Харрис Миркин
Схема половой политики: Феминизм, гомосексуальность и педофилия
//Джорнл оф Хомосекшуалити. Т. XXXVII. - 1999. - Љ 2.
Это только для консерваторов и гомосексуальных правозащитников свет сошёлся клином на половой теме. В отличие от них политики, журналисты и учёные от вопросов финансовых, классовых, расовых и правительственных стараются не отвлекаться. Показательно, насколько главные политологические журналы обходят половые вопросы молчанием. Но даже будучи игнорируемыми, проблемы сексуальности следуют по стопам проблем гендера: из глубин частной жизни возносятся к публично-политическим эмпиреям.
В старые добрые времена противоречия на половой почве не обнажались. Законы, конечно, покровительствовали сложившемуся статусу-кво, однако никто против них не возражал - царил сплошной консенсус. Пока в конце XIX-го столетия США не приняли вызов половых реалий, ответив на него федеральными законами Комстока и законами о белом рабстве. Тогдашние феминистки выказали горячую поддержку этим законам в духе Викторианской морали: обругали секс, иммигрантов и низшие классы.
Бурный XX век донельзя раздул пламя половых дебатов. Целые социальные группы восстали против присвоенных им стигм. Люди заспорили о правах гомосексуалистов, сексуальном просвещении, снабжении школ контрацептивами, о порнографии, о сути и нормах сексуальных домогательств. У государства голова пошла кругом: то оно вступалось за нравственные традиции, то давало больше свободы в спальнях. В конце концов государство защитило свободу сокровенного слова, а также нечто, что во многих социальных группах недопустимо. Но при этом наложило запреты, кажущиеся кое-кому Драконовскими.
То, что нынешние политики говорят о половой сфере, впервые прозвучало в 1960-е. Консерваторы рычали на критиков школьной программы, в которую вкрались классовое, расовое и гендерное неравенства. Критики весь контроль над образованием призывали переложить на общество, а не на элиту. При этом государству вменяли в обязанность защиту личности от общества. Разобрали по косточкам традиционные взгляды на секс и порнографию. Христианствующие мракобесы ощерили холку и сцепились с реформаторами - Гегельянский синтез породил политические конфликты современного типа.
В настоящей статье я подведу теорию под судьбы женского и гомосексуального движений, а затем эта теория сама прояснит современный правовой статус педофилов. XX-й век унаследовал проблемы суфражисток, содомского греха и рукоблудия; XXI-му веку завещал проблемы промискуитета, гомосексуальности и педофилии. Но несмотря на коренную смену содержания, по форме половая политика ничуть не изменилась. В отличие от обычной, половая политика обращается к самым сильным чувствам человека и проявляется бурно; в отличие от расовой политики - делает открытое признание себя парией результатом осознанного выбора. Именно политическое участие субъектов половых сношений, наряду с маккартизмом и расовой борьбой, сдвинуло горы конституционного права, влияет на образ жизни миллионов людей, формирует новые политические институты, ворочает чудовищным количеством денег, издаёт множество законов. Вдобавок половые противоречия проглядывают из-за фасада многих других противоречий традиционного общества, глухо хороня всякую надежду на примирение.
Происхождение политических конфликтов на половой почве
Как и везде, в половой жизни все равны, но некоторые равнее других. Именно эти последние, защищая свои привилегии и выгоды, изобретают себе в защиту законы, отражённые СМИ и озвученные специалистами. Половая элита всеми правдами и неправдами держит свой высокий статус, что париям половых сношений, как врагам народа, никакой протекции не полагается. Далее, споры о том, естественны гендерные роли и понятие пола или же культурно обусловлены, выступили на передний план не только женского движения. К такой же демагогии обращались впоследствии идеологи гомосексуализма.
В своё время буржуазия претендовала на здоровое целомудрие, противопоставляемое и женоподобной порочности дворянства, и грубому бесстыдству низших классов. Но вот, в начале столетия феминистки покусились на мужскую роль в обществе. Сторонники мужской идеи ответили тем, что пытались вывести гендерное неравенство из полового диморфизма человека как биологического вида. Кэрол Смит-Розенберг замечает: признавать не свойственное своему полу поведение противоестественным симптомом - это антифеминистская пропаганда, призванная "отстоять законность и естественность капиталистических отношений".
