Истинная дружба и настоящая любовь чувства одинаково трудные. Иногда даже неразличимые.
Надо ли различать - автор не знает.
***
- Глянь, мантрипома какая, - сказал Дюк, и вытянул ноги под новенькой партой. Дал удивлению простор - на сто восемьдесят своего не дошедшего до предела роста.
Школьная мебель рванулась вперед от толчка, оставляя на новом, в коричнево-желтую шашку, линолеуме первые полосы. Локоть сорвался с опоры, и телефон, недавно подаренный матерью к началу учебного года, выпал из рук - Лап чертыхнулся. Сложился и цапнул потерю на самом излете, кувыркнув пару раз.
- Хватит рушить тут все, - он вернулся на место, крутя аппарат, - чуть агрегат мне не грохнул.
Черный кирпич телефона катал по экрану большие шары, те рассыпались обо что-то невидимое - на все это можно смотреть бесконечно, теряя минуты. Этого Лап не любил, обнаружив другое, поинтереснее - дверь в их одиннадцатый (жёлтую, словно курильщика клык) победил неожиданный кариес: свежую краску испортил непривычный для всех силуэт.
Человек был новым. Он стоял, прижимая к себе ветхозаветный портфель, озираясь в поисках свободного места.
Выглядел силуэт филигранно, иначе не скажешь.
Из косого, дубовой коры пиджака (с квадратными, ёлки, карманами!) свежей бумагой торчал воротник белоснежной рубашки. Сверху как будто логично росла голова: волосы, смоляной одуванчик, напоминали парик.
Оранжерея безумного гота на этом не вяла - тупые ботинки пришельца распускались цветами - шнурками, на толстых носах мерцал гуталин, не иначе. Брюки парню были явно коротковаты и свисали плакучими ивами.
Дополнялся винтаж, как уже говорилось, портфелем с застежкой, отвисшим до полу на кожаной трубочке- ручке. За такую цеплялись, наверное, в шестидесятые физики-лирики -ядерщики, или какие-нибудь бюрократы советской эпохи.
Вид у новичка был заранее затравленный.
Класс, девятнадцать расслабленных организмов, воззрился туда же, куда и Лап. В пахнущем краской воздухе назревало приветствие.
- Наука умеет много гитик**, - резюмировал Дюк. Так он всегда говорил, когда удивлялся. - Просто красавец.
Лап всмотрелся. За спиной новичка запорхали силуэты многочисленных родственников с большими глазами, характерными лицами и в немодной одежде; нотные станы прочертили на крышке рояля короткий этюд бритвой 'Спутник', круглый стол потерял очертания под излишком посуды. Запахло лекарствами.
Лап поморщился.
- Скорее, генетик, - привычно поправил, и убрал телефон. Довольный мобильник отправился греться бедром, хозяин его близоруко прищурился и предположил:
- Это, наверное, еврей.
Друг согласно кивнул и вопросительно посмотрел на товарища. Тот вздохнул:
- Да. Труба ему тут.
Дюк подумал, взялся за парту, и с грохотом двинул обратно. Из расстегнутого рюкзака зеленел переплет толстой книги. 'Что бы такое, - он стремительно соображал, - чтобы не очень...'
И сказал, пресекая нарастающий шёпот своих одноклассников:
- Откуда ты к нам, Мексиканец?
Класс взорвался. Веселились вовсю, предвкушая потеху - прозвища Дюком давались навечные, и прилипали, как правило, намертво.
- Нормально, - тихо одобрил Лап,- классика, блин.
Он знал, что товарищ читает сейчас Джека Лондона. Мексиканец вполне подойдёт.
Но, разумеется, были досадные мелочи..
- Да какой он тебе мексиканец, - сквозь шум проорал Саня Рэпмен, - мексиканцы-то желтые, а этот бледный... Не, не катит, Дюк! Он же жид, е-мое...
Парень у двери качнулся.
