Фурзиков Николай Порфирьевич : другие произведения.

Аластер Рейнольдс "Умирающий мир"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Земля в далеком будущем охлаждается, ее океаны отступают, поверхность суши разделена на зоны, каждая из которых способна поддерживать технологии не выше определенного уровня, вплоть до области, где невозможна никакая технология и не выживают даже простейшие формы жизни. Такие зоны делят последний сохранившийся и уходящий спиралью ввысь мегаполис планеты на разнесенные по вертикали районы, от основанного на мускульной тяге самого нижнего Конетауна до населенных летающими ангелами Небесных уровней, сохранивших остатки полузабытых достижений прошлого. Люди приспосабливаются к жизни в той или иной зоне, но пересечение границы между ними вызывает недомогание, которое без приема специальных препаратов может привести к гибели, особенно если переход происходит более чем на одну зону. Причиной послужил допущенный более пяти тысяч лет назад недосмотр управлявших путями к звездам женщин-тектоманток, когда на Землю проник чужеродный фактор. Лишь современное поколение этих женщин способно постепенно обратить процесс вспять, однако они рождаются редко и несут заметное родимое пятно на голове, из-за чего суеверные люди преследуют их как ведьм.

Аластер РЕЙНОЛЬДС

УМИРАЮЩИЙ МИР

  
  
   - А Земля - всего лишь звезда, которая когда-то сияла.
   "Золотое путешествие в Самарканд", Джеймс Элрой Флекер
   Земля в далеком будущем охлаждается, ее океаны отступают, поверхность суши разделена на зоны, каждая из которых способна поддерживать технологии не выше определенного уровня, вплоть до области, где невозможна никакая технология и не выживают даже простейшие формы жизни. Такие зоны делят последний сохранившийся и уходящий спиралью ввысь мегаполис планеты на разнесенные по вертикали районы, от основанного на мускульной тяге самого нижнего Конетауна до населенных летающими ангелами Небесных уровней, сохранивших остатки полузабытых достижений прошлого. Люди приспосабливаются к жизни в той или иной зоне, но пересечение границы между ними вызывает недомогание, которое без приема специальных препаратов может привести к гибели, особенно если переход происходит более чем на одну зону. Причиной послужил допущенный более пяти тысяч лет назад недосмотр управлявших путями к звездам женщин-тектоманток, когда на Землю проник чужеродный фактор. Лишь современное поколение этих женщин способно постепенно обратить процесс вспять, однако они рождаются редко и несут заметное родимое пятно на голове, из-за чего суеверные люди преследуют их как ведьм.
  
  

Перевод: Н.П. Фурзиков

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

  
   Звонок поступил в Департамент гигиены и общественных работ незадолго до пяти часов пополудни. Что-то грязное внизу, на карнизе, может быть, кто-то упал с одного из нависающих зданий на Четвертой улице, может быть, аж из самого Серкит-Сити. Диспетчер повернулся к настенной карте, оглядел контрольные сигналы и нашел достаточно близкий уборочный фургон для передачи вызова. Это был один из старших экипажей, люди, которых он знал. Он поднял черную трубку своего телефона и покрутил диск, затягиваясь сигаретой, пока коммутатор щелкал и жужжал.
   - Три ноль семь.
   - У меня кое-что для тебя, Калтел. Что-то на выступе, к западу от гидротехнических сооружений. Больше там ничего нет, так что вам должно быть достаточно легко это заметить. Сверните в служебный коридор на углу Седьмой и Электрической и пройдите остаток пути пешком. Ключи с синей биркой помогут вам открыть любые муниципальные замки.
   - Мы здесь загружены. И у нас примерно минута до окончания смены. Ты не можешь привлечь кого-нибудь другого?
   - Не могу, только не в час пик. Если мы подождем другой фургон, остатки начнут привлекать толпу и дурно пахнуть. Чайки уже проявляют интерес. Извини, Калтел, но тебе придется смириться с этим и заработать немного сверхурочных.
   - Прекрасно. Но я серьезно отношусь к нашему грузу. Тебе лучше прислать нам навстречу другой фургон, на случай, если нам придется перевозить трупы.
   - Посмотрю, что можно сделать. Позвоните, когда поднимете это с бетона; с этого момента мы начнем оформлять документы.
   - Принято, - сказал Калтел.
   - И будьте осторожны там, ребята. Вниз ведет долгий путь, и я не хочу звонить в Паробург и говорить им, что нужно разобраться с парой их пятен.
   В уборочном фургоне Калтел отключил вызов и повесил трубку обратно под приборную панель. Он повернулся к своему напарнику Герберу, который рылся в бумажном пакете в поисках последнего пончика. - Слышал все это?
   - Достаточно.
   - Еще одна гребаная работа на уступе. Они знают, как сильно я люблю работу на уступах.
   - Как сказал этот человек, смирись с этим и заработай немного сверхурочных. - Гербер откусил пончик и вытер жир с губы. - По-моему, звучит заманчиво.
   - Потому что ты любишь сладкое, и у тебя дорогие подружки.
   - Это называется жить не только тем, чтобы соскребать блинчики с тротуара, Калтел. Тебе тоже стоит как-нибудь попробовать.
   Калтел, который всегда был за рулем, проворчал что-то уничижительное, включил маховик и передвинул фургон к щели электромагнитного захвата. В час пик движение действительно уже уплотнялось, легковые автомобили, такси, автобусы и грузовики вяло двигались в одном направлении и почти нос к хвосту - в другом. Будучи муниципальными, они могли отключаться, когда им было нужно, но чтобы не попасть в пробку, все равно требовалось точное знание улиц и транспортного потока. Калтел всегда считал, что он мог бы заработать больше денег, управляя такси, чем мусорным фургоном, но преимущество перевозки трупов заключалось в том, что по большей части ему не нужно было поддерживать разговор. Гербер, который обычно держал нос в пакете с пончиками, на самом деле не в счет.
   Им потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до пересечения Седьмой и Электрической. Доступ к служебному проходу осуществлялся по наклонному пандусу между двумя зданиями, пандус был обращен наружу от Копья, в его нижней части находилась арочная решетчатая дверь. Калтел отстегнул башмак захвата и покатил вниз по склону, надеясь, что у него еще хватит оборотов маховика, чтобы подняться обратно, когда они загрузят останки. Пока никаких признаков другого фургона. Он снял ключи с синей биркой, достал оборудование из-за своего сиденья и вышел из фургона с рифлеными бортами, Гербер нес камеру и тяжелый полицейский фонарик.
   Когда Калтел был новичком в Департаменте, полицейские всегда первыми прибывали на место происшествия, а бригада уборщиков была там только для того, чтобы выполнить черную работу по очистке и промывке из шланга. Но в последнее время копы не могли угнаться за всем, и поэтому они были совершенно согласны на уборщиков при обработке трупов, при условии, что все было задокументировано и подписано должным образом. Копы всегда могли вмешаться в дальнейшем во все, что выглядело как нечестная игра. Однако в основном те, кто упал, были просто жертвами несчастных случаев. И на этот раз у Калтела не было причин ожидать чего-то другого.
   Они открыли муниципальные ворота и пошли по выложенному бетоном служебному проходу, который был темным и промозглым, с кусками облицовки, отваливающимися через каждые несколько спанов. Дождевая вода просачивалась сквозь трещины и образовывала медленно движущийся поток, достаточно глубокий, чтобы намочить обувь Калтела. Здесь немного пахло канализацией. В дальнем конце служебного прохода виднелся полукруг неба цвета индиго. Калтел уже чувствовал, как поднимается прохладный вечерний ветер. Вернувшись с уступа, в окружении зданий, ты почти ничего не чувствовал. Но ближе к краям всегда было холоднее. И тише тоже: не требовалось много времени, чтобы заглушить гул уличного движения, грохот пригородных поездов, завывание сирен полицейских машин, когда они петляли вверх и вниз по ленивой спирали города.
   За проходом бетонный пол уступал место подстилающей субстанции Копья. Никто никогда не удосуживался дать этому черному веществу название, потому что оно было вездесущим, как воздух. Уступ начинался ровно, а затем постепенно переходил в крутой склон. Калтел следил за тем, как он держится на ногах. Эта штука была коварной, и все это знали. В одну секунду она казалась твердой, как скала, а в следующую - скользкой, как лед.
   Гербер махнул фонариком вниз по склону. - А вот и наше дитя.
   - Я вижу его.
   Они подошли ближе, двигаясь боком по мере увеличения угла наклона, ступая все более осторожно. Упавший лежал примерно в тридцати спанах от самого края. В вечернем сумраке Калтел разглядел голову, две руки, две ноги - все там, где им полагалось быть. И что-то скомкалось под бледной фигурой, как будто тонкое полупрозрачное платье. С падающими никогда нельзя быть слишком уверенным, но не похоже было, что этот падал очень издалека. Расчленение было обычным делом: конечности, головы, как правило, легко отрывались либо от удара, либо от скользящих столкновений по пути вниз, когда до следующего выступа падающий ударялся о стены зданий или поднимающееся основание. Но к этой головоломке прилагались все кусочки.
   Калтел оглянулся через плечо и приподнял край шляпы, чтобы лучше видеть. Поблизости не было ни зданий, ни выступов, с которых мог бы сорваться падающий. И даже если бы он свалился с предыдущего по высоте уступа, при таком ветре он оказался бы у подножия, позади поднимающейся волны зданий. К тому же повреждений должно было быть гораздо больше.
   - Здесь что-то не так, - сказал Калтел.
   - Я и сам тоже начинаю это чувствовать. - Одной рукой Гербер поднес камеру к глазу и сделал два снимка. Они прокрались еще немного вперед, осторожно делая каждый шаг, едва осмеливаясь дышать. Гербер направил фонарик чуть более уверенно. Именно тогда Калтел понял, с чем они имеют дело.
   Смятое под фигурой: это была не какая-нибудь одежда. Это были крылья.
   - Это... - начал говорить Гербер.
   - Да.
   То, что у них было, было ангелом. Калтел снова посмотрел вверх, на этот раз выше.
   Не только до ближайшей линии зданий, но и до самого верха. Вверх, мимо пастельного мерцания Неоновых Высей, вверх, мимо голографического мерцания Серкит-сити. Вверх, мимо розовой плазменной ауры кибертаунов. Он просто видел, как они кружат там, наверху, в лигах над головой, кружась вокруг заостренной иглы Копья, как мухи вокруг ловушки для насекомых.
   И он подумал про себя: как, черт возьми, один из них попал сюда? И почему это должно было свалиться на мою шею?
   - Давай упакуем и наклеим бирки, - сказал Гербер. - Меня это уже пугает.
   - Ты когда-нибудь имел дело с чем-нибудь подобным?
   - В первый раз. А ты?
   - Один раз, когда был новичком на этой работе. Тогда он упал на третий рельс надземки Зеленой линии. К тому времени, как мы добрались туда, гребаная штука была поджарена. Потом снова три, может быть, четыре года назад. Тот был гораздо более размятым, чем этот. Не так уж много всего, что можно было бы распознать с первого взгляда.
   Гербер сделал еще один снимок фотоаппаратом. При вспышке у Калтела возникло странное ощущение, что труп дернулся, почти подсознательно перемещаясь из одного положения в другое. Он подкрался к упавшему существу и опустился на колени, положив рядом с собой свое снаряжение. Чайки над головой действительно проявляли интерес, мяукая и ссорясь в вечернем воздухе. Калтел осмотрел существо, оценив его почти обнаженную форму, крылья были единственной видимой сломанной частью. Оно лежало, склонив голову набок и глядя на него огромными темно-синими глазами. Оно могло бы быть живым, если бы за этими глазами ничего не происходило.
   - Чертов ангел, должно быть, был жив почти всю дорогу вниз, - сказал он. - Это была контролируемая посадка, а не катастрофа.
   - Что за способ умереть, - сказал Гербер. - Думаешь, это было самоубийство, или он просто, ну, знаешь, сбился с пути?
   - Возможно, в его ранце была неисправность, - сказал Калтел, ощупывая прочный инопланетный сплав силовой обвязки ангела. - Черт возьми, кто знает? Сними под всеми углами, потом мы застегнем его на молнию в мешке и погрузим в фургон. Чем скорее избавимся от этого, тем лучше.
   Они упаковали ангела в мешок и пометили, позаботившись о том, чтобы не усугубить повреждение крыльев и не сломать ни одну из тонких, как палки, конечностей существа. Калтел легко справился бы с мешком в одиночку. Это было все равно что нести кулек с костями, и больше ничего. Им даже не нужно было отмывать основание из шланга. Ангел не пролил ни капли того, что считалось кровью в его венах.
   Когда они перезвонили диспетчеру, другой фургон еще не прибыл.
   - Извини, Калтел. Пришлось отправить их на границу с Паробургом - поступило сообщение, что зона снова смещается.
   - Что ж, возможно, тебе стоит переосмыслить это. Мы подобрали упавшего. - Он взглянул на Гербера, ухмыляясь в этот момент. - Ты готов к этому? Это ангел.
   - Нет сообщений о том, что что-то падало с уровней, три ноль семь.
   - Этот не упал. Должно быть, он пролетел почти весь путь. А потом умер.
   - Как они и делают. - В голосе диспетчера слышался нарочитый скептицизм. В этом его тоже не стоило слишком винить. Это был бы не первый случай, когда для чьего-то извращенного развлечения подделывали труп ангела. Возможно, это даже своего рода дурацкая шутка, которую кто-нибудь из Департамента гигиены и общественных работ сыграл бы с другой бригадой уборщиков, чтобы посмотреть, насколько они доверчивы.
   Но Калтел знал, что это было по-настоящему.
   - Ты хочешь, чтобы мы втиснули ангела внутрь, мы это сделаем. Там может быть немного помнется, но мы справимся. Просто, чтобы ты понял, я не беру на себя ответственность за какие-либо переломы. Я так понимаю, ты хотел бы, чтобы мы отправили эту штуку Третьему?
   - Если ты думаешь, что это действительно так.
   - Я возьму вину на себя, если это не так.
   - Хорошо, зайди на Третий. Но снимите все техническое. Упакуйте отдельно, и мы отправим это в отдел импорта.
   Калтел повесил трубку.
   - Почему Третий? Мы никогда не имеем дела с Третьим, - сказал Гербер.
   Они загрузили ангела, закрыли фургон и на маховике покатили обратно по подъездному пандусу. До морга Третьего округа было двадцать минут езды, они поднялись еще немного вверх по спиралевидному выступу, петляя короткими путями и глухими переулками. Здание представляло собой пепельно-серую плиту с плоской крышей и фасадом с маленькими квадратными окнами, более низкое, чем любой из теснящихся вокруг него офисных и многоквартирных домов. Они заехали с тыла и задним ходом подогнали фургон к рампе, где их ждал клерк в белом халате.
   - Диспетчер дозвонился, - сказал клерк, когда Калтел отпер задние двери фургона. - Сказал, что у тебя есть что-то пикантное для Кильона. - Он почесал ручкой у себя под носом. - Давненько не виделись, знаешь ли. Думаю, он начал задаваться вопросом, не забыл ли ты об этой договоренности.
   - Как будто мы могли забыть, - сказал Калтел, подписывая бланк доставки.
   - Что все это значит? - спросил Гербер.
   - Кильон любит первым получать удовольствие от чего-нибудь необычного, - объяснил клерк. - Полагаю, это что-то вроде его хобби.
   Гербер пожал плечами. - Каждому свое.
   - Подходит всем, - сказал клерк. - Кильон получает удовольствие. Другим моргам не приходится копаться в тоннах бумажной волокиты - а когда поступает что-то подобное, всегда много документов в трех экземплярах. - Он уставился на упакованное тело, пока Калтел и Гербер укладывали его на каталку. - Не возражаете, если я взгляну?
   - Эй, пожалуйста, - сказал Калтел.
   Клерк расстегнул наполовину молнию на мешке. Сморщил нос, увидев мертвое, бледное, сломанное существо внутри.
   - Они выглядят такими красивыми, летая там, наверху, с освещенными крыльями.
   - Сделай ему поблажку. - Калтел снова туго застегнул молнию на мешке. - У него были не самые лучшие дни.
   - Ты уверен, что это он?
   - Теперь, когда ты упомянул об этом...
   - Передайте это Кильону сами, если хотите, - сказал клерк. - Поднимитесь на грузовом лифте на третий этаж. Он должен быть где-то там, наверху. Мне нужно подождать здесь, внизу, чтобы посмотреть на другую доставку.
   - Напряженная ночь?
   - Напряженная неделя. Говорят, у границы снова чешутся ноги.
   - То, что я слышал, - сказал Калтел. - Думаю, нам лучше задраить люки и завести наши часы.
   Они вкатили каталку в здание. Здесь были сплошь зеленые стены, белоснежная плитка и резкий запах хлорки от промышленного чистящего средства. Лампы на потолке были приглушены почти до коричневого цвета. Большинство сотрудников разошлись по домам до следующего дня, предоставив морг ночной смене и призракам бывших клиентов. Калтел ненавидел это место, как ненавидел все морги. Как кто-то мог работать в здании, где все, что они делали, - это вскрывали тела? По крайней мере, работа в бригаде по уборке держала его на свежем воздухе.
   Они поднялись на грузовом лифте на третий этаж, распахнули тяжелую решетчатую дверь и вывели каталку в коридор. Кильон ждал в дальнем конце, стряхивая окурок сигареты в настенную пепельницу. Прошло три или четыре года, но Калтел сразу узнал его. Что вовсе не означало, что Кильон не изменился за все это время.
   - Когда я услышал, что пришла посылка, то понадеялся, что это новые лекарства, - сказал Кильон своим медленным, размеренным, немного чересчур глубоким голосом. - Если шкафы еще опустеют, нам пришлось бы начать отказываться от мертвецов.
   - Мы принесли тебе подарок, - сказал Калтел. - Будь милым.
   - Как дела на работе?
   - Взлеты и падения, Кильон, взлеты и падения. Но пока есть город и трупы, думаю, нам с тобой не нужно беспокоиться о доходной работе.
   Кильон всегда был худым, всегда был изможденным, но сейчас он выглядел так, словно только что открыл глаза и слез с одного из анатомических столов. Белый хирургический халат ниспадал с его худощавых плеч, как будто все еще висел на вешалке, а белая шапочка прикрывала его безволосый череп. Он носил слегка затемненные очки, хотя освещение в морге было едва ли светлым. Зеленые хирургические перчатки, из-за которых его пальцы все еще казались слишком длинными и костлявыми для удобства. Под его скулами залегли глубокие тени, а кожа выглядела бесцветной, восковой и не совсем живой.
   От этого никуда не денешься, подумал Калтел. Парень выбрал идеальное место работы.
   - Итак, что у вас для меня?
   - Дарю тебе ангела, друг мой. Свалился на карниз.
   За стеклами очков было трудно судить о реакции Кильона. Остальная часть его лица почти не двигалась, даже когда он говорил. - Весь путь вниз с Небесных уровней?
   - То, что мы выяснили. Забавно, однако, что нет особых признаков того, что этот тип двигался быстро, когда он врезался.
   - Это интересно. - Кильон сказал это бесстрастным тоном человека, которого трудно было бы заставить думать о чем-то менее интересном. Но Калтел не был уверен.
   - На нем были какие-то приспособления, мы все это сняли. То, что осталось, по сути, просто голый труп с крыльями.
   - Это то, с чем мы имеем дело.
   - Ты... гм... вскрывал многие из этих штуковин, Кильон? - спросил Гербер.
   - Один или два странных. Не могу сказать, что они заглядывают к нам с большой регулярностью. Мы не встречались?
   - Я так не думаю. Что в них такого, что тебе так нравится?
   - Не сказал бы, что "нравится" подходит к этому. Это просто специализация, вот и все. Мы здесь созданы для этого. Есть помещение с избыточным давлением, на случай, если из них выкипит что-нибудь токсичное. У меня взрывозащищенные двери. И как только вы сдадите его, бумажная волокита станет довольно рутинной.
   - Снимает нагрузку с других моргов, - сказал Калтел.
   Кильон изогнул свою тощую шею в кивке. - Все в выигрыше.
   Был неловкий момент. Они вдвоем у каталки, Кильон все еще стоит там, опустив руки в зеленых перчатках по швам.
   - Что ж, думаю, мы здесь закончили, - сказал Калтел. - В досье указано все, что тебе нужно знать. Обычное дело: когда закончишь с мешком, отправь его обратно в Департамент гигиены и общественных работ. Желательно промыть из шланга.
   - Я позабочусь об этом.
   - Что ж, до следующего раза, - сказал Калтел, пятясь во все еще открытый грузовой лифт.
   - До следующего раза, - сказал Кильон, поднимая руку в знак прощания.
   - Было приятно с вами познакомиться, - сказал Гербер.
   Калтел закрыл двери лифта. Лифт опускался, в верхней части шахты завывал мотор.
   Кильон неподвижно стоял в конце коридора, пока панель над дверью не сообщила ему, что лифт достиг первого этажа. Затем он медленно подошел к каталке, изучил документацию и положил руку в перчатке на черный мешок на молнии, в котором лежал ангел.
   Затем он вкатил его в смотровую, надел хирургическую маску, перенес мешок на стол для препарирования и осторожно вынул ангела.
   Кильону казалось, что он прекрасен даже после смерти. Он положил ангела на спину, его глаза были закрыты, изуродованные крылья свисали по обе стороны так, что их кончики касались выложенного плиткой пола, наклонные желоба которого предназначались для отвода телесных жидкостей. В ярком свете плафона для вскрытия он был призрачно-бледным, голым и безволосым, как зародыш крысы.
   Не ожидая, что его потревожат, он снял очки.
   Он пододвинул к столу скрипучую каталку и отодвинул в сторону зеленую простыню, обнажив набор медицинских инструментов. Там были скальпели, щипцы, приспособления для разрезания костей, блестящие стерильные совки и шпатели, а также множество стеклянных и нержавеющих стальных емкостей для сбора образцов препарированных тканей. Когда-то эти инструменты казались ему смехотворно грубыми, но теперь они попадали в руки с легкостью, обнадеживающей фамильярностью. С потолка свисал микрофон; Кильон подтянул его поближе к лицу и повернул тяжелую перекидную ручку сбоку. Где-то за пределами комнаты в записывающих головках начали жужжать катушки с магнитофонной лентой. Он прочистил горло и произнес четко, чтобы его было слышно сквозь искажающую лицо маску.
   - Говорит доктор Кильон. Продолжение предыдущей записи. - Он взглянул на ряд часов на дальней стене. - Текущее время ... в шесть пятнадцать вечера начинается вскрытие трупа, протокол номер пять-восемь-три-три-четыре, только что доставленного в Третий окружной морг Департаментом гигиены и общественных работ. - Он сделал паузу и окинул взглядом труп, соответствующие наблюдения пришли ему на ум с минимумом сознательных усилий. - Первоначальные признаки указывают на то, что труп принадлежит ангелу, вероятно, взрослому мужчине. Ангел выглядит невредимым, за исключением поломок крыльев от удара. На конечностях есть несколько продольных ушибов и шрамов, а также выраженные субэпидермальные отеки - достаточно недавние, чтобы предположить, что они могли быть факторами, способствовавшими смерти ангела, - но в остальном конечности выглядят неповрежденными, без признаков серьезных переломов или вывихов. Имеются признаки того, что спуск ангела контролировался до последнего момента, и в этот момент он упал с достаточной силой, чтобы повредить крылья, но не понести никаких других видимых повреждений. Причина спуска неизвестна, но вероятной причиной смерти, по-видимому, является массивная неадаптивная травма из-за внезапного перехода в нашу зону, а не удар о выступ. - Он снова сделал паузу, позволяя ленте продолжать запись, а сам потянулся за шприцем. Он воткнул иглу в маленькую бутылочку с резиновой пробкой - одну из последней дюжины таких бутылочек в инвентаре морга - и наполнил шприц, стараясь не набрать больше, чем было строго необходимо.
   - В соответствии с протоколом, - продолжил он, - сейчас я ввожу смертельную дозу Морфакса-55, чтобы обеспечить окончательную летальность. - Он постукивал по стеклу, пока не исчезли пузырьки, затем наклонился, чтобы воткнуть иглу в обнаженную кожу груди ангела.
   За те шесть лет, что он работал патологоанатомом, Кильон вскрыл многие сотни человеческих тел - жертв несчастных случаев, убийств, врачебной халатности, - но только одиннадцать ангелов. Это все еще было больше, чем большинство патологоанатомов видели за свою карьеру.
   Он прижал кончик шприца к коже.
   - Начинаю инъекцию... - начал он.
   Левая рука ангела метнулась вперед, чтобы схватить его за кисть.
   - Остановись, - сказал он.
   Кильон остановился, но это было скорее рефлекторно, чем обдуманной реакцией на действия ангела. Он был так поражен, что чуть не выронил шприц.
   - Ангел все еще жив, - сказал он в микрофон. - Он продемонстрировал понимание, визуальную осведомленность и контроль мелкой моторики. Теперь я попытаюсь облегчить страдания субъекта с помощью... - Он заколебался и посмотрел в глаза умирающего существа, которые теперь были полностью бдительными, полностью и пугающе сосредоточенными на его собственных. Ангел все еще держал руку на запястье Кильона, шприц, похожий на кинжал, парил над грудиной ангела.
   - Позволь мне сделать это, - сказал он. - Это снимет боль.
   - Ты имеешь в виду, убьет меня, - сказал ангел, говоря медленно и с усилием, как будто в его легких едва оставалось достаточно воздуха, чтобы издавать звуки. Его глаза были большими и голубыми, и что характерно, без видимых структур. Его голова слегка повернулась на столе для препарирования, пока ангел осматривался вокруг.
   - Ты все равно умрешь, - сказал Кильон.
   - Объясни мне это по-хорошему, почему бы не сделать так?
   - В объяснении не будет ничего хорошего. Ты упал с Небесных уровней в Неоновые Выси. Тебе здесь не место, и твои клетки этого не выдержат. Даже если бы мы смогли вернуть тебя домой, им уже нанесен слишком большой ущерб.
   - Думаешь, я этого не знаю? - Пронзительный, детский голос ангела был достаточно глубоким, чтобы подтвердить, что он мужчина. - Я полностью отдаю себе отчет в том, что должно произойти. Но мне не нужно твое лекарство. Пока нет. - Ангел отпустил его руку, позволяя Кильону положить шприц обратно на тележку. - Мне нужно тебя кое о чем спросить.
   - Конечно.
   Ангел смотрел на него, голубые глаза заглядывали в чужую душу. Его голова была лишь немного меньше, чем у взрослого человека, но почти полностью безволосая, красивая и неземная, как будто она была сделана из фарфора и цветного стекла, а не из живой материи и машин. - Ты должен ответить мне правдиво.
   - Я так и сделаю.
   - Ты Кильон?
   Несколько секунд он молчал. Он часто задавался вопросом, как это произойдет, когда преследователи наконец настигнут его. Странно, но он никогда не предполагал, что эта встреча произойдет в морге. Он всегда считал, что это время наступит в каком-нибудь темном переулке, битком набитом пригородном поезде или даже в его собственной квартире, когда он включит свет после возвращения домой. В поле зрения появилась бы движущаяся тень, блеск металла. Не было никакой причины спрашивать его здешнее имя. Если удалось выследить его так эффективно, его настоящая личность не вызывала бы сомнений.
   Другими словами, единственная причина для того, чтобы спросить, состояла бы в том, чтобы подразнить его уверенным знанием того, что он потерпел неудачу.
   - Конечно, - сказал он со всем достоинством и спокойствием, на какие был способен.
   - Это хорошо. Они сказали, что меня привезут к тебе.
   Беспокойство зародилось глубоко в его животе и теперь медленно поднималось вверх по позвоночнику.
   - Кто это сказал?
   - Конечно, люди, которые послали меня сюда. Ты же не думаешь, что все это произошло случайно, не так ли?
   Кильон подумал о том, чтобы убить ангела прямо тут. У него все еще был под рукой готовый к инъекции Морфакс-55. Но ангел знал, что он способен на это, и продолжал говорить. Его разум лихорадочно работал. Возможно, попытка убить ангела стала бы тем самым спусковым крючком, который заставил бы его убить Кильона.
   Он сохранил самообладание. - Тогда почему ты упал?
   - Потому что я так решил. Это был самый быстрый - если не наименее рискованный - способ. - Ангел с трудом сглотнул, выгибаясь всем телом над столом. - У меня не было никаких иллюзий. Я знал, что это была самоубийственная миссия; что я не вернусь на Небесные уровни. Но все же сделал это. Я упал и оставался жив достаточно долго, чтобы меня привезли к тебе. Они сказали, что когда ангел падает в Неоновые Выси, его почти всегда забирают для вскрытия к Кильону. Это правда?
   - По большей части.
   - Понимаю, почему это работало бы для тебя.
   Магнитофонные катушки все еще крутились, записывая каждую деталь разговора. Кильон протянул руку и выключил микрофон, чего бы это ни стоило.
   - Понимаешь?
   - Когда-то ты был одним из нас. Потом что-то произошло и... теперь ты живешь здесь, внизу, среди дочеловеков, с их вонючими фабриками, гудящими машинами и тусклым электрическим освещением.
   - Я похож на ангела?
   - Я знаю, что с тобой случилось. Тебя переделали, чтобы ты выглядел дочеловеком, тебе удалили крылья, изменили форму твоего тела, очистили твою кровь от машин. Тебя послали жить среди дочеловеческих существ, изучать их обычаи, доказывать, что это возможно. Были и другие. - Ангел испустил измученный, хриплый вздох. - Потом что-то пошло не так, и теперь есть только ты, и ты никогда не сможешь вернуться назад. Ты работаешь здесь, потому что тебе нужно быть начеку, на случай, если Небесные уровни пошлют агентов вниз, чтобы найти тебя. Обычные ангелы не могут связаться с тобой, поэтому ты знаешь, что все, что они пошлют, должно быть необычным или готовым умереть очень скоро после того, как найдет тебя.
   - В этой комнате только ты и я, - медленно произнес Кильон. - Почему ты до сих пор не убил меня?
   - Потому что это не то, для чего послали меня. - Ангел снова вдохнул, дыхание было прерывистым и влажным. - Я пришел предупредить тебя. На уровнях все меняется. Ты снова в повестке дня.
   - Что значит "все меняется"?
   - Знаки и предзнаменования. Признаки необычной нестабильности в Трясине. Или в Оке Божьем, если ты религиозен. Ты ведь не религиозен, не так ли, Кильон?
   - Не совсем.
   - Если бы это было так, ты бы сказал, что Бог снова стал беспокойным. Ты, наверное, заметил здесь предварительные толчки. Толчки на границах, предупреждения о проскальзывании зон. Внутри Копья есть что-то такое, чего никто по-настоящему не понимает, даже ангелы, и это многих из нас выводит из себя. Людей, которые отправили тебя сюда, тех, от кого ты прячешься? Они хотят, чтобы ты вернулся.
   - Теперь я для них бесполезен.
   - К сожалению, это не то, во что они верят. В твоей голове есть информация, которую они очень хотели бы высосать. А если они не смогут, то все равно убьют тебя, чтобы убедиться, что это больше никому не попадет в руки.
   - А кого еще это волнует?
   - Людей, которые послали меня. Нам тоже нужна эта информация. Разница в том, что мы бы предпочли, чтобы ты остался жив.
   - Остальные здесь?
   - Да. В какой-то степени они похожи на тебя: модифицированы для работы здесь, внизу. Но без опыта, который ты привнес в первую программу внедрения, модификации будут не столь эффективны. Они не могут оставаться здесь так долго и не так хорошо вписываются в общество. - Ангел изучал его. - Поскольку ты сливаешься с толпой, Кильон.
   - Как близко они находятся?
   - Скорее всего, они уже взяли тебя под наблюдение. Возможно, они уже перекрывают вероятные точки выхода на случай, если ты попытаешься покинуть Неоновые Выси.
   - Тогда я спрячусь.
   - Ты уже прячешься, и это не сработало. К этому времени у них уже будет химический след на тебя, они вынюхают тебя по твоему остаточному следу. Бегство - твой единственный выход. Пребывание здесь уже доводит их до предела. Они не смогут отследить тебя, если ты пересечешь зону.
   - Покинуть Неоновые Выси?
   Ангел облизнул губы тонким голубым язычком. - Даже Копье. Весь путь вниз, весь путь наружу. В великое, распахнутое настежь пространство.
   Эта мысль заставила Кильона вздрогнуть. - Там снаружи ничего нет.
   - Там достаточно для выживания. Если ты приспособился к здешней жизни, ты справишься. Что важнее всего остального, так это то, что информация, хранящаяся в твоей голове, никогда не дойдет до твоих врагов.
   - Почему их это волнует сейчас?
   - Работа, к которой ты был причастен, всегда была лишь верхушкой проекта, тайной программы, направленной на создание оккупационных сил. Армии ангелов с достаточной встроенной толерантностью, чтобы захватить остальную часть Копья.
   - Я знаю.
   - Без тебя работа застопорилась. Но теперь перспектива смены зоны обострила эту актуальность. Им нужна эта оккупационная сила, а значит, им нужны твои знания.
   - И чего же хотят ваши люди?
   - Те же самые знания, но используемые для разных целей. Не для того, чтобы захватить остальную часть Копья, а для оказания экстренной помощи, если случится худшее.
   - Мне кажется, самым безопасным все равно было бы приказать меня убить.
   - Это было... обдумано. Я не буду тебе лгать. - Ангел одарил его слабой, сочувственной улыбкой. - Но в конце концов было решено, что ты слишком ценен для этого. Мы не можем допустить, чтобы твои знания пропали даром.
   - Тогда помоги мне вернуться домой.
   - Это не вариант. Лучшее, что мы можем для тебя сделать, - это предупредить, чтобы ты убирался. После этого ты сам по себе. - Голубые глаза смотрели на него с глубоким, проницательным умом. - Ты можешь покинуть Копье незамеченным, Кильон?
   - Не знаю.
   - Потому что, если ты не можешь быть уверен, то очень мало смысла пытаться. Тебе не к кому обратиться?
   Через мгновение Кильон сказал: - Есть кое-кто.
   - Дочеловек?
   - Человек, который время от времени помогал мне.
   - Ему можно доверять?
   - Он знает, кто я такой. Он никогда не предавал меня.
   - А теперь?
   - У меня нет причин предполагать обратное.
   - Если этот человек может тебе помочь, тогда иди к нему. Но только в том случае, если твое доверие к нему абсолютно. Если ты в этом не уверен, тебе придется выбираться самостоятельно.
   - Как долго меня не должно быть?
   - Ты узнаешь, когда будет безопасно возвращаться. Вскоре на Небесных уровнях произойдет изменение баланса сил.
   - Я не могу просто бросить все и уехать. У меня здесь своя жизнь.
   - Наша разведка сообщает, что у тебя никого нет, Кильон. Ни жены. Ни семьи. Почти нет друзей. Только твоя работа. Ты вскрываешь трупы и в последнее время начинаешь на них походить. Если ты хочешь называть это жизнью, я не против.
   Кильон уставился на ангела сверху вниз. - Ты действительно пожертвовал собой ради этого?
   - Чтобы связаться с тобой, Кильон? Да. Я сделал. Зная, что я умру, и что моя смерть не будет легкой. Но я также знал, что если смогу связаться с тобой и убедить тебя серьезно отнестись к собственному выживанию, из этого может получиться что-то хорошее. Что-то такое, по сравнению с чем моя собственная смерть показалась бы очень маленькой платой.
   - Я даже не знаю твоего имени.
   - Ты помнишь свое?
   - Нет. Они вычистили это из меня, когда накладывали новые воспоминания.
   - Тогда мы расстанемся как чужие люди. Так будет лучше.
   - Понимаю, - мягко сказал Кильон. - Я сделаю укол прямо сейчас, если ты не возражаешь.
   Рука Кильона сомкнулась на шприце с Морфаксом-55. - Если бы я мог сделать для тебя больше, я бы сделал.
   - Ты не должен расстраиваться из-за этого. Прийти сюда - это был мой выбор, а не твой. Просто не упусти этот шанс.
   - Не упущу. - Кильон убедился, что в шприце нет воздуха. Он прикоснулся другой рукой к обнаженной груди ангела, слегка надавливая. - Лежи спокойно. Это не больно.
   Он ввел шприц и нажал на поршень.
   Ангел вздохнул. Его дыхание стало медленнее и более расслабленным.
   - Как долго?
   - Пару минут. Может, и меньше.
   - Хорошо. Потому что есть кое-что, что я забыл тебе сказать.
  
  

ГЛАВА ВТОРАЯ

  
   Жужжание шестеренок, лязг и дребезжание электромеханической телефонной станции, включение и выключение реле, мурлыканье гудка набора номера, Фрэй берет трубку после десяти или одиннадцати гудков.
   - Кто, черт возьми?
   - Кильон.
   - Мой любимый монстр. - Фрэй помолчал. Звуки бара на заднем плане: шумный смех, звон стекла, включенный на полную громкость телевизор или радиоприемник, сигнал о начале боксерского матча. - Рановато ты, не так ли? Сейчас у меня нет с собой набора для шитья.
   - У меня неприятности. Нам нужно поговорить лично.
   - Откуда ты звонишь?
   - Из магазина деликатесов, по дороге домой. - Кильон прикрыт рот ладонью, чувствуя, что владелец магазина наблюдает за ним от прилавка. Мужчине хотелось, чтобы Кильон воспользовался общественным киоском дальше по дороге, а не частным, спрятанным в задней части магазина. - Они вышли на меня, - сказал он.
   - Ты думаешь или знаешь?
   - Сегодня кое-что произошло. Это все, что я могу сейчас сказать тебе.
   - Хорошо, - сказал Фрэй после долгих секунд молчания. - Одно я знаю точно: ты не из тех, кто бросается на тени без веской причины. Забудь о возвращении домой. Как думаешь, сможешь добраться сюда незамеченным?
   - Сделаю все, что в моих силах.
   - Оставайся бдительным, оставайся настороже, но старайся вести себя совершенно нормально и в то же время расслабленно.
   - Это непростой трюк, Фрэй.
   - Один раз ты мог бы сделать это. Начинай возвращаться в привычное русло.
   Фрэй повесил трубку. Кильон стоял, все еще прижимая телефонную трубку к уху, пораженный ощущением, что он привел в движение нечто такое, что невозможно остановить. Фрэй был лавиной, ожидающей своего часа. Требовался всего лишь крошечный толчок, чтобы вывести его из себя, но с этого момента единственным доступным ему вариантом было набирать обороты, грохоча и ревя навстречу какому-нибудь катастрофическому событию, изменяющему ландшафт.
   Кильон положил трубку, подошел к выходу из магазина и бросил на прилавок пригоршню монет.
   - Спасибо, - сказал он.
   - Не унывай, - сказал лавочник, почесывая жировую складку под подбородком. - Может, ничего и не случится.
   Он вывел машину со стоянки, припарковал ее у обочины и потянулся к пассажирскому сиденью за своей сумкой. Она сопровождала его всю дорогу от морга. Сумка была отделана черной кожей, потертой по краям до мясисто-коричневого цвета. У нее была черная кожаная ручка, на этикетке было написано "Доктор мед. Кильон". Она была застегнута на золотую застежку и раскрывалась в виде гармошки, открывая множество мягких карманов и емкостей. Он запер машину и поправил шляпу. Пятая была плохим районом, и было уже поздно. Он задавался вопросом, увидит ли он эту машину снова.
   Заметить "Розовый павлин" было нелегко. Он находился в конце тупикового переулка, который заканчивался поднимающейся черной стеной из подстилающей ткани Копья, утесом, который взмывал в небеса, поднимаясь все выше, пока не возвращался обратно, образуя следующую полку. С одной стороны его стоял захудалый отель, а с другой - заброшенные офисы обанкротившегося таксомоторного бизнеса, и мало что позволяло определить характер помещений. Металлический светильник отмечал место, где раньше висела неоновая подсветка мятно-зеленого цвета, пока Малкин не отказался от ее ремонта. Наружные окна были забраны металлическими решетками, стекла настолько запачкались грязью и сигаретным дымом, что было трудно сказать, горит ли внутри свет. Плакаты и граффити покрывали стены слоями археологической толщины.
   Кильон дошел до конца переулка и постучал в дверь. Она приоткрылась, и веер розово-красного света рассыпался по асфальту.
   - Пришел повидать Фрэя.
   - Вы резака?
   Кильон кивнул, хотя пренебрежительный термин вызвал у него отвращение. Швейцар - это был не обычный швейцар - хмыкнул и впустил его. Маленькие круглые очки Кильона в синей оправе запотели от внезапной влажности внутри. Он снял их и протер плоские линзы рукавом, прежде чем снова водрузить очки на узкий кончик носа. Свет был приглушен, но именно так предпочитали Малкин и большинство его клиентов.
   Сам Малкин стоял за стойкой бара и протирал бокалы, краем глаза следя за схваткой, которая все еще транслировалась по телевизору. Он был худощав, как грабли, и имел зловещий вид, с загадочными татуировками на предплечьях, сплошь размазанными пурпурными и печеночно-красными пятнами. Они выглядели так, словно были сделаны из куска металлолома и бутылки низкосортного трансмиссионного масла. На Малкине был надет пожелтевший жилет с накинутым на плечи полотенцем, жилет демонстрировал его тощую, обтянутую кожей шею с тонким шрамом по окружности, когда - Кильон мог только предполагать - Малкин выжил после удушения. Определенно, у него было какое-то повреждение голосовых связок, потому что, когда он открывал рот, все, что он мог издавать, был каркающий звук, продолжительный гортанный скрежет, который заставлял его клиентов наклоняться ближе, когда они хотели понять.
   - Опять это время года? - спросил Малкин. - Должно быть, я назойлив, потому что мог бы поклясться, что с твоего последнего визита прошло совсем немного времени. Когда это было, июнь, разгар июня?
   - Август. И я пришел не за этим.
   - Всегда пожалуйста, заходи, ты же знаешь. - Малкин потянулся за бутылкой за стойкой бара. - Как обычно?
   - Без льда.
   Малкин налил себе порцию "Красного глаза". - Кстати, как там жизнь в морге? Вскрывал что-нибудь интересное в последнее время?
   - И это, и то.
   Малкин поставил бутылку обратно на полку. - Знаешь, нам всегда не помешал бы человек, твердо держащий руку на лезвии. Человек, который, так сказать, разбирается в анатомии. Что резать, а что не резать, если ты понимаешь, к чему я клоню. С чем ты можешь прожить несколько часов, а с чем нет.
   - Уверен, что вы с Фрэем уже знаете более чем достаточно на этот счет.
   - Ну, может быть. Но Фрэй уже не тот человек, каким был раньше, и моя проблема в том, что мне нравится заставлять их визжать. Иногда я захожу слишком далеко, слишком быстро, понимаешь? - Малкин выглядел так, словно ожидал сочувствия за то, что был слишком увлечен своими методами допросов и пыток. - А вот ты обладаешь необходимой выдержкой. Все, что я хочу сказать - и знаю, что в этом вопросе говорю от имени Фрэя, - здесь всегда есть потенциальное занятие, если прекратится работа в морге.
   - Спасибо за предложение. Однако вряд ли работа закончится сразу.
   - Понимаю твою точку зрения. Это же морг и все такое.
   - В любом случае, я не ищу новую работу. - Кильон сделал глоток "Красного глаза". Зелье было острым, и он почувствовал, как оно огненными ручейками стекает по горлу. Алкоголь не оказывал существенного влияния на нервную систему ангела, даже учитывая его измененную физиологию. Но вкус не был неприятным, и это помогло ему влиться в компанию других посетителей бара, поскольку никто из них не обращал внимания на худощавого мужчину в пальто, разговаривающего с худощавым мужчиной за стойкой.
   - У тебя неприятности? - спросил Малкин.
   - Я никогда не выходил из этого состояния.
   - Я имею в виду, что в сферу влияния Фрэя тебя привело что-то отличное от обычного дерьма. - Малкин уставился на него своими маленькими бледно-желтыми глазками. Они были точно такого же цвета, как капли мочи на ободке унитаза. - Во что, между прочим, я никогда не считал нужным совать нос.
   - Это хорошо.
   - Точно так же, как мне никогда не приходило в голову допытываться, что именно происходит каждый раз, когда ты поднимаешься сюда и заходишь в ту заднюю комнату.
   - Это тоже хорошо.
   Малкин был частью организации Фрэя, но, насколько было известно Кильону, он не знал правды о личности Кильона. Кильон полагал, что Фрэй никогда ни одной живой душе не рассказывал о том, что ему было известно.
   - Ну, он в подсобке. Обычное пристанище.
   Кильон потянулся за мелочью, но Малкин покачал головой. - Сегодня вечером за счет заведения. Это самое меньшее, что мы можем сделать, когда ты решил нанести нам визит.
   Обычно Фрэя можно было найти в небольшой комнате, расположенной в стороне от остальной части бара, куда можно было попасть через узкую сводчатую арку. Укромный уголок без окон вмещал лишь стол и стулья вокруг него. Из-за узкого входа это место вызывало ощущение клаустрофобии и загнанности в ловушку. Сегодня Фрэй держал в руках сигарету и полупустую рюмку и, по своему обыкновению, сидел в одиночестве. Было что-то в его поведении, какое-то неуловимое, труднопроизносимое качество выражения лица и позы, которое заставляло людей сторониться его. Это был крупный мужчина с черной кожей, почти слишком крупный для кресла, в котором он сидел. Когда они впервые встретились, его волосы были черными, но за девять лет они сначала поседели, а затем стали ослепительно белыми.
   - Начинаю думать, что мне померещился тот телефонный звонок, - сказал Фрэй низким, угрожающим голосом. Он моргнул и дернулся. - Пробки в центре города - сущая дрянь, верно?
   - Я проехал через них, не так ли?
   - Так что присаживайся. Похоже, ты планируешь провести в моем присутствии больше пяти секунд.
   Кильон опустился на стул напротив разлитой по бутылкам силы, которой был Фрэй. - Спасибо, что согласился встретиться со мной. - Он снял шляпу и повесил ее на крючок на стене. Фрэй затянулся сигаретой, оранжевый кончик был единственным ярким пятном во мраке его излюбленного уголка. Его рука ужасно дрожала, как будто в ней был крючок и кто-то дергал за невидимую ниточку.
   - Я взял на себя смелость позвонить Мироке. Она уже в пути.
   - Кто такая Мирока?
   - Одна из моих специалистов по извлечению. Она тебе понравится.
   - Кто сказал что-нибудь об "извлечении"?
   - Я сказал. И мы это делаем. Кусочки уже встают на свои места.
   - А не слишком ли мы здесь торопимся?
   - Ты достаточно сказал мне по телефону. - Фрэй отхлебнул из своего бокала. - Соединять точки - это одно из моих фирменных блюд. Я расставил все точки над i в том, что тебя беспокоило, не так ли?
   - Тогда это была твоя работа, - сказал Кильон. - До того, как ты повесил свой значок.
   - Худшая ошибка, которую я когда-либо совершал. Кроме того, что я не сдам тебя полиции.
   - Ты хочешь знать, что произошло, или нет? - Не дожидаясь ответа, Кильон рассказал ему об ангеле и их разговоре во время осмотра и вскрытия. - Потом я позвонил тебе. Я проехал мимо своей квартиры - знаю, ты велел мне не заезжать домой, но я не остановился и не притормозил - а потом приехал сюда.
   - Я же говорил тебе не делать этого, Резака.
   - Никто меня не видел.
   - Ты надеешься. Ты заметил там кого-нибудь, кого не должно было быть?
   - Всего лишь фургон Пограничной комиссии, плохо замаскированный под транспортное средство Гигиены и общественных работ. Полагаю, это не имеет никакого отношения к тому бардаку, в котором я нахожусь.
   - Прямо сейчас я бы не стал ничего предполагать. Дело не только в том, что местная администрация начинает нервничать. Они складируют лекарства по всему городу. Ты, наверное, слышал об этом.
   - С поставками лекарств были некоторые перебои, - сказал Кильон, вспомнив об уменьшающихся запасах в морге. - Я просто предположил, что возникла проблема в цепочке поставок.
   - Это не так. Все скоординировано и преднамеренно, и попахивает тем, что кто-то действительно очень напуган. Говорят, что это проходит весь путь вверх и весь путь вниз. Это включает в себя Небесные уровни, на случай, если ты не обратил внимания. Большой сдвиг, серьезная перестройка повредили бы ангелам так же сильно, как и нам. Так что да, все это может быть связано. - Фрэй одарил его улыбкой, которая была чем-то средним между жалостью и сочувствием. - Ненавижу тебя огорчать, но ты слабое звено. Может быть, кто-то решил привести тебя в порядок до того, как случится что-то серьезное.
   - Судя по тому, что сказал ангел, у них на уме нечто большее, чем просто привести меня в порядок.
   - Добраться до этих похороненных воспоминаний в надежде, что ты знаешь что-то жизненно важное о процессе проникновения? Тебе не кажется, что это маловероятно?
   - Может быть, я действительно что-то знаю. Это не выходит за рамки возможного.
   - Ангел дал тебе какое-нибудь представление о том, как долго тебе нужно лежать на дно?
   - Не совсем. Он сказал что-то об изменении Небесных уровней, о каком-то перевороте. Если это сработает, я смогу вернуться. Если этого не произойдет, то здесь всегда будет опасно для меня - и опасно для любого, кто попытается приютить меня.
   - Этот переворот - мы говорим о чем-то неизбежном?
   - Насколько я знаю, до этого могут пройти месяцы. Но сколько бы времени это ни заняло, именно столько мне придется держаться подальше от Копья. И дело не только в том, чтобы защитить мою собственную шею. Если я ценен, то ценен и для людей, которые послали ангела вниз.
   - Чьи мотивы мы точно не знаем.
   - Они дали мне оружие, Фрэй. Это говорит о том, что они заботятся о моих наилучших интересах.
   - Это оружие, которое ты мне до сих пор не показал.
   - У меня оно с собой. - Кильон сделал еще глоток "Красного глаза". - Ты упомянул свою специалистку по извлечению. Это новость для меня. Всякий раз, когда мы говорили об этом, именно ты собирался вытащить меня из Копья.
   Фрэй откинулся на спинку стула. - Может быть, это ускользнуло от твоего внимания, но в последнее время я становлюсь не слишком выносливым. Лекарства больше не помогают мне, если я не увеличиваю дозу.
   - Мне кажется, ты дошел до максимума, - сказал Кильон. Ухудшение с момента их последней встречи оказалось сильнее, чем он ожидал.
   Фрэй принял этот диагноз мощным, похожим на подергивание, пожатием плеч. Он почесал пальцем под правым глазом. - Я ни за что не смогу пройти глубже Паробурга, не говоря уже о том, чтобы выжить за пределами Копья. Я провожу тебя до станции, но с этого момента ты будешь в руках Мироки. Тебе не нужно беспокоиться о ней. У нее есть свои причуды, но она выполняет свою работу. За ее плечами уже более дюжины успешных извлечений.
   - Из скольких попыток?
   - О, пожалуйста. Важно то, что она может это сделать, и она готова и ждет. Ты поедешь на поезде. А теперь - ты собираешься показать мне, что дал тебе ангел?
   - Здесь безопасно?
   - При условии, если ты не думаешь, что это отразится на нас.
   Кильон поставил медицинскую сумку на стол и расстегнул золотую застежку. - Полагаю, если ангел хотел причинить мне боль, у него было достаточно возможностей в морге. Но это только мое предположение.
   - Пока что мы смиримся с этим.
   Сумка распахнулась. Кильон сунул в нее руку и докопался до дна. Он вытащил тяжелый замотанный сверток, похожий на завернутую в полотно отрубленную руку. Кильон позволил полотну развернуться на столе, и стало видно, что в нем восемь свертков поменьше, каждый в индивидуальной упаковке. - Вот как это выходило из него, по частям.
   - Что ты имеешь в виду, говоря "из него"?
   - Части были имплантированы хирургическим путем. Я заметил синяки и припухлости, как только увидел его на столе. Это был единственный способ сделать это. Если бы ангел спустился, неся с собой какой-нибудь очевидный предмет передовой технологии, его бы подобрала бригада уборщиков и отправила ребятам из Бюро еще до того, как я смог бы на него взглянуть.
   - По крайней мере, это доказывает, что они серьезно относились к тому, чтобы передать его тебе. Это была не просто запоздалая мысль.
   - Да, я так и думаю.
   - Однако есть проблема. Зачем посылать вниз то, что не сработает? Ничто из Небесных уровней не функционирует здесь, внизу. Ты знаешь это так же хорошо, как и любой другой.
   - Не думаю, что ангелы пошли бы на такие хлопоты, если бы знали, что это будет бесполезный жест.
   Кильон разворачивал части одну за другой, раскладывая их на голом столе так, чтобы под ними была упаковка. Раньше полотно было белым, но теперь оно насквозь пропиталось розовыми и желтыми пятнами. Ни один из компонентов не был больше ладони Кильона, и каждый все еще был покрыт тонкой слизью из крови и тканей.
   Фрэй постучал пальцем по воздуху, указывая на предметы и беззвучно шевеля губами. - Ты уверен, что ничего не пропустил?
   - Он точно сказал мне, где резать и сколько деталей я найду. Это все, что у нас есть.
   Фрэй взял одну из частей побольше, размазал большую часть остатков по краю полотна и дрожащей рукой поднес ее к глазам. Как и другие предметы, она была сделана из твердого матово-серебристого металла.
   - Ожидал, что он будет тяжелее.
   - Все, что они делают, легкое, - сказал Кильон. - Они легкие. У них это очень хорошо получается.
   - Сколько времени прошло, прежде чем ты перестал говорить "мы", Резака?
   - Защитный камуфляж. Это не значит, что я забыл, кто я или что я такое.
   Кильон достал из медицинской сумки свежую простыню и принялся за очистку остальных семи частей. Фрэй наблюдал за происходящим с выражением тихого восхищения, как будто изучал начальные ходы карточной игры с высокими ставками. Одну за другой Кильон положил отчищенные детали обратно на стол.
   - Тебе что-нибудь бросилось в глаза? - спросил Фрэй.
   - Не знаю, с чего начать. - Кильон трогал детали, перебирая каждую по очереди. Ангел не дал ему никаких подробных инструкций о том, что делать с ними. Было даже неясно, знал ли ангел точную природу оружия, которое было у него при себе. Восемь кусочков, которые подойдут друг к другу. Это было все, что ему сказали.
   Фрэй ткнул пальцем. - Этот предмет, похоже, мог бы подойти к этому.
   Кильон взял в руки что-то вроде удлиненной трубы, ребристой с боковыми выступами, и решил - предварительно, - что это может быть ствол или фокусирующее устройство. Была еще одна деталь, более толстый цилиндр с открытым концом, который, по-видимому, вставлялся на место на одном конце ствола. Он сложил кусочки вместе и почувствовал крошечный, микроскопический щелчок - слишком явный, чтобы быть случайным.
   - Хорошее решение.
   - Что-нибудь уже начало тикать? - спросил Фрэй.
   Кильон ничего не сказал. Он попытался снова разъединить кусочки, но они прочно скрепились вместе. Он даже не мог разглядеть видимого соединения, где одна деталь накладывалась на другую. Это было так, как если бы части слились воедино.
   Он по очереди подбирал другие детали, отыскивая что-то, что четко сочеталось бы с уже собранным компонентом. Там не было ничего очевидного, но во время осмотра он заметил две другие детали, которые, казалось, подходили друг другу. Так осторожно, как только осмелился, он сдвинул их вместе и почувствовал тот же слабый щелчок, когда детали соприкоснулись. Он сделал что-то похожее на пистолетную рукоятку, но пригодную для маленькой, изящной руки.
   - Дикий удар наугад, Резака, но думаю, что это, возможно, пистолет.
   - Не люблю оружие.
   - А я люблю, - произнес новый голос. - Особенно когда оно блестящее. Полагаю, это новая посылка, верно?
   Кильон отвернулся от стола, когда в укромный уголок вошла женщина. Она была достаточно невысокой, чтобы не пригибаться под низкой аркой. Ее одежда была утилитарной и однообразной: бесформенные брюки, ботинки с тяжелыми носками, которые могли бы принадлежать сварщику, темно-оливковое пальто, которое было на несколько размеров больше, чем нужно. У нее было невзрачное, незаметное в толпе лицо и очень короткие волосы, в основном темные, но с проседью на висках. Он предположил, что ей где-то между пятнадцатью и двадцатью годами.
   - Мирока, познакомься с доктором Кильоном, - сказал Фрэй. - Он, как ты правильно предположила, является новой посылкой. Я только что рассказывал ему, как ты собираешься проделать такую замечательную работу по вытаскиванию его из Копья.
   - Надеюсь, ты сказал ему, что это будет не увеселительная прогулка.
   - Я не питаю иллюзий, - сказал Кильон.
   - Впереди три трудных дня, чтобы вытащить тебя отсюда, если все пойдет по плану, чего в большинстве случаев не произойдет. Три дня грязи, беспокойства и меньше сна, чем у тебя когда-либо было в жизни. Затем мы должны встретить людей, которых подрядил Фрэй, чтобы отвезти тебя в Пристань фортуны, и надеяться, что они не передумали.
   - Ты тоже можешь подвергнуться опасности, - сказал Фрэй. - Резака вывел из себя нескольких ангелов. У них есть агенты глубокого проникновения в Неоновых Высях, и они будут стремиться помешать ему покинуть город.
   - Ты не упоминал ангелов по телефону, Фрэй. Ты сказал, что была местная горячка. В моей книге это не одно и то же.
   - Должно быть, вылетело у меня из головы. - Он скорчил на лице маску притворного раскаяния. - Не думаю, что такой мелочи было бы достаточно, чтобы отпугнуть тебя, не так ли?
   - Я имела дело с ангелами. Они меня не беспокоят.
   - То, что я и предполагал. Бонус в том, что Резака получил небольшое наследство. Это то, что мы сейчас пытаемся собрать воедино.
   Мирока посмотрела на испачканную кровью головоломку на столе.
   - Это и есть то оружие, о котором вы говорили?
   - Это ангельская технология. Предполагалось, что это даст ему преимущество, чтобы он мог выйти целым и невредимым.
   - Похоже на что-то, на что наехала собака.
   - Ты не захочешь знать, откуда это взялось, поверь мне. - Фрэй провел пальцами по седой копне своих волос. - Ну, есть какие-нибудь новые идеи, Резака?
   Кильон уставился на все еще не собранный пистолет. На мгновение показалось, что эти части невозможно совместить. Затем, с содроганием интуитивного понимания, все это обрело для него смысл. Один элемент вставлялся под другой и образовывал отверстие, в которое можно было просунуть ствол и зафиксировать его. Узел рукоятки предназначался для задней части цевья, входя под небольшим углом к линии ствола. Он вставил его на место, ожидая щелчка, который означал бы правильную сборку. Щелчок раздался, и в тот же миг оружие в его руке тоже ожило. Над ним появился узор из светящихся голубых линий, мерцающих и разветвляющихся, как будто оружие проверяло свою собственную работоспособность. Перемена была настолько внезапной, что он чуть не выронил его.
   - Думаю, ты все понял правильно, - сказал Фрэй.
   - Похоже на то.
   - Однако то, что я сказал раньше, все еще остается в силе. Это ангельская технология. Здесь, внизу, это не должно сработать.
   - Если это произойдет, тогда мы все... - начала говорить Мирока.
   Пистолет заговорил.
   - Спасибо, что собрали меня заново. Имейте в виду, что я запрограммирован на кровную связь с человеком, который сейчас меня держит. - Его голос был жестким и металлическим, с легкой женской ноткой. - Если хотите, чтобы блокировка по крови была переведена на другое лицо, вы должны передать меня в течение следующих тридцати секунд. Блокировка по крови может быть назначена только один раз, одному человеку. Сейчас я начинаю тридцатисекундный обратный отсчет. Вы будете предупреждены, когда будет установлена блокировка крови.
   - Думаю, это ты, - сказал Кильону Фрэй с лукавой улыбкой на лице, как будто наслаждался каждым моментом происходящего.
   - Или, может быть, это должна быть я, - сказала Мирока. - В конце концов, я та, кто здесь занимается защитой.
   Кильон продолжал сжимать оружие, хотя какая-то часть его сознания кричала ему, чтобы он выпустил его. - В этой штуке есть разум, - сказал он. - Это не должно быть возможным. Машины не могут мыслить здесь, внизу.
   Фрэй пожал плечами. - Какое-то время все продолжает работать.
   - Только не тогда, когда их разобрали на части и снова собрали вместе, - сказал Кильон.
   - Отдай мне пистолет, - сказала Мирока.
   - Теперь это игрушка Резаки. - Фрэй поднял на нее глаза, провоцируя Мироку возразить ему. - Ангел предназначал это для него.
   Пистолет сказал: - Блокировка по крови установлена. Пожалуйста, имейте в виду, что условия окружающей среды таковы, что моя эффективность работы в режиме разряда энергии сейчас составляет восемьдесят один процент и падает.
   - Что? - сказал Фрэй.
   - Предполагая, что нынешние условия останутся стабильными, я выйду из строя в режиме выброса энергии через пять часов двадцать две минуты, с предполагаемой погрешностью плюс-минус восемь минут. Функциональность будет серьезно нарушена в течение трех часов сорока пяти минут.
   - Он уже дает сбой, - сказал Кильон, поворачивая ствол лицом к стене и следя за тем, чтобы его палец не касался спускового крючка.
   - Пять часов до отказа, - сказал Фрэй. - Который час?
   - У меня девять, - сказала Мирока, задирая рукав, чтобы посмотреть на свои часы. - Последний поезд отправляется в десять пятнадцать.
   - Все еще выполнимо, не так ли? - спросил Фрэй.
   - Если мы двинемся сейчас, - сказала Мирока.
   - Притормозите, - сказал Кильон, чувствуя себя человеком на движущемся тротуаре, который разгоняется все быстрее. - Я пришел сюда, чтобы обсудить возможность отъезда, вот и все. Я подумал, что мы могли бы договориться на завтра или послезавтра... не начинайте путешествие прямо сейчас, без подготовки.
   - Дела продвинулись на ступеньку выше, - сказал Фрэй. - Кроме того, ангел сказал тебе не задерживаться здесь. Завтра может быть уже слишком поздно.
   - Мы с Мирокой не знаем друг друга. Как я могу быть уверен, что она хоть на что-то годится? - Он быстро добавил: - Без всякого неуважения.
   - Не обижаюсь, - сказала Мирока.
   - Мирока работает на меня. Это все рекомендации, которые тебе нужны. - Фрэй выжидающе посмотрел на Мироку. - Может быть, это глупый вопрос, но, как я понимаю, ты пришла во всеоружии?
   Она скривила лицо. - Черт, я забыла.
   - Мирока, - предостерегающе произнес Фрэй.
   Она позволила своему пальто распахнуться. К внутренней стороне был пришит набор оружия и снаряжения, каждый предмет находился в отдельном маленьком мешочке или обруче. Там были пистолет-пулемет, револьвер, автоматический пистолет, что-то вроде мушкетона, что-то вроде арбалета размером с пистолет и ужасный ассортимент холодного оружия, часть которого, очевидно, предназначалась для метания, а часть - для ближнего боя.
   Там также были патроны, магазины, коробочки с порошком и мечта аптекаря о флаконах с цветовой маркировкой и бутылочках с пробками.
   - Я не забыла.
   - Я же говорил тебе, что она хороша, - сказал Фрэй, отодвигая свой стул, чтобы встать. - А теперь пришло время посвятить тебя в маленький оперативный секрет, Резака. Полагаю, тебе никогда не приходило в голову, что для человека в моем положении было бы не очень умно позволить загнать себя в угол в такой комнате, как эта?
   - Теперь, когда ты упомянул об этом...
   Фрэй достал из кармана связку тяжелых железных ключей, затем толкнул ботинком часть стены позади себя. То, что раньше казалось частью панели, откидывалось внутрь, в темноту.
   - Что это? - спросил Кильон.
   - То, на что это похоже. Секретный туннель. - Он передал ключи Мироке. - Продолжай. Я буду прикрывать тыл.
   - Тебе не обязательно идти с нами, Фрэй. Я могу сделать это сама.
   - Не сомневаюсь в этом, Мирока, но я сказал Резаке, что провожу его до станции. Это меньшее, что я могу сделать.
   Мирока, наклонившись, вошла в дверь, затем выпрямилась, как только оказалась внутри. Кильон последовал за ней в короткий узкий туннель, согнувшись почти вдвое, чтобы протиснуться в него. Впереди была еще одна дверь, преграждавшая им проход. Эта была сделана из позолоченного металла и выглядела так, словно могла остановить поезд или, по крайней мере, решительного взломщика сейфов. Мирока вставила ключ в темное ушко замка и с кряхтением повернула его. Раздался глухой стук, когда сработал механизм. Она толкнула дверь, которая, должно быть, была почти герметичной. Когда она широко распахнулась, в лицо Кильону ударил порыв теплого, влажного воздуха. Туннель тянулся гораздо дальше.
   - Куда это ведет?
   - Наружу, - сказала Мирока.
   Фрэй почти плотно прикрыл наружную дверь, оставив лишь тонкую, как карандаш, полоску света, просачивающуюся изнутри "Розового павлина". У Фрэя, должно быть, был запасной комплект ключей, поскольку он смог самостоятельно запереть запасную дверь. Звуки бара, которые были приглушены, но присутствовали мгновение назад, теперь полностью отсутствовали. Были только они трое и звук их собственного дыхания. Они продвигались в темноту, мрак разгонялся только колеблющимся светом электрического фонарика Мироки размером с авторучку.
   Когда Кильон прикоснулся к темной, похожей на мрамор поверхности стены, от нее повеяло древним холодом рептилии. До него доходили слухи о туннелях, подобных этому, пронизывающих структуру Копья изнутри старейших зданий, но это был первый раз, когда он увидел доказательства собственными глазами. Он снял свои затемненные очки, чтобы лучше видеть в темноте. Можно только предполагать, что туннели были пробурены на более раннем этапе, столетия или тысячелетия назад, когда местные условия позволяли использовать высокоэнергетическое режущее оборудование, такое как плазменные копья. Ничто из того, что теперь работало в Неоновых Высях, не могло нанести плотной черной основе ничего, кроме царапины. Чтобы вручную копнуть так далеко, потребовалась бы целая жизнь.
   - Ты никогда не рассказывал мне об этих туннелях, - сказал Кильон Фрэю.
   - Это своего рода идея с секретом, Резака.
   - Я и не думал, что у нас с тобой что-то есть. Теперь я задаюсь вопросом, чего еще мне не нужно было знать.
   - Фрэй - бизнесмен, - сказала Мирока, вмешиваясь в их разговор. - Возможно, он заставил вас думать, что у вас сложились какие-то особые отношения, но суть в том, что вы всего лишь один из его клиентов. Разве не так, Фрэй?
   - Резака больше, чем клиент, - сказал Фрэй. Несмотря на свои габариты, он не отставал от них.
   - А что такого с этим прозвищем? - спросила Мирока.
   Кильон снял шляпу, чтобы ему не приходилось так сильно наклоняться, и прижал ее к темному сокровищу своей медицинской сумки. - Представление Фрэя об остроумии. Я патологоанатом. Я вскрываю трупы. Это значит, что ему не нужно использовать мое настоящее имя, когда его могут подслушать. Но, как бы то ни было, я бы предпочел, чтобы вы называли меня Кильон.
   - Достаточно хорошо для Фрэя, достаточно хорошо для меня. Это Резака.
   - Спасибо. Неужели так будет продолжаться до самого конца?.. что это было за место, о котором вы упоминали?
   - Пристань фортуны, - сказал Фрэй.
   - Я слышал об этом. Вот, пожалуй, и все.
   - У тебя там все будет хорошо, - сказал Фрэй. - Это на одной из семафорных линий, так что ты не будешь чувствовать себя оторванным от реальности.
   - Надеюсь, Мирока представит меня, когда мы приедем.
   - Я не захожу так далеко, - сказала она. - Я высажу тебя у каких-нибудь кочевников, с которыми у нас были дела. Кучка торговцев, которые курсируют между главными городами, продавая и выменивая все, что могут, обычно стараясь держаться подальше от Черепов и воргов.
   - Люди, которым я могу доверять?
   - Они тебя сразу поймут, - сказал Фрэй. - Но как только доберешься до Пристани фортуны, ты будешь предоставлен сам себе. Что не проблема, ведь ты знахарь и все такое. С твоими чуткими руками, я уверен, не возникнет особых проблем с поиском работы.
   - Я надеюсь, что это не то, что имел в виду Малкин.
   - Он увлекается пытками, - признался Фрэй. - Но ты должен восхищаться человеком, который наслаждается своей работой.
   - Ты сказал, что вскрываешь трупы, - сказала Мирока. - И как это тебе поможет, если они уже взяли на себя работу патологоанатома?
   - Я учился на врача. Я могу диагностировать заболевания, назначать лекарства и выполнять простые хирургические процедуры.
   - Это хорошо, - сказала Мирока. - Там полно болезней, которые нужно лечить, это точно. При условии, что они не доберутся до тебя первыми.
   - Ты - лучик солнца. Вижу, что следующие три дня пролетят незаметно.
   - Дай ей время, - сказал Фрэй. - У нее приобретенный вкус. Кроме того, в этом нет ничего личного для Мироки. Ты ей действительно нравишься; она просто не хочет подходить слишком близко к товару.
   - Возможно, это как-то связано с тем, что немногие из них когда-либо появлялись снова, - добавила Мирока.
   - Фрэй, кажется, думает, что я вернусь. Не так ли, Фрэй?
   - Совершенно верно, - отозвался он откуда-то сзади. - У меня нет ни малейших сомнений.
   - Фрэй - оптимист, - язвительно заметила Мирока. - Я всегда говорила ему, что это его самый большой недостаток. - Но, должно быть, в Мироке мелькнула какая-то искорка любопытства, какое-то осознание того, что Кильон был не просто еще одним клиентом, потому что некоторое время спустя она спросила: - Так как же вы двое все-таки познакомились? Фрэй втянул тебя в одну из своих схем защиты бизнеса?
   - Это не рэкет для защиты, - сказал Фрэй. - Я не занимаюсь такими делами.
   - Но ты не гнушаешься поджигать своих врагов, - сказала Мирока.
   - Это другое дело.
   Кильон наклонился еще больше, у него сложилось впечатление, что туннель становится все более узким по мере того, как они углубляются в него. - Как далеко мы идем?
   - Настолько, насколько это необходимо. Нужно прибавить ходу, иначе мы опоздаем на поезд. С тобой там все в порядке, Фрэй?
   - Я в порядке.
   Но Фрэй явно начинал слабеть. Кильон слышал это по его все более затрудненному дыханию, по постепенному ослаблению голоса. Туннель начал загибаться влево. Хотя ни Мирока, ни Фрэй ни словом не обмолвились об этом, Кильон почувствовал, что миновал отдельную шахту, уходящую вправо. Теплый, зловонный воздух вырвался из темной пасти. Теперь они, несомненно, были на внушительном расстоянии от структуры Копья: Кильон ощущал сокрушительный пресс всей этой древней материи, возмущенный прорубленными в ней туннелями, у которого не было на уме ничего, кроме необходимости закрыть их навечно. Несмотря на все опасности, которые ожидали его в обитаемой части Неоновых Высей, ему очень хотелось покинуть это место.
   - Я слышал об этих туннелях, - сказал он, - но не знал, реальны они или нет. Частью я просто предполагал, что они были еще одним городским мифом, вроде гигантских крыс в канализационных стоках.
   - Они достаточно реальны, - сказал Фрэй.
   - Тогда все остальное тоже реально? Истории о том, что находится внутри них?
   - Я пользуюсь этими туннелями полжизни, - сказала Мирока. - Всегда была глубоко. За все это время ни разу не видела ничего такого, чего не смогла бы объяснить. Была напугана несколько раз, но... - Она сделала паузу, как будто выдала слишком многое, признавшись в том, что была напугана.
   - Мы все были напуганы, - сказал Фрэй. - В этом нет ничего постыдного. Однако дело в том, что эти туннели не являются каким-либо секретом. Копы знают о них: я знал, прежде чем уволился из полиции. Мы использовали их для запугивания подозреваемых. Грозили оставить их здесь одних. Мы не совсем из кожи вон лезли, чтобы распространять страшные истории.
   - Страшные истории? - сказал Кильон.
   - Здесь, внизу, случается всякое дерьмо, - сказала Мирока. - Заблудишься здесь быстрее, чем успеешь моргнуть. Или столкнешься с людьми, с которыми не хочешь сталкиваться, - например, со мной, в плохой день. Но все остальное? Так много дымящегося лошадиного дерьма, образно говоря.
   - Я не смог бы выразить это более красноречиво, - сказал Фрэй.
   - А Безумные машины? - спросил Кильон.
   - Мужчина прочитал слишком много сказок на ночь, - сказала Мирока как раз в тот момент, когда ее фонарик погас, погрузив их в абсолютную темноту. - Никаких машин, больших или маленьких, Резака. Просто потому, что туннели существуют, это не значит, что все остальное выдуманное дерьмо тоже оказывается реальным. - Она трясла фонарик до тех пор, пока он снова не загорелся.
   - Значит, никто из вас никогда не видел ничего странного за все время, что вы проходили по этим туннелям?
   - Видела несколько трупов, - сказала Мирока. - Видела некоторые вещи, о которых предпочла бы не знать, какими они были раньше. Но большие страшные машины, бродящие здесь повсюду? Боюсь, что нет. Копье - это просто большой старый шип, воткнутый в землю. За тысячи лет здесь ничего не изменилось.
   - Вы когда-нибудь терялись?
   - Случалось раз или два. Особенно когда посылка слишком много болтала.
   - Намек понят.
   Однако Мирока еще не закончила. - Потеряться - это не самое худшее, что может случиться. По крайней мере, если ты заблудишься, то можешь снова выйти на улицу. Пересечь зону - это совсем другая история.
   - Вы вряд ли не заметили бы, если бы пересекли зону, - сказал Кильон.
   - Да, ты бы заметил. Но это не значит, что ты почувствовал бы ее приближение или смог бы вернуться обратно. Ты думаешь, что довольно хорошо разбираешься в Копье, Резака, но все, что ты на самом деле знаешь, - это жизнь на коже, на выступах. Зоны там большие. Такому человеку, как Фрэй, вряд ли когда-нибудь понадобится покидать Неоновые Выси. - В ее голосе зазвучали предостерегающие нотки. - Совсем другая история, когда попадаешь внутрь. Теперь они становятся все меньше и меньше, теснясь вокруг Ока Божьего, или Трясины, или как вам угодно это называть. Дерьмо сливается воедино, его трудно сопоставить. Причина, по которой мой фонарик работает не так хорошо: он чувствует, что мы приближаемся к переходу.
   - Нам обязательно переходить?
   - Нет, пока мы не выйдем из туннеля и не доберемся до Паробурга. Если только здесь ничего не изменилось с прошлого раза. Что вполне возможно. Мальчики с часами уже взволнованы этим, и не только в Неоновых Высях. Мы предвидели это еще давным-давно. Последние два-три года - запросто. Серьезное движение. Что-то тяжелое летит вниз по Копью. - Не дожидаясь его мнения, она добавила: - Я сама виню ангелов. Все необъяснимое - на первом месте в моем списке дерьма.
   - Понятно. - Кильон с трудом сглотнул. - И на... чем именно основано это предположение?
   - На твоем месте я бы просто принял это как данность, - сказал Фрэй.
   - Ангелы выводят меня из себя, - сказала Мирока. - Это все, что тебе нужно знать.
   Дальше они шли молча, Кильон не хотел давить на нее по этому поводу, опасаясь, что она начнет гадать, почему именно это его так заинтересовало. По крайней мере, это говорило ему об одном: Фрэй, должно быть, хранил их общий секрет. Если только она не лгала по каким-то своим причинам, Мирока ничего не знала о его происхождении, и это означало, что Фрэй никогда не нарушал своего слова.
   - Как близко вы подведете нас к границе? - спросил Кильон.
   - В пределах половины лиги. Точнее и быть не может.
   Вскоре у него возникло ощущение, что туннель расширяется, и когда он попытался протянуть руку, то смог коснуться только ближайшей стены. - Держись правее, - снова сказала Мирока, и хотя он почти ничего не видел, кроме колеблющегося пятна, отбрасываемого фонарем Мироки, он знал, что они миновали огромный канал или шахту, ведущую гораздо глубже в Копье.
   В темноте он услышал быстрый шорох ткани. Последовала вспышка желтого света и хлопок, который эхом отдавался в уменьшающейся бесконечности. На остаточном изображении желтой вспышки он увидел, как Мирока сжимает в кулаке одно из своих орудий, револьвер, и стреляет из него в теплый сквозняк. Он собрался с духом, гадая, что же она увидела или почувствовала. Затем луч ее фонарика упал на бегущую черную фигуру, черную как сажа крысу. У нее отсутствовала часть хвоста. Крыса подняла на них охряные глаза и потерла морду передними лапами.
   Он услышал щелчок, когда Мирока снова поставила пистолет на предохранитель и сунула его в карман пальто.
   - Нечего смотреть. Давайте двигаться.
   - Мы всего в нескольких сотнях спанов от выхода, - сказал Фрэй, теперь уже тяжело дыша. - Думаю, мне лучше развернуться здесь, иначе я слишком сильно вас задержу. Мирока позаботится о тебе до конца пути. Пришли мне открытку из Пристани фортуны. Анонимно, конечно - не хочу, чтобы все знали, что ты сбежал из города.
   В полумраке туннеля Кильон пожал руку более крупному мужчине. - Я обязательно это сделаю. И спасибо, что зашел так далеко. Тебе не нужно было этого делать. - Он сделал паузу и вспомнил кое-что, что собирался отдать Фрэю ранее. - Не могла бы ты посветить сюда фонариком? - спросил он Мироку. Он подождал, пока луч не упал на его медицинскую сумку, затем расстегнул застежки. Он достал откуда-то сверху небольшой сверток. - Это не так много, как обычно, но наши запасы не пополнялись уже несколько недель. Боюсь, тебе просто придется довольствоваться этим, пока не найдешь другой источник.
   Фрэй взял упаковку Морфакса-55, скомкав белую бумагу в кулаке. - Ты оставил что-нибудь для себя, Резака?
   - Достаточно.
   Фрэй вернул сверток обратно. - Наверняка тебе это понадобится больше, чем мне. Я никуда не собираюсь уходить, а ты уходишь. Если ты не вернешься со стороны, я знаю, где найду другого поставщика.
   - Уверен, ты бы кого-нибудь нашел, - сказал Кильон. Но он знал, что лучше не настаивать на своем. Он вернул антизональные таблетки в сумку, втайне радуясь, что Фрэй от них отказался.
   - Когда вы двое закончите, - сказала Мирока, - нам нужно успеть на поезд.
   - Иди, - сказал Фрэй, один раз сжав руку Кильона, прежде чем отпустить ее. - И наслаждайся пейзажем.
  
  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  
   Они вышли из туннеля через низкую дверь, которая вела в заднюю комнату круглосуточной прачечной самообслуживания. Кильон надел шляпу и снова водрузил очки на нос, хотя от пара они запотели почти мгновенно. Прачечная самообслуживания с бледно-зелеными стенами, мешками с грязным бельем и работающими монетными автоматами представляла собой яркий, наполненный паром оазис. Несмотря на поздний час, два человека сидели порознь на жестких скамейках, ожидая окончания цикла стирки, и смотрели на гипнотические вихри своей кружащейся одежды. В тот момент он с радостью присоединился бы к ним, предпочтя жизнь в прачечной самообслуживания неопределенности, которая ждала его за пределами Копья.
   Потом они оказались снаружи, в ночи и под дождем. Кильон поймал себя на том, что оглядывается по сторонам, присматриваясь к окружающим улицам, зданиям и транспортным средствам в поисках потенциального шпиона или нападающего.
   - Постарайся не выглядеть так, будто у тебя на голове мишень, - сказала Мирока. Они спустились на фуникулере к следующему уступу, затем поднялись к надземке. Электромагнитные авто и кебы с жужжанием проносились мимо в гоночных голубых вспышках. Поп-певица Блэйд, страстно затягиваясь сигаретой Маринер, подмигивала им с анимированной неоновой рекламы, покрывавшей всю стену многоквартирного дома. Немногочисленные прохожие вокруг горбились под зонтиками или низко надвинули шляпы от непогоды. Кильон чувствовал себя на виду, гадая, какое объяснение он предложит, если кто-нибудь спросит его о связи с хмурой, незаконно вооруженной Мирокой. Но ни одно из транспортных средств не замедлило хода, никто из проезжавших мимо автобусов или поездов надземки не удостоил их более чем второго взгляда, а другие пешеходы, казалось, были гораздо больше озабочены тем, чтобы избежать луж и выбоин, чем следить за Кильоном и его новой сообщницей.
   Было почти десять, когда они добрались до станции. Кильон поднял взгляд на золотые часы, вделанные в каменную кладку над сводчатым входом.
   - У нас все еще может получиться?
   Мирока кивнула в сторону одного из нескольких ночных кафе, расположенных по другую сторону дороги от станции: - Подожди там. Я куплю билеты.
   - Разве мне не следует остаться с тобой?
   - Не хочу, чтобы ты околачивался на станции. Ты так сильно нужен ангелам, что они проверят каждую станцию. Мы быстро входим и выходим. В поезд и из него.
   - Понял.
   Он проследил, как Мирока исчезла в здании станции, затем вошел в желтое сияние круглосуточной закусочной. Там была длинная барная стойка с оцинкованной столешницей, на одном конце ее примостилось трое угрюмого вида посетителей, ни один из которых не обратил внимания на его появление. Бармен бросил на него уклончивый взгляд. Кильон пододвинул к себе табурет с красной подушкой в дальнем конце и заказал кофе с пончиком. Он зажег сигарету и с наслаждением затянулся. Как и алкоголь, растительный экстракт, содержащийся в сигарете, не оказывал заметного воздействия на его нервную систему, но курение ослабляло стеснение в легких. Они менялись, как и все остальное в нем.
   Когда принесли кофе, он сразу же выпил половину чашки. Он съел пончик несколькими аккуратными глотками, вытер липкие остатки с губ и стал изучать вход в станцию, ожидая появления Мироки. Возможно, в конце концов, они приготовили все слишком тонко.
   Пять минут спустя она вышла и направилась к круглосуточной закусочной. На ее лице не было ничего, что могло бы сказать о том, как прошла покупка. Она толкнула дверь и села на табурет рядом с Кильоном.
   - Мы готовы?
   - Допивай свой напиток.
   Они сидели в задумчивом молчании, как пара влюбленных после публичной размолвки. Время от времени Мирока поглядывала на часы за стойкой, проверяла свои собственные часы или время, указанное над входом на станцию. Было уже десять минут первого, а поезд должен был отправляться меньше чем через пять минут. Должно быть, он уже на станции, ждет отправления.
   - Разве не пора отправляться в путь?
   - Если хочешь сделать это сам, будь так любезен.
   - Ты видела кого-нибудь внутри?
   - Одного или двух.
   - Я имею в виду любого, кто выглядел подозрительно. - Он поймал взгляд бармена и положил на стойку купюру, отмахнувшись от сдачи. - Такие как будто могут быть теми, кто охотится за мной.
   Она искоса взглянула на него. - Ты думаешь, они были бы настолько очевидны?
   - Нет, - сказал он. - Но предполагаю, что ты достаточно хороша в своей работе, чтобы замечать признаки, которые большинство людей пропустило бы.
   Мирока закипела, явно огорченная тем, что не может ответить достаточно резко. - Не видела никого, - сказала она наконец. - Но это не значит, что там никого нет. Они хороши, их будет трудно заметить. Даже мне.
   Кильон посмотрел на свои собственные часы. - Тогда нам ничего не остается, кроме как надеяться на лучшее. Не пора ли?
   - Поезд отправляется только через три минуты.
   - Нам потребуется по меньшей мере две минуты, чтобы добраться до платформы.
   - Девяносто секунд, - сказала она с яростной уверенностью.
   Они посидели в тишине еще с полминуты, после чего Мирока кивнула, и они двинулись в путь. Он знал, что бармен наблюдает за ними, что трое других посетителей проявляют полное безразличие. Они перешли улицу и вошли в здание станции. Над аркой все механические часы остановили свои минутные стрелки в начале часа, как будто скрытые за их циферблатами механизмы затаили дыхание. Затем стрелки возобновили свое движение, и до отправления поезда оставалось меньше минуты.
   Они быстро шли по сводчатому мраку станции, ни разу не перейдя на бег. Вниз по лестнице, выложенной голубой плиткой, на деревянный пол, в воздухе витает тяжелый запах пара, масла и озона. Мирока перенесла их подход напоследок, но, по крайней мере, это означало, что у выхода на посадку, где служащие вокзала проверяли билеты, не было толп. Им махнули рукой, чтобы они проходили, и проинструктировали не мешкать. Платформа рядом с ожидающим поездом была почти пуста, все остальные пассажиры и багаж уже поднялись на борт. Единственными людьми, стоявшими сейчас на платформе, были сотрудники станции, охранники в шляпах-таблетках и накрахмаленных белых перчатках с серебряными свистками наготове, носильщики, ожидавшие у пустых тележек. Во главе поезда стоял локомотив с двигателем внутреннего сгорания, огненно-красный, как транзисторный радиоприемник. На противоположной стороне платформы, ожидая, когда его сменят после того, как он полностью поднимется из следующей зоны вниз, в конце длинной вереницы грузовых вагонов стоял черный паровоз. Черный двигатель был окутан собственным паром, шипевшим из труб и клапанов, как будто машина была на грани взрыва от собственного давления.
   Они сели в поезд с красным двигателем, поднявшись в тамбур в конце вагона. Мирока нервно задержалась на пороге, оглядывая окутанную паром платформу. Большинство дверей уже были закрыты. Один из охранников дунул в свисток. Локомотив ответил звуковым сигналом. Поезд начал медленно продвигаться вперед. Мирока закрыла дверь.
   Кильон увидел фигуру в тот же миг, что и она. Из белого тумана, окружавшего паровоз с другой стороны платформы, появился человек, едва различимый силуэт. На нем была не железнодорожная униформа, а широкополая шляпа и пальто до колен, стянутое на талии. Он мог бы быть вечерним пассажиром пригородной электрички, ожидающим последнего поезда домой. Что-то в его левой руке дало алый отблеск от сигнального фонаря.
   - Это один из них, - сказала Мирока, когда то же самое парализующее осознание сформировалось в сознании самого Кильона.
   Что собирался делать этот человек? Сесть в поезд и подождать, пока он отъедет от станции, набирая скорость, когда достигнет спускающегося уровня, начала длинной спирали до самого Паробурга? Мгновение тянулось мучительно долго.
   Кильон хотел действовать сам, хотел проявить инициативу, но прошло слишком много времени с тех пор, как он сталкивался с подобным кризисом, и уверенности в действиях, на которую он когда-то полагался, уже не было. В состоянии оцепенелой нерешительности он наблюдал, как мужчина ухватился за поручень проезжающего мимо вагона и вскарабкался на борт, открывая дверь и втягивая себя внутрь, сложная последовательность движений была выполнена со странной нечеловеческой элегантностью, как будто Кильон только что посмотрел фильм, прокрученный через проектор задом наперед. Мужчина сел на поезд всего в четырех или пяти вагонах от того места, где они стояли.
   - Мы уходим, - сказала Мирока, снова открывая дверь.
   Кильон посмотрел вниз на платформу, деревянные доски проплывали мимо все быстрее с каждым мгновением, которое он задерживал. Это было уже достаточно быстро, и если бы он неправильно оценил свое приземление, то получил бы серьезную травму.
   - Все движется слишком быстро.
   - Сделай это, Резака.
   Он не мог. Он был парализован страхом и нерешительностью, часть его хотела полностью довериться Мироке, другая часть не могла сдаться. Она схватила его за запястье, и на мгновение ему показалось, что она собирается улететь в космос и забрать его с собой. Поезд уже мчался, быстро набирая скорость, когда передняя часть достигла спускающегося уровня за платформой. Его единственным инстинктом было крепче вцепиться в поручень, отказываясь, чтобы его тащили на свободу.
   - Это слишком быстро, - снова сказал он, на этот раз на пониженной ноте, потому что знал, что любая возможность прыгнуть теперь осталась позади. - Мне очень жаль.
   - Ты сорвал извлечение, - сказала Мирока. - Меньше минуты в пути ... и ты, черт возьми, все испортил.
   Что-то оборвалось у него внутри. Он толкнул Мироку к стенке вагона, удивляясь собственной жестокости и внезапности, с которой она проявилась.
   - Послушай меня, - сказал он, все еще удерживая ее на месте. - Я могу показаться тебе кротким и незлобивым, и, возможно, не сравнюсь с тобой, но есть кое-что, что ты должна понять. - Он надавил сильнее, с такой свирепостью, какой сам от себя не ожидал. - Я не твоя чертова посылка. Я человек, который провел девять лет, выживая в одиночку, девять лет после того, как я убил двух своих коллег, потому что они убили ту, которую я любил. И когда говорю "убил", я имею в виду, что пытал их наркотиками, медленно и мучительно, пока они не умерли, потому что это то, что происходит, когда ты становишься не на ту сторону от меня. И я здесь уже девять лет, занимаюсь своими делами, ни разу даже мухи не обидел. До сегодняшнего дня, когда мой мир снова перевернулся с ног на голову. Мне пришлось перейти от него к этому за меньшее время, чем требуется большинству людей, чтобы выбрать место, где можно вкусно поесть. Я ушел с работы и теперь - всего несколько часов спустя - уезжаю из города. Поэтому я приношу извинения, если моя адаптация пройдет не так быстро, как тебе хотелось бы, но тебе просто придется с этим смириться.
   Он ослабил давление на Мироку. Она поводила подбородком взад-вперед, облизнула губы.
   - Ты закончил, Резака?
   - На данный момент.
   Она протянула руку, чтобы поправить воротник своего пальто, за который он ее держал. - Для чего-то, что выглядит так, словно выползло из-под земли, у тебя есть немного сил, я тебе это скажу. Приятно было снять это со своей души, не так ли?
   - Я просто говорю, что было бы ошибкой недооценивать меня.
   - Ты серьезно насчет пыток и убийств?
   Он закрыл глаза, отгоняя воспоминания о том, что его заставили сделать. - Да.
   Она захлопнула дверь, и стремительный поток воздуха от их продвижения сделал большую часть работы за нее. Снаружи поезд грохотал и раскачивался на серебристом лабиринте перекрещивающихся рельсов. - Что ж, похоже, теперь мы в поезде, нравится нам это или нет.
   - Мы не знаем, сколько из них пряталось на этой станции, кроме того, кто поднялся на борт. Насколько тебе известно, мы были бы мертвы, если бы спрыгнули.
   Мирока посмотрела в длинный коридор, тянувшийся вдоль всего вагона с левой стороны. - В то время как есть абсолютная уверенность, что сейчас в поезде находится один из них.
   - Я не знаю, видел ли он нас. Возможно, он просто сел в этот поезд на тот случай, если в нем были мы.
   - Он видел нас. Во всяком случае, видел тебя.
   - Нам следует двигаться вдоль поезда, ближе к началу. Может быть, у него не будет времени добраться до нас.
   - Следующая остановка через двадцать минут, когда они заменят тягу. У него будет время.
   - Это же не значит, что мы должны просто ждать его здесь, не так ли? - Кильон вдохнул и выдохнул, пытаясь обрести хоть какое-то спокойствие, каким бы мимолетным оно ни оказалось. - Мы не беззащитны. Мы оба вооружены. Нас двое, а он только один.
   - Только тот, которого мы видели. Это не значит, что у него уже нет друзей внутри.
   Мирока снова посмотрела вдоль коридора. Они могли видеть только до противоположного конца этого вагона, где коридор уходил вглубь и проходил через соединительные трубы между одним вагоном и следующим. "Четырьмя или пятью вагонами дальше", - подумал Кильон, пытаясь удержать изображение в памяти, как фотографию, выискивая детали, которые он мог упустить в то время. Если бы агент сейчас направлялся к ним, первое предупреждение они получили бы, когда он появился бы из-за угла.
   - Ты готов с этим ангельским пистолетом? - спросила Мирока.
   Кильон сжал ладонью ожидающее оружие, все еще надежно лежащее в кармане его пальто. Он медленно вытащил его. - Ты все еще работаешь?
   - Оперативная эффективность сейчас составляет шестьдесят три процента и падает, - ответило оружие достаточно тихо, чтобы его голос не был слышен в соседних купе. - Я стану неработоспособным в режиме выброса энергии через четыре часа и три минуты. Функциональность будет серьезно нарушена в течение двух часов двадцати пяти минут. Для этих оценок доступны пределы погрешности.
   - Пропущу границы ошибок. - Он убрал пистолет в карман, прежде чем кто-то появился в коридоре. - Четыре часа - это все еще хорошо, не так ли? Как только мы избавимся от этого хвоста, с нами все будет в порядке. Не так ли?
   - Да. С нами все будет хорошо. - Мирока распахнула пальто и выбрала одно из своих собственных оружий - громоздкий пистолет-пулемет с прямыми, утилитарными линиями. У него был ствол из штампованного металла и прямая рукоятка с длинным магазином. Мирока нажала на рычаг сбоку окрашенного в черный цвет корпуса, переключив его на третье деление. - Тебя еще в чем-нибудь нужно заверить?
   - Я думал, ты не занимаешься заверениями.
   - У меня есть два варианта. Подождать в передней части поезда, пока он нас найдет. Что он и сделает, рано или поздно - и поймет, что загнал нас в угол. Или сразиться с ним.
   - Полагаю, второе тебе нравится больше.
   Мирока спрятала пистолет обратно под пальто, клапан которого прикрывал ее руку и рукав.
   - Держись позади меня. Не стреляй ни в кого, пока я этого не сделаю.
   Они пошли по коридору, минуя купе справа. Первые два были пусты, а в третьем находился только один пассажир - молодая женщина, выглядывавшая из окна. Неоновые Выси проплывали мимо размытым дождем пятном смешанных цветов, череда реклам и слоганов переходила в стремительный электрический белый цвет по мере того, как поезд набирал скорость. Следующее купе было пустым, а в следующем за ним находились двое мужчин, которые курили и смеялись. Следующее и последнее купе в этом вагоне тоже было пустым, на сиденьях лежала только пара выброшенных газет. Теперь Кильон чувствовал, как спускается поезд, петляя против часовой стрелки по длинной пологой спирали, врезанной в бок Копья, теряя лигу высоты за каждые тридцать лиг, которые он проезжал по рельсам. Ему предстояло пройти еще долгий путь, прежде чем он достигнет земли. Он не хотел думать о том, как далеко это было.
   Мирока остановилась на повороте коридора, выхватила пистолет и завернула за глухой угол. Кильон подождал, пока она кивнет ему, и последовал за ней через раскачивающиеся соединительные трубы между двумя вагонами. Затем она придержала его, поворачивая в следующий коридор.
   - Чисто, - тихо сказала она.
   Они двинулись вдоль следующего ряда купе. И снова некоторые из них были пусты, а некоторые частично заняты. Только одно, второе от них, было почти полно, где пятеро шумных бизнесменов обменивались историями, воротнички их рубашек и галстуки были ослаблены, в воздухе висел запах вечерней попойки. В соседнем купе сидели мать и дочь, выпрямившись на своих сиденьях, на девочке была шляпка, на матери - вуаль, закрывавшая верхнюю половину лица, обе они были одеты в тщательно продуманную официальную одежду, которая выдавала в них респектабельных граждан Паробурга, возвращающихся из того, что, должно быть, было трудной и дорогостоящей экскурсией на Неоновые Выси. На коленях матери, прижатый к ней так, словно это был самый ценный артефакт во вселенной, лежал большой коричневый конверт. Девочка была бледна, худее, чем следовало бы, и ее била постоянная дрожь. Мать, вероятно, не смогла бы позволить себе расходы на полноценную операцию в Неоновых Высях, но у нее могли быть средства, чтобы оплатить набор рентгеновских снимков, предназначенных для того, чтобы направлять руку доступного хирурга в Паробурге.
   Он хотел поговорить с ними. В его сумке были инструменты для проведения базовых тестов неврологических функций. Даже если он ничего не мог сделать для девочки, он мог, по крайней мере, развеять сомнения матери, заверить ее, что она сделала все, что могла.
   Должно быть, он заколебался. Девочка повернулась, чтобы посмотреть на него через стеклянную перегородку. Мать встретила его пристальный взгляд, глаза ее были темны и непроницаемы за вуалью, но в складках вокруг ее рта были невыразимая печаль и смирение. Сухожилия напряглись на тыльной стороне ее ладоней, сжимавших конверт с ужасающим грузом медицинской правды.
   Затем Мирока оглянулась на него, призывая следовать за собой.
   - Мне жаль, - одними губами произнес Кильон, как будто это имело значение.
   Затем из-за поворота коридора, позади Мироки, появился мужчина. Он увидел, как она дернулась, готовая выхватить пистолет. Мужчина был одет в фуражку и жилет железнодорожного служащего. Он был ниже ростом и массивнее, чем фигура, которую они видели на платформе, его тело занимало всю ширину коридора. В руке у него была машинка для компостирования билетов, в другой - карманное расписание.
   - Буду у вас через минуту, - крикнул мужчина, прежде чем открыть дверь первого купе и исчезнуть внутри.
   Мирока продолжала двигаться. В четвертом купе был только один человек, который крепко спал, а в пятом никого не было. Контролер поговорил с кем-то, кто находился в шестом купе; послышался звук пробивки его билета, а затем он вышел обратно в коридор, где его встретила Мирока, стоявшая там, все еще засунув одну руку в карман пальто, и Кильон позади нее, держа ангельский пистолет вне поля зрения.
   - Если бы я только мог взглянуть на ваши билеты, - сказал контролер, - тогда вы могли бы сразу вернуться в свое купе.
   Мирока сунула другую руку в карман пальто и достала билеты. Контролер забрал их у нее и прищурился по всей длине своего носа, сузив глаза за стеклами очков. - Думаю, вам нужно повернуть, - сказал он, не без сомнений. - Похоже, вы перестарались со своим купе в третьем вагоне. Полагаю, вы возвращались из вагона-ресторана?
   - Думаю, да, - сказала Мирока.
   Контролер ткнул пальцем через плечо. - Там сзади везде первый класс, до самого конца поезда. - Он поднес компостер к билетам и сложил их вместе, затем вернул Мироке, сияя от удовлетворения хорошо выполненной работы.
   - Нам нужно пройти мимо вас, - сказала она.
   Приятное поведение начало давать трещину. - Возможно, вы не совсем поняли меня, мисс. Эти ваши билеты только второго класса. Вам действительно нечего делать в секции первого класса.
   - Откуда вы знаете о нашем бизнесе? - спросила Мирока.
   - Давайте не будем раздувать это больше, чем нужно. Вы неправильно подсчитали количество вагонов, вот и все. Простая ошибка, это мог сделать любой. Вам просто нужно повернуться и...
   Все произошло слишком быстро для Кильона. Только что контролер смотрел на Мироку сверху вниз, а в следующее мгновение она направила пистолет-пулемет прямо ему в лицо, дуло уперлось в мясистый бугорок его щеки. Контролер уронил компостер для билетов и расписание, привалившись спиной к перегородке между коридором и купе.
   - Ты мог бы сделать это намного проще, - сказала Мирока. Она развернула его, затем кивнула Кильону, чтобы он открыл раздвижную дверь в пустое купе рядом с тем, которое только что было проверено. Она протолкнула его внутрь, затем сильно ударила ногой по яйцам, отчего он растянулся на одном из испачканных сигаретами диванов.
   - Не стреляйте в меня, - сказал контролер, поправляя очки как раз в тот момент, когда они соскользнули у него с носа.
   - Ты думаешь, я могу поверить, что ты будешь сидеть здесь и вести себя ужасно мило, не останавливая поезд, как только мы скроемся из виду?
   - Конечно... конечно.
   - Да, точно. - Все еще держа пистолет-пулемет в левой руке, Мирока снова полезла в карман пальто и достала маленькое посеребренное устройство, напоминающее нечто среднее между крошечным пистолетом и безыгольным шприцем для подкожных инъекций. Она бросила его ошеломленному контролеру. - Подними это, - сказала она, когда устройство упало между его подогнутыми ногами. Кильон заметил, что у него в паху растет темное пятно.
   - Чего ты хочешь...
   - У нас есть два варианта, толстяк. Либо ты прижимаешь это к своей шее и сжимаешь, либо мне придется пристрелить тебя. Что это будет?
   - Что в нем? - спросил мужчина, поднимая устройство нервными, дрожащими пальцами. - Откуда мне знать, что это меня не убьет?
   - Ты этого не знаешь.
   - На вашем месте я бы сделал это, - сказал Кильон, надеясь и молясь, чтобы устройство было заряжено каким-нибудь транквилизатором.
   - Вот тут начинает чесаться палец на спусковом крючке, - сказала Мирока.
   Контролер, должно быть, понял, что у него очень мало выбора, потому что он прижал кончик устройства к коже своей шеи, чуть выше накрахмаленного воротничка униформы, зажмурил глаза и нажал на подпружиненный спусковой крючок. Устройство щелкнуло и зашипело, выстреливая свой химический заряд через его кожу. Эффект был быстрым. Пальцы контролера разжались, анестезирующее устройство упало на пол. Его глаза открылись, бессмысленно закатились, а затем он откинулся на спинку сиденья, и только его униформа отличала его от какого-нибудь пьяного пассажира, задремавшего после выпивки.
   - Пожалуйста, скажи мне, что я был прав, убедив его выбрать такой вариант, - сказал Кильон.
   Мирока нырнула внутрь и подняла устройство, сунув его обратно в карман пальто. - Он под действием транквилизатора. Это пройдет через полчаса или около того.
   - Итак, теперь мы просто... оставим его? Разве мы не должны снять с него форму или что-то в этом роде, чтобы он меньше походил на контролера?
   - Да. Ты сделаешь это, а я пойду дальше и убью человека, который направляется к нам по поезду, чтобы убить тебя. - Мирока вышла из купе и закрыла дверь-перегородку.
   Пока она говорила, соседняя дверь скользнула в сторону. Мужчина высунул голову из щели, оценивающе разглядывая Мироку и Кильона. - Здесь что-то не так? - спросил он низким, угрожающим скрипучим голосом. У него было густо заросшее лицо прирожденного нарушителя спокойствия, вопрошающие глаза-бусинки человека, который не счел бы вечер завершенным, если бы не ввязался хотя бы в одну хорошую потасовку.
   - Нет, у нас все в порядке, - сказала Мирока, снова пряча пистолет-пулемет под пальто.
   - Где контролер? Он был здесь минуту назад.
   - Мы не видели никакого контролера, - сказал Кильон. - Должно быть, он повернул назад и пошел в другую сторону.
   - Как вы узнали, в какую сторону он направился, если его не видели? - Мужчина вышел в коридор, на его лице отразилось еще большее подозрение. Он попытался заглянуть за спину Мироки, через дверь купе, которую она только что захлопнула. - Кто там внутри? Сейчас внутри никого не должно быть.
   - Не твоя проблема, - сказала Мирока. - Доверься мне в этом.
   - Пропустите меня. - Мужчина схватил Мироку за плечо и попытался прижать ее к внешней стене коридора. Мирока не дала ему ни единого шанса. Она вытащила пистолет-пулемет и приставила его к подбородку мужчины.
   - Я ведь говорила тебе, что это не твоя проблема, не так ли?
   Здоровяк издал сдавленный звук.
   - Наверное, было бы неплохо вернуться в свое купе, - сказал Кильон, гадая, хватит ли у Мироки транквилизатора, чтобы вырубить всех в поезде. Здоровяк, несмотря на то, что он, возможно, и напрашивался на конфронтацию, очевидно, знал, что лучше не спорить с пистолетом, прижатым к его челюсти. Он начал пятиться назад, его глаза напряглись, чтобы посмотреть вниз, когда Мирока заставила его поднять голову под неестественным углом.
   Именно в этот момент из-за угла в конце коридора появилась фигура. У Кильона, смотревшего мимо Мироки и мужчины, которого она держала на мушке, было всего мгновение, чтобы узнать в вошедшем того самого мужчину, которого они видели на платформе. В полумраке платформы он казался нормальным. Здесь, в ярком свете железнодорожного вагона, в человеке в шляпе не было ничего такого, что могло бы быть правильным. У Кильона даже не возникло ощущения, что он смотрит на другого ангела. Фигура представляла собой серокожего упыря, труп, совершающий движения с пародией на жизнь.
   Мирока действовала быстро. Она отдернула пистолет-пулемет и правым ботинком сбила здоровяка с ног, отправив его прямо в новоприбывшего. Новичок выглядел худым, как палка, даже в своем пальто, но обладал неожиданными запасами силы и равновесия. Словно в замедленной съемке, упырь начал вытаскивать сверкающее оружие, которое они видели у него на платформе. С той же медлительностью Мирока опустила дуло пистолета-пулемета, направив его прямо на упыря. Большая часть его тела все еще была скрыта за спиной здоровяка, которого - как понял Кильон - упырь поддерживал свободной рукой, как импровизированный щит. Кильон начал поднимать ангельский пистолет.
   Упырь выстрелил первым. Выстрел пронзил здоровяка насквозь, пробив окаймленную красным дыру от спины до груди, аккуратную и проходящую по центру грудины. Кильон отпрянул, запекшаяся кровь забрызгала левую сторону его лица, словно моросящий теплый дождь; кости и кровь, мышцы и легочная ткань разлетелись из раны расширяющимся веером. Упырь промахнулся мимо Кильона, но лишь на малую долю. Мгновение спустя Мирока открыла ответный огонь, выпустив оглушительную очередь пуль из пистолета-пулемета, ствол выплюнул голубое пламя, гильзы разлетелись в стороны, туловище здоровяка - он умер мгновенно в тот момент, когда упырь выстрелил - превратилось в красный хаос. Мирока продолжала стрелять до тех пор, пока у нее не закончился магазин. Упырь отшатнулся, его пальто было заляпано кровью и тканями, наконец-то оставив живой щит. Он остановился, прислонившись спиной к задней стенке, и изобразил отвратительно преувеличенную улыбку, как будто невидимые крючки подтягивали края его рта.
   За серо-голубыми губами виднелся ужасающий набор черных зубов и языка, как будто их было слишком много, втиснутых в слишком маленькое пространство.
   - Я всего лишь один из многих, - сказал упырь, и его голос был подобен ветру в кронах деревьев, сухому и призрачному. - Ты всего лишь один, Кильон.
   Упырь выпустил свое оружие.
   - Ты пришел один? - спросила Мирока, опуская оружие и доставая из кармана пальто запасной магазин.
   - Конечно, не один.
   - А где остальные?
   - Все вокруг вас. Нет смысла убегать. - Упырь выкашлял изо рта черную патоку. - Нас слишком много, и теперь мы точно знаем, где вы находитесь и куда, по вашему мнению, направляетесь.
   - Но вы, вероятно, не знаете об этом, - сказал Кильон, прицеливаясь из ангельского пистолета. Он подождал мгновение, пока глаза упыря остановятся на нем, еще мгновение, пока на его лице промелькнет узнавание.
   - Это не сработает внизу...
   Кильон выстрелил. Пистолет дернулся в его руке - это была не столько отдача, сколько своего рода ускорение, оружие пробудилось ото сна. Багровый свет, достаточно яркий, чтобы запечатлеть остаточный образ в его видении, вырвался из ствола. Луч вонзился в упыря и превратил половину его тела в черный уголь не более чем за секунду. Мгновением позже до Кильона донесся запах.
   Вместе с осознанием того, что он только что убил в третий раз.
  
  

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  
   Когда они потащили ангела к ближайшей внешней двери, от него осталось пятно черной крови. С него продолжали отслаиваться кусочки, как от обугленной газеты. Если на трупе и было что-то полезное, какое-нибудь оружие или приспособление, которое могло бы им помочь, это должно было остаться нераскрытым.
   Мирока открыла окно, затем потянулась к дверной ручке. Ей пришлось распахнуть дверь, преодолевая силу ветра. Поезд проезжал по решетчатому мосту, перекинутому через одно из мест, где какой-то невероятно древний катаклизм пробил трещину в черной ткани Копья, прорезав сужающуюся расщелину вплоть до следующего выступа. Она толкнула мертвого упыря, и тело упало на рельсы, движение поезда вперед унесло их прочь. Кильон едва успел увидеть, как ангел проскользнул сквозь щель в перилах и рухнул в темную пустоту под мостом. После того, как он снова ударится о землю, лигами ниже, почти ничего нельзя будет узнать. Он представил себе, что труп представляет собой некую загадку для его двойника, стремящегося молодого патологоанатома в конетаунском эквиваленте морга третьего округа.
   Они боролись с другим телом, когда дверь-перегородка в дальнем конце вагона открылась, и двое шумных бизнесменов осторожно выглянули наружу. То же самое сделала и мать, которая сидела в соседнем купе. Никто из них ничего не сказал. Они просто смотрели на Мироку и Кильона, на оставшееся тело и окружающую их картину кровавой бойни.
   - Вернитесь, где вы были, - сказала Мирока.
   Все трое тихо вернулись в свои купе.
   - Возможно, нам все-таки не следует выбрасывать его за борт, - сказал Кильон.
   - А тебе-то какое дело?
   - Он был ни в чем не виновен. Если он упадет до самого следующего выступа, никто никогда не узнает, что с ним случилось. По крайней мере, если мы оставим его в поезде, кто-нибудь найдет тело.
   - С твоими отпечатками пальцев на нем повсюду.
   - Это наименьшая из моих забот, Мирока. - Не было необходимости добавлять, что его отпечатки пальцев были намеренно неспецифичными, что затрудняло доказательство уникального совпадения.
   Они перенесли мертвеца в пустое купе и задвинули за ним дверь. Откинувшись на сиденье, с дырой в груди, он ни за что не мог походить ни на что иное, кроме трупа. Но, по крайней мере, он больше не лежал в коридоре.
   - До остановки еще десять минут, - сказала Мирока, взглянув на часы. - Лучше найди нам пустое купе где-нибудь в другом месте.
   - Как ты думаешь, в поезде есть еще один ангел?
   - Если это существо и было ангелом, то оно не было похоже ни на одно из тех, что я когда-либо видела. У этого ублюдка даже крыльев не было. Ты уверен, что знаешь, кто на самом деле охотится за тобой?
   Когда они шли в хвост поезда, Кильон сказал: - Это был ангел, просто не похожий на тех, которых мы видим летающими над головой. Ангелы уже много лет пытаются найти способ выжить за пределами Небесных уровней. Эта тварь - вурдалак - была одним из их агентов глубокого проникновения, хирургически и генетически адаптированным для работы здесь, внизу.
   - По-моему, он выглядел полумертвым.
   - Он умирал с того момента, как пересек нашу зону. Но уже то, что они вообще могут работать здесь, внизу, - это значительный шаг вперед для них.
   - Ты много знаешь об ангелах.
   - Когда тебя пытаются убить, ты берешь за правило изучать своего врага. - Он остановился, когда они проходили мимо туалета. - Мне нужно убрать это безобразие со своего лица, Мирока. Не возражаешь?
   - Не занимайся этим всю неделю.
   Он вошел внутрь и запер дверь. Свет включился автоматически, окрасив все в желтовато-печеночный цвет. Он снял шляпу и очки и посмотрел на себя в зеркало, пытаясь сравнить свое лицо с лицом упыря, пытаясь убедить себя, что между ними огромная разница. Когда он впервые попал в Неоновые Выси, то при дневном свете мог сойти за человека. Но вынужденный отправиться в изгнание, отрезанный от дома, он возвращался к своему типу. Он побрил голову, когда начали выпадать волосы. Он начал носить очки, когда начал неестественно усиливаться голубой оттенок его глаз. Когда он удалял брызги и запекшуюся кровь водой с мылом и горстью колючих бумажных полотенец, его кожа казалась не более чем полупрозрачной мембраной, опасно туго натянутой на чужеродную костную структуру. Он пробыл среди людей достаточно долго, чтобы понимать, насколько странно он начинает выглядеть.
   Половина третьего ночи.
   Он завел руку за спину и нащупал сквозь ткань пальто и одежды то, что должно было быть твердым выступом его лопатки. Ее там не было. Вместо этого он почувствовал мягкий, злокачественный бутон. С другой стороны был такой же, точно симметричный.
   В течение многих лет он практиковал на себе что-то вроде химиотерапии, вводя себе коктейль из лекарств, сдерживая процесс реверсии. Когда этот способ начал давать сбои, он обратился к Фрэю. Нелегальная операция, проводимая в убогой пристройке к "Розовому павлину", не позволяла бутонам крыльев расти дальше. Каждые двенадцать месяцев бутоны тщательно срезались, раны зашивались и перевязывались. Затем каждые шесть, так как темпы роста начали ускоряться. Затем каждые три.
   И вот теперь он опережал сроки.
  
   К тому времени, когда Мирока и Кильон сошли на землю, на место, где раньше стоял локомотив внутреннего сгорания, уже был водружен фыркающий черный дракон паровоза, готовый спустить поезд на следующий этап своего путешествия. Все происходило с точностью секундомера, по заведенному порядку, который не менялся веками.
   - Может быть, нам следовало остаться на поезде, - сказал он, когда они последовали за горсткой других высаживающихся пассажиров прочь с платформы в зал вокзала.
   - В любом случае это риск, - сказала Мирока. - По крайней мере, теперь мы не застряли на этой штуке, и нам есть куда идти.
   Откуда-то сзади них донесся вопль, за которым последовали крики и нарастающая суматоха.
   - Звучит так, как будто они только что нашли тело, - сказал Кильон, прилагая сознательные усилия, чтобы не сбиться с шага.
   - Можешь оглянуться назад, - тихо сказала Мирока. - Все остальные так и делают. - Он рискнул осторожно оглянуться через плечо. Пассажиры и персонал станции собрались вокруг вагона, где произошла стычка, в том числе несколько шумных бизнесменов. Раздалось много громких криков и тычков пальцами. Мужчина с седыми бакенбардами в железнодорожной униформе начал дуть в свой свисток, звуки которого эхом отражались от высокой металлической крыши станции. Двое мужчин вышли из дальнего конца вагона, поддерживая едва находящегося в сознании контролера.
   - Это они! - крикнул один из бизнесменов, указав на Мироку и Кильона. - Они были там! Я видел их! Они убили этого человека!
   Кильон медленно повернулся, стараясь выглядеть приятно озадаченным, как будто он понятия не имел, в чем его обвиняют. - Что-то случилось... - начал он говорить, но это прозвучало неубедительно даже для него самого.
   - Остановитесь здесь, - крикнул другой мужчина, чернобородый, одетый в форму, который мог быть старшим охранником, начальником станции или, возможно, агентом железнодорожной полиции. Он начал отстегивать что-то от своего пояса, неуклонно приближаясь к Мироке и Кильону. Предмет оказался длинноствольным табельным револьвером, который мужчина схватил двумя руками и начал наводить на свои цели. - Остановитесь, - провозгласил он, его голос звучал по-актерски раскатисто. - Остановитесь, или я буду стрелять!
   - Добром это не кончится, - сказала Мирока. Она снова полезла в карман своего пальто.
   - Больше никаких смертей, - сказал Кильон. - Пожалуйста.
   Бородатый мужчина произвел предупредительный выстрел, который со звоном ударился высоко в сводчатую крышу, потревожив ночную публику из сидящих на насестах летучих мышей и птиц с громким хлопаньем закопченных крыльев. - Это твое последнее предупреждение! - крикнул он снова. - Прекрати сейчас же!
   Мирока швырнула чем-то в мужчину. На мгновение у Кильона возникло абсурдное впечатление, что она бросила ему конфету или стеклянный шарик. Он приземлился у его ног и взорвался, яркая сотрясающая вспышка была даже громче, чем выстрел из его револьвера. Граната подняла завесу удушливого бело-голубого дыма. Мирока бросила еще одну в ближний бой на удачу, затем развернулась и бросилась бежать. Кильон последовал за ней, его медицинская сумка нелепо болталась в левой руке, а правую с ангельским пистолетом он вытащил из кармана, чтобы было удобнее бежать. Они выбежали с платформы и пробежали через широкий дверной проем в отделанный черно-белой плиткой зал бронирования и ожидания, где ночные пассажиры только сейчас начали замечать суматоху снаружи. Сотрудник станции, более бдительный, чем большинство, как раз снимал трубку настенного телефона. Он заметил двух беглецов и бросился к наружной двери, храбро намереваясь преградить им путь к отступлению. Мирока вытащила пистолет-пулемет и выпустила очередь из нового магазина, который она зарядила в поезде, целясь не в сотрудника станции, а в выложенную плиткой мозаику над открытой дверью. Обломки и щепки разлетелись в стороны, сотрудник прикрыл глаза, когда осколки дождем посыпались на него. Кильон рискнул еще раз оглянуться через плечо. Бородатый мужчина с табельным револьвером шел недалеко от них, слегка спотыкаясь, как будто все еще переживал последствия взрыва дымовой гранаты. Он на мгновение остановился, наклонившись вперед, положив одну руку на колено, в другой все еще держа пистолет, а затем возобновил преследование. Другие сотрудники - не говоря уже о нескольких прохожих - наступали ему на пятки.
   Как раз в этот момент Кильон заметил одного из пассажиров в зале ожидания. С элегантным, неторопливым спокойствием мужчина начал складывать свою газету. Он положил ее на свободный стул рядом с собой - больше рядом с ним никто не сидел - и медленно поднялся на ноги. На нем было длинное серое пальто, стянутое на талии, шляпа с низкими полями и лакированные туфли. Упырь сунул руку в черной перчатке в карман пальто, как будто искал зажигалку.
   У Кильона в руках был ангельский пистолет, но сейчас он не осмеливался рискнуть выстрелить. Каким бы малолюдным ни был зал ожидания, между ним и упырем, который теперь медленно выходил из зоны отдыха, все еще были люди, и черный разрез его рта начал загибаться кверху.
   Мирока схватила Кильона за руку и потащила его в ночь как раз в тот момент, когда снова взревел табельный револьвер. Дождь хлестал его по лицу, грязный и холодный там, где он стекал с верхних этажей. На мгновение мир превратился в движущуюся мешанину такси, трамваев, игровых автоматов и автобусов. Он стоял как вкопанный. Затем Мирока выбрала такси и помчалась прямо на него, заставив водителя ударить по тормозам, чтобы не сбить ее. Она распахнула пассажирскую дверь и стояла рядом с ней, пока Кильон не оказался внутри, усевшись слева за водителем. Затем она забралась следом за ним, захлопнула дверцу и велела таксисту трогаться с места.
   - Куда мы направляемся? - спросил он, поворачиваясь назад, чтобы поговорить через стеклянную панель.
   - Просто веди машину, - сказала Мирока.
   Кильон оглянулся. Он увидел, как упырь вышел из подъезда станции и медленно направился к одному из других такси. Затем они отъехали, и обзор ему загородил свернувший маршрутный автобус. Когда помеха исчезла, все, что он мог видеть, была размытая дождем путаница движущихся фар. Таксист продолжал спрашивать, куда он должен был ехать, а Мирока продолжала давать ему один и тот же уклончивый ответ. - Просто увези нас подальше от станции, - сказала она.
   Кильон оторвал взгляд от заднего вида и выудил купюру в десять единиц. Он постучал запястьем по стеклянному экрану. - Мы можем вам заплатить. Возьмите это вперед.
   Водитель выхватил купюру у него из рук. - И все же было бы неплохо знать, куда мы направляемся.
   - Нажми прямо здесь, - сказала Мирока.
   Водитель дернул руль, направляя свой приводной башмак в расходящуюся щель, и автомобиль резко дернулся, следуя за башмаком. Такси помчалось по боковой дороге, вдоль которой тянулись дешевые отели и доходные дома с низкой арендной платой. Это была не самая процветающая часть Неоновых Высей, расположенная так близко к границе зоны. Никто не жил здесь, если мог позволить себе жить дальше от границы, где значительно снижалась вероятность быть застигнутым при сдвиге зоны.
   - Поверни налево, - сказала Мирока.
   Такси резко свернуло, вливаясь в более плотный поток машин. Как только они миновали поворот, Кильон увидел, как на боковой дороге высветились фары. - Думаю, за нами следуют, - сказал он.
   - Ты думаешь? - спросила Мирока.
   - Я видел, как упырь садился в другое такси. Кто-то держится у нас за спиной.
   - Еще раз поверни направо, - сказала Мирока.
   Таксист покачал головой. - Я не могу этого сделать. Подводит нас слишком близко к границе.
   Она постучала стволом пистолета по стеклу. - Все равно сделай это.
   Он огляделся, увидел оружие и равнодушно пожал плечами, как будто ожидал, что такое будет происходить по крайней мере раз в смену. - Далеко это тебя не заведет. Мы отключимся от сети через пару кварталов.
   - В этой машине есть маховики и аккумуляторы?
   - Конечно.
   - Тогда делай, как я сказала.
   На следующем перекрестке он повернул направо, нырнув в темную улицу, с обеих сторон окруженную заброшенными многоквартирными домами, между которыми время от времени попадались пустыри. Дорога стала более неровной, и не только из-за плохого состояния асфальта под шинами: многолетняя грязь и мусор уплотнились в щели, и на этом пути было недостаточно машин, чтобы расчистить электрическую трассу. Машина продолжала раскачиваться, поскольку приводной башмак терял тяговый ток, маховик дергался. Кильон оглянулся. Они проехали довольно далеко по темной улице, и никто не свернул с главной магистрали, чтобы преследовать их. Возможно, он все-таки ошибся насчет другого такси. Он выдохнул.
   Свет фар осветил улицу.
   - Это они.
   - В какой стороне проходит граница? - спросила Мирока у водителя.
   - Прямо по курсу.
   - Тогда продолжай движение. Резака - посмотри, сможешь ли ты их убрать, докажи мне, какой ты на самом деле крутой.
   Кильон начал опускать стекло, но затем остановился, его рука дрожала. - Я не могу стрелять в такси. Я рискую убить водителя.
   - Тогда импровизируй, черт возьми. - Мирока уставилась на него дикими и сердитыми глазами. - Щель. Посмотри, сможешь ли ты ее выжечь.
   Кильон вытащил из кармана ангельский пистолет. Он развернулся и осторожно высунулся из левого окна. Другое такси медленно догоняло их, фары мигали, когда оно попадало в разрывы питания в прорези, голубые искры вспыхивали под ним, когда разряд перепрыгивал через щель. Из-за неустойчивого движения их собственной машины было трудно держать пистолет направленным в щель. Собравшись с духом, он осторожно нажал на спусковой крючок, вздрагивая в ожидании алого луча. Ничего не произошло. Он снова нажал, и на этот раз луч вырвался наружу, но, как показалось Кильону, с меньшим блеском, чем раньше. Луч не попал в щель и пробил в асфальте воронку размером с канализационный люк. Он перенастроил прицел и попробовал сделать еще один выстрел. Оружие снова не реагировало. Он пару раз нажал на спусковой крючок. На этот раз луч погас почти так же быстро, как и появился. Он забрался обратно в кабину. Он подумал, что попал в щель, но когда преследующая машина достигла поврежденного места, она продолжила движение, маховик и собственная инерция перенесли ее через мертвый участок.
   - Что-то не так, - сказал он, встряхивая пистолетом, как будто это могло что-то изменить. - У меня он умирает, но еще должно остаться несколько часов нормальной работы.
   - Спроси его, - сказала Мирока, опуская стекло со своей стороны. Она выпустила очередь из автомата, казалось, не заботясь о том, попадет ли она в щель или в кабину. Она опустошила магазин одной очередью, затем низко пригнулась, чтобы вставить запасной. Выстрел ударил в маленькое отверстие заднего стекла кабины, пробив аккуратную маленькую дырочку, окруженную белыми линиями трещин.
   - Это не моя проблема! - крикнул таксист. - Я вас сейчас выпущу, вам не нужно платить! Вы даже получите свою десятку обратно!
   - Если ты остановишься, - сказала Мирока, - я застрелю тебя. - Она развернулась и возобновила стрельбу, и только тот факт, что она держала оружие снаружи кабины, спас Кильона от глухоты.
   - Ты не работаешь должным образом, - сказал он пистолету. - Что случилось?
   - Более ранние оценки основывались на условиях стабильной зоны, - ответило оружие, его голос звучал медленнее и более механически, чем раньше. - Обнаружен переход в зону более низкого состояния. Эффективность работы в режиме разряда энергии теперь составляет ... двадцать два процента и... падает. Я стану неоперабельным через ... тридцать пять ... минут. Функциональность будет ... сильно снижена через ... восемь. Для сохранения оптимальной функциональности ... сейчас я приношу жертву... все... несущественный ... все несущественные функции ... все несущественное - фанк-фанк-фанк...
   Пистолет умолк.
   По машине раздались еще два выстрела. Мирока выпустила еще одну очередь пуль. Кильон высунулся со своей стороны и несколько раз нажал на спусковой крючок, пока пистолет не испустил единственный импульс малинового луча. На этот раз даже Кильону было все равно, попадет ли он в цель или в водителя такси. Кто-то в такси пытался убить его. Это затмевало все остальные соображения.
   Внезапно такси резко вильнуло влево. Мирока рванулась обратно, снова заменяя магазин в автомате.
   - Я говорила тебе поворачивать?
   - Время ожидания подходило к концу, - сказал таксист.
   - Поверни еще раз направо. - Она высунулась наружу и возобновила стрельбу.
   Таксист крутанул руль вправо, приводной башмак вышел из паза, и машина рванулась вперед за счет накопленной энергии своего маховика. В правую боковую дверь ударили выстрелы, а затем они укрылись в другом темном переулке. Поначалу маховик давал им преимущество, но медленно затихающий скрип колес свидетельствовал о том, что они все время теряли скорость. Кильон рискнул оглянуться и не удивился, когда другая машина выехала из-за поворота в том же месте, фары потускнели из-за потери напряжения. Он высунулся наружу и попытался выстрелить из ангельского пистолета; ничего не происходило до шестого или седьмого нажатия на спусковой крючок, а затем все, что он увидел, была малиновая вспышка, луч, казалось, исчерпал свою энергию задолго до того, как коснулся преследующей машины. Такси замедлило ход, когда водитель объехал остовы брошенных машин, все еще припаркованных на пустынной улице, крыло ударилось о металл с серией мучительных визгов. Каждый раз, когда они теряли инерцию, маховик не мог разогнать кабину до прежней скорости. Единственным утешением было то, что другому такси пришлось преодолевать тот же набор препятствий.
   - Дальше ехать нельзя, - сказал водитель с отчаянием в голосе. - Стреляй в меня, если хочешь, но мы вот-вот окажемся на ничейной земле. С этого момента мы начнем это чувствовать.
   - Продолжай ехать, - сказала Мирока.
   - Я отключусь. Я плохо разбираюсь в смене зон.
   Кильон отложил ангельский пистолет - он все равно не был уверен, что от него будет много пользы, - и нырнул в свою медицинскую сумку. Он достал закупоренный пузырек с маленькими белыми таблетками. Он высыпал шесть штук себе на ладонь и протянул две через отверстие в стеклянной перегородке. - Возьми это, - сказал он со всей властностью, на какую был способен.
   - Ты пытаешься меня отравить?
   - Это антизоналы. Ты все равно пересечешь зону. С таким же успехом ты можешь взять их.
   Мирока схватила две таблетки для себя. - Делай, что говорит этот милый человек, - сказала она таксисту.
   Держа одну руку на руле, он поднес таблетки к губам, мгновение поколебался, затем проглотил их.
   - Нам просто нужно перебраться на другую сторону, - сказал Кильон. - После этого ты сможешь вернуться в Неоновые Выси. Таблетки предотвратят худшие последствия перехода в другую зону.
   - Я уже чувствую себя странно.
   - Это из-за ожидания перехода, а не из-за таблеток. Им потребуется несколько минут, чтобы дать хоть какой-то эффект.
   Пока он говорил, одни из электрических часов на рукаве Кильона начали жужжать, предупреждая его о неминуемом переходе. Он уже чувствовал, как физиологические эффекты набирают силу. У него кружилась голова, он вспотел, а сердце начало бешено колотиться. Переход от Неоновых Высей к Паробургу был легким по сравнению с тем адом, через который прошел ангел, когда он резко упал с Небесных уровней. Все, на что мог надеяться Кильон, так это на то, что это окажется непосильным испытанием для упыря, и без того измученного временем, проведенным в Неоновых Высях. Но если упырь когда-то был ангелом, то и Кильон тоже. Он понятия не имел, как воспримет этот переход. Все, что он мог сделать, - это максимально довериться своей физической стойкости, своему медицинскому заключению и арсеналу зелий в своей сумке.
   Этого должно было быть достаточно.
   Пронзительный вой маховика превратился в низкий жалобный стон. Машина подпрыгивала на половине скорости, которую она поддерживала до того, как съехала с трассы. В конце дороги оставшиеся здания поредели, превратившись в пустынную городскую ничейную землю. Почти ничего не осталось нетронутым; все здания, которые были здесь до последнего сдвига зоны, давным-давно погибли от непогоды, гнили и пожара - не говоря уже о случайных бесстрашных грабителях, - от них виднелись лишь жалкие остатки. По другую сторону пустыря - полосы, разбегающейся в обоих направлениях, более или менее концентричной с пологим изгибом уступа, - находились окраины Паробурга, условный край низких темных зданий с преимущественно газовым освещением.
   Кильон снова оглянулся, надеясь увидеть какой-нибудь признак того, что другая машина отказывается от погони. Но она все еще была позади них, и, во всяком случае, набирала обороты. Изрытая колеями, едва пригодная для движения дорога теперь снизила их скорость почти до быстрого бега. Автомобильное движение между зонами было редким, большинство людей предпочитали пользоваться поездами, лифтами и другими системами общественного транспорта, которые все без исключения были тщательно спроектированы таким образом, чтобы выдерживать множество пересечений.
   Кильон напрягся. Ощущения перехода усилились, к горлу подступила острая тошнота. На мгновение воцарился абсолютный космический холод, как будто в каждой клетке его тела открылись миллиарды крошечных дверей, впуская сквозняк творения. Такси накренилось и заглохло, а затем возобновило свое медленное движение. Ощущения перехода постепенно ослабевали, но даже когда они утихали, оставалось впечатление, что что-то глубоко изменилось. Это был первый раз, когда он покинул Неоновые Выси за девять лет.
   - Я неважно себя чувствую, - сказал таксист.
   - Это пройдет, - сказал Кильон. - Продолжай ехать.
   Откуда-то из-под пола донесся внезапный металлический хруст, за которым последовала сильная дрожь. Такси замедлило ход до скорости ниже пешеходной.
   - Маховик только что заело, - сказала Мирока. - Не смог справиться со сменой. Переключись на батареи.
   Водитель переключил что-то на приборной панели. - Я переключаюсь. Но далеко они нас не уведут.
   Машина возобновила свое неуверенное движение, электрическая коробка передач издавала пронзительный скулящий звук. Сзади опять лязгнул выстрел, пуля срикошетила в темноту. Мирока высунулась наружу и выпустила еще одну очередь из пистолета-пулемета. На этот раз взрыв оборвался внезапно. Она откинулась назад, стиснув зубы, двигая рычажок предохранителя взад-вперед, затем попробовала выстрелить снова. Пистолет дал короткую очередь, затем снова заклинил. - Все зависит от нас, - сказала Мирока, отбрасывая пистолет-пулемет в сторону. Она сунула руку в карман пальто и вытащила тяжелый черный револьвер.
   - Они замедляются, - сказал Кильон. - Я думаю.
   - Попробуй еще раз ангельский пистолет.
   Он высунулся и нажал на спусковой крючок, но, несмотря на то, что он продолжал пытаться, оружие теперь казалось совершенно неподвижным. Он уже собирался выбросить его, но какой-то импульс заставил его положить его обратно в карман. Большинство технологий безвозвратно повреждались, когда переходили из высокой зоны в низкую, но, насколько он знал, ангельский пистолет обладал способностью к самовосстановлению или, по крайней мере, к какому-то временному восстановлению.
   - Машина останавливается, - сказал Кильон. - Может быть, он решил отдать... - Но он не успел закончить фразу, как одна из передних дверей другого такси распахнулась, и оттуда вышел упырь, изогнув свое тело в сером плаще, как паук, вылезающий из норы. Водителя такси нигде не было видно.
   - Ты что-то говорил?
   Упырь остановился, чтобы снова залезть в кабину за своей шляпой и нахлобучить ее на безволосый серо-зеленый купол своей головы. Он зашагал, решительно удаляясь от брошенного такси, длинные ноги поднимались и опускались преувеличенными, кукольными шагами. Каждые несколько шагов он поднимал пистолет и стрелял в такси.
   - Он выигрывает, - сказал Кильон.
   - Остановись, - сказала Мирока водителю.
   Он недоверчиво посмотрел на нее в ответ. - Прекратить?
   - Прекрати. - Чтобы подчеркнуть свою точку зрения, она подняла револьвер и выстрелила сквозь стеклянный экран, проделав дымящуюся дыру в приборной панели.
   Таксист отдернул руки от руля, когда такси с хрустом остановилось.
   Мирока открыла пассажирскую дверь со своей стороны. Она выбралась наружу, используя дверную ручку в качестве опоры, в то время как ноги оставались в пассажирском салоне, и разрядила револьвер в упыря. Фигура отшатнулась, шляпу сдуло как ветром, но упырь устоял на ногах. Он возобновил свое наступление, прихрамывая на одну сторону, его правая нога волочилась по земле, лодыжка была ужасно согнута, по его затененному лицу почти ничего нельзя было прочитать. В дверь ударили выстрелы, один из них разбил вдребезги окно. Мирока ничего не замечала, спокойно открывая барабан револьвера, чтобы перезарядить его. На полпути она остановилась, порылась в кармане пальто и протянула Кильону револьвер гораздо меньшего размера, более подходящий для леди.
   - Он заряжен?
   - Нажми на курок один раз, и все будет в порядке. Ты знаешь, где найти спусковой крючок?
   - Я справлюсь.
   Сквозь остатки стекла таксист спросил: - У вас есть что-нибудь для меня?
   - Да, - сказала Мирока. - Совет. Держи свою гребаную голову опущенной. - Она снова начала разряжать револьвер, выскакивая, чтобы выстрелить через разбитое окно двери, длинный ствол дергался вверх с каждым выстрелом. Ее пули проделывали рваные дыры в одежде и плоти упыря, но он поглощал удары, как будто это были камешки, брошенные в глубокое озеро. Даже когда Кильон высунулся с другой стороны и выстрелил из револьвера поменьше - маленький пистолет с яростной отдачей отскочил обратно в его руку, несмотря на то, что он выглядел как игрушка, - у него сложилось впечатление, что он стреляет в мираж, в иллюзорный вымысел, которого на самом деле не было.
   Затем - как раз в тот момент, когда он начал думать, что ничто из того, что они сделали, не сможет сделать больше, чем замедлить его, - упырь снова пошатнулся, один из выстрелов Мироки оторвал ему половину руки вместе с оружием, которое он нес. Упырь опустился на колени и здоровой рукой подобрал пистолет. Он, шатаясь, поднялся и двинулся вперед, продолжая стрелять. Теперь он преодолел половину расстояния от брошенного такси.
   - Что это за звук? - спросила Мирока, останавливаясь, чтобы вставить патроны в револьвер.
   - Какой звук?
   - Тот, что слышится от ангельского пистолета.
   У Кильона было слишком много забот, чтобы заметить это, пока она не заговорила, но теперь, когда она привлекла его внимание к пистолету, он не мог игнорировать это. Он лежал на заднем сиденье такси, куда, должно быть, выпал у него из кармана. Он жужжал, и жужжание становилось все громче, как будто внутри него разгуливала все более разъяренная оса. Он потянулся к пистолету, сомкнул на нем пальцы, и тот оказался горячим, таким горячим, что он отпрянул назад и невольно вскрикнул. Жужжание становилось все сильнее. Розовое свечение просочилось из ранее невидимых соединений там, где оружие срослось воедино.
   - Думаю, тебе лучше что-нибудь с этим сделать, - сказала Мирока.
   Он положил револьвер и полез в карман пальто за носовым платком. Он обмотал его вокруг руки и схватил жужжащий пистолет. Тепло проникло сквозь ткань почти мгновенно. Пистолет дребезжал в его руке, как будто был готов разлететься на куски. Он высунулся наружу и уже собирался направить пистолет в сторону упыря, когда дребезжание внезапно прекратилось, пистолет все еще был горячим, но больше не гудел.
   - Резака! - зарычала Мирока. - Брось эту чертову штуку, пока она нас всех не разнесла!
   Но Кильон снова направил пистолет на упыря. Рука все еще была обернута носовым платком, но даже сквозь ткань чувствовалось, что форма оружия слегка изменилась. Хотя пистолет оставался горячим на ощупь, у него было убеждение, что тот завершил какую-то глубокую личиночную трансформацию в более примитивное состояние бытия.
   Он прицелился в упыря и снова нажал на спусковой крючок. На этот раз выброса энергии не было, но результат был. Его цель была приблизительной, но когда он выстрелил, ему показалось, что он почувствовал, как пистолет дернулся в его руке. Теперь послышалась отдача и грохот пули, вылетающей из ствола.
   Затем наступила тишина, и упырь больше не приближался.
   Мирока подождала минуту, затем вышла из кабины и осторожно подошла к последнему месту, где только что был упырь. Она все еще держала тяжелый револьвер направленным перед собой. Кильон вылез со своей стороны, оставив медицинскую сумку в кабине, и медленно последовал за ней.
   - Ты думаешь, он мертв?
   Мирока нащупала носком ботинка что-то розовато-серое, кусок перепачканного мяса, и пнула это в грязь.
   - Скажи, что это честная ставка, Резака.
   - Я не ожидал, что он зайдет так далеко. - Кильон посмотрел на разбросанные останки, мысленно собирая те части, которые не были разрушены до неузнаваемости. Он мог видеть, как работает тело упыря. Когда-то он был ангелом, а потом ножи и генетическое вмешательство переделали его для жизни на Небесных уровнях. Это была такая же вынужденная адаптация, вариант примененной к нему, но менее элегантная, менее утонченная. Если Кильон был переделан с точностью часового механизма, то упырь представлял собой одноразовую зажигалку для сигарет.
   - Думаешь, это была самоубийственная миссия? - спросила Мирока.
   Кильон все еще держал в руке ангельский пистолет. Его рука дрожала. - Почти наверняка.
   - Что заставило их спуститься сюда, они знали, что умрут?
   - Вера, я полагаю. Жгучее убеждение в том, что они действовали правильно, служа истинному делу. Не сомневаюсь, что этому способствовала какая-то форма психохирургического промывания мозгов. - Он помолчал, изучая выражение ее лица в поисках малейшего намека на то, что она знает его истинную натуру. - Все это вполне осуществимо.
   - Ты много знаешь о том, как они работают.
   - Как я уже сказал, этому помогает то, что они охотятся за мной.
   Мирока нашла еще один кусок мяса и наступила на него ботинком. - Кстати, хороший ход с пистолетом. Ты был прав, что не послушал меня.
   - Могу я получить это в письменном виде?
   - Держись впереди, Резака.
   Затем она согнулась пополам и выпустила тонкую струйку рвоты на останки упыря.
  
