"Однако именно благодаря тому обстоятельству, что ты благосклонный читатель, не можешь отчетливо видеть этой границы, духовидцу и удается завлечь тебя на другую ее сторону, и тогда ты нежданно-негаданно оказываешься в неведомом волшебном царстве, а странные его обитатели с легкостью вторгаются в окружающий тебя внешний мир и начинают обходиться с тобой по-приятельски, словно старинные знакомцы".
Э.Т.А. Гофман
1
Сны снятся вопреки нашим желаниям, хотим мы того или не хотим. Что есть они: предупреждения ли нам, или отголоски прошлого, а может неведомое будущее приоткрывает завесу? Порой они так незатейливы, что нам не хочется помнить их в подробностях. Но иногда они смелее всех наших фантазий. Что у спящего во сне? То же самое, что у пьяного на языке.
Открываю глаза: темно. Постепенно темнота разбавляется светом городских фонарей, светящихся за окнами, и становится сумерками. За окном едва слышен приглушенный шум спящего города. Где-то далеко раздается рокотание моторов и шуршание шин по асфальту. Проницаемые стены вбирают в себя вибрацию звуков и пропускают их в комнату на пониженной тональности - симфония ночного города. Звук чьих-то шагов под окнами - дробь барабанов, ветер по верхушкам деревьев - смычком по струнам виолончели. А у меня внутри тягучие звуки флейты, почти неосязаемые, словно предчувствие чего-то. Что-то грядет, что-то грезится...
Грезить лучше всего под музыку. Здесь не годится любая, только та, что помогает сну течь. Я декорирую звуками свои сны, они как связующее звено между частями сна. Это не те звуки, что за окном, это внутренняя симфония - музыка сна. Грезы и тени.
Закрываю глаза. На каком месте я остановилась, то есть проснулась?
Это самый важный момент, когда балансируешь на грани сна и бодрствования, помнить в какой момент сна ты просыпаешься. И вновь вернуться туда, но уже усилием воли. Это просто, стоит попробовать раз, другой.... Главное не перестараться, не давать сну вплетаться в твои фантазии. Но позволять им перетекать в твой сон. Не бурной рекой, но управляемым потоком. Это как бросить бумажный кораблик в волны реки и следить за его путешествием, не давая волнам опрокинуть его, потопить. Кораблику полную свободу и полный контроль над течением реки. Кораблик ты сам. А река - граница между сном и действительностью.
Но бывает так, что, пересекая эту невидимую границу, уже не можешь вернуться назад или не понимаешь, где находишься. То ли это сон, то ли это явь. Как отличить? Говорят, есть верный способ: найти во сне или в действительности то, что кажется странным. Во сне это может быть предмет из настоящего, в настоящем какая-то несуразность из сна. Это ключ, если правильно им воспользоваться, все вернется на свои места. Нужно только об этом вспомнить, и тогда обитатели сна не смогут властвовать над вами. Со мной еще не было такого случая, чтобы я не могла вернуться назад. Я всегда помнила во сне, что я сплю, и как меня зовут. Это тоже одно из правил и одна из возможностей вернуться из сна - помнить свое настоящее имя.
Сон завораживает, потому что там осуществимы любые наши желания. Во сне мы те, кем хотим быть, даже если это всего лишь наше неосознанное желание. Порой сон похож на карнавал: буйство красок и действий - безумная круговерть мыслей и образов. Порой он сродни лоскутному одеялу: казалось бы, бессвязное сочетание отдельных фрагментов, которое сразу не уловить, и только проснувшись, понимаешь, что они были единым целым.
И самый трудный вопрос: что есть сон, только ли умозрительная работа нашего мозга? Является ли он порождением нервных клеток, или сам нервный аппарат позволяет нам являться во сне. Кем? Полноценным ли обитателем сна или отражением нашей действительной личности? Сколько бы не проводили исследований и опытов, мы до сих пор не понимаем природу сна. И хотя мы спим почти каждый день, сон остается для нас таким же непознанным объектом, как далекие миры.
Для меня сон - увлекательное путешествие, одна из возможностей заглянуть в глубины и дальности. Я не слишком отважный путешественник, бросаться сломя голову в опасности - это не про меня. И все же риск, как азарт, где-то в моих генах наверняка сидел, проявляясь моментами непраздным любопытством, а чем-то сродни исследовательскому интересу. Вопрос "почему?" порой не давал мне спокойно жить, а тем более спать. Многие люди не помнят свои сны или не придают им значения. Но когда сны текут как параллель вашей жизни, стремясь ворваться в действительность, то поневоле задумаешься: "Почему?". Я не помню, когда задала его себе в первый раз, но хорошо помню свой детский сон, когда мне впервые захотелось увидеть продолжение странной истории, где я была всего лишь второстепенным персонажем. Мне хотелось видеть именно продолжение, а не собственную фантазию на тему сна, но я не знала, как это сделать. Опыт, и еще раз опыт, снова и снова.... И однажды получилось, "мир в багряных тонах" вернулся ко мне, вернее я вернулась в него. Я вступила в него осторожно, как ступаешь в чистую прозрачную воду, боясь ее замутить торопливыми шагами. Я еще только училась "плавать" без чьей-то помощи и наставлений. И потом уже было не важно, давила ли действительность на меня своей обыденностью, была ли я занята по макушку насущными делами, или страдала от праздности и безделья, сон был как спасенье, как глоток вина на похмельную голову. Он делал мою жизнь не только терпимой, он даже придавал ей какой-то смысл. Окунувшись в него, можно было жить дальше. Я была больна снами, у Уэльса был путешественник во времени, я была путешественником во сне. И очень часто из стороннего наблюдателя я превращалась в активного преобразователя сновидений. Быть творцом своих снов - заманчивое занятие!
