Русский Пациент : другие произведения.

Мексиканец 17

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Мать сильно сдала, видел Дюк.
  
  Её было и жаль, и не очень. Чувство вины перед ней не отпускало - мало был рядом, мало вникал. С другой стороны, и она не особенно интересовалась, гоняясь за чем-то, что её успокоит. Раз, вороша свои детские воспоминания, он даже задумался - а что у них с матерью было?
  
  Котлеты и пирожки, думал Дюк, еды было много, голодным никогда не сидел. Одет и обут был всегда. Волокла, как могла, ну сказок в постели ему не читала - как за это судить?
  
  Судить не хотел и не мог. Мать есть мать, выше того, что умеешь, не прыгнешь. Как могла, так растила, претензий совсем никаких. Ну, подумаешь, он не согрелся, но зато он нашел себе Лапа, всё потому, что там было тепло.
  
  Все эти мысли сейчас не годились, история старая, ошибки за гол не считались - Светлана Сергеевна выходила из клиники, а оставлять пациентку саму на себя запрещалось.
  
  - На два дома придется,- ответил он Лапу на молчаливый вопрос,- врачи сказали, что в первые месяцы нужен строжайший контроль.
  
  - Я понимаю,- Лап, казалось, не нервничал.- Уложишь в кровать и домой.
  
  - Да нет,- возразил ему Дюк,- надо понять ситуацию. Вдруг она среди ночи в круглосуточный двинет. Пока поночую.
  
  - Логично,- Лап уткнулся в компьютер,- но у тебя же работа еще. Днём-то как? Может, тетку какую нанять? Пусть бы была компаньонка.
  
  - Ты прав. Над этим надо подумать.
  
  - Не будешь же ты с ней все время,- ситуация выходила из-под контроля,- бывших алкоголиков не бывает. Так же, как наркоманов. Вот в Европе, к примеру, её бы направили на социальную реабилитацию...
  Дюк разозлился.
  
  - Вот я и буду,- резко ответил он,- она моя мать, между прочим. Тебя как послушаешь, так лучше всех пристрелить, чтобы тебе не мешали.
  
  Лап щелкал клавиатурой, делая вид, что увлеченно читает.
  
  - Месяц, а там я придумаю что-нибудь. Вечером позвоню,- он чмокнул неподвижного Лапа в макушку,- не грусти. Буду скучать всю ночь.
  
  Убежал, вспоминая попутно - дома зудел изголодавшийся холодильник. Было пропито все, что имело какую-то ценность - прежним, наполненным жизнью там даже не пахло. Дюк вымыл квартиру и переклеил обои, но стыдный болезненный облик не покинул жилища, и предстояла работа.
  
  Светлана Сергеевна стала болтливой, словно старушка. Отчасти из-за болезни, сломившей её, отчасти от радости, что, наконец, будет с сыном. Тот год, что Дюк прожил у Лапа, она беспробудно пила - все сложилось поганой и проклятой картой: дюкова травма, разлад с кавалером, увольнение с работы - она скатилась мгновенно.
  
  - Все, мамуленция,- оборвал её Дюк, составляя пакеты в прихожей, - вспоминай кулинарные навыки.- Есть хочу, не могу. Отдохнула и хватит.
  
  - Сыночек,- лепетала она,- сейчас я тебе и борща, и котлеток. Ты останешься на ночь?
  
  - Конечно, останусь,- успокоил её и приобнял,- тут хозяйство разрушено, надо в порядок его привести.
  
  - Ой, как стыдно, Егорушка,- мать внезапно заплакала, прижимаясь,- как стыдно мне, сыночка.
  
  - А что стыдного, мам,- Дюк ущипнул её за нос,- что ты как бабка расклеилась. Пропила мой компьютер - вот теперь возвращай. От стыда толку нет, а Интернет пригодился бы. И телевизор вообще-то.
  
  - То есть как,- мать воззрилась на него удивленно,- да где ж я денег возьму?
  
  - Печень твою не купят,- рассудил любящий сын,- она у тебя нездоровая. Почки, я подозреваю, тоже. Остается работа, девушка ты у нас сильная. А вздумаешь пить - привяжу к батарее.
  
  Мать застыла. Жалеть и выслушивать исповедь вперемешку с соплями, видимо, никто не желал. Светлана Сергеевна изумлённо взглянула на сына. Тот поднял брови и пнул батарею.
  
