Гелин Александр Иванович : другие произведения.

Под интегралом: xроники веселой жизни. Издание второе, разрешенное цензурой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Александр Гелин и Санжар Жаксыбаева Под интегралом (Хроники веселой жизни) Издание второе, разрешенное цензурой
  
  
  
  
  
  Александр Гелин и Санжар Жаксыбаева
  
  Под интегралом
  (Хроники веселой жизни)
  Издание второе, разрешенное цензурой
  
  
  
  
  
  (c) Издательство Группа старых товарищей
  2013
  
  
  
  
  Внимание!
  Все действующие лица, организации, их имена и названия придуманы автором и не имеют прототипов. Любое сходство персонажей с реальными лицами случайно и не имеет под собой никакой основы
  ISBN: 978-5-9775-0360-1 (цензурированное издание)
  (c) Александр Гелин, тексты 2007-2013
  (c) Санжар Жаксыбаева, тексты, 2010
  (c) Издательство Группа старых товарищей: оформление, корректура, иллюстрации, рекламное сопровождение, исполнение предписаний цензуры, 2013
  
   Полный текст доступен здесь: http://www.amazon.com/Pod-integralom-Zhroniki-veseloy-Russian/dp/3847384953/ref=sr_1_1?s=books&ie=UTF8&qid=1376321634&sr=1-1&keywords=zhroniki
  
  
  
  Разрешено к публикации Манчжоулиским комитетом публичной нравственности и цензуры народного самоуправления для рукописей на иностранных языках
  16 декабря 2012 года
  
  Издательство Группа старых товарищей
  Ст. Манчжурия, Харбинской железной дороги (быв. КВЖД)
  Провинция Внутренняя Монголия, КНР
  
  
  Printed in China
  
  
  
  
  Под интегралом
  (Хроники веселой жизни)
  
  
  
  Глава первая. Справедливость
  Глава вторая. Энтропия
  Глава третья. Секес
  Глава четвертая. Бедная Лина
  Глава пятая. Е.Т.
  Глава шестая. Фундаментальная наука
  Глава седьмая. О буфете и ...
  Глава восьмая. Уже написан Чендлер
  Глава девятая. Много гитик
  Глава десятая. Нежность
  Глава одиннадцатая. Песни кошек
  Глава двенадцатая, последняя. Липа
  Эпилог. Распад функций
  
  
  
  
  Люди, я вас ... , бдите!
  Ю.Ф.
  
  
  
  Глава первая. Справедливость
  
  Дядя Боря и дядя Жора срубили шесть литров спирта на двоих прямо перед праздником восьмого марта. Такая удача и неожиданное совпадение по времени ложки и обеда казались подлинными знаками свыше. При строгом анализе, выяснилось, однако, что тому есть логическое объяснение. Примерно такое же скучное и заумное, какие всегда наготове у отпетых материалистов, не верящих в инопланетян и неземное происхождение жизни.
  
  Просто за неделю до этого, сын одного из великих химиков местного разлива (последние два слова относится к слову великих) сжег верхний этаж целого факультета. Нечаянно. Забыл выключить плитку - с кем не бывает. Но этаж сгорел дотла. На самОм пятом этаже остались только краны. Торчавшие из стен костями вурдалаков, которые не смогли укрыться от философа Хомы Брута в фильме про Вия и кавказскую пленницу. Огонь прошел вниз еще на два этажа. Что, с одной стороны, вроде бы противоречило законам конвекции, но с другой, означало, что в той сгоревшей лаборатории было, кроме всяких столов, еще и до фига всякого жидкого, что могло гореть.
  
  Вот это "до фига" и протекло жарким потоком вниз и испортило настроение шефу, когда он пришел чуть раньше и увидел пятна огнетушителя около своего кресла. А за полминуты до этого он застал своих дураков-аспирантов за партией домино - и это в девять утра. Еще вспомнил, что в лаборатории у доминошников стоит баллон с аммиаком. И он решил занять своих молодых людей, этих двух Александров, маявшихся от безделья. (Их объяснение было, что партия состоялась оттого, что "фазу вырубили в связи с пожаром, и ничего не работает" - конец цитаты). Он вызвал этих одинаково непричесанных и небритых, хотя и достаточно взрослых молодых людей, и потребовал немедленно привести всю лабораторию в соответствии с правилами техники безопасности. То есть сделать сейф для аммиака и вынести мусор. Оба этих пожелания он выдвигал на протяжении последних трех месяцев, но сегодня это был приказ. Еще пригрозил, что если еще раз застанет в рабочее время за "домином", то выгонит всех. (Он хотел сказать "к чертям собачьим", но так как в последнее время стал задумываться о высоком, то не стал поминать имя дьявола в таком невзрачном контексте).
  
  А сейф можно было сделать только за спирт. И шеф пообещал, что как только Александры договорятся про сейф c факультетскими слесарями, то он сам пойдет к Александре Николаевне (завхозу) и выпишет объем в соответствии с условиями устного договора об изготовлении искомого ящика.
  
  У спирта есть все свойства жидкости, но все же это очень странный предмет, что-то от меда: вроде он есть (в момент переливания из большой бутыли завхозши в иную тару), и его сразу нет (через час, а иногда и раньше). Хотя спирт бывает разный, но пить можно любой. Отличаются только последствия. Скажем после технического болит не только голова, но и сердце позвякивает, выпрыгивает из груди и стучит где-то в районе ключицы. И это не ровно-трамвайно-поездное тук-тук и тук-тук, а дятлоподобное тук-тук-тук, и после секундного перерыва снова тук-тук-тук - прямо в висок. И так, пока не похмелишься. Но у технического есть и положительное свойство: достаточно выпить наутро полстакана воды, - и опять весь день свободен. Благодаря мгновенному опьянению. Технический неразведенный спирт могут пить только очень сильные и закаленные личности, вроде слесарей и стеклодувов. Не один аспирант, или там соискатель, полегли после его прямого потребления внутрь. Автор видел своими глазами как опытный алкоголик с ученой степенью позорно исполоскался при всем честном народе, когда хотел на спор перепить техническим простого сантехника дядю Колю.
  
  Гидролизный, в просторечии - гидрол, тоже хорош. Немного жестковат, поэтому при разведении нужно пол-ложки сахара и несколько крупинок соды. Он отдает слегка фенолом - так называемой деревяшкой. Но, опытные люди говорят, что это легко исправить, если настаивать на всяких травах или даже на березовых почках. Если, конечно, спирт у вас остался до момента появления ингредиентов настаивания. Но в целом последствия после гидрола не сильно отличаются от тех, что наступают после паленой водки. Пережить похмелье после хорошей дозы гидрола можно простой чайной заваркой.
  
  Высшая же категория - ректификат, а короче - рек - перегнанный и очищенный гидрол или его медицинский брат, - это царское питье. Сколько людей с иных факультетов пришли к нам и стали химиками, чтобы просто иной раз прополоскать брюхо этим чистым продуктом. И быть как стеклышко с утра.
  
  Но основное свойство спирта это то, что он будит спящую совесть. Любой выпивший хочет говорить и нести слово правды. Правду-матку (не имеет отношения к гинекологии). Стучаться в уши, отверзать веки. За это у спирта и есть второе имя - справедливость.
  
  Ну да ладно. Задача - сделать сейф. Это постороннему кажется, что пошел, сварил себе ящик из железа по размеру баллона и прибил к стене. Нет, это не так. На пути есть еще один человек с подходящей фамилией Меняйло - начальник службы техники безопасности факультета. Лысиной и улыбкой он похож на Гурвинека, если кто-то читал в детстве Веселые картинки. Лысина у него - наследственная. Химфак редко кого доводил до облысения. Убить сразу и наповал, - это пожалуйста. А всякие истории про медленное умирание, выпадение волос, и бесплодие на почве отравления - не про нас.
  
  Добры молодцы, балбесы Александры пришли к Меняйло спросить за сейф. То есть не столько спросить - куда бы он делся, если спирт уже обещан. А получить "добро" на прибивание железа к стене. Добро - это такая маленькая подпись-закорючка на плане заднего двора факультета, где будет стоять это чудо инженерного искусства. Гурвинек уже был в порядке. То есть наши второстепенные (в этой главе) герои были не первыми сегодня, кого он уже облагодетельствовал своим автографом, или, скажем, не заметил чайник при обследовании лаборатории. С Меняйло уже заметно и свежо рассчитались чистым алкоголем, а значит нужно срочно искать продолжение. Почуяв легкую добычу, волк внутри Меняйло не на шутку разыгрался. Он прямо потребовал литр. "За что?" - возопили балбесы, мысленно потеряв на комиссии. Ведь они рассчитывали все получить бесплатно или уж согласиться на потерю максимум 0.33 - бутылку из-под пепси.
  
  Нужно сказать, что деньгами у нас не брали и, насколько мне известно, не берут до сих пор. Мы не говорим, конечно же, про зачеты и вступительные, - там всякое бывало, и то вечно платили коньяком. Но если чего надо сделать или достать, то это только за спирт. Деньгами брал только Валько, бывший полковник, говорят, пропивший печень еще под Сталинградом, пока грелся, удерживая Паулюса в окружении. Ему, как ветерану, такое позволяли, да и то не все. Был еще такой завхоз Каримыч, по национальности ассириец, который ничего никому не давал для работы, но, если ты говорил, что для дома, то все, что требовалось, он выдавал без звука. И вот тогда брал подарок деньгами: у него было восемь дочерей, так что одним спиртом и зарплатой на приданное не соберешь. Ой, я опять отвлекся.
  
   Опомнись, несчастный, - попробовал уговорить Меняйлу старший и более опытный из Александров. - От тебя только и требуется, чтобы ты расписался на этой бумажке!
   С чего ты взял, что только это? Ты недооцениваешь мои служебные обязанности! - уперся подлый Гурвинек.
   Какие такие обязанности? Наш спирт пить? - продолжил старший. - Или спать днем с гондоном на голове для безопасности?
  
  Потенциальная потеря литра спирта сняла с него все моральные и психические ограничения. "Это провал", - подумал младший и вытащил старшего за полу прожженного халата в коридор.
  
  В соответствии с законами одного австрийца, слово "спирт" на факультете никогда не произносили. Говорили просто - пол-литра или двести грамм, ну или два литра. Но никогда - чего. Только в гневе или по глупости.
   Что ты наделал, - заорал младший на старшего, - теперь шеф нас сожрет.
  
  (Здесь и далее в разговорах между лицами мужского пола используются исключительно нецензурные выражения. Автор приводит литературный перевод диалогов, как можно ближе к смыслу передаваемой информации).
  
   Я что он так! Я хотел с ним поделиться! Но ведь это просто грабеж!
   С чего ты взял? У него может быть гости придут, а ты тут...
   А чего он на нас наваривается, - старший Александр все не мог успокоиться, но при этом застеснялся собственной агрессии.
   Давай сделаем так, - предложил младший, - пойдем узнаем у Жоры с Борей сколько им надо, а потом внесем поправку на Меняйло.
  
  Ну, наконец-то, переходим к главным героям.
  
  Дядя Боря не всегда был дядей и, тем более, Борей. Вообще говоря, он был латыш по имени Витус. В наши края он попал за небольшое преступление - единолично ограбил сберкассу. Украл 10 миллионов рублей в день победы 1960 года. Старыми. В тот год 9 мая еще не был праздником в Союзе, и уж конечно не праздновался в советской Латвии. И никакой политической основы в его действиях не было, или никто ее не увидел, а то бы, наверное, расстреляли. Но советская власть все равно его и здесь нашла и, если бы он читал газеты, то, наверняка, перенес ограбление на потом. За сутки до этого было опубликовано постановление номер 460 о новом масштабе цен и замене денег на новые.
  
  Его, наверное, никогда не поймали бы, без этого дурацкого постановления. Вообще-то и пропажу то заметили, когда ревизоры из Риги стали пересчитывать активы в связи с денежной реформой. Витус не только ловко прокопал туннель под дом на улице Ленинас своего родного Даугавпилса (он же Борисоглебск, он же Двинск), в котором находилась сберкасса, но и сложил оставшиеся пачки таким образом, что все выглядело как обычно. Этнический контекст способствовал его удаче: русских в Даугавпилсе почти не было, поляки с латышами не разговаривали, а евреев, которые говорили бы на всех нужных языках, расстреляли еще до 1940 года. Короче, русская директор сберкассы не понимала кассиров (латышей) и сторожей (поляков). А те и не пытались ей помочь, и не могли, даже, если бы захотели.
  
  Витус ходил на сейнере. В торговый флот его не брали, так что желанные для побега берега он наблюдал из нейтральных вод. А когда разгружались, не дай Бог где-то в Норвегии (они ходили куда-то там на какую-то банку за атлантической селедкой), то его запирали на всякий случай в трюме вместе с эстонцем и подозрительным финном из Питера, который называл себя карелом.
  
  Через сутки после ограбления он уже был в море и болтался там до ноября. За это время дело о сберкассе раскрыли, как это тогда полагалось. Посадили директрису, кассиров и сторожей. Но ни грабителя, ни денег не нашли. Да и как их было найти, когда Витус взял деньги с собой на корабль, а следов он не оставлял даже по свежему снегу. Чемодан служил ему тумбочкой на протяжении всего плавания. При сходе на берег Витус едва не попался оттого, что чуть не упал с мостков под тяжестью награбленного. Его взяли второго января, когда он принес менять на новые третий за день миллион рублей в ту же самую обокраденную сберкассу. Он ни в чем не признался, и не сказал, где остальные деньги (основная причина - плохо владел русским языком), но все равно дали пятнаху. Уже на зоне он выучил русский, стал Борей и научился делать то, о чем мечтал всю жизнь - электрогазосварку - и стал настоящим варилой. Это такой термин для мастера, который владеет всеми ее видами.
  
  Дядя Жора раньше был участковым милиционером. Это проявлялось в том, что он всегда ходил в галифе образца 1947 года и говорил голосом Папанова из "Ну, погоди!" Когда в начале шестидесятых его заставили снять портрет Сталина в кабинете, он сам сорвал с себя погоны, прибил портрет на портфель и устроился на химфак слесарем. В те интересные годы, любой, кто хотел быть слесарем, мог им стать, или хотя бы называться. Тогда, если могли выбирать, шли в космонавты (как сейчас в манагеры и экономисты), а не в слесаря. За годы он немногому научился, что называется по основной профессии, но оказался очень смышленым в анатомии и разделке неопознанных трупов. Так что на кусок хлеба с маслом у него всегда было, учитывая, что рядом всегда был милицейский морг.
  
  Интересно, что куда бы судьба не бросала факультет, тот всегда был рядом с больницей, базаром, церковью и управлением МВД.
  
  Дядя Боря и дядя Жора заканчивали свою утреннюю трапезу вчерашними беляшами, когда к ним подошли два обалдуя в изгаженных реактивами халатах. Делать было нечего, а начинать пить казалось рановато (вчера пьянки, а значит и потребности похмелиться, не было). Нужно было развеяться и убить немного времени. Тут пришла идея. Боря сказал, что сделают сейф, а вот, сколько это будет стоить, выясним через домино.
  
   Играем до шести побед, - объявил Жора на правах судьи (раз он был в органах лет тридцать назад до этого). - если выиграем шесть-ноль, то шесть литров. Шесть-один - пять литров, и так далее. Если проиграем, то все сделаем бесплатно.
  
  Дядя Боря кивнул в подтверждение, а настоящие химики, посовещавшись, быстро согласились. Тем более, что опыт был. Игра в домино была давно и надежно поставлена в лаборатории. Почему-то считалось, что карты - это просто зло, а домино - хоть и зло, но допустимое. Примерно как умеренное пиво в рабочее время.
  Первая партия была проиграна меньше, чем за минуту. Даже кости не успели разложить, как после трех проездов научных работников, Жора закончил дублем ноль-ноль, что означало позорное поражение, "получить пысака" в доминошных терминах. Дядя Боря откинулся на спину, поглядел на проигравших, делавших второй замес, и произнес фразу, которая вскоре стала пословицей:
  
   Это тебе не химией заниматься - спектры снимать! Тут думать надо!
  
  После первой победы полагалось выпить. Закон такой же вечный, как и законы природы, никто не собирался нарушать. Александр-младший сгонял на пятый этаж, и занял пол-литра с возвратом сегодня же.
  
  Интересно, что спирт никогда не разводили (если не для питья). То есть возврат всегда был точным - как по объему, так и по качеству гидрол за гидрол, а рек за рек. Иногда, какой-нибудь биолог норовил подсунуть отгон (спирт, использованный для эксперимента, а потом отогнанный назад в исходное состояние, но гораздо худшего качества). Такой человек навсегда изгонялся из системы оборота чистого алкоголя. А в суровое время года (скажем наутро после Нового года или демонстрации первого мая) за это могли и душу выбить.
  
  Быстро выпили. Дядя Жора выпил семьдесят грамм справедливости, не разводя, и заговорил о политике. Дядя Боря ударил все сто и заговорил о женщинах (пятнадцать лет строгих лагерей закрепили за ним эту привычку). Химики тоже выпили и заговорили о работе и шефе. Все говорили одновременно, никто никого не слушал.
  
  Сели играть дальше. Через полчаса и скорой победы со счетом шесть-ноль, придавленные неудачей аспиранты ушли за обещанным продуктом. А дядя Боря выпил еще немного справедливости было пошел по коридорам факультета учить студентов и аспирантов уму-разуму. Тут до Бори дошло, что проклятые химики, хоть и проиграли спирт, обещали принести только по исполнении заказа. Так что Боря никуда не пошел.
  
  Дядя Жора же, будучи ментом (это скорее зов души, чем профессия) взял и спрятал недопитое. А сам ушел на свою работу-хобби в анатомичку.
  
  Тем временем, шеф учуял запах у своих аспирантов, когда решил проверить как у них там с мусором. С мусором же было все в порядке - он лежал там же, где лежал и вчера и месяц назад. Это было последней каплей. Не спирта, разумеется, а его-шефа терпения. Он неумело заорал на своих дураков. И даже притопнул ножкой. Но эти оба ничуть не испугались. А старший сказал с обидой:
  
   Эх вы, шеф (он обратился по имени-отчеству)! Ничего не понимаете. Мы старались, искали возможности. Ходили к технике безопасности. Даже договорились про сейф. А вы, всего-то за полстакана шампанского, - соврал он, не моргнув наглым голубым глазом.
   А шампанское-то в честь чего? - Шеф подумал, что может быть и правда, все, что говорит этот загадочный человек, и решил сдать назад.
   У Алика сын родился!
  
  Шеф уже слышал эту отговорку месяцев пять назад, но не подал виду, что усомнился.
  
   Уж ладно, - подумал он, - все-таки ходят на работу, что-то делают. В последний раз, - это уже буркнул себе под нос.
   Нет, это не в последний раз. У него два сына! - аспиранты поправили его хором.
   Я сказал в последний раз, чтобы от вас пахло в рабочее время. И сколько нужно для сейфа?
   Семь литров, - вступил в разговор младший. Разведенная справедливость на него подействовала до такой степени отрицательно, что он не смог соврать, за что получил презрительный взгляд от своего коллеги. Литр за подпись от техники безопасности и шесть - мастерам.
   А что же так много мастерам?
  
  Признаваться в проигрыше в домино не хотелось.
   Нужна хорошая сталь, - решил продолжить старший, на которого такие малые дозы оказывали влияния. - А также ящик прибьют его к стене, если конечно, Меняйло все подпишет. Теперь все зависит от него.
   Послушайте, Александры, - окончательно сдался шеф, - вы идите и договоритесь. Не надо нам с ними ссориться. У нас еще другие приборы есть...
   Ну, тогда надо еще пол-литра, - поймал удачу за хвост старший, вспомнив, что послезавтра праздник.
  
  Шеф печально махнул рукой и пошел к себе в кабинет по темному коридору третьего этажа. (Лампочки были в дефиците и за спирт не продавались).
  
  Завхоз кафедры Александра Николаевна готовилась празднику, то есть отливала заветную жидкость в пустые бутылки заведующему и другим официальным лицам. Когда пришли наши знакомые аспиранты, настроение у нее окончательно упало. Этим всегда нужен рек, а где его взять на всех, если праздник на носу. Решение было принято на ходу. Литр ректификата, а вместо остального семь с половиной литров гидрола. "По паритету так будет все честно", - пояснил старший Александр, как более компетентный в этом вопросе. "И потом дяде Боре - все равно!"- добавил младший.
  
  Они расписались в ведомости в получении десяти литров для работы в лаборатории. Причину усушки в полтора литра легко понять даже неискушенному справедливостью читателю.
  
  К моменту заноса бутыли с огненной водой в каморку, дядя Боря был уже готов. То есть находился в том волшебном состоянии, когда ноги еще держат, но язык уже не поспевает за мыслью. Он не нашел остатков, но достал заначку - генетически заложенная хозяйственность четко помогала в таком деле. При виде такого количества справедливости он даже протрезвел. В этот момент вернулся Жора. И тоже слегка прибалдел от вида бутыли и предчувствия будущего праздника. Он заглянул в соседнюю комнатку и вытащил готовый сейф для баллона, который он украл с физфака с полгода назад.
  
   Давай быстро устанавливать, - приказал он тоном бывшего охранника.
   А техника безопасности не дала добро.
   Хрен с ней. Я сам договорюсь, - пообещал он.
   С Меняйлом? - пропели вопросом двое из ларца.
   Да я убью его. - Жора достал из портфеля огромный тесак, сделанный из скальпеля, и весело помахал им.
   Да, ладно, пусть живет, - вспомнили химики, как тот угощал их портвейном в колхозе.
   Короче, - не успокоился Жора, - если через час не будет разрешения на установку сейфа, я начинаю пить.
  
  Это была уже настоящая угроза. Без Жоры сейф не установить.
  
  Отлили пол-литра и побежали к Меняйле. Выпитая с утра справедливость настолько торжествовала в голове ТБ-шника, что он едва сидел. Но решил преподнести урок этим мелким ни на что не годным химикам.
   Эти ничтожные ученые будут знать, кто я такой, - подумал он, - я им покажу, что такое охрана труда. Они увидят, зачем я здесь и что я могу!
  
  Но сердце его сразу оттаяло, когда он увидел, или даже скорее почувствовал, что ему принесли. И сразу расписался. Тем временем Жора уже притащил сейф к стене здания и придерживал его правой рукой. Другой рукой он полуобнимал Борю, который развел газосварочный аппарат, но никак не мог попасть спичкой в струю газа, чтобы зажечь ее. Когда подошли аспиранты с подписанной бумажкой, он начал подробно им объяснять устройство газовой горелки, ацетиленового аппарата и кислородного баллона. Жоре это слегка надоело, и он легонько пнул Борю под зад, бережно придерживая его же.
  
  Боря дернулся от пинка. Жора выпустил угол сейфа. Тот грохнулся о бетон, как будто рухнуло небо или кто-то трахнул кувалдой о железный бок зерноуборочного комбайна. Но вокруг никто на это не обратил внимания, кроме стеклодувов, которые тоже, приняв справедливости, наблюдали за происходящим из-за окна мастерской. На факультете вечно что-то взрывалось и стреляло. Стеклодувы сочувственно покивали головами и вернулись к процессу потребления спиртосодержащей жидкости. Сейф установили на место. Для этого пришлось положить Борю на землю. Тот держался за сварочный аппарат двумя руками и продолжал рассказывать, как это трудно варить под водой. Газовая горелка продолжала выпускать ацетилен. Когда же Боря все же зажег горелку - лежа это было легче - легкий взрыв снова повалил сейф набок и слегка обжег Жорину щеку. Тот по-настоящему пнул лежащего Борю и без повода обматерил аспирантов.
  
  Боря поднялся как будто не пил, и приварил сейф к стене. Кверху ногами. В этом был особый шик и дополнительный интерес - чтобы физики не узнали в нем украденный предмет. Затем произошел расчет, и все пошли по своим местам. Продолжать. По дороге в свою коморку, Жора остановил парторга и предложил ему выйти из партии. Тот не понял, что от него хочет оборванный и пьяный мужик, зачем-то оказавшийся на факультете. Но поганая мысль о выходе из членов не покидала его еще лет пятнадцать, до самого распада. СССР.
  
  За сутки Боря и Жора выпили все шесть литров. Утром восьмого марта их нашел дежурный по химфаку Калугин, который славился своей дотошностью во всем, и вызвал скорую. Обоих отнесли в реанимацию. Наутро девятого, Жора убежал из реанимации прямо в морг - работать. А Борю разбил паралич, но он довольно быстро оклемался. Теперь только вот левая нога вверх задирается, когда он ходит, как будто он едет на велосипеде, и когда выпьет, то ходит горизонтально, то есть на четырех костях. Жоре же хоть бы что. Ходил с портфелем с портретом вождя, пока не уехал в Свердловск. Пьет по-прежнему. А сейф стоит до сих пор. Неузнанный и пустой. Никто им уже не пользуется.
  
  
  Глава вторая. Энтропия
  
  По дороге в свою коморку, сантехник дядя Жора остановил парторга и предложил ему выйти из партии. Тот не понял, что от него хочет оборванный и пьяный мужик, зачем-то оказавшийся на факультете. Но поганая мысль о выходе из членов не покидала еще лет пятнадцать, до самого распада. СССР.
  
  В этот же день он вспомнил деда.
  
  Расшифровка советского жаргона поражает своей незаконченностью. Тот же парторг или партийный организатор. В расширенном термине не хватает объекта. Ну ладно, партийный. Но организатор чего? Понятно, если это организатор побед, забастовки или застолья. Но без определения? То же самое, что сказать "Пошел ты!" и не сказать, куда. Или вот завхоз. Ну что это такое заведующий хозяйством? Сельским хозяйством? Или вообще хозяйством. Тогда, чьим? Что-то подсказывает, что завхозы скорее крадут, а не заведуют... Или генсек. Хотя, безусловно, страшнее ВЦСПС - произнесите этот акроним вслух, и вы услышите скрип металла по стеклу - ничего придумать страшнее уже нельзя.
  
  Парторг полагался каждой конторе, в которой было даже какое-то небольшое, но не равное нулю членов этой самой партии. А если членов было совсем много, то полагался освобожденный парторг. То есть человек, который получает зарплату. А за это он старается, чтобы все стремились к такому стационарному состоянию, в котором все будут структурно равны. А также равномерно счастливы. Современная наука считает такое состояние недостижимым в обозреваемый период, и в первую очередь, по энергетическому запрету. Но в то время движение было важнее цели. Примерно как езда на велосипеде.
  
  Факультет мог получить такого парторга и, в принципе, мог нанять кого попало. Не химика. Но даже тогда, в блаженные времена застоя, ума хватало этого лучше не делать. Мало ли какой дурак придет, а потом читай с ним с утра до вечера журнал Партийную жизнь, после которого даже мемуары Кочетова кажутся детективом. То есть брали доцента или завлаба из партийных и платили ему полставки за партийное руководство. Распространяющееся на весь нерушимый блок коммунистов и беспартийных. То есть на всех посещающих химфак по долгу службы, включая студентов и пьяниц-стеклодувов.
  
  Он был доцентом и стал парторгом. Как говорится, по велению души. До этого он любил армию. За простоту и точность. За постоянное стремление к поддержанию структуры, стратификации управления и обязательности выполнения приказа. За черно-белость мировосприятия. Когда на того, кто не с тобой, нужно смотреть через прицел или перископ. И всегда есть возможность нажать курок. А в партии особенно ему пришлись по душе принципы демократического централизма, с безусловным подчинением вышестоящим решениям и категорическое недопущение интерпретации таковых. Что вполне вписывалось в его систему ценностей. И еще ему нравилось, что нет места для религии, кроме научного коммунизма.
  
  Когда его, героя и раненного ветерана, выперли из армии, он выбрал химию: в детстве он прочел выражение лорда Кельвина, что управлять можно только тем, что можешь измерить. И когда пришло время, он решил выучить науку, которая измеряет порядок. Чтобы не было повтора с армией.
  
  Еще его ранило случайным осколком (в отличие от киноштампов, артиллеристы редко бывают на самой передовой), и он вообще-то случайно выжил. Выходя из госпиталя, он подумал, что в мире все же есть какая-то сила, не позволяющая беспорядку победить, и, которая дает выжить борцам за порядок, каким он считал себя. Он не хотел признавать такое, поскольку нарушалась его система восприятия мира. И дал себе слово никогда не трогать эту тему. И считать все это глупостью и суеверием, и даже верить в максвелловского дьявола, чтобы найти научное объяснение фактам и совпадениям.
  
  Осенью того года случилось много странного. Сначала, испортив концерт на день милиции, умер генсек, который, казалось, будет править вечно. Уже и дикторы центрального телевидения начали подражать его говору, недовыговаривая звонкое "г" на малороссийский лад. Уже ходил анекдот о его выступлении на 125 съезде КПСС. В кино и на эстраде лет пять доминировали Эмиль и Софочка, и казалось, этому цыганскому надрыву не будет конца: старик был неравнодушен к народу, которым раньше недолго управлял. Даже в южном городе, где он недолго был вторым секретарем в послеоттепельные шестидесятые, понавешали столько его портретов, что художники уже не поспевали за новыми звездами героя, которыми он регулярно одаривал себя. Хитрее всех выкрутилась партшкола. К гигантской репродукции бровастого мужика приделали съемную панель с пиджаком для орденов. И награды дорисовывались к утру дня, следовавшего за награждением. Но и здесь вышел прокол. Когда дали пятую звезду, то генсек ее повесил не дальше в ряд, как было всегда до того, а разместил высшие награды шашечками такси - три на верхнем ряду и две внизу. Места на пиджаке не хватило, и весь портрет пришлось переделывать, чтобы снять на следующий год, когда дед-таки помер.
  
  Парторг факультета воспринял эту потерю лично. Не то, чтобы он любил этого маршала и кавалера двух орденов Победы, пережившего два инсульта, знавшего армию из окошка интенданта и написавшего книгу о том, чего не было. Но все ему простил, когда генсек ввел празднование дня победы в 1965 году, хотя почему-то на день позже, чем кончилась война. И еще за значок в честь 25-летия победы. В нижнем восьмиугольничке-подвеске этого значка он видел себя-героя, который освободил страну от разрушителя сформировавшейся структуры. Этот значок он никогда не снимал.
  
  Новый же не вселял надежд. В первую очередь он не выглядел здоровым. Но, когда приказал сбить самолет, нарушивший нерушимое воздушное пространство где-то над дремучей тайгой и выпер писаку и виолончелиста вместе с их женами, то парторг поверил, что все снова станет хорошо. Про выгон и лишение гражданств он прочел в маленьком журнальчике, который публиковал официальные списки награжденных. Он начал выписывать его лет десять назад, чтобы следить за успехами своих друзей и врагов. Тираж журнала был настолько мал, что он чувствовал себя посвященным, вытаскивая его свежий номер из почтового ящика. В ноябрьском номере этого Вестника Верховного Совета появился новый раздел на дополнительной страничке, где имена изгнанных врагов порядка стали печатать регулярно. Но и тут было что-то сильно не так: появление раздела нарушало структуру вестника: он стал 33 страницы вместо привычных тридцати двух - двойки в пятой степени.
  
  Но парторг поддержал борьбу нового за цель собственной жизни. На заседании парткома факультета решили установить постоянный пост, где бы записывали время прихода и ухода сотрудников - его мечту с момента начала работы в науке. Но результат был неожиданным. В первую неделю было поймано с десяток теток-лаборанток с кошелками. А самых главных прогульщиков достать не удалось - оказывается на факультете было еще много разных дверей и входов, и вся эта прогуливающая шушера стала активно пользоваться лазейками. Тогда он решил ходить сам по лабораториям, чтобы убедиться, что линия партии соблюдается. Но и из этого ничего путного не вышло, и никто из начальства его не поддержал. Хотя и не осудил. Он даже испугался такой реакции. Такое равновесие он предпочел бы любому другому варианту. До него впервые дошло, что линия партии может и не совпадать с реальностью. А он ничего не может с этим поделать.
  
  В тот год произошло еще одно правильное ужесточение, связанное с выездом заграницу под общим названием "не пущать". Никого и никуда. Ему все было понятно с народами с новообретенной родиной (главным образом, немцами). Но запреты на поездки в какую-нибудь народную демократию (типа Монголии или ГДР) для всех, включая приближенных к управлению научным миром, к которым он относил и себя, снова поколебали его веру в то, что там наверху доверяют ему. С Польшей вообще вышло довольно глупо. Сначала он получил приглашение на конференцию и сразу же отказался от участия в ней, в соответствии с новыми веяниями. Но аспирант соседней лаборатории, которого он знал, когда тот был еще абитуриентом, решил добиться своего права на поездку. Наглец довел приглашение до рассмотрения личного дела в ректорате. Парторгу позвонили, и, слегка пожурив, что он не смог остановить мерзавца на уровне факультета, попросили прийти в главный корпус к одиннадцати на парткомиссию.
  
  В полутемном зале сидели еще пять человек - разного рода партийное начальство. Заседание вел человек со знаковой фамилией Колот - начальник первого отдела. Минут двадцать все шестеро вместе вычитывали тезисы выезжанта, и не найдя в них ничего секретного, а также ничего принципиально нового - а это тоже могло стать поводом для отказа - решили вызвать виновника переполоха.
  
  Растрепанный молодой человек вошел в зал и встал у стола. Неожиданно, он увидел довольно толстую папку со своей фамилией, лежащую перед председателем и было видно, как слюна пошла из уголка его рта. Колот заметил его взгляд и задал первый вопрос:
  
   Зачем вы хотите туда ехать?
   Познакомиться с коллегами из других государств, которые работают по этой теме... - начал свой ответ заранее приговоренный.
   А вас что, не устраивают советские ученые?
   Устраивают вполне.
   Тогда зачем вам это надо?
   Что надо?
   Ехать туда.
   Я же сказал, встретиться с коллегами...
   Но вас же советские устраивают. Поезжайте в Москву.
   Но я хочу в Варшаву, - начал было аспирант, понимая, что зря он ввязался в это все.
   А не собираетесь ли вы там остаться? - перебила его тетка с каменной рожей и шиньоном на голове.
   А что я там буду делать?
   Ну, вы начинающий ученый, вам могут предложить работу.
   Кто?
   Иностранцы! - хором заорали участники допроса.
   Пока, к сожалению, такого не было.
   Почему, к сожалению? Вы что и вправду ищите работу за границей? - вмешался парторг, мысленно завидуя чужой молодости.
   Я пошутил, - слегка сдался мальчишка. - Я ничего не ищу. И все же, в чем причина вашего недоверия?
  
  Колот замер на секунду и произнес заранее заготовленную фразу:
   Когда вы будете за границей, вас могут спровоцировать или скомпрометировать. Вы еще слишком молоды, чтобы быть там и не попасться на уловки западных умельцев оскорблений советских граждан.
   Как это? - не удержался аспирант.
  
  Начальник первого отдела открыл рот на долгие десять секунд - он не ожидал наглости дополнительного вопроса - и вывалил:
   Они могут сфотографировать вас в темноте а потом представить вас, как представителя советской науки в извращенном виде.
   Что вы имеете в виду, - понял свой приговор аспирант и перестал сдерживать улыбку.
   Голова ваша, а тело голое, - гордо произнес Колот, обрадовавшийся собственной находке.
  
  Допрошенный громко засмеялся и, потянувшись через весь стол, схватил со стола личное дело. Колот заорал басом, а тетка в шиньоне подскочила и вырвала документы из рук преступника.
  
   Это секретные документы! Мы сейчас вызовем милицию! - тормозящим поездом, снижая уровень звука к концу второй фразы, заскрежетала она.
   Но это моё, понимаете, моё личное дело! - заверещал лишенец (права на выезд).
   Для вас там нет ничего интересного, - более спокойным голосом сказала каменная баба, так как папка уже была в ее руках. - Идите. Вам сообщат о нашем решении, хотя оно, наверняка, уже понятно.
   И все же, - не унимался наглец.
   Неужели непонятно? Отказ.
   За что?
   Вы не умеете себя вести. После того, что вы тут сегодня натворили, мы будем рекомендовать, чтобы вас вообще никуда не пускали!
  
  Аспирант вышел, с ненавистью оглядев комиссию. Парторг встал и неожиданно попросил не наказывать мальчишку, апеллируя к молодости. Колот и баба в шиньоне также неожиданно согласились, но настояли на выговоре без занесения. Приговор безусловно более мягкий, чем дурачок мог получить, будь это лет двадцать до того.
  
  Уже в промерзлом девятом троллейбусе, возвращаясь на факультет, он вспомнил как его, капитана артиллерии, увольняли из вооруженных сил. Все то лето 46-го года офицерский состав списывали на дембель. Но будущий парторг был уверен, что он недосягаем. Он никогда не вел никаких записей, в его вещах не было ни одной бумажки. Он не повез, хотя мог, никаких "трофеев", когда его часть выходила из Праги. (И еще был брезглив с теми, кто лазал по подвалам в поисках золотых украшений или аккордеона). То есть повода не было. Но все произошло мгновенно.
  Пятого сентября, на второй день после годовщины победы над Японией, его вызвали на заседание демобилизационной комиссии дивизии и спросили, как он отнесется к тому, что его отправят на гражданку. В зале сидели начдив, ком- и замполит полка и еще какой-то молодой лейтенант, который вел заседание. Будущий парторг внутренне обиделся и, зная, что уже все решено, - спросил о причине:
  
   Ты слишком высокомерен. Считаешь остальных офицеров ниже себя. - Его задело обращение на "ты" какого-то летёхи, но в армии с вежливостью всегда проблемы.
   С чего вы это взяли?
  