Почти каждый вечер, ложась спать, я говорила себе не "спокойной ночи", а "в путь". Доброго путешествия! Доброго? Всегда ли оно доброе? А какой ты кораблик? Из чистого листа, из старой прошлогодней газеты, или из страницы журнала с картинками?
Редко удается быть чистым листом.
Сегодня я - письмо из прошлого. Чернильные строки частично размыты водой, и уже нельзя прочитать, что там было написано. Остались отдельные слова: "Имей терпенье", остальное не разглядеть в сумерках. Странное послание, а может, намек? Слова и тени оживут сами, когда кораблик коснется воды.
2
Полутьма этой комнаты медленно перерастает в полутьму другой комнаты, комнаты по ту сторону. Тихая музыка и тени. Пары движутся в затяжном танце. Я стою у зеркала. Смотреть в зеркало во сне - плохой знак. Страдания и слезы. Но разве жизнь не полна страданий и слез и тогда, когда вы никуда не смотрите? Зеркало во сне - это еще и символ двойственности и тайны. На самом деле, откуда мы знаем, к чему снится зеркало? Хватит страданий и слез, пусть тайна, пусть двойственность.
Что я вижу в зеркале? Женщину. Это я? Возможно. Кто мы во сне, по ту сторону зеркала и по эту?
- Тебе нравится разглядывать себя? Тщеславие или разочарование? - подает голос персонаж из моего сна. - Можно пригласить тебя на танец?
Темный силуэт у двери задает много вопросов. Я еще не вижу отчетливо кто это, и не могу вспомнить, кому принадлежит знакомый голос, но он насмешлив. Поэтому молчу, он тоже молчит, ожидая ответа.
Как же я могла забыть! Странно, откуда он здесь? Его обычная ироничность всегда чувствуется в голосе, даже когда он не хочет этого показывать. Такая привычка, как будто броня против чужих насмешек. Над ним давно никто не смеется, но он уже втянулся в эту игру: все пропускать через иронию.
- Двери и зеркало, отражение и вход. - Бросаю я через плечо.
- Может, выход в обоих случаях?
- Вопросы без ответов?
- Неплохое начало для разговора. Так что же, вашу руку, мадам?
- Битте-дритте, герр Брюс.
- Кони, Шенди, Ен...
- Остановись на предпоследнем. На данный момент эта маска моя любимая.
Пустая болтовня, как пролог пьесы ни к чему не обязывает, предостерегает или обнадеживает. Одно из трех, как всегда.
- Тогда почему я? Мне кажется, я немного не в своей тарелке.
Я чувствую его полуулыбку, неужели смущение или только неловкость от несвойственной роли? Но мне хочется, чтобы на этот раз он был просто обаятелен без всякой иронии, ведь это и моя привычка: все пропускать через иронию. А одинаковое, как известно, отталкивается. Мне не хочется сегодня отторжения, пусть все только притягивается. Водоворот, коллапс, черная дыра..., не страшно? Неизвестность всегда страшна, нормальная реакция нормального человека, ведь не знаешь, чего можно ожидать. Но любопытство сосет под ложечкой, а вдруг там что-то такое..., такое, которое мне просто необходимо? И не рискнуть? Посторонись-ка, здравый смысл, это же сон! Если осторожно, если мелкими шагами, то ничего страшного не случится, и потом, я всего лишь загляну туда только и всего. И я бесстрашно улыбаюсь в ответ.
- Почему? Понятия не имею, но, пожалуйста, смени амплуа, хотя бы во сне.
- Я попробую, извини, если не получится.
И он увлекает меня в темноту по ту сторону двери. Мы тени среди других теней. Глинка, вальс, фантазия без границ. Я в черном.
- О, пожалуйста, смени цвет. Слишком мрачно.
- Синий?
- Тайна?
- Красный?
- О! - он морщится, как будто во рту у него ломтик лимона.
- Хорошо, пусть будет фиолетовый на самой грани черного. Ультракосмос. Звездная болезнь, все или ничего.
- Укол в больное место?
- Прости, звезда...
- Прощаю...
На самом деле я не умею танцевать вальс, но это совсем неважно во сне. И мы плывем, вернее, плыву я, подхваченная уверенной рукой - бумажный кораблик, подхваченный ветром. Здесь всегда так: все легко и просто, стоит лишь подумать об этом. Любая мысль мгновенно воплощается в действие, в предмет, потому что во сне мы сновидцы. И никогда не знаем, кто же духовидец, какую маску он на этот раз выбрал для совращения нас на путь иллюзий.
- Мистер Брюс, мы с вами знакомы? - задаю я вопрос, мучающий меня.
- Конечно, раз я тебе снюсь. Разве мы не на "ты"?
- Конечно, - соглашаюсь я, - хотя в данном случае я могла бы и сама диктовать правила, ведь это моя тарелка. А я могу тебе присниться?
- Наверное, - он несколько удивлен вопросом, - никогда об этом не думал.
- Я думала, ты не умеешь думать.
- Меня моим же оружием? - он смеется. - Пожалуй, я буду удивлен, если ты не приснишься мне в ближайшее время.
