О Чёрный Город, Чёрный Город,
С гремучим лесом обстоят.
Туда и омуты - как броды,
Там день и ночь стоит заря,
И там твой друг по плитам бродит
С кувшинкой вместо фонаря -
Тебя и помнит, и не помнит,
И трёт отметку меж бровей...
И там цветёт, цветёт шиповник,
Покрывший зло твоих кровей.
1. Симфония Чащи Солнца и Чаши Луны
Если Центр - это средоточие разума, неусыпающий мозг нашей страны, то Северный Город - её душа, её незамирающее сердце. Окружённый зарослями колючего кустарника, самозабвенно пламенеющего лепестками на крови и пепелищах, воспетый в стихах и новеллах об утратах и встречах, овеянный легендами о возвращении мёртвых к живым - Северный Город никогда не забывал, что любовь сильнее смерти, однако смерть есть повседневность жизни. Всё, чем живёт и дышит Арийский Запад, было вписано в биение пульса Северного Города, отражалось в нём, как вселенная отражается в капле воды. Здесь всегда можно было, как в кино, за одни сутки пережить сражение и плен, обретение друга и страстный роман, гибель всех близких и внезапное освобождение - пережить всё это, чтобы с разбитым сердцем возвратиться к себе домой; например, домой на Восток. Так бывало со многими, чьи рассказы о юности доводилось мне в разное время выслушивать. Что же касается меня, то мой собственный дом - земля моего первого рождения, откуда я в Северный Город и прибыл - расположен отнюдь не на Востоке, да и сердце моё разбито было не враз, не за одни сутки; впрочем, повременим пока обо мне, поговорим сначала о наших столицах.
Итак, Центр - это логически стройная ясность дня, Северный Город - преисполненное неизреченных смыслов мерцание ночи; Центр воздвигает и повелевает, Северный Город вспоминает и грезит; Центру принадлежит настоящее, Северному Городу - прошлое и будущее. Оба они взращивают - взращивают по-разному, но вместе, ибо несут совместное служение с незапамятных времён.
Место, где ныне располагается Центр, представляет из себя вершину своеобразной геологической формации - одной из тех, которые именуются Белыми Садами. Белых Садов на нашей планете немного, самые значимые можно пересчитать по пальцам, и место пребывания Центра в их числе. О возникновении Белых Садов легенды рассказывают так. Когда Земля только-только вышла из Рождающего Лона, она была горячая и мягкая, дышала как тесто и струилась как воск. Небеса запели для новорожденной Земли приветственную песнь, и она запела им в ответ - произрастила навстречу Небесам деревья из собственной пламенеющей плоти, пространные леса и малые рощи. Когда песня Небес и Земли завершилась, чудесные леса и рощи остыли и сделались каменными; вокруг них и на них выросли уже обыкновенные деревья и кустарники, такие, какие мы знаем сейчас. Каждое из мест, где кроются под землёю Белые Сады, доныне хранит особую благодать и силу, так что обычно они делаются очагами того или иного служения - благодарения и покаяния, вопрошания и поклонения, прощания и приветствия. Белый камень, слагающий нагорья таких Садов, обладает способностью фиксировать, хранить и передавать информацию; это свойство может проявляться спонтанно, а может быть сознательно использовано при построении суперсистем.
Очаг служения, в древности располагавшийся на вершинах Белых Садов Центра, носил наименование Чаща (Роща) Солнца. Этот очаг был связан с тем самым местом, где сейчас находится Северный Город - однако под Северным Городом Белых Садов нет, там было кое-что другое. Северный Город построен в так называемой Чаше Луны, Лунной Чаше, "стены" которой образованы некогда юными, но в историческое время уже практически невидимыми горами, "дно" же до начала строительства являло собою ровное, чуть вогнутое поле, устланное вересковыми пустошами. В те времена, когда Земля была активно посещаемым космопортом, Лунная Чаша работала в качестве "антенны", впоследствии же она долго была очагом погребального служения, связанным, как сказано выше, с местом будущего Центра: в Лунной Чаше провожали уходящих, в Роще Солнца появлялись новорожденные. Существовала традиция, выраженная в формуле "кто сеет в Чаше Луны, тот собирает в Чаще Солнца" - как водится, прощание и встреча связаны здесь в один неразделимый узел.
Рассказывая о служении Атлантики, я уже говорил, что служение поминовения совпадает в нём со служением гостеприимства: покидающий одну твердь должен быть личным образом поименован и со всем своим достоянием оплакан, чтобы ступить на другую твердь самим собой, не утратив ничего из обретённого ранее. Говорил я и о главной проблеме, которая возникла и с течением времени усилилась - о том, что умершие стали "теряться", "выпадать из списков", что для многих ЭИС, служивших для умерших мостами из мира в мир, стало затруднительным воспроизводить именно тех же умерших, а не рождать новых - потомков и наследников этих самых умерших. Конечно, рождение потомства тоже было делом исключительной важности, однако адекватное обращение с новорожденными довольно сильно отличается от адекватного обращения с существами уже пожившими, а из-за вышеуказанных трудностей получалось, что то и дело вместе рождаются и преждежившие существа, и совсем новые. Наши предки по-всякому пытались эту проблему решить; было разработано множество вариантов на тему как отделить порождение новых существ от воспроизведения старых - но в итоге Старшие всё равно пришли к тому, что способы рождения должны быть универсальны: чтобы и новое, и преждежившее существо равно могло воспользоваться тем или иным каналом выхода в мир, не получая травмы и приобретая максимальные возможности для развития. Очень принятым способом воспроизведения/ порождения были так называемые "кладки" - про них-то мы сейчас и поговорим.
Что такое "кладка" в самом общем смысле? Кладка - это структура, содержащая в себе совокупность "яиц", то есть потенциальных источников-кладезей новой жизни. Яйца бывают очень непохожи друг на друга: и куриное яйцо в скорлупе, и кожистое яичко змеи, и лягушачья икра, и подобное драгоценному камню яйцо глубокоземной вабитры, и тихая лесная лужайка, пронизанная незримой сетью, насыщенной ячейками памяти - всё это разные виды яиц. Яйцо может быть "живым/ активированным", то есть уже содержащим существо, готовое развиваться - а может быть "неживым/ неактивированным", то есть лишь обладающим условиями для возникновения и развития в нём существа. Одни виды яиц формируются уже заведомо активированными либо заведомо неактивированными (скажем, яйцо домашней курицы бывает или оплодотворённым, из него выведется цыплёнок, или уж неоплодотворённым, из него никто не выведется) - а другие виды яиц могут ждать годами, столетиями и тысячелетиями, покуда к ним не прикоснётся оживотворяющая сила. Формировать яйца могут самые разные существа - ЭИС, люди, животные и так далее - более того, одни и те же существа в зависимости от условий жизни и потребностей могут то откладывать яйца, то рождать живых потомков. Яйца могут формироваться как штучно, так и большими партиями; в последнем случае как раз и образуется то, что мы именуем "кладкой".
Кладки бывают не менее разнообразными, чем яйца. Устройство кладки может быть очень простым, когда она являет собою немногим более чем совокупность яиц, а может быть исключительно сложным, когда это фактически суперсистема, организующая формирование и выведение яиц посредством причудливых программ, изменяющихся под воздействием окружающей среды. Сформировав кладку, материнское существо может остаться в пределах досягаемости и само её насиживать и греть (физически или ментально); может удалиться прочь, оставив кладку на попечение более крупной ЭИС, в пределах чьей суперсистемы данная кладка возникла; может сойти на нет, умереть, постепенно превращая своё тело в вещество кладки, оставляя кладке свои организующие программы, свою структуру. Подобно отдельно пребывающим яйцам, яйца кладки могут быть живыми/ активированными и неживыми/ неактивированными, через них могут выходить как совершенно новые существа, так и преждежившие, как существа обитавшие в данном мире - так и существа из совершенно других миров (в последнем случае кладку следует считать за дверь-между-мирами).
Итак, Роща Солнца на вершинах Белых Садов будущего Центра, "дневной" столицы Арийского государства, была священным местом, где располагалось некоторое количество кладок, способных функционировать и в режиме порождения потомства, и в режиме дверей-между-мирами. Вопрос о том, чьи эти кладки были исходно, с нашего ракурса рассмотреть сложно; важно, что некоторая часть их принадлежала лешим, и лешие на них очень рассчитывали. Однако священным данное место почитали не только лешие, но и шаманы, а стало быть - и вообще неарийцы, ну и много кто ещё. Спор о том, кто в этих краях первые и главные, неспешно тянулся между шаманами и лешими с давних пор, поскольку и те и другие населили арийский север так примерно в одну и ту же эпоху. Подобно неарийцам, лешие были не местными - пришли сюда через какие-то двери-между-мирами; подобно неарийцам, они с самого начала оказались весьма привязаны к земле своего нового рождения, да и вообще сей этнос - образование заведомо "природолюбивое", экологическую службу они несли задолго до того попали как к нам. Распределившись по просторам новой отчизны, лешие сделались хранителями локусов, воспроизводясь по преимуществу за счёт принятия в свои ряды иных существ, однако кладки, через которые время от времени рождались новые лешие, продолжали жить. Лешие, выходившие из этих кладок, сильно отличались от "новопринятых", то есть от бывших людей и прочих бывших - это были "лешие старого образца", "лешачьи детишки", и вся Конгрегация Леших их страшно любила. С течением времени кладки в Роще Солнца пробуждаться перестали, однако лешие не теряли надежды, что рано или поздно они вновь оживут. Всё это важно нам для того, чтобы понимать, почему лешие настолько держались за место будущего Центра, что взялись всерьёз воевать с Амаем Героем Эпоса, когда он туда пришёл; а рассказать про Амая и про основание Центра необходимо затем, чтобы верно изобразить здесь жизнь нашей страны и её "ночной" столицы, Северного Города, перед Чертой Мира - условной чертой, отделяющий последний год тотальной войны от первого года мирных времён.
Говоря о соотношении Центра и Северного Города как символов, можно смело воспользоваться образами шаманского служения - это Белый Город и Чёрный Город, престол Эла и святилище Ола. Старшие из Духов-Братьев Великой Семёрки, братья Эл и Ол олицетворяют собою силу дня и силу ночи: лик Эла - солнце, лик Ола - луна, Элу принадлежат ясность рассудка и законы видимых вещей, Олу - тайны памяти и подсознания, незримые истоки и опоры, входы и исходы. Если Центр - Элов, то Северный Город - несомненно Олов; погребальное служение совершалось в Лунной Чаше в незапамятные времена, им же напоены были дни и ночи Северного Города в конце войны, накануне Черты Мира. "И там твой друг по плитам бродит с кувшинкой вместо фонаря..." Город Мёртвых, место поминовения и встреч, святыня прикосновения к неизреченному: тайна любви, способной узреть подлинные лица за эфемерными как дыхание именами. Бессонные Огни погребального служения на Великой Чёрной, на Оловой Реке далеко на Востоке, изливали свой свет и у нас, на Западе - помогая каждому вспоминать самого себя, вспоминая любящих и любимых, друзей и врагов - всех тех, встречи с кем сплели живую сеть над бездной, взрастили сад сердца. "Из рук, которые держат приклад, где вдоль ствола разлом - вставай, мой зарезанный в драке брат, кривым шиповатым ростком..." Такое вот необыкновенное место являет собою Северный Город, одаривший меня плотью моего второго рождения; не удивительно, что именно здесь началась новая эпоха разведдеятельности, что наши мёртвые стали возвращаться к нам именно на этой земле.
"Сеющие в Чаше Луны собирают в Чаще Солнца"; можно ещё вспомнить строки "сеющие слезами - пожнут радостью". Чаща Солнца - это вообще-то место пребывания Центра, но когда мы общими усилиями изменили ход вещей, Чащей Солнца сделался для нас Северный Город, то есть Чаша Луны: в ней мы сеяли слезами, в ней же и собирали урожай радости. Покончив с войной, мы пожинали плоды нового устройства жизни сперва у себя в Северном Городе, и только потом всё это пришло в Центр. До поры до времени Центр выжидал, глядя на происходящее в Северном Городе как на волшебство, поэзию, эксперимент; следует отметить, что установление мира с неарийцами при взгляде из Центра виделось едва ли не более странным и фантастичным, чем оживление умерших. Центр вообще-то всегда старается не спешить, и это правильно: являясь важнейшим узлом суперсистемы Арийской Территории, Центр необходимо должен принимать взвешенные решения, чтобы транслировать всей сети не разрушительные импульсы, а гармонию. Сместив арийскую столицу с Юга на Север и расположив её в Роще Солнца, Амай Герой Эпоса изменил расклад сил в ойкумене - фактически именно это произвело кристаллизацию аморфной до того жизни Запада, породив новое государство. Горький парадокс исторического развития: в основу нынешней арийской государственности был заложен важнейший узел шаманской суперсистемы, однако росту дружбы между неарийцами и арийцами это не поспособствовало; едва ли не наоборот.
