Аннотация: История человека, который упорно трудился и которому очень повезло.
Борисова бургерная
Борис помнил себя ребёнком, когда отец ещё не пил, и они всей семьёй гуляли где-то по парку. Время было ночное. С неба светили Луна и звёзды. Борис тянул ручонки вверх, мало что ещё понимая, но чувствуя, что это прекрасное чёрное нечто, и то, что в нём блестит, светит, что это замечательно, красиво, что это великолепно и он хочет туда.
- Ты смотри! Ха-ха-ха!
Отец порылся в кармане и достал оттуда кое-что.
- Держи!
Борис протянул руку и взял это что-то. Рубль. Юбилейный. Отец перевернул его, и постучал ногтем по изображению мужчины в скафандре на монете.
- Это Юрий Гагарин, Борька. Космонавт... первый человек в космосе! Вот это всё - это космос, представляешь?
Отец улыбался. Его молодое лицо, на фоне ночного неба, вселяло радость и счастье. Крепко сжимая в кулачке рубль, Борис тоже улыбался отцу в ответ.
Если бы это рассказали знакомым Бориса, никто бы такому рассказу не поверил, ведь уж слишком сильно Борис изменился уже годам к пяти.
Да, пожалуй. Все всегда говорили, что главное в Борисе - это его серьёзность. Коренастый, с широким лицом, с животиком, он всем своим видом излучал деловитость и серьёзный жизненный настрой. Ещё с самого детства, которого у него, по его собственному мнению, не было, потому что и не нужно было, Борис стремился чего-то достичь. Откуда это в нём пошло? Несмотря на хорошую память, вряд ли он смог бы ответить.
Он вообще всегда помнил многое из детства, и помнил случай, когда они, всей семьёй, смотрели телевизор. Борис лежал с матерью в обнимку на диване, а отец пил пиво сидя на кресле. Мать, в очках, с карандашиком в руке, прямо под лампой, держала в руке какой-то чёртеж и рассматривала. Зевала при этом страшно, но всё равно продолжала. Она училась на заочном отделении, работая при этом, времени ей не хватало.
По телевизору шли новости. Борис не помнил какие конкретно, но что-то было связано с недавно развалившейся страной.
- С-суки... - прошипел отец, сжимая кулак.
- Лёша!
- Ты гляди... им-то хорошо! Им-то явно хорошо!! А у нас что? Тьфу!
Мать вздохнула. Отец часто говорил о таком после того, как со старой работы его уволили, и ему пришлось устроиться на завод. После этого и начал прикладываться к бутылке.
Борис, мало что понимающий тогда, залез в карман и достал оттуда блестящий рубль, тёплый, погладил изображение космонавта пальцем, и сказал:
- А космонавтам хорошо, папа?
- Что? - откликнулся тот, и снова хлебнул пива.
- Космонавтам хорошо? Они же... ну... космонавты - смущённо буркнул Борис, сжимая рубль в ладони
- Космонавтом? Что за... кому нужны космонавты? - отец Бориса посмотрел на него, одновременно смотря вникуда, красные от недосыпа глаза слезились. - Космонавты-космонавты... Повара больше зарабатывают.
Мальчик неуверенно переспросил:
- Повара?
- Ага, - ответил его отец. - Повара. Вон, смотри, - он кивнул головой в экран телевизора, какой-то генерал сжигал партбилет в выпуске новостей. - Он тоже небось хотел быть, а теперь что ему остаётся? Поварам сейчас всяко лучше.
- Поваром... А что... мне бы космонавтом больше хотелось быть.
- Да-да, эта ебаная...
- Лёша, хватит! Не при ребёнке!
- ...страна, - упрямо продолжал отец, - никогда уже ничего в космос не запустит!
Борису стало очень обидно. Он поднялся с дивана и вышел в кухню. Ему хотелось заплакать, но что-то ещё внутри него мешало этому, запирая слёзы, и уже через пару минут Борис успокоился и вернулся к родителям. А те снова смотрели телевизор, будто ничего и не было.
