Аннотация: *** - Человек, - с некоторым даже вызовом обратился я. - Скажи, где я нахожусь? Он сверкнул черными глазами, крепче прижал к себе какой-то бесформенный кусок тряпья, видимо - ребенка, и ответил: - В Карабахе.
***
Очнулся я внезапно, с сиплым и мучительным вдохом, будто бы вот-вот сию же секунду вынырнул на свет божий откуда-то из удушливых, сумеречных бездн, из перенаселенных глубин самой Марианской впадины, пугающей фантасмагорической заверченностью матово отливающегося ландшафта, кишащего сонмами кишечнополостных и разумных сколопендр, цвета давленных тараканов.
Я шумно вдохнул.
Бедное сердце четырехкамерно металось в костяной, реберной клетке и колошматилось так, с такой параноидальной и самоубийственно настойчивой страстью, что воистину чудом представлялся один лишь единственный, жалкий и занюханный, туберкулезно, с надрывом, кахыкающий факт примитивного осознания, что я отчего-то жив.
Какое-то время я пытался сообразить.
В голове, этой распухшей и мнимошарообразной емкости, в костяных ее границах, гудел такой адский бум и гвалт эха, будто я был вовсе не я, а чугунный болван, литой язык гулкого и ужасно громадного басовитого колокола, подвешенного где-то, шутки ради, в пустоте, необъемлимой человеческим рассудком, цистерны.
Кто я?
Мысленная идентификация шипела и брызгалась реактивами, коптила и испарялась зловонными и ядовитыми дымами, способными разъесть не только лишь бутылочное стекло, но и специальный, используемый в химическом производстве пластик для колб и реторт, но процесс шел медленно и, видимо, сверялся затейливый узор отпечатков губ и отпечатков пальцев, пыхтя, производился спектральный анализ сетчатки глаза, биохимический состав мочи и крови, анализ спермы на активность и пробивную репродуктивную способность.
Наконец, я убедил себя, что я это я.
То есть, существо из мяса и костей, хордовое, прямоходящее, человекообразное млекопитающееся типа homo sapiens, уроженец по российскому паспорту такого-то района и называющий себя всегда не по паспорту, а по дворовому прозвищу, вымышленному еще в воспаленном, почти животном, сознании одиннадцатилетних сопляков, с разбитыми коленками, с которыми я играл в войнушку в прошлой жизни, в прошлой стране.
Но где я?
Этот знак вопроса, беспомощно барахтаясь аскаридовидным белесым червячком в безжизненном вакууме микрокосмоса, не прекращал жалить и жечь насущностью своего закономерного, но беспринципного существования.
Я набрался мужества и самоотверженно открыл глаза.
Пустота и тишь.
Тишь и пустота.
Хотя нет, далеко не все так бинарно, дуалистично - нет. Присутствовали не просто какие-то отвлеченные понятия пустоты и тиши: пустота была погружена в сумрак и зиждилась именно в нем, туда же безвольно провисала тишь, вникала и растворялась в этом сумеречном средоточии рябящей мириадами аморфных и дребезжащих, микроскопических частиц пустоты.
Я напряг слух - ни звука.
Я напряг зрение - ничего, кроме визуальной сумеречной ряби.
Память сама уродливо выпятила несколько ярких, цветных фрагментов.
Вот я дома, на кухне, чуть навеселе. Ко мне в гости вваливается шум, пронизанный насквозь подозрительной эйфорией и состоящий из неряшливых и возбужденных товарищей, словно бы отснятых на старую, с царапинами и пятнами, кинопленку, прокручиваемую теперь на заедающем проекторе, с прыгающей скоростью воспроизведения. С глуховатым пристуком, как опускаемый неровно гроб о влажное дно могилы, на стол одна за другой водружаются ядовито-зеленые, стеклянные бутылки из-под пива, с этикетками разных форм и расцветок, но наполненные только одним, вонючим до омерзения, но таким горячительным и таким взалканным китайским спиртом, клейменным в простонародье метким и емким нерусским словцом из телереклам - фумитокс.