В одном из докладов на недавней конференции, посвящённой изучению ключевых суперсистем ойкумены, о значении Центра говорится так:
"Когда потомки переселенцев из Приморья образовали <первую, старую> столицу <новообразующегося государства> сильно южнее нынешнего Центра, они пытались создать противовес уже существующей суперсистеме этой земли: воспрепятствовать тому, чтобы сила здешней <то есть шаманской> суперсистемы довлела бы в атмосфере рождающегося, создающегося арийского этноса. Когда же <позднее> Амай Герой Эпоса совместил государственный центр с центром этой самой здешней <то есть шаманской> суперсистемы - он, конечно же, сосредоточил в данном фокусе очень большие силы. Исключительно мудро, что в Центре не существует единоличной власти! - мощная центрированность суперсистемы Арийской Территории уравновешивается отсутствием единоначалия в самом Центре. Другой противовес опасностям, которые подстерегают жёстко центрированную систему - это Школа Следователей.
<...>
Все достоинства и недостатки центрированной системы у нас сохранялись и сохранились доныне - всё, что происходит в Центре, очень быстро получает живой и непосредственный отголосок в других частях: волны настроений и состояний доходят до периферии быстрее, чем информация и директивы. Когда какой-нибудь объект помещается в Центре - возникает эффект оптического и акустического усиления.
<...>
Можно сказать, что то, что происходит в Северном Городе, в Центре и всей стране могут принимать или не принимать - это виртуальная жизнь, эксперимент, альтернатива; то же, что происходит в Центре - то обладает для всей страны силой архетипа. Происходящее в Северном несёт условное наклонение, "что было бы если" - а происходящее в Центре действует наклонением повелительным."
Я в полной мере отдаю себе отчёт в том, что читателя могут удивлять и даже шокировать стремительные переходы от доисторической древности Чащи Солнца и Чаши Луны к событиям едва ли не современным - ведь тысячелетие, прошедшее со времён строительства Центра до нас, на фоне всей истории кажется одним днём - однако мне представляется столь важным выявить корни, идущие из глубин и формирующие переплетение стволов истории, что я планирую и дальше легко переводить указку с одних эпох на другие, и призываю заинтересованного читателя следить за этим быстрым движением указки внимательнее. Упрощать изложение с потерей значимой части смысла - по моему глубокому убеждению, дело нестоящее; смею надеяться, что в конечном итоге усердный читатель таки окажется за свои труды вознаграждён.
Итак, сейчас мы желаем хотя бы вкратце рассмотреть события вокруг основания Центра и Северного Города. Однако чтобы верно представлять, что за деяние совершил Амай с соратниками и зачем, нам требуется снова сделать шаг назад - и вспомнить, как обстояли дела на Арийском Западе в период между переселением в эти земли изгнанников из Приморья и собственно установлением нынешнего Арийского государства, так сказать - "между Арием и Амаем". Вдохнём поглубже и погрузимся в воды истории - отнюдь не новой, но и не слишком древней.
2. От легконогого Ария до неспокойного Амая, минуя Моисея и волхвов
Итак, около трёх тысяч лет назад на земли, называемые ныне Арийской Территорией, выплеснулись одна за другой бурлящие волны изгнанников, переселенцев из Приморья - сперва христиане, за ними приверженцы старой религии, служители и верные Системы. Что за страна приняла их в свои объятия, что встретили они, придя сюда?
Поросший лесами Север Запада исконно и безраздельно принадлежал неарийцам, которые жили племенами и союзами племён, не видя для себя никакой необходимости объединяться в государство. Наличие за хребтом, на Севере Востока, могучей Таголинской Державы не возбуждало в западных неарийцах зависти или ревности, несмотря на то, что основателем империи Таголинов был их сородич и соотечественник, уроженец Запада - шаман по имени Тагол Великий Борилих, избранник и посланник Повелителя Ветров Боро. Западные неарийцы безмятежно полагали восточных Таголинов и их подданных своей роднёй и относились к их империи положительно, но в целом равнодушно - "у них своё, у нас своё".
Прибрежный знойный Юг Запада то более, то менее плотно населяли ю/а - так называемые "южноарийцы", которые почитаются роднёй и самому Избранному Народу, и скотоводам-кочевникам игнам. Кому и кем они приходятся на самом деле, лично мне до сих пор представляется неясным; скорее всего, историческая интуиция не обманывает, и пламенные ю/а взаправду наши родичи - хотя, возможно, на уровне общих предков-ЭИС родство куда ближе, чем то, которое можно усмотреть в пределах чисто человеческой истории. Покамест нам об этом неизвестно ничего, да впрочем, это и не важно: куда важнее тот бесспорный факт, что большинство ю/а всерьёз считают себя верными Системы, и что сей аспект самосознания страшно много для них значит. Есть основания полагать, что многие, если не все, кланы ю/а приняли веру Системы ещё в ту пору, когда Избранный Народ двигался через материк, чтобы достичь Земли Обетованной, то есть Приморья; думать так заставляет многое - в том числе обилие храмов Системы на Арийской Территории, заложенных задолго до времён Изгнания. Самой убедительной представляется историческая реконструкция, побуждающая нас с вами сделать и ещё один шаг в прошлое - внимание, мы делаем и ещё один шаг в прошлое! - образно говоря, от Ария к Моисею, то есть из эпохи Изгнания из Приморья - в эпоху, предшествующую основанию Приморской Державы Верных.
В соответствии с означенной реконструкцией, описанные в Священной Книге события выглядят так. Со скандалом покинув Землю Блаженства, располагавшуюся в едва ли не самой юго-восточной части Востока, Избранный Народ упустил возможность достигнуть Обетованной Земли быстрым путём, то есть форсировать Пролив через Мальстрем овердрайвом, вследствие чего вынужден был чапать туда пешим ходом в противоположном направлении, через весь материк - ведь Приморье, как известно, находится в самой западной части Запада. По дороге Избранный Народ имел многочисленные конфликты с волхвами и посему не оставлял своих бастионов в тех областях, где Волхвитская Империя реально доминировала, то есть на Востоке - однако лишь только сыны Авраамовы миновали Хребет и вступили в западные земли, где жили и действовали люто ненавидевшие волхвов ю/а, ситуация радикально изменилась. Обожающие новые формы поклонения, ю/а с восторгом приняли верных Системы и их религию, умоляли Избранный Народ не спешить в Землю Обетованную, а задержаться у них, уговаривали открывать на их территории храмы и всё такое прочее. Фактически весь Юг Запада, от Побережья и до лесостепей, оказался усеян храмами и в дальнейшем считался принадлежащим Приморской Державе Верных - хотя практически местные жители имели к ней отношения весьма мало. Конечно, туда можно было приехать из Приморья в надежде встретить добрый приём у единоверцев-ю/а (хотя обычаи их могли показаться на вкус приморцев весьма странными), конечно, те же самые ю/а охраняли храмы Системы, даже когда там подолгу не бывало служителей - однако и приморцы считали территории вне Обетованной Земли в лучшем случае провинциями, и жители этих территорий считали Обетованную Землю скорее сказкой-мечтой, чем реальной своей метрополией. Приморцы вполне чётко определяли границы своей страны по тем местам, где позже, после евангельских событий, была выстроена Приморская Стена - ну, может, Стена таки охватила несколько меньше земель, чем фактически до того приморцам принадлежало, однако общий принцип не был нарушен: Земля Обетованная, Приморье - это одно, а весь прочий Запад - совсем другое. Однако мы с вами опять забежали вперёд, а ведь на самом деле мы изучаем сейчас картину не времён Изгнания (хотя с самого начала-то собирались изучать именно её), а более раннюю - когда сыны Авраамовы лишь только шли в Обетованную Землю, закрепляясь на будущей Арийской Территории с помощью храмов. Вот, стало быть, таким образом Избранный Народ и прошёл по южным землям всего Запада, обращая в свою веру многочисленных ю/а, обосновался в Приморье и в дальнейшем время от времени отправлял в основанные по дороге храмы к обращённым ю/а своих эмиссаров, чтобы те напоминали духовным чадам о добрых отношениях меж ними и их духовными наставниками; впоследствии всё это в высшей степени пригодилось изгнанникам из Приморья в их недобрый час. Разумеется, вышеизложенное касается только Юга - как уже было сказано, весь Север Запада принадлежал неарийцам.
Теперь пара слов о волхвах - куда же без волхвов, без волхвов никуда. Основная часть Волхвитской Державы, как уже было сказано, располагалась на Юге Востока, однако из этого не следует, что в западных землях, за Хребтом, волхвов не было, или же что они ничего там не значили. Совсем наоборот: похоже, что в истории человеческой цивилизации волхвы имеются всюду и всегда, просто не всюду и не всегда бросаются в глаза. Иной раз волхвы вполне намеренно не подчёркивают своего владычества, сознательно скрывая, что считают те или иные области своими, чтобы не вызывать у местных жителей ненужного раздражения: волхвы гордятся умением манипулировать, умением управлять - и жёстко проводят в жизнь свои интересы где силой, а где одной лишь хитростью. Похоже, что с западными землями с самых древних времён обстояло именно так.
Средний Юг Запада, пояс между территориями Побережья (где обитали ю/а и отчасти морские народы) и лесными территориями (где обитали неарийцы), был до эпохи Изгнания населяем множеством разнообразных народов, белых и чёрных. В степях и рощах, по горам и по равнинам были раскиданы поселения - города и деревни, княжеские усадьбы и пастушеские стойбища. Многие из обитавших здесь этносов слились впоследствии с арийцами до полного неузнавания себя, другие и вовсе погибли; существует, к примеру, присловье: "Народ Быка, живи века!" - и присловье сие очень горькое, ибо кроме него от указанного народа в общем-то ничего и не осталось.
В числе этносов, населявших средний Юг Запада, с давних пор присутствовали волхвы - почитая сию территорию своей, однако по ряду причин не озвучивая этого излишне громко. Волхвы не пытались держать за собой мест в структурах здешней административной власти; могли, конечно, время от времени становиться лекарями, наставниками и советниками князей, но это производилось под соусом не политики, а личных отношений. В центральных регионах Волхвитской Империи, располагавшихся на Востоке, дело обстояло совершенно иначе - там волхвы открыто заправляли всем, маленькими элегантными ручками скручивая прочие этносы в козьи ножки и бараньи рожки. Даже после конца Империи волхвы сохранили за собой много рычагов власти в восточном обществе. Казалось бы, с точки зрения волхва должно быть престижнее жить на Востоке - однако на деле всё куда сложнее: волхвы, неброско обитающие на Западе, спокон веков обладают среди соплеменников гораздо большим авторитетом, чем их властные восточные собратья. Это связано с темой кочевого образа жизни, которая для волхвов является одной из ключевых. Дело в том, что волхвы видят себя чадами небес, брошенными на землю как в некую обитель зла, с которым бы лучше иметь дела как можно меньше - так что идеальный волхв должен бы проводить свою жизнь в странствии, не строя домов и не нарушая покоя земли, питаясь лишь тем что по случаю подаст ему судьба и устремляя свои взоры лишь на созерцание божественного величия. Однако в реальности волхвы вынуждены грешить, предаваясь трудам на благо менее просвещённых народов, коими они мудро и человеколюбиво управляют, невзирая на то, что те по жестоковыйности не понимают своей пользы и как правило отнюдь волхвам не благодарны. В соответствии с вышеозначенной философией, кочевые волхвы имеют среди сородичей куда более высокий статус, чем оседлые, да и оседлые стремятся имитировать кочевую жизнь хотя бы формально. Социальной единицей для волхвов является табор - сообщество семей, чаще всего связанных родством, достаточно большое, чтобы иметь возможность брачеваться не только вне, но и внутри себя самого, поскольку у волхвов на сей счёт критерии весьма жёсткие: родство, воспрещающее брак, в идеале отслеживается аж до седьмого колена. На Востоке волхвитский табор обычно имеет ряд надёжных мест обитания и время от времени переселяется из одного в другое, что и считается за пребывание в странствии; на Западе волхвитский табор вполне реально кочует, обитая в лёгких шатрах, которые можно в любую минуту свернуть и смыться с глаз долой. "Люди местные, сами мы не добрые... то есть ой, простите, наоборот!"
Быть может, я рассказываю здесь о волхвах излишне подробно - однако поверьте, что изложенное мною представляет из себя тот минимум, без которого трудно оценить значение волхвов не только для Запада, но и для ойкумены в целом. Ко времени Изгнания волхвы на Западе проводили вот именно этот выше обрисованный образ жизни, считая Запад за свою вотчину и строя политику в соответствии со своими интересами - положение же волхвов на Востоке на том этапе несколько изменилось, поскольку Волхвитская Империя своё существование прекратила. Следует учесть, что ко времени Изгнания закончилась эпоха всех четырёх великих держав древности: почти одновременно, в течение буквально парочки столетий, рухнули и Волхвитская Империя, и Тирская Держава на морях, и Таголинское Царство, и Приморская Держава Верных. На смену Таголинскому Царству пришло Остатское (Восточное) государство под управлением Вожаков и их идейных наследников, в Приморье власть сменилась аналогичным образом, на морях через некоторое время образовалось новое государство, будущая Стелламара, а волхвы остались без своего собственного государства, однако от идеи пасти прочие народы (если не явно, то хотя бы тайно) отнюдь не отказались. Для очистки совести следует сказать, что идеи реванша разделялись далеко не всеми волхвами, может быть даже не большинством - просто реваншисты всегда бывали наиболее активны. А поскольку от волхвов и впрямь проистекает масса разнообразной пользы - они знатоки и в медицине, и в искусствах, много работают в науке и вдобавок виртуозы насчёт посмешить и насчёт любовных дел - то практически в любом сообществе без них дело не обходится. С чего мы и начали - без волхвов никуда.