- Что это надежда, вера или любовь?
- Думаешь, я подхожу для таких вопросов? Все вместе - мираж, почти как мираж. - Говорит он и поясняет. - Часто надежда, вера и любовь сродни призракам - чем дальше идешь, тем дальше они ускользают.
- Ты тоже мираж?
- Это другое. Как если бы очутиться внутри миража. Что-то такое, но точно не знаю. Разочарована?
Открываю глаза. Темно. Глаза глядят в темноту до тех пор, пока темнота не становится сумраком. Темный силуэт на фоне окна.
- Брюс?
- Проснулась?
- Черт! Ты настоящий?
- Не то что бы черт, но настоящий.
- Хромой бес или мелкий? А может...
- Да, Марго!?
- Какого цвета твои глаза?
- Когда как. Может, встанешь?
- Сядь.
Он подходит к кровати немного неровным шагом, садится на край, лицом ко мне. Чертов сумрак, лица не разглядеть. Я плохо помню, как он выглядел в прошлый раз.
- Падение всегда катастрофа, не важно, с какой высоты. С высоты собственного достоинства или с небес в преисподнюю.
Он тихо смеется. Я сажусь на кровати, обнимаю руками колени. Одеяло прикрывает ноги, сорочка, - одно название, - едва прикрывает грудь. Хм, Марго? Королева или Марго Николаевна? Ах, да, "на земле весь род людской..."!
- Значит, Марго? Ты мог бы явиться Маргарите?
- Я явился.
- Вагнер?
- Гуно...
- Господи...
- Не поминай имя Господа всуе.
- Суета сует, прихрамывающий мистер Брюс?
- Битте-дритте, fräulein Маргарита!
- Значит, сделка? Знаешь, в этой истории я, скорее всего, играла бы роль Марты - вдовы и престарелой кокетки, готовой отдаться хоть дьяволу. Но я не собираюсь умирать, по крайней мере, сегодня. Если только взамен на мою душу, ты не предложишь мне бессмертия...
- Так все просто? А как же "Ко мне вернись счастливая юность..."?
- Черт! - не очень весело смеюсь я. - Меня моим же оружием? Мстишь?
- Развлекаюсь.
"На земле весь род людской...", - он тихо напевает насмешливо-ироничным голосом, так как и положено ему в его вечном амплуа. Спросонья я туго соображаю, поэтому молчу. Честно говоря, я не читала Гете, и оперу ни разу не слушала, и сюжет помню в общих чертах. Он тоже смолк. Выжидает или не знает, что делать?
- Слушай, может чаю? Или водки? - неожиданно предлагаю я.
Он смеется то ли с облегчением, то ли с удовольствием. Пойми этого ч..., гм, мистера Брюса.
- Давай водку, - кивает он, потом подмигивает, - по рюмашке!
Я жду пару секунд, вдруг все появится само собой. Ну, или с помощью ч..., простите, герра Брюса. Кажется, для него когда-то были возможны подобные выходки. Жду. Ничего. Похоже, это всего лишь выдумки людей так падких на чудеса и даровую выпивку. Вздыхаю, придется идти самой. Иду.
- Знаешь, я был бы рад, если бы у тебя нашелся лимончик! - несется мне вслед.
- Какое изощренное желание! С солью?
- Разумеется.
Режу на кухне лимон. В приоткрытую дверь комнаты просачивается мутный свет. "Наконец-то", - думаю я с некоторым злорадством. Но в комнате меня ждет разочарование: мой гость всего-навсего включил торшер. Абажур из плотного шелка приглушает и без того неяркий свет лампы, и кровать с Брюсом тонет в полусумраке. Он снял черный кожаный пиджак и остался в черной майке. Прямо в черных джинсах полулежит у подножия фараоновых пирамид и сфинксов, сминая локтями лики Тутанхамона и Нефертити. Короткая черная шевелюра и небритая физиономия, он смотрит куда-то в пространство или спит с открытыми глазами. Я прислушиваюсь к звукам: две рюмки, бутылка - звон стекла о стекло, стеклом о стеклянную поверхность журнального столика. Шуршание металла о стекло - откручиваю пробку, и хрустальный звук льющейся адской жидкости. Какой же это сон, это звуки действительности!
- Будем! - снова стеклом по стеклу.
Водка обжигает язык и горло. Горько! Ничего это временно, солено-кислый вкус лимона во рту заставляет зажмурить глаза. Смотрю на ..., на того, кто сидит напротив.
"Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья? Дух человеческий и гордые стремленья таким, как ты, возможно ли понять?"
- Как ты думаешь, смогу я кого-то окрылить?
- А тебя кто-то может окрылять? - уголки его губ так и стремятся изобразить ухмылку, но он благоразумно сдерживается. - Есть желание летать?
- Кто может исполнить желание, если сам не можешь?
Мне хочется, чтобы он отвечал на мои вопросы, а не спрашивал меня. Брюс молчит, кривит уголки рта. "Тот, который правит бал" - не этот ли ответ подразумевается? У кого же, как не у него просить такой малости или милости - вечной или хотя бы долгой юности? Интересно, какую же цену он заломит, ведь это мой сон? Впрочем, я еще ничего не просила, а разглядывание себя в зеркало еще нельзя назвать просьбой. Возможно, мне хотелось всего-навсего кое-что подправить, так мелкие детали.