Указанным буржуазным мифом фатум и знание выставили союзниками половой элиты. Всё небуржуазное суть извращение человеческой природы. Для мужской идеи, детерминирующей гендер полом, отказываться от гендерных ролевых традиций - это силовать людскую натуру. В этом противников феминизма поддержали сексологи, которые объяснили положение женщины в индустриальном обществе неизменными особенностями биологии человека. Феминистки в ответ на это отрицали естественность гендера, признавая таковую категорию искусственной - неприродной и подлежащей смене. Отсюда первый принцип половой политики: ничто общественное не натурально. Институты, ценности, манеры искусственны, отностительны, надуманны - ко всему этому приходят через силу, а не по зову сердца.
Фанаты верности природе и религиозные фундаменталисты настаивают на адекватности их понятийного аппарата объективной и нравственной реальности, пусть даже правые порядки не до конца достижимы на практике. Сторонники культурного плюрализма и культурно-исторического подхода доказывают, что ни одна категория не подсказана природой, а произвольно введена обществом и обслуживает интересы половых элит. Именно эта разница в парадигмах доводит людей до политического конфликта, хотя подлинного единодушия нет в обеих партиях. Сложность ещё и в том, что идеологи от половых парий применяют культурно-исторический подход только когда говорят о своих социальных группах, однако не торопятся использовать его при обсуждении прочих половых парий. Так феминистки обсуждают гендерные вопросы с культурно-исторических позиций, однако при обсуждении секса всё равно остаются верны биологическим терминам. В отличие от них теоретики гомосексуализма общение полов выводят из социальных норм, однако негомосексуальные половые извращения ими рассматриваются опять-таки через призму биологической терминологии. Гомосексуалистам претят термины "педик" или "голубой" как культурно обусловленные, однако им вполне естественно разбрасываться ярлыками "насильник" и "маньяк".
Настоящая статья призвана показать культурную (не биологическую) подкладку парадигмы деторастления на примере аналогичной парадигмы гомосексуализма. Да, для пуританской Америки межвозрастной секс - непростительное зло, однако в разные эпохи разные страны населяли не одни только американцы. Известны многие народности, которые такой секс допускали, а то и навязывали - особенно мальчикам. Нелёгкая дилемма "мальчик или женщина" очень часто поднималась в греко-римской литературе. В старинной Японии настоящему мужчине полагалось спать и с женщинами, и с юнцами. В последнем случае даже проявлялось известное благородство: старший любовник служил мальцу образцом для подражания. Вне западной культуры очень часто асимметричные сношения преподносились как "мимолётный и нормальный этап в развитии взрослых и детей". Своеобразный педагогический долг старших перед младшими.
Феодальная Европа не считала мальчиколюбие чем-нибудь хуже или лучше всякого иного разврата. Но между XVII-м и серединой XVIII-го веков разносторонние распутники раскололись на гетеросексуальное большинство и гомосексуальное меньшинство. Мальчикам стало сложно переходить от пассивной половой роли к активной. Мужской статус обязывал человека к активности с пелёнок.
XX век застал Америку в безумии. Уже не женщины, как в XIX столетии, а именно дети считаются беспорочными и целомудренными. Ослеплённые блюдением чужой девственности, мы донельзя растянули понятие сексуальности - нынче развратным признали то, что никогда доселе не имело отношения к сексу. По иронии, лихорадочное ограждение детей от сексуального насилия настолько их эротизировало, что всякое изображение раздетого ребёнка автоматически становится образчиком порнографии.
Психологическая война на предотвращение политического конфликта
Политический конфликт протекает в две фазы. Во вторую фазу борьба становится видна: суфражистки или гомосексуалисты выходят на улицы и чинят массовые беспорядки. Но первая фаза латентна и выявлению едва ли подлежит. Так двухчастно развивались дебаты вокруг женской сексуальности в начале века, дебаты вокруг однополой сексуальности в середине века и дебаты вокруг детской сексуальности сейчас.
Латентная фаза политконфликта всегда отмечена эмоциональным и рациональным согласием по половым вопросам. Голоса отдельных половых диссидентов не долетают до Олимпа половой элиты, поскольку девианты напрочь лишены мотивационного блока политического сознания. Но настаёт время, когда в силу различных исторических причин общность половых парий перерастает в социальную группу. Диссиденты видят себя уже не ущербными, а просто бесправными. Тут-то девиантная риторика достигает своего наибольшего расцвета. Послушай парий - и кажется, словно им под силу заставить общество с ними считаться. К половой элите задираются, демонизируют её, ругают "мачистами" или "фашистами".
