Русский Пациент : другие произведения.

Мексиканец 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  К дружбе этих двоих все давно привыкли, как к солнцу на небе, воздуху в легких и к жетонам в метро. Никто и не знал, как они подружились - кажется, так и пришли вместе из какого-то детского сада, где, вероятно, сидели рядом на синих казенных горшках. Лишь иногда, после особо жестокой и загадочной драки Турандот восклицала:
  
  - Ну откуда вы двое на мою голову?
  
  Все было просто, как в тысяче случаев - оба были тогда малышами.
  
  Заброшенный матерью Дюк рушил песочницу - от нечего делать. Малышня разлетелась к мамашам , от сердитого мальчика хотелось держаться подальше. Дюк воинственно целясь, нуждался в мишени - оглядывался в поисках жертвы, и нашел, наконец. Ком сырого песка разошелся о какую-то одинокую девочку в красной куртке и джинсах. Девчонка сидела на ржавых качелях почти каждый день, болтая ногами и думая о чем-то своем.
  
  Больше швырять, понятное дело, было не в кого. Девчонка не стала визжать, удирать и реветь не желала тем более.
  
  Она брезгливо поморщилась и принялась чиститься.
  
  Дюк с интересом смотрел, все еще ожидая реакции.
  
  - Метко кидаешься,- сказала девчонка, - а почему ты такой злой?
  
  - Это не я,- открестился решительно Дюк, - само прилетело.
  
  - Само? - удивилась девчонка, - Это надо проверить. Давай ты отойдешь, а я подожду - вдруг еще прилетит?
  
  Ну и дура, подумал Дюк, само прилетит ей, как же.
  
  - Без меня не сработает,- сказал он, - надо, чтобы я тут был. Я волшебник.
  
  - А говорил, не ты, - разочарованно сказала она, - тебя как зовут?
  
  - Дюк,- сказал он, - а ты кто?
  
  - Я Лапин,- сказала девчонка, - Лапин моя фамилия.
  
  - Ты пацан, что ли? - и Дюк облегченно вздохнул. С девчонками разговаривать в его планы никак не входило. И половина беды как с куста - раз этот пацан, значит, обиженных девочек нету.
  
  - Я мальчик, - ответил Лапин, - просто я на маму похож, а она же девочка.
  
  - Понятно,- сказал Дюк. Подумал немного: - Песок сегодня больше не летает. Погода стала уже нелетная.
  
  - Ерунда твой песок,- сказал пацан, - вот книжку знаю про мальчика, который взаправду летал. Могу рассказать.
  
  - Расскажи, - заинтересовался Дюк, - хоть это и враки, наверное.
  
  Так начались их походы по кругу вокруг пресловутой песочницы, потом - сидение в ней же, чуть позже - уход на врытые неизвестно зачем турники в зеленой облупленной краске и совместное висение на них вниз головой. Дюк отчаянно делал вид, что ему до балды ненастоящие похождения Питера Пэна, о которых так складно рассказывал новый знакомый, но долго он притворяться не смог. Однажды, не дождавшись товарища в условленном месте, Дюк заявился к нему домой и потребовал продолжения.
  
  - Я книгу могу тебе дать, - сказал обмотанный шарфом заболевший ангиной Лапин, - почитай сам.
  
  - Мне семь лет, - презрительно сказал Дюк, - я читать не умею.
  
  - А мне шесть, - удивился умник. - Я умею уже давно.
  
  - Ну и дурак, - сказал гость и ушел.
  
  Но у турника он крутился каждый день, и, наконец, дождался: выздоровевший товарищ явился, таща большую, с картинками, книгу.
  
  - Буду читать, и буквы заодно покажу, - он был настроен по-деловому, - которые знаю. А знаю я все.
  
  - Вот еще, - фыркнул Дюк,- учитель нашелся. Рассказывай лучше.
  
  - Это "п", - невозмутимо сказал Лапин,- ворота. С неё начинается песок, который ты в меня кидал. Питер Пэн тоже с неё начинается целых два раза.
  
  К сентябрю стало понятно, что шестилетнего Лапина тоже отдают в школу - дома он маялся и изводил бабушку, на попечение которой был оставлен вечно разъезжающими родителями. Мальчиков определили в разные классы - Дюк оказался в "А". Он самостоятельно пришел к директору и сообщил:
  
  - Мне надо к Лапину в "Б". Мы с ним друзья.
  