  

ГЛАВА ПЯТАЯ

  
   Кильон вцепился в свою медицинскую сумку так, словно это была последняя ниточка, связывавшая его с жизнью за последние девять лет. Они находились на верхней палубе грохочущего парового вагона с жесткими деревянными сиденьями. Они шли пешком целый час, прежде чем нашли его, предоставив незадачливому таксисту шанс самому добираться обратно в Неоновые Выси. Вагон был освещен газом, несколько других пассажиров на верхней палубе кутались в пальто и шарфы. Над окнами висели монохромные рекламы марок мыла и отбеливателя, средств от чумы и простуды. Кильон не узнал ничего из них. Он проехал всего несколько лиг от Неоновых Высей, а ему уже казалось, что он отплыл на край света.
   - Намечается небольшое изменение плана, - сказала Мирока. - Мы больше не можем рисковать с поездами, так что нам нужно найти другой путь вниз.
   - Что это повлечет за собой? - спросил Кильон, прижимая к коленям свою медицинскую сумку.
   - Поход в баню. Там есть человек, который может нам помочь, его зовут Талвар. Он друг, соратник Фрэя. Заботится об интересах Фрэя в Паробурге, теперь, когда в эти дни Фрэй не может так часто приезжать сюда.
   - Это тот, кому мы можем доверять?
   - Почему мы не должны ему доверять?
   - Не думаю, что когда-либо в тех разговорах, которые были у нас с Фрэем, упоминалось имя Талвара.
   - На Талвара можно положиться. Он не станет нас подставлять.
   Кильон выглянул в окно, ужасная усталость и недомогание притупили его желание продолжать разговор. Если он должен доверять этому Талвару, пусть будет так. Это был всего лишь один шаг от того, чтобы доверять Мироке или Фрэю, если уж на то пошло. Он никогда еще не чувствовал себя так безнадежно.
   Здания проносились мимо со скоростью, чуть превышающей скорость быстрой ходьбы, архитектура мало чем отличалась от архитектуры Неоновых Высей. Но огни были коричневыми, дрожащими от случайного мерцания газового пламени, и нигде не было холодного, ровного сияния телевизоров, розового сияния неоновых трубок, актинического мерцания игровых автоматов и электропоездов. Электричество в Паробурге существовало - об этом свидетельствовало продолжающееся функционирование его собственной нервной системы, - но невозможно было заставить надежно работать механизмы, необходимые для его выработки в нужных масштабах и распределения. С другой стороны, паровая и газовая энергетика по-прежнему оставались легкодоступными технологиями. Кильон знал, что предпринимались попытки подавать электричество из-за пределов зоны и создавать машины, которые были бы достаточно прочными, чтобы продолжать функционировать, оказавшись внутри нее. Но все эти усилия, наряду с аналогичными усилиями в других местах Копья, ни к чему не привели. Среди обитателей Копья была старая пословица: работает то, что работает.
   По мере того как паровоз катился от квартала к кварталу, признаки обитания и цивилизации становились все более очевидными. Более убогие многоквартирные дома уступили место длинным рядам ухоженных фасадов, каждый фасад купался в собственном лимонном свете газовых фонарей, установленных вдоль аллей. Они проезжали мимо пешеходов и всадников на лошадях, несмотря на столь поздний час. Мирока хорошо подобрала свою собственную одежду: она выглядела ничем не примечательной в Неоновых Высях и ничем не примечательной здесь. Кильон предположил, что он добился аналогичного эффекта со своей собственной одеждой, хотя это, несомненно, было скорее удачей, чем здравым смыслом. В своем длинном черном пальто, шляпе с черными полями и с безымянной черной сумкой он казался смутно похожим на клерикальную фигуру, служителя или священника, доставляющего какого-нибудь падшего ребенка в убежище.
   - Покажи мне ангельский пистолет, - сказала Мирока.
   Кильон вытащил его из кармана. Он все еще был теплым на ощупь, но уже не таким горячим, как раньше. Украдкой он развернул носовой платок и позволил Мироке взглянуть на оружие, держа его низко на коленях, чтобы другие пассажиры его не увидели.
   - Он чем-то выстрелил, - сказал Кильон. - На этот раз не лучом. Какой-то пулей.
   - Что бы это ни было, эта тварь, преследовавшая тебя, устроила серьезную неразбериху. Должно быть, это была фугасная бомба, я полагаю.
   - Не думаю, что сейчас в нем осталось хоть что-то разумное. Это просто инертный металл. Вероятно, я тоже больше не смогу измениться. И понятия не имею, сколько в нем осталось патронов, если вообще осталось.
   - Надо отдать должное этим ангелам - они умны. Но почему они не могут сделать что-то полезное с помощью этого ума, например, облегчить жизнь остальным из нас?
   - Они не так умны, как ты думаешь, - сказал Кильон, тщательно подбирая слова. Он уже пару раз оступился, упомянув Мироке, что живет "здесь, внизу" уже девять лет. Она, казалось, не обратила на это внимания, но он остерегался совершать еще какие-либо подобные ошибки. - Они хорошо разбираются в гаджетах, в изготовлении маленьких игрушек, таких как этот пистолет. Иногда кажется, что они создали что-то по-настоящему новое, чего раньше в мире не существовало. Но этого почти никогда не бывает. Все, что они делают, - это копаются в прошлом, если необходимо, на сотни или тысячи лет, и находят решение, которое кто-то уже придумал. Нет ничего нового под солнцем, и если бы ты попросила ангела объяснить, как на самом деле работает этот пистолет, как он установил блокировку по моей крови, как он изменился сам по себе, я не думаю, что ты была бы очень удовлетворена полученными ответами.
   - Значит, ангелы такие же тупые, как и все мы. Просто у них есть более блестящие игрушки.
   - Что-то в этом роде.
   - Ты когда-нибудь бывал там, Резака?
   - На Небесных уровнях? - Прямота ее вопроса выбила его из колеи. - Нет. У меня не было никакой причины.
   - Значит, никогда не болел настолько, чтобы нуждаться в их лекарствах?
   - Я здоровее, чем выгляжу. - Он завернул пистолет обратно в носовой платок и убрал его в карман. - А как насчет тебя?
   - Никогда не нуждалась в их лекарствах. Если бы я это сделала, я бы выплюнула это им в лицо. Лучше умру, чем позволю одному из этих ублюдков прикоснуться ко мне.
   - А Фрэй чувствует то же, что и ты?
   - Ты так хорошо его знаешь, почему бы не спросить его самого?
   - Сейчас это не совсем подходит, - сказал Кильон.
   - Думаю, это не так. Тем не менее, ты знаешь его столько, сколько у тебя есть... кстати, как далеко ты уходишь в прошлое?
   - Только не говори мне, что я ни с того ни с сего тебя заинтересовал.
   - Меня интересует прошлое Фрэя. Ты - часть головоломки, вот и все. Ты его поставщик лекарств или один из них - это я уже поняла. Но когда ты успел с ним связаться? И что у него есть на тебя такого, что ты продолжаешь приносить товар?
   Кильон поморщился. Как много именно Мирока знала о его прошлом? Насколько сильно она намеренно проверяла его? Он понятия не имел, какую информацию дал ей Фрэй, знал только, что рассказать ей почти все, кроме самого необходимого, было бы прискорбным предательством доверия.
   - Я так понимаю, ты знаешь о прежней работе Фрэя?
   - Что он детектив и все такое? Не самый большой секрет в здешних краях. - Особенно учитывая, что он до сих пор вешает свой значок за стойкой бара в "Розовом павлине". Ты встречался с ним по одному из его дел?
   - Что-то вроде этого. - Он вздохнул, зная, что этого будет недостаточно, чтобы положить конец ее расспросам. - Фрэй работал над расследованием убийства, которое было прекращено остальным отделом. На дне шахты лифта на фармацевтическом складе во Втором округе было обнаружено тело. Мне довелось участвовать в этом расследовании.
   - Подозреваемым или свидетелем?
   - И то, и другое. Я не убивал женщину в шахте лифта, но он был прав, сомневаясь во мне. Я убил двух человек. - Когда Мирока ничего не сказала - он ожидал какой-то реакции, либо пренебрежительной, либо восхищенной, - он кашлянул и продолжил: - Но я сделал это только потому, что они убили женщину, кого-то, кто был важен для меня.
   - И Фрэй все это выяснил?
   - Фрэй разобрался в том, что произошло. Я изложил свою точку зрения. В тот момент нас было только двое. Никто больше не знал о том, как далеко он продвинулся в расследовании.
   - Ты думаешь о том, чтобы убить его?
   - Убийств было достаточно. Я врач, целитель. Я призван возвращать жизни друг к другу, а не обрывать их.
   - Полагаю, именно поэтому тебе так хотелось держать в руках этот блестящий маленький пистолет.
   - У нас было не так много времени, чтобы все обдумать, - сказал Кильон. - Если я принял неправильное решение, то приношу свои извинения. - Он тщетно ждал, что Мирока выразит ему хоть каплю признательности, затем сказал: - Вскоре после этого Фрэй уволился из полиции. Когда он начал, так сказать, расширять свою деятельность, он обнаружил, что ему приходится переходить в другие зоны чаще, чем раньше. Я смог снабдить его Морфаксом-55 клинического класса, более сильным и чистым, чем все, что он мог бы получить где-либо еще.
   - Значит, вот и все, что было. Простой защитный рэкет, как я уже сказала. Ты сбывал ему лекарства, или он тебя сдавал.
   - Нет, - осторожно ответил Кильон. - Дело было не только в этом. Фрэй помог мне. Фрэй продолжал помогать мне. Я обязан ему большим, чем просто своей свободой. Вот почему в этот раз я пришел к нему.
   - Как помог тебе?
   Конечно, он не мог рассказать ей о крыльях. Не мог объяснить, как их пришлось срезать, зашивать раны, в то время как боль от операции - ее можно было сделать только под слабой местной анестезией - заставляла Кильона биться и корчиться на импровизированном операционном столе, где Фрэй обрабатывал его стерильным ножом. Все это время он знал, что крылья начнут отрастать почти сразу же, и что эта боль должна будет возвращаться к нему через все более короткие промежутки времени.
   Ничего такого он не мог сказать ей.
   - Он помог мне опередить людей, которые меня искали. Вот и все.
   - Похоже, он получил хорошую часть сделки.
   - Он этого не делал, - сказал Кильон.
   Они вышли из парового автобуса, когда проехали еще несколько кварталов. Мирока вела его сквозь суматоху ночных гуляк, вываливающихся из баров, борделей и игорных домов, расталкивая всех, у кого не хватало мудрости убраться с ее пути, Кильон следовал за ней по пятам, как только мог. Жонглеры, огнедышащие и жулики устраивали шумные развлечения, в то время как женщина с большим бюстом и слишком большим количеством косметики стояла на груде ящиков, подпевая музыке парового органа. Каллиопу выкатили на середину улицы, и она прокладывала себе путь по счету, выбитому на карточках, в то время как ее оператор подбрасывал в нее дрова и следил за давлением пара. Кильон узнал мелодию, принадлежащую певице Блэйд.
   - Не знал, что у них здесь есть ее музыка, - сказал он.
   - С твоим задним умом все в порядке, Резака. Эта мелодия крутится здесь уже много лет. Блэйд только подхватила ее.
   Он улыбнулся своему невежеству. - Я не знал.
   - Город гораздо сложнее, чем думают люди. Это не просто дерьмо и кирпичи, пересекающие границы между зонами. Потрать некоторое время на передвижение, и ты поймешь, что Копье больше похоже на живое существо, с веществом, текущим во всех направлениях. Не думаю, что нужно объяснять вам, как переплетенные тела попадают внутрь.
   - Нет, ты не должна. - Кильон позволил Мироке выбрать путь через бурлящий поток. - Тебе здесь нравится, не так ли? В Копье, я имею в виду.
   - Чертовски верно, нравится. Покидала это место достаточное количество раз. Должно быть, что-то тянет меня обратно к нему.
   Каллиопа стояла перед бледно-зеленым, обшитым досками зданием с замысловатым портиком и множеством балконов, выкрашенных в красный цвет. Цепочки бумажных фонариков пастельных тонов освещали фасад. Резная змеевидная ящерица возвышалась над входом, вплетенная в вывеску, обозначающую помещение как баню "Красный дракон". Судя по освещению и количеству пара, выходящего из окон и дымоходов, баня все еще была открыта для посетителей.
   - Это то самое место, - сказала Мирока.
   - Откуда ты знаешь, что Талвар будет дома?
   - Талвар всегда дома. Находиться внутри - это то, что делает Талвар. Это своего рода его фирменный трюк. - Она помолчала. - У тебя крепкий желудок, Резака?
   - Я патологоанатом.
   - Сказано достаточно.
   Мирока поднялась по ступенькам ко входу и тихо заговорила с дородным швейцаром с длинными бакенбардами, ожидавшим под портиком. Он окинул Кильона оценивающим взглядом, затем кивнул, впуская их в баню. Мирока явно знала свою дорогу. Она повела Кильона по извилистому коридору, от которого отходили различные парилки, бассейны для купания и раздевалки. Воздух был угнетающе влажным, пропитанным ароматами масел и парфюмерии. Кильон уже чувствовал, что задыхается под своим пальто, пот бисеринками выступил у него на воротнике и лбу. Он быстро снял очки, протер и снова надел их, прежде чем Мирока успела взглянуть ему в глаза. Время от времени мимо них проходил завернутый в полотенце посетитель - это всегда был лоснящийся, полный мужчина, неторопливо переходивший из одной комнаты в другую. Девушки из бани были одеты в длинные шелковые платья, их волосы были приподняты над шеей заколками, украшенными драгоценными камнями. Они могли быть сделаны из воска.
   В конце коридора находился кабинет. Мирока постучала в дверь со стеклянными панелями и вошла. В офисе находились две женщины. Когда они появились, за роскошным письменным столом, обитым кожей, сидела пожилая женщина и макала ручку в чернильницу. Ее седые волосы были стянуты сзади заколкой из папье-маше с цветочной росписью. Гораздо более молодая женщина - одна из банщиц - находилась в процессе получения выговора, судя по суровому выражению лица пожилой женщины и по тому, как младшая держала голову опущенной, ее подбородок слегка дрожал, как будто она изо всех сил старалась не заплакать.
   - Пусть это послужит тебе уроком, Изтл, - сказала пожилая женщина. - А теперь уходи, и мы больше не будем говорить об этом. Но делать тебе второе предупреждение я не стану.
   Девушка подобрала юбку и бочком вышла, двигаясь так, словно передвигалась на скрытых колесиках.
   - А, Мирока, - сказала пожилая женщина. - Как неожиданно с твоей стороны снова оказать нам честь. Нам очень не хватало твоего очаровательного присутствия здесь, в бане.
   - Извини, что не предупредила тебя заранее, мадам Бистури.
   - Если бы ты это сделала, это почти ничего бы не изменило. - Она стянула с носа очки для чтения. - Могу спросить, кто твой спутник?
   - Его зовут Кильон, - сказала Мирока.
   - По пути наверх или вниз? - Мадам Бистури внимательно посмотрела на него. - Думаю, он подавлен; он не похож на человека, который бывал на улице. Вы можете снять шляпу, сэр. И, должно быть, очень трудно что-либо разглядеть за этими сильно затемненными очками.
   - Я в порядке, спасибо, - сказал Кильон, дотрагиваясь пальцем до полей своей шляпы.
   - Как пожелаете.
   - Мы пришли увидеть... - начала Мирока.
   - Талвара, конечно. Кого еще?
   - Я подумала, ты будешь рада, что мы пришли не как клиенты, не для того, чтобы понизить тональность заведения и все такое.
   - Конечно, нужно хвататься за такие крохи утешения. Как вы находите свою проводницу, мистер Кильон, если это ваша фамилия? Надеюсь, у вас устойчивая терпимость к ненормативной лексике? Все, что я скажу в ее защиту, это то, что Мирока не всегда была такой. Когда-то ей почти можно было позволить вращаться в приличном обществе. Я, конечно, предупредила ее. Я видела это раньше так много раз. Но она не захотела слушать. - Она снова надела очки для чтения и нацарапала что-то в одном из гроссбухов, раскрытых на столе. - Что ж, не буду вас задерживать. Ты точно знаешь, где найти Талвара. Передай от меня привет, хорошо?
   - Рассчитывай на это, - ответила Мирока.
   - Мистер Кильон, удачи вам в оставшейся части вашего путешествия, куда бы оно вас ни привело.
   - Спасибо, - сказал Кильон.
   Они оставили мадам Бистури наедине с ее бухгалтерией. Кильон ничего не сказал, позволив Мироке показывать ему дорогу. Она подвела его к простой двери в одном из коридоров с надписью "Только для сотрудников". Два лестничных пролета привели их вниз, в помещение, которое могло быть только подвалом или его частью. Здесь было угнетающе тепло, и лишь слабый газовый свет просачивался из окон в верхней части стен подвала. Мирока прошла по каменным плиткам к тяжелой двери с круглым окном с металлической решеткой в верхней половине. Сквозь стекло пробивался тусклый оранжевый свет. Она забарабанила в дверь.
   - Талвар!
   Оранжевый свет внезапно померк. Теперь за дверью царила кромешная тьма. Послышался затрудненный шаркающий звук, сопровождаемый тяжелым, похожим на мехи хрипом. За дверью маячила фигура в форме человека с ручным фонарем в руках. Металлическая крышка под зарешеченным окном скользнула в сторону, и через нее раздался грубый голос.
   - Не ожидал тебя сегодня вечером, Мирока.
   Кильон узнал в этом акцент жителя Паробурга. Он был мягче, медленнее, более протяжно, чем то, как говорили люди в Неоновых Высях.
   - Мы наткнулись на несколько препятствий, - сказала Мирока. - Ты собираешься впустить нас?
   - А у меня есть выбор?
   - Думаю, это зависит от того, хочешь ли ты оставаться на стороне Фрэя или нет, Талвар.
   - Это всегда идея.
   Говоривший открыл дверь и распахнул ее достаточно широко, чтобы рассмотреть своих посетителей. В темноте маячило лицо, зловеще подсвеченное карманным фонарем. Кильон заметил дикий белый глаз, посаженный в глубоко сморщенную глазницу. Другой глаз терялся в тени. Ритмичный звук кузнечных мехов, который он принял за дыхание, как он теперь понял, не был ничем подобным. Это определенно исходило от мужчины, но продолжалось непрерывно, даже когда он говорил.
   Талвар посторонился, чтобы пропустить их в дверь. В главной котельной было еще жарче. Кильон различил смутное присутствие котла, сидящего на корточках черного чудовища размером с небольшой дом, вечно пожирающего монстра, который никогда не насытится, сколько бы дров ни было набито в его чрево. Лабиринт железных труб и обратных патрубков, ввинченных в потолок, распределял пар по всем помещениям бани "Красный дракон".
   Талвар закрыл за собой дверь. Кильон все еще не мог толком разглядеть их нового хозяина.
   - Ты была занята сегодня вечером, - сказал Талвар.
   - Что навело тебя на эту мысль? - спросила Мирока.
   - Это по всему городу. Кто-то нашел тело в поезде, и ходят слухи, что на железнодорожной станции по другую сторону границы что-то произошло.
   - Причудливо.
   - Ты хочешь сказать, что не имеешь ко всему этому никакого отношения?
   - Хорошо. Может быть, немного. Давай просто скажем, что мы столкнулись с несколькими непредвиденными осложнениями при извлечении.
   Взгляд остановился на Кильоне. - Этого джентльмена?
   - За парнем в деле половина гребаных Небесных уровней.
   - Особый клиент. - Голова одобрительно кивнула. - Что он такого сделал, что перешел не на ту сторону ангелов?
   - Лучше спроси его. Мы имели дело не с обычными ангелами.
   - В свое время я имел дело с несколькими более странными вариантами. - Талвар провел их мимо котла, от которого исходило тепло, несмотря на то, что топочное отверстие в данный момент было закрыто. Он сделал паузу и постучал тыльной стороной ладони по клапану давления, пока фосфоресцирующий циферблат, дрожа, не вернулся к правильному положению. Рука издала глухой звон, как от удара дерева по металлу. - Но это было так давно.
   - Это подразделения по проникновению, - сказал Кильон, чувствуя неприятное покалывание внизу живота. - Во всяком случае, как я понимаю. Модифицированы, чтобы иметь возможность выживать в Неоновых Высях. У них в крови нет никаких машин. У них тоже нет крыльев. Пока вы не увидите их вблизи, они достаточно нормальны, чтобы слиться с толпой. - Он сделал паузу и сглотнул. - У вас большой опыт общения с ангелами?
   - Сражался и убил несколько сотен их, - небрежно сказал Талвар.
   - Вы были кем-то вроде солдата?
   - Какой-то солдат, - эхом отозвался Талвар. - Полагаю, Мирока не рассказывала тебе обо мне?
   - Не совсем.
   - Скоро получишь полную картину. Смотри, не споткнись о трос.
   - Какой трос?
   - Тот, что выходит из меня.
   Талвар вывел их из главной котельной в отдельную пристройку, которая, по-видимому, служила ему квартирой. Он захлопнул за собой дверь, но не закрыл ее полностью. Он поставил ручной фонарь на стол в центре комнаты, затем зажег чуть более яркую версию, подвешенную к потолку. Нить накала разгоралась все ярче, постепенно рассеивая часть темноты. Круглый стол был уставлен картами - от разложенными по пустым полям какой-то незаконченной игры - в сопровождении бокала и высокой бутылки ликера с этикеткой цвета сепии, которую Кильон не узнал. В помещении было немного прохладнее, чем в соседней котельной, чему способствовал медленно вращающийся потолочный вентилятор, который, должно быть, приводился в действие давлением пара. В одном углу был служебный люк - предположительно, он вел в кухню бани, - а в другом стояла аккуратно застеленная кровать.
   - Мое маленькое жилище, - сказал Талвар. - Садитесь сами.
   - У нас не так много времени на разговоры, - сказала Мирока. - Если мы собираемся сделать следующую пересадку в Конетауне...
   - Все равно присаживайся. - Глаз повернулся и уставился на Кильона. - Ты тоже, кто бы ты ни был.
   - Кильон. - Он сел на стул, голова у него шла кругом, но он старался, чтобы на лице не отразилось ни малейшего испуга. Талвар прошаркал в другой конец комнаты и открыл шкафчик под сервировочным люком. Послышался звон бокалов, затем, шаркая, вернулся Талвар. Он поставил на стол два новых бокала и начал наливать в них из бутылки.
   - Род деятельности?
   - Я врач, патологоанатом, из Третьего окружного морга в Неоновых Высях.
   - Как доктор мог впутаться во что-то, из-за чего ему пришлось уехать из Копья?
   - Это долгая история.
   - За минуту никто никуда не уйдет. - Талвар пододвинул один из бокалов к Кильону, а другой - к Мироке. - Выпейте до дна. Я уверен, вам обоим не помешало бы немного.
   - Мы принимаем антизональные препараты, - сказал Кильон, в то время как Мирока одним глотком осушила половину своего бокала.
   - Я тоже. Спиртное тебя не убьет. - С чем-то близким к угрозе Талвар добавил: - Пей до дна.
   Талвар придвинул свое кресло и сел напротив них, дав Кильону возможность первым хорошенько его рассмотреть. Он контролировал свою реакцию, насколько мог, но Талвар был не для слабонервных. Это был крупный мужчина, почти безволосый, явно старше Кильона или Фрэя, но в остальном о его возрасте судить было трудно. У него был виден только один глаз. Правый был скрыт за повязкой на глазу, по-видимому, сделанной из чугуна, кожи и дерева, повязка простиралась по всей стороне его лица, спускаясь к щеке и поднимаясь к вискам. По обе стороны его черепа были две прямоугольные металлические пластины, закрепленные винтами. Только его правая рука - та, что держала фонарь, - была жива; другая представляла собой механический протез, соединенный тяжелым плечевым ремнем из кожи и металла. Рука была человеческой по форме, заканчиваясь деревянной кистью с изящно соединенными пальцами, натянутыми проволочными сухожилиями, проходящими по канавкам в дереве.
   Талвар был одет в белую блузу, расстегнутую до половины груди. Большую часть его торса закрывало какое-то пристегнутое устройство - выкрашенная в зеленый цвет нагрудная пластина, покрытая пятнами ржавчины и конденсата, с подергивающимися циферблатами давления пара под толстым стеклом. Теперь Кильон понял, что звук мехов доносился изнутри этого механизма. С одной стороны от него торчал сегментированный медный шланг и тянулся по полу в щель, где Талвар оставил дверь приоткрытой.
   - Могу я спросить, что с вами случилось? - поинтересовался Кильон.
   - Попробуй угадать.
   - Если бы я ничего о вас не знал, я бы сказал, что вы стали жертвой несчастного случая на производстве. Но это не объясняет симметрию металлических пластин по обе стороны вашей головы. Как и тот факт, что вы упомянули об убийстве ангелов. Вы были солдатом, Талвар?
   - А ты что думаешь, доктор?
   - Прошли поколения с тех пор, как кто-либо воевал против ангелов. Даже тогда это было всего лишь одно или два государства киборгов, и это было очень давно. Но говорят, что киборги живут почти так же долго, как ангелы. Это то, кем вы были раньше, Талвар?
   - Суди сам.
   Кильон осторожно отпил из своего бокала. - Вы были бы нейронно интегрированы в свой боевой доспех, большая часть вашей нервной системы была бы подключена непосредственно к сенсорному интерфейсу доспеха. Эти пластины в вашей голове, вероятно, были тем местом, где первичные входные каналы проходили через ваш череп. Отсутствующий глаз мог быть старой травмой, которую так и не восстановили, или это могло быть связано с тем, что органический глаз был заменен каким-то прицельным устройством. Я не знаю, как вы потеряли руку, было ли это намеренно или нет. Точно знаю, что ваши внутренние органы были бы сильно модифицированы, ваше сердце и легкие заменены кислородообменным насосом, остальные ваши внутренности были бы подключены непосредственно к системе утилизации боевой брони. Внутри нее вы могли бы жить бесконечно долго. Без доспехов вы были бы мертвы в считанные секунды. Даже в государственных структурах.
   - Кажется, я цепляюсь за что-то.
   - Только потому, что кто-то был очень изобретателен. Кто-то нашел способ сохранить вам жизнь в мире, где даже самое простое электрическое устройство не может функционировать. Вы работаете на пару, от дровяного котла.
   Талвар начал расстегивать оставшуюся часть своей рубашки. - Хочешь взглянуть поближе, увидеть, что на самом деле меня заводит?
   Мирока сделала еще один глоток из своего бокала и отвела взгляд. - Не обижайся, Талвар, но ты достаточно тяжел для глаз, прежде чем начать экскурсию.
   Кильон поднял руку. - В этом нет необходимости.
   - Да ладно тебе, доктор. Ты же - человек медицины. Как ты вообще мог отказаться от подобного предложения? - Талвар широко распахнул рубашку в области пупка, обнажив откидную смотровую панель, изогнутую у основания нагрудной пластины. Он начал расстегивать защелку на другом конце. - Я не стыжусь того, кто я есть. Я гордился тем, что был солдатом; гордился тем, что мне выпала честь защищать государство от ангелов. Ну и что с того, что война отняла у меня половину? Я все равно заработал эти шрамы.
   - Мне не нужно заглядывать вам в душу, - сказал Кильон.
   - И тебе ни капельки не любопытно?
   - Конечно, это так. Если бы я мог помочь вам, я бы это сделал. Но мне пришлось бы как следует осмотреть вас, а в этом не было бы никакого смысла, пока я не вернусь в Копье. На данный момент эта маленькая сумка - все, с чем я путешествую. - Кильон сделал деликатную паузу. - Я так понимаю, вы были в таком состоянии какое-то время?
   - Дольше, чем ты думаешь.
   - Тогда вы, вероятно, ничего не подхватите до того, как у меня появится шанс вернуться.
   Талвар запер задвижку и снова начал застегивать рубашку. - Ты бы это сделал?
   - Вы друг Фрэя. Это все рекомендации, которые мне нужны.
   В глазах Талвара блеснуло веселье. - Друг. Это то, что он сказал? - Именно это я и сказала, - вмешалась Мирока. - Кильон всего лишь повторяет то, что я ему сказала.
   - "Подчиненный", возможно, было бы более подходящим термином для описания моих отношений с Фрэем, тебе не кажется?
   - Это касается только тебя и человека наверху.
   - Тебе не следует говорить о Фрэе так, словно он Бог, - неодобрительно сказал Талвар. - Особенно тебе, Мирока, такой религиозной. Она никогда не расстается со своим Писанием, доктор. Ходит с ним повсюду, это так. Ты бы никогда об этом не подумал, правда, с ее-то язычком?
   Кильон начал было что-то говорить, но передумал.
   - Фрэй был добр к тебе, - сказала Мирока. - Он отправил тебя сюда, не так ли, когда ты стал обузой для своей собственной стороны? Дал тебе место, где можно спрятаться, хороший, постоянный запас пара?
   - Он получает свою долю от мадам Бистури, так что давай не будем притворяться, что в этом есть что-то филантропическое. Ты видишь, как он часто наносит мне визиты, справляется о моем благополучии, спрашивает, есть ли что-то, чем я предпочел бы заниматься, вместо того, чтобы до конца своих дней на Земле подкладывать уголь в котел?
   - Ты же знаешь, что он выходит на улицу не чаще, чем ты, Талвар.
   - По крайней мере, Фрэй может время от времени покидать подвал.
   Кильон поставил свой бокал и посмотрел на Мироку. - Нам не следует задерживаться слишком долго, прежде чем двигаться дальше, не так ли?
   - О, не обращай на нас внимания, - сказал Талвар, расплываясь в кривой улыбке. - Мы с Мирокой ссоримся, как кошки, и постоянно цепляемся из-за Фрэя, но у нас долгий общий путь. Это просто наше представление.
   - Хотя иногда это начинает надоедать, - сказала Мирока.
   - Полегче, у меня выдался плохой день. У нас закончилась партия древесины, а это значит, что давление пара, возможно, придется снизить. Это причиняет мне такую же боль, как и бане. Обычно я бы поискал еще немного топлива, но не похоже, чтобы кто-то еще катался с дровами. Всю зиму было одно и то же. Запасы на исходе, их приходится доставлять все дальше и дальше, и то, что мы получаем, не самого лучшего качества. Горючее из живицы в таком же дефиците. К тому же будет холодно. Вы бы не подумали, что я чувствую это здесь, внизу, но вы ошибаетесь. - Он философски пожал плечами. - Однако это полезно для бизнеса. Если ты думаешь, что это холодно, подожди, пока не покинешь Копье. - Талвар бросил на Кильона долгий взгляд. - Надеюсь, у тебя для этого достаточно конституции, доктор. Это может дорого обойтись.
   - Кстати, об отъезде, - сказала Мирока. - Не думаю, что ехать на поезде было бы хорошей идеей.
   - Забудьте об этом, - согласился Талвар. - После тех неприятностей, которые вы причинили, вас будут искать не только ангелы. Полиция Неоновых Высей уже передала описания в полицию Паробурга. К этому времени они уже проверят все станции.
   - Тогда нам нужно будет воспользоваться одной из альтернатив. Это возможно?
   - Мы что-нибудь придумаем. А пока, учитывая количество боеприпасов, которые ты, судя по всему, выбросила по пути вниз, можешь пополнить свои запасы. - Он дернул головой через плечо в некоем подобии напряженного кивка. - Через заднюю дверь, помнишь? Бери то, что тебе нужно, и оставь все, что тебе не нужно.
   - Спасибо, - сказала Мирока.
   - Еще прихвати какие-нибудь новые часы. Как у вас с антизоналами?
   - У нас есть все, что нам нужно, - сказал Кильон, похлопывая по сумке.
   - Прекрасно. - Талвар снова наполнил свой бокал и предложил бутылку Кильону, который отказался, вежливо подняв руку. - Пока ты там, есть кое-какие медицинские вопросы, которые я хотел бы обсудить с доктором Кильоном.
   Мирока кивнула и ушла в заднюю комнату, по-видимому, радуясь, что эта работа осталась в ее распоряжении. Талвар молча подождал, пока она не окажется вне пределов слышимости, затем криво улыбнулся Кильону.
   - Ты молодец, я должен отдать тебе должное, - сказал он.
   - Хорош в чем?
   - Хорошо умеешь скрывать, кто ты есть на самом деле. Если не ошибаюсь, Мирока понятия не имеет, кого она вывозит из Копья. Наверное, тем лучше для тебя. Она примерно так же увлечена ангелами, как и я, доктор Кильон.
   - Похоже, вы пребываете в некотором заблуждении.
   - Нет, я так не думаю. Видишь ли, все дело в запахе. - Талвар постучал деревянным пальцем по своему носу. - Я почувствовал запах ангела на другой стороне улицы. Не имеет значения, как они выглядят. Конечно, тебя сделали похожим на человека - чертовски хорошо, должен сказать. Но они все равно поняли это не совсем правильно. - Талвар нахмурился, туго натягивая кожу на углах металлических пластин в своей голове. - Знал ли Фрэй, когда организовывал это извлечение? Конечно, он знал. Как мог Фрэй не знать?
   Кильон опустил взгляд на свои руки. Часть его хотела настаивать на своих отрицаниях, но более проницательная часть понимала, что в этом нет смысла.
   - Фрэй знал, - тихо ответил он.
   - То, что я и предполагал. А Мирока?
   - Насколько мне известно, нет. - Кильон застыл на своем месте. - Мне жаль, что мы оказались в таком положении. Уверяю вас, никакого обмана не было задумано.
   - Ты ходячий обманщик.
   - Что хорошего было бы в том, если бы правда открылась? Я убегаю от ангелов. Мое прикрытие - единственная защита, которая у меня есть. Неужели вы думаете, что я собираюсь афишировать, кто я такой?
   - Позволь мне рассказать тебе о Мироке, - сказал Талвар. - Она не всегда была такой. Ей нравятся женщины. Это ее доля. Я не высказываю здесь никаких суждений, просто рассказываю тебе, как это есть на самом деле. Давным-давно жила-была какая-то особенная, кого она по-настоящему любила. Но эта женщина заболела чем-то, что здесь не могут вылечить. Но ангелы? Может быть. Они могут творить чудеса там, наверху, на Небесных уровнях. Поэтому к ним обратились с петицией, для этого есть каналы, и спросили, согласятся ли они вылечить эту женщину, поправить ее здоровье. Они делают это, берутся за определенное количество достойных дел каждый год, точно так же, как это происходит в День Вознесения. Но женщина - ее звали Ида - не могла позволить себе проделать весь этот путь в одиночку, и никто из ее окружения тоже не мог себе этого позволить. Ангелы сказали, что ничем не могут помочь: я думаю, на самом деле они были не заинтересованы. Они высасывают твою душу там, наверху, читают твои мысли, но это им полезно только в том случае, если твой разум с самого начала не был наполовину съеден. Итак, Иде стало хуже, и друзья Иды пытались найти способ отправить ее туда, но к тому времени, когда они собрали достаточно денег, было уже слишком поздно. Они накачали ее антизональными препаратами, но она все равно не продвинулась дальше Серкит-Сити. Мирока была с ней. Ида умерла у нее на руках. Вот почему она не очень-то жалует ангелов. Вот почему, когда она узнает, то не станет на тебя наезжать. - Талвар несколько мгновений молча изучал Кильона. - Так что, по-твоему, тогда произойдет?
   - Понятия не имею.
   - Примешь удар.
   - Возможно, ты собираешься убить меня, или раскрыть мою природу Мироке, или сдать меня властям, или держать в заложниках, пока не сможешь передать меня ангелам.
   - И встать против Фрэя? Он мог бы прикончить меня, если бы я предал его. Он был добр ко мне, я не могу этого отрицать. Даже если он тупой, лишенный воображения придурок, который не распознал бы возможности стать лучше, если бы она свалилась ему на голову.
   - Он был добр ко мне, - сказал Кильон.
   - Тогда мы в одной лодке. Оба от чего-то прячемся, оба из-за Фрэя. Есть несколько вещей, которые я предпочел бы сделать прямо сейчас, чем протянуть руку через этот стол и придушить тебя. Но, как гласит старая поговорка, враг моего врага...
   - Это мой друг. Но есть кое-что, что тебе нужно понять. Не все мы монстры. Я нажил себе врагов именно потому, что отказался одобрить злодеяние.
   Талвар посмотрел в сторону задней комнаты, где Мирока все еще была занята сортировкой запасов боеприпасов. - Какого рода поступок?
   - Была экспериментальная программа. Заявленное намерение состояло в том, чтобы модифицировать ангелов таким образом, чтобы мы могли жить в условиях, подобных тем, что существуют в Неоновых Высях. Теория заключалась в том, что мы могли бы обеспечить устойчивость к будущему сдвигу зоны, так что нам всем не пришлось бы умирать, если бы граница катастрофически сдвинулась.
   - Значит, ангелы тоже нервничают.
   - По поводу чего?
   - Сильно нервничают. Уверен, ты заметил признаки - с каждым днем все становятся все более нервными.
   - Этого может не случиться еще сто лет, а то и тысячу.
   - Некоторые люди думают иначе. Ваша ангельская программа предполагает, что по крайней мере у некоторых на Небесных уровнях есть основания для беспокойства.
   Кильон наклонился вперед, понизив голос, хотя говорил более настойчиво. - Но в том-то и дело, что заявленные цели программы были фиктивными. Нас отправили на Неоновые Выси, чтобы проверить нашу способность выживать в другой зоне, имея в распоряжении только самые простые лекарства. Очевидно, что эти условия не могли быть смоделированы на уровнях: это должно было быть сделано скрытно. Я понимал это, так же как и то, что мы всегда должны были сохранять максимальную секретность. Но в этом было нечто большее, чем просто доказательство концепции. Конечной целью программы была подготовка оккупационных сил, подразделений ангелов, толерантных к зонам, способных штурмовать и завоевывать большие участки Копья. В группе проникновения было четверо членов. Двое из нас ничего не знали об этой конечной цели. Когда одна из нас узнала об этом ... у двух других не было другого выбора, кроме как заставить ее замолчать. Но она уже поделилась со мной своими страхами. В конце концов, они заставили бы замолчать и меня. Я решил не давать им такого шанса. Я убил их, используя лекарство. Вот почему я сейчас прячусь.
   - По крайней мере, ты был создан для этой местности, - сказал Талвар.
   - Для меня это было легче, чем для тебя. Но есть одна вещь, которую ты должен понять. Когда они отправили меня в Неоновые Выси, они снабдили меня всем необходимым, чтобы я мог жить там незамеченным. Они подавили мои настоящие воспоминания и дали мне призрачные воспоминания о ком-то, кто родился и вырос на Высях. Я ношу эту маску уже девять лет, достаточно долго, чтобы она стала частью меня. Я все еще забочусь о Небесных уровнях. Но я также забочусь о Неоновых Высях и, если уж на то пошло, обо всем остальном в Копье. Если грядет что-то грандиозное, то последнее, что нам следует делать, - это усиливать разногласия между нашими различными анклавами.
   - И если я убью тебя или сдам властям, это то, что я сделаю?
   - Все, что я знаю, это то, что знания, которые я несу - знания, которые, как мне сказали, я несу, - могут быть силой как добра, так и зла. Меня действительно не волнует моя собственная жизнь. Но я действительно забочусь о Копье, и если это пойдет на пользу моему дальнейшему выживанию, то у меня есть моральный долг сохранить себе жизнь.
   - Эта женщина, которую они убили, - та, которая подобралась слишком близко к правде. Она была не просто коллегой, не так ли?
   - Да, - сказал Кильон. - Не просто.
   - У нее есть имя?
   - Арувал. Это было ее прикрытием. Я не помню ее настоящего имени.
   - Однажды я потерял кого-то особенного. И для ангелов тоже. Я не знаю, означает ли это, что я должен сопереживать тебе или ненавидеть еще больше.
   - Тут я ничем не могу тебе помочь, - сказал Кильон.
   Талвар откинулся назад, тишину нарушало только хриплое пыхтение его системы жизнеобеспечения. Он наклонился, чтобы осмотреть один из циферблатов у себя на животе. - Скоро нужно будет залить еще немного топлива. Стрелка начинает опускаться.
   - Значит ли это, что ты принял решение?
   Мирока вернулась в дверь, ее пальто заметно отяжелело на теле. Кильон представил себе, что каждый карман набит орудиями кровавой смерти и расчленения. Почему-то ему показалось, что она не слишком задержалась с часами.
   - Какое решение? - спросила она.
   - Насчет того, когда уходить, - беззаботно ответил Талвар. - Я как раз рассказывал доброму доктору, как мы добываем дрова для печи и что отправляем обратно в пустых вагонах.
   - Верно, - сказала Мирока. Она уронила на стол пять или шесть заводных часов. - Итак, мы снова едем в вагоне с мясом. Не могу передать тебе, как я чертовски рада этому.
  
   Фуникулер имел мало общего с быстрыми электрическими пригородными поездами, которые соединяли разные уровни Неоновых Высей. На верхнем конце, в Паробурге, стояла стационарная паровая машина, работающая на дровах. Она, в свою очередь, приводила в движение гигантское горизонтальное намоточное колесо, соединенное с тяговым тросом, достаточно длинным, чтобы дотянуться до конечной станции Конетауна, расположенной на поллиги ниже конца трассы в Паробурге, и еще дальше в горизонтальном направлении. Несмотря на то, что вагоны никогда не спускались по склону пустыми - всегда было что отправить в Конетаун, - этого никогда не было достаточно, чтобы уравновесить вес поднимающихся вагонов. Фуникулер, один из дюжины или около того подобных ему, разбросанных вокруг основания Копья, был медленным, ненадежным и подверженным ужасающим авариям с травмами конечностей. Но он по-прежнему был самым эффективным средством перемещения товаров - а иногда и людей - между Паробургом и Конетауном.
   Как только связной Талвара доставил их на верхнюю конечную станцию, понадобилось дать взятку, прежде чем Мирока и Кильон оказались дрожащими в одном из дюжины вагонов с отправляющейся вниз партией трупов. Это была изолированная деревянная кабина, установленная на круто наклоненном шасси вагона фуникулера, с люками в крыше, куда загружали лед, чтобы трупы не разогревались. Умерших укладывали на горизонтальные стеллажи и накрывали тонкими белыми простынями.
   Талвар нашел для них лишние пальто и шарфы - в бане "Красный дракон" был большой запас потерянной одежды, - но холоду не потребовалось много времени, чтобы проникнуть внутрь. Сам спуск длился всего несколько минут, но на обоих концах приходилось ждать не менее получаса, пока процессия автомобилей медленно продвигалась вперед для погрузки и разгрузки. Кильон боролся со своими перчатками, пытаясь разобраться в своей медицинской сумке, чтобы найти подходящий тип антизональных препаратов для предстоящего перехода, дозу, которую можно было бы безопасно принять помимо таблеток, которые они уже проглотили. Теперь он был вне схемы в плане назначения лекарств. Лучшее, что он мог сделать, - это проложить курс между своими собственными инстинктами и предыдущим опытом Мироки в этом путешествии. - Просто накачай меня, - твердила она.
   Он раздал дополнительные таблетки ледяными кончиками пальцев, предварительно сняв перчатки, чтобы открыть пузырек.
   - Прими пока это, - сказал он, протягивая две таблетки.
   - И это все?
   - Слишком много было бы так же опасно, как и слишком мало. Я даже не знаю, какой общий ущерб уже нанесен твоей нервной системе.
   - Он уже нанесен, Резака.
   - Тем не менее, мы не хотим причинять еще больше вреда вдобавок ко всему. Ты же знаешь, что такое Фрэй. Насколько знаю, ты всего в одной неправильно рассчитанной дозе от того, чтобы закончить точно так же, как он.
   Мирока принимала таблетки с угрюмой неприязнью, но, по крайней мере, не высказала желания дополнить их своими собственными лекарствами. Вагон пришел в движение, опускаясь почти в полной тишине, если не считать случайного скрипа и визга натянутого троса или скрежета металла о металл. Они сидели друг напротив друга на самом нижнем уровне дощатых стеллажей, где хранились тела. Кильон и Мирока ехали в одном вагоне с трупами, совершавшими свое последнее путешествие вниз после Дня Вознесения. Те, кто не придерживался этого обычая, как правило, называли практикующих его призрачными всадниками, предсмертниками или, менее мягко выражаясь, ангельским мясом.
   В то время как большинству граждан Копья были недоступны передовые медицинские услуги из-за того, что они жили не в той зоне, было одно исключение. Те, кто был достаточно близок к смерти, чтобы им было что терять, могли подвергнуться сканированию и, возможно, даже исцелению на Небесных уровнях. Для этого им пришлось бы покинуть свою собственную зону и путешествовать как можно быстрее через промежуточные анклавы Копья, пока они не достигли бы владений ангелов. Большинство граждан могли только надеяться совершить такое путешествие в одиночку, откладывая на него деньги в течение многих лет. Если внезапное начало массивной неадаптивной травмы не убивало их к моменту прибытия, то у них был шанс сохранить свой разум после смерти в нетленных, построенных с запасом хранилищах данных Небесных уровней. В большинстве случаев что-то можно было восстановить, а в некоторых случаях можно было возместить нанесенный ущерб - возможно, даже основное заболевание, из-за которого в первую очередь потребовалось путешествие. Тем не менее, когда-либо живой вниз возвращалась не более чем одна из ста душ, отправлявшихся на Небесные уровни. Для большинства День Вознесения был путешествием в один конец - если только не считать возвращение вниз трупом.
   Кильон снова надел перчатки и засунул руки подмышки. Его дыхание было струей белого пара. На бровях Мироки уже начали образовываться кристаллики льда. Он не учел, как холод повлияет на их метаболизм, препятствуя или ускоряя усвоение антизональных препаратов. Сейчас ничего нельзя было сделать; это было бы чистой воды догадкой, даже если бы ему пришло в голову принять во внимание холод. Он проверил свои заводные часы и обнаружил, что они начинают показывать разное время. Насколько это было связано с предстоящим переходом, а насколько с тем, что часы были дешевого производства, он не мог догадаться.
   - Могу я кое-что спросить? - сказал он, как для того, чтобы не стучать зубами, так и из желания получить информацию. - Там, в бане, мадам Бистури - кажется, так ее звали - упомянула что-то о том, что ты не всегда была такой, как сейчас. И потом, то, что сказал Талвар о хорошей книге, и этот твой язык...
   - Это две разные вещи, Резака.
   - Не могла бы ты просветить меня? Мы пробудем вместе еще немного, и все же я почти ничего о тебе не знаю.
   - Кажется, у нас все складывается нормально.
   - Я все еще имею право полюбопытствовать. Я читал о некоторых видах долговременных неврологических травм: повреждении головного мозга, связанном с многократным пересечением зон и использованием сильнодействующих антизональных препаратов. В некоторых случаях это повреждение может проявляться в виде нарушений или идиосинкразий речевого центра. Есть примеры того, как люди становятся ... непристойно разговорчивыми после перенесенных черепно-мозговых повреждений. Часто это приводит к огорчениям. Это то, что случилось с тобой?
   - Поздравляю, - кисло сказала она. - Ты попал в самую точку, черт возьми.
   - Тебе не нужно этого стыдиться.
   - Кто сказал что-нибудь о стыде?
   - Мне очень жаль. Я просто предположил, что это должно иногда приводить к ситуациям социальной неловкости. Но то, что с тобой, - это медицинская проблема, не больше и не меньше. Возможно, это даже поддается излечению при правильной терапии.
   - Спасибо. Я обязательно загляну к ним.
   - А другой вопрос - Писание?
   - Не бери в голову другой гребаный вопрос.
   Переход наступил, причем гораздо быстрее, чем когда они пересекали ничейную землю между Неоновыми Высями и Паробургом. Вагон продолжал снижаться с постоянной скоростью, плавно перевозя их через границу. Глаза Мироки встретились с его собственными, признавая момент, когда это произошло. Ему уже было холодно, но когда переход прошел по его телу, по сравнению с этим космическим холодом вагон показался уютно теплым. Этот свирепый, сосущий холод пробирал его до костей еще несколько минут. Затем он начал чувствовать себя если не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем имел право ожидать. Его сердце билось немного учащенно, он сильно вспотел (несмотря на температуру в вагоне), а окружающее вращалось вокруг него. Но все подобные неприятности были не более чем ожидаемыми остаточными явлениями зональной болезни. Если бы таблетки не смягчили тяжесть перехода, он бы согнулся пополам и его вырвало. Он знал, что более или менее правильно рассчитал дозу.
   - Это всегда так плохо? - спросил он Мироку, когда, наконец, головокружение начало утихать и, казалось, можно было спокойно открыть глаза.
   - Только первые сто раз. Тогда становится легче.
   Первой мыслью Кильона, когда они подкупили соответствующие стороны, чтобы те позволили им беспрепятственно покинуть перевалочный док, было то, что в Конетауне нет ничего такого, чего бы он уже не видел в Паробурге, в полулиге вверх по восходящей оси Копья. Склады и административные помещения, примыкающие к конечной станции фуникулера, были, по крайней мере, на взгляд Кильона, архитектурно и функционально похожи на те, что расположены на верхней конечной станции. В лампах использовалась древесная смола, а не газ, освещение было более рассеянным и приглушенным по своим эффектам, но он все равно был удивлен тем, насколько цивилизованным и хорошо организованным казалось сообщество. Если смотреть ночью вниз с Неоновых Высей, Конетаун казался немногим большим, чем черной полосой, окаймляющей склоны Копья, местом, в котором, казалось, вообще не было ночного существования. Теперь он видел, насколько неточным было это впечатление, и почувствовал легкое внутреннее покалывание от меняющихся предубеждений.
   Но когда его глаза начали привыкать к масляным лампам, темнота между зданиями начала раскрывать свои секреты, ему стоило только поднять взгляд, и на сетчатке его глаз появилось дикое мерцающее сияние фирменных цветов Неоновых Высей. Он понял, что именно поэтому жители Конетауна даже ночью предпочитали широкополые шляпы. Они не хотели постоянно смотреть вверх, не хотели, чтобы им постоянно напоминали о месте быстрых машин и электрических чудес; о месте, о котором узнают лишь немногие, да и то только тогда, когда они пройдут через него в День Вознесения.
   Выйдя из перевалочного дока, Кильон медленно пересмотрел свои первоначальные впечатления. Лишь горстка зданий была построена из чего-либо, кроме дерева, и кирпич предназначался для гражданских и корпоративных структур очевидной важности. Почти все остальное имело ветхий вид, словно его много раз перестраивали, а новые строения возвышались на провисших, полуразрушенных остатках старых. Улицы и магистрали были смехотворно узкими, даже с учетом того факта, что единственной движущей силой были лошади. Нигде не были зданий выше четырех или пяти этажей, но то, как они нависали над улицами, а противоположные здания почти смыкались над головой, вызвало у Кильона такое головокружение, какого он никогда не испытывал, глядя на один из пятидесятиэтажных кварталов Неоновых Высей. Словно влюбленные, высовывающие языки для поцелуя, здания были соединены крытыми переходами пугающей непрочности. Стены были перекрещены выкрашенными в черный цвет бревнами, между которыми была размазана желто-белая штукатурка. Каждая горизонтальная поверхность была белой от голубиного помета. Между проемами в зданиях лежала абсолютная пустота великих равнин, простирающихся от основания Копья, чернота, которую только смягчали - или каким-то образом усиливали - тусклые огни крошечных, сбившихся в кучу поселений, разбросанных по всей стране вплоть до горизонта. Мирока и Кильон теперь были недалеко от основания Копья; извилистая спираль уступа встречалась с землей менее чем в половине оборота от их нынешнего положения.
   Запах был самый ужасный. Это осенило его почти сразу же, как только он покинул предписанные пределы зоны перевалки. Он шел величественными, плавными волнами, как симфония. Под всем этим стояла постоянная канализационная вонь, которую невозможно было разделить на человеческую и животную составляющие. Над ней стоял тяжелый, лишь немногим более терпимый, химический запах различных отраслей промышленности, связанных с производством побочных продуктов животноводства: скотобоен, коптильных цехов, клеевых фабрик и кожевенных заводов. И с каждым ледяным вдохом, который он втягивал в свои легкие, Кильон ощущал привкус древесного дыма. На нем все еще было надето два слоя пальто, и он был благодарен за это.
   - Ты думал, что ближе к земле станет теплее, - сказала Мирока, когда он повыше натянул воротник на лицо. - Может быть, так оно и было раньше.
   - А теперь?
   - Вне Копья уже много лет становится холоднее. Единственная причина, по которой вы не чувствуете этого в Неоновых Высях, заключается в том, что тепло исходит от всех этих уровней под вами, нагревая воздух, давая ангелам немного тепла, с которым можно поиграть. Но здесь, внизу? Больше не осталось уровней, которые нужно пройти. Вот на что это будет похоже отныне. И нам повезло, что мы сидим на экваторе, как сейчас. Дальше на север, дальше на юг? Становится достаточно холодно, чтобы заморозить сиськи ведьмы.
   Что, если Земля действительно становилась холоднее? задумался Кильон. А что, если никто на теплых, освещенных уровнях Копья не потрудился обратить на это внимание?
  
   До утра не было никакой возможности достать лошадей. Кроме того, Мирока сказала, что им понадобится вся их энергия для дневной поездки, и что это будет их последний шанс нормально выспаться ночью, прежде чем они покинут Копье. Она нашла им комнату над игорным домом, недалеко от сдающих напрокат лошадей конюшен, которыми она обычно пользовалась. Там были две кровати с металлическими каркасами и тонкими простынями, окно, продуваемое сквозняками, и что-то шныряло по доскам потолка над головой, снуя взад-вперед, как будто у него был длинный список дел, которые нужно было выполнить. Все это не имело значения. Мирока вымыла руки и лицо в старом ржавом тазу, стоявшем в углу комнаты, сняла пальто, затем легла на кровать и сразу же заснула. Кильон погасил масляную лампу и снял свое собственное пальто, очки и шляпу. Усталость сомкнулась на нем, как бархатные тиски.
   Он проснулся от бесцветного зимнего дневного света, пробивающегося сквозь занавески. Мирока исчезла. Он все еще мог видеть отпечаток ее головы на подушке, которой она пользовалась. Ключ от номера все еще лежал на прикроватной тумбочке вместе с его медицинской сумкой. Он поднялся с кровати, разминая затекшие кости. Он разделся до пояса, терпя холод достаточно долго, чтобы помыться. Он поворачивался до тех пор, пока не смог увидеть свою спину в потускневшем зеркале над раковиной, позвоночник просвечивал сквозь кожу с анатомической четкостью, зачатки крыльев были мягкими и непристойными, как пара крошечных сжатых кулачков, растущих из спины. Он снова оделся и уже водружал шляпу на голову, когда увидел маленькую черную книжечку у кровати Мироки.
   Что-то заставило его поднять ее. Писание было переплетено в черную кожу, мятую и потертую, как и его медицинская сумка. Он осторожно приоткрыл его, почти ожидая, что ему в лицо выскочит какая-нибудь ловушка. Страницы были полупрозрачно тонкими, чернила с одной стороны просвечивали сквозь другую. Плотные колонки священных текстов с цифрами в начале каждого абзаца, некоторые части напечатаны простым шрифтом, другие выделены курсивом или жирным шрифтом. Книга выглядела старше Мироки, хотя он не мог точно сказать, почему был в этом уверен. Он переворачивал страницы, что-то вороватое было в звуке, который издавали листы, когда они шуршали друг о друга.
   И в то время, до того как врата рая были закрыты для них, мужчины и женщины были как дети. И так обильны были плоды и щедроты рая, что они жили восемьдесят лет, а некоторые и дольше. И в то время Земля была теплой, голубой и зеленой, и много было ее провинций.
   Он закрыл книгу, услышав шаги, поднимающиеся снизу по скрипучей лестнице, затем по лестничной площадке. Раздался стук в дверь.
   Когда Мирока вошла, он положил Писание на стол, смутно сознавая, что оно не совсем там, где он его нашел, и что она не могла этого не заметить.
   - Пора отправляться, - сказала она. - Раздобыла для нас несколько лошадей.
   Мирока потянулась за Писанием и сунула его в глубокий карман своего пальто, даже не взглянув на него.
  
  

ГЛАВА ШЕСТАЯ

  
   Раньше Кильон никогда не подходил так близко к лошади. Призрачно-белые существа с их нелепо стройными ногами, острыми, как лезвия, мордами, нервными темными глазами и алыми раздувающимися ноздрями, казалось, не совсем соответствовали остальному миру. Он засунул свою сумку в свободный карман одной из корзин, сунул ботинок в одно из стремян и - как он был уверен, неэлегантно - умудрился усесться верхом. Несмотря на то, что между его задом и спиной лошади было седло, он, тем не менее, мог чувствовать волнообразное движение ее позвоночника, когда она била копытами по земле, желая и стремясь тронуться в путь. Он знал, что в этом черепе был крошечный разум, но тот предназначался большому, сильному животному и был способен развить по крайней мере одну идею. Владелец конюшни показал ему, как держать поводья, обучив ровно настолько, чтобы он мог остановить лошадь в случае необходимости. Мирока поскачет впереди, и его лошадь, как он был уверен, последует за ней через обрыв.
   Они приняли антизональные препараты, и в настоящее время у них не было никаких симптомов. Вскоре они уже двигались по Конетауну, следуя по нисходящему изгибу уступа до самой земли. Мощеные улицы были покрыты коварным льдом, так что не было никакой возможности перейти на рысь. Время от времени его лошадь спотыкалась, и Кильон в панике хватался за поводья. Лошадь, казалось, возмущалась таким вторжением человеческой власти в ее дела, поэтому вскоре научилась хорошо себя вести.
   Они ехали уже два часа, когда Кильону пришло в голову, что дорога больше не имеет заметного уклона, что уровень земли за окружающими зданиями почти не ощущается ниже, чем их нынешняя высота. Он предположил, с дрожью осознания, что теперь они едут по поверхности самой Земли, завершив спуск с Копья. Не было никакой очевидной точки перехода, чтобы отметить этот отрывок. Даже если бы существовал четко очерченный фундамент, в какой-то точке, где спиральный выступ достигал определенного конца, тысячи лет выветривания и человеческого обитания скрыли его под обломками и занесенной ветром грязью. Совершенно очевидно, что они все еще находились в Конетауне и, следовательно, потенциально были в пределах досягаемости его врагов. Эффективная область действия Богоскреба простиралась намного дальше геометрического предела его основания.
   Но по мере того, как они ехали дальше, даже Конетаун становился все более пустынным. Улицы расширялись, между зданиями появлялись все большие промежутки. Деревья начали указывать на наличие леса за пределами города. Ландшафт был каменистым и волнистым, кое-где его нарушали бледные часовые семафорных вышек, кривошипные стрелки постоянно двигались, передавая информацию на следующую вышку в цепочке, передавая новости и разведданные далеко за пределы Копья.
   Лошади теперь передвигались по дорогам из утрамбованной грязи, а не по булыжной мостовой. Теперь, когда их походка стала более уверенной, Мирока даже время от времени переводила их на рысь. Кильон подпрыгивал в седле до тех пор, пока, скорее случайно, чем намеренно, не вошел в ритм, перенося вес ног на стремена, чтобы компенсировать подъем и опускание спины лошади. Теперь ему не было холодно; от животного исходило достаточно тепла, чтобы он хорошо согрелся, и его собственные усилия тоже помогали. Они ехали по линии воздушной канатной дороги, подвешенной к деревянным опорам. Бесконечная череда бадей, нагруженных свежесрубленными дровами, тащилась к Копью. Существовали сотни подобных канатных дорог, удовлетворявших неутолимый аппетит сооружения к топливу. Они надвигались со всех сторон, простираясь до огромных лесов за горизонтом. Часть древесины будет сожжена в печах Конетауна, часть попадет в котел Талвара, еще больше пойдет на электростанции Неоновых Высей. Когда над головой скрипели бадьи, легко было представить, что запасы безграничны.
   Они ехали уже почти три часа, когда он почувствовал первые признаки того, что действие антизоналов ослабевает. Он принял еще одну таблетку и заранее попросил Мироку сделать то же самое, но даже после того, как он проглотил и переварил свою, последствия зональной болезни продолжались. Он запоздало взглянул на свои часы, заводные, которые подарил ему Талвар, и увидел, что стрелки начинают расходиться. Не было никаких сомнений в том, что они приближались к краю зоны.
   Близился полдень, солнце превратилось в холодную желтую монету, которая поднялась так высоко, как только могла. Впереди виднелся деревенский торговый пост, вокруг которого было привязано около дюжины лошадей. Дальше дорога ухудшилась еще больше. Кильон увидел заросшие сорняками трещины и похожие на пещеры выбоины, которым, казалось, было сто лет.
   Как выяснилось, это было все, на что были способны лошади. Животные переносили смену зон еще хуже, чем люди, и загадочный вопрос о ветеринарных антизональных препаратах оставался сравнительно мало исследованным. Кильон был уверен, что все, что есть в его сумке, принесет не больше пользы, чем вреда, и, кроме того, Мирока заплатила только за то, чтобы проехать на лошадях это расстояние. Они спешились, привязали лошадей в свободные стойла, достали из корзин свое снаряжение и зашли внутрь перекусить. Они запили еду крепким кофе и собрали свои вещи.
   Они пересекли границу по канатной дороге, катясь на одной из пустых бадей, возвращавшихся в леса. Это было быстрее, чем идти пешком, даже если для этого требовалось взобраться на шаткую платформу и рассчитать время их входа в движущийся контейнер. Сбоку была дверь, что облегчало задачу. С высоты, прижимая шляпу к голове, чтобы защититься от ветра, Кильон увидел, что промежуточный пост также помогает перемещать бадьи. За комплексом упряжки лошадей приводили в движение огромное колесо, которое, в свою очередь, было соединено с канатной дорогой.
   - Я должен, по крайней мере, осмотреть тебя на предмет зональной болезни, прежде чем мы попытаемся пересечь границу, - сказал Кильон, когда бадья подпрыгивала на ходу.
   - С нами все будет в порядке. На другой стороне становится легче. Если ты смог пережить Паробург, ты справишься.
   - Там работают машины?
   - В основном. Но их не так уж много, а те, что существуют, как правило, попадают не в те руки. Ты еще не в полной безопасности.
   Это был его третий переход с тех пор, как он покинул Неоновые Выси, и, возможно, самый легкий. Впервые сдвиг произошел в противоположном направлении, приблизив его к условиям, к которым он привык. Хотя по-прежнему существовала необходимость следить за ними обоими на предмет зональной болезни, он чувствовал, как его тело испускает колоссальный вздох субклеточного облегчения. Это было так, как если бы они взобрались на высокую гору, вдохнули опасно разреженный воздух и теперь снова спускались. Кровь радостно запела в его жилах.
   - Я даже не знаю, где мы сейчас находимся, - сказал он, улыбаясь глубине собственного невежества. - Как называется это место, как далеко оно простирается, кто им управляет.
   - Особо сказать нечего, Резака. Здесь есть только зоны. Большинство из них тянутся на сотни лиг. Некоторые идут еще дальше. Та, в которой находится Проклятие ... Ладно, пока не обращай на это внимания. Здесь нет ни правительства, ни пограничной комиссии. Если подумать, это не очень-то похоже на закон и порядок. Здесь есть несколько поселков, таких, как Пристань фортуны, которые зарабатывают на жизнь рубкой и экспортом древесины и живицы в Богоскреб, и есть несколько караванов, которые живут за счет торговли. Впрочем, это примерно все, на что способна цивилизация. Мы чертовски уверены, что не включаем "мальчиков-черепов".
   - Кто такие "мальчики-черепа"?
   - Если удача будет на нашей стороне, ты этого не узнаешь.
   Бадья, подпрыгивая, поплыла к торговому посту по другую сторону границы. Он был похож на тот, который они оставили позади, только немного более деревенский и обветшалый. Мирока распахнула дверь, когда бадья приблизилась к платформе, и они сошли - Мирока схватила Кильона за рукав, когда он чуть не потерял равновесие и не перевалился через низкие перила.
   - Под этим костюмом у тебя кожа да кости, - сказала она, медленно отпуская его.
   Они взяли напрокат новых лошадей и скакали остаток дня, направляясь на запад от Копья. Заходящее солнце дарило бледный медовый свет, но не давало ничего такого, что Кильон счел бы достойным назвать теплом. Он поудобнее закутался в пальто и поглубже натянул шляпу на голову. Его руки, сжимавшие поводья, онемели.
   Он погрузился во что-то похожее на сон, убаюканный движением, когда Мирока остановила свою лошадь. Лошадь Кильона остановилась прежде, чем он успел натянуть поводья. Она понюхала сухую, холодную землю и разочарованно фыркнула, как будто до этого момента ожидала увидеть пышущий зеленью луг. Легкий ветерок шевелил грязь вокруг копыт животных.
   Должно быть, они проделали долгий путь. В какой-то момент трасса отошла от линии канатной дороги, проложив свой собственный извилистый путь через равнину. Они миновали случайную деревушку, редкую рощицу или небольшой перелесок, но леса были все еще далеко. За последние пару лиг местность немного поднялась и теперь шла вниз, усеянная камнями и валунами. Пройдя несколько сотен спанов дальше по их следу, они наткнулись на более широкую тропу, на которой были признаки интенсивного и частого движения. Ее мелово-желтую поверхность испещрили колеи от фургонов. Но сейчас по ней никто не двигался.
   - Это то самое место, - сказала Мирока с внезапной решимостью. - Наступит утро, и они придут за тобой. Следующая остановка - Пристань фортуны.
   - Предполагая, что Фрэй успел сообщить об этом.
   - Он нас не подведет. Как бы то ни было, мы что-нибудь придумаем. - Она остановилась, соскочила с седла и приземлилась с глухим стуком. - Мы разобьем лагерь здесь. Это не будет верхом роскоши, но ты справишься. - Она принялась распаковывать седельные сумки. - Если кто-нибудь или что-нибудь появится, держись вне поля зрения.
   Кильон кивнул и - менее элегантно - слез со своей лошади и начал вынимать из сумок то, что им было нужно на ночь. Лошадь фыркнула и попыталась уйти, но он схватил ее за уздечку и резко дернул, как, по его наблюдениям, делала Мирока. Та уже высмотрела укромное местечко в тени валуна размером с дом, спрятанное подальше от легкой видимости кого бы то ни было на перевале или на более широкой дороге.
   Они расстелили одеяла, соорудили подушки из седельных сумок, готовясь ко сну под звездами. Было бы холодно, даже с теплыми одеялами, но Кильон сказал себе, что ему придется смириться с этим только на одну ночь.
   - Теперь ты можешь поспать, если хочешь, - сказала Мирока таким тоном, словно это было последнее, что она имела в виду. - Или можешь попробовать свой рацион. Если только не возражаешь есть его холодным. Нельзя рисковать, разведя огонь.
   Кильон понял. Темнеющий воздух был совершенно прозрачен. Венера уже ярко сияла на западном небосклоне, а холодное око Марса зловеще сияло на востоке. Вскоре должна была взойти одна из двух половинок Луны, но до тех пор Млечный Путь был вполне виден, бесчисленные звезды описывали перламутровую полосу свечения по небесному своду. Это был великолепный вечер для созерцания звезд, но не для уверток. Даже если бы они скрыли пламя, столб дыма был бы виден издалека, и у него были бы все шансы привлечь нежелательное внимание.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Прекрасно, Резака. Беспокойся о себе. - Мирока была рядом со своей лошадью, снимала с нее уздечку и надевала кожаный недоуздок, который позволял ей питаться той скудной добычей, которую она могла найти. Она позволила веревке волочиться по земле, ни к чему не привязанной. Лошадь восприняла бы это как сигнал не отходить слишком далеко.
   У Мироки, похоже, не было аппетита, поэтому Кильон сам принялся за еду, не заботясь о том, что она не была ни теплой, ни особенно свежей. Пока он ел, дневной свет еще больше померк. Время от времени над головой пролетала летучая мышь или ночная птица, и иногда он слышал любопытное сопение какого-нибудь мелкого млекопитающего, рыскавшего в темноте в поисках пищи. Несомненно, там водились дикие твари, которые могли причинить им реальный вред, но Мирока казалась беззаботной, и поэтому он воспринял это как признак того, что ему самому не нужно слишком беспокоиться. В любом случае лошади честно предупредили бы их о любых хищниках.
   О сне по-прежнему не могло быть и речи, и он обошел по периметру их маленький лагерь, пока не добрался до подъема, который поднял его на полдюжины спанов выше.
   - Не уходи далеко, - сказала Мирока, повысив голос ровно настолько, насколько это было необходимо.
   - Я просто хочу посмотреть, как далеко мы продвинулись, - ответил Кильон.
   С тех пор как они ушли, он едва взглянул на Копье, предпочитая сосредоточиться на тяготах предстоящего путешествия и не вспоминать о том ничтожно малом прогрессе, которого они достигли. Однако теперь, чувствуя, что первая фаза его исхода близится к концу, он почувствовал, что готов взглянуть правде в глаза. Утром он был бы с друзьями или, по крайней мере, с людьми, которые приютили бы его и оценили его таланты.
   Они прошли не более пятнадцати лиг от основания Копья, которое само по себе имело пятнадцать лиг в поперечнике в самом широком месте. От своего основания оно устремлялось в небо, плавно сужаясь по мере подъема, пока в пятидесяти лигах над землей не становилось шириной не более трети лиги. Но оно продолжало подниматься выше этой точки, никогда не сужаясь более чем на треть лиги, тонкая, как перышко, черная колонна, проталкивающаяся за завесу самой атмосферы, в непроходимый вакуум космоса. Если бы все это было темным, оно все равно выделялось бы на фоне сгущающегося пурпура восточного неба. Большая часть его, однако, была великолепно освещена свидетельствами обитания.
   Мерцали городские огни. Кильон проследил путь от основания, стараясь идентифицировать зоны и их внутренние районы по мысленной карте, которую он носил с собой, помня, что с этой новой точки зрения было бы легко неверно оценить знакомые масштабы и высоты. Ему показалось, что он видит полосу, которая была Неоновыми Высями, начинающуюся в пяти или шести лигах от основания и поднимающуюся вверх, пока неоновое сияние не встретилось с более яркими, но холодными огнями Серкит-Сити. Под Неоновыми Высями виднелось гораздо более слабое, похожее на тлеющие угли свечение Паробурга, а под ним Конетаун почти терялся во тьме, его огни и факелы были едва различимы на таком расстоянии. Спиральная структура внешней оболочки Копья - постоянно извивающийся уступ, который поднимался непрерывным уклоном по часовой стрелке от основания до самой вершины, за пределы самого воздуха, - была различима лишь периодически, там, где она была очерчена линией зданий или слабой восходящей нитью электрического кабельного поезда. Очень немногие здания были достаточно высокими, чтобы дотянуться с одного уровня уступа до другого.
   Полка была самой широкой у основания и сужалась в ширину в гармонии с собственной сужающейся формой Копья. Даже если смотреть с такого скромного расстояния, городские кварталы казались не более чем слоем света, фосфоресцирующей мазней на поднимающейся винтовой конструкции. Казалось невозможным, что люди могли жить и работать в этих возвышающихся сообществах и не подвергаться постоянным нападкам со стороны мысли о том, что они находятся в головокружительном количестве лиг от земли, балансируя на грани забвения. Но это было просто не то, что ощущалось, когда находишься там, наверху, в Неоновых Высях или Паробурге, или даже в сверкающих плазменным светом окрестностях Серкит-Сити. Ибо, даже уменьшившись в ширину, выступ оставался более чем достаточно широким, чтобы выдержать густонаселенную сеть улиц, а поскольку край обычно был скрыт от посторонних глаз по крайней мере одним рядом зданий, не требовалось большого усилия воли, чтобы выбросить его из головы. Правда, всегда была стена, которая поддерживала полку на следующем витке вокруг Копья, но по большей части это был либо темный утес, нависающий над улицами и домами, либо просто скрытый за баррикадой из более высоких сооружений, пересекаемых лифтами и фуникулерами. Это тоже можно было игнорировать большую часть времени, как и уровни Копья, парящие намного выше.
   Трясина, этот узел неразберихи, где зоны стремились к состоянию невообразимой, неустранимой компактности, находилась где-то на уровне точки обзора Кильона, внутри потрясающего основания Копья. Он представлял себе это как кипящий, бурлящий узел. Зоны расходились лучами от этого фокуса, становясь больше и тектоморфно стабильнее с увеличением расстояния, но их сущностная природа - независимо от того, поддерживали ли они высокую или низкую степень технологической изощренности - была, насколько кто-либо мог установить, определена в соответствии с совершенно случайными факторами. И все же, если бы случайность была единственным фактором, высшие и низшие общества должны были бы смешаться вместе, независимо от их вертикального расположения. Не было никаких причин, по которым ангелы должны были претендовать на высокие уровни Небес, или почему лошади должны были быть основной формой движущей силы вблизи основания. Но в нынешнем порядке вещей было нечто большее, чем просто случайность. Это было ясно по глубоким темным пятнам в освещении Копья - местам, где ничто не жило и не двигалось. Пятна были на всех уровнях, вплоть до Небесных.
   Зоны определяли основные технологические ограничения, но сама по себе возможность работы определенной технологии в данной зоне не обязательно подразумевала, что там могут жить люди. Такая зона, как Конетаун, где нельзя было заставить работать практически ничего сложного, могла существовать только рядом с основанием, где имелся готовый набор основных удобств. Воздух, вода и тепло - все было под рукой, и ничего не требовалось перекачивать или транспортировать с помощью чего-либо, кроме простейших машин, а также существовала возможность торговли товарами и ресурсами с отдаленными сообществами, такими как небольшие деревушки, мимо которых они уже проезжали.
   Точно так же, хотя ангелы и другие постчеловеческие сущности были способны выжить в зонах, расположенных дальше от Небесных уровней, они получали при этом мало преимуществ и, что более уместно, предпочитали не дышать одним воздухом с низшими "дочеловеческими" смертными. Они жили высоко, потому что никто другой не мог этого сделать, наслаждаясь возможностью полета в этих тихих потоках, где небо в зените было темно-синим, а теплый воздух, поднимающийся с нижних уровней Копья, создавал идеальные условия для скольжения. Теперь Кильон мог их видеть: крошечные пятнышки, вращающиеся вокруг сужающейся колонны, светящиеся, как угли вокруг костра.
   Он снова подумал об ангеле, который спустился с тех далеких высот и разбился об один из выступов Неоновых Высей, и о том, как предсмертное послание ангела привело его в это пустынное место.
   Кильон не знал, как долго он смотрел на Копье, когда к нему бочком подошла Мирока. Он не слышал ее приближения; на самом деле он совершенно не замечал никаких звуков или движений поблизости. Он слегка вздрогнул, собираясь с духом.
   - Тоска по дому - это сука, - заметила Мирока.
   - Думаешь, я уже скучаю по дому?
   - Не нужно думать, Резака. Вижу это по твоему лицу. Ты говоришь себе, что, может быть, все было не так плохо, как ты думал. Может быть, тебе следовало остаться.
   Ее тон задел его. - На то, чтобы остаться, шансов никогда не было. Я точно знал, во что ввязываюсь.
   - И все равно у тебя комок в горле и слезы на глазах.
   - Если ты так говоришь. - Он отвернулся, злясь на себя за то, что позволил ей добраться до него. - Ты такой знаток тоски по дому, Мирока. Но ты бы никогда не призналась, что чувствуешь то же самое, не так ли?
   - Заткнись, - сказала она.
   - С удовольствием. Но советую не начинать разговор, если у тебя нет какого-то смутного намерения его продолжить.
   - Я сказала, заткнись. Что-то приближается.
   Он понизил голос. - Что-то?
   - По главной тропе. - Она кивнула в темноту. - Иди приведи свою лошадь. Приведи ее обратно в лагерь. Не шуми при этом вообще.
   Лошадь, отягощенная своей веревкой, ушла недалеко. Она безропотно пошла обратно. Мирока вынырнула из мрака со своей собственной лошадью, ее бледная шкура казалась призрачной в вечернем свете. Только тогда Кильон услышал что-то, что могло быть грохотом копыт и колес, воем двигателя, улюлюканьем и воплями, разносившимися в ночном воздухе.
   Привязав лошадей так, чтобы их не было видно с дороги, они низко пригнулись к своим подстилкам.
   - Как думаешь, кто бы это мог быть? - шепотом спросил Кильон. - Люди, с которыми мы должны были встретиться?
   - Для них слишком рано.
   - Может быть, в сообщении что-то перепуталось.
   - Это не они. - В качестве объяснения она добавила: - Слишком много лошадей, слишком много колес.
   Грохот становился то тише, то громче, а иногда и вовсе затихал, но всегда приближался. Обрывки разговора почти сложились во что-то, что он мог понять. Диалект был гортанным, резким - слова сокращались до одиночных гласных и эмоционального хрюканья.
   - Если лошади пугаются, и это становится неприятным, ты прячешься, - сказала Мирока. - Если безопасно, я выстрелю три раза.
   - А если я не услышу трех выстрелов?
   - Было приятно познакомиться с тобой.
   Затем он уловил движение: отблеск света факела вдалеке. Мирока медленно кралась прочь от лагеря, в конце концов остановилась и низко пригнулась, наблюдая за главной дорогой там, где к ней присоединялась более узкая тропа на перевале. Тропы представляли собой дорожки из мерцающей ртути на фоне затененной тьмы окружающей местности. Он услышал щелчок, когда она сняла предохранитель одного из своих пистолетов. Она была бы видна на фоне пурпурного горизонта, но если бы она оставалась совершенно неподвижной, ее было бы трудно отличить от скалы или валуна.
   Осторожно, пока лошади и фургоны не оказались слишком близко, он подполз к Мироке и прижался к земле. Он снова вытащил ангельский пистолет.
   - Плохая идея, - прошипела она.
   - Я остаюсь с тобой. Если тебя подстрелят, как думаешь, долго я здесь продержусь?
   Мирока ничего не сказала, предоставив Кильону самому делать выводы о ее вероятном ответе. Он лежал очень тихо, стараясь не обращать внимания на твердые камни, впивающиеся ему в грудь. Грохот и лязг приближающейся процессии становились громче, а вместе с ним и огни факелов, отбрасывающие угрюмый движущийся отсвет на обочину дороги. Вместе с грохотом и лязгом донесся и более резкий звук жужжащих, набирающих обороты моторов. Он услышал хриплый, пьяный смех.
   Постепенно его глаза выхватили наиболее заметные детали. Впереди были всадники, мужчины в белых и серых доспехах верхом на массивных, дородных лошадях, которые тоже были в доспехах, их мускулистые формы были почти скрыты за хитроумным расположением сочлененных и стеганых пластин, с костями животных, прибитыми гвоздями и привязанными к доспехам для пущего эффекта. Всадники были одеты в металлические маски, закрывающие верхнюю часть их лиц, пустые глазницы масок и обнаженные зубы либо напоминали черепа, либо действительно были сделаны из них. Позади передовых всадников, с обеих сторон окруженный как всадниками, так и мужчинами, управляющими механическими транспортными средствами, двигался ряд огромных фургонов, каждый из которых был запряжен по меньшей мере двумя лошадьми, иногда целых шестью. Большинство фургонов состояли из широкой платформы, огороженной с четырех сторон перилами, с палаткой или деревянной хижиной посередине. По бокам стояли охранники бандитского вида, вооруженные различными видами оружия. Там были охранники с пиками и мечами, другие - с пистолетами, винтовками и небольшими пулеметами, в то время как некоторые из более крупных фургонов щеголяли артиллерийскими орудиями по углам, установленными на шарнирах пушками или грубым оружием с несколькими группами стволов, щитами и двуручными захватами для их операторов. Некоторые из всадников держали в руках посохи с вымпелами, в то время как с палаток и хижин на задках фургонов свисали флаги и транспаранты. Факелы - некоторые из них несли всадники, некоторые были прикреплены к повозкам - отбрасывали колеблющийся оранжевый свет на все зрелище. Трехколесные средства передвижения и квадроциклы, сопровождавшие процессию, были ветхими на вид, казалось, сваренными вместе из спасенных частей старых затонувших кораблей. У них были каркасные шасси с пулеметами, шипами и таранными устройствами, прикрученными болтами к рамам. Они быстро летели вперед, очевидно, не в состоянии замедлиться, чтобы согласовать скорости с лошадьми и повозками. Им постоянно приходилось сворачивать с главной трассы, делать S-образные повороты и петли, подвеска подбрасывала машины высоко в воздух, а их седокам едва удавалось удержаться на своих местах. По мере приближения процессии Кильону казалось немыслимым, что Мирока и он сам избегут обнаружения.
   - Мальчики-черепа, - сказала она.
   - Мальчики-черепа, с которыми я не должен был встречаться.
   - Вроде как надеялись, что наши пути не пересекутся. - Она держала пистолет перед собой, прижав его к земле прямо перед своим лицом. - Лежи спокойно и заткнись, с нами все будет в порядке. Кажется, они куда-то спешат. Парни с черепами нарываются на неприятности только тогда, когда у них боевое настроение.
   - Что это за настроение такое?
   - Заткнись.
   Голова процессии постепенно поравнялась с ними. Из-за всего этого шума и зрелища Кильон задавался вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем одна или обе их лошади подадут звук. Мальчики-черепа сами по себе производили достаточно приличный шум, возможно, достаточный, чтобы заглушить лошадей, но охранники, стоявшие по углам тяжелых фургонов, выглядели трезвыми, бдительными и настороженными. Кильон подумал, что маловероятно, будто здесь сработает технология ночного видения, но он все равно чувствовал себя ослепительно ярким, теплым человеческим пятном на остывающей земле.
   Тем не менее процессия продолжала проезжать, и лошади вели себя достаточно тихо, чтобы их не было слышно. Мимо с грохотом проносились десятки фургонов, каждый из которых казался больше предыдущего, пока даже объединенной мускулатуры нескольких лошадей не оказалось недостаточно, и фургоны пришлось прицепить к тяговым двигателям: черным чудовищам с вращающимися металлическими маховиками и фонтанирующим призрачно-белым паром. За тяговыми двигателями следовали фургоны с металлическими клетками размером с небольшие дома. В клетках были люди, уныло сгрудившиеся между прутьями. Мужчины и женщины, связанные вместе и закованные в кандалы, одетые лишь в лохмотья.
   - Пленники, - прошептала Мирока, как будто это могло быть что-то другое. - Мальчики-черепа покупают их в деревнях и городках по пути, а иногда просто берут без спроса.
   - Они сделали что-нибудь не так?
   - Некоторые из них. Не все. - Она помолчала. - Некоторые просто недостаточно быстро убрались с дороги.
   - Что с ними теперь будет?
   - Ничего хорошего.
   - Ты можешь сказать мне, Мирока. Я бы предпочел знать, чем рискую.
   Она шумно вздохнула, когда процессия продолжила движение, почти окутанная пылью и паром. - Некоторые из них, в основном женщины, будут проданы в рабство или использованы самими мальчиками-черепами.
   - Почему они такие?
   - В основном они злые и угрюмые сами по себе. У любого, кого вышвырнут из здешних респектабельных сообществ - ваших убийц, насильников, воров, - есть хороший шанс, что в конечном итоге они будут завербованы в "черепа". Поначалу они могут быть только на грани психоза, но к тому времени, когда их насильно напичкают теми же наркотиками, что и остальных, они начинают пускать слюни и рычать, как будто родились для этого.
   - О каких наркотиках мы здесь говорим?
   - Это не твои обычные или цивилизованные антизоналы, Резака. Черепам нужно пересекать зоны, чтобы делать свои грязные дела, но они не могут заполучить хорошие вещи. Поэтому они импровизируют. Готовят им собственную замену или берут то, что ворги дадут им взамен жертв. Со временем все это путается у них в головах. Делает их немного капризными. И это до того, как ты примешь во внимание все остальное дерьмо, которое они в себя вкладывают.
   - Ты упоминала о воргах там, у Фрэя. Кто они такие?
   - Ты имеешь в виду, что они такое. Плотоядные. Долбанутые биомеханические машины. Но тебе не нужно беспокоиться о них.
   - Точно так же, как мне не нужно было беспокоиться о мальчиках-черепах?
   - Черепа стараются быть мобильными. Ворги этого не делают. Они не могут проникнуть так глубоко в зону.
   Вереница фургонов с клетками уже почти миновала их. Шествие замыкали повозки поменьше, запряженные большим количеством лошадей. Кильон начал расслабляться, осмеливаясь верить, что они останутся незамеченными. Максимальный шум и ярость продолжились, а их собственные лошади сохранили достаточно тупой хитрости, чтобы вести себя тихо. Затем он заметил последнюю и самую маленькую из клеток - вдвое меньше всех, что он видел до сих пор, и в ней содержался, как ему сначала показалось, только один заключенный, молодая женщина, стоящая у решетки, одетая в изодранное платье или мантию с оторванными рукавами. Ее руки были очень тонкими, но с крепкими мускулами. Она была либо лысой, либо ее волосы были сбриты почти до макушки. Она была не одна, потому что рядом с женщиной стоял ребенок неопределенного пола, мальчик или девочка, одетый в лохмотья, с лицом, скрытым за густой копной грязных черных волос. По мнению Кильона, ему было самое большее четыре-пять лет, и он сомневался, что матери - если она действительно была родителем ребенка - было больше пятнадцати.
   - Что с ними будет? - спросил он, имея в виду женщину.
   - Скорее всего, в конечном итоге они станут рабами.
   - Это варварство.
   - Добро пожаловать в реальный мир, Резака. Если хочешь встать и высказать свою точку зрения, милости просим. Только сначала дай мне время убраться.
   - Ты хочешь сказать, что сделано, то сделано, мы просто стоим в стороне и принимаем это?
   - Парни с черепами повсюду, Резака. Они владеют Внешней зоной. Если разозлить кого-нибудь из них, слух скоро разнесется по округе. Прекрасно, если ты не планируешь возвращаться слишком часто. Что касается меня, то мне нужно зарабатывать на жизнь.
   Процессия подходила к концу, последние несколько повозок и всадников с ревом и грохотом уносились в ночь, восторженные крики постепенно затихали. Но он все еще мог видеть женщину и ребенка в клетке. Казалось, она смотрела почти прямо на него, как будто увидела что-то в темноте. Он вздрогнул, убеждая себя, что это не более чем совпадение, а затем женщина медленно повернулась лицом к направлению движения, прижимая ребенка ближе к себе. Когда женщина повернулась к нему спиной, он разглядел большой шрам или родимое пятно на задней части ее черепа, тянущееся почти от макушки до затылка.
   Ему отчаянно хотелось действовать, но он знал, что это бессмысленно; что Мирока была права. Каким смешным он, должно быть, кажется ей сейчас, подумал он: только что приехавший из города, уязвленный жгучим негодованием по поводу бесчеловечности, на которую только сейчас начал обращать внимание. Но это существовало всегда, не только в течение многих лет или десятилетий, но и тысячелетий. Мучительная расплата за жестокость и несправедливость, непрекращающаяся в течение каждого мгновения его жизни.
   - Я знаю, это тяжело, - в конце концов сказала Мирока, когда шум фургонов мальчиков-черепов почти стих, - но к этому привыкаешь. Нужно либо привыкнуть к этому, либо сойти с ума. Я уже сделала свой выбор.
   - Не могу винить тебя за это. - Они поднялись с земли и убрали оружие.
   - Дело не в том, что мне все равно. Но их много, а нас мало. - Между каждым предложением тянулись долгие паузы, Мирока подбирала слова с явным усилием. - Если бы все в Копье собрались вместе, создали армию... пришли сюда, возможно, это изменило бы ситуацию. И это вполне вероятно, не так ли? Но прежде чем это произойдет, нас простит Рой.
   - Что такое Рой?
   - Еще одна вещь, о которой тебе не нужно беспокоиться, Резака.
  
  

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  
   Именно лошади, а не светлеющее небо в конце концов разбудили его. Они ржали, и во все еще царившей темноте он слышал, как Мирока ругалась и бормотала, пытаясь утихомирить животных. Он сбросил с себя одеяло и встал, слегка дрожа, потому что под одеялом ему было довольно тепло, а воздух остыл. У него закружилась голова, как будто он слишком быстро вскочил на ноги. Лошади все еще были чем-то встревожены. Он посмотрел в направлении дороги, но не было никаких признаков того, что по ней шел кто-то еще, и уж точно никаких слышимых признаков другого каравана черепов.
   Все еще нетвердо держась на ногах, с сохраняющимся головокружением, он направился к месту суматохи. Мирока виднелась силуэтом в темноте, она держала по одной руке на морде каждой лошади, пытаясь успокоить их. Их глаза и зубы сверкали белизной, они были дикими и испуганными. Их уши были прижаты назад.
   - Что-то их разозлило, Резака. - Она запыхалась от усилий сдержать животных, которые все еще бились и брыкались в ее объятиях.
   - Это я и предполагал. - Он придержал свою лошадь и положил руку на блестящую от пота шею. Он чувствовал ее пульс, похожий на перекрученные часы. - Ты что-нибудь видела или слышала?
   - Всю ночь было тихо, как в склепе. А потом они начинают это дерьмо.
   В глубине его сознания уже формировалась истина, хотя он и не хотел давать ей волю. - Как ты себя чувствуешь, Мирока?
   - Как будто не спала всю ночь и весь позапрошлый день.
   - Я имею в виду, помимо этого.
   Она повернулась, чтобы посмотреть на него, ее лицо было не более чем невыразительным овалом. - Почему ты спрашиваешь?
   - Потому что я сам неважно себя чувствую. Либо еда, которую я ел, была плохой, либо... - Он остановился, все еще придерживая лошадь, и другой рукой задрал рукав, обнажив предплечье настолько, чтобы можно было посмотреть на часы. Циферблаты и стрелки слабо светились сине-зеленым. Прочесть их было трудно из-за того, что взволнованная лошадь дергала головой вверх-вниз. Он сосредоточился, пока не убедился окончательно. Часы начали показывать другое время, минутные стрелки больше не двигались в идеальном ритме. Совокупная разница между самыми быстрыми и самыми медленными часами составляла уже четверть часа.
   - Что-то не так?
   - Я проверил синхронизацию перед сном. Все часы показывали хорошее время. Теперь они дрейфуют.
   - Так что ты хочешь этим сказать?
   Ему было трудно выговорить эти слова. Он почти чувствовал, что, высказав свое подозрение, он рискует воплотить его в реальность. - Мои симптомы указывают на зональную болезнь. Мои часы говорят мне, что что-то происходит. И наши лошади недовольны. Животные чувствуют такие вещи раньше, чем люди или машины.
   - Это мог быть просто шквал.
   - Да. Это мог быть просто шквал. - Но он подумал о подозрении Фрэя, что за этим последует что-то серьезное.
   Наверняка больше, чем шквал.
   - Думаю, у нас неприятности, - сказал он. - Мне нужно оценить вектор изменений и выдать нам обоим дозу антизональных препаратов.
   Но даже когда он говорил, какая-то борьба, казалось, покинула лошадей. Они перестали топать копытами по земле и дергать головами, их глаза сузились, а уши навострились. Они фыркали и шмыгали носом, давая людям понять, что, хотя они никоим образом не были умиротворены, то, что их взбудоражило, похоже, на данный момент прошло.
   Кильон все еще чувствовал головокружение и неустойчивость, но даже это начинало ослабевать. Он отпустил свою лошадь, позволив ей побрести прочь, затем снова настроил свои часы на синхронизацию, насколько он мог судить. Отныне он будет внимательно следить за ними.
   - Ты что-то говорил?
   - Может быть, это все-таки был шквал.
   - Шквалы случаются. Я чувствую себя хорошо. А как насчет тебя?
   - Что бы это ни было, похоже, проходит.
   - Над нами, должно быть, несколько мгновений блуждала граница, прежде чем вернуться обратно.
   Кильон снова вслушался в ночь, но по-прежнему ничего не было слышно. - Хотя я не думаю, что мне удастся еще долго поспать. Я чувствую себя совершенно проснувшимся.
   - Придется долго ждать, пока прибудет твоя машина.
   - Со мной все будет в порядке. Возможно, это тебе следовало бы немного отдохнуть. Я могу присмотреть за лошадьми.
   - Ты настаиваешь, - сказала она после нескольких мгновений раздумий. - Но не вздумай мне задремать.
   - Я не собираюсь дремать, уверяю тебя.
   Удовлетворенная тем, что лошади устроились так, как и собирались, Мирока легла под одеяло. Кильон наблюдал за ее темной фигурой, прислушиваясь к ровному дыханию, пока не убедился, что она спит. Мироке тоже предстоял трудный день. Ей придется вести обеих лошадей обратно одной, оседлав одну и направляя другую, через перевал и обратно к основанию Копья.
   Он нашел на земле кочку, из которой получилось сносное сиденье, и опустился на нее, колесики его разума завертелись с головокружительной быстротой. Лошади фыркали, но в остальном были послушны. У них, животных, была завидно короткая память. Он осмотрел свои часы: светящиеся точки на циферблатах и стрелках образовывали ряд круглых созвездий. Теперь все стрелки снова двигались в одном ритме. Часы были тщательно спроектированы (и позже выбраны покупателем) таким образом, чтобы они реагировали на смену часовых поясов по-разному, а не замедлялись или ускорялись одновременно. Но все равно требовалось внимательно читать надписи и следить за тем, чтобы часы были заведены и функционировали должным образом. В Неоновых Высях большинство граждан стали небрежно относиться к считыванию показаний часов, уверенные в том, что вездесущая Пограничная комиссия предупредит их о смене зоны, как только это произойдет. Большинство из них носили часы только в качестве модного аксессуара, едва помня, как интерпретировать знаки. То же самое в той или иной степени относилось и к другим зонам. Но здесь часы были всем, что у кого-то было. Пограничной комиссии не существовало, и Кильон мог полностью полагаться на свое собственное суждение относительно того, когда назначать антизональное лекарство, какого типа и в какой дозировке.
   Но когда снова наступила смена, часы едва успели отреагировать. То, что раньше было головокружением, теперь превратилось в порочное, похожее на тиски давление, нарастающее за его глазными яблоками. Внезапность боли, ее интенсивность заставили его задохнуться. Он встал, скорее повинуясь рефлексу бегства, чем какому-либо сознательному желанию, схватившись за голову по бокам. Боль усиливалась, пока не возникло ощущение, что в его череп вбивают острый клин, раскалывающий мозг между полушариями. К горлу подступила рвота. Он шатался без направления, пейзаж, казалось, безумно кренился к небу. Он обернулся, борясь с позывами к рвоте, и увидел лошадей, неподвижно лежащих на земле, как груды мешков, как будто их подстрелили. Они были либо мертвы, либо без сознания; он не мог сказать наверняка и чувствовал, что в любом случае это не имело бы большого значения, если бы он не удержал себя от того, чтобы соскользнуть вниз. В его действиях уже чувствовалось что-то сказочное, ощущение, что его разум изолирует себя от реального мира, разрушая защитные барьеры.
   Он нашел Мироку. С ней было что-то очень не так. Она дрожала под одеялом, ее тело билось в конвульсиях. Ее зональная толерантность была не такой сильной, как у него самого. Он был дезориентирован и испытывал боль, но если Мирока быстро не получит нужное лекарство, она долго не протянет. И все же ввести неправильный вид антизонала было бы хуже, чем не лечить ее вообще. Он опустился на колени и прикоснулся к ней, надеясь, что прикосновение его руки успокоит ее или, по крайней мере, приведет в сознание, но она продолжала дрожать. Он нашел ее рот, и его рука стала мокрой от крови и слюны.
   Это был не шквал. Шквал был всего лишь волной, разбивающейся о береговую линию. Это было наводнение: другая зона полностью затопила ту, внутри которой они находились. И до сих пор это не проходило; она не возвращалась к своей предыдущей конфигурации.
   Он согнулся, и его вырвало. У него все еще болела и кружилась голова, было ощущение отрешенности, но тошнота немного ослабла. Он заставил себя посмотреть вниз, на свои часы. С момента начала эпизода могла пройти всего минута или около того - времени было недостаточно для того, чтобы стрелки разошлись в какой-либо полезной степени. Но секундные стрелки все еще тикали. Ни одни часы не остановились. Если бы одни или несколько из них сделали это, то это могло бы указывать на то, что сдвиг произошел в зону более низкого уровня, где даже простой часовой механизм был слишком сложным и привередливым, чтобы функционировать. Поскольку все часы по-прежнему тикали, он мог сделать только противоположный вывод. Сдвиг произошел в другом направлении, в зону более высокого уровня, где часовой механизм работал слишком хорошо, слишком свободно. Допуски ослабли; шестерни и кулачки теперь вращались быстрее, чем предполагалось.
   Он потянулся за своей медицинской сумкой и дрожащими пальцами открыл ее. Его зрение начинало ухудшаться, координация движений рук и глаз нарушалась. Словно пьяный, пытающийся развязать шнурки на ботинках, он ощупью открыл отделение, в котором лежали антизональные препараты, флаконы с резиновыми пробками и готовые шприцы для подкожных инъекций. Они то появлялись, то исчезали из поля зрения. Он снова проверил свои часы: все по-прежнему шли. Минутные стрелки начинают расходиться, секундные стрелки тикают с заметно отличающейся скоростью. Он взял один из шприцев и погрузил его во флакон. Набрал немного густой смолистой жидкости.
   Каждый инстинкт подсказывал ему, что в первую очередь нужно позаботиться о себе. Он был врачом, Мирока - пациенткой. Тем не менее он подошел к Мироке, наклонился к ней, чтобы успокоить ее движения, откинул одеяло, чтобы обнажить руку, нащупал голую кожу под рукавом, нашел вену, ввел толстую иглу, нажал на поршень. Все это время он видел шприц в своей руке, похожий на сверкающую стеклянную игрушку, удерживаемую на абсурдном расстоянии, а тело Мироки простиралось на полпути к горизонту.
   Лекарство подействовало быстро. Ее судороги стали менее сильными, менее частыми. Он поднялся с колен и, пошатываясь, дальше на ноги, надеясь, что поступил правильно. Слишком рано говорить об этом: даже неправильно подобранный антизонал может изначально оказать успокаивающее действие, заставив врача думать, что он принял правильное решение. Он снова посмотрел на часы, с облегчением убедившись, что они по-прежнему рассказывают ему ту же историю.
   Он сделал себе инъекцию другим шприцем, а затем вернул оба на место в медицинской сумке. Если их нельзя будет стерилизовать, он, по крайней мере, позаботится о том, чтобы Мироке вводить только одним шприцем, а ему - другим.
   Он почти сразу почувствовал улучшение. Его зрение начало проясняться, головная боль утихла. Какое-то время у него все еще оставалась бы сонливость, вялость в мыслях и действиях, но если бы он сделал правильный выбор, антизонал постепенно избавил бы его от сразу очевидных симптомов зональной болезни. До тех пор, пока либо условия окружающей среды снова не изменятся - к лучшему или к худшему, - либо действие препарата не начнет выветриваться, что и произойдет.
   Лошади все еще лежали на земле, неподвижные, как тени. Возможно, они все-таки были мертвы - он не видел никаких признаков того, что они все еще дышали. Но для Мироки прогноз был лучше. Она перестала биться в конвульсиях и теперь лежала на боку, как будто наблюдая, когда он вводил свою собственную дозу.
   Когда он подошел, она провела рукой по лицу. Небо на востоке начало светлеть, и теперь он мог разглядеть ее открытые глаза и запекшуюся кровь вокруг рта.
   - Я в полном беспорядке, - сказала Мирока, почти неразборчиво произнося слова.
   - Ты прикусила свой язык.
   - Что случилось?
   - Шквал вернулся. - Он опустился рядом с ней на колени. - На этот раз хуже. Это подействовало на тебя так быстро, что ты даже не успела проснуться, как у тебя начался паралич. Думаю, что лошади, возможно, не справились с этим. Я рискнул и решил, что сдвиг произошел в восходящем направлении. К счастью, похоже, я был прав. Я ввел нам обоим то, что, как я надеялся, было правильной формой антизонала.
   - Чувствую себя дерьмово.
   - Ты можешь в это не поверить, но это, вероятно, хороший знак. Можешь сесть?
   Мирока сделала, как он предложил, издав лишь один-единственный стон дискомфорта. - У меня что-то болит в груди.
   - Возможно, ты причинила себе какой-то вред, когда билась в конвульсиях - возможно, сломала ребро или порвала мышцу. Я недостаточно быстро добрался до тебя.
   - Полагаю, у тебя были свои проблемы. - Она прижала пальцы к уголкам глаз, убирая скопившиеся выделения. - Ты молодец, Резака. Принял правильное решение.
   - Надеюсь на это. При дневном свете я как следует осмотрю тебя, посмотрим, смогу ли понять, что с тобой. А пока будет лучше, если мы останемся здесь и будем следить за нашим прогрессом. Если я переборщил, мне нужно будет ввести корректирующую дозу. - Он постучал по ряду часов на своем все еще открытом запястье. - Скоро мы это узнаем.
   Мирока поднялась на ноги. - Это не сработает.
   - Мы не планировали никуда идти, пока не приедут твои друзья, чтобы забрать меня. Я не вижу, чтобы что-то изменилось, за исключением сдвига зоны. Ты беспокоишься, что они не смогут добраться сюда сейчас?
   - У них есть лекарства. Может быть, не такие хорошие, как ваши городские штучки, но это не помешает им пробиться.
   - Что же тогда?
   - Ты говоришь, мы переместились вверх?
   - Скорее всего, да. Если бы мы этого не сделали, нам с тобой, вероятно, сейчас было бы еще хуже.
   - Как далеко вверх?
   - Не знаю - я не смог бы провести такого рода измерения за то время, что у меня было. Вот почему я, возможно, промахнулся. Или не промахнулся, если уж на то пошло. Но тяжесть симптомов ... это наводит меня на мысль, что это не маленький сдвиг.
   - Значит, это не то же самое, что просто поехать из Неоновых Высей в Серкит-Сити?
   - Подозреваю, что все гораздо серьезнее.
   - Достаточно сурово, чтобы ворги смогли выжить здесь, чего не могли раньше?
   - Не могу сказать. У меня не было большого опыта общения с воргами. - Он сделал паузу, замечание повисло в воздухе, как неоновый вызов. - Нам следует двигаться дальше?
   - Нужно взглянуть на лошадей.
   Кильон успокаивающе положил руку на плечо своей пациентки. - Тебе нужно оставаться там, где ты есть, пока мы не убедимся, что я правильно подобрал дозу.
   Мирока оттолкнула его в сторону и встала более уверенно, чем он мог себе представить. Он наблюдал, как она шатается в направлении павших животных, время от времени кренясь или спотыкаясь, но каким-то образом умудряясь не упасть. Либо у нее появилась внезапная, маловероятная с медицинской точки зрения переносимость перехода в другую зону, либо она была крепкой, как седельная кожа. Кильон не мог извлечь ни малейшей доли превосходства из того факта, что чувствовал ясную голову и полный контроль над своими способностями. Терпимость - это генетический дар, а не то, что вы приобретаете благодаря усердию и целеустремленности.
   Она остановилась у павших лошадей, опустилась на колени и прикоснулась к шее животного Кильона, под твердой округлой выпуклостью его щеки. Она молча подождала, а затем перешла к другому.
   - Оба мертвы.
   - Мне очень жаль. Хотя не могу сказать, что я удивлен.
   Мирока встала. - И никакое из твоих лекарств ничего бы не изменило?
   - Антизональные препараты, специфичные для человека, не действуют даже на обезьян, Мирока. Как ты думаешь, сможешь вернуться пешком?
   - Кто сказал что-нибудь о возвращении?
   - Такова была договоренность. Ты передаешь меня этим людям, которые должны были прийти. Ты возвращаешься в Копье.
   - Теперь все по-другому. - Она оставила лошадей и начала подниматься по склону к возвышенности, все время разговаривая с Кильоном. - Я не могу оставаться здесь, не сейчас. Нет, если ворги уже в пути.
   - А как насчет твоих людей? Они же будут ожидать, что найдут нас здесь.
   - Они решат, что нам пришлось все переиграть. Если они идут с той стороны, - она указала неопределенным жестом в направлении главной тропы, - тогда они будут чертовски торопиться убраться подальше от старой границы. Есть другие маршруты, которыми они могут воспользоваться, избегая этого места.
   - Тогда мы никогда с ними не встретимся.
   - Я этого не говорила. Просто сейчас мы должны быть гибкими. Есть еще одно место встречи, в десяти-двенадцати лигах дальше. Уже делала там кое-какие дела. Вот куда они направятся, если зона снова не сдвинется.
   - А если их там не окажется?
   - Тогда нам нужно найти новых друзей, кого-нибудь еще, кто мог бы подвезти тебя до Пристани фортуны. - Мирока сделала паузу - у него возникло ощущение, что она собирается сказать что-то еще. - Привет, Резака. Может быть, тебе стоит это увидеть.
   - Увидеть что?
   - Просто поднимись сюда.
   Он поднялся по склону туда, где стояла Мирока, точно там, где он стоял ранее этой ночью, оглядываясь назад на Копье. Оно все еще было там, все еще подсвеченное на фоне пурпурно-оранжевого рассветного неба, утыканный светом кинжал, пронзающий кожу мира, мерцающий в холодной дали, слишком близкий, чтобы у него возникло ощущение, будто они преодолели какое-то значительное расстояние, слишком далекий, чтобы обещать убежище.
   - По крайней мере, сдвиг, похоже, на него не повлиял, - сказал Кильон.
   - Продолжай наблюдать.
   Он так и сделал, а потом понял, что она имела в виду. Потому что даже за те несколько секунд, которые прошли с тех пор, как он подошел к ней, он увидел, как погасло пятно освещения, полоса огней - целый участок или округ - внезапно потемнели. Свет не вернулся; на Копье, которое ранее было освещено, появилась полоса черноты. И пока он продолжал наблюдать, под этой лентой появилась еще одна - на этот раз огни мигали, включаясь и выключаясь, как будто какой-то древний, перегруженный генератор только что отключился, а затем снова включился, прежде чем проиграть битву с темнотой. На этом все тоже не закончилось. В кажущихся разрозненными частях Копья появились квадраты и прямоугольники тьмы - не только в неоновых высотах, но и на верхних уровнях, захватывая части Серкит-Сити и даже ангельские пространства. Квадраты и прямоугольники выталкивали пальцы и нити черноты, соединяя разрозненные области, сжимая видимый свет в узкие, измученные пылинки и границы, как будто видимые огни были людьми, которых армии темных силовиков загоняли в душные загоны. Пылинки и поля сократились до нуля, и темпы отключения, казалось, ускорялись по всему Копью. Ни одна часть города не была пощажена, независимо от распространенной технологии. Казалось, не сильно пострадали только низменные кварталы, освещенные газом и каминами, но их вклад в сияние Копья был настолько ограниченным и слабым, что казалось, будто темнота уже поглотила их. По мере того, как гасли более яркие огни, гасли электрические, неоновые и плазменные батареи, слабое красноватое свечение фонарей и костров Паробурга и Конетауна впервые стало неоспоримым - мрачное сияние с оранжевым оттенком, достигавшее лишь небольшого расстояния на возвышающихся склонах Копья. Остальная часть огромного сооружения, за исключением нескольких пылинок и краев, которые еще не были полностью скрыты, была прискорбно темной.
   Затем он увидел ангелов. Они и раньше были в полете, кружили над высокими высотами, крошечные движущиеся точки отражали пастельный свет от их светящихся крыльев. Теперь они падали, кувыркаясь в бушующих потоках воздуха, крылья мерцали и исчезали во тьме.
   - Похоже, ты выбрался в нужное время, - сказала Мирока.
   Какое-то мгновение он не мог ей ответить, ошеломленный бессердечной бесцеремонностью ее замечания. При жизни Кильона случались шквалы и сдвиги, которые время от времени затрагивали часть города, но ничто даже отдаленно не напоминало по масштабам то отключение электроэнергии, свидетелем которого он был сейчас. Это была буря, способная соперничать со всем, что случалось за последние поколения, возможно, даже столетия. И это не был какой-то злобный, но временный спазм, когда Трясина набрасывалась с раздражительной яростью, прежде чем вернуться к нормальной жизни. Если бы это было так, свет уже начал бы зажигаться снова, но с каждой минутой темнота становилась только более мрачной. Оставалось несколько светящихся пятен, разбросанных тут и там на разной высоте, но, похоже, они могли погаснуть и быть проглочены в любой момент.
   - Ты думаешь, я теперь забочусь о себе? - спросил он. Он прикусил язык, ожидая, что она скажет что-нибудь, что он мог бы выплюнуть ей в лицо. - Это город, Мирока. Тридцать миллионов человек. Прямо сейчас большинству из них либо предстоит столкнуться с приступом парализующей зонной болезни - с тем, через что мы только что прошли, только без лекарств, - либо они приходят к осознанию того, что только что потеряли все системы жизнеобеспечения, которые они когда-либо знали. Или и то, и другое. - Он помолчал. - Воздух. Вода. Препараты. Все кончено, пока зоны не вернутся обратно. Если они вернутся. - Он говорил с яростной решимостью, едва узнавая собственный голос. - Им либо больно, либо будет очень больно. Все они, за исключением очень немногих, которым кто-нибудь сможет помочь. Пограничная комиссия была права: надвигалось что-то грандиозное. Но они и представить себе не могли ничего подобного. Это конец всему.
   - Они все уладят, Резака. Свет снова включится.
   - Мирока, послушай меня. Я говорил об этом с Фрэем. Власти знали, что должно было произойти что-то ужасное. Они ждали, готовились к тому, что это произойдет. Не какая-то локальная реорганизация пограничных линий, а что-то большое, что-то катастрофическое. Вот почему возникла нехватка лекарств. Они запасались антизональными препаратами, зная, что это надвигается на нас.
   - Так что все будет в порядке. Они все контролируют.
   - Смотри, - сказал он, заставляя ее снова уставиться на темнеющий шпиль. - Становится все хуже. Огней стало меньше, чем минуту назад. Те части, которые держались до сих пор, выходят из строя. Тебе кажется, что кто-то контролирует ситуацию? Тебе кажется, что этот город вот-вот возьмет себя в руки и будет жить дальше?
   - Прошло всего несколько минут.
   Она была права, и он знал это - было еще слишком рано делать поспешные предположения, - но в глубине души он чувствовал ледяную уверенность в том, что быстро ситуация не улучшится.
   - Даже если бы у них были запасы лекарств, их не хватило бы на всех. Им повезет, если они смогут доставить достаточное количество средств людям, которые должны быть ответственными, не говоря уже о простых гражданах.
   - Сейчас это не наша проблема, - сказала Мирока. - Это не значит, что мне все равно, ясно? Это не значит, что у меня нет сердца. Но смена зоны произошла и здесь, только вокруг нас нет города, в котором можно спрятаться.
   - У нас есть лекарства, - сказал Кильон.
   Она глубоко вдохнула. - Сейчас мы ничего не можем сделать для города. Нам все равно потребуется два-три дня, чтобы вернуться без лошадей, и какая от нас тогда будет польза? Этого маленького мешочка с лекарствами надолго не хватит, не так ли?
   - Если бы я мог что-то сделать, я бы сделал. - Но Кильон знал, что ему придется основательно пополнить свой запас антизональных препаратов, просто чтобы отныне поддерживать жизнь им двоим.
   - Мы продолжаем двигаться, - сказала Мирока. - Именно так, как я тебе и говорила. Найдем другое место встречи и надеемся, что кто-нибудь появится. Чего мы не будем делать, так это не останемся здесь дальше. Это место уже начинает меня пугать. Я чувствую запах этих гребаных воргов.
   - Мы просто оставим лошадей?
   - Что ты имел в виду?
   - Не знаю. Похороним их или что-нибудь в этом роде. - Он беспомощно пожал плечами. - Тогда будет не так очевидно, что мы были здесь.
   Мирока, казалось, по крайней мере на мгновение задумалась над этой идеей, прежде чем ответить. - Много ли хоронил лошадей?
   - А ты как думаешь?
   - У тебя уйдет день на то, чтобы с такой маленькой лопатой вырыть могилу достаточно большого размера, при условии, что в земле не встретится камень, как только ты проберешься через верхний слой почвы. Тогда у тебя все еще будет другая лошадь, от которой нужно избавиться. Два дня, и это при условии, что у тебя хватит сил перетащить тонну мертвого мяса, когда ты закончишь копать.
   - Значит, мы просто уйдем? Просто уйдем и отправимся пешком?
   - Я бы не смогла выразить это проще, даже если бы попыталась.
   - Для тебя это легко, не так ли? Меняй планы, переключай передачу, продолжай двигаться. Это то, что ты делаешь. Но я - это не ты, Мирока. Я напуган и не уверен, что ты действительно понимаешь, что делаешь.
   Она театрально огляделась по сторонам. - Ты видишь, чтобы кто-нибудь еще давал тебе советы?
   - Нет.
   - Тогда не похоже, что у тебя чертовски большой выбор, не так ли?
   Мирока вернулась в лагерь и начала разбирать их пожитки, отбрасывая в сторону то, что они не могли унести на себе. Кильон немного помедлил, прежде чем спуститься по склону и присоединиться к ней. Позади него темнота Копья только усилилась, даже когда небо побледнело навстречу дневному свету и холодному, как сталь, обещанию нового дня.
  
  

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  
   Они шли до рассвета, а затем и до восхода солнца, следуя по широкой, изрытой колеями дороге, которую уже прошли мальчики-черепа, Мирока ни разу не оглянулась, как будто увидела все, что ей было нужно.
   Кильон завидовал ее прагматичному восприятию - принимая это как должное, а не как какое-то фундаментальное отсутствие любопытства, - но он не мог перестать оборачиваться, чтобы посмотреть на Копье, всегда с надеждой, что что-то могло измениться, что, возможно, появился проблеск света там, где раньше была тьма. Но по мере того, как день светлел, в любом случае становилось все труднее что-либо сказать. Копье больше не было черной полоской на фоне ночного неба, а отдаленной серо-голубой массой, горой невероятной крутизны, ее внутренняя чернота была приглушена лигами окружающей атмосферы, что делало практически невозможным определить, горели там огни или нет. Конечно, он не видел никаких признаков движения, ни поездов, ни летающих предметов, но это не означало, что не велось какого-то публичного восстановления. В любом районе сложная, энергозатратная инфраструктура транзитных систем вернется в последнюю очередь.
   По всей земле семафорные вышки стояли в мертвой неподвижности.
   Темп Мироки был неумолимым, но он все равно настаивал на том, чтобы они останавливались каждые пару часов либо для повторного введения антизональных препаратов, либо для проведения достаточного количества тестов, чтобы убедиться, что он правильно рассчитал дозу. Он внимательно следил за своими часами. Хотя они больше не показывали синхронное время, совокупные различия были не больше, чем он ожидал бы, если бы зона оставалась неизменной после судорожного изменения предыдущей ночи. Им нужно было бы продолжать принимать лекарства, но, по крайней мере, ситуация, казалось, не ухудшалась. Судя по дозам, которые он раздавал сейчас, в коробке было достаточно специфического для сдвига зоны лекарства, чтобы им двоим хватило где-то на неделю, до десяти дней. Когда они будут исчерпаны, останутся другие лекарства, менее эффективные, менее тонко настроенные, но которые все равно сохранят им жизнь еще на несколько дней. Но не недели и уж точно не месяцы. Лекарства были рассчитаны на то, чтобы помочь ему в гораздо более щадящих условиях, когда было бы необходимо ввести лишь крошечную часть суточной дозы, которую он сейчас отмерял.
   Во время их второй остановки, когда день стал еще светлее, он обнаружил Мироку, стоящую на коленях на земле с расстеленной перед ней картой. Карта была потрепанной, коричневой по краям, как будто ее спасли от пожара. Мирока вносила в нее исправления огрызком карандаша, зачеркивая одну границу зоны и добавляя другую.
   - Ты думаешь, это точно? - спросил он.
   - Если у тебя нет лучшего предположения, я соглашусь с этим. Мы подошли к другой границе, я могу внести некоторые уточнения. На данный момент это все, что у нас есть.
   У карты было две стороны. На одной стороне была изображена местность в радиусе нескольких сотен лиг от Копья, пунктирная линия экватора почти идеально пересекала основание города. Кильон увидел дорогу или тропу, по которой они шли от Конетауна, в том месте, где она пересекалась с тропой, по которой прошли мальчики-черепа и по которой они сейчас двигались. Сначала они двигались строго на запад; теперь, по-видимому, в юго-западном направлении, хотя без гироскопа или точной фиксации, основанной на небесной навигации, не было никаких средств проверить это. Помимо дорог и семафорных путей, на карте было отмечено множество ориентиров и наземных населенных пунктов, но лишь немногие из них что-либо значили для него. Пристань фортуны - одно из названий, которое он узнал, - лежала к югу, по меньшей мере в сотне лиг от их нынешнего местоположения. Он знал, что это ближайшее крупное поселение к Копью, но с таким же успехом оно могло находиться на другом конце света, несмотря на всю его надежду добраться туда без помощи Мироки. Даже с картой он почти терялся.
   Другая сторона карты была не намного лучше, но, по крайней мере, он узнал больше ориентиров. Упокоение души было самым большим населенным сообществом где-либо на Земле, за исключением Копья, и оно действительно было на другом конце света. Оно лежало далеко на западе, за Дочерьми, тремя горами, нарушающими наклонную линию с правильностью пулевых отверстий, даже за Богоматерью, самой высокой из всех гор, такой высокой и широкой, что со склонов она больше не казалась горой, а просто пологим выступом земли. Оно лежало к западу от высохших вод Лонг Гэша и Старого моря - отмеченных на карте черным цветом, хотя у него было подозрение, что с тех пор, как была составлена карта, воды отступили еще дальше. Здесь, как и на другой стороне, виднелись извилистые границы зон. В Копье зоны были достаточно большими, чтобы охватывать территории и районы города. Там, где сейчас находились Кильон и Мирока, зоны были еще больше, но на другой стороне карты они были достаточно обширны, чтобы поглотить целые географические области, целые горные хребты, равнины и бывшие моря. Несмотря на совершенно разные масштабы между одной стороной карты и другой, Мирока еще пыталась перерисовать границы зон и на этой стороне, как будто это имело значение.
   Взгляд Кильона упал на участок карты, который был совершенно пустым, на безликое отсутствие к востоку от самой северной Дочери. Это было так, как если бы все детали и нанесенные чернилами оттенки были стерты.
   - Что это?
   - Проклятие. Но тебе не нужно беспокоиться об этом. Это очень далеко от того места, где мы окажемся. - Она подняла глаза, держа карандаш во рту. - Доверься мне.
   - Почему на этой части ничего не помечено? Неужели никто этим не занимался? - Пустота, Проклятие, простиралась на сотни лиг в поперечнике - достаточно далеко, чтобы поглотить все на другой стороне карты.
   - Никто не входит внутрь. Никто не выходит. Это просто большой старый мусорный бак; по сравнению с ним остальная часть этой холодной, сухой дерьмовой планеты выглядит как гребаный райский сад в погожий денек.
   - Хорошо, что ты не религиозна, - саркастически заметил Кильон.
   - Ничего не могу поделать с тем, что слетает с моих губ, Резака. Это не значит, что это соотносится с тем, что у меня в голове. - Удовлетворенная своими исправлениями, она отложила карандаш и сложила карту, сделав это очень осторожно, чтобы не порвать хрупкий документ. - Привал окончен, - объявила она. - Нужно продолжать двигаться.
   Мирока была права насчет этого. Они не могли оставаться в этой зоне бесконечно, даже если бы у них был неограниченный запас препаратов. Они не были рождены для этого, и это все еще убивало их - просто несколько медленнее, чем если бы у них не было лекарств. Но в конечном счете им нужно было перейти в другую зону, к которой они были лучше приспособлены. Кильон имел лишь самое смутное представление о старой конфигурации границ, не говоря уже о новой, поэтому он не был уверен, насколько можно доверять исправленной от руки карте Мироки.
   Им оставалось только путешествовать и надеяться, что рано или поздно часы зафиксируют переход к условиям, в которых они могли бы жить.
   Конечно, не было никаких гарантий, что это произойдет. Не было такого закона природы, по которому указанные зоны сохраняли бы свои характеристики, меняя размер и форму. В противовес странам, сохраняющим политическую и культурную самобытность, даже когда их границы сокращались или увеличивались, перемещающиеся по карте зоны не были похожи, даже когда они просачивались и извивались на другом конце света, подобно бродячим амебам. Когда зона смещается, может измениться почти все, включая сам характер самой зоны. Даже если раньше существовал выход из этой зоны, проход в более пригодное для жизни место, не было никакой гарантии, что он существует сейчас. Они могли быть окружены со всех сторон зонами, которые были еще менее гостеприимными, чем эта.
   Но они не могли думать об этом. Не сейчас. Все, что они могли делать, это продолжать двигаться и надеяться, что впереди их ждет что-то лучшее.
   - Пожары, - сказала Мирока через час после полудня, указывая на серию линий дыма, поднимающихся от горизонта. - Кое для кого плохие новости. Это могут быть мальчики-черепа, сжигающие несколько деревень, или деревни, сжигающие нескольких черепов. Сегодня сводится много счетов.
   - Как ты думаешь, далеко мы продвинулись?
   - Четыре лиги. Может быть, пять.
   Всякий раз, когда Кильон оглядывался назад, Копье казалось не более далеким, чем в прошлый раз. Казалось, что все сооружение медленно, с хрустом, двигалось за ними по пятам, следуя за ними, как больное животное. Ему показалось, что он может различить тонкие струйки дыма, поднимающиеся с разных уровней, переплетенные и вытягиваемые боковыми ветрами и термальными потоками по мере их подъема.
   - А это место встречи? Сколько еще осталось? - Без очевидного масштаба на карте он не смог бы определить, как далеко им предстояло зайти.
   - Десять-двенадцать лиг.
   - Это то, что ты сказала в прошлый раз.
   - Решила, что таблетку нужно подсластить. Но будь спокоен - сейчас я говорю правду. Мы будем там завтра в это же время.
   - Если мы переживем эту ночь, со всеми этими машинами и воргами, о которых ты продолжаешь твердить.
   - Ты думаешь, я их выдумала, просто чтобы тебя подначить?
   - Просто говорю. Позади нас нет никаких признаков чего-либо. В той стороне никаких пожаров, и никаких признаков того, что кто-то движется по той же дороге.
   Мирока замедлила шаг и впервые с тех пор, как покинула лагерь, повернулась лицом к тому пути, которым они пришли.
   - Тебе решать, Резака. Теперь ты можешь отправляться домой, если считаешь, что тебе улыбнулась удача. Может быть, ты тоже не встретишь ничего, идущего другим путем. Но я продолжу, с тобой или без тебя.
   - Я с тобой, - сказал он, поправляя лямку рюкзака в том месте, где она начала врезаться ему в плечо. - Всю дорогу. Все, о чем я прошу, - это чтобы ты сказала мне правду. Никакого подслащивания, хорошо? Неважно, насколько плохо все выглядит, я смогу это вынести.
   Мирока снова зашагала. - Ты так думаешь?
   - На самом деле есть только один способ выяснить это.
   Через несколько шагов она сказала: - Это чуть больше двенадцати лиг.
   - Спасибо.
   - Скорее пятнадцать. И это чистая Божья правда. Но мы можем это сделать. Мы продолжаем идти, пока не упадем. Ты сможешь отдыхать сколько захочешь, когда мы доберемся туда.
   - Жаль, что лошади погибли, - сказал Кильон, стиснув зубы перед предстоящим испытанием.
   Они наткнулись на обломки и тела погибших три часа спустя, когда солнце уже клонилось к западному горизонту. Желто-черная паровая карета съехала с дороги и опрокинулась на бок, дымовая труба прогнулась, как сломанная ветка, пар все еще шипел из ее разорванных сочленений. Одно колесо со спицами оторвалось от оси и застряло в колее. Другое, что все еще было обращено к небу, поворачивалось взад-вперед, когда его ласкал ветерок, и тихонько поскрипывало. Багаж лежал грудами там, где он свалился с крыши. Два тела лежали на земле, их далеко отбросило, когда карета врезалась в препятствие. По их позам - один опустил голову, как будто ее вогнала в землю гигантская рука, другой лежал на боку, подогнув под себя одну ногу, - было совершенно ясно, что они не пережили несчастного случая или засады. Возможно, они даже были мертвы до того, как упали на землю.
   Мирока продолжала идти так беззаботно, что Кильон начал задаваться вопросом, не собирается ли она просто пройти мимо места крушения, даже не взглянув на него. Он даже начал задаваться вопросом, было ли это у него галлюцинацией, или Мирока каким-то образом не видела обломки там, где они существовали. Следовало ожидать вымыслов и миражей, когда антизональная дозировка начинала ослабевать или была не совсем корректной с самого начала. Однако паровая карета казалась слишком специфичной, чтобы быть плодом воображения Кильона.
   Однако Мирока полностью отдавала себе в этом отчет. Совершенно небрежно она порылась в кармане пальто и вытащила пистолет - длинноствольный, украшенный медью предмет неопределенного происхождения. Кильон знал, что у нее было оружие получше, но сейчас оно было бы бесполезно, его функциональность была нарушена при прохождении через зону низкого уровня Конетауна. Не имело значения, что они снова оказались в зоне повышенного уровня; железное правило гласило, что то, что было повреждено, остается поврежденным навсегда. Он предположил, что единственная причина, по которой она ничего не выбросила, заключалась в том, что оружие все еще имело некоторую остаточную ценность, будь то металлолом, инструменты для нанесения ударов или сломанные изделия, которые мог бы починить умелый оружейник.
   Он достал ангельский пистолет. Мирока сошла с дороги и прокралась вокруг разрушенной кареты, не обращая особого внимания на тела на земле. Колесо кареты продолжало поскрипывать - жуткий меланхоличный ритм, который только подчеркивал безмолвное запустение дороги. Кильон последовал за ней и опустился на колени рядом с фигурой, которая приземлилась головой вниз. Это был моложавый мужчина, одетый в темное пальто с длинным подолом из дубленой шкуры животного. От удара у него была сломана шея. Однако Кильон сомневался, что это убило его. Во лбу у него было пулевое отверстие, круглое и аккуратное, как будто его проделали с помощью промышленного перфоратора. Кильон слегка наклонил голову в поисках выходного отверстия, но его не было.
   - Я надеялся, что это мог быть несчастный случай, - сказал он вслух, - что они путешествовали, когда случился зональный шторм, потеряли сознание и затем управление. Но в этого человека стреляли.
   - Стреляли? - переспросила Мирока.
   - Прямо в лоб.
   - Кто-то был чертовски хорошим стрелком, раз попал в водителя паровой кареты.
   - Это было бы быстро. Я не думаю, что он что-то почувствовал.
   - Проблема в том, - сказала Мирока, - что эта карета не ехала пустой.
   Кильон подошел ко второму телу, тому, у которого была сломана нога, и обнаружил, что это тоже мертвец. Этот был постарше, с острым носом с красными прожилками, всклокоченными седыми усами, длинными седыми волосами до воротника и маленькими круглыми очками, похожими на его собственные, одна линза размером с монету теперь превратилась в звезду из разбитого стекла. У него также было пулевое ранение в центр лба. Двое мужчин, должно быть, сидели высоко на передней части кареты, управляя ею так, словно ее все еще тянула упряжка лошадей.
   - В этого человека тоже стреляли, - сказал Кильон.
   - Не скажи. - Мирока заглянула в ставшие горизонтальными окна паровой кареты, держась за дверную ручку и поручни по обе стороны от себя.
   - В твоих словах звучит скептицизм. Но если кто-то был достаточно хорошим стрелком, чтобы попасть в одного из этих людей, полагаю, он мог бы попасть и в другого человека. Им не пришлось бы перезаряжать оружие.
   - О нет, - сказала она на пониженной ноте. - Почему это обязательно должна была быть семья?
   Кильон встал и направился к ней. - Сколько их?
   - Четверо. Мама, папа и две девочки.
   - В них стреляли?
   - Нет. Похоже, они только что умерли здесь. Зональная болезнь, я полагаю. Хочешь взглянуть?
   - Не то чтобы я мог им помочь, но... - Он наблюдал, как она вскарабкалась на борт фургона и открыла дверь, а затем элегантно запрыгнула в купе. - Что ты делаешь?
   - Мародерствую. На что это похоже?
   - Не уверен, что это правильно.
   - Не пытайся сейчас взращивать во мне совесть, Резака. Эти люди мертвы навсегда. Мы берем все, что они могут дать нам, что помогает нам. Все равно очень скоро появится кто-нибудь еще. - Она что-то выбросила из отделения - коричневую бутылочку. Кильон поймал его - скорее по счастливой случайности, чем по здравому смыслу - и осмотрел этикетку цвета сепии и бледные таблетки, которые содержались в закрытом пробкой флаконе. - Что-нибудь, что мы могли бы использовать?
   - Не знаю. - Этикетка была написана вычурным старинным почерком с множеством заглавных букв и восклицательных знаков.
   - Расскажешь мне позже. - Мирока хмыкнула. Затем: - Привет.
   - Что "привет"?
   - У папы здесь неплохое огнестрельное оружие. Все еще крепко держит его.
   - Трупное окоченение, - сказал Кильон, - позволяет предположить, что эти люди были мертвы по меньшей мере три часа.
   Появилась рука Мироки, сжимающая тяжелое черное оружие с деревянным прикладом и множеством стволов. - Залповый пистолет. Всегда хотела заполучить в свои руки что-нибудь из этого. У моего друга однажды было такое, но...
   - Это что-то особенное?
   - Непрактично, но довольно хорошо для того, чтобы до смерти напугать людей. И отдача как у лягающегося мула, особенно если палить из всех стволов сразу. Ты не столько целишься, сколько выбираешь полусферу. - Она освободила защелку и сложила часть оружия. - Казнозарядное, с отдельными ударниками на каждом стволе, способное стрелять по отдельности или всеми сразу. Его стоит носить. Пару выстрелов сделали, но остальные патроны все еще в патронниках. Так зачем кому-то разгуливать с одним из них наполовину заряженным?
   - Полагаю, это риторический вопрос?
   - Ты либо держишь эту штуку заряженной, со всеми стволами, либо держишь ее пустой, потому что не веришь, что она не выстрелит.
   - Это значит, что они им воспользовались, - сказал Кильон. - Предположительно, против людей, которые выстрелили этим людям в лоб. Но куда они делись? - Червячок беспокойства начинал разматываться у него в животе. - Три часа - это не так уж много.
   - Не думаю, что все произошло так, как ты считаешь, - сказала Мирока.
   - Это был не несчастный случай.
   - Возможно, карета перевернулась из-за несчастного случая - водители потеряли сознание или что-то в этом роде, - а потом кто-то нашел их и решил немного пострелять и пограбить. Эти люди застряли здесь, они, вероятно, пережили катастрофу. Не вижу ни сломанных костей, ничего такого. Но они страдали бы от смены зоны точно так же, как и мы.
   - Они бы приняли какие-нибудь антизональные препараты. - Кильон с сомнением посмотрел на бутылочку, которую все еще держал в руках. - Но что бы это ни было, это только выиграло им время, а не возможность функционировать в этой зоне так, как будто ничего не произошло. Даже если бы им удалось предотвратить потерю сознания и каким-то образом избежать припадка, как это сделали мы, они были бы в очень плохом состоянии. Никакой надежды уйти далеко от кареты не было, и, вероятно, именно поэтому они остались внутри, надеясь, что кто-нибудь придет им на помощь. В конце концов зональная болезнь одолела их.
   Мирока выбралась наружу, неся охапку награбленного добра. Кильон частью все еще чувствовал, что то, что они делают, неправильно, но не сомневался, что Мирока принимает близко к сердцу их интересы. Даже часы, которые она взяла с собой - он видел, как они поблескивают у нее в руке, как ремешки обвиваются вокруг пальцев, - предназначались исключительно для утилитарных целей. В Копье бытовала старая поговорка: у вас никогда не может быть слишком много часов. Она взяла кое-какую одежду - перчатки, шарф, что-то вроде меховой шапки - и маленькую полотняную сумку. - Еще несколько таблеток и микстур для тебя, - сказала она, швыряя пакет в его сторону.
   - Если бы они шли этим путем, - сказал Кильон, и сумка упала к его ногам, как подстреленная туша, - они бы обязательно встретили черепов. Может быть, это они убили водителей.
   - Парни с черепами не настолько хороши в стрельбе. В любом случае, им не обязательно было с ними встречаться. - Она спустилась из кареты. - Если ехать в одном из этих паровых экипажей, то место пересечения недалеко. Мальчики-черепа могли проехать прямо по главной трассе до того, как эти люди вышли на нее с другой дороги. Им никогда не приходилось видеть друг друга.
   Кильон поднял пакет, внутри которого позвякивали стеклянные и фарфоровые сосуды. - Может быть, нам стоит двигаться дальше?
   - С моей стороны никаких возражений. Просто хотела посмотреть, что мы можем спасти.
   - Мы не можем похоронить этих бедных людей, не так ли? - На этот раз утверждение, а не вопрос.
   Мирока покачала головой. - То же самое, что и с лошадьми. Ты проверил тех двух других?
   - Дай мне минутку.
   - Посмотри, нет ли у кого-нибудь из них патронов.
   Он вернулся к телам и осмотрел карманы их пальто и запястья, взяв у каждого по паре тяжелых фирменных часов, а также часы в футляре из кармана пальто каждого мужчины. Все часы были заведены и тикали, а их многочисленные циферблаты показывали разное время.
   - Ты хочешь, чтобы я забрал и их пальто? - спросил он, опасаясь ответа, который она, скорее всего, даст.
   - Только часовые механизмы и все, что стреляет или режет.
   У мужчин не было при себе ни пистолетов, ни ножей, но у одного из них к ноге была пристегнута тяжелая кобура. Кобура теперь была пуста, и Кильон подумал, что она была бы как раз подходящего размера под залповый пистолет, которым сейчас щеголяла Мирока. Возможно, путешественник выполз из перевернутой кареты, подобрал выданное компанией оружие и вернулся к остальным членам своей семьи, надеясь продержаться достаточно долго, чтобы прибыла помощь, или чтобы зона вернулась в свое прежнее состояние. Он распахнул пальто мужчины и обнаружил единственный патронташ, тянувшийся от плеча до бедра, в котором еще оставалось несколько патронов. Он расстегнул патронташ, рассудив, что у человека в карете, должно быть, не было времени его искать.
   - Нашел несколько патронов, - крикнул он.
   - Хорошо, - ответила Мирока. - Я только что нашла то, чего надеялась не найти. - Она наклонилась и подняла с земли какой-то предмет, который, должно быть, был там все это время, незамеченный до сих пор. На первый взгляд Кильон подумал, что это палка со странными узлами или кость животного, к которой все еще прикреплены веревки и жгуты из сухожилий.
   Но когда он уловил зловещий блеск металла, то понял, что это не было ни тем, ни другим.
   - Здесь были ворги, - сказала Мирока. - Во всяком случае, один из них. Оставил нам маленький подарок.
   Это была конечность, серебристо-серая механическая рука, но больше похожая на переднюю конечность волка или собаки, чем на человеческую руку. Рука была оторвана от основного тела у плеча. Она была сочленена на половине длины и у запястья, а за запястьем виднелась маленькая упрощенная кисть или лапа - три когтистых пальца и противолежащий большой палец, с изогнутыми ногтями или коготками, отливающими кобальтово-синим, как будто они были сделаны из какого-то более твердого и острого металла, чем все остальное. Кости скелета и места сочленения были элегантно тонкими и изобретательно компактными, как будто они эволюционировали под чрезвычайно жестким давлением отбора. Но это было нечто большее, чем просто изящное оборудование. К руке была прикреплена нервная система или ее остатки: сухожилия, которые Кильон уже заметил. Там было что-то похожее на мускулатуру. Эти органические части были слизистыми и беспорядочно организованными, окрашенными в печеночно-фиолетовый цвет. Это выглядело так, как будто робот опустил свою руку в чан с отходами на скотобойне, испортив ее стальное совершенство слоем случайных кусочков мяса и хрящей.
   Но Кильон теперь знал, что плотоядные ворги - это металл, мясо и хрящи.
   - Может быть, там был только один, - сказала Мирока, держа руку за плечевой сустав и поворачивая ее то так, то эдак с нескрываемым отвращением. - Возможно, отделился от других воргов. Некоторые из них - изгои, но они все еще следуют за основными стаями, выискивая объедки и легкую добычу.
   - Что с ним случилось?
   - Может быть, парень в карете сделал хороший выстрел. Может быть, ворг уже был ранен, или он знал, что ему нужно сматываться до того, как сюда доберутся остальные.
   - Ты сказала, что они могут быть позади нас, - сказал Кильон. - Вот почему мы шли этим путем. Ты никогда ничего не говорила о том, что столкнешься с ними перед собой.
   - Мы не сталкивались. Мы нашли только часть одного из них.
   - Это значит, что они были здесь.
   - Один из них. Но сейчас он может быть за много лиг отсюда или лежать мертвым где-нибудь в канаве. - Она отбросила отвалившуюся руку. - Сейчас это не наша проблема. Но нам не следует здесь околачиваться.
   - Я все еще не понимаю. Мы знаем, что здесь был хищник, но мы до сих пор не знаем, кто стрелял в водителей.
   - Никто этого не делал.
   - Ты даже не взглянула на раны.
   - В этом нет необходимости. Как только я обнаружила, что здесь что-то вынюхивал ворг, все обрело смысл. Произошел несчастный случай. Паровая карета разбилась, и мужчины упали на землю. Вероятно, к тому времени они были уже мертвы, и определенно мертвы к тому времени, когда ворги добрались до них.
   - Что значит "добрались до них"?
   - Те отверстия, которые ты видел, были проделаны не пулями. Именно там ворг просверлил им черепа. Вот тут-то он и добрался до их мозгов и взял то, что хотел. - Мирока постучала пальцем по своему лбу. - Хорошая ткань префронтальной доли, та, что им больше всего нравится. Богатая синаптическая структура, готовая к тому, чтобы быть отсосанной и подключенной к собственной нервной системе ворга.
   - Ты хочешь сказать, что он съел их мозги?
   - Как они и делают. Как они выживают на границе, где умные машины перестают работать. Думаю, они могли бы культивировать свои собственные ткани... но ворги уже не такие умные, и в любом случае, это быстрее и проще. Мясорубки. - Она остановилась и посмотрела на него прищуренными, осуждающими глазами. - Знаешь, для патологоанатома, или как там раньше называлась твоя профессия, ты немного брезглив к мертвым вещам.
   Кильон натянуто улыбнулся ей, пытаясь побороть подступившую к горлу желчь. - Это была та часть работы, которая мне никогда не нравилась.
   Было почти темно, когда они разглядели еще один костер - теперь это был не просто дым, а настоящее пламя, мерцающее оранжевым и малиновым среди множества сплошных темных фигур прямо перед ними, на самой дороге. Черный дым поднимался к угнетающе низкому потолку неба.
   - Это нехорошо, - сказала Мирока.
   - Было ли что-нибудь хорошее с тех пор, как мы покинули Копье?
   - Не умничай со мной, придурок. Я имею в виду, что кто-то попал в засаду. На этот раз по-настоящему. - Мирока была так же напугана, как и он, даже если и не призналась бы ему в этом в лицо. Она постоянно держала в руках залповый пистолет, предпочитая его любому из своих собственных видов оружия. Время от времени, даже продолжая идти, она вздрагивала и направляла пучок черных стволов на какой-нибудь крадущийся призрак, который могла видеть только она. - Вот как действуют мальчики-черепа, когда они не получают того, чего хотят. Режут и сжигают.
   - Так что, возможно, нам следует подумать о том, чтобы обойти эту катастрофу стороной, - сказал Кильон.
   Но Мирока хотела подобраться поближе. Она не сказала почему, но Кильон догадался сам. Она думала о том, что кто бы ни попал в засаду, кто бы ни был пойман и подожжен, вполне возможно, это те же самые люди, которые должны были забрать Кильона. Она должна была знать, потому что в таком случае им придется изменить планы.
   Они подошли ближе к огню. Теперь они могли это слышать - случайный глухой удар, когда что-то взрывалось, осколки и треск чего-то рушащегося. Сквозь треск и рев пламени время от времени пробивались человеческие голоса.
   Испуганные голоса. Крики и вопли боли и страха.
   Ледяной ужас, предчувствие чего-то невыразимо неправильного окутали Кильона, словно опускающийся саван. - Может быть, это все, на что нам следует пойти.
   - Мы должны знать, что произошло. Хочешь остаться здесь, попытай счастья с тем, что ждет тебя там, это твои похороны. - Мирока несла перед собой залповый пистолет, как таран. - Что касается меня, то я бы остановилась на том, у кого больше стволов.
   - Что бы здесь ни происходило, это не наша проблема.
   - Теперь все - наша проблема, Резака. - Она бросила на него испытующий взгляд, как будто все зависело от этого единственного решения. - Ты идешь или остаешься?
   Он последовал за ней, даже сделал усилие, чтобы идти рядом с ней, но страх все еще не покидал его. Он сжал ангельский пистолет, успокоенный им, хотя и понятия не имел, способен ли он все еще стрелять.
   - Постарайся не стрелять в первое, что движется, - предупредила она. - Может оказаться, что это мой друг.
   Постепенно его глаза начали разделять темные, пылающие очертания на отдельные фигуры. Горела не просто одна вещь, это была целая коллекция вещей, разбросанных поперек дороги и по обе стороны от нее, простирающихся далеко вдаль. Они приблизились к черному бугорку на дороге, похожему на полузасыпанный валун, который оказался мертвой лошадью, все еще в доспехах. Мирока пнула замысловато вылепленный панцирь мертвого животного.
   - Мальчик-череп, - сказала она.
   - Они сделали это?
   - Раньше это были они. Ты что, там, сзади, не обращал внимания?
   Теперь он понял, что на мертвой лошади были те же доспехи, которые они видели, когда караван мальчиков-черепов проходил мимо них полжизни назад, перед бурей.
   - Кто-то на них напал.
   - Дайте этому человеку золотую звезду за наблюдательность.
   Чуть дальше они наткнулись на свалившегося всадника, возможно, того самого, который был на мертвой лошади. Мужчина был мертв, его шлем с половиной черепа лежал рядом, но не было никаких признаков того, что плотоядный монстр пытался высосать его мозги. Однако ему перерезали горло чем-то острым.
   - Не могу сказать, что они этого не ожидали, - сказала Мирока, пнув мужчину ботинком, прежде чем пойти дальше.
   - Достаточно ли мы увидели? Это мальчики-черепа. Что еще нам нужно знать?
   - Надеюсь найти что-нибудь, что сможем использовать. Одну из этих машин или лошадь, которая не сдохла.
   Теперь пламя согревало лицо Кильона. Впереди был еще один упавший всадник - на этот раз застрявший под своей лошадью. Этот человек был все еще жив, он хныкал, когда они приблизились, его ноги подогнулись и были сдавлены массивной тушей его коня. Мирока подошла прямо к нему и поставила пятку на его нагрудную пластину, надавив так, словно хотела выдавить последний вздох из его легких.
   - Теперь ты не выглядишь таким чертовски свирепым, не так ли? - услышал он, как она сказала, обращаясь к мужчине тихим, доверительным тоном, как будто они были друзьями на званом ужине. - Ты умираешь, кусок дерьма. Сморщиваешься, как какашка однодневной давности. Надеюсь, это причиняет хорошую боль. Держу пари, тебе всегда было интересно, каково это - быть раздавленным мертвой лошадью.
   - Мирока, - сказал Кильон, подходя к ней. - В этом нет необходимости.
   - Это чертовски необходимо. Поверь мне, Резака: я видела, что эти ублюдки делают с людьми.
   - Две ошибки... - начал он говорить, затем покачал головой, точно зная, как Мирока отреагировала бы на это замечание. - По крайней мере, позволь мне осмотреть его. Он все еще жив, несмотря на смену зоны. Должно быть, у него изрядная степень унаследованной переносимости. - Рот мужчины, там, где он был виден сквозь спутанные заросли бороды, был забрызган кровью, слюной и пеной. Он перестал хныкать, глядя на них яростно-вызывающими глазами.
   - Я же говорила тебе, что у них есть наркотики, - сказала Мирока, отказываясь сдвинуть ногу с места.
   - Дай мне взглянуть на него. Он все равно умрет. Тебе не нужно помогать ему в его пути.
   Она что-то проворчала, но сняла каблук. Кильон отложил ангельский пистолет, чтобы обеими руками открыть свою аптечку.
   - Ты меня понимаешь? - спросил он.
   - Он понимает тебя. Просто не хочет в этом признаваться.
   Кильон пожал плечами - у него не было причин сомневаться в ней. - Я не знаю, имеешь ли ты хоть какое-то представление о том, что произошло. Там был зональный шторм. Хуже, чем что-либо за последнее время. Копье ... что ж, ты не мог этого не заметить.
   - Житель Копья, - сказал пойманный в ловушку всадник, а затем, несмотря на очевидный дискомфорт, ухитрился плюнуть Кильону в лицо. Кильон вытер розоватую пену. - Пошел ты, житель Копья. Умри, как и все мы. Скоро.
   Мужчина снова плюнул, но на этот раз слабее и с менее эффективным прицелом. Слюна попала на его бороду, оставшись там, как след от пули. Мужчина застонал, не в силах скрыть свою боль.
   - Как ты думаешь, сколько он здесь пролежал? - спросил Кильон.
   - Достаточно долго, - сказала она, дотрагиваясь до упавшей лошади. - Она холодная. По крайней мере, пару часов, пока он был под тушей.
   - Ты умрешь, - сказал Кильон мужчине. - Даже если у тебя не было зональной болезни, эта лошадь почти наверняка была на тебе слишком долго. Это нарушило твое кровообращение. В твоей крови скопились токсины, застряв в ногах. Если бы я ослабил давление на тебя, эти токсины высвободились бы, и ты бы умер.
   Мужчина захрипел и изобразил нечто вроде улыбки в виде посмертной маски. - Ты тоже.
   - Да, ты что-то говорил. Дело в том, что я могу немного облегчить твою боль. - Кильон едва мог оторвать взгляд от умирающего мальчика-черепа, так что его рукам пришлось рыться в аптечке наугад.
   - Не вздумай давать ему никаких драгоценных лекарств, - сказала Мирока.
   - Я дам ему то, что сочту нужным. - Он нашел флакон с гранулированным Морфаксом-55, узнав его по форме. - Открой рот, - сказал он мужчине.
   Мальчик-череп раздвинул губы, обнажив вход в пещеру из заостренных зубов с металлическими наконечниками, от которых исходил адский запах кухонных отходов, гниющего мяса и овощей. Его язык был разделен надвое, и его обоюдоострый конец торчал между зубами.
   - Я собираюсь положить это тебе под язык, - сказал он. - Боли не будет. Ты позволишь мне это сделать?
   - Совершаешь большую ошибку, - сказала Мирока.
   Мальчик-череп высунул язык, приглашая Кильона ввести Морфакс-55. Он подумал о том, чтобы просто опрокинуть бутылку и надеяться на лучшее, но это было бы расточительно и могло привести к загрязнению самой бутылки. Вместо этого он сложил левую ладонь чашечкой и высыпал то, что, по его мнению, было достаточным количеством таблеток. Он избавил бы мальчика-черепа от боли, как из-за лошади, так и из-за зональной болезни, облегчил бы его уход из жизни и почувствовал бы, что сделал какую-то малую толику добра, каким бы незначительным ни был этот поступок на фоне немыслимых страданий, разыгрывающихся вокруг него. Используя пальцы правой руки, он отбирал таблетки большим и указательным пальцами, пока у него не получилась примерно половина нужной дозы, столько, сколько он мог ввести за один прием, и отправил это количество в рот мальчика-черепа. Язык все еще был приподнят, мерзко изгибаясь и нащупывая, но позволил ему положить таблетки. Затем он вернулся за остальными и уже набирал их, когда мальчик-череп с силой впился зубами в пальцы Кильона, боль была мгновенной и восхитительной, заостренные зубы и острый металл разрезали плоть до кости, с хрустом вгрызаясь в саму кость, угрожая оторвать ему большой и указательный пальцы. Кильон вскрикнул от удивления и боли. Все еще держа правую руку во рту мальчика-черепа, он левой схватил ангельский пистолет. Он приставил дуло ко лбу мальчика-черепа и нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло, поэтому он попробовал еще раз, а мальчик-череп все еще кусал его за пальцы. Но пистолет был разряжен. В неистовой ярости он вместо этого схватился за ствол и начал колотить рукояткой по голове мальчика-черепа, кряхтя от боли и напряжения, не зная ничего, кроме ярости и потребности убить еще одно человеческое существо. Пистолет с треском ударился о кость, и на пятом или шестом замахе он почувствовал, как что-то поддается под кожей, череп начинает раскалываться, и в тот же миг раздался хлопок, громкий и оглушительный, как будто сам мир только что раскололся, и рот мальчика-черепа отвис. Кильон отшатнулся, кровь уже хлынула из ран на его пальцах, он выронил ангельский пистолет, едва успев взглянуть на то, что Мирока сделала с головой мальчика-черепа.
   Он увидел достаточно. Мирока опустошила несколько стволов залпового пистолета за один раз, практически в упор. От головы мальчика-черепа мало что осталось, за исключением челюсти. Мозг и кости разлетелись по обе стороны, распластавшись по дороге в форме непристойной розовато-серой бабочки.
   - Могла бы сказать тебе, что это закончится слезами, - сказала Мирока.
  
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  
   Кильон здоровой рукой порылся в своей аптечке, пока не нашел пузырек с дезинфицирующим средством. Он передал его Мироке. - Открой это для меня.
   - Пожалуйста.
   - Просто открой эту чертову... штуку.
   - Привет, - сказала она, судя по голосу, впечатленная. - В конце концов, у доктора есть свои пределы. - Она отвинтила крышку, взяла вату и передала флакон обратно Кильону. Без предисловий он побрызгал им на пальцы, кровь все еще текла из ран, там, где их касалось дезинфицирующее средство, оно жгло, как жидкий огонь.
   - Черт, - сказал Кильон, но на этот раз в ответ на боль, а не на свое раздражение Мирокой. Он полил еще и на этот раз чуть не потерял сознание, когда антисептическая жидкость проникла в раны, вонзив свои химические зубы в его плоть.
   - Тебе нужен кто-нибудь, чтобы зашить эти порезы? - спросила Мирока.
   - Нет. - Он придал своему голосу властность, хотя сам чуть не плакал. - Отрежь немного от этих бинтов. В нижней части сумки. Пожалуйста.
   К ее чести, она действовала быстро и эффективно, взвалив на плечо автомат, пока работала, отрезала ножницами полоску бинта, разрезала ее пополам и помогла ему обернуть одну полоску вокруг большого пальца, а другую - вокруг указательного, чтобы он все еще мог хоть как-то пользоваться рукой.
   - Булавки в верхнем отделении, - сказал Кильон.
   Мирока закрепила бинты, а затем сделала то, чего Кильон никак не ожидал, а именно почти по-матерински похлопала его по плечу. - Извини за лекцию. Полагаю, это было превышением требований.
   - В некоторой степени.
   - С тобой все будет в порядке?
   - Учитывая наши обстоятельства, подозреваю, что у меня все будет хорошо, если меня убьет именно эта рана.
   - Все равно нужно следить за этим - известно, что ублюдки держат гниющую мертвечину между зубами, просто для того, чтобы они могли отравить людей, когда кусаются.
   - Информация, о которой, как ни странно, ты забыла упомянуть ранее.
   - Ты же доктор. Наверное, я просто предположила, что ты знаешь, что делаешь. - Она порылась в кармане пальто и достала маленький пистолет. - Возьми это. Я думаю, ты почти исчерпал возможности ангельского пистолета, если только не планируешь засунуть его кому-нибудь в глотку и задушить им.
   Кильон неловко взял пистолет забинтованной рукой.
   - Спасибо, - сказал он.
  
