Аннотация: Дикие обычаи садоводств возле железной дороги.
ПОЛОСА ОТЧУЖДЕНИЯ
Двери открылись внезапно, открылись не там. В пригород я ехал на электричке впервые за несколько лет. Меня пригласили в гости, застолье намечалось основательное, поэтому тачку я оставил в гараже. Дорогу решил скрасить пивом. Одну бутылку выпил по пути на вокзал, другую - пока ждал поезда, а третью потягивал в тамбуре. Сидячего места мне не досталось, да и в проходе желающие уехать из города стояли плечом к плечу. От духоты быстро разморило. Я прислонился к нерабочим дверям, стиснутый потными боками садоводов. Электричка ползла от платформы к платформе, народу прибывало и заходил он всегда с одной стороны: Неожиданно двери открылись за спиной. Я почувствовал, что лечу, и больше ничего не помнил.
Память возвращалась вместе с запахом селёдки. Я поднялся с корточек, натужно разогнув колени, с изумлением посмотрел на измазанные землёй руки. Удивительное дело! Я каким-то образом оказался перед грядой и пропалывал чахлые помидоры. Этот огород был не единственным. Вокруг меня стояли неказистые халупы, наспех сколоченные из бросового материала. При каждой имелась делянка и там торчали согбенные фигуры. Нечто подобное можно наблюдать из окна электрички. Сельское отребье часто расселяется в полосе отчуждения методом самозахвата земли. Десятки тысяч пассажиров ежедневно становятся свидетелями их трущобного быта, но сделаться его участником почти так же нереально, как влезть в телевизор. Однако я каким-то неведомым образом оказался по ту сторону стекла.
Наступив на край грядки, я двинулся к ближайшей кособокой хибаре. Словно в ответ в ней заскрипели половицы и на крыльцо резво выскочила коренастая бабка с ковшиком в руке.
- Ох, ты, вот же! - запричитала она. - Не надо было тебе солёного давать. На вот, выпей!
Я машинально принял эмалированный ковш. Он был до половины наполнен коричневым отваром с дурманящим травяным запахом. Пить его сразу же расхотелось, и я выплеснул жидкость в траву.
- Что ж ты творишь! - заголосила бабка.
- Где я?
Бабка запнулась. Мышиные глазки стрельнули на соседний участок.
- Как я тут очутился? - соображалось плохо, словно голову набили ватой.
На её призыв никто не откликнулся, но в воздухе повисло ожидание беды.
- Молчи, - оборвал я. - Держи свою кастрюлю.
Состязаться в драке с тремя мужиками я не был готов и потому дал стрекача. По тропинке, змеящейся между грядок, я выскочил в соседний огород. Скрюченная фигура так увлечённо выпалывала "мокрицу" из огуречной гряды, что на появление чужака не обратила внимания. А, может быть, я уже и не был здесь чужим? Эта мысль так поразила меня, что я остановился и подёргал за плечо огородника.
- Слышь, брателла:
Человек нехотя выпрямился и равнодушно посмотрел на меня. Глаза у него были абсолютно пустые. Почему-то я сразу вспомнил дурманящий отвар в бабкином ковшике. На вопросы человек не отвечал, словно разучился говорить.
- Эй, ты вообще врубаешься во что-нибудь? - я пощёлкал пальцами у него перед носом, но человек не реагировал, смотрел мимо и даже вроде бы не моргал.
Залечили его местные умельцы. И меня, между прочим, тоже. Опоили своим гадским зельем и заставили работать на огороде, прямо как зомби - я о них в газете читал. Только вот меня угостили селёдкой, а от соли к зомби возвращается память.
- Эй, ты, куда ушёл?!
Я оглянулся. Мужик с долговязым пацаном торопливо пробирались ко мне между грядок, очевидно, явившись на бабкин зов. Я решил с ними не связываться, а уносить поскорее ноги.
- Паши, брателла, - хлопнул я по плечу огородника и дал деру в сторону видневшихся на краю садоводства бетонных гаражей. Обернувшись на бегу, я заметил, что к преследователям примкнул бородач в серой куртке. "Догонят - убьют!" - мелькнуло в голове. Я поднажал, прыгая по грядкам, и услышал сзади азартные вопли.