  Спуску не даст, поняла она вдруг, всё серьёзно. И ведь точно, привяжет.
  
  Она ушла в ванную и раздобыла какую-то засохшую тушь для ресниц, поплевала в неё и накрасилась. Нашлась и какая-то пудра-помада - через двадцать минут Светлана Сергеевна стала напоминать себя прежнюю.
  
  - Так,- подбоченилась, заглянув в принесенные Дюком пакеты.- Масло зачем дорогое такое купил?
  
  - Нормальное масло, оливковое, - крикнул Дюк из гостиной, - а что? У тебя на бутылки реакция?
  
  - Как ты с матерью-то разговариваешь!
  
  - Ха-ха,- отозвался оболтус,- жрать дадут или нет? Мам, бутерброд мне хоть сделай.
  
  
  
  На этом страдания Светланы Сергеевны не кончились. За ужином её обуяло уныние - захотелось поплакаться, выпить, рассказать про тоску и несчастную долю. Она изготовилась было, подперла щеку рукой, но наевшийся сын притащил ей тетрадку.
  
  - Ну,- сказал он,- а сейчас мне рассказывай.
  
  - Ох,- начала было Светлана Сергеевна,- бес меня, сына, попутал...
  
  - Да бес тут при чем. Говори, с кем пила. По соседям сначала пройдёмся.
  
  - Ну как это,- удивилась она,- с Василий Михалычем из тридцать шестой. Он всегда так поддерживал...
  
  Дюк вырвал лист, положил перед ней карандаш.
  
  - Знаю я Васю-бухарика,- хмыкнул он,- вот и пиши.
  
  - Что писать?
  
  - Да так и пиши. Ты, ебаный, блядь, алкоголик Михалыч, мать твою так. Если ты, сука упитая, еще раз ко мне с алкоголем припрешься, сын тебе яйца отрежет. И гореть тебе, сука, в аду.
  
  Мать шарахнулась.
  
  - Я не буду такое писать!
  
  - Пиши,- сказал Дюк,- если не будешь, то прямо сейчас и пойдём к нему. И я заставлю тебя это сказать. С кем еще пила? Всех называй.
  
  - Это не по-человечески ведь, Егорушка...
  
  - То есть мне твоих собутыльников расцеловать? Они ж завтра все у тебя под дверями построятся. И ты напьёшься, как весь этот год напивалась. Да их на пушечный выстрел нельзя!
  
  - Я не напьюсь!
  
  - А то,- сказал Дюк,- за дурачка-то меня не держи. Была бы ты сильная, смаковали коньяк бы сейчас. Пиши, или сам наваяю такого...
  
  Причитая, она до ночи царапала непотребные письма. Маялась: сын нависал, диктовал безобразные фразы, следил. Собрал в тонкую стопку и спрятал в карман.
  
  - Доставим по адресу, не сомневайся.
  
  И опять это было не всё.
  
  Утром Светлану Сергеевну передали раскрашенной в разные краски Варваре. Отперев магазин, и вполголоса напевая, девчонка полировала свой мотоцикл, живущий у входа и прикованный цепью к специальному столбику. Сине-бело-зеленая Варькина голова задорно торчала из-за холёного байка. Посетителей не было, а времени даром терять она не любила.
  
  - Уборщица, Варь,- распорядился Дюк.- Мама моя. Пока пусть порядок наводит, а попозже тебе на подмену. Поучи её тут разбираться с товаром. Ну или байк натирать.
  
  Светлана Сергеевна хлопала только глазами, дивясь на Варвару. Дюк отвел девушку в сторону:
  
  - Глаз не спускай - никаких банок, бутылок, ни даже конфетки со спиртом. Усекла?
  
  - Будет сделано, шеф,- сказала Варюха,- молоко и печенье! Работой загрузим!
  
  - Клиентов ей можешь подкидывать для поболтать, - хмыкнул Дюк, - все тебе легче.
  
  - Всенепременно,- ответила девушка,- вообще-то клево придумано, самое то! А то разрываюсь в последнее время.
  
  - Вот и ладушки,- и Дюк укатился работать, обозначив для матери путь. Тут, на Салова, просто идиллия - масло, железо, грязища. А главная гадость отсутствует, даже пиво в кафешки не возят, не идёт оно тут.
  
  Получше, чем дома, так думал Дюк, и полно мужиков. То, что матери надо. Так-то.
  
