Любая мысль - это энергия того или иного качества. Мысли сбиваются в мелкие и крупные стайки, роятся и самоорганизуются в системы.
Такие системные энерго-мысли кружат над планетой в поисках легковозбудимых людей, входят в их пустые головы, всасываются неразвитыми мозгами, и воображаемое приобретает исполнителя, становится земным событием, происходит социальное оплодотворение.
Иван Гончаров четко понял это девятнадцатого июля.
И еще он понял, что сие открытие залетело в его голову неспроста. Он назвал это явление "энергетической эстафетой". Отсюда и зародилось тайное общество "Русская Эстафета".
Вначале оно состояло из одного человека - самого Ивана, знатока русской и зарубежной литературы, сына пройдохи, сделавшего карьеру от секретаря заводской комсомольской организации до крупного правительственного чиновника, а затем и председателя коммерческого банка.
Папашу своего Иван давно считал сволочью. Тот отвечал взаимностью. Но тем не менее они по-своему уважали друг друга.
Иван был утончен, образован, умен. А отец Владимир был всегда самоуверен, примитивен и хитер, как те же крокодил или акула. Одним из его незамысловатых лозунгов был принцип - "не пойманный - не вор". А воровать, вымогать и мошенничать отец просто обожал. Он был прирожденный лидер-вожак, который пусть и примитивен, но умеет в любом обществе оказаться незаменимым жизненным авторитетом.
Он не верил ни в бога, ни в черта, ни в инопланетян, ни в какие приметы. Он не верил в дружбу, в благородство и даже в могущество денег. Он и в себя не верил, хотя и был самоуверен и нагл. Он был хищником, а зачем хищнику вера? Он есть, а значит и наличествует жертва-цель, а значит он ее может достичь, заполучить...
Но Гончаров-старший по-своему уважал Гончарова-младшего. Он его считал "умной сволочью". Взаимно Иван по-своему уважал своего отца за то, что тот был хитрой и прожженной сволочью.
Отец для сына ничего не жалел. Рос Иван в роскоши, несколько лет учился в Америке, знал пять языков и объездил десятки стран.
"Только попробуй, сволочь, не прославь свой род!" - частенько говорил обжора и женолюб отец.
На это ему сын отвечал какой-нибудь иностранной бранью, и Гончаров-старший неподдельно радовался непонятным иноземным созвучиям и талантливости отпрыска.
В стране жировала коррупция. Одни плыли на белоснежных комфортабельных лайнерах, а большинство барахталось среди волн на хилых лодчонках, а то и вовсе - на картонных ящиках. Великий народ продолжал терпеть и надеяться, что все образуется само собой.
Есть редкие люди, у которых врожденное чутье к несправедливости. Еще у них есть совесть, они болезненно воспринимают страдания и несовершенство этого мира. Они не хотят ждать манны небесной, не хотят терпеть демократические унижения. Они радикально настроены.
Вот из таких людей Иван и сколотил тайную организацию. Затем как-то незаметно в нее вошли и военные, и священнослужители, и всяческие националисты, и криминальные авторитеты, и даже работники государственных спецслужб. Многие жаждали активных действий, и Иван периодически выпускал пар - позволял наказывать "зажравшихся" или компрометировать "зазнавшихся".
Но это была лишь надводная часть айсберга, внешняя матрешка. О ней досконально знали власти. Внутри же внутренней матрешки находилась еще одна, программирующая тактические задачи, затем пряталась следующая, вырабатывавшая стратегические планы, потом еще одна матрешка, производящая фундаментальные идеи, тщательно скрывалась еще одна, координирующая взаимодействия, ядром же организации, ее "эмбрионом" был сам Иван, зачинатель сверхзадач и сверхцелей.
И ни одна душа не могла себе представить - что планировал Иван и чего на самом деле хотел.
И все заговорщики дико бы разочаровались и долго бы истерично хохотали, а то и обозлились бы, узнай из какого банального желания, из какой сверхзадачи взросла организация. Ибо Иван желал одного - сохранить, развивать и использовать по назначению могучий русский язык.
