Adam Kadmon : другие произведения.

Я знал его

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Мир закончился... а потом начался вновь. Спустя двенадцать лет после Третьего Удара военный психолог получает задание выведать секреты NERV у Икари Синдзи.

      Neon Genesis Evangelion и персонажи данного произведения являются собственностью Хидеаки Анно, Ёсиюки Садамото и студии Khara.
      Ссылка на оригинал: https://www.fanfiction.net/s/2918280/1/I-Knew-Him-When
      Фанфик содержит ненормативную лексику.
  

Глава 1

  
   - Да, я знал его. Ну, то есть, знал, кем он был. Друзьями мы не были. Я сидел рядом с ним в классе. Честно говоря, он немного пугал меня. Не физически, конечно, он был невысокий, довольно худой. Немного избегал людей. Нет, просто в нём было что-то такое... Что-то с ними со всеми. Они были не в себе, если вы понимаете, о чём я. Что-то с головой не так. Ну, то есть, так и должно быть, верно? Чтобы делать то, что они.
   Помню, некоторые девчонки думали, что он был привлекательным, хотя и странным. Такого утончённого типа, знаете, как музыкант или что-то в этом духе. Хех. Моя младшая сестра считала его очень милым. Писала стихи о нём и всё такое. Я даже волновался слегка. Хотя это было странно. Он никогда особо не разговаривал или что-то делал в школе. Как будто обходился в жизни самым минимумом. Словно жизнь ему наскучила. Только не ссылайтесь на меня потом или ещё что. Я не знаю, что с ним происходило.
   Слышал, что он был довольно умён. Не гений, конечно, но умён. Хорош в спорте? Не. Он не выделялся, словно намеренно. На самом деле, после того, как вы упомянули, я вспомнил, что он общался с какими-то ребятами. Нет, извините. Не знаю их имён. Я за ним не следил. Я знаю только то, что видел, понимаете?
   Пауза.
   - Почему вы спрашиваете о нём? У него неприятности?
   - Нет.
   - Хорошо. Наверное. Не знаю. Сейчас всякие безумные вещи можно услышать о нём и месте, где он работал. Эмм, NERF, или как его там. Что бы люди ни говорили, меня бесит, что они заставляли детей делать грязную работу, понимаете? Как в плохом аниме или ещё где. Заставлять детей сражаться в огромных роботах. Я? Нет, такое мне не по нраву. Никогда не любил опасности и приключения. Я понял, что достаточно удачлив быть живым, и мне не следует жадничать.
   - Что вы помните об Ударе?
   - Ударе... да, они так его называли. Удар. Звучит уже не так плохо, знаете?
   Вздох. Пауза длинней.
   - Не знаю. Даже... даже сегодня люди о нём не говорят. Словно упоминание заставит его повториться. Это личное - спрашивать кого-то о нём. О таком просто так не болтают.
   - Всё, что вы можете рассказать, будет полезно.
   - Ага...
   Напряжённый выдох через ноздри.
   - Ага. Я был дома, когда услышал взрывы. Мы с сестрой были одни. Мой отец работал в городе, занимался... Не знаю на самом деле. Чем-то. Он вывез нас из Токио-3 после серьёзной атаки этих существ. Гигантов этих. Поражаюсь, как там люди оставались.
   Прерывается, вспоминая что-то.
   - Вы были со своей сестрой...
   - А, да, точно. После одной из атак мы уехали из Токио к моей тёте. Она была на работе. Мы подошли к окну когда услышали взрывы. Они были очень тихими, почти неслышными на фоне машин и города. Но мы ждали, думали, очередной гигант или ещё что. Мы долго ждали, а потом от горизонта пошла эта... волна, словно кто-то простынь вверх потянул. И звук от неё шёл такой, словно кричал кто-то. И волна, она всё шла и шла, словно собиралась и нас накрыть тоже, но потом остановилась. И тогда... ну, вы не собираетесь это никому докладывать? Ну, там, СМИ или ещё кому? У меня семья, и если это всплывёт...
   - Всё конфиденциально.
   - Ладно. Ну, волна утихла и небо стало таким странным, и вдалеке была эта... девушка. Или женщина, или ещё что.
   Шепчет.
   - Ну, она просто встала, и... ну, я имею в виду, это же должна быть галлюцинация или что-то такое, верно? То есть, гигантские голые девушки просто так с земли не поднимаются, верно?
   Кусает губу.
   - Не дайте этому выйти наружу, ладно? Я не хочу, чтобы думали, будто я член того культа из новостей, ладно?
   - Всё конфиденциально. Продолжайте, пожалуйста.
   - К-конечно. В общем, эта... эта девушка продолжала подниматься и я... я перепугался. Ну, то есть, мне же было лишь четырнадцать. И моя сестра кричала, и люди на улицах сходили с ума, и... Боже...
   Делает паузу.
   - Я спрятался в своей комнате вместе с сестрой. Я... я даже дверь запер. А потом... потом - то есть, видно что-то с головой моей стряслось - сестра начала кричать, что видит маму, нашу мать то есть. Она умерла уже давно, но сестра всё твердила: "Я её вижу! Я её вижу!", и она вырвалась из рук и просто... распалась... Словно была жидкой.
   Дрожит, трясётся. На грани слёз.
   - Мы можем продолжить позже, если слишком тяжело.
   - Нет. Нет. Я хочу облегчить душу.
   Сглатывает. Глубокий вдох.
   - После... после этого я кричал, словно немного сошёл с ума, словно видел кошмар и пытался проснуться. Такое было чувство. Как плохой сон, от которого ты не можешь проснуться. А потом... потом я увидел эту девушку в форме нашей школы, стоящую у двери. Н-нет, я не помню её лица. Только что она была там. А потом... ничего. Следующее, что я ясно помню - пляж, как и все остальные.
   - И как давно это было?
   - Боже, то время в памяти ещё размыто, понимаете? Думаю... около десяти лет назад. Да, сейчас мне двадцать четыре. Или двадцать шесть. Смотря как считать. Всё ещё... Боже. Всё ещё жутко слишком много об этом думать. А? О... нет... моя сестра ещё не вернулась. Нет, всё в порядке. То есть, глупо говорить это, но если она сейчас вместе с мамой, то... Не знаю. Может, она счастлива. Мне нравится так об этом думать.
   - Вы ходите к кому-нибудь? В профессиональном смысле, разумеется.
   - Конечно, как и все мы.
   - Спасибо за уделённое время. Правительство ценит ваше содействие.
   Мужчина поднялся с места, его колени слегка подрагивали, на лице выступил пот. Он повернулся к опрашивавшей его женщине и усмехнулся.
   - Ага, правительство. То, что от него осталось. Простите, не хотел вас обидеть.
   - Не обидели.
   - Хорошо, - сказал мужчина. - Ну тогда увидимся позже. То есть... ну, я никогда особо не говорил об этом, не в деталях, и стоило мне начать... оно как-то само понеслось. Простите, что обременил вас этим.
   - Не волнуйтесь. Это моя работа.
   - Ваша работа? Ваша работа - это выслушивать выживших? Боже... простите.
   Женщина тоже поднялась с места, покачав головой.
   - Не надо извиняться. На самом деле я нахожу её интересной.
   Это, казалось, сбило мужчину с толку. Он вздрогнул и пошёл к двери.
   - Ага, ну до свидания тогда.
   - До свидания. Спасибо за вашу помощь в этом деле.
   - Ага.
   Дверь закрылась. Мир затих. Она закрыла глаза и мир потемнел.

***

   Это интервью было последним на сегодня и Кирисима Мана была этому рада. Ежедневно разговаривать по восемь часов с пережившими Удар было утомительно. Словно их слова высасывали из неё силу. Все срывы, что она видела, все слёзы, гнев, растерянность, раздражение, унижение, всё в конце дня смешивалось, каждое лицо становилось неотличимым от другого, каждая история звучала как предыдущая. Она знала, что не подходила на роль пассивного слушателя, но после Третьего Удара появилась отчаянная нужда в чутких ушах. Не только для правительства, собирающего вместе факты о том, что привело к катастрофе, но и для умов и душ вернувшихся. Мана понимала, что её целью было не облегчение страданий, не лечение боли, а сбор информации. Для правительства поспешно полученный ею диплом психолога был лишь средством достижения цели.
   Мана вздохнула, запирая офис на ночь и разминая плечи, чтобы разогнать скопившуюся усталость. Она направилась к выходу из госпиталя, проходя мимо докторов и санитаров. Хоть и построенное когда-то для лечения тела, это здание теперь было предназначено для лечения духа. Как и большинство оставшихся на Земле больниц.
   Как и любое место на Земле, где люди могли выслушать друг друга.
   Она прошла мимо медсестры на приёмной. Между женщинами, каждый день видящими разный лик ужаса, выработалось взаимопонимание. Не то чтобы она особо нравилась Мане, но с подчинёнными лучше всего выстраивать хорошие отношения. Никаких плевков в утреннем кофе, спасибо.
   - Спокойной ночи, доктор Кирисима.
   - Спокойной ночи, Михо.
   Машина счастливо поджидала её на стоянке, освещённая ярким флуоресцентным светом. Около лампы порхала пара мотыльков. Её машина была не особо быстрой, уникальной или дорогой - лишь средство передвижения между работой и домом. И на выходных к любимому ресторанчику с видом на реку.
   Она завела двигатель и включила радио. Она осторожно избегала любых ток-шоу или новостных передач. Дезинформация лишь раздражала её, только напоминала, что, несмотря на её звание, от неё так много скрывали. Идти против командиров было плохим решением. В наше страшное время люди исчезают с лёгкостью.
   Поездка от базы до дома занимала примерно восемнадцать минут, если попасть в "зелёную волну" и не вляпаться в отрыжку идущего в город трафика. Вид светящихся огоньков зданий всегда заставлял её слегка трепетать - приятное отличие от того, что встречало её при возвращении оттуда. Чернота. Полная чернота, тёмная настолько, что даже луна не могла осветить ничего перед носом. Полная чернота, и лишь крики составляли ей компанию. Эта ночь была тёмной. В такое время она радовалась тому, что жила в одиночестве. Она никогда не призналась бы никому, что спала со включённым светом. Он делал кошмары менее парализующими после пробуждения в холодном поту.
   Она жила в небольшом двухэтажном комплексе в пригороде Киото к северу от военной базы. Она не шумела, хоть и имела привычку фальшиво петь в душе, не приглашала домой странных мужчин и всегда вовремя платила за аренду. Все эти факторы несомненно помогли ей, когда остальные квартиросъёмщики узнали, что она была военнослужащей. Несмотря на оскорбления и угрозы, Мана не съехала, а домовладельцы её поддержали. Правда, несколько человек уехали, но хорошее жильё тяжело найти и поэтому большинство осталось. Они научились проглатывать свою гордость.
   Мана подъехала к комплексу как раз когда закончилась очень хорошая поп-песня. Она ещё напевала её себе под нос, вытаскивая ключи. Когда она выходила из машины, мимо прошли два молодых парня, прокомментировав её форму и плюнув рядом с ней. Мана не испугалась и не ответила, поняв, что двое детей слишком трусливы, чтобы на самом деле тронуть её, а знакомый вес оружия под левой рукой заставил почувствовать себя неуязвимой. Она закрыла дверь и поднялась в свою квартиру, не пропуская ни ступеньки.
   Демонстрируемое гражданскими презрение по поводу места работы давно перестало её волновать. Она тихо усмехнулась, вспомнив перепуганные лица сослуживцев, узнавших, что она живёт в городе, подвергая себя риску со стороны простых людей. Они хотели переселить её в казармы на базе, почти умоляли её, но Мана не собиралась жертвовать своим образом жизни из-за кучки неблагодарных щенков. Пока что с ней не произошло ничего плохого и она была уверена, что и не произойдёт.
   - Я дома, - поприветствовала она пустую квартиру и быстро включила свет.
   Приготовить ужин было быстрым делом - просто плюхнула кипяток в миску лапши быстрого приготовления. Свободной рукой Мана переключала немногочисленные каналы телевизора. Каждый раз включая его, она не понимала зачем вообще его купила. Единственными передачами были контролируемые государством новости и международные отчёты о реконструкции. Она пошла по кругу, достигнув последнего канала и начав с первого. Мана ловила проблески людей и мест, но ничего её так и не зацепило. Она продолжала давить на кнопку, словно новые шоу чудесным образом могли появиться после дюжины повторений. Проглотив последние капли бульона, она выключила телевизор.
   Мана вздохнула. Принятие душа показалось ей невыносимо тяжёлым занятием, поэтому она пошла спать грязной. Поменяет бельё завтра. Она рухнула на футон и гудение лампы над головой начало нагонять на неё сон. Лёжа на боку, Мана смотрела из окна на звёздное небо. За эти десять лет кровавое кольцо почти исчезло. Ещё несколько - и оно станет лишь неприятным воспоминанием.

***

   Этой ночью она опять видела сон. Не знакомый кошмар, преследующий почти всех людей, а нечто иное. Сон из давних времен, когда мир ещё был целым. Ей снился он.
   Икари Синдзи. Пилот Евангелиона-01, один из избранных "Детей", способных управлять этими чудовищами. Сын погибшего командира NERV Икари Гендо и погибшей учёной Икари Юи. Рождён в 2001 году, вернулся, предположительно, в 2016-м, первый из выживших вместе с Сорью Аской Лэнгли, другим пилотом. Ранние отчёты были в лучшем случае поверхностны, но эти двое были одни некоторое время до возвращения других. По расположению звёзд и радиоуглеродному анализу было определено, что между Ударом и Возвращением прошло примерно шесть месяцев. Конечно, эти расчёты были проведены во времена чрезвычайного хаоса, но их нельзя было отбросить только из-за этого.
   День Удара. Его расследовала практически каждая организация под контролем правительства. На месте Токио-3 и всего, что находилось в радиусе нескольких километров от него, остался лишь кратер, мёртвая дыра на лице Земли. Результаты ранних раскопок руин были строго засекречены, храня секреты города-призрака и его технологий.
   Но они не были полностью слепы. Камеры на месте Удара засняли осаду, атаку и появление красного Евангелиона-02. Потом девять белых Ев спустились с неба, были побиты, воскресли и расчленили красную меху. Последним камеры запечатлели, как яростная бурлящая масса энергии поднималась из руин NERV на двух огромных горящих крыльях.
   И ничего после этого.
   После этого им оставалось собирать правду из разрозненных осколков человеческой памяти, остававшихся на Земле, и из тех, кто вернулся из пахнущего кровью моря. Первые несколько сотен вернувшихся узрели разрушенный мир, столкнулись с болезнями, голодом, смертью и отчаянием. Каким-то образом им, словно ведомым рукой Бога, удалось выжить. Они зацепились за кусочки цивилизации, оставшиеся на планете. За двенадцать лет выжившие собрались, отмахнулись от ужаса Удара и восстановили мир, делая вид, что ничего и не произошло. Вновь заработали правительства, вновь начали жить люди. Мир возвращался к исходному состоянию, с одним исключением. Японии больше не существовало.
   Как минимум в политическом смысле. Молва о NERV и Евангелионах распространилась удивительно быстро. "Как" никогда не расследовалось, значение имело только "почему". Это дало повод миру перестроиться на страх и жажду мести. Единогласным указом мировые силы, тряся поджилками, решили наказать Японию и её жителей. Независимость ликвидировали, а оккупационные международные военные силы обосновались на островах, установив временное правительство, гарантирующее настоящую власть заморским правителям. Естественно, любой сотрудничающий с новыми властями виделся как предатель, перебежчик и мерзавец. Между обычными людьми и властями существовала острая разобщённость. Она порождала раздражение, страх и ненависть.
   Мана их не винила. Армия, как и правительство, были на коротком поводке у реформированной ООН. Вернувшиеся политики подняли лапки вверх и позволили зарубежным силам проехаться по ним, всё это время прося прощения. Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем. По крайней мере, так думали "наверху".
   Теперь всё в стране решали параноидальные гайдзины, которые одновременно боялись невозможной силы Евангелионов и желали коснуться её. Невероятно быстро оккупационные силы вынесли всё подчистую, собрав и спрятав у себя различные остатки Проекта Е и NERV. Где они были и что с ними делали, Мане было неизвестно.
   Она вернулась в армию сразу после возвращения из моря, намереваясь исправить ошибки прошлого. Отменённый, хоть и не по её вине, план контакта с Третьим Дитя поедал её изнутри. Годами она изводила себя мыслями о том, что если бы она тогда припёрла Синдзи к стенке, этого ада удалось бы избежать. Что она бы всё поменяла. Что последствия были бы иными. Конечно, она никак не могла знать, что план бы сработал, не говоря уж об изменении событий, приведших к Удару. Но всё же даже сейчас порой она просыпалась ночью в поту, снедаемая виной, цепляющаяся за старый мир.
   Но бичевать себя за события прошлого было бесполезно - она поняла это несколько лет спустя. Оставалась лишь неоспоримая правда. Хоть и тщательно спрятанная и запечатанная, она бы открылась при должных усилиях. И в центре этой правды, в сердце каждой разоблачённой лжи, каждого раскрытого обмана продолжал появляться один и тот же человек.
   Третье Дитя. Сокрушитель Ангелов. Дьявол-берсерк. Убийца Бога.
   Икари Синдзи.
   Знать его - знать правду.