- Молодость и красота проходят так же быстро, как цветение подснежников. - Говорит он совсем не насмешливо на этот раз. - Это временно, как простуда.
- Не пытайся меня успокоить. Думаешь, я "больна" вселенскими проблемами?
- Высокие стремления? - он снова криво улыбается. - Продолжай раскопки, может, что и нароешь исключительно музейной ценности, чтобы потом оно могло вечно пылиться под толстым стеклом.
Я смотрю на него и думаю: "Откуда, из каких глубин подсознания я тебя вытащила? Как будто слепила из той мути, что осела в самых потаенных уголках". А греза наяву уже давит на виски, заставляя сердце учащенно биться.
- Ты не хочешь заняться со мною любовью? - задаю я сакраментальную фразу женщины, зашедшей в тупик.
О чем еще может спросить женщина, которая решает загнать мужчину в тупик. Не тот, в котором она сама, но самый для него бесповоротный. Это вопрос, на который подразумевается только один ответ, хотя кажется, что ответов как минимум два. Но в отрицательном ответе кроется конец мужчины, как мужчины, хотя бы в глазах женщины. У него есть и третий вариант, когда не говоря ни "да" ни "нет", он старается увиливать, насколько хватит сил. В любом случае это все равно отрицание. Мужчина всегда думает, что, отказывая, это он отрицает женщину, и не понимает, что отрицает себя. Но как следствие возникает вопрос: зачем ты здесь со мной? Возможно, мужчина надеется, что обычная женщина его так никогда не спросит. Но женщина из сна не может быть обычной. Кто она, суррогат женщины, или квинтэссенция всех женщин сразу? Маргарита в белом саване или Марго в бриллиантах на голом теле? Все равно искушение. "Тот, который правит бал" считает это своей привилегией. О, заблуждение, обычное заблуждение мужчины. Женщина, позволяющая так думать любому мужчине, не стремящаяся отнять у него пальму первенства, поистине мудра. Будь мудрой, оставь мужчине все внешние атрибуты власти. Но, шепча ему на ухо кажущиеся глупости, ты повелеваешь тем, кто всегда готов править миром. Жажда страсти - жажда власти!
Мы молча смотрим друг на друга какие-то мгновения. Или вечность. Во сне нет времени. Но разве это сон?
- Хочу, - говорит он словами мужчины, который уже давно все обдумал.
Истома пронзает все тело почти до боли. Больно? Нет, горько. Я тихо плачу, чувствуя поцелуи на своем лице. Во рту горько-солено-кисло, на сердце больно-истомно-сладко. Мозг плавится, и горячим металлом течет вдоль позвоночника. Нервная дрожь как предсмертная агония. С какой высоты я падаю? Или лечу? Это как посмотреть. Падение - это всегда катастрофа, все равно в реальности ли, или только в твоем мозгу. А полет - это всего лишь затяжное падение.
4
Открываю глаза. Темно. Взмах руками, и я объемлю одиночество. "Нельзя объять необъятное!" Козьма, вы были правы, нельзя.
Кто-то сказал, что звуки и запахи - это признаки действительности. Я ничего пока не вижу, но слышу тонкий звук, как будто тихий свист и шорох. И запах чувствую. Вдыхаю полными легкими приглушенный аромат розы и корицы, он такой протяжный и упругий, не резкий, а обволакивающий - запах запертого пространства. Запах пыли и тлена. На пастели с египетским сюжетом, что еще может казаться?
На постели? Подо мной нет никакой постели, такое ощущение, что я лежу на голом каменном полу. Он холодный, но сухой.
Где я, куда попала? Мысли мечутся в черепной коробке, словно шарик в рулетке. Чет, нечет? Первое желание кричать, проходит, появляется более здравое соображение. Нужно перестать метаться, успокоиться и постараться приглядеться.
В темноте на уровне примерно человеческого роста слабо виднеется светлое пятно в клеточку. Н-да! Неутешительно, когда понимаешь, что пространство, в котором ты находишься, всего лишь тюремная камера. "Сижу за решеткой в темнице сырой...", Слава Богу, здесь сухо. Но темница, есть темница. Дверь должна быть напротив. Глаза постепенно привыкают к темноте, теперь можно встать и постараться объемлить объемлемое пространство. Начнем с двери, она деревянная, окованная толстыми железными пластинами. Для таких выводов глаз мало, приходиться ощупывать руками. И точно также руками за стены и по периметру, чтобы понять в каком пространстве я нахожусь. И потом, такое занятие не дает сразу же сойти с ума.
Вам когда-нибудь приходилось просыпаться в темнице? Если вы легли спать в темнице, то это нормально в ней и проснуться. А вот если вы заснули в своей постели, мягкой удобной, такой привычной..., можно думать, что это всего лишь сон. А если не сон? Нет способа, чтобы знать стопроцентно спишь или не спишь.
Я прихожу к выводу после нескольких минут блуждания на ощупь, что темница невелика, восемь на десять шагов, в правом углу от двери лежит куча полуистлевшей соломы. Стены каменные, как и пол, сидеть и лежать не на чем, только на полу. И дверь, разумеется, закрыта намертво с той стороны.
Можно сесть и спокойно заняться умственным трудом, по крайней мере, попытаться вспомнить, что было до этого. Как я умудрилась тут оказаться? Западня, каменный мешок, и у меня нет совершенно ничего, ни толстого вязального крючка, ни железной ложки. Я передергиваю плечами, здесь довольно прохладно, а на мне всего лишь шелковая сорочка и такой же халат, отделанный кружевом, хорошо, что и то и другое до самых щиколоток. Но я босиком. Какой-то кошмар, из теплой постели прямо в холодную тюрьму. Чертовщина!