  Его не удостоили ответом, и продолжили читать с заранее приготовленной бумажки.
  
   Еще ты не праздновал победу над Японией!
  
  Он сразу вспомнил эту беспощадную пьянку, когда комполка валялся в офицерской столовой, и он приказал двум рядовым унести пьяного домой. На носилках, как больного, чтобы никто не видел этого, как ему казалось, позора.
  
   Но ведь кто-то должен оставаться трезвым в тот день! - безнадежно попытался он защититься.
   Ну смотрите, каков? - перебив председателя, обратился его командир ко всем присутствующим, мгновенно предав того, кто спас его честь и, может быть, даже жизнь, - Теперь вам все понятно? Что ты хочешь сказать, урод? - и уже в сторону, - Слышь, святого из себя строит! Пусть увольняется, а то я его пристрелю!
  
  Увольняемый в запас посмотрел на своего бывшего брата по оружию:
  
   Разрешите подать рапорт на увольнение, - четким голосом обратился он к начдиву.
   Разрешаю, - махнул рукой тот.
  
  Тут он увидел толстенную папку с его именем на обложке, лежащую на столе. Начдив поймал взгляд и сказал :
   Идите, - назвав его по имени, - там нет ничего для вас интересного. И показать вам его мне не позволяет установленный порядок.
  
  
  Через два дня после той парткомиссии помер и новый генсек, испортив олимпиаду в Сараево. Перестали показывать фигурное катание, которое он смотрел попеременно с женой и любовницей. Любовницу он завел, чтобы увеличить число состояний. К тому же у жены нашли рак, и, тем самым появился хороший повод не разводиться (Кто же бросает больную женщину?)
  
  Пришедший на смену генеральный, казалось, вернул все назад, включая отмену проверок. Но к сорокалетию победы, выкинул совершенно немыслимое. Он выдал всем участникам войны ордена Отечественной войны, что было форменным нарушением статуса этой награды. Орден полагается за военные успехи, а не за соучастие, как парторг выразился дома, испугавшись себя самого, после того, как сказал эту фразу. Его особенно задело, что списки награжденных не были опубликованы в его любимом журнальчике, из-за их многочисленности. У него был такой орден второй степени за артиллерийское обеспечение переправы через Припять, и он не надел железного новодела, который принесли ему на дом из военкомата, как будто какому-то инвалиду. (Кстати, настоящая отечка первой степени - из чистого золота).
  
  В день победы он был в Минске, - его полк собирался там по круглым датам, - он заметил, что то же самое сделали все его друзья. И впервые почувствовал себя диссидентом в кругу единомышленников - борцов с ростом беспорядка. И по приезду домой он завалил весь курс на экзамене по физхимии, включая своих любимчиков. И отказался принимать пересдачу. Это было серьезно, так как завал означал немедленную отправку в армию и, возможно, в Афганистан для всех студентов мужского пола. И, парадоксально, это ему понравилось - он почувствовал себя отцом-командиром, направляющим бойцов в бой.
  
  Любовница обозвала его за это кретином и выгнала, когда он пришел к ней с цветами в день рождения. Он попытался оправдаться, чего не делал до этого последние лет тридцать. Но его дама сердца сказала, что, если хотя бы один из мальчишек из за него уйдет в армию, то она никогда-никогда не будет с ним, не то что разговаривать, но даже смотреть в его сторону. Он стал говорить ей о порядке, но она захлопнула дверь перед его носом, сказав, что теперь у нее такой порядок обращения с ним. (Парторг не знал, что ее племянник погиб на перевале Саланг три дня назад). Он вернулся на факультет, и прямо в деканате разорвал двоечные ведомости, назначив пересдачу для всего курса. Голова слегка закружилась, но он даже не присел.
  
  В тот же день он впервые в жизни пошел сам получать паек в магазине для ветеранов. Наглая тварь за прилавком долго разглядывала его ветеранскую книжку и сверялась с фотографией. Он не выдержал и спросил о причине недоверия. Та ответила, что в последнее время слишком много стало таких.
  
   Каких? - не понял он.
   Ну, таких, кому не полагается, а они сюда приходят.
   Но ведь у меня там написано, что я ветеран войны...
   Да, но вы никогда здесь не были.
   Я просто не нуждался в особом обслуживании.
   А теперь что изменилось? - рыжая крашенная дрянь видимо решила вывести его из себя окончательно.
   Знаете что, гражданка, - смог произнести, перед тем как что-то больно кольнуло чуть левее грудины. Он тяжело облокотился на прилавок, разрушив пирамиду из засушенных пирожных.
  
  Он очнулся в палате больницы. Рядом с кроватью стояли любовница и жена. Он никогда до этого не видел их вместе. Такое нарушение порядка и запрета по симметрии его семейных отношений расстроило даже больше, чем диагноз. Он успел попросить любовницу принять пересдачу физхимии, перед тем как снова потерять сознание.
  
  В сентябре он уже был на своем месте, читая лекции новому набору. Как всегда, в идеально-разглаженном бостоновом костюме и галстуке в мелкий горошек. Он перестал заниматься наукой, доверив лабораторию любовнице. Еще пока он болел, декан факультета придумал должность зампарторга и назначил на нее Святослава Павловича (СП), который был одним из его номинальных учеников. Такая реструктуризация его устроила, так как снова увеличилось число состояний.
  Но весна нового года была полна недобрыми переменами, нарушающими самое существование системы, которую он себе придумал. Сначала помер идеолог партии, а потом и сам генсек, уже традиционно испортив очередное зрелище. На этот раз концерт к женскому дню. В тот же день умер заведующий кафедрой неорганической химии, считавшийся одним из основателей факультета. Вторая смерть была настолько локально важнее, что факультет забыл вывесить траурный портрет генсека. И, когда парторг это заметил, то не на шутку разорался на заседании своих же членов. Но декан тихо ответил ему, чтобы успокоился, во избежание второго инфаркта. Парторг сел на стул с открытым ртом и так досидел до конца заседания.
  
  Он не успел сообщить об этом происшествии, так как через три дня умерла и его жена. Он закрутился в мутоте похорон и не заметил, как к власти в столице пришел лысый болтун с красной отметиной на лбу. Парторг не сразу сопоставил его с новым портретом на партшколе, так как на самом портрете этого пятна не было.
  
  Ситуация стала развиваться стремительнее. Как специально взорвалась атомная станция. Она находилась прямо там, где он получил тот свой орден. А радиоактивное облако пошло в сторону его родной деревни. Там давно уже никто из родных не жил, но он помнил из детства эти ряды серых камней, куда его заставлял ходить дед. Он проверил, что никакой возможности поехать туда просто не существует. Его однополчанин позвонил и сказал, что на место переправы можно будет попасть лет через триста. А в родной деревне всех уже эвакуировали.
  
  В тот день он пришел домой, когда по телику шла передача про экономику. Какой-то странный кавказец из Новосибирска и какая-то тетка с ним рядом, радостно смеясь, говорили о том, что мясо не может стоить рубль девяносто, а должно стоить двадцать рублей за кило. То же самое должно стать с сахаром и всеми остальными продуктами. Он быстро сообразил, что всей его зарплаты после вычетов и обязательных платежей хватило бы на десять килограммов мяса и пять - сахара. Он подумал, хорошо бы встретить бы этих рыночников с куском мяса в руке и бить их этим же куском по морде. До крови.
  
  Пока его злость только зрела, этих дураков выключили, и начал выступать генсек. Без бумажки. Что было немного необычно, но, с другой стороны, делало его выступление абсолютно нелогичным - бесчисленные повторы раздражали до чрезвычайности. Тем выступления было две. Первая - про то, что сотрудник научной лаборатории не должен работать в колхозе. Вторая была о борьбе с пьянством. Нельзя сказать, что темы ему не нравились, но что-то подсказывало, что такие, вроде бы простые лозунги, нарушают самые основы системы и ведут к катастрофе. Вроде той, которую пророчил этот с бабой полчаса до того. Не в силах переносить пустой и неструктурированной речи, он выключил телевизор, решив, что прочтет все в завтрашней газете. Но любовница, которая перешла в разряд жены полгода назад, заново включила проклятый ящик, продолжая упиваться пустопорожним трепом. Он сказал ей, что ничего хорошего из этого не выйдет, что начинается разложение сложившейся системы. И еще, что надеется, что она не забыла, что если в Москве кто-то из начальства пустит ветры, то в его городе ураган вырвет деревья с корнями. Но она только отмахнулась от его слов. А он снова испугался своих слов и выпил валидола.
  
  ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
  Через четыре года ничего не стало. Даже общества трезвости, в котором он был председателем. В сентябре разогнали партком, и он стал бывшим зампарткома. Он пришел на факультет на Новый год. И застал СП в парткабинете в процессе акта совокупления. Есть такая картина у Дали "Полет пчелы вокруг граната за секунду от пробуждения"; так вот СП он застукал за секунду до оргазма. Сексом тот занимался со своей аспиранткой, которая так никогда и не стала кандидатом. Видно не захотела после такого дела.
  
  Бывший парторг произнес: "О, боже!" на языке, который он думал, что забыл навсегда и понял, что беспорядок победил.
  
  ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
  Еще через пять лет все стало уже совсем по-другому. На парад Победы его позвали уже в Москву. Прислали билет на субботу. Он не поехал в этот день, сам не поняв, почему. А на воскресенье билетов (или рейсов) не было. И тогда случился второй инфаркт. За полчаса до операции он вспомнил, как отец его выгнал из дому за то, что отказался читать молитву над умершим дедом. И тогда он зашептал:
  
  Йит'гадал вьиткадаш шмел раба
  Б'ал'ма ди в'ра кхур'утеи...
  
  Он не проснулся от наркоза. Скорее всего, не захотел.
  
  
  Глава третья. Секес
  
  Святослава Павловича - СП - застукали в лаборатории. Есть такая картина у Дали "Полет пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения"; так вот СП застукали за секунду до оргазма. Сексом он занимался со своей аспиранткой, которая так никогда и не стала кандидатом. Не уверен, что не стала именно из-за этого случая. И дело даже не в том, что все про это узнали. Просто время сменилось, и барышня нашла себе более достойную работу.
  
  Но все началось лет десять до того, в августе 1980 года. Только что объявили продовольственную программу, одним из элементов которой было добровольное участие всего населения в производстве собственного пропитания. То есть раньше посылали в колхоз просто так, а теперь как бы появился повод.
  
  СП жил в крепком старом доме, но с плохой звукоизоляцией. Однажды вечером, после заседания приемной комиссии с коньяком, он двинул своей жене промеж глаз. Да так сильно, что та упала на кровать. После того как вернулось сознание, она сказала: "Эх ты, Слава, а еще член партии!" Соседский юноша за стеной после этой фразы не смог закончить сеанс рукоблудия от смеха. А жена ушла на время к маме. Но разводиться и скандала подымать не стала. Таким образом, удалось сохранить моральную устойчивость, что означало, женат одним браком, и избежать обсуждения, как в коридорах, так и в парткоме. И сохранить должность замдекана по научной работе. Что, кстати, доплата в 175 рублей, деньги немалые, когда здоровая бутылка портвейна - вечное ноль-семь - стоит рубль сорок без стоимости посуды.
  
  Но те, кто надо, не простили до конца и послали СП на уборку табака руководителем от университета. С перевоспитательными целями и как вклад в выполнение упомянутой выше программы. Там он ее и увидел. Свою мечту, бегущую по бурьянам. Ту любимую, красивую, веселую, самую-самую. О ней он бредил сорок лет после наступления половой зрелости и пять после начала угасания половой функции.
  
  Он сразу офигел, когда увидел ее первый раз. Это заметили все. В первый обед по приезду в табаксовхоз, толпа сотрудников пошла в столовую, где на гигантском засранном мухами столе химиков и лириков ждал разведенный водою борщ. Безумно красивая девица, что называется, модель, шла прямо перед СП. И, когда, не доходя до навеса, она свернула в так называемый туалет, то есть к яме, сверху покрытой доской, СП поперся за ней, как за магнитом. И далее вошел в сами пределы сакрального заведения. Барышни из очереди к очку слегка взвизгнули, и наш свежезастреленный купидоном быстро очнулся и выскочил наружу. И, впервые за полгода, почувствовал нечто твердое промеж ног.
  
  Барышня, назовем ее Таней, просто для легкости повествования, совершенно не заметила этого рыхлого мужика с большим пробегом, который пялился на нее не отрываясь. Полуметиска с огромными зелеными глазами, длиннющими ногами и абсолютно правильными формами, сейчас бы она бы запросто могла бы появиться на обложке глянцевого журнала. Но тогда, журнал "Здоровье" утверждал, что кефир гораздо полезнее совокупления, так что дело до обложки не дошло. И в провинции все это происходило, где нравы, как известно, всегда построже.
  
  С появлением в колхозе этой желанной, половая функция СП расправилась и довольно быстро превратилась из грустной косинусоиды в хорошую экспоненту. И еще потребовала немедленного удовлетворения. Сначала он приписал это к вынужденному воздержанию, связанному с семейным разрывом, но потом, экспериментально, доказал сам себе, что все из-за Тани.
  
  В первый же вечер СП решил пойти в атаку. Крепко поддав в одиночку, он подошел к женскому бараку в надежде увидеть ее. Он встал у входа и минут пятнадцать обдумывал, чтобы ему сказать в качестве повода для беседы и, не придумав ничего путного, вернулся к остальной химфаковской пьяни, где уже залил желанье до потери сознания. Перед тем, как вырубиться, в припадке откровения, он открыл душу соседу за столом, который почему-то не пил.
  
  Три дня он стеснялся позора и не выходил из своей комнаты - как руководителю, ему полагалась отдельная ячейка с индивидуальным сортиром. Последний был, правда, тоже во дворе. Но танина красиво постриженная черная грива так возбуждала каждый раз, когда она проходила мимо окна, что СП начал выползать из барака в поле, чтобы понаблюдать за ней, а не просто мечтать о случайной встрече около умывальника. Это был своего рода подвиг, учитывая ежевечерний литр бормотухи.
  
  В последний день своей великой схимы он придумал повод для появления в миру и вручную изготовил журнал учета. Чтобы быть как бы при деле. И на другой день, не выдержав силы любовного притяжения, СП подошел к Тане совсем близко. В поисках причины для приставания он понес какую-то трескучую чушь про профессионализм, который должен иметь каждый, неважно, какую работу тот выполняет. Он даже согнулся раком, чтобы продемонстрировать, как нужно обрывать табак, рядом с ее напарницей Линой, которая также находилась в известной позе. СП опустил свою опухшую рожу вниз, обхватил лапищей три нижних листа табачного куста и в эту же секунду, совершенно неожиданно для самого себя, подглядел снизу грудь любимой, которая (грудь) бессовестно торчала из-под майки. Не в силах отвести глаз от центра притяжения, он продолжил двигаться по рядку, глядя на танину видоизмененную потовую железу. Его башка закрутилась на неестественный угол. Когда он отвернулся, чуть не свернув шею, то едва не упал от прилива крови в половые органы. И не решился выпрямиться. В этой позе СП пошел дальше по полю, обрывая табачные листья и складывая их на межу. Минуты через две приступ молодости прошел, и СП с облегчением медленно разогнулся, потирая виски от бьющего в голову пульса. Надо сказать, что профессионализм его не подвел, и на протяжении всего процесса возбуждения, он продолжал нести все ту же высокопарную ерунду про экономику, которая самостоятельно должна контролировать свои расходы. Но не сказал, как экономика может это сделать сама.
  
  Он не вернулся за журналом учета, который бросил в начале демонстрации своих нечеловеческих возможностей похмельного пропагандиста, и поплелся с поля, не разбирая дороги, как те зомби, которых он недавно впервые увидел по видику. Рома, который был рядом - тот непьющий месхетинский турок, которому СП открыл тайну своего вдохновения три дня до того - орлом бросился тетрадь в траве, которую забыл очарованный руководитель. Ромка глянул на обложку, и увидел на ней танины имя и фамилию, написанные раз двести подряд, все понял и принял решение.
  
  Наверное, самым важным достижением принудительного переселения народов 30-40-х годов в наши края было то, что, кого только не было на палубе того ковчега: от обычных евреев, немцев, греков и корейцев, до чеченцев, албанцев, персов и даже загадочных ассирийцев. В 1980-х, видимо в качестве приправы, власти добавили туда кубинцев, палестинцев и даже одного экваториального гвинейца Феликса, который мог - видел своими глазами - возбудить себя и в одиночку завершить половой акт, просто сжав кулаки перед собой. Кстати, сейчас в нашем городе живет не менее двадцати феликсовичей от разных мам. Так что наличие турка не было чем-то из ряда вон.
  
  В перерыве Рома подошел к руководителю и попробовал отпроситься домой в обмен на журнал учета. Он даже не успел выговорить суть своей просьбы, как СП выхватил тетрадку и гнусавым си-бемолем гобоя заорал, чтобы тот убирался к себе в барак, и что никогда ему не простит такого предательства.
  
  Для тех, кто не в курсе, сообщаю, что турка обвинения в предательстве звучат примерно так же, как для грека обвинения в онанизме, а для русского в прилюдном оральном сексе. Ромка приподнялся на носках и ответил без страха за последствия:
  
   Слушай, ты, Палыч! Если еще раз такое скажешь, то я тебя прирежу, несмотря на твою великую должность. Лучше даже не так. Я тебе молотком повыбиваю все зубы, а потом им же разобью твою голову, несмотря на то, что ты мой руководитель! - вежливо сказал он, упомянув в последней фразе, что он все же имел сексуальные отношения с матерью СП.
  С похмелья СП не понял самой первой ромкиной тирады.
   А что я такого сказал? - переспросил сын уже упомянутой матери.
   Вы сказали, что я вас предал, - Ромка вернулся к вежливому обращению.
   Зачем ты взял мою тетрадь?
   Чтобы спасти вас!
   С чего ты взял?
   Да, я же все вижу!
   Что ты видишь?
   Как вы за ней ходите и пишете ее имя по триста раз в день! Да ты же мне сам все рассказал! - неожиданно Ромка снова перешел опять на "ты".
   Ну и что из того, что она мне нравится.
   Да ничего, - неожиданно остыл Ромка. - Отпустите меня, пожалуйста, с сельхозки.
  
  Но вопрос об отъезде заставил его задуматься на долгую минуту: "Если отпущу этого гада сейчас, то начнут отпрашиваться все подряд. А если не отпущу, то он всем расскажет. Хотя может и не расскажет..."
  
   Молодой человек, как вас зовут?
   Рамис, но по-русски меня зовут Рома.
   Рома, давайте, - он тоже перешел на "вы", подчеркивая серьезность разговора, - побудете еще пару дней, а потом я вас отпущу, как будто у вас кто-то заболел.
   Нет, так не пойдет, - теряя темп, попробовал заупрямиться потомок насильственно переселенных месхетинцев, - мне нужно сегодня уехать. Завтра пятница, базарный день: я тут херней занимаюсь, а дома помидоры гниют.
  
  С запозданием на пять минут до СП дошло, что он встал на одну доску с недоученным студентом, и он перешел в атаку, привстав на носки:
  
   А что это вы, молодой человек, со мной так разговариваете. Вы на каком курсе?
   На четвертом!
   На четвертом? - переспросил СП. В свои двадцать, мохнатый и лысоватый Ромка выглядел опытным осеменителем, - а почему вы не на целине, как все ваши однокурсники?
   Да я вот...
   Что вот?
  
  Турок понял, что этот алкаш может докопаться до фальшивой справки, конверта и коробки конфет, которые он отнес в деканат, и опустился с носков. СП тоже просчитал последствия ромкиного знания и тоже перестал приподниматься на носках.
  
   Я единственный кормилец моих родителей, - соврал турок неверному, мысленно попросив прощения у пророка.
  
  СП еще раз задумался, что было непросто, и принял решение.
  
   Вот что, Рома, давайте сделаем так. Я отпущу вас, помочь матери в выходные, но вы вернетесь к утру в понедельник.
   А можно, я совсем уеду. Я готов возместить...
   Чего? - заново взвился СП. - Чего возместить? - поборов искушение, воскликнул СП.
   Нет, ничего, извините. Я буду в понедельник.
  
  Рома помчался по пыльному проселку прямо к автобусной остановке. А СП на полусогнутых поплелся в барак, разрывая обложку журнала учета на мелкие квадратики.
  
  Утром в понедельник СП увидел новенький ярко-красный жигуль, припаркованный прямо к его окну. Пьяный угар выходных превратил его в животное. Он зарычал от оскорбленного социального чувства - тогда машины были редкостью у интеллигентской прослойки - но в ту же секунду увидел ящик плодово-ягодного вина в пол-литровых бутылках, который Ромка боком заносил через полуоткрытую дверь.
  
   Это вам от моей семьи.
  
  Собрав остатки воли в кулак, СП присел на кровати. Это было последнее, что он смог. Сил отказаться от подарка у него не осталось. СП хмыкнул, подбирая слова, а Ромка выскочил на улицу, чтобы перепарковать машину подальше от барака.
  
  Остатки недели прошли в калейдоскопе винных этикеток. Он забыл про Таню, а в среду забыл даже, что он еще и руководитель, замдекана и старший научный сотрудник. И полдня проработал на поле как все. Его запой не произвел никакого эффекта на качество и объем работы подчиненных. Включившийся автопилот руководителя ухитрялся нагонять такой страх на вынужденных колхозников, что даже заподозрить, что командор находится в сумеречном состоянии, не было никаких оснований.
  
  В пятницу вечером он опомнился в машине, сидя на переднем сиденье. Ромка спрашивал, куда его везти. СП ответил, что к Cтоличному гастроному, где он жил неподалеку. От тряски и резких остановок - Рома только что купил права и пока плоховато ездил - СП понемногу пришел в себя и даже пригласил добровольного водителя к себе в лабораторию, чтобы, как он сказал, познакомиться поближе. Ромка ответил, что придет и добавил, что он не пьет. СП бурно отреагировал, что он тоже не пьет, а приглашает Ромку выполнить дипломную работу.
  
  Дней через десять в дверь 415-й робко постучали, и СП едва узнал Ромку в очень прилично одетом молодом человеке. А Ромка не поверил своим глазам, признав в интеллигентно выражающемся мужчине, того колхозного алкаша. Они проговорили минут пятнадцать, и через две недели турок надел свой первый прожженный халат.
  
  С СП оказалось все гораздо лучше, чем могло показаться по колхозному опыту. Он дал новому дипломнику довольно толковое задание и помог запустить работу. Через пару недель все уже привыкли к Ромке. Да и как не привыкнуть - у него всегда были деньги взаймы. И еще очень вкусные продукты, которыми он начал делиться со своими новыми коллегами. Но Ромке все быстро надоело: деньги не возвращали и делиться гнилой краковской не спешили. Ромку больше всего раздражали бесконечные чаи. Обеденный перерыв часто продолжался до трех, а уж в пять в лаборатории никого уже не было.
  
  Темным октябрьским вечером, когда новые коллеги свалили по своим важным делам, он привел Таню в лабораторию. Еще в колхозе он выяснил, что та была вечерницей, и что ее занятия начинаются около шести. Что она живет с мамой, и что ей очень не нравится ее работа. Ромка налил чаю из колбы и предложил свой план: он позовет сюда СП, а она познакомится с его руководителем. Начнем разговор, и ты, мол, скажешь, что ищешь работу. И у них, наверняка, есть бюджет для одной лаборантки. Ну а дальше я выйду, и ты сама обо всем договоришься.
  
  Он прочел вопрос на танином лице, и как ни в чем не бывало, сказал:
   Да, чё там, просто улыбнись ему, и все получится.
   Что получится?
   Ты что, дура? Он тебя сразу возьмет к себе в лабораторию.
   А кто это он? - Таня, как и положено красивым барышням, была безнадежно глупа и не замечала никого вокруг.
   Ну кто-кто? Святослав Павлович!
   Это тот, что был в колхозе начальником, что-ли?
   Ромка кивнул, а Таня резко встала из-за стола, едва не перевернув круглую колбу с чаем.
   Я не смогу с ним говорить! И вообще, я пошла. Ну его к черту. У него так воняют подмышки, что с трех метров слышно.
   Я ему скажу, и он помоется, - зачем-то начал оправдываться Ромка.
  
  В этот момент в лабораторию ввалился СП. Сначала он чуть не потерял сознание от счастья (или отлива крови из мозга в пещеристые тела), но быстро пришел в себя.
  
   О, чай готов! - притворно обрадовался он, - а я тут конфеты принес! Садитесь, барышня, - обратился он к Тане. (Коробку конфет он купил для зубной врачихи).
   Да я убегаю, мне пора на лекцию! - ответила она.
   Подождет ваша лекция, - по-отечески загулил СП. Я с любым тут договорюсь! Присаживайтесь, я прошу вас.
   Нет-нет. В следующий раз, - девчонка сделала последнюю попытку удрать.
  
  СП поглядел на Ромку в отчаянии. Ромка вскочил и безо всяких церемоний усадил Таню за стол.
   Подождут занятия! Не переживайте, Таня! - продолжал СП, от волнения проливая чай мимо стаканов.
  
  Работа была нужна, чтобы оставаться вечерницей, и Таня сдалась. Лаборатория на биофаке с мышами и чумой, где она работала весь последний год, достала до чрезвычайности. "Да и что может сделать с ней этот старый дуралей", - подумала она в рифму. Рифмованию Таню научила Лина из лаборатории с пятого этажа. Они просидели с полчаса втроем, затем Ромка, как и обещал, вышел. Еще через пять минут Таня писала заявление на работу под диктовку. СП вел себя достойно, несмотря непреодолимое желание овладеть ею прямо на столе. Он устроил Таню не к себе, а в подвал к Мише по фамилии Гинсбург, а по кличке Габсбург. Кличку Миша придумал сам, и активно ею пользовался, когда говорил о себе в третьем лице.
  
  Таня стала ходить на химфак. Через неделю СП спустился к ней и попробовал поговорить. На танином столе что-то кипело и стреляло, так, что она даже не слышала, как кто-то вошел. СП предусмотрительно надел плавки, чтобы не выказать своего желания. И сделал это не напрасно. Он подошел к ней так близко, что Танька подпрыгнула от неожиданности и сильно покраснела. СП чуть сразу не кончил.
  
   Предупреждать надо, - смогла сказать она нервно смеясь, подумав, что термин "старый использованный гондон" очень подошел бы как обращение к этому идиоту.
   Да я и не прятался, - хихикнул привычным фальцетом СП, протягивая руку к ее талии.
  
  "Ну, пусть подержится, - подумала Таня, не уворачиваясь, - все-таки же устроил меня сюда". СП прикоснулся к объекту сначала рукой, а потом и причинным местом. И полетел. Он крякнул селезнем, и вышел, не прощаясь. Таня ничего не поняла и продолжила кипятить дрянь для Миши Габсбурга. Через минуту вошел Ромка и спросил, не видела ли она СП, на что Таня ответила, что тот заходил, но всего на несколько секунд.
  
  Ромка нашел СП только поздно вечером в стеклодувной. Руководитель был в никаком состоянии, но сиял как признаки первичного сифилиса. Ромка повез его домой. В машине попросил ускорить написание плана дипломной работы. Пьяный СП пообещал сделать все, если турок поможет ему.
  
   Чем помочь-то?
   Ты что, не понимаешь?
   Понимаю. Но ты то, Палыч, понимаешь, что она младше тебя на тридцать, а то и больше лет?
   Понимаю, потому и прошу твоей помощи.
   Я подумаю, - ответил Ромка.
  
  В понедельник Рома пришел к Таньке в лабораторию.
  
   Таня, ты хочешь перейти на дневное отделение?
   Ну не знаю, но было бы неплохо.
   Все зависит от него. Захочешь - он переведет.
   А что мне нужно сделать?
   Дай ему, и все получится!
   Что дай?
   То и дай! Что у тебя убудет? И закончишь химфак быстро и эффективно.
  
  Таня аж присела на стул.
  
   Но я ведь не люблю его, - несмотря на свою густо раскрашенную физиономию и соответствующую репутацию, Таня оставалась тайной девственницей.
   И не надо любить. Просто побудь с ним. Я все организую.
   Что ты организуешь?
   Я получил в профкоме две путевки на лыжную базу в эти выходные. На тебя и его. Всем от этого будет только хорошо.
  
  На базу приехали в переполненном автобусе. Только они двое без лыж. СП пер пол-ящика шампанского, а Таня везла пачку презервативов. Это были первые импортные индийские гондоны. Их дала ей ее подружка со странным именем Эмилия. Милка была соседкой и уже самостоятельно воспитывала двухлетнего матерщинника.
  
  Как профессиональные конспираторы, они записались в гостинице с интервалом в полчаса, хотя автобус ездил раз в час. Ромка не обманул. Номера были одноместные. Таня вошла в прокуренную конуру и легла на кровать, не раздеваясь. Она представила гнилые зубы и мерзкое пузцо СП и заплакала от жалости к себе самой. Она лежала минут сорок, просчитывая все варианты, включая месячные, усталость, опьянение и прочее, что могло бы спасти от. Она привстала и выглянула в окно, прыгать было высоко и умирать совсем не хотелось. СП за стеной напевал "Взвейтесь кострами".
  
  В дверь резко ударили кулаком и ногой одновременно. Таня вскочила, открыла и увидела Милку. Та схватила ее за руку и молча потащила вниз по лестнице. У входа стоял КамАЗ, в который они запрыгнули и понеслись по серпантину горной дороги. Таньку продолжало колотить, то ли от счастья, то ли от страха за последствия. Милка же хватала водилу Толика за все места и счастливо верещала, что спасла Таньку от чудовища. На повороте обладатель КамАЗа не смог выйти из заноса, и самосвал стало крутить. Машина успела сделать три оборота вокруг своей вертикальной оси, за которые Таня успела попрощаться с мамой и пообещать дать первому кто попросит. Грузовик ударился о придорожный столб и повис одним колесом над обрывом. Толик ловко вывернул машину назад на трассу, и через час они сидели у Милки дома.
  
  В понедельник Ромка ворвался в подвал. Он стал орать сутенером, требующим объяснений. И еще сказал, что танин паспорт - у СП. Тот забрал его из регистратуры гостиницы, вместе с танькиной сумочкой и фотографиями, оставшимися в номере. Таня ответила, что объяснений не будет, и что Рамис может убираться отсюда. А СП пусть подотрется паспортом. Ромка замахнулся ударить, но Таня увернулась, схватила гаечный ключ 34 на 36, который она припасла в предчувствии разборки, и ударила им со всей силы о металлический стол. Ромка продолжал наступать, и еще одна затрещина пролетела в миллиметре танькиного левого виска.
  
  На грохот вбежала Лина, которая вечно мешалась под ногами. Есть такой тип людей, которых встречаешь всегда. Иногда, даже там, где не ступала нога человека.
  
  Ромка вышел из лаборатории, громко матерясь, а Танька села на стул и стала смотреть сквозь стену перед собой. Лина обняла красавицу, с которой безуспешно пыталась подружиться весь колхозный август. Таня узнала Лину и громко разрыдалась.
  
  Больше она не появилась на факультете. Она успела выскочить из страны под планку, точнее через забор, через который никто не смог перепрыгнуть с восемьдесят второго до начала перестройки. Оказалось, что Таня наполовину бухарская, и ее отец, давно уже сбежал от своей чингизской жены в Израиль. Папаша прислал дочери приглашение и денег на скорый свал. Через полгода Лина натолкнулась на свою бывшую знакомую в Москве у голландского посольства.
  
  СП не простил Рому. Он перестал общаться с турком накоротке, а тот еще лет десять отирался в лаборатории, не в состоянии понять, чего от него хотят. Святослав Павлович пользовался танькиными фотографиями до самого появления порнографии в открытой продаже и даже потом, пока его не застукал бывший парторг.
  
  Никакая виагра и никакие фотографии больше ему не помогали.
  
  Милка же купила национальность в девяносто шестом и переехала к Таньке вместе с Толиком. Ее тот малолетний бандит сейчас охраняет Голанские высоты в чине капитана. А у Тани развился вагинизм. Через три года безуспешного лечения, в восемьдесят пятом, израильский врач сказал, что "секес" ей уже не грозит. Так что свою собственную Милку Танюша родила от донора.
  
  
  Глава четвертая. Бедная Лина
  
  На факультете Володю страшно любили. Так любят оперных певцов. Ждут у подъезда, чтобы прикоснуться к обладателю голоса. За Володей же ходили девочки и мальчики, тети и дяди, и даже бабушки. Дедушки в то время были редкостью: война да феноловая водка не способствовали продолжительности жизни. Еще он был страшно неловок: все из рук валилось и все время ломалось. Рассказывали, что, будучи студентом, ему удалось нечаянно сломать даже молоток.
  
  Как-то раз, открывая дверь лаборатории, той знаменитой 505-й, Володя умудрился уронить на пол кислородный баллон. На грохот подбежала Лина, которая вечно мешалась у всех под ногами. Есть такой тип людей, которых встречаешь всегда. Иногда, даже там, где не ступала нога человека.
  
  До этого Лину никто никогда не замечал. Немка, очки, маленький рост, плохие зубы, неважная внешность. Вечно в цыпках красные руки. Пытаясь привлечь к себе внимание, она ездила зайцем, но даже контролеры никогда ее не проверяли; просто проходили мимо. Она пыталась пить на факультетских праздниках, чтобы зарядом алкоголя преодолеть застенчивость. Но и те, на кого она вешалась в сумеречном состоянии, просто уворачивались из ее объятий и уходили к другим. Потом Лина долго блевала и материла себя на родном языке. Ей стало казаться, что ее просто нет. Что она умерла и ходит тенью, исполняя загадочный долг, оплатив который, ей будет позволено уйти навсегда из этого дрянного мира.
  
  Ещё Лина, владея в совершенстве как родным немецким, так и языком коренного народа республики, не могла запомнить имен. Даже с простыми именами было совсем плохо. Чтобы как-то бороться с недугом, она придумывала двустишия и записывала их латинскими буквами или готической кириллицей. Ее первый перл "Вовик - полный портфель двоек" она придумала в первом классе про своего самого любимого соседа по парте. Кстати, школьный Вовик сел за драку лет на шесть прямо перед лининым отъездом в столицу республики. С возрастом двустишия стали частью жизни. Какой-то мембраной для общения с потусторонним - для Лины - миром. Менделеев - предводитель дуралеев. Мариотт держится за живот. Бутлеров проспал заутреню. Майкельсон - бродит дома без кальсон.
  
  А тут Володя, самый умный, красивый, быстрый. "Ну и что, что не молодой, зато такой милый, и все из рук валится. Буду ему другом! Только бы он меня признал как живую!" - успела подумать она, готовая упасть на колени, просто за то, чтобы он поглядел на нее. Они вместе подняли баллон, уронив пару склянок с соседнего стола. Володя церемонно поблагодарил Лину и поманил за собой в лабораторию. У порога он посмотрел ей в глаза и увидел ту страшную и бесконечную тоску приговоренного к жизни. И не смог удержаться. И предложил ей работать у него в лаборатории. Лина сразу придумала нечто двусмысленное: "Такого Володи, не бывает в природе..." И согласилась.
  
  Володя опекал несчастных.
  
  Это был его самый неистребимый порок. С ним боролась его жена, теща, тесть, сын и даже его аспиранты. Каким-то совершенно непонятным образом он собирал этих убогих, обиженных строем обществом, природой и Богом, и продолжал с ними дружить.
  
  Он продолжал жалеть СП, который продал его с потрохами. Он продолжал общаться с людьми, которые, не стесняясь, плевали ему в спину. И он знал об этом. Нет-нет! Он не боялся. Чего может бояться человек, переживший голод и расстрелы родственников? Какая-то разновидность русской рулетки. Подбрасывание гранаты без чеки.
  
  На другой день Лина пришла к 505-й как полагается к восьми-тридцати. И простояла у двери больше часа пока появились остальные обитатели лаборатории.
  
  Ольга Юрьевна появилась около десяти. Она открыла Лине дверь и дала ключ, сказав, что так рано приходить просто неудобно. Ольга уселась в углу комнаты и, поставив колбу для чая на плитку, уселась за газетой. Лина послонялась вдоль своей стороны длинного стеллажа лаборатории, придумала "Оленька, отчего не голенька", и, негромко кашлянув, спросила:
  
   А что мне делать?
  
  Ольга Юрьевна посмотрела поверх очков и ответила:
  
   Да вот садись ко мне поближе. Я что-то не помню, как звали осла Санчо Пансы. Такой закрученный кроссворд, могу не успеть до обеда, - пожаловалась она и повернула газету к Лине.
  
  Примерно в полдвенадцатого, когда с чаем и кроссвордом было покончено, в комнату влетел линин новый благодетель, побросал на стол пакеты с едой и выскочил в коридор, успев лишь крикнуть:
  
   Лина Эдуардовна, с первым рабочим днем вас! ОЮ, - обратился он затем к Ольге Юрьевне, - введите девочку в курс дела
  
  "ОЮ - поцелуй жопу мою", - подумала про себя Лина и засмеялась.
  
  Ольга Юрьевна резко оглянулась и очень серьезно объяснила Лине, что Володя побежал на лекцию.
  