  Варвара и мать подружились мгновенно. Сурово лишенная исповедей, Светлана Сергеевна наконец обрела благодарную слушательницу. К тому же, Варвара ей очень понравилась.
  
  - А что у тебя с головой,- осторожно выспрашивала она,- это знак специальный, или просто так нравится?
  
  Варя делилась, что каждые шесть месяцев она обновляет у байка дизайн. Ну и, чтобы соответствовать, красится тоже.
  
  - Мы с ним как братья,- говорила она.- Ну как брат и сестра, должны быть похожи. Я с него сколько раз улетала - ногу ломала два раза вот тут, - и она задирала над прилавком лодыжку, демонстрируя немалую гибкость,- ребро один раз. А еще он меня понимает.
  
  - Это как?
  
  - Ну вот, к примеру, когда пива выпью и хочется полихачить...
  
  - Ой-ой-ёй...- пугалась Светлана Сергеевна
  
  - А он не заводится,- победно говорила Варвара.- Он не заводится и всё тут. Не желает работать, правила знает!
  
  - Хороший тогда мотоцикл,правильный. Егорка вот технику тоже любит до ужаса. В детстве только и пропадал в гараже.
  
  - Ну и сейчас пропадает,- хихикала Варя, - только гаражик побольше. Никакой личной жизни, наверное, у него.
  
  Светлана Сергеевна замолкала, но внутри распирало - хотелось болтать и делиться. Она осторожно кидала:
  
  - Хорошая ты девушка , Варя. Прямо как я в молодости. Заводная, приветливая. Парень-то есть у тебя?
  
  - Да всякие были,- смеялась девчонка,- сейчас как-то некогда. Работаю вот до восьми. Вы научитесь в магазине, директор мне даст выходной, даже два обещал!
  
  - С мужиками проблема,- невпопад соглашалась Светлана Сергеевна, - это точно. Я вот тоже всю жизнь одна и одна. Сына вырастила зато вон какого... Егор у меня просто подарок от бога.
  
  Варя чуяла след и добровольно глотала рекламу. Женское любопытство никто не убьёт никогда, а источник был самый надежный.
  
  - Да уж точно,- говорила она,- будет какой-нибудь девушке счастье.
  
   - Мне бы твои годы...
  - Да ладно вам,- льстила Варвара, - вы женщина привлекательная, какой такой возраст. Моя мама говорит, что она невеста, пока внуков нет.
  
  - Да какие мне внуки,- вздыхала Свтелана Сергеевна, - дождешься от них...
  
  Значит, девушка все-таки есть, понимала Варвара и думала: ну еще бы. Разлетелась ты, Варя, в монгольские степи на байке. Слюну подотри.
  
  
  Так и работали - споро, хозяйственно, с огоньком.
  
  А вот Дюка словно драло рыболовным крючком, как беднягу-пескарика, про которого рыбак до конца не решил - кинуть обратно, или все же снести на уху.
  
  Мать приходилось таскать за собой - оставлять её без присмотра казалось опасным. Не нравился Лап, за последнее время Дюк выдержал от него немало истерик. Это резало, но причину найти он не мог.
  
  - Ты молчишь постоянно,- сказал он ему,- что случилось, Лапундер?
  
  - Все нормально,- ответил он как-то,- с другой стороны, о чём нам говорить? О железках твоих? Или о вскрытии трупа?
  
  - Можно о вскрытии,- хмыкнул Дюк,- тебя не стошнило? Как все прошло?
  
  - Давно потрошу. Это не первые опыты, я этим занялся на первом курсе еще. Я писал.
  
  - Я забыл,- Дюк смутился,- ты прости. Мы пойдём куда-нибудь?
  
  - Я занят,- сказал ему Лап,- хочу перейти через курс. Шесть лет слишком долго учиться.
  Так что давай без меня.
  
  - Мы неделю не виделись.
  - Да неужели.
  
  Дюк взбесился.
  
  - Ты ведешь себя, словно ревнивая девка. Мне что, цветочки тебе принести? На колени упасть? Ну работаю я, ты пойми. Матери нужен, сейчас у неё ремиссия. Если сорвется, то всё, по новой. Ну Лапушек, ну что за херня, ну на ровном ведь месте психуешь.
  
  - Я не психую,- сказал Лап,- я, блядь...
  
  - Ты, блядь - чего? Что с тобой происходит? Что я не так опять сделал?
  
  Лап помолчал и сказал:
  
  - Я хочу пробить тебе голову.
  