Заметим, что вот только сейчас мы наконец добрались до того самого легконогого Ария, начать с которого я обещал аж в заголовке. Зато, кажется, картину жизни Запада, предшествующую Изгнанию, мы рассмотрели вполне - и увидели бескрайние просторы Юга, ограниченные с Севера неарийскими лесами, увидели обитающие вдоль Побережья кланы ю/а, верно охраняющие храмы Избранного Народа, увидели волхвитские таборы, кочующие меж прочими народами, живущими пестро и отнюдь не тесно; увидели всё это - и представили, как на сии многоцветные пространства излились волнующиеся массы изгнанников из Приморья.
Как уже было рассказано, приморские переселенцы не пали духом, а начали уверенно располагаться на новой земле. Исповедующие старую религию распределились по южным территориям вплоть до Хребта, восстанавливая служение в ранее основанных храмах, брачуясь с единоверцами-ю/а и прочими окрестными народами, изъявляющими согласие принять авторитет Системы; адепты новой веры, то есть христиане, тоже брачевались с окрестными народами, которые обращались в их веру, более всего опять-таки с ю/а, но какое-то время не двигались, а пребывали на месте: жили в тех краях, куда прибыли из Приморья. Потом произошла история с Арием, поведанная ранее - Зелёный Человек был приручён, принят в род и совершил подвиг обретения имени не только для себя, но и для нового этноса - после чего воспламенённые Великой Миссией Арийского Народа христиане двинулись осваивать Север. Арийцами - в отличие от оставшихся жить на Родине, приморцев - стали именоваться все потомки изгнанников: имя распространилось не только на христиан, вскоре ставших северянами, но и на верных Системы, южан. Несмотря на конфликт вероисповеданий, новообразованный арийский народ воспринимал себя единым - как народ изгнанников и избранников, как народ боговдохновенных странников, несущих миру свет веры; несомненно, это вполне согласовывалось с тем, как ранее воспринимал себя материнский этнос, Избранный Народ.
Интересно отметить следующий момент. У нас нет сведений о том, чтобы чада Избранного Народа называли себя "арийцами" до эпохи Изгнания - обычно употреблялись имена "сыны Авраама", "сыны Моисея", "сыны Пророка", "сыны Израилевы", "сыны Иудины", чаще же всего собственно "Избранный Народ" - однако с точки зрения корней слово "арийцы" и означает прежде всего "избранники", так что наименования "Избранный Народ" и "арийцы" вообще-то можно было бы считать синонимами. Иначе говоря, от чего отломились - к тому же и вернулись: кем себя считали праотцы - тем же самым и их потомки. Есть все основания полагать, что именно эта парадигма - неистребимая уверенность в собственной избранности, отделённости от прочих народов, чья участь по умолчанию гораздо ниже - воспрепятствовала тому, чтобы арийцы-христиане, пришедшие жить на неарийский шаманский Север, соединились с местными обитателями, образовав подлинно новый этнос, во всей полноте несущий служение Атлантики. Вообще говоря, для образования такого этноса имелись в ту пору все предпосылки; именно этого чаяли, именно для этого трудились кое-какие значимые для Севера ЭИС, любящие и ценящие как шаманское служение, так и христианство. Но вот не срослось.
Итак, что же происходило на этапе меж легконогим Арием и неспокойным Амаем? Чем жил и дышал Арийский Запад в течение двух тысяч лет между Изгнанием и основанием Центра?
Судя по имеющимся на данный момент сведениям, жизнь Запада в тот период сильно напоминала до-имперскую жизнь ойкумены - эпоху, когда четыре вышеупомянутые Великие Державы (Тирская, Волхвитская, Таголинская и Приморская) ещё не сложились. Столь же вольной во времена-после-Изгнания была только жизнь на морях: на всём Востоке уже правили Вожаки, Приморье железной рукой держали новые власти - на Западе же и на океане вопреки всему задавали тон свободные союзы. Надо сказать, что морские обитатели всю дорогу имели добрые и надёжные отношения с Западом, так что общество арийского Юга было щедро "переслоено" старинными аристократическими фамилиями с океана. Социальными единицами арийского Юга были в ту пору независимые города и княжества, которые свободно заключали между собой альянсы и свободно же их разрывали; иногда некоторые города или союзы городов (в до-имперской древности такие союзы именовались "венками") возвышались над прочими - однако до Амая всё это было, в общем-то, не так уж радикально.
Выше, в приведённом мною отрывке из доклада о суперсистемах Арийской Территории, упоминалась "старая столица". Речь идёт о так называемом граде Константина, Константинополе - одном из городов довольно сильного венка, где княжило семейство, носящее имя "Константины". Ко времени строительства Центра, точнее, в течение предшествующего столетия, Константинов венок сильно возвысился и укрепился по сравнению с другими венками и отдельными городами Арийского Юга; пошли разговоры о том, что скоро-де князь Константин объединит под собою страну и наведёт повсюду порядок. Складывается впечатление, что за две тысячи лет южане малость соскучились по империи и жаждали почувствовать единство несколько более напрягающее, чем братское единение бывших изгнанников; быть может, память о реальном изгнании из Приморья (а не из рая или чего-нибудь ещё в этом роде) уже и вовсе подвыветрилась. О родстве с северянами южане, правда, помнили, с Севером общались, хоть и мало; посмеивались, не очень уважали, считали, что северяне там одичали - да впрочем, что взять с христиан!.. Понимание себя как народа, несущего некую Миссию, у южан несомненно было, храмовая культура его перманентно поддерживала - поэтому освоение христианами неарийского Севера воспринималось южанами хоть и критически, но в целом благосклонно. Когда впоследствии Амай, будучи сыном Константинова гнезда, совершил то что совершил, южане оценили это приблизительно так: "Наш князь полез на этот чёртов Север, чтобы присоединить его к нам - затея дикая, но несомненно благородная!.. благородная, но несомненно дикая!.." Ещё позже, когда жизнь в стране была организована по схеме, сохранявшейся вплоть до Черты Мира, недовольство южных городов Центром из-за того что Центр-де кормит Север за счёт Юга, мало где перерастало определённые пределы - всерьёз отложиться от Центра никто не пытался. Надо полагать, Центр брал с южных городов не слишком большую дань и вдобавок отчасти осуществлял военную защиту, но главное было то, что такое устройство государства соответствовало представлениям южан о себе, точнее, о приснопоминаемой Великой Миссии. За желанное представление о себе идти на жертвы готовы и отдельные люди, и народы в целом; хорошо, когда сие представление хотя бы мало-мальски соответствует реальной действительности. К сожалению, в нашем случае всё обстояло иначе.
Следует подчеркнуть, что в рассматриваемую пред-Амайскую эпоху арийский Север нуждался в обновлении Великой Миссии значительно сильнее арийского Юга. Несмотря на то, что освоение Севера началось достаточно рано, лесных фортов и населения в них было не больно-то много и жизнь в них была не больно-то интересной. Отношения с неарийцами устраивались по-разному, где получше, где похуже, но никакого прочного союза не складывалось; в тех местах, где начиналось брачевание и взаимопроникновение культур - там, к сожалению, быстро утрачивалось единство с другими арийцами, так что сделаться межэтническими мостами таким социумам не удавалось. Некоторые из этих сообществ сливались с неарийцами, теряли свои форты и растворялись в неарийских племенах, иные сохранялись в виде весьма своеобразных фортов в глуши, мало контачащих с другими фортами. К примеру, мне известно чудесное местечко, тихий форт в довольно-таки восточной тайге, где население откровенно смешанное, мирное и весёлое, где во всех сказках фигурируют шаманы и прочие реалии неарийской жизни - а социальное устройство при этом в целом свойственное арийцам. Поразительно, как такое сообщество вообще пережило эпоху тотальной войны; в качестве объяснения остаётся лишь предположить наличие в недрах этноса какой-то исключительно живучей чёрной крови, тем более, что жители сего арийско-неарийского форта на потомков чёрных весьма смахивают и чёрные свойства устойчиво проявляют. Правда, у нас на Арийском Западе много кто несёт чёрную кровь и проявляет чёрные свойства - ведь и своих исконных чёрных этносов, и беглецов с Востока и с морей у нас всегда хватало...
Как бы то ни было, следует констатировать факт, что ко времени прибытия Амая на Север Великую Миссию честнее всего было бы считать проваленной. Даже те неарийцы, которые становились христианами, не проявляли никакого желания подклонить свою голову под благое иго арийского владычества; даже наоборот - почему-то в христиане шли по большей части те неарийцы, которые нет-нет да поговаривали, что арийцам тут на Севере делать нечего. К миру и добрососедским отношениям гораздо чаще стремились племена, хранящие верность шаманам и Великим Духам - но зато с ними арийцы дружить вовсе не жаждали, а зря.
В ракурсе обыденной, материальной жизни дело обстояло так. Арийцы обитали в фортах, более-менее надёжно закрепившись на участках, которые считали своими, охотились и местами даже добывали полезные ископаемые, отчасти вели сельское хозяйство, отчасти торговали с окрестными неарийцами, время от времени организовывали транспортные караваны на Юг - везли в ту сторону дары леса, в обратную то, чего не производили сами. Местами жизнь была очень даже ничего, местами похуже; можно говорить о стабильности, можно о стагнации - факт тот, что никакого особого драйва не наблюдалось, и это шло всё более и более вразрез с высокими идеалами Великой Миссии. Означенного противоречия не наблюдалось только в тех местах, обитатели коих вообще вели с окружающим миром войну - не принимали той жизни, которой могла одарить их щедрая суперсистема Севера, считали лесную природу и лесных жителей своими врагами, с пеной у рта утверждали свою отделённость от "коварной косной материи", а в "коварную косную материю" записывали всё, что не соответствовало убогим и жёстким рамкам их понятий. У таких арийцев драйва было хоть куда, однако драйв этот был направлен на борьбу с естеством (по их представлениям - "с грехом"), и на этой почве они не так редко выделывали совершенно ужасные вещи - которые, к счастью, другими арийцами категорически не одобрялись. Обо всём этом я уже рассказывал в подглавке про "наши нравы", повествуя о поселениях, где не приемлют чужаков и обижают женщин, где отрекаются от основного закона нашей земли - закона атлантического служения. Вот, стало быть, у таких безумных людей представление о себе было твёрдым - у прочих же шаталось.
Как уже неоднократно подчёркивалось, вся беда была в том, что арийцы-христиане оказались не готовы соединить свою жизнь, свой мир, своё благо - с миром, благом, жизнью той земли, которую они пришли населить. Наша земля полюбила их, и они полюбили её в ответ, но любовь эта во многом была собственнической, полной ревности: неарийцев, более старших приёмышей той же возлюбленной-матери, арийцы за своих братьев-по-усыновлению признавать не хотели. Даже когда Амай совместил центр новообразующегося государства с центром шаманской суперсистемы и стал строить новую суперсистему на её основе, новая и старая структуры не сращивались вполне, хотя во многих местах представляли из себя единый живой организм; исходы и входы у арийцев и неарийцев всё равно упорно не совпадали. Тема Великой Миссии и собственной исключительности довлела, не позволяя новому народу увидеть себя одними из обитателей Терры Атлантики, имеющими ту же самую великую миссию, что и прочие - жить и любить, принимать друг друга и саму жизнь как драгоценный дар. Такая миссия, такое представление о себе не зашаталось бы и не рухнуло, пусть даже пошатнутся небо и земля; в конечном итоге ведь именно это самое и получилось - арийское мировоззрение эпохи Черты Мира определённо было исповеданием веры Атлантики перед лицом рушащихся неба и земли. Обидно, что этого не состоялось раньше, ни при первоначальном вселении на Север, ни при Амае; подобно Моисею и его сородичам, отвергшим краткий путь овердрайва и вынужденным идти пешком через весь материк, арийцы совершили кружной путь длиною в три тысячелетия - чтобы в конце концов придти в обетованную землю мира и приятия, которая неотлучно была с ними во все дни их скорбей.
Однако вернёмся к Амаю и к тому, что он значил для Севера. Север изнемогал, нуждаясь в обновлении - и Амай дал Северу новый формат Миссии, создав преисполненное драйва государство с двумя северными столицами во главе. Северяне безоговорочно почитают Амая как одного из "своих", из подобных себе - многие даже и не знают, что урождённо он южанин, а если даже и знают, то что с того?! Как известно, великое множество северян - настоящих северян, северян до мозга костей! - рождаются на Юге и попадают на Север только подростками, сбежав из тех мест, где провели детство. Для нашего мировосприятия это абсолютно нормально. Более того, в процессе написания данной книги я поймал на очень показательном моменте самого себя: имея на руках факты Амаевской биографии, свидетельствующие о нём как о южанине, я ничтоже сумняшеся позиционирую Амая как полномочного представителя Севера. Возможно, читатели этого не заметили - я сам обратил на это внимание только сейчас, по ходу составления данной главы! - однако в более ранних подглавках, посвящённых арийской истории, мною собственноручно написано следующее (наиболее вопиющее выделяю):
"Более бедный и куда более воинственный Север с определённого времени стал всё больше доминировать - и силовое объединение Севера и Юга в одно централизованное государство было произведено в итоге именно северянами. На севере же находятся и обе наши современные столицы - Центр и Северный Город..."