   А мы с вами займемся обедом, милочка! И чем это он вас развеселил? - поглядела она на Лину.
   Назвал он вас как-то странно, - спохватилась Лина, стирая с лица улыбку, - да и рано еще с обедом-то, я и работать не начала...
   Ничего страшного. Никто еще ничего не сделал, день только начинается.
  
  Через часа полтора, к обеду, подобралась вся компания, включая Володю, который в процессе рассеивания знаний весь перепачкался мелом. Беседы велись душевные. Обсуждались книги, упоминались незнакомые люди. Перезаваривался чай, так называемый фторид, когда заварку заново заливают кипятком. Часам к трем, когда все разошлись и ОЮ, наконец, включила pH-метр, Лина подкралась к Володе и спросила, чем бы ей заняться.
  
  Володя опешил. Впервые его сотрудник спросил о работе. Ему всегда казалось, что люди сами должны найти тему исследования, и он, Володя, им с удовольствием поможет советом или консультацией. Тут подвернулась Ольга Юрьевна и сказала, что она все сделает сама. Володя облегченно вздохнул и, посидев пару минут за своим столом, выбежал из лаборатории.
  
  Неделя прошла в кроссвордах и мытье химпосуды для аспирантов. В среду новую сотрудницу увидел в списке сотрудников завкаф и быстренько сбагрил в колхоз, заполнив лининым телом пробоину, нанесенную справкой о беременности одной из дипломниц. Лина приехала в барак табаксовхоза, походила привидением первую неделю, а потом тихонько уехала. И снова никто не заметил. И в положенный срок, то есть еще через неделю, снова вышла на работу. Тут из отпуска вернулась Любочка.
  
  За обеденным столом стало теснее. Любочка, впервые разглядев Лину среди сидящих, громко спросила:
  
   А что это студенты повадились обедать. А ну, кыш в буфет, самим ту места не хватает...
  
  Лина в слезах бросилась к двери, одновременно, и обидевшись и обрадовавшись, что ее кто-то признал за человека, пусть и мешающего. Но Володя перехватил ее руку и объяснил, что Лина и есть та новая сотрудница-лаборантка, про которую он рассказывал. Люба в ответ сказала, что у каждого в лаборатории есть свое место, и, если, Володя так настаивает, то он должен найти Лине место у стола. Володя насупился, но, отодвинувшись, протолкнул вертящийся стул между собой и Ольгой Юрьевной.
  
  "Любочка - без трусов под юбочкой", - со злостью подумала Лина и осталась.
  
   Я вас не стесню, - чуть слышно пролепетала она, едва сдерживая рифму.
   Да уж ладно, сидите, - уже на "вы" успокоила Лину Любочка и принялась разливать чай в граненые стаканы.
  
  И в этот момент пришел Он. Молодой, высокий, очень хорошо одетый. Подмышкой - "Новый мир". Лина сразу же предала Володю и влюбилась в пришельца. Сердце отчаянно забилось, тонкая тёплая жилка забилась где-то в нижней части живота.
  
   Добрый день честной компании. Добрый день, Лина, - обратился он прямо к ней.
   Откуда вы знаете, как меня зовут... - Стало так горячо, что Лина едва не потеряла сознание. Только очки в толстой оправе не дали разглядеть ее смятения.
   А я все знаю, скажите ей, Володя, - обратился он скорее ко всему столу, чем к конкретному человеку.
  
  Володя как-то выпрямился и пробормотал что-то себе под нос. Лина прочла по губам неприличное слово. Все быстро стихло. Сотрудники разбежались, и за столом осталась Лина и новый гость. Почему-то его никто не гнал. Он церемонно представился и назвал себя Вовиком. Лина снова оцепенела. Такого совпадения она не ожидала. Его звали также как и первую любовь. "Вовик - поклонник девиц с новостроек"- подумала Лина про себя. Она снимала квартиру в Орбите - одном из самых удаленных от центра новых районов.
  
  Но Вовик, когда они остались наедине, как-то быстро увял, и, пообещав прийти назавтра, позорно удрал. Лина слегка расстроилась. Попробовала придумать что-то новое из двух строчек про не начавшийся роман. Но ничего в голову так и не пришло.
  
  Через минуту в лабораторию ворвался Володя. Предательство Лины ему казалось совершенно необоснованным, и он попробовал вернуть ее к себе. Он подошел к Лине и спросил, как ей в новой лаборатории.
  
   Нормально, - ответила Лина. Все хорошо. Я только многого не поняла. Все такие умные...
   Да уж, - поддакнул Володя. Но вы не переживайте, я дам вам книжки. Вы читали Бёлля?
   Лёля, а вы любите Генриха Бёлля, - хотела дерзнуть Лина, но удержалась. Нет, не читала, - ответила она вслух, - но я бы хотела почитать что-то другое. Я надеюсь, что смогу прочесть немецкие книги на языке авторов, - намекая на возможный свал из пределов развитого социализма.
   Ну что ж, я принесу книжки.
  
  Наутро Лина накрасилась и приоделась перед выходом на работу. Впервые за три года жизни в столице. Маршрутка остановилась по ее первому взмаху руки. За полчаса она добралась до лаборатории. Открыла дверь своим ключом и присела к рабочему столу.
  
  Через час в прихожей раздался шум, дверь открылась, и влетел Володя. Он принес пачку книг. Сверху торчали имка-прессовские воспоминания Надежды Мандельштам. Володя занудно, как показалось Лине, стал расхваливать каждую из принесенных книг, чуть ли не рассказывая ее содержание. Лина сдержанно улыбалась, но кивала и делала вид, что ей это интересно. Затем, когда он ушел, сложила книги в лабораторный стол и принялась ждать Вовика.
  
  Вовик - веселый как мартовский кролик - прискакал через час. И тоже принес кучу книг. Но все какие-то чистые и нечитанные. После пятнадцати минут ликбеза, Вовик разглядел, раскрашенную как буренка, Лину и заметно расстроился. Лина не поняла причины грусти и стала улыбаться во все тридцать два зуба, но это не помогало. Вовик смотрел на нее ледяными глазами, и ничего нельзя было понять. Теплая жилка в животе Лины перестала быть теплой, а потом и вовсе перестала биться. Вовик продолжал кружить вокруг ее стола, не зная, что бы сделать. И вдруг предложил Лине выйти погулять.
  
  Сердце выпрыгнуло куда-то к горлу. Огонь прожег Лину насквозь. У нее затряслись руки, и она едва не грохнулась с вертящегося стула лаборатории. Она только смогла кивнуть. И принялась складывать книги, которые ей только что принесли. Когда она открыла ящик стола, ее новый возлюбленный странно хрюкнул, схватил воспоминания Товарища черных дней и принялся листать папирусные странички.
  
   Кто дал вам эту книгу, Лина? - спросил он изменившимся голосом.
  
  В эту секунду в лабораторию влетела Любочка, вырвала книжку из рук Вовика и сказала загадочно:
  
   Вовик, ты прочтешь эту книжку на работе!
  
  Вовик резко покраснел и вытолкнул Лину в коридор.
  
  Они вышли на улицу. Лина летела пять сантиметров над землей, не замечая ничего и не слыша Вовика. Она широко улыбалась всем прохожим и даже легонько приплясывала. Ее же кавалер почему-то грустил.
  
  У автобусной остановки Лина заметила Володю. Тот посмотрел на парочку странным взглядом, и ей почудилась какая-то смесь брезгливости и жалости. Она отнесла этот взгляд на свой счет. Ведь рядом с нею шел красавец. И красавец - её. Так что пусть он свою брезгливость засунет туда, куда надо. На себя бы глянул.
  
  Вовик тоже заметил Володю и снова покраснел, как минуту назад с Любочкой. Лина, хоть и увидела это, все равно продолжала светиться. И тут кавалер предложил ей пойти в гостиницу. Теплая жилка переросла в горячую реку.
  
   А как мы туда войдем? - охрипшим голосом спросила Лина.
   Не бойтесь, у меня есть ключ!
   И горничная не скажет...
   Не посмеет, доверьтесь мне.
  
  Линины коленки задрожали, она едва не упала прямо на ровный тротуар. Но немецкие гены взяли своё, и она пошла ровно, даже слегка причеканивая шаг. Вовик взял ее за руку, и они пошли вместе. Лина попыталась идти в ногу, но не смогла - кавалер был вдвое ее длиннее.
  
  Лине стало жарко, она расстегнула куртку, и, вдыхая полной грудью, приготовилась запеть. Но потом стала вспоминать стихи о любви и счастье. Ее спутник продолжал молчать, лишь легонько подталкивал, направляя к месту назначения.
  
  Они подошли к гостинице - тогда самой запретной для местных граждан. Лина была как-то раз в парке через дорогу от этого здания, когда мать ее сестры приезжала из Гамбурга с кучей тряпья и немецких марок. Марки, правда, потом сразу пришлось поменять на деревянные, от греха подальше.
  
  Вовик схватил вспотевшую линину руку и втащил ее в фойе. Швейцар было пошел на них, но Вовик сделал какой-то ловкий жест ему навстречу, и несчастный страж пополз назад к стеклянной двери в глубине зала. Вовик завел Лину за угол, открыл дверь номера на первом этаже и позвал ее внутрь. Ей в ту секунду от возбуждения отказало даже зрение. Она вошла в ярко освещенную осенним солнцем комнату уже готовая на все. Она потянула Вовика за рукав и попробовала поцеловать его, пока тот запирал дверь с обратной стороны. Вовик неожиданно отстранился и снова подтолкнул Лину из коридора внутрь номера.
  
  Комната была очень странной - Лина сразу же протрезвела от своих чувств. Не было кровати. И даже не было двери, которая бы намекала, что кровать где-то рядом. Стояли два стула с железными ножками и письменный стол. Вовик сел к столу и пригласил Лину присесть тоже. Она села на краешек, еще сохраняя надежду на любовь. Вовик призывно улыбнулся и сказал:
  
   Знаете Лина, вам не идет быть накрашенной.
  
  Лина вскинула глаза в недоумении. В мозгу пронеслось: "Вовик - падла-параноик". Он продолжил:
   Понимаете, когда вы вся натуральная - то вы такая незаметная. А нам именно такие и нужны.
   Кому это нам?
  
  Лина подумала о загадочных совратителях незаметных женщин, и теплая жилка снова забилась.
  
   Нам - это нашим органам.
  
  Лина снова не поняла, что от нее хочет этот человек, в секунду превратившийся из красавца в нечто непотребное.
  
   Каким органам? Вам нужны мои органы? Вы что, вампир? - не удержалась Лина и нервно рассмеялась.
   Да нет же, милая Лина. Я работаю в органах, - сказал Вовик с ударением на первое слово. И нам нужна ваша помощь.
   В каких это органах? И чем же я могу вам помочь? - уже металлически переспросила Лина.
   В комитете госбезопасности. И мы хотим помочь, если вы не против, вашему шефу Володе.
  
  У Лины снова заболел живот, но на этот раз это уже был какой-то холодный червяк.
   Понимаете, Лина, - продолжил бывший красавец, - Володя общается с нехорошими людьми, читает не совсем хорошие книги, кроме того, превратил лабораторию в сходку каких-то диссидентов...
   Кого?
   Людей, которые не понимают смысла в классовой сущности противостояния с миром капитала.
  
  Лина откинулась назад от таких высоких слов. Привстала. И молча пошла к выходу из номера.
  
   Это вам пригодится, когда вы соберетесь иммигрировать, - неслось ей вслед.
  
  Не оборачиваясь, она с трудом открыла дверь и вышла из гостиницы на полусогнутых. Стоявшие у входа три проститутки с удивлением поглядели на нее. И одна из них сказала оценивающе:
  
   Ну, если и таких берут, то мне еще тридцать лет до пенсии.
  
  В троллейбусе она увидела препода, который вел у нее неорганику. Она знала его кличку "Шеф" от Мишки и Сашки - двух придурков, отиравшихся в той же 505-й и доедавших все продукты из холодильника. Лина присела к нему поближе, он признал ее и до самого химфака рассказывал про свою жизнь в столице и самое сильное разочарование от учебы: московские однокурсники были такими же скучными неграмотными лентяями, как и в его забытом Аллахом ауле. Лина в ответ рассказала про то, как ее только что пытались завербовать. Шеф посоветовал никому про это не рассказывать и просто забыть.
  
  На следующий день все вернулось на свои места. Контролер автобуса прошел мимо Лины, и у входа на факультет ее едва не сбили с ног работяги с носилками. Врожденная привычка делать все правильно взяла свое. И еще несколько лет Лина ходила среди смертных.
  Через три года тот первый линин из школы Вовик с двойками получил условно-досрочное. Он приехал на факультет и забрал свою любовь с собой. Выезд в Германию к тому моменту закрылся, и Лина решила завести ребенка. Нужно же любить кого-то, если себя не получается.
  
  Наутро после родов, врач прошел мимо ее кровати без остановки, не заметив открывшегося кровотечения. Лина умирала еще сутки. Она улыбалась.
  
  Глава пятая. Е.Т.
  
  Отец, отговаривая сына от учебы в столице, говорил, что в городе Маскеу всегда придется доказывать, что не вчера слез с пальмы. Время показало, что отец всегда прав. До первого коллоквиума, его, приезжего из Средней Азии, и студенты и преподы держали за обезьяну. Потом, после трех сессий на отлично, успехи стали приписывать бесконечному усердию и куче свободного времени, по причине неучастия ни в каких мероприятиях. И еще записали в снобы за отказ общаться с людьми, которые по причине прописки, находятся заметно выше его в иерархии жизни. "И еще, гад такой, списывать не дает!"
  
  Будущий шеф, не переставал удивляться московской жизни с той минуты, когда прилетел в Быково. Домодедово еще не достроили. Ну, никак не мог понять, почему его сосед по общаге не может решать дифуры, а при этом пьет как верблюд. Сам шеф никогда не пил, и, если чего-то не знал из того, что вроде надо бы, то всегда хотел узнать. Сосед же во всех неудачах обвинял замученную собственным мужем-пьяницей математичку. Другой загадкой студенческой молодости было полное отсутствие умения играть в азартные игры у однокурсников. После того, как шеф обыграл в преф и триньку весь этаж, его перестали приглашать даже на мужские застолья. И тогда, если не хватало денег, ходил на журфак за новыми жертвами, пока не выгнали и оттуда. За трезвость и бесконечное везение.
  
  А везения никакого не было. Он просто считал карты и замечал мельчайшие крапинки и зазубринки на рубашках. Так делали все в его родном городе. И почему это умение считалось удачей в Москве, так и не стало понятным до самого отъезда из столицы. Он бросил карты и стал ходить в Парк Горького играть в шахматы на деньги. И, чтобы не выперли, как в универе, иногда поддавался. В картах же какой-то генетический тормоз этого не позволял.
  
  Самым же сильным разочарованием столицы было то, что однокурсники были такими же скучными неграмотными лентяями, как и в его забытом Аллахом ауле. И даже хуже, чем дома, где все, хотя бы хотели удрать в город и даже что-то делали для этого. А московские местные и удирать-то никуда не хотели.
  
  Через год он плюнул на всё и всех. И, через определенное правилами время, закончил факультет, защитился и вернулся в столицу союзной республики. Где он попробовал снова стать своим, быть среди своих и говорить на своём языке.
  
  Сначала он попробовал научиться пить. Это было непросто по многим причинам, но главным тормозом было обещание отцу никогда этого не делать. Кстати, отец никогда не возражал против анаши: в родном Чу без каннабиса и солнце не вставало. В первый же День Химика, когда рука заведующего устала ему подливать, он упал и очнулся в реанимации. Оказывается Александра Николаевна перепутала емкости и напоила всю кафедру гидролом. Но в реанимации оказался только шеф - закалка все же была не та. После того случая ему не наливали. Спирта.
  
  Это очень плохо, когда тебе не наливают. Это подозрительно. Это просто нехорошо. Ну кто ты такой, чтобы не пить? Больной или шпионишь. Третьего, в данном случае, не требуется.
  
  Шеф промаялся белой вороной с полгода, а потом стал приносить с собой бутылки с коньяком и вином, чтобы и можно было выпить и при этом, не отравиться. Но и это никому не понравилось, мол, то же мне, цаца. "Мы тут здоровьем рискуем, а он, понимаешь, денег ему некуда девать!" И шеф перестал ходить и на кафедральные пьянки тоже.
  
  С родным языком тоже вышел прокол. Он написал учебник и пару методичек для нацпотока, но авторство приписали его более старшим - не по возрасту, а по должностям и признакам родства к начальству. Разбалованный московской демократией, он, было, попробовал возмутиться, но ему прямо сказали заткнуться и предложили наслаждаться жизнью, пока не еще надоело.
  
  Несмотря на молодой возраст - дело было в конце семидесятых - как выпускнику главного университета страны, ему доверили создать лабораторию. Он не хотел сначала, но дали денег и выделили штат. И через пять лет подсунули дохлую кошку. Дохлая кошка это такой человек, которого никто не хочет иметь в своем штате. Кошка обычно хорошо образована, и, возможно, даже когда-то была красивой. Ее диссербай (кандидатская, на местном диалекте) пишется влюбленным в нее престарелым руководителем. Далее, когда начинается взрослая жизнь, то старик выпускает кошку на свободу. Из-за припадка новой страсти к следующей соавторше. Иногда старик-воспитатель помирает у кошки в лапах. У дохлой кошки Ирины, доставшейся шефу в довесок к лаборатории, имелось редкое сочетание первого и второго - ее бросил руководитель в руки ее мужу, его же аспиранту. Но именно она руководила похоронами автора ее диссертации, на тему, которую даже не смогла запомнить.
  
  К концу восьмидесятых, в шефовской лавке было уже человек десять. Ирина, три соискателя, еще три аспиранта и пяток полставочников. Последние - это особая категория живых существ, которые получают зарплату и ничего не делают. Работа шла ни шатко, ни валко, денег было много, но выдавались маленькими порциями. Так что особых стимулов для ускоренного перевыполнения планов не наблюдалось. Двое из троих аспирантов были приезжие. Они строили себе жилье своими руками - МЖК, если кто помнит, что это за слово, - и редко появлялись в лаборатории. А два Саши и Володя, как их называл шеф, были на его московский взгляд больше увлечены студентками факультета. Ну и конечно домино с чаем в любое время дня и ночи. Заметно больше, чем животрепещущими проблемами фундаментальной науки.
  
  В самом начале сентября, когда студентов уже отправили в колхоз, а сотрудники уже вернулись с обязательных полевых работ, шеф решил устроить разбор полетов и, наконец, вернуть лабораторию в рабочее состояние. За день до этого он заперся у себя в кабинете и старательно выписывал все, что хотел бы сказать, и потом вычеркивал это же, зная, что никогда не скажет. Ирина отпадает сразу, хоть и бывает на факультете по два дня в месяц за зарплатой. Аспирантов, которых ему навязал завкаф, тоже делать ничего не заставишь. Соискатели могут обидеться и удрать туда, где работы еще меньше.
  
  Придя домой, он включил телевизор. Отец выменял этот, наверное, самый первый в городе Панасоник за полтонны тыквенных семечек в чуйском райпортебсоюзе месяц назад. По всем каналам шла уже знакомая чушь: колдуны, предсказатели, экстрасенсы и прочие шизофреники. Он долго клацал пультом и с трудом нашел на коммерческом канале какой-то иностранный фильм с гундосым переводом. Через минут пятнадцать понял, что это кино про инопланетян, и от отчаяния швырнул пультом в экран. От удара из пульта вылетели батарейки, но канал не переключился. Шеф встал и ткнул пальцем в красную кнопку дурацкого ящика. Две дочери, испугавшись, спрятались в соседней комнате, и шеф долго слушал, как они там шептались и шуршали. Жена вернулась от своих вечерников вообще за полночь.
  
  Утром, когда проснулся, в квартире никого уже не было. Было страшно стыдно. Он подобрал с пола батарейки, вставил их в разбитый прибор и посмотрел утренние новости, где главной темой была та, что в соседнем городе какой-то инвалид выбросился из окна. Шеф мысленно проклял себя за починку ненужной вещи, и вырвал из стены вилку вместе с розеткой.
  
  Троллейбус долго не приходил, и шеф опоздал на целых двадцать минут впервые в своей жизни. По загадочным причинам собрались все, включая и полустроителей-полуаспирантов. За время троллейбусного передвижения настроение слегка поднялось. Шеф, скорее из веселья, чем от злости, неловко пошутил в адрес соискателей-доминистов, на других рука так и не поднялась.
  
   По ряду анатомических и физиологических причин, вам, два Саши и Володя, - обратился он к ленивым придуркам, - если вы не бросите ваши дневные развлечения, то вам не удастся стать кандидатами наук. Я имею в виду тем способом, каким получили это звание часть наших с вами коллег.
   Что вы имеете в виду? - взвилась под потолок Ирина, хотя шеф обращался не к ней.
   То, что им нужно больше работать, больше ничего! - шеф не понял свою ошибку, но быстро пошел на попятную.
   А причем здесь анатомия и физиология? На что вы намекаете?
   А вы что имеете в виду?
   Я женщина, и не позволю таких высказываний в моем присутствии!
   А что я такого сказал?
   С вами будет говорить мой муж, - заорала Ирина и вылетела в коридор.
  
  Шеф и вправду не понял глубины и тяжести собственной шутки. Заседание как-то сразу оборвалось. Все разошлись по норам и рабочим столям. А шеф же, не зная, куда себя деть, стал вслух занудно распространялся о вреде развлечений. Соискатели вяло отругивались, но потом шеф сел напротив одного из них за шахматную доску, - фигуры призывно стояли, - и разгромил всухую в пяти партиях, поставив маты в каждой. Затем встал и вышел, не сказав ни слова. Через пару секунд раздался страшный крик.
  
   Вот он, подонок, который постоянно меня оскорбляет! Я его засужу! А мой муж его убьет!
  
  Скорее из интереса, чем в целях оказания помощи, Володя и два Саши оказались рядом с происходящим: Ирина душила шефа его собственным галстуком, а ее муж, взявшийся черт знает откуда, размахивал кулаками, пытаясь ударить шефа, но при этом не навернуть своей супруге. Шеф смешно подскакивал на месте и пытался вырваться из петли.
  
  Старший из Александров легонько оттолкнул мужа, а младший перехватил галстук и боком оттолкнул Ирину. Та демонстративно и не ударившись свалилась на бетонный пол и задрыгала ногами, продолжая орать уже в адрес младшего Александра, что тот ее практически избил в присутствии стольких свидетелей.
  
  Лысый Володя, который наблюдал за происходящим укрывшись за колонной, очень спокойно попросил Ирину составить протокол, начиная с того момента, как она схватила руководителя за галстук, - полоса на шее шефа сияла всеми оттенками красного цвета, - и потом перешла к падению по собственному желанию. Свидетелей иной точки зрения здесь не будет, заверил он ее низким голосом, поскольку ее муж таковым являться не может.
  
  В этот момент упомянутый муж понесся на говорившего, но старший Саша вовремя сделал подножку, так что бежавший плюхнулся прямо в руки своей благоверной. Во избежание продолжения, шеф, Володя и Александры укрылись в лаборатории. Оскорбленные супруги долго барабанили в бронированную дверь, но никто им не открыл.
  
  Когда все стихло, шеф пошел к заведующему кафедрой. Тот сидел уставившись в окно, решая великие проблемы бытия в целом и неорганической химии в частности. Когда шеф постучал, а затем вошел без спросу, завкаф притворно зевнул и сразу спросил, почему шеф подрался со своей подчиненной. Шеф опешил от такой интерпретации и попытался рассказать о случившемся. До этого весь разговор шел на национальном языке, но когда шеф перешел к событиям последнего часа, то заведующий переспросил его по-русски:
  
   Я так и не понял, зачем вы ударили женщину? Что за манеры у вас? А еще выпускник МГУ...
   Я к ней не прикасался, - начал оправдываться шеф, - Я вышел из лаборатории, и ее муж схватил меня за руки, а она за галстук. И еще попыталась задушить, и, наверное, задушила, если бы не два Саши и Володя...
   А этих-то вы зачем позвали? - допрос продолжился. - Что нельзя было своих?
   Кого своих? - Не понял шеф в первую секунду. - Ах да, аспирантов! Но они не прибежали мне на помощь!
   А вы не догадываетесь, почему?
   Не знаю...
   Так вот подумайте. Что же до Ирины, я советую вам пойти и извиниться.
   За что?!
   За все. Что вы ей сказали, за то. Что вы не даете ей работать, а также своим аспирантам. Они же должны быть ближе вам, чем эти, ну вы знаете, о ком я...
  
  Шеф вспотел от неожиданности. Одновременно у него пересохли губы. Как профессиональный игрок, он сразу просчитал, куда клонит его великий соавтор учебников: обвинение в нелояльности по национальному признаку, хоть и не преступление, но может стать черной меткой для дальнейшей карьеры.
  
   Нет-нет, запротестовал он. Я всем помогаю. Просто аспиранты строят себе жилье...
   Вы же понимаете, что они это делают не от хорошей жизни. Значит, помогите аспирантам в первую очередь. Соискатели подождут. А сейчас, пойдите и разберитесь с Ириной...
   Но она и ее муж хотели меня избить.
   Есть разные точки зрения на это происшествие, - философски заметил завкаф, - идите, я вам сказал. Я не буду вмешиваться в ваши личные отношения с сотрудниками.
  
  Шеф вышел из кабинета и оперся лбом на холодную колонну в холле. Так он простоял целый час. Лысый Володя подошел к нему и позвал на обед в соседнюю столовую. Оба Саши обычно не ели в дневное время, экономя деньги на вечерний портвейн.
  
  За обедом удалось развеяться, и он даже засмеялся раз, когда Володя серьезным тоном заговорил о возможностях экстрасенсов.
  
   Володя, неужели вы, человек с высшим образованием, практически кандидат естественных наук, верите в эту чушь?
   А что, - Володя даже как-то обиделся, - я сам видел, как они могут...
  
  Лысый Володя, по-другому, Вовка - лысая головка, до прихода в лабораторию, работал на биофаке у какого-то местного шарлатана, который лечил всех лазером и разыскивал биополе. Нашел ли шарлатан биополе, науке неизвестно. Но что-то такое сдвинул в вовкиной голове и заставил уверовать в возможность чудес там, где была липа. Видимость иллюзии оматериализованная в зарплате. Липа вообще хорошо приживалась в нашем городе. В академии наук в шестидесятые был сектор астроботаники, освоивший миллионы рублей на научную фантастику. Уже в наше время на физфаке был еще один похожий деятель, который как-то во всеуслышание заявил, что он изобрел трехполюсный магнит.
  
  Шеф перешел ближе к делу.
  
   Ладно. Лучше посоветуйте, что мне делать с Ириной.
   Да ничего не надо делать, - начал свой ответ Володя, но шеф его перебил.
   Но ведь она и ее муж пытались нанести мне увечья. Вы же сами видели, как он хотел меня ударить.
   Если бы хотел, то ударил бы, можете не сомневаться. Он же бывший боксер. Всех нас там положил...
   Вы уверены? А почему же он этого не сделал?
   Он же не совсем дурак - делать это в присутствии такого числа народу.
  
  Шеф сразу сник. Он преставил себя избитым в котлету и истекающим кровью на ступеньках подъезда. И еще как соседи брезгливо переступают через его тело, боясь испачкаться. Еще почему-то вспомнил инвалида из утренней передачи.
  
   Володя, - шеф решил сменить тему, - как вам кажется, не мало ли я времени уделяю аспирантам? Как вы думаете, почему вот вы прибежали меня защитить, а они нет?
   Ну, вы и спросите у них. Я-то откуда знаю...
   Да-да. Я так и сделаю.
  
  Они вышли из столовой. Уже рядом с факультетом, шеф увидел свою аспирантку и направился прямо к ней, забыв попрощаться с Володей.
  
   Зульфия, - обратился он к ней высоким голосом, горло сжало от какой-то странной боли, - ну как там ваша стройка. Скоро ли вернетесь в лабораторию? Надо бы нам доделать экспериментальную часть.
  
  Барышня взглянула на шефа с нескрываемой ненавистью. Шеф сразу понял, что сказал что-то не то, вот уже во второй раз за день.
   Я имел в виду, - продолжил он, - что лучше бы нам закончить с научной работой поскорее.
   А жить мне где потом? У меня впервые появился шанс получить нормальную квартиру, а вы тут... - голос Зульфии дрожал от злости.
   Но ведь срок аспирантуры закончится - и что тогда?
   Да ничего. Напишем все. Не волнуйтесь за меня. Лучше о себе позаботьтесь. Вон Ирина на вас заявление уже написала.
   За что?
   За то, что вы ее оскорбляете в присутствии сотрудников. Она и меня попросила подписать.
   И вы подписали? - ляпнул шеф прямо в лицо.
   Нет, но подпишу, если вы еще раз будете лезть со своей диссертацией, пока я не получу квартиру, - голос аспирантки зазвенел.
   Но ведь это ВАША диссертация, - шеф подумал, что он сходит с ума.
   Мне МОЙ дом важнее, - Зульфия повернулась и пошла в направлении остановки троллейбуса.
  
  Шеф замер от наглости, но вспомнил о родственных связях аспирантки и сразу успокоился. За нее и ее диссер. Он пару минут потоптался у входа на факультет, а затем пошел в подвал, где стояла кобальтовая пушка лабораторию. Уже у самой двери он увидел спину мужа Ирины и услышал, как тот разговаривает с невидимым сотрудником. Шеф подошел поближе и услышал голос старшего Саши, адресованный собеседнику:
  
   Ты, пошел на хер отсюда. Я не знаю и знать не хочу, что вы там не поделили, но, если ты хоть раз приблизишься к моей лаборатории, то я трахну тебя эти предметом по балде.
  
  Иринин муж пробурчал что-то в ответ. На что Саша встал, взял в руку страшного размера отвертку и пошел на говорившего. Тот отпрыгнул в сторону и, громко матерясь, побежал вдоль темного подвала.
  
  Шеф решил, что ему достаточно приключений на сегодня и собрался домой. Уже у выхода с факультета он встретил младшего Сашу. Тот держал в руках видеокассету.
  
   А что это у вас в руках? - спросил он.
   Да вот кино про космос. Называется ET, то есть пришелец, по-английски. Сегодня пойду смотреть.
   А, может, лучше статью допишите?
   Чего? - не понял ленивец.
   Саша, - шеф наклонился вниз и полушепотом спросил, - а вы случайно, не инопланетянин?
  
  Молодой человек очень серьезно глянул шефу в глаза и сказал:
  
   Нет. Но я бы никогда не признался вам, даже если бы был одним из них.
  
  Шеф замер от неприятной боли пониже живота и, резко повернувшись, деревянным шагом пошел домой. Жены дома не оказалось. Дочери, не говоря ни слова, выскользнули из квартиры минут через пять после его прихода. В холодильнике было пусто.
  
  Шеф подошел к окну. Квартира была на четвертом этаже. Он медленно открыл фрамугу, вдохнул пыль осеннего города, которую легкий ветерок нес прямо на него, и шагнул в открытую раму.
  
  Он промучился еще четыре дня.
  
  Глава шестая. Фундаментальная наука
  
  Он вечно опаздывал. Даже наличие жигуля-копейки, предмета редкого и очень почетного, не помогало. Не мог вовремя проснуться. В течение одного года он трижды опаздывал на московский рейс в 00.40. Он почему-то думал, что после двенадцати есть еще один час. То есть после 12.00 будет 12.40, а ноль часов наступит еще через час. Он ухитрился опоздать на свидание со своей любимой барышней. И она ушла к другому.
  
  Когда стали продаваться книжки про парапсихологию и пришельцев, он сразу стал адептом этих наук и перестал читать все остальное, что могло сдвинуть с места его новое представление о сотворении мира и окрестностей. Это был своего рода подвиг. Учитывая, что одновременно сдал минимум по марксистской философии, в то время обязательный даже для кандидатской по теологии. Как-то он услышал разговор шефа со своим сослуживцем, Александром-младшим, противным и вечно веселым, что называется долбо.бом.
  
   Саша, - Вовка увидел, как шеф наклонился вниз и по губам прочел вопрос, - а вы случайно, не инопланетянин?
  
  Молодой человек очень серьезно глянул шефу в глаза и сказал:
   Нет. Но я бы никогда не признался вам, даже если бы был одним из них.
  
  Вовка заметил, как дернулся шеф, и тоже почувствовал холод в нижней части живота.
  
  Еще был лыс. Скорее с лысиной, чем с опозданиями, он связывал разрыв со своей самой любимой барышней. И очень страдал. Страдал так, что выращивал тонкую длинную фигню и долго-долго обматывал ее вокруг головы, создавая из собственных волос нечто среднее между тюбетейкой и кипой-ермолкой. Каждый день по приходу в лабораторию он приклеивал у зеркала свое сокровище к башке, чтобы устранить случайный крен, нанесенный шапкой. Какой-то странный, близкий к мазохистскому, экстаз овладевал им во время этой процедуры.
  
  Александр-младший как-то подкараулил его за этим занятием и громко, чтобы все оценили остроту, спросил цитатой из книги про Швейка:
  
   Володя, ты бы съел ложку говна, чтобы выросли волосы?
  
  Вовка так был увлечен прислюнявниванием отделившегося локона, что не понял сарказма и не заметил собравшейся толпы. Он задумчиво глянул в зеркало и ответил скорее даже самому себе:
  
   Скорее всего, да...
   Так ты попробуй, вдруг поможет!
  
  Толпа рассмеялась, а полудурок-шутник побежал вон из лаборатории, чтобы случайно не получить по кумполу.
  
  Он не обиделся. Ведь лысина была. И он ее прятал. И вправду съел бы ложку какой-нибудь гадости, если бы это помогло. Так что обижаться было не на что, и убегать тоже было не обязательно.
  
  Еще Вовку очень смущало то, что его коллеги по лаборатории находятся в состоянии постоянного веселья. Именно в те дни идиотской антиалкогольной кампании всевозможные празднования переросли в какую-то бесконечную карусель возлияний, и когда не пил только покойник. Всплеск культурно-массовых мероприятий был такой, что не оставалось времени на хоть какую-то полезную работу.
  
  Посреди этого веселья на факультет приехал Харитон. Не просто Харитон, a the Харитон, то есть тот Харитон, что изобрел водородную бомбу. Или не совсем изобрел, что, впрочем, неважно. К 1987 году он был еще, что называется, светило в расцвете. Светило хорошо знало себе цену и ни в чем себе не отказывало. В смысле халявы.
  
  Причина приезда проста - Харитон занимался научным чёсом: ездил выступать по окраинам за деньги. Незадолго до того, в блаженные времена геронтократии, баранов и вкуснятину аспиранты из национальных окраин приносили ему просто на дом. С приходом же новых порядков, бартерная система подношений (научные звания в обмен на продукты питания) перестала работать, так как уже почти все, включая и диссер, можно было купить за разумные деньги. При этом качественная баранина и бастурма квантовым скачком рыночных цен превратились из подарков в роскошные деликатесы, и стали цениться заметно дороже любой публикации. Чёс стал необходимой составляющей его доходов, даже при большой зарплате и пайкам из магазина на улице Грановского. Нужно отметить, что дед подходил к делу серьезно: имел секретаря, который подписывал за него платежки и командировочные, и собирал конверты.
  
  Володю поставили прислуживать за светилом и предупредили, чтобы сети местного гостеприимства не затащили великого орденоносца и депутата куда-нибудь не туда. Харитон же, находясь в сумеречном состоянии от возраста и наступившего склероза, воспринимал окружающее как непрекращающийся банкет и все время искал, что называется, на сраку приключений: хлопал по попкам, хватался за сиськи, и говорил крамолу. Из-за вечных опозданий, Вовка пару раз чуть не потерял своего подопечного. Раз выкупил его из вытрезвителя. И в последний день гастролей отца-основателя ядерной угрозы Вовка привез его на факультет на своей машине.
  
  Перед выступлением Харитона вели бесконечными коридорами в Малую химическую аудиторию - МХА. Он углядел в книжной лавке книжку Панова "Всё об АСУ" и проорал на весь факультет:
  
   Ну разве можно быть таким хамом: всё-об-АСУ?
   А как нужно было сказать? - не понял юмора туповатый декан Михал Касьянович, который устроил Харитону 150 рублей за 45 минут трепа.
   Нужно быть скромнее и говорить, ну хотя бы, кое-что обоссу! - ответил московский гость и вошел в МХА.
  
  В первых рядах сидели лучшие представители будущей эмиграции. Он оценивающе посмотрел в зал и сказал загадочную фразу:
  
   Вы, наверное, знаете, что АН СССР удвоила ядерщикам зарплату. Наверное, чтобы не убежали к Саддаму.
  
  Зал зашумел, поскольку собравшийся народ собирался скорее в Технион или на худой конец в Калтек, чем в Багдад. Старик поднял руку, призывая к тишине, и сказал:
  
   Но ведь какая сволочь, - не зовет!
  
  Харитон снова подмигнул и голосом Сенкевича из клуба кинопутешественников заговорил о своей поездке в ЦЕРН. Сначала он объяснил, где находится Швейцария. Затем выдал первую заготовку:
  
   В Церне есть ускоритель, который стоит 300 миллионов долларов (коллайдер был только в проекте). Как бы вам объяснить, что такое доллар? - он достал из кармана сотню с портретом Бенджамина.
  