Оказывается, я вчера пил фумитокс!
Следовательно, я у кого-то в гостях. Любопытно узнать, у кого? Впрочем, ну их! Разбудишь и понесется: фумитокс, фумитокс, фумитокс... Как скорый международный, длиннющий словно зеленый змий, ныряющий из тоннеля в тоннель, из вечера в утро, из пятницы в среду, пассажирский поезд "Москва-Пекин", фатально и безрассудно выстукивающий квадратурой колес по наклонным накатанным рельсам: фумитокс, фумитокс, фумитокс...
А мне это надо?
Сгруппировав в кулак всю силу воли к противодействию этому простому и отвратительному средству потери памяти, лица и всего человеческого, я встал на ноги. В черепной коробке по-прежнему гудел бум микрокосмоса. Я по-прежнему не знал, где нахожусь. Но незнание это не пугало и не было важным на данный отрезок времени. Я обрел цель. И цель моя компактно умещалась в одном-единственном щемящем слове - домой!
Точно космонавт, проведший 730 дней в невесомости и вывалившийся из капсулы где-то в бескрайности казахских степей, я шагнул раз... и другой, и третий.
Но, черт! Интересно, где мои тапки?!
И все-таки я не рискнул будить хозяев. Скорый поезд "Москва-Пекин", со всеми его перспективами, ни то чтобы пугал, нет, просто меня едва не вывернуло наизнанку, как стерильную перчатку из презервативного латекса, при одном только воспоминании, что умещается в слове "фумитокс". Я сдержался только потому, что находился в чьей-то квартире, и потому, что к счастью хозяев мало-помалу восстанавливал человеческий облик, со всеми его атрибутами, вроде совести, стыда, морали, рамок приличия...
Я молча пошарил на полу в прихожей. Чертовых тапок нигде не было!
"Утром приду и заберу", - решил я и тихо выскользнул прочь из квартиры в прохладный, сырой и темный подъезд. Мягко ступая, обутыми лишь в шерстяные носки, ступнями, я устремился вниз на выход, интуитивно сообразив, что вверху выхода может и не быть.
И вот я высунулся из вонючего затхлостью, кошками и сырой штукатуркой подъезда во двор. Хватило и мгновения, чтобы я осознал - влип!
В матовом, черном небе, на смертельно-бледной от фонарного освещения земле и в разноцветных прямоугольниках окон, которые горящими неполными рядами очерчивали едва заметные темные параллелепипеды зданий, я не признал ничего родного, знакомого.
Внутри похолодело...
Живо нарисовалась унылая, с вытянутым лицом и отвисшими губами, необходимость ночного и многокилометрового марша в носках по враждебным и неприятным, полных темных углов, закоулков, личностей и компаний, улицам города. Но отступать было некуда, я уже вышел и вряд ли в состоянии отыскать теперь ту квартиру, где был так сердечно принят и заботливо уложен спать накануне грядущего похмельного рассвета.
Я тоскливо оглянулся на темный и смрадный зев подъезда, только что выплюнувшего мое беспомощное, потерянное тело прямо в чужой, незнакомый мне двор, и отважился на первый неверный шаг к дому.
И тут...
В поле моего зрения угодил какой-то объект.
Разум опознал в нем человека.
- Человек, - с некоторым даже вызовом обратился я. - Скажи, где я нахожусь?
Он сверкнул черными глазами, крепче прижал к себе какой-то бесформенный кусок тряпья, видимо - ребенка, и ответил:
- В Карабахе.
- Оба, ништяк! - я ощутил прямо-таки пресловутое божье прощение, милость Всемилостивого. Позади с термоядерным грохотом рухнула невыносимо тяжкая гора вымышленной необходимости - с плеч. Я был в Карабахе, в родном и бесконечно близком сердцу районе. - Тогда скажи мне быстренько, человек, где 36-ой дом?