"...Амай военной силой скрепил Север с Югом, создав современное арийское государство. Для управления страной Амай построил на Севере два великих города, две столицы - Центр и Северный Город - и утвердил в Центре Школу Следователей..."
"...поскольку на определённом историческом этапе Север насильственным образом подчинил себе Юг, то многие общественно-административные формы Севера вошли в обиход также и на Юге..."
Сказать ли, что всё это неправда вообще?.. Нет, это не неправда. Это - расхождение между тем, какими мы вещи видим, выделяя значимые внутренние конструкции, и тем, чем указанные вещи являются на практике. И недооценивать, и переоценивать сию вилку чревато серьёзным искривлением восприятия; силовая линия и символ, событие и факт - совсем не одно и то же, хотя временами они сближаются ослепительно, почти мистериально: жизнь становится мифом, миф воплощается жизнью. Мы, северяне, воспринимаем Амая как своего ставленника, и по существу дела это справедливо: поскольку Амай реально работал на суперсистему Севера, то в главном отношении он северянин, и все соратники его - северяне; северяне могут происходить с Юга, потому что главное - это не формальная принадлежность, а личный выбор, личная присяга. Подобным образом определяется ведь и вопрос, ариец человек или неариец: произрастая от какой угодно ветви живых существ, он выбирает для себя, кем хочет быть - и далее носит на себе печать той суперсистемы, коей присягнул, и прочие опознают его именно по этой незримой печати, не по формальным признакам - а, так сказать, "на вкус".
Ну вот, теперь мы наконец-то можем перейти и к рассмотрению событий основания Центра и Северного Города - однако начнём опять-таки не с них самих, а чуть пораньше, с истории рождения Амая.
3. Амай легендарный, Амай исторический, Амай реальный
Основная сложность повествования об Амае состоит в том, что материалы его биографии (всевозможный фольклор, установленные факты и воспоминания разных лиц) исключительно неоднородны и местами плохо склеиваются между собой. То обстоятельство, что сам Амай уже давным-давно жив, внесению ясности не способствует и устранению сумятицы не препятствует - поскольку наш герой умудрился перенести целых два сильных потрясения, сопряжённых с нарушениями памяти: одно по ходу войны с лешими, другое в связи с оживлением. В последнем случае изрядная доля вины лежит на мне, и то, что виноват я не один, притом невольно, по неопытности, мало что меняет. Как это всё случилось, я расскажу погодя, а сейчас нам важно отметить лишь то, что Амай далеко не всё о своей жизни помнит и далеко не обо всём готов разговаривать открыто, в каком-либо ином формате кроме подтверждения или отрицания предлагаемых ему версий. Конечно, состояние и расположение его постепенно улучшается, да и наши знания об отечественной истории растут не по дням, а по часам - однако ждать у моря погоды я полагаю делом нестоящим, так что постараюсь просто скомпилировать здесь наиболее подтверждённые фактами сюжеты. Для нашей цели этого будет вполне достаточно.
Итак, начнём с имени. Как и многие наши соотечественники, Амай пользовался целым рядом имён и прозвищ; имя "Амай" сопровождает его с рождения, обозначение же "Герой Эпоса" проистекает из множества посвящённых ему повествований - хотя целый ряд баек о нём содержит более старые сюжеты, подогнанные под это легендарное лицо, вплоть до: "По дороге на Север Основатель Центра зашёл в харчевню, сыграл там в кости, проигрался и по этому поводу сказал афоризм..." или "Вот любовная песенка, которую Основатель напевал, следуя верхом на Север..." Его именуют Основатель Центра, а также просто Основатель и просто Централ, а также Фондор и Сантэр (Сэнтар), что не однозвучно, но однозначно предыдущим прозваниям, а также Золотой Звон (Фон-д-ор) и Пепел (Сэндр) - что не однозначно, но однозвучно второй паре указанных имён - а также ещё по-всякому, перебирать варианты далее нет резона.
Наиболее вероятно, что имя "Амай" связано с островом под названием Ама, сыгравшим в истории рождения нашего героя важную роль. Остров Ама, именуемый "Ама-Яма" - довольно большой низкий остров в западных водах, по пути на Южный Материк. По причине ураганов и других превратностей погоды Аму регулярно заливает, так что тамошние обитатели, называемые Аматы или Амаи - ребята весьма жизнестойкие, весёлые и вместе с тем суровые: у кого-то из проезжающих могут всё отнять, другого, наоборот, щедро одарить. Именно на Аме оказались родители Героя Эпоса в ключевой для них момент; зачат он не там и не тогда, но несомненно под благословением этого необычного места.
Подтверждаемые рядом фактов легенды сходятся на том, что Амай родился под княжеским кровом, в законном браке телохранителя одного из князей Константинов и несостоявшейся невесты означенного князя. Княжескую невесту звали Полынь, Горькая Звезда, Стелла Мерра, и указанный телохранитель спас её во время кораблекрушения. Они провели несколько дней наедине, в том числе на Аме, при этом он не касался её, сберегая как наречённую своего князя - однако сама она втайне прониклась к нему любовью и по возвращении домой стала чахнуть. Имеющие свой интерес лица из окружения князя поспешили отправить телохранителя на смертельное предприятие, а Стеллу Мерру опоили снадобьями, чтобы она выглядела цветущей и была безропотной, и поспешили устроить её свадьбу с князем. Однако телохранитель чудом спасся и с победой явился на свадьбу - невеста бросилась к любимому, тот хотел покончить с собой, но растроганный князь не дал ему погибнуть и немедля обвенчал их. В дальнейшем князь женился на другой, много раз менял супруг и наложниц, и ребёнок одной из его пассий был выкормлен Стеллой Меррой, так что был молочным братом Амая и отчасти даже его воспитанником. Его имя Пауль ("Младший") или Павлин (Полин, "дитя Полыни"). И Амай, и Павлин считались чадами Константинова гнезда, однако Павлин полагал себя непризнанным сыном князя и вообще много о себе понимал; неприятели-интриганы немало морочили юношу, провоцируя на выходки, так что из-за Павлина доставалось и Амаю. Легенда гласит, что однажды кое-кто из старших княжичей издевательски посоветовал Амаю поискать себе другой стольный град, и Амай принял это как благословение - отправился на Север строить свою столицу. Так оно было или не так, не слишком важно; куда важнее то, что существовали силы, заинтересованные отколоть Амая и/или Павлина от Константинова гнезда, чтобы их руками устроить новое государство с центром или в Лунной Чаше, или в Солнечной Роще.
Эти силы, обозначенные нами как "имеющие свой интерес лица" и "неприятели-интриганы", представляют собою явление в историческом масштабе весьма важное и притом довольно-таки мало заметное простым глазом. Явление сие может быть названо народом, сообществом, особым видом живых существ - практически же речь идёт о наиболее значимой части разумных детей Матери Алестры: о социуме, носящем имя "Артигемоны", то есть "Владыки Искусств". Особенность их прежде всего в том, что Мать Алестра стабильно возрождала одних и тех же Артигемонов на протяжении всей истории, вплоть до конца Стелламарской войны, в то время как другие жители Земли уже не имели возможности оживать снова - что давало Артигемонам огромное преимущество. К сему следует прибавить множество дарований, которые Артигемоны унаследовали от своих Отцов, наших общих Старших. Щедро одарив Артигемонов умениями и силами, Старшие ожидали, что эти необыкновенные дети будут поддерживать всё человечество, однако отношения в ойкумене сложились совсем не так, и виноваты в этом отнюдь не одни Артигемоны. Прямо скажем, хороши были все. У Артигемонов не было единства в воззрениях, однако с течением времени среди них взяли верх безжалостные интриганы, а порядочные и добросердечные оказались подавлены - так что по идее ждать от Артигемонов следовало скорее плохого, чем хорошего, ну а на практике бывало по-всякому. Вплоть до конца Стелламарской войны Артигемоны участвовали в исторических событиях вполне материальным образом, в человеческих телах, впоследствии же - когда Мать Алестра оказалась не в силах телесно возрождать их - некоторая часть Артигемонов продолжала жить внутри суперсистем, оказывая влияние на внешний мир в качестве "бесплотных духов".
Во времена Амая, то есть за тысячу лет до Черты Мира и за пятьсот лет до Стелламарской войны, Артигемоны вполне телесно процветали на Западе и на Востоке, давали правителям советы, устраивали сделки и провоцировали конфликты, имели множество разных интересов - в том числе и насчёт основания нового арийского государства в северных краях. К сожалению, сейчас трудно понять, чего и кому нужно было тогда: участвовавшие в тех делах Артигемоны затрудняются в объяснениях, ибо планов было много, единства не было, а события всё равно складывались как попало. Очевидно лишь, что одних интересовало государство с центром в Чаще Солнца и социальные аспекты ситуации, других - государство с центром в Чаше Луны и "мистические", то есть суперсистемные аспекты. Данными противоречиями артигемоновских интересов и объясняется целый ряд нескладух в жизни Амая и Павлина, эти же самые противоречия отражены в сказочных образах "ангела и демона", "доброго и злого духов", которые поочерёдно дают Амаю с Павлином странные советы.
Как бы то ни было, на Север Амай прибыл с весьма предвзятыми представлениями. Легенды повествуют, что некие советчики-мудрецы объяснили ему, что в лесах обитают враждебные существа, отнимающие у людей тепло, теснящие их чащобами и болотами, насылающие метели и морозы, склоняющие неарийцев к непокорности и враждебности духу просвещения. В качестве этих злых сил были названы, как ни странно, не Великие Духи и не шаманы, а лешие; именно поэтому Амай так долго не хотел идти с лешими на переговоры.
О том, как было выбрано место для Центра, легенды говорят по-разному; некоторые из них указывают на роль матери Амая - будто бы Полынь дала сыну золотой бубенчик (обыгрывается имя "Золотой Звон"), и этот амулет Амай уронил в Клайру, реку Центра, заключив тем самым с нею союз, после чего начал строительство на её берегах. Достоверно можно сказать одно: матушка Клайра - давно и глубоко спящая локса, и тот факт, что она встрепенулась и выглянула, когда Амай появился в её краях, много значит для тех, кто знал Клайру ещё юной, в незапамятные времена. Есть основания полагать, что линия Полыни восходит к древним локсам, так что в качестве княжеской невесты она была выбрана неспроста; неудивительно, что и матушке Клайре пришёлся по сердцу ладный потомок кого-то из милых сестёр.
Лешие свидетельствуют, что никто из них поначалу Амая не обижал и на войну не провоцировал, однако он стал строить на священном месте город, грубо уродуя землю, осушая болота и подпаляя лес. Лешие были в трансе от его манеры выжигать вокруг любого лагеря и строительства защитную полосу, вдобавок Амай гонял местных неарийцев, что было чревато кровопролитием, а сочетание огня и крови грозило тем, что начнёт разрастаться колючий кустарник - "пламенный цветок скорби", аспер, терновник, неумолимо вытесняющий лес. Лешие боялись, что далее начнёт разрушаться почва, иссякнут болота и истоки рек, питающих озёра, а если и сюда придут степи, то в итоге вся страна может стать полупустыней с солончаками на Юге и вечной мерзлотой на Севере. Вдобавок лешие полагали, что деятельность Амая окончательно убивает систему Чаши и Чащи, на которую они возлагали надежды в отношении своих кладок.
Сначала лешие пытались говорить с Амаем через неарийцев, но вскоре шаманы возбранили им это, потому что к добру оно не приводило: местные не могли ничего пришлым объяснить, а только нагнетали суеверия. В задачу Амая входило обустроить тут сельское хозяйство по южному образцу - под девизом доверять не дарам леса, а плодам своих трудов - так что параллельно со строительством его соратники занимались распашкой земли; лешие выходили прямо к работающим в поле и пытались показать им картины того что будет - но люди Амая считали это за блазь, за насилие над волей и защищались, в ответ на каждое такое явление выжигая куски леса. Лешие как могли теснили пришлых, стараясь обойтись малой кровью, однако взаимная непереносимость нарастала; лешим приходилось тяжко, но и людям Амая тоже. Это продолжалось в течение всего лета, а к осени стало ясно, что урожая не будет, что дома не достроены, что предстоит зима, холод и голод. Сподвижники начали разбегаться - сперва понемногу, потом массово - и в итоге Амай оказался практически один: в его лагере остались лишь те, кто не в силах был выбраться - раненые, больные, преследуемые законом. Амай не мог бросить их и уйти на Юг до следующей весны, так что пребывал в полном отчаянии. Лешие снова и снова пытались вступить с ним в переговоры, но Амай держал вокруг себя заграждение из огней и амулетов, угрожая убить себя, если лешие попытаются завладеть его рассудком.
Он сломался, когда выпал первый снег, и стоял один на вспаханном поле, а потом упал на колени - и тогда лешие рискнули к нему подойти. Он умирал от одиночества; он спрашивал, почему его оставила та, которая первой приветствовала его здесь; он снова и снова повторял дивную и страшную песню, известную под названием "Псалом о Выжженной Земле":
Дышало небо вечной весной
И ветви гнулись к тихой воде,
И был здесь истинный рай земной,
Но места не было для людей -
А люди пришли со мной.