  Толпа снова уважительно загудела: обладание валютой в размере свыше 30 долларов было эквивалентно семилетнему сроку. Лектор продолжил:
  
   А доллар - это такой американский рубль!
  
  И достал из другого кармана помятую белесую бумажку с серпом и молотом.
  
  Затем он поведал правду о том, сколько людей еще помрет от Чернобыля и, наконец, перешел к столкновениям элементарных частиц - теме доклада. Он долго и достаточно скучно малевал что-то на доске и затем громко сказал:
  
   И тогда в системе наступает резонанс. Как бы мне объяснить вам, что такое резонанс?
  
  Снова драматическая пауза. Миша Гороховецкий из первого ряда поднял руку, чтобы процитировать учебник шестого класса. Харитон отмахнулся от него и продолжил:
  
   Допустим, у вас набитый едой холодильник. Дверь уже не закрывается. И вы хотите засунуть туда еще и бутылку коньяка.
  
  Миша, услышав такой спорный тезис, дернулся и без разрешения прокричал:
  
   Так ведь коньяк не охлаждают! Не суют коньяк в холодильник! Тоже мне, пример!
  
  Цвет будущей эмиграции начал вторить Мише, и скоро весь зал стал клеймить столичного знатока в неграмотности. Харитон подождал с полминуты, пока вой толпы достигнет максимума, и сказал в микрофон:
  
   Вот это и есть резонанс.
  
  Вовке надоела громкая читка учебника Ландау и Лифшица. К тому же он уже слыхал все эти "импровизации" на предыдущих лекциях, куда сопровождал великого старца. Вовка вышел из аудитории и увидел ее. Свою Ольку. Свою самую первую, нежную, любимую, умную, красивую, добрую, самую-самую. Ее. Она шла по ступенькам одна. Без своего бородатого придурка, который когда-то увел ее от. Вовка знал, что Олька уехала в северный город в связи с работой мужа. Сколько раз он видел ее в мечтах и пытался слевитировать поближе к себе. И вот - удалось.
  
  От притока адреналина сердце забилось, опережая частоту звуковой волны. Олька разглядела Вовку в полумраке коридора и бросила:
  
   Привет, Вовка! А где тут лекция про экстрасенсорные способности?
  
  Вовка оцепенел от двойного удара - мало того, что ОНА с ним разговаривает, где-то рядом идет лекция на его любимую тему. Он что-то слышал о сеансе гипноза и некоем психотерапевте, который собирался выступить на факультете, и даже видел где-то плакат, но не думал, что это сегодня...
  
   Я не знаю, пойдем, вместе найдем! - Вовка схватил Ольку за руку и потащил за собой.
  
  Олька не вытащила руки, и Вовка почувствовал родное тепло. Очки внезапно запотели, и он перестал видеть. В конце коридора они наткнулись на придурка Александра. Тот стоял у плаката про сеанс гипноза, который Вовка заметил еще утром. Его шустрый коллега быстро приклеил что-то к афише и убежал, как только заметил своего лысого врага. Вовка протер очки и прочел:
  
  Сегодня,
  17 марта 1987 года в 15:00
  В Большой химической аудитории
  Состоится сеанс гипноза
  Психотерапевт Кашпировский
  Вход 1 руб.
  
  Рядом со словом "гипноза" было неровно приклеено "и партеногенеза". Вовка не понял юмора и потащил Ольку за собой. Он хотел спросить, не развелась ли его любимая, но язык не поворачивался. И вообще, как она здесь оказалась?
  
  Олька прочла Вовкины мысли и сказала:
   Вот, мы вернулись. Леша перевелся на кафедру. Будет старшим научным сотрудником.
   А я? - вслух спросил Вовка неожиданно высохшим языком.
   А ты ведешь меня на лекцию по психотерапии.
   И что?
   А потом мы поговорим, если ты захочешь?
  
  Вовка быстро закивал головой. Но потом вспомнил про своего великого подопечного.
  
   Ой, я сегодня не могу. Мне поручено приглядывать за Харитоном. Ну тем, из Москвы...
   Ну, как хочешь, мой дорогой. Я ведь не могу тоже с тобой так просто общаться, когда ТЫ можешь...
   Я попробую отпроситься, - залепетал он, и втолкнул Ольку в переполненный зал.
   А рубль, - услышал он голос Александра.
   Вот, подавись, - засунул он деньги прямо в руку самоназначенного швейцара и помчался за Харитоном.
  
  Вбегая в МХА, он едва не сбил с Мишку. Тот по стеночке выползал из аудитории. Харитон еще что-то говорил у доски, но, судя по эху, зал был практически пуст. Вовка присел на первый ряд. Харитон заметил его и прокричал:
  
   Лысый из первого ряда, пить будешь?
   Нет, не буду, - ответил он в тон и текст анекдота.
   А баба твоя будет?
   Да не моя это баба! - подумал он о Ленке.
   Я не про то спрашиваю! Баба пить будет?
  
  Трое оставшихся в зале рассмеялись, Вовка не ответил, и лекция закончилась. Выходя из зала, Харитон спросил Вовку, куда удрал народ с его лекции. Вовка назвал Кашпировского. К вовкиному удивлению, Харитон знал о ком идет речь.
  
   А этот совсем далеко пойдет...
   Что вы имеете в виду? - с обидой сказал Володя. Обида была на Ленку, которая поднималась по ступенькам - Кашпировский тоже закончил свое выступление.
  
   Не сердитесь на меня, - ответил Харитон, - время грядет такое, что лучше бы мне помереть, чтобы не дожить... А вам надо спешить: уставились на барышню и без отрыва смотрите. Уйдет она от вас. Идите за ней. Я уже большой мальчик, не пропаду.
  
  Вовка вздрогнул. Внимательно посмотрел на Харитона. И пошел за любимой. Он сделал три шага в ее сторону и даже поймал ее взгляд. Но Олька отрицательно мотнула головой, и Вовка вернулся к своему гостю.
  
  В этот момент в фойе показался Кашпировский. Толпа окружала его тараканьим роем, и он пробирался в сторону выхода, расталкивая студенток и климактеричных дам. Тут он заметил взгляд Харитона. И остановился. Шум сразу стих, как будто кто-то умер. Вовка представил, как один их гениев завоет по-кошачьи и вцепится другому в харю. Но ничего не произошло. Психотерапевт отвел взгляд и вышел из факультета к ожидавшему жигулю.
  
  Харитон прислонился к колонне, что-то нашептывая. Вовка услышал качественный набор мата. Затем дед встрепенулся и сказал:
   Володя, вы никогда не станете богатым, потому что вы все время опаздываете. И еще потому, что ложный замах - хуже дресни.
   Чего? - не понял Вовка.
   А то, что вы пошли к своей любимой барышне, а потом передумали.
   А что мне было делать - она же показала мне, что не хочет сейчас со мной разговаривать.
   Я не могу вас учить, как привлекать к себе дам. Ведь вам уже за тридцать, а вы всего стесняетесь, как подросток.
   Это не так! Я просто не хотел ее смущать! - запротестовал Володя
   Ну и тогда не жалуйтесь на свою несчастную жизнь...
   Но я не жаловался.
   Ладно, оставим это. Что там у нас на сегодня?
  
  Вовка достал бумажку из портфеля и сказал, что их ждут в институте горения.
  
   И тления, - добавил в рифму Харитон, - пошли, поедим теперь у них.
  
  В институте горения уже стоял накрытый стол. За столом активно обсуждался гипноз. Оказывается, во время сеанса одна из местных ученых настолько увлеклась шарлатанскими чарами Кашпира, что прыгнула лицом прямо в доску.
  
  Харитон помял губами невидимую травинку и сказал:
  
   Знаете, что мне кажется. Приход вот таких господ всегда сопровождается сильнейшими катаклизмами. Не то чтобы они вызывают такие катаклизмы, но просто приходит их время. Когда можно все. И у советской власти начался такой период. И, похоже, обратной дороги нет.
   Вы что хотите сказать, что перестройка и гласность это плохо, - влез в разговор Михал Касьянович.
   Я не говорил про гласность или какие-то запреты. Просто люди и общество должны созреть, чтобы не давать другим над собой экспериментировать. Я уверен, что опыты над людьми бесчеловечны. Также бесчеловечны, как и революционные перемены. Поверьте мне, я прошел через них. И не однажды.
  
  Установилась такая тишина, что стало слышно, как на улице поддатый механик Михалыч посылает невидимых собутыльников очень далеко и конкретно. Михал Касьянович по-собачьи встал в стойку. А Вовка увидел в окно Ольку и выбежал из кабинета.
  
  Он схватил ее за руку и потащил к своей копейке, припаркованной у входа в институт. Когда он разворачивался, чтобы увезти свою любимую на пустую дачу, он увидел отблеск фар в широко раскрытых глазах Касьяныча.
  
  Через три дня они вернулись к факультету. Харитон уже уехал. Вовку почему-то никто не искал. Олькин муж поверил в неожиданную командировку. На вовкином рабочем столе лежала записка: "Я горжусь знакомством с вами!". И подпись.
  
  
  Глава седьмая. О буфете и ...
  
  
  
  Глава восьмая. Уже написан Чендлер
  
  Мирошник вызвал майора Дерябина к восьми утра. На следующий день после назначения и обильного празднования упомянутого назначения с новыми сослуживцами. Настроение, головная боль и ощущения во рту от вчерашних напитков скверного качества (виноградники вырубили прошлым летом) вполне коррелировали между собой и звали к отмщению.
  
   Я тут это...- загадочно начал полковник безопасности, - проверял вашу статистику...
   Чего? - переспросил Дерябин. Он обычно плохо понимал слова длиннее пяти букв в такой ранний час.
   Статистику, говорю! - разозлился Мирошник и напряг лицевые мускулы для усиления качества артикуляции и произношения, - раскрываемость у вас хреновая! И нарушений зарегистрировано мало. Плохо следите за контингентом! Где отчеты по прослушиваемым телефонам? Где списки борцов с существующим строем? Слухачи развелись - не вижу отчетов по глушению западных голосов! А где разборы перлюстрированной корреспонденции? Распустились тут!
   Да, у нас вроде все в порядке!
   Что значит в порядке? По моим сведениям до трехсот приглашений на ПМЖ приходит нашему, кстати, с вами, контингенту в месяц! А ни один из этих врагов не уволен их советских организаций и предприятий, начиная с января 1987 года. Вы расслабились, видать совсем! Перестройка-перестройкой, а что враг никогда не дремал, вы быстро позабыли! И вот еще, почему одни местные задержаны в связи с декабрьским бунтом? Найти нарушителей других национальностей не можете?
   Разберемся, тарищ полковник! С чего начать?
   Прослушайте для начала телефоны вот этих! - Мирошник бросил на стол список получателей иностранной корреспонденции из секретного отдела почтамта.
  
  Дерябин пошел к себе в кабинет. По дороге треснул в дверь сапогом своему новому сотруднику лейтенанту Аубакирову. Тот вылетел из норы и побежал за майором, пытаясь при этом заглянуть в лицо начальнику пятого отдела.
  
  Майор повторил до деталей интонации речь Мирошника и швырнул в Аубакирова главпочтамтовским списком.
  
   Чтобы, бл.. сегодня нАчал прослушивать! Убью вас всех бездельников.
   Есть. Товарищ майор!
  
  +++++++++++++++++
  
  Анжелика едва не упала со сходней причала Ост-Индской компании прямо на глазах у де Грие, королевского посланника. Полтора месяца плавания через Атлантику, - хорошо, что шторм в Бискайском заливе отменил швартовку в Бресте, - довели ее до полного изнеможения. Этому добавилось еще и физическое истощение, связанное, больше с ленью английского повара, который кормил пассажиров и команду изысками солонины почитай последние десять дней. Анжелика выбрасывала чайкам противную несъедобину, невольно раздражая отсутствием аппетита пассажиров трюма, которые давно уж доели сухари и жестоко страдали от расстройства желудка и начинающейся цинги. Примерно с двадцатого для путешествия капитан запретил выходить подвальным, как он их сам называл, на верхнюю палубу, после того, как один из трюма, испортив ужин, потерял сознание прямо перед дверью ресторана первого класса, где и так не подавали ничего свежего уже неделю.
  
  Амстердам был портом назначения. Анжелике никогда не нравился этот город: шумный, грязный, беспутный, как и все, что связано с третьим сословием и его странными источниками доходов. Где каждый с тысячей золотых гульденов мнит себя принцем, ну, или, в крайнем случае, бароном, а при этом не способен носить панталоны и ездить верхом. Зато всё норовит построить корабль, чтобы проплыть по лондонской Темзе и причалить невдалеке от Кенсингтонского дворца, где поселился бывший земляк в новом качестве короля. На этом кончается фантазия этого nouveau riche, и оставшиеся деньги быстро пропиваются вместе с рыжими шотландскими проститутками, переполнившими Сохо в последнее время.
  
  Странный образом, но город на Амстеле напомнил ей Бостон. С такой же грязью и пропитыми рожами ирландцев-кораблестроителей, где ей пришлось пробыть почти месяц в ожидании приличного судна, направляющегося в Европу. Город, считающий себя столицей североамериканских колоний, оказался просто-напросто деревней, перенаселенной непонятными людьми, не сподобившихся выучить даже пары французских слов. И в дополнение к отчаянью и невозможностью поговорить хотя бы с одним приличным человеком, во всем городе не существует трактира, где бы подвали корм - едой такое нельзя называть - не на оловянных плошках.
  
  ++++++
  
  Феликс распечатал конверт с давно обещанным приглашением. Сволочь Журавлев, - так и хотелось написать с маленькой буквы эту поганую птичью фамилию, - не наврал, в этот раз таки отнес в голландское посольство писулю с феликсовыми фамилией и именем, и бросил в ящик для приглашений потенциальным израильтянам. И теперь это приглашение-вызов на встречу с фальшивой тетей наконец-то пришло. Осталось уговорить Ирку-жену. Дочь Сашка готова была удрапать хоть в Йемен. Что ей уже почти удалось. Но на самом пороге ЗАГСа до потенциального жениха из иностранных студентов дошло, что с таким богатым генофондом его невесте будет не очень просто выжить в пригороде Адена, и быстренько перевелся в столицу соседней республики.
  
  Ирку уговорить сложнее. Новостью и перспективой свала можно нарушить шаткое равновесие из любви к еврею-мужу и площадного антисемитизма. Которые как два спина электрона, удерживали жену от партизанской войны, инсталлированной расстрелами родителей в те веселые предвоенные годы. Ненависть была настолько всепоглощающей, что Ирка закончила наш факультет только для того, чтобы знать, как сделать динамит для какого-нибудь из комиссаров. До дела, слава Богу, не дошло: вовремя пришла любовь, от которой родилась Сашка. И потом лет двадцать, было некогда. И печатанье диссертаций приносило нормальный доход. Но сейчас любой толчок может привести от простой мелочи - перепечатки самиздата - к варке тола прямо на кухне. Ну и так далее.
  
  Феликс залез глубже в почтовый ящик и вытащил ещё и письмо от самого Журавлева. Распечатал конверт и попытался разглядеть каракули партнера по бизнесу при свете 15-ваттной лампочки. Журавлев, в своем стиле бывшего секретаря поэта Суркова, потребовал в качестве расчета за приглашение дописать Анжелику. И только против законченного текста он отдаст долг и гонорар, сумма которых должна покрыть безболезненный выезд из, что называется, пределов отечества. Феликс постоял минуту, покачался вперед-назад с пятки на носок, засунул приглашение глубоко под майку и пошел к двери своей квартиры.
  
  Кошки выбежали первыми. За ними вышла Ирка, радостно и с матами рассказывая, как Горбачев взасос целовал Хонеккера, прямо как Брежнев семь лет до того - новый генсек был в гостях в соседнем бараке лагеря миролюбивых сил. Для Ирки поцелуй был безусловным подтверждением ее главного тезиса, что власть не способна меняться. Феликс "c чувством глубокого удовлетворения" оценил правильность своего решения о приглашении и прошел в комнату. Он приподнял крышку пишущей машинки, стоявшую на его письменном столе, и увидел, что Ирка снова перепечатывает доктора Живаго.
  
   Кто теперь-то заказал? - спросил он, не надеясь на ответ, - тридцатую копию лепишь, уже на память знаешь этого доктора, небось.
   Да, это просто Сашкин знакомый.
   Ох, Ирка, накроют все нашу банду из-за твоей наглости, - пробурчал Феликс.
   А что мне, тол варить прикажешь? - ответила Ирка весело, и Феликс вздрогнул.
  
  Он еще чуть подождал, когда сварятся сосиски с не сдираемыми обложками, и сказал:
  
   Тут это, Журавлев со мной связался. Просит Анжелику. Говорит, что пойдет лучше Агаты и даже последнего Чендлера. Короче, денег даст. Говорит, народу нужен женский роман. Давай я возьму отпуск, и мы за пару недель напишем? Хорошо?
   Он же за Пуаро деньги не отдал. И ты сам сказал, что никогда с ним больше не будешь иметь дело?
   Да, но обстоятельства изменились. И тут все должно быть точно. Он поклялся - вот его письмо. Говорит, ходил в Худлит, а там у них есть коммерческая типография где то на Дальнем востоке - все точно, - повторил он дурацкое слово.
  
  Ирка выхватила конверт и долго разглядывала его на свету.
  
   Вроде не распечатан, - выдала она приговор конверту. - А что пишет твой дружок?
   Просит дописать, я же тебе сказал.
   А откуда он знает, что ты уже пишешь?
   Ничего он не знает. Но, когда мы договаривались про "Пуаро в Варшаве", я проболтался, что придумал...
   Так он уже издал твоего Пуаро...
   Да, все напечатано. Семьсот тысяч экземпляров.
   И где деньги?
   Обещает скоро отдать. Говорит много ушло на редактирование, взятки в ЛИТО, бумагу. Ему все пришлось делать самому, - Феликс залопотал заведомую журавлевскую чушь, которой сам не верил.
   Пошел бы он в жопу, твой дружок и ты с ним и Анжеликой в придачу, - ответила на предложение о сотрудничестве Ирка и включила видак с "Греческой смоковницей".
  
  +++++++
  
  "Графиня! Моя любовь к Вам и только к Вам заставляет снова обратиться за той помощью, которую можете предоставить только Вы. Только Ваши знания, Ваша красота и беспримерный опыт подлинной дипломатии смогут разрешить задачу, которую сама история поставила нашему отечеству. Мой верный барон де Грие будет Вас встречать в Амстердаме каждый день, начиная с сегодняшнего. Он все скажет. Но я прошу Вас поторопиться, ибо каждый день бездействия сдвигает чашу весов нашим врагам. Ваш король. Версаль, 20 июня 1697 года".
  
  У Анжелики забилось сердце от страстных воспоминаний. Она попробовала одернуть себя. Ведь еще месяца не прошло, как умер Жоффрей. Сколько раз она хоронила его, но муж всегда возвращался. Но теперь уже всё. Она сама закрыла ему глаза, сама омыла и уложила в гроб, и сама простояла всю ночь перед похоронами. Жоффрей, ее опора и смысл жизни ушел так же, как и пришел. Некрасивой птицей он влетел в ее жизнь, но пройдя через огонь, ужасы расставания и кошмары ненужных приобретений, он стал для нее всем. Опорой, основой всего. И вот прошлым новолунием он потерял сознание и упал с балкона мезонина. И теперь его нет. Есть вот только его девятнадцатилетний сын, как зеркальная копия, похожий на него. И все...
  Анжелика подозвала Клотильду, бывшую ирокезку по имени Голодная Лисица, которую она окрестила вместе с Жоффреем младшим, своим восьмым сыном, родившимся в 1670 году.
  
   Мадмуазель, - обратилась она к ней высоким грудным голосом хозяйки, - я вынуждена уехать надолго. Я прошу вас наблюдать за моей усадьбой. Но главное, я запрещаю принимать ваших родственников в моё отсутствие.
  
  "Зачем я сказала последнюю фразу", - засомневалась про себя Анжелика, но краснокожая дикарка не заставила сомневаться.
   Мадам де Пейрак, я не смогу выполнить ваше поручение в таком случае! - ответила Клотильда, выстрелив своими большущими глазами, - я вынуждена буду призвать своих родственников к помощи!
   Для чего? - Анжелика не поверила своим ушам. Впервые дикарка ответила ей.
   Во-первых, я не могу оставаться одна в усадьбе без мужчины. А во-вторых, я беременна!
   От кого?
   Я не могу вам сказать!
  
  Анжелика схватила со стола потухший канделябр и ударила им о стену, как шпагой, в полудюйме от виска Клотильды. Та упала на колени и разрыдалась.
  
   Я обещала ему, - зарыдала ирокезка, - я не могу...
   Говори, несчастная, или я пробью тебе голову, как тому лосю, которого нашел д'Оржеваль. Ты что, забыла, кого звали двадцать лет демоном Акадии. Забыла, ты, дрянь и мерзавка, которую я! Я вытащила из помоев!
   Это Жоффрей!
   О боже, какой их них?
   Ваш муж...
  
  Анжелика потеряла сознание и медленно опустилась в кресло-качалку, которую Жоффрей купил ей в Бостоне за пару месяцев до своей смерти. Клотильда подхватила свою хозяйку, повернула ее голову набок, и побежала стремглав к дому доктора Дидье.
  
  +++++++++
  
  Журавлев позвонил из Читы. Долго что-то гнусавил про типографию и бумагу, и что переименовал книгу в "Пуаро и варшавские воры". Феликс не выдержал и крикнул в трубку, чтобы перебить монотонное гудение голоса партнера:
  
   Где мои деньги, черт бы тебя побрал!
   Мне пока не заплатили... Обещают через месяц.
   Но ты-то мне обещал еще полгода назад. Плати мне немедленно, а ни то я расскажу всем нашим, какой ты мерзавец. Габриеляну-то ты заплатил за подстрочник к Индиане Джонсу. Я у него спросил. А почему не мне? Ему-то просто переписать фильм назад в текст. А мне?
   Что тебе?
   Я работаю с чистого листа! Придумываю.
   Слушай, чего ты хочешь? - не выдержал Журавлев, - ты, что ли, думаешь, что я не обойдусь без тебя? Я же тоже не сижу на месте. За всех вас творцов отдуваюсь. Даже свою Санта-Барбару забросил.
  
  В мозгу Феликса блеснула вчерашняя картинка с рекламой восьмитомника Санта-Барбары. Ах, да, ну конечно. Там же автор Александр Крейн! Журавель американский, хрен бы его побрал. "Весь мой гонорар влупил",- подумал Феликс про многокнижие и снова закричал в трубку:
  
   Ты ничего не забросил. Я видел рекламу твоей писанины - целое кило томов набабахал. Больше, чем в Торе! Заплати мне, прошу тебя в последний раз. Мне надо документы начинать собирать - сам знаешь, сразу выгонят с работы, и жить станет не на что.
   Ну, погоди немного. Я вышлю тебе тысячу пока. Больше на почте не принимают. Ладно? Протянешь? Но Анжелику допиши. Я ее уже в план поставил на апрель. Тираж такой, что на пять отъездов хватит и пару ковчегов на случай потопа!
   Чтоб ты сдох, - мысленно ответил Феликс и добавил вслух, - Ладно. Если Ирку уговорю. Сам я медленно печатаю. Но деньги мне нужны поскорее - я хочу подавать документы немедленно.
   Ну, уж уговори. И потерпи немного с подачей документов. Я слышал, всё с отъездом хотят сильно упростить.
   Не верю. Я уже пропустил две волны эмиграции.
   Ну, ладно, успеешь в этот раз, - заворчал чертов Крейн-Журавлев, - тут дорого звонить... Мне проще приехать. Уговорил. Буду завтра. Привезу чуток.
   Что значит чуток? - Феликс замер, подбирая правильные матерки.
   Шутка. Все твое привезу!
  
  ++++++++
  
  Аубакиров на цыпочках прокрался в кабинет к спящему майору. Осторожно, сквозь зубы, стал напевать "утро красит", чтобы пробуждение начальника не было слишком резким. Побудка удалась. Майор поднял голову и спросил:
  
   Где я?
   У себя в кабинете, - жалобно ответил Аубакиров.
   А! Это ты! Чего надо?
   Да вот удалось прослушать одного. Он хочет выехать из СССР.
   На работу ему сообщил?
   Сегодня сделаю! Но тут еще есть!
  
  Майор тщетно попытался сфокусировать глаза на лейтенанте, но не смог. Тогда он повернулся к окну и махнул в знак того, что он слушает.
   Этот Мазин еще и пишет что-то!
   Ого! - Дерябин проснулся. И что пишет?
   Пока не знаю, но уже послал последить за его домом. Сегодня жду к вечеру первый рапорт.
   Молодец! А еще что ты узнал?
   Ему должны много денег.
   За что?
   Я не понял, но вроде чуть ли не сегодня привезут!
   Послезавтра делай у него полный обыск. Не завтра, а именно послезавтра. Пусть его уволят сначала. Но послезавтра - прямо с утра. И неси, все, что подозрительное найдешь, прямо ко мне.
   Майор еще раз встряхнулся.
   А красавца все-таки завтра давай-ка арестуй. Не нужно ему быть при обыске.
   Есть! - Аубакиров притворно рассмеялся и выбежал в коридор.
  
  ++++++++
  
  Дидье не оказалось дома. Когда Клотильда вернулась, хозяйка лежала в той же позе. Ирокезка потрогала ее лоб и послушала дыхание лежавшей. Затем сбросила деревянные башмаки и ловко натянула мокасины. Во дворе стоял не распряжённый с утра Капкейк. Клотильда сбросила седло и запрыгнула на коня. Примерно через пятнадцать минут галопа она спрыгнула на ходу, прицелилась и выстрелила куда-то вдаль. Раздался тонкий писк. Ирокезка подбежала и накрыла пронзенное стрелой животное попоной, которую прихватила со спины Капкейка.
  
  Конь не сразу подпустил Клотильду с добычей к себе. Но потом подошел, и они вместе понеслась назад в усадьбу Анжелики. У входа в дом Клотильда снова напялила башмаки и поднесла добычу к хозяйке. Невозможная вонь разнеслась по всему дому. Анжелика вскочила, как будто ничего не случилось, и побежала вон из гостиной на улицу:
  
   Дура, - кричала Анжелика, - боже какая же ты дура! Как ты могла принести в дом скунса? Очумела дура краснокожая!
  
  Клотильда положила осторожно попону на пол и улыбнулась: хозяйка жива! Скунса отмоем...
  
  Вечером карета отъехала от усадьбы. Анжелика ехала в Бостон. Оставаться в домке было невозможно из-за отвратительного запаха, который могут терпеть только ирокезы. Графиня де Пейрак забыла про откровения служанки, а помнила лишь о просьбе короля и долге дорогому отечеству.
  
  +++++++
  
  С работы выгнали. Феликс даже не успел сообщить о своих планах. Ковригин, тайный еврей и начальник городской телефонной службы следующим утром стоял у проходной отдела, где Феликс работал главным инженером. Ковригин молча забрал пропуск прямо из рук Феликса, и, наверняка бы сломал еще и руку, удерживавшую этот пропуск, если бы не зрители из сотрудников отдела. Феликс молча развернулся и пошел назад к трамваю. Никто, кроме ворон, оравших с соседних тополей, не произнес ни слова.
  
  Ирка все поняла без объяснений. Она вышла в подъезд, и они вместе присели на ступеньках и стали жадно целоваться, как двадцать лет назад. Потом, не разжимая объятий, потянулись назад в квартиру и бросились в кровать. И только потом, уже по дороге в душ, Ирка спросила:
  
   За что?
  
  Феликс не успел ответить, когда она крикнула из ванной:
  
   Не объясняй, я знаю.
   Ничего ты не знаешь, - пробормотал он под нос и поглядел на пятьдесят третий том Брокгауза и Ефрона, где хранил от Ирки свои заначки и тайные бумажки.
  
  ++++++++
  
  Посланник короля, барон де Грие, осторожно переступая через грязь растоптанной зимней жижи, подошел к Анжелике и кивнул кравшемуся сзади Жану-слуге на огромный кожаный саквояж, который вытащил матрос вслед за важной пассажиркой.
  
  Де Грие церемонно поздоровался и оттолкнул разодетого служащего таможни инкрустированной палкой.
   Ты что, ослеп, - прокричал он на ломанном английском, - не видишь герба Бурбонов, осёл?
   Я имею те же права, что и вы, монсеньёр,- ответил гордо таможенник на чистейшем французском. И, если вы отказываетесь от процедуры досмотра и выплаты налогов за ввоз товаров из североамериканских колоний, то вам придется оставить ваш саквояж на берегу. Заключение мира с вашей страной и похищение моего родного Страсбурга вашим престолом, отнюдь не означает, что вы имеете право оскорблять граждан соседнего государства.
  
  Де Грие не ответил наглецу и попробовал пойти вперед. Но уже группа голландцев стеной встала на его пути. А еще с десяток солдат оцепили саквояж, вытолкнув Анжелику впереди себя.
  
   Я требую французского консула, - услышал барон громкий крик Анжелики, обернулся и прыжками побежал спасать бывшую фаворитку короля.
  
  Он вытащил шпагу, но сразу же получил по голове веслом откуда-то слева, и рухнул прямо в лужу растаявшего навоза. Громкий хохот солдат и таможенников заставил замереть Анжелику. Она взялась за ручку тележки, которую привез с собой де Грие, и потянула саквояж в обход лежащего барона к выходу из порта. Никто ее не остановил. Уже за воротами, оглянувшись, увидела, как барон встает сначала на колени, а затем на ноги и, качаясь, медленно бредет вслед за нею, опираясь на громадного Жана-слугу.
  +++++++++
  Ирка вернулась в спальню. Все счастливая и, как бы, помолодевшая после горячего душа. Она присела на край кровати к страдающему Феликсу и сказала, медленно взвешивая слова:
  
   Не грусти ни о чем. Советская власть сама помогает нам жить без работы, запрещая книги, поездки, общение с буржуями. Я понимаю, как жалко тебе перестать ходить на свою АТС, но ведь Феликс, ты же там все равно ничего не делал. Приходил, пил чай, играл в шахматы, обедал и уходил домой с чувством выполненного долга. Там ты был не нужен все равно...
   Но я был главный инженер...
   Ты же прекрасно знаешь, что там не нужен был главный инженер. Станция потому и называется - автоматическая телефонная станция - что там нужны автоматы, а не люди.
   Но я там решал многие вопросы...
   Какие вопросы? Как ветерану провести шнур, и при этом не отобрать телефон у начальника райкома комсомола? Что ты несешь? За последние полгода к вам в клуб приезжали четверо певцов бардовских песен под гитару. Вот тут ты и вправду работал...
   Ты что меня пригибаешь, - Феликс начал сердится, - ты вообще на что намекаешь? Что я вообще не работал?
   Работал, работал. Да только никому не нужна была твоя работа. Да и зарплата там была равно одной моей перепечатке диссера из института химии. Тоже кстати, гора бессмысленного говна. Мне кажется, там у них в химии, - пишет все один человек. К нашему разговору это не относится, но тебе, взрослому человеку, должно быть стыдно за твое бывшее место работы.
   Ирка, ты есть дура, и ничего не понимаешь! Наш телефон хотя бы не прослушивали!
   Я все прекрасно понимаю. И знаю, что умнее тебя нет никого. Но во-первых, твоя уверенность про прослушку не есть доказательство ее отсутствия, а во-вторых, ты тратишь свою энергию, а сейчас еще и нервы на хрен знает что. Займись лучше любимым делом - спекуляцией и книгами.
   Но ведь посадят за первое и второе, огрызнулся Феликс, - а еще и припишут тунеядство...
   А вот про это - не бойся. Я тут печатала одному доктору меднаук на днях. Так вот он пообещал мне любую справку. Так что за тунеядство - не беспокойся. Будешь инвалидом первой группы. Еще и пенсию получишь...
  
  Феликс еще раз глянул на пятьдесят третий том, приподнялся с кровати и достал заветную бумажку из старой книжки.
  
   Вот, читай, мне не надо становиться инвалидом... Если они здесь меня не хотят, то там мы будем нужны.
  
  Ирка развернула лист с красной лентой наискосок, и стала вслух читать напечатанный по-русски текст:
  
   Сим подтверждается приглашение Феликса Баруховича Мазина на постоянное жительство в г. Петах-Тикву, регион Тель-Авив, к его родной тете Анне Арнольдовне Мазиной, 1929 года рождения...
  
  Ирка вскинула глаза:
  
   Это тебе? Зачем? А я? А Сашка?
   Вы все поедете со мной!
   Куда? В Израиловку? Ты что? Точно дурак!
   Сама ты дура....
  
  Феликс отвернулся в стене. Ирка бросила на пол документы. Грохнул том словаря. Из кухни понеслись всхлипывания и рыдания. Феликс натянул подушку на голову и попробовал заснуть.
  
  ++++++++
  Гостиница на улице Каттенгат - Кошачий угол, была под стать названию улицы. Наклонившиеся дома, полуподвалы, откуда нагло глядят небритые, обросшие неровными бородами рожи голландцев. Да и выглядывающие из-под бород женские лица оставляют ждать куда большего. Как будто вырубленные из дерева плотником. А столяра, не говоря уже о приличном скульпторе, под рукой не оказалось: Господу явно не хватило времени на этих жителей нижних земель.
  
  Сырой апартамент с видом на полуразрушенную церковь был так же убог. Де Грие зачем-то плелся сзади и сейчас вонял навозом в прихожей.
  
   Барон, - не выдержала Анжелика и отвернулась к зеркалу, - пойдите к себе и помойтесь. Вы выглядите ужасно и, как мне кажется, оскорбительно для граждан нашего государства.
   Графиня, - ответил обиженно, и с трудом скрывавший это, барон, - я обязан отдать вам письмо Его величества. Он приказал мне лично отдать вам письмо и проследить, что оно сожжено после прочтения.
   Что за недоверие, сир? Я уже знакома с его величеством довольно давно, чтобы он мог сомневаться. Не вы ли придумали все про сожжение?
  
  Анжелика резко обернулась и едва не рассмеялась, настолько жалок был де Грие. Полосы грязной воды и зеленые разводы конского навоза раскрасили белоснежную форму бурбонского офицера гвардии в попугайские цвета. Была даже какая-то симметрия.
  
  Барон церемонно отвернулся, но затем вытянул руку и достал конверт откуда-то из-за пазухи. Красно-вишневая восковая печать немного размазалась по конверту. Барон присел на колено, и Анжелика подошла к его вытянутой руке и приняла послание с легким поклоном. Она вернулась в гостиную, оставив вонючего барона за портьерой громадной залы.
  
  Знакомый почерк короля снова заставил ее вздрогнуть.
  
  "Моя милая Анжелика, - прочла графиня, подавшись к окну, - мне трудно передать, что я чувствую, когда пишу тебе эти строки. Я ненавижу себя за годы нашего расставания, но ты помнишь, как именно ты уговорила меня вернуться к своим детям и оставить тебя Жоффрею".
  
  Анжелика присела на мягкий стул. Ноги ее не держали. Она ждала новых фраз о любви, но взамен пошло обычное:
  
  "Но судьба отечества снова в твоих руках. Новый русский царь прибывает в посольством в Амстердам. Он скрывается под вымышленным именем, но его легко узнать по несдержанному характеру и необычному, для русских, росту. Мы, хоть и отказались поддерживать корону Стюарта, короля Англии и Шотландии, не можем оставить без контроля его встреч с голландцами и двором Вильяма Оранжского-Нассау, которого я искренне ненавижу.
  
  Но сегодня я признаю свою вину и понимаю, что кратковременные выгоды и потери от войны за Пфальцкое наследство не позволили нам вернуть истинную веру на английские острова. Но прошлого, увы, не вернуть".
  
  "Я прошу вас, - Анжелика вздрогнула: король неожиданно перешел в письме на формальный слог, - моя милая графиня, войти в ближний круг Петра, этого дикого владыки дикарей, и привнести ему урок истинного благородства. После чего, я уверен, Россия перестанет торговать с Англией, и мы сможем расправиться с этим государством и ее никчемным сувереном, как в вашей новой родине Акадии, так и в Каталонии, Монсе и Лотарингии..."
  
  Слезы злости потекли по лицу Анжелики, скрывая продолжение текста послания от ее взгляда. Графиня ждала чего угодно, согласилась бы даже стать отверженной. А король, вместо любви, или хотя бы честного разрыва, просит ее уладить дела с каким-то русским. "Он хоть помнит, сколько мне лет? - подумала она, невольно оглядывая себя в мутное зеркало катенгаттской гостиницы,- мне же будет шестьдесят этим декабрем", Анжелика привычно не забыла убавить несколько лет.
  
  Она привстала и подошла к зеркалу поближе.
  
   Ну, нет. Я пока еще вполне! - сказала она вслух и ловко подтянула корсет, который подбросил кверху ее грудь, слегка увядшую во время долгого путешествия и в отсутствие достойного мужского окружения.
  
  Анжелика отдернула штору и бросила на пол письмо Людовика, недочитанное до конца, прямо под ноги де Грие.
  
   Сожгите его. Мне все понятно. Скажите суверену, что я готова выполнить его просьбу. Но не сдвину и пальца, пока он не заплатит мне по старым долгам и оплатит вперед мои услуги, чтобы выполнить его новую просьбу. Вам понятно?
   Сударыня, - неожиданно поднял голос де Грие, - я не смогу передать ваши слова королю! То, что вы сказали, это непозволительно в общении с государем!
   Сделайте мне аудиенцию, и я скажу это сама!
   Аудиенциями занимается специальный департамент престола...
   Тогда катитесь к черту! Вон отсюда!
  
