продвижение было не хуже уколов, но постепенно становилось все более неприятным - сильное, жгучее расстройство желудка, которое, в свою очередь, превратилось в колющую боль. Он не мог определить их количество, было ли их сто или тысяча. Он не мог даже предположить, какое оружие они использовали против него, или какой ущерб они оставили после себя. Они сожгли его нервные окончания и ослепили его глаза. Они оставили после себя следы онемения. Отсутствие боли там, где они проходили, - вообще отсутствие каких-либо ощущений - было хуже всего. Они освобождали мертвые механизмы корабля от временного захвата его живой инфекцией. То, во что он превратился, было прекрасным сном. Теперь все это подходило к концу.
   Когда он уйдет, когда они очистят его, все необходимое останется. Даже если двигатели заглохнут, когда его разум перестанет их контролировать, люди в корабле найдут способ заставить их снова работать. Они заставят его труп работать на себя, превратив его в дергающуюся пародию на жизнь. Синхронизация Хелы и Халдоры не займет много времени, это будет что-то вроде строительства собора. Они будут возиться с его трупом до тех пор, пока эта работа не будет завершена, а затем, возможно, похоронят или освятят его.
   Стражники продвигались все глубже. Оцепенение, которое они оставляли после себя, больше не ограничивалось узкими, извилистыми путями, которыми они проникали в него, но распространилось на целые области его анатомии. Он испытывал похожее чувство отсутствия, когда выводил своих "спящих" на орбиту, но то ранение было нанесено им самим, и он причинил себе не больше вреда, чем это было абсолютно необходимо. Теперь повреждения были неизбирательными, и отсутствие ощущений казалось еще более ужасающим. Через некоторое время - возможно, через несколько часов - пустоты поглотили бы все. Тогда он исчезнет, оставив после себя только автономные процессы.
   У него еще было время действовать. Он становился слеп к самому себе, но его собственное тело составляло лишь крошечное сверкающее ядро сферы его сознания. Даже когда он отдыхал в колыбели крепления, то все равно продолжал получать данные с беспилотных летательных аппаратов, которые уже выпустил вокруг Хелы. Он воспринимал все, что происходило на планете, его взгляд синтезировался и расширялся благодаря лоскутному изображению, передаваемому камерами.
   А в животе, до которого еще не добрались стражники собора, у него все еще было три гипометрических орудия. Это были изумительно тонкие штуки: их было достаточно сложно использовать при обычных условиях тяги, не говоря уже о том, чтобы лежа на боку. Можно было только догадываться, как отреагирует такая молотильная машина, если он запустит ее сейчас; как долго она будет работать, прежде чем разорвет себя и все вокруг в клочья.
   Но он думал, что, вероятно, они сработают хотя бы раз. Все, что ему было нужно, - это цель, какое-то средство изменить ситуацию.
   Его взгляд на Хелу изменился. Усилием воли он сосредоточился на потоках данных, которые включали изображения собора, снятые с различных ракурсов и высот. На мгновение попытка собрать эти слабые, нечеткие, разношерстные движущиеся изображения в единую трехмерную картину оказалась настолько утомительной, что он совершенно забыл о стражниках собора и о том, что они с ним делали. Затем перед его мысленным взором с неестественной ясностью видения предстала "Леди Морвенна". Он чувствовал, что его отношение к собору постоянно меняется, словно их связывала тугая железная цепь. Он знал, как далеко до него. Он знал, в каком направлении он находится.
   Высоко на плоской поверхности одной из башен крошечные фигурки двигались, как заводные марионетки.
  
   Они достигли посадочной площадки "Леди Морвенны". Там их ждали два космических корабля: тот, на котором прибыли ультра, и красная ракушка, в которой Рашмика узнала шаттл главного хирурга. Оба корабля были испещрены выжженными дырами в местах попадания снарядов с близкого расстояния. Рашмика подумала, что, будь у кораблей время, они, возможно, смогли бы отремонтировать себя настолько, чтобы покинуть собор. Но сейчас у них не было времени.
   Грилье с силой прижал шприц к внешней поверхности ее скафандра. Она не знала, сможет ли игла проникнуть сквозь этот слой и добраться до ее кожи, но была уверена, что не хочет рисковать. Она слышала о DEUS-X и знала, на что он способен. Возможно, существует лекарство, и, возможно, действие вируса даже начнет ослабевать через некоторое время, когда ее организм выработает собственный иммунный ответ. Но в том, что касалось индоктринальных вирусов, все были согласны с тем, что, как только один из них попадает в вашу кровь, вы уже никогда не станете прежней.
   - Смотрите, - сказал Грилье с жизнерадостностью человека, показывающего красивый пейзаж, - вы все еще можете видеть выхлопные лучи. - Он обратил внимание Рашмики на полоску света с обоюдоострыми краями, похожую на шоссе в небе. - Говорите что хотите о нашем настоятеле, но, как только он составляет план, он его придерживается. Жаль, что он не смог рассказать мне об этом первому.
   - Я бы на вашем месте беспокоилась об этом корабле, - сказала Рашмика. - Это достаточно близко, чтобы вызвать проблемы, даже сейчас. Вы уверены, что чувствуете себя в безопасности, главный хирург?
   - Они ничего не предпримут, - сказал Куэйхи. - Слишком велик риск причинить вам вред. Вот почему мы взяли вас с собой.
   В отличие от Грилье и Рашмики, на настоятеле не было никакого вакуумного скафандра. Он по-прежнему передвигался на своем мобильном кресле-кушетке, но теперь к верхней поверхности кресла был прикреплен прозрачный чехол, обеспечивающий необходимые условия для поддержания жизнедеятельности. Они услышали его голос через динамики своих шлемов: он звучал тонко и так же походил на бумажный, как обычно.
   - Мы все не поместимся на моем корабле, - сказал Грилье. - И я, конечно, не собираюсь рисковать, забираясь в их шаттл. Мы не знаем, какие мины-ловушки могут быть на его борту.
   - Все в порядке, - сказал Куэйхи. - Я уже думал об этом.
   Свет падал им на лица. Несмотря на то, что Грилье держал ее, Аура огляделась. Третий корабль, которого она раньше не видела, стоял наготове сбоку от трапа. Он был длинным и тонким, как стрела, и держался вертикально, балансируя на одной-единственной опоре. Откуда он взялся? Рашмика была совершенно уверена, что заметила бы, если бы к собору с любой стороны приблизился другой корабль.
   - Он был здесь с самого начала, - сказал Куэйхи, словно прочитав ее мысли, - встроен в архитектуру под нами. Я всегда знал, что однажды он мне понадобится. - Только сейчас она заметила, что у него на коленях что-то лежит: что-то вроде портативного пульта управления. Костлявые кончики его пальцев скользили по нему, как у спирита по спиритической доске.
   - Ваш корабль? - спросила Рашмика.
   - Это "Доминатрикс", - вставил Грилье, как будто это должно было что-то значить для нее. - Корабль, который впервые доставил его на Хелу. Тот, который спас его, когда он попал в беду, суя свой нос в дела, которые его не касались.
   - Значит, у него есть история, - сказал Куэйхи. - Ладно, давайте поднимемся на борт. У нас нет времени стоять и восхищаться. Я сказал Хакену, что мы будем на месте в течение получаса. Я хочу быть там, когда стража объявит, что все в безопасности.
   - Вы никогда не сядете на "Бесконечность", - сказала Рашмика.
   В борту корабля Куэйхи открылась дверь, точно выровненная со стороной трапа. Куэйхи направил свою кушетку к ней, явно намереваясь первым подняться на борт своего личного судна. Рашмика почувствовала укол дурного предчувствия: неужели он улетит без них? Она предположила, что теперь возможно все: все разговоры о мерах предосторожности, о том, что она будет сопровождать его в поездке, могли оказаться ложью. Как он сказал в мансарде, одна эпоха заканчивалась, а другая начиналась. На старую верность - и, возможно, даже на саму рациональность - рассчитывать не приходилось.
   - Жди нас, - сказал Грилье.
   - Конечно, я буду ждать тебя! Кто еще поможет мне выжить?
   Корабль оторвался от посадочной площадки, оставив за собой дыру шириной в метр. Рашмика увидела, как пальцы Куэйхи с панической скоростью забегали по панели управления. Стабилизирующие реактивные двигатели ожидающего корабля ударили струями в разные стороны: огненные рапиры с фиолетовыми краями, длившиеся долю секунды.
  
