Аннотация: Рассказ из сборника "Хрупкие слова женского рода"
"Встреча"
"О-о-о-о! Вот и хозяин", - окатил меня радостный гул голосов.
Под этот шум я прошёл в деревянную калитку и оказался в людях и в весенней белизне цветущего сада. Толкотня гостей, прибывших в мой дом до меня, их гогот и приветственные крики создавали радость. Моё лицо очистилось от въевшейся печали, сошло депрессивное состояние долгой и запутанной дороги. Ещё несколько секунд, и моя физиономия растянулась в бессмысленной улыбке, и уже такого, ошарашенно улыбающегося, меня понесло в потоке людей.
Потихоньку эйфория от нежданной встречи начала сходить. Двор всё так же гудел, но голоса уже поделились на дуэты, квартеты. Разговоры вернулись к прежним темам и растеклись среди белёных стволов и садовых тропинок. Я перестал быть центром всеобщего внимания и, наконец-то, смог оглядеться. В рыхлой толпе близких мне людей я стал искать взглядом тех, по кому успел больше всего соскучиться. Выбирая свободное пространство, я стал протискивать свою тушу по дорожке к дому. Те, кто припоздал к встрече, хлопали меня по плечам и спине. Я что-то говорил, улыбался, походя отвечал на приветственные прикосновения.
Впереди был кто-то, кого я ещё не видел, но встречу с кем предвкушал. В груди стало тревожно и радостно. Появилась суетливость, жадная поспешность. Наконец, выпав из очередных объятий, я увидел прямо перед собой маленькое, округлое тело старушки. "Бабуля", - вырвалось у меня, и я обхватил её сзади за плечи. Старушка накрыла мою руку ладошкой и, удерживая её так, повернулась. Увидев меня, она просияла, часто-часто заморгала, выдавливая в уголки глаз слезинки. "Серёжа", - то ли прошептала, то ли выдохнула она. Я обнял её, мягкую, податливую. Знакомые с детства родные запахи прелой земли и занафталиненной кофты породили во мне череду скоротечных воспоминаний. Она прижалась лицом к груди, мочила рубаху, гладила плечи. Я что-то лепил, не улавливая ответы и встречные вопросы. Старушка отстранялась, улыбалась. То поправляла сползающую косынку, то разглаживала пятна от слёз на моей рубахе.
Сбоку подходили люди, брали меня за руку, обнимали. Меня оторвало от старушки и понесло к дому.
Дальше всё как в тумане. Меня встречали, меня тискали, хвалили, ворчали. Заново знакомили с какими-то далёкими родственниками. Те, как выяснилось, меня никогда не забывали и были в курсе моих странствий и достижений. Тут же возникали споры, оспаривались какие-то развилки моего пути, оправдывались ошибки и замешательства. Кажется, половина города втиснулась на дорожке от калитки до крыльца моего дома. Однако часть моих гостей, выполнив свой долг, уже начала прощаться. Обещая завтра же снова увидеться, люди уходили. Пространства стало больше, и я начал приходить в себя.
Дом во время моего отсутствия как-то непонятно преобразился. И в нем, и в саду, появилось что-то уютно ненастоящее, успокаивающее. Цепляясь за детали, я, наконец-то, понял, в чем дело - вокруг царил почти идеальный порядок. Сорняки не мешали цветам, свежая краска на ставнях даже не пыталась отстать от смолистого сучка или поржаветь на шляпке гвоздя. К моему прибытию основательно приготовились. Уход чувствовался в каждом элементе любимого и родного пространства. Словно не доверяя своим глазам, я провёл рукой по нагретой на солнце, гладко выструганной доске садовой скамейки. Древесина ласково и бархатисто отдала мне в ладонь дозу накопленного за день тепла. Я замер, наслаждаясь этим ощущением. Из-за дома вышел сухой и энергичный старик в жутко заношенной и перештопанной рабочей робе, пятнистой от краски.
- Хозяин прибыл, моя вахта кончилась. Принимай избу, - по-волжски распевно отрезал фразы дядя Степа. Его суровое лицо, не привычное в улыбке, открылось. Только голосом отыгрывая роль требовательного старшего, старик шёл мне навстречу.
- Дядя Степа! Как ты всё это сделал? - начал было я, но моя рука уже попала в плен корявой и сухой лапы моего дядьки.
- Как же, я. Тут протолкнуться негде было от помощников. Ты же и не дал особо времени на подготовку, нагрянул как снег на голову. Ничё, мы с твоих потом спросим за недогляд. Иди в дом, заждались.
Бог ты мой, как же я рад был его видеть у себя дома. Человек с советского плаката про простоту, честность и мужество. Им с юности любовались все, кто его знал, а он этого не замечал и жил для каждого. Не про тех супергероев сейчас кино крутят.