***

   Следующий день был четвергом. Вставать с футона не хотелось, но Мана вполне привыкла действовать через силу, выполнять требуемые от неё движения. Она существовала в вакууме, лишённая всяких сильных эмоций и даже удовольствия. Жизнь была не игрой наслаждения ради. Она была испытанием. Выживал сильнейший. Слабости и ошибкам в ней места не было. Трусы могли оставаться в кровавом море.
   Мана лениво покосилась на календарь. По-прежнему четверг.
   - Пятое, - прошептала она.
   День, когда погибла Япония. Семь лет назад.
   После Возвращения не было ничего, что не работало бы без изменений. Кроме человеческой природы. Поэтому, оглядываясь назад, было не так уж и невероятно, что радикальная группа ультранационалистов заполучила N2-бомбу и взорвала её в крупнейшем восстановленном городе страны, погубив почти два миллиона человек.
   Это был протест, отчаянный крик против расползающейся ООН и сокрушительная вина национального самосознания. Это было глупой, наглой и жалкой демонстрацией личных слабостей и Мана презирала их за это. Тот факт, что взрыв совершенно застопорил правительство, а убитые иностранные эмиссары обеспечивали иностранную интервенцию, был ей известен. Но он не делал поступок легче для понимания.
   Резня в Токио-2.
   Она была бессмысленной. Конечно, она никогда не была сильна в политических науках, но безумие теракта всегда поражало её. На что они надеялись? Конечно, в то время все были немного безумны. Только недавно люди соизволили впустить логику и здравый смысл обратно в их жизни. При этом сопротивляясь и крича.
   Мана обернулась на календарь. Всё ещё четверг.
   Она встала. Мир не будет ждать, пока она лежит тут, размышляя о глупости человеческой. Она и так потратила на это слишком много лет.
   Мана провела утреннюю рутину в лёгком тумане. Она помнила, что завтракала и принимала душ, но не могла сказать, что именно ела и во что оделась. Только что сделала это. Путь к военной базе тоже оказался подёрнут дымкой.
   Она полагала, что могла взять отгул, как и поступало большинство не жизненно важных работников страны, но гордость вывела её из города на шоссе. Дата не влияла на её рабочую этику, лишь на слабую часть эмоций. Она въехала на базу на пятой минуте из семи траурного молчания на радио. Она подождала ещё две, прежде чем выйти.
   Ещё один день, ещё один доллар, ещё одна порция историй выживших. Мана потрясла головой, прочищая разум, напоминая себе о важности работы. Однако она же была и разочаровывающей. Весь день слушая и поглощая эмоции и чувства людей, Мана не могла не чувствовать, как черствеет её душа. Порой она думала, что диктофон справился бы с этой работой ничуть не хуже, а может и лучше.
   Она прошла мимо Михо, не поздоровавшись, заметив, что она разговаривала по телефону. Когда она прошла пару метров, её окликнули и сказали, что командир желает её видеть.
   Мана тяжело вздохнула. Командир ей не нравился. Не потому что он пытался приударить за ней, нет, это было бы простительно. Он был наглым и самодовольным.
   И американцем.
   Она постучалась в его дверь, хоть именно он и вызвал её, и начала ждать. В маленькой демонстрации своего эго и превосходства мужчина выждал добрых двадцать секунд перед тем, как впустить её. Мана вздохнула.
   - А, агент Кирисима! То есть, простите, доктор Кирисима. У меня был важный телефонный разговор.
   Пусть её диплом был чисто для декоративных целей, она всё равно упорно работала над ним, чёрт возьми. Она желала, чтобы люди демонстрировали хоть какое-то уважение, а не удивлялись её молодости.
   - Доброе утро, полковник Тэйпер, сэр.
   Тэйпер улыбнулся и жестом подозвал её. Она вошла в кабинет и продолжила стоять, игнорируя стул. Его стол украшали странные маленькие миниатюры, литые копии боевых машин и оружия. Мана представляла, как он игрался с ними, когда был один.
   - Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо чувствуете себя сегодня.
   Она ненавидела его манеру речи, как его язык запинался над японскими словами, как он чрезмерно компенсировал свои ошибки. Конечно, у него на обучение было меньше года, но она этого не знала. Или ей было плевать.
   - Я в норме, сэр. Спасибо.
   - Замечательно, - сказал Тэйпер. Он улыбнулся. - Итак, как проходят интервью? Вы собрали много ценной информации для нас и мы благодарны. Я имею в виду меня и моих командиров.
   Поняв, что это займет время, Мана села.
   - Вы хорошо спите? Вам приходится переживать заново эти события каждый день. Это, должно быть, тяжело.
   - Нет, сэр, - сказала она. - Я научилась справляться.
   - Хорошо, рад слышать. - Он провёл указательным пальцем по подбородку. - Надеюсь, что вы находите время для того, чтобы порой расслабиться. Я понимаю, что у вас немного свободного времени, но я хочу убедиться, что вы используете его правильно.
   - Сэр?
   - Я хочу, чтобы все мои подчинённые были в наилучшем состоянии. Это подразумевает, что они знают, когда надо устроить передышку. Вы меня поняли?
   - Да, сэр.
   - Хорошо, - на секунду Тэйпер склонил голову и затем поправил одну из миниатюр перед ним. - Я читал ваш последний отчёт, - он пролистал пачку бумаг на столе. - А, вот. Кавасита Марико. Она была в классе 2-А в Токио-3. Помните её?
   - Да, сэр.
   - Хорошо, хорошо, - он остановился на секунду, зажмурившись. Его рот задвигался, когда он повторял кандзи, вспоминая уроки японского. - В любом случае, хорошая работа. Это позволяет нам лучше понять, как тогда обстояли дела. Важно выяснить это в точности.
   - Да, сэр.
   - Хорошо. Тем не менее, кажется, и она была не в городе во время Удара. Но всё равно важно опрашивать любого, кто мог видеть что-нибудь.
   - Да, сэр, - сказала Мана.
   - Верно, - он откашлялся. - Было решено, что вы готовы перейти к более близкому подходу касательно этого расследования. Ваше обучение до Удара делает вас идеальным кандидатом на эту работу, - Тэйпер остановил на ней свой взгляд. - Я собираюсь дать вам новое задание, доктор.
   Он вытащил из ящика папку и взвесил её в своей руке, позволив ей подпрыгнуть.
   - Все наши прошлые попытки оказались тщетными. Он не поддаётся. То есть, он готов говорить, но никогда о том, что нам нужно. Словно он играет с нами в игру.
   Мана попыталась разобрать имя на папке, но из-за тряски её начало мутить.
   - Он под домашним арестом, - продолжил Тэйпер. - Уже несколько лет. Он, кажется, доволен тем, как обстоят дела, никогда не жалуется, никогда не шумит. Мы полагаем, что у него есть ответы ко всему, над чем мы работали последние двенадцать лет.
   - Кто это, сэр? - спросила она, чувствуя как в ней растёт уверенность в ответе.
   Тэйпер с напряжённым лицом бросил папку.
   - Икари Синдзи.
  

Глава 2

  
   - Икари Синдзи? - спросила Мана, почувствовав, как по спине побежали мурашки.
   - Да, - сказал Тэйпер, передавая ей папку, - единственный и неповторимый.
   Она взяла документы, покрепче сжав руки, чтобы они не дрожали.
   - Когда я встречусь с ним, сэр?
   - Не сразу. Я знаю, что вы читали его досье перед Ударом и косвенно опрашивали его одноклассников, но вы ещё не готовы ко встрече с ним, - он хрустнул костяшками о столешницу. Мана ненавидела, когда он так делал. - Мы хотим, чтобы вы посвятили расследованию ещё немного времени. Мы расширим список людей, с которыми вы сможете поговорить, чтобы лучше понять его.
   - Со всем уважением, сэр, лучше всего я пойму, когда увижу его лично.
   Тэйпер вновь зажмурился, пытаясь вникнуть в её слова.
   - Нет, - он нахмурился. - Сначала скажите, что вы о нём думаете.
   Мана прикусила язык. Это была непростая ситуация.
   - Я знаю лишь то, что читала, сэр. Трудно выработать личное мнение.
   - Попытайтесь.
   - Ну... Я слышала, что он застенчив, сообразителен, но им легко манипулировать. Полагаю, что он несколько незрелый и эгоистичный. Но кроме этого, сэр, я воздерживаюсь от суждений.
   - Что вы думаете об его боевых успехах?
   - Они впечатляют, сэр, - признала Мана. - Я бы соврала, если сказала иначе.
   Тэйпер ждал большего, но так и не услышал его.
   - Я хочу, чтобы вы помнили вот что, Кирисима. Помните, что к нему не следует относиться несерьёзно. Будьте внимательны и осторожны. Не позволяйте чувству жалости или благодарности ослепить вас.
   - Где он сейчас, сэр?
   - Под домашним арестом, - сказал он, - уже некоторое время.
   - Нет, сэр. Я имею в виду, где именно он находится?
   - Вы встретитесь с ним, когда закончите своё расследование, не раньше. Мы готовим для вас допуск к оставшемуся персоналу NERV, но это займёт несколько дней. До этого момента приведите свои записи в порядок и просмотрите досье. Мы свяжемся, когда будем готовы. Не волнуйтесь, Кирисима. Икари будет ждать.
   - Да, сэр.
   Тэйпер поджал губы.
   - Я хочу, чтобы вы были осторожны. Не буду притворяться, что знаю, что на самом деле о нём думают японцы, но никогда не забывайте, что он опасен. Что он угроза. Он не какой-то герой, достойный поклонения, как делают эти культы. Он, судя по всему, что мы обнаружили, напрямую связан с Ударом.
   - Вы думаете, что он его вызвал? - спросила она.
   - Вот это, - сказал Тэйпер, - вам и предстоит выяснить.

***

   Мана просматривала старые документы по пилотам, когда кто-то постучался в дверь, заставив греметь матовое стекло. Она вздохнула. Даже его стук был надоедлив.
   - Входи, Мусаси.
   Он вошёл, позволив двери удариться о стену. Мана застонала.
   - Привет, - помахал он. - Как там G.I. Joe? Просил тебя поиграть с ним в войнушку?
   Она невольно улыбнулась.
   - Нет, и я сомневаюсь, что он бы обрадовался, услышав твоё прозвище для него.
   - Моё прозвище? Ты что, так его все называют. Даже иностранцы, - он понарошку плюнул из угла рта. - Опять же, вряд ли он меня уволит. Люди не то чтобы выстраиваются в очередь на работу сюда.
   - Ага, - вздохнула Мана. - Знаю.
   - Не забивай себе этим голову. Бараны снаружи думают только о себе, хныча и обоссываясь из-за ой, культов, ой, ООН, - он запищал, пытаясь подражать голосу ребёнка. - А когда кольцо уйдет? А когда океан перестанет пахнуть кровью? У-у...
   - Закончил?
   - Мне охренительно жаль. Я пытаюсь сделать день кое-кого чуть светлей, а она велит мне заткнуться. Не знаю, зачем я вообще стараюсь.
   - Зачем ты стараешься?
   Мусаси сел на её стол, улыбаясь.
   - Потому что вы прекрасны, док. Когда вы собираетесь позволить мне завалить вас на кровать?
   - Серьёзно? А как же бедный Асари?
   - А? - он усмехнулся. - Он, наверное, прячется где-то под столом, собирает мелочь, пытаясь накопить на вторую пару штанов.
   - У тебя всегда такие интересные истории, Мусаси-кун. Спасибо, что зашёл. Приходи ещё, - сказала она, жестом отгоняя его.
   - Ну же, - сказал он, - скажи хоть, над чем работаешь. Что угодно, лишь бы не возвращаться к... человеческим ресурсам. Боже, почему я пошёл в армию? Был бы сейчас где-нибудь на Ближнем Востоке или Африке, стрелял бы в людей, взрывал бы что-нибудь, -он засопел. - Ну, давай. Что это?
   Он не стал ждать ответа и схватил один из документов.
   - Хм. Икари Синдзи. Пилот Евы-01, верно? Скажи... ты часом не должна была встречаться с ним или что-то такое?
   - Предполагалось, что я вступлю в контакт с ним, да, но проект Trident был прекращён и мы отменили план, - она вздохнула. - Интересно, что бы произошло, если бы мы встретились.
   - Ну, ты могла бы грохнуть ублюдка, спася человечество от кошмарного ада, которым мы сейчас наслаждаемся, - Мусаси пожал плечами. - Или же он бы тебя вырубил, отправив на гражданку с позором. И то, и то неплохо.
   - Иди в задницу.
   - Уже здесь, детка, - он взмахнул ногами, слезая со стола. - Серьёзно, в чём дело?
   Мана вздохнула, переключаясь на серьёзный тон.
   - Полковник Тэйпер приказал мне углубить расследование по Икари. Я получаю доступ к выжившим людям NERV и даже самому Икари. Сначала он хочет, чтобы я прошлась по остальным, как будто их недостаточно допрашивали. И что, по его мнению, я там найду?
   - "Правду", - сказал Мусаси.
   - Что? - поперхнулась Мана, поражённая тем, насколько близок он оказался к её мыслям.
   - "Правда". Это написано под его фото. Что это значит?
   - Отдай, - она забрала досье, нахмурившись. - Проваливай. Серьёзно.
   - Милый мальчик, - сказал Мусаси, взглянув в последний раз на бумаги. Он пошёл к выходу. - Готов поспорить, что ты жалеешь, что так и не встретилась с ним. Наверняка порой не спала из-за него ночами, а? Тебе всегда странные нравились.
   - Проваливай! - зарычала она, поднимаясь с места.
   - О да, - он вновь запищал, подражая её голосу. - О, великий и могучий Икари-сама, как я могу отблагодарить вас за спасение мира? Как насчёт того, чтобы переспать с вами? Это меньшее, что я могу сделать, - он понизил голос. - Боже, спасибо, таинственная незнакомка. Не возражаете, если я ткну вам в глаз? А потом пойду и разъебу весь мир.
   - Проваливай!
   - Боже, - сказал он, насупив брови, - пошутить уже нельзя. Увидимся на обеде. Я займу тебе место.
   Он помахал рукой, уходя. Мана рухнула в кресло. Чертов Мусаси. Мелкий засранец. И опять же, кого волновало, что Икари когда-то её возбуждал? Она была ребёнком, чёрт возьми, а он был спасителем Земли. В то время почитание героев не было чем-то необычным. Все девочки это делали. Чёрт, да и некоторые из мальчиков тоже. Она вспомнила, как взрослые мужчины пускали слюни над Евами, расхваливая статистику и записи, словно это были бейсбольные звёзды.
   Конечно. Евы против Ангелов на живописном японском стадионе. Детям вход бесплатный, так что приходите всей семьёй. Первые места к апокалипсису.
   Мана застонала, растянувшись по столу. Бумаги перемешались под её руками. Конечно, она хотела встретиться с ним, но не сейчас. Не так. Не когда он считался врагом человечества. Её всегда поражало, что его не казнили. Видимо, жизнь в мире, который он помог создать, была достаточным наказанием.
   Она с усилием прогнала эти мысли из головы. Не время сейчас так думать. Обратно за работу.
   Она вновь пробежалась по списку выживших, хотя, как и сказал Тэйпер, пока что они не были готовы к интервью. На втором листе она зацепилась за одно имя. Кто-то из его класса, но с кем она ещё не общалась. На неё имелись подробные документы, но личный разговор всегда говорил больше, чем описания в досье. Она нашла нынешний адрес, пропустив историю семьи и прочее. Она проверила часы. Может успеть, если поторопится. Мана взяла свою куртку и ушла.