  Николаич растрогался и разрешил. О том, что они друзья, Лапин узнал самым последним:
  
  - Будешь Лап,- сказал Дюк.
  
  - Мне не нравится, - мотнул головой друг, - что я, кошка, что ли.
  
  - Нет, ты немножко красивее, - последовал ответ, и мальчик почему-то согласился.
  
  Так родилась эта дружба, которая не распалась ни разу. Дюк стал читать запоем, направляемый другом, а Лап научился драться. Школа неслась мимо них не задевающим поездом, лишь иногда семафоря; стук колес был чуть слышным аккомпанементом их миру, который был создан нечаянно, и как выяснилось, надолго. Дюк привнес в отношения реалии улицы: драки, из которых они выходили живыми, баскетбол. Там были забавные ночки с фантазийными чудаками, которых так много является Питеру в белые ночи, дождливые крыши над пасмурным миром и гулкие ветхие чердаки. Своим появлением Дюк отрезал домашнему мальчику Лапину путь в никуда - в бесконечные сказки, тоску по родителям, и в детское - да - одиночество.
  
  Сам он нуждался не меньше - то, что умел делать друг, не сумел бы никто: ни загнанная работой мать, ни школа, ни та же разнообразная улица.
  
  Никто не сумел бы прикинуться Наполеоном, подслушивающим совет в Филях, изображаемый Дюком в многочисленных лицах. Никто бы не согласился стать на время Адольфом Гитлером на допросе Иосифа Сталина - играли они и в такое, вообразив на часок, что Россия-таки проиграла.
  
  - Был бы ты фюрером, мы бы точно войну просрали,- смущенно чесал затылок Дюк, - откуда ты только все знаешь?
  
  - Теперь и ты знаешь,- смеялся товарищ,- а чтобы выигрывать, ума много не надо. Ты же вот всегда меня перебарываешь! Дело в тактике, в чувстве войны.
  
  Дюк сжимал кулаки.
  
  - Я, значит, тупой, да? Вот настучу-ка тебе по башке, и узнаешь...
  
  Лап хохотал:
  
  - Ну вот видишь! Сталин не мог проиграть!
  
  Было не скучно. Каким-то неведомым способом Лап заставлял Дюка проникаться всем, что знал сам: игрой, рассуждениями, сравнениями, и если не помогало, то иногда - анекдотами. Он, собственно, вел его по тому коридору науки, которым уныло тащится любой маленький человек, попавший в школу - но в этом туннеле он развешивал такие картины, что Дюк открывал в восхищении рот.
  
   Школа Дюку не нравилась никогда. Претензии выражались своеобразно:
  
  - Евгений, блин, Онегин, - он закидывал ноги на стол и морщился.
  
  В комнате Лапа было всегда светло и убрано - встроенный шкаф, где хранились обычно разбросанные у Дюка вещи - от футболок до скейта; синий диван-трансформер, легкий стальной стол с компьютером и телевизор на стенке. Единственный вызов порядку бросали многочисленные провода - но и те были подвязаны так, чтобы не особо мешать пылесосу. Дюк, недовольный прилипшим к компьютеру Лапом, дул на чай и целенаправленно отвлекал:
  
  - Вот прикинь. Живет такой перец скольки-то там лет...
  
  - Двадцати шести, примерно,- уточнял Лап, не отрываясь от монитора. Он играл в онлайн - шахматы со старым противником, ждал ответного хода.
  
  - Не суть,- не унимался товарищ.- Чего, он спрашивается, по жизни делает?
  
  - Дворянствует, - отвечал Лап, - работа такая в девятнадцатом веке. Сибаритствует и по балам ездит. Прочти уже, что ли.
  
  - И я о том,- возмущался Дюк. - О деньгах ему думать не надо...
  
  - Ну как же... имение надо вести, помещик же.
  
  - Великий труд,- хмыкал Дюк,- была забота ...
  
  - Еще какая, - говорил Лап и пихал другу распечатанный текст из сети, - трудился, аки пчела.
  
  Дюк затихал на время, пролистывая, и саркастически изрекал:
  
  - Мдя... Особенно, если неурожай.
  
  - Ты заземленный, как провод, и прямой, как теплотрасса, - говорил Лап, - там же стихи как музыка... дался тебе Онегин. Ты почитай "Кавказского пленника" - оно польется. Красиво. "Полтаву" тоже можно, там баталия. Патриотично, как ты уважаешь.
  
