В первый раз я увидел своего дедушку, когда мне было двенадцать лет.
Шофер высадил нас на улице, около его дома. Только ни улицы, ни дома я не увидел - темнота стояла во всем пригороде; только там, на горизонте, под холмом, светилось огромное пятно Ленинска.
Мама здесь тоже ориентировалась не очень - она долго возилась с дверью во двор, пока не нашла кнопку звонка.
- Потерпи, Глебка.
Я болел тогда, температура, трясло, несмотря на душную летнюю ночь - мерз на улице. Тем более эта встреча была важна для матери - с ее-то характером, с ее-то отношением ко мне.
Наконец, дверь отворилась. Я сразу подумал, что это дед, что это он сам открыл. Но - нет, тот, кто открыл, отступил назад, в тень, не позволив слабым сполохам городского света осветить его лицо. Мама, не останавливаясь, прошла дальше, я растерянно, вслепую, побежал за ней, ухватил ее за локоть уже около двери в дом.
Здесь, внутри, тоже было темно.
Странно.
Люди по-разному относятся к своей семье, можно и так, наверное, встречать долгожданных родственников...
А, вон свет.
Сразу за входной дверью была крутая лестница вверх. Кто-то стоял наверху и подсвечивал нам путь тусклым светильником.
- Извините, госпожа. У нас сегодня прием, господа играют в жмурки, поэтому пришлось приглушить свет, - мужской извиняющийся голос.
Приглушить? Да здесь темнее, чем у крота в кладовке.
- Следуйте, пожалуйста, за мной.
Мы с мамой - она больше не бежала вперед, крепко ухватила мою ладонь - двинулись за неясной тенью.
Через пару комнат мы свернули налево, вышли в коридор, опоясывающий дом. Здесь уже освещение было: неяркие лампы через каждые три метра. Я так и не рассмотрел нашего провожатого, меня отвлекли - навстречу нам, мимо нас, пробежала женщина. Голая. Голая, за исключением маскарадной маски на лице и какой-то - повязки? - на бедрах. Подробнее мне помешала рассмотреть рука матери - она просто прикрыла мои глаза правой рукой, приобняв.
- Давайте уже быстрее, - мамин голос раздражен, нетерпелив.
- Как скажете, госпожа.
Еще несколько женщин - судя по легкости бега и сдерживаемым смешкам - промчались мимо во время этого нашего странного путешествия по дому деда.
- Глеба, ступеньки, - мама не собиралась убирать руку с моих глаз, я поднялся по лестнице вслепую.
Еще одна дверь.
И вот, мы на месте - судя по тому, что мама остановилась и убрала, было, ладонь с моих глаз. Но нет, мой взгляд только выхватил в круге света посреди темноты что-то телесное, обнаженное, молодое, округлое, как материнская рука опять его заслонила.
- Убери руку-то, Ленка!
Повелевающий голос откуда-то снизу. Мужской, но высокий, старческий, несколько дребезжащий. Барский. Голос семидесятилетнего Калигулы.
Мама не посмела ослушаться, но и позволить мне смотреть она не могла. Она убрала руку и развернула меня назад, к двери.
- Ты чего там делаешь? Веди парня сюда!
- Нет, ты..., - мамин голос сбился, чувствовалось, какие усилия ей нужны, чтобы перечить отцу, - нет, ты иди сюда.
- А ну... Девки, брысь. Давай, веди парня.
Наконец, я смог рассмотреть комнату. Мы стояли вверху ее, вниз же вели широкие ступени по всему периметру. Свет был только внизу, у центра, а центром была кровать. На ней и сидел мой дед.
Мы с мамой неловко спустились-сползли к нему.
- Садись, Глебка, - дед похлопал по кровати рядом с собой.
Я присел боком, стесняясь своей уличной одежды, касающейся простыней, посмотрел, было, на дедушку, но тут же отвел взгляд. Он смотрел на меня в упор, он - длинный весь - длинное лицо, длинный нос, длинные руки; тяжелый взгляд из-под бровей, холодные голубые глаза. Тяжелый взгляд, и мне, с моей температурой и лихорадкой, совсем не хотелось играть в гляделки.
