Квартира Тяжелого. Кое-что изменилось, но внешне все выглядит знакомо. Входят
Тяжелый и Ирина.
Тяжелый. Смотри-ка, и здесь никого. Не нравится мне все это!
Ирина. Любим Альфредович, может быть все-таки произошли перемены и законодательство изменили?
Тяжелый. Не смеши, все равно смеяться не буду.
Ирина. Да нет, я серьезно. Сейчас всюду ускорение, и в демократии тоже, может быть, взяли и простили.
Тяжелый садится в кресло.
Тяжелый. Тут какой-то замысел. Слушай, когда мы кувыркнулись, было около десяти вечера, а приземлились в девять утра. Тут либо что-то у нас с мозгами, либо мы на том свете, где все устроено как на этом.
Ирина. Теперь - как на том.
Тяжелый. Как на бывшем, да. Тут только и остается - фантазировать. Например, мы могли разбиться, а затем все восстановилось, очнулись и сели в мире ином. Что же они замыслили, чтобы вот так - ни звука, ни слова, стратеги! Сейчас явятся и все встанет на свои места. Они знают, что нет ничего томительнее, чем когда с тобой играют в кошки-мышки.
Берет со стола книжку, читает.
Тяжелый. Юрий Чертков, "Крохотное сердце". Не помню такую. Однофамилец, наверное, мать принесла. (Бросает на стол.) Новенькая. А хотя суд - это тоже шанс. Показательный. Можно кое-что и объяснить. Вот и поборемся, как ты говорила.
Ирина. Все-таки что-то здесь не то.
Тяжелый (убежденно). Издеваются. Не обращай внимания, скоро у них терпение лопнет.
Ирина. Скоро оно у них как треснет! И полетят клочки по закоулочкам! (Смеется.) А Фигаро в той комнате умер? Ой, нет-нет, я говорю глупости, не отвечайте!
Тяжелый. Ирина, ты зря пошла со мной. Для них это подозрительно.
Ирина. Давайте лучше помолчим, вы же сегодня настроены молчать. И я настроена. Будем ждать кошек вместе.
Тяжелый. Спасибо.
Молчат. Стук в дверь.
Тяжелый. Еще стучат! Да вваливайтесь, чего уж!
Входит Саулин.
Саулин. Извините, не помешал?
Тяжелый. Тебя только не хватало.
Ирина. Здравствуйте.
Саулин. Извините, я...
Тяжелый. Торжествовать явился или послали прозондировать? Шел бы ты.
Саулин. Я не к вам. Я, собственно, не понимаю...
Тяжелый. Ну, естественно, на кой я теперь тебе! Вот и иди.
Саулин. Я вас в первый раз вижу!
Тяжелый. Так ты отмежеваться пришел? Не значится, не знаком, не имеет. Считай - договорился - я тебя тоже не знаю. Включайся и давай - ножками.
Саулин. Прекратите этот балаган! Кто вы такой?
Тяжелый (Ирине). Во дает! Чем человек и отличается от животного. Чего ты вымогаешь, исчадие эволюции?
Саулин (с негодованием). В конце концов!.. Где Юра?
Тяжелый. Ты что, еще и Малыша хочешь сюда приплести? Хотя... (Думает.) Может, это ему Малыш память отшиб? Слушай, Павел Иваныч, ты ничего не слышал?
Саулин (прислушиваясь и озираясь). Вы меня знаете?
Тяжелый. Или отрекся, подлец!
Саулин. Эй вы, выбирайте выражения! Я не знаю почему вы здесь сидите, может, вы и друг Юры, но вы не имеете никакого права тыкать.
Тяжелый. Ты, конечно, меня в первый раз видишь.
Саулин. Я вас знать не желаю!
Тяжелый. Так. А Ивана, Ольгу, Юру ты знаешь?
Саулин (Ирине). Девушка, может быть вы объясните, в чем дело? Где Ольга, Юра?
Тяжелый. Хамельончик, ты лучше скажи, тебя подослали?
Саулин (Ирине). Я пришел по делу. Мне нужен Юра!