С этого момента Борис перестал быть ребёнком. Игрушки почти перестали его интересовать и сказки тоже. Каждый день теперь он пытался встречать мать с работы и доносить ей сумки, отцу тоже, конечно, да тот отказывался. Подобное радовало его родителей.
- Борька-то мой, - хвастливо рассказывал отец Бориса в пивнушке, - в гараже мне помогает! Светку с работы встречает! Недавно со школы сбежал...
- Ну?
- Халтурил на вокзале! А потом деньги мне отдал.
- И что, ты взял?
- Ну... - тут отец Бориса смутился. - Я хотел ему отдать, он отказался, а Светка-то что, ей-то зачем?
- Ну ты, Лёха, даёшь!
И отец Бориса прятал смущение за кружкой пива, а люди удивлялись, завистливо цокали языками, хлопали по плечу - повезло, мужик растёт!
Ошибались они лишь в одном, Борис не рос, он уже вырос.
Родители и сами не заметили, как привыкли обсуждать при нём все дела. Отец всю жизнь отработал на заводе, и деловитость сына его лишь восхищала, а вот мать... Может это было женское чутьё? А может из-за того, что с окончанием университета у неё прибавилось времени, сил? Но что-то в сыне её настораживало. То, как он смотрел, то, как хмуро слушал их с отцом разговоры, серьёзная такая хмурость была в Борисе, и разгадать её ни отцу, ни матери было не дано.
- Настоящий мужик должен иметь свой дом, - рассуждал отец с бутылкой пива в руке, сидя на диване.
- Лёша, не кричи.
- Должен, говорю! Оно ведь как... Семья. И ребёнка два! Обязаз... зазтельно два! И у каждого свой дом, так говорю?
Мать устало кивнула. Борис, сидевший за тетрадкой, вроде бы делал уроки, но Светлана видела, что он уже ничего не писал, внимательно слушая.
Отец сильно, но бесшумно, стучал кулаком о диван.
- Вот... Два ребёнка! И у каждого дом! А потом у них... тоже по два ребёнка! И у каждого по два дома! И а потом и у них... и у них...
К концу своих рассуждений отец всегда засыпал, и мать подхватывала очередную бутылку из его руки, уносила на кухню, чтобы потом закинуть ноги мужа на диван, и сунуть под его пьяную голову подушку. А Борис, склонившийся над тетрадкой, слушал. Просто слушал.
Быть взрослым в теле ребёнка не такая уж простая штука, хотя и не сложная тоже. Борис видел, лишь как меняется его внешность, а всё, что внутри, оставалось тем же.
Семь лет - худенький мальчик, светлые волосы, хмурое выражение лица.
Десять - мальчик не особо худой, но руки очень крепкие, волосы всё такие же светлые, короткие.
Тринадцать - уже не мальчик, маленький мужчина, уменьшенная копия тех, на кого он хотел быть похож, сильные руки, животик, усталый взгляд, короткие волосы.
И с тринадцати всё то же самое, как под копирку, ничего не менялось, Борис просто рос, оставаясь всё таким же, каким и был раньше.
Может поэтому с такой лёгкостью отец сам первый раз угостил его пивом, а потом и сигаретой? Борис принял это безропотно и даже с благодарностью. Положено.
- Кхм-кх...
- Да ты не сильно взатяг... Ну-ну, тихо, треснешь!
Борис вздрогнул под мощными хлопками по спине.
- Хорошо, да?
Вокруг стоял тёплый майский вечер. До последнего звонка, по-настоящему последнего, Борис заканчивал одиннадцатый класс, оставалось ещё дней двадцать.
Затянувшись уже второй раз, юноша выдохнул уже ровно, голова мягко закружилась от никотина.
- Хорошо... Бать, - закинув голову вверх, Борис смотрел на только-только начинавшие проясняться сквозь темнеющее небо звёзды. - Красиво, да, бать?
- Чего? Ну... Вроде... Там же не видно нихрена, чего ты?
- Да не, видно, они сейчас появятся, смотри. Вон там Большая медведица, ковш такой.