  Де Грие взялся за ручку шпаги, но снова, уже во второй раз за последний час переломил себя и поднял бумаги с полу. Барон нарочито громко щелкнул каблуками и вышел из гостиничного апартамента.
  
  ++++++++
  
  Уже утром Феликс собрал с пола бумаги. Нужно решать с отъездом.
  На кухне что-то шипело, то есть Ирка еще не начала стучать на машинке. Он натянул синее трико с разошедшимися стрелками и вышел к жене, улыбаясь и даже немного повиливая хвостом. Ирка стояла лицом к сковородке и не обернулась на его "привет". Промаявшись с пару минут, он вышел из кухни и пошел к включенному телевизору. Шла передача про злобный корейский пассажирский самолет, сбитый доблестными советскими пилотами три года назад. Феликс не смог разглядеть и тени гримасы жалости на лице маршала Огаркова, даже когда за кадром голос произнес, что на борту самолета было 34 ребенка в возрасте до пятнадцати лет.
  
  Как-то сразу расхотелось есть. Феликс взял большой лист бумаги, который он притащил из "Тысячи мелочей" и начал рисовать на нем схему романа про Анжелику: пусть усрётся от злости его Ирка, но деньги-то она любит, и, значит, простит. "Особенно если я принесу тыщ восемьдесят, а может и целых сто", - подумал он, вспомнив телефонный разговор с Журавлевым.
  
  Но что-то не пошло. Он вернулся в спальню, притащил в комнату приглашение и принялся разглядывать бумажку с голубым гербом посередине. Лента была настоящая и печать внизу ее вполне объемная. На просвет были видны водяные знаки и снова герб государства Израиль по всему периметру. Феликс протянул руку и вытащил том Ленина с полки. Под обложкой с рельефным профилем вождя скрывался учебник иврита. Феликс еще раз мысленно поблагодарил дядю Жора с химфака за его смекалку и навыки переплетного дела. В конце учебника был довольно мудреный словарь, но Феликс смог разобрать исходные данные типографии министерства абсорбции. Приглашение честное. Можно предъявлять при заявке на анкету. Он взглянул поверх бумажек и увидел в проеме двери Ирку с гримасой презрения к изменникам родины. Прямо как из фильмов про оных из киностудии им. Довженко.
  
  Феликс неловко попытался закрыть приглашение листом с закорючками про Анжелику. Но не успел. Ирка пролетела к нему через всю комнату и выхватила раскрашенную бумажку. Феликс приготовился к худшему: "Сейчас порвешь своё и моё будущее", - сказал он печально, глядя прямо Ирке в лицо.
  
   Ничего я рвать не буду! Покажи мне, где тут мы с Сашкой? Ты же, гад, прислал приглашение сам себе! Ты же о нас и не думал! Ты же просто предатель! Шкура! Мешок с говном!
  
  И уже со слезами:
  
   И правильно, что тебя выгнали. Я бы у тебя еще и паспорт бы отобрала!
   Паспорт и так придется сдать, - Феликс так же спокойно перебил ее стон, - это условие выезда на постоянное жительство. А ты и Сашка в приглашении обозначены. Как моя семья. И не хочешь ехать - оставайся. Мы с Сашкой уедем. Нам здесь делать нечего.
   Ну, раз ты все решил, значит, так тому и быть, - угрожающим тоном закончила беседу Ирка, - иди завтракать. Я пока еще твоя жена. Мне с тобой помирающим от голода возиться неохота!
  
  Ирка прощающее улыбнулась сквозь слезы и потащила за руку ничего не понявшего Феликса.
  
  +++++++++
  
  Неожиданно быстро стемнело. Де Грие вышел из гостиницы в промозглость ночного Амстердама. Под газовым фонарем грязные мальчишки перепинывали друг другу мешок, набитый опилками. Точно как в Parc des Princes на границе Парижа и Булони французские гарсоны пару месяцев назад.
  
  "Смотри-ка и сюда эта забава докатилась. Скоро уже везде будут пинаться, вместо фехтования, - сказал себе под нос Де Грие и почесал шишку на голове, полученную сегодня веслом, - и пропадет королевство Франции и Наварры..."
  
  
  Кто-то сзади неожиданно толкнул его в спину. Де Грие выхватил шпагу правой рукой и наугад шагнул вперед на нападавшего. Левой рукой барон придерживал письмо короля. Он даже успел подумать, что зря не сжег это проклятое письмо в камине апартамента Анжелики. Нападавший отскочил в сторону - барон все же ухитрился уколоть его в колено - но тот успел дернуть барона за руку - и листы гербовой бумаги посыпались на мокрую мостовую. Нападавший подхватил один из мелко исписанных листов и скрылся в темноте, боком-боком ухрамывая в сторону квартала красных фонарей.
  
  Де Грие остался на месте. Подбежал Жан, его слуга, как всегда когда не надо, и бросился помогать собирать бумаги. Де Грие не выдержал и ударил его концом шпаги.
  
   Беги за вором, бездельник, а ни то я разнесу тебе голову!
  
  Жан, топоча деревянными башмаками, понесся в сторону отравленного рая платной любви. Глядя ему вслед, и слыша как радостно загоготал его верный Жан, де Грие понял, что ему, пожалуй, не дождаться сегодня Жана пока тот будет веселиться в лабиринте каналов у Нового рынка.
  
  Де Грие скомкал собранные листы и развел огонь прямо последи улицы. Мальчишки остановили игру и приблизились погреться. Кто-то из них принес ветки и сырые доски. Костер быстро стал разгораться. И вот уже его пламя освещает всю улицу. Вот уже голландские клошары снова обступают барона со всех сторон. Барон снова вынул шпагу и спиной пошел назад к гостинице. На плечо ему опустилась гигантская ладонь верного Жана. "Вернулся- таки, подлец", - подумал барон. И уже вдвоем они пошли к Дамской площади, где их ждали верные рысаки.
  
   Догнал? - спросил барон, оглянувшись на прыгающих через огонь голландцев.
   Да куда там. Здесь евреям хорошо живется. Еврей тут накормлен и быстро бегает. У нас таких в Марэ и не найдешь...
   А откуда ты узнал, что он еврей?
   Ты что, хозяин, думаешь, я еврея от человека не отличу? Тебя как веслом сегодня трахнули, ты совсем уж разум потерял. А может старуха эта, ну та, что осталась в гостинице, так на тебя действует?
   Не смей, мерзавец, именовать старухой графиню де Пейрак.
   А что я сказал? Баба она, конечно же, видная. Но, и что бывалая, тоже видно за морскую милю. А она с нами не едет домой-то?
   Нет. Но мы с тобой должны вернуться в Париж немедленно. Я обязан доложить королю, что одну страницу его конфиденциального письма унес какой-то вор. И что ты не смог его догнать.
   Так меня могут за то и выпороть!
   Ну не меня же. Ты не догнал, тебе и получать!
  
  Жан опустил голову и глубоко вздохнул, когда вспомнил, что мог, но не остался с худой Эльзой из гостиницы.
  
  ++++++++++
  
  Ирка села напротив.
   Объясни мне, что я там буду делать? Там никого нет. Я не знаю языка. Там нет ни одного приятного мне человека.
  
  Она встала лицом к окну.
  
   Ни книг, ни друзей, ни нормальной еды. Даже телик чужой...
   Но ты же смотришь их фильмы...
   Раз в неделю. Но и смогу прожить без них. А Сашкины дети, ведь не будут читать по-русски.
   Будут читать на другом языке. Я еще не видел ни одного человека, который не умел бы читать.
   Говорят. ТАМ, таких много.
   Ну, вот и проверим заодно. И в Риме побываем, - Феликс ласково улыбнулся.
   А куда мы все твое барахло денем. У нас только набросков Шагала штук пятнадцать. А весь твой антиквариат, а китель? У тебя ведь только царских червонцев штук сто,- Ирка кивнула на закрытый ящик, где лежали все советские ордена.
   Это не просто червонцы, а коллекционные монеты - одна к одной. Я к ним только в перчатках прикасаюсь. А еще у меня есть и империалы, 100 франковая русская монета. Да и вообще столько всего...
   Тебе же все придется бросить. Продать-то не дадут! Вон уже с работы поперли. И, кстати, сколько тебе должен Журавлев?
   Не знаю, но думаю тысяч двадцать. Я тут думал купить польский орден Золотого орла.
   Зачем он тебе? Ты же уезжать собрался.
   Ах, да! Но с орденом я уже договорился. И потом, я всегда его продам!
   В убыток...
   Ну, не обязательно в убыток. Может и с прибылью.
   Никогда такого еще не было.
   Ирка спрыгнула с подоконника.
   Мне завтра за кандидатскую заплатят. И еще одного Доктора Живаго просили. Я напечатала, отнеси Жоре - он переплетет. Вот и двести рублей. Хоть на один поход на базар хватит. Пока ты там орденами расторговываешь. А сколько надо для выезда? - вернулась Ирка к утренней теме.
   Не знаю, говорят тысячи три, три с половиной: две книжки с этой полки и орден дружбы народов.
   На всех нас?
   Ну да! А куда же мы все денем твоё? Ты хоть об этом подумал?
   Не болтай, Ирка! Не знаешь - не болтай.
   Но Феликс, - Ирка стала терять самообладание, - куда мы все это денем? Ну, подумай сам! И кто тебе даст вывезти деньги, даже если ты все продашь. За гроши.
  
  Ирка замолчала, представив, как расплывается и исчезает со стены большая театральная зарисовка Шагала, которой Феликс сразил ее в день свадьбы.
  
   И потом, где я возьму все справки на выезд? Я же с окончания факультета ни дня не работала? Вот только печатала диссертации однокурсников и их любовниц...
  
  Феликс крякнул, прочищая горло.
   Я не знаю. Но я узнаю завтра. А сегодня, давай вечером напьемся! Первый раз у меня в жизни отдых, а это не отпуск или выходной, и не праздник!
  
  ++++++++++++
  
  Анжелика разложила саквояж сама. Только завтра она смогла бы пойти и нанять себе девицу в помощницы. Еще завтра надо будет сходить к камердинеру Дамского замка, и испросить аудиенции с Главным пенсионером голландских штатов, или как он там называется у них. Ненависть к протестантам, которая движущей силой несла ее по жизни, в данном случае только мешала. Но просьба короля превыше предрассудков. Придется кланяться этому мерзкому франкофобу Хензиусу и участвовать в его мелких интригах. Но ведь, в конце концов, Девятилетняя война уже позади. Осталось лишь подписать мир. Да еще бы надо пойти к бургомистру Витсену. Еще тот друг Франции. Мерзавец с деревянным рылом. Но раз надо, то уж надо.
  
  Так что завтра и начнем. А пока Анжелика позвонила в колокольчик и, дав прибежавшей горничной самую крупную медную монету, попросила ее принести что-нибудь повкуснее. На это мерзавка бросила монету на пол и сказала на поломанным французском:
  
   Извините сударыня, но такие деньги не дают у нас даже как чаевые. Чтобы купить еду нужна серебряная монета, не меньше десяти скиллсов. И то, может не хватить, учитывая ваши запросы.
  
  Этого Анжелика уже не смогла перенести. Она вскочила с кресла и, со всего размаху, влепила дрянной служанке звонкую пощечину. Но бесовка не только не угомонилась, а пригнувшись, пребольно ударила головой постоялицу прямо ниже пояса. А когда Анжелика упала, то служанка вскочила ей на грудь, прижала голову вниз и продолжила молотить по лицу обеими кулаками.
  Анжелика закричала от ужаса. Почему-то басом. На ее крик распахнулись двери и двое дюжих мужиков утащили, упирающуюся, как обезьянка, горничную куда-то вниз по лестнице. В завершение ужаса, пришел хозяин гостиницы и попросил Анжелику убраться немедленно, как представителя враждебного государства.
  
   Куда же я сейчас пойду? - Анжелике изменило самообладание.
   А хоть к Господу в рай. Я как понял, что вы, мадам, француженка...
   Я вам не мадам. Я графиня...
   Это вы у них там графиня. У нас в республике подобные титулы не в моде. Короче, вон отсюда, французская подстилка!
   Как вы смеете! - Анжелика попыталась как-нибудь подействовать в последний раз.
  
  Но тут появились те двое, которые утащили вон служанку, схватили все вещи Анжелики, запихали назад в саквояж, безобразно скомкав нежнейшее шелковое белье, и потащили ее дорожный ящик вниз, гулко топая по излишне крутым деревянным лестницам. Анжелика, вся в крови и разорванной сорочке, покорно пошла за ними. Хорошо хоть башмаки не успела снять.
  
  Её спутники, со всей мочи, как бывает, когда тебе разрешено гадить, и нет на то наказания, бросили о земь саквояж графини рядом с огнем и ушли назад в темноту. На улице горел странный костер. Анжелика подошла к огню и протянула руки, чтобы погреться. У края золы она разглядела край страницы письма Людовика. Обжигаясь, она схватила горящую страницу, затушила ее и поднесла к губам, чтобы поцеловать строчки, написанные возлюбленным. Анжелика поглядела вверх и сказала невидимому духу:
  
   Я все выполню! Я все могу! Я все сделаю! Вы все еще пожалеете! Правда всегда со мною!
  
  В этот момент, откуда-то сзади, она услышала речь непонятного языка. Она обернулась и увидела огромного роста худого молодого человека в окружении двух крепких стариков. Этот длинный, как только увидел взгляд графини, резко ускорил шаги, протянул к ней руки и схватил бедную Анжелику за талию. От всех переживаний сегодняшнего дня, она чуть не потеряла сознание и немного притворно упала незнакомцу в распахнутые объятия. Но тут сознание ее окончательно покинуло.
  
  ++++++++
  
  Феликса окликнул посторонний мужчина. Ничего необычного в этом не было, учитывая, что последние лет двадцать все субботы и воскресенья Феликс провел на полулегальных барахолках и в комиссионках. Феликс обернулся, и, когда увидел близнеца подзывавшего прямо за своей спиной, все понял. Он глянул по сторонам. И, на свою удачу, в толпе у остановки трамвая увидел своего старого знакомого, любителя подпольных книг, которые перепечатывала Ирка. Феликс замахал руками и закричал:
  
   Данила, это я, Феликс!
  
  Парень на той стороне улицы обернулся на крик. Феликс увидел, как дернулись в его сторону близнецы КГБшники.
  
   Позвони Ирке и скажи ей, что меня забрали!
  
  В этот момент первый пнул Феликса по колену. Стало слышно, как хрустнула коленная чашечка. Феликс нагнулся вниз и тут же получил еще один удар по лицу. Толпа на остановке подалась вперед. Раздались крики. Кто-то подбежал к автомату и набрал 02. Но тут подъехал серый уазик с красным крестом, который загородил процесс избиения зрителям с остановки. Через двадцать секунд, когда уазик отъехал, ни Феликса, ни его мучителей уже не было.
  
  +++++++++
  
  Анжелика очнулась не столько от качки и неожиданно громкого звука волн, бьющих о борт корабля, сколько от странного храпа мужчины, спящего с нею рядом. Это был не храп, а какое-то тонкое повизгивание. Молодой человек как бы смеялся во сне, но различить, смех ли это или просто плач переросшего младенца, было невозможно. Анжелика откинула простыню и оглядела себя. Она была нага. Ни единого гармента. Так было впервые с ее рождения. Даже с Жоффреем и султаном такого не бывало. Даже в бане.
  
   О, Боже,- произнесла она вслух.- Что это было? Кто эти люди? Что со мной? Где я?
  
  Подбежавший на ее возгласы матрос, не глядя в ее сторону (Анжелика и не думала прикрываться для всякого сброда) ответил на неожиданно правильном, правда с легким валлонским оттенком, французском:
  
   Мадам, вы на корабле, который везет la Grande ambassade de Russie. Я помощник Николааса Витсена бургомистра Амстердама. Моё имя Дамиан ван ден Берг.
   А это кто? - показала Анжелика пальцем на спящего.
   Пётр Михайлов, урядник Преображенского полка русской армии.
   Урядник - это хотя бы дворянин? - Анжелика испугалась за поруганную честь.
   Урядник - это унтер-офицер.
   За что же мне это! - вскинула глаза Анжелика. - Господи, что же было ночью...
  
  Ван ден Берг вежливо кивнул и вышел из каюты, оставив Анжелике возможность вспомнить вчерашние приключения. А вспомнить было вот что.
  
  Сначала русский взвалил ее на себя и оттащил в ближнюю таверну "У злобного Конрада", где подавали ямайский ром. Там Анжелику привели в себя, но сразу же заставили выпить полкружки крепчайшего напитка. После этого, она мгновенно опьянела и не смогла даже произнести свое имя. Petia, как назвался ее спутник, все время норовил посадить графиню себе на колени или ущипнуть за задницу. Она пыталась отодвинуться, но все время оглядывалась на проклятый саквояж, который бы вряд ли смогла утащить с собой в таком состоянии. Единственное, что ей удалось понять, что ее трое новых друзей - русские. А еще один - какой-то непонятный. Говорит с эльзасским акцентом, но и по-голландски может. И русский знает. Но на графиню смотрел, как на проданную корову - вроде жалко, что уже не моя, а моя свобода дороже.
  
  Потом пришли слуги, вызвали кареты и поехали к красным фонарям. Там подрались с английскими матросами. Хорошо, хоть холопы помогали, а то бы снова бы досталось. Хотя дрались для форсу перед проститутками, а не по настоящему, конечно же. После славной победы Петя же не остался в греховном месте, и слуги отвезли их двоих на корабль, который служил русским и гостиницей. На корабле Петя достал бутылку с вином и снова заставил Анжелику выпить. На этот раз полную кружку. Потом, зажег свечу и заставил раздеться донага. И долго, уже в постели, разглядывал ее анатомию. Анжелика же просто уснула, и, что было потом, уже не понимала и не чувствовала.
  
  ++++++++
  
  Все придумал Журавлев. В двадцатилетие окончания ленинградского электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, он объехал друзей-выпускников и сделал им предложение выпускать книги в национальных республиках. Все они вместе в шестидесятые делали стенгазету, за которую Страна Советов разослала временных ленинградцев куда подальше после распределения в 1968-м. Наглый Ашот Габриелян сразу же издал Майн Кампф. В Ашхабаде в ЛИТО, как и предсказал Журавлёв, никто не понял ни того, что за слова написаны на корешке латинским алфавитом, ни в содержания самой книги. "А кто это - арийцы", - лишь спросил Габриеляна наборщик Курбан.
  
   Да, сам не знаю, - ответил заказчик, - вроде иранцы, а вроде и нет.
   Ну, если иранцы - то ладно. Хоть я и настоящий текинец, но к иранцам у меня злобы нет. Вот бы армян всех поизвести.
   А причем здесь армяне?
   Да правят у нас они тут всем. И в миндраве, и в минкульте... Вот только один наш пробился - Сапар. И то, съедят его армяне. Вот тебе слово даю.
  
  Габриелян подивился глубине мысли и системы понятий наборщика и вспомнил, как в питерской общаге бил смертным боем младшекурсника, за то, что тот так и не научился играть в преферанс. А теперь вот портреты этого битого - во всех красных углах. Габриелян слегка поёжился, реально оценив последствия своего поведения в старые времена, и вышел из типографии.
  
  С тиражом фундаментального труда основателя одного из подразделов социалистической теории Габриелян поехал сначала к Феликсу, но потом, посовещавшись с Журавлевым, отвезли почти все книги в Киев на Петривку - новый книжный базар, где стали продавать любую литературу. Самым паскудным оказалось то, что на Петривском рынке почти каждое окошко торговало Шикльгрубером.
  
  Вчетвером, продав весь тираж щирому перекупщику, и тем самым едва покрыв затраты, они договорились, что отныне печатать только своё. Жена Журавлева, Танька была профессиональным корректором. Ее выперли из Московского комсомольца за опечатку и новое слово поебдители, которое было набрано заглавным шрифтом на первой странице праздничного номера газеты.
  
  Журавлев начал с того, что свою писанину под своими именами в жизни не продадим. Будем гнать фторид. То есть писать под популярных писателей и продавать под их же именами. Феликс предложил писать продолжения сериалов. Журавлев сразу забил это под себя. Коротков из Ташкента предложил кулинарные книги. А Габриелян взялся за сценарии с фильмов (назад в текст, с экрана), и чтобы не бросать слов на ветер, в те два дня, пока они жили в гостинице Либедь, Габриелян напечатал обратно Крестного отца прямо с фильма, добавив пару героев с подозрительными фамилиями. А через месяц книга с тиражом в миллион экземпляров продавалась везде, кроме официальных книжных магазинов. Из выходных данных, можно было подумать, что книгу печатали в каком-то поселке около Читы. Точное место знал только Журавлев. И как он сумел провести всю операцию в обход цензуры, можно только догадываться - рыночные отношения к тому моменту уже почти разрешили. И денег хватило всем.
  
  ++++++++++
  Великое Посольство собиралось долго и с размахом. Все придумал Лефорт. Любимец молодого царя так заморочил всем голову словом moderne и его аглицким вариантом modernisation, что даже ленивый Головин согласился ехать. Трёп Лефорта об иностранных новшествах и вкусной еде доводил Петра до истерики. Царь готов был бросить все, включая Евдокию с наследником, да и саму Кукуйскую царицу, лишь бы поглядеть, а лучше потрогать все эти барометры да бинокли, а еще напиться мозельским до блёва. Почему-то в Москве газированного вина никогда не хватало, даже на государственных обедах за казенный счет.
  
  Петр требовал немедленного отъезда. Он жестоко избил старого Монса, когда тот спросил его, а кто останется в Москве: царь не хотел, чтобы всякая мелочь обучала его управлению государственными делами:
  
   Без тебя, сволочь нерусская, разберемся, - приговаривал самодержец, лупя палкой отца дамы своего сердца, - торгуй, падла, сукном, пока я тебя не разорил!
   Да я там, - поблеивал, и, закрывая голову, рыдал несчастный Иоганн Георг, ставший в Москве Ванькой, - я ж не за себя, а за Расею!
   Заткнись, картавая сука, - беззлобно ответствовал ему Петр, потчуя палкой со всего размаху.
  
  На прощанье он пребольно трахнул Монса кулаком в пузо и присел передохнуть:
  
   Пшел отсюда! Скажи Аньке, что сейчас прямо шла, а то отправлю всю вашу немчуру комаров кормить за Яиком.
   Да-да, ваше величество, - пробормотал счастливый Монс и выскочил на двор: до крови не дошло в этот раз.
  
  Вошел Лефорт. Петр уже расслабился полустаканом водки.
  
   Ну что там?
   Все как задумано. Провиант собрали. Со дня на день... Бог нам в помощь...
   Ты меня не корми этими словами. Сам сбил на посольство, деньги получил, я из-за тебя посольский приказ разогнал, а ты?
   Я, ваше величество, все делаю по написанному. Вот дожди перестанут, и двинемся.
   Смотри у меня! Ну к, еще раз, расскажи мне за девок амстердамских! А мож лучше аглицкие?
  
  Лефорт притворно крякнул, присел краем своего безразмерного зада на текинский ковер, прикрыл глаза и понес:
   Ваше величество, там позади порта вдоль канала около Нойемаркет есть такие улицы...
  
  Пётр прикрыл глаза и впал в кому предчувствия наслаждений.
  
  ++++++++++++
  
  Многие и не подозревали, что настоящее имя парня с редким именем Данила, на самом деле зовут Александром. Да он и сам настолько привык к Даниле, что на Сашку не отзывался. Данила позвонил Ирке и рассказал про арест на улице. Не удержался и спросил:
  
   А за что его?
   Не по телефону, - голосом уставшей телефонистки ответила Ирка, - приходи, поможешь. Только сейчас приходи.
  
  Даниле неохота было переться туда, куда уже точно придут менты. А может уже пришли. Но подумав, решил, что если чего, то скажет, что пришел за долгом. Во дворе дома на углу Сейфуллина и Гоголя, именно том, где всегда был магазин Букинист, он увидел Ирку у входа в подъезд. Она держала в руках два чемодана. Не успел Данила подойти, в этот же двор въехала машина такси. Ирка подтолкнула Данилу к машине, сунув в руку синюю пятерку, и сама затолкала в багажник оба чемодана. Сашка сел к водителю и сказал, куда ехать.
  
  У дома он вышел, не взяв сдачи, и понес неожиданную поклажу домой. Дома он сначала запихал все под кровать. Но потом любопытство взяло свое, и он открыл самый старый, кожаный. Внутри лежали книги. Данила слышал о таких, но никогда не видел вживую: Гладилин, Набоков, мадридское издание Белинкова, журналы Посев и Континент, воспоминания жен расстрелянных поэтов, Доктор Живаго на папиросной бумаге, стихи Галича, Бродского... Короче, все-все-все. Во втором чемодане были те же литературные бомбы, только уже перепечатанные на машинке. Данила сел на пол и принялся читать. Он очнулся от страшного желания выйти в сортир. Глянул на часы - было семь утра. То есть он читал 12 часов подряд.
  "Где он все это достал, - сказал вслух Данила, и тут, как бы в ответ, зазвонил телефон. Это была Ирка.
  
   Данила, - сказала она неожиданно весело, - закрой чемоданы. Сейчас к тебе придет мужик. Отдай ему всё. И постарайся забыть о том, что ты узнал за эту ночь.
   А как я узнаю, что это он?
   У него желтого цвета усы.
   А что потом делать?
   Главное, молчи, мать твою, и без тебя тут весело.
  
  Через пять минут прозвенел звонок. Данила отпер, предварительно глянув в глазок. Огромных размеров мужик вошел в квартиру, взял чемоданы и, ни здороваясь, ни прощаясь, исчез в утренней темноте подъезда.
  
  ++++++++
  
  Пётр шумно помочился прямо за борт корабля, служившего домом Великому посольству вот уже второй день. Барыня, которая упала ему на грудь вчера вечером, еще спала. Петр не мог налюбоваться на её вылезшие из под простыни, казалось, прозрачные ноги, сиявшие в лучах низкого утреннего солнца. "Ну почему, почему эти чужеземки всегда хороши? - подумал он, - Почему наши, даже если одеты по моде, а еще и раскрасятся, и те выглядят как буренки". Он быстро запахнулся, поскольку заметил, как на берегу, грязные мальчишки показывали пальцами на его расстегнутые штаны. Гнев пронзил его насквозь.
  
   Демьян, - позвал он рыком ужаленного оводом в глаз гиппопотама посланника от штадтмастера Амстердама, - почему мы все еще на корабле? Я ж этому твоему хозяину, сучьему потроху, уж заплатил за все.
   Господин урядник, - вылетел к нему ванн ден Берг, - вы же сами не соизволили отправиться в гостевой дом его сиятельства. Я пытался вам объяснить...
   Молчи лучше. Молчи. А то не прощу тебя!
  
  Петр со стыдом вспомнил, как вчера он отправил ко всем матерям собственных холопов, да еще и этого местного, уговаривавших его бросить Анжелику на берегу.
  
   А что вам баба моя мешала?
   Господин урядник, - вежливо начал Дамиан, - эта особа не голландского происхождения, и я не мог не предупредить вас об этом!
   А кто ж она, голова твоя ученая!
   Она, скорее всего американка, но при этом, говорит на французском языке. Я подозреваю, - она лазутчица....
  
  Петр расхохотался от неожиданности.
  
   Баба с сундуком у костра, которую выгнали из дому - лазутчица? Вы тут голландцы совсем уже помешались. Весь мир вам враги...
  
  Царь своей огромной пятерней почесал голову и глянул в сторону корабельной спальни. Его ночная спутница уже сидела на кровати, полностью одетая, и ждала.
  
  ++++++++
  Журавлев отнес чемоданы на помойку, недалеко от Данилиного дома, и присыпал их свежими помоями из соседнего бачка. Дождался мусороуборочной машины и проследил, что бак с чемоданами уехал. Затем вышел к дожидавшемуся такси и поехал назад к Ирке. Он успел разломать на запчасти и вынести во двор пишущую машинку. Нужно было бы еще выбросить коллекцию советских наград, но Ирка не дала.
  
  В дверь осторожно постучали.
  
   Не открывай, - успел шепнуть Журавлев.
  
  Он привстал с кухонной табуретки, поднял руку и маленьким зеркальцем заглянул во двор. Там стоял газик. Только вот непонятно, милицейский или случайный. В дверь постучали снова, также осторожно.
   Это я, - раздалось за дверью.
   Кто это я? - ляпнула Ирка.
   Соседка...
  
  В этот момент дверь разлетелась на куски, и в квартиру вошли четыре мента. Один подошел к Ирке и показал бумагу:
  
   Ордер на обыск! Кто находится в квартире?
   Я, моя дочь и слесарь, вот чинил мне тут газовую плиту, - нашлась Ирка, поглядев на измазанные руки и мятый портфель Журавлева.
  
  Журавлев бочком вышел из квартиры, пока Ирка убежала будить Сашку. Феликсовский компаньон постоял у дома, но потом резко развернулся, вышел на улицу Гоголя и поехал назад к Даниле. Тот еще спал, начитавшись за ночь на год вперед. Журавлев оставил Даниле портфель и наказал передать Ирке его через пару дней. Сам же поехал в аэропорт.
  ++++++++
  
  Анжелика поняла сразу, кем был этот нескладный русский, что все норовил похлопать ее по заду. Она следила за его невежливой рукой, и каждый раз напрягала ягодицы, в ожидании довольно крепкого, и отнюдь не бодрящего удара. Но удача сама пришла к ней в руки. Ей просто не терпелось написать королю о ее фантастическом успехе: просьба короля выполнена. Осталось лишь убедить этого молоденького хвастуна, что лучше Франции у России нет друзей.
  
   Только вот одно не ясно, что он во мне нашел? - сказала вслух Анжелика.
   Вы желаете, чтобы я перевел ваш вопрос г-ну уряднику? - оказывается Дамиан уже стоял рядом с нею.
  
  Анжелика глянула на него, как на свою Клотильду, когда застала ее за чтением писем Жоффрея:
  
   Нет, молодой человек. Не надо.
  
  Она поднялась с кровати и подошла к Петру. Тот приобнял иностранку и глянул ей прямо в лицо. Анделика невольно покраснела, и почувствовала, как рука ее ночного возлюбленного крепче обняла ее за талию. Петр было поволок Анжелику назад в каюту, да тут застучали деревянные каблуки по палубе, и появился Лефорт. Петр неохотно оттолкнул барышню от себя и спросил по-русски:
   Ну, чего тебе, щучий ты сын!
   Неэт, нэ шчучший, - закартавил прихлебатель, - я сучший, ты ж толлко такк меня звал! Севодна нам идти к штадтмастер! Чэрез тчас!
   А пошто так рано-то? - Петр еще раз глянул на Анжелику в тайной надежде выкроить время с нею наедине.
   А потом он еде к свой тсар в Лондон!
   Какой-такой царь?
   Ну, их Wilhelm de Orange тепер тсар Англии!
   А этот, ты гришь, штадтмастер тогда кто? Моё ли дело с ним водиться, - Петр уже развернулся к Анжелике и взял ее за руку, - сам иди! Скажи, что мне некогда!
   Та, но он фам далл самый лютший гостинитса! Штадтмастер ее там купил нам!
   Бл..., - не сдержался Петр, а я тогда за что платил?
   Хозяин, не надо ругатца!- не ответил Лефорт про украденные деньги, - восми эту тётку с собой, и поехали к штадтмастер! Я плачу за вино, потом, когда будем сами!
   Ну, раз платишь, старый хрен, - подобрел Пётр, - то давай, веди нас туда, куда надо. И еще купи ей чего-нибудь красивое, показал он пальцем на Анжелику, - да из золота! А то знаю тебя, дуралей. Опять припрёшь тюльпаны, как давеча!
   Та, та-та-та, мой дорогой урядник! Фсьё пудетт какк ты скашешь!
  
  Лефорт напрягся и заговорил без акцента. Так всегда было с ним, если нужно донести нечто важное до ушей самодержца.
  
   Вчера штадтмастеру принесли письмо, написанное французским королем, где некоей даме предписывается войти в контакт с русским царем, переодетым в урядника. Он хочет отдать его вам, фаше фелитшестфо!
   Ладно, - ответил Петр, - пойдешь со мной. А ты сам-то по-французски того?
   Конечно - я ж швейцарец, значит, знаю все языки!
   Только по-русски никак не научишься писать, - не удержался Петр.
   Обешчаю! И научус!
   Давай, иди за подарком. Хотя стой!
  
  Петр обернулся к Анжелике и потянул к себе.
  
   Скажи ей, что я ее приглашаю к штадтмастеру! И чтоб приоделась - а то вона какой сундук таскали за ней, - прибавил он, вспомнив вчерашнюю ночь, - а теперь - иди!
   Та-та, мой господин!
   Поехали прямо во дворец!
  
  ++++++++
  Лейтенант Аубакиров достал из ящика письменного стола папку, и уже из папки стопку копировальной бумаги. Он вышел из-за стола и поднес копирку к окну. Затем начал читать вслух на просвет сам себе по складам белые буквы на черном фоне, и, по ходу, комментируя прочитанное:
  
   "Не читайте никаких газет, говорит. И особенно Правду. Плохой аппетит и смущение духа..."
  
  Он положил копирку на стол и снова открыл папку с доносом:
  
  "А что там написал наш стукачок? А! Вот! Наблюдаемый, - с трудом разбирая рукописный текст, загнусил Аубакиров снова, - вынес помойное ведро, в котором находились листы копировальной бумаги с распечатками текстов антисоветского содержания".
  
  "Да! - ответил он сам себе, - точно антисоветского! - и против газеты "Правда". Я еще вчера все понял! И не любит пролетариат, - вспомнил он вчерашнее чтение досье Феликса. Собака какая-то..."
  
  Аубакиров позвонил охраннику:
  
   Сержант, - позвал он через дверь, - приведите мне этого Мазина!
  
  По коридору затопали неразношенные кирзовые сапоги, и затем уже подковы заклацали по бетонной лестнице.
  
  Минут через пятнадцать, - лейтенант уже набросал протокол допроса, - осталось лишь внести ответы правонарушителя, - сержант затолкнул в дверь маленького человека, который пытался скакать на одной ноге. Феликс, небритый до такой степени, что казался просто грязным, для Аубакирова выглядел даже не преступником, а какой-то мелочью, на которую и патрона жаль.
  
   "И что с ним связываться", - подумал он вслух, но быстро спохватился.
  
   Вы знаете, почему вы задержаны? - обратился он к Феликсу, глядя поверх головы несчастного.
   Нет, - тихо ответил Феликс.
   И даже не догадываетесь?
   Нет. Но могу я вызвать адвоката? - Феликс вспомнил про свои права. И еще, у меня очень болит колено - вчера при аресте ваш коллега пнул меня по ноге...
   Мой коллега не мог этого сделать, - привычно одернул ничтожество Аубакиров, вы сами упали, а теперь готовы свалить все на сотрудника госбезопасности.
   Ой, - Феликс вздрогнул по-настоящему, - я в тюрьме госбезопасности?
   Аубакиров не смог сдержать смеха и проговорил:
   А где же вы думали, деточка?
  
  Феликс оглянулся вокруг и понял, что обращаются к нему.
  
   Я ничего не делал. И мне нужен адвокат!
   Ты этого, не очень тут! - Аубакиров понял, что придется бить и перешел на "ты", - тут я решаю, что с тобой делать. И с кем тебе встречаться. А пока получи за ненависть к пролетариату,- и со всего размаху пнул Феликса в ушибленное колено.
  
  От страшной боли Феликс потерял сознание и свалился на пол. Лейтенант пнул его еще, на этот раз в район почек, и вызвал караульного.
  
   Неси этого симулянта в санчасть. И поставить спецохрану. Мало что чахлый - еще убежит. Пойду и доложу майору Дерябину про его клиента... Подсунул мне психа, чуть что, сразу без сознания...
  +++++++++++++++
  
  Анжелика переоделась. К моменту схода ее с корабля, у борта уже стоял Лефорт с красивой коробкой. Петр открыл коробку и надел на шею Анжелики платиновое колье с бриллиантами. Лефорт подал ей руку, и графиня ловко взобралась в подъехавшую открытую карету. Поехали по мощеной дороге куда-то к центру города. На Анжелику оглядывались многочисленные прохожие. Да и спутник ее сильно выделялся и своим ростом и одеждой. Петр продолжал нежно смотреть на свою ночную подругу, и повторял Je t'aime, которому научил его Лефорт. Из его уст нежное объяснение в любви звучало немного резко Жетэм, но все равно, ей было очень приятно. Она несколько раз глянула в зеркало, и даже смогла нежно улыбнуться несносному русскому, который продолжал ее лапать, несмотря на то, что они ехали уже по главной площади столицы Нидерландских штатов.
  
