Аннотация: Рассказ опубликован в журнале "Edita" # 68, 2016 г.
В жару мухи ловятся плохо. Поэтому с июня по август - голодное время. Сидишь в паутине и балдеешь от жары. И брюхо пустое.
Зимой мухи вообще не ловятся. Они дохнут. Те, которые выживают, слишком умны, чтобы попасться. Приходится впадать в спячку, чтобы с голоду не подохнуть самому. Когда спишь, видишь сны про еду. Есть во сне хочется постоянно: ешь - и снова хочется, ешь - и всё равно хочется. Всю зиму так. Зимой тоже голодное время.
Весной мухи сонные, летают низко и все время брякаются на землю. Чтобы их поймать, надо плести паутину близко к земле, а это глупо. Порвут. Поэтому весна - тоже голодное время. Обидно - после зимы-то.
Осенью... Осенью мухи ловятся хорошо. Но в ноябре уже надо впадать в спячку. Так что остается два месяца в году, когда можно поесть нормально. Вот эти два месяца надо провести с толком. А что такое "с толком"? Это значит: сплести паутину в нужном месте.
Здесь как раз и заключается самая большая трудность.
Пауки никогда не меняют место охоты. Это психология. Куда паучонком забросила судьба - там и сплетают сеть. Сплетают и ждут, пока муха прилетит. Долго ждут. Иногда вообще не дожидаются, так и умирают голодными. Зря улыбаетесь, у людей тоже так. Где родился, там и пригодился. За границу мало кто едет.
Но есть ещё эмигранты.
Они собираются с духом, бросают насиженную паутину и бегут, бегут, бегут. Например, если не повезло с охотой в саду, можно попытать счастья в огороде. А если туго пришлось в огороде, можно переехать в сад. Или пробраться в человеческий дом. Это, кстати, мечта очень многих пауков - переехать в дом. Все знают, что в доме, где живут люди, мухи плохо ловятся всегда. Во-первых, люди все время их убивают сами. Им, людям, отчего-то не потерпеть пару дней, пока муха залетит в паутину. Во-вторых, мухе в дом ещё попасть надо. Сетки на окнах, занавески на дверях. В-третьих, многие люди отчего-то не любят паутину ещё больше, чем мух. Найдут - и веником её, веником. Повезет, если жив останешься. Определенно, в доме, где живут люди, паутину плести - чистое безумие.
Но там всегда сухо и тепло. Даже зимой.
Поэтому и переселяются.
Вот такого паука я и встретил этим летом. Вернее, не совсем такого. У него была сложная жизнь. Особый случай. Но так можно сказать про каждого, правда?
В общем, он сплел две паутины.
Одна была на улице, под крышей нашего дома. Другая - в комнате, под потолком. Днём он сидел снаружи, вцепившись в паутину, и шевелил ногами всякий раз, когда я проходил мимо. А ночью он перебирался в дом и карабкался в свой угол над кроватью. Нам было паука жалко, и мы его не трогали. Я особенно его жалел, потому что знал: на двух работах вкалывать - не сахар.
Так продолжалось две недели, а потом грянула беда.
Паук ночью упал на мою жену. Случайно, полагаю. Может, заснул и отцепился. А может, выполнял такелажные работы и сорвался со страховочной паутины. Как бы то ни было, жена проснулась, смахнула его на пол и потребовала от меня паутину ликвидировать. Я тоже, признаться, не люблю, когда меня ночью будят, особенно пауки. Встал, нашел веник и смел паутину напрочь.
Паук в это время сидел под кроватью и всё видел, но сделать ничего не мог, потому что у меня был веник.
С тех пор он стал нас презирать и всячески это показывал. Взял в привычку шастать вечерами по полу. Днём по-прежнему сидел на улице, а вечером приходил в дом и принимался бегать по ковру. Пробежит из-под кровати под тумбочку - шасть-шасть-шасть - и затаится. Потом обратно - шнырь-шнырь-шнырь - и снова сидит тихонько. Новую паутину в доме он так и не сплёл, жил бродягой. И бегал, бегал по полу. Демонстрировал, что ему на меня плевать.
- Папа, - сказала, наконец, дочь, - убери его.