   Они пошли дальше.
   Мирока на ходу перезаряжала залповый пистолет, впереди маячил один из горящих фургонов, его деревянная и тканевая обшивка почти полностью сгорела, остался только провисший металлический каркас, который сам начинал поддаваться огню. Кильон понял, что рама была одной из клеток, которые они видели, когда проезжал караван. Палящий жар, исходивший от других фургонов, стал теперь почти невыносимым, но он поднял забинтованную руку, чтобы прикрыть лицо, сунул пистолет в карман, чтобы можно было нести сумку, и подошел так близко, как только осмелился. Мирока была лишь немного впереди, прикрывая одной рукой собственное лицо, а в другой держа залповое оружие.
   - Они выбрались, - крикнула она, перекрывая рев и шипение огня. - Дверь открыта.
   - Ты думаешь, кто-то позволил им уйти?
   - Могло бы быть, если бы рядом был кто-нибудь, кто еще не терял сознание.
   - Ты имеешь в виду кого-то другого, кроме мальчиков-черепов?
   - Да. Или они все просто вырвались наружу. Удивительно, что ты можешь сделать, когда заживо горишь - это реальная возможность.
   Кильон кивнул, хотя, увидев, насколько надежными выглядели клетки, засомневался, что какое-либо количество подпитываемой адреналином силы оказало бы достаточное влияние на пленников. Гораздо более вероятно, что их освободили случайные прохожие, местные жители, затаившие злобу на мальчиков-черепов.
   - Надеюсь, что все они выбрались.
   Мирока прошла немного дальше, держа перед собой стволы залпового пистолета, затем сказала: - Эти двое определенно этого не делали.
   Фургон, о котором шла речь, остановился в придорожной канаве, достаточно далеко от других транспортных средств, чтобы пламя, по крайней мере до недавнего времени, обходило его стороной. Теперь же его задние колеса пылали, спицы были объяты пламенем, языки пламени начали лизать его шасси. Очень скоро все это будет охвачено пламенем, огонь охватит клетку, стоящую сверху. Однако на данный момент пламя еще не добралось до клетки, и два человека внутри нее были все еще живы.
   Это были женщина и ребенок. Кильон вспомнил родимое пятно на затылке женщины, и тут она повернулась к нему лицом. Она была точно такой, какой он запомнил ее прошлой ночью: то же изодранное платье без рукавов, то же сочетание худобы и с трудом заработанной силы, та же безволосая голова. Она смотрела прямо на него, а ребенок - возможно, девочка или мальчик - все еще был рядом с ней. Он ожидал, что женщина что-нибудь скажет, окликнет их и попросит освободить, но вместо этого она просто продолжала смотреть, ее глубоко посаженные глаза были бесстрастны, а сильные челюсти сжаты в знак покорности судьбе, как будто она давно примирилась с тем, что никогда не покинет клетку. Даже у ребенка - девочки, решил Кильон, - был вызывающий вид, как будто она внимательно изучала свою мать, учась смотреть на мир с таким же пылким отказом проявлять слабость.
   - Почему их никто не выпустил? - спросил Кильон, когда Мирока замедлила шаг, направляя залповый пистолет прямо на клетку.
   - Знаю почему, - сказала Мирока, прежде чем остановиться и обернуться, чтобы посмотреть на него.
   - Ты собираешься мне сказать?
   Мирока поднимала пистолет до тех пор, пока он не был направлен прямо на женщину. -Повернись.
   Женщина ничего не сделала. Выражение ее лица едва заметно изменилось, сменившись чем-то вроде властного презрения.
   - Я сказала, развернись на хрен. - Мирока слегка изменила свою цель. - Сделай это, или я проделаю дырку в мелкоте.
   Ребенок не подавал никаких признаков того, что его каким-либо образом встревожило то, что пистолет был направлен прямо ей в голову. Либо она была слишком отсталой, либо необразованной, чтобы понять значение этого жеста, или же она была героически храброй.
   - Палец начинает подергиваться, - сказала Мирока.
   Женщина, казалось, задумалась, затем медленно повернулась так, чтобы оказаться спиной к Кильону и его спутнице. Теперь он мог видеть родимое пятно гораздо отчетливее, безволосый череп женщины купался в оранжевом мерцании от близлежащих костров.
   Только это было не родимое пятно. Или, по крайней мере, такого родимого пятна Кильон никогда не видел собственными глазами. Это было слишком правильным, слишком точным и геометрическим, чтобы быть творением природы: больше похоже на татуировку или клеймо, знак собственности или верности. Это была пятиконечная звезда с круглыми точками на кончике каждого луча.
   - Она ведьма, - сказала Мирока. - Вот что это значит.
   - Таких вещей, как ведьмы, не существует, - сказал Кильон, но с гораздо меньшей уверенностью, чем ему хотелось бы.
   - Может, и нет. Но есть такие существа, как тектомантки. Это то, на что мы здесь смотрим.
   - Ты уверена?
   - Я знаю, в чем дело, Резака. У нее есть метка. Делает ее одной из них.
   Кильон не знал, что и думать. До ухода из Копья от него никогда не требовали иметь мнение о существовании тектоманток или о чем-то ином. Он знал, что они балансируют где-то на грани между мифом и реальностью; одни отвергают их как суеверие, другие принимают как реальное явление - хотя и пугающее, редко встречающееся и неправильно понимаемое. Поразмыслив, он, вероятно, признал бы, что принимает их реальность, уравновешивая это принятие серьезным скептицизмом относительно фактического масштаба и эффективности их силы. Было просто слишком много свидетельств ученых, чтобы отмахнуться от тектоманток как от вымысла, чего-то придуманного для устрашения детей и суеверных людей, и все же в рамках этой науки их способности почти наверняка были преувеличены, раздуты до неузнаваемости испуганными свидетелями и заядлыми пересказчиками опыта из вторых рук. Однако Кильон ни в коем случае не ожидал, что действительно столкнется с одной из них. Даже если принять их реальность и то, что некоторые из приписываемых им способностей были реальными, все равно считалось, что тектомантки были экзотически редки. Говорили, что они рождались у нормальных матерей, матерей, которые не носили на себе клейма в виде безделушки-звезды. Точно так же, как некоторые болезни проявляются только тогда, когда злополучные родители встречаются и производят на свет ребенка - причинный фактор, незаметно переносимый матерью и отцом, - так и тектомантку можно считать результатом наследственных влияний, которые скрывались незамеченными в предыдущих поколениях. Но тектомантия была чем-то иным, нежели болезнью. Тектомантки, возможно, и не имели большой продолжительности жизни, но это было не из-за того, что их состояние приводило к каким-либо систематическим недугам. Это было потому, что их, как правило, преследовали до преждевременной смерти, часто с применением камней или погребальных костров. Другими словами, к ним относились точно так же, как к ведьмам.
   И он, казалось, пристально смотрел на одну из них.
   - Ты веришь? - спросил он Мироку.
   - Не имеет значения, делаю я это или нет, Резака. Важно то, во что верят черепа и гребаные полудурки-полукровки, которые здесь живут. И для них вообще нет никаких сомнений. Она - ходячее дурное предзнаменование. Что-то, что ты запираешь в клетке и поджигаешь. Вот почему ее никто не выпускал. Слишком трусливы, чтобы столкнуться с последствиями ее освобождения.
   Женщина медленно повернулась к ним лицом. Что-то в ее царственной осанке опровергало все предположения Кильона - это было все равно что наблюдать, как манекенщица оборачивается после демонстрации какой-нибудь баснословно дорогой вещи высокой моды. Она была внутри клетки, но худая женщина в рваном платье, казалось, все еще обладала неуловимой силой за пределами своего заточения.
   - Но мы не трусы, - сказал Кильон, заметив, что с момента их прибытия огонь продвинулся еще дальше и теперь начал лизать дно клетки. - Мы можем выпустить их. Кто-то должен это сделать.
   - Или мы можем идти дальше, потому что это не наша проблема.
   - Думаю, это просто стало нашей проблемой.
   - Как тот парень с черепом, который чуть не откусил тебе руку там, сзади?
   - Это другое дело. Тогда я был неправ, но сейчас я прав.
   Женщина продолжала смотреть. Она еще ничего не сказала. Возможно, она была не в состоянии говорить, но у Кильона возникло ощущение, что она наблюдает за ними, становится свидетельницей их перепалки без малейших сомнений в том, как будут развиваться события. Она будет говорить только тогда, когда ей это будет удобно, а возможно, и вообще не будет.
   - Резака, послушай меня. Вокруг тектоманток ходит много суеверного дерьма. Например, что они могут разгонять волны, ходить по воде и исцелять больных. Но если только одна десятая часть этого правда, то с этим не стоит так легко связываться.
   - Значит, это суеверная чушь, не считая того, что оказалось правдой?
   - Не издевайся надо мной, Резака. Я видела здесь достаточно странного дерьма, чтобы знать, что ты не можешь выбирать, во что верить. - Мирока сделала паузу и посмотрела направо. Из завесы дыма между двумя горящими фургонами, спотыкаясь, вышла фигура, вытянув руки перед собой и тихо постанывая. Это был череп, без шлема и с выколотыми глазами, в которых остались только запекшиеся от крови глазницы. Сопли и слюни текли у него из носа и рта. Мирока прицелилась из залпового оружия и произвела одиночный выстрел, разнеся правую ногу мальчика-черепа ниже колена. - Может быть, они могут менять зоны, - продолжала она, когда фигура рухнула на землю, - а может быть, и нет. Как я понимаю, на самом деле не имеет значения, что они могут, а чего не могут делать. Это то, во что люди верят, что они проецируют на себя. Просто из-за того, кем люди себя считают, тектомантки притягивают к себе всевозможные неприятности, которых нам лучше было бы избегать. И это до того, как мы разберемся с теми силами, которыми они действительно обладают.
   Она направила пистолет на что-то еще в дыму, прищурилась на то, что увидела, затем направила ствол обратно на клетку.
   - Из того немногого, что я знаю об этом деле, - сказал Кильон, перекрывая хныканье и стоны упавшего мальчика-черепа, - для силы тектомантки не будет большой разницы, в клетке она или нет.
   - Что это значит?
   - Это означает, что эта женщина на свободе не более опасна для нас, чем в клетке. Это означает, что мы должны иметь мужество отстаивать свои убеждения. Мы не собираемся уходить отсюда и оставлять женщину и ребенка гореть заживо.
   - Есть, по крайней мере, два других варианта. - Мирока подняла залповое оружие. - Это один из них. Уверена, что ты сможешь найти другой в своей коробке, если хорошенько поищешь.
   - Убить их?
   - Насколько понимаю, мы оказали бы им услугу.
   Кильон толкнул медицинскую сумку в направлении Мироки, не потрудившись дождаться, пока она положит на нее руку, и сумка упала на землю, как только он отпустил ее. - Я собираюсь освободить их. Если у тебя с этим проблемы, пристрели меня сейчас же и покончим с этим.
   - Не могу сказать, что это не заманчиво. - Мирока наблюдала за ним прищуренными ядовитыми глазами, как будто она действительно была всего в нескольких шагах от того, чтобы убить его. - И вообще, что ты собираешься использовать, чтобы вскрыть эту клетку? Сарказм и ногти?
   Кильон выбрал себе место и взобрался на фургон как можно дальше от горящего конца, избегая самого сильного пламени, но все равно обжигая ладони о ткань. Он кашлянул и выпрямился, опершись рукой о стенку клетки. Металл сам по себе начинал нагреваться.
   - Я такая, как она говорит, - сказала женщина командным и спокойным голосом, как будто с ее стороны было бы упущением не подтвердить опасения Мироки. - Я ведьма. У меня есть дар тектомантии.
   Дверь клетки была заперта на петлю, что не представляло бы никаких трудностей, если бы сама петля не была заперта на висячий замок. Мирока, понял Кильон, должно быть, уже видела замок.
   - Ты можешь вскрыть замок? - крикнул он вниз. - Честный ответ, Мирока.
   Она поморщилась, как будто сам ответ причинял ей боль. - Не за то время, что у тебя есть.
   - Тебе следует прислушаться к ее предостережениям, - сказала женщина. - Во мне есть сила, недоступная твоему пониманию. Выпусти меня, и все изменится.
   - Можешь в это верить, - сказал Кильон.
   - А ты нет? - спросила женщина, ее голос был почти мужским по своей глубине, ее обжигающее спокойствие начинало выбивать его из колеи.
   - Если ты тектомантка, тогда то, что ты заперта в клетке, не должно никак повлиять на твои способности.
   - Тогда ты кое-что знаешь о наших обычаях.
   - Достаточно, чтобы знать, что если бы я был тектоманткой, не уверен, что так спешил бы убеждать людей в этом факте. - Он достал из кармана пистолет Мироки, с усилием сжал перевязанными пальцами рукоятку и спусковую скобу, не доверяя левой руке, чтобы прицелиться достаточно точно. - Отойди, пожалуйста, - я попытаюсь отстрелить этот замок.
   Женщина мгновение стояла на месте, а затем отступила на пару шагов назад - но это было больше похоже на то, как если бы ребенок принял решение за нее, потянув мать за платье. В резких чертах лица девочки ему показалось, что он видит что-то от матери, тот же выступающий подбородок и широкие скулы, хотя девочка и близко не выглядела такой измученной. Он кивнул и направил дуло на замок, держа его всего на расстоянии нескольких пальцев. Было ли это слишком близко или недостаточно близко? Он понятия не имел. Он также не имел ни малейшего представления о том, возможно ли хотя бы отдаленно снять навесной замок. Он поднял свободную руку, чтобы прикрыть глаза, и нажал на спусковой крючок. Когда ничего не произошло, он понял, что предохранитель все еще установлен. Он отпустил его и снова прицелился из пистолета.
   Пистолет выстрелил, и в то же мгновение - насколько он мог судить - раздался звук рикошета пули от металла. Он посмотрел вниз, надеясь увидеть разбитый висячий замок, но вместо этого он сделал немногим больше, чем просто продырявил корпус. Он снова нажал на спусковой крючок, но пистолет не выстрелил.
   - Отойди в сторону, - сказала Мирока.
   Он не заметил, как она забралась в фургон, но она была там, с многоствольником наизготовку.
   - Как бы то ни было, - сказала она, направляя ствол на висячий замок, - я все равно думаю, что это плохая идея.
   - Она не ведьма, - сказал Кильон. - Возможно, бредит. Но не ведьма. - Выстрелил залповый пистолет. Висячий замок не столько сломался, сколько перестал существовать вместе с большей частью петли. Мирока отшвырнула ржавые, почерневшие останки в сторону. Дверца клетки со скрипом отворилась.
   Она направила залповый пистолет на женщину и ребенка. - Это наше доброе дело на сегодня. А теперь убирайся отсюда.
   Женщина приблизилась, увлекая за собой ребенка. - Ты боишься меня, - сказала она, адресуя это заявление Мироке.
   - Да. Вроде. Но, учитывая, что у меня самый большой ублюдочный пистолет с кучей стволов, я бы не стала настаивать на этом.
   Мирока спрыгнула обратно на землю, все еще целясь из оружия в клетку и ее бывших узников. Женщина уже подошла к двери. Она стояла на пороге, как будто не была уверена, действительно ли хочет уходить. Ее ноги были босыми и грязными, как и у девочки.
   Девочка подняла на него встревоженный взгляд. - Они здесь, - сказала она.
   - Что это за звук? - спросил Кильон.
   Это был гудящий звук, о котором он до этого момента не подозревал. Он доносился сверху или изнутри вздымающегося полога освещенных огнем облаков.
   - Мальчики-черепа, - сказала Мирока.
   - Они сейчас в воздухе?
   - У них есть несколько дирижаблей. Обычно не действуют так близко к Копью, но, думаю, теперь все изменилось. Мы действительно не хотим здесь больше задерживаться.
   - Разразилась буря, - сказала мать, глядя теперь Кильону в глаза.
   - Да. - У него внезапно пересохло во рту, и это было больше, чем можно было объяснить жаром костров. - Это был плохой день. Крупный тектоморфный сдвиг. Люди, которые взяли вас в плен, заболели из-за этого. Вы сами плохо себя чувствуете?
   - Я кажусь тебе больной?
   - Я врач. У меня есть лекарства - медикаменты, - которые могут помочь тебе и твоим близким... Полагаю, она твоя дочь?
   - Мы не нуждаемся в твоем лекарстве. - Она говорила достаточно ясно, но язык Копья, очевидно, не был ее родным.
   - Ваша зональная толерантность, должно быть, необычайно высока, - сказал Кильон.
   - Твоя городская мудрость для меня ничего не значит. Я сильна благодаря тому, кто я есть.
   - Да. Ведьма. Что ж, пока оставим это в покое. Все, что я хочу сказать, это то, что если вам что-нибудь понадобится... - Он неловко замолчал, заметив, что Мирока нетерпеливо что-то жует, ожидая малейшего повода выстрелить из оставшихся стволов залпового оружия.
   - Нам пора, Резака.
   - Вы сделали то, что должно было быть сделано, - сказала женщина. Она вышла из фургона, затем подняла дочь вслед за собой, мышцы на ее руках напряглись, как стальные тросы, когда она приняла на себя вес девочки. - Ты проявил мужество. Прими нашу благодарность. А теперь выкинь нас из своих мыслей.
   - Мы не можем просто оставить вас, не после всего, что произошло.
   - Мы можем попробовать, - сказала Мирока.
   - Твоя подруга сказала правду, - сказала женщина, глядя на Мироку с надменной насмешкой. - Я приношу несчастье. Вот почему мы путешествуем в одиночку. Вот почему вы нас больше никогда не увидите.
   - Не обращай внимания на Мироку. Ты говоришь, что не ощущаешь никаких негативных последствий шторма, но все еще могут быть скрытые опасности, пробивающиеся на поверхность. Никто из ныне живущих не переживал подобной бури, и, пожалуйста, не говори мне, что ты чем-то отличаешься. По крайней мере, позволь мне осмотреть твою дочь.
   - У нас нет на это времени, - сказала Мирока.
   - Тогда мы двигаемся. Мы можем путешествовать вместе вчетвером.
   - Нет, - сказала женщина. - Мы путешествуем одни. Но твоя подруга права. Вы должны сейчас же уйти.
   Она отвернулась от него, позволяя ему лучше рассмотреть узор на затылке. Кожа покраснела в том месте, где образовалась звезда с игрушечными концами.
   - Дай-ка я посмотрю, - сказал Кильон. Должно быть, что-то в его тоне подействовало, потому что женщина не отстранилась, когда он протянул руку и коснулся ее затылка, нежно проводя по границе узора.
   - Ты знаешь знак тектомантки, - сказала женщина.
   - Да, - сказал он, просто для пущей убедительности. - Но дело не в этом. Это... я не знаю. Какая-то плохо сделанная татуировка, или поверхностный ожог, или химическая травма. Вероятно, татуировка. Я вижу шрамы от уколов там, где ее кололи иглой, чтобы чернила попали в кожу. Это не из-за пигментации.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросила Мирока.
   - Я говорю, что это подделка, - сказал он. - Кто-то сделал эту женщину похожей на ведьму. Кто-то сбрил ей волосы и оставил этот след на коже, так что она похожа на тектомантку.
   - Ты ничего не знаешь, - сказала женщина. - Метка тектомантки усиливается и ослабевает в зависимости от времени года.
   Кильон взял женщину за запястье. Это было все равно что держать в руках трос, что-то тугое и опасное, когда оно находится в натянутом состоянии. - Кто-то сделал это с тобой, - настойчиво сказал он. - Может быть, это были мальчики-черепа, пытавшиеся сделать из тебя то, чем ты не была, чтобы продать тебя следующей кучке суеверных дураков, на которых они случайно наткнутся. Но это ненастоящее. Что бы тебе ни говорили, во что бы тебя ни заставляли верить, ты не ведьма. Ты женщина, мать. Женщина с необычной зональной толерантностью, да. Но не ведьма. И мы не боимся тебя, не так ли, Мирока? Мы только хотим помочь.
   - Если она не одна из них, почему она так чертовски усердно работает, чтобы заставить нас думать, что она одна из них? - сказала Мирока.
   - Я не знаю, - сказал Кильон, отпуская запястье женщины.
   - Может быть, она просто придурок.
   - Как ты думаешь, насколько вменяемым ты была бы, если бы тебя схватили мальчики-черепа, заклеймили, чтобы ты выглядела как ведьма, заперли в клетке, и все это время зная, что тебя, вероятно, сожгут заживо? Добавь несколько психоактивных препаратов, какое-нибудь внушение, и я думаю, это легко может подтолкнуть кого-нибудь к краю пропасти.
   - Это ты так говоришь, Резака. Что касается меня, я думаю, у нас все было бы хорошо, если бы мы все сейчас попрощались и разошлись в разные стороны.
   - Твоя подруга мудра, - сказала женщина, серьезно кивая. - Ты должен делать, как она говорит.
   - Если бы я сделал, как она сказала, ты все еще была бы в этой клетке.
   - С этим не поспоришь, - мрачно сказала Мирока, с тревогой оглядываясь по сторонам.
   - По крайней мере, позвольте мне осмотреть девочку, - повторил Кильон. - Но не здесь. Если мы пройдемся немного и найдем место для остановки, я смогу провести несколько простых тестов.
   - В темноте? - спросила Мирока.
   - Тогда мы подождем до рассвета. - Он снова повернулся к женщине. - Ни у кого из вас нет обуви. Ты можешь идти? Боюсь, прошлой ночью мы потеряли наших лошадей.
   Он почувствовал, что женщина обдумывает открывающиеся перед ней возможности, ее разум кишит расчетами. Какой бы заблуждающейся она ни была - а он еще не совсем определился насчет этого, - в ней был неоспоримый интеллект, электрическая эманация, от которой у него по коже побежали мурашки. Ее глаза были поразительно внимательными и проницательными, а сосредоточенность - обезоруживающе проницательной.
   Он задавался вопросом, видит ли она его таким, какой он есть на самом деле.
   - Мы прогуляемся с тобой, - сказала она. - Ты можешь провести осмотр, если тебе так угодно. Потом мы уйдем.
   - Меня зовут Кильон. Я врач из города. Мирока - это... - Он замолчал, подыскивая слова. - Мой проводник. Она хорошо ориентируется во Внешней зоне. Мы направлялись по этой дороге, надеясь встретить каких-нибудь ее друзей, которые, возможно, смогли бы помочь мне добраться до Пристани фортуны.
   Женщина посмотрела на Кильона с угасающим интересом. - Вы прибыли с Богоскреба?
   - Да.
   - Надеюсь, вы попрощались. Ваш город мертв. - Затем она сделала паузу и добавила: - Я Кэйлис. Мою дочь зовут Нимча. Это все, что вам нужно знать.
   Затем она пошла, девочка рядом с ней, выбирая тропинку по изрытой колеями обочине, прочь от горящей процессии.
   - Очаровательная собеседница, - сказала Мирока, идя рядом с Кильоном, достаточно далеко позади женщины и девочки, чтобы их вряд ли можно было подслушать. - Очень непринужденная манера поведения.
   - Ты можешь говорить.
   - У меня это неврологическое заболевание.
   - Насколько нам известно, у нее неврологические проблемы. Возможно, ей просто нужно время, чтобы решить, может ли она доверять нам или нет.
   - Ты только что спас ее, Резака. Чего еще она хочет?
   - Я бы подумал, что это самоочевидно. Она и раньше доверяла людям, и это дорого ей обошлось. Разве мы не должны предоставить ей возможность сомневаться, пока у нее не будет времени осознать, что мы не желаем ей никакого вреда?
   - Мы говорим о неделях или месяцах?
   - Утром, если она все еще будет с нами, я осмотрю ребенка. И мать тоже, если она мне позволит. Если им понадобятся лекарства, я сделаю все, что в моих силах. Тогда они смогут идти своим путем.
   Мирока покачала головой. - Это еще одна из тех вещей, которые добром не закончатся.
   Все это было очень хорошо - быть врачом, настаивать на уходе за женщиной и ее ребенком, но если он не отдохнет, то к рассвету будет измотан сверх всякой меры. Конечно, он был бы не в том состоянии, чтобы проводить обследование на наличие едва заметных признаков скрытой зональной болезни. В его сумке были препараты, которые могли бы обеспечить ему несколько часов химически стимулированной бдительности, но даже при обычных обстоятельствах он потом заплатил бы за это. Учитывая, что он также принимал антизональные препараты, комбинация препаратов легко могла оказаться смертельной. Ему просто придется полагаться на свои собственные запасы выносливости.
   Мирока, напротив, совсем не казалась уставшей. Сейчас она была в своей стихии, занимаясь тем, что у нее получалось лучше всего, а именно выживанием. И, возможно, небольшим воздаянием на стороне. Он наблюдал, как она заметила мальчика-черепа, лежащего на земле возле одной из машин с электроприводом, которая теперь яростно горела. Она отошла от обочины и направилась к нему. Мальчик-череп был неподвижен до ее приближения, но когда она приблизилась, он начал цепляться за дорогу, пытаясь отползти, хотя его ноги бесполезно волочились за ним, раздавленные или парализованные. Со спины Кильон увидел, как распахнулся плащ Мироки, когда она копалась в своем личном арсенале. Что-то блеснуло в ее руке. Он услышал короткий, резкий треск, и мальчик-череп дернулся один раз, а затем остался лежать совершенно неподвижно. Мирока отошла назад, возвращая оружие, которым она только что воспользовалась, в тайник своего пальто.
   - Ты все еще думаешь, что она фальшивка? - спросила она небрежно, как будто только что отошла в сторону, чтобы выбросить сигарету. - В ней все еще есть что-то ненормальное, это точно. Я нервничаю, когда она рядом.
   - Ты бы видела, какой эффект ты сама производишь на людей.
   - Только не говори мне, что ты этого не почувствовал.
   - Ладно, в ней есть что-то нервирующее. Я не говорю, что она нормальная или что в ее голове не происходит чего-то немного странного. Но я пока не вижу никаких объективных доказательств того, что она обладает сверхчеловеческими способностями.
   - Эта девочка тоже наводит на меня ужас. Ты видел, как она смотрит?
   - Как и ее мать, она через многое прошла.
   - Она облажалась, - сказала Мирока.
   Кильон пожал плечами. - Тогда мы все отлично поладим.
   Они добрались до головы горящей процессии. Впереди лежала темнота и открытая дорога, стрелой уходящая вперед, в наступающую ночь. Кэйлис и Нимча уверенно шли впереди, казалось, не чувствуя ни холода воздуха, ни твердости изрытой колеями земли под ногами. Они шли по середине дороги, две оборванные фигуры пепельного цвета, на затылке женщины ярко сияла звезда в виде безделушки, грязные спутанные волосы девочки развевались в стороны от поднявшегося ветра. Облака над головой начали сворачиваться и мчаться, своды усеянного звездами неба открывались между их изможденными краями. Жужжащий звук никуда не делся. Теперь он был более резким, как пила по кости.
   Кэйлис остановилась. Нимча совершенно неподвижно стояла рядом с ней, и они вдвоем ждали, как каменные часовые на дороге. Инстинктивно Кильон замедлил шаг, гадая, что ждет его впереди.
   - Они что-то увидели, - сказала Мирока. - Подай-ка мне еще раз этот пистолет, Резака.
   - Почему?
   - Возможно, было бы неплохо перезарядить его.
   Он сунул руку в карман и передал ей оружие. - Почему бы тебе не оставить его себе? Я все равно не очень хорошо стреляю левой рукой.
   - Ты сделаешь все, что в твоих силах. Мы столкнемся с воргами, и я не хочу быть той, кто делает всю работу. Подержи это. - Мирока передала ему многоствольник, а сама занялась пистолетом, заряжая его так быстро и без усилий, как будто делала это с рождения. Пока она перезаряжала оружие, они медленно шли вперед, хруст каждого шага был болезненно громким, пока почти не поравнялись с женщиной и девочкой. Они оба все еще смотрели вдаль, на дорогу.
   Мирока уже собиралась передать пистолет обратно Кильону, когда из темноты с левой стороны дороги донесся хриплый голос.
   - Привет! Привет, привет, привет! У нас появились попутчики! - Голос сделал паузу, чтобы посмеяться над самим собой. - И для этого тоже хорошая ночь! Почему бы вам, люди, не остановиться там на минутку, чтобы мы все могли познакомиться?
   Это был мальчик-череп. Он выступил из мрака, направив длинную винтовку или мушкет на Кильона и Мироку. Он был в тяжелой броне, покрытие было сделано из металлических пластин и добытых композитов, с костями, прибитыми снаружи в виде ребер и шипов. Его шлем был металлическим, закрывал большую часть лица и расширялся по бокам до плеч, эффект усиливался различными фрагментами черепа и костей, закрепленными на металле, образуя гротескно увеличенные глазницы, сквозь которые были лишь смутно видны его собственные глаза. На нем была позолоченная юбка, доходившая ему до колен, а на ногах - сапоги с шипами.
   Мирока подняла пистолет, и на мгновение Кильону показалось, что она собирается выстрелить. Затем она опустила его: не потому, что решила, что мальчик-череп не представляет угрозы, а потому, что он пришел не один. Из того же мрака появились еще по меньшей мере пятеро, и все они были вооружены таким же свирепым оружием.
   - Мы облажались, - тихо сказала она со всей серьезностью, как будто у нее только что выпала плохая комбинация в карточной игре с низкими ставками. Кильон все еще держал в руках залповое оружие, единственное, что могло их спасти, и у него не было ни малейшего представления, что ему с ним делать. Мирока застыла с пистолетом, не в силах вытащить что-либо более существенное.
   - Мы не причиним вам вреда, - сказал Кильон, стараясь, чтобы его голос не дрожал.
   Это заставило мальчика с черепами рассмеяться, но это был не тот эффект, на который он рассчитывал. Мальчик-череп повернулся, чтобы обратиться к своим товарищам. - Этот человек не желает нам зла, ребята! Разве это не облегчение! И мы были тут, обделавшись от ужаса!
   Другие мальчики-черепа - ни один из них не был одет совершенно одинаково, но все явно принадлежали к одной фракции - сочли это возмутительным. И не все они были мужчинами. Он услышал безумное хихиканье женщины, звучавшее так, словно ее разум был уже неисправим.
   - Мы просто проходили мимо, - сказал Кильон. - Вот и все. Отпустите нас, и вы больше о нас не услышите.
   - Просто проходили мимо? - спросил мальчик-череп, как будто вопрос был разумным и задан искренне.
   - Нас застигла буря. Мы потеряли наших лошадей и теперь просто пытаемся добраться до безопасного места.
   - Потеряли своих бедных маленьких лошадок? Вы все четверо? Включая двоих в лохмотьях?
   Мирока ничего не сказала. Кильон не мог сказать, была ли она просто шокирована и замолчала, или решила, что ничего не добьется, ведя переговоры с этими головорезами.
   - Они наши друзья, - сказал Кильон.
   - Друзья, которых вы, случайно, решили выпустить из клетки? Видите ли, мы слышали о них. Мы как раз направлялись забрать их у других наших друзей, когда шторм все изменил. - Мальчик-череп прикоснулся рукой к нижней челюсти своего шлема, резные желтые острия его зубов задвигались за прорезью рта. - Если, конечно, это не твоих рук дело?
   - Она не ведьма, - сказал Кильон, и сердце его учащенно забилось.
   - Это твоя область знаний, не так ли?
   - Она фальшивка. Эта отметина у нее на голове не обманула бы и ребенка, не говоря уже о взрослом.
   - Итак, у нас появился авторитет, - сказал мальчик-череп. Теперь он был прямо перед лицом Кильона, казалось, не обращая внимания на залповое ружье. Его дыхание было как открытая канализация. Он ткнул стволом своего оружия в медицинскую сумку Кильона. - Полагаю, что там должно быть что-то ужасно ценное, ты так крепко сжимаешь это.
   - Лекарства, - покорно сказал Кильон. - Вот и все. Я врач. Я ношу с собой лекарства.
   - Лекарства. - Мужчина произнес это слово насмешливо, как будто оно подразумевало мир легкомысленной учености, частью которого он не хотел быть. - Ну разве это не удивительно, ребята? Тем более что мы могли бы знать некоторых людей, которым могли бы пригодиться некоторые лекарства.
   - Похоже, у вас все не так уж плохо, - сказал Кильон.
   - Что ж, мы нашли себе временный запас. Но это не то, на что мы можем рассчитывать вечно.
   - То, что в этой сумке, тоже не будет длиться вечно.
   - Нет, но это поможет нам продержаться.
   - Ты совершаешь ошибку, придурок, - сказала Мирока, наконец заговорив. - Плохую.
   Один из других мальчиков-черепов - Кильону показалось, что это была та самая женщина, смех которой он уже слышал, хотя под всеми этими доспехами было трудно сказать наверняка - подошел к Мироке. - Может, тебе стоит захлопнуть свою пасть, пока это не навлекло на тебя неприятности?
   - Я бы сказала, что неприятности уже здесь и снимают свои сапоги, не так ли?
   Парень с черепами сильно ударил ее по лицу, затем вырвал все еще заряженный пистолет у нее из рук, перевернул его и приставил дуло к ее лбу, вдавливая его в кожу, как кожаный пуансон.
   Мирока не отшатнулась. Во всяком случае, она не поддалась давлению.
   - Не стреляй в нее, - сказал главарь. - Ты только расшевелишь ее мозги. Ты же знаешь, что им это не нравится.
   Другой издал щелкающий звук и отодвинул пистолет. Дуло оставило круглую вмятину во лбу Мироки.
   - Они? - спросил Кильон, хотя подозревал, что уже знает ответ.
   Главарь вырвал залповое оружие из рук Кильона, затем уставился на свою добычу. - Вы могли бы пристрелить нас, - сказал он с чем-то близким к изумлению. - Против такой мерзости у нас не было бы ни единого шанса.
   - Я не хотел, чтобы о нас сложилось неправильное впечатление, - сказал Кильон.
   За это он получил от мужчины удар в живот винтовкой, но это было сделано для того, чтобы причинить боль, а не ранить. Их четверых - Кильона, Мироку, Кэйлис и Нимчу - увели с дороги, веревкой связав им руки за спиной. Никто не потрудился проверить пальто Мироки. Это было так, как будто им было все равно.
   Пройдя несколько сотен шагов по пересеченной местности, они подошли к бортовому паровому грузовику с высокими решетчатыми бортами. У него были высокие колеса со спицами, как у тягового двигателя. Огромный железный маховик машины медленно вращался, из клапанов с шипением вырывался пар. На высокой платформе между задней частью приземистого черного котла и передней частью платформы ждали двое мальчиков-черепов. Он был освещен фонарями и готов к запуску.
   - Грузите их, ребята, - сказал вожак. - Пора навестить наших друзей с длинными зубами!
   Один из мальчиков-черепов спрыгнул с паровика и опустил заднюю дверь, образовав пандус, ведущий в открытый решетчатый отсек, встроенный в платформу. Четверых пленных доставили на борт. Первый черепашка закрыл заднюю дверь, затем взобрался на платформу управления. Остальные разбились на пары и вскарабкались на подножки, тянущиеся по всей длине платформы. Они ухватились за поручни и направили свои пистолеты на отсек для задержанных. Паровик, у которого, казалось, отсутствовала какая-либо подвеска, с хрипом и фырканьем тронулся с места, подпрыгивая и рыская по холодной, разбитой земле, пока не достиг сравнительно ровной и гладкой поверхности дороги. Он направился в том же направлении, в котором шли Кильон и остальные до их поимки. Хотя теперь они были заключены в тюрьму, у них было мечтательное ощущение продолжения.
   - Мне жаль, - сказал он Мироке. - Мне следовало поинтересоваться, как пользоваться залповым оружием. Возможно, я мог бы что-то изменить.
   - Не убивайся, Резака. Было бы проще простого, даже если бы я держала его в руках.
   Он задавался вопросом, была ли она просто нехарактерно добра или просто констатировала неприукрашенные факты об их затруднительном положении.
   - Я все еще чувствую, что должен был что-то сделать.
   - Может быть, тебе следует разговаривать не со мной.
   Он кивнул и повернулся к Кэйлис, ожидая, что она будет смотреть в черную даль, оторвавшись от реальности. Он вздрогнул под давлением ее взгляда.
   - Все будет хорошо, - сказала она.
   Девочка - Нимча - конечно же, слушала. Она ничего не сказала, но это не означало, что она была неспособна понять. Кэйлис просто делала то, что сделала бы любая мать в подобных обстоятельствах, а именно защищала своего ребенка от полной, мучительной скуки правды. Ни в коем случае все не должно было быть хорошо. Но что хорошего было бы Нимче, узнай она об этом сейчас?
   - Возможно, мне следовало оставить тебя в клетке, - сказал он. - Не ради смерти, а для того, чтобы кто-то другой спас тебя. Тогда ты не оказалась бы в такой переделке.
   - Ты сделал то, что должен был сделать. Это было к лучшему.
   - Это к лучшему?
   - Все будет хорошо, - сказала она с дикой самоуверенностью. - Не думай сражаться с этими людьми. Вы не сможете победить их.
   - Ты знаешь, куда они нас везут? - спросил он.
   - Да, - сказала Кэйлис. - Знаю. И все равно все будет хорошо.
   "Значит, она все-таки сумасшедшая", - подумал он. Даже сейчас, когда над ними нависла смертельная угроза, она все еще цеплялась за свое заблуждение. Он начал задаваться вопросом, не была ли метка на голове Кэйлис ее собственной работой, частью паутины самообмана, которую она сплела вокруг себя. В этом случае она была по-настоящему, трагически невменяемой. При лучших обстоятельствах ему было бы жаль ее, а еще больше - ее дочь, которой приходилось мириться с искаженным взглядом матери на мир.
   Паровик съехал с дороги, дорога снова стала ухабистой. Его фонари проносились впереди, освещая безликую, покрытую инеем местность, и лишь редкие скалы или валуны создавали ощущение масштаба. Водитель, возможно, выбирал случайный курс, если бы не видимые следы на земле - колеи от колес, пересекающие друг друга крест-накрест, свидетельствующие о том, что паровик проезжал этим путем не один раз.
   Они проехали, наверное, лигу, двигаясь чуть быстрее, чем пешком, когда водитель остановил фыркающую машину. Ничто в этом местоположении не наводило на мысль о чем-то значительном, но здесь путаница более ранних следов колес изгибалась, оборачиваясь сама на себя.
   Лидер спустился с платформы и подошел к ее задней части. Он то и дело оглядывался через плечо на что-то вдалеке. Несмотря на всю свирепость его маски и доспехов, сейчас в нем было что-то нервозное. Он быстро спустился по трапу и направил свою винтовку на заключенных.
   - Удивлен, что вы не попытались сбежать, когда мы загнали вас в угол.
   - Бесполезные жесты на самом деле не в моем стиле, - сказал Кильон. - И это было бы бесполезно, не так ли?
   - В значительной степени.
   - Ну вот. Мы избавили себя от лишней суеты и напрасного беспокойства.
   - Знаешь, ты же медик и все такое... Может быть, ты для нас больше ценен живым, чем мертвым.
   - Причини вред моим друзьям, и ты ничего от меня не получишь. - Когда Нимча был в пределах слышимости, он старался не говорить об убийстве. Он надеялся, что, когда за девочкой придет смерть, она будет быстрой и безболезненной. Он не хотел, чтобы она раньше времени знала о том, что должно произойти.
   - О, не знаю, - сказал лидер. - Мы можем быть убедительными.
   - Ты бы удивился, узнав, как мало пользы это тебе принесет.
   - Думаешь, у тебя сильная воля?
   - Не сильнее, чем у любого другого мужчины. Но насколько бы ты доверял врачу, если бы дал ему повод ненавидеть себя? Все лекарства в моей сумке выглядят удивительно похожими для необразованного человека. Поверишь ли ты, что я не полезу за чем-то, что может тебя убить, когда ты думаешь, что я собираюсь тебе помочь?
   - Говоришь, что мы необразованные?
   - Не хочу заострять на этом внимание, но думаю, что ты туп, как скала.
   - Я далека от того, чтобы соглашаться с Резакой, - сказала Мирока, - но этот человек в чем-то прав.
   - Ну, это была просто мысль. - Парень с черепами на мгновение замолчал, а затем одним легким движением ткнул прикладом своей винтовки в лицо Кильону. Он почувствовал, как она ударилась о его нос, что-то сломав. Он почувствовал, как хрустнули его очки, когда стекло одной из линз разлетелось вдребезги. Он упал назад, ударившись о решетчатый борт платформы, Мирока попыталась остановить его падение, но тщетно, поскольку ее руки были связаны, Кильон рухнул вниз, боль запоздало пронзила его череп, весь освещенный и наэлектризованный, как опаздывающий пригородный поезд.
   - Они здесь, - сказал один из других мальчиков-черепов.
   Мироку, Кэйлис и Нимчу выгнали из паровика. Кильон наблюдал за ними сквозь пелену боли. Сначала развязали руки им, потом Кильону. Под дулом пистолета Мироку заставили снять рюкзак и пальто. Вожак расстелил пальто на земле, сияя от порочного наслаждения, которое оно вызвало. Кто-то схватил Кильона за воротник пальто и грубо поставил на ноги. Разбитые очки соскользнули с его изуродованного носа. Он хотел схватиться за них, но его руки все еще были затекшими. Он наблюдал, как нога в ботинке превратила их в искореженный металл и блестящие синие осколки.
   - Ты тоже, городской мальчик.
   Кильон был слишком ошеломлен, чтобы говорить, даже если бы ему было что сказать. Кровь потекла у него из носа в рот. Все, что он мог сделать, это подчиниться людям с оружием и позволить им толкать его вниз по трапу, пока он не оказался на земле рядом с тремя другими заключенными.
   - Иди, - сказал главарь.
   Вдалеке что-то виднелось, украдкой высвечиваемое колеблющимся светом фонарей. Сначала он подумал, что это рощица серебристых деревьев, одиноко стоящих в пустоте. Затем он понял, что это была кучка стальных фигур, всего около дюжины, некоторые из них стояли, другие лежали на земле. На какой-то убаюкивающий момент Кильону показалось, что он смотрит на людей в доспехах, еще один отряд, пришедший, чтобы отобрать их у молодых головорезов с оружием. Не то чтобы это обязательно улучшило бы их положение, но, по крайней мере, отсрочило бы конечный результат. И все же, когда они подошли ближе и свет фонаря лучше осветил собравшуюся группу, он увидел то, чего так боялся.
   Они не были людьми. Они не были гуманоидами. Они даже не были, собственно говоря, живыми существами.
   - Ворги, - сказала Мирока.
  
  

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  
   Машины были размером с человека, более или менее человеческой формы, с ногами, руками и головами. Некоторые из них стояли прямо, некоторые присели на четвереньки, в то время как третьи сидели на корточках, как дрессированные собаки. В них действительно было что-то собачье или волчье, что-то от ночи и волка. Их тела и конечности были немногим больше, чем скелетообразное шасси, с отвратительно видимой внутренней работой. Он вспомнил отрубленную конечность, которую Мирока нашла возле разбившейся кареты, отвратительное сочетание металла и мяса: хромированные сочленения и поршни, печеночное заражение мышц, сухожилий и живой нервной системы, одно вплетено в другое. Теперь он увидел существ во всей их полноте, и лучше от этого не стало.
   Органы и механизмы блестели под их хромированными ребрами. Медленно взревывали служившие легкими части, с венами и проволокой. Стальные сердца колотились и жужжали. Была даже какая-то отвратительная пищеварительная система, плотно упакованный биомеханический кошмар из алых трубок, фиолетовых почек и серебристых клапанов. Единственным, что защищало эти хрупкие узлы от повреждений, была тонкая перфорированная сетка.
   Меньше всего ему нравились их головы. Они были удлиненными, суживающимися кверху, больше похожими на череп лошади, чем на человеческий. Они заканчивались не ртами, а сложным механизмом из сверл, режущих инструментов и зондов. Казалось, у них не было живых глаз, скорее выпученные массы объективов камер. Внутри контуров он увидел что-то серое и рыхлое. Механизмы голов плотоядных воргов постоянно щелкали и поворачивались, устройства выдвигались и втягивались, как будто машины переживали некое нервное автономное ожидание, будто собаки, пускавшие слюни при звуке звонка.
   Во всяком случае, большинство из них. Один из воргов уже занимался своим делом. Он сидел на корточках на земле, вытянув шею вперед, как собака, пьющая из миски. Он поедал чей-то мозг, один из его головных зондов вонзился в череп жертвы. Это была женщина средних лет, ее седеющие волосы веером рассыпались по земле у нее под головой. Ее тело дернулось, когда плотоядец извлек нервный материал, необходимый ему для собственного функционирования. Кильон надеялся, что женщина мертва и что движения, которые совершало ее тело, были всего лишь побочным эффектом процесса извлечения. Но он задавал себе вопрос. Одно время лечение определенного вида психоза заключалось в проталкивании ножа для колки льда через глазницу в лобную долю; затем нож для колки льда перемещали до тех пор, пока проблемная мозговая ткань не превращалась в нефункционирующую кашу. Если человек смог пережить это, то, по мнению Кильона, вполне вероятно, что кто-то смог бы пережить гораздо более точное и направленное извлечение тканей плотоядным организмом.
   Внезапно машина убрала свой зонд, встав на задние лапы, ее передние тянулись вверх в странно милой манере, когда она очищала свою морду от человеческого загрязнения.
   - Не останавливайся, - сказал главарь черепов, тыча своей винтовкой в поясницу Кильона.
   - Не отдавай им девочку, - сказал Кильон, наконец найдя в себе силы заговорить. Язык у него заплетался, каждое слово причиняло ему боль. - Они ведь не будут скучать по ней, правда? По крайней мере, отпусти ее, даже если ты отдашь всех нас машинам.
   - Извини, - сказал мужчина. - Давай договоримся здесь. Для них это все мясо.
   Две машины - включая ту, которая только что встала, - подошли к телу и подняли его в воздух, неся его вдвоем, как будто она была не более материальна, чем дым. Отряд остановился. Две машины направились навстречу ожидающим людям, в то время как другие ворги щелкали и жужжали своими рыльцами-механизмами. Они двигались, как марионетки, скользя по земле легкими, как перышко, шагами, как будто ими управляли скрытые ниточки. Вблизи от них исходил неприятный запах мясной лавки в жаркий день, смешанный с чем-то едким и механическим, похожим на перегревающуюся буксу.
   - Ворги/отдают/это/обратно, - сказал ворг, который только что закончил ужинать. Его голос был грубо синтезирован и атонален, приближаясь к человеческой речи не лучше, чем жужжащий гул искусственной гортани. Вместе со своим молчаливым напарником ворг опустился на колени, чтобы положить женщину на землю. Ворги/берут/то, что/воргам/нужно/сейчас. Этот/один/все еще/хорош. Люди/принесут/обратно/позже. Воргам/нужно/больше/мозгов.
   Надежды Кильона рухнули. Она все еще дышала.
   - Возьмите ее, ребята, - сказал вожак своим товарищам. - Но будьте осторожны; это всего лишь тело.
   - Я вижу, - сказал Кильон, наблюдая, как двое головорезов повели женщину обратно к паровику. - Полагаю, легче насиловать ее после того, как ей сделали лоботомию. Сопротивляется меньше.
   - Ты был бы счастливее, если бы мальчики сначала повеселились? - спросил мужчина.
   Ни один ответ не казался адекватным, но Кильон не мог сейчас молчать. - Зачем ты это делаешь? Неужели ты так боишься воргов, что тебе приходится делать за них их работу?
   - Никакого страха. Все дело во взаимности. - Последнее слово он произнес медленно, как будто репетировал его. - Мы не друзья. Только... деловые партнеры. - Затем он повернулся лицом к воргу, который говорил. - Здесь у нас есть для вас четыре предмета. - Он поднял руку с растопыренными пальцами. - Четыре. С женщиной, которую мы дали вам в прошлый раз, это снова доводит нас до пяти. Означает ли это, что мы заключили сделку?
   - Ворги/счастливые. Приведите/первого/донора. Ворги/хотят/мозг.
   - Вы можете видеть, что они живы и здоровы. Как насчет того, чтобы сначала показать нам небольшой образец того, что вы обещали, чтобы мы могли посмотреть, так ли это хорошо, как раньше?
   Сначала ворг, казалось, не понял мальчика-черепа. У Кильона возникло ощущение, что что-то застопорилось, какой-то импульс к принятию решения заблокирован в ужасе мясной лавки его наполовину кибернетического, наполовину органического разума. Если ворг и был в каком-то смысле разумен, то это была оппортунистическая хитрость организма, который научился питаться объедками, даже не думая улучшать свое положение.
   Затем ворг сказал: - Ворги/делают/хорошее/лекарство. Ворги/дарят/презент. Это/один/ раз/только. Приведи/человека/для/подарка.
   Предводитель начал расстегивать застежку своего шлема. - Это буду я, ребята, если ни у кого из вас нет возражений.
   Ворги/делают/наркотик. Человек/принимать/подарок.
   Главарь стянул с себя шлем. У него была толстая шея, его бандитская голова была лысой, череп покрыт шрамами и рябью, как одна из двух половинок Луны. Уши у него были крошечные и поросячьи. Он опустился на колени, и скелетообразная машина нависла над ним. Его рыла-механизмы менялись местами, различные устройства со щелчком вставали в нужное положение, прежде чем повернуться или втянуться, как будто ворг не мог до конца вспомнить, для чего они предназначены. Наконец появилась игла, похожая на шприц, длинная и блестящая. С быстротой атакующей змеи ворг вонзил иглу в шею предводителя. Зажужжал насос. Главарь хрюкнул и отшатнулся, игла выскочила наружу. Он прикрыл ладонью колотую рану на шее.
   - Все еще чертовски больно, ребята! - заявил он с каким-то диким ликованием по поводу собственного дискомфорта. - Но туман уже рассеивается! Похоже, мы заключили сделку, ворг.
   - Дайте/воргам/мозг. - Интонация жужжания машины осталась прежней.
   Что было наименее жестоким? задумался Кильон. Позволить Нимче идти первой и избавить ее от зрелища того, как остальные становятся пищей плотоядных, особенно ее мать? Или ему следует выдвинуть себя вперед, принеся себя в жертву до того, как машины доберутся до девочки? Она умерла бы в любом случае, но, казалось, было особое зло в том, что взрослые наблюдали, как в первую очередь забирают ребенка.
   - Уйдите с моей дороги, - сказала Мирока, освобождаясь от мужчин с оружием.
   - Дайте/воргам/мозг. - Существо-машина проследило за ней своей безглазой головой.
   - Ты думаешь, я доставлю тебе удовольствие, умоляя или убегая? - сказала Мирока, опускаясь на колени на землю.
   Другой ворг - тот, который не пировал, когда они прибыли, - подошел к ней. Кильон впервые осознал, что у них были хвосты - сегментированные противовесы, покрытые шипами из того же синего металлического материала, что и их когти. Хвосты свистели и покачивались, живя своей собственной жизнью. Это было так, как если бы ворги были голодны и возбуждены, как хищные животные, готовые к убийству.
   - Мирока, - сказал Кильон. - Мне жаль, что дошло до этого.
   Она посмотрела на него снизу вверх, сложив руки на затылке. - Мне тоже, Резака. Но ты не обязан извиняться. Это я все испортила, а не ты.
   В этом нет ничьей вины. - Затем она повернулась, чтобы посмотреть на Кэйлис. - Прости нас. Это не должно было так закончиться.
   Он ожидал, что к этому моменту Нимча закричит от ужаса, но девочка смотрела сквозь него, как будто он был сделан из стекла. Возможно, в конце концов, с дочерью было так же плохо, как и с матерью.
   "Неважно", - сказал он себе. Теперь это вряд ли было проблемой.
   - Сейчас, Нимча, - сказала Кэйлис. - Сейчас.
   Ничего не произошло.
   Ворг опустился на колени лицом к Мироке, все еще склоняясь над ней. Он вытянул вперед свои когтистые передние лапы, удерживая ее в нужном положении, как любовник, собирающийся запечатлеть поцелуй. Мирока вздернула подбородок в последнем акте неповиновения, прежде чем ворг сделает свое дело. Его ротовые органы поворачивались и щелкали, толстая хромированная трубка устройства для вскрытия черепа фиксировалась в нужном положении. Наконечник состоял из трех пересекающихся круглых сверл. Они начали вращаться по мере того, как аппарат медленно выдвигался из головы. Если другой ворг действовал быстро, чтобы ввести антизональное лекарство в мальчика-черепа, то эта машина не чувствовала необходимости ускорять свою работу.
   - Сейчас! - сказала Кэйлис еще более пронзительно. - Сделай это, Нимча! - Внимание Кильона снова переключилось на девочку. Она выглядела смущенной, ее глаза были широко раскрыты и ничего не понимали.
   Он почувствовал, как легчайший призрак чего-то промелькнул в его сознании, как трепет крыльев мотылька над его мозжечком.
   Раздался выстрел, затем еще один.
   Ворг опрокинулся, прямо в его животе была пробита дыра, а на земле позади него виднелся кровавый ковер из органов и деталей машин. Дрель продолжала жужжать, телескопический аппарат входил и выходил с невротической повторяемостью.
   Другой ворг и группа машин, ожидавших в отдалении, заволновались. Все они опустились на передние лапы, натянутые, как пружины, хвосты хлестали взад-вперед. Их головы вращались из стороны в сторону, а ротовые устройства яростно двигались.
   Мальчики-черепа направили свои винтовки в темноту. Раздался еще один выстрел, и один из них упал на землю, крича от дыры размером с кулак, которая только что появилась у него в голени.
   Из темноты вышли шесть человек. Они не были мальчиками-черепами. Они были одеты в темную униформу, в черные бронежилеты поверх нее, пятеро из них носили шлемы на головах, с крупнокалиберными пулеметами, свисающими с плечевых ремней и сжимаемыми двумя руками, с изогнутыми магазинами и толстыми перфорированными стволами.
   Шестым членом группы была женщина, в одной руке она держала шлем, в другой - маленький табельный револьвер. У нее была очень темная кожа, и она была выше большинства мужчин, которых встречал Кильон. - Уничтожить воргов, - сказала она спокойным голосом, в котором чувствовалась властная уверенность. - Одного оставить в живых для Рикассо. Это сделает его день лучше.
   Один из ее сопровождающих взмахнул своим оружием и разрядил его, сине-розовый выхлоп вырвался наружу, как из огнемета. Он уничтожил воргов, машины разлетелись на части под ударами пуль. Два из них отпрыгнули в сторону, как ягуары, скрывшись в темноте. Остальные корчились и бились, даже когда от них остались кровавые ошметки. Затем стрелок выбрал полуавтоматический огонь и произвел залп выстрелов в единственного оставшегося ворга, того, который говорил, оторвав ему ногу и предплечье. Ворг опрокинулся и безрезультатно забарабанил лапами по земле, неспособный передвигаться.
   - Все остальные могут сдаться, - сказала высокая женщина, прежде чем повернуться и осмотреть Мироку. У нее были изящные птичьи черты лица, белки ее глаз ярко сверкали в полумраке. - Ты, стоящая на коленях на земле: встань. Это не тот день, когда ты умрешь.
   Не поднимаясь, Мирока сказала: - А ты кто, черт возьми, такая?
   - Думаешь, я должна тебя представиться, после того как спасла тебя?
   Мирока встала во весь рост, глядя на женщину с наглым пренебрежением. - Если меня спасают, почему мне говорят, что делать?
   Женщина убрала свой служебный револьвер в кобуру, очевидно, удовлетворенная тем, что ее люди держат ситуацию под контролем. - Потому что теперь вы находитесь под нашей юрисдикцией. Я капитан Куртэйна со скоростного разведчика "Раскрашенная леди". Теперь вы являетесь клиентами Роя.
   - Что, если бы мы предпочли не быть клиентами?
   - Теперь вы клиенты Роя, - повторила Куртэйна. - И это, если я не ошибаюсь, акцент Копья, который сильно выбивает вас из колеи. - Она коротко кивнула своим мужчинам. - Отведите их на корабль. Здесь нет топлива, которое можно было бы взять.
   - А пленные, капитан? - спросил один из мужчин.
   - Чьи именно? Их или наши?
   - Черепа, капитан. Вы хотите, чтобы их казнили или доставили на борт в качестве пленных?
   - Нам не нужно больше балласта, чем у нас уже есть.
   - Тогда я прикажу их расстрелять.
   Куртэйна, казалось, взвешивала решение, прежде чем ответить. - Нет, сегодня вечером мы можем сэкономить патроны. Заберите у них оружие и все остальное полезное, что у них есть при себе, а затем отпустите их. Они все равно будут мертвы к утру; нам не нужно помогать им в этом.
   Кильон задавался вопросом, что значит быть "клиентами" Роя, и подозревал, что ответ будет не из тех, которые его сильно волнуют. Теперь их четверых уводили подальше от мальчиков-черепов и дымящихся, забрызганных мясом плотоядных. Их руки все еще были связаны. Двое из людей Куртэйны задержались на месте перестрелки, а Куртэйна и трое других сопровождали группу Кильона. Оружие присутствовало и было на виду. Если их вели не совсем под дулом пистолета, то было определенное ощущение, что у них не было другого выбора, кроме как подчиниться своим новым хозяевам. Их больше не собирались скармливать машинам, поэтому Кильон не мог отрицать, что их ближайшие перспективы улучшились. Что касается того, насколько временным может быть это улучшение, он не осмеливался высказывать свое мнение. Он совершенно ничего не знал о Рое и понятия не имел, что значит находиться под его юрисдикцией.
   - Кто эти люди? - прошептал он Мироке, кровь все еще сочилась из его разбитого носа. - Что такое Рой? Я никогда о таком не слышал.
   - Это потому, что обычно он не подходит так близко к Копью.
   - До сих пор.
   Он избегал смотреть ей в глаза, не желая, чтобы она видела то, что обычно скрывалось за его очками.
   - Прошлой ночью многое изменилось.
   - Так могло бы показаться. Я спрошу еще раз: что такое Рой?
   - Рой есть ... Рой. История - не твоя сильная сторона, не так ли?
   - Мне было достаточно медицины. Что я пропустил?
   - Давным-давно - мы говорим здесь о столетиях, о множестве столетий - Рой был военным подразделением Копья. Своего рода его глазами и руками, позволяющими ему видеть и достигать гораздо большего, чем сейчас. Рой мог облететь полмира и вернуться обратно, принося припасы и новости. Потом случилось какое-то дерьмо - что-то с экспедицией пошло не так, - и произошел раскол. С тех пор между нами вражда. Мы не говорим о них, а они ненавидят нас до чертиков.
   - Как именно они обращаются со своими пленными?
   - Мы не берем пленных, - надменно сказала Куртэйна, потому что она, должно быть, подслушала. - Вместо этого мы берем балласт. Это немного иная концепция. Я уверена, что ваша спутница будет рада все объяснить.
   - Не думаю, что в этом будет необходимость.
   - Кому-нибудь из вас нужна медицинская помощь? - спросила Куртэйна, взглянув на его нос. - На борту "Раскрашенной леди" есть хирург.
   - Я справлюсь.
   - Ваша спутница кажется достаточно способной, судя по ее языку. А как насчет матери и дочери?
   - Не знаю. Мы путешествуем вместе не очень давно.
   - Это не ответ на мой вопрос.
   - Я не знаю. Их держали в плену мальчики-черепа. Мальчики-черепа попали в засаду, и мы сделали все, что могли, чтобы спасти их обеих.
   - Говорят ли они?
   - Почему бы вам не спросить их?
   - Пожалуйста, не испытывайте мое терпение, мистер ... - Она закончила предложение на повышенном тоне, приглашая его продолжить.
   - Кильон.
   - Тоже гражданин Копья, - заметила Куртэйна. - Хотя в вас есть что-то странное. А вы кто?
   - Мирока.
   - Что делаете за пределами Копья?
   - Подсчитываю свои гребаные благословения. Что вы думаете?
   - Тогда вы не в неведении о последних событиях.
   - Любому было бы трудно этого не заметить, - ответил Кильон. - Нет, если в них есть хоть капля человечности. Сейчас в Копье страдает тридцать миллионов человек, умирающих медленной и мучительной смертью от зональной болезни.
   - И вам не приходило в голову, что, возможно, еще больше людей умирает медленной и мучительной смертью за пределами Копья? Извините, я забыла: на самом деле они не считаются, не так ли? Они вообще не настоящие люди, поскольку имеют несчастье жить не в вашем драгоценном городе.
   - Пожалуйста, не вкладывайте лишние слова в мои уста, - сказал Кильон. - Я против ненужных страданий, где бы они ни происходили. Но давайте не будем притворяться, что этого не случалось раньше. Здешние люди выносливы и легко приспосабливаются: они должны были быть такими, чтобы выживать все это время. Смена зоны, какой бы ужасной она ни была, - это всего лишь еще одна вещь, к которой они в конце концов привыкнут.
   - Плюс-минус несколько миллионов могил, я полагаю.
   - Все, что я хочу сказать, заключается в том, что вы не можете ожидать, что Копье адаптируется так же легко. Это тонкий механизм, похожий на дорогие часы.
   - Другими словами, что-то, что только и ждало, чтобы развалиться на части и перестать работать. Что-то слишком сложное, слишком суетливое, слишком взаимозависимое для его же блага. - Куртэйна зашагала дальше, меряя землю своими длинными ногами. На ней были брюки для верховой езды и коричневые кожаные сапоги, зашнурованные до колен. Она была высокой, элегантной и очень сдержанной - полная противоположность Мироке. - Взгляните правде в глаза, мистер Кильон - это была катастрофа, которая вот-вот должна была произойти. Удивительно, что это не произошло намного раньше.
   - И я полагаю, что на Рой совершенно не влияет сдвиг зоны?
   - Мобильность и гибкость всегда служили нам хорошую службу. В этом нет ничего такого, чего нам нужно стыдиться.
   В этот момент раздалась короткая очередь, одиночный сосредоточенный залп без ответного огня. Кильон невольно замедлил шаг. Стрельба велась у них за спиной, с того места, где они оставили мальчиков-черепов в руках двух других офицеров Куртэйны.
   Это звучало очень похоже на казнь.
   - Что с нами будет? - спросил Кильон. - Мне все еще не хватает понимания, когда речь заходит о том, что значит подпадать под юрисдикцию Роя.
   - Вас заберут в Рой при первой же возможности. Там будет оценена ваша полезность. Мы инклюзивное общество - несмотря на то, что вы, возможно, слышали, - и мы верим в то, что нужно давать новичкам шанс доказать свою состоятельность. - Тон Куртэйны стал строгим, почти как если бы она обращалась к детям. - Но мы не одарены безграничным терпением. По меркам Внешней зоны мы состоятельны, но это не значит, что мы можем позволить себе понапрасну разбрасываться нашими ресурсами. - Она окинула Кильона долгим оценивающим взглядом, как будто это был первый раз, когда она обратила на него настоящее внимание. - Вы, очевидно, образованный человек, так что почти не сомневаюсь, что мы найдем для вас какое-нибудь занятие. Конечно, у вас будут обычные права гражданина Копья, то есть вас будут считать шпионом, диверсантом или подстрекателем к мятежу, пока не будет доказано обратное.
   - Тогда не цепляйтесь за старые обиды, - сказал он.
   Они шли дальше под рев двигателей, пока из ночи не начали вырисовываться серые очертания корабля Куртэйны, зависшего прямо над землей. Его двигатели были развернуты вверх, лопасти пропеллеров были направлены так, чтобы обеспечить направленную вниз тягу, противодействующую статической подъемной силе газа в жесткой оболочке. Кильон нисколько не удивился, увидев воздушный корабль, потому что за день он заметил их достаточно, даже если они никогда не были чем-то большим, чем далекие точки, летающие в поисках пищи прямо над горизонтом.
   - Красивый дирижабль, - сказала Мирока. - Вы украли его у мальчиков-черепов?
   Куртэйна ничего не сказала, но Кильон почувствовал, что ее отделяет всего один шаг от того, чтобы сделать что-то, о чем они все могли бы пожалеть. Он посоветовал Мироке держать рот на замке.
   То, что "Раскрашенная леди" была военным кораблем, было бы очевидно даже случайному наблюдателю, поскольку форма дирижабля была одновременно целеустремленной и злобной. Его корпус представлял собой тонкую сигару, утыканную противоабордажными приспособлениями, с зазубренными режущими кромками, острыми шипами и выдвигающимися лезвиями. Его жесткую оболочку, кое-где усиленную алюминиевыми листами, латали и ремонтировали столько раз, что шрамы судна наводили Кильона не столько на мысль об уязвимости, сколько об упрямой сопротивляемости чрезвычайно выносливого организма, развившего в себе способность не обращать внимания на раны, которые прикончили бы более слабых существ.
   Его единственная гондола снизу оболочки была покрыта изогнутыми металлическими листами, что придавало ей точеный, грозный вид, как будто от нее ожидали, что она будет выполнять двойную функцию ледокола. Ее несколько полноразмерных иллюминаторов были защищены бронированными ставнями. В других местах видимость обеспечивалась прорезями в гондоле и поворотными перископическими станциями. Под передней частью гондолы, под днищем, по бокам и сзади, располагались шаровые турели, из каждой торчали оплетенные радиаторами воздушного охлаждения сдвоенные стволы ротационных пулеметов. Еще одна турель выглядывала из-за ограждения сверху, обеспечивая защиту верхней полусферы. С боков к оболочке тросами с регулируемым натяжением прикреплялись крылья с изменяемой геометрией, обеспечивая как положительную, так и отрицательную подъемную силу, во многом таким же образом, как ангелы модифицировали свои собственные летательные поверхности.
   Выступающие из гондолы спереди и сзади моторные аутригеры, несущие по два поршневых двигателя с каждой стороны, были окаймлены так, чтобы в случае близкого столкновения выполнять функцию лопастей, готовых, возможно, разрезать обшивку другого судна, подкосы крыльев, такелаж управления или даже экипаж. Оболочка была в серых и сине-зеленых оттенках металла, за исключением розовой бабочки, нанесенной по трафарету на корпус, выцветшей, изрешеченной пулями фигуры бабочки, уже изъеденной прямоугольными заплатками. У нее не было ни номера, ни других средств идентификации; ничего, что указывало бы на ее более высокую преданность Рою.
   Двое летчиков в доспехах и униформе ждали на земле, охраняя опущенный трап, ведущий в брюхо гондолы, трап прогибался и царапал землю, пока "Раскрашенная леди" пыталась удержаться на месте. Куртэйна подняла руку, и летчики отдали честь в ответ таким же образом. - Держитесь прямо за мной, - сказала она Кильону, игнорируя трех других пленниц. - Восходящего потока от этих двигателей достаточно, чтобы засосать вас прямо в лопасти, если вы ступите куда-нибудь под них. Поверьте мне, я видела, как это происходило. Потребовалась целая неделя, чтобы соскрести грязь с корпуса.
   Внутренняя часть гондолы, та ограниченная часть, которую ему было позволено увидеть, была полностью изготовлена из неокрашенного практичного металла, спроектированного для максимальной легкости. Внутренние стойки были перфорированы; пол представлял собой металлическую сетку над служебным желобом, содержащим различные трубы и принадлежности. Здесь были шкафчики для хранения, подставки для винтовок, арбалетов и мечей, полки с закаленными в боях инструментами, таблички с трафаретными инструкциями, с краткими предостережениями старомодным угловатым шрифтом о такой-то процедуре и о том, насколько важно, чтобы действие А выполнялось до действия Б, иначе наступят ужасные последствия. Там были занавешенные ниши и отсеки с закрытыми дверями. Там были переговорные трубки, перископы и сложные устройства оптического вида, о назначении которых Кильон не мог даже догадываться. Мимо всего этого его провели с максимальной поспешностью, пока они не добрались до маленькой пустой комнаты в задней части гондолы, где она начинала сужаться к рулевой лопасти в виде рыбьего хвоста. В комнате не было ничего, кроме двух длинных скамей, сходящихся вместе в узком конце комнаты, и узеньких прорезей окон вдоль обеих сужающихся стен. В бронированной лампе, вделанной в потолок, горело что-то вроде газового светильника. Им развязали руки. Мирока и Кильон сели на скамейку с одной стороны, Кэйлис и Нимча - с другой.
   - Ваши пальто, пожалуйста, - сказала Куртэйна. - И эту вашу сумку, мистер Кильон.
   - Мы замерзнем, - сказал Кильон. Металлическая обшивка дирижабля была ледяной на ощупь.
   - Мы пришлем вниз теплую одежду и одеяла. Сумку, пожалуйста. Сейчас.
   - Я захочу вернуть свое пальто, - сказала Мирока, когда Кильон передал ей медицинскую сумку.
   - Все, чем вы владели, теперь является собственностью Роя, так что привыкайте к этой идее. Взамен вы будете защищены и о вас хорошо позаботятся.
   - Пока вы не решите, что мы все-таки шпионы, - сказал Кильон, передавая ей медицинскую сумку.
   - Мы не дикари, - сказала Куртэйна. - Многие из наших клиентов становятся полезными и продуктивными гражданами Роя.
   - Совсем не похоже на тех людей, которых вы там застрелили.
   Куртэйна открыла рот, чтобы заговорить, и на мгновение ему показалось, что она собирается защищаться, указывая на то, что она не отдавала приказа о казни. - Они сопротивлялись разоружению, - сказала она, высказав то, что могло быть только предположением, поскольку она не разговаривала с другим офицером с тех пор, как приказала ему разоружить и отпустить мальчиков-черепов. - Что вам нужно понять - и понять быстро, - так это то, что вы сейчас не в Копье. Мы всегда устанавливали здесь свой собственный закон, и в ближайшее время это не изменится.
   Куртэйна вышла, закрыв за ними дверь. Она была тяжелой, с маленьким решетчатым окошком в верхней половине. Кильон не сомневался, что это отделение обычно использовалось для содержания пленных. Стены могли быть достаточно тонкими, чтобы пропускать холод, но, скорее всего, они были достаточно прочными, чтобы удержать безоружных людей. В любом случае, у него не было ни малейшего намерения пытаться сбежать.
   Дирижабль задержался достаточно надолго, чтобы вернулись остальные члены десантной группы, а затем они были в воздухе, двигатели больше не боролись с подъемной силой, а вместо этого обеспечивали поступательное движение. Металлические стены завибрировали, угол наклона пола изменился, когда корабль круто задрал нос в небо.
   - По крайней мере, ты знала о Рое, - сказал он Мироке.
   - Я не планировала попадать в зону его действия. Фрэй любит следить за его передвижениями, насколько это в его силах. Обычно он находится гораздо дальше на запад. Он бы знал, если бы это было так близко к Копью, прежде чем мы ушли. - Кильон заметил, что она держала в руках Писание, маленькую черную книжечку, которую он листал в Конетауне, пока Мироки не было в комнате.
   - Что, собственно, такое Рой?
   - Скоро ты поймешь, туда ли они нас ведут.
   - По крайней мере, это форма цивилизации.
   - Они не собираются раскрывать нам свои объятия, Резака. Может быть, для женщины и девочки, учитывая, что они явно не из Копья. Но ты и я? - Она сделала паузу, пристально глядя на него. - У тебя, блядь, странные глаза, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?
   Кильон повернулся, чтобы снова посмотреть на Кэйлис и Нимчу. Они жались друг к другу, бритоголовая мать обнимала дочь с растрепанными волосами, все еще босую, все еще одетую лишь в лохмотья.
   - Могу я осмотреть вашу дочь? - спросил он Кэйлис.
   Женщина притянула девочку поближе к себе, предупреждающе сверкнув глазами на Кильона.
   Он мягко поднял руку. - Мы все знаем, что там произошло, Кэйлис.
   - Знаем? - спросила Мирока.
   - Когда ворг собрался убить Мироку, ты что-то сказала Нимче. Для меня это звучало очень похоже на "Сделай это сама". С тех пор я постоянно думаю об этом. Что ты могла просить ее сделать? В конце концов, она всего лишь девочка. У нее не было с собой ничего, что она могла бы использовать. Но даже когда ты сказала это, я что-то почувствовал. - Он взглянул на зарешеченное окно, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. Он сомневался, что подслушивание возможно; шум воздушного корабля был слишком громким для этого. - Это не было смещением зоны или даже толчком, - продолжил Кильон, - Но было ощущение, что что-то пыталось произойти.
   - О чем ты говоришь? - спросила Мирока настойчивым тоном. Кильон поднялся со скамьи. Он оперся одной рукой о перфорированную распорку, проходящую через потолок. Прежде чем она успела отпрянуть, он погладил другой рукой метку Кэйлис.
   - Я был прав насчет этого, не так ли? - спросил он ее. - Ты сама себе нанесла это. Ты сделала эту метку сама или попросила кого-то сделать это для тебя, чтобы заставить людей думать, что ты тектомантка. Это хорошая попытка, признаю это, и, очевидно, этого было достаточно, чтобы убедить мальчиков-черепов. Но это не настоящее родимое пятно. Это татуировка, и она была сделана не так давно.
   - Ты ничего не знаешь, - сказала Кэйлис.
   - И все эти дела с тех пор, как мы встретились, твоя манера говорить - высокопарные, как у сумасшедшей женщины, вещи, с которыми ты продолжаешь выступать? Ты совсем не злишься. Или, по крайней мере, не безумнее, чем был бы любой другой, если бы его заперли, с высокой вероятностью либо скормить воргам, либо сжечь заживо. Это подтолкнуло бы любого к краю пропасти, если бы он уже был сумасшедшим с самого начала. Но ты не такая. Ты была достаточно мудра и находчива, чтобы понимать, что есть только один способ защитить свою дочь. Тебе нужно было отвлечь от нее внимание. Тебе пришлось стать тектоманткой, чтобы никто не подумал, что это Нимча.
   - Ты хорошо себя чувствуешь? - спросила Мирока. - Может быть, тебе следовало принять какие-нибудь из этих лекарств, прежде чем они забрали ту сумку.
   - Спасибо, все в порядке. - Он натянуто улыбнулся. - Меня немного ушибли, но в остальном я вполне владею своими способностями. Могу я взглянуть на Нимчу, Кэйлис? Я обещаю, что больше никто об этом не узнает. Вам нечего терять, поскольку я уже уверен в истине.
   - В истине чего? - спросила Мирока.
   Кэйлис не оказала никакого сопротивления, когда он провел рукой по грязной копне волос Нимчи, раздвинув их ровно настолько, чтобы увидеть алую отметину, проступающую сквозь кожу. Мирока встала со скамейки и смотрела через его плечо.
   - Она вполне настоящая, - сказал он, снова взглянув на зарешеченное окно. - Это чистая пигментация. Не думаю, что это татуировка, шрам или фирменный знак. Это могло быть какое-то пятно, но тогда это должно было быть сделано, когда ее брили, и все же оно не исчезло за все то время, что потребовалось ее волосам, чтобы отрасти на такую длину.
   - Мы говорили об этом, - сказала Мирока. - Независимо от того, реальны тектомантки или нет, она не одна из них.
   - Сейчас мы говорим о дочери.
   - Это все еще подделка.
   - На самом деле это не так. Верно? - спросил Кильон у Кэйлис. - Ты прекрасно знаешь, что это не так. У нее это было с самого рождения, не так ли? И ты всегда знала, насколько это было опасно, как одна эта метка могла убить ее, независимо от какой-либо реальной силы, которая с ней связана. Если распространится слух, что у кого-то из вас есть метка, то, по крайней мере, вы сможете отвлечь внимание на себя. И если бы способности Нимчи действительно проявились и привлекли к ней внимание, ты могла бы утверждать, что они исходят от тебя.
   - Если ты заговоришь об этом, - сказала Кэйлис, - я убью тебя.
   - Я не собираюсь никому об этом говорить. Но до сих пор вам не очень хорошо удавалось хранить этот секрет, не так ли? - Почувствовав, что высказался слишком резко, он добавил: - Послушай, Кэйлис, я не могу себе представить, через что тебе пришлось пройти, чтобы так долго защищать свою дочь. Даже когда ты была в той клетке, ты никому не дала понять, что она была той, кого они действительно хотели. Должно быть, на это ушла вся любовь, которую могла дать мать. - Кильон покачал головой. - Нет, я не буду говорить об этом. Никто из нас этого не сделает. Верно, Мирока?
   - Не о чем даже говорить, - сказала она.
   - Хорошо, - сказал Кильон. - Это все намного упрощает. Но я серьезно, Мирока - это должно остаться нашим маленьким секретом. Они не должны ничего узнать о ней.
   - Они? - спросила Мирока.
   - Куртэйна и остальная часть ее команды, - сказал Кильон. - Остальной Рой, если уж на то пошло.
   Мирока выглядела скептически. - Тебе потребовалась пара часов, чтобы понять, кто она такая. Думаешь, что сможешь скрывать это от них вечно?
   - Нам просто нужно будет сделать все, что в наших силах, не так ли? Когда придет врач, ему нельзя будет позволить осмотреть девочку слишком внимательно.
   - Я все еще не понимаю этого, - сказала Мирока, глядя на Кэйлис. - Почему бы тебе просто не вести себя как нормальная мать, вместо того чтобы брить волосы, наносить метки на кожу, разыгрывать из себя ведьму?
   - У нее не было выбора, - сказал Кильон. - У кого-то там, должно быть, была проницательная идея, что одна из них обладает силой. Если бы Нимча вызвала локальный сдвиг зоны, этого могло бы быть достаточно, чтобы привлечь подозрения в ее сторону. То, что сделала Кэйлис, может показаться нам радикальным, но она знала, что это было лучшее, единственное, что она могла сделать для своей дочери. Это дало Нимче время.
   - Звонок для пробуждения, Кильон. Их схватили мальчики-черепа. Они были на пути к костру.
   - Нимча могла освободиться или, по крайней мере, избавиться от казни.
   - Повсюду счастливые концовки.
   - Я этого не говорю. Просто, с точки зрения Кэйлис, это было меньшим злом.
   Кильон снял засохшую кровь со своей верхней губы. - Не думаю, что мы должны ее осуждать. Мы не были на ее месте. - Он сделал паузу, перебирая спутанные воспоминания о недавних событиях. - И теперь мы знаем, что она реальна, не так ли? Кэйлис - когда ты умоляла Нимчу действовать, я что-то почувствовал. Зона откликнулась. Она не сдвинулась с места, но, безусловно, заметила. Она слушала и пыталась повиноваться. Это было так, как если бы она взывала к ней, но ей не хватало сил или сосредоточенности, чтобы заставить ее следовать ее воле. Это то, что произошло?
   После долгого молчания Кэйлис сказала: - Я надеялась, что ты этого не почувствуешь и не запомнишь, что я сказала.
   - Ты находишься среди друзей. Но мы должны узнать правду, и всю до конца. - Решив, что прямой подход был лучшим, он добавил: - Как давно ты знаешь о ней?
   Взгляд Кэйлис метался между Кильоном и Мирокой, которые все еще стояли на ногах. - Пожалуйста, - сказала она, кивком показывая, что им следует вернуться на свою скамейку.
   Наслаждаясь их приятным времяпрепровождением с этими одеялами и одеждой, Мирока зарычала.
   - Ей был год, когда появилась метка, - сказала Кэйлис. - Прошло совсем немного времени после того, как она научилась говорить. К тому времени у нее уже росли волосы, но однажды она упала и ушибла голову. Мне пришлось смыть кровь, и тогда я увидела отметину. - Она пристально посмотрела ему в глаза, заставив его представить шок от открытия натуры ее дочери. - Именно тогда я все поняла.
   - И ты знала - просто так? - спросил Кильон.
   - Конечно. Всегда были дети с таким даром, с тех пор, как существует мир.
   - Некоторая комбинация наследственных факторов, - размышлял Кильон. - Где-то там, среди населения в целом. Но только тогда, когда они сочетаются в правильной комбинации, рождается такой ребенок, как Нимча. Сколько ей было лет, когда проявилась эта сила?
   Кэйлис на мгновение задумалась. - Почти три. Она не умела читать и писать, как и любой ребенок в этом возрасте. Вот тогда-то все и произошло.
   - Как будто оно ждало, пока определенные структуры мозга станут достаточно зрелыми, - сказал Кильон. - Вот что это такое: не магия, не одержимость демонами. Это просто что-то, похороненное глубоко в крови, ожидающее подходящего стечения обстоятельств. Очень похоже на наследственное заболевание, хотя, очевидно, более сложное - и гораздо более редкое, - поскольку оно не может зависеть только от одного фактора наследственности.
   - Это не болезнь, - сказала Кэйлис.
   - Но это все еще может быть чем-то, что медицина сможет понять и помочь ей, если понадобится.
   - Она не нуждается в помощи.
   - Если бы сила угрожала ее жизни, ты бы все равно так сказала? - спросил Кильон.
   - Это не так.
   - Сила обрушила на вас ненависть, из-за чего вы обе оказались в клетке.
   - Она также спасла нас.
   - Возможно, так бы и было, если бы она могла управлять ею более эффективно. Я, конечно, что-то почувствовал - уверен, что все мы это почувствовали. Но этого было недостаточно, чтобы остановить воргов или навредить мальчикам-черепам. Это неразвитый талант, нечто такое, что нужно лелеять и формировать.
   - Ты не так понял, - мрачно сказала Кэйлис.
   - Очевидно.
   - Она была слаба и напугана, когда пришли ворги. Сила в ней не всегда максимальна. Сегодня она была слаба из-за того, что уже сделала.
   - Она уже использовала энергию сегодня вечером?
   - Не сегодня вечером, городской житель. Вчера. Когда произошли перемены. Когда твой город умер. Когда ты наблюдал за падением ангелов. - Кэйлис провела рукой по волосам дочери, грязными ногтями раздвинув грязные, спутанные в жирные узлы пряди, обнажив ярко-малиновую эмблему в виде звезды с бахромой. - Нимча принесла с собой бурю. Нимча принесла конец вашему миру.
   Он открыл рот, чтобы ответить, но лучшее, что он смог сделать, это улыбнуться и покачать головой.
   - Я говорила тебе, что она безумнее мешка со змеями, - сказала Мирока.
  
  

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  
   В зарешеченном окошке двери появилось лицо. Это был человек, которого никто из них до сих пор не видел: седобородый, бледный, с орлиным носом и прищуренными ястребиными глазами под густыми бровями. Он оглядел всех четверых, затем открыл замок. Он вошел, сжимая в руках медицинскую сумку, которая была лишь немногим менее потертой и изношенной, чем у Кильона. Позади него маячил еще один летчик, нагруженный одеялами и одеждой, а за этим человеком стоял третий, сжимавший автомат руками в блестящих черных перчатках.
   - Прошу прощения за мое опоздание, - сказал бородатый мужчина. - Меня зовут Гэмбисон, я имею честь... это удовольствие ... в том, что я врач в этой миссии. - На нем было длинное кожаное пальто, украшенное на груди и плечах, как предположил Кильон, различными символами ранга и выдающейся службы. Пальто было надето наспех, одна из пуговиц была застегнута не на ту дырочку. Под ним Кильон разглядел белый хирургический халат, мало чем отличающийся от того, который он носил во время своих обычных дежурств в морге Третьего округа. - Меня проинструктировали... приказали... чтобы каждый из вас прошел тщательное медицинское обследование, - продолжал Гэмбисон, - отчасти ради вас самих, отчасти ради безопасности Роя.
   - Потому что у нас может быть что-то с собой? - спросил Кильон. Его взгляд то и дело притягивал белый халат, кое-где испачканный охрой засохшей крови.
   - Рой, по самой своей природе, должен быть осторожен... бдителен... против инфекции. Насколько я понял, двое из вас из Копья?
   - Это, должно быть, Мирока и я, - сказал Кильон. - Мы из Неоновых Высей.
   - Боюсь, внутренние детали Копья очень мало значат для меня. - Ястребиные черты лица Гэмбисона были полностью обращены к Кильону, медные глаза хирурга были настороженными и наблюдательными. - Мне сказали, что вас ранили, ударили по лицу?
   - Возможно, у меня сломан нос. Кроме этого, никаких серьезных повреждений нет.
   - И вы это точно знаете? - спросил Гэмбисон.
   - Да, я тоже врач.
   - У меня были свои сомнения... подозрения. Начнем с того, что в вашей сумке довольно интригующая коллекция. Настоящий рог изобилия лекарств и хирургических инструментов. - Дыхание хирурга было теплым и слегка пахло кожей. - Я уверен, нам было бы о чем поговорить, доктор...
   - Кильон. - Он посмотрел на Нимчу и Кэйлис, зная, что должен сделать все, что в его силах, чтобы защитить девочку. Его сердце бешено колотилось в груди. Он знал, что стоит на пороге чего-то необратимого, точки, за которой нет возврата. - Вообще-то, кое-что есть.
   - Что-нибудь?
   - У меня были небольшие проблемы с концентрацией внимания с тех пор, как меня ударили по лицу. Мне интересно, не получилось ли чего-нибудь вроде... сотрясения.
   - Дайте-ка посмотреть. Встаньте, пожалуйста.
   Гэмбисон оглянулся через плечо, возможно, желая убедиться, что остальные мужчины все еще стоят у него за спиной, а затем достал из своей медицинской сумки серебряный инструмент. Он выглядел изящным, точно обработанным, с элегантной рифленой ручкой.
   - Вы имели дело с ранеными, - сказал Кильон почти шепотом. - Где они? Возможно, я могу чем-то помочь.
   Гэмбисон по очереди заглядывал ему в глаза, прищурившись в окуляр своего прибора. - Стойте очень спокойно, доктор Кильон.
   - Я могу показать вам, как использовать мои лекарства с наибольшей пользой. Я также могу оперировать, если до этого дойдет.
   Гэмбисон опустил прибор, слегка нахмурившись, и протер одну из его линз на шарнирах рукавом пальто, прежде чем снова поднять ее. - Я вынужден настаивать, чтобы вы не двигались. И молчали. - Он снова посмотрел в глаза Кильону, но на этот раз нахмурился еще сильнее, осознавая, что что-то не так. Он резко отпрянул, как будто увидел свою собственную смерть в этих глубоких, темных озерах полуночной синевы.
   - Кто вы такой, доктор Кильон? Кто вы, черт возьми, такой?
   - Возможно, было бы лучше, если бы мы продолжили осмотр наедине, - предложил Кильон.
  
   Его провели в другую комнату, через ту часть гондолы, которую он раньше не видел. Когда они проходили через одну секцию, по винтовой лестнице, идущей с потолка, спустился летчик в перчатках и маске, и через открытый люк можно было мельком увидеть могильный склеп оболочки дирижабля. Он слышал резонирующую, похожую на орган пульсацию воздуха, проходящего мимо его кожи, гудящий рев его двигателей. Аппарат был больше, чем он представлял себе на земле. Он не мог угадать численность его экипажа, даже с учетом травм. Казалось вполне возможным, что на борту "Раскрашенной леди" могло находиться много десятков летчиков.
   - Вы знаете, кто я, - сказал он Гэмбисону, когда доктор остался с ним наедине в крошечной палате, которая, казалось, была немногим больше встроенного аптечного киоска. - Или, по крайней мере, у вас есть подозрение.
   Гэмбисон закрыл за ними дверь.
   - То, чем вы являетесь, невозможно, доктор Кильон. Тем не менее, вы стоите передо мной, поэтому я вынужден столкнуться с ... принятием... вашей истинной природы.
   - Вы когда-нибудь видели кого-нибудь похожего на меня?
   - Раз или два я имел удовольствие препарировать ангелов. Они были мертвы задолго до того, как прибыли ко мне. Как же им могло быть не по себе, если они не могут продержаться вне Копья больше нескольких часов? Тем не менее, их тела могут быть собраны и... сохранены... и переданы тем, кто, как я, находит в этом развлечение... интерес... в них. - Он приготовил таз с горячей водой и вытирал засохшую кровь с лица Кильона с нежностью, граничащей с материнской. - Это были очень старые трупы, доктор Кильон. Судя по происхождению, в котором у меня нет причин сомневаться, они были мертвы уже много столетий. Но ангелы меняются не очень сильно, если вообще меняются. И я очень хорошо помню строение их глаз. Вы не могли бы снять свою одежду?
   - Конечно.
   Кильон сбросил с плеч свой запасной плащ, поспешно надетый из кучи, прежде чем Гэмбисон увел его подальше от остальных. Он снял жилет и расстегнул рубашку. Он стоял перед Гэмбисоном, его собственный призрачный образ отражался в бутылках на полках - бледное, безволосое, изможденное существо с ребрами, похожими на решетку радиатора.
   Гэмбисон бесстрастно изучал его. - Повернитесь, пожалуйста, доктор. Я хотел бы увидеть ваши... - Он сглотнул, когда Кильон повернулся спиной к своему экзаменатору, - крылья. Могу я прикоснуться?.. исследовать... их?
   - Будьте любезны.
   Кильон почувствовал, как холодные кончики пальцев Гэмбисона коснулись сначала его левого, а затем правого надкрылья. Он осторожно разминал их, исследуя лежащую в основе структуру, крошечные косточки и мышцы, которые изо всех сил пытались обрести функциональность.
   - Кто вы? - повторил он, на этот раз мягче.
   - Вы бы достаточно скоро разгадали мою натуру, доктор. Я не видел смысла затягивать этот вопрос. Я такой, каким вы меня себе представляете, но одновременно и больше, и меньше этого. Когда-то я был ангелом. Я родился на Небесных уровнях и был бы очень похож на те маринованные тела, которые вы вскрываете. Потом меня изменили.
   - Почему?
   - С целью проникновения, - вежливо ответил Кильон. - Нас было четверо. Нас изменили хирургическим путем и генетически, чтобы мы выглядели как люди. Или дочеловеками, как сказали бы ангелы. Нас отправили вниз, на Неоновые Выси, жить среди нормальных мужчин и женщин, чтобы доказать, что это возможно. То, что убило бы неизмененных ангелов, было для нас просто неприятностью. С правильными антизоналами мы все еще могли бы функционировать.
   - Почему они не удалили вам крылья, не изменили цвет глаз?
   - Они так и сделали. Девять лет назад вам понадобился бы подробный анализ крови и мочи, чтобы сказать, что я не человек. К сожалению, операция по проникновению прошла неудачно.
   - В каком смысле?
   - Были... разногласия. - Он слегка улыбнулся, умолчав о смерти Арувал, о своей собственной роли в убийстве двух других лазутчиков. - Я остался позади, застряв в Неоновых Высях. В конце концов наши специализированные препараты закончились. Я обходился тем, что мог найти, но, хотя мне удалось предотвратить зональную болезнь, я не мог помешать моей глубинной физиологии начать заявлять о себе. Обстоятельства, в которых я оказался, никто не предвидел. Лучшее, что я мог сделать, - это подавить изменения с помощью химии и хирургии.
   - У вас шрамы на месте крыльев.
   - Их обрезали всякий раз, когда они росли слишком явно. Это приходилось делать снова и снова. Я ничего не мог поделать со своими глазами, поэтому прятал их, как только мог. Мне помогли друзья-люди в Копье.
   - Они вам доверяли?
   - Мы доверяли друг другу. Я надеюсь, что мы с вами тоже сможем ужиться в одном месте.
   - Значит, вы солгали мне о том, что вы врач.
   Кильон медленно повернулся. - Нет, это правда. Во всяком случае, большая ее часть. Я являюсь или был патологоанатомом. Я работал в морге Третьего округа. И до того, как меня отправили в Неоновые Выси, я был чем-то вроде врача. Есть очень мало того, чего я не знаю о телах, будь то ангельские или человеческие. Мое предложение помочь вам все еще в силе. - Он помолчал. - Вы не будете возражать, если я снова оденусь? Я полностью осознаю, что не соответствую общепринятым стандартам эстетической нормальности.
   - Вы мастер преуменьшать, доктор. - Гэмбисон передал ему его жилет. - С чего бы вам помогать нам? И, пожалуйста, не рассказывайте мне никакой показной полуправды о моральных императивах.
   - Это не было бы полуправдой. Кроме того, я хочу убедить вас в своих добрых намерениях. И надеюсь, что если я сделаю это, это хорошо отразится на моих подругах. Мне больше нечего предложить им.
   - Они, конечно, знают, кто вы такой.
   - Нет, - сказал Кильон, застегивая рубашку. - Они этого не знают. Ничуть. А пока вы оказали бы мне очень большую услугу, если бы все оставалось по-прежнему.
   - Почему вы им ничего не сказали?
   - С женщиной и ребенком мы едва знакомы. У другой, Мироки, есть веские причины ненавидеть таких, как я.
   - В конце концов, она узнает правду.
   - Понимаю. Я просто надеюсь, что смогу заслужить достаточно ее уважения, чтобы она не выбросила меня из ближайшего окна, когда это произойдет. Уверен, что она способна на это.
   - Зачинщица.
   - У нее есть на то свои причины.
   Гэмбисон поджал губы. - Сейчас я действительно хотел бы держать вас порознь. Там есть небольшая камера предварительного заключения, которая, боюсь, еще хуже приспособлена для поддержания здоровья, чем место, где мы держим ваших спутниц. Но вам будет... вполне... тепло, и я позабочусь, чтобы вам подали приличный рацион, такой, какой мы сможем выделить.
   - Это было бы любезно с вашей стороны, доктор.
   - Возможно, я захочу еще раз осмотреть вас утром. А пока, боюсь, другие пациенты отнимают у меня время.
   - Я могу помочь, - сказал Кильон.
   - Ваше предложение принято к сведению. Это, конечно, должно быть рассмотрено капитаном Куртэйной. Не могу обещать, что она будет смотреть вам в глаза. Многие из нас испытывают вполне заслуженную неприязнь к ангелам, превышающую все, что мы могли бы испытывать к Копью.
   - Понимаю.
   Гэмбисон колебался. - Ваши спутницы: теперь, когда мы говорим откровенно, так сказать, как два врача, есть ли что-нибудь, что мне нужно знать о них? Есть какие-нибудь вопросы, которые привлекли ваше внимание?
   Он покачал головой так небрежно, как только мог. - Ничего, чтобы я знал. Им всем не помешали бы еда, вода и хорошая помывка. Кроме этого, с ними, по-видимому, все в порядке.
   - Даже мать и дочь?
   - Они достаточно долго выживали сами по себе. Они сильнее, чем кажутся.
  
   Остаток ночи Кильон пытался заснуть, но его усилия были тщетны. Боль от разбитого носа почти прошла; что его беспокоило, так это полностью незнакомая окружающая обстановка, дискомфорт от скамьи, которую он должен был использовать в качестве кровати, толчки и покачивание дирижабля и привычка двигателей слегка менять тон и громкость, как раз в тот момент, когда его мозг начинал приспосабливаться к их бесконечному монотонному пению, похожему на монашеское. Это и множество забот, кружащих в его голове, преследуя друг друга, как две половинки Луны.
   Раскрыть свою личность Гэмбисону было импульсивным решением, оценить которое у него едва хватило времени, но свою службу оно сослужило. Он дал доктору - а следовательно, и остальной команде - повод для размышлений, помимо девочки. Сейчас он был бы объектом их внимания; Нимча - всего лишь полунемой ребенок, представляющий второстепенный интерес. Он не был настолько наивен, чтобы думать, что сможет вечно хранить ее тайну, но в нынешних обстоятельствах отсрочка была лучшим, что он мог предложить. О том, что произойдет, когда в конце концов раскроется истинная природа Нимчи, он не осмеливался гадать.
   Едва ли имело значение, поверил он Кэйлис или нет, когда она сказала, что Нимча вызвала бурю. Мир устроен не так, по крайней мере, не тот мир, в котором он жил. Дело было не в том, что он отказывался верить в тектоманток. И, конечно, она могла бы обладать некоторой умеренной, очевидной властью над зонами... но это могло быть только местное влияние. Конечно. Верить в обратное означало поступиться всеми рациональными инстинктами, которые он когда-либо лелеял. Ни один ребенок не смог бы стать причиной того, что на его глазах произошло с Копьем.
   Что имело значение - единственное, что имело значение, - так это то, что подумают все остальные, когда обнаружат эту отметину у нее на голове. Как Рой мог это воспринять? Не очень хорошо, подозревал он. У них могли быть свои дирижабли и пулеметы, но суеверия - это не то, что исчезает только потому, что у вас есть двигатели и пули.
   Мысленным взором он продолжал видеть детское тельце, кувыркающееся в воздухе, падающее, как тряпичная кукла.
   Одним куском балласта меньше.
   Когда, наконец, ему расхотелось спать, он подошел к узкой щели окна камеры предварительного заключения и стал наблюдать, как небо становится оранжевым. Со своего нынешнего наблюдательного пункта он не мог видеть Копье, поэтому понятия не имел, как далеко они продвинулись и в каком направлении теперь движутся. Неосвещенный пейзаж под "Раскрашенной леди" не давал никаких подсказок. Тут и там горели костры, семафорные вышки стояли неподвижно, но, несмотря на весь смысл, который придавали ему эти знамения, они могли быть созвездиями на чужом небе.
   Однажды, когда небо почти посветлело перед рассветом, ему показалось, что он видит другой корабль, следящий за ними на расстоянии. Он начал было отмахиваться от этого как от призрака, когда немного позже "Раскрашенная леди" изменила курс, и другой корабль подошел ближе. Последовали маневры, гул двигателей то нарастал, то затихал, и на одно мгновение он услышал короткий, резкий разряд, гортанный отрывистый звук, который мог бы означать приведение в действие какой-нибудь корабельной орудийной батареи. После этого воздушный корабль возобновил устойчивый полет, и когда он осмотрел небо, то не увидел ничего, кроме клочьев и перьев утренних облаков.
   Гэмбисон снова пришел навестить его вскоре после восхода солнца. Он перенес еще один осмотр, более тщательный, чем предыдущий. Гэмбисон был любезен, но отклонил почти все вопросы Кильона. При дневном свете Кильон был поражен тем, насколько старше выглядел этот человек по сравнению с прошлой ночью. Его борода казалась еще белее, вокруг глаз появилось больше морщин, а лицо выглядело более морщинистым и осунувшимся. Кильон задумался, спал ли он вообще после их разговора.
   - Мое предложение все еще в силе, - сказал Кильон, когда Гэмбисон убирал свои инструменты.
   - Это никогда не могло быть так просто, доктор. То, что вы житель Копья, было бы достаточной причиной для большинства членов нашей команды не доверять вам. Но ангел, пытающийся выдать себя за человека? - Гэмбисон покачал головой в притворном раздражении.
   - Похоже, вы исключение из этого правила, доктор.
   После этого его отвели не обратно к остальным, а в другую каюту воздушного корабля. В ней были маленькие окна со ставнями на петлях, сейчас ставни были открыты, пропуская полосы зимнего дневного света. Должно быть, это было где-то рядом с носом, так как стены слегка сужались по всей длине. В комнате стоял большой стол, такой, на котором можно было разложить карты, а вогнутые стены были уставлены книгами и рулонами карт, закрепленными кожаными застежками. Совокупный вес книг и карт, должно быть, был значительным. Кильон мог только заключить, что все они без исключения считались необходимыми для работы воздушного корабля. Один или два раза, как ни странно, он слышал пение птиц, доносившееся откуда-то поблизости, как будто по соседству находился небольшой вольер.
   В комнате было еще три человека, среди них Гэмбисон. Рядом с хирургом за штурманским столом сидела капитан Куртэйна. Кроме того, у нее был вид человека, который в последнее время почти не спал. Ее волосы были завязаны сзади, но несколько прямых прядей свисали на щеку. Ее кожа, которая ночью казалась почти черной, была просто насыщенно-коричневой, переходящей в желтизну под глазами, где она выглядела опухшей и измученной. Кильон снова был поражен изяществом ее лица, птичьей утонченностью черт. На ней была такая же туника с боковыми пуговицами, как и на других летчиках, хотя эта была сшита на заказ для женщины. Туника была расстегнута на груди, под ней виднелась белая рубашка с пятнами вокруг воротника. Кильон не мог сказать, был ли у нее все еще при себе табельный револьвер, но ничто в ее настроении - нетерпеливом, готовом вершить правосудие в упрощенном порядке и переходить к следующему пункту повестки дня - казалось, никоим образом не должно было его успокоить.
   - Снимите рубашку и жилет, - сказал Гэмбисон, прежде чем Кильону показали, куда сесть. - Покажите нам, кто вы такой.
   Кильон сделал, как ему было сказано. Он медленно повернулся, показав свои зачатки крыльев. Он чувствовал, что его аудитория смотрит на него с ужасом и восхищением одновременно.
   - Он говорит, что они будут продолжать расти, если он их не подрежет, - сказал Гэмбисон. - В конце концов, если ему верить, у него будет полный набор крыльев, а также нервная система и опорно-двигательный аппарат, чтобы ими пользоваться. Он мог бы улететь от нас без особых затруднений.
   - Но мы могли бы поймать его, правда? - спросила Куртэйна, как будто его побег был не просто возможен, но и отчетливо вырисовывался на горизонте. - Он на самом деле не может нас перехитрить?
   - У него было бы преимущество в ловкости, - сказал Гэмбисон. - Прямо как у налетчиков из мальчиков-черепов. Но это не убережет его от прицелов наших пушек, и даже с учетом тепловых потоков и планирования я сомневаюсь, что радиус его действия будет намного больше пятидесяти лиг.
   - Я просто подумала - нам всегда не помешало бы попрактиковаться в стрельбе по мишеням, - сказала Куртэйна.
   - Думаю, вам придется немного подождать, прежде чем эти крылья станут пригодны для полета. Отличный экземпляр, не правда ли?
   - Это можно назвать таким словом, доктор. Отвратительный - это другое. - Куртэйна щелкнула пальцами в сторону Кильона. - Одевайтесь, пока я не лишилась своего завтрака. И присаживайтесь.
   Его не слишком вежливо усадили в кресло для ожидания по другую сторону стола.
   - Вы уже решили, что собираетесь делать со мной?
   - Для нас открыто несколько путей, - сказала Куртэйна. - Во-первых, возможно, вам полегчает, если я объясню, что мы находимся в состоянии войны. На самом деле, мы всегда были в состоянии войны. Война - это вроде того, чем мы занимаемся, когда не рыщем по округе в поисках следующего запаса горючего. Мальчики-черепа никуда не денутся, и в этом воздушном пространстве есть место только для одной доминирующей силы. Однако в последнее время ситуация становится все более напряженной. Шторм дал черепам шанс объединиться, собраться вместе в большом количестве. У них нет реального шанса победить Рой - мы все еще слишком сильны, слишком организованы для этого. Но они могут усложнить нам жизнь, вмешиваясь в нашу разведывательную деятельность, вынуждая нас выделять для выполнения конкретной задачи больше кораблей, чем нам обычно требуется, оставляя Рой менее защищенным. Это тоже не только наша проблема. Наземная разведка располагает данными, что они также планируют наступление на Копье и другие наземные города, теперь, когда шторм сделал их такими уязвимыми. - Кильон начал говорить, но Куртэйна подняла руку, призывая к молчанию. - Я просто излагаю все это, чтобы прояснить сложность нашего положения. При других обстоятельствах мы могли бы быть склонны протянуть руку доверия и прощения. Но это не такие обстоятельства. Нельзя допускать возможности появления диверсанта или дестабилизирующего элемента на одном из наших кораблей.
   - Я не являюсь ни тем, ни другим, - сказал Кильон.
   - Доктор Гэмбисон: ваши выводы? - спросила она.
   Гэмбисон кашлянул, прежде чем заговорить. - Со времени моего предыдущего доклада ничего не изменилось. Он гибрид человека и ангела. Мы никогда раньше не видели ничего подобного ему, и в учебниках тоже нет ничего. Его история заключается в том, что он был хирургически модифицирован, чтобы выглядеть как человек, и что маскировка... камуфляж... начинает выветриваться.
   - Вы находите это правдоподобным?
   - Столкнувшись с гибридом человека и ангела, человеком с атрофированными крыльями, растущими из его спины, я должен сказать, что есть очень мало вещей, которые я не счел бы правдоподобными. - Гэмбисон почесал уголок глаза, обнаружив, что там застряло что-то маленькое и шероховатое. - У меня нет особых причин ему не верить. Однако, если не считать вскрытия, на самом деле нет никакого способа проверить его историю. Все, что мы можем сделать, это держать его под наблюдением и наблюдать, как он меняется. Если его ангельская морфология станет более доминирующей, это подкрепит его историю.
   - Это ваша рекомендация? - спросил другой присутствующий мужчина. - Просто позволить ему остаться на борту, наблюдая за ним, как за лабораторным образцом?
   - Я не вижу в этом непосредственного вреда.
   - Вы понятия не имеете о его способностях.
   Гэмбисон пожал плечами, глядя на другого мужчину. - Как и вы, коммандер Спата. С другой стороны, я позволил себе роскошь осмотреть его. На самом деле он довольно хрупкий; один из ваших людей мог бы легко одолеть его и, вероятно, без особого труда переломать ему конечности. Он весит ненамного больше ребенка. Ангелам нужны очень тонкие кости. Иначе они не смогли бы летать.
   - Он может быть опасен и в других отношениях, - сказал коммандер Спата. Кильону показалось, что он узнал в нем человека, которого отправили обратно разобраться с мальчиками-черепами, пленившими их четверых. У него было худощавое лицо с необычайно бледными, практически бесцветными глазами, волосы тщательно расчесаны на пробор и смазаны маслом. На нем все еще была туника, но, в отличие от Куртэйны, он застегнул ее до самого воротника, и каким-то образом ему удалось создать впечатление, что форма такая же строгая и свежая, как в день ее выдачи.
   - Да, он может сохранить способность проходить сквозь стены или оказывать на нас гипнотическое влияние, несмотря на то, что находится в плену, - сказал Гэмбисон, не потрудившись скрыть свой сарказм. - Но это с таким же успехом может относиться и к другим нашим клиентам.
   - Они тоже не свободны от моих подозрений, - сказал Спата.
   - Однако коммандер Спата прав, - сказала Куртэйна с ноткой неохотного согласия в голосе. - Мы точно знаем, что Кильон не является носителем чего-то заразного?
   - Если это так, то мы уже заражены. Это риск, на который мы идем всякий раз, когда приводим пленного... клиента... на борт. Чтобы развеять ваши опасения, я не увидел в образцах его крови ничего, что указывало бы на какой-либо повышенный иммунный ответ. Если отбросить остаточные эффекты зональной болезни, он выглядит вполне прилично, учитывая, кто он такой.
   - Если бы я знал, что я заразен, я бы сказал вам, - сказал Кильон.
   - Ваши спутницы не знают, кто ты такой, - ответила Куртэйна. Она сцепила руки на столе. - Значит ли это, что вы им солгали?
   - Я сказал им правду, что я доктор Кильон, патологоанатом из Неоновых Высей.
   - Согласно отчету доктора Гэмбисона, это было вашим прикрытием, - сказал Спата.
   - Это также то, кем я стал. Я прожил среди тех людей девять лет, и меня послали к ним с наложением призрачных воспоминаний, чтобы мне было легче смешаться с толпой.
   - Откуда взялись эти воспоминания? - спросила Куртэйна.
   - От неизлечимо больных, - ответил Кильон. - Когда люди близки к смерти, они иногда путешествуют на Небесные уровни. Они называют это Днем Вознесения. Их сканируют, восстанавливают нейронные структуры до того момента, когда их можно будет вернуть в оживленное тело. В качестве побочного продукта также извлекаются и сохраняются воспоминания.
   Куртэйна прищурила свои и без того прикрытые от усталости глаза. - Общеизвестно ли, что это продолжается?
   - Нет.
   - Значит, еще одна неправда, - сказал Спата, делая пометку в бортовом журнале, который лежал перед ним на столе.
   - Я говорю вам это сейчас.
   - Но вы ничего из этого не рассказали своим спутникам? - спросила Куртэйна.
   - Хотя мою личность было трудно скрыть, мне показалось благоразумным сделать это. У них есть причины не любить ангелов.
   - Доктор Гэмбисон сказал нам, что вы добровольно предложили свои медицинские услуги, - сказала Куртэйна.
   Кильон кивнул. - Это верно.
   - Вы осмотрели его вещи, доктор Гэмбисон?
   Хирург достал медицинскую сумку Кильона и положил ее на стол для карт. - Я протестировал его образцы - те, которые смог идентифицировать, - и качество, по крайней мере, не уступает всему, что есть в нашем обычном арсенале.
   - Он мог украсть сумку, - сказал Спата.
   - Думаю, он знает, как ими пользоваться, коммандер. Мироке - горожанке - было оказано квалифицированное лечение от зональной болезни. Я осмотрел ее. Остаточные эффекты были почти неизмеримо малы. Дозировка, должно быть, была рассчитана с определенной степенью мастерства.
   Говоря это, Куртэйна разглядывала сумку. - Можем ли мы быть уверены, что это сделал Кильон?
   - Нет, но это должно было быть сделано относительно недавно. Кто еще мог это сделать?
   - Что вы подразумеваете под "обычным арсеналом"? - спросил Кильон. - А какой еще вид существует?
   Командир Спата встал из-за стола. Он неторопливо подошел к спинке стула Кильона, поскрипывая при ходьбе начищенными ботинками, и наклонился так низко, что Кильон почувствовал его холодное дыхание у себя на затылке.
   - Позвольте мне официально представиться, - тихо сказал он, как будто доверительно делился с Кильоном забавной шуткой или чем-то посторонним. - Я офицер службы безопасности на борту этого судна. Мне было поручено защищать Рой от деятельности иностранных элементов. Поэтому в мои обязанности входит заниматься вопросами контрразведки, включая выявление и допрос шпионов. - Без предупреждения он схватил Кильона за голый череп и сильно потянул вниз, запрокинув его голову назад с такой силой, что Кильон чуть не свалился со стула.
   - Что бы вы ни думали, - сказал он, задыхаясь от напряжения, - я не шпион.
   - Тогда тебе следует быть осторожнее с формулировками своих вопросов.
   - Если бы я был настоящим шпионом, вам не кажется, что я был бы лучше подготовлен? - Спата снова дернул голову Кильона назад, и он почувствовал, как что-то хрустнуло у него в шее. Он с трудом переводил дыхание, чувствуя себя так, словно его душат. Он подумал о Малкине, бармене Фрэя, о шраме у него на горле. Было ли это тем, что он чувствовал?
   - На данный момент достаточно, - предостерегающе сказала Куртэйна. - От мертвого ты многого не добьешься. Кроме того, я уверена, что Рикассо найдет его очаровательным.
   Когда Кильон обрел дар речи, он спросил: - Кто такой Рикассо?
   - Хватит вопросов, - сказал Спата, подчеркивая свою точку зрения еще одним яростным рывком за скальп Кильона. - Предлагаю избавиться от него сейчас, - сказал он Куртэйне. - Выбросьте его за борт, пока у него не появился шанс что-нибудь испортить.
   - А остальных троих, раз уж мы об этом заговорили? - спросила Куртэйна с легчайшей ноткой скептицизма.
   - Женщина и ребенок даже не из Копья, - сказал Кильон сквозь стиснутые зубы, когда Спата снова дернул его голову назад. - Вы с ними не ссорились.
   - А другая жительница Копья? - спросил Спата.
   - Мирока не имеет ко мне никакого отношения. Мы познакомились всего несколько дней назад. Она просто сопровождала меня из города.
   - Может быть, он - отвлекающий маневр, - сказал Спата. - Приманка, чтобы развлечь нас, пока кто-то другой делает настоящую работу.
   - Мы собирались умереть, - настойчиво сказал Кильон. - Если бы у меня были серьезные намерения проникнуть в Рой, неужели вы думаете, что я поставил бы себя в такое опасное положение, когда меня пришлось бы спасать от неминуемой смерти?
   - В чем-то он прав, - сказала Куртэйна. - Если бы мы не вмешались, Кильон и его друзья стали бы мясом воргов в течение часа.
   - Уловка, - пренебрежительно сказал Спата. - Насколько нам известно, они были в сговоре с мальчиками-черепами.
   Куртэйна взглянула на своего врача, между ними возникло какое-то невысказанное общение, прежде чем продолжить: - Думаю, на данный момент это все, коммандер Спата. Ваши опасения приняты к сведению.
   Спата отпустил Кильона резким движением запястья, достаточным для того, чтобы его пленник издал последний стон боли.
   - Балласт, - сказал он. - Это все, кто ты есть. Полезен до тех пор, пока нам не понадобится подняться. Тогда ты станешь полезен совершенно по-другому.
   - По крайней мере, на это гожусь, - ответил Кильон.
  
  

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  
   Они отвели его обратно к остальным. Теперь на верхней части его тела были только рубашка и жилет, его пальто все еще оставалось в смотровой. Дверь открылась, и его швырнули в заднее отделение, где он приземлился на колени спиной к потолку. Он все еще чувствовал, как ногти Спаты врезаются в кожу его головы, впиваясь в нее так, словно его кожа была мягкой влажной глиной.
   - Что, черт возьми, с тобой случилось? - сказала Мирока, пробуждаясь от полудремы, все еще держа Писание в руках.
   Он неуклюже поднялся на ноги. Кэйлис и Нимча сидели там, где он их оставил, частично завернувшись в одеяла. Он задавался вопросом, спали ли они хоть немного лучше, чем он.
   - Они расспрашивали меня, - сказал он, держась одной рукой за потолочную балку, чтобы не упасть. - Точнее, допрашивали. Они беспокоятся, что я шпион. Я пытался убедить их в обратном, но... я не знаю. - Он вытер слюну с подбородка. - Не уверен, что они мне верят.
   - Ты неважно выглядишь, - удивленно сказала Мирока. - Впервые я как следует разглядела тебя при дневном свете, Резака, без этой шляпы и очков, которые ты всегда носишь. Ты выглядишь как... какой-то птенец, выпавший из своего гнезда. Не из тех, кто симпатичен. Безволосый, сморщенный, чертовски уродливый вид. - Она продолжала смотреть на него, Кильон пытался отвести глаза, не давая понять, что именно это он и делает.
   - Что-нибудь случилось, пока меня не было? - спросил он, надеясь взять нужную ноту непринужденной беспечности.
   - С тобой что-то не так, Резака. Что-то определенно не так.
   - Как поживает Нимча?
   Кэйлис уставилась на него с затаенным беспокойством, прежде чем ответить: - Она плохо спала. Ее сны были тревожными.
   - Мне очень жаль. Они забрали мои вещи. Если бы они у меня были, я, возможно, смог бы что-нибудь сделать. Могу я все-таки осмотреть ее?
   - Нет, - сказала Нимча, кутаясь в одеяла. - Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне.
   - Я не причиню тебе вреда, - сказал Кильон.
   - Ты выглядишь как покойник. Я видела мертвецов.
   Он огляделся, чтобы убедиться, что дверь закрыта и что никто не подслушивает у решетки.
   - Я надеялся отвлечь внимание от твоей дочери, Кэйлис. В какой-то степени, думаю, мне это удалось, но отвлекающий маневр не будет действовать бесконечно. Мы должны серьезно подумать о том, как нам защитить тайну Нимчи.
   - Я не думала, что ты веришь, - сказала Кэйлис.
   - Я не уверен, что понимаю, - Кильон произнес свои слова со всей тщательностью, на какую был способен. - Признаю, что у Нимчи могут быть способности, которые нелегко объяснить. Я уже говорил тебе, что что-то почувствовал, и сейчас не буду этого отрицать. Но что произошло позапрошлой ночью, сдвиг зоны? Это определенно не ее рук дело.
   - Ты знаешь это? - спросила Кэйлис.
   Он кивнул, радуясь, что снова стоит на твердой почве. - Да. Я знаю. Никто не мог быть уверен, когда это должно было произойти, и то, что это произошло именно тогда, когда это произошло, - либо наша удача, либо невезение, но бурю ожидали уже давно. Еще до того, как я покинул Копье, мужчины и женщины, которым платят за то, чтобы они беспокоились о подобных вещах, начинали нервничать. Они проводили больше проверок, чем обычно, сновали вокруг, пытаясь убедиться, что город готов к переменам, когда они произойдут. Их приборы улавливали сигналы-предвестники, указывающие на то, что нестабильность зоны становится все больше в ожидании серьезной перестройки. - Он вздохнул, не желая унижать Кэйлис, но в то же время желая, чтобы она поняла, что силы ее дочери могут быть не такими огромными, как она себе представляла. - Это продолжается уже некоторое время, - добавил он. - Только недавно мы поняли, что власти начали нервничать.
   - Как давно? - спросила Кэйлис.
   Какое это имело значение? задумался он. Но, тем не менее, он попытался дать ей честный ответ, вспоминая то, что рассказали ему Фрэй и Мирока. - Около двух лет.
   - Нимче сейчас пять лет. Я говорила тебе, что ей было почти три года, когда впервые проявились ее способности.
   - Нет, - сказал Кильон, намереваясь мягко поправить ее. - Это невозможно. Нимча - всего лишь одна девочка. Я могу согласиться с тем, что она имеет некоторое влияние на местные условия зоны, здесь и сейчас, в том месте, где она находится. Это не значит, что я понимаю это, но я знаю, что чувствовал, и должен доверять свидетельствам своих собственных чувств. Но чтобы пойти дальше этого, нужно начать верить, что эта единственная девочка стала причиной всего, что произошло за последние пару дней... что она готовилась к этому годами ... Мне очень жаль, но это просто больше, чем я могу себе представить.
   - Она должна была вызвать бурю, - сказала Кэйлис с удивительным спокойствием, как будто на самом деле не ожидала, что кто-нибудь ей поверит. - Она знала, что мальчики-черепа пострадают и что нам, возможно, удастся сбежать. Вы не можете отрицать, что это сработало. Вы нашли нас. Если бы она не вызвала бурю, вы бы никогда этого не сделали.
   - Может, эта женщина и сумасшедшая, как мешок со змеями, - сказала Мирока, - но в ее словах есть смысл.
   - Я не могу смириться с тем, что все это было делом рук одной маленькой девочки, - сказал Кильон. - Это означало бы, что, просто чтобы вырваться из этой клетки, она должна была погрузить Копье во тьму, затмив единственный маяк цивилизации, оставшийся на этой планете.
   - Сделала свою работу, - сказала Мирока.
   - Она не хотела быть причиной того, что случилось, - внезапно сказала Кэйлис. - Она сделала только то, что должна была сделать. Ее власть сильна, но она по-прежнему контролирует ее... не так, как должно быть. - Она опустила взгляд на смятые складки одеяла, все еще прикрывавшего ее ноги. - Но то, что должно было быть сделано, было сделано. Я поощряла ее в этом. Она была инструментом; я была тем, кто направлял ее. Ты не можешь винить ее за то, что произошло.
   - Ни на кого нельзя возлагать вину, - убежденно сказал Кильон. - Это было просто совпадение факторов - ты подтолкнула Нимчу к действию, и в то же время произошел сдвиг зоны. С твоей точки зрения, было естественно полагать, что ее влияние как-то связано с этим. Но это не то, что произошло. Этого не может быть, чтобы что-то случилось.
   - Почему бы и нет? - спросила Кэйлис.
   - Потому что, если Нимча такая, какой ты ее считаешь, тогда... - Он замолчал, пытаясь сформулировать свои мысли. - Она была бы не просто ребенком с необычными способностями. Она была бы единственным самым важным человеком из ныне живущих; кем-то, обладающим властью изменить все.
   - И ты не думаешь, что это возможно?
   - Я поверю во что угодно, когда увижу доказательства этого. Но проблема здесь не в доказательствах.
   - Тогда что же это такое?
   - Это не так, как должно было случиться. - Это была не столько ярость, сколько своего рода дикое негодование, ощущение, что его сместили с надлежащего положения в порядке вещей, подобно планете, смещенной на меньшую орбиту. С того момента, как на его столе в морге появился ангел, он пребывал в иллюзии, что является хозяином своей собственной судьбы, главным действующим лицом в истории, которую он сам создает. Но если Нимча была такой, как утверждала ее мать, то именно она с самого начала формировала эту историю. Именно Нимча стала причиной нестабильности, которая заставила Пограничную комиссию заподозрить, что шторм неминуем... та самая нестабильность, которая, казалось, становилась все более вероятной, стояла за возобновившимся интересом ангелов к его возвращению с Неоновых Высей. Другими словами, именно Нимча была косвенно ответственна за его бегство из города. Теперь он чувствовал себя так, словно она притягивала его к себе, как магнит.
   - Я знаю, что ты чувствуешь, - сказала Мирока. - Ты думал, это было мое маленькое приключение, все вращалось вокруг меня. А теперь это не так. Ты всего лишь деталь, замешанная в том, что она делает. Добро пожаловать в то, с какими чувствами большинство из нас проводит свою жизнь, Резака. Мы просто какашки, которые кружатся по трубе.
   - Она не просила об этом, - сказала Кэйлис. - Она не выбирала этот путь.
   - Я ей не завидую.
   - И тебе не следует жалеть ее. Только... понимать. Это все, о чем я прошу.
   - Я сделаю все, что в моих силах.
   - Повернись, - сказала Мирока.
   Он посмотрел на нее, пытаясь изобразить искреннее изумление. - Прошу прощения?
   - Повернись, Резака. Чтобы мы могли видеть твою спину.
   - Не понимаю...
   - Развернись, черт возьми. Сейчас. - Она поднялась со скамейки, и он, загипнотизированный блеском хрома, увидел, что у нее в руке нож. На мгновение единственной мыслью в его голове было удивление по поводу того, как она сохранила его при себе.
   - Кто ты такой, Резака? Я хотела бы знать. Потому что чертовски уверена, что ты ненормальный.
   Кильон отступил назад, подняв руки в защитном жесте, не желая так легко уступать ее требованиям. - Я не понимаю.
   - Другие, возможно, и не видели раньше ничего подобного тебе, - сказала Мирока, - но я видела. Эти глаза - не то, что можно забыть в спешке. Неудивительно, черт возьми, что ты так долго прятал их. Ты точно знал, что я о них подумаю.
   - Это не то, что ты думаешь.
   - Повернись. Я не собираюсь повторяться.
   Что-то в ее голосе приказывало ему повиноваться. Он повернулся к ней спиной, лицом к двери, держа руки на уровне плеч. Он почувствовал чистый удар, когда нож прорезал ткань его жилета и рубашку под ним. Холодная струйка пробежала у него по спине. Мирока схватила прорезанную ткань и широко разорвала ее.
   Кэйлис издала тихий, испуганный вздох. Крик Нимчи был чистым, ужасающим непониманием. Мирока сплюнула. Он почувствовал сильный удар между лопатками.
   - У меня всегда были сомнения, Резака.
   - Это не то, что ты думаешь, - снова сказал он, на этот раз менее умоляюще, потому что ущерб уже был нанесен. Он все еще чувствовал холодную линию, проведенную ножом, и догадался, что, несмотря на все свое мастерство, она пустила кровь. Он представил, как капли стекают по его спине, словно вереница алых жуков.
   Она подошла ближе. Он почувствовал, как острие коснулось его горла.
   - Скажи мне, что, черт возьми, это значит. Словами из двух слогов или короче. - Нимча все еще кричала. Ее крики становились непрерывными и истеричными, как будто она была в муках невыразимо яркого ночного ужаса. Это не могло быть просто из-за вида его бутонов крыльев. Мирока видела в них то, чем они были, - признак его истинной и тайной натуры, но для Нимчи они могли быть всего лишь двумя слегка отвисшими симметричными бугорками по обе стороны его позвоночника. Он и без них был достаточно странным, но, конечно, его истощения было недостаточно, чтобы вызвать у ребенка ночные кошмары. Если только это не было просто одной странностью, которой было слишком много...
   - Говори, - сказала Мирока, усиливая давление на лезвие.
   - Фрэй знал, кто я такой, - сказал он, едва осмеливаясь пошевелить губами. - Фрэй доверял мне. Ты доверяла Фрэю. Разве этого недостаточно для тебя?
   - К черту Фрэя. Скажи мне, кто ты такой.
   - Ангел, сделанный похожим на человека. Это все. Я не твой враг. Ангелы тоже ненавидят меня. Они хотят моей смерти. Все это было правдой.
   - Какого хрена ты делал в Неоновых Высях?
   - Пытался не умереть.
   - Не умничай со мной, Резака.
   - Это правда. Я был послан вниз, чтобы смешаться с людьми, доказать, что это возможно. Чтобы доказать, что мы можем быть модифицированы как для того, чтобы вписаться в различные условия зоны, так и для того, чтобы выжить в них. Я думал, что это все, что нужно было сделать. Я был неправ. Был какой-то план, о котором я ничего не знал. - Он попытался сглотнуть, чувствуя, как лезвие упирается в его кожу, стремясь разрезать ее. - Я... взбунтовался. С этого момента я стал беглецом. Фрэй помог мне построить новую жизнь. Он всегда знал, кто я такой, и он всегда знал, что я не хотел причинить вреда. Это правда, Мирока. Фрэй знал, как ты относишься к ангелам. Стоит ли удивляться, что он не хотел, чтобы ты узнала обо мне? Ты должна была вытащить меня из Копья. Вот и все.
   Нимча все еще кричала. Но теперь этот крик звучал по-другому. Это начало переходить в сдавленное хрюканье и бульканье, как будто у нее начинались конвульсии.
   - Скажи ей, чтобы заткнулась, - сказала Мирока.
   - Она не может, - ответила Кэйлис.
   - Дай мне взглянуть на нее, - сказал Кильон. - Что бы ты ни имела против меня, мы можем разобраться с этим позже. Но сейчас позвольте мне осмотреть Нимчу.
   Мирока ослабила давление на лезвие на самый маленький шаг. - Ты хочешь, чтобы этот голубоглазый урод был рядом с девочкой, Кэйлис?
   Кильон говорил так спокойно, как только был способен. - Я не причиню ей вреда. Если бы я имел что-нибудь против нее, неужели ты думаешь, что настаивал бы на том, чтобы мы их спасли? Дай мне хотя бы взглянуть.
   Мирока отняла клинок из его горла. - Мы еще не закончили, Резака. Ни с каким гребаным отрывом.
   Он подошел к Нимче, Кэйлис поддерживала свою дочь, как могла. Нимча уже перестала кричать, но все еще билась в конвульсиях. Ее конечности постоянно дергались, а глаза закатились обратно в глазницы. Слюна текла у нее изо рта непрерывным потоком. Ее кожа начинала темнеть.
   - Она задыхается, - сказал Кильон. - Она проглотила свой язык. Поддержи ее голову, Кэйлис. Я собираюсь попытаться проникнуть внутрь. Мирока: постучи в дверь и попроси их принести либо мою медицинскую сумку либо позвать Гэмбисона.
   - Ты не смог бы звучать холоднее, даже если бы постарался, Резака.
   - Это потому, что я делаю свою работу. - Пальцы на его правой руке все еще были забинтованы в том месте, где его укусил мальчик-череп. Он использовал эту руку, чтобы заставить ее открыть рот, а левую - чтобы просунуть внутрь и попытаться достать ее язык. Нимча билась под ним, усложняя трудную задачу. Она пыталась укусить его. Он просунул пальцы глубже, пока не нашел язык. Не в первый раз он, как это ни парадоксально, был благодарен своим тонким пальцам. По мере того как его кости удлинялись и истончались, он становился лучшим хирургом.
   - Я сделал это, - сказал он. - Теперь ей должно быть легче дышать.
   Нимча почти сразу начала успокаиваться, ее судороги ослабли, к ней начал возвращаться нормальный цвет лица. Ее дыхание было глубоким, глаза теперь закрылись.
   - Никогда раньше не было так плохо, - сказала Кэйлис.
   - И часто такое случается?
   - В последнее время - да. Вместе с плохими снами. Я боюсь за нее. Эта метка у нее с тех пор, как она была маленькой. Но от этого ей никогда не становилось плохо.
   - Возможно, эти два события никак не связаны. - Но это было единственное утешение, которое он мог ей предложить. Если судороги не были связаны с меткой тектомантки, то альтернативы - эпилепсия, опухоль головного мозга - были не более обнадеживающими. Он как раз собирался расспросить ее подробнее о плохих снах, когда дверь открылась. Это был Гэмбисон, вооруженный своей собственной медицинской сумкой. За его спиной стоял летчик.
   - Мне сказали, что тут были крики. Что-то случилось?
   - Мы просто знакомились поближе, - сказал Кильон, поворачиваясь так, чтобы Гэмбисон мог видеть его рубашку с разрезами и жилет. - Мирока восприняла это примерно так хорошо, как я и ожидал.
   - Она причинила тебе боль?
   - Нет, я в порядке. - Он бросил взгляд на Мироку, которая все еще смотрела на него с ядовитым недоверием. - Не могу винить ее за то, что ей не нравится то, кто я есть.
   - И я не допущу, чтобы наши клиенты вцепились друг другу в глотки, - сказал Гэмбисон. - Прикоснись к нему еще раз, Мирока, и я лично подпишу тебе смертный приговор. Это понятно?
   - Как скажешь, - угрюмо ответила она.
   - Забери у нее этот нож, - сказал Гэмбисон летчику. - И на этот раз обыщи ее как следует. Постепенно его внимание переключилось на ребенка. - Это она кричала?
   - Ее потревожили мои крылья, - сказал Кильон. - Это понятно. Она никогда раньше не видела ничего подобного мне. Должно быть, это ее очень расстроило.
   - Такое случалось раньше? - спросил Гэмбисон у Кэйлис. Кильону стало интересно, заметил ли Гэмбисон секундное колебание в его ответе.
   - Нет, такого раньше не случалось. Но сейчас она отдыхает. Не думаю, что это повторится.
   - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы успокоить ее, - сказал Кильон.
   - Я могу осмотреть ее наедине, - сказал Гэмбисон. - Нет никаких причин, по которым с ней должны обращаться как с пленной.
   - Я думаю, сейчас нам всем лучше остаться вместе, - сказал Кильон.
   Гэмбисон выглядел скептически. - Даже с вами, доктор? Учитывая, что ваши коллеги-клиенты... компаньоны ... теперь знают о вас все?
   - Думаю, мы сможем разрешить наши разногласия мирным путем. - Кильон вопросительно взглянул на Мироку. - А мы сможем?
   - Очень хорошо, - сказал Гэмбисон, не утруждая себя ожиданием ее ответа. - Наверное, это даже к лучшему, что вы не нуждаетесь в моем немедленном внимании. Боюсь, капитан ожидает решительных действий. Это может произойти в любой момент следующего дня, но мы все должны быть в максимальной готовности. - Он сделал паузу и снова внимательно посмотрел на Кильона. - Думаю, вы были бы рады новой рубашке, доктор. Я распоряжусь, чтобы ее прислали вниз. И, возможно, пару темных очков, чтобы вам не приходилось объяснять на каждом шагу, что это за глаза.
   - Это помогло бы, - сказал Кильон.
   Они летели над водой. К югу лежали те же заросшие редким лесом, едва заселенные равнины, над которыми они шли уже много часов. Случайные царапины на давно заброшенной дороге или железнодорожной ветке, тонкие останки заброшенной семафорной вышки были единственными осязаемыми признаками того, что цивилизация когда-либо достигала этого региона. Однако как раз в тот момент, когда монотонность этого зрелища стала невыносимой, равнины уступили место отвесным скалам, уходящим вдаль под "Раскрашенной леди", чтобы опуститься по меньшей мере на лигу ниже прежнего уровня земли. Невозможно было сказать, насколько глубока была вода. Это было холодное и угрюмое море, черное, как слизь, с вкраплениями льда, текущее, по мнению Кильона, примерно в направлении восток-запад. Он мог видеть дальнюю, северную его сторону, где столь же впечатляющие утесы, шатаясь, выступали из воды, а за ними начинались унылые равнины. До этих утесов было, должно быть, пятьдесят или сто лиг; не меньше часа полета. Когда солнце опустилось после полудня, огромные тени врезались в скалы, становясь от пурпурного до черного.
   Он мысленно вернулся к карте Мироки, вспомнив черные чернила Лонг Гэша и Старое море. Могли ли они зайти так далеко, что уже пересекали эти воды?
   - У этого моря много названий, - сказала ему Кэйлис. - Сейчас мы находимся на его восточном краю. Говорят, оно такое глубокое и длинное, что в нем можно спрятать Копье, если положить его на бок. Они также говорят, что когда-то оно было намного больше и простиралось вплоть до Ночного лабиринта и Трех дочерей. Это было до того, как мир стал холоднее и моря начали сокращаться. - Она пожала плечами, как будто не слишком верила в эти лакомые кусочки планетарных знаний. - Я не видела ни одного из этих мест и никогда не встречала никого, кто бы видел их. Я даже не знаю наверняка, существуют ли они или что мир когда-то был теплее.
   - Я не знаю, чему верить, - удрученно сказал Кильон. - Теперь все это кажется неуместным, не так ли? Если мир может измениться так, как он только что изменился, тогда возможно все. Мир мог бы вернуться к тому, каким он был, деревья могли бы вернуться, а воды снова подняться.
   - Если ты так думаешь, - с сомнением произнесла Кэйлис.
   - А ты нет?
   - На твоем месте я бы осталась в своем городе. Там всегда будет безопаснее и теплее.
   - Вы видели, что случилось с моим городом. Мне повезло, что я выбрался оттуда именно тогда. - Он огляделся по сторонам. - Если это можно считать удачей.
   - Почему ты ушел? - спросила Кэйлис.
   - У меня не было выбора. Люди хотели убить меня за то, что я сделал.
   - Куда ты направлялся?
   - В Пристань фортуны. Во всяком случае, такова была идея.
   - Я видела Пристань фортуны. Это не так уж и здорово.
   - Мне сказали, что я смогу там зарабатывать на жизнь.
   - Возможно. - Но он видел по ее глазам, насколько маловероятным она считала это предложение. - Тебе было бы лучше в Упокоении души, городской житель.
   - На карте это выглядело намного дальше.
   - Теперь ближе, если это Лонг Гэш. Возможно, они везут нас туда.
   - Ты это видела?
   Она покачала головой. - Я слышала, как люди говорили об этом. Что он намного больше, чем Пристань фортуны; что городская стена в два раза выше, украшена золотом, и что самая узкая улица в Упокоении души была бы прогулочной в Пристани фортуны. Что за стеной достаточно людей, чтобы вам никогда не пришлось видеть одно и то же лицо дважды. Что у них есть машины, электричество и телевидение, как в Копье.
   - Ты веришь в это?
   - Не знаю. Насколько я слышала, в некоторых частях света то же самое говорят о Пристани фортуны.
   - А-а.
   - Возможно, Упокоение души теперь стало больше. Говорят, что когда-то эти два города были одинакового размера и что оба старше Копья. Ты знал об этом?
   - Признаюсь, это ускользнуло от меня.
   - Говорят, что они были основаны в одно и то же время двумя братьями, которые тоже были близнецами и тоже принцами. Они пришли из другой страны, из дворца в другом королевстве. Это было до того, как Лун стало две.
   - Понимаю.
   Кэйлис размеренно вздохнула. По тону ее голоса он понял, что это было то, что она повторяла много раз раньше. - Дворец был сделан из чистейшего серебра, с двумя огромными башнями, выше любой другой в королевстве. Король построил его в память о своей жене, которая умерла, рожая его сыновей. Когда враги короля разрушили дворец, он был убит горем, потому что это было так, как если бы они вырвали память о его жене из его сердца. Опасаясь за своих сыновей, он отправил их в пустыню основывать два новых города. Таким образом, его сердце было разбито дважды, ибо он знал, что должен навсегда попрощаться со своими любимыми принцами. Но прежде чем они ушли, он сделал для них два комплекта серебряных доспехов, и эти доспехи должны были принести им удачу, потому что они были сделаны из того же металла, что и упавшие башни, металла, который король собственными руками откопал из руин дворца. И вот принцы путешествовали, пересекая сушу и море, и когда по прошествии многих месяцев они устали от путешествия, они сложили свои доспехи, сложили их в курганы и на вершинах курганов основали два новых города. Сыновья построили новые башни, даже выше старого дворца, и наконец взобрались на их вершины, а затем - используя последние части своих доспехов - они подставили зеркала солнцу и передали послания по всему королевству, чтобы король знал, что его сыновья были в безопасности. И вот король, у которого все еще было разбито сердце, наконец смог спать спокойно, ибо он потерял все, кроме того, что имело самое большое значение. Он умер в ту ночь, но сердце его было полно удовлетворения, и перед тем, как он погрузился в смерть, ему снова приснилась его жена, они оба были молоды и влюблены в садах дворца. И так были основаны города, и поскольку одного брата назвали Духом, или Душой, его город стал Упокоением души. Другого брата звали Фортуна, и поэтому его город стал Пристанью фортуны. И вот почему у этих городов такие названия, и почему они тоже близнецы. - Она замолчала и пристально посмотрела на Кильона. - Это всего лишь история, - добавила она, как будто у него были какие-то сомнения. - Чтобы рассказывать перед сном. Но поскольку ты этого не слышал, я подумала, что тебе это понравится.
   - Спасибо, - сказал Кильон. - После всего, что ты сказала, я бы хотел увидеть Упокоение души прямо сейчас, хотя бы для того, чтобы узнать, есть ли еще башня, которая может быть старше Копья. Но я не уверен, что нас ведут именно туда. Они упомянули о возвращении нас в Рой, но ничего не сказали о наземном городе.
   - Они не любят города или тех, кто живет на земле, - сказала Кэйлис.
   - Насколько я могу судить, им тоже не очень нравятся жители Копья.
   - Мы все для них грязные крысы. Даже ты.
   Никто из экипажа не давал никаких указаний по этому поводу, но ему казалось вероятным, что "Раскрашенная леди" двигалась прямо на запад, следуя более или менее по той же траектории, по которой они с Мирокой двигались, когда разразился шторм. Тени удлинялись в направлении, противоположном движению воздушного корабля; Копье неуклонно удалялось позади них, становясь все дальше и дальше вне досягаемости.
   - Как ты думаешь, с какой скоростью мы движемся? - задумался Кильон. - Думаю, пятьдесят лиг в час. Мы летели всю ночь и с сегодняшнего утра ни разу не сбавили скорость. Если это так, то мы вполне могли бы сейчас находиться более чем в пятистах лигах от дома. За четыре дня мы могли бы обогнуть весь мир. До сих пор я никогда по-настоящему не понимал, насколько мала наша планета. - Он помолчал, прежде чем продолжить: - Ты когда-нибудь забиралась так далеко на запад, Мирока?
   Она не ответила ему. Он и не ожидал от нее этого. Мирока все еще испытывала отвращение к Кильону, как за то, кем он был, так и за то, как ее обманули на этот счет. Она также была огорчена потерей своего Писания и обвиняла Кильона и в этом. Люди Куртэйны нашли углубление в корешке книги, где было спрятано лезвие.
   Что было ясно, хотя он и старался не говорить об этом в присутствии Нимчи, так это то, что "Раскрашенная леди" не летала по небу в одиночестве. На рассвете он увидел другой корабль, и в течение дня он еще несколько раз наблюдал удаленные, крадущиеся корабли. Они были слишком далеко, чтобы он мог разглядеть что-то большее, чем мельчайшие детали, но, судя по усилиям, которые прилагала "Раскрашенная леди", чтобы увеличить расстояние между собой и другими воздушными кораблями, Кильон усомнился в том, что это были другие элементы Роя. Ближний бой, о котором говорил Гэмбисон, все еще был возможен. Он был уверен, что ранее должна была произойти стычка: столкновение, которое привело к травмам, за которыми сейчас ухаживал Гэмбисон. Корабль казался целым, когда он видел его с земли, но он очень мало знал о дирижаблях.
   С приближением сумерек погода изменилась. Безоблачный день сменился сначала высоким слоем ребристых облаков, а затем сгущающейся грядой облаков, которая была почти неотличима от тумана. Он постепенно сгущался, белый туман окутывал "Раскрашенную леди", как перчатка, скрывая даже те бесполезные проблески Лонг Гэша. Кильон восхищался железными нервами штурманов, которые все еще вели корабль вперед. Но только по гулу двигателей он мог сказать, что они вообще двигались. Он с трудом различал вращающиеся пропеллеры на концах выносных опор, и только сосредоточив все свои чувства на задаче, он смог определить, что корабль с некоторой регулярностью меняет курс, отклоняясь, лавируя и меняя высоту. Ничто из этого не могло быть случайным, поэтому он был вынужден предположить, что корабль совершал преднамеренные маневры, либо преследуя, либо уклоняясь от какого-то скрытного, облачного врага. Орудия время от времени стреляли, отдача тяжелой бортовой артиллерии ощущалась в гондоле почти до того, как их уши улавливали звук. Очереди редко длились больше секунды или около того, что наводило Кильона на мысль, что экипаж открывал огонь по призракам света и тени, выпустив несколько снарядов, прежде чем осознавал свою ошибку. Куртэйна, должно быть, разрешила им вести огонь по своему усмотрению, что могло означать только то, что опасность была достаточно серьезной, чтобы оправдать расход боеприпасов.
   Он находился на попечении Куртэйны и ее команды с момента его поимки, но только сейчас значение этого дошло до него. Тот факт, что он был пленником, был бы несущественен, если бы воздушный корабль столкнулся с врагом, которого он не мог одолеть. Все чувствовали одинаковую беспомощность, по крайней мере, так казалось, судя по настроению его товарищей по плену. Нимча молчала, и большую часть времени ее мать просто смотрела сквозь стены, зациклившись на чем-то, что могла видеть только она. Даже Мироке было нечего сказать, а ему вообще ничего.
   Прерывистая стрельба продолжалась, одиночные пушечные выстрелы и скрежещущие, как зубы, очереди скорострельного огня, а затем последовал залп, который закончился не так быстро, как остальные. Дирижабль резко вильнул, двигатели взревели громче, чем он когда-либо слышал, и через иллюминатор он увидел, как что-то вырисовывается из тумана, мимолетную серую фигуру, похожую на раздутого кита, унесенную облаком прежде, чем его глаза успели зафиксировать нечто большее, чем самые смутные впечатления. Все, в чем он был уверен, так это в том, что он видел другой воздушный корабль, что он был очень близко и что это определенно не был призрак.
   Стрельба возобновилась. На этот раз у него возникло ощущение, что все было организовано и дисциплинировано, поскольку экипаж Куртэйны пытался оценить курс невидимого врага с помощью своих глубоких, с трудом приобретенных знаний о пилотаже и воздушном бою. Даже сквозь рев двигателей он слышал выкрикиваемые приказы, щелчки и потрескивание огня из стрелкового оружия и чувствовал барабанную дробь обутых в сапоги ног по металлическим плитам. Затем он услышал что-то другое, серию быстрых металлических звонов, как будто кто-то снаружи гондолы стучал молотком по всей ее длине.
   В них стреляли.
   "Раскрашенная леди" снова резко повернула руль, ее пушки взревели, и снова что-то большое и серое выплыло из тумана. На этот раз у Кильона было достаточно времени, чтобы разглядеть оружие, броню и двигатели. Другой корабль был по меньшей мере таким же большим, как "Раскрашенная леди"; по крайней мере, столь же устрашающе бронированным и оснащенным. Но это не было каким-то похожим на мираж отражением. По сравнению с другим кораблем даже шипы и таранные приспособления "Раскрашенной леди" выглядели как безобидное снаряжение. Гондола была покрыта зазубринами из того, что было либо настоящей костью - останками какого-то огромного и ужасного животного, - либо деревом, которое было вырезано и заточено с тем же эффектом. Костяной орнамент распространялся на оболочку, гирлянды из черепов, бедренных и тазовых костей обвивали закаленную, покрытую металлом кожу. В передней части гондолы виднелась жуткая фигура - вырезанный или мумифицированный труп в смертельных муках, руки широко раскинуты, грудная клетка раздвинута, обнажая блестящие внутренности, вместо глазниц выдолблены отверстия, рот вывернут в вечном крике.
   - Парни с черепами, - сказала Кэйлис.
   Кильон кивнул. - Я надеялся, что мы видели их в последний раз. Но Куртэйна зашла так далеко. Должно быть, она привыкла иметь с ними дело, если они тоже витают в воздухе.
   Стрельба продолжалась. Раздались новые крики; откуда-то донесся вопль; слишком близко, чтобы это мог быть кто-то из мальчиков-черепов.
   - По-твоему, это звучит так, будто кто-то командует всем? - спросила Мирока, и это были первые слова, которые она сказала ему за последние часы.
   Еще один снаряд со звоном ударился о гондолу. Этот проткнул металл, впустив луч серого дневного света. Нимча отпрянула от дыры в объятия матери с дикими, широко раскрытыми от страха глазами.
   - Тебе лучше перейти на эту сторону, - сказал Кильон.
   - Ты думаешь, будет иметь какое-то значение, на чьей стороне они будут сидеть? - спросила Мирока.
   Орудия с ревом открыли огонь в туман. Кильон прищурился, вглядываясь в клубящуюся белую дымку, но теперь не мог разглядеть никаких следов врага. Он ни на мгновение не сомневался, что они все еще где-то там.
   - Нимча может снова внести изменения, - сказала Кэйлис. - Твои сомнения развеялись бы, если бы она сделала это снова?
   - Лучше бы ей этого не делать, - сказала Мирока.
   - Если бы это помогло нам... - начал Кильон.
   - Этого не произойдет, поверь мне.
   - Совсем недавно ты бы даже не поверил, что у нее есть такие способности.
   - Прямо сейчас я не готов рисковать тем, что ошибаюсь. Кэйлис, послушай меня. Если ты будешь контролировать свою дочь, скажи ей, чтобы она ничего не делала, поняла?
   - У нее есть своя воля, - сказала Кэйлис.
   - И у меня есть пара рук, которые довольно хорошо умеют душить, - заявила Мирока. - Единственное, что удерживает нас от этих головорезов, - это двигатели и пушки, а нам нужно и то, и другое.
   - Ты предполагаешь, что это должен быть переход в более низкое состояние, - сказал Кильон. - Что, если она изменит зону так, чтобы стали доступны более продвинутые технологии?
   - В одном случае мы теряем, в другом - ничего не приобретаем.
   Кильон повернулся к Кэйлис. - Возможно, она права. Риск слишком велик.
   Дверь открыл летчик с табельным револьвером в руках, который он как раз перезаряжал.
   - Кильон, - сказал он. - Вы должны пойти со мной. Приказ доктора Гэмбисона. Он считает, что ради вас стоит рискнуть.
   Кильон поднялся со своей скамейки. - Что побудило вас изменить свое мнение?
   - Спросите его, а не меня. От пули вас отделяет всего одна ошибка, так что постарайтесь не оступиться.
   Кильон достал из кармана рубашки затемненные очки, готовый надеть их, как только выйдет из комнаты. - Я сделаю все, что в моих силах.
   - А как насчет нас остальных? - спросила Мирока. - Мы должны просто сидеть здесь и лакать это дерьмо, верно? Мы - сидячие мишени. Если на вас нападают, не имеет ли смысла позволить нам присоединиться к борьбе?
   - Включая девочку?
   - Я умею пользоваться оружием. Возможно, вы захотите упомянуть об этом своему боссу.
   - У капитана Куртэйны в данный момент есть кое-какие дела на примете.
   - Судя по всем этим крикам, она не единственная. Разве не имело бы смысла использовать все квалифицированные руки, которые у вас есть?
   Мужчина неловко вставил последний патрон в свой револьвер, защелкнул барабан и крутанул его. - Я поговорю с ней. А пока Кильон пойдет со мной.
   Его вывели из комнаты и повели по узким трапам гондолы. Они прошли мимо маленького закоулка с медикаментами, где Гэмбисон провел свой первый, предварительный осмотр. Дверь была открыта, и на большинстве полок теперь не было бутылок и препаратов.
   - Сколько раненых? - спросил Кильон.
   - По последним подсчетам, семеро. Мы уже принесли четырех тяжелораненых мужчин.
   - Полагаю, у вас была более ранняя встреча?
   - На самом деле, это первое близкое сражение, которое мы видели в этой миссии. Раненые мужчины прибыли с семафорной станции. Рой всегда поддерживал хорошие отношения с гильдиями связи - это единственный способ, которым мы можем общаться, когда наш флот разделен. Мы должны были выступать с антизональными лекарствами, когда разразился шторм. Станция была наводнена мальчиками-черепами; большинство связистов были убиты прежде, чем мы смогли добраться до них. Мы извлекли восьмерых выживших, из которых шестеро нуждались в медицинской помощи. Двое вскоре после этого умерли, несмотря на все усилия Гэмбисона.
   - Он очень хороший врач, но все равно всего лишь один человек.
   - Как и вы, Кильон. Вы действительно думаете, что сможешь так сильно изменить ситуацию?
   - Я сделаю все, что смогу. Вы спасли нас, и это делает меня вашим должником.
   - Половина экипажа все еще считает, что вас следует выбросить за борт вместе с матерью и дочерью. Люди начинают задаваться вопросом, кто вы такой. Вы думаете, ношение этих очков положит конец сплетням?
   - Если вы знаете, почему я их ношу, что мешает вам рассказать об этом всем остальным?
   - Доктор Гэмбисон просил меня этого не делать.
   - Это так просто?
   - Когда человек спасает тебе ногу, ты делаешь то, что он просит. Но я не могу говорить за всех остальных.
   - Нам просто нужно привлечь их на свою сторону, не так ли? - сказал Кильон. - Говоря лично, дожить до конца дня было бы хорошим началом.
   Летчик распахнул двери и провел его в лазарет. Кильон пошатнулся, на мгновение потеряв способность осмыслить открывшееся ему зрелище. Закрытая ставнями комната была слишком мала для того количества раненых, которые были втиснуты в нее, их кровати были сдвинуты вместе, как кусочки детской головоломки, и Гэмбисону едва хватало места, чтобы пройти между ними. В воздухе пахло химическим дезинфицирующим средством, едва маскирующим вонь болезней и разложения. Желтые бинты, испачканные кровью и гноем, валялись на полу. Ноги Кильона хрустнули по разбитому стеклу бутылки, из которой сочились липкие коричневые остатки пролитого лекарства. Стену испещряли пулевые отверстия. Смерть слонялась по комнате, подумал Кильон, ожидая возможности наброситься.
   - А, доктор Кильон, - сказал Гэмбисон, оглядываясь через плечо, когда наклонился над одним из мужчин, осматривая перевязку на груди. - Хорошо, что вы пришли. - Он неопределенно махнул рукой в направлении полки. - Я распорядился, чтобы вашу сумку принесли вниз. Я надеюсь, там все по-прежнему, и у вас, конечно, есть мои полномочия использовать любые наши припасы так, как вы считаете нужным. Могу я положиться на то, что вы будете действовать без моего непосредственного руководства?
   - Конечно, - сказал Кильон.
   - Джентльмен на самой дальней кровати, возможно, больше всего нуждается в вашем внимании.
   Кильон собрал свою сумку и подошел к мужчине. Он был ранен в руку, и, судя по количеству крови на его бинтах, ему, по-видимому, оказали лишь самую элементарную помощь.
   - Мистер Каджел, - сказал Гэмбисон, адресуя свое замечание летчику, сопровождавшему Кильона. - Теперь вы можете оставить нас. Я уверен, у вас есть более неотложные дела, которыми нужно заняться.
   - Мне было велено держать Кильона под охраной.
   - И я отменяю этот приказ, даже если он исходил от самой капитана Куртэйны. - Он мягко добавил: - Вряд ли мне нужно напоминать вам, что у меня есть такие полномочия, по крайней мере, в лазарете.
   - Попросите капитана позволить Мироке сражаться, - настойчиво сказал Кильон. - Я обещаю, что никто из нас не сделает ничего, что могло бы подвергнуть опасности корабль.
   - Доктор говорит здраво, - сказал Гэмбисон. - Думаю, нам следует поверить ему на слово.
   Кильон открыл свою сумку и запустил костлявые пальцы в ее черную сердцевину. Очень быстро он погрузился в процесс исцеления, всякое представление о времени и его собственных потребностях затмилось остротой задачи. Не в первый раз ему приходилось извлекать пули из людей. Фрэй иногда прибегал к этому умению, когда его собственным людям требовалась операция в подсобке. Тогда, как и сейчас, работа требовала твердой руки, скрупулезной отстраненности и готовности импровизировать с далеко не идеальными инструментами и расходными материалами. Лазарет Гэмбисона был оборудован по меньшей мере так же хорошо, как клиника в подсобном помещении Фрэя в "Розовом павлине" (той самой комнате, где Фрэй отрезал крылья Кильону), но он никогда не был предназначен для обслуживания такого количества больных и раненых.
   Борьба продолжалась, хотя он лишь отдаленно осознавал это. Корабль вильнул, нырнул и накренился. Двигатели взревели и заглохли. Стрельба раздалась сразу за гондолой, с оборонительных позиций вдоль огражденного перилами балкона. Однажды в металлических стенах по обе стороны лазарета появилась пара маленьких дырочек с серебряными краями, аккуратных, как стоп-сигналы.
   - Так бывает не всегда, - сказал Гэмбисон, отрывая взгляд от своего пациента.
   - Вам не нужно извиняться, доктор. Я просто благодарен за возможность что-то делать.
   - Боюсь, то, что вы родом из Копья, не помогло вам. Справедливо это или нет, но внутри Роя все еще существует значительная доля враждебности. Я бы хотел, чтобы было иначе, но люди будут такими... людьми. Затаить обиду - часть нашей натуры.
   Гэмбисон был осторожен и не упомянул об ангельской натуре Кильона в лазарете.
   - Жители Копья видят Рой в ином свете, - печально сказал Кильон. - Большинство из них даже не слышали о нем.
   - С глаз долой, из сердца вон. У нас никогда не было такой роскоши, доктор. Даже когда мы находимся на другом конце света, влияние Копья по-прежнему ощущается. Даже в том, как мы разговариваем.
   - Ваш акцент мне незнаком, но, похоже, у нас не возникает особых трудностей с пониманием друг друга.
   - Мы не должны этого делать. То, что вы называете акцентом Копья, мы называем акцентом Роя, но на самом деле это один и тот же язык. Копье отделилось от Роя менее тысячи лет назад. На самом деле это не так уж и долго, по сравнению с тем, как долго существуют некоторые наземные сообщества, занимающиеся своими делами. Эта женщина - Кэйлис? Язык Роя - не ее родной язык. Она может говорить на нем, но для нее это неудобно. Девушка говорит немного более бегло - вероятно, она общалась с грязными крысами... поверхностных сообществ ... которые говорят на языке Роя или его разновидности. Большинство гильдий сигнальщиков используют его, и их влияние, как правило, распространяется за пределы семафорных станций.
   - Вы, кажется, хорошо информированы, - заметил Кильон.
   - Полагаю, слишком много ночных бесед с Рикассо.
   Кильон приподнял почти безволосую бровь. - Это имя я слышал уже дважды.
   - У нас с ним такие же немодные интересы. У Рикассо это глубокая история нашего мира, его истоки и онтологические основы. По причинам, в подробности которых мне вряд ли нужно вдаваться, я долгое время был очарован историей медицины, практикуемой во всех зонах. Здесь нет недостатка в точках соприкосновения.
   Кильон вспомнил о том, что произошло в засаде с мальчиками-черепами. - Что по-прежнему ничего не говорит мне о Рикассо или о том, почему он мог заинтересоваться живым плотоядным животным.
   - Рикассо - лидер Роя, - сказал Гэмбисон. - Полагаю, это самое близкое к королю, что у нас есть. Он также крестный отец Куртэйны. Все, что она говорит, Рикассо воспринимает как евангелие. Между этими двумя и волоска не проложить.
   - А если она сочтет, что мне нельзя доверять?
   - Боюсь, вам повезет, если вы увидите Рой. - Он снова взглянул на работу, которую делали его руки. - Нет никого, под началом кого я предпочел бы служить, кроме капитана Куртэйны. Она самая храбрая женщина, которую я когда-либо знал, и лучший командир воздушного корабля в Рое. Нет ничего такого, чего бы она не знала о полетах на дирижабле. Но она сделает все, что сочтет необходимым, чтобы защитить этот корабль и вернуть свою команду живой.
   - Вплоть до избавления от своих клиентов?
   - Я знал, что она принимала гораздо более хладнокровные решения, чем это, и после этого не теряла ни минуты сна. И она тоже права. Слишком многое зависит от нас. Здесь нет никакого закона, кроме Роя. Мы - все, кто сдерживает тьму.
   - Всегда есть Копье.
   - Просто город, доктор. Это все. Может быть, это и последний город, но это еще не весь мир. И сейчас на карту поставлен мир.
   - Вы заставляете нас выглядеть как паразитов, присасывающихся к умирающему пациенту, в то время как Рой изо всех сил пытается сохранить ему жизнь.
   - Именно так это видит большинство из нас.
   - А вы?
   - Я готов увидеть вещи в другом свете. - Гэмбисон посмотрел на Кильона с легкой улыбкой. - Конечно, меня нужно будет убедить... строгим доказательством. К таким вещам нельзя относиться легкомысленно.
   Двери открылись, и два летчика внесли еще одного пациента, держа его обмякшее окровавленное тело. Раненый летчик был одет в плотное пальто, шлем и защитные очки, закрывавшие большую часть лица. - Получила пулю в плечо! - сказал один из мужчин, поднимая безжизненное тело на единственную свободную койку в палате и укладывая его на простыни, которые все еще были влажными и в пятнах от последнего пациента. - Упала спиной на гондолу и потеряла сознание.
   - Это Мирока, - оцепенело произнес Кильон, когда с бесчувственного тела сняли шлем. Даже с другого конца комнаты он мог видеть, что ее глаза закрыты, а дыхание поверхностное.
   - Капитан дала ей разрешение использовать один из стационарных пулеметов, - объяснил летчик. - Она тоже устроила из него ад. Судя по тому, что мы могли видеть, она уничтожила по меньшей мере двух стрелков-черепашек.
   - Я знал, что она докажет свою состоятельность, - сказал Кильон.
   - Вы хотите позаботиться о ней? - сказал Гэмбисон, снимая ранее наложенную повязку. - Теперь я могу заняться вашим пациентом.
   - Возможно, будет к лучшему, если за ней присмотрите вы. Она определенно не поблагодарит меня за то, что я прикоснулся к ней.
   - Она тоже не узнает. - Что-то изменилось в выражении лица Гэмбисона. - На самом деле я настаиваю на этом. Теперь вы мой коллега, доктор Кильон. Я уполномочиваю вас лечить эту пациентку.
  