Дальше не пишу. Вам скучно будет от банальности, а мне даже как-то и неловко за собственную сентиментальность. Хорошо было. Солнца много. И на улице, и в четыре окна. И шум полного дома, родной, по-весеннему тёплый и обнадёживающий.
***
В этой комнате было почти темно. Цветущая ветвь упрямо лезла в стекло. Сад гасил солнечный цвет, а люстру почему-то убрали.
- Ты вот что. Ты для начала на себя много не грузи. Тут всё налажено, особых забот не требует. А вот за крестником твоим присмотреть надо. У пацана сложное время, решающее. Особо не лезь, пока не разобрался, но из глаз не выпускай. Короче, ты для него должен быть как Супермен - невидим и вездесущ. С ним вон сейчас дед Виталий нянчится, подскажет, что да как.
Григорий Михалыч наставлял, глядя на меня снизу вверх. Его линялые, некогда голубые глаза, как и всегда, казались лукавыми. При этом он суетился и путался в жестах. Виделось скрываемое смущение.
- Да что там подсказывать, - зарокотал дед Виталий. Он вошёл в комнату, сгибаясь, чтобы уместиться в дверной проём. - Хороший пацан, и голова светлая, а забил её таким барахлом. Вот нутром чувствую - в тупик зайдёт с такими мечтами лет через эннцадь. Не по породе они ему. Помнишь, как Фёдор метался между своим директорством и семьёй? Ну, у того-то хватило правильно подумать.
- Ну-ну, разбухтелся. Не дребезжи - новобранца попортишь. Ванек -хороший парень, вытянет. А то, что с мечтой - уже хорошо. Твоё дело какое? С людьми нужными сведи, от ненужных отведи. Мне ли тебя учить? Думайте. На пару-то одна светлая голова, может, и найдётся. Даст Бог, разберётесь. У вас на двоих времени сейчас - во, - Михалыч провёл ладонью под подбородком. Подсказал нам, сколько есть времени на вмешательство в жизнь крестника. - Вы ему девчонку правильную найдите. Она и его загрузит, и с вас заботу снимет. У них, у баб, талант задавать нам направление развития. Главное - чтобы сама правильно повёрнутая была, - Михалыч содержательно хмыкнул и, что-то бормоча, скрылся за дверью.
- Загрузит, загрузит... Небось ты по девкам-то шастал по Натальиному направлению. Она вообще-то знала, что тебе такое направление задавала? - крикнул дед Виталий в закрывшуюся за Михалычем дверь. - Командир метровый! Во, у нас сколько времени, - продолжил он, передразнивая ушедшего. На последней фразе дед Виталий провёл ребром ладони у себя по животу. По высоте получалось как раз на том же уровне, который отметил Михалыч, но смысл менялся. - Пихают мальчишку в экономисты... С кем я тебе его сведу? - не унимался дед, выкрикивая в сторону двери. - Парень по складу - стопроцентный гуманитарий. Ну, не выходит из него счетовода, - пояснил он мне с досадой. Уже гораздо спокойнее. - Короче, невесту ему подбирать - это за тобой. Я в нынешних лялях не разбираюсь. И в тогдашних-то не силен был. Которая меня охомутала, ту и завоевал. Ну, чё, боец, справишься? - и под хохоток на моё плечо упала не по-стариковски тяжёлая рука.
- Пока не догоняю, - честно признался я.
- Кого не догоняешь? - спросил дед и с подозрением посмотрел на меня. Затем смутился, захлопал глазами. Я не нашёлся, что ответить.
Времени на передышку мне не оставили, уж оно так. С родными да близкими сильно не заскучаешь. Своего крестника Ваньку я знал всю жизнь. То есть всю его жизнь. Признаюсь, ни разу не задумывался о его профопределённости. Теперь Михалыч недвусмысленно дал мне понять, что раз уж я тут - ответственность за пацана вся на мне. Это не означало мою царственную автономию. "В хорошей семье оно всё у всех на виду. Откуда прилетит и не заметишь". "Прилетит" - это в смысле по шапке. Я так это понял. Ну, если что... Короче, спорить со стариками смысла не имело. Тем более, что их планы на меня не сильно расходились.
***
- Народ, бросай всё! Бросай, вам говорю, - донёсся крик от двери. - С Настасьей удар случился.
Михалыч влетел в дом, замахал руками, но слов к движениям не добавил. Наконец, крякнув и махнув рукой, тут же заковылял обратно. Мы без расспросов и уточнений выскочили на улицу. Яркий свет резанул по глазам. Заморгавшись слезами, я потерялся. Потом какое-то время шёл, ориентируясь на мутную спину деда Виталия. Я и не заметил, как мы оказались за воротами какого-то дома. Проскочив вдоль крыльца и беленой завалинки, мы вышли во внутренний дворик. Здесь было людно и шумно. Люди стояли повсюду: на плитках садовой дорожки, под садовыми деревьями, между грядок клубники - нелепо раскорячившись, чтобы не затоптать растения. Воздух зудел. Все что-то громко говорили, шептали, читали нараспев, выкрикивали, уставившись в окно казенного двухэтажного здания. Строение было неуместным, нелепым. Оно примыкало к ветхому забору внутреннего двора. Среди тусклых рядов окон выделялось одно. Оно было большим и ярко освещённым. Ни занавеси, ни жалюзи не закрывали нашим взорам происходящее там. С первого же взгляда стало понятно, что за стеклом идёт операция.
