Герн Виктор : другие произведения.

Животный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    *** Он мешал мне жить. Он являлся, когда я его не ждал. Он выпрыгивал внезапно и неожиданно, как пресловутый чёртик из пресловутой же табакерки. Сытая, с вечной ухмылкой, физиономия выплывала из сумрака и заслоняла мир. Она нависала надо мною сальным белым пятном. Мутные оловянные глаза выкатывались из орбит и мрачно гипнотезировали. Зловеще-ехидно звучало сакраментальное: "Где моя цепь, животное?!" Вопрос леденил душу, но я крепился. Я был бесстрашно, прямо-таки безрассудно молод. Но он... Он просто мешал мне жить. Мешал хронически - и не только мне.
  
  
   []
  
  
   ***
  
  
   Он мешал мне жить. Он являлся, когда я его не ждал. Он выпрыгивал внезапно и неожиданно, как пресловутый чёртик из пресловутой же табакерки. Сытая, с вечной ухмылкой, физиономия выплывала из сумрака и заслоняла мир. Она нависала надо мною сальным белым пятном. Мутные оловянные глаза выкатывались из орбит и мрачно гипнотизировали. Зловеще-ехидно звучало сакраментальное: "Где моя цепь, животное?!" Вопрос леденил душу, но я крепился. Я был бесстрашно, прямо-таки безрассудно молод. Но он... Он просто мешал мне жить. Мешал хронически - и не только мне.
   Он мешал жить Худому. Он мешал жить Типе. Последнему, кажется, гораздо круче, чем мне. Тому просто не везло, тупо и фатально. Печать невезухи ярко сияла на его смуглом лбу, как пятно люминесцентной краски. Он вычислял Типу в два счёта, из любого положения. Так, будто тот обладал особым, на удивление резким запахом.
   В общем, мы не знали покоя.
   Встреча с ним, пусть даже мимоходом, не сулила ничего хорошего - одни неприятности. Мы были обречены, притом - дважды. Во-первых, тем, что он был гораздо старше и физически крепче любого из нас. Во-вторых, мы свято придерживались суровых понятий улицы. А те учили, сухо и безоговорочно, - "не ссы! уступишь - ты чмо!" И мы не уступали и не отступали. Мы упрямо стояли на своём, всякий раз погибая, как триста спартанцев у стёганных Фермопил. Мрачно и обречённо мы принимали бой. Он же, гад, понимал это и пользовался нашим мальчишеством. Он откровенно глумился над нами. Ухмыляясь, весело и деловито он разрисовывал наши физиономии в багрово-фиолетовые тона, не жалея ни сил, ни средств, как обдолбленный в ноль наркоман и художник-абстракционист. И похоже ему нравилось. Это доставляло ему поистине животное удовлетворение.
  
   Когда и как всё это началось? Вот так с ходу, с бухты-барахты и не ответишь.
   Я даже теряюсь, с чего начать и сумею ли изложить подобное на бумаге? Жизнь тем и отлична от вымысла, что имеет сотни, а то и тысячи тончайших нюансов. Она на столько сложна, на столько путана, что порою вялые значки Кирилла и Мефодия просто не властны над нею. И как бы ровно и чётко не пытался грамматик раскидать их по полочкам - суть всё равно искажается. Истина оседает где-то там - за, по ту сторону гладких буквосплетений, по ту сторону дежурных фраз и корявых метафор. Я не буду претендовать на истину, а просто изложу факты, чтобы хоть как-то, хоть грубыми чертами выхватить сиё событие из тьмы неведения.
  