Но Иван никому ничего не хотел доказывать. Он давно определился и делал свое дело, имея философию, а возможно и религию, которая так и формулировалась: Русская Эстафета.
Он просто не встретил слушателей, которые достойно смогли бы воспринять его теорию. Да и кто бы мог уверовать, что русский язык достиг божественной творческой модели и обладает волевой энергией, с помощью которой можно управлять многими земными процессами?
Поэтому Иван оставался для всех деловым организатором, формулировщиком национальных идей, и только двое человек знали, что он является символическим и действительным ядром тайного общества.
Отец имел информацию о рискованных занятиях сына и приставил к нему телохранителей.
- Пусть хернёй помается, молодой еще, но весь в меня, весь прямо! - сказал он своей любовнице.
А третьего февраля с Иваном произошел замечательный случай. Он совершал вечерний променад, шел по Цветному Бульвару, как вдруг внезапно перед ним остановился человек.
Телохранители метнулись к наглецу, когда незнакомец весело воскликнул:
- Иван Владимирович, я ваш бескорыстный поклонник! Мне бы поговорить за отечество, всего две минуты!
Это было удивительно уже потому, что о титуле "Отечество" знало всего три человека, включая и самого Ивана. Да и придумал он сам эти шутливые титулы в целях запутывания и конспирации.
- Кто вы?
- Игорёша Модельер.
- Забавно, я не слышал о таком. Чего вы хотите?
- Подарок вам хочу преподнести.
Ситуация была до того нелепая, что телохранители взяли наглеца под руки. А он пытался протянуть какую-то папку и смотрел не то насмешливо, не то умоляюще.
- Что в ней? Модели женских платьев?
- Ваше будущее, - объявил Модельер.
- Откуда вы меня знаете?
- Русский язык богат и непредсказуем, Иван Владимирович! Да там всё изложено.
- Ну хорошо, - Иван опасался своих телохранителей-осведомителей, - я посмотрю.
Игореша душевно поблагодарил и быстро зашагал прочь.
- Как вас найти?
- Там все написано, - обманул Модельер весь Цветной бульвар.
В папке была изложена история о некоем Афанасии Никитине, нашедшем чудотворные бумаги, о судьбах Елены Сергеевны и Дыбы. Это сказочное повествование обрывалось на описании пожара в Переделкино.
Последним в папке оказался чистый лист.
Увидев его, Иван очень взволновался. Он всё понял. В папке действительно заключалось в том числе и его будущее.
Словно повинуясь приказу, он взял карандаш, и как только тонкий грифель коснулся бумаги, на листе проявился текст.
Прочесть его целиком Иван не успел, но понял, что это было продолжение истории. И каждый раз, как только карандаш касался бумаги, на листе проявлялся новый текст - как вариант развития сюжета.
И Иван заболел этой историей. Целыми днями он просиживал над листом, изумляясь бесконечным фантазиям и множественности вариантов. А потом он еще раз всё понял.
Он придумал и выписал собственный вариант-ловушку и стал ждать сроков. Так в его руки попала Елена Сергеевна. Но по всей видимости один вариант сюжета наслоился на чей-то иной, и Елену Сергеевну похитили люди в масках. После этого налета Иван ушел на нелегальное положение. И вовремя, потому как "Веру" и "Царя" загребли компетентные органы.
И Иван вновь всё понял. Его мысленному взору предстало гигантское информационное пространство, неизвестное человечеству.
И однажды каким-то таинственным образом в это пространство был проделан "лаз", открыты некие "двери", ключами к которым и являлись "говорящие бумаги". От этого понимания у кого угодно бы "поехала крыша", но только не у Ивана. Он торжественно осознал, что именно этого открытия ждал всю жизнь.
Он злился на Афанасия, обзывал его дураком и дебилом, нацелившись завладеть бумагами во что бы то ни стало. Но теперь это было не так просто. По всей видимости Елена Сергеевна и Афанасий создали надежный охранный щит и обезопасили себя от пришествий всяческих "Отечеств", "Вер" и "Царей".
