Пригородная электричка "Керчь - Капкан" неторопливо тащила вагоны по наезженному маршруту, убаюкивающее раскачивая немногочисленных пассажиров. У забрызганного дождевыми каплями дребезжащего окошка сидели Лида Малышева и, зябко кутающаяся в пушистую мохеровую шаль в красно-черную клетку Элла Осадчая. Девушки ехали навестить свою школьную подругу Марьяну, недавно выписанную из больницы домой к мужу, в поселок Капкан в бухте Опасная.
Поглядев на понуро сидящую на жесткой деревянной скамье Эллу, Лида снова и снова с изумлением и смутным страхом, вспомнила, как однажды, февральской ночью ей приснился диковинный сон.
Будто идут они с Марьяной Васильченко по проселочной дороге среди цветущего луга. Лето. Солнце. Птицы поют. Полевые цветы сладко благоухают. На душе тоже солнечно и радостно. Марьянка в легком ситцевом платьице, совсем как школьница, над чем-то беззаботно смеется, и все торопится вперед, ускоряя шаг.
Лида уже с трудом поспевает за нее. И тут песчаная дорога упирается в обрыв, за которым далеко внизу перекатывает серые мутные волны беспокойное море, призывно помахивая девушкам белыми пенистыми верхушками набегающих друг на друга водяных холмиков.
Подружки, стоя на карюю обрыва. Стали любоваться открывшимся пейзажем. И тут над поверхностью моря заметались черные смутные тени. Лида в испуге отшатнулась, а Марьяна радостно закричала:
"Лидка, смотри, это же чайки! Чайки!"
И принялась азартно махать им рукой. Внезапно Лида увидела, что земля у них под ногами стала оседать, обнажая тяжелые глиняные пласты. И край обрыва медленно, но неуклонно пополз вниз, вместе с девушками. Лида в ужасе стала пятиться от обрыва, а осыпающаяся под ее туфельками земля будто гналась за нею, не давая остановиться.
И тут Лида с еще большим ужасом увидела, что Марьяна, ничего не заметив, все также стоит на краю оседающего обрыва. И ноги ее уже выше колен провалились в рыхлую землю, а она продолжает оседать вместе с земляным пластом в пропасть. Лида начала изо всех сил громко звать Марьяну, но сил-то как раз и не хватает - голоса нет... Марьяна ее не слышит!
Лида беззвучно разевает рот, захлебываясь бесполезным воздухом и... резко садится на своей кровати, полузадохнувшаяся, в холодном поту, не сразу понимая, где она.
Мгновение позже проявляющиеся в темноте знакомые предметы обстановки, да и недовольный голос матери, окликнувший Лиду из соседней комнаты, убедили девушку, что все произошедшее с нею было только кошмарным сном. Только сном... Лида вздохнула с облегчением и вновь уснула - уже до утра.
А утром к ней пришла Элла Осадчая со страшным известием. С ужасным известием, повергнувшим Лиду в шок. Разум отказывался принимать случившееся. Особенно произошедшая трагедия никак не увязывалась с образом Марьянки - всегда такой живой и подвижной, настоящей непоседой.
Без ног... При этой мысли у Лиды холодела спина и леденели ладошки рук, а сердце начинало как-то неприятно трепыхаться в груди.
Девушка, чтобы отвлечься от тягостный мыслей, стала внимательно рассматривать проносящийся мимо окна унылый пейзаж голой крымской степи, местами раскрашенной белыми соляными озерцами да кустиками верблюжьих колючек. Вдали виднелось неприветливое мартовское море - холодное, мутное, равнодушно накатывающее серые волны на безлюдный песчаный берег.
Однако мысли ее упрямо вернулись к искалеченной подруге.
В больницу к Марьяне девушек не пустили. Объяснили это тем. Что больная находится в тяжелом физическом и, ничуть не лучшем, психическом состоянии. И что к ней допускаются только родственники. И вот узнав, что Марьяну выписали из больницы, школьные подружки, накупив на рынке заморских фруктов, сразу же помчались на электричку.
Впрочем, "помчались" - сказано слишком смело, так как Элла Осадчая ходила еле-еле, с трудом переставляя сильно отекшие ноги и опираясь на Лиду. Но все же добрались до вокзала. И вот она едут в электричке, а их сердечки тревожно замирают в преддверие грядущей встречи. Как же теперь посмотреть Марьяне в глаза?..
