Василью Николаевичу Бричкину никак не удавалось познакомиться с женщиной. Не с конкретной какой-нибудь, а просто представительницей, как это обыкновенно говорится, противоположного пола. Школу-восьмилетку он закончил ничего себе, удовлетворительно. Потом - ПТУ Љ47 по специальности столяр-краснодеревщик с факультативом по реставрации предметов старины. Вымахал под потолок - хорошая палка добро мешать. В общем, мужчина видный, всё при всём. А что не красавец - так с лица воду не пить. Одна беда - коллектив его сопровождал всегда однородный, в основном мужской. Так что опыта общения с барышнями или там, скажем, дамами, никакого.
Он уж и так пробовал и эдак - все впустую. На улице - неловко. В транспорте - тесно, могут не верно понять. Однова даже по роже схлопотал. Пару раз ходил в Дом Культуры Пищевиков на вечера "Кому за тридцать". Только там всё как-то не по-людски. Почта какая-то. Номерки выдали бумажные. Суетно. Да и дорого. Сто грамм водки - два рубля. Горячая порция - два сорок пять! Так и без штанов, извините, останешься. А контингент?!.. Одна, правда, женщина Василью Николаевичу ничего, понравилась. Аккуратная такая бабочка, обихоженная. Платочек газовый. Туфельки лодочками. Грудь соответствующая. Только вот незадача - оказалось, она у них там затейница на окладе. А жаль! Вполне могло бы срастись.
Василью Николаевичу мечталось: вот, скажем, едет он в командировку от родного Щеточно-мочалочного объединения им. 17-й партконференции куда-нибудь... да вот хоть в Новгород! Или в Лугу, на худой конец. Послали, значит. Да... Садится он в плацкартный вагон, а народу и нет никого. Только на боковом сиденье примостилась такая... хорошенькая. Ну, там - туфли лодочками, платочек газовый... В общем, женщина! А у Василья Николаевича билет на соседнее место. У нее - чтобы на верхней полке спать, а он на нижней плацкарте путешествует. Ну, Василий Николаевич, ясен пень, нижнюю полку даме предлагает. Ложитесь, мол, на моем месте. А та - ни в какую. Дальше - больше. Разговор завязывается. Знакомство. Вы по какой надобности в Лугу? Чай с ватрушкой...
Только в жизни все оказывалось куда прозаичнее. Стоило Василью Николаевичу сдвинуться с места, ну там на дачу, двоюродной сестре с детишками продуктов свезти или еще куда-нибудь - как назло вагон переполнен, а если и свободен, так ни одной подходящей. Всё уроды какие-то, как на подбор. Хоть ты плачь!
Стал он нарочно ездить в купированных вагонах. Денег накопит, возьмет на работе отгул за сверхурочные, купит билет в общий, а сам с бутылкой кефира и налегке, в одном спортивном костюме влезет в спальный вагон на станции, когда поезд уж тронется - отстал, дескать - и едет. Состав разгонится, рельсы сольются в ртутную линию, а Василий Николаевич стоит в тамбуре, в окошко смотрит - вроде ждет, когда туалет откроют. А сам погодит немного и ну по купе шастать - вроде обознался номером. Да всё напрасно - в спальных в основном семейные, или матеря-одиночки с детишками своими золотушными. Опять же, к примеру сказать, командированные инженера с портвейным вином и закуской. И то и другое было ему совсем не кстати. Детей Бричкин не любил, а до командированных не было ему никакого дела. Но, если поднесут, то, конечно, не отказывался.
О взаимоотношениях полов Василий Николаевич представление имел весьма смутное. Не то, что бы совсем ничего не слышал об этом деле, а так, как-то все, отрывочные до него доходили сведения. Ничего толком. В школе - мутные фотографические карточки из-под парты или рисунки на стене прокуренного до тошноты и хлорной рези в глазах туалета. Неопределенные намеки на таинственные отношения второгодника Моторина с Танькой Мокрициной. А подробнее узнать было не у кого. Да и совестно как-то. Короче говоря, прожил гражданин Бричкин почитай до седых волос, да так и остался бобылем нецелованным. По этому поводу нервничал. Стал злоупотреблять разбавленным водой сиреневым деревянным спиртом, благо на предприятии было его - завались. Однажды из-за этого произошла нелепая история, создавшая Василью Николаевичу сомнительную славу.
