В который раз, подавив в себе, желание закурить, он сминал сигарету в пепельнице. Можно было выйти из автомобиля, но не хотелось будить спящую на заднем сиденье дочь. Это даже не было подавлением привычки, нет. Он отдавал себе отчет, что желание закурить возникало не из-за слабого нервного расстройства. Просто не чем было себя занять.
Еле слышная, спокойная музыка из приемника, плавно обволакивала салон, но от вынужденного безделья не спасала. Не было никакого желания смотреть на окно второго этажа в доме, напротив которого он припарковал автомобиль. Он даже не хотел напрягать фантазию, что бы представить себе то, что происходило за тем окном. В свои 52 он давно успокоил в себе малейшие, даже не вспышки, но и проблески ревности. Он рассудительно осознавал, что она, та которая за окном, в свои 35 имеет право на свои прихоти. Те некоторые прихоти, которые он ей не мог уже подарить, в силу своего возраста и ее неустойчивого характера.
Они были вместе уже 6 лет. Все начиналось бурно и по-старинному сказочно. Звонки, переписка, горячие признания, нечастые цветы и подарки. Все это было уже в прошлом. Да и срезанные, умирающие в вазе цветы , он не любил с детства. Рутинный быт, вновь, как и в прошлой, и его и ее жизни, постепенно вытеснил те романтические отношения, с которых обычно начинается у большинства семейных пар. Семейных. Если можно было так сказать.
Она уже была пару или больше раз замужем, до встречи с ним. Он тоже был женат, но воспоминания о прошлой жизни гнал от себя, как назойливую муху. Ее девятилетняя дочь от одного из прежних браков, мерно посапывающая во сне, не была тем цементом, который может держать, даже разрушающуюся семью. Но, безусловно, была в центре внимания. Неугомонная, полная энергии, она, как будто подзаряжала его целительными зарядами. Ему импонировала привязанность девочки. Ее любознательность, пытливость во всем, чем бы, он не занимался, существенно отвлекала от недавно возникших похождений ее матери. Но отвлекала не настолько, что бы, не насторожится, ввиду возникшей в городе, ситуации.
Уже больше месяца город терроризировал маньяк. Более десяти трупов молодых и не очень симпатичных женщин были найдены в парках, подворотнях и прочих, мало посещаемых в ночное время местах. Ему было страшно. Он не мог и в мыслях допустить, что с ней или ее дочкой, что-то может случиться. Это беспокойство постепенно превращало его в осторожно крадущегося охотника.
При вновь набежавших мыслях о ночном извращенце, он внимательно осмотрелся в зеркала заднего вида и боковые окна автомобиля. Вид из улицы, наблюдаемый им через лобовое стекло, успел порядком приесться и надоесть. Не было необходимости проверять наличие пистолета. Вот уже почти час, рука находилась на обвисшем боковом кармане пальто. Оружие было не боевым. По уверению продавца, резиновые пули, которым был заряжен, специально разработанный "Браунинг", были опасны лишь на близком расстоянии. Он надеялся скорее на шумовой эффект, хотя стрелял в свое время неплохо.
В свое время. Он снова достал сигарету. Медленно, прислушиваясь к хрусту табака, размял ее пальцами левой руки - привычка от прежних времен, когда не размятую сигарету можно было курить, лишь после тщательной просушки. В прошлой жизни он хорошо делал многие вещи. Но это было в прошлом. Кинув взгляд на освещенное зашторенное окно, он вдруг поймал себя на мысли, что это именно он был инициатором оставлять включенным свет в тех местах, где они предавались любовным утехам. В квартирах его друзей и ее подруг. В каждой, из которых был свой, присущий определенным людям, запах. А в запахах он разбирался. Именно по запаху он, в какой-то момент определил, что у нее появился мужчина. Но это был не его запах, хотя и его он сразу почувствовал. Это был ее запах, появлявшийся лишь некоторое время спустя, после бурного постельного проявления обычной человеческой потребности.
От размышлений его отвлек, вдруг появившийся звук торопливых, скрипящих снегом под подошвами, шагов. Он импульсивно вздрогнул, но оборачиваться не стал, а лишь быстро пробежал глазами по трем зеркалам. Слева, мимо автомобиля прошла женщина. Он даже не стал всматриваться в ее силуэт. И тут же отвлекся, от созерцания улицы, переключив внимание на ребенка. Девочка во сне, что-то бормотала. Сначала легкий вздох, и затем что-то неразборчивое.
Она категорически отказывалась оставаться дома или у родственников и в те, прежние три раза, когда он так же, как теперь отправлялся охранять ее мать на расстоянии.