Я помню только сладострастие бытия, но нельзя же за это человека бросать в темницу? И потом, это было обоюдное желание. Что-то никакой вины за собой я не чувствую. Только досаду: как пить так за мой счет! А может, в пылу страстей я что-нибудь несусветное попросила и уже расплачиваюсь за свою дерзость?
Как будто у меня не было иных обычных способов получить желаемое? В конце концов, можно было продолжать жить, каждый раз вздыхая у зеркала, увидев на лице очередную морщинку. Хотя и седины никакой нет, а все же бес в ребро! Какое ребро, прямо в голову. Спокойствие, только спокойствие, я просто сплю. Жалкое утешение, когда мерзнуть ноги и ужасно хочется пить.
"На земле весь род людской...". Так, так...
Ну, если все идет по сценарию, то в скором времени герр Брюс должен прийти на свидание и попытаться умыкнуть меня отсюда, взамен на что-то существенное. Поторгуюсь. Я ухмыляюсь в предчувствии словесной, а может, не только словесной перепалки. Подогревать себя подобными мыслями - ощутимое утешение. По-моему, пол стал теплее. В таком случае нужно запастись терпением. Имей терпение? - Имею.
Запас моего безграничного терпения иссяк, мне начало казаться, что я проросла корнями в этой темнице, иссохла и зачахла. Меня никто не кормил, ни глотка воды! Здесь даже крысы не водились. Я оглохла от тишины и с тоской вспоминала графа Монте-Кристо и пани Иоанну! Больше никого не могла вспомнить.
Обезвоженный организм перестал сопротивляться, и только мозг бредил или бродил, но не в поисках выхода, а просто блуждал без всякой цели. Вспоминалась и грезилась всякая ерунда и глупости. В них вплетались шорох и свист, ставшие как будто отчетливей и ближе. Я прислушалась, потом поползла вдоль стены, прислоняясь ухом к каменной кладке то там, то здесь. Моментами у меня не хватало сил ползти дальше, я старалась не смотреть на свои руки, ставшие сухими как пергамент и тонкими как веточки. Звук шел от той стены, где лежала солома. Я лежала и слушала, пока не сообразила поскрести ногтями по камню. Слишком тихо. Кулаком в стену! Ничего.
И я тихо заскулила, плакать слез не было. Дура, нужно было кричать с самого начала! А теперь нет сил, чтобы кричать, только хрипеть: "Я здесь". И темнота. Спасительная темнота. Надеюсь, что проснусь.
- Марго, очнись!
Кто-то немилосердно меня трясет, мои засохшие мозги могут высыпаться через уши, так как мой рот плотно закрыт - сухие губы словно срослись.
- Марго! - в голосе никакой насмешки, только отчаяние.
Медленно открываю глаза. Светлое пятно перед глазами постепенно приобретает форму знакомого прямоугольника в клеточку. Опускаю глаза вниз..., о, черт! Я не доставлю тебе такого удовольствия, Брюс, видеть меня мертвой.
- Марго, наверное, в соседней камере, Брюс, меня зовут Шенди, запомни.
- Шенди, - радостно шепчет он, - ты жива, слава Богу.
Он прижимает меня к груди, она пахнет пылью и потом. Роза и корица. Запах запертого пространства. Таращусь обалдело в каменные своды потолка. Знакомая паутина в одном углу. Интересно, чем питается здесь паук?
- Пить. Ужасно хочу пить. - Бормочу я и не могу удержаться, чтобы не сказать. - Все-таки, ты переигрываешь, черт. Какого черта мы здесь? Страдания слаще, чем самые изощренные исполненные желания? Мне надоело страдать, хочу быть пресыщенной от удовольствий. Какой же ты черт, Брюс, какой же ты черт!
- Тише, потерпи, - говорит он и гладит по спине рукой, - какой, какой, пыльный и грязный. Еще заросший и голодный.
- Сделай хоть что-нибудь!
- Пытаюсь.
Темнота. Открываю глаза, устало оглядываюсь. Это другая темница, она как будто бы больше, в ближней стене виднеется черная дыра размером со средний телевизор. Рядом с ней лежат кучкой несколько камней, по-видимому, раньше они были частью стены. Поворачиваю голову вправо и некоторое время ошеломленно смотрю на картину, представшую моему взору: Брюс висит на стене. В виске тупо стучит одна мысль: "Стоило из-за этого тащить меня сюда!"
- Брюс! - шелест губами.
- М..., Шенди, очнулась?
Он спрыгивает со стены идет ко мне. Пыльный, грязный, заросший, не врал, значит. Черная майка стала темно-серой и в двух местах порвана. Достаточно длинные волосы и борода, тоже пыльные и грязные. Он в черных боксерах, ободранные коленки переходят в волосатые икры, которые заканчиваются черными носками и пыльными черными туфлями, теперь уже не щегольскими, а изрядно потрепанными. Странный вид.
- Что ты делаешь?
- Что-то пытаюсь, - говорит он, облизывая сухие красные губы, - пытаюсь расшатать решетку, вроде поддается.
- И все? - протягиваю я разочарованно. - По-другому не можешь?
- Не могу, - он смотрит хмуро, - это твоя тарелка.