Поселок Капкан поразил заброшенностью и не ухоженностью. И, все же, даже на фоне всеобщей разрухи, домик семейства Гмыри выделялся какой-то сверхбедностью и запущенностью. Девушки в замешательстве стояли перед покосившейся калиткой. Сквозь щербатые останки частокола, выглядевшие ныне как беззубый рот бывшего каторжника, отсидевшего лет двадцать в каком-нибудь урановом Красногорске, хорошо просматривался нищенский садик и не менее нищенский огородик. Обветшавшие дворовые постройки панически опирались друг на друга, в испуге прислушиваясь: кто же из них рухнет первым на землю и потянет за собой остальных?..
Утоптанная земляная дорожка, еще помнящая лучшие времена и горделиво выставляющая напоказ остатки бордюрного камня, упиралась в низенький, побеленный, по всей видимости, еще дореволюционной известкой, татарский домишко-"мазанку". Фронтон дома облупился и раскрасился темными подтеками. Крыша была крыта шифером, когда-то серым, а ныне - буро-зеленым от въевшегося в него мха.
"Вот это да!" - ахнула Лида: "В доме проживает молодой здоровый мужик, а вид такой, будто обтают тут парализованные старики..."
"Что же он - порядок не может навести?!" - растерянно обратилась она к своей попутчице.
"Так ведь это ж работать нужно..." - усмехнулась в ответ Элла.
"То-то они в нашу Марьянку так вцепились", - поддержала ее Лида: "Размечтались, видимо, что ее мать, Лариса Сергеевна, хоромы им трехэтажные отгрохает, под красной черепицей..."
"Так ведь всегда же слаще чужое добро присвоить, чем свое трудом наживать..." - отозвалась Элла с какой-то неожиданной затаенной горечью. Лида с изумлением поглядела на подругу, но та уже решительно толкнула калитку: "Идем!".
На пороге девушек встретила, брезгливо поджав бесцветные жесткие губы, неприветливая полная женщина неопределенного, но и явно не младого возраста. Ее внушительный бюст обтягивала полинявшая трикотажная блузка с облупившимися, когда-то перламутровыми пуговицами, заправленная в туго сидящую на крепком заду серую засаленную юбку. На обтянутом юбкой округлом животе воинственно торчала одна из пуговиц блузки - будто взбунтовавшийся пупок.
Не дав девчонкам даже рта раскрыть, она сухо кивнула посетительницам на дверь в глубине коридорчика. Сама же величественно удалилась в маленькую, даже от порога заметно, что неопрятную кухоньку, где сердито стала греметь закопченными кастрюлями.
Девушки толкнули захватанную сальными пальцами дверь, и робко вошли в комнатку. Обстановка была довольно убогой и состояла практически из одной широкой кровати, на которой и восседала Марьяна Гмыря. Увидев ее, Лида застыла в дверях: всегда слишком длинная худая Марьянка сейчас представляла собой этакий крепыш - обрубочек.
"Самовар - да и только!" - ахнула она в душе на невольно пришедшее сравнение.
Марьяна же, не замечая замешательства подруг, азартно вязала на тонкий спицах шерстяной шарфик, считая вслух петли.
"О, приветик!" - как ни в чем не бывало, весело закричала она, увидев школьных подруг, и замахала рукой: "Проходите сюда!"
Девушки прошли. Элла аккуратно присела на край Марьянкиной кровати, а Лида встала рядом, вцепившись рукой в никелированное изголовье кровати, так как у нее подкашивались ноги. Однако ни слез, ни истерики - чего так боялись приехавшие подружки, у Марьяны не было, и Лида перевела дух. Покалеченная подружка была на удивление спокойна и даже весела.
"Вы только поглядите, какой шарф я вяжу для своего мужа!" - хвастливо заявила она и подсунула свое рукоделье прямо под нос сидящей рядом Элле. Да так неожиданно быстро, что Элла даже слегка отшатнулась. Но она тут же взяла себя в руки и стала старательно нахваливать Марьянкино вязание.
"Вот то то же", - самодовольно хмыкнула Марьяна, и также внезапно забрала свое рукоделье, почти что вырвав его из Эллиных рук. Элла испуганно посмотрела на Лиду, потом нерешительно спросила Марьяну:
"Ну как ты сама-то?"
"Нормально", - равнодушно отмахнулась Марьяна и стала сосредоточенно рассматривать свой неказистый шарфик.
"Кажется, я петельку упустила..." - встревожено поглядела она на Эллу, и уголки ее губ скривились, будто она собралась заплакать.
"Ну а муж как?" - мягко спросила ее Элла.
"А муж меня любит!" - встрепенулась Марьяна, а Лида закрыла глаза. Когда через мгновение она их открыла, комнатка еще покачивалась перед ее глазами, и нарисованные олени на дешевом аляповатом коврике у кровати укоризненно качали головами, глядя Лиде прямо в душу своими влажными, будто наполненными слезами, очами.