***

   Поездка заняла весь день. Она гналась за солнцем к горизонту, несясь по пустому шоссе. Городок, встретивший её на вершине холма, был мал: кучка домов, окружавших электростанцию, которая пускала клубы дыма в бесконечное оранжевое небо. Когда она въехала туда, несколько детей убежали, побросав свои игрушки прямо на улице. Мана их осторожно объехала.
   Через несколько минут она нашла нужный дом. Она припарковалась и удивилась тишине городка. Ни машин, ни прохожих, дети, убегающие из-под её взгляда. Слегка тревожно.
   Мана позвонила в дверь, оглядывая скромный дом. Она улыбнулась, заметив аккуратно расставленные на подоконниках цветы. Она почувствовала уют.
   Дверь открылась и из-за неё выглянула устало выглядящая женщина.
   - Здравствуйте? - сказала она. Каштановые волосы спадали на её глаза.
   - Здравствуйте. Я доктор Кирисима. Я приехала, чтобы поговорить с вами. Вас предупредили, верно?
   - А, да. Это вы, - она открыла дверь. - Входите, пожалуйста.
   - Спасибо, Хирамото-сан.
   Мана зашла внутрь и заметила маленького ребёнка, прячущегося за женщиной.
   - Кто это? - спросила она, улыбаясь.
   - Это мой сын, Сюити. Сю-тян, скажи "здравствуйте".
   - Здравствуйте, - прошептал мальчик, выглядывая из-за ног матери.
   - Здравствуй, Сюити. Я Мана. Ничего, если я немного поговорю с твоей мамой?
   Мальчик медленно кивнул, по-прежнему цепляясь за платье. Женщина аккуратно отцепила его руки, сказав пойти поиграть в своей комнате.
   - Маме надо поговорить с ней, хорошо? Иди пока. Папа скоро придёт.
   Мальчик пожевал свой большой палец и пошаркал по коридору, поглядывая при этом на двух женщин. Его дверь закрылась и женщина вздохнула.
   - Простите, что так поздно, и что не предупредили вас пораньше, - сказала Мана. - Это важно.
   - Знаю, - сказала женщина. - Проходите, пожалуйста.
   Они прошли на кухню и уселись за кривоватый стол. Мана увидела холодильник с наклеенными на нём детскими рисунками и улыбнулась.
   - Сколько лет вашему сыну?
   - Пять, - она слабо улыбнулась. - Всё ещё любит цепляться за меня. Но он хороший мальчик. Очень застенчивый.
   - Завидую вам, Хирамото-сан.
   - Спасибо. Могу я предложить вам что-нибудь? Чай? Кофе?
   - Нет, спасибо. Если вы не возражаете, мне хотелось бы начать.
   - Ничего.
   Мана кивнула и вытащила блокнот.
   - Я могу узнать вашу девичью фамилию для моих записей?
   - Хораки Хикари. Можете звать меня Хикари, если хотите.
   - Спасибо, Хикари-сан. Извините, но мне придется задать несколько очень личных вопросов. Я заранее извиняюсь, но помните, пожалуйста, что это нам сильно поможет.
   - Знаю. Я разговаривала с людьми вроде вас раньше, - Хикари охнула и прикрыла рот ладонью. - Простите! Я не имела в виду...
   - Ничего, - Мана улыбнулась, успокаивая её. - Не волнуйтесь. Давайте начнём. Вы ходили в среднюю школу Токио-3 в 2015 году, верно?
   - Да.
   - Вы контактировали с Икари Синдзи, верно?
   - Так дело в нём?
   - Да. Вы думали, что оно было о ком-то ещё?
   - Нет, нет, я... - Хикари покачала головой. - Забудьте. Простите меня, продолжайте, пожалуйста. Да, я знала его. Не сильно хорошо, но мы иногда разговаривали.
   - Хорошо. Что вы о нём знаете?
   Женщина смотрела мимо Маны, на точку на стене. Она вздохнула.
   - Он был... очень застенчивый. Очень закрытый. Легко краснел и обычно смущался, когда с ним разговаривали. Много извинялся. Аска обычно злилась на него.
   - Аска? Вы имеете в виду пилота Сорью?
   - Да. Аска, - сказала Хикари. - Они жили вместе, знаете. Не... в этом смысле, а как часть их обучения или что-то такое. Не знаю. Она не любила говорить об этом.
   - Вы с Сорью-сан были подругами? - спросила Мана.
   - Думаю, да. Она тоже была очень закрытым человеком. Но по другому, думаю. Словно она была слишком гордой для того, чтобы подпускать людей к себе. Мы с ней гуляли, болтали, но никогда не разговаривали по-настоящему. Помню, что ближе к концу мне стало её действительно жаль.
   - Она говорила об Икари-сане?
   - Да... да, - она улыбнулась, - много. Не так много, как о... как же его звали? Мужчина, работавший на NERV...
   Мана прекратила писать, удивлённая открытостью Хикари. Путешествие по глубинам памяти казалось для неё лёгкой прогулкой.
   - Что она говорила об Икари-сане? - спросила Мана, пытаясь вернуться обратно к теме.
   - Она обычно говорила каким он был неуклюжим, глупым и извращённым. Не знаю. Каждый раз, когда он говорил со мной, он был джентльменом. Он был любезен ко всем, кого я знаю. Никогда не грубил и не хамил. Думаю, он был немного наивным, не особо разбирающимся в людях, но не в плохом смысле, понимаете? Просто... незнающим.
   - Сорью-сан когда-нибудь рассказывала, каков он был в Евангелионе? Вы можете рассказать мне, у меня есть разрешение.
   - Хорошо. Честно говоря, она никогда о нём так не говорила. А я и не спрашивала. По правде говоря, эти штуковины меня немного пугали. Порой я останавливалась и поражалась тому, что всё это происходит вокруг меня. Что я жила в такое время. Что все жили в такое время. Аска рассказывала только в общих чертах. О том, как хороша она была в этом деле, как замечательно чувствовала себя внутри машины и как Икари-кун и Аянами были не нужны.
   - Аянами?
   - Аянами Рей. Она тоже была пилотом. Она была очень тихой, сдержанной. Никогда не говорила, если к ней не обращались, да и в этом случае могла не отвечать. Я пыталась быть её подругой, но она, по сути, всех игнорировала.
   - Вы ведь уже рассказывали другим людям об этих вещах? - спросила Мана. Ей не понравилось как глаза Хикари начали стекленеть.
   - Да. Раньше казалось, что каждый день со мной будет разговаривать кто-то новый, - Хикари пожала плечами. - Я просто поняла, что лучше их не расспрашивать и отвечать так хорошо, как только могу. Я делаю что-то не так?
   - Нет-нет. Можете рассказать что-нибудь ещё об Икари Синдзи?
   - Он мне нравился. Я думала, что он приятный человек. Но... не думаю, что многие считали так же. Девочки говорили, что он милый, а мальчишки завидовали, но никто с ним особо не общался. То есть, он был не самым доступным человеком, но всё же. Мне было его немного жаль. О! Но у него были друзья. Айда и Судзухара. Они много гуляли вместе спустя... некоторое время. Они были друзьями.
   Мана почувствовала, что солнце садится на её стороне комнаты. Она глянула из окна на оранжевые облака и кровавое кольцо, постепенно набирающее цвет в темнеющем небе, и подавила в себе желание включить на кухне свет.
   - Айда Кенске и Судзухара Тодзи, - объяснила Хикари, - они были друзьями. Ну, до... того случая с Судзухарой.
   - Происшествие с Евой-03? - спросила Мана, покопавшись в памяти. - Когда он был ранен?
   Хикари кивнула, отведя взгляд.
   - Никто мне так и не рассказал, что произошло. Даже Судзухара и Айда. Словно они скрывали это от меня. Вы... вы знаете, что произошло, доктор Кирисима?
   - Не особо, - уклонилась от ответа Мана. - Я знаю не больше вас.
   - О. Простите, что спросила. Я просто... Не знаю. Наверное, чем меньше я знаю, тем лучше? - она слабо усмехнулась.
   - Когда вы уехали из Токио-3?
   - Это было... вскоре после того. Аску ранило в бою... она плакала передо мной. То есть, она вообще обычно не плакала. Никогда. Она осталась у меня дома на несколько дней... только играла в игры, не ходила в школу или домой... она никогда мне так и не рассказала, что произошло. Я слишком боялась спрашивать. Всё пошло наперекосяк... а потом я уехала. Ещё я заботилась о пингвине Кацураги-сан...
   - Попечителя Икари-сана?
   - Ага... она отдала мне пингвина, потому что больше не могла о нём заботиться. Она сказала, что для него безопасней было остаться у меня, - губы Хикари задрожали. - Но... потом... когда случился Удар... и я... - она всхлипнула, её тело дёрнулось. - Когда я вернулась в мой старый дом... чтобы проверить, что он в порядке... Пен-пен - так его звали... когда я вернулась, я пошла проверить его, потому что Кацураги-сан хотела бы знать, что он в порядке. То есть, он доверила мне его, поэтому... Но когда я нашла его, он был мёртв. Он был мёртв, похоже, уже давно... весь высох, словно мумия, и по нему ползали насекомые... Я... - она подавила несколько всхлипов, - я похоронила его на заднем дворе. Я сделала надгробие из картона, но не знала, когда он родился, и не знала, какой был год... поэтому я просто написала его имя. Это всё, что я знала.
   Мана поджала губы, отведя взгляд из вежливости. Слёзы покатились по лицу Хикари.
   - Я... я просто... - она шмыгнула носом. - Простите. Просто я так больше никогда и не увидела Кацураги-сан, или Аску, или Икари-куна, или кого-нибудь ещё. Я никого не видела.
   Она наклонила голову, плач сотрясал её плечи. Через некоторое время она вздохнула, шумно дыша носом.
   - Я думала, что они могут быть в новостях, или найдут меня однажды, но... прошли годы. Но я не могу их забыть. Не могу.
   Мана молчала, в её горле застрял комок. Она видела такие срывы, даже хуже, но всё равно ей было плохо. Ей было больно. Это была она, она заставила вспомнить, она довела до слёз. Но она ничего не могла сказать ей. Она могла лишь ждать. Интервью должно было продолжаться.
   В этот момент открылась входная дверь. Обе женщины подпрыгнули на месте.
   - Хи-тян! Сю-тян! Я дома!
   Хикари вскочила с места, её слёзы пропали, на лице появилась натянутая улыбка.
   - Кадзу! - засияла она, когда на кухню зашёл высокий мужчина. - С возвращением!
   Она поцеловала его в щеку, он положил ей руку на плечо.
   - У нас гости? - спросил он.
   - Да. Это доктор Кирисима, из армии. Доктор, это мой муж, Кадзу.
   Вытянутое лицо мужчины дрогнуло на слове "армия", но мгновенно восстановилось.
   - Рад встрече, - сказал он. На мгновение они остались в неудобной тишине, напрягая лица, чтобы не допустить ссоры.
   - Скажи-ка, где там наш сын? - спросил Кадзу.
   - Сю-тян в его комнате.
   - О? Надеюсь, он вёл себя хорошо, - он сказал последнее слово с улыбкой.
   - Нет, я просто не хотела, чтобы он мешался, пока мы разговариваем.
   Мана сдвинулась под давлением в комнате. Она отложила блокнот.
   - Можешь проверить его, милая? Не хочу, чтобы он поджёг дом или ещё чего, - он усмехнулся.
   Хикари поколебалась, потом шагнула в сторону.
   - К-конечно, - она остановилась и обернулась к нему.
   - Всё в порядке, - прошептала она.
   Кадзу улыбнулся и кивнул. Он держал это выражение лица до тех пор, пока она не закрыла дверь комнаты Сюити. После вздохнул и нахмурился.
   - Извините, - сказала Мана, проклиная себя, - могу я узнать ваш возраст?
   Он выглядел старше, он определенно был старше, но она должна была убедиться.
   - Мне тридцать, - сказал он. - В чём дело?
   - Простите. Просто надо было проверить. Простите меня.
   Кадзу вновь вздохнул, потирая веки пальцами.
   - Что вам ещё от неё надо? Она рассказала вашим людям всё, что знает. Можете оставить её в покое? Можете позволить ей забыть?
   - Простите.
   - Она не знает ничего об этих машинах, - тихо сказал Кадзу. - Она никогда не была рядом с ними. Она едва знала этих чёртовых пилотов. Но вы продолжаете заставлять её вновь переживать это, не даёте ей времени отдохнуть и быть счастливой. Сейчас у неё семья, ясно? У неё сын. Мне надоело, что вы звоните ей каждый раз, когда вам надо освежить память.
   - Простите, - сказала Мана. - Это было... - она покачала головой. - Нам следовало знать лучше. Простите меня. Я не знала.
   Кадзу выдохнул и опёрся об стену.
   - Всё в порядке... просто... просто не возвращайтесь, хорошо? Она сильная женщина, но она не может вечно оставаться в прошлом. Её нельзя вечно затягивать туда. Пожалуйста, просто... уйдите и никогда не возвращайтесь, - он взглянул на неё. - Я люблю её. Я люблю её и Сю больше всего на свете. Они словно причина моего возвращения. Поэтому, пожалуйста, просто уйдите.
   Мана согнулась в поклоне.
   - Простите. Благодарю за ваше понимание. Я больше вас не побеспокою.
   Мана выпрямилась и ушла. Она села в машину и откинулась на сиденье, закрыв глаза. Она ждала, вдыхая и выдыхая, утопая в темноте. Она не глядя завела машину и почувствовала свет панели на лице. Мана медленно открыла глаза и взглянула на дом Хикари. На кухне был включен свет, внутри перемещались люди. Мана запомнила этот образ и уехала.
  

Глава 3

  
  
   - Синдзи? Да, я знал его. Я был его другом.
   Мана сидела в тесной квартире Айды Кенске, спиной опираясь на два стеллажа с нелегальным, как она была уверена, компьютерным железом.
   Она поёрзала на месте, пытаясь найти удобную позу. Стулом ей служил сгоревший монитор с ослепительно пепельным экраном. Айда, как ни в чём не бывало, сидел в мягком кресле напротив.
   - И я не верю тому, что говорят люди из правительства. Он был героем. Он рисковал своей жизнью ради всех, хотя и ненавидел это делать, - он покачал головой. - Не могу поверить, что хотел быть военным.
   "Хорошо, значит, я не буду его другом, - подумала Мана. - Эта дорога закрыта. Сейчас лучше всего быть просто профессионалом".
   - Значит, вы знали его. Как вы встретились в первый раз?
   - В школе, - сказал он, точно общение с ней было худшей пыткой на свете. - Где ж ещё? Его заставили признаться, что он был пилотом Евы-01, и все набросились на него. Мой друг Тодзи, его сестру ранило во время битвы с Сакиилом...
   Как он узнал его имя?
   - Её придавило обломками. Она была жива, но Тодзи это тяжело воспринял. Он позвал Синдзи за школу и ударил его. Просто так, без задней мысли, - Кенске нахмурился. - Синдзи не хотел никого ранить. То есть, они засунули его в эту штуку без какой-либо подготовки, словно он должен был схватить всё на лету, - он усмехнулся, - ну, мы знаем, чем всё это кончилось.
   Так, откуда этот парень получал информацию? Мана слегка кивнула, внезапно почувствовав страх. Возможно, приходить сюда в одиночку было не самой лучшей идеей.
   - После этого, во время следующей битвы - с Самусиилом, кажется, - мы с Тодзи выбрались наружу и увидели, как сражается Синдзи. Ему неплохо так доставалось. Такие удары наверняка на него плохо повлияли, понимаете? Так вот, Ангел подкинул его в воздух и он приземлился рядом с нами, едва не убив. Мы до усрачки перепугались. Потом Ангел оказался прямо перед ним, но он не мог двигаться, иначе бы задавил нас. Потом шея Евы открылась и оттуда вылезла эта длинная трубка, контактная капсула. Он зовёт нас внутрь и мы подчиняемся.
   И он, и Мана наклонились друг к другу, увлечённые рассказом. Она это уже знала и весьма неплохо, но слушать непосредственного свидетеля было странно волнительно.
   - Мы залезли внутрь, и она наполнена этой... жидкостью. LCL - Link Connect Liquid, или как-то так. Пахнет, как кровь. Так вот, Синдзи закрывает капсулу и отбрасывает Ангела назад, запустив его в город. По рации майор Кацураги... погодите, тогда она была не майором... капитан Кацураги кричит, чтобы он отступал, но Синдзи всё повторяет эту фразу. Что-то вроде "Я не могу уйти". Не знаю. Он шептал её. Я не мог её хорошо расслышать из-за криков Тодзи и приказов Кацураги.
   Он сделал паузу, чтобы облизнуть губы.
   - Синдзи встаёт и вытаскивает вибронож. Он держит его низко, примерно у талии, и рвётся вперёд, на Ангела, с криком. Чёрт, лёгкие у него были ого-го. Вот он бежит на него, но Ангел выстреливает своими двумя хлыстами сквозь его живот. Клянусь, я почувствовал боль, когда она проходили через него. Но Синдзи не останавливается и втыкает нож в ядро, по-прежнему крича. Его пуповина была повреждена во время боя, поэтому энергия кончается, все кричат, Синдзи сходит с ума, и, клянусь, чёртов Ангел сдох точно тогда, когда таймер дошёл до ноля. Клянусь.
   Он откинулся на спинку кресла, переводя дыхание, его глаза улыбались за линзами очков. Мана тоже отдалилась, желая услышать больше.
   - А потом? - спросила она.
   - Потом в капсуле выключился свет. Мы были в тишине. Единственным звуком был плач Синдзи. Он низко держал голову, так что мы не могли видеть, но мы слышали. Чёрт, - сказал он, качая головой, - мы ничего не могли сделать. Нам же было четырнадцать. Что мог сказать ребёнок?
   Мана кивнула.
   - Ну, после этого нас вытащили, дали по шее и отправили домой. Синдзи... после этого он не пришёл в школу и мы с Тодзи пошли проведать его. Знаете, что он жил с Кацураги? - он засмеялся. - Короче, оказалось, что он убежал. Верно. Как я мог забыть? Я потом встретил его в поле. Я пошёл в поход, а он набрёл на мой лагерь. Мы ели и, как идиот, я сказал, что завидую ему. Я завидовал его шансу быть пилотом. Каким же дураком я был... так вот, он сказал... сказал, что хотел бы смотреть на это так же, как я. Он выглядел грустным. Опять же, что я мог сказать?
   Кенске выдохнул, взял с пола кружку остывшего кофе и сделал глоток.
   - Утром его забрал Второй отдел NERV. Потом я и Тодзи встретились с Кацураги. Красивая женщина. Не могу поверить, что Синдзи жил с ней. Мы поговорили и она сказала, что Синдзи покидает город. Я помню, что у меня было чувство... не знаю, противоречивое. Я знал, что ему было тяжело, но не мог заставить себя сказать это. Думаю, я завидовал ему, его способности, его жизни. Я будто оказался в какой-то драме.
   Он медленно покачал головой.
   - Тодзи и я встретили Синдзи на станции, прямо перед тем, как он собирался уехать. Тодзи, как идиот, настоял на том, чтобы Синдзи ударил его, чтобы сравнять счёт. Он просто не мог забыть свои понты хоть на секунду, чтобы извиниться. Синдзи ударил его. Он не сдерживался. Тодзи выдержал как мужчина, не заплакал. Глаза заслезились, но он не заплакал.
   Кенске закрыл глаза.
   - Когда... когда парни из NERV уводили его... Синдзи, он обернулся... он сказал, что это он заслуживает побоев. Что он подлый и трусливый. Но... этого же быть не может, верно? Он же рисковал своей жизнью так много раз. Ни один трус бы так не смог.
   Он вздохнул.
   - После этого на станцию примчалась Кацураги, смотрела, как отходит поезд. Она выглядела такой грустной. Но... он не уехал. Синдзи остался. Я был действительно рад. Как будто вместе с ним было безопасней. Ну, после этого я, Тодзи и он стали друзьями, знаете, какими друзьями могут быть глупые четырнадцатилетние мальчишки. Мы тусовались вместе, я докучал ему вопросами о Евах и NERV. Он был терпелив со мной. Я знал... знал, что он ненавидел говорить об этом, но всё равно... - он прервался, вновь покачав головой. - Чёрт.
   - Каким... каким он был вне Евы? - спросила Мана мгновение спустя.
   - Он был тихим... Немного грустным. Как будто жил, пытаясь особо не отсвечивать. Некоторое время было здорово. Мы тусовались, снимали всякое, дурачились. Но потом... потом из Германии приехала та сука. Аска, - сказал Кенске голосом, полным яда. - Она сделала его жизнь ужасной. То есть полнейшим адом. И самое поганое? Он улыбался всё время, что она обращалась с ним, как с дерьмом. Нет, хуже дерьма. Как с чем-то, что она вытащила из уха. Как с грязью. Как с землёй, на которую она плевала. Он всё время улыбался.
   - Я слышала, что Сорью-сан ему нравилась.
   Кенске нахмурился.
   - Может быть. Не знаю. Она была милой, если вы просто смотрели на неё, но стоило ей рот открыть... Боже. Между ней и Аянами Синдзи всё время был как на американских горках. Но чем меньше о ней сказано, тем лучше, верно?
   Настала очередь Маны хмуриться. Он что, пытается попасть за решётку?
   - Чёрт, а ведь он должен был жить с ней. Аской, - он вздрогнул. - Боже.
   - То есть он и Аска не ладили?
   - А то. Большую часть времени она кричала на него или называла извращенцем, что, кстати, было совершенной чушью. Синдзи всегда было наплевать на такие вещи. Мне кажется, это она думала об таком, но никогда бы не призналась в этом и поэтому наказывала его. Не знаю. Он говорил, что она может быть милой, но он бы так о любом сказал. Таким он был парнем.
   - Когда вы видели его в последний раз?
   Кенске вздохнул, копаясь в памяти. Он поправил очки.
   - Это был... день, когда Тодзи поранило в Еве-03. Мы обедали и тут ему позвонили. Он умчался. Потом - бах, и Тодзи в госпитале без ноги, а Синдзи уезжает. Я на самом деле не знаю, что там произошло, но быть не может, чтобы Синдзи умышленно поранил кого-нибудь. Никогда. В нём просто нет такого.
   - Но он не уехал из города, - сказала Мана.
   - Да, он вернулся. Победил Зеруила... вернулся. Потом всё... полетело к чертям, - он испустил длинный вздох. - Я больше его никогда не видел. Я скучаю по нему, знаете. Хотел бы я извиниться за то, что вёл себя тогда как дебил. За то, что не видел, как сильно он страдал. Интересно, видел ли это хоть кто-нибудь.
   - Что... что вы помните об Ударе?
   - Я был у моего двоюродного брата в... да какая разница? Я сидел на кровати, потом... - он щёлкнул пальцами. - Бац - и жидкость. Вернулся примерно через четыре года, кажется. Хотел бы я вернуться раньше. Тогда бы я мог снова встретиться с Синдзи. Было бы здорово поговорить с ним вновь. Спросить его... - он замолчал, глядя в окно. Оно было тёмным. - Что ж, я устал, поэтому мне придется прогнать вас, доктор Кирисима.
   - Да, мне пора идти. Спасибо за уделённое время, Айда-сан.
   - Ага. Эй, если вы увидите Синдзи... если он жив... передайте ему привет, хорошо?
   - Я ничего не могу обещать, Айда-сан, простите.
   - Да, я понимаю, - он кивнул, - я понимаю.
   Мана остановилась на пороге, обернувшись через плечо.
   - Я думала, что вы не любите военных. Почему вы столь разговорчивы?
   - Потому что люди должны знать правду. Синдзи - герой. Почему мы не кланяемся ему в ноги, прося прощения, выше моего понимания. Он спасал нас так много раз, а мы относимся к нему, как к прокажённому. Мы зовем его монстром, дьяволом, чем-то нечеловеческим, и знаете что? Он снова пройдёт через всё это, чтобы спасти нас. Я уверен в этом. Он пройдёт через ад, чтобы спасти наши вонючие неблагодарные задницы. Потому что он такой человек. Он чёртов герой.