  - А давай ты мне вслух почитаешь, - озаряло Дюка,- ты же сказочник у нас по жизни? Я люблю, когда ты...
  
  - Аудиокниги на что, - кидал ему диск Лап, - на, отвисай. В метро вместо музыки врубишь и будет тебе счастье.
  
  - Да оторвись ты от компа, - злился друг, пряча диск, - пошли в баскетбол поиграем. Вставай давай, побомбим кольцо.
  
  - Мой ход... - стонал Лап, - я партию проиграю, отстань, дурила!
  
  - То Онегин, то партия, - говорил Дюк, сгребая его в охапку и выталкивая за дверь, - хомо компьютерис, блин... Третью мировую пропустишь.
  
  Лап возмущался, сдавался, и они шли на площадку.
  
  Но кое-чего Дюк так и не понимал.
  
  - Вот скажи, зачем тебе столько всего, - допрашивал он товарища, - все знать во-первых, - он загибал палец, - невозможно. Во-вторых, бесполезно. В-третьих, не все тебе пригодится в жизни.
  
  - Ты бесишься, что я на тренировку не пошел, - парировал Лап, - в этом причина?
  
  - Ах, как мы с темы соскакиваем, - съехидничал Дюк, - я спросил.
  
  Лап подумал, потеребив себя за ухо - так он делал всегда, когда размышлял.
  
  - Все на свете знать нельзя, это правда. Меня интересуют процессы.
  
  - Процессы?
  
  - Ну, движение. И процессы, которые им управляют.
  
  - Какое и куда движение? И чего, - Дюк ненавидел Лаповы загадки, чувствуя себя идиотом, - объясни.
  
  Они отдыхали на баскетбольной площадке. Было лето, майки липли к телам от пота, но быстро сохли на городском ветру. Вечерело, и надо было расходиться, но Дюку домой не хотелось. Вечер дома означал просмотр телевизора в компании матери, вечно болтающей по телефону, или сидение в интернете и аське с коротко отвечающим Лапом - тот никогда не скучал, находя себе кучу занятий. Были у Дюка и другие дела, но все они были сложены в гараже, в котором не было электричества, поэтому починка очередного мотора откладывалась на воскресенье.
  
  - Движение мира людей, - произнес Лап, - взаимодействие логики с чувствами... любое взаимодействие.
  
  Ошарашенный, Дюк даже замер. Присвистнул.
  
  - Что-то я пропустил,- сказал он, - когда это у тебя ум за разум зашел. Или я недоразвитый. Чего это вдруг такое?
  
  Лап рассмеялся.
  
  -Да нет, все просто,- сказал он. - Вот представь. Есть государства, религии, законы - этих вообще полно, от спорта до литературы... я уже про судебную систему молчу. Много напридуманного людьми. Есть поступки, преступления, нормы морали, ценности там всякие ...
  
  - Всякая шняга,- сказал Дюк, - а если короче?
  
  - А есть законы природы, - согласно кивнул Лап, - на них мы вряд ли влияем.
  
  - Влияем-влияем, расслабься.
  
  - Только эти законы законами, по-моему, и являются. Ибо они законы жизни, и против них не пойдешь. Хотя мы, конечно, пытаемся.
  
  Лап смотрел себе под ноги, кроссовкой чертя что-то вроде квадрата на сером песке.
  
  - А в остальном все управляется чем-то, чему нет объяснения,- продолжил задумчиво.- Пока. Весь геморрой человечества...войны и революции порождены неизвестно чем.
  
  - Природой человека и порождены,- усмехнулся Дюк, - человек самый поганый зверь, ты же знаешь.
  
  - Ты прав, - сказал Лап, - но и самый прекрасный. Кто устанавливает этот баланс? Кто регулирует все эти потоки энергии, не давая нам сдохнуть из-за нас же самих?
  
  - Я думал, что-то серьёзное, - усмехнулся Дюк. - Ягуар в пятнышках, пантера черная - но тот же ягуар. Еще бывает опенок и ложный опенок...
  
  - Примитивненько, - оборвал его Лап, - Бибиси обсмотрелся, "Живая природа".
  
  Дюк обиделся:
  
  - Ну так объясни мне так, чтобы я понял!
  
  - Мне кажется, там где-то есть высшая сила... какая-то объективность, к которой мы придем. Точнее, нас приведут.
  
  Лап был явно взволнован чем-то.
  