  Дюк опустился на синий диван. Вот, наконец-то приехали. Вот и причина.
  
  - Ты же мне, помнится, разрешил,- сказал Лап.- Я об этом и думаю. Ты останешься здесь, со мной. А остальные пусть как-нибудь сами.
  
  - Да ты ебанулся,- тихо проговорил Дюк,- ты зациклился, ты какой-то другой человек. Я устал повторять, мне не нужен никто.
  
  - Да, я болен.- Лап кликнул по вкладке, открылось окно в мониторе.- Болен. Последние дни анализировал своё состояние, искал причину, вот и нашёл. Это зависимость. Пришел к выводу, что она у меня с раннего детства. В таком состоянии субъект добровольно лишается воли, способности к саморазвитию, перестает принимать решения, растворяясь в предмете любви.
  
  Дюк расхохотался:
  - Ты железный всегда был, не парься. Я, скорее, в родильную горячку поверю. Ну, помнишь, как у того англичанина? Джерома, кажется.
  
  - В том и парадокс,- сказал Лап. - Наверное, эта железность росла из сопротивления перед зависимостью. Как только реальная необходимость в сопротивлении отпала, то есть когда мы... В общем, как личности, мне наступает кирдык, если проще.
  
  - То есть, ты не тот, за кого себя выдавал много лет. Не мели ерунды,- Дюк сбросил пуловер. - Сегодня останусь. Но если я буду носиться из квартиры в квартиру, я вымру, как мамонт. Если ты, как ты себе выдумал, болен, то собирай шмотки и поедем ко мне. То есть пойдём. Будет у нас психбольница.
  
  Он выдохнул.
  
  - Ну просто ёбнуться с вами со всеми.
  
  Лап посмотрел на него, теребя свое левое ухо:
  
  - Опять ты решаешь. Да, это зависимость, точно.
  - То есть ты готов к жесткому сексу, насколько я понял. Кровавому, я бы сказал. Какие диагнозы, в баню. Меня самого, между прочим, корёжит.
  
  Лап настороженно слушал. И тихо спросил, наконец:
  
  - Серьёзно? Насчёт переезда?
  
  - Ну да. А ты что, думал, я строю из себя натурала? Мне это некогда, веришь. Я вообще-то работаю. Есть что-нибудь выпить?
  
  
  ***
  
  - Я, блядь, всё понимаю. Как ублюдок себя веду. Воображение, знаешь, богатое. Знаешь, что меня всегда поражало? Ты вот ни хера ничего не боишься, суешься по жизни внаглую...
  - А как еще-то?
  - Мать я твою ненавижу, я просто её ненавижу... Понимаю, что это не норма, диагноз нашел. Честно, сидел бы в углу где-нибудь, в автосервисе этом твоём, тихо бы так. И мне было бы в кайф, веришь. Всю волю вот сюда собираю и на лекции иду вместо этого... учу-у-усь.
  
  - Ха-ха. Был бы я кенгуру, я бы в карман тебя посадил, как детеныша. Носил бы с собой, а ты бы оттуда вещал че-нибудь, ха-ха-ха.
  
  - Дюкозависимость грёбаная,- кивнул Лап,- два года прожил, на автопилоте. Я же пробовал соскочить тогда, знаешь ли.
  
  - Ты не рассказывал. Ну-ка?
  
  - Ух, я пробовал.- Лап отхлебнул коньяку из бутылки, поморщился.- Перед тем, как ты в армию ушел. Сначала я трахался напропалую, в этом, как его... клубе-то. Решил вести сообразную ориентации жизнь. Что, думаю, страдать.
  
  - В "Танкере"?
  
  - Ага,- Лапа качало от выпитого, однако бутылка оказалась замечательным ключиком и Дюк не спешил отбирать,- елки зелёные, оргии. Километры хуев пропустил. Там стенка есть у парилки такая, где все ходят. Я лицом к ней вставал и давал. Всем подряд. Сосал без разбору... как только не подцепил ничего.
  
  Дюк молча курил в потолок.
  
  - Меня выкинули оттуда, ага, - Лап отхлебнул,- больше не пустят. Сказали, что у них добропорядочный клуб. Вообще плотно затусовался тогда, думал - вот оно, счастье. А потом вижу: весело, да, хуи, размалёвка... а в внутри ну такая тоска. Перманентная вроде истерика.
  
  Он сглотнул и поморщился.
  
  - На сайте болтался... чего я только там не писал,- он продолжил.- Да всё, кроме наркотиков было. Даже деньги брал. Напился да и взял. Была, в общем, ломка.
  
  - На сайте я видел.
  
  - Потом что-то там щелкнуло и мне надоело Тогда я подумал: наверное, надо завести отношения... ну подружиться сначала, в кино походить, понять, что к чему. Кто-нибудь должен быть постоянный, нормальный. Как понимаешь, таковых не нашлось.
  Люди попадались отличные, классные, круче даже нас с тобой. А я сидел и решал - трахнуть или сразу послать? Раз привел домой, вот сюда...
  
  Он замолчал и закрылся руками.
  
  - Раз оставил одного ночевать. Все хорошо вроде, парнишка спокойный, улыбчивый такой, собеседник отличный. Даже не пили с ним, все на раз, знаешь, сложилось А утром...
  
  - Вампир оказался?
  
   - Не. Кофеёк мне принёс.
  - Унылый какой буржуин. Ты же через боль у меня просыпаешься.
  
  - В общем, выпиваю я кофе, и сразу к компьютеру - надо же письмо тебе было отправить. Заодно понимаю, что единственный смысл в мониторе, и больше нигде. Выставил парня, короче.
  А потом тебя в армию забрали... вот тогда-то я чуть не сдох. Хотел прямо там, на вокзале, раздеться. Как ты там выкрутился, не знаю. А когда на письмо мне ответил, я, блин, ревел.
  
  - Ты можешь.
  
  - Ну и ревел,- Лап пьяно махнул коньяком,- все равно ты не видел. Зато я тебя видел почти каждый день.
  
  - Это когда же?
  
  - Когда ты переехал,- сказал ему Лап,- автобус сто сорок восьмой, он до Салова. Он как раз останавливается, где двести шестнадцатый. А двести шестнадцатый идет до моего института. Вылезал и смотрел, как ты на работу приходишь. Ты за год ни разу... ты ни разу не обернулся. Лечь хотелось под этот автобус, блин.
  
  Лап не мог больше пить, сожжено было горло, и горечь давила желудок, грозя рвотой.
  
  - После письма сразу в норму вошел, моментально. Ну и учился все время, как проклятый, несмотря ни на что.
  
  - Мда,- сказал Дюк, - хреновый рассказец. Меня тоже кидало, но по-другому.
  
  - Тебя по-мужски кидало,- сказал ему Лап,- а меня вот по-пидарски. Природа такая. Так что болячка моя не мгновенная. Осложняется тем, что эту зависимость я хорошо понимаю, но лечить не хочу. Категорически нет.
  
  Дюк быстро думал.
  
  - Хорошо,- он взъерошил отросшие волосы. - Что насчёт переезда?
  
  - Да,- сказал Лап,- хочу спать с тобой. Хочу чувствовать, остальное неважно. Сколько ты спишь, шесть часов? Буду надеяться, моему аккумулятору хватит.
  
  Сравнение рассмешило обоих, пьяный Лапыч стал теплым, послушным и вялым.
  
  - Вот не буду любить тебя, пьяного. Морса наболтаю пойду, полведра.
  
  Укрыл, ослабевшего, долго курил, выпуская красивые кольца в окно. Старался свести в монолит ситуацию, мысленно выстроить здание, где у каждого был бы кусок от него.
  
  А что для себя? Эта мысль не мелькала ни разу. Он как-нибудь напитается общим довольством и счастьем. Курил, понимая, что принял большое решение, замыкая концы, объявляя не детскую дружбу, не странный каприз. Признавая.
  
  - Вроде женюсь,- наконец, он нашел объяснение своему состоянию. - Хорошо, хоть с невестой знакомить не надо. А мать... она справится.
  
  Он курил уже двадцать какую-то, не чувствуя дыма. Отметил, что утро уже занялось - неожиданно светлое, полное. Чуть замер, поднёс руку к правому глазу, прикрыл.
  
  - Черт,- сказал ошарашенно,- блядь! Лапыч , пьяная морда, проснись!
  
  Тот сопел, и не слышал.
  
  - Лапыч, проснись,- тормошил его Дюк,- у меня глаз заработал! Мы победили!
  
  
  ***
  - Он не будет тут жить,- сказала Светлана Сергеевна,- это мой дом. Не будет и всё.
  
  Поставить вот так, перед фактом, плохая идея. Не просто плохая, а сумасшедшая. Но утром, отпрыгав от радости по поводу дюкова зрения, Лап, между прочим, собрался. Так быстро, что Дюк не успел обсудить ничего из того, что хотел. Конечно, мать следовало подготовить, но, видя такие молниеносные сборы, решился: попробуем так.
  
  - Это и мой дом тоже,- осторожно напомнил он,- мама, ты зря так волнуешься. Это же Лап.
  
  Светлана Сергеевна вдруг сделалась неузнаваемой. Что-то проснулось в ней, и проявилось, как темные полосы на серых рентгенах, которых так много валялось у Лапа в столе. На этих полупрозрачных листках был его, Дюка, череп - точки и полосы, заметные только врачебному взгляду, те самые, которые запрещали увидеть.
  
  Мать будто зажглась новым пламенем, сизым, как газ на плите. Касаться её было страшно. Сквозь зубы она процедила:
  
  - Что он тут будет делать?
  
  - Жить,- сказал Дюк,- жить со мной. Он мой друг, мы спим вместе, и ты это знаешь.
  - У него-то нельзя? В дом зачем эту гадость тащить?
  - Минуточку, - сын закрыл собой Лапа, - ты, помнится, мне сама говорила...
  
  - А что я тебе говорила?- вскинулась мать,- Я про дружбу тебе толковала. Детство кончилось, подружили, пожамкались и хватит. Ты теперь сам на ногах. Надо нормальную устраивать жизнь!
  
  Лап стоял у стены, опираясь на сумку - та сплющилась под его весом, он прогнулся вперед. Вид был слегка нагловатый, будто он подпирает панель и ему неохота от неё отделяться... в общем, довольно развязный.
  
  - Пусть уходит,- сказала Светлана Сергеевна,- у них квартира большая. Что нам в двух комнатах. А перед соседями просто стыдобища. Что мне им говорить? Что мой сын с мужиком живёт? Ты сам-то хоть что-нибудь понимаешь? Или отшибло всё в армии?!
  
  - Отшибли,- ответил ей Дюк. - Лапыч, пошли.
  
  Мать раскраснелась, некрасиво вспотела, ей сделалось стыдно и плохо. Её заранее мучил позор и несостоявшиеся ещё пересуды. Светлана Сергеевна яростно вытерла руки о фартук и ушла в глубь квартиры, на кухню.
  
  Лап отлип от стены и направился следом за Дюком.
  
  - Хреново,- сказал он и сел на кровать.- Квартиру-то как разнесла. Даже телевизора нет.
  
  - Ты его смотришь?
  
  - Ну как же,- сказал ему Лап,- телеящик предмет интерьера, обязан стоять. Показатель того, что в жилище цивилизация.
  
  Он выпустил сумку:
  
  - Пойду побеседую с матушкой.
  
  - Может, я сам?
  
  - Разложи мои трусики,- насмешливо поддел его Лап,- ты уже разговаривал. Как начнет сковородки метать, тогда приходи.
  
  - Постройся свиньёй,- посоветовал Дюк,- как шведы на Чудском. Она если упрется, то финиш.
  
  - Не,- сказал Лап,- Кочубей с Пересветом как минимум. Только ты не подслушивай, очень тебя прошу. Если что, зажги моё тело и пусти по воде.
  
  И он удалился, а Дюк, подождав, покрался на кухню, ловить разговоры. Было до смерти интересно, что можно такого сказать, чтобы яростный пыл его матери вдруг поостыл. Что такого умеет товарищ, чего не знает он сам?
  
  Поймал за полбуквы какую-то фразу:
  
  - ...стыдно?- это спрашивал Лап.- А когда я Вас от ларьков по ночам оттаскивал? Мне было стыдно тоже. А в милиции?
  
  - Ты меня к сыну моему не пускал,- шипела Светлана Сергеевна,- навещать не давал!
  
  - Ах боже ты мой,- передразнивал Лап,- да какие инстинкты у нас материнские! Да вы трезвой-то не были, ползали тут по подъезду... мне соседи за вас прописали раз сто!
  
  "Ох, ну елки - моталки,- подумалось Дюку.- Он и с ней, оказывается, возился".
  
  - Пьяные это нормально,- выдала Светлана Сергеевна,- а вот ты извращенец. Одно дело, когда где-то там, а не тут, на глазах у соседей. Как жить?!
  
  И она зарыдала совсем непритворно. Через всхлипы сказала:
  
  - Лапушек... да я, может, и поняла бы... Только вы же меня позорите оба. Что же вы друг в друга вцепились-то? Нарожали бы деток, женились бы, дальше бы и дружили, и никто бы не знал ничего. Всю жизнь раскорячите себе, мальчики-и-и...
  
  - Кто себе что раскорячил, это мы еще выясним,- сказал Лап,- пока что у нас только один алкоголик. Вот как только им быть перестанете, сразу уйдём. Все зависит от вас, Светлана Сергеевна, чем скорее, тем лучше.
  
  На кухне забулькало, и Дюк рефлекторно напрягся. Прислушался - да нет, вроде чайник.
  
  А потом мать спросила:
  
  - И вы тут что, собираетесь ... это?
  
  - Это вы, мама, про что? - хмыкнул Дюк, заходя. - Про ебаться?
  
  Мать и Лап собирались чаевничать, а он думал, что бойня. Друг резал сыр, мать раскладывала печенье.
  
  - Ты когда себе мужа искала, я тоже всё слышал. Ну так я не в обиде.
  
  - Масло достань,- сказали ему, - кофе? Чай?
  
  - Мне какаву. С полчашкой горячего молока.
  
  - Размечтался,- Лап улыбался,- какао отсутствует. Чай зато отличный имеется.
  
  Эти двое, как раньше когда-то, возились на кухне. Дюк осторожно поглядывал, чувствуя - это просто картинка, отблески прошлого. Детство кончилось, мать не смирится, а Лап не отдаст.
  
  А пока он студил толстостенную чашку, пытаясь напиться душистого чая, и думал, что абсолютной гармонии не существует. А еще он подумал, что гармония - это, наверное, просто отсутствие бойни и крови, а если при этом удаётся смеяться, то это и есть хорошо.
  
  "Не хоти себе много,- раздумывал он,- радуйся миру".
  
  ***
  
  Видимый мир был шатким и призрачным, но сделалось легче. Оба родных человека находились поблизости, и он мог отслеживать их настроения. Дюк понимал, что в квартире живёт здоровенная бочка, не то, чтобы с порохом, с тонной тротила, и кнопка сжималась ручонкой старушки- случайности. Но всё-таки оба бойца были рядом и цедили сарказмы у него на глазах, а потому он и сам не молчал, выступая в конфликтах - если хочешь понять их течение, то тоже греби, думал Дюк.
  
  Он впервые задумался, наблюдая домашние позиционные войны: мать билась открыто, выражая презрение только лишь Лапу, словно не Дюк был причиной всему. Это казалось в новинку, потому что обычно сын бывал у неё виноват. Лап презрения к ней не выказывал, но с видимым удовольствием подтрунивал: алкоголик и телевизор пропьет, кидал он, и даже ориентацию сына. Светлана Сергеевна мучилась и вспоминала: да, если бы поменьше работала, то они бы, возможно, не познакомились вовсе. Все было бы как у людей!
  
  А потому, резюмировал Лап, не надо Светлане Сергеевне плевать на плоды своего воспитания, ведь он, например, очень рад таковым, да и Дюк вроде тоже...
  
  - Иезуит ты,- в бессилии говорила Светлана Сергеевна,- болтолог учёный, замучил!
  
  - М-м-м, языком он умеет работать,- встревал Дюк,- ты лучше не спорь, все равно останешься виноватой. Прирождённый церковник.
  
  Лап хихикал себе над конспектами и говорил:
  
  - Вы бы радовались мне, прихожане. Я вам истину сообщаю и дарую на всё оправдание. На все ваши ранние действия даю индульгенцию! На все жизненные ошибки!
  
  - Доктора мне,- стонала Светлана Сергеевна,- это невыносимо!!!
  
  - Тут я,- немедленно реагировал Лап.
  
  Лап был верен себе. Дюк опасался, что в неустроенном доме ему будет не очень уютно, однако ошибся - друг успокоился, снова стал прежним, чуть язвительным и дружелюбным одновременно. Пропали истерики - вероятно, присутствие Дюка являлось тем важным, что держало его в равновесии. Выходки матери Лап щелкал, как семечки, хоть и приходилось держать оборону. Соседи, конечно, косились: кое-кто зачастил вдруг за солью, но это он быстро пресёк.
  
  Было тихо, с перерывом на выпады Светланы Сергеевны, тесновато и зыбко, но иного пока не предвиделось.. Оставив волнения, он погрузился в работу.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"