Петрович Георгий : другие произведения.

Шлимазл

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Созерцание молодой женщины на унитазе для здорового самца - это безумно сексуально. А красивая женщина, присевшая в кустиках, должна вызывать у мужика просто запредельное возбуждение.

   Берег Иртыша
   Песчаный пляж усеян телами отдыхающих. Из воды выходит смуглый, хорошо сложенный молодой человек лет тридцати с изящным золотым крестиком на шее. У него шрамы: Тонкий, ровный, какой бывает после рубленной раны, шрам на виске. Шрам на щеке в области угла нижней челюсти. Длинный от живота до ключицы со следами хирургических швов шрам на груди. Полукруглый, почти рассосавшийся, тоже со следами хирургических швов, большой шрам на колене. Молодой человек стоит некоторое время на солнце, затем ложится животом на полотенце. Он кладет подбородок на сложенные кольцом руки и натыкается на любопытный взгляд, лежащей напротив, головой к нему девушки. Девушка тоже положила подбородок на руки и теперь, не мигая, смотрит на молодого человека.
  
   Молодой человек (обращаясь к девушке) - Можно поцеловать вам бретельку?
   Девушка (улыбаясь, оттягивает от плеча пальчиком бретельку) - Одну бретельку можно, но только в том случае, если вы расскажите мне, откуда у вас эти ужасные шрамы?
   Молодой человек - А пусть не лезут.
   Девушка - Я серьезно.
   Молодой человек - Вы не читали у Ильи Эренбурга хулиганское произведение с интригующим названием "Необычайные похождения Хулио Хуренито"? Вижу, что не читали. Так вот там один из героев Алексей Спиридонович Тишин говорил следующее: "Я должен рассказать вам мою историю жизни, но для этого я должен сесть в пустой вагон".
   Девушка - Приглашаете меня как Алексей Спиридонович в пустой вагон?
   Молодой человек - Не в вагон, а к тете Тамаре. Я у нее снимаю комнату. Вас интересует история моих шрамов. Охотно удовлетворю ваше любопытство, но для этого я так же, как Алексей Спиридонович должен буду рассказать вам историю моей жизни. Но я тоже имею комплекс. Я должен буду для усиления красноречия врезать с вами по бокалу благородного, и экономически выгодного вина, изобретенного в Порто де ля Фронтеро.
   Девушка - Заинтриговали. Я никогда не пила ничего подобного. А где живет ваша тетя Тамара?
   Молодой человек - Пять минут ходьбы отсюда.
   Девушка - И ее конечно же нет дома.
   Молодой человек - Разумеется. Зачем бы я стал звать в гости даму, если бы тетя Тамара была дома.
   Девушка - Вы бы хоть для приличия соврали, чтобы я не чувствовала себя такой безнравственной. Знаю человека всего один год и соглашаюсь идти с ним в такую жару пить неблагородное вино.
   Молодой человек (изумляясь) - Теперь вы меня заинтриговали. Откуда вы меня знаете?
   Девушка - Элементарно Ватсон! Я все знаю о вас. Все кроме истории возникновения ваших ужасных шрамов. Вы перевелись к нам на последний курс из Пермского мед института.
   Молодой человек (изображая потрясение) - Но почему я вас не видел. Я знаю всех симпатичных девушек института.
   Девушка - Значит не всех.
   Молодой человек (протягивая руку) - Значит пора познакомиться, Борис.
   Девушка (тоже протягивая руку) - Валентина.
   Борис - А давайте, на ты?
   Валентина - давайте.
  
   Домик на окраине Омска.
   Валентин и Борис сидят за столом в маленькой комнатке. На столе портвейн "777". Бутерброды с докторской колбасой, плавленый сырок, открытая банка с надписью "Тюлька в томатном соусе".
  
   Валентина (возмущаясь понарошку) -- и эти ординарные три семерки, ты называешь благородным вином? Как ты назвал город? Порто, как там дальше?
   Борис - Это не важно, главное, что это замечательное пойло было изобретено в Португалии.
   Борис не срывает металлический колпачок, а вышибает его одним ударом по дну бутылки.
   Валентина (восхищенно) - Класс! Я люблю, когда мужчины делают что-нибудь классно. Неважно, что. Мой папа умеет брить себя опасной бритвой, не глядя в зеркало. Он это называет "бриться наизусть". А что ты еще умеешь делать классно?
   Борис (демонстративно важничая) - а еще я умею мгновенно сочинять гадкие стишки.
   Валентина - А хорошие не умеешь?
   Борис - А хорошие не умею. Вот назови мне любое слово и я сразу же выдам нецензурный стих. Тебя это на шокирует?
   Валентина - Пугать сибирячку матом, это все равно, как пугать ежа голой задницей. Моча!
   Борис (почти без паузы):
   Недержание мочи
   Катастрофа, хоть кричи
   Утешение одно:
   Крепко держится говно!
   Борис - Не слышу аплодисментов.
   Валентина (хлопая в ладоши) - Этого не может быть!
   Борис - Что не может быть?
   Валентина - Не может быть, потому что есть слова, которые невозможно зарифмовать.
   Борис (убежденно) - Нет таких слов.
   Валентина - И пародию можешь?
   Борис (куражливо) - Фраза, цитата, строка! Кого конкретно дама желает видеть обхезанным.
   Валентина (думает, потом озаряется догадкой) - Я, кажется, придумала. Ты ни за что, не сможешь опошлить возвышенное, вот это:
   Работу малую висок
   Еще вершит, но пали руки,
   И стайкою наискосок
   Уходят запахи и звуки.
  
   Борис - Ну, зачем, вы коллега Ахмадулину задираете. Ладно, простит Белла Ахатовна, небось.
   Бегу в спасительный лесок,
   Снимаю торопливо брюки,
   И стайкою наискосок
   Уходят запахи и звуки.
   Валентина (восхищенно) - Изумительно, бесподобно, ты, гений! Но я все равно придумаю слово, на которое ты не сможешь написать экспромт.
   Борис (разливает вино) - Думай, а пока выпьем и займемся шрамами. У меня шрам, а у тебя шарм (поднимает стакан) - За твой шарм!
   Валентина (в тон ему) - За твой редкий, не побоюсь этого слова, талант!
   Выпивают.
   Борис - Итак, с какого шрама начнем? Мы же за этим сюда пришли?
   Валентина (осторожно дотрагиваясь пальчиком до шрама на щеке) - Вот с этого. Он симпатичный и делает твое лицо необычайно мужественным.
   Борис - Так мы нарушим хронологию. Надо начинать с первого шрама. А первый шрам я получил на колено. В шесть лет я со всего разбега упал коленом на косо отбитое донышко от бутылки. Донышко было зеленое с острыми неровными краями. Как сейчас помню разрез, хоть анатомию изучай: кожа, подкожная клетчатка, надрезанное сухожилие коленной чашечки, даже розовый цвет надкостницы помню. Мне даже неподвижность сустава прочили. Все зажило, как на собаке, но с тех пор как увижу разбитый бутыльмент, так мурашки по коже.
   Валентина (болезненно морщась) - Ужас какой, я сейчас в обморок упаду.
   Борис - Давай выпьем, против обморока.
   Валентина - Давай.
   Выпивают.
   Валентина - (показывает на щеку) - Теперь про этот.
   Борис - Нет, следующий на виске. (Показывает пальцем, задумывается, перед его глазами возникает картина): Зима. Вереница пустых повозок. Он бежит по заснеженной дороге с узкоглазым мальчиком. Мальчик догоняет первые сани, а он - вторые. Садится довольный. Едет. На него оборачивается огромный возница с буденновскими усами. Не прогоняет малыша. Ждет, когда тот отвернется в сторону. Поднимает, лежащую между ног ребристую штакетину и бьет мальчика с размаху по лицу. Мальчик выпадает из саней. На белом снегу кровь).
   Борис - Мимо нас доски на лошадях возили. На вокзал груженые, обратно сани пустые. Мальчишки прыгнут в сани и едут в школу на халяву. Вот и мы с Монголом решили таким манером прокатится. Он догнал первую лошадку, а я вторую. Сел на краюшек саней. Еду! Восторг! Возница оглянулся, добрый такой дядя, с усами, как у Буденного. Хороший дяденька - думаю, - не прогнал.
   А хороший дяденька поднял штакетину из лиственницы, она у него между ног лежала и махнул не глядя мне в висок. Давай выпьем!
   Валентина (соболезнуя) - Давай.
   Выпивают.
   А кто такой Монгол?
   Борис - Это друг мой Коля Аникин. Он в Кунгуре живет. Его за узкие глаза Монголом прозвали.
   Валентина - Он тоже доктор?
   Борис - Бери выше. Он классный карманный вор. Три судимости.
   Валентина - И ты с ним общаешься?
   Борис - А почему нет? Он же у меня не ворует. Он даже в Кунгуре не ворует. Он мне, как брат. Мы с ним после первого класса в тайге заблудились, чуть с голоду не сдохли. Нас геологи через неделю нашли. Монгол - умница. Если не обращать внимание на его "ихние" вместо их, никогда не догадаешься, что он необразованный человек. У него сгноили в тюрьме отца за шпионскую деятельность. В результате Монгол возненавидел коммунистов, но зато приобрел воровскую специальность. Знаешь, как он излагает?
   Валентина - Интересно, очень интересно, как излагает классный карманный вор. Обожаю все классное.
   Борис (оттягивает указательными пальцами наружный край век, делает узкие глаза, говорит хриплым Колиным голосом) - Коммунистов я ненавидел всегда. В детстве интуитивно, а повзрослев - вполне осознанно. Коммунисты хуже фашистов, потому что фашисты уничтожали преимущественно чужих, а эти сволочи - своих. И потом эти скоты лицемернее. Между прочим, их жиды породили. Карл Маркс жид, всякие там Клары Цеткины, Троцкие -Бронштейны, Свердловы - тоже. Даже самый главный ихний бандит лысый сухофрукт, кремлевский Чикатило - тоже жид по дедушке своему Дмитрию Бланку. Пока этот жмурик на Красной площади смердит - ни хрена хорошего в России не будет.
   Валентина - Монгол антисемит?
   Борис (возмущенно) - Да ты что? Просто у уголовников нет не фене некоторых слов. Нет любовниц, есть - мара, нет евреев, есть жиды. И вообще, что б ты знала: общественный градус антисемитизма определяется не количеством людей, произносящих слово "жид", а внутренней готовностью этих субъектов к погромам. Я ведь тоже коми пермяков котьмотью зову, а украинцев зову хохлами, что же я антихохол что ли? Я их люблю. А еще Монгол плачет, когда пьяный слушает песню "Скрипач аидиш Моня".
   Я ему - Ты че ревешь?
   А он мне - Не могу, когда скрипочки тоненько выводят.
   А я его подкалываю: А ты знаешь, что Моня - жид? И скрипач, который тоненько выводит тоже жид? И певец, который исполняет песню, тоже - жид.
   А Монгол мне с удивлением (Борис снова делает узкие глаза и хрипит) - А при чем здесь национальность?
   Валентина - Давай выпьем за твоего Монгола. Он мне нравится. (поднимает стакан)
   Борис - А мне нравится одна сибирячка. Я с ней сегодня на пляже познакомился. (выпивают).
   Борис - А вот интересно, (откусывает бутерброд, продолжает говорить, энергично дожевывая пищу) почему никого штакетиной не били, а только меня? Знаешь почему? А потому, что я - шлимазл! Меня моя еврейская мама так и звала меня в детстве. Я точно помню день, когда я ее спросил: "мама, а что такое шлимазл?" а она мне кручинно так: "шлимазл, мой сыночек - это ты". Вообще, шлимазл - это неудачник на идиш.
   Валентина - А что такое идиш?
   Борис - Не разочаровывай меня. Все знают, что идиш - это язык европейских евреев. Короче, идиш - это испорченный немецкий. Правда, моя мама считает, что все наоборот. Она считает, что немецкий - это испорченный идиш.
   Валентина (показывая пальцем на щеку) -А вот этот?
   Борис - Дался тебе этот шрам! Улетел в машине с моста. Костей наломал, щеку и грудь углом радиостанции разорвал.
   Валентина - Пьяный?
   Борис - Обижаешь. Это в армии случилось на командно-штабных учениях. Водитель не справился с управлением и улетел с моста восемь метров. Я выпрыгнул, упал спиной на камни, а из кузова радиостанция выпала и по мне прокатилась. Давай выпьем?
   Валентина - Только по грамульке, хорошо.
  
   Выпивают. Борис роняет на пол вилку.
  
   Борис - Тетя Тамара домой спешит. Нет вру, я сегодня два раза уже тебе наврал, хотя врать мне категорически воспрещается. Как только совру, так сразу же меня и разоблачат. Поэтому вынужден жить честно.
   Валентина - Ну и когда ты сегодня мне наврал?
   Борис (становится на колени, достает из под стола вилку, подползает к Валентине и говорит) - Первый раз наврал, когда сказал, что я тебя в институте не видел, а второй раз наврал, когда скрыл от тебя, что тетя Тамара уехала вчера на неделю в Таганрог.
   Валентина - Святая ложь. Так ты меня видел раньше?
   Борис - Конечно, и сразу же положил на тебя глаз. Я поднимался по лестнице, а ты спускалась мне навстречу. Это было на кафедре внутренних болезней шестого ноября в одна тысяча девятьсот семьдесят втором году. Вообще, я ненавижу Буденного и ноябрьские праздники, а тебя люблю.
   Валентина (озабоченно) - Так, кажется, тебе хватит пить. С Буденным все ясно, а почему ты ненавидишь красный день календаря? Замечательный праздник: первый снег, демонстрация, всеобщее ликование, все с флажками.
   Борис - Потому, что пахнет паленым мясом.
   Валентина (убирает со стола бутылку) - Все! Я не дам тебе больше выпить ни капельки. При чем тут паленое мясо? Не пугай меня.
   Борис (кладет вилку на стол, наклоняется и целует Валентине коленку) - Все! Не моюсь и не чищу зубы три дня, чтобы не смыть с губ божественный запах твоих безумно эротических коленей (приподнимает повыше подол и целует ей бедра все выше и выше).
  
   Валентина бьет его легонько по щеке. Борис закрывает лицо ладонями и трясется в притворных рыданиях, стоя на коленях и коварно подглядывая в щель между растопыренными пальцами. Валентина пытается оторвать его руки от лица. Наконец, ей это удается. Борис мгновенно прекращает рыдания, охватывает руками ее колени и замирает, уткнувшись лицом ей между бедер.
   Валентина (задумчиво смотрит на него, кладет руку ему на затылок, топит пальцы в густых волосах, ласково треплет их, улыбается и говорит задумчиво) - Так при чем тут паленое мясо? И почему у тебя крестик, если ты - еврей.
   Борис (вставая с колен) - Раньше перед Октябрьскими праздниками на Урале резали свиней. Потом шкуры обрабатывали паяльными лампами. И над всем нашим малюсеньким таежным городком витал крепкий запах паленого мяса. Этот запах неизменно вызывал у моей мамы стойкий депреснячок, и она в сотый раз принималась рассказывать мне то, что ей пришлось пережить во время войны. И не знаю почему, но каждый раз, когда она плакала, я чувствовал себя виноватым. Сам не знаю, почему. Виноват и все!
   Валентина (неожиданно серьезно) - Ты просто обязан пересказать мне мамин рассказ.
   Не смейся, это важно для меня.
   Борис (тянется к бутылке) - Только я сначала выпью.
   Валентина (забирая у него бутылку) - Потом вместе выпьем. Сначала расскажи.
   Борис (хитренько) - А я люблю рассказывать лежа.
   Валентина - А я люблю слушать, глядя собеседнику в лицо. Ложись, давай я тебе подушку повыше подложу (подкладывает поудобней Борису подушку, сама садится на кровать с ногами, охватывает руками колени и приготавливается слушать).
  
   Рассказ матери Бориса.
   Одинокий хутор в белорусском лесу. Осень. Из леса выходит старик, тревожно оглядывается, разрешающе машет кому-то рукой, следом за ним появляется молодая женщина с котомкой. Она тоже тревожно осматривается и только потом догоняет старика. Идут по тропинке. Проходят широким двором к дому. Замечательный в своей беспородности песик залаял и помчался в сторону пришельцев.
  
   Старик - Шарик! Ты что, своих не узнаешь?
   Шарик еще раз неуверенно гавкнул, но тут же узнал старика, сконфузился и, извиняясь, завилял хвостом.
   Старик, (гордясь собой) обращается к спутнице - Узнал! Ты, видишь, он меня узнал, шельма такая, а говорят, что собаки не думают (приседает около Шарика).
   Собака прыгает на старика, пытаясь лизнуть его в лицо.
   Старик - А если Шарик не думает, то почему он хочет лизнуть меня в лицо, а не в задницу.
  
   Из хлева выходит молодая беременная женщина семитской внешности. Она в переднике. В руках у нее ведро молока.
  
   Женщина (улыбаясь, кивает на собаку) - Шарик думает, что ты нам почту принес. Тебя немцы на работу еще не взяли? Познакомь с дочерью.
   Старик - Это не дочь, это сноха. Познакомься.
   Хозяйка (протягивает руку, говорит приветливо) - Соня.
   Клава, - говорит сноха.
   Соня - Проходите в дом. Я вам молочка парного налью.
  
   Все заходят в дом. Большая комната с русской печью, широкие лавки, на стенах ведра, тазы, утварь. Соня процеживает через марлю молоко, наливает в кружки, нарезает от большого деревенского каравая куски хлеба. Гости садятся за стол. Пьют молоко.
   Из смежной комнаты выходит рано оформившаяся девочка.
  
   Девочка - Здравствуйте, дядя Петрусь.
   Старик (удивленно) - Ханночка! Ты что тут делаешь? У тетки гостишь? Какая ты красивая стала, невеста. Чужие детки быстро растуть. Родители тоже здесь?
   Соня: - Сестра с мужем вчера на базар в Витебск уехала. Творог продавать повезли. Обещали к вечеру вернуться и что-то нет их до сих пор.
   Петрусь (оценивающе смотрит на большой живот хозяйки, говорит озабоченно) - А твой где?
   Соня - Натан с ними уехал, а что? Что-то случилось? (смотрит пытливо на Петруся).
   Петрусь, (отводит взгляд, смотрит на Ханну, как бы не слыша вопроса. Он подходит к Ханне, говорит сокрушенно) - Птвою мать! Тебе ли такой красавице по лесам без батьки бегать?
   Соня (с изменившимся лицом) - Почему бегать, почему без отца-то по лесу бегать?
   Петрусь - В городе облавы. Вчера немцы всех евреев на рынке в кучу согнали, погрузили на машины и увезли. Сегодня с утра аресты. Зубного врача с семьей забрали.
   Петрусь (выглядывает в окно) - Торопитесь девки, а то воны за вами придуть, а вы сховаться не успеете.
   Соня (бежит в другую комнату, останавливается, показывает на Клаву) - А ей зачем убегать? Она же не еврейка.
   Клава - У меня муж командир. Немцы узнают, мне конец.
  
   Соня подбегает к комоду, торопливо выдвигает ящики, лихорадочно роется в белье. Часть белья падает на пол. В комнату заходит Петрусь.
  
   Петрусь (говорит ласково, боясь сорваться на назидание) - Послухай меня, Соня, ты не жадничай, ты самое нужное бери. Возьми теплые вещи, носки шерстяные, кофту для себя и для Ханночки, ночью уже холодно в лесу, еды возьми, хлеба побольше и бегите, вы ради Христа пока полицаи не приехали.
   Петрусь (снова выглядывает в окно) - Ну, вот, дождались, бежим огородами.
  
   Из леса выезжает машина с полицаями.
   Соня запихивает в мешок одежду, еду, осматривается, вспоминает, что не взяла нож, берет его, подходит к окну, еще раз оглядывает комнату, взгляд ее падает на бутылку с самогоном, она запихивает ее в мешок, и через окно все убегают через огород в лес. Стоят, запыхавшись в кустах, смотрят на дом. Слышен заливистый лай Шарика. Выстрел, визг, лай прекратился. Беглецы понимающе переглядываются. Видно, как через двор пробегают два полицая. Они заходят в хлев. Снова слышны выстрелы.
  
   Соня - Господи! Кого они там еще стреляют?
   Петрусь, (уверенно) - Коров они стреляют на мясо. Кого там еще стрелять? Пошли девки, я вас через болото проведу.
  
   Идут гуськом через болото, выходят на освещенную солнцем опушку.
  
   Петрусь - Ну, все, девки, таперь давайте вперед по сухому, старайтесь деревни обходить стороной. Чем дальше отсюда отойдете, тем меньше шансов, что вас знакомые немцам сдадуть.
   Соня - А ты куда?
   Петрусь - Я к своей старушке пойду. Не дело ее одну оставлять. А по лесу бегать ей уже несподручно. Ей теперь молиться сподручней, чем убегать.
   Соня - А как скажут люди немцам, что твой сын в красных командирах? Тогда, что?
   Петрусь (задумывается на мгновение, потом говорит с надеждой) - Бог не выдаст, свинья не съест. Идите, девки. - (Он обнимает сноху, моргает, пытаясь сдержать слезы, у него предательски дрожит подбородок, он берет себя в руки и говорит нарочито строго) - Ну, идите, уже, идите! Долгие проводы, долгие слезы.
  
   Женщины уходят. Старик долго смотрит им вслед, делает руку козырьком, машет им вслед рукой, вытирает тронутые возрастной мутью глаза, потом поворачивается и исчезает в кустарнике.
  
   Туманное утро
   На маленькой полянке прямо у леса стог сена. Из него вылезают беглецы. Женщины зябко ежатся от утренней свежести, отряхиваются. Клава собирает веточки, ставит их шалашиком, безуспешно пытается разжечь огонь.
   Зажигает одну спичку другую, третью.
  
   Соня - Побереги спички, зачем тебе сейчас костер? Все равно чайника нет.
   Клава - Чайничек у меня есть (достает из мешка котелочек) - да вот водички нет.
   Соня - Ну, так зачем тогда костер? Дойдем до ручейка, там и костер разведем.
   Клава - У меня носки отсырели, всю ночь ноги зябли, надо бы их просушить.
   Я вообще всю ночь не спала. Сено колется, насыпалось, куда ни надо, и какие-то сколопендры по мне ползали. Вот не был бы мой дурак командиром, спала бы я в теплой постельке.
   Соня - Это не он виноват.
   Клава - А кто? Я что ли виновата?
   Соня (вздыхает) - Война виновата, Клава, война.
  
   Женщины расстилают косынку. Выкладывают на косынку яйца, нарезают хлеб, сало, лук. Усаживаются кружком. Клава с аппетитом откусывает кусок и замирает с открытым ртом.
   -Немцы, - говорит она чуть слышно (показывает на лес).
  
   Все дружно оборачиваются, смотрят со страхом на двух приближающихся мужчин. Мужчины в форме красноармейцев, без погон, небриты, неухожены. Старшему лет сорок, младший совсем молоденький, выглядит лет на двадцать. У него за плечами винтовка.
  
   Ханна (радостно) - Это наши.
   Клава - Слава богу! (крестится) - будет теперь кому костерок развести.
  
   Мужчины подходят ближе.
  
   Старший солдат (алчно смотрит на еду) - Что не загорается (показывает на костерок)? Мы за вами из лесу наблюдали.
   Соня - Да у нас все равно воды нету. Да вы садитесь поешьте. Давно вы в лесу?
   Старший (многозначительно переглядывается с товарищем) - А вы?
  
   Садятся, жадно принимаются за еду.
  
   Соня (достает из мешка бутылку с самогоном) - Вот пригубите, сухая ложка рот дерет.
  
   Солдаты пьют из горлышка по очереди. Торопливо едят, снова по очереди прикладываются к бутылке.
  
   Младший солдат (с сытым видом вытирает рот рукавом) - Мы не дезертиры, мы от части отстали. (Он хочет еще что-то добавить, но натыкается на предупреждающий взгляд старшего).
   Клава (тепло поглядывает на солдата) - А нам все равно, дезертиры вы или нет. Главное, что свои.
   Старший (запьянел и помрачнел) - Хороший немцы своим подстилкам харч выдают.
   Соня (изумленно) - Да что вы такое говорите? Она жена командира, а я еврейка. Нам ли с немцами хороводиться?
   Старший (делает вид, что не слышит ответ, смотрит с интересом на Ханну) - Сколько тебе лет?
   Соня (похолодев от ужаса) - Тринадцать лет. Ребенок она еще.
   Старший (оскаливается с грозной веселостью, наматывает густую косу Ханночки себе на кулак) - А на вид все семнадцать дашь. Сейчас мы тебе возраст по вместимости определим и метрику тебе жидовскую выпишем.
   Соня (падает на колени) - Пощадите девочку, меня возьмите!
   Старший - Ты ж брюхатая!
   Соня (обезумев) - Ну и что, ну и что?
   Младший солдат передернул затвор и направил его на Соню.
   Клава (не отрывая глаз от дула винтовки) - Не кричи так, Соня, если они нас застрелят, что потом с Ханночкой будет?
  
   Главный завел Ханну в кусты. Один раз вскрикнула девочка и замолчала. Потом старший держал женщин на мушке, пока младший уходил в кустарник. Солдаты отошли в сторону, о чем-то коротко посовещались. Подошли, побросали в мешки остатки еды и ушли в туман.
   Хана не плакала, она сидела, пытаясь прикрыть грудь разорванными краями кофточки, и безостановочно стряхивала с бедер, что-то никому кроме нее не видимое, как будто бы по ней ползали черви.
   Клава - Встань, детка, сейчас же! Потужся! Господи! Даже воды нет, подмыть девочку нечем. Да что воды, у нас теперь ничего нет, ни еды, ни спичек, ни кофт, ничего. Вот у каких скотов мой дурачек командиром был, а я теперь из-за него должна по лесу бегать. Придется в деревню зайти, еду на колечко выменять.
  
   Деревня, мелкий дождь, на улице ни души.
   Женщины подходят к крайней избе, опасливо оглядываются, стучат в окно и на крыльцо выходит полицай с автоматом.
   Полицай (с радостным удивлением) - Жидовочки?! В гости пожаловали? Ну, пойдемте, пойдемте. Везет же вам. Прямо на сборный пункт пришли.
   Соня (кивает на Клаву) - Она не еврейка.
   Полицай (уверенно) - разберемся.
  
   Старый амбар приспособлен под кутузку. Полумрак. На заднем плане куча соломы. Рядом с кучей на соломе лежат арестованные. В центре печка-буржуйка, какие-то люди стоят вокруг, сушат мокрую одежду. От мокрой одежды идет пар. Открывается дверь и туда вталкивают Клаву, Соню и Ханну.
  
   Соня (осматриваясь) - Что это за люди? Неужели все евреи?
   Клава - Не все. Вон солдатики-дезертиры, жаль, что не наших поймали.
   Соня (показывая глазами) - А эти в углу?
   Клава - Которые в карты режутся, что ли? Это блатные, их за воровство арестовали. У немцев с этим строго.
  
   Снова открывается дверь. Часовой вталкивает старца в рваном черном лапсердаке. Старец древний, как иероглиф. Шляпа, пейсы, старинные очки с большими диоптриями. Старец нисколько не удручен. Он дружелюбно оглядывает присутствующих, садится на пол и погружается в свои мысли. Он шевелит губами, чему-то улыбается, разговаривает сам с собой.
  
   Соня (взволновано обращаясь к Ханне) - Я знаю этого старика. Он раввин. Ему сто лет, если не больше. Он высох от старости и по-моему пережил свой разум. Когда я была ребенком, он и тогда уже был очень старый. Мне мой отец показывал его в городе.
   "Смотри, доченька, - говорил мне отец, - этому раввину больше ста лет, а знаешь, почему его господь к себе не забирает? Потому что он - праведник, а праведники больше на земле больше других нужны. Святых-то у нас не густо, все больше грешники".
  
   Угол, где блатные играют в карты.
   На кону женские часики. Банкомет раздает карты.
   Блатной (берет две карты, бегло смотрит на них, кладет их рубашкой кверху) - Еще.
   Банкомет бросает ему еще одну карту.
   Блатной (кладет карту на две остальные, плотно сдвигает, а затем начинает медленно и с затаенной надеждой сдвигать верхнюю карту, так, чтобы увидеть масть) - Эх, не очко меня сгубило, а одиннадцати туз. Перебор.
   Банкомет (забирая часы) - Ставишь клифт?
   Блатной (осматривая на себе пиджак) - Клифт не ставлю. Весной бы поставил, а сейчас нет. Дубариловка уже.
   Блатной (показывает на раввина) - Играю на жида.
   Банкомет - Не катит.
   Блатной наклоняется, что-то шепчет банкомету.
   Банкомет (заинтересованно) - Идет!
   Блатной (берет две карты, задумывается на мгновение) - Себе.
   Банкомет берет себе карты.
   Блатной - Открылись.
   Бросают карты веером, мастью вверх.
   Блатной - Девятнадцать.
   Банкомет - Двадцать! Ваших нет.
  
   Блатной встает, хлопает по плечу здорового малого, и они вместе подходят к старику.
   Блатной берет старика за шиворот, тот покорно идет с ним, доверчиво поглядывая, то на него, то на его товарища. Подходят к печке. Спускают с раввина брюки. Он и сейчас не понял ничего и совсем не испугался. Стоит, застенчиво улыбаясь, прикрыв ладонями срам. Блатные легко приподнимают сухонького старика и с хохотом садят его на раскаленную плиту.
  
   Старик сначала вскрикивает тоненько и удивленно, а затем кричит душераздирающим фальцетом, пытаясь вырваться.
  
   В дверь заглядывает часовой.
  
   Часовой (нарочито строго) - Ну, что там у вас?
   Блатные (хохоча) - А это мы черта пархатого на сковородке жарим.
   Соня (побледнев хватается за живот) - Мясом!
   Клава - Что мясом?
   Соня (приседая на корточки, держась за живот) - Мясом паленым пахнет, не могу.
  
   Видно, как намокают розовым чулки у Сони.
  
   Клава (испуганно) - Птвою мать! У тебя же воды отошли! Нашла время. Пойдем скорей в угол (поворачивается к Ханне) - неси нам Ханночка соломки, побольше неси.
  
   Уходят в дальний угол. Слышится сдавленный стон, а затем детский писк.
  
   Раннее утро. Заключенные амбара спят вповалку. Соня, сидя на соломе кормит грудью ребенка. Ребенок завернут в Клавин платок. Открывается дверь. Рядом с часовым стоит немецкий офицер с полицаем.
   Полицай (умышленно картавя) - Которые евреи, выходи по одному.
  
   Арестованные выходят по одному. Ведут к выходу раввина. Он в шляпе, в лапсердаке, но без брюк.
  
   Соня (обращаясь к Клаве шепотом) - Возьми ребенка, возьми ради Бога! Век за тебя молиться буду. Тебя они отпустят, а нам конец. Пусть хоть ребенок живым останется.
   Клава - Да чем я его кормить буду?
   Соня - Свет не без добрых людей, возьми. Не возьмешь, я его тут на соломе оставлю.
   Соня кладет ребенка на солому и идет с Ханной к выходу.
   Клава (растерянно вдогонку) - А как назвать его?
   Соня (не задумываясь) - Любым русским именем назови. Хватит с меня еврейства.
  
   Окраина послевоенного Витебска. Лето.
   Наголо стриженная женщина останавливает прохожую старушку.
   Женщина - Вы не знаете, где Баньковские живут?
   Старуха - Нет, милая не знаю. Я здесь недавно живу.
   Женщина - Пол дня уже хожу. Он до войны в этом районе почтальоном работал и нам на хутор почту завозил.
   Старуха - Это Петрусь, что ли? Так бы и сказала. Вон его дом (показывает на конец улицы).
   Женщина (взволнованно) - Живой он?
   Старуха - Живой! Что ему сделается. С внуком возится.
   Женщина - А сколько внуку лет?
   Старуха (оглядываясь по сторонам, и понизив голос, как заговорщица) - Годика два.
   Люди говорят, что от фашиста сноха родила, а ее все равно немцы в Германию угнали за то, что муж в командирах ходил.
   Женщина (с ненавистью глядя на старуху) - Врут ваши люди! Все они врут.
  
   На низеньком покосившимся крылечке сидит Петрусь. Он вырезает перочинным ножиком из ивового стволика свисток. Рядом стоит двухлетний малыш и с любопытством наблюдает процесс изготовления. На ступеньках крыльца лежат уже несколько готовеньких свистков. Подходит женщина.
   Петрусь (так, как, если бы он видел Соню только вчера, совершенно спокойно) - Пятый свисток уже ему вырезаю, а ему все не нравится. Ну, иди, Борис, знакомься (легонько подталкивает малыша) - Это мамка твоя. Я же обещал тебе, что она вернется. Кто-то же должен был живым вернуться? (всхлипывает по стариковски, поворачивается, кричит в дом) - Мать! Сонечка вернулась. (смотрит выжидающе на дверь) - Не слышит, совсем глухая стала.
   Встает, обнимает Соню, отстраняется, вытирает глаза - Прости меня старика, совсем слезы не держатся, а Ханночка?
   Соня (не отрывая глаз от малыша) - Нет больше Ханночки. Нас в разные бараки определили. Их барак ликвидировали, а нас не успели. А Клава?
   Петрусь (вздыхая) - и Клавы тоже нет. Ее немцы в Германию повезли, а партизаны эшелон подорвали. И сын наш без вести пропавший. Вот все ждем, а вдруг, живой?
  
   Соня присаживается на корточки рядом с малышом, достает из-за пазухи кусочек сахара, завернутый в обрывок газеты, разворачивает, протягивает сыну - он стесняется, оглядывается на деда, берет, лижет сахар, мать берет его ручку, осторожно, ка будто она боится вспугнуть ребенка, целует ему ладошку, подвигает его к себе, вдыхает запах его волос, целует его в темечко, берет на руки, встает. Малыш снова вопросительно оглядывается на деда, потом поворачивается к матери, смотрит на нее с интересом, но без страха, трогает ручонкой ее стриженную голову.
   Соня - Поедешь с мамой на Урал? Там у тебя тетя Роза в столовой работает, там мы с тобой с голоду не пропадем, поедешь?
   Петрусь (как о давно решенном) - Поедет. Надо детка ехать. Тут его фашистом дразнить будут. А хутор ваш сожгли. Пойдемте в хату, старушка бульбу сварила.
   * * *
   Борис ( разволновавшись встал во время рассказа, и теперь ходит по комнате) - В этом месте рассказа мама всегда плакала третий раз. Первый раз плакала, когда рассказывала про Ханночку, а второй раз, когда рассказывала про раввина.
   И всегда мне было стыдно и неловко, и всегда я чувствовал себя немножечко свиньей, как будто бы я мог спасти Ханночку от насильников, но не захотел или струсил. Я точно знал, чем закончится мамино повествование. Сценарий повествования не менялся никогда. Мама вытирала глаза и спрашивала меня так строго, как будто я отвечал за поведение господа Бога:
  
   Соня (продолжает рассказ) - Ну, почему Господь не заступился? Ну, хорошо, не спас грешников, неверующих в беде оставил, но Ханночка наша, но раввин этот бедный, их то за что? За чужие грехи? Нет, (говорит убежденно) - мне такой бог не нужен, потому что он, в таком случае чудовищно несправедлив!
  
   Борис - В этом месте монолога мама уже не плакала, а говорила, гневно поднимая сухие глаза к потолку (показывает, как)
  
   Соня (глядя в потолок, продолжает гневно с азартом) - Ну, порази меня громом, если я не права! Убей меня или переубеди! Молчишь? Будь ты проклят! За маму мою, за сестру мою, за Натана моего, за Ханночку нашу, за всех, кого эти сволочи убили, а ты и пальцем не шевельнул для их спасения.
  
   Борис (наливает себе и выпивает залпом без спроса) - Вот в результате подобных разборок с иудейским богом, и был крещен в Слуцкой церкви города Перми чистокровнейший еврей Борис Натанович Элькин.
   Валентина - Такой человек называется выкрест?
   Борис - Нет, выкрест - это тот кто был обрезан, а потом перешел в Христианство. А у меня по причине тотального уничтожения раввинов ничего лишнего обрезать не успели
   Валентина - С чем я тебя и поздравляю. Еще ни одному мужчине Господь не приделал ничего лишнего.
   Борис - Ну, не скажи, а аппендикс?
   Валентина - Ну, ты сравнил, не скажу, что с аппендиксом. А знаешь, что я тебе скажу?
   Ты - не шлимазл. Ты очень везучий человек. Ведь все твои неприятности заканчиваются благополучно. Смотри: Родился под арестом, но вышел на свободу. Мама выжила в концлагере и нашла тебя. Распластал коленный сустав и ни хроминки. Восемь метров пролетел с моста и отделался, украсившими тебя шрамами. Нет! У тебя явно есть наверху покровитель.
   Борис (с легкой грустью) - Хотелось бы верить, но нет там никого. Вот, если, я стою в очереди за дефицитным товаром, то товар этот заканчивается на человеке, стоящем передо мной. В школе весь класс нож в дверь метал, кто лучше воткнет, я прошу: "Дайте мне, дайте мне!"
   Дали, наконец, метнул и лихо так воткнул, и в это время дверь открывается, и кто ты думаешь, заходит? Директор! А ты, говоришь покровитель. При Хруще очередь за хлебом с вечера занимали. Бегу с пацанами. Торчит из деревянного тротуара уральский гвоздь, сантиметра на два (показывает на пальцах). Все пробежали, а я как шаркну босой ногой, так и развалил подошву надвое. Ну, почему, только я? Мать дала последнюю денежку, послала к сапожнику валенки подшить, и ведь я потерял. А дома - шаром покати. Не била мать в то раз, но так огорчилась, что я три дня ходил по той тропинке - все искал. Надеялся, что денежка выпала, когда я из кармана носовой платок вынимал. Снег уже срывался, а я все искал, и представляешь, нашел ведь. Лежит моя пятидесятирублевочка в грязи, сколько людей мимо прошло, а никто не заметил.
   Валентина - Но ведь нашел все-таки?! Вот я и говорю, что есть у тебя покровитель, а ты гневишь его неверием.
   Борис - Да я бы очень хотел верить, если бы не прочитал однажды у разумного человека: "Ну, зачем, зачем богу дождь для тушения пожара организовывать? Если он такой властью располагает, то не лучше ли было бы пожар этот упредить?"
   Да, что говорить? Тридцать человек в строй отряде барана ели, и я один, повторяю, я один заболел сибирской язвой. Двадцать лет не было язвы этой в Пермской области и вот стоило мне там появиться, и она появилась. Чуть не сдох от сепсиса.
   Валентина (приближаясь и кладя руки ему на плечи) - Но ведь не сдох? Маловер! А хочешь, я буду твоим ангелом-хранителем?
   Борис (искусно подражая грузинскому акценту) - Канэщна, хачу, - Знаешь анекдот? Грузин увязался за роскошной туристкой из Германии, ходит за ней по пятам. Наконец, она не выдерживает и поворачивается к нему:
   - Шпрехен зи дойч?
   А грузин - Канэщна хачу.
   Валентина (отстраняясь от него) - Уклоняемся от темы. Я серьезно.
   Борис - И я серьезно.
   Валентина (осторожно дотрагивается пальчиком до шрама на щеке, потом расстегивает рубашку и проводит пальцем по шраму на груди) - А знаешь, чего я хочу?
   Борис - Знаю.
   Валентина - Ничего ты не знаешь, глупый мой шлимазл. Я хочу, чтобы тетя Тамара навсегда осталась в Таганроге, а ты бы мне всю жизнь выдавал по утрам неприличные экспромты.
  