В плотину злобно била вода,
Метался зверь, обожжён и слеп -
Я эти рощи пожару отдам,
Чтобы для братьев посеять хлеб,
Для тех, кто пришёл сюда.
Мой урожай созревал, но вот
Упала засуха на поля.
Река иссякла, и через год
Пустыней стала моя земля -
Но где же ты, мой народ?
Нет вас, о братья, на дне реки,
Нет, вы не гибли в пляске огня,
Не пыль над вами и не пески -
Не вы ль уходите от меня,
Безжалостны и дики?
Да будет с вами палящий зной
И шорох убитой мною травы,
Да будет с вами весь ад земной!
Мне камни - братья больше, чем вы:
Они остались со мной.
Он наконец-то захотел выслушать леших о том, кто они и что они делают; он позволил прикасаться к своей голове изнутри, чтобы ему смогли показать былое и будущее; он тяжело болел, и лешие ухаживали за ним, а когда выздоровел - заключил с ними союз. Лешие открыли Амаю многое, чего он не знал, но и он тоже поведал им немало нового о происходящем в мире людей; лешие уже потеряли Восток и Приморье и не хотели бы потерять Север, так что и они слушали его со вниманием. Амай и лешие договорились действовать так, чтобы сохранить северную землю в целости, но и людям дать на ней место.
После наступления весны работы возобновились, и таким образом был построен Центр. Что касается Северного Города, то история его основания связана с Павлином: на определённом этапе лукавые советчики настроили Павлина против Амая, и однажды в отсутствие Амая Павлин учинил в Центре едва ли не мятеж, желая захватить власть. Попытка оказалась неудачной, Амай сумел вовремя вернуться и усмирить дерзкого брата - после чего отправил его вместе с его сторонниками вон из Центра, посоветовав им построить себе отдельную столицу в ещё более северных краях, то есть в Чаше Луны. Это самое и было Павлином с успехом проделано; легенды об основании Северного Города содержат немало интересного, но к этому мы вернёмся несколько погодя - а сейчас мне хочется хотя бы вкратце поведать о том, как мы оживили Амая и почему я считаю себя перед ним виноватым.
Всё началось с того, что в январе 01 года по Черте Мира группа старших боевых товарищей обратилась к группе младших боевых товарищей с интересным предложением. Напомню, что Чертой Мира именуется условная граница между последним годом войны и первым годом мирного времени; этот самый первый год мирного времени на дворе и был, означенная условная граница была пересечена совсем недавно, но тогда мы об этом ещё ничего не знали, потому что Черта Мира была установлена позже, в самом конце лета. Группу старших товарищей составляли несколько офицеров и следователей из правительства Центра, то есть из Штаба и Школы; группу младших товарищей составляли несколько моих друзей и я сам. Ничего более точного по поводу обстоятельств разговора сказать не могу, ибо он происходил во время разудалой пирушки - так что даже на вопрос о количестве присутствующих ответить проблематично. Без устали наполняя резво мелеющие бокалы, мы обсуждали современное положение; задача по налаживанию мирной жизни в стране, столько лет не знавшей мира, требовала щедрых возлияний, на которые ни старшие, ни младшие товарищи не скупились. По всей видимости, вышеозначенное предложение родилось у старших товарищей в какой-то момент застолья - хотя нельзя исключать и того, что они уже успели посовещаться без нас, и попойка лишь только прибавила им драйва оную идею озвучить. Как бы то ни было, высказано было следующее: "Вон какие сложные нынче времена - умных голов не хватает, хоть и прибавляется с каждым днём; а ведь в своё время жил здесь, в Центре, великий человек по имени Герой Эпоса, который не только построил Центр и Северный Город, не только поддерживал взаимно приемлемые отношения с неарийцами, но ещё и с лешими сумел поладить - вот бы сейчас как раз он пригодился! Рассказывают, что лешие помнят Героя Эпоса до сих пор, а ведь вы с лешими знаетесь - так спросите их, пусть они расскажут вам о нём, пусть дадут вам его пеленг - вы оживите его, и он сумеет нам всем помочь!" Время жизни указанного деятеля было вычислено просто и легко: всем известно, что война с неарийцами именуется трёхсотлетней, и коли при Герое Эпоса она ещё не началась - стало быть, она началась после него, а значит, он жил так примерно триста лет назад, ну в крайнем случае чуть пораньше. "Да, собственно, спросите вы у леших, когда это было, - ничтоже сумняшеся посоветовали нам старшие боевые товарищи. - Лешие же помнят те времена, они жили тогда и всё хорошенько вам объяснят!"
Сказано - сделано: мы обратились с вопросом к лешим, лешие с энтузиазмом сказали - ну конечно, помним, как не помнить, Герой Эпоса, это да!.. - после чего градус энтузиазма заметно снизился, однако, почесав в репе, они всё-таки пообещали вскорости познакомить нас кое с кем, кто означенного деятеля и вправду знал. Интермедия сия нас не смутила и сомнений в правильности вычислений не заронила, а простая мысль о том, что человеку, выдернутому из незнамо какой древности, может оказаться здесь, мягко говоря, некомфортно, в наши головы не пришла. Трудно судить, как видели эту ситуацию старшие боевые товарищи, подавшие идею; самое вероятное, что они пребывали в состоянии опьянения, но не вином, а фантасмагорией событий: наступил мир, мёртвые оживают, вокруг шастают ребята с несусветными возможностями... - и это мешало им увидеть расклад не мифопоэтически, а реально. В этом смысле часть вины, несомненно, лежит на них, но это малая часть, другая малая часть лежит на леших... - строго говоря, на каждого из нас выпадает по довольно-таки малой части вины, потому что участников этого дела получилось много, но в итоге крайними остались двое: собственно Амай Герой Эпоса и я. Амай - потому что это он оказался один в незнакомом мире далёкого будущего, а я - потому что это я принял ответственное решение и осуществил оживление.
Лешие и в самом деле познакомили нас с тем, кто помнил Амая, кто был близко дружен с ним тогда; имя этого свидетеля - Отец Леший, и теперь понятно, что лешие пережили большое смятение, прежде чем решились показать его нам. Отец Леший - существо совершенно необыкновенное; на последнем этапе он был единственным из "старых леших", "настоящих леших" - не таких, кто вступил в Конгрегацию Леших из мира людей, а тех самых, кто прошёл сквозь кладки. Ничего этого мы заранее не знали, однако впечатление он на нас произвёл сильнейшее. Огромный, тихий, желтоглазый, более всего напоминающий старую любимую игрушку, которую ребёнок обнимает, засыпая - чуть колышущийся, весь покрытый глубоким мехом то ли пухом, в который можно погружаться, покуда твоё ровное дыхание не сольётся с биением его пульса... Трудно вообразить, какими были все они, тогдашние лешие, скорее всего они были разными, и похожими и непохожими на него - однако встретившись с этим существом нетрудно понять, почему нынешние лешие так дрожат не только над ним лично, но и над своими кладками вообще.
Отец Леший вспоминал Амая с нежностью, мы провели с ним вместе немало часов; он рассказывал и про Амая, и про те времена, когда они общались, и про другие времена, куда более древние... Заслушиваясь его, мы улетали мыслями в дальние дали, всё казалось и близким, и нереальным одновременно. И печальные, и светлые сказки о прошлом были равно чарующими, щемили сердце; лесная ли колыбель Матери Алестры отзывалась во мне, людская ли детская память земли моего первого рождения?.. Позже я многократно вспоминал эти встречи, то утешаясь, а то сердясь на себя самого: слушая Отца Лешего, я верил его сказкам так, как если бы они документальными сводками вчерашнего дня - и не понимал, что он видит вещи совсем иначе, что миф и былое практически неразличимы для него. В моей жизни был период, когда я с горечью думал, что леших вообще нельзя слушать, что они ничего не помнят и сочиняют на ходу, даже не осознавая, что врут - но потом, когда наши познания о древности радикально возросли, моё мнение о леших вновь изменилось к лучшему. Многое из отметённого мною как "абсурдные выдумки" оказалось правдой, преломлённой сквозь призму сознания, превращающего в сказку любую быль; зная саму быль, мы можем усмотреть её каркас и в сказке, не зная - обречены на домыслы.
Главной нашей ошибкой в отношении Амая была недооценка давности прошлого: погружаясь в воспоминания, Отец Леший говорил о нём так, словно они расстались вчера - и мы вместе с ним верили, что Амай воспримет ситуацию аналогично. А оказалось совсем не так. К нашему общему счастью, опыт встречи с лешими всё-таки сыграл для Амая амортизирующую роль; трудно судить о том, что творилось у него в душе в первые по оживлении дни, но думается мне, что восприятие реальности в ключе "лешачьих мифов" смягчило шок овердрайва, прохождения через смерть в новую реальность, которого он не заказывал и не ожидал. Увы, я не помню многих важных моментов общения - скажем, был ли Отец Леший в числе тех, кто со мною вместе Амая оживлял, или же он подключился на следующем этапе - но в любом случае мы буквально сразу же поведали Амаю, что узнали о нём от Отца Лешего, который любит его и ждёт. Это дало Амаю возможность воспринять новую жизнь для начала хотя бы как знакомую сказку, как продолжение того овердрайва, который он пережил, оставшись наедине с "Псалмом о выжженной земле" и сдавшись лешим; однако прогуляться в мир мифа хорошо ненадолго, а потом-то пора и на землю!.. - тогда Амай вернулся к людям и продолжил строительство Центра, а теперь?..
Я хорошо помню, что какое-то время мы с ним общались уже без Отца Лешего, в том числе часами бродили по Центру - показывали Амаю, каким стал его город, рассказывали про войну и её конец, выслушивали его собственные повествования. В каком-то смысле ситуация была подобной ситуации нашего общения с Отцом Лешим: Амай рассказывал нам сказки - но тогда мы не понимали этого, принимали всё за чистую монету; осознание пришло сильно спустя. Глядя в прошлое с высоты сегодняшнего дня, я понимаю, что Амай развлекал нас байками и быличками, как если бы мы были малышнёй, оставленной на его попечение на денёк; быть может, он даже сам для себя играл в это - чтобы найти хоть какую-то зацепку, якорь, причал. Позже я неоднократно пытался вспомнить, о чём говорил он тогда? - пока слушали, казалось, что о чём-то действительном, пережитом... - но потом стало ясно, что нет: в лучшем случае это были побасёнки из тех, что ходили о нём ещё при его жизни, типа "однажды Основатель зашёл в харчевню..." - только от первого лица. Это было началом той политики, которой Амай в дальнейшем жёстко придерживался до недавних времён: о реальном прошлом - ничего. Его пригласили сюда пасти малышню и делать другие общественно-полезные дела - ОК, он охотно будет всем этим заниматься; воспоминания о предыдущем неуместны, разговор окончен, точка.
Помню, что в какой-то момент этих прогулок с беседами он изнемог, со вздохом сказал, что устал, что ему нужна женщина - есть у нас тут где-нибудь настоящая, взрослая женщина?.. Мы затрепетали; самой взрослой из известных нам свободных женщин была восточница по имени Мать Литта, гостившая в то время в Центре, и мы повели его к ней. Мать Литта (Лолита, Мама Лилит или попросту Волшебница) была у себя на Востоке наставницей школы известного философского направления, соединяющего искусство танца, искусство игры с огнём и искусство любовного общения; за много лет она вырастила плеяду славных танцовщиц и просто славных добрых девочек, так что чувствовала себя бабушкой - одиноким деревом, укрывающим под раскидистой сенью россыпь резвящихся цветочных фей. Живи она хотя бы на тысячу лет раньше, ей нетрудно было бы войти в силу праматери-локсы и найти пару себе под стать - зияющие же пустоты нынешнего времени (ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!..) не позволяли ей увидеть никого, кто был ей подобен. Когда Амай, перешагнув тысячелетие, взошёл на её порог, она сразу почуяла в нём своего, и он тоже её опознал - видать, не зря удержала Клайра заветный бубенчик, небось праматери-локсы договорились между собой!.. "Спасибо, - сказал Амай, не глядя пожимая мне руку, - спасибо и до свидания: кажется, это как раз то, что мне нужно." Помнится, они даже не говорили ничего вслух, словами, просто не отрывали друг от друга глаз; он поклонился, она показала ему проходить - а мы ушли.
В самом скором времени Амай обзавёлся ещё и друзьями; это были господа из тех старших боевых товарищей, которые столь ловко придумали его оживить. С парочкой наиболее циничных из них шутников Амай сошёлся всерьёз и надолго, так что в дальнейшем их имена произносились через запятую. Чтобы не уводить повествование чересчур далеко в сторону, отмечу лишь факт, что один из новых друзей Амая, Рагард по прозвищу Начштаба Центра, известен тем, что лет за двадцать пять до Черты Мира и впрямь успел побывать Начальником Штаба Центра, то есть диктатором - в тяжёлой для столицы ситуации он взял на себя власть и руководил обороной, покуда опасность не миновала, после чего сложил полномочия и по обычаю пошёл под суд: Начальником Штаба Центра можно стать лишь на краткий период военных действий, с последующим трибуналом и риском казни. Рагард был популярен и диктатура его была почти бескровной, так что процесс завершился не расстрелом, а ссылкой; он без малого дотянул до мира и по оживлении был сразу же взят на работу в правительство Центра. Не исключено, что именно его присутствие и породило идею оживить и припахать к делу не кого-нибудь, а самого Героя Эпоса - типа, экс-Начштаба-Центра у нас уже есть, а не слабо ли пригласить кого повыше?! Пусть-ка великие предки поразбирают, чего тут в их честь наворотили их потомки!..