Ирина. Их здесь не было, когда мы пришли.
Саулин. Наверное они выгуливают Фигаро.
Ирина. Фигаро больше нет.
Саулин. А куда он делся?
Тяжелый. Сдох, сдох! Доволен? Они что, думают, я на тебя клюну? Ну-ка говори, кто тебя сюда послал?
Саулин. А ну вас! Он вчера вечером лаял! Вы как-то шутите.
Тяжелый (поднимаясь). Как ты дерьмом был, Паша, так и остался.
Саулин напряженно вглядывается в лицо Тяжелого.
Саулин. Странный вы человек... Мы, случайно, раньше с вами не встречались?
Тяжелый берет со стола книгу и делает шаг вперед.
Саулин. Нет, нет, я ухожу! Девушка, вы передайте Юре, чтобы он позвонил в издательство. По поводу книги. Он знает.
Ирина. Я передам.
Саулин. Развелось чудиков.
Поспешно выходит.
Тяжелый. Ну что, убедилась? Каков, а? Малыш тут ни при чем. Они с самого начала знали и, наверное, подслушивали. У них план такой - довести до психоза. Зачем таким выслушивать о мозаике? Таким, как Пашка, солнце - все равно что электрокамин. Нет, не дадут они мне здесь работать. Да еще мать не вынесет, если меня будут судить. Хотя вряд ли они будут устраивать процесс, им это невыгодно, вот они и хотят, чтобы крыша съехала. Это мы еще посмотрим. Главное - не срываться.
Ирина. А может этот Паша просто заболел, насмотревшись уродов? И забыл вас?
Тяжелый. Нет, тут слишком гладко все сходится. Они нас не встретили, приходит Саулин - здесь явный подвох. Но почему они так уверены, что я сойду с ума? Или это опять чье-то желание? Мое? Малыша?
Ирина. Может быть здесь произошли перемены, пока нас не было, какой-нибудь закон вышел...
Тяжелый. Чтобы отпускать угонщиков на все четыре стороны? Нет, Ира, здесь борьба, чья-то хорошо продуманная игра. Ну что, давай примем ее? Эй, бойцы невидимого фронта, биться, так биться! Потрачу на вас серое вещество!
2 акт
Входит Гарун.
Гарун (поет). Вроде все, как всегда - то же небо опять голубое... (Показывает бутылку.) Не укладывается, Любим Альфредович! Но жить стало еще смешнее. Ладно я - маленькая сошка, что об меня руки марать, но и вы до сих пор без кандалов! Нонсенс! Безумный дядя Паша, еще сосед привязался! У них что тут - революция сбоку? Тут без бутылки не сообразишь.
Тяжелый. Ты видел Саулина?
Гарун (садится, ставит бутылку). Ну да, на улице. Привет, говорю, дядя Паша. Кошмар, говорит. Что, говорю, похмелиться не можешь? Не ходи, говорит, у Юры какой-то зверь сидит, кусается. Короче, я ни черта не понял. Куда-то бежит, дергается. Ирочка, вон там должны быть мои стаканчики и вазочка со всячиной. Будь ласковой, подай.
Тяжелый. А что за сосед?
Гарун. Да твой Федор Михайлович, буденовец. Хотел сюда завалиться, посмотреть, кто здесь сидит. Мол, какая-то Оля и какой-то Юра попросили посмотреть за квартирой, потому что сами пошли куда-то, а ключ потеряли. Ну, короче, маразм! Я думаю, Федор Михайлович сегодня-завтра кони бросит, отскакался, такой бред может быть только перед смертью. Ванечка, говорит, ты посиди, пока они не придут, а то ему тяжело по лестнице бегать. (Тяжелому.) Он и тебя уже не помнит. Я даже его к дверям квартиры проводил под локоточек - испытал благоговение перед тайной жизни. Хорошо, все-таки, что есть старческий маразм, думаю, может мне тоже под Федора Михайловича скосить? Спасибо, Ирочка. А ты что молчишь, Любим Альфредович? Может скорректируемся? Сейчас я приду в норму. (Выпивает.) Так что же мы будем делать? Может Джина вызовем, ему делов-то - раз - и перенес нас с континента на континент! Нет, Любим Альфредович, я в тюрьму не пойду. Не дали мне метеоритом, так я, как бурундук, голову в рогатину - и свобода.