   Глаур добрался до ремонтной мастерской. Это был настоящий кладезь всевозможных инструментов для побега, сверкающих чистотой и аккуратно расставленных на полках. Он мог найти выход из любой ситуации, имея под рукой необходимое оборудование. Его единственной проблемой было бы тащить то, что он выбрал, обратно по винтовой лестнице к запертым воротам. И ему нужно было бы пространство, чтобы безопасно воспользоваться этим, не поранившись: не так-то просто, учитывая крутую спираль лестницы. Он оценил инструменты: даже при таких ограничениях все еще оставались достаточные возможности. Это просто займет немного времени, вот и все. Его руки в перчатках замерли над одним инструментом, затем над другим. Он сделал правильный выбор: единственное, чего ему не хотелось бы делать, - это снова спускаться по лестнице, особенно в скафандре.
   Он оглянулся на другой конец зала Движущей силы. Теперь, когда ему пришла в голову идея прорезать путь, он понял, что ему вообще не нужно подниматься по лестнице. Его единственной целью было как можно скорее покинуть "Леди Морвенну": у него не было никаких вещей, которые стоило бы сохранить, не было близких, которых ему нужно было найти и спасти, и - теперь, когда он хорошенько подумал об этом - было очень мало шансов найти машину на площадке гаража.
   Он мог бы прорезать себе путь к отступлению прямо здесь, прямо сейчас.
   Глаур собрал инструменты по своему выбору и подошел по полу к одной из вмонтированных в него прозрачных панелей. Земля внизу все еще скользила: почти двадцатиметровый обрыв, но это было гораздо приятнее, чем подниматься на следующий уровень и искать выход другими способами. Он мог легко разрезать стекло и связанные с ним решетки: все, что ему было нужно, - это спуститься на землю.
   Он вернулся в ремонтную мастерскую и нашел моток проволоки. Вероятно, где-то там был трос, но у него не было времени искать его. Придется обойтись проволокой. От нее не потребовалось бы слишком многого, учитывая гравитацию Хелы.
   Вернувшись к окну в полу, Глаур огляделся в поисках ближайшего надежного механизма. Вот и опорная стойка для одного из мостков, прочно прикрученная к полу. Проволоки, чтобы дотянуться до нее, было более чем достаточно.
   Он обмотал проволоку вокруг стойки, затем вернулся к стеклянной панели. Один конец проволоки образовал удобную петлю: он расстегнул пояс своего скафандра и пропустил петлю через один конец, затем надежно застегнул пояс.
   Он рассчитывал, что проволока опустит его на расстояние трех-четырех метров от поверхности. Грубость конструкции оскорбляла инженерные чувства Глаура, но он не хотел задерживаться на борту обреченного собора ни на минуту дольше, чем это было абсолютно необходимо.
   Он закрыл забрало шлема и убедился, что в него поступает воздух. Затем сел на пол, зажав стеклянную панель между ног, и включил резак. Глаур вонзил ослепительный стилет луча в стекло и почти сразу же увидел холодную струю выходящего газа с другой стороны панели. Очень скоро должна была начаться буря, когда из зала будет выходить весь воздух. Аварийные ставни отгородили бы остальную часть собора, но у всех, кто еще оставался там, наверху, вероятно, уже кончилось время. Глаур подумал, что, возможно, он был последним человеком на борту "Леди Морвенны". Эта мысль привела его в трепет: он никак не ожидал, что судьба придаст его жизни такое значение.
   Он продолжал резать, думая о том, какие истории расскажет.
  

СОРОК ДЕВЯТЬ

  
   Стража собора закончила оцеплять весь район "Ностальгии по бесконечности". Повсюду лежали тела убитых ультра, дымящиеся от попаданий оружия. Там были один или два стражника собора, но их было намного меньше, чем жертв из экипажа.
   Стражники пробирались между мертвецами, тыкая в них вишнево-красными дулами автоматов и бозеровских винтовок. На стенах коридора горели светильники, отбрасывая на павших торжественный охряный отблеск. В целом, жертвы не очень походили на обычных ультра. Большинство из них были без улучшений: при вскрытии могли быть обнаружены скрытые импланты, но не было никаких признаков яркой демонстрации механических частей, обычно ассоциирующихся с экипажами ультра. Большинство из этих погибших, на самом деле, казались обычными людьми, такими же, как и сами стражи собора. Единственным отличием было то, что среди погибших было необычное количество свинов. Стражники с особым интересом ощупывали свинов: на Хеле они видели их не так уж много. Что они делали, сражаясь бок о бок с этими людьми, часто в такой же униформе? Это была еще одна загадка, которую стоило добавить к общей массе. Еще одна проблема, о которой стоило побеспокоиться кому-то еще.
   - Возможно, мы найдем Скорпио, - сказал один из офицеров коллеге.
   - Скорпио?
   - Свин, который заправлял всем, когда отряд Сейфарта поднялся на борт. Говорят, что тому, кто вынесет его тело с корабля, назначена особая награда. Это будет трудно не заметить: Сейфарт проткнул его насквозь, здесь и здесь. - Он указал на свои ключицы.
   Другой офицер пнул ногой одного из свинов, радуясь, что на нем был шлем, благодаря которому ему не пришлось вдыхать запах кровавой бойни. - Тогда давай будем начеку.
   Огни на стене погасли. Стражники собора перешагнули через тела, и только маркеры на их шлемах различали темноту. Еще одна часть корабля, должно быть, погибла; на самом деле, было чудом, что огни продолжали гореть так долго.
   Но затем они включились снова, словно в насмешку над этим предположением.
  