- Обоссым - будет желтый, - отрезал крестный отец, - он Мексиканец. А если короче, то - Мекс.
Всё это время новенький стоял напряженно, он даже присел в ожидании, как отловленный кот. Снаружи его раздирали недобро стаккато-глаза, в уши бились сошедшие с ритма литавры, визжала какая-то скрипка... диссонанс, какофония, как пережить её...
Мексиканец поджался, пережидая оркестр, понимая - уйти невозможно, возврата не будет. Спина повлажнела, от слез, вероятно, так тоже бывает.
Адский оркестр понемногу примолк, становясь равнодушным к концерту. Он быстро забыл про немого солиста; нелюбопытный, лишь изредка взвизгивал где-то в углу, возвращаясь в свои берега.
Нерешительно помаячив с минуту, Мексиканец повернулся туда, откуда его окрестили. Размороженный взгляд зафиксировал: пацаны на "камчатке" продолжали за ним наблюдать - пристально, но почти без издевки. Сидели они на трех сдвинутых стульях, расслабленно и привалясь - как хмельные геологи у лесного костра.
В слегка ироничных усмешках парней не хватало больших папирос, а для фона - таёжного смолистого дыма.
Наверное, это были басы, спокойные волны которых его подхватили. Ровный фон, неподвластный ошибкам. Валторны, быть может? Их мало в оркестрах.
- Придурок, - сказала она. - Дюк тебя спас. Теперь тебя не задразнят. Ты - Мексиканец.
На этом пока завершилось. Мексиканец застыл рядом с девушкой, еле-еле пристроив чудной саквояж, и временно замер.
А брюнетка мгновенно забыла о нём, обессиленно плюхнувшись грудью на жесткую парту. Снова сделалось скучно и грустно, внутренний жар её требовал выхода и приключений. Вместо этого приходилось ходить в эту школу, плющить задницей стул, а отныне еще и делить суверенную площадь с существом непонятного рода. Она бы не дернулась даже, если бы не Дюк. Сам Дюк.
Как можно изящнее Сергеева подперла щеку рукой, и слегка пригорюнилась.
Дюк, конечно, и был той причиной, по которой Сергеева осталась в давно надоевшей школе после девятого класса.
***
Тогда было лето, влажное марево и отсутствие любых удовольствий. Развлекала лишь мысль о комедии, в которой Сергеева будет участвовать: забирая свои документы из школы, она обнаружит, что в классе её обожали до скрежета, ученицей она была редкостной, и вообще жалко вот так расставаться. Ей ясно представилась красноватая мордочка классной руководительницы по прозвищу Турандот, ну и славная добрая ряшка директора Николаича, который непременно полезет потискаться. Этот цирк, да на полном безрыбье, слегка веселил.
Сергеева четко гвоздила нагретый асфальт высоченными "шпильками", проходя вдоль сплошного забора с красными буквами 'Автосервис'. Со скуки она почитала с него разнообразные свежие новости, убедившись, что Михеева из десятого 'А' все же сука, а 'Nirvana' зе бест. Дорога до школы вдоль сервиса считалась короткой, и , кроме того, Сергеевой всегда интересно мечталось на этом пути: за забором таились машины, опасно присевшие перед прыжком. Мускулистые звери мерцали глазищами через щель профлиста в ожидании таких же блестящих владельцев - автосервис обслуживал 'мерседесы'.
Сергеева шла и мечтала хоть о каком-то из них.
- Зеркал сейчас нет,- раздался знакомый голос, - вы можете сделать заказ. Процедура стандартная, вы ведь у нас не впервые.
Сергеева сунулась в щель - двое беседовали около алого, редкого колера, зверя .
- Редкий оттенок,- продолжал паренек, - можем сейчас поставить временное, чтобы гайцы не цеплялись. Придет заказ - поменяем.