Он никогда не расскажет ей, об этом. Впрочем, как и не подал виду ни разу, возвращаясь с дочкой, домой, через полчаса после возвращения ее матери. В первый раз девочка, не дав ему открыть рта, для объяснения, звонко щебеча, начала взахлеб рассказывать, как они катались по городу, гуляли возле центральной елки и пили ароматный чай в каком-то придорожном кафе. Во второй и третий разы, они уже заранее договаривались о "лжи, во имя спасения". Вот, наверное, что притягивало ребенка к нему. Они оба не задавали лишних вопросов и всегда быстро находили ответы. Она могла часами наблюдать за его занятиями живописью. Он же, не мог взгляда оторвать от ее пальчиков, когда она работала с пластилином. Настоящие, по детски непосредственные, шедевры появлялись в считанные минуты. Из подготовленных им, тщательно, размятых до горячего состояния, комочков появлялись фигурки, рожицы и просто, не обычные формы, которые он, часто тут же фотографировал. Он даже пытался рисовать их, эти руки, но у него не получалось поймать характер и передать динамику движения.
Догадывалась ли она, о том, что дочь с приемным отцом следят за ней? Он не мучил себя догадками в поисках ответа на этот вопрос. Зная эту женщину, он был уверен, что она, даже, все поняв, не выдаст себя до последнего мгновения разоблачения.
Шуршанье одежды о чехол сиденья вновь вывело его из непрерывной череды мыслей. Девочка повернулась во сне. Его удивило, что в первый раз, ребенок так же легко и быстро заснул. Он же, после возвращения, уже лежа в постели, всю ночь сверлил взглядом потолок. Не будь опасности нападения он, наверное, не стал бы делать эти вечерние вылазки. Но он в равной мере боялся и за девочку и за ее мать. Какое-то волчье чувство опасности подвигло его встречать девочку после вечерних занятий и тут же отправляться в конец улицы, на которой находился офис, из которого в это время выходила ее мать.
Он хорошо умел держать дистанцию, и не был ни разу замечен. Дождавшись же, когда двое, уже прощались под желтоватым фонарем, он выжидал, пока он посадит ее в такси и лишь тогда заводил двигатель. Тогда же просыпалась и девочка. Всю дорогу, держась на расстоянии, они молчали. И только подъехав к последнему повороту и остановившись, что бы выждать тридцать минут, она начинала говорить. По заговорщицки, тихо и вкрадчиво, почти по детально. Девятилетний ребенок выстраивал вполне реальную, подкрепленную детской непосредственностью, версию последней "прогулки". Он слушал ее, глядя в полумраке салона ей в глаза, и каждый раз удивлялся сухим глазам ребенка. Сам же еле сдерживался, что бы, не достать носовой платок.
Накатывало. И довольно сильно. Но причиной была не ревность, а ощущение безвозвратно ушедших лет, возможностей и способностей. Он всегда оставался спокоен, и происходящее его скорее удручало, чем злило или толкало в какое либо другое состояние. Он не хотел с ней расставаться. Он любил ее. Любил ее ребенка, хотя временами чувствовал себя чужаком, особенно, когда они все втроем встречались с ее родственниками. Но время шло, а сил не прибавлялось. Даже лежащий без дела, качественно изготовленный нож, теряет со временем, великолепные качества метала и постепенно покрывается ржавчиной.
Морально он уже давно готов был к любым поворотам в жизни. За долгие годы усиленной психологической самоподготовки он стал убежденным фаталистом. К тому же способность предчувствовать и предвидеть события нередко выручала его. Не увлекайся он с раннего возраста философией, принимать удары судьбы было бы гораздо труднее. Он знал, что рано или поздно их разница в возрасте сыграет с ним традиционно злую шутку. Знал и мысленно готовил себя, и эта готовность как-то незаметно передалась не только ей, но и ребенку. Последнее осознавать было гораздо сложнее. Независимый и самостоятельный характер девочки давно взял верх над ним. Вернее над его, спрятанным, где то далеко в складках души, внутренним эго. Он поражался способности этого ребенка влиять на нечастые неловкие ситуации в их семье. С ловкостью опытного дипломата, дочка в считанные секунды могла разрешить, внезапно возникшие спорные ситуации, находила выход из любой, чуть начинавшейся словесной перепалки, которая гасла так же быстро, как и разгоралась. Проницательный, вовсе не детский взгляд ее очаровательных глазенок, он временами чувствовал спиной. Он невольно усмехнулся, вспомнив их недавний "диалог взглядов", когда в течение сорока минут, мимикой и игрой глаз она уговорила его сдаться и изменить планы на выходные.
