Аннотация: этот текст будет переписан, надписан, дописан, написан. или не будет. пока есть вот это.
==НОЧЬ
==
==Убей их всех.
== Господь сам разберется кто плохой, а кто хороший.
==
==Наколка
==
==
==Бутон событий
==
==Вчера шел домой ночью, фонари были слева, и моя тень безумно вращалась вокруг меня как спешащая часовая стрелка, хотя времени уже не было, совсем не было, то есть оно уже кончилось. То есть уже наступила ночь, которая навсегда, а люди невинно спали в своих постелях и ещё не знали, кошмар ждал их в нескольких часах жизни к востоку. Сухие листья бежали куда-то под ногами, перешептываясь о своих мертвых загробных делах, а я шел и думал, что за городом, в пустых осенних полях, ветер шевелит войлок мертвой травы, это войлок шинели мертвого красноармейца, убитого шальной пулей в кубанской степи. Его конь поскакал дальше, дальше, а потом стал пастись под звездами, дергая траву, а красноармеец лежал на спине и собственно уже умер. Совсем умер и неловко лежал на холодной твердой земле, подвернув под себя затекшую смертью руку, лежал, не в силах повернуться удобнее, а кузнечики висели в траве вниз головами, убитые холодом на ночь, висели и ничего не думали, в их сознании было тихо, как в открытом космосе. Иногда кого-то из них сьедал с травой конь красноармейца, но кузнечик так ничего и не понимал, он уже был мертвый, убитый холодом, с ним как бы случалась смерть после смерти, так бывает. Луна бессонно светила на небе, и красноармейцы гнали врага по степи, было тихо, как после смерти. Собственно, это и было время после смерти, в своей бешенной погоне они не заметили, как с легким треском пресекли границу между красной республикой живых и черным царством мертвых. Этот треск был похож на хруст, с которым рвала кумач алого флага санитарка Маша, стоя на коленях рядом с лежащим на земле раненым комбригом. По лицу Маши текли слезы, она рвала шелк и бинтовала пробитую насквозь грудь комбрига, бинтов больше не было. Алая кровь пропитывала шелк, и все руки у Маши были в крови. Она бинтовала раненого, ещё не заметив, что тот уже умер, тихо отдал свою жизнь вечернему степному воздуху. Солнце наполовину село, плавая в алых облаках. Степь чернела вокруг, и ничего в ней не было, ни искорок домов, ни черных силуэтов людей на конях, тихо переговаривающихся большими голосами, теперь санитарка Маша и мертвый комбриг были одни, и это "одни" уже незаметно стало "одна". Комбриг удивленно смотрел остановившимися голубыми глазами в небо, как бы вопрошая о том, куда же девалось солнце. Маша склонилась над его лицом, гладя дрожащей рукой его щеку и и всхлипывая: "ничего, миленький, ничего, потерпи". Её слеза упала комбригу в глаз, и осталась там, мерцая. Санитарка вдруг поняла, что комбриг уже больше не дышит, что глаза его теперь остались открытыми навсегда, и что-то порвалось у неё в груди с тихим треском, тем самым, с которым она рвала алый кумач на бинты. Только теперь она заметила, что вокруг уже наступила ночь, и никого нет рядом, что она одна, отряд ускакал дальше, преследуя бегущего в ночи врага в своей святой злобе. Отряд был уже очень далеко, они гнали врага всё дальше и дальше по загробной степи вечной украинской ночью, они лежали метрвые в трех километрах к северу от санитарки Маши, похолодевшей и остановившейся посреде своей жизни, как посреди переходимой вброд холодной реки жизни. Отряд лежал там, где его скосил вражеский пулемёт. В небе бесшумно летали козодои и ловили ночных насекомых, иногда они залетали в загробный мир и ловили там уже умерших бабочек и жуков, тех, которых уже поймали до этого в мире живых. Козодои не знали о том, что такое смерть, они летали мужду жизнью и смертью, пересекая границу и не замечая этого, для них была одна ночь на всё - на жизнь и на смерть, на любовь и на ненависть, на горечь и сладость, и всё было одно, и всё для них было жизнь. Белогвардейский пулеметчик, скосивший скакавших на него всадников длинной очередью - пулемет заело, и он плевался смертью пока патроны не кончились в ленте, после чего он клацнул зубом пару раз и тишина упала на степь сверху, как ловчая сеть - пулеметчик сидел в окопе как в могиле и молчал. Он не знал, что только что он, не разбирая, убил и своих, и чужих, смешав их тела и души, скосил их всех одной очередью. Он сидел в окопе, грея руки о ствол пулемёта, было холодно. Патронов у него больше не было, и собствено ничего не держало его здесь, но идти было некуда, была ночь. Пелеметчик сидел на пустом ящике из-под патронов и смотрел в небо. Было тихо, и он закурил, пряча огонек в ладони. Дым заполнил его легкие, и стало спокойно и просто. Он медленно курил и думал о том, как он вернется домой, о том, что скоро красных они разобьют, а еще он думал о своей невесте. Все эти мысли переплетались в какой-то клубок, протекали одна сквозь другую, но это было хорошо и он не хотел их распутывать. Он думал о доме, хотя на самом деле думал о невесте, которая на самом деле была скорой победой и это всё было очень хорошо и очень спокойно. В небе летали козодои и бесшумно ловили ночных насекомых, которые даже не понимали, что это и была смерть. Насекомые бессмысленно порхали в небе, для них не было ни верха, ни низа, была только бессмысленная чернота вокруг, и ничего с ними, болтающимися в этой черноте как тела участников первой экспедиции на Марс, пролетевших только половину пути, не приосходило, и поэтому время для ночных насекомых не текло, а стояло, ибо не бывает пустого времени. Время для них не текло, а значит и жизнь не шла, сотяла на месте, на самом начале, готовая потечь. Их жизнь не начиналась, ожидая события, а значит и смерти у них не было, была только ночь ожидания. Насекомые болтались в черноте, козодои бесшумно летали и ловили их открытыми ртами, газа птиц были слегка прикрыты, они как-бы немного спали. Это было потому, что они летали между жизнью и смертью, и не было для них разницы между ними, и не было для козодоев разницы между сном и явью, мужду добром и здлом. Было тихо. В небе неподвижно горели звезды, и было на его черном бархате то место, где через много лет закончилась первая экспедиция на Марс. Тела мертвых астронавтов разбросало в пустоте и они болтались там, нелепо качаясь, как детские игрушки на струне. На замерзших в камень лицах астронавтов было удивление. Они висели в пустоте далеко от Земли и бесконечно медленно падали - трое были ближе к Марсу, и их экспедиция медленно продолжалась, двое были ближе к Земле, и они медленно возвращались домой. На земле была ночь. Она лежала, такая же бескрайняя, как степь и было тихо. Пелеметчик докурил и загасил окурок о землю. Он поёжился от холода и покрепче запахнулся в шинель. От холода мысли его стали космически ясными и потеряли привязанность с его собственной маленькой жизни, стали сами по себе. Он думал: "собственно окружающий мир, каким мы его видим, есть не что иное как разница между нами и этим самым миром. Мы видим только разницу, только то, что не есть собственно мы. И когда мы умрем, то не перестанем быть, и мир тоже не исчезнет, просто сотрётся разница, и мы станем взамино невидимы". Звезды согласно моргали пулемётчику с неба - да, всё так, ты прав. Небо было черным бархатом, а степь была матовой нефтью, на небе моргали звезды, а в степи горели мертвым огнем светлячки, и пулеметчик как бы висел в самом центре, потеряв себя в тишине. Козодои иногда пролетали сквозь землю, они ловили широкими ртами светлячков, а иногда - звезды, для них не было разницы. Глаза птиц были подернуты легкой полупрозрачной пленкой сна, и жизнь их тоже стояла на месте, остановленная отсутствием разницы.
==
==Отряд
==
==Погоня остывая катилась по степи сама собой в наступающей темноте и вот уже стало понятно, что преследовать давно уже некого, враг исчез, растворился в ночи, пропал. Звезды мограли на небе, кони незаметно перешли на шаг, плавно покачивая седоков в сёдлах, как больших младенцев этой жизни, будто бы у них ещё была вся будущая жизнь в запасе, будто бы пока было детство, игры в ковбоев и индейцев, в хороших и плохих, в найди и убей; всё понарошку.
==Звягинцев поравнялся с Ольшанским и осторожно тронул того за плечо: "командир, может пора устраивать привал?" Ольшанский посмотрел на Звягинцева усталым чужим взглядом, натянул удила и сказал глухим треснутым голосом: "привал, все!". Командир воевал в этой степи уже семь долгих лет, ему уже было всё равно. Он умел спать в седле, есть, пользуясь шашкой как ножем, и смерть, казалось, его уже не брала, и он был почти как козодой, ему уже почти не было разницы. Он давно был списан со счета живых и теперь существовал по инерции, просто не в силах менять хоть что-то, будь то жизнь и смерть или к примеру сорт табака. Раньше он воевал, кажется, с немцами, потом были вроде англичане, теперь были белые, но это собственно уже ничего не меняло.
==Отряд спешился и привычно стал лагерем. Кто-то разводил костер, что-то треножил коней, длинные тени людей в дрожащем пламени костра, глухие голоса. Ольшанский сидел не корточках у костра и не мигая смотрел на пламя, жадно пожирающее сухое дерево. Он медленно курил, шурясь от дыма скорее по привычке, чем от того, что тот щипал командиру отряда глаза. В костре бесились саламандры, их длинные гибкие тела извивались в прихотливом танце. "Саламандры, - думал Ольшанский, - саламандры, салмандры".
==Лагерь стоял посреди бескрайней степи, ведь если куда не пойдешь - везде степь, то занчит ты в середине. Оранжевый лис костра лизал походные котелки, вода с шипением закипала у стенок. Искры летели вверх, исчезая и переставая быть на попути к небу, и это было так похоже на наши судьбы. Боже мой, как хотелось обмануться и поверить, что иногда искорка летит далтьше, и остается на небе новой звездой, как хотелось в это поверить и, качется, ты в это верил тогда. Бойцы степного отряда кругом сидели вокруг костра, огоньки сигарет выхватывали лица и кисти из темноты. Рядовой Явташенко скорчился, играя в Nintendo Mario Brothers, на его безусом лице детском было счастье. Втиртуальная кровь зачем-то была нужна ему, убившему вчера выстрелом в лицо, в упор, в открытые глаза попа в деревне Рованичи. Явташенко хотелось увидеть в открытых глазах попа смерть, он никогда не видел её, одни только мертвые тела, смерти в них уже не было - она уже улетела. Рядовой думал, что смерть бывает только миг, а потом уже другое, потом просто мертвое тело, имеющее к тайнам жизни и смерти не больше отношения, чем чем покинутый улей к улетевшим пчелам.
==Рядовой Явташенко играл Nintendo Mario Brothers, рот его был приоткрыт, он был как невинный ребенок, и все его грехи были амнистированы, всё было прощено. Прощено, но не забыто, ведь прощение без памяти - это еще не прощение, уже нет.
==
==Пулеметчик
==
==На самом деле у него было имя, Сергей.
==Пулемет незаметно остыл и уже не грел, а наоброт, налился мертвым холодом. Сергей сидел в окопе, засунув ладони себе под мышки и дремал. Степь расстелилась вокруг него на бесконечность, и уже было невозможно представить себе что либо кроме неё. Светлячки грели, мерцая, иногда они взлетали и терялись меж звезд, а иногда звезда падала на на землю. Было тихо. Сергей зашевелился в окопе и выташил из внутреннего кармана своего длинного пальто мятую пачку Marlboro, вытряс мятую сигарету и закурил. Огонек осветил его заросшее щетиной лицо, когда он затянулся. Пулеметчик был совсем не похож на кслассического Marlboro Man с посмертной ковбойской улыбкой скончавшегося от рака лекгих. Скорее он был похож на поэта, которого забыли в засаде среди бескрайней степи, поэта-пулеметчика, у которго кончились патроны. Патроны действительно кончились, и сидеть дальше в окопе, как в забытой на кладбище незакопанной могиле - все напились и забыли засыпать, уехали домой так, даже не закрыли крышку гроба, и начинающийся скупой дождь ронял безвкусные холодные капли на восковое лицо мертвеца, на закрытые глаза, на все его длинное тело в сером костюме с красной гвоздикой в пелице, всё как полагается на приме у смерти - так вот, дальше сидесть в окопе не имело смысла, это было глупо и опасно, как и вся наша жизнь. Сергей, выбрался из окопа, вытащил оттуда немой пулемет, взвалил его на пелчо и пошел направо, мигая в темноте огоньком сигареты.
==Промерзшая трава хрустела под ногами, иногда пулеметчик наступал на светсячков и они гасли, вспыхнув. Подошвы его длинноносых туфель были испачканы соком светлячков и тускло светились в темноте. Сергей шел по степи, и ничего не менялось вокруг, он шел и вроде как стоял на месте. Ведь для того, чтобы идти, нужно двигаться относительно чего-то, а если ничего нет? тогда ты просто висишь в одном месте, пребирая ногами, прокручивая под собой планету, как сиреневая девочка на шаре. Пулеметчик шел по степи, его бесполезное оружие давило ему плечо неудобным металлом.
==Пулеметчик знал, без пулемета ему никак нельзя, пусть даже и нет патронов - без пулемета он уже больше не пулеметчик, а когда ты перстал быть собой, то это полдороги к тому чтобы престать быть вообще.
==
==Маша и мертвый комбриг
==
==Маша сидела на земле рядом с телом мертвого комбрига, обернутого в окровавленый алый шелк. Комбриг смотрел в небо широко открытыми удивленными глазами, а Маша смотрела на свои кисти, смутно белеющие в темноте. Обручального кольца на было не видно - его съела темнота, - да оно больше и не было нужно - комбриг умер, его тело уже остыло. Маша на ощупь нашла обхватиший безымянный плец металлический предмет, стянула его и кинула в степь. Летевший козодой по ошибке схаватил кольцо, приняв его за ночную бабочку и проглотил; помолвка была расторенута. Маша сидела на холодной жесткой земле и говорила комбригу разные слова, а тот молча соглашался с ней. "Понимаешь, милый, - говорила она, - жизнь твоя закончилась раньше моей, и теперь мне нужно жить одной, а тебе одному нужно умирать, и глупо нам теперь держаться за руки, теперь у нас всё наоброт: ты мертв, а я жива, ты уже, а я ещё. Так что прости, милый, теперь я не могу быть твоей, пока я жива я не могу, но как умру - то тогда всё станет по прежнему. Ты жди меня там, на том берегу, жди, а теперь мне нужно идти".
==Маша встала, поклонилась мертвому телу и пошла направо. Комбриг понял её и простил, он ждал её там, на том берегу, бессонно всматривась в темноту преправы.
==
==Экспедиция на Марс
==
==Они висели в пустоте иедленно падали - двое на Землю, трое на Марс. Расстояние между группами расло. Безвольно вращаясь в пустоте, они блестели стеклом шелемов, пуская солнечных зайчиков, как это было с ними в школе.
==Был конец весны, теплынь, зелень. В школу приходили в расстёгнутых пиджаках, в свободно оттянутых вниз галстуках. Окна в классах были открыты, и казалось что мы не учились, а только играли, просто по правилам игры нельзя было уйти прямо сейчас. Учительница стояла у доски, мел скрипел и крошился, и слова писались - белым по коричневому. На улице проехал автобус. Было немного скучно. Можно было почувствовать, как капля пота щекотно скатывается из-под мышки. Был урок русской литературы. Голос учительницы доносился издалека: "писать просто, почти так же просто как строить. Если ты назвал что-то - то задай себе вопрос - "а какое это что-то?" и тогда ты получишь прилагательное. А потом задей себе вопрос "и что оно делало?" - и это будет глагол. Когда пишешь, задавай себе вопросы. Что было дальше? А почему? И что же это значило? Отвечать на вопросы всегда проще, чем придумывать из пустоты. Написанный текст - это ответы на заданные самому себе вопросы, и полезно сохранять и вторую половину - тот самый список вопросов. Домашнее задание будет такое - напишите о том, как вы сидите с классе и слушаете меня; на одной странице пишите об этом, а на другой - записывайте вопросы, которые вы себе задаёте. Всё понятно?"
==И всё было понятно. Солнце весело блестело на стекле шлемов, это была спокойное веселье глупо висящих в небе метрвых, замерзших в камень людей, которые прилетели сюда за своей удивительной смертью. Они медленно падали, и всё было так тихо и медленно, что казалось сейчас все рассмеются, но нет, они молча падали.
==
==Точка росы
==
==Была ночь, я шел домой и думал, как же далеко мне ещё идти, бесконечно далеко.
![[]](/img/g/gawriljuk_w_w/nochx/image67.jpg)
![[]](/img/g/gawriljuk_w_w/nochx/iraq1.jpg)
![[]](/img/g/gawriljuk_w_w/nochx/iskra2.jpg)
![[]](/img/g/gawriljuk_w_w/nochx/maxim1.jpg)
![[]](/img/g/gawriljuk_w_w/nochx/iskra4.jpg)