Как уже было сказано, Амай решительно и надолго отсёк от себя прошлое, сделавшись одним из рядовых штабных работников новой поры. Его компания выделяется из прочих разве что особенным озорством: и Амай, и Рагард, и их третий друг по прозванию Шеф Контрразведки - большие мастера и любители розыгрышей, сочинители уморительных сплетен, бижанриков и эпиграмм. К осени первого года мира можно было констатировать, что Амай вполне сумел адаптироваться, хотя это очень дорого ему встало: невозможность разговаривать о жизни до оживления - без преувеличения страшная цена. Невозможность сия была обусловлена тем, что при оживлении около Амая не оказалось никого, пребывающего в его контексте: никого, кто помнил бы известные ему места и события, никого, кто знал бы его друзей и близких, никого даже, кто пользовался бы теми же присловьями-присказками! - а ведь человек может говорить лишь с тем и лишь о том, в ком и в чём имеет надежду найти понимание. Если для того чтобы поделиться переживаниями нужно слишком многое объяснять предварительно - опускаются руки и накатывает немота. Позже из этой ситуации были сделаны выводы и в основу современной разведдеятельности был заложен принцип воссоздания контекста, однако Амай и ещё кое-какие люди, оказавшиеся в подобном положении, пали жертвами нашей неопытности, образно говоря - проложили собою гать к счастливому будущему прошлых поколений. Одно время весьма востребованным было сообщество взаимной психологической поддержки под названием "Люди без звёзд" (то есть люди, так далеко унесённые от своего времени, что даже созвездия, под которыми они рождены, изменили свой вид), куда входили обитатели разных эпох, по тем или иным причинам оказавшиеся вне контекста; позднее, когда нам удалось раскидать мостки контекстов достаточно широко и глубоко в прошлое, многие члены этого сообщества получили облегчение. Сам Амай свидетельствует, что ему сильно помогло общение в кругу лиц существенно более раннего происхождения, чем он сам - как он выражается, клин клином; однако это стало возможно лишь недавно, после того как разведдеятельность форсировала рубеж Стелламарской войны, вследствие чего мы вышли на Артигемонов и вступили в открытое общение с Обитателями Глубин.
А теперь наконец отвлечёмся от Амая, чтобы поговорить про Павлина и про основание Северного Города.
4. Легендарный Павлин и реальные карты окрестностей Северного
Для разнообразия начнём с конца, то есть с современности. Нынешняя ситуация с Павлином такова, что оживить его не получается, потому что в строгом смысле слова он не мёртв - он работает в дальних краях и сюда не рвётся: здесь и без него неплохо, а там и без нас дел по горло. В ряды разведчиков Павлин вошёл ещё в эпоху основания Северного, поскольку рано столкнулся с соответствующими структурами напрямую - ведь ему пришлось действовать в Лунной Чаше и её окрестностях, где буквально шагу не ступить, не зацепившись за сети старых суперсистем; отпечатки этих событий сохранились в легендах об общении Павлина с локсами, о переходах границ жизни и смерти. Трудно сказать, какова была реальная динамика смертей и оживлений - как мы знаем, массовые оживления в те времена не были распространённым явлением, тогдашняя разведдеятельность чаще подразумевала отбытие в другие миры; однако Лунная Чаша всё ж таки место особое, здесь спокон веков совершалось такое, что в обыденной жизни давно уже сделалось не правилом, а исключением. Следует также иметь в виду, что склонность к пересечению белой и чёрной границы присуща Павлину изначально - ибо его прямым предком является Артигемон по имени Харон Лодочник, в атлантические времена сопровождавший отходящих и прибывающих в их "прибрежных рейсах". Всё это говорится здесь к тому, чтобы ещё раз обозначить традицию, наследниками которой мы явились, возобновив в Северном Городе практику сперва единичных, а потом и массовых оживлений: осуществляемое нами было как раз тем самым новым, которое подразумевает хорошо забытое старое.
Легенды о Павлине и его сподвижниках доступнее, да в общем-то и интереснее для нас, чем перечисление реальных фактов - ибо в фактических данных мы рискуем утонуть, легенды же дадут нам необходимый лаконичный абрис; рассмотрим ряд наиболее показательных сюжетов, отразившихся не только в фольклоре, но и в литературе.
Оставив в стороне тему детских выходок Павлина в Константиновом гнезде, начнём с истории попытки захвата Центра. Лукавые советчики-прорицатели предсказывают Павлину великий жребий: будто бы ему суждено держать в руках сердце земли, что он понимает как владение Центром, и быть супругом и примирителем двух царственных враждующих сестёр, что означает то ли два народа, то ли Юг и Север. Воспламенившись, Павлин является к молочному брату в Центр и наказывает ему съездить домой к матери, а сам в его отсутствие начинает обустраивать всё по-своему. Вернувшемуся возмущённому Амаю-Фондору Павлин сообщает, что тому предначертано вскоре погибнуть, так что ему нет смысла настаивать на своих правах как Основателя Центра, ведь всё это предуготовлено Павлину. Фондор с присущим ему здравомыслием говорит: спасибо, мол, за предупреждение! - и принимает дополнительные меры по безопасности, а Павлина с его людьми отсылает ещё севернее - строй там по своему вкусу!
Внутренний демон (или собственный мятежный дух) ведёт Павлина в край русалок, в долину вечно спящих, в зачарованные дебри. Все встречные пытаются вразумить героя - открывают ему, что в своём нынешнем состоянии он не построит там ничего, кроме кладбищенских оград. Значит, я и мои спутники изменимся так, чтобы эти пристанища сделались нам милы! - дерзко отвечает он.
Один за другим все сподвижники Павлина гибнут, он своими руками хоронит их и остаётся беречь их могилы. Его терзает печаль и стыд, он не хочет общаться ни с кем из людей, но его навещают русалки, точнее, девушки-реки - сёстры Ата и Оата, у которых своя беда: они давно разлучены, так как сами себя закляли сгоряча в ссоре, чтобы не встречаться на земле живых. Они - мёртвые, одна обитает за чёрной границей, другая - за белой; при смерти Павлин обручается с одной, в посмертном состоянии - со второй, и при выходе обратно в этот мир соединяет их как членов одной семьи, упраздняя прежние заклятия. При помощи своих вод реки-сёстры Ата и Оата оживляют спутников Павлина и, собрав ещё и других похороненных в этой земле, общими усилиями строят город, где для мёртвых навечно оговариваются равные с живыми права.
Неарийские легенды про Ату и Оату повествуют так: сёстры очень любили друг друга, но временами страшно ссорились и расходились по лесу, чтобы не видеть друг друга: чем дальше - тем на большее расстояние. Как-то раз они так разбежались на время, но Оата была больна и скоропостижно умерла в одиночестве; Ата никому про это не сказала, а стала выдавать себя за сестру - говорила всем, что Ата лежит больная в шалаше, а она, Оата, за ней ухаживает. Она никого не пускала в шалаш, поэтому люди сделали вывод, что болезнь опасная и заразная, и покинули эти места. От расстройства Ата тоже умерла, но Оата откочевала ещё дальше - за следующую границу, и так они обосновались по ту сторону. Они выходят на землю и общаются с людьми, но всегда по очереди - если одна на вечерней заре, то вторая - на утренней. Они нередко выхаживают раненых, оставшихся без помощи, и маленьких детей; они поят их, но не могут накормить, и приводят к своим подопечным странствующих.
Добавим пару слов об образах белой и чёрной границы как границы жизни и границы смерти. Эти образы происходят из философских представлений древнейшей культуры нумеронов, Людей Числа, и связаны с нулевой разделительной чертой между "здесь" и "не-здесь". Она мыслилась как нить тоньше волоса, но с одной стороны - белая, а с другой - чёрная, то есть имеющая две стороны и, следовательно, определённое наполнение, как бы расстояние между этими сторонами, не белое и не чёрное. Ставился вопрос: бытие, как мы его понимаем, это "здесь"; в таком случае, "не-здесь" - это не небытие, а инобытие; а что есть небытие - не есть ли оно неизмеримо узкое расстояние между двумя сторонами разделительной линии бытия и инобытия?.. Поздний фольклор ойкумены давал этому символу двойной границы ("белее чем ночь и чернее чем сталь") самые пространные и живописные образные наполнения, чаще всего противоречивые и даже намеренно парадоксальные.
Отметим и ещё один характерный момент. В Северном Городе имеет хождение текст, где история Павлина подаётся как шуточный с игривыми моментами пересказ истории Амая-Фондора, точнее, как смесь одной истории с другой. Главной враждебной силой в этой версии являются не лешие, а русалки - они преследуют спутников героя, а потом берут его самого в полон; не болезни и телесные раны терзают воинов - а любовная горячка и сердечные раны; не смерть - а мертвецкий сон после жарких плотских утех; что же касается оживления - так страстные девушки способны оживить и вовлечь в свои забавы даже подлинно умерших!.. Такой двойной перевёртыш, двойное обыгрывание темы - сюжет про одного героя превращается в сюжет про другого, трагическое оборачивается комическим - вызывает ассоциацию со структурой бижанрика, где высокое-патетическое и низкое-пародийное связаны неразрывным узлом. Тот факт, что сия процедура проделывается с ключевыми фигурами и сюжетами истории страны, иллюстрирует главную идею арийского мировоззрения: способность смеяться над собой и победа над смертью - одно и то же.
Ну а теперь давайте бросим хотя бы беглый взгляд на места, куда Павлин с товарищами пришли, чтобы построить нашу вторую столицу - места, где тысячу лет спустя происходили главные события вокруг Черты Мира.
Как уже было рассказано выше, Северный Город находится в Чаше Луны, в доисторической древности служившей одной из "антенн" космопорта, позже - значительным очагом погребального служения. "Невидимые горы" - горы, сохранившиеся лишь в стихах и легендах - образуют собою условную границу Лунной Чаши: в реальности никакой "чашеподобной" структуры сейчас не видно, рельеф рассматриваемой территории неоднороден. В городской черте возвышенностей и впадин в глаза не бросается, поскольку геологические неровности замаскированы строительством, в окрестностях же холмы и низины вполне различимы.
Разумеется, Лунная Чаша намного больше, чем собственно Город; Город располагается скорее в южной, чем в центральной части её, вокруг простираются леса, болота, реки и озёра. Две главные реки, любовно обнимающие Северный с Запада и Востока - те самые реки-сёстры Ата и Оата, во многих местах соединяющиеся подземными протоками; когда одна из них обмелевает, другая питает сестрино русло своими водами. В те времена, когда Чаша работала антенной, леса в ней не было, рек и болот тоже, были сухие пустоши по склонам и ручьи; потом рельеф стал деформироваться, и постепенно на северном склоне возникла Ата. Много времени спустя из образовавшегося избытка болот северо-восточнее Чаши стала вытекать Оата. Сперва реки были основательно разделены складкой, однако со временем пробили под землёй анастомозы. В настоящее время Ата течёт с возвышенности Сланцы, но почти весь её путь до Северного Города скрыт под землёй, Оата же берёт начало из болота Ленивой (Левой) Руки. Болото Ленивой Руки находится непосредственно за пределами Чаши, однако поскольку горы "невидимы" и реальной возвышенности там нет, то Оата к Северному свободно протекает. Южнее Города реки-сёстры постепенно уходят в подземные русла.
В самом Городе имеются два русла: восточное русло принадлежит Оате, западное - Ате, однако эти русла имеют несколько анастомозов и выше по течению, севернее Города, и в городской черте. В зависимости от того, какая река сильнее, то есть где выше уровень вод в этот год, анастомозы заполняются по преимуществу то одной, то другой рекой, и более сильная река подпитывает сестру. Фактически они чередуются - основные воды текут по одному из русел, а второе вообще может пересыхать на время от пары лет до столетий - но разобраться в точности, которая из них в конкретном месте выходит из-под земли, не очень просто. Считается, что у них разного цвета ложе, поскольку Ата несёт прозрачные и молочные от сланцев воды, а воды Оаты имеют красноватый оттенок или несут чёрный болотный ил; однако реальная разница не так уж велика, да и год на год не приходится.
В эпоху перед Чертой Мира лидировала белая Ата, но ближе к собственно Черте проснулась Оата, а Ата фактически ушла под землю, что было одним из знамений конца времён: река стала "как кровь". В самом Городе, правда, вода представлялась скорее чёрной, однако по большому счёту это всё равно, ибо чёрный цвет считается цветом крови наряду с красным (более того, многие из древних этносов воспринимают кровь как субстанцию исключительно чёрного цвета). Из нескольких отрезков русел, обычно заполненных водой, только парочка обмелела совсем, в остальные потекли воды Оаты. При этом местами вода в русле Аты текла по самому дну - и бывало так, что где-то её и вовсе не заметно, мостик стоит почитай что над пустым руслом, а по соседству, где выходит анастомоз, а река поуже, вода снова на месте; это тоже выглядело как знамение.