- Сделай чуть громче.
От неожиданности он вздрогнул. Это был почти испуг. Изрядная доза адреналина напрягла и сжала в стиральную доску мышцы спины. Она не спала? Невероятно. Он не уловил этого. Не уловил? Он оглянулся. Ребенок так же, нежно посапывая, мерно дышал. Густые, как у матери, ресницы застыли абсолютно неподвижно, как ему показалось, в надменном положении. Неужели сквозь сон? Невероятно. Он оторвал правую руку от кармана и добавил немного громкости.
- Угу ...
На этот раз неожиданности было гораздо меньше. Он снова оглянулся. Ничего не изменилось. Казалось, такой же безмятежный сон.
- Ты не спишь?
В ответ:
- Ммм.... Мммм-м .... Дремаю. Тепло.
Он снова пожалел и стал мысленно укорять себя за то, что в очередной раз согласился взять с собой ребенка. Но с упорством девочки трудно было спорить. С мастерством актрисы ей всегда удавалось напустить, в нужный ей момент, огромную слезу. Причем всегда на один и тот же глаз. И каждый раз, еле заметно подмигнув ей, он изумлялся тому, как внезапно появившийся на нижнем веке бриллиант, исчезал. Так же бесследно, как и появлялся.
Взглянув на окно, он понял, что прозевал. Что-то изменилось в окне. Он не сразу понял что.
Форточка. Теперь она открыта настежь. Теперь рука. Сигарета. У окна стоял мужчина и торопливо, как ему показалось, делал затяжку за затяжкой. Затем искра летящей из окна сигареты. Он взглянул на часы. Час сорок две. Он не фиксировал время. И совершенно не помнил, сколько это длилось в прошлые разы. Он с детства приучил себя освобождать память от третьеразрядных, ненужных деталей. Сколько помнил себя, всегда плохо помнил цифры и даты. Забывал не только о днях рождения, но и те места, куда клал записи с теми, же датами дней. В то же время, входя в мастерскую, визуально сразу замечал малейшее нарушение в положении предметов, оставленных им в полнейшем беспорядке.
Спустя некоторое, уже не отмечаемое им время, дверь подъезда отворилась. Первым, как и прежде вышел он, придержал дверь, пропуская ее. Спустя минуту они вошли в тень, между освещенной настенными светильниками дома площадкой и желтоватым пятном света фонаря на снегу у самой дороги. Такси появилось так же быстро, как и в прежние разы. Улица, почти в самом центре города, в любое время суток была оживленной. Едва тронувшееся авто скрылось за ближайшим строением, мужчина торопливо двинулся в противоположном направлении.
Он завел двигатель, отогнав от себя немой вопрос о том, ждет ли ее партнера кто-либо дома. Его это не волновало, в отличие от состояния дороги. Лед под слоем снега заставлял сосредотачиваться и держать дистанцию перед впереди идущими автомобилями. Мельком взглянув в зеркало заднего обзора, он убедился, что девочка уже проснулась и теперь сидит, прижавшись к стеклу щекой. Все было, как раньше. Дорога. Переходы. Пешеходы. В считанные минуты суетные улицы центральной части города сменились знакомыми заснеженными улочками, примыкавшими к парку, вблизи которого они жили уже 6 лет.
Он, как человек большую часть времени проводивший в мастерской, плохо водил автомобиль. По этой причине, находясь за рулем, всегда максимально сосредотачивался только на дорожном движении. В эти моменты ему было не до размышлений. Держась в, примерно, семидесяти метрах от впереди едущего такси, он старался фиксировать взглядом все, что могло двигаться вблизи дороги, ведущей к дому. До переулка, в который должен был свернуть автомобиль, в котором ехала она, оставалось еще метров триста, как вдруг силуэт машины вильнул резко влево, затем юзом почти развернулся. Заднее колесо впереди идущей машины выскочило на бровку газона. Автомобиль замер.
Притормаживая, он стал замедлять движение, не сразу почувствовав горячее дыхание дочки у самого своего уха. Остановившись в тридцати метрах от развернувшегося такси и осветив дрогу дальним светом фар. Он увидел, что она вышла спеша ему навстречу, взмахом руки периодически старается привлечь его внимание. Играть в Штирлица было глупо и он, подъехав навстречу, остановился. Щелкнул замок открываемой дочерью задней двери.
Осознавая неловкость ситуации, ей тоже не хотелось ехать прямо домой, и она предложила сделать несколько кругов вокруг парка. Он, как и она, не был готов к разговору и молча, согласился. Дочь так же молчала. На одном из мало-освещенных отрезков пути она попросила остановить и, шепнув, что-то дочери, вышла. В темноте вспыхнула искра зажигалки. Он, молча, сидел, отмечая, как внезапно появившееся напряжение медленно спадает. Девочка, лишь один раз глубоко вздохнув, тихо сидела сзади.