   Что-то было не так.
   - Корабль теряет управление, - сказал Куэйхи. - Этого не должно было случиться.
   Его личное судно приблизилось к посадочной площадке. Зазор составлял всего несколько сантиметров.
   - Нет, - сказал Грилье с неожиданной настойчивостью. - Не рискуй. Очевидно, что-то не так...
   Но Куэйхи уловил момент. Он направил свою кушетку к ожидавшему его воздушному шлюзу, увеличив скорость до максимума. Долгое, томительное мгновение космический корабль находился в идеальном положении. Казалось, что он мог бы это сделать, даже если бы ему пришлось пересечь пустое пространство шириной в ладонь. Но затем "Доминатрикс" снова накренился, его реактивные двигатели заработали хаотично. Расстояние увеличилось: теперь не сантиметры, а добрую долю метра. Куэйхи начал ускорять движения, осознавая свою ошибку. Его руки работали как сумасшедшие. Но разрыв увеличивался, и его кушетка не собиралась останавливаться вовремя.
   "Доминатрикс" был уже в пяти или шести метрах от посадочной площадки, все еще отчаянно пытаясь сориентироваться. Он начал вращаться, скрывая из виду открытый люк шлюза.
   К тому времени это уже не имело значения. Куэйхи закричал. Его кушетка перевалилась через край.
   - Дурак, - сказал Грилье, прежде чем Куэйхи успел издать крик.
   Рашмика посмотрела на корабль. Он снова был виден своей задней стороной. Теперь, наконец, они увидели, что корабль был ужасно поврежден, гладкость его корпуса была нарушена серией странных ран. Это были идеально круглые отверстия, за которыми виднелись почти сферические внутренности, заполненные блестящим чистым металлом со срезанными поверхностями. Казалось, что в самом корпусе открылись пузыри, которые лопнули, обнажив математически точные отверстия.
   - Что-то напало на него, - сказал Грилье.
   Корабль падал назад, теряя высоту, его корректирующие импульсы с каждой секундой становились все более отчаянными и неэффективными.
   - Пригнитесь, - сказал Грилье. Он толкнул ее на палубу и в тот же миг упал рядом с ней. Он распластался так ловко, как только мог, одной рукой заставляя Рашмику сделать то же самое.
   - Что... - начала она.
   - Закройте глаза.
   Предупреждение пришло слишком поздно. Она уловила начало взрыва, когда поврежденный корабль ударился о поверхность Хелы. Яркий свет пронзил ее веки, словно раскаленная игла вонзилась в зрительный нерв. Всем своим телом она почувствовала, как содрогнулось все сооружение собора.
  
   Когда поток выходящего воздуха утих, Глаур решил, что можно бежать. Он проделал отверстие в рост человека как в стеклянной панели, так и в защитной решетке под ней. Внизу был вакуум, а еще ниже, примерно в двадцати метрах, - бесконечно убегающая поверхность Хелы.
   Он еще раз проверил страховочную проволоку, затем перекинул нижнюю часть тела через край и просунул ноги в отверстие. Края стекла были слегка закруглены в тех местах, где они расплавились: не было никакой опасности, что они порвут какую-либо часть его скафандра. На мгновение он задержался, верхняя часть его тела все еще находилась в Движущей силе, а нижняя болталась в пространстве. Это был последний момент капитуляции. Затем он решительно оттолкнулся и на время стал невесомым. На секунду он упал, сохранив лишь смутное представление о проносящихся мимо машинах. Затем проволока задержала его падение, резко дернув за пояс. Пояс врезался ему в талию; он замер привязанным за спину, его голова и плечи были слегка наклонены к земле.
   Он посмотрел вниз: четыре, может быть, пять метров. Земля проплывала под ним. Это было выше, чем он планировал, и, вероятно, при падении у него перехватит дыхание, но он все равно сможет отряхнуться и встать. Даже если бы он потерял сознание при падении, собор просто прошел бы рядом с его упавшим телом, не причинив ему вреда: огромные пластины тяговых ног были расположены рядами по обе стороны от него. Одна пара ног проходила бы гораздо ближе к нему, чем другая, но все же слишком далеко, чтобы вызвать у него какое-либо реальное беспокойство.
   Пояс начинал доставлять неудобство. "Сейчас или никогда", - подумал Глаур. Он потянулся, повозился с защелкой и вдруг начал падать.
   Он ударился об лед. Это было ужасно - он никогда раньше не падал с такой высоты, - но основной удар пришелся ему на спину, и после того, как он минуту полежал неподвижно, у него хватило сил перевернуться и подумать о том, чтобы встать. Все это время над ним, словно небо, полное угловатых облаков, нависало сложное, напичканное механизмами подбрюшье "Леди Морвенны".
   Глаур встал. К его облегчению, все его конечности, казалось, были целы. Падение не повредило ни его шлем, ни запас воздуха: все индикаторы горели зеленым. Воздуха в скафандре было достаточно еще на тридцать часов активной деятельности. Ему он понадобится: весь обратный путь придется проделать пешком, пока он не встретит других эвакуированных или спасательный отряд, посланный другим собором. Это будет нелегко, подумал он, но он предпочел бы идти пешком, а не ждать на борту "Леди Морвенны", предвкушая первый тошнотворный крен, когда она перевалит через край.
   Глаур уже собирался двинуться с места, когда из-за ближайшего ряда тянущихся ног появилась фигура в вакуумном скафандре. Фигура бросилась к нему - только это была скорее сосредоточенная походка вразвалочку, чем спринт. Глаур невольно рассмеялся: было что-то нелепое в том, как двигалась похожая на ребенка фигурка. Он попытался вспомнить обитателей собора, гадая, кем мог быть этот похожий на гнома выживший и чего ему было нужно от Глаура.
   Затем он заметил блеск ножа в странной двупалой перчатке фигуры - ножа, который мерцал, словно что-то, что не могло решить, какую форму ему принять, - и внезапно чувство юмора покинуло Глаура.
  
   - Я боялся, что это может случиться, - сказал Грилье. - С вами все в порядке? Вы видите?
   - Думаю, да, - сказала она. Она была ошеломлена взрывом корабля настоятеля, но все еще в состоянии действовать.
   - Тогда встаньте. У нас не так много времени. - Рашмика снова почувствовала, как игла впивается в наружный слой ее скафандра.
   - Куэйхи был неправ, - сказала она, не двигаясь. - Вы никогда не были в безопасности.
   - Заткнитесь и идите.
   Его присутствие, должно быть, на что-то повлияло. Красный космический корабль в форме ракушки мигнул двумя зелеными огоньками в знак подтверждения. Сбоку открылась маленькая дверца.
   - Залезайте, - сказал Грилье.
   - Ваш корабль никуда не годится, - сказала Рашмика. - Разве вы не слышали, что сказал Куэйхи? Он приказал своим людям взорвать его.
   - Он не должен доставить нас слишком далеко. Для начала было бы просто выбраться из этого собора.
   - А потом куда, если предположить, что он вообще взлетит? Не к креплению, конечно?
   - Это был план Куэйхи, а не мой.
   - Тогда куда?
   - Я что-нибудь придумаю, - сказал он. - Я знаю много мест на этой планете, где можно спрятаться.
   - Вам не обязательно брать меня с собой.
   - Вы полезны, мисс Элс, слишком полезны, чтобы упускать такой момент. Вы ведь понимаете, не так ли?
   - Отпустите меня. Позвольте мне вернуться и спасти мою мать. Я вам больше не нужна. - Она кивнула на ожидающий его космический корабль. - Возьмите это, и они решат, что я с вами. Они не нападут на вас.
   - Немного рискованно, - сказал он.
   - Пожалуйста... просто позвольте мне спасти ее.
   Он шагнул к ожидавшему его кораблю, затем остановился. Как будто вспомнил о чем-то, что забыл, о чем-то, что означало, что ему придется вернуться на "Леди Морвенну".
   Но вместо этого он просто посмотрел на нее и издал ужасный звук.
   - Главный хирург? - переспросила она.
   Давление на иглу ослабло. Шприц беззвучно упал вниз. Главный хирург дернулся, а затем рухнул на колени. Он снова издал этот звук: болезненное бульканье, которое она надеялась больше никогда не услышать.
   Она встала, все еще нетвердо держась на ногах. Она не знала, было ли это из-за последствий взрыва или из-за того, что прошел страх, который она испытывала все это время, когда к ней прижимали шприц.
   - Грилье? - тихо спросила она.
   Но Грилье ничего не сказал. Она посмотрела на него сверху вниз, осознав, что с ним что-то очень, очень не так. Нижняя часть его скафандра провалилась, как будто изнутри вынули часть его тела.
   Рашмика наклонилась, роясь в вещах главного хирурга, пока не нашла ключ от Часовой башни. Она встала, отступив на шаг от тела, и наблюдала, как оно внезапно распадается, как сферы небытия вгрызаются в него, пока от него не остался лишь какой-то застывший осадок.
   - Спасибо вам, капитан, - сказала она, сама не зная почему.
   Она посмотрела вперед, на разрушенный мост. Осталось совсем немного времени.
  