  

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  
   Он не мог бы точно сказать, когда закончилось сражение, но наступил момент, когда он понял, что дирижабль уже некоторое время летел ровно, и что прошло также некоторое время с тех пор, как он слышал выстрелы из какого-либо из его орудий. Густой туман рассеялся, хотя теперь было слишком темно, чтобы разглядеть какие-либо детали поверхности.
   - Мы сейчас в Ночном лабиринте, - сказал Гэмбисон, когда Кильон спросил другого врача об их положении. - Капитан знает этот ландшафт лучше, чем свои пять пальцев, и ничто так не нравится ей, как умение вести точный расчет, прокладывая себе путь через каньоны, ориентируясь только по карте, гироскопу и звездному свету. Она очень хороша в такого рода вещах. Попомните мое слово: к утру она стряхнет с нашего хвоста черепашек.
   - Это последний раз, когда мы их видим?
   - Пока что. Обычно они не появляются к востоку от Трех дочерей или к западу от Лонг-Гэша. Все это слишком близко к Проклятию, и это, пожалуй, единственное, что их пугает. - Он использовал остатки стерилизующего раствора из бутылки, чтобы вымыть пальцы. - Вы хорошо поработали, доктор Кильон. Я лично поручусь за то, что вы спасли жизни в этой комнате.
   - Я надеюсь, что кто-нибудь поручится и за Мироку тоже.
   - Подозреваю, в этом нет необходимости. Команда будет уважать любого, кто пристрелит мальчика-черепа, независимо от того, откуда он родом. Полученная пуля тоже не повредит ее репутации.
   Мирока все еще была без сознания. Пуля прошла навылет через ее плечо, не повредив никаких крупных структур, но рана все равно была глубокой и требовала тщательного очищения. Теперь им нужно быть настороже в отношении сепсиса. Он не думал, что она получила какую-либо серьезную травму головы после падения - просто шок и истощение сейчас брали свое, - но он также испытывал тихое облегчение от того, что она еще не проснулась.
   Это соглашение ознаменовало изменение статуса новых клиентов. Кильону выделили койку в одном из небольших складских помещений рядом с штурманской рубкой. Он все еще не мог свободно передвигаться по воздушному кораблю, но это было явным улучшением по сравнению с прежними договоренностями. Поскольку Мирока все еще находилась в лазарете - если не возникнет каких-либо других осложнений, она останется там до конца путешествия, - Кэйлис и Нимча были предоставлены сами себе в хвостовом отсеке. Боевые повреждения были устранены кустарным способом, и когда он навестил их, то обнаружил, что им выдали дополнительную одежду и постельные принадлежности, чтобы защитить их от холода.
   - Думаю, теперь с нами все будет в порядке, - сказал он, когда убедился, что его никто не слушает. - Мирока ранена, но я уверен, что она быстро поправится. Что касается остальной команды, то они, похоже, готовы признать, что мы не желаем им зла.
   - Они не примут Нимчу, если узнают, кто она такая, - тихо сказала Кэйлис, ее дочь спала на скамье, ее фигура была едва различима под одеялами.
   - Тогда нам просто нужно убедиться, что они этого не сделают, - сказал он. - Я сделал все возможное, чтобы убедить Гэмбисона, что никто из вас не нуждается в медицинской помощи. Учитывая все остальное, что у него на руках, сомневаюсь, что он побеспокоит вас сейчас.
   - А позже?
   Он мог предложить только правду, какой бы обескураживающей она ни была. - Я понятия не имею, что с нами случится, когда мы доберемся до Роя. Я даже не знаю точно, что такое Рой и как они нас встретят. Но я могу кое-что гарантировать. Я всегда буду тем, кто привлечет их внимание, если до этого дойдет. Нимча выглядит как невинная девочка. Я выгляжу как урод.
   Она медленно кивнула, возможно, опасаясь соглашаться. - С тобой все будет в порядке?
   Насколько он мог припомнить, это был первый раз, когда Кэйлис проявила хоть какую-то заботу о его благополучии.
   - Я легко приспосабливаюсь.
   - Ты был добр к нам, Резака.
   Он понял, что она подумала, что это его имя, услышав, как Мирока столько раз его произносила. - Кильон, - сказал он. - И нет, я не был добр. Я только сделал то, что сделал бы любой порядочный человек. Даже тот, у кого есть крылья.
   Он увидел, что часть одеяла Нимчи соскользнула, и наклонился, чтобы поднять его. Она что-то пробормотала во сне, затем слегка повернулась на скамье. Она казалась спокойной, совсем не во власти ночных кошмаров. Он почувствовал прилив сильного желания защитить ее, но в то же время ощутил, что находится рядом с бомбой замедленного действия. Она была всего лишь девочкой. Но если раньше у него и были какие-то сомнения, то теперь он с предельной убежденностью верил, что в ее голове заключена сила, способная переделать мир и так же легко разрушить его снова.
   Где-то около полуночи его вызвали в личные покои капитана Куртэйны. Они были одни. Она отпустила сопровождавшего его летчика, как только он доставил Кильона к ее двери.
   - Присаживайся, доктор. Теперь ты можешь снять эти очки. Не знаю, как ты видишь сквозь них, но Гэмбисон сказал мне, что ты проделал безупречную работу.
   - Я рад, что он остался доволен.
   - Полагаю, я не могу исключить какой-то скрытый мотив для спасения жизней, но, признаюсь, в данный момент от меня ускользает, что бы это могло быть. Прими мою личную благодарность. - На ее столе стояла бутылка с жидкостью янтарного цвета и пара маленьких бокалов с широким дном. - Ты пьешь? Это может показаться глупым вопросом, но я понятия не имею, какая терпимость является нормой среди ангелов и применима ли такая терпимость к такому, как ты.
   - Я пью. - Он поправил себя. - Или, скорее, я могу выпить, по крайней мере сейчас. Алкоголь на меня не действует, но вкусовые рецепторы у меня все еще есть.
   Она налила по мерке жидкости в каждый из бокалов, опорожнив бутылку. - Тогда за твое здоровье, доктор Кильон.
   Он взял стакан и отхлебнул из него. На вкус оно было таким, каким он представлял себе горючее, авиационное топливо, которое перегоняли из какого-то древесного секрета или смолы: вязкое и жгучее, с металлическим привкусом.
   Комната была очень маленькой. Стол был сконструирован таким образом, чтобы откидываться к стене, когда он не используется. Он предположил, что где-то в комнате также была складная кровать, хотя пока она была хорошо замаскирована. Там было несколько полок и несколько книг технического вида, корешки которых были напечатаны угловатым старомодным шрифтом, в котором он теперь узнал письменную форму языка Роя. Почти никаких других признаков персонализации, за исключением пары черно-белых фотографий в рамках. На обеих был изображен один и тот же мужчина, хотя на одной он был моложе, чем на другом, его волосы и усы были темными, в то время как у мужчины постарше они были белыми. На обеих фотографиях он был одет в форму летчика, с множеством медалей или знаков отличия на груди: почти столько же, когда он был молод, сколько и когда стал старше. На более раннем снимке он стоял на земле, а позади него маячил воздушный корабль, большая часть которого была вне кадра. На другом он был застигнут за рулем в чопорной, чрезмерно официальной позе, явно испытывая дискомфорт от того, что находится в центре внимания.
   Кильон отважился сказать: - Мне кажется, я узнаю этот корабль. Был ли этот человек одним из бывших капитанов "Раскрашенной леди"?
   - Вы очень наблюдательны, доктор. Это полезная черта среди шпионов.
   - И среди врачей.
   - Туше. - Она отпила из своего бокала, осушив его одним глотком. - На самом деле, я не думаю, что ты шпион. Шпион сделал бы все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания, и уж точно не стал бы заходить так далеко, чтобы попасть на борт моего корабля.
   - Это в некотором роде облегчение.
   - И не очень вероятно, что ты диверсант. У тебя была возможность, но ты ничего не предпринял. Возможно, ты приберегаешь себя для какого-нибудь дьявольского мастерского удара, но я склонна думать иначе.
   - Я не диверсант. Или шпион. Пока вы этим занимаетесь, вы можете избавить моих друзей от подобных подозрений.
   - Мне это и не нужно. Я думаю, тот факт, что Мироку в последний раз видели пытающейся убить тебя, скорее снимает с нее подозрения. Если только все это не какая-то невероятно хитрая уловка, чтобы застать нас врасплох, но... я так не думаю. - Куртэйна сдержанно улыбнулась. - Теперь все, что мне нужно сделать, это убедить коммандера Спату, и мы будем дома сухими.
   - Вы командуете этим кораблем, не так ли?
   - Технически.
   - Тогда зачем вам нужно его в чем-то убеждать? Разве он не должен слушать вас, а не наоборот?
   - Все не так просто, как кажется. Спата не входит в мою обычную команду. Его навязали мне, чтобы держать меня и мою команду в узде. - Куртэйна с сожалением посмотрела на бутылку, из которой наливала. - Наверное, мне не следовало бы рассказывать тебе ничего такого, но рано или поздно ты все равно узнаешь, так что с таким же успехом можешь услышать это сейчас. Рой переживает один из своих периодических спазмов. В течение многих лет правление Рикассо практически не оспаривалось, но все меняется. Послушай, у нас не демократия, ясно? Демократия - это прекрасно и благородно, когда у вас есть все время в мире, чтобы принимать свои решения. В воздухе ... это работает не так. Вам нужна одна рука на руле, кто-то, кому вы можете абсолютно доверять. Это Рикассо. Когда-то он был капитаном, и другие капитаны решили, что хотят, чтобы он принимал все важные решения. Только капитаны, а не граждане. Когда Рикассо что-то говорит, мы делаем то, что называется поднятием флагов, но на самом деле это не голосование. Это демонстрация уверенности. На самом деле дело даже не в этом, потому что это более церемониально. И это никогда, ни при каких обстоятельствах не идет вразрез с Рикассо. До недавнего времени.
   - Что случилось?
   - У некоторых капитанов начали появляться идеи, выходящие за рамки их должности, вот что. Всего их около двадцати. Номинальный глава - "Призрачный мотылек", хотя на самом деле дергает за ниточки Спата, который даже не капитан. Вместе с несогласными капитанами, похоже, они пытаются подстроить отстранение Рикассо от власти.
   - Что они имеют против него?
   - Рикассо играет в долгую игру. Он неоднократно уклонялся от прямой конфронтации с мальчиками-черепами, говоря, что нам было бы лучше консолидировать нашу власть, повысить нашу гибкость, разработать улучшенные формы зональной толерантности, прежде чем бороться с ними. Они думают, что он слишком мягкотелый.
   - Он такой?
   - Они забывают, каким упрямым ублюдком он может быть, когда дело правое. По правде говоря, иногда я поступаю так же. Рикассо довольствуется тем, что держит черепа на расстоянии, убирая лишнее то тут, то там, вместо того чтобы объявлять тотальную войну.
   - В то время как Спата и другие с этим не согласны.
   - Им удалось добиться уступок от Рикассо. Он по-прежнему главный, и у него по-прежнему есть поддержка большинства. Но меньшинство - несогласные во главе с "Призрачным мотыльком" - отхватили часть его власти. Демонстрация флагов теперь обязательна для всех решений - это не просто какая-то церемониальная штамповка, как это было раньше. Рикассо было позволено преследовать свои интересы и не вовлекать Рой в прямую и преднамеренную конфронтацию с врагом. В свою очередь, несогласные провели перевооружение десятков кораблей, устанавливая пушки и броню на все, что оснащено баллончиком с газом и двигателем. Все стало более дисциплинированным, чем было раньше. Раньше мы были очень небрежны в отношении званий и униформы. Я имею в виду, мы серьезно относились к пилотированию - вы должны летать на одном из этих кораблей, - но это не одно и то же. Теперь все это - жесткая командная иерархия, отдание чести вышестоящим, учения по боевой готовности, военные трибуналы... - Она покачала головой с крайним отвращением. - Я не знаю, к чему все это ведет. Что я точно знаю, так это то, что любой, кого хотя бы заподозрили в симпатиях к Рикассо, сейчас находится под особым наблюдением Спаты и его несогласных. Они приставили к нашим кораблям офицеров службы безопасности, которые шпионят для сосущих дерьмо паршивцев вроде самого Спаты. - Куртэйна на мгновение опечалилась. - Я и так сказала слишком много, не так ли?
   - Просто прояснили свои чувства. Я нахожу, что это помогает.
   - Помогает, если ты знаешь, на чьей я стороне, это точно. Но вот в чем дело, доктор. Я очень хочу верить всему, что ты мне рассказал. Я хочу быть в состоянии принять тебя таким, какой ты себя выдаешь. Но у меня есть маленькая, ноющая проблема.
   - Что именно?
   - Доктор Гэмбисон. Он был со мной много лет. Знает Рикассо как брата. На этом корабле нет ни одного человека, чьему совету я бы доверяла больше, чем его собственному. И Гэмбисон говорит мне, что он совершенно уверен, что ты все еще в чем-то лжешь.
   - Говорит?
   - То, как ты ему представился, было слишком по-домашнему. Ты мог бы хранить свой секрет гораздо дольше, но, казалось, с почти неприличной поспешностью раскрыл его нам. Это было почти так, как если бы ты хотел отвлечь внимание, отвлечь профессиональный интерес Гэмбисона. Ты задал ему головоломку, которую, как ты знал - или, по крайней мере, подозревал, - он не смог бы проигнорировать.
   - Я ничего не могу поделать с тем, кто я есть, - сказал Кильон.
   - Нет, и никто не говорит, что ты не являешься объектом неподдельного восхищения. Но когда Гэмбисон приходит ко мне с подобным предчувствием, я вынуждена его выслушать. И он сказал мне, что, по его мнению, ты защищаешь кого-то из остальных. - Она подняла палец, пресекая любую попытку, которую он мог бы предпринять, чтобы вмешаться. - Его инстинкты могут быть верными, а могут и не быть. Он также сказал мне, что, по его мнению, ты не представляешь непосредственной угрозы безопасности ни этому кораблю, ни Рою. По правде говоря, я думаю, что ты ему нравишься или, по крайней мере, он хотел бы иметь возможность проводить с тобой больше времени, разговаривая. Но пойми одну вещь, доктор: если здесь практикуется обман, я рано или поздно узнаю об этом. Вряд ли нужно добавлять, что я действовала бы так, как считала нужным, имея за собой все полномочия командования. Я также не несу ответственности за любой интерес, который коммандер Спата может проявить к тебе с этого момента.
   - Он уже проявляет интерес.
   - Поверь мне, ты и половины этого не видел.
   Кильон задумался над тем, что ему сказали. Он предположил, что существовал небольшой шанс, что все это было каким-то психологическим ходом, состряпанным между капитаном и ее офицером службы безопасности, призванным усыпить его бдительность и заставить поделиться всем с Куртэйной. Однако инстинкты подсказывали ему, что она была совершенно откровенна.
   - Я ничего не скрываю, - заверил он ее.
   - Я надеюсь, что это так, доктор. Ради нас обоих.
   Наступило затишье. Он задавался вопросом, было ли это предупреждение единственной целью разговора. - Что с нами будет, когда мы доберемся до Роя? - осторожно спросил он.
   - Тебя будут оценивать. Я уже говорила тебе, что мы верим в то, что нужно давать новичкам шанс доказать свою состоятельность. Если отбросить сомнения доктора Гэмбисона, ты мог бы поступить и похуже, чем поступил. То же самое можно сказать и о Мироке. Она приняла пулю на себя ради нас, и я не оставлю это без внимания.
   - Я уверен, она будет в восторге.
   - Ты, случайно, не защищаешь ее? У меня сложилось впечатление, что она была на грани того, чтобы разрезать тебя на куски.
   - Мирока просто высказала свою точку зрения, вот и все.
   Куртэйна кивнула, как будто только что получила подтверждение какому-то давнему предубеждению. - Другими словами, вы, жители Копья, будете держаться друг друга до победного конца.
   - Скажите мне, капитан, что в Рое то же самое не так.
   - Нет, наверное, ты прав. - Она устало согласилась с его доводами, как будто у нее только что иссяк аппетит к спорам. - Ты понимаешь, что, вероятно, никогда больше этого не увидишь, не так ли? Богоскреб? Ты все еще называешь это так?
   - Некоторые из нас. Но, признаюсь, я не думал дальше завтрашнего утра.
   - В данных обстоятельствах это не так уж неразумно. Однако факт в том, что мы очень редко приближаемся к Копью ближе чем на триста лиг и обычно даже не рискуем заходить в одно и то же полушарие. Ему нечего нам предложить, и нам нечего предложить ему взамен.
   - Теперь все могло бы быть по-другому, - сказал Кильон.
   - Из-за небольшого шторма? Я так не думаю. Это изменило их мир больше, чем наш. Когда зоны смещаются, мы смещаемся вместе с ними. Фатальная слабость Копья заключается в том, что оно никогда не обладало такой гибкостью. Это эволюционный тупик; форма, которая не может адаптироваться.
   - Все сделано достаточно хорошо, чтобы продержаться так долго. В любом случае, если бы Копье двигалось, Трясина двигалась бы вместе с ним. Разве это не освобождает его от критики?
   - Ну и что? - спросила она без всякого интереса. - Где-то должна быть Трясина. Все, о чем я забочусь, - это чтобы этого здесь не было, чтобы оно мешало мне, когда у меня есть корабль, на котором я могу летать.
   - Мне дали понять, что у вас это очень хорошо получается. - Он снова посмотрел на фотографии, затем снова на Куртэйну, оценивая сходство лица, которое он видел на снимках, с лицом напротив него. Как и Куртэйна, он был темнокожим, но сходство было глубже. Он мог видеть те же глаза, те же тонкие черты лица. - Этот человек ... он случайно не ваш отец?
   - Был, - поправила она. - Он умер десять лет назад. Подрался на "Санберн флэтс" с мальчиками-черепами.
   - И он управлял этим кораблем?
   - И его отец до него, и его дед, и его прадед, вплоть до того момента, когда они заложили его киль. Принадлежал семье более чем в десяти поколениях. Ему сто пятьдесят лет. Ни в коем случае не самый старый корабль в Рое, но один из старейших. Вот почему я не хочу, чтобы ему угрожала опасность. Однажды он сгорит в огне, но это будет не под моим командованием.
   - Я бы подумал, что участие в какой-нибудь дальней разведывательной миссии квалифицируется как опасное в чьих-либо книгах.
   - Это то, для чего он был создан, - сказала Куртэйна. - Я говорю об опасности, исходящей от внутренних элементов, таких как люди, в которых я не могу быть уверена, что они мне не лгут.
   - Не знаю, что могу сделать, чтобы убедить вас в своих добрых намерениях.
   - Уверена, ты что-нибудь придумаешь. - Куртэйна, казалось, была на грани того, чтобы отпустить его, когда ей в голову пришла одна мысль. Она полезла в ящик под откидным столом и достала маленький черный томик, который Кильон узнал. - Мы конфисковали это у вашей подруги, предположив, что где-то внутри у нее может быть спрятано другое оружие.
   - И что?
   - Мы ничего не нашли. С таким же успехом она может забрать его обратно. - Куртэйна пролистала полупрозрачные страницы, прежде чем передать книгу. - Ты религиозный человек?
   Кильон неловко заерзал на сиденье. Бутоны его крыльев цеплялись за высокую резную спинку.
   - Не особенно.
   - По крайней мере, это может быть единственное, что у нас есть общего. Честно говоря, я бы тоже не ожидала такого от Мироки. Этот ее язычок...
   - Уверяю вас, она ничего не может с этим поделать.
   Что-то в его словах или выражении лица вызвало улыбку на серьезном лице Куртэйны. - Снова защищаешь ее, доктор?
   Он потрогал Писание. - Просто констатирую факты.
   - Рикассо считает, что в этой книге скрыта мудрость. Истины, размытые почти до неузнаваемости. Сам он не верующий - он не согласен со всем этим огнем и серой, Трясиной, как с Божьим Оком, прожигающим мир насквозь, - но он не отвергает практическую ценность тщательного изучения Завета. Но тогда Рикассо верит во множество странных вещей. Это еще одна черта, которая не нравится в нем Спате и несогласным.
   - Полагаю, вы его достаточно хорошо знаете?
   - У меня не такой уж большой выбор, - сказала Куртэйна. - Я его крестная дочь.
  
   Ранним утром он вернулся в лазарет. Здесь было не так многолюдно, как накануне вечером, и между импровизированными кроватями было установлено несколько ширм. Кильону уже сообщили, что один из членов экипажа скончался от неизбежных осложнений, в то время как двое других были признаны достаточно здоровыми, чтобы их выписали как ходячих раненых. Гэмбисон был в полудреме, просматривая записи и истощенные остатки своего медицинского рациона. У него был измученный, перепачканный вид человека, который не спал неделями.
   - Мне сказали, что мы должны вернуться в Рой к середине утра, - сказал Гэмбисон, останавливаясь, чтобы почесать бороду, которая со времени их первой встречи становилась все более непослушной. - По правде говоря, ни на день раньше. Мы больше не потеряем ни одного человека, но это было на грани срыва. Вы можете поставить себе это в заслугу, доктор. - Он поднес флакон к свету, разглядывая оставшийся внутри наперсток лекарства, возможно, решив, что оно слишком ценное, чтобы выбрасывать его.
   - Мне было интересно, как поживает Мирока.
   - Ее состояние значительно улучшилось. Я разговаривал с ней ранее. Возможно, она сейчас спит, но если вы хотите поговорить с ней сами, я не буду возражать.
   - Вам лучше освободить еще одну кровать, - сказал Кильон, собираясь с духом. - Возможно, поступит новый пациент.
   Гэмбисон попытался улыбнуться, но было очевидно, что он был слишком измучен для этого. Он кивнул в сторону одной из отгороженных ширмами кроватей. Со вчерашнего вечера Мироку перенесли, и теперь она лежала рядом с одним из закрытых ставнями окон. Кильон раздвинул ширмы, уверенный, что если бы Мирока не спала, она бы услышала их разговор.
   Она не спала. И слышала.
   - Нам не о чем говорить, Резака. - Голос у нее был сонный, слова невнятные. Он увидел, что повязку на ее плече недавно сменили.
   - Ты так сильно меня ненавидишь?
   - Я ненавижу то, кто ты есть, и тот факт, что ты солгал.
   - Это означало бы также ненавидеть Фрэя.
   - Это моя проблема, а не твоя.
   - Я завидую тебе, Мирока. Должно быть, жить в твоем мире освежающе просто. Все так четко сформулировано, не правда ли? Ангелы плохие. Люди хорошие. Неважно, что ангелы не все одинаковы, и некоторые из людей поступали друг с другом гораздо хуже, чем когда-либо поступали ангелы.
   - Ты закончил читать проповеди?
   - На данный момент.
   - Тогда отвали от меня на хрен.
   - Надеюсь, со временем ты простишь меня, - сказал Кильон. - Как бы то ни было, мне нравилось твое общество, когда ты не была убеждена, что я - воплощение дьявола. - Он сделал паузу и достал Писание. - Я принес тебе это. Основываясь на том, что сказал Талвар, я предполагаю, что это что-то значит для тебя, кроме как средство хранения оружия. - Он положил Писание ей на грудь, так, чтобы она могла дотянуться до него здоровой рукой.
   Затем он ушел, прежде чем она успела сказать хоть слово.
   Позже тем же утром они приблизились к высокой стене кратера, изрезанной зубцами, окаймленной янтарным огнем восходящего солнца. Кильону разрешили подняться на командный мостик, а затем на балкон, который опоясывал гондолу, откуда открывался наилучший вид. Воздушный корабль все еще поддерживал скорость полета пятьдесят лиг в час, согласно приборам, которые он мельком видел по пути через мостик. Это было быстрее, чем на большинстве поездов, даже на электрическом экспрессе, курсирующем между Неоновыми Высями и Серкит-Сити, но снаружи дул не более чем легкий ветерок. Ему все время приходилось бороться с желанием проверить, по-прежнему ли шляпа у него на голове.
   - Ты ожидал, что будет более порывисто, - сказал Спата, присоединяясь к нему на балконе.
   Кильон насторожился из-за неожиданного прибытия офицера службы безопасности. - Мы движемся по ветру?
   - Если бы это было так, у нас была бы гораздо более высокая скорость относительно земли. Воздух сегодня довольно неподвижен. Но дирижабль - это не то же самое, что самолет. Да, мы знаем о самолетах, доктор Кильон, - мы пользуемся дирижаблями не просто потому, что не осознали возможностей полета на самолетах тяжелее воздуха. В этой зоне и на большей части воздушного пространства, в котором мы работаем, просто не получится создать двигатель внутреннего сгорания с достаточно высоким соотношением мощности к массе, чтобы сделать его эффективным. Дирижабли, с другой стороны, все еще можно заставить работать.
   - Я никогда не думал иначе, - сказал Кильон, хотя, по правде говоря, он вообще не задумывался об этом.
   - Самолет рассекает воздух, как нож. Воздушный корабль тянет за собой воздух, как перчатку. Мы достаточно близки к разгадке, чтобы здесь ощутить преимущества этого.
   - Спасибо, что ответили за меня на этот вопрос.
   - Мы скоро будем в Рое. Оказавшись там, ты перестанешь подпадать под особую юрисдикцию "Раскрашенной леди". Думаю, ты считаешь, что это последний раз, когда видишь меня.
   - Полагаю, на самом деле это не в моей власти.
   - Пойдем со мной, доктор, я хотел бы тебе кое-что показать - думаю, это тебя взбодрит. У тебя ведь есть склонность к высоте, не так ли? Конечно. Как ты мог этого не сделать?
   - Что случилось бы, если бы я остался здесь?
   - С тобой может произойти несчастный случай. Здесь нас не защищает ни одна часть гондолы. Если ты перелезешь через эти перила, никто ничего не заметит.
   - Я мог бы.
   Спата подмигнул. - Ты всегда можешь попробовать взмахнуть этими маленькими крылышками.
   Зная, что у него нет выбора, он последовал за Спатой по изгибу гондолы к калитке в ограждении. Время от времени они попадали в поле зрения мостика гондолы и окон, но все находившиеся на борту, казалось, были слишком поглощены приближением к стене кратера, чтобы обращать внимание на то, что происходило снаружи. Теперь они были в безопасном воздушном пространстве, в небе не было мародеров-черепашек. Спата открыл щеколду калитки. Она вела к одному из лонжеронов двигателя правого борта, узкой доске с проволочной направляющей высотой по пояс на задней стороне, двигатель казался далекой рычащей массой на дальнем конце. Лонжерон поддерживался натянутыми тросами, поднимавшимися вверх, чтобы соединиться с верхней частью гондолы и выступающим нижним изгибом оболочки.
   - Пройдись, доктор, - пригласил Спата.
   - Если ты собираешься убить меня, почему бы нам просто не покончить с этим сейчас?
   - Я не собираюсь тебя убивать. - Голос Спаты звучал оскорбленно и испуганно. - Я просто убеждаю себя, что ты можешь соответствовать одному из стандартных требований, предъявляемых к оперативному экипажу. Мы все должны быть готовы выйти на эти лонжероны двигателя, когда потребуется. Вещи выходят из строя и нуждаются в ремонте. Шаг гребного винта невозможно регулировать изнутри гондолы, только кем-то снаружи. В пылу сражения или когда мы приближаемся к границе неизведанной зоны, у нас нет времени ждать прибытия техника. Весь экипаж должен уметь это делать.
   - Последнее, что мне сказали, будто я клиент.
   - Давай просто скажем, что ты вступил в переходное состояние.
   Кильон знал, что сопротивляться бессмысленно. Он ступил на лонжерон, ощущая вибрацию двигателя подошвами ботинок. Ничто не могло помешать ему упасть вперед, и только тонкая направляющая проволока удерживала его, если он падал назад. Проволока несла скорее психологическую, чем реальную поддержку. Тем не менее он ухватился за нее. Спата, который ни за что не держался, кивнул ему, чтобы он шел дальше. - Отсюда тебе не дотянуться до двигателя.
   Проход был достаточно узок, чтобы по нему мог пройти только один человек за раз. Кильон не испытывал никакого головокружения, когда находился внутри воздушного корабля, даже когда смотрел с балкона вниз на землю, скользящую под ней. Теперь это проявилось в полной, парализующей мощи. Местность начинала подниматься навстречу стене кратера, но до земли все еще было удручающе далеко. Было заблуждением считать, что ангелы не страдают от страха высоты. Боязнь высоты была очень разумной фобией, которую стоило культивировать, даже если у вас есть крылья. Но у Кильона даже крыльев не было. У него были только бесполезные обрубки крыльев, спрятанные под тканью рубашки.
   - Дальше, доктор. Весь путь до конца. Покажи нам, из чего ты сделан. - Кильон едва мог поднять глаза на двигатель, не говоря уже о том, чтобы понять, как далеко он уже прошел. Ветер начал усиливаться, как только он покинул кокон неподвижного воздуха дирижабля. Доска дрожала и гудела, как лошадь, дрожащая, чтобы отогнать комара. Он продолжал медленно продвигаться боком, спиной к направлению движения, держа руки на проволоке, скорее скользя по ней, чем отпуская полностью.
   - Ты доказал свою точку зрения? - спросил он, повышая голос, чтобы перекричать шум двигателя и ветра.
   - Пока нет. Продолжай.
   Он рискнул бросить косой взгляд. Спата был прямо там, скрестив руки на груди, наклонившись навстречу ветру, с улыбкой тихого веселья на лице, не менее непринужденный, чем если бы он стоял на твердой земле. Кильон удвоил хватку на проволоке и продолжил свое дрожащее, пропитанное страхом продвижение. Ветер вонзил в него свои когти, пытаясь сорвать с него пальто. Теперь его шляпа действительно начала сползать, но он не мог заставить себя отпустить проволоку, даже одной рукой. Шляпа слетела, и он почувствовал, как холодный воздух коснулся его головы.
   - Еще немного, доктор. Для жителя Копья у тебя все хорошо получается. Мы в мгновение ока переведем тебя на дежурство по двигателю.
   - Я считал тебя фанатиком-ксенофобом, - сказал Кильон. - Я и не знал, что ты еще и садист.
   - У каждого из нас есть свои скрытые глубины.
   Он, должно быть, прошел две трети пути до конца стойки. Все, что он осознавал, - это то, что он подвешен в пространстве между двумя неподвижными ориентирами: двигателем и гораздо большей частью дирижабля. Теперь ужас перед тем, как добраться до двигателя, начал ослабевать, уступая место не менее сильному страху перед возвращением на дирижабль. Он продолжал продвигаться боком, его сердце билось слишком быстро, руки на проволоке были мертвыми и холодными. Двигатель был почти в пределах досягаемости. Он чувствовал жар, вырывающийся из его выхлопных сопел. Шум был диким, одичалым, как будто мир разрывался надвое.
   - Протяни руку, доктор. Положи руку на кожух. Это все, о чем я прошу на сегодня.
   Он осмелился отпустить трос левой рукой и наклонился влево, чтобы дотронуться до двигателя. Он изо всех сил вцепился в проволоку правой рукой, той самой, в которую черепашка вонзил свои зубы, а его ноги по-прежнему твердо стояли на доске с противоскользящим покрытием. Но даже в этом случае он поскользнулся, или у него выбили опору из-под ног. Это было так внезапно, что он не мог сказать, что произошло. Все, что он знал, это то, что он перешел от дотрагивания к висению, держась за проволоку правой рукой, его запястье сильно вывернулось, когда его тело стало тянуть назад под проволоку на открытый воздух. Ветер все еще пытался утащить его на свободу. Он что-то выдохнул, сглотнул в ужасе и потрясении, увидев Спату, стоящего над ним, ботинки Спаты все еще на доске, руки Спаты все еще скрещены. Ноги Кильона болтались в воздухе. Его левая рука ни за что не держалась. Его правая рука начала ослабевать, вцепляясь в проволоку.
   Спата двигался с поразительной скоростью. Удерживаясь одной рукой, он другой схватил Кильона за рукав и втащил его обратно на доску.
   - Вот и ты, доктор. Теперь ты у меня в руках.
   Кильон хотел выплюнуть что-нибудь в ответ, но все, что он мог чувствовать, была жалкая, стыдливая благодарность за то, что ему не позволили умереть. По-прежнему невозмутимый, Спата помог ему подняться на ноги. Не говоря ни слова, они начали пробираться обратно к гондоле. - Думаю, на сегодня мы закончим, - сказал в конце концов Спата, когда он добрался до ворот.
   - Ты выказал свою точку зрения, - выдохнул Кильон, выдавливая слова между судорожными вдохами.
   - Я еще даже не начинал, - заметил Спата.
   Но затем Кильон увидел нечто такое, что сделало любой возможный ответ излишним. Они поднимались по стене кратера, проскальзывая через одну из более глубоких выемок, отвесные скалы из выветрившейся породы скользили по обе стороны, казалось, достаточно близко, чтобы задеть пропеллеры.
   За ним, укрытое внутри кратера, лежало то, что могло быть только Роем.
   Он не мог даже начать считать корабли. Их было, должно быть, по меньшей мере, сто или сто пятьдесят единиц. Они были плотно прижаты друг к другу в центре, более рассредоточены по краям периметра, и хотя вся формация удерживала позицию внутри стены кратера, отдельные аппараты находились в постоянном нервном движении. Они были всех мыслимых форм, размеров и цветов, единственным отличием было то, что все они были воздушными кораблями и что у каждого летательного аппарата был по крайней мере один пропеллер. У некоторых их было гораздо больше, а некоторые - как, например, "Раскрашенная леди" - были дополнены крыльями и плавниками, фестончатыми и элегантными, и раскрашены ослепительными узорами в великолепных геральдических цветах. Теперь, когда ему было с чем сравнить ее, она ни в коем случае не была самым большим воздушным кораблем. Патрулируя край строя, курсируя взад и вперед, летали корабли такого же размера и вооружения, как у Куртэйны. Кильон предположил, что это, должно быть, разведчики и защитники Роя, быстрые, маневренные воздушные корабли, которым поручено охранять более слабые и медлительные корабли. Были и такие, с огромными многоярусными гондолами, величиной с небоскребы, повернутые набок, придавленные огромными, провисшими, похожими на слизни оболочками, приводимыми в движение абсурдным количеством крошечных жужжащих двигателей. Некоторые из этих огромных судов были даже соединены вместе мостами и лестницами из раскачивающейся веревки. Гораздо более крошечные корабли - немногим больше каплевидных воздушных шаров с единственной спрятанной под ними кабиной - с жужжанием проносились сквозь промежутки между гигантами, как будто они были не более чем облачными грядами. Крошечных кораблей было слишком много, чтобы начинать учитывать их в общем счете; Кильон предположил, что это были всего лишь паромы и такси, обслуживающие воздушный город, который представлял собой Рой.
   Он не мог видеть все насквозь. Корабли были упакованы слишком плотно для этого, погружаясь в пурпурный мрак по мере того, как они лишали друг друга солнечного света. Он знал только, что самые крупные корабли - жирные, сочные личинки, длина которых от носа до хвоста достигала четверти лиги, - были спрятаны глубоко в строю. Он мог видеть их части по мере того, как менялся строй, но не все целиком.
   А потом раздался звук, который он только сейчас начал по-настоящему осознавать. Даже сквозь шум двигателей "Раскрашенной леди" он слышал нарастающий гул Роя. Не просто четыре двигателя, а - он легко мог в это поверить - четыре тысячи: четыре тысячи воздушных винтов с изменяемым шагом, взбивающих воздух либо для удержания позиции, либо для поддержания стремительного патрулирования. Четыре тысячи тонко различающихся звуков двигателя, ни один из которых не был настроен точно на тот же тон, что и любой другой, но сочетался, сливался, пронизывал, отражаясь эхом от стен кратера, образуя один бесконечный, пульсирующий, гармонично насыщенный хор, который был совершенно, шокирующе знакомым.
   Гул города.
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  
  

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  
   "Раскрашенная леди" пришвартовалась под брюхом гораздо большего дирижабля, темно-зеленого "джаггернаута", который, как предположил Кильон, был специализированным центром ремонта и переоборудования для обслуживания дирижаблей дальнего радиуса действия. У него была длинная узкая центральная гондола, по бокам которой располагалось с полдюжины причальных площадок, где можно было зафиксировать целые корабли, удерживаемые канатами, тросами и расположением массивных захватов. Два других корабля уже были пришвартованы, один запускал двигатели в тестовом цикле, у другого оболочка была вскрыта, как освежеванный труп, обнажая кружевной внутренний каркас из металлических обручей жесткости и боковых стоек, газовые баллоны спущены, так что он не создавал собственной подъемной силы. Летчики обоего пола ползали по вскрытому телу, трудолюбивые, как жуки. Некоторые из них были обвязаны веревками для безопасности, но другие полностью зависели от опор для рук и ног, беспечно пренебрегая возможностью падения.
   - "Железный выступ", - сказала Куртэйна, кивая на ободранный корабль. Она все еще стояла у пульта управления, проведя "Раскрашенную леди" до самого причала.
   - Вы можете отличить все эти корабли друг от друга? - спросил Кильон.
   - Это я могу сказать точно. - В кои-то веки она улыбнулась; он мог только предположить, что по той или иной причине ей было приятно видеть другой корабль. - С тобой все в порядке? Кажется, ты дрожишь.
   Он решил пока не говорить о деле со Спатой, поскольку ему еще предстояло выяснить, на чьей стороне симпатии Куртэйны. - Я оступился снаружи, чуть не проскользнул между перилами.
   - Рано или поздно это случается со всеми нами. - Она остановилась, чтобы произвести какую-то непостижимую регулировку на одном из рычагов управления с латунными ручками. - Я сообщила Рикассо о нашем прибытии. Он знает, что мы везем новоприбывших.
   - Как много вы ему рассказали?
   - Я сказала ему, что один из них действительно покажется ему очень интересным, и оставила все как есть. Честно говоря, он будет не меньше заинтересован в своей новой игрушке.
   - Могу ли я ему доверять?
   - Если можешь доверять мне, то можешь доверять и Рикассо. В любом случае, он узнает о тебе все, как только я сдам свой дневник. Что случилось с твоей шляпой?
   - Ее унес ветер.
   - Возьми на складе одну из пилоток летчика. Ты начинаешь выглядеть как нечто, посланное пугать детей.
   - Спасибо вам. Что будет с остальными?
   - Мироку переведут в больницу на борту "Пурпурного императора", пока она не поправится настолько, чтобы пройти обследование. Кэйлис и Нимча останутся на карантине, также в "Пурпурном императоре". Мы довольно хорошо знакомы с болезнями в Копье, но земляные крысы - это совсем другая история.
   - Я сам осмотрел их обеих. Не нашел ничего.
   - С другой стороны, ты, вероятно, не искал ничего конкретного. Это просто мера предосторожности, вот и все.
   - Кто будет осматривающим врачом?
   Она бросила на него странный взгляд. - Не знаю, это будет зависеть от слишком многих факторов. Почему это тебя интересует?
   - Естественное любопытство. Я также подумал, что это могло бы быть менее травмирующим для матери и ребенка, если бы они имели дело с кем-то, кого они уже знают.
   - Таких, как ты?
   - Если уж на то пошло. Надеюсь, я доказал свою приспособляемость.
   - Я все еще не забыла наш маленький разговор прошлой ночью, доктор. Я имела в виду каждое слово.
   - Я никогда в этом не сомневался.
   Помолчав, она спросила: - Ты нашел время навестить Мироку и вернуть вещь, которую я тебе отдала?
   - Я так и сделал.
   - И как она это восприняла?
   - Нам еще нужно починить кое-какие заборы.
  
   Как только был завершен процесс закрепления "Раскрашенной леди", приступили к ее разгрузке. Шаткая металлическая платформа, своего рода воздушный причал, теперь располагалась вдоль одной стороны гондолы. Она уже начала заполняться коробками, ящиками и канистрами, поскольку летчики и грузчики встали цепями, чтобы передать с таким трудом добытый груз, который привезла Куртэйна. Больных грузили на носилки; над двигателями уже суетились армии перепачканных маслом техников, карабкаясь по стойкам и проводам с дикой, бросающей вызов смерти самозабвенностью, как будто сражающийся корабль был призом на разграбление. Тем временем маленькие дирижабли - паромы и такси, которые Кильон заметил раньше, - толкались в поисках парковочных мест на другой стороне причала, их корпуса напирали друг на друга, как перезрелые фрукты. Некоторые из них, как он теперь понял, служили машинами скорой помощи, и больных переносили на борт с особой срочностью. Куртэйна, стоявшая рядом с Кильоном, наблюдала за всей этой деятельностью с видимым опасением, нарушив молчание, чтобы отругать какого-нибудь незадачливого рабочего за то, что он слишком небрежно обращался с гаечным ключом или ступил туда, куда ему не следовало.
   - Сколько времени пройдет, прежде чем вы снова выйдете в небо? - спросил он, крепко держась за поручни, когда причал тревожно закачался у него под ногами, металлические плиты разошлись, открывая дно кратера на поллиги ниже.
   - Неделю, - сказала она. - Может быть, две. Зависит от того, сколько времени им потребуется, чтобы залатать все эти повреждения.
   - Полагаю, вам не терпится. Должно быть, это вызывает клаустрофобию после столь долгого отсутствия.
   - Время на берегу тоже имеет свои преимущества. Но если бы мне не нравилось, что в моем распоряжении много неба, я бы не была капитаном дальнего разведчика. - Она сложила ладони рупором у рта и проревела: - Будьте осторожны с этим! Рикассо спустит с вас шкуру, если на его питомце будет хоть царапина!
   Грузчики с помощью крана вытаскивали что-то из гондолы "Раскрашенной леди". Это был заколоченный деревянный ящик, такой же большой, как та клетка, из которой он спас Кэйлис и Нимчу. Когда ящик перенесли на причал, тот угрожающе накренился, прогибаясь, как веревочный мост, готовый вот-вот лопнуть. Никого вокруг него, казалось, это ни в малейшей степени не беспокоило.
   - Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь скажет мне, чего Рикассо хочет от ворга, - сказал Кильон, протягивая руку, чтобы поправить свою пилотку, которая была ему не совсем впору.
   - Ему нравится мучить их. На самом деле ты не можешь винить его за это.
   - Не уверен, что полностью одобряю пытки.
   - Ты можешь поспорить на этот счет с Рикассо. Это он сейчас прибывает.
   Один из маленьких дирижаблей приближался к месту в дальнем конце причала. Он заметно отличался от других, его черная гондола размером с седан была выкрашена до блеска и украшена золотым рельефом. В отличие от всех остальных кораблей, на оболочках которых виднелись следы ремонтных работ, этот был цельнокроеного малинового цвета. Он эффективно завершил стыковку, и опустилась дверь, оборудованная лестницей. Вышли два летчика, оба в демонстративно непрактичной униформе с белыми перчатками и золотыми эполетами, и заняли позиции по бокам от двери. Появилась фигура: огромный, веселого вида мужчина с огромным животом, копной пышных белых кудрей и крошечной белой козлиной бородкой. Его униформа, какой бы она ни была, была несколько менее роскошной, чем у его охранников. На нем были черные брюки и черная туника, красный пояс был единственным портновским намеком на его очевидный статус. Причал прогнулся под его весом, несмотря на то, что уже был нагружен несколькими тоннами ящиков, коробок и канистр с топливом. Разгрузочные работы продолжались, но летчики и грузчики теперь слишком хорошо знали о прибытии Рикассо. Для Кильона было очевидно, что каждое их движение находилось под его пристальным вниманием.
   Рикассо что-то сказал, но из-за того, что вокруг них все еще гудели двигатели, разобрать его слова было невозможно. Один из грузчиков указал на большой ящик, и Рикассо, опередив своих охранников и с бесцеремонным пренебрежением к покачиванию причала, нетерпеливо подошел, чтобы осмотреть его. Он крикнул что-то еще, и один из грузчиков протянул ему лом. Рикассо отодвинул одну из досок сбоку ящика, смахнул с него пыль и заглянул в темную щель, которую только что проделал.
   - Очень хорошо, Куртэйна! - крикнул он, и впервые послышался его голос. - Ты очень осчастливила толстого старика! Это прекрасный экземпляр!
   - Нам пришлось стрелять, - сказала Куртэйна.
   - Ты хорошо сделала, что вообще принесла его мне живым. - Он вернул доску и лом рабочему, потер ладони о колени и направился к той части причала, где стояли Куртэйна и Кильон, проворно пригибаясь, когда в воздух поднялся целый двигатель со все еще прикрепленным пропеллером. - Как хорошо, что ты вернулась!
   - Рада вернуться.
   Он обнял Куртэйну, отбросив все приличия. Вблизи он оказался даже крупнее, чем показалось Кильону на первый взгляд. Он попытался определить возраст мужчины, но признаки были противоречивыми. Его руки и запястья были покрыты возрастными пятнами, но на них бугрились мышцы. У него были пухлые щеки без морщин, волосы густые, но почти седые; глубокие морщины окружали его глаза, но это были глаза, которые искрились искрометным энтузиазмом. Ему, конечно, было за тридцать, возможно, даже за сорок, но он обладал энергией мужчины на треть старше себя. - Я боялся, что мы потеряли тебя, когда ты так поздно появилась, - сказал Рикассо. Его голос был глубоким, почти невозможно звучным: он был создан для произнесения речей.
   - Вы, должно быть, знали, что семафорные сети не работают, что мы не сможем связаться с вами, пока не окажемся в пределах досягаемости гелиографа.
   - В том-то и дело, что мы почти ничего не знали. Да, то, что шторм был хуже, чем что-либо на памяти живущих, - это было очевидно. Кроме того, все это были лишь догадки. Мы понятия не имели, насколько масштабной была потеря семафорных сетей, был ли это локальный сбой или сбой в масштабах всей планеты. Все, что мы знали, это то, что один за другим мы теряли контакт с нашими дальними разведчиками. Честно говоря, мы думали о худшем. Затем появился "Железный выступ", и вчера поздно вечером мы получили известие от "Киновари". Я с трудом осмеливался поверить, что эта "Раскрашенная леди" тоже может вернуться, но вот ты здесь.
   - Приносящая подарки.
   Его тон стал мягко укоризненным. - Это не имело бы ни малейшего значения, если бы ты ничего мне не принесла, Куртэйна. Как тебе хорошо известно.
   - С Эграффом все в порядке?
   - С ним все в порядке, не волнуйся. С тех пор как он вернулся, я держу его на борту "Пурпурного императора", он собирает разведданные о масштабах шторма. А как насчет твоей собственной команды?
   - Мы понесли потери, но могло быть и хуже. Я так понимаю, вы были в восторге от наших новых гостей?
   - Да, выжившие на сигнальной станции и беженцы. - Кильону показалось, что только тогда Рикассо хотя бы краем сознания осознал его присутствие. - Этот джентльмен один из последних, не так ли?
   - Доктор Кильон из Копья, - сказала Куртэйна. - Мы подобрали его вместе с тремя попутчицами.
   - Они бежали из Копья после того, как разразился шторм? - спросил Рикассо, адресуя свой вопрос Куртэйне.
   - Нет, они уже были снаружи. На самом деле, насколько мы можем судить, двое из них даже не являются жителями Копья.
   Кильон решил, что если он ничего не скажет, то его, возможно, никогда и не спросят. - Я благодарен Куртэйне за то, что она спасла нас. Нас чуть не убили плотоядные.
   Взгляд Рикассо переместился на него. - Как получилось, что ты связался с воргами?
   - Нам сильно не повезло наткнуться на мальчиков-черепов.
   - Мм. Это опасный мир, за пределами Копья.
   - Я заметил. Могу я поинтересоваться вашим интересом к воргам?
   - Обычно он такой прямолинейный? - спросил Рикассо Куртэйну.
   - Вообще-то, нам повезло наткнуться на него. Он хирург. Ну, во всяком случае, какой-то врач. Гэмбисон был на пределе - он едва справлялся, прежде чем на обратном пути мы столкнулись с мародерами.
   - Вы добровольно предложили свои услуги, доктор?
   - Это было самое малое, что я мог сделать. Мне жаль, что один из мужчин все-таки погиб.
   - Гэмбисон говорит, что смертей было бы больше, если бы не доктор Кильон, - сказала Куртэйна.
   - Пытаетесь завоевать наше доверие, доктор?
   - Если бы я представлял, что это можно купить, я бы отдал вам все, что у меня есть. Мне нечего предложить, кроме своих навыков.
   - Обычно мне нравится видеть глаза человека, когда он разговаривает со мной.
   Кильон протянул руку, чтобы дотронуться до очков. - Это медицинское. Мои глаза необычайно чувствительны к дневному свету. Мы можем поговорить об этом наедине, если это вас заинтересует.
   - Возможно, - медленно произнес Рикассо.
   - Это тот человек, о котором я говорила, что тебе захочется познакомиться с ним, - сказала Куртэйна. - Я подумала, что мы могли бы продолжить этот разговор на борту "Пурпурного императора".
   - Благоразумие в порядке вещей?
   - Что-то в этом роде. Мирока, другая жительница Копья, была ранена, но Гэмбисон говорит, что она должна полностью восстановиться. Двое других находятся у него на карантине в целях предосторожности.
   - С грязными крысами нельзя рисковать. Но ведь нет причин, по которым они все не могут быть переведены на "Император", не так ли?
   - Насколько мне известно, нет, - ответила Куртэйна.
   - Я хочу, чтобы ворга немедленно отправили туда. Скажи им, чтобы они перенесли его к остальным, но пока подержали в клетке. - Рикассо повернулся к Кильону. - А вы, доктор, можете пойти со мной.
  
   Они были в воздухе, скорее подпрыгивая, чем летя, и у маленького, инкрустированного золотом летательного аппарата было больше общего с воздушным шаром, чем с дирижаблем. При трех пассажирах места внутри было достаточно только для пилота и одного охранника. Покачивание и роскошные плюшевые сиденья словно сговорились погрузить Кильона в приятную дремоту. Куртэйна уже сдалась. Она заснула почти сразу после того, как они отстыковались от служебного дирижабля, прислонившись лбом к иллюминатору и тихонько похрапывая.
   - Я не уверен, что она спала с тех пор, как нас спасли, - сказал Кильон.
   - Меня бы это не удивило. Редко, когда она возвращается из миссии не доведя себя до изнеможения. Конечно, я чувствую свой долг по защите. - Рикассо сидел напротив Кильона, широко расставив ноги, его живот свисал между ними, как частично спущенный газовый баллон. - Я очень хорошо знал ее отца; он был превосходным человеком. Погиб, защищая нас, конечно. Вторжение мальчиков-черепов в 5273 году. В самые мрачные моменты я беспокоюсь, что она не почувствует, что послужила Рою, если ее не постигнет такой же конец.
   - Она сказала мне, что вы ее крестный отец. - Кильон заколебался. - Кстати, как мне вас называть?
   - Рикассо, как и всем остальным. Как вы скоро обнаружите, я не большой сторонник формальностей.
   - А вы... управляете Роем?
   - Технически говоря, да. - Он заговорщицки понизил голос. - На повседневном уровне - вовсе нет. Я поручил такого рода дела своему очень способному административному персоналу. Честно говоря, у меня есть дела поважнее, чем управлять страной. Все это довольно утомительно.
   - Я слышал, вы интересуетесь наукой.
   - Действительно. А вы сами, доктор? - Его лицо озарилось любопытством. - Вы, случайно, не литератор?
   - Я изучал медицину.
   - В названии есть намек. Я имею в виду в более общем плане. Интересуетесь историей?
   - Полагаю, не больше и не меньше, чем кто-либо другой.
   - Ну, я надеюсь, что это не так, потому что большинству людей - по моему, по общему признанию, очень ограниченному опыту - это вообще неинтересно. И полагаю, на самом деле их нельзя винить за это.
   - Вы чувствуете себя по-другому.
   - За мои грехи. Большинство сочло бы это не более чем безобидным, слегка эксцентричным развлечением, чем-то таким, что удержит скучающего старика от проказ. Меня вполне устраивает, что они продолжают в это верить, но я знаю, что они ошибаются.
   - В Копье есть поговорка: история - это та же карточная игра, только перетасованная. На самом деле никогда ничего не меняется; никогда не случается ничего такого, чего бы уже не случалось, наверное, тысячу раз. Так какой смысл изучать прошлое? Все, что это скажет вам, - это то, что будущее будет в большей степени таким же, как погода.
   - Вы пользуетесь тем же календарем, что и мы, доктор. Я только что упоминал о вторжении мальчиков-черепов в 5273 году.
   Кильон вцепился в подлокотники своего сиденья, когда маленький паром резко вильнул - гораздо резче, чем казалось возможным для дирижабля, - и нырнул между двумя маячившими впереди кораблями, задев корпус одного и едва не пролетев под гондолой другого.
   - Не вижу в этом никакой связи.
   - Если история всегда была одной и той же, если ничего никогда не менялось, зачем нам вообще нужен календарь? Конечно, это немного упрощает ведение бухгалтерии. Дает грязным крысам что-то, что они могут нацарапать на своих надгробиях. Но должно быть что-то еще, вам не кажется? Само существование системы датировок подразумевает, что что-то произошло, что-то, что было сочтено достаточно примечательным, чтобы ознаменовать начало событий. Что-нибудь подходящее эпохальное.
   Куртэйна, очнувшаяся от дремоты, сказала: - Поехали.
   - Ублажи старого дурака, моя дорогая.
   Теперь они были в гуще Роя, окруженные со всех сторон воздушными кораблями и соединяющими их канатами и мостами. Небо и земля были видны лишь изредка. Было обманчиво легко представить, что эти огромные сооружения были неподвижными ориентирами, как город опрокинутых небоскребов.
   - Из того немногого, что я знаю об этом вопросе, - сказал Кильон, - наш календарь основан на Завете. Там говорится, что Око Божье сияло сквозь оболочку мира пять тысяч двести восемьдесят с лишним лет назад. До этого был просто бесформенный хаос, тьма без света.
   - Око Божье является более или менее синонимом того, что в более просвещенные времена мы бы сейчас назвали Трясиной, хаотической исходной точкой для зон. Разве это не так?
   - На самом деле никто не воспринимает это всерьез, - сказал Кильон.
   - Кроме многих миллионов людей, которые все еще читают Завет или один из других основных религиозных текстов.
   - Даже самые ярые из них не воспринимают все это буквально, - сказал Кильон. - Они читают его для морального руководства, утешения во время трудностей. Не как завуалированный урок истории о происхождении мира.
   - А если бы они это сделали?
   - Они бы обманывали себя.
   - Похоже, вы в этом довольно уверены, доктор. Ни малейшего проблеска сомнения? Ну же, вы не можете быть таким недалеким. Не после всего, что произошло в последнее время.
   - Это просто сильный шторм, вот и все.
   - И все же в Завете говорится - и я цитирую здесь по памяти, так что простите меня, если я не совсем правильно помню - "и в то время написано, что придут могущественные, те, кто двигает горы и небеса, и знак хранителей врат господних рай будет над ними, и они будут в страхе". - Он улыбнулся, довольный собой, потому что это, несомненно, было точное воспоминание. - Другими словами, тектомантки.
   - Насколько мне известно, никто не сдвигал ни гор, ни небес.
   - Мы позволим себе немного вольности в поэтической интерпретации. Имейте в виду, что Писание передавалось из поколения в поколение более чем на триста поколений. Стоит ли удивляться, что некоторые понятия были искажены?
   - Более чем запутаны, если хотите знать мое мнение.
   - Значит, вы не верите в тектоманток, несмотря на все научные доказательства обратного?
   Кильон ответил так правдиво, как только был способен. - Полагаю, что некоторые люди имеют определенный, очень ограниченный контроль над зонами. Если это делает меня недалеким, пусть будет так.
   - Я не прошу вас открывать свой разум для всякой чепухи, доктор, просто для того, чтобы допустить возможность того, что вы, возможно, ранее отвергли или вообще не приняли во внимание. Например, тот факт, что мир не всегда был таким, и, следовательно, не обязательно должен быть таким в будущем.
   - Если бы мир был совсем другим, - сказал Кильон, - в нем не обязательно нашлось бы место для Роя.
   - Кое-что, что, по вашему мнению, должно было ускользнуть от моего внимания.
   Что ж, этого не произошло. По правде говоря, доктор, у моей учености действительно есть цель. Я обязан оценивать любую угрозу, любое изменение обстоятельств, которые могут повлиять на Рой и его граждан. Называйте это стратегическим мышлением, если хотите. Мне кажется аксиомой, что вы не можете предсказать будущее состояние нашего мира, а тем более спланировать, как вы собираетесь к нему адаптироваться, пока не поймете, как мир стал таким, какой он есть.
   - И совершенно случаен тот факт, что тебе нравится копаться в пыльных старых картах и легендах, - сказала Куртэйна с многострадальным видом человека, который проходил через подобные дискуссии больше раз, чем она хотела бы вспомнить.
   - Счастливый брак по желанию и необходимости, вот и все, - сказал Рикассо. Он печально посмотрел на Кильона. - Мне очень жаль, доктор. Мои надежды оправдались. Конечно, это не ваша вина.
   - По поводу чего?
   - Я надеялся, что вы окажетесь подходящим собеседником, с пониманием отнесетесь к моим более диковинным идеям. Однако вы твердо стоите на своем, и я вряд ли могу винить вас за это. Медицина - это строгая дисциплина; она требует усердия, а не воображения.
   Кильон не позволил этой колкости задеть себя. - Доктор Гэмбисон сказал мне, что вам нравятся ваши беседы с ним.
   - Гэмбисон - исключение из правил. Кроме того, он так часто бывает вдали от Роя. Раньше мне нравилось беседовать с отцом Куртэйны, но теперь, когда его больше нет с нами...
   - Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось впечатление, что я полностью закрыт для новых идей, - сказал Кильон.
   - Конечно, нет, - успокаивающе сказал Рикассо. - Я уверен, что по-своему...
   - И все же было бы неплохо поговорить наедине.
   Рикассо наклонился и похлопал Кильона по колену, как дядя мог бы успокоить маленького мальчика. - Я настаиваю на этом, дорогой друг. Уверен, что мы найдем много общего.
   Пилот опустила решетку люка, чтобы поговорить со своими пассажирами. - Приближаюсь к "Пурпурному императору", сэр. Я отведу нас в главный стыковочный узел, если у вас нет возражений.
   - Это будет прекрасно, - ответил Рикассо. - Посмотри внимательно, доктор. Не многие люди подходят к нему так близко. Он нечто, не правда ли? Даже для жителя Копья?
   - Он огромен.
   - На планете нет машины крупнее. К тому же ему почти двести пятьдесят лет. Это почти доисторический период, когда речь идет о воздушных кораблях.
   Они пробились к секретному ядру Роя. "Пурпурный император" уютно устроился там, как драгоценный камень, украшенный меньшим убранством небольших кораблей, поддерживающих тесный, пеленающий строй. Он был, по любым меркам, поистине нелепой машиной: огромной и темной, как грозовая туча, угрожающей самими своими размерами, но в то же время передающей ощущение нелепой тяжеловесности и уязвимости. Его оболочка, должно быть, простиралась более чем на поллиги от края до края, в два раза больше любого корабля, который Кильон видел до сих пор. Главная гондола, тянувшаяся почти по всей длине оболочки, была высотой в дюжину палуб, освещалась цепочками золотых окон, украшалась балконами и прогулочными дорожками. Там была дюжина гондол поменьше, соединенных с главной крытыми переходами. У него было множество выносных опор, установленных в три и четыре яруса, каждая из которых поддерживала дюжину или более двигателей, воздушные винты варьировались по размеру от простых пропеллеров, не больше, чем у "Раскрашенной леди", до медленно вращающихся лопастей длиной с целый дирижабль. К различным докам были пришвартованы корабли размером по меньшей мере с "Раскрашенную леди", и они напоминали не более чем оппортунистических паразитов, обгладывающих покрытое коркой подбрюшье какого-то огромного, забывчивого морского чудовища.
   - Я никогда не видел ничего похожего на него, - сказал Кильон.
   - Его должны были разрезать много лет назад, - сказала Куртэйна. - Он слишком большой, слишком старый. Замедляет весь строй и держит наши лучшие корабли на привязи, кормясь на них и требуя от них защиты, как большой толстый хнычущий младенец.
   - Наша Куртэйна никогда не была склонна к сантиментам, - размышлял Рикассо.
   - Если бы Рою не приходилось тратить половину своих ресурсов на защиту изношенных, раздутых реликвий вроде "Пурпурного императора", мы действительно могли бы что-то сделать. Сразиться с черепашками в их собственной игре, вместо того чтобы прятаться от них. Стать более мобильными, более напористыми.
   - Другими словами, больше похожими на мальчиков-черепов, - сказал Рикассо.
   - Я этого не говорила.
   - Одна вещь, в отношении которой я все еще не совсем уверен, - сказал Кильон. - А чем именно занимается Рой?
   - Все, что делает Копье, и даже больше, - величественно произнес Рикассо. - Иными словами, Рой существует; он обеспечивает кров и комфорт своим гражданам, он одевает, кормит и обучает их, а также дает им работу, когда они достаточно подрастут. Если бы это было все, этого все равно было бы достаточно: никто не требует, чтобы Копье было чем-то иным, кроме города, не так ли? Это вещь сама по себе, достаточная в этом отношении. Так и с Роем. Но мы гораздо больше, чем просто город в воздухе, и именно этим мы отличаемся от Богоскреба. Цивилизующее влияние Копья, если это можно так назвать, простирается не более чем на несколько лиг от его основания. Мы не такие. Влияние Роя охватывает всю планету - нет места, куда бы мы не могли пойти, куда бы мы не могли расширить свой охват. Наша тень коснулась каждого квадратного спана земной поверхности.
   - Даже Проклятия? - спросил Кильон, вспомнив пустое место на карте Мироки.
   - Туда никто не ходит, там даже никто не живет, так что это не считается, - ответил Рикассо. - Важно другое - вот что важно. Половина сообществ на этой планете считает, что Копье - это миф. Но все они слышали о Рое, и большинство из них знают, за что мы выступаем.
   - Что именно?
   - Инстинкт самосохранения, - вставила Куртэйна, прежде чем Рикассо успел заговорить. - Вот и все. Мы рыщем по округе в поисках последней капли горючего или запугиваем каких-нибудь незадачливых грязных крыс, чтобы они выковали новые двигатели или пули для наших кораблей. Забавно, насколько убедительными могут быть четыреста заряженных ротационных пушек, нацеленных на тебя с неба.
   - Мы выступаем за нечто большее, чем просто остаться в живых, - сказал Рикассо. - Мы - последний маяк просвещения в мире, где огни гаснут один за другим.
   Куртэйна выглядела так, словно слышала это раньше. - О, пожалуйста. Мы просто еще один полуорганизованный сброд. Разница в том, что у нас есть звания, воздушные корабли и заблуждение, что мы делаем что-то благородное и возвышающее.
   - Если бы твой отец слышал, как ты говоришь...
   - Он бы согласился со мной. Как и тот Рикассо, которого он когда-то знал. Когда-то у нас была цель, я с этим не спорю.
   - До того, как Копье повернулось к нам спиной.
   - Я говорю не об этом. Я имею в виду потом, много позже. На самом деле, до недавнего времени. Мы пытались сделать мир чем-то лучшим, действуя как - да, я признаю это - цивилизующая сила там, где ее не существовало. Помогая наземным сообществам стать лучше. Налаживая линии связи и торговли, предоставляя рекомендации и поддержку городам и сообществам, которые осмелились противостоять мальчикам-черепам. Доказывая, что это не обязательно должно быть Копьем или чем-то еще, что есть альтернатива.
   Рикассо сказал: - Наверное, нам не следует препираться в присутствии нашего гостя.
   - У него есть глаза, уши и мозг, - ответила Куртэйна. - Он, должно быть, сам во многом разобрался. Он ведь задал этот вопрос, не так ли?
   Кильон неловко улыбнулся. - Я не хотел бередить старые раны.
   - Вы этого не делали, - сказал Рикассо, наклоняясь вперед, чтобы ободряюще похлопать Кильона по колену. - У нас с Куртэйной могут быть разногласия, но не фундаментальные... Послушай, вы знаете, что говорят о ваших самых яростных критиках, о том, что вы должны держать их под рукой? Что ж, нет никого свирепее Куртэйны. Ее единственное спасение в том, что она думает, что я все еще открыт для аргументированного убеждения, а не для того, чтобы меня выбросили за борт.
   - Да, - сказала Куртэйна. - Я достаточно глупа, чтобы думать, что он, возможно, не совсем безнадежное дело.
   - И каким бы глупым это ни казалось, я горжусь тем, что она моя крестница, - ответил Рикассо.
   Они пристыковались без церемоний, и Кильон испытал дезориентирующее ощущение приземления на твердую почву, когда маленькое суденышко столкнулось с устойчивым, как скала, "Пурпурным императором". Посадочная дверь снова опустилась, и почти сразу же в открытый люк высунулся человек в форме. У него было молодое, красивое лицо, бледное и веснушчатое, легкая, пушистая бородка, сверкающие зеленые глаза и копна рыжеватых волос, неопрятно длинных. Он кивнул Рикассо, но это явно было просто формальностью в интересах других наблюдателей. Куртэйна поднялась со своего места и молча обняла мужчину. Они поцеловались и спустились по ступенькам, все еще держа друг друга в объятиях. Охранник жестом пригласил Кильона следовать за ними на платформу. Они причалили рядом с одной из гондол поменьше, по правому борту корабля. Кильон сразу же был поражен тем, насколько более роскошной была обстановка по сравнению с деловой строгостью "Раскрашенной леди". Хотя там были пришвартованы и другие корабли, не было слышно шумной деятельности сервисного центра. Палуба была устлана коврами, и обслуживающие ее летчики вели себя скорее как консьержи отелей, их униформа была такой же сдержанной, как и их манеры. Даже гул двигателя звучал приглушенно и почтительно.
   Его провели внутрь, а затем по длинному соединительному мосту, который привел их к центральной гондоле. Внутреннее пространство гондолы было галерейным и на удивление просторным, несмотря на то, что над ней нависала огромная оболочка. Она гудела с гражданской целеустремленностью. Персонал - государственные служащие разного рода, предположил он, - казалось, носились повсюду по поручениям, сжимая в руках сумки и бумаги, ведя срочные приглушенные разговоры друг с другом, шагая по длинным коридорам. Кильон слышал стрекот пишущих машинок через открытые двери. Он услышал свист пневматических трубок для сообщений, скользящих по верхним служебным трубам. Если не считать отсутствия электричества, это не так уж сильно отличалось от оживленного административного отдела в Неоновых Высях. Просто он был в воздухе, в нескольких лигах над землей...
   Спустившись на один из нижних уровней гондолы, они, наконец, оказались в роскошной каюте, окруженной множеством небольших кабинетов и гостиных. Каюта была наполовину гостиной, наполовину деловым помещением, с длинным столом в одном конце и скоплением диванов, кресел, журнальных столиков и шкафчиков для напитков в другом. Вдоль одной стороны располагалось наклонное окно высотой до потолка, из которого открывался захватывающий вид на окружающие корабли, и лишь скользящие, украдкой, проблески неба и земли между ними. Остальные стены были уставлены книжными шкафами и картами в рамках, часть которых явно были древними. Гул двигателя был слышен не больше, чем шум городского движения в офисе с кондиционером.
   Рикассо приготовил напитки для своих гостей, затем отпустил охранника. Он подвел компанию к креслам и предложил им сесть перед низким столиком. Судя по разложенной на столе доске с сеткой и множеству черных маркеров, расставленных в различных формациях на сетке, шло что-то вроде игры в шашки.
   - Я не задержу тебя надолго, Куртэйна, - сказал Рикассо. - Знаю, что сейчас у вас с Эграффом есть гораздо более неотложные дела.
   Рыжеволосый мужчина покраснел. - Думаю, я рассказал вам все полезное.
   - Вы были на разведывательной миссии? - спросил Кильон.
   - К северу от Проклятия, - сказал Эграфф, прислонившись к Куртэйне на одном из диванов. - Пытаемся восстановить контакт со старой заправочной станцией, которой мы не пользовались много лет. - Он замолчал и на мгновение забеспокоился. - Эм, это ведь не государственная тайна, не так ли?
   - В присутствии доктора Кильона ты можешь говорить свободно, - сказал Рикассо. - Если он узнает что-то, чего мы не хотели бы, чтобы он знал, у нас всегда есть возможность выбросить его за борт.
   - Топливо - постоянная проблема, - сказала Куртэйна. - Живица, как говорится, растет на деревьях, но деревьев уже не так много, как раньше. Вы, вероятно, заметили это в Копье. Огромные участки леса отмирают. Мы думаем, что это из-за изменения климата. Мир остывает. Никто не знает почему.
   - Наша атмосфера нестабильна, - сказал Рикассо тоном человека, собирающегося отказаться от одной из своих любимых теорий. - Я произвел расчеты. Это как ведро, в котором течет вода. Давным-давно кто-то наполнил его до краев, и теперь оно вытекает. Земная гравитация просто недостаточно сильна, чтобы сохранять теплую, пригодную для дыхания атмосферу в течение тысяч лет. Атмосфера разрежается, и, как следствие, она не может так эффективно улавливать тепло.
   - Не думаю, что кто-то в Копье верит, что период похолодания продлится, - сказал Кильон.
   - Даже несмотря на то, что их цепочки поставок древесины простираются все дальше и дальше от города? Даже когда гаснет свет? Да, у нас есть свой интеллект, доктор. Возможно, нам не нравится Копье, но мы знаем, что это такое.
   - Мы полагаемся на наземные станции в производстве топлива, - сказал Эграфф. - И не только из-за топлива. А также солнечного газа, который мы используем в наших подъемных камерах, и взрывчатки, которую мы используем в нашем оружии, и пищи, которую мы едим. Существует предел тому, что вы можете производить и перерабатывать в воздухе, поэтому нам всегда приходилось поддерживать хорошие отношения с наземными предприятиями.
   - Грязными крысами, - сказал Кильон.
   - Даже от грязных крыс есть польза, - ответила Куртэйна.
   - За последние несколько лет ситуация становилась все хуже, - продолжал Эграфф. - Станций, на которые мы раньше полагались, больше нет. Отчасти это происходит из-за вымирания лесов, а это означает, что сырье просто не так легко достать. Но это не единственная причина. Холод бьет и по черепашкам, поэтому они были вынуждены стать более агрессивными. Раньше мы придерживались своих территорий, а они - своих. Но теперь мы вступаем в конфликт почти каждый раз, когда отправляем корабль. Ряд наших старых наземных объектов перешел под контроль мальчиков-черепов. Теперь они начали переносить борьбу в воздух. У них нет нашего опыта, но что у них есть, так это численная сила и готовность умереть.
   - Отчаянные времена, - сказал Рикассо. - И это было до того, как разразился шторм, который еще больше взбудоражил обстановку, как будто нам и так было не с чем справляться. Все это на грани благоприятного, вам не кажется?
   - Если бы я была суеверной, - ответила Куртэйна.
   - Мы и раньше переживали кризисы, - сказал Эграфф. - Нет никаких причин, по которым мы не могли бы справиться с этим.
   - Безграничный оптимизм молодежи, - сказал Рикассо, нежно улыбаясь. - Я завидую тебе в этом, правда завидую. Но это не просто какое-то временное узкое место, через которое мы пройдем и выйдем с другой стороны более стройными и сильными. Мир меняется. Такого раньше никогда не случалось, по крайней мере, за всю историю Роя.
   - Что вы собираетесь делать? - спросил Кильон.
   - Пока семафорные линии не работают, нам приходится полагаться на разведчиков для ведения дальней разведки. К северу от Проклятия есть склад для пополнения запасов горючего - это то, что Эграфф проверял для нас. Он был законсервирован, но, по словам Эграффа, все еще пригоден для эксплуатации. Что еще более важно, здесь есть запас полезного топлива, так что мы можем приземлиться и пополнить его очень быстро. Два-три дня, если насосы будут работать, и если горючее все еще в порядке. Не менее важно и то, что мальчики-черепа об этом не знают.
   - Это не долгосрочное решение, - сказал Эграфф, - но оно должно избавить нас от забот еще на двенадцать месяцев - год, в зависимости от объема и качества топлива в бункерах-хранилищах. У нас не было времени провести больше нескольких простых тестов.
   - Мы ждем прибытия еще одного разведчика, - сказал Рикассо. - "Бримстоун" опаздывает, но мы дадим ему еще один день. Затем мы двинемся, направляясь к складу Эграффа с запасами топлива. Мы пойдем другим маршрутом, чтобы не столкнуться с теми же отрядами мародеров, которые доставили Эграффу столько трудностей по возвращении. Если "Бримстоун" все еще работоспособен, ему придется поддерживать независимые действия до тех пор, пока линии семафора снова не заработают. Тогда он сможет восстановить контакт с основным флотом. Мы не относимся к этому легкомысленно - Рой никогда не бросает кого-то из своих, если нет альтернативы. В данном случае ее нет. Наши баки опасно на исходе. Это топливо должно быть у нас.
   - Я не сомневаюсь в серьезности ситуации, - сказал Кильон.
   - Полагаю, вас будет беспокоить, если вас уведут еще дальше от Копья? - спросил Рикассо.
   - Мои отношения с Копьем не так просты, как вы могли бы подумать. - Кильон протянул руку и дотронулся до очков, взглянув на Куртэйну в поисках подтверждения. - Можно мне?
   - Давай, - сказала она. - Рано или поздно он все равно узнает, что бы ты ни делал.
   Он снял защитные очки, подождал, пока его глаза привыкнут к яркости каюты, и по очереди посмотрел на Рикассо и Эграффа. - Это довольно долгая история, - сказал он. - И глаза - это еще не все. Я... анатомически отличаюсь.
   - Какой-то гибрид, - сказал Рикассо, останавливаясь только для того, чтобы наполнить свой бокал, как будто ему требовалось подкрепиться, чтобы справиться с сидящим перед ним призраком.
   - Да. Но я постепенно возвращаюсь к полноценной ангельской физиологии. Очень скоро этих простых маскировок будет недостаточно. Я и так выгляжу... странно. Я только буду выглядеть еще более странно.
   Эграфф сказал: - Я могу понять, почему вы испытываете некоторую двойственность по поводу возвращения в Копье.
   - Это мой дом. Но они также пытались убить меня. Вы оцените, что я немного... противоречив.
   - Люди? Обычные человеческие существа? - спросил Рикассо.
   - Ангелы. Не то чтобы обычные люди не попробовали бы, если бы знали, кто я такой.
   Куртэйна ощетинилась. - Не все мы.
   - Нет, вы были очень гостеприимны, учитывая альтернативы. Я благодарен.
   - Нам удалось сохранить его в секрете от большей части команды, - сказала Куртэйна Рикассо. - По большей части они хорошие летчики - иначе не работали бы под моим началом, - но это не значит, что они были бы готовы принять Кильона. Они суеверны и... что ж. - Она посмотрела на свои колени. - Ангелы никому особо не нравятся.
   - Я могу понять, почему ангелов не любят в Неоновых Высях или где-либо еще в Копье, что не является частью Небесных уровней, - сказал Кильон. - Но почему граждан Роя должно что-то волновать в любом случае? Разве ангелы не являются просто еще одним видом жителей Копья?
   - Все гораздо глубже, - сказала Куртэйна. - Между нами и Копьем вражда. Но между нами и ангелами очень сильная вражда.
   - Мирока сказала, что Рой раньше был военным подразделением Копья, - сказал Кильон.
   Рикассо ответил неоднозначно. - Более того. Тогда Рой был Копьем. Невозможно было сказать, где кончалось одно и начиналось другое. То, что вы называете Копьем, было просто фиксированным фокусом Роя. Но в административном, политическом и культурном отношении город был разрозненным. Его влияние было гораздо более распространенным, чем сейчас. У него были настоящие сообщества-сателлиты, дочерние города, разбросанные по всему миру, связанные одними и теми же законами и статутами, одними и теми же гражданскими правами.
   - А потом все изменилось, - сказал Эграфф, и его голос звучал так, словно ему понравилась эта тема. - Был зональный шторм, очень сильный. Может быть, не такой большой, как тот, который мы только что пережили, но достаточно большой. Карта сместилась. Как только все уладилось, мы обследовали изменившиеся границы и доложили об этом в Копье.
   - Есть места, куда мы не можем пойти, - сказал Рикассо. - Зоны, где ничего не работает. Не только механизмы, но и основные биологические процессы. Проклятие - самое крупное из них, но есть и другие. После шторма оказалось, что в этой части Проклятия открылся судоходный путь. Мы назвали это Выступом: это была проекция существующей зоны на то, что когда-то было мертвым пространством. Мы могли бы жить в нем, и, что более важно, наши корабли и приборы могли бы там функционировать. Корабль мог добраться до Выступа и доложить об этом обратно.
   - Но Копье хотело большего, - сказала Куртэйна. - У них были сведения - очень шаткие, сомнительные сведения, - что внутри Проклятия находится что-то важное. До сих пор это было скрыто, но теперь, когда Выступ уходил так глубоко в Проклятие, появилась возможность добраться до него.
   - Между Копьем и некоторыми из его сообществ-спутников существовала напряженность, - сказал Рикассо. - Они хотели большей автономии. Копье - под влиянием Небесных уровней - хотело укрепить свой авторитет. После смены зон возникли опасения, что одно из этих диссидентских государств может попытаться заявить свои права на то, что находится в Проклятии, тем самым изменив баланс сил на большей части планеты. С этим, само собой разумеется, нельзя было мириться. И вот Копье - или, скорее, ангелы - решили, что они собираются совершить гораздо больше, чем просто небольшую исследовательскую миссию на Выступ. Добрая половина Роя была организована в оперативную группу. Мы не просто собирались заявить о себе; мы собирались оккупировать и удерживать столько, сколько потребуется.
   - Что случилось? - спросил Кильон.
   - Капитаны Роя испытывали серьезные сомнения, - сказала Куртэйна. - Они беспокоились, что шторм, возможно, разыгрался не полностью. Если бы зоны подверглись еще одной корректировке, был бы шанс, что Выступ может разрушиться или отсоединиться от своей материнской зоны.
   - Посадка флота, - сказал Кильон.
   - Это был бы смертный приговор, - ответил Рикассо. - Медленный, но все равно смертный приговор. Неудивительно, что капитаны хотели получить заверения.
   - Они тоже это поняли, - сказал Эграфф. - Их заверили, что лучшие аналитики на Небесных уровнях провели компьютерное моделирование, которое показало, что Выступ был стабильным. Исходя из этого понимания, они согласились на экспедицию. Но им солгали. Ангелы решили, что Выступ должен быть исследован любой ценой, даже если это означало подвергнуть Рой опасности.
   Кильон понимал, к чему все клонится. - Он рухнул, не так ли?
   - Рой был глубоко внутри, когда зоны перестроились, - ответила Куртэйна. - Они были отрезаны от мира, у них не было надежды. Даже тогда мы были настолько наивны, что не сразу предположили, что здесь был какой-то обман. То, что осталось от Роя, перегруппировалось. Мы ничего не могли сделать для кораблей, погибших в проливе. Им уже ничем нельзя было помочь, они были за пределами досягаемости сигналов гелиографа. Единственное, что им оставалось, - это смерть от зональной болезни. Но затем, постепенно, правда начала всплывать на поверхность. Симуляции, которые были подавлены, потому что они не показали результатов, которых хотело Копье. Голоса, которые были заглушены или дискредитированы. Предательство нас.
   - С нашей точки зрения, это было равносильно объявлению войны, - сказал Рикассо. - Итак, мы восприняли это как таковое. Копье покинуло нас, и мы отказались от него в ответ. Мы отказались от обязанностей по охране. Одно за другим его сообщества-сателлиты выходили из-под контроля. Со временем все они зачахли. Теперь о них даже не вспоминают. И мы заявили права на небо как на свое собственное.
   - Я не могу говорить за Копье, - сказал Кильон, - но мне жаль, что это произошло.
   - Правосудие восторжествовало, - надменно ответил Эграфф. - Просто жаль, что нам пришлось так долго ждать.
   - Это довольно суровое суждение, учитывая, что никто из ныне живущих в Копье не был ответственен за это преступление.
   - Коллективная ответственность не заканчивается со смертью какого-либо отдельного гражданина, - сказала Куртэйна. - Она продолжается. Город предал нас. Город все еще помнит, даже когда пытался забыть. - Она пожала плечами. - Сейчас ... он пробует на вкус свое собственное лекарство.
   - Конечно, вы не можете никому желать смерти от зональной болезни.
   - А почему бы и нет? Они навлекли это на нас. И они хотели твоей смерти, доктор. Только не говори мне, что теперь твои симпатии на стороне Копья, после того как оно вынудило тебя отправиться в изгнание.
   - Они хорошие люди, - сказал он ей. - Большинство из них.
   - Иногда плохие вещи случаются с хорошими людьми, - сказал Рикассо. - Просто так обстоят дела. Вы не можете терять сон из-за этого, доктор. Я бы подумал, что медик оценил бы это лучше, чем кто-либо другой.
  
  

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  
   Рой двигался на север, выползая из временного убежища в своем кратере, как какая-то черная масса воинственных и целеустремленных шершней. Тысячи двигателей были разогнаны до боевой мощности. Рычащий, ревущий шум отражался от ландшафта на много лиг вокруг. Это был звук города, прокладывающего путь в небе.
   Снаружи, на балконах, звук был почти невыносимым, особенно на борту "Пурпурного императора", который никогда не отходил слишком далеко от своего флангового эскорта из гладких, увешанных оружием транспортных средств защиты. Небольшой армии летчиков все это время приходилось работать снаружи, ухаживая за двигателями, безумной "кошачьей колыбелью" из такелажа, стоек и гибких лонжеронов, подверженными разрывам оболочками, привередливыми, темпераментными датчиками скорости ветра и барометрического давления, пушками, которые нуждались в постоянном тестировании, калибровке и регулировке. Летчики были одеты в защитные очки, шлемы и наушники, что делало их практически неотличимыми друг от друга. Если в Рое было что-то небрежное, пока он слонялся по кратеру, то теперь создавалось впечатление непреклонного соблюдения строгой процедуры. Рой веками владел небесами; наконец-то Кильон кое-что понял об авторитарной дисциплине, которая сделала это возможным. Это спасало ему жизнь и давало убежище его товарищам. Но этого все еще следовало опасаться, даже несмотря на то, что компания занималась парадоксальным делом по сжиганию топлива в надежде найти дополнительные запасы того же самого истощающегося товара. Это было существо, которое должно было продолжать двигаться или умереть, и это делало его одновременно потрясающим и слегка трагичным.
   Они целый день ждали появления "Бримстоуна". Когда от корабля не поступило никаких известий - ни отдаленной вспышки гелиографа, посылаемого на пределе видимости, - Рикассо неохотно отдал приказ двигаться на север, к топливозаправочному комплексу, который обследовал Эграфф. В совокупности Рой мог двигаться лишь с половиной скорости своих самых быстрых кораблей, пересекая немногим более двадцати пяти лиг в час; меньше, если был встречный ветер. Сила Роя на данный момент заключалась скорее в численности, чем в маневренности, но он также был аморфным и легко приспосабливаемым и (как заверили Кильона) способным отразить практически любую мыслимую атаку.
   Его собственный статус по-прежнему трудно поддавался оценке. Рикассо выделил ему просторные апартаменты рядом с его собственной каютой, изобилующие всей роскошью, на которую можно разумно рассчитывать на борту воздушного корабля. Он делил трапезу с Рикассо, Куртэйной, Эграффом и - когда это позволяли собственные обязанности того - с доктором Гэмбисоном. Ни одна тема для обсуждения не выходила за рамки дозволенного, даже те вопросы, которые, как предположил бы Кильон, были деликатными оперативными секретами, такими как серьезность нехватки топлива. Он мог только заключить, что Рикассо и остальные либо полностью доверяли ему, либо не имели абсолютно никакого намерения когда-либо позволять ему покидать Рой. Истина, вероятно, лежит где-то между этими полюсами.
   Но в других смыслах он не был волен поступать так, как ему заблагорассудится. Он был прикован к "Пурпурному императору", и ему разрешалось передвигаться только по очень небольшой его части, фактически по автономной секции, включающей каюту и лазарет, плюс небольшой участок отдельного балкона. Отчасти это было сделано для его собственной защиты, чтобы сохранить его истинную природу в секрете от как можно большего числа сотрудников. Но это также укрепило его во мнении, что, несмотря на восхищение Рикассо им, он все еще оставался пленным.
   Мирока продолжала выздоравливать. Теперь ее выписали из лазарета, хотя она все еще была забинтована и лечилась. Она была еще недостаточно здорова, чтобы ее снова подпускали к оружию, даже для учебных упражнений - оно было просто слишком тяжелым и громоздким для человека в ее состоянии. Вместо этого ее обучали навигации и связи Роя - навыкам, которые - для летчиков - были по меньшей мере столь же важны, как умение заряжать и наводить ротационный пулемет. Он нашел ее на одной из гелиографических станций, практикующейся в передаче тестовых сигналов между "Пурпурным императором" и другими близлежащими кораблями, работающей с затвором все быстрее и увереннее. Ей пришлось не только освоить устройство, но и кодовую систему для обмена сообщениями между кораблями. Женщина-офицер связи все время оставалась с ней, но было ясно, что Мирока была кем угодно, только не медлительной ученицей.
   Он наблюдал за ней несколько минут, прежде чем она осознала его присутствие. Она посылала и получала снимки очередями, попеременно нажимая на спуск и отмечая входящие вспышки в журнале тренировок. Сквозь окна он увидел мерцающую зеркальную вспышку другого отправителя, затвор открывался и закрывался ненамного быстрее, чем Мирока успевала щелкнуть своим.
   - Она хороша, не так ли? - сказал Кильон, обращаясь к офицеру связи.
   - Лучше, чем среднестатистическая грязная крыса, - сказала женщина, что, как он предположил, означало похвалу. - Ладно, теперь ты можешь сделать перерыв. Начнем с того, что это тяжело для запястья, не так ли?
   - Я справлюсь, - сказала Мирока.
   - Гэмбисон сказал мне, что у тебя все хорошо, - сказал Кильон.
   - Хорошо для Гэмбисона.
   - Он не единственный, кто беспокоится о твоем благополучии.
   - Ты бы не узнал беспокойства, если бы оно укусило тебя, Резака. - Мирока посмотрела на офицера связи. Та не входила в команду "Раскрашенной леди" и поэтому вряд ли могла знать секрет Кильона. Он представил, как Мироке пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не сослаться на его ангельскую природу. - В тебе этого нет. Ни в ком из вас. Ты холоднее змеи. Я усвоила это на собственном горьком опыте.
   - Я знаю, что произошло, - тихо сказал он. - Талвар сказал мне. Все, что могу сказать, это то, что мне жаль. Ты заслуживала лучшего обращения. Вы обе.
   - "Извините"? Это все, что у тебя есть?
   - Если бы я мог исправить то, что случилось, я бы это сделал. Но это никогда не было бы в моей власти.
   - Тогда, полагаю, это дает тебе чистую совесть.
   - Я этого не говорил.
   - Дело не в том, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше, Резака. Речь идет об искуплении твоих собственных грехов. Извини, но я не могу взять на себя это конкретное бремя. У меня и своих хватает. - Она остановилась и посмотрела на офицера связи. - Перерыв окончен. Мы можем вернуться к уроку?
   - Ты ошибаешься на мой счет, - сказал Кильон.
   - И ты ошибаешься на мой счет, если думаешь, что глубоко внутри есть хоть какое-то прощение, если только ты сможешь его найти. По правде говоря, Резака, ненависти становится только больше. Вот кто я такая. Ненависть клинического уровня, насквозь. Продолжай копать, и ты выйдешь только с другой стороны.
   - Я тебе не верю.
   - Тогда тебя ждет больше страданий и разочарований, чем ты думаешь. - Не сказав больше ни слова, Мирока вернулась к гелиографу, схватила рычаг затвора и запустила еще одну отправку, весь гнев и неистовство ее жизни сосредоточились в запястье, когда она крутила механизм взад-вперед.
   Кильон откланялся.
  
   - У девочки снова были конвульсии, - сказал ему Гэмбисон, когда они остались одни в боковой комнате рядом с лазаретом. - Ее мать говорит, что это нормально, но я не уверен, что она ничего не скрывает. - Он вопросительно посмотрел на Кильона. - Вы уверены, что они не принимали антизональные препараты? Это может быть побочным эффектом.
   Там, где дело касалось Кэйлис и Нимчи, ему приходилось действовать еще осторожнее, чем с Мирокой. Куртэйна все еще подозревала, что он что-то скрывает, но он надеялся, что стрелка ее подозрения еще не нацелилась на мать и дочь. Возможно, она все еще думала, что Мирока была той, кого он, скорее всего, должен был защищать. В конце концов, Кэйлис и Нимча обе были грязными крысами, а не жителями Копья. Грязные крысы, насколько он мог судить, считались способными не более чем на причинение неудобств. Они приносили с собой болезни, паразитов и моральную распущенность. Диверсии и шпионаж считались выходящими за рамки их компетенции. Но все же: подозрение Куртэйны не зациклилось бы до бесконечности на Мироке, и тогда ему больше некуда было бы двинуться, кроме как к матери и дочери. Кильон жаждал возможности поговорить с ними наедине. Но он не мог рисковать, проявляя чрезмерную привязанность, и поэтому был вынужден демонстрировать не более чем правдоподобную заботу одного путешественника о своих спутницах.
   - Они отказались от лекарств, которые я предлагал, поэтому не вижу никаких причин для того, чтобы они принимали их тайно, - сказал Кильон. - Просто у них необычайно высокая переносимость, вот и все.
   - Это не редкость среди обитателей поверхности, - задумчиво произнес Гэмбисон. - И, по крайней мере, здесь смещение зон было не слишком серьезным. После шторма мы летели в стабильных условиях, держась подальше от границ. Но это только делает конвульсии еще более загадочными. Полагаю, ты считаешь нас ужасно примитивными, у нас нет рентгеновских лучей и устройств для визуализации мозга?
   - Вряд ли тебя можно винить за то, что вы живете где-то, где подобные машины не работают.
   - Это не из-за недостатка стараний, поверь мне. В Рое есть несколько основных электрических систем, но команда тратит больше времени на их ремонт, чем на использование. Создание сложного медицинского оборудования находится за гранью возможного. Зона просто не терпит этого. Сотовая сеть не обладает необходимым разрешением, как сказал бы Рикассо.
   - Мы все должны выжимать максимум из того, что у нас есть, - сказал Кильон. - Я видел медицинскую помощь, которую ты оказываешь на этом корабле, и был впечатлен. Конечно, у тебя не так много умных машин, которые могли бы помочь, но ты компенсировал это тем, что был превосходным врачом.
   - Но потребовалось бы нечто большее, чем просто превосходный врач, чтобы заглянуть внутрь черепа этой девочки и увидеть, что делает ее больной. Возможно, мы все-таки были правы, поместив ее в карантин. Это может быть вирусный менингит или что-то подобное.
   - Не думаю, что это что-то подобное. Я верю Кэйлис, когда она говорит, что судороги не являются поводом для беспокойства. В конце концов, она мать девочки. Если кто и должен знать, так это она.
   - И ты удовлетворен тем, что сама мать не является причиной для беспокойства?
   Кильон попытался изобразить недоумение из-за вопроса Гэмбисона. - А мать? Она сильна, как лошадь.
   - Я больше думал в ментальном плане. Ты видел эту отметину у нее на голове.
   - Это всего лишь татуировка. - Подойдя опасно близко к правде, он добавил: - Кто-то сделал это ради жестокой шутки или чтобы выдать ее за тектомантку. Это не так, как если бы она сделала это сама с собой.
   - Мне просто интересно, что убедило кого-то преследовать ее таким образом. Вряд ли она самый нормальный человек, которого я когда-либо встречал. То, как она смотрит ... вся ее манера держаться ... это приводит в замешательство. Я бы не удивился, если бы она навлекла часть этого преследования на себя.
   - Она через многое прошла.
   - Возможно, достаточно, чтобы дестабилизировать ее, подтолкнуть к краю?
   - Мне она кажется достаточно рациональной, - сказал Кильон. - Конечно, необразованная, язык Роя для нее не родной, и она незнакома с вашей культурой и технологиями. Она, наверное, неграмотна. Но она не глупа - она превосходно владеет устной историей, и ей удалось сохранить жизнь себе и своей дочери. По-моему, это не делает ее ни ненормальной, ни безответственной.
   - Она заботится о девочке, в этом нет сомнений. Я просто надеюсь, что ни с одной из них нет ничего серьезного.
   - Полагаю, если бы я поговорил с ними, то смог бы кое-что выяснить, - сказал Кильон.
   - Что-то не похоже, чтобы ты был в восторге.
   Хорошо, подумал Кильон. Такова была идея.
   - Вообще-то, они уже спрашивали о тебе, - продолжил Гэмбисон. - При условии, что ты будешь соблюдать условия карантина, я не возражаю.
   - Разве меня тоже не следует поместить на карантин? Я общался с ними обеими.
   - Карантин - это в основном подачка ... уступка ... капитану и ее офицерам. Но поскольку это не причиняет вреда и может даже принести какую-то небольшую пользу, я готов потакать им в этом.
   - Я буду краток.
   Он пошел навестить Кэйлис и Нимчу, закрыв за собой дверь карантинного помещения. Комната была спартанской, но теплой и чистой и бесконечно предпочтительнее тех условий, которые они были вынуждены терпеть на борту "Раскрашенной леди". Там были отдельные кровати с чистыми простынями и подушками. Мать и дочь были одеты в одежду Роя, практичную и немного великоватую для них обеих, но значительно лучше тех лохмотьев, в которых он их встретил. Им предоставили заводной граммофон вместе с набором цилиндров, но не было никаких признаков того, что Кэйлис проигрывала их; крышка все еще была на коробке. Нимча также не проявляла интереса к стопке детских книжек с картинками, которые ей дали почитать. Кильон пролистал их и понял почему. Иллюстрации и тексты были в основном посвящены романтизированным приключениям на дирижабле, а земля представляла собой не более чем размытую абстракцию. Очевидно, что на земле никогда не происходило ничего интересного.
   Во всяком случае, мать и дочь, казалось, гораздо больше интересовались видом из единственного большого окна комнаты. Когда он вошел, они стояли у него спиной к двери. Пока корабли сопровождения курсировали вокруг "Пурпурного императора", вид постоянно менялся, небо и земля проглядывали сквозь плотную массу украдкой.
   - Где мы находимся? - спросила Кэйлис.
   - На севере, - сказал он.
   Это был самый точный ответ, который он мог дать. Теперь они были в дне пути от кратера. Воздух был холоднее, чем в экваториальных широтах Копья и Лонг-Гэша, настолько, что даже в пальто и перчатках он мог выносить лишь краткие, бодрящие периоды пребывания на балконе. Летчики никогда не прекращали свою работу, которая становилась все более изнурительной по мере того, как холод сказывался на тканях и машинах. Однажды, с ощущением нереальности происходящего, похожим на сон, он наблюдал, как одинокий летчик споткнулся о лонжерон и упал в несущийся воздух, звук двигателей заглушил любое восклицание, которое мог бы издать этот человек. Подхваченный движением Роя, летчик выпал из оболочки одного из кораблей сопровождения, двигавшихся позади и под "Пурпурным императором".
   Потом он исчез, и все было так, как будто ничего не случилось.
   - Куда мы направляемся? - настаивала Кэйлис.
   Ему не дали никаких указаний относительно того, кто он такой, и не разрешили обсуждать это с ними. - Где-то впереди нас есть пункт дозаправки. Вот куда они двигают Рой.
   - Мы вернемся в Копье? - прямо спросила Кэйлис.
   Это был странный вопрос, потому что сам Рой никогда не приближался к Копью, со времен Раскола, и даже "Раскрашенная леди" не приближалась ближе, чем на день лета от основания сооружения.
   - Если что, Рой унесет нас еще дальше. Не думаю, что у них есть какие-либо планы приближаться к Копью. Им это не очень нравится.
   - Чем дальше мы будем заходить, тем хуже ей будет становиться, - сказала Кэйлис. - Теперь она мечтает об этом. От этих снов ее тошнит.
   - Ты рассказывала мне о дурных снах. Это те же самые?
   - Ей снится темная башня и Око Божье, горящее внутри нее. Это притягивает ее ближе. Только она может закрыть Око. Когда она не может этого сделать, ей становится плохо.
   - Башня хочет, чтобы я сделала ее лучше, - сказала Нимча.
   Кильон глубоко вздохнул. - Ты хочешь сказать, что Копье - это то, что вызывает твои дурные сны и конвульсии?
   - Она рассказала тебе, - сказала Кэйлис. - Почему ты в ней сомневаешься?
   - Я не знаю. - Он опустился в белое кресло с высокой спинкой. - Я больше ничего не знаю. Признаю, что Нимча обладает властью над зонами - по крайней мере, я так думаю. Означает ли это, что я должен автоматически признать, что Трясина - Око Божье - имеет власть над Нимчей? Возможно, вы правы, и мне следует просто воспринимать это как естественный порядок вещей. Или, возможно, я потихоньку схожу с ума.
   - Зоны начинаются и заканчиваются в Оке Божьем. Нимча обращается к зонам. Следовательно, Око отвечает Нимче. Неужели это так трудно принять?
   - Давай пока займемся практическими вопросами. Я сказал Гэмбисону, что судороги не являются поводом для беспокойства. Но если то, что вы мне говорите, верно, то мои заверения были преждевременными. Но, с другой стороны, я точно не могу сказать ему правду.
   - Никто не должен знать, - строго сказала Кэйлис.
   - Вы понимаете, что это ставит меня в затруднительное положение. Гэмбисон хочет сделать для Нимчи все, что в его силах. Но ему нельзя позволять разглядывать ее слишком пристально.
   - Ты должен держать его подальше, - настаивала Кэйлис.
   - Есть предел тому, как долго я могу его отвлекать. Если бы он был не таким прилежным врачом, его бы это так не волновало.
   - Ты должен заставить их вернуться в Копье, - сказала Нимча. - Тогда сны закончатся, и у меня больше не будет боли в голове.
   - Они не вернутся, - сказал Кильон. - Они просто не захотят. Мне жаль. Я бы хотел, чтобы все было как-то по-другому. Но вы не можете себе представить, сколько ненависти они питают к этому месту.
   - Она будет болеть все больше и больше, - сказала Кэйлис. Остальное она оставила невысказанным, но он понял, на что она намекала. Нимча легко могла умереть, если бы судороги усилились.
   - Не знаю, что я могу сделать. Я не могу сказать им, почему мы должны вернуться в Копье, потому что это означало бы рассказать им о Нимче. И не смогу уговорить их на это, если на то не будет причины.
   - А что, если ты назовешь им причину? - спросила Кэйлис.
   - Просто так? Вопреки всему, во что они верят? Я всего лишь пленник, Кэйлис. У них нет причин прислушиваться к тому, что я говорю, и уж тем более соглашаться с тем, что мы должны вернуться в Копье.
   - Тогда мы должны покинуть Рой, - решила мать.
   - И как-нибудь выживем там, сами по себе? Даже если они согласятся отпустить нас? Мы за тысячи лиг от того места, где нас подобрали. Потребовался бы год, чтобы пересечь всю эту землю пешком, при условии, что нам каким-то образом удастся не погибнуть по дороге. Наш послужной список в этом отношении не слишком хорош. Мы едва выбрались из тени Копья!
   - Ты найдешь способ, - сказала Кэйлис, как будто простого приказа было достаточно, чтобы это стало возможным.
   - Не думаю, что вы понимаете все трудности.
   - Ты найдешь способ, - повторила она. - И это должно произойти скоро.
   - Я могу закрыть Око Божье, - сказала Нимча. - Я могу вернуть все на круги своя.
   - Как было перед бурей? - спросил Кильон, наполовину поддакивая ей, наполовину веря каждому слову девушки.
   - Не только перед бурей, - ответила Нимча. - Еще раньше.
  
   Рикассо, как обычно в начале их вечерних встреч, стоял у окна каюты, заложив одну руку за спину, а в другой держа за тонкую ножку бокал, наполненный приглянувшимся бледным алкоголем, его внимание было приковано к видимой части флота. С заходом солнца оболочки, двигатели и ярко раскрашенные оперения дирижаблей потемнели, за исключением освещенных частей их гондол. Столкновения, которые всегда были помехой, когда Рой двигался плотным строем, теперь представляли еще большую опасность. Рикассо, очевидно, безгранично верил в своих летчиков. Но он, казалось, чувствовал, что его собственная бдительность была необходимым компонентом предприятия, как будто, наблюдая за подпрыгивающими, перемещающимися гондолами, он тоже помогал им не подходить слишком близко.
   - Ночь всегда была палкой о двух концах, - тихо сказал он, когда Кильона впустили в каюту. - Это дает нам прикрытие от мальчиков-черепов и других врагов. Но нет на свете ни одного летчика, который не предпочел бы ориентироваться днем.
   - Нам далеко идти?
   - Мы доберемся до топлива завтра, к полудню, если все пойдет хорошо. Мы потратим день или два на пополнение запасов. В зависимости от запасов, мы либо осушим скважины, либо оставим один-два корабля для их охраны, пока не окажемся в этом районе в следующий раз.
   - И что потом?
   - Мы думаем о том, где мы собираемся взять наше следующее топливо. Мы никогда не можем полагаться на одно место. Вот как это бывает, доктор. Это никогда не кончится. - Рикассо отвернулся от окна и поднял жалюзи, закрывая их от темнеющего вида. - Не жалейте нас, это то, к чему мы привыкли. У нас не было бы ничего другого.
   Кильон все еще очень мало знал о Рикассо, кроме того, что рассказала ему Куртэйна. Похоже, у него не было ни жены, ни партнера, ни каких-либо ближайших родственников. Он был капитаном, как Куртэйна, как ее отец и дед до нее. Его кораблем, как узнал Кильон, была "Киноварь", и, как говорили, он пролетел на ней над снежной шапкой Богоматери, выше, чем почти любой капитан, когда-либо водивший корабль прежде. Он завоевал уважение большинства своих коллег по службе, и благодаря этому так оно и было... "избран", вероятно, было неправильным словом - выдвинут в качестве фактического лидера Роя. Это не было демократией, как уже отмечала Куртэйна, но это было настолько близко к ней, насколько Рой мог себе представить. Кильон видел демонстрацию флагов, когда было принято решение двигаться на север, каждый дирижабль сбрасывал со своей гондолы гирлянду ярких знамен. Одобрение было почти единогласным, но это было только потому, что на этот раз не было никакой практической альтернативы. Когда решение было менее четким, на единодушие рассчитывать не приходилось.
   Рикассо был близок с отцом Куртэйны, и он явно смотрел на Куртэйну как на нечто большее, чем просто еще на одного капитана. Тем не менее, Кильон сомневался, что фаворитизм сыграл большую роль в ее возвышении. Возможно, гены ее отца имели какое-то значение, но она явно была превосходным капитаном, которым все восхищались, и горе тому, кто думал иначе. У нее были свои разногласия с Рикассо - Куртэйна не совсем скрывала свое раздражение по поводу того, сколько времени он тратил на свои научные интересы, - но в то же время она не оставила у Кильона сомнений в том, что, по ее мнению, Рой под руководством Рикассо был гораздо предпочтительнее альтернативы. Она была капитаном боевого корабля, но видела свой долг в защите по сути миролюбивого образования, а не в том, чтобы быть одним из винтиков во все более воинственной военной машине.
   - Однако все это путешествие от одного источника топлива к другому, - сказал Кильон. - Это можно было бы считать чем-то вроде бесполезного существования.
   - Ты дистанцировался от этого замечания, так что я особо не обижусь на это. Но разве жизнь в городе чем-то отличается? Копье существует только для того, чтобы продолжать существовать. От анархии город отделяют всего три горячих приема пищи. Мы точно такие же. Разница в том, что мы можем увидеть немного мира, пока ждем.
   - Я полагаю.
   - В твоих словах слышен скептицизм, доктор. - Рикассо прикоснулся пальцем ко лбу, как будто его только что осенило какое-то озарение. - Несомненно, ты думаешь обо всем великом искусстве и музыке, которые Копье дарит миру, о его бесконечных культурных достижениях. Вещах, которые выходят за рамки простого выживания. Что ж, у нас есть свое собственное искусство. Возможно, это не в вашем вкусе, но все равно это искусство.
   - А дирижабли часто фигурируют в нем?
   - Я вижу, ты уже знаком. Однако это не делает его менее стоящим. Я готов поспорить, что улицы и здания фигурируют во многих из ваших произведений.
   - Наверное, ты прав.
   - Мы тоже создаем музыку. Возможно, кое-что из этого тебе понравится. Конечно, жизнь в окружении фонового шума нескольких тысяч постоянно работающих поршневых двигателей, как правило, влияет на восприятие гармонии... Мне сообщили, что для неподготовленного уха наша музыка звучит очень механически и монотонно, почти как будто одновременно работает множество двигателей.
   Кильон улыбнулся. Он не мог сказать, дразнит ли его Рикассо. - А наша музыка?
   - Музыка Копья или той его часть, из которой ты родом? Я не уверен. Все, что я знаю, это то, что фрагмент, который я однажды имел несчастье услышать, звучал так, словно множество транспортных средств пытались втиснуться в одно и то же место в одно и то же время. Все это было неистово и какофонически, с гудками, визгами и элементами, которые звучали так, словно по металлу скребли острыми ногтями.
   - Мне кажется, я знаю ту самую пьесу.
   - Ты любишь музыку, доктор? - Рикассо подошел к шкафчику с напитками и как раз готовил что-то для Кильона, позвякивая разноцветными бутылочками, как мальчик своим первым набором для химии.
   - Не совсем. Или, скорее, я был воспитан на музыке Небесных уровней, и все остальное по сравнению с ней не может не звучать довольно плоско и не вдохновенно. - Он помолчал. - Так и было ... прекрасно. Но я думаю, что мне нужна была голова, набитая машинами, чтобы добиться полного эффекта. Когда они забрали их, они также отняли большую часть моей способности ценить музыку. Все, что у меня сейчас действительно осталось, - это воспоминание о том, что я ценил это по достоинству. Как будто просыпаешься от сна, наполненного чувством ликования, но совершенно не можешь вспомнить, что именно было в этом сне такого восхитительного.
   Рикассо велел Кильону занять одно из кресел для отдыха. Он передал ему напиток, который только что приготовил, химически зеленого цвета. - Когда ангелы не слушают музыку невыразимой красоты, задумываются ли они когда-нибудь о том, зачем вообще существуют?
   - Только ангелы могли выжить на Небесных уровнях.
   - Несомненно, это так, но не то, о чем я спрашивал. - Рикассо сделал паузу, чтобы передвинуть один из черных маркеров на шахматной доске, которая все еще находилась на столе. - Подумай об этом, доктор. Могли ли ангелы появиться на свет в какой-либо другой зоне, а затем колонизировать Небесные уровни?
   - Я так не думаю, - осторожно ответил Кильон. - Машины внутри нас не могли бы функционировать где-либо еще. Вот почему их пришлось убрать, прежде чем я смог спуститься к Неоновым Высям. Мое тело возвращается к физиологии ангела, но без машин я никогда не стану в точности таким, каким был раньше.
   - Тогда эти машины. Как они делаются? Кто их проектирует?
   - Никто. Машины создают себя сами. Они бесконечно копируются и самовосстанавливаются. Ангелы рождаются точно так же, как и пре... я имею в виду, обычные люди - просто в их крови содержатся механизмы, унаследованные от матери.
   - Значит, ты понимаешь основную природу этих машин - достаточно, чтобы ими пользоваться, достаточно, чтобы удалить их, не убивая хозяина, - но вы не смогли бы создать их снова, если бы потребовалось?
   У Кильона возникло ощущение, что его заманивают в ловушку. - Полагаю, что нет.
   - Но тогда зачем тебе это понадобилось? Машины были внутри вас на протяжении тысячелетий. Они еще не подводили вас и, вероятно, не подведут в будущем. Но кто-то, должно быть, когда-то их готовил.
   - И, я полагаю, об этом есть отрывок в Писании?
   Улыбка Рикассо была выражением узнавания самого себя. - На самом деле, на этот раз его нет, а если и есть, то он настолько замаскирован метафорами, что даже я не разобрался в нем. Но суть по-прежнему остается в силе: ангелы - это всего лишь люди с некоторыми высокотехничными модификациями. Они кажутся уникально приспособленными к жизни на Небесных уровнях, но, возможно, именно так это выглядит для нас сейчас, по прошествии тысячелетий. Конечно, определенная степень адаптации была, но недостаточная, чтобы создать таких существ, как ты, из цельной ткани. Должно быть, с самого начала, еще до образования зон, существовало что-то вроде ангелов. Прежде, как сообщает нам Завет, врата рая были закрыты, и ангелы были фактически заперты на Небесных уровнях.
   - Завет также говорит нам, что когда-то люди были подобны детям и жили вдвое дольше, чем мы сейчас.
   - Я не утверждаю, что постиг все тайны. Но у меня действительно есть теория насчет ангелов. Когда-то они были очень распространены. Возможно, они даже были доминирующей формой. Существовало два типа людей: те, кто жил на земле, которые были очень похожи на меня, и которые биологически были такими же, как мы, роящиеся сейчас. И были те, кто усовершенствовал себя, чтобы летать и использовать машины; машины, которые позволяли им подключаться к сфере чувств, которую простым людям никогда не постичь. Возможно, это был вопрос личного выбора, стали ли вы ангелом или остались со старой анатомией. Или, возможно, выбор не имел к этому никакого отношения. Возможно, это было даже наказанием или епитимьей - быть переделанными в обычных людей и низвергнутыми на землю. Но мне ясно одно. Даже если бы ангелы владели небесами, даже если бы они осмелились пересечь безвоздушные пространства над атмосферой, большинство из них не смогли бы выжить, когда образовались зоны. Точно так же, как ангел не мог бы существовать здесь, в зоне, в которой мы сейчас обитаем, так и большинство ангелов погибло бы, когда появились зоны. Лишь немногим посчастливилось бы оказаться в зоне, которая все еще могла поддерживать тот тип бытия, которым они стали. И поэтому они процветали - или, по крайней мере, не умирали, - в то время как все остальные падали с неба, как камни. И именно поэтому сейчас на Небесных уровнях есть ангелы. Не из-за какого-то уникального совпадения функций и форм, а потому, что им повезло.
   - Это теория, - согласился Кильон.
   - Дело не только в этом. Во время наших путешествий мы иногда сталкиваемся с торговцами на поверхности, которые специализируются на артефактах антикварного характера. Так уж получилось, что я питаю особую слабость к старым костям. На самом деле, я превратил коллекционирование скелетов падших ангелов в свое небольшое хобби. Нет такой части Земли, где их нельзя было бы найти. Как будто они были повсюду, пока зоны не убили большинство из них. - Он сделал паузу и сделал глоток из своего бокала. - Я приношу извинения, если тебе это неприятно. Я не хочу никого обидеть. Все, что меня действительно интересует, - это природа нашего мира. Ангелы - часть этой тайны, поэтому я, естественно, с немалой энергией занялся вопросом об их происхождении. Но меня так же интересует происхождение Копья, или Упокоения души, или плотоядных воргов...
   - Я знаю о твоем интересе к воргам, - сказал Кильон.
   - Знаешь, доктор?
   - Я видел, как одного из них поймали и посадили в ящик для тебя. Я видел, как его выгружали из "Раскрашенной леди".
   - Тогда ты знаешь все мои самые сокровенные секреты. - Рикассо заколебался и посмотрел на свои часы. Несмотря на всю их враждебность, размышлял Кильон, ношение часов было, по крайней мере, одной общей чертой жителей Копья и Роя. - Еще не слишком поздно. Хотел бы ты посмотреть на моих монстров?
   - До тех пор, пока они не попытаются высосать мои мозги.
   - Уверяю тебя, на это очень мало шансов. Сейчас они не представляют никакой опасности. Я даже надеюсь, что из них может получиться хоть что-то хорошее.
   Они допили свои напитки и вышли из каюты. Рикассо что-то прошептал охранникам, и их увели из той части "Пурпурного императора", с которой Кильон начал, по крайней мере, в меру знакомиться. Рикассо поспешил вперед, пылая энтузиазмом от возможности покрасоваться. Они спустились на другой уровень - теперь они наверняка были где-то в нижней части гондолы - и прошли через ряд темных, гулких складских помещений, уставленных башнями из прикрепленных друг к другу ящиков, в которых хранились - так Кильон понял по пожелтевшим этикеткам - различные расходные материалы и запасные части. Некоторые ящики у дальних стен выглядели пыльными и заброшенными, как будто их не открывали годами. Учитывая огромные размеры "Пурпурного императора", весь этот мертвый тоннаж можно было терпеть и даже забыть о нем.
   Наконец они подошли к комнате, которая, по расчетам Кильона, должна была находиться где-то в задней части гондолы. Рикассо открыл внушительно бронированную дверь увесистым ключом, а затем повторил процедуру с другой дверью, расположенной сразу за первой. - Осторожность не помешает, - сказал он. - Они не смогли бы причинить большого вреда, даже если бы выбрались наружу, но это плохо отразилось бы на мне.
   - Я думал, ты здесь главный.
   - Да, но нет недостатка в несогласных, которые ухватились бы за любую возможность свергнуть меня с трона. - Он изобразил высокий, плаксивый тон голоса. - Пренебрегает своими обязанностями. Тратит свое время на домашние развлечения. Возится, когда ему следовало бы управлять Роем - ты понял идею. - Он хмыкнул и вернулся к своему обычному тону. - Тот факт, что я делаю все это из-за Роя, полностью ускользает от них.
   Он повел Кильона в помещение, которое на первый взгляд казалось чем-то вроде воздушной темницы или камеры пыток. Вдоль одной стороны тянулись клетки, вдоль другой - скамейки, заваленные всевозможными инструментами, от изящных и точных до жестоких и пугающих. Из-за отсутствия окон комната освещалась несколькими подвешенными на цепочках фонарями розового цвета, которые уже были зажжены, когда они вошли. Откуда-то доносились глухие удары двигателя внутреннего сгорания. Над скамейками бесконечно вращались колеса, тросы и стержни. Резиновые ремни передавали эту мощность на ожидающие инструменты и приспособления.
   - Это моя лаборатория, - гордо сказал Рикассо, слегка поворачиваясь на каблуках. - Это то место, где я пытаюсь сделать свое дело... то, что мне нравится называть "наукой". - Он многозначительно помолчал, изучая реакцию Кильона. - Тебе знакомо это слово?
   - Я так не думаю.
   - Честно говоря, я был бы удивлен, если бы это было так. В наши дни этого не так уж много.
   Кильон натянуто улыбнулся. Он бросил косой взгляд на содержимое клеток и был обескуражен тем, что увидел.
   - Тебе придется просветить меня.
   - Мы занимаемся прикладной наукой, доктор, все мы. Мы живем в мире, окруженном технологиями, и мы знаем, как эти технологии работают, и, что не менее важно, мы знаем, когда они не будут работать. Мы обучаем людей использовать их наилучшим образом. Мы объединяем их в гильдии и военные организации. Некоторых из них мы помещаем в больницы и морги. Мы абсолютно, непоколебимо верим в их способности. Мы - вообще говоря - можем отремонтировать, перестроить или продублировать практически все, что угодно, от кремневого пистолета до поршневого двигателя, электропоезда или телевизора, устройства нейровизуализации или оружия с энергетическим разрядом. Это придает нам блеск компетентности. Но это все, что есть на самом деле. Загляните под наше поверхностное понимание, и все, что вы обнаружите, - это зияющую пустоту невежества. Мы на самом деле ничего из этого не понимаем. Все это просто игрушки, которые нам передали по наследству, чтобы мы играли с ними.
   - Похоже, это не причиняет нам никакого вреда.
   - Да, иначе нас бы здесь не было. Но это только потому, что мир был стабилен на протяжении тысячелетий, поэтому мы не подвергались испытаниям. Нас сняли с крючка. Но сейчас мир меняется, и у нас нет ни малейшего представления о том, как это работает или что мы можем с этим поделать, и что меня больше всего беспокоит, так это то, что у нас будет не так много времени, чтобы снова войти в курс дела. Отсюда, - сказал он, обводя легким жестом свое окружение, - наука или, по крайней мере, та трогательно маленькая ее область, в которую я могу внести какой-то крошечный, пустяковый вклад.
   - Я все еще не совсем уверен, что понимаю.
   - Я хочу разобраться в этом мире, доктор. Я хочу открутить винты, снять его элегантный корпус, взглянуть на сверкающий механизм, покопаться в шестеренках, а затем решить, сломан он или нет. Тогда я хочу знать, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы снова собрать все воедино. Может, и нет, но, по крайней мере, мы получили бы удовлетворение, узнав об этом.
   - Нас удовлетворило бы наше собственное бессилие?
   - Мы не узнаем, пока не попробуем. - Рикассо провел руками по набору стеклянной посуды, состоящей из спиральных трубок, конусообразных реторт и медленно капающих фильтров. Что-то густое, прозрачное и смолистое накапливалось в собирающей колбе, капля за каплей. - Послушайте, я же не виню нас за то, что мы не проявляем особого интереса к науке. Интеллектуальное любопытство только продвинет вас далеко вперед. Зоны, по своей природе, накладывают чудовищные ограничения на то, что мы можем надеяться сделать. Каждое работоспособное устройство уже вошло в наш арсенал полезных гаджетов. Мы прорабатывали перестановки снова и снова. Нет смысла рассуждать о том, что бы вы делали, если бы вам не приходилось работать в условиях ограничений зон, потому что мы работаем, и это дано Богом. По крайней мере, так кажется.
   Одно из существ в клетке хищно зашевелилось. - Ты думаешь иначе.
   - Зоны нестабильны. Мы это знаем. Но что, если зоны радикально, катастрофически нестабильны? Шторм уже погрузил Копье в нищету и тьму. Это уже потрясло мальчиков-черепов и сделало наше существование более шатким, чем было раньше. Однако все, что мы видели на сегодняшний день, может оказаться ничем по сравнению с тем, что могло бы произойти в будущем. На данный момент люди способны выживать почти везде на планете, но нет никаких причин, по которым так должно быть всегда. Что, если Проклятие разрослось и охватило территории, которые сейчас пригодны для жизни?
   - Мы бы переехали, - сказал Кильон.
   - Пока мы больше не смогли бы двигаться. И что потом? Просто сдаться и умереть, как это сделали ангелы?
   - Нет никаких причин ожидать, что что-то подобное произойдет в ближайшее время.
   - Каждым атомом своего существования я надеюсь, что ты прав, доктор. Чем бы ни были атомы. Но это не единственная опасность, с которой мы сталкиваемся. Зоны могли бы остаться такими, какие они есть сейчас, и у нас все равно были бы проблемы. Мир остывает, атмосфера разрежается, леса умирают. Это не имеет никакого отношения к зонам или штормам. Но это столь же эффективно сужает наши возможности.
   - И каково ваше решение?
   - У меня его нет. Пока. - Рикассо направился к крайней левой клетке. - Но я направляю свои усилия в этом направлении. Мне кажется, что, как бы ты на это ни смотрел, это проблема зональной толерантности. Если зоны меняются, мы должны быть в состоянии противостоять всему, что бросает нам судьба. И если мир становится все менее пригодным для жизни, мы должны найти способ выжить без этого. - Он прочитал что-то на лице Кильона. - Ты думаешь, я шучу.
   - Куда мы пойдем, если у нас не будет всего мира?
   - Куда-нибудь в другое место. Мы делали это раньше; мы можем сделать это снова. Завет говорит нам, что однажды нам было позволено пройти через врата рая. Там также говорится, что за воротами раскинулись бесчисленные сады, в каждом из которых есть свои солнце и луна. Другие миры, доктор! Другие планеты, похожие на нашу, но в других местах космоса.
   - Это одно из толкований.
   - Некоторые из более древних наземных культур утверждают, что Копье когда-то было мостом или лестницей к звездам, прежде чем было объявлено, что звезды не для нас. Легко смеяться над такими убеждениями. Но что такое Копье, если не очень высокое сооружение, пронзающее атмосферу? Оно расположено почти на экваторе - ты ведь знаешь об этом, не так ли?
   - Полагаю, да, - сказал Кильон. - Какое это имеет отношение?
   - Возможно, это говорит нам о чем-то, действительно о чем-то очень полезном. Чтобы построить космический фуникулер, вы должны сначала...
   Кильон едва не рассмеялся. - Что?
   - Ты был там, наверху, доктор. Ты знаешь, что даже Небесные уровни - это только начало этого. Оно продолжается и продолжается, поднимаясь в безвоздушную пустоту. Никто не может жить там, наверху, так что должна быть другая причина для его существования. Что значит сказать, что люди не взбирались на башню - или не поднимались на нее с помощью лебедки - и не бросались в пропасть между мирами?
   - Здравый смысл?
   Рикассо покачал головой с легким разочарованием. - Ты слишком в плену у своего времени, доктор. Ты не можешь смотреть сквозь призму настоящего. Я не виню тебя за это; когда-то давным-давно я был почти таким же. Но ты должен приучить себя видеть дальше. - Рикассо сделал паузу и улыбнулся. - Хватит домыслов; я, несомненно, сказал слишком много. Давай вместо этого займемся чем-нибудь бесспорно конкретным и практичным. - Он дотронулся до стенки клетки, и что-то внутри лениво зашевелилось, металл заскрежетал по металлу, словно постепенно разматывалась стальная цепь. Ворг был лишен задних конечностей, но все еще сохранял некоторую подвижность благодаря своим передним конечностям с синими когтями. Удлиненная, сужающаяся кверху головка зацепилась за Кильона. Она отслеживала его передвижения. Сегментированный металлический хвост скреб землю, раскачиваясь из стороны в сторону. Пахло горелым маслом и тухлым мясом.
   - Дай/мозг/ткань/воргу. Ворг/хочу/кормиться. Ворг/изготавливает/хорошее/лекарство. Ворг/помоги.
   - Не безопаснее ли было бы просто убить его?
   - Так и было бы. Но они полезны для меня и потенциально жизненно важны для всех нас. Думаю, раньше они были роботами. Возможно, они были нашими рабами до того, как появились зоны. Механические рабочие, служащие хозяевам-людям и ангелам. Очевидно, им была дана определенная степень сообразительности, так что им не нужно было объяснять, как все делать. И, возможно, мера адаптивности и самовосстановления, чтобы они не всегда выходили из строя. После изменения некоторые роботы смогли продолжать работать в прежнем режиме. Другие перестали работать более или менее сразу, потому что оказались в зонах, где сложные машины просто не могли функционировать. А некоторые были на границе. Они не вымерли сразу, но их схемы работали не так хорошо, как раньше. Так что они приспособились. Они обнаружили, что могут включать органическое вещество в свои механизмы, используя живую ткань для обхода систем, которые больше не функционировали. Вероятно, для начала это была лишь небольшая замена, но она позволяла воргам работать там, где другие машины не могли, и где люди находили это неудобным. Таким образом, они продолжали изменять себя, пока не стали такими, какими мы видим их сейчас. Наполовину машина, наполовину плоть. Плоть, которая почти всегда умирает и разлагается, поэтому им приходится постоянно пополнять ее запасы. Так они стали плотоядными киборгами, или воргами-хищниками.
   - Ты не можешь сказать мне, что в этих ужасах есть что-то хорошее.
   - Только в том смысле, что они довольно искусны в химическом синтезе, - сказал Рикассо. - Корми их тем, что им нужно, и взамен они приготовят для тебя почти все, что угодно. Это то, как они торгуют.
   - Они готовили что-то для мальчиков-черепов.
   - Своего рода антизональное лекарство, - сказал Рикассо. - Конечно, они могут это сделать. Но это не то, что нам сейчас нужно. Нам нужно что-то лучшее, что-то более мощное и долговечное. Антизональное средство эффективно только до тех пор, пока оно не выветрится, и даже тогда его необходимо тщательно подбирать с учетом пациента, вектора изменений и условий зоны. Разве это не так, доктор?
   - Это достаточно верно.
   - И мы принимаем это, потому что это то, что мы научились принимать. Большинство из нас придерживается своих зон. Мы иногда пересекаем границу, но очень редко с намерением остаться. Достаточно антизоналов. Они позволили тебе покинуть Копье. Они позволяют нам проводить Рой через смену зон, когда нас вынуждают к этому, что, уверяю вас, случается не очень часто. Ваш город, ваше Копье, структурирован на районы в соответствии с зонами. Вся экономика зависит от того, что можно, а что нельзя перемещать из зоны в зону. Конечно, границы зон иногда смещаются, но можете ли вы представить себе чудесный, нечестивый хаос, если бы людям больше не нужно было им подчиняться? Если бы люди могли жить там, где они хотят, а не там, где они оказались в результате несчастного случая при рождении?
   - Я бы хотел посмотреть, как это произойдет, - сказал Кильон. - Я бы не обязательно хотел быть там, когда это произойдет.
   - Хаос, несомненно. Но это не меняет моей главной точки зрения. Препарат, который позволяет нам игнорировать эти зоны, принес бы огромную пользу в будущем. Даже если зоны не меняются, мир все равно меняется, и зоны мешают нам уйти. Нам нужен этот препарат, что бы ни случилось.
   - Я не возражаю. Но, боюсь, такого понятия не существует.
   - Скоро так и будет. Это то, над чем я работал здесь, внизу. Я очень близок к этому, доктор. Довольно впечатляюще близко.
   Теперь Кильон заметил, что в клетку тянется тонкая прозрачная линия. Она пронзала металлическую грудную клетку ворга насквозь, через блестящую массу органов, которые позволяли полуживому существу функционировать. Что-то бледное и водянистое текло по трубопроводу в одну из стеклянных реторт, кап-кап-капая через фильтрующее устройство.
   - Ты их доишь.
   - Что-то в этом роде. Они вырабатывают выделения. Я очищаю и анализирую эти выделения. Сейчас мы готовим шестнадцатую партию - я называю ее "сыворотка-16". Это медленный, кропотливый процесс, позволяющий приблизиться к полезному лекарству. Ворги недостаточно умны, чтобы вычислить молекулярную формулу соединения, которое им нужно синтезировать, так что это вопрос проб и ошибок, работы с перестановками. - Рикассо почесал седые волосы на затылке. - Для этого требуется терпение и готовый запас воргов.
   - И они просто... делают это?
   - У них нет особого выбора. Если они откажутся, я убиваю их. Затем разбираю их на части и скармливаю их останки другим воргам. Они не придираются к небольшому биомеханическому каннибализму.
   - Даже если так.
   - У них очень развит инстинкт самосохранения, поэтому они не особенно хотят умирать. Я поддерживаю в них жизнь, а они дают мне препараты. Это очень справедливое соглашение. Конечно, втайне они лелеют фантазии о захвате корабля. Они воображают, что могут собрать полностью работоспособного ворга из частично расчлененных версий, которые у меня в плену. Излишне говорить, что этого не произойдет.
   Кильон был рад отойти от клеток. - Как ты тестируешь препарат?
   - В основном на крысах и зебровых вьюрках, хотя подойдет все, у чего достаточно развита нервная система. Я имею в виду настоящих крыс, доктор, а не людей с земли. Конечно, они должны быть из-за пределов нашей зоны, иначе они уже слишком хорошо адаптированы, чтобы быть полезными субъектами. Я назначаю одной контрольной группе обычные антизональные препараты, другой - не даю вообще никаких лекарств, а третью группу тестирую с помощью сыворотки.
   - И что?
   - Результаты так ... обнадеживающие. Предстоит еще многое сделать, но у меня нет никаких сомнений в том, что проект увенчается успехом. В течение двенадцати месяцев я надеюсь протестировать это на своих первых испытуемых-людях. В течение года я надеюсь начать широкомасштабное производство и раздачу сыворотки конечной стадии. Конечно, мне понадобится гораздо больше воргов, но это не непреодолимая проблема. Если освободиться от зависимости от антизоналов, почти нигде не будет места, куда Рой не сможет добраться.
   - Я мог бы помочь тебе с этим, - сказал Кильон. - Тестирование партий, должно быть, трудоемкое дело - разве ты не был бы признателен, если бы здесь была вторая пара рук?
   - Мы едва знаем друг друга, доктор.
   - Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы показать мне все это. Все, о чем я говорю, - это снять часть работы с твоих плеч. Не то чтобы тебе нужно было учить меня какому-то лекарству.
   - Ты кажешься очень увлеченным.
   - Конечно, я очень увлечен. Нечто подобное могло бы помочь всей планете, а не только Рою.
   - Я не возражаю. В равной степени я вижу необходимость в осторожности и строгом контроле. Это одновременно и лекарство, и оружие. Мы не можем ввязываться в это наперегонки. Если бы мальчики-черепа добрались до него, их бы ничто не сдерживало.
   - Но, может быть, они больше не были бы мальчиками-черепами, если бы у них был доступ к наркотикам, которые не превращали бы их в кровожадных, пускающих слюни сумасшедших.
   - Эксперимент, который ты хотел бы провести, доктор? - По тону Рикассо было видно, что у него нет особого желания дожидаться ответа. - Нет, с этим нужно будет обращаться осторожно. Это химический лесной пожар. Или так и будет, когда я доберусь до производственной партии.
   - А что случилось с предыдущими попытками?
   - С ними просто ничего не вышло, - сказал Рикассо. - Тебе не нужно беспокоиться о них.
  
  

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  
   Издалека склад по сбору топлива казался мрачной, ржавеющей чащобой остовов стыковочных башен. Он был похож на скопление небоскребов, с которых содрали кожу из стекла, хрома и каменной кладки, оставив только каркас из железных костей. Они выбрались из заброшенного, мышино-серого ландшафта - изрезанной, усеянной валунами степи, почти полностью лишенной растительности. Лишь несколько невысоких холмов защищали башни от наблюдения издалека. Некоторые упали, обрушившись на здания и резервуары для хранения внизу; другие наклонялись так ненадежно, что было бы бесстыдным безумием подвести к ним воздушный корабль. Это не помешало некоторым капитанам Роя поступить именно так. Один за другим доставлялись тяжелые танкеры, двигатели которых гудели вопреки господствующему ветру, пока они не соединились с башнями. Ванты обычно были достаточно прочны для стабилизации судов в благоприятных условиях. Здесь башни пугающе изгибались и раскачивались под различными нагрузками, заклепки выскакивали, а балки отскакивали в сторону, как подброшенные игральные карты. Летчики спускались по лестницам, чтобы добраться до насосов и клапанов на земле. Некоторые из машин были опробованы, когда Эграфф посетил склад, но многие из них не активировались годами. Они были покрыты льдом и толстым плотным слоем ржавчины. Лязгали молотки и ревели огнеметы, пока летчики пытались привести окаменевшие механизмы обратно к чему-то похожему на работоспособность. Даже когда начало поступать топливо, оно поступало отчаянно медленно, стареющие насосы едва успевали поднимать его на дирижабли. Суда поменьше могли бы опуститься ниже, протискиваясь между башнями, но танкеры были слишком велики для этого. Даже сейчас никто не был точно уверен, сколько топлива осталось в баках или сколько из него не было загрязнено сверх допустимой нормы. Что было несомненно, так это то, что Рой никуда не собирался уходить в течение двух или трех дней. Все это время пригодные к полету корабли сопровождения осуществляли патрулирование по периметру, осматривая горизонт в поисках признаков вражеских кораблей. Это был водопой, а водопои привлекали как высохших от жажды, так и хищников.
   Это было предсказуемо нервное время. "Раскрашенная леди" все еще находилась на ремонте, так что она не входила в число кораблей, на которые были возложены охранные функции. Это раздражало Куртэйну почти так же сильно, как и тот факт, что в период ремонта ей не разрешили командовать другим судном. Кильон ощущал ее нарастающее нетерпение всякий раз, когда они были вместе. Она была рада быть с Эграффом, который также был "заземлен" на борту "Пурпурного императора", пока его корабль восстанавливался. Но в то же время ей не терпелось сбежать от шума и суеты Роя, вернуться к чистым свободным небесам, где ее рука была на руле, а власть - абсолютной. Когда она не разговаривала и не слушала, Куртэйна украдкой бросала оценивающие взгляды в ближайшее окно, словно оценивая метеорологические условия.
   Они оба ему нравились. Эграфф был самоуверен, безнадежно привержен правоте Роя во всем, но ни разу Кильон не почувствовал в этом человеке даже намека на враждебность по отношению к его собственной натуре. Эграффу не нравились жители Копья, это было ясно, но это было общее предубеждение, и он был вполне готов делать исключения для отдельных случаев. Когда рядом не было Куртэйны, Рикассо или Гэмбисона, Эграфф читал Кильону длинные и полные энтузиазма лекции обо всем - от свойств серебристых облаков на большой высоте до функционирования навигационных гироскопов и аэрокартографии. - Я хороший капитан, - признался он однажды Кильону, - но она лучше меня. Всегда так будет. Однако это не осуждение моих собственных способностей. Просто она Куртэйна, а остальные из нас - нет. Есть только одна Богоматерь, и есть только одна Куртэйна. Остальные из нас - предгорья. - Он быстро улыбнулся. - Не то чтобы я ставил ее на пьедестал или что-то в этом роде.
   - Насколько это природный талант, и многому ли она научилась у своего отца?
   - Можно только догадываться. Все, что я знаю, это то, что корабль слушается ее руки на руле, как будто хочет, чтобы она им командовала. Я однажды водил ее гулять - я имею в виду, "Раскрашенную леди". Она сопротивлялась мне всю дорогу. О, в конце концов я взял ее под контроль, но это была скорее грубая сила, чем мастерство пилотирования. Затем Куртэйна берет руль, и это похоже на то, как если бы она успокаивала животное. Именно тогда я понял, что у меня никогда не будет того, что есть у нее. - Он сказал это с облегчением человека, который не только отказался от недостижимой цели, но и понял, что в этом нет никакого унижения.
   В качестве утешения Кильон предложил: - Уверен, что то же самое было бы, если бы она попыталась управлять вашим кораблем.
   - Но в том-то и дело. Я видел, как она приняла командование "Железным выступом" - это мой корабль. У него свои причуды, свой характер. А Куртэйна просто пожала плечами и взяла бразды правления в свои руки, и он летел почти так же хорошо, как если бы я был за штурвалом. Не так хорошо, но чертовски близко. Она рождена для этого, доктор. Она воздушное создание, как и ты. - Он покачал головой в изумлении. - Нам повезло, что она у нас есть. Нам повезло, что мы вообще живем в том же веке, что и она.
   - Вы не возражаете проводить время порознь?
   - Мы компенсируем это. - Эграфф заколебался. Они находились на одном из балконов, наблюдая за заправкой либо с достаточно безопасного расстояния, либо с опасно близкого наблюдательного пункта, в зависимости от колеблющегося душевного состояния Кильона. Воздух ощущался заряженным и воспламеняющимся, ожидая искры, ошибки, минутной невнимательности. - А как насчет вас, доктор? Был ли у вас кто-нибудь в Копье?
   - Когда-то так и было.
   - Я даже не знаю, есть ли у ангелов любовники и имеют ли значение различия полов.
   - Это довольно сложно.
   - Как я и подозревал.
   - У нас есть полы. Есть ангелы мужского пола и ангелы женского пола. У нас есть представители других полов. У нас есть репродуктивные органы, и мы выглядим непохожими друг на друга, по крайней мере, в наших собственных глазах. Но эти различия достаточно тонки, чтобы врач-человек не обязательно увидел их. Мы... аэродинамичны. Остальное я оставлю вашему воображению.
   Эграфф неуверенно улыбнулся. - Но когда вы спустились в Неоновые Выси...
   - Да, я был достаточно человеком, чтобы пройти тщательный медицинский осмотр. Сейчас я нахожусь в переходном состоянии. Не уверен, что когда-нибудь снова буду выглядеть в точности как ангел. Но обязательно буду выглядеть... необычно.
   - И этот другой ангел ... это была она... была ангелом ... женщина.
   - Ее звали Арувал. Я любил ее, когда она была ангелом, и я любил ее, когда мы оба изменились, чтобы выглядеть людьми. Нас отправили вниз вместе, в составе одной и той же разведывательной группы. - Он сглотнул, почувствовав внезапную сухость в горле. - Внизу один из дирижаблей отстыковался от места дозаправки, отталкиваясь назад, как пчела, осыпанная пыльцой, покидающая цветок. - Арувал не знала всей правды о программе проникновения. Мы думали, что цель состояла просто в том, чтобы доказать, что это возможно сделать, а затем оставить все как есть. Но наши мастера хотели пойти гораздо дальше. Они хотели создать армию лазутчиков, силу вторжения, которая могла бы прочесать Неоновые Выси и остальную часть Копья. Косметические изменения были почти неуместны. Что действительно имело значение, так это наша повышенная зональная толерантность.
   - Арувал узнала об этом?
   - Почти случайно. Двое других были посвящены в тайну. У Арувал возникли подозрения, когда она поймала их на сокрытии дополнительных лекарств и оружия, о которых мы ничего не знали. Она поделилась со мной своими страхами, но ни один из нас не был готов действовать, пока мы не узнаем больше о том, что происходит. Потом они убили Арувал. Конечно, они пытались представить это как несчастный случай, и, возможно, я бы им поверил, если бы она уже не доверилась мне. Но к тому времени я уже знал.
   - Как они ее убили?
   - Они втроем были на задании. Один из наших запасов лекарств оказался испорченным, поэтому нам нужно было пополнить запасы. К счастью, это был один из менее сложных препаратов, и в Неоновых Высях имелся близкий коммерческий аналог. Они отправились в рейд на фармацевтический склад во Втором округе. Я остался на конспиративной квартире, как обычно делал. Видите ли, я был медицинским специалистом. Все это время я принимал непосредственное участие в программе инфильтрации, работая с хирургами, машинными программистами и разработчиками лекарств. Я знал, что с нами сделали, и знал, что нам всем нужно, чтобы остаться в живых. Я наблюдал за другими - и за собой, конечно, - и вносил небольшие коррективы в наш терапевтический режим. - Кильон глубоко вдохнул холодный, слегка ядовитый воздух. - Так или иначе: Арувал сбросили в шахту лифта на складе. Они сказали, что столкнулись с охранниками, им пришлось быстро ретироваться, они разделились, и Арувал приняла открытую шахту лифта за служебную дверь. Предполагалось, что они вернутся на следующий день и заберут тело или, по крайней мере, сожгут склад дотла - все, что угодно, лишь бы Арувал не оказалась на столе для вскрытия. Но я знал правду. Я также знал, что, как только помогу избавиться от ее тела, то буду следующим. Они готовились к глубокому погружению, и я был очень заметным проигравшим. Итак, в тот вечер я сообщил им, что мне нужно исправить небольшой дисбаланс в их лекарствах. Они подчинились, как делали всегда. У них не было причин предполагать, что я что-то заподозрил. Это может показаться вам странным, но вы должны иметь в виду одну вещь. Наши лица не были нашими собственными. Мы полностью контролировали их мускулы, но это были не те лица, с которыми мы родились. К тому же у нас не было жизненного опыта в чтении нюансов выражения лица или распознании обмана в голосах друг друга. Лгать друг другу оказалось проще, чем вы думаете. - Кильон опустил взгляд на свои крепко вцепившиеся в перила руки в перчатках. - Я убил своих коллег. Я смешал смертельные дозы. Я ввел их. Это был не самый лучший способ умереть.
   - У вас не было другого выбора.
   - Это почти ничего не изменило, когда они начали умирать.
   - А потом?
   - Я пытался скрыть доказательства их преступления и своего собственного. Мне это удалось лишь частично. Один человек - хороший человек - пришел за мной. Он был полицейским и знал только, что произошло по крайней мере одно убийство. Он никак не мог знать, что это было внутренним делом ангелов, поэтому он продолжал свое дело с определенной упрямой безжалостностью. И это привело его ко мне. Его звали Фрэй.
   - Полагаю, он вас не сдал.
   - Мы пришли к соглашению. Я всегда задавался вопросом, может ли он предать меня, но он никогда этого не делал. Это не его вина, что мне пришлось покинуть Копье. На самом деле, я был бы мертв, если бы он не помог мне сбежать. Так что я не ненавижу всех людей. Даже не испытываю ненависти к большинству из них.
   - Думаю, вам интересно, что случилось с Фрэем и всеми остальными, кого вы оставили позади.
   - Это приходило мне в голову.
   - Там должны были быть припасы на крайний случай, доктор. Копье - это не Рой, у него все еще есть правительства, комитеты и планы общественных действий в чрезвычайных ситуациях. Я уверен в этом.
   - Я не видел особых свидетельств того, что после моего отъезда в силу вступили общие планы на случай непредвиденных обстоятельств. Я увидел то, что выглядело как город, делающий последний вдох.
   - Тогда вам повезло, что вы выбрались именно тогда. Как и Мирока.
   - Как ни странно, это не совсем то, что я чувствую. - Кильон протянул руку, чтобы поправить свою пилотку, которую порывистый ветер грозил сбить с головы. День ото дня даже пилотка, казалось, сидела на нем все менее плотно, кости черепа сжимались. - Но я не думаю, что мне следует удивляться. Я не могу быть единственным изгнанником, который когда-либо чувствовал себя предателем, и сомневаюсь, что буду последним.
   - Входящий, - тихо сказал Эграфф, как будто это был ответ на заявление Кильона.
   - Прошу прощения?
   - Приближается, - повторил он и обратил внимание Кильона на почти невидимую маленькую точку на горизонте.
   - Это кто-то из наших?
   - Конечно, - сказал Эграфф, слегка оскорбленный. - Он не горит.
  
   Новым кораблем был "Бримстоун", и "Бримстоун" принес новости. Он догнал Рой, вернувшись к более раннему месту встречи через день после того, как отбыли другие корабли. В кратере был оставлен привязанный воздушный шар, загруженный закодированным сообщением, информирующим "Бримстоун" о намерениях Роя.
   Как и другие вернувшиеся разведчики, он побывал в ближнем бою. Его оболочка, гондола и поверхности рулей были испещрены отверстиями от пуль и снарядов. Половина его оперения была оторвана с мясом. У него отказал один двигатель, и он был вынужден отключить остальные, чтобы иметь шанс на это рандеву. Травмы и болезни истощили экипаж, забрав капитана и старшего офицера, а также множество рабочих рук. Потребовались бы месяцы работы, чтобы вернуть "Бримстоун" в рабочее состояние, при условии, что его не спишут и переработают, а его имя закрепят за каким-нибудь новым, если не заметно превосходящим кораблем.
   Однако все это не имело никакого особого значения по сравнению с информацией, которую он принес.
   Информация была двоякой. Частично это касалось улучшенных данных о структуре новых зон. "Бримстоун" обследовал границы изменений на протяжении нескольких тысяч лиг и обнаружил, что обитаемые зоны теперь каким-то образом - возможно, полностью - проникли в то, что когда-то было Проклятием. Многое было еще неизвестно, глобальные карты в значительной степени бесполезны, но это было началом перестройки мира. По всему Рою картографы были заняты нанесением новых границ: сплошных там, где они были достоверны, пунктирных там, где они вызывали сомнения, серией точек там, где они были не более чем предположением. Заштрихованные линии и закрашенные чернилами оттенки указывали на вероятные условия в каждой зоне, снабженные символическими пояснениями того, что могло бы сработать, а что нет.
   Что еще более важно, "Бримстоун" перехватил семафорную передачу. Далеко к востоку от нынешнего местоположения Роя, по крайней мере, одна сигнальная цепь возобновила - или, возможно, никогда полностью не прекращала - передачу. Гильдии на Девятом радиале держали черепашек на расстоянии, по крайней мере, пока. Несколько ретранслирующих станций были потеряны, но при благоприятных атмосферных условиях сообщения можно было передавать на расстояние, вдвое превышающее обычное. Таким образом, вышки отправляли сообщения не с такой скоростью, как обычно, но они работали, и по цепочке передавалось что-то вроде новостей - хотя и обрывочных и бессвязных. Направление передачи было почти полностью в стороне от Копья, в еще большей степени, чем до шторма. Даже если бы эта новость была неразборчивой, она подтвердила бы, что кто-то все еще жив, кто-то очень желающий общаться с внешним миром.
   Но новости были поддающимися расшифровке, и новости были нехорошими. Копье билось в агонии, как и подозревал Кильон. Единственным хорошим было то, что оно еще не умерло.
   По всей структуре старые зоны конвульсивно сместились, превратившись в насмешку над старыми районами, над старыми устоями. Теперь было бессмысленно говорить о какой-либо разнице между Неоновыми Высями и Паробургом. Зона Паробурга расширилась и теперь охватывала гораздо больший объем Копья, как вверху, так и внизу. Бывшие зоны Неоновых Высей и Серкит-сити сократились, и то, что раньше было Небесными уровнями, теперь раздулось, растянулось до точки разрыва, его изношенные концы уходили гораздо дальше вниз. Конетаун раскололся, а это означало, что вокруг Копья больше не было низкотехнологичного рва; больше не было никакого эффективного барьера для механизированного вторжения. Уже поступали сообщения о том, что мальчики-черепа собираются вокруг основания и начинают совершать набеги на нижележащие уступы, на один или два витка вверх по спирали. Точно так же сообщалось, что ангелы - или существа, очень похожие на ангелов, - спускались ниже старого предела Небесных уровней. Они вторгались в зоны, которые в обычных условиях оказались бы смертельными для них. Они пока не умирали.
   Но в городе было темно и почти не было электричества, удобств и транспорта. Системы, которые были настроены точно на одну зону, больше не функционировали. Несмотря на то, что ангелы спускались, Небесные уровни были лишены света и мерцающих индикаторов непрерывных, захватывающих душу вычислений. Электрические генераторы на бывших Неоновых Высях безмолвствовали и дымились, поезда, игровые автоматы и фуникулеры были смертельно инертны. Паровые станции ниже по Копью все еще были теоретически жизнеспособны, но не было готового запаса древесины, чтобы прокормить их, а их персонал был уничтожен изнуряющей зональной болезнью. На этом фоне у планов действий граждан в чрезвычайных ситуациях было мало шансов на то, что они будут реализованы в соответствии с планом. Даже если бы по Копью были спрятаны запасы антизональных препаратов, организовать их эффективное распределение было практически невозможно. Те самые люди, которые должны были координировать усилия, сами стали жертвами шторма, а больницы и поликлиники, где лекарства должны были раздаваться упорядоченным образом, теперь были немногим больше, чем сырые, наполненные ужасом приюты, переполненные паникующими, умирающими или страдающими галлюцинациями гражданами, персоналом и пациентами, неотличимыми друг от друга. Неудивительно, что эти драгоценные запасы лекарств с энтузиазмом расхищались. Ни в одной из бывших зон не действовала центральная власть, не было эффективной полиции или военного положения. В этом вакууме власти преступные элементы захватывали все, что могли, и укрепляли свое влияние на местах, каким бы незначительным и недолговечным оно ни оказалось. Они перехватывали антизональные средства и топливо. Никто не осмеливался предположить, сколько времени оставалось у Копья до того, как закончатся лекарства, и зональная болезнь неизбежно возьмет свое. Копье может продержаться несколько недель, а может быть - в зависимости от некоторых малоизвестных переменных - и месяцев. Почти наверняка оно не доживет до зимы.
   Рано или поздно Девятый радиал сдастся. Рано или поздно не нашлось бы никого, способного передавать данные ни с одной из станций-отправителей в Копье. Пока такое время не наступило, оставалось сделать только одну разумную вещь. Это может быть бессмысленно, это может быть напрасно, это может быть криком в безразличную тишину, это может быть отречением от столетий гордой независимости. И все же это нужно было сделать.
   Копье делало то, чего никогда не делало за все время своего существования. Оно просило о помощи.
  
   Позже в тот же день, когда операция по дозаправке еще продолжалась, Кильона вызвали в каюту Рикассо. Он расспрашивал о Мироке, радуясь, что ее успехи продолжаются, и разочарованный тем, что она по-прежнему не желает с ним разговаривать. Это было раньше обычного времени встреч, и ему было интересно, что именно Рикассо хотел обсудить. Даже когда он обдумывал возможные варианты, перебирая множество вопросов, которые собирался задать Рикассо, он почувствовал волнующее беспокойство. Ничто в атмосфере каюты, казалось, не было рассчитано на то, чтобы рассеять его беспокойство. Рикассо стоял у своего обычного окна, но от его дородной фигуры исходило напряжение, которого Кильон раньше не замечал. Он предположил, что "Бримстоун", должно быть, принес какие-то другие новости, что-то настолько совершенно, злобно деморализующее, что поделиться ими можно было только на этом уровне, между людьми, уже связанными одной тайной. Затем он увидел, что в комнате также находятся Куртэйна, Эграфф, доктор Гэмбисон и коммандер Спата, а также сидящая Мирока, которая совсем не выглядела довольной тем, что ей приходится находиться в пределах десяти спанов от него, и начал подозревать, что "Бримстоун" имеет очень мало общего с его проблемами.
   - Садись, доктор, - сказал Рикассо, не поворачиваясь от окна. Приближались сумерки, а корабли все еще собирались вокруг своих пунктов питания, операция была еще более напряженной, чем в часы ясного дневного света. Хуже того, с северо-запада надвигался молочно-белый туман, протягивая пробующие пальцы к окружающим холмам. Скоро он будет у них. Вероятно, этим отчасти объяснялось настроение Рикассо, но не полностью.
   - Что-то случилось? - спросил Кильон, опускаясь на свое обычное место. Обстановка не была изменена, но кресло казалось заметно менее удобным, чем раньше.
   - Скажи ему, - сказала Куртэйна.
   - Мы знаем об этой девочке, - сказал доктор Гэмбисон. - Мы знаем о метке у нее на голове, и мы знаем, что это значит.
   - Тектомантка, - сказал Рикассо, растягивая слово по слогам.
   - Можем ли мы считать само собой разумеющимся, - продолжал Гэмбисон, - что это был тот самый вопрос, который ты так не хотел раскрывать нам, доктор? Настолько, что ты подверг свою собственную жизнь риску, раскрыв свою собственную природу, в надежде, что это отвлечет нас?
   - Я ничего не знаю об этой девочке, - сказал Кильон.
   Спата подошел к тому месту, где он сидел, и наклонился так близко, что его теплое дыхание коснулось лица Кильона. - Давай пропустим эту часть, ладно? Тот момент, когда ты притворяешься невежественным, пока не поймешь, насколько это бесполезно? Ты осматривал мать и девочку, Кильон. Ты не мог пропустить эту отметку или не осознать ее значения.
   - Он увидел метку, - сказала Мирока, заговорив впервые с тех пор, как вошел Кильон. - Он просто не воспринял это так серьезно, как воспринимаете это вы, тупые придурки.
   Что-то похожее на улыбку промелькнуло на лице Спаты. - Тогда почему он скрывал это от нас?
   - Потому что он знал, как ты отреагируешь. - Несмотря на свои бинты, Мирока сидела, скрестив руки на груди, и выглядела так, словно была готова затеять драку - и продолжить ее, и, возможно, выиграть - с любым в каюте, у кого хватило глупости встретиться с ней взглядом. - Я приняла пулю на себя из-за вас, идиотов, ясно? Я помогала защищать твой дерьмовый дирижабль. Но это не значит, что я не считаю вас всех кучкой суеверных, лицемерных придурков. У вас есть ваше оружие и ваши умные гироскопы, но вы все еще находитесь всего в одном пугающем маленьком родимом пятне от того, чтобы обмочиться. Нам с Резакой сейчас особо нечего сказать друг другу. Но я скажу этому лживому, вероломному ублюдку вот что: он знает вас лучше, чем вы сами знаете себя. Причина, по которой он защищал ту девочку, заключалась не в том, что он верил во всю эту колдовскую чепуху. Он сделал это, потому что знал, что вы не сможете остановиться, и ему не хотелось думать о том, что вы с ней сделаете.
   - О, мы немного более образованы, - сказала Куртэйна. - И, между прочим, это управляемые корабли, а не просто дирижабли.
   - Как скажешь, маленькая мисс Небесная принцесса. Но я скажу тебе одну вещь. Тут, где я сижу, я вижу множество испуганных, суетливых роящихся существ.
   Наконец Рикассо с царственной медлительностью отвернулся от окна. - Я так понимаю, Мирока, ты неверующая?
   - А ты?
   - Я не верую. - Он сделал театральную паузу. - Ни во что. Я задаю вопрос. Я сомневаюсь. Я сомневаюсь, и сомневаюсь последовательно и систематически. Это называется научным мышлением.
   - Надеюсь, ты понимаешь, что, черт возьми, это значит, - сказала Мирока, - потому что я точно не понимаю.
   - Я бы и не ожидал от тебя этого, моя дорогая. Мир не совсем благоприятствует научному мышлению. Не в его нынешнем состоянии. Но все меняется, и мы должны делать то же самое. Во всяком случае, те из нас, кто может.
   - Это все еще не ответ на мой вопрос о тектомантках, - сказала Мирока.
   - Независимо от того, тектомантка эта девочка или нет, - вмешался Спата, - она не может оставаться в Рое. Она будет дестабилизирующим элементом.
   - Я думал, что это я был дестабилизирующим элементом, - сказал Кильон. - Или ты собираешься выбросить нас всех троих за борт прямо сейчас?
   - Скажи им, Резака, - обратилась Мирока. - Скажи им, что она безобидна, что им нечего бояться.
   - Дело не в том, безвредна она или нет, - ответил Спата.
   Кильон взглянул на Рикассо, его мысли путались, когда он пытался сопоставить все, что он узнал об этом человеке на данный момент. Фрагменты разговоров, впечатления о личности, скрывающейся за бахвальством и политической наглостью, то появлялись, то исчезали из поля зрения. Рикассо беспокоился о влиянии Нимчи на Рой, но он также был человеком, движимым любопытством, человеком, который не позволил бы головоломке легко ускользнуть у него из рук. Во всяком случае, Кильон на это надеялся. Он отдавал в руки Рикассо нечто большее, чем просто свою собственную судьбу.
   - Она не безобидна, - сказал он. - Она совсем не такая.
   - Резака, - прошипела Мирока. - Очень тщательно подумай о том, к чему ты клонишь.
   - Я говорю правду. Мне жаль, Мирока, но другого выхода нет. Они должны знать, с чем здесь имеют дело. Они должны знать, что она - инструмент перемен. Это не значит, что она злая или даже разрушительная сила. Но она не та девочка, на которую похожа. Она нечто большее, чем любой из нас, больше, чем Рой или Копье. Не думаю, что сейчас в мире есть что-то более важное, чем Нимча. И они должны знать это сейчас.
   Рикассо глубоко вздохнул. - На этот раз, доктор, я не думаю, что ты что-то скрываешь.
   - А я и не скрываю.
   - Вопрос в том, почему ты не рассказал нам все это, когда поднялся на борт?
   Кильон оглянулся на других своих хозяев. Куртэйна изучала его с чем-то средним между отвращением и зачарованным восхищением. Эграффу, похоже, все это казалось слегка комичным; он выглядел как человек, изо всех сил старающийся не рассмеяться. Лицо Спаты было каменным и неумолимым. Мирока все еще обрушивала на него всю свою ненависть. Если бы они были в комнате одни, он подозревал, что она предприняла бы согласованные усилия, чтобы вырвать ему трахею.
   - Лучше всего было бы, если бы вы никогда не узнали природу Нимчи. Именно так я и надеялся, что все получится. Кэйлис, Мирока и я сделали все возможное, чтобы вы ничего не узнали, но это была проигрышная битва. Храбрость Кэйлис... мы не могли предать ее. Нет, если только не было никакой возможной альтернативы. К сожалению, думаю, что мы только что достигли этой стадии. Если я позволю вам поверить, что она просто девочка с интересным родимым пятном, кто-то, кто похож на тектомантку, но ей не является, у вас будут все основания избавиться от нее.
   - Нет никаких причин, по которым она не могла бы остаться на борту, - сказала Куртэйна. - Никто за пределами этой каюты сейчас о ней не знает. Им не обязательно было бы знать об этом в будущем.
   - Но это похоже на мой случай, - сказал Кильон. - Я знаю, что моя собственная натура - не самый тщательно хранимый секрет в Рое. Несмотря на все ваши усилия, когда мы причалили, "Раскрашенная леди" полностью была в курсе. Теперь, должно быть, тысячи людей знают что-то о том, кто я такой. Если ты не можешь сохранить меня в секрете, то на что надеяться Нимче?
   Куртэйна покачала головой. - Мы бы нашли способ. Кроме того, разве ты все еще не пытаешься убедить нас держать ее внутри Роя?
   - На других условиях. Как охраняемый объект, а не как пленную. Пленную, которую вы всегда можете бросить на съедение волкам, когда иссякнут рационы, или предложить толпе линчевателей для умиротворения.
   - Это не совсем то, как мы действуем, - усмехнулась Куртэйна.
   - У каждого есть свои пределы. Но если я смогу убедить вас, что Нимча стоит большего, возможно, у нас появится шанс защитить ее. - Кильон посмотрел на Рикассо, все еще неуверенный в правильности своего суждения. - А разве нет?
   - Ты меня заинтриговал, доктор, должен тебе признаться. Но нам все еще не хватает одной крошечной детали.
   - Чего именно? - спросил Кильон.
   - Объективных доказательств. Какого-то намека на то, что эта штука у нее на голове на самом деле не просто родимое пятно. Покажи мне, что девочка может перемещать зоны, и я, возможно, начну проявлять к ней интерес. - Он пожал плечами с выражением огромной усталости от мира, как будто потенциальные тектомантки были явлением, с которым он сталкивался по меньшей мере полдюжины раз в год. - А до тех пор, боюсь, она просто еще один пассажир - независимо от того, что ты лично думаешь.
   Кильон повернулся на своем сиденье лицом к Мироке. - Ты была там. Ты знаешь, что произошло.
   Она желчно уставилась на него. Он чувствовал сокрушительную силу ее ярости. Он верил, что не обязательно из-за того, что он сделал, но из-за того, за что он выступал.
   - Кильон прав, - сказала она медленно и спокойно, но с затаенной злобой. - В этой девочке что-то есть.
   - Они были сообщниками, когда мы их нашли, - сказал Спата. - Тот факт, что она сейчас согласна с ним, ничего не доказывает.
   - Я достану вам доказательства, - сказал Кильон Рикассо. - Позволь мне поговорить с Кэйлис и Нимчей. Я не знаю, хватит ли у нее сил или контроля, чтобы инициировать полное изменение, но если Нимча сможет возмущать зоны, как она это сделала, когда нас чуть не убили ворги, вы это почувствуете. Мы все это почувствуем.
   Рикассо снова отвернулся к окну. Туман уже начал окутывать самые отдаленные элементы Роя, превращая корабли в размытые серые пятна, которые вскоре будут неотличимы как от неба, так и друг от друга.
   - Возможно, было бы неплохо сосредоточиться на этом, - сказал он.
  