Однако лозунги лозунгами, а париям элитой не руководить. Наибольшее, что можно сделать, - это озвучить своё положение и попытаться воззвать к сочувствующей части половой элиты. Именно так американки попали на выборы: стоявшие у власти мужчины приняли поправку к Конституции. Так же и неграм гражданские права преподнесли белые. Грамотная аргументация способна вызвать раскол в половой элите, часть которой становится восприимчивой к девиантной пропаганде. Только при таком раскладе диссиденты половых сношений могут на что-то надеяться. Но важно ещё помнить о примерах, когда элита лишала парий прав, которые она же перед тем предоставляла. В половой политике подобное имело место при христианизации Римской империи, при падении Веймарской республики, при утверждении сталинизма в Советском Союзе, а также на Западе во времена Великой депрессии.
Камнем преткновения для политической науки стали такие предметы:
меры половой элиты по предотвращению политических конфликтов на половой почве;
условия формирования мотивационного блока политического сознания у парий половых сношений;
причины солидаризации части половой элиты с половыми париями;
причины утраты половой элитой солидарности с девиантами половых сношений.
Многие идеологи феминизма-гомосексуализма заостряют всё внимание на 2-м вопросе. Но порой попадают пальцем в небо, словно диссиденты ссиловали элиту выполнить их требования. Разбор 3-го и 4-го вопросов требует кропотливых сопоставлений и превосходного знания теории политической культуры. За работу в этом направлении мало кто принимался. В своей статье я освещаю пункты 1 и 3.
Итак, ни на чём так прочно не держится идеология, как на простом приятии и на претензиях адекватности понятийного аппарата объективной реальности. В таком случае идеология обслуживает исключительно законные интересы, то есть интересы элиты. Но если вдруг у девиантов зарождается самосознание и несогласие со своими стигмами - как у феминисток первой и второй волн, у негров в 1950-1960-е, у гомосексуалистов в 1960-1970-е и у современных педофилов, - то велика опасность развенчания имеющегося понятийного аппарата как оторванного от объективной реальности, ложного, культурно обусловленного. Назревают дебаты. Элита настаивает, будто не видит никакого предмета для обсуждения: настолько очевидна необходимость и правильность действующих порядков, настолько гармонируют они с природой человека. А кто несогласен - те просто "экстремисты", "душевнобольные", "преступники", "сектанты".
Латентную фазу конфликта действительно рядят в одежды нездоровья. Привлекают эпидемиологическую терминологию. Запретные формы секса объявляют душевным расстройством, угрожающим девственной психике. А когда надо спасть здоровье людей, игры в конституционные свободы можно отложить на потом: ни инфекции, ни травмам, ни заболеваниям никаких гражданских прав не причитается. Девиантов признают нигилистами, лишают их свободы слова, а их искусство объявляют отвратным, порнографическим и подрывным.
СМИ исторгают поток продукции во славу элитарной идеологии, демонически и карикатурно представляют сомневающихся, опошляют чуждую аргументацию. Отшучиваться во избежание серьёзных обсуждений - тоже испытанный риторический конёк. Запретную сексуальность рисуют эдакой унылой опасной страной, населённой психопатами и преступниками - эмоционально тупыми, лишёнными чего бы то ни было подкупающего. Все попытки заикнуться о более правдоподобной информации пресекает цензура, а борьба пропагандистов за внимание обывателей никогда не прекращается.
Такая борьба за предотвращение борьбы упирается в ограждение от критики веры в естественность и несомненность действующих порядков. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы вера эта оказалась политическим вопросом - здесь наиболее важная и трудная часть психологической войны. Самым больным вопросом выступает статус половых парий, поскольку где видано, чтобы преступники изъявляли требования, а душевнобольные изобретали нормы? Вот идеологи негритянского движения жаловались на пропаганду белых, скрывшую афро-американские культуру и образ жизни даже от её носителей. Так же феминистки поражаются, насколько ловко удалось мужчинам объявить женщин вне закона. В 1950-е это случилось с осмеянными гомосексуалистами, а нынче - с проклятыми педофилами.