  У входа во дворец стояли красивые гусары. Петр обрадовался молодцам, спрыгнул первым и пошел прямо к дверям, забыв свою спутницу. Лефорт помог Анжелике сойти с кареты. Она чуть быстрее, чем надо пошла к Петру, споткнулась, и почти упала под ноги Петру. Тот расхохотался как-то недобро, но взял ее за руку. Заиграли горны, и двери растворились. Вверху под потолком горели три факела. Вышел слуга и что-то прокартавил во все свои легкие, что штадмастер Николас Виттсен ожидают миссию в трапезной. Снова, уже в глубине, распахнулись двери, и оттуда вышел сам штадтмастер. Он поклонился царю, и царь тоже кивнул. Затем поклонился Анжелике, а та в ответ выдала церемонный реверанс. И зря. Виттсен сразу понял, что перед ним иностранка.
  
   Кто она, - резко спросил он подбежавшего Лефорта.
   Она гостья вашего гостя, - запутанно ответил тот шепотом по-немецки, опасаясь, что Анжелика поймет его.
  
  Но Петр все понял и без перевода.
  
   Эта женщина со мной. И мне наплевать на ваши правила. Она будет со мной. Пусть подают еду, чёрт бы их всех задрал!
  
  Пока Лефорт переводил, Анжелика смотрела на своего спасителя и сияла гордостью за него.
  
  "Все, - сказала она себе про себя, - завтра начинаю учить русский! Если у них такой царь, то и мне нужно быть ему под стать".
  
  Штадтмастер Виттсен вместо ответа вынул откуда-то из камзола страницу, написанную на французском языке. Анжелика сразу узнала почерк Людовика. Штадтмастер еще раз грозно глянул на Анжелику и протянул бумагу Лефорту:
  
  Здесь написано, что некоей даме-француженке необходимо войти в ближний круг русской миссии. А точнее, добиться расположение того, кого называют Piotr Mihailov. К сожалению, это всего лишь одна страница, которую удалось раздобыть. Но у меня есть все основания полагать, что письмо гораздо длиннее. И в нем есть указания на совершение преступного деяния, масштабов которого я не могу себе представить...
  
  Петр нервно слушал корявый перевод. Анжелика же, к своему удивлению, поняла дословно все, что сказал голландец. Кровь бросилась ей в лицо, но густой слой пудры предотвратил лишние взгляды. Она легко притворилась, что ничего не понимает, и потянула Петра к накрытому столу. Петр тоже не стал вдаваться в тонкости дипломатии и пошел за ней, не дослушав: две большие запотевшие бутылки мозельского полностью затмили его сознание.
  
  +++++++++++
  
  Валерий Дмитриевич Дерябин снова маялся от сильнейшего похмелья. Пиво не помогало. Уже и четвертая бутылка выпита, а боль в лобовой части головы не проходит. Майор вздрогнул от внезапного скрипа, краем глаза увидел, как осторожно открывается дверь, и узнал входящего Аубакирова.
  
  Только его, бл.., не хватало, - успел подумать он, до того, как лейтенант заорал: "Разрешите обратиться".
  
   Ну что ты так орешь, - дыхнул на подчиненного Дерябин, - чего там?
   Ваш этот, Мазин, потерял сознание на допросе. Жду указаний.
   Какие тут указания. Пусть отвезут в больницу. Потом вместе допросим. Он что-нибудь сказал?
   Нет, не успел. Я его слегка толкнул, а он упал и все...
   Знаю я тебя - слегка, - заржал во весь голос Дерябин, - ты, если надо, и быка уложишь одним ударом.
  
  Аубакиров понял, что рассмешил начальника. И, значит, можно задать несколько вопросов.
  
   У него нашли копирки, и еще в помойке лежала разломанная пишущая машинка. Но и все. А денег не нашли?
   Каких денег?
   Должно быть много денег... Я докладывал, у меня есть оперативная информация, что ему некто из Читы должен был привезти наличность. Я думаю, для продолжения антисоветской деятельности.
  
  Аубакиров явно расстроился. Как любому выходцу из Средней Азии, потеря денег была признаком законченного несчастья.
  
   Не... При обыске никаких денег не нашли.
   Плохо искали?
   Да куда там плохо. Все перевернули и протрясли. Но ничего, кроме копирок в помойке, ну тех, где про собаку и пролетариат, ничего не нашли.
   Спрятал сволочь, - выдал вслух свою мысль похмельный майор.
   И еще просил адвоката. Дать разрешение?
  Дерябин, слегка шатаясь, подошел к окну и поглядел на прохожих внизу.
  
   И что я буду с ними делиться, - задумался он, - в оперативке сказано, что будет много денег. Вот заберу их, да и уеду куда-нибудь в Подмосковье. А то вот так до смерти буду тут с такими вот... А, кстати, с адвокатом это будет попроще.
  
  Он обернулся к лейтенанту, который продолжал стоять по стойке смирно, и сказал:
  
   Вызови ему адвоката. Только дай мне знать, кого он там захотел. Мы адвоката тоже проверим.
   Есть, товарищ майор, - ответил Аубакиров и выбежал из прокуренного и провонявшего алкоголем кабинета на свежий воздух.
  
  ++++++++
  
  Лефорт не отходил от Анжелики ни на секунду во время празднования. До такой степени, что даже пошел за нею в уборную. Петр заметил это и погрозил Лефорту сначала пальцем (левой рукой), а, когда тот в ответ покачал в стороны своей головой, то уже правым кулаком. Урядник подошел к Лефорту и громко прошептал:
  
   Я ття падла-боярин насквозь вижу. Отстань от нее. Мало тебе Софии из Бранденбурга, что я тебе отдал.
   Да нет, ваше величество, - опять без запинки ответил Лефорт, - я должен понять, что хочет ваша новая подруга.
   То, о чем она мечтает, при людях не говорят, - ответил Петр громко, - не лезь к ней, а то видит бог, сломаю тебе шею. Ну-ка давай я с ней поговорю. Смотри мне точно переводи. А то знаю я вас толмачей.
  
  Вдвоем, Петр и Лефорт обернулись к Анжелике, которая, пока они говорили, ела устрицы одну за другой, звучно запивая их превосходным белым из Эльзаса. Петр подхватил ее руку, и заговорил:
  
   А скажите мне барышня хотя бы ваше имя. Хоть по виду вы абсолютная дворянка, но мне бы нужно выло бы знать, кто вы, куда направляетесь, и что движет вас в наших отношениях?
  
  Лефорт перевел, добавив, что Анжелика имеет честь говорить с одной из знатнейших российских персон.
  
   Мое имя графиня де Пейрак. Я вдова Жоффрея де Пейрака. Я приехала вчера из Канады, или Акадии, как ее называют в Европе, где у меня поместье в два миллиона акров. Это около Монреаля. А вы, подлинный сир, вчера милостиво и величественно спасли меня от поругания толпы! И за это - я буду признательна вам до конца моих дней!
  
  Пока она говорила, сзади подошел штадтмастер Виттенс и, когда Анжелика закончила свою тираду, украшенную театральной слезой в конце последнего восклицания, резко спросил:
  
   А не вам ли, сударыня, направлено это письмо? - он снова махнул листком с бурбонскими лилиями.
   Я не имею чести знать вас, уважаемый господин, - резко отрезвила его Анжелика. Но я отвечу вам, несмотря на это. Я здесь нахожусь временно, по пути в Париж. И не имею возможности получать послания, тем более, от таких высоких особ. Посмотрите - на листе королевские лилии и подумайте, может ли простая графиня получать письма от короля-солнце?
  
  Петр прилюдно похлопал Анжелику пониже спины и забасил:
   Ну, молодец, графиня! Отбрила Виттена. Он мне тож поднадоел. Ну а теперь ты, Виттен, объясни мне дураку, что тут в твоем письме может угрожать нам?
  
  Виттен понял, что проиграл. Но продолжал не сдаваться.
   Господин урядник! Наш стадтхаузер Вильгельм, а ныне король Англии запрещает нам встречаться с бурбонскими посланниками.
  
  Петр снова заржал:
   То есть как, ты Виттен говоришь, что король, который даровал Билль о правах, может что-то запрещать? Прекрати молоть ерунду. Ты просто врешь: тебе нравится моя Анжелика. Но я тебе ее не отдам. Она будет моею! А письмо, небось, ты сам и написал, гори оно огнем! Но ладно! Я тебя прощаю. Ты ж был дружен с моим батюшкой, царствие ему небесное, так что, считай себя невиновным. А пока, нам с Анжеликою пора почивать.
  
  Петр раскланялся и потащил Анжелику за собой. Виттен не отставал:
  
   Я провожу вас в гостиницу.
   Проводишь, куда ж ты денешься... - Петр не мог больше терпеть, так ему хотелось остаться в Анжеликой наедине.
   Могу ли я завтра увидеться?
   Можешь. Прямо в гостиницу и приходи!
  
  +++++++++++++
  
  Феликс очнулся и увидел Милку Качуровскую, адвокатшу по антисоветским делам. Он разок ее видел при деле на суде, когда Фиму из комиссионки судили за валютные операции. На самом деле за прослушивание голоса Америки и последующего пересказывания содержания передач сослуживцам. Милку он знал, когда она была еще Макаровская, затем недолго Немировская, ну и сейчас как Качуровскую, когда она вышла замуж за Толика из соседней квартиры. Ирка ее терпеть не могла за грохот запираемой двери и постоянный звон молочных бутылок, которые Милка в одно и то же время выносила каждый день в шесть тридцать утра, чтобы принести молочка ненасытному Толику к моменту его пробуждения.
  
   О, боже, Милка, ты что ли? Что уже совсем никого не могли найти?
   Послушайте, хам! Если я вам не нравлюсь, найдите другого, кто мог бы пройти в больницу тюрьмы КГБ.
   Я не Хам, я Феликс! Мне они вроде ногу отрезали...
   Нет, нога на месте. В гипсе.
   А за что меня сюда? За приглашение в Израиль? - Феликсу очень хотелось с кем-нибудь поговорить.
   Ужас какой-то... вы еще и отказник?
   Нет, я еще не подал документы.
   Ну и на том, рада за вас.
  
  Милка оглянулась, но понимая, что ее все равно прослушивают, заговорила канцеляритом:
  
   У следствия есть основания полагать, что вы пишите или распространяете антисоветскую литературу клеветнического содержания.
  
  Феликс дернулся, чтобы возразить. Но Милка остановила его жестом.
  
   Тут есть один момент. Статья 190-1 предусматривает от двух до пяти лет за распространение. Но если вы это написали сами в одном экземпляре и хранили у себя, то тогда вы неподсудны.
   Но я не писал антисоветских текстов. Я писал... Нет, не так. Я пытался издать забытые произведения иностранных авторов.
   Но у вас нашли копирки с клеветой на Советскую Власть и ее методы.
  
   Я не писал под копирку, - Феликс догадался, что нашли что-то иркино.
   Я повторяю, у вас нашли копирки. На ваше счастье, всего двадцать страниц, из которых только десять читаемы.
   А можно посмотреть, что там написано? - Феликсу даже стало интересно.
   У меня нет пока этого, но из протокола лейтенанта Аубакирова понятно, что это про 20-е годы. Вы что писали про Красный террор?
   Нет. Вроде нет. Я писал про Варшаву, еще про Англию...
   Ладно,- у Милки тоже кончилось терпение, - раз вы не хотите, чтобы я вам помогала, ищите нового адвоката...
   Да нет же. Я просто ничего не понимаю. Я точно не писал клеветнической литературы. И уж точно не распространял ее, поскольку не имел таковой.
  
  Он замер и вспомнил про заветный чемодан с тамиздатом. Но про чемодан молчат. Или пока молчат. А что же нашли? Распечатки! Доктора? Да никто из них и не допрет, что это за книга... А что еще? Про двадцатые годы - это же Собачье сердце!
  
   Слушайте, я знаю, что они нашли. Но это не я писал.
   Тогда все гораздо хуже. Распространение карается более жестокой статьёй. Вам это понятно?
   Но ведь это советский писатель?
   Не знаю, какой он там советский, не видела, но материалы направлены в экспертизу - сегодня. Примерно через три недели будет ее заключение.
   А что же мне делать?
   Сидеть и выздоравливать. Вам еще минимум пару дет нужно будет работать на стройках нового общества. Так что готовьтесь, наедайтесь.
   И что, ничего нельзя сделать...- Феликс погрустнел от прямого удара.
   Можно, наверное. Потому вот меня ваша жена и наняла.
   А можно с ней увидеться?
  
  Милка посмотрела в сторону, чтобы не врать прямо в глаза:
  
   Я попробую.
  +++++++++
  
  Пётр набросился на Анжелику сразу же, как только вышел Лефорт. В холодной комнате гостиницы даже не успели зажечь камин. Он мучил ее не меньше часа, а потом сразу заснул и еще через минуту громко захрапел.
  
  Анжелика выбралась из-под одеяла без пододеяльника, подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Обнаженная, она была прекрасна. Крепкие мышцы живота, высокая грудь. Немного морщин на шее. Но что эти морщины, если их не замечает такой молодой и сильный мужчина.
  
  Она вышла в гостиную, где уже стоял накрытый стол. Значит, слуги слышали ее стоны и все знают. "Ну и что!" - сказала Анжелика вслух. "Вот теперь бы выкрутиться с письмом и отговорить Петра от поездки к врагам короля Людовика в Лондон. Как же этого добиться?"
  
  "Может рассказать ему всю правду? Про то, как король уважает Россию, как хочет с ней сдружиться. Как два самодержца будут вместе против бессмысленной Англии, уже трижды сменившей форму правления за последние тридцать лет. И что мы вместе с ним против Швеции и Речи Посполитой..."
  
  Пётр хрюкнул сзади, как бы подтверждая ее мысли.
  
  "Мне нужно увидеться с королем! Мне нужно рассказать Людовику про этого невежду, и тот сделает все, чтобы привлечь этого большого мальчика к себе".
  
  Петр встал с постели и нарочито громко помочился в ночной горшок и мимо него. Потом поднял глаза на Анжелику и поманил ее к себе рукой. Та, повинуясь его зову, пошла, как на казнь. Пока царь мучил ее, она все время думала, как же мне заманить его в Версаль? Король ведь сюда не приедет. И еще бы выкрасть бы эту страницу с письмом Людовика. "Хорошо, что он такой дуралей,- подумала она ласково о Петре и даже погладила по его потной голове, - но все равно добром может и не кончится! Ведь бывает же он в нормальном состоянии".
  
  Петр отвалился от Анжелики и снова захрапел.
  
  "Нет,- закончила она мысль,- скорее всего, нет!"
  
  Она выскочила снова из кровати и нагая уселась за стол в гостиной. Суп уже остыл, но куропатки были еще ничего. Она схватила одну и вцепилась в нее своими красивыми зубами.
  
  +++++++++++++
  
  Милка Качуровская пришла к Ирке домой прямо из тюремной больницы. Они сели у окна. Ирка включила музыку погромче, "чтобы товарищу майору было чуть труднее их подслушивать", как объяснила она своей гостье. Ирка уже успела убраться после обыска, но все равно куски выдранного паркета зияли черными дырами.
  
   Тут вот оно что, - начала Милка привычно, - похоже, ничего у них нет, кроме 10 страниц копировальной бумаги с какими-то текстами. Нет-нет. Ничего не надо объяснять. Я и так слишком много знаю. Как бы не убили. Но им что-то надо. И они знают про какой-то хвост. При этом, я понимаю, что хвост уж сильно далекий. Так бы они его бы показали или намекнули. Но не делают. Значит это или чисто совсем, или они готовят его для суда. Статья довольно паршивая в условиях объявленной перестройки, но пока ветер перемен дойдет до нас, твой Феликс подохнет на зоне от туберкулеза.
  
  Ирка слушала с каменным лицом.
   Я организую тебе встречу с Дерябиным, и ты сама попробуй узнать, что ему надо. Не копирками же он будет на суде хвастаться. Я тоже знаю про израильский вызов. Значит и они знают. Но раз ничего не делают, то...
   Все понятно, - странным голосом сказала Ирка.
   Ничего тебе не понятно. Ты должна просидеть всю встречу. Дерябин будет долго говорить о классовой борьбе и трудностях переходного периода, но ты сиди и слушай. И как только он скажет слово "кстати", то это и будет тебе сигналом. За этим словом и будет то, что ему надо. Попробуй разгадать эту загадку. И тогда мы будем знать, как себя вести сейчас и потом на суде.
   А что, суд точно будет? - Ирке было показалось, что Милка обладает волшебной силой, и сейчас все станет, как было до позавчера.
   А что же ты хотела? Размножение литературы антисоветского клеветнического содержания - статью 170 УК еще никто не отменял.
   Но ведь это Булгаков.
   Хоть Карломаркс - антисоветчина - она и есть таковая. Пусть Феликс лучше возьмет это на себя. И тогда попробуем отделаться условным. Хотя вряд ли получится из-за вашего вызова.
  
  Ирка выдернула магнитофон из розетки. Они еще долго сидели у чайника и молчали.
   А я могу его увидеть?
   Поверь мне, Ирина, лучше этого не делать. Ты что-нибудь скажешь, проболтаешься, и станет еще хуже.
   Я обещаю, что не скажу ни слова.
   Не обещай. Я попробую, но, скорее всего, откажут. Феликс твой еще пока задержанный - до семи суток имеют право. Даже обвинения не предъявили.
   А потом?
   Когда придет потом, тогда и будем решать.
  
  ++++++++
  В дверь осторожно постучали. Анжелика зашла за ширму и крикнула:
  
   Entrer!
  
  В дверь протиснулся де Грие.
  
   Барон, что вы тут делаете? - свистящим шепотом просипела Анжелика.
   Я должен срочно забрать вас. Король ждет в Версале. Вам здесь оставаться опасно.
   Но я же выполняю приказ короля! И что он подумает, - она показала на спящего Петра, - если я исчезну?
   У меня есть основания полагать, что вас хотят убить. Слуга Лефорта проболтался, что ему приказали купить гроб для дамы среднего роста. И, кроме графини де Пейрак, никого с такими параметрами нет в русском посольстве!
   Но ведь он, - она снова показала на Петра, - главнее всех! Я скажу ему о заговоре!
   Ни в коем случае. Вы погубите всю нашу систему слежки за русскими. Вы же видите, я даже успел вернуться за вами, хоть и скакал всю ночь.
   Я никуда не поеду! - Анжелика приняла решение, - идите, но будьте неподалеку от меня. Я закончу свое задание и присоединюсь к вам. Но пока, мне вы не нужны. Уходите, барон, я не одета!
  
  Де Грие вышел в коридор и тихонько спустился вниз. Анжелика выглянула в окно и увидела, что как только он вышел из гостиницы, как два голландца в военной форме со шпагами набросились на него. Де Грие умело защищался, пока его не ударил сзади какой-то крестьянин. Де Грие упал, и Анжелика громко вскрикнула, разбудив Петра. Тот подпрыгнул к окну, и, оценив обстановку, а особенно состояние Анжелики, быстро натянул на себя камзол, валявшийся посреди гостиной и вылетел на помощь к де Грие.
  
  Анжелика тоже оделась. Когда она вышла, то вокруг Петра и распростертого де Грие собралась огромная толпа голландцев. Какие-то люди в форме было стали хватать Петра, но Анжелика крикнула, как когда-то кричала на своих ирокезов:
  
   Reculez-vous, les misérables! Ce monsieur est le roi de la Russie!
  
  Толпа разошлась в стороны от набежавшей охраны штадимастера. Да и сам Виттен, окруженный слугами, появился в толпе. Виттен посмотрел на неподвижного да Грие и грозно спросил:
   Кто посмел убить гостя нашего города?
   Да живой он, - проникший через толпу врач уже щупал пульс, - этих французов так просто не убьешь. С ними пуля нужна. А шпагою не получится... Вон только колено и повредил. А на землю свалился от страха. Симулянты они все...
  
  Слуги занесли де Грие в здание гостиницы. Усадили на стул и дали воды. Петр и Анжелика стояли напротив , когда вошел Виттен. Тот поднял руку и указательным пальцем показал на де Грие:
  
   Говори, проклятый француз, что было в письме?
   В каком письме?
   Вот в этом! - Виттен замахал уже поднадоевшей всем, кроме него, страницей.
   Я не читаю писем, адресованным третьим лицам! Я дворянин, а не торговец!
  
  Виттен махнул рукой:
  
   Пока посиди в городской тюрьме, поближе к крысам. Потом разберемся. Уведите его.
  
  Пока он отвернулся, Анжелике удалось вытащить страницу письма Людовика и спрятать ее на широкий лиф. Никто не заметил этого, кроме Петра. Он хлопнул Анжелику по спине и прибавил:
  
   Смотри-ка, резвая какая. Надо бы мне ее тоже попытать, да узнать всю правду!
  ++++++++++
  
  Ирка пришла к Дерябину в кабинет заранее. Но сначала к ней пристал Аубакиров - тот, который обыскивал квартиру. Он завел ее в свой кабинет и что-то долго и непонятно объяснял. Зачем-то показывал фотографии своих детей. Фотографий было очень много, и Ирка, не выдержав, спросила:
  
   А сколько их у вас?
   Трое всего.
  
  Ирка не слушала продолжения рассказа, про сколько там мальчиков и девочек. Качуровская сказала, что главный - Дерябин, и говорить надо только с ним. Но лейтенант не отставал. Жаловался зачем-то, что зарплата маленькая и стало очень трудно достать хорошие вещи. Ирка не выдержала и спросила:
  
   А я причем?
   Ну как же. Ваш муж писатель. Много книг писал.
   Да ничего он не писал. Он работал на телефонной станции.
   Мы же все-все про вас и вашу семью знаем, товарищ Мазина. На то мы и органы.
   Я, правда, не знаю, о чем вы говорите.
   Ну, раз не знаете, то тогда по-плохому будет. Дерябин вам шкуру снимет. А Аубакиров мог бы помочь. Но теперь у него может и не получится, - сказал лейтенант о себе в третьем лице, - подумайте, товарищ Мазина. Вашему мужу нужно передачи давать, лекарства. Подумайте...
  
  Ирка вышла в коридор, невольно отряхивая с себя невидимую сахарную пудру. Он поднялась еще на этаж и напоролась на самого Дерябина. Тот спускался вниз.
  
   У меня же назначена встреча с вами, - начала Ирка.
   А у меня неотложное задание. Поедете со мной? Я вас к дому и подброшу.
   Хорошо.
  
  Они спустились вниз к дерябинскому жигулю. Тот усадил Ирку в машину, выехал со стоянки, заехал прямо в ближайший переулок и остановился. Он церемонно зажег сигарету и глубоко затянулся.
   Ваш муж будет осужден за распространение. Вы понимаете, что это срок. Сейчас проводят экспертизу на процент содержания клеветы в его писулях, но меньше пятерки ему не светит. Говорю вам это как профессионал.
   Но он не распространял. Все, что он писал, он писал только для меня! Я единственный его читатель.
   У нас есть сведения, что не один. Вам звонил некто Журавлев неделю назад. У нас есть все основания считать, что книги вашего мужа читали многие.
   Но те книги ведь про прошлое, - Ирка поняла, что нечаянно сдала Феликса и едва не откусила себе язык от отчаяния осознания такой ошибки.
   А вы могли бы их показать?
   У меня их нет - весь тираж у Журавлева. Но поверьте, там ведь только американские и английские детективы.
   Жаль, что я не могу с ними ознакомиться.
  
  Дерябин выглянул из машины и бросил окурок на газон.
  
   Кстати, - сказал он, и у Ирки задрожали колени: предсказание Качуровской сбылось, - а ему платили гонорары за его американские детективы?
   Я думаю, да...
   Вы думаете, или платили?
   Я могу его спросить, если вы разрешите мне встречу. Я не знаю. У него всегда были деньги...
   Разрешаю. Вот вам пропуск в тюремную больницу, - достал он из-за пазухи заготовленный листок.
  +++++++
  
  Петр посадил Анжелику на стул и позвал Лефорта. Сам отсел назад, но потом все равно подвинулся ближе - не мог перестать любоваться французской красавицей. Лефорт понял чувства своего царя и заговорил с какой-то странной нежностью:
  
   Скажите мне, графиня, кто вы? Что вам надо от нас?
   Я - жертва обстоятельств. Я не хотела. Но я скажу вам всю правду. Я должна уговорить вас не ехать в Англию. Вам нечего там делать. У вас ничего не получится. Тогда как во Франции вас ждут как друзей. Франция всегда была и будет другом России. Франция была и будет врагом Швеции, король которой норовит запереть вас в Сибири. России нужно выйти к европейским морям. Россия - европейское государство!
   Это спорный тезис, - перебил ее Лефорт, - кто вас сюда послал?
   Это не важно. Важно то, что я говорю сегодня с будущим России! - Анжелика выразительно посмотрела на царя.
  
  Лефорт уже начал злиться. Но Петр перебил его: "Переводи мне", - приказал он своему советнику.
  
   Я теперь и сам понимаю, что нашей державе нужен выход к морю! - обратился Петр к Анжелике, - но кто же нас научит этому? Французы далёко, голландцы за все просят денег немеряно, а Англия - владычица морей!
   Я могу передать моему величеству вашу просьбу о помощи! Я уверена, он не откажет...
   Погоди. Не егози. Но просьбу мою ему передашь, когда я дам тебе знать.
   Обязательно, ваше величество, - опустила глаза Анжелика.
   А пока не желаешь ли стать моей спутницей, пока я здесь разъезжаю. Будешь на всем готовом. Уж больно ты мне по душе. Только обещай заговорить по-русски.
   Заговорю. Я согласна. Только вот де Грие из-за меня оказался в тюрьме.
   Ничего, - ответил за Петра Лефорт, - пусть посидит немного. Ничего с ним не будет, разве что выпорют пару раз. Хе-хе! Я порошу, чтоб не строго.
  
  Петр зазвонил в колокольчик, и слуги принялись вносить яства и вина к вечерней трапезе.
  
  +++++++
  
  Ирка вошла в палату, больше похожую на тюрьму. Без окон. Солдат с калашом у входа. В полумраке увидела мужа. Она было бросилась к Феликсу. Но солдат ловко подставил ногу, так что она едва не раскроила лицо о спинку тюремной кровати.
  
   Ира, - не поверил Феликс своим глазам, - как ты здесь оказалась? Тебя саму не арестовали?
   Нет-нет, со мной все в порядке. Они знают про Чендлера и Агату... Но все остальное - нет. Только пишущую машинку пришлось разломать.
   И еще нашли перепечатки, - это он сказал почти беззвучно, одними губами.
  
  Ирка схватилась за лицо.
  
   Мне про это не говорили.
   Это копирки. Они отправили их на экспертизу. Я думаю признаться в этом.
   Зачем?
   Им все равно нужно будет что-то припаять. А так, я признаюсь в том, что написал Собачье сердце.
   Но это же...
   Да, но за распространение дают больше. Мне Милка Качуровская уже растолковала.
   Еще спрашивают про деньги.
   Но Журавлев...
   Он приезжал.
   А портфель?
   Увез с собой.
   Нет - не мог. Портфель где-то дома. Поищи хорошо.
   Так обыск не нашел...
   Я говорю, портфель дома. Как найдешь - отдай им его со всеми деньгами.
   И тебя выпустят?
   Не знаю пока. Но, надеюсь, бить перестанут. Там восемьдесят тысяч.
   Ирка тут заметила ногу в гипсе и снова зарыдала, не расслышав суммы денег, которой бы хватило на три хороших автомобиля.
   Ничего, не волнуйся, - не понял Феликс причины ее рыданий, - мы их всех похороним.
  
  Стражник взял Ирку за плечо и вывел на улицу.
  
  ++++++++++
  
  Лефорт принес Анжелике письмо от штадтмастера. Виттен своей рукой написал, что сегодня выпустят де Грие. А внизу еще и предписание, чтобы к полуночи она и барон покинули пределы Амстердама под угрозой суда и возможной казни за шпионаж. Анжелика вскинула глаза:
  
   А он, - показала она на соседнюю дверь, где завтракал Петр, - он-то знает?
   Нет. И знать ему не обязательно. Я сделаю все, чтобы вы уехали незаметно.
   Но я не хочу!
   Cударыня, вы хотите быть повешенной? Я вам это устрою!
   Не угрожайте мне. Я уже повидала мерзавцев на свете, и поверьте мне, пока справляюсь!
   Не спорьте со мной, прошу вас, - пошел на примирение Лефорт. Я хочу вам помочь. Вы просто не понимаете уровня, на котором вы пытаетесь манипулировать. Уезжайте.
   Ладно, уеду. Но только проведу с ним хотя бы час.
   Нет. Не нужно. Напишите ему письмо. Я обещаю его перевести и передать.
  
  Анжелика села к окну, заточила перо и открыла чернильницу.
  
  ++++++++++
  
  Данила приносил портфель к иркиному дому вот уже третий день. На звонки никто не отвечал. Он попробовал поймать Сашку, его дочь из иняза, но тоже неудачно. Портфель был закрыт на замок, так что и увидеть, что внутри не получалось. А вдруг там новый тамиздат? Так хотелось прочесть...
  
  Данила понес портфель дяде Боре. Слесарь Боря, в прошлом профессиональный медвежатник, примерно за полсекунды отпер замок, заглянул внутрь и обмер: столько денег вместе он не видел со дня своего последнего преступления.
  
   Где взял? - спросил он очумевшего Данилу, - нашел?
   Не, это не моё!
   Давай делиться!
   Это не мои деньги и не мой портфель!
   Слышь, студент, дай мне хоть на пузырь!
  
  Студент залез в портфель и, не глядя, вытащил из портфеля три сотни - Борин трехмесячный оклад (если без левого заработка). Боря схватил купюры и умело выставил гостя за дверь.
  
  Данила снова поплелся в сторону Иркиного дома и сразу же напоролся на нее прямо у входа в седьмую больницу. Как два шпиона, они поглядели друг на друга. Данила кивнул, и Ирка кивнула в ответ. Данила протянул руку и передал Ирке портфель. И, без единого слова, оба развернулись на 180 градусов, и пошли каждый в своем направлении.
  
  ++++++++
  
  "Мой милый, самый милый мне, Ваше Величество Петр Романофф. Простите меня за то, что я впервые, и в последний раз, смогла назвать Вас Вашим именем. Я вынуждена уехать. Враги наших стран не позволяют нам быть вместе. Я должна уступить, поскольку на весах истории находится судьба наших народов и всего мира. Но я люблю Вас. И верю, что мы встретимся. Пусть даже в другом мире!
  Остаюсь, Ваша верная Анжелика, графиня да Пейрак".
  
  
  
  Петр снова и снова читал записку, которую Лефорт перевел на русский, но написал латинскими буквами. Перед этим, Петр избил Лефорта, как никогда до этого не решался. Старик лежал на кровати, и казалось, сама душа выходит из него навсегда. А Петр продолжал крушить мебель, посуду и все остальное, что попадалось на ее пути.
  
  Испуганный Виттен, как только услышал о припадке гостя, умчался первым кораблем в Лондон к Вильгельму III за указаниями. Петр прилюдно поклялся убить штадтмастера при первой встрече.
  
  Царь потребовал всему посольству вернутся на корабль. Сам же сел на коня и поехал в сторону Парижа. Один. Его догнали уже в Люксембурге - самом городе. Еле уговорили вернуться. Мозельское помогло. Но больше понравилась подзорная труба у испанского герцога, который вышел к царю. Пришлось выкупить трубу во имя спокойствия государя.
  
  Анжелика же без приключений добралась до Версаля. Уже в Сен-Клу ее догнал порученец короля и передал ей письмо от Клотильды. Оказывается, та уже в Париже и ждет встречи.
  
  ++++++++++++
  
  Ирка отдала портфель Аубакирову со его всем содержимым в день суда. Примерно через восемь месяцев после ареста Феликса. Ее не пустили на процесс, поскольку разбиралось дело государственной важности. Она стояла у дверей дома на ул. Дзержинского. А Милка должна была махнуть платком, если все хорошо, и кулаком, если нет.
  
  Судья Серебрякова зачитала обвинительное заключение и спросила Феликса:
   Подсудимый Мазин! Признаете ли вы, что вами написана книга Собачье сердце?
   Да, - ответил Феликс, - признаю!
   Вы признаете, что распечатали ваше клеветническое произведение в двух экземплярах, с намерением распространять его среди советских граждан.
   Нет. Я напечатал две копии для правки.
   А с какой целью вы написали текст, оскорбляющий государство, которое вас вырастило и охраняло всю вашу жизнь?
   Феликс едва не ответил, что его охраняют только последние девять месяцев. Но промолчал.
   Вы не ответили на мой вопрос, подсудимый.
   Я уже сказал, из творческих...
   Нет таких у вас побуждений. Все это чистое хулиганство.
  
  Серебрякова взяла соседнюю папку и зачитала про полтора года исправительной колонии за злостное хулиганство.
  "Все-таки Дерябин не соврал, когда обещал не применять антисоветские статьи, - подумал с каким-то странным теплом Феликс про своего старшего следователя".
  
  Когда после приговора его вели к автозаку, сзади набежал Аубакиров и прошептал:
  
   Не хватает трех сотен. Я с тебя за них еще шкуру спущу!
   Спускай прямо сейчас, - громко ответил ему Феликс и похромал внутрь машины прямо в железный стакан для заключенного.
  
  Милка махнула Ирке кулаком.
  
  +++++++++++
  
  Утром, двенадцатого января 1698 года в дверь замка, где жила Анжелика, постучалась какая-то женщина. Служанка открыла, и незнакомка передала ей в руки корзинку и письмо. Письмо было от Клотильды. А в корзинке лежал младенец. А через неделю сам король крестил маленького Петра в часовне святой Женевьевы. Петр получил фамилию де Романофф - так просила приемная мать.
  
  Сам же император Петр Первый приехал в Париж в августе 1715 года. Объявлено было, что он хочет выдать замуж великую княжну за одного из французских наследников. Но на самом деле, он искал молодую женщину, у которой у него возможно был ребенок. При встрече с Людовиком, он показал письмо, датированное далеким 1698 годом. Король неожиданно заплакал, не стесняясь своего гостя. Потом повелел запрячь лошадей, и они приехали на кладбище Перлашез прямо к красивому, итальянского мрамора, склепу. Петр прочел:
  
  Графиня Анжелика де Пейрак
  и ее маленький сын Петр де Романофф
  
  Холера не пожалела
  
  Два самодержца держались за руки и беззвучно рыдали об утраченной любви. Потом в одной карете вернулись в Версальский дворец. Петр через сутки уехал. Он так и не узнал, что Анжелике было 63 года, когда он любил ее в Амстердаме.
  
  Коммунары разрушили эту могилу в 1871 году.
  +++++++
  
  Через месяц после суда в журнале Знамя вышло Собачье сердце за подписью Булгакова. Ирка понеслась с журналом к Милке, а та уже к Серебряковой.
  
  Серебрякова, не моргнув, заявила, что раз Феликс осужден за злостное хулиганство, а не за написание книги, то будет сидеть до звонка. Еще через шесть месяцев Феликс вышел на свободу. С той поры он не может согнуть свою левую ногу.
  
  Журавлев прислал еще денег. Просил Анжелику и снова обещал заплатить за Чендлера. Тиражи феликсовской версии похождений Филипа Малроу перевалили за миллион. Но Феликс послал его. С тех пор он не написал ни строчки. Но его и Агата и Жапризо и Сименон до сих пор продаются. Вот только существуют они только в русском переводе. И гонорары за них не платят, как когда-то Журавлев.
  
  ++++++++++++
  
  Летом прошлого года Феликс шел по Зеленому базару. Он вспоминал Ирку и те веселые годы, когда он еще чего-то хотел. Ирка давно умерла. От вины за отсидку Феликса, за разграбленную коллекцию, за неотъезд, да за мало ли что... И любила она его не за деньги...
  
  
  И тут он узнал Аубакирова. Тот сидел на углу с алкашами и что-то громко говорил. Но неожиданно замер от взгляда прохожего. И тоже узнал. Феликс пошел на него с костылем наперевес. А Аубакиров подскочил на месте, и Феликс увидел, что у того нет одной ноги. Тоже левой.
  
  Феликс остановился, достал из кармана кошелек, вытащил три сотни и отдал их бомжу, добавив: "В расчете!"
  
  
  Глава девятая. Много гитик
  
  Ну почему, почему объясните мне, почему все достается только жадным, глупым и необразованным? Почему барышни с обложек любят только богатых и упакованных, а не умных, или уже совсем на крайний случай, красивых?
  
  Эдик всегда хотел быть первым. Да он и был таковым. Просто люди слепы. Зашоренные жизнью и повседневными делами, они не видят, какой он гений. Грамотный, красивый. Какие у него золотые руки. Как он все может! А ненасытный плебс, жалкие смерды вокруг не замечают талантов, интеллекта, понимания смысла жизни. И мужской красоты, наконец: у него на лице было несколько шрамов от ожога - они страшно шли ему, придавая неуловимое сходство с Аль Пачино. А какой он благородный. Ну, подумайте, кто, кто, кроме него, мог бы организовать перенос баллонов с кислородом из одной лаборатории в другую? Да еще так, чтобы таскали пятикурсники, а не он сам... А все эти бл..ские петровичи, калугины, иванычи да мишки с сашками обскакивающие за счет мизерного везения. Только и могут, что выделываться своей псевдоинтеллигентской спесью. Дряни. Гады и дураки. Как бы хотелось видеть этих мразей раздавленными самосвалом входа на факультет. Прямо напротив милицейской столовой. Зи-и-иг (свист тормозов) - бумм (удар по телу) и хкр-р-раах (переезд передних колес стотридцатого ЗИЛа через головы и конечности удачливых подонков)... Вот оно счастье!
  