***

   "Айда Кенске. Возможный член культа. Проверить финансы. Возможно, хакер".
   Мана закрыла блокнот и завела машину. Она поехала обратно в свой маленький дом, настраивая радио в надежде найти хорошую песню.

***

   - З-здрасьте?
   - Здравствуйте, - сказала Мана, - я доктор Кирисима. Я здесь, чтобы встретиться с вашим братом.
   - А... да, - сказала девушка, медленно открывая дверь. - Военный доктор, которая хотела увидеть моего брата. Входите, пожалуйста.
   - Спасибо, - Мана вошла и едва не споткнулась о груду неразобранной почты.
   - Можете оставить обувь где угодно, - сказала девушка, не глядя на неё.
   - Хорошо.
   Они ушли из прихожей и сели в маленькой кухне. Мане предложили единственный стул. Девушка села на ящик.
   - Извините за беспорядок, - сказала она, - у нас мало гостей бывает. Вы первая за долгое время. Когда-то казалось, что они каждый день приходили. В то время было легче следить за чистотой в квартире. Но времена меняются, - девушка моргнула. - Ой, простите меня. Меня зовут Адзуми.
   У неё была медленная манера речи, словно она постоянно боролась со сном. Её глаза были полузакрыты. Нет, только один. Кожа над её левой глазницей свисала вниз, частично закрывая деформированный мутный глаз.
   - Рада знакомству, Адзуми-сан, - Мана подождала некоторое время. - Эмм, ваш брат дома?
   - О, да, он всегда дома, - она улыбнулась, прищурившись. - Да, он дома, но он спит. Очень важно, чтобы он правильно спал. Очень важно.
   - Понятно.
   Мана оглянула комнату в поисках чего-то, что бы отвлекло её от этого глаза. Он был очень плох, правда. Адзуми была симпатичной девушкой с хорошей фигурой. Вот только глаз...
   - Мне разбудить его? - спросила Адзуми.
   - Ой, не хочу быть помехой...
   - Не волнуйтесь. У нас гость. Пускай встаёт, - она поднялась с ящика, поплелась к боковой двери и постучалась. - Брат, просыпайся, у нас гость!
   За дверью послышался громкий стон, за которым последовал ещё более громкий крик.
   - Кто это?
   - Доктор из армии, брат. Не заставляй её ждать, - Адзуми обернулась к Мане, улыбаясь. - Он всегда такой.
   Потом повернулась обратно к двери.
   - Тодзи, вставай!
   - Хорошо, хорошо! Я встаю! - высокий мужчина выбрался из спальни, опираясь на трость. Каким-то образом в процессе пробуждения он забыл про свою футболку. Он уставился на Ману.
   - Вы кто?
   - Я доктор Кирисима, из армии. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, если вы не против. Вам должны были позвонить по этому поводу...
   - Да, да. Я помню. Просто забыл, вот и всё, - Тодзи нахмурился, когда увидел, что Мана сидела на стуле. Он рухнул на ящик. Его протез остался торчать под неестественным углом. - Итак, что вы хотите знать?
   - Эмм... вы не против того, что ваша сестра будет слушать? Не хочу показаться грубой...
   - Нет, - сказала Адзуми. - Мне в любом случае уже пора на работу, - она накинула на себя куртку. - Отвечай на все её вопросы, брат. Я вернусь к ужину, хорошо? Я оставила обед в холодильнике. Удачного дня.
   Дверь квартиры хлопнула и они остались одни.
   - И? Что вам надо? - он почесал нос, чтобы скрыть свой взгляд на её тело.
   - Я хотела поговорить с вами об Икари Синдзи. Вы знали его, верно?
   Тодзи согнулся от смеха.
   - Конечно, это о нём. Всегда так было. Конечно! Я поговорю о старике Син-тяне. Что вы хотите знать? Его размер обуви? Его любимое мороженое? Как насчет музыки, которую он всегда слушал на своём старом плеере? Или что-то более личное? Как насчёт того, как я увидел, что он плачет поздно ночью, когда оставался переночевать у меня? Плакал как дитя, оставленное мамашей. Что ещё вы хотите знать?
   Мана разгладила складки юбки. Сидя напротив этого полуобнажённого мужчины она чувствовала себя немного скованной.
   - Что вы знаете об его семейной жизни? - она решила использовать непрямой подход.
   - О Боже, вы не собираетесь задавать содержательные вопросы, а? Хорошо, хорошо. Конечно. Его домашняя жизнь. Жил с отпадной деткой, Мисато. Просто богиня. Он всегда вёл себя так, будто не замечал её, но я-то знал. Я знал. Он никого не мог обмануть. И Аска. Боже, какая сука. Какая ж сука. Каталась на его горбе каждый день, словно у неё от этого в трусах теплело. Пощёчины раздавала будь здоров, - Тодзи сделал вдох. - Дайте каждому покататься на Синдзи! Все они ездили на нём, как на осле драном.
   Мана кивнула, гадая, может ли она просто уйти.
   - Знаете, что он никогда не хотел пилотировать? - спросил Тодзи. - Серьёзно. Я тоже никогда не хотел. Но одна блондинистая овца сказала, что я могу помочь сестре, если соглашусь.
   Он согнул палец вокруг своего глаза.
   - Да, они чудо сделали. И это стоило мне всего лишь ноги. Какая сделка! Надо было присосаться к кормушке Евы ещё давным-давно.
   - Вы ненавидите NERV?
   - Я и все люди на Земле. А вы?
   - Вы ненавидите Икари Синдзи?
   Тодзи зашипел.
   - Не знаю. Боже, как же я хочу его ненавидеть. Я слышал слухи о том, будто он вызвал эту срань. Удар. Наше возвращение в мёртвый мир, - он фыркнул. - Мой дедушка вернулся и заболел раком. Охуенно смешно, правда? Его счета за лечение сожрали все наши деньги. Некоторое время правительство нам помогало, а потом явилось ООН и отымело нас в зад. Я ни хуя не могу делать, а единственная работа, которую смогла найти Адзуми - это официанткой в какой-то тошниловке. Мы едва выживаем. Боже, нам пришлось смотреть, как умирает дедушка, потому что больше не могли платить.
   - Мне жаль.
   - Угу. И что с того? Вы можете забраться в Еву и починить весь мир? Вернуть всё так, как должно было быть? Нифига. Даже Синдзи не может. Да и стало бы это ссыкло это делать, даже если бы у него был бы шанс.
   - Когда вы начали ненавидеть его?
   - Когда вернулся. Все говорили, что это он сделал. Не ебу, как. То есть, да, Ева могла творить безумные вещи, но убить весь мир? Блин... это как будто какой-то кошмар, а?
   - Когда вы вернулись? - спросила Мана.
   - Дайте подумать... около пяти лет назад. Адзуми уже была здесь к тому времени. Чудо, что я вообще её нашел. Теперь мы вместе, как в старые-добрые, - Тодзи ухмыльнулся, наполняясь жалостью к себе. - Она заботится обо мне, знаете. Словно я калека. Словно сам нихера не могу. Ненавижу, когда она себя так ведёт, но, Боже, она это всё, что у меня есть. Больше ничего не осталось.
   - Вы связывались с армией по поводу вашей ситуации? Может быть, они могли...
   - Что? Сделать что? Я им не нужен. Им насрать. Я не важен, как Синдзи или даже Аска, или эта, как её... Аянами. Им нужны эти трое. Чёрт, да им нужен только Синдзи. Чудо-мальчик. Так Аска его называла? Непобедимый Синдзи-сама. Вот всё, что им нужно.
   Мана расправила брови, пытаясь оставаться настолько нейтральной, насколько возможно.
   - Когда вы в последний раз видели Икари-сана? - спросила она.
   - Не могу вспомнить. В школе, наверное, или что-то такое. У меня память не очень. Хех. Знаете, что есть культ, поклоняющийся ему? Поклоняются пилотам, словно они божьи посланники. И Евам. Они тоже как боги. Что за чушь. Синдзи богом не был. Он и на мужика-то не тянул, - он покачал головой. - Слышал, что когда первые люди вернулись, тут была просто куча Ев, распятых в море крови. Та ещё срань, а?
   - Я не знаю, Судзухара-сан.
   - Реально? Нет? Я думал, коль вы в армии, то можете знать об этом. Нет, а? Плохо, - он засопел. - Почему вы вообще хотите знать о Синдзи? Вы одна из тех двинутых, которые хотят заделать от него ребенка?
   - Про... простите?
   - Что? Вы не знали? Зайдите как-нибудь в подземку, встретите там одну из них, бегающую полуголой и молящую небо, чтобы Синдзи накончал в неё, - Тодзи усмехнулся. - Если бы Синдзи услышал их, то покраснел бы как ребёнок, знаете? Отвёл бы взгляд, говоря, что в нём нет ничего особенного. Чёрт. Готов поспорить, что он ещё девственник. Он бы так занервничал, что вырубился бы или ещё чего. Так что? Хотите его?
   - Думаю, мне стоит уйти, - сказала она, собирая вещи. - Спасибо за уделенное время, Судзухара-сан. Я посмотрю, могу ли я что-либо сделать для вас. Можете не верить, но любой человек, связанный с NERV, - это незаменимый ресурс.
   Тодзи уставился на неё.
   - Не обманывайте себя. Делайте что хотите, но не думайте, что оказываете мне услугу. Каждый раз, когда приходит один из ваших военных козлов, он говорит одно и то же, - он покачал головой. - Я ничего не стою. Я был в не том сраном месте в худшее возможное время. Я даже в NERV-то никогда не был. Я даже не знаю, почему выжил. Это просто какая-то сраная шутка. Я возвращаюсь по-прежнему без ноги, моя сестра возвращается по-прежнему разъёбанной. А Синдзи... он новый ссаный бог этого мира.
   - Он лишь человек, - сказала она.
   - Он сделал это! - крикнул он. - Вы должны знать больше меня. Вы знаете, что он сделал эту срань! Он и его ёбаный демон, который расхерачил меня, - Тодзи нахмурился, трясясь от гнева. - Вы должны оказать нам всем услугу и пристрелить этого сукиного сына.
   Мана ушла. Мудрость военных шептала в её ушах. Почему?.. Почему пилоты ещё живы? В этом мире права человека практически отсутствовали. Несколько тихих казней никого бы не удивили.
   Эта планета была сломанной, и населяли её сломленные люди, проживающие сломанные жизни. Для Маны, существовавшей внутри отделённой от общества армии, было легко дистанцировать себя от жестокой реальности. Да, она слушала их, видела их умирающие души, наблюдала за их жалкими жизнями, но всегда могла оставаться глухой, пропуская информацию сквозь тщательно выстроенную систему, хранящую её рассудок все эти годы. Но часто она признавалась себе, что была такой же, как и все, существующей на грани безумия. Время от времени вспышка гнева или ветер одержимости заставлял её колебаться, но она стала акробатом, способным балансировать на лезвии бритвы.
   Мане стоило было бы видеть себя в такое время. Женщина, движимая неумолимыми силами, всё время смотрящая вперёд, не желающая опустить взгляд на свои ноги, на всех тех, на кого наступала. На всех тех, мимо кого проходила. Она поняла, что не была особо сочувствующим человеком, да и мысли её глубиной не отличались.
   Она была неудавшейся шпионкой, запятнанной осознанием своего провала, перед которой расстилалась вся чёртова земля между кровавым небом и кровавым морем.
   Она посмотрела наверх. Кольцо было сегодня ярким, как свежая рана. Она ждала до тех пор, пока луна не заняла своё место за сияющим алым знаком. Она ждала до тех пор, пока Адзуми не вернулась в свой ветхий дом. Она ждала в кромешной тьме, в мёртвом городе сломанного мира. Ждала, не понимая зачем.
  