   Оставшись одна, Рашмика спустилась на лифте обратно в "Леди Морвенну", закрыв глаза от света, падающего из витражей, и заставив себя сосредоточиться. В ее голове проносились мысли: Куэйхи мертв, главный хирург мертв. Куэйхи приказал соборной страже никого не выпускать, пока он не доберется до крепления или за тридцать минут до того, как "Леди Морвенна" должна была упасть с западного края моста. А скафандр должен был остаться на борту: он очень четко об этом распорядился. Но скафандр был тяжелым и громоздким: даже если бы стражников удалось убедить позволить им взять его, им потребовалось бы больше получаса, чтобы вынести его из собора. Возможно, потребовалось бы даже больше времени, чем те несколько часов, которые у них остались до того, как собор прекратит свое существование.
   Возможно, подумала она, пришло время заключить сделку с тенями, здесь и сейчас. Даже они должны понять, что у нее не было другого выбора, не было возможности спасти их посланца. Она сделала все, что могла, не так ли? Если у них есть информация о том, что Рашмика и ее союзники должны были сделать, чтобы позволить другим теням перейти на другую сторону, то они ничего не потеряют, предоставив ее ей сейчас.
   Лифт с лязгом остановился. Рашмика осторожно отодвинула в сторону решетчатые ворота. Ей все еще предстояло пройти через собор, повторяя маршрут, по которому ее привели Грилье и настоятель. Затем ей нужно было найти другой лифт, который доставил бы ее на верхние этажи Часовой башни. И все это ей нужно было сделать, избегая любого контакта с оставшимися стражниками собора.
   Она вышла из лифта. Стараясь сберечь воздух в скафандре на случай, если он ей действительно понадобится, она подняла забрало шлема. В соборе никогда раньше не было так тихо. Она все еще слышала шум двигателей, но теперь даже он казался приглушенным. Не было слышно ни хора, ни голосов, возносящих молитвы, ни торжественных шествий.
   Ее сердце забилось быстрее. В соборе уже никого не было. Стражники, должно быть, уже ушли во время суматохи на посадочной площадке. Если это так, то все, что ей нужно было сделать, это найти свою мать и Васко и надеяться, что скафандр все еще в хорошем настроении.
   Она сориентировалась по узорам на витражах, и направилась к Часовой башне. Но не успела она сделать и шага, как из пристройки к собору вышли два офицера стражи, направив на нее оружие. На них были шлемы с опущенными забралами, с гребней свисали розовые перья.
   - Пожалуйста, - попросила Рашмика, - пропустите меня. Все, чего я хочу, - это добраться до своих друзей.
   - Оставайтесь на месте, - сказал один из стражников, направляя оружие на мерцающие индикаторы ее системы жизнеобеспечения. Он кивнул своему напарнику. - Обеспечь ее безопасность.
   Его спутник вскинул оружие на плечо и потянулся к чему-то на поясе.
   - Настоятель мертв, - сказала Рашмика. - Собор вот-вот разнесут на куски. Вам следует уйти сейчас, пока вы еще можете.
   - У нас приказ, - сказал стражник, в то время как его напарник прижал ее к каменной плите.
   - Вы что, не понимаете? - спросила она. - Теперь все кончено. Все изменилось. Это не имеет значения.
   - Свяжи ее. И если можешь заставить ее замолчать, сделай и это.
   Стражник наклонился, чтобы опустить забрало ее шлема. Рашмика начала протестовать, желая бороться, но понимая, что у нее нет на это сил. Но пока сопротивлялась, она увидела, как что-то метнулось из тени позади стражника, державшего оружие.
   Краем глаза она заметила мелькнувшее лезвие. Стражник издал гортанный звук, и его оружие упало на пол.
   Второй начал реагировать, отскакивая от Рашмики и пытаясь выхватить свое оружие. Рашмика ударила его ногой по колену. Он отшатнулся к каменной кладке, все еще пытаясь навести оружие. Свин в вакуумном скафандре преодолел расстояние до него, вонзил сверкающий серебром нож в живот мужчины, а затем провел им вверх по грудине одной плавной дугой.
   Скорпио убрал нож обратно в ножны. Твердо, но осторожно он оттолкнул Рашмику в тень, где они вдвоем скорчились на корточках.
   Она снова подняла забрало, удивленная тем, как тяжело дышит.
   - Спасибо, Скорп.
   - Ты знаешь, кто я? Спустя столько времени?
   - Ты оставил свой след, - сказала она между вдохами. Она потянулась и коснулась его руки своей. - Спасибо, что пришел.
   - Я должен был заглянуть, не так ли?
   Она подождала, пока ее дыхание выровняется. - Скорп, это ты был на мосту?
   - На нем был мой фирменный знак, не так ли? - Он приподнял забрало своего шлема и улыбнулся. - Да. Как еще я мог заставить их прекратить это?
   - Я понимаю, - сказала она. - Это тоже была хорошая идея. Жаль, что так вышло с мостом, но...
   - Но?
   - Собор не остановить, Скорп. Он обрушится.
   Казалось, он воспринял это как незначительную корректировку своего мировоззрения. - Тогда нам лучше убраться отсюда как можно скорее. Где остальные?
   - На Часовой башне, в мансарде настоятеля. Они под стражей.
   - Мы их вытащим, - сказал он. - Поверь мне.
   - А скафандр, Скорп? Ради чего я проделала весь этот путь?
   - Нам нужно поговорить об этом, - сказал он.
  