  - Кто? Бог?! - спросил его Дюк.
  
  Он почти испугался - сектанты поймали товарища, что ли? Эти умеют мозги промывать.
  
  - Что, а не кто,- поморщился Лап.- То, что человечество накопило вокруг себя за тысячелетия. То, что окружает планету. Или оно было всегда, до нас? То, что направляет человеческие процессы. Некая сила, дух. То, из-за чего нам вообще повезло стать... живыми. И оно, знаешь ли, очень даже материально. Я это чувствую.
  
  Дюк размышлял, катая оранжевый мяч ногой. Уже совсем стемнело, становилось холодновато.
  
  - И чего же больше, по-твоему, вышло из недр человечества? Положительного, отрицательного? Или,- он хихикнул, - вообще сероводорода?
  
  - То-то и оно,- рассмеялся друг, - даже в кровавой войне я нахожу кучу положительных моментов. Милосердия, отваги, любви по отношению к ближнему. А в вывернутых на землю кишках можно найти сходство с тропическим цветком. Чем безобразнее или горше, чем ненормальнее - тем больше красоты. Да и война - подчищает гниль всякую. Разве не так?
  
  - Что-то ты уклонился от темы, алё...
  
  - А в мирное время можно найти такие мерзости, что в войну и не снились...
  
  - Лапыч...
  
  - Остается мерило,- продолжал взволнованно тот, - литература, музыка, наука, искусство. Как зеркало, отсылающее положительные и отрицательные заряды туда, - он кивнул в сумеречное небо, - все зависит от того, кто в него смотрит.
  
  -Так ведь нет их - ни добра, ни зла. Мы же уже решили вроде? Помнишь?
  
  - Да вообще ничего нет, - вздохнул Лап, успокаиваясь, - самое мудрое в нашем случае - узнавание, наблюдение. Восток это давно уяснил для себя. Моя проблема в том, что я не во всем с ним согласен, с Востоком... поэтому хочу знать побольше. Почему все повторяется и как это работает. Если оно существует, конечно. И как мне самому с этим жить.
  
  Дюк продолжал катать мяч. Краем глаза он видел, что Лапу холодно - белокожий, тонкий, он всегда замерзал очень быстро. Накинуть-то даже нечего, черт.
  
  - Лапыч,- спросил он наобум,- а может, ты у меня влюбился? И сидишь тут, все подряд препарируешь. Себя в том числе, а весь мир так, под раздачу попался? Я тебя как-то не узнаю в последнее время. Ты же машина счетная, а не романтик по сути.
  
  Лап смолчал. Наклонился и подергал зачем-то высокую шнуровку кроссовки.
  
  - Хорошо же ты меня знаешь, - было понятно, что он улыбается под закрывшими лицо светлыми волосами. - Может, и так.
  
  А Дюку вдруг стало хреново.
  
  Какими же клещами надо тянуть из него самые простые вещи!
  
  Ну почему было не сказать? И не поделился ведь, ни за что не сказал бы ему, Дюку, лучшему другу, если бы тот не спросил наобум для того, чтобы дальше не развивать не совсем понятные лаповы мысли?
  
  И он раздраженно ляпнул:
  
  - Странная у тебя на любовь реакция. Рассказал бы хоть... А кто это, между прочим? А, Лап?
  
  Тот промолчал. Только поёжился от холода.
  
  - Да пошутил я,- примирительно сказал он. - Пойдем по домам уже, половина двенадцатого.
  
  Дюк растерялся, но допрашивать дальше не стал. Всегда знал, когда просто - не стоит. Ночью, ворочаясь, он подумал о небе, в котором, наверное, есть что-то такое, что отдал ему Лап - что-то очень хранимое и нерассказанное даже ему, единственному и верному другу. Что-то, предназначенное какой-то там девушке, такое, что и не объяснишь никогда. И становилось тоскливо.
  
  "Должно ведь быть радостно, - думал он. - За друзей надо радоваться". Но получалось не очень.
  
  
  Наверное, они были братьями, думал он иногда. Холодный, и немного надменный на людях, Лап был теплым и очень покладистым. Покладистость, правда, лежала в определенных границах, очерченных жестко и навсегда. Если дело доходило до ссоры, друг превращался в холодный ад. Он замораживал и расчленял горячего Дюка на несрастаемые куски словесным мечом, нимало не разбираясь, кто, собственно, прав. Черта эта у него была ну такая стервозная и сволочная, что лучше было не нарываться.
  