- Тридцать шестой? - он повернулся круто, как флюгер, и указал, конечно же, указательным пальцем на противостоящий, переливающийся заманчивым калейдоскопом окон, таинственный параллелепипед. - Так вот он - 36-ой!
- От души, брат! - вспыхнул я на миг искреннейшей благодарностью и, более не видя ни человека, ни черных глаз, ни ребенка, принятого за кусок тряпья, шагнул прямо по диагонали к родному и такому желанному дому, к подъезду #3, не очень-то и глядя под ноги, не очень-то и считаясь с комфортом стоп.
Наконец, вожделенная дверь отворилась, чаруя меня трогательной до слез, воистину небесной музыкой скрипа родных петель.
Я вошел внутрь.
Небывалый фантастический уют мягко окутал меня с головой махровым полумраком.
Помнится, я лишь слабо, очень слабо удивился про себя: "А почему это дверь не на замке?" и повалился в постель, как бедный Айболит, твердя только одно слово: спать, спать, спать...
***
Проснулся я утром.
За окном с румяной улыбкой блистало десятичасовое солнце.
Я сел в постели, закурил и вспомнил, что мне нужно сходить в противостоящий дом, к гостеприимным собутыльникам и забрать свои тапки. Вещь, конечно, не ахти как ценна, но если всякий фумитокснутый раз дарить по паре тапок, то никаких денег не хватит. Ведь я же не Билл Гейтс на самом деле.
Я прошел в прихожую.
Мои пыльные, стоптанные и полопавшиеся, из темно-синего микропора, с блестящими белыми овальчиками лейблов, на которых китайцы псевдолатинским курсивом отпечатали "SPOЯT", тапки непринужденно стояли там, где им и положено было стоять.
Смутное подозрение вспыхнуло и рассыпалось тусклыми серебристыми искрами где-то в туманном еще мозгу.
- Слышь, Маринка, - обратился я к сестре, которая возилась на кухне с готовкой. - Я где вчера бухал?
- Как это где? - на автомате откликнулась та. - Дома.
- А кто был?
- Как обычно.
- Я куда-нибудь уходил?
- Нет, - она отставила миску с порезанным картофелем, и взглянула на меня. - Ты как всегда вырубился после третьей же стопки. Твои друзья уложили тебя спать, а сами ушли... Вернее, я выгнала их нафиг.
- Вот так значит, - я беспомощно почесал затылок. - А ночью? Ночью я никуда не выходил?
- Ну, выходил, - она хмыкнула. - Минут на пять, не больше.
- Понятненько.
Я нацепил тапки.
Адрес, откуда я пришел ночью, неожиданно сам собою всплыл из тайников памяти: дом наискосок,значит, 33-ий, крайний подъезд слева, второй этаж, дверь, опять же - налево. Эту квартиру должно быть видно прямо с крыльца нашего подъезда.
Я вышел, с наслаждением вдыхая прохладный октябрьский воздух.
Вышел и посмотрел.
И мне в ответ глянули темные, без рам, провалы окон, видимо, нежилой, брошенной и хозяевами, и муниципалитетом квартиры.
ГАД, ФУМИТОКС!
Я не поверил своим глазам и, чертыхнувшись, повторил свою странную ночную прогулку.
Действительно, квартира была давным-давно разбита и необитаема. Тому безмолвно свидетельствовали кучи бытового и строительного мусора, потемнелые, бурые червяки человеческих экскрементов по углам и серые рваные раны там, где некогда висели радиаторы отопления.
"Как же так!?" - внутренне возмутился я.
Мне вдруг припомнилось, что ночью я все ж таки слышал мирное посапывание гостеприимных собутыльников... Но тут мой взгляд наткнулся на замызганную бутылку из-под пива, очень похожую на те, вчерашние. Рвотные спазмы резко подтянули желудок, едва ли ни к самому горлу, и я выблевал прямо в ее, ухмылявшуюся из мусорной кучи, ядовитую стеклянную зелень...
![[]](/img/g/gern_w_w/fumitoks/fumitoks.jpg)