ПЯТЬДЕСЯТ

  
   Они поднимались на лифте к мансарде, лучи заходящего солнца играли красками на их лицах.
   Скорпио сунул руку в карман своего скафандра. - Ремонтуа дал мне это, - сказал он.
   Рашмика взяла кусочек раковины и осмотрела его осторожным, критическим взглядом человека, который жил среди окаменелостей и костей и который знает, что малейшая царапина может многое сказать - как правду, так и ложь.
   - Я не узнаю это, - сказала она.
   Он рассказал ей все, что узнал от Ремонтуа, все, о чем Ремонтуа догадывался или домысливал.
   - Мы в этом не одиноки, - сказал Скорпио. - Есть кто-то еще. У нас даже нет имени для этих существ. Мы знаем их только по обломкам, которые они оставляют после себя.
   - Они оставили это на Арарате?
   - И в окрестностях Арарата, - добавил он. - И в других местах, можешь не сомневаться. Кем бы они ни были, они, должно быть, живут там уже давно. Они умные, Аура. - Он намеренно назвал ее настоящее имя. - Они должны быть такими, чтобы так долго жить с ингибиторами.
   - Я не понимаю, какое отношение они имеют к нам.
   - Может быть, никакого, - сказал он. - Может быть, все. Это зависит от того, что случилось с скаттлерами. Вот тут-то, я думаю, и пригодишься ты.
   Ее голос был ровным, когда она сказала: - Все знают, что случилось со скаттлерами.
   - Что именно?
   - Они были уничтожены ингибиторами.
   Он наблюдал, как цвета заливают ее лицо. Она выглядела сияющей и опасной, как ангел мщения из иллюстрированного еретического евангелия. - И что ты об этом думаешь?
   - Я не думаю, что ингибиторы имели какое-либо отношение к исчезновению скаттлеров. Я никогда не думала, по крайней мере, с тех пор, как начала обращать на это внимание. Мне это не показалось отбраковкой ингибиторов. Осталось слишком много следов. Это было основательно, не пойми меня неправильно, но недостаточно тщательно. - Она замолчала и опустила голову, словно смутившись. - Именно об этом была моя книга: та, над которой я работала, когда жила в пустошах. Это была диссертация, доказывающая мою гипотезу путем накопления данных.
   - Никто бы тебя не послушал, - сказал он. - Но, если это тебя как-то утешит, я думаю, ты права. Вопрос в том, какое отношение ко всему этому имеют тени?
   - Не знаю.
   - Когда мы пришли сюда, то думали, что это просто. Улики указывали на один вывод: скаттлеры были уничтожены ингибиторами.
   - Это то, о чем мне сказал резной скафандр, - сказала Рашмика. - Скаттлеры построили механизм для приема сигналов от теней. Но они не сделали последнего шага: они не позволили теням прийти им на помощь.
   - Но теперь у нас есть шанс не повторить ту же ошибку, - сказал Скорпио.
   - Да, - сказала Рашмика, опасаясь ловушки. - Но ты же не думаешь, что мы должны это делать, не так ли?
   - Я думаю, что скаттлеры совершили ошибку, связавшись с тенями, - сказал Скорпио.
   Рашмика покачала головой. - Тени не уничтожили скаттлеров. Это тоже не имеет никакого смысла. Мы знаем, что они, по крайней мере, не менее могущественны, чем ингибиторы. Они не оставили бы здесь и следа. И если бы они перешли на другую сторону, почему они все еще умоляли бы о возможности сделать это?
   - Именно так, - сказал Скорпио.
   Рашмика вторила ему. - Точно?
   - Скаттлеров уничтожили не ингибиторы, - сказал он. - И это были не тени. Это были те, кто - или что бы - ни изготовили этот осколок раковины.
   Она вернула его ему, как будто вещь была каким-то образом испорчена. - У тебя есть какие-нибудь доказательства этого, Скорп?
   - Абсолютно никаких. Но если бы мы покопались на Хеле - по-настоящему покопались, - я бы не удивился, если в конце концов обнаружили бы что-то подобное. Достаточно было бы просто фрагмента. Конечно, есть и другой способ проверить мою теорию.
   Она покачала головой, словно пытаясь прийти в себя. - Но что такого сделали скаттлеры, из-за чего их пришлось стереть с лица земли?
   - Они приняли неверное решение, - сказал он.
   - Какое именно?
   - Они вели переговоры с тенями. Это было испытание, Аура, именно этого ждали создатели раковин. Они знали, что единственное, чего не следовало делать скаттлерам, - это открывать дверь теням. Нельзя победить одного врага, заключив сделку с кем-то похуже. Нам лучше убедиться, что мы не повторим ту же ошибку.
   - В таком случае, создатели раковин выглядят ненамного лучше, чем тени - или ингибиторы.
   - Я не говорю, что мы должны забираться к ним в постель, просто мы, возможно, захотим принять их во внимание. Они здесь, Аура, в этой системе. То, что мы их не видим, не означает, что они не следят за каждым нашим движением.
   Еще несколько секунд лифт поднимался в тишине. В конце концов Рашмика спросила: - На самом деле, ты ведь пришел вовсе не за резным скафандром, не так ли?
   - У меня было непредвзятое мнение, - сказал Скорпио.
   - И что теперь?
   - Ты помогла мне это исправить. Он не должен покидать "Леди Морвенну".
   - Значит, настоятель Куэйхи был прав, - сказала Рашмика. - Он всегда говорил, что скафандр полон демонов.
   Лифт замедлил ход. Скорпио убрал осколок раковины обратно в сумку на поясе, затем достал нож Клавейна. - Оставайся здесь, - сказал он. - Если я не выйду из этой комнаты через две минуты, спускайся на лифте на поверхность. А потом убирайся к черту из собора.
  