   Вид домика издалека. В окне гаснет свет.
  
   Утро. Борис лежит в постели. Валентина завернута в простыню (заваривая чай, обращается к нему) - Вставайте, граф, рассвет уже полощется.
   Борис вскакивает, садится за стол, тянется за стаканом. Валентина накрывает стакан ладонью - Сначала утренний экспромт.
   Борис - Слово!
   Валентина - Глист!
   Борис (брезгливо) - Фи! Какой натурализм.
   Мне приснился глист в плаще,
   Член большой и клизма.
   Я неважно сплю ваще,
   После онанизма.
   Валентина (смеясь) - Какой ты доктор несерьезный (целует его в голову) - Прелесть, какой несерьезный.
   Борис (целует ей локоть, потом выпрямляет ей руку, сначала лижет ее хитренько поглядывая на Валентину снизу, а потом снова чуть сгибает руку и целует внутреннюю часть локтевого сгиба): - Почему это в складочках - самое вкусное. Не знаешь?
   Валентина - Самое вкусное, сластолюбец несчастный, не в складочках, а в серединочке.
   Борис - Поедешь в июле со мной в Одессу?
   Валентина - Поедешь, а в каком качестве?
   Борис - В качестве моей счастливой жены.
   Валентина - Почему счастливой?
   Борис - Потому, что я с детства люблю возиться у плиты. И буду, тем самым, освобождать тебя от рабского труда на кухне.
   Валентина - Заманчиво, а зачем в Одессу?
   Борис - Сеньку в Америку провожать. Мы с ним четыре года в одной комнате жили.
   Он замечательный плохиш.
   Валентина - А почему он плохиш?
   Борис - Потому что все люди скрывают, что они плохие, а он нет. Вот любите меня таким, какой я есть. И его все любят. Он всем говорит в глаза, что он про них думает, и ему все прощается. Уникум. Всем правду-матку в глаза и никто не в обиде. Он тебе понравится. Вот увидишь. (Борис протягивает ей ладонь. Валентина шлепает своей ладонью сверху)
  
   Одесский железнодорожный вокзал.
   На перрон выходят Борис и Валентина. Борис оглядывается, пытаясь отыскать в толпе знакомое лицо. Появляется Семен, обнимает Бориса, целует Валентину, подает ей розу.
  
   Семен (обращаясь к Валентине) - Этот негодяй уже сказал тебе, что ты красивая?
   Валентина - А почему негодяй?
   Семен - Потому, что спать с прелестницей на одиннадцать лет моложе себя - это половое извращение. И потом это безответственно брать в жены такое сокровище в нежном возрасте. А больше всего он негодяй потому, что мне завидно. Поехали к Ортману. Там уже все пермяки в сборе. Сидят и ждут, чтобы дружно начать за тобой волочится (показывает на Валентину).
   Валентина (изображает испуг) - За мной нельзя волочится, я готовлюсь стать матерью.
   Семен - На эту тему есть анекдот. В трамвае:
   Кондуктор - Девушка, а почему вы лезете в переднюю дверь?
   Девушка - Я беременна!
   Кондуктор - Что-то не заметно.
   Девушка - А вы что хотите, чтобы через пять минут и было уже заметно?
   Борис (Валентине) - А ты спрашиваешь меня, почему мы его плохишем зовем.
   Семен (показывая на ларек) - Минуточку, я сигарет куплю (уходит).
   Борис (Валентине) - Ну, как он тебе?
   Валентина - Забавный, но он мужчина не моего романа.
   Борис - Вот и славно.
   Валентина - Да, ты оказывается у меня ревнивый?
   Борис - Я не ревнивый. Я бдительный.
  
   Однокомнатная квартира. За накрытым столом сидят гости. Увидев входящего Семена с Борисом и Валентиной, все вскакивают, но шум покрывает голос Семена.
  
   Семен - Сидите на местах предатели родины, так вас легче будет представлять даме. Борис подходит, наклоняется по очереди к каждому, целует, Валентина протягивает каждому руку. Семен комментирует:
   - Гиви Чхеидзе! Прикатил на проводы из солнечного Тбилиси. Но Гиви это для прекрасного пола, а в паспорте у него, знаешь, что стоит? (обращается к Валентине), а в паспорте у него написано: Менаше Габриэлович - еврей грузинского разлива. Окончил санфак в Перми. Собирается сбежать к сионистам в Израиль. Рядом его брат - близнец Рафаил Габриэлович. Рафик окончил Пермский политех.
   Валентина - Непохожи.
   Семен - А они разнояйцевые близнецы, поэтому Рафик умный, а Гиви - сильный. Рафик хорошо умеет чеканить, а Гиви хорошо умеет бить по голове.
   Гиви - Вот плохиш!
   Семен (показывает на кудрявого брюнета в очках с большими диоптриями) - Ортман Александр! Смеет утверждать, что главное в юморе - это неожиданность. Врач уролог, помешался на уринотерапии. Пьет втихаря мочу. Тоже очень русский человек, и так же, как и я через неделю уезжает к проклятым янки. Вот его бывшая жена Людмила. Она от него ушла, а когда узнала, что его америкашки берут к себе, она снова воспылала к нему нежной страстью.
   Людмила - Нет, я убью этого плохиша (шлепает ладошкой Семена по спине) - Валентина не верь ему.
   Семен (показывает на шатенку с семитскими чертами лица) - Инка Бойм, я был в нее хронически влюблен с детства, а она наставила мне рога и уехала вот с этим самцом иглотерапевтом (показывает на рядом сидящего крупного еврея) в Винницу.
   Сидящий рядом с шатенкой встает, церемонно раскланивается (обращаясь к Валентине) - Тросман Владимир Айзикович.
   Семен (показывает на импозантного молодого человека) - Это столбовой дворянин Раевский Игорь Георгиевич, я не шучу, его русский папа всю войну прятал от немцев его еврейскую маму. Она до сих пор жива, дай ей бог здоровья. Мы с ним выросли в одной коммуналке. Теперь он типичный номенклатурщик - проректор университета (показывает на рядом сидящую женщину славянской внешности) - А это его жена, Галина Арбатова, окончила Пермский институт. Иглотерапевт. Успешно лечит от импотенции. Встает даже у мертвых.
   Валентина - Вопрос можно? А как вы все в Перми собрались?
  
   Сидящие многозначительно переглядываются.
  
   Семен - Товарищ из Сибири не вьехал в проблему. Когда мы решили получить верхнее образование, оказалось, что лиц с подозрительными фамилиями принимают только в Перми. Вот мы все туда и рванули. Пермский мединститут тех лет - это синагога.
   Борис - Сейчас уже нет. Пришел новый ректор и весь этот кагал разогнал. Я ездил к маме, заходил в институт. Маланцев практически нет.
   Валентина (обращаясь к Семену) - А почему ты уезжаешь.
   Семен - Давайте нальем и я скажу почему.
   Наливают спиртное.
   Семен (взяв рюмку) - Моя мама - оперирующий хирург морского госпиталя, заслуженный врач страны, всю жизнь прожила в коммунальной норе на улице Чичерина. Такая же судьба ожидает и меня, если я не уеду.
   Я знаю, что я буду скучать, все русскоязычные скучают по этой срани тропической, я знаю, что там я взвою от ощущения утраты собственной значимости, но это только до тех пор, пока я не устроюсь работать врачом. Что же касается ностальгии, то пусть я лучше умру от тоски по родине, чем здесь от ненависти к ней. (выпивает). И потом, я задницей чувствую, своим еврейским генетическим нутром я чувствую здесь опасность.
   Борис - Опасность чего?
   Семен - Опасность третьей мировой войны.
   Борис (иронично) - С кем будем воевать?
   Семен (убежденно) - С китайцами. Они сначала начнут мирную оккупацию, заселят дальний Восток, Сибирь, а потом двинут войной всеми своими миллиардами населения и всем триздец. Но не будем говорит о печальном. Давайте споем нашу эмигрантскую.
   Все поют:
   Медленно минуты уплывают вдаль,
   Встречи с ними ты уже не жди,
   И хотя нам прошлого немного жаль,
   Лучшее, конечно, впереди!
   Ортман (нетрезво) - А насчет уринотерапии, ты, плохиш, неправ. Конечно, не логично пить продукт, упорно выделяемый почками, как ненужный, но оказывается, что ураты и оксалаты...
   Людмила (склонясь к уху Валентины) - угробит зануда вечер своими уратами и оксалатами, я его знаю.
   Валентина (обращаясь к Борису) - Борь, выдай в тему.
   Борис (выпивает, смачно закусывает) - Щас спою:
   Один для пользы пьет мочу,
   Другой не солит пищу,
   Я ж для здоровьичка дрочу
   И зубы на ночь чищу!
   Общий хохот и восхищенная Людмила кладет руку под столом Борису на библейское место. Борис испуганно смотрит на Валентину, встает, как будто он хочет сказать тост, но ему не дают.
   Галина - А для моих больных? Ну, пожалуйста.
   Борис - Иглотерапевт? Кайн проблем:
   Иголка толстая, тупая
   Воткнется между Х и Ж
   И импотент, в предверьи рая,
   Захочет даму в неглиже.
  
   Не за горами старость где-то,
   Нагрянет к нам печальным днем,
   Оставь нам адрес кабинета,
   Мы скоро все к тебе придем.
   Все хлопают.
   Тросман - Боря! А для моих больных ты не придумаешь. Голову даю, что будет облом. Что можно зарифмовать со словом мануальный терапевт?
   Борис - Нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики:
   Коленом с хрустом на крестец,
   Трещит лобок, больной в смятеньи.
   Пора завязывать конец,
   Что б быть сухим при исцеленьи.
  
   До завтра как-нибудь дожить,
   Чуть-чуть полегче вроде стало,
   Но памперс надо подложить,
   Что б не уделать мануала.
   Хохот, Людмила вскакивает, обнимает Бориса за шею, виснет на нем, целует в губы.
   Людмила (нетрезво) - Ну, почему это всех хороших мужиков не на мне поженили?
   Семен - А меня другое интересует. Почему это все истероиды, как правило - натуры творческие? Нет, не так, наоборот: почему все творческие натуры - истероиды?
   Борис - Я не истероид, я экстраверт.
   Людмила - Замолчи, плохиш! Борька не истероид, просто он острее других реагирует на любое проявление социальной несправедливости.
   Семен (обращаясь к Валентине) - Борька не истероид, беру свои слова обратно, но он личность психопатическая. (обращается к Борису) - Тебе что тогда психиатр сказал? Он какой тебе выставил диагноз? Он после твоего экцесса выставил тебе диагноз: "Эмоциональная лабильность, склонность к аффектам злобы". И я с ним согласен. Нормальный человек разве осмелится пригладить гантелькой падлу по голове? Я забыл, как у этого козла была фамилия.
   Тросман (обращаясь к Валентине) - Егоров была его фамилия. Он лечфак заканчивал. Не слушай плохиша, Борька правильно тогда поступил. Эти козлы втроем одного пинали. Кстати, козлы, никогда не болеют эмоциональной лабильностью.
   Семен - Министры и политические проститутки тоже не болеют эмоциональной лабильностью никогда. Все попытки заразить их этим недугом в институте имени Сербского закончились полным провалом.
   Галя - А у него была бронхиальная астма.
   Валентина (удивляясь) - У Бориса была бронхиальная астма?
   Галя - Нет! Астма у того, которого пинали. А Борька сбегал в комнату за гантелькой и отправил одного в стационар. После чего и пришлось переводиться в Омск.
   Валентина - И правильно сделал, что перевелся. Это судьба.
   Борис - Меняем тему.
   Раевский - Ты, Семен, лучше расскажи, как Бориса из-за тебя чуть не застрелили.
   Семен - Сам расскажи.
   Раевский - Это был кадр. Плохиш (жест в строну Семена) - Встречает Изю Садовского, тот объявляет, что решил женится на Татьяне с его курса. Что делает этот негодяй? (жест в сторону Семена) - Этот негодяй рассказывает Изе, что его возлюбленную Борька пользовал когда-то на кухонном столе. Представляете Изино состояние? Ну, конечно, сцена у фонтана и Татьяне полный отлуп.
   Борис - Я, главное, лежу, ни сном ни духом ничего не знаю, заходит Татьяна, а у нее папенька гэбэшник. Жить хочешь? И папенькин пистолет на меня. "Семена я не нашла - говорит, - я с ним после разберусь, а ты поедешь сейчас со мной и скажешь Изе, что Семен все наврал. Такси внизу. Попробуешь убежать - застрелю".
   Я спускаюсь по лестнице под конвоем и только одна мысль: "Останусь живой, придушу плохиша, что б знал, как болтать". Короче я их помирил, пошел Семена душить, а Семен ушел на дежурство по скорой. А через сутки он вернулся, а я уже остыл, так плохиш и остался безнаказанным.
   Валентина (наклоняется к уху Людмилы) - Но это же подло!
   Людмила - А у мужчин, дорогая моя сибирячка, несколько иные понятия о порядочности.
   Ортман (совсем пьяный) - Борис, а вот черный юмор слабо?
   Борис - Последний заказ. Я уже не в форме. Но, впрочем (задумывается на мгновенье)
   Хруст и крик: трамвай отрезал ножки,
   Но калечка повторял при этом:
   Пусть я хиздарезнулся с подножки,
   Но за то проехал без билета.
   Вскакивают, смеются, нетрезво кричат, вываливаются на улицу с бутылками в руках. Ночь. Пьют, сидя на ступеньках потемкинской лестницы. Доходят до памятника: "Лаокоон и сыновья". Семен залазит на цоколь памятника, расстегивает ширинку и мочится сверху при дамах.
  
   Железнодорожный вокзал.
   Утро. Все подавлены. Пускают по кругу бутылку шампанского. Оживляются. Подходит поезд. Все целуют Семена, но плачут только двое: Борис и Раевский.
  
   Раевский (машет рукой, говорит сквозь слезы) - Держись там Семен. И (тихо Борису) - Как на тот свет провожаем.
   Борис молча плачет, машет рукой. Дольше всех смотрит поезду вослед. Все идут обратно. Раевский и Борис отстали.
   Раевский - Не могу. Тяжело. (кладет руку на сердце) Тяжело. Я же с ним вот с таких лет (показывает, опустив ладонь книзу) - Вместе в детсад, вместе в первый класс. Вместе в институт. Вместе к бабам. Скажи хоть экспромт, что-ли?
   Борис - Не до экспромта, Игорек. Что-то ничего в голову не лезет. Утром ничего не получается.
   Наревелся, аж голова раскалывается. Ну, слушай:
   Я нынче наревелся всласть.
   Воспоминанье, как обида.
   Господь! Не дай в пути пропасть,
   Рожденным под звездой Давида.
   Раевский (молча протягивает, крепко жмет Борису руку) - Класс! И больше никаких слов не надо. Не надо слов. А ты хоть свои перлы записываешь?
   Борис - А кому нужна эта пошлятина?
   Раевский - Ну, не скажи!
  
   Какое-то время идут молча.
  
   Раевский - А ты не думаешь?
   Борис - Я? Нет, конечно. Да, я, если бы и захотел, так ведь Валентина не поедет.
   Я вообще думаю, что Есенин прав: "Но ты, мне лысая дороже, кудрявой девушки любой". Может там и лучше, но я там с тоски сдохну. Помнишь, как у Когана, кажется: "Я б сдох как пес от ностальгии, в любом кокосовом раю". Так и я. (поворачивается к Раевскому) - А ты?
   Раевский (убежденно) - Ну, о чем ты говоришь? Во-первых Галка не поедет, а во-вторых, я же администратор, я же ничего не умею, кроме, как болтать. Что я там делать буду? Давай их догоним (показывает на впереди идущих) - А то наши дамы без нас заскучали.
   Сибирская деревня. Натура. Осень. Участковая больница. На фронтоне надпись: Медвежинская участковая больница. Кабинет врача стоматолога. Борис в белом халате, в щегольском медицинском колпаке копается во рту у больного.
   Борис (ласково больному) - Потерпим немножко. (сверлит зуб, сушит полость, подкладывает ватный валик за щеку, обращается к симпатичной, пышнотелой медсестре) - Ирочка, замешай нам амальгаму. (ставит пломбу, просит больного) - закусите, пломба не завышает?
   Больной (старательно жует вхолостую) - Нормально, а эта пломба долго стоит? Есть у нее гарантийный срок?
   Борис (с легким назиданием) - Все требуют гарантий! А у человека, чтоб вы знали, Иван Макарыч, есть только одна гарантия. И гарантия эта в том, что рано или поздно человек этот откинет копыта, а больше никаких гарантий у человека и нету. Но если серьезно, то могу вас успокоить. Очень часто серебрянная амальгама переживает хозяина.
   Больной (притворно пугаясь) - Типун вам на язык, Борис Натаныч, лучше пусть я пломбу мою переживу.
  
   Больной уходит. Медсестра открывает стеклянный шкаф наклоняется за иструментами, аппетитно выставив зад. Доктор заинтересованно смотрит на молодые округлости.
   Медсестра разгибается, поворачивается лицом к доктору, но роняет пинцет и наклоняется снова. Взгляд доктора останавливается на эротичной складочке между грудей. Он проглатывает слюну, видно, как энергично двинулся вверх и вниз кадык.
  
   Медсестра - Борис Натаныч, говорят вы Настеньку в Омске окрестили?
   Борис (прокашливается для восстановления голоса) - Да. На той неделе. А ты пошла бы к Настеньке крестной? Славная была бы крестная.
   Медсестра - Я бы пошла, но я сама некрещенная. А вы крещеный?
   Борис (достает и показывает крестик) - Конечно, крещеный.
   Медсестра - А Валентина Максимовна?
   Борис - Крещеная в Тарской церкви.
   Медсестра (округлив глаза от удивления) - Ой, доктор, а у вас седой волос! (подходит, прижимается тугой грудью к его плечу, говорит игриво) - А можно я его вырву? (тянет руку к голове доктора).
   Борис (уклоняется вставая) - Ирочка, да у меня волос то всего на одну семейную драму, пусть растет. (выходит из кабинета, говоря вслух задумчиво) - Седина в бороду, бес в ребро. Не устою, Господи!
  
   Борис заходит в соседний кабинет. Валентина слушает больного.
  
   Валентина (приставив фонендоскоп к груди механизатора) - Вдох (механизатор старательно дышит) - Выдох. Повернитесь спиной, прокашляйтесь, Вдох, выдох. (убирает фонендоскоп) - Николай, вам нужно обязательно бросить курить. У вас там в легких такая физгармония. У вас типичный бронхит курильщика.
   Борис - Валентина Максимовна правду говорит. Лечить бронхит, продолжая курить, это все-равно, как тушить пожар, не перекрыв бензопровод. На озеро ездил, Николай?
   Николай (одеваясь) - Ездил, Борис Натанович. В этом году утки - пропасть. Поедем на охоту?
   Борис - Обязательно. Но сначала бронхит пролечи. (показывает Валентине на свои часы на руке, потом на рот) - Ням-ням?
   Валентина (согласно кивает) - Только сначала Настеньку заберем.
  
   Из детского садика выходят Борис, Валентина и трехлетняя Настенька. Настенька шагает рядом с отцом, держась за его указательный палец.
  
   Борис - Давай, доча папа тебя на шейку посадит, а то мы так долго будем идти, а нам еще баньку топить надо.
   Настенька - Не хочу на шейку. Хочу ножками.
   Борис (Валентине) - Самостоятельная.
   Настенька - А я сегодня муху в садике задохлила.
   Борис - Так! Это нужно записать: задохлила. Это ее, наверное, аборигены научили.
   Настенька - А я аборигена?
   Борис - Второй перл (целует дочь) - Да, ты у меня аборигена. Замечательно! Это же надо такое придумать?
   Валентина - В папу пошла.
  
   Подходят к кирпичному дому на окраине деревни. Большой двор огорожен глухим забором. В конце двора рубленная из сосны баня. Рядом на бельевой веревке сушатся березовые веники.
  
   Борис (показывает в сторону бани) - Смотри, доча, сколько я веников навязал?
   Настенька (отцу) - А ты меня в бане подметешь?
   Борис - Третий перл! (поднимает дочь, целует ее) - Я все-таки это запишу пока не забыл. (достает блокнот, записывает, читает вслух написанное) - А ты меня в бане подметешь? Гениально!
  
   Валентина с Настей заходят в дом, а Борис идет к бане. Садится на корточки перед печью, кладет в нее бересту, затем дрова, зажигает бересту, ждет когда разгорится огонь, о чем-то напряженно думает, встает, видимо так ничего и не решив, и идет к дому. На крыльцо выходит Валентина с Настенькой. В руке у Валентины сумка.
  
   Борис удивленно - Вы это куда?
   Валентина - Сестра позвонила, у мамы опять приступ был. Я съезжу к ней, а то у меня душа не спокойна.
   Борис - Ну так Настеньку хоть оставь.
   Настенька - Я к бабе поеду.
   Борис (в тон дочери) - К бабе поеду, а в баню когда?
   Валентина - Завтра вечером помоемся. (наклоняется к Настеньке) - Правда доча?
   Борис - Вы хоть перекусили?
   Валентина - Перекусили и с собой взяли. (обращается к Насте) - Побежали, доча, а то мы на автобус опоздаем.
   Борис (дочери вдогонку) - А целюльку?
   Настенька (обернувшись, целует себе указательный пальчик, потом поворачивает пальчик к отцу и делает губами поцелуйный звук)
  
   Уходят. У калитки оборачиваются и обе машут отцу рукой. Отец машет им тоже.
  
   К дому подъезжает машина с надписью "Ветеринарная помощь". Сигналят. Из дому выходит Борис. Из машины выходят двое мужчин и одна женщина. Все в состоянии легкого подпития. Белокурый мужчина с лицом провокатора несет в руках бутыль с бесцветной жидкостью. Рыжий в дорогих очках несет ящик с пивом. Женщина одета по городскому - она в модельных туфлях. Каблуки у туфлей в грязи.
   Белокурый (поднимая бутыль над головой) - Натаныч! Сегодня только получил. Свежего разлива.
   Борис (вымученно улыбаясь) - Ваш скотский спирт отдает резиной. У меня от него изжога. Заходите в дом - я вам чистейшего медицинского налью.
   Белокурый - Кровная обида и клевета. Мой ветеринарный спиритус вини ректификати чист, как слеза младенца.
   Борис - А мой медицинский чист, как шведский "Абсолют".
   Белокурый (азартно) - Требую немедленной дегустации. Независимым экспертом будет Петр Ефимович (кивает на рыжего) и Татьяна Дмитриевна. (кивает на женщину). Познакомьтесь.
  
   Знакомятся. Жмут друг другу руки.
  
   Борис (гостям) - Проходите в дом. Раздевайтесь, по телевизору, как раз "Семнадцать мгновений идут". А я пока веничек запарю, у меня банька изготовилась.
  
   Гости заходят в дом. Борис идет в баню. На крыльцо выбегает Белокурый бежит следом за Борисом.
   Белокурый (задохнувшись от бега с видом заговорщика) - Натаныч! Выручай! Это проверяющие из управления. Надо их хорошо погулять. У меня шашлыки замаринованные уже на шампуре лежат в машине. Пожарим в твоем камине. Я их хотел домой к себе привести, но ты же знаешь мою скобу. Она им такой прием устроит, что меня завтра же уволят на хер. А где Максимовна?
   Борис - К маме с Настенькой уехала.
   Белокурый - Ну вот и славно. Слушай! А нельзя Петру мадам устроить? По нему видно, что он кобелина первостатейный.
   Борис - Но он же с дамой.
   Белокурый - Да нет! Они же просто коллеги. Она на меня глаз положила. А у тебя никого на примете нет?
   Борис - У меня нет.
   Белокурый (недоверчиво) - У тебя что ни одной холостячки в больнице нет?
   Борис (категорично) - Холостячки есть, но я их приглашать не могу. Мне же с ними потом работать.
   Белокурый (сожалея) - Ладно. По ходу дела сообразим. Как говорят наши партийные функционеры: "В рабочем порядке".
  
   Снова слышен сигнал автомобиля. Во двор заходит крупный молодой мужчина.
  
   Белокурый (радостно) - Ну, Натаныч, сегодня к тебе гости, как мухи на говно. (кричит на весь двор подходящему к ним мужчине) - Главному инженеру конкурирующего совхоза Юрию Вячеславовичу Гридневу физкульт привет!
  
   Гриднев (пожимая обоим руки) - А где Валентина Максимовна?
   Борис - К маме с Настенькой уехала.
   Гриднев - Перефразируя героя Булгакова я вынужден заявить: Кузен Лариосик, а как же мы водку без дам будем кушать?
   Белокурый - Вот и я говорю, как?
   Борис - А там есть одна дама на развод. Пойдемте в дом.
  
   Заходят в дом. В зале около громадного камина Татьяна Дмитриевна прихорашивается перед зеркалом. Подкрашивает губы, пудрит нос. Слышит, что заходят мужчины, торопливо прячек косметику в сумочку. Выходит из зала.
   Татьяна - Ой! Борис Натанович! У вас такой громадный камин, прелесть! А он не дымит?
   Белокурый - Будьте спокойны, Татьяна Дмитриевна! Его сам Борис Натаныч сложил, а он у нас среди сельских интеллигентов признанный народный умелец.
   Борис (заходя в комнату) - Сейчас мы его разожгем и посмотрим будет ли он дымить. (протягивает спички Гридневу) - Юрий Вячеславович займись камином, а я в погреб.
  
   Кухня. Борис открывает подпол, залазит в него. В погребе бочки, банки с соленьями. Белокурый подает сверху посуду, а Борис достает из бочек грузди, помидоры, огурцы. Идет в сарай, возвращается с окороком под мышкой. Белокурый разводит на глаз спирт водой.
  
   Борис - Сразу видно, что дилетанты. (достает из серванта) спиртометр. Смотри, как это делают профессионалы. Достает из холодильника водку, затем бутылку спирта. Наливает спирт в графин, опускает в него спитрометр, и начинает доливать в графин воду, внимательно следя за спиртометром.
  
   Борис - Научно доказано Ильей Ильичем Мечниковым, что оптимальный вариант разведения - это сорок градусов. Чуть выше и ожог слизистой желудка обеспечен.
   (смотрит на показания спиртометра) Вот в самый раз.
  
   Горит камин. Гриднев сидя на корточках жарит шашлыки. На стол выкладывается снедь. Нарезается окорок, громадный вяленый лещ, самодельная ливерная колбаса.
   Борис - рекомендую самодельную ливерную колбаску. Это меня мои больные из немецкой деревни снабжают. Местные арийцы - специалисты по колбасе.
  
   Татьяна Дмитриевна (восторженно) - Ой, соленые грузди! Я умираю от них. (кокетливо) А можно я попробую? (подхватывает на вилку груздь, кладет в рот, закатывает глаза) - Язык проглотишь, объеденье! Все! Переезжаю жить в деревню.
  
   Борис - А на Руси ведь раньше не знали маринадов? Только соленья, только брожение в собственном соку. Кстати и рыжики умели солить, и солили бочками, а сейчас все уксусом заливают.
   Гриднев - Вот, например, хорошую солянку сборную мясную из маринованных огурцов не сваришь. Только из соленых бочковых. Моя пробовала варить из маринованных - не то!
   Рыжий - В Омске в ресторане "Иртыш" соляночку из бочковых соленых помидор готовят - это бесподобно. Они почки говяжьи тоненько шинкуют: прямо как фольгу нарезают и всенепременно туда копчености.
   Борис - И обязательно из зеленых помидор. Ни в коем случае не из красных. Красные разлезутся.
   Гриднев - И заметьте, не совсем зеленый помидорчик, а чтобы внутри уже чуточку краснеть начал. А еще туда маслиночек дать.
   Рыжий - И лимончик нарезать и под водочку.
   Борис - А половой несет графинчик водочки (показывает, как) а графинчик запотел, подлец!
   Белокурый (мечтательно) - Вот, вот. Именно запотел, подлец. А не пора ли и нам? Давайте пока шашлычки доходят, примем по рюмашечке. (берет рюмку, говорит) - Стоя и до дна за прекрасных дам.
  
   Все дружно выпивают. Белокурый встает включает магнитофон. Шифутинский поет "Сингареллу". Белокурый подходит к камину, критически оглядывает шашлыки, вертит шампуры, говорит озабоченно, подошедшему Борису - Не пересушить бы, я люблю чтобы мясо сочное было.
   Борис - А кто ж сочное не любит? Все достаем, несем на стол. (несут шашлыки на стол).
   Все присутствующие хором - Ура! (разбирают шампуры).
  
   Гриднев с Рыжим курят у окна. К ним подходит Белокурый, подпевает Шифутинскому - Сингарела, сингарела, как глаза твои сверкают. (говорит стоящим у окна) - Хватит курить, пойдемте за стол, шашлыки стынут.
  
   Выпивают под шашлыки, закусывают.
  
   По улице идет медсестра Ирина с подругой. Проходят мимо дома Бориса. Слышат музыку, смех, разговор.
   Ирина (подруге) - Вот, Лидуня, люди живут, даже завидно. Музыка, гости.
   Лида (показывает на машину Гриднева) - А я знаю, чья это машина. Это машина главного инженера из Рождественки. (мечтательно) - Он такой симпатичный. Лапочка. Я с ним на свадьбе у наших гуляла. Танцевали. Он меня как прижал у меня аж внизу живота горячо стало.
   Ирина - Развратница. А давай им посигналим. Валентины Максимовны ведь дома нет.
   Лида - Откуда ты знаешь?
   Ирина - А я сама видела. Она с Настенькой на автобусе в город час назад уехала.
   Лида (нерешительно) - Ой, я боюсь.
   Ирина - Ну, че ты такая трусиха. Посигналим и пойдем. (сигналит, берет Лиду под руку и идет с ней дальше).
  
   Белокурый слышит сигнал. Встает идет к окну, напевая сингареллу: "Страсть ползет дорогой длинной". Видит идущих по дороге девушек, стучит в окно, поворачивается к сидящим за столом, говорит восторженно - Господа! Только что нам посигналили дамы. Гусары за мной. (поет на ходу) "Знаю, я не так уж молод, но еще могуч мой молот. Наковальня стонет громко, коль в руках моих девчонка". Танцуют все! До стона наковальни.
  
   Рыжий, Гриднев и Белокурый выбегают на улицу. Борис подходит к окну. Видно, как мужчины о чем-то говорят с девушками. Те стоят в нерешительности, Белокурый энергично жестикулирует, берет Ирину за руку, та упирается для приличия, затем все идут в дом.
  
   Борис (задумчиво) - Однако.
  
   Поздний вечер. Сумерки. По дороге едет автобус.
   Настенька (Валентине) - Мам, а мы будем у бабы Лизы "Каникулы в Простоквашино" смотреть?.
   Валентина (смотрит на часы) - Ой, доченька, мультик уже закончился.
   Настенька - А папка посмотрит?
   Валентина - Посмотрит и тебе завтра его расскажет.
  
   Ночь. Деревня погружена во мрак. В окнах дома Бориса яркий свет. Из окон слышится музыка.
   В зале пылает камин. Рыжий танцует с Лидой. Лида через его плечо посылает губами воздушный поцелуй Гридневу. Ирина танцует с Борисом. Они стоят, чуть покачиваясь, плотно прижавшись бедрами.
   Ирина (на ухо Борису) - А я вас доктор чувствую животом. У меня аж внизу живота горячо стало. (делает тазом колебательное движение, затем максимально прижимается к Борису лобком).
  
   Борис обхватывает руками ягодицы партнерши, и, танцуя, они начинают двигаться к выходу. Пьяный Белокурый наливает рюмку спирту, выпивает половину, морщится, и остальное плескает в огонь. Из камина полыхает синим пламенем. Лида визжит в притворном ужасе.
  
   Белокурый (выключая магнитофон) - А у меня в кустах рояль. Вернее, он у меня в машине. Сейчас принесу. Убегает.
  
   Подходит к машине, достает из багажника гармошку, одевает ремни на плечи, возвращается в дом. Еще в коридоре играет плясовую, куражливо растягивая меха. Заходит, приплясывая в зал. Все вскакивают, начинают плясать. Белокурый поет:
  
   А на горе стоит машина
   В ней коробка скоростей.
   Давй милка тра-ля-ля-ля
   Для развития костей!
  
   Гриднев (поет умышленно окая по-уральски):
   Я иду, она стират
   Я давай подмигивать.
   Повалил ее в корыто
   И давай намыливать.
  
   Борис (выбегая на середину комнаты) - Получайте медицинский вариант:
   Я иду, она стират
   Белу комбинацию.
   Повалил ее в корыто,
   Сделал дефлорацию.
  
   Борис - Все к столу. Пьем за успешную дефлорацию. Разлили дружненько.
   Гриднев - Стоя и за дам! - Хочу сингареллу.
   Борис (подражает Кикабидзе) - Ларису Ивановну хочу. (Выпивает)
  
   Рыжий спит за столом, уронив голову на руки. Гриднев танцует с Лидой. Целуются. Ирина пьяно кружится одна, закрыв глаза и подпевая магнитофону.
   Татьяна Дмитриевна в ванной. Ей плохо. Она пытается вырвать, наклоняется над унитазом. Белокурый походит к дверям ванны. Подставляет ухо к двери. Из ванной доносятся звуки рвоты. Подходит Борис.
  
   Белокурый (Борису) - Ну, в таком состоянии ей не до аморалки.
   Борис - Рвет ее?
   Белокурый - А это сексуально (смеется).
   Борис - Вам ветеринарам и на унитазе сексуально.
   Белокурый (тоном, не терпящим возражений) - Да! Как скотский доктор, я утверждаю: Созерцание молодой женщины на унитазе для здорового самца - это безумно сексуально. А красивая женщина, присевшая в кустиках, должна вызывать у мужика просто запредельное возбуждение. Ее в баню нужно сводить, пусть ее девки попарят. Она быстро оклемается.
   Борис - Или ее еще больше развезет.
   Белокурый - А это смотря, кто будет парить. Если бы я ей спинку тер, ее бы не развело. Она бы у меня быстро протрезвела.
   Борис - От чувств?
   Белокурый - Вот именно! (подходит к залу, кричит, останавливаясь в проеме косяка) -
   Девушки! Вам партийное задание: в короткий исторический срок привести в порядок Таьяну Дмитриевну. Ведите ее в баню и веничком ее, веничком.
   Ирина (очнувшись) - Ура! В баню! Борис Натанович, как вам не ай-яй-яй? Протопил баньку и молчит. (машет Лиде) - Лидуня за мной.
  
   Через двор Ирина с Лидой под руки ведут Татьяну Дмитриевну в баню. Заводят в баню, закрывают дверь. Мужчины одни с рюмками в руках сидят у камина.
  
   Гриднев - А не плохо бы кафтановский номерок устроить. Как в фильме "Вечный зов". Баб и в баню на заимке.
   Борис (вскакивая) - Черт! Хорошо, что напомнил. Я же им полотенце не дал.
  
   Борис бежит через двор, в руках у него полотенце. Открывается дверь, из бани выходят распаренные Лида и Татьяна Дмитриевна.
  
   Борис - Я же вам полотенце забыл дать.
   Лида - А там было полотенце.
   Борис - Да оно же для ног!
   Лида (хохочет) - Ой я не могу (сгибается от хохота, прижимает ладошку к промежности) - Ой я не могу.
   Борис (нетрезво) - А это сексуально. Надо хоть Ирине чистое дать.
  
   Борис приоткрывает дверь бани. Просовывает полотенце в щель, оглядываясь на дом. Из бани показывается мокрая рука Ирины. Она захватывает полотенце вместе с кистью и с силой втаскивает Бориса в баню. Борис заходит. Обнаженная Ирина виснет у него на шее. Они замирают в чувственном поцелуе. Борис, не отрываясь от Ирины, одной рукой берет ее за грудь, другой - на ощупь закрывает дверь на крючок.
  