О, как он был глуп и самонадеян! Ведь можно было сделать все иначе. А все он - отцовский гонор, все они - земные отечественные понты!
Теперь нужно было ждать, но сколько? К тому же однажды вечером лист перестал воспроизводить текст. Это могло означать, что Ивана либо выключили из игры, либо использовали бумаги для каких-то целей. Это могло означать все что угодно...
Иван прятался на даче под Зеленоградом, членов его организации успешно выявляли и арестовывали, и он чувствовал себя пауком в банке и понимал, какие силы "обезвредили" его. Единственной его надеждой оставался Игорёша Модельер. Ведь какого-то чёрта он собственноручно предоставил эти бумаги!
Гончаров-старший прислал послание:
"Доигрался, сволочь! Меня из-за тебя дергают, пасут днем и ночью. Я готовлю вариант, чтобы вывести тебя за границу. Ситуация тяжелая, органы просто в ярости, так ты им насолил, скотина! Сыночек, уезжай, а?"
Гончаров-младший ответил:
"Сам ты сволочь! Живешь как гиена! Никогда не буду таким как ты! Не хлопочи, а лучше трахай своих баб! Стыдно мне, что ты мой отец!"
Гончаров-старший умилился такой откровенности, сентиментально всплакнул и признался:
"Сыночек, ты мое лучшее продолжение. Бей папку по яйцам, бей крепче! За мамку твою, за предков многострадальных, за жизнь мою хамскую! Сделай то, что не смог я, а я же потихоньку доживу скотиной в дерьме!" - написал так и не пожалел денег для заметания следов о деятельности патриота-сына.
Но следствие уже докопалось до тайников с оружием, до письменных планов захвата власти, до протоколов тайных заседаний, до фактов участия членов в "очистительных акциях"...
"Сынок, сегодня возили на Лубянку, сказали, что тебя хоть где достанут. Я еле выдержал, такие сволочи! Занялись моим бизнесом, могут посадить. Я понял, что ты увел какие-то документы, спрашивали про какого-то Дыбу. Твои подельники все валят на тебя. Такое впечатление, что ты увел ядерный чемодан, черт бы его подрал! Отдал бы ты, а? Я ни черта не понимаю".
Зато все понимал Иван. И единственное, что он знал наверняка, что его не найдут. Он верил - Игорёша Модельер не допустит. И чувствовал он себя на удивление великолепно - теперь у него были и цель, и смысл, а что еще блуждающей русской душе нужно?
Он сидел в подвале кирпичного здания и контактировал лишь с давним преданным человеком отца, доставлявшим информацию и пищу.
Так прошел месяц, другой, а Ивану казалось, что прожиты два года. В этом заточении он исписал сотни страниц, проектируя будущее России. Он сочинил ее счастье, благосостояние и могущество. И он верил, что его фантазии становились незримыми ступенями к вершине перерождения Родины...
А тем временем его пройдоха-отец выдвинул свою личность на избрание депутатом в Государственную Думу и вбухал огромные деньги в избирательную кампанию.
"Мы их всех умоем, сыночек! - сообщал он в очередной записке. - Через меня все твои светлые идеи восторжествуют!"
Иван ухмылялся прочитанному и сжигал отцовские вирши в пепельнице. Он отвечал предельно откровенно:
"Тварь дрожащая, кто ты есть? Разум у тебя орангутанга, а сердце шакала. Учить народ вздумал, вести его - куда?! Строить бы тебе автобан "Петербург - Петропавловск-Камчатский", а не лезть в народные избранники. Ненавижу ваше болотное скудоумие!"
"Ты, сынок, моя путеводная звезда, я - твоя пыльная дорога, костьми лягу и пройдешь по ним к мечтам своим светлым!" - неистовствовал Владимир Гончаров.
"По России душа болит, по ее языку поруганному, по ее идеалам веселым, потоптанным", - начал было отвечать Иван, но порвал листок, рассмеявшись взятому тону и своему просветительству.