- Какой... вихрастый, - узкая ладонь вцепилась в мои волосы, подергала, - а что краснощекий? С мороза что ль?
- Папа, Глеба болеет, ты, пожалуйста...
- Болеешь? Парень, болеешь? Будь мужиком, Глеб, не хлюзди. Дед сказал - явись, значит - явись.
Я промолчал, глаз не поднял.
- Ты знаешь, Глебка, зачем ты здесь?
Я промолчал.
- А ты знаешь, кто я такой? - дед, раздраженный моим молчанием, стал говорить громче, говорить раздраженно; воля его голоса заставила меня ответить.
- Вы - мой дед.
- Ха-ха. А что же "вы"-то? А что ты едва шепчешь, если ты - мой внук, мой наследник? Говори нормально! Дед я твой, да, а еще?
Я попытался собрать разбегающиеся мысли, подобрать такой ответ, чтобы этот ужасный человек отпустил меня поскорее, чтобы он больше не злился на меня или на маму. Овет получился глупым, детским, наивным.
- Вы - охотник?
- Ха! А на кого же я охочусь?
- На монстров?
- Ха-ха-ха-ха! На монстров! Ха-ха-ха... Ну, пусть на монстров. Я, Глебка, очень важный человек. На мне вся Земля держится. На мне. Если не я, эта погань все уничтожит. Разорвет. А ты - мой наследник. Понял?
- Да.
Тут, желая спасти меня от дедова напора, вмешалась мама:
- Папа, нам бы в Москву перебраться.
Да, эти разговоры - точнее монологи - о переезде в Москву я слышал не один раз. По-видимому, для мамы эта поездка была единственной возможностью решить вопрос. И чего она хотела? Разрешения? Денег?
- Замолчи, Ленка. Дура! - дед переключился с меня на маму, я потихоньку сполз с кровати, чтобы не мешать им.
Из маминых монологов про Москву я уже знал, что дело практически безнадежное, но она не могла не попытаться. А значит, мне оставалось только трусливо отступить в сторону, открыв яростному взгляду старика его жертву.
- Ты что, не понимаешь, что ничего не изменилось?! Вас же убьют, растерзают, как только вы выйдете из-под моей защиты! Его убьют, его! - дед неожиданно ловко ухватил меня за плечо, несмотря на мои попытки незаметно отойти, выйти из круга света.
- Его! Ты этого хочешь, шлюха?
Эта атака раздавила маму, она съежилась, ссутулилась, опустила взгляд, едва сдвинула ногу для того, чтобы отшатнуться, шагнуть назад. Но нет, осталась там, где стояла.
- Но Глебу нужно учиться..., - всех ее сил, накопленных перед этой встречей, хватило только на одно жалкое возражение.
- И что?! Пусть учится в Каменных Стрелах. Чего еще надо?
"Чего еще надо?" Я думаю, что любому другому она много чего могла ответить на это, но ему...
- Хорошо, папа.
Вот и все. Мы возвращаемся в Каменные Стрелы
Маминым надеждам не суждено сбыться. А ведь уезжая из своего города, мы взяли с собой все вещи.
Я начал потихоньку пятиться назад. Из этой комнаты так просто не выйдешь - надо лезть наверх, к двери, но выходить-то надо. Разговор ведь окончен? Какой может быть разговор после этого?
Дед откинулся на подушки, потерял к нам интерес. Маму пришлось дернуть за руку, чтобы она скинула свое оцепенение и пошла за мной.
Тот же провожатый встретил нас за дверью, повел тем же коридором обратно. Мама притихла; раздавленная, она забыла закрывать мне глаза рукой. Хотя... мне уже было все равно - усталость ли, ночь ли, температура ли... Мне было все равно.
Нас остановили в конце коридора. Нет, меня остановили.
- Господин! Господин! - женский голос.