Оппоненты элитарной идеологии преподносятся в инфернальных образах. Такой имидж в конце XIX века пристал к апологетам полового раскрепощения женщин. Дам преподносили асексуальными ангелами во плоти, призванными сдерживать мужскую необузданность. Удовольствие полового сношения позволялось только в браке и исключительно для воспроизводства населения. А если идиллия расстраивалась, виноватыми оказывались мужчины. Именно мужчины из других стран и социальных низов совращали целомудренных женщин и вовлекали их в проституцию. Поднялась целая истерия вокруг сексуального рабства, предвосхитив последующие гомосексуальную и педофильскую истерии. Посёлки кишмя закишели "зловещими чужеземцами"-сводниками, падкими на невинных девушек. Стало опасно посещать рестораны и биографные. Местные и федеральные власти должны были что-то предпринять.
Правительственное расследование как раз подтвердило обывательские опасения. Открылась вся нешуточная широта международного рынка женских тел. Иностранцев сделали козлами отпущения. Исследователи во весь голос обличили "неисчислимые еврейские орды, внедрившиеся в США повсеместно", чтобы "растлить и пленить молоденьких девушек. Иных ввозят на промысел, чтобы охотиться на улицах, танцплощадках и прочих местах". Из-за этого "каких только болячек не вваживают - такого и от проституток не подцепишь". Иностранки заражали "ни в чём не повинных жён и детей" через своих клиентов и "семей развалили больше, нежели иное что".
Женщины средних слоёв общества вызвались навести порядок в области сексуальности, повели борьбу за государственный контроль над проституцией. А вылилось в крестовый поход на непристойности, возглавленный Антонием Комстоком. Под горячую руку попала опасная для девушек литература. Сексуальность в конце концов стала орудием классовой борьбы, "посредником в надзоре за низшими классами, в первую очередь иммигрантами северных городов и неграми южных посёлков".
Тот же путь проделал гомосексуализм, когда о нём узнали и придумали ему название. Вначале явления как бы не существовало. Ничто невраждебное к нему популяризации не подлежало.
"Высказываниям по теме было место на Прокрустовом ложе, не оставлявшим ни малейшей надежды на расширение кругозора. Детищем крестовых походов 1870-х годов стали новые крестовые походы, а также государственный запрет на ввоз, пересылку, производство, распространение, сбыт и владение неприличной литературой.
Заразительная мода на фрейдизм в 1920-е годы действительно возбудила вкус к сексологическим дискуссиям. Однако в то время, как потрясённые американцы открывали для себя гетеросексуальность, цензура делала большие успехи в изгнании гомосексуальной темы из искусства. В середине 1920-х годов моралисты выгрызли зубами запрет изображать "извращение" на сцене. Издатели вступили в сговор с редакторами, дабы не допустить печатного гомосексуального слова. В 1934 году кинематографисты приняли Кодекс Хейса, не оставивший на плёнке ничего пикантного. Хотя нравственность всё меньше мешала свободе слова, накануне Второй мировой войны моралисты своими запретами в очередной раз напомнили, что о гомосятине надо говорить либо плохо, либо вообще не говорить".
Сильнее всего молчали именно о лесбийской любви, поскольку никто не верил, будто страсть возможна без мужчины. На этой почве биографии и эпистолярная проза известных литераторов вроде Эмилии Дикинсон издавались с купюрами. Вплоть до Стоунуоллского бунта 1969 года гомосексуалистов не обсуждали, как не было в 1990-е дебатов о совратителях детей. Больные на голову люди - и точка. Именно обращением терминов "пидар" или "гомик" удавалось пресечь оспаривание статуса парий, как нынче не допускают обсуждения межвозрастного секса громкими ярлыками "насильника" или "маньяка". Мало нашлось защитников гомосексуализму, что даже Эй-Си-Эль-Ю признают конституционную дискриминацию на половой почве.
Журналисты всегда писали половых девиантов тёмными красками. Типичным примером выступает июньский номер "Лайф" за 1964 год с фотосерией из гомосексуального "мира грязи, мира мрака". Насколько, спрашивалось, голубые хотят нашей смерти, подобно красным? Ведь кто знает, что у гомосексуалистов на уме, к тому же лишь один гомик из девяти разоблачён. Согласно Ли Эдельман, "Лайф" вызвался добровольцем по "идеологической работе возведения гомосексуальности на уровень общественной проблемы. Журнал сделал голубое подполье зрелищем ради интериоризации читателями института репрессий".