Отец его был всеяден, мог проглотить любые эмоции, получить психологический кайф от высоких трагедий и драм, умилиться и вновь отдаться хладнокровным мыслям о стяжательстве.
"Ставлю огромадный крест на тебе, батянька мой бестолковый. Обогащайся и жирей, смотри на свое гнусное никчемное бесталанное отражение в зеркалах и радуйся. На большее ты не способен. Другая родня у меня, другой отец, другая родословная".
"Сына мой светлый, мальчик мой родненький, все по-твоему будет. Все отрину, все брошу, сделаю как ты захочешь. Ради тебя живу среди мерзости, одна у меня отрада - душа твоя неуемная, чистая".
Но это последнее послание Иван не прочел. Бросил конверт в огонь и покинул свое подполье.
Вышел он на свет другим человеком, и другие глаза смотрели на все тот же коловращающийся мир.
Иван сделался абсолютно новым существом, теперь бы его не узнал и сам Гончаров-старший.
Через три часа он входил во двор переделкинской дачи.
В окнах первого этажа горел свет. Иван поднялся на веранду и заглянул в комнату.
Он сразу определил кто здесь Афанасий, а кто Дыба. Тут же сидела задумчивая Елена. Были еще два человека, один, рослый и невозмутимый, все время молчал, а второй, почти старик, но энергичный и активный, то вставал, то садился, и что-то кричал.
Иван прокрался ко второму окну, здесь была открыта форточка. Но услышать разговор он не успел. Крепкие руки схватили его, пригнули голову к земле, и в таком положении он был введен в дом.
- Тут какой-то хмырь подслушивал.
- Отпустите его, - приказал старик. - Ты кто?
- Я его знаю! - радостно воскликнул Афанасий. - Это мой знакомый! Он модельер и моделист. Он в курсе.
- Как вы все мне надоели! - воскликнул Афанасий. - Как я устал!
Сергей Яковлевич тревожно озирался и фыркал как испуганный конь, Елена поглаживала его по руке.
- Кто это такие? - спросил Иван.
- Да вот - ворвались. Этот говорит, что он какой-то Экзиларх.
Но нервный старик перебил Афанасия.
- Вы ничего не поняли! Я думал вы здравомыслящий человек, а вы просто идиот!
Не обращая внимания на эти выкрики, Афанасий шепотом пояснил:
- Свитки требуют. Меня без тебя уже все достали: ФСБ, ЦРУ, Массад, мафии, партии, хартии, масоны, теперь этот Экзиларх. Не успеваю защищаться и отбиваться, вся надежда на тебя, Игорёша. Я тебя так ждал!
Иван оторопел. Почему это он вдруг стал Игорёшей? Или это какой-то отвлекающий маневр?
- Вот как Игорёша скажет, так и будет, - объявил Афанасий.
- Не вынуждайте нас прибегать к насилию, - буркнул старик.
Иван силился оценить ситуацию, как вдруг произошло нечто совершенно необъяснимое.
Развалина-Дыба мелко-мелко затрясся, завибрировал всем телом и из его глотки вырвалось какое-то бульканье, перемешанное с восклицанием "О, Цитрус!" Вокруг агонизирующего тела образовалось желтоватое свечение, язык вывалился, Дыба дернулся, обмяк и шмякнулся на пол, а над стулом завис матово-фиолетовый шар.
Зрители так и замерли с открытыми ртами. Шар застыл на месте, потом качнулся в одну сторону, в другую, и словно сориентировавшись, метнулся к голове старика, дзынькнул о нее, затем по очереди так же дзынькнул о головы непрошеных гостей. Все они свалились как подкошенные.
Шар замер на мгновение и стремительно вылетел в форточку. На улице раздался не то хлопок, не то взрыв. Тело Дыбы было бездыханным.
- Я знал, что чем-то подобным это должно было кончиться, - почти спокойно отреагировал Афанасий.
Иван закрыл рот, а Елена глупо улыбалась.
- Ты его использовал, - произнесла она.
- Я помог ему, - возразил Афанасий, - он сам этого хотел.
- Ты ему мстил за то, что я его любила.