Это ко мне обращаются?
Я остановился, остановилась и мама.
Оттуда, откуда мы пришли - со стороны дедушкиной комнаты - бежала женщина. Да, одетая так, как принято в этом доме: маскарадная маска, набедренная повязка, украшения... Мое сознание равнодушно фиксировало - ко мне, нелепо, по-женски размахивая руками, бежит голая женщина, ее груди колышутся, подпрыгивают в такт, она останавливается, наклоняется, протягивая руки ко мне:
- Господин, старший господин велел вам передать.
Футляр.
"Старший господин" велел передать молодому господину футляр для очков.
***
- Ты был сегодня в патруле?
Мама сидела в бухгалтерии, грызла ручку, и, якобы, смотрела в монитор.
Четыре года спустя, мы так и жили в Каменных Стрелах. На первых двух этажах нашего дома находился мамин мебельный магазин, на третьем - жили мы. Офис, он же - бухгалтерия, совмещен с кухней, поэтому поесть и не пройти родительский контроль, было невозможно.
Дедушка ушел из нашей жизни, остался в Ленинске, в той странной ночи, в своем странном доме.
Хотя не совсем.
Мама старалась исполнить свой дочерний и материнский долг так, как она это понимала. Так появились эти патрули. Забавные поначалу, к шестнадцати годам, они стали тяготить меня своей бессмысленностью. Но мать не отступалась.
- Ты был сегодня в патруле?
- Нет.
- А почему?
- А зачем?
- А чего ты грубишь?
- А почему нет?
- Глеб, а ну прекрати!
- А ты че бесишься?
...Через пять минут, направляемый суровой материнской рукой, я вылетел из нашего дома-магазина на улицу.
Ну и к лучшему.
Суть патрулей состояла в следующем: я должен был нацепить себе дедовы очки и обойти город. Зачем? Монстров искать. Как их узнать и что делать, если я их найду, мне никто не объяснил.
Бред. Бесит.
Хотя очки были прикольные. Круглые, как у Джона Леннона, только стекла зеленые.
Естественно, мой патруль длился только пока я находился в обзоре видеокамер нашего магазина.
Я перешел площадь и достал телефон. Воскресенье, утро. Кому позвонить?
Телефон сам дал ответ: звонок.
- Алло?
- Привет. Ты чем занимаешься?
Мальвина. Не, человеческое имя у нее тоже было, но это ей больше подходило.
- Болтаюсь по городу.
- Болтаешься? А делом неохота заняться? - сейчас она отправит меня мыть руки, чтобы пить чай, а потом начнет учить математике по азбуке или чего там. - Ты можешь подойти к музею?
Мальвина - моя одноклассница. Ее дядя - директор городского краеведческого музея.
- А зачем?
- Мы с дядей фонды инвентаризируем. Подходи, здесь очень интересного.
В Мальвине меня бесило то, что она нагло пыталась стать моей второй мамой. Ничего, по сути, не зная ни про меня, ни про мою семью. Не дура ли?
- Не, прости, у меня аллергия на музейную пыль. Я лучше в опиомокурильню пойду.
- ЧТО!?
Мальвина на том конце широко открыла глаза, прикрыла рот ладошкой. Сейчас Артамона начнет звать. Точно, дура.
- Пока.
Выключить телефон?
Он опять зазвонил. Нет, это не Мальвина. Это Диман.
- Але. Глеба?
- Ну.
- Привет. Ты можешь подвезти ключи?
- Не понял. Какие ключи?
- Обычные, гаечные. Заедь ко мне домой, у мамки возьми, а потом привези. У меня тут скутер подломался.
- А ты где?
- На пятачке рядом с тоннелем.
- Ну, че я попрусь-то туда? Я без колес и без денег, домой не могу вернуться.
- А ты мой велик возьми.
А чего бы и нет?
***
Пятачок рядом с туннелем - парковочная площадка на въезде в город. Вроде и недалеко, но с нашими-то горами идти туда долго. Пешком. А на велике Димана - одно удовольствие.