   Итак, мы обитали в одном посёлке - я и он - даже в одном микрорайоне, с говорящим названием - Шанхай. Наши дома стояли напротив, лоб в лоб... Но жили мы в разных плоскостях. Наши пути никогда не пересекались, до определённого момента. Мы учились в одной школе. Он был на пять лет старше и, естественно, ничего не мог знать обо мне, малявке. Зато я был порядочно напичкан информацией о его подвигах. Из того, что мне было известно вытекало одно - это не мой герой, не мой авторитет.
   Я запомнил его - румяного и упитанного, взбалмошного и придирчивого, смачно покуривающего на задворках школы. Нужно было прошмыгнуть так, чтобы остаться при своих 20-и копейках на завтрак, не поймать окурок за шиворот и увернуться от снайперского плевка. Подобными повадками он вызывал во мне лишь глухую неприязнь. Я всегда стремился удалиться, избежать его общества и даже, когда сам стал покуривать, делал это на другом конце школьного двора.
   Молва окрестила его Бесом и, по-моему, угадала не в бровь, а в глаз. Неоднажды видал я, как сатанеет он в потасовках. Говаривали, что как-то он поссорился с парочкой приятелей. Одного он тут же выхлестнул из умишка, а за другим бегал битый час, пока не загнал в тупик. Бес повалил противника в грязь и принялся остервенело, как Каин, долбить его попавшимся под руку камнем. Если бы не случайный дядька - кранты! Застолбил бы он себе шконарь в ВТК.
   Ещё одной его выходке я соделался очевидцем. Произошло это в Шанхае. Бес разошёлся во мнениях с кем-то из соседских мужиков. Спор вылился в драку, а, когда он схлопотал по соплям, в перестрелку. Это был чистый вестерн пока видимо не иссяк охотничий запас.
   А потом я хороводил с одной девчонкой. Однажды, в пылу откровений, она поведала мне бесхитростную историю о том, каким образом умудрилась в 12 лет потерять невинность.
   Её родители кентовались с предками Беса, совместно справляли праздники и всё такое. В общем - плотненько общались. И вот как-то отец отправил её к соседям, забрать какую-то книжонку. Девчонка бодренько шмыгнула в нужный подъезд и позвонила в нужную дверь. Бес открыл. Она беспечно, не обращая внимания на сальную ухмылочку, шагнула внутрь. Бес проворно щёлкнул замком и набросился на неё, точно слюнявый тузик.
   Рассказ произвёл на меня впечатление. Помнится, я испытал смешанное чувство жалости, отвращения и ярости. Я возненавидел Беса всем юным сердцем. Но что я мог в свои 14? Мне оставалось лишь тихонько скрежетать зубками у него за спиной.
   Вскоре его годки один за другим напялили армейские робы. Бес в армию не пошёл, видимо, на правах дурочка. Тут он распоясался напрочь, принялся косячить направо и налево. В конце концов его осудили. По слухам, он две недели кряду, с ружьём наперевес, стерёг местного гаишника, который в чём-то его подсёк. И таки выстерег... Бабахнул в того через окно, будто кулак из советского фильма. Но Бес, вероятно, плохо смотрел эти фильмы. Будь он внимательнее, то ему было бы известно, что перед выстрелом желательно ломать стёкла, чтобы те не искажали траекторию пули. Он же выпалил наобум - прямо в стекло. Результат - пуля ушла в сторону, а стрелка прикрыли... и надолго.
   Освободился он спустя годик после моей демобилизации. Мы по-прежнему соседствовали в Шанхае и даже здоровкались кивками при встрече. В то время я уже поживал с Наталиской и намеревался заделаться папашкой её трёхгодовалому карапузу. Работать я не стремился, ибо грянуло смутное время. Рудник прикрыли и посёлок медленно падал на колени. Я довольствовался тем, что есть. А было не так уж и мало - крыша над головой, куча дружков, мягкая бабёнка и сносный кус хлеба. На заковыристый вопросец закостенелых ударников труда "когда же ты работать начнёшь?" я отвечал расхожей фразкой "трактор железный, пусть он и работает".
   Юность я прожигал весело и безоглядно в алкогольно-наркотическом кумаре. Иногда подворовывал, но больше из спортивного интереса, чем из необходимости. Наталиска была бухгалтершей, а по совместительству и кладовщицей в Продснабе. На жизнь хватало.
   Когда же она мало-помалу приручила меня, то принялась недвухмысленно склонять к взаправдашнему браку. Я решил подзавязать бантик на собственном беспутстве. Кое-как я отшил рой лихих и безбашенных дружков-собутыльников и собрался, что называется, взяться за ум. Однако, не так-то просто одним махом сменить колею. Это вызывает непонятки у отверженных. Падает с трудом добытый авторитет. Но ради Наталиски я был готов на любые жертвы. Я особо не заморачивался - рубить так рубить... и пошли все в лунзу! Но всё-таки парочку дружков я придержал. С ними я корешился едва ли ни с детского сада и знал, как облупленных. Их звали Худой и Типа.
   Они-то и подвели меня под рамс.
  