Афанасий захохотал.
- Женщина остается женщиной - самым красивым животным! Пусть будет так - я бесконечный ревнивец! Но все-таки я не упустил свой шанс.
- Они мертвы? - спросил Иван.
- Не знаю. Да и какая разница! Нужно их увезти подальше. В конце улицы стоит их машина, я сейчас ее подгоню, мы их загрузим. Хорошо, что ты наконец пришел!
Афанасий нагнулся над телом здоровяка, достал ключи от машины и ушел.
- Вы мне часто снились, - призналась Елена.
- Я бы хотел извиниться за похищение.
- Ах, это были тоже вы? - по-видимому она все еще не отошла от случившегося. - Но почему тогда Афанасий называет вас Игорёшей? Разве вы не Фантом?
- Не знаю, но со мной что-то произошло.
- А я вас боялась, мне все казалось, что вы бродите по ночам вокруг дома.
- Вам бы отдохнуть.
- Да, я пойду, прилягу, - и она как-то деревянно поднялась и ушла наверх.
Афанасий подогнал машину, кряхтя и чертыхаясь они водрузили тела на сиденья.
- Я поеду один, оставлю автомобиль на шоссе, а сам вернусь пешком. А ты отволоки тело Дыбы в баню и располагайся. Я скоро!
Это был уже не тот Афанасий, о каком читал Иван. Было понятно, что он владеет ситуацией и имеет собственный план.
Иван перенес легкое тело Дыбы, помыл руки и стал размышлять.
Когда он сюда собрался, у него накопилось много идей и он намеревался "прочистить Афанасию мозги". Но теперь он понял, что Афанасий докопался до каких-то смыслов и сам способен многое объяснить.
Вернулся Никитин радостным. Он смотрел на Ивана и улыбался.
- Наконец-то я тебя дождался! Именно тебя мне не хватало. Но я верил и надеялся и вот - накликал тебя!
- Но я не Игорёша! Что происходит?
- Ты называл себя Русской Эстафетой? Тебе и передали эстафету. Игорёша внутри тебя, он твой художественный дар, талант, язык. Игорёша расширил свои пределы. Ты - его пространство. Поэтому, в каком-то смысле, и ты сам Игорёша или Игорёк, Игорёчек, Игорюня и так далее. Понял?
- Чего же проще, - усмехнулся Иван. - А кто были эти... гости?
- Да достали меня тут! Изо всех дыр лезут. Только одних заблокируешь, в другом месте прореха. За всеми деталями не уследишь. Но об их приходе я знал, и о твоем, кстати, тоже. Мне так много нужно тебе рассказать! Теперь-то я не один...
Афанасий расчувствовался и смахнул неожиданную слезу.
- А что случилось с Дыбой?
- Ну как тебе сказать... Дыба инфицировал многих особым восприятием мира. Через него внедрялась некая идея. Он - переходное состояние человека к новому психофизическому складу организма.
- И конечно, он жертва и воин одновременно?
- Как здорово, что ты все понимаешь! Мы и сами жертвы, но зато какие! Мы вырвались из каркаса материальной ограниченности, нам доверено и дадено самостоятельно решать и желать! Ты улавливаешь, произошла как бы биологическая революция, мы вызрели, понимаешь? То, что мы знаем, видели и пережили, воспринимается как фантастика или чудо, но скоро человечество повсеместно будет сталкиваться с подобными и иными явлениями. Правда, для этого нам предстоит потрудиться.
Возбуждение Афанасия не замедлило передаться Ивану. Он начал страстно говорить о величии и могуществе русского языка, совершившего прорыв в иные сферы и миры, к иным фантастическим возможностям жизни. И оба они, словно два скакуна в одной упряжке, с легкостью несли за собой всю тяжесть бытия.
- Пойдем, я тебе покажу!
Афанасий увлек Ивана наверх, распахнул дверь и с наслаждением наблюдал за реакцией нового друга. Обстановка действительно вызвала недоумение. Посередине комнаты стояли стол и стул, а вокруг, на стеллажах и на полу, высясь до потолка, громоздились пирамиды папок и новенькие пачки бумаг.