  Эдик страшно обиделся, когда заведующий кафедрой, которого он считал своим учителем, неожиданно вызвал к себе в кабинет и вынес вердикт про отправку на целину. Эдик не поверил своим ушам. Его. Посылают. На картошку. Со студентами. "Рехнулись они там все: ну как можно меня посылать? - думал он, скрежеща зубами от злости на академика, - и этот, в очередной раз ставит меня в один ряд с подонками!"
  
   А нельзя ли послать кого-нибудь другого, - не моргнув, сказал приговоренный, - скажем менее ценного для нашей кафедры. Илюшина, наконец, или Петровича - помянул всуе своих заклятых врагов.
  
  Завкаф вздрогнул. Он никогда не думал о людях в таких категориях, и сделал вид, что ослышался.
   Ну что вы, дорогой Эдик,- завкаф неожиданно для себя заегозил, как когда-то лет шестьдесят до того, когда его застали прямо на столе химлаборатории с будущей женой во время активного прядения нитей зла. Вы съездите, - продолжил он, - а больше никогда! Я даю вам слово академика. И еще. Вы же знаете мою личную приязнь к вам. Я знаю, что вы недавно покинули свою жену - извините меня старика за вторжение в вашу жизнь. Поезжайте. Там и развеетесь.
  
  Все студенты факультета должны были проводить сентябрь, собирая картошку на севере республики. Справки не принимались. Никакие болезни не считались смертельными: как говорила незабвенная Людмила Павловна, инспектор посещаемости факультета, "противопоказательными для физических нагрузок". В поездку на целину студентов должны были сопровождать преподаватели. Для последних это вряд ли было наказанием, поскольку платили полные командировочные. Плюс в распоряжение руководителей давали до ста барышень-студенток, часть из которых изначально не была отягощена строгими нормами морали. Другая же теряла эти нормы в течение первой недели, благодаря усиленному потреблению алкоголя и подлинно скотских условий проживания, обычных для временных построек. Наиболее частым результатом тех целинных похождений были женитьбы немногих мальчиков, учившихся на факультете на однокурсницах. Но и для преподов добра тоже хватало.
  
  Через неделю Наташа Вожжова мыла пол мужской половине барака, в котором поселили студенческий отряд. Все молодые люди, кроме Сашки, который притворился больным, уже были в поле по картошку. Наташа макала грязное черно-коричневое вафельное полотенце в помойное ведро, наполовину наполненное мутной вонючей водой из ближайшей канавы. Двигаясь задом, она терла тряпкой еще более грязную поверхность, которую, строго говоря, нельзя было называть полом. Барак был построен силами Алжирских зечек в далекие сороковые задолго до героев-первоцелинников: сама форма спального помещения, кухня прямо посреди здания и архитектура окружающих смотровых башен намекали на то, что трудовые подвиги есть неотделимая часть исправительных работ. А не молодежного героизма, как это было, в конце концов, объявлено после смерти главного архитектора государства. Ну, того, который с усами.
  
  Деревянное покрытие пола перемежалось фанерой, а иногда и просто асфальтом. Так что ползти на четырех костях Наташе не хотелось совсем. Итак, в позе, в народе более известной по названию членистоногих, которые перемещаются под водой именно задом наперед, Наташа почти достигла входной двери. Она не увидела за своей спиной Эдика-руководителя. Тот держал в руке, слегка вытянутой из-за притворной дальнозоркости, открытую книгу в обложке из бархатной бумаги. Книгу дал ему академик, который тоже считал, что нужно что-то красиво говорить при охмурении красавиц. Как только наташина корма приблизилась к Эдику на расстояние вытянутой руки, он осторожно задел нижнюю часть Наташи мизинцем и громко молвил:
  
   Извините меня, Наташа, - он слегка кашлянул, как подобает подлинному интеллигенту, - вы случайно не помните, кто увёл у Чехова Лику Мизинову?
  
  Наташа выпрямилась, и, держа в руках тряпку на вытянутых руках, повернулась к вопрошавшему:
  
   Какой лимузин? - барышня пошла к нему навстречу - я ничего не поняла, - чуть покраснев, Наташа стала еще более желанной...
   Ну, разве вы не помните, Чехову нравилась женщина, которая... - Эдик решил добить барышню интеллектом, но не успел.
   Потапенко! - заорал из своего угла Сашка, которого Эдик сразу не заметил, - Игнатий Потапенко увел у Чехова Лику Мизинову. В "Чайке" он - Тригорин, и Лика - Заречная. А Чехов это тот, кто написал Каштанку.
  
  Последняя фраза предназначалась Наташе.
  
  Эдик с ненавистью поглядел на гадкого выскочку, который так паскудно разрушил начинавшийся было романс, и вернулся в комнату руководителя. И разодрал проклятую книжицу на мелкие кусочки.
  
  По приезду он встретил Сашку в коридоре факультета и, притворно обрадовавшись, спросил:
   Саша, что-то вы неважно выглядите. Вы случайно не болеете? Я помню, на целине у вас был такой румянец...
  
  Сашка понял игру, схватил Эдика за руку и ответил:
  
   Да, спасибо вам. Сейчас уже получше. Сифилис, тот, о котором вы знаете, я уже залечил, а вот с инфекционной дизентерией никак не могу покончить. Не знаете ли народных средств? Что-то ничего не помогает, - понес откровенную чушь студент.
   Не знаю, - сухо ответил Эдик, - Попробуйте сходить к врачу.
  
  Эдик вырвал руку и пошел к себе в четыреста восемнадцатую. Там он открыл воду и облил правую руку хромовой смесью для дезинфекции рукопожатия (спирт выпил подлый Петрович). Через пару секунд он смыл водой из-под крана оранжевую жидкость, которая начала уже щипать тыльную сторону ладони.
  
  Он сел к окну и попытался придумать нечто такое, чтобы мир, наконец, его признал. По- настоящему. Не хуже, чем завкафа академика, который придумал там какую-то теорию. А совсем не так, как нашего Нюшина, который изучал биополе и облучал лазером семена пшеницы: если была прибавка к урожаю, то это, конечно же, лазер, а нет, то сволочи крестьяне плохо поливали. Кстати сейчас, наш Нюшин полностью овладел секретами биополя и закапывает под перекрестки камни определенной формы, которые снижают количество аварий. И не поверите - есть такое начальство, которое за это платит. А еще был Лукьяный, друг Джо, который заново изобрел теплород. И всерьез пытался сделать вертолет, который бы взлетал, пропеллером воздействуя на гравитационные волны. Или уж совсем развеселый Зайко, который ловил нейтрино для своих друзей из американской Батавии в озере соседней республики. Расписание Зайкиных опытов с нейтриновой сетью поразительно совпадало с испытаниями торпед в том же озере. Но и дураку понятно, что на то была воля случая. И то, что Зайко оказался в Батавии по закрытии торпедного завода - тоже безусловная случайность. Примерно, как выигрыш в лотерею ста миллионов.
  
   "Я займусь теорией растворов. Я докажу им всем",- прошелестел Эдик шепотом.
  
  Тут была и своя отдельная причина. Растворами занималась жена завкафа. Сам же завкаф не простил Эдику разорванных воспоминаний Берберовой. И еще в пылу гнева признался, что никогда не разговаривает с людьми, которые не прочли "Братьев Карамазовых", в чем Эдик сдуру признался, когда просил пощады за утерянную книжку.
  
  Чтобы завоевать доверие снова, Эдик взялся за растворы. Но, то ли тема была тупиковая, то ли снова удача подвела, ничего не получалось. Но упорный Эдик накатал пятьдесят страниц. И, минуя жену завкафа, послал рукопись. Академик уже не ходил на факультет. Через пару недель, в ответ на первую главу будущей книги, тянувшей, по мнению автора на пару нобелевских премий, завкаф передал через секретаршу красивый учебник на французском языке, изданный лет тридцать до того, с идентичными положениями и выводами. Еще порекомендовал порыться в библиотеке на тему:
  
  "Милый Эдик, - писал он в полустраничной записке,- сначала о хорошем: наука умеет много гитик, так что любое научное исследование имеет смысл. Как в физике имеет место быть только полезная работа. И все же, не желая Вам попасть в неловкое положение при предоставлении результатов, я искренне советую выверить предмет исследования. Я недавно узнал, что более шестидесяти процентов исследований и более девяноста публикаций были озвучены, по крайней мере, десять раз за последние полвека. И подумав, я советую Вам, чем изобретать теорию, которую, скорее всего, кто-то уже изобрел, попробуйте сделать лучше что-нибудь полезное. Я понял, увы, только в конце жизни, что химии нужны больше инженеры-собиратели, чем охотники-теоретики. А, чтобы быть последним, если Вы не Ферма или Ландау, нужно быть частью отрасли науки, которую Вы хотите осчастливить новым взглядом. А Вы пока такой частью не стали. И, как мне кажется, у Вас уже нет времени, чтобы стать таковой. Остаюсь с Вами. М."
  
  Читая, Эдик чуть не умер от обиды: "Кто же он падла такой, чтобы за меня решать, кем быть? Сам-то, небось, наковырял, а я что ли не смогу?" - он шел по улице Виноградова, вытирая слезы и разговаривая сам с собой.
  
  "Почему ему ближе алкаш Петрович или гад поганый Илюшин? - прорыдал он вслух, - им-то он не рекомендовал становиться собирателями. Так сказать, благословил на чистую науку. А я, я то чем хуже? Сволочь старая! Но я не сдамся! Я всё могу! И буду!"
  
  Навстречу из главного корпуса шла Наташа. Она давно простила Эдику происшествие в бараке. И пробовала сторожить его у лаборатории. Нужно было найти микрошефа на дипломную работу - и влюбленный руководитель подошел бы лучше всего. Но безуспешно. А тут он сам шел навстречу!
  
  Эдик не сразу разглядел Наташу: слезы застили ему глаза. Наташа буквально уперлась ему в живот и поздоровалась. Эдик слегка ошалел, но быстро собрался. Он ловко смахнул слезы и спросил:
  
   Куда направляетесь, милая Наташа?
   Да вот из главного корпуса иду на факультет.
   Отлично!
   Я вот что хотела вас спросить, - Наташа решила не упустить удачу, - мне нужно найти руководителя для дипломной работы, не могли бы им стать?
  
  Наташа осторожно улыбнулась, давая понять, что Эдика ждет что-то еще в придачу к счастью научного руководства. Эдик не понял улыбки и брякнул:
  
   Наташа, - голос его задрожал от неожиданной злости, - знаете ли вы, что такое преобразования Лоренца?
   Нет, - ответила честно будущая выпускница, - но я готова узнать! - и снова нежно улыбнулась.
   Жаль, очень жаль. Нам не удастся поработать вместе. У меня есть железное правило, не работать ни с кем, кто не знает принципов естественного обобщения понятия ортогонального преобразования. Так что, извините!
  
  Наташа открыла рот вслед уходящему Эдику. Через пару минут она отряхнула снег с головы и пошла в сторону факультета.
  
  Через неделю завкаф умер. На похоронах Эдик выбился из сил, представляя собой главного ученика академика и выталкивая из-под гроба везучих снобов.
  
  Прошло несколько долгих лет. Эдик проскочил мутное время перестройки и распада без больших потерь. Хоть нобелевская книга никак не получалась, но новый завкаф, которому многое было до фени, кроме подношений и бесплатной выпивки, почему-то верил Эдику. Особенно тому, что в один день они вместе поедут в Стокгольм за миллионами крон, и подписывался под статьями соавтором.
  
  За пару дней до бунта Эдик увидел Сашку в уличном буфете. Он страшно обрадовался, подумав, что на факультете одним из пакостников стало меньше. Он радостно подбежал к бывшему коллеге и пропел:
  
   Саша, вам так идет работать в сервисе. Вы как будто родились официантом!
  
  Сашка не оценил сомнительный комплимент.
  
   Да нет, я тут временно. Денег нет. Завтра буду на факультете.
  
  Эдик страшно расстроился. До одури. До головной боли. До свиста в ушах.
  
   Но вы правы Эдик, - продолжил философ в переднике, - лучше уж быть буфетчиком, чем нищим ученым. Я подумаю над вашим предложением.
   Хорошо подумайте, - пересилив себя, сказал Эдик, и, глядя в пол, сравнил свои разодранные башмаки с идеальными у коллеги с подносом.
  
  Прошло еще несколько лет. Факультета, точнее духа творчества, который жил в нем последние двадцать лет, не стало. То есть здание стояло, и даже были студенты. Но вместо академиков и соискателей, там бродили могикане, типа Калугина, которые могли запросто жить без пищи и воды, если бы снова задержали зарплату. Эдик был среди оставшихся теней. Кафедры объединили. Нобелевку, из-за поисков хорошей темы, написать не удалось.
  
  Однажды, проходя мимо триста тридцатой, Эдик увидел каталог химикатов от Олдрича. Кто не в курсе - таким образом, иностранцы пытаются запулить нам химреактивы. Адресатом был удравший из науки Сашка. Эдик решил полистать книжку. На странице про осмий 187 он увидел цену за грамм и просто сел на пол. Такого количества цифр с нулями он никогда не видел. Разве что в магазине, где продавали немецкие автомобили. Он вспомнил последний завет академика и решил, что пора прислушаться. Победить их всех по новым правилам!
  
  "Стану богатым! Олигархом! В новых ботинках", - вспомнил он Сашкины блестящие башмаки.
  
  За небольшую взятку спиртом ему привезли десять тонн хвостов с медь-завода. Эдик сходил к Кладбищеву бывшему коллеге из миннауки, и, пообещав половину гонорара, за совсем уже мизерный откат получил грант на исследования. Через год тысячу два грамма осмия были вымучены из тонн отходов. Осталось впулить их Олдричу. Снова попросил у Кладбищева денег. Тот не дал, но сказал, что без него Эдик никуда не поедет. Заняв денег у кого можно и пообещав часть гонорара всем, кто дал, он наскреб на билеты на двоих. Они поехали в Стокгольм: один из адресов в каталоге был именно там. Сумма за кило осмия была вполне сопоставима с местной премией в области химии.
  
  Эдик взял с собой утюг, чтобы выгладить костюм по приезду, банку черной икры и пару бутылок водки. Кладбищев поехал налегке, то есть не взял ничего, включая даже на карманные расходы. Страшно нервничая, удалось вывезти кусок голубоватого металла в Москву, ну и дальше в Эстонию (еще можно было без визы), и уже из Таллина паромом. Они пришли на улицу Solkraftsvegen (до сих пор не знаю, как это произнести, АГ). Но дверь была заперта. Эдик наврал что-то Кладбищеву. Стало поздно и неожиданно темно. Пришлось искать гостиницу. Доллары никто не принимал. Никаких карточек, как и крон, конечно же, не было.
  
  Переночевали под мостом напротив мэрии, где, кстати, и вручают нобелевки. Утром Кладбищев уехал, пообещав оторвать голову младшему партнеру по бизнесу. Угроза была вполне реальна: Рыжий Алмаз в тот год брал всего сотню баксов за жмура на заказ.
  
  Эдик пришел в офис Олдрича снова. Вежливая блондинка завела в кабинет и налила свежего кофе. Эдик показал пальцем на каталог. Там он нашел строку с ценой. Барышня кивнула и стала выписывать счет на поставку осмия на факультет. Она показала Эдику образец ампулы, в которой придет реактив. Эдик затряс головой. Шведская корова ничего не поняла.
  
   Ноу, - заговорил он по-русски с акцентом, - Это нэ я покупайт, а ти! Твой фирма будет покупайт! - почему-то Эдику казалось, что такой русский иностранцы понимают лучше.
  
  Шведка залепетала что-то в ответ.
  
  Тогда Эдик полез в портфель-дипломат, вытащил на стол водку, икру и утюг и стал разламывать портфель, чтобы достать из тайника двойного дна заветный металл.
  
  Барышня, не отрывая глаз от утюга, задним ходом выскочила в соседнюю комнату, быстро захлопнула дверь, и заговорила по телефону голосом полным истерики. Эдик узнал слово "псих" в потоке непонятной речи, и понял, что говорят о нем. Он быстро ссыпал разорванный чемодан со всем своим богатством в пластиковый пакет, который он подобрал у входа в офис Олдрича, и выскочил на улицу. И не зря. К офису подлетела полицейская машина, к которой выбежала испуганная шведка и. размахивая руками, принялась описывать нежданного гостя, который явно хотел ее убить. Для чего принес утюг, какую-то подозрительную черную мазь в стеклянной банке и водку. "Водку?" - спросил полицейский. "Да водку! Чтобы отпраздновать победу насилия над несчастной женщиной".
  
  Эдик вернулся под мост к мэрии и просидел там до самой ночи. Вечером, в полной темноте он отдал икру и водку таксисту-албанцу в обмен на проезд к порту и билет до Таллина. Уже в Таллине на вокзальной площади продал утюг, чтобы поесть первый раз за три дня и дозвониться до Кладбищева. Тот сжалился, вспомнив факультетские пьянки, и выслал билет. В аэропорту по прилету ловкий таможенник обнаружил за подкладкой портфеля странный металлический брусок и конфисковал его. Эдик не протестовал и даже не заплакал: денег на последнюю взятку уже не было.
  
  Глава десятая. Нежность
  
  На второй раздаче после счета "шесть первых" и "шесть вторых" командир батареи капитан Шеханин объявил мизер в темную на третьей руке. Сашка и Рымбек переглянулись, а Толян (полное имя Толеген) кивнул, и, сам себе, едва слышно, проскрежетал "подкрался", имея в виду приближающийся финансовый крах капитана. Примерно через час комбат проиграл курсантам три тысячи рублей. Стоимость примерно половины Жигулей или около тысячи шестисот бутылок портвейна Талас. Продукта, более известного под названием "Девки пляшут": на этикетке любимого напитка комбата были две барышни, завившиеся в танце вокруг виноградника. Чтобы отдать сумму проигрыша, Шеханин должен бы работать грузчиком на близлежащей станции ровно сто дней, - считай всю продолжительность сборов. Или ограбить полковую кассу родного кадрированного полка, развернувшегося в горах на перевале специально для пиджаков из города. Но на кассе сидит непробиваемый майор Аракелян. Может и застрелить, если что.
  
  Комбат встал из-за стола, посмотрел на подонков с факультета и кашлянул. Невольно пожалел, что выпил лишку перед пулей. И как он мог им проиграть, этим недоучкам, неспособным зарядить не то, что ЗУ-23, а даже ЗПУ-4. А этот один, - он с особой злобой посмотрел на Сашку, - этот даже не знает что такое цапфа. Ученые херовы...
  
  Рымбек, преферансист с шестилетним стажем - пять лет учебы и год подготовительного курса, - профессионально прочел лицо комбата и спросил:
   Тарищ капитан, мы тут подумали, а что, если вы нас отпустите со сборов?
   Совсем?
   Ага! И все в порядке... - Рымбек показал на расписанную пулю, намекая, что долг капитановой чести может быть прощен без приложения физических усилий и ограблений.
   Не, насовсем не могу, надо же экзамен сдавать, - кэп понемногу возвращался с нормальное для себя состояние.
  
  Толян перебил однокурсника и затараторил на государственном языке, непонятном ни Сашке ни приезжему военному:
  
   Не соглашайся! Не насовсем мне нельзя! Куда я поеду? Общага закрыта. Пусть тогда, орос, сволочь такая (сволош сонгой), деньги отдает!
  
  Толян был приезжий из Техаса, самой южной области республики.
  
   Да нет у него денег, - Рымбек попытался урезонить друга. И не надейся. Этот дурак в форме думал, что мы тут с дуба упали, и хотел на выпивку набить. Давай лучше Рашиду продадим твой самоход. Для комбата мы тут все на одно лицо. А Рашид сотни две даст.
   Это вместо трех тысяч?
   Жадность - страшный порок. А завтра первый день Рамазана 1400 года Хиджры, если ты еще что-то держишь в своей отупевшей голове. Купим барана и отпразднуем святой день.
  
  Про Хиджру он вчера узнал от Сашки, который привез с собой на сборы самиздатый перевод Корана.
  
   С этими? - Толян показал на Сашку и Шеханина.
   Сашку возьмем. А этот козел нас отпустит на неделю. Беру на себя.
   А деньги?
   Ничего нам не даст - но потом снова его обуем! Не расскажет же, как продул нам себя целиком.
  
  Комбат толкнул Сашку локтем:
  
   Слушай, чего они там?
   Соглашайтесь, товарищ капитан, - Сашка не мог не подыграть однокурсникам, хотя понял только слово "сволочь", - а то еще пристрелят в карауле за карточный долг чести.
   Меня? Да пусть только полезут.
   Тогда отдайте деньги...
  
  Комбат еще раз крякнул, пощупал кобуру с заржавленным макаровым и вынес приговор. Карточному долгу:
   Ладно, я вас отпускаю на две недели. В пятницу на разводе...
   В пятницу - поздно. Это главный день моего народа. И мы его будем праздновать, - Рымбек воспрял духом.
   Какого это моего? Мы тут советский народ... - комбат вспомнил лекции в красном уголке.
   Может быть вы и советский, а я нет! - Рымбек встал из-за стола, чтобы быть повыше неверного.
  
  Сашка понял, что сейчас может начаться и быстро завершиться девятый крестовый поход. На этот раз - с серпами и молотами. По крайней мере, для Рымбека.
   Товарищ капитан,- заторопился он, влезая в этнический диспут, - нет проблем. Мы уйдем вечером завтра, как бы в караул, а приедем назад первого августа.
  
  Комбат подумал и кивнул в знак согласия.
  
  Уже в палатке Толян написал пять фамилий на бумажке, добавив однокурсников с деньгами. На удивленный взгляд Рымбека он прошептал, что орыс джайляб в форме все равно не вспомнит. В записку он завернул фиолетовые двадцать пять рублей, на всякий случай в дополнение к обещанным 120 на завтра, и отнес ее в капитанскую палатку.
  
  Через два часа Рашид и Нурик, факультетские богачи, расстались со своими рублями за побег и приготовились к утреннему свалу. Сашку уговорили не ехать, скорее, в качестве свидетеля договоренностей комбата.
  
  Шеханин пришел домой в полтретьего ночи. Лена не спала. По движениям мужа и тому, как он с грохотом сбросил сапоги и пододвинул стул, она поняла, что произошло нечто страшное. Хотя и без летального исхода. Так уже бывало много раз, когда комбат дрался и был сильно бит.
  
  Лена вышла из спальни в ночной рубашке, прошла на кухню и принялась разогревать остывший ужин. Молча. Ожидая, что Шеханин сам первым заговорит. Комбат посмотрел сквозь жену, ухватил зубами кусок хлеба и шумно засосал первую ложку похлебки с грибами.
  
  Лена была откуда-то из Сибири и знала толк в готовке. Шеханин нашел ее в доме офицеров крупного города - центра оборонной промышленности года два назад: на танцы привезли девчонок из местного педагогического института. В карты в тот день никто играть не хотел, пиво кончилось, и, тогда еще старлей, Шеханин пошел танцевать. Он сразу понравился миленькой второкурснице с рыжими косами, что дал себя женить буквально на следующий день. Лена немедленно бросила учебу и декабристкой поехала за мужем в гарнизон на краю света, который находится, как известно многим военным, недалеко от нашего города. Лена честно выполняла свой долг, обстирывая и кормя своего капитана. С постелью же было не просто. Очень хотелось лялечку - все-таки один канал телевизора и библиотека с полусотней книг - мало для развлечений. Но в самые ответственные дни капитана либо не было дома, либо он был вдрызь пьян. А так как Лена была принципиальным противником нетрезвого зачатия, то все три года ничего не получалось. Но сегодня был ее день. Все по календарю плюс трезвый муж. Лена пошла на таран.
  
   Пошли, а? - шепнула она на ушко капитану.
  
  Тот сидел каменным Буддой и не отреагировал. В голове капитана мелькали карточные расклады. Он мысленно материл про себя за проклятую восьмерку, из-за которой получил сразу семь взяток на мизере, и еще что так дешево отдался за самоход. Аж четверым за сто двадцать рублей. По тридцать с рыла. Шеханин как-то быстро забыл про долг.
  
   Чего тебе? - вздрогнул кэп: Лена уже просто тянула его к спальне.
   Пойдем, а?
   Зачем?
   Ну как зачем? Муж ты мне или сапог?
  
  Кэп вздрогнул. На языке преферансистов "сапог" значит глупого слабака. Недавно продувшегося.
  
   А ты откуда знаешь?
  "Эта рыжая ведьма подглядывала, - подумал он, - точно подглядывала".
  
   Что знаешь? - Ленка немного растерялась.
   Что я в карты проиграл!
   Лена сразу все расхотела.
   Что проиграл? Деньги? - денег тоже всегда не хватало.
   Да. Но вроде все отбил, - приврал муж: было стыдно признаться, что продул каким-то щенкам. Себя-то кэп считал непревзойденным мастером.
   А зачем сел-то с незнакомыми партнерами? Может они переговаривались, а ты не понял?
  
  Шеханин замер в догадке, и, хотя отмел ее сразу, но все равно сказал:
  
   Точно переговаривались! Я б точно не проиграл.
   Так ты все-таки проиграл или отбил?
   Не твое дело...
  
  Не мог же он признаться в своих гусарских глупостях на мизерах, ходов с бубей и неловле третьей дамы при заходе с младшей карты.
  
  Лена решила, что настал ее час воспитания мужа.
  
   Нашему ребенку не нужен папа алкоголик и картежник. Прошу тебя брось пить и играть...
   А что мне делать тогда? На тебя смотреть?
   Да! Я же самая красивая! Ты сам говорил...
  
  Шеханин не смог сразу припомнить такого, но все же удержался от вопроса "когда".
  
   Лен. Ты ж понимаешь, мне некогда! Я работаю военным!
   И пьешь, как верблюд! - Лена впервые увидела двугорбого зверя в Отаре, меньше чем через две недели после знакомства с мужем.
  
  Этого комбат уже не мог перенести. Мало того, что он проиграл, так тут еще ЭТА им понукает.
  
   Слушай, чего тебе надо?
   Я хочу, чтобы ты был со мной. И чтобы не пил. Все. Больше я ничего не хочу.
   Самовозбуждение уже нельзя было остановить.
   А еще тебе нужны мои деньги! Мои суточные! - комбат снова вспомнил долг чести.
   Но я тоже работаю...
   Кем - воспитательницей? За шестьдесят рублей?
   Но Сережа, мы ведь на них и живем. Ты уже полгода как не приносишь денег...
  
  Шеханин вскочил из-за стола, едва не перевернув тарелку из-под супа.
  
   Да ты! Да ты знаешь кто?
   Ну, кто, говори!
   Да ты просто блядь, которой нравятся военные! Вот ты кто!
   А ты - алкаш, картежник и импотент!
  Комбат со всей мочи ударил жену по лицу. Из носа брызнула кровь. Лена побежала от взбесившегося мужа в ванную и заперлась до утра. Санузел был раздельным, так что комбату это не помешало. Утром ушел в палаточный городок.
  
  "Фабричный, Панфилов, Волков, Галиев", - зачитывал на поверке он список студентов, мечтая о карточном реванше. "Что-то я с Ленкой подрался, - еще подумал он, механически перечисляя фамилии и не слушая откликов "я", - пусть знает место!"
  
  Список дошел до сашкиного факультета. Комбат достал бумажку с деньгами и объявил имена счастливцев. На секунду он задумался, что, вроде, в преферанс не играют вшестером - в списке было пять фамилий,- но стряхнул глупую мысль в сторону. Вызванные встали перед строем. Шеханин глянул строго и объявил всему строю:
  
   Все шагом марш в столовую, а эти сегодня будут холить по азимуту.
  
  Колонна ушла. Комбат грустно поглядел на Сашку, Толяна и Рымбека и еще двоих, понимая, что эти черти нерусские его снова обманули, хоть и непонятно как. Выгнать их поскорее. Чтобы не напоминали о потерях.
  
   Азимут пятнадцать-ноль-ноль. Бегом. И чтоб я вас неделю не видел.
  
  Счастливцы понеслись к палатке и переоделись в запасенную гражданку. У Толяна гражданки не было. Тогда он отпорол погоны и засунул их под подушку вместе с ремнем. Он еще оторвал подворотничок, расстегнул китель и заломил пилотку на затылок. Сразу став похожим на спившегося тракториста. Хотя и молодого.
  
  Рашид и Нурик не теряя ни минуты свободы, остановили междугородний автобус на трассе и уехали. Сашка, Рымбек и Толян пошли в соседнее село по дальней тропе мимо разрушенных и неохраняемых складов. За бараном.
  
   Слушай, а давай в Отар поедем? - спросил Толян товарищей по победному самоходу.
   Зачем? - ответили ему хором.
   Там у меня родственники.
   У вас везде родственники, - буркнул Сашка, - даже на Луне есть.
   Про Луну помолчи, - окоротил его Рымбек, - все-таки праздник на носу. А вот барана надо купить.
   Так пойдем быстрее в Георгиевку, - Сашка решил ускорить процесс: ближайшее село было в полукилометре.
   Нет, там турки одни. Еще дохлого барана подсунут.
   Какие турки, - Сашка уже пожалел. Скажи честно, что в Отаре кто-то у тебя есть.
   Я и сказал есть. Там нам будут рады. И тебе нальют, хоть ты и не наш.
  
  Сашка разозлился:
  
   Что ты меня попрекаешь - наш-не наш. Какая разница?
   Разницы не будет при наступлении коммунизма. И то, я не уверен, - вмешался Толян. Он еще не успел забыть списанную шпаргалку выпускного экзамена, - а пока ты свой. Но не наш.
   Не понял. Ладно, пусть будет по-твоему, - завершил Сашка семантический спор.
  
  Лена вышла из дома с рюкзаком на плечах. Кровь уже не шла. Но разбитый нос продолжал сильно болеть. Она замотала голову цветастым платком, и сразу стала похожей на недобитого француза после битвы под Малоярославцем. У крыльца стояла оранжевая жига майора Аракеляна.
  
   Вот бы подвез, - подумала Лена и пошла по пыльной тропе к дороге через перевал.
  
  Сашку обогнала туристка с рюкзаком. В первый раз после прибытия на сборы месяц назад он увидел женщину. Та едва не столкнула его с дороги - красивая молодая, она быстро шла вперед, говоря что-то сама себе. От секундной встречи осталось странное ощущение - страшно, велело и вызывающе приятно. В барышне всё казалось прекрасным: и её походка, и дурацкий платок, и даже фингал под левым глазом. Другие два самоходчика оценили красавицу по-своему. Рымбек сказал, что это, наверное, чеченка, раз тащит такой тяжелый рюкзак: "Они всегда своих жен нагружают".
  
   Не, - ответил Толян, - вряд ли. Чечены свою молодую женщину одну не отпускают. Это точно ваша, - кивнул он Сашке. На озеро идет! Или на трассу.
   Да с ней нам не по дороге, - ответил зачарованный Сашка.
   Давай, догони и объясни ей, - предложил Толян, - возьмем ее с собой!
   Да как я подойду, вон уже она сто метров отмотала.
   Ну и дурак ты какой-то! С тобой по дороге идет красавица - да еще и одна, а ты мне говоришь, что она быстро ходит. Какая тут связь?
   Никакой. Отстань. Пошли за бараном.
  
  В Курдае долго обходили армейские квартиры. Ничего не нашли. Пошли куда-то в гору по тропе с колючими пересохшими кустами. Тут прямо на Сашку выскочил баран почему-то ярко серого цвета. Сашка попытался схватить зверя за ноги, но тот ловко подпрыгнул и бросился в колючую ежевику. Сверху послышался громкий плач. На пригорке у землянки стоял маленький мальчик лет пяти. Без трусов и грязный до такой степени, что текущие слезы прокладывали яркие белые полосы на его щечках:
  
   Папа, - закричал Маугли, - они напугали Зайку!
  
  Из лачуги выпрыгнул здоровенный дед с гривой доисторического человека. Старик оценил свои силы против трех плюгавых химиков, схватил штакетину и понёсся в атаку. Сашка побежал вниз, увлекая за собой однокурсников. Дед не отставал. Они пробежали до самой трассы. Старик отбросил дубину и поскакал с какой-то нечеловеческой скоростью. Расстояние уменьшалось. Вот уже метров двадцать. Но тут у проезжающего попутного Икаруса открылась передняя дверь, и беглецам удалось вскочить на площадку. Дверь захлопнулась, и огромный кулачище озверевшего преследователя продолжал лупить по борту автобуса. Послышался великолепный мат, вперемешку с невыполнимыми угрозами. Водила нажал на газ, и неандерталец отстал. Когда отдышались, Рымбек оценил скорость своего бега "как раненый в жопу волк" и предположил, что догоняющий был киргизом.
  
   Откуда знаешь? - спросил Сашка, - может он казах совсем даже...
   Казах бы не погнался из-за козла?
   Какого козла?
   Ну, того, который от тебя удрал!
   Так это был козел?
  
  Сашкины друзья заржали в голос, разбудив полумертвых от жары пассажиров.
  
   Ну, ты даешь, городской, не можешь отличить козла от барана...
  
  Сашка попытался начать оправдываться, но тут Икарус снова остановился и подобрал с дороги барышню с рюкзаком. Сашка принялся пялиться на новую пассажирку, но та отвернула лицо к окну, не дав начаться беседе.
  
  За час с небольшим доехали до станции. Толян пошел спрашивать про родственников. Довольно скоро выяснилось, что это - большинство населения станционного поселка. Новообретенная родня нашла в прибывших повод для веселья и все вокруг стали тянуть курсантов в разные стороны к накрываемым столам. Сашке почудились волны расходящегося слуха: "Толеген из армии приехал с друзьями!". К шести часам беглецы со сборов уже потерялись среди толяновской родни. Пьяный Сашка сидел у огромного котла с мясом, уже не в силах ни есть, ни пить.
  
  Было жарко. Предзакатное солнце косо стояло в небе, и навес уже не закрывал от нестерпимого палева. Сашка в полубреду по десятому разу рассказывал значение Хиджры интересующимся аборигенам. Каждая новая лекция о бегстве из Мекки в Медину заканчивалась вопросом:
  
   А кто тебе это рассказал?
  
  Никто не верил, что сам прочел в примечаниях к переводу Корана Крачковского.
  
   А молитвы знаешь?
  Сашка демонстрировал первую суру, после которой обычно наливали полстакана водки.
  
  Толян вернулся из соседнего дома и гордо посмотрел на хозяев, как будто привел в дом минимум Кобзона.
  
  Лена подошла к кассе и спросила, когда будет следующий поезд на Москву. Тетка из будки не поняла сразу.
   Нет, милая, - когда до нее дошли слова, - не останавливаются здесь скорые поезда. Станция ма-а-аленькая.
   А как же мне до Москвы добраться? Или Новосибирска?
   А как ты тут оказалась такая? - ответила кассирша вопросом, - что тебе все равно куда ехать...
   Да и сама не знаю. Вот домой хочу. Помогите.
  
  Это "помогите" было таким жалостным, что у старухи сжалось горло.
  
   Как же я тебе помогу, если ты не знаешь куда ехать. Да еще и с синяком под глазом, - продумала она второе предложение.
  
  Лена вышла из домика станции и присела на краю скамейки. Невдалеке, внизу насыпи она увидела сегодняшнего приставалу из автобуса, уже совсем пьяного, и отвернулась. Слезы потекли струей от жалости к себе и от обиды на мужа, к которому уже конечно нет возврата. Лена достала из рюкзака маленький фотоальбом и стала рвать страницы с картинками на мелкие кусочки прямо в урну.
  
  Она подняла глаза и увидела Шеханина. Тот шел к ней молодецким шагом с какой-то гадкой улыбкой. Лена попыталась привстать, но страх прицементировал колени к скамейке. Комбат схватил за руку, и она, повинуясь, пошла, слегка заплетаясь ногами о его блестящие сапоги к аракеляновской машине, которую сразу не заметила. Кассирша проводила их взглядом и, когда они исчезли с площади, пробормотала: "Ну, и слава Богу!"
  
  Сашка с Толяном от водки и еды уже не могли даже разговаривать, когда откуда-то подошел Рымбек. Он оглядел друзей и понял, что продолжения банкета не будет, разве что после полоскания. Рымбек пригляделся вдаль и увидел что-то белое, шевелящееся на рельсах. Метрах в ста от забора, где проходило застолье. К этому белому из-за горизонта ехал поезд прямо на запад. Солнце слепило машиниста, и он явно принял белый куль за отражение.
  
  Рымбек мгновенно протрезвел, перескочил через забор и побежал по рельсам навстречу поезду. Рымбек замахал руками, но машинист все равно ничего не видел. Сашка с Толяном встали. Раздались причитания старух, предчувствовавших неизбежное. Сашка с Толяном, непонятно как, но увидели и себя бегущими к приближавшемуся поезду, несмотря на "по литру выпитого". Машинист тоже их увидел, и тепловоз заорал сиреной и тормозами. Рымбек подлетел первым и выхватил куль уже из-под днища наезжавшего локомотива и упал навзничь.
  
  Сашка и Толян подбежали одновременно с десятком зевак. Толян развернул простыню и узнал сегодняшнюю попутчицу. Скорее по синяку и платку.
  