  

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  
   Свобода Кильона, какой бы она ни была, не была отменена. Он был удивлен этим; благодарен и подозрителен в равной мере. Спата, казалось, имел какое-то отношение к тому, что его не вернули в тюрьму, и ему было трудно это понять. Ему по-прежнему разрешали доступ в ограниченное количество кают на борту "Пурпурного императора", ему по-прежнему разрешали помогать Гэмбисону в его врачебной работе, и ему по-прежнему разрешали видеться и разговаривать с Кэйлис и Нимчей. Конечно, они кое-что знали о том, что произошло. Гэмбисон осмотрел Нимчу и не скрыл своего удивления при обнаружении родимого пятна. Кэйлис рассказала так мало, как только могла, но в глубине души она знала, что теперь ее молчание ничего не будет значить. Кильон сделал все возможное, чтобы заверить ее, что ни ей, ни Нимче ничего не угрожает, но, даже произнося эти слова, он ощущал грубую, звенящую пустоту своих собственных обещаний. Он действительно не знал, насколько они были в безопасности и насколько мудро с его стороны было признаться Рикассо в правде.
   - Ты поступил так, как считал правильным, - сказала Кэйлис, пытаясь утешить его, в то время как он пытался сделать то же самое для нее, что только усиливало его чувство вины. - Ты не должен винить себя. Рано или поздно они узнали бы правду. Они всегда так делают. Вот почему мы всегда продолжали передвигаться.
   - Ты ожидала от меня большего.
   Кэйлис взяла его за руку, почему-то более тонкую и женственную, чем ее собственная. Ему казалось, что она может переломать ему кости, просто дернувшись. - Ты ни в чем не виноват.
   - По-моему, Рикассо - наш друг. И Куртэйна, Эграфф и Гэмбисон тоже, хотя у них нет влияния Рикассо.
   - Я не встречалась с Рикассо.
   - Ты сделаешь это, я уверен в этом. Ему любопытно, как все устроено, и надеюсь, что это сыграет нам на руку. Он уже заинтересовался Нимчей. Я просто должен еще немного склонить чашу весов, убедив его, что она действительно такая, как мы говорим. Тогда, я думаю, он защитит ее от всего и вся.
   - Ты доверяешь этому человеку?
   - Я недостаточно хорошо его знаю. Но я уже знаю, что есть человек, которому я абсолютно не доверяю, и это не Рикассо. Я должен оправдать сомнения Рикассо. Думаю, у него добрые намерения и он не причинит вреда Нимче. - Кильон понял, что Нимча смотрит на него выжидательно и в то же время со страхом, как будто он был посылкой, в которой мог быть подарок или бомба. - Он знает, кто я такой, и он не причинил мне вреда. Это не так уж много, на что можно поставить наше будущее, но это все, что у меня есть.
   - А этот другой, человек, которому вы не доверяете?
   - Я тоже ничего о нем не знаю. Если я смогу заинтересовать его мной, а не тобой, я буду считать это успехом. Но он чего-то хочет, и я не знаю, чего именно.
   - Будь осторожен, Кильон, - сказала Кэйлис.
  
   Он уже выходил из комнаты, когда в конце ведущего к ней узкого, обшитого деревянными панелями коридора появилась Мирока. Оба остановились как вкопанные. Кильон поднял руки, защищаясь.
   - Я просто хотел посмотреть, как они там.
   - Не надо мне ничего объяснять, Резака. - На ней было одно из тяжелых пальто, которые летчики использовали для работы снаружи, накинутое на оба плеча наподобие плаща.
   Он закрыл за собой дверь. - Ты не одобряешь того, что я сказал в каюте.
   - С чего ты взял, что можешь читать мои мысли?
   - У меня создалось впечатление, что ты хочешь вцепиться мне в горло. Я не сильно виню тебя; должно быть, для тебя было настоящим шоком услышать, как я так откровенно разговариваю с Рикассо. Но у меня не было выбора. Я просто надеюсь, что ты это понимаешь.
   Она переложила пачку книг из одной руки в другую. Они были ярко раскрашены, как книжки с картинками, которые Кильон уже листал.
   - Ты пошел на чертовски рискованную авантюру.
   - Я должен был дать Рикассо повод защитить Нимчу. Он, пожалуй, единственное, что стоит между ней и самосудом. Ты видела, как вел себя Спата. Ты бы предпочла, чтобы я позволил ему решить ее судьбу?
   - Все равно это была авантюра.
   - Я был бы более чем готов обсудить это с тобой заранее. - Он сверкнул быстрой саркастической улыбкой. - И все же, по крайней мере, сейчас мы разговариваем. Это должно быть улучшением, не так ли?
   - Между нами никогда не будет по-прежнему. Просто на случай, если у тебя есть другие идеи.
   Она приближалась, пока не оказалась достаточно близко, чтобы соприкоснуться. Кильон стоял на месте. - Должно быть, это отнимает много энергии, чтобы продолжать ненавидеть меня до глубины души. Не лучше ли было бы направить это на какую-нибудь другую деятельность?
   - Мне хватает.
   - Это имело бы смысл, если бы я ненавидел тебя в ответ, Мирока, но я этого не делаю. Я все еще благодарен тебе за то, что ты сделала, чтобы помочь мне сбежать. Разве это не делает наши отношения несколько однобокими?
   - Я ненавижу многих. Мне все равно, ненавидят они меня в ответ или нет. - Она двинулась, чтобы протиснуться мимо него. Стопка книг разлетелась в стороны, часть их упала на пол. - Черт, Резака! - сказала она.
   Он опустился на колени, чтобы поднять книги. Некоторые остались закрытыми, другие раскрылись. Они были похожи на те, что он уже осматривал. Красочные картинки, похожие на воздушные корабли, и маленькие прямоугольники простого текста. Истории для детей о приключениях и волшебстве в воздушных королевствах.
   - Что ты с этим делаешь?
   Мирока выхватила у него книги и вернула их в стопку, которую несла.
   - Отношу их матери и девочке.
   - В этом нет смысла. Кэйлис, вероятно, неграмотна, а Нимча еще не умеет читать. Это даже не их родной язык.
   - Я знаю.
   - Тогда почему...
   - Потому что кто-то должен это сделать, Резака. И я не вижу, чтобы ты это делал.
   Она протиснулась мимо, открыв и закрыв дверь, исчезая в комнате и оставляя его одного.
  
   За ночь туман полностью сгустился, и теперь он окружал Рой, как упаковка из мягкой белой ваты. Ветер утих, что немного облегчило удержание кораблей, но при каждом действии все равно оставался риск столкновения либо между кораблями, либо между кораблями и заправочными вышками. Уже произошел один небольшой пожар, вызванный искрой от трения, когда аутригер задел одну из опорных стоек башни. Пожар был потушен достаточно быстро, но это никак не ослабило напряженность между капитанами и офицерами, которые все начинали чувствовать себя неловко. Стремясь защитить свой секретный склад и не быть застигнутым в уязвимом состоянии случайно оказавшимися поблизости вражескими рейдерами, Рой хотел закончить заправку как можно быстрее. Единственным спасением, насколько мог убедиться Кильон, было то, что топливо в баках были в значительной степени незагрязненным, но его еще предстояло откачать.
   Корабли защиты находились на постоянном дежурстве. Теперь им было труднее, поскольку они не могли полагаться на дальние визуальные контакты. Они летели почти вслепую, полагаясь на гироскопы и мимолетные наблюдения земли для определения местоположения и скорости полета. Раз или два издалека, из тумана, до Кильона доносились гулкие выстрелы артиллерии. Он не мог сказать, стреляли ли из них во время учений или направляли на едва заметных врагов. Однажды, став жертвой какой-то неустановленной ошибки в навигации, "Киноварь" вылетела из белизны в самое сердце Роя, ее двигатели работали на полную мощность. Только благодаря очень быстрой корректировке курса и изменению тяги она избежала тарана по двум ожидающим танкерам. Если бы в результате возник пожар, по его мнению, он уничтожил бы несколько десятков кораблей поблизости, включая "Пурпурного императора". После этого настроение стало только более прохладным. Он задавался вопросом, будут ли дисциплинарные расследования, военные трибуналы, порка, хождение по доскам или какие-то совершенно более тайные и изобретательные формы казни, включающие, возможно, пропеллеры, захваты или рычаги управления.
   Он был на балконе, наслаждаясь - или, по крайней мере, потребляя - сигарету (она была изготовлена Роем и имела маслянистый вкус, но оказывала такое же успокаивающее действие на его легкие, как и ее аналоги в Копье), когда почувствовал присутствие Спаты рядом с собой.
   - Сегодня прекрасный день для того, чтобы вглядываться в туман, доктор. Или у тебя на уме что-то еще?
   Кильон зажал окурок между пальцами, чтобы погасить его, и сунул остатки в карман. Одному Богу известно, какой ущерб может нанести случайная искра в таких условиях. - Я все гадал, когда же ты появишься, Спата. Полагаю, ты пришел, чтобы забрать меня обратно в заточение?
   - Я считал, ты рад, что все еще на свободе.
   - Так и есть. Мне тоже интересно, в чем подвох. Я солгал насчет Нимчи. Я скрыл от Роя кое-что, имеющее жизненно важное стратегическое значение. Разве это не должно быть основанием для того, чтобы снова запереть меня?
   - Ты довольно красноречиво аргументировал свою позицию. Ты должен был защитить девочку. На твоем месте я бы, наверное, поступил так же. Когда ты увидел, что положение ненадежно, ты поступил правильно, признавшись.
   - Это не было признанием.
   - Семантика. - Спата вдохнул бодрящий прохладный воздух. - Дело в том, что ты разумный человек, доктор. Я знаю, ты поступаешь правильно, чтобы защитить девочку.
   - Теперь она в руках Роя, а не в моих.
   - Почти. - Спата остановился и посмотрел на бледные очертания ближайших кораблей, пробивающиеся сквозь туман, как надвигающиеся морские утесы, прежде чем снова исчезнуть. Даже гул двигателя был более приглушенным, чем обычно, и звучал мягче для ушей Кильона. - Знаешь, Рикассо проникся к тебе симпатией, - добавил Спата. - Он находит тебя интересным и как знакомого, и как любопытный предмет сам по себе. Ты идеальный гость на ужине: фольга и пазл в одной упаковке.
   - Я рад быть полезным.
   - Он неплохой человек. В прошлом он хорошо служил Рою, этого нельзя отрицать. Но сейчас другие времена. Он не будет драться с черепашками. Проводит больше времени, копошась в своей лаборатории, пытаясь выдоить драгоценную сыворотку из своих воргов. Это не то, что нам сейчас нужно, доктор. - Кожа в уголках рта Спаты сморщилась, на гладком, как воск, лице образовалась невероятная трещина. - Что нам нужно, так это решительность. Прислушайся к этим кораблям, доктор. По-твоему, это похоже на единство?
   - Похоже на корабли.
   - Есть почти две дюжины капитанов, готовых действовать в наилучших интересах Роя. Революция - слишком сильное слово. Я бы даже не назвал это переворотом или мятежом. Не будет ни крови, ни реквизита. Скорее естественная передача власти, но скорее раньше, чем позже. Вопрос в том, по какую сторону баррикад ты окажешься, когда это произойдет?
   - Если все, что у тебя есть, - это двадцать с лишним капитанов, то, думаю, я уже принял решение.
   - Чтобы вызвать лавину, доктор, много не нужно. Двадцать несогласных, возглавляемых "Призрачным мотыльком"? Не так уж много, согласен с тобой. Но есть еще много капитанов, чья преданность Рикассо в значительной степени обусловлена ностальгической привязанностью к старым временам. Они сменят свою преданность, когда увидят, в какую сторону дует ветер. За этим последуют другие. Тогда мы донесем это до черепов. Наконец-то начнем сводить кое-какие старые счеты, пока у нас есть огнестрельное оружие и боеприпасы.
   - Другими словами, больше убийств. В то время как Рикассо, по крайней мере, хочет сделать что-то, что могло бы помочь людям. Я удивлен, что ты просто не убил его и не покончил с этим. - Кильон замолчал и улыбнулся, когда до него дошло. - О, подожди. Теперь я это вижу. Ты хочешь, чтобы я совершил убийство, не так ли?
   - Ты неправильно понимаешь наши методы, доктор. Убийство Рикассо мало чего дало бы. Он знает об этом, вот почему он так небрежно относится к своей личной безопасности. Во-первых, это должно было быть спланировано очень тщательно, чтобы не выглядело как преднамеренное убийство или нападение. Во-вторых, мы подверглись бы очень реальной опасности вызвать к нему симпатию. Убей его, рани, и нам может оказаться еще хуже, чем сейчас. Так что - нет - мы не хотим, чтобы ты его отравлял. - Спата оставил это замечание в силе, прежде чем добавить: - Но есть кое-что, что ты можешь для нас сделать.
   - С чего ты взял, что я сделаю что-нибудь, чтобы помочь тебе?
   Спата придвинулся ближе, как старый друг, готовый поделиться сокровенным. - Позволь мне быть поразительно прямолинейным. Я знаю о тебе, и я знаю об этой девочке. На данный момент очень немногие из нас знают это. Все это может измениться. Слово здесь, слово там, и знание о том, кто она такая, что она собой представляет, распространится по всему Рою быстрее, чем ты сможешь сделать гелиографией. Возможно, ты этого не осознаешь - это не первое, что мы хотим донести до наших гостей, - но история Роя состояла не только из лунных лучей и ласковых котят. Были судороги. Перевороты. Горькие и кровавые потрясения. Пожалуй, единственное постоянство - это корабли. Во времена кризиса, который спровоцировать гораздо легче, чем ты можешь себе представить, правление толпы может легко стать нормой дня. Ты видел, как это происходит в вашем любимом Копье. Головорезы не замедлят появиться из ниоткуда.
   - Тебя там не было.
   - Взвесь свое затруднительное положение, доктор. Куртэйна и Рикассо хорошо обращались с тобой, но технически ты все еще пленный, хотя и пользующийся щедрыми льготами. Если ты сомневаешься во мне, попроси, чтобы тебе разрешили покинуть Рой. Посмотрим, как далеко ты продвинешься.
   - Я не собираюсь уезжать.
   - Я просто хочу сказать, что ты ничего не должен этим людям. Ты был спасен Роем, а не лично Куртэйной. Она просто выполняла свою работу.
   - И я хотел бы иметь возможность заниматься своим делом.
   - Ты поймешь. И ты сможешь продолжать выполнять эту работу после того, как структура власти изменится - если ты поступишь правильно сейчас. Однако, если ты этого не сделаешь, нам придется считать тебя идеологически испорченным... И, конечно, я не смогу гарантировать твою безопасность, как только твоя натура - и натура девочки - станет общеизвестной.
   - Интересно, и кто бы это мог придумать? - Кильон вздохнул, понимая, что у него нет выбора, кроме как смириться с неизбежным. - Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал.
   - Ничего особо тревожного. В распоряжении Рикассо есть документ, на который мы бы очень хотели взглянуть. Это том в синем кожаном переплете, который хранится на полке под столом, где он играет сам с собой в шашки. Мы полагаем, что в нем содержится запись его экспериментов над воргами на сегодняшний день, сделанная его собственной рукой, запись, которая гораздо более правдива и точна, чем любой из отчетов о проделанной работе, которые он опубликовал для более широкого потребления.
   - Ты думаешь, это подорвет его авторитет?
   - Это покажет, по его собственным словам, дальнейшую тщетность его усилий. Мы позволим гражданам самим составить об этом мнение.
   - Если ты знаешь об этой книге, почему бы просто не взять ее?
   - Потому что для кого-либо из нас оказалось совершенно невозможным приблизиться к нему, когда Рикассо находится в комнате, а у нас нет доступа в каюту, когда он отсутствует.
   - Ты что, не слышал о вскрытии замков?
   - Мер предосторожности слишком много, доктор. Рикассо, конечно, нерешителен, но он не дурак. С другой стороны, ты по-прежнему его новый лучший друг. Он развлекает тебя наедине в каюте. У вас долгие дискуссии. Должны быть случаи, когда он поворачивается к тебе спиной.
   Кильон подумал о длинных монологах, которые произносил Рикассо, глядя в окно или готовя напитки.
   - Я не стану компрометировать его исследовательскую программу. Если эти записки подлинные, то они бесценны.
   - У него где-то должен быть дубликат. И кроме того, мы не собираемся сжигать или рвать тот самый документ, который будем использовать для его инкриминирования. Журнал является и останется собственностью Роя - и когда смена режима завершится, нет причин, по которым он не может быть передан тебе, чтобы продолжить - если ты того пожелаете - его работу.
   - Я не буду этого делать, - сказал Кильон. - Я не могу этого сделать. Даже если бы я захотел, даже если бы у меня был шанс - я бы не смог незаметно вынести эту книгу из каюты.
   - Ах, но вот тут-то ты и ошибаешься. Мы найдем способ, вдвоем. - Спата похлопал его по спине, по мягкой впадинке между бутонами крыльев. - Было приятно поболтать, доктор. Конечно, не говори ни слова об этом ни одной живой душе. Потому что я узнаю, если ты это сделаешь.
   Кильон смотрел, как он возвращается внутрь. Затем он вернул свое собственное внимание к туману и изменчивым, атавистическим формам, которые были едва различимы в нем.
  
   Рикассо перегнулся через стол, чтобы наполнить бокал Кильона из богато украшенного графина, на котором были выгравированы воздушные корабли и невероятные вздымающиеся облака. Был вечер. Вместе с Куртэйной, Эграффом и Гэмбисоном они только что закончили ужинать. Мирока, насколько он мог судить, либо отказалась, либо ее не пригласили. Кильон подозревал, что первое более вероятно.
   Разговор в каюте был кратким и поверхностным, обходя стороной все существенное. Положение не улучшилось и от бесконечного потока помощников, которые входили в комнату и выходили из нее, чтобы нашептать на ухо Рикассо кое-какие сведения. Не помогали им и микроскопические толчки и всплески, заметные только по движению, которое они вызывали в напитках, заставлявшие Рикассо замолкать на полуслове и задерживать дыхание, без сомнения, ожидая какого-то огненного сочетания воздуха и топлива, а также тяжелых, воспламеняющихся движущихся тел. Когда помощники уходили или проходили тревожные моменты, он обычно изо всех сил пытался восстановить нить того, о чем они говорили.
   Было из-за чего напрягаться. Незадолго до захода солнца один из кораблей защиты вернулся, чтобы доложить о жестком визуальном контакте с другим воздушным кораблем, скрывавшимся в тридцати пяти лигах от склада топлива. Это был всего лишь проблеск, видение на несколько мгновений, когда в тумане открылся просвет, но его видели несколько надежных наблюдателей, и в его подлинности не могло быть никаких сомнений. Другой корабль обладал всеми характеристиками пирата мальчиков-черепов. Несмотря на его барочные, устрашающие украшения, его очертания были даже предварительно идентифицированы как соответствующие "Грейлингу", судну Роя, которое было захвачено со всем экипажем пятьдесят лет назад. У мальчиков-черепов, конечно, было бы для него другое название: "Потрошитель", возможно, или "Раздолбай". Они были известны определенной целеустремленностью и буквальностью в названии своего ремесла.
   В ответ Рикассо приказал большему количеству кораблей отделиться от основных сил, чтобы обеспечить дополнительное разведывательное патрулирование и фланговое прикрытие. Тактически это было рискованно, как он объяснил Кильону. Не было никакой гарантии, что рейдер вообще видел корабль защиты, и теперь он мог двигаться дальше, даже не подозревая, что подошел так близко к Рою. Даже если бы там были другие корабли, они могли бы просто ждать, пока погода прояснится. Но просто выделив больше кораблей для патрулирования, Рикассо рисковал выдать их позицию.
   - И все же я должен это сделать. Если где-то там есть мальчики-черепа и они наткнутся на нас, когда половина флота пришвартована к топливным вышкам, они перережут нас, как визжащих свиней.
   - По крайней мере, тебя нельзя обвинить в том, что ты отвернулся от проблемы мальчиков-черепов, - мягко сказал Кильон, радуясь, что Рикассо поделился своей метафорой после окончания трапезы.
   - Многие поспорили бы, что я сделал именно это. - Рикассо вставил пробку в графин. - Дураки, конечно. Они думают, что все, что нам нужно сделать, это сконцентрировать наши основные силы на горстке гнезд черепашек, и проблема волшебным образом исчезнет. Они не понимают, что мальчики-черепа бесконечно размножаются. Пока там, внизу, есть грязные крысы и наркотики, которые сводят грязных крыс с ума, всегда будут мальчики-черепа или что-то настолько близкое к этому, что это не имеет значения. - Он изучал Кильона, склонив голову набок, как собака, которая только что услышала подозрительные шаги. - На самом деле, я удивлен, что ты проявляешь такой интерес к этому вопросу.
   - Просто мимолетный, - Кильон коротко улыбнулся.
   - Любой, у кого есть проблемы с тем, как Рикассо справился с проблемой мальчиков-черепов, - сказал Куртэйна, - может сначала обсудить это со мной.
   - У них не хватило бы смелости, моя дорогая.
   - Есть еще какие-нибудь новости с семафоров? - спросил Кильон.
   - Никаких, доктор, - с сожалением сказал Рикассо. - Мы слишком далеко от любой из линий, даже если они сейчас отправляют сообщения. Боюсь, то, что мы получили от "Бримстоуна", - это все, что мы собираемся получить.
   - И вы не рассматривали бы возможность отправки другого разведчика на ту же позицию, где "Бримстоун" перехватил первоначальную передачу?
   Рикассо коротко и печально покачал головой. - Это действительно непрактично. Мне искренне жаль, что новости из Копья были не лучше, но вы видели, насколько отчаянными были обстоятельства. Все, что вы можете сделать, доктор, - и я понимаю, что это легче сказать, чем сделать, - это начать оставлять свою старую жизнь позади. Финал Копья, бесспорно, трагедия, но сейчас никто ничего не может с этим поделать. Вместо этого ответственность за то, чтобы начать готовиться к будущему, лежит на всех нас.
   - Копье не мертво, - сказал Кильон. - Оно умирает. Но врач не бросает умирающего пациента. И мы не должны отказываться от Копья.
   - У него не было никаких угрызений совести из-за того, что оно бросило Рой, - сказал Эграфф, потянувшись, чтобы расстегнуть воротник туники, его лицо раскраснелось от вечерней выпивки.
   - Тогда у вас высокие моральные принципы. - Кильон встретился взглядом с молодым капитаном. - Почему бы не подумать о том, чтобы извлечь из этого выгоду, вместо того чтобы занимать еще более укрепленную позицию?
   - Благородные и возвышающие чувства, - заметил Рикассо, останавливаясь, чтобы промокнуть салфеткой свои покрытые крошками губы. - Но, боюсь, это довольно неуместно. Мы ничего не смогли бы сделать для Копья, даже если бы у нас было желание. Мы всего лишь Рой, горстка воздушных кораблей.
   - Я бы не назвал сто пятьдесят горстью, - возразил Кильон. - Или сколько бы их ни было.
   - Все еще царапина на Копье, - сказал Рикассо. - Конечно, когда-то нас было гораздо больше. Сила, с которой нужно считаться. Но это было до Выступа, до того, как вероломное предательство и хищничество времени поглотили нас.
   - Я не говорю о том, чтобы атаковать его, - сказал Кильон. - Я говорю о предложении материальной помощи. Мы все были посвящены в новости, которые узнал "Бримстоун". Наверняка есть что-то, что Рой мог бы сделать.
   Рикассо выглядел искренне озадаченным. - С какой стати, доктор, тебе захотелось вернуться именно туда из всех возможных мест? Они скорее сдерут с тебя кожу живьем!
   - Некоторые из них - да. Но должны ли другие страдать только из-за этого?
   - Опять же, - сказал Рикассо, раздражение начало пробиваться сквозь его обычную невозмутимость, - это могло бы иметь значение, если бы можно было что-то сделать. Какой-нибудь крошечный жест. Но это не так. Ничего. И даже если бы это было так ... буря началась в Трясине, в самом сердце Копья. - Он подчеркнул этот момент, постучав пальцем по столу. - Некоторых это наводит на мысль, что Копье само навлекло это на себя.
   - Не все мы придерживаемся этого мнения, - едко заметил Гэмбисон. - Просто на случай, если тебе интересно, доктор.
   Кильон кивком признал здравый смысл собеседника. - Я тоже сомневаюсь, что Рикассо придерживается этого мнения. Если только тот дух скептического исследования, который он любит демонстрировать нам, не является фасадом, прикрывающим суеверия и предрассудки.
   - Для меня это становится слишком напряженным, - сказала Куртэйна, взглянув на Эграффа в поисках поддержки.
   Он пожал плечами и издал согласный звук. - Пора спать?
   - Это очень заманчиво. - Но вместо того, чтобы уйти, она остановилась, вздохнула и оглядела комнату. - Конечно, я не питаю любви к Копью - я бы подумала, что это уже достаточно очевидно, - но если бы было что-то, что мы могли бы сделать, я бы ухватилась за это. Хотя бы для того, чтобы ткнуть им в глаза и заставить их по-настоящему озлобиться из-за того, что они с нами сделали.
   - Я мог бы согласиться с этим, - сказал Эграфф.
   - Но там ничего нет, - сказала Куртэйна. - В том-то и дело. Ты же видел, доктор, как здесь все натянуто. Мы копошимся вокруг только для того, чтобы найти топливо для поддержания работы наших двигателей. У нас не хватает боеприпасов и предметов первой необходимости: пока это не очень заметно, но мы не можем позволить себе оказывать помощь нуждающимся.
   - Жест все равно был бы лучше, чем ничего, - сказал Кильон.
   - Жест, который стоил бы драгоценного топлива, подверг бы риску корабли и вынудил бы нас пролететь над территорией вокруг Копья, которую сейчас оккупируют мальчики-черепа, - сказал Рикассо.
   - Мы не боимся драки, - парировала Куртэйна, как будто речь шла о ее личной чести.
   - Да, - сказал Рикассо. - А мы и не собираемся. Никогда не собирались. Но в то же время мы никогда не предавались бесполезным, рискованным упражнениям ради этого. Сейчас, больше, чем когда-либо, нам нужно защищать то, что у нас есть. Копье справлялось без нас со времен Выступа. Теперь все должно обойтись без нас.
   - Оно попросило о помощи, - сказал Кильон. - Разве это ничего не меняет?
   - Не конкретно нас, - ответил Рикассо.
   - Как будто это имеет хоть какое-то значение. Если человек тонет, вы ждете, пока он назовет ваше имя, прежде чем бросить ему веревку?
   Рикассо снисходительно улыбнулся. - Это ни к чему нас не приведет, доктор. Я ценю твои чувства. Это совершенно правильно, что ты должен чувствовать определенную степень лояльности к Копью. Но я должен напомнить тебе, что ты гость Роя, а не часть нашей иерархии принятия решений. Мы будем прислушиваться к твоему мнению, но ты не можешь рассчитывать на то, что будешь иметь здесь влияние. Ты едва знал о нашем существовании до того, как мы спасли тебя. - В конце предложения прозвучало язвительное ударение, Рикассо твердо напомнил Кильону о долге, который он все еще должен Рою. - Можем мы теперь положить этому конец, пожалуйста? Что сделано, то сделано. У нас есть свои проблемы, с которыми нужно разбираться.
   Доктор Гэмбисон, который в тот вечер говорил очень мало, деликатно откашлялся. - Скажи им, - сказал он в сторону Рикассо.
   - Что, доктор? - спросил Рикассо.
   - Насчет сыворотки-15.
   - Я думал, это сыворотка-16, - сказал Кильон.
   - Это та, над которой он сейчас работает, - ответил Гэмбисон. - Сыворотка-15 была предыдущей партией, одним из отклоненных испытаний. Скажи им, Рикассо. Думаю, что теперь они все имеют право знать.
   - Это прискорбное предательство доверия, доктор, - предостерегающе сказал Рикассо.
   - И настали печальные времена. Расскажи им о партии, или я сделаю это за тебя.
   Теперь Рикассо завладел их вниманием, поэтому он без стеснения тянул паузу. Он налил себе еще выпить, устроив затянувшееся представление, взбалтывая жидкость в стакане, прежде чем осторожно сделать глоток. - Сыворотка-15 оказалась неудачной, - медленно произнес он. - Она делала не то, что я хотел. Вот почему я перешел на сыворотку-16.
   - Но она не провалилась так, как, несомненно, предполагают все сидящие за этим столом, - сказал Гэмбисон. - Неужели это так, Рикассо? Это не соответствовало твоим целям. В других отношениях это можно было бы считать... считать... чем-то вроде успеха.
   Куртэйна прищурила глаза. - О чем он говорит?
   - Я искал что-то, что освободило бы нас от зависимости от антизоналов, - сказал Рикассо. - Лекарство или процедура, которые можно было бы ввести однократно и которые затем обеспечивали бы длительную защиту от последствий перехода зон. Возможно, не постоянный иммунитет, но что-то почти столь же хорошее. Лекарство, которое не нужно было подбирать для каждого человека, действие которого не зависело от вектора изменений. Лекарство, которое могло бы защитить нас там, где лучшие сейчас терпят неудачу. Сыворотка-16 - это еще один шаг в этом направлении.
   - А сыворотка-15? - подтолкнула его Куртэйна.
   - Сыворотка-15 давала некоторые преимущества, но это было не то, что я искал. Я двинулся дальше...
   - Рикассо, - сказал Гэмбисон.
   Рикассо опустил свой бокал. Его глаза были глубоко посажены и слегка налиты кровью. - Сыворотка-15 имела несколько легких, несмертельных побочных эффектов. Во всех остальных отношениях она была, по крайней мере, столь же эффективна, как Морфакс-55 клинического класса или его эквивалент, который мы используем на Рое. Тесты, которые я провел, показали, что она обеспечивает такую же защиту от зональной болезни, вплоть до смягчения наихудших последствий массивной неадаптивной травмы. Короче говоря, она превосходила наше лучшее лекарство от зональной болезни. - Его розоватые глаза стали умоляющими. - Но это было отвлекающим маневром, вот и все! Нам не нужен лучший Морфакс-55: того, что у нас есть, уже достаточно для наших нужд.
   - Наших, возможно, - сказал Гэмбисон.
   - Ты можешь приготовить еще сколько-нибудь? - спросил Кильон.
   Рикассо покачал головой. - Это нелегко. Этого достаточно, чтобы убедить воргов достичь одного результата. Как только вы выходите за рамки заданного результата, вы с таким же успехом можете вернуться к началу.
   - Но у вас еще кое-что осталось, - сказал Гэмбисон. - Вы не уничтожили старые партии.
   - Немного.
   - Сколько? - спросил Кильон.
   Рикассо небрежно пожал плечами. - Пятьдесят флаконов, плюс-минус.
   - Пограничная комиссия обычно распространяла Морфакс-55 в бочонках, а не в бутылях, - сказал Кильон. - Даже тогда это нужно было нормировать и отслеживать. Каждая капля на счету. - Он почувствовал что-то среднее между грустью и облегчением: кроме как в качестве символического жеста, препарат Рикассо, в конце концов, не принесет пользы. Часть его хотела вернуться в Копье. Другая пришла в ужас от этой мысли, стремясь уцепиться за самое неубедительное оправдание, чтобы не возвращаться.
   - Расскажи ему остальное, - сказал Гэмбисон.
   У Рикассо была усталая покорность подсудимого, готового упасть в обморок во время перекрестного допроса. - Флаконы содержат препарат в максимальной концентрации, - сказал он. - Как он выходит из воргов. В таком виде он слишком силен. Нуждается в разбавлении.
   - Насколько? - спросил Кильон.
   - Очень сильно.
   - Сколько?
   - Примерно ... в десять тысяч раз. После этого вы можете обращаться с ним так же, как с жидким Морфаксом-55.
   - Итак, на самом деле, - сказал Кильон, - ты на самом деле хочешь сказать нам, что на этом корабле находится эквивалент... полумиллиона флаконов Морфакса-55 клинического качества?
   - Достаточно близко.
   - И ты не подумал, что на это стоило обратить наше внимание раньше, потому что...?
   - У нас есть весь необходимый нам Морфакс-55. И я сказал, что действительно были побочные эффекты.
   - Легкие, - сказала Куртэйна.
   - Когда альтернативой является медленная и мучительная смерть, - сказал Гэмбисон, - почти все будет считаться легким побочным эффектом.
   - Какого... размера флакон? - спросил Кильон.
   Рикассо поднял графин. - Плюс-минус.
   - Если бы это был Морфакс-55, его было бы достаточно, чтобы обеспечить антизональную защиту сотням пациентов на сотни дней, - сказал Кильон.
   Гэмбисон кивнул. - Он прав. Мы стоим на грани между жизнью и смертью для жителей Копья.
   - Это не спасет город, - сказал Рикассо. - Это просто отсрочит предсмертные муки. Это действительно то, чем мы хотим заниматься?
   - Ты можешь извлечь из этого больше пользы, - сказал Кильон.
   - Я же говорил тебе, не так-то просто вернуться к воргам.
   Кильон наклонился вперед, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. - Ты сделал это однажды, ты можешь сделать это снова. Возможно, во второй раз даже придумаешь что-нибудь более эффективное. Забудь о своем чудодейственном средстве, Рикассо: это благородная цель, но даже если она осуществима, на ее создание уйдет слишком много времени, чтобы оно действительно принесло пользу кому-либо. Но ты можешь сделать что-то здесь и сейчас с тем, что ты уже считаешь неудачей. Это может спасти жизни.
   - Они выплюнут это нам в лицо, - сказал Рикассо.
   - После того, как они уже попросили о помощи? Может быть, нам следует сначала позволить им самим решить, - сказала Куртэйна.
   - Ты никогда не испытывала никакой любви к этим людям, моя дорогая, - сказал Рикассо. - А что изменилось сейчас?
   - Ничего, - пылко ответила Куртэйна. - Им все равно придется ответить за то, что они с нами сделали. Но это не значит, что они не люди, нуждающиеся в помощи. Даже ангелы, если уж на то пошло. Я не предлагаю, чтобы мы делали это по доброте душевной, ясно? Но мы - Рой. Мы лучше, чем Копье, и это наш шанс доказать это, вместо того чтобы просто купаться в теплом сиянии самодовольства.
   - То, что она сказала, - сказал Эграфф, свирепо ухмыляясь, как будто ему не терпелось пойти и завести свои двигатели.
   - Итак, мы просто... вернемся в Копье? - спросил Рикассо, как будто было что-то фундаментальное, чего он просто не понимал. - Просто отправимся обратно, как будто ничего не случилось? Алло, это Рой? Помните нас? Мы привезли лекарства, о которых вы просили?
   - Если это то, что нужно, - сказала Куртэйна.
   - Ты же сам всегда говоришь нам, что мы должны приспосабливаться к меняющимся временам, - сказал Гэмбисон. - Теперь у нас есть шанс действительно сделать это. Мы не должны прекращать быть Роем или отрекаться от нашей истории. Мы просто делаем что-то другое, потому что можем. Соверши прыжок в неизвестность и посмотри, что произойдет.
   - Я сделаю это, - сказала Куртэйна. - Даже если никто другой этого не сделает. Как только "Раскрашенная леди" будет готова, я сама заберу эти пятьдесят флаконов концентрированной сыворотки-15. Они смогут разбавить ее, когда мы приедем.
   Рикассо вытаращил глаза. - Без мандата от Роя?
   - Если до этого дойдет. Всегда ли мой отец действовал по приказу, Рикассо? Если уж на то пошло, а ты? - Вопрос, очевидно, был риторическим, потому что она не дала ему возможности ответить. - Нет, я так и думала. Но, конечно, это было ваше поколение, когда все было по-другому.
   - Если погибнет один корабль, погибнем и мы все, - сказал Эграфф, сжимая кулак. - Это действительно взбесит их, когда они увидят, что Рой прибывает в массовом порядке. Я бы почти захотел стать жителем Копья, просто чтобы узнать, каково это!
   - В глубине души, Рикассо, ты знаешь, что мы должны действовать, - решительно сказал Гэмбисон. - И очень скоро, если это хоть что-то изменит. У них уже заканчиваются запасы Морфакса. Если мы будем сидеть здесь, колебаться и спорить месяц или три, то с таким же успехом можем вообще не беспокоиться. Когда мы такими темпами доберемся туда, вряд ли кто-нибудь останется в живых.
   - Послушайте, - сказал Рикассо, - даже если я соглашусь с тем, что это то, что мы должны делать, мне все равно нужно показать флаги.
   Куртэйна явно не была впечатлена такой линией аргументации. - Ты спрашивал других капитанов?
   - Конечно, нет. Еще пять минут назад это не было даже отдаленной возможностью. А как насчет несогласных? Как они это воспримут? Копье им нравится еще меньше, чем нам остальным, и это о чем-то говорит.
   - Не обращай на них внимания, - сказала Куртэйна. - Тебе нужно привлечь на свою сторону умеренных, и это именно то, что могло бы их воодушевить. Слишком долго им приходилось придумывать тебе оправдания, как ты уклонялся от своих обязанностей перед Роем, как ты проводишь больше времени со своими воргами, чем в тактической комнате. Я не согласна ни с чем этим, но это только потому, что я знаю тебя. Посмотри на это снаружи этой каюты, и все покажется не таким четким. Неудивительно, что некоторые капитаны начали прислушиваться к Спате и этим идиотам. По крайней мере, несогласные предлагают Рою что-то предпринять, вместо того чтобы прятаться на задворках, избегая драки.
   - Куртэйна права, - сказал Гэмбисон. - Никто не сможет обвинить тебя в недостатке дальновидности, если ты расскажешь об этом капитанам.
   Рикассо выглядел пораженным. - Они могли бы обвинить меня в отсутствии здравомыслия.
   - Нет, если у нас есть план, - сказала Куртэйна, - и несколько влиятельных капитанов, готовых поддержать тебя. У тебя уже есть двое, и я могу назвать еще по меньшей мере двадцать человек, которые присоединятся ко мне и Эграффу.
   - Пока не ставь это на карту, - сказал Эграфф, улыбаясь, поймав себя на грани неподчинения. - Я имею в виду, что мы с Куртэйной можем сообщить об этом другим капитанам, тем, кому, как нам кажется, мы можем доверить секрет. Мы соберемся здесь и разработаем основы плана, что-нибудь надежное. Затем вы можете поместить это во флаги. Если ты... эм... то есть если вам нужна моя рекомендация.
   - Принято к сведению, - едко сказал Рикассо.
  
   После того, как он разделся в своей каюте, после того, как он осмотрел свои зачатки крыльев в зеркале над раковиной, после того, как он изучил свою заостренную, похожую на беспризорного анатомию - кости выделялись, как топографические объекты на карте с преувеличенными контурами, - Кильон попытался заснуть. Это было нелегко. Позже той же ночью поступило сообщение о более близком наблюдении летательного аппарата мальчиков-черепов, прокладывавшего свой путь сквозь туман, прочесывающего местность по схеме поиска. Пока продолжалась дозаправка, еще больше кораблей было отправлено на перехват и уничтожение, сколько бы там ни было врагов. Разведывательные вылазки имели больше общего с поиском вслепую в затемненной комнате, чем с чем-либо, к чему обычно привыкли капитаны. Если последуют активные действия, они могут ожидать потерь, поврежденных кораблей и пострадавших экипажей. Кильон вызвался помогать в госпитале "Пурпурного императора", но Гэмбисон посоветовал ему отдыхать, пока он в состоянии; если Рой будет нуждаться в нем, он не замедлит обратиться к нему.
   Но он не мог заснуть по-настоящему. Хотя двигатели, поддерживающие станцию, и двигатели кружащих вокруг кораблей сопровождения частично заглушали шум, его уши были остро настроены на монотонно меняющийся гул. Теперь он мог начать слышать сквозь него, выходя в более тихое воздушное пространство за внутренним кордоном Роя. Он слышал шум битвы, иногда отдаленный, как раскаты грома на горизонте, иногда громче, чем фейерверк, взрывающийся по соседству. Перестрелка длилась несколько часов. Это посылало раздражающие сообщения глубоко в его мозг, проникая в неглубокое, свободно ассоциирующееся состояние ума, которое было настолько близко к сновидению, насколько он мог себе представить. Он видел черепа размером с гондолу, протягивающие свои безглазые лики сквозь туман, подвешенные под вялыми серыми воздушными шарами, морщинистые и извилистые, как человеческие мозги, бронированных людей с головами в виде черепов, свисающими с отвисших, смеющихся челюстей, холодное оружие, многообещающе поблескивающее сталью в сером полумраке. Ему снился ворг, вырывающийся из своей клетки, скользящий и ползущий, волочащий свои лишенные конечностей задние конечности по темным внутренностям "Пурпурного императора", невидимый в коридорах, оставляющий на ходу скользкий след из выброшенных внутренних органов, но все же находящий дорогу к его каюте, склоняющийся над ним, его рыло-механизмы жужжит и вращается, заводясь, как сумасшедшие часы, которые вот-вот пробьют час.
   Ворг/хочет/питаться. Дай/мозг/воргу. Ворг/изготавливает/хорошее/лекарство.
   Позже за ним пришел Гэмбисон. Его манеры были неуверенными, почти извиняющимися.
   - Мне бы не помешала некоторая помощь, доктор.
   На его запястьях, там, где перчатки не полностью закрывали кожу, все еще была кровь.
   Кильон без колебаний потянулся за своей медицинской сумкой, которая оставалась с ним в его каюте всякий раз, когда он там бывал. Но когда он взял ее с комода, то сразу понял, что что-то не так. Сумка казалась слишком тяжелой. Нахмурившись, пока Гэмбисон наблюдал за происходящим, он открыл сумку и увидел длинный синий корешок тома в кожаном переплете, засунутый в среднее отделение сумки, между подсумками и карманами с его снаряжением и зельями.
   - Справочный материал? - спросил Гэмбисон.
   Кильон уставился на синюю книгу, его мысли путались. На мгновение он по глупости задался вопросом, не украл ли он каким-то образом книгу из каюты Рикассо, а потом забыл о ней. Но логика сновидения рухнула. Это не могла быть та книга, которую хотел Спата, чтобы он вынес ее из каюты. Даже если бы Спате каким-то образом удалось заполучить книгу самому, у него не было бы причин прятать ее в сумке Кильона. Если только кража не была совершена и от него не ожидали, что он вернет ее ...
   - Доктор? - спросил Гэмбисон.
   - Ничего страшного, - сказал Кильон, взволнованный, но молящийся, чтобы этого не было заметно. - Я... запросил его в главной библиотеке, вот и все.
   - Ты, кажется, удивлен, обнаружив это там.
   - Я забыл положить его в сумку. Но теперь вспомнил. - Он медленно поднимал громкость, как будто это могло быть подключено к бомбе. Но в его руках она обладала тусклой твердостью, которая подсказывала ему, что это не более чем книга.
   - Можно мне взглянуть на это? - спросил Гэмбисон.
   - Ничего особенного.
   - Тем не менее. Удовлетвори мое любопытство. Мне интересно, чего ты не смог найти в моей библиотеке, что тебе пришлось обратиться к главной. - Без приглашения Гэмбисон взял книгу и открыл ее. Она открылась на случайной странице.
   Та была пустой.
   Том представлял собой бортовой журнал. Когда Гэмбисон пролистал его страницы, стало очевидно, что нигде в нем не было сделано ни единой записи.
   - Я подумал, что мог бы завести дневник, - объяснил Кильон, отчаянно импровизируя. - О моем пребывании в Рое. Мой опыт и все, что, по моему мнению, я должен был изложить на бумаге. Чтобы помочь себе в адаптации.
   - Я мог бы снабдить тебя любым количеством чистых бортовых журналов.
   - Я счел за лучшее не беспокоить тебя.
   Гэмбисон закрыл книгу, затем подвинул ее обратно по комоду к сумке Кильона. - Что-то здесь не так, доктор, но в данный момент у меня нет времени беспокоиться о том, что это может быть. Не сейчас, когда ждет счет от мясника. Бери свою сумку и следуй за мной. Нам нужно поработать.
   Счет, когда он был подсчитан, мог бы быть и круче. Первый корабль вернулся в гавань ранним утром. У него были повреждены двигатель и рулевое управление, но это были лишь легкие травмы. Второй прибыл тридцатью минутами позже, двигатели все еще работали, но в передней части гондолы была пробита рваная дыра размером с дверь. Два офицера и три летчика были убиты, а девять выживших получили серьезные, но поддающиеся лечению травмы. Еще два корабля отошли назад в течение последующих часов. Они оба получили повреждения, но оба вместе насчитали только одного убитого. Кильон и Гэмбисон усердно работали, иногда в команде, иногда ухаживая за разными пациентами. Все это время Кильон чувствовал молчаливый пристальный взгляд Гэмбисона, когда тот не погружал руки глубоко в красные тайны раны. Кильон, со своей стороны, пытался выбросить из головы тему книги, но даже когда он работал, она продолжала всплывать на поверхность его мыслей. Теперь он прекрасно понимал, чего от него ждут. Чистый том нужно было отнести в каюту в его медицинской сумке и заменить настоящий. Замена могла быть произведена за считанные секунды; Рикассо никогда не должен был об этом знать, по крайней мере, до тех пор, пока он не придет, чтобы сделать запись в исходном журнале. И если бы коммандер Спата добился своего, у Рикассо, возможно, никогда не было бы такого шанса.
   После операции он вернулся в свою каюту и нашел книгу там, где ее оставил Гэмбисон. Он поднял ее, ощущая между пальцами злую, воинственную силу, как будто сама книга стала добровольным соучастником его падения. Он бы выбросил ее в иллюминатор, если бы он не был запечатано. Не то чтобы книга была в чем-то компрометирующей. Это была пустая серия страниц журнала.
   Из нее что-то выпало. Он опустился на колени и поднял его с пола. Это была карточная фигурка, достаточно плоская, чтобы ее можно было просунуть между страницами. Это был ангел с отрубленной головой. Он не думал, что это могло быть в книге, когда Гэмбисон просматривал ее.
   Он сжал ангела в кулаке, сминая его до тех пор, пока тот не превратился в неузнаваемый комок искореженной карты. Затем сунул книгу обратно в свою сумку, где впервые нашел ее.
  
   Незадолго до полудня его позвали в покои Куртэйны. Он солгал доктору Гэмбисону просто рефлекторно, потому что это ему ничего не стоило и дало немного больше времени, чтобы оценить угрозу Спаты. Но он не мог продолжать лгать бесконечно и считал вполне возможным, что Гэмбисон уже поделился своими подозрениями с Куртэйной.
   Но ее, казалось, не интересовали его секреты.
   - Я разрешила тебе поспать, - сказала она, - потому что знаю, как усердно ты работал прошлой ночью. Я уже однажды благодарила тебя за помощь от имени "Раскрашенной леди"; теперь ты также получил благодарность Роя.
   Ее манеры были резкими, как будто все это было всего лишь преамбулой к какому-то неуказанному дисциплинарному взысканию.
   - Произошли ли какие-нибудь изменения?
   - Кое-какие. Мы с Эграффом связались с теми капитанами, которым, по нашему мнению, можно было доверить изложение наших намерений. Они прибывали на борт "Пурпурного императора" настолько незаметно, насколько это было возможно, стараясь, чтобы это не выглядело так, будто что-то затевается. Предварительные обсуждения уже ведутся. Насколько я знаю - я оставила Эграффа отчитываться передо мной - это начало реализации плана. У нас есть возможный маршрут обратно в Копье, по возможности избегая мальчиков-черепов, используя преобладающий ветер для экономии топлива. Тем временем Гэмбисон проводит дальнейшие тесты сыворотки-15, чтобы убедиться, что у нас действительно ее так много, как мы думаем. Он также исследует партии 14 и 13, просто на случай, если в них есть какие-то преимущества, которые Рикассо упустил из виду. Я так понимаю, тестирование довольно сложное.
   - Если Гэмбисон не спал, вам не следовало позволять мне тоже спать, - сказал Кильон.
   - Разница в том, что Гэмбисон не похож на труп двухдневной давности, доктор. Мне жаль, что приходится объяснять тебе это по буквам. - Куртэйна опустила взгляд на свои пальцы. - После всего, что ты мне рассказал, я была удивлена, что ты привел такие убедительные доводы в пользу возвращения. Разве Копье не последнее место, где тебе хотелось бы оказаться?
   - Там, где я хочу быть, и там, где мне нужно быть, - это не обязательно одно и то же.
   - Всегда был доктором.
   - Ты ничем не отличаешься. Ты можешь представить это так, как тебе нравится, сделать так, чтобы все выглядело так, будто ты хочешь вернуться в Копье только назло им, но я в это ни на минуту не поверю.
   - Признаю, что смотрю на вещи не так упрощенно, как Эграфф. - Она позволила нежной улыбке тронуть свои губы. - Вообще-то, Эграфф тоже не знает, но он достаточно умен, чтобы знать, как лучше всего представить это другим капитанам. Не как мы протягиваем руку дружбы, а как показываем Копью, что мы лучше этого. И я не обязательно думаю, что это неправильно. Было бы что-то замечательное в том, чтобы доставить лекарство, не сказав ни слова, и снова повернуться к ним спиной. Вы знаете, мы настолько морально превосходим вас, что нам даже не нужна ваша благодарность.
   - Рано или поздно Рою и Копью придется смириться с тем фактом, что они живут на одной планете.
   - Но не обязательно при моей жизни. Давай передадим лекарства и... перейдем какие-нибудь другие мосты как-нибудь позже, хорошо?
   - Это должно быть твое решение, а не мое.
   Куртэйна постучала ногтем по своему столу. - Что касается девочки, то она не перестала вызывать беспокойство просто из-за этого другого вопроса. Ты был прав, обратив на нее внимание Рикассо, но его возможности по защите не безграничны. Рано или поздно ему понадобятся доказательства, или он начнет убеждать себя, что она ненастоящая.
   - Он сказал мне, что сейчас неподходящее время.
   - Это было не так. И прямо сейчас я не могу сказать тебе, когда это может произойти. Я просто говорю, что тебе, возможно, придется проявить гибкость. Главное - держать Спату подальше от нее.
   - Я осознаю, какой риск представляет собой Спата.
   - Он разговаривал с тобой наедине?
   - Достаточно, чтобы у меня не осталось сомнений в том, что он опасный человек. Ты была права, когда предупреждала меня о нем там, на "Раскрашенной леди". Я не потеряю бдительности.
   - Не надо. Он змея. Подкормка, будь моя воля. - На ее лице появилась проницательность. - Что он тебе сказал?
   Кильон колебался на грани двух важных альтернатив, желая довериться Куртэйне, но в равной степени желая защитить Нимчу от разоблачения того, кем она была.
   - Мне ясно дали понять, что мне было бы лучше никому об этом не говорить.
   - По поводу чего?
   - Я думаю, это было бы равносильно разговору об этом.
   - Страх и паника, доктор. Если в Рое и есть хоть один человек, которому ты можешь доверять, так это я.
   - Не сомневаюсь в этом.
   - Но ты все еще обеспокоен. Тогда ладно, Рикассо. Ты поговоришь с ним? - Заметив что-то в выражении его лица - она умела читать его мысли лучше, чем кто-либо другой, - она спросила: - Или это из-за Рикассо?
   - Есть что-нибудь не связанное с Рикассо?
   - Справедливое замечание. Но это действительно касается его, не так ли? Спата попросил тебя что-то сделать? Чтобы убить его? - Она покачала головой. - Нет, в этом не было бы никакого смысла. У них уже было достаточно возможностей сделать это. Сделать ему плохо или сделать какое-то заявление относительно его способности командовать? Я тоже не понимаю, что они выиграют, сделав это.
   Тогда Кильон понял, что у него не осталось места для лжи. - Я поговорю с Рикассо. Можем ли мы согласиться с тем, что я добровольно поделился этой информацией?
   - С некоторым выкручиванием рук. Но если Спата прибегает к своим обычным уловкам, я понимаю, почему ты, возможно, хотел держать все в секрете. - Она спокойно посмотрела на него. - У меня много дел, которые не связаны с политикой. Это что-то, о чем мне нужно знать прямо сейчас?
   - Я так не думаю.
   Куртэйна оценила свои дорогие часы флотского выпуска. - Поговори с Рикассо. Я обещаю, что он защитит тебя и твоих друзей. Это единственное, чего Спата и его армия ласок не могут допустить - ты доверяешь другому человеческому существу, и это доверие не нарушается. Спата думает, что мир вращается вокруг страха и предательства.
   - Возможно, он прав.
   - Только не в моем Рое. Если эти несогласные хотят поступить по-другому, они могут отколоться и посмотреть, как долго они продержатся. Я бы дала им около года, прежде чем Черепа начнут пробираться сквозь их кости. Если бы не корабли, я был бы более чем рада увидеть их сзади прямо сейчас.
   - Как думаешь, Рикассо получит большинство голосов за полет в медицинских целях?
   - Вероятно, хотя бы потому, что это означает что-то делать, и даже его враги согласятся с этим, если посчитают, что есть хоть малейший шанс на то, что он потерпит неудачу. Что бы ни случилось, здесь мы не останемся. Это стало слишком опасно.
   Она рассказала ему кое-что из того, что произошло во время перестрелки.
   Мальчики-черепа были отброшены назад. Это был небольшой рейдерский отряд, пять кораблей, согласно самым достоверным разведданным. Два были уничтожены ротационными пулеметами ближнего боя и пушечным огнем, разорванные в клочья в воздухе. Третий был выведен из строя, двигатели отказали, оставив его на милость ветров. При последнем наблюдении он дрейфовал в общем направлении границы зоны, в восьмидесяти лигах к северу. Другой корабль ушел в сторону с легкими повреждениями. Пятый был захвачен отрядом дальнего разведчика "Белый адмирал". Никто из черепашек не был захвачен живым - они предпочли надеть крылья и прыгнуть за борт, - но их попытки взорвать покинутый корабль потерпели неудачу. "Белый адмирал" выпустил захваты и потащил его домой на половинной скорости. Пропитанный зловонием и кровью мальчиков-черепов, корабль не представлял интереса для Роя. Но с него снимут все, что представляет материальную ценность, а его карты и бортовые журналы подвергнут тщательной проверке, прежде чем пустой остов пустят по ветру для тренировок в стрельбе по мишеням.
   Тем временем были предприняты усилия, чтобы догнать ушедший корабль и вступить с ним в бой. Но туман скрыл его отлет, и ни один из преследуемых кораблей больше не был замечен до того, как поиск охватил безнадежно большой объем воздушного пространства. Корабли Роя повернули обратно домой.
   Что касается намерений убегающего корабля, то это были в лучшем случае догадки. Возможно, где-то там были более крупные силы, но корабль с таким же успехом мог действовать автономно. Что было ясно, так это то, что знания, которые он приобрел, в конечном счете дойдут до других. Мальчики-черепа, как любил отмечать Рикассо, по сути своей были самоорганизующимися. Они образовывались подобно пятнам ржавчины на броневой обшивке, с множеством точек происхождения. Они распространялись и сливались воедино. У них не было ничего похожего на централизованную командную структуру. Это не имело значения. У них не было никаких целей, кроме хаоса и анархии и того, чтобы сделать мир более дружелюбным для них самих. Они превращали некоторых из своих пленников в нечто большее, чем они сами, а остальных насиловали и убивали. Они не были разборчивы.
   То, что действительно было у мальчиков-черепов, было чем-то похожим на разведывательную сеть. Рано или поздно сбежавший корабль вступит в контакт с другой стороной, и тогда положение Роя будет раскрыто. Черепашкам не потребуется много времени, чтобы найти склад топлива, теперь, когда они знали, что что-то привлекло Рой так далеко на север. Склад не был опустошен, и не все пустые цистерны были заправлены.
   - Но это не причина оставаться и ждать, пока они приблизятся к нам, - сказала Куртэйна.
   - Мальчики-черепа не смогли бы справиться со всем Роем, даже если бы попытались, не так ли?
   - Они могли бы сильно навредить нам, если бы застали нас, когда половина наших кораблей все еще заправлялась. Не стоит рисковать, особенно сейчас, когда у нас есть причина переместиться, цель, выходящая за рамки простого выживания. Ты можешь поставить себе это в заслугу, доктор.
   - Вы бы перехватили эту семафорную передачу независимо от того, был я здесь или нет.
   - Да, и у нас были бы лекарства. Но у нас не было бы тебя, чтобы выступить в защиту Копья, и у нас не было бы тебя с Мирокой, чтобы уколоть нашу коллективную совесть. - Куртэйна выглядела неуверенной в себе. - Я не говорю, что ее нужно было уколоть, но... Я не говорю, что это тоже ничего не изменило.
   - Мирока и я - не самый яркий пример надежды и примирения.
   - Я посмотрю, что смогу с этим поделать. Тем временем... мы многое принимаем на веру, доктор. Возможно, ты только что дал Рикассо политический спасательный круг, и если это так, я благодарна тебе больше, чем ты когда-либо сможешь себе представить. Я также надеюсь и молюсь, чтобы никто из нас не совершил худшую ошибку в своей жизни, согласившись с тобой.
   - Если это так, - сказал Кильон, - то это худшая ошибка и в моей жизни тоже.
   Он уже собирался уходить, когда она сказала: - Доктор, то, что я тебе говорила ранее... история с трупом двухдневной давности?
   - Точная, хотя, возможно, и не та терминология, которую я мог бы выбрать.
   - Это было больно, и ты этого не заслуживал. Мне жаль. Можем ли мы... оставить это позади?
   Увидев искреннее раскаяние на ее лице, он сказал: - Это уже сделано.
   - Полагаю, Рикассо рассказывал тебе о своих ангельских косточках, которые он любит коллекционировать.
   - Да, - сказал Кильон, не совсем понимая, к чему она клонит.
   - Я не уделяю слишком много внимания его интересам, за исключением тех случаев, когда они пересекаются с моими обязанностями капитана. Но однажды я видела одного из его ангелов. Это было, когда я была девочкой. Мой отец взял меня с собой навестить Рикассо в его коллекционных залах на борту "Императора". Это был очень старый скелет, найденный недалеко от Парадайз-Флэтс. Он взял кости и правильно соединил их, заменил и починил то, чего не хватало или что было сломано. Затем он покрыл их слоем глины. На самом деле это была не глина, а своего рода изоляционный герметик, который мы используем на трубопроводах двигателя, чтобы они не замерзали и не растрескивались, но ... я отвлеклась, не так ли? Забота, с которой он обращался с ангелом, внимание к деталям... то, как он переделал крылья, используя стекло и металл... глаза и лицо ... это было, наверное, самое странное, самое красивое существо, которое я когда-либо видела. И знаешь что?
   Он что-то увидел в выражении ее лица. - Тебе это не понравилось.
   - Из-за крыльев, - сказала она, кивая. - Потому что эта проклятая... штука... выставила на посмешище мой мир и все, что в нем есть. Мирока была права, ты же знаешь - дирижабли. Это все, что у нас есть. И вы, ангелы, владеете небом, как будто вы, черт возьми, были рождены для этого. Извини за мой язык. Я довольно ловко управляюсь с рулем воздушного корабля, ясно? Я кое-что знаю о струйных течениях, о статической и динамической подъемной силе. Я могу превратить "Раскрашенную леди" в солнечный луч. Но на самом деле это не полет, не так, как ты это делаешь. Стоит ли удивляться, что мы питаем к вам неприязнь?
   - Если это тебя утешит, я почти не помню, каково это - летать. Они похоронили мои воспоминания, когда отправили меня на Неоновые Выси. В любом случае, это было девять лет назад.
   - Но ты делал это однажды.
   - И не раз, - признался он.
   - Ты ошибаешься, доктор. Это совсем не утешает.
  
  

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  
   Он пошел повидаться с Рикассо как раз перед показом флагов. Была середина дня, и туман начал рассеиваться, открывая взглядам бледно-голубое небо и засушливые, безлесные горизонты. В воздухе, насколько хватало взгляда, не было никаких черепашек.
   - Хороший день для голосования, - сказал Рикассо, отворачиваясь от окна, когда Кильон вошел в каюту. - Конечно, утомительная формальность - они меня одобрят, - но это все равно должно быть сделано. Разве ты просто не ненавидишь традиции?
   Кильон и Рикассо остались одни. Кильон поставил свою аптечку рядом со столом, за которым шла игра в шашки. - У нас в Копье мало что не является традицией. Когда вы ходите по кругу уже пять тысяч лет, трудно не вспоминать прошлое. Это похоже на ведение дневника, пока вы не поймете, что каждая новая запись совпадает с той, которую вы уже написали. Так зачем же тратить свое время впустую, если никогда не происходит ничего нового? Я думаю, Рой совсем другой. Вы еще не исчерпали все перестановки. Вы достаточно новички, чтобы все еще утруждать себя историей.
   - В твоих устах это звучит как юношеское увлечение, из которого мы рано или поздно вырастем.
   - Вы сделаете это, если у вас будет такая возможность. - Кильон сел рядом со столом. - Мы можем поговорить? Есть кое-что, что, я думаю, тебе следует знать.
   - По медицинским соображениям?
   - Не совсем. - Кильон открыл сумку и вытащил синий томик. - Коммандер Спата дал мне этот журнал. Он пустой. - Он пролистал пустые страницы. - Идея заключалась в том, чтобы я заменил его на тот, что лежал под столом, пока ты не смотришь. Я должен был вынести оригинал журнала из каюты в своей медицинской сумке и отдать ее Спате.
   Рикассо моргнул, но во всех остальных отношениях хорошо справился с сохранением самообладания. - Для чего?
   - Я думал, ты знаешь. Спата сказал мне, что оригинальный журнал содержит лабораторные записи по программе получения сыворотки воргов. Он думал, что, разоблачив отсутствие у тебя прогресса на сегодняшний день, он сможет подорвать твой авторитет.
   - Спата прав, - сказал Рикассо. Он подошел к столу и вытащил оригинальный журнал. - Это лабораторные записи.
   Книга была густо испещрена цифрами, формулами и загадочными аннотациями, написанными разными чернилами и с разной степенью аккуратности. Некоторые части были трезвыми и методичными. Другие были безумными каракулями, нацарапанными поздно ночью человеком на грани изнеможения. Там были сотни страниц, почти все исписанные от руки. Были даже вещи, похожие на заброшенные пазлы, рисунки с перекрестной штриховкой и точками, заполняющими некоторые квадраты. Кильон не мог отделаться от мысли, не имеют ли они какого-то отношения к игре в шашки, как будто Рикассо решал теоретические головоломки на полях, отвлекаясь от своей основной работы.
   - Но они не могут причинить мне вреда, - сказал Рикассо. - Для начала взгляни на даты. Эту работу я закончил более двух лет назад. Мои текущие записи остаются внизу, в лаборатории. И даже если бы они были актуальными, неужели ты искренне думаешь, что кто-то еще смог бы разобраться в них? Это не работа, готовая для публичной презентации. Эти заметки нужны только для того, чтобы что-то значить для меня, и в половине случаев даже я не могу в них разобраться!
   - Спата не дурак. Должно быть, он думал, что сможет что-то из этого извлечь.
   - Может быть, он и сможет. Но даже если ему каким-то образом удастся понять все эти заметки, какая ему от этого будет польза? Все, что он сможет показать, - это то, что более двух лет назад у меня был медленный период. Ну и что? В конце я все еще знаю больше, чем в начале.
   - Он не вдавался в подробности сверх того, что я тебе рассказал, - сказал Кильон. - Сказал мне, чтобы я вынес журнал, иначе он осложнит жизнь нам с Нимчей.
   - И он просил тебя никому об этом не говорить?
   - Конечно.
   - Тогда я в растерянности. Почему ты просто не взял его? У тебя было сколько угодно шансов, и если бы я поймал тебя, я бы понял, что ты действовал по принуждению. Конечно, мне пришлось бы вышвырнуть тебя с корабля, но мы все равно расстались бы друзьями.
   - Я думал об этом, - сказал Кильон. - Но потом я решил, что журнал, должно быть, является тестом, чтобы Спата мог увидеть, насколько сильно он меня контролирует. То, что ты мне только что рассказал, еще больше убеждает меня в том, что я был прав. Если бы я взял его и не сказал тебе ни слова, он бы только попросил меня сделать что-нибудь еще, возможно, что-нибудь большее и более опасное.
   - Почти наверняка.
   - Так что выбор у меня был либо соглашаться с ним до бесконечности, либо воспользоваться шансом сейчас поговорить с тобой. Я решил рискнуть.
   - Даже несмотря на угрозу Нимче и тебе самому?
   - Если лидер Роя не может защитить нас, то кто сможет?
   Рикассо печально улыбнулся. - Если бы только все было так просто. Я не могу просто арестовать Спату - он позаботился о том, чтобы не было свидетелей его шантажа, и боюсь, что твое слово, естественно, имеет меньший вес, чем если бы ты был одним из нас. Он знает это, и именно поэтому он не стеснялся быть таким наглым в своих угрозах. Подумай об этом, доктор: если бы он заботился о том, чтобы ты не знал его руку, он мог бы легко скрыть это или связаться с тобой каким-нибудь другим способом.
   - Если ты не можешь арестовать его, не мог бы ты каким-нибудь образом лишить его власти?
   - Не в такое деликатное время. На его стороне по меньшей мере двадцать капитанов, и, вероятно, столько же снова готовы выступить против меня, если почувствуют, что мое лидерство рушится. При таких обстоятельствах я не могу пытаться заставить замолчать своих критиков или маргинализировать своих врагов. Это заставит меня выглядеть отчаявшимся. - Рикассо закатил глаза в притворном разочаровании. - Я, конечно, знаю имена этих ублюдков - капитанов и корабли, а также то, верны ли экипажи мне или капитанам. Но это мне не поможет, поскольку у меня нет ничего на Спату, кроме твоих показаний.
   Кильон почувствовал головокружение от падения, как будто он неправильно рассчитал количество ступенек на лестнице, его нога наткнулась на воздух, когда ожидала твердой почвы. Он надеялся, что сможет довериться Рикассо и избавиться от груза всех своих проблем. Больше никакой лжи, никаких уверток. Но вместо этого он почувствовал, что ничего не добился.
   - Если ты не можешь защитить Нимчу, тогда, возможно, мне не следовало ничего говорить.
   - Нет, потому что, рассказав мне, ты ничего не потерял. - Рикассо передал Кильону настоящий лабораторный журнал, взяв взамен чистый. - Спате не обязательно знать, что у нас был этот разговор, не так ли? Ты можешь передать ему мои записи, точно так же, как если бы ты выполнил его план. Он подумает, что его уговоры сработали, и это даст Нимче немного больше времени.
   - А как насчет тебя?
   - Я же говорил тебе, что журнал бесполезен. Желаю ему удачи в попытках найти в этом что-нибудь, что можно было бы повесить на меня.
   - Возможно, ты больше этого не увидишь.
   - В таком случае скатертью дорога. Это старая работа, и я двинулся дальше.
   Кильон сунул настоящий журнал в свою медицинскую сумку. Он был не совсем таким, как подделка - немного другой, более бирюзового оттенка синего, более вычурный переплет, края более загнутые, - но все равно легко поместился внутри. - Если ты уверен, - сказал он, закрывая сумку.
   - Спата хочет поиграть в игры, он пришел к нужному человеку.
   Кильон кивнул на шахматную доску. - Я заметил.
   Теперь, когда он обратил на это должное внимание, на шахматной доске Рикассо было что-то не совсем правильное. На самом деле это были две доски, соединенные вместе посередине, но не подходившие друг к другу должным образом. Квадраты на одной доске были больше, так что ячейки не выстраивались аккуратно. И все же шашечные фигуры Рикассо пересекали границу, а черные маркеры располагались извилистыми, похожими на паутину образованиями на обеих досках, как сбившиеся в кучу птицы на краю более плотной стаи.
   - Это не игра, доктор, - сказал Рикассо. - Это сама суть жизни и смерти.
   - Сотовая сеть, - сказал Кильон, внезапно вспомнив кое-что из того, что сказал ему Гэмбисон. - Гэмбисон говорил о зонах, и он сказал, что сотовая сеть не имеет достаточного разрешения. Это как-то связано с этим?
   - Нам с тобой о многом можно было бы поговорить, - сказал Рикассо. - К сожалению, судя по моим часам, пришло время для голосования.
  
   Демонстрация флагов была в самом разгаре. Зимнее солнце сделало все возможное, чтобы заиграть на длинных развевающихся знаменах с цветными эмблемами, когда флот высказал свое коллективное мнение о решении Рикассо.
   Кильон был с Рикассо, Куртэйной, Эграффом и Гэмбисоном. Они были на балконе, наблюдая за представлением. Все оделись, чтобы защититься от холода, роевики по этому случаю надели свои лучшие форменные куртки. Рикассо переводил бинокль с корабля на корабль, читая транспаранты, которые опускались под каждой гондолой. Они были натянуты на жесткую проволоку, которая развевалась на ветру, а флаги стрелами тянулись к хвостам дирижаблей. Он держал бинокль в безупречно белых перчатках, изо всех сил вращая колесико фокусировки, переключаясь с близкого корабля на далекий. Время от времени со смотровой площадки или балкона какого-нибудь другого корабля что-нибудь мелькало. Сознавая, что на него вполне могут направить бинокль, Кильон не снял защитные очки и плотно нахлобучил шляпу. Его руки были глубоко засунуты в карманы, подбитые мехом. К настоящему времени слух о его присутствии, должно быть, достиг всего Роя, и он был уверен, что существовала определенная степень обоснованных предположений о том, кем именно он был. Но он был полон решимости скрывать свою внешность до тех пор, пока не выпустят официальное заявление по этому поводу. Ему очень хотелось закурить, но он подумал, что было бы невежливо закуривать только тогда, когда он был один.
   - Обычно все не так серьезно, - пробормотал Рикассо. - Я прихожу сюда и рассматриваю флаги, но обычно меня не волнует, что они на самом деле говорят мне. Я просто часто киваю и выгляжу заинтересованным. Обычно это не было проблемой.
   Кильон не мог разобрать, что это за цветные знамена. Ни одно из них не казалось похожим на другое, но он еще не замечал какого-либо особого испуга в своих хозяевах. Здесь было много церемоний, много слоев непроницаемых традиций. Рой использовал гелиографы для обычной передачи сигналов между кораблями, но, очевидно, все служащие офицеры были обязаны поддерживать рабочее знакомство не только с флагами, но и с несколькими различными системами флагов. Каждый корабль, по-видимому, использовал совершенно разные протоколы. Это ни в малейшей степени не смущало никого.
   - Получено согласие от "Облачного желтого", - пробормотал Эграфф, как будто у его голоса был шанс быть услышанным сквозь ровный гул двигателей, обслуживающих станцию. - Получено согласие от "Силверхита" и "Привратника".
   Куртэйна, которая просматривала другую часть строя, сказала: - Предварительное согласие "Аргуса". Условное воздержание от участия "Рубинового тигра".
   Рикассо издал звук, похожий на звук удара ногой по яйцам.
   - Это голосование не против тебя, - сказала Куртэйна. - До сих пор он всегда был на твоей стороне. Они просто хотят получить больше информации о том, что мы собираемся делать с топливом после того, как доставим лекарства. Вообще-то, я и сама была бы не прочь немного подстраховаться на этот счет.
   - Мы перейдем по этому мосту, - ответил Рикассо.
   - Ты имеешь в виду, украсть его у Копья? У них положение не лучше, чем у нас, - сказал Гэмбисон.
   - Получено согласие от "Призрачного мотылька", - сказал Эграфф.
   - "Призрачный мотылек"? Ты неправильно истолковал флаги.
   - Я так не думаю. Конечно, всегда есть поговорка о том, что кому-то нужно дать достаточно веревки, чтобы он мог повеситься.
   Куртэйна не собиралась опускать руки. - Если мы сожжем все наше топливо, только добравшись до Копья, мы станем легкой мишенью для мальчиков-черепов. Мы уже знаем, что они сосредоточились вокруг основания Копья, и они никуда не денутся.
   - Мы справимся, - сказал Рикассо.
   - Я видел графики, - прокомментировал Эграфф. - Даже при том, что ветер дует нам в спину, это выглядит рискованно. - Его внимание переключилось в другую сторону. - Кстати, согласие от "Испарителя".
   Рикассо кивнул. - Это хорошо. У него есть влияние.
   Так продолжалось и дальше, знамя за знаменем, корабль за кораблем. К моменту подсчета около трех десятков кораблей проголосовали против предложения Рикассо, еще около дюжины воздержались. Хотя некоторые из известных несогласных проголосовали против, в целом разногласия не привели к предсказуемым расколам. У некоторых из самых верных союзников Рикассо возникли проблемы с идеей оказания помощи Копью. Некоторые из его самых суровых критиков поддержали эту идею, потому что она сулила вероятность столкновения с мальчиками-черепами на этом пути и укрепляла моральное превосходство Роя над презираемыми горожанами. Другие, такие как "Призрачный мотылек", цинично поддерживали этот план именно потому, что считали его обреченным на провал и, следовательно, самым верным путем к подрыву доверия к Рикассо. Присутствовали и были учтены все мыслимые проявления придирчивости и коварства.
   Но было также значительное большинство, которые поддерживали Рикассо только по той причине, что считало это правильным поступком. Многие суда сформулировали придирки или оговорки к точным условиям предложения. Тем не менее, существовал солидный консенсус - добрая сотня кораблей, - которые были готовы и желали продолжить испытания медикаментов. Из того, что он знал об этом человеке, Кильон полагал, что были времена, когда Рикассо расценил бы как сокрушительный удар по его авторитету что-либо меньшее, чем абсолютное единодушие. Теперь он, по-видимому, воспринял это как долгожданное подтверждение того, что у него все еще есть эффективный мандат на управление Роем. Несогласных было недостаточно, чтобы помешать распространению лекарств.
   Когда остальные разошлись по домам, Кильон остался снаружи выкурить сигарету. Уже появились признаки мобилизации Роя. Флаги были убраны, а двигатели заработали интенсивнее, готовясь к долгому полету к Копью. Вместо того чтобы оставить позади силы прикрытия для охраны довольно ограниченных запасов топлива и для предотвращения попадания этих запасов в руки врага, склад должен был быть уничтожен. На башни наводились орудия: это была полезная тренировка по стрельбе по мишеням. На резервуары для хранения сбрасывались зажигательные бомбы. Рой больше никогда бы не прошел этим путем.
   Позади него открылась дверь. Он почувствовал тепло на затылке и приготовился к новой встрече с коммандером Спатой. Возможно, он пришел забрать синюю книгу, ожидая, что Кильон к этому времени уже выполнит его просьбу. Но когда он оглянулся, то увидел Мироку, которая присоединилась к нему. На ней было одно из высотных пальто роевиков, и она почти терялась в нем, только верхняя половина ее головы выступала над подбитым мехом воротником.
   - Слышала, мы двигаемся дальше, Резака.
   - Похоже на то.
   - Также слышала, что ты имеешь к этому какое-то отношение.
   Он осторожно ответил: - Я... изложил свою позицию. Не сомневаюсь, что рано или поздно они пришли бы к такому же выводу. Доктор Гэмбисон уже придерживался того же мнения, что и я, и я не думаю, что Куртэйну нужно было сильно уговаривать.
   - И ты знаешь, что ждет тебя в Копье?
   - Ничего хорошего.
   - Я тоже так подумала. - Некоторое время она молчала, ее внимание, по-видимому, привлек один из костров, горящих внизу. Из пламени поднимались столбы черного дыма, свернутые в мозгоподобные извилины. - У меня все еще есть проблемы с тем, кто ты такой, Резака, - добавила она.
   - Вполне объяснимо.
   - Но я скажу одну вещь. Ты настаиваешь на этом... зная, какой, скорее всего, будет твоя судьба... для этого нужно немного мужества.
   - Тогда, как я понимаю, ты одобряешь это решение?
   - От всего-гребаного-сердца.
   Кильон фыркнул. - Я рад. И уверен, что ты бы приложила столько же усилий для убеждения, если бы была на моем месте. Я просто надеюсь, что это того стоит, вот и все. На самом деле лекарство - это всего лишь временная мера. Лучше, чем ничего, но это не навсегда решит проблемы города.
   - Вот тут-то ты и надеешься, что на помощь придет Нимча.
   - Надежда, наверное, слишком сильно сказано. Но что еще у нас есть, если она не сможет все исправить?
   - Как много знают остальные?
   - Насколько мне известно, большая часть флота даже не знает о ее существовании. Рикассо знает, что она тектомантка или, по крайней мере, выглядит как таковая, но ты это уже знала. Я ничего не говорил о том, что ей нужно вернуться в Копье, и не планирую этого делать.
   - Они бы усомнились в твоих мотивах.
   - Вот именно.
   - Ты думаешь, что сможешь держать это в секрете бесконечно долго?
   - Не знаю. К ней проявляют интерес с нежелательной стороны. Я попал в затруднительное положение. - Он быстро улыбнулся. - Но я более или менее в курсе событий.
   - Ты мог бы сказать мне, Резака.
   - Пока что это моя проблема. Думаю, было бы лучше пока оставить все как есть.
   Она уклончиво пожала плечами, что было едва заметно сквозь толстую ткань ее пальто. - Тебе решать.
   - Спасибо тебе.
   - И еще кое-что, Резака. Писание, которое они у меня забрали?
   Он посмотрел на нее, как он надеялся, с легким интересом. - Да?
   - Куртэйна сказала мне, что именно ты уговорил ее вернуть его.
   - Я...
   - Просто хотела сказать тебе, что ценю это. Это все. Это совсем не значит, что мы в расчете. Я не знаю, будем ли мы когда-нибудь честны, ты лжешь мне и все такое, а ангелы делают то, что они сделали. Но... это всего лишь шаг. - Она помолчала. - Эта книга ... это значит для меня больше, чем просто место, где можно спрятать нож, ясно?
   - Я и представить себе не мог иного.
   - Ты молодец, Резака. Мне больно это говорить, но так оно и есть. А теперь извини, я пойду в дом, пока не отморозила себе сиськи.
  
   В конце концов, не было никакой необходимости договариваться о встрече с коммандером Спатой. Когда Кильон проснулся на следующий день, его медицинская сумка выглядела нетронутой, точно такой, какой он ее оставил. Но когда он открыл ее, синего журнала уже не было. На его месте был другой бумажный ангел, на этот раз с головой.
   Он предположил, что это означает, что он хорошо справился. Он также предположил, будто это означало, что Спата еще не закончил с ним.
  
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  
   Рой двигался на юг уже два дня, когда Кильона срочно вызвали в лазарет. Звонок поступил от одного из ассистентов Гэмбисона, а не от самого врача. Кильон мог только предположить, что доктору понадобилась его помощь с какой-то операцией или процедурой, в которой он уже участвовал. Однако, когда он прибыл, то обнаружил, что пациентом, которого он должен был осмотреть, был сам Гэмбисон. Он потерял сознание во время работы, навалившись на одного из раненых летчиков, когда напряжение последних дней и недель наконец сказалось на нем.
   - Он не спал больше суток, - сказали Кильону, и увертливая, оборонительная манера ассистента наводила на мысль, что он воображал, будто Кильон может возложить на него личную ответственность за состояние доктора. - Из-за раненых и дополнительной работы, которую он выполнял для толстяка. Мы пытались уговорить его немного отдохнуть, но он не слушал.
   - Куртэйна знала о его состоянии?
   - Да, была, - раздался низкий голос у него за спиной. - Прекрасно осведомлена. Я также верила, что Гэмбисон был человеком, лучше всего подходящим для оценки собственной пригодности к выполнению служебных обязанностей. Он заверил меня, что у него достаточно сил, чтобы завершить миссию, и - как мы видели - он был абсолютно прав в этой оценке. Я поверила ему на слово, доктор.
   - Похоже, это была ошибка.
   - У меня не было другого выбора. Я не могла позволить себе отказаться от услуг такого человека, как Гэмбисон. Если бы я сделала это, мы, вероятно, не смогли бы завершить нашу миссию после шторма, и список наших жертв был бы намного шире.
   - Ты могла бы спросить других.
   - Я могла бы, и результатом было бы то, что Гэмбисон остался бы здесь, в то время как мы покинули Рой для нашей разведывательной миссии. Но неужели ты хоть на секунду подумали, что он работал бы менее усердно? У него были медицинские обязанности в "Пурпурном императоре", не менее обременительные, чем его обязанности на борту моего корабля. Он уже взял за правило помогать Рикассо в его работе по производству сыворотки воргов.
   Кильон достаточно хорошо разбирался в методах работы Гэмбисона, чтобы понимать, что Куртэйна была права. Он кивнул, смягчая тон. - Ты, конечно, права. Если только не привязывать его к кровати...
   - Как он сейчас? - спросила Куртэйна у ассистента.
   - То приходит в сознание, то теряет его, - сказал мужчина. - Очень слаб и нуждается в абсолютном покое.
   - Мы не будем нагружать его, - сказал Кильон.
   Гэмбисона положили на его собственную койку, в отгороженном уголке лазарета. Он был в сознании, но чуть-чуть. У него едва хватало сил пошевелить головой, когда его посетители протискивались сквозь ширму. Его губы шевельнулись и издали звук, который был почти неслышим из-за гула двигателя. Его глаза были устремлены в потолок.
   - Доктор Кильон. Куртэйна.
   - Мы прибыли, как только услышали, - сказала Куртэйна. Она опустилась на колени и коснулась ладонью его руки под простынями. - Мне очень жаль, доктор. Ты отдал все Рою. Мне следовало приказать тебе относиться ко всему более спокойно.
   - Не вини себя, - сказал Гэмбисон, и каждое слово тянулось целую вечность. - Я бы так и сделал... все равно проигнорировал тебя.
   - Не сомневаюсь в этом.
   - По крайней мере, теперь ты в надежных руках, - сказал Кильон.
   - Что они мне прописали? - тяжело вздохнул Гэмбисон, его веки на мгновение сомкнулись. - Они мне не сказали, а я здесь самый проклятый врач в округе.
   Кильон задал тот же вопрос помощнику Гэмбисона. - Агулакс-12 в качестве средства, разжижающего кровь. Хронокс-6 для нормализации сердечного ритма.
   - Ты согласен?
   - Это именно то, что я бы тебе дал. При отдыхе есть все шансы, что ты хорошо восстановишься.
   - Хорошо, но не полностью. Ты тщательно подбираешь слова, доктор.
   - Отныне тебе придется относиться ко всему более спокойно, - сказала Куртэйна. - Если это означает сокращение твоих обязанностей ... даже частичный выход на пенсию ... тогда это то, с чем тебе придется столкнуться лицом к лицу.
   - Как дела у Мераи? - что-то в нем, казалось, встрепенулось при пробуждении профессионального интереса. - Я хочу, чтобы повязку на культе меняли каждые три часа. Неважно, как сильно она жалуется.
   - У Мераи все хорошо, - сказал Кильон. - Но она тебя больше не касается. Как и другие пациенты, и результаты анализов сыворотки.
   - Доктор прав, - сурово сказала Куртэйна. - Отдых означает отдых. Не проверяй своих помощников, чтобы убедиться, что они выполняют ту работу, которой ты их уже обучил. Если я не смогу доверять тебе в том, что ты серьезно отнесешься к собственному отдыху, я переведу тебя в одну из закрытых комнат.
   - Не нужно этого делать, Куртэйна. - Он устало улыбнулся. - Мне нравятся шум и суета. Обещаю, что не буду вмешиваться. В любом случае, мне это не понадобится. Мои сотрудники более чем компетентны. А в вопросах медицинского заключения... - он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, - ты всегда можешь обратиться к Кильону.
   - Я всегда буду готов оказать любую посильную помощь, - сказал Кильон.
   Куртэйна кивнула. - Хорошо. Конечно, я ничего не предвосхищаю. - Она сделала паузу и вернула свое внимание к Гэмбисону. - Я хочу, чтобы ты снова встал на ноги, доктор. Но как мой друг, а не как врач. Если ты больше никогда в жизни не возьмешь в руки скальпель, Рой все равно останется у тебя в долгу, который никогда не сможет вернуть. Но я бы скучала по нашим беседам даже больше, чем по твоим навыкам.
  
   Внизу, в лаборатории Рикассо, ворги очнулись от того состояния оживления, которое для них считалось отдыхом. Они услышали, как отпирается дверь, и отреагировали на появление света, когда Рикассо и Кильон вошли в хранилище без окон. С помощью тех конечностей, что у них оставались, они меняли позы, их головные устройства следили за посетителями, линзы щелкали и жужжали. Они издавали металлические скребущие звуки, как будто мусор перекладывали на свалке. Один из них сказал: - Ворг/потребность/мозг. Дай/воргу/мозг. Сделай/ворга/счастливым. Счастливый/ворг/делает/хорошее/лекарство.
   - Первое, что я всегда делаю, - это проверяю, что линии секреции все еще встроены и доставляют жидкость, - сказал Рикассо. - Но тебе нужно быть осторожным. Не подходи к клеткам ближе, чем необходимо, и все время держи это. - Он снял со стены топор с красной рукояткой. - Ты всегда будешь носить с собой револьвер - я выпишу его для тебя. И ото всегда будет у тебя в одной руке. Это на случай, если кто-нибудь из них схватит тебя и попытается затащить в клетку.
   Кильон с сомнением посмотрел на топор. - Он прорежет металл воргов? - Нет, но достаточно хорошо расщепит кость. И не думай, что они не попробуют это сделать. Они всегда в поиске мышечной ткани, внутренних органов, нервного материала. Они вырвут это у тебя, если у них будет хоть малейший шанс, и они достаточно сильны, чтобы протащить тебя между этими прутьями.
   - Промежутки недостаточно широки.
   - Можно было бы подумать так, пока не увидишь, на что способен ворг, когда он задумает это. Если одна из этих тварей все-таки овладеет тобой, тебе будет лучше потерять кисть или предплечье, чем свою жизнь. - Рикассо сказал это с каким-то веселым фатализмом, как будто у него был личный опыт.
   - Я запомню насчет револьвера и топора, - ответил Кильон. - Что еще?
   - Если ты обнаружишь, что что-то не так, не пытайся исправить это самостоятельно. Предупреди меня, и я спущусь и посмотрю на это. Я серьезно отношусь к этому, доктор. У меня есть некоторый опыт обращения с этими тварями, и примерно три раза в месяц им все еще удается напугать меня до полусмерти. Твоя задача не в том, чтобы исправлять что-то неправильное. У тебя будет достаточно работы, чтобы просто проанализировать образцы сыворотки.
   Стенд, на котором Кильон должен был проводить большую часть своих тестов и подготовки, находился на безопасном расстоянии от воргов. Они все еще были бы в одном помещении, но ему не нужно было бы постоянно за ними присматривать. Они были бы просто задумчивым, бдительным присутствием.
   - Не знаю, почему ты просто не отрубил им все конечности, - сказал он.
   - Я пытался, но тогда они выделяют не так эффективно. Что-то связанное с совокупной массой тела. Или назло, если ворги способны на злобу. - Рикассо сердечно похлопал его по плечу. - Но, пожалуйста, не волнуйся понапрасну, доктор. Я просто подчеркиваю эти вещи, чтобы у тебя не возникло абсолютно никаких сомнений в том, насколько они опасны. При условии, что ты не будешь задерживаться возле клеток, тебе нечего будет бояться.
   - Кроме того, есть ли у меня свобода действий для тестирования и доработки образцов сыворотки-15 по своему усмотрению?
   - Делай то, что должен: я доверяю твоему опыту в этом вопросе. Ты найдешь большинство реагентов и препаратов, с которыми уже знаком, хотя и в других концентрациях, чем мог бы ожидать. Некоторые названия могут отличаться, но я записал распространенные варианты рядом с заметками Гэмбисона. Надеюсь, этого тебе будет достаточно для начала. Помни, что мы почти наверняка не сможем синтезировать дальше базовую сыворотку-15, поэтому сохраняй столько, сколько сможешь, для медицинских целей.
   - Я так и сделаю. Ты уверен, что я возьму на себя работу Гэмбисона здесь, внизу?
   - Гэмбисон не в том состоянии, чтобы продолжать это делать, и он взялся за это только тогда, когда я был слишком занят, чтобы сделать это самому. Это по-прежнему так, особенно учитывая предстоящие нам навигационные трудности. - Рикассо остановился у зеленого вертикального шкафа с рядом циферблатов на верхней панели. Он повернул рычаг, и аппарат отозвался мягким щелчком и жужжанием.
   Кильон подумал обо всей проделанной здесь работе, о долгих, ничем не вознагражденных часах терпеливых экспериментов. Все отупляющие неудачи и краткие, поднимающие настроение обещания прорыва - большинство из которых, должно быть, оказались миражами. Он чувствовал запах тяжелого труда в воздухе, въевшийся в мебель, стены. Если бы каждого гражданина Роя можно было провести по этому залу, заставить испытать такое же чувство дисциплинированности и исполнительности, не нашлось бы ни одного из них, кто не верил бы, что Рикассо принимает близко к сердцу интересы Роя.
   - И все же это жест доверия, - мягко сказал он. - Я не отношусь к этому легкомысленно.
   - Нам нужна эта сыворотка-15, доктор, и ты как нельзя лучше подходишь для этой работы. Честно говоря, я не могу позволить себе роскошь не доверять тебе.
   Кильон печально улыбнулся. - Я сам несколько раз оказывался в таком положении. Это уже почти входит в привычку.
   - Тогда ты знаешь, каково это. - Осмотрев клетки, Рикассо неторопливо вернулся к стене и повесил свой топор. Зеленый шкафчик снова щелкнул и зажужжал. - Хорошо, признаю, что у меня были сомнения на твой счет. Затянувшиеся. Ты солгал нам, и я не был уверен, что мы сняли все слои. Но когда ты пришел ко мне по поводу угрозы Спаты, то заглушил мои сомнения.
   - Из этой истории с журналом пока ничего не вышло. Это заставляет меня задуматься, чего на самом деле добивается Спата.
   - Выжидает подходящего момента, вот и все. У змеи все еще есть яд. Я думаю, нам обоим лучше быть настороже. Удар будет нанесен. Это просто вопрос того, когда и где, - Рикассо хлопнул в ладоши. - Но сейчас у нас обоих есть дела, которыми нужно заняться. Могу я оставить тебя, чтобы ты мог заняться своими делами? В следующий раз позабочусь, чтобы у тебя был револьвер, но сейчас нет необходимости проверять линии секреции, когда я это сделал сам.
   - Со мной все будет в порядке, - сказал Кильон.
   Но когда дверь за Рикассо закрылась - он никогда не покидал комнату, не заперев ее, - Кильон почувствовал, что ворги изучают его, отслеживая его движения с настороженным терпением кошек.
  
   Рой двигался медленно, экономя топливо, осторожно продвигаясь вдоль западной окраины Проклятия. Огибание необитаемой зоны предлагало кратчайший путь к Копью, но от нервного предчувствия среди летчиков никуда не деться. Хотя граница оставалась за горизонтом, они боялись ее так же, как древние мореплаватели, должно быть, боялись какого-нибудь океанского региона, о котором ходили легенды как о месте обитания водоворотов, сирен и морских чудовищ. Приборы проверялись с особой тщательностью, на случай, если край Проклятия сместился. За двигателями ухаживали с любовью и заботой, поскольку тяга была единственным, что удерживало Рой от капризов ветров, а ветры не испытывали угрызений совести, когда дули к Проклятию.
   Кильон опустил голову. Было легко оставаться занятым весь день, и если бы он не нуждался во сне, то мог бы занять себя и ночными дежурствами. Он помогал больным и раненым на борту "Пурпурного императора", приняв на себя больше ответственности теперь, когда Гэмбисон был прикован к постели. Он часами напролет работал в лаборатории Рикассо, чаще всего не в одиночестве, хотя Рикассо заглядывал к нему, когда был в состоянии, внимательно изучая записи Кильона, перепроверяя концентрации и реактивы, используемые при тестировании и очистке сыворотки-15. Теперь у Кильона был свой собственный ключ - еще один знак доверия Рикассо. Он тяжестью лежал в его сумке и постоянно путешествовал с ним.
   Когда он не был в лаборатории или лазарете, то занимался чтением. Раньше он проводил немного времени в личной библиотеке Гэмбисона, заходя туда за каким-нибудь справочным текстом, но теперь чувствовал себя вправе находиться там часами. Коллекция - слишком громоздкая, чтобы ее можно было взять с собой на борт "Раскрашенной леди" - представляла собой настоящий дворец очарования в кожаных переплетах. Помимо кратких корабельных записей каждого хирурга, который когда-либо служил на судне Куртэйны, в нем содержались многочисленные тексты и трактаты о болезнях, уродствах и искусстве врачевания. Многие из этих книг и свитков даже не были написаны на дошедшем до нас или переводимом языке, но их иллюстрации все еще представляли неослабевающий академический интерес. Один древний том, который при ближайшем рассмотрении чуть не развалился на части, содержал голографические пластины поразительной красоты. Когда Кильон осторожно прикоснулся к страницам, мимо промелькнула последовательность нейронных срезов, подписанных наклонным курсивным текстом. Книга была одним из тех редких и ценных артефактов, которые казались в значительной степени невосприимчивыми к изменениям зон, что наводило на мысль о том, что лежащая в ее основе технология была органической, а не механической. Он почувствовал тяжесть столетий в ее пыли, и когда повернулся к фронтиспису, дата, напечатанная там узнаваемыми, хотя и немного странными цифрами, опережала нынешнюю на тысячу лет. Кильон знал, что книга выпала не из будущего. Она сохранилась со времен эры, когда использовался совершенно другой календарь, до того, как часы были сброшены на ноль.
   Больше всего на свете - и он чувствовал себя слегка виноватым в том, что болезнь Гэмбисона стала фактором, способствовавшим этому, - Кильон был рад тому, что был занят. Это отвлекало его от мыслей о коммандере Спата и от тех частей гондолы, где он, вероятно, мог встретиться с этим человеком. Кильон не общался с ним со времени их последней встречи и начинал верить, что Спата потерял к нему интерес после инцидента с журналом.
   Однако, даже когда он думал об этом, другая часть его сознания осознавала, что он был вовлечен в тихий самообман.
   Утром третьего дня его попросили зайти в каюту. Когда он пришел, то обнаружил Мироку, уже сидящую там на одном из низких стульев рядом с журнальным столиком. Она лениво почесывала свое забинтованное плечо. Кроме него, в комнате был только Рикассо, который отвернулся от окна, когда вошел Кильон.
   Мирока подняла голову. - Этот человек не сказал мне ни слова, пока ты не появился, Резака.
   - Что-то случилось? - спросил Кильон.
   - Не обязательно, - ответил Рикассо. - Мне нужна ваша помощь кое в чем - вас обоих, - и я подумал, что лучше подождать, пока не будете присутствовать вы оба. Все дело в Копье. Мы получили кое-какие новые разведданные.
   - Я не ожидал свежих новостей, пока мы не подойдем поближе, - сказал Кильон.
   - Я тоже. Но я не учел мальчиков-черепов. Помните тот корабль, который мы захватили в ночь перед нашим отлетом со склада горючего?
   - Я не думал, что там были пленные, - сказал Кильон.
   - Их там не было. Но мы действительно забрали его со всеми документами в целости и сохранности. Некоторые из них зарекомендовали себя лучше всего сказать... озаряющими. Для тех, кто так склонен к варварству, мальчики-черепа удивительно прилежные хранители журналов. До того, как они присоединились к стае, с которой мы столкнулись, "Разрыватель" действовал независимо. Они прослушивали сигналы на Девятом радиале, той самой семафорной линии, о которой "Бримстоун" сообщил, что она все еще работает.
   - Я думала, что мальчики-черепа пытались нарушить эти линии, а не подслушивать их, - сказала Мирока.
   - Один корабль не смог бы захватить сигнальную станцию, - сказал Рикассо. - В любом случае, они так же, как и мы, заинтересованы в состоянии города. Они прослушивали передачи по семафору гораздо дольше, чем смог "Бримстоун". - Он кивнул на расшифровки разведывательных данных в коричневой обложке на кофейном столике. - Вот что у нас есть. До сих пор требовалось расшифровать логи мальчиков-черепов и осталось еще несколько отрывков, которые мы пока не можем расшифровать, но этого достаточно, чтобы продолжать. Если это точно, то это дает нам гораздо более четкое представление о состоянии города, чем мы имели до сих пор. Ничто в нем резко не противоречит тому, что мы узнали от "Бримстоуна", но это действительно выставляет вещи в новом свете. - Он приглашающе махнул рукой. - Откройте документы. Прочтите стенограммы. У вас неограниченный допуск. Все, о чем я прошу, - это чтобы вы, как жители Копья, были внимательны ко всему, что звучит неправдоподобно. У нас нет другого способа определить, надежны ли разведданные мальчиков-черепов.
   Кильон присоединился к Мироке за столом. Он открыл одно из досье и просмотрел один из бледно-розовых, тонких, как папиросная бумага, листов для расшифровки внутри.
   - А почему бы и нет?
   - Это мальчики-черепа, - ответил Рикассо. - Я бы хотел, чтобы вы обратили особое внимание на одно конкретное имя, если это вообще возможно - оно постоянно всплывает. Даже если этот человек вообще не несет ответственности за эти передачи, то он явно играет какую-то важную роль в Копье после катастрофы.
   - Талвар, - сказала Мирока, сильно нахмурившись, как будто была уверена, что совершила ошибку. - Вот его имя. И еще раз. - Она перетасовала бумаги. - Снова здесь. Он тут мелькает, как сыпь.
   - Вы знаете этого человека?
   - Вроде того.
   - Талвар помог нам выбраться из Копья, - сказал Кильон, заметив его имя на другом листке стенограммы. Предложение гласило: - Талвар продолжает призывать всех граждан ответственно использовать существующие антизональные запасы. - Чуть ниже: - Талвар сообщает, что поставки продолжаются и нет необходимости в дальнейшей панике. - И еще: - Талвар указал, что самосуд и избиения в качестве наказания недопустимы. В то же время мародерство, кража нормированных припасов и нарушения комендантского часа не могут оставаться безнаказанными, злоумышленники должны и будут привлечены к ответственности по всей строгости закона о чрезвычайном положении.
   - В этом нет никакого смысла, - сказала Мирока, качая головой. - Я имею в виду, почему Талвар?
   - Ты имеешь в виду, - сказал Кильон, - почему не Фрэй?
   - Полагаю, это мог быть кто-то другой с таким же именем, - с сомнением вставил Рикассо.
   - Нет, это наш Талвар, - сказала Мирока. - Я почти уверена в этом.
   - Разведданные "Бримстоуна" действительно говорили что-то о криминальных элементах, заполняющих вакуум власти, - сказал Кильон. - Полагаю, что Талвар должен был бы считаться преступным элементом по чьему бы то ни было определению. Но, с другой стороны, мы с тобой поступили бы так же.
   - Талвар был всего лишь винтиком в машине Фрэя, - сказала Мирока.
   - Может быть, винтик с амбициями. У него уже была налажена сеть: ты видела, как легко он организовал нашу отправку в Конетаун в вагоне с замороженными трупами. Он был бы в довольно выгодном положении, когда рухнула ортодоксальная власть.
   - Как и Фрэй.
   Кильон просмотрел несколько бумаг в поисках какого-либо упоминания о Фрэе, но это имя не бросилось ему в глаза.
   - Кажется, о нем вообще ничего не упоминается.
   - Этот Фрэй был еще одним контактом? - спросил Рикассо.
   - Более того, он был другом для нас обоих. Талвар вытащил меня из Копья, но именно Фрэй сделал так, чтобы это произошло. Я знал его много лет. Он не был образцом добродетели, но и плохим человеком тоже не был. - Он посмотрел на Мироку, надеясь, что она скажет это раньше него.
   - Ты же не думаешь, что он выжил.
   - Мы оба видели, как шторм обрушился на Копье, и мы знаем, что "Бримстоун" рассказал нам об изменении зон. Это задело Неоновые Выси больше, чем Паробург. С точки зрения Талвара, это изменение могло бы быть почти благотворным.
   - Достаточно, чтобы из довольно заметного игрока преступного мира Паробурга превратиться в самого могущественного человека в Копье?
   - Самый могущественный человек в той части Копья, которая все еще способна общаться с внешним миром, - сказал Кильон. - Насколько нам известно, Фрэй может быть все еще жив; он просто не может передать сообщение. Здесь мы видим лишь малую часть картины.
   - Но это кажется смутно правдоподобной частью? - спросил Рикассо.
   - Если принять как данность, что Талвар расширил свое влияние, - сказал Кильон, - то да, полагаю, так оно и есть.
   - Я согласна с Резакой, - сказала Мирока.
   Рикассо кивнул, в его глазах блеснуло холодное удовлетворение. - Именно на это я и надеялся. Я не рассчитывал, что кто-то из вас действительно знает этого человека, но это бонус. Моей главной заботой было то, что все это могло оказаться выдумкой мальчиков-черепов, какие бы причины у них ни были. Я не могу исключить этого даже сейчас, но тот факт, что они так часто упоминают этого джентльмена Талвара...
   - Это реально, - сказал Кильон. - Единственное сомнение, которое у меня возникает, - это то, о чем нам не говорят. Но это ничего не меняет, не так ли? - Он постучал пальцем по одному из листов. - Мародерство. Беспорядки. Нехватка рационов. Перерасход медикаментов. Все это говорит нам о том, что ситуация именно такая серьезная, как мы и ожидали. Может быть, и хуже. Им действительно нужна эта сыворотка-15.
   - И мы доставим ее, - сказал Рикассо. - Так скоро, как только сможем. Может быть, раньше.
  
   Кильон узнал, что имел в виду Рикассо под своим замечанием позже в тот же день, когда его снова вызвали в каюту. На этот раз присутствовало по меньшей мере дюжина капитанов, а также Куртэйна, Эграфф, Мирока и, конечно же, сам Рикассо, который стоял, уперев руки в бока и прижавшись своим гордым животом к огромному столу с картами, вокруг которого собралось все собрание. Он смотрел на свою аудиторию с выражением драчливого вызова, переводя взгляд с одного человека на другого, настораживаясь при малейшем намеке на несогласие.
   - Это наш существующий курс, - сказал Рикассо, ведя толстым ногтем большого пальца по карте. - Огибаем край Проклятия, но тратим еще три дня полета, фактически удаляясь от Копья с каждым часом, прежде чем мы минуем южную оконечность, поймаем преобладающие ветры и начнем продвигаться на восток.
   Куртэйна, которая, должно быть, что-то почувствовала в происходящем, сказала: - И в чем именно заключается ваша точка зрения? Мы долго обсуждали это. Мы привержены этому. Сейчас решительно не время менять наше мнение о правильном подходе.
   - И в этом ты совершенно права, моя дорогая. То есть ты была бы права, если бы не изменилась доступная нам информация. В свете новых разведданных нам следует пересмотреть наше первоначальное решение.
   Она стояла, уперев руки в бока. - Какие новые сведения?
   - Мы извлекли из "Разрывателя" недавно исправленные карты. Мальчики-черепа подошли достаточно близко к пределу действия Проклятия, чтобы заметить изменения. Но они ничего не нашли, никакого намека на уклон на протяжении сотен лиг. Из этого можно сделать только один разумный вывод: Проклятие сместилось или сократилось. Мы не должны были ожидать, что все останется по-прежнему: границы каждой другой зоны изменились, так почему бы не Проклятие?
   - Вы доверяете этим картам? - спросил Эграфф. - Насколько нам известно, они фальшивые, придуманные, чтобы привести нас к катастрофе.
   - Это разумное замечание. Но другая информация, полученная с того же корабля, была проверена независимо.
   Кильон взглянул на Мироку, которая в тот же момент посмотрела на него в ответ. Выражение ее лица сказало ему, что она чувствовала то же самое, что и он. Неспособность найти вопиющее несоответствие или неправдоподобную деталь в семафорных сообщениях - это не то же самое, что независимая проверка.
   - Это... - начал он говорить.
   - Доктор? - с интересом спросил Рикассо. - Твое мнение, пожалуйста? Мне очень хочется это услышать.
   - Вы знаете, мы никогда не сможем быть уверены в подлинности этих расшифровок. Но даже если бы это было так, это все равно не дало бы нам никаких оснований предполагать, что карты не были подделаны.
   - Отмеченные мальчиками-черепами изменения сопоставлены с измерениями "Бримстоуна", "Раскрашенной леди", "Киновари" и "Железного выступа", доктор, поэтому крайне маловероятно, что они были полностью сфабрикованы.
   - Мы не знаем, как далеко продвинулась граница, - сказал Кильон. - Проклятие, возможно, уменьшилось в размерах или изменило свою форму, но это не значит, что мы можем плыть на эту территорию, ни о чем не заботясь. Мы можем снова наткнуться на границу, только немного дальше, чем это было раньше.
   - Вот почему мы будем уделять должное внимание часам, каждую секунду пути, - сказал Рикассо. - Мы не дураки. Мы извлекли тяжелый урок из этого события. Но даже если граница лишь немного отступила, мы все равно сэкономим время и топливо, пересекая границу того, что раньше было Проклятием. Можешь ли ты отрицать, что экономия времени пойдет на пользу Копью?
   - Конечно, не могу.
   - Как я и ожидал. Мы пошлем корабли впереди основного формирования, нанесем на карту уклоны по широкой полосе, создав безопасный коридор. Если часы подскажут нам изменить наш курс, мы это сделаем. Но тем временем мы сократим время нашего путешествия в Копье на несколько дней и избежим столкновения с несколькими известными скоплениями мальчиков-черепов. - Рикассо наклонился вперед, его живот выпятился на край стола. Он взял указку и провел ею по краю участка, огибая ужасающе пустую внутреннюю часть. - Учитывая срочность нашей миссии и экономию расстояния, мы просто не можем обсуждать это. Это должно быть сделано. Мы доберемся до Копья раньше, и поскольку их приборы не так чувствительны, как наши, я очень сомневаюсь, что какие-нибудь мальчики-черепа проследуют за нами. В качестве побочного продукта мы в конечном итоге составим первые современные карты этой территории - то, что нам рано или поздно придется сделать.
   - Первые карты, за все время, - сказала Куртэйна. - Если только ты не знаешь лучше.
   Рикассо ничего не сказал, просто постучал указательной палочкой по карте.
   - Как долго мы пробудем в Проклятии? - спросил Кильон.
   - С точки зрения медицинских интересов, доктор?
   - Мне просто интересно, как долго мы смогли бы продержаться, если бы условия изменились и нам пришлось вернуться к антизональным средствам.
   - Самое большее два дня, - сказал Рикассо. - Это при условии, что мы никогда не выводим двигатели на максимальную мощность, что, конечно, всегда было бы возможным вариантом. Вас это устраивает, учитывая то, что вы знаете о наших поставках лекарств?
   - Полагаю, приемлемо, - осторожно ответил Кильон. - Что, для ясности, не означает то же самое, что "устраивает безоговорочно". - Он чувствовал призрачное присутствие доктора Гэмбисона рядом с собой. Хотя сам этот человек был недостаточно здоров, чтобы высказать свое мнение, Кильон знал, что ответственность легла на него.
   - Я не говорю, что мы должны торопиться с этим, - сказал Рикассо. - В равной степени я не вижу рациональной альтернативы. Отступление Проклятия предлагает нам короткий путь к нашей цели - какой капитан воздушного корабля не ухватился бы за короткий путь?
   - Эм, я, например, - сказала Куртэйна.
   - Да, моя дорогая. Сформулируй свои сомнения. Глубоко внутри я знаю, что ты была бы горько разочарована, если бы мы сейчас отвернулись. - Он сжал кулак. - Только подумай! Мы вполне могли бы стать первыми организмами, попавшими в зону Проклятия более чем за пять тысяч лет.
   - Теперь ты действительно купил этим меня, - сказал Эграфф, вызвав одобрительный ропот некоторых других капитанов. - Не пойми меня неправильно, я полностью за доставку лекарств. Но, по крайней мере, это просчитанный риск.
   - Преимущества перевешивают риск, - сказал Рикассо. - Во-первых, мы можем быть достаточно уверены, что не столкнемся с какими-нибудь мальчиками-черепами в Проклятии. Или кем-либо другим, если уж на то пошло. И мы не остановимся, пока нас не вынудят к этому. В течение всего прохождения мы будем поддерживать крейсерскую скорость основной части Роя. Корабли-разведчики иногда могут работать быстрее, но мы не будем перегружать двигатели.
   - Если мы действительно собираемся это сделать, - вздохнув, сказала Куртэйна, - тогда "Раскрашенная леди" должна показать дорогу остальным.
   - Она готова?
   - Достаточно готова.
   - Превосходно, - ответил Рикассо. - Шесть дирижаблей будут двигаться строем "наконечник стрелы" - "Раскрашенная леди" первой, два за ней и три за ними. Поскольку ни один корабль не находится на расстоянии более пяти лиг от другого, мы все равно получим точные показания на трассе шириной в десять лиг - более чем достаточно, чтобы обеспечить безопасный проход Роя. Еще два корабля сопровождения пойдут по флангам Роя, а последний будет идти сзади, продолжая снимать показания, а также наблюдая за любым, кто попытается последовать за нами.
   Куртэйна покачала головой. - Они не будут пытаться, поверь мне.
   - Тогда у идущего последним корабля будет еще больше времени для проведения измерений, - сказал Рикассо. Кильон начинал понимать, что у него была сводящая с ума способность обращать любое кажущееся неудобство в свою пользу.
   - Не ожидай, что большинство поднимет флаги по этому поводу, - сказал Эграфф. - В прошлый раз были колеблющиеся. Теперь их будет еще больше.
   - В демонстрации флагов не будет необходимости, мой мальчик. - Рикассо выглядел почти виноватым в собственной сообразительности. - Я предусмотрел эту возможность в своем последнем предложении, том самом, по которому я получил мандат от ста кораблей.
   - Девяносто восьми, но кто будет спорить? - спросила Куртэйна.
   - Дело в том, - и это не просто нарушение конституции, - что я недвусмысленно запросил разрешение изменять курс по пути следования так, как считаю нужным, при условии получения более подробной информации о сдвигах границ, погодных условиях и расположении сил противника. Теперь у меня именно такое улучшенное понимание.
   - Тебе это с рук не сойдет, - сказала Куртэйна.
   - Нет, не сойдет, - согласился Эграфф. - Этот пункт конкретно запрещает тебе пересекать границы любой зоны без нового предъявления флагов.
   Рикассо посмотрел на него с выражением ошеломленного непонимания на лице. - Но я ведь не буду пересекать границы какой-либо зоны, не так ли? Если только ты не имеешь в виду старые границы на старых картах - но с каких это пор мы позволяем им стать жупелами?
   Куртэйна пробормотала себе под нос: - Ты хитрый старый лис. - Но в ее голосе не было ничего даже отдаленно похожего на нежность или одобрение.
   - Возможно, он прав, - сказал один из других капитанов. - То есть, с точки зрения конституции.
   - Послушайте, - сказал Рикассо примирительным тоном. - Как только люди поймут, что граница сдвинулась - что то, над чем мы будем пролетать, - это просто бесплодная земля, которую еще предстоит освоить живым существам, - они отбросят свои тревоги.
   - Точно так же я чувствую, как все мои тревоги просто тают, пока мы разговариваем, - едко сказала Куртэйна.
  
   После этого она поговорила с Кильоном наедине. - Ты, наверное, удивлен, что я не сопротивлялась дальше.
   - Думаю, у тебя хватило ума увидеть смысл в переходе через Проклятие, даже если тебе не понравилось, как Рикассо вынудил нас к этому.
   - Очень тактично с твоей стороны.
   - Просто надеюсь, что не я подал решающий голос.
   - Я не видела, чтобы шло голосование, доктор, или что-то пропустила?
   - Ты знаешь, что я имею в виду. Обычно именно к Гэмбисону Рикассо обращался за медицинской консультацией. Но в той комнате был только я. Он, должно быть, знал, что я поддержу почти все, что позволяет доставить сыворотку-15 хотя бы немного быстрее.
   - Ты чувствуешь, что тобой манипулируют.
   - Чувствую, что происходит что-то такое, в чем я не могу до конца разобраться.
   Выражение лица Куртэйны было печальным. - У меня было такое чувство к Рикассо с тех пор, как я научилась считать свои пальцы.
   - Никто в здравом уме добровольно не полез бы в Проклятие, если бы не было веской причины, верно?
   - Никто, - сказала Куртэйна. - Но, как ты сказал, "никто в здравом уме" - это решающий момент.
   - Не думаю, что он сумасшедший. Не думаю, что он хоть отчасти сумасшедший.
   - Я слышу "но".
   - Количество времени, которое он, должно быть, провел с этими воргами, добывая свою волшебную сыворотку - по крайней мере, это говорит об определенной... мономании. Готовность преследовать свои навязчивые идеи за гранью, за которой любой разумный человек повернул бы назад. Мне просто интересно, как эта одержимость может быть связана с Проклятием.
   - Думаю, мы это выясним. Я не планирую бунтовать. Во всяком случае, пока.
   - По крайней мере, это снова избавит тебя от Роя. Возможно, тебе не понравилась идея пересечь Проклятие, но идея о том, что кто-то другой возглавит миссию, понравилась тебе еще меньше.
   - Мой отец сделал бы это. Кстати, это не значит, что я живу в его тени или пытаюсь соответствовать его достижениям. Не больше, чем он пытался соответствовать своему отцу или тому, что было у его отца до этого. Это корабль, Кильон. Он требует этого от нас, заставляет нас быть на высоте положения. Если я сейчас отступлю, то подведу "Раскрашенную леди" больше, чем кто-либо другой.
   - Я бы хотел быть на борту, если это не проблема.
   - Я все равно планировала настоять на этом. Ты знаешь о переходах между зонами и их влиянии на физиологию человека и животных. Сотрудники Гэмбисона могут справиться с обычными больными и ранеными на борту "Пурпурного императора", и ты всегда будешь в пределах досягаемости гелиографа, если потребуется твое мнение. Рикассо будет скучать по тебе в своей лаборатории?
   - Почти наверняка, но думаю, что буду более полезен на борту "Раскрашенной леди". Если Гэмбисон почувствует себя немного лучше, он сможет вернуться к своей работе в лаборатории.
   - Хорошо, я оставлю тебя обсуждать тонкости с Рикассо. Боюсь, ты будешь единственным медиком на корабле - думаешь, справишься с этим?
   - Сделаю все, что в моих силах.
   - Хорошо. Я управляю сплоченным кораблем - с оперативной точки зрения мы будем готовы до мозга костей. На борту не будет никого, кому это не нужно.
   - А что насчет коммандера Спаты?
   - Он будет наслаждаться перелетом с другой точки зрения. Даю тебе слово.
   - В таком случае, думаю, Кэйлис и Нимча должны отправиться с нами на борту "Раскрашенной леди".
   Она слегка нахмурилась. - Разве на "Пурпурном императоре" они не были бы в большей безопасности? Они же будут заранее предупреждены, если мы наткнемся на границу зоны; у нас предупреждения вообще почти не будет.
   - Меня беспокоят не зоны, - сказал Кильон.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

  
   Проклятие было неровным краем на горизонте, бледным, как пенящийся, изрезанный волнами край океана. По мере того как солнце садилось, угасающий свет окрашивал корпуса дирижаблей в огненные оттенки латуни, отражаясь от жестких краев продольных гребней, навигационных лопастей и стабилизирующих ребер. В некоторых гондолах и на мостах с вымпелами, лестницах и канатных дорожках, перекинутых через промежутки между кораблями, начали зажигаться огни. Он наблюдал за фигурами, движущимися за освещенными окнами, или переходящими с корабля на корабль с поручениями, и не замечал ничего необычного - никакого ощущения кризиса или дисгармонии. Картина была воплощением величественного порядка и преемственности, передавая ощущение флегматичного общественного постоянства - чего-то, что существовало на протяжении многих столетий и могло бы продлиться еще дольше. И все же, наблюдая с балкона, Кильон с новой силой осознал, насколько на самом деле быстротечной и уязвимой была эта воздушная эскадра. В темнеющем небе пока не было видно врагов, но это не означало, что они могут успокоиться до того, как достигнут сомнительного убежища Копья. Каждый корабль в Рое был опасно хрупкой вещью, и целое было не прочнее любой из его составляющих.
   К этому времени новости о намерениях Рикассо достигли всего флота. Его план состоял в том, чтобы повернуть к Проклятию ранним утром и пересечь бывшую границу зоны к восходу солнца. Это дало бы его штурманам несколько часов на то, чтобы оценить характер местности и ее тектоморфную устойчивость. Если было бы решено, что зона нестабильна, то Рой все еще мог вернуться на другую сторону прежней границы, не теряя слишком большого расстояния. Демонстрации флагов не было, и пока что любое беспокойство по поводу этого решения было скорее сдержанным, чем явным. Кильон счел это отсутствие явного несогласия более тревожным, чем он ожидал.
   Неважно; скоро он освободится от основной массы Роя.
   Его вполне устраивало назначение на "Раскрашенную леди". Ей предстояло путешествовать с большим количеством инструментов, топлива и оружия на борту, чем она обычно несла, и компромиссом для этого было то, что она волей-неволей была вынуждена перевозить меньше пайков и, следовательно, меньше экипажа. Из-за этого Куртэйна была вольна составить судовую роль, исключающую всех, кого она не хотела видеть на борту.
   У Кильона все еще оставались незаконченные дела в лаборатории Рикассо. Он провел достаточное количество проб концентрированной сыворотки-15, чтобы утверждать, что ее можно рекомендовать для использования в качестве общего антизонального средства широкого спектра действия без серьезных побочных эффектов. Но дело было не просто в том, чтобы разбавить ее, заполнить шприцы для подкожных инъекций и затем сразу ввести. Выделяемый секрет должен был быть очищен; к нему должны были быть подмешаны другие реагенты в ничтожных дозировках, и на каждом этапе необходимо было точно измерять соответствующие количества. Заглядывая на недели или месяцы вперед - спустя много времени после предполагаемого прибытия Роя в Копье - Кильон мог бы предусмотреть разработку метода серийного производства, который позволил бы производить сыворотку медицинского качества в нужных количествах. Но он еще не достиг этого уровня, и пока он этого не сделал, приготовление сыворотки конечной стадии было чрезвычайно трудоемким, включающим в себя несколько этапов, где небольшая ошибка могла испортить весь образец. Не раз он проклинал Рикассо за то, что тот вынудил воргов выйти за рамки сыворотки-15, когда сыворотка-16 была практически бесполезна, разве что в качестве следующего шага. Конечно, Рикассо нацелился на что-то лучшее, чем просто антизональное средство, но социальная полезность сыворотки-15 - дешевой, потенциально массово выпускаемой замены Морфакса-55 - была выше всяких похвал. Возможно, со временем воргов можно было бы подтолкнуть к изготовлению большего количества этого вещества. Но пока на это не было никакой надежды, и Рою придется довольствоваться тем, что у него уже есть.
   Осознавая это, Рикассо и Кильон согласились, что необработанная сыворотка-15 была слишком ценной, чтобы хранить ее в одном месте, даже на борту воздушного корабля, столь хорошо защищенного, как "Пурпурный император". Поэтому Кильон разделил фляжки на такие количества, которые можно было упаковать и спрятать в другом месте флота, под надежной опекой капитанов, сочувствующих делу Рикассо. Дебатировался вопрос о том, будет ли один из этих кораблей окрашен в цвет "Леди" или нет. Доверие здесь не было проблемой; конечно, Куртэйна защищала препараты так хорошо, как только могла. Но если бы Проклятие таило в себе неприятности, "Раскрашенная леди" была бы первым кораблем, столкнувшимся с ними, и поэтому существовал вполне реальный риск потерять не только дирижабль, но и его незаменимый груз. Против этого работали два других фактора. Зная Куртэйну, "Раскрашенная леди" была бы в числе первых кораблей, достигших Копья - по-другому у нее бы не получилось - и поэтому она была бы в наилучшем положении для обеспечения скорейшей выдачи препарата. Лекарства можно было бы переправить между кораблями позже, но кто знал, какие осложнения могут возникнуть, как только флот избавится от Проклятия? Куртэйна утверждала, что лучше иметь на борту хотя бы немного сыворотки-15 сейчас, на случай, если Рой рассеется или погодные условия помешают передаче с корабля на корабль. И, как отметил Кильон, было бы не так уж трудно продолжить обработку на борту меньшего корабля, если бы он захватил с собой необходимые зелья и стеклянную посуду до того, как они отправятся на Проклятие.
   В конце концов было решено, что "Раскрашенная леди" повезет как обработанную сыворотку, которой требуется лишь однократное разбавление, прежде чем она будет готова для инъекций, так и некоторое количество исходного материала. Кильон продолжал свою работу по переработке, и к тому времени, когда они добрались бы до Копья, все ожидали, что нерафинированная сыворотка будет полностью переработана. Конечно, это было рискованно, но и возможные альтернативы тоже были такими.
   Но как только он окажется на борту "Раскрашенной леди" и она оторвется от Роя, он застрянет там надолго, не имея доступа ни к какому химическому веществу или куску трубки, которые он забыл взять с собой в путешествие. Поэтому было крайне важно, чтобы он не оставил ничего из того, что могло бы потребоваться. Оставшись один в лаборатории Рикассо, под наблюдением скорчившихся воргов из стали и потрохов, он опустошил свой медицинский саквояж до самого дна его черных внутренностей, разложил его содержимое на столе и начал наполнять его заново с систематической тщательностью хирурга, возвращающего органы пациенту. Рядом с саквояжем также стоял набитый соломой деревянный ящик, в котором должны были находиться более крупные стеклянные и керамические изделия, а также любые сосуды с лекарствами, слишком громоздкие или хрупкие для сумки. Куртэйна снабдила его списком членов экипажа, и поскольку он уже протестировал каждого из них в отдельности и имел доступ к их историям болезни, он знал их точные антизональные дозировки и, следовательно, лекарства, которые не могли бы служить никакой цели на борту "Раскрашенной леди", кроме как добавить лишний вес.
   Ему потребовался час, чтобы наполнить сумку и ящик, и еще столько же времени, чтобы обдумать свой выбор. Ящик был слишком громоздким, чтобы управляться с ним одновременно с сумкой, поэтому он оставил сумку запертой в лаборатории, а сам отнес ящик квартирмейстеру, который наблюдал за погрузкой воздушного корабля Куртэйны. - Будь с этим помягче, - посоветовал Кильон, рискуя оскорбить компетентность этого человека. - В ваших руках человеческие жизни, а не только стекло и химикаты.
   - Жители Копья живы, - сказал мужчина, как будто в этом было какое-то различие.
   - Я разрезал достаточно много и вас, и их, чтобы знать, что у всех нас кровь одного цвета, - ответил Кильон.
   Наступила ночь, когда он вернулся на нижние уровни "Пурпурного императора". Он ни при каких обстоятельствах не получал удовольствия от своих визитов в лабораторию, но ночь была его самым нелюбимым временем. Ворги никогда не спали. Они просто ждали и наблюдали, и от них пахло гниющим, засиженным мухами мясом, которое следовало выбросить несколько дней назад. Ночью пространство между его скамейкой и клетками, казалось, сокращалось, приближая ужасы.
   Он вставил ключ в замок и повернул его. Вот только ключ не поворачивался, как будто он уже отпер дверь.
   Испытывая жуткий страх, Кильон толкнул дверь. Несмотря на всю свою тяжесть, несмотря на то, что она была предназначена для защиты от огня и воргов, а также от любопытных и злонамеренных, она распахнулась с почти наглой легкостью.
   Он оставил лабораторию незапертой. На мгновение это было все, на чем он мог сосредоточиться. И все же он помнил, как забирал ключ, когда уходил с ящиком. Он ведь запер ее, не так ли? Или он хотел это сделать, а потом отвлекся из-за тяжести припасов?
   Свет все еще горел. Он вошел внутрь и тщательно запер за собой дверь. С его теперешней точки зрения ничто не казалось предосудительным. Ворги все еще находились в своих клетках, и на первый взгляд линии сыворотки выглядели нетронутыми. Его сердце все еще бешено колотилось. Он не всегда прислушивался к советам Рикассо относительно топора и забыл получить револьвер, обещанный ему Рикассо, но теперь он подошел к стене и снял топор с крепления. В его руках он казался тяжелым, как дубинка. Его было бы достаточно трудно держать и носить, не говоря уже о том, чтобы махать им. С каждым днем его мышечная сила убывала еще больше. Это было не то, что ему понадобилось бы на Небесных уровнях.
   В помещении было так тихо, как никогда раньше. Все еще слышался гул двигателей "Пурпурного императора", равномерная капель из фильтрующего устройства, случайный металлический звук, когда один из воргов шевелился в своем заточении, негромкие щелчки и жужжание высокого шкафа, занимающегося своими скрытыми делами. Но с момента его выхода ничего не изменилось. Он двинулся вдоль клеток, подбираясь настолько близко, насколько осмеливался. Существа в клетках смотрели на него с открытым корпусом своих головных узлов, наполненных хрящами. Глазки камер щелкали и жужжали, а клыки для подкожных инъекций выдвигались вперед и назад, поблескивая веревочками и ниточками липкой слизи. К его огромному облегчению, все было хорошо. Он все еще не мог понять, почему не запер дверь, но ошибка не привела ни к чему более серьезному. Учитывая спешку с подготовкой "Раскрашенной леди", ошибка была если не простительной, то, по крайней мере, человеческой.
   Он вернул топор на стену и подошел к скамейке, собираясь забрать сумку.
   Он почувствовал чье-то темное, крадущееся присутствие у своего плеча. Услышал щелчок какого-то механизма и почувствовал прикосновение холодного металла к своей шее. Его первая мысль была абсурдной: что один из воргов сбежал и теперь собирается вонзить в него свои клыки. Но все клетки по-прежнему были заняты. Мгновение прошло, и он понял, что то, что он услышал, было щелчком пистолета, снятого с предохранителя, и что горячее дыхание на его ухе было человеческим.
   Раздался чей-то голос: - Неосторожно, доктор, оставили эту дверь открытой.
   - Я этого не делал, Спата. - Не было никакой необходимости оборачиваться. Он знал, с кем разговаривает.
   - Дверь отперлась сама собой?
   - Должно быть, так и было, если тебе удалось проникнуть сюда. - Кильон сглотнул, пытаясь выровнять дыхание. - Но опять же, полагаю, мне не следует удивляться. Тебе удалось засунуть в мою сумку этот журнал и вытащить ее оттуда, а также этих нелепых бумажных ангелочков. Тебе, должно быть, не составило труда сделать копию ключа Рикассо, хотя я думал, что все это время не спускал с него глаз.
   - Для интеллигентного человека ты не очень сообразителен, - сказал Спата. - Ключ был наименьшей из наших забот. Ты думаешь, это остановило бы нас? Мы могли бы найти вход в это помещение в любое время, когда захотели бы, без особых затруднений.
   - Тогда почему ты этого не сделал?
   - Я оставлю тебе время подумать об этом. - Спата ткнул пистолетом в кожу Кильона. - Но вот тебе подсказка. Если мы хотели саботировать работу Рикассо, нам нужен был козел отпущения. Долгое время такового не было. Но потом появился ты, и... что ж, теперь все становится на свои места, не так ли?
   - Зачем мне саботировать эту работу? Я тот, кто настаивал на доставке лекарств в Копье.
   - А еще ты урод в изгнании, у которого есть все причины ненавидеть это место. И проверенный лжец.
   - Какими бы ни были ваши аргументы против Рикассо, это не способ причинить ему боль. Мы все нуждаемся в этих лекарствах. Он делает полезную работу.
   - Я вижу, ты проводишь слишком много времени в его присутствии. - Спата подтолкнул Кильона к двери. - Отопри ее. Оставь ее открытой. Потом возвращайся сюда.
   Кильон сделал, как ему было сказано. Он знал, что бежать нет смысла. Возможно, если бы он все еще держал топор, то смог бы что-нибудь сделать... но нет, это было просто принятие желаемого за действительное. Спата всадил бы ему пулю в череп прежде, чем он успел бы взмахнуть топором.
   Он отпер дверь и распахнул ее настежь. Коридор - прямой путь к остальной части корабля - манил к себе.
   - Очень хорошо, доктор. Теперь открой одну из клеток воргов.
   - Что?
   - Открой клетку. Подойдет ближайший.
   Это был ворг, которого Рикассо показывал Кильону во время его первого визита в лабораторию, тот, у которого не было задних конечностей. Ключи хранились на противоположной стороне комнаты, рядом с подставкой для топора.
   - Чего бы ты ни думал здесь достичь...
   - Я не буду повторять это снова. Открой клетку.
   Кильон подошел к ключам и выбрал нужный. Топор был достаточно близко, чтобы его можно было схватить, но бесполезен против противника, стоящего в дюжине шагов от него с пистолетом, направленным прямо на него. Теперь он мог как следует разглядеть оружие - не служебный револьвер, а тяжелый автоматический пистолет с длинным стволом и магазином.
   - Если ты собираешься убить его, тебе не нужно, чтобы я открывал клетку.
   - Убить его можно будет позже. Сначала он должен нанести небольшой ущерб, вызвать небольшой хаос, ровно настолько, чтобы стало ясно, что всегда было ошибкой держать их на борту корабля.
   - Ворг убьет меня, как только я открою клетку. Потом он убьет тебя.
   - Нет, этого не произойдет. Не тогда, когда я направляю пистолет на вас обоих, и не тогда, когда у него есть шанс вырваться на свободу через эту открытую дверь. Они не умны, но и не совсем глупы. Сделай это, пожалуйста, доктор.
   Кильон посмотрел на оружие Спаты и мысленно сравнил его с тяжелыми пулеметами, которые, как он помнил, использовались против воргов на земле. Те пулеметы разрывали воргов на части, но он не был уверен, что несколько пуль из автоматического пистолета окажут такое же воздействие. Все, что он мог сделать, это надеяться, что ворг быстро уйдет, устроит хаос, на который надеялся Спата, а затем будет убит.
   Он открыл клетку, позволив железной дверце широко распахнуться. Ворг, который так часто перемещался внутри клетки, когда побег был невозможен, теперь казался совершенно инертным. Он лежал - скорчившись на передних конечностях, задних у него не было, но сегментированный хвост все еще присутствовал. В него все еще была встроена линия секреции, идущая обратно к капельнице на столе.
   - Убери это, - сказал Спата. - Делай все, что от тебя требуется, чтобы заставить его проснуться.
   - Он совершенно проснулся, - сказал Кильон. - Он просто решает, что делать дальше. - Это, конечно, была догадка, но он считал, что это хорошая догадка.
   - Я больше не буду спрашивать.
   Кильон взялся за линию секреции и оторвал ее от ворга. Кончик трубки выскочил из металлической грудной клетки, увлекая за собой кусок мяса. Ворг отреагировал на это. Он дернулся, конвульсивное движение пробежало от его хвоста к набитой механизмами морде. Наконец передние лапы с синими когтями напряглись. Ворг заскреб по полу своей клетки, а затем рванулся вперед. Он добрался до горизонтальной перекладины под открытым дверным проемом клетки и медленно перетащил себя через порог, скрежеща металлом о металл, пока его брюшко, лишенные голеней и ступней задние конечности и хвост не оказались на свободе от клетки. Затем он остановился, словно либо обессиленный, либо дезориентированный, либо, возможно, не совсем верящий в свою удачу.
   Кильон все еще был напряжен, все еще наполовину ожидая, что в любой момент его застрелят, но он больше не считал ворга той угрозой, которую себе представлял. Вынужденный ползать на брюхе, тот был слишком медлителен, чтобы причинить кому-либо вред, при условии, что они оставались вне досягаемости этих передних лап и рылообразных механизмов. К тому же мало шансов, что это вызовет большой хаос. Возможно, простого факта его побега было бы достаточно, чтобы подорвать авторитет Рикассо и выставить Кильона диверсантом, которому Рикассо по глупости доверился.
   Однако он ошибался насчет ворга.
   Возможно, его способности были притуплены процессом секреции, или, возможно, внезапная перемена обстоятельств заставила его по-настоящему задуматься впервые с момента его поимки. Каким бы ни было объяснение, ни истощение, ни ограничения его анатомии не заставляли ворга поначалу двигаться так медленно. Ворг не стал набирать скорость; скорее, он пришел в движение, как будто только что отпустили туго натянутую пружину. Возможно, отсутствие задних конечностей в какой-то степени замедляло его, но, с точки зрения Кильона, трудно было представить себе что-либо движущееся быстрее. Передние конечности работали как в тумане, когти сцеплялись с полом, биомеханическая мускулатура тянула остальную часть существа вперед, хвост сворачивался и разматывался позади, добавляя свою собственную движущую силу. Краем глаза Кильон заметил реакцию на лице Спаты: зарождающееся ошеломленное осознание того, что он привел в действие нечто, что не мог контролировать. Ворг устремился к ним, с грохотом проламывая скамейки и оборудование, его хвост отбрасывал препятствия в сторону с показным пренебрежением. И тут он набросился на них, или, по крайней мере, был готов нанести удар - Кильон и Спата прижались спинами к стене, Спата направил пистолет на надвигающегося монстра, но застыл в бездействии, неспособный решить, поможет ли стрельба по воргу или затруднит их положение. Долгое мгновение он сидел перед ними на корточках, напряженный, готовый к прыжку, его рыло-механизмы щелкали и жужжали в предвкушении пищи. Красные и фиолетовые штуки ревели и пульсировали внутри каркаса его металлической грудной клетки. Мухи уже облепили его, с жужжанием влетая и вылетая через щели в его теле.
   А потом все исчезло. Хвост промелькнул мимо них, когда он уходил, рассекая воздух со щелчком хлыста, но не задел ни одного из них. Была только пустая клетка, открытая дверь, двое мужчин в хаосе, который когда-то был лабораторией.
   Застой нерешительности Спаты длился еще несколько мгновений, а затем к нему вернулось его прежнее "я".
   - Ты хотел хаоса, - сказал Кильон. - Похоже, у тебя это получится.
   - Повернись, доктор.
   - Ты собираешься убить меня?
   Ему не нужно было ждать ответа. Спата взял пистолет за ствол и ударил рукояткой по черепу Кильона. Боль расцвела у него между глаз, и он рухнул на пол.
   Конечно, Спата не мог выстрелить в него. Кильон осознал это, когда его разум прояснился, а боль из мучительной превратилась просто в крайне неприятную. Он не отключился, а если и отключился, то лишь на мгновение, недостаточно долгое, чтобы прервать его мысли. Нет, его нельзя было застрелить, потому что это указало бы на Спату в лаборатории, тогда как все должно было выглядеть так, как будто Кильон был тем, кто выпустил ворга. Из-за того, что он потерял сознание, все выглядело так, как будто он был ранен во время побега ворга, как будто он был там единственным, кто был внизу.
   Он заставил себя подняться на ноги, борясь с пульсирующими волнами головокружения и тошноты. Прикоснулся рукой к той стороне головы, куда его ударил пистолет, поморщился от прикосновения, но ощутил, что пальцы скорее сухие, чем окровавленные. Кожа не была повреждена. Он медленно, успокаивающе дышал, пытаясь привести в порядок свои мысли. Спата исчез, а ворг все еще был где-то там.
   Возможно, это была боль, но он испытал внезапную, неожиданную ясность восприятия. Теперь он понимал, почему его попросили украсть синий журнал. Это не имело никакого отношения к его содержанию, которое даже Рикассо считал бесполезным для своих врагов. Напротив, это имело прямое отношение к тому, что впоследствии сделал Кильон. Он проинформировал Рикассо об этом деле и тем самым еще больше втерся в доверие к Рикассо. Возможно, Рикассо разрешил бы Кильону доступ в лабораторию и без этого жеста, но он, несомненно, ускорил процесс. И все это позволило Спате организовать диверсию экспериментов Рикассо и представить это как дело рук Кильона. На мгновение он мог только подивиться хитрости Спаты и почувствовать горькое отвращение к легкости, с которой им манипулировали.
   "У змеи все еще есть яд", - как сказал Рикассо.
   Туман рассеивался у него в голове. Заставляя себя вести себя спокойно, он оглядел лабораторию, убеждаясь, что уловил все детали. Другие ворги зашевелились, но их клетки оставались в безопасности, а линии подачи питательных веществ продолжали действовать. У него не было метательного оружия, но топор все еще висел на стене. Он взял его, и на этот раз адреналин сделал его легким, как бумага, в его руках. Он не был уверен, что от этого будет толк, но чувствовал себя лучше.
   Он взял свою сумку в другую руку, вышел из лаборатории и дважды убедился, что запер дверь, когда уходил. Ворг мог пойти только одним путем, который пролегал через складские помещения, соединявшие лабораторию с остальной многоуровневой гондолой "Пурпурного императора". Проходя через первое помещение, он не увидел ничего необычного, что наводило на мысль о том, что существо выбрало путь наименьшего сопротивления. Он вошел во второе помещение и услышал чей-то голос, громкий и встревоженный. В темноте он разглядел Спату. Он стоял - вернее, прислонился - к стене, поднеся к губам переговорную трубку. - Один из них сбежал. Это на нижних уровнях... пробился сквозь стену, в служебное помещение. Приведите сюда людей сейчас же, пока он не достиг остальной части гондолы. Автоматическое оружие, все остальное. Повторяю, ворг на свободе!
   Кильон обратил внимание на дыру, которую ворг пробил в стене кладовой, ведущей в отсек за ней. Панели были сделаны из тонкого дерева, не имеющего конструктивной прочности, из тех, которые мог бы пробить даже решительный кулак. Дыра вела не в другую комнату, а в пыльный, неосвещенный подвал, опутанный трубами и натянутыми кабелями управления.
   - Все идет не по плану, не так ли?
   Спата моргнул, но это было таким же удивлением, какое он выказал при появлении Кильона. Он вернул переговорную трубку на стену.
   - Мне следовало бы пристрелить тебя прямо сейчас, доктор. Это избавило бы нас обоих от многих неприятностей.
   - Тогда тебе пришлось бы объяснять еще больше. - Кильон осмотрел дыру, гадая, как далеко уже забрался ворг. - На что ты надеялся, Спата? Что это сработает при дневном свете, и твои люди из службы безопасности смогут позаботиться об этом с минимальными неудобствами? Смерть или две, просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения? Были ли твои люди уже наготове, готовые к нападению?
   - Конечно, нет. Откуда им было знать, что ты это сделаешь?
   - О, хорошо. Очень хорошо. Уже вникаю в твою историю.
   - Оставайся здесь, - сказал Спата. - Оставайся здесь или возвращайся туда, где я тебя оставил. - Он наставил пистолет, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, и Кильон отступил, подняв руки - все еще держа медицинскую сумку и топор - в знак капитуляции. Он снова напомнил себе, что единственное, что мешает Спате застрелить его сейчас, - это то, что впоследствии ему будет трудно вписаться в его повествование. В конце концов, он не должен был находиться здесь, внизу, и у него и так было бы достаточно забот, объясняющих, откуда он так быстро узнал о побеге воргов. Кильон мог только предположить, что не было никакого способа отследить происхождение высказывания, передаваемого через систему громкоговорителей, если говорящий не указал свое местоположение.
   А затем Спата ушел, оставив путь, которым они оба вошли, и Кильон подождал две или три минуты, прежде чем решил, что можно безопасно следовать за ним на общественные уровни гондолы. Обычно, выходя из лаборатории, он поднимался на дневной свет, но не в этот раз. Верхние палубы были освещены газом, и, как всегда, вокруг прогуливалось меньше роевиков, чем в часы выполнения обычных служебных обязанностей. Но уже сейчас там было больше активности, чем должно быть в это время. Объявление Спаты было передано по всему кораблю, и люди начали откликаться. Механическая сирена - общая тревога при аварийной ситуации на борту корабля - взвыла через решетки динамиков. Двери открывались, граждане и административный персонал, спотыкаясь, выбегали в коридоры, появлялись сотрудники службы безопасности с пистолетами и арбалетами или бежали к ближайшему оружейному складу, чтобы вооружиться. Кильон направился к покоям Рикассо, но не успел преодолеть и половины расстояния, как увидел его самого вместе с Эграффом и Мирокой.
   - Что, черт возьми, случилось? - спросил Рикассо, рявкнув свой вопрос Кильону.
   - Спата, - сказал Кильон. - Он действует. Каким-то образом пробрался в лабораторию и заставил меня открыть клетку под дулом пистолета. Если бы я этого не сделал, он бы открыл ее сам.
   - Вот засранец, - язвительно, но не без затаенного восхищения сказала Мирока. - С тобой все в порядке, Резака? Похоже, тебя ударили по голове.
   - Он пытался нокаутировать меня, чтобы все выглядело так, будто я сделал все это сам. Но со мной все в порядке. Наша проблема - ворг. Думаю, Спата надеялся, что он всплывет таким образом, создаст помехи, а затем его застрелят. Но у того были другие идеи.
   - Ты видел, куда он делся? - сказал Эграфф.
   - Да. - Кильон рассеянно огляделся по сторонам. - Где Куртэйна и остальные? Они в безопасности?
   - Куртэйна на борту "Раскрашенной леди", готовит ее к переходу, - сказал Эграфф. - Кэйлис и Нимча еще не отправлены.
   - Я не хочу, чтобы эта штука приближалась к ним, особенно после того, что чуть не произошло на земле, - сказал Кильон.
   - Это тот же самый? - спросил Рикассо.
   - Это ты мне скажи. Самая левая клетка. Задних конечностей нет.
   - Значит, один из моих старших. Но не менее проблематичный. Спата сказал, что он проник в служебное помещение - это верно?
   - К сожалению. Как думаешь, он там и останется?
   - Когда дело касается воргов, я научился не предугадывать ничего заранее. Они думают и рассуждают не так, как мы. Он может даже не осознавать, что находится в воздухе, на борту корабля.
   - Они собираются распять тебя за это, - сказал Кильон.
   - Посмотрим. Сначала о главном, а потом мы будем беспокоиться о последствиях. Как там лаборатория?
   - Небольшой беспорядок. Мне удалось заранее передать кое-что из припасов для "Раскрашенной леди", но я не уверен, насколько они изменят ситуацию.
   - Ты сделал все, что мог, доктор, а это все, чего от нас можно ожидать. Ты... э-э... запер дверь, не так ли?
   Кильон поражался тому, как кто-то мог воспринять такие потенциально разрушительные новости с едва заметным недовольством. - Я так и сделал, - сказал он, - но кто-то другой все равно должен спуститься туда и защитить это место. У Спаты уже есть способ входить туда и выходить.
   Рикассо повернулся к молодому человеку. - Эграфф, ты можешь позаботиться об этом? Найди людей, которым мы можем доверять, и охраняй лабораторию и все ведущие к ней помещения. И сделай это побыстрее. Ворги быстры, и они не упустят ни единого шанса.
   - Я позабочусь об этом, - сказал Эграфф. - Доктор, я возьму этот топор, если ты не возражаешь.
   Передавая топор, Кильон услышал выстрелы со стороны кормы гондолы, в сотне или более спанов от него. Выстрелы были частыми, как будто стрелявших было больше одного, но это был не автоматический огонь. Раздавались громкие голоса, отрывистые команды. Вооруженные летчики, которые слонялись вокруг в ожидании конкретных приказов, начали двигаться в направлении беспорядков, держа оружие наготове.
   - Возможно, это ничего не значит, - сказал Рикассо. - На этой штуке живет достаточно крыс, чтобы заставить любого шарахаться от теней. Или это может быть наш ворг. Думаю, мне лучше пойти и посмотреть самому.
   - Мы с Резакой позаботимся о матери и ребенке, - сказала Мирока, как будто они уже обсуждали этот вопрос.
   - Я могу сделать это сам, - сказал Кильон. - Мне нужно только доставить их на борт "Раскрашенной леди".
   - И если они нуждаются в защите, то ты не самый лучший кандидат для этой работы. Не обижайся, Резака, но так оно и есть.
  
   Они добрались до Кэйлис и Нимчи без происшествий, двигаясь против потока летчиков и вооруженных граждан, направлявшихся к передней части гондолы. К тому времени, как они прибыли - Кильон сомневался, что с момента побега воргов прошло больше десяти минут, - Кэйлис уже была на ногах и стучала в дверь, желая узнать, что происходит. Он слышал ее сквозь решетку. Кильон не знал, была ли трансляция Спаты передана в ее каюту, но она не могла не услышать переполох, поскольку половина экипажа была вовлечена в действие.
   - Они на карантине, - сказал Кильону дежурный охранник, когда он попросил открыть дверь. Это был молодой человек с короткой стрижкой над воротничком и постоянной складкой у губ.
   - Специальный приказ от Рикассо, - сказал Кильон. - Карантин приостановлен. Кэйлис и Нимча должны быть переведены на "Раскрашенную леди" до ее отлета.
   - Мне нужно посмотреть документы по этому поводу.
   - Ворг на свободе, - объяснила Мирока. - На случай, если это ускользнуло от вашего внимания. Рикассо вносит свой вклад в дело Роя, пытаясь убить эту тварь до того, как она высосет кому-нибудь мозги. Возможно, он сможет выкроить время в своем расписании, чтобы оформить необходимые тебе документы, но предполагаю, что это будет непросто, учитывая, что монстр на свободе, а корабль находится в чертовом чрезвычайном положении и все такое. - Она мило улыбнулась. - Так что же это будет? Ты собираешься их выпустить, или мне нужно стать, ну, знаешь, свирепой?
   - Мы только что разговаривали с Рикассо, - сказал Кильон, надеясь сделать их доводы более убедительными. - Я был внизу, в его лаборатории, когда ворг сбежал.
   - Это было твоих рук дело, не так ли?
   - Все гораздо сложнее, чем кажется. Но эта штука болтается на свободе, и эти два человека уже повидали достаточно воргов за одну жизнь. Их отправили бы завтра; мы просто переносим сроки на несколько часов.
   - Лучше бы тебе не лгать, житель Копья.
   - Если я лгу, это наименьшая из твоих проблем. Но есть очень простое решение. Проводи нас к "Раскрашенной леди" и сдай капитану Куртэйне. Она либо смирится с тем, что карантин закончился, либо закует нас всех четверых в кандалы.
   - Мужчина говорит разумно, - сказала Мирока. - В любом случае, карантин всегда был дерьмом.
   - То, о чем все это время ходили слухи, - ответил охранник. - Что это не имело никакого отношения к тому, что они были грязными крысами. Что речь идет о матери или, может быть, о девочке и о том, что у нее под волосами.
   - Если бы кто-нибудь из них был тектоманткой, - беззаботно сказал Кильон, - я думаю, мы бы уже знали.
   Охранник открыл дверь. - Выводи их отсюда. Я отведу тебя к "Раскрашенной леди". Одно слово, один трюк, и все кончено. Не думайте, что я не пристрелю вас четверых. Чрезвычайное положение, никто не станет придираться.
   - Что происходит? - спросила Кэйлис.
   - Особые распоряжения, - сказал Кильон. - Вас переводят обратно на первый корабль, тот, на котором мы прибыли.
   - Что-то здесь не так, - сказала Кэйлис. - Почему они стреляют? Мальчики-черепа вернулись?
   - Только не черепа, - сказал охранник. - У нас ворг на свободе.
   Кэйлис восприняла эту новость невозмутимо, как будто это было не больше и не меньше того, чего она ожидала. - Где это?
   - Далеко отсюда, - ответил Кильон. - И мы будем в еще большей безопасности на борту "Раскрашенной леди".
   - А где будет Мирока? - спросила Нимча.
   - Я буду рядом с тобой, малыш. И ни один ворг к нам близко не подойдет.
   - Тебе лучше надеть одежду для холодной погоды, - сказал Кильон. - Мы проведем некоторое время на улице.
   Нимча спросила: - Ты прочтешь эти истории, Мирока?
   Мирока опустила взгляд на книжки с картинками, раскрытые на столе. - Если это то, чего ты хочешь.
   - Они мне не нравятся, - объяснила Нимча. - Они глупые. - Она произнесла это с уничтожающим презрением, которое мог адекватно передать только ребенок. - Они о вещах, которые не имеют значения. Но мне нравится, когда Мирока читает их и показывает мне, как слова сочетаются с картинками. Мне нравится Мирока.
   - Полагаю, от меня есть польза, - сказала она.
   - Это делает вас обоих счастливыми, - сказала Кэйлис. - Но моя дочь права. Эти истории глупы.
  