Меня настигли, когда я выскочил на захламлённый пятачок за хибарами. Дальше бежать было некуда - гаражи стояли стеной. Длинный парень, самый молодой и проворный, цапнул за рукав. Я по инерции протащил его за собой, а потом с разворота заехал кулаком под рёбра. Парень сложился и засипел. Я вырвался, но скорость уже была потеряна, да и места для манёвра не оказалось. Однако в плен я сдаваться не собирался - чувствовал, что из этого ничего хорошего не выйдет. В лучшем случае, буду трудиться на огороде до скончания веков, но не факт, что беглому зомби дадут второй шанс. Жизнь и раньше поворачивалась ко мне спиной, я изведал, какими жестокими бывают люди, и сейчас не надеялся на милосердие. Особенно, учитывая, в какой странной ситуации оказался.
Углядев под стеной ржавый прут, я метнулся к нему, схватил и дёрнул. В руках оказалась метровая арматурина с приваренной на конце поперечной планкой. Этим орудием я со всей мочи припаял по башке налетевшему с разгона мужику. Удар получился плашмя, но мужик скопытился и замер.
Бородач в серой нейлоновой куртке притормозил. Он даже отшагнул, расчётливо дожидаясь, пока оклемается парень, и достал из кармана складной нож. После этого я распрощался с мечтой разойтись по-хорошему. Если меня собрались мочить, договориться вряд ли не получится.
Пока мы мерили друг друга злобными взглядами, пацан отдышался и выпрямился. Он был ещё молод, едва пробились усы. "Не боец," - сообразил я и переключил внимание на бородатого. Тот поигрывал ножом, была заметна привычка к оружию. "Сейчас прирежут, зароют,- подумал я, - и не найдут меня никогда. Решат, что без вести пропал." Умирать не хотелось. Только тот, кто убегал от преследователей и бывал загнан в угол, мог понять, как мне не хотелось умирать.
- Гады! - крикнул я и шагнул навстречу бородатому, далеко отведя арматурину.
Бородач присел, слегка пригнулся, изготовившись нырнуть под замах и воткнуть нож мне в бок, но я, совершенно неожиданно даже для себя самого, по наитию, ударил его торцом арматурины в солнечное сплетение. Попал хорошо. Бородатый скрючился. Я обрушил крестовину на парня, но тот увернулся, вскользь получив железом по плечу, и отбежал на несколько шагов.
В это время лежащий на земле мужик зашевелился.
Испугавшись, что противник оправится, я переключил всё внимание на бородатого и стал молотить его по голове. Два удара он выдержал на ногах, но потом свалился и я бил, пока движение не прекратилось. Затем досталось мужику. Всё это время пацан держался поодаль, не решаясь напасть, но и не убегая. Он здорово растерялся. Когда я разобрался со взрослыми и замахнулся на него, он отступил. Следующим ударом, косым, сверху-вниз, я достал его по коленке.
Пронзительный вопль заглушил даже грохот товарного состава. Поезд мелькал вдалеке, даря надежду на освобождение. Парень упал на карачки, а я, отбросив арматурину, выцарапал из руки поверженного бородача нож. Его разорванная на спине серая нейлоновая куртка была вся в ржавых полосах и пятнышках крови. Волосы на голове слиплись. Из носа выдулся и лопнул большой кровавый пузырь. Бородач был жив и мог в любую минуту очнуться!
Парень всё ещё ползал на четвереньках, и я с разбега врезал ему ногой по лицу. Штрафной: Он удержался на четырёх костях. Ещё удар! Гол! Долговязого наконец-то отбросило и перевернуло навзничь. Я прыгнул на него, заблокировал коленями плечи.
- Тихо! - рыкнул я и ткнул лезвием в лицо. Парень затих, до него дошло, что лучше переждать боль и не рыпаться. - Где я?
- Это двадцать первый километр, - выдавил он.
- Какой ещё "километр"?
- Платформа "Двадцать первый километр".
- Какая, на хрен, "платформа"! - местные названия мне совсем ничего не говорили.
- Станция "Платформа двадцать первый километр".
- А что это за садоводство? Что я на грядках делал?! - парень не нашёл, что ответить. - Говори, давай, а то я тебе глаз выколю!
- Ты: работал:
- Я работал? Не помню, чтобы я согласился. Как я сюда попал?
- Выпал из электрички. Ты на нашем участке выпал, мы тебя подобрали и к себе привели. Мы как все.