Я люблю смотреть на пауков, они мне кажутся похожими на маленьких Чужих. Вроде бы рядом с тобой живет этакое инопланетное чудище, хищное и ядовитое, но совсем крошечное, а потому неопасное. Как в кино: там тоже на монстров смотришь, а сам сидишь в кресле спокойно. Да, люблю пауков разглядывать. Трогать - не люблю. Лапы боюсь сломать, и еще брюхо - толстое, мягкое, а внутри какая-то пакость. Но этот был тощий, с крепкими, жилистыми лапищами, так что я решил его аккуратно за одну лапищу поймать и, пока тот будет негодовать и вырываться, отнести подальше в сад.
И протянул к нему руку.
Паук увидел руку и понял, что это - шанс.
Он подобрался, крепче уперся шестью конечностями в ковер, а две, самые длинные, растопырил ко мне навстречу, и ещё выставил угрожающе разведенные челюсти. Челюсти у него были немалого размера; на их концах, словно маленькие кинжалы, торчали клыки. Страшные были челюсти, чего там. То есть, кожу-то он мне вряд ли бы прокусил, но проверять не хотелось.
С одной стороны, это было геройство. Маленький паук выступил против гигантского человека.
С другой стороны, я ведь с ним по-доброму хотел - примеривался взять осторожней, чтоб ненароком не повредить, и вообще - а он вон как.
- Ах ты, свинья супоросая, - сказал я.
Паук шире раздвинул челюсти, приглашая к драке. Но драться с ним я не стал. Взял салфетку, схватил его, пока он не опомнился, этой салфеткой, вышел во двор и выкинул в кусты - вместе с салфеткой же. Отряхнул руки и вернулся в дом. Тоже мне, фауна. Совсем оборзели.
Ночью я проснулся из-за духоты. Было жарко, брехали по всей деревне сонные псы, над ухом зудел комар. Спать не хотелось, и от скуки я принялся думать. Покрутившись, мысли улеглись вокруг конфликта с пауком. Паук, думал я, в сущности, действовал так же, как действует попавший в беду русский интеллигент. Высшая сила уничтожила его дом, попрала его права. (Пусть это даже были права, существовавшие только в его воображении. Неважно. У нас в стране точно так же все права существуют - в воображении). Европейский паук обратился бы в ООН, американский - подал бы на меня в суд. Наш, русский - устроил демонстрацию. Бегал по полу, обращал на себя внимание, долго, тщетно, из последних сил. А, когда внимание-таки обратили, то вышло опять не по нему. Он-то, бедолага, обрадовался и готов был сражаться дальше. По-честному, один на один, хотя противник превосходил его в тысячу раз; ни дать ни взять декабрист. А я поступил с ним подобно любой правительственной организации: взял двумя пальцами и выставил вон. В ссылку отправил. В Сибирь.
Мне стало стыдно, и, прежде чем уснуть, я решил утром помириться с пауком. Может, даже принесу его обратно. Всё-таки, союзник - мы против мух, и он тоже. С тем и уснул.
Просыпаюсь я всегда тяжело. Говорят, всё человечество делится на сов и жаворонков. Чёрт его знает, я, наверное, гибрид какой-то. От обеих половин взял худшее: встаю рано, не могу долго спать - но при этом весь разбитый, и настроение препоганое. А ночью - вроде и поработать тянет, но при этом глаза сами закрываются. Так и в то утро я встал: рано и с отвращением. Глаза толком не открыв, прошлепал на кухню, напился водички. Чайник поставил, чай заварил, умылся - всё это по-прежнему не открывая глаз. Смотреть на белый свет я могу только после первой чашки чая. Или после горячего душа, но какой, к дьяволу, в деревне горячий душ?..
Допив чай, вернулся в спальню, чтобы застелить кровать. Глаза уже открылись, хотя не очень - так, под ноги посмотреть.
Тут-то я его и увидел.
Паук лежал там, где я на него наступил - рядом с тумбочкой, на ковре. Он поджал лапы и чуть завалился набок. Мокрое пятнышко под ним было совсем маленьким: видно, паук долгое время ничего не ел. Так и умер голодным. Может, он вернулся, потому что хотел настоять на своем, вызвать меня на бой и защитить попранную свободу. А может, просто хотел в тепло. В конце августа ночи становятся по-осеннему холодными. Теперь он был мёртв и лежал одиноко, как любой мертвец в чужой стране.
На кровати заворочалась дочка, сонно вздохнула жена. Мои девочки просыпались; надо было спешить. И я поспешил. Взял злосчастный веник, смел останки бедняги-эмигранта на совок, а потом пошел в сад и там выбросил.
Девочкам ничего не сказал.
К полудню небо заволокло тучами, подул ветер, а вечером начался дождь, и всю ночь громыхало. Убить паука - плохая примета. Погода портится.