Любопытное по поводу названий "Ата" и "Оата": в просторечии эти имена переводятся как "правая" и "левая", однако тут существует кое-какая занятная подоплёка. Прежде всего, подразумеваются не просто "правая" и "левая", а "правая рука" и "левая рука". Дальше и ещё интереснее: слово "ата", обозначающее у неарийцев руку (обычно главную, то есть в общем случае правую), является омонимом слову "другой/другая" ("ата эло" - "другое солнце", то есть луна). Вместе с тем, "о-ата" буквально воспринимается как "другая другая" - то есть в обиходе это левая рука, а у левшей - правая. Имеется предположение, что это забавный результат интерференции неарийских языков. Для детей существует сказочное объяснение: когда Великие Духи только что сделали людей, у тех сперва не было рук, а были всякие иные приспособления - люди делали работу ногами, хвостами и хоботами. Рассудив, Духи придумали руки, приделали людям, но пришлось их переучивать - и когда люди начинали по привычке делать замысловатые людские дела ногами, хвостами и так далее, Духи командовали: "другая! другая!" ("другой! другой!") - подобно тому как учат маршировать арийских солдат: "левой, левой!" И поэтому, дескать, люди заучили слова "ата" и "оата" как названия рук вообще. Лично мне представляется, что в этой сказке зашифрована глубокая правда, касающаяся разных фаз/ разных этапов воздействия мыслящего существа на мир: если первым этапом считать эисское, то есть дистантно-ментальное воздействие, то следующим ("другим") этапом будет воздействие человеческое, то есть орудийно-материальное; в таком случае понятия "другой/другая" и "рука" и в самом деле совпадают - оба они означают "прибор для воздействия на мир другим/новым, орудийным образом".
Для чего я об этом сейчас рассказываю? Казалось бы - перед нами военная история последних лет, в крайнем случае древняя история основания столиц, к чему тут Великие Духи, при чём тут руки?..
А дело здесь вот в чём.
Отношения между предками-ЭИС и потомками-людьми, давным-давно выветрившиеся из сознательной памяти, остались запечатлены в подсознании - не только в фольклоре, но и в языке, а стало быть - в самом строе мысли. Несмотря на то, что трагический разрыв между поколениями был повсеместным (на Западе, конечно, меньше, чем на Востоке, но в принципе происходило то же самое), всё драгоценное наследие Старших оставалось рядом - только руку протяни, хоть правую, хоть левую!.. Архетипические образы жили в стихах и в сказках, в словечках и поговорках - подспудно, помимо сознания, подпитывая одичавших сирот, подобно тому как незримо питают друг друга реки Северного: вот никакой реки уже нет, одно лишь иссохшее русло - а вот, глядишь, в двух шагах река снова живёт.
Я ещё и ещё раз хочу подчеркнуть, что всего этого - всего, о чём я здесь повествую, всего, что связано с древнейшей историей нашей планеты - в период вокруг Черты Мира мы не знали. Практически все мы, жившие в ту пору, были более-менее равно дикими, и даже "книжные" люди, имевшие доступ к свидетельствам древних авторов, в большинстве своём не способны были вычитать из этих записей ничего выходящего за рамки их собственных убогих представлений. Мы смеялись, что восточники и приморцы не верят в русалок и леших - но ведь и мы, обитатели Запада, в русалок и леших верили исключительно потому, что они были для нас такой же обыденностью, как неарийцы или волхвы. Мы легко принимали сам факт их бытия, ни в какой мере не пытаясь вникнуть в его суть - удовлетворяясь их внешним сходством с нами и отметая попытки проанализировать различия. Разум жёстко производил фильтрацию по принципу "то что я знаю - правда, остальное - сказки": к примеру, "русалки - это просто такие девчонки, живущие под водой, они бывают взаправду; а девушка-река или девушка-озеро - такого не бывает, это или поэтический образ, или в таком виде изобразили русалку, в любом случае это выдумка". Примерно как в современной частушке:
Тётя в озере живёт,
Кружевной у ней живот,
Водянисто салко -
Знать, она русалка!
Ни в каких демонов у нас на Севере, как правило, не верили; даже имея в виду тот аспект, что "демонами" (что означает "кажущими себя/ кажущимися, являющими себя/ являющимися") именуются любые существа, поддерживающие контакт на расстоянии - можно смело утверждать, что у нас на Севере не верили ни в каких, за исключением разве что телеграфистов и телефонистов. Рассказы южан про волхвитскую магию или про служителей Властелина, умеющих связываться друг с другом без телеграфа и телефона, воспринимались как байки. Представление о живых суперсистемах у нас было полностью на нуле - в том числе и у тех самых "нас", которые прибыли сюда перед Чертой Мира, в частности у меня лично. Парадокс, курьёз: присланные на Землю суперсистемой разведчиков-Старших, прошедшие через суперсистему Матери Алестры - по части живых суперсистем мы были едва ли не более безграмотными, чем те, кто нас окружал, хотя бы по одному тому, что они знали больше сказок. Всё проистекающее от нашей собственной суперсистемы разведчиков мы записывали в разряд "очень-очень высокой науки и техники", а поскольку здесь на Арийском Западе никакой такой высокой науки и техники не наблюдалось, то мы безмятежно полагали, что и никаких суперсистем тут тоже быть не может. Образно говоря, мы верили в компьютеры из пластиков и металлов, верили в незримые космические сети - и не понимали, что такие же точно компьютеры и сети легко складываются из микроорганизмов и горных пород. Лишь совсем недавно, познакомившись с Артигемонами и Обитателями Глубин, мы наконец осознали, что те "звёздные пришельцы", кто прислал нас сюда - в этом мире отнюдь не пришельцы, а урождённые и вместе с тем родители: Старшие.
Однако это мы с вами сильно отвлеклись, а надо бы ещё поговорить о дорогах и о природе.
Роща Солнца и Чаша Луны, Северный Город и Центр соединяются не одной прямой дорогой, а целым рядом более сложных. Когда образовались Ата и Оата, тропы поначалу оказались натоптаны вдоль них; затем стали востребованы верховые пути - такой путь пролегал по линии водораздела, то есть как бы сперва вдоль Аты, почти точно с севера на юг, за пределами же Чаши направление менялось и дорога вела на юго-восток до самого Центра. Этот путь нынче именуется Старой Дорогой; именно по ней в своё время отправились из Центра к Чаше Павлин и его соратники. Однако нынешний общепринятый путь между Северным и Центром выглядит иначе, он проходит по магистралям север-юг и запад-восток. В своё время таких магистралей было сделано несколько; часть из них так и осталась просеками и просёлками, другая часть была превращена в шоссе. Современное благоустроенное шоссе, соединяющее Северный Город с Центром, пролегает из Центра на север до широты Северного, после чего на запад вплоть до Северного - и далее продолжается на запад до самого Приморья.
Что касается природы, то северная часть Чаши знакома нам существенно лучше, чем южная. Поскольку образующие границу Чаши горы являются "невидимыми", пейзажи внутри Чаши и вне её различаются не сильно, и вместе с тем внутри самой Чаши они довольно-таки разнообразны. Золотые сосны и валуны на склонах устланных белыми мхами холмов, заросли ракит над тёмными стремнинами ручьёв, плотные стены раскидистых елей, светлый шелест березняков и рябые соцветья озёр, вересковые пустоши и непролазные дебри аспера - всё это окружает Северный Город, располагаясь вольным узором.
Заросли аспера - терновника, шиповника, колючего кустарника, именуемого "цветком скорби" - в нынешнюю эпоху не столь обширны, как бывало в прошлые времена, однако и юго-западнее, и северо-западнее Города можно встретить поляны, сплошь покрытые то аспером, то лесным вереском. Как уже было сказано, аспер мощно разрастается на крови и пепелищах, то есть на выжженной и при этом обогащённой земле - где благоденствует другая растительность, асперу не обосноваться, но уж зато где образовались массивы аспера, деревья не растут вовсе. В древнейших описаниях Лунной Чаши можно встретить стихи о Поле Скорби, где вечно горит огонь, как в самые благодатные священные дни, и цветок траура не перестаёт цвести даже во времена забвения; люди приносят туда свою скорбь, и она сгорает во славу небес и в жертву приятия. Слова о самых благодатных днях заставляют вспомнить о праздновании Летнего Солнцеворота, равно священного практически для всех религий, и о дарах Долины Вереска, которыми она в эти благодатные дни ойкумену оделяет; Долину Вереска я упоминал, рассказывая о странствии Ария на Восток, в Лунную Рощу - ведь Арию пришлось совершить этот путь именно потому, что верные Системы не пустили к Долине Вереска своих собратьев-христиан, и они не смогли получить свою долю от её даров. Долина Вереска располагается в юго-восточной части земель Арийского Запада, уже не так далеко от Хребта; в ней и только в ней произрастает агаспер - священный вереск, мёд от которого, собираемый особыми пчёлами, обладает уникальными свойствами и почитается верными как средоточие телесного присутствия Божества в мире.
Три вышеозначенных растения в высшей степени причудливо связаны между собой - аспер, цветок скорби, агаспер, священный вереск, и вереск обыкновенный, он же вереск лесной. Внешне они совсем непохожи друг на друга, хотя внимательный взгляд может уловить кое-какие "рифмующиеся" детали, и до недавних пор учёные не имели представления о их родстве, хотя они спокон веков "рифмуются" в качестве образов философской и мистериальной поэзии. Пламенный шипастый аспер, неумолимо разящий искренностью; нежный и безоружный агаспер, щедро и самозабвенно приносящий себя в дар любви; смиренный лесной вереск, устилающий бубенцами тропы сердечной памяти - все они связаны и в стихах, и в реальной жизни. В Долине Вереска недопустимо проливать кровь, поскольку при кровопролитии от корневища агаспера может начать расти аспер, однако имеются свидетельства и об обратном: в особых обстоятельствах аспер, выйдя из-под снега весной, может произрастить из себя побеги священного вереска. Агаспер может появиться и среди зарослей вереска обыкновенного - разумеется, также при особых условиях; в нынешнюю эпоху агаспер обитает исключительно в Долине Вереска, однако лешие хранят в памяти времена, когда агаспер мог воссиять в гуще лесного вереска Лунной Чаши и Солнечной Рощи.
Наиболее родная, наиболее хорошо знакомая мне часть Чаши - северо-восточный лесной массив между Городом и болотом Ленивой Руки, край холмов и озёр, кружевного плетенья ручьёв и притоков Оаты. Северо-западная сторона этого массива повыше, посуше и покаменистее, там больше песков и сосен, к юго-востоку постепенно становится пониже и помокрее, там больше елей и смешанного леса, но резких перепадов нет почти нигде - ёлки и сосны, болота и озёра, папоротники и скалы мирно соседствуют, образуя уютное пристанище для любых желающих в нём укрыться: для арийцев и неарийцев, мирных путников и зубастых экстремистов, исконных-здешних и залётных-пришлых. Таким отрадным, утешительным кровом сделалось это тихое место и для нас - для всех тех, кто пришёл в этот мир через кладку, ныне носящую обозначение "кладка Организации Троек". Выше я уже рассказывал о яйцах и о кладках, в частности о кладках в Роще Солнца, исторически принадлежавших лешим; кладка Организации Троек в Лунной Чаше к этой категории не относится. Эта кладка имеет совершенно особое происхождение, о котором я поведаю ниже - сейчас же скажу лишь, что еловые лапы колыхались над нашей колыбелью пологом, что иглистая выстилка хранила тепло солнца и тепло земли, что вечнозелёный брусничник парил над ажурными пятнами снега, приветствуя нас; Мать Алестра дышала нам в лица, щекотала нам ноздри и взирала на нас, вылупляющихся, сотнями разновеликих очей, от сверкающих бусин капели до полуприкрытых шершавыми льдами озёр. Мы были любимы - и знали, что мы любимы; мы радовались, и радость наша была безудержной и незамутнённой - никакое знание о войне не могло причинить ущерба ликованию новой жизни, коим были охвачены выходящие из материнских болотных недр. Мы понимали, что призваны сюда сражаться, потому что положение здесь трагично и ужасно - однако всем естеством ощущали обратное: что мы призваны сюда родиться, ибо это самое прекрасное место на свете. Разумеется, я не могу ручаться, что все рождённые вместе со мной думали так же как я, ведь не зря бОльшая часть нашего отряда отбыла прочь, едва лишь кончилась война - но что восторг обретения новых тел, выхода в мир полноценным плотским образом воспламенял поначалу всех нас, я ручаюсь вполне. Лёгкие палатки на медовых от солнца ягелевых склонах, гудящие струны сосен, блики на ветреной воде... - во всём этом было столько счастья, что его не могло затмить даже ни с чем не сравнимое наслаждение приключений. Впрочем, о приключениях я буду рассказывать чуть погодя, а сейчас рассмотрим историю возникновения нашей кладки - поскольку история сия даёт ключ к пониманию многих разнокалиберных и разномасштабных узлов.
5. Откуда берутся "гости курсивом" и что их волнует
Что необходимо знать о кладке Организации Троек? Прежде всего - что это одна из так называемых "гостевых кладок", активированная при участии глобов Сростка. И о гостевых кладках, и о глобах Сростка следует говорить отдельно.