   В одно безмятежное утро я лениво чалился в постели и вполглаза следил за событиями в бесконечной "Санта-Барбаре". Наталиска упорхнула на работу, оставив по себе массу нескромных впечатлений. Её карапуз самозабвенно бренчал где-то игрушками. И тут квартиру пронизал длинный до отвращения звонок. Я открыл дверь и пожалел о том в ту же секунду.
   - Иди сюда, животное!
   Сильным рывком меня выдернули в подъезд прямо в исподнем. Я узнал Беса и его братца - Марадону. Что-то невразумительно, но грозно требуя, они припёрли меня к стене... ножом. Я ничего не понимал.
   - Колись, животное, или я тебе нахер уши отрежу! - злобно брызгая слюной, Бес попытался ухватить меня за ухо.
   К счастью... подоспели менты.
   В Наталискиной хате учинили шмон, вывернули на изнанку все шкафы и шифоньеры. Я торчал, как Незнайка, и только хлопал ресницами. Лишь случай отвёл ментов от нычки, где томились запас травки и кое-какие воровские прибамбасы. Если б они это расчухали, то моя тропка сделала бы крутой вираж в сторону... вышек и баланды.
   По-ходу шмона я вник в ситуацию. Получалось, что Худой и Типа минувшей ночью выставили гараж у бедного Марадоны, нарезали мотор, мотоцикл то бишь, но врюхались. Из того и расцвёл этот сельдерей. Я оказался в каке лишь потому, что как-то общался с этими дурочками.
   В общем, я испытал и унижение, и страх. Подобного безалаберного отношения к персоне я не мог простить никому. Пацанство ещё клокотало во мне и кромсало моё блатное сердце.
   Спустя недельку случилась Пасха, это когда вместо "Аллаhу Акбар!" визжат "Христос воскресе!", по-генсековски трижды слюнявятся и бьются яйцами.
   Я здорово перебрал у Наталискиных знакомых и почти на автопилоте прорывался к дому. На подступах к Шанхаю я вдруг встретил его. Бес был трезв и деловит. За версту по радиусу от него разило одеколоном. Эта холёность подействовала на меня, точно красная тряпка на барселонского осеменителя. Я вскипел. А то! Прифрантился фраерок. Сам сука - бывалый, а на честных пацанов козлячьи кокарды навёл. Все мои прежние, вековые досады этим субъектом всколыхнулись и вырвались прочь, как злобный джинн из бутылки. Не тратя слов, я хлёстко врезал прямо в ненавистную ухмыляющуюся физиономию. Он оторопел:
   - Э, братуха! Ты чего?
   Я ударил ещё и ещё. Тогда он выхватил выкидник:
   - Завалю, животное!
   Хищно щёлкнуло лезвие. И всё бы закончилось весьма плачевно для Наталиски, мне бы было уже срать, не случись компании прохожих. Если бы не пацаны, в моей жизненной траектории обозначилась бы мёртвая мокрая точка.
   Утром он объявился с дружками. Я извинялся, как мог. Мол, прости, братела, перекрылся - ничего не помню. Он только рукой махнул:
   - Ты что, животное, не сечёшь? У меня цепь золотая была... Вот тута! Теперь её нет - ты сорвал.
   - Да, ладно, Бес... Цепь золотая... Назови цену - деньгами верну.
   - Деньгами? Да тебе такого бабла до пенсии не заработать! Цепь - в палец толщиной! Короче, где моя цепь, животное?!
   Так началась война.
  