Глава 4

  
   - Я был одним из первых вернувшихся, - сказал Аоба Сигеру. - Когда вернулся, там уже были люди, пара десятков, может, но спокойным не был никто. Многие думали, что это был ад. Не могу их за это винить; когда они поняли правду, я не стал действовать им на нервы. Выживание, страх смерти... это заставит тебя жить. Даже в худших возможных случаях. До нас это дошло довольно быстро. Не говорю, что было тихо-мирно. Нет. Убийства, изнасилования, воровство, грабёж... всё было. Люди боялись. Они были в ужасе. Я их не винил.
   - Как вы выжили? - спросила его Мана.
   Аоба оглядел свой дом, словно в поисках ответа. Он был скудно обставлен: лишь необходимый минимум для того, чтобы не сойти с ума. Самой примечательной была старая гитара, закреплённая над окном, словно какой-то трофей. Мане это почему-то показалось грустным.
   - Мы выжили, потому что должны были, - ответил он ей. - Никто не хотел умереть снова. Это нас всех объединяло. Различия... они были, но спустя некоторое время уже не имели особого значения. Не поймите меня неправильно, было много людей, которых я хотел убить, но не убил. Порой видел солдат в форме... чёртовой чёрной броне... но как-то сдерживался. Мы... я имею в виду выживших из NERV, мы держались вместе, помогали настолько, насколько люди позволяли нам. Как покаяние, думаю. Мы делали что могли.
   - Когда вы увидели пилотов?
   - Аска и Синдзи... Думаю, они были первыми вернувшимися. Не знаю почему. Это казалось правильным. Это имело смысл.
   Он умолчал, почему это имело смысл.
   - Иногда я их видел. Ходили у краёв лагерей или просто смотрели на что-то. Тогда... было на что посмотреть. В море... - Аоба поёжился. - Но они обычно были вместе. Аска и Синдзи. Не держались за руки или что-то ещё. Просто... рядом друг с другом.
   - Они были влюблены?
   - Нет... Я так не думаю... они будто привыкли друг к другу. Грустно было на них смотреть.
   - Они были любовниками? - спросила Мана.
   Аоба подумал над вопросом.
   - Сомневаюсь. Им же было лишь четырнадцать.
   Мана забыла об этом.
   - Но они оставались близко друг к другу, - продолжил Аоба, - даже когда начали возвращаться другие люди. Они оба были... потухшими. То есть, Синдзи никогда не был рубаха-парнем, но Аска... как будто её огонь погас.
   Он нахмурился.
   - Не буду делать вид, будто знаю, что произошло с ними во время Удара, - он специально использовал популярный термин, - но это явно было нечто нехорошее.
   Он вздохнул.
   - Они редко разговаривали, даже со мной или другим персоналом NERV. Держали всё в себе. Не знаю, говорили ли они друг с другом, или же молчали обо всём этом. Между ними многое было. Даже в таком юном возрасте, многое происходило, - Аоба опять вздохнул. - Они жили сами по себе, вдали от всех остальных. Никто никогда не пытался привести их к людям после того, как те поняли, кем они были. Не знаю. Мне следовало бы попытаться, приложить больше усилий, чтобы достучаться до них. Но я... не знаю. Сначала я их ненавидел. Словно это была их вина, - он покачал головой. - Эгоистичность в то время была распространённой болезнью. Полагаю, остается ей и сейчас.
   Мана кивнула, делая пометку.
   - Вы всё ещё их ненавидите, Аоба-сан?
   - Нет. Ненависть долго не продлилась. Думаю... я был зол из-за этой ситуации. Я чувствовал, что они, Дети, облажались. Они должны были спасти человечество от такой судьбы и облажались. Я был зол. Я... я никогда не хотел умереть.
   Мана придержала язык за зубами, чувствуя, что он не закончил.
   - Однажды, не помню, когда... те дни сливались друг с другом... я гулял и наткнулся на Синдзи. Он нёс продукты в их с Аской дом в старой сгоревшей многоэтажке. Он шёл по разбитой дороге, толком не смотря куда, и споткнулся. Выглядело болезненно, но он просто поднялся и продолжил идти. Его руки сильно кровоточили, а он просто... шёл. Но потом у пакета порвалось дно и все продукты высыпались на дорогу. Он... он просто посмотрел на них, потом незаметно так начал плакать. Не... не разрыдался, а просто тихонько плакал. Он начал подбирать продукты, но ему было не в чем их нести. Поэтому он оставил большую часть. Он все ещё плакал, когда уходил.
   Аоба закрыл глаза.
   - Вот тогда я и напомнил себе, что он был лишь ребёнком. Вот так долго я это вспоминал. Я забыл это по ходу дела, когда он каждый день рисковал жизнью, сражаясь, - он усмехнулся. - Словно битва может заставить твой возраст исчезнуть. Словно она решит все проблемы молодости. Боже... он был всего лишь ребёнком...
   - То есть вы простили его?
   - Больше нечего было прощать. Не для меня. То есть, я не побежал к нему и попытался стать его другом. В то время такого не делали. Ни с кем. Но... в душе... я попытался увидеть мир с его точки зрения. Что-то, чего я раньше никогда не делал. Даже... тогда.
   - Вы ещё когда-нибудь контактировали с ним после того случая на дороге?
   - Время от времени Синдзи разговаривал со мной. Он спрашивал, вернулись ли майор Кацураги и Аянами Рей, - он покачал головой. - Они так и не вернулись. Мне приходилось говорить ему это каждый раз, и он просто смотрел на море и кивал. Каждый раз он благодарил меня, извинялся за отнятое время и уходил. Это... это всегда заставляло меня себя ненавидеть, с каждым разом всё больше. Он будто знал, что они никогда не вернутся, но всё равно продолжал спрашивать. Продолжал надеяться. Нет, "надежда" - неправильное слово. Это было бесполезно, безнадёжно. Но он должен был спрашивать.
   Аоба выдохнул.
   - Помню, однажды я прогуливался по пляжу, наполовину в поисках новых выживших, наполовину пытаясь убежать от себя, когда нашёл могилу. Не настоящую, тела там не было, просто знак. Деревянный крест с цепочкой на нём. Я стоял там, долго смотрел на него. На самом деле не думал, кто это сделал, или почему... но цепочка показалась мне знакомой. Но, чтоб меня, сказать я не мог. В конце концов, я пошёл обратно в лагерь. Я не взял цепочку. На ней ещё был крест. Я понял, что кто бы её ни повесил, у него была на это хорошая причина. На следующий день Синдзи нашёл меня, опять спрашивал про майора и Рей. Мне вновь пришлось причинить ему боль. Вот тогда я и вспомнил. Я побежал обратно к могиле. Она всё ещё была там. Это была цепочка майора Кацураги. Она... должно быть, отдала её ему в... тот день.
   - Тот день? Вы имеете в виду Удар? - спросила Мана.
   Аоба отвёл взгляд и почесал руку. Он молчал.
   - Вы не собираетесь рассказать мне о том, что произошло тогда, я права? - спросила она.
   Аоба почти рассмеялся.
   - Нет, не собираюсь. Если я не рассказал никому до этого, то на что вы надеялись? Простите. Не хочу показаться грубым, но я должен этим детям больше, чем смогу когда-либо вернуть. Вот что я помнил прежде всего, когда вернулся. Что моя жизнь принадлежит им. И если я могу помочь им, в любом виде, я помогу. Простите, доктор Кирисима. Я знаю, что вы делаете свою работу, но тем же занимаюсь и я.

***

   У остальных выживших сотрудников NERV имелись похожие истории. Решившие поведать об Ударе рассказывали мрачную историю о беспорядочных убийствах безоружных людей военными, о ликвидации. Некоторые припоминали странные слова вроде "деструдо", или "анти-АТ-поле", или "Конечная Догма". Никто не мог объяснить подробней: все либо начинали рыдать, либо хватались за голову и кричали.
   Даже у вернувшихся военных истории различались. Они должны были сдержать Евангелионы и "обезопасить" пилотов. Все они приуменьшали резню в NERV, даже те, кто ненавидел организацию. Мана на них не давила.
   Никто не мог точно описать, что же произошло после уничтожения красной Евы, за исключением одного офицера, который божился, что видел, как из пирамидального главного здания NERV поднимался дьявол.
   Остатки выживших "нервовцев", подобно Аобе, находились под домашним арестом. Запертых и охраняемых, их использовали только когда следователь вроде Маны решал, что пора опросить их вновь. Результаты всегда были одинаковыми. Она ненавидела вот так тревожить их, они и так уже прошли через многое, но она не могла отбросить факт того, что рассказы из первых рук давали преимущество над теми, кто полагался только на отчёты.
   Мана вновь бросила взгляд на список выживших, поставив отметку напротив Аобы Сигеру. Все остальные имена уже были отмечены и она перелистнула страницу. Она быстро вспомнила имена высокопоставленных людей NERV, мечтая поговорить с Фуюцки Козо, или с Хьюгой Макото, или Ибуки Майей. Имена Акаги Рицко и Кацураги Мисато также всплывали каждый раз. Все они пропали: либо мертвы, либо в глубинах сна, дарованного кровавым морем. Они, и ещё два имени, которые все вспоминали, но боялись произносить.
   Икари Гендо и Аянами Рей.
   Мана отбросила их. Эти двое ещё не вернулись, и, вероятно, не вернутся уже никогда. Такое впечатление у неё появилось после последних нескольких десятков интервью. Лучше не волновать себя ими. Кроме того, в списке остались лишь два имени. Лишь два, но они могли дать ей больше знаний, чем все остальные вместе взятые. Она прочла первое и решила, что сейчас было хорошее время, чтобы навестить её.
   Сорью Аску Лэнгли.

***

   Её дом был лучше, чем у Аобы. Вот какая первая мысль пришла в голову к Мане, когда она подъехала к жилищу Аски. Она спросила об этом охрану у ворот, но те лишь сказали, что так было необходимо.
   Дом был большой, даже нарочито большой, с простиравшимся вокруг проезда тщательно ухоженным садом. Архитектура и дизайн были типично военными: рациональными, без всякой креативности. И всё же портьеры и цветы, украшавшие окна, создавали ощущение дома, богатого и элегантного. Мана почувствовала, будто собирается брать интервью у звезды.
   Ещё двое агентов поприветствовали её у входной двери, сделав шаг вбок, освобождая ей дорогу. Мана снова показала свои документы, гадая, нужна ли здесь вся эта охрана.
   - Проходите, доктор Кирисима. Вы найдёте Сорью в гостиной, первая дверь слева в главном коридоре. Наш человек всё время будет с вами, так что можете не бояться.
   - Стоит ли мне бояться? - спросила Мана с полуулыбкой.
   - Обычно да. Сорью не особенно любит женщин. Не то чтобы вы будете в какой-то настоящей опасности, но это важно помнить.
   Мана оглянулась.
   - Эмм, я могу спросить кое-что?
   - Конечно, доктор.
   - Почему все охранники здесь - женщины?
   Агент перемнулась с ноги на ногу.
   - Сорью слишком сдружилась с мужиками.

***

   - Добро пожаловать в мою скромную обитель, - сказала Аска с жестом своей здоровой руки. - Пожалуйста, садитесь, доктор. Вы, должно быть, устали после поездки.
   - Спасибо. Надеюсь, я не сильно отвлекла вас, Аска-сан?
   - Пожалуйста, зовите меня Сорью-сан.
   - Ой, простите. Конечно.
   Мана села, рассматривая богиню напротив неё. Аска была прекрасна, буквально как супермодель, и несла свою красоту с лёгкостью и изяществом. Её великолепию мешали только шрамы. Закрытый левый глаз был словно расплавлен, бровь рассечена надвое. Она не пыталась как-то скрыть его, напротив, казалось, выставляла напоказ, будто подначивая каждого упомянуть о нём. Мана держала свой взгляд на здоровом голубом глазу Аски.
   - Итак, - сказала бывший пилот по-прежнему со своей странной улыбкой, - я полагаю, что вы здесь за тем, чтобы узнать о Третьем Ударе.
   - Да, Сорью-сан, если вы не против.
   - С чего бы мне быть против?
   Она перекинула свои роскошные длинные волосы через плечо правой рукой, её свободная блузка обнажила длинный идеально прямой шрам, идущий по конечности от самых пальцев.
   - Вы лишь трёхсотсемнадцатый человек, который спросит меня об этом. И лишь двадцать восьмая женщина, - её улыбка расширилась. - Я думаю, что женщины-врачи боятся меня. Вы боитесь, доктор Кирисима?
   - У меня нет причин, Сорью-сан.
   Аска слегка нахмурилась, но лишь на мгновение. Она быстро вернула прежнее выражение лица, метнув взгляд на охранника у двери.
   - Разговаривать с женщинами так тоскливо. Знаете, что они забрали всех моих мальчиков? Почувствовали, что я стала слишком мила с ними. И теперь у меня остались лишь скучные девчонки.
   Она промурлыкала ноту.
   - Вы не лесбиянка, доктор Кирисима?
   - Нет.
   Аска вновь замурлыкала, на этот раз две ноты.
   - Ясно. Неважно. Пожалуйста, что вы хотели спросить у меня?
   - Ну, мне было бы интересно, если бы мы поговорили об Икари Синдзи.
   - Синдзи? - она отвела взгляд, вспоминая. - А, да. Синдзи. Я неплохо знала его. Мы оба были пилотами, знаете. Милый мальчик, если я правильно помню. Что вы хотите узнать о нём? Мы жили вместе, знаете. Он был чудесным поваром.
   - Я надеялась, что вы расскажете о нём в общем, - сказала Мана. - Что угодно, что выделялось для вас.
   - Что угодно? Так, давайте посмотрим. У него были тёмные волосы и голубые глаза. Самые чудесные голубые глаза. Но я редко их видела. Он легко смущался и смотреть в глаза для него было тяжело. Как и разговаривать с людьми.
   - Был ли кто-нибудь, с кем он легко мог говорить?
   - М-м-м... на самом деле нет. Мисато обычно говорила с ним, но в основном чтобы подразнить. Я порой гадала, привлекал ли он её. В сексуальном смысле. Она была хищницей. По крайней мере, такое впечатление производила. Что была доступной. Никогда полностью в это не верила, но уверена, что она раз или два подумывала о том, чтобы взять его. Тяжело было не думать.
   Аска тихо вздохнула и наклонила голову.
   - У него было двое друзей. Два мальчика. Я думаю, что они разговаривали. Насколько часто, боюсь, не могу сказать. Я относилась к ним... довольно презрительно. И к нему, когда он был с ними. Мне не нравилось, когда его внимание было направлено куда-то ещё. Конечно, вы знаете такое чувство, доктор Кирисима. Чувство, что мальчик должен уделять внимание именно вам, даже если за это борются остальные.
   Мана кивнула, чтобы она продолжала говорить.
   - Думаю, вы знаете. Вы очень миленькая, доктор Кирисима, - Аска сделала паузу, словно желая услышать благодарность за комплимент. Её здоровый глаз на секунду дёрнулся и она продолжила. - Я помню, что он хотел поговорить со своим отцом. Он был жестоким человеком.
   - Икари Гендо?
   - Да. Он был моим командиром. Он был командиром всех. Да, был. Мы должны были делать то, что он говорил.
   - Да, он был командиром NERV, - сказала Мана. - Что Икари-сан говорил о нём?
   Аска вздрогнула.
   - Нет, нет. Его звали Синдзи. Не... Икари-кун. Перестаньте.
   - Хорошо, простите. Что Синдзи-кун говорил о своём отце?
   - О, он желал, чтобы они могли поговорить как отец и сын, - сказала она. К ней вернулось хорошее настроение. - Мне было плохо, когда он так говорил. Но я не могла сказать ему, нет-нет-нет. Я хотела, чтобы он... ну, неважно, - она улыбнулась. - Что ещё вы хотите знать?
   - Вы были друзьями?
   - О да, лучшими друзьями, - быстро сказала Аска. - Мы были лучшими друзьями. Он был моим другом. Синдзи был моим другом.
   Её улыбка заколебалась и она начала монотонно жевать губу.
   - Он же не сказал иначе, да?
   - Я... я с ним ещё не говорила. Итак, вы были друзьями?
   - Да, я уже вам это говорила. Что ещё вы хотите знать?
   Мана взглянула на охранника, потом на свой блокнот. Она перелистнула несколько страниц.
   - Вы знаете что-нибудь об Аянами Рей? Я слышала, что в определённое время она и Синдзи-сан были близки.
   - Первая?
   Аска взяла стакан воды со столика и небрежно запустила его в стену. Он разлетелся на тысячу частей и Мана подпрыгнула на месте.
   - Да, я тоже её знала. Не так хорошо, как Синдзи, я уверена, но мы иногда разговаривали. Я припоминаю, что ненавидела её, очень сильно. И сейчас ненавижу. Разве это не глупо? Всё из-за того, как она умерла. Помню, как смотрела на её лицо часами и смеялась над ней. Думаю, Синдзи от этого было неуютно.
   - Её лицо?
   - Вы не знали? - Аска издала деликатный смешок. - Она как-то стала гигантом. Синдзи никогда не говорил, как, но было ясно, что стала. Части её тела были разбросаны по Японии. Рука здесь, нога там, пол-лица валялось в море. Интересно, что с ними стало. Вы знаете, доктор Кирисима?
   - Н-нет... нет, я не знаю.
   - Жаль. Меня беспокоило, как же она смогла стать гигантом. Это, казалось, расстраивало Синдзи каждый день. Он часто плакал, знаете. Иногда безо всякой причины. Порой он просто сидел и плакал, неважно, была я с ним или нет. Весьма занятно.
   - Вы никогда не плакали, Сорью-сан? - рискованный вопрос, но Мана решила воспользоваться шансом.
   - Нет, не плакала, - сказала Аска. Её улыбка исчезла. - Я этим очень горжусь.
   Мана попыталась решить, куда вести разговор дальше. Она готовилась продолжить, когда в комнату забежал маленький мальчик. Его волосы были рыжими, глаза голубыми. Он был довольно красивым. Как маленькая мужская версия Аски. Мана покопалась в памяти в поисках имени мальчика. Его звали...
   - Ой, Рёдзи! - сказала Аска сахарным голосом. - Ты проснулся.
   Мальчик остановился у её ноги и посмотрел на Ману.
   - Это доктор Кирисима. Она хочет заставить меня вспомнить прошлое. Ужасно, да?
   Мальчик кивнул, сердито посмотрев на Ману, и погладил Аску по ноге.
   - Спасибо, родной, - её взгляд перескочил на Ману. - Это Рёдзи, мой сын. Разве он не милый? Какой он у меня милый, славный мальчик. Он составляет мне компанию. Он вышел из меня, знаете. Это было довольно больно, я сказала ему об этом, и он извинился. Какой же он хороший.
   - Могу я спросить, кто его отец?
   - Отец? Я не знаю, на самом деле. Сначала я думала, что это Синдзи, но потом вспомнила, что он так и не вошёл в меня. Это довольно странно с его стороны - никогда этого не сделать. Я знала, что он хотел, он всё же был подростком, а я красивой девочкой, но он так этого и не сделал. Даже когда мы были на пляже и все месяцы после этого. Хмм. Он пытался раз, я даже сказала, что он может, но в итоге он лишь плакал надо мной. Как странно. Ну и ладно.
   Аска взяла сына на руки, посадив на колени.
   - У вас есть дети, доктор Кирисима? - спросила она внезапно.
   - Нет, Сорью-сан.
   - О, как печально. Помню, что тоже никогда не хотела их. Я была весьма занятой из-за работы. У меня была важная работа, знаете. Я была пилотом. Элитным пилотом, - она выделила слово "элитным", проговорив его по слогам. - Я надеялась, что мой сын пойдёт по моим стопам, но люди говорят, что Евангелионы больше не существуют. Странно, правда? Что эти сильные штуки больше не существуют. Я думаю, что из моего ангелочка получился бы отличный пилот, правда?
   Она запустила руки в волосы Рёдзи, но мальчик никак не отреагировал на прикосновение.
   - Ангелочка? - Мана не могла не переспросить. Она подумала об этом в чрезвычайно плохом смысле.
   - Да, так я его иногда называю. Он мой маленький ангел. Правда?
   Рёдзи оставался безэмоциональным.
   - Я... я слышала, что вы сражались против девяти белых Евангелионов, - сказала Мана, пытаясь взять ситуацию под свой контроль. - Вы знаете, откуда они взялись?
   - Нет. Я слышала, как кто-то называл их "серийными моделями", но ничего кроме этого. Они спустились с неба, и я победила их. Невероятная битва была. Они пытались убить меня, но не могли. Я убила их, - она покачала Рёзди на коленях. - Но потом - ох как это было нечестно - они опять поднялись, даже после того, как я их убила. Они кинули в меня ужасные предметы. Хотите посмотреть?
   Она не стала ждать ответа. Она сбросила Рёдзи с колен и мальчик беззвучно приземлился на пол. Аска разорвала блузку. Одна из её грудей была деформирована: разделена пополам, продавлена посередине до рёбер; вторая была упруга и прекрасна. Длинные глубокие шрамы иссекали её тело траншеями в коже. Её живот в некоторых местах вздувался, где-то кожа свисала, где-то была стянута. Аска стояла, поворачиваясь, чтобы показать спину, которую от талии до шеи покрывали выходные раны.
   - Я не помню точно, болели ли они или нет. Думаю, в своё время болели.
   Рёдзи сидел на полу, играя шнурками своей обуви.
   - Могу я увидеть ваши? - спросила Аска, повернувшись. Нагота её ни капли не беспокоила. - Хотелось бы сравнить.
   - Мне... мне бы этого не хотелось, если вы не против, Сорью-сан, - мягко сказала Мана.
   Лицо Аски исказилось от вспышки гнева.
   - Не называй меня так! Никогда не называй меня этим именем! Я Аска! Я не пилот Сорью! - она попыталась собрать разорванную блузку, свисавшую с бёдер. - Все вы одинаковые, все. Ты притворяешься такой идеальной, такой чистой, такой возвышенной. Ты говоришь, что неважно, что ты любимица, но это важно! Он спас тебя в тот раз, сука! Он спас тебя и не спас меня!
   Аска шагнула вперёд, пнув при этом Рёдзи в бок. Мальчик покатился по полу, по-прежнему не издавая ни звука. Мана в ужасе вжалась в кресло.
   - Он всегда бы спас тебя. Я слышала его. Я слышала его той ночью. Он шептал твоё имя. Он должен был войти в меня, но он шептал твоё имя!
   Потом охранник подбежала к ней, положив крепкую руку на плечо. Аска скривилась от касания.
   - Не смей трогать меня! - она крутанулась на месте, сбросив ладонь, и презрительно усмехнулась. - Ты не знаешь меня.
   Её тело прогнулось и она вернулась на своё место. Она наклонила голову и долгое время оставалась тихой. Наконец, она подняла голову, вновь выглядя совершенно нормальной.
   - О, простите меня. Я обычно так не теряю самообладание. Вы просто... на мгновение напомнили мне её, - её глаз дёрнулся. - Вы... вы не скажете Синдзи, правда? Он разозлится. Это очень плохо.
   - Я... - Мана облизнула губы. - Я обещаю, что не скажу ему, Аска-сан.
   - О, пожалуйста, зовите меня Сорью-сан, - она подобрала Рёдзи с пола. - Ну, уже поздно. Я надеюсь, что вы ещё к нам зайдете. Я вру, знаете. Я просто говорю так, потому что Рёдзи здесь. Я хочу, чтобы он вырос вежливым, как Синдзи. Он всегда был таким вежливым.
   Мана встала, немного трясясь, и пожелала Аске спокойной ночи. Когда она уходила, её окликнули.
   - Если вы увидите Синдзи, можете сказать ему... что я хотела бы, чтобы он был отцом моего ангелочка? Я в самом деле хочу.
   Аска поглаживала шею Рёдзи, пальцы нежно обвивали её, сцепляясь друг с другом. Аска улыбалась, когда ногти царапали его кожу. Рёдзи тоже улыбался.
  