Отец насмешливо хмыкнул, но не так, чтобы с издёвкой, он правда попытался понять.
- Да, вижу. Едрить, правда ковш. А это что такое? - пальцем он провёл по воздуху, ровно по узору звёзд, который выцепил в небесах.
- Это? - Борис немного замялся. - Не знаю. Но тоже какое-то созвездие. Если видишь что-то чёткое, то это явно созвездие. Даже если названия не знаешь.
- Ну, ясно, ясно. Дай-ка хлебнуть!
Борис протянул бутылку отцу, тот глотнул пива.
- Так что, куда после одиннадцатого? Думал уже?
- Чего уж тут думать. В кулинарный техникум.
- Кулинарный? - Отец кашлянул в кулак от неожиданности и коротко хмыкнул, гулко и весело. - Чего тебе кулинарный-то? Чего он тебе дался?
- Так ведь... это... ты же сам говорил... Повара всегда хорошо зарабатывают. Повар никогда не пропадёт, люди всегда есть хотят.
- Жрать-то всегда хотят, да. Повар не пропадёт, но и не заработает много. Вот если бы у тебя ресторан был... то тогда бы да! А то... ишь, повар! - отец пьяно ударил кулаком по ладони. - Но вообще, нормально. Все профессии нужны, ха! В крайнем случае мамке помогать будешь, тоже хлеб.
- Да... точно... Открыть своё дело, говоришь? Ресторан?
- Ресторан? Здесь? Ха! Ладно... я домой. Стой тут, если хочешь.
И отец зашёл в подъезд. Эхо его шагов скоро затихло, окончившись хлопком двери. Борис стоял и смотрел в тёмную землю, над ним сверкали в ночном небе теперь уже совсем яркие звёзды, но каждый раз, пытаясь поднять голову, Борис ощущал странное чувство стыда, и потому смотреть на них он больше не мог.
В выпускной, Борис был единственным, кто не пил и не веселился. Спокойно вертя в руке старый юбилейный рубль, он обдумывал то, что ему предстояло сделать, потому что чувствовал, что обязан.
Годы в техникуме пролетели незаметно. Учёба понравилась Борису отношением к нему. Преподаватели знали, что в техникум идут те, кому совсем уж некуда идти, но вот Борис - дело другое. В нём проглядывалось что-то отличное. Потенциал, может быть. Родители тоже видели в нём это, мать изредка говорила:
- Ты уж учись, Боря. Куда же мы без тебя.
Отец молчал. Чем старше становился, тем он реже говорил, предпочитая запивать слова пивом.
Именно тогда у него и начали появляться мысли про бургерную.
"Бургерная Бориса", или "Борисова Бургерная", чем-то похоже на название "Бургерная Боба" - мультфильма для взрослых, который однажды Борис видел по телевизору. Мультфильм показался ему идиотским, но вот название запало в голову.
Хотя, последнее было слишком уж похоже, и он от этого отказался, остановившись на "Борисовой Бургерной" - отличным ему показалось именно это название. Что же до бургеров, то было в самой концепции зарубежного бутерброда что-то такое, необычное. Неземное. Космическое. При слове "бургер" у Бориса сразу в голове возникал образ космонавта, который берёт мягкий, тёплый от горячей котлеты, бургер, открывает шлем, и с удовольствием ест. Как в рекламе.
Четыре года, полных учёбы и тяжёлого труда, закончились. Борис обнаружил себя смотрящим в окно, с дипломом в руке, подтверждающим, что он, Борис, теперь "Повар IV разряда". Не абы кто. Чёрное небо щурилось звёздами, Борис докуривал сигарету, и думал о том, сколько много ему ещё предстоит пройти. Хорошо, что хоть деньги были: что-то он скопил сам, чем-то помогли родители. В основном мать, от отца-то помощи ждать не приходилось.
И, немного угрюмо, как он это делал всегда, Борис нашёл не слишком дорогое здание, хотя, какое там здание - полуразрушенную будку, старый медпункт, заброшенный со времён СССР, но с тех же времён имеющий своего хозяина. Борис арендовал его на год, больше не стоило, для начала, и принялся за работу.