Хозяйка машины была, вероятно, из обоймы особых патронов, это было понятно. Объяснялась она следующим образом:
- Я что, блин, на фирменном сервисе или где? - завизжала она. - Какое другое? Ты чего меня паришь? Начальство зови.
Солнце мешало Сергеевой, но как-то она поняла, что пацан озорно усмехнулся из-под бейсболки.
- А нет никого, - сказал он, - и зеркала не появятся. Можете подождать пару часиков, будет начальство. Только напрасно, - и он вежливо стал отступать, будто бы потеряв интерес.
- Всенепременнейше, - вежливо выстрелил парень, сделал паузу и быстро спросил:
- Можно вопрос?
Клиентка встряхнула набитой прической и зарылась в большой ридикюль.
- Мне интересно, - спросил узнанный Дюк, - если бы вы с утра, ну, случайно... положили бы в сумочку помаду не того цвета...
Клиентка слегка приоткрыла свой рот.
- Вы бы вовсе не красились, или бы красились той, что есть?
Сергеева чуть не присвистнула за желтым забором. А клиентка оторопело сказала:
- Кто? Я?
- Ну да, - Дюк доброжелательно ждал, спрятав руки в карманы. Простой такой автослесарь пятнадцати лет.
- Я бы... ну той, что сейчас... А что? - она уязвленно скривилась.
Захлопнула сумку и ехидно, как известная сука Михеева из десятого 'А', переспросила:
- Тебе-то что?
А Дюк улыбался.
Соображала фемина не быстро, но все-таки верно.
- Лет тебе сколько, - проговорила она изменившимся голосом.
- Зачем Вам, - простецки спросил её парень, - на работу не жалуются.
Они помолчали.
- Уговорил, - сказала она, наконец, - но цвет все равно подберите, темный хоть, что ли. Что,- потрогала она губы,- совсем не идет?
- Да вообще-то нормально, - сообщил примирительно Дюк и вытащил книжечку с логотипом, - вот, направление. Зайдете в салон и налево к менеджеру. Завтра в шестнадцать заберете машину.
Клиентка взяла листок. Постояла и выдала:
- Как развлекаешься в выходные?
Сергеева даже присела, подвернув каблуки. 'Вот же корова старая! Ну ни фига себе Дюк даёт!'
- Мне пятнадцать, - он рассмеялся. - Это ответ.
Тетка совсем не обиделась. Тронула его за козырек бейсболки. Дюк слегка выставил руки, рефлекторно себя защищая.
- Далеко пойдешь, - сказала она, - давай, подрастай.
И они разошлись.
А Сергеева жадно смотрела вослед уходящему однокласснику, так быстро подросшему за одно междушкольное лето, и подумала сразу же, что за документами она не пойдёт. 'Потом заберу',- решила она.
Но так и не собралась. Вместо этого она вот уже второй год изводилась первой школьной любовью.
Мужчин Сергеева обожала. Первого она приняла где-то в тринадцать - в дворовой компании ее познакомили сразу со всем, что так было ей необходимо. Морщась от коньяка с иностранным названием 'Московский', отчего-то она понимала, что сегодня - случится. Вопрос, с кем же все-таки из этих троих, совершенно не мучил. Парни были знакомые, сильно постарше, свободная 'хата' - была.
Они бы и не тронули её, малолетку, да только Сергеева, прикинувшись пьяной, решила домой не идти, и её приютили до скорейшего выздоровления.
А дальше все было просто. Прекрасно, хоть и на несвежем белье, и больно, хоть и недолго - одновременно.
Репутация ее вовсе не волновала, а романтика всегда наводила тоску. Ей сразу понравилось: наглое, твердое меж её ног, жесткие руки, и - вот неожиданность - настоящее удовольствие! Она родилась с этим, видимо, и поделать ничего тут нельзя, да и надо ли было? Желание Сергеевой было направлено искренне, сразу на всех, в любопытстве ей не было равных, и поначалу давала она беспорядочно - всем.