   Как же я пожалел тогда, что подвязал с прошлым. Знал бы, где споткнусь, бабёнку бы подстелил. Обратиться мне было не к кому. Я остался один, как гвоздь в Летучем Корабле. Худой и Типа не в счёт, не бойцы - а так себе, ни о чём. Пришлось круто.
   Бес, с маниакальным упрямством, преследовал и вычислял - всю троицу. Он внезапно являлся всюду, где бы мы ни были, и портил нам праздник. Родной наш посёлок его стараниями обращался во вражескую территорию. Мы, как жалкие окруженцы, вынуждены были перейти на ночной образ жизни. Передвигаясь под камуфляжем тьмы, мы и то опасливо озирались, вздрагивали и шарахались всякой тени.
   Его многочисленные дружки травили нас, избивали, давили мотоциклами. А мы ничего не могли противопоставить, ничего вразумительного. Нас уничтожали реально.
   В подобных условиях человек деградирует. Он уже не живёт, а выживает. Просыпаются инстинкты, расцветают всяческие атавизмы. Мобилизуется опыт поколений, обретённый в борьбе со стихиями, опыт хранящийся на флешке ДНК. Обостряется слух, корректируется зрение, активируется интуитивное чувство опасности. Смещаются все приобретённые установки. Человек оказывается в реалиях каменного века. Вместе с этим невольным обращением в троглодитов просыпаются и какие-то дикие первобытные суеверия.
   Мы обвешались амулетами, пытались колдовать и даже наложили табу на его имя. Мы назвали его - Животный. Это производное от любимого им ругательства. Мы только наделили словцо грамматическим родом, так сказать, - персонифицировали.
   Животный не попускался. Мы, в свою очередь, упрямствовали. Нас бы неправильно поняли, приползи мы к нему на брюшках. Улица вычеркнула бы наши имена из книги пацанов - и никто, ни одна падла, никогда больше не подала бы нам краба при встрече. Так нам казалось... И мы были побиваемы, но утешались тем, что война рано или поздно закончится... И закончится, блядь, только нашей победой, только нашим ликующим танцем!
  
   У Наталиски была днюха.
   С её стороны пришло несколько подруг, с моей - Худой и Типа.
   Я всегда любил обустраивать тесные и шумные вечеринки. Вот и тогда я с головой окунулся в родную стихию. Всё шло ровненько, без сучка и задоринки. Мы пили, балагурили и танцевали. Наталиска буквально цвела и пахла. Я ловил её счастливые благодарные взгляды, и всё катило чин-чинарём. Но шнапс есть шнапс - хотя б и зелёный, но... Змий!
   Естественно, первыми, не отходя от традиции, он искусил наших ев. Женское взбурлило ключом. Вдруг кто-то, словно бы невзначай, вспомнил, что нынче суббота. Кто-то наивно добавил, что в ДК - дискотека. И понеслось... Ни с того, ни с сего приспичило: drang nach скачки!
   Мне был ясен их порыв. Юные, разогретые девчата желали явить себя миру. Приукрасить его собой. Покрутить попками, потрясти сиськами перед сбруевым скопищем разного люда. Они жаждали покрасоваться, отобразиться в чьих-то вытаращенных глазах, прихвастнуть собственным весельем, вызвать зависть других - коров и овец, ворон и просто дурнушек.
   Я с надеждой взглянул на Худого, взглянул на Типу. Но и они... Бруты! Пацаны уже хватили лишка. Глазки загорелись, а щёчки взрумянились. Им стало глубоко и жидко насрать на Животного и на всю его кодлу. В них взыграло непомерное мужское. Они были готовы сопроводить этих мокрощелок туда, куда им вздумается. Хоть - к негру в задницу, ковыряющему уголь в тёмной шахте глубокой египетской ночью! Только для того, чтоб отобразиться в их влажных глазах. Отобразиться - с жирными плюсиками к будущему "да!". Хотя... Нет, и они, не меньше мокрощелок, жаждали прочесть в тех же вытаращенных глазах, но не восхищение, а зависть. И они жаждали прихвастнуть - вот, мол, каких тёлочек мы мнём на белых простынях.
   Скрепя сердце, я бахнул полный стакан водки, закусил и буркнул:
   - Будь по-вашему...
   Спустя полчасика мы гармонично влились в толпу скачущей молодёжи. Расслаблял хмель, дурманила цветомузыка, таял инстинкт самосохранения. Балдёж!
   И вдруг вспыхнул свет.
   Fiat lux!
   Я даже не сразу втюрил, что за байда. Танцующие замерли. И тут я увидал его. В окружении свиты, бесцеремонно распихивая пипл, Животный направлялся к Типе. Тот, оглохший донельзя, заигрывал с новой пассией. Казалось, розовые сердечки так и сыплются, вьются из его цыганских глаз. Я понял, дело - труба, и поспешил на помощь.
   Завязалась обычная драка. Пиплы мгновенно образовали круг, границы арены. Пацаны загорелись азартом, девки подняли поросячий визг.
   Брызнула первая кровь - моя. Наталиска самоотверженно бросилась в самую бучу, но Животный тут же отправил её в аут. Я озверел - чисто по-троглодитски. То ли слепая ярость за подругу, то ли шнапс принятый на посошок, но что-то удесятерило мои силы...
   ...Очухался я у Наталиски дома, с красноречивым фингалом, рассечённой губой, в рваной и окровавленной рубахе. Худой и Типа смотрелись аналогично. Мы сидели на кухне и курили. Нам было глубоко наплевать на Россию, но её вечный вопрос ''Что делать?'' буквально парил в воздухе. Вот тогда-то и родилась роковая фраза:
   - Давай съедим Животного...
   Кто из нас троих озвучил её? Я не знаю и не вспомню этого даже под пытками... Может быть, это сказал Худой, может - Типа или я сам. А может быть, её обронил какой-нибудь залётный Ангел, один из 7 000 000 000 Падших. Однако, мы загорелись мгновенно. Мы встали, набросили куртки и пошли.
   - Куда?! -испуганно пискнула Наталиска.
   Я покосился на её пунцовый бланш и буркнул лихорадочное:
   - За хабаром...
  