"Ну а свекровь? Не обижает?" - продолжала мягко допрашивать Марьяну Элла.
Марьяна оторвалась от своего драгоценного шарфика, посмотрела на подружек и неожиданно захихикала.
"Ну, с моей свекровью не соскучишься!" - заговорщически подмигнула она подружкам: "Представляете, она первым делом сапожки мои финские себе забрала!"
Марьяна перешла на жаркий шепот:
"Говорит, они тебе все одно уже не понадобятся, и продать их невозможно. Ты же их испортила - весь мех внутри кровью залила!"
И Марьяна, запрокинув худое маленькое личико размером с веснушчатый кулачок, громко рассмеялась, как над хорошей шуткой. А ее подруги содрогнулись.
За пыльным окном стали сгущаться сумерки. У входной двери раздался резкий звонок, и через мгновение в комнатку вплыла мадам Гмыря.
"Пришел участковый врач", - бесцеремонно потеснила она подружек своим рыхлым бюстом и застарелым запахом пота: "Так что прием окончен. До свидания"
Девушки стали прощаться с Марьянкой и, теснимые хозяйкой дома, попятились ко входной двери. Уже у двери Лида увидела, как вдруг растерялась Марьяна, забеспокоилась и как-то нелепо дернулась на кровати, будто хотела бежать вслед за подругами. Лида хотела было вернуться назад, к Марьяне, но мадам Гмыря уже резво захлопнула дверь прямо перед Лидиным носом.
Подавленные подружки молча протопали до калитки и, только покинув унылый дворик, взглянули друг на друга.
"Ну, она вроде бы ничего", - с сомнением в голосе произнесла Лида: "Спокойная, даже смеется..."
"Да уж, смеется", - мрачно ответствовала Элла: "А ты видела, сколько лекарств у нее на подоконнике наставлено? Вот с них то она и смеется..."
"Каких лекарств?" - удивилась Лида.
"Да успокоительных, как их - наркотических, что ли... Ну эти: "Нозепам", "Реланиум" и т. д. Полный набор".
"А ты откуда про них знаешь?" - изумилась Лида.
"Да я сама их пила некоторое время, после того, как муж меня избил. Мне врач прописал. Но уж не в таком количестве!" - Элла удрученно покачала головой.
"Ну ладно, поехали домой", - вздохнула Элла и попыталась взять Лиду за руку. И только тут девушки заметили, что Лида продолжает судорожно сжимать пакет с заморскими фруктами. Не сговариваясь, подружки повернули назад, к Гмыриному дому. У входной двери потоптались и, не решившись позвонить, оставили пакет на ступеньках. Еще раз идти в этот дом уже не было сил.
Апрель 1980 года ознаменовался прекращением осеннее - зимнего дождя и установлением солнечной теплой, вернее, жаркой погоды. Керчанки с радостью сбросили темные неуклюжие зимние одежды и уродующие их самосвязанные шапочки и, предварительно посетив парикмахерскую, гордо вышагивали по тротуарам, потряхивая копной кудряшек химического происхождения. При этом они ревниво вглядывались в лица встречных дам в обрамлении все тех же стандартных, рукотворных кудряшек.
У керчан, утомленных долгой дождливой зимой, укатанных, будто бедный Сивка, крутыми горками безрадостной жизни, вдруг затлел и стал разгораться огонек интереса в сонных глазах. Пьянящие весенние запахи разбудили что-то потаенное, древнее, что заставляло их распрямлять согбенные спины и с просветленными лицами оборачиваться вслед стучащим женским каблучкам.
Лида Малышева радовалась наступившим жарким дням ничуть не меньше своих земляков. Правда, химическую завивку она делать, конечно же, не стала, так как ее роскошные волосы в этом не нуждались. А вот старенькое пальтишко и облезшие сапоги с радостью сменила на легкое платьице и босоножки, что сразу же прибавило ей хорошего настроения и уверенности в себе.
А вот именно уверенность в себе была ей ой как необходима, так как ее приятель - береговой матрос Виктор Сидорчук, утроил свои усилия по подчинению Лиды своей воле. Упорный отказ студентки торгового института, а главное - дочери состоятельного главбуха процветающего рыбколхоза, от предлагаемого бракосочетания, приводил незадачливого ухажера в тихое бешенство.
Мало того, что он и так унизил свое великолепие тем, что предложил дрянной девчонке выйти за него замуж. Пойди-найди еще такого мужчину! Это ведь не каждый парень предложит замужество... Большинство хотят переспать, да смыться. А уж жениться-то - попробуй, заставь! В любом случае сам Виктор поступил бы именно так. Если бы не деньги... Деньги Галины Петровны Малышевой, по которым так изнывали его карманы.