Глава 5

  
   - Вам следует увидеть кое-что перед встречей с ним, - сказал Тэйпер. - Мы только сейчас дали вам доступ. Важно, чтобы у вас была вся информация, прежде чем вы увидитесь с ним.
   Он толкнул папку к Мане своими толстыми пальцами.
   - Что... - она покачала головой, открыв её. - Сэр, что это такое?
   - Его предсмертная записка.
   - Он... мёртв?
   - Нет, - нахмурясь, сказал Тэйпер, - попытка была неудачной.
   Она разглядывала аккуратно напечатанную копию с тремя словами, написанными точным чётким почерком.
   Каору. Мисато. Аянами.
   - Это всё, что он написал, сэр? - спросила она.
   - Да. Мы, конечно, знаем, кто последние двое. Первый и по сей день для всех остается загадкой.
   - Одноклассник? Друг?
   - Мы думали об этом. Поверьте, мы размышляем над этим уже долгое время, - Тэйпер вздохнул. - Мы искали в школьных ведомостях, документах NERV, личных дневниках... во всех письменных записях Токио-3. Ничего. У нас было несколько зацепок, но ни у кого, кто бы контактировал с Икари. Мы в тупике.
   - Сэр, кто-нибудь спрашивал его?
   - Конечно, но он не говорит об этом, - Тэйпер поджал губы. - Ранние отчёты по нему, когда он впервые попал к нам семь лет назад, сильно отличаются от нынешних, с которыми вы знакомы. Переломным, так сказать, моментом была его попытка самоубийства. С тех пор он стал... другим.
   Мана отвела взгляд.
   - Чем отличались ранние отчёты, сэр?
   - Он был безумен, - сказал Тэйпер. На его угловатом лице не было видно ни сочувствия, ни каких-либо других эмоций. - Он был совершенно безумен. Его приходилось изолировать практически на каждой встрече. Врачи кололи ему успокоительное, но это только прекращало припадки. Казалось, любая мелочь могла завести его.
   - Что вы имеете в виду, сэр?
   - Он сильно ранил себя, из-за чего отправлялся в госпиталь, несколько раз гипервентилировался, нападал на врачей и охрану, его приходилось кормить через трубку... - Тэйпер звучал так, словно зачитывал список покупок. - Потом вскрыл себе вены. Он был головной болью.
   - А сейчас, сэр? - спросила Мана.
   - Сейчас? - он пожал плечами. - Это странно. Он будто полностью изменился. Связно разговаривает, показывает уважение к другим, заботится о себе... Лично я не знаю, что об этом и думать. Тут-то вы и нужны, доктор.
   - Я полагаю, что с этим новым Икари уже разговаривали другие, правильно, сэр?
   - Конечно. Он говорит, но никогда о том, что нам нужно. Большинство докторов думает, что он нарочно это скрывает. Другие считают, что он достиг какого-то нового уровня безумия. Ну, особо не полагайтесь на их мысли. От вас мне нужно свежее мнение. Перечитайте старые отчёты, но не позволяйте им вести вас.
   Он поёрзал на месте.
   - Буду честен. Никто... никто особо не ожидает, что вы преуспеете, доктор Кирисима. Многие пишут целые диссертации по Икари и все они рассказывают одну и ту же историю. Кажется, что он забыл или отказывается вспоминать о том, что произошло во время Удара. Просто помните, что любая информация, которую вы сможете получить от него, очень сильно нам поможет. Удачи.

