Она всегда делала глупости. Сначала рядом была мама - и мама игнорировала ее глупости, а раз в год наезжала и принимала глупости оптом, в мешках, на вес. Глупости тогда становились уже дешевыми, выдыхались. Она подтаскивала мама пару мешков глупости, мама смотрела лениво... - Ну хорошо, давай считать , что и остальные мешки - такие же. - Она говорила. - Ок. - И садилась слушать про мамины неповоротливые от возраста глупости.
Потом она вышла замуж. Муж глупостей дома не терпел, выгонял ее на мороз, или она сама сбегала, и делала глупости где могда - на улицах и на площадках, в проулках и подьездах. Уже никуда пройти не могла - каждый камешек и каждый наличник напоминали ей о глупостях, которые она натворила - грустные глупости, прекрасные глупости, глупости, которые больше, чем не-глупости. Глупости были веселые и легкие, и когда она кричала им : - Шу! - они просто разлетались с веселых шумом.
Она росла, взрослела, и глупости ее становились корявыми и медлительными. Если раньше они несли ее в небеса или в болота, то сейчас она сидела в санях, запряженных одной или двумя кривыми ленивыми глупостями, цокала на них хлыстом: ну, поедем хоть куда-нибудь!- Они пугались и везли ее криво до ближайшего угла - и там останавливались. Она поняла, что она никогда не дулала глупости - только собирала чужие. За всю жизнь у нее не было ни одной ее собственной самостоятельной глупости. Это было немного обидно - но, в сущности, все равно.
Когда приезжала мама - она уже не рассказывала про глупости, а больше про книжки, которые прочитала, или про своих подружек. Если из-под шкафа высовывалась корявая, поглупевшая от возраста глупость - она загоняла ее обратно и держала там, пока мама не соберет свои пакеты и не закроет за собой дверь.
Тогда она открывала окно и смотрела, как люди носятся в небесах на связках веселых пестрых и легких, совершенно свежих глупостей.