   Утро. Настежь открыты двери дома. Борис лежит с полотенцем на голове. С трудом поднимается, идет на кухню. Тупо уставился на самодельную аптечку -ящичек на стене. На дверце аптечки нарисована рюмка со змеей.
   Борис (плохо ворочая пересохшим языком) - Все правильно. Символ мудрости - пьяная змея. А где же Пенталгин?
  
   Борис роется в медикаментах. Находит, кладет таблетку в рот, жадно пьет воду. Подходит к зеркалу, проводит рукой по ночной щетине. Укоризненно качает головой. Идет в зал, оглядывает стол в окурках, в объедках, собирает со стола шампуры. Находит шампур с сохранившимися кусочками шашлыка. Снимает мясо, кладет его в тарелку, наливает себе рюмку водки, смотрит на часы. Думает, нюхает водку, еще раз смотрит на часы и решительно выплескивает водку в камин со словами - Хватит пойла.
   Бегает по квартире, убирает со стола, несет все на кухню. Бежит в баню, находит в предбаннике бюстгальтер, засовывает его в печь, опускает руку в бачок с горячей водой, говорит сам себе - Хорошо, горячая еще. Набирает полный бачок, несет воду в дом, моет в тазу посуду, пылесосит.
   Вечер. В дом заходит Валентина с Настенькой. Борис бежит им навстречу, целует дочь, целует жену.
  
   Борис - Ну, как мама?
   Валентина - Да, ничего, слава богу. Привет тебе передавала. (принюхивается, говорит) - Чужим духом пахнет.
   Борис - Гриднев с ветврачом заезжал.
   Валентина - Наклюкались?
   Борис - Не без этого, ты же их знаешь?
   Валентина - Я тебя знаю. Гости в дом - последнее на стол. (открывает холодильник, критически осматривает содержимое) - Понравились мои грузди?
   Борис - Не то слово! Просили рецепт дать. А ветврач на полном серьезе предлагал обмен: Один баран, за одну банку твоих груздей.
   Валентина (довольная) - Вот даже как? Да он, наверное, пьяный был в лом?
   Борис - Ничего подобного. Врезали, конечно, но не до положения риз.
   Валентина - Тогда передай ему, что я согласная. Такой бартер мне подходит. Ой, я такая грязная. В этом пазике пылища.
   Борис - А я вам баньку спроворил.
   Валентина - Молодчина. (смотрит испытующе на Бориса) - Ты, какой-то тревожный. Что-то случилось?
   Борис - Обыкновеннай посталкогольный трясунчик.
   Валентина - Мог бы и не пить без жены.
   Борис - Но я же их не звал? Приперлись, как им откажешь.
  
   Борис стоит на крыльце. В открытую дверь видно, как в предбаннике Валентина, сидя на корточках одевает Настеньку. Борис подходит, хватает дочь на руки, целует, тискает ее, несет домой, бегом возвращается в баню. Торопливо раздевается в предбаннике.
   Валентина (через дверь) - И в бане чужим духом пахнет. Ненавижу, когда чужие у нас моются.
   Борис - Никто не мылся.
   Валентина - Рассказывай.
   Борис - Че бы я стал врать (заходит в парилку)
   Валентина (стоит над тазиком, моет голову, говорит, не оборачиваясь) - Ты же мылся уже?
   Борис - А я не мыться пришел.
   Валентина - Шпрехен зи дойч?
   Борис - Канэщна хачу!
   Валентина (обливает себя из тазика) - Ой, я такая усталая.
   Борис (обнимает ее сзади) - Тем более, тогда надо взбодриться.
   Валентина - О! Господи, ну, как ты можешь в такую жару? Дверь хоть закрой.
  
   Кабинет стоматолога.
   Борис (заканчивая лечение, говорит больному) - Ну, вот и все. Два часа не есть.
  
   Больной уходит. Борис наклоняется над раковиной, моет руки. Ирина подходит сзади обнимает его руками, кладет руки ему на причинное место. Борис испуганно смотрит на дверь. Мягко освобождается от объятий. Вытирает руки.
   Ирина - Тебе было со мной нехорошо?
   Борис- Очень хорошо.
   Ирина - А в чем тогда дело?
   Борис - Дело в том, что я абсолютно не могу врать. Понимаешь? Я так устроен, что органически не могу врать. Когда я вру близким людям, я чувствую себя таким предателем, таким физически грязным, таким говном, что я дочку поцеловать не могу. Неужели ты думаешь, что такую женщину, как ты можно не хотеть? Но систематически врать, изворачиваться - это не для меня. Знаешь, какие отношения с красивыми сотрудницами самые оптимальные?
   Ирина - Да где уж нам.
   Борис - Ну так знай: Оптимальный вариант отношений с красивыми сотрудницами следующий: Немножко больше, чем друзья, немножко меньше, чем любовники. Устраивает тебя такой вариант?
   Ирина (с обиженным вздохом) - И на том спасибо. (моет инструмент, потом говорит) - Только все это не из-за угрызений совести.
   Борис - А из-за чего?
   Ирина - Потому, что любишь ее больше, чем меня. (выходит из кабинета).
   Борис (молчит, пишет историю болезни, говорит задумчиво) - Почему я не мусульманин? Моралист сраный.
  
   Зима. Новый год. К углу комнаты нарядная елка. Шумное застолье. Борис пьян. Хочет выпить еще, но сидящая напротив Валентина посылает ему глазами запрещающий знак. Борис отставляет рюмку. Валентина выходит из-за стола на кухню, сидящий рядом с Борисом ветврач тут же, воспользовавшись моментом, чокается своей рюмкой с рюмкой Бориса, поднимает свою, говорит - "давай". Ждет, когда выпьет Борис, отпивает от своей рюмки глоток и отставляет рюмку в сторону. Валентина вносит дымящегося гуся. Крики одобрения, тост за гуся. Стрелки почти приблизились к двенадцати. Первый удар курантов по телевизору. Борис хватает ружье, выбегает на крыльцо, стреляет в воздух. Выбегают остальные. Ветврач берет ружье. Борис подкидывает пустую бутылку. Ветвпач стреляет мимо. Зоотехник стреляет - мимо. Гриднев стреляет - мимо. Борис берет ружье, он бледен, слегка покачивается, широко расставляет для устойчивости ноги. Стреляет - бутылка вдребезги. Вторая - попал. Ему кидают еще и еще и каждый раз он попадает. У него странно ожесточилось лицо, как будто бы он стреляет по заклятому врагу. Подходит Валентина, забирает у него патронташ, ружье, со знанием дела нажимает фиксатор, переламывает ружье, достает из ствола патроны, вставляет их в свободные гнезда патронташа и идет с патронташем в дом. Борис бежит за ней, догоняет ее в коридоре.
  
   Борис - Дай патроны.
   Валентина - Ты же уже пьян. Подстрелишь, не дай бог кого, что тогда?
   Борис (хватаясь за патронташ) - Че бы это я подстрелил?
  
   Борис тянет патронтаж на себя, но Валентина не отдает. Он бьет ее в бешенстве ладонью по лицу, вырывает патронташ, но не идет стрелять, а бросает его на пол.
  
   Борис - Я тебе сто раз говорил, не смей воспитывать меня при гостях.
   Валентина - А я сто раз просила тебя не напиваться.
  
   В коридор входят гости. Валентин и Борис заходят с ними в дом.
  
   Утро. Борис просыпается, и видит , что Валентины нет рядом, вспоминает вчерашнее, ужас на лице. Срывается с постели, забегает в спальню к дочери, видит пустую кровать.
  
   Борис (сам с собой) - Уехала к матери. Теща узнает. Позор какой. Догнать нужно автобус (смотрит на часы) - По большаку не догнать. По проселочной надо ехать наперерез.
  
   Выбегает на улицу в легкой душегрейке, свитере и в тряпичных домашних тапочках. Мороз. Пар изо рта при дыхании. Открывает гараж, безуспешно пытается завести "Запорожец". Стартер перестает крутить мотор. Борис слышит звук приближающегося трактора "Беларусь". Выбегает на улицу, кричит, машет рукой. Трактор останавливается. Видно, как в клубах пара, Борис присоединяет трос к машине. Заводят машину буксиром. Борис отцепляет трос и гонит машину сначала по шоссе, затем сворачивает на проселочную дорогу. Запорожец летит по дороге, его заносит на виражах. Поземка. Заиндевевшие боковые стекла, лобовое стекло оттаяло лишь частично. Борис тщетно пытается протереть стекло. Врезается на полном ходу в перемет. Выскакивает из машины, достает из багажника лопату, начинает лихорадочно откапывать машину из снега. Пар от вспотевшего тела. Ломает впопыхах черенок. Становится на колени и копает обломком. Заводит машину, включает первую скорость, выходит из машины, толкает ее сзади, взявшись за буфер и навалившись грудью на корпус. Тщетно. Поворачивается спиной, приседает, берется за буфер и начинает ритмично приподнимать машину, одновременно пытаясь сдвинуть ее с места. Удалось! Машина сдвинулась с места. Борис догоняет машину, прыгает в нее на ходу и едет дальше. Промокшие от снега домашние тапочки, лужица от растаявшего снега. Машина виляет по извилистой дороге. Вдруг Борис замечает, что начинает затягивать инеем стекла. Он опускает правую руку, определяет, что вентилятор стал гнать холодный воздух.
  
   Борис (ударяя по панели машины) - Так я и знал. Печь не фурычит.
  
   Инеем затягивает лобовое стекло. Борис открывает боковое стекло. Протирает на ходу лобовое. Гонит дальше, дует поочередно на озябшие руки. Въезжает по крутому подъему с проселочной дороги на шоссе. Посматривает на ноги. Тапочки покрываются изморозью. Лужица от растаявшего снега превратилась в лед. Гонит дальше, видит автобус, догоняет его, мигает ему светом. Водитель автобуса видит в зеркало бокового вида мигающий свет машины, сдает вправо, останавливается. Борис объезжает автобус ставит машину поперек дороги, выходит из машины, просит открыть дверь и заходит в автобус.
  
   Пассажирка на переднем сидении - Вот горячий мужик. На улице под сорок, а он в тапочках.
  
   Борис оглядывает пассажиров, видит Валентину с дочерью. Валентина тоже видит его, но не встает с места. Настенька, кричит - "Папка, это мой папка за нами приехал" и бежит по проходу к отцу. Борис берет дочь на руки, целует ее и идет к выходу. Валентина тоже встает и выходит из автобуса.
  
   Валентина (оглядывая промокшие ноги Бориса) - Машину-то убери с дороги.
   Борис - Поехали домой.
   Валентина - При одном условии. Ты бросишь пить.
   Борис - Не брошу, я не алкоголик, но буду пить ровно три рюмки.
   Валентина - Обещаешь?
   Борис - Клянусь. Еврей я в конце-концов или а гой забубенный.
   Валентина - А гой - это русский?
   Борис (дрожит от озноба) - Нет. А гой - это любой, кто не еврей.
  
   Валентина снимает с себя пуховую шаль, накидывает ее на плечи Борису, пропускает концы шали, крест накрест ему на живот и завязывает концы узлом на спине. Садятся в машину, разворачиваются, едут назад. Настенька в заячьей шубке и валеночках сзади, Валентина сидит рядом в валенках и пуховых рукавичках. Она зябко поводит плечами, натягивает себе на голову капюшон, включает печку, проверяет ладонью, убеждается, что вентилятор гонит холодный воздух. Смотрит на обледенелые тапочки Бориса, открывает бардачок, копается в нем.
  
   Валентина - Печке капут?
   Борис - Но я же шлимазл. Выехал, работала, потом в перемет врезался и капут. Снег на контакты попал. А что ты ищешь?
   Валентина - Нож есть?
   Борис - Кастрировать меня хочешь?
   Валентина - Не мешало бы.
   Борис - Топор в багажнике.
   Валентина - А веревка?
   Борис - Веревки нет.
   Валентина - Как нет? Ты же за вениками осенью ездил? Должен быть шпагат.
   Борис - Если я его не выбросил.
   Валентина - Остановись.
  
   Валентина выходит из машины, открывает богажник, находит шпагат, снимает с себя дубленку, наступает на полу, тянет на себя рукав, отрезает его топором. То же самое делает с другим рукавом. Открывает дверцу водителя.
  
   Валентина - Давай сюда ноги.
   Борис - Смотрит на ее недоуменно.
   Валентина - Давай, говорю ноги. Не хватало мне только инвалида в семье.
  
   Борис протягивает ноги. Валентина снимает с его ног мокрые тапочки, промокшие носки, растирает ступни ладонями, одевает рукава на ноги белым манжетиком вверх к колену. Перевязывает свободный конец шпагатом, отрезает лишнее. Перетягивает шпагатом ногу еще чуть выше взъема. Любуется на свою работу.
  
   Валентина - Ну как унтики?
   Борис (шевелит довольный ступнями) - Рыбка, ты, гений! Я тебя люблю. Тепленькие какие. Я тебе новую дубленку куплю. Эту трахому продам, (стучит по панели машины), а дубленку куплю. (поворачивается к Настеньке) - Правда доча?
   Настенька - Плавда,
  
   Валентина одевает дубленку без рукавов. Садится в машину. Растопыривает три пальца, подносит пальцы к самым глазам Бориса. Борис смотрит, кивает головой, как о деле решенном, говорит - "Ну я же клятву дал". Борис протягивает Валентине ладонь, она шлепает своей ладонью сверху. Снимает варежки, отдает их Борису, сама засовывает руки в карманы. Едут домой.
  
   Актовый зал районной больницы.
  
   Медсовет. В призидиуме: Главный врач района, начмед, парторг, проверяющий из области. Главный врач района представляет главного стоматолога области Воронина Владимира Олеговича, дает ему слово. К Борису наклоняется, рядом сидящий доктор.
  
   Коллега Борису (шепотом) - Вот, что значит вовремя в коммунистическую партию вступить? Этот Вовочка (показывает пальцем на докладчика) - ухитрился в институте правую коронку припасовать на левый клык, левую - на правый. Пациент взглянул на себя в зеркало и аж рот скукожил от огорчения: "Мне кажется - говорит, - вы мне доктор их не на ту ногу одели". (смеется, прячась от глаз сидящих в президиуме).
   Борис (коллеге) - Я знаю про этот случай. Он на год раньше меня заканчивал. Общественник, целыми днями в профкоме отирался.
   Проверяющий Воронин (с трибуны) - Особенно много, ничем не оправданных посещений при лечении пульпитов, обнаружено нами в Медвежинской участковой больнице. Я же приказывал лечить пульпиты за одно посещение под анестезией. Чем, вы, Борис Натаныч, кроме халатности, можете объяснить ваше упорное невыполнение приказа облздравотдела?
   Борис (с места) - Ну, во-первых, не каждый пульпит можно залечить в одно посещение, а во-вторых, ампутационный метод еще никто в официальной стоматологии не отменял.
   Проверяющий (раздраженно) - Вы, доктор, не читаете периодическую литературу и поэтому неминуемо скатываетесь на фельдшерский уровень. Кто вам только диплом выдал?
   Борис (весело) - А диплом мне выдали те же профессора, занимаясь у которых, вы Владимир Олегович, ухитрились левую коронку на правый клык припасовать.
  
   Смех в зале.
  
   Главный врач (стучит по столу) - Доктора! Ведите себя коллегиально. Доктор Элькин держите себя в рамках дозволенного. А за невыполнение приказа облздравотдела я объявляю вам строгий выговор.
   Доктор, сидящий рядом (тихо Борису) - Ну, теперь они тебя проверками доконают.
   Борис - Пусть проверяют. Дальше Медвежки все равно не пошлют. Дальше уже преисподняя.
  
   Участковая больница.
   В кабинет к стоматологу заходят проверяющий из Облздравотдела и начальник медицинской части. Просят предъявить истории болезни.
  
   Борис - Вы же позавчера все проверяли.
   Проверяющий - Значит не все.
   Борис (медсестре) - Ирочка, подай проверяющему истории болезни.
   Проверяющий (откладывает в сторону стопку амбулаторных карт) - Вызовите мне, пожалуйста вот этих больных.
   Борис (недоуменно) - Это еще зачем?
   Проверяющий - Хочу проверить качество поставленных вами пломб.
   Борис - Где я вам больных возьму? Они же все на работе. Вы в своем уме?
   Проверяющий - Вы мне не хамите. Делайте, что вам приказано.
   Борис (пытаясь держать себя в рамках, но с ехидцей) - Идите на ферму. Попросите открыть пролеченных мной скотников рот и проверьте у пациентов качество моих пломб. Только сапоги резиновые не забудьте одеть. Там, знаете ли, сыро. Там коровки под себя гадят.
   Проверяющий (поворачиваясь к начмеду) - Он всегда так себя ведет?
   Борис (с вызовом) - А как я себя веду.
   Проверяющий - Вы ведете себя, как невоспитанный человек. Это вас так мама научила себя вести?
   Борис (встает, подходит к проверяющему) - Что ты там про маму сказал, скот? (берет проверяющего за воротник, легко приподнимает его, волокет к выходу, вышвыривает его за дверь со словами) - Брысь, отсюда, сатрап!
  
   Испуганные глаза начмеда и Ирины.
  
   Дом Бориса.
   Валентина с Настей сидит на диване. Насте уже лет десять на вид. Борис в волнении ходит по комнате. В руках у него документ. Борис читает вслух:
   "За отказ предоставить необходимые документы о проделанной работе, проверяющему из Облздравотдела, уволить с работы врача стоматолога Элькина Бориса Натановича по статье 254 КЗОТ. РСФСР".
   Борис - Но это же вранье. Я же предоставил им документы.
   Валентина - Ну, как ты не понимаешь? Это же социальный заказ. Ничего теперь не докажешь.
   Борис - А я в Москву в Министерство поеду. Тем более, что все больные за меня.
   Валентина - Да, кто их будет слушать твоих больных? Знаешь, как все будет? Ты поедешь, тебя выслушают в Министерстве, может быть даже посочувствуют для приличия, и попросят написать объяснительную на имя начальника отдела кадров или на имя еще какой-нибудь сволочи из столичных чиновников. Потом твое заявление отправят тому, кто твое увольнение заказал и санкционировал. Дальнейший ход событий можно предугадать.
   Борис - Но попробовать-то можно?
   Валентина - Зря прокатаешь деньги. Такие тяжбы длятся годами. Уезжать отсюда надо.
   Борис - Нет, все-таки для очистки совести я должен попробовать. А за одним еще раз проверю: шлимазл я или не шлимазл.
   Валентина - А тут и пробовать нечего. Ты не шлимазл. Это я тебе говорю. В последний момент тебя там отмажут (показывает пальцем наверх) не переживай.
   Борис (мечтательно) - Хорошо бы Монголу позвонить. Он бы сюда с бригадой уголовничков прикатил и сразу к главному в кабинет. (Борис делает узкие глаза и хрипит голосом Монгола): Коммунист? Фас! (Борис хохочет) Я представляю. Меня бы главный не только на работе восстановил, он бы мой портрет на доску почета повесил.
   Валентина (смеется) - Зачем на доску почета? Он бы твой портрет у себя в спальне над кроватью повесил.
  
   Купе поезда Красноярск - Москва. Осень.
   В купе три солдата дембеля. На столике водка, закуска. Курят, бренчат на гитаре. Борис заходит в купе. В руках сумка и газета. Здоровается. Ему тут же наливают водки, он отказывается.
   Солдат - Служил?
   Борис - Служил.
   Солдат - Где?
   Борис - В Литве.
   Второй солдат - Страна дождей, блядей велосипедов. Я в Шауляе в учебке был. А знаешь, кто не пьет?
   Борис - Знаю. Либо хворый, либо падла. Считайте, что я хворый, но мне пить полгода нельзя.
   Солдат (недоверчиво) - Почему?
   Борис (врет) - А я гепатитом переболел, а после него, если пить, то стопроцентный цирроз. Вы на меня внимания не обращайте. Я наверх заберусь, газетку почитаю и бай-бай.
   Солдат - Ну ты не обижайся, земеля.
   Борис - Кайн проблем (выходит из купе).
  
   Борис стоит у окна. Мимо проходят запыхавшись маленький, толстенький кавказский человек с крупной блондинкой. У блондинки вызывающей формы округлости. Поезд тронулся. В дальнем конце коридора очередь в туалет. Среди ждущих очереди мать с маленьким ребенком. Борис проходит к туалету, расположенному рядом с проводником. Дергает дверь - закрыто. Выходит проводник.
   Борис - А почему у вас только один туалет открыт? Люди стоят с детьми.
   Проводник (показывает рукой на дверь туалета) - А это служебный.
   Борис - Как это служебный? Весь вагон в один туалет, а вы другой только для своей персоны держите?
   Проводник - У меня инструкция.
   Борис - Нет, и не может быть такой инструкции, а если она есть, то покажите.
   Проводник - Дома будешь указывать, понял? (уходит).
  
   Вечер. Борис стоит у окна. Мелькают полустанки. Из купе выходит кавказский человек с блондинкой. Кавказский человек держит блондинку за пышную ягодицу. Они протискиваются мимо Бориса, останавливаются около купе проводника. Кавказец о чем-то тихо просит проводника. Проводник выглядывает, косится на Бориса, видит, что Борис не смотрит в их сторону, показывает кавказсцу на Бориса. Тот критически осматривает Бориса, потом делает пренебрежительный жест рукой, и протягивает деньги . Проводник еще раз опасливо смотрит на Бориса, берет деньги, открывает служебный туалет, в него заходят кавказец с блондинкой. Слышно, как защелкнулся замок. Поезд останавливается. В возникшей тишине слышны страстные стоны из служебного туалета. Поезд трогается. Из туалета выходит разгоряченный кавказец с блондинкой. У мужчины расстегнута до пупа рубашка, у блондинки на спине подол платья защемился трусами. Они прошли мимо Бориса, но мужчина, вдруг, остановился. Он поворачивается к Борису.
   Кавказец (кивает на уходящую блондинку) - Завидно?
   Борис - Не понял?
   Кавказец - Слюшай, ты, почему ты другим жить мешаешь? Уплати проводнику и води себе девушька в чистый туалет.
   Борис - Все сказал? Ну, иди дальше Казанова (поворачивается, чтобы уйти в купе).
   Кавказец (вдогонку) - Я знаю, почему ты такой вредный. У тебя не стоит. Вот почему ты такой четлах.
   Борис (не останавливаясь, идет, говоря сам себе) - Спокойно, шлимазл. Тебя провоцируют на эксцесс. Спокойно.
  
   Вагон-ресторан. Борис обедает. За соседним столиком сидит кавказец с блондинкой. Пьют вино, целуются, шепчутся, показывают глазами на Бориса, откровенно смеются. Борис уходит. В его вагоне разбито стекло в двери. Борис смотрит на осколки, качает головой и заходит в вагон. Вслед за ним заходит кавказец с блондинкой. Они о чем-то говорят с проводником, показывают на уходящего Бориса. Борис заходит в купе. Солдаты спят. На столе остатки былого пиршества. Борис присел в ногах у одного солдата, взял газету. Заходит проводник. За его спиной маячит кавказец с блондинкой. На лице кавказца разлито подлое торжество.
  
   Проводник - Будем платить за стекло?
   Борис - Какое стекло? Я его не разбивал. Почему я должен платить?
   Проводник (кивая на стоящих сзади) - Но вот же люди видели. Какой им смысл врать. (поворачивается к лжесвидетелям) - Он разбил? Вы подпишетесь?
   Кавказец - Мамой клянусь, я сам видел. Локтем ударил и разбил.
   Борис (бледнеет от бешенства, но пытается говорить спокойно) - Хорошо. С вами все ясно. Я уплачу, но только начальнику поезда.
   Проводник - К начальнику поезда пойдем? А не пожалеешь? Я бы тебе с ним общаться не советовал. Отстегни денежку не жидовничай.
   Борис - Пойдем.
  
   Купе начальника поезда. Начальник поезда пьет чай. Он грузный, очень крупный, с большими буденовскими усами. Поворачивает голову к вошедшим:
  
   Начальник поезда - Ну, шо случилось?
   Проводник - Вот, напился вчера с дембелями на халяву, скандалил, меня материл, разбил стекло, а платить не хочет.
   Кавказец - Клянусь мамой первый раз такого шакала вижу. Мою девущку обматерил.
   Начальник поезда (весело) - А у меня все платят! (смеется) - Даже сами просят, шо бы я денежку взял (смеется, подает листок бумаги, шариковую авторучку, говорит Борису) - Садись, пиши: фамилия, имя отчество, адрес, место работы. (поворачивается к присутствующим) - Свободны, разберемся.
   Борис (отодвигает в сторону бумагу) - Я уплачу, но писать ничего не буду.
   Начальник поезда (встает во весь свой огромный рост, выглядывает в коридор, кричит вслед уходящему проводнику) - Семеныч, в ментуру позвони, пусть его в Кунгуре примут.
   Начальник поезда (подходит к сидящему Борису) - Фамилия.
   Борис - Иванов
   Начальник поезда (угрожающе повысив голос) - Ты такой же Иванов, как я Рабинович. Я сказал - фамилия.
   Борис - Иванов.
   Начальник поезда (наклоняется и внезапно бьет локтем Бориса в лицо) -А ну встань жидяра пархатый, я тебе память подлечу. (хватает Бориса за воротник, вздергивает его кверху и бьет кулаком в живот. Борис сгибается от удара пополам, у него разбит рот, губы в крови. Перед глазами Бориса возникает кадр: Он маленький едет на санях и возница с буденовскими усами бьет его штакетиной в лицо. Взгляд Бориса останавливается на расписании поезда, фиксируется на названии станции "Кунгур", потом на часах, потом на ящике с пустыми бутылками из под шампанского).
  
   Борис (вытирая окровавленные губы) - На Буденного похож.
   Начальник поезда - Шо? (хватает Бориса за горло, прижимает его голову к стене вагона) - Шо ты сказав, иуда?
   Начальник поезда размахивается, но ударить не успевает. Борис подныривает под руку, бьет его по локтю, освобождается от захвата, хватает бутылку из ящика и бьет начальника поезда в лоб. Бутылка разбивается, начальник поезда не упал, но оглушен, он утратил четкость координации и шатается. Борис хватает из ящика вторую бутылку, разбивает ее об голову. Начальник падает на колени и пытается ползти к дверям. Борис хватает третью бутылку и бьет его. Начальник поезда лежит на полу в крови. Борис наклоняется достает из его кармана ключи, выходит из купе, закрывает купе снаружи и бежит к себе в вагон. Дойдя до двери своего вагона, осторожно выглядывает в проход. Проводник, наклонившись подметает пол. Борис ждет, когда проводник приблизится к двери и бьет со всей силы по двери. Дверь ударяет проводника по голове, он падает. Борис открывает ключом служебный туалет, затаскивает туда проводника, садит его на унитаз и бьет в лицо, бьет безостановочно со сладким бешенством, пока проводник не сползает на пол. Борис закрывает туалет снаружи. Забегает к себе в купе, солдаты спят. Хватает сумку. Бежит в дальний угол вагона, открывает купе кавказца, манит его пальцем. Кавказец высовывает голову. Борис хватает его правой рукой за волосы, а левой с силой ударяет дверями по шее. Бьет несколько раз в лицо, зажатое дверьми, потом открывает дверь, коротким апперкотом опрокидывает кавказца в купе и закрывает снаружи дверь. (слышен визг испуганных барышень в купе кавказца). Бежит к выходу, закрывает на ключ дверь коридора. Открывает наружную дверь, выглядывает, видит, что приближается станция, переходит на другую сторону тамбура, открывает другую дверь, становится на самую нижнюю ступеньку, ждет начала торможения, бросает сумку, прыгает, грамотно сгруппировавшись, падает, встает, возвращается за сумкой и исчезает в лесу.
  
   Ночь. К деревянному дому с большими глухими воротами подходит Борис. Стучит железным кольцом. Лай собаки. Звук открываемой двери. Шаги. Хриплый голос:
   -Кто?
   Борис (тихонько поет) - Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый.
   Монгол (открывая дверь) - Да развевайся чубчик по ветру. (обнимает Бориса) - Ну ты даешь. Проходи. Видишь какой у меня волкодав? Метис: смесь волчицы с лояльным членом коммунистической партии.
   Борис (косясь на рвущегося с цепи пса) - Он мне биллиардный набор не откусит?
   Монгол - Не бздо! Он умный. (собаке) - Лаврентий, фу, свои.
  
   Собака послушно замолкает.
  
   Борис - Кто дома?
   Монгол - Тамарка. Ты ее не знаешь.
   Борис - Подожди, я тебя в курс дела введу.
   Монгол - Дома расскажешь. Тамарка своя в доску.
   Борис - Да нет, дело серьезней, чем ты думаешь. Лишние уши тут не к чему.
  
   Дом Бориса в селе Медвежье.
   Ночь. Валентина выключает телевизор. Заходит в спальню к дочери.
  
   Валентина - Дочурка, ты не спишь?
   Настенька - А папулька уже приехал в Москву.
   Валентина - Ну, нет еще. Он, если ничего не случится, только завтра там будет.
   Настенька - А что может случиться.
   Валентина (вздыхая) - Да мало ли чего? (целует дочь и уходит).
  
   Монгол с Борисом сидят за столом. Беременная Тамара хлопочет на кухне. Монгол разливает в рюмки водку. Борис берет пустой стакан. Наливает в него три рюмки. Накрывает ладонью стакан.
  
   Борис - Вот моя норма.
   Монгол - Валентине обещал?
   Борис - Не обещал. Поклялся.
   Монгол - Ну, так теперь из стакана обратно в рюмку-то отлей, а то пить будет несподручно.
  
   Борис отливает себе из стакана в рюмку. Выпивают.
  
   Монгол - Жалко, что я не видел, как ты этого большевика отоварил.
   Борис - Может быть он и не коммунист?
   Монгол - Не может! У этих козлов начальники только коммунисты, иначе не берут.
   Тамара (нарочно провоцирует) - А может быть он коммунист, но хороший.
   Монгол - Не подслушивай! Хорошими они не бывают. (со страстной убежденностью) - Не бывают! (молчит, думает) - Короче, что они на тебя имеют? А имеют они на тебя одни только шрамы. Ты же им ксиву не казал? Солдатики твою фамилию не знают? Ехал из Омска в Москву. Ну и что? В Омске миллион, а в Москве миллиончиков девять граждан. Ну и хрен им в дышло. Бороду отпустишь, и нет особых примет. У тебя быстро борода растет.
   Борис - Как у еврея.
   Монгол - Не хвастайся. У меня зато ногти быстрее твоих растут. (показывает пальцем вниз) - На ногах
   Борис (кивает на Тамару) - Ты, где такую красавицу украл?
   Монгол (серьезно) - Именно украл. Клянусь. А у нее шесть брательников. И все буром на меня. Тут знаешь, какая тут стрельба была? Спасибо, что она у них в родне мазу держит, осадила бугаев, а то бы мне хана.
   Борис (с восхищением) - Снимаю шляпу.
   Монгол (чуть запьянев) - Я почему завязать решил? Не потому, что честным решил стать. Все ведь воруют, и вожди и правительство. Только масштабы разные. Но как-то жалко последнее время население бывает. Вот знаю ведь, что гавнюки, а все равно жалко. Старею, наверное. А самое главное, что сидеть стало не с кем. Одна шелупонь. И потом, если меня повяжут, кто их кормить будет? (кивает на Тамару).
   Борис (тоже кивая на Тамару) - Скоро уже?
   Монгол - На днях. (наливает) - Давай вмажем, (выпивают), - а славно мы с тобой погусарили. Помнишь, как ты меня встретил, когда я с зоны откинулся?
   Борис (делает маленький глоток, улыбается, вспоминает):
  
   К исправительному заведению подъезжают три машины-такси. В одной машине музыканты. В двух других - человек с киноаппаратом и Борис с друзьями и подругами. Борис нетерпеливо смотрит на часы. Наконец, из тюремных ворот появляется Монгол в тюремной робе. Он идет к машинам, но ему кричат, чтобы он остановился. Монгол останавливается, раздевается, вытирает об одежду ноги, оставляет на земле одежду и в трусах идет к друзьям. Ему кричат, чтобы он снял трусы тоже. Он снимает с себя трусы и, взяв их обеими руками за резинку, идет, прикрывая пах. Его фотографируют. Дают новую одежду. Он переодевается. Квартет играет мелодию "Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый". Открывается багажник, в нем ящик шампанского, фрукты. Смех, веселье, полные бокалы, красивые женщины, веселье.
  
   Борис - А я сегодня, когда первую бутылку схватил, почему-то про это вспомнил.
   Монгол (поет) - "Были и мы рысаками, когда-то" - А я главное, с вами еду и Игоря Северянина цитирую, понты кидаю, на баб впечатление произвожу: "Сошла она с крутого тарантаса, и наглая взошла на пароход. Как вас зовут? Меня зовут Инстаса. Вам сколько лет? Мне двадцать первый год " - (поворачивается к Тамаре, зовет) - Тамар, давай красавица к нам, разбавь компанию.
   Борис - Юру Саклака видишь?
   Монгол - А как же. Саклак у нас в буграх ходит. Знаешь, кем он работает? Он у нас санэпидстанцией заведует. Во как. Завтра сам увидишь.
  
   Пермь. Аэропорт.
   К зданию аэровокзала подъезжает машина с надписью "Санэпидстанция". Из машины выходит Монгол, осматривается, проходит внутрь. Через минуту снова подходит к машине, открывает дверцу, говорит, сидящему в салоне Борису:
   - Все кранты. Все стены в твоих фотографиях и на каждой написано "Их разыскивает милиция"
   Борис (включаясь в игру) - И все мои особые приметы.
   Монгол - А как же. Каждый шрам по сантиметрам. Все тихо, выходи.
  
   Борис в густой щетине подходит к кассе. Покупает билет на Омск. Проходит контроль, поворачивается, машет Монголу. Монгол делает рукой пишушее движение по воображаемому листку бумаги. Борис понятливо кивает.
  
   Дом Бориса в Медвежье.
   Во дворе Валентина развешивает белье, рядом стоит Настенька и подает маме прищепки. Борис открывает калитку. Настенька мгновение смотрит растеряно, затем бежит навстречу отцу. Виснет у него на шее.
   Настенька - Папка! Я тебя не узнала с бородой. (трогает пальцем бороду) - Ой, какой колючий.
   Валентина (целует мужа) - Какой ты с бородой импозантный.
   Борис (обняв обеих идет к дому) - А ты после обеда слиняй с работы.
   Валентина - А зачем мне линять? Я уже не работаю.
   Борис (останавливаясь в недоумении) - Как это?
   Валентина - А меня под сокращение штатов подвели. Вместо тебя доктора прислали. Он будет совмещать стоматологию с заведованием и с приемом больных, а больше ставочек и нету. Так мне в отделе кадров объяснили. Травля конечно.
   Борис - Вот, суки! Пойдем в дом.
  
   Вечер. Борис с Валентиной гуляют в лесочке. Борис в красивой бороде. Впереди резвится Настенька.
   Валентина - Я однажды прочитала замечательную фразу: "От частого употребления стирается смысл". И все-таки я повторю сто раз употребленное: "Все, что не делается, - все к лучшему".
   Борис (слушает улыбаясь) - А я тоже вспомнил изречение: - Ничто так не обогащает, как несчастье.
   Валентина - Да нет никакого несчастья. Нам в любом случае нужно было отсюда уезжать, хотя бы из-за Настеньки. Ну, что ее тут ждет? Замужество за скотником? А чтобы не выйти замуж за образованного человека, нужно самой получить образование. Так? А ты можешь себе представить, что этот цыпленок живет без нас, где-нибудь в общежитии, и возвращается темной ночью одна в бандитском городе? Ты будешь спать хотя бы одну ночь спокойно? Я лично - нет! А мы сами? Разве мы тут не деградируем? Вот ты скажи, когда ты последний раз сочинил мне гадкий экспромт?
   Борис - Так ты ж не просишь, вот я и теряю квалификацию, как импровизатор.
   Валентина - Да ты и без меня тут, мягко выражаясь, несколько утратил остроту восприятия. Ну, давай, экспромт. Давай.
   Борис - Кайн проблем. Только он не гадкий, зато актуальный.
   Я выражаю мысль несложно
   И заявляю без затей.
   В России жить с опаской можно,
   Но там нельзя растить детей.
   Ну, как? Есть еще у шлимазла порох в пороховницах?
   Валентина - Есть. Умничка. Беру свои слова обратно. Но ты не шлимазл. Тот, кто тебя патронирует наверху, знает, что делать, и он уже продумал план нашего дальнейшего существования. Не веришь.
   Борис - Веришь. Тебе больше верю, чем ему (поднимает глаза кверху, просовывает руку Валентине подмышку и тискает ей грудь).
   Валентина (освобождаясь, с деланным возмущением, громким шепотом) - Прекрати счас же, бессовестный, при ребенке (показывает глазами на Настеньку).
  