   Захлопнулась дверь.
   За бортом было темно и зябко. Дул промозглый ноябрьский ветерок. Стояла глухая ночь - час воров и привидений.
   Молча мы подошли к логову Животного. Он блажил с молодухой на одной из центральных улиц посёлка. Домик так себе - пятиквартирный пролетарский барак.
   Типа нырнул в огородчик и тенью шмыгнул к окну спальни. Между стеклом и штапиком он вставил старинное стальное перо. Такими наши двоечники-папашки ставили кляксы в прописях, будучи ещё сопливыми октябрятами.
   От пера Типа протянул рыбацкую леску и затаился тёмным пятном в припорошенном снежком малиннике. Это была его идея, но выдумка старая. Он слышал о том от отца, бывшего поселкового косореза. Таким образом когда-то лишали сна особо вредных соседей. Безобидное и нехитрое приспособление, как уверял Типа, разбудит и мумию. Нам было пофигу - главное, чтобы сработало.
   Типа натянул леску. Перо едва слышно запричитало. Вскоре в спальне вспыхнул свет. Затем потух - в окне образовался смутный силуэт.
   Животный! Клюнул, сука.
   Я и Худой, сгорбясь крысами, побежали вдоль забора - к ограде.
   Хищно, как настоящие троглодиты, мы залипли у входной двери. Ждали мы терпеливо, обнажив для верности молотки. Минуты тянулись. Я весь обратился в слух. Хлопнула дверь и страдальчески заскрипели половицы на веранде. Я вздрогнул и похолодел. Лязгнул засов.
   В этот миг я не думал, ни о чём. Я был спокоен и холоден. Как первобытный охотник... Я знал, что делать, и просто - ждал. Животный сам шёл в западню. Я же был готов, как внутренне, так и внешне.
   Животный щёлкнул выключателем. Лампочка над крыльцом не загорелась. Мы предусмотрели и это. Тогда он распахнул дверь и шагнул в темноту, прямо на встречу судьбе.
   Молотки молниеносно обрушились ему на голову. Тишина и в ней - глухой шлепоток. Животный не вскрикнул. Он просто обмяк и повалился. Мы едва подхватили грузную тушу.
   - Готов? - одними губами шепнул Худой.
   Я только пожал плечами.
   За руки, за ноги, надрывая пупки, мы потащили его прочь из ограды. У калитки нас ждал Типа.
   - Нехилый нюф-нюф, - заметил он, но Худой по-кошачьи шикнул и Типа заткнулся.
   В промозглой тьме, стараясь по-возможности не оставлять следа, мы приволокли добычу в условное место. Избран был один из заброшенных сараев, пережиток соцреализма. Десятки подобных строений кучно громоздились во тьме, перемежаясь с силуэтами уборных, на задворках улиц. Некогда посельчане хранили в них хозяйственный скарб, шмотьё и старую мебель, а кто-то использовал их под гараж или мастерскую. Перестройка и повальное воровство вывели их из быта, как и деревянные советские червонцы.
  