   Наблюдая за тем, как группу сопровождают через "Пурпурный император", случайный наблюдатель затруднился бы сказать, обращаются ли с ними как с заключенными или как с охраняемыми гостями. Кильон предположил, что сейчас это едва ли имело значение. Его собственная свобода, если она все еще существовала, вряд ли продлилась бы долго. Что не он был ответственен за освобождение ворга, было бы его слово против слова Спаты, а кто поверит иностранцу, человеку из Копья с защитными очками на глазах и секретами под плащом, человеку с доказуемым послужным списком лжи? Лучшее, на что он мог сейчас надеяться, - это доставить Кэйлис и Нимчу в безопасное место, пока власти заняты воргами.
   Добраться до "Раскрашенной леди" можно было двумя способами - либо на пароме, либо по соединительным переходам между дирижаблями, - и в обоих случаях группа должна была пройти через гондолу в направлении погрузочной платформы под открытым небом, где Кильон впервые поднялся на борт. Он приказал охраннику вести их быстрее, но молодой человек, казалось, был намерен медлить, выбирая неоправданно кружной маршрут, возможно, в надежде услышать какое-нибудь официальное подтверждение приказа Рикассо. Пока они разговаривали, стрельба стихла: он вообще не слышал выстрелов после того, как они начали двигаться.
   Они были совсем рядом с погрузочной платформой - не более чем в коридоре от нее, - когда из-за поворота появилась пара вооруженных летчиков с обнаженным оружием.
   - Куда вы их ведете? - не слишком вежливо спросил охранника старший из пары.
   - Приказ Рикассо. Они покидают корабль.
   - Все приказы, отданные Рикассо сегодня, должны быть немедленно приостановлены. Он находится под административным арестом.
   - Я разговаривал с ним минут десять назад, - удивленно сказал Кильон. - Он собирался вернуться, чтобы помочь вам найти ворга.
   - Мы нашли его. Он никуда не денется. Впрочем, не благодаря Рикассо.
   - Он не принимал участия в его побеге, - сказал Кильон. - Я был там, когда он вырвался на свободу, и это также не моих рук дело.
   - Вы можете объяснить все это коммандеру Спате. Он хочет, чтобы вас задержали и привели к нему. - Мужчина улыбнулся своему спутнику. - Похоже, мы добрались сюда в самый последний момент, не так ли?
   Кильон знал, что сопротивляться не стоит: это были горячие головы, воодушевленные возможностью внезапной смены структуры власти, уверенные в том, что, если прольется кровь, они не будут привлечены к ответственности. Молодого охранника освободили от ответственности за них, в то время как двое летчиков проводили их обратно в основную секцию гондолы, пройдя часть пути по их же следам, прежде чем повернуть к корме. По-прежнему было тихо, и некоторые из разбуженных граждан начали расходиться по своим квартирам и местам службы, уверенные в том, что чрезвычайная ситуация - если не вызванный ею политический переворот - закончилась.
   Вскоре они добрались до одной из смотровых кают на корме. В каюте было окно с одной стороны, и некоторые стекла были выбиты или пробиты шальными пулями. На задней стене отсутствовала панель, где ворг, по-видимому, пробрался из служебного помещения. Летчик осторожно целился из винтовки в темное отверстие, хотя сам ворг был захвачен в плен и выведен из строя. Он лежал на покрытом ковром полу, а Спата и его окружение из лоялистов образовали вокруг него полукруг. Рикассо тоже был там, не под дулом пистолета, не с какими-либо видимыми ограничениями, но был принужден к запуганному подчинению летчиками из несогласных, которые теперь удерживали власть в этом квартале. Его лицо было красным, глаза расширенными и недоверчивыми, а помятая одежда свидетельствовала о том, что с ним обращались не слишком мягко. Спата стоял в нескольких шагах слева от него, пиная упавшего ворга ботинком с блестящим носком. Тот дергался на полу, лишенный конечностей, блестящие внутренности вываливались из его металлического корпуса, механические глаза щелкали и жужжали в своих корпусах. В него стреляли и протыкали ребра арбалетными болтами. Он еще не был мертв.
   Вспотевший Спата кивнул прибывающей группе. - Очень хорошо. Вы, случайно, не пытались покинуть корабль?
   - Мы оба знаем, что произошло, - сказал Кильон.
   - Что произошло, - сказал Спата, - так это то, что корабль едва не попал в критическую ситуацию. Если бы не оперативность сотрудников службы безопасности, последствия могли бы быть катастрофическими. Но это всегда было твоим намерением, не так ли?
   - Моим намерением было помочь Рикассо произвести сыворотку, необходимую нам для спасения Копья. - Кильон оглядел собравшихся зевак, гадая, кто из них мог бы с пониманием отнестись к его версии истории. - Именно это я и делал. Это все, что я делал.
   Спата поджал губы, надув их, что говорило о том, насколько глубоко его не впечатлила эта линия аргументации. - Но разве не так, доктор, что тебе был доверен доступ в эту лабораторию? Что Рикассо дал тебе возможность проникнуть туда, прекрасно зная об опасностях, исходящих от его воргов?
   - Я доверял Кильону, - сказал Рикассо. - И все еще доверяю.
   - В первую очередь, было рискованно приносить эти вещи в Рой, - сказал Спата. - Это было практически бесцеремонно - вручить ключи постороннему человеку.
   - Кильон уже спас жизни роевиков. Мы должны быть благодарны ему, а не подозревать его в диверсии. - Теперь настала очередь Рикассо оглядеться по сторонам в надежде найти союзников. - Я знаю, что здесь происходит. Кильона поставили в такое положение, чтобы это плохо отразилось на мне. Но он не имел к этому никакого отношения.
   - Что случилось с передними конечностями ворга? - спросил Кильон.
   Спата кротко посмотрел на него. - Почему это должно вас беспокоить, доктор?
   - Они были у него, когда он сбежал - когда, давайте будем откровенны, вы последовали за мной в лабораторию и заставили меня выпустить его.
   - Я бы был очень осторожен с подобными обвинениями, - сказал Спата, улыбаясь своим слушателям, как будто ожидал, что они разделят шутку.
   Как раз в этот момент решетка динамика взорвалась звуком. Резкий, задыхающийся голос был усилен, пройдя через цепочку резонансных камер, и в процессе потерял многое из того, что делало его узнаваемым. Но Кильон все равно опознал его как принадлежащий Эграффу.
   - Я внизу, в лаборатории. Боюсь, у нас неприятности. Ублюдок, должно быть, вернулся назад и вломился в дверь. Все клетки открыты. Повторяю, все клетки открыты. Все ворги на свободе.
   Тогда Рикассо сделал нечто такое, на что Кильон никак не ожидал от него способности. Он двигался с поразительной, медвежьей скоростью, не обращая внимания на любые попытки сдержать, и прежде чем кто-либо успел среагировать, он снял переговорную трубку со стены и поднес к губам.
   - Эграфф, слушай меня. Происходит государственный переворот. Подай сигнал Куртэйне. Она знает, что делать. Это не должно распространиться за пределы "Пурпурного императора"!
   Ему пришлось прокричать окончание своего заявления, когда трубку выхватили у него из рук и оттащили от стены.
   - Все, наверное, это слышали, - сказала Спата. - Не только Эграфф и те, кто с ним.
   - Это то, на что я рассчитываю, - сказал Рикассо. - И вы можете последовать моему объявлению, вернув весь корабль в режим аварийной готовности. Ворги еще не покончили с тобой, во всяком случае, надолго. Ты знаешь, почему этого было так легко убить?
   Уголок рта Спаты дрогнул от беспокойства. - Мы загнали его в угол.
   - Ты загнал в угол калеку. Интересно, куда делись его передние конечности? Я тебе скажу. Другие ворги разобрали его на части. Они разобрали его на все, что можно было использовать, а затем бросили вам, как кусок мяса. Это то, что делают ворги. И где-то на борту этого корабля почти наверняка есть такой, который теперь обладает полной функциональностью локомотива.
   Подергивание лица Спаты стало более настойчивым. Он прочистил горло. - Передай мне трубку, - сказал он одному из своих людей, хотя сам был достаточно близко, чтобы дотянуться до нее. - Это ... коммандер Спата. Вспышка воргов еще не... локализована. Всем гражданам и активному персоналу проявлять максимальную бдительность.
   - Возможно, вы захотите переосмыслить этот переворот, - сказала Мирока. - Только до тех пор, пока это дерьмо не уберут.
   За это Мирока получила удар в живот прикладом арбалета, заставивший ее согнуться пополам от боли, усугубленной, без сомнения, раной, которую она уже получила.
   - Ты не должен был этого делать, - сказал Кильон.
   - Будь осторожен, доктор, - сказал Спата. - Человек в твоем положении должен следить за тем, что он говорит. Затем он кивнул двум летчикам, которые привели их к нему. - Приведи девочку ко мне.
   Кэйлис попыталась удержать Нимчу, но ее дочь вырвали у нее и потащили к Спате.
   - Они много значат для тебя, не так ли? - спросил Спата у Кильона.
   - Они человеческие существа.
   - Одна из них, несомненно. Вот в этой я не так уверен. - Он на мгновение взглянул на Кэйлис. - Ты не возражаешь? - Одним быстрым движением он обхватил одной рукой голову Нимчи, нежно, но крепко обхватив ее, в то время как другой раздвинул ее волосы. - Это реально, не так ли? Такое аккуратное и правильное. Конечно, сейчас мы не можем разглядеть это как следует: мешают волосы.
   - Это просто родимое пятно, - сказал Кильон.
   - Конечно, это родимое пятно, доктор, что еще это может быть? Дело в том, что это устрашающе правильное и нарочито выглядящее родимое пятно.
   - Отпусти ее, - сказала Кэйлис.
   Спата позволил волосам Нимчи снова упасть на родимое пятно. Все еще держа ее другой рукой, он потянулся к ножнам, прикрепленным к его поясу, и вытащил изящно выглядевший смертоносный кинжал. Кэйлис двинулась, чтобы схватить его, но Спата оказался проворнее; он поднес лезвие на волосок от лица Нимчи и удержал его там.
   - Отойди. Я не собираюсь причинять ей боль. Я просто хочу получше рассмотреть эту... штуку.
   Он начал срезать ее волосы пучками, сосредоточившись на затылке. Нож прошуршал по спутанным прядям, издавая едва слышный звук, когда резал. Нимча задрожала. Ее глаза были широко раскрыты и испуганы.
   - Чего ты хочешь от нас? - спросил Кильон.
   - Правду, доктор. Больше никакой лжи. У тебя был шанс выбрать чью-либо сторону, но ты принял неправильное решение. Теперь Рой начинает с чистого листа. Граждане заслуживают того, чтобы знать, что они скрывали. - Он швырнул один из пучков на пол. Нимча вздрогнула, когда лезвие коснулось ее головы, оставив крошечный кровоподтек.
   - Она всего лишь девочка, - сказал Кильон. - Вот и все.
   Спата вернул нож в ножны, завершив свою работу. За исключением нескольких рваных пучков там, где лезвие не задело кожу, он удалил большую часть волос, которые первоначально скрывали родимое пятно, оставив Нимчу с лысиной, похожей на неуместную тонзуру.
   Он порезал ее всего в одном или двух местах, кровь уже подсыхала.
   - Она тектомантка, - сказал он. Затем он развернул ее лицом к своей аудитории. - Они настоящие. Мы всегда это знали. Но я никогда не думал, что мы наткнемся на кого-нибудь из них.
   - Она не желает нам ничего плохого, - сказал Рикассо.
   - Тогда почему ее мать - и вы - были так полны решимости скрыть от нас ее истинную природу?
   - Такие придурки, как ты, могут быть фактором, способствующим этому, - сказала Мирока и тут же снова оказалась на полу, выкашливая зуб, на этот раз из того места, где ее ударили по лицу.
   - Верните их под стражу, - сказал Спата. - На этот раз в настоящие камеры содержания - и убедитесь, что они разделены, включая грязных крыс.
   - Вы не можете разлучить мать и дочь, - сказал Кильон, повышая голос. - Они ничего не сделали!
   Его ударили прикладом винтовки в грудь, выбив из него дух одним взрывным вздохом. Он уронил свою сумку, рухнув на пол так, что его голова оказалась всего в спане от дергающейся, выпучившей глаза головы ворга.
   - Я предупреждал тебя, - сказал Спата.
   Кильона рывком поставили на ноги. У него не было сил сопротивляться; их едва хватало, чтобы встать. Он поймал взгляд Рикассо, и все, что Рикассо мог ему предложить, - это с жалостью покачать головой, выражая полную беспомощность их положения.
   Затем в удивительно быстрой последовательности последовало несколько событий. Первой была вспышка движения из дыры в стене, через которую прорвался ворг. Вторым был выстрел из винтовки, когда охранявший дыру летчик попытался выстрелить в существо из стали и сухожилий, которое со скоростью молнии проскочило в щель. Третьим был крик, когда летчик понял, что ворг схватил его, его передние когти из синего металла впились в его правую руку, пронзая плоть и мышцы, пока не зацепили кость, увлекая его за собой, отступая в темноту. Винтовка с грохотом упала на пол. Летчик исчез в проеме, как мешок с мусором, который увозят на утилизацию. Его крики продолжались, эхом разносясь по замкнутому пространству.
   Прошла секунда, возможно, две - достаточное время для того, чтобы присутствующие поняли, что произошло, но недостаточное для того, чтобы кто-либо из вооруженных летчиков и охранников что-либо предпринял по этому поводу. К тому времени, как они направили свое оружие в сторону отверстия, ворг и его добыча исчезли. Только шаркающий, царапающий звук - удаляющийся с каждой секундой - давал хоть какой-то признак того, что существо все еще двигалось.
   - ...черт возьми, - сказал Спата, и на секунду его напускная уверенность исчезла. Когда она вернулась, в ней было что-то полупрозрачное и тонкое, как бумага, как слишком туго натянутая барабанная перепонка. - В служебное помещение. Я хочу, чтобы этого человека вернули обратно!
   Один из летчиков нажал на предохранитель своего пистолета. - Разрешите открыть полуавтоматический огонь, сэр.
   - Нет... нет. Слишком много линий пожаротушения. Только одиночный огонь. Займитесь этим!
   Трое мужчин осторожно пролезли в отверстие. - Слишком темно, сэр! - крикнул один из них приглушенным голосом. - Мы в любом направлении можем видеть только на несколько спанов!
   - Возможно, нам следует дождаться рассвета, сэр - так будет легче выкорчевать их, - сказал другой мужчина.
   Спата вытащил свое собственное оружие, то самое, которым он угрожал Кильону, и нырнул в темноту. - Кто-нибудь, найдите факел с горючим, - крикнул он. - Быстро!
   - Все в порядке, сэр, - взволнованно крикнул первый из мужчин. - Мы нашли его - и не очень далеко! - Последовала пауза, пока летчик забирался дальше в служебное помещение, а затем его голос стал мягче. - Все еще дышит, сэр - должно быть, они решили, что нести его слишком тяжело.
   Спата, который все еще стоял на пороге, сказал: - Выведите его, а затем остальные продолжат погоню за воргом. Страх и паника, где мой проклятый факел с горючим?
   Возня и кряхтение от напряжения свидетельствовали о том, что потерявшего сознание летчика вытаскивали из шахты. Наконец кто-то принес Спате факел с горючим - это был съемный настенный фонарь, но он служил для того же эффекта, - и он направил колеблющийся свет в углубление за панелью. Теперь Кильон понял, почему было бы неразумно использовать автоматический огонь. В служебном помещении находилось множество красных топливопроводов, а также коммуникационные трубки и тяги аэродинамического управления. В любой ситуации, кроме рукопашного боя, было бы безумием использовать пулеметы.
   - Дайте мне на него взглянуть, - сказал Кильон, когда летчики ногами вперед вытащили своего находящегося в коме товарища на свет. Все еще задыхаясь, он опустился на колени, чтобы поднять свою сумку. Люди Спаты были настолько нежны, насколько позволяли обстоятельства, то есть совсем не очень нежны. Помимо труб, через каждые несколько спанов были расположены лонжероны, и тело мужчины приходилось перетаскивать по ним, каждый раз его голова с грохотом ударялась о металл.
   - У него сильно раздроблена рука, - сказал один из мужчин. - Но ворги не забрали его, сэр. О, подождите. О, нет, сэр...
   - Что? - сказал Спата.
   - Его голова, сэр. - Верхняя часть туловища и голова мужчины наконец-то оказались на свету, и на мгновение все казалось в порядке, игра света и тени скрывала худшие из его ран. Но когда Спата поднес факел поближе, от правды стало никуда не деться. Череп мужчины был пробит над бровью, отверстие было достаточно широким, чтобы в него можно было просунуть большой палец. Для раны в голову крови было на удивление мало, и, несмотря на жестокую операцию ворга, мужчина все еще был, в техническом смысле, жив.
   - Это собранное вещество лобной коры, - сказал Кильон, глядя в туннель из алого, белого и серого. - Судя по всему, довольно много.
   - Он все еще жив, - сказал другой мужчина.
   - С технической точки зрения. Но не ждите, что он дальше будет служить на борту корабля.
   - О чем ты говоришь, доктор? - спросил Спата.
   - Я говорю, что очень маловероятно, что этот человек когда-нибудь будет вести что-то похожее на нормальную жизнь. - Кильон заколебался. Ставить такой небрежный диагноз противоречило его инстинктам, но он не видел причин для сомнений. - За ним нужно будет ухаживать, обращаться как с ребенком.
   В голосе Спаты внезапно зазвучал интерес. - Ты хочешь сказать, что он превратился в овощ?
   - Я бы не стал формулировать это совсем так, но...
   Спата прицелился из пистолета и выстрелил мужчине в лоб. - У нас и так достаточно балласта. Просто оказал ему услугу. - Он раздраженно огляделся по сторонам. - А теперь что с ней не так?
   Кэйлис снова заключила Нимчу в объятия. Нимча билась в конвульсиях, ее позвоночник выгнулся дугой, шея запрокинулась назад, глаза закатились в глазницы. Ее конечности все это время двигались, не столько брыкаясь и нанося удары кулаками, сколько хватаясь за воздух и пробегая по нему, но лицо было совершенно неподвижным, рот полуоткрыт, с губ стекала струйка серебристой слюны.
   - Оно снова схватило ее, - сказал Кильон, и Кэйлис едва заметно, беспомощно кивнула в ответ.
   - Что с ней? - спросил Спата.
   - Око Божье. Трясина, - сказала Кэйлис.
   Трясина могла бы схватить ее, подумал Кильон, но именно отчаяние от того, что только что произошло, открыло дверь, чтобы впустить это.
   - Она может это контролировать? - спросил он.
   - Я так не думаю, - сказала Кэйлис.
   Из соседней комнаты донесся негромкий стук. Он значил не больше, чем звук, с которым партия грязного постельного белья опускается на дно желоба для стирки белья. Несколько секунд никто даже не реагировал, настолько они были поглощены мертвецом и усиливающимися конвульсиями Нимчи. Но потом один из летчиков заглянул в дверь и увидел, что произошло. Он издал тихий, по-детски испуганный возглас удивления и ужаса. На полу лежало тело. Это был еще один из Роя, на этот раз женщина, но одетая в нерабочую одежду. Она лежала на спине, повернув лицо в их сторону, из-под нее растекалась кровь. Кильон не узнал ее. Ее протолкнули через дыру в потолке, темный квадрат там, где была сдвинута панель. Как раз хватило времени, чтобы узнать ворга - одного из воргов, поправил он себя, поскольку не был уверен, что это тот самый ворг, - сворачивающегося кольцами обратно в темноту, бледный кончик его сегментированного хвоста был последней исчезнувшей частью.
   Спата подбежал к тому месту, где упала женщина, и прицелился из пистолета в потолок, отслеживая звук скользящих, шаркающих движений ворга по панелям. Он выстрелил, просверлив ряд пулевых отверстий, не останавливаясь, пока не разрядил магазин.
   Кильон опустился на колени и осмотрел женщину. Ему не нужен был стол патологоанатома, чтобы понять, что она мертва. На ее лице не было ничего, кроме застывшего непонимания. Ворг схватил ее быстро, и что бы он с ней ни сделал, это было столь же быстро.
   Он перевернул женщину на живот. Там, где должен был находиться ее позвоночник, от копчика до основания шеи, была кровавая впадина. Ворг вырезал это из нее, через ткань, кожу и подкожный жир, вырвал эту сочлененную структуру из костей и нервов прямо из нее, а затем выбросил то, что ему было не нужно. Тогда он понял, что это был не хвост ворга, исчезающий в потолке.
   Он отвернулся, не желая, чтобы Нимча видела что-либо из этого.
   - Не подпускай ее... - начал он говорить.
   Это произошло именно тогда, когда он наполовину ожидал. Давление в черепе, пульсация, которая нарастала и нарастала, пока не возникло ощущение, будто что-то пытается отложить яйцо в его мозгу, обжигающе белое яйцо, которое было слишком большим, чтобы поместиться, и которое могло расколоть кости по швам. Его зрение сузилось. Тошнота сдавила ему горло. Он едва мог удержаться, чтобы не потерять сознание, не говоря уже о том, чтобы привести в порядок свои мысли.
   - Что происходит? - спросил Спата, усилие, с которым он говорил, было написано на его лице.
   - Зональный тремор, - сказал Кильон.
   - Мы в сотнях лиг от нынешней границы - тремор не может коснуться нас на таком расстоянии, - сказал Спата, его тон был пренебрежительным, но выдавал испуганное осознание того, чему он был свидетелем.
   - Тогда это больше, чем просто смена. То, что вы почувствовали на земле, было всего лишь намеком на ее способности. Она может изменить целые области тектоморфной географии, просто подумав об этом.
   - Тогда ей следует остановиться. - Он попытался нацелить пистолет на Нимчу - возможно, забыв, что он был разряжен, или надеясь, что никто другой этого не заметил бы, - и Кэйлис обернулась, чтобы прикрыть свою дочь.
   - Возможно, она - единственное, что может нас спасти! - взревел Рикассо. - Ворги только-только ожили! Раздвиньте зону слишком далеко, и они вообще не смогут выжить.
   - Или мы, - сказал Спата. Он нажал на спусковой крючок, пистолет замер в его руке. - Кто-нибудь, дайте мне револьвер! Если она подтолкнет события в неправильном направлении...
   - Она этого не сделает, - сказала Кэйлис.
   Последствия зонального перехода продолжали усиливаться. Пол гондолы, казалось, накренился, а затем вернулся в горизонтальное положение, сигнализируя о том, что "Пурпурный император" потерял двигательную силу.
   - Нимча, - сказал Кильон со всей силой, на которую был способен, даже когда почувствовал, что его разум сжимают в тисках. - Ты не должна вносить слишком резкие изменения, иначе это навсегда выведет из строя двигатели. И нам нужны эти двигатели!
   Спата ухитрился выхватить табельный револьвер у одного из своих людей и теперь держал его дрожащим стволом в направлении Нимчи. Но он не пытался стрелять. Либо самообладание покинуло его, либо он осознал, что зональный шторм может быть единственным, что помешает воргам, при условии, что сдвиг будет в правильном направлении.
   - Опусти пистолет, - сказал Рикассо с удивительной нежностью. - Все кончено, Спата. В этот раз тебе не победить. Ты думаешь, что сможешь справиться с Роем в разгар смены зоны?
   - Это больше не твой корабль, - сказал Спата.
   Кто-то согнулся пополам, и его вырвало. Заставив свой мозг работать, Кильон открыл свою сумку. Зная, что у него нет времени ни на что, кроме самых грубых расчетов дозировки, он высыпал дюжину или около того таблеток в собственную дрожащую руку. - Возьми это, - сказал он, передавая их Мироке. - По одной на каждого из присутствующих здесь. Половинка таблетки для Нимчи. Я серьезно, Кэйлис. Возможно, она способна вызвать изменения зоны, у нее даже может быть некоторая устойчивость к их воздействию, но эта устойчивость не идеальна.
   Спата опустил револьвер. - Ты все равно ответишь за это, Рикассо. Ты навлек это на нас.
   Рикассо принял таблетку от Мироки. - Ах, теперь это моя вина, не так ли? Я думал, ты винишь во всем Кильона.
   - Ты дал ему возможность совершить диверсию, которую он всегда намеревался совершить, - ответил Спата.
   - Если бы Кильон намеревался совершить диверсию против нас, он мог бы сделать это тысячью других способов. - Рикассо закрыл глаза, когда антизональное действие вступило в силу. - Отличная работа, доктор. Я чувствую, что худшее уже проходит. Удержит ли она зону там, где она есть, или позволит всему вернуться на круги своя?
   - Не знаю, - сказал Кильон.
   Спата махнул револьвером в сторону оставшихся летчиков. - Пройдите в служебные помещения. Найдите воргов, пока зона не восстановилась.
   Кильон посмотрел на Нимчу. Тяжесть ее судорог ослабевала, Кэйлис крепко обнимала ее, утешая дочь, когда та переживала худший из своих кошмаров - одержимость.
   - Мне жаль, - сказала Кэйлис. - Она ничего не могла с собой поделать.
   - Не извиняйся, - ответил Кильон. - Вполне возможно, что она спасла Рой.
   По направлению к ним раздавались шаги - тяжелые, множественные. Кильон и остальные посмотрели мимо мертвой женщины, через все помещение на широкий коридор с балконами за ним. Несмотря на потерю тяги, фонари с горючим все еще горели. По меньшей мере дюжина мужчин и женщин в форме маршировали к Спате и его собранию. У них было обнаженное оружие, поблескивающее оранжевым и медным в свете костра, и никто из отряда, казалось, не пострадал от зонального шторма. Впереди, маршируя с выражением железной решимости на лице, шел рыжебородый Эграфф.
   - Ты говорил с Куртэйной? - спросил Рикассо, когда Эграфф приблизился.
   - Так и сделал. Флот по-прежнему наш, Спата. Остальные ваши сторонники были слишком бесхребетны, чтобы показать свои лица.
   - Этот человек находится под административным арестом, - сказал Спата. - Капитан Эграфф, я требую, чтобы ты подчинился чрезвычайному положению под моим руководством.
   - Требуй все, что тебе заблагорассудится. Я все еще отвечаю перед Рикассо.
   Спата продолжал говорить так, словно Эграфф вообще ему не ответил. - Ты подчинишься моему правлению. Ты проинструктируешь своих людей... кто бы ни был с тобой... координировать действия с сотрудниками службы безопасности в выслеживании оставшихся воргов. Возможно, у нас не так много времени.
   - Один из нас определенно этого не делает. - Эграфф направил свой собственный служебный револьвер на Спату. - Сдай свое оружие. Ты арестован за попытку мятежа.
   Спата глухо рассмеялся. - Это экстраординарное заявление. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь достаточно экстраординарное, чтобы подкрепить это.
   - Ты говорил с Куртэйной? - снова спросил Рикассо.
   - Я так и сделал, и вернул то, о чем она меня просила. Теперь оно в надежных руках. - Эграфф кивнул Кильону. - Мне также было велено сопроводить доктора Кильона и остальную часть его компании к "Раскрашенной леди". Они могут быть в пути в течение часа. - Эграфф взглянул на Нимчу с беспокойством в глазах. - С ней все будет в порядке?
   - На борту "Раскрашенной леди" хуже ей не будет, - сказал Кильон. - И теперь, когда ее истинная природа стала более широко известна, это, возможно, самое безопасное место для нее. Но сначала я хотел бы посмотреть, что мы сможем спасти из лаборатории.
   - Не обольщайся, - сказал Эграфф.
   Нимча издала мяукающий, невербальный стон. Ее веки начали подрагивать. Тогда Кильон почувствовал это: зона отступает, возвращаясь к чему-то похожему на свое прежнее положение, если не принимая точно такую же форму. Сознательно или нет, но Нимча сделала то, что должно было быть сделано.
   Где-то снаружи кашлянул и забулькал двигатель, а затем с ревом вернулся к жизни. Затем еще один.
   - Она хорошо рассчитала время, - сказал Рикассо, не в силах скрыть своего восторга от феномена, который он только что пережил. - Продержала это ровно столько, чтобы посеять некоторую путаницу, но недостаточно долго, чтобы вызвать постоянные ошибки в транскрипции. Нам остается только надеяться, что этого было достаточно, чтобы убить воргов навсегда.
   - Они просто цеплялись за жизнь, - сказала Мирока. - Что, в первую очередь, и сделало их такими подлыми сукиными детьми. Я предполагаю, что они гниют, пока мы разговариваем. Однако лучше всего найти их, если не хочешь, чтобы к рассвету здесь воняло, как в борделе Конетауна.
   - Будет надлежащий процесс, - сказал Спата, сдавая свое оружие. - Преступное пренебрежение здесь все еще имело место. Присоединяясь к Рикассо, вы только оттягиваете неизбежное.
   Рикассо коротко улыбнулся. - Посмотрим.
  
   Некоторое время спустя они уже направлялись на "Раскрашенную леди" в одном из личных паромов Рикассо. Было все еще темно, и свет от гондол был единственным источником освещения во всех направлениях. Рой снова был в движении, все двигатели, за исключением нескольких, были успешно перезапущены, и почти не было признаков того, что зональный шторм - шквал, дрожь, как бы это ни называлось, - причинил какой-либо серьезный вред. Что же касается Кильона и его попутчиков, то все могло быть гораздо хуже. Физиологические последствия зонального перехода теперь почти полностью миновали, за исключением сохраняющегося влияния антизонального лекарства. Кильон сделал все, что мог, но ни один врач в мире не смог бы точно рассчитать, что зона так быстро восстановится. Теперь его голова гудела, как только что ударивший колокол, но это было не просто из-за последствий приема таблетки. Он также обдумывал последствия того, что только что произошло, его мысли были звенящим, пульсирующим диссонансом политических причин и следствий, похожим на шумный спор, происходящий между двумя полушариями его мозга.
   - Спата прав, - сказал Кильон Эграффу, когда маленькое суденышко, ныряя и подпрыгивая, прокладывало себе путь между надвигающимися черными оболочками. - Они могут запереть его и выбросить ключ - убить его, если уж на то пошло, - но ущерб уже нанесен. Неизбежная правда заключается в том, что ворги сбежали, убили по меньшей мере двоих ваших граждан, возможно, больше, и ничего из этого не случилось бы, если бы Рикассо не взял их на борт.
   - Это был просчитанный риск, - сказал Эграфф. - Рикассо знал, что потенциальное вознаграждение того стоило.
   Они оставили Рикассо на борту "Пурпурного императора", где ему было лучшее место для восстановления порядка, мобилизации своих сторонников и подавления мертворожденного восстания Спаты. Поскольку Нимча и Кэйлис тоже направлялись к кораблю Куртэйны, Кильон был рад оставить ночные дела позади. Но он не мог избавиться от ощущения, что Эграфф, Рикассо и другие были слишком уверены в конечном успехе.
   - Если бы он чего-то добился с помощью универсальной сыворотки, они могли бы прислушаться к его доводам, - с сомнением сказал Кильон. - Как бы то ни было, его нынешняя работа была недостаточно успешной, чтобы оправдать риск, на который он пошел. Этот инцидент может только навредить Рикассо в долгосрочной перспективе.
   - Это была преднамеренная диверсия, доктор. Это совсем другое дело.
   - Однако я не могу этого доказать, - сказала Мирока.
   - Она права, - сказал Кильон. - Спата вел себя нагло, но только потому, что не было других свидетелей. Если не считать воргов.
   - А если бы был другой свидетель? - спросил Эграфф. - Кто-то, кто видел, что произошло там, внизу, как тебе угрожали и заставили открыть клетку?
   - Это было бы что-то. К сожалению, я был один. - Он замолчал, заметив что-то в глазах Эграффа. - А разве не так?
   - Конечно.
   - Но есть "один" и есть "одинок". О чем спрашивал тебя Рикассо, когда ты прибыл со всеми своими людьми? Что-то насчет разговора с Куртэйной, а потом ты сказал что-то о том, что что-то находится в надежных руках?
   Эграфф слегка вздохнул, затем позволил себе тонкую улыбку. - Улики, - сказал он. - Доказательства, которые - при условии, что они были извлечены и помещены в надежное место - почти наверняка обеспечат Рикассо всю необходимую поддержку.
   Кильон закрыл глаза, вспоминая время, проведенное в лаборатории Рикассо. Вспоминая, как все было по-другому в первый раз, когда Рикассо провел для него первую экскурсию. Отличалось в том смысле, что чего-то там вообще не было, тогда как в более поздних случаях это присутствовало.
   Он вспомнил равномерные механические щелчки какого-то устройства. Он принял это за разновидность часов или записывающего прибора, и в этом был полный смысл. Но он не помнил, чтобы слышал какой-либо звук, когда они спустились туда в первый раз.
   - Меня фотографировали, не так ли? Это то, что Рикассо хотел, чтобы ты защитил. Но ты не знал об этом, а Куртэйна знала. Она сказала тебе, где искать, что нужно извлечь.
   - Тебе не следует расстраиваться из-за этого, доктор.
   - Я не должен чувствовать себя неловко из-за того, что за мной шпионили?
   - Рикассо доверял тебе настолько, что оставил тебя одного в своей комнате с игрушками. Он просто не доверял тебе полностью. Но все же лучше, когда тебе почти доверяют, чем когда тебе не доверяют вообще, не так ли?
   - По моему опыту, ты пользуешься тем доверием, которое может сойти тебе с рук, - сказала Мирока. - Девяносто процентов, восемьдесят, все равно ни хрена себе аванс по сравнению с нулем.
   - Спасибо, - сказал Кильон, одарив ее саркастической улыбкой. - Это чрезвычайно многое прояснило.
   - Всегда готова помочь, Резака.
   - Рассматривай это как позитивное событие, - сказал Эграфф. - Если бы Рикассо не шпионил за тобой, у тебя не было бы возможности защититься. Теперь мы можем доказать, что Спата был там, внизу.
   - На снимках он виден, не так ли?
   - Их нужно будет обработать, это потребует времени. Это не Неоновые Выси. Но если он пробыл в той комнате больше тридцати секунд, его наверняка засекли.
   Кильон решил избавиться от своего гнева, от ощущения, что над ним надругались. Он мог либо унести его с собой на другую сторону Проклятия, либо выбросить прямо сейчас.
   - Ты думаешь, этого будет достаточно?
   - Спата целится в тебя из пистолета, а потом один из воргов вырывается наружу? Да, я думаю, это могло бы сработать.
   - Что они с ним сделают? Ты упомянул об аресте. Ты не сказал мне, каким может быть продолжение этого.
   - Это будет смертная казнь, - сказал Эграфф. - Вопрос только в том, какая именно.
   - А еще говорят, что цивилизация заканчивается в Конетауне.
   - Не суди нас, доктор. Просто потому, что в твоем городе нет смертной казни, это не значит, что там не убивают людей. Город просто делает это за твоей спиной и не торопится, наслаждаясь происходящим. Людей, которые не вписываются в общество, тех, кого оно не может заставить работать на себя, он засасывает, перемалывает и выплевывает. По крайней мере, здесь, в Рое, мы действуем чисто и быстро. Ну, во всяком случае, быстро.
   - Спата действовал не в личных интересах. Он был обеспокоен выживанием Роя.
   - Возвращайся и защищай его, если это так важно для тебя. Там, где я сижу, личные интересы и выживание Роя сводятся к одному и тому же.
   - Этот ублюдок сам напросился, - сказала Мирока. - Ты видел, как он обидел ребенка.
   Нимча спала на руках у своей матери. Даже Кэйлис выглядела на грани изнеможения, как будто она сама вынесла часть мучений своей дочери.
   - Он плохой человек, - сказал Кэйлис. - Он должен умереть. Но быстро. Я вытащу нож, если это будет разрешено.
   - Что ж, сначала о главном, - сказал Эграфф с поспешной улыбкой. - Надлежащая правовая процедура и все такое. Все равно будет судебный процесс со всеми вытекающими отсюда последствиями. И теперь, когда дело дошло до кульминации, Рикассо захочет увидеть настоящую демонстрацию лояльности со стороны несогласных. Если они не готовы к... как там выразился Спата? - подчинению его власти, я не удивлюсь, когда Рикассо предложит им сесть на свои корабли и отправиться на другой конец Земли.
   - Он бы это сделал? Он разделил бы Рой?
   - Скорее, ампутировал ту его часть, которая нездорова. В любое другое время Рикассо скорее отрезал бы себе руку, чем потерял бы хоть один хороший корабль. Но сейчас? На самом деле мы собираемся помочь Копью. - Эграфф усмехнулся самой этой идее, предложению, настолько противоречащему естественному порядку вещей, что единственной рациональной реакцией было веселье. - Если это не знак того, что мы начали новую главу, то не знаю, что это такое.
   - Нам еще многое предстоит сделать.
   - Рой проходил через более трудные переходы, чем этот. Конечно, нам придется иметь дело с мальчиками-черепами, когда мы приблизимся к Копью. Но до тех пор? Не знаю, из-за чего весь сыр-бор. Это просто мертвый пейзаж. Единственное, от чего мы, скорее всего, умрем, - это от скуки.
   Они приближались к "Раскрашенной леди". Она вырисовывалась из темноты, выглядя удивительно, абсурдно маленькой после похожей на пещеру позолоченной роскоши "Пурпурного императора". Сердце Кильона сжалось при мысли о продолжительном переходе в этом металлическом ведре гондолы, несмотря на все их доспехи и снаряжение. Но пересечение Проклятия было бы тем, подобного чему не предпринималось ни разу в истории человечества.
   - Я знаю, о чем ты думаешь, - сказала Мирока, когда они готовились к высадке. - Кусок дерьма, верно?
   - Да, - сказал Кильон, обдумывая эти слова. - Немного мочи. Именно то слово, которое я искал.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  
   Наступило утро, и то, что было бледной линией на горизонте, превратилось в широкую полосу, приближающуюся с каждым часом.
   - Не могу передать вам, насколько это странно, - сказала Куртэйна, когда другие офицеры встали из-за обеденного стола. - На самом деле мы направляемся к этой чертовой штуке на полной крейсерской скорости. Я провела большую часть своей взрослой жизни, делая все возможное, чтобы держаться от этого подальше.
   - Как там приборы? - спросил Кильон, допивая последнюю каплю кофе. Он был черным, как сырая каминная вода, и сверхъестественно крепким, как будто весь кофе, который он пробовал в своей жизни до этого момента, был разбавлен.
   - Все показания абсолютно нормальные для этой зоны. Обычно мы бы уже видели явные признаки перехода, когда приближаемся к границе. Механические системы начали бы выходить из строя - двигатели перегревались, часы и датчики заедали, точно так же, как тогда, когда Нимча проделала свой трюк. Ты бы раздавал антизональные препараты, и даже тогда этого было бы недостаточно, чтобы мы перестали чувствовать себя плохо.
   - Тогда это хороший знак. Рикассо был прав, сделав вывод из этих более ранних показаний.
   Возмущение зоны, вызванное припадком Нимчи, было скорее толчком, чем шквалом или бурей. Там, в Неоновых Высях, это было бы чудом на семь дней, поскольку Пограничной комиссии, вероятно, потребовалось бы внести лишь незначительные изменения в свои карты. Так же это было и здесь. Нельзя было исключать более масштабных изменений, выходящих за пределы возможностей приборов Роя, но условия, в которых сейчас двигался флот, никоим образом не отличались от тех, что были до того, как Нимча вызвала возмущение. Весь Рой почувствовал это, как на физиологическом, так и на механическом уровне, но дрожь была слишком кратковременной, чтобы причинить длительный ущерб. Несколько двигателей нуждались бы в капитальном ремонте, а нескольким летчикам потребовались бы дополнительные лекарства, чтобы справиться с последствиями, но во всем остальном Рой остался невредим.
   Им невероятно повезло. И, к лучшему это или к худшему, Рикассо наконец-то получил свою демонстрацию способностей Нимчи.
   - Мне все еще не по себе от этого, - сказала Куртэйна. - И дело не только во мне. Конечно, все другие офицеры стараются ничего не показать.
   - Возможно, когда мы пересечем прежнюю границу, а ситуация все еще не изменится, они начнут приспосабливаться к этому, - сказал Кильон.
   - Давай я тебе кое-что покажу. Это не займет много времени, и мне все равно не помешало бы подышать свежим воздухом.
   Выйдя на балкон "Раскрашенной леди", Кильон вдохнул прохладный и влажный утренний воздух, позволяя ему наполнить легкие. Клубы пара клубились над темным, густо заросшим растительностью ландшафтом внизу. Это был один из самых густых лесных массивов, которые они пересекли с тех пор, как их спасли близ Копья, доказательство не только того, что досягаемость города была ограничена, но и того, что последствия похолодания в мире еще не были равномерными.
   Гул двигателей был ровным и успокаивающим, как сердцебиение матери. Это были единственные двигатели, которые можно было услышать. После столь долгого пребывания в Рое было странно видеть пустое небо во всех направлениях.
   - Заметил что-нибудь необычное? - спросила Куртэйна.
   Кильон оглядел пейзаж: однообразный полог простирался во все стороны, не прерываемый ничем, кроме приближающейся границы Проклятия.
   - Я не ботаник, - сказал он. - Если в растительности произойдут какие-то изменения, тебе придется указать мне на это.
   Куртэйна вытащила переговорную трубку из стенки гондолы. - Двигатели. Немедленная остановка на две минуты. После этого возобновите нормальную крейсерскую скорость.
   Моторы "Раскрашенной леди", шипя, остановились. Лишенный энергии, дирижабль начал резко замедляться, поскольку сопротивление ветра преодолевало его инерцию. Кильон потянулся, чтобы удержаться на ногах, когда гондола, казалось, накренилась вперед. При выключенных двигателях единственным звуком был слабый скрип такелажных тросов, поддерживающих силовые стойки.
   - Послушай, - сказала Куртэйна чуть громче шепота. - Все птицы и животные там, внизу, можно подумать, сейчас должны кричать громче всех. В конце концов, уже утро.
   - Я почти ничего не слышу.
   - Это потому, что здесь нечего слушать.
   - Совсем ничего?
   - Только деревья и растения. - Куртэйна перегнулась через перила с бесцеремонным пренебрежением к собственной безопасности. - Мы называем это Омертвением. Это обозначено на большинстве карт розовым краем вокруг красной границы Проклятия. Вот тут-то природа и начинает сдаваться. Если мы высадим тебя в этом лесу прямо сейчас, ты обнаружишь мавзолей, зеленый склеп. Там, внизу, ты был бы единственным существом с нервной системой. Животные - птицы, насекомые, млекопитающие - они просто не могут выжить. Их клетки больше не работают должным образом - это похоже на то, что механизм внутри них становится слишком сложным для функционирования, разваливается, как сломанная игрушка. Метаболические пути внезапно становятся метаболическими препятствиями. Растения более или менее выживают - они медленнее и выносливее, а внутри не такие сложные. Но по мере того, как вы погружаетесь все глубже и глубже в Омертвение, даже самым стойким из них становится трудно идти дальше. В конце концов растительная жизнь полностью прекращается. У вас есть несколько основных форм жизни на краю Проклятия, цепляющихся за существование - одноклеточные организмы и простые бактериальные колонии. Затем не остается ничего. Абсолютная стерильность. Это пышный рай по сравнению с тем, что ждет нас впереди.
   - Мы сейчас пролетаем над ним, и мы все еще живы, - сказал Кильон. - Но мы тоже всего лишь животные. Нет никаких причин, по которым птицы, насекомые и млекопитающие не могли бы последовать за нами.
   - Они так и сделают, если дать им время. Через несколько лет они колонизируют все эти джунгли, если только Проклятие не вернется и мир не замерзнет. Но это просто означает, что где-то в другом месте появилось новое Омертвление. Когда произошел сдвиг, это означало смерть для миллионов существ. У них не было бы времени убежать, даже если бы хватило инстинктов начать двигаться. - Куртэйна сделала паузу. - Омертвение - это предзнаменование. Это последнее предупреждение, когда все ваши приборы лгут, и вы каким-то образом остаетесь невосприимчивы к возникновению зональной болезни. Оно говорит вам повернуть назад сейчас, пока вы еще можете.
   Один за другим двигатели с грохотом ожили, и "Раскрашенная леди" снова пришла в движение. Из-за рева ее моторов невозможно было бы сказать, что лес мертв. Но теперь, когда Кильон знал, что находится внизу, теперь, когда он осознал полное отсутствие высшей жизни под этим темным пологом, он мог поклясться, что зловещая тишина плещется на краю его мыслей, ненасытное отсутствие, стремящееся поглотить все в своей собственной всепоглощающей тишине.
   Он вернулся в каюту и занялся медицинскими делами.
  
   Омертвение было узкой полосой, не шире пятнадцати лиг. К середине утра они пересекли его полностью, оказавшись там, где, согласно картам, начиналось собственно Проклятие. Кильон наблюдал, как листва редеет, превращаясь из густого темного полога в скудный, обесцвеченный кустарник, и вскоре среди ландшафта мертвой, биологически инертной почвы и голых скал цвета кости сохранились лишь очаги цепкой зелени. Эти зеленые карманы заполняли самые выносливые мхи и лишайники, их простая, надежная биология позволяла им выживать, когда более сложные организмы выходили из строя. Но даже они могли продвинуться лишь недалеко в зону безжизненности, и в конце концов даже эти базовые организмы не смогли поддерживать себя. Они становились деформированными и атавистичными, а потом и вовсе исчезли. Ландшафт превратился в камни и пыль, полностью лишенные живых существ. Это была не пустыня, потому что во многих озерах и заводях было в изобилии пресной воды, которая отражалась в них под голубым небом зеркальной чистотой. Но не было ничего, что могло бы использовать эту воду, так что даже береговые линии были лишены жизни. Если бы преобладали нормальные условия, экипаж уже умирал бы самым ужасным образом, какой только можно вообразить.
   Никто еще не обращался к нему с какими-либо жалобами, и Кильон был настолько уверен, насколько это вообще возможно, что у него не было симптомов зональной болезни. Его разум был ясен, память и концентрация превосходны, координация движений остра. И все же что-то было: легчайший приступ тошноты, затяжное стеснение у основания горла. Если это не имело никакого отношения к движению воздушного корабля, то могло быть только психосоматическим.
   Кильон позволил себе поверить, что - при условии, что внешние условия останутся стабильными - нет причин для их ухудшения. По крайней мере, в этом вопросе были основания для осторожного оптимизма. Часы и манометры в штурманской рубке "Раскрашенной леди" были упорны в своей убежденности, что дирижабль все еще проходит через совершенно нормальное воздушное пространство. Пока не было обнаружено никакого намека на вектор изменений.
   Кильон любил штурманскую рубку так же сильно, как библиотеку Гэмбисона на "Пурпурном императоре". Комната без окон, с защитой от вибрации, обшитая коричневым шпоном, с птицами в клетках, полками с тикающими приборами, жужжащими пружинами и гирьками, царапающими следами от перьев и медленно наматывающимися рулонами бумаги была местом убаюкивающей, гипнотизирующей легкости. Как правило, здесь присутствовал кто-то из других членов экипажа, любуясь птицами, снимая показания приборов или внося какие-то незначительные изменения в один из сверкающих механизмов, но к вторжениям Кильона относились терпимо, и он сам был благодарен за компанию. Он провел много часов в технических беседах с экипажем, очарованный тонкими принципами, воплощенными в их приборах.
   Было нетрудно сконструировать устройство, которое обнаруживало бы переход в зону более низкого состояния, подобную той, которая обычно поражала Проклятие. Шестеренки с мелкими зубьями заедали, поскольку микроскопические допуски становились невыполнимыми. Часы замедлялись, а затем останавливались. То же самое произошло бы с поршнями и другими точными движущимися частями в двигателях внутреннего сгорания "Раскрашенной леди", что привело бы к неработоспособности двигателей. Такие сбои предупреждали о биологических изменениях, которых можно было ожидать по мере усиления зонального перехода. Значительно сложнее было создать приборы, которые могли бы регистрировать переходы в другом направлении. Пыхтящие двигатели "Раскрашенной леди" продолжали бы работать, даже если бы ее занесло в зону, где они технологически устарели. Но для пассажиров корабля последствия могли бы быть столь же неприятными, как если бы изменение произошло в другую сторону. Люди были адаптивными организмами, и с самых ранних стадий внутриутробного развития их нервная система развивалась под влиянием преобладающей зоны. К тому времени, когда они достигали совершеннолетия, их разум становился в высшей степени приспособленным к ее особенностям. Наследственные факторы также играли свою роль, поскольку многие индивиды произошли от цепочек предков, которые когда-либо жили только в одних и тех же условиях. Со временем в каждой обитаемой зоне отбирались те, кто лучше всего мог функционировать и размножаться в ней.
   В штурманской комнате имелось несколько приборов, способных регистрировать переходы более высокого уровня, но они были ошеломляюще сложными и, соответственно, трудными в обслуживании и эксплуатации. Как таковые, они заслуживали и уважения, и определенной доли презрения, подобно ищущим внимания примадоннам в оперной труппе. Опытная команда предпочла положиться на зябликов в клетках, которые были выращены в стае и переставали петь - и в конце концов падали со своих насестов - задолго до того, как люди чувствовали переход зоны. Щебетание птиц, казалось, идеально гармонировало с тиканьем и жужжанием инструментов.
   И все было хорошо. Птицы были активны, все показатели были в норме. Точность часов постоянно сверялась с показаниями, снятыми на борту других дирижаблей, и передавалась с помощью гелиографа. До сих пор не было ни намека на изменения во всем строю, от "Раскрашенной леди" до Роя и тянущегося за ним последнего воздушного корабля. Если бы Проклятие отступило всего на сотню лиг, сейчас уже были бы явные доказательства этого. Оно, должно быть, сместилось по меньшей мере на сто пятьдесят лиг, а возможно, и дальше - изменив географию всего полушария.
   К началу второй половины дня они продвинулись достаточно далеко в глубь Проклятия, чтобы отступило даже Омертвение, превратившись в унылую серо-зеленую полоску на горизонте. Монотонный пейзаж из скал и воды проносился под ними, как зацикленный фильм, который прокручивается снова и снова, по крайней мере, так показалось Кильону, проведшему всего несколько часов на смотровой площадке. Лес тоже мог быть однообразным, но это было однообразие изобилия, а не отсутствия. Это был мир, ободранный до костей, с черепом, торчащим из лица.
   Рой не замедлил движения после захода солнца, даже несмотря на то, что они путешествовали по неизвестной территории, не имея даже самых схематичных карт. Когда солнце еще не взошло, "Раскрашенная леди" поднялась почти до предела своего эксплуатационного потолка, что позволило тщательно осмотреть горизонт в поисках любых препятствий - погодных условий или горных хребтов, - которые пришлось бы облетать. На длинных тросах были подняты воздушные шары, часть с автоматическими камерами, а некоторые с наблюдателями на борту, чтобы набрать еще большую высоту.
   Но чистый воздух не выявил ничего тревожного, и поэтому было принято решение двигаться вперед с нормальной скоростью, полагаясь исключительно на гироскопические и небесные координаты для поддержания постоянного курса. Если атмосфера на корабле была напряженной в дневное время, то в темноте она достигала состояния острого опасения. Приборы в штурманской рубке теперь находились под постоянным нервным наблюдением. Поскольку ночью птицы спали, а их клетки были закрыты черной тканью, от них не было никакой пользы при обнаружении перехода зоны. Таким образом, экипаж полностью полагался на более темпераментные и сложные в калибровке датчики. И, конечно же, их собственные физиологические реакции. До сих пор показания оставались неизменными, условия не менялись, но было давящее ощущение, что в какой-то момент все должно было измениться. Кильон заметил это по выражениям серьезной покорности, которые он видел на лицах офицеров, когда они приходили и уходили, передавая последние данные на мостик. Они были похожи на людей, ожидающих отплытия с края света.
   Кильон никогда не позволял себе быть не занятым делами. Он был рад, что упаковал и доставил свой ящик до того, как вмешался Спата, потому что многие припасы и реагенты внутри него наверняка были бы уничтожены, когда ворг вырвался на свободу. Он ждал, чтобы услышать, каков будет окончательный размер ущерба, а тем временем занялся подготовкой новых партий медицинской сыворотки-15, готовой к доставке в город. Когда у него не было другого выбора, кроме как оставить какой-нибудь химический процесс запущенным, он делал все, что мог, чтобы помочь в составлении карт. На "Раскрашенной леди" не хватало свободных рук, чтобы управлять всеми обзорными камерами или делать все сопутствующие записи в журнале, и команда Куртэйны приветствовала любую помощь, которую он мог предложить. Как только ему продемонстрировали элементарные принципы, пользоваться стереоскопическим обзорным оборудованием стало легко. После этого он загрузил и экспонировал сотни снимков, отмечая положение дирижабля и высоту над уровнем моря по приборам штурманской рубки, так что каждая двойная экспозиция могла быть соотнесена с составляемыми одновременно картами, нарисованными от руки. Он сосредоточился на тех особенностях местности, которые были в какой-то мере примечательны: более крупные озера, яркие пятна не обесцвеченных минералов или выступающие скальные породы, которые однажды могли бы стать навигационными ориентирами, если пересечение Проклятия когда-нибудь станет обычным делом.
   Но ночью никаких измерений проводить было нельзя, и существовал практический предел того, сколько работы можно было выполнить в лаборатории, прежде чем его собственная усталость начинала одолевать его. Когда он сделал все, что мог, и воздушный корабль летел в темноте, он нашел Куртэйну на мостике. Мирока управляла гелиографической станцией, Эграфф был рядом с ней, когда она отправляла и принимала передачи. Кильон вгляделся в ночь и различил мерцающий огонек одного из отправляющихся кораблей, и он казался таким же далеким и недосягаемым, как самая дальняя звезда.
   - Есть хорошие новости и есть не очень хорошие новости, - сказала Куртэйна, слегка скорректировав курс, прежде чем зафиксировать штурвал.
   - Сначала хорошие.
   - Рикассо говорит, что ему удалось спасти из лаборатории больше, чем он ожидал. Часть сыворотки-15 была уничтожена вместе с запасами других веществ, необходимых нам для ее переработки, но могло быть и хуже. Он потерял почти всю сыворотку-16, но это спорно: без воргов у него не было возможности выйти за ее пределы.
   - А ворги?
   - Обнаружены и нейтрализованы. Никто из них не пережил бурю Нимчи. Но если Рикассо захочет чего-то большего, ему придется начинать с нуля.
   - По крайней мере, у нас есть сыворотка-15. Сколько нам удалось сэкономить, включая колбы, которые я принес сюда?
   - Примерно две трети. Мы спасем не так много жителей Копья, как надеялись, но, как я уже сказала, могло быть и хуже.
   - Полагаю, что да, - сказал Кильон. - И если бы это был несчастный случай, я бы почти смирился с этим. Но нам не нужно было терять ни грамма этого лекарства. Спата и его сторонники должны заплатить.
   Куртэйна бросила на него лукавый взгляд. - Ты возвращаешься к идее смертной казни, не так ли?
   - Я этого не говорил. Но он должен быть привлечен к ответственности за жизни, которые мы не спасем в Копье, а не только за людей, убитых воргами. Кстати, каковы были окончательные потери?
   - Четверо. Мы нашли еще два тела, оба высосанные. И мы чуть не потеряли еще одного человека во время поисков просто потому, что ползать внутри воздушного корабля опасно.
   - Четыре человека убиты, чтобы подчеркнуть свою правоту в отношении Рикассо.
   - Спата будет привлечен к ответственности, уверяю тебя. И пластинки определенно доказывают, что он был в лаборатории - твоя невиновность не вызывает сомнений.
   - Полагаю, как моя истинная личность и личность Нимчи.
   - Рой знает. И большинство из них готовы принять тебя - или примут со временем. Терпение, Кильон - они всего лишь люди.
   - Ты упомянула не очень хорошие новости.
   Ее лицо напряглось, как будто она позволила себе забыть об этом до тех пор. - Полагаю, это было неизбежно. При других обстоятельствах Рикассо раздел бы несогласные корабли и набрал бы на них экипажи из лоялистов, мужчин и женщин, на которых, как он знал, можно положиться. Но даже если бы это был нынешний вариант, это не было бы постоянным решением. У него есть Спата и горстка его сторонников, но сколько еще других прячутся там, ничего не показывая, ожидая другого шанса взбунтоваться? Полагаю, Проклятие было испытанием. Если ты с Рикассо, ты последуешь за ним до самого конца, что бы ни случилось. Если нет... - Она замолчала, что-то застряло у нее в горле, прежде чем она взяла себя в руки. - Рикассо предоставил им возможность уйти, и по меньшей мере двадцать капитанов уже выстроились в очередь, чтобы уйти. Если они не хотят лететь с нами, они могут забрать свои корабли и топливо, оружие, еду и медикаменты, которые есть у них на борту, и делать все, что захотят, при условии, что они будут держаться подальше от Роя. И под этим Рикассо подразумевает, что он не хочет видеть даже проблеска одного из этих кораблей на горизонте. Потому что, если он это сделает, Рой вступит в бой.
   Кильон подумал об этих красивых, щеголеватых кораблях, вгрызающихся друг в друга, как стая воргов-каннибалов.
   - Это настолько серьезно?
   - Копье предало нас в трудную минуту. И теперь Рой предает себя. Это почти еще хуже. Нет, почти ничего об этом не было. У меня кровь закипает от того, что они вообще об этом подумали.
   - Ты была не такой уж милой и беззаботной, когда переходила через Проклятие, - сказал Кильон.
   - Нет, я такой не была. Но потом я взяла на себя обязательство. - Куртэйна разблокировала руль, готовая внести еще одну крошечную поправку в их курс. - В этом-то и разница. Я взяла на себя обязательство. И теперь я собираюсь довести это дело до гребаного горького конца.
   - Аминь, - сказала Мирока.
  
   Рассвет высветил несколько облаков на горизонте, но никаких гор или холмов, и уж точно ничего, что указывало бы на то, что Рой преодолел более ста лиг за темные часы. Это было так, как если бы они остановились и только сейчас возобновили движение вперед. Кильону требовалось заверение персонала штурманской рубки, прежде чем он был готов признать, по крайней мере на интеллектуальном уровне, что они все еще идут по графику. На основной карте - той, в которую вносились поправки по мере того, как они завершали пересечение, - синяя линия, нанесенная чернилами, показывала их прогресс на сегодняшний день, пересекая в остальном пустой пробел. Вдоль линии и по обе стороны от нее было нанесено множество поверхностных объектов, но в самом широком месте эта полоса нанесенной на карту местности имела ширину не более пятнадцати лиг. Во всяком случае, полоса служила лишь для того, чтобы подчеркнуть, как мало Проклятия они увидели бы к тому времени, когда снова пересекли бы Омертвение.
   Тем не менее, прогресс, несомненно, был достигнут. Они преодолели почти половину пути без происшествий, и как с технической, так и с медицинской точки зрения непосредственных причин для беспокойства было немного. "Раскрашенная леди" и другие корабли работали хорошо; экипажи и граждане были здоровы, и те случаи зарождающейся зональной болезни, о которых сообщалось Кильону, можно было с уверенностью отнести к психосоматическим эффектам. Кильон даже обнаружил, что его собственные симптомы со временем отступают, и реальность перехода через Проклятие стала казаться менее возмутительной. В конце концов, это была всего лишь территория.
   Кильон вошел в каюту с балкона. Он изучал Рой в бинокль, подсчитывая корабли, насколько это было возможно.
   - Несогласные все еще с нами, - сказал он. - Либо это, либо мои подсчеты неверны.
   - Пока что, - сказала Куртэйна, - но ультиматум Рикассо все еще в силе. Я думаю, они просто выжидают, взвешивая все "за" и "против". Действуя самостоятельно, они смогут делать все по-своему. Но тогда каждое решение, которое они принимают, должно принадлежать им и только им - они не могут полагаться на технический и навигационный опыт сотни и более других кораблей.
   - Здесь, без ориентиров, я не виню их за осторожность.
   - Черт бы побрал их осторожность. Мы делаем здесь что-то новое - конечно, это пугает. В этом-то все и дело.
   - Ты сменила тему.
   - Если Спата чего-то и добился, так это того, что заставил меня понять, что Рикассо нужен нам больше, чем когда-либо. Он был прав с самого начала. И мы прокладываем здесь путь, по которому пойдут другие. Однажды, если тектоморфный сдвиг будет постоянным, это пересечение станет совершенно обычным делом. Там будут путевые станции и сигнальные посты. Там будут точные карты и прогнозы погоды. Возможно, там даже зарождается более крупная цивилизация. Отныне все не должно быть таким разрозненным.
   - Будь осторожна, - сказал Кильон. - Это опасно смахивает на оптимизм.
  
   Он провел утро, возясь с лекарствами, осматривая членов экипажа, экспонируя еще больше стереоскопических фотографий, а затем присоединился к остальным за коротким ланчем. У них был легкий рацион, так что в этом не было ничего роскошного. Когда он пришел, Мирока и Куртэйна уже сидели за столом, разговаривая о чем-то на повышенных тонах, и прекратили, как только он вошел в дверь. Они не спорили.
   - Я не помешал?
   - Просто говорю Мироке, что, если ей не понравится жизнь в Копье после реконструкции - а кто, честно говоря, может винить ее, если ей это не нравится? - Я уверена, мы всегда сможем найти ей занятие в Рое. Даже если это не будет связано со стрельбой.
   - Портишь удовольствие, - сказала Мирока с притворной обидой. - По крайней мере, позволь мне взорвать какое-нибудь дерьмо.
   - Уверена, что мы смогли бы что-нибудь найти... дерьмо... чтобы ты взорвала, - сказала Куртэйна, произнося это слово так, словно держала его в мысленных клещах на расстоянии.
   - Маленькая мисс Небесная принцесса начинает оттаивать, - торжествующе сказала Мирока. - Проклятие пошло бы ей на пользу, тебе не кажется, Резака? Избавиться от части этого ее напряжения. Девчонка ходит так, словно у нее в заднице застрял стальной стержень. Ладно, она капитан и все такое - должна соблюдать приличия. Но это не может продолжаться всю жизнь. Еще немного времени со мной, и мы заставим ее так сквернословить, что Фрэй покраснеет.
   - Хорошо иметь цели в жизни, - сказал Кильон. Он подумал, что это было замечательно, что Мирока и Куртэйна нашли не только точки соприкосновения, но и зачатки чего-то похожего на дружбу. Он полагал, что ему не следовало слишком удивляться; несмотря на их совершенно разное происхождение, обе женщины обладали редкой независимостью, хотя и проявлявшейся в совершенно разных формах.
   Разговор принял более официальный тон, когда вошли другие офицеры и летчики. Даже Эграффу, который был переведен на "Раскрашенную леди" по особому настоянию Куртэйны, приходилось соблюдать приличия. Большую часть времени он называл Куртэйну "капитан", упоминая ее имя только тогда, когда терял бдительность, а затем краснел от такой неосмотрительности, хотя никого из других сотрудников "костяка" это никоим образом не раздражало. Эграфф, со своей стороны, казалось, был полностью готов подчиниться приказам Куртэйны; по его словам, ему было очень полезно снова пачкать пальцы, возиться с двигателями и приборами, заново осваивать практические ремесла, которые он почти забыл с тех пор, как принял командование "Железным выступом". Кильону нравился этот человек, и он был рад, что тот был на борту во время переправы.
   Куртэйна казалась бодрой и энергичной во время их предыдущих бесед, но теперь, когда у него было время незаметно изучить ее, пока она была занята беседой с одним из других офицеров, он заметил, какой напряженной она на самом деле выглядела. Он задавался вопросом, спала ли она вообще, хотя бы пару часов.
   Раздался стук в дверь. Вошел один из дежурных офицеров, явно чем-то озабоченный. Сердце Кильона упало. Что это могло быть, как не указание одного из приборов на то, что был обнаружен переход?
   - Какие плохие новости? - спросила Куртэйна. - Полчаса назад я думала, что все было нормально. Пожалуйста, только не говори мне, что зяблики решили перестать петь.
   - Это не зяблики, капитан, и не какие-нибудь часы. Все по-прежнему показывает те же показания, что и прошлой ночью, настолько ровные, насколько это возможно. Это то, что ждет нас впереди.
   - Горизонт был чист. Никаких гор или погодных условий.
   - Все не так, капитан. Это нечто, объект, лежащий более или менее прямо на нашем пути, примерно в пятнадцати лигах впереди нас. При нашей нынешней скорости мы достигнем его в течение часа.
   - И эта штука просто выскочила перед нами?
   - Она была скрыта от посторонних глаз. Местность очень пологая, но до сих пор для того, чтобы заблокировать вид на объект, требовался всего лишь небольшой гребень.
   - Хорошо. На что мы смотрим?
   - Вам лучше посмотреть самой, капитан - никто из нас понятия не имеет, что это может быть.
   Куртэйна встала из-за стола, взяв салфетку со своих колен. - Думаю, мне лучше сделать то, что говорит этот человек.
   Кильон последовал за ней на мостик, где один из офицеров всматривался в установленную на носу подзорную трубу, ствол которой был направлен слегка вниз. Кильон мог определить, куда направлен телескоп, поскольку впереди, в нескольких градусах ниже горизонта, на скалистом ландшафте виднелась мерцающая точка света. Он был слишком концентрированным и ярким, чтобы быть отражением от воды; скорее это напоминало зеркало или кусок хорошо отполированного металла, поднесенный к ним. Свет колебался, мерцая, как мираж, но ничто не указывало на то, что это был какой-то сигнал или попытка общения.
   - С Роя уже можно увидеть это? - спросила Куртэйна.
   - Почти уверен, что нельзя, - ответил офицер. - Мы сами заметили это только лигу назад, при постоянном осмотре горизонта. К тому времени, когда они доберутся до нашего нынешнего положения, угол наклона солнца также изменится, так что оно может быть не таким заметным. Но если он не маленький, его будет трудно не заметить, пока мы продолжаем двигаться в этом направлении; что бы это ни было, мы пройдем в пределах лиги от него.
   - Это довольно большое совпадение, тебе не кажется? Все эти пустые просторы, и что-то появляется прямо на нашем пути?
   - Это совпадение, - сказала Мирока, - а потом кто-то дергает нашу цепь.
   - Если только это не единственное, что мы можем видеть, - тихо сказал Кильон. - Из-за угла наклона солнца и так далее. Возможно, он не уникален и не предназначен специально для нас. Ландшафт мог бы быть усеян ими, и мы просто случайно видим это.
   - Что бы это ни было, мне все равно это не нравится. В книге сказано, что здесь ничего нет - ни единой бактерии. Дай-ка я посмотрю сама. - Куртэйна взяла окуляр и сделала крошечную, аккуратную регулировку колесика фокусировки, прищурив другой глаз и приоткрыв рот в ожидании.
   - Вы можете что-нибудь разобрать? - спросил офицер.
   - А ты мог бы?
   - Не так уж много, капитан. Может быть, немного удлиненное, но это, пожалуй, все. Я бы оценил его размер не более чем в десять-пятнадцать спанов в поперечнике. У вас есть какие-нибудь идеи, что бы это могло быть?
   - Какая-то машина или металлическая конструкция. Кажется, она ничего не делает и никуда не собирается.
   - Согласен, капитан. Ничего не изменилось с тех пор, как мы это увидели. Что бы это ни было, оно, конечно, уже должно быть в состоянии нас увидеть.
   - Если оно смотрит. - Она оторвалась от окуляра и предложила Кильону посмотреть. - Присмотрись, не выскочит ли что-нибудь для тебя.
   Кильон всмотрелся в телескоп, но все, что он смог разглядеть, было чем-то вроде яркого серебристого пятна, танцующего и изгибающегося из-за тепловых искажений, вызванных потеплением ландшафта. Он понятия не имел, насколько оно может быть велико, если не считать градуированной шкалы на перекрестии телескопа. Но это явно не мог быть какой-либо город или поселение, поскольку даже на таком расстоянии небольшая община все равно распространилась бы на большую видимую площадь, чем яркий объект.
   Куртэйна была права. Если только это не был какой-то высокоотражающий геологический объект, это могло быть только одно здание или какая-то машина.
   - Кто-нибудь еще сообщал об этом? - спросила она.
   - Нет, капитан, - сказал офицер.
   - А мы сообщили об этом кому-нибудь еще?
   Офицер покачал головой. - Я подумал, что вам следует сначала это увидеть, капитан.
   - Ты был прав. Но вы можете сейчас предупредить другие корабли сопровождения и сказать им, чтобы они помалкивали об этом, пока я не скажу иначе. Я хотела бы знать, видят ли они что-нибудь, чего не видим мы. Также сигнал Рою, только для глаз Рикассо. Скажите ему, что мы кое-что увидели впереди и оцениваем наш ответ.
   - Есть, есть, капитан. А пока, стоит ли нам придерживаться этого курса?
   - Я что-нибудь говорила о том, чтобы изменить его?
   - Нет, капитан.
   Ответ Рикассо пришел в течение пяти минут после того, как вспыхнул исходящий сигнал. Куртэйна прочитала расшифровку со стальной невозмутимостью, затем пробормотала что-то себе под нос, что, по мнению Кильона, прозвучало примерно так: - Приказы есть приказы.
   - Что происходит? - спросил он.
   - Рикассо подал сигнал всем остальным капитанам изменить курс. Он ведет Рой влево от объекта, в то время как мы остаемся на этом курсе.
   - Значит ли это, что он уже публично заявил об этом?
   - Нет, он просто надеется, что никто из капитанов не подвергнет сомнению его приказы и что граждане не сочтут, что в изменении курса есть что-то необычное.
   - А они заметят? - спросил Кильон.
   - Эти люди родились в воздухе. Они чувствуют это, когда меняются часы, не говоря уже о том, когда Рой намеренно меняет направление. Но они не обязательно будут предполагать худшее. Тем временем мы останемся на этом курсе, разнюхаем, что бы это ни было, а затем вернемся на позиции во главе флота.
   Кильон оглядел мостик. - Можем мы поговорить конфиденциально?
   - Полагаю, это медицинский вопрос?
   - Связанный.
   Они удалились в покои Куртэйны, она закрыла за ними дверь, затем встала у одной из стен, явно не приглашая Кильона присесть. - Лучше сделать это побыстрее - мне нужно проследить за нашим снижением высоты.
   - Тогда я перейду прямо к делу: речь идет о Рикассо. Я думаю, он знает что-то, о чем нам не говорит.
   - Насчет Проклятия?
   - Вот именно.
   Куртэйна настороженно посмотрела на него, затем слегка кивнула. - У меня было такое чувство с тех пор, как он разработал этот план.
   - Значит, я не единственный. Я не уверен, радует меня это или беспокоит.
   - На твоем месте я бы не стала беспокоиться. Но ты прав - он определенно что-то скрывает. Наши карты - всего лишь большие листы чистой бумаги, но он что-то знает или, по крайней мере, думает, что знает.
   - О том, что ждет нас впереди?
   - Может быть, а может и нет. Но он отдал этот приказ изменить курс чертовски быстро и был очень подробен в деталях. Как будто он наполовину ожидал, что мы с чем-то столкнемся, и уже разработал план.
   - Это меняет твою позицию по отношению к его приказам?
   - Нет.
   - Я и не думал, что так получится, - сказал Кильон.
   Они вернулись в переднюю часть гондолы. За время, прошедшее с тех пор, как он впервые увидел отблеск, тот заметно приблизился, начав приобретать те же расширенные свойства, которые до этого были видны только в телескоп. Это было немного меньше похоже на зеркало, немного больше на большой кусок серебристого металла, брошенный на ландшафт.
   Куртэйна подошла к командному постаменту и взяла управление воздушным кораблем на себя, ее поза - спина прямая, ноги расставлены в стороны - излучала властность. - Мы снижаемся, - громко объявила она. - Мы снизим высоту до двухсот спанов над поверхностью и продолжим полет по горизонтальной траектории, пока я не скажу иначе. Все двигатели работают на нормальной крейсерской мощности; все навигационные и тектоморфные показания остаются прежними. - Она резко повернулась к Кильону. - Нет никаких оснований ожидать какого-либо перехода зоны между этим местом и тем, но я была бы признательна, если бы ты был скрупулезно бдителен в отношении симптомов, доктор.
   - Считай, что дело сделано.
   - Малейшее подергивание или икота, и мы уйдем отсюда.
   - Между прочим, сейчас я чувствую себя абсолютно нормально и не вижу никаких признаков болезни среди экипажа.
   - А зяблики все еще поют. И все равно, я не хочу терять ни секунды, если нам придется убегать поджав хвост.
   Подача сигналов гелиографом не ослабевала, несмотря на изменение дислокации флота. Кильон наблюдал, как Куртэйна просматривает входящие сообщения еще более внимательно, чем обычно. Он узнал, что Рой завершил свой плавный разворот, отклонившись от своего первоначального курса всего на пять градусов - этого было достаточно, чтобы он разминулся с объектом с достаточным запасом. Другие корабли сопровождения изменили курс таким же образом, оставив "Раскрашенную леди" в одиночестве следовать первоначальной линии. До сих пор не поступало сообщений о том, что изменение курса привело к каким-либо разногласиям или испугу среди капитанов и простых граждан. В случае необходимости офицеры имели инструкции ссылаться на развивающуюся погодную систему, замеченную передовыми разведчиками, относительно которой Рою нужно было ориентироваться. Тот факт, что горизонт был по-прежнему таким же чистым и не затянутым облаками, как всегда, очевидно, был деталью, которую, как надеялся Рикассо, никто не заметит.
   Спуск на двести спанов прошел без происшествий. Пейзаж был настолько однообразен, настолько отсутствовали очевидные признаки масштаба, что только растущая тень дирижабля давала хоть какой-то признак того, что они вообще снижаются. Кильон наблюдал, как она колышется и течет по каменистой поверхности, словно какая-то нетерпеливая рыба, скользящая по океанскому дну. Объект оставался впереди, его форма в телескопе становилась все более четкой. Это была тонкая металлическая трубка, лежавшая на земле так, словно ее уронили туда, а затем раздавили, окружив более мелкими кусочками.
   - Теперь это мертвые обломки, что бы это ни было, - сказала Куртэйна, отрывая взгляд от телескопа. - Все еще не объясняет, что они здесь делают, но не думаю, что в них есть кто-то живой.
   - Если машине удалось проникнуть в Проклятие своими силами, наши предположения о том, что здесь работает, а что нет, возможно, нуждаются в корректировке, - сказал Кильон.
   Куртэйна поднесла одну из переговорных трубок к губам и сказала: - Носовой стрелок. Если вы увидите что-то, что вам не понравится, я разрешаю вам немедленно ответить.
   - Это не всегда было Проклятием, - тихо сказал Кильон. - Давным-давно, до последней смены, здесь все могло сохраниться. Возможно, мы просто видим древние обломки.
   - Здесь все еще хорошая погода, - ответила Куртэйна, вешая переговорную трубку обратно на крючок. - Дожди и пыльные бури. Молния. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что то, что пролежало здесь пять тысяч лет, должно выглядеть чуть менее блестящим. - Затем она повернулась к одному из других офицеров. - Дальность до объекта и статус?
   - Две лиги, капитан. Все часы и измерительные приборы в норме; все механические системы функционируют хорошо. Зяблики все еще поют.
   - Спасибо вам. Сохраняйте текущую скорость и высоту полета.
   Кильон почувствовал, как постепенно нарастает его нервозность по мере того, как внизу проползали две лиги неизменно унылого пейзажа. Он много раз пересматривал возможности с тех пор, как узнал о блеске, и каждый раз приходил к выводу, что там не может быть ничего вредного. И все же его страхи никуда не делись. Само существование чего-то в этом давно вымершем месте было глубоко аномальным. Не было никаких оснований предполагать, что логика и разум еще что-то могут сказать в этом вопросе.
   Когда они были менее чем в лиге от цели, Куртэйна удивила его, приказав воздушному кораблю опуститься на половину оставшегося расстояния до земли. Когда "Раскрашенная леди" опустилась еще ниже, он задался вопросом, принимала ли Куртэйна трезвое тактическое решение, рациональный ответ на улучшенные данные, или же ее укоренившийся страх перед Проклятием заставлял ее действовать смело или даже бесцеремонно. Но даже когда "Раскрашенная леди" достигла своей новой крейсерской высоты, статус объекта не изменился. На расстоянии полулиги его природа теперь была ясна даже невооруженным глазом. Цилиндр был расширен с одного конца и сужался с другого, а обломки вокруг него были острыми, как лезвия крыльев или их раздробленные куски.
   Этот объект, должно быть, когда-то был летательным аппаратом или ракетой.
   - Возможно, это могло прийти извне, - сказал он. - Как камень, брошенный в воду.
   - Ничто не могло залететь так далеко в Проклятие, - сказала Куртэйна. - Даже если бы прилегающие зоны позволили кому-то создать летательный аппарат тяжелее воздуха с дальностью полета более нескольких лиг, он никогда бы не забрался так далеко внутрь. Пилот погиб бы, как только он пересек границу Омертвения. Вскоре после этого все остальное перестало бы работать.
   - Могло ли что-то проскочить внутрь, даже если все механические системы были отключены, а пилот выведен из строя?
   - Может быть, если бы это было похоже на планер, а это не так.
   - Ты думаешь, это ракета или реактивный самолет.
   - Ни то, ни другое не смогло бы забраться так далеко ни за счет планирования, ни в баллистическом полете.
   - Я склонен согласиться. Что, на мой взгляд, действительно оставляет только одну возможность. Что это пришло откуда-то изнутри Проклятия, а не извне.
   - Расстояние до объекта теперь четверть лиги, - доложил офицер.
   - Всем двигателям сбавить обороты и снизить высоту до пятидесяти спанов. Мы все равно собираемся подобраться так близко, так что, может быть, это зачтется.
   Следующие шесть минут тянулись мучительно. Даже когда они были почти над упавшей машиной, он все еще не мог полностью избавиться от ощущения, что она вот-вот набросится на "Раскрашенную леди", пронзив ее снизу копьем в какой-то яростной демонстрации скрытой мощи.
   Когда они оказались прямо над предметом, ответа по-прежнему не последовало. Щелкнули камеры. Пулеметы, установленные на их башнях-пузырях, были нацелены прямо вниз. При взгляде сверху объект явно был каким-то летательным аппаратом. Крылья были срезаны и разбиты вдребезги, но их элегантная, загнутая назад форма все еще была очевидна. А на видимой стороне корпуса имелся темный иллюминатор, который, по-видимому, подразумевал присутствие пилота или экипажа во время полета машины.
   - Флэш Рикассо, - крикнула Куртэйна своему офицеру связи. - Скажи ему, что это просто авария. Место отмечено в журнале, так что кто-нибудь может вернуться и получше рассмотреть все после того, как мы доберемся до Копья.
   - Внутри этого обломка могут быть вещи, которые Рой сможет использовать, - тихо сказал Кильон.
   - Мы не останавливаемся. Цель состояла в том, чтобы сократить наш обратный путь в ваш город, а не останавливаться на каждом интересном месте по пути. Если только у Рикассо нет других идей.
   Но когда пришел ответ Рикассо, у него не было таких просьб. Он поблагодарил Куртэйну за то, что она отвлекла свой корабль, и попросил, чтобы непроявленные фотопластинки были переданы "Пурпурному императору" при первой же возможности для их обработки и просмотра.
   Час спустя "Раскрашенная леди" вновь заняла свое место во главе флота, который теперь двигался параллельно своему прежнему курсу. Насколько мог судить Кильон, изменению курса не придали никакого значения, граждане были встревожены не больше и не меньше, чем до полудня. По мере того как солнце садилось и сохранялись нормальные условия, Кильон даже почувствовал ослабление напряжения на борту. Птицы замолчали, но это было только потому, что они спали. Приборы в штурманской рубке не зафиксировали ничего вызывающего беспокойство. Двигатели издавали ровную мелодичную песню, похожую на хорошо вышколенный хор. Кильон прочитал медицинские сводки, просочившиеся из Роя - краткие, вплоть до криптограмм, учитывая, что их требовалось тщательно кодировать и расшифровывать, - и пришел к выводу, что число граждан, сообщивших о симптомах зональной болезни, не превысило ожидаемого, и все они могли быть с уверенностью отнесены к фантомным случаям. На борту "Раскрашенной леди" экипаж все еще был здоров, их коллективный моральный дух восстановился после благополучного прохождения над таинственным разбившимся кораблем. Когда он обедал с остальными (Кэйлис присоединилась к ним, оставив Нимчу спящей), он почувствовал, что часть этой легкости передается и ему, радуясь подтверждению своих рациональных инстинктов. Вопрос о том, кто запустил эту злополучную машину, был одним из вопросов для другой экспедиции, от участия в которой Кильон был бы рад отказаться.
   Он хорошо выспался и проснулся отдохнувшим. Он не почувствовал никаких неприятных последствий: на самом деле, совсем наоборот, поскольку был настороже и с любопытством ждал, что принесет этот день. Он умылся, привел себя в порядок, оделся и направился к передней части гондолы. Экипаж и их отполированные приборы купались в золотистом свете раннего солнца.
   - Доброе утро, - сказал он.
   Никто не ответил, даже Куртэйна, которая стояла к нему спиной. Она стояла, прислонившись к одному из окон, в то время как другой из ее офицеров наблюдал в подзорную трубу. Другой был занят гелиографом, посылая длинную и явно сложную передачу. Только тогда Кильон заметил, что обычный гул двигателей сменился тихим урчанием. Экипаж был напряжен и сосредоточен, как будто участвовал в безмолвной битве, которая требовала абсолютной концентрации и готовности действовать со смертельной скоростью. Даже Мирока была там, смотрела в бинокль, казалось, зациклившись на горе с крутыми склонами, маячившей на горизонте, ее основание прорезала линия атмосферной дымки.
   Кильон слегка кашлянул. - Какие-то проблемы?
   - Двадцать два корабля только что отошли от Роя и начали обратный путь на запад. Ты хочешь знать почему?
   Он подошел к окну рядом с ней и заглянул сквозь стекло. Был момент, когда пейзаж ничем не отличался от вчерашнего, когда он испугался, что Куртэйна и ее команда видят миражи. Затем его глаза начали различать то, что уже видели роевики.
   Повсюду разбитые машины.
   Маленькие серебристые и белые пятна на земле, похожие на выброшенный мусор богов из мишуры и фольги. Он наблюдал десятки, а затем и сотни разбитых вещей. Едва ли была хоть одна квадратная лига, где не было бы какого-нибудь сломанного механизма.
   - Понятно, - сказал он, как можно ближе подходя к полезному замечанию.
   - Их там не было, когда мы потеряли землю из виду прошлой ночью, - сказала Куртэйна. - Но с восхода солнца мы пролетели над тысячами объектов, и они повсюду, во всех направлениях, насколько мы можем видеть.
   - Мы работаем медленно из-за какой-то неисправности?
   - Нет, с кораблем все в порядке. Мы просто пытаемся оценить, что это значит, и посоветоваться с Роем - тем, что осталось от Роя, - о том, как нам реагировать. Если верить летящим по бокам дирижаблям, обломки тянутся до самого горизонта. Это не то, что мы можем обойти стороной.
   - Полагаю, это тоже не то, что ты можешь скрыть от Роя.
   - Нет, - сказала она на пониженной ноте. - Теперь все знают. Вот почему диссиденты решили сократить свои потери. Им не нравятся предзнаменования. - Куртэйна поморщилась. - В кои-то веки я не могу их винить - зрелище не слишком обнадеживающее, не так ли?
   - Что бы ни случилось с этими машинами, нет никаких оснований думать, что это случится с нами.
   - Нет, и только потому, что вы нашли череп, прибитый гвоздями к дереву, это не значит, что вы попали в действительно опасную часть леса. Но все же.
   Кильон еще раз вгляделся в медленно проносящуюся мимо сцену, пораженный масштабом разрушений. - Их так много, - сказал он. - В это трудно поверить. Как ты думаешь, все они принадлежат к одной цивилизации?
   - Честное слово. Они выглядят в основном так же, как тот, который мы нашли вчера. Возможно, кое-где изменились некоторые детали, но они явно созданы одной и той же культурой. И теперь, когда мы обследовали большое количество разбитых кораблей, по большей части они указывают примерно в одном направлении.
   Кильон уже успел это заметить. - Обратно тем же путем, которым мы пришли - подразумевая, что они прилетели сюда откуда-то впереди нас. - Говоря это, он поймал себя на том, что смотрит на гору, ту самую, на которую Мирока смотрела в бинокль.
   - Верно, и, кажется, чем дальше мы продвигаемся, тем их становится больше. Я думаю, лишь немногие добрались так далеко, как тот, которого мы видели вчера. - Куртэйна колебалась. - А вот и самая трудная часть. Мы также видели трупы. Пилоты, выжившие в авиакатастрофе, выбрались из-под обломков и вскоре после этого погибли. Я ожидала увидеть скелеты, но они выглядят так, словно только что умерли.
   - Здесь ничего не разлагается, - сказал Кильон. - Если тело упало в правильном положении, защищенном от ветра, труп мог пролежать долго.
   - Я думаю, что именно это, а не разбившиеся корабли, на самом деле подтолкнуло тех двадцать два капитанов уйти.
   - Это что, конец всему? Ушли ли все, кто не совсем поддерживает Рикассо?
   - Он надеется, что да. Но моральный дух несколько хрупок.
   - Возможно, граждане почувствовали бы себя немного увереннее, если бы знали, что эти пилоты могли находиться здесь тысячи лет. Я мог бы сделать заявление...
   - Мы уже распространили одно из них. Проблема в том, что есть предел тому, сколько рациональных аргументов люди проглотят, когда они летят над пустыней, усеянной нетленными трупами.
   - Понятно.
   Через некоторое время она спросила: - Ты думаешь, это были пилоты-смертники?
   - Искренне надеюсь, что нет.
   - Я тоже так думаю. Но продолжаю задаваться вопросом, сколько шансов на успех, по мнению этих ублюдков, у них было на самом деле? И что за отчаяние заставило их связать свои жизни с этими машинами? Как думаешь, они вообще знали, где заканчивается Проклятие?
   - Возможно, мы никогда этого не узнаем.
   - Думаю, они не все умерли в одно и то же время. Некоторые из них ненадолго пережили свои машины, а некоторые из них, вероятно, уже были мертвы к тому времени, когда самолеты перестали работать. Полагаю, что они были счастливчиками. По крайней мере, им не пришлось выползать наружу и умирать, зная, что шансов на спасение нет.
   - Возможно, у них были таблетки для самоубийства, чтобы облегчить страдания в случае аварии. Возможно, некоторым из них даже удалось выбраться из Проклятия на пригодную для жизни территорию.
   - А затем их схватила и подвергла пыткам ближайшая шайка дотехнологичных грязных крыс. Извини. Честно говоря, я пытаюсь увидеть здесь светлую сторону.
   - Если бы это произошло тысячи лет назад, в наших учебниках истории этого бы не было зафиксировано. Но мы не всегда можем предполагать худшее.
   - Ну вот, опять ты со своим оптимизмом.
   Через несколько мгновений Кильон спросил: - Что Рикассо думает обо всем этом?
   - Что бы он ни знал заранее, не думаю, что он ожидал чего-то такого масштаба. Но остается либо развернуться и последовать за остальными, либо продолжать идти. И я знаю, что сделал бы мой отец.
   К полудню плотность разбитых машин удвоилась по сравнению с тем, что он наблюдал в первый раз. Если не считать случайных крушений, которые, должно быть, были оставлены более совершенным судном, потерпевшим неудачу, эти суда были явно менее продвинутыми, чем те, над которыми они пролетали ранее. Блестящий нержавеющий металл теперь был заменен потускневшими и ржавеющими панелями с редкими пятнами выцветшей и отслаивающейся краски. Корабли выглядели более неуклюже, насколько можно было судить по их разбитым обломкам.
   - Пока ты спал, - сказала Куртэйна, присоединившись к Кильону на обзорном балконе, - нас догнала лодка и переправила неэкспонированные пластинки обратно в "Пурпурный император". Рикассо просматривал снимки все утро. Согласно последнему сообщению, он почти уверен, что первая машина, которую мы увидели, была ракетой, а не аппаратом самолетного типа. Вероятно, на жидком топливе, полубаллистическая, как ракета с пилотом внутри. Как только у нее кончил работать двигатель, он бы надеялся пролететь по инерции весь путь до безопасного места.
   - А теперь?
   - Рикассо не нужно, чтобы мы присылали ему фотографии обратно - он может просто выглянуть в окно. Он считает, что в основном они приводились в действие реактивными турбинами - иногда можно увидеть воздухозаборники, куда всасывается воздух для сжигания. Очевидно, что заставить реактивные самолеты работать не было проблемой для этих людей. И после того, как они разработали реактивные самолеты, они перешли к ракетам, которые еще сложнее построить. Вам нужны высокоскоростные насосы, сложная металлургия, криогенные системы охлаждения, автоматизированные системы управления... все, что выходит за рамки того, с чем мы можем приступить к работе.
   - И ты уверена, что все эти машины созданы одними и теми же людьми?
   - Я бы так и сказала. Всякий раз, когда мы видели какую-либо маркировку, это всегда был один и тот же базовый символ - красный прямоугольник с несколькими звездочками внутри - и одни и те же надписи. Дизайн символа различается - как будто мы видим разные его варианты, - но это всегда одна и та же базовая форма.
   - А язык - это что-то, с чем вы знакомы?
   - Нет, это не похоже ни на что в книгах. Что имеет смысл, если эти люди были отрезаны от мира так долго, как мы думаем. Нет никаких причин, по которым мы должны ожидать, что поймем их.
   - Интересно, как долго они пытались вырваться, - сказал Кильон.
   - Придержи эту мысль. Подозреваю, что мы собираемся выяснить, нравится нам это или нет.
   Час за часом картинка внизу претерпевала едва заметные изменения. Плотность упавших машин росла и падала медленными волнами, подразумевая периоды интенсивной промышленной эвакуации, за которыми следовали периоды спада, когда усилия были менее сконцентрированы. Реактивные самолеты становились все более простыми, пока не уступили место винтовым машинам такого дизайна и изощренности, которые были бы уместны в Рое. Постепенно даже эти изящные монопланы с закрытыми кабинами и убирающимися шасси уступили место неуклюжим бипланам и трипланам, изготовленным (насколько можно было судить) как из дерева и ткани, так и из металла. В конце концов даже эти остовы уступили место огромным, с гордыми костями останкам древних дирижаблей, лежащим на земле там, где они упали.
   Именно тогда Мирока сказала: - Есть кое-что, что вам всем нужно знать.
   - Что это? - спросила Куртэйна.
   - Вон та гора впереди нас ... ну, это никакая не гора. - Она замолчала и с трудом сглотнула. - По-моему, это чертовски похоже на Копье.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  
   Между Роем и горой лежала огромная стена. Кильон понял, что это было то самое, что он принял за атмосферную дымку, когда смотрел на гору ранее. Она прорезала ландшафт, как разрез ножом. Когда на нее навели телескопы, выяснилось, что линия представляет собой явно рукотворное сооружение, перемежаемое через равные промежутки башнями и укрепленными воротами, ее возвышения блестели, как полированная слоновая кость, а нижние склоны терялись под поднятыми ветром насыпями грязи и пыли. Тут и там сооружение было расколото обширными трещинами или пробито выжженными кратерами от того, что, должно быть, было свирепыми разрядами молний. Но оно устояло.
   Оно было высоким: по меньшей мере, двести или триста спанов, и еще выше там, где поднимались башни и зубчатые стены. Оно простиралось от горизонта до пределов видимости, преграждая им путь - по крайней мере, символически - на сотни лиг в любом направлении, а возможно, и дальше.
   Но стена была не самой потрясающей вещью и даже не второй. Второй самой потрясающей вещью была авария. Предмет обрушился на стену в пяти или шести лигах по левому борту, провиснув со сломанной спиной, одна половина его была на ближней стороне, а другая - на дальней, словно колоссальная личинка, пытающаяся переползти через препятствие. Это был не воздушный корабль. Это никогда не было воздушным кораблем. Форма обломка напоминала оболочку дирижабля, но на этом сходство заканчивалось. Начнем с того, что он был слишком велик: около лиги от одного конца до другого и, возможно, десятая часть лиги в высоту. У него не было ни гондолы, ни двигателей, ни оперения. Он лопнул, когда ударился о стену, его верхняя поверхность раскрылась, как переваренная сосиска. Оболочка была обветренной, белой, что компенсировалось выцветшими остатками оранжевых или красных отметин: косые черты и дефисы, цепочки угловатых иероглифов, крошечные точечки окон, расположенные линиями под всеми углами, а не просто параллельно земле. В различных точках изогнутого корпуса виднелись выпуклости, похожие на антенны шипы или щупальца, торчащие вперед (или назад - невозможно было сказать, в какую сторону летел корабль перед крушением). В отличие от дирижабля, внутреннее пространство этого судна определенно не было полым. Он был полон плотно упакованных механизмов, сломанных и погнутых, но в остальном почти таких же, какими они были бы, когда корабль потерпел крушение. Он сверкал абсурдными, гноящимися деталями, как утес, видимый в бинокль. Кораблю удалось передать как ошеломляющий масштаб, так и огромную, хитроумную миниатюризацию, как будто каким-то образом он должен был быть еще больше.
   - Никто этого не делал, - сказала Куртэйна, нарушая благоговейную тишину. - Никто никогда не смог бы этого сделать. Это просто слишком... просто слишком... - Она замолчала, разочарованно покачав головой.
   - Полагаю, у Рикассо есть пара теорий, - сказал Кильон. - Он думает, что раньше мы могли путешествовать в пустоте над атмосферой, от мира к миру. Я подозреваю, что это может быть один из тех предметов, что пересекают пустоту. Космический корабль.
   - Обычно я бы посмеялась над чем-то подобным, - сказала Куртэйна.
   - Но не сегодня.
   - Мы даже не смогли бы подделать что-то подобное. И это не подделка. Это то, что раньше витало в воздухе, летало вокруг.
   - Технология намного превосходит все, что мы видели до сих пор, - ракеты, самолеты. Как думаете, это произошло позже или раньше? - спросил Эграфф.
   - Это должен выяснить Рикассо, а не я, - ответила Куртэйна.
   Пересекающий пустоту разрушил часть стены под собой, но не разрушил ее полностью. "Раскрашенная леди" теперь парила в воздухе, ее орудия с робкой безрезультатностью были направлены на неприступное сооружение. Куртэйна сверкнула вспышкой сигнала к Рикассо и стала ждать его ответа. На этот раз его ответ пришел не сразу. У Роя было время подойти достаточно близко, чтобы увидеть стену своими глазами; у Рикассо было время переварить значение крушения, стены, вырисовывающейся парадоксальной вещи за стеной и обдумать все возможные последствия.
   Затем пришел ответ от "Пурпурного императора".
   - Мы продолжаем двигаться, - пробормотала Куртэйна, читая сообщение, которое передал ей офицер связи. - Как будто в этом когда-либо были какие-то сомнения. - Она схватила переговорную трубку. - Двигатели на крейсерскую мощность - дифферент на пятьсот спанов. Я хочу посмотреть поближе, когда мы поднимемся на вершину. Пулеметчикам разрешается при необходимости вести огонь по своему усмотрению короткими контролируемыми очередями.
   Местность между ними была так же усеяна машинами, как и пустынные лиги, которые ей предшествовали. Теперь было мало крылатых самолетов, за исключением горстки, которые, должно быть, потерпели крушение, но бесчисленное множество разбитых дирижаблей-скелетов, множество воздушных шаров, их разрушенные оболочки валялись на земле, как расплющенные тела выброшенных на берег медуз. Ближе - в пределах последних нескольких лиг - виднелись колесные машины, которые явно никогда не предназначались для полетов: огромные, тяжеловесные приспособления, похожие на движущиеся статуи или осадные машины, некоторые из них покрупнее, с металлическими дымовыми трубами, выступающими из их спин, как защитные шипы древних ящериц. Некоторые из них, казалось, были полностью сделаны из дерева, вплоть до огромных колес без спиц. У одного из них из спины даже торчали остатки парусов и такелажа, а среди рухнувших канатов и расколотых досок лежали крошечные бледные трупики. Неужели они всерьез намеревались пройти свой путь за стену? задумался Кильон. Возможно, с наблюдательной точки стены казалось, что там есть проходимая тропа, готовая дорога, которая уведет их за горизонт, когда ветер будет благоприятствовать им. Но это было бы вероломной ложью. Эти люди фактически были мертвы в тот момент, когда они прошли за стену или какое-либо более раннее сооружение, существовавшее в то время, когда они начали свое обреченное путешествие. Стена в том виде, в каком она сейчас стояла, - с повреждениями и всем прочим - несомненно, была делом рук зрелого общества, такого, которое могло строить летательные аппараты. Сухопутные яхты с ветровыми движителями принадлежали к более деревенской культуре, в которой предметы изготавливались из дерева, холста и грубо обработанного железа. Легко было представить, что тысяча лет отделяла воздушные шары от ракет. Может быть, даже больше.
   И всегда, всегда этот красный прямоугольник, о котором говорила Куртэйна. Пять звездочек в углу - одна большая, четыре поменьше. Все разбитые машины несли на себе какую-то его форму, если на них вообще была какая-то символика. Единственным исключением был пересекающий пустоту.
   Кильон не хотел думать о том, сколько времени отделяло этот корабль-арго размером с облако от всего остального. Возможно, это - и стена - были самыми древними вещами из всех. За исключением, конечно, Копья.
   Как они быстро поняли, это не было их Копьем, но во всех остальных отношениях это явно была структура того же типа. Она торчала из земли медленно сужающимся спиральным шипом, истончаясь примерно до половины лиги в поперечнике в том месте, где заканчивалась, когда его стремительный подъем резко обрывался в шести лигах от земли. Острие их Копья уходило вверх, сужаясь до мельчайшей щепки, когда оно вонзалось в атмосферу над Небесными уровнями. Этот же обрывался. Он был кремнисто-черного цвета, и нигде на нем, за исключением самой нижней части, не было никаких признаков того, что люди когда-либо называли его своим домом. Никаких городских кварталов, вьющихся вверх по спиральному выступу, никаких пустых зданий, заброшенных дорог, пригородных линий, лифтов и фуникулеров. Это было Копье, срезанное сверху и ободранное до самой кожи.
   - Рикассо знал об этом, - едва слышно пробормотала Куртэйна. - В противном случае это слишком большое совпадение. Он знал, что здесь что-то есть, что-то, что его интересует. Должно быть, это была подсказка на одной из его старых карт. - Еще тише прошипев, она добавила: - Лживый ублюдок.
   - Он все равно был прав, настаивая на переходе через Проклятие, - сказал Кильон.
   - Ему все еще нужно кое-что объяснить. Теперь я знаю, почему он так легко пережил разгром своей лаборатории. Он знал, что это будет в качестве утешительного приза.
   "Раскрашенная леди" поднялась на пятьсот спанов. Куртэйна направила ее над участком стены с плоской вершиной между двумя башнями, в то время как другие корабли висели за кормой, наблюдая за происходящим.
   По мере того как воздушный корабль приближался к огромному сооружению, гигантские размеры и возраст стены впечатывались в Кильона с новой и деморализующей силой. Если бы это не было глубоко внутри Проклятия, он был уверен, что растительность покрыла бы сооружение от крепостных стен до верхушек башен, превратив его в нечто большее, чем необычно правильный зеленый гребень, выступающий из-под полога джунглей. Но здесь не смогло устоять ничто, даже самый жалкий сорняк. Однако стена все еще была подвержена влиянию непогоды, и бесчисленные штормы, должно быть, обрушивались на эти белые утесы на протяжении веков и тысячелетий. Они не оказали почти никакого измеримого эффекта.
   Наконец прямо под ними оказалась верхушка стены. Она была двадцать спанов в поперечнике, места хватало для гарнизонов и вооружения, но укрепления, которые он заметил ранее, были явно декоративными. Стена изгибалась плавной дугой по обе стороны горизонта. По словам Куртэйны, если концы соединить, то расстояние от края до края легко могло бы составить сотню лиг.
   Внутренняя поверхность стены опускалась ступенями, а не одним плавным спуском. Выступы соединялись сложным устройством пандусов и лестниц, часть которых явно была пристроена к изношенным остаткам более старых конструкций. На нижних уступах теснились простые белые здания, высокие дома и многоквартирные жилые дома громоздились наклонными, беспорядочными рядами, как книги в неопрятной библиотеке. Опять же, было ясно, что происходило много этапов строительства и обновления. На земле были строения, но они были сгруппированы в отдельные сообщества с участками открытого пространства между ними, а не в единый огромный город, прижимающийся к стене. Кильон различил бледные следы прямых, как стрелы, дорог, тянущихся от одной деревни или хутора к другой. Многие из них расходились лучами от основания сломанного Копья, перекликаясь с линиями семафора в городе Кильона. Возможно, эти дороги и города когда-то были расположены среди деревьев и лугов, а не среди пыльных скал и грязи, которые теперь окружали их.
   - Передайте Рикассо, что мы за стеной и нет никаких признаков жизни, - крикнула Куртэйна офицеру связи. - Сообщите ему, что я опускаю "Раскрашенную леди" на пятьдесят спанов ниже, чтобы рассмотреть поближе. Мы будем вне поля зрения, пока я не приведу ее обратно. - Затем она схватила переговорную трубку. - Пулеметчики. Будьте начеку.
   Не дожидаясь подтверждения Рикассо, Куртэйна повела дирижабль вниз, чуть выше уровня крыш самых высоких зданий. Они пролетали над деревней, состоящей примерно из тридцати или сорока отдельных строений, расположенных в виде сетки с открытым квадратом посередине. Белые здания явно были рассчитаны на теплую, сухую погоду. На их окнах были только ставни, а не стекло, и в центре их были открытые внутренние дворики, со всех сторон огороженные галереями. Если на стенах и полах когда-либо и был нанесен орнамент или цветовая гамма, то они давным-давно были стерты ветром, выбелены веками безжалостного солнца. Внизу ничего не двигалось, кроме зловещей тени "Раскрашенной леди", ее пропеллеры казались размытым кружащимся пятном, а орудийные башни нервно поворачивались от одной цели к другой.
   Кильон знал, что строить предположения о том, что за люди здесь жили, бесполезно, по крайней мере, на основе собранных к настоящему времени свидетельств. Они могли бы создать самое цивилизованное и просвещенное общество, какое только можно вообразить, сообщество бесконечной мудрости и доброты. Или они могли быть кровожадными сектантами с затяжной фиксацией на смерти. По их развалинам ничего нельзя было определить. Все нуждались в крыше над головой, даже варвары и развратники.
   - Там что-то есть, - сказала Куртэйна, указывая на соседнее поселение, расположенное еще примерно в тысяче спанов от стены. - Давай проверим это.
   Кильон не был уверен, что именно она увидела, и на мгновение ему показалось, что любопытство пересилило ее естественный инстинкт защищать воздушный корабль. Но как там, внизу, могло быть что-то, что могло бы причинить им вред, даже непреднамеренно? Ни животных, ни людей, ни возможности спрятать оружие, ибо ничто сколь-нибудь изощренное не смогло бы пережить Проклятие. Это был просто древний кирпич и глина: инертная материя. Ничто, даже скорпион или крыса, даже бактерия, не жило на этих улицах сотни лет.
   - Опустите нас ниже: на тридцать спанов, - приказала Куртэйна. - Все двигатели на минимальную скорость.
   Моторы "Раскрашенной леди" затихли до барабанной дроби, едва слышимой.
   - Что ты увидела? - спросил Кильон.
   - Это, - сказала она, указывая на предмет, который теперь был хорошо виден на открытом пространстве в центре деревни.
   Это было что-то наполовину сделанное, окруженное выбеленными солнцем, продуваемыми ветром остатками деревянных лесов. Деревянная машина высотой с любой из домов, гордо возвышающаяся на прочных деревянных колесах в несколько раз выше человеческого роста, с остатками шаткой деревянной колеи, ведущей от недостроенной машины. Тропа, какой бы она ни была, вела обратно к стене, хотя резко обрывалась сразу за пределами деревни.
   - Они строили еще одну из тех штуковин, которые мы там видели, - сказала Куртэйна. - Один из этих парусных движителей. Смотрите: можно даже увидеть разложенный на этих козлах большой ствол дерева, который они собирались использовать для грот-мачты.
   - Значит ли это, что мы ошиблись? - задумался Кильон. - Они строили это после того, как построили самолеты и ракеты?
   - Это удручающая мысль, - сказал Эграфф.
   - Думаю, это зависит от того, когда этот район стал непригодным для жизни, - сказала Куртэйна. - Возможно, все, что мы здесь видим, было заброшено за много веков до того, как появились летательные аппараты. Но люди, которые построили эти деревянные машины - я не уверена, что они были бы способны построить стену, а стена должна была быть на первом месте.
   Кильон кивнул. - И даже с вершины стены они не смогли бы увидеть, куда упали ракеты. На самом деле им было бы нелегко увидеть бипланы и дирижабли. Неудивительно, что они все еще думали, что, возможно, стоит попробовать выйти в море.
   - Бедные ублюдки, - сказал Эграфф.
   - Давайте оставим за собой право судить об этом, - ответила Куртэйна. - Насколько нам известно, они могли быть отъявленными ксенофобами, намеревавшимися изнасиловать и разграбить следующее общество, с которым они имели несчастье столкнуться.
   - Не хочешь спуститься и поближе взглянуть на машину? - спросил Кильон.
   - Это может подождать. - Она повернулась к одному из своих офицеров. - Поднимите нас обратно до пятисот, верните наш прежний курс и покажитесь "Пурпурному императору". Сообщите Рикассо, что мы нашли останки нескольких общин, но никаких признаков жизни. У Роя нет причин не следовать за нами. Скажите ему, что мы пройдем это сооружение... другое Копье ... по правому борту, на пересмотренной нами высоте.
   Кильон почувствовал настроение окружающих. Никто не спешил обсуждать последствия обнаружения другого Копья. Это было слишком неожиданно, чтобы вписываться в чьи-либо предвзятые представления о мире. Был один Богоскреб, и только один. Почему появилось второе подобное сооружение, не только заброшенное и необитаемое, но и сломанное и забытое у черта на куличках?
   Слишком со многим нужно разобраться, слишком о многом подумать. Он все прекрасно понимал. Он тоже это чувствовал.
   - Ответный сигнал от "Пурпурного императора", - сказал офицер связи. - Это Рикассо, капитан. Говорит, что хочет подняться на борт.
   - Отправь ответный сигнал. Скажи ему, что это не так... целесообразно.
   Последовал шквал передач с гелиографа. Рикассо все равно поднимался на борт. Куртэйна восприняла это со стоическим терпением.
   Рой и сопровождающие его воздушные корабли поддержки перелетели через стену без происшествий. Вскоре после этого от основного строя отделилась лодка и помчалась наперерез "Раскрашенной леди". Когда машина поравнялась с ней, Кильон узнал черно-золотую обшивку одного из личных такси Рикассо. Сам мужчина высадился с багажом, которого хватило бы, чтобы заполнить небольшую комнату.
   - Вам придется вернуть часть этого балласта, - сказала Куртэйна.
   - Я предположил, моя дорогая, что, поскольку вы сожгли топливо, теперь в вашей норме веса должен быть избыток.
   - Мы теряем солнечный газ из ячеек, - сказала Куртэйна. - Они не совсем герметичны, даже с новыми покрытиями. К тому же мы избавимся от Проклятия меньше чем за день. Тебе даже не нужно было брать с собой дорожную сумку.
   - Теперь, когда я пересек границу, вполне могу досмотреть оставшуюся часть путешествия здесь.
   - С точки зрения безопасности, не лучше ли было бы, если бы ты остался на борту "Пурпурного императора"?
   Он устроил театральное представление, оглядывая комнату. - Что, ты думаешь, кто-то может убить меня здесь? Кто-то из вашей тщательно подобранной и чрезвычайно преданной команды?
   - Я больше думала о риске того, что мы можем на что-то наткнуться или попасть в аварию, - сказала Куртэйна.
   - Этот риск в равной степени относится ко всему флоту. - Он поднял пухлый палец, прежде чем она успела возразить. - О, я прекрасно понимаю, что "Раскрашенная леди" была бы первым судном, подвергшимся какой-либо опасности. Но, зная этот корабль, ты можешь бежать чертовски быстрее, чем это медлительное, раздутое чудовище по имени "Пурпурный император".
   - Мы не убегаем, - раздраженно сказала Куртэйна. - Мы вступаем в бой.
   Он отмахнулся от этого различия. - Как скажешь, моя дорогая. Сейчас важнее высота, чем скорость. - Он энергично хлопнул в ладоши. - Итак, понимаю, что навязываюсь, но не мог бы я побеспокоить вас пройти над другим Копьем, а не вокруг него?
   - Мы не можем. Как вам хорошо известно, его вершина намного превышает наш эксплуатационный потолок.
   - Затем так высоко, как только сможем, и мы запустим баллон-корректировщик под давлением, когда будем на пределе. Это осуществимо, не так ли? У вас на борту все еще есть воздушный шар?
   - Да, - сказала Куртэйна с явным усилием. - И я так понимаю, это не та просьба, в которой я могу отказать?
   Рикассо неловко поморщился. - Не совсем, если быть до конца честным. Считай это частью твоих обязанностей по оценке рисков.
   - Это все намного упрощает.
   - Великолепно. Знаешь, не могу передать тебе, как я взволнован по этому поводу. Я имею в виду, из всех вещей, которые нужно найти.
   - Да, кто бы мог подумать? Кто мог предвидеть это, когда впервые обсуждался вопрос о пересечении Проклятия? - Куртэйна отвернулась прежде, чем он успел ответить - прямая дерзость, которая только ей могла сойти с рук, - и щелкнула пальцами двум мужчинам с такси, задержавшимся у соединительного моста. - Отнесите его барахло обратно на борт вашей лодки. Мне нужно снова набрать скорость.
   Через несколько минут мост был снят, и такси отправилось обратно в Рой, унося только что нарисованные карты и фотопластинки, которые были экспонированы со времени последнего обмена. Люди Куртэйны показали Рикассо его импровизированную каюту - немногим объемистее большого чулана для хранения вещей с маленьким грязным окошком, примыкающую к штурманской рубке. Рулоны ткани для экстренного ремонта, ящики с нераспечатанными пластинками и коробки, полные перевязочных материалов, зелий и мазей, должны были найти себе другое пристанище на борту и без того плотно организованного воздушного корабля. Кильон, который никогда не отходил далеко от Рикассо, предположил, что этот человек не был недоволен условиями, какими бы импровизированными они ни были по своей природе. В его новой каюте было даже место, чтобы разложить койку, при условии, что некоторые другие предметы будут временно перемещены.
   Пока он помогал Рикассо устроиться - это выпало на его долю, поскольку почти все остальные, казалось, были заняты подготовкой для полета на большой высоте, - Кильон сказал: - Так это действительно было сюрпризом?
   - Конечно, мой дорогой друг!
   - Но у тебя были, скажем так, подозрения, что мы здесь что-то обнаружим.
   Рикассо задумался, прежде чем ответить. Кильон представил себе, как он взвешивает преимущества скрытности по сравнению с откровенностью. - Точнее, не подозрения. Это было бы слишком сильным термином. Но обнаружили ли мои расследования что-то, что заинтриговало меня, что-то, что заставило меня подумать, что пересечение Проклятия предложит нам нечто большее, чем просто короткий путь? Я не буду этого отрицать. Но мы здесь даже не говорим о слухах, Кильон. Мы говорим о меньшем, чем один обрывок, вымысле, который большинство образованных людей без колебаний отвергли бы.
   - Ты хотел бы чем-то поделиться?
   - Там была карта, фрагмент карты, на которой что-то было изображено. Что-то глубоко загадочное и странное. Это выглядело как еще одно Копье - но ведь это было бы невозможно, верно?
   - Теперь мы знаем лучше. У тебя ведь есть теория, не так ли?
   - У меня была одна, - печально сказал Рикассо. - Копье - наше Копье - случайно расположено довольно близко к экватору. Долгое время у меня было представление о том, что оно было своего рода мостом между Землей и небесами. Были написаны трактаты ... научные спекуляции ... о возможности строительства своего рода космического фуникулера, который перевозил бы людей и грузы намного выше нашей атмосферы. Я взял за правило собирать эти статьи, отделяя хорошее от плохого, здравомыслящих от сумасшедших. Я не претендую на то, что понимаю все нюансы математической основы, но одна вещь осталась неизменной. Вы не строите такое сооружение с лица Земли. Вы подвешиваете его к точке в пустоте, так чтобы его вес точно уравновешивался внешней силой, которую оно испытывает из-за своего движения по орбите вокруг земного шара. Конечно, чтобы быть полезным, оно должно парить над одним и тем же местом на земле. И оно должно быть расположено близко к экватору, если не точно на нем.
   - Я видел карты, - сказал Кильон. - Мы все еще в тридцати или сорока градусах от экватора.
   - И все же тут что-то очень похожее на Копье, за исключением того, что оно сломано.
   - Это означает, что Копье не может быть тем, что ты себе представлял, - сказал Кильон, опасаясь высказывать свою точку зрения слишком убедительно, поскольку он знал, как много самооценки Рикассо было вложено в его ученость.
   Но Рикассо, похоже, воспринял это не слишком плохо. - Нет, ты прав. Этого не может быть. Чем бы ни было Копье - и чем бы ни было другое Копье - это почти наверняка никогда не был космический фуникулер. Если только весь наш мир не перевернулся вокруг своей оси. А это значит, что если я ошибался в этом, то есть шанс, что я ошибался и во всем остальном.
   Они набирали высоту. Из всех кораблей Роя "Раскрашенная леди" была лучше всего оборудована для работы на большой высоте, но даже на пределе своих возможностей она все равно находилась бы на две лиги ниже разрушенной вершины того, что теперь называлось Копьем 2. Рикассо, конечно, знал это, так же как и то, что она все еще носила с собой аэростат-корректировщик, который можно было выпустить и поднять в разреженном воздухе. Аэростаты использовались крайне редко, поскольку они были без двигателя и поэтому не могли использоваться в качестве вспомогательных средств для разведки с быстроходных кораблей. Но все более крупные корабли сопровождения несли их, поскольку аэростаты иногда оказывались решающим фактором в воздушных боях, где решающее значение имело наблюдение с большого расстояния. Это не делало их популярными, поскольку роевики - как быстро понял Кильон - повсеместно с презрением относились к любому воздушному приспособлению, лишенному двигателя, рулевой системы или конструкции жесткости. Даже дирижабли были ниже их достоинства.
   Спущенный воздушный шар и его герметичная пассажирская капсула находились в углублении сразу за главной башенкой на верхней поверхности корпуса "Раскрашенной леди", готовые к запуску прямо в воздух с минимумом суеты. Дирижаблю пришлось замедлиться практически до полной остановки, чтобы надуть воздушный шар горячим воздухом, подогреваемым горелкой с горючим, но процедура, очевидно, была хорошо отработана, и, несмотря на то, что ею занималось малое количество летчиков, она прошла без инцидентов. Кильон, согласившийся путешествовать с Рикассо в капсуле, наблюдал за происходящим лишь с легкой опаской. На фоне всех опасностей, с которыми он столкнулся с тех пор, как покинул Копье, полет на воздушном шаре на большой высоте ни в коей мере не казался чем-то экстраординарным. Никто не предпринял никаких согласованных усилий, чтобы отговорить Рикассо от участия в инициативе, и, как судовой врач, Кильон затруднялся найти медицинские основания против этого. Рикассо был - несмотря на внешность - довольно здоров, и условия внутри герметичного отсека очень мало отличались бы от условий в гондоле.
   Пассажирский отсек представлял собой конструкцию медного цвета с угловатыми, скошенными книзу заклепками по бокам, полусферическими иллюминаторами, расположенными на трех из четырех граней, и герметичной дверью на другой. Небольшой набор торчащих из пола приспособлений управлялся изнутри. Там было два сиденья и некоторые элементарные органы управления, позволяющие пассажирам включать горелку с горючим на крыше аэростата, сбрасывать балласт, когда это требовалось, и регулировать подачу воздуха из баллонов внутри кабины. Вот и все. Нет беспроводной связи для связи с "Раскрашенной леди", так как беспроводная связь в зонах не работала. Никаких средств управления или выбора места посадки, выходящих за рамки такого контроля, который был достижим при изменении высоты полета и, таким образом, при перехвате различных потоков ветра. Однако все это на самом деле не имело значения. Рикассо, который не претендовал на особые навыки обращения с воздушными шарами, хотел только подниматься и опускаться. Если они снова сядут на "Раскрашенную леди", так тому и быть. Если бы они промахнулись и их пришлось бы поднимать с земли, это повлекло бы за собой лишь небольшую задержку, несущественную по сравнению с огромной экономией, уже достигнутой при прохождении через Проклятие.
   - Ты уверен, что тебя это устраивает, Резака? - Мирока, одетая в снаряжение для холодной погоды, была с ними, когда они готовились подняться в капсулу.
   - Много летала на воздушном шаре? - спросил Кильон с улыбкой.
   - Примерно столько же, сколько ты хоронил лошадей.
   - Тогда со мной все будет в порядке. - Он надел защитные очки. Он не носил их регулярно с тех пор, как покинул "Пурпурный император" - его натура не была секретом для команды "Раскрашенной леди", - но сейчас от ветра у него щипало в глазах. - Кроме того, если что-то пойдет не так с баллонами с воздухом, тот факт, что один из нас уже приспособлен к дыханию на большой высоте, может помочь делу.
   - Наполовину приспособлен, Резака. Не выдвигай идей выше своего уровня.
   - Не буду.
   Куртэйна притопнула ногами от холода. На их обычной крейсерской высоте было достаточно приятно, но здесь, наверху, воздух был холоднее. - При таком направлении ветра, как сейчас, вы должны проплыть прямо над вершиной. Предлагаю вам начать терять высоту почти сразу же, как только вы преодолеете ее. У вас останется совсем немного времени, прежде чем эти баллоны иссякнут.
   - Мы будем воплощением спешки, - сказал Рикассо.
   Они вошли в капсулу и заняли противоположные места, соприкасаясь коленями. Куртэйна захлопнула герметичную дверь, позволив Рикассо запереть ее изнутри. Он увеличил мощность горелки с горючим, полностью надув баллон. Капсула лязгнула о свои крепления, пытаясь подняться в воздух. Куртэйна выглянула в один из иллюминаторов и сделала жест рукой, показывая, что они готовы к отлету.
   - Вот и все, доктор, - театрально произнес Рикассо. - Теперь пути назад нет!
   - Тогда давай покончим с этим развлечением, чтобы мы могли вернуться к серьезному делу - продаже лекарств.
   - Интеллектуальный разврат. - Но Рикассо улыбался.
   Рикассо запустил механизм старта, и внезапно - как во сне - они оказались в воздухе и поднимались все выше. Это не было беззвучно - слышалось ровное шипение подачи воздуха и гул включения/выключения горелки, - но сразу стало очевидно, что они находились не на летательном аппарате с двигателем, и движение, каким бы плавным оно ни было, создавало ощущение, что оно не находится под их непосредственным контролем. "Раскрашенная леди" уменьшалась со значительной скоростью, удаляясь все ниже и ниже по мере того, как ветер подхватывал воздушный шар. Кильон видел ее достаточно хорошо, чтобы увидеть, как ее двигатели снова заработали, когда дирижабль возобновил полет. Очень скоро небо было в их распоряжении, за исключением нависающей башни Копья 2. Воздушные потоки несли их к этому сооружению со значительной скоростью, но они также неуклонно поднимались. Угол обзора уже изменился, и Кильон смог разглядеть верхнюю поверхность выступа, который не был виден с воздушного корабля. В отличие от уступов Копья, на нем не было никаких признаков того, что там когда-либо жили.
   - Если это не а... как ты это назвал? Космический фуникулер?
   - Рабочая гипотеза, теперь с благодарностью отвергнутая.
   - Тогда в чем же дело?
   - Я не знаю. В этом, скорее, и заключается смысл этого небольшого упражнения. - Но Рикассо наклонился вперед, переходя к основной теме. - Я был неправ, как и все, кто когда-либо предполагал, что Копье могло быть космическим фуникулером, по крайней мере в общепринятом смысле. Но все эти басни о том, что это мост к звездам? Не могут же они все ошибаться.
   - Если, конечно, они все не ошибаются.
   - Тот обломок, который мы видели, - упавший Пересекающий пустоту?
   - Да?
   - Что-то настолько крупное, что мы бы заметили это, если бы оно упало где-нибудь еще в мире. Проклятие сохранило его до некоторой степени, но даже после пяти тысяч лет непогоды и войн, если бы один из них разбился где-нибудь в другом месте, все равно что-то осталось бы. Ты так не думаешь, доктор?
   - Полагаю.
   - Так почему же их там нет?
   - Я не знаю.
   - Думаю, что ответ, в буквальном смысле, лежит у нас перед глазами. Пересекающий пустоту здесь, потому что это как-то связано с Копьем номер два. Одно тесно связано с другим.
   - Так почему же рядом с нашим - моим - Копьем не лежит ни одного павшего Пересекающего пустоту? - спросил Кильон.
   - Потому что, доктор, ваше Копье не сломано.
   Курс воздушного шара был прямым и правдивым, ветер дул попутный. Во время подъема у Кильона слегка заложило уши - давление в кабине было явно ниже, чем на борту "Раскрашенной леди", - но во всем остальном он чувствовал ясную голову и бодрость духа и не увидел в мальчишеском поведении Рикассо ничего, что указывало бы на то, что другой мужчина страдает от каких-либо побочных эффектов.
   - Смотри, - сказал Рикассо в какой-то момент, возбужденно указывая на одно из окон. - Там Рой! Я никогда раньше не видел его с такой высоты.
   Кильон повернулся, чтобы проследить за пальцем Рикассо, указывающим вниз. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы опознать Рой на фоне беспорядочного пейзажа. Вдали от скопления кораблей размером с город, к которому он привык, Рой теперь казался немногим большим, чем беспорядочное скопление слегка вытянутых точек, темнеющих ближе к середине, где собирались более крупные корабли. Он мог бы накрыть все это одной рукой. Даже резкий изгиб Земли не смог уменьшить ощущение того, что ландшафт огромен и постоянен по сравнению с хрупкостью Роя.
   - Не так уж много, не так ли? - сказал Рикассо, прочитав мысли Кильона так, словно они были написаны у него на лице. - Но это все, что у нас есть, у большинства из нас.
   Кильон вспомнил, как оглядывался назад на Копье, в ту ночь, когда шторм погасил свет.
   - Дом там, где лежит сердце, - тихо сказал он.
   Они продолжали подъем. Кабина скрипела и лязгала от растущего перепада давления. Небо над головой было более темно-синим, чем вид даже с Небесных уровней, и в зените становилось почти черным. Кильон задавался вопросом, смог бы здоровый, полностью сформировавшийся ангел выжить на такой высоте. Он не знал наверняка, но был уверен, что его собственные шансы на выживание были ненамного выше, чем у Рикассо. Он стоял между двумя мирами, не имея надежной опоры ни в одном из них.
   Вскоре они поравнялись с вершиной и продолжали подниматься. Рикассо отрегулировал горелку с горючим, чтобы выровнять их полет. Если Копье 2 напоминало винный бокал с отломанной чашечкой, то теперь они находились примерно в том месте сужающейся ножки, где произошел перелом. По оценкам Кильона, в поперечнике она была около половины лиги. Края были зазубренными, как изломанная стенка круглого кратера. До этого момента он не испытывал ничего похожего на головокружение, но по мере того, как воздушный шар приближался к вершине, это чувство начало возвращаться. Он смог заглянуть вниз по возвышающемуся сооружению до того места, где оно выступало из земли. Он был крошечным, а оно огромным, и воздушный шар не оставил бы даже царапины, если бы ветер переменился и швырнул их об эту невозмутимую черную стену.
   А потом, внезапно, они оказались над вершиной. До этого момента Кильон не был вполне уверен, чего он ожидал. Ему никогда не приходило в голову, что Копье может быть полым, но, судя по этому сломанному близнецу, так оно и было, а толщина стенок составляла не более двадцатой части диаметра сломанного стержня. Солнце не могло проникнуть дальше чем на лигу или около того вниз по шахте, но, судя по тому, что они могли видеть, она была идеально гладкой и совершенно постоянного диаметра. У него было зловещее ощущение, что он смотрит в дуло винтовки.
   - Тот Пересекающий пустоту, который мы видели, - сказал Рикассо, - легко поместился бы внутри этой шахты, тебе не кажется?
   - Полагаю, да.
   Рикассо был занят тем, что снимал кабель для нижней камеры под брюхом.
   - Диаметр Копья уменьшается от основания, но - и тебе придется поверить мне на слово - он никогда не бывает меньше одной восьмой лиги в поперечнике. Начиная с Небесных уровней и выше, он не становится намного уже. Корабль мог бы подниматься до самого верха, пока не достиг бы вакуума. На самом деле, это не обязательно был бы вопрос достижения вакуума; если бы шахта поднималась достаточно высоко над атмосферой, она могла бы удерживать вакуум вплоть до поверхности Земли. Этот корабль, вероятно, вообще не предназначался для полетов по воздуху. Это был космический корабль, порождение истинной пустоты.
   - Почему? - спросил Кильон.
   - Что "почему"?
   - Если это доставляет столько хлопот, зачем вообще опускать такой корабль на землю? Кажется, требуется много усилий, чтобы построить что-то вроде Копья - или Копья 2, если уж на то пошло, - только для того, чтобы провести корабль последние несколько лиг.
   - Возможно, именно так они и хотели поступить. - Но даже когда Рикассо заговорил, Кильон услышал недовольство бойкостью его собственного объяснения. - Нет, возможно, и нет. Подожди минутку, доктор. Есть еще кое-что, что мы можем сделать. - Он наклонился, чтобы взять один из рычагов управления прибором. - Сброс сигнальной ракеты. Она предназначена для освещения земли в темноте, если вы ищете, где бы присесть.
   Они все еще находились над открытым устьем Копья, хотя теперь гораздо ближе к дальнему краю.
   - Сделай это, - сказал Кильон.
   Рикассо потянул за рычаг, и где-то у них под ногами с обнадеживающим глухим стуком сработал механизм. Ракета, по-видимому, только что отделилась от основания капсулы. Сначала Кильон не мог этого разглядеть, но по мере того, как они продвигались дальше, и вспышка опускалась все ниже, она стала видна. Это была раскаленная капля под крошечным парашютом.
   Они наблюдали, как она погрузилась в тень, после чего начала освещать невидимую до сих пор часть шахты. Увы, ветер гнал воздушный шар слишком быстро, чтобы они могли наблюдать за вспышкой, пока она летела вниз. Она едва успела долететь до половины расстояния до земли, когда движение воздушного шара перебросило его через край, и шахта больше не была видна.
   - Нам придется вернуться, - сказал Рикассо. - Сделать это как следует. Может быть, даже пошлем кого-нибудь туда.
   - Как ты думаешь, насколько глубоко она уходит?
   - Я почти уверен, что под поверхность Земли. Если бы корабли предназначались только для того, чтобы спускаться на базу, разве мы не нашли бы место, где пассажиры могли бы высадиться?
   - Прошло много времени. Может быть, земля завалила входы и выходы.
   - Это возможно. И, конечно же, Копье пронизано туннелями сквозь стены, так что мы можем предположить, что и это тоже. Хотя мне интересно... Ты сам сказал, доктор, что не было бы особого смысла строить все это только для того, чтобы преодолеть последние несколько лиг. Ну и что с того, что корабли должны были идти дальше этого? Глубже, я имею в виду?
   - В Землю?
   - Именно к этому я и клоню. Насколько глубоко внизу, я бы не стал гадать. Но - предположительно - по меньшей мере на много лиг. Иначе - зачем утруждать себя всем этим?
   - Зачем утруждать себя погружением в Землю - это другой вопрос, - заметил Кильон.
   - Да, - сказал Рикассо. - Так оно и есть. И, конечно, ничто из этого не приближает нас к действительно важному.
   - Что именно?
   - Что это за Трясина? Или, говоря более обобщенно, что это за зоны? И почему они происходят из Копья?
   Кильон уже собирался ответить, когда мельком увидел уходящую вдаль спиралевидную стену по другую сторону Копья и почувствовал, как его сердце пропустило удар.
   - Гляди, - сказал он.
   Рикассо так и сделал, и на мгновение Кильон увидел ту же реакцию, которую только что испытал сам. Узнавание, за которым последовало мучительное чувство неправильности.
   На черной поверхности Копья 2, между двумя восходящими витками спирального выступа, была вырезана безделушка в виде звезды. Даже сейчас она была зеркально яркой, ее прорезала отраженная линия горизонта, коричневато-коричневая внизу, пастельно-голубая вверху.
   Знак тектомантки.
   - Вот это, - сказал Рикассо, - действительно придает вещам довольно интересный оттенок.
  
   Они спускались серией головокружительных, подпрыгивающих спусков, пока Рикассо работал с горелкой, а воздушный шар запутывался в крутящихся ветрах вокруг основания Копья 2. Теперь Кильон понял, что любая надежда вернуться на "Раскрашенную леди" была совершенно безнадежной. Возможно, если бы воздушный шар находился в более опытных руках и при более предсказуемых ветрах, этого можно было бы достичь. Но не сегодня, когда за штурвалом стоит Рикассо.
   Древние сооружения, похожие по стилю на те, что примыкали к окружающей стене, прижимались к основанию Копья 2 и частично поднимались по выступу. Это было началом чего-то вроде Конетауна, но по той или иной причине он не поднялся выше. Какова бы ни была функция выступа, теперь Кильону казалось вероятным, что он никогда не предназначался для того, чтобы люди могли на нем строить. Возможно, это было как-то связано с ветром, который отклонял их вверх, а не вокруг парящего сооружения. Или, возможно, выступ был установлен для того, чтобы гигантские машины могли передвигаться вверх и вниз снаружи, ремонтируя и модифицируя сооружение там, где это необходимо.
   - Вот и она, - сказал Рикассо.
   - Что?
   - "Раскрашенная леди". Она следит за нами. Это хорошо. Я немного волновался, что она может потерять нас в этом небе.
   - Ты не упоминал об этом раньше, - сказал Кильон.
   - Не думал, что это будет полезно.
   - Вероятно, нет. И, возможно, это преждевременно, но есть ли у тебя хоть малейшее представление о том, как то, что мы только что видели - этот символ - соотносится с Нимчей и всеми другими тектомантками?
   - Честно? Нет. Но вот мысль - эта отметина у нее на голове... те силы, которыми она обладает ... они возникли не просто по волшебству. Ты не сделаешь мне одолжение?
   - Я никуда не спешу.
   - Давай предположим - и я подчеркиваю, что это всего лишь предположение, - что тектомантки когда-то служили какой-то конкретной и полезной цели в обществе. У вас есть гильдии в Копье, не так ли? И у нас в Рое есть традиции владения поколениями, родители передают дирижабли своим детям и так далее. Для людей нет ничего необычного в том, чтобы держать это, так сказать, в семье.
   - Ты думаешь, тектомантки были чем-то вроде гильдии?
   - Пока что этого термина будет достаточно. Но это более сложная гильдия, чем все, с чем мы сталкивались ранее. Давай снова предположим, что эти знаки и силы возникли в результате прямого манипулирования унаследованными факторами, во многом таким же образом, как ангелы были сформированы из ортодоксальных людей. Какую бы работу они ни выполняли, какой бы цели ни служила их гильдия, это требовало от них чрезмерной степени изменений. И это было бы наследственным, так что каждое поколение передавало бы свои полномочия следующему. Эта отметина на голове Нимчи - всего лишь внешнее обозначение гораздо более глубоких различий внутри ее черепа.
   - Тогда когда-то их было бы много.
   - Сотни, тысячи, кто знает? Достаточно, чтобы выполнить любую великую работу, которую требовало от них это общество. И, конечно, они могли бы скрещиваться только с другими тектомантами. Гильдия была бы замкнутой и самосохраняющейся. Возможно, они время от времени вводили бы чужаков, чтобы сохранить разнообразие популяции. Но это было бы строго контролируемо.
   - Понимаю. Но мне непонятно, как мы доберемся оттуда сюда, ведь тектомантки настолько редки, что кажутся почти мифическими.
   - Очевидно, что-то произошло. Может быть, было бы слишком возмутительным предположением предположить, что это было вторжение Трясины, прорыв Ока Божьего, пришествие зон? Возможно, я зашел слишком далеко; это моя слабость. Но подумай вот о чем: если цивилизация пала, то что стало с гильдией? Прятались ли ее члены где-нибудь подальше или их выгнали в большой мир, чтобы они выживали среди обычных людей как могли? Вступали ли они в брак с более широкими слоями населения, ослабляя свои наследственные факторы?
   - Разбавленные, - сказал Кильон, подхватывая ход рассуждений Рикассо, - но все еще присутствующие, все еще способные произвести тектомантку, если снова соберется правильная комбинация факторов. Но по прошествии пяти тысяч лет, или как бы долго это ни продолжалось, это действительно было бы очень маловероятно.
   - Согласен - это, должно быть, маловероятно, иначе мы бы плавали в тектомантках. На самом деле они возникают очень редко - статистическая случайность. И на каждую настоящую, функционирующую тектомантку - на каждую Нимчу - должна быть другая, обладающая почти правильным набором наследственных факторов, но не всеми из них. Ребенок, наделенный способностями, но не меткой. Ребенок с отметкой, но без возможности перемещать зоны. Они существуют, доктор. Возможно, их не так уж много, но, учитывая существование Нимчи, мы можем быть уверены, что она не одинока.
   - Ты действительно веришь, что где-то там есть другие?
   - Конечно, не в огромных количествах. И кто-то будет старше Нимчи, кто-то моложе. Некоторые могут даже не осознавать, кто они такие. Но я очень сомневаюсь, что она одна.
   - Но сейчас что-то изменилось, не так ли? Шторм, обрушившийся на Копье, накапливался годами - такие вещи случаются не чаще одного раза в столетие, а может быть, и не так часто, как сейчас.
   - Нимча, возможно, особенная, даже среди тектоманток. Или, может быть, что-то в Трясине изменилось, что-то, что делает ее более отзывчивой, более готовой подчиняться им.
   Кильон на мгновение задумался над этим. - Если Нимча исключительна, тогда то, что мы столкнулись с ней именно тогда, когда это произошло, - еще большее совпадение.
   - Ты предпочитаешь думать, что не стал жертвой космической случайности?
   - Если Нимча и тектомантка, то всего лишь одна из многих... какими бы "многочисленными" они ни были... тогда мне легче смириться с тем, что наши пути могли пересечься. Это также заставляет меня задуматься, была ли Кэйлис полностью права насчет своей дочери.
   - В каком смысле?
   - Кэйлис считает, что Нимча вызвала большую бурю. Ясно, что способности Нимчи подлинные, поэтому я не виню ее мать за такое предположение. Но что, если она ошибается насчет остального? Если где-то есть другие тектомантки, все они чувствуют притяжение Трясины, все они способны реагировать на это и смещать зоны, смогла бы Кэйлис выделить влияние своей дочери?
   - Ты же не думаешь, что Нимча так сильна, как считает Кэйлис.
   - В одиночку - нет. Но коллективно - действуя согласованно с другими - она вполне могла бы быть такой. Или же мы все неправильно поняли, и есть только одна такая, и Нимча именно так могущественна, как воображает Кэйлис.
   - В любом случае у нас недостаточно доказательств, чтобы принять решение, - сказал Рикассо, - так что пока мы можем быть непредвзяты. Но давай внесем ясность в одну вещь. Это Копье зовет Нимчу домой, а не Трясина. Трясина может быть именно тем, что нужно тектоманткам, чтобы привести все в порядок. Чтобы залечить рану на лице мира, которую насквозь прожгло Око Божье.
   - И что бы тогда произошло?
   - Что-то такое, чего у нас было не так уж много за последние пять тысяч лет, - сказал Рикассо. - История.
   Пока они разговаривали, воздушный шар продолжал терять высоту. Впереди, на пересечении нескольких бледных, изъеденных непогодой дорог, виднелась группа белых зданий вокруг центрального сооружения в форме купола. Белоснежный купол был испещрен черными трещинами. Судя по размерам окон в окружающих зданиях, высота его вершины составляла, должно быть, пятнадцать или двадцать этажей. При других обстоятельствах это было бы впечатляюще, но сегодня это выглядело просто как акт жалкой неуспеваемости.
   - Постарайся не приземлиться на это, - сказал Кильон.
   С ужасающей неизбежностью ветры приложили все усилия, чтобы именно это и произошло. Рикассо пытался быстрее сбросить высоту, но термические потоки продолжали поддерживать их. Капсула уже опустилась ниже вершины купола и теперь скользила примерно на той же высоте, что и самые высокие здания. Когда столкновение стало казаться неизбежным, Рикассо отказался от своих попыток снизить слишком большую высоту и вместо этого сбросил балласт, снова включив горелку. Тяжеловесный воздушный шар и его груз начали подниматься вверх. Они пролетели над крышами самых дальних зданий, ударились о стену и подпрыгнули еще выше. Здания поднимались ступенями, становясь тем выше, чем ближе они были к краю купола.
   - Когда я сказал избегать приземления на это...
   - Я знаю, - сказал Рикассо. - Ты имел в виду "избегать" в более общепринятом смысле.
   Они не собирались огибать купол, это было очевидно. Но что же было худшим из того, что могло случиться? Кильон задумался. Они все еще были в воздухе, все еще годились для полетов. Даже если бы они врезались в стену купола, ветер мог бы только поднять их в зенит, и тогда они снова были бы свободны.
   - Думаю, с нами все будет в порядке, - сказал Кильон. - Если мы только сможем избежать столкновения с одной из этих...
   - Трещин, - закончил за него Рикассо. - Вроде той, к которой мы, судя по всему, прямо направляемся?
   Трещина, о которой идет речь, проходила почти от вершины купола до того места, где она соединялась с самым высоким из окружающих зданий. У основания она была шире, чем вверху. Как раз достаточно широкой, по расчетам Кильона, чтобы капсула могла пройти насквозь. Но нет, он чувствовал себя вполне уверенно, из-за воздушного шара, на котором висела капсула.
   Они прошли между разорванными стенками купола, капсула двигалась так же быстро, как и всегда. Затем она замедлилась, гораздо более резко, чем обычно было положено воздушным шарам, и остановилась. Капсула скрипела и раскачивалась в мрачном полумраке внутренней части купола. Наклонные окна мешали Кильону смотреть вверх, но ему не нужны были глаза, чтобы понять, что воздушный шар застрял в щели.
   Капсула дернулась вниз и остановилась. У обоих мужчин перехватило дыхание. Они все еще находились далеко над полом купола, который, как они предполагали, находился на том же уровне, что и окружающая местность. Предположительно, капсула могла пережить такое падение; было сомнительно, что его переживут Рикассо и Кильон.
   - Куртэйна быстро доберется сюда, - сказал Рикассо, подрывая обнадеживающую направленность своего заявления отчаянной улыбкой, ищущей подтверждения. - Можно только представить.
   Капсула снова дернулась вниз. Воздушный шар, который был открыт снизу, к этому времени уже должен был полностью сдуться. Они просто висели на зацепившейся ткани примерно на дюжину этажей выше.
   - По крайней мере, мы разгадали тайну Копья, - сказал Кильон. Что-то порвалось. Капсула упала. Кильон рефлекторно вцепился в спинку сиденья и закрыл глаза.
   Капсула приземлилась. Она с хрустом упала на что-то обнадеживающе твердое, затем слегка накренилась набок. Все падение, должно быть, заняло не более полсекунды.
   - Как я уже говорил... - Кильон отпустил подлокотники сиденья, придя к удивленному выводу, что он не только жив, но и не обязательно находится перед лицом неминуемой смерти. - Как ты думаешь, где мы находимся?
   - Давай выйдем и посмотрим, - сказал Рикассо.
   Он выровнял давление, прежде чем привести в действие дверной механизм. Дверь распахнулась и с грохотом врезалась в щебень. Кильон и Рикассо выбрались наружу, щурясь от пыли. Купол парил в воздухе, пригвожденный к месту косыми солнечными лучами, пробивающимися сквозь многочисленные трещины. Капсула остановилась на каменистом склоне, возможно, это были раскрошившиеся остатки той части купола, которая обрушилась, образовав трещину в том месте, где застрял воздушный шар. Она сформировала крутой, но проходимый пандус, спускавшийся до самого пола и занимавший примерно треть его площади.
   - Куртэйна нас увидит?
   - Она наверняка видела, куда мы направлялись, - сказал Рикассо, - и часть воздушного шара все еще торчит из трещины. Она найдет нас, не беспокойся об этом.
   Они отправились вниз по пандусу, с большой осторожностью выбирая путь, иногда спотыкаясь, помогая друг другу спускаться по самым крутым и рыхлым участкам. Все это время внимание Кильона не отрывалось от предмета, лежащего на полу. Это был сам по себе малый купол, стеклянная полусфера, частично прикрытая с одной стороны обломками. Пыль покрыла его почти до непрозрачности, но - как и Рикассо, который был не менее зациклен - он мог видеть предметы внутри стекла.
   - Я хотел тебя кое о чем спросить, - сказал Кильон, - пока меня не отвлек символ звезды и все эти разговоры о тектомантках, гильдиях и истории.
   Рикассо потерял равновесие, но восстановил его, взмахнув руками. - Спрашивай, доктор.
   - Я вспомнил, что сказал мне Гэмбисон о сотовой сетке, которая, казалось, имела какое-то отношение к зонам, и о том, как мы собирались поговорить о твоей игровой доске, той, на которой черные фигуры. Когда ты упомянул о Трясине и о том, что мы этого не понимали...
   - Мм. - Рикассо отошел на несколько шагов. - Это сложно объяснить.
   - Не мог бы ты хотя бы попробовать, пока кто-нибудь из нас не свернул себе шею?
   - Все дело в зонах, доктор, в этом отношении ты прав. О самой их природе. Видишь ли, для меня это было чем-то вроде головоломки. Я пытался разобраться, что именно они собой представляют, вместо того, чтобы просто принимать их как особенность мира, вроде продолжительности года или расстояния до горизонта. Одно дело пытаться разработать лекарство, которое помогло бы нам лучше переносить их, но это на самом деле не раскрывает сути дела, не так ли?
   - Я не знал, что здесь есть загвоздка. Зоны есть зоны. Они существуют. Мы должны жить с ними. Что еще нужно для этого, кроме этого?
   - На практическом уровне - очень мало. И все же, не лучше ли было бы понять их, если бы был хоть малейший шанс на это? По крайней мере, тогда мы бы знали, какие у нас есть варианты.
   Кильона это все еще не убедило, но он все равно решил поддакнуть Рикассо. - Итак, расскажи мне об этой теории.
   - Мы уже говорили о том, что что-то пошло не так, что-то, из-за чего тектомантки вышли в мир. Я думаю, что зоны - это видимое проявление довольно глубокой неправильности, неправильности, которая поражает саму основу реальности. - Рикассо многозначительно помолчал. - Я намеренно использую термин "основа и уток", доктор. Представь, если хочешь, кусок ткани, состоящий из нитей, идущих вверх и вниз и слева направо. Это ваша базовая ячеистая сетка: узор из повторяющихся элементов. В таком случае, квадраты, хотя это и не обязательно должно быть так. Дело в том, что существует единый паттерн, повторяющаяся структура.
   - Как на твоей игровой доске.
   - Совершенно верно, доктор. Теперь предположим, что есть фигуры, закрывающие некоторые квадраты и оставляющие другие незакрытыми. Реальность, которую мы с вами переживаем, - утверждаю я, - во всей своей абсолютной полноте зависит от точного расположения этих фрагментов. Все, что мы делаем - все, что с нами происходит, от тока крови в наших телах до мельчайшей электрической вспышки в наших головах - связано с определенным, меняющимся рисунком на этой игровой доске.
   - Мы состоим из атомов, - сказал Кильон. - Это все, что я знаю.
   - Совершенно верно, доктор. Игровое поле также содержит полное описание материи в атомном масштабе. На самом деле все гораздо глубже, вплоть до часового механизма внутри атомов. Но вот что удивительно. - Рикассо выбил камень у себя из-под ног. - Это не бесконечно тонкая сетка. Рано или поздно вы достигнете конечного разрешения сетки: предельного размера квадратов. У вас не может быть двух фигур в одной ячейке, и фигура не должна лежать между двумя ячейками. Что не вызывает у нас особого беспокойства, поскольку это то, с чем мы эволюционировали. Существует скрытая структура, которая, кажется, простирается дальше квадратов, но на самом деле это всего лишь иллюзия, как крошечное изображение в выпуклом зеркале. То, с чем мы здесь имеем дело, действительно является базовым слоем реальности.
   - Интригующе. Пожалуйста, продолжай.
   - Я думаю, что-то пошло не так с игровой доской. Раньше ячеистая сетка была одинаковой, куда бы вы ни посмотрели: это были просто игровые фигуры, которые перемещались по кругу. Но не сейчас. Ни разу с тех пор, как вспыхнули зоны. - Рикассо остановился, чтобы успокоиться, когда ромбовидный кусок щебня накренился у него под ногами. - Начнем с того, что сетка стала прерывистой. Между разными ее частями есть разрывы, трещины. Это границы зоны. Мы бы вряд ли заметили их, если бы все зоны внутри были одинаковыми, но это не так. Они больше не совпадают, потому что сетки стали разного размера по обе стороны границы.
   Кильон вспомнил игровую доску и несоответствие, которое он заметил между двумя ее половинками.
   - Что могло привести к тому, что решетки оказались в таком состоянии?
   - Можно только строить предположения. Мне кажется вероятным - вероятным, но не уверенно, - что существует какой-то скрытый параметр, переменная, которая управляет грубостью сетки внутри каждого зонального деления. Когда-то он, должно быть, был везде установлен на одно и то же значение, как огромная коллекция стрелок гироскопа, все они направлены в одном направлении. Затем произошло вторжение - Трясина прорвалась в наш мир, Око Божье просияло, если хочешь, и все пошло прахом. Стрелки гироскопа вращались случайным образом, прежде чем заклиниться при определенных настройках, каждая из которых приводила к фиксации определенной зоны с определенным предельным разрешением. И это то, с чем мы сейчас столкнулись: мир, состоящий из разных игровых досок, склеенных по краям. Доски могут сжиматься и растекаться друг по другу, но они не могут полностью исчезнуть.
   Щебень рассыпался под ногами Кильона. По прибытии капсула подняла в воздух огромное количество пыли, и теперь каждый шаг увеличивал серую завесу. Он кашлянул и прочистил горло. - Это всего лишь теория. Но я все еще не понимаю, как это соотносится с нашим миром.
   - Рассмотрим переход через границу зоны. Мы переносимся с одной доски на другую. Если разница в размерах клеток невелика, наш организм способен приспособиться к этим изменениям. Видишь ли, мы податливы и легко приспосабливаемся - мне не нужно говорить об этом врачу. Наши атомы принимают несколько иные конфигурации, когда сетка смещается под ними, но на физиологическом уровне мы едва ли это чувствуем. Это небольшой эффект, и неврологические симптомы, связанные с незначительной перестройкой вашего мозга, легко снимаются простыми лекарствами.
   - Антизоналы.
   - Ты уже опередил меня, доктор.
   - Хорошо. Что произойдет, когда мы перейдем обратно?
   - Вы снова переназначены на более высокое разрешение. Я называю это транскрипцией. Вы приспосабливаетесь. Однако ключевым моментом является то, что всегда должна быть определенная степень потери информации. Вы не можете проехать через зону низкого разрешения - зону с низким разрешением сотовой связи - без того, чтобы что-то не потерять. Просто люди - животные, организмы - довольно искусны в поглощении потерь при транскрипции. Машины - в меньшей степени. Изменение сильно бьет по ним на атомарном уровне, потому что они жесткие, негибкие. Они зависят от того, чтобы вещи очень точно сочетались друг с другом. Ошибки распространяются вплоть до макроскопического уровня. Все, что построено с очень тонкими допусками, просто не выдержит перехода из зоны высокого состояния в зону низкого. Это все равно что передавать сложное сообщение через комнату, полную неаккуратных переводчиков. Материал выпадает. Материал неправильно интерпретируется и не выходит с другой стороны правильным образом. Если вы не будете осторожны, то в итоге получите тарабарщину. Машины ломаются, доктор. И ущерб не устраняется, когда они возвращаются в зону повышенного разрешения.
   - Опять же, это хорошая теория.
   - Но не более того, о чем ты думаешь. И знаешь что? Ты абсолютно прав. Это не поддается проверке. Это невозможно проверить. Это даже не то, о чем можно упоминать в приличной компании.
   Кильон почувствовал желание проявить милосердие. - Давай предположим, что ты прав. Не похоже, что у кого-то есть идеи получше, не так ли?
   - Ты слишком добр, доктор.
   - И все же, как это произошло? Как Око Божье прорвалось сквозь него? И какое это имеет отношение к Копью? Какое это имеет отношение к тектоманткам и их гильдии?
   - Уместные вопросы, все до единого. Вопросы, для ответов на которые я на редкость плохо подготовлен, по крайней мере на данном этапе.
  
   Наконец они добрались до пола, самого по себе усыпанного щебнем и пылью, но не такого коварного, как пандус. Стеклянный купол был примерно пятидесяти спанов в поперечнике. Примечательно, что на нем не было никаких признаков повреждений, хотя на него, должно быть, падали огромные куски строения. Кильон провел рукой по стеклу, которое было странно холодным и студенистым на ощупь, а участок, который он обнажил, был чистым и без царапин, как алмаз.
   - Внутри что-то есть, - сказал Рикассо, проводя рукой по лбу, чтобы заслониться от яркого света с неба. - Похоже на какую-то живописную картину или святилище. - Он сказал это на пониженной ноте, как будто ожидал чего-то более впечатляющего. - Маленькие статуэтки, вот и все.
   Кильон расширил просвет, пока ему не стало лучше видно. Внутри купола был участок песчаной почвы, усеянный тут и там камнями и валунами. В середине участка, более или менее прямо под вершиной, стояло что-то вроде дома, поднятого на растопыренных сваях. Дом был угловатым и механическим, в нем было что-то от машины, но он не был похож ни на одно транспортное средство или самолет, о которых Кильон когда-либо слышал.
   Статуи были еще более загадочными. Их было шесть, расположенных в разных позах вокруг центрального элемента. Они были достаточно маленькими, чтобы сойти за детей, ни одна из фигурок не поднималась выше живота Кильона. Но если они должны были быть детьми, а не пигмеями или маленькими человечками, то по их лицам этого никак нельзя было определить. Они были одеты в белые доспехи, с изогнутыми черными забралами, закрывающими их лица. Они были горбатыми, и к груди у них было прикреплено что-то похожее на аккордеоны. Их руки в перчатках казались неуместными на фоне остального. У некоторых "детей" были инструменты, которыми они ковыряли землю, в то время как другие стояли в позе, как будто смотрели вдаль, прикрывая свои безликие лица от солнца, жутковато имитируя позу Рикассо.
   - Какая странная картина, - сказал Кильон.
   - Посмотри, доктор, - сказал Рикассо. - Вон у того на плече. - Он указывал на ближайшую фигуру. - Узнаешь это? Это тот же символ, который мы видели на тех разбитых машинах, на дальней стороне стен. Прямоугольник с пятью звездами?
   - Для меня это все равно ничего не значит.
   - Для меня тоже, но надо полагать, это что-то значило для людей, которые построили этот купол. - Он вытянул шею вверх. - Я имею в виду, большой. Стеклянный и эти статуи, должно быть, еще старше. Если бы они наткнулись на эту картину, как это сделали мы, неизвестно, какое значение они могли бы придать ей. - Затем он сделал паузу, издал тихий смешок и сказал чрезмерно выразительным тоном: "И в то время, до того, как врата рая были закрыты для них, мужчины и женщины были как дети".
   Кильон достаточно помнил цитату, чтобы дополнить ее для Рикассо. "И так обильны были плоды и щедроты рая, что они жили восемьдесят лет, а некоторые и дольше. И в то время Земля была теплой, голубой и зеленой, и многие ее провинции были такими". - Он выждал несколько мгновений, осознавая чары, которые не хотел разрушать, прежде чем добавить: - Как ты думаешь, это что-нибудь значит?
   - Скорее всего, нет, - сказал Рикассо, вытирая перепачканные пылью руки о колени. - Я всецело за то, чтобы искать смысл в древних текстах. Но время от времени вам приходится просто принимать тот факт, что вы имеете дело с таким количеством религиозной тарабарщины. - Затем он снова посмотрел вверх по каменистому склону, на темнеющую полоску неба. - Нам лучше не заставлять их ждать, не так ли? Не тогда, когда нам нужно спасать город.
  