   Валентина стоит у окна. По дороге идет почтальон. Почтальон проходит мимо почтового ящика и идет по двору к дому.
   Валентина (с тревогой) - О господи! Все время теперь боюсь, что тебе повестку в суд принесли.
   Борис - Не боись. Если меня вычислят, то первым ментолог придет, а не почтальон.
   Валентина - А я боюсь. Пойду почту встречу. (уходит и возвращается с большим конвертом).
   Валентина (читает адрес на конверте, вдруг смеется, хлопает в ладоши) - Это от Семена.
   Борис (беря конверт) - Ну-ка, что нам плохиш пишет? (недоуменно рассматривает лист с гербовой печатью) - Да это же приглашение в гости на всех троих. И малюсенькая записка, читает: "Жду, помогу, чем могу, решайте".
   Валентина (подходит, рассматривает приглашение, читает записку) - Всего четыре слова. А почему он пишет: решайте? Он что сомневается, что мы в гости приедем?
   Борис (задумчиво) - Да нет. Тут другое. Он знает, что записку могут прочитать, поэтому пишет намеком. Знаешь, что он нам предлагает? Уехать к нему и не вернуться.
   Валентина - Не может быть.
   Борис - А почему тогда вот это: "Помогу, чем могу?". Я же знаю плохиша. Он там считает, что все мы тут бедствуем, голодаем, что нас всех тут убивают антисемиты, ну и прочая пропогандисткая бодяга.
   Валентина - А ты считаешь, что мы не бедствуем? (с сарказмом) - Мы тут процветаем! Нас обоих незаконно уволили с работы, а у нас ребенок между прочим. Теперь эти сволочи в поезде спровоцировали тебя на явный криминал, и если тебя вычислят, то тебя же во всем и обвинят, и ты считаешь, что мы не бедствуем? Я каждый день жду твоего ареста, я сегодня нашла у себя седой волос, и мы не бедствуем?
   Борис - Ты считаешь, что надо ехать?
   Валентина (твердо) - Да я так считаю. Тебе в который уже раз твой покровитель наверху посылает спасение, а ты сомневаешься?
   Борис (размышляя) - А что? Сенька не женат.
   Валентина - А при чем здесь это?
   Борис - А при том, что не женатый еще может другу помочь, а вот попавший в плен к Гименею, как правило курвится, себе уже не принадлежит, и как друг квалификацию неминуемо теряет, потому что время, деньги и все остальное отдает законной супруге.
   Валентина - Но Монгол же не скурвился?
   Борис - Но Монгол же не имел кликуху "плохиш?". Я думаю, что с этой проблемой нужно переспать. Утром все решим. Я сейчас немного чокнутый.
   Валентина (иронично) - Только сейчас?
   Борис (нарочито грозно) - Поговори еще.
  
   Утро. Валентина и Борис лежат в постели. Валентина не спит, смотрит на Бориса, ждет, когда он проснется.
  
   Борис (с закрытыми глазами) - Я уже не сплю.
   Валентина - Тогда не притворяйся. Говори, что надумал. Я всю ночь не спала.
   Борис (открывает глаза, поворачивается к Валентине) - Я думаю, что при существующем раскладе, у нас нет вариантов. Ехать надо. Не ради себя, ради Настеньки. Жалко, конечно все бросать, но надо. Как только мы продадим хотя бы велосипед, все сразу прочухают, что мы сбежать решили. Так что все придется подарить советской власти.
   Валентина - Нашел, о чем жалеть. Вперед и с песнями.
   Борис протягивает ей ладонь. Валентина шлепает своей ладонью сверху.
  
   Самолет "Боинг 707" приземляется. Стюардесса объявляет: Наш самолет приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди. Температура воздуха плюс пятнадцать градусов.
   Валентина (в салоне самолета поворачивает голову к Борису) - Пятнадцать градусов, а я в шубе, как дура.
  
   Семен в толпе встречающих ищет глазами друзей. Борис идет в кожаном пальто, в ондатровой шапке, на шее у него лапти на бечевке. Валентина в мутоновой шубе под леопарда. Настенька в дубленке типа "снегурочка". На них с удивлением поглядывают легко одетые пассажиры. Семен машет им рукой. Они встречаются. Объятия, поцелуи, критический взгляд Семена на допотопный по сравнению с другими чемодан Бориса.
   Подходят к навороченному "Джипу" Семена.
   Борис (с неподдельным восхищением, оглядывая машину) - Вот это агрегат!
   Семен - Жрет бензина много, продать его хочу.
   Борис - Купи малолитражку, она экономная.
   Семен - Да у меня "Мерседес" есть. Все его хвалят, а его не люблю. Он у Ортмана во дворе ржавеет.
   Борис - А как Ортман?
   Семен - Дом построил. Завтра до него подскочим.
  
   Садятся в машину. Едут по ночному Нью-Йорку.
  
   Семен - Борис, с тебя экспромт. Не слабо?
   Борис - Момент:
   Ночной Нью-Йорк, везут на джипе,
   Я восхищенья не таю,
   Мелькают в окнах, словно в клипе,
   Все эти стрит и авеню.
   Семен - Молодец! (поворачивается к Настеньке) - А тебе нравится Америка?
   Настенька - Нравится.
   Борис - Но бабы страшные. Ужас.
   Семен - На лицо ужасные, добрые внутри. Они мало того, что страхуилы, они еще и стервы первостатейные. (озабочено вертит головой) - Сто раз уже тут был и все равно выезд на Бостон промазываю. Останавливается, выходит из машины, о чем-то спрашивает прохожего. Возвращается, успокаивает всех, что едут правильно. Через некоторое время снова останавливает машину.
  
   Семен - Я сейчас. (показывает на дом) - В этом доме мои друзья живут. Я заскочу на минуточку. (уходит).
  
   Ночь. В машине зевают усталые Валентина и Борис. Настенька спит на заднем сидении.
  
   Борис - Ну, где он пропал? Вот плохиш. Я уже засыпаю.
   Валентина - Мне кажется, он нас стесняется. Иначе бы он нас с друзьями познакомил.
   Борис - Ну мы же одеты не по сезону. Такой прикид любого сконфузит.
  
   Наконец возвращается Семен.
  
   Семен (садясь в машину) - Я них жареной картошки похавал (нюхает рукав пиджака) - Теперь буду вонять общепитом. Сейчас мы заправимся и вперед. Останавливается у заправки, выходит.
  
   Валентина (многозначительно смотрит на Бориса) - Экспромт на актуальную тему.
   Борис:
   Ел без меня и без стесненья,
   Сказал о том, нажав на газ,
   И легким лучиком прозренье,
   Приподняло завесу с глаз.
  
   Борис (Валентине) - А что ты хочешь? Больше десяти лет не виделись. Вполне нормальное отчуждение. Не боись. Все устаканится. Все будет окей.
  
   Джип Семена подъезжает к большому трехэтажному дому в богатом районе Бостона.
  
   Борис (стараясь сделать приятное) - Ничего себе квартирка. Ну, ты буржуй, Сенюля.
   Семен - Не квартирка, а весь нижний этаж мой. Вообще - то я хочу, как Ортман отдельный дом построить.
  
   Входят в дом. Огромная прихожая, в углу телефонная будка в натуральную величину с русской надписью "Телефон".
   Семен перехватывает восхищенные взгляды: - Тут поляки колымят, я им будку и заказал. Очень практично: дверь наглухо закрыл и гости не слышат, о чем я хиздю. Пойдем дальше. (показывает гостиную, библиотеку, кухню с очень большим столом, зал, свою спальню и спальню для гостей. Заходит в свою спальню. На широкой кровати лежит холеный ,крупный рыжий котяра.
  
   Семен (входя в спальню) - Вот мой рабочий кабинет. (показывает на кота, сидящего на кровати) - А это мой кот Клавдий. Ужасный негодяй и вуайерист. Любит подглядывать за процессом и ловит от этого кайф. Хватает за ноги посетительниц в самый неподходящий момент. Ревнует меня к дамам. А одной моей пассии из Армавира, я ее готовил к экзамену по медицине в моей постели, он поцарапал ей во сне лохматку, негодяй. Принял дамское место за мышку. А еще он пьет воду из унитаза, но стесняется какать в доме. Приходится его выгуливать, как пса. Надо бы в балконной двери сделать ему специальный лаз на шарнирах, чтобы он сам мог выходить из дома и заходить, но у меня руки из жопы растут.
  
   Борис - Инструмент есть? Я завтра сделаю.
   Семен - Сделай, будь ласка, так у нас в Одессе говорили. Пойдемте к вам в спальню.
  
   В спальне две изысканные кровати, два телефона на тумбочках рядом, утопленный в стену шкаф, ванна, сауна, джакузи.
  
   Семен (обводя взглядом помещение) - Вот тут будете совершать аморалку, а потом будете проводить сангигиенические мероприятия. Сделал дело, вымой тело. Нравится?
   Гости (благодарно, хором) - Очень.
   Семен - Прошу к столу (смотрит на часы) - Ну где эти узкоглазые? (ловит недоуменный взгляды гостей, объясняет) - Я в китайской обжираловке заказал ужин на дом ровно к одиннадцати часам.
   Борис - И что прямо домой принесут?
   Семен - А как же (прислушивается) - Ага, подъехали (уходит, возвращается с пакетами). Ну и что мы тут имеем? (открывает крышки из фольги, дымится горячая снедь).
  
   Сидят за столом. Едят, выпивают.
  
   Семен - Ну, как?
   Гости - Вкусно.
   Борис - Очень необычно и пикантно, но для русского вкуса вот эта говядина чуть сластит. (показывает на мясо на деревянных палочках). Ты не находишь.
   Семен - А эти китаезы везде сахар суют. В общем слушайте, какую я придумал для вас программу. Я беру двухнедельный отпуск, и мы едем на две недели во Флориду. Флорида - это сказка.
  
   Гости немеют от восторга.
  
   Семен - теперь маленький инструктаж. Забудьте слово "негр". Эти жуки могут решить, что их обзывают словом "нигер" - "черный", а это на них действует, как красная тряпка на быка. Если совсем уж невтерпеж, то можно разрядить эмоцию словом "черномазый". Это слово он не переведут. Теперь, персонально, обращаюсь к Борису.
   В Америке дамские угодники, такие, как ты очень рискуют быть обвиненными в сексуальном домогательстве. Поэтому: на этих эмансипированных блядей пристально не смотреть и вообще вести себя, как бесполое существо. Ну, что еще? (задумывается) - А вот, вспомнил. У меня бывают гости. Знайте же, что в цивилизованном мире не принято спрашивать о зарплате. Доходы - это сугубо частная сфера и касаться ее - верх неприличия.
   Борис - А ты сколько получаешь?
   Семен (Валентине со снисходительной улыбкой) - Как ты с ним живешь?
   Валентина (с притворным вздохом) - Вот так и мучаюсь.
   Семен - Я получаю сто сорок тысяч годовых, не считая сверхурочных дежурств.
   Борис - Долларов?
   Семен (хлопает Бориса по спине) - Он невыносим. Да вот еще что. Слово "санитарный факультет" не произносим. Я тут для всех Саймон - лечебник.
   Борис - Но ты же специализацию по анестезиологии прошел.
   Семен - Все равно не надо им знать.
   Борис - А вот у меня седалищный нерв часто зажимает. Такой бывает ишиас, ходить не могу. Можно тут проконсультироваться у специалиста?
   Семен (с лицом человека, вынужденного объяснять идиоту прописные истины) - Борис. Для того, чтобы тут попасть на прием, нужно иметь медицинскую страховку. А без нее они с тебя сдерут столько, что у тебя волосы завьются без расчески.
   Борис - Но у тебя же есть друзья, коллеги.
   Валентина (Борису) - Ну что ты пристал. Ну, зачем ты нагружаешь человека своими проблемами.
   Борис - Мне просто интересны их взаимоотношения.
   Семен - Боря, ты неисправимый идеалист. Какие коллеги, какие друзья? Эмиграция - это несчастье. И общаться можно только в двух странах: в России и в Израиле. И больше нигде. А все эти тутошние эмигранты, я повторяю все - это такое говно! А сами американцы? Вот ты можешь себе представить такое? У нас в клинике шеф завел такой порядок. В конце года предлагается, каждому написать отзыв о своем коллеге. Никто не знает, что на него написал товарищ в кавычках. Только шеф читает так называемый отзыв. Донос в сущности. И все это с блядской улыбочкой и ледяным холодком в поросячьих глазках. А ты говоришь друзья.
   Ну, давайте спать ребята, мне завтра рано утром на работу к друзьям-товарищам-коллегам. А вечером к Ортманам сгоняем, посмотрите, как живет. Кстати, забыл спросить, а английский у вас есть хоть маломальский? Впрочем, вам он сильно не понадобится.
   Борис - Мы немецкий учили. А почему ты спрашиваешь?
   Семен - А сейчас в магазинах сейл. Ну, это дешевая распродажа. Можете доехать до остановки Паркстрит, там полно магазинов.
   Борис - А вот я насчет жратвы интересуюсь. Вот ты у азиатов питаешься - это же наверно, дорого? Вот сколько стоит твой сегодняшний заказ у китайцев? Нет, не говори мне стоимость, я все равно ни хрена не пойму, ты мне только скажи, сколько куриц можно купить за ту цену, что ты сегодня уплатил?
   Семен (чуть подумав) - Ну, как минимум десять бройлеров можно купить.
   Борис - А рынок у вас есть.
   Семен - В Америке, как и в Греции усе есть. Тут поляки на рынке все за копейки продают. Главное правило: чем больше покупаешь, тем ниже цена за килограмм.
   Борис - Тогда у меня к тебе просьба. Завтра ты свозишь нас на рынок, я закуплюсь и буду готовить тебе жратву. Курицу в день тебе достаточно?
   Семен - Достаточно и половины.
   Борис - Ну, в общем, сладкую говядину на палочке я тебе не обещаю, но здоровую, русскую жратву: Борщи, солянки, рассольники, котлеты, биточки и отбивные - я тебе гарантирую. Будешь питаться ровно в десять раз дешевле, чем у китаезиков. Согласен?
   Семен - Я что, идиот, от твоих котлет отказываться?
  
   Утро. Гости проснулись. Борис в ванной. Настенька включила телевизор в зале. Валентина моет пол на кухне. Из своего туалета выходит Семен, смотрит на зад наклонившейся Валентины.
   Семен - Вот так и стой Валентина Максимовна. Такая поза лучше всего подходит женщине.
   Валентина (быстро распрямляясь, не знает, как реагировать на замечание, явно смутившись) - Семен Яковлевич! Не подглядывать (уходит с кухни).
  
   Борис закончил изготовление дверцы для кота Клавдия. Полюбовался на свою работу, заставил принудительно Клавдия выйти на улицу. Кот упирался, но Борис тихонько подталкивая, открыл его мордочкой прорезиненную дверцу на шарнирах сверху и кот все понял: вышел на улицу через лаз. Борис становится на коленки, зовет кота обратно: "Кис-кис-кис" Умный кот толкает мордочкой дверцу и возвращается в дом. Борис зашел в спальню. Валентина читает книгу, лежа на кровати. Борис разглядывает автоответчик. Видно, что он видит его впервые.
  
   Борис (соображая) - Он должен работать по принципу магнитофона. Давай сами, что-нибудь наговорим (нажимает на кнопку и внезапно слышен диалог).
   Голос Семена - Привет. Ты одна?
   Женский голос - Нет, он в ванной.
   Семен - А что у тебя под халатиком?
   Женский голос - Под халатиком я в костюме Евы.
   Семен (понизив голос) - Я тебя целую, сама знаешь куда (кладет трубку).
   Борис (одобрительно) - Вот, плохиш. Вечно он за замужними дамами волочится. У него прямо комплекс. Я это еще в институте заметил. Новая форма полового извращения: эрекция только на замужних дам (смеется) - Вот негодяй.
   Валентина (отложив книгу) - У меня такое впечатление, что я уже слышала, где-то этот голос.
   Борис (изменившимся лицом) - Не может быть.
   Валентина - Что не может быть?
   Борис (задумчиво) - На хрена только я включил этот магнитофончик?
   Валентина - А в чем дело?
   Борис - А дело в том, что это голос Людки Ортман.
   Валентина - А зачем он этот компромат записывает?
   Борис - Не знаю. Видимо, это записывается автоматически. Я сам это устройство первый раз вижу.
   Валентина - Ну и забудь.
   Борис - Но он же пакостит там, где ему доверяют. Он же дружит с Ортманом лет уже двадцать. Ходит в гости, жрет, пьет. (с сарказмом) - Друг семьи! Твою мать!
   Валентина - А я знаешь, о чем все время думаю? Ты может быть не обратил внимание, а я обратила. Он, когда спросил нас про английский, сказал в конце: "Впрочем, вам он сильно не понадобится". Это как понимать? Он что не хочет, чтобы мы здесь оставались? Тогда зачем он нам писал: "Помогу, чем могу?".
   Борис - Выясним понемногу зачем. Все скоро выясним.
  
   Рынок в Бостоне. Борис покупает мешок картошки. Семен подает деньги. Борис опережает его: сам расплачивается.
   Семен - Обижаешь.
   Борис - Да ладно тебе. Это мелочь.
   Семен - Ладно, за остальное я плачу.
   Борис - А помнишь, как мы купили в гастрономе на Карла Маркса на последние деньги ветчины. Я жру, аж за ушами пищит, а ты мне: "С хлебом ешь!".
   Семен (обращается к Валентине) - Представляешь, у меня как раз зуб болел, я кое-как одной стороной жую, а он практически без хлеба не ест, а глотает.
  
   Борис с Семеном несут мешок картошки к машине. Валентина несет капусту. Настенька - морковь и зелень.
  
   Машина Семена подъезжает к дому Ортманов. Выходит поблекший облысевший Ортман. Объятия, поцелуи, идут в дом. В доме все стены увешаны репродукциями импрессионистов. Кухня от гостиной отделена оригинальными фигурными калиточками, как в ковбойских фильмах про дикий Запад. На кухне чуть располневшая, но не утратившая привлекательности Люда. Она в ярком халате. Глубокий вырез выгодно оттеняет пышную грудь. Объятия, поцелуи.
  
   Валентина - Боже мой Людмила, ты как законсервированная. Ты вообще не изменилась.
   Семен - Нет. Изменилась, но в лучшую сторону.
   Люда (гостям) - Всю жизнь меня парафинит, проклятый плохиш. Как я могу стать лучше, если я всегда была - само совершенство. Садимся за стол.
  
   На столе микроскопические котлетки. Горбуша, приготовленная на пару. Ополовиненная бутылка водки. Три бутылки пива. Ортман наливает себе пол фужера пива.
  
   Ортман (поймав недоуменный взгляд Бориса) - Хватит печень садить жареным, острым и крепким алкоголем. (Борису) - А вы ребята пейте, вы на меня не смотрите.
   Борис (переглянувшись с Валентиной) - Да мы тоже пивца.
  
   Выпивают. Жуют без аппетита. Непонятный напряг за столом. Все это понимают, всем от этого неловко, но никто не может разрядить ситуацию.
  
   Семен (показывая на картины) - Это Александр сам нарисовал.
   Борис - Здорово.
   Валентина - Отлично.
   Ортман - А сколько сейчас в совке стоит доллар?
   Борис - Шестьдесят четыре копейки.
   Ортман - А сколько гринов сейчас российский банк разрешает вывезти? Нам, кажется, разрешали вывезти около трехсот? Я уже забыл все их заморочки.
   Борис - Нам разрешили шестьсот долларов.
   Ортман - На одного человека или на всех?
   Валентина - На всех.
   Ортман - Негусто. Семен за два наркоза получает больше. Ну и как вам Америка? Нравится? Тебе Настенька нравится?
   Настенька - Мне магазины нравятся.
   Ортман - Но чтобы в этих магазинах шмотки покупать, нужно денежки иметь.
  
   Неловкая пауза.
  
   Борис - А ты, Саша, кем работаешь?
   Ортман (встает, подходит к стене, показывает пальцем на листок на стене) - Иди сюда, смотри. Я дипломированный инженер. А это мой сертификат. А знаешь, сколько нам с Семеном пришлось говна съесть, пока мы на ноги встали. Вы думаете Семену его благосостояние с неба свалилось? Он семь лет мыл полы в синагоге. А сейчас приезжают совки и хотят на все готовенькое. Нет, так не получится.
  
   Неловкая пауза.
  
   Борис (показывая пальцем на большую чеканку на стене) - А это что?
   Ортман - Это Иерусалим. Мы с Семеном каждый год в Израиль летаем.
   Семен - Израиль - моя любовь!
   Борис - А Гиви там видели.
   Семен - Конечно. Он отлично устроился. Между прочим, там диплом стоматолога без экзамена подтверждают. Клецельман живет, как уездный князь.
   Борис - Подожди, подожди - Это Клец, что-ли? Он на курс ниже меня учился.
   Семен - А он теперь не Клец. Ему показалась его фамилия неблагозвучной, так он взял себе фамилию жены. А знаете, как фамилия его жены? Ни за что не отгадаете. Фамилия его жены Говенюк. Почти что Говнюк.
   Валентина (Борису) - Может, мы пойдем? У меня голова такая несвежая.
   Люда - Это из-за смены часового пояса. Ну, ребятки, я вас провожать не пойду, у меня грипп, я на больничном.
   Валентина (у дверей) - Ну, до свиданья. Хорошо как у вас. Прямо как на другой планете побывала.
  
   Вечер. Гости заходят в дом. Семен проверяет свой автоответчик у себя в спальне, быстро одевается и уходит, крикнув гостям, что он уходит по делам. Борис открывает бар. Достает бутылку водки, наливает три рюмочки, сливает их в фужер и выпивает залпом. Ловит на себе вопросительный взгляд Валентины.
  
   Борис - Не боись. Ровно три рюмки.
   Валентина - Какой- то неприятный осадок на душе после этого визита.
   Борис - Не то слово. Знаешь, что самое гадкое в нашем положении? Самое гадкое - это ощущение утраты собственной значимости. Ты видела, с каким чувством превосходства разговаривал с нами этот рогоносец? (передразнивает Ортмана) - "Шестьсот долларов на всех? Не густо!" - Козел!
   Валентина (тоже передразнивая Ортмана) - "А теперь приезжают совки на все готовенькое". - Это они на что намекают?
   Настенька - А этот дядя Саша такой занудный.
   Валентина - Ужас, доченька, какой зануда.
  
   Большой американский магазин.
   Распродажа. У витрины магазина стоит Борис. Но смотрит не в магазин, а с любопытством наблюдает за белочками, прыгающими по веткам на дереве через дорогу. В магазине много народу. Много темнокожих женщин. Все роются в одежде. На полу вещи, обувь. Из магазина выходят Валентина с Настенькой.
  
   Валентина (разгоряченная покупкой) - Ты, себе не представляешь, сколько там хороших вещей.
   Настенька (показывает коробочку) - А мне мама ногти купила. Их приклеивать надо.
   Борис (прижимает ее к себе) - А своих у тебя нет?
   Настенька - Да это же искусственные, длинные, как у Барби. Ничего не понимаешь.
   Валентина - Смотри, какое платьице для Настеньки. А Джинсы? И все за копейки. А вот еще и туфли (показывает)
   Борис - Тоже за копейки?
   Валентина - Ну не за копейки, но в чем то я должна ходить. А вот еще купальничек. Правда красивый?
   Борис - А купальничек зачем?
   Валентина - А в чем я буду плавать во Флориде?
   Борис - По-моему, мы уже, кое в чем плаваем. Сколько у нас денег осталось?
   Валентина - Да хватит тебе про деньги. В России рубли считали, теперь и в Америке тоже. Проживем. Тут никто еще с голоду не умер.
  
   Дом Семена. Борис возится на кухне. Профессионально нарезает лук, морковь, бросает все в кипящее масло в казане. На кухню заходит Валентина.
  
   Валентина (принюхивается) - Включи вытяжку. Опять на весь дом навоняешь, как вчера котлетами.
   Борис - Сегодня будет потрясный плов. Семен любит.
  
   К дому подъезжает Семен. Заходит на кухню. У него в руках одна большая роза на длинном стебле. Он преподносит ее Валентине.
  
   Семен (Валентине) - Тебе эта роза ни о чем не напоминает?
   Валентина - Нет.
   Семен (патетично) - О женщина! Ты бездна, ты тайна! (разводит руками) - Шакеспеар, если читать по-немецки, он же Шекспир по-английски. Такую точно розу, о неблагодарная! Я подарил тебе сто лет назад на одесском вокзале.
   Валентина - Ой, правда. Дай я тебя поцелую, Сенечка. (целует его в щеку).
  
   Борис ставит на стол плов. Семен пробует.
  
   Борис - Ну, как?
   Семен - Вкусно! (с аппетитом ест). - У меня тут парти наклевывается, приготовь полный казан. Когда все халявщики разойдутся, вздрогнем со своими.
   Валентина - А что за парти?
   Семен - Один дохлый стихоплетик будет из Чикаго. Так себе - примитив. Мастер плоского стиха. Но жаждет славы и денег, аж трясется. Я его уже один раз слушал во Флориде.
  
   Борис - А почему парти у тебя?
   Семен - Ну у меня места больше. Сейчас поедем в магазин, надо чем-то эту ораву угостить. Между прочим, сам Наум Моржавин будет.
  
   Огромный магазин. Семен с гостями у винного отдела.
   Семен (показывает на пятилитровые бутыли с вином) - Секите. Вот точно такое же пойло, но с другим названием, на верхней полке, стоит в два раза дороже, чем на самой нижней. Запоминайте первый закон капиталистической торговли. Чем ближе к полу товар, тем он дешевле. Закон второй: Чем совковее производитель, тем он тоже дешевле. Значит берем вино не из солнечной Калифорнии, а из народной Румынии. Скоро Чаушеску придет хиздец. Это я вам говорю. (берет две пятилитровые бутыли, соображает, не взять ли еще, потом говорит) - Хватит, у меня еще дома одна бутыль есть. Кислятина, но этим проглотам пойдет. Теперь нужно купить сухого печенья. (думает) - Нет, нужно взять немножко печенья, и достаточное количество обыкновенных галет. Галеты - экономически выгоднее, чем печенье. (берут галеты и печенье).
  
   Вечер. Семен, Валентина и Борис раскладывают в зале на столе фужеры, салфетки.
  
   Семен - А давай, Борис, стол поставим к стене. А то в прошлом году, на него пьяные сучки уселись и ножки у стола наджабили. (тащат тяжелый стол к стене).
   Борис - А сегодня не усядутся?
   Семен - Усядутся, но у стены стол устойчивей будет. Так, я пошел в душ и вам тоже самое рекомендую. В Америке потом вонять не принято. У вас есть дезодоранты?
   Валентина (растерянно смотрит на Бориса) - Нет.
   Семен - Я дам. У меня одна мадам забыла. И Борька, намажь себе подмышками. Будешь источать французский дамский парфюм.
  
   Валентина и Борис у себя в спальне. Выходят из ванной. Валентина мажет себе подмышками дезодорантом. Отдает флакон Борису. Борис тоже натирает себе подмышками.
  
   Борис (трогает себя подмышками пальцем, потом брезгливо нюхает его) - Подумают, что я педрилло.
   Валентина - Не подумают. Меньше всего ты похож на педрилло. От тебя самцом за версту тянет. И бабы это чувствуют. Я тебе завтра мужской куплю.
  
   Полный зал гостей. Сидят на стульях. В углу поэт из Чикаго читает стихи. У жирного поэта косичка жиденьких волос, сзваченных резинкой на затылке. Борису и Валентине не хватило места. Они стоят в проеме двери, слушают. Поэт завывая:
   Пролаяв тезисы в цехах,
   Нельзя ж шептать без микрофона,
   Прищур удвоив всем на страх,
   Он шел с завода Михельсона.
  
   И нежно пальчик на курке,
   Отметил пульса перебой.
   Рывок! И прогремел в руке
   Наган эсерки боевой.
  
   Летели пули в палача,
   Кричал в смятении гегемон,
   Террор - любимец Ильича,
   Казнил его ж, презрев закон.
  
   А он законно поступал
   Той темной ночью на Урале,
   Когда совместно приказал,
   Казнить Романовых в подвале.
  
   Детей штыками добивать,
   И кислотой, что б не узнали,
   Трясясь от страха поливать,
   Во рву, пока не закопали.
  
   Когда б Господь возможность дал,
   Стоять с Каплан, от счастья тая,
   Я б обязательно сказал:
   Прицелься лучше, дорогая!
  
  
   Аплодисменты. К Борису направляется полный, небольшого роста, в очках с большими диоптриями господин. Он производит впечатление человека, мучительно борющегося со сном. Семен (уважительно на ухо Борису) - Это поэт Наум Моржавин.
   Моржавин (подойдя и протянув руку) - Новенькие? Откуда?
   Борис - Из Сибири.
   Моржавин - А правда, что литовская делегация съезд покинула?
   Борис - Правда.
   Моржавин (возмущенно) - Да они на Горбачева молиться должны, а они туда же. Их на карте не видно, а они в бутылку лезут (пыхтит негодуя) - Ну ничего, наши солдатские гимнастерки еще заставят себя уважать. (отходит).
   Борис (Семену) - Что-то я не понял. Он, пострадавший за правду диссидент или великодержавный шовинист?
   Семен (снисходительно) - Простим ему. Он - гений.
  
   Гости подходят к столу, пьют вино, хрустят галетами. Все разбились на группы. Борис с Валентиной с фужером в руках ходит от одной группы к другой, молча слушает разговоры. В одной из групп, молодой человек славянской внешности, похожий на мультипликационного Емелю - дурачка, говорит гневно:
   - Будь моя воля, я бы в обязательном порядке, объявляя песню, напоминал: Русская песня "Катюша" музыка еврея Матвея Блантера. Популярная песня "Ландыши" музыка еврея Оскара Фельцмана. А за слово "жид" всю эту сволочь в тюрьму.
   Борис (Валентине тихо) - Вот баклан. Купил ведь еврейскую метрику и теперь старается, чтобы не разоблачили. Предлагает иудейское происхождение народу напоминать. Да ты им на распятии национальность напиши, они на Христа молиться будут, а жадного соседа все равно будут жидом обзывать. Его бы с Монголом познакомить.
   Валентина - Тихо ты. И не пей больше.
  
   В другой группе задастенькая, востроносая дамочка лет тридцати спрашивает у пучеглазой дамы:
   -Ты слышала, что Саймон "Мерседес" продает.
   Пучеглазая - И правильно делает, он все равно у Ортмана во дворе ржавеет.
   Мужчина рядом стоящий - А сколько на спидометре?
   Востроносая - Да новье, он на нем не ездил. Купил сам не знает зачем.
   Пучеглазая - С жиру бесится. Его женить нужно.
   Востроносая - Саймон мне сказал по секрету, что он хочет яхту покупать.
   Мужчина - А говорят Нора картины выставляла. Грандиозный успех.
   Пучеглазая - Был бы успех, она бы на такой асоциальной колымаге не ездила.
   Прямо не машина, а ровесница Октября.
   Востроносая - И ту Марик подарил.
   Пучеглазая - Ой не смешите меня. Он от нее давно сбежал.
   Борис Валентине (показывая на востроносую дамочку) - Вот такой тип женщин в молодости очень похож на морскую свинку, а когда за тридцать - на речную крысу.
   Валентина (испугано) - Поставь фужер на стол. Не пей больше. Пока не попал тут в историю.
  
   К Борису с Валентиной подходит мужчина в русой бороде. Он изрядно под хмельком.
  
   Русый (протягивает руку) - Василий из Армавира (целует руку Валентине, нетрезво качнулся, но тут же выровнялся). Ну, сибиряки, как вам тут публика? (не дожидаясь ответа) - А публика, доложу я вам, здесь шершавая. Вот я русский человек, выехал за счет еврейской жены в Америку, получил все, что положено: грин карту, статус, построил здесь дом и за все хорошее возненавидел их всех всеми сфинктрами души. Объясняю. Вот все это блядво (делает руками указующий жест) помешалось на холестерине. Они его тут холестеролом зовут. Верующие евреи не так тронулись на кошруте, как эти пидарюги на уровне холестерина. Жить хотят подольше, сучары. А еще на сексуальном домогательстве зациклились. Спят и видят, чтобы, кто-нибудь до них домогнулся. Прямо мечтают об этом эманситутки! Тебе Семен не рассказывал, как он на этом деле залетел?
   Борис - Нет.
   Василий - Тогда и я не буду. (думает мгновение и продолжает) - Семен, он же Саймон посмотрел во время операции на жопу медсестры, ровно на одну секунду дольше, чем это регламентировано правилами хорошего тона в Америке. Сначала он получил по сопатке, а потом его поперли с работы за домогательство, евнухоиды! А моей жене Семен помог сдать экзамен по медицине. Совершенно бесплатно занимался с ней и потратил, между прочим массу времени. Бескорыстный мужик. (уходит)
   Борис (Валентине) - Если бы Василий знал истинную причину Сенькиного бескорыстия, он бы возненавидел Америку еще сильнее.
  
   Борис с Валентиной стоят близко к необыкновенно яркой молодой женщине. Рядом с ней стоит очаровательная девочка лет трех в блестящих локонах. Женщина говорит, стоящей напротив даме:
   Женщина - А потому, что с именем Сара, жить в России неприлично.
   Борис (Валентине тихо) - Наверное, у этой Суламифь спросили о причинах эмиграции.
   Валентина - Какая красавица. А девочка, просто прелесть.
   Семен (подошел и слышит разговор) - Это знаете, кто? (кивает на красивую женщину) - Это Эмма Ясень. Бывшая жена известного писателя Эдуарда Ясеня.
   Борис - А почему они разошлись?
   Семен - А вы ее об этом сами спросите. Она тоже после парти у нас останется. Изумительная женщина, если бы не один существенный недостаток.
   Борис - Какой?
   Семен - Такая баба и не моя. (обращается к Эмме) - Эмма, вот этот сибирский Дон Жуан, его Борисом зовут (показывает на Бориса) - Только что, в моем присутствии нанес тебе тяжкое оскорбление - обозвал тебя "Суламифью".
   Эмма (улыбаясь Борису) - Я вас очень прошу: оскорбляйте меня таким образом почаще, если, конечно, ваша очаровательная жена не будет против. (протягивает руку Борису потом Валентине).
  
   На кухне за большим столом сидят: Эмма Ясень, Ортман с Людмилой, Семен, востроносая дамочка, Вовик - субъект лет тридцати пяти, с лицом порочным и сальным, поэт из Чикаго, Валентина, Саша Борщевский - болезненно бледный молодой человек. Борис у плиты разогревает плов. Заходит худосочный с козлиной бородкой абсолютно плешивый субъект неопределенного возраста.
  
   Саша Борщевский - Привет сионисту активисту.
   Семен (Борису на ухо) - Очень интересный человек. Муж Фирочки (показывает глазами на востроносую дамочку). Работает в Сохнуте.
   Борис (тоже тихо) - А что такое Сохнут?
   Семен - Сохнут, что б ты знал - это еврейское агенство.
   Борис (принюхиваясь) - Я вас поздравляю, плов, кажется, подгорел (бежит к плите).
   Поэт (тоже принюхивается) - Воздух родины он особенный не надышишься им.
   Семен (разливает конъяк, встает) - Так ребятки. Я представляю вам моих друзей из Сибири (показывает) - Борис, его несовершеннолетняя жена Валентина и наследница Настенька. Выписал я их сюда специально, чтобы они, Борис в частности подтвердил, что я на самом деле занес на спор на второй этаж общежития на корне моего детородного органа двухлитровый чайник с водой.
   Борис - Да это правда. Я - свидетель. Самое интересное в этой истории - это то, что во время эксперимента в качестве независимого жюри присутствовали дамы.
  
   Все выпивают. Сионистик активистик ест жадно до неприличия. Одна рисинка застряла у него в бороде и мерзко трясется на волоске при жевании.
  
   Борис - А на другой день, воодушевленный грузоподъемностью органа, Семен решил попробовать свои силы на разгрузке вагонов с помидорами. Первые полчаса бегал бегом с ящиками, затем замедлил темп, а через час упал бездыханный на грязный от раздавленных помидор пол. Главное он лежит, а мы ему, нарочно свирепея: Вставай падла, вставай предатель, плохиш. А он закатил глаза и голосом смертельно раненого партизана: "Пристрелите меня" и так и не встал.
   Вовик - Но рублики за работу поровну поделили?
   Борис - А как же.
   Фирочка (ехидно) - А теперь Семен поровну долларами делится. (смотрит выразительно на Бориса)
  
   Борис недоуменно переглядывается с Валентиной. Заходит Настенька. Вовик, как будто шутя усаживает ее на колени, она пытается встать, но Вовик, гадко смеясь удерживает ее. Эмма замечает раздражение в глазах Бориса и бесцеремонно забирает Настеньку.
   Эмма (Настеньке, гладя ее по голове) - Поиграй солнышко с Сарой. Она в зале пластинки перебирает.
  
   Настенька уходит. Борис видит, что Борщевский выпил и ничего не ест.
  
   Борис (Борщевскому) - А закусить?
   Семен - А Саша у нас почечник Он на строжайшей бессолевой диете. Ему пить водку можно, а закусывать нельзя. Экономически выгодный гость.
   Борщевский - Почему нельзя? Немножко сырку можно (пытается отрезать от большого куска тонкий ломтик, ему это удается, но нож со стуком соскальзывает и громко бьет по тарелке. Он снова отрезает ломтик, и снова громкий удар по тарелке)
   Борис - Саш, давай я сыр нарежу.
   Фира (с язвительной назидательностью) - А у американцев не принято нарезать весь сыр. Нужно делать так, как делает Саша. В приличных домах так сыр не нарезают.
   Борис - В приличных домах, гостям не напоминают о приличиях, и где вы видите здесь американцев? (оглядывает присутствующих)
   Эмма (с одобрением в голосе) - А ведь Борис прав. Американцев здесь нет, но есть те, кто страшно хотел бы быть американцем.
   Борис (протягивает через стол Эмме руку) - Настоящий друг. (Эмма тоже протягивает ему руку).
   Фира - А вы слышали, что Фельдман женился?
   Вовик - На своей внучке. Беллочка моложе его на тридцать пять лет.
   Ортман - Она не за Фельдмана вышла замуж, а за его деньги.
   Фира - А для мужчины возраст не имеет значения. Главное, чтобы он мог обеспечить семью. Меня, например, мог бы покорить мужчина имеющий яхту (стреляет глазками на Семена).
   Борис - А внешность, интеллект, пристрастия - все это не имеет значения?
   Фира (не скрывая неприязни) - Да, абсолютно не имеют. А вот нищий кавалер ущербен по определению.
  
   Борис мрачнеет лицом.
  