Рассказ о феномене "гостей" имеет смысл начинать издалека, с воспоминания о временах, когда внешние врата нашей планеты были открыты. На том этапе Мать Алестра несла на себе немалую часть нагрузки, связанной с работой транспортных узлов - всякого рода дверей-между-мирами. Мать Алестра активно взаимодействовала с другими ЭИС по части разработки вариантов, особенно в отношении порождения новых форм жизни - это дело спорилось у неё лучше всего. Следует отметить, что Алестра легко выступала как в материнском качестве, давая плоть замыслам возлюбленных, так и в отцовском - посылая любимым существам импульсы вдохновляющих идей. На определённом этапе был затеян проект, в котором Алестра участвовала вместе с несколькими локсами; трудно сказать однозначно, какая именно мысль владела творческим коллективом исходно, очевидно лишь, что тематика была всё та же - транспортная, транзитная. Плодом совместной работы явилась генерация весьма своеобразных детей, рождённых локсами, однако совершенно на них не похожими: это было семеро существ, каждое из которых представляло собой здоровущий сгусток разымчивой, текучей однородной массы, напоминающей туман или тесто; этот сгусток мог любым образом разделяться на части, куда угодно проникать, протекать и вновь собираться воедино. Интересно, что эти существа были очень плохо управляемы, они практически не слушались (а может, даже и не слышали?) ни матерей, ни саму Алестру; скорее всего, в них исходно был заложен большой потенциал самостоятельного развития, то есть они должны бы были вырасти "очень белыми", независимыми от влияния предков - что весьма ценно, однако требует и специфического для белых детишек воспитательного подхода. Чем белее ребёнок, тем более и тем дольше он беспомощен: независимость в главном сопряжена с невозможностью жить умениями родителей, а стало быть, с высокой зависимостью от окружающих. Из того, в какой мере окружающие заботятся - или же не заботятся - о белом малыше, напрямую следует не только каким он будет, но и будет ли он жить вообще. Увы, приходится констатировать, что этим семерым детишкам не повезло - и то, как обошлась с ними ойкумена, заложило основу для многих исключительно невесёлых для ойкумены последствий.
Итак, это были семеро существ, поначалу весьма активных, жизнерадостных и способных к общению; они легко могли формовать свою текучую массу в виде чего угодно - неудивительно, что, контактируя с людьми, они стремились изобразить из себя нечто человекоподобное. Поскольку телесной массы было много, то человечков из одного существа получалось тоже несколько, можно сказать - целая орава; такой весёлой оравой дитя заявлялось в места скопления людей, особенно туда, где было что пожрать. Каждое из этих существ нуждалось в пище и в общении, притом и того и другого им было нужно очень много; представляется, что чем меньше им перепадало общения, тем больше требовалось еды. Каждое из этих существ предпочитало определённый вид съестного - не исключено, что это просто было то, что именно дитя увидело в качестве съестного впервые - и в зависимости от этой еды каждое из этих существ получило в ойкумене обозначение: "такие-то гости". Это были "мясные гости", "рыбные гости", "солёно-арбузные гости" (так звали того из малышей, который питался солёными арбузами)... Поскольку детишки бегали не вместе, а поодиночке, каждый своей отдельной "гостевой ватагой", то разного типа "гости" не оказывались на одном празднике вместе, однако поначалу они перемещались довольно бойко - и довольно скоро ойкумена начала от них стонать.
По мнению очевидцев-Артигемонов, ситуация с "гостями" напоминала ситуацию с дрессированными медведями; одно время было модно водить по праздникам медведей, а водить таким образом обезьян было запрещено - ведь отличить обезьяну от человека практически невозможно. Вообразите, стало быть, ораву дрессированных медведей, приведённых на гулянку: сперва они показывают уморительные трюки и всем прикольно, однако потом дрессировщик напивается, жратва кончается, неухоженнные медведи начинают слоняться кто куда, топчут и подъедают всё что попадётся - и все, кто ещё не валяются мертвецки пьяными, впадают в истерику: обезумевшие звери, мол, нападают на людей, защитимся как можем!.. Аналогичное происходило и с "гостями". Поначалу все жутко веселились, когда те являлись, заставляли этих "ненастоящих человечков" исполнять всякую работу напоказ, например, таскать воду - они делали это неумело, нелепо имитируя действия людей, и выглядели очень потешно; однако жрать-то им надо было всё больше и больше, ведь они росли, и постепенно к ним стали относиться всё более истерически-агрессивно. "Гости" набегали, показывали два-три трюка и кидались жрать; их начинали гонять, всё более зверски - и они в ужасе метались по территории пиршества, поневоле чиня разор. Их принимались рубить топорами, палить огнём - они на ходу теряли человеческий облик, превращались в студень, извивались, ползли, от них отваливались куски... Нападать на людей в ответ "гости" не пытались, но это не добавляло к ним симпатии: времена были мирные, нападения на людей происходили редко и в расчёт не брались - поедание запаса пищи почиталось едва ли не максимально возможным причинением зла. Когда эта напасть неожиданно пошла на убыль, ойкумена с облегчением вздохнула и приняла решение не вспоминать даже и самого наименования их, чтобы не призвать ненароком вновь; все их обозначения надолго оказались табуированы. Как уже было сказано, эти несчастные звались "такие-то гости", или "голодные гости", а также "чёрные гости" - или же просто "гости", что произносилось с особой интонацией: "гости", иначе говоря - "гости курсивом". Печально и символично: насельники места, изначально устроенного как гостеприимная обитель, возжелали забыть имена, указывавшие им на невыполненный долг гостеприимства; стоит ли удивляться, что сие семя отречения принесло в дальнейшем немало горьких плодов.
Что касается самих "гостей курсивом", то они постепенно утратили подвижность и закуклились наподобие того как это происходит с личинками; трудно вообразить, какие существа должны были бы выйти из куколок, если бы цикл развития протекал успешно - однако всё указывает на то, что цикл оказался поломан: вместо трансформации в следующую стадию они стали превращаться в кладки яиц. Яйца этих кладок первоначально несли на себе пеленги материнских существ, но по мере лежания эти пеленги гасли, и яйца оказывались непеленгованными, неодушевлёнными. Такое яйцо может быть активировано со стороны, с тем чтобы родилось совершенно новое существо или, напротив, вышло какое-то преждежившее; однако заполучить яйцо из гостевой кладки было делом нелёгким. Кладки эти располагались в безлюдных местах, обычно неглубоко под землёй ("гости" просто ложились и слегка закапывались, либо их просто присыпало пылью), так что вроде как самое главное знать места, подходи да бери! - однако на деле эти кладки проявляли ментальную активность, многих отпугивали, хотя кого-то и приманивали, и чаще всего не позволяли забирать свои яйца и высиживать их отдельно.
В полноценные кладки превратились только пятеро из бедолаг, двое остались лежать под землёй в состоянии однородной массы - однако гостевых кладок получилось не пять, а довольно-таки большое число: пока "гости" ещё двигались, от них время от времени отваливались куски, каждый из которых тоже превращался в кладку, как правило сильно увеличиваясь при этом в размерах. Большую часть этих кладок в конечном итоге обнаружила и взяла на попечение Мать Алестра; Старшие приняли решение считать эти кладки заповедными и без особой необходимости не трогать. Очевидно было, что каждая из них может быть использована как мощный транспортный узел, особенно при помощи Алестры; поскольку никаких значительных перебросок в текущий период не ожидалось, то следовало сберегать их на будущее как некоторый "неприкосновенный запас".
Теперь переходим к разговору о глобах Сростка, принимавших активное участие в "распечатывании" нашей кладки - кладки Организации Троек под Северным Городом, в Чаше Луны.
Глобы Сростка (ОГ Сростка) - в высшей степени своеобразная ветвь Обитателей Глубин. Ближайшим предком Сростка является Большой Гарденокт (он же Гарденокт-старший или Цербер-старший, именуемый Великий Ночной Страж) - один из тех Отцов, кто во многих и весьма разнообразных формах издревле несёт охранное служение. У глобов Сростка есть все основания считать себя прямыми наследниками Большого Гарденокта, полноценными носителями его харизмы и могущества, и вместе с тем они однозначно полагают себя "до времени запечатанными" и обычно не пускают свои гигантские силы в ход; это связано с теми особенностями их физического и психического устройства, которые вынуждают глобов Сростка видеть себя душевнобольными - безумцами, нуждающимися в решётках и цепях. Причина сего в следующем.
Главная физическая особенность глобов Сростка - то, что они не отделяются друг от друга при рождении и, стало быть, оказываются вынуждены жить единым кустом, вырастая друг на друге, что вызывает ужас и отвращение у прочих, обыкновенных глобов, так называемых "глобов бомонда". Современный способ глобовского воспроизводства подразумевает, что дитя отрывается от материнского тела в виде мягкого медузоподобного комочка, таким образом достаточно долгое время плавает по океану в качестве "ваганта" (то есть странника, бродяги), наращивая массу тела, после чего садится на дно, обрастает твёрдой скорлупой наподобие коралла и далее разрастается уже как взрослый глоб, а плавать более не может. В древности было не так: взрослые глобы легко могли менять формы тела и перемещаться, многие из них летали, наподобие носимых ветрами городов или воздушных замков, но и детей зато они отделяли от себя иначе - вместе с большими кусками своего твёрдого тела. Одним из самых подвижных был Большой Гарденокт; вплоть до последнего столетия жизни на нашей планете он взмывал в небеса и реял в высотах чёрной громадой, сияющей множеством глаз. Трагический парадокс: именно его прямые потомки по плоти, глобы Сростка, являются самыми неподвижными из современных глобов, не имеющими стадии ваганта; скорее всего, такая ситуация не случайна, а закономерна - сам Гарденокт ещё умел управляться со своим гигантским и очень сложно устроенным телом, а вот его наследники справиться с этим хозяйством уже не смогли. Многое изменилось в мире, многие возможности были утрачены, поэтому неудивительно, что владение древним богатством связано с серьёзными физическими затруднениями; это самое у глобов Сростка мы и наблюдаем.
Невозможность телесного разделения Сростка приводит к недопустимой для глобовской жизни скученности, тесноте, духоте и так далее - следствием чего являются всевозможные психические аберрации: бред, неконтролируемое впадение в мысли друг друга, спутывание себя с другими, внезапные и порою длительные потери сознания, когда существо пребывает на грани смерти или вовсе умирает, постоянный шум и гвалт в голове, внезапно охватывающие массовые психозы... Глобы Сростка воспринимают свой дом как прибежище умалишённых, а себя как его пациентов то ли узников - однако не ненавидят друг друга, а нежно любят, хотя и страшно утомляются, зверски раздражаются, всемерно критикуют и подозревают друг друга - не идеализируют, короче говоря. Глобы Сростка видят и показывают себя в образах гигантских фигур со связанными за спиной крыльями, которые одновременно являют собою рукава смирительной рубашки: "рубашка не в размер, но по уму"; они верят, что когда исполнится время, их крылья окажутся развязаны - и тогда они смогут в полноте исполнять служение Стражей, а сейчас имеют право использовать свои силы лишь для таких дел, которые не причинят никому зла, прежде всего для призывов о помощи. Глобы Сростка мучительно неравнодушны по части жалости и справедливости, они неустанно мысленно обозревают ойкумену из конца в конец, вступают в контакты, являются живущим на суше в качестве то грозных ангелов, то трагических демонов - сие зависит скорее от ментальности тех, кто их воспринимает, чем от них самих. В пост-стелламарские времена, когда положение в ойкумене неуклонно ухудшалось, глобы Сростка всё больше страдали, изнемогали, то вмешивались в жизнь людей, то не вмешивались; Арийская Территория, охваченная тотальной войной, в частности Северный Город со всей Лунной Чашей, то и дело оказывался в центре их болезненного внимания.
Когда Мать Алестра начала всё громче и громче взывать к Небесам о помощи, глобы Сростка услышали этот зов и присоединились к нему; оценив ситуацию, Старшие приняли решение о "высылке десанта" - и благословили глобов Сростка распечатать гостевую кладку в Чаше Луны, которую Алестра с давних пор заботливо опекала. Часть тела "гостя курсивом", бродившего некогда в этих северных краях, роняя куски, Алестра засосала в свои топи весьма глубоко - после чего согревала и растила, покуда не образовалась гроздь неактивированных яиц, готовых сделаться обителями жизней. Глобы Сростка с трепетом приняли известие о том, что могут прикоснуться к этой кладке и вместе с Алестрой принять участие в порождении "особого контингента"; они не дерзнули воспользоваться сей возможностью, чтобы самим выйти в телах, ибо считали, что час их освобождения ещё не пробил - но определённая доля отцовства в отношении прошедших чрез кладку Организации Троек на них несомненно лежит.
Были, однако, и другие существа, оказавшие на нашу кладку значительное влияние; среди них были и глобы бомонда, и Артигемоны... - кое с кем из них лично я связан гораздо ближе чем с глобами Сростка, однако об этом потом. Сейчас нам в первую очередь необходимо отфиксировать значение влияния на кладку так называемой Суперсистемы, "суперсистемы-с-большой-буквы" - которую смело можно назвать самой универсальной из современных суперсистем ойкумены.