В XX веке все споры по поводу нормальности, здоровья и естественности проходили с подачи психологов, хотя гайльбронеровщина имела хождение за пределами академической науки. Мнение учёного мира обладает наибольшим весом в половых дебатах. На латентной фазе политконфликта наука обслуживает идеологию половой элиты. Всем памятно неприятие учёными женской эмансипации. На наших глазах наука совершила предательство по отношению к гомофобии. Классики психологии видели влечение к противоположному полу естественным, а гомосексуализм считался извращением человеческой природы и нуждался в объяснении. Исследовали явление на пациентах психбольниц, клиентах психологов, заключённых тюрем - людях, чьи жизненные обстоятельства к жизнерадостности не располагали. Так учёные пришли к выводу, что гомосексуальность вызывает депрессивность!
Геологическим сдвигом в общественном мнении, послужившим сигналом к явной фазе политического конфликта, стало перебегание нозологов в лагерь гомосексуалистов. До принятия каталога психиатрических диагнозов Ди-Эс-Эм от 1973 года гомосексуальность была психическим расстройством, вызванным воспитанием в семьях с доминированием матерей над отцами. Однако Ди-Эс-Эм внезапно стало себе перечить. Отныне гомосексуалисты перестали быть патологичными и незрелыми "содомитами" из нездоровых семей.
Но на латентной фазе политконфликта подавляющее большинство половых парий всё-таки интерироризирует идеологию элиты. Было время, когда гомосексуалисты хотели вылечиться. За исключением немногочисленных Мэтачайновского общества и Дщерей Билайтиса гомосексуалисты по своей разрозненности отнюдь не считались меньшинством - скорее известным процентом психически ущербных людей. Мало каким американцам приходило в голову, что кто-то страдает и подвергается преследованиям. Если кто и задумывался о положении гомосексуалистов, то признавал дискриминацию достойным ответом на угрозу и оскорбление общественному порядку. "Не столько раскрепощения хотели американцы наряду со многими гомосексуалистами, сколько устранения".
Современники отказываются интерпретировать латентную фазу политконфликта как нестыковку в законодательстве. Поскольку сфера сексуальных сношений политику не затрагивает, за половыми париями не признают ни политической программы, ни гражданских прав. Первую скрипку в законотврочестве играет идеология половой элиты, которая в середине XX века подтвердила тезис о подрывной и противоестественной сути гомосексуализма. В 1952 году Конгресс США принял запрет на въезд в страну гомосексуалистов как "лиц, поражённых психопатией". Если кто себя обнаруживал после иммиграции, то запросто мог быть депортирован. Эйзенхауэр сделал всё, чтобы и федеральное правительство, и сотрудничающие с правительством предприятия избегали брать на работу гомосексуалистов. При латентном политконфликте судебная власть также принимает идеологию половой элиты, лишает свободу слова своей защиты. Не было помощи от американского правосудия ни феминиствующим идеологам контрацепции в начале века, ни гомосексуалистам через полвека, ни педофильским правозащитникам в конце столетия.
Гомосексуальность представала подлинной эпидемией, причём носителей заболевания выявить невозможно. То была настоящая пятая колонна по совращению девственных юношей в перверзию. Неудивительно, что власти предприняли нестандартные меры. Полиция стала следить за сортирами, подглядывая либо через дыры в стенах кабинок, либо с верхушек перегородок. ФБР установило надзор над плешками, а также Дщерьми Билайтиса и Мэтачайновским обществом. Почтамты заводили специальных работников читать письма гомосексуалистов, а все обнаруженные улики передавались начальству. Полиция нравов врывалась в частные дома, завлекала гомосексуалистов в ловушки, разжигала охоту на ведьм. Выпуски "Лэдда" и "Мэтачайн ревю" (изначально политические журналы и глашатаи идеологии малочисленных гомосексуальных организаций) находились под присмотром почтамтов и ФБР-овцев. Подписываться на них можно было только из любви к приключениям. Зато эти журналы сбывали в немногих специализировавшихся на порнографии киосках и книжных магазинах.
Ко времени Стоунуолловского бунта политический климат изменился. Перенасыщенный соляной раствор гомосексуальной общности нуждался в малой крупинке соли, чтобы кристаллизоваться в социальную группу. Общество приохотилось к городской светской жизни. Несмотря на то, что первые геевские выступления прошли в США, европейская публика оказалась более восприимчива к гомосексуальным лозунгам. До сих пор никто не сопоставил условия и последствия гомосексуальной пропаганды в Швеции, Дании, Нидерландах, США, Франции. Любопытно, что Америка привечает у себя феминисток теплее, чем Швеция и Дания, однако хуже переваривает права гомосексуалистов.