- Я тоже не могу. - Вздыхаю я и спрашиваю без всякой надежды. - Это не сон?
Он ничего не отвечает, возвращается к своему занятию. Ремень и скрученные джинсы перекинуты через решетку, он подтягивается на них и снова повисает на стене почти под потолком. Я всеми силами пытаюсь проснуться.
- Почему нас не кормят и не поят? Это уже перегибы, даже в настоящей тюрьме были более жалостливы к заключенным. Я подам жалобу, когда проснусь!
Он отвечает не сразу, усиленно пыхтит.
- Кому? Здесь больше никого нет, мы здесь одни. - Кричит Брюс, повисая на руках.
Решетки в проеме окна нет, как нет и ремня с джинсами. Он спрыгивает на пол, потирая ободранные ладони.
- И как мы отсюда выберемся?
Я пытаюсь сесть, понимая, что каким-то образом придется забираться на это окно. Это пока единственный реальный выход отсюда. Что там за окном, я еще не знаю, но хочется верить, что как только я там окажусь, мир ляжет у моих ног послушным котенком, даже если я соберусь дать ему пинка. О, как зудит моя правая нога! А что же достанется Брюсу? Поцелуй? Нелепо. Пощечина? Примитивно. Я буду мучить его своей загадочностью, разгадывай, милый. Разгадывай..., не разгадаешь, я и сама не знаю ответа.
Брюс проводит по лицу тыльной стороной руки, вытирая пыль и пот. Становится на колени передо мной, убирает волосы с моего лба, такие знакомые движения - пролог перед актом. Я облизываю шершавым языком шершавые губы.
- Это обязательно сейчас? - задаю я вопрос, который сразу же кажется лишним.
Он не отвечает. Смотрит на меня такими серыми глазами, как грозовое облако, из которого вот-вот хлынет дождь или сверкнет молния. Поцелуй как водка обжигающий горький. Объятия - кандалы, скрепляющие узами два одиночества. И слова, переводящие язык сердца на обычный человеческий, - пища для мозга раз нет никакой другой.
- Ты мне нужен, мне кажется, что я уже не смогу без тебя. Мне кажется, что я...
- Тише, - никакой иронии в голосе, только нежность, - тише, любимая.
Во мне нет жидкости, чтобы плакать от счастья. Я хотела всего лишь, а..., о, Брюс!
Я сижу на подоконнике и смотрю из окна на мир. Собственно, это даже и не окно, а так дыра в стене. Картина передо мной и подо мной мало утешительная. Я сижу примерно на высоте пятиэтажного дома, внизу в отвесную стену бьют волны. Море, если это море, слегка штормит. Водное пространство нигде не кончается, до самого горизонта вода. Смотрю на Брюса, он ждет, когда я подам ему руку.
- Пожалуй, я столько не проплыву. - Говорю я ему.
- Там где-то должна быть лодка. Падай мне руку и постарайся не свалиться.
- Лодка? А чем ты ковырял стену, не ногтями же? - я рассматриваю углубления, в которых когда-то были прутья решетки.
- Спицей, - он крепко держит меня за руку, - упрись ногами в стену.
- Спицей? А где ты ее взял?
Пока мы осторожно размещаемся в проеме окна, он молчит. Наконец, мы можем перевести дух. Я стараюсь не смотреть вниз, а представить, что придется туда прыгать, мне вообще страшно.
- Здесь до тебя была замурована вязальщица? - спрашиваю я.
- Что? - сначала не понимает он. - А! Нет, это твоя спица, они лежали на нижней полке журнального столика. Шенди?
Наверное, у меня дурацкий вид, я раздумываю, задавать еще вопросы или стоит воздержаться.
- Ну, конечно, после пани Иоанны это самое удобное орудие, чтобы выбраться из темницы. Только вязальные принадлежности: толстые пластмассовые крючки и тефлоновые спицы. Мне кажется, что их должны раздавать каждому заключенному вместе с вязанием, как обязательный атрибут заточения.
- Иронизируй, только спица была стальной. - Усмехается он.
- Разумеется, - соглашаюсь я, - стальная спица гораздо надежней, чем заклинание. Лучше объясни, как мы должны спуститься, мне страшно сказать прыгать, я даже вниз лишний раз боюсь посмотреть.
- Не смотри, крепко меня обними и постарайся мне не мешать, в воде тоже. Просто доверься мне. Хорошо?
- Хорошо. Поэтому ты решил ..., - я киваю в сторону камеры.
- На всякий случай. - Кивает он в ответ. - Вдруг это последний.
- Вообще-то, обычно перед смертью смертники ели, - вспоминаю я.
- Кому как. - Улыбается он.
Мелодия без звука в улыбке и глазах. Разве так бывает?
- Гуно?
- Нет, - он качает головой, - Глюк. Держись.
Я не смотрю и не думаю, куда мы летим, в глубине души надеясь, что у Брюса внезапно вырастут крылья, и он плавно опустит меня на твердую землю. Это же сон, а во сне все можно! Во сне ли? Все мои засохшие внутренности сжались от ужаса, хотя казалось, что сжиматься уже дальше не куда. Удар. Холодная вода смыкается над головой. Я захлебываюсь слезами и водой. Только не разжимать рук. Если я утону, то только вместе с тобой, жалкий ничтожный бес.
- Шенди, успокойся, все обошлось. - Брюс гладит меня по мокрым волосам.