   Борщевский (пытаясь разрядить обстановку, обращается к поэту) - А вы не могли бы прочитать нам, что-нибудь лирическое.
   Поэт (с нетрезвой дикцией, подвывая)
   Когда умру, мне все равно,
   В гробу сосновом или без,
   Лежать мне будет суждено
   Иль дым взовьется до небес,
   Коль в крематории сожгут.
   Ну а в раю меня не ждут.
  
   Романтик в годы молодые,
   А ныне - зоркий мизантроп....
   Поэт - Все из головы вылетело. Не могу пьяный декламировать.
   Сионистик активистик - Кстати о стихах. Игорь меня огорчил. Написал про израильтянок:
   "Лицо торчит, как жопа из кустов".
   Сказать такое про женщину да еще про еврейку - Это все равно, как будучи прижатым в автобусе к пышному заду прелестницы, брезгливо сказать: "Фи, какое мерзкое филе". У него, наверное, непорядок с нижним этажом.
   Борис (встает, идет в зал, разговаривая вслух сам с собой) - Ну, допустим, у Игоря Мироновича там все в порядке, а вот у тебя у козлика - нет! Иначе бы твоя крыска так откровенно под Семена не стелилась. (останавливается на пол пути, поворачивается к столу и говорит) - А мне у него очень нравится вот это. (декламирует громко с выражением)
   Умельцы выходов и входов,
   Настырны, въедливы и прытки.
   Евреи есть у всех народов,
   А у еврейского в избытке!
  
   В зале Настенька играет с Сарой. Заходит Борис.
   Настенька (тиская Сару) - Пап, правда, она хорошенькая?
   Борис - Как куколка.
   Настенька - А волосики, какие тоненькие, как пух! Потрогай пап. Красивенькая!
   Борис (присев на корточки рядом с Сарой) - Вы у меня обе красавицы. Ты когда родилась, тебя дядя Вова Газман увидел в люльке и сказал: "Потрясающая красавица". А он педиатр, он знает, что говорит. Так, что вы у меня обе потрясающие красавицы. (целует локоны у Сары, у него увлажняются глаза. Он встает, пытаясь удержать предательскую влагу, говорит задумчиво) - Так! Кажется начинают шалить нервишки на сытом Западе. А не пора ли обратно домой?
  
   На кухне пьяный в зюзю поэт поет: - Утро красит нежным светом (останавливается, спрашивает) - светом или цветом? Не помню. Надо бы у Дмитрия Покраса спросить. Кстати, он же из наших? (не получает ответа, поет дальше, энергично рассекая рукой воздух) - Могучая, вонючая, никем непобедимая. Страна моя, Москва моя, ты самая гребливая. (оглядывает всех, пытаясь определить, какое он произвел впечатление).
   Борис - Как там у Пушкина? Я, конечно, презираю свое отечество с ног до головы, но мне неприятно, когда тоже чувство разделяют иностранцы. (встает, идет к себе в спальню, говоря вслух мечтательно) - А вот, интересно, если бы этому поэтику в рог заехать? Как бы он себя повел? Драться бы не стал - это однозначно. Заверещел бы как свинья. Всех присутствующих в свидетели бы призвал. И справочку в полицию на другой же день приволок о сотрясении ума. Семен говорил, что у них тут с этим строго. Домой мне надо, домой. Баньку протоплю, веничек запарю и буду хлестать себя пока всю пакость с себя не смою. Пораженцы, бля, капитулянты.
  
   Борис с Настенькой подметают дорожку перед домом. В воздухе кружатся единичные хлопья снега.
   Настенька (подставляя ладошку) - Ой! Снежок. А во Флориде есть снег?
   Борис - Нет, дочурка, там тепло.
   Настенька - А когда мы туда поедем?
   Борис - Семен грозился на той неделе поехать.
   Настенька - А ты хочешь ехать? Я хочу, только я уже по нашей школе соскучилась. А ты?
   Борис - Честно.
   Настенька - Честно.
   Борис - Если честно, то я домой хочу. Хочу новый Год со снежком, с морозцем. Идешь, а под тобой снег хрустит. А в коридоре холодец стынет. Плотный, хоть ножом режь. А сальцо с мороза с чесночком? Плохо, что-ли. И все по-русски говорят. Представляешь? Все и по-русски.
  
   Семен смотрит в окно на Бориса с Настей. Идет на кухню. Валентина наклонившись моет пол в его туалете. Семен подходит, и стоя в проеме двери тянется за дезодорантом, стоящем на полке. При этом, он, как бы нечаянно упирается в зад Валентины лобком. Валентина резко распрямляется, выставляет вперед руку, не давая Семену приблизиться.
  
   Семен (с изменившимся лицом) - Прошу пардону, это я нечаянно. А ты Бориса после этого долго помнишь?
   Валентина - Ты это о чем? Ах об этом? А он мне забывать не дает. Ты его знаешь. Я забуду, а он мне напомнит, я забуду, а он мне опять напомнит. Так, что в дублерах мы не нуждаемся.
   Семен (сухо) - Шучу (уходит)
  
   Вечер. Борис слоняется по дому. Находит пластинки, читает вслух название: - Джузеппе Верди "Травиата". Берет вторую пластинку, читает: Бизе "Кармен".
  
   Борис (Валентине) - Не иначе Семен решил музыкальный слух развивать. А может быть картину гонит по своему обыкновению. У него же слуха ноль. Ты себе не представляешь, он не может спеть "В лесу родилась елочка" - врет страшно. Абсолютное отсутствие слуха. Что редкость среди евреев.
   Валентина - Может поэтому он так плохо по-английски говорит? Ведь язык - это искусство подражания.
   Борис - А вот кто классно спикает - это Борщевский. Он вчера звонил по телефону, я слышал. Вообще!
   Валентина - Саша - хороший.
   Борис - Откуда ты знаешь?
   Валентина - Женщины мало знают, но много понимают. Жалко его. Он такой больной. Ему каждую неделю кровь от шлаков очищают. Он в России умер бы давно. Там очередь на гемодиализ.
   Борис - А в России он может быть и не заболел. Он тут стресс дичайший пережил с этой сраной эмиграцией и вот результат.
   Пауза.
   Борис - А как тебе плохиш?
   Валентина - А плохиш полностью оправдывает свою кличку. Только вы называете его плохишом понарошку, а он заслуживает того, чтобы его называли плохишом на полном серьезе.
   Борис (иронично) - Добренькая ты моя. А где он, кстати? Он обещал сегодня у шефа отпуск попросить.
   Валентина - Мне кажется мы ни в какую Флориду не поедем.
   Борис - Откуда знаешь. Ах да, я забыл: женщины мало знают, но много понимают.
   Ну, нет. Плохиш слово держит. Хотя я, лично туда не рвусь. Я домой хочу. (поет) - Но я Сибири, Сибири не боюся, Сибирь ведь тоже русская земля, эх! Вейся вейся чубчик кучерявый! Эх, развевайся, будь весел, как и я.
  
   Звонит телефон. Борис подбегает, берет трубку. Слушает.
   Борис (в трубку) - Ничего страшного. Да брось ты. Все нормально, старик, не переживай. Пока (кладет трубку, говорит Валентине) - Семен звонил. Сказал, что шеф не дает отпуск и, вообще, вместо отпуска так его работой загрузил, что он домой сегодня не придет. Вот тебе и Флорида. А я и не хотел. (Валентине) - А ты молодец. Кассандра. Как в воду глядела, что никуда поедем.
   Валентина - Я же тебе сказала: Женщины мало знают, но много понимают.
   Борис - Как-то паскудно на душе. А у тебя?
   Валентина - Не паскудно, а погано.
  
   Вечер. Борис пытается отремонтировать магнитофон. Вставляет пленку - магнитофон не работает.
  
   Борис - Как он вообще без магнитофона живет? Мы в Сибири дня без музычки не жили. И ведь любит плохиш Бабеля цитировать со слезами на глазах (изображает Семена) - "Вдали послышалась цыганская песня, и сладкая волна самоуничтожения захлестнула меня".
   Валентина - Он, как и большинство эмигрантов, больше не нуждается ни в каких захлестываниях. Ты что не понял еще, что все они тут, кроме Саши Борщевского и Эммы, утратили всякий романтизм и стали жмотами и скучнейшими прагматиками. Выдай лучше экспромт на заданную тему.
   Борис:
   Ты был веселым хлебосолом,
   Душой компании, и вот,
   На сытом Западе хваленом
   Меня встречает грустный жмот.
   А может, ты им был всегда?
   Печально это, господа.
   Валентина - Печально - это не то слово.
   Борис - А знаешь, когда я подаю ему есть, и спрашиваю его: "Вкусно!?" (изображает, как он спрашивает) - Я чувствую в себе, несвойственную мне угодливость. Противно.
   Валентина - А давай завтра купим магнитофон.
   Борис - Помирать так с музыкой? У нас же денег не останется.
  
   Магазин электротоваров. Борис, Валентина и Настенька выбирают магнитофон. Находят самый дешевый двухкассетник. Жестами просят продавца поставить любую пленку.
  
   Продавец (неожиданно по-русски) - У него звук, как у жестянки.
   Борис с Валентиной (обалдев) - А как вы узнали.
   Продавец - Поживете и тоже будете за километр своих узнавать (показывает на японский магнитофон) - Возьмите фирменный "Сони", не пожалеете.
   Валентина - Это для нас дорого.
   Продавец - Но зато он проработает ровно в три раза дольше, чем дешевый. Берите, не пожалеете. В России таких нет. Там все подделки. Где-нибудь на Тайване их клепают и за фирменные выдают.
  
   Борис в русском магазине покупает магнитофонные кассеты.
   Борис - А Рубашкин у вас есть?
   Продавец (подает пленку) - Все Рубашкина спрашивают. И что интересно? В России он давно уже не модный, а у нас нарасхват.
  
   Вечер. Приходит Семен с Ортманом. Ортман в твидовом пиджаке. Сидят на кухне.
   Борис подает им отбивные котлеты и уходит. Семен с Ортманом едят, разговаривают о чем-то вполголоса и доверительно. Заходит Борис. Они выразительно замолкают.
   Борис (догадывается, что говорили о нем, и чтобы нарушить неловкое молчание, показывает на пиджак Ортмана) - Саш, а как эта ткань называется? Я бы купил такой же.
   Ортман (неприлично долго молчит, потом цедит сквозь зубы) - Это твид (добавляет, что-то по-английски и оба улыбаются, не глядя на Бориса).
  
   Борис (белый от бешенства, стоит в коридоре идущем на кухню, подходит Валентина)
  
   Валентина (тревожно, вглядываясь в лицо) - Что с тобой?
   Борис (глядя мимо Валентины) - Нет. Это невыносимо. Вот козлосрань!
   Валентина - Да что случилось?
   Борис (не воспринимая вопрос) - Устряпать оленя вместе с этим штопаным гондоном? Уложить сучар прямо тут на кухне. Но как потом полицаям объяснишь инцидент? За что, собственно? Даже с переводчиком не объяснишь.
  
   Борис решительно идет в спальню. Валентина заходит за ним. Настенька рисует, сидя на кровати.
  
   Настенька - Пап, ты че такой бледный?
   Борис - Перемена климата. Завтра же едем домой.
   Валентина - Но у нас же билеты с закрытой датой вылета. Придется доплатить за досрочный вылет, а у нас денег не хватит.
   Борис - Пару недель в аэропорту посидим. Не велики бояре. Ничего с нами не сделается.
  
   Звонит телефон. Борис снимает трубку.
  
   Борис (кричит на кухню) - Семен! Возьми трубку, тебя какой-то Фима спрашивает. (кладет трубку).
  
   Заходит Семен (торопясь) - Борис. Сделай, быстренько, что-нибудь похавать, а я в аэропорт. Фима прилетел из Одессы.
   Валентина - Коллега?
   Семен - Хуже! Двоюродный брат. Он, конечно, поц, но новости расскажет. И телевизор мне на кухне отремонтирует. Ему, вообще-то, в Калифорнию надо, там моя чокнутая тетя живет. Я помчал (уходит)
   Валентина (Борису) - А что такое поц?
   Борис (косясь на Настеньку) - Поц - это тот орган, на который ты подумала.
   Валентина (Борису) - Тебе сегодня нужно особенно тщательно соблюдать алкогольную дозу.
   Борис - Вот не люблю я это страшно. Я же обещал.
   Валентина - Обещал, но в тебе сегодня сидит пружина и чтобы она не распрямилась ты должен быть начеку.
   Борис - Будь спок!
  
   Накрытый стол. За столом Семен, Фима, похожий на Бубу Касторского, Борис, Валентина и Настенька..
   Валентина наливает три рюмки, переливает их в стакан и подвигает его к Борису.
   Семен (поднимает стакан) - Выпьем за гибнущий город моего детства. (лихо выплескивает водку в рот)
   Фима - Шо такое? Почему гибнущий?
   Семен - Потому, что из него уехали греки, а теперь уезжают евреи, и как только уедет последний еврей, Одесса навсегда утратит свою индивидуальность. (Фиме) - А почему Раевский молчит? Звоню - не отвечает. Он что адрес поменял?
   Фима - Раевский в Израиле
   Семен (потрясенно) - Раевский в Израиле? Если бы я вчера умер, я бы себе этого никогда не простил. Потому, что я бы умер с чувством неисполненного долга. Ну, Игорек! Ну, молодчина. (Борису) - А налей-ка мне Боря мою студенческую дозу. Не забыл?
   Борис (открывает сервант, находит самый большой стакан, наливает до краев водку "Абсолют") - тебе же утром на работу. Сам будешь под наркозом - печень уже не та.
   Семен - А мне шеф два дня отгулов дал (выпивает стакан водки до дна).
  
   Валентина заходит в прихожей в телефонную будку. Плотно закрывает за собой дверь. Ищет в телефонной книге номер - не находит, закрывает книгу с огорчением, собирается уже выходить, но обращает внимание на список телефонных номеров на стене, написанных на листке по-русски. Она ведет рукой по списку, доходит до фамилии Борщевский и набирает номер.
  
   Валентина (прикрывая ладонью трубку) - Алло! Александр? Валентина беспокоит. Мне тоже приятно. Как ты себя чувствуешь? (пауза) - Не расстраивай меня. Это все из-за нас. Тебе же пить нельзя (пауза) - Можно? Ну ладно, успокоил, а то бы я переживала. Саш, как ты считаешь израильский консулат может отправить за свой счет нас в Израиль? (пауза) - Правда? Я не верю. А ты смог бы быть нашим переводчиком. (пауза) - Саша - ты прелесть, я знала, что ты не откажешь. Только это пока между нами. Хорошо? Спасибо тебе огромное. Выздоравливай. Ты здесь самый лучший.
  
   Валентина возвращается на кухню. Семен в состоянии приличного подпития. Фима - тоже.
  
   Семен (Борису) - А помнишь про "почем зря?". Расскажи Валентине.
   Борис - Да уж, как не запомнить. (Валентине) - Нас с Семеном пригласили в одну интеллигентную семью.
   Семен - У них всегда было мало алкоголя, но полно жратвы, а главное, что по еврейскому обычаю, там давали продукты с собой.
   Борис - А Семен, как назло загрипповал.
   Семен - Летом.
   Борис (категорично) - Осенью. Я иду из гостей мне там жратвы для Семена напередавали. Открытые банки со шпротами переложили в пол литровую банку.
   Семен - Форшмак объеденский, пол копченого гуся и стряпни пол ведра.
   Борис - Я иду, прижал к груди питание и вдруг вижу, как обворожительная мамзель, машет вслед отъезжающему такси. Смотрю, а она идет в мою сторону, я за ней (вспоминает):
  
   Сумерки. Борис идет, за молодой женщиной.
  
   Борис - Девушка хотите есть. У меня полный мешок всякой вкуснятины. Вы ели, когда-нибудь копченого гуся. Уверяю вас, что ничего вкусней человечество еще не придумало. Вот мой дом. Пойдемте и вместе поужинаем.
   Незнакомка - Издеваетесь над бедной женщиной? Я целый день мужа на курорт собирала. Маковой росинки во рту не было, а вы мне о деликатесах.
   Зашли в дом. Борис знакомит Семена с дамой. Выкладывает яства на стол.
   Борис (Семену) - Ну ты как?
   Семен (слабым голосом) - Температура сорок и палец болит (шевелит указательным пальцем) - наверное у меня артрит. (обращается в женщине) - Вы не могли бы дернуть меня за пальчик? А то пошевелить им не могу.
   Женщина подходит осторожно берет его за палец. Семен расставляет пошире ноги, и приготавливается к перенесению боли. У него страдальческое выражение лица. Женщина деликатно дергает его за палец и в это мгновение Семен издает пушечный залп из под одеяла.
   Женщина остолбенела на секунду и бежит к дверям. Ее догоняет Борис.
   Женщина (взволнована до невозможности) - Он меня не уважает! Он меня не уважает.
   Борис (ополоумев от Сенькиной наглости) - Да он же без сознания. Это у него от температуры. Он же не дееспособен. Вы посмотрите на него - у него же бред!
   Женщина - Хорошо я останусь, но только при одном условии: ужинать будем на кухне без артиллериста.
  
   Хохот за столом. Семен вытирает слезы.
  
   Борис (продолжает) - Я ему утром говорю: ты зачем плохиш сделал при даме "почем зря?" - так назывался среди студентов знаменитый Сенькин залп, а он мне: "Так поступил бы на моем месте каждый! Я испугался, что она все сожрет, и решил испортить ей аппетит".
  
   Семен - Завтра везу вас в Нью-Йорк. Сходим в русский ресторан на Брайтон Бич, переночуем у Рафа Чхеидзе, а утром домой. (обращается к Фиме) - А что с Додиком случилось? Мне сказали, что на работе умер? Давайте выпьем.
   Фима (остекленело) - Я пас. (встает и шатаясь идет в библиотеку)
   Борис - Надо его уложить. (заходит за Фимой, Фима спит на ковре, подложив под голову спальный мешок).
   Валентина - надо его на кровать перенести.
   Семен - Ладно. Пусть спит. Тут тепло, даже жарко. И туалет рядышком.
  
   Спальня Бориса.
   Борис (лежа в кровати, говорит Валентине) - Я же говорил тебе, что плохиш хороший мужик. На баб замужних западает? Но он же не виноват, что по другому у него не получается. Конечно он изменился, но мы ведь тоже изменились. Ты со мной не согласна?
   Валентина молчит.
   Борис - А в чем я в ресторан пойду? Там наверно все в смокингах? А у меня даже туфлей нет. Буду в зимних ботинках, как белая ворона.
  
   Утро. Фима залез ночью в спальный мешок. Проснулся и стоя на коленях сворачивает колбаской мешок. Заходит Семен.
   Семен (гневно) - Ты что спал в мешке. Ты же грязный, его же стирать нельзя. Мне его выкидывать теперь, что ли?
   Борис (проснулся и недоуменно смотрит на Валентину) - Че он там орет?
   Валентина - Фима залез ночью в его спальный мешок.
   Борис (качая головой) - Чистым стал капиталист? Забыл, как трусы год не менял в институте. Мы ему купили на толчке десять плавок, а старые торжественно сожгли на окне. Знаешь, как коптили? Как бензол. А теперь чистым стал, засранец.
  
   Семен уходит из дому, громко хлопнув дверью.
  
   На кухне сидят нарядная Валентина, Борис и Фима. Борис смотрит на часы, потом в окно.
  
   Борис - Он, наверное, ночью решил ехать?
   Фима - Правильно. Ночью машин меньше. Ехать легче.
   Борис - А я ночью не люблю ездить, плохо ориентируюсь в городе.
   Валентина - А куда мы Настеньку денем? Ее же нельзя в ресторан?
   Борис - Понятия не имею.
  
   Темнеет. Часы показывают десять часов. Слышен звук мотора.
  
   Фима (бежит к окну) - Семен приехал.
   Валентина - У меня уже все настроение ехать пропало. Полтора часа до Нью-Йорка, пол часа по городу, а там и ресторан закроется.
   Борис - Он до утра может быть работает.
  
   Входит Семен. Открывает холодильник, пьет из горлышка минеральную воду.
  
   Семен (с непонятным укором) - А вы знаете, что идти такой оравой в ресторан - это дорого? Завтра лучше съездим на рынок, закупимся.
   Валентина (спокойно) - А мы, если честно, и не хотели в ресторан. Ты же сам предложил?
   Борис (с подозрительным по тону весельем) - Правильно Сенюля. Завтра на рынке у поляков закупимся. Наварю целое ведро кубанского борща и куда с добром. Неделю жрать будем. Нашу коммуналку только с рынка и кормить. Раскатали губу (встает, уходит с кухни, поет на ходу) - Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый.
  
   Спальня Бориса.
   Борис - Как это я раньше не сообразил? Когда он десять лет меня не видел и через пол часа после встречи пошел без меня жареную картошку у друзей жрать? И нас друзьям не представил.
   Валентина - Все ты сообразил, ты просто видеть не хотел очевидное. Ты же экспромт тогда выдал:
   Ел без меня и без стесненья сказал о том, нажав на газ.
   И легким лучиком прозренье приподняло завесу с глаз.
   Борис - А я и забыл уже.
   Валентина - Я же говорю, что записывать надо.
  
   Кухня. Борис возится у плиты. Валентина с Настенькой моют посуду. Заходят Семен, Ортман и сионистик - активистик. Здороваются. У всех на лицах тайная печать ответственного задания. Борис предлагает всем кубанского борща. Все садятся за стол, но есть отказываются, кроме сионистика-активистика. Он ест жадно, шумно втягивает в себя горячий борщ, потеет и не успевает вытирать пот. У него нет с собой платка. Он вытирает лоб рукавом. Борис подает ему салфетку. Тот благодарно кивает.
   Борис (думает) - Худой, а жрать здоров. Не кормит его крыска, что ли? (возвращается за стол).
   Сионистик-активистик (приосанивается и говорит) - Демонстративное славянофильство - это одна из форм антисемитизма. (видит недоуменный взгляд Бориса и разъясняет) - Вот старший брат режиссер - человек цивилизованный, сказал однажды: "Скажи мне, кто ты относишься к евреям, и я скажу, кто ты", а младший все по церквям, все себя знамением осеняет, поэтому у него в фильмах и нет ни одного еврея.
   Борис (раздраженно) - Да вы тут все умом на антисемитизме тронулись! Ну, зачем ему евреев в кадр совать, кода у него и без них гениально получается?
   Сионистик-активистик (переглядывается с Семеном) - Все евреи должны жить в Израиле.
   Борис - Но по очереди.
   Сионистик-активистик (игнорируя шутку) - Потому, что мы евреи слабый, болезненный и трусливый народ.
   Борис - Особенно Менаше Габриэлович Чхеидзе! Валит с одной колотухи махрового антисемита в самом соку, и сминает в лепешку одним ударом водосточную трубу пермского производства.
  
   Сионистик-активистик молчит, смотрит беспомощно на Семена с Ортманом.
  
   Борис (сионистику-активистику) - А ты, почему в Израиль не поехал?
   Сионистик-активистик (со вздохом, старательно изображает огрчение) - Да так уж получилось.
   Борис (резко встает, шумно отодвигает стул и быстро идет к сионистику вокруг стола. Он становится за его спиной, наклоняется к уху сионистика, и еще раз спрашивает, как бы сгорая от любопытства)
   Борис - Как это получилось? (наклоняется еще ниже, кладет одну руку на шею сионистика) - Нет, мне просто интересно, ты мне расскажи агитатор, как это так получилось, что ты здесь сидишь, всех вербуешь в опасный для жизни любимый твой Израиль, а сам сидишь тут в безопасности у дяди Сэма на хлебах? (Борис уже почти касается уха губами, сионистик втягивает голову в плечи, смотрит на Семена. Семен показывает ему глазами, чтобы он не перечил Борису)
   Борис (с интонацией бабушки, кормящей внука) - Ну, что же мы кушать прекратили? А прекратили мы кушать, потому что богатым воображением труса, мы представляем, как от удара в затылок, ложка, поднесенная ко рту, по закону инерции вонзается тебе в глотку. А пить мы не сможем, потому что от предполагаемого удара по стакану, сосуд влетит в хавальник, круша зубы и разрезая осколками гортань. Мы даже и говорить не сможем, потому что пересохнет со страху жевательный аппарат, и язычок, не смазанный слюной будет мямлить нечленораздельное. А когда ожидание зверской оплеухи станет совсем невыносимым, у нас появится позорное желание на низ. Да оно у нас уже и появилось. Ну, скажи дяде, хотим мы пи-пи?
   Настенька (с любопытством, наблюдающая сцену) - Пап, ты чего?
   Борис (разгибаясь и поворачиваясь к Настеньке) - Ничего. Все нормально дочурка.
  
   Сионистик-активистик, воспользовавшись временной отстрочкой экзекуции, сквозит мимо Бориса, одевает ботинки и бежит из дома, уже на улице зашнуровывая непослушными пальцами ботинок.
  
   Вечер. В зале смотрят телевизор Фима, Борис, Валентина и Настенька. Приходит Семен, садится сбоку на стул и тоже смотрит передачу. Звонят. Валентина открывает дверь. Заходит пьяная Фира.
  
   Фира - Ой, мы у Норочки так наклюкались. У нее день ангела. (Семену) - Ты где был, противный. Тебя там все ждали. (на нетвердых ногах подходит к Семену и садится ему на колени. Ерзает у него на причинном месте, обнимает его за шею и целует его в губы чувственным поцелуем).
   Борис (думает) - Страстный поцелуй после сорока лет - это взаимное отсасывание гноя из поддесневых карманов. Так, по крайней мере, нам объясняли на курсе терапевтической стоматологии. Неужели все бабы такие стервы?
   Валентина (догадывается по выражению лица Бориса, о ходе его мыслей). Валентина (думает) - Нет, не все. (Валентина бросает короткий взгляд сбоку на Фирочку, делает вывод) - Ногти выпуклые - легочница с детства. Цвет лица под штукатуркой - зеленоватый, это значит, что она скверно питалась, поэтому поздно созревала и страшно завидовала подружкам. Да кто ж бросит в нее камнем в бедную, когда она в первого же встречного студента, приехавшего к ним в деревню на практику, вцепилась двумя руками, как за спасательный круг. Ну и что, что бороденка, как у юродивого, зато врач без пяти минут, к тому же еще и еврей, не пьяница, не забулдыга, каких у них на селе пруд пруди. Но самое главное, он еще и в Америку грозился ее забрать из родной деревеньки Мудищево. Господи! Да как же ей было устоять-то миленькой? И он шкет, прыщи онанизмом лечил, тоже женским вниманием не обласкан. В общем, встретились два одиночества. И ведь не обманул, под венец повел, вот только в Америке дела не пошли, диплом не подтвердил, экзамен не сдал и подался с горя в сионистики. И что она теперь имеет? Социальную квартирку (ублюдочный вариант) с этим козлобородым шибздиком, а тут Семен - холостой, еще не старый, с такими хоромами, да еще и яхту купить собирается. Ну как ей не соблазниться? Ну как ее судить? Да мы ее судить и не будем. Но вот, что касается меня, да я бы с ним на одном гектаре срать не села, ну вот на за что! Ни за одну яхту, ни за десять! Ни за какие коврижки, хоть озолоти - не соглашусь.
   Борис (поднимаясь, протягивает ей ладонь, Валентина хлопает его по ладони сверху) - Одобрямс! Однако этот бедлам становится на трезвяк невыносим. Мне просто необходимо врезать мои законные три рюмашки. А не сгонять ли нам с Фимой за бутыльментом?
  
   Борис с Фимой возвращаются с бутылкой. Заходят в дом. Семен с Фирой уже ушли. Борис принюхивается, проходит на кухню и видит там Эмму доверительно беседующую с Валентиной.
   Борис - Привет, девушки. Все о сокровенном толкуем о девичьем?
   Эмма - Глупым мужчинам понять не дано, какое это райское наслаждение самозабвенно болтать о пустяках. Мы о Борщевском говорим. К нему вчера опять скорую вызывали. Я разговаривала с его лечащим врачом. У него ужасный прогноз. Жалко его до слез. Он единственный, кто смог в этом моральном лепрозории остаться порядочным человеком.
   Борис - А я еще на улице по тонкому запаху французского парфюма догадался, что ты здесь.
   Эмма - Какой парфюм? Борис? Это я сама так вкусно пахну.
   Борис - Верю, не сомневаюсь, и позвольте вам отвесить комплимент.
   Эмма - Не позволю, потому что до сих пор не выяснила для себя: комплимент - это тонкая лесть или констатация реально существующих достоинств?
   Борис - А это и неважно. Главное - это внешняя достоверность. Хороший комплимент, как и денежки, никогда не бывает лишним. Нужно только так его сконструировать, чтобы поверили.
   Эмма - Не поверю.
   Борис - Поверишь. Итак, я утверждаю, дорогая Эмма, что твоя аристократичная печень и нежнейший желудочно-кишечный тракт работают безукоризненно.
   Эмма - Фи, какой натурализм. Комплимент не принимается в виду его абсолютной физиологичности.
   Борис - Но ты же не спросила, на каком основании, я сделал подобное заключение?
   Эмма - Спрашиваю.
   Борис - Охотно отвечаю. За окрас и тургор кожи отвечают печень и пищеварилка, а у тебя такой нежный смуглый румянец, что у меня нет никаких сомнений в том, что вышеперечисленные органы функционируют прекрасно. Ну, как? Поверила?
   Эмма - Сдаюсь. Поверила и возгордилась.
   Борис - Хотите девушки остограмиться за Фимин отъезд?
   Валентина (переглядывается с Эммой) - Девушки остограмиться не хотят, но за Фимин отъезд можно по рюмашке.
   Эмма (Фиме) - А когда ты уезжаешь?
   Фима (смотрит на часы) - Сейчас Семен меня в аэропорт должен отвезти. Я в Калифорнию лечу.
   Борис (разливая по рюмкам и показывая на этикетку на бутылке) - Смотрите, какую мы с Фимой водочку откопали? (читает) - "Казачок". А почему мы именно ее купили? А потому, что написано по-русски. Умеют америкашки торговать.
   Фима - Догадливые поганцы.
   Борис - После вчерашнего пистона за осквернение хозяйского спального мешка, симпатии Фимы к американскому образу жизни резко пошли на убыль.
   Эмма - А вы что же (не знает, как поделикатнее сформулировать вопрос) - водку сами покупаете?
   Борис - А что тут такого?
   Эмма - Ничего, но мне кажется, что друзья так... (не договаривает) - Впрочем это дело не мое. А знаете, что? Переходите-ка вы жить ко мне. Я вас хоть на машине покатаю, город вам покажу, а то вы так просидите на кухне весь отпуск и Америки не увидите.
   Валентина - Спасибо, Эмма. Будет совсем невтерпеж - совершим дерзкий побег от Семена.
  
  
   Эмма выходит из дома Семена, ее провожают гости до машины. Эмма желает Фиме счастливого полета и уезжает. Гости возвращаются в дом. Подъезжает Семен на Джипе. Заходит в дом.
  
   Семен (с порога Фиме) - Готов? Родственничек. (с намеком стучит ногтем по циферблату часов)
  
   Фима прощается с Борисом и Валентиной, берет чемодан и выходит с Семеном к машине. Они садятся в машину. О чем-то говорят, сидя в салоне автомобиля. Вдруг, Семен выходит из машины, открывает дверь в квартиру и кричит: "А Эмка потому вас к себе жить зовет, потому что глаз на Борьку положила"
  
   Громко захлопывает дверь, бежит к машине, резко берет с места и уезжает.
  
   Борис (Валентине недоуменно) - Откуда он узнал? Ах, да! Фима! Подлая порода. Но как права Эмма? Это действительно моральный лепрозорий. Я знаю точно, как теперь поведет себя плохиш. Он купит тортик, приедет к Эмме, вроде как чайку попить, потреплет Сару за щечку, и уже уходя, максимально стерев с рыла шкурный интерес, скажет промежду прочим.
   -Сдается мне, у вас с Борькой брачные игры начинаются.
   Эмма спросит - Он, что, сам тебе об этом сказал?
   А Семен ей, изображая благородство: - Ну, нет. Борька мужик порядочный.
   И тут же обкакает меня, скажет: - Но намякивает, ох, намякивает.
   И все! Не отмоешься, не обелишься, не реабилитируешься. Хочешь, чтобы люди поверили в самый гнусный, самый чудовищный навет? Ну так походи по знакомым и пожалуйся им, как тебя бедного оклеветали. Вот суки! Одна порядочная женщина на весь этот эмигрантский бордель и перед той облажать должны.
   Завтра же в Сибирь. Домой из этой клоаки.
   Валентина - Домой - это к кому? К сотруднику железнодорожной милиции? В казенный дом захотел?
   Борис - А куда ехать?
   Валентина - В Израиль, вот куда.
   Борис - Я в этот кишлак не поеду.
   Валентина - Если из страны уезжают евреи, значит там жить нельзя, значит "прогнило что-то в датском королевстве".
   Борис - Если у евреев такой тонкий нюх на опасность, почему они из Германии не уехали до того, как их в крематории повели?
   Валентина - Этого я не знаю, но зато мне доподлинно известно, что в России прокатились две страшные волны антисемитизма, хочешь дождаться третьей?
  
   Звонит телефон. Борис нажимает кнопку громкоговорителя и снимает трубку.
  
   Синистик-активистик (возбужденно и на повышенных тонах) - Что вы там коммуналку устроили? Понаехали пылесосы, создали такую обстановку, что Саймон к себе домой не хочет возвращаться.
   Борис - Однако, ты осмелел. Вот что, значит, оказаться в пределах недосягаемости. Послушай меня, хорек! Слово "коммуналка" применительно к нашей ситуации, предложил употреблять я, а тот, который рядышком с тобой стоит, выдает его, по своему обыкновению, за свою остроту, хотя острым там и не пахнет. Что касается пылесосов, так это не по адресу. Я у него ни копейки не взял и надеюсь, не возьму. А вот, что касается невыносимой обстановки, то сегодня, я действительно возвращаться домой ему не советую, потому что, как только он появится, я начищу, наконец, ему фэйс. Ты, вонючка, можешь прийти с ним вместе - получишь за компанию.
  
   Борис (положил трубку) - А ты знаешь (Валентине) - Если честно сказать, я чувствую облегчение. Мерзкой недоговоренности, которая меня больше всего напрягала, больше не существует. В конце концов, я не виноват, что наши отношения зашли так ... (замолкает, вспоминая) - А помнишь, как доктор Ватсон в исполнении Виталия Соломина, говорит с укоризной Шерлоку Холмсу "зайти так далеко?!"
   Представь, из-за ничтожнейшего нарушения его другом правил английского общежития, этот рафинированный интеллигент был возмущен до глубины души: "зайти так далеко?!"
   Интересно, чтобы он сказал, оказавшись в этом террариуме? "Зайти так далеко" (Борис смеется) "Зайти так далеко" (Борис хохочет) "Зайти так далеко" (пароксизм смеха сгибает Бориса пополам, он не может остановиться, приседает около телефонной будки, непрестанно повторяя "Зайти так далеко" (слезы текут из глаз и со стороны может показаться, что этот бородатый мужик, присевший на корточки рядом с телефонной будкой, вовсе не смеется, а горько плачет, о чем-то безвозвратно утерянном) - В Уганду, в Руанду, В Израиль, на Северный полюс из этого гадюшника!
  
   Из Израильского консулата выходят Саша Борщевский, Борис, Валентина и Настенька. Борщевский очень бледен, у него одышка. Рассматривают с любопытством авиабилеты. Бережно кладут их в карман.
  
   Валентина - Спасибо тебе Саша. (целует его) Ты здесь самый хороший. Что бы мы без тебя делали?
   Борщевский - Остались бы здесь. Тут уровень жизни выше и безопасней для Настеньки.
   Борис - Тут публика шершавая.
   Борщевский - А, может быть, вы и правильно делаете, что уезжаете. Вам Сибирь снится?
   Борис - Не снится. Грезится. Она просто во мне живет и все. А тебе Ленинград снится?
   Борщевский - Сейчас уже нет. Первые годы снился, а после того, как я заболел -перестал сниться. Тут у всех душа умирает.
   Борис и Валентина обнимают и целуют Борщевского. Он целует Настеньку со словами: (вот ваш капитал). Уходит, потом возвращается.
   Борщевский - У меня такое впечатление, что я вас больше не увижу (Борису) - Семен рассказывал, что ты экспромты можешь по заказу. Сделай для меня.
   Борис - Честный?
   Борщевский - Разумеется.
   Борис:
   Душа сгорела от болезней,
   Костер погашеный давно.
   Душе в России жить полезней,
   Хоть экология - говно!
  
   Борщевский признательно жмет Борису руку и уходит не оглядываясь. Все стоят и молча смотрят ему вслед.
  
   Квартира Семена.
   Борис с Валентиной собирают чемодан. Борис вынимает из шифоньера ондатровую шапку, думает мгновенье и снова кладет ее обратно.
  
   Борис - В Израиле она не пригодится, пусть ее Семен зимой носит. (Валентине) - И ты шубу оставляй, че позориться? В Израиле сейчас люди в море купаются.
   Валентина - Может позвонить Чхеидзе? Пусть бы хоть встретил.
   Борис - Мало мне было разочарований? Если Семен в эмиграции скурвился, то где гарантия, что Гиви не изменился за столько лет.
   Валентина - А ты его не проси нас встретить. Ты скажи ему, что вылетаешь в Израиль, спроси его какая температура в Тель-Авиве. Если он спросит номер рейса, значит он хочет с тобой встретиться. А если не поинтересуется, то нам будет с ним все ясно.
   Борис набирает номер телефона. Слушает, закрывает трубку рукой (Валентине) - На иврите отвечают. По-моему - это автоответчик. Сейчас еще раз наберу.
   Валентина - Представься, скажи, что хотел узнать про погоду и клади трубку. Если он заинтересуется, он узнает номер рейса и встретит. Если - нет, то не судьба.
   Борис (недовольно) - Вот, что я не люблю, так это кого-то о чем-то просить. Мне это, как серпом. (набирает номер) - ненавижу быть никому обязанным.
  