Тут уже помогал отец. Его знакомства не подвели, и Борис по выгодной цене смог заказать кирпичи, цемент, всё, что нужно было, чтобы отремонтировать старое здание, и сделать в нём бургерную. По большей части он работал один. Отец, даже если бы захотел, не смог бы ему помочь, да он и не хотел. Мать честно пыталась, но тоже не смогла бы, даже несмотря на то, что хотела.
Но Борис справлялся и так. Сам месил в небольшой бетономешалке раствор, сам клал кирпичи, ремонтируя обвалившуюся стену, клал толстенные балки, крепил потолок. С утра и до ночи, как проклятый, но чаще всего даже ночью, потому что большинство работ не создавали шума, не мешали людям. А ночью Борису работать нравилось больше всего.
Рядом с ним не было никого. Над ним были лишь звёзды и луна, бесконечные, прекрасные. Изредка останавливаясь, чтобы отдышаться, Борис смотрел вверх, и, оглядываясь, - нет ли кого? - тянул руку вверх, туда. С брезентовой рукавицы осыпались мокрые комочки цемента. Гудел небольшой фонарь. Вечный огонь отсвечивал неподалёку. Луна и звёзды светили с неба.
В такие моменты Борису очень хотелось, чтобы рядом с ним оказался кто-нибудь, с кем он мог бы поговорить. Да, поговорить. Его хмурость и угрюмость куда-то уходили ночью, под звёздами, и ему хотелось, чтобы как в тех же фильмах, рядом с ним оказался бы верный друг, или любящая девушка, или даже родители, чтобы они сидели вместе, обнявшись, но всего этого с ним не было, ни девушки, ни друга, ни даже родителей. Да и мысли эти в голове Бориса долго не держались, сменяясь всё тем же образом космонавта, который ест бургер. Ему становилось приятно от этих мыслей. Борис улыбался и продолжал работать.
Родители редко появлялись на стройке, и каждый раз, когда они приходили, становился знаковым. Они приходили, знаменуя законченные стены, положенные балки, свежую шпатлёвку и побелку... В последний раз отец и мать пришли, когда Борис крепил вывеску.
- "Борисова Бургерная"... и не выговоришь, тьфу!
- Лёша! - цыкнула мать, и дёрнула мужа за рукав старой рубашки
Борис робко улыбнулся сверху, прикручивая последние шурупы.
- А, по-моему, хорошее название. Запоминается легко. Все знают, что я тут, и что место моё.
- Хорошее, хорошее! - закивала мама и зашла внутрь. Отец тоже прошагал за ней.
Внутри уже всё было чисто и вымыто, блестели натёртые столики, стулья тоже, небольшая стойка, за которой располагались печка, кухонные приборы и холодильник. Мать прошла, трогая всё руками, радуясь, а отец стоял у входа и смотрел на всё это очень удивлённо.
Борис спрыгнул на землю и вошёл внутрь, когда родители уже выходили.
- Ну, как вам?
- Всё очень красиво, Боря! Ты большой молодец! - Ты... эта... Ну... Вообще молодец, сына!
Борису должно было бы вроде быть приятно. Он очень ждал похвалы и, получив её, ожидал, что ему станет лучше.
Но лучше не стало.
Тем же вечером, первым, перед началом работы, Борис, уходя домой, оглянулся и посмотрел на здание. "Бургерная Бориса" щерилась дверью с прозрачными стёклами и большими окнами. Бориса передёрнуло, он отвернулся и быстро зашагал домой.
Как ни странно, его дела пошли на лад. Первое время, пока заведение раскручивалось, приходилось туго, но потом люди буквально повалили толпой. Может реклама разошлась через знакомых отца? Или просто повезло? Борис над этим никогда не думал. Его слишком занимала работа.
Жаришь котлету, готовишь салат, кладёшь и то и то между двух мягких булочек, подаёшь клиенту. Открыть холодильник? Лимонад? Пиво? Пожалуйста.