Мы сидим, прижавшись друг к другу, на небольшом скалистом уступе у самой стены. Меня слегка знобит, это даже странно, после такой холодной ванны нужно было бы трястись и стучать зубами.
- Ну, зачем, зачем? - всхлипываю я. - Не понимаю, зачем? Я ужасно выгляжу, у меня нет сил, и вообще, мне плохо! Верни меня к зеркалу, ничего больше не хочу. Не хочу такой ценой.
- Какой? Не хочешь посмотреть на меня, чем тебе не зеркало?
Поднимаю голову и смотрю. Глаза - зеркало души, не может быть, чтобы у бездушного беса были такие глаза - самой задушевной тональности. Не очень уверенный взгляд, но полный надежды.
- Брюс? - я надрывно всхлипываю. - Глюк?
- Глюк, - соглашается он. - Эвридика.
Он прижимает меня к своей груди и ждет, когда я успокоюсь. Эвридика? Я тень в царстве мертвых или только свое отражение? Зачем меня так мучить? Падение как рождение, во сне не помнишь прошлого, все сразу как настоящее. Там, в реальности мне всегда хотелось казаться сильной, никому не показывать своей слабости, а что же здесь я распускаю нюни? Я поднимаю голову.
- Все будет хорошо, - говорит мой мучитель и целует меня в нос. - Имей терпенье.
- Знаешь, сколько ты мне должен? Я просто стояла у зеркала, - я слегка начинаю злиться, добавляю, - во сне. Это хуже всякой действительности, там меня никто не сажал в тюрьму. Разве я заслужила это?
- Нет.
- Тогда чего ты хочешь от меня?
- "Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья? Дух человеческий и гордые стремленья таким как ты, возможно ли понять?" Пытаюсь понять, каких наслаждений ты достойна.
- Хм, со времен Гете бесы поумнели? Значит, хочешь понять, а совратить не пытаешься?
- Пытаюсь. - В его улыбке привычная ирония.
- Что-то не в той последовательности. Вода была, а где же огонь? Мне предстоит еще пережить пожар?
- Разве ты его не пережила?
- Ты хочешь сказать, что..., - я удивленно смотрю на него, - какие-то странные у тебя представления.
- Странные?
- Для беса странные. Такая тонкость чувств и изощренный ум.
- У меня степень магистра. - Усмехается он.
- О! У меня тоже высшее образование. Квиты. И все же даю тебе возможность исправиться. Последнюю возможность, учти. Иначе...
- Что?
- Честно говоря, я уже так привыкла к тебе, что даже не знаю, что буду без тебя делать. - Теперь усмехаюсь я.
- Квиты. Плывем?
- Я хочу пить.
- Пей. - Он кивает на воду. - Вода пресная, это озеро.
- Твои проделки?
- Нет. - Смущенная улыбка, а может, снисходительная усмешка. - Не успел. Природа постаралась.
- А!
Я накланяюсь к воде и зачерпываю воду ладонями. Пью медленно, несколько раз повторяю эту процедуру. Вода холодная, вкусная, никак не могу напиться. Когда мы плыли, я даже не поняла, что вода несоленая. Вообще-то, я не плыла, а всего лишь держалась за спину Брюса. Странный он какой-то, двойственный, не поймешь, что он сделает в каждый момент, поэтому я все время настороже и не теряю бдительности. Нужно хотя бы убеждать себя, что еще стараюсь изо всех сил быть бдительной. Вздыхаю, как все-таки мужчина действует на женщину, она даже соображать перестает. Конечно, не любой мужчина, а тот который.... Ага, Брюс уже, значит, который? Как все-таки быстро я сдалась, стоило пару раз поцеловать, приласкать. А тюрьма? Какие еще планы он вынашивает? Я оглядываюсь на него с подозрением.
- Не перестарайся, после долгого воздержания много пить нельзя.
- После долгого воздержания я бы почистила зубы и помылась.
Слово "воздержание" действует на меня негативно, я смотрю вверх, туда, где были наши темницы. Тюрьма, скорей всего, представляет собой квадратную башню, стены которой местами обрываются прямо в воду, и только в одном месте, там, где мы находимся, есть неширокий уступ. Наверное, где-то рядом есть вход в башню, но нам он уже не нужен. Теперь я знаю, что такое настоящее воздержание - это когда нет никакой возможности что-то сделать. Никакой возможности ни физической, ни умственной. Может быть, со временем, мумифицировавшись заживо, я бы обрела необходимое состояние нирваны, преисполнившись силой духа, но я всего лишь слабая женщина, которая еще не потеряла вкуса к жизни. Я болтаю руками в воде, а потом набираю целую пригоршню и плещу себе в лицо. Освежиться, остудиться? Да хотя бы прийти в себя. Вода стекает за ворот мокрого халата.
- На тебе одежда еще не высохла после купания. - Полуулыбка на его губах. - За что я тебя люблю, так это за безграничный запас иронии, другая на твоем месте давно бы уже выдохлась.
- Другая!? - наверное, в моем голосе слышится ревность.
- Только ты! - быстро восклицает он. - Плывем?
