Аннотация: События основаны на реальных фактах. К сожалению.
Сашка.
- Меня зовут Сашка. - Высокий молодой человек, из тех про которых говорят "косая сажень в плечах", стоял в дверях моей квартиры. Русые волосы, слегка курносый нос, голубые глаза, добрый открытый взгляд. Так, в моём понимании, должен был бы выглядеть былинный русский богатырь. Но тут он широко улыбнулся, и сходство слегка рассеялось. У Сашки не хватало переднего верхнего зуба. - Я сосед снизу. Давай помогу чем?
Мы с женой по окончании института приехали в деревню, "поднимать" сельское хозяйство. В совхозе нам, как дипломированным ветеринарным врачам, выделили квартиру без удобств, на втором этаже двухэтажного дома. Во время переезда к нам и подошёл Сашка. Помощь его, конечно бы пригодилась, но, воспитанный в духе непонятной нынче щепетильности, я промямлил что-то вроде, спасибо, сами справимся.
Сашка улыбнулся щербатой улыбкой, и пошёл по своим делам. А я с женой и тестем остались переносить многочисленные вещи.
Как выяснилось в дальнейшем, помогать ближним, знакомым, или нет, было частью Сашкиной натуры. Причём делал он это абсолютно бескорыстно. Как-то я пробовал предложить ему деньги, за какую то работу. Он посмотрел на меня взглядом ребёнка, у которого отняли конфету, покачал головой, и сказал - Обижаешь, сосед! - Кстати, называл он меня только так - сосед.
Сашку Иванова (а какая ещё фамилия могла быть у русского богатыря), любили все. Его окружала такая светлая, радостная аура, что любой, при встрече с ним, начинал невольно улыбаться. Улыбка редко сходила с его губ, частенько сменяясь на заразительный смех. Чувство юмора его, правда, мне было не очень понятно, однако смотреть, как Сашка смеётся своим, незатейливым шуткам, было приятно.
Мне, человеку сугубо городскому, деревенский быт давался нелегко. Шло начало девяностых, время тотального дефицита и развала. Для того чтобы выжить в деревне, пришлось завести хозяйство. Огород, куры, поросята, и даже корова, стали нашими спутниками в ту пору. Всё это требовало не только определённых знаний, но и умения. Которыми я совершенно не обладал. Советчиков было много, а вот помогал один Сашка. Всё что он не делал, получалось у него легко, играючи. Пахать ли огород, заготавливать сено, рубить дрова, приученный сызмальства к тяжёлой крестьянской работе, Сашка только посмеивался над моими неуклюжими потугами поспеть за ним. - Да сосед, это тебе не со шприцом бегать - была его любимая шутка, после которой он весело хохотал.
Я знал, что он после седьмого класса ушёл из школы. - Саш, а чего ты школу не окончил, специальность не получил? - спросил я его как-то. - А зачем оно мне? - улыбнулся он - коровам моё образование без надобности. Но в глазах его, мне почудилась затаённая печаль. Однако читать Сашка любил. И частенько, придя к нам домой, подходил к книжной полке. Его выбор книг удивлял меня. Он предпочитал не детективы или фантастику, а Чехова и Пушкина. Книгу читал подолгу. А когда возвращал, на вопрос - ну как? - отвечал лаконично - Нормально.
Работал Сашка в совхозе, летом пастухом, зимой скотником. По роду своей работы, я частенько сталкивался с ним на ферме, или в летнем доильном лагере. Я ничуть не удивился сделанному открытию. Коровы тоже любили Сашку Иванова. У него даже хлыста, этого непременного атрибута пастухов, с собой никогда не было. Однако Милки и Бурёнки, слушались его беспрекословно. Достаточно было его окрика, и стадо поворачивало в нужном направлении. Был случай, когда мне пришлось лечить мастит* у коровы по кличке Арапка. Была она известна характером скандальным и вздорным, а распухшее, болезненное вымя доброты ей не прибавило. Мне нужно было ввести лекарство, однако Арапка так ловко отмахивалась ногой, что на левой руке у меня росли две приличные гематомы, а шприц уже трижды улетал в кормушку. Сашка подошёл со своей неизменной улыбкой. - Что сосед, без меня никак? - Он наклонился к нервной корове, и стал негромко говорить ей что-то на ушко. Арапка перестала махать хвостом и переступать с ноги на ногу. Похоже, то, что он говорил, нравилось ей. Сашка покосился на меня, и махнул рукой, мол, давай. Я с опаской наклонился, и, чувствуя холодок в груди, ввёл в больную долю мастисан*. Арапка даже не шелохнулась. Чуть позже я спросил его - Скажи, что ты ей говорил? Нас в институте этому не учили. - Сашка только улыбнулся, но ничего не сказал.
Но была у него ахиллесова пята. Наверное, 90% деревенских мужиков не просто попивали, а делали это с душой и основательно. Сашка, выросший в этой среде не был, да, наверное, и не мог, быть другим. Когда я впервые увидел его пьяным, я не узнал его сразу. Не было знаменитой беззубой улыбки, не было доброго взгляда, не было его светлой и тёплой ауры. Передо мной стоял человек с затравленным, мутным взглядом. Когда он промычал что-то нечленораздельное, мне стало страшно. Это был не Сашка. Какой-то чужак влез в его тело, и глумился над ним.
Сашка пропадал около недели. Затем, я как-то столкнулся с ним. Он похудел, и был небрит и смущён, он отводил взгляд и бормотал что-то вроде, - Болел я, сосед, ты не обижайся.... Обижаться на Сашку никаких причин у меня не было, а читать морали человеку, хоть ненамного, но старше себя, мне показалось неприличным.
Как-то летом, я познакомился с Сашкиной мамой. Жила она в другой деревне. Сашка подошёл ко мне с просьбой полечить заболевшую у них корову. Мы поехали на его мотоцикле, стареньком "Минске". Мама, Евдокия Михайловна, неожиданно оказалась довольно старой женщиной. Сашка объяснил, что родила она его поздно, и был он у неё один. Смотрела она на сына с обожанием, и понятно было, что он для неё всё. Единственное что я не мог понять, так это то, что она не только не осуждала Сашкины загулы, но и по первой его просьбе доставала бутылку первача для единственного сыночка.
Шло время. Запои Сашкины становились всё длиннее, а перерывы между ними, всё короче. Однажды я встретил его на ферме. Выглядел Сашка плохо, и такая тоска была в его взгляде, что я внутренне содрогнулся. Он посмотрел на меня, и с отчаяньем сказал - Сосед, ну разве это жизнь!?
Вскоре после этого, я, встретив его трезвого, пытался наставить на путь истинный. Я говорил о вреде алкоголя, о том, что он жизнь себе губит. Я волновался, и говорил немного несвязно, однако он не перебил меня ни разу. Стоял, и слушал, опустив голову. Когда я замолчал, он посмотрел мне в глаза, и сказал - Спасибо.
А потом развернулся и ушёл. Я смотрел на его поникшие плечи и опущенную голову, и понимал, что не смог найти нужных слов. Больше я его никогда не видел.
Когда через две недели мне кто-то сказал - Слышал? Сашка Иванов у матки* в бане повесился! Говорят, пьяный был - я был опечален и потрясён. Но в глубине души, мне кажется, был готов к этому.
А ещё через неделю, Евдокия Михайловна умерла во сне, от остановки сердца.