...А что делать? Ведро-то утонуло. И полезла девочка в колодец. Шагнула она и сначала полетела, в облаке сухой морозной трухи, а потом начала морозными пальцами разбирать ледяные сосульки и протискиваться...
Тело у нее замерзло, и она уже не различала, где ее палец, где сосулька. Но она не останавливалась и лезла вперед. Наконец перед ней открылся боььшой пузырь во льду, а в пузырь ледяной дед вмерз, весь сизый, в шубе, ледяной шерстью оброс...
"Согрей меня, девочка, - говорит. - старый я, помирать мне пора, а все не помру". И распахнул он шубу, и девочка полезла под ледяную шубу, и обдало ее ледяным смрадом, и глаза и горло ей словно зашили снежными нитями. Долго ли коротко ли она маленькими ручками гладила, маленьким ротиком находила сосульки - но заухал, застонал дед-ледовик.
Запахнул он шубу, сказал: "можешь уснуть здесь, а утром будет от меня тебе подарок!" - Но шубы укрыться ей не дал. И она сжималась всю ночь в маленький комочек, но так и не смогла ни проснуться, ни заснуть.
А утром проснулась оттого, что почувствовала еще больший холод, словно по льду морозного окна кто-то еще более глубокие морозные узоры вышивал.
Это дед-ледовик встал над ней и полез ей в горло и не в горло ледяными пальцами - со всех сторон полез, и перекручивал ей внутри и вырывал кусочки, и бросал на землю, а потом зашил грубыми снежными нитками. И девочка даже плакать не могла - ей казалось, что от нее осталлась лишь треть, остальное перекручено или выжжено холодом. "Ничего" - сказал ледяной дед. - Может еще когда-нибудь и поблагодаришь меня. У других-то и того не будет!"
И дал он ей легкую пушинку, ухватилась она за ее лучики - и взмыла, и взлетела над колодцем - без воды и без ведра. То-то мачеха ее ругала! То-то она ее ругала! Но девочка только стояла, вся скорчившись, и ей было все равно.