Ирина. А где женщины?
Гарун. Аська с Машкой? Богомолочка все милицию порывалась искать. Асидора ее к себе повела, у нее там бутылка настоички малиновой. А я - к себе на хауз. Смотрю - на столе бутылка стоит - вот эта. Уезжал - ничего не было - приехал - стоит. Или мне так последнее желание оформили? Как ты полагаешь, нас не расстреляют? Шлепнули бы без всякого суда - это бы меня устроило. (Поет.) Вернулся Боб из Северной Канады, а ну-ка, Юнга, наливай вина! (Наливает.) Я опоздал всего лишь на две ночи, а эту ночь без боя не отдам! (Тяжелому). Что ты молчишь?
Тяжелый. Что тут думать! (Поет.) Обложили меня, обложили, но остались ни с чем егеря!.. Это просто новый демократический способ издевательства, демонстрация мощей.
Ирина. Почему вы только о плохом думаете?
Тяжелый. Иван, у меня есть одна идея. В общем, если сюда придут Антоныч с Колей, мы попробуем кое-что провернуть. Нужно самим начинать, иначе нас уморят.
Гарун (без энтузиазма). Я на все готов, Любим Альфредович. (Поет.) Немецкий снайпер дострелил меня, убив того...
Ирина. Вам бы не пить, Ваня.
Звонит телефон.
Гарун. Кто это?
Тяжелый (встает и подходит к окну). Откуда-то телефон взялся.
Гарун. Сюрприз. Подожди-ка, я поговорю. Это они поставили. (Смеется.) Они объявили нам бойкот и от презрения даже встречаться не желают. Чистюли. (Поднимает трубку, поет.) Семьдесят вторая, жду, дыханье затая. (Тяжелому.) Баба говорит. (В трубку.) Кто говорит? (Поет.) Барышня, как вас звать - Тома?
Пауза.
Тяжелый. Иван, они тебя четвертуют.
Гарун. Ольга, ты что ли! (Поет.) Что же ты, зараза, бровь себе подбрила? Ну я. Да, жду. Не тебя, разумеется. А ты на кого работаешь?
Пауза.
Гарун. Откуда ты звонишь? Какое тебе дело, что я здесь делаю! О, о, о! Да, я перешел всякие границы.
Пауза.
Че ты меня пугаешь! (Поет.) Выходили из избы здоровенные жлобы!.. Передай этому полковнику Юре, что никогда он не будет генералом! Ну приходи, приходи, посмотрим, кто куда пойдет! (Бросает трубку, поет.) Встретил Олечку на помоечке... (Тяжелому.) И она, Брут. Я всегда говорил и говорить буду - из этих мест получится отличный заповедник для всяких ядовитых гадов.
Встает на стул и шарит по стене руками.
Ирина. Что он там ищет?
Гарун. Микрофоны тут должны быть.
Тяжелый. Брось, Иван. Пусть слушают. Что она тебе говорила про Юру?
Гарун. Спрашивала, где он находится. Это, наверное, ее непосредственный начальник. (Поет) Мурка, ты мой муреночек, Мурка, ты мой котеночек...
Тяжелый. А может она про Малыша спрашивала?
Гарун. Любим, но откуда она могла узнать номер телефона, если его вчера еще не было? Они нам создают шизоидную среду, формируют общественное мнение, тебе разве не ясно? (Шарит по стене.) Куда же они его сунули? Я сейчас напьюсь и пойду к ним сам.
Идет к столу.
Тяжелый. Не стоит. Я думаю, скоро придет командир, вот тогда все и выяснится. А с телефончиком, конечно, странно. И на проделки Малыша все это не похоже, он умел только курочить.
Гарун (садится.) Знаешь, Ирина, мне кажется, мы спим. Это очень долгий и полупохмельный сон. И у меня такое ощущение, что нас кто-то разглядывает.