На мочалочном объединении служила инженером по технике безопасности Инна Францевна Пферд, пожилая, склочная и чрезвычайно вредная особа. К тому же старая дева. Обладала она плоской фигурою, росту была малого, а с лица черна, будто сажей измазана. Одевалась нехорошо. Вечно у нее чулки перекручены, юбка на заду задрана, а напереди у нее всегда бант какой-нибудь болтается, для того должно быть, чтобы скрыть отсутствие на этом месте положенной всякой женщине груди. Не любили ее страшно. Постоянно совала свой длинный нос, куда не следует, путалась под ногами, цеплялась по пустякам - отрывала народ от созидательного труда. Ко всему она была предместкома, что в совокупности с ее должностью давало большую власть. Поговаривали, что сам директор объединения Федотов ее побаивался.
В тот день у водителя электрокары Ивана Бордюка случился День Ангела. По такому случаю бригада щеточников в обед собралась это дело как следует отметить. Фуршет организовали в душевой комнате. Сервировали похожий на гроб фанерный ящик с готовой продукцией. Бордюк выставил две резиновых грелки тещиного самогону, продукта хоть и кустарного, но бесспорно первосортного. Закусывали, чем Бог послал. Подвядшие по краям плавленые сырки лежали нарезанные красивыми желтыми кубиками. Синие луковицы матово блестели шелковыми боками среди ломтей исчерна-красной кровяной колбасы. Не обошлось и без кильки в томате. Натюрморт довершал ноздреватый карельский хлеб и свернутая из металлической фольги солонка с горкой насыпанная крупной серой солью.
Как это обычно бывает, самогона не хватило. Пришлось прибегнуть к политуре. Бричкин захмелел со скоростью советского спутника. От адской смеси ему стало нехорошо. Вывернувшись винтом из приклеившегося к заду стула, Василий Николаевич неверными разнокалиберными шагами достиг выхода из душевой. Природа приняла его с молчаливым отвращением. Добравшись до кустов шиповника, высаженного на территории двора заботливой рукой добровольного фабричного озеленителя, а в миру сторожа, дядь Саши Миронова, Василий Николаевич вернул земле съеденный продукт. Как говорится - из праха вышло в прах и воротится.
Опорожнив желудок, Бричкин не пожелал продолжения банкета, а тихонько присел в буйной траве с твердым намерением отдохнуть от мирской суеты. С доброй улыбкой Василий Николаевич взирал пустыми прозрачными глазами на окружающую его среду. Вкруг него суетились всякие букашки и козявки. Муравьи натаптывали веревочку следов от своего дырявого земляного домика до посланной им Богом тыквенной корки. Важный упитанный шмель, сердито гудя, силился пролезть в крохотную оранжевую чашечку цветка петунии. В метре над ним деловитый паучок упаковывал в прозрачную мишень паутины вдвое большую его муху-цокотуху. Все были при деле. Один Василий Николаевич сидел в пыльной траве дурак-дураком, ничего не соображая.
На ту беду мимо этого укромного палисадника проходила гражданка Пферд. И черт же ее дернул заглянуть на часть суши со всех сторон ограниченную кустами вышеописанного шиповника. Так, должно быть, легла карта небесного пасьянса. Увидевши в тумане существо противоположного пола, Василий Николаевич повел себя совсем как беспартийный. Он словно бы с цепи сорвался. Все, о чем мечталось долгими бессонными ночами, в одну секунду выплеснулось изнутри, как теплое пиво из бутылки. Он наскочил на находящуюся при исполнении инженершу, с энергией достойной лучшего применения сорвал с нее пелены девственности и овладел Инной Францевной в кустах два или три раза. Впрочем, может быть больше или меньше, не беремся утверждать. А только на следующий день Инна Францевна явилась к месту службы в новом платье и накрашенная, на манер жителей островов Папуа Новой Гвинеи. С тех пор характер ее совершенно изменился. А Василью Николаевичу переживаний от необыкновенного приключения хватило на долгое время. До сих пор вспоминает. Пьяный, говорит, был. Не соображал ничего. Бес, говорит, попутал. Может статься, что и так. Не нам судить.