   Голос автоответчика.
   Борис - Гиви? Привет! Борис из Америки звонил, хотел узнать, какая у вас там погода. Вылетаю вечером. (кладет трубку) - Как-то паскудно все получается. Ладно, присядем на дорожку. (садятся).
   Борис (вынимает из кармана вчетверо сложенный листочек, разворачивает его) - Я Семену вчера с психу прощальный экспромтик намарал, (читает)
   Дитя одесского привоза!
   Я все сказал, шо б я так жил.
   Произошла метаморфоза,
   И ты не тот, с кем я дружил.
   Ничто не вечно под луною,
   Но вот вопрос заколебал:
   Ты стал в Америке свиньею,
   Иль был ей, только я не знал?!
   Ну, как?
   Валентина - Отлично!
   Борис - Положу ему под подушку. Он прочитает и....
   Валентина - И что? Застыдится, корить себя станет? Как ты не можешь понять, что людишки так устроены, что никогда себя виноватыми не считают. И это хорошо, придуманный природой, своеобразный защитный механизм. А если бы люди были бы устроены иначе, они бы все передохли от угрызений совести. Даже злодей века Чикатило, например, зверски убивший полсотни детей, не себя винил на суде, а во всем винил собственную импотенцию. А ты Семена хочешь к совести призвать.
   Борис (неуверенно) - Так может быть не оставлять ему записку?
   Валентина - Последуй совету мудрых: "В сомнении - воздержись".
   Борис (упрямо) - Нет оставлю, пусть перед сном плохиш про себя почитает (идет в спальню Семена и кладет записку ему под подушку).
  
   Валентина идет в свою спальню, снимает часы и кладет их в тумбочку и быстро возвращается обратно.
  
   Валентина (Борису) -Может попросить Эмму, чтобы нас отвезла в аэропорт?
   Борис (решительно) - Никого, ни о чем я больше не буду просить. Может быть ей плохиш уже что-нибудь насочинял про брачные игры. Будешь себя чувствовать, как дурак. Она хорошая девка, не надо ее впутывать в наши дрязги. На такси доберемся. Много счетчик не намотает.
   Валентина - А как мы объясним таксисту, куда нам надо?
   Борис - Билеты на самолет покажем - он догадается.
  
   Выходят из квартиры. Закрывают дверь на ключ. Кладут ключ под коврик. Выходят из дома.
  
   Валентина (трогает себя за запястье) - Ой я же часы в тумбочке забыла! (бежит назад, открывает дверь, забирает часы, забегает в спальню Семена, достает из под подушки записку и выходит из квартиры).
  
   Зал ожидания Аэропорта.
   Борис, Валентина и Настенька сидят, ждут начала регистрации пассажиров. Борис включил магнитофон, одел наушники и слушает и шевелит губами подпевая магнитофону: "Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый".
  
   Квартира Семена.
   Семен заходит в дом. Видит пустой, раскрытый настежь шифоньер. Набирает номер телефона. (длинные гудки). Набирает другой номер.
  
   Семен - Алло! Эмма? Привет. Мои не у тебя? (пауза) В Израиль? Откуда ты знаешь? (пауза) А Сашка откуда знает? (пауза). Хорошо, спасибо. (пауза) Да нет, я только с работы. Хай. (кладет трубку, смотрит на часы, вынимает бумажник, достает деньги - несколько крупных купюр, размышляет, отделяет три сотенные, еще немного соображает, оставляет две сотенные, кладет их во внутренний карман пиджака, идет на кухню, перебирает кухонные ножи, выбирает нужный, кладет его в карман и выбегает на улицу.
  
   В аэропорту объявляют регистрацию на Тель-Авив. Борис, Валентина и Настенька становятся в очередь.
  
   По вечернему Бостону мчится на предельной скорости Джип. Семен нетерпеливо посматривает на часы. Визжат на поворотах тормоза.
  
   По залу ожидания к месту регистрации пассажиров бежит Семен. Валентина и Настенька уже прошли контроль. Борис уже протягивает свой билет, когда к нему подбегает Семен.
  
   Семен (запыхавшись) - Уезжаете негодяи? (вынимает две сотенных купюры из внутреннего кармана, протягивает их Борису) - Это вам.
   Борис (отходя в сторону, уступая свою очередь другим) - Не надо денег, Сеня. У нас есть.
   Семен (вынимает кухонный нож, протягивает Борису) - Тогда хоть нож возьми, ты его хвалил, сказал, что как бритва.
   Борис - Нож возьму, а то когда я еще на американский нож заработаю. (кладет нож в сумку) Сумка проезжает через камеру, проверяющий видит на экране силуэт ножа, требует вынуть его из сумки. Борис вынимает нож из сумки и подходит к Семену.
   Борис (протягивая Семену нож) - Пожалел мессер? Признавайся.
   Семен - Хреново все получилось.
   Борис - Бывает.
   Семен - Мне кажется, что, если бы ты приехал один, все сложилось бы по-другому. Прихватили бы пару птичек пофасонистее, махнули бы с ними во Флориду, погарцевали бы с ними по-пермски. Ты так не считаешь?
   Борис - Не бери в голову. Давай (обнимает Семена и идет на регистрацию)
   Семен (вдогонку) - Борис! Я тебе завидую.
  
   Борис поворачивается к нему, машет ему рукой. Уходит.
  
   Салон Боинга.
   Сидят рядом Борис, Валентина, Настенька.
  
   Борис (Валентине) - Деньги предлагал. Двести долларов. Из внутреннего карманчика достал, а это что означает?
   Валентина - А это означает, что заранее валюту приготовил. Боялся, что откроет при нас портмоне и сгоряча отстегнет больше запланированного.
   Борис - Все равно неудобно, как-то. Не надо было мне ему эту херню под подушку класть. Он мне деньги предлагал, а я ему такую каку на сон грядущий. Еще и свиньей обозвал.
   Валентина достает из сумочки и протягивает ему экспромт.
   Борис (пробегает глазами по записке, берет руку Валентины, целует ей мизинец) - Как ты догадалась?
   Валентина - Я не догадалась, я точно знаю, что устный укор со временем забудется, а он же представленный в письменном виде - это смертельная обида на всю жизнь. А как сложится наша дальнейшая жизнь - никто не знает. Зачем тебе кровный враг на всю жизнь? В нашей ситуации, вообще, нет виноватых. Людей меняет ситуация. Ты не виноват, что жил в стране, где для защиты собственного достоинства нужно раскалывать бутылкой череп этому козлу. Семен не виноват, что уехал, потому что не мог жить в коммунальной одесской норе и всю жизнь унизительно ждать очереди на получение квартиры. В нормальном обществе все эти проблемы давно решены.
   Борис (восхищенно Валентине) - Кассандра.
   Валентина - А то!
  
   Борис с любопытством оглядывает пассажиров. Ортодоксальные евреи одновременно встают, одевают тфилин, наматывают на руку кожаные ремешки, одевают талесы и начинают, раскачиваясь молиться.
  
   Борис (Валентине, показывает глазами на молящихся ортодоксов) - Инопланетяне! Сто процентов - инопланетяне. Вот эта хреновина на голове, как спичечный коробок называется тфилин. Это миниатюрный радиопередатчик. Кстати, каббалисты пишут, что малейшие отклонения от правильного устройства, делают тфилин непригодным для связи с Богом. Короче обыкновенный радиообмен. Строгое соблюдение определенного количества оборотов ремешка вокруг руки - это антенна.
   Валентина - А эти веревочки до самой земли?
   Борис - Это заземление.
   Валентина - Заземление должно быть из проволоки.
   Борис - Правильно. Когда эти пейсатые посланцы с другой планеты приземлились на Синайской горе, у них были проволочки. А потом у них сломался космический аппарат и они вынуждены были остаться на земле. Потом и проволочки пришли в негодность, а новых в то время человеки еще делать не научились. Вот и носят веревочки вместо проволочек, а ремешки место антенны. Знают сколько раз обмотать нужно, а зачем - позабыли. И все пытаются в космос сигнал послать, упрямцы, да все без толку. Не доходит сигнал без проволочки. Жалко их, даже! Нет, честно - жалко.
   Валентина - А раскачиваются во время молитвы зачем?
   Борис - Козе понятно: На волну настраиваются.
  
   Аэропорт имени Бен Гуриона.
   В здание аэропорта входят Борис, Валентина и Настенька. Борис ищет глазами среди встречающих знакомое лицо. Сотрудник Сохнута проводит семью в отделение для вновь прибывших репатриантов. У ведущих собеседование - очередь. Валентина с Настенькой подходят к буфету, рассматривают бутерброды, напитки. Подзывают Бориса.
  
   Валентина - не мешало бы перекусить, но почему-то ценников нет. Может быть все дорого?
  
   Продавец за прилавком накладывает на поднос бутерброды, наливает кофе, протягивает Валентине. Валентина открывает портмоне, достает десятидолларовую купюру, вопросительно показывает ее продавцу. Продавец делает рукой упреждающий жест.
  
   Валентина - Бесплатно?
   Продавец - Кен. Сохнут.
   Валентина (переглядывается с Борисом, берет поднос) - Спасибо. (отходят к столику)
   Борис - Халява, плиз. Хорошая страна.
  
   Борис садится напротив чиновника, ведущего собеседование. Тот, через переводчика заполняет анкетные данные. Выдает деньги.
  
   Переводчик - Это дмей кис - карманные деньги. Сейчас вас посадят в такси и отвезут в гостинницу "Ами".
  
   Таксист подвозит семью к гостиннице. Борис протягивает деньги, таксист отказывается от денег со словами: Сохнут.
  
   Борис (Валентине) - Если этот загадочный Сохнут нам еще и за номер в гостинице оплатил, то я, как порядочный человек, должен буду извиниться перед бостонским сионистиком -активистиком.
  
   Семья подходит к администратору гостиницы. Рядом с администратором стоит переводчик. Он помогает заполнить гостевую карту. Администратор дает Борису ключ от номера.
  
   Борис (переводчику) - А сколько стоит номер в сутки?
   Переводчик - Сто сорок шекелей.
   Борис с Валентиной (хором) - Сколько?
   Переводчик (с одесской интонацией) - Мне это нравится! Каждый раз одно и тоже. А сколько вы хотели? Вы хотели бесплатно?
   Валентина - Но у нас деньги, ну этот дмей кис ровно через четыре дня закончится.
   Переводчик - Нужно успеть за это время найти квартиру.
  
   Семья поднимается на второй этаж гостиницы, следом за ними темнокожий постоялец ведет к себе в номер пышную проститутку в невозможно короткой мини юбке. Борис открывает дверь в свой номер, постоялец с проституткой заходят в свой.
  
   Борис (Валентине) - Кажется халява кончилась. А как мы квартиру найдем без денег и без языка?
   Валентина (осматривая номер) - Это не Рио-де-Жанейро. Утром все узнаем. Давайте спать.
   Борис - А знаешь, я все равно рад, что нас Гиви не встретил.
  
   Из соседнего номера явственно слышны суперэротические стоны проститутки. Временами они похожи на крик. К стонам дамы примешивается рычание мужчины. Пауза. Смех. Снова животный стон. По окнам гостиницы забарабанил сильный дождь.
  
   Борис (тихо, после особенно страстного стона, Валентине) - Хорошо хоть Настенька спит.
   Валентина (подходит к окну, смотрит в темноту) - Дождь в конце декабря - это такое свинство.
  
   Звонит телефон. Борис берет трубку.
  
   Борис - Алло. Да. Пауза. Из Америки. Пауза. Квартиру? Еще нет. Пауза. Спасибо, Роза.
   Валентина - Кто это?
   Борис - Какая-то Роза. Сказала, что будет нас опекать. Сказала, что в Израиле ко всем вновь прибывшим Сохнут подключает старых эмигрантов, чтобы они нам помогали быстрее абсорбироваться. Завтра утром она за нами заедет. Она ужасно картавит.
   Валенитина - Ты можешь себе представить такой сервис, ну скажем в Москве? Без денег, без языка, без гражданства и такое внимание.
   Борис - В Москве? В Москве в лучшем случае переночуешь сидя на вокзале. В худшем в скверике на лавке, если, конечно, при существующем криминалитете, доживешь до утра.
  
   Вестибюль гостиницы. Семья ждет опекуна. Подъезжает машина. Из нее выходит рыжая женщина лет сорока. Женщина заходит в гостиницу, подходит к семье. Всем жмет руку. Все садятся в машину и едут.
   Роза - Я вам отличную квартирку нашла. Сейчас сами увидите. Хозяин - сабра.
   Валентина - А кто такой сабра?
   Роза - Сабра - это тот, кто здесь родился. Он, когда-то в молодости был адъютантом у самого Пехлеви. Сейчас он имеет двадцать квартир в городе и с этого живет. Ему сто лет.
   Борис - А кто такой Пехлеви?
   Роза - А я знаю? Иранец какой-то. Пехлеви и все. Он всем про это рассказывает. Сейчас посмотрите квартиру, я вам все переведу, помогу заключить контракт.
   Борис - Спасибо.
   Роза (картавит) - Друг другу нужно помогать, особенно в эмиграции.
  
   Квартира в Холоне.
   Семья сидит на диване. Роза сидит за столом. Перекинулась двумя словами с престарелым хозяином на иврите. Закончила писать договор, дала расписаться Борису.
  
   Роза - квартира будет стоить вам 600 долларов в месяц. Это еще по-божески.
  
   Борис расписывается, в трех экземплярах. Хозяин дает Борису ключи от квартиры, уходит, взяв с собой один экземпляр договора. Роза дает Борису еще три маленьких листка, говорит, что в них тоже должна быть его подпись. Борис видит цифру 600, расписывается. Листок забирает Роза.
  
   Роза - Вас подвезти до гостиницы?
   Валентина - Спасибо, Розочка. Тут рядышком. У нас один чемодан. Доберемся. Спасибо тебе большое, чтобы мы без тебя делали? (показывает тайком Борису общеизвестный жест пальцами, обозначающий плату - трет большим пальцем указательный и средний пальцы)
   Борис (понимающе кивнув Валентине, достает бумажник, спрашивает застенчиво)
   - Сколько мы вам должны? Только вы не обижайтесь, а то мы будем чувствовать себя обязанными.
   Роза (как само собой разумеющееся) - А там все написано (показывает маленький листок) - Завтра вы сходите в Министерство внутренних дел, вам там выпишут документ Теудат зеут, по нему Сохнут даст вам деньги на питание и на квартиру. Из них вы мне уплатите за посредничество 600 шекелей. До свиданья, всего вам хорошего. Мебель, постельное белье и посуду вам дадут бесплатно. И запомните самое распространенное слово иврита: Аколь бэсэдэр - все в порядке. Все хорошо. (уходит).
   Борис (задумчиво) - Аколь бэсэдэр. (передразнивает Розу, так же как и она картавит) - "Друг другу нужно помогать! Особенно в эмиграции". Бескорыстное опекунство! Вот профурсетка. И почему она сразу о сумме комиссионных нас не уведомила?
   Валентина - А почему ты ее об этом сразу не спросил?
   Борис - Как я могу спрашивать ее о презренных шекелях, когда человек принимает искреннее участие в моей судьбе? Она же не представилась, как маклер.
  
   Вестибюль гостинницы "Ами".
   Семья заходит в вестибюль. От стойки администратора поворачивается к входящим широкоплечий мужчина и широко улыбаясь идет навстречу семье. Его сопровождает миловидная женщина.
  
   Борис (Валентине) - Это же Гиви!
   Гиви - Глазам своим не верю (обнимает, целует Бориса и Валентину, делает удивленные глаза на Настеньку) - А это что за юное очарование? Познакомьте с дядей Гиви. (галантно целует ей ручку). Вот как полезно для генетики смешение кровей. Познакомьтесь - моя жена Ванда. (женщины прикасаются щеками).
   Борис - А нам квартиру нашли.
   Гиви - Ни слова больше. Мы на машине. Завозим вещи к вам и едем в Сафари. Там поговорим.
   Борис - Сафари - Это где охотился Хемингуэй?
   Гиви - Сафари - Это где самая вкусная в Израиле жратва и уютная обстановка. Я там столик заказал. Это рядом в Греции.
  
   Ресторан "Сафари". Интерьер.
   За столиком сидят Борис, Валентина, Настенька, Гиви и Ванда.
  
   Гиви - Ну, как там плохиш?
   Борис - Нормально.
   Гиви - Сколько он получает?
   Борис - Он сказал, что у них не принято спрашивать про доходы, но я все-таки спросил. Сто сорок тысяч годовых, не считая дежурств.
   Гиви - Забурел плохиш. Голову даю на отрез, что заважничал. А мы на Мертвом море два дня были. Приехали, включаю автоответчик: Епэрэсеэтеэ! Твой голос. Позвонил в Сохнут, узнал, где вы, и к вам.
   Борис (Валентине) - Он не врет. Гиви, как и твой муж, практически никогда не врет. А я все думаю, почему не встретил?
   Гиви - Сколько за квартиру маклеру отстегнули?
   Борис - Шестьсот шекелей.
   Гиви - Как его зовут.
   Борис - Его зовут Роза.
   Гиви - Эту рыжую сучку убивать пора.
   Борис - Знаешь ее?
   Гиви - Да кто ее не знает. Повалил народ из России. Она узнает в Сохнуте фамилии лохов, без языка, и стрижет купоны. Людоедка! Десять репатриантов шесть тысяч шекелей. Я за месяц меньше получаю.
   Борис - А ты кем работаешь.
   Гиви - Не работаю - служу. Я подполковник медицинской службы. Давайте выпьем за ваш приезд и за вашу прелестную дочь. (выпивают).
  
   В машине Гиви рядом сидит Ванда. Сзади Борис, Валентина и Настенька.
  
   Гиви (не оборачиваясь) - Попер народ из Совка. Израильтяне наделали в штаны. Куда их всех девать? Цены на квартиры ползут, как на дрожжах. Тут кто только к нам не едет. В Хайфе (хохочет) - Вообще хохма - В русском ресторане два пьяных официанта подрались. Один другому: "Ну ты, жидовская морда!". Поехали к нему на квартиру, а у него все стены в иконах и крестах. Вот, кто к нам едет. Нет, я не против. Личное дело каждого. Осеняй себя крестом, если в Христа веришь, но тогда у еврейского агенства денежки не проси.
   Борис (переглядывается с Валентиной, проверяет на ощупь: не виден ли в прорезь рубахи его крестик) - Это безобразие.
  
   Квартира Бориса.
  
   Борис - Придется крестики на время снять. Зачем дразнить благодетелей из Сохнута?
   Валентина - Но тут же полно христиан. В чем вообще причина антагонизма?
   Борис - Причина в том, что распространение христианства ознаменовало собой начало глобального антисемитизма. Антисемитизм, как идеология возник только после распятия Христа. Короче, сначала иудеи наехали на христиан, а потом христиане две тысячи лет громили иудеев. Но не это главное. А главное расхождение в том, что иудеи не держат Христа за сына Божьего.
   Валентина - А за кого они его держат?
   Борис - Сейчас всем все до лампочки. А пару тысяч лет тому назад Христа держали за опасного государственного преступника и, не менее опасного, реформатора веры.
   Валентина - Но ведь живут христиане в Израиле, живут не тужат.
   Борис - Живут, и их даже охраняют, но они же не получают деньги у иудеев, как мы с тобой, только за то, что меня еврейская мама родила.
   Валентина - (со вздохом, снимая крестик) - Придется снять.
   Настенька (упрямо) - А я крестик не сниму. Мне его баба Тоня подарила.
   Борис - Ну и не снимай. Правильно себя ведешь. Поклоняющийся двум богам, да будет истреблен (целует дочь) - Как тебя сегодня дядя Гиви назвал? Юное очарование.
   Министерство внутренних дел.
   Служащая (списывает данные со свидетельства о рождении Бориса, протягивает через стол формуляр) - Распишитесь, что вы - еврей.
   Борис - С удовольствием (расписывается). Первый раз в жизни делаю это без внутреннего содрогания. В школе назвать национальность - это был такой конфуз.
   Служащая (Валентине) - Ваши метрики, пожалуйста.
   Валентина - Я их потеряла во время переезда. У меня их в Москве украли.
   Служащая - Хорошо. А как зовут вашу маму?
   Валентина - Антонина Лукьяновна.
   Служащая - Ну, знаете, это ни в какие еврейские ворота не лезет.
   Переводчица (желая помочь) - Но многие же евреи во время войны поменяли имена и фамилии.
   Служащая (показывая пальцем) - А нос?
   На глазах у Валентины слезы.
   Служащая (ласково) - Да не плачь ты дурочка! Я сама такой курносенькой всю жизнь быть мечтала. Я вам в графе национальность прочерк поставлю и не проблем. А вот, если ваша дочь замуж захочет выходить, тогда вам для того, чтобы раввинат брак зарегистрировал, придется иудаизм принять.
   Валентина (тихо Настеньке) - Придется мне дочурка ради тебя на еврейку учиться.
  
   Утро. Холод. Из дома выходят Борис, Валентина и Настенька. На скамеечке рядом с домом лежат дамские трусики в легкомысленных кружавчиках. Валентина показывает Борису на них пальцем.
   Борис (тихо, так, чтобы не услышала, идущая впереди Настенька) - Хорошая страна.
  
  
   Школа для изучения иврита.
   В классе двадцать учеников. На одной длинной скамье сидят рядышком Борис и Валентина.
   Учительница иврита показывает указкой на цифры, а указательным пальцем на ученика.
   Учительница - 1, ученик - Ахат!
   Учительница - 3, другой ученик - Шалош.
   Учительница - 4, другой ученик - Арба.
   Учительница показывает пальцем на плакат, с нарисованными на нем овощами.
   Учительница показывает на помидор - Арон!
   Арон - Агваниот!
   Учительница показывает на картофель - Рохлин!
   Рохлин - Тапухей адама (соседу) Язык бля сломаешь.
   Сосед - Тихо, ты. Вдруг она по-русски понимает?
   Рохлин - Ни хрена она не понимает. Она знает шесть языков, а в русском ни бельмеса.
   Учительница показывает на огурец - Коган!
   Коган (по слогам) - Ме-ла-фе-фон! (оборачивается к классу) - Я не собираюсь есть овощ с таким мерзким названием: мелафефон. А во множественном языке он еще противней - мелафефоним! Как, вообще, можно было придумать такую гадость?
   Учительница (вдруг, на чистейшем русском) - А как можно было придумать слово катастрофа?
   Коган (обалдев) - А, а, а это не мы придумали, а греки.
   Учительница - Но вы же используете это безобразие. А, если уж вы заговорили о благозвучности языков, то, как человек владеющий шестью языками, могу сказать: "Из всех известных мне слов, самыми чарующими я нахожу три русских - это: чубчик, мальчик и чемоданчик.
  
   Перемена. Репатрианты сидят во дворе школы курят.
  
   Коган (обмахиваясь тетрадкой) - Ну и жара. Это просто катастрофа-чемоданчик.
   Борис - Предлагаю этот перл взять на вооружение. Очень удобно. Никто, кроме нашей группы не поймет, о чем идет речь. Например: ивритская письменность для меня лично - это просто катастрофа-чемоданчик.
  
   Арон Рубинчик - Ивритскую письменность придумали антисемиты, чтобы мы побольше помучались. Зачем эти точечки-некудоты вместо гласных? Зачем вообще их нужно не писать, а подразумевать? Я потому и уехал из России, что мне надоело говорить одно, а подразумевать другое.
   Борис - Кем ты там работал?
   Арон - Я работал парторгом в отделе народного образования.
   Соломон Коган - А я работал мясником в Киеве. Я сказал маме: "Я не поеду к твоим жидам". И знаешь, что мне сказала мама? Никогда не догадаешься. Она мне сказала, что я - тоже. Ну, какой из меня еврей, Боря? У меня пять судимостей.
   Шлема Рохлин (Борису) - Ты видел когда-нибудь законченного идиота? Ну так смотри сюда - он перед тобой. Сначала я сказал "мама" на идиш, а только потом на русском.
   Борис - Какая разница?
   Шлема - Большая. У меня от жары давление. А ведь я умею думать на идиш. А идиш - это улучшенный немецкий. Все еще не догнал?
   Борис - Нет.
   Шлема - Боря, ты не обижайся, но ты не умный, раз не догнал. Я это к тому говорю, что мне надо было эмигрировать в Германию, а не в эту доменную печь.
  
   К группе спешит, широко расставив ноги, Моисей Блюменталь.
  
   Борис - А че он ходит так нараскорячку?
   Соломон - Ты что не знаешь? Он же тут обрезание сделал в пятьдесят лет. Уже второй месяц мается.
   Борис - Наверное многовато обрезали.
   Моисей (запыхавшись) - Мужики! К нам в группу записали такую роскошную иранку персиянку, с ума можно сойти! Богиня! Я такой прически на голове еще не видел. Шамаханская царица. Шехерезада. Если бы не мое обрезание?! Вон она идет.
  
   К группе подходит восточная красавица лет двадцати. У нее невероятно густые с медным отливом волосы. Ее окружают репатрианты.
   Рохлин тычет себя в грудь пальцем - Ани - Шлема, (показывает на девушку пальцем) - Ат?
   Персиянка - Ани - Шаганэ.
   Рохлин (восторженно) - Шаганэ, ты моя Шаганэ, потому, что я с Севера, что ли, я хочу рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне...
   (поворачивается к остальным, разочаровано) - Не знает "Персидские мотивы".
   Моисей (Рохлину) - подожди (декламирует для Шаганэ) Ты сказала, что Саади, целовал лишь только в грудь. Подожди, ты, бога ради. Обучусь, когда-нибудь!
   Арон (всем) - Я знаю, что нужно ей прочитать:
   Я б порезал розы эти,
   Ведь одна отрада мне -
   Чтобы не было на свете
   Лучше милой Шаганэ.
  
   Шаганэ застенчиво улыбается, не понимая причины столь пристального к ней внимания.
  
   Арон (обреченно) - Персы Есенина в школе не проходили. Но я ее научу. Шо б я так жил, научу.
  
   Борис с газетой подмышкой заходит в подъезд своего дома. Впереди него по лестнице поднимается шоколадного цвета пышнотелая прелестница. Борис поднимает глаза и видит, что красавица без трусиков.
  
   Борис (сам себе) - Очень хорошая страна.
  
   Квартира Бориса. Борис читает русскоязычную газету.
  
   Борис (Валентине) - Нет. Я умру от них. Как-то все у них понарошку, кроме войн, разумеется. Вот что пишут в разделе криминальной хроники.
   "Девушка крепко уснула, а когда пробудилась, с удивлением обнаружила, что из квартиры исчез телевизор".
   Валентина - Что сделали бы грабители с этой соней, где-нибудь в Елабуге, догадаться не трудно.
   Борис - А что тут догадываться? Прецедент имеется. Мы же с тобой слышали в криминальных новостях из Москвы. Девушку насиловали, неумело душили, пытались выяснить, где она прячет деньги. Потом утопили в ванной.
   Валентина - Не напоминай мне об этом ужасе.
   Борис - А вот слушай дальше, как это делается в Израиле. Это уже из зала суда. У меня кровь стынет в жилах, когда я это читаю.
   Валентина - Не надо, не читай. Итак, нервы не к черту.
   Борис (упрямо) - Нет уж я прочитаю (читает) - Из показаний потерпевшей:
   Сексуальный маньяк приказал мне:
   -Ложись, а то хуже будет! У меня есть нож!
   Потерпевшая - Но мне же будет холодно лежать на сырой земле?!
   Тогда он постелил свое пальто и на нем два раза изнасиловал меня.
   Валентина - Ну и сколько ему дали?
   Борис - За это зверское изнасилование садист получил двадцать пять лет тюрьмы.
   Валентина - Мне его жалко. Он такой галантный. А в чем, спрашивается, я поеду завтра в музей?
   Борис - Как этот музей называется?
   Валентина - Иерусалимский мемориальный музей Катастрофы и Сопротивления "Яд ва Шем", что в переводе обозначает: "Рука и Имя".
   Борис - Кто из нас еврей, не пойму.
  
   Иерусалимский музей "Яд ва Шем".
   Автобус с репатриантами подъезжает к музею. Репатрианты разбрелись по музею. Борис с Валентиной рассматривает многократно увеличенные фотографии на стенах. На снимках запечатлены горы трупов, волос, золотых коронок, вырванных с зубами у мертвых, пирамиды из обуви. Борис показывает Валентине на малюсенькие сандалики.
   Борис (Валентине) - судя по размеру ребенку было годика два. Кто это был: мальчик или девочка?
   Валентина - Все равно всех жалко.
   Борис - Почему-то девочку жальчей.
  
   Борис с Валентиной заходят в другое помещение музея. Зал посвященный убиенным детям.
  
   Гидесса - Я хочу обратить ваше внимание на эти зеркала. Путем хитроумного их применения создается поразительный оптический эффект присутствия в здании миллионов свечей. (проникновенно с надрывом) - И каждая свеча должна символизировать связь погибшего в мучениях ребенка с Богом.
  
   Репатрианты выходят из музея.
  
   Борис (Валентине, передразнивая гидессу с пафосом) - "И каждая свеча должна символизировать связь погибшего в мучениях ребенка с богом!". Какой дурдом!
   Я бы мог еще понять обряд зажигания свечей в качестве благодарности за чудесное избавление от гибели, но ставить свечу тому, кто позволил убивать детей на глазах матерей? И при этом воздавать ему хвальбу и называть его милосердным? Нет, мой разум не в состоянии переварить подобную нелепость. Если бы я был не христианин, а правовернейший иудей, то и тогда, после посещения этого музея я бы сказал: "Мой еврейский бог сгорел в печи крематория вместе с той девочкой, чьи малюсенькие сандалики я видел на фотографии". (Борис какое-то время молчит, потом добавляет презрительно) - Музей Катастрофы?! Катастрофа-чемоданчик.
  
   Школа изучения иврита. В классе сдвинуты столы. На столах закуска: балыки, маслины, салаты, вино, водка "Кеглевич". На скамье справа от Бориса Валентина, слева Шаганэ. На Шаганэ кофточка с глубоким вырезом. Туда, там, где эротичная складочка между округлых грудей, косит глазом Борис. Шаганэ держит в руке бокал с апельсиновым соком.
  
   Рахель - жена Шлемы Рохлина (поднимая бокал с вином) - Давайте выпьем за успешное окончание этого ликбеза. Мы - евреи являемся единственными проводниками русской культуры за рубежом. Теперь мы съели предназначенный каждому эмигранту свой положенный ему кусочек говна и к иудейскому прагматизму замешаному на русской духовности прибавили еще и иврит. Лэхайм! (выпивает).
   Арон (с рюмкой водки в руке) - Мне вчера звонил родак из Мюнхена и вот к какому выводу я пришел. У всего этого русско-германского кагала существует комплекс. С одной стороны вся их шкурная сущность ликует и поет от счастья, потому что жить в Европе - это вам не в Кислодрищево прозябать, а с другой стороны, у них сопли дымятся от зависти, что мы тут хоть и опасно живем, но зато находимся на нашей исторической родине и не просим социальной помощи у тех, чьи родители устроили нам в свое время Дахау, Освенцим и Бюхенвальд.
   Коган - А пьем-то за что?
   Арон - Как это за что? Пьем за Шаганэ. Я ее материться по-русски научил.
  
   Все выпивают. Шаганэ нюхает апельсиновый сок, брезгливо морщится.
  
   Шаганэ (протягивая бокал Борису) - Ани роца кцат водка.
   Борис (всем с восторгом) - Вы слышали? Она хочет чуточку водки. Это ее негодяй Арон растлил (наливает Шаганэ несколько капель водки в апельсиновый сок).
   Шаганэ (выпивает, говорит) - На здровье! Сволощ. Мудозвон. Катастрофа-чемоданчик.
   Все хлопают.
  
   Квартира Бориса. Звонит телефон. Борис берет трубку.
  
   Борис - Привет. Очень хорошо. Я выхожу. (кладет трубку, говорит Валентине) - Гиви звонил. Сейчас заедет. Подсмотрел для нас у арабчиков дешевый холодильник.
  
   К дому подъезжает Гиви на машине с маленьким кузовочком. К нему подходит Борис, садится в машину.
   Гиви (протягивает руку) - Отличный холодильник. В хорошем состоянии. Фирма "Анкор". Самая большая морозильная камера в мире.
   Борис - Сколько стоит?
   Гиви - Просит тысячу.
   Борис - У меня всего триста шекелей.
   Гиви - Отдаст за триста.
   Борис - Этого не может быть.
   Гиви - Сам увидишь. Я спрошу цену. Он назовет, и ты отходи. Торговля дело интимное.
  
   Арабский рынок. Гиви с Борисом подходят к продавцу подержанных холодильников.
   Гиви показывает на интересующий его холодильник.
  
   Гиви - Кама зэ оле? (сколько стоит?)
   Продавец - Элеф. (тысячу)
  
   Гиви с Борисом уходят.
  
   Продавец (догоняет) - Рэга! (подожди)
  
   Гиви возвращается. Борис наблюдает со стороны. Торгующиеся энергично жестикулируют. Гиви уходит, его догоняет продавец. Опять оживленно переговариваются. Гиви уходит в третий раз. Он подходит к Борису. Продавец в этот раз не идет за ним, но как только Гиви с Борисом делают вид, что уходят с рынка, продавец снова догоняет их.
  
   Продавец - Арба меот! (четыреста)
   Гиви - Матаим! (двести).
  
   Теперь уходит продавец.
  
   Гиви (вслед ему) - Шлош меот! (триста)
   Продавец (возвращаясь) - Тов! (хорошо, протягивает руку).
  
   Гиви с Борисом заносят холодильник в квартиру.
  
   Валентина - Боже мой! Какой огромный!
   Гиви - Борис в нем свободно может прятать сексуальную партнершу и употреблять ее в охлажденном виде, что в африканскую жару весьма приятно.
   Валентина - Его самого не мешало бы там поселить для охлаждения пылкости чувств.
   Гиви - Это нормально. Все мужики отмечают в Израиле существенный прилив жизненных сил.
   Валентина - А почему интересно?
   Гиви - Экологически чистые продукты, море, много солнца и мало антисемитов.
  
   Квартира Бориса. Борис с Настенькой готовят обед. Вбегает Валентина с письмом и газетой в руках.
   Борис - От кого письмо?
   Валентина - От Эммы. Она устроилась работать на радиостанцию "Свобода", что-то там вещает. Нужно будет послушать. Но это не главное, а главное то, что я нашла тебе работу. (читает газету) - "Сдается зубоврачебный кабинет. Звонить госпоже Розенберг. Город Цфат".
   Борис - А квартира?
   Валентина - А в Цфате амидаровские квартиры дают.
   Борис - Какие? Какие?
   Валентина - Государственные, вот какие.
   Борис - Интересно, почему это женщины одаренней мужиков в языках?
  
   Цфат. Натура. Утро.
   Борис стоит в пустой квартире, говорит по телефону с Валентиной.
  
   Борис - Привет! Угадай, откуда я тебе звоню? Не мучайся, я уже в квартире. Шестой этаж. Над нами по-русски говорят. Из окна потрясный вид на библейскую гору, а за ней видно озеро Кинерет. Обалдеть можно. Белые горы и между ними лазурь. Первобытный пейзаж.
   Валентина - А кабинет смотрел?
   Борис - А как же? Там врачевал еврей из Австралии. Сделал больному укол, взял щипцы для удаления, попросил больного пошире открыть рот, упал и умер от инфаркта. Представляешь состояние больного?
   Валентина - Я договорилась насчет транспорта. Пейсатый на своей машине перевезет и там мебель в квартиру перетащит. У него грузчик - молоденький арабчик.
   Борис - А сколько это будет стоить?
   Валентина - Шестьсот шекелей.
   Борис - У них тут шестьсот - магическая цифра. Квартира - шестьсот, маклеру шестьсот, за перевоз шестьсот. Жду. (вешает трубку).
  
   К девятиэтажному дому в Цфате подъезжает грузовичок. Борис здоровается с водителем - ортодоксом в пейсах и с его грузчиком молодым арабом. Борис таскает с грузчиком вещи, мебель. Ортодокс не помогает. Он достал карманный талмуд и молится. Закончив молитву, курит. Остается занести в дом холодильник. Борис приготавливается нести холодильник с грузчиком, но ортодокс делает упреждающий жест и подает грузчику специальные лямки. Маленький араб просовывает руки в лямки и один несет по крутой лестнице холодильник. Борису не знает, как поступить в такой ситуации. Он идет за грузчиком, чуть поддерживая холодильник.
   К дому подъезжает на такси Валентина с Настенькой. Из окна видно, как грузчик садится в машину, Борис дает деньги ортодоксу, жмет ему руку и грузовик отъезжает.
  
   Валентина - Ты, что ему еще заплатил?
   Борис - Да, он сказал, что араб хорошо работал и что надо бы ему добавить. Ну я дал еще пятьдесят шекелей.
   Валентина - А мы хотим, чтобы тут мир установился. Если арабчик хорошо работал, он должен был ему из тех денег отстегнуть, которые он сам получил, эксплуататор! Молятся и грешат одновременно. Святоши.
   Борис - Над нами русские живут.
  
   Квартира Бориса. Звонят. На пороге стоит среднего роста, лысый человек.
  