Тяжелый в это время идет в кочегарку, прикасается к предметам и после каждого прикосновения внимательно разглядывает свои пальцы; открывает топку и недоуменно
заглядывает во внутрь печи - никаких признаков огня.
Гарун. Будто каждый душевный порыв под прицелом. (Поет) Тот, которому я предназначен... Мне кажется, я догадываюсь, зачем он наблюдает - выдержу я или нет. А чего я должен выдержать? Вот эти развалины империи? Как он не понимает, что ощущение этого взгляда, этого потрошения - омерзительно!
Наливает и пьет.
Ирина. Вы так страшно пьете!
Гарун. Я не способен смотреть на этот мир трезвыми глазами. Что делают с людьми на белом свете! Давай организуем общество защиты людей от политических идей, а? Хотя нет, этих авгиевых конюшен мы не вычистим. (Тяжелому) Любим, где ты там опять бродишь? Ольга сказала, что сейчас придет и чтобы я убирался отсюда. (Поет) У нас любовь была, но мы рассталися, она кричала и сопротивлялася.
Тяжелый (подходит к столику). Какое-то ненормальное состояние, ни о чем думать не хочется, полное безразличие.
Ирина. Вам нужно поспать.
Гарун (поет). Мне набили раны на спине!..
3 акт
Входят Асидора и Марья.
Асидора. А вот и мы! Ванечка, я же тебе говорила, что они не посмеют вас тронуть!
Ирина. Почему это?
Асидора. Они - последние умы отечества и они никому ничего не сделали!
Гарун (поет). Ночью сплю, а мне не спится: Люсь, а Люсь, может я без заграницы обойдусь?
Ирина. Марья Тимофеевна, как вы себя чувствуете?
Марья. Вы ко мне не мыльтесь! Вы заодно!
Асидора. Она перестала взывать к господу и вот пришла требовать возместить ей стоимость билета.
Марья. Или я иду в милицию, или добровольно верните мне деньги!
Асидора. Ее можно было бы вообще посчитать нормальной, если бы она не бредила. Мы с ней расстались у магазина. Я зашла домой и ожидала ее, а она кричит, что я скандалила с ней в магазине. У тебя, Марья, еще не все встало на свои места. Ваня, вот тебе бутылочка!
Гарун (Асидоре). Золотко! (Марье) Ну давай, весели экипаж машины боевой!
Марья (Асидоре). Ну что ты врешь! (Ирине) Сама сказала, чтобы я пришла в пятую квартиру, мы разошлись, я в магазин, а она - в очереди стоит. Я к ней, говорю, как, ты здесь? А там апельсины продают. Она, как дура, мне: чего вам от меня нужно, женщина? Я говорю: пойдем к этому угонщику, а она ко мне спиной. Я говорю: Асидора, брось придуриваться! А не ты, что ли, сказала: какая я тебе Асидора, иди отсюда, ходячая олигофрения? Я прям и села, а она на улицу убежала. Это ты больная! Я выхожу, а она навстречу, довольная, Ваньке бутылку достала. И безо всякого стыда говорит: идем к Тяжелому! Да я же тебя вот так видела, чего ты мне загибаешь!
Асидора. Что с тобой говорить, Марья! Со всяким такое может случиться, пройдет у тебя, померещилось.
Марья. Ну наглая же! С какими людьми участь свела! Бесстыдство одно! Но это вам не в воздухе - на земле, а на ней, родимой, я за себя постою! Давайте расчет по-хорошему! Я не собираюсь тут с вами по судам таскаться! Мне ехать нужно!
Асидора. Это тебя будут судить за твое бескультурие!
Гарун. Марья, а где твоя любимая корзинка? Ты что, теперь больше никогда, ни за что, во веки веков не будешь? Не стоит, Марья, без любви, как птица без крыльев...
Тяжелый. Ну хватит! (Марье.) Деньги я вам верну.
Марья. Пятьсот наличными.
Асидора. Чего?
Гарун (поет). У меня что было - сплыло, проводник воротит рыло...