   Наконец, тяжело дыша, Животного бросили в щепьё на земляном полу.
   Худой вынул нож, а Типа деловито распаковал приготовленные мешки. Я остался в дверях. На правах старшего я выбрал себе наименее пыльную работёнку - щухер.
   В это время между чёрных лохмотьев туч выглянул бледный лик луны. Я внутренне поприветствовал в ней Госпожу Гекату, сподвижницу тёмных дел. И она отозвалась - хриплым и дурным собачьим воем, откуда-то с верховьев улицы. Тотчас же во всём околотке затявкало с дюжину шавок.
   - Ананге скяй! -злобным шёпотом выругался Худой. - Да он, сука... жив...
   Типа сверкнул цыганскими глазами и выхватил у дружка нож. В одно мгновение ока он чиркнул Животного поперёк гортани. Булькнула кровь - тот сипло всхрипнул и утух.
   - Был жив, - мрачно прошелестел Типа, - Стал типа мёртв...
   Я отвернулся. К горлу подкатил ком.
   Сумрак скрывал злодейство. Крови я не видел, но слышал.
   Чей-то цепной пёс не унимался - взвывал и взвывал. Ему сумбурным и разноголосым лаем отзывались шавки. Некоторые даже пытались подвыть за компанию. Бледный лик Гекаты взирал холодно и отчуждённо. Но я знал - в эту ночь она с нами. Я просил только одного - снега. Обильного, тяжёлого снега хлопьями... Пусть он заметёт все следы!
   О, Дама Геката...
   Между тем Типа лихо орудовал ножом, сказывался опыт в разделке собачьих туш. Шелестящим шёпотом он покрикивал на Худого. Тот ассистировал и сдавленно хрюкал, борясь с приступами тошноты. Я слушал собак и вёл бесконечный, сбивчивый монолог к воображаемой Гекате. Я просил, я умолял: снега, снега...
   Происходящее было явным бредом. Вернее, я убеждал себя в том, что это бред, обыкновенный наркотический глюк. Я не чувствовал ни промозглого ветерка, ни саднящей губы. Я был во сне, в пьяном кошмаре. И в то же время - нет. И в то же время - здесь, в дверях заброшенного сарая. В дверях... за которыми творится нечто демоническое. И я не хотел видеть - что. Я мысленно говорил с Гекатой. Я уверял луну в собственной правоте.
   Жизнь, говорил я, это борьба. Бесконечная, беспросветная борьба за выживание, за лакомый кус, за сдобную бабёнку, за место под солнцем. Вчера здоровски везло Животному. Он был калиф. Сегодня всё изменилось. Повезло нам и калифы - мы. В этом нет ничего страшного. В этом нет греха. Так устроена жизнь. Все живут именно так. Была Война. Мы повергли врага... Только и всего. Разве это убийство? Нет же, скя... Подвиг! Сегодня мы победили. Сегодня мы доказали себе... мы не твари дрожащие... Мы право имеем... Да, именно так, - ИМЕЕМ ПРАВО! Мы вырвали его в жестокой и затяжной борьбе. Мы победили - и всё!
   Эти рассуждения согревали меня, умаляли боль и страх. Росла самоуважуха. Я казался себе великаном. Хотелось победно крикнуть прямо в постную харю Бога: "Да, я - Каин! И что с того?!" Хотелось, но я не торопился. Нафига? Завтра кряхтун Саваоф проснётся и сам всё узнает. Пока же его любопытство излишне.
   "Спи, мой Бог, спи... - шептал я, - Баюшки-баю-у..."
   И снег пошёл...
  