***

   Она не была уверена, чего ожидать. В любом случае, она ожидала быть удивлённой. Конечно, за эти годы она взрастила несколько идей о том, каким же был знаменитый Икари Синдзи, начиная от мрачных мыслей о безумном убийце до более популярного и нелепого образа бравого героя прямиком из боевика. Всё же что-то ей подсказывало, что истина окажется куда менее драматичной.
   Его дом был меньше, чем у Аски, и приветливый фасад у него отсутствовал. Не было никакой симметрии, о которой она втайне надеялась; цвет стен серый и полностью утилитарный, будто и не менялся с момента постройки; на впечатляющем участке не было сада; окна беспорядочно закрыты и открыты. Ничего не говорило о том, кто населяет здание.
   Это был частный дом в холмистом лесу, который армия использовала для переселения и допросов. Несколько лет назад его переделали в обычный дом, специально обставленный для одного человека. Он был окружён забором с колючей проволокой и охранялся полудюжиной агентов. Мана вспомнила старое выражение о том, что самое ценное лучше всего прятать на самом видном месте. Дом находился лишь в пяти километрах от ближайшего города и на первый взгляд не отличался от частного коттеджа или дорогого лесного домика.
   Её провел коренастый охранник, выглядевший так, словно жизнь ему смертельно наскучила. Мана с трудом верила, что кто-то мог скучать, находясь в такой близости от живой легенды. Хотя он был иностранцем.
   Мана постучалась в дверь, чувствуя легкое головокружение. Она мечтала об этом моменте так много раз, что, попав в эту ситуацию по-настоящему, чувствовала себя как во сне. Когда дверь открылась, она задержала дыхание.
   - Вы, должно быть, доктор, - сказал Синдзи, когда Мана зашла в его дом-тюрьму. - Добро пожаловать.
   Она уставилась на него. Её рот шевелился медленно, слова сползали с губ словно патока.
   - Я доктор Кирисима Мана из временного военного правительства ООН в Киото. Вас должны были предупредить о моём визите.
   - Да, предупредили.
   Он провёл её по узкому коридору в широкую боковую комнату, обставленную высокими забитыми до отказа книжными шкафами. Она пробежалась глазами по корешкам. Работы по психологии, биологии, психиатрии, расстройствам сна, самим снам, физике, информатике, археологии, анатомии, сексологии, патологиям мозговых функций, эволюции, изучению космоса, климате, генетике, социологии и политике.
   Взгляд Маны остановился на секции книг, захваченный масштабом и разбросом тем.
   "Прикладные функции коллективного человеческого поведения и действий". "Групповая психология и её применения в обществе". "Общие паттерны мыслей и опытов людей". "Массовое сознание: воплощение мысли как общественного признания". "Теория комплексности: изучение организационной структуры человеческой цивилизации".
   Её голова начала болеть уже от прочтения заголовков. Её глаза остановились на одиноко стоящей в углу старой виолончели. Рядом с ней не было листов с нотами, но Мана могла сказать, что её часто использовали. Маленькие зазубрины и насечки на корпусе, струны стянуты около грифа, пол рядом с ней покрыт царапинами. Ей стало интересно, насколько он хорош.
   В центре комнаты стояли длинный диван, кофейный столик и деревянный стул. Они были простыми и минималистичными, но дополняли комнату как целое. В ней не было атмосферы претенциозности или показушности. Весь декор говорил об уме и изысканности.
   - Вы молоды, - сказал Синдзи.
   - Это проблема? - спросила Мана, оборачиваясь к нему.
   На мгновение он смотрел на неё и она начала думать, что он может сказать "да".
   - Нет, - наконец рассеянно сказал он и жестом указал на диван. - Присаживайтесь, пожалуйста. Боюсь, я не могу вам многого предложить, но всё же, не хотите ли чего? Чай? Кофе? У меня больше ничего нет... простите.
   Он был высоким. Вот что первым бросилось ей в глаза. Он был почти метр шестьдесят пять ростом и худое телосложение заставляло его казаться ещё выше. Его лицо тоже было худым. Сплошные углы и прямые линии. Его подбородок был остр, а нос ещё острее. Волосы беспорядочно ложились на лоб, казалось, что он только что вышел из душа. Он создавал впечатление усталой серьёзности, спрятанной за тщательно выстроенной маской из острых углов.
   Единственной странностью были его глаза. Неописуемо глубокие и голубые, словно женские. Это было слегка отталкивающе. Но они были запавшими, тусклыми, их окружали тёмные круги. Он выглядел так, словно не спал уже годы.
   - Доктор?
   Мана моргнула.
   - О, нет-нет, спасибо, Икари-сан.
   Он поёжился.
   - П-пожалуйста, если не против, зовите меня, пожалуйста, Синдзи.
   - Хорошо, Синдзи-сан. Эмм... охрана сказала вам обо мне, верно?
   Она села на длинный диван. Он занял место напротив неё на твёрдом деревянном стуле. Мана поставила сумочку на столик, надеясь, что физическая открытость позволит ей быстрее достучаться до него.
   - Да, - сказал он. - Они очень хорошо ко мне относятся. Вы... вы можете не подумать, то есть, они же охраняют меня, но они милы ко мне.
   Мана энергично кивнула. Она навострила уши и услышала то, что играло с самого её прибытия. Совершенно не будучи любителем классической музыки, он знала несколько популярных мелодий. "Ода к радости". Она вспомнила, что один из документов говорил, что она постоянно играла в его доме. Она не притворялась, будто знает причину.
   - Это красивая песня, - осторожно сказала она. - Бетховен, верно?
   - Да, - сказал он, - девятая симфония, четвёртый фрагмент, "престо". Это... - он отвёл глаза. - Это... важно.
   - Должна признаться, я предпочитаю поп.
   Она проводила с ним больше времени, позволяя ему почувствовать себя комфортно, позволяя приготовиться к настоящим вопросам, но была толком не уверена, почему. Определенно, частично это было из-за прочитанных ранее документов о нём, из-за его скованности с новыми людьми. Но кроме того, она хотела просто поговорить с ним, увидеть его, узнать, как он вёл себя вне допросов и запугиваний. Ей хотелось, чтобы она могла назначить встречу в другом, более приятном месте. В неформальной, удобной обстановке.
   Мана нахмурилась на саму себя. Она глянула вниз на длину своей юбки, на то, насколько много показывала ему. Даже её блузка была туго застегнута, а декольте выставлено вперёд, навстречу его глазам. Обычно так на работу она не одевалась, но сегодняшнее утро прошло как в тумане. Она знала, что где-то в подсознании приняла решение одеться вот так, попытаться привлечь его внимание, чтобы похоть затуманила его мышление и позволила языку достичь желаемого пункта назначения. Она попыталась об этом не думать.
   Несмотря на это, она села прямо, положив руки на колени и отведя плечи назад. Она гадала, было ли сознательным решением надеть пуш-ап лифчик или нет.
   - Мне тоже нравится поп-музыка, - сказал Синдзи, не желая показаться снобом, - но в наше время классику легче достать.
   Он не отводил взгляда от её лица.
   - Итак, давайте начнём? Я уверен, что вы проделали весь путь сюда не для того, чтобы поговорить о музыке.
   - Вы правы, Синдзи-сан, - Мана вздохнула. - Эмм, я не знаю, как бы начать...
   "Что ты творишь?" - закричала она себе.
   - Пожалуйста, просто скажите, о чём бы вы хотели поговорить.
   - Хорошо... Синдзи-сан, можем ли мы поговорить о вашем прошлом?
   - Конечно. За этим все сюда и приходят.
   - Если вы не хотите...
   - Что вы желаете узнать? Можете сказать точнее?
   - Простите, я неясно выразилась. Эмм, вы... - Мана остановилась. Почему она так нервничала? Встреча с Аской на неё так не влияла. Конечно, это было волнительно, как минимум, поначалу, но реальность быстро разрушила её мечты. Но Синдзи... он хранил правду. Он был правдой.
   - Вы в порядке?
   - Да... да. Простите. Вы расскажете мне о... - опять она остановилась. У неё была лишь одна попытка заполучить его доверие, выведать его секреты. Одна. - Синдзи-сан, какое ваше самое лучшее воспоминание о жизни в Токио-3?
   Он не выглядел удивлённым её вопросом. Чёрт. Она надеялась, что её попытка продемонстрировать доброту застанет его врасплох. Однако, он, казалось, ожидал её.
   - Честно говоря, у меня не особо много счастливых воспоминаний, - Синдзи закрыл глаза и тихо вздохнул. - Моё самое счастливое воспоминание... было лишь мгновением. Во время одной из битв, я увидел... я подумал, что увидел смерть Аянами... - он открыл глаза. - Позже Мисато-сан сказала мне, что она жива. В тот миг, когда я это услышал... тогда я был счастливее всего в жизни.
   То, как он разговаривал... даже о такой личной вещи... как будто он был равнодушен ко всему вокруг. Отчуждён. Это волновало её. Он говорил о том, как его подруга чуть не погибла, но звучал при этом так, словно обсуждал Налоговый Кодекс. Мана нахмурилась. Она решила попробовать вызвать искреннюю реакцию.
   - Аянами Рей, - сказала Мана, жалея, что не знает о ней больше. - Вы любили её?
   И опять её слова не вызвали у него никакого видимого отклика.
   - Я не знаю, - Синдзи посмотрел в окно. - На самом деле не знаю. Прошло так много времени с тех пор, как мы...
   Он остановился. Надолго.
   - Все ещё тяжело так свободно говорить о ней. Она сильно страдала - пожалуй, больше всех нас.
   Опять странное отчуждение.
   - То есть вы... волновались о ней?
   - Да. Я не очень хорошо её знал. Не думаю, что кто-то знал, но... - он опять вздохнул, на этот раз дольше. - Я никогда не знал её так хорошо, как должен был.
   Его рука прошлась по подбородку и он моргнул, почувствовав небольшой клочок щетины. Ногти начали скрести её, пытаясь очистить лицо.
   - Что ещё вы хотите знать?
   - Эмм... что ж... вы жили с Кацураги-сан и... - она поколебалась, прежде чем назвать её имя, - Сорью-сан, верно? Какими они были?
   - Мисато-сан и Аска? Они были... милы. Мы жили вместе. Сперва это было... странно. Я никогда до этого не жил с молодыми женщинами и они любили дразнить меня... но это была ерунда.
   Он остановился, когда начался особенно сильный пассаж "Оды". Его лоб пошёл морщинами.
   - Иногда... Аска задиралась, но, полагаю, я того заслуживал. То есть, теперь я понимаю, что она просто заботилась обо мне. Они никогда не была тем, кто сдерживается... кроме как с Кадзи-саном, - он остановился. - Аска... с ней все хорошо? Я давно её уже не видел.
   - Она... в порядке. Не волнуйтесь.
   - Хорошо, - произнёс Синдзи очень мягко, словно молитву.
   - Когда вы видели её в последний раз? - спросила Мана. Это был резкий, нетактичный вопрос. Она знала это, но всё равно спросила.
   - Годы назад. Ещё до того, как военные нашли нас. Я уже не помню точно, - он замолчал, глядя на пол. - Последним, что она мне сказала, было "ненавижу тебя".
   Мана вздёрнула бровь. Она вспомнила своё предыдущее интервью: казалось, что Аска боялась сказать хоть что-то плохое о Синдзи.
   И опять же, он говорил о человеке, который, очевидно, был близок ему, но её неприкрытая ненависть колебала его не сильнее лёгкого ветерка.
   - Почему она это сказала? - спросила Мана.
   - Был один Ангел, - осторожно сказал он, - и он... сделал с ней что-то ужасное. Он атаковал её разум, сделал с ним что-то. Заставил вновь пережить ужасные события. Не думаю, что она восстановилась после этого. Она навсегда осталась другой, - его глаза опустились в сочувствии. - Все Ангелы были плохи. Поэтому мы и сражались с ними.
   - Почему вы сражались, Синдзи-сан? - спросила Мана.
   - Потому что мне так сказали.
   - Вам сказали, что произойдёт, если вы не будете сражаться?
   - Не сразу, - сказал Синдзи. - Сперва мне сказали, что вместо меня пойдет Аянами. Она была сильно ранена, поэтому я должен был сражаться. Потом мне сказали, что если я откажусь или облажаюсь, то человечество будет уничтожено. Мисато-сан... она сказала мне, что не готова умереть.
   Мана прикусила губу. Несмотря на спокойный тон, глаза его говорили о незаживших ранах.
   - Почему вы продолжали? - спросила она. - Вам приходилось проходить через многое, всем вам, но вы продолжали сражаться. Могу я спросить, почему?
   - Думаю... думаю, мне было легче, чем остальным. Пилотирование никогда не было для меня всем. Думаю, это может прозвучать странно, но я не был таким, как Аянами или Аска. Они... они словно жили для того, чтобы пилотировать, - он сделал паузу. - Порой я гадал, почему они не были друзьями.
   - Вы все не были друзьями?
   - Нет. Мы иногда разговаривали и у нас были приятные моменты вместе... но они друг друга не любили.
   - Почему? - спросила Мана.
   - Ну... они были так сосредоточены и преданы Евам. Аска чувствовала, что это было нечто вроде знака чести. Аянами... она... у неё как будто была в жизни только Ева, - он затих. - Они были похожи во многом. Но... я не знаю. Аска всегда соревновалась со всеми, а Аянами была безразлична к большинству людей. Они не ладили.
   По его тону Мана поняла, что пора перейти к новой теме.
   - Синдзи-сан, вы можете рассказать мне о NERV? О людях, работавших там?
   - Я не особо хорошо их знал. Мы особо не разговаривали. Кадзи-сан и Рицко-сан порой говорили со мной, но обычно это были лишь косвенные попытки заставить меня пилотировать, - он отвёл взгляд. - Не могу их винить, на самом деле. В конце-концов, все они зависели от нас. Они не хотели умирать. У них не было выбора, кроме как положиться на нас.
   - Вы за это на них не в обиде?
   - В то время - нет. Тогда я не знал ничего лучше. Я думал, что они пытались быть милы ко мне. Я был слегка наивен.
   - Синдзи-сан, сколько вы знали о Евангелионах?
   - Только достаточное для боёв. Пилоты были в самом низу пищевой цепи. Чем меньше мы знали, тем было лучше. Всё же мы были детьми.
   - Сколько вы знаете о Евангелионах сейчас?
   - Примерно столько же, сколько и вы, полагаю, - увидев её изумлённое лицо, он продолжил: - не хочу показаться грубым, но вы ведь военная, верно? Уверен, что вы о них немного знаете. Не думаю, что они бы отправили вас ко мне, если бы вы не знали.
   Мана моргнула. Отчёты указывали на его интеллект, но о сообразительности явно умалчивали. Каким же, чёрт возьми, образом он так хорошо держался, когда остальные находились в тисках депрессии и безумия?
   - Буду откровенна, - сказала она. - Вы расскажете о своём отце?
   - Он не вернётся, - сказал Синдзи.
   - Что? Почему вы так ответили?
   - Я... не знаю на самом деле. Просто чувство такое, - Синдзи провёл худыми пальцами по волосам. - В любом случае, не думаю, что ему тут будут рады. Или вы запрёте его в доме, как и нас?
   - Я... не знаю, что мы сделаем, если он вернётся. Когда вы видели его в последний раз?
   Прежде чем я перекусил его пополам.
   - Лично? - он посмотрел мимо неё. - Когда Тодзи ранило. Я попытался противостоять ему, но не получилось. Я... думал, что ненавижу его. Но не так... не так, чтобы я желал ему смерти или что-то такое, - он поджал губы. - Он сказал мне уходить и я ушёл.
   - Но... - Мана сглотнула. - Вы вернулись, правильно?
   - Конечно. Кадзи-сан сказал мне вернуться. Я никогда не был хорош в спорах с важными людьми, даже когда было ясно, что они лишь используют меня. Я увидел отца ещё раз, когда требовал пустить меня в Еву, - Синдзи нахмурился. - Он мне разрешил, конечно. Я снова дрался и конец был отложен ещё на чуть-чуть.
   - Вы, кажется, держите обиду на Кадзи-сана. Вы ненавидите его за то, что он использовал вас?
   - Нет. Нет, я никогда не ненавидел него. Думаю... думаю, я хотел быть похожим на него. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было глупо. Не думаю, что он был особо приятным человеком. Я не зол на него.
   За его словами не было ни убеждённости, ни любых других эмоций. Это продолжало волновать её. Мана подумала о том, чтобы спросить, на кого был зол Синдзи, но не смогла представить ответа, который бы удовлетворил её.
   - Итак, - сказала она, - никто никогда не говорил вам об Евангелионах?
   - Кто-то сказал мне, - он посмотрел на неё. - Интересно, кто сказал вам.
   - Как вы сказали, я военная.
   Мана выругалась. Все пути, ведущие к Удару, были заблокированы. Казалось, что он испытывал её, пытался извлечь некую информацию, которую она не могла увидеть.
   - Синдзи-сан... - она остановилась. - Синдзи-сан, я благодарна тому... насколько открыты вы со мной...
   - Я понял, что бессмысленно бодаться с людьми, которые опрашивают меня.
   - Но... вам это не нравится, верно?
   - Это лучше того, что военные хотели сделать со мной в начале. Они... не были столь понимающими, как сейчас.
   - Что бы вы делали, если бы не были... ну...
   - Если бы не был тем, кто я сейчас? - Синдзи сделал паузу, чтобы подумать над вопросом. - Думаю, может быть, так оно и лучше. Так, как сейчас. Честно говоря, я никогда не думал о моём будущем. Вот почему мне было наплевать на собственную смерть.
   - Но... - Мана быстро улыбнулась. - Конечно, ваша жизнь имеет ценность. То есть, если бы вы не родились...
   - То тогда бы моё место занял кто-то другой, - он без сожаления перебил её. - Мою важность сильно переоценивали.
   - Сомневаюсь, - искренне сказала она.
   Он открыл рот, чтобы ответить, вероятно, чтобы не согласиться с ней, но передумал.
   - Почему... почему вы так милы ко мне? - очень мягко сказал он.
   - Я думаю, что у вас была очень тяжёлая жизнь, Синдзи-сан. Я бы не стала врать вам. Я здесь для того, чтобы научиться у вас, но я не думаю, что вас надо допрашивать, как преступника.
   - Научиться у меня? - спросил он. - И чему же я могу вас научить? Я никого ничему не могу научить.
   - Синдзи-сан, вы многому можете меня научить. Я... это правда, что я немного знаю об Евангелионах, и NERV, и ангелах, но это всё основано на отчётах и показаниях свидетелей. Я... хочу знать то, что знаете вы.
   Он замолчал, обдумывая её слова.
   - Нет, не хотите. Вы не хотите знать того, что знаю я. Не хочу оскорбить вас, но я сомневаюсь, что вы сможете это выдержать, - Синдзи закрыл глаза. - Я не смог.
   Мана прикусила губу. Она не могла припомнить в беседе его безумие и попытку самоубийства. Со вскрытых вен разговоры лучше не начинать.
   "Неужели это и впрямь так ужасно?" - подумала она. Когда он вновь заговорил, она почувствовала, будто он мог читать мысли.
   - Евангелионы были... извращёнными машинами, - сказал Синдзи. - Их никогда не следовало создавать.
   - Что? - Мана изумлённо уставилась на него. - Как вы можете говорить такое? Если бы их не создали, то все бы погибли при первой атаке Ангела.
   - Они лишь откладывали неизбежное. Задерживали на будущее. Жалкие препятствия на пути прилива, - он закрыл глаза. - Их никогда не следовало создавать.
   - Потому что... они были "извращёнными", как вы сказали? - спустя мгновение спросила Мана, сведя брови в попытке понять. - Что они извращали?
   - Всё, что их касалось. Почти как проклятие. Это почти заставило меня поверить в божественное вмешательство. Человек играл в Бога и тот разозлился. Вот лучшее объяснение, что я могу дать.
   - Технология Бога, - протянула она, в основном для себя, - создание чего-то из ничего.
   - Не из ничего. Никогда из ничего.
   Мана медленно моргнула. В его голосе точно было что-то скрыто. Что-то сродное с гневом. Сожаление? Она не могла сказать.
   - Что вы имеете в виду? - спросила она спокойно.
   - У мира есть стоимость. Всё имеет цену. Не бывает такого, как "нечто за ничего". Всё чего-то стоит. Одежда, которую мы носим, воздух, которым мы дышим, минуты, которые мы проживаем. Всё это чего-то стоит, можем ли мы это видеть или нет. Цена всегда есть.
   - А цена Евангелионов?..
   - Была слишком высокой, чтобы посчитать.
   Она заметила тот же оттенок в его голосе и решила следовать за ним. Что угодно, лишь бы добиться дальнейшей реакции.
   - Чего они стоили вам? - спросила Мана.
   - Мне? Ничего действительно важного. У меня с самого начала ничего особо и не было. Но для всех остальных... это был рак, пожиравший их живьём. Не могу сосчитать, сколько потеряли восприятие реальности, или их гордость, или их надежду, их счастье, их смысл жизни, сами жизни...
   - Могу показаться холодной, - сказала Мана, - но NERV и все причастные к нему сражались ради всего нашего вида. Их личные жертвы покрывались добром, которое они творили. Человечество задолжало всем вам огромную благодарность.
   - Ведь сохранённый для вас мир - такая утопия, - холодно сказал Синдзи.
   Она нахмурилась, начиная чувствовать злость на него.
   - Или, - сказала она тихо, - вы думаете, что NERV следует наказать? Они не всегда действовали с целью помощи человечеству? Они заслуживают гнева вернувшихся? Они сделали что-то, чтобы заслужить его?
   - Мы сделали всё возможное, чтобы заслужить его. Только мы заслуживали возвращения в эту жизнь.
   - Можете объяснить? Что такого ужасного вы сотворили?
   Взгляд Синдзи ушёл от её лица и направился к его ногам. Он рассматривал их очертания, их формы, их физическое существование. Он проходился по ним снова и снова, словно пытаясь вновь подтвердить их реальность. Он молчал.
   - Почему? - спросила его Мана, начиная раздражаться. - Почему вы не скажете всем, что произошло? Мы не дураки и не безответственны. Что бы вы нам ни сказали, это только поможет. Вам не надо бояться.
   Удовлетворённая своей ложью, она откинулась на спинку дивана. Наконец, покачав головой, она спросила:
   - Чего вы надеетесь добиться молчанием?
   - Чего вы надеетесь добиться знанием?
   - Правды, - немедленно ответила она.
   - Ну, по крайней мере, вы честны. Спасибо за это, - Синдзи поднял на неё взгляд. - Но это недостаточно хорошая причина.
   - Тогда какая хороша? Вы говорили с бесчисленным количеством врачей и военных и отказали им всем. Мы недостаточно хороши? Вы думаете, что лучше остальных? - Мана немедленно пожалела о своих словах.
   - Остальных? - он кивнул. - Значит, вы такая же, как и все. Вы видите меня не совсем человеком. После того, что я видел и делал... Пожалуй, вы правы. Я не человек. Я нечто иное. Не большее... или лучшее, нет. Меньшее. Я меньшее, чем человек.
   - Синдзи-сан, простите. Я...
   - Не извиняйтесь. Вы правы. Во время Третьего Удара я отказался от кое-чего фундаментального.
   Сердце Маны забилось быстрее. Ей удалось вымотать его.
   - И что же это было? - немедленно спросила она.
   Он улыбнулся ей, нежно, спокойно.
   - Мой рассудок.
   Она похолодела.
   - Что?.. - прошептала она.
   - Чтобы увидеть Третий Удар, мне надо было оставить мой рассудок. Он сдерживал меня.
   Мана почувствовала, как комната начала вращаться. Она вцепилась руками в диван. Она почувствовала, будто очутилась на краю пропасти. Синдзи продолжал говорить.
   - А недавно меня заставили вновь обрести его. Понимаете, сейчас, прямо сейчас, я нахожусь в аду. Не том аду, о котором говорят другие по возвращении. Нет. Я в настоящем аду и никогда не смогу убежать.

***

   Мана сидела в своём офисе. Свет был включен только у неё. Все остальные, даже уборщицы, разошлись по домам. Она сгорбилась над своим столом, просматривая записи интервью Икари Синдзи, записанные годы назад, до его попытки самоубийства. Было совершенно очевидно, что мальчик безумен. Его допрашивали как преступника, оскорбляли и избивали. Когда он не плакал, он кричал странные и бессвязные вещи об убийстве своего отца, Кацураги, Аянами и любого другого, чьё имя приходило в его голову.
   Мана перемотала запись к одному из таких припадков: он раздирал свой рот, почти вырывая язык.
   "Нет! Я не убивал отца! Я не жрал его живьём!"
   Его пришлось изолировать.
   Она нашла ещё одну, на которой он почти смог вытащить левый глаз из глазницы своими пальцами.
   "Я убил её! Я убивал её так много раз! Она улыбалась, и я убивал её!"
   Его опять изолировали.
   Мана наткнулась на ещё одну, вытирая пот с лица.
   Синдзи раздробил свою правую ладонь об пол. Она свисала с запястья под неестественным углом, из кожи, как зубы, торчали осколки костей.
   "Я убиваю всех, кто говорит, что любит меня!"
   Она выключила монитор и покосилась на мусорное ведро, находя его неплохим новым домом для содержимого желудка. Сосредоточившись, она сглотнула желчь, прогоняя образы увиденного подальше в тёмные углы разума. Что за херня тут творилась?
   Что, чёрт возьми, с ним произошло? Свидетельства Аобы, даже частички информации от Сорью ясно описывали мальчика, страдающего от серьёзной депрессии, но не от вспышек безумия. Столь жестокие допросы наконец сломали его? Или же так повлияло разделение с Сорью? Или же просто до него наконец дошло состояние вещей, от которого он так долго убегал? Что? Что же такое с ним случилось, что полностью его сломило?
   Мана нахмурилась. Что с ним сделали военные после того как нашли? На всех записях, к которым она имела доступ, не было периода более шести месяцев, прошедших между захватом пилотов и записью интервью. Конечно, временные рамки были далеки от идеальных, и пробелы в любой информации сейчас были обычным явлением, но она была убеждена, что с ним что-то случилось. Что-то должно было случиться.
   Но что?
   Собственно говоря, почему ООН ходило на цыпочках вокруг Икари и остальных? Почему они тратили время и деньги на врачей, когда могли с легкостью выбить из них правду под пытками? Чего они пытались добиться?
   Мана пораженчески повесила голову. Её первая встреча с Синдзи провалилась. Её изучение прошлого лишь принесло больше вопросов. Такими темпами её скоро снимут с этого дела. Скоро Тэйпер вызовет её и вновь отправит слушать анонимные истории выживших, ожидая дня, когда она тоже сломается.
   - Проклятье...
   Она была так близка к правде, в этот полдень она сидела прямо напротив неё! И ничего, что она говорила, ничего, что она получила от него, ни капли не помогло. Кем был этот мужчина? Как он вернул свой рассудок?
   Чем же был Икари Синдзи?
   - Проклятье... - вновь сказала она в темноте. Она закрыла глаза и выключила компьютер. Она ждала, пока машина шумела и щёлкнула, выключаясь. Она ждала в тёмной тишине и выругалась вновь.
  
