- Ребят, я ни одной урны не наблюдаю. Куда бутылку выкинуть?
- Узнаю Петра. За те двадцать лет, что мы не виделись, ты так и не научился гадить, - засмеялся Олег. - Давай заново учиться: берешь бутылку и аккуратненько ставишь ее в уголок. Хотя нет, лучше не в уголок, а на самое видное место.
- На крышу своего Форда! - включился в мастер-класс Игорь.
- Да-а. Кто бы мог подумать, что сможем еще вот так запросто постоять посреди улицы с бутылочкой пивка... Когда последний раз такое было-то? Мы ж теперь все состоятельные, степенные, вечно занятые...
- Да... Нам на троих сто двадцать с хвостиком, парни, - вздохнул Олег. - Эх, где мои семнадцать лет?
Шр-шр, дзынь-дзынь. Мужчины развернулись полукругом, приглядываясь к источнику шуршащего звона. Мимо них, по касательной, плелся грязный, ужасный и одновременно жалкий человек, сжимая в руках растянувшиеся под тяжестью собираемых бутылок ручки огромных сумок.
- Вот кто тебе поможет, Петруха, - усмехнулся Олег, - готовь тару.
- Да ведь это Санька Афганец, - испугавшись собственной наблюдательности, прошептал Игорь.
- Иди ты! Он после Афгана директором стал, а не бомжом.
- Давай проверим? Здорово, Саня!
- Олег, зря ты это. Говорю же: он. Пусть идет себе...
Но предмет спора уже повел ухом, сошел с касательной и стал неторопливо приближаться. Одноклассники, пока он еще был далеко, тихо переговаривались.
- Да... Не узнать. А ведь этот человек в Афгане за нас бился...
- Медалей у него целая куча и орденов. Даже Орден Красного Знамени и Орден Красной Звезды. Если б погиб, Героя бы дали.
- В смысле? То есть живым не положено?
- Ну, понимаешь, подвиг-то он совершил, но не совсем выдающийся. Вот если б еще один танк подстрелил хотя бы или на десяток духов больше завалил... Не дотянул, короче.
- Значит, капельки самой не хватило - смерти. Чтоб детям нашим в школе можно было рассказывать про него: родился, учился, вступил в ряды Советской Армии, добровольно отправился в Афганистан, добровольно погиб, удостоившись звания "Герой Советского Союза". Складненько чтоб.
Непризнанный герой произнес что-то невнятное. Более красноречивыми и внятными были его глаза. В них читалось некое смущение, нежелание омрачать фактом своего жалкого существования жизнь состоявшихся обывателей. В них была радость за тех же самых обывателей, за их благополучие, в котором нет нужды думать о ценности выбрасываемой бутылки. Когда-то и он пытался научиться жить как все, в мирном мире. Стал директором: квартира, несколько машин - все в пределах общественного понимания устроенности. Да только, видно, с высоты афганских гор разглядел он что-то такое, чего не увидишь с Магнитной. Так рука и потянулась к горькой. Ничего не осталось: ни благополучия, ни квартиры, ни орденов... Еще в его глазах, наряду со всем перечисленным, или вне всякого ряда, было глубоко осмысленное, годами прививаемое самому себе, выстраданное равнодушие. Ко всему.
Саня Афганец окинул взглядом притихших мужиков. Рука Петра вдруг потянулась с пустой бутылкой, но его тут же взглядом одернул Игорь: "Ты что?! Сдурел?!"
- Ладно, пойду... Давайте, пока.
- Сань, ты ордена-то будешь восстанавливать? - вслед ему зачем-то выпалил Олег.
- Мне железки не нужны...
Шр-шр, дзынь-дзынь. Повзрослевших одноклассников накрыла тишина. И я, на поколение младше, по закономерной случайности оказавшаяся на этом "вечере встреч", возможно, впервые в жизни ощутила бездну тишины. Будто по замыслу кого-то невидимого все на несколько секунд затихло (поверьте, это не художественный домысел, это правда): оживленный проспект стал всего лишь безмолвным серым асфальтом, беседа одноклассников - логической паузой, бесконечное движение прохожих - отсутствием всякого движения и всяких прохожих. Что это было? Минута молчания в память о тех героях, о которых мне не рассказали или не захотели рассказывать на уроках истории Отечества? Или граница миров: непонятного и непонятого мира Сани Афганца и привычного и тем оправданного нашего? Или это была тишина, подобная той, что бывает в горах Афганистана, лживая и оттого мучительная, о которой я знала только из книг?
Через несколько мгновений звуки вернулись - резкие, навязчивые, несущие такую живую и шумную суету. И среди них - шр-шр, дзынь-дзынь ... Еле слышный, еле живой... все дальше и дальше.