   Они стояли на льду вчетвером: Рашмика и ее мать, Васко и свин. С тех пор как они покинули "Леди Морвенну", они шли рядом с ней, следуя за огромной конструкцией, которая продолжала свой путь к обрубку моста, торчащему из края утеса. На самом деле они были уже на уцелевшей части моста, в добром километре от отвесной стены.
   Казалось маловероятным, что на борту собора остался кто-то живой, но Скорпио смирился с тем, что никогда не узнает этого наверняка. Он прочесал основные помещения в поисках выживших, но почти наверняка там были десятки герметичных укрытий, которые он никогда бы не нашел. Он думал, что его попыток было достаточно. В его нынешнем ослабленном состоянии даже это было больше, чем кто-либо мог ожидать.
   В остальном на "Леди Морвенне" ничего особенного не изменилось. Нижние уровни были разгерметизированы, как он обнаружил, когда поднялся на борт по проволоке, которую техник сбросил из двигательной камеры. Но огромные машины, очевидно, работали в вакууме так же хорошо, как и в воздухе: движение собора вперед не замедлилось, и подсистемы выработки электроэнергии не пострадали. Высоко в мансарде Часовой башни по-прежнему горел свет. Но никто не двигался ни там, ни в других окнах, которые светились в движущемся здании.
   - Как далеко сейчас? - спросил Скорпио.
   - До края метров двести, - сказал Васко, - насколько я могу судить.
   - Пятнадцать минут, - сказала Рашмика. - Потом передняя часть повиснет - при условии, что оставшаяся часть моста удержит ее в таком положении.
   - Думаю, что она выдержит, - сказал Скорпио. - Честно говоря, я думаю, что она продержалась бы до конца.
   - На это было бы интересно посмотреть, - сказала Хоури.
   - Я думаю, мы никогда не узнаем, из чего сделан мост, - сказал Васко. Рядом с ним одна из огромных ног поднялась в воздух сложным механизмом летающей опоры. Нога двинулась вперед, а затем мягко опустилась на лед.
   Скорпио подумал о сообщении, которое он перехватил через свой скафандр. - Одна из загадок жизни, - сказал он. - Это были не скаттлеры. В этом мы можем быть уверены.
   - Не они, - согласилась Рашмика. - Ни за что на свете. Они бы никогда не оставили после себя ничего такого замечательного.
   - Еще не поздно, - сказал Васко.
   Скорпио повернулся к нему, заметив искаженное отражение своего лица в шлеме мужчины. - Не слишком поздно для чего, сынок?
   - Вернуться внутрь. Минут на пятнадцать. Скажем, тринадцать или четырнадцать, на всякий случай. Я мог бы вовремя подняться в мансарду.
   - И спустить этот скафандр с лестницы? - спросила Хоури. - Он не поместится в лифте.
   - Я мог бы разбить окно мансарды. Вдвоем мы сможем сбросить скафандр за борт.
   - Я думал, идея в том, чтобы сохранить его, - сказал Скорпио.
   - Падение с мансарды на лед намного легче, чем с моста на дно пропасти, - сказала Рашмика. - Возможно, он выдержит, хотя и с некоторыми повреждениями.
   - Двенадцать минут, если стоит подстраховаться, - сказала Хоури.
   - Я все еще мог бы это сделать, - сказал Васко. - А как насчет тебя, Скорп? Ты смог бы это сделать, если бы нам пришлось?
   - Я, наверное, смог бы, если бы у меня не было никаких планов на оставшуюся жизнь.
   - Тогда я приму это как отказ.
   - Мы приняли решение, Васко. Там, откуда я родом, мы придерживаемся правил.
   Васко вытянул шею, чтобы разглядеть верхние надстройки "Леди Морвенны". Скорпио поймал себя на том, что делает то же самое, хотя при взгляде вверх у него кружилась голова. На фоне неподвижных звезд над Хелой собор, казалось, вообще не двигался. Но проблема была не в неподвижных звездах, а в двадцати новых ярких звездах, нанизанных неровным ожерельем вокруг планеты. Скорпио подумал, что они не могут оставаться там вечно. Капитан поступил правильно, защитив своих спящих от неопределенностей, связанных с креплением, даже если это было своего рода самоубийством. Но рано или поздно кому-то все равно пришлось бы что-то делать с этими восемнадцатью тысячами спящих душ.
   Не моя проблема, подумал Скорпио. Кто-нибудь другой мог бы позаботиться об этом. - Я не думал, что зайду так далеко, - пробормотал он себе под нос.
   - Скорп? - спросила Хоури.
   - Ничего, - сказал он, качая головой. - Просто интересно, какого черта пятидесятилетний свин делает так далеко от дома.
   - Ты меняешь ситуацию к лучшему, - сказала Хоури. - Как мы всегда и предполагали.
   - Она права, - согласилась Рашмика. - Спасибо тебе, Скорпио. Ты не обязан был делать то, что сделал. Я никогда этого не забуду.
   "И я никогда не забуду крики моего друга, когда вонзал в него тот скальпель", - подумал Скорпио. Но разве у него был выбор? Клавейн никогда не винил его; на самом деле, он сделал все, что было в его силах, чтобы избавить его от чувства вины. Этот человек был близок к ужасной смерти, и единственное, что действительно имело для него значение, - это избавить своего друга от эмоциональных переживаний. Почему Скорпио не мог почтить память Клавейна, отказавшись от ненависти? Он просто оказался не в том месте и не в то время. Свин ни в чем не виноват. Клавейн тоже не виноват. И единственным человеком, чьей вины в этом определенно не было, была Аура.
   - Скорп? - спросила она.
   - Я рад, что ты в безопасности, - сказал он.
   Хоури обняла его за плечи. - Я тоже рада, что ты выжил, Скорп. Спасибо, что вернулся, спасибо за всех нас.
   - Свин должен действовать... - сказал он.
   Они стояли в тишине, наблюдая, как собор сокращает расстояние между собой и краем моста. Более века он продолжал двигаться, ни разу не проиграв в бесконечной гонке с Халдорой. Одна треть метра в секунду, каждую секунду каждого дня, каждый день каждого года. И теперь та же самая часовая неизбежность вела его к разрушению.
   - Скорп, - сказала Рашмика, разрушая чары, - даже если мы уничтожим скафандр, что мы будем делать с оборудованием в Халдоре? Оно все еще там. Оно по-прежнему способно пропускать их.
   - Если бы у нас было еще хоть одно орудие... - сказала Хоури.
   - Если бы желания были лошадьми, - ответил Скорпио. Он притопывал ногами, чтобы согреться: либо что-то было не так со скафандром, либо с ним самим. - Послушайте, мы найдем способ уничтожить это или, по крайней мере, запустить в него гаечным ключом. Или они нам покажут.