  Такие ссоры Дюк вечно проигрывал, ибо не был силен в подобной полемике. Он на всё отвечал нецензурно, отключал телефон и свирепо гасил Интернет, отрезая себе всякий путь к перемирию. Бывало, что ссора затягивалась на пять или шесть часов - на большее его не хватало. Но однажды он сделал большое открытие - в пятом, кажется, классе, он примчался мириться, утащив из кастрюли горячих еще пирожков. Дверь ему открыл странно шмыгающий, взъерошенный Лап.
  
  - Ты это что... Ревел?!! - в голове такое просто не помещалось.
  
  - Пошел в жопу,- сказал ему тот и захлопнул дверь перед носом. Через три пирожка и долбежки в железо ему все же открыли, и чуть не захлопнули снова - оставался только один пирожок...
  
  - Ты все сожрал, - гневно простил его Лап, - крокодил ты!
  
  Поэтому ссориться Дюк ненавидел, и по большому счету, уступать приходилось ему самому.
  
  Общительный и открытый, он не замыкался на дружбе - но так вышло , что незачем было трудиться душой ради кого-то еще. Все, чего он ждал от людей, чего требовал детский, а впоследствии и подростковый голод, он находил в своем друге. Остальные знакомцы просто разнообразили жизнь - не удивляли, не увлекали, не заставляли задуматься и не собирались понять.
  
  Русичка Голем как-то выдала тему для сочинения - "Что бы вы взяли на необитаемый остров?" Нужно было взять три предмета и выжить три дня благодаря только им. Предлагалось в подробностях описать процесс выживания до мельчайших деталей, и как можно реалистичнее.
  
  "Три дня - ерунда, - подумал тогда Дюк. - Спать можно прижавшись, так теплее, скучно тоже не будет. А спички, соль и хорошую книгу Лап и так возьмет". Достаточно вполне его. Одного.
  
  
  ***
  
  "Найдешь себе девушку, все и закончится", - так сказал ему Лап. И Дюк, как обычно, поверил. Почему бы и не поверить? Он знал, что друг никому не расскажет, к тому же он знает, как надо. Если это так здорово просто от рук - лучше даже, чем от своих собственных, то как же должно быть с женщиной?
  "Космос , наверное", - думал Дюк, приглядываясь ко всем существам женского пола одновременно. Иногда его заводили даже собачьи свадьбы, что было само по себе смешно.
  Девочки нравились, нравились безоговорочно просто потому, что они были девочками: с коленками, волнительно поднимающими подол, с округлыми попками, выпадающими из низеньких в талии джинсов, с прозрачными кофточками, залезть под которые было так просто - и так невозможно. Почувствовать пальцами тонкую и невероятную кожу ужасно хотелось. Еще хотелось прижаться, ощутив мягкое, и, наверное, послушное тело.
  Он часто подталкивал локтем Лапа:
  - Смотри, какая.
  Тот реагировал сразу, чуть щурился на объект и интересовался:
  - И какая же?
  Дюк не мог объяснить - девчонки ему импонировали крепенькие и сильные, с богатыми волосами и хорошей развитой грудью. Ему нравились белые влажные зубки под вздернутой пухлой верхней губой, чистая кожа на личике и нежные мочки маленьких ушек, пушок на шейках под стрижками... словом, все то, что было можно увидеть, не раздевая. Единственной вживую раздетой женщиной для Дюка была его мать - и то не совсем, остальную же женскую наготу он наблюдал в телевизоре, Интернете и порножурналах.
  - Так бы и съел, - подбирал фразу Дюк, - как она тебе?
  - Я не ем человечину,- удивлялся товарищ, - но раз ты так хочешь, то она, на мой взгляд, худовата. Окорока не те!
  Лап хихикал и издевался, и не хотел помогать в знакомстве с девчонками. Тут он только мешал. Но знакомиться в одиночку, бросив товарища на произвол, Дюку казалось неправильным, к тому же лапову вкусу он доверял бесконечно. "Переглядки" в общественном транспорте, на улице, в супермаркетах и на совместных тусовках так и оканчивались ничем, а девочки в школе уже давно махнули на Дюка рукой, напоровшись на нехороший стальной блеск глаз Лапина.
  