Пятачок - тусовочное место. Не знаю даже почему. Наверно потому, что круто загнать ночью туда свою тачку, открыть двери и врубить звук на полную.
...- Ну, че, привез?
- Хватай. Есть курить?
- На. А ты че в очках, опять маман напрягает?
Когда мама придумала эти патрули, я, по дурости, рассказал кое-что Диману. Теперь приходится жалеть: я - такой здоровый лоб, а моя родительница до сих пор заставляет меня играть в детские игры.
- Ты давай, ремонтируй свою газонокосилку, - и отошел к дорожному ограждению.
Слева - черный проем тоннеля, справа - уходящая под уклон дорога в город. Сам город там, под ногами, крутой высокий обрыв - и дома, огороды, покосившиеся и не очень заборы, люди... Там, на центральной площади наш магазин напротив мэрии. Через зеленые стекла очков город казался уютнее и приветливее, чем был на самом деле.
Да, сзади дорога, а за ней - отвесная стена, высоченная, огромная. Пик Белый Лук. Этот город назвали Каменными Стрелами именно из-за этой горы.
Диман сзади тихо матерился. Видимо, ключи ему не очень помогли.
- Бог в помощь!
Я вздрогнул. Незнакомый мужской голос заставил меня поперхнуться дымом.
Сзади, со стороны тоннеля, стоял какой-то мужик. Лет двадцать пять, джинсы, футболка, на голове - бандана; он стоял, чуть склонившись, над Диманом, улыбался.
- Ну, епт! - Диман, судя по всему, тоже не заметил, как к нам подошел чужак.
- Бог в помощь, говорю. Что, мотороллер сломался?
- Мужик, это скутер.
- Ну, что в лоб, что по лбу. Так что, сломался?
- А ты че, не видишь?
- Пацан, тебя что, со старшими не учили разговаривать?
Я все пытался прокашляться во время этого диалога. И пытался понять, что мне делать дальше. Потому что очки до сих пор сидели у меня на носу. И сквозь их зеленые стекла я видел красное пятно на животе у незнакомца.
...Через двадцать минут скутер завелся усилиями Евстрафия - так, с кривой улыбкой, представился незнакомец. Все это время они с Диманом балоболили о "тросиках" и "ключах на шестнадцать", я же лихорадочно пытался проверить свои глаза. Нет, все нормально, вроде. Но красное пятно на животе у мужика не исчезало. Без очков его не было видно.
Надо было решать, что делать дальше:
- Евстрафий, а ты откуда пришел?
- Да оттуда, - он махнул рукой в сторону тоннеля.
- Как так?
- Да мужик меня до деревни подбросил, а оттуда я пешком. А ты что интересуешься?
- Интересно, вот и интересуюсь. Ты в Каменные Стрелы приехал или проездом?
- Да проездом. Сяду у вас на поезд да поеду дальше. Если денег хватит.
Ну, вот и ответ.
***
- Вот. Наш новый грузчик. Неделю поработает и поедет дальше.
Мама внимательно посмотрела на Евстрафия.
- А у вас какие документы с собой есть?
- Да никаких, - эта полуулыбка как будто приклеена к его лицу.
- Ладно. Если никаких, то сразу к работе. Переставьте это, - мама показала на диваны в зоне разгрузки, - в торговый зал. Там Женя, он вам поможет. Давайте-давайте, не бойтесь, заплачу, не обижу.
- Да я и не боюсь. Я вам верю, - ухмыльнувшись напоследок, Евстрафий пошел работать.
Мама повернулась ко мне:
- Почему ты не в патруле? Зачем ты его притащил?
- Ты мне ответь. Он - монстр.
- ...и как без документов? Он как себе билет на поезд... Что?!
- Он - монстр. Ты отправила меня в патруль и я его нашел.
Мама в растерянности присела на ближайшее кресло.
- И что же делать дальше?
- Ты мне скажи. Ты сказала монстров искать, я нашел. Так что, что делать дальше говори ты.