Так окологомосексуальные дебаты подвели к явной фазе политического конфликта. Противоречия обнажились и стали озвучены. Дискутирующие стороны организовались и зовут избирателей под свои знамёна. Однако история никого не научила увидеть новый виток политического конфликта на половой почве. В наше время латентный конфликт уже не разгорается вокруг женского или гомосексуального вопроса, а выражается в крестовом походе против детского секса. Политики забеспокоились об этом в конце 1970-х годов. Педофилы приняли эстафету от гомосексуалистов и побежали от столь же немилосердных облав. То, что теперь возводят на совратителей детей, уже давно было сказано о совратителях женщин и совратителях мужчин. И хотя всё зло в мире нынче исходит совсем из другого источника, зловредность половых извращений, пропагандистские клише и имидж парий преподносят никак не по-новому.
Как водится при ведении половой политики, вопрос выражен через понятие естественности, а также категории добра и зла. Если и происходит иногда обсуждение педофилии, то оно подменено осуждением педофилии. Лишённые отрицательной коннотации термины отсутствуют, вместо них ругательства вроде "насилия над детьми" или "растления детей". Такая лексика, подобно ярлыку "содомского греха", призвана отбить охоту что-либо оспаривать. Обслуживающий половую политику понятийный аппарат никогда не бывает конкретным, что даёт возможность подменять щадящие проявления наиболее ужасными. 6-ти и 13-летние любовники отнесены к одинаковой категории "жертв", что говоря о сексе с "детьми" могут подразумевать даже секс с подростками, намекая на при этом на секс с дошкольниками.
Как подростков припутывают к дошкольникам, так же половое принуждение и эротические жестокости припутывают ко взаимному влечению. Педагоги бьются над тем, чтобы дети, особенно проблемные подростки, приобщались ко всякой взрослой деятельности, однако всеми силами берегут их от самой главной. Детям, даже самым старшим, отказывают в свободе воли, половом чувстве и сексуальной активности. Как пассивные объекты чужого влечения, они могут быть только совращены. Даже когда инициатива исходит именно от них, никто никогда не признает детей партнёрами или зачинщиками половых сношений.
Закон обязывает нас к антисексуальному насилию над детьми, а детям запрещено изъявлять согласие на секс. Дети не могут получать удовольствие, даже если им кажется, словно они его получают. Дети обязаны страдать из-за секса, даже если ни о каких страданиях они не подозревают. У растлённых в детстве людей развивается одновременно и беспорядочная половая жизнь, и неспособность с кем-нибудь переспать. Все неприятности во взрослой жизни проистекают от ранней половой жизни, а все радости - от принудительного полового воздержания. Этому учит исследование пациентов больниц и заключённых тюрем, по которым в 1950-е была видна вся вредность гомосексуализма. Кому дело, что не все достаточные для исследования испытуемые находятся в тюрьмах или больницах? И кому дело, что ни гомосексуализм, ни детский секс не виноваты в ущербе для психики вследствие общественной реакции?
Теория детской асексуальности - это калька с теории женской асексуальности. В Викторианскую эпоху считалось, что всякая сексуальная деятельность, даже нереализованная, разрушает женскую психику. В природе женщины избегать секс, а не давать на него согласие или домогаться его. Тем более вне брака. Женщина может быть лишь совращена или изнасилована. Даже если женщина удостоверяет полученное ею удовольствие - это неправда. Удовлетворение женщинам чуждо. Мастурбации, также как и сексу в детстве, приписывали ужасные и противоречивые симптомы в качестве последствий. В XX веке угрозу нашли уже в гомосексуализме. Все эти сексологические явления неизменно сопровождались обильными сочинениями специалистов, предупреждающих о губительных последствиях той или иной половой практики. Когда заспорили о гомосексуализме, стало видно, насколько детерминирована медицинская наука политически, насколько податлива она по отношению к господствующей идеологии.
Хотя мало что свидетельствует о росте растлеваемости детей, повсюду слышно об эпидемии. Исследования показывают, что половая жизнь американцев меняется не так скоро, как американский сексуальный лексикон, однако эволюция лексики воспитывает иллюзию, будто и на деле что-то изменилось. В том числе и совращение детей.