   Лысый человек - Откуда приехал еврей?
   Борис - Из Омска.
   Лысый человек - А что? Там есть евреи? А Ишим далеко от Омска?
   Борис - Рядом.
   Лысый - Тогда я вас поздравляю. У вас тут есть замечательный земляк Миша Кантор. C ним вы легче перенесете ностальгию.
   Борис - А она начнется?
   Лысый (протягивая руку) - Аркадий Лернен. Анестизиолог из Харькова. Что вы спросили? Ностальгия? Если в вас есть душа, а я вижу, что она таки есть, то будьте уверены, скоро все начнется. Вы же не поросенок, которого поставили перед сытой кормушкой и он хрюкает от удовольствия.
   Борис - А где живет этот замечательный Миша?
   Аркадий - Рядом. Миша - хирург. Копия артиста Садальского. В нем сто тридцать килограмм неопределившегося интеллигента.
   Борис - Почему "неопределившегося".
   Аркадий - Объясняю. Любимое занятие российских интеллигентов, шо б вы знали - это ругать на чем свет стоит существующий строй. Но надо же, наконец, определиться, кого ругать. А Миша днем проклинает Россию, вечером, выпив пол ведра, он костерит Израиль, а с похмелья скулит, грозится все бросить к чертовой матери и уехать к себе в Ишим охотиться и рыбачить. Уверяет всех, что у них карась "золотистый, аж сладкий".
   Борис - Спасибо, Аркадий! Забегайте к нам. Я смотрю тут ортодоксов много.
   Аркадий - Пол города пейсатых.
  
   Зубоврачебный кабинет.
   Борис заканчивает лечение больного. Больной - еврейский ортодокс встает, вынимает из кармана чековую книжку, выписывает чек.
   Пациент (протягивает Борису чек) - Тода раба. (спасибо)
   Борис (коротко взглянув на чек, откладывает его в сторону) - Бэвакаша. (пожалуйста).
  
   В кабинет заходит пациент.
  
   Пациент - Познакомиться пришел. Я слышал, что вы из Омска? А я из Ишима Миша Кантор.
   Борис (протягивая руку) - Земляк. Премного наслышан. Очень приятно.
   Миша (протягивая руку) - Предлагаю на ты. Идет?
   Борис - Идет.
   Миша (показывая пальцем на чек) - Ты с ними поосторожнее.
   Борис - С кем?
   Миша - С пейсатыми. Мне тут один стоматолог рассказывал, что они чеками рассчитались, доктор пошел в банк, а у пейсатого на счету ни шекеля.
   Борис - В жизни моей, меня столько не обманывали, сколько тут нажгли за одну неделю. Пролечил всю семью Коэнов. Пока детей лечил, отец молился вон тут в углу. Выписал чек. Я пошел в банк, а у них такой минус, что пора в долговую яму садить.
   Миша - С этих паразитов нужно брать только наличными. Ты обратил внимание, как ортодоксы суетливы? Для людей, не занятых никаким общественно полезным трудом, они слишком быстро передвигаются и чрезмерно жестикулируют, имитируя кипучую деятельность. Хорошо устроились святоши. Женщины в армии служат, а они - нет! А вот интересно, чтобы с ними арабы сделали, если бы их бабы не защищали? На пейсах бы по столбам развешали. Но это еще не самое главное. Оказывается они категорически не признают сионистскую идею. Идею не признают, но деньги у сионистского государства берут с завидной регулярностью. Паразиты! Я на них собираю компрометирующий материал. Придешь в гости - прочитаю. Страна должна знать своих героев. Да вот у меня есть с собой, кое что. (достает листочек из кармана, начинает читает декламируя): Раввин Йоэль Тейтельбаум! Сатмарский адмор! (прячет листок) - Нет! Не могу читать - меня пучит от возмущения. Короче, этот рабай, категорически запретил венгерским евреям спасаться бегством. Обещал пастве с минуту на минуту избавление и даже обещал всем благую участь. Заметь Борис Натаныч, что пламенная проповедь была прочитана ровно за день до того, как этот подлый дристун вместе с братом и семьей слинял в Израиль. Пастор предал паству! Представляешь? Он дунул из Венгрии, а все его прихожане пошли в печь. Как тебе это нравится?
   Борис - Мне это совсем не нравится, и я ни в жизнь не пошел бы к этому козлу на проповедь. Когда в гости придешь?
  
   Квартира Бориса. За столом Аркадий с женой Беллой, Миша Кантор с русской женой блондинкой Галей и с сыном по имени Лаванчик, Борис и Валентина и Настенька.
  
   Мишка (Борису) - Между прочим, тебе нужно вывеску по-русски написать. Тут русских полно, а у тебя на иврите стоит "Рофэ шинайм". Откуда они знают, что это зубной врач?
   Борис - Я ее уже заказал. Поможешь пришпандорить к стене?
   Миша - Считай, что она уже прибита. Предлагаю за это выпить. (наливает себе полный фужер водки, но выпить не успевает звонит телефон. Борис подходит к телефону)
   Борис - Алло? Привет! Да вот только налили по рюмашке, подъезжай. (пауза) Зяму? Конечно помню, он на курс ниже учился. (пауза) А что случилось? (пауза) Курил много? (пауза) Жалко. (пауза) Позвони, когда надумаешь. Давай. Пока. Привет Ванде. (кладет трубку, возвращается к столу).
   Борис (Валентине) - Гиви звонил. (гостям) - Это наш старый приятель. Сказал, что Зяма Рахмилевич умер. Он на год позже меня институт закончил.
   Мишка - А что случилось?
   Борис - Рак легкого.
   Мишка - Курил?
   Борис - Две пачки в день.
   Мишка - Надо помянуть.
  
   Все выпивают.
  
   Аркадий (Борису) - Ну, как коллега? Гидра ностальгии, еще не подняла, хотя бы одну из своих гадючьих голов?
   Борис - Вчера шел мимо особняка и там садовник подстригал газон. Но этого мало. Он еще и махонький костерчик там развел.
   Миша - Запах дыма - пытка для эмигранта из российской глубинки. Пешком бы в Ишим убежал.
   Борис - А если к этому примешивается еще и запах скошенной травы, то вообще, полный отпад.
   У меня даже такой экспромтик возник.
   Как давит сердце льдом холодным,
   Рассудка злая нелюбовь.
   К тому, что нужно превосходным,
   Назвать в сравнении, но вновь,
   Тропинка русская милей
   Заморской зелени аллей.
  
   Когда вокруг с тобой на вы,
   И все пристойно и почтенно,
   Но запах скошенной травы,
   Волнует необыкновенно.
   Отчизна - это вкус и запах,
   А в доме кот на мягких лапах.
   Мишка встает, подходит к Борису, целует его, у него увлажняются глаза, он наливает себе и выпивает со словами: - Слезу вышиб, подлец. Земляк называется. Что-то я тонкослезным становлюсь. Это предвестник некурабельной депрессии. И на хрена я только уехал?
   Галя - Ради Лаванчика и уехал. Как там детей воспитывать?
   Аркадий (Мишке) - А почему вы сына Лаванчиком зовете?
   Мишка - Что обозначает на иврите "лаван?". Правильно - "белый", а он, смотрите, какой у меня получился блондин. Половиночка славянина. Лаванчик.
   Борис - Кстати о ностальгии. Где-то году в семьдесят третьем, я включил в Омске телевизор, и там какой-то Пальчевский, что ли? Не помню точно. Стоит на сцене ярко выраженный семит. Похож на Мефистофеля, берет густой, насыщенный аккорд и не поет, а речитативом:
   Любовь кончается не вдруг,
   Когда в нее вошла отрава,
   Она еще имеет право
   Хранить до срока свой недуг.
   Тут он ударяет по струнам и поет:
   И это ей бедой хранит,
   И здесь вам не поможет разум.
   Любовь кончается не сразу,
   Она еще повременит.
   Я не знаю, что меня поразило больше, слова ли, мелодия ли, манера ли исполнения, но могу сказать определенно - я пережил тогда потрясение. Потом как-то все сгладилось со временем, и вот на днях, когда я вдохнул запах дыма и травы, этот Мефистофель, вдруг, всплыл в памяти и стал терзать мой мозг. Нет, честно. Главное, я хожу, а у меня в голове против моей воли звучит: "Любовь кончается не вдруг, когда в нее вошла отрава, она еще имеет право, хранить до срока свой недуг". А вот так разобраться? Ну, что плохого в стране? Ничего плохого нет. Тогда отчего тоска?
   Мишка - Главный идиотизм Израильской жизни - это взаимоотношение государства с клерикалами.
   Галя (на Мишу) - Ну, хватит тебе! Сын в религиозный детсад посещает, а он пейсатых поносит. Доболтаешься, что лишат гражданства.
   Мишка - Отец за сына не отвечает. Лаванчик вчера устроил мне допрос с пристрастием. Почему я не молюсь перед обедом. Я говорю, что не умею, а он меня учить: Барух ата адонай! - Вот засранец.
   Аркадий - Дело не в клерикалах. Для любви, как и для ненависти нет причин. К Израилю мало кто относится равнодушно. Его или любят или ненавидят. За что? А ни за что! Есть сабры, рвущиеся в Америку, есть русские, делающие себе орезание в пятьдесят лет. Причина ностальгии не в Израиле, а в России. Опальный писатель Некрасов ненавидел парижан. Взаимоотношения Александра Галича с ними закончились публикацией некролога. Скучают все, независимо от пола и вероисповедания. Нужно только одно: чтобы эмигрант думал по-русски. Вот главное условие для ностальгии. Русскоязычный будет жить в прекрасной стране, да хоть в раю и будет скучать по неухоженной, хамской, бандитской, беспредельно неправовой и пьяной России. Вот ведь что изумляет!
   Мишка (приятным баском поет на мотив частушки)
   Мы еврейцы-краснормейцы
   Наша сила ин дэ бейцим
   Мы еврейцы молодцы
   У нас обрезаны концы.
   Я позвоню (берет телефонную трубку, набирает номер)
   Валентина - А как перевести: "наша сила ин дэ бейцим?"
   Аркадий - Это обозначает на идиш: "наша сила в яйцах".
   Галя (раздраженно) - У Миши программа никогда не меняется. Сначала он напивается, как бурлак, потом поет эту гадость, а потом он начинает терроризировать по телефону бедного Рабиновича.
   Мишка - Алло! Софочка дай-ка мне Илюшку. (пауза) Как это? Минуточку! Как это мог талмуд запретить в шабат телефонный разговор за четыре тысячи лет до изобретения самого аппарата (пауза) Хорошо, когда этот цадик прекратит самоистязание и закончит молиться, прочитай ему вот этот перл. Я его целую неделю рожал в муках. Возьми ручку и записывай:
   Мой Рабинович дорогой!
   Теперь ты в талесе в кипе.
   Тебе бы виллу, ездить в джипе,
   Ты б в синагогу - ни ногой!
   Мишка (возвращается к столу, выпивает, вкусно обсасывает маслинку) - Мой друг Рабинович, провалил экзамен и впал сначала в безнадегу, а потом в иудаизм. Он отрастил себе пейсы, молится, не подходит в субботу к телефону и придумал себе благочестивое выражение лица. Я не могу от него! Он вышел при мне из туалета с таким видом, как будто бы он там совершил таинство, а не банальное физиологическое отправление. А еще он утверждает, что у него пейсы отрасли за одну ночь от святости. Меня тошнит от этого лицемера. Жрет в три горла, смачно отрыгивает с пережору, с охотничьим азартом ковыряется в носу и внимательно рассматривает, извлеченное из него; чухается как поросенок спиной об косяк, потеет в жару и воняет, нюхает несвежие носки и как ильфо-петровский старик Ромуальдыч от них же и колдобится; сладострастно, с хирургической лихостью выдавливает, спровоцированные чрезмерно жирной пищей, желто-гнойные прыщи, а потом он перестает хавать свинину, подходить в шаббат к телефону и ждет за это от главного диетолога (тут Мишка показывает указательным пальцем на небо) отпущения всех грехов. Включай Розенбаума.
  
   Квартира на пятом этаже. Хозяева смотрят на потолок. Сверху слышна музыка, топот .
   Хозяин марокканский еврей многозначительно крутит пальцем у виска.
  
   Квартира Бориса. Мишка напевает, пританцовывая - И эх, скачи, скачи, ковыляй (притопывает, останавливает танец, и вдруг обращается к присутствующим)
   Мишка - Да как вы можете сравнивать Галича с Розенбаумом?
   (Все недоуменно переглядываются, потому что никто, никого, не с кем не сравнивал).
   -Галич просто способный человек, а Розенбаум - гений. Даже, если бы он, кроме "Глухарей" и "Уток" ничего больше не написал, то и тогда бы он обеспечил себе бессмертие. А у нас в Ишиме утки этой - тьма! Тысячами бьем ее на перелете. А карась в озерах золотистый, аж сладкий. - И эх, скачи, скачи, ковыляй! (притопывает) - Я тавро зубами выгрыз (тут Мишка бьет себя по мощному бедру, там, где по его мнению ставят клеймо лошадям, топает ножищей огромного размера и из его воловьих глаз скатывается по щеке слеза).
  
   Гости разошлись. Борис стоит на балконе, смотрит неотрывно на библейский холм, белеющий в ночи. Подходит Валентина с Настенькой. Валентина кладет руку ему на плечо. Борис обнимает за плечи Настеньку.
   Борис - Я сегодня москвича лечил. Спрашиваю: "Не скучаешь по Москве?". А он мне, чуть ли не с назиданием: "А почему это я должен скучать, я же на историческую родину приехал". Вот фрукт. Мишка Кантор - медведь медведем, об лоб поросят бить можно, по забытому богом Ишиму убивается, а этот по Москве - нет. Не скучает он и душа у него не скорбит. Все правильно - как может болеть то, чего нет.
   Валентина - Этот холм обладает каким-то странным свойством - он притягивает взгляд. На тебя он так не действует?
   Борис - Еще как действует. И все время лезет в голову вот это Ахматовское:
   "А праведник шел за посланником бога, огромный и светлый по темной горе".
   Это же Галилея. Вот это озеро Кинерет (показывает из окна) - оно называется море Галилейское. О нем же в Еванглии написано: "Проходя мимо моря Галилейского, Христос увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы;
   И говорит он им: - Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков".
   -Ты, представляешь, какая древность?
   Валентина - Святая земля.
   Борис - Насчет святости - не знаю, а вот на озеро сходить нужно. У меня такое впечатление, что оно рядом за горой.
   Валентина (иронично) - Ага, рядом. До Тверии километров двадцать, а Тверия на озере стоит.
   Борис - Это, если по серпантину дороги, а мы напрямую пойдем. (Настеньке) - Пойдем на гору завтра, доча? Наверх заберемся и там увидим, далеко ли от нас море Галилейское? Пойдем?
   Настенька - Пойдем.
  
   Борис с Настенькой сползают вниз к ручью по очень крутому склону. За ручьем начинается библейский холм. Настенька спотыкается о корень и бежит, раскинув руки, не в силах остановиться прямо к обрыву.
   Борис (в ужасе) - Падай! Присядь! Падай на бок!
   Настенька приседает, падает на бок, какое-то время сползает по инерции вниз, и останавливается прямо над обрывом.
   Борис (поднимает ее отряхивает от хвои) - Не ударилась?
   Настенька - Нет, только испугалась.
   Борис - Ну, я - Шлимазл! Ты же чуть в обрыв не свалилась. Представляешь, какой оптический обман? Из окошка смотришь, кажется пологий склон, а тут же градусов пятьдесят. Теперь держись мне за руку, так и пойдем. А я за кусты держаться буду. Тут уже не много осталось.
  
   Борис и Настенька спустились к ручью. Около гранатового дерева с крупными спелыми плодами (в тех местах, где плод проклевали птицы видны ярко красные зерна) лежит дохлая лошадь.
  
   Настенька - А кто это лошадку убил?
   Борис - Наверное, ее арабчики загнали и тут бросили. У них же жалости в животным нет. Видела, как они на осликах ездят? Бьют палкой по ушам. Ты, в России видела, чтобы лошадку по ушам били?
   Настенька - Сволочи. Нарвем гранатов?
   Борис - Ой, доча, тут же мухи. Они сначала на дохлую лошадку садятся, а потом на гранат. Будешь ты такое есть?
   Настенька - Не буду.
  
   Борис с Настенькой переходят по узкому мостику ручей. Поднимаются на крутую гору. Из под ног срываютс камни и летят вниз.
   Настя (задыхаясь) - Ой, я больше не могу. Ноги отваливаются.
   Борис - Пойдем зигзагами, прямо нам не потянуть.
  
   Борис с Настенькой на вершине горы. Смотрят на озеро.
   Борис - А мама-то права. Отсюда до озера еще дальше кажется, чем из нашего окна.
  
   Борис с Мишкой Кантором несут вывеску к зубному кабинету.
  
   Мишка - Ты с ума сошел, с девочкой туда ходить. Там же арабы вниз по ручью живут.
   Борис - Но это же лояльные арабы-друзы.
   Мишка (психуя) - Друзы, рейтузы, арбузы, картузы. Ты, что не понял еще, что у них вообще отсутствует мыслительный процесс? Они же сначала убивают, а только потом решают для чего? Забыл, как они американского туриста зарезали? Кстати, прямо рядом с Райскими кущами уханькали христианина. Попросил мужик его сфотографировать, а им его фотоаппаратик понравился. А ты говоришь лояльные.
   Борис - А у меня с собой отвертка была.
   Мишка - Ой, не смеши! Да они тебя сначала камнями с близкого расстояния закидают, а когда ты упадешь, а это я тебе обещаю, даже гарантирую, они камешек побольше найдут, втроем его поднимут и прямо тебе на головочку твою авантюрную и опустят.
  
   Борис с Мишкой приближаются к человеку, метущему улицу. Он в наушниках, на поясе висит дорогой плейер. Рядом с ним в ведерке стоит бытылка анисовой водки, а в прозрачном целлофановом пакете лежат пол батона и черные оливы.
   Мишка (пойдем познакомлю) - Это Дима - милейший человек. Он включает песню Шифутинского "Разменяйте мне чужбину, да на родину мою" и метет себе в удовольствие. Он русский, его вывезла еврейка из Ленинграда, тут заболела и умерла. Дима - прелесть, он единственный алкоголик в Цфате. У него квартира на Васильевском острове, но он туда не едет из экономических соображений, потому что здесь на зарплату он может купить сто двадцать бутылок анисовой водки, а на то пособие, которое корячится ему в городе на Неве - только двадцать пузырей. Разница ощутимая. Дима выбрал из всего русскоязычного поэтического творчества самое для него актуальное. Излагает стихами, но только на алкогольную тему. Сейчас сам увидишьи (подходят к Диме, Мишка его обнимает, Дима вместо приветствия снимает наушники, протягивает Мишке, Мишка отрицательно качает головой. Тогда он протягивает наушники Борису. Борис одевает наушники и слушает. В наушниках Шифутинский поет:
   Разменяйте мои годы,
   Да на молодость мою.
   Разменяйте мне невзгоды,
   Что хлебнул в чужом краю.
   Разменяйте, я накину
   За ценой не постою.
   Разменяйте мне чужбину,
   Да на родину мою.
   Дима (Борису) - Ну, как?
   Борис - Сегодня же пленку куплю.
   Мишка - Не покупай. Очень вредная песня. Когда я ее слушаю, то сразу же хочу врезать водочки.
   Дима достает из ведерка бутылку, делает глоток и протягивает бутылку Мишке.
   Мишка (кивает отрицательно головой) - Димочка! Ты знаешь, почему среди евреев почти нет алкоголиков? Потому, что американцы нашли у них в организме противоалкогольный ген. Этот паскудный ген очень быстро разлагает алкоголь до его исходных компонентов, в результате выделяется токсин и ломает евреям кайф. Вот почему я до сих пор не спился. А как ты можешь в сорокаградусную жару хлестать сорокаградусную водку?
   Дима :
   Пускай я пьян, пускай в угаре я
   Но тверд в своем, как прежде я:
   На свете нет такого климата,
   Что б не был годен для питья!
   Мишка (Борису торжествующе) - Ну, что я говорил? (Диме) - Но ты же знаешь, что завтра будешь болеть с похмелья, знаешь? Зачем тогда пьешь?
   Дима:
   Я знаю наизусть заранее,
   Что завтра станет мерзок свет,
   Но нынче жду я состояния,
   Которого прекрасней нет!
  
   Мишка - Димочка, подари жвачку. У меня после вчерашнего во рту одни токсины.
  
   Дима достает из кармана и подает Мишке жевательную резинку.
  
   Мишка благодарит, отходит, поворачивается и кричит: -
   Димуля! (делает дирижерский взмах руками и поет) - Уложит она и разбудит!
   Дима (подхватывает мелодию и орет дурным голосом, потрясая бутылкой) - И даст на дорогу вина-а-а! (на него оглядываются прохожие)
  
   Мишка на ходу кладет в рот жвачку, читает надпись на обертке и вдруг останавливается.
   Мишка - Вот, еще один образец иудейского мракобесия! Смотри, что они тут пишут. Они пишут, что продукт кошерный. Проверено раввинатом. Это что обозначает? А это означает, что в этой жевательной резинке нет свинины. Скоро на презервативах начнут о кошерности докладывать.
   (брезгливо выплевывает жвачку и идет дальше.
  
   Борис с Мишкой прикрепляют вывеску на русском языке : "Стоматология". Внизу под словом нарисован огромный зуб. Подходят русскоязычные евреи.
  
   Первый еврей - А сколько художнику уплатили?
   Борис (не оглядываясь) - Двести пятьдесят шекелей.
   Первый еврей - Дорого, можно было за двести художника найти.
   Подходит второй еврей - А сколько художнику уплатили?
   Борис - Двести пятьдесят шекелей.
   Второй еврей - Дорого, можно было за двести шекелей художника найти.
   Подходит третий еврей - А сколько художнику уплатили?
   Борис - Двести пятьдесят шекелей.
   Третий еврей - Дорого, можно было за двести шекелей художника найти.
   Мишка (вынимая изо рта шуруп) - Ну, заткнитесь, жиды! Вы уже получили противогазы? Нет? Ну так шлепайте за противогазами и скотчем пока все не разобрали. Сегодня Садам устроит вам Варфоломеевскую ночь с химической атакой.
  
   Квартира Бориса. Ночь. Семья заклеила скотчем окна. По радио объявляют воздушную тревогу. Семья одевает противогазы. Сидит в них одну минуту. Борис достает фотоаппарат "Поляроид" делает снимки, все снимают противогазы, рассматривают снимки, смеются. Радио объявляет отбой воздушной тревоги и включает "Ламбаду".
   Валентина пишет письмо.
   Борис - Кому пишем?
   Валентина - Эмме. Придумай что-нибудь про ее радиовещание на "Свободе".
   Борис (думает) - Минуточку:
   Твой теплый тембр звучит в эфире,
   Как гимн уму и красоте,
   А мы заклеили в квартире,
   Все, кроме дырочки в сортире,
   И этим дышим в темноте.
  
   Валентина - Отлично. (дописывает, кладет в конверт письмо, фотографии и заклеивает конверт) - Завтра на почту отнесешь, а то у нас марочек нет.
  
   Борис идет по улице с письмом в руках. Навстречу косолапит Мишка Кантор.
   Мишка (кричит на всю улицу, размахивает газетой) - Слушай, Натаныч, что пишут в умных газетах про пейсатых паразитов. Оказывается, во время Кишиневского погрома сорок процентов жителей города составляли евреи. Теперь представь, шайка численностью в 70 человек убивает 49 иудеев, а они не оказывают сопротивления. Светские евреи, те спасались и спасали других, обеспечивали нуждающихся гужевым транспортом, свозили их в безопасное место, баррикадировались, прятали семьи и родню, а хасиды в это время молились. А может быть, вместо того, чтобы, раскачиваясь как маятник, просить у бога помощи в то время когда насилуют твою дочь и жену, надо было сбегать на кухню за тесаком и запороть хотя бы одну сволочь? Все равно ведь пощады за покорное поведение ждать от этих скотов не приходилось.
   Борис - А ты бы сопротивлялся?
   Мишка (задумывается на мгновение) - Когда не было потомства, не знаю, как бы я себя повел, во всяком случае, молиться бы не стал, а вот случись такое сейчас, да я бы за моего Лаванчика зубами этих тварей грыз. (Мишка поиграл желваками) - А ты куда собрался?
   Борис - На почту. (показывает конверт).
   Мишка - Потом вместе сходим. Меня в раввинат вызывают. Пойдем со мной, подтвердишь еврейство моих предков.
   Борис - Но ты же чистокровный еврей.
   Миша - Чище не бывает, но у меня вместо метрики дубликат и эти святоши сомневаются.
   Борис - Но я же из Омска, а ты из Тюменской области, как я объясню знакомство с твоими родителями?
   Мишка - Скажем, что это в одном квартале, эти болваны понятия не имеют о географии. (пыхтит на крутом подъеме) - Если бы они увидели моего папашку, у них бы отпали всякие сомнения. Ты такого жидищу еще не видел. Он у меня вылитый Ясер Арафат, только крупнее в два раза.
   Борис - Больше тебя?
   Мишка - Меня? Да я по сравнению с ним, как Давид перед Голиафом.
   Борис - Он у тебя лесоруб, что ли?
   Мишка - Обижаете! Он у меня главный экономист леспромхоза.
  
   Борис с Мишкой заходят в раввинат. Мишка спрашивает у ждущих очереди.
   Мишка - Он на каком языке допрашивает?
   Посетитель - Он родился в Житомире. В девятилетнем возрасте был перевезен в Аргентину, оттуда в Америку, а сейчас прикатил сюда.
   Мишка (загибая пальцы) - Русский, испанский, английский, иврит. Вот кретин.
  
   Мишка с Борисом заходят в кабинет. Жирный ортодокс шлифует пилочкой и без того холеные ногти. На его указательном пальце огнем горит огромный рубин. Звонит телефон. Ортодокс берет трубку.
   Мишка (Борису тихо одним углом рта) - Секи, какой у козла перстак.
   Ортодокс (Борису с сильным английским акцентом) - Расскажите о его родителях.
   Борис (проникновенно) - Я вырос с ним в одном подъезде. Вот он моложе меня (кивает на Бориса) - он, к сожалению не помнит своего дедушки, а я застал его еще в живых.
   Его дедушка был раввин. И родители у Кантора очень религиозные люди. Его мама стряпает на Пурим омен-ташен, никогда не смешивает молочное с мясным, а папа его молится по утрам и читает талмуд.
   Ортодокс - А в Суккот, праздник Кущей, его папа делает Сукку?
  
   Борис переглядывается с Мишкой. Звонит телефон. Ортодокс берет трубку.
  
   Мишка (углом рта тихо Борису) - Вот, идиот, твою мать, у нас в конце сентября уже заморозки, какой дурак будет в шалаше неделю яйца морозить?
  
   Ортодокс кладет трубку.
  
   Борис - Да, конечно, его папа строит шалаш на праздник Кущей, только вместо пальмовых веток, он использует березовые.
   Ортодокс - Хорошо, мы принимаем на веру ваши сведения, но нам нужен еще один свидетель.
   Мишка (протягивая листочек) - У меня тетка в Техасе, вот ее телефон.
   Ортодокс - Как ее зовут?
   Мишка - Софья Моисеевна.
   Ортодокс, включает громкость, набирает номер - Софья Моисеевна? Раввинат беспокоит. Кем вам приходится Михаил Кантор.
   В трубке слышен сердитый голос с выраженной еврейской интонацией - Оставьте меня в покое, я не знаю никакого Михаила! Не впутывайте меня в историю!
  
   Борис с Мишкой выходят из раввината.
  
   Мишка - Как тебе понравилась моя тетя?
   Борис - Сколько лет она в Америке?
   Мишка - Пятнадцать.
   Борис (торжественно, как на панихиде) - Мой юный друг! За такой период времени, самый хороший, самый порядочный, самый добрый человек в этой сытой до блевотины стране, непременно скурвится, ссучится и опаскудится. Я знаю, о чем я говорю. Не расстраивайся, я на твоего пейсатого науськаю Шлему Рохлина, и он присягнет на всех священных писаниях одновременно, что твой папа делал ему обрезание, а твоя мама держала тебя в это время за ножки, чтобы ты не дергался во время столь ответственной процедуры. Ты мне лучше объясни, как хирург, отчего это сосок бюстгальтер розовым мажет?
   Мишка - Ну, у кормящей матери причиной кровавых выделений может быть банальный мастит, а у.... А ты про кого спрашиваешь?
   Борис - Про жену.
   Мишка - Ты это серьезно?
   Борис - Серьезней не бывает.
   Мишка - Давно?
   Борис - Больше месяца.
   Мишка - А что тянули?
   Борис - Я ее посылал, но она только соберется к врачу, как выделения прекращаются.
   Мишка - Уплотнение грудной железы есть?
   Борис - Есть.
   Мишка - Борис. Я не хочу тебя пугать, но я почти уверен, что там злокачественная опухоль. И не просто опухоль, а уже распад. Раз кровь - значит распад. Сейчас же к онкологам. Ты знаком с доктором Рубинштейном?
   Борис - Я ему вчера зуб вырвал.
  
   Борис бежит домой. Останавливается около урны. Смотрит на письмо, разрывает его надвое, бросает в корзину и бежит дальше.
  
   Приемная онколога.
   Доктор смотрит за ширмой Валентину. Моет руки. Валентина одевается, молча ждет, что скажет доктор.
   Доктор - Не хочу вас огорчать, но и врать коллеге не могу. Все клинические данные говорят о наличии у вас злокачественного новообразования. Сейчас сделаем вам биопсию, хотя и без нее все ясно и на операцию.
   Чем раньше грудь удалим, тем больше шансов на спасение.
  
   Вечер. Борис с Валентиной и Настенькой идут по улице. Встречают жену Мишки Кантора.
  
   Галя Кантор - Вы это куда без противогаза?
   Валентина - В больницу, завтра операция.
   Галя - Ой! Какой мне сегодня страшный сон приснился! Как будто бы мне тоже грудь обрезали. Проснулась вся в поту со страху. Как я без груди-то жить буду? Меня же Мишка сразу бросит.
   Борис - Валерьяночку прими, уменьшает потливость и хорошо снимает ночные страхи.
  
   Валентина смотрит на Бориса и ничего не говорит. Настенька вопросительно смотрит на отца снизу вверх, потом с неприязнью смотрит на Галю, потом берет маму за руку. Все молчат, потом поворачиваются и идут дальше, не попрощавшись. Галя Кантор недоуменно смотрит им вслед. Проходят мимо еврейского кладбища. Ничего, кроме каменных надгробий, ни цветка, ни травиночки.
   Борис (старается не смотреть за ограду, думает) - Как она, в тайге выросшая, будет тут лежать без единого деревца? Ей же тут скучно будет.
   Валентина перехватывает его взгляд, все понимает, и чтобы как-то его успокоить, берет его за руку. Так и спускаются вниз к больнице, все трое держась за руки.
  
   В приемном отделении заполняют анкету и уводят Валентину в палату. Она оборачивается, улыбается и машет рукой.
  
   Борис с Настенькой идут в гору по дороге. Воет сирена. По громкоговорителю объявляют воздушную тревогу. Предлагают надеть противогазы.
  
   Настенька - Пап, а у нас противогаза нету. Вдруг на нас химическая ракета упадет.
   Борис (уверенно) - На нас, доча, не упадет. В нас уже попали. А в одну воронку снаряд два раза не попадает. (обнимает дочь за плечи и идут дальше).
  
   Борис с Настенькой заходят в квартиру. Радио объявляет, что ракута упала на Раматган.
  
   Борис - Там же Гиви живет. Надо ему позвонить. (набирает номер телефона).
  
   Борис - Гиви? Ну как ты там?
   Гиви - Все нормально, рядом с моим домом приземлилась. Представляешь, одну стену дома, как бритвой срезало, и ни одного трупа. Все живехоньки. Господь бережет Израиль. Во сколько операция?
   Борис - Утром.
   Гиви - Ты поговорил с доктором Орэном? Он мировая величина в онкологии.
   Борис - Да, он будет сам оперировать. А наркоз будет давать мой сосед Аркадий.
   Гиви - Держись там, старик. Я завтра перезвоню.
  
   Больница. Утро. Рядом с операционной Борис и Настенька. Выходит анестезиолог Аркадий.
  
   Аркадий (снимая маску) - Что ж вы так запустили. Все лимфоузлы опухшие.
   Борис - Сильно увеличены?
   Аркадий - С голубиное яйцо. Доктор Фингер вырвал все что нашел. Сейчас надо богу молиться, чтобы ни один в тканях не спрятался. Восемнадцать узлов послали на анализ в Иерусалим. Через три недели узнаем что в них имеется.
   Борис - А почему доктор Фингер? Разве не Орэн оперировал?
   Аркадий - У Орэна панариций на среднем пельце. Нельзя оперировать.
   Борис (думает) - Все как и положено Шлимазлу. Один раз в жизни у доктора нагноился палец и именно тогда, когда жену спасать надо. Проклятие.
  
   На каталке вывозят смертельно бледную Валентину.
  
   Валентина (слабо улыбается бескровными губами, говорит еле слышно) - Не надо было мне крестик снимать. Грех это. Борис целует ей руку. Она закрывает глаза. (ее увозят)
  
   Настенька (бледнеет) - Мне плохо (падает, Борис успевает подхватить ее на руки, несет к скамье)
   Настенька (открывает глаза, пытается встать на ноги) - Я к маме пойду.
   Аркадий - Не надо, ласточка, сейчас к маме. Мама сейчас спать должна. Вот ты (гладит Настеньку по голове) если спишь, хочешь, чтобы тебя будили? Чем больше мама проспит, тем меньше у нее будет болеть послеоперационный шов. Согласна со мной? Вот и умница. Вы лучше вечерком к ней приходите.
  
   Борис принимает больных. Отпускает последнего больного. Больной уже взялся за ручку двери.
   Борис - Феликс, оставь одну сигаретку.
   Феликс (удивленно) - Вы ж не курите. (оставляет на столе всю пачку).
   Борис - Тут закуришь. (берет одну сигарету, остальные отдает Феликсу) - Возьми. Спасибо. Я стреляю сигареты не из экономии, а потому что знаю себя. Куплю пачку и буду курить одну за одной до обморока.
  
   Борис сидит один в кабинете. Курит.
   Борис (думает) - Резкое увеличение лимфоузлов рядом с опухолью - это метастазы.
   Что делать? Что делать? Как спасти? Крестик ей в больницу отнести? Но, если Он за такую мелочь смертью карает, то где же тогда Его милосердие? (докуривает сигарету) - Голова закружилась. Все больше не курю. Это безответственно по отношению к Настеньке. Если и со мной, что-нибудь случится, кто Настеньку поднимать будет? Мне нужно для нее здоровье беречь.
  
   Борис проходит мимо киоска. Уходит от него шагов десять. Возвращается, покупает пачку сигарет. Закуривает на ходу.
   Борис (сам себе) - Эту пачку выкурю и все.
  
   Борис подходит к дому. Достает из почтового ящика письмо. Читает на ходу, поднимаясь по лестнице. Заходит в квартиру.
   Настенька - От кого письмо?
   Борис - От Монгола.
   Настенька - Что пишет?
   Борис - Смешное пишет. Пойдем к маме.
   Настенька - Пойдем. Я ей вафли напекла. Она же любит.
   Борис - Сама вафли напекла? (целует ее, быстро идет в ванну, смотрит на себя в зеркало, смахивает слезу, скрипит зубами, закрывает себе рот, чтобы не закричать в голос. Ополаскивает лицо и выходит).
  
   Больница. По коридору иудут Борис с Настенькой. В руках у Бориса цветы, кульки. Навстречу из палаты Валентины выходит медсестра.
   Борис - Шолом.
   Медсестра - Шолом. Валентина иша хазака! (Валентина сильная женщина)
   (смотрит с интересом на Настеньку) - Бат кама ат? (сколько тебе лет?)
   Настенька - Ани бат шлош эсре. (мне тринадцать).
   Медсестра вынимает из кармана халата шоколадку, берет Настенькину ладонь, кладет в нее шоколадку и уходит.
   Настенька (вдогонку) - Тода раба. (большое спасибо).
  
   Борис входит в палату. Валентина стоит к ним спиной у окна. У нее к левой руке подключена капельница. Справа на стороне поражения свисает трубка - дренаж, по ней в целлофановый мешок, подвешенный на бинт через шею, стекает розовый эксудат.
  
   Валентина (поворачиваясь к вошедшим, слабым голосом) - Мишка Кантор сюда косолапит.
   Борис (осторожно дотрагиваясь губами до бледной щеки) - Кто тебе разрешил вставать? (выкладывает на тумбочку фрукты, соки).
   Валентина - А я ни у кого и не спрашивала. (целует Настеньку в голову).
   Борис - Ну, как ты?
   Валентина - Правая рука болит. Главное, не грудь, а руку тянет.
   Настенька - Мам, попробуй вафельки, я сама испекла.
   Валентина (откусывает, жует через силу) - Вкусно. Умничка, хозяюшка моя.
  
   Входит Мишка Кантор. Он тоже с цветами.
  