А может быть что-то ещё? Кофе? Чай? Какао? Сироп в кофе? А может быть хотите не просто кофе, а латте? Американо?
Борис и сам не заметил, как всё это случилось, работа набросилась на него, как спрут в глубине, опутала щупальцами и утащила куда-то в тёмное ничего. Не такое тёмное, как ночное небо.
Но родители Бориса были, пожалуй, счастливы. Отец, работавший вместе с ним на правах кассира и помощника, даже стал меньше выпивать, что казалось Борису странным, при такой-то близости холодильника с пивом рядом. Мать же ушла со своей работы. Много отдыхала. Высохшая за годы трудов начала набирать вес, ей это шло. Борис, так скоро, как смог, отдал ей деньги, взятые на бургерную, а после снова работа и работал.
Работал и работал.
Работал и работал.
Работал до позднего вечера буднего дня, когда можно остаться и на сутки, но лучше закрыть бургерную, чтобы не работать вхолостую.
Отец, кряхтя, отошёл от кассы и взял тряпку, чтобы начать вытирать столики, некоторые из которых так и остались со следами того, что за ними кто-то ел. Борис окликнул его:
- Иди домой, папа, я уберусь сам.
- Точно?
- Да-да, правда. Иди.
Отец снял куртку с крючка, хлопнул дверью и бодро заковылял вдаль, быстро скрывшись в темноте.
Борис, закрыв дверь на защёлку, опустил жалюзи на окнах. Потом достал ведро, налил туда воды, мыльного раствора, взял швабру, тряпку. Сперва протёр столики, стряхнув крошки и остатки еды на пол, потом смёл всё это, и лишь затем принялся мыть.
Движения Бориса были привычны. Как и годы до этого. Сколько их прошло, интересно?
Борис внезапно остановился и обмер. Время, до этого летевшее, в этот момент словно поезд, сошедший с путей, загрохотало у него в голове и остановилось.
Сколько же лет прошло? Борис осознал, что знает. Но выгнал эти мысли из головы и оглянулся по сторонам. Быстро. Почти затравленно.
Гудели люминесцентные лампы. Блестели влагой крышки столиков. Что-то потрескивало в остывающей печи. И ничего более.
Борис широко раскрыл рот, чтобы вдохнуть, но не смог, воздуха ему не хватало. Ринулся к двери, рванул щеколду и выбежал наружу, под ночное небо, звёзды и Луну, упал на асфальт, растянулся на нём, мокрый от нервов, раскинул руки и ноги.
Как и все эти годы до этого, звёзды и Луна светили всё так же, спокойно и безмятежно. В голове Бориса промелькнуло что-то, что уже почти забылось, но теперь оно снова выплыло наружу, как-то так вот просто, нежданно-негаданно.
Он ощупал карманы, чтобы найти юбилейный рубль с Гагариным, достал бумажник, всё обыскал, а рубля-то и не было.
Прохлада ночи стала невыносимой для взмокшего Бориса. Он поднялся, стряхнул с себя что мог, и вернулся в бургерную. Там было тепло и приятно. Уютно. Борис тщательно закрыл дверь на защёлку и снова подошёл к ведру с тряпкой, но потом обернулся и снова посмотрел сквозь стекло двери на небо, на Луну и звёзды. Борис протянул к ней руку, мокрую от грязной воды в ведре, коснулся пальцами толстого стекла.
Звёзды поблескивали так спокойно. Луна светила так безмятежно. Чернота ночного неба так обволакивала этот неземной космический свет.
Одним движением рванув жалюзи на последнем окне, Борис остался в бургерной совсем один.
На следующий день отец, пришедший на работу, попытавшись открыть дверь понял, что та закрыта на щеколду, но не на замок. Он позвонил Борису на мобильник, и телефон того запиликал мелодией изнутри бургерной. Отец распереживался. Вызвал милицию, которая и вышибла двери.
Тело Бориса, с распухшим, синим, выпершим изо рта языком, висело на толстом электропроводе, пропущенном над одной из балок.