Лодка качается в двух шагах, она привязана толстой веревкой к кольцу в стене. На дне лежит пара весел. Я усаживаюсь на носу, без слов даю понять, что ни одного гребка не собираюсь делать, хоть потоп! Брюс размещается на корме. Куда мы плывем, я даже не спрашиваю. Наверное, он знает куда, а мне, честно говоря, после заточения все равно, лишь бы была твердая земля и нормальные жизненные условия. Есть, пить, приличная комната, пусть даже одна на двоих, я не против того, чтобы делить ее с ним, ванна или душ, чистая удобная одежда, желательно по моде, но сойдет и простая. А еще бы в парикмахерскую, маникюр, педикюр, массаж, косметические процедуры, макияж.... И высший пилотаж! Смеюсь. Брюс смотрит на меня, прищурившись. Я подмигиваю ему и кручу пальцем у своего виска. Он не выдерживает и тоже смеется. Как много мне надо! И так мало!
Не помню, сколько мы плыли, я начала клевать носом. Потом свернулась калачиком на дне лодки, и забылась глубоким сном.
5
Темнота. Тихо звучит музыка. Кажется что-то в стиле джаза. Открываю глаза.
- Гершвин? - я продолжаю игру в угадывание, уже не задумываясь.
- Гершвин. Summer time. - Соглашается Брюс и тут же предлагает. - Выпить не хочешь? Бренди или виски?
Я ошалело смотрю на него, мне нужно сначала прийти в себя, чтобы что-то ответить. Кажется, я ожидала всего, но всегда так трудно угадать, что тебя ждет на самом деле, особенно тогда, когда будущее от тебя не зависит и возникает вот так сразу без предварительной подготовки. Ты только пешка в чьей-то игре, даже если и пытаешься диктовать условия. Я быстро оглядываюсь, пытаясь понять, где мы находимся на этот раз. Слава Богу, это не тюрьма!
Разглядываю Брюса, он выглядит что надо! В костюме, при галстуке, побрит и причесан, пожалуй, даже шикарно выглядит. Опускаю глаза на свою грудь и чувствую, что непременно должна взглянуть на себя в зеркало. Все, что окружает меня, я разгляжу потом.
- Мне нужно выйти. - Я говорю громким шепотом.
Внезапный жар в груди и взмокшие ладони от волнения. Мне кажется, что Брюс тоже нервничает.
- Я провожу тебя в дамскую комнату.
Пока он поднимается и идет ко мне, я торопливо шевелю пальцами ног, пытаясь таким способом определить, что за обувь на моих ногах. Не очень удобные туфли на высоком каблуке. До дамской комнаты я иду как в тумане, Брюс заботливо держит меня под руку. Стараюсь никуда не смотреть, даже краем глаза, только прямо, и все равно замечаю белые скатерти на столах и черные смокинги официантов. Брюс остается в холле, а я перешагиваю порог комнаты, опустив глаза вниз, чтобы не увидеть свое отражение немедленно, потому что боюсь разочароваться.
Поднимаю глаза и смотрю на себя в зеркало, сначала ничего особого не чувствуя. Что я там ожидала увидеть? Конечно, себя и никого другого. Но даже себя мы представляем каждый раз по-разному. Спустя секунду, я уже придирчиво себя рассматриваю, оценивая работу Брюса, как если бы он был моей портнихой или пластическим хирургом. Перешивать или переделывать поношенную вещь в новую - труднейшая работа. Не каждый шарлатан справится, а я довольно придирчивая заказчица. Хотя я не всегда высказывала портнихе свои замечания, надеясь, что она и сама видит недостатки своей работы. Порой не видела, и тогда неудачная вещь без дела висела в моем шкафу, задвинутая подальше.
На этот раз придраться было не к чему. Я получила то, что хотела. Он вернул мне молодость не в том смысле, что вернул меня прежнюю, какою я была когда-то, но сделал как бы из меня теперешней. Я всегда хотела быть именно такой - довольной своим внешним видом. Это редкий случай у женщины, она всегда найдет у себя какой-нибудь изъян, даже если его нет. Я не находила никаких изъянов, может быть потом позже, но сейчас в собственных глазах я была совершенством. Это очень много значит! Я даже не сразу обратила внимание на одежду, и она была безукоризненна. Платье оливкового цвета и бежевые туфли, никогда не думала, что мне идет зеленый. Подняла подол и заглянула в декольте, убедилась, что чулки и белье хорошего качество и дорогие. Потом дома посмотрю, от какого кутюрье платье. Интересно, он решил ограничиться только одеждой и внешностью, или и все, что причиталось к этому тоже должно быть?
Я отошла подальше от зеркала и продолжила одно из любимейших занятий любой хорошенькой женщины. Разглядывала себя и в фас, и в профиль, даже попыталась разглядеть со спины. Хорошо, что рядом со мной не было ни одной дамы, что бы они обо мне подумали? Мое занятие было самым настоящим тщеславием, если хотите - гордыней, самолюбованием и самовлюбленностью. Экая порочность во мне таилась, а тут вылезла на свет божий во всей неприкрытости. Я самодовольно себе подмигнула, тряхнула головой, слегка растрепав прическу, это действие сделало меня еще лучше и добавило еще большего самодовольства. Меня распирало от гордости за себя, когда я выходила из дамской комнаты.
Мне показалось, что и Брюса тоже распирало самодовольство, конечно, ведь это была его заслуга. Но потом поняла, что он едва себя сдерживает, чтобы не расхохотаться. Я не обиделась, даже на его хохот мне было теперь наплевать. Женщина, уверенная в себе, не будет обращать внимание на такую мелочь. Теперь, идя к столу, я чувствовала восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин. То ли еще будет.
- Прости, если я заставила тебя ждать. - Я снисходительно улыбнулась своему спутнику через стол.