Крайне сложно отыскать информацию о деторастлении, а не о зле деторастления. Доступ к сетевым телеконференциям на тему межвозрастного секса ограничен коммерческими и академическими серверами, а если и предоставляется, то в неполном виде. Педофильские издания вроде "НАМБЛА-бюллетеня" и "Пайдика" не выписывают: публичные библиотеки, многие научные библиотеки, крупные и даже многие гомосексуальные книжные магазины.
А сколько копий ломают из-за терминов. Того, кто поглаживает ребёнка, ставят в один ряд с тем, кто силует и убивает. Даже учителя боятся прикасаться к детям, чтобы не заслужить название "насильника". Педофильские правозащитные организации вроде Северо-Американского мальчиколюбческого общества возвышают голос как против полового принуждения детей, так и против того, чтобы добровольные отношения назывались "насилием". Между педофилом и насильником столько же разницы, сколько между гетеросексуалом и сексуальным маньяком. СМИ на это отвечают обличением предвзятости такой аргументации - зато в диффамации педофилии никакой предвзятости не усматривают! И политики, и журналисты отрицают существование добровольных и щадящих форм межвозрастного секса.
Но если когда-нибудь мы станем обсуждать эту тему, обиняки придётся устранить. Силование и прочий недобровольный секс надо называть одним словом, а воплощение обоюдного влечения - другим. Секс с маленькими детьми надо называть одним словом, а секс с подростками-акселератами - другим. Секс с родителями надо называть одним словом, а секс за пределами семьи - другим. Кроме того, показано, что мальчики лучше девочек переносят секс со взрослыми, однако статистическая сторона вопроса очень сложна. Можно быть твёрдо уверенным лишь в том, что свыше 90% случаев деторастления происходит с участием детей от 11 до 16 лет, а менее, чем в 5% случаев речь идёт о вторжении в детское тело. Чаще всего ограничиваются обнажением и ласками. Иногда мальчиков сосут, иногда мастурбируют, но взаимная мастурбация случается крайне редко.
Благоволящей педофилам литературы днём с огнём не сыщешь - что в книжных магазинах, что в библиотеках. Хотя никакой запрет на неё в США не действует. 1-я поправка к Конституции слабо защищает педофильское изобразительное искусство. Несмотря на то, что многие люди обзаводятся половым опытом в самом нежном возрасте, который у иных народностей признан обольстительным, едва ли можно изображать подростков сексуально привлекательными. Вот у ведущих фотографов Стаджеса и Манна за это изъяли снимки и аппаратуру. Определённо запрещены изображения подростков при сексе и мастурбации, мальчиков при эрекции. Даже просто владеть изображением раздетого подростка, не обременённым никаким эротическим подтекстом, чревато нешуточными санкциями. Производство, распространение и пересылка таких фотографий ещё серьёзнее: почтамты не дремлют. Детей опасно снимать даже одетыми. Верховный суд отказал в пересмотре дела о "неприличном" видеоролике с одетыми девочками, играющими в волейбол, поскольку камера остановилась на паховой области. Видеть детей разрешено исключительно целомудренными. Общепризнанно, что получение изображения ню причиняет детям страдания, однако никакими исследованиями это не выявлено. Ещё верят, что дети терпят ущерб от созерцания эротических изображений, и под этим соусом предлагают ввести цензуру в Интернете. На этот раз для защиты не женской, а детской психики.
Было время, когда педофильские организации выступали как часть гомосексуальной коалиции. Но сейчас гомосексуалисты от педофилов отмежевались, как в своё время феминистки не хотели иметь ничего общего с лесбиянками. (Лиза Фрайден считала, что лесбийское движение организовано ЦРУ ради дискредитации феминизма.) Чтобы подмазаться под общество и политическую элиту, гомосексуалисты и феминистки уже не требуют радикального пересмотра половых вопросов, а рисуются законопослушными гражданами.