  Барышня была без сознания. Сашка присел к ее лицу и попытался привести девчонку в чувство легкими пощечинами. Толяновская родственница принесла воды и плеснула на лежавшую без сознания. Та открыла глаза и увидела Сашку. Немедленно вцепилась в шею. Сашка приподнял ее с земли и прямо в саване понес к застолью. Пока он ее пер, то чувствовал какую-то страшную вонь. Уже в доме, толяновская тетка объяснила ему шепотом, что, скорее всего, девчонка приняла свою смерть и обделалась с ног до головы...
  
  Сашка понес девицу в маленькую комнатку душа и с трудом расцепил обхватившие шею руки. Старухи обмыли женщину и дали чистую одежду. Вывели к столу, но та не могла говорить. Влили в рот стакан водки. Не помогло. Барышня снова схватилась за Сашку обеими руками. Потом перехватила за шею и сначала всхлипывала, потом зарыдала в голос, а еще через пару минут стала кричать что-то несвязное.
  
  Пришел милиционер. Все наперебой стали рассказывать ему про саван и связанную девушку на рельсах. Мент нахмурился и выдал:
  
   Еще не хватало мне тут преступлений. Ну-ка везите ее отсюда! Паспорт с собой? - обратился он к девушке.
  
  Та ответила:
  
   Да!
   Вот видите, - обрадовано заржал участковый, - может говорить! Давай-ка бери своего друга и катись отсюда, - показал он барышне на Сашку.
   Да я ее не знаю, - Сашка не понял, куда клонит власть.
   Знаешь, не знаешь - вези ее отсюда. Как будто у меня без городских нет дел. Чтоб через час вот этих двоих тут не было - показал он растопыренными пальцами на Сашку и спасенную женщину и вышел со двора.
  
  Через полчаса очередной родственник уже вез их в город. Девка снова вцепилась в Сашку и уже не отпускала до самого подъезда сашкиного дома.
  
  Еще через пять дней, шатаясь от усталости, они вышли вдвоем из квартиры. Соседка за двадцать сверху купила Елене Тюриной (как было в паспорте) билет на самолет до Новосибирска. Сашка посадил Лену на 97 автобус до аэропорта, выдохнул с облегчением и буквально полетел домой отсыпаться. В прихожей он нашел сверток с пятью сотнями рублей и записку с благодарностью за жизнь.
  
  Пятнадцатого июля, когда под тяжестью ящика пива он проходил мимо комбатской палатки, то услышал голоса майора Аракеляна и Шеханина. Вояки говорили про живучих баб.
  
  
  Глава одиннадцатая. Песни кошек
  
  Сан Юич (ударение на "ю") считал, что он знает все на свете. Сейчас бы можно было сказать, что родился с преинсталлированной памятью. Постоянно обновляемой. Юич искренне верил, и я думаю, верит и сейчас, что он обладает некоей силой, которая дает ему знание о вселенском бытие. На фоне тогдашних новостей из серии "все о нем и немного о погоде" Юич активно освещал путь каждому встречному. И, при любом удобном случае, вещал о смысле жизни и собственном предназначении. Как правило, малолетним первокурсницам, которых он активно вовлекал в факультетскую художественную самодеятельность. И при этом ни черта не делал.
  
  Самодеятельность есть форма узаконенного безделья. То есть, когда все остальные работают, некие избранные готовят КВНы, репетируют капустники и учат наизусть кошачьи песни про Бричмуллу или ей, Бричмулле, подобную херь. Причина расцвета самодеятельности во времена заката застоя объяснялась таким огромным количеством свободного времени, что просто было некогда работать. Сейчас, когда когтистая лапа капитализма схватила за горло последних тружеников науки, автору не раз приходилось слышать о великолепных вечерах и номерах, которые отжигали сотрудники в те блаженные времена. Лучше бы работали, право слово.
  
  Ну, все! Вернемся к нашему герою.
  
  Александром Юрьевичем он хотел называться лет с десяти, и в пятнадцать уже называл себя в третьем лице по имени-отчеству. К шестнадцати, когда стало окончательно ясно, что лысины не избежать, то стал активно косить под вождя в молодости. Как на той фотке, где будущего мстителя за брата выперли из Казанского за прогулы. Юрьевич отпустил бороденку, зачесал жидкие волосики наверх и стал говорить с легонькой картавостью Максима Штрауха из "Человека с ружьем". Картавость настолько пристала, что Саня и вправду стал фонетической копией Ильича.
  
  Как-то стоя у зеркала гардероба и прилаживая несвоевременный вихорь, он тренировался в представлении себя абитуре, только что ставшей студентами. Да еще и на разные лады, чисто как Чернышевский из известного анекдота:
  
   Алексан Юрич, Алесан Юич, Сан Юич. Сан Юич... Сан Юич? Сан Юич! Сан! Юич!
  
  
  Подглядывающий за этой процедурой Сашка с третьего этажа просто уписался от смеха. Он терпел все утро, чтобы пересказать эту сцену в пятьсот-пятой, где Юич числился, а сам Сашка приходил иногда подъесть на халяву.
  
  Но в этот день что-то не заладилось. Сашкина дипломница объявила, что не хочет больше работать над экспериментом!
  
   Почему???
   Спектрофотометр с твоим лазером уже лишили меня детородной функции. И вот уже, будучи полгода в супружестве, я не способна зачать!
  
  Сашка попробовал объяснить научными терминами устройство прибора, в котором нет, и не может быть никакого лазера, а также возможные причины бесплодия. Но будущая химик, преподаватель химии, как писали в дипломе, хлопнула о лабораторный стол ладонью и объявила, что пришлет мужа для дальнейших объяснений. И это будет с применением мер физического воздействия непосредственно на руководителя дипломной работы. Сашка приуныл, поскольку угроза означала в реале, что весь эксперимент и саму дипломную ему придется писать вместо недоученной дамы. Увы, увлеченной воспроизводством.
  
  Сашка приплелся в пятьсот-пятую, когда уже все сидели за столом и молча ели. Юич тоже присутствовал, что было не очень обычно для человека искренне и истово занимавшимся изготовлением пародий для факультетского вечера. Так что рассказать про сцену у зеркала не получилось. Сашка налил себе чая из колбы и уставился на героя своего рассказа, сам себе улыбаясь и маясь от неспетой песни, застрявшей в горле. Тем временем, Юич вилкой и ножом поедал салат из огурцов. Мишка, сын завлаба, набивал рот корейской морковкой. Остальные что-то жевали молча. Завлаб, чтобы разрядить тишину пожирания даров Никольского рынка, повернулся и спросил у Юича:
  
   Александр Юрьевич, а что вы читаете?
  
  Юич оглядел слушателей за обеденным столом - не меньше десяти наукообразных, и произнес с чувством:
  
   Канта и Достоевского!
  
  Мишка от удивления выплюнул радугу морковки (по форме, а не цветам), загадив все тарелки с общей едой, а Сашка повалился на пол с вертящегося стула. Завлаб вскочил и пинками выкинул Мишку из лаборатории. Мишка кричал, задыхаясь от хохота: "Ты забыл про слезу ребенка!" Сашка выполз вслед за ними и присел у входа в лабораторию, плача и повизгивая от смеха и слез.
  
  Юич вышел минут через пять, когда Сашка уже пришел в себя.
  
   А что я такого сказал, - спросил Юич, - что вы так отреагировали странно?
  
  Сашка не знал что ответить. Он вскочил на ноги и побежал от смущенного Юича, крича на весь этаж:
  
   Сан Юич. Сан Юич... Сан Юич? Сан Юич! Сан! Юич!
  
  Юич покраснел и побежал в другую сторону. В темном коридоре он налетел на Цицилию Ароновну. Кто подумал, что Циля - толстая усатая баба - тот просто заскорузлый антисемит. Циля это стройная и красивая девчонка, которая запросто перепивала многих, из тех, кто по недоразумению или по той же пьяни ее домогался. А еще была непобедимым чемпионом университета по стрельбе и бегу на лыжах.
  
  Циля увернулась от несущегося Юича и ловко поставила ему подножку. Да так, что Юич залетел в нишу перед дверью женского сортира. Циля встряхнула копной волос и принялась дожидаться, пока освободится проход в гендер-специфичное место, отсутствием писсуаров доказывающее, что до равенства полов нам еще далеко.
  
  Юичева рожа покраснела до цвета августовского солнца на закате. Он неловко подпрыгнул, злобно и по-юдофобски (как положено русскому царю) глянул на Цилю, мелким шагом обошел ее и побежал к лестнице.
  
  Внизу, на втором этаже работала его подруга. Но не такая, как вы тут все подумали, а верная подруга-советчик. Без постели. Таня Невинская опекала переросших мальчиков факультета. К ней, как домой, так и в лабораторию, всегда можно было войти без звонка или приглашения (среди них был и автор этих строк). Все мальчики знали, что Таня всегда выслушает, посоветует и обязательно даст почитать умную книгу. Юичев Кант - был ее затеей, после того, как наш герой пожаловался на злобный остракизм невежества, культивировавшийся в пятьсот-пятой.
  
  Три дня тому назад, Таня довольно нудно пересказала Юичу Критику способности суждения. Притом выказала свое осуждение кантову отрицанию понятия прекрасного для животных: Невинская была агрессивной собачницей.
  
   Понимаете, Алексан Юич, я уверена, что мои собаки гораздо умнее половины сотрудников факультета. Я и не говорю про студентов. И посему им, я имею в виду моих собак, дано многое из того, что дано и мне, как человеку.
  
  Юич не очень понял, куда клонит Таня, но кивнул в ответ. Таня продолжила:
  
   Так вот, подтверждение того, что у собак есть чувство прекрасного, именно в том, что животные никогда и ничего не делают со зла или назло. Как и положено образованному человеку. А наши с вами коллеги могут нагадить просто из удовольствия...
   Так может это и есть прекрасное в их понимании? - Юич решил выпендриться.
   Нет, ну что вы, - возразила Таня, - вот возьмите эту книгу, - она подала пятый том полного собрания сочинений Канта, - и мы с вами ее обсудим, как только прочтете.
  
  Таня что-то варила на химическом столе, когда дверь хлопнула, и в лабораторию влетел Юич с гримасой отчаянья на лице. Таня повернулась к нему:
  
   Что, уже прочитали книгу, милый Александр?
  
  Таня решила подойти на шаг ближе к своему подопечному. Ей показалось, что красные щеки и именно это отчаяние сократили дистанцию между ними, что существенно приблизило наступление желанных игр ощущений.
  
   Нет, Татьяна Анатольевна, - Юич решил сохранить дистанцию.
   Для вас, я просто Таня! Зачем нам эти условности...
   Да-да! Но сегодня эти мерзавцы, Сашка и Мишка, о которых мы с вами говорили третьего дня, насмехались надо мною!
   О. боже, - Таня сделала еще шаг к возлюбленному,- и что они позволили себе?
   Я рассказал им о Канте, а они стали ржать по-ослиному...
   Нет-нет, милый Юич, ослы не ржут...
  
  Да я не о том. Просто меня обсмеяли за то, что я читаю книги. Хорошие книжки, Те, что вы мне, Таня, посоветовали.
  Таня покраснела в свою очередь.
  
   И что, они считают, что такое нельзя читать?
   Не знаю... Но как только я произнес имя Канта, надо мной все стали смеяться. А этот Сашка, ну вы знаете его, из тех трёх дураков, что плохо играли на губных гармошках на новогоднем вечере, - так просто свалился со стула.
  
  Таня вспомнила прошлогодний капустник и промолчала.
  
   Понимаете, Таня, мне нужно показать всем, что я многого стОю, что я недооценен!
  
  Невинская мысленно рассмеялась, но не подала виду.
  
   Нет, Сан Юич, все не так. Вам нужно доказать им, что вы такой же как и все. Только лучше, - закончила она цитатой из Хармса.
  
  Юич глянул вопросительно, не понимая подвоха, закивал башкой и пробормотал:
  
   Там у них завтра годовой отчет кафедры. Вот приду, и тогда посмотрим кто кого.
   Ну, удачи! Хочешь, я тоже приду.
   Приходи,- ответил Юич и хищно улыбнулся.
  
  Годовой отчет это в первую очередь перевод листов ватмана в макулатуру, прибивание планок и развешивание плакатов с графиками в определенном порядке. Никаких там повер-пойнтов, сами понимаете, тогда и быть не могло. Проекторы существовали, но считалось, что плакаты важнее, поскольку можно всегда тыкнуть в какой либо из них и изречь нечто, что заставит защищающегося (мое любимое слово - авт.) покраснеть и ляпнуть свежую чушь.
  Два балбеса, соискатели-аспиранты, оба Сашки (один уже упомянут выше) изгадили двадцать листов ватмана, купленного за их же спирт. Плакаты получились так себе, но с учетом обстоятельств, главным из которых была приближающейся пятидневная пьянка по случаю праздника октябрьского переворота (который празднуется в ноябре), - посчитали, что пойдет.
  
  К концу творчества подошел старый друг с физфака Кадыр - будущая звезда карикатуры республики - и подрисовал запрещенные части тел на каждом из плакатов. Получалось, если хорошо приглядеться, что цепная реакция заканчивалась задницей, график изменения скорости окисления стремился в постель и прочие веселости, строго говоря, нетипичные для серьезного учреждения. Затем, когда пришел Мишка, плакаты обмыли и немного поиграли в домино. На пьяную голову играть в шахматы считалось неприличным. Первый Сашка активно веселил народ и с упоением пересказывал Юичевы похождения у зеркала и в пятьсот-пятой.
  
  Наутро малой химической состоялся годовой отчет. Юич, за ночь накопивший злости на четверых, приперся, как и обещал. Таня тоже подгребла и уселась рядом. Формально они имели на то право, поскольку годовой отчет был открыт для всех желающих. Похмельные Сашки не сразу заметили своих немезисов.
  
  Пока выступал завкаф, Сашки придумали новую игру - "кого бы трахнуть". Нужно было показать на сидящую в зале сотрудницу и шепотом спросить друг друга, трахнул бы вопрошаемый ту или иную. По Невинской мнения разделились. Сашка-первый был не против. Сашка второй - отказался, мол, старая для него. После того как трахнули всех в аудитории, мысленно пошли по этажам. К концу речи завкафа с цитатами из основных направлений пятилетки, перешли на студенток. Тут было немного сложнее, поскольку, не зная имен, приходилось описывать потенциальных наложниц по приметам:
  
   Ну, та, которая ходит даже зимой в платье с короткими рукавами...
   Черная?
   Какая черная, - белобрысая - она еще к нам как-то пятнадцать копеек заняла.
   А-а-а, та... Я бы - да.
   И я бы...
  
  Когда уже трахнули весь факультет, пришла очередь Сашек докладать про радиационно-индуцированное окисление сульфитов (простите за подробности - авт.).
  
  Сашка-второй вышел к плакатам. Он вспомнил про только что закончившуюся игру, невольно оглянул уже опороченных мыслями дам и, не удержавшись от хохота, вылетел в коридор. Эхо пустого коридора еще долго возвращало в аудиторию плач и всхлипы Дон Жуана-теоретика. Завкаф поморщился, и перстом творца вызвал Сашку-первого выступать за обоих.
  
   Давайте, раз вы с ним из одной лаборатории.
  
  Сашка первый глянул в зал и узнал Юича, глядевшего сверху на разрисованные графиками ватманы. Оппонент что-то строчил на листочке, готовясь к решительному бою с врагами.
  
  Сашка принялся вещать по теме, неинтересно разжевывая смысл эксперимента. Он ходил от графика к графику, пока не заметил, что завкаф прикрыл глаза и тоненько засопел. Сашка снизил уровень громкости. Тут на верхних рядах он увидел вчерашнего Мишку. Мишка держал в руках полуватман с надписью: "Хорош пи.деть!", намекающую, что пора бы и закруглиться.
  
  Сашка хрюкнул, чтобы не заржать и замолчал. От хрюка проснулся завкаф, строго глянул за защищающегося (извините, не смог сдержаться - авт.) и попросил задать вопросы. В это время вернулся Сашка второй и подсел рядом с Мишкой.
  
  Юич привстал и, притворно грассируя, произнес:
  
   Не могли бы вы подробнее остановиться на решении дифференциального уравнения на плакате номер восемнадцать?
  Сашка тоскливо посмотрел на Юича, вспомнил свою дипломницу и пошел:
  
   Казуальное решение оптимальной динамической системы, находящейся в квази-стационарном состоянии решается вполне стохастически, если учесть, что параметры заданы граничными условиями метода Агино-Кнауса для структур, находящихся в псевдотекучем режиме и контролируемыми сверху ограничениями, следующими из решения уравнения Стокса для поперечного сечения струи.
  
  Из всего произнесенного бреда Сашки, смысл имели слово струя и метод Агино-Кнауса, который используется для расчета дней безопасного секса.
  
  Завкаф вскинул лицо к Юичу и спросил:
  
   Вас устраивает ответ?
  
  Юич неожиданно побледнел и ответил: "Вполне!" Таня глянула на него и улыбнулась с неожиданной жалостью.
  
  Мишка с Сашкой вторым выбежали из аудитории, чтобы не лопнуть. А Сашка первый гордо сел недалеко от завкафа. Тот протянул ему записку: "Следующий раз, просто прибью!" Сашка покраснел и кивнул в ответ.
  
  После закрытия отчета и принятия резолюции про ускорение и модернизацию, что в переводе на нормальный язык звучит примерно так: "Раньше мы чесали жопу одной рукой, а теперь будем двумя и на два часа дольше, чем обычно", все разошлись по норам.
  
  Таня отвела Юича к себе и объяснила смысл сашкиного ответа. Юич заново покраснел и как-то сразу разлюбил Таню. Он вышел в коридор, злой как сотня монголо-татар, и поплелся домой. В пятьсот-пятой искать соболезнований было неприлично.
  
  На следующий день Таня ждала Юича около входа на факультет. Юич заметил ее слишком поздно, чтобы отвернуться. Они поздоровались, и Таня решила позвать своего возлюбленного в оперу. Там давали Севильского по-русски, но с местным акцентом (в национальном языке отсутствует буква "Ф": так что баритон Султанов пел Пигаро). Юич вздохнул и выдал Невинской тайну, которую он скрывал, чтобы не потерять расположения своей конфидантки. Но теперь, когда та унизила его своей жалостью, стало нечего терять. Он признался, что женится. Таня тоже вздохнула и сказала тихо сама себе: "Ну. А что ты хотела?"
  
   Что? - переспросил Юич.
   Нет. Ничего, - опомнилась Таня, - я хотела бы подарить вам щенка. Вы же любите собак?
   Да, - зачем-то соврал Юич.
   Я вам подарю настоящего пуделя чистейших кровей. В Австрии такой стоит двадцать тысяч шиллингов...
   Спасибо, Таня, не надо... - Юич попробовал отбрехаться
   Нет-нет - это мой вам подарок на свадьбу...
  
  Юич кивнул, и они вошли на факультет. Там церемонно распрощались, расставшись друзьями.
  
  Через две недели, уже после свадьбы, Таня занесла Юичу домой очаровательного щенка в красивом импортном ошейнике. Умненький и славный, песик был уже приучен ко всем условиям городской жизни, знал поводок и вовремя просился на улицу. Посюсюкав с собачкой и поцеловав в спинку, Таня вежливо удалилась из дома молодых.
  
  Через месяц Сашка, который первый в этом рассказе, увидел бродячего пса. На нем был Танькин ошейник. Ни у кого во всем городе кроме Тани, такого не могло просто быть. Сашка попробовал свистом подозвать собаку, но та испугалась и бросилась в сторону. Сашка позвонил Тане и сказал, что видел ее собаку на улице. Та перезвонила Юичу и спросила про пса. Тот ответил, что у новой жены аллергия на собак, и он был вынужден "отпустить собаку".
  
   Куда?
   Я отвез ее к троллейбусному парку и выпустил...
   Ты что, и вправду идиот, - Таня перестала сдерживаться,- не мог мне ее вернуть?
   Я боялся, что ты обидишься...
  
  Таня схватила такси и понеслась к Сашкиному дому. Пока не сели батарейки в фонарике, они бегали от подъезда к подъезду, от куста к кусту. Но ничего не нашли. Вернулись в квартиру, Сашка налил Тане стакан портвейна, и Невинская выпила залпом подслащенную гадость.
  
  Они снова вышли в пустоту ночного города и пошли по темной улице в сторону выставки. Первый троллейбус вот-вот должен был появиться. Проходя мимо одного из домов, Таня узнала его: тут и живет Юич. Она оттолкнула Сашку, подбежала к тротуару и заорала изо всех сил в сторону окон третьего этажа:
  
   Пидорас! Пидара-а-ас! Пи-да-рааас!
  
  Из-за шторки на третьем этаже блеснуло белое лицо и исчезло снова.
  
  Подошедший троллейбус призывно погудел.
  
  
  
  Глава двенадцатая, последняя. Липа
  
  На факультете считалось, что проверять идеи космического масштаба (а других у нас просто не было) - это просто глупость и бессмысленное времяпровождение. Да и зачем? Типография альма, извините за выражение, матери запросто печатала идеи и подогнанные под них результаты. Разумеется, такое не могло пройти в реферируемых журналах с дураками-рецензентами. А в собственных мурзилках-сборниках из серии "сами пишем, сами печатаем - сами и читаем", пожалуйста. Но, чтобы уж точно никто не постиг высот наших наук, на сборник ставили гриф "для служебного пользования". Это позволяло некоторым авторам печатать по двадцать статей в год, получать премии, и, не поверить, даже гонорары. Всё просто: студентов заставляли покупать мурзилки. В целях повышения ликвидности процесса превращения чистой бумаги в макулатуру.
  
  Но иногда, вопреки законам природы, эти сборники доходили до реферативного ЖХима или даже, не приведи Господь, Chemical Abstracts. И тогда неслись в нашу сторону письма-запросы на публикации, в которых запросто повергались ниц законы сохранения вещества, энергии и прочих химер образованной сволочи. Но никогда и никто не ответил на эти запросы. Великий проректор Лукьяный, придумал хитрую систему взаимоотношений с иностранцами: только мышь могла проскочить в лабораторию к автору новой гениальной теории. Все же приглашения даже на союзные конференции поступали сразу в первый отдел. Большей частью для дальнейшей отправки на помойку. Так что вреда такая наука не приносила. Обычно.
  
  Михалыч пил как верблюд примерно с пятнадцати лет. Есть такой тип людей, которые умеют это по-настоящему. И неважно что - от мерзкого белого крепкого до спирта любого качества, включая метиловый. Лишь бы был разбавлен этанолом в соотношении один-к-одному. Чтоб не ослепнуть. Однажды Михалыч выпил дихлорэтан. Затем, последовательно, чуть не умер, пролежал положенное в реанимации, выехал из больницы на носилках, месяц был похож на изнасилованную Бабу Ягу в ступе-коляске, бросил пить на несколько лет, омолодился, и, однажды, придя на факультет, продал полкило олова за поллитру и снова запил. Через месяц, на новый год, перепутал коньяк с хромовой смесью (а это на минуточку концентрированная серная кислота и бихромат калия - окислитель, от которого загорается бумага). Стакан с темно-оранжевой жидкостью стоял рядом с салатом. Михалыч поднял его к свету и, как говорится в известной повести про петушков, немедленно выпил. Наступила пауза. Кто-то от страха закричал. До Михалыча дошло, что он проглотил нечто не то. Не меняя выражения лица, он тут же съел две столовые ложки соды и продолжил банкет.
  
  В тот год уже заканчивалась перестройка. Все, кто мог что-то унести из лаборатории или с работы (слово офис еще не придумали), уже все унес. Продавать же недра или нефтяные вышки пока стеснялись. Наука благополучно сдохла. Зарплату не платили месяцев восемь. Люда, немолодая сотрудница из сашкиной лаборатории принесла школьную золотую медаль прабабушки-казачки с Малой станицы. Чтобы продать на Никольском и, соответственно не помереть с голоду. Рябинин, факультетский коллекционер, предложил за медаль пятьсот рублей - по двадцать за грамм царского золота 82 пробы. Люда согласилась. Рябинин через час перепродал золотую железяку своим друзьям по рыночной цене. За пятьдесят тысяч. О чем гордо сообщил Сашке. А тот, не зная предыстории, - самой Люде. Через три дня Люда отравилась сулемой, которую собственноручно изготовила в 333-й. На похоронах Рябинин произнес пламенную речь о негативных последствиях новых рыночных отношений.
  
  Осенью за неуплату вырубили фазу. Сразу умерли вытяжные шкафы. Хоть никто уже не работал, вонь в коридорах стала такой, что приходить на факультет стало опасно для здоровья. В ноябре перестали топить. Студенты, в пальто и перчатках, мерзлыми воробьями сидели в малой химической и тянулись гелиотропами к обмерзшему окну: света не было уже неделю. Каратаев в последний раз рассказывал им про историю КПСС. Самой КПСС не стало еще в сентябре, но предмет остался.
  
  Дверь хлопнула. Что-то мягко упало. Послышались звуки чего-то лопающегося, а потом что-то шумно потекло. Запах рвотных масс с оттенком переработанного желудком алкоголя накрыл аудиторию отвратительной тошнотворной волной. Каратаев замолчал. Постоял в полной тишине минуту, пока некто невидимый не принялся заново блевать.
  
  Каратаев постоял еще минуты две. Алкаш сзади крякнул, шумно приподнялся и снова хлопнул дверью. Стало слышно, как он посыпался вниз по лестнице. Каратаев приподнял подбородок и произнес фразу, которую я не забуду:
  
   Никогда не доверяйте власть рабочим и особенно крестьянам! Никогда! Даже, если вы верите в победу коммунизма.
  
  Каратаев ошибся. Михалыч был потомственным мещанином. Хотя, наверное, это все равно, раз третье сословие.
  
  В час дня он упал на пол лаборатории и проспал на ледяном каменном полу до трех ночи. В полчетвертого он привстал, зажег свечу и подполз на коленях к инкубатору. Это такой стеклянный куб, где коллеги-сотрудники под руководством другана Петровича выращивали плесень на плавленых сырках. (Пожалуйста, не спрашивайте меня для чего. Я не знаю). Страшно хотелось есть. Все, что было пережевано и выпито утром было выблевано еще в обед. Протрезвевший Михалыч замотал руку полотенцем и выбил боковину инкубатора. К его удивлению, плесени внутри не было. Он залез в ящик почти с головой и съел все сырки.
  
  Утром его нашел Петрович. Он едва узнал Михалыча в мумии, замотанной в драные халаты, лежащей прямо на лабораторном столе. Похмельный коллега храпел так, что во всех углах лаборатории позвякивало нежное химическое стекло.
  
  Петрович коснулся плеча спавшего, и произошло чудо - дали фазу. Загорелся свет, загудела вытяжка, а в инкубаторе занялась спираль нагревателя.
  
  Петрович заглянул внутрь стеклянного ящика. Тот был пуст. Петрович, вежливый при н.у. - нормальных условиях (температура 293К и давление 700 мм рт. ст. - у нас там высоко), взревел сиреной, от которой, оглох бы Одиссей, и трахнул кулаком по столу у носа начальника. Михалыч подлетел кверху и заорал:
  
   Что случилось?
   Ты сожрал сырки! А у нас сегодня в СЭС анализ на плесневое заражение, а в конце месяца - отчет! Ты что ли его будешь писать без данных? Говори, сволочь!
   Я очень хотел есть...
   Почему ты не съел цианистого кали? - Петрович не мог остановиться.
   Я очень устал. Меня разморило. И, когда я проснулся на полу, увидел сырки..., - Михалыч почти извинялся.
   Ну почему ты не дополз до холодильника? Там же полно еды и спирта...
  
  Михалыч вздрогнул, соскочил со стола, подпрыгнул к холодильнику, схватил заветную ёмкость и отхлебнул прямо из колбы. Петрович махнул рукой, спустился в буфет, поговорил с пергидрольной теткой и, с ее разрешения, выбрал сырки погрязнее из кучи непроданной гадости. Потом завернул добычу в газету и повез в санэпидстанцию, чтобы сдать на анализ грибкового заражения. Он ехал и думал, что же придется написать в отчете, если в сырках и вправду найдут что-то не то.
  
  После СЭС пошел в главный корпус. Его вызвали на секретное совещание для ответисполнителей: пришла какая-то бумага. Проректор Лукьяный зачитал вслух инструкции из Москвы. В соответствии с новым актом из главнауки, советский ученый - автор любой публикации должен был расписаться в том, что его работа не содержит ничего секретного, нового, воспроизводимого и, вообще, не имеет какой либо ценности, как таковая. То есть отныне можно легально публиковать лишь плагиат и описание сворованных исследований. А его, Лукьяного, роль расширилась до того, что он самолично будет утверждать наличие или отсутствие новизны в исследованиях. И не дай Бог эта новизна там появится...
  
  Через неделю пришли результаты анализа. В посеве все было чисто. Сырки были не заражены, и никакой посторонней флоры обнаружено не было. Теперь осталось найти обеззараживатель - смысл всего хоздоговора. Петрович по телефоны нашел Михалыча дома и попросил что-нибудь придумать.
  
   Да чего тут думать. Никто же не будет проверять. Напиши тетрациклин!
   Тетрациклин не убивает плесень.
   Ну, тогда что-нибудь из неорганики...
   Что?
   Напиши бром. Специальный патентованный бромо-гликолевый раствор. Пока получим деньги за договор, а там, или им надоест, или мы чего-нибудь придумаем.
   А если...
   Чего если? Пиши, я сказал!
   Ну, - Петрович решил свалить проблему на номинального начальника, - тогда ты за все отвечаешь...
   Ладно!
  
  В трубке послышалось, как что-то звякнуло и полилось в пустой стакан.
  
  Саня Мотовилов шел домой от Михалыча через парк имени гвардейцев. Он был очень нетрезв. До такой степени, что ему казалось он идет все время в гору. На самом же деле, он бежал вперед, на подгибающихся ногах, чтобы случайно не лечь на живот из-за усилившегося гравитационного притяжения к центру земли. Вызванного спиртом и нагнувшейся к низу головой.
  
  В нормальной жизни, я имею в виду до перестройки, Саня работал на установке ЯМР, которую смастерил своими руками. (Автор как-то водил к этой установке самого Полинга, который Лайнус, чтобы старик лично убедился, что левши у нас не перевелись даже при совке). При этом, как профессиональный штангист, Саня запросто рвал 175 килограмм и толкал не меньше четверти тонны. ЯМРские магниты, каждый по 150 кг, подчинялись его рукам, как иным коробки спичек.
  
  Саня уже вышел на Гоголя к троллейбусной остановке, когда к нему подбежали два переростка и схватили шапку с головы. Саня успел ударить одного кулаком прямо в лицо. Тот отлетел в сугроб и лег неподвижно. Второго он схватил за ремень и ворот и принялся бить головой о троллейбус, медленно проходящий мимо. Водитель услышал призывный стук и открыл заднюю дверь. Саня не понял, что произошло, когда вдруг передним загорелся волшебный свет, и открылись двери. Он вбросил внутрь несчастного грабителя. Двери захлопнулись, и троллейбус поехал по маршруту. Саня вернулся к остановке. Подобрал шапку. Посмотрел на алкаша в сугробе и поплелся домой по свежей слякоти.
  
  Отчет приняли. Приехал директор завода плавленых сырков. Петрович спрятался в шкаф от стыда. Директор попросил запатентовать консервант. Так он назвал бром-гликолевый раствор, упомянутый в отчете. Пообещал миллион рублей - эквивалент нынешних двадцати тысяч баксов. Отсутствие просьбы на откат казалось подозрительным, но Михалыч согласился. Директор сказал, что передал отчет другу журналисту из центральной газеты. К моменту допивания второго литра коньяка журналист позвонил. Михалыч сказал, что благодаря местной науке и, конечно же, его удаче, удалось изобрести лекарство, которое победит любую инфекцию. Он поглядел на этикетку коньяка и придумал веществу название. По названию места производства коньячного спирта.
  
  Наутро Михалыч проснулся героем. В трех центральных газетах, где подрабатывал друг директора, описывался уникальный субстрат. Телефон звонил непрерывно. Все искали чудо-зелье. В медицину, благодаря ее тогдашним достижениям, а также Кашпировскому с Чумаком, уже никто не верил. Позвонил министр здравоохранения из коньячной республики и пообещал столько денег на исследования, сколько понадобится.
  
   Приезжай к нам! Я гарантирую тебе всё.
   Но я же не врач... - чувство самосохранения пока работало у Михалыча на трезвую голову.
   Я сделаю тебя академиком!
   А как же патент - мне за него обещали миллион рублей, - вдруг снова понесло Михалыча.
   Даю тебе сто, если завтра приедешь.
   А как же Лука и первый отдел?
   Считай, что я их уже купил...
  
  Михалыч писнул в штаны от удивления и двухнедельного запоя и согласился.
  
  Потом все пошло само. Сейчас он миллионер. И даже что-то там нашли в его консерванте. Правда не все он лечит, но ведь же делает кому-то. Ни одно из клинических исследований, не подтвердило лечебных свойств. Но и не опровергло. Так что все фифти-фифти.
  ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  Всегда берите деньги, если конечно их вам дают. Не стесняйтесь. Никогда не отказывайтесь. И просите еще. И не важно, что вы сами пусты, как барабан. И нет никакого эксперимента. И в голове уже давно не мозг, а проспиртованный фарш. Потому что никто и никогда не признается, что потратил деньги впустую. Что оказался идиотом и простаком. И дал просадить огромную сумму непонятно кому и почему. Клянусь абрамовичем и роснаном!
  Удачи вам!
  
  
  Эпилог. Распад функций
  
  В январе премьер Павлов обменял деньги. Факультет не работал неделю. С февраля перестали выдавать зарплату. Пока не платили, появились пятитысячерублевые купюры. Диас брал по тридцать за размен: задержанная получка была не больше полутора тысяч, так что одну купюру могли получить только три химика вместе. А раз так, то без выпивки никто не остался.
  
  В июле забыли отрядить в колхоз. Пока опомнились, уже наступил август. Послали на плодоконсервный завод. Но никто не работал - начался путч. Прикрутив к антенне утюг, можно было смотреть CNN прямо из Москвы. На первом частном канале выступил Акаев. Своего дождались, когда уже все кончилось.
  
  В ноябре впервые отключили свет и отопление всему универу. На биофаке подохли ВСЕ пресмыкающиеся (в смысле звери). Пресмыкающиеся люди - остались живы. Тепло включили ненадолго зимой. А в марте снова все вырубили. Тогда подохли даже мыши (белые, разумеется).
  
  В декабре не дали спирта. Никому. Ни грамма. Под новый год кончались заначки. Саня пришел к Гельке и попросил чуть-чуть спирта. Та плеснула в стакан грамм 30. Саня обиделся и выдал с надрывом:
   Слышь, ты! Чуть-чуть - это побольше!
  
  В январе нового года спирт стали выдавать по распискам. Декан Касьяныч, известный пропойца и женолюб, собирал расписки с кафедр, а затем ввел и строгий баланс прихода и расхода главного универсального развлекательно-платежного средства.
  
  В апреле в аэропорту построили таможню. Счастливые ее работники немедленно пересели на иномарки.
  
  В конце апреля появился первый Бентли. Рыжий Алмаз забрал его у несчастного нувориша за просто так, а потом разбил машину по дороге на высокогорный каток. В местной газете написали статью, что соцсправедливость восторжествовала.
  
  В мае не перечислили за хоздоговора из независимой России. Все контракты (новое слово ввели с начала года) с союзным минобороны просто закрыли. Соседи снизу справа по карте вообще ввели свои деньги. Зарплату перестали платить совсем. Возобновили через год. За это время Соня шесть раз съездила в Китай шопиться, а Александра Николаевна продала почти все реактивы по объявлениям в рекламной газете.
  
  В июне два дурака купили у Сашки два кило киновари. Но потом продали Гоше как красную ртуть и попросили еще. Гоша принес химикат Сашке назад и потребовал деньги. Драки удалось избежать с большим трудом.
  
  Столовую закрыли в августе, и тоже навсегда.
  
  Следующей зимой Никольский сначала превратился в барахолку, потом в оптовку, а затем и вовсе подох.
  
  Еще через десять лет последние, кто еще что-то умел, уволились, спились или просто умерли. Остальные, что ходили на факультет годами, ушли. Не все. Часть перешла в новое здание - там высоко - выше улицы имени человека, которого очень ценил один академик, основатель яровизации.
  
  Но и эти уйдут. Сгниют журналы. Устареют учебники - их больше никто не обновляет. И ничего не останется. Пропадут и эти хроники.
  
  Конец
  
  
  
  Александр Гелин и Санжар Жаксыбаева
  
  Под интегралом
  (Хроники веселой жизни)
  Издание второе, разрешенное цензурой
  ISBN: 978-5-9775-0360-1 (цензурированное издание)
  (c) Александр Гелин, тексты 2007-2013
  (c) Санжар Жаксыбаева, тексты, 2010
  (c) Издательство Группа старых товарищей: оформление, корректура, иллюстрации, рекламное сопровождение, исполнение предписаний цензуры, 2013
  Разрешено к публикации Манчжоулиским комитетом публичной нравственности и цензуры народного самоуправления для рукописей на иностранных языках
  16 декабря 2012 года
  Издательство Группа старых товарищей
  Ст. Манчжурия, Харбинской железной дороги (быв. КВЖД)
  Провинция Внутренняя Монголия, КНР
  Первое не подцензурное издание существует в бумажном виде. Заявки на приобретение принимаются по адресу sashka.kakashka@yahoo.com
  
  在中国印刷
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"