Она так устроена, думалось ей иногда, этого определённо хотелось, и становилось свободно, по-взрослому радостно от члена в себе.
Но вскоре она определилась с пристрастиями, и научилась отказывать всякой шпане - толку с них ноль, рассудила Сергеева, и перестала давать без разбора. Иногда, в период затишья и месячных, она предавалась мечтаниям - вот бы купить такие трусы со встроенным хуем. Их можно носить постоянно, на физику если прийти, например...
Во все сексуальное варево, в разрыхлённую почву, Сергеева кинула мысли о Дюке. И, как это частенько бывает с такими девчонками, при всей своей бойкости до сих пор не осмелилась донести до предмета любви никакого намека на чувства.
Ну не могла.
Одно дело любить раздвигать, а другое - уметь флиртовать с не очень-то глупым парнишкой. Кто-нибудь, не влюбленный до такой отупляющей функции мозга кручины, придумал бы что-нибудь женское, но оружием Сергеевой была душная томность, телесный контакт и прямые намёки, и все это плохо работало. Кроме того, у неё в голове водрузилось проклятие - шикарная тетка на алом, без левого зеркала, 'Мерсе'.
Наверное, все это как-то решилось со временем, но была и другая проблема: перед Сергеевой, равно как и перед остальными другими, высилась гладкая толща базальта. Стенка из лучшего Дюкова друга - Лапина.
Этот был странным всегда, так считалось. Высокомерным каким-то, слегка инородным. Вообще-то в классе его уважали и даже побаивались, никто, правда, не знал - почему. Он не слишком вязался с обычной толпой, его толстым и прочным мостом с одноклассниками был единственно Дюк. Тот всегда находился рядом - очень давно и естественно, к явному удовольствию Лапина. Лапин этот не лез в разговоры, в тусовки, но всегда ощущалось : он держит все то, что касается Дюка, под тихим контролем. Не прорваться.
И это была проблема.
***
Устроив на парте тяжелую взрослую грудь, Сергеева исподтишка наблюдала за новеньким, замершим в ожидании не виданных раньше проблем.
- Спас? - спросил он с придыханием. - Как спас? Он же...унизил!
Горло его шевельнулось, и он ненароком добавил:
- А я Боря.
Сергеева, презиравшая всякий наив , все же решила, что ржать будет немного жестоко.
- Алёна, - сказала она назидательно. - Видишь ли, Боря...зря ты в нашу школу пришел. Жестко у нас тут.
Боря явно не догонял.
- А что со школой не так? - попытался несчастный. - Я в обычных никогда не учился. Эта первая... нормальная.
-Нормальная, ага, - ухмыльнулась Сергеева, - в нашей школе кто только не учится. Сброд со всего района. Драки у нас постоянно, учти. А есть вообще кадры - молятся посреди урока. Интернационал. А ты, кстати, как к арабам относишься?
Боря молчал, прибитый подробностями. Видимо, ему оказалось достаточно. Но он спросил:
- А у вас класс...как? Тоже между собой?
Сергеева откусила невесть откуда взявшийся заусенец.
- Не, наш нормальный. Дюк все держит.
- Дюк?
- Тот, который тебя окрестил, - Боря стал раздражать. - Звонок будет сегодня?
Мексиканец почувствовал это, но рискнул уточнить:
- А рядом с ним... кто?
Ну конечно.
- Лапин. Они с детства друзья.
Она тяжко вздохнула, и потянулась, оглядев декольте. Скучно все это.
***
Восемьсот шестнадцатая школа считалась заведением с экологическим уклоном. То есть такой, куда славный Гринпис мог закладывать лишние деньги и воспитывать собственных скаутов - но Гринпис почему-то такого не сделал, и школа была специальной только в официальной бумажке, успешно всплывавшей при надобности хитрецу Николаичу, отставному майору и умному, кажется, человеку.
