Если помните - в истории нашей страны (не той страны, которую теперь мы считаем своей - Англии или Австралии, Дании или Германии, а - той самой, далекой России) - был период, когда с продовольствием стало трудно. Понятие 'продовольствия' размылось, расширилось, огрубело, все - буквально все - что вчера еще гладко катилось и почти незаметно появлялось на нашем столе - стало доставаться с боем. А надо сказать, некоторые люди приспособлены для жизни в борьбе, некоторые - нет. Я помню, как страшным шопотом шептала своему соседу по парте (где он теперь, небось растолстел и обрюзг - круглолицый, круглоглазый, словно девочка, Андрюша?) : 'Я бы не смогла жить, когда вокруг - война! Это же... отвратительно!'
... Ну так вот - некоторые люди - не могут жить 'когда война', некоторые - воспарят и воспрянут, но моя бабушка =- она была человеком долга. Она была человеком долга, а один из главных долгов был - кормить семью (то есть меня). Не будучи сама охотником и добытчиком, бабушка 'встала на довольство' к комунне. Соседка приносила хлеб, ученики прикупали мясо и рыбу и овощи... Но иногда реальность прогибалась, и еды не было в каких-то не виданных при цивилизации масштабах. Но бабушка исхитрялась. Тем более, что я не требовала разносолов, главное - я не хотела вникать, что и как появляется на столе и как готовится.
Как я понимаю, прогиб реальности был настолько велик, а бабушка настолько немолода, что ... ох, надо было заняться этим самой, спросить - что идет вокруг? Почему академики продают ложки, а инженеры волокут мешки сахара...что это? Почему это?... но я только рисовала, пыталась похудеть, пила вино с друзьями и дулась на весь мир.... А реальность прогибалась и выскальзывала, выскальзывала из бабушкиных слабых рук - и прогибалась...
Однажды, открыв дверь ванны, я увидела там, лежащими рядком в воде, в белом фаянсе - двух полузамороженных рыбищ доисторического размера, в ржаво-зеленой чешуе. Они едва помещались в ванную. Их рты, похожие на рваные башмаки, с острыми зубьями-гвоздями, были размером - с мою руку - от локтя до кончика пальцев. Одна - явно шевелилась и открывала рот.
- Бабушка! Что это за крокодилы?! Я это есть не буду! - в ужасе заорала я.
Я понятия не имела, что такие чудовища существуют. Откуда они появились? Поймал ли кто-нибудь из бабушкиных учеников их в арктичексой экспедиции? Или их 'списали' из зоопарка? Или ониплавали, как диковинные редкости, в аквариуме какого-нибудь нового русского? Я не знала, не знала, и знать не хотела!. Эти чудовищные мутанты, вынырнувшие из полыньи, как только все разезлось и разладилось... Все понимаю - но не в нашей квартире!... В конце концов - у нас было еще достаточно банок с горошком, и бабушка не должна была... Она должна была запретить... дать понять, что не любые припасы... вежливо отказаться... Я захлопнула дверь, чуть не снеся замок.
Бабушка, запахивая халат, меленько спешила по коридору:
- Это для кота! Это для кота! - в руке у нее был самый большой наш нож... Она все еще пыталась все изобразить приличным, чтоб все было нормально, чтоб внучка не пугалась...
Но, конечно, потом мы несколько дней питались рыбой... Бабуля показывала мне хвостики каких-то античных рыб и говорила:
- Видишь, это та рыбка, из старых запасов... Из старых. - И я неохотно начинала ковыряться в еде. Потом я забыла про чудовищ, потом мне казалось, что это примерещилось.
И вот только вчера, когда Максим на полном серьезе сказал мне: 'Если начнется эпидемия - первым делом я пойду грабить ближайший армейский склад у Рыжей Речки' - я вспомнила тени инженеров с мешками сахара за плечами - и гигантских рыб в зеленой воде ванной - и бабушку с гигантским зазубренным ножом, поспешающую по коридору: 'Все будет хорошо, Оленька, все будет хорошо'.