В то время, как Америка ужесточает меры против детской сексуальности, страны вроде Нидерландов пошли по направлению понижения возраста согласия для мальчиков. Ни один политолог до сих пор внятно не сказал, почему. Одна сторона вопроса упирается в объединение части феминисток с мракобесами, чтобы крестовым походом на педофилов заслужить уважение филистёрского общества и примерить на себе традиционные женские роли. К тому же политиканы умеют сыграть на готовности народа объединиться в защиту ребёнка. Достаточно лишь заголосить о детских правах, чтобы какой угодно законопроект получил оправдание, а какой угодно политик стал святым. Американцы, которых ругают за игнорирование детей ради карьеры, чувствуют крайнюю потребность успокоить совесть борьбой с насилием над детьми. Особенно если на и этом можно заработать. Если раньше иностранцы портили целомудренных женщин, а содомиты растлевали впечатлительных мужчин, то теперь над невинностью надругались уже педофилы. На латентной фазе политического конфликта образ врага всегда гротескный.
Новая половая политика или К чему ведёт смена парадигм
Хотя многие журналисты и учёные не видят причин, чтоб от серьёзной политики отвлекаться на половые вопросы, де-факто не осталось больше разницы между половой политикой и неполовой. Наша тема стала уже центральной проблемой, а не второстепенной. Разбирая причины такой перемены, мы задержали рассмотрение его последствий.
Кое-что нужно прояснить. Половая сфера выступает очевидным политическим вопросом, и всякие политические решения в этой области очень сильно влияют на судьбы людей. Аргументация очень сильно затрагивает личные интересы, а мнений придерживаются намертво. То и дело вспыхивает паника, направленная против половых парий. При латентном политконфликте на половой почве суть вопроса подразумевается, но не озвучивается, половая элита осуждает парий и защищает естественность своей идеологии. Государство отвечает на половые вызовы не так, как на прочие, а половые коалиции противопоставляют себя политическим традициям. Элитарную идеологию разрабатывают не столько сложившиеся политические партии, сколько верующие люди, феминистки и психологи. Именно они принимают на себя весь огонь дебатов. Наибольший интерес представляют модель половой политики и силы, которые имеют тут влияние.
Политологическая литература по этому направлению выделяется на фоне прочей политологической литературы. В ней подняты основополагающие конституционные вопросы. Судебная власть по-разному оценивает цензуру на политические и на половые публикации. В первом случае ведут речь о подрывном материале, а во втором - всего лишь о непристойном. Разница в том, что для ареста на изображение подростка не требуется даже сличения с эталоном. А ведь как часто эротические изображения служат выработке самосознания и сплочённости половых общностей. Недаром феминистки нападали на порнографию, вдохновляющую мужчин угнетать женщин.
Кто-то обвиняет половую контркультуру в подтачивании и ниспровержении традиционных ценностей и отношений, а также в низведении человека до уровня сексуального объекта. Но этим самым признаётся сращивание половой сферы с политической системой общества. Если политика обретает пол, на половые высказывания и эротическое искусство нужно взглянуть уже по-новому. Когда половые категории становятся категориями политическими, нужно задуматься, не одинаковую ли меру применить к первым и вторым, не защищать ли первые наравне со вторыми? И что тогда делать с детской эротикой, учебниками сексуального просвещения, порнографией? Считая половые высказывания разновидностью политических высказываний, приходим к необходимости глубоко задуматься.
В-третьих, нужно задуматься о массах. Давно исследовали процесс партогенеза половых групп, однако никто не изучил, почему девиантная идеология популяризуется в обществе и почему в части общества зарождается солидарность или враждебность по отношению к париям. С чего вдруг массы поменяли своё отношение к гомосексуальной пропаганде? И возможно ли, что массы переменятся по отношению к пропаганде педофильской? Когда и по какой причине вдруг перестали терпеть педофилов? Почему Америка нуждается в антипедофильской кампании больше, чем иные развитые страны? Почему шведский, датский и голландский народы спокойнее американцев относятся к гомосексуальной пропаганде и сексу с мальчиками, но хуже восприимчивы к пропаганде феминисток? Как случилось, что Западная цивилизация, хвастающая своей толерантностью, вдруг о ней забыла? Издержки ли тут прогресса? Потрясение от скорой смены культуры?
Маршал Мак-Льюан замечал, что новые технологии мы встречаем понятиями, пригодными для описания технологии устаревшей. Мы едем вперёд, глядя при этом в зеркало задней обзорности. Всем сказанным выше я показал, что это высказывание справедливо и в адрес половой сферы. Пол вторгся в политику и протиснулся в её центр. Однако терминология отстала в развитии и по-прежнему отражает независимость полового от политического. Из-за недостатков языка мы и мыслим по-старому.