- Ладно. Глеба, иди. Иди к себе. Мне надо позвонить.
***
- Ну, что узнала?
Я и мама сидели на кухне, ужинали. До этого я не задавал вопросов, а она ничего не говорила
- Я попыталась дозвониться дедушке, но дозвонилась только до Игоря Ивановича, это папин помощник. Он скоро приедет, все решит.
- Как скоро?
- Не знаю. Он сказал, что выехал на машине.
- То есть только утром, да?
- Ну, может быть.
- А что нам делать до этого?
- А что сделаешь? Я этого Евстрафия в подвал, к Жене подселила, он там переночует.
- Ага. То есть ночью мы будем в его полном распоряжении?
- Хватит! Глеб, хватит ныть! Бесит, понимаешь? Ты - здоровый уже мужик, а ноешь, как трехлетняя девочка!
- А ты вообще понимаешь, что происходит? В нашем доме находится кто-то, от кого можно неизвестно чего ждать, а мы надеемся на Игоря Ивановича утром?!
- А что я еще могу сделать? Ты же его припер. Зачем?
- Мы по кругу пошли. Я его припер, потому что нашел. А нашел я его, потому что вы с дедой так сказали. Я, что, должен был его задушить там? Или чего?
- Хватит. Иди в свою комнату. На ночь запрем дверь. При Жене он ничего не посмеет сделать. И телефон держи рядом с собой. Вызовем, в случае чего полицию...
- Ты совсем дура или прикидываешься?
- Глеб!!! Как ты... ты что...
- Да пошла ты, - я встал из-за стола и вышел вон.
***
Девять вечера, небо над площадью в красно-сиреневых облаках, солнца не видно - его скрывают горы. Здесь, на Севере, летние сумерки длятся очень долго. Темнота наступает часов в двенадцать, не раньше.
Вытянул сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой... С учетом обстоятельств, можно курить перед видеокамерами, полагаю.
На площади пусто, а вот за углом кто-то хихикает, бубнит. Я пошел на звук, за магазин.
Евстрафий и Катя-продавщица.
Он преградил ей путь, опершись рукой на стену, она хихикала, принимая заигрывания.
Очки со мной, в нагрудном кармане. Хорошо.
- Екатерина, рабочий день закончен. Можете идти домой.
Девка с удивление посмотрела на меня:
- Да я знаю, Глеб. Сейчас тетя Маша полы домоет...
- Я сам за ней закрою. Идите-идите.
Евстрафий повернулся ко мне, опустил руку-шлакбаум, так что продавщице ничего уже не преграждало дорогу. Она и пошла, бросив на прощание мне, тихо, но внятно:
- Идиот.
Мы с Евстрафием и остались одни, здесь, в закутке за магазином. Да и на площади, были одни мы, пожалуй.
Он улыбнулся и виновато спросил:
- Это что, твоя баба, что ли?
Я нагнулся к урне, растер окурок...
- Да нет.
- А что ты так напыжился?
... достал футляр из кармана...
- Да ничего. Просто.
- Не просто. Ты обломал меня, понял?
...нацепил очки...
- Ну, прости.
- А тебе очки зачем? Сейчас, вечером?
...сунул руку в карман брюк, зажал в ладони связку ключей, пропустив самый длинный из них между средним и указательным пальцем.
- Куриная слепота у меня. Ничего вечером не вижу.
- А. Такой молодой. Беда. А я-то подумал, что ты ими защищаешься.
Красное пятно было на своем месте. У него на животе.
- Защищаюсь? От чего?
- Да от меня.
- А что, от тебя надо защищаться? - сделал шаг вперед, - Видишь? Я спо...
И, не заканчивая фразу, нанес удар снизу, ему в живот, прямо в пятно.
Рука ожидала сопротивление и мясную мягкость, но налетела на твердость, упругость, как будто по автомобильной шине ударил, ключ отскочил, отскочил просто от живота, как так, так не быва...