В конце концов, шесть лет назад, с ним она была в точно такой же ситуации. И он тогда вел себя точно так же, как и ее теперешний партнер. Эту мысль прервал громкий, неожиданный , но довольно глухой звук, сорвавшегося с ветвей дерева снега.. Автомобиль обильно присыпало и со стороны , наверное он казался давно припаркованным в этом месте. Он не стал включать стеклоочистители, и лишь молча, слушал мелодию из радиоприемника, вглядываясь в залепленное снегом стекло. Она ходила вдоль дороги, закуривая одну сигарету, за другой. Ей нужно было прийти в себя, он понимал это и не торопил ее. Зная эту женщину не первый год, он чувствовал, что именно в этот момент, она не подыскивает слов для оправдания, не готовит себе алиби. Ей просто необходимо было обуздать внезапно вспыхнувшие эмоции. Даже издали было заметно, что огонек сигареты подрагивает.
- Выйди к ней.
В этих словах он почувствовал толчок, на который решался уже несколько последних минут. Дочь вновь сделала то, что в разумном понимании и должно было происходить в этот момент. Он вышел, слегка хлопнув дверью. Снег, присыпавший автомобиль, даже не шелохнулся. Подойдя к афишной тумбе, у которой она стояла, он достал сигарету, прикурил и, опершись о тумбу плечом, молча, стоял, глядя на истоптанный пешеходами снег под ногами. Они долго молчали. В его висках стучало, но менять ничего не хотелось. Она готовилась, что-то сказать, но оттягивала этот момент и он, чувствуя это, не торопил ее. Она это понимала. Она ведь тоже знала его шесть долгих лет.
Тумба, густо облепленная салатом из всевозможных объявлений, скрывала участок дорожки с ее стороны. Он не видел эту часть дорожки, впрочем, и ее он видел лишь в виде силуэта, прислонившегося, как и он к тумбе. Приближавшиеся шаги с ее стороны он услышал, лишь тогда, когда до идущего по дорожке в их направлении человека оставалось не более семи метров. Он взглянул на приближающийся силуэт и все, что произошло, впоследствии, случилось быстрее, чем все трое присутствующих на пустынной дорожке парка, успели осознать.
Человек, подходящий к ним, двигался, как то несуразно. Его руки были спрятаны в разрезе полу расстегнутой куртки, с огромным, дутым капюшоном. Какие-то невероятно неуместные, коротковатые брюки, обнажали столь же неуместные в таком одеянии, светлые носки. На ногах ничего не было, кроме этих испачканных носков, белый цвет которых, скорее угадывался, чем воспринимался взглядом. Какая-то дерганая походка, с наклоненной вперед, от капюшона казавшейся несоразмерно маленькой, головой. И вдруг блеск. Блеск прямо в центре силуэта. Это даже не насторожило, скорее, заставило действовать быстро, ни на миг не задумываясь, над происходящим в дальнейшем. Левой рукой он резко притянул ее к себе за шею. Она инстинктивно обхватила его. Правая рука с зажатым пистолетом взлетела вверх, по направлению стремительно приближавшегося силуэта. В последний момент, он с силой прижал ее к себе, стараясь щекой оградить ее от звука выстрела. Хлопок был настолько неожиданным и громким, что оглушил его самого, хотя он внутренне был готов к этому. Второй и третий выстрелы слились в какой-то невообразимый шум, на фоне вакуумной тишины зимнего вечера.
Они так и стояли, обнявшись. Стояли и смотрели на распластанное тело у их ног. Под протянутой в их направлении, безвольно ослабевшей кистью руки, был виден кухонный разделочный топорик со следами, то ли ржавчины, то ли запекшейся крови. Они оба чувствовали дрожь тел друг друга, и не могли совладать с этим проявлением нахлынувших чувств. Из оцепенения их вывел звук за спиной. Хлопнувшая дверца автомобиля заставила обернуться. На пустынной дороге, рядом с темным силуэтом машины стояла ее дочь. Они еще раз, посмотрев на лежащего, медленно перебирая ногами по глубокому снегу газона, побрели к ней.
Уже подъезжая к дому, она спросила:
- Мы об этом расскажем, кому-то?
Он молчал и думал. Непонятно о чем. От пережитого мысли роились в голове слишком стремительно. Он не успел ответить.
![[]](/img/g/geleta_w_m/n2/889.jpg)