Он фактически уже ощущал себя их владельцем. И вот поди ж ты... Паршивая девчонка не оценила его по достоинству, и все его имперские планы по захвату и присвоению денег будущей тещи рушились прямо на глазах.
А ведь ему, бедняге, безумно надоело ютиться с родителями и сестрой в убогой квартирке. Надоело считать каждую копеечку, чтобы дотянуть до следующей, такой же скудной зарплаты. Ему хотелось покупать модную "фирменную" одежду и обувь, курить "Мальборо" или "Лаки страйк", иметь новую машину и нескольких любовниц.
Конечно, никто не собирается осуждать молодого здорового мужчину в его стремлении достичь благополучия. Но только каким путем?
Виктор мог бы оформиться в загранплавание и заработать приличные деньги. Но эта перспектива его не привлекала: душиться шесть-восемь месяцев в трюме или драить палубу океанского лайнера - о, нет, это не для него!
Поступить в высшее мореходное училище и делать себе карьеру упорным продвижением по служебной лестнице - это тоже не для него.
Он хотел достичь всего быстро, сразу и без особых усилий. И вот, когда сытая беззаботная жизнь уже, казалось, поджидала его за первым же поворотом, он наткнулся на неожиданное препятствие в лице упрямой никчемной девчонки. И его раздражение и недовольство Лидой росли прямо в геометрической прогрессии. Однако Виктор все еще не терял надежды обломать строптивую студентку, и старательно скрывал от девушки копившуюся в нем злобу.
Чувствуя нутром, что Лида ускользает от него, Сидорчук обложил ее со всех сторон, как охотники обкладывают волка на зимней охоте. Он встречал Лиду утром у ее подъезда, и ожидал у дверей института. Он звонил ей по пять раз на день и заходил вечером с приглашением сходить в кино или кафе-мороженое. Он три (три!) раза принес ей цветы и один раз флакончик польских духов "Сигнатюр" за двадцать восемь (!) рублей.
Да он ухаживал за нею, как за королевою английской! Не-бла-го-дар-ная тварь...
Не замечая энтузиазма в глазах подруги даже при таком усиленном ухаживании, душа Виктора сворачивалась от злобы, а в голове составлялись разнообразные планы отмщения. Но на лице он умудрялся сохранять любезную улыбку, дабы не спугнуть добычу.
А Лиде Малышевой действительно было не до жениха и не до его притязаний на ее свободу. Девушка вместе со своей группой сдавала досрочно (вместо июня) летнюю сессию. Дело было в том, что весь курс направлялся на четырехмесячную практику, с мая по август, в крымские курортные предприятия общественного питания. В связи со спецификой курортных городов, основная масса ресторанов, кафе и столовых (до 90%) зимой стояли законсервированные, и открывались лишь в курортный сезон, когда происходил основной наплыв отдыхающих со всего Советского Союза. Вопрос кадров и решался как раз за счет студентов, пригоняемых на практику на Южный берег Крыма в пик курортного сезона.
Вообще, использование студентов вместо штатных работников было очень выгодно и удобно. Платить им можно было крохи, а работу поручать самую тяжелую и грязную.
И что же студенты-практиканты? А куда им было деваться? За не засчитанную практику могли (и делали!) отчислить из института, а этого студенты панически боялись. Вот Вам и решение всех проблем.
Летнюю практику почти все студенты хотели проходить в Керчи. В самом-то деле, чего искать счастья на чужбине? Как говорится: "Где родился, там и сгодился". Но Керчь ведь не резиновая, и на прохождение практики в родном городе направили лишь десять самых лучших студентов, в том числе и Лиду Малышеву. Двадцать студентов направили в Ялту, и еще двадцать - в Алушту. Но Лида не была уверена, что ей стоит радоваться. Ее пугала перспектива провести предстоящее лето с Виктором Сидорчуком. Ей казалось, еще чуть-чуть - и Виктор поселится на половичке у ее входной двери. И ведь она была недалеко от истины!
Лида с недоумением вспоминала, что приняла ухаживание вообще-то сразу не понравившегося ей молодого человека из-за панической боязни одиночества. Тогда ей казалось, что нет ничего страшнее одиночества. Но... Все познается в сравнении. После полугода знакомства с береговым матросом, девушка поняла, что одиночество - еще не самое страшное на этом свете. Есть много неприятных и тягостных вещей, и одна из них - настырное, нахрапистое ухаживание парня-прилипалы, стремящегося подмять под себя и ее тело, и, что самое ужасное - бессмертную душу.