  

Глава 6

  
   Следующий раз будет другим.
   К такому решению пришла Мана после ещё трёх визитов к Икари Синдзи, после каждого из которых вопросов у неё оставалось больше, чем ответов. Он разговаривал с ней с равнодушным интеллектом и холодным отчуждением. Казалось, все искренние эмоции были выбиты из него давным-давно. Он был аккуратен, вежлив, ясно выражал свои мысли, но всегда был отдалён от своих слов. Это не просто отвлекало, это волновало её.
   Он был человеком, которого преследовали призраки прошлого. Из своего опыта с выжившими Мана знала, что они, как правило, были злы, или подавлены, или в страхе. Отсутствие легко различимых эмоций сбивало с толку. Ей это совершенно не нравилось.
   Мана продолжала испытывать его более глубокими и личными вопросами, надеясь на вспышку гнева или даже истерику. В лучшем случае она получала от него лёгкое сожаление или изредка концентрированное отвращение к самому себе.
   Она хотела, чтобы это прекратилось. Она хотела ответов на другие темы, кроме его домашней жизни или личных предпочтений. Она желала правды.
   В пасмурный четверг она вновь приехала к Синдзи. Она практически запомнила путь от базы до его дома, вплоть до выбоин и трещин в асфальте. Деревья вспышками размытой зелени мелькали за её окнами. Играло радио, но она его не слышала.
   Она поздоровалась с ним, а он с ней, и это было окрашено его обычным отчуждением. Почти профессиональным. Она заметила кое-что ещё: он всегда выглядел уставшим. Словно ночами мог позволить себе только жалкие десять минут сна. Его глаза были впавшими и тёмными, лицо бледным и осунувшимся. Его волосы всегда были в беспорядке разной степени, а движения медленными и нерешительными. Он вел себя словно осуждённый на смерть.
   Они сели в его спальне как обычно: он на стул, она на диван. Это был старый трюк, которому она научилась давно: сидеть лицом к своей жертве, смотреть ей в лицо, чтобы были видны любые движения. Это практически гарантировало диалог, молчание казалось слишком неловким.
   Но Синдзи, видимо, читал те же книги, что и она. В тишине ему было удобно и в разговор его приходилось втягивать. Чем больше времени они проводили вместе, тем всё менее свободно он делился информацией. Если она задавала вопрос, то получала ответ. Но если она хотела, чтобы он поддерживал разговор, то получала лишь тишину. Мана уже почти выучила девятую симфонию Бетховена наизусть, но ей было совершенно наплевать на неё.
   Также она выяснила, что он лучше отвечал на вопросы с длинными введениями. Если он точно знал, чего она хотела, то его ответы были более резкими и короткими. Мана обнаружила это как лёгкую форму манипуляции. Длинные вопросы получали лаконичные ответы, а короткие побуждали его распространяться свыше того, о чём спрашивали. Сегодня она решила начать издалека.
   - Недавно был разговор, - сказала Мана, - о том, чтобы признать выживших из NERV виновниками Удара и ответственными за все последующие трудности, свалившиеся на человечество. В основном об этом говорят американцы, которым восстанавливать свою инфраструктуру оказалось сложнее всего. Недостаток экспорта их наконец достал. Они злы и хотят немного потрясти мечами. ООН даёт возможность им высказать своё недовольство, но все знают, что это ничего не стоит.
   Высших чинов NERV и японского правительства отправили за решётку. Несмотря на отмену для них смертной казни, это, кажется, успокоило массы. Но всё равно остается вопрос: как же NERV вообще получило такую силу? Вопрос о том, кто же спонсировал их с самого начала, до того, как Евангелионы были построены и демонстрация их силы гарантировала NERV невероятное экономическое и политическое влияние, так и остался без ответа.
   Американцы устроили охоту на ведьм. Кажущийся бездонным источник денег и влияния, помогавший образовать NERV, исчез или спрятался. И они хотят знать, где он, а в случае неудачи наказать эту страну ещё сильнее. Как можете себе представить, отношение народа к правительству и ООН становится всё хуже и хуже. Люди чувствуют, что их использовали и предали, они злы. Это просто не может хорошо закончиться.
   - У вас есть для меня вопрос? - спросил Синдзи.
   - Да. Мне хотелось бы знать ваше мнение о личной ответственности оставшегося персонала NERV.
   Синдзи надолго замолчал. Казалось, что он серьёзно обдумывал её слова.
   - Самое сильное наказание за мои ошибки, - наконец сказал он, - это сидеть в одиночестве в этом доме до тех пор, пока армия, или ООН, или кто там сейчас у власти не решит убить меня. Вот всё, что я могу делать. Я ничего не могу сказать про всех остальных. Что бы сильные мира сего не говорили, решение об ответственности должно быть оставлено на саму личность. Не все в организации точно знали, чем занимаются их командиры. Там была эпидемия секретности. Я считаю, что все не должны быть наказаны за грехи немногих.
   - Вы считаете, что вас следует наказать?
   - Да, - машинальный, инстинктивный ответ.
   - Почему? - спросила она его.
   - Потому что я подвёл всех, - его тон был усталым. Как у ребёнка, в тысячный раз повторяющего строки из школьной пьесы.
   - Как?
   - Не знаю даже, где и начать.
   - Можете попытаться? - спросила Мана.
   Синдзи набрал в грудь воздуха, словно смаковал его на вкус. Он выдохнул сквозь сжатые зубы с глухим звуком.
   - Мисато-сан однажды сказала мне, что не готова умереть. Она отважно сражалась, потому что перед смертью ей надо было сделать важные вещи. Я так и не знаю, добилась ли она своего. Я подвёл её, потому что она погибла, спасая мою жизнь.
   Аска... Аска, которую я знал, погибла, пока я сидел и смотрел. Я вопил, я кричал, я умолял, но факт остается фактом: я ничего не сделал. Я подвёл её, потому что был тем Синдзи, которого она всегда ругала. Слабым, жалким, бесхребетным, глупым и трусливым.
   Тодзи лишился того нехитрого будущего, что у него было, потому что опять я лишь сидел и наблюдал в немом восхищении как его калечило.
   Кенске и Хораки-сан лишились своего друга, потому что я подвёл Тодзи. Его сестре, которую я серьёзно ранил во время своей первой операции, пришлось иметь дело ещё и с инвалидностью брата.
   Рицко-сан должна была справляться с грехами моей семьи, совсем как её мать, и она была раздавлена их весом. Она сломалась прямо на моих глазах. А я лишь смотрел.
   Все остальные в NERV, все, кто погиб во время нападения, я подвёл их, потому что решил бездействовать. Я был одержим собой и своей болью и ни разу не поднял взгляда на других. Они умерли, защищая мою трусость.
   И Аянами... однажды она сказала мне, что у неё не было ничего. Ничего, кроме Евы, которая каким-то образом была меньше, чем ничто. Она сказала мне это, и я не смог придумать ничего, чтобы помочь ей. Я все ещё не могу придумать. Она умерла... она умерла, потому что я позволил ей. Умерла ни за что.
   Он отвёл взгляд и уставился на оконную раму.
   - И мой отец. Я никогда не мог быть тем, кем он хотел меня видеть. Я подводил его каждый день моей жизни. Всё ещё подвожу. И ничто этого никогда не изменит.
   Мана с трудом сглотнула. Такого она совершенно не ожидала. Она было решила нажать на него, шаг за шагом, но она недостаточно знала о личных отношениях, о которых он говорил. И то, как он это произнёс, - словно цитировал телефонную книгу или школьный гимн. Словно это было плодом механического запоминания. Он годы жил наедине с этой тяжелейшей виной, не зная никакого другого мнения. Мана даже не могла представить себе, насколько повреждён был его разум, не говоря уже о самооценке и эго. Внезапно она уже не удивлялась тому, что он пытался покончить с собой.
   - Ну, - неловко сказала она, - никто не может сказать, что никогда не подводил кого-то, - Мана выругалась. В утешении людей она была поразительно некомпетентна. - То есть, никто из тех, кого вы упомянули, тоже идеальным не был.
   Синдзи уставился на неё. Что она делала? Пыталась принизить его мёртвых родственников и близких друзей? Она пыталась сделать ему ещё хуже?
   Она пыталась добиться искренней реакции.
   - Никто не идеален, - сказал Синдзи, - но мои ошибки приблизили их к этому.
   - Вы на никого из них не злитесь? - спросила она, быстро оправившись. - На использование детей в битвах NERV и правительство смотрели сквозь пальцы. Грехи, которые они совершали, прикрывались пользой для человечества.
   - Того требовала ситуация. Власть имеющие не хотели умирать, - он странно посмотрел на неё, словно встретил впервые. - А вы что думаете о них? Об ООН?
   - Я думаю, что ООН не следует совать их сраные носы в наши дела.
   Он вскинул брови. Он не ожидал столь негативного тона об её начальстве. Он уже видел озлобленность в предыдущих врачах, но она всегда была сдержанной, под контролем. Заперта под замком. Лишённый доступа в окружающий мир, Синдзи научился читать текущие события с людей, которых видел. Их манеры, выбор слов, даже язык тела выдавали всё, что нужно.
   Он знал о сильном разделении народа и управляемого иностранцами правительства. Презирать правящую партию и тех, кто на неё работал, было почти модно. Даже местные жители, работавшие на ООН, были источником бессильного гнева. Это было ожидаемо.
   Но Синдзи никогда ранее не встречал того, кто с такой легкостью обвинял бы правительство. Уж точно не среди тех, с кем общался. Но как быстро его интерес загорелся, так быстро и потух. Он ждал другого вопроса.
   - Простите, - сказала Мана, ссутулив плечи от стыда. Она выдохнула и выпрямилась. - Вы верите в Бога?
   Синдзи мысленно застонал. От личной ответственности к божественной. Шикарно.
   - Не так, как вы имеете в виду, - ответил он.
   - Простите?
   - В идеал всемогущего человека или существа на небесах, интересующегося нашими каждодневными делами, я поверить не могу.
   - Почему?
   Синдзи вздохнул, проводя рукой по волосам. Он убрал волосы со лба, но как только убрал ладонь, они упали на него вновь.
   - Вы действительно верите, что Бог - это старик в белой робе, сидящий на троне из облаков, управляющий делами людскими и судящий их? Эта мысль ужасает меня. Потому что люди всё время используют этот образ для того, чтобы спроецировать свою ненависть и предубеждения на божественную сущность, чтобы оправдать свои действия. Сделать их личные убеждения универсальными. Это отвратительно.
   Он сделал паузу.
   - Что бы там ни было, оно находится за пределами человеческого понимания. Его нельзя понять или выразить человеческим языком. Наибольшее, чего мы можем ожидать - это мимолётные видения, и при этом ещё надеяться на то, что они не уничтожат наши умы. Человеческий разум слаб и встреча лицом к лицу с посмертным бытиём разрушит его. Его нельзя охватить нашими нынешними умственными способностями.
   - То есть вы верите в жизнь после смерти? - спросила Мана.
   - Я верю, что мы существуем в той или иной форме, да. Но я не могу надеяться описать его, - он отвёл взгляд. - Дело в том, что никто из нас точно не знает. Есть лишь беспочвенные теории.
   Мана притворилась, что сделала пометку. Некоторое время она обходила стороной проблемы теологии в беседе с ним. В основном потому, что сама Мана организованную религию считала бесполезной. Часть её не могла видеть Бога евреев, или христиан, или мусульман благожелательным, не после Удара. Она всё равно соблюдала популярные праздники, в основном из-за привычки и общественных норм, но слепой веры не имела.
   В абстрактном смысле она была духовной. Она верила в существование правильного и неправильного, в добро и зло, но в конечном итоге это был выбор человека. Либо ты просыпался утром и шёл на работу, либо ты просыпался утром, шёл на работу и убивал там всех из дробовика. Люди несли ответственность за их действия.
   И Синдзи, с его умом, заключённым в тюрьму, видимо, пришёл к таким же выводам.
   - Итак, - сказала она, - вы не верите в высший суд?
   - Нет. Единственный суд, который влияет на нас, - это человеческий.
   - Но вы верите в грехи?
   - Я верю, что человеческие общества инстинктивно создают правильное и неправильное, - сказал Синдзи, - основываясь на политике, экономике, способах ведения войн и культуре. Я верю, что во всех них есть неотъемлемая "божественность". Все они имеют достоинства для соответствующих обществ.
   - Вы верите в возмездие? В наказание согрешивших?
   - Да.
   - Вы чувствуете, что сейчас вы наказаны?
   - Да.
   - Что ж... вы не чувствуете, что уже достаточно наказаны?
   Синдзи не ответил.
   - Какое, на ваш взгляд, преступление является самым ужасным? - спросила она спустя мгновение. Мана уже знала, как он ответит, и тихо гордилась тому, как загнала его в угол.
   - Убийство, - сказал Синдзи.
   Мана постаралась не улыбнуться.
   Кацураги Мисато и Аянами Рей. Большинство информированного персонала, с которыми говорила Мана, рассказывало одно и то же: обе они были мертвы и никогда не вернутся. Из посмертной записки Синдзи было понятно, что ответственность за их смерти он брал на себя. Значит, первое имя в списке, этот Каору, тоже должен быть потерей, в которой он считал себя виновным.
   Мана перечитывала записи по боям с Ангелами с лёгкой одержимостью. Она их практически выучила вплоть до времени, дат и мест. Кроме отчётов, которые стали ей доступны, она имела допуск к протоколам диалогов и записям электронных устройств, так же как и к личным логам и анализам, проводившимся после сражений.
   И она знала, что за время всех нападений Ангелов в Токио-3 погибли триста семнадцать военных, семьдесят два сотрудника NERV и пятьдесят шесть гражданских. Каждая из этих смертей прямо или косвенно была связана с высадкой Евангелионов. Конечно, сколько из этого знали пилоты, было неизвестно. Почему-то Мана не могла себе представить, как NERV рассказывает кучке подростков о жертвах, вызванных их действиями.
   Но Синдзи легко брал на себя ответственность за смерти многих людей. Это означало, что они должны были быть близки, этот Каору и Синдзи. Может быть, кто-то, попавший в битву? Потеря, которую он воспринял близко к сердцу? Несмотря на его слова, несмотря на сохранившиеся записи войны, Мана не могла поверить, что он мог быть причастен к чей-то смерти. Не умышленно. Это просто не подходило к его характеру.
   - Убийство - это ужасное преступление, - сказала Мана. - Вы считаете, что люди, с божественным вмешательством или без, инстинктивно разыскивают преступников и наказывают их?
   - Если это подходит культуре.
   - Вы имеете в виду, что раз уж жертва не может получить возмездия лично, то живущие должны взыскать его?
   - Полагаю, да, - медленно сказал Синдзи, которому внезапно не понравилось, куда она клонит.
   - Вы считаете, что живущие имеют обязательство наказывать? Что те, кто ответственны за причинение смерти, заслуживают наказания?
   - Мое мнение мало чего стоит, - тихо сказал он.
   - Но раз уж вы так много раз держали жизни столь многих в своих руках, оно чего-то стоит. Конечно, к нынешнему дню вы осознали число людей, полагавшихся на вас ради спасения, и что не все из них выжили. Хоть это было вне вашей власти, это правда. Вы всё ещё считаете, что должны быть наказаны за них?
   Синдзи не ответил, но она могла догадаться.
   - Я хочу спросить у вас, кем был Каору, - сказала Мана.
   Она не увидела ни движения, ни какой-либо видимой реакции. Его лицо осталось спокойным, глаза тусклыми и впавшими. Он не выглядел раздражённым, или удивлённым, или грустным.
   И вновь она говорила о ком-то, кто очевидно был важен ему, но Синдзи и глазом не моргнул. Он не раздражался или злился. Это волновало её - что он никогда не злился. Все порой злятся, такова человеческая природа. Почему он был другим? Почему он боялся показать немного гнева?
   Синдзи долго смотрел на неё и затем поднялся с места.
   - Уже поздно, - сказал он. - Прошлой ночью я плохо спал. Если вы не против, закончим на сегодня?
   Он не стал ждать её ответа. Мана вскочила и последовала за ним. Он был быстр. Быстрей, чем он думала. Он уже был у входной двери, когда она вышла в коридор. Он покорно стоял сбоку, освобождая ей проход.
   - Синдзи-сан, если вы не хотите говорить о нём, то мы можем обсудить другие...
   - Не осталось больше ничего важного для обсуждения, - сказал он. - Здесь всё всегда заканчивается. Со всеми, с кем я говорю. Это не ваша вина, просто так вот оно есть.
   - Но... простите. Мы не должны так все заканчивать...
   Синдзи повернулся к ней. Его глаза были пусты. Рот медленно шевелился, тщательно формируя каждое слово.
   - Он тот, кого я убил.

***

   Кто-то стучался в его дверь.
   Аоба фыркнул, отложил музыкальный каталог, который листал, и поднялся со стула. На сегодня встреч не было назначено, и, как глупо бы это ни звучало, вмешательство в его дела раздражало. Не то чтобы теперь его дни были наполнены душевными порывами и волнениями, но он раздражался, когда что-то прерывало его ежедневную рутину. Чёрт, да он раздражался и когда знал, что кто-то придёт. Это означало лишь одно: из него будут вытягивать информацию.
   Он полагал, что по сравнению с прочими узниками военных был удачлив. У него был свой дом без тесных камер, в которых гнило большинство его коллег. А он всегда был довольно прагматичен относительно взаимодействий с людьми. Он радовался им, пока они продолжались, но в одиночестве по ним беспомощно не тосковал. Замкнутость никогда не находилась высоко в списке его недостатков, но он подозревал, что одиночество им переносилось легко. Особо общительным человеком он никогда не был. Он ценил мир и покой. После работы в NERV и столь многих сражений он этому не удивлялся.
   Рядом с дверью в прихожей висело зеркало - жалкая попытка заставить этого человека чувствовать себя как дома. Он взглянул на себя и остановился. Он всегда втайне гордился своей внешностью: ходил в дорогие парикмахерские, использовал особые шампуни и хотя бы раз в неделю старался посещать спортзал.
   Но его нынешнее отражение было старым, уставшим и обветшалым. Глаза - тёмные разрезы поверх серых морщин, уголки рта опущены вниз, волосы тонкие и хрупкие. Он выглядел совершенно другим человеком по сравнению с тем, каким себя помнил.
   Он покачал головой и открыл дверь, пытаясь казаться гостеприимным.
   - А, - сказал Аоба. Его улыбка исчезла. - Это вы.
   Мана неловко улыбнулась на его пороге.
   - Да, эмм, я надеюсь, что не сильно вас отвлекаю, Аоба-сан.
   - Нет проблем, - вздохнул он, проводя её внутрь. - Не то чтобы в наши дни у меня были дела получше.
   Он провел её по узкому коридору в маленькую спальню.
   - С какой целью приехали?
   Мана подождала, пока они не сядут, чтобы завладеть его вниманием.
   - Вы знаете человека по имени Каору? - спросила она.
   Внезапность вопроса и отсутствие всякого введения хорошо ей послужили. Аоба не смог скрыть своего шока. Он быстро остыл и мрачно посмотрел на неё. Она хорошо знала, что такая тактика была нечестной, но в армии её этикету и хорошим манерам не обучали.
   Аоба гневно фыркнул.
   - И где вы услышали о нём? - спросил он.
   - У надёжного источника.
   - Но вы не знаете, кто он?
   - В данный момент нет, - она позволила последующей паузе стать тем, чем она хотела: беззвучной командой рассказать ей.
   - Если я могу посоветовать вам кое-что...
   - Конечно.
   - Не говорите с Синдзи-куном о Каору. Это только ранит его, - Аоба взглянул на неё. