Это белоснежно-зеленое кудрявое чудо непостижимым образом выделялось

среди других лесных сородичей, вольготно раскинувшихся на склоне крутого

оврага, что отделял деревню от остального мира. А остальным миром для нас

были огромные лесные поляны, вырубки, покосы, молодые посадки, чащобы,

ручьи и озеро с крупными лаптями-карпами, вдоль берега которого, почти

возле соседнего села Сломасово или Саломаслово ( кому как нравилось называть его), так любили отдыхать коровы. Ну, может, и не они любили, а те, кто пас их? Да не все ли равно. Только когда они в полдень все собирались

вместе и отдыхали, к ним, тихо звеня подойниками, словно кавалерийскими

шпорами, негромко переговариваясь меж собой, будто опасаясь спугнуть

лешего, торопились по лесной дороге от нашей деревни хозяюшки...Доить

шли своих Чернушек, Пеструшек да Буренушек. Так она у нас эта дорога лесная

и прозывалась - дойная. И было в этом названии что-то такое теплое, родное и

знакомое, как парное молоко. Кто не знает вкус и запах этого живительного

белого восторга?! Кто пробовал это волшебство в детстве, тот нежно-сытный

привкус его и аромат, и радость , и теплоту пронесет сквозь всю свою жизнь!

Но речь сейчас не об этом - как раз поперек дойной дороги, чуть наискосок и

располагался наш глубокий и дремучий овраг, по обеим сторонам которого

водили хоровод сестрички-березы, среди которых особой красотой и статью,

словно заботливая мамка среди шумного лесного подроста возвышалась Она.

Не потому ли и пользовалась она у нас, ребятни, особой любовью, привязан-

ностью и почитанием. Тоже как мамка, наверное. И так повадились мы на это

чудо лазить, карабкаться да обниматься с ней, и стремиться все выше и выше,

к синему-синему небу, к кучерявым белым облакам, что ни словом сказать,

как говорится, ни пером описать... Погодите восторгаться - слушайте дальше...

Мы устремлялись ввысь, в небо, чтобы там, в зеленой кипени ее листьев и

темно-коричневых сучьев заняться не совсем благим делом для мальцов -

покурить... То есть навстречу легким кружевным облакам тоже выпускать

изо ртов своих свои облачка, кудряшки, колечки, дудочки и паровозики, только

запретные, смрадные да грешные, довольно вонючие... Ничто не влечет так, как грешное, запретное, гадкое... Ведь после самого процесса курения частенько и головы кружило, и подташнивало, но ведь все равно - курили:

тайком, украдкой, а смолили, подражая взрослым и скорее сами играя в них.

Вот и мы, взгромоздясь и рассевшись как воробьи, тоже чирикали и цепко

обнимали прохладную теплоту общего на всех ствола и наслаждались

высотой, свободой и безнаказанностью. Тихо переговаривались и лихо

сплевывали вниз, в овраг, темный и сырой. И зорко посматривали вдаль -

не идут ли из деревни подойницы. Если заметят - не сдобровать: простой выволочкой дома не отделаешься. Щи придется хлебать стоя...

Но как-то раз мы бдительность потеряли - то ли слишком расчирикались, то ли

от махорочного едкого смрада глаза позастилало... Только слышим - идут!

Уже неподалеку позванивают! А у нас вся береза в облаках дыма - зелени не

видно! Мы кубарем с дерева и покатились, но все же - не обезьяны. Под

соседом снизу, слышу, сук хрустнул...Под Колчаком-то, под Женькой. А мешкать некогда - я на тот самый предательский сук нечаянно в суматохе и

наступил... И вместе с ним - вниз! И почему-то башкой вниз! Так сошлось.

Одно к одному. Хорошо - овраг крутой. Я мордой о его глину слегка тормознул,

а вот шмякнулся всей грудью. И - не крякнуть, не вздохнуть. Так треснулся,

так крепко приложился к ней, родной сырой землице, что, как говорится -

небо с овчинку свернулось...Хорошо ребята не растерялись: меня в деревню

бегом отволокли, да родимой бабушке с рук на руки сдали - получай, бабуся,

внучика. Что да как? А их и след простыл...

А я - только икаю... Но она быстро сообразила - по глине-то на разбитой окровавленной роже да груди. Кое-как отмыла меня наскоро, сбрызнула святой водицей - и на печь. И та меня, родная, давай тоже мне помогать, снова

своего балбеса стоеросового выручать... И что вы думаете? Отогрела - отпарила! Не поверите - уже наутро, слегка покарябанный, я снова к Женьке-

Колчаку поскакал! А вы - печка, печка...