Ирина. Это многовато.
Марья. Верните деньги, злодеи!
Гарун. Ты бы шла, богомолочка, а то мы люди потерянные.
Марья. Я тебе покажу богомолочку! Отщепенец народный!
Размахивается и хочет ударить Ивана по голове. Но Гарун ловко изворачивается и,
будто сраженный ее ударом, падает со стула.
Марья. И меня хотел разложить, поганец!
Асидора. За что? Когда он тебя раскладывал?
Гладит Ивана.
Ирина. Ну разве так можно!
Иван лежит, стонет.
Тяжелый. Это не по-божески, Марья. Ты сейчас получишь денег, только сразу уходи.
Асидора. Поэта - по голове! Ванечка, тебе больно?
Марья. А надо мной ему издеваться - это по-божески?
Входят командир и Коля, очень взволнованные.
Ирина. Петр Антонович, что вам сказали?
Асидора. Коля, Марья Ваню избила!
Гарун стонет.
Марья. Товарищ пилот, идемте в милицию. Нужно, чтобы их всех приговорили!
Командир. Да погодите вы все!
Коля. Здесь что-то неладное!
Командир. Любим Альфредович, у нас начальство исчезло!
Коля. Они как будто издеваются!
Командир. Я сразу заподозрил что-то неладное, еще когда подлетали. Вышел на связь, а меня сразу стали садить, ничего не спрашивают.
Коля. Такая чертовщина, будто действительно никому до нас нет дела!
Марья (мрачно). Так вы будете деньги давать?
Коля. Какие деньги?
Гарун. О, Едритто!
Командир. Чего ты валяешься?
Гарун. Эта народная масса сразила меня!
Тяжелый. У меня есть сто.
Ирина. У кого сколько?
Командир. А зачем?
Достает из кармана деньги.
Ирина. Марья требует за издержки.
Коля. У меня сорок.
Командир. У меня семьдесят пять.
Ирина. Тридцать.
Асидора. Сто могу дать, только чтобы обязательно подавилась.
Гарун стонет.
Марья. Не дури, шельма! Давай расплачивайся!
Асидора. Я за него даю.
Тяжелый (шаря по карманам). Странно... Ах, ну да, я их вместе с чемоданом выбросил.
Марья. Ой-ой-ой! Беда-то какая! Как же, голубчик? И много было?
Гарун. Нужно было Марью вместе с чемоданом.
Поднимается.
Тяжелый. Вот здесь, кажется, оставались.
Ищет на полке среди книг.
Марья. Ладно уж, давай сколько есть.
Гарун. Так я не понял (командиру), ваше начальство что, все поснимали? К вам никто не подходил?
Командир. Да нет же!
Ирина. Меня еще удивило - трап подали - и никого.
Гарун. Ура! Россию бросил кочующий деспот!
Коля. Вы ушли, пришел автобус, дежурная - где пассажиры? Командир говорит - ушли пешком, она - что, подождать не могли? И уехала. Заправщик был, техник, мы все ждем, сидим, потом пошли отмечаться.
Командир. Они ни черта не спрашивают, и мы молчим. Походили там, посидели, начальства нет...
Коля. Да ты самое главное расскажи!
Командир. Любим, брось ты эти деньги, слушай!
Тяжелый. Петя, меня сейчас волнует Марья. Чтобы она была счастливой.
Марья. Больно надо!
Командир. Погодите! Самое странное - в аэропорту никто не знает об угоне.
Тяжелый. Я чувствую, бред скоро станет народным достоянием.
Гарун. Да, это уже не юмор, так только палачи развлекаются.
Ирина. И летчики не знают?
Коля. Мы и так и сяк намекали, слышали, мол, или нет - ни одна душа. А один приятель поздравил меня - жена родила.
Асидора. А она что, была беременная?
Коля. В том-то и дело, что нет. У меня в мозгах уж какие-то щелчки.
Командир. А про начальство они просто не понимают, или вид делают. Все такие улыбчивые стали, я даже подозреваю, они не понимают, о каком начальстве идет речь.