- Чего вдруг я у вас работал? Вы меня отваром опоили?! - догадался я. - Что это была за дрянь?
- Это: из трав. Все варят.
- И у каждого на участке такой работник? - вспомнил я брателлу с пустыми глазами, погружённого в прополку огурцов.
- Не у всех, - сказал парень. - Только кому попадётся. Выпадают-то редко.
- Станция где? - спросил я.
- Там, - оживился парень. - Я покажу. Она недалеко.
- Ну, пойдём, - я слез с него и потянул за куртку, помогая встать.
Хромая, парень сделал несколько шагов и остановился, уставившись на окровавленного мужика. Папаша, наверное.
- Не боись, живой он, - буркнул я, хотя и сам не был в этом уверен. - Шевели копытами, мне надо отсюда выбираться. Буду с братвой решать, что с вами делать.
Речь возымела действие. Парень захромал, шипя и постанывая сквозь зубы. Наверное, хорошо его приложил. Ещё лучше досталось тем двоим. Поделом, впрочем. Уроды моральные! Я читал, что жители прибрежных деревень средневековой Англии промышляли схожим образом. Вывешивали ложные маяки, а, когда корабль разбивался о скалы, вылавливали добро и обращали в рабство уцелевших моряков. Не всех. В основном, спасшихся убивали, оставляя самых покорных.
У нас эти обиженные Богом крестьяне переключились на электрички:
- А чего я вдруг башкой так сильно ударился? - спросил я, покрепче перехватив парня за локоть. В правой руке я держал наготове нож.
- Свысока падал. Там платформа короткая, на последние вагоны не хватает. Мы там всегда ждём, - охотно пояснил парень.
Вот урод! Даже об отце своём, похоже, забыл. Во всяком случае, беспокойства не показывал. Может быть, бесчувственность здесь считается признаком мужественности?
- У вас что, у каждой семьи свой участок возле дверей?
- Не у каждой, и ещё, мы меняемся, очерёдность есть, - по мере удаления от гаражей парень становился всё более разговорчив.
- Чего вы там ловите?
- Шмотки цепляем из дверей, там часто сумки ставят. Мы когда руками хватаем, а когда крюком дёргаем.
"Вот почему бабка сразу помощников не дозвалась, - понял я. - Ближние соседи к платформе ушли, свою электричку сторожить, у них всё по графику!"
К ним как раз и вёл меня парень. Вёл и радовался, что обманул.
Возвращаться к своим хозяевам мне совсем не улыбалось.
- Ну-ка, стой, - я ощутил себя в новом, ошеломляющем и диковинном качестве беглого раба. На которого кто-то мог предъявить имущественные права и начать отстаивать их перед равными членами своей общины. Не скажу, чтобы мне это понравилось.
- Тут недалеко, - попробовал ободрить меня парень.
- Отсюда не видно?
- Нет:
Он не успел защититься, когда я ударил его ножом в печень, а затем стал быстро тыкать куда попало, опасаясь, что длинный закричит и тем самым привлечёт внимание мужиков у платформы. Но парень не крикнул, и через несколько минут я остался один.
Надо было бежать, но куда? Я находился в пригороде, в полосе отчуждения рядом с железной дорогой. И я двинулся к станции.
Пришлось сделать крюк, чтобы обогнуть платформу, сбоку которой в ожидании поезда выстроилась группа мародёров. У каждого было чётко определённое место напротив дверей. Я обошёл их стороной, крепко сжимая в кармане складной нож. Других вещей, равно как и денег, у меня не было. Хорошо, что хоть одежду мою оставили. В кустах я дождался электрички на Санкт-Петербург и только тогда взлетел на насыпь, оттуда на платформу и заскочил в вагон. Попадаться на глаза своим бывшим хозяевам не хотелось. Если бы за мной погнались, я бы стал биться до конца.
Тревога не отпустила, даже когда я снова оказался по другую сторону стекла.
Страх остался со мной навсегда. Я никому не рассказал, где отсутствовал целую неделю, потому что не хотел сесть за убийство. Теперь я избегаю поездов, а на своей машине стараюсь не подъезжать к железной дороге. Боязливость беглого раба не даёт покоя и на городских улицах. Очень уж неохота возвращаться на "фазенду", в полосу отчуждения, в мир трущобного абсурда и первобытной жестокости. Который находится за стеклом электрички, совсем рядом с нами.