   В сереющих сумерках мы стукнулись в дверь Наталискиной хаты.
   - Кто там? - вопросил её сонный, надтреснутый голосок.
   - Типа дед Пихто, - отозвался Типа. - Открывай, тёть Натаха. Свои пришли, типа телевизерь смотреть.
   В задорном расположении духа он всегда перемежал свою речь бесконечными "типа" и величал всех "дядь/теть", даже грудных младенцев и хомячков.
   Наталиска отворила дверь.
   Мы вошли, сгибаясь под тяжестью мешков, припорошенные снегом. Мятая спросонья хозяйка окинула нас мутным глазом. Другой заплыл. Но это уже не портило её. Она была отомщена.
   - Откуда и с чем?
   - Оттуда, - я кивнул на дверь и усмехнулся. - У тебя юбка на левую сторону.
   - Всё ништяк, тёть Натаха, - вклинился дружок, сверкая цыганскими глазами. - Буди девок. Мы типа при хабаре. Пусть достают сковородки, мы... У нас типа жарёха.
   Наталиска хмыкнула и поплыла в спальню, тормошить подруг.
   Днюха растянулась аж до вторника - именно столько мы ели Животного... Ели и пили. Пили и ели. Девчонки помогали нам вовсю. Было только одно малюсенькое различие: они делали это с аппетитом, ибо ели "кабанчика", а мы - в алкогольном бреду, потому что знали "кабанчика" по имени...
  
   Р. S.
   С исчезновением Животного посёлок не вымер. Всё шло своим чередом. Я уже оговаривался - смутное время... Время повальной безработицы и нищеты, время падения нравов. Всего делов-то: пропал человек, не лучший экземпляр. Значит, туда ему и дорога. Нет трупа - нет и преступления. Мало ли куда человечка законектило. Может быть, он в горячую точку пехом подался. Может быть, на Кавказе кирпичи шлифует наждачной шкуркой - долги отрабатывает. А, может быть, его... инопланетяне похитили... для опытов. Что ж теперь - наряд ОМОН на Тау Кита отправлять? Взять и хлопнуть УАЗиком в космос прямо из термоядерной пушки.
   Животного разумеется искали. Даже в районной газетёнке пропечатали, мол, такой-то вышел из дому и растаял.
   Искали, но быстро утратили интерес. Нет следов - нет интереса, одни предположения... на кофейной гуще.
   Спустя полгодика безутешная молодуха выскочила замуж. Бесовы предки постонали-поплакались и стали ходить в церковь. А Марадону мы загнали в угол. Он, ех-потерпевший, пыхтел, как паровоз, на центральной котельной и аккуратненько отстёгивал нам десятину.
   Потом Худой уехал в гости аж на Сахалин и там ассимилировал. Типу прикрыли за воровство. Падла, блядь, утянул мешок муки с Продснабовского склада! Крысёныш...
   Впрочем, с Наталиской я расстался. Ничего у нас не срослось - "семейная лодка разбилась о быт". Как-то не прельстила меня жить с людоедкой в одной постели. Может быть, это и верх изыска, но - на любителя. Того и гляди, проснёшься - а тебя обглодали.
   В общем, я переехал в соседний город и заделался вегетарианцем. Мясо я на дух не переношу. Глядит на меня говядина оловянными глазьями, того и жди, съехидится и гаркнет: "Где моя цепь, животное?"
   Короче, о чём это я? Да - ни о чём...
   Рядовой эпизод из обыденной жизни: жил-был человек - хлоп! - исчез... Без вести пропал. Улетел, стало быть, на Тау Кита на попутной тарелке... фарфоровой. А где-то в благоустроенной пещерке сидят весёлые троглодиты и едят мясо...
   Ну, разумеется, - мясо животного!
  
  
   XI.96, В-Шахтама
   ***
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"