Кулак Евстрафия закрыл мой левый глаз, я сам собой, нет, небо крутанулось перед глазами, какие звезды - солнце еще не зашло?
- Э, ты че творишь? - из подвала выскочил Женя, наш рабочий.
Пока монстр - это монстр, точно! - поворачивался к нему, я пришел в себя; я сидел на заду, упираясь спиной в стену магазина; площадь еще порывалась качаться в глазах, но я уже понимал, что происходит вокруг.
- Да я..., - Евстрафий решил не продолжать беседу, прыгнул на Женю, увернулся от кулака, навалился сверху, пользуясь своим ростом, зажал голову противника подмышкой, и - шмяк, шмяк, шмяк - нанес ему три быстрых удара в живот.
Женя обмяк, сложился на асфальт.
Евстрафий стремительно развернулся ко мне, резко подался вперед, отводя руку для удара; я все видел, но смог лишь вздрогнуть, глядя на приближающуюся руку... Но она лишь сдернула с меня очки.
- Вот, значит, какая у тебя защита, - наглые, напористые нотки ушли из его голоса, сейчас он говорил даже несколько растерянно. Повертел "защиту" перед носом, напялил их на себя. Это странно преобразило его - вместо безбашенного бродяги, затем монстра, передо мной стоял грустный уличный музыкант.
Молчание.
Мучительное молчание. Он стоял, смотрел на меня, я сидел, пытался не отвести взгляд. Не выдержал:
- И? Что ты хочешь? - голос дрогнул, слова прозвучали действительно жалко.
- Я? Ха-ха. А ты слабак. Самое лучшее - придавить тебя сейчас. А давай так. Ты что вообще выберешь: чтобы я убил тебя или твою мать? Тебя или весь город? Выбирай, я слово сдержу.
Я оперся на стену, встал. Ключи в руке слабо звякнули.
- Если ты считаешь..., - меня прервали. Со стороны площади зацокали каблуки.
Мальвина.
- Что здесь происходит? - окинула взглядом меня, Женю, Евстрафия. - ПОМОГИТЕ!!! ПОМОГИТЕ!!! ПОЛИЦИЯ! УБИВАЮТ!
Евстрафий развернулся, полушагнул к ней, чуть наклонился вперед...
- Беги, дура! - я опередил прыжок монстра совсем на чуть-чуть, но моего рывка хватило для того чтобы сбить, не дать ему дотянуться до девушки.
Она все поняла, развернулась и побежала по площади.
- Ах, ты, сучонок, - голос у Евстрафия был, скорее, ласковым и расстроенным. Он ухватил меня за шкирку, но поднять меня как котенка за холку не получилось - пуговицы рубашки посыпались на асфальт. - Ты же понимаешь, что теперь одним тобой все не закончится?
Мальвина добежала до другого конца площади, ухватила горсть гравия из кучи, швырнула первый камень в окно стоящего рядом дома.
- ПОМОГИТЕ!!! ПОМОГИТЕ!!! ПОЛИЦИЯ! УБИВАЮТ!
- Черт, у твоей подружки голос как у сирены.
- А ну, отпусти его! - резкий выкрик сзади. Мама.
У нее в руках был пистолет.
У нас дома был пистолет?
- Мадам...
- Заткнись! Два шага назад!
На том конце площади, где слышались звуки бьющихся окон, появились люди. Они - сначала мужики, за ними женщины, выходили из своих домов, некоторые держали в руках ружья.
Люди шли, всего лишь шли, в нашу сторону, лишь дядя Миша - начальник райотдела - набегал впереди - распахнутый китель на голое тело, сначала пузо, а потом его обладатель.
- Я..., - Евстрафий растерялся, сделал шаг от меня. А затем резким движением смахнул очки с носа, швырнул их мне:
Я, замерев, наблюдал: монстра, сделавшего первый шаг для побега, бросило вперед, нет, швырнуло силой выстрела; он тут же поднялся, и, не оглядываясь, скрылся между домами.