Имело бы смысл описывать помещения за окном, если бы сухой порядок операционной можно было бы спутать с чем-то другим. В центре на столе, под голубой простынью я увидел седовласую женщину. Скорее почувствовал, чем разглядел в ней тётку Настю. Отметилось, что медики, находившиеся там же, не спешили. В их движениях не было ни киношной суеты, ни отлаженного взаимодействия сработавшегося персонала. Наверное, это был финал. Или работали очень расслабленные профессионалы. А может быть, телепаты-экстрасенсы, для которых уже всё было ясно. За окном творился размеренный спектакль, с чёткой жестикуляцией немого кино.
Неожиданно кто-то дёрнул меня за рукав. Грохочущий шепот стоящего рядом мужчины со странно знакомым, но неузнаваемым лицом, вернул меня к людям.
- Молись, не стой, как истукан, - сказал мужчина и отпустил руку.
Я огляделся вокруг. Обстановка не подходила ни под его команду, ни под происходящее за окном. Всё вокруг было уж очень громко. Люди орали, галдели, бубнили. Казалось, что каждый был занят сам собой, если бы не сходящиеся в операционном окне взгляды. При этом никто никого не слушал, и никто не реагировал на других. Даже медики были так невозмутимы, словно и не было этой толпы зрителей.
Я ещё раз оглянулся на мужчину. Он бровями показал удивление и недоумение:
- Как молиться? - спросил я.
- Просто, - всё так же громко прошептал он. - Говори всё, что ты о ней знаешь, думаешь, всё, что хочешь сказать. Из сердца говори. Просто говори, не выбирая. Пускай он правильно решит, пора ей или остаться. Пускай определится, куда ей. Пускай он поймёт... Молись, не молчи, - выбросил он с шипением последнюю фразу. Отвернувшись от меня, принялся невнятно бубнить и что-то выкрикивать.
Мне не пришлось сильно напрягаться и выдумывать. Может быть, энергия людей рядом, а может быть, бытовой трагизм событий за окном что-то сдвинули во мне. У меня в глазах распахнулось детство: пол с мозаикой в клеточку, шоколадки "Белочка" из дерматиновой сумки, добрая улыбка, запах весеннего тополя, ласка. Детство, горячая пыль по щиколотку, ласка. Потом я подросток с лопатой, сугробы. Колючая беззлобная шутка, мандарины, под косяком трещат орехи, доброта, ласка. Я заговорил. Что видел в себе, то и говорил. Не фильтруя, не отбирая слов. Из меня лилось, меня подхватило общей волной возбуждения. Наверное, я даже кричал...
Тишину врубили внезапно, аж качнуло. Все затихли. Стало видно, как отстранились врачи, как сразу запотело окно операционной. Зеленоватое расплывчатое мерцание перетекло от операционного стола к потолку и там зависло.
- Ну, вот и всё, - услышал я голос Михалыча. - Пошлааа. Ну, чё, пойдём встречать?
- Да! Да! Пошли! - затолкались вокруг слова и люди. Последние двинулись к выходу со двора, весело перешучиваясь, как на добром семейном празднике.
- Михалыч, - окрикнул я полушёпотом проходившего мимо старика.
- Ну?
- А ты не знаешь, кто это? Лицо знакомое, а не соображу, - спросил я и взглядом указал на человека, который заставил меня молиться.
Михалыч, посмотрел сначала на него, а потом пристально и задумчиво на меня. Поскрёб пятерней затылок.
- Да не знаешь ты его. Не могли вы встречаться, - сказал дед и пошёл дальше.
Люди, мирно беседуя, шли к воротам. Оказавшись во главе церемонии, я одним из первых подошёл к входной двери. Уже остановившись, почувствовал на своём плече руку.
- Серёж, я ведь вспомнил. Вспомнил, где ты его видеть мог, - потрепал меня по плечу Михалыч. - У него ж могилка прямо рядом с Иришиной. Он там, на портрете, как раз в этом костюме. Надо ж, как угадал ты его.
Я не успел обдумать сказанное. Дверь на воротах лязгнула защёлкой и скрипнула, открываясь. Во двор ошарашенная и растерянная вошла тётка Настя. Со своей неизменной дерматиновой сумкой.
- О-о-о-о! Вот и хозяйка! - загудело вокруг радостно и звучно. - С возвращением!