Тот пригласительный билет помнится до сих пор - плохонькая сероватая бумага мелкого открыточного формата со скверно напечатанной зелёной ёлочкой и текстом, гласящим, что именно я, Максим Истаев (имя и фамилия были вписаны от руки обычными школьными фиолетовыми чернилами, вписаны наскоро, даже как будто тоже почти школьным неустоявшимся почерком), приглашаюсь на Праздник новогодней Ёлки самим Дедом Морозом и его помощницей внучкой Снегурочкой ... Встреча состоится в городском Дворце Пионеров и школьников такого-то числа (дата тоже вписана от руки) по адресу... Я хорошо знал, где находится это старинное красивое, и даже в чём-то помпезное здание: именно на этой самой улице, почти в самом её начале находился тот памятный многим моим землякам Центральный роддом, где и мне тоже посчастливилось появиться на свет... Там же прежде поочерёдно рождались и мои старшие брат с сестрой, и все двоюродные братья и сёстры, потом - племянники и племянницы, и так далее..., и так далее, только одни пораньше, другие - несколько или значительно позже, но всё там же, именно в этом достойном в те времена самого лучшего литературного пера заведении... А на углу этой улицы, выходящей на одну из центральных городских площадей, как раз и находился указанный в открытке Дворец пионеров... И ожидал он меня в каникулы третьего января пятьдесят третьего года в одиннадцать часов утра... Я уже учился в третьем классе окраинной Красноперекопской школы, поэтому и считал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком, умеющим кое-как читать и даже писать, и поэтому на резонный вопрос мамы, с кем пойдёшь на торжество, гордо ответствовал, что в провожатых - не нуждаюсь, сам знаю, как и куда идти, тем более что совсем недавно мы с братом и его друзьями уже были поблизости, в старом Кремле, в музее оружия...
Вопрос этот так до времени как бы и повис в воздухе, а так как до каникул и самого праздника оставались ещё долгие и почти бесконечные две недели, то он так и не получил дальнейшего своего разрешения ввиду крайней занятости взрослых: мама была почти всегда занята днём поиском пропитания и готовкой, а кормить было кого и чем, нас дома пятеро, не считая Мурки и молоденького игривого козлёночка, да и в сарае нетерпеливо ждали своей очереди ещё две козы, поросёнок и куры с петухом... А ночами она допоздна строчила на своём "Зингере" - перешивала для небогатых страждущих знакомых и соседей из вездесущего шинельного сукна различные вещи, вплоть до стёганых бурок... (почему по вечерам? - приходилось таиться от вездесущих фининспекторов). Папа с самого раннего утра ещё до мощных заводских гудков тоже давно уже был на ногах и торопился на смену, до глубокого вечера (так мне казалось)... Хотя - как сказать...
У брата с сестрой тоже имелись свои резоны не возиться со мной лишний раз, так что довольно частенько я бывал предоставлен сам себе в своё же полное распоряжение, чем никогда и не преминул не воспользоваться... Безумный читательский азарт до меня в те поры ещё не успел докатиться или добраться, как кому будет угодно, а вот памятная тонюсенькая книжечка про Ясочку, так до сих пор и оставленная раскрытой с самого начала третьего на моём "боевом" счету учебного года, покорно ждала своего часа и благополучного возвращения на уютную полку школьной библиотечки...
Зимой - разве до чтения? А санки, гнутые умельцем-отцом из выслуживших свой срок водопроводных труб, а простенькие тарантаски, они что - ржаветь должны? А коньки "снегурочки", по праву доставшиеся от брата? На валенки, с верёвочками и палочками для закрутки... А лыжи-самоделки? А просто дурака повалять со сверстниками и двоюродными братьями, в снегу побарахтаться, снежки покидать...
И, по-моему, уже один только я помнил день и час моей встречи с Прекрасным! И торопил его, как только мог... Новый год я обычно встречал у крёстной - тёти Маруси, младшей сестры отца, вместе со своим двоюродным братиком Лёнькой - у них был за Большим городским парком свой дом, вернее - они занимали всего половину его, на другой половине тихо-мирно проживала другая семья, с маленькой девочкой, поэтому мы их в расчёт никогда и не брали, как соседей или сверстников по играм... Просто принимали как данность...
Мы у себя дома по известным причинам послевоенной бедности всяко-разные там даты почти и не отмечали, вполне счастливо обходились и без них, даже не помню - отмечали ли особо и свои многочисленные дни рождений, (нашему собственному дому на три семьи в войну довольно-таки сильно перепало во время бомбёжек - стоял он на самой-самой окраине города окнами прямо к наступавшим немцам, и однажды он, весь израненый, через тройку лет неожиданно совсем развалился - власти нам выделили полуподвал в заводской трёхэтажке неподалёку, а из оставшихся брёвен дружная многочисленная родня собрала "новый", но уже теперь - на две семьи), короче, жили как в поговорке - "не до жиру ...", в одночасье лишившись почти всего...
А у Лёньки праздники отмечали - часто, охотно и весело, особенно, когда приходило время "прощания с кабанчиком": собиралась вся родня, приносилась чистая солома, нас, всю мелкоту, загоняли в дом, и до нас вначале доносились только пыхтенье-кряхтенье и дикие визги, потом выходили хозяйки с тазом для сбора крови, потом осмаливали жарким пламенем до жёлтого загара дебелую тушу поверженного немецким штыком животного, отмывали от сажи и всего прочего, а нам в качестве трофея протягивали любимые хрустики - копчёно-жареные уши жертвенной бедолаги... И было - вкусно... Потом женщины мыли и очищали кишки и кишочки, другой всяко-разный ливер, готовили кровяную колбасу, печёнку и прочее - в большом количестве выставлялась целая батарея "красной головки", бодро булькало его содержимое, начинались разговоры и воспоминания прошедшей охоты и расправы, потом пелись долгие застольные песни, но к этому времени мы, сытые и тоже слегка шальные, давно уже были на улице и занимались своими делами... Потом - долгие сборы и прощания, каждому "на память" - часть бывшего поросёнка, и - долгая дорога домой...
И почему-то всегда - яркая луна в чёрном-пречёрном, будто тоже подкопчёном и не отмытом небе - неотступно следовала за нами, забегая то слева, то справа, то вдруг оказывалась спереди, то сзади, освещая и подсказывая дорогу счастливым нетрезвым родственникам...
Новый год у них мы провожали и встречали не так: вначале мы с Лёнькой долго и безуспешно разыскивали на чердаке в сене "прошлогоднюю" деревянную крестовину, потом, дождавшись кромешной темноты, крадучись и таясь пробирались к "посадке", к заветному месту, где ещё днём выискивали и выбирали нужную зелёную колючую красотку, тщательно осмотревшись, доставали из-за пазухи маленькую ножовку и довольно умело орудовали ею, а потом привязывали к комлю верёвочку, прятали назад орудие "убийства", и топали к дому - а ёлочка где-то сзади как бы сама собой ползла к дому по пышному снегу, поспешая на скорый праздник... Если попадался встречный пешеход, а то и лесник, или тоже такой же как и мы "охотник" - нужно было мгновенно оценить степень угрозы, и, исходя из этого, и соответственно и поступать: или бросать верёвочку и тикать, или спокойно следовать своим путём... Втроём... с ёлочкой...
Потом - установка в большой комнате, долгое наряжание, причём крёстная сама развешивала конфеты и мандаринки, печенюшки и орехи, ну а мы - всю остальную "мелочь" в виде бесчисленных игрушек, стеклянных бус и всего прочего, укутывали крестовину серой ватой, которая со временем и сама становилась сверкающей от осыпавшейся с игрушек блёсток слюдяных чешуек ...
Крёстная шкворчала возле керосинки картошкой с салом на сковороде, в печи варилась-распаривалась другая картошка - в мундире, дядя Петя, к тому времени уже пришедший с работы и успевший немного принять на грудь своей любимой "голубенькой", как он окрестил вездесущий денатурат, вдохновенно доставал из погреба квашеную капустку, солёные огурцы, мочёные яблоки, бодро нарезал остейшим трофейным ножом сало и колбасу...
Скрипела замёрзшая калитка, стучала со стужи на высоких приступках обувь гостей и выставлялась как на параде возле двери... Дома было жарко и душно... Гостей было не много: обычно - дядя Вася со своей женой Лидой... Всё-таки Новый год - семейный праздник, а дядя Вася по привычке считал пока этот дом - своим домом: он долго холостяковал, женился поздно, и до того - проживал после возвращения из своей уральской эвакуации - именно здесь, у своей сестры, то есть - моей крёстной... Его мы любили, да что там - просто обожали за добрый нрав, весёлый характер и просто компанейское отношение к нам, ребятне... И ещё - он никогда не был жадным... Но больше того - за волшебное умение обращаться с такой редкостью, как фотоаппарат фабрики имени Дзержинского...
Другое дело - его теперешняя жена Лида... Нет-нет, я ничего плохого не могу сказать о ней, наоборот! Но мы никогда не называли её просто по имени - Лидой, только - Лидией Александровной: она была - Учительницей! Вот поэтому-то мы и опасались её, как бы побаивались... Хотя она всегда так старалась нам понравиться - это было видно по всему...
Если вы работаете преподавателем или воспитателем, дам вам один очень простой и на мой взгляд - даже ценный совет: никогда не спрашивайте у своих маленьких визави мужского пола об успехах в школе, в учёбе, или ещё какую подобную дребедень! Вы этим их только сразу же оттолкнёте, отпугнёте и даже обидите - вне школы не стоит даже напоминать о плохом: каникулы для того и каникулы, чтобы сразу и навсегда отрешиться от всех этих благих глупостей...
А вот у Лидии Александровны как раз этой житейской хитрости-то и не хватало, самой малости... И мы её - побаивались и немного дичились, особенно - Лёнька, он был немного младше и ещё не успел обрести или выработать в себе достойное противошкольное противоядие... Мне сдаётся, что их, немолодых уже "молодых" и свёл-то вместе как раз сам заботливый Пётр Гаврилыч, и вовсе не потому, что ему надоел жилец-постоялец, или по какой другой причине, нет: он был добрейшей души человеком, правда - любившим иногда прихвастнуть, уж этого-то он не упускал - случая лишний раз чего-нибудь продемонстрировать, особенно будучи слегка навеселе, но ему было очень жаль одинокого неприкаянного родственника, что он как-то раз и разговорился со своим напарником по работе, таким же высококлассным модельщиком-краснодеревщиком, только постарше, Александром Ильичём, у которого, как оказалось, тоже дочь, правда - учительница, прозябала который год в одиночестве, вот они и ухитрились свести их вместе, и теперь два наших голубка просто парили второй год на своём седьмом небе и просто купались в своих новых отношениях и заботах... И все вокруг были довольны и счастливы...
И мы - тоже... А я вдвойне, потому что у меня дома в укромном месте до поры лежал и звал меня в свою неведомую сказку Пригласительный билет... О нём я почему-то до поры Лёньке так и не рассказал - а вдруг позавидует?
Но к концу второго дня зимних каникул засобирался я вдруг домой, заторопился, и распрощавшись со всеми, потащился восвояси: завтра меня ожидало Чудо (я ведь никогда ещё не бывал на настоящей большой городской новогодней Ёлке)...
Мама не очень-то и удивилась моему столь скорому возвращению, подумала, наверное, что мы с другом просто-напросто разругались или надоели друг другу, а то и вовсе - нашкодили вместе... Вот и утёк оттуда...
На следующее утро я встал пораньше - чтобы получше подготовиться и собраться, помаялся бездельем, потом надел белую рубашку и курточку, сшитые к новому учебному году моей же мамой, ткань на рубашку и брючки мне купила на районном рынке моя бабушка в знак признательности моих заслуг в деревенские летние месяцы: я собирал лесные ягоды - землянику, клубнику, малину, а бабушка продавала их вместе с ранними яблоками на базаре, таскал из леса целые охапки хвороста - для нашей необьятной печи, без устали помогал поливать зелёные грядки - таскал воду из озера, руками рвал и носил мешками траву для коз - пользоваться в лесопосадках серпами или косами было строжайше запрещено лесоохраной, сторожил в саду урожаи вишен, слив, малины и смородины, а также самых разных яблонь, заботливо посаженных ещё дедушкой, давно уже похороненным где-то в Москве... Короче - помогал чем мог... Хотя времени побездельничать - тоже хватало: за длинный летний день удавалось не раз сбегать с ребятами искупаться, порыбачить, поиграть, даже покурить тайком...
... И вот в боковой карманчик курточки я бережно кладу заветное Приглашение, одеваюсь и докладываю маме, что - пошёл... Она, думая, что я снова отправился к Лёньке на Парковую, согласно кивает головой, и я мчусь на всех парах по морозным улицам почти через весь город - в самый центр...
Пригласительный этот билет в своё время принёс с работы и вручил мне папа: - Это тебе от нашего профсоюзного заводского начальства, так что - смотри не потеряй: повторно не выпишут... То и дело хватаясь за карман, я наконец-то достигаю нужного здания, там уже вовсю толпится мелкий и взрослый народец: кто с мамами или бабушками, которым, видно, дома делать нечего, а таких, как я, самостоятельных огольцов - раз-два и обчёлся... Поэтому я по-свойски тут же перезнакомился с некоторыми, прошли с ними в фойе, гордо предъявив Пригласительный - и дальше я толком ничего не помню - я просто ошалел от огромности зала, от высоких потолков и ярких люстр, от многоголосия толпы сверстников и толпы - и оробел... Со мной такое иногда бывало... Да и мои "самостоятельные" новые приятели тоже были довольно-таки сильно поражены этим великолепием и обьёмами, в которых мы почти совсем было затерялись, как муравьи в чужой муравьиной куче - всё здесь подавляло и настораживало, заставляя ещё теснее сплачиваться вместе. Мои новые знакомые были из разных школ, - кто поближе к центру, кто подальше, как я, но все как один уверяли, что их отцы тоже работают на оружейном, и что ранее также никогда они не бывали на таких больших мероприятиях...
Пашка и Коля с Первомайской улицы, что почти возле кладбища, давно уже были привычны к громким звукам духовых оркестров, но на сей раз мелодии маршей были другие - бодрые, бравурные и большей частью весёлые... Лёня Бобылев - мне почему-то запомнилась эта фамилия, жил неподалёку от Московского вокзала, и то утверждал, что оркестр играет даже громче, чем кричит паровоз... Но все вместе всё равно пришли к общему выводу, что уж до гудка Оружейного завода им далеко - не потянуть, мощь не та... А если сразу два Завода загудят - просто берегись!...
Ёлка была установлена наверху... В принципе, интересна она была разве что только малышне: они и хороводы водили, и с "зайчиками" скакали, и от Бабы Яги "прятались", и "боролись" изо всех своих силёнок с её многочисленной нечистью... А потом - хором звали Дедушку Мороза, чтобы он "зажёг" Ёлку...
Максим с новыми знакомыми пока держались особняком - мы "взрослые", мол... Что нам тут лапшу вешаете? Но постепенно тоже сдались, стали понемногу участвовать то в одних, то в других конкурсах, смеяться и веселиться наравне со всеми... Запыхались, распотелись, развеселились - опытные ведущие запросто смогли расшевелить хоть кого... Даже таких юных "нигилистов"...
Когда всё закончилось, стали приглашать подходить за подарками... Одни потянулись туда, другие - в раздевалку и к выходу... Лёня протянул мне свой Пригасительный и скучным голосом пояснил: - Подарки дают - не всем подряд. Видишь - вот тут на обороте дописано: без подарка... Пашка с Колей тоже достали свои открытки - и тоже: без подарка... Замирая от нехорошего предчуствия, я тоже достал свой и заглянул на оборотную страничку открытки - и - то же самое!
- Обидно, а что поделаешь? - рассудительно, по-взрослому протянул Пашка с Первомайской: - Отец говорил, что подарки эти дают только "блатным" и подхалимам, а ещё - начальству, а обычным настоящим работягам - шиш с маслом... Как всегда...
Такого поворота событий я просто не мог предвидеть и даже спрогнозировать, и был просто обескуражен, хотя, если трезво взглянуть на ситуацию - сам виноват: не посмотрел на обороте... Да и что мне эти "подарки"? Что я - конфет-печенья не видел, мандаринов - не пробовал? Да и в конце-концов - не маленький же я, не маменькин сынок? Но всё равно - обидно было - до слёз... Ну уж этого-то от меня - не дождутся... Вот такой очередной жестокий урок : МЫ и ОНИ - получил я на всю оставшуюся жизнь... За всё приходится платить...