В конце апреля Лида Малышева и Элла Осадчая договорились съездить в поселок Капкан, чтобы проведать Марьянку и поздравить ее с днем рождения. Вообще-то, день рождения у Марьяны был в мае, но так как Эллу в ближайшее время должны были положить в роддом "на сохранение", девушки решили съездить заранее.
Лида на утаенные от матери деньги от своей повышенной стипендии, у спекулянтов на "черном рынке" купила красочно оформленный двухтомник Александра Дюма "Граф Монте-Кристо", и не мене красочный сборник рассказов Агаты Кристи. Девушка справедливо рассудила, что в том положении, в котором волею злой судьбы оказалась Марьяна, ей как раз должны пригодиться увлекательные книги, которые могли бы отвлечь ее от горьких мыслей и скрасить часы вынужденного бездействия.
Элла присовокупила к подарку набор из разноцветных мотков мохера, снисходительно усмехнувшись при этом:
"Пусть вяжет свои шарфики, раз это ее так увлекает".
Накануне поездки Лида провела тревожную ночь. Утром она почувствовала себя значительно спокойнее и веселее, будто солнечный свет бесследно развеял ночные страхи, и уже бодро прошествовала к дому Эллы Осадчей.
Дверь ей отворила осунувшаяся мать Эллы, видимо, только что пришедшая домой и устало снимавшая плащ со своих могучих плеч.
"А, Лидочка, это ты... Проходи, не стой в дверях", - приветствовала ее Анна Трофимовна. Лида осторожно шагнула в узенькую прихожую, сомневаясь - поместится ли она там вместе с Анной Трофимовной. Но та уже отступила вглубь коридорчика и, устало облокотившись спиной о косяк двери, обратилась к Лиде:
"А Эллы дома нет".
"А где же она?" - изумилась Лида.
"Так ведь мы ж ее ночью в роддом отвезли. Плохо ей стало, пришлось "скорую" вызывать..." - вздохнула Анна Трофимовна.
"И что же с ней сейчас?" - испугалась Лида.
"Сейчас уже все нормально", - Анна Трофимовна устало поправила рукой сбившуюся косу у себя на затылке, и начала неторопливо вытаскивать из нее шпильки. Только тут Лида догадалась, что Анна Трофимовна провела всю ночь в больнице, возле Эллы.
"Помучилась, конечно, бедняжка", - вздохнула она: "Ну да теперь все позади".
И, взглянув на недопонимающую Лиду, добавила:
"Родила она, девочку родила... Слава тебе, Господи!" - Анна Трофимовна размашисто перекрестилась, обратив лицо в пустой угол.
Лида ахнула:
"Так быстро! Вот это да... Вот молодчина!"
"Да", - согласно закивала седой головой Анна Трофимовна: "Рано, конечно, ведь семь месяцев всего, но что поделаешь..."
"А ничего, что семимесячная?" - забеспокоилась Лида: "Как девочка-то, здорова?"
Анна Трофимовна как-то странно глянула на Лиду и, вроде бы через силу, ответила:
"Да ничего, семимесячных умеют выхаживать..."
И вдруг, закрыв лицо тыльной стороной красной натруженной ладони, глухо зарыдала.
Лида просто ошалела от происходящего и растерянно стояла в прихожей, слегка приоткрыв рот.
"Наверное, она сильно переволновалась из-за Эллы, вот и плачет теперь", - пришла к ней успокоительная мысль.
Наконец, Анна Трофимовна затихла и, глубоко вздохнув, вытерла слезы.
"Ты извини, деточка", - глянула она на Лиду припухшими глазами: "Я не хотела тебя напугать. Просто я из-за внучки расстраиваюсь. Она ведь у нас с дефектом родилась - у нее одна ножка короче другой на семь сантиметров".
Лида вскрикнула, и тут же закрыла ладошкой рот. Анна Трофимовна печально покачала головой:
"Да-да... Такое вот несчастье..."
И дальше продолжила с каким-то безнадежным оптимизмом в голосе:
"Врачи сказали, что когда ей год исполнится, Элла поедет с ней в Симферополь, в областную больницу. Там девочку будут оперировать, чтобы ножку удлинить. Может, и поправят..."
Она говорила, не веря самой себе.
Лида, онемев, стояла в прихожей. Потом робко спросила, просто чтобы что то спросить:
"А как назвали внучку?"
Анна Трофимовна немного замялась, потом, будто извиняясь, робко произнесла:
"Я вообще-то против была, да Элла настояла. Она уже выбрала имя".
"Так какое же?" - не дождавшись продолжения, тихо спросила Лида.