   Кильон и Рикассо остановились по пути наружу, чтобы выгрузить экспонированные пластинки из нижней камеры кабины воздушного шара, затем завершили спуск через заброшенные здания, окаймляющие купол. Куртэйна посадила "Раскрашенную леди" на ближайший клочок открытой земли, воспользовавшись возможностью провести определенные проверки, которые в противном случае были бы непрактичными вдали от Роя. Кильона и Рикассо без комментариев проводили обратно на борт, Рикассо защитным жестом прижимал пластинки к груди.
   Затем они поднялись в воздух, устремляясь на восток, наперегонки с удлиняющейся тенью Копья 2. К следующему дню они преодолели Проклятие и Омертвение и вернулись на нанесенную на карту территорию. Переправа Рикассо прошла успешно, и это, несомненно, сэкономило им драгоценное время и топливо. Но настроение было отнюдь не ликующее. Рой распался, потеряв часть себя не из-за войны или несчастного случая, а из-за политических разногласий. И хотя они преодолели самую длинную часть путешествия, они не обязательно преодолели самую трудную часть. Им все еще нужно было добраться до Копья, а это означало пересечение территории, которая теперь была занята черепашками.
   С Проклятием позади Рой перегруппировался, привлекая "Раскрашенную леди" и других разведчиков. Такси и грузовые паромы сновали между кораблями. Кильон и Рикассо вернулись на "Пурпурный император", желая оценить состояние запасов сыворотки на борту более крупного корабля. Мирока сопровождала Кильона, но Эграфф и Куртэйна предпочли остаться на борту "Раскрашенной леди", чтобы убедиться, что она готова к заключительному этапу путешествия на Копье. Кильону не хотелось покидать Кэйлис и Нимчу, но его заверили, что его отсутствие будет недолгим.
   Он не понимал, что его обманули - или, по крайней мере, одурачили - до тех пор, пока паром не причалил и Рикассо не объявил, что его присутствие требуется в суде над Спатой.
   Кильон был застигнут врасплох. Он предполагал, что вопрос о наказании Спаты благополучно отложен на будущее, когда это не должно беспокоить его.
   - Я не обязан в этом участвовать.
   - Напротив, ты занимаешь в этом центральное место. Если бы Спата добился своего, нас обоих вывесили бы сушиться. Или ты думал, что новая администрация оставит прошедшее в прошлом и примет тебя в свои ряды? Нет, доктор, думаю, что нет. Был бы еще один судебный процесс - фарс, с единственным возможным исходом, - и тебя бы казнили в назидание колеблющимся. - Рикассо крепко взял Кильона за руку и повел его в "Пурпурный император". - Эти пластинки не просто осудили Спату. Они спасли нас обоих от пропеллера.
   - Ты и сейчас так это делаешь?
   - Мы добились некоторых успехов, но всегда могут быть исключения.
   Когда они благополучно оказались внутри, Кильон сказал: - Насчет этих пластинок. Мы до сих пор толком о них не говорили.
   - О чем тут говорить?
   - Ты шпионил за мной. Все время, пока я был внизу, в лаборатории, ты делал фотографии.
   Рикассо отмахнулся от критики. - Это было делом всей моей жизни. Неужели ты правда думаешь, что я не собирался принять кое-какие меры предосторожности?
   - Я думал, что заслужил твое доверие.
   - Оно у тебя было. Но это не значит, что я мог быть уверен в твоей компетентности. Предположим, я увидел, как ты по ошибке смешиваешь реактивы?
   - По одной-единственной фотографии?
   - Это была мера предосторожности, вот и все. Давай не позволим этому испортить совершенно дружеские отношения.
   - Я был готов забыть об этом, пока ты не втянул меня обратно в суд над Спатой.
   - Теперь ты один из нас, доктор. Считай это своим гражданским долгом. В любом случае, это не займет много времени. Это примерно так же просто, как они откроют и закроют процесс.
   По крайней мере, в этом Рикассо был прав. Заседание суда закончилось немногим более чем за час, и большая часть этого времени была посвящена формальностям. В опечатанной комнате без окон находилось не более двадцати человек, включая Спату и его неуверенной в себе, нерешительной защитницы, которая приступила к разбирательству со слегка рассеянным видом женщины, которая знает, что ничто из того, что она сделает или произнесет, не окажет ни малейшего влияния на исход. Обвинение, каким бы оно ни было, состояло из Рикассо и пяти старших капитанов: они, как дали понять Кильону, были ближе всего к постоянному военному суду, который Рой мог предложить. Еще десять капитанов с разных кораблей, включая как сторонников жесткой линии Рикассо, так и умеренно колеблющихся, вошли в состав присяжных. Кильон был единственным свидетелем, вызванным для дачи показаний, и его выступление, к счастью, было кратким. Его подвергли перекрестному допросу по поводу его прихода в Рой, затем по поводу синего журнала и, наконец, по поводу его причастности к побегу воргов. Он ответил правдиво, поскольку ему больше нечего было скрывать. Если бы его спросили о Нимче, он рассказал бы им все, что знал.
   Но Нимча их не интересовала, и он их не слишком интересовал. Все дело было в Спате, который гордо стоял, несмотря на то, что был закован в наручники и находился под вооруженной охраной. На протяжении всего заседания суда он сохранял вид стоического самообладания, бесстыдный фасад человека, который верил, что действовал в наилучших интересах Роя, или, по крайней мере, хотел, чтобы его допрашивающие верили в это.
   Кильон, конечно, знал. И когда с помощью мысленного усилия ему удалось поставить себя на место Спаты, он не смог увидеть в действиях этого человека ничего, что не полностью соответствовало бы его заявленным целям. Рой был демократией лишь постольку, поскольку это устраивало Рикассо. И если кто-то действительно верил, что лидерство Рикассо было плохим для Роя, и что борьбу нужно было перенести на мальчиков-черепов, что еще можно было сделать, кроме как собрать сторонников и спланировать переворот? В этом смысле Спата действовал разумно, даже справедливо. Исходившая от этого человека личная неприязнь, которую ощущал Кильон, никоим образом не подрывала этот тезис. Ненависть Спаты, как к нему, так и к Нимче, была случайной.
   Вердикт присяжных не был единогласным, но этого и не требовалось. Все согласились с тем, что Спата был виновен в освобождении ворга и последовавших за этим смертях. Все согласились с тем, что его действия стоили как жизней, так и потери драгоценных лекарств. Где они расходились во мнениях, так это в вопросе о том, представляли ли эти действия мятеж или просто чрезмерное усердие в обеспечении безопасности Роя, в том смысле, что Спата не обязательно действовал в своих собственных интересах.
   Это мало повлияло на результат. Семь капитанов были не только убеждены в виновности Спаты, но и в том, что его преступления заслуживали казни. Двое рекомендовали принять меры административного пресечения до проведения дальнейшего расследования. Один воздержался на том основании, что нельзя было однозначно доказать, что компрометирующие фотографии были подлинными. Голоса меньшинства явно задели Рикассо, который надеялся на единодушие.
   Но семи было достаточно. Согласно закону Роя, Спата был признан виновным в материальной диверсии, убийстве четырех граждан, искажении хода правосудия путем попытки переложить вину как на Кильона, так и на Рикассо, и, почти в качестве запоздалой мысли, попытке мятежа. Тяжести других преступлений было бы достаточно, но мятеж автоматически влек за собой смертную казнь.
   Приговор был приведен в исполнение быстро, на удивление без особых церемоний. Суд переместился на одну из посадочных платформ "Пурпурного императора", где Спату пристегнули ремнями к кожаной сбруе очевидной древности. Сбруя, в свою очередь, была прикреплена к тросу, а трос - к лебедке. Спату развернули над пустым небом, а затем опустили на расстояние около ста пятидесяти спанов под дирижаблем. Вооруженные летчики заняли позиции и направили установленные на пьедесталах пулеметы на едва узнаваемую фигуру на конце троса. Со связанными руками и ногами Спата был неспособен к видимым движениям.
   Но артиллеристы открыли огонь не сразу. Вместо этого они подождали, пока трос лебедки будет плавно раскачиваться взад-вперед. То, что было относительно небольшим движением на уровне платформы, вскоре превратилось в широкую, свисающую дугу на другом конце линии. Движение Спаты постепенно приобрело форму эллипса, с отклонениями взад и вперед, а также вбок. Кильону потребовалось мгновение, чтобы понять, что все это было сделано намеренно, чтобы затруднить попадание в цель. По сигналу пулеметчики взревели своим оружием, целясь не в кружащуюся фигуру, а в ту точку в небе, где эта фигура, вероятно, должна была появиться долей секунды позже. Это оказалось гораздо сложнее, чем казалось, и оператор лебедки только усложнил ситуацию, меняя длину троса и амплитуду качания. Вероятно, прошло всего несколько секунд, но Кильону показалось, что прошли минуты, прежде чем хоть одна из пуль нашла свою цель. Даже тогда удары, похоже, не были решающими. Артиллеристы, казалось, намеренно затягивали казнь Спаты, целясь по конечностям, вместо того чтобы нанести смертельный удар.
   - Не суди нас слишком строго, - сказал Рикассо, стараясь, чтобы его было слышно сквозь грохот орудий. - Было бы гораздо проще просто застрелить его в упор. Но тогда мы бы отказали ему в праве внести что-то полезное в Рой.
   - Разве мешок с землей не послужил бы той же цели?
   - Грязь полезна, - сказал Рикассо. - Никогда не знаешь, когда она понадобится тебе в качестве балласта.
   Кильон был рад, когда все закончилось, когда, наконец, было сочтено, что подвесная форма сослужила свою службу. Его снова подняли лебедкой, изорванное, окровавленное тело извлекли из ремней безопасности - самих по себе испещренных пулевыми отверстиями, но, по сути, поддающихся ремонту - и выбросили за борт.
   - Ты этого не одобряешь, - сказал Рикассо. - Я это вижу. Но тогда у тебя действительно нет возможности не иметь с нами дела, не так ли? У нас есть лекарства. - Он улыбнулся и кивнул, как будто в его присутствии Кильон переступил какой-то порог моральной сложности, оставив наивный мир позади. - Добро пожаловать в политику, доктор. Мы не можем выбирать себе союзников. Лучшее, на что мы можем надеяться, - это на то, что мы не презираем их так сильно, как наших врагов.
   После казни Кильон и Рикассо вернулись к "Раскрашенной леди". Корабль Куртэйны был снабжен провизией и готов вернуться на свое место во главе Роя, экипированный и вооруженный для окончательного подхода к Копью. На следующий день после казни Спаты они снова вышли на Девятый радиал и получили первые новости из города с тех пор, как пересекли границу.
   День спустя они смогли это увидеть.
  
   - От Талвара, сэр, - сказал летчик, протягивая Кильону тонкий лист бумаги после расшифровки.
   - Вы уже вышли на связь?
   - Да, сэр. Пока по семафорной линии, хотя сейчас мы достаточно близко, чтобы иметь возможность наладить непрерывный обмен гелиографами, при условии сохранения хорошей видимости. И это хорошо, потому что никто не ожидает, что Девятый радиал продержится намного дольше. Черепа откалывают от него станцию за станцией.
   Кильон прочитал стенограмму. Вместо общего отчета, который был получен воздушным кораблем мальчиков-черепов "Разрыватель", это было прямое сообщение Рою в ответ на более раннее объявление, отправленное в Копье по прерывистой семафорной сети. Рой проинформировал город - приложив особые усилия, чтобы не упоминать Талвара по имени, - что он откликнулся на предыдущий призыв о помощи с намерением доставить достаточное количество антизональных препаратов - хотя и в концентрированном виде - для лечения миллионов граждан. Рой запросил указания по разгрузке груза и обеспечению того, чтобы он попал в нужные руки. В нем также упоминалось, что любые прямые медицинские запросы следует адресовать врачу на борту "Раскрашенной леди", без упоминания имени Кильона. Ответ пришел шесть часов спустя, что свидетельствовало о том, что линии связи, как в Копье, так и за его пределами, оставались хрупкими. На этот раз, похоже, его непосредственным автором был Талвар. После переваривания расшифровки у Кильона не осталось сомнений в том, что это был тот же самый человек, с которым они имели дело до его побега.
   Мирока согласилась. - Место, где он предлагает нам разгрузиться, находится не слишком далеко от его части Паробурга. Слишком много совпадений, Резака.
   - Ты так думаешь?
   - Да. Похоже, наш хрипящий друг сейчас действительно правит балом, вероятно, из той же бани. - Мирока уклончиво пожала плечами. - Но если этот человек справится с работой, я с ума сойду.
   Хотя ты предпочел бы, чтобы это был Фрэй.
   Он кивнул. - Я чувствую то же самое. Но мы не можем пойти и спросить, что с ним случилось. Если мы это сделаем, любой, кто прочтет наш сигнал, будет знать, что у нас была какая-то предварительная связь с Фрэем. И если это тот, кто случайно ищет меня...
   - Тебе не обязательно это говорить, Резака. Знаю, что ты имеешь в виду.
   - Это также означает, что мы не можем позволить Талвару догадаться, что мы знаем, кто он такой. По крайней мере, до тех пор, пока не окажемся лицом к лицу и не будем знать, что нас никто не подслушивает. Еще одна вещь, о которой мы не можем упомянуть, - это Нимча. Нет, пока мы не будем уверены, что она в безопасности.
   - Может быть, нам стоит пересечь этот мост после того, как мы доставим лекарства, как ты думаешь? Никакой прогулки по парку не будет, просто доберемся до Копья. Просто чтобы тебе было ясно, Резака.
   - Не строй иллюзии, - сказал он, выдавив из себя стоическую улыбку.
   Мирока замолчала, и на мгновение ему показалось, что она сказала все, что хотела. Затем она снова заговорила. - Я доставила тебе немало хлопот, не так ли?
   - Не больше и не меньше, чем я заслуживал.
   - Из-за того, что ты ангел?
   - От этого никуда не деться.
   - Да, думаю, что нет. Но все равно я была неправа. Нет ничего плохого в том, чтобы ненавидеть их за то, что они сделали, но неправильно вымещать все это на тебе. Значит, ты солгал. Хотя, я думаю, ты сделал это с благословения Фрэя.
   - Я лгал почти всем, кого когда-либо встречал в Неоновых Высях. Фрэй был единственным, кто хоть немного приблизился к истине. И все еще оставались вещи, о которых я не рассказывал даже Фрэю.
   - Думаю, у каждого из нас есть свои маленькие секреты.
   - У всех нас, - подтвердил он. - Конечно, это не делает что-то правильным или неправильным - просто мы такие, какие есть. Как бы то ни было, я рад, что Фрэй свел нас вместе. Знаю, что это означало вытащить тебя из Копья, знаю, что из-за этого тебя подстрелили... но, как бы эгоистично это ни звучало, у меня не было бы другого выхода.
   - Не могу сказать, что мне было жаль, что я не вернулась в Копье, когда все превратилось в дерьмо.
   - Подозреваю, у тебя бы все получилось.
   - Может быть. Может быть, и нет. Иногда это просто то, как падают кости. Посмотри на Фрэя. Посмотри на Талвара.
   - Понимаю, что ты имеешь в виду.
   - Я рада, что встретила Куртэйну. Я также рада, что познакомилась с этой девочкой. Должна сказать, мама все еще немного пугает меня. Но с ребенком все в порядке.
   - Спасибо, что почитала ей. Думаю, ей нравились эти истории.
   - Эти истории? - Мирока рассмеялась. - Ненавижу эти гребаные истории о дирижаблях. Но, похоже, ей нравится, что я их читаю, так что, думаю, мы застряли друг с другом.
   - Все мы, - сказал Кильон.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  
   Менее двадцати лиг отделяли Рой от места назначения. Флот был на грани выживания, когда пересекал Проклятие. Теперь он был приведен в боевую готовность и основания для этого были неоспоримыми. С дальних расстояний наблюдатели всматривались сквозь лиги дрожащего, окутанного дымом воздуха, нанося на карту позиции мальчиков-черепов вплоть до пыльных окраин Конетауна, где Копье начинало свой стремительный подъем с равнин. У Роя не было другого выбора, кроме как пересечь эту оккупированную местность.
   - Ни в воздухе, ни на земле нет дирижаблей, - сказал Эграфф, переводя взгляд с одного лица на другое, когда сообщал свои новости. - Но это не значит, что мальчики-черепа не были заняты, или что мы не столкнемся с умеренным сопротивлением по пути внутрь. Мы слишком далеко, чтобы обнаружить артиллерию или огневые точки, хотя вы можете быть уверены, что они там есть. На нашей обычной крейсерской высоте они не создадут нам больших трудностей, и в любом случае мы сможем уничтожить большинство из них из наших дальнобойных орудий еще до того, как окажемся рядом с ними. Но наши наблюдатели видели воздушные шары. Они привязаны к земле, выложены концентрическими линиями вплоть до Копья, большинство из них уже надуты - большие, очевидные цели.
   - Мы порежем их на ленточки, - сказала Куртэйна.
   - Возможно.
   - Ты не убеждена? - спросил Рикассо, поднимая глаза с тяжелыми веками от отчета гелиографа, который был передан ему несколькими минутами ранее.
   - Парни с черепами, может, и сумасшедшие, но определенно не глупы. Они знают наши возможности, что им может сойти с рук, а что нет. Если они хотят остановить нас, почему они не поднимают в воздух дирижабли?
   - Может быть, у них у всех закончились воздушные корабли, - предположила Мирока.
   - Мальчики-черепа - самоорганизующийся сброд, - терпеливо сказал Эграфф. - Возможно, мы уничтожили одну часть организма, но это не мешает ему отрастить еще одну конечность. Возможно, более слабую, но все еще способную причинить нам боль или замедлить нас. Возможно, они просто не смогли вовремя доставить сюда другие корабли - я допускаю такую возможность.
   - Но не ту, с которой ты склонен согласиться, - сказал Рикассо.
   - У них есть средства организовать эти воздушные линии, но не поднять в воздух ни одного корабля? Я на это не куплюсь.
   - Я тоже. - Рикассо положил отчет гелиографа на стол для карт, подложив его под пресс-папье в форме черепа, какой-то трофейный трофей со сморщенной головкой, оставшийся от прежней славы. - Мне это тоже не обязательно. Мы только что снова получили весточку от Талвара. Он был краток и говорил по существу, как и следовало ожидать. Это не очень хорошая новость.
   - В чем проблема? - спросил Кильон. - Мы зашли так далеко; Копье практически на расстоянии плевка. Мы знаем, что Талвар все еще в какой-то степени контролирует ситуацию, иначе он бы не засветил себя. Все, что нам нужно знать, - это где именно приземлиться и кому передать лекарства.
   - Проблема не в Талваре, - сказал Рикассо. - Это зоны вокруг Копья.
   Куртэйна застонала. - В чем теперь дело?
   - Раньше у нас была возможность, по крайней мере теоретически, подлететь Роем прямо к одному из этих выступов. В прежние времена здесь были даже причальные башни. Вероятно, это было еще возможно до зонального шторма, хотя я подозреваю, что башен давно нет. Но теперь по воздуху нет проходимого пути, во всяком случае, такого, которым мы могли бы воспользоваться. Мальчики-черепа, конечно, знают это. Вот почему они не подняли в воздух ни одного корабля. Они бы не сработали.
   - Талвару потребовалось столько времени, чтобы рассказать нам об этом? - спросила Мирока.
   - Талвар не знал, - ответил Рикассо. - Наблюдение за воздушным пространством вокруг Копья точно не было наивысшим приоритетом - не тогда, когда люди гибли толпами, а Копье подвергалось атакам на двух фронтах. Они только сейчас смогли провести там кое-какие измерения. К сожалению, это плохие новости для нас.
   Он прижался животом к картографическому столу и провел пальцем по карте Копья. Это была старая карта, к которой Кильон и Мирока приложили все усилия, чтобы обновить ее, их аннотации были написаны ярко-красными чернилами поверх выцветшего черного и сепии.
   - На нашей предпочтительной высоте, - продолжал он, - мы достигнем границы в десяти лигах отсюда. За границей, охватывающей Копье со всех сторон, находится зона низкого уровня примерно эквивалентная старому Конетауну. - Он встретился взглядом с Кильоном. - Ты уже проходил через это, так что будешь точно знать, сколько всего работает в Конетауне.
   - Почти ничего, что не было бы сделано из мяса.
   - Простые машины, вот и все. Примитивные железные часы, водяные колеса, кремневые пистолеты. Двигатели внутреннего сгорания, пулеметы с воздушным охлаждением или работающие на газе, чувствительные навигационные приборы - не так уж много.
   - Не могли бы мы проскочить через нее и надеяться, что это не повлияет на наши двигатели, прежде чем мы выберемся с другой стороны? - спросил Кильон.
   - Боюсь, это так не работает. Существуют некоторые эффекты задержки, поэтому мы не потеряем всю мощность сразу после пересечения границы. Но даже если мы достигнем границы на максимальной скорости, мы все равно не пройдем больше нескольких лиг, прежде чем у нас остановятся двигатели. Вскоре после этого отказало бы оружие.
   - Она доходит до самой земли? - спросила Куртэйна.
   - Нет, - сказал Рикассо. - По крайней мере, согласно информации Талвара, которая, как признает даже он сам, не обязательно точна. Мы могли бы опуститься очень низко и при этом сохранить двигатели. Но тогда мы были бы во власти этих наземных огневых точек. Они разорвут нас на куски.
   - Даже если бы мы прорвались, за нами все равно остался бы основной строй, - сказала Куртэйна.
   Рикассо покачал головой. - Ни малейшей надежды. У нас просто недостаточно сил сопровождения, чтобы защитить их, или даже достаточно воздушного пространства, чтобы охранять невооруженные корабли снизу. Нам нужно думать о гражданских лицах, не говоря уже о причине, по которой мы вообще это делаем.
   - Причины, - поправил Кильон себе под нос.
   - Вполне, - кивнул Рикассо.
   - Хорошо, - сказала Куртэйна. - Если не вниз, то как насчет подъема? Можем мы зайти сверху?
   - Боюсь, это столь же непрактично. Зона низкого уровня простирается значительно выше нашего обычного потолка. - Прежде чем она успела возразить, он сказал: - Да, я знаю, что "Раскрашенная леди" летала выше, чем почти любой другой корабль в Рое, и не сомневаюсь, что она могла бы сделать это снова. Но одного корабля просто недостаточно, и я не буду рисковать всеми лекарствами в одном трюме. Кроме того, большая высота сопряжена со своими собственными рисками. Вы были бы подвержены воздействию ангелов и всего остального, что способно летать там, наверху.
   - Итак, другими словами, - сказала Мирока, - мы облажались, каким бы путем ни пришли. С таким же успехом можно сейчас поджать хвост и отправиться обратно к Проклятию. Ты это хочешь сказать?
   Рикассо отошел от стола. - Нет, я говорю, что единственный доступный нам вариант может показаться вам довольно неприятным.
   - Что бы это могло быть?
   - Мы продвигаемся дальше. Первыми отправляются три корабля, запасы обработанной сыворотки распределяются между ними. Необработанные запасы остаются на борту "Пурпурного императора", пока не станет безопасно доставлять их сюда.
   - Пересеките границу и в конечном итоге потеряете всю мощь и оружие, - сказал Куртэйна.
   - Но мы все равно будем в воздухе, - ответил Рикассо. - Гидростатическая подъемная сила не зависит от каких-либо хитроумных приспособлений; корабли все равно будут летать.
   - Дрейфовать, ты имеешь в виду. Весь смысл дирижабля в том, что он управляемый. Вы сами выбираете, в какую сторону это пойдет и как быстро.
   - Это будет решено за нас, - сказал Рикассо. - Так случилось, что преобладающий ветер оказался на нашей стороне. Даже если мы потеряем всю энергию, корабли будут продолжать двигаться в правильном направлении.
   Куртэйна выглядела оскорбленной. - Мы пилоты, а не воздухоплаватели. Оставь это мальчикам-черепашкам.
   - Недавно я немного полетал на воздушном шаре. В этом есть свои прелести.
   - И посмотри, как хорошо это закончилось.
   Он улыбнулся Куртэйне. - Спасибо тебе, моя дорогая, за эту откровенную оценку. Я напомню тебе, что мы прежде всего летчики. И все, что нам нужно сделать, это спустить груженые корабли на этот выступ.
   - Ты имеешь в виду аварию.
   - Это будет зависеть от мастерства тех, кто в этом участвует, ты согласна? Вблизи Копья есть извилистые термальные потоки, что было бы проблемой, даже если бы у нас были двигатели. Мы также можем ожидать, что столкнемся с сопротивлением со стороны оккупационных элементов, не говоря уже о противниках вокруг основания Копья. - Он сверкнул вызывающей улыбкой. - Но я полностью доверяю своим капитанам. Вопрос в том, уверены ли они в себе?
   Куртэйна закатила глаза. - О, не начинай это снова. Ты заставил меня полететь навстречу Проклятию. Это было достаточно плохо, но, по крайней мере, в конце концов у меня был небольшой шанс провести корабль.
   - Посади его достаточно мягко, и у тебя все еще будет корабль.
   - Если повезет, у меня будет скелет без кишок. Ни двигателей, ни пушек. Просто груда металла, кожи и газа. Это не тот путь, по которому должна была идти "Раскрашенная леди". Может быть, охваченная пламенем. Но закончить как какой-нибудь парализованный калека? - Куртэйна с отвращением отвела взгляд, как будто они обсуждали предательство близкого друга.
   - Если мы сделаем это, - сказал Рикассо, оглядывая комнату в поисках поддержки, - тогда все изменится. Все. Не только Копье, не только Рой, но и весь ландшафт нашего мира. Кто знает, понадобятся ли нам вообще корабли, когда уляжется пыль? Может быть, мы найдем что-то еще, о чем будем заботиться.
   - Если бы кто-нибудь говорил так год назад, ты бы выбросил его за борт, - сказала Куртэйна.
   - И был бы прав, если бы сделал это. Но это было тогда, а это сейчас. Они потеряли свой город. Что значат несколько кораблей по сравнению с этим?
   Она выглядела изумленной. - Страх и паника, ты на самом деле серьезен. Что вы с доктором Кильоном на самом деле видели во время полета на воздушном шаре? Лик Божий?
   - Очень близко, - сказал Рикассо.
   - Сколько времени пройдет при нашей нынешней скорости, когда мы достигнем границы? - спросил Кильон.
   Рикассо посмотрел на свое пресс-папье. - Талвар точно не знает, где находится граница; его информация не была настолько подробной. Возможно, мы доберемся до нее через час, может быть, через два. Ведущим кораблям нужно будет набрать высоту, так как они потеряют динамическую подъемную силу, как только двигатели заглохнут. Ветер понесет их дальше, но корабли все это время будут опускаться. Помимо выпуска газа и сброса балласта - ни то, ни другое они не смогут делать вечно - у них не будет контроля над скоростью снижения, поэтому им придется убедиться, что они находятся достаточно высоко на старте, чтобы не промахнуться совсем мимо Копья.
   - Мне это не нравится все больше и больше, - сказала Куртэйна. Но на ее лице Кильон уже видел твердеющую решимость; расчеты статической и динамической подъемной силы жужжали у нее перед глазами, вычисления, которые она выполняла всю свою взрослую жизнь, так же легко, как дышала.
   - И что потом? - спросил Кильон. - Сколько времени потребуется кораблям, чтобы пройти через нее?
   - Опять же, я не могу сказать с какой-либо уверенностью. Общее время прохождения не должно превышать двух часов. А что?
   - У нас недостаточно времени для антизональных лекарств. Достаточно сложно рассчитать правильную дозировку, когда вы заранее не знаете условий. Но даже если бы я правильно подобрал дозировку, лекарства все равно были бы в нашем организме, когда мы окажемся на другой стороне.
   - Есть корректирующие препараты, - сказал Рикассо.
   - Подходят только для небольшой корректировки, для уточнения дозировки или для устранения остаточных эффектов более раннего лечения. Было бы безумием использовать их в необходимых концентрациях. И сыворотка-15 сейчас нам больше не понадобится.
   - Значит, этим делом, которое и без того будет невероятно трудным, - сказала Куртэйна, - мы будем заниматься, находясь под воздействием зональной болезни?
   - Я могу распорядиться о выдаче слабого антизонального средства широкого спектра действия, как только мы достигнем границы, - сказал Кильон. - Это не компенсирует всех эффектов, и польза начнет исчезать примерно через полчаса, но все равно это лучше, чем ничего.
   - Придется обойтись этим, - сказал Рикассо. - В любом случае переход не должен быть слишком тяжелым. Мы ведь говорим всего лишь о небольшом изменении, не так ли?
   - Мы узнаем, когда доберемся до цели, - сказал Кильон.
   После умеренно воинственного спора с Куртэйной и Эграффом Рикассо неохотно согласился вернуться на лодке к "Пурпурному императору". Там было безопаснее - по крайней мере, незначительно - и ему предстояло многое сделать в связи с необработанными запасами сыворотки-15, которые все еще находились на большом корабле, теми, что были спасены после диверсии Спаты.
   Подход Роя к Копью должны были возглавить "Раскрашенная леди", "Киноварь" и "Железный выступ", в то время как остальные корабли держались на безопасной стороне границы зоны. Но когда головные корабли поднялись в холодный воздух низкой стратосферы, опасно приблизившись к своему эксплуатационному потолку, весь Рой последовал за их подъемом. "Раскрашенная леди" и некоторые другие корабли сопровождения привыкли подниматься на такие высоты, но для многих более крупных кораблей это был первый раз за многие годы, когда от них требовали чего-либо подобного. Это было таким же испытанием для экипажей и граждан, как и для работающих двигателей. Немногие гондолы были герметизированы, поэтому, чтобы смягчить воздействие разреженного воздуха, пришлось достать кислородные баллоны и маски. Детям, пожилым людям и больным разрешалось дышать непрерывно, но взрослым приходилось рационализировать потребление, используя маски ровно настолько, чтобы предотвратить гипоксию. Все остальное в любом случае было бы совершенно непрактичным. Приказы все еще нужно было выкрикивать; напряженные разговоры все еще должны были вестись. На самом деле, больше, чем в любое другое время, поскольку чем выше поднимался Рой, тем больше могло пойти не так; тем больше требовалось немедленного ремонта. Разреженный воздух начал влиять на мощность двигателя, что потребовало ручной регулировки топливовоздушной смеси. Летчикам приходилось вылезать на обледенелые стойки двигателя, работая в перчатках и защитных очках, чтобы изменить настройки карбюратора. Топливопроводы и уплотнения стали хрупкими, что требовало немедленного ремонта. Один человек погиб за бортом, поскользнувшись на льду; другой получил серьезные ожоги руки, когда снял перчатку и прикоснулся к замерзающему металлу. Другие мужчины возвращались внутрь с переохлаждением или обморожениями, и все же всегда находились добровольцы, готовые вернуться наружу и продолжить работу. У большинства кораблей был некоторый запас мощности, так что они могли продолжать набирать высоту, даже когда один или два двигателя выходили из строя из-за холода, но так было не всегда. С болезненной неизбежностью элементы Роя начали отступать, не в силах продолжать набор высоты. Отныне им придется самим заботиться о себе; у других кораблей было достаточно своих забот.
   Кильон провел весь подъем, следя за тем, чтобы все остальные корабли были проинформированы о его приказах относительно антизоналов, независимо от того, будут ли они совершать переход сейчас или позже. Его инструкции были достаточно просты - доза на человека была небольшой, и ее можно было легко обеспечить обычными припасами, перевозимыми на борту каждого корабля, - но поскольку приказы передавались с корабля на корабль, все еще оставался удивительный простор для путаницы. Случились запросы, вызывающие сомнения в том, что первоначальный приказ был понят правильно. Даже после того, как Кильон подтвердил свои инструкции, у него все еще оставалось несколько оставшихся без ответа запросов на подтверждение. Только когда он разобрался с этим, ему пришло в голову, что он все еще должен раздавать препараты команде "Раскрашенной леди". Все это время он был занят проверкой своих собственных способностей на наличие признаков внезапно возникшей зональной болезни.
   Куртэйна нашла его в штурманской рубке. Она дышала кислородом, и вокруг ее рта в том месте, где маска оставила вмятину на коже, виднелась черная отметина.
   - Подумала, что должна сообщить тебе, что мы выровнялись. Сейчас мы в четырех лигах. Это максимум, на который мы можем подняться без выскакивающих заклепок.
   - Сколько кораблей забралось так далеко?
   - Шестьдесят пять, по последним подсчетам. Несколько отставших все еще могут наверстать упущенное, но я на это не рассчитываю. Это все равно будет трудно. У меня есть люди снаружи, которые ухаживают за каждым двигателем. Мы стреляли из пушек только для того, чтобы стволы не обледенели.
   - От них не будет большой пользы, когда мы перейдем границу, не так ли?
   - Ничего не произойдет мгновенно. Все будет сводиться к процентам и тренировкам.
   - Зебровые вьюрки, кажется, стали очень тихими.
   - Они мертвы, - прямо сказала она. - Или, во всяком случае, без сознания. Вероятно, это скорее из-за высоты, чем из-за зональной болезни. Проблема в том, что наши приборы замерзают так же быстро, как и все остальное. У нас не будет внятных предупреждений заранее.
   - Мы просто должны сделать все, что в наших силах.
   Куртэйна заметила деревянную коробку, стоявшую на штурманском столе перед Кильоном, в которой все еще лежали его маска и кислородный баллон. - Если ты пытаешься что-то доказать, в этом нет необходимости. Нам нужно, чтобы ты был сообразительнее любого из нас.
   - Я не пытаюсь ничего доказывать. - Кильон неловко улыбнулся, понимая, что у них завязался разговор, который был бы невозможен всего несколько недель назад. - Я просто не чувствую высоту или холод так, как ты. И нет, я не обманываю себя. Я скрупулезно проверял себя на зональную болезнь, так что знаю, что ничего не упускаю. Мои способности ничуть не ослабли.
   - Должно быть, это похоже на возвращение домой.
   - Не думаю, что когда-нибудь смогу почувствовать что-то подобное. - Он сделал паузу и дотронулся до нераспечатанной коробки. - Если я почувствую, что мне это нужно, я обещаю, что воспользуюсь кислородом.
   - Теперь уже осталось недолго. Вскоре после того, как мы достигнем границы, мы снова начнем погружаться в более плотный воздух.
   Он передал ей стеклянный флакон. - Вот таблетки, их хватит на всю команду, включая Мироку. Проследи, чтобы никто ничего не принимал, пока я не отдам приказ, и вдвойне убедись, что никто не принимает больше одной таблетки. Могу я доверить это тебе?
   - Конечно. Я уже разместила Мироку в башне под брюхом, но прослежу, чтобы она получила свою дозу. А Нимча и Кэйлис?
   - Я сам займусь ими. У них несколько иные требования. - Он на мгновение замолчал. - Это будет нелегко, не так ли? Даже с тремя лучшими кораблями в Рое и лучшими экипажами в мире, управляющими ими, нет никакой гарантии, что мы справимся.
   - Мы должны попытаться.
   - Как бы ты оценила наши шансы?
   - Что все три корабля останутся невредимыми к полуночи? Примерно столько же, сколько у тебя шансов отрастить полный комплект крыльев к чаю.
   - Дай мне время, и я, возможно, удивлю тебя.
   Куртэйна протянула руку и сжала его плечо. - Мне лучше вернуться на мостик. Когда мы достигнем границы, это станет интересным. Думаю, буду чувствовать себя счастливее, держа руки на пульте управления.
   - Согласен.
   Затем она ушла, оставив Кильона собирать свои вещи и идти в покои Кэйлис. По дороге он прислушивался к завывающему гулу двигателей, чутко реагируя на малейшее изменение тона, на все, что могло бы возвестить о переходе в зону пониженного напряжения. Он не услышал ничего предосудительного, но уверенность в том, что рано или поздно это должно было произойти, держала его на взводе. Он, вероятно, почувствовал бы переход до того, как это повлияло бы на какую-либо из механических систем "Раскрашенной леди", но там, где речь шла о зонах, ничего нельзя было гарантировать.
   - Это скоро произойдет, - сказал он Кэйлис. - Вы почувствуете это, даже если это повлияет на вас не так сильно, как на остальную команду. Надеюсь, это продлится не слишком долго, и тогда мы окажемся на Копье, целые и невредимые.
   - Там заканчиваются все наши беды, - сказала Кэйлис. Она и ее дочь были закутаны в несколько слоев одежды, на головы у них были накинуты капюшоны с меховой подкладкой. Они дышали кислородом, но отложили маски в сторону, когда он появился.
   - Шаг за шагом, - сказал он, усаживаясь. - По крайней мере, у нас есть союзники в Копье, которые хотят убедиться, что с нами все будет в порядке.
   - Они заботятся о нас или о том, что мы несем?
   - По всей вероятности, и то, и другое. Это не делает их монстрами. Они много страдали, и им очень нужны лекарства. Мы не можем винить их за это.
   - Они не знают обо мне, - сказала Нимча. - Так ли это?
   - Будет лучше, если они этого не узнают. Это не значит, что ты в большей опасности, чем любая другая маленькая девочка в Рое. - Это была ложь, и он знал, что она слышала это в его голосе, даже когда он говорил. Если бы она была обычной маленькой девочкой, она была бы со всеми остальными семьями, в безопасном чреве "Пурпурного императора" или одного из других крупных кораблей.
   - Я чувствую это, - тихо сказала Нимча.
   - Копье?
   - Трясину, - мрачно поправила она, как будто это была ошибка, которую ни один здравомыслящий взрослый человек никогда бы не допустил. - Око Божье. Сильнее, чем раньше.
   - Оно зовет ее, - сказала Кэйлис. - Подгоняет ее к себе. Тянется к ней, как она тянется туда. Оно знает, что сейчас она рядом. Это не позволит ей уйти.
   - Это то, для чего она была рождена, - успокаивающе сказал Кильон. - Мы не должны бороться с этим. Это сильнее любого из нас, и, прежде всего, это не причинит ей никакого вреда. Отнюдь нет: она - единственное, что в этом мире оно хочет защитить больше всего на свете.
   - Оно поет мне по ночам, - сказала Нимча. - Раньше оно шептало. Теперь оно поет. Я не могу толком расслышать песни, как будто они слишком далеко. Но знаю, что оно пытается мне сказать. Оно сломано, слишком сломано, чтобы стать лучше. Я пробовала, и оно уже не так сломано, как раньше, но все еще нуждается во мне, чтобы помочь ему полностью восстановиться.
   - Это то, что ты можешь сделать, чего не может никто из нас. Однажды люди увидят, что эта отметина на твоей голове - самая красивая вещь в мире.
   Нимча сделала глоток из своей кислородной маски. - Я все еще боюсь.
   - Было бы странно, если бы это было не так.
   - Не знаю, что будет дальше.
   - Никто из нас не знает. - Он посмотрел на Кэйлис, жалея, что не может найти способ заверить и мать, и дочь в том, что все обернется к лучшему. Но сначала ему нужно было успокоить самого себя, а он не был уверен, что это возможно. Он сглотнул, чтобы увлажнить рот. - Хуже уже быть не может, это все, что я знаю. Если Рикассо прав, то все, что мы терпели в течение пяти тысяч лет, произошло потому, что с Оком Божьим что-то не так. Это не тот мир, каким он должен быть, не такой, каким он был раньше. Так вот, я не говорю, что вы можете все это исправить. Но если Око начало пытаться сделать себя лучше, и если вы можете протянуть руку помощи - а это, по-видимому, именно то, чего оно от вас хочет, - тогда, возможно, ситуацию можно улучшить даже на самую малость. Даже такая малость изменила бы многое прямо сейчас. Никто из тех людей в Копье не ждет чуда. Они просто хотят, чтобы их существование было немного легче, чем сейчас. Они возьмут то, что смогут получить, Нимча. Даже если все, что ты можешь сделать, это переместить зоны так, чтобы погибло не так много людей, все равно за это стоит быть благодарным.
   - Но что, если все изменится? - спросила она. - Что, если я изменю мир, а им это не понравится?
   - Ты храбрая, сильная и мудрая не по годам. Око хочет тебя по какой-то причине. Ему нужна твоя мудрость, которой ему не хватает. Думаю, что сейчас оно может само себя починить, но оно беспокоится, что это принесет больше вреда, чем пользы, когда это произойдет. Вот почему ты должна направлять его. Оно хочет, чтобы ты помогла сделать мир лучше, а не хуже.
   - Ты веришь в это, - сказала Кэйлис.
   - Я пытаюсь, - ответил Кильон.
   - Ты был добр к нам. Ты вылечил мою дочь. Но она не твоя, чтобы ее отдавать.
   - Я и представить себе не мог, что она такая.
   - Когда настанет момент, это всегда будет ее решение. И мое.
   - Я понимаю.
   - Если она отвернется от Ока, если у нее не хватит воли войти в него, ты должен уважать ее выбор.
   - Я так и сделаю.
   - Потому что, несмотря на все добрые поступки, которые ты совершил, несмотря на то, что я знаю тебя как хорошего человека, я все равно убью тебя, если ты заставишь мою дочь действовать вопреки ее желаниям.
   - Меньшего я и не ожидал, - сказал Кильон. Но правдивость ее слов ранила его до глубины души. Она имела в виду все - о его доброте и особенно о том, чтобы убить его.
   Он не сомневался, что она тоже найдет способ.
   - Это... - начал он, чувствуя, как холодные когти субэпидермального напряжения сжимаются вокруг его мозга.
   Из динамика донесся голос капитана. - Обнаружен переход границы. Немедленно принять антизональные препараты. - Ее голос дрожал, как будто она пыталась заговорить, в то время как кто-то вытаскивал из нее пулю. - Боевое состояние на синем уровне. Всему экипажу - на посты аварийной готовности. Всем батареям дальнобойных орудий вести по своему усмотрению прицельный огонь высокоточными снарядами по наземным позициям мальчиков-черепов и огневым точкам воздушных шаров. Другие артиллеристы ведут прицельный огонь по моему приказу. Оружие действует каскадом в последовательном порядке. Только старшие офицеры могут санкционировать выброс вышедших из строя частей.
   Напряжение все еще ощущалось, ледяной кулак ласкал нежные лимбические структуры, но по прошествии нескольких мгновений он понял, что все еще может функционировать. Не было ни парализующей дезориентации, ни тошноты, вызывающей опорожнение желудка. Пока.
   - Мы пересекли границу, - сказал он. - На скорости полета это всегда должен быть быстрый переход. Надеюсь, мы выберемся из этого так же быстро. Как ты себя чувствуешь?
   - Со мной все в порядке, - сказала Нимча.
   - Мы обойдемся без твоего лекарства, - добавила Кэйлис, как будто у него были какие-то сомнения.
   - Не страдайте понапрасну - вы обе нужны нам в хорошей форме, когда мы доберемся до Копья. Если я вам понадоблюсь, то буду на мостике.
   - Теперь мы пойдем с тобой, - сказала Кэйлис.
   - Наверное, здесь безопаснее. Вполне вероятно, что мы столкнемся с некоторым сопротивлением при заходе на посадку.
   - Безопаснее, но все равно небезопасно, - сказала Кэйлис. - Кроме того, она хочет это увидеть.
   Он повел их вперед, слегка пошатываясь, так как встал слишком быстро, последствия зональной болезни действовали как своего рода легкое опьянение. При нормальных обстоятельствах последствия стали бы более серьезными в течение последующих часов, но он надеялся, что они окажутся с другой стороны до того, как у него появится шанс резкого ухудшения.
   Они направились к мостику, и Кильон знал, что двигатели все еще гудят, а пушки все еще время от времени стреляют, чтобы они не обледенели. Он скорее услышал, чем почувствовал выстрелы пулеметов, но когда дальнобойная пушка стреляла раз в несколько минут - они использовали учебные снаряды, а не обычные осколочно-фугасные, - весь корабль кренился от отдачи. За пределами относительного убежища гондолы члены экипажа в очках и масках все еще занимались двигателями и аэродинамическими устройствами корабля. Они почти не двигались, мороз окрасил их жесткие пальто так, что они были похожи на статуи под легкой снежной пылью. Позади, летя почти на той же высоте, шли "Киноварь" и "Железный выступ", два других корабля сопровождения, которые двигались в строю с "Раскрашенной леди". Хотя они были здесь для того, чтобы обеспечивать взаимное прикрытие, в глазах Кильона они выглядели жалко далекими и хрупкими, как висячие украшения, сделанные из проволоки и рисовой бумаги. Мысль сформировалась с беспощадной ясностью: если мы будем рассчитывать на них, нам конец. Если они рассчитывают на нас, с ними покончено. Лучшее, что мог сделать любой из них, - это драться как дьявольские псы.
   Он задавался вопросом, не начинает ли он думать так же, как Куртэйна.
   Она была на мостике, стояла у главного пульта управления, с шеи свисала кислородная маска, обе руки лежали на штурвале, но она была готова в любой момент отрегулировать любой из латунных рычагов управления мощностью и высотой. Ее ноги были широко расставлены, а спина держалась прямо, как шомпол. Она выглядела так, словно собиралась сразиться лицом к лицу с разъяренным животным, и только ее ум и воля могли спасти ее.
   - Двигатель номер один: работает, - доложил Эграфф, считывая показания ряда датчиков. - Номер два: работает. Номер три: работает. Номер четыре: работает. Все двигатели действуют на трех тысячах оборотов в минуту и находятся в пределах нормальных значений температуры и расхода топлива.
   Тардж, оператор гелиографа, крикнул: - Приняты сигналы от "Киновари" и "Железного выступа". Оба корабля сообщают о безопасном переходе и продолжающемся функционировании всех механических систем.
   - Нам так не повезет, - сказала Куртэйна, опуская одну руку, чтобы точно, со знанием дела отрегулировать один из рычагов. - Это работает не так. Наблюдатель внизу: что-нибудь происходит под нами?
   Оператор перископа ответил ей, не отрывая глаз от своего прибора. - Продолжается передвижение сил мальчиков-черепов, но пока никакой наступательной реакции на наше присутствие. Воздушные шары все еще привязаны, и я еще не видел ни одного пушечного выстрела.
   - Это ненадолго. Эграфф: продолжайте получать обновления движков. - Пока Эграфф говорил - и не оглядываясь по сторонам, - она добавила: - Доктор, хорошо, что ты присоединился к нам.
   Должно быть, она увидела его отражение в окне, потому что он не объявил о своем прибытии.
   - Надеюсь, все приняли свои лекарства?
   - Как послушные маленькие дети. - Она поднесла кислородную маску к лицу и сделала несколько нужных вдохов. - Когда мы можем ожидать, что таблетки начнут действовать?
   - Боюсь, это самое приятное, что ты можешь почувствовать. С другой стороны, ты не должна чувствовать себя намного хуже, чем сейчас.
   - Я чувствую себя так, словно кто-то сжимает тиски на моей голове, одновременно вращая меня круг за кругом в бочке.
   - Если ты не можешь функционировать, я могу дать более высокую дозу. Но ты заплатишь за это, когда мы переправимся обратно.
   - В таком случае, я пропущу. Мне нужно будет соображать до самого Копья. - Впервые она оглянулась через плечо, всего на мгновение, прежде чем снова переключить свое внимание на панель управления и вид перед собой. - Кэйлис и Нимча, я не ожидала увидеть вас на мостике. Не лучше ли вам вернуться в свою каюту? Это немного затянется ... здесь напряженно.
   - Ты имеешь в виду, что я должна защищать ребенка от того, что может ее расстроить? - спросила Кэйлис.
   - Если ты хочешь сформулировать это именно так, то да.
   - Ты понятия не имеешь о том, что ей уже пришлось пережить. Для нее это ничего не значит.
   - Хорошо, оставайтесь, если хотите, я не буду спорить. Но держитесь подальше от приборов и окон.
   Большие пушки взревели, гондола затряслась от отдачи.
   - Воздушные шары отвязаны и взлетают, - почти одновременно доложил оператор перископа. - Три, нет, четыре, быстро поднимаются. На борту мальчики-черепа... Оцениваю по пять-шесть человек на шар. Воздушные рейдеры в полной броне, прикрепленные ремнями к внешней стороне корзин.
   - Нижняя турель, сосредоточьте огонь на этих шарах, - приказала Куртэйна.
   - Перегрев третьего двигателя, - взволнованно сказал Эграфф. - Остальные двигатели работают нормально.
   - Начинается схватывание деталей, - сказала Куртэйна. - Руль три - малый наклон. Сбавляю обороты до двух тысяч, посмотрим, сможем ли мы продержаться немного дольше. Всем глубоко дышать. Вот тут-то и пойдет самое интересное.
   Эграфф поднес к губам переговорную трубку, чтобы отдать приказ изменить шаг пропеллера - редкая регулировка, которую мог выполнить только тот, кто находился на конце выносной опоры. Его голос передавался по цепочке дрожащему летчику.
   - Шаг настроен, - доложил он десять или двадцать секунд спустя.
   - Настройка лопастей руля, - сказала Куртэйна, дергая за жесткие, соединенные проволокой рычаги, напряжение чувствовалось в сухожилиях ее шеи. - Чертовы штуки такие тяжелые ... вот и готово. Нос снова прямой. Немного теряю скорость, но пока не хочу начинать сбрасывать высоту. - Она потянулась за своей собственной переговорной трубкой. - Сброс балласта, пять мешков, немедленно.
   Кильон почувствовал, как пол накренился вверх, когда "Раскрашенная леди" сбросила вес, восстанавливая равновесие, которое она потеряла, когда ее скорость движения снизилась. Куртэйна произвела еще одну точную регулировку дифферента. На данный момент корабль снова летел прямо и ровно, но все на мостике знали, что это лишь временное положение дел.
   Кильон ощутил напряжение как дрожащее, застывшее присутствие в воздухе.
   "По крайней мере, сейчас светло", - подумал он. Видимость была превосходной, такой хорошей, какой она никогда не была даже в самые ясные дни в Проклятье, и каждая деталь Копья сверкала с галлюцинаторной четкостью, город дышал как живое существо в крутящемся штопором мираже закручивающихся спиралью термальных потоков. Поскольку был день, а не ночь, когда отсутствие огней говорило бы о многом, было очень мало оснований предполагать, что с Копьем произошло что-то катастрофическое. Несмотря на то, что им еще предстояло пересечь много лиг, он чувствовал, что может протянуть руку и добраться до места назначения, перетащив их через пропасть только своей силой.
   - Два аэростата сбиты со всеми налетчиками, - доложил человек с перископом. - Нижнее орудие поддерживает огонь. Похоже, они готовятся выпустить следующую серию воздушных шаров, как только мы пролетим мимо. - Он перевел дыхание, все еще прижимая лицо к закрытому колпаком окуляру своего прибора. - Еще один воздушный шар пошел вниз. Четвертый все еще поднимается.
   - Перегрев на первом, - сказал Эграфф, его голос был глухим от ужасающей неизбежности. Наушник переговорной трубки был прижат к его голове сбоку.
   - Полегче с ним, - сказала Куртэйна. - Я снова сбавлю обороты.
   - Бесполезно. Зажигание выключено. Мы потеряли первый навсегда.
   Кильон выглянул в иллюминатор правого борта и увидел, как лопасти пропеллера останавливаются, клубы черного дыма поднимаются от двигателя, почти окутывая летчика, который его обслуживал. Летчик начал карабкаться по стойке, возвращаясь со своего поста. Казалось, было что-то почти трусливое в поспешности, с которой он бросил его, но Кильон напомнил себе, что двигатель не просто вышел из строя, он перестал быть двигателем во всех смыслах этого слова. Детали, которые когда-то плотно прилегали друг к другу, теперь легко сваривались друг с другом, как будто именно так они вышли из кузницы. Возможно, двигатель можно было бы заставить снова работать, но только переплавив его и начав с нуля.
   - Второй и четвертый держатся, - доложил Эграфф. - Третий все еще горячий.
   - Переведите все оставшиеся двигатели на мелкий шаг, - сказала Куртэйна. - Я вытяну из них все, что смогу, прежде чем они у меня станут ломом.
   - Четвертый аэростат опустился, - сообщил оператор перископа. - Мы будем над второй волной чуть больше чем через минуту.
   - Сигнал от "Киновари", - сказал Тардж. - У них отказал двигатель. "Железный выступ" также сообщает о потере гидравлического управления башней на передней батарее ротационных пулеметов. В настоящее время можно использовать ручное рулевое управление, но оно быстро становится жестким.
   - Скажи им, чтобы они зафиксировались на сорок пять градусов ниже горизонтали, пока это не захватило их полностью. По крайней мере, они смогут во что-нибудь стрелять. - Куртэйна снова схватила свою переговорную трубку. - Сброс балласта, десять мешков, немедленно.
   Пол снова накренился. Куртэйна работала рычагами, все еще стоя неподвижно, напряженная от сосредоточенности, у пульта управления. - Ничего хорошего. Не могу добиться достаточной высоты носа. Мы снижаемся.
   - Слишком быстро? - спросил Кильон.
   Куртэйна опустила голову, чтобы прищуриться на перекрестье. - Нет, мы все еще годимся для посадки, при условии, что сможем удерживать этот вектор. Ветер все еще на нашей стороне, даже если больше ничего не меняется.
   - Ваш корабль гибнет? - спросила Нимча точно таким тоном, каким ребенок мог бы спросить о цвете неба.
   - Нет, - сказала Куртэйна. - Он просто становится кораблем другого типа. Не лучше, не хуже. Просто другим.
   - Тогда почему у тебя такой голос, будто ты плачешь? - спросила Нимча.
   - Третий двигатель заглох, - доложил Эграфф.
   - Облом, - сказала Куртэйна, и Кильон тоже услышал это в ее голосе, надломленном, когда она пыталась взять себя в руки.
   - Вторая волна отвязана и поднимается, - сказал оператор перископа. - Поднимается прямо за нами. Ветер несет их вперед, но у нас все еще большая скорость относительно земли.
   - Это хорошая новость, не так ли? - спросил Кильон. - Если они неправильно рассчитали свой подъем, то вряд ли смогут опередить нас.
   - Это не то, что они хотят, - сказала Куртэйна.
   - Это не так?
   - Стандартная схема атаки для черепов, доктор. Поднимаются сзади, а затем пикируют на нас, и ветер дует им в спину. - Она схватила переговорную трубку. - Нижние орудия: продолжайте вести огонь по этим воздушным шарам. Цельтесь в шары, а не в корзины, независимо от того, насколько велико у вас искушение разбрызгать несколько черепов.
   - Но воздушные шары все равно не могут нас достать, не так ли? - спросил Кильон. - Я имею в виду, не со всем, что у нас есть на этом корабле, с оружием, броней?
   - Очень скоро, доктор, мы все будем летать на воздушном шаре. - Она с силой нажала на рычаг, прикусив губу от усилия сосредоточиться. - И очень скоро эти пушки будут стоить не больше, чем их ценность в качестве балласта. - Она усмехнулась, не оборачиваясь. - Но не бери в голову. Больше всего мне нравится равный бой. Это делает победу еще более приятной.
   - Перегрев на втором, - объявил Эграфф.
   - О, черт возьми, большое тебе спасибо. - Она повернулась, чтобы осмотреть неисправный двигатель. - Нет смысла даже думать о том, чтобы попытаться спасти эту штуку. Сброс балласта! Десять мешков, немедленно. И скажите экипажу, чтобы начал готовиться к отсоединению этих заглохших двигателей.
   - Два аэростата из второй волны сбиты, - сказал оператор перископа. - Два все еще поднимаются, но одна из корзин повреждена.
   - "Киноварь" и "Железный выступ" сообщают о дальнейших отказах двигателей, - вставил Тардж, усугубляя страдания Куртэйны.
   - Я должен быть там, с ними, - сказал Эграфф.
   - Даже если бы это было так, ты ничего не смог бы с этим поделать, - ответила Куртэйна. - Скажи им, чтобы они выполнили схему уклонения от этих воздушных шаров, но при этом следили и за своими собственными спинами.
   Оператор перископа крикнул: - Под нами поднимается третья волна аэростатов. Четыре единицы, по шесть рейдеров в каждой корзине.
   - Сколько еще волн, прежде чем мы освободимся? - спросила Куртэйна.
   - После этого одна, три, может быть, четыре, в зависимости от того, сколько у них ложных позиций.
   Ротационные пулеметы, которые стреляли только короткими, отрывистыми очередями, чтобы стволы успевали остыть, теперь стреляли почти непрерывно. Кильон мог слышать их, чувствовать всеми своими костями, но он мог только верить, что они стреляют в нужном направлении. Ветер относил остатки второй волны воздушных шаров за корму "Раскрашенной леди", так что с мостика гондолы их было почти не видно. Перемежая выстрелы пулеметов, раздалось тяжелое пыхтение дальнобойных орудий, нацеленных низко, чтобы разнести огневые точки черепашек. Снаряды оставляли чудовищные воронки на местности перед дирижаблем, но по их беспорядочному разбросу было ясно, что добиться точных попаданий практически невозможно. Лучшее, на что могла надеяться Куртэйна, - это несколько удачных ударов, в расчете на то, что их может оказаться достаточно, чтобы деморализовать и рассеять остальных черепашек. Кильон даже не был уверен, что мальчики-черепа способны быть деморализованными.
   Только в промежутках, когда перезаряжались ротационные пулеметы, а большие пушки молчали, он осознал, насколько тише стал дирижабль. Теперь он работал на одном двигателе, мощность которого была снижена с обычного уровня. Земля все еще уходила из-под ног, но большая часть этого продвижения вперед теперь была обусловлена ветром, дующим в корпус "Раскрашенной леди". Если бы Куртэйна захотела развернуться, у нее не хватило бы на это сил; ее все равно повлекло бы к Копью.
   - Вторая волна истреблена, - доложил Эграфф, передавая наблюдения с задней части гондолы, поскольку поднимающиеся воздушные шары теперь были вне поля зрения оператора перископа. - Точные попадания - они все падают вместе со всеми рейдерами.
   - А третья волна?
   - Возможный удар по гондоле; все четыре единицы все еще поднимаются.
   - Как, черт возьми, они могли попасть в гондолу, а не в баллон? - спросила Куртэйна, ее раздражение прорвалось наружу.
   - Это мог быть случайный огонь с земли, - ответил Эграфф.
   - Поднимается четвертая волна, - сообщил оператор перископа. - Четыре единицы, обычные экипажи.
   Поскольку четвертый двигатель был единственным, который приходилось слушать Кильону, он совершенно четко услышал его предсмертный кашель. На этот раз Эграфф даже не потрудился сообщить об этом: он просто обменялся многозначительным взглядом с Куртэйной, оба они знали, что корабль дал им все, что мог. А потом в промежутках между выстрелами из пушек стало не просто тихо; это была устрашающая, прекрасная тишина. Не было слышно даже скрежета когтей ветра по гондоле, воинственного его стука по обшивке.
   "Раскрашенная леди" боролась со стихиями неба с того самого момента, как впервые поднялась в воздух; теперь она стала их добровольной рабыней.
   - Сохраняем наклон спуска, - сказала Куртэйна, наконец-то отпуская штурвал. Теперь все это было почти бессмысленно; она могла управлять "Раскрашенной леди" не больше, чем лист дерева может сам плыть по течению реки. - Сброс балласта: по одному мешку каждые двадцать секунд, если я не скажу иначе. Газовым бригадам: приготовиться к выпуску газа по моему приказу.
   Взревели дальнобойные орудия, но при втором выстреле что-то пошло явно, катастрофически неправильно. Отдача ощущалась более дикой, чем обычно, звук был более рваным и лязгающим.
   - У него снаряд застрял в стволе! - крикнул Эграфф.
   Куртэйна вдохнула, собираясь что-то сказать, выругаться или воскликнуть, но, собравшись заговорить, остановилась с открытым ртом. Время тянулось секунда за секундой. Кильон огляделся, но все, что он увидел, были застывшие лица, медленно сменяющиеся гневом и разочарованием, а не абсолютным, устремленным в пустоту ужасом, который был там на мгновение.
   - С нами все в порядке, - сказала она, едва повышая голос до шепота. - Если бы это должно было взорваться...
   - Мы не можем рисковать выстрелом из другого орудия, - сказал Эграфф.
   - Ты прав - прекрати это. - Она ударила тыльной стороной ладони по панели управления. - Черт возьми, нам нужны были эти орудия. Чего бы я сейчас не отдала за дульнозарядную пушку!
   - Что только что произошло? - спросил Кильон.
   - Снаряд заклинило, - ответил Эграфф. - Он очень плотно прилегает к стволу. Так и должно быть, иначе газы от сгорания будут работать неэффективно, а нарезы не придадут снаряду достаточного вращения. Проблема в том, что он просто стал немного тесноват. Допуск сместился, зафиксировав оболочку на месте. Скорее всего, приварило его.
   - Он взорвется?
   - Сделал бы, если бы собирался. Но мы не можем рисковать еще раз; иногда они действительно взрываются.
   - Это всегда был риск, - сказала Куртэйна. - Просто надеялась, что буду знать, когда прекратить использовать оружие, прежде чем это произойдет.
   - Два шара с третьей волны сбиты, - сказал Эграфф. - Два все еще поднимаются. Один шар из четвертой волны уничтожен; три все еще поднимаются.
   - Пятая волна отвязана и поднимается, - сообщил оператор перископа.
   - Четыре шарика, - сказала Куртэйна. - Ладно, теперь я понимаю. - Она схватила переговорную трубку. - Как продвигаются дела у этих бригад по демонтажу? Я хочу, чтобы эти двигатели были отсоединены и свалились в течение тридцати секунд!
   - Ты избавляешься от двигателей? - спросил Кильон.
   - Черт возьми, теперь все они нам не пригодятся, доктор. Они всего лишь мертвый груз, увеличивающий крутизну нашего спуска. Если повезет, они раздавят несколько черепов по пути вниз.
   - Всегда полезно сохранять позитивный настрой, - сказал Кильон.
   Летчики трудились на концах стоек, все еще работая в своих огромных пальто, масках и очках, почти неотличимых друг от друга, сражаясь с гигантскими ножницами и гаечными ключами, чтобы отсоединить двигатели. Несомненно, разъединение было предусмотрено при их проектировании и установке, оно было сделано настолько простым, насколько это было возможно, учитывая сложности управления и топливоподачи, но все равно Кильону показалось, что это отчаянная работа, которую приходится выполнять в разгар сражения. Одним из благословений было то, что теперь им не приходилось бороться с ветром. Тем не менее храбрость этих людей произвела на него впечатление с новой силой. Они любили Куртэйну и были готовы ради нее на все.
   По крайней мере, ротационные пулеметы все еще работали. Теперь они звучали гораздо громче, и в промежутках тишины он слышал отдаленный грохот артиллерии мальчиков- черепов и того, что, как он предположил, было оставшимся оружием "Киновари" и "Железного выступа". У Черепашек было преимущество в том, что они все еще могли вести огонь из тяжелых орудий с земли, но "Раскрашенная леди" все еще была слишком высоко, чтобы их снаряды могли достать ее, и если Куртэйна сохранит свой курс, она никогда не попадет в зону их досягаемости. Он предположил, что сейчас они стреляют из пушек только для устрашения; чтобы у граждан Роя не осталось сомнений в том, что мальчики-черепа владеют землей и воздушным пространством непосредственно над ней.
   - Еще один воздушный шар сбит, - крикнул Эграфф. - Теперь от третьей волны остался только один.
   - На одного больше, чем мне бы хотелось, - сказала Куртэйна.
   - Примерно сейчас он поравнялся с нами. Верхние и бортовые орудия должны быть в состоянии попасть в него, - сказал Эграфф.
   - Всем пулеметным установкам открыть непрерывный огонь, - прокричала Куртэйна в переговорную трубу. - Если вы не видите ничего, во что можно стрелять, цельтесь в землю. Я хочу, чтобы у вас закончились боеприпасы до того, как ваши орудия откажут. Потом от них не будет никакого толку.
   Кильон повернулся к передним окнам, вглядываясь в Копье сквозь узкие бронированные прорези. Мало того, что оно было больше, чем когда он смотрел в последний раз, было ясно, что они сбросили высоту по крайней мере на один оборот полки. Они все еще находились далеко над тем, что когда-то было Серкит-сити, воздух все еще был предательски разреженным и холодным, но не было никаких сомнений, что они снижаются. У него не было другого выбора, кроме как верить, что Куртэйна правильно выполнила свои расчеты и что их нынешняя скорость снижения не приведет к тому, что "Раскрашенная леди" врежется в землю недалеко от города. Если бы это произошло, сбой был бы наименьшей из их проблем.
   - Ротационный пулемет попал в четвертую волну, - сказал Эграфф. - Один подбит, капитан. Пятая волна все еще цела.
   - Шестая волна отвязана и поднимается, - сообщил оператор перископа. - Думаю, это все, капитан. В шестой волне только два воздушных шара. Пушки, должно быть, забрали всех остальных.
   Куртэйна спросила: - Сколько воздушных шаров еще в воздухе?
   - Всего девять: шесть из пятой и шестой волн, три из четвертой и третьей волн.
   - Итак, всего пятьдесят четыре налетчика-черепа, если предположить, что никто из них не получил пулю по пути наверх. - Внезапный крен сигнализировал о падении одного из бесполезных двигателей. Куртэйна все еще регулировала дифферент, когда еще два двигателя отвалились от своих стоек. Освобожденный от тонн мертвого металла, дирижабль взмыл вверх. - Это выиграет нам немного времени, - сказала она как раз в тот момент, когда четвертый двигатель тоже свалился. - Я не возражаю против того, чтобы заходить слишком высоко. Мы всегда можем в последнюю минуту выпустить газ и совершить жесткую посадку. Но я не позволю этим ублюдкам расстреливать нас из своих гаубиц. Как у нас дела с последним воздушным шаром третьей волны?
   - Верхнее орудие показывает все, на что оно способно, - сказал Эграфф.
   Именно в этот момент наступила ужасная, щемящая тишина. Ни верхние, ни бортовые пулеметы не стреляли.
   - Пожалуйста, скажите мне, что они просто меняют ленту, - сказала Куртэйна.
   Одно из орудий - Кильон не мог сказать, какое именно - с шипением вернулось к ядовитой, плюющейся огнем жизни. Но он слышал только один пулемет. "Канониры упустили свой шанс", - подумал он. Если бы они не смогли попасть в поднимающийся воздушный шар, когда он был на одном уровне с "Раскрашенной леди", задача становилась бы только сложнее, когда он поднимался бы над ними.
   - Мальчики-черепа, - сказал он. - Они вообще могут выжить здесь, наверху, без давления?
   - Недолго, - сказала Куртэйна. - Но им и не нужно много времени. Они быстро поднимаются и так же быстро спускаются. Пребывание на большой высоте длится не более нескольких минут. Может быть, они потеряют несколько пальцев, получат несколько новых шрамов от обморожения. Думаешь, это послужит сдерживающим фактором, когда ты и так уродлив, как гребаный грех?
   - Я все еще не понимаю, какую пользу это им может принести.
   От своей переговорной трубки позвал Эграфф. - Верхний наблюдатель сообщает, что от воздушного шара третьей волны отлетели налетчики, - сказал он. - Шесть человек, стандартное построение для атаки.
   Куртэйна снова схватила переговорную трубку. - Всем постам! Налетчики приближаются. Повторяю, налетчики приближаются! Готовность к ближнему бою! Я не хочу, чтобы эти ублюдки вонзили свои когти в мой корабль!
   - Это будет кровопролитие? - спросил Кильон.
   Куртэйна серьезно кивнула. - Я искренне надеюсь на это. Не хочешь протянуть руку помощи?
   - Конечно, если есть травмы, требующие лечения.
   - Не совсем то, что я имела в виду. Нам бы не помешала дополнительная помощь наверху, теперь, когда у нас остался только один ротационный пулемет. Ты ведь любишь высоту, не так ли? - Она повернулась к одному из других офицеров. - Пойтрел: проводи доктора в оружейную и дай ему что-нибудь полезное. Если ты хочешь убить парочку черепашек, пока будешь там, наверху, сделай мне одолжение.
   - Пойдем со мной, - сказал Пойтрел.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  
   Они отправились в оружейную. Пойтрел достал четыре ружья, похожие на винтовки, повесил одно на плечо Кильону и протянул ему другое. Затем они начали подниматься по узкой винтовой лестнице, которая шла от гондолы вверх через гулкий свод внутреннего помещения дирижабля, где ячейки плавучести казались огромными и уязвимыми, как драконьи яйца.
   Они вышли на поверхность рядом с носовой турелью ротационного пулемета, все еще укомплектованной людьми и действующей. В воздухе не было ни ветерка, точно так же, как если бы "Раскрашенная леди" лежала в штиле в небе. На полпути к носу два летчика обслуживали позицию более легких пулеметов - два установленных на пьедестале орудия на огражденной перилами платформе, - но пока они не стреляли. Предположительно, у них не было такой дальнобойности, как у ротационных пулеметов, и поэтому их не использовали до тех пор, пока рейдеры не подойдут ближе.
   Турель высверливала смерть в небе. Без громады дирижабля, которая заглушала бы их, шум от спаренных ротационных пулеметов был почти невыносимым. Кильон наблюдал, как горячие стволы "дервиша" вращаются с устрашающей циклической скоростью стрельбы. Через щель в задней части башни он мог видеть только двух стрелков в масках и защитных очках, а третий человек смотрел в стационарный бинокль и усердно работал с кривошипными колесиками ручного рулевого механизма. Орудия можно было поднимать и опускать с относительной легкостью, но поворачивать башню теперь стало трудоемким делом. В данный момент это едва ли имело значение: налетчики были все еще достаточно далеко, чтобы можно было сосредоточить огонь на определенной точке в небе. Кильон видел их собственными глазами: плотное скопление тонких, как серпы, крыльев, стая похожих на трупы птиц, пролетающих на огромной высоте. Позади фигур воздушный шар, из которого выпрыгнули налетчики, прежде чем расправить крылья, все еще тащил свою пустую корзину. Еще ближе - почти вровень с "Раскрашенной леди" - поднимались оставшиеся два аэростата четвертой волны со своим грузом. Воздушные шары пятой и шестой волн - сколько бы их ни осталось - все еще находились под кораблем.
   Казалось совершенно невозможным, что налетчики смогут выдержать продолжающуюся стрельбу из башни, но это было именно то, что они делали. Кильон напомнил себе, что пули подвержены параболическому отклонению, а также потере скорости, и что, хотя скорость ветра вокруг дирижабля постоянна, потребуется очень небольшое изменение, чтобы отклонить пули от цели, как только они пролетят поллиги или около того. На самом деле налетчики, вероятно, были разбросаны гораздо дальше друг от друга, чем казалось на таком расстоянии, и между ними было много неба.
   - Следуйте за мной, - сказал Пойтрел, ведя Кильона вокруг башни по узкому, огражденному перилами проходу, идущему вдоль всего корпуса дирижабля, пока они не оказались на полпути к задней части корпуса, где выпуклый плавник оперения закрывал обзор непосредственно сзади. Здесь проход расширился, чтобы разместить еще одну пару установленных на пьедестале пулеметов, оснащенных двуручными рукоятками. - Это просто, - сказал Пойтрел, стараясь перекричать грохот ротационных пулеметов. - Наводите и стреляйте. Они приближаются быстро, так что вам нужно будет стрелять с отклонением. Направьте пулемет туда, где они должны быть, а не туда, где они есть, удерживайте спусковой крючок нажатым и позвольте им влететь в поток ваших пуль.
   - На что они надеются?
   - Сесть на нас. - Пойтрел снял с предохранителя орудие правого борта. - А потом захватить корабль и перебить всех до единого из его команды, включая вас. Они вполне способны на это, поверьте мне.
   - Без сомнения.
   - Они будут в пределах досягаемости примерно через двадцать секунд. Подождите, пока я начну стрелять, а потом присоединяйтесь.
   Кильон положил руки на рукоятки и развернул пулемет правого борта так, чтобы прицельное перекрестие оказалось в центре шести приближающихся рейдеров. Они были заметно крупнее, чем несколько мгновений назад, и неслись к "Раскрашенной леди" под удивительно небольшим углом. Он начал различать детали их черных, как у летучей мыши, крыльев, твердые, как бумага, углы сгибов и заостряющиеся шипы. Люди-летуны были сгустками бронированной тьмы там, где сходились крылья.
   Пойтрел еще не успел открыть огонь из левого орудия, когда турель ротационного пулемета нашла свою цель, разорвав на части одного из рейдеров с фланга. Крылья нападавшего распались на темные хлопающие клочья, теряя целостность, когда пули прорвали затвердевшие вены и контрольные лигатуры. В то же мгновение налетчик превратился в облако разбитой брони, раздробленных костей и алой запекшейся крови. Это было так, как если бы в полдень только что прогремел тусклый фейерверк.
   Когда их мертвый товарищ повалился на землю, пятеро оставшихся рейдеров сомкнули строй. Несколько мгновений казалось, что пулеметы смогут вести одновременный огонь, но затем шум из башни изменился, и Кильон понял, что теперь работает только один из них. Зона усиливала свою власть над ними, медленно отнимая у "Раскрашенной леди" все, что могло бы дать ей значительное преимущество над врагом.
   Пойтрел открыл огонь, Кильон мгновением позже. Несмотря на то, что пулемет был установлен на пьедестале, он все еще чувствовал его отдачу, попытки сорваться с крепления. Из выхлопных отверстий пулемета вырывалось пламя, достаточно яркое, чтобы заслонять ему обзор налетчиков, если только он время от времени не отпускал спусковой крючок. Более опытный Пойтрел вел непрерывный огонь. И снова оставшийся ротационный пулемет нашел свою цель, и еще один из обходящих рейдеров по ленивой дуге оторвался от своих товарищей, крылья сложились позади него, когда он стрелой устремился к земле. Затем и этот пулемет прекратил стрельбу, оставив только задние пулеметные позиции. Четверо выживших рейдеров разделились на две группы, расходясь в стороны, чтобы представлять собой быстро движущиеся цели, прорывающиеся по левому и правому борту. Теперь они были очень близко, почти рядом с "Раскрашенной леди", и Кильон мог разглядеть детали их доспехов и вооружения. Им нужны были обе руки, чтобы управлять крыльями, поэтому у них не было возможности прицелиться из пистолетов или винтовок. Но у всех рейдеров к животам были прикреплены маленькие заряженные пушки, нацеленные так, чтобы стрелять немного вниз, если рейдеры летели горизонтально.
   Пойтрел уложил одного из них. Это был хрестоматийный выстрел с отклонением - проложить перед летчиком режущую линию из пуль, позволив ему влететь в нее, как будто это была невидимая проволока для сыра. Розовый ужас внутренностей заслонил небо. В те мгновения, что оставались у него для сознания, ухмыляющийся налетчик все еще достаточно владел крылом, чтобы развернуться и навести свою пушку на "Раскрашенную леди". Пушка выстрелила один раз, раздался приглушенный лай. Снаряд с воем вонзился в борт дирижабля, пробив хирургическую линию насквозь, засасывая за собой рваную ткань.
   - Нас продырявили! - крикнул Кильон, поводя пулеметом, чтобы преследовать двух налетчиков по правому борту, пытаясь предугадать их маневр.
   - Мы справимся, - крикнул в ответ Пойтрел. - Не думаю, что это вывело из строя газовую камеру.
   Пулемет Кильона срезал заднюю половину с одного из крыльев налетчика, оторвав ему руку у запястья и заставив его потерять контроль. Еще двое погибли от другого пулемета, умерев прежде, чем успели пустить в ход свои переносные пушки.
   - Отличная работа, - сказал Пойтрел, снова нажимая на спусковой крючок. - Но мы еще не дома и не обсохли. Приближаются следующие двенадцать, и на этот раз у нас нет ротационных пулеметов. Думаешь, готов к ним?
   - Сделаю все, что в моих силах.
   Кильону показалось, что на этот раз налетчики подоспели быстрее: две группы по шесть человек с двух оставшихся воздушных шаров четвертой волны. Он остро осознавал, что над "Раскрашенной леди" начинают подниматься четыре воздушных шара пятой волны, готовые извергнуть своих собственных налетчиков. На этот раз двенадцать, на следующий - двадцать четыре.
   "Это невозможно", - сказал он себе. - "Мы проиграем".
   Пойтрел начал стрелять. Кильон присоединился к нему, пулемет дрожал от демонической ярости. В суматохе боя, когда пулеметный огонь перекрещивался по всему кораблю, вскоре стало практически невозможно определить, кто кого убил. Столь же невозможно было вести подсчет выживших налетчиков. Он не мог охватить взглядом все небо сразу, и "Раскрашенная леди" заслоняла огромный процент его. Это было почти то же самое, что стоять на земле, за исключением того, что враг мог нырять за горизонт и под его ноги. Налетчики резко заходили на посадку, а затем в последний момент выставляли крылья вперед, подстраиваясь под скорость воздушного корабля, и кружили над ним и под ним, изгибаясь, чтобы привести в действие свои брюшные пушки. Они ухмылялись, выли и визжали, рассекая воздух, как баньши. Пушка выстрелила, и он почувствовал, как "Раскрашенная леди" вздрагивает каждый раз, когда что-то проходит сквозь нее. Однажды он почувствовал тошнотворный крен, который, несомненно, означал, что газовая камера была пробита, лишив их жизненно необходимой подъемной силы. Некоторое время спустя последовал встречный крен, который означал, что Куртэйна сбросила больше балласта (того, что теперь считалось балластом), и тем самым восстановила наклон, который в конечном итоге приведет их к Копью. Поскольку все ротационные пулеметы вышли из строя, защищать корабль предстояло легким пулеметам и стрелкам. Воздух трещал от нескончаемой пальбы.
   Ни одному из двенадцати рейдеров четвертой волны не удалось высадиться на корабль, но они нанесли ему повреждения, и пулеметы начали перегреваться и заклинивать. Один стрелок был убит пушечным огнем, обезглавлен на своей позиции, так что в течение нескольких мгновений какой-то ужасный рефлекс заставлял его безголовое тело работать с пулеметом, казалось, выслеживая налетчика, который его убил. Затем оно обмякло, а пулемет замолчал и задымился.
   Но к тому времени снизу начала прибывать помощь. Стрелки дальнобойных и верхних пушек расстались со своими бесполезными орудиями и схватились за винтовки и другое стрелковое оружие. Они выходили из люка рядом с башней, в очках и масках, осматривая небо ничего не выражающими стеклянными кругами своих глазниц. Когда, наконец, пулемет Кильона превратился в металлолом, он вспомнил о винтовке, перекинутой через левое плечо, и передернул затвор. Теперь не было возможности наносить отражающие удары очередями, но в качестве компенсации было гораздо легче отслеживать приближающихся рейдеров, когда они пролетали мимо. Двое, по-видимому, погибли, когда Кильон стрелял в них, но к тому времени было практически невозможно установить, кто был ответственен за эти убийства. Он был доволен тем, что просто играл свою роль в защите "Раскрашенной леди".
   Несмотря на то, что теперь на узкой полосе фронта было больше летчиков, приходилось иметь дело и с рейдерами. Вскоре ни один из пулеметов не остался исправным, и люди взялись за винтовки. Когда винтовки выходили из строя или заканчивались магазины, мужчины переходили на мушкеты или неуклюжие однозарядные пистолеты, делая каждый выстрел на счету. Стрельба стала более приглушенной; теперь каждый выстрел был слышен и отчетлив, а между выстрелами было достаточно тишины, чтобы сквозь нее доносились крики. Хотя мушкеты и пистолеты продолжали функционировать в зоне, перезаряжать их было неудобно, и некоторые летчики перешли на арбалеты. Умело нацеленные, они оказались на удивление эффективными против брони налетчиков. Но налетчики прибывали в таком количестве, что могли понести больше потерь, чем раньше, и с каждым заходом на посадку они приближались к "Раскрашенной леди". Когда, наконец, рейдер все-таки коснулся обшивки, приземлившись сразу за башней, он освободился от сложной обвязки своих крыльев и вытащил из набедренных кобур спаренные пистолеты, поразив двух летчиков прежде, чем у них появился шанс открыть ответный огонь. Кто-то выстрелил ему в горло из арбалета, стрела вышла из задней части шеи. Рейдер соскользнул с дорожки, проскользнул между перилами и сполз по все более крутому склону огибающей, пальцы с длинными ногтями царапали стремительную поверхность в поисках опоры, пока изгиб корпуса не скрыл его из виду.
   Винтовка Кильона была разряжена, и он потянулся за своим мушкетом, надеясь, что тот заряжен и готов к стрельбе, когда услышал свое имя.
   - Доктор Кильон, - позвал Эграфф, появляясь из башни без маски и защитных очков. -Ты нужен нам внизу!
   Пойтрел забрал у него мушкет. - Иди. Ты внес свой вклад в это дело. А теперь используй свои руки по назначению.
   - Есть раненые? - спросил Кильон. Он видел потери на палубе, но в пылу сражения казалось маловероятным, что кто-то мог оказаться внизу.
   - Достаточно, чтобы занять тебя, - сказал Эграфф, держа ладони у рта, чтобы его было лучше слышно. - Капитан надеется, что ты сможешь заштопать хотя бы некоторых из них, прежде чем мы достигнем Копья.
   Кильон двинулся по дорожке, пригибаясь, чтобы избежать выстрелов с обеих сторон. На другом конце ее приземлился рейдер, на которого немедленно напали защитники с ятаганами в руках. Другой присоединился к своему товарищу, сбросив крылья как раз вовремя, чтобы поучаствовать в жестокой схватке. Теперь Кильон точно понял, что Куртэйна имела в виду под рукопашным боем. Это было столкновение металла с металлом, лезвия с лезвиями. Победа была бы не за теми, кто умел бы стрелять с наибольшим мастерством, а за теми, кто умел бы рубить и колоть с наибольшей энергией.
   Затем он оказался внутри корпуса, спускаясь по металлической лестнице, его руки дрожали так сильно, что он едва мог ухватиться за перила. Что-то изменилось, и ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это было. Некогда мрачное хранилище теперь превратилось в собор зимнего света, оболочка была пробита в стольких местах, что казалось, будто мы снова на открытом воздухе. Одна из газовых камер сдулась, спущенный мешок лежал в складках, и горстка летчиков изо всех сил пыталась произвести аварийный ремонт второй камеры. Один мужчина лежал мертвый на полу; по его позе со сломанными конечностями Кильон заключил, что он, должно быть, упал с одного из арочных лесов жесткого каркаса дирижабля. Из-за сражения, происходившего над ним, он почти ничего не слышал, кроме стука обутых в сапоги ног по мосткам и случайного приглушенного грохота носимой пушки рейдера. Он уже почти спустился, когда выстрел пробил оболочку, не задев газовые баллоны, но вырвав часть лестницы прямо у него из-под ног. Ему пришлось протиснуться через щель, надеясь, что молния не ударит дважды. К тому времени, когда он добрался до гондолы, его трясло сильнее, чем когда-либо.
   Ему не нужно было говорить, куда идти. Наиболее тяжело раненые летчики были доставлены в лазарет, в то время как те, кто был просто ранен, были размещены в штурманской рубке. В гондоле не было мертвых, что удивляло его до тех пор, пока он не понял, что Куртэйна без колебаний избавилась бы от бесполезного груза, если бы это означало дальнейшее выживание воздушного корабля.
   Предварительные приготовления к операции укрепили его нервы. Он осмотрел своих пациентов, перевел одного человека из лазарета в штурманскую рубку, а другого - обратно на его место и приступил к работе. Повреждений было много и они были разнообразными, но почти все были вызваны выстрелами из носимой пушки, пробившими оболочку или менее хорошо защищенные части гондолы. Только один летчик выжил после прямого попадания, но он потеряет одну ногу ниже бедра: даже с помощью лучших лекарств в Неоновых Высях ее сейчас нельзя было спасти. Другие были ранены осколками дерева, металла и стекла, что привело к глубоким порезам, рваным ранам, простым и сложным переломам и обильному кровотечению. При обычных обстоятельствах лишь немногие из полученных травм вызвали бы беспокойство. Но все эти летчики страдали от сочетанных заболеваний, связанных с высотой, остаточной зональной болезнью и побочными эффектами антизональных лекарств, которые они, как предполагалось, принимали. Некоторые из самых эффективных лекарств в арсенале Кильона убили бы их мгновенно, поэтому он был вынужден обходиться менее сильнодействующими лекарствами, опираясь на мудрость, почерпнутую им из записных книжек Гэмбисона.
   Как всегда, когда он работал, внешний мир сузился до крошечного жужжащего отвлекающего фактора, мухи, застрявшей между оконными стеклами. Он периодически осознавал продолжающееся сражение; он справлялся с дрожью и кренами при непрерывном снижении воздушного корабля; он осознавал, что сверху спускают других раненых; но ни в коем случае эти проблемы не влияли на его способность исцелять, или там, где исцеление было невозможным, обеспечивать комфорт умирающим. Не всех раненых удавалось спасти, даже с ангелом у их постели.
   Только во время затишья, когда убирали со стола одного пациента и готовили другого, он нашел время спросить: - А как же Кэйлис и Нимча? С ними все в порядке?
   - Они в безопасности, - сказал Эграфф.
   - А Мирока?
   - Прекрасно. Мы вытащили ее из башни, кричащую и брыкающуюся, но больше она ничего не могла там сделать, как только заклинило орудия. Сейчас мы поставили ее сигнальщицей.
   - А Куртэйна?
   - Она скорее умрет за рулем, чем позволит кому-нибудь сменить ее. Я чувствую, что должен заставить ее отдохнуть: технически это было бы в пределах моих прав как другого капитана. С другой стороны, я не уверен, кому еще я бы доверил привести нас сюда.
   - Ты?
   - Я знаю свои ограничения, доктор.
   Кильон кивнул: не было смысла льстить этому человеку, когда они оба знали, что Куртэйна была лучшим пилотом. - Мы все еще на курсе к Копью?
   - Мы только что отбили последнюю пятую волну - скоро мы должны прорваться через зону. Мальчики-черепа все еще стреляют в нас с земли, но теперь у них больше не осталось воздушных шаров. Насколько я понимаю, мы не слишком сильно потеряли высоту. - Эграфф заколебался, напряжение было написано на его лице. - Ты хорошо справился там, наверху, доктор. От тебя этого не ожидали, но мы все благодарны.
   - Ты не думал, что я могу убивать так же хорошо, как лечить.
   - Теперь мы знаем. И ты тоже. Иногда мы сами удивляемся тому, на что способны, когда дело доходит до драки.
   - Возможно, - сказал Кильон, отворачиваясь, прежде чем Эграфф успел надавить на него по этому вопросу.
   Он снова погрузился в работу, чистил и резал, шил и пилил, делая все возможное с помощью имеющихся в его распоряжении ограниченных инструментов. Звуки боя стихли некоторое время назад; он не мог точно сказать, когда услышал последний выстрел, или последний крик, или ему передали последнего раненого. Время от времени снизу доносился грохот, похожий на отдаленный раскат грома, но "Раскрашенная леди" плыла дальше, не обращая внимания. Зона дорого обошлась ей - лишила самой сути того, чем она когда-то была, - а битва обошлась ей еще дороже с точки зрения ее оставшейся в живых команды. Но она выстояла, и ветры по-прежнему вели ее к месту назначения.
   Сделав все, что мог, он избавился от своего окровавленного фартука, вымыл руки и вернулся на мостик. Он предположил, что прошло не более полутора часов с тех пор, как он в последний раз стоял здесь, но такой промежуток времени теперь казался смехотворно коротким для событий, которые он должен был вместить.
   Прежде чем он успел сказать хоть слово или кто-то заметил его присутствие, он увидел Копье. Куртэйна широко распахнула бронированные ставни, чтобы обеспечить максимальный обзор вперед. Солнце сместилось, и теперь свет, падающий на его город, был сияющим, цвета кованого золота позднего вечера. Он был таким огромным, таким ошеломляюще высоким, таким гипнотически насыщенным изобилующим человеческим потенциалом, что у него перехватило дыхание. Он никогда не видел его таким. Даже когда он был ангелом, он никогда не удалялся далеко от дружественных тепловых потоков Небесных уровней, и когда он бежал из города вместе с Мирокой, он не позволял себе оглядываться назад, пока они не разбили лагерь, к этому моменту Копье было гораздо дальше. Но теперь оно заполнило полнеба и приближалось с каждой секундой, и он знал, что никогда больше не сможет покинуть его.
   - Я думаю, это тот выступ, где нас хочет видеть Талвар, - сказала Куртэйна. - Верно, Мирока?
   Мирока кивнула. - Прямо по курсу, почти вровень? Это ваше место посадки. - Лицо у нее было грязное от выхлопных газов башни, за исключением области вокруг глаз, где на ней были защитные очки. - Привет, Резака. Слышал, они не давали тебе покоя в операционной.
   - Я сделал все, что мог.
   - Кто-нибудь еще умер у тебя там, сзади? - спросила Куртэйна.
   Он поморщился от ее тона. - Боюсь, тебе, возможно, придется подождать еще немного, чтобы сбросить еще больше балласта.
   - Термальные источники должны начать подхватывать нас, как только мы достигнем базы. - В переговорную трубу она сказала: - Я хочу, чтобы все, что не дышит, сейчас оказалось за бортом. Даже если это все еще работает. Оружие, инструменты, часы, карты и альманахи - все это в сброс. Неважно, насколько они древние и ценные.
   - Этого хватит? - спросил Кильон, когда она повесила трубу обратно на крючок.
   - Это все, что у нас осталось. Если бы я могла собрать всех в оболочке и освободить гондолу, я бы это сделала. Черт возьми, если бы я думала, что у меня избыточная масса, я бы первым делом сбросила себя.
   - Я тебе верю.
   Он почувствовал переход от одного вдоха к другому, первый намек на медленное разжимание кулака, который сжимал его череп с тех пор, как они вошли в зону. Куртэйна посмотрела на него, ожидая от него подтверждения того, что он чувствовал то же самое, что и она, и что это было не просто принятие желаемого за действительное. Он кивнул один раз.
   - Это продолжалось дольше, чем я ожидал.
   - Талвар сделал все, что мог, - сказала Куртэйна. - Если бы нас не предупредили заранее, черепашки сейчас ковырялись бы в наших костях. Тебе нужно что-нибудь сделать?
   - Нет смысла принимать какие-либо медицинские решения, пока мы не будем уверены, что полностью преодолели границу. Но если условия на другой стороне будут похожи на те, с которыми мы сталкивались раньше, экипаж сможет продолжать работу без каких-либо дополнительных лекарств с моей стороны.
   - Это хорошо. У тебя будет полно дел с ранеными. - Она заколебалась, и что-то от ее обычной человечности - Куртэйны, которая существовала, когда она не участвовала в войнах, - прорвалось сквозь фасад военной черствости. - То, что я сказала ранее, о том, что кто-то из них умирает...
   - Ты не это имела в виду. Я знаю.
   - На самом деле, я действительно имела это в виду, более или менее. Но я не должна была тебе этого говорить, и я сожалею об этом. - Она повернула голову, чтобы посмотреть в окно, оценивая вектор их приближения и уклон. - Газовые бригады - пятисекундный сброс из кормовой камеры, - сказала она в переговорную трубку, затем обратилась к Кильону. - В одну секунду мы слишком высоко, в следующую - слишком низко. Если мы не сильно ударимся об этот выступ, мы на нем.
   - Ты хорошо поработала, что завела нас так далеко.
   Куртэйна усмехнулась. - Как будто это имеет значение.
   - Как дела на других кораблях?
   - "Киноварь" погибла со всем экипажем. "Железный выступ" с нами, но они все еще отбиваются от черепашек. Остальная часть Роя держится на другой стороне зоны. Они не перейдут границу, пока мы не выбьем жало из врага. - Она издала тихий, удивленный смешок. - Страх и паника, я никогда не думала, что доживу до этого дня. Копье торчит из земли, как Божий стояк, и я действительно надеюсь, что мы доберемся туда. Не так давно я бы бросилась в пропеллер за такие мысли.
   - У тебя были на то свои причины. Но что бы это ни было, это не Копье, которое ты раньше ненавидела. Это что-то другое, что-то непохожее.
   - Нимча не могла знать, что она затеяла.
   - Я думаю, она знала гораздо больше, чем когда-либо призналась бы - по крайней мере, нам, - сказал Кильон.
   - Тебе лучше вернуться и посмотреть, как у них дела.
   - Могу ли я еще что-нибудь сделать для корабля?
   - Сохрани жизнь некоторым из этих раненых, и ты получишь более чем заслуженное содержание. Но мы еще не вышли из тупика, просто чтобы ты знал.
   - Я понимаю, что это опасно.
   - Талвар выходил на связь. Они готовы и ждут нас, и делают все, что в их силах, чтобы занять Черепа на нижних уступах. Но мы все еще можем ожидать некоторого сопротивления.
   - Мы справимся с этим.
   Без предупреждения гондола задрала нос. - Температура начинает повышаться, - сказала Куртэйна. - Между нами все кончено... что это за убогое на вид местечко внизу?
   - Конетаун. И все далеко не так плохо, как кажется отсюда.
   - На самом деле, - сказала Мирока, - все еще хуже.
   - С этого момента будет ухабисто - преобладающие ветры поднимаются вверх, и мы получим интересную турбулентность. Ты бы не подумала, что воздух может как мяч подбрасывать столь большой корабль, как наш, но это произойдет.
   - Ты можешь что-нибудь сделать?
   - Молись по-настоящему усердно.
   Он оставил ее заниматься своей работой, уверенный, что Куртэйна все еще в какой-то степени контролирует их судьбу и что никто лучше нее не способен воспользоваться этим контролем. Нимча и Кэйлис ждали там, где он их оставил, обе невредимые, хотя и явно потрясенные тем, через что им пришлось пройти. Он сказал им, что сейчас они очень близки к Копью, и - не желая причинять им еще больше страданий - что все будет зависеть от того, что произойдет в течение следующего часа. Термальные потоки продолжали сотрясать корабль, раскачивая его вверх и вниз, тошнота от укачивания начала вытеснять последние, сонливые остатки зональной болезни. Мать и ребенок хорошо приспособились к переходу, и, несмотря на их опасения и дискомфорт, было, по крайней мере, хорошо, что им больше не приходилось дышать воздухом из баллонов.
   - Ты, должно быть, радуешься, - сказала Кэйлис. - Возвращаться в свой город, когда ты, должно быть, думал, что этого никогда не случится.
   - Я уехал из города, потому что определенные люди планировали меня убить, - мягко объяснил Кильон. - Те же самые люди, которые совершили убийство - или, по крайней мере, санкционировали убийство - кого-то очень близкого мне. Ничто из этого не изменилось. Мои враги все еще там. Возможно, я все еще представляю для них прежний интерес, а может, и нет, но ты можешь быть уверена, что они не решили вдруг оставить в прошлом эти счеты.
   - Они убьют тебя? - простодушно спросила Нимча.
   - Надеюсь, они примут меня таким, какой я есть, а не каким я был. Это все, на что мы можем надеяться, не так ли? - Он попытался вызвать улыбку у Нимчи, но усилия были напрасны. - В любом случае, я чувствую себя уже не так, как тогда, когда уезжал. Тогда у меня было очень мало друзей. Теперь я чувствую себя так, словно на моей стороне целая армия.
   Что-то ударилось о дно гондолы, заставив их всех вздрогнуть. Звук был такой, как будто выстрел прогремел прямо у них под ногами, но Кильон знал, как легко звуки могут передаваться от одной части металлического каркаса к другой. - Этого следовало ожидать, - сказал он. - Парни с черепами контролируют самые нижние районы города, и они не хотят, чтобы мы высаживались. Но они нас не остановят.
   Было легко говорить так уверенно, но еще труднее было поверить в это в глубине души. То, что они зашли так далеко, не давало им автоматической гарантии успеха. Мир так не устроен. Ему доставляло удовольствие наказывать самоуверенных.
   - Я лучше займусь ранеными, - сказал Кильон, неуверенно вставая, когда еще один выстрел пробил пол.
   - Многие ли умерли? - спросила Кэйлис.
   Он кивнул. - Нам повезло, что мы остались живы. "Киноварь" не выжила, а "Железный выступ" понес еще большие потери, чем мы.
   - Она приносит удачу и смерть, - сказала Кэйлис. - Это то, что они всегда говорили о тектомантке.
   - Они были глупы и невежественны, - ответил Кильон. - Она просто девочка с некоторыми необычными наследственными факторами, вот и все.
   Он навестил пациентов, провел беглый осмотр, поправил повязку здесь или шину там, но их состояние было таким же, как и раньше. Все люди лежали на носилках, готовые к спуску в безопасное место. У него уже были свои подозрения относительно того, кто будет жить, а кто умрет, но даже его самые оптимистичные прогнозы зависели от доставки раненых на Неоновые Выси. Здесь было слишком много больных людей в слишком маленьком помещении, сам воздух начинал густеть от болезней и разложения.
   К тому времени, когда он вернулся на мостик, по гондоле каждые несколько секунд раздавались выстрелы. Они направлялись с уступа под ними, где все контролировали мальчики-черепа. Нужный выступ был теперь совсем близко: он даже мог разглядеть крошечные фигурки у края, а позади них волна за волной поднимались здания с темными окнами, борясь за пространство и высоту, пока они не встретились с парящим зданием, поддерживающим следующий выступ наверху. Он видел дороги и мосты, и все больше людей двигалось по ним, но никаких игровых автоматов, автобусов, поездов, фуникулеров или лифтов. Талвар упоминал об электричестве, но его, очевидно, было так мало, что большая часть Неоновых Высей все еще оставалась без электричества, отодвинутая на уровень Конетауна, только без использования лошадей.
   - Осталось меньше половины лиги, - сказала Куртэйна. - Однако мы замедляемся. Ветер теряет свою силу, приближаясь к городу. Я просто надеюсь, что у нас достаточно сил, чтобы пронести нас до конца.
   - А если мы этого не сделаем? - спросил Кильон, потрясенный тем, что все свелось к чему-то столь совершенно произвольному.
   - Нам нужно только подобраться поближе, вот и все. Тогда мы сможем вцепиться захватами.
   - Насколько близко?
   - Лучше тебе этого не знать, доктор, иначе у тебя будут нервные срывы.
   - И мы бы не хотели, чтобы это произошло, - сказал Кильон.
   Он пожелал, чтобы город стал ближе, стараясь выбросить звуки выстрелов из головы. Выстрелы усиливались по мере того, как они приближались к месту посадки. Мальчики-черепа, должно быть, занимали самые высокие здания на нижележащем уступе, а это означало, что у них было меньшее расстояние для стрельбы по мере того, как "Раскрашенная леди" приближалась к месту назначения. Теперь, когда ее собственное оружие было практически выведено из строя, у команды "Раскрашенной леди" было мало вариантов для возмездия. Летчики стреляли из мушкетов и арбалетов вниз с мостков и стоек двигателей, но добились немногого. Попаданию пуль можно было противостоять: большинство из них рикошетило от прочной нижней обшивки гондолы или безвредно пробивало оболочку, не задевая газовую камеру. Но затем появились ракеты, взлетавшие с крыш на столбах зигзагообразного пламени. Они были немногим больше, чем фейерверки, превращенные в примитивные зажигательные устройства, и большинство из них не долетали до дирижабля, даже если они пытались набрать его высоту. Но опять же расстояние, которое им приходилось преодолевать, сокращалось, и доля промахов уменьшалась. - Ублюдки, - услышал он слова Куртэйны - он знал, что летчик ничего так не боится, как огня.
   К тому времени ветер почти вплотную прижал "Раскрашенную леди" к выступу, и все остатки аэродинамического контроля исчезли. В густом и темном нагромождении зданий было трудно разглядеть, где Куртэйна намеревалась посадить их, если предположить, что она когда-либо позволяла себе роскошь думать так далеко вперед. На дорогах, набережных и площадях между зданиями в ошеломляющем количестве толпились люди, привлеченные зрелищем. Некоторые из них держали факелы на фоне сгущающихся сумерек, создавая слабые пятна движущегося света. Кильон удивился, почему Талвар не удерживает их подальше от возможных посадочных площадок, затем напомнил себе, что теперь никто, даже Талвар, не имеет таких полномочий.
   Раздался похожий на звон колокола звон, совершенно отличный от удара пули, когда ракета ударилась о нижнюю часть гондолы. Возможно, это был удачный выстрел, но не было никаких сомнений в том, что "Раскрашенная леди" попала в зону досягаемости мальчиков-черепов. Кильон напрягся, понимая, что теперь ему требуется усилие воли, чтобы продолжать нормально дышать. По его прикидкам, теперь их отделяло от выступа меньше четверти лиги. Словно в знак признания этого, толпы горожан начали расходиться веером с площади, которая теперь лежала прямо перед ними. Здания окружали ее с обеих сторон и наверняка находились слишком плотно друг к другу, чтобы дирижабль мог когда-либо поместиться между ними. Не то чтобы примерка сейчас действительно имела значение, решил Кильон. Было бы достаточно, если бы "Раскрашенная леди" протаранила себя сама, даже если удар искалечил ее некогда гордую фигуру.
   Еще одна ракета попала в цель, на этот раз с большей яростью.
   - Неужели у вас нет никакой защиты от этого? - спросил Кильон.
   - Вообще-то, да. Это называется "никогда не попадать в зону досягаемости ракет мальчиков-черепов". Обычно у нас это работает довольно хорошо.
   - Что произойдет, если они попадут в оболочку?
   - Мы сгорим, - сказала Куртэйна. Она повернулась к Пойтрелу. - Команды на захватах готовы?
   - Все на местах, - ответил он.
   - Лучше бы им все это не испортить. У нас будет, может быть, один шанс, прежде чем термальные потоки снова вытолкнут нас наверх, и не представляю, как мы сможем когда-нибудь найти дорогу обратно в Копье без двигателей. - Она потянулась за переговорной трубкой, вытирая засохшую слюну, прежде чем поднести ее к губам. - Куртэйна ко всем. Возможно, это мое последнее заявление в качестве капитана "Раскрашенной леди", поэтому я буду краткой. Мы приближаемся быстро, так что не могу обещать вам легкую прогулку до земли или плавную посадку. Толпа хороших людей там, внизу, очень сильно нуждается в наших лекарствах, но мы не можем просто раздавать их, как конфеты. Товары должны проходить через дистрибьюторскую сеть Талвара, чтобы они доставались всем, кто в них нуждается, а не только тем, кто находится в пределах досягаемости. У нас есть больные и раненые, которых нужно разгрузить и госпитализировать. Для этого потребуются дисциплина и организованность, а также лучшая чертова команда в Рое, работающая как хорошо смазанная машина. Мы гордимся тем, что корабль доставил нас так далеко. Давайте покажем ему, что он значил для нас.
   Она повесила переговорную трубку.
   - Если это не поможет, то ничего не поможет, - сказал Кильон.
   Мимо гондолы пронеслась ракета, ее хвост все еще изрыгал пламя. Теперь он мог слышать толпу, общий рев всех тех людей, которые ждали на выступе, треск ружей, когда люди направляли огонь вниз, на мальчиков-черепов.
   - Корабль не будет самым безопасным местом, как только мы окажемся внутри, - сказала Куртэйна.
   - Что это значит?
   - Ты внес для нас свою лепту. Ты не должен чувствовать себя обязанным подвергать себя дальнейшему риску.
   - Я все еще хирург в этой миссии?
   - Формально ты не уволен со службы.
   - Тогда я продолжу выполнять эти обязанности, если ты не возражаешь.
   Она одарила его улыбкой, потрескавшейся по краям от усталости. - Абсолютно не возражаю, доктор Кильон.
   - Не похоже, что буду там очень популярен, когда они узнают, кто я такой.
   - Они приспособятся. В конце концов, мы это сделали. - Она посмотрела в боковое окно гондолы: выступ, который так долго казался таким далеким, теперь приближался, как черная приливная волна, на гребне которой собралась пена из крошечных фигурок. В последнюю минуту боковой порыв ветра снова начал поворачивать дирижабль, возвращая выступ обратно в передние иллюминаторы. У Куртэйны, должно быть, не было выбора, но она все равно не могла ослабить хватку на рычагах управления. - Сто спанов, - сказала она почти шепотом, прикидывая расстояние на глаз. - Пятьдесят.
   Кильон почувствовал, как мягкий кулак схватил корабль и начал останавливать его движение вперед. Ему пришлось ухватиться за поручень, чтобы удержаться на ногах.
   - Захваты... сейчас, - сказала Куртэйна, но это был не приказ, а просто молитва. Кильон предположил, что задача приведения в действие тросов с захватами требовала от отдельных команд такого точного определения времени и прицеливания, что ею никогда нельзя было управлять с мостика. Возможно, в последний раз Куртэйна полностью доверилась способностям своей команды.
   Зазвенели тросы захватов, рассекая воздух, когда их выпустили из подпружиненных пусковых установок. Первый не долетел, его железные пальцы заскребли по черной стенке полки. Не было бы времени намотать его, снова включить пусковую установку и повторить попытку. Но второй попал в цель: грейфер зацепился за перила, трос натянулся, когда команда захвата заработала ручными лебедками. Третий выскочил и перелетел через перила, рухнув, похоже, в самую середину толпы.
   - Я сказала им расчистить нам посадочную зону, - печально сказала Куртэйна, как будто это было не больше и не меньше, чем она ожидала. - Я сказала им, что если там будет слишком много людей, то это приведет к беспорядку.
   - Они все равно были бы мертвы через месяц, если бы мы не прибыли, - сказал Кильон.
   - Это очень прагматично, доктор. Думаю, ты провел с нами слишком много времени.
   Теперь "Раскрашенная леди" утратила всякое движение вперед и на мгновение повисла в пространстве, безмятежно успокоившись, отделенная от выступа немногим более чем на свою длину. Храбрый человек мог бы пересечь пропасть, держась за руки. Затем ветер начал оттаскивать ее от Копья, и канаты, которые и без того были натянуты, мгновенно стали жесткими, как железные тросы. Перила начали прогибаться наружу под нагрузкой. Даже находясь в гондоле, Кильон слышал скрип и стон, когда брашпили сопротивлялись натяжению. Затем грейфер оторвался от перил, увлекая за собой свой ужасный груз, и "Раскрашенная леди" злобно дернулась, когда второй грейфер принял на себя всю ее ношу. Он наблюдал, как коготь скользит вниз по перилам, перила изгибаются извилистой дугой, когда он изо всех сил пытается удержать воздушный корабль. На мгновение его поразило твердое осознание того, что они потерпят неудачу. Затем взметнулись еще два троса с захватами, нашедшими свои цели, и дирижабль снова закрепился. Тросы натянулись, а затем начали подтягивать "Раскрашенную леди". Темп был мучительно медленным, поскольку единственной доступной сейчас движущей силой были человеческие мышцы. Но, хотя ветры продолжали обдувать их, Кильон наконец осмелился поверить, что они в безопасности.
   - Ты сделала это, - сказал он Куртэйне, когда увидел, как были развернуты еще две линии захвата. - Ты привела нас сюда. Ты привела нас на чистую воду.
   - Мы пока не касаемся земли, - сказала она с таким раздражением, словно он нарушил какое-то священное табу летного мастерства.
   - Ты не можешь получать от этого никакого удовольствия, не так ли? Полагаю, если бы у тебя все еще был корабль в целости и сохранности, все могло бы быть по-другому.
   - Я позабочусь о "Раскрашенной леди". Ты беспокоишься о больных мужчинах и сыворотке-15. Я хочу, чтобы ящики были готовы к спуску через шестьдесят секунд. Миссия не закончена, пока мы не доставим наш груз. Понятно?
   - Конечно.
   Те здоровые летчики, которые еще не были у брашпилей, начали собираться в гондоле, некоторые из них несли носилки, другие поднимали ящики с медикаментами размером со шкаф, готовые спустить их вниз через люк в брюхе, как только они окажутся над твердой землей. Кильон понял, что ящики с медикаментами были одним из немногих товаров, которые еще не были выброшены за борт, чтобы облегчить груз. Он сам взял ящик и отошел от люка в брюхе, когда летчик опустил его на петлях, открывая вид на прямоугольник далеких крыш. Мальчики-черепа все еще были там, внизу, все еще стреляли из ружей и ракет, но одному из них потребовалось бы невероятное везение, чтобы найти эту крошечную открытую дверцу в нижней части гондолы. Тем не менее Кильон держался подальше от края, желая, чтобы время шло быстрее. Мимо проплывали крыши домов, но скорость, с которой дирижабль втягивался внутрь, была мучительно медленной.
   Затем, внезапно, в поле зрения начала появляться черная стена выступа, и так же внезапно они снова оказались над прогнувшимися перилами, опущенный люк гондолы почти задевал их верхушку, когда они входили внутрь. На какой бы высоте они ни находились, когда сработали захваты, натянутые тросы привели гондолу почти вровень с квадратом. Теперь они проходили над бурлящей толпой людей, руки которых тянулись вверх, чтобы схватить все, что попадалось в пределах досягаемости. Рев толпы был ошеломляющим, но в нем было нечто большее, чем простое ликование. В этом было что-то потрепанное и отчаянное, что-то такое, что могло превратить людей в бешеную, неразборчивую толпу при малейшей провокации.
   Теперь с гондолы и стоек двигателя спускались еще тросы, чтобы усилить захваты. Воздушный корабль внезапно остановился, чуть не сбив Кильона с ног и не отправив его в открытый люк. Либо лебедки были туго затянуты, либо ограждение прижалось к окружающим зданиям. Он предположил, что сейчас это не имело большого значения. Поскольку якорные тросы были натянуты, а газовые баллоны все еще обеспечивали некоторую подъемную силу, гондола на какое-то время была в безопасности.
   Толпа расступалась вокруг отряда ополченцев в красных шляпах, приближавшихся к люку в брюхе. У них были ружья, нацеленные в небо, но готовые к стрельбе против любого, кто помешает их продвижению. Позади них, расчищая более широкую полосу, проехал грузовик с паровым двигателем, на подножках которого ехала еще одна группа вооруженных людей. Ополченцы расчистили круг под гондолой, оттесняя толпу угрожающими ударами своих ружей. Толпа капитулировала без особого шума, даже по собственной воле расчистив дорогу, чтобы позволить грузовику остановиться прямо под открытым люком.
   Куртэйна спустилась с мостика, схватила заряженный двуствольный пистолет с оружейной полки, отвела назад спаренные курки с кремнями на концах и спрыгнула вниз по трапу, держась за него одной рукой и сжимая пистолет в другой. Она попыталась что-то сказать мужчинам в красных шляпах, но из-за толпы ее не было слышно. Стиснув зубы, она направила пистолет в небо, прицелившись так, чтобы пуля прошла мимо оболочки. Она выстрелила.
   Толпа погрузилась в неловкое, воинственное молчание.
   - Я капитан Куртэйна. Где Талвар?
   Заговорил один из мужчин в красной шляпе. - Талвар не может прийти.
   - Он должен был быть здесь.
   - У него проблемы со здоровьем. Он велел отвести тебя в баню "Красный дракон".
   - Просто так? На доверии? Мы не знаем, кто, черт возьми, вы такие?
   - Меня зовут Каргас, - сказал человек в красной шляпе. - Пока тебе придется довольствоваться этим. У вас есть лекарства?
   - У меня здесь предварительный запас, - сказала Куртэйна. - Пока вам придется перебиваться этим. Я так понимаю, у вас есть план распространения?
   - Талвар все продумал, - сказал Каргас. - В каждом районе, в каждом квартале есть местные начальники. Всем им были распределены партии, в зависимости от того, сколько людей находится под их началом. Никто не уходит без этого.
   - Значит, никакого мошенничества не будет, и ни одно из лекарств никогда не появится на черном рынке? - сказала Куртэйна.
   - Я не буду давать обещаний, которые не смогу сдержать. Это город без правительства. Все становится пористым. Все, что могу вам сказать, это то, что если вы передадите эти лекарства, Талвар и все остальные наши сделают все возможное, чтобы убедиться, что большинство их попадет к людям, которые в них нуждаются.
   - Ты думаешь, я проехала полмира ради этого недоделанного плана?
   - Мы делаем все, что в наших силах.
   - Думаю, нам следует поверить этому человеку на слово, - тихо сказал Кильон. - Абсолютных гарантий никогда не будет, так что он просто честен с нами. В какой-то момент мы просто должны решить кому-то доверять.
   Куртэйна все еще выглядела сомневающейся. - Мне понадобятся кое-какие гарантии с вашей стороны.
   - Продолжай, - сказал Каргас.
   - У меня много раненых. Я хочу, чтобы их отвезли куда-нибудь отдохнуть и чтобы за ними присматривали. Открыты ли какие-нибудь больницы для лечения?
   - Больницы такие ... дела идут не слишком хорошо. В большинстве из них нет света, электричества, горячей воды или чего-либо, напоминающего обученный медицинский персонал. Честно говоря, вашим людям было бы так же хорошо в бане. Там их можно вылечить, и это безопасно и чисто.
   - Я был там, - почти шепотом признался Кильон. - Не могу поручиться за безопасность, но она выглядела достаточно чистой.
   - У тебя есть еще такие грузовики? - Куртэйна крикнула вниз.
   - Еще два ждут, чтобы въехать, как только загрузят этот, - сказал Каргас.
   - Я пришлю четыре ящика в качестве жеста доброй воли, но это ваш аванс, пока все мои раненые не окажутся в первом грузовике вместе с моим врачом.
   - Нам нужны эти лекарства.
   - И вы получите их, как только я буду убеждена, что мои люди в безопасности. Мне жаль, что пострадали некоторые жители Копья, когда мы цеплялись, но если кто-нибудь хотя бы пальцем тронет кого-то из моей команды, я разобью остальные ящики, прежде чем вы успеете моргнуть.
   - Твои люди будут в безопасности. Но просто дайте нам лекарства так быстро, как только сможете.
   Куртэйна кивнула Кильону. - Спускайте раненых вниз. И попросите кого-нибудь привести Кэйлис и Нимчу. Ты не против пойти с ними, доктор?
   - Рано или поздно мне придется иметь дело с Талваром.
   - Сделаем это вдвоем, - сказала Мирока, протискиваясь рядом с ним.
   - Сообщи мне, как только доберешься до бани, - сказала Куртэйна. - Я присоединюсь к вам, как только корабль будет закреплен.
   - Всегда была капитаном, - сказал Кильон с легкой улыбкой, надеясь, что она примет это за комплимент, который он намеревался сделать.
   Даже при самой тщательной подготовке было нелегко погрузить раненых летчиков в кузов грузовика. Ополченцы делали все, что могли, как и Кильон и остальная боеспособная команда, но избежать некоторого дискомфорта было невозможно. Однако, во всяком случае, их ворчание и стоны, по крайней мере, служили доказательством того, что "Раскрашенная леди" заплатила высокую цену за доставку своего груза. Кильон надеялся, что это убедит жителей Копья в том, что они были не одиноки в своих страданиях, даже если трудные времена для Роя наступили поздно вечером.
   Прежде чем покинуть дирижабль, он накинул на плечи тяжелое пальто, замаскировав - насколько мог - свои зачатки крыльев. Он надел защитные очки летчика и свою шляпу. Затем он спустился по трапу и помог с установкой и закреплением носилок, убедившись, что ни одна из сломанных конечностей не подверглась серьезному смещению в процессе разгрузки. Следующей была Мирока. Затем появилась Кэйлис, одетая в куртку летчика и шляпу, чтобы скрыть свою татуировку, в ней было мало того, что выдавало бы ее за кого-то другого, кроме обычного члена экипажа. Мирока помогла ей спуститься, а затем обе женщины помогли Нимче. Затем появились четыре ящика, обещанные Куртэйной. Каргас приподнял крышку с одного из них и осмотрел упакованные в трубочки флаконы с сывороткой-15.
   Он поднял один из флаконов для осмотра. - Я не врач...
   - Но это так, и лекарство настоящее, - сказал Кильон. - Его нужно разбавить в соотношении пять к одному, но как только это будет сделано, вы сможете использовать его так же, как использовали бы Морфакс-55.
   - Это знакомый акцент.
   - Неоновые Выси, - сказал Кильон. - Разве этого недостаточно, чтобы доверять мне?
   - Это будет зависеть от того, как ты оказался в Рое.
   - Подозреваю, точно так же, как ты связался с Талваром, - в то время это сработало и для меня.
   - Кто эти женщины с ребенком?
   - Мои друзья, - сказал Кильон, когда Кэйлис повернулась и посмотрела на Каргаса с неподдельным интересом. - Которые также являются пациентами, находящимися под моим наблюдением. Теперь мы можем двинуться к тому месту, о котором вы упомянули? В баню?
   Каргас махнул водителю, который привел шипящую машину в движение и начал прокладывать путь сквозь толпу. Кильон оглянулся на гондолу, на мгновение встретившись взглядом с Куртэйной, и между ними промелькнул миг взаимопонимания. Вполне возможно, что они никогда больше не встретятся, учитывая то, что случилось с Копьем. Все стало пористым. Но ни один из них ничем не был обязан другому. Кильон обслуживал корабль, и Куртэйна выполнила свою часть сделки, доставив их так далеко. Если они и расстались сейчас, то как равные и друзья, связанные скорее товариществом и общим опытом, чем долгом и обязаловкой. Он надеялся, что они встретятся снова, и скоро. Но он знал, что они не могут на это рассчитывать.
   Пока грузовик пробирался сквозь толпу, ополченцам Талвара приходилось отбиваться от людей, пытавшихся забраться на борт за лекарствами, тыча в них прикладами винтовок или производя предупредительные выстрелы прямо над их головами. Однажды чья-то когтистая рука сомкнулась на рукаве Кильона и пригрозила утянуть его в толпу. Каргас схватил его, и его быстрая реакция, вероятно, спасла Кильону жизнь.
   - Они неплохие люди, - сказал Каргас, оттаскивая Кильона от края пропасти, - но они прошли через ад.
   - Если бы я был в Копье, когда разразился шторм, я бы сейчас был там, внизу, с ними.
   - Если бы ты продержался так долго, - сказал Каргас. - Это было трудно. Мы все потеряли хороших друзей, людей, чья зональная толерантность с самого начала была не очень высокой. Это ударило по ним сильнее всего.
   - Теперь все наладится, - ответил Кильон.
   - На данный момент. Не поймите меня неправильно: мы благодарны за любую помощь. Но лекарств хватит ненадолго, а потом мы вернемся к тому, с чего начали. Какое-то время мы лелеяли надежду, что зоны восстановятся, станут такими, какими они были раньше. Сейчас становится все труднее поверить, что это когда-нибудь произойдет. Мне начинает казаться, что нам пора к этому привыкнуть.
   Говоря это, Кильон старался не смотреть на Нимчу. - Мы сделаем все, что в наших силах.
   Пока они продвигались к краю площади, подальше от края полки, два других грузовика двигались за остальными лекарствами. Кильон оглянулся и увидел, как один из них припарковался под гондолой, а ящики передавались по цепочке от человека к человеку. Только теперь он точно увидел, что сталось с "Раскрашенной леди", как ненадежно, с какой разрушительной окончательностью она обрела покой. Оболочка была зажата между зданиями, по бокам бронированная ткань разошлась, обнажая гротескные анатомические тайны: круглые кольца жесткости, ребристые каркасы боковых лонжеронов, мягкое и уязвимое нутро подъемных ячеек, вытянувшихся вдоль ее изрезанной длины, как цепочка темных легких, которые частью все еще раздувались, другие провисают и бесполезны. Моторные подкосы, давно не обремененные двигателями, были отогнуты назад от гондолы почти на девяносто градусов. Оперение, огромное выпуклое расширение хвостовой части, все еще выступало в космос. Оперение было в огне.
   Оперение было в огне.
   Кильон, должно быть, понял это в то же мгновение, что и толпа. Он не думал, что ревущая масса может производить больше шума, чем она уже производила, пока не услышал крики. Люди начали шарахаться прочь от дирижабля, яркие клочья горящей ткани уже начали падать на них дождем, пламя пожирало все больше и больше хвоста "Раскрашенной леди". Сначала людям было куда двигаться, но потом некоторые начали падать, и в суматохе другие топтали их и спотыкались о них, а затем остался только копошащийся, извивающийся хаос. К этому моменту летчики в гондоле, должно быть, поняли, что происходит. Кильон увидел, как они выходят через боковые двери на огражденный перилами балкон. Они двигались быстро, но без явной паники, опуская лестницы и веревки, некоторые из них спускались вниз, другие рисковали и прыгали. Пламя почти полностью охватило хвостовое оперение, оставив только горящий остов, очерченный на фоне темнеющего неба, лонжероны и стойки выделялись мерцающим сине-оранжевым ореолом. Пламя неуклонно продвигалось вперед, уже начиная лизать оболочку непосредственно над задней частью гондолы. Лекарства все еще спускались вниз из люка в брюхе: теперь уже более поспешно, почти перебрасываясь от человека к человеку, но по-прежнему соблюдая порядок и дисциплину. Первый грузовик был почти загружен, второй ждал, когда его выдвинут на позицию. Задняя часть "Раскрашенной леди" начала провисать по мере того, как нагретый металл терял целостность. Куртэйна то и дело появлялась наверху люка, опуская ящики мужчине под ней. - Убирайся, - одними губами произнес Кильон про себя. - Это не стоит того, чтобы за это умирать. - Каждый ящик был драгоценен, но еще несколько не оказали бы никакого практического влияния на благосостояние жителей Копья.
   Не то чтобы Куртэйна, казалось, смотрела на это именно так. Теперь ящики сбрасывали вниз один за другим, но она не собиралась оставлять работу незаконченной. Несмотря на то, что ему нужно было заботиться о своих раненых, несмотря на то, что он чувствовал себя защищающим Кэйлис и Нимчу, единственное место, где он хотел быть, - это вернуться в гондолу, либо помочь ей, либо выбросить ее через люк вместе с ящиками.
   Сквозь рев и вопли толпы донесся новый и совершенно нечеловеческий звук страдания, мучительный металлический скрежет. Задняя часть корабля полностью отламывалась. Он наблюдал, как лонжероны прогибаются и ломаются один за другим. Затем они начали падать, медленно, как во сне, проваливаясь в пустоту за краем полки. Он подумал, не упадет ли это на мальчиков-черепов, и на мгновение понадеялся, что так и будет. Затем он подумал о них, корчащихся в огне, и понял, что есть вещи, которых он не пожелал бы даже своим врагам.
   Остальная часть дирижабля, внезапно потеряв равновесие, накренилась вперед, приблизив гондолу к земле. Но здания все еще удерживали оболочку на месте, по крайней мере, до тех пор, пока пожары не унесли все остальное. Теперь, когда угол наклона гондолы изменился, он не мог видеть люк - толпа преграждала ему путь. Но огонь уже охватил большую часть оболочки и начал лизать металлическую обшивку и броню гондолы.
   - Убирайся, - повторил он.
   А затем грузовик свернул между зданиями, и город скрыл горящий дирижабль из виду.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  
   Теперь, когда наступила ночь, город погрузился во тьму, и лишь редкие костры или слабо горящий свет свидетельствовали о том, что на Копье все еще держалось что-то похожее на цивилизацию. Они ехали по тому, что когда-то было Паробургом, до того как шторм сделал старые границы спорными. Мирока одолжила или вырвала винтовку у одного из ополченцев и тыкала ею в каждую фигуру или тень, мимо которых они проезжали. Большинство граждан с заходом солнца попрятались по домам, предоставив улицы бандам ночных хищников и значительно уступающему по численности ополчению. Каждый второй дом или постройка, казалось, были опустошены пожаром, и на каждой улице валялись разбитые паровые машины и экипажи. Трупы мертвых лошадей гнили под грязными покровами, брошенные там, где они упали. В воздухе стоял мерзкий запах канализации, достаточный, чтобы вызвать у Кильона тошноту. Какая-то часть его надеялась, что он никогда не привыкнет к этому, потому что никогда не хотел чувствовать, что это нормальное состояние для жизни.
   Насколько он мог судить, такой была большая часть Копья. Существовало несколько анклавов, где электричество все еще можно было заставить работать, и еще меньше таких, где все еще было теоретически осуществимо что-либо похожее на технологию Небесных уровней. Но электричество - это энергия, а энергию нужно было вырабатывать, а для этого требовалась квалифицированный персонал. В условиях почти анархии, царившей сейчас на большей части Копья - в тех частях, которые еще не были анархическими запретными зонами или городскими полями сражений на границе вторжения Черепов, - было почти невозможно организовать и мотивировать людей выполнять свою старую работу. Это может измениться, когда лекарства станут более доступными, и людям больше не придется бороться с изнуряющими, затуманивающими сознание последствиями зональной болезни. До тех пор лучшее, с чем мог справиться Паробург, - это несколько изолированных кварталов, где были восстановлены основы электроснабжения и удобства. Баня "Красный дракон" была одним из таких мест, чему, без сомнения, способствовал тот факт, что в ней имелся собственный источник пара. Помимо того, что теперь это было единственное освещенное здание на улице, оно никак заметно не изменилось, когда грузовик доставил их к главному входу. Перед ним все еще толпились люди, привлеченные, как мухи, к свету. Бумажные фонарики все еще горели, отбрасывая пастельные овалы на бледно-зеленый фасад. Учитывая, что вокруг валялось столько мертвых лошадей, Кильон и не предполагал, что сало в дефиците.
   Каргас и другие ополченцы установили оцепление вокруг входа, позволив внести раненых на носилках внутрь, Кэйлис и Нимче беспрепятственно войти внутрь и безопасно разгрузить ящики. Кильон поправил пальто, прежде чем выйти из грузовика. Под гондолой было достаточно темно, чтобы он не чувствовал себя заметным, но теперь он был уверен, что выпуклости его крыльев просвечивали сквозь ткань. Кто-то даже похлопал его по спине, когда он подходил к портику бани, но, кто бы это ни был, он получил прикладом винтовки по лицу - возможно, от Мироки - за доставленные неприятности. Кильон надеялся, что они просто охотились за пальто, а не интересовались тем, что скрывается под ним.
   Затем они оказались в наполненном паром, благоухающем раю бани. Раньше это угнетало его, но теперь он приветствовал все, что могло бы развеять зловонные запахи города. Внутри горело меньше света, чем он помнил, но баня явно все еще функционировала, и у нее все еще были клиенты. Каргас провел их в кабинет мадам Бистури, расположенный в конце длинного коридора, который также вел к двери в подвал. Одна из воскоподобных девушек вышла из офиса, когда они приблизились, не обращая на них внимания - потому что они были здесь по делу, а не для развлечения - с деловитой беззаботностью. Мадам Бистури подняла глаза от своей двойной бухгалтерии, когда они вошли в офис. - Хорошо, что вы вернулись к нам, доктор, - сказала она, скрывая удивление, которое могла бы почувствовать, как будто Кильон просто вышел на короткую прогулку. Она сразу узнала его. - И ты тоже, Мирока ... как неожиданно.
   - Нам так понравилось, что мы вернулись, - сказала Мирока.
   - Вполне, - деликатно сказала мадам Бистури. - Как вы можете видеть, баня сохранилась. Мы пережили больше изменений, чем почти любое другое заведение в Копье, и не сомневаюсь, что переживем гораздо больше. Не хочу преуменьшать недавнюю неприятность, вы понимаете - это, безусловно, был один из наиболее тревожных эпизодов в истории бани. Но мы прошли через это, и благодаря вашему приезду у всех нас появилась надежда.
   - Что бы вы сделали, если бы мы этого не сделали? - спросил Кильон.
   Она скучающе пожала плечами, прежде чем внести какую-то крошечную поправку в свои отчеты. - То, что мы всегда делаем. Адаптировались бы.
   - Возможно, мы потеряли часть медикаментов, когда корабль загорелся. И мы все еще не знаем, сколько других кораблей пройдет мимо мальчиков-черепов.
   Если мадам Бистури еще не была проинформирована о пожаре, то эта новость, по-видимому, не вызвала у нее особого интереса. Она снова обмакнула перо в чернильницу. - Конечно, вы здесь, чтобы повидаться с мистером Талваром. Этого и следовало ожидать. Он был нам очень полезен, нет смысла это отрицать.
   - Кто-то должен топить котел, - сказал Кильон.
   - Не в этом смысле. Деловые связи мистера Талвара ... - Она взглянула на Каргаса, возможно, размышляя о наиболее политичном способе выражения своих мыслей. - Давайте просто скажем, что они оказались выгодными с точки зрения обеспечения безопасности бани в ходе ... сложного периода. Я всегда знала, что он влиятельный человек. Я никогда до конца не осознавала степень этого влияния. Возможно, он был цветком, которому нужна была темнота, чтобы расцвести.
   - Я так понимаю, он все еще там, где я встретил его в прошлый раз?
   - Нет. Мистер Талвар поднялся в мире, как и подобает его растущему влиянию. Каргас покажет вам дорогу. И вы не должны быть встревожены тем, что с ним случилось.
   - Мы уже знаем, что с ним случилось, - сказала Мирока.
   - Я имею в виду с тех пор. Произошли изменения. Некоторые из нас находят их... тревожными. - Она снова взглянула на Каргаса. - Но мистеру Талвару не нравится, когда люди пялятся на него или комментируют. И сейчас ему лучше не сидеть взаперти в котельной.
   - Уверяю вас, что сейчас в этом мире нет ничего, что могло бы меня шокировать, - сказал Кильон.
   - Что-то в вашем лице подсказывает мне, что вы не преувеличиваете. Там было тяжело, не так ли?
   - Непросто.
   Мадам Бистури вынула перо из чернильницы и посмотрела на Кэйлис, а затем на Нимчу, казалось, впервые заметив их. - Я не верю, что мы встречались.
   - Кэйлис и ее дочь Нимча - наши друзья, - сказал Кильон.
   - Из-за пределов Копья?
   Он кивнул, уверенный, что от лжи ничего не добьешься. - Мы путешествовали вместе, а потом оказались гостями Роя. О нас всех хорошо заботились.
   - Ваш первый визит в Копье? - спросила мадам Бистури, адресуя свой вопрос не Кэйлис, а Нимче.
   - Да, - ответила девочка.
   - Тебе, должно быть, это кажется очень странным.
   Нимча, казалось, должным образом обдумала этот вопрос, прежде чем ответить. - Но...
   - Но ты никогда не видела ничего подобного, не так ли?
   - В моих снах, - сказала девочка. - Но в моих снах все было лучше. В моих снах это работало.
   - В некотором роде город все еще работает.
   - Нет, это не так. Он сломан. Он был сломан очень давно. Но теперь он хочет сделать себя лучше.
   - Эти последние дни, должно быть, кажутся ребенку вечностью, - заметила мадам Бистури с неуверенной улыбкой.
   - Я имею в виду тысячи лет, - сказала Нимча.
   - Какая необычная маленькая девочка. - Она посмотрела на Кильона в поисках подтверждения. - В ней есть какая-то особенная напряженность, доктор. Кажется, она смотрит сквозь меня, как будто я сделана из дыма. Я никогда в жизни не чувствовала себя таким ничтожеством.
   - Она через многое прошла, - сказал Кильон. - Так происходит с многими.
   - Вам тоже пришлось через многое пройти. Вы выглядите намного худее. Более осунувшимся и бледным, чем я помню. Почти как призрак самого себя.
   - На нашем попечении находятся больные и раненые люди. Мне сказали, что здесь за ними присмотрят, - сказал Кильон.
   - Совершенно верно. Все, что угодно, для наших благородных благодетелей. Я попрошу девочек расчистить один из этажей; сейчас мы можем его освободить. Есть ли у них какие-либо особые медицинские потребности?
   - Я проверю их позже, но пока с ними должно быть все в порядке. Те, кто в состоянии сидеть, несомненно, оценят еду и питье и, возможно, немного мыла и воды.
   - Я прослежу, чтобы все было устроено. Тем временем, вы, несомненно, захотите поговорить с Талваром?
   - Вы позволите нам? - спросил Кильон.
   Мадам Бистури на мгновение смутилась. - Вам не нужно мое разрешение, по крайней мере, если мистер Каргас с вами.
   - Я проведу их до конца, - сказал Каргас. - Мои люди принесут медикаменты и раненых летчиков наверх.
   - Очень хорошо. - Мадам Бистури наклонилась через стол, чтобы взять Кильона за руку. - Я рада, что вы вернулись к нам, доктор. Удивлена, но рада. Я знала, что вы не покинете город. Мы все в равной степени его дети, не так ли? Независимо от того, откуда мы родом.
   - Неважно где, - сказал Кильон, дождавшись, пока она отпустит его руку.
   - Мать и ребенок могут остаться со мной, если у них нет никаких дел с мистером Талваром.
   - У нас есть дело, - решительно сказала Кэйлис.
  
   Их провели в другую часть бани, на том же этаже, что и кабинет мадам Бистури, но по нескольким извилистым коридорам без окон. Обшитые деревянными панелями стены казались Кильону одинаковыми, и к тому времени, когда они добрались до конца одного из коридоров и оказались перед большими двойными дверями в тяжелых рамах, он совершенно потерял ориентацию. Из-за дверей доносилась музыка, повторяющиеся ноты простой мелодии, исполняемой на медных, пронзительных инструментах. Каргас постучал в одну из дверей, и мгновение спустя она слегка приоткрылась. Каргас заговорил с человеком по другую сторону, музыка в щели между дверями становилась громче. В бане не было недостатка в паре, но Кильон все равно был удивлен количеством пара, который вился между дверями.
   - Сейчас он нас увидит, - сказал Каргас.
   Двери были широко распахнуты. Комната за ней, должно быть, была одной из самых больших в бане, хотя ее истинные размеры были скрыты клубами пара, доходившими до самого потолка. Не просто пар, поправил себя Кильон, потому что здесь также безошибочно ощущался запах древесного дыма, хотя воздух был сильно надушен, чтобы замаскировать его.
   - Входите, - прогремел голос сквозь музыку. - Не стесняйтесь.
   Они вошли внутрь. Талвар ждал их, стоя, словно окутанная туманом статуя, где-то посередине комнаты. Кильон вытер пот со лба краем рукава пальто. Из того, что он мог разобрать, Талвар не изменился каким-либо очевидным образом. Он все еще был киборгом с паровым приводом, громоздким в нижней части тела, где система жизнеобеспечения охватывала большую часть его торса, как у человека, носящего чайник. У него все еще отсутствовал правый глаз, прикрытый повязкой из железа, кожи и дерева. В его черепе все еще были пластины. Его левая рука все еще была механической, и за ним все еще тянулся сегментированный кабель. У Кильона сложилось впечатление, что он держался более прямо, в нем появилось больше силы, но это было единственное внешнее изменение, в котором он был уверен.
   - Доктор Кильон. Не могу сказать, что ты был первым человеком, которого я ожидал увидеть входящим в эту дверь. Или что Мирока будет второй. Эх, жизнь обладает бесконечными возможностями удивлять нас.
   - Я рад тебя видеть, - сказал Кильон.
   - Ты, конечно, лжешь, - ответил Талвар, повышая голос, чтобы перекричать музыку. - Никто никогда не думает, что рад меня видеть. Ты имеешь в виду, что то, что я выжил, полезно и целесообразно; более того, я, по-видимому, сохранил некоторое влияние в этом забытом богом разрушенном городе, потому что это значительно облегчит распределение ваших лекарств.
   - Разве это не одно и то же?
   - Возможно, - уступил Талвар. - И я не должен создавать впечатление, что я неблагодарен за то, что вы сделали. Никто из нас никогда не ожидал такого от Роя, не говоря уже о том, что вы будете в этом участвовать. Мы поговорим об этом позже; уверен, вам есть что нам рассказать. А пока давайте скажем, что вы, должно быть, приложили немало усилий для убеждения.
   - Рано или поздно они пришли бы на помощь Копью, - сказал Кильон. - Они не такие уж плохие люди, как и мы. Им просто нужно было отпустить прошлое.
   - Ты говоришь о Рое так, как будто здесь нет никого из него.
   - Собственно говоря, никто таковым не является. - Кильон указал на своих спутниц. - Мироку ты знаешь. Кэйлис и Нимча стали гостями Роя, как и я. С нами обращались хорошо - практически предоставили права гражданства. Но, как и я, они родились за его пределами.
   - И они имеют какое-то отношение к распространению лекарства?
   - Не совсем так, - сказал Кильон. - Но мы доберемся до них через мгновение. - Он всмотрелся за Талвара, в ту сторону, откуда доносилась музыка. Там была какая-то громоздкая фигура, периодически скрываемая и открываемая паром. Ему то и дело приходилось вытирать конденсат со своих защитных очков. - Я вижу, вы внесли некоторые изменения в свои медицинские процедуры.
   - Ты заметил?
   - Трудно не заметить, - сказала Мирока.
   Талвар с трудом шагнул к ним, пуповина за его спиной напряглась. Со скрипом тяжелых железных колес каллиопа медленно двинулась вперед.
   - Вскоре после шторма в старом котле произошел сбой, и меня пришлось срочно отключить от него. Вместо того чтобы ждать, пока его починят - процедуру, которую, честно говоря, я бы не пережил, - я приказал перенести этот адский паровой орган в заднюю часть бани. С владельцем последовали переговоры несколько одностороннего характера. Я подключился к органу, тем самым приобретя свой собственный мобильный источник пара. Это гораздо лучшее положение дел в том смысле, что я больше не заперт в подвале. С другой стороны дел, не было времени отключить музыкальное устройство. Наверняка на каком-то более позднем этапе его можно будет отключить, но - к моему немалому огорчению - это пока не стало возможным. Каллиопу необходимо постоянно топить, и пока есть давление пара, обязательно должна звучать музыка. К счастью, репертуар время от времени может меняться, а это значит, что в течение дня я могу прослушать до двенадцати различных мелодий. Человек должен быть благодарен за такие милости. Я просто хотел бы, чтобы джентльмен, который ввел эти двенадцать дорожек в карточки, додумался сделать так, чтобы одна из них была беззвучной.
   - Но со временем что-то можно будет сделать? - спросил Кильон.
   - Несомненно, при условии, что я готов позволить кому-то покопаться во внутренностях того самого механизма, который поддерживает во мне жизнь. Чего в настоящее время я не собираюсь делать. Также я не хочу рисковать отсоединением и повторным подключением к старому котлу, пока они возятся с этой штукой. Я едва пережил это в первый раз, чуть не умер во второй и не очень высоко оцениваю свои шансы на третий. Пока что я терплю каллиопу. По правде говоря, я не просто терплю ее. Теперь мои враги знают об этом. Это начало приобретать определенную дурную славу. Мне говорили, что взрослые мужчины превращались в рыдающих развалин, потому что услышали музыку из соседней комнаты и думают, что их отправят повидаться со мной.
   - Для этого нужно нечто большее, чем просто слухи, - сказала Мирока.
   - Мне пришлось приложить твердую руку, я не буду этого отрицать. Город катился ко всем чертям. Если бы нас не забрали ангелы, это сделали бы мальчики-черепа. Кто-то должен был заполнить эту пустоту и обеспечить структуру. Я никогда не ожидал, что займусь этим. Я был бы счастлив просто затаиться и ждать, пока кто-нибудь другой спасет положение. Но когда никто не вмешался, я понял, что у меня есть моральный долг сыграть свою роль. Как говорится, приходит час.
   - Что случилось с Фрэем? - спросила Мирока.
   - Фрэй мертв. Мне жаль вот так огорчать тебя, но ты бы все равно узнала рано или поздно. Он не пережил первый день шторма. Там, наверху, было плохо, ясно? Ты знаешь, в каком состоянии он был до того, как это случилось. Не совсем создан для выносливости.
   Мирока спросила на удивление буднично. - Как это произошло?
   - Он просто умер. Судя по всему, это было очень неожиданно. МНТ. Спроси доктора - он расскажет тебе, как это происходит.
   - Массивная неадаптивная травма, - сказал Кильон. - В этом есть смысл, Мирока. Его нервная система была в плохом состоянии и до всего этого. В каком-то смысле это было бы благословением. Лучше, чем медленно умирать от голода или из-за того, что вы выпили зараженную воду.
   - Из того, что я слышала, MНT - это не совсем приятный и безболезненный способ уйти.
   - Это быстро, - сказал Кильон. - В сравнении с альтернативами.
   - Фрэй был тем человеком, в котором мы больше всего нуждались, - продолжил Талвар. - Не буду этого отрицать. Лучшее, что я могу сделать, - это попытаться думать так, как думал бы он, делать то, что сделал бы он. Я знаю, что у меня не так хорошо получается, но это все равно лучше, чем ничего.
   - По крайней мере, ты обеспечил основу для доставки лекарств тем, кто в них нуждается, - сказал Кильон.
   - В действующих условиях, да. И вы внесли свой вклад, доставив сюда лекарства. - На его лице промелькнуло беспокойство. - Они в безопасности, не так ли?
   - Все, что нам удалось доставить на борт "Раскрашенной леди", а затем разгрузить до того, как она загорелась. Я не знаю ни о других ящиках, ни о том, как поживают остальные члены Роя, - сказал Кильон.
   - На рынке продавца все лучше, чем ничего. Вы справились очень хорошо. Я позабочусь о том, чтобы вас вознаградили за эти усилия.
   - Поверь мне, награда - это последнее, о чем я думаю. - Кильон сделал паузу. - Парень, тебе не интересно узнать о пожаре?
   - Уже проинформировали. Это прискорбное дело. Но что поделаешь? - Талвар криво улыбнулся, прежде чем продолжить. - Дальше: твои подруги. Ты упомянул их имена, но, признаюсь, они вылетели у меня из головы.
   - Я Кэйлис, - сказала женщина. - Нимча - моя дочь.
   - Я уже начал сомневаться, не немые ли вы, - сказал Талвар. - В любом случае, добро пожаловать. О вас обеих позаботятся. Не могу обещать вам роскошь, которую когда-то мог обеспечить наш город, но вы будете в безопасности, в тепле и сыты.
   - Мы не ищем вашей благотворительности, - ответила Кэйлис. Она стояла позади Нимчи, положив одну руку на плечо дочери.
   - Они выжили за пределами Копья, в условиях, по крайней мере, таких же беззаконных, как и все здесь, - объяснил Кильон. - Это не значит, что я не хочу, чтобы за ними должным образом ухаживали. Но я привел их к тебе не для этого.
   - Это не..?
   Кильон взглянул на лейтенанта Талвара. - Есть кое-что деликатное, что нам нужно обсудить.
   - Мистер Каргас, не будете ли вы так любезны покинуть нас на мгновение?
   Понятно, что Каргас был возмущен. - Их еще не обыскивали.
   - Я доверяю им так же, как доктору и Мироке. Выключите также орган. Давление будет сохраняться в течение нескольких минут.
   - Очень хорошо, - сказал Каргас, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свое неудовольствие.
   Когда двери закрылись и они снова остались одни - если не считать все еще писклявой каллиопы, наигрывающей все ту же банальную мелодию, - Талвар кивнул один раз. - Продолжайте, доктор. Что это такое, что можно доверить только моим ушам?
   - Я пришла сюда, чтобы спасти ваш город, - сказала Нимча.
   Талвара, казалось, ее ответ по меньшей мере так же выбил из колеи, как и позабавил. - Неужели?
   - Она - тектомантка, - сказал Кильон.
   Талвар снова улыбнулся, но в его улыбке было какое-то угасающее ожидание, как будто он ожидал от Кильона лучшего. - Кто-то сказал бы, что их даже не существует.
   - Они существуют, - заверил Кильон. - Но тектомантки ... не то, что мы себе представляли. Есть многое, чего мы до сих пор не понимаем в них - многое, чего мы, возможно, никогда не поймем. Но я знаю одно: в крови ее матери что-то есть, какой-то набор наследственных факторов, который проявился в Нимче. У нее есть метка. Покажи ему, Нимча: он не причинит тебе вреда.
   Волосы Нимчи все еще не отросли там, где их срезал Спата. Она показала свой скальп Талвару. Он сделал шаг вперед, каллиопа заскрипела у него за спиной.
   - Это просто красное пятно на ее коже, - сказал он.
   Кильон кивнул. - Да, но это идеально сформировавшееся пятно, призванное отметить ее как обладательницу особой, изменяющей мир силы. Это символ, а не уродство.
   - И эта изменяющая мир сила заключается в..?
   - Она может смещать зоны. Они подчиняются ее воле. - Кильон заколебался, помня, что было бы неразумно упоминать об участии Нимчи в шторме, который привел Копье на край гибели. - Я видел, как она это делала, - продолжал он. - У нее пока нет полного контроля над этой силой, но ее способности растут с каждым днем. Это не волшебство, Талвар. Это просто разновидность технологии, которую мы сейчас не понимаем.
   - Технология, - сказал Талвар, как будто само это слово имело неприятный подтекст.
   - Я не знаю, как и почему это работает. Но я точно знаю, что Копье - это не то, о чем мы думали. Оно не уникально. Мы нашли еще один город посреди Проклятия - разбитый и безжизненный, совсем не похожий на тот город, который мы знаем. Но лежащая в основе структура была безошибочна. Кто-то создал эти вещи с определенной целью, и речь шла не просто о том, чтобы дать нам место для жизни. И тектомантки, такие люди, как Нимча, были в некотором роде жизненно важны для этой цели.
   - Для меня это очень похоже на догадки.
   - Рикассо - лидер роя - и я увидели тот же символ, такую же звезду, нанесенную сбоку сооружения. Должно быть, он пробыл там тысячи лет, невидимый человеческому глазу. Если бы кто-нибудь мог там жить, они бы покрыли его или стерли почти так же давно. Вот почему у нас здесь нет никаких записей об этом, кроме как в мифе. Если бы мы помнили, все могло бы быть по-другому. Возможно, если бы мы так долго не преследовали таких людей, как Нимча, - обращаясь с ними как с ведьмами и сумасшедшими женщинами, - мы бы чего-нибудь добились.
   - Кое-кто сказал бы, что мир и так устроен прекрасно, доктор.
   - Для некоторых. Но я видел, каково это за пределами Копья, и теперь Копье тоже попробовало это на вкус. Хотя могло быть и лучше. Нимча может вернуть все на круги своя.
   - Как перед бурей? - спросил Талвар.
   - Я настроен оптимистично. Как и Нимча. Город взывал к ней, разговаривая с ней почти на телепатическом уровне. Она связана с ним какой-то связью, каким-то коммуникационным каналом, чем-то, что может проникать прямо через границы зоны, как будто их не существует. - Он беспомощно пожал плечами. - Не притворяюсь, что понимаю это, только признаю, что это функционирует.
   - И чего именно хочет город?
   - Копью - или чем бы оно ни было на самом деле - нужно, чтобы она взяла управление в свои руки. Ее силы действуют на расстоянии, но чтобы быть по-настоящему эффективной, ей нужно быть здесь, как можно ближе к Трясине, к Оку Божьему, насколько это возможно.
   - Она уже довольно близко, - сказал Талвар.
   - Это недостаточно близко для города. Ему нужно, чтобы она была ближе. Не думаю, что это попытка причинить ей боль, но, хотя она не там, где ей нужно быть, существует глубоко укоренившийся конфликт, который делает ее больной. Для собственного блага Нимчи я должен позаботиться о том, чтобы этот конфликт был разрешен. Если это также пойдет на пользу Копью, тем лучше.
   - Здесь многое нужно принять на веру, доктор.
   - Если бы существовало другое объяснение, я бы охотно принял его. Но, как я уже сказал, я видел, на что она способна. Я не вдруг начал верить в колдовство.
   - Мирока ... это так?
   - Как бы нелепо это ни звучало, да. Резака говорит правду.
   Талвар на всякий случай поднял палец. - Давайте - на данный момент - примем то, что вы сказали, как Евангелие. Что именно, по вашему мнению, надо делать?
   - Мы пойдем в туннели. Мирока знает дорогу. - Он посмотрел на нее, приглашая взять инициативу в свои руки.
   - Они уходят достаточно глубоко, - сказала она. - Это будет долгая прогулка, но мы справимся с этим. Недалеко от входа в прачечную самообслуживания есть подземная шахта, по которой мы пройдем большую часть пути вниз.
   - В Трясину? - спросил Талвар.
   - Ближе, чем кто-либо может себе представить, - сказала Мирока.
   - Это единственный вариант, - сказал Кильон. - Нам нужно отвести Нимчу в эти туннели, Талвар. Но с таким городом, какой он есть сейчас, только ты можешь обеспечить это.
   - Ты понятия не имеешь, что произойдет, когда отведешь ее туда.
   Кильон по очереди взглянул на Кэйлис и Нимчу, зная, что ни одна из них не заслуживает легкого утешения. - Да, я не знаю этого. Но если она дорога Копью, само собой разумеется, что оно не захочет причинить ей вред.
   - И когда она закончит?
   - Она по-прежнему останется тектоманткой. - Кильон мысленно вернулся к разговору, который у него состоялся с Рикассо на воздушном шаре-наблюдателе. - Когда-то, я думаю, они были хозяевами положения. Копье - чем бы оно ни было - было всего лишь инструментом, которым они управляли. Город помнит об этом. Он хочет - нуждается - в направляющей руке. Ему нужен человеческий разум, чтобы дать ему возможность помочь самому себе. Она по-прежнему будет ценной, когда зоны будут приведены в прежнее состояние.
   - Это должно быть сделано, - сказала Кэйлис.
   - Ты хочешь, чтобы это случилось с твоей дочерью? - спросил Талвар.
   - Это ее желание в такой же степени, как и желание всего города, - ответила Кэйлис. - И я видела, как ей стало плохо от города, когда она не смогла ответить на его зов. Мой разум чист от сомнений.
   - Ни к чему из этого не отнеслись легкомысленно, - сказал Кильон. - У нас было время возвращения в Копье, чтобы все обдумать. Наше решение уже принято. Теперь все, что нам нужно, - это доступ к этим туннелям.
   - Это будет не прогулка в парке, - сказал Талвар.
   - В любом случае, я не слишком люблю парки, - сказала Мирока.
   - Ангелы теперь в Серкит-сити, и они вторгаются в то, что раньше было Неоновыми Высями. Мои люди сдерживают их так хорошо, как только могут, но появление на бывшей территории Фрэя - это пощечина в разгар битвы.
   - Вход в прачечную самообслуживания имел бы больше смысла, - сказала Мирока.
   - Боюсь, что не лучше. Послушайте, я не говорю, что это невозможно. Только то, что вы не сможете дойти до "Розового павлина" без боя.
   - Мы этого не боимся, - сказал Кильон.
   - Я в этом не сомневаюсь. Но необходимо будет принять меры по материально-техническому обеспечению. Когда вы думаете пойти туда?
   Кильон взглянул на Мироку. - Как насчет "прямо сейчас"?
   - Посмотрись как-нибудь в зеркало, - сказал ему Талвар. - Ты - ходячая тень. На самом деле, вы все выглядите так, будто вам не помешало бы умыться, немного поесть и нормально выспаться. Сегодня вечером ничего не произойдет, понятно? Мне нужно будет расчистить безопасный маршрут к одному из входов, а это означает усиление моих войск. В данный момент они действуют близко к одной из границ новой зоны, а это значит, что мне приходится периодически подводить их и отводить, пока болезнь не стала слишком сильной. Но теперь, когда вы появились с новыми лекарствами, я могу направить в этот район больше людей.
   - Идея заключалась в том, чтобы уделять приоритетное внимание распределению среди граждан, а не среди ополчения, - сказал Кильон.
   - Дело в твоем желании. Если вы достаточно сильно хотите получить доступ к этой туннельной системе, вам придется сделать непростой выбор в отношении распределения ресурсов. Поспи с этой мыслью.
   - Если вы раздадите лекарства, мы сможем пойти завтра? - спросил Кильон.
   - Это будет зависеть от донесений с передовой. Если Нимча - это и есть Нимча, верно? - так дорога городу, как вы утверждаете, я не собираюсь отправлять ее в опасную зону, пока не получу железную гарантию, что та безопасна для прохода гражданских лиц. - Талвар сделал паузу. - Я сделаю все, что смогу, хорошо? Но сегодня вечером вы отдохнете здесь. А теперь кто-нибудь, идите и приведите Каргаса и кочегара обратно.
   - То, о чем мы говорили, - сказал Кильон. - Это останется секретом, понятно? Ты знаешь о суевериях, связанных с тектомантками. Мы не можем рисковать, чтобы кто-нибудь узнал о Нимче.
   - Ничто не выходит за пределы этой комнаты. Каргас должен будет знать о планах входа в туннель, но ему не нужно знать почему. Сколько человек из Роя знают об этом?
   - К тому времени, как мы добрались до Копья? Всего несколько человек. Их лидер Рикассо; капитан "Раскрашенной леди" Куртэйна; заместитель Куртэйны Эграфф. Это все люди, которым я доверил бы свою жизнь.
   - Должно быть, это была тяжелая работа - держать все под контролем. Но тогда, я полагаю, у тебя было много практики, доктор Кильон, раз ты такой, какой ты есть. Предполагаю, что твои спутницы знают о тебе все.
   - Они приняли меня таким, какой я есть.
   - Будем надеяться, что остальной город последует их примеру, потому что ты начинаешь выделяться из толпы.
   - Мне повезло, что я остался жив. Я приму все, что мне предложат еще.
   Раздался стук в дверь. Через мгновение она открылась, впуская Каргаса. - Извините, что прерываю, - сказал он, - Но они привезли капитана Куртэйну в баню. Она пережила пожар.
   Кильон улыбнулся, на мгновение почувствовав облегчение, но в голосе Каргаса прозвучала резкость, которую он не мог проигнорировать. - Но она не осталась невредимой?
   - Вам лучше убедиться в этом самому, доктор. Я велел отнести ее на тот же этаж, что и других раненых летчиков. Хорошей новостью является то, что ей удалось вовремя достать почти все лекарства.
   - Хорошо, Каргас, - сказал Талвар. - Вы были правы, обратив на это наше внимание. Я уверен, что доктор захочет быть с капитаном Куртэйной. В любом случае, мы завершили наше обсуждение. Это было очень поучительно. А теперь не будете ли вы так добры приказать органному мастеру вернуться? Мне нужно больше пара. И пока он этим занимается, попросите его сменить эту чертову мелодию; она начинает бесить меня еще больше, чем обычно.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  
   Кильон, Мирока, Кэйлис и Нимча поднялись в импровизированный лазарет на следующем этаже, проходя мимо скромных девушек и потеющих, застенчивых клиентов по пути наверх. На улице уже стемнело, и почти не было никаких признаков того, что за черными стеклами окон простирается город. Ни огней, ни пожарищ, ни даже подсознательного городского гула отдаленного уличного движения и коммерции, в кварталах или районах от нас. Ощущение было такое, словно баня находилась на плаву в спокойном черном море, в бесчисленных лигах от суши и цивилизации.
   - Ты доверяешь этому человеку? - спросила Кэйлис, когда они оказались вне пределов слышимости.
   - Я не вижу другого выхода, кроме как довериться ему, - сказал Кильон. - Если бы Талвар хотел предать нас, он мог бы сделать это при нашей последней встрече. Боюсь, мы не всегда можем выбирать себе союзников.
   - Резака в чем-то прав. Этот человек помог нам выбраться из Копья.
   - Что с ним случилось, что сделало его таким, какой он есть?
   - Он встал с другой стороны от ангелов. И это, по крайней мере, дает нам что-то общее.
   - Аминь, - сказала Мирока.
   - Нам это может не нравиться, но для его ополчения совершенно логично получить лекарства раньше всех остальных. Если это так, или мы увидим, как город еще больше погружается в хаос, ополчение должно быть в приоритете. - Кильон неловко, словно оправдываясь, пожал плечами. - В любом случае, мы привезли на "Раскрашенной леди" недостаточно сыворотки-15, чтобы оказать больше чем символическое влияние на граждан. Массовому лечению придется подождать, пока не прибудут другие корабли. Будет лучше, если тот ограниченный запас, который у нас есть сейчас, достанется тем, кто сможет использовать его наилучшим образом.
   - Ты говоришь так, но в глубине души не веришь в это.
   Кильон остановился на лестнице, чувствуя, как к горлу подступает желчь. - Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я не думаю, что мы должны делать все возможное, чтобы доставить Нимчу туда, где она должна быть? Я не сверхчеловек, Кэйлис. Никто не давал мне письменных инструкций о том, как поступить правильно с тобой, Нимчей, городом и миллионами его граждан. Я просто пытаюсь сделать все, что в моих силах, без сценария, без какого-либо реального представления о том, кому я могу доверять, а кому нет, и с твердым знанием того, что меня разорвет на части практически любой, кто раскроет мою истинную природу.
   Кэйлис посмотрела в пол. - Я не хотела критиковать.
   Он сделал усилие, чтобы смягчить свой тон. - Это было нелегко для любого из нас, не в последнюю очередь для вас с Нимчей. Но если ты думаешь, что я не смогу помочь тебе до конца, тебе нужно только сказать мне, чтобы я перестал пытаться помочь, и я с радостью отойду в сторону. Уверен, что есть тысячи больных людей, которых я мог бы лечить прямо сейчас, вместо того чтобы пытаться вылечить само Копье.
   - Ты поступаешь правильно, - сказала Кэйлис.
   - Да, - добавила Нимча. - Пожалуйста, не оставляй нас, доктор. Я не хочу идти в туннели без тебя.
   - С нами все будет в порядке, - сказала Мирока, нежно сжимая ее руку.
   - Не знаю, как далеко ты сможешь зайти с нами, - сказала Кэйлис. - Даже если ты это захочешь.
   - Насколько мне позволяет город, - ответила Мирока. - Это я тебе обещаю.
   - То же самое касается и меня, - добавил Кильон.
   - Как наш врач? - спросила Нимча.
   - Как твой друг. - Он помолчал и добавил: - И доктор, конечно. Вам так просто не отвертеться от моих медицинских услуг. Кстати говоря, нам действительно пора пойти повидаться с Куртэйной и остальными.
   - Как думаешь, с ней все будет в порядке? - спросила Нимча.
   - Я так думаю, - сказал он.
   Но когда он ответил, в его груди образовался тугой узел тревоги.
   Целый этаж был отдан больным и раненым, причем пациенты были распределены по нескольким палатам. Кильон забрал свою медицинскую сумку у входа в самую большую, где поставил ее на ожидающий его стол. Новости оказались одновременно и лучше, и хуже, чем он ожидал. Хуже того, потому что было гораздо больше мужчин и женщин, которые получили травмы различной степени тяжести, когда пожары унесли "Раскрашенную леди". Лучше, потому что раны Эграффа были поверхностными, и еще лучше, потому что Куртэйна обгорела не так сильно, как он опасался. Они поместили ее в маленькую комнату, примыкающую к одной из комнат побольше, - камеру без окон, с бумажным фонарем, свисающим с потолка, и элегантными лакированными узорами на стенах. Эграфф уже был там, его руки были забинтованы, скулы покрыты сажей, брови и пушок бороды опалены, но в остальном он не пострадал.
   - Как ты? - спросил Кильон, окидывая критическим взглядом перевязки Эграффа.
   - Я обжег руки, спускаясь по одной из лестниц, но в остальном отделался довольно легко. - Он опустил взгляд на перевязанные белой лентой шарики на концах своих рук. - Здесь есть люди, которые разбираются в основах медицины - думаю, они присматривали за ополчением Талвара. Они считают, что я сохраню способность пользоваться руками, хотя у меня такое чувство, что мне, вероятно, понадобятся трансплантаты. - Эграффу удалось изобразить философскую улыбку. - Я бы предпочел не думать о том, может ли кто-нибудь сейчас делать трансплантации.
   - Уверен, мы найдем способ.
   Куртэйне повезло меньше. Кильон представил, как она остается в гондоле до победного конца, пока не останется ни одного ящика с медикаментами, который можно было бы разгрузить.
   - Она бы не ушла, - сказал Эграфф. - Нет, пока не были выгружены последние запасы. К тому времени половина гондолы была охвачена пламенем, а огнезащитный состав стекал с оболочки, как горячий воск. На полу лежали мертвые, граждане и летчики кричали от полученных травм. Одну из соединительных переборок заклинило, когда дирижабль снова сел. В суматохе мы потеряли контакт друг с другом. Я вышел, думая, что я последний, кто остался в живых. Я не знал, что она все еще на борту. - Он покачал головой с сожалением и разочарованием. - Если бы я знал...
   - Нет никакого смысла так думать. Вы оба оставались на борту еще долго после меня. Насколько понимаю, вы оба не должны доказывать свою храбрость, и меньше всего мне.
   - Как думаешь, с ней все будет в порядке? Они мне почти ничего не рассказали. - Кильон окинул взглядом бесчувственное тело капитана воздушного корабля. - Она проснулась?
   - Была в сознании, когда ее привезли сюда, но они дали ей что-то, чтобы усыпить. Она сказала, что ей ничего не нужно, но я знал, что ей больно.
   Ее правая рука была забинтована от кисти до локтя, левая - до плеча. Другая повязка охватывала ее голову, закрывая уши и лоб. Ее волосы беспорядочно рассыпались по повязке. Она неглубоко дышала, лежа на боку и отвернув лицо от посетителей. - Это все ее раны? - тихо спросил Кильон.
   - Думаю, что да.
   Кильон поставил свою медицинскую сумку рядом с кроватью, открыл ее и порылся в отделениях в поисках пинцета. Не будя Куртэйну - что бы ей ни дали, это погрузило ее в глубокое беспамятство, - он начал снимать повязку с ее левой руки, отодвигая бинт, чтобы осмотреть кожу под ним. Рана была свежей, но он не думал, что ожог проник глубже поверхностных слоев тканей. Отложив вынесение решения до тех пор, пока не осмотрит остальную часть ее тела, он снял повязку и нанес стерильную мазь из своей сумки. Затем он попросил принести свежие бинты и снова перевязал руку. Он повторил процедуру для другой руки. Были участки, где ожог был более сильным, но ничего такого, что он счел бы опасным для жизни. Конечно, останутся рубцы, но он не думал, что пересадка была оправдана. Он нанес мазь, заново наложил повязку и начал осторожно осматривать ее раны на голове, испустив тайный вздох облегчения, когда увидел, что ожоги несерьезны.
   - С ней все будет в порядке, - сказал он почти шепотом. - Не сомневаюсь, что ей было больно, но она также была измотана до предела из-за того, что командовала кораблем. Если они дали ей что-нибудь, чтобы она заснула, они поступили правильно.
   Куртэйна пошевелилась и что-то пробормотала. На мгновение ему показалось, что она приходит в сознание, но миг прошел, и она погрузилась в умиротворяющее молчание.
   - Спасибо, - сказал Эграфф, пытаясь сложить забинтованные руки на коленях.
   - Говоришь, большая часть лекарств была сохранена?
   - Все, кроме пары ящиков, которые загорелись или разбились вдребезги. Остальное, насколько я знаю, добралось сюда в целости и сохранности. Конечно, нам нужно будет провести надлежащую инвентаризацию и убедиться, что у нас достаточно чистой воды для разбавления. Вы говорили с Талваром о программе распространения?
   - Это и, гм, другое дело.
   - Он говорит о Нимче, - сказала Кэйлис, все еще стоя у двери с дочерью перед собой.
   - Как Талвар воспринял это?
   - На удивление хорошо, учитывая все обстоятельства, - сказал Кильон. - Уговаривать его оказалось проще, чем я ожидал. Медикаменты будут распределены справедливо, а первые поставки пойдут ополченцам. Это оставляет неприятный привкус у меня во рту, но я не вижу альтернативы. Если ополчение сможет сдержать ангелов на том, что раньше было Неоновыми Высями, мы сможем провести Нимчу в туннели.
   - И Талвар понимает, что тогда произойдет?
   - Я сказал ему, на что она способна, - ответил Кильон. - Предоставлю ему самому разбираться с последствиями. Если все пойдет хорошо, мы можем выехать уже завтра. Я настаивал на том, чтобы это произошло раньше, но Талвар этого не хотел.
   - Уверен, ты сделал все, что мог. Есть какие-нибудь новости о "Железном выступе" или остальной части Роя?
   - Ничего не слышал с тех пор, как мы приземлились.
   - На большинстве кораблей нет медикаментов, так что нет смысла бросать их против Черепов или рисковать заходом на посадку на большой высоте. Остальные не войдут, пока наземное сопротивление не будет хотя бы частично нейтрализовано - а этого сегодня не произойдет.
   - Разве ночь не дала бы им практического преимущества? - спросил Кильон.
   - В некоторых отношениях, - сказал Эграфф, - но не в других. Ты видел, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, поражая эти наземные цели, даже когда взошло солнце. Ночью это будет еще труднее. Мальчики-черепа не смогут так легко взлететь на воздушных шарах, но у них все еще будут свои артиллерийские позиции и ракеты. И по мере того, как земля остывает, мы еще больше теряем подъемную силу. А балласта можно сбросить только столько, сколько есть на борту. В любом случае, Рикассо все равно не собирается вводить все корабли, по крайней мере, пока вокруг Копья существует мертвая зона. Это был бы конец Роя, и я не думаю, что даже он готов зайти так далеко.
   - Возможно, пришло время воссоединиться Рою и Копью.
   - Воссоединение не обязательно должно включать в себя выбрасывание совершенно хороших кораблей, доктор.
   - Возможно, до этого не дойдет. Если Нимча сможет вернуть зоны в прежнее состояние... - Кильон замолчал, его охватила усталость. Он хлопнул в ладоши и постарался придать своему голосу бодрость. - А теперь перейдем к более насущным вопросам. Я бы хотел взглянуть на твои повязки, если ты мне позволишь. Потом я сделаю все, что смогу, для других людей. А потом, думаю, приму приглашение Талвара подкрепиться. Тебе, наверное, тоже не помешало бы что-нибудь съесть, Эграфф. Насколько помню, ты был на дежурстве ровно столько же, сколько Куртэйна, и я тоже не видел, чтобы ты отдыхал.
   Эграфф поднял бесполезные белые рукавицы на своих забинтованных руках. - Боюсь, с приемом пищи возникнут некоторые трудности.
   - Только не тогда, когда ты среди друзей, - сказал Кильон.
  