  Впрочем, кое-какой опыт общения с женским полом у Дюка все-таки имелся.
  Прошлым летом, когда Лап свалился с нелепой своей, ставшей традиционной июльской ангиной, Дюка отправили на неделю во Всеволожск, к бабке. Бабка была им совсем чужая - мать очередного любовника Светланы Сергеевны. Дюку предлагалось за ней поухаживать: поохранять, наносить водички, походить в магазин. Идея была материнская: той хотелось свободы в квартире, и такие посылы для Дюка обидным не были. Поэтому, взвесив все про и контра, он согласился.
  
  Бабка оказалась бодрее царского гренадера, и была искренне рада Дюку. Жила она в половине старого дома, утопавшего в сосновой тени, а в другой половине жила семья дачников, пущенных ею на лето. Дачница Кира, симпатичная пухленькая брюнетка, имея при себе хмурого мужа и вечно дремлющего малыша, ходила в коротеньком платье и вела себя так, будто жила на необитаемом острове. Она не утруждала себя макияжем, одеждой и изысканным слогом. Кира, видимо, отдыхала от всяких условностей - увидев в первый раз Дюка, она округлила яркие карие глаза и сказала:
  - Ах ты, ягода-то какая!
  И беззастенчиво облизнулась.
  - Похабница,- проворчала беззлобно бабка,- мужняя ведь жена.
  Кира только смеялась, провоцируя Дюка. Итогом её провокаций стало активное тисканье в кустах красной смородины, настолько серьезное, что Дюк обспускался в штаны. Будь он поопытнее, он бы по-быстрому засадил этой отменно готовой к хорошему члену девахе, не снимая трусов. Отъебал бы как следует, и пошел бы себе, как ни в чем ни бывало.
  
  На деле же вышло, что, пробравшись в промежность, он ощутил так много неожиданной скользкой мякоти, что удивился и потащил руку назад. Ладонь была полностью мокрой.
  Кира разочарованно зашипела и схватила его за член. Дюк задохнулся и уткнулся ей в шею, она же прижалась так плотно, что он растерялся.
  - Целка ты, что ли, - чуть не заплакала Кира,- ну еб твою мать...
  Дюку сделалось стыдно, а член его между тем разорвался на части, обтекая позорно и липко. Кира вытерла руки о лопухи, и, насмешливо морщась, сказала:
  - Знала бы - не полезла. Да и тебе бы при других обстоятельствах....
  - Каких,- отходил от стыдобищи Дюк, - других?
   -Не торопясь, аккуратненько, с чувством...Я думала, ты опытный парень, - вздохнула она, - на вид ты взрослый. И бабы таких не пропускают. Должны были уже научить.
  - Так научи,- сказал Дюк, - что мешает?
  - Ненавижу учить,- неожиданно отрезала Кира, - я ебаться люблю. Училку нашел. Тетки за тридцать любят учить - к ним иди.
  
  Был четверг, а в субботу Дюк уехал обратно в Питер. Лап восседал за компьютером почти голый - в шортах и с замотанным горлом.
  - Хочу ебаться,- сказал Дюк с порога, готовясь начать рассказ о своем приключении с Кирой, - ты даже не представляешь, как!
  Лап поднял брови, показал пальцами на свое горло и молча кивнул на диван.
  Ебаться так ебаться. Какие проблемы? Все хорошо.
  - Нет уж,- зло проворчал Дюк, - обойдусь. Надо решать вопрос.
  Лап только молча пожал плечами. Голоса у него сегодня не было. Да и права на него - тоже.
  
  
  ***
  
  Так тогда обстояли дела, но откатившейся на позиции осени до этого не было интереса.
  Она уже легла под надменную зиму, послушно свернув грязно-желтое лиственное бельё, и только скалилась мстительно алой рябиной - но и ту планомерно уничтожали городские синицы, жадные до всего натурального. Зима, усмехаясь, раздвигала ледяным коленом осенние лужи, щипала прохожих морозцем, нагло заглядывала между ног молодым петербургским кокеткам в колготках- ну, что тут у нас за год наросло?
  В декабре получились сугробы - предчувствие праздника усугублялось, освежая утомленные бессолнечным небом головы, принося настроение в город, в метро, магазины и офисы.
  Быстро заледенела Нева, и мосты отказались работать. Все рассказы изменников сделались ложью: с Левого берега на Правый можно было попасть круглосуточно, не напрягая ночевкой ни Колек, ни Васек, а то и Анжелок с Ленками, вернейших друзей и подруг.
  Холодало, да.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"