- Всё это обычные чистые листы, - объяснил Афанасий, - кто-то в наше отсутствие сделал в доме обыск, но листы не нашли, видимо, не знали, что искали. Или искали древние свитки. Теперь я прячу листы среди этой кучи обычных бумаг. Никто, кроме меня, их не найдет.
Афанасий выдернул из одной стопки лист, открыл папку, достал другой и сказал:
- Садись, я тебя оставлю на час, удивляйся, потрясайся и побыстрее приходи в себя. Потом обсудим программу. Возьми карандаш.
Афанасий понимающе подмигнул и закрыл дверь.
Иван устыдился самому себе, вспомнив, как обзывал Афанасия дебилом и как хотел выкрасть эти бумаги, которые сейчас были ему совершенно бескорыстно и добровольно переданы. Афанасий покорил его своей открытостью и искренностью.
С трепетом Иван прикоснулся грифелем к листу...
Через час он спустился вниз усталым и опустошенным, Афанасий полунасмешливо поглядывал на него и понимающе заговорил первым:
- Ничего, это у тебя пройдет. Я тоже поначалу сходил с ума, а потом как-то... притерпелся что ли. Вот тебе и русский язык, каково, а?
- Это какая-то беспризорная душа России, - хрипло выговорил Иван.
- Вряд ли она беспризорная, и не только России. Знаешь, главное не поддаваться первым порывам - переиначивать социум, вмешиваться в политику. Я пробовал, результаты были, но белое быстро становилось черным. Нет нужды строить на земле рай.
- Но хоть какую-то социальную стабильность...
- Да, да, так и я хотел, но подобные внедрения получаются искусственными. Нужно сидеть над листом круглые сутки и контролировать тысячи мелких деталей. В одном месте залатаешь, в другом дырка. Столько чужих волевых внедрений, сотни проектов, программ, и беспрерывная безответственность, и бесконечный эгоизм.
- Я представляю. Игорёша хитер - избавился от проблем.
- Вряд ли. Он подарил нам шанс. По-моему, я многое теперь понимаю. Бумаги эти - всего лишь демонстрация и подсказка, но сами они бессмысленны.
- Погоди, у меня в голове сплошной звон.
- Дай человеку прийти в себя, - сама Елена уже пришла в себя, походка ее стала вновь легкой и энергичной. - Афанасий, тело Сергея Яковлевича нужно сжечь.
- Сожжем еще, успеется.
- Я пойду, обмою его.
- Давай, - кивнул Афанасий, будто разговор шел о ежедневной бытовой процедуре.
- И займись этим Экзилархом, пусть провалится в тартарары!
- Точно! Я скоро, ты поешь тут, - и Афанасий убежал наверх.
Иван остался один. Его то лихорадило, то он чувствовал подъем сил, то их упадок, то ощущал себя в реальности, то словно находился во сне. Структура его прежнего мышления, система его миропредставления рухнули в одночасье.
Там, наверху, сидя над белым листом, он увидел гигантские незримые процессы, он узнал о существовании невообразимых желаний, о столкновениях миллионов воль и амбиций, о пирамидах миров, нанизанных на стержень нечеловеческой мысли, о хаосе людских идей и талантов, раздирающих земное пространство - и всё это мгновенно оценивалось и взвешивалось каким-то бесстрастным пронзительным умом, от близости и реальности коего замирало сердце и немели душа и тело...
- Раздрач какой-то! - простонал он вслух. У него не проходило ощущение, что все им увиденное и понятое не входит в мозг, и будто торчат наружу из головы клочки и окончания мыслей, картин, чувств и образов...
- Поспи, поспи, бедняжка, - укладывала его Елена на диван. - Ты переутомился, ты проснешься сильным, умным, смелым, и ты все сможешь, ты станешь великим и славным. Это только начало, у тебя впереди целая вечность. Поспи, хороший.
Она накрыла его пледом, и он с дебильной улыбкой на обмякшем лице провалился в пропасть теплого детского сна.