   Было уже близко к полуночи, когда Кильон решил, что он сделал все, что мог, для раненых летчиков; что, хотя выживание некоторых все еще может быть под угрозой, ничто из того, что он мог сделать сейчас, не окажет сколько-нибудь ощутимого влияния на исход. Он собрал свои инструменты и лекарства обратно в сумку, руки онемели от переутомления, глаза затуманились от усталости, и - хотя у него не было особого аппетита - заставил себя присоединиться к Мироке, Кэйлис, Эграффу и остальным в комнате, отведенной для ужина. Должно быть, это происходило над жилищем Талвара, потому что время от времени из-под пола доносилась монотонная музыка, приводимая в движение паром. Ужин при свечах был настоящим банкетом по сравнению со всем, что он недавно испытал на борту "Раскрашенной леди", еда - несмотря на преобладающие трудности - была приготовлена на удивительно высоком уровне. Возможно, было к лучшему, что посетители не слишком углублялись в природу и происхождение различных видов пересоленного мяса и не расспрашивали поваров бани о том, как долго это мясо выдерживалось. Главное, что все это было вкусно. Кильон для вида откусил кусочек, запивая то немногое, что выпил, острым вином с пурпурным оттенком. Нимча, как он узнал, уже спала, и ей, несомненно, снились вещи, которые никто из сидящих за столом не мог себе представить. Мирока умылась, но он все еще мог разглядеть темные круги вокруг ее глаз там, где она была в защитных очках в орудийной башне. Кэйлис помогала Эграффу с едой, нарезая ее для него и поднося к губам вилкой с перламутровой ручкой. Другие летчики - среди них не было ни ополченцев, ни гражданских лиц - разрывались между эйфорией от того, что добрались до Копья, и печальными размышлениями об ужасной цене, которую заплатили так много их товарищей. Все сидящие за столом знали, что им повезло, что они зашли так далеко; что, независимо от того, что случилось сейчас, они сделали что-то хорошее и долговечное для города. Ничто не могло отнять у них этот поступок. Но они также полностью отдавали себе отчет в том, что основной массе Роя еще предстоит завершить переход, и что на них ляжет столь же тяжелая ноша.
   Наконец уставшие товарищи начали извиняться и разошлись по отведенным им комнатам. Мирока сказала, что собирается проведать Куртэйну перед уходом на сон. Кильон оставался сидеть, пока не остался наедине с Кэйлис.
   - Тебе интересно, что я на самом деле думаю о своей дочери, - сказала она, пока Кильон потягивал едкие остатки пурпурного вина. - Смогу ли я по-настоящему любить ее, когда буду знать, что нужно сделать.
   Он поерзал на своем сиденье, найдя теперь более удобное положение, когда ему не нужно было беспокоиться о том, что люди увидят выпуклости его крыльев.
   - Я никогда не сомневался в твоей любви к ней. Ни разу. Ни на мгновение.
   - Я не знаю, что с ней будет.
   - Да, но ты всегда знала, что произойдет, если ей не разрешат прийти сюда. Эти дурные сны и судороги не прошли бы со временем. Они становились бы все хуже и хуже, и в конце концов мои лекарства не смогли бы их остановить. Она бы умерла, Кэйлис, но не раньше, чем перенесла бы много страданий. Ты сделала единственное, что может сделать мать, - позаботилась о своей дочери. Привести ее в Копье было единственным выбором, который у тебя был. И теперь у тебя нет другого выбора, кроме как закончить путешествие, во что бы то ни стало.
   - А что, если город что-нибудь с ней сделает?
   Он потянулся через стол, чтобы накрыть ее руку своей. - Это уже произошло. Но я имел в виду то, что сказал Талвару. Город остро нуждается в ней, вот почему он зовет ее поближе. Но по той же самой причине последнее, что он может сделать, - это навредить ей теперь, когда она прилетела.
   - Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя лучше, но в то же время не хочешь лгать. Но правда в том, что ты понятия не имеешь, что произойдет.
   - Не имею, - вздохнул Кильон. - Но я всегда могу надеяться на лучшее. Думаю, это все, что любой из нас может сделать.
   - Ты пойдешь с нами, если мы уйдем завтра?
   - Насколько это в моих силах. До тех пор, пока город не запретит мне идти дальше. Даю тебе слово.
   - Спасибо. - Она подняла голову, чтобы пристально посмотреть ему в глаза. - Ты хороший человек, доктор. Ты никогда не должен забывать об этом.
   - Другие люди сделали бы столько же, сколько и я.
   - Но там не было других людей. Там был только ты и твоя сумка с лекарствами. Ты спас нас, когда мог бы идти дальше. Потом ты заставил Рой спасти этот город.
   - Пока нет, - предупредил он. - Нам еще многое предстоит сделать. Неважно, что случится завтра.
   - Но работа началась, - сказала Кэйлис. - Это все, что сейчас имеет значение.
  
   Кильон встал на рассвете, чувствуя себя лучше после того, как выспался, но все еще ощущая тяжесть усталости, которую отдых не облегчил. Зачатки его крыльев зудели, как будто внутри них происходила какая-то новая энергичная фаза роста. Умывшись и одевшись, он вышел на один из балконов бани и встал, положив руки на облупившуюся краску деревянных перил. Он выпросил сигарету у одного из людей Талвара и теперь с благодарностью курил ее.
   В какой-то момент ночью прошел дождь, смыв худшие городские запахи, которые преследовали район прошлой ночью. Воздух был прохладным и бодрящим для его кожи, с легким привкусом древесного дыма. Это был яркий, ясный день, идеальный для полетов на воздушном шаре. Балкон выходил на Копье, и по какой-то счастливой случайности с него также открывался вид на флот. Рой скапливался на горизонте. Даже при улучшенной остроте зрения он не мог идентифицировать отдельные корабли или сказать, работают ли еще их двигатели. Лучшее, что он мог сделать, - это разглядеть плотное скопление кораблей, в центре которого, как он был уверен, находился "Пурпурный император". Он подумал о Рикассо где-то в этом скоплении дирижаблей и пожелал ему удачи. Им всем это понадобится.
   - Ты спокоен, Резака? - спросила Мирока вместо приветствия.
   - Спокоен, как при...?
   - Тревоге. При пробуждении. Готовности и способности справиться с любым дерьмом, которое уготовил нам этот день.
   - В таком случае, я спокоен.
   - Жаль, что так получилось с "Железным выступом".
   - Я не слышал.
   - Ты поймешь. Пришел в негодность. Вывалил все свои внутренности. Теперь это нечестивая возможность для всех посмотреть, что они могут спасти, прежде чем Черепа наложат свои вонючие лапы на лекарства.
   Эта новость поразила его, как удар в живот.
   - Нам нужна каждая капля.
   - В этом с тобой никто не станет спорить, Резака, и меньше всего я. На самом деле, я задаюсь вопросом, не лучше ли мне спуститься вниз и посмотреть, что я могу сделать, чтобы помочь. Но потом другая часть меня говорит: к черту все это, иди с Резакой.
   - Полагаю, я должен быть польщен.
   - Не стоит. Я просто не хочу видеть, как ты все испортишь. Не тогда, когда Нимча и Кэйлис зависят от тебя.
   - Тогда давай посмотрим, что удалось для нас организовать нашему хозяину.
   Они снова вошли в баню и пошли на звуки органной музыки, пока она не привела их в Талвару. Он стоял, наклонившись, над сломанным ящиком, его пуповина жизнеобеспечения натянулась позади него, когда он принял неестественный угол, перебирая солому и стеклянную посуду, выбирая случайно разбитую фляжку и выбрасывая ее в пустой ящик рядом с наполненным соломой.
   - Когда все это закончится, - сказал Кильон, - я обещаю, что сделаю для тебя все, что смогу. Должен быть способ получше, чем этот. Даже если лучшее, что я могу сделать, - это выключить музыку.
   Талвар извлек из соломы неповрежденную фляжку и поднял ее для осмотра, очарованный прозрачной, не имеющей ценности на вид жидкостью внутри. - Выключи музыку, и ты начнешь подрывать мою репутацию.
   - Никто не должен был бы знать.
   - Нет, тут ты прав. Они бы этого не сделали. - Он на мгновение замолчал, подавшись вперед на своих ногах, как будто давление пара катастрофически упало. Затем он выпрямился и сказал: - Полагаю, Мирока сообщила тебе плохие новости?
   - Насчет "Железного выступа"?
   - Не совсем то, что можно назвать посадкой по учебнику, это точно. Сломал себе спину, разорвал гондолу пополам и сбросил свой груз на крышу здания на карнизе внизу. - Он покачал головой, как будто перед его глазами все еще проносились яркие образы. - Попадание ракеты мальчиков-черепов. Они потеряли много людей. Когда стало очевидно, что они идут ко дну, им удалось запустить воздушный шар-корректировщик с некоторыми медикаментами на борту, но он упал в нескольких кварталах отсюда, и моим людям пока не удалось добраться до него. Кроме этого...
   Кильон был готов скорбеть о команде, но только тогда, когда узнал, что случилось с ее грузом сыворотки-15.
   - Помимо того, что находится в воздушном шаре, сколько мы спасли?
   - Ты смотришь на первый ящик оттуда, - сказал Талвар. - Это была безумная попытка добраться до них раньше, чем это сделают мальчики-черепа. К счастью, на крыше того здания никого не было, иначе мы бы потеряли все...
   - И что?
   - Нам удалось спустить людей вниз по тросам, чтобы захватить крышу. В процессе мы тоже потеряли хороших людей: Черепа не сдаются без боя. Судя по этому ящику, боюсь, по крайней мере треть колб не дошла до места. Ты извини меня за личный интерес, но если эти лекарства были заражены или подверглись диверсии со стороны Черепов, я не хочу, чтобы они покидали эту комнату.
   Настроение Кильона колебалось между сокрушительным разочарованием и благословенным облегчением от того, что им удалось хоть что-то спасти. После утраты "Киновари" лекарства стали еще более ценными.
   - Эграфф знает, что случилось с его прежним кораблем?
   - Я сообщил ему. Говорят, Куртэйна сегодня утром стала немного более отзывчивой. Я так понимаю, она восприняла это стоически.
   - Она всегда знала, что будут потери. Она сама чуть было не оказалась среди них. - Талвар, как мог, закрыл разбитый ящик крышкой. - Полагаю, нам следует праздновать наши успехи, а не зацикливаться на неудачах. Лекарства, которые вы привезли, уже приносят пользу, вам будет приятно это слышать. Конечно, их не хватает, но я позаботился о том, чтобы они дошли до тех людей, которые больше всего в них нуждались.
   - Я буду рад предложить всю возможную помощь, когда вернусь, - сказал Кильон.
   - Это будет принято с благодарностью. И, думаю, у меня есть хорошие новости. Мои люди оцепили вход в туннельный комплекс в "Розовом павлине".
   - Малкин все еще управляет заведением? - спросила Мирока.
   - Боюсь, не слишком подходящее "заведение" для управления. Здесь нет ни электричества, ни водопровода, ни клиентов. Это как бы снимает напряжение с беззаботной атмосферы вечеринки. Вы хорошо знали Малкина?
   Она уловила прошедшее время. - Он тоже мертв?
   - Он выбрался, добрался аж до Второго округа, прежде чем попал в продовольственный бунт или спровоцировал его, насколько я знаю. Его затоптали насмерть. Первые несколько дней это было не очень приятно - просто иметь дело с телами было большой головной болью. Мы не могли оставить их валяться где попало, а выбросить их за борт означало просто переложить проблему на кого-то другого. Они сгорают гораздо дольше, чем вы можете себе представить.
   - Ты бы удивился, узнав, что я могу себе представить, - сказала Мирока.
   - Мне жаль насчет Малкина. Я не очень хорошо его знал - это была территория Фрэя, а не моя, - но, судя по всему, от него была польза. Все еще... давайте не будем зацикливаться на том, что невозможно исправить. Важно то, что у нас есть доступ к "Розовому павлину". - Он поправил себя, скорчив гримасу. - Или, по крайней мере, мы делаем это прямо сейчас. Ангелы отвечают новым натиском, так что неясно, как долго мы сможем удерживать этот район или обеспечить безопасный путь через Неоновые Выси. Если вам нужен доступ к туннелям, я бы посоветовал не медлить.
   - Нет никаких причин, по которым мы должны мешкать, - сказал Кильон. - Нам ничего не нужно, кроме вашей помощи в том, чтобы добраться до входа.
   - Ты уверен, что в прачечную самообслуживания нельзя попасть? - спросила Мирока. - Просто нам станет чертовски легче, когда мы окажемся внутри.
   - Нет, боюсь, сейчас этот район совершенно недоступен.
   - Тогда мы возьмем то, что нам дают, - сказала Мирока.
   По крайней мере, Талвар казался довольным. - Это я могу устроить. После всего, что вы для нас сделали, это самое малое, что я могу предложить взамен. Ты действительно думаешь, что это сработает, доктор Кильон? Ты действительно думаешь, что она собирается все исправить?
   - Если она не сможет, то никто другой не сможет.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  
   Мирока оказалась в грузовике раньше Кильона, энергично двигая механизм винтовки взад-вперед, чтобы он действовал свободнее. Одна ее нога в ботинке стояла на ящике, другая - на днище грузовика, на лице застыло жесткое, решительное выражение. Лишь легкая скованность в ее позе выдавала тот факт, что она недавно была ранена. "Давай покончим с этим", - казалось, говорило выражение ее лица. Независимо от того, что может принести этот день.
   Свободной рукой она помогла ему забраться на заднее сиденье грузовика. Его медицинская сумка была перекинута через плечо: он позаимствовал ремень в бане "Красный дракон" и продел его петлей через ручку сумки, чтобы обе руки оставались свободными. Четверо ополченцев уже находились на борту грузовика, в дополнение к тем, кто находился по периметру бани. - Выбирай, - сказала Мирока, указывая на ассортимент блестящего, смазанного оружия, разложенного на крышке ящика. - Все они заряжены и готовы к бою. - Кильон подобрал самый маленький пистолет, который попался ему на глаза, и опустил его в карман пальто, полагая, что при всей огневой мощи, окружавшей его, ему вряд ли придется им воспользоваться. Утренний воздух был холодным, и между зданиями пролегали черные тени. Он все еще носил защитные очки, надеясь, что если кто-нибудь поинтересуется ими, то примет их скорее за показуху, чем за необходимый элемент маскировки.
   - Прекрасный день для спасения города, - сказал Кильон. - Я просто хотел бы, чтобы Фрэй был здесь и помог нам.
   - Да, - сказала Мирока. - Без Фрэя это действительно не то. - Затем она снова щелкнула механизмом винтовки, хмыкнула с чем-то похожим на удовлетворение и перекинула ее через плечо. - А вот и они.
   Появились Кэйлис и Нимча, моргая в полумраке, ведомые двумя людьми Талвара. Они обе были одеты в толстые пальто и пилотки летчиков. Им помогли подняться на борт без всяких церемоний. Кильон хотел сказать что-нибудь ободряющее матери и дочери, но, когда он искал нужные слова, все, что ему пришло в голову, были простые банальности. Сейчас никто из них в этом не нуждался. Они все, включая Нимчу, знали, во что ввязываются.
   Были поданы сигналы, и грузовик с шипением тронулся с места. Он быстро набрал скорость, кордон ополченцев пропустил его на улицы за баней. Они встретили только одну машину, ехавшую в другую сторону, и это тоже была машина Талвара. Две команды замедлили ход и обменялись короткими фразами. Кильон увидел два помятых, потрепанных ящика на задней платформе и предположил, что они были спасены из рассыпавшегося груза "Железного выступа".
   При дневном свете, даже при слабом свете раннего утра, город был еще более разрушен, чем Кильон предполагал накануне вечером. Ночь скрыла многое, и не все из этого было желанным. Всего в нескольких кварталах от бани они миновали длинную вереницу тел, повешенных на самодельных виселицах. Чуть дальше на верхушке перил была насажена голова. Кэйлис попыталась закрыть вид своей дочери, но Нимча была слишком быстра. Она бесстрастно смотрела на эту сцену.
   - Все хуже, чем мы думали, - сказал Кильон.
   - Я знаю, о чем ты думаешь, - сказала Мирока. - Неужели это поганое место действительно стоит спасать? Но ответ - да. Всегда и навеки. Потому что куда еще мы можем пойти?
   Грузовик подпрыгивал на трещинах и ухабах дороги. В какой-то момент колеса проехали по вздувшемуся брезенту, раздавив все мертвое, разлагающееся, что лежало под ним; на другом перекрестке грузовику пришлось протаранить перевернувшийся паровой экипаж, сдвинув то, что было либо невинным препятствием, либо попыткой устроить засаду. Ополченцы произвели несколько выстрелов по затененным дверным проемам зданий, но Кильон так и не увидел, чтобы кто-то двигался внутри. На самом деле единственными признаками жизни были крысы и кошки, которые пытались спастись от катящихся колес.
   Грузовику предстоял долгий, трудный подъем даже после того, как он пересек старую границу Неоновых Высей. Теперь внутренние районы представляли собой просто полосу необычно выраженного запустения между столь же убогими окраинами. Грузовик двигался по закоулкам, пока не проехал железнодорожную станцию, откуда Кильон и Мирока были вынуждены спасаться на такси. Теперь станция представляла собой сгоревшие руины, опоры ее крыши торчали в небо, как ребра жесткости. Несколько игровых кабин, все еще стоявших снаружи, представляли собой либо почерневшие обломки, либо были опрокинуты набок, либо и то, и другое вместе. Повсюду валялся мусор. Кильон заметил сгорбленную фигуру в темном капюшоне, копавшуюся в обломках, но других признаков обитания не было. Рекламные щиты вокруг фасада были порваны или изуродованы там, где до них было легко дотянуться, но их цвета и слоганы все еще были яркими, рекламируя товары и услуги сомнительной актуальности, такие как улучшенный бренд крема для бритья, крема для обуви и страхование игровых автоматов. Но Мирока была права, подумал Кильон. У них не было выбора, какой город спасать, так что они могли бы с таким же успехом использовать лучшее из того, что у них было.
   У грузовика не было иного пути, кроме как проделать большую часть подъема в обход, взбираясь по поднимающемуся уступу. Более крутые соединительные пандусы были либо заблокированы, либо обрушены, либо еще не захвачены для безопасного прохода, и ни один из подъемников фуникулера не работал. Большую часть своего пути грузовик находился под приподнятыми опорами надземной железнодорожной линии. К тому времени, когда они добрались до Третьего округа, вокруг собралось больше людей, хотя большинство из них, казалось, не желали слишком далеко отходить от зданий. Пара выстрелов ударила из сооружения надземки, Мирока и ополченцы открыли ответный огонь, но явно не рассчитывали ни в кого попасть. Однажды они проехали в стоках водопада, низвергающегося каскадом с соседнего уступа. Кильон заметил унылую кучку мужчин, женщин и детей, пытавшихся собрать все, что могли, с помощью кастрюль, сковородок и любых других приспособлений, которые были под рукой. Не имело значения, что вода поступала откуда-то еще в городе, из места, вероятно, столь же грязного и зараженного болезнями, как Неоновые Выси. На их месте, предположил Кильон, он был бы вынужден воспользоваться теми же шансами. Именно тогда он понял, что доставить лекарства этим людям - это даже не полдела. Это должна была быть десятая или сотая часть всего этого. Но это была единственная часть, которая должна была быть установлена до того, как могла начаться любая другая реконструкция.
   Наконец грузовик прибыл в район, который, как знал Кильон, был старым Четвертым округом. На первый взгляд, улицы ничем не отличались от тех, по которым они уже проезжали. Но ополченцы заметно напряглись, и водитель выбирал дорогу с повышенной осторожностью, словно опасаясь мин-ловушек и капканов-невидимок. Кильону, Кэйлис и Нимче было предложено пригнуться как можно ниже. Кильон обнаружил, что его рука тянется к карману, куда он спрятал пистолет. У них больше не было прикрытия надземной железнодорожной линии, и теперь они были легкой добычей для любого, кто стрелял из высотных зданий по обе стороны улицы.
   Затем он увидел одного из своих, легко перелетевшего через промежуток между двумя многоквартирными домами. Он сразу понял, что это существо было ангелом. Как и у него, у фигуры не было полностью развитых крыльев. Как и он сам, тот был в какой-то степени приспособлен к жизни на нижних уровнях. Но то, как он двигался, ничего не говорило о нормальной человеческой физиологии. Это было существо, созданное не для проникновения, а для оккупации, вероятно, очень похожее на упырей, которые выгнали их из Неоновых Высей.
   Затем он увидел второго, промелькнувшего в том же промежутке. Они были бледными и быстрыми и, казалось, пренебрегали обычными ограничениями гравитации и инерции. Они двигались плавно, как организованный дым. Он уловил вспышку выстрела и услышал, как пуля ударилась о переднюю часть грузовика. Ополченцы открыли ответный огонь, стреляя по крыше ближайшего здания. Он уловил еще одно серое пятно и треск автоматной очереди. "По крайней мере, у ангелов не было энергетического оружия", - подумал Кильон. Теперь, когда преобладающая зона была эквивалентна Паробургу, технологии ангельского уровня были бы еще менее работоспособными, чем в старых Неоновых Высях. Проникшим пришлось использовать винтовки и пулеметы, как и обороняющимся силам. Это было поле равного боя, за исключением того, что ангелы были быстрыми и многочисленными.
   Водитель включил максимальную передачу, очевидно решив, что любой риск попасть в ловушку предпочтительнее, чем засада ангелов. Они промчались за поворотом и проехали по переулку, по обе стороны которого стояли однообразные кирпичные многоквартирные дома и зигзагообразные железные пожарные лестницы. Автоматный огонь затих вдали. Грузовик проехал мимо ряда мусорных баков, затем свернул на соседнюю улицу. Кильон снова узнал этот район - они были совсем рядом с поднимающейся стеной следующего уступа, вздымающейся слева подобно застывшей черной туманной гряде. Там, впереди, была аллея, в которой располагался "Розовый павлин". Брошенные автомобили были вытащены из своих мест, образовав грубую баррикаду вокруг въезда на боковую улицу. Грузовик едва сбавил скорость на повороте, резко развернувшись вправо, так что ящики начали соскальзывать, и пассажирам пришлось схватиться за крепления. Между двумя машинами был узкий зазор, недостаточно широкий, чтобы в него мог поместиться грузовик, и тяжелые колеса пробили себе дорогу, оторвав крылья и дверные панели. За баррикадой стояли невидимые до сих пор ополченцы. За ней находилось то, что считалось охраняемой зоной, ведущей к неприметному входу в "Розовый павлин". Кильон позволил себе отчасти вздохнуть с облегчением. Талвар сдержал свое слово.
   Грузовик с грохотом остановился. Кильон и Мирока спрыгнули на землю и помогли спуститься Кэйлис и Нимче. Парадная дверь "Розового павлина" уже была открыта, и ее охраняли двое людей Талвара. У них был бодрый вид местных бездельников, которые не могли поверить в свою удачу, в то, что город перевернулся с ног на голову, а они оказались плавающими на вершине.
   - Лучше не планируй оставаться в этих туннелях слишком долго, - сказал один из них Кильону. - Нас может здесь не быть, когда ты выйдешь.
   Кильон и остальные вошли внутрь. "Розовый павлин" никогда не был самым светлым местом, но теперь это была безразмерная пещера с едва рассеивающимся мраком. Там не было электричества. Освещение обеспечивалось несколькими переносными газовыми фонарями, расставленными на столах и полках и приглушенными почти до мерцания. Кильон почувствовал, что Кэйлис все еще пребывает в замешательстве.
   - Что это за место?
   - Больше нигде мы не будем тратить время, - сказал он. - Для нас это самый простой путь в туннели.
   Мирока направилась к бару. Она заглянула за его заднюю стенку, как будто искала что-нибудь выпить. - Это настоящий позор, что случилось с Малкиным, - крикнула она. - Он бросил это место и все такое.
   - Дерьмо случается, - сказал ополченец.
   - Да, так оно и есть. И это хорошо, иначе такие люди, как я, остались бы не у дел.
   - Что ты ищешь?
   Мирока порыскала за стойкой. - Его кассовый аппарат. Где он хранил свои ликвидные активы. Решила, что если он их оставил, я помогу себе сама. Учитывая, что я была давним деловым партнером. Прикинь, часть этих денег принадлежит мне или Фрэю, как их ни делить.
   Ополченец рассмеялся над ее очевидной наивностью. - Забудь об этом. Даже если он каким-то образом забыл взять коробку - а Малкин был не настолько глуп, - эти деньги больше ничего не стоят. Разве как что-то, чем можно разжечь огонь или вытереть задницу. Ты что, никогда не слышала о гиперинфляции?
   - Спасибо за краткий экономический анализ, придурок. - Она перестала искать за стойкой бара. - Деньги все равно пропали. Думаю, он был не настолько глуп, как ты говоришь.
   - Думаю, что нет.
   - Что-то случилось? - спросил Кильон, раздраженный тем, что Мирока тянет время, когда все, чего он хотел, - это попасть в туннели и встретиться лицом к лицу с тем, что ждало его впереди.
   - Просто подумала, что на это стоит взглянуть, вот и все.
   - Если ты сможешь хотя бы на несколько мгновений отложить в сторону свои корыстные инстинкты, то на самом деле мы пришли сюда, чтобы помочь Нимче, а не разбогатеть самим.
   - Я не забыла о них, Резака. - В ее голосе было меньше раздражения, чем он ожидал. - Да ладно тебе. Давайте продолжим. - Затем она проревела: - Люди Талвара - я так понимаю, никто из вас с нами не пойдет?
   - А нам это нужно? - спросил ополченец.
   - Не совсем. Я знаю дорогу по этим туннелям не хуже любого другого.
   - Тогда мы оставляем вас наедине с этим.
   Мирока схватила один из переносных фонарей, велела Кильону взять другой и повела их в закуток без окон, где Кильон встретил Фрэя в вечер своего побега. Ничего особенного не изменилось. На столе даже стоял недопитый напиток. Мирока выудила из кармана связку ключей, открыла дверь в задней стене и впустила Кильона, Кэйлис и Нимчу в вызывающее клаустрофобию пространство за ней, а затем открыла замок на внутренней двери.
   - Закройте за нами вон ту дверь, - сказала она ополченцу. Он пинком захлопнул наружную дверь, оставив их в темноте, если не считать колеблющегося, неуверенного света газовых фонарей. - Идите вперед, - сказала она остальным, прежде чем закрыть и запереть за ними главную дверь.
   - Что-то здесь пахнет нехорошо, - сказала Нимча.
   - К этому привыкаешь, - сказала Мирока, протискиваясь мимо них с высоко поднятым фонарем. - Доверься мне в этом. А теперь давайте немного пройдемся. Нам нужно позволить им думать, что мы идем глубже в туннели, согласно плану.
   - А мы не идем? - спросил Кильон.
   - Просто иди дальше.
   Он продолжал идти, замыкая шествие, а Кэйлис и Нимча шли чуть впереди них.
   - Я не понимаю, - сказал он, когда они поговорили еще минуту или около того.
   - Ты еще не понял этого, Резака? Это подстава. Талвар заманил нас в эти туннели, чтобы убить и притвориться, что нас никогда не было.
   - Талвар?
   - Да, Талвар. Парень с паровым сердцем.
   - Я думал, ты - мы - доверяли ему.
   - Мы доверяли.
   Кэйлис заговорила впервые с тех пор, как вошла в туннель. - Мне не нравился этот человек. Но зачем ему убивать нас, если мы здесь для того, чтобы сделать город лучше?
   - Ты сама ответила на свой вопрос, - сказала Мирока. - Талвару нравится быть на вершине пищевой цепочки. У него все получается. Единственная проблема в том, что ему нужно, чтобы все оставалось по-хорошему испорченным, чтобы это продолжалось. Мы появляемся, угрожаем посыпать все волшебной пыльцой и вернуть все на круги своя, это не совсем - простите за выражение - музыка для его ушей.
   - Талвар мог убить нас в бане, не так ли? - спросил Кильон.
   - Конечно. Но тогда он рисковал бы быть разоблаченным Куртэйной и остальными. То же самое, если бы он попытался убить нас по дороге сюда. Слишком много вопросов: с минуты на минуту поступит еще лекарство, и он хочет сохранить хорошие отношения с Рикассо. Ему нужна эта сыворотка-15. Хочет быть стержнем операции по распространению. Есть вкус к контролю спроса и предложения, не так ли? Устранив бедствие, вы лишите его смысла жизни.
   - Впрочем, это всего лишь догадка, - сказал Кильон.
   - Была. Примерно пять минут назад.
   - Не понимаю.
   - Талвар солгал насчет Малкина. Он не умер. А если и умер, то не так, как сказал Талвар.
   - Может быть, Талвар ошибся.
   - Не думаю, что это так. Эта история с кассой? Я все это выдумала. На случай, если ты еще этого не понял. Я просто проверяла, нет ли ключей за баром Малкина.
   - Какие ключи?
   - Запасной комплект. Фрэй дал мне связку ключей, чтобы я открыла дверь там, сзади, и все остальные в туннелях. Я держала их все это время. У Фрэя был свой собственный, который он всегда носил при себе. Но у Малкина был запасной комплект. Он знал о туннелях, о том, как ими пользоваться, если станет жарко.
   - И этот комплект?
   - Его там не было.
   - А тебе не кажется, что ты придаешь слишком большое значение некоторым отсутствующим ключам?
   - Я знаю Малкина, Резака. Если эти ключи пропали, то это потому, что он их забрал. И если он это сделал, то только потому, что хотел попасть в эти туннели. А это значит, что Талвар либо солгал, либо сильно ошибся, и я знаю, на кого из них ставить свои деньги.
   - Хорошо, - вздохнув, сказал Кильон. - Давай предположим, что ты права насчет этого - что это нам дает?
   - Не буду заострять внимание на этом мире дерьма.
   - Ты хорошо знаешь эти туннели.
   - Да. Проблема в том, что их так же знают многие люди, связанные с Фрэем. Возможно, Талвар и не сможет вписаться в них, но это не значит, что он не может нарисовать карту для кого-то другого.
   - Но мы заперли за собой дверь. Разве мы сейчас не в безопасности?
   - Не совсем. Кто-то мог войти раньше нас, и в любом случае есть другой вход: тот, через который я тебя вывела, в прачечной самообслуживания.
   - Талвар сказал, что это небезопасно, - сказал Кильон.
   - Талвар много чего наговорил. Я начинаю задумываться о некоторых вещах. - Она глубоко вздохнула. - Думаю, нас подготовили для казни, Резака. Они могли бы сменить замки и позволить нам медленно умирать здесь, но это не в стиле Талвара. Он захочет знать, что работа выполнена. Это значит, что он послал кого-то в туннели раньше нас.
   - Мы должны уходить, - сказала Кэйлис.
   - Мы не можем, - сказала Мирока. - Если возвратиться тем же путем, каким мы пришли, они все равно нас просто пристрелят.
   - Могут ли они попасть в туннели, если у них другие ключи? - спросил Кильон.
   - Я не знаю, сколько комплектов было в наличии и что случилось с Фрэем. Даже без ключей у Талвара была целая ночь, чтобы придумать обходной путь. Ты думаешь, этот человек не знает хорошего слесаря? Кто-то к этому времени легко мог бы пройти через эти двери и снова запереть их с другой стороны.
   - Тогда ты права, - сказал Кильон. - У нас неприятности.
   - Или были бы, - сказала Мирока, - если бы проводником была не я. Я сказала Талвару, что мы направляемся к подземной шахте рядом со входом в прачечную самообслуживания, так что именно там они будут ожидать нашего появления. Но это не единственный вариант, открытый для нас. Есть другой путь вниз, в Трясину, и для этого нам не нужно приближаться к другой подземной шахте.
   - Я слышу "но", - сказал Кильон.
   - Это не тот вариант, который я бы предпочла, но когда альтернативой является попадание в ловушку, в этом появляется своя привлекательность. - Ее тон стал настойчивым. - Но сейчас нам нужно двигаться, хорошо? Нам это нужно, и ты должен доверять мне, когда я говорю тебе, что знаю, что делаю. Если проявить нетерпение, люди Талвара могут решить пойти нам навстречу, а это было бы нехорошо. - Она помолчала. - О, и тут есть одна загвоздка. Мы почти наверняка попадем в другую зону.
   - Мы ожидали этого, - сказал Кильон.
   - С машинами внутри, - сказала Мирока. - Сумасшедшими.
   - Например ... безумные машины? Те, о которых ты мне говорила, что их не существует, разве что в сказках на ночь? - спросил Кильон.
   - Да. - Она подняла фонарь и одарила своих спутников демонической злобной улыбкой. - Так что, думаю, я тоже кое о чем солгала.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  
   Мирока ускорила шаг, ведя отряд дальше по извилистому черному лабиринту, минуя без комментариев открытые шахты и разветвляющиеся перекрестки. Если они куда-то и вели, предположил Кильон, то не в те места, которые Мирока считала полезными в настоящее время. Теплый, влажный воздух нес в себе запах разложения. Возможно, нос Кильона стал более чувствительным с тех пор, как он покинул Копье, но ему показалось, что на этот раз запах был более выраженным. Более интенсивный и более явственно пахнущий смертью.
   Он увидел Копье 2, и это изменило все в его представлении об этой туннельной системе. Он знал о туннелях еще до своего побега, но только в том смутном смысле, что ему было известно о других скрытых сооружениях, таких как канализационные трубы и телекоммуникационные каналы, которые вместо того, чтобы прорезаться сквозь основную ткань Копья, проходили сквозь уплотненную, похожую на гранит основу, которая была всем, что осталось от более ранних этапов строительства Копья. Если он вообще представлял себе туннели, то представлял, как они разветвляются и прокладывают себе путь сквозь твердый ствол Копья, подобно гусеницам червя. Но Копье не было сплошным, как он теперь понял. Большая его часть - если оно вообще было чем-то похоже на своего сломанного близнеца - была полой, как вверху, так и внизу. Возможно, внутри него даже не было атмосферы, если Рикассо был прав и целостность вакуума выдержала столетия. Туннели, какими бы запутанными и лабиринтообразными они ни были, пролегали исключительно внутри стен.
   Мирока велела группе производить как можно меньше шума, и хотя они ничего не могли поделать со своим дыханием, Кильон и остальные подавили желание заговорить. Даже когда они проделали путь, как ему показалось, гораздо больше, чем его первоначальное путешествие (хотя, вероятно, это были шутки его разума), он знал, что лучше не расспрашивать Мироку о ее плане. Они были в ее руках, полностью зависели от ее знаний, и сейчас было не время сомневаться в ее способностях.
   Наконец Мирока остановилась и подняла фонарь на уровень глаз. В стене имелась щель, в которую была вмонтирована бронированная дверь, прикрепленная к грубо сваренной раме, которая сама была вделана в стену, а не просверлена или привинчена шурупами. Кильон не мог вспомнить, заметил ли он это во время своей первой поездки. Он не думал, что это был перекресток, где Мирока застрелила крысу, поскольку это было гораздо ближе к выходу из прачечной самообслуживания. По крайней мере, так подсказывали ему его спутанные воспоминания. Но то была ночь бегства и страха, а страх не способствует сохранению точных воспоминаний.
   - Это то самое место, - сказала Мирока свистящим шепотом. Она позвякивала связкой ключей, нервы начинали давать о себе знать. Кильон наблюдал, как она пробовала разные ключи в замке, но ни один из них не подходил к механизму. Она попробовала последний ключ, и раздался обнадеживающий - но зловеще громкий - лязг запорного механизма, который, казалось, отдавался эхом бесконечно долго. Это был самый громкий звук, который они издавали с тех пор, как заперли дверь в "Розовом павлине".
   Дверь с шумом распахнулась, и Кильон почувствовал прохладный, сухой порыв ветра. Его фонарь засветился ярче, затем вернулся к нормальному свечению: произошел перепад давления.
   - Дальше крутой склон, - сказала Мирока, вынимая ключ и вставляя его в замок с другой стороны. - Я пойду первой. Кэйлис и Нимча - следуйте за мной, но смотрите под ноги всю дорогу вниз. Не хочу начинать скользить. Резака, закрой за нами дверь, как можно тише.
   Он высоко поднял фонарь и кивнул.
   Мирока исчезла из виду. Следующей пошла Кэйлис, за ней Нимча, их лица были освещены колеблющимся светом Мироки, когда она спускалась впереди них. Кильон подошел к двери и осмотрел шахту. Склон оказался круче, чем он ожидал, но пол был не совсем гладким. В нем были вырублены ступени, или, скорее, округлые, сглаженные следы там, где когда-то могли быть ступени, прежде чем время смягчило их формы. Остальные были почти в состоянии использовать эти призрачные ступени, чтобы не поскользнуться, но это все равно было опасно. Это было особенно трудно для Нимчи, которой из-за своего роста приходилось делать большие шаги.
   Кильон проскользнул в дверь и уже собирался осторожно ее захлопнуть, когда раздались вспышка и треск автоматной очереди, невыносимо громкие в тесноте туннеля. Пули с лязгом ударили в дверь с другой стороны, оставив в металле вмятины размером с большой палец.
   - Резака! Закрой дверь! - крикнула ему в ответ Мирока.
   Он потянул дверь, и она закрылась, но не раньше, чем в нее посыпались новые пули. Он услышал крики и торопливые шаги. Сквозь сужающийся просвет он увидел ярко-желтые огни и услышал еще выстрелы, на этот раз ближе.
   - Похоже, ты была права насчет той засады! - крикнул он Мироке. - Напомни мне никогда больше не сомневаться в том, что ты говоришь!
   - Да. А теперь закрой эту чертову дверь!
   Он попробовал повернуть ключ. Замок сдвинулся наполовину, затем его заклинило, как будто дверь закрылась не полностью. Он попробовал еще раз, но безуспешно.
   - Застряло! - крикнул он. - Я не могу повернуть ключ!
   - Мне не нужна проповедь по этому поводу, Резака!
   Он попробовал в последний раз, но ключ по-прежнему не поворачивался до конца. Дверь, казалось, плотно прилегала к раме; он мог только догадываться, что выстрел повредил замок с другой стороны. Теперь с этим ничего нельзя было поделать. Он вынул ключ, затем начал спускаться по склону, Нимча была всего в десяти шагах или около того дальше. Стрельба на данный момент прекратилась, но, несмотря на то, что дверь была закрыта, он слышал приближающиеся голоса. Он ускорил шаг, опираясь свободной рукой о стену.
   - Как далеко внизу? - крикнул он.
   - Недалеко! - крикнула Мирока в ответ.
   Он услышал позади себя скребущийся звук, чью-то руку на двери. Ворчание и звук защелкивающихся предохранителей или магазинов, вставляемых на место. Дверь распахнулась, и желтый свет заструился вниз по склону. Он рискнул оглянуться через плечо и увидел людей с фонарями, большими и более яркими, чем их собственные. Один из мужчин вскинул оружие к плечу и направил его на него - Кильон присел. Повинуясь внезапному порыву, он швырнул фонарь в направлении желтого свечения, вложив в замах всю свою силу. Фонарь врезался во что-то. Он услышал крик, а затем серию лающих визгов, и представил, как горящее масло льется на одного из нападавших. Кто-то выпустил короткую автоматную очередь вниз по наклонной шахте, но без фонаря, который мог бы направлять их, Кильон был почти невидим. Он сделал еще несколько шагов вслед за своими спутницами. Теперь, когда обе руки были свободны, он сунул правую руку в карман и вытащил пистолет, снял его с предохранителя и направил дуло на расширяющееся желтое свечение. Он выстрелил. Кто-то закричал, и раздалась еще одна резкая очередь в ответ. Он почувствовал, как что-то коснулось его левой руки, словно легкий удар маленького молотка. Последовал еще один удар, на этот раз пониже левой ключицы. Оба удара обладали невероятной инерцией. Он потерял равновесие и врезался в стену туннеля. Дверь полностью открылась, и шквал выстрелов обрушился на него. Он присел, произвел еще два выстрела и возобновил спуск. Люди наверху начали спускаться по шахте, но, похоже, не желали следовать за ним слишком близко. Спускаясь по шахте, он опирался на левую руку, чтобы не упасть, но силы, которая была у него мгновение назад, теперь не было.
   - Резака! - закричала Мирока. - Ты все еще дышишь?
   - Уже в пути, - сказал он, и, к его удивлению, слова прозвучали как страдальческое мычание. Он говорил как раненый человек. Только тогда он начал подозревать, что в него, возможно, попали. Теперь, когда он уделил этому вопросу некоторое внимание, у него появилась довольно сильная боль как в руке, так и в груди.
   Чудесным образом шахта начала выравниваться. Он ускорил шаг, сознавая, что остальные теперь были на некотором расстоянии впереди. Теперь он двигался в темноте, перед ним был колеблющийся свет фонаря Мироки - она и остальные явно почти бежали - и все более яркое свечение его преследователей позади. Выстрелы продолжали раздаваться, но по мере того, как туннель становился горизонтальным, изгиб выводил его за пределы досягаемости пуль. Он перешел на ковыляющий, сбивчивый бег. Медленно он начал догонять остальных.
   Туннель расширялся. Его шаги становились все более гулкими, стены вокруг него удалялись за пределы досягаемости фонаря Мироки. У него сложилось впечатление, что они вошли в огромное хранилище, пустоту размером с собор в черной ткани Копья.
   - Где мы? - выдохнул он между прерывистыми вдохами.
   - Дай мне ключи, - рявкнула Мирока. - Ты ведь вынул ключи, не так ли?
   - Конечно.
   Он передал ей комплект, понимая, что люди Талвара не заставят себя долго ждать. Мирока передала свою винтовку Кэйлис.
   - Если что-нибудь войдет в эту дверь, стреляй в него. Она настроена на одиночный режим стрельбы. У тебя есть двадцать патронов. Когда я крикну, ты последуешь за мной.
   - Почему бы нам не последовать за тобой сейчас? - спросил Кильон.
   - Потому что мне нужен фонарь, чтобы найти выход отсюда, а фонарь - это то, во что они собираются стрелять. Есть еще какие-нибудь идиотские вопросы, пока мы этим занимаемся?
   - На данный момент меня все устраивает.
   Мирока умчалась прочь, ее шаги затихали вдали. Где бы они ни находились, это было необъятно. Его рука и грудь все еще болели. Он прикоснулся к ране на руке тыльной стороной ладони с пистолетом, и ладонь оказалась липкой и теплой. Он направил пистолет в желтеющую пасть туннеля и стал ждать, зная, что больше ничего нельзя сделать.
   - Иди в темноту, - сказала Кэйлис своей дочери. - Мы найдем тебя.
   Нимча поколебалась, затем бросилась прочь.
   - Мне жаль, - сказал Кильон. - Это не так, как должно было случиться.
   - Была ли во всем этом твоя вина, Кильон?
   - Я так не думаю. - Он передумал. - Возможно, что-то из этого. Не все это.
   - Ты пытался сделать все, что мог, для моей дочери?
   - Да, - ответил он.
   - Тогда тебе не нужно извиняться.
   Он услышал звяканье ключей - проверяли замок. Звук раздался совсем рядом с ним, но за тысячу лиг от него. - Она не открывается! - позвала Мирока, и впервые с тех пор, как он покинул баню "Красный дракон", он услышал в ее голосе настоящий страх. До сих пор она держала себя в руках, даже когда знала, что они идут в засаду. Это была засада на ее территории, и это все меняло. С этим можно было справиться.
   Сейчас было не так.
   - Вот они идут, - сказал Кильон.
   Они выстрелили в разгорающееся желтое сияние. Мужчины высыпали в темноту, тени и силуэты было невозможно различить. Кэйлис продолжала стрелять, и Кильон делал то же самое, пока пистолет не щелкнул и не превратился просто в еще один бесполезный кусок металла. Там было трое мужчин, потом четверо, потом пятеро. Он ранил одного из них фонарем, возможно, ранил другого, но их все еще было слишком много. В их направлении начали раздаваться выстрелы, привлеченные вспышками из дула винтовки Кэйлис. Кильон вздрогнул, а затем винтовка замолчала. Двадцать выстрелов. Это было не так уж много.
   - Теперь вы можете остановиться, - произнес чей-то голос. Из устья туннеля выступил вперед мужчина. Он нес один из ярких фонарей, в другой руке небрежно держал маленький пистолет, как будто не собирался им пользоваться. - Все кончено. Осталось только уладить формальности.
   Это был Каргас. Кильон ничего не сказал, позволив мужчине найти его в темноте. Мгновение они смотрели друг на друга, Каргас изучал его, оглядывая с головы до ног, как будто то, что он видел, было куском мертвого мяса, а не живым существом. - В вас попали, доктор Кильон. Выглядит отвратительно. Где девушка и Мирока?
   Кильон ничего не сказал. Он попытался выдержать взгляд Каргаса.
   - Я полагаю, Талвар не смог прийти, верно? - спросила Мирока, неторопливо подходя со вторым фонарем. Она избежала выстрела, но, должно быть, поняла, что предпринимать дальнейшие попытки к бегству нет смысла. Бесполезные ключи все еще были у нее в руке. - Вместо этого послал своего бесхребетного гребаного приятеля.
   Каргас издал короткий саркастический смешок. Он оглянулся через плечо. - Приведи упырей. Пришло время им познакомиться заново.
   Последовал обмен словами, быстрый топот шагов, и люди Талвара отошли в сторону. В склеп вошли два ангела, двигаясь своей не совсем обычной походкой, не столько шагая, сколько скользя, как туман может плыть над полуночной лагуной. На них были шляпы и длинные коричневые пальто, свободно стянутые спереди. Приближаясь, они уже расстегивали пояса, сбрасывая человеческую одежду на землю. Под ними ничего не было надето. В желтом свете они казались бледными, как кость, и тонкими, как палочки. Они казались слишком хрупкими, чтобы стоять прямо, не говоря уже о том, чтобы казаться живыми. Одна была женщиной, а другой мужчиной, хотя Кильон сомневался, что кто-либо из людей смог бы провести различие. Существа были практически бесполыми по внешнему виду, репродуктивные органы и молочные железы были скрыты для достижения максимальной аэродинамической эффективности. Только по тончайшим признакам он смог с какой-либо уверенностью определить их пол. Даже когда его тело стало больше походить на их собственное, казалось совершенно невозможным, что у них когда-либо было что-то общее.
   С размахом, со свистом потревоженного воздуха ангелы расправили свои крылья. Они выскакивали с быстротой подпружиненных лезвий, с острыми краями и слабо светящимися, с рисунком, выполненным акварельными красками пастельной нежности. Крылья сгибались, чтобы обеспечить подъем, ангелам нужно было только мягко двигаться, чтобы подниматься и опускаться, их ноги отрывались от земли с каждым ударом. Шоу не служило никакой другой цели, кроме как подчеркнуть, кем они были, а кем не был он.
   - Мы вернулись за тобой, - сказали они в точном, звенящем унисоне. - Чтобы вернуть тебя на Небесные уровни.
   - Если вы можете спуститься сюда такими, какие вы есть, - сказал Кильон, - тогда вам от меня ничего не нужно. Я даже не помню никаких деталей старой программы проникновения.
   - Тебе не нужно их вспоминать, - сказала женщина-ангел. - Все равно они у тебя в голове. Их просто нужно извлечь. Выковырнуть.
   - И нам действительно нужны эти воспоминания, - сказал ангел-мужчина. - Мы можем навестить вас, но не можем остаться. Даже лучшим из наших нынешних подразделений по проникновению недостает того, чем обладали вы: способности оставаться в другой зоне - совсем в другой зоне - месяцами, годами подряд.
   - О протоколах были осведомлены и другие люди, кроме меня.
   - Мертвы или исчезли, - пренебрежительно сказала женщина. - Ты, с другой стороны, выстоял. Ты очень дорог нам. Сейчас это важнее, чем когда-либо. Мы бы, конечно, хотели взять тебя живым. Это сделает работу по извлечению данных более простой. Но главное, чтобы ты не попал в руки наших врагов. Они сочли бы твои знания столь же полезными.
   - За исключением того, что они хотели бы использовать это для другой цели, - сказал Кильон. - Творить добро, приносить пользу всему Копью. Не только для того, чтобы создать лучшую армию ангелов-оккупантов.
   - Доброта - это вопрос перспектив, - сказал мужчина. - У нас своя. У тебя своя. - Прекрасная фарфоровая головка ангела с блестящими голубыми глазами повернулась к Каргасу. - У нас есть то, за чем мы пришли. Девочка твоя, когда ты ее найдешь. Мы просим только, чтобы ее замороженный труп был представлен нам для осмотра. Будет интересно сравнить ее с другими.
   - Возьмите его, - сказал Каргас, указывая пальцем на своих людей. - Остальные, расходитесь веером и найдите девочку. Она должна быть где-то здесь: если бы существовал выход, Мирока уже нашла бы его. Талвару она не нужна живой, но постарайтесь не устраивать слишком большой неразберихи.
   Из темноты раздался голос. - Ты не возражаешь, если я тут вмешаюсь?
   Наступила звенящая тишина. Никто не проронил ни слова. Этот голос был не из тех, которые кто-либо из них ожидал услышать. Кильону показалось, что он узнал это. Он не смел поверить, что был прав.
   Затем Мирока сказала: - Фрэй?
   - О, ты испортила сюрприз. Ну что ж, полагаю, теперь секрет раскрыт - с таким же успехом можно признаться во всем. - Беззвучно вспыхнул фонарь. Это было далеко в стороне от хранилища, не слишком далеко от двери, которую Мирока пыталась открыть. - Услышал шум, подумал, что стоит разобраться, - продолжал голос. - В конце концов, в последнее время здесь было немного тихо.
   - Не правда ли, - произнес другой голос, который было не так-то просто определить, но который, как показалось Кильону, он тоже узнал. Загорелся еще один фонарь, в нескольких шагах справа от первого. Фонари, должно быть, уже были зажжены, с них теперь сняли светонепроницаемые абажуры, позволяя освещению разливаться вовне.
   Двое мужчин - Фрэй и Малкин - стояли рядом друг с другом. Они не были безоружны. Они совершенно определенно не были безоружны. Оба мужчины несли - или, по крайней мере, целились - то, что можно было отнести только к категории небольших артиллерийских орудий: два громоздких газовых ротационных пулемета, настолько тяжелых, что их приходилось пристегивать к телу толстыми кожаными поясами. Малкин более или менее целился в ангелов; Фрэй в Каргаса и других напавших из засады.
   - Итак, - сказал Фрэй, - кто-нибудь хочет высказать научное предположение о том, что произойдет дальше?
   - Думаю, что бы это ни было, потом здесь нужно будет почистить, - сказал Малкин.
   Фрэй на секунду задумался, затем кивнул. - Ага. Согласен.
   Наступила кратковременная пауза, как будто мир перестал дышать.
   Ангелы отреагировали первыми, что было достаточно предсказуемо. Их крылья задергались. Рефлекс "дерись или беги", подумал Кильон: он проявляется у ангелов так же верно, как и у немодифицированных людей, просто в другой форме.
   Малкин открыл огонь. У него была четкая линия огня по ангелам. Он не столько расстреливал их, сколько разбирал на части. Они развалились в воздухе, как будто их удерживали там тонкие провода, как манекены в тире. Очередь из пулемета, вероятно, длилась не более трех секунд, и направление огня почти не изменилось.
   Это не имело значения. Этого было достаточно.
   Малкин отключил свой пулемет, дернув рычаг, который прервал подачу газа во вращающийся ствол, но к тому времени Фрэй уже запустил свое оружие и обрушил свой собственный гнев на Каргаса и других предателей Талвара. Он начинал и останавливался, начинал и останавливался, пулемет прочерчивал линию огня по своду, колеблющийся свет высвечивал детали, которые до сих пор были невидимы: парящие черные колонны, потолок с арками из черного дерева под ним.
   Наконец Фрэй перекрыл подачу газа, и оружие опустилось, вздыхая, как усталая собака.
   Он поднял фонарь повыше и вгляделся в темноту. Выражение его лица было как у человека, который поднял сиденье в не смытом унитазе.
   - Как ты и сказал, - подтвердил он Малкину. - Немного приборки.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  
   Только когда Фрэй отстегнул все еще дымящийся пулемет и положил тяжелое оружие на землю, Кильон увидел, как сильно он дрожит, как серьезно, должно быть, шторм ударил по его и без того поврежденной нервной системе. Вид у Малкина был ненамного лучше, но с другой стороны, он никогда не отличался хорошим видом. Оба мужчины выглядели так, словно прожили в этом темном склепе много лет, как будто дневной свет был не более чем далеким воспоминанием.
   Мирока поставила фонарь и подошла к Фрэю. На последних нескольких шагах она перешла на бег вприпрыжку. Она обхватила руками его древовидное туловище, Фрэй смотрел на нее сверху вниз, как будто это было какое-то загадочное антропологическое поведение, свидетелем которого он никогда не рассчитывал стать. Он выглядел довольным и удивленным и не совсем уверенным, как реагировать.
   - Полагаю, ты скучала по мне.
   - Талвар сказал нам, что ты мертв, ты, гребаный болван.
   - И ты ему поверила?
   - В его устах это прозвучало правдоподобно, - сказал Кильон, радуясь возможности уйти от забрызганных останков двух ангелов. Он сунул разряженный пистолет обратно в карман и прикрыл правой рукой рану на левой руке. - Нам сказали, что ты умер от зональной болезни. Сказали, что Малкин тоже мертв.
   Худой, как змея, бармен провел рукой по своим зачесанным назад волосам. - А меня тоже можно обнять?
   - Как-нибудь в другой раз, - сказала Мирока. Все ее внимание было приковано к Фрэю. Она ослабила хватку, позволяя ему дышать. - Ты действительно не знал, что мы придем?
   - Возможно, вам будет трудно в это поверить, но мы здесь немного не в курсе текущих событий, - сказал Фрэй.
   - Мы почувствовали изменение давления, когда двери открылись. Потом услышали стрельбу, - объяснил Малкин. - Решили посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.
   - Конечно, думаю, я надеялся, что если ты все-таки вернешься в Копье, у тебя хватит здравого смысла выяснить, куда я делся, - сказал Фрэй.
   - Не думаю, что Талвар разобрался с этим, - сказала Мирока. - Этот ублюдок знал о туннелях, но не предполагал, что ты успел скрыться в них. И, очевидно, не знал ни об этом месте, ни о том, что здесь находится.
   - Всегда полезно сохранить несколько секретов, даже от самых доверенных сотрудников, - сказал Фрэй.
   - У вас были какие-то подозрения на его счет? - спросил Кильон.
   - Не больше, чем у меня есть подозрения относительно большинства людей, Резака. Кстати, хорошо, что ты вернулся. Я не ожидал увидеть тебя в течение нескольких месяцев после того, как мы попрощались. Как там жизнь снаружи? Ты ведь выбрался наружу, не так ли?
   - На некоторое время.
   - Думаю, нам нужно кое-что наверстать. Кстати, ты дерьмово выглядишь. Только между друзьями.
   - Видел бы ты меня при дневном свете. - Кильон убрал ладонь от своей раненой руки.
   - Насколько все плохо? - спросила Мирока.
   - Я справлюсь. - Он понял, что она не заметила другой раны, той, что была в верхней части его груди, и сейчас он не видел смысла упоминать о чем-то, что нельзя было вылечить, пока они не вернутся при дневном свете. - Не думаю, что рана глубокая; я могу позаботиться об этом с помощью того, что у меня в сумке.
   - У нас есть чистая вода и свет, - сказал Фрэй, глядя мимо Кильона. - Кстати, кто эти двое других? Нас не представили друг другу.
   - Всему своя очередь, - сказала Мирока.
   Фрэй дотронулся рукой до своего лба. - Мое гостеприимство иссякает. Пойдем со мной. Это не верх роскоши, но благодаря этому мы с Малкином остались живы здесь, внизу. Мы в кратчайшие сроки починим Резаку.
   Он подобрал пулемет и пошел, прихрамывая при каждом шаге, его ботинки скрипели по полу.
   - Рано или поздно Талвар пришлет сюда еще людей, - сказала Мирока. - У него там целая армия. Парень практически управляет Копьем, теми частями, которые еще не были захвачены мальчиками-черепами и ангелами.
   Фрэй кивнул. - Именно так все и шло до того, как я решил залечь на дно. Но с Талваром мы разберемся в свое время. Он просто устройство, которое нужно отключить.
   Они последовали за ним к черной двери в черной стене. Он повернул ключ и отпер ее.
   - Я не смогла ее открыть, - сказала Мирока.
   - Боюсь, такова была идея - я сменил замки. Не для того, чтобы помешать тебе продвинуться дальше, но чтобы остановить Талвара или кого-то еще, кого я не хотел бы видеть здесь. Я подумал, что если бы кто-нибудь зашел так далеко, я бы знал об этом. - Он одарил ее ухмылкой. - Сработало, не так ли?
   - Не вздумай больше менять у меня замки, ладно? Чуть не нассала себе на ботинки, когда не смогла открыть эту дверь.
   - Мирока, - упрекнул ее Фрэй. - Здесь присутствует ребенок.
  
   По другую сторону двери был короткий туннель, а в дальнем конце туннеля находилась комната, намного меньшая, чем главное хранилище, которую Фрэй превратил в свой тайник. Из нее вели металлические двери, такие же, через которые они уже проходили. Там была пара кроватей, разложенных на полу, несколько ящиков, сложенных вокруг кроватей, пара складных стульев, карточный столик. Кильон заглянул в один из открытых ящиков и увидел боеприпасы, упаковки Морфакса-55 медицинского назначения, конфеты, воду в бутылках, сигареты и алкоголь. В помещении стоял нечеловечески затхлый запах, но он полагал, что этого следовало ожидать. Фрэй не обещал им высот роскоши.
   Кильон отхлебнул воды из бутылки - у нее был горьковатый привкус собранных сточных вод - и взял себе одну из сигарет. Он снял пальто и разрезал рукав, чтобы обнажить рану, но, хотя теперь его не беспокоило, что кто-нибудь увидит его зачатки крыльев или все более костлявое состояние его анатомии, он предпочел не привлекать внимания к ране в груди. На его рубашке было достаточно крови из раны на руке, чтобы в любом случае скрыть ее следы. Могло быть и хуже: пуля проделала кровавую борозду в том небольшом количестве мышц, которое у него сохранилось, но не оставила после себя никаких следов. С помощью Кэйлис он остановил кровотечение, простерилизовал рану, стянул швами кожу и наложил давящую прокладку и повязку. Когда с этим было покончено, он снова натянул пальто, с трудом просунув руку в рукав. Узел боли, усиливающийся с каждым вдохом, подсказал ему, что рану в груди будет не так-то легко вылечить.
   - Ты в порядке, Резака? - спросила Мирока.
   - У меня все хорошо.
   Она выпила по глотку алкоголя с Фрэем, в то время как Кэйлис и Нимча отказались от предложения выпить что-нибудь покрепче.
   - Мирока права - мы не можем здесь сейчас оставаться, - сказал Фрэй, перебирая один из ящиков, держа стакан в другой руке. - Люди Талвара рано или поздно найдут дорогу сюда, хотя бы для того, чтобы выяснить, что случилось с последней группой. Их будет больше, и у них будут пушки побольше. Но это нормально - мы с Малкином все равно были почти готовы съехать.
   Малкин моргнул. - Мы готовы?
   - О, да. - Фрэй допил свой напиток и со стуком поставил стакан на пол. - Все равно здесь воняет, как в сортире. Простите за мой язык.
   - Самое время рассказать тебе о Нимче, - сказал Кильон, отводя девочку от матери. - Она - причина, по которой мы пришли сюда, Фрэй. Она - причина, по которой Талвар пытался нас убить.
   - Я думал, он выдал тебя ангелам.
   - Это было просто случайно. Не сомневаюсь, что они сделали так, чтобы это стоило его усилий, своего рода компромисс. Вы отдадите нам Кильона, и мы позволим вам сохранить Неоновые Выси. На данный момент.
   - Так что же Талвар имеет против Нимчи?
   - Покажи ему, - сказал Кильон.
   Нимча протянула руку и сняла шляпу. Несколько мгновений она пристально смотрела на Фрэя, затем медленно повернулась, подставляя ему затылок, обнажая символическую звезду там, где Спата срезал ее волосы.
   - Верно... - сказал Фрэй на пониженной ноте.
   - Ты знаешь, что это значит? - спросил Кильон.
   - Вроде того.
   - И каково твое мнение по этому поводу?
   - Ты бы не привел ее сюда, если бы не думал, что в этом что-то есть. Верно, Резака?
   - Она может это сделать, - сказала Мирока. - Заставить зоны измениться. Я видела - почувствовала - как это произошло.
   - У нее что-то в голове, - сказал Кильон. - Механизм, я полагаю. Механизм, созданный из живой материи, сформированный с момента ее зачатия. Но это не похоже ни на какое-либо оборудование из нашего опыта. Пока я был снаружи, я встретил человека по имени Рикассо - он изучал зоны и размышлял о тектомантках и о том, что они означают. Я не думаю, что понял все это, но из того, что мог понять, то, что мы создаем - даже то, что делают ангелы, - не очень хорошо приспосабливается к изменениям зоны. Они слишком неуклюжие, слишком жесткие. Живые существа справляются с этим лучше - мы более гибкие, как выразился Рикассо, более способные приспосабливаться к изменениям в клеточной сети. Я думаю, что у Нимчи в голове тоже должно быть что-то подобное.
   Фрэй выглядел скептически, но заинтересованно. - Какие вещи?
   - Она может чувствовать Копье. Или, более конкретно, Трясину, или Око Божье. Она как радио, а Око - это передающая станция. - Кильон поморщился, как от неспособности выразить свои мысли, так и от пульсирующей боли в руке. - Но это не радио и вообще ничего такого, что мы могли бы хотя бы начать понимать. Что бы это ни было, оно способно проникнуть через сотни, тысячи лиг в сознание девочки.
   Малкин спросил: - Как?
   - Это самая трудная часть, которую, я думаю, даже Рикассо не понимает. Но мы должны перестать думать о тектомантках так, как мы это делаем. Они не ведьмы, это точно. Если этот символ на ее затылке что-то значит, то именно такие люди, как Нимча - люди с тем даром, который есть у нее, - создали Копье. Они построили его, для какой бы цели оно ни предназначалось. Они были архитекторами, а возможно, и смотрителями.
   Фрэй прищурился. - Смотрители?
   - Что бы это ни было в Копье - а после того, что мы видели в Проклятии, у меня начинает появляться идея, - сейчас оно не работает. Трясина, Око Божье, - это часть того, что с ней пошло не так. Рикассо назвал это вторжением: вторжением в наш мир чего-то неправильного. Мир не предназначен для того, чтобы быть разделенным на зоны. Это ошибка, симптом, признак того, что что-то не так. Но что бы ни было не так, это было не настолько долго, что мы привыкли к этому. Мы строили наш мир вокруг этой неправильности в течение пяти тысяч лет. Но так больше продолжаться не может.
   - Мне вроде как нравилось все таким, каким оно было, - сказал Фрэй.
   - Как и многим из нас, но это не имеет значения. Мир умирает. Становится холоднее, и скоро здесь не будет достаточно деревьев, чтобы обеспечить нас дровами и горючим, которые нужны нам для поддержания работы. Мы должны уйти, хотя бы для того, чтобы оглянуться назад и увидеть, что пошло не так, и начать думать о том, как это исправить. Но зоны не позволят нам сбежать. Мы можем быть настолько умными и изобретательными, насколько нам нравится, но мы не можем победить их.
   - Значит, мы в заднице, вот что ты хочешь сказать. Не хочу заострять на этом внимание.
   - Нет, Фрэй. Мы - нет. Потому что нам не нужно вечно бороться с зонами. Что бы ни случилось с Копьем много лет назад, я думаю, все начинает налаживаться. Возможно, ему потребовалось пять тысяч лет, чтобы хотя бы начать исцелять себя. Все, что я знаю, это то, что процесс начался, и что Нимча является его частью.
   - Ребенок?
   - Важно то, что она может сделать. То, что у нее в голове, - это талант. Вероятно, она не единственная, к кому это обращалось. Это продолжается на протяжении поколений: наследственные факторы перемешиваются в популяции до тех пор, пока они не объединяются правильным образом и не приводят к появлению тектомантки. Кого-то, кто чувствует зоны, кого-то, кто может заставить их двигаться. Но в течение столетий - даже тысяч лет - они были потрачены впустую. Копье не могло ответить на них, не могло ощутить их, и они не могли ощутить Копье. Если они и обнаруживали свои способности, этого было достаточно, чтобы их заклеймили как ведьм и сумасшедших. Но это совсем не то, чем они были. Они были смотрителями. Целителями.
   - Привратниками, - сказала Мирока.
   - Да, - решительно сказал Кильон, вспомнив отрывок из Завета. "И знак хранителей врат рая будет на ней, и ее будут бояться". - Но мы не должны ее бояться! Возможно, почитать ее. Уважать? Определенно. Но бояться? Я так не думаю. Она пришла спасти нас, а не уничтожить. Трясина звала ее, требуя ее руководства. Она прошла весь этот путь сама по себе, но теперь ей нужен человеческий разум, чтобы сформировать процесс выздоровления. Это то, что она должна обеспечить. - Он остановился, чтобы перевести дух. - Вот почему мы привезли ее сюда.
   Фрэй широко раскрыл глаза, кивнул, затем потер ладони друг о друга. По крайней мере, сейчас его трясло меньше. - В таком случае, Резака, думаю, она захочет познакомиться с Безумными машинами. Потому что здесь ничего не происходит без их разрешения.
   - Они близко? - спросила Кэйлис.
   - Просто на другой стороне зоны. - Фрэй сверкнул беззаботной улыбкой. - Надеюсь, вы все готовы к переходу.
  
   Как сказала ему Мирока во время их побега из Копья, зоны внутри структуры постепенно уплотнялись. Граница могла бы простираться на много лиг по открытым землям за пределами города, на несколько кварталов внутри Неоновых Высей или Конетауна, но теперь переход между зонами может легко измеряться сотнями спанов или меньше. Фрэй открыл одну из дверей, ведущих из потайной комнаты, и повел их вниз по другой шахте, которая становилась все более крутой и труднопроходимой. Наконец они подошли к другому отверстию, и именно здесь Кильон почувствовал первые физиологические покалывания неизбежного перехода, помимо постоянного давления, которое ощущалось с момента последнего этапа перехода на воздушном корабле.
   - Мы уже близко, - сказал он.
   - Ты правильно понял. - Фрэй поставил свой фонарь. - Вектор изменений довольно крутой, просто чтобы вы все знали, чего ожидать. Будет ощущение, что вы перешагнули из Паробурга в Серкит-сити, не переводя дыхания. Может быть, даже хуже. Как думаешь, Резака, сможешь рассчитать дозу Морфакса для этого?
   - Я сделаю все, что в моих силах. - При свете фонаря он порылся в своей медицинской сумке, перебирая уже порядком истощившиеся запасы, пока не нашел нужные ему флаконы. Он раздал таблетки Мироке и Малкину, затем повернулся к Кэйлис и ее дочери. - Я восхищаюсь вашей силой, - сказал он им, - но сейчас не время доказывать вашу уверенность в себе. Я видел это, и меня не нужно больше убеждать. Но если Фрэй прав, это сильно ударит по нам, если мы не будем принимать лекарства. - Он продемонстрировал свою собственную убежденность в этом вопросе, проглотив две таблетки. - Теперь я предан делу, - сказал он, проглотив их. - Сейчас я могу пересечь зону.
   Выражение лица Кэйлис выражало стальную решимость, но, наконец, она кивнула и протянула руку. - Если ты считаешь, что это необходимо.
   - Я знаю.
   Он дал ей проглотить две таблетки и третью для Нимчи. Он наблюдал, чтобы убедиться, что они подчинились. Затем он вернулся к Фрэю, которого снова начало трясти, его расшатанная нервная система предчувствовала стресс от перехода. Какие бы преимущества ни давал ему алкоголь, они начинали выветриваться.
   - Тебе не обязательно идти с нами, - сказал Кильон. - Ты и так сделал достаточно.
   - И пропустить это, Резака? Ты, должно быть, шутишь надо мной.
   - Тебе нехорошо.
   - И будет еще хуже, если я попытаюсь переправиться без Морфакса внутри себя. По твоему выбору, конечно.
   - Как будто у меня он есть, - сказал Кильон, откупоривая пузырек и протягивая две таблетки. - В конце концов, ты тот человек, у которого есть пулемет.
   - Вот это верно, - сказал Фрэй.
   Они снова тронулись в путь. Граница подступила к ним быстрее, чем ожидал Кильон, и поначалу резкости перехода было достаточно, чтобы заставить его забеспокоиться, что он неправильно рассчитал дозу. Но по мере того, как они продолжали идти, Морфакс-55 начал действовать и смягчил худшие последствия, даже в какой-то степени притупив боль от его пулевых ранений. Он все еще чувствовал себя не в своей тарелке, как будто в его голове было давление, которое только маскировалось, а не ослаблялось, но это было не так сильно, чтобы он мог функционировать и сохранять некоторую ясность ума. Он оглядел своих спутников и сразу же не увидел ни в ком из них ничего предосудительного. Даже Фрэй, казалось, справлялся. Возможно, в конце концов, в его теле еще оставались силы на несколько переходов.
   Они прошли еще через несколько туннелей. К этому времени Кильон уже перестал пытаться угадать, где они находятся по отношению к полым стенам Копья, ближе ли они к внутренней или внешней стороне. Единственное, в чем он мог быть уверен, так это в том, что они недалеко ушли от уровня "Розового павлина". Трясина, чем бы она ни была, должно быть, все еще была на большом расстоянии у них под ногами.
   - Мы уже близко, - сказал Фрэй. - Не хочу никого обидеть или что-то в этом роде, но когда мы встретимся с Безумными машинами, будет лучше, если говорить будем мы с Мирокой. Просто чтобы растопить лед, так сказать.
   - Я всецело за то, чтобы сломать лед, - сказал Кильон. Его дурные предчувствия росли, как ртуть в термометре, неуклонно поднимаясь вверх по шахте. - Эти машины ... сумасшедшие - давно знакомы вам?
   Фрэй, казалось, воспринял это как прямой вопрос. - Достаточно долго. Мы имеем дело только с двумя или тремя из них - существует своего рода иерархия. Неглубокие туннели - все это прекрасно, если вы просто хотите немного срезать путь или на несколько часов скрыться от местной жары. Но чтобы проникнуть глубже - а это то, чем мы сейчас занимаемся, - вы должны иметь дело с существами, которые живут здесь, внизу.
   - Почему об их существовании не известно более широко?
   - Раньше так и было, но городские власти были рады закрыть на это глаза при условии, что машины будут находиться на их стороне зоны. Шторм немного встряхнул все вокруг, но не настолько, чтобы позволить им вырваться на уступы. По большей части власти просто не хотели иметь дело с чем-то, что они не могли использовать или понять. Все копы, с которыми я работал, знали о них, но о них никогда не говорили. Вы использовали бы их, чтобы выбивать признания из людей, говоря, что собираетесь оставить их в туннелях и позволить Безумным машинам найти их.
   - Это то, что родители говорят своим детям, что произойдет, если они будут непослушными.
   - Что ж, одно можно сказать наверняка: некоторые из нас действительно были очень непослушными.
   Они оказались в помещении, которое, очевидно, было еще одним большим хранилищем, судя по тому, как изменилась акустика и свет фонаря падал, не отражаясь от соседних стен или потолка. Отряд прошел еще некоторое расстояние, пока Фрэй не поднял свой фонарь и не заставил их остановиться. Фонарь дрожал в его руке, маленькое пламя трепетало. Когда он заговорил, это прозвучало с нетипичным почтением. - Вот куда они приходят. Рано или поздно они будут здесь, одна или несколько из них.
   - Почему ты так уверен? - спросил Кильон.
   - Потому что именно так это всегда и происходит, Резака. Ты приходишь сюда. Ты ждешь. Появляются машины. Теперь помнишь, что я сказал о том, чтобы позволить нам с Мирокой вести переговоры? Единственное, чего ты не хочешь делать, - это выводить этих тварей из себя.
   - Что это за машины? - спросила Кэйлис.
   - Попробуй угадать. Я не думаю, что даже они знают наверняка. Может быть, их поместили в Копье, чтобы поддерживать его в рабочем состоянии, как уборщиков.
   - Они не очень-то хорошо справляются с работой, - сказал Кильон.
   - Ну, ты же не представляешь, как было бы хреново, если бы их не было рядом, не так ли? Может быть, это единственное, что не давало этому месту рассыпаться в прах все эти годы.
   Кильон подумал о сломанном обрубке Копья 2. - Возможно.
   Затем он почувствовал дуновение ветерка, которого мгновением раньше не было. Фрэй встретился с ним взглядом и кивнул. Кэйлис обняла Нимчу, притягивая дочь ближе к себе. Не произнеся ни слова, маленькая компания образовала оцепление вокруг матери и дочери: Фрэй и Кильон с одной стороны, Мирока и Малкин - с другой. Ветерок стих, но на смену ему пришел отдаленный, но приближающийся звук: непрерывный металлический лязг. Это звучало так, словно бульдозером вывозили мусор по переулку, обрушивая на здание лавину хлама и обломков. Насколько Кильон задумывался о Безумных машинах, ничто не подготовило его к этому.
   - Джаггернаут, - сказал Фрэй достаточно громко, чтобы его было слышно за нарастающим грохотом. - Думаю, это Джаггернаут.
   - По-моему, похоже на то, - сказала Мирока.
   - Это хорошо или плохо? - спросил Кильон.
   - Зависит от того, в каком он настроении. У Джаггернаута бывают выходные, - ответил Фрэй, затем провел пальцем по губам, приказывая Кильону заткнуться.
   Машина остановилась где-то в темноте. В воздухе стоял маслянистый запах, сопровождаемый низким, едва уловимым жужжанием. Грохот почти прекратился. Кильон ничего не мог разглядеть даже при свете фонаря, но он все еще ощущал надвигающееся присутствие Джаггернаута. Чувство бессилия, даже когда Нимча была рядом с ним, было сильнее, чем он когда-либо испытывал в своей жизни.
   Зажегся свет. Кильон прищурился от голубоватого сияния, стараясь разглядеть детали за пределами яркого света. Они смотрели на Джаггернаута снизу вверх, и свет, исходящий от самой машины, падал на них сверху вниз. Джаггернаут оказался совсем не таким, как он ожидал.
   Безумная машина представляла собой возвышающуюся, раскачивающуюся груду одушевленного хлама, высотой и шириной с четырехэтажный жилой дом и длиной примерно с городской квартал. Она была едва ли более симметрична, чем куча металлолома, спрессованная в примерно прямоугольную форму, но с достаточным количеством зазоров и кривобоких выступов, чтобы нарушить любой намек на регулярность или упорядоченность. Он мог видеть, что это было своего рода единое целое, поскольку все видимые части были либо сочленены, либо скреплены вместе тем или иным способом. Но не было никакого ощущения, что Джаггернаут был спроектирован, или даже что Джаггернаут эволюционировал поэтапно из какого-то более раннего, более упорядоченного состояния. Это просто выглядело как куча мусора, которую свалили вместе и которая, удивительным образом, спонтанно, собралась в некое подобие робота размером со здание.
   У него не было колес, ног или каких-либо других очевидных средств передвижения, но многие его части, казалось, были способны к независимому передвижению. У него не было ничего похожего на голову. Фары, которые, по мнению Кильона, напоминали автомобильные фары с выпученными глазами, хотя и были разных марок и размеров, были расположены спереди совершенно случайным образом. Он не мог видеть никаких средств, с помощью которых машина могла видеть своих посетителей, но то, что она знала о них, не подлежало сомнению. У него редко возникало впечатление, что его изучают более пристально.
   Фрэй заговорил первым. Он повысил голос и сказал: - Спасибо, что позволил нам прийти сюда, Джаггернаут. Это хорошо, что вы позволили нам зайти так далеко. Боюсь, мы мало что можем вам дать, но добро пожаловать к тому, что у нас есть.
   Мирока взяла оружие Малкина в руки, но не так, как будто собиралась им воспользоваться. Молча, как будто действие было отрепетировано, они с Фрэем сделали несколько шагов вперед и положили свои пулеметы на пол. Затем они вернулись к группе, все время не поворачиваясь спиной к машине.
   Джаггернаут несколько секунд ничего не делал. Жужжание продолжалось, возможно, чуть громче, чем раньше. Стук тоже был более выразительным. Это было почти так же, как если бы машина барабанила пальцами, обдумывая происходящее.
   Часть его фасада сдвинулась с места. Части сочлененного механизма откидывались на шарнирах от усеянного лампами здания, разворачиваясь и удлиняясь в своего рода механический хобот. Ствол качнулся в воздухе, хлестнув выше их голов. Кильон невольно вздрогнул. Он был достаточно силен, чтобы раздавить их всех одним движением.
   Но Джаггернаута больше заинтересовало предложение Фрэя. Ствол обвился вокруг пулеметов. Он поднял их в воздух, как будто это были веточки, а затем сложил обратно в основную массу. Как раз перед тем, как рука исчезла обратно в роботе, Кильон увидел, как части передней полости расширились, открывая импровизированный рот, в котором виднелись светящиеся красным механические внутренности. Это было похоже на внутренность печи или литейного цеха. Пулеметы были утилизированы.
   Последовали грохочущие звуки. Затем Джаггернаут снова затих. - Добро пожаловать, Фрэй, - сказал он. - Добро пожаловать, Мирока. Добро пожаловать, товарищи Фрэя и Мироки.
   Поскольку Кильон ожидал, что Безумная машина вообще заговорит, это был не такой голос. Это было вежливо, с достоинством, почти церемонно. Это было едва ли громче, чем если бы там кто-то стоял и обращался к ним. Это был голос слегка дисциплинированной, но в основном добросердечной школьной учительницы, а не машины размером со здание.
   - В следующий раз я принесу еще, - сказал Фрэй. - Это все, что у нас было с собой. Боюсь, мы не планировали этот визит прямо сейчас.
   Машина задумалась. Она гремела и жужжала. - Этого будет достаточно, Фрэй. Вы были щедры в прошлом, вы будете щедры и в будущем. - Она сказала это с абсолютной уверенностью, как будто обладала полным пониманием человеческой природы, Фрэя, будущих событий, либо всего вместе.
   - Нам нужна ваша помощь, - сказала Мирока, решив заговорить в первый раз. Кильон услышал дрожь в ее голосе, которая была для него совершенно новой.
   Лампы дружно повернулись, чтобы сфокусироваться на Мироке. - В чем заключается трудность? - спросил Джаггернаут.
   - Это не столько трудность, сколько... - Мирока запнулась. - Мы привезли эту девочку с собой. Ей нужно куда-то попасть. Мы подумали, может быть, вы могли бы помочь нам с этим.
   - Куда ей нужно пойти?
   - Мы не знаем. Может быть, рядом с Трясиной. Или нет. Просто куда-нибудь, где она может действовать или делать все, что хочет от нее Копье.
   - Я тебя не понимаю.
   - Покажи им свою голову, - сказала Мирока. - Может быть, это поможет.
   Нимча сначала заколебалась, потом храбро отступила на шаг от Кэйлис. Она вошла в яркий свет машины, лампы падали на нее под углом, превращая в силуэт с множеством теней. Она стояла решительно, уперев руки в бока. Затем она медленно повернулась и выставила свой затылок на обозрение Джаггернаута.
   - Она - настоящий образец, - сказал Фрэй, оглянувшись на Кильона, как бы говоря, что он искренне надеется, что это так.
   - Мне было приказано действовать в соответствии с этим символом. Она пойдет со мной к другим машинам. Они будут знать, что делать.
   И пока он говорил, Джаггернаут снова вытянул руку, на этот раз конфигурация была не совсем той же, как если бы перемешанные компоненты соединились в другой перестановке. Рука заканчивалась плоской платформой в форме весла, которую он поставил на землю прямо перед Нимчей. - Давай, - скомандовала машина не без доброты.
   - Нет, - сказала Кэйлис, делая шаг к дочери.
   Кильон потянулся и взял ее за руку. - Мы привезли ее сюда, потому что она умирала, Кэйлис. Если она не завершит это путешествие, ей станет только хуже.
   - Это то, что должно быть сделано, - сказал Джаггернаут. - Ее нужно забрать.
   - Куда забрать? - вмешалась Кэйлис, ее собственный голос был выше и громче, чем у Джаггернаута.
   - К остальным, - ответила машина.
   Нимча оглянулась назад, разрываясь между противоположными полюсами Джаггернаута и Кэйлис. Кильон был уверен, что на каком-то уровне она чувствовала себя обязанной идти туда, куда хотела машина. Что-то в ее голове - то, что выразило себя через родимое пятно и что дало ей связь с Копьем, - побуждало ее сделать этот последний шаг. С другой стороны, она была просто девочкой, которую вот-вот оторвут от матери, которая воспитывала и защищала ее всю жизнь. Он почти ощущал психическое напряжение этого конфликта, угрожающее разорвать ее надвое.
   - Мы должны пойти с ней, - сказал он, его собственный голос исходил откуда-то изнутри, о существовании которого он едва подозревал. - Это возможно, Джаггернаут? Ты можешь отвести нас с ней?
   - Ты не знаешь, во что ввязываешься, - предостерегающе сказал Фрэй.
   - Я знаю, - ответил Кильон. - Доверься мне в этом.
   - Я не оставлю ее, - сказала Кэйлис. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы увидеть ее исцеленной, но не оставлю ее.
   Джаггернаут лязгал, гремел и гудел. - Вы можете пойти, - сказал он наконец, как будто этот вопрос был решен надлежащим образом. - Те, кто этого хочет.
   - Я не оставлю свою дочь, - сказала Кэйлис.
   Кильон кивнул. - И я не оставлю своих пациентов. Не могу сказать, что был очень полезен кому-либо из вас, но я все еще ваш врач. Ты позволишь мне пойти с тобой, Кэйлис?
   - Почему ты спрашиваешь меня, а не машину? - спросила она, застигнутая врасплох.
   - Потому что у тебя тоже есть право голоса в этом вопросе.
   Она несколько долгих мгновений смотрела на него, затем слегка кивнула. - Если ты не против, Кильон.
   - Запишите и меня, - сказала Мирока.
   - Нет, - резко сказал Кильон. - Ты и так достаточно сделала для всех нас, Мирока. Тебе не нужно идти дальше. Больше нечего доказывать.
   - Речь никогда не шла о том, чтобы что-то доказывать, Резака.
   - Моя точка зрения по-прежнему остается в силе. Я не знаю, куда нас везут и что нас ждет, когда мы туда доберемся. Если нас доставят куда-нибудь поближе к Трясине, то переходы между зонами будут быстрыми, суровыми и, по сути, непредсказуемыми. Нимча и Кэйлис обладают естественной переносимостью. У меня есть выносливость, которую дали мне ангелы, прежде чем отправить меня на Неоновые Выси. Нам все равно будет трудно, а у тебя нет ни одного из этих преимуществ.
   - Резака прав, - сказал Фрэй, кладя руку ей на плечо. - В любом случае, твоим талантам было бы лучше найти применение в другом месте. Ты можешь быть уверена, что Талвар уже в туннелях, и он прикроет обычные входы и выходы. Но, конечно, это не единственные пути входа и выхода. Ты же не рассказывала ему о других маршрутах, не так ли?
   Мирока пристально посмотрела на него.
   - Нет, конечно, ты этого не делала, - поспешно сказал Фрэй. - Дело в том, что они не знают о другом убежище. Отведи туда Малкина и подготовь его. Там есть еще оружие и патроны, а также достаточно припасов, чтобы продержаться несколько дней, если понадобится.
   - "Пурпурный император" и остальной флот все еще думают, что с Талваром стоит иметь дело, - сказал Кильон. - Кто-то должен сообщить им об этом так, чтобы Талвар ничего не узнал.
   - Мы всегда могли бы сжечь баню дотла, - сказал Малкин.
   - Куртэйна и Эграфф - наши друзья из Роя, и в настоящее время они восстанавливают силы в бане. Мы не хотим, чтобы они или какие-либо другие невинные люди оказались втянутыми в это. Но голову нужно отрубить. Рикассо и остальные должны быть предупреждены, что это не тот человек, которому они могут доверять. Если они смогут высадить достаточное количество летчиков, чтобы взять под контроль баню... - Кильон умолк, полагая, что сможет предоставить детали кому-то, кто лучше подготовлен к их предоставлению. - Нам нужно отвести кого-нибудь в баню, если сможем. Или, по крайней мере, отправить сообщение по гелиографу на другие корабли.
   - Зеркало для бритья в другом отсеке, - сказал Фрэй, потирая свой лишенный щетины подбородок. - Хорошо, что я забочусь о внешнем виде. Они подходят с запада, верно?
   Кильон кивнул. - Если ветер не стихнет.
   - Воспользуйтесь выходом у старой газовой и электрической подстанции Второго района. Это позволит вам находиться в пределах досягаемости бани, и у вас не должно возникнуть проблем с получением прямой видимости из любой точки этого района.
   - Талвар никогда не упоминал об этом входе, - сказал Кильон.
   - Потому что Талвар об этом не знает. Ты думаешь, я хотел, чтобы мои лейтенанты знали все, Резака?
   - Надеюсь, кто-нибудь из вас знает, как подавать сигналы этим кораблям, - сказал Малкин, - потому что я, должно быть, прогулял школу в тот день, когда рассказывали о гелиографах.
   - Да, но я не прогуливала, - сказала Мирока. - Не говорю, что буду такой же быстрой, как роевик, или что не допущу нескольких ошибок, но я должна быть в состоянии что-то передать.
   Фрэй выглядел впечатленным и гордым одновременно. - Правда?
   - Знаешь, то время на дирижаблях не было потрачено впустую.
   - Ты никогда не перестаешь меня удивлять, - сказал Фрэй.
   Джаггернаут гремел и гудел. В издаваемых им звуках чувствовалась нотка задумчивого нетерпения.
   - Я думаю, нам лучше отправиться в путь, - сказал Кильон. Он повернулся к машине. - Как нам... путешествовать с тобой, Джаггернаут? Если это не глупый вопрос?
   - Я позабочусь о вашем комфорте и безопасности. Путешествие не будет долгим, но мы пройдем через ряд границ перемен.
   - Все векторы, должно быть, направлены в зоны более высокого уровня, иначе вы не смогли бы там функционировать, - предположил Кильон. - Эта зона, вероятно, самое низкое состояние, которое вы можете вынести.
   - Правильно.
   - Думаю, мы вернемся, - медленно произнес Кильон, - но я не уверен. Мы не должны ничего принимать как данность. Мирока ... Я знаю, что мы не всегда сходились во взглядах. Мы оба кое-что скрывали друг от друга, особенно я.
   - На это были причины, Резака, - сказал Фрэй.
   - Все в порядке, - сказала Мирока. - Резака и я... у нас все хорошо. Он уговорил Рой вернуться сюда и... это был не пустяк. Не могу сказать, что когда-нибудь стану фанатом ангелов номер один, но не все они плохие. У некоторых из них даже хватает смелости поступать правильно, когда это необходимо.
   - Высокая похвала, - сказал Фрэй Кильону. - На твоем месте я бы ушел, пока ты впереди.
   - Ты уходишь, Мирока? - спросила Нимча.
   - Дальше не могу, девочка. Кто-то должен донести это сообщение до Роя, и не думаю, что мы хотим доверять это Малкину. - Мирока протянула руку и взяла Нимчу за руки. Мирока была невысокой женщиной, но ее руки все равно были намного больше и старше, чем у Нимчи. Она нежно сжала их. - Ты снова начнешь поправляться, малыш. Вот из-за чего все это было.
   - Спасибо, что почитала мне.
   - Тебе понравились эти истории?
   Нимча сделала то, на что до этого Кильон не сказал бы, что она способна. Она улыбнулась. Это была неуверенная улыбка с редкими зубами, но, тем не менее, это была улыбка. - Не совсем.
   - Мне тоже. - Мирока широко улыбнулась в ответ, и они вдвоем обменялись шуткой. - Они были отстойными, не так ли? Все эти штучки с воздушными кораблями?
   - Они отстой, - согласилась Нимча, и на мгновение это прозвучало как уменьшенная и более дерзкая версия Мироки.
   - Спасибо, - сказала ей Кэйлис. - Ты была добра к нам. Ты не обязана была быть такой.
   - Спасибо Резаке. Именно он изменил мое решение, когда дело дошло до вашего спасения.
   - Я благодарю вас обоих.
   - А теперь, - сказал Кильон, - я действительно думаю, что нам нужно отправляться в путь. Мы не хотим бесконечно испытывать терпение Джаггернаута.
  
  

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

  
   Машина забрала их. Она складывала части самой себя, чтобы сделать платформы, на которых они могли стоять, как на подножках лимузинов. Кильон и Фрэй, Нимча и Кэйлис забрались на нее, вчетвером держась за обшарпанный металлический борт Джаггернаута и друг за друга, пока машина грохотала и приводила себя в некое подобие равномерного движения. Им казалось, что они едут верхом на ускоряющейся лавине. Под их ногами огромные куски Джаггернаута отделялись от основной массы и двигались вверх, вниз, взад и вперед, ни одна из его частей, казалось, никоим образом не была скоординирована со следующей, но целое каким-то образом сговорилось заставить машину двигаться вперед, как если бы она была на колесах или гусеницах.
   Они двигались по туннелям, достаточно широким, чтобы в них могли сесть не только поезда, но, возможно, и один-два дирижабля. Склон становился все круче, поднимаясь и ныряя, пока временами они не спускались по шахтам, которые были практически вертикальными. Джаггернаут защищал свой человеческий груз, постоянно изменяя кувыркающуюся, перемещающуюся, хаотичную форму таким образом, чтобы они всегда оставались в вертикальном положении и были вне опасности.
   Границы стали жесткими, как серия волн, разбивающихся одна за другой. Кильон компенсировал это, как мог, раздав Морфакс-55 из своей медицинской сумки, даже когда эффект усилился и ослабил его собственную способность ясно мыслить. Это было проверкой пределов его собственной выносливости, точно так же, как это было проверкой пределов переносимости Нимчи и Кэйлис. Что касается Фрэя, то он не хотел думать, что это делает с уже поврежденной, разлагающейся инфраструктурой его нервной системы. Однако Фрэй, несомненно, тоже знал об этом. Кильон просто надеялся, что огромной дозы антизонального препарата, которую сейчас получал Фрэй, будет достаточно, чтобы поддерживать его в рабочем состоянии еще некоторое время, даже в ущерб его здоровью в долгосрочной перспективе.
   Но, несмотря на все это, путешествие все равно было удивительным. Они двигались через районы Копья, которые человеческие глаза вряд ли видели за тысячи лет. Конечно, подозревал он, очень немногих людей, у которых когда-либо была возможность рассказать о том, что они видели. В какой-то момент широкая шахта, по которой спускался Джаггернаут, стала прозрачной с одной выпукло изогнутой стороны, и он понял - или догадался, - что они смотрят в центральную шахту Копья, похожую на ту, в которую они с Рикассо заглядывали с воздушного шара "Раскрашенной леди". Затем это прошло, и туннель снова стал без окон, а смена зон продолжалась, каждая более резкая, чем предыдущая.
   Но затем наступил момент, когда он почувствовал, что вектор изменений сместился в противоположном направлении, и внезапно они вернулись в зоны более низкого состояния, симптомы ослабли, хотя и не исчезли полностью. Когда Джаггернаут в конце концов остановил их, он решил, что они вернулись в условия, не сильно отличающиеся от тех, что были в хранилище, где он впервые увидел Джаггернаута. Нельзя было отмахнуться от последствий всех границ, через которые они перешли, и невозможно было игнорировать уровни Морфакса-55, которые они все были вынуждены потреблять. Но сейчас это была своего рода передышка, и он чувствовал, что все они приветствуют ее.
   Это было еще одно хранилище, по меньшей мере такое же большое, если не больше, чем первое. Но это было освещено с самого начала, так что ему не составило труда осмотреть окрестности. Джаггернаут опустил их почти на землю, и они все сошли, кроме Нимчи, которой помогла спуститься ее мать. Лязг и жужжание Джаггернаута теперь были лишь одним компонентом в более громком хоре, потому что здесь присутствовали и другие машины, около дюжины их.
   Все они были похожи на Джаггернаута в том смысле, что, казалось, состояли в основном из мусора и механических обломков, собранных и переделанных в огромные, перемешанные компоненты. Шесть или семь были примерно такого же размера и формы, как Джаггернаут, но остальные были крупнее, а одна была еще крупнее, в два раза выше, шире и длиннее любой из остальных. Судя по тому, как другие машины были расположены вокруг этой, Кильон не мог не думать о ней как об их лидере или, по крайней мере, о том, к кому относились с наибольшим уважением. Джаггернаут, действительно, зашаркал и загремел в сторону, как только люди высадились. И тогда большая заговорила.
   - Приведи ее.
   Голос был громче, более повелительный, чем у Джаггернаута. Это был женский голос, но с заметно отличающимся тембром и интонацией. И пока машина говорила, беспорядочные элементы ее передней панели двигались таким образом, что в промежутках между моментами меняющегося хаоса можно было предположить женское лицо.
   - Ты знаешь этого человека? - прошептал Кильон.
   - Для меня это ново, Резака, - сказал Фрэй. - Никогда раньше не был так глубоко. - Он сильно дрожал, на лбу у него выступила испарина, и ему приходилось опираться одной рукой на колено, чтобы не упасть.
   - Приведите ее! - снова скомандовала машина, на этот раз с большей настойчивостью.
   Нимча и Кэйлис стояли, держась за руки. Фрэй прошаркал перед ними, все еще сутулясь, пока не оказался перед огромным подвижным лицом самой большой машины.
   - Мы приведем ее, если нам захочется. Во-первых, было бы полезно, если бы мы знали, с кем - с чем - мы имеем дело.
   От машины исходил вулканический грохот, словно изнутри поднималась ужасная мощная ярость. Это прозвучало достаточно сердито, чтобы в одно мгновение превратить их всех в кровавое месиво. Но - попытался убедить себя Кильон - этот звук мог быть не более чем слышимым коррелятом мощных размышлений, происходящих внутри.
   - Я... последняя, - объявила машина.
   - Последняя в чем? - настаивал Фрэй. - Помогите нам разобраться, пожалуйста.
   Лицо распалось на части. Оно прекратило свое смещение и раскололось по линиям излома, широко раскрываясь, как цветок, обнажая часть светящейся красным сердцевины машины. Кильону это напомнило пасть Джаггернаута, печь, в которую было помещено подношение Фрэя. Однако это было не совсем то же самое. Там что-то было. На первый взгляд это напоминало замысловатую скульптуру в форме колеса, повернутую к ним лицом. В центре скульптуры находился стеклянный саркофаг, а внутри саркофага, хотя и едва различимая за слоем инея, лежала взрослая человеческая фигура, лысая женщина в белом одеянии, повернутая головой вверх. Глаза женщины были закрыты, руки сложены перед собой так, что они скрещивались в запястьях, поза выражала достоинство святой. Вокруг женщины, каждый на конце одной из спиц колеса, стояли другие саркофаги, всего десять, и из них пять в настоящее время были заняты.
   Фрэй оглянулся на Кильона, затем снова сосредоточил свое внимание на машине. - Это ты, я полагаю, в середине. Ты была человеческой женщиной, а теперь ты такая... эта. Наверное, спящая. Погруженная во что бы то ни было, во что погружены другие.
   - Думаю, они такие же, как Нимча, - сказал Кильон. - Тектомантки.
   - Расскажите нам, что произошло, - попросил Фрэй.
   Женщина не пошевелилась и не отреагировала каким-либо заметным образом. Но Кильон, как и Фрэй, не сомневался, что на каком-то уровне они общались с ней.
   - Произошла ошибка, - сказала она. - Мы открыли не ту дверь. Мы пропустили это мимо ушей.
   - Пропустили что?
   - Трясину, - сказал Кильон. - Око Божье.
   - Сеть разрушилась под наплывом, ветвь за ветвью, вплоть досюда, обратно к Земным Вратам, обратно к контрольной сети, из которой мы отдали команду открыть дверь.
   - Дверь во что? - настаивал Фрэй. - Какую дверь?
   - Это было тысячи лет назад. Наши измерения показали, что он восстановился, отжиг завершен, и тракт снова может быть открыт для прохода. Но измерения были ошибочными. Наши данные были неполными, наша интерпретация неверной. Наше решение было таким... гибельным. Это принесло бедствие Земным Вратам, этому древнему, некогда мертвому миру. Если сама Земля была спасена, то это благословение, которого мы не заслуживали. Наше высокомерие не знало границ. Наше неверное суждение принесло смерть этой планете и позор нашей гильдии по рождению.
   Фрэй, дрожа от усилий взять себя в руки, оглянулся на Кильона. - Для тебя это имеет какой-нибудь смысл, Резака?
   - Думаю, она говорит нам, что они допустили ошибку, и это позволило Оку Божьему прорваться.
   - Какая-то гребаная ошибка.
   - Думаю, она также говорит нам, что люди, которые отвечали за управление этой штукой, были рождены для этого. Что-то вроде семейного бизнеса, я полагаю. - Кильон улыбнулся. - Хотел бы я, чтобы Рикассо был здесь. Он бы знал, о чем спросить.
   - Десять тысяч лет ... десять тысяч земных лет ... прошло уже много времени с момента вторжения, - сказала женщина. - Большую часть этого времени все, что мы могли сделать, - это поддерживать минимальную функциональность, готовясь к тому времени, когда можно будет начать ремонт. Теперь это началось. Тракт претерпел изменения, совершенно неподвластные нашему контролю. Он начал восстанавливать целостность, в точности так, как наши ошибочные измерения заставили нас поверить все эти тысячи лет назад. Мы не ставим себе это в заслугу: как мы могли? Но эти изменения имели последствия на всем пути следования по сети. Наконец-то демпфирующие и удерживающие устройства начали вновь включаться и обеспечивать определенный контроль. Возможность ремонта теперь в пределах нашей досягаемости. Вторжение может быть отменено, и сеть снова станет проходимой. Врата Земли могут быть вновь открыты для прохода. Но эта работа требует тонкого руководства.
   - Другими словами, для этого нужны тектомантки, - сказал Кильон.
   - Ты опережаешь меня, Резака, - сказал Фрэй. - И вообще, что, черт возьми, такое Врата Земли? Почему бы ей просто не сказать "Земля" и покончить с этим?
   - Я не знаю. И я тоже не знаю, что она имеет в виду, когда говорит, что Земля была спасена. Я не думаю, что сейчас это имеет большое значение: мы пришли сюда один раз; мы всегда можем вернуться с новыми вопросами. На данный момент речь идет о Нимче и о том, что она собирается делать.
   - Что именно? - спросил Фрэй.
   - Быть такой, как эта женщина. Она еще одна тектомантка - или, по крайней мере, была ею когда-то давным-давно. Как и Нимча, она была рождена для этой работы, у нее в голове был правильный механизм, позволяющий ей разговаривать... что бы это ни было, она - они - должны были контролировать. Сеть, что бы это ни было. Но что-то пошло не так, и они либо вымерли, либо были рассеяны по всем четырем ветрам.
   - Пока не появилась еще одна. Верно?
   - Верно. И теперь Нимча должна занять свое место, иначе напряжение от сопротивления этому убьет ее. - Он виновато посмотрел на девочку, но от правды никуда не деться, и он был уверен, что сейчас она осознает это не меньше, чем он. - Это то, для чего она была рождена, Фрэй. Чтобы навести порядок в этом бардаке.
   - Ты имеешь в виду... залезть в эту штуку?
   - Это должно произойти, - сказала женщина в машине. - Она пришла, как пришли другие. Она не первая. Она не будет последней. Теперь, когда зов становится сильнее, придут новые. Придут другие, и тогда исцеление будет направляться, и ошибка будет исправлена.
   - Я ее мать, - сказала Кэйлис. - Я хочу только одного - чтобы моя дочь снова выздоровела.
   - Есть только один способ, которым это произойдет, - сказал Кильон, стремясь утешить ее, как только мог, но зная, что ничто из того, что он скажет или сделает, не облегчит ситуацию. - Она должна занять свое место. Пока она этого не сделает, конфликт будет продолжать разъедать ее изнутри.
   Кэйлис посмотрела на свою дочь, затем на пустые саркофаги, один из которых наверняка ждал ее.
   - Могу я спать с ней?
   - Нет, - сказала женщина в автоответчике. - В состав могут войти только те, у кого есть метка.
   - Почему?
   - Это было бы вредно для вас. Вы не подготовлены. И место, которое вы занимали бы, в конечном счете должно быть занято другим.
   - Как долго? - спросил Кильон. - Если она присоединится к вам, если Нимча займет свое место в составе, сколько времени пройдет до начала работы?.. исцеление ... будет готово?
   - Я не могу сказать. Но работа будет трудной до тех пор, пока состав не будет полным.
   Он посмотрел на Кэйлис, затем на Нимчу. - Выбор должен быть за тобой. Тебя нельзя принудить к этому силой. Но я высказал свое медицинское мнение: или это или смерть, Нимча. Ничто в моей медицинской сумке не сможет остановить то, что происходит с тобой. - Он указал на ряд ожидающих саркофагов. - Это может. И, возможно, это продлится не так долго, как мы боимся.
   - Ты этого не знаешь, - сказала Кэйлис.
   - Нет, не знаю. И не могу давать никаких обещаний. Но в последнее время все происходит быстрее, и это должно быть знаком. Ты уже изменила ситуацию, Нимча, просто существуя. Копье почувствовало тебя и откликнулось на тебя задолго до того, как ты сюда попала, так что представь, что ты сможешь делать, став частью этого. Ты уже переместила зоны, Нимча. Я содрогаюсь при мысли о том, на что еще ты способна.
   - Но должны прийти и остальные, - сказал Кэйлис. - Она сказала нам.
   Кильон снова кивнул. - Так что мы сделаем это проще. Мы отправимся на их поиски. Рою - тому, что осталось от Роя, - теперь нужна новая цель. Что может быть лучше, чем рыскать по Земле в поисках других тектоманток? Гоняться за ними не потому, что они ведьмы, чего следует бояться, а потому, что они самые драгоценные, жизненно важные люди на свете?
   - Резака прав, - сказал Фрэй. - Так и должно быть. И ты должна вернуться туда и помочь Резаке сделать это. Ты знаешь, каково это - воспитывать тектомантку - такие знания будут бесценны.
   - Я не оставлю свою дочь одну.
   - Она не будет одна. - Фрэй сделал усилие, чтобы встать прямо, не опираясь на колено для поддержки. - Я останусь здесь, внизу. В любом случае, у меня не так много шансов пережить это обратное путешествие, так что я не собираюсь сильно жертвовать. Но буду здесь так долго, как смогу.
   "Пока не умрешь", - подумал Кильон. Но даже Фрэй не смог так прямо заявить о своих перспективах.
   - У тебя ничего нет, - сказал Кильон. - Я могу отдать тебе свою аптечку и то, что в ней, но даже тогда...
   - Я обойдусь. Я уже имел дело с Джаггернаутом раньше, помнишь? Джаггернаут может найти мне еду и воду и, вероятно, почти все остальное, что я захочу назвать. Главное, что я могу остаться здесь в живых и буду с Нимчей. Это я обещаю тебе, Кэйлис. Я знаю, тебе от этого будет не намного легче, но, по крайней мере, ты не оставишь Нимчу здесь одну. Я буду присматривать за ней.
   - Ты бы сделал это?
   - Часть меня ничего так сильно не хотела бы, как вырвать у Талвара запас пара из задницы и понаблюдать, как он падает навзничь. Но, боюсь, на самом деле это не вариант. Лучше оставить такие вещи Мироке и Малкину. Они меня не подведут, я уверен в этом.
   - Они точно не подведут, - сказал Кильон.
   Тон Фрэя стал предостерегающим. - То же самое касается и тебя, Резака. Знаю, что тебе будет нелегко вернуться на волю. Но ты выжил до сих пор, так что полагаю, ты, должно быть, кое-чему научился у меня. То, о чем мы только что говорили, - найти других, похожих на Нимчу? Не подведи меня в этом, ладно? Прочеши их по планете, как будто это драгоценные камни, и верни на Копье. Теперь ты знаешь, что к чему. - Он поднял палец. - И помни, ты делаешь это не только для меня, но и для Кэйлис. Чем скорее они исправят этот беспорядок, что бы это ни было, тем скорее она вернет свою дочь.
   - Мы найдем их. Даю тебе в этом слово.
   - Мы никогда не нарушали данного друг другу слова, не так ли? Думаю, сейчас не самое подходящее время начинать.
   - Определенно нет, - сказал Кильон.
   - Нимча, - сказал Фрэй, подзывая ее к себе. - А теперь попрощайся со своей матерью. Нам с тобой нужно поработать. - И он обнял ее за плечи своей сильной рукой, и на мгновение, всего на мгновение, дрожь прошла, и он показался Кильону самым сильным другом, которого он когда-либо знал.
  
   Они покинули зал Безумных машин, Джаггернаут отвез Кильона и Кэйлис обратно в хранилище, где они впервые столкнулись с ним. На обратном пути Кэйлис была оцепеневшей и молчаливой, все еще не оправившись от расставания с дочерью. Чем больше Кильон размышлял о событиях, тем больше он убеждался в том, что у нее не было другого выхода, и что Кэйлис тоже знала, что это правда. Это был курс, которым она следовала с тех пор, как они прибыли в Рой, возможно, даже дольше, и она, должно быть, всегда знала, что конец будет мучительным. И все же он продолжал убеждать себя, что могло быть и хуже. Это была разлука, а не смерть, и в этом всегда была надежда. Если они еще не спасли Копье, то начали процесс, который мог привести к чему-то близкому к спасению и, возможно, к открытию великих дверей, которые были закрыты дольше, чем помнила история.
   - Мы вернемся, - сказал он ей. - Мы найдем остальных и приведем их сюда. Ты снова увидишь Нимчу.
   - Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, Кильон.
   - А я и не даю, - сказал он. - Ни сейчас, ни когда-либо еще.
   Она кивнула, не столько потому, что поверила ему, как он почувствовал, сколько потому, что хотела этого, и это было лучше, чем ничего.
   Фрэй отдал ему свою связку ключей, когда они расставались, чтобы Кильон смог пройти через двери туннельной системы на обратном пути, но он смог дать Кильону лишь самые общие указания относительно того, как он мог бы найти дорогу к другому выходу, тому, который был рядом. Мирока и Малкин направлялись туда. Он мрачно смирился с тем, что заблудится, даже если Кэйлис разделит с ним бремя интерпретации инструкций Фрэя. Но ему не стоило беспокоиться.
   - Решила немного подождать, - сказала Мирока. - Просто на случай, если ты подумаешь, что я осточертела тебе на всю жизнь.
   Кильон рассмеялся. Он был рад ее видеть. Казалось, прошли столетия с тех пор, как Джаггернаут унес его прочь. - Где Малкин?
   - Отправила его вперед. Это не будет иметь большого значения, и это даст ему время зарядить оружие. Вероятно, оно нам понадобятся. - Она сделала паузу. - Эм... не могу не заметить, что вас только двое.
   - Фрэй и Нимча решили остаться на некоторое время, - сказал Кильон.
   Ему не нужно было больше ничего говорить. Мирока посмотрела на него и поняла.
   - И что, все получилось?
   - Думаю, что да, но какое-то время мы не будем знать наверняка. - Он понял, что держит Кэйлис за руку. - И это хорошо. Нам все еще нужно доставить и распределить эту сыворотку-15. Если Трясина сейчас закроется, это будет хуже, чем шторм. Но я не думаю, что это произойдет в ближайшее время. У нас есть время подготовиться, время стать сильнее.
   - У нас есть работа, которую нужно сделать, - сказала Кэйлис, говоря четко и решительно, повторяя слова Фрэя, обращенные к Нимче. - Всем нам.
  
   Когда они вышли из скрытого входа в туннель, рядом с безмолвной, похожей на надгробие громадой газовой и электрической подстанции Второго района, воздух ударил по коже Кильона, как лоскут парусины дирижабля, и он понял, что направление ветра не изменилось со вчерашнего дня. Удивительно, но было вскоре после полудня. Улицы были пусты, но всего в нескольких кварталах отсюда и, возможно, чуть дальше по пологому склону уступа раздавалась короткая перестрелка. Бои все еще продолжались. Кильон не знал, была ли это часть города, контролируемая ангелами или ополчением Талвара. Он горячо надеялся, что через некоторое время это почти ничего не изменит.
   - Я могу отвести нас в баню, - сказала Мирока. - Я знаю достаточно крысиных лазов и глухих переулков, чтобы избежать большей части разгара. Не говорю, что это будет легко, но думаю, что смогу добиться этого.
   - Не думаешь, что тебе следует сначала послать этот сигнал? - спросил Кильон.
   - Давай будем оптимистами и предположим, что мы сделаем это позже. Насколько я понимаю, с крыши бани открывается прекрасный вид.
   - Надеюсь, ты не планировала стрелять внутрь, когда придешь, потому что не думаю, что ты продвинешься дальше вешалки для шляп.
   - Даже Фрэй не поступил бы так опрометчиво, - сказала Мирока. - Кроме того, там много людей, которых мы не хотели бы задеть, если сможем с этим справиться.
   - Значит, мы просто... подойдем и попросим впустить нас? Хорошенько, пожалуйста? Когда Талвар скрестит пальцы, мы уже будем мертвы?
   - Нет, - сказал Кильон. - Нам не нужно этого делать. Если нам повезет, и они еще не закончили с "Железным выступом", у нас все еще есть способ попасть прямо внутрь.
   Малкин прищурил глаза. - Повтори это для меня еще раз, Резака.
   Так он и сделал, и когда он закончил, у них появился план. Что порадовало его больше всего, так это то, что Мирока сказала, что это был хороший план.
   - Ставьте их сюда, - сказал Талвар своим людям, когда они потели и кряхтели под тяжестью ящиков. Всего их было три: последние припасы, которые можно было извлечь из рассыпавшегося груза воздушного корабля, как бы он ни назывался. Пока не прибудут другие корабли - если прибудут другие корабли, поправил он себя, - это будет последняя партия хорошего лекарства, которая достигнет Копья. Глядя через заполненное паром помещение на покореженные и раздавленные ящики, он задавался вопросом, сколько из них могло уцелеть. У лекарства было свое применение - на каком-то уровне вы не могли бы контролировать город без него, - но для Талвара это был скорее случай, когда меньше значит больше. Он был удивлен тем, как легко Кильон и остальные поверили в его историю о желании лично осмотреть ящики, чтобы убедиться, что ни одна из колб не была загрязнена или испорчена мальчиками-черепами с нижнего уровня. Дело в том, что чистота лекарства не была главной в его заботах. Он гораздо больше заботился о том, чтобы убедиться, что не слишком много информации выплыло наружу за один раз. Да, его ополчению это было нужно, чтобы помочь им в их борьбе с Черепами. Но не было никаких причин, по которым остальную часть запаса нужно было безрассудно растрачивать на больных и нуждающихся. Они получат это в свое время, когда это будет соответствовать его требованиям, а не их. В данный момент он намеревался запастись хорошими флягами здесь, в бане, до тех пор, пока не сочтет целесообразным их раздать. То, что воздушный корабль выпустил все свои внутренности - из-за чего роевикам было трудно отследить ящики и их груз, - было своего рода роковым вмешательством, которое он никогда бы не смог спланировать. Иногда жизнь просто так складывается. Несмотря на все, что с ним случилось, - несмотря на то, что половина того, что делало его человеком, была отнята, - он все еще считал себя необычайно везучим человеком. Но потом ты сам добился своей удачи. Это была та роль, которую Фрэй так и не получил, - безнадежный дурак.
   - Теперь вы можете уходить, - сказал он мужчинам. - И скажите кочегару, чтобы вернулся через двадцать минут.
   - Ты сможешь продержаться до тех пор? - спросил один из них.
   - Давление в норме. Я смогу продержаться.
   Когда тяжелые двери закрылись, он подошел к первому ящику. Пуповина натянулась, и он почувствовал, как каллиопа крадется за ним. Он взглянул на дрожащие стрелки своих датчиков на животе. Музыка играла так монотонно, что теперь он едва замечал ее. Если он когда-нибудь снова обретет тишину, это будет тишина, заполненная похожими на пещеры дырами, в которые раньше помещалась музыка.
   Он приподнял крышку первого ящика, наклонился, чтобы покопаться в набивке из соломы, пока его деревянная рука не коснулась стекла. Он вытащил фляжку, наблюдая, как прозрачная жидкость наполняет ее почти до пробки. Живет у него на ладони, в буквальном смысле этого слова. Он двинулся, чтобы отставить фляжку в сторону - позже он решит, отправить ее или оставить на хранение, - но какой-то импульс овладел им, и вместо этого он решил разбить фляжку о стенку ящика. Лекарство просачивалось сквозь шарниры его деревянных пальцев. Он не мог сказать, что ему было приятно уничтожать сыворотку-15, но это определенно было важно.
   Что-то вылезло из соломы.
   У него не было времени среагировать, только осознать тот факт, что это происходит. Он даже не успел сделать шаг назад, когда фигура выпрямилась во весь рост, все еще с головы до ног покрытая соломой, но узнаваемая, очень узнаваемая.
   - Подумала, что осталось какое-то незаконченное дело, - сказала Мирока.
   Она уже направила на него пистолет. Она выстрелила в упор в один из его датчиков давления пара. Затем она выстрелила еще раз, и еще, направляя каждый выстрел в другую часть его тела. Талвар отшатнулся, пуповина обвисла у него за спиной. Струя горячего белого пара вырвалась из его живота, еще больше наполнив комнату паром.
   - Эти первые три были за Фрэя, - сказала Мирока, вылезая из ящика, распахивая пальто, отбрасывая один пистолет и доставая другой. - Остальное за мой счет. - Она прицелилась из чего-то тяжелого, черного и полуавтоматического и открыла по нему огонь. Теперь он выбрасывал клубы пара в шести или семи направлениях, визжа, как закипающий чайник. Он поднял на нее свою деревянную руку, и она превратила ее в расщепленный обрубок без пальцев. Талвар рухнул обратно на толстый хвост своей пуповины.
   Двойные двери открылись. Со своего наблюдательного пункта он разглядел двух или трех своих людей, возвращавшихся в комнату, привлеченных шумом. Его глаза слезились, и он не мог ясно их разглядеть. Один из них пытался смахнуть пар со своего лица. Другой неопределенно ткнул стволом пистолета в его сторону, а затем направил его на Мироку.
   - Стреляй! - воскликнул Талвар.
   У мужчины - он даже не знал его имени, не мог узнать его в лицо - было время сделать только один выстрел, прежде чем Мирока позаботилась о нем и о том, кто еще вошел в дверь. Тела - теперь он был уверен, что их было трое - рухнули на землю, их пистолеты со звоном ударились о твердый деревянный пол.
   - Фрэй мертв, - сказал он, слова выходили мокрыми и окровавленными, что-то булькало у него в трахее.
   - Нет, - ответила Мирока, останавливаясь, чтобы сменить магазин. - Фрэй просто немного присматривает за детьми. Когда я видела его в последний раз, с ним все было в порядке. Разве это не облом? Именно те новости, которые ты не хотел бы услышать на смертном одре.
   Она подошла к дверям, снова захлопнула их пинком и постаралась запереть внутренний замок. Затем она снова начала стрелять в него, на этот раз сосредоточившись на его ногах.
   В одном глазу у него была заноза, а в другом - пар, и каждое из них причиняло такую же боль, как и другое, но у него все еще было достаточно зрения, чтобы увидеть, как открываются другие ящики и выходят фигуры. Двое худощавых мужчин, обоих он знал, но ни одного из них он не ожидал снова увидеть живым. Малкин был одним из них, Кильон - другим.
   - Нет! - сказал он, царапая воздух здоровой рукой, как человек, одолеваемый ночными кошмарами.
   Малкин запустил руку в солому и вытащил винтовку с массивным стволом. Все еще стоя в ящике, он прицелился из винтовки в каллиопу и пробил в ней гулкие отверстия. Каждый раз он не торопился взводить курок, прицеливаться и стрелять, как будто не было причин торопиться. Теперь из Талвара валил пар. Это делало что-то забавное с музыкой, заставляя ее ускоряться. Глубоко в каллиопе потеря давления - или, возможно, удары, которые Малкин нанес по ней, - оказывали какое-то пагубное воздействие на ее регулятор.
   Кильон выбрался из своего ящика, плавно переставляя длинные ноги, когда он перевалился через бортик и ступил на пол. Ангел был единственным, у кого, казалось, не было при себе оружия.
   - Хватит, - крикнул он, перекрывая усиливающуюся музыку.
   - Испортил нам веселье, Резака, - сказала Мирока. - Это ты весь такой. - Но она демонстративно убрала полуавтоматическое оружие в кобуру, снова застегнув клапан пальто. Малкин стоял у нее за спиной, задрав ствол винтовки к потолку.
   Кильон медленно подошел к Талвару и затем опустился на колени, тщательно выбирая место, чтобы струи пара не попадали на него.
   - Это не должно было случиться так, - сказал он, говоря так тихо, так медленно и невозмутимо, что казалось, будто он вообще не слышит музыки. - Мы вернулись в город, готовые доверять тебе. Все, что тебе нужно было сделать, это помочь людям, когда они больше всего в этом нуждались. Никто не просил о мире. Никто не просил ничего такого, чего ты не мог бы доставить.
   Талвар сплюнул кровь и что-то ужасное, что, он не был уверен, вообще должно было пройти через его горло. - Как будто тебя это когда-нибудь волновало, ангел. Как будто речь шла о чем-то другом, кроме твоего собственного выживания.
   - Может быть, когда-то это и было правдой, - сказал Кильон. - Но я двинулся дальше. Понял, что я не был центром своей собственной вселенной. Это было даже близко не к центру. Жаль, что у тебя не хватило духу сделать то же самое. - Он наклонил голову влево и напрягся, разглядывая то, что осталось от Талвара, и не выглядел слишком воодушевленным тем, что увидел. - И все же сейчас вода под мостом. Ты хочешь, чтобы мы сменили катушку?
   Музыка теперь превратилась в кружащуюся, визжащую какофонию.
   - Ты доктор, - сказал Талвар. - Избавь меня от страданий.
   Кильон начал вставать. - Извини, - сказал он, и на мгновение на его застывшем, как маска, лице отразилось сожаление. - Кажется, я забыл свою сумку.
   Но даже когда он поднимался на ноги, что-то, казалось, не выдержало внутри него. Он рухнул на колени, и его вырвало, брызнув кровью в лицо Талвару. Кильон прикрыл рот рукой и снова закашлялся, но на этот раз большая часть крови попала ему в руку. Он посмотрел на красное месиво на своей ладони с каким-то извиняющимся смущением, как будто это было совершенно неподобающим поступком в приличном обществе.
   - Резака, - сказала Мирока. - Что-то у тебя там не слишком хорошо получается.
   - Похоже, у нас обоих все получится, если мы доживем до заката, - сказал Талвар.
   - Я мог бы, - сказал Кильон и вытер рукавом окровавленную рану у себя во рту. - У тебя все получится, если ты продержишься следующие пять минут.
   - Зачем довольствоваться минутами? - сказала Мирока, доставая пистолет и прицеливаясь из него.
  
   После этого произошло многое, но большую часть времени он был в лучшем случае в полубессознательном состоянии, осознавал движение и шум и - помимо ощущения, что происходят важные события, - совершенно неспособен связно обрабатывать информацию. Большую часть времени он лежал на земле, с подложенным под голову чьим-то пальто в качестве подушки, а его собственное пальто было расстегнуто, чтобы его друзья могли оценить ущерб, который он так усердно старался скрыть от них. Он услышал выстрелы, слишком громкие и отдающиеся эхом, чтобы они были за пределами бани, но доносившиеся не из самой комнаты, а также громкие голоса, крики, споры и тихий заговорщический шепот. Он то погружался в черное беспамятство, то выходил из него, каждый раз укрепляя свою решимость не терять сознания, и каждый раз терпел неудачу. Он был ранен, возможно, смертельно, но не хотел умирать. Он присутствовал при начале чего-то, что хотел довести до конца. Он давал обещания, и мысль о том, чтобы нарушить их, была хуже страха смерти.
   Но в него стреляли, и он уже был слаб. В редкие моменты ясного, рационального мышления он понимал, что это не были счастливые партнеры по постели. Он также был человеком, для которого даже самое лучшее человеческое лекарство было, по сути, бесполезным.
   Он проскользнул между мгновениями, а затем фигура перед ним обрела твердость.
   - Кильон, ты тупой сукин сын. Почему ты нам ничего не сказал?
   Его удивил собственный смех. - Потому что мы могли бы повернуть назад.
   - Только потому, что в тебя попали?
   - Я так и думал.
   - Нет, пока я была на вахте. Если бы мы зашли так далеко, я бы пристрелила тебя на месте.
   - Тогда хорошо, что я тебе не сказал, не так ли?
   Мирока отвела взгляд в сторону. Она то появлялась, то исчезала из поля зрения, несмотря на то, что в комнате теперь не было пара. - Вы уже нашли его сумку?
   - Это здесь.
   Забинтованное привидение, появившееся в поле зрения, было, как ни странно, Куртэйной. Тогда он понял, что у него, должно быть, галлюцинации, потому что она никак не могла найти в себе сил подняться с постели, особенно с теми травмами, которые она получила. Но осознание того, что он бредил, только усилило связь видения с реальностью. Она наклонилась ближе и тихо заговорила.
   - Кильон. Слушай внимательно. Здесь должно быть что-то такое, что-то в этих лекарствах, что может тебе помочь. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что это такое и как нам это использовать.
   - Бесполезно, - сказал он, улыбаясь стойкости иллюзии. - Внутреннее кровотечение. Ты ничего не сможешь сделать.
   - Разве я официально освободила тебя от обязанностей по уходу за экипажем "Раскрашенной леди"?
   Так что призрак не был идеален. Он не понимал, что произошло прошлой ночью. Почти сожалея о том, что приходится разрушать это заблуждение, он сказал: - Корабль погиб. Он сгорел. Больше никакой "Раскрашенной леди".
   - Да. Очень хорошо. Все это не имеет для меня ни малейшего значения, когда у меня все еще есть моя команда, один из которых нуждается в тебе, чтобы сохранить ему жизнь. Сумка, доктор. Лекарства. Скажи мне, что мне нужно сделать.
   - Ты ничего не можешь сделать.
   Ее голос перешел в рычание. - Я капитан Куртэйна с быстроходного разведчика "Раскрашенная леди". Ты мой врач, и я приказываю тебе лечить себя самостоятельно.
   Он снова рассмеялся, но на этот раз над собственной вялой готовностью участвовать в этой шараде. - Открой сумку. Второе отделение... - Он наблюдал, как она роется в содержимом. - Да, вот это. Достань флаконы.
   Она подняла их для осмотра. - Который из них?
   - Справа. Мне правый. Теперь найди чистый шприц и сними колпачок с иглы.
   Она исчезла; прошла вечность, и Куртэйна снова была там, со шприцем, погруженным во флакон. - Сколько, доктор?
   - До первого деления. Найди вену у меня на руке и... - Он снова потерял сознание.
   Он пришел в себя резче, все снова стало в фокусе, включая боль от раны. Примечательно, что Куртэйна все еще была там и разговаривала с ним. - Я сделала это, - сказала она. - Надеюсь, на данный момент этого достаточно. Если это не так, то тебе лучше сказать мне, что еще мне нужно сделать. Боюсь, пройдет несколько часов, прежде чем мы сможем найти кого-нибудь, кому я доверила бы оперировать тебя.
   Впервые после смерти Талвара он почувствовал, что его мысли движутся в рациональном русле. - Как ты?
   - Лучше, чем на моем корабле.
   - Они не должны были выпускать тебя из лазарета.
   - Они не хотели этого делать. Но из-за всего того шума, который вы здесь производили, лазарет больше не казался мне самым безопасным местом в городе. - Она оглянулась через плечо. - Я вижу, ты уладил свою обиду с Талваром.
   - Да. Но он должен Копью гораздо больше, чем смог бы когда-либо отплатить, просто умерев. Он украл лекарства, доставка которых сюда стоила нам жизней и кораблей. Что сейчас происходит?
   - Думаю, лучше всего назвать это переходным периодом. Мои люди внушают народу Талвара мудрость капитуляции и быстрой смены лояльности. Я рассчитываю, что большинство из них - головорезы-оппортунисты, которые распознают хорошую вещь, когда им ее предлагают.
   - Однако это горькая пилюля, которую нужно проглотить. Внезапно им говорят, что они работают на Рой.
   - По крайней мере, я даю им выбор.
   - Да. И альтернативой будет... что именно? Драться с тобой?
   Она одарила его энергичной улыбкой. - Они могут попытаться.
   - После пересечения зоны у вас почти не осталось оружия. И ни один корабль, который попадет в Копье при таком подходе, тоже его не привезет.
   - Произноси это шепотом, доктор. В данный момент мы ногтями цепляемся за иллюзию превосходства. Они думают, что мы сильнее, чем на самом деле.
   - Талвар знал, что зона сделает с оборудованием Роя.
   - Талвар мертв. Большинство его людей - дураки, которые едва ли знают, что есть мир за пределами Копья. - Ее лицо посуровело от решимости. - В любом случае, мы не бессильны. У нас все еще есть обученные люди, экипажи двух кораблей, и они очень хорошо владеют арбалетами и холодным оружием. Я приглашаю всех, кто сомневается в этом, проверить это на практике. Кроме того, есть еще один фактор. У нас все еще есть остальная часть Роя, и остальная часть Роя все еще очень хорошо вооружена.
   - Но не на той стороне зоны.
   - Пока что. Но ландшафт меняется. Ополчение Талвара - теперь наше ополчение - имеет, по крайней мере, некоторый доступ к сыворотке-15. Это означает, что они могут проникнуть на нижние уровни города, в места, в которых им раньше было отказано. Черепа отступают - всплеск сопротивления - это последнее, чего они ожидали. Впереди еще долгий путь, и могут пройти дни или недели, прежде чем мы увидим какие-либо изменения в контроле над окружающими землями. Но это произойдет, и когда это произойдет, не будет никаких военных препятствий для подхода на низком уровне, в обход границы зоны. Это все равно будет трудно, и могут возникнуть очаги сопротивления. Может быть, больше, чем карманы. Но мы сможем поддерживать наши двигатели работающими на протяжении всего пути, и у нас все еще будут исправные пушки, когда мы причалим.
   - Дни или недели. Ты думаешь, мы сможем продержаться так долго?
   - Есть еще один фактор, который означает, что нам, возможно, даже не придется этого делать. Пока тебя не было, что-то произошло... полагаю, ты бы назвал это переговорами. Мы вступили в контакт с фракцией ангелов. Они увидели, что случилось с первыми двумя кораблями, и отправили посланника на встречу с остальной частью Роя. Ангел был почти мертв к тому времени, когда достиг "Пурпурного императора": он был вынужден лететь гораздо выше, чем они обычно делают, чтобы обогнуть верхнюю часть зоны, и его двигательная установка вышла из строя вскоре после того, как он покинул Копье. Замерзший до полусмерти и почти слишком слабый, чтобы летать. Но он добрался до нас и открыл канал связи с Небесными уровнями.
   - Это ангелы с Небесных уровней пытаются занять Копье сверху.
   - Не все, Кильон, ты сам нам об этом сказал. Должно быть, там, наверху, все еще есть ангелы, которым мы с тобой можем доверять, иначе они не послали бы кого-нибудь вниз предупредить тебя, чтобы ты убирался из города.
   - Это было некоторое время назад.
   - Знаю, и можно только догадываться, насколько велико влияние пацифистов на поджигателей войны. Но они бы ни за что не отправили этого ангела в почти самоубийственный полет. Поджигатели войны перенапряглись, пытаясь занять нижние уровни. - На секунду на ее лице промелькнуло сомнение. - Во всяком случае, это то, что говорят нам ангелы.
   - И у них не было бы причин лгать, когда на карту поставлено так мало.
   - Я не знаю. Возможно, они лгут, говоря, что могут гарантировать безопасность флота, если он будет высоко, а не низко. Но вот в чем дело. Рано или поздно все сводится к доверию. Вам просто нужно совершить этот прыжок веры. На самом деле в этом-то все и дело. Если бы существовали твердые гарантии, вам вообще не нужно было бы доверять.
   - Значит, Рикассо рискнет всем Роем ради обещания ангелов, с которыми он никогда не имел дела до сегодняшнего дня?
   - Не всем Роем. Но частью его - достаточным количеством кораблей, чтобы изменить ситуацию, доставив больше сыворотки-15? Я так думаю. И он позаботится о том, чтобы оказаться на одном из этих кораблей, когда тот пересечет границу.
   - Единственное, в чем я никогда не сомневался, - это в его мужестве.
   - Но ты не думаешь, что это разумно.
   - Это азартная игра, - вздохнул Кильон, борьба - энергия для спора - покидала его. - Но тогда я понимаю твою позицию. Если ты хочешь держать в узде сброд Талвара, тогда тебе нужно проявить свою силу. Привлечение большего количества кораблей сделает именно это, особенно если ты сможешь продемонстрировать, что у вас есть сговор по крайней мере с некоторыми из ангелов.
   - Никто не говорил, что это будет красиво. Но если это то, что нужно, чтобы удержать этот город от сползания обратно в хаос, Рикассо не будет колебаться. - Она помолчала. - Есть так много всего, о чем я предпочла бы поговорить с тобой. Что произошло там, внизу, внутри Копья? Мирока и Малкин рассказали мне кое-что из этого, но я все еще понимаю только часть истории. С Кэйлис все будет в порядке?
   - Она бы не забралась так далеко, если бы не была сильной.
   - А с Нимчей?
   - Я не верю в судьбу. Но если бы мне пришлось, она была бы живым доказательством этого. Она была рождена, чтобы служить Копью, Куртэйна. Рождена, чтобы исцелить его и заставить снова работать.
   - Делая что?
   - Это не город. Это шлюз, терминал. Дорога к звездам. Но чтобы добраться до них, вам не нужно подниматься наверх, - улыбнулся он. - Ты спускаешься вниз. Глубоко под нашими ногами, в недрах Земли, находится... нечто. Кое-что, что, как мне кажется, мы с вами не вполне способны понять. Отверстие в... нечто еще более странное, я полагаю. Это и есть дорога.
   - Мы можем проехать по ней еще раз?
   - Думаю, нам, возможно, придется это сделать.
   - С этим придется повозиться.
   - Так и будет. И полагаю, нам понадобятся корабли и хорошие пилоты, чтобы управлять ими. Они не будут похожи на ваши корабли, и предполагаю, что навыки пилотирования будут несколько иными. Но не сомневаюсь, что можно внесены необходимые коррективы.
   - Думаю, это может стать проблемой для моих внуков.
   - Возможно. Но мир не собирается нас ждать. Становится холоднее, и леса умирают. Мы либо что-то делаем с этим, либо находим другое жилье.
   - Я рада, что ты думаешь о будущем.
   - Твоем. Не обязательно моем. - И он снова закашлялся, кровь хлынула у него изо рта, а при следующем вдохе ему показалось, что в легких у него ножи, перемешанные так и этак, как содержимое неубранного ящика для столовых приборов.
   - Кильон, то, что я сказала о том, чтобы попросить кого-нибудь прооперировать тебя. Есть и другая возможность.
   - Если ты думаешь, что я могу оперировать...
   - Нет, не ты. Но другой ангел. Если у нас там есть друзья, и мы сможем доставить тебя к ним...
   - Это безнадежно, Куртэйна. Город - зона боевых действий. У нас было достаточно неприятностей, когда мы только добрались до "Розового павлина".
   - А если бы был другой способ? Тот, который не включал в себя прохождение через весь город?
   - Его там нет.
   - Теперь есть. Я думаю, что смогу поднять тебя на Небесные уровни. Однако нам придется действовать быстро, и я не могу гарантировать, что что-либо из этого сработает или что тебе будет легко. Но думаю, что есть способ, которым мы можем это осуществить. - Она засунула здоровую руку, ту, что не была забинтована, под грубую подушку, сделанную из пальто Мироки. - Сейчас я собираюсь переместить тебя, Кильон. Это может быть больно. Но ты мой врач, и я так просто от тебя не откажусь.
  
   Он был без сознания к тому времени, когда его втащили на крышу бани "Красный дракон". Без сознания, но все еще дышал, хотя и неглубоко, и с каждым вздохом что-то ужасное и рыхлое перемещалось в его груди. Однако все еще жив. Это, подумала Куртэйна, было все, на что они могли сейчас надеяться. И если бы ему удалось не умереть до того, как он доберется до ангелов, это было бы еще лучше. Но никогда в жизни она не чувствовала себя менее оптимистично.
   Теперь они все были там: Мирока, Малкин, Кэйлис и Эграфф, столпившиеся вокруг ожидающей капсулы аэростата-корректировщика, пока надувался газовый баллон. Ее экипаж не осмеливался начать этот процесс раньше; воздушный шар был бы слишком заманчивой мишенью для выстрелов еще до того, как он начал свой подъем. Как бы то ни было, газовый баллон нуждался в срочном ремонте, а надувание - с помощью горячего воздуха, подаваемого из печи бани, - заняло больше времени, чем ей хотелось бы. Сработает ли это вообще? задумалась она. Закручивающиеся по спирали термические потоки подняли бы воздушный шар выше, но если бы он выпал из их хватки, преобладающие ветры вскоре унесли бы его за пределы Копья, далеко за пределы возможности спасения или помощи Кильону. Не сумев доставить "Раскрашенную леди" целой и невредимой, она сразу поняла, насколько вредоносными могут быть эти термические потоки и ветры, когда они сталкиваются друг с другом. Она чувствовала это по покалыванию обожженной кожи под бинтами. И все же: что еще они могли сделать, кроме этого единственного смелого поступка?
   Две служанки мадам Бистури принесли с нижних этажей растянутое тело Кильона. Они дрожали на крыше, кутаясь в свои ночные рубашки с цветочным узором, но не желали возвращаться в дом, пока не станут свидетелями отлета. Куртэйна помогла затащить Кильона в наблюдательную кабину, убедившись, что он должным образом защищен от любых предстоящих толчков. Один раз он чуть зашевелился, но его глаза были сонными и расфокусированными, и она не думала, что он сохранил хоть какое-то реальное представление о том, что происходит.
   - Это не так, как должно было случиться, - сказал Эграфф. - Мы должны были спасти город, а не потерять Кильона.
   Куртэйна поправила одеяла, которыми она укрывала Кильона. Он был похож на маленького ребенка, завернутого в них: уродливого, странного, похожего на птицу младенца. - Мы его не потеряли, пока нет. И мы не спасли город. Мы начали его спасать, вот и все.
   - Хорошо. А теперь предоставь остальное нам. Ты можешь вернуться в лазарет, где тебе самое место.
   - Когда предстоит полет на воздушном шаре?
   - Нет. Ни в коем случае. Ты не поедешь на этой штуке. Посмотри на себя: у тебя одна здоровая рука, а ты едва можешь пошевелить плечом, к которому она прикреплена!
   Полагайтесь на то, что Эграфф прибегнет к чисто техническому возражению, подумала она, а не к апелляции к эмоциям. Он знал ее слишком хорошо. - Это воздушный шар. Он не то чтобы чрезмерно наделен средствами управления. Вы идете вверх или вниз. И нам не нужно спускаться вниз.
   Он поднял свои собственные рукавицы из бинтов. - Ты же знаешь, я бы сделал это, если бы все еще мог нажать на рычаг.
   - Ты не можешь, а я могу.
   - Небесная принцесса высказала свою точку зрения, - сказала Мирока, застегивая пальто, которое она раньше пожертвовала на подушку для Кильона. - И это хорошая идея. Никаких чертовых сомнений на этот счет. Но у меня две руки, что в некотором роде решает спор.
   - Ты никогда раньше не летала на воздушном шаре, - сказала Куртэйна.
   - Нет. Но, как ты сказала, все идет вверх или вниз. Думаю, смогу разобраться в этом, если очень сильно постараюсь. И есть еще один момент, который не будет много значить для тебя, но чертовски много значит для меня.
   - Что именно? - спросил Эграфф.
   - Кильон по-прежнему остается моей посылкой. Я занимаюсь здесь доставкой. - Она закончила надевать пальто, задержавшись только для того, чтобы повыше подтянуть воротник на шее. - А теперь покажи мне, как работать с этими проклятыми рычагами, пока мне не пришлось вступать с тобой в спор.
   Эграфф посмотрел на Куртэйну. - Если придется выбирать между отправкой Мироки и отправкой тебя, ты знаешь, на чью сторону я встану. Без обид, Мирока.
   - Ни хрена не принято. Ты продолжай.
   - Ей нужно только знать, как замедлить свой подъем, когда она достигнет нужных уровней. Если ангелы будут там, чтобы встретить ее, они найдут способ привести ее сюда. А если это не так, она может выключить горелку и снова спуститься.
   - И надеюсь, что она попадет в цивилизованную часть Копья, а не в ту часть, которая все еще занята Черепами, - сказала Куртэйна.
   - Такой же риск был бы применим и к тебе, - отметил Эграфф.
   - Да, и, по крайней мере, я к этому готова, - сказала Мирока, похлопывая себя по пальто, металл звякнул сквозь кожу. - Но, ты же знаешь, до этого дело не дойдет. Если добрые ангелы не разорвут наши цепи, я приведу к ним Резаку. Просто убедись, что они знают, что мы уже в пути.
   Кэйлис кивнула Куртэйне. - Позволь ей сделать это. Это ее желание. Она много путешествовала с Резакой. Позволь ей продолжить путешествие.
   Малкин подошел к Мироке и вытащил из кармана револьвер. Он передал его Мироке прикладом вперед и протянул свою руку, чтобы она обхватила рукоятку. - Возьми это. Раньше принадлежал Фрэю, когда он служил в полиции. Потом он стал моим. Никогда не подводил меня, когда дело доходило до драки. Если до этого дойдет, прикончи для меня парочку этих крылатых ублюдков.
   - Если до этого дойдет, - сказала Мирока, - я буду стремиться уничтожить больше, чем просто нескольких. - Но она взяла пистолет и сунула его в один из карманов своего пальто, где он был бы готов к немедленному использованию.
   - Сваливает немного влево, - сказал Малкин.
   - Я буду иметь это в виду. - Она тяжело пожала плечами под пальто. - Ты готова показать мне, как управлять этой штукой, Куртэйна? Потому что, если ты этого не сделаешь, я все равно начну это. Мы не хотим заставлять Кильона долго ждать.
   Куртэйна помогла Мироке забраться в кабину, указывая пальцем на очень немногие заметные достопримечательности, в то время как Мирока пристегивалась для подъема. - Высотомер. Горелка для горючего. Сброс балласта. Выпуск газа - будь осторожна с ним, потому что ты опустишься быстрее, чем сможешь снова накачать горячий воздух в оболочку.
   - Я что-нибудь придумаю.
   - В кабине повышенное давление, но пригодного для дыхания воздуха у вас будет всего на два часа. Впускной клапан здесь, но даже не думай открывать его, пока не окажешься по крайней мере ниже Серкит-сити.
   - Думаю, мы хотим сказать, что ангелам там, наверху, лучше быть на нашей стороне. Или нам с Кильоном обоим крышка.
   - Если у нас там нет друзей, - сказала Куртэйна, - я думаю, это относится к большинству из нас. Просто ты будешь первой, кто узнает об этом.
   - Запечатай меня снаружи. У меня внезапно возникло желание полетать на воздушном шаре.
   - Удачи, Мирока.
   - И тебе того же, Небесная принцесса. Надеюсь, они дадут тебе еще один дирижабль. Ты это заслужила.
   Глаза Куртэйны встретились с глазами Мироки; между ними произошел молчаливый обмен мнениями, а затем она закрыла дверь и жестом велела Мироке закрыть внутреннюю задвижку.
   Куртэйна отступила назад. Пока они разговаривали, команда добилась надувания воздушного шара. Он напрягался, чтобы поднять кабину с крыши в дикую высь наверху. Она поняла, что забыла продемонстрировать Мироке защелку для высвобождения. Она указала сквозь стекло на тяжелый рычаг справа от Мироки. Мирока кивнула и потянулась к панели управления. А затем, с быстротой, которая всегда поражала Куртэйну, несмотря на все полеты на воздушном шаре, свидетелем которых она была, кабина начала подниматься. Возможно, это было ее воображение, но ей показалось, что Кильон очнулся от беспамятства именно в момент освобождения, придя в себя достаточно надолго, чтобы оглядеться вокруг и обнаружить Куртэйну за стеклом, наблюдающую, как он поднимается. А потом он исчез, когда воздушный шар поднялся и скрыл своих пассажиров из виду.
   - Вернись, - прошептала она. - Ты мог бы нам пригодиться.
   Она все еще вытягивала шею, чтобы проследить за продвижением воздушного шара, когда Эграфф присоединился к ней и обнял ее за бок, стараясь не давить ни на одну из ее повязок. - Она в термальном потоке, - сказал он, прикрыв глаза ладонью. - Без остановок на всем пути к Небесным уровням.
   Кто-то произвел одиночный беспорядочный выстрел; он бесполезно звякнул о днище кабины.
   "Интересно, увидим ли мы снова когда-нибудь кого-нибудь из них", - подумала Куртэйна.
   - Мы не могли оставить Кильона в более надежных руках. Ты это знаешь. И, по крайней мере, теперь у него есть шанс.
   - Там, наверху, мог быть я, а не Мирока.
   - Как она и сказала, за Кильона отвечала она, а не ты. В любом случае, у нас с тобой здесь более чем достаточно забот. Мы должны подать сигнал Рикассо, чтобы он мог сообщить ангелам, что их ждет. И выяснить, каковы его планы.
   - Он пожалеет, что у него не было возможности снова поговорить с Кильоном.
   - Может быть, он так и сделает, - сказал Эграфф. - В том-то и дело. Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Единственное, в чем я уверен - если это не противоречие, - так это в том, что ничто не будет прежним. Я имею в виду, посмотри на нас - мы выросли в Рое, нас с рождения учили плевать на память об этом месте. А теперь мы рисковали своими жизнями, чтобы добраться сюда, и будь все проклято, если я не хочу, чтобы оно уцелело. - Несмотря ни на что, он был совершенно не в состоянии удержаться от улыбки. - Может быть, с Роем покончено, по крайней мере с тем, который мы знали. Но если это так, то Копье тоже не будет прежним. Я хочу, чтобы оно прошло через это - каким-то образом я знаю, что так и будет, - но я также знаю, что с другой стороны все выйдет по-другому.
   - Зачем останавливаться на Копье? - сказала Куртэйна. - Если Нимча и остальные будут выполнять свою работу, сам мир уже не будет прежним. И если мир изменится, изменится и это.
   - Что? - спросил Эграфф.
   Она указывала на небо, но не на воздушный шар, который поднимался так быстро, что теперь был не более чем крошечным медным пятнышком на фоне отвесной, постоянно поднимающейся поверхности Копья. Она даже не указывала на Небесные уровни, куда направлялся воздушный шар.
   Она указывала на пустые, лишенные ангелов небеса за его пределами.
   Все остальное. Вселенная.
  
  
  
  
   Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод, аннотация. 2023.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"