   Мишка - Живая? Вижу, что живая. (смотрит, куда бы поставить цветы, не находит сосуд, кладет цветы на подоконник, выбегает, тут же возвращается с вазой) - Я вазочку в красном уголке тиснул.
   Борис - А что тут есть красный уголок?
   Мишка - Ну, как эта комната для свиданий у аборигенов называется? (Валентине) - Долго не стой, может развиться ортостатический эффект из-за кровопотери.
   Валентина - Ладно, уговорили, прилягу (ложится на кровать) - Аркадий с Беллой приходил.
   Борис - Коля Монгол письмо прислал.
   Валентина - Что пишет?
   Борис - Смешное. Потом прочитаю.
   Мишка - Он доктор?
   Борис (переглядывается с Валентиной) - Он... (не знает, что сказать) - Он мануальный терапевт.
   Мишка - Вот, что я ненавижу - это посещать больных. Всегда какой-то напряг. Точно также оставляет желать лучшего атмосфера на вокзалах. Казалось бы, вот только что сидели за столом, жрали, пили, болтали, а потом пришли на вокзал и языки, как к заднице прилипли; смотрят втихаря на часы, ждут не дождутся, когда же поезд подойдет. Давай читай письмо.
   Валентина - Нет, правда, почитай.
   Борис (пробегает письмо глазами) - Ну, в общем, Он устроился работать в рыбнадзор, что гораздо прибыльней, чем шарить..., чем шарахаться по клиникам. Коля занят выведением специальных антикоммунистических собак, которые не трогали бы беспартийного браконьера, но обязательно хватали бы за жопу любого члена коммунистической партии. Но, как собачке отличить эту большевистскую гнусь, от нормального нарушителя?
   Мишка (очень заинтересованно) - И правда, как? Не требовать же у этих скотов партбилеты.
   Борис (читает) - У собак, - пишет Коля - существует выражение лица. Скажем потрепал песик курочку, и потом прячется от хозяина, и по его встревоженной мордашке видно, что он кается. Вот этого выражения покаяния днем с огнем не отыщешь на харе коммуняки. У них вообще-то имеется выражение мурла, но только одно. В их, лишенных совести зенках сияет боевая готовность к свершению любого преступления по приказу родной коммунистической партии. Вот по этому общему признаку паскудства они и подбирают себе единомышленников.
   Теперь, когда Коля вычислил их главный отличительный признак, он нашел одного вождя с наиболее выраженным паскудством на рыле. Кого, именно, Коля не сообщает.
   Мишка - Правильно делает. Боится конкурентов. А каков принцип дрессуры?
   Борис - Элементарно. Коля показывает кобелю портрет вождя-вурдалака, затем следует команда фас. Умный пес смотрит в глаза браконьерам, обнаруживает среди них большевистскую тварь и рвет его за самые термидоры.
   Мишка (восхищенно стучит себя по колену) - Гениально.
   Борис - В постскриптуме Коля пишет: "Убежден, что среди множества талантливых музыкантов, наводнивших страну, имеется большое количество комиссаров, замаскировавшихся под скрипачей". - В этой связи, Коля готов оказать Израилю безвозмездную помощь. Он пишет: "Возьму себе в помощники Леху Амбала и пару собачек, и наведу такого шороху, что вся эта большевистская погань сама утопится в Средиземном море".
   Мишка - Пусть приезжает. Я знаю на кого нужно переквалифицировать этих собачек.
   Валентина - Знаете, чего я хочу? Никогда не отгадаете. Я ветчины хочу. Тут кормят на убой, а я хочу ветчины, с такими розовыми прослоичками мяса.
   Входит медсестра с новой капельницей.
  
   Борис, Мишка и Настенька идут по дороге. Настенька идет немного впереди.
  
   Мишка (тихо, так чтобы не услышала Настенька) - Аркадий сказал, что все лимфоузлы увеличены.
   Борис - Плохо дело. Самое ужасное, что она сама знает, что обозначает увеличение лимфоузлов. Когда я работал на участке, у моей знакомой - преподавателя литературы, обнаружили метастазированный рак матки и сообщили ей об этом. И вот как сейчас помню ее крик, пронзительно так на всю больницу: "Жить хочу, умирать не хочу, почему я заболела, а не вы сволочи?!".
   Понимаешь, если бы она хоть как-то проявляла эмоции, было бы легче. Пришлось бы ее уговаривать, врать, потом злиться на себя за эту ложь, и тем самым хоть, как-то нейтрализовать напряжение. Но она молчит. При чем это не мстительное молчание, какое бывает после крупной ссоры. Он говорит о чем -то незначительном, не касаясь темы. Она ведет себя так, как будто бы ничего не произошло. Меня убивает ее самообладание.
   Мишка - Не говори.
  
   Ночь. Борис курит на балконе. В голове звучит песня Шифутинского: "Разменяйте мои годы да на молодость мою, разменяйте мне невзгоды, что хлебнул в чужом краю". Борис смотрит на библейский холм. Выбрасывает пачку с балкона. Пачка летит на плоскую крышу второго этажа. Дом номер N 3 на улице Ахат эсре (одиннадцатая улица) стоит на склоне горы, и дополнительные два этажа, пристроенные для устойчивости, как бы подпирают девятиэтажный дом со стороны склона. Борис заходит в спальню к дочери.
   Борис - Дочурка, ты не спишь?
   Настенька - А мама умрет?
   Борис (испуганно) - Да кто это тебе сказал? Все будет хорошо.
   Настенька - А почему медсестра спросила меня, сколько мне лет?
   Борис - Ну просто так, что ж она и спросить не имеет права. Просто ты ей понравилась, она и спросила. А что ты в руке держишь?
   Настенька - Крестик. Я за маму молюсь.
   Борис - Спи, мой ангел. (целует дочь) - Я завтра в Тель-Авив съезжу, на Шуг кармель (центральный рынок) - куплю маме у поляков ветчины.
  
   Борис выходит на балкон, смотрит вниз на крышу пристройки. Приносит ножницы, нитки и лейкопластырь. Прикрепляет лейкопластырем спичечный коробок к концу ножниц. Потом отрывает кусок лейкопластыря, складывает его вдвое, так, чтобы липкой стороной он был кнаружи, приклеивает его к спичечному коробку, вдевает нитку в кольцо ножниц и опускает сооружение вниз на нитке, пытаясь опустить клейкую ленту на пачку выброшенных сигарет. После нескольких неудачных попыток это ему удается, он поднимает ножницы с приклеенной к ним пачкой сигарет и курит на балконе одну за одной. По радио объявляют воздушную тревогу. Борис продолжает стоять на балконе. Смотрит на небо. Хорошо видно, как по нему летит иракская ракета в виде огненной точки, а навстречу ей летит ракета противовоздушной обороны. Вот они встретились. Огненная точка удесятерилась в размере и потухла.
   Борис (сам себе) -
   В ту ночь багдадскую ракету
   Без страха наблюдал в окно.
   Всей жизни звонкую монету
   Швырнул, не глядя на сукно.
   Февраль, диагноз, приговор!
   На тонкой ниточке топор.
   К Богу, без попов, без святош, без лицемеров, без посредников.
  
   Раннее утро. Борис ждет на остановке автобус. Кроме него на остановке еще несколько человек. Все на внешний вид похожи на местных. Борис смотрит на часы. Обращается к рядом стоящей очень смуглой женщине.
   Борис - Запаздывает автобус.
   Женщина - Как вы узнали, что я из России? Меня все принимают за сабру.
   Борис - У вас сережки из красного золота, а у израильтян золото без меди. Потом у вас слишком высокий каблук для израильтянки и озабоченное выражение лица.
   Женщина (кивает на рядом стоящих) - А у них не озабоченное?
   Борис - А у них - нет. Потому что они живут одним днем, а мы все планы строим, потом жить собираемся.
  
   К рядом стоящей продуктовой лавке подвозят продукты. Водитель выгружает ящики с хлебом, с напитками, еще с чем-то и уезжает, оставив продукты на крыльце.
  
   Женщина (смотрит на часы и говорит Борису) - Продавец придет через час. Интересно, сколько времени эти продукты простояли бы без охраны в России?
   Борис - Думаю, не долго.
   Женщина - Будут ли, когда-нибудь люди в России люди настолько сытые, чтобы продукты не воровать?
   Борис - Будем надеяться.
   Женщина - А вы откуда?
   Борис - Из Омска.
   Женщина - В Омске зимой холодина?
   Борис - В Омске зимой хорошо.
   Женщина - А летом?
   Борис - И летом хорошо.
   Женщина - А зачем тогда уехали.
   Борис - Как и все уехал по глупости.
   Женщина - Почему по глупости?
   Борис - А потому, что Родину можно покидать только в случае смертельной опасности. Все остальные случаи - это непростительная глупость, за которую будешь расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
  
   Подходит автобус. Борис садится на заднее сиденье. Автобус петляет по горной дороге мимо оливковых рощ, подъезжает к Хайфе. Справа оказывается море, слева ряд пальм, затем банановые насаждения. В Кармиэле к автобусу подходит Шаганэ, Борис вначале хочет окликнуть ее, но потом опускает голову, прячется за высокой спинкой переднего кресла. Шаганэ заходит в автобус, не замечает Бориса, садится на переднее сиденье. Автобус приезжает на центральную остановку. Шаганэ выходит, Борис ждет, когда красавица удалится и только потом выходит из автобуса.
  
   Борис (думает, глядя Шаганэ вслед) - Господи! Спаси ее, и я не посмотрю больше ни на одну женщину в мире.
  
   Борис идет по дороге вдоль берега моря.
  
   Борис (сам с собой) - Где-то здесь за каменным забором я видел купол и крест.
   Он спускается к морю и видит высокий забор, а за ним - крест на темном куполе. Борис обходит ограждение и стучит массивным кольцом в железные, крашенные суриком ворота. Пожилой араб с ликом, как на православной иконе, открывает маленькое окошечко и смотрит на Бориса внимательно, но без испуга.
   Борис - Ани роце леитпалель. (я хочу помолиться).
   Привратник - Роце о царих? (хочешь или должен?)
   Борис - Роце вэ царих (хочу и должен)
  
   Привратник открывает дверь и показывает, куда идти. Борис видит не церковь а маленькую часовню. Отдельно особняком стоит мраморное изваяние богини луны и охоты Дианы. Борис подходит к деревянному изваянию Христа.
  
   Борис - (думает) - Языческая богиня из розового мрамора, а Христос из дерева? Почему? (смотрит на распятого Христа) - Слишком коренаст и мускулист для мученика. Прямо культурист какой-то. А почему правое легкое проткнули? Анатомию палачи не знали, что-ли? Быть этого не может. Все знают, где сердце расположено. Значит подольше помучить хотели - это ясно. (всматривается в лик Божий) - Тяжелая задача стояла перед скульптором. Нужно иудея изобразить, избегая характерный семитских черт, чтобы антисемитов не разгневать. Во как. То есть такого симпатичного неевреистого еврея изваять надобно. Трудновато, конечно, но стараться надо. Среди священников тоже ведь юдофобы не редкость. Во время Кишиневского погрома поп-расстрига шел с дубиной впереди бандитов. Это каким убежденным антисемитом нужно быть, чтобы Христа якобы любить, а мать его - еврейку, ненавидеть? Но о чем это я? Я же молиться пришел. (становится на колени, осеняет себя крестом, мысли вихрем в голове) - Если Христос до тридцати трех лет жил в Израиле, то он должен говорить на иврите. Господи, что я горожу? Он же полиглот! Ну и что, что полиглот? Они, полиглоты, отдают предпочтение тому языку, на котором говорила его мать. А мать говорила на иврите. - Барух Ата адонай, Элохейну Мелех ха - Олам, ашер барах бану ми - коль ха - амим, ве - натан лану эт - Торато. - Нет так не пойдет. Нужно успокоиться, нужно успокоиться, нужно обязательно успокоиться. Нужно говорить на том языке, на котором думаешь, иначе просьба будет не от души, и, следовательно, не будет услышана. (еще раз осеняет себя крестом и говорит тихо и искренне) - Спаси ее, спаси, если можешь, она же верит в тебя, помого ей, пожалуйста.
  
   Борис стоит на берегу моря. В море, недалеко от берега стоит старик в живописной бороде и закидывает невод.
   Борис (сам с собой) - А почему он не тонет? По морю, яко по суху? - А не тонет он потому, что стоит на старом волнорезе. Во время отлива он появляется над водой, а в прилив исчезает. Древность, древность, древность. Вот так его предки со времен Адама и Евы ловили рыбку и он ловит, и внуки его будут так же пропитание добывать. Все будут жить, и старик этот и его дети и внуки и Шаганэ - только она не будет. (он заплакал) - От жалости к себе плачу. Плохие люди всегда от жалости к себе плачут. Проецируют чужие несчастья на себя и потом слезами заливаются.
   Там надо было рыдать, в ногах у него валяться, а я шлимазл, вместо молитвы культуристом его обозвал.
  
   Тель-Авив. Центральный рынок - Шуг кармель. Восточный базар. Шум, крик, толчея.
   Борис заходит в мясную лавку к поляку.
   Борис - Шолом.
   Продавец - Шолом.
   Борис - Медабэр русит? (говоришь по-русски!)
   Продавец - Кен. (да)
  
   Продавец дает пробовать продукт. Отрезает ломтики ветчины, грудинки, колбасы.
  
   Борис (жует) - Вкусно. А вы знаете, точно такую же колбасу я покупал у поляков на рынке в Бостоне.
   Продавец - Да нас поляков, где только нет?
  
   Из подсобки магазина выглядывает девушка.
   Девушка - Соломон Израилевич! К телефону.
  
   Цфат. Смертельно усталый Борис выходит из автобуса. Около его дома Дима -алкоголик метет улицу, нещадно пыля. Ну ушах у него наушники. На поясе плейер. В ведерке для мусора стоит бутылка анисовой водки. Рядом в пол литровой банке оливы.
  
   Борис (Диме) - Привет.
   Дима (снимает наушники) - Привет (протягивает бутылку, Борис отрицательно качает головой. Тогда Дима делает глоток, вынимает из банки маслинку, закусывает, протягивает Борису банку олив) - Лучшая закуска в мире. Черные оливы, как глаза дщерей Иерусалимских. У арабов на рынке покупаю, у них засол лучше.
  
   Борис (кладет одну маслинку в рот) - Все квасишь?
   Дима - Алкоголь в малых дозах, полезен в любых количествах.
   Борис - А с работы выгонят, что тогда.
   Дима - А жиды, ребята не злые. С голоду умереть не дадут. (молчит, думает, как о чем-то трудно разрешимом) - Но и жить спокойно киндербальзамчики тоже не дадут.
  
   Дима (поднимается по лестнице, думает) - Эх жизнь-жестянка, мог ли Дима предположить, покидая Ленинград, что ему одному-одиношеньку на чужбине век доживать придется? (останавливается, мимо снуют Марокканские евреи) - А ведь и меня ждет тоже самое. Что ожидать, если лимфоузлы размером с голубиное яйцо? А там химия, облучение, выпадение волос, и все это абсолютно бесполезно. Продление мучений. Агония!
  
   К дому Бориса подъезжает такси. Из машины выходит Борис, дает руку Валентине, они идут в дом. У их подъезда сидят марокканские еврейки. По их лицам видно, что они в курсе дела, но на их лицах больше животного любопытства, чем жалости. И на лестнице тоже сидят женщины и дети. Приходится их обходить, но они не встают.
  
   Борис (Валентине) - Идешь, как сквозь строй. Наши бабушки, хоть на ступеньках не сидят. Убил бы.
  
   Ночь. Борис курит на балконе. Подходит Валентина. Берет сигарету. Закуривает.
  
   Борис - Докуримся, как Зяма Рахмилевич.
  
   Вдруг оглушительно начинает играть музыка. Гремит оркестр. Борис высовывает голову, кричит на верх.
   Борис - Аркадий, что за торжество.
   Аркадий (свешивает голову с балкона) - Народ ликует! Марокканцы на пятом этаже свадьбу играют.
   Борис (смотрит на часы) - Так поздно?
   Аркадий - Это еще рано. Теперь у них сабантуй на всю ночь.
   Борис (сам себе) - Спокойно, шлимазл. Главный принцип жизни - это не мешать друг другу жить.
  
   Борис лежит в кровати. Гремит музыка, оглушительно бьет барабан. Он встает, подходит к окну, смотрит в темноту.
   Валентина - Что там увидел?
   Борис - Чужбину.
  
   Борис возится на кухне. Звонят. Борис берет трубку.
   Борис - Привет (пауза) Рэмбо? Первая кровь? Неси (кладет трубку)
   Валенитна - Кто звонил?
   Борис - Мишка видеокассету с Рэмбо принесет. Посмотрим.
  
   Валентина стоит в ванной перед зеркалом. Она рассматривает себя, поворачивает голову вправо, влево, трогает себя за шею. Делает макияж. Скатывает из ваты комок, подкладывает его за бюстгалтер, одевает платье с глухим воротником, выходит из ванной.
  
   Настенька - Мам! Ты, красавица.
   Борис (выглядывает из кухни) - Ваще!
  
   Перед телевизором сидят: Мишка с Галей, Валентина и Настенька. Видеомагнитофон показывает фильм Рэмбо.
   Борис подкатывает журнальный столик с выпивкой и закуской.
   Мишка (поднимает рюмку) - Предлагаю выпить за то, что Валентина снова в наших рядах. (Валентине) - Подними правую руку.
   Валентина поднимает руку до уровня плеча.
   Мишка - Молодчина. Нет слов. Склоняю голову перед твоим мужеством. Через пару месяцев будешь поднимать руку до потолка.
   Галя - А вот мою тетку в Ишиме тоже прооперировали, так она уже полтора года прожила.
   Борис - Меняем тему. (Мишке) - Мишель, что слышно нового про взаимоотношения общества с клерикалами?
   Галя - Ну, все! Сейчас он их понесет по кочкам.
   Борис - А мы ему регламент установим. На каждую конфессию по две минуты.
   Мишка - Никакого регламента. Я так не умею, лучше я вообще буду молчать. Давайте лучше за Валентину выпьем и пойдем. Нечего надоедать. Я недавно прочитал гениальное: "Не ходи часто к другу своему, ибо друг наскучит тобой и возненавидит тебя".
  
   Борис с Настенькой убирают со стола. Валентина снимает платье с глухим воротником.
   Валентина - Как в этом пекле я буду платья с глухим воротником носить? Не представляю.
   Борис - Первый раз в жизни не воодушевляют гости. Особенно Галя.
   Валентина - Они простые, хорошие ребята, но сегодня, я почему-то вспомнила Фаину Раневскую. Она говорила:
   "Я очень благодарна друзьям, которые приходили ко мне в трудную минуту, но еще больше благодарна тем, кто ко мне в тот момент не приходил".
  
   Квартира Бориса. День. Борис приходит домой.
  
   Настенька - Что так рано?
   Борис - Больных нету, че там сидеть? В магазин надо сходить, закупиться. Завтра шаббат - все закроют. А где мама?
   Настенька - Ей позвонили из "Яд ле-ахлама".
   Борис - Что еще за "Яд ле-ахлама?"
   Настенька - это благотворительное общество помощи женщинам, у которых удалили грудь.
   Борис - Что они хотят?
   Настенька - Они пригласили маму на примерку специального бюстгальтера с силиконовым вкладышем.
   Борис - Давно мама ушла?
   Настенька - Утром.
   Борис (смотрит на часы) - А где она? Уже все офисы закрыты. Ладно, я пока в магазин сбегаю. (уходит).
  
   За окном темнеет. Борис с сумками возвращается домой.
  
   Борис (с порога) - Не пришла?
   Настенька - Нет. Может быть, она у тети Гали?
   Борис - Сомневаюсь. Не пойдет она к ней.
   Настенька - Может в полицию позвонить?
   Борис - Подождем еще немного. (подходит к столу, выдвигает ящичек стола, что-то ищет в нем) - А мама ключи от кабинета не брала? Тут еще один ключ лежал.
   Настенька - Не знаю.
   Борис - Я пойду на улицу. Может быть маму встречу. Ты меня не теряй.
  
   Борис бежит бегом по ночному городу. Подбегает к зубному кабинету. Трясущимися руками открывает дверь, заходит в комнату ожидания для больных. На столике стоит наполовину опорожненная бутылка водки. Полная пепельница окурков. На кушетке лицом к стене лежит Валентина. Борис наклоняется над ней, берет ее руку, целует ей ладонь, потом целует ей руку в локтевом сгибе.
   Валентина (не оборачиваясь, трезвым голосом, тихо) - Не хочу жить. Химии не хочу, облучения не хочу, силиконовых протезов не хочу. Медленно умирать не хочу.
  
   Борис встает на колени, целует ей бедра, ложится рядом с ней. Поворачивает ее к себе.
   Валентина (обнимает его за шею) - думаешь, я не заметила, как ты руку отдернул в ужасе, когда нечаянно шрама на груди коснулся? Ты же из жалости со мной спишь? Ну, скажи, из жалости?
  
   Борис сидит в кабинете один. Заходит Мишка Кантор.
  
   Мишка (смотрит на часы) - Привет. Че домой не идешь?
   Борис - Пойдем покурим. (идут в комнату ожидания)
   Мишка (достает бутылку "Лимонной водки") - Хороший коктейль непьющие сабры придумали. Из чистых лимонов делают. Море витаминов плюс сорок градусов. (берет из медицинского шкафчика пластмассовые стаканчики для полоскания рта, наливает водку.
   Борис - Закусить нечем - одни маслины.(идет к столику, достает банку маслин)
   Мишка - А че еще надо, тащи.
   Выпивают.
   Мишка - Дак че сидишь-то?
   Борис - Чем позже домой приду, тем ближе к ночи. А там сон. Хоть на какое-то время можно освободится от мыслей. Жалко ее - не могу. Выть охота. В голос.
   Мишка - Анализы еще не пришли? Что-то долго.
   Борис - И слава богу, что не пришли. Чудес не бывает. Лимфоузлы с голубиное яйцо. Чего ждать? Так хоть, обманываешь себя надеждой, а как получишь бумагу, считай, что зачитали приговор.
   Мишка - Пешком бы отсюда ушел. Только гайки бы зазвенели. На хрена я сюда только приехал? Не сплю ни черта. Все чуждо. В любую Тюменскую районную больницу готов уехать, в самую тьмутаракань.
   Борис - А тут душа умирает. Серьезно. Ты еще ходишь, а она уже умерла.
   Знаешь, как Веничка Ерофеев сказал: "Если Россия - это смерть, то заграница - это самоубийство.
   Мишка - Я как представлю, что буду всю жизнь говорить на безпадежном иврите всю жизнь, так тоска.
   Борис - А мне больше всего нравится, что у них нет уменьшительных суффиксов. Нельзя сказать собачка, а только - маленькая собака: - "кэлев катан".
   Мишка - Да хрен с ней с собакой! Нельзя сказать: ножка, а только лишь - маленькая нога. Попробуй Пушкина перевести на иврит: "То стан совьет, то разовьет и быстрой ножкой ножку бьет!". (декламирует) - "То стан совьет, то разовьет, и маленькой ножкой маленькую ножку бьет. Идиотизм, какой-то!".
   Борис - Перевести, конечно, можно, но в том - то и дело, что у блистательной Истоминой была не маленькая нога, а именно - ножка, и разница между этими понятиями такая же, как между букетом и веником.
  
   Заходит Аркадий с Беллой.
  
   Аркадий - Идем мимо, видим, свет горит. Значит жидовский клуб уже открыт. Слушайте, какую хохму мне Бэллочка рассказала.
   Бэлла - Как будет на иврите - мы?
   Борис с Мишкой (хором недоуменно) - Анахну!
   Мишка - За кого вы нас держите? Обижаете.
   Белла - А теперь скажите, растягивая вторую ударную "а": "Анахну мы сюда приехали?
   Мишка (смакуя и сладострастно расчленяя слово) - А на хну мы сюда приехали? И правда: а на хну? (наливает Аркадию с Беллой).
  
   Квартира Бориса. Вечер. Борис курит на балконе. Внизу у подножия библейского холма вдоль ручья едут на осликах арабские дети. Вот один из них показал другому на еврейские дома наверху, ударил ребром ладони себе по руке, согнутой в локте, крикнул ехидничая "Лехайм". Засмеялись маленькие наездники и их ослики засеменили дальше. Подходит Валентина, тоже закуривает.
   Валентина - О чем думаешь?
   Борис - Я не думаю, я удивляюсь. Вот эти ослики (показывает рукой) кажутся отсюда размером с котенка. Значит от нас они далеко, но при этом слышно каждое слово пацанов. Даже звяканье ведра о бок ослика прекрасно слышно. Тут какой-то оптический обман, тут какая-то аномалия.
   Валентина - Не аномалия, а Святая земля. Здесь же библию написали.
   Борис - Я не верю в библейских Богов, и могу объяснить, почему.
   Валентина - Только без крамолы, пожалуйста. Не люблю я это.
   Борис - Постараюсь. Вот почему я - врач, досконально знающий процесс оплодотворения должен поверить в непорочное зачатие?
   Валентина - Все я пошла (встает) - Не могу я это слышать.
   Борис - Подожди. Дослушай. Почему я - врач, полтора года препарировавший трупы в анатомке, должен поверить в то, что прибитый к кресту грязными гвоздями, и получивший проникающее ранение широким копьем в грудь, Он смог самореанимироваться? Почему я - врач должен поверить в то, что Он за две тысячи лет не состарился и не умер?
   Валентина - Ну и почему?
   Борис - А потому, что без этих трех составляющих веры: непорочное зачатие, воскрешение и бессмертие - нет и не может быть христианина. Но в это так же трудно поверить, как и в басни глупых атеистов о том, что все живое произошло из водорода.
   А водород откуда взялся? А они (говорит, противно изменив голос) - "А он был всегда-а-а!".
   А вот это " был всегда" разумению недоступно, потому что всегда, что-то из чего-нибудь возникает. А по другому ни понять, ни охватить умом, ни представить сие невозможно. Вот так и Бог! Господь не может быть доступен человеческому пониманию. И он не должен быть похожим на человека. Слишком уж паскуден гомо сапиенс. Он должен быть без пола, без возраста и без национальности. Какой? А этого никто не знает.
   Валентина - Сегодня три лебедя над нашим домом дали круг и на север подались.
   Борис - Они тут на озере зимуют.
   Валентина - Они так низко летели, что видно было как просвечивают розовым крылья на взмахе. И лапки прижатые к туловищу тоже было видно. Главное, сами белые, а лапки черненькие.
   Борис - К нам полетели.
   Валентина - А почему только три? Они же парами живут. Их трое и нас ведь тоже пока трое. Я тоже туда хочу. (молчит) - А почему анализы не присылают? (уходит с балкона).
   Борис (закуривает другую сигарету, говорит сам себе) - Шлимазл! Еще какой Шлимазл! Почему меня в самый последний момент кто-то из ямы вытаскивает, а ей почему нельзя помочь? Она же лучше меня, чище, честней и моложе, в конце концов, на одиннадцать лет. Она же как мать нужней дочери, чем отец.
  
   Борис поворачивается, чтобы уйти с балкона и видит, что на холме появился свет. Световое пятно быстро обежало холм по периметру и остановилось на вершине.
   Борис смотрит неотрывно и очень заинтересованно на свет. Борис заходит в спальню. Валентина стоит перед зеркалом спиной к нему. Борис втягивает воздух ноздрями, принюхивается и лицо его становится тревожным.
   Валентина (оборачивается) - Что-то случилось?
   Борис (чуть замешкавшись) - Нет, ничего. (подходит, берет ее за голову, целует ей глаза, у самого наворачиваются слезы, и он чтобы она не заметила, прижимает ее голову себе к плечу.
  
   Утро. Борис нажимает кнопку звонка в квартиру Мишки Кантора.
   Мишка (открыв дверь) - Проходи.
   Борис - А где Галя?
   Мишка - Лаванчика в садик повела
  
   Борис проходит на балкон. Мишка идет за ним.
  
   Борис - Ты видел вчера свет на вершине холма?
   Мишка - Нет, а что?
   Борис - Вчера ночью появился странный свет на холме.
   Мишка - Что странного?
   Борис - Смотри. Световой круг размером с пятьдесят котят.
   Мишка - Предлагаю измерять пространство бутылками, а не котятами, потому что котята разные, а бутыльменты одинаковые.
   Борис - Ослики из моего окна кажутся котятами, а их уместилось бы по диагонали круга штук пятьдесят. Это примерно, метров семьдесят пять.
   Мишка - Дальше.
   Борис - Этот световой круг за считанные секунды обогнул холм, а это означает, страшно сказать какую скорость движения, и остановился на вершине холма.
   Я ночью вставал, смотрел - он до рассвета оставался на месте. Что это было?
   Мишка - Это патрульные вертолеты при помощи прожекторов освещают холмы - ищут террористов.
   Борис - Или?
   Мишка - Или хитроумные иудеи смастерили гиперболоид инженера Гарина (с них станется) и со стороны Голланских высот просвечивают территорию. Как Валентина?
   Борис - Плохо. Я вчера уловил дух. Не делай удивленное лицо. Я пятнадцать лет проработал на участке. А знаешь, что такое участковая больница? Это похоронное бюро. Нам для выполнения койко-дней из района присылали умирать онкологических больных.
   И вот, представь. Еще жив неизлечимый больной, еще ест и пьет и даже планы строит на будущее, а заходишь в палату и ощущаешь характерный дух. Может быть дух этот, есть не что иное, как тлетворное дыхание старухи с косой, незримо поджидающей очередную жертву. Этот запах нельзя описать, его нельзя ни с чем сравнить, его можно только почувствовать. И вот вчера он присутствовал в доме.
  
   Квартира Бориса. Борис в доме один. Он выходит на балкон и смотрит на холм. Внизу у ручья катаются на осликах детишки. Явственно слышны детские голоса.
  
   Борис (сам с собой) - Какой вертолет? Что за чушь? Голоса детишек слышно, а звук мощного мотора военного вертолета - нет? И почему остановился на вершине и замер там этот волшебный свет?
  
   Борис идет на кухню. Наливает в рюмочку подсолнечного масла. Открывает наружную дверь - слышен характерный скрип. Борис снимает наружную дверь, смазывает шарниры. Ставит дверь на место. Качает дверь - дверь больше не скрипит. Набирает пипеткой масло и смазывает замок в двери.
  
   Ночь. Борис лежит с закрытыми глазами. Косится на Валентину, убеждается, что она спит, осторожно встает, идет на цыпочках к балкону. Видит, что на вершине холма появился свет. Осторожно берет кроссовки, спортивную форму и на цыпочках выходит из квартиры. С предосторожностями закрывает дверь, обувается и выбегает из дома.
   Спускается по склону к ручью. Цепляется за ветки деревьев. Скользит, падает, снова встает, еще раз поскальзывается, цепляется за ветку терновника, прокалывает ладонь шипами, отпускает ветку и кубарем летит вниз к ручью, закрыв лицо от веток руками. Падение прекращается. Он открывает глаза и чуть не вскрикивает от ужаса. Смеется некто прямо ему в лицо жутким оскалом. Блестят в темноте желтые длинные зубы. Борис присматривается и понимает, что он упал на голову дохлой лошади у ручья. Он вскакивает, бежит к ручью, но не находит бревна по которому они с Настенькой переходили ручей. Ручей не велик - метра три-четыре, но со стороны Бориса - илистый берег. Он смотрит на часы и шагает в ручей. Засосало ногу илом, он падает лицом в грязь, доползает до ручья, ополаскивает в ручье лицо и выбегает на другой каменистый берег. Он карабкается, задыхаясь, вверх, хрипит прокуренными легкими. Камни срываются вниз из-под ног. Он на мгновение останавливается, видит глубокие царапины на предплечье, освобождает окровавленную руку от шипов, и карабкается дальше. Он на вершине, он входит в освещенный круг. Смотрит вверх, но не видит источника света. Поворачивается в сторону Голланских высот - тьма. Доходит до центра круга, становится на колени, смотрит вверх и говорит негромко, но убедительно: "Не убивай ее! Я прошу, не убивай! Спаси ее! Она же верит тебе, и дочка тоже верит". Он ложится на спину, смотрит вверх и забывается сном на несколько минут. Он открывает глаза и садится.
   Борис (говорит сам себе, осторожно трогая царапины, окровавленную ладонь и пальцы) - Странно. Перестала саднить рука. (шевелит проколотыми пальцами) - Вообще, не болит. Странно. (он встает и начинает спускаться с горы).
  
   Борис поднимается до двери своей квартиры, разувается, вынимает ключ, мочит его во рту, осторожно вставляет в прорезь замка, тянет на себя дверь и беззвучно открывает замок. Заходит в квартиру, втягивает ноздрями воздух, остается доволен, удивленно качает головой и проходит в ванную. Выходит из ванной. Выглядывает с балкона - вершина библейского холма все еще освещена. Осторожно ложится в постель, закрывает глаза и вдруг, ослепительно яркий свет на мгновение освещает их квартиру. Вбегает испуганная Настенька.
  
   Настенька - Что это было? Я подумала , что на нас химическая ракета упала.
  
   Борис встает, подходит к окну - библейский холм погрузился в темноту.
  
   Валентина (лежа в постели) - Ну, что там?
   Борис - А это патрульный вертолет нас прожектором осветил.
   Валентина - Я никогда еще не видела такой свет. Он как серебряный.
   Борис - Я тоже.
  
   Кабинет зубного врача. Вечер. Борис сидит в кабинете. У него забинтована ладонь. Он смотрит на часы, закрывает кабинет идет к наружной двери и слышит телефонный звонок. Он торопливо возвращается назад, неловко пытается опухшими пальцами вставить ключ в замок, ключ падает на пол, звонок продолжает требовательно звонить. Борис рвет в нетерпении ручку двери и легкая двухстворчатая дверь открывается, выломав языком замка наружную часть противоположной двери. Борис хватает трубку.
   Борис - Алло!
   Трубка голосом Гиви Чхеидзе - Привет, старик! Ты стоишь или сидишь! Если стоишь, то рекомендую тебе сесть.
  
   Борис садится. На лице страх ожидания плохой новости.
  
   Гиви - Я дозвонился до лаборатории в Иерусалиме. Все лимфоузлы чистые.
   Борис (не веря) - Но Аркадий сам видел: все были увеличены. Ошибки быть не может?
   Гиви - Вы посылали на анализ восемнадцать лимфоузлов?
   Борис - Восемнадцать.
   Гиви - Ну так не морочь мне бейцы. От каждого больного берут разное количество узлов. Никакой ошибки. Так что беги за бутылкой, поздравь Валентину. Целуй Настеньку. Я к вам в шаббат подъеду.(кладет трубку).
  
   Борис с Валентиной идут той же дорогой, по которой они шли на операцию. Молча проходят мимо кладбища. Вдруг, слышат визг тормозов, из машины на противоположной стороне улицы выскакивает Аркадий и бежит к ним, рискуя быть сбитым встречными машинами.
   Аркадий (на бегу) - Стойте, негодяи! Вы уже слышали? (подбегает) - Все чистехонько!
   Борис с Валентиной (в один голос) - А это не может быть ошибкой? Ты же сам видел?
   Аркадий - В том то и дело! Я же умом еще не двинулся! Поэтому мы сегодня с Рубинштейном им и перезванивали. Нас там чуть не отматерили. Сказали, что вчера их какой-то полковник Чхеидзе достал, а сегодня - мы. Так что никакой ошибки, ребята.
  
   Аркадий обнимает обоих, сталкивает их головами, целует Валентину, у него увлажняются глаза, он стесняется интенсивности выражения чувств, и в качестве смягчения, как ему кажется, излишней эмоциональности, грязно ругается, дает ощутимого тумака Борису и уезжает, махнув им рукой.
  
   Борис (потирая ушибленный бок) - Странные и несовершенные существа - эти люди-человеки. Почему-то быть циничным, грубым, крутым - не стыдно, а прослезиться от радости за ближнего, вроде, как и неудобно.
  
   Больница. Лечащий врач доктор Рубинштейн держит в руках анализы. Он встает навстречу, целует Валентину, хлопает по плечу Бориса, возвращается за стол, показывает рукой, чтобы они сели тоже.
  
   Рубинштейн - Фантастика! (смотрит на анализы) - Мистика! За тридцать лет подобный феномен я встречаю впервые. Я сам смотрел гистологический срез. Не может быть, чтобы я, мои коллеги и две моих лаборантки ошиблись. И, вдруг, резко увеличенные лимфоузлы оказались свободными от...метастазов. Я даже слово это произносить боюсь. В рубашке родилась. Видит Бог в рубашке. Но Израиль придется покинуть. Придется сменить климат на более умеренный, такой, где нет столь убийственной для северянки солнечной радиации.
   Валентина - Дак, мне не нужно будет химиотерапию получать?
   Рубинштейн - Конечно, не нужно.
   Валентина - Так, может быть, мне не надо было всю грудь удалять?
   Рубинштейн (убежденно) - надо было. С этой вавочкой шутки плохи.
   Валентина - А когда мне можно будет силиконовый протез имплантировать.
   Рубинштейн - Никаких силиконов, голубушка. Поверьте мне старику. Я был, есть и буду против любых инородных тел в организме. Но у меня есть для вас хорошая новость. Я получил журнал из Германии и просто потрясен одной статьей. Вот слушайте. В университетской клинике города Майнц работает доктор Мэрц. Сказать, что он волшебник - это ничего не сказать. Он бог восстановительной хирургии. Он умеет из прямой мышцы живота формировать новую грудную железу. Операция кровавая травматичная, но эффект потрясающий.
  
   Борис и Валентина выходят из больницы. Подходят к мусорной урне. Борис вынимает из кармана пачку сигарет, сминает ее и бросает в урну. Валентина достает из сумочки сигареты, тоже сминает их, и тоже бросает пачку в урну. Они идут по улице. Навстречу бежит Настенька.
   Настенька (запыхавшись) - Ну, что?
   Борис - Все нормально.
   Настенька (целует Валентину) - Слава Богу! А я с уроков к вам сбежала. Завтра будет мне катастрофа-чемоданчик.
   Борис - Будет тебе чемоданчик, но без катастрофы. (Валентине) - Шпрехен зи дойч?
   Валентина - Канэщно хачу!
   Борис начинает петь на мотив "Чубчика кучерявого"
   "Но я Сибири, Сибири не боюся! Сибирь ведь тоже русская земля! Эх!".
   Он останавливается, протягивает Валентине ладонь. Она хочет по привычке с размаху ударить по ней сверху, но видит, что ладонь забинтована и тогда она дотрагивается пальчиком до ладони. Родители берут за руки Настеньку и идут по улице.
   Громко звучит музыка. Лев Рубашкин поет песню "Чубчик, кучерявый". Борис на ходу виляет в такт музыке бедрами и выделывает ногами кренделя.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   98
  
  
  
  
Оценка: 8.00*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"