Свою редкую мудрость он частенько вбивал в чисто выбритый череп чудака участкового, не прерывая процесс воспитания сего индивида в рамках необходимой методики.
Крайне важной в предложенных директору обстоятельствах.
.
- У нас, Андрей Иваныч, - объяснял он участковому, - кадры рабоче-мигрантские. Восток-Запад, адская смесь. Тут ничего не поможет, а биографию детям попортите. С кем Россия дерется, с тем и наши дети в школе. И потом, - здесь Николаич строго грозил участковому, - в споре рождается истина. К выпуску все окончательно притираются. Дружат даже, несмотря на религию и всякое там.
Участковый кивал. Он уважал Николаича, а школу в Веселом Поселке, районе культурного города Петербурга, любил - коньяк у директора разливался в кофейные чашки. Родители пострадавших-избитых не особенно напирали с заявлениями, а после общения с директором частенько и забирали, делая нужные выводы.
Не хочешь, чтобы били - есть и другие школы, в конце-то концов. Время такое.
Николаич был бывшим военным, прошедшим советскую армию и понюхавшим много букетов различных конфликтов, и поэтому гражданские драки учеников его не пугали.
Работал он с ними забавно и быстро.
-Перемелется, - говорил Николаич, - четыре медали в этом году.
Участковый сопел, мял дела в синей папке и думал о следующей чашке. Директор выхватывал компромат из изможденной милицейской руки и быстро читал.
- Хех,- говорил Николаич,- Лапин. Лапина никак нельзя, он у нас медалист.
- Он же нос парню сломал,- жалобно возражал участковый, - и это не первая жалоба, сами понимаете...
- Примем меры, - кивал Николаич, - а это кто, Марков?
- Марков, - соглашался, клюя носом кружку, - друг его неразлейный. Может, его привлечем? Он-то хоть не медалист?
- Марков нет,- хмурился директор, - но его не могу. Он мне машину чинит. А ну как мы сами тут проведем работу, а, Андрюша?
- А мне-то что, - беспомощно стонал участковый,- что заявителям говорить? Привлекать все равно придется...
- Да ты привлекай, привлекай, - успокаивал Николаич,- только так, чтоб нигде... Ну чтобы шоу для заявителей и всякое такое. А я поговорю, чтобы ребята извинились там. Школа-то одна. Им же бок о бок сидеть, представляете атмосферу? И с заявителями мы поработаем.
Николаич был не то чтобы очень уж воспитатель. Он был хозяйственник. Умел, например, приструнить педсовет и добыть деньги на новые парты. Еще он умел пить коньяк во многих количествах, не хмелея, что решало вопросы в роно куда удачнее, чем горы бумажек. Знакомства поддерживать тоже умел. Поэтому в восемьсот шестнадцатой сияли стеклопакетами окна, вдоль стен стояли уютные диванчики, а классы не нуждались в ремонте.
- Какой у вас тут, однако, интим, - завидовал проверяющий из санэпидстанции,- развели красоту.
- Школа - второй дом, - банальничал Николаич, - дети тут полжизни проводят. Я, знаете ли, сам полжизни по гарнизонам, и они, знаете ли, тоже успеют.
- И где только деньги берете...
- А где и все. Главное ведь, куда идут, деньги-то. У нас их вон - видно.
'Тот еще жук', - вздыхал проверяющий и ставил нужную подпись.
А сейчас Николаич искал Турандот.
На ловца, разумеется, и бежал этот дивный зверь по имени Надежда Петровна. Она была классным руководителем Маркова- Лапина, по души которых аж первого сентября прибежал участковый. Турандот обнимала охапку первосентябрьских дарёных цветов, и неслась, аки вор, ограбивший палисадник. Толстые ножки Надежды Петровны спешили в любимый одиннадцатый, и она было попыталась схитрить - сделала вид, что не знает никакого директора, бодро срезав открытое место и юркнув на лестницу. .