   - Они? - спросила она.
   - Те, с кем мы еще не встречались. Но они где-то там, можете на это рассчитывать. Они наблюдали и ждали, делая пометки.
   - Что, если мы ошибаемся? - спросила Хоури. - Что, если они ждут, чтобы увидеть, достаточно ли мы умны, чтобы связаться с тенями? Что, если это правильный поступок?
   - Тогда мы добавим нового врага в список, - сказал Скорпио. - И, эй, если это случится...
   - Что?
   - Это не конец света. Поверьте мне на слово: я собирал врагов с тех пор, как сделал свой первый вдох.
   Еще минуту никто не произносил ни слова. "Леди Морвенна" продолжала свое целеустремленное продвижение к забвению. Два огненных следа "Ностальгии по бесконечности" продолжали рассекать небо пополам, словно первый пробный набросок нового созвездия.
   - То есть ты хочешь сказать, - сказал Васко, - что мы должны просто делать то, что считаем правильным, даже если им это не нравится?
   - Более или менее. Конечно, это может быть и правильно. Все зависит от того, что на самом деле случилось со скаттлерами.
   - Они определенно кого-то разозлили, - сказала Хоури.
   - Аминь, - смеясь, ответил Скорпио. - Мой типаж. Мы бы отлично поладили.
   Он ничего не мог с собой поделать. Вот он я, подумал он: тяжело ранен, скорее всего, почти мертв, за последний день я потерял и свой корабль, и нескольких своих лучших друзей. Я только что проник в собор, убивая всех, кто имел наглость встать у меня на пути. Я собираюсь наблюдать за полным уничтожением чего-то, что могло бы - всего лишь могло бы - стать самым важным открытием в истории человечества, единственной вещью, способной встать между нами и ингибиторами. А я стою здесь и смеюсь, как будто единственное, что поставлено на карту, - это хорошо провести вечер.
   Он пришел к выводу, что это типично для свина: отсутствие чувства перспективы. Иногда, от случая к случаю, это была единственная вещь во вселенной, за которую он был благодарен больше всего.
   Слишком широкая перспектива может плохо сказаться на тебе.
   - Скорп? - сказала Хоури. - Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чем, прежде чем мы снова расстанемся?
   - Я не знаю, - сказал он. - Спроси и узнаешь ответ.
   - Почему ты спас тот шаттл, тот, что с "Дикой Паллады"? Что помешало тебе открыть по нему огонь, даже когда ты увидел машины-ингибиторы? Ты спас этих людей.
   Знала ли она? задумался он. Он так много пропустил за те девять дополнительных лет, на которые был заморожен. Возможно, она узнала, подтвердила то, о чем он только подозревал.
   Он вспомнил кое-что из того, что сказала ему Антуанетта Бакс перед тем, как они расстались. Она задавалась вопросом, встретятся ли они когда-нибудь снова. Вселенная велика, сказал он: достаточно велика для нескольких совпадений. Может быть, для кого-то, ответила Антуанетта, но не для таких, как они со Скорпио. И она тоже была права. Он знал, что они больше никогда не встретятся. Скорпио улыбнулся про себя: он точно знал, что она имела в виду. Он тоже не верил в чудеса. Но где именно провести черту? Но теперь он знал с абсолютной уверенностью, что она тоже была неправа. С такими, как Скорпио и Антуанетта, такого не случалось. Но с другими людьми? Иногда подобные вещи просто случались.
   Он знал. Он видел имена всех эвакуированных на шаттле, который они спасли в системе Йеллоустоуна. И одно имя особенно выделялось. Этот человек даже произвел на него впечатление, когда он увидел, как разгружают шаттл. Он помнил его спокойное достоинство, потребность в том, чтобы кто-то разделял его чувства, но не снимал с него этот груз. С тех пор этот человек, как и все остальные пассажиры, вероятно, был заморожен.
   Сейчас он был бы среди восемнадцати тысяч спящих, которые находились на орбите Хелы.
   - Мы должны найти способ добраться до этих людей, - сказал он Хоури.
   - Я думала, мы говорили о...
   - Мы говорили, - сказал он, не останавливаясь на достигнутом. Пусть она подождет еще немного: в конце концов, она и так ждала так долго.
   Некоторое время никто не произносил ни слова. Собор выглядел так, словно простоит еще тысячу лет. По мнению Скорпио, у него оставалось не более пяти минут.
   - Я все еще мог бы подняться туда, - сказал Васко. - Если бы я побежал... Если бы мы побежали, Скорп... - Он замолчал.
   - Пошли, - сказал Скорпио.
   Все посмотрели на него, потом на собор. Его фасад находился в добрых семидесяти метрах от конца моста; оставалось еще три или четыре минуты, прежде чем он начнет выдвигаться в пустое пространство. Что потом? Конечно, еще по крайней мере минута, прежде чем внушительная масса "Леди Морвенны" начнет терять равновесие.
   - Куда идти, Скорп? - спросила Хоури.
   - С меня хватит, - решительно заявил он. - Это был долгий день, и нам всем предстоит долгая прогулка. Чем скорее мы начнем, тем лучше.
   - Но собор... - начала Рашмика.
   - Я уверен, это будет очень впечатляюще. Пожалуйста, расскажете мне потом об этом.
   Он развернулся и пошел обратно по тому, что осталось от моста. Солнце стояло низко у него за спиной, толкая перед собой его собственную смешную тень. Она ковыляла перед ним, раскачиваясь из стороны в сторону, как плохо сделанная кукла. Теперь ему стало холоднее: это был особый, интимный вид холода, холод, который ощущался так, словно на нем было написано его имя. Может быть, это и есть то, подумал он: конец пути, как его всегда предупреждали. Он был свином, и ему не следовало ожидать ничего хорошего от мира. Он и так уже внес в него больший вклад, чем многие другие.
   Он зашагал быстрее. Вскоре вокруг него начали вырисовываться три другие тени. Они молча шли рядом, помня о предстоящем им трудном путешествии. Когда, спустя еще несколько минут, земля загрохотала, как будто огромный кулак в ярости обрушился на Хелу, никто из них не остановился и не замедлил шага. Они просто продолжали идти. И когда, в конце концов, он заметил, что самая маленькая из теней начала терять равновесие, то увидел, как другие бросились к ней и подняли.
   После этого он мало что помнил.
  

ЭПИЛОГ

  
   Она отдает еще одну команду, и механические бабочки расцепляют свои переплетенные крылья, разрушая экран, который они создали раньше. Бабочки собираются в кружевную, трепещущую ткань ее рукавов. Когда она смотрит на небо, то видит лишь горстку звезд, достаточно ярких, чтобы сиять сквозь лунный свет и сверкающую реку кольца. От зеленой звезды, которую обнаружили бабочки, больше не осталось и следа. Но она знает, что та все еще там, просто слишком слабая, чтобы ее можно было заметить. Однажды обнаруженное, это не то, что можно забыть навсегда.
   Она знает, что на самом деле со звездой все в порядке. Процессы термоядерного синтеза не нарушены, химический состав атмосферы не нарушен. Она сияет так же ярко, как и сто лет назад, а нейтрино, выходящие из ее ядра, свидетельствуют о нормальных условиях давления, температуры и изобилия нуклеотидов. Но с системой, которая когда-то вращалась вокруг звезды, произошло что-то очень странное. Ее миры были разрушены, разобраны на мелкие атомы, а затем вновь собраны в облако стеклянных пузырей: бесчисленное множество мест обитания, заполненных воздухом и водой. Огромные зеркала, выкованные в ходе той же вакханалии разрушения и реконструкции, улавливают каждый исходящий фотон звездного света и направляют его в множество мест обитания. Ничто не пропадает зря. В пузырях солнечный свет питает сложные, колеблющиеся сети биохимии замкнутого цикла. Растения и животные процветают в рое, машины удовлетворяют все их потребности. Люди приветствуются: на самом деле, рой был создан в первую очередь для людей.
   Но людей никто не спрашивал.
   Это солнце, окрашенное в зеленый цвет, не первое и не последнее. Существуют десятки других солнц, окрашенных в зеленый цвет. Машины-трансформеры, которые создают множество мест обитания, могут перемещаться от системы к системе с бездумной эффективностью саранчи. Они прибывают, создают свои копии, а затем начинают разрушение. Все попытки сдержать их распространение оказались безуспешными. Чтобы запустить процесс, требуется всего одна единица, хотя они прибывают миллионами.
   Их называют зелеными мушками.
   Никто не знает, откуда они взялись и кто их создал. Проще всего предположить, что это технология терраформирования, разработанная почти тысячу лет назад, за столетия до появления ингибиторов. Но, очевидно, это нечто гораздо большее, чем просто машины-призраки. Они слишком быстры и сильны для этого. Они - существа, которые долгое время учились выживать самостоятельно, становясь в процессе этого жестокими и одичалыми. Они - существа, склонные к авантюрам: они прячутся в тайниках и ждут своего момента.
   И, по ее мнению, мы подарили им этот момент.
   Пока человечество находилось под пятой ингибиторов, ничего подобного этой вспышке не могло случиться. Ингибиторы, которые сами по себе являются своего рода космическими самокопирующимися машинами, никогда бы не потерпели соперника. Но теперь ингибиторы исчезли; их не видели более четырехсот лет. Нельзя сказать, что они были побеждены в полной мере: все произошло не так. Но они были оттеснены, с установлением границ и буферных зон. Большая часть галактики, по-видимому, все еще принадлежала им. Но попытка уничтожить человечество - эта локальная выбраковка - провалилась.
   Это не имело никакого отношения к человеческому уму.
   Все зависело от обстоятельств, удачи, трусости. В совокупности ингибиторы не действовали миллионы лет. Рано или поздно возникающий вид должен был вырваться на свободу. Человечество, вероятно, не стало бы таким видом, даже с помощью матрицы Гадеса. Но матрица указала им правильное направление. Она отправила их на Хелу, и там они приняли правильное решение: не призывать теней, а обратиться за помощью к строителям гнезд. Именно они уничтожили скаттлеров, когда те совершили ошибку, вступив в переговоры с тенями.
   И мы чуть не совершили ту же ошибку, думает она. Мы были так близки, что даже сейчас она холодеет при мысли об этом.
   Белые доспехи ее бабочек подлетают ближе.
   - Нам пора уходить, - окликает ее защитник с другого конца причала.
   - Вы дали мне час.
   - Вы использовали его почти весь, любуясь звездами.
   Это кажется невозможным. Возможно, он преувеличивает, или, возможно, она действительно потратила так много времени, выбирая зеленую звезду. Иногда она погружалась в воспоминания о себе, и мгновения складывались в часы, а часы - в десятилетия. Она такая старая, что иногда сама себя пугает.
   - Еще немного, - говорит она.
   Строители гнезд (она вспоминает более раннее, ныне забытое название симбионтов: "создатели раковин") давно практиковали стратегию скрытности. Вместо того, чтобы противостоять ингибиторам лицом к лицу, они предпочитали скользить между звездами, избегая контакта, где только возможно. Они были экспертами в области скрытности. Но, заполучив кое-что из их оружия и данных, человечество выбрало тактику чистой конфронтации. Они очистили локальное пространство от ингибиторов. Строителям гнезд это не понравилось: они предупредили об опасности нарушения равновесия. Некоторые вещи, какими бы плохими они ни были, всегда лучше, чем альтернатива.
   Это было не то, что человечество хотело услышать.
   Возможно, все это того стоило, думает она. На протяжении четырехсот лет у нас был второй золотой век. Мы творили замечательные вещи, оставили замечательные следы во времени. Мы отлично повеселились. Мы забыли старые легенды и создали новые, лучшие, для новых времен. Но все это время нас ждало что-то еще. Когда мы исключили ингибиторов из уравнения, то дали шанс зеленым мушкам.
   Это еще не конец света. Планеты эвакуируются по мере того, как машины зеленых мушек проносятся по их системам. Но после катастрофических ошибок в ходе первых нескольких эвакуаций теперь все идет более гладко. Власти опережают волну. Они знают все приемы управления толпой.
   Она снова вглядывается в темноту. Машины зеленых мушек движутся медленно: где-то там еще есть колонии, которые не станут их жертвами в течение сотен, даже тысяч лет. Еще есть время жить и любить. В омоложении, даже для старой женщины, наполовину конджойнера, есть своя прелесть. Говорят, что в Плеядах сейчас есть заселенные миры. Оттуда волна окрашенных в зеленый цвет солнц, должно быть, кажется довольно далекой и неопасной.
   Но к тому времени, когда она доберется до Плеяд, она будет находиться еще на четыреста лет ниже по течению от своего рождения.
   Она думает, как это часто бывает, о посланиях теней. Они также говорили о том, что их преследовали машины, которые окрашивали звезды в зеленый цвет. Она уже не в первый раз задается вопросом, может ли это быть совпадением. Согласно господствующей парадигме теории бран, сообщение должно было прийти из настоящего, а не из далекого будущего или прошлого. Но что, если теория была неверной? Что, если все это - браны теней, балк, гравитационные сигналы - было просто удобной выдумкой, чтобы замаскировать еще более странную правду?
   Она не знает. И не думает, что когда-нибудь узнает.
   Она не уверена, что хочет этого.
   Она отворачивается от неба, направляя свое внимание на океан. Именно здесь они умерли, в те времена, когда это место называлось Арарат. Теперь никто не называет его так: никто даже не помнит, что Арарат когда-либо носил это название. Но она помнит.
   Она помнит, как видела вдребезги разбитую луну, когда ингибиторы отклонили энергию оружия тайника, в то время как "Ностальгия по бесконечности "вырвалась наружу.
   Ингибиторы. Тайник с оружием. "Ностальгия по бесконечности": они похожи на заклинания из детской игры, забытые на долгие годы. Они звучат немного нелепо, но в то же время наполнены ужасным значением.
   По правде говоря, она на самом деле не видела, как разбилась луна. Это видела ее мать. Но в ее воспоминаниях не было большой разницы между тем и другим. Она была свидетельницей, даже если видела все глазами другого человека.
   Она думает об Антуанетте, Ксавье, Бладе и других: обо всех людях, которые по своей воле или по принуждению остались на Арарате, когда космический корабль совершил свой побег. Никто из них не смог бы пережить ту фазу бомбардировки, когда осколки разрушенной луны начали падать в океан. Они бы утонули, поскольку цунами смыло их маленькие хрупкие сообщества на поверхности.
   Если только, по ее мнению, они не решили утонуть до этого. Что, если море встретило их с распростертыми объятиями? Жонглеры образами уже участвовали в отлете корабля. Было ли это таким уж невероятным - представлять, как они спасают оставшихся островитян?
   Люди жили здесь четыреста лет, и среди них были пловцы. Иногда, как говорилось в записях, они рассказывали о встречах с призраками - другими, более древними разумами. Были ли среди них островитяне, сохранившиеся в живой памяти моря после стольких лет?
   Светящиеся пятна на воде теперь окружают причал. Еще до того, как спуститься по переходному трапу, она приняла решение: она будет плавать и откроет свой разум океану. И она расскажет океану все, что знает: все, что произойдет с этим местом, когда прибудут терраформисты. Никто не знает, что произойдет, когда машины зеленых мушек прикоснутся к чужеродному организму моря жонглеров, и что поглотит другое. Это эксперимент, который еще не проводился. Возможно, океан поглотит машины без вреда для здоровья, как он поглотил многое другое. Возможно, возникнет своего рода патовая ситуация. Или, возможно, этот мир, как и десятки других до него, будет разорван на части и переделан заново в яростной перестройке.
   Она не знает, что это будет означать для разумов, находящихся сейчас в океане. На каком-то уровне она уверена, что они уже знают, что должно произойти. Они не могли не уловить нюансы паники, когда человечество строило планы побега. Но она считает маловероятным, что кто-то плавал с конкретной целью - рассказать миру о том, что должно произойти. Это может ничего не изменить. С другой стороны, в буквальном смысле, это может изменить все в мире.
   Она полагает, что это вопрос вежливости. За все, что здесь происходит, и за все, что еще произойдет, отвечает она.
   Она отдает бабочкам еще одну команду. Белая броня рассеивается, и механические насекомые облаком порхают над ее головой. Они задерживаются, не отходя слишком далеко, но оставляя ее обнаженной на причале.
   Она решает оглянуться на своего защитника. Она видит только его силуэт на молочном фоне неба, его детскую фигурку, опирающуюся на трость. Он смотрит в сторону, нетерпеливо покачивая головой. Он очень хочет улететь, но она не винит его за это.
   Она сидит на краю причала. Вода волнуется вокруг нее в предвкушении. В ней что-то движется: формы и призраки. Она немного поплавает и раскроет свой разум. Она не знает, сколько времени это займет, но не уйдет, пока не будет готова. Если ее защитник уже ушел - она не думает, что это очень вероятно, но это все равно нужно учитывать, - тогда ей придется строить другие планы.
   Она соскальзывает в море, в светящееся зеленью воспоминание об Арарате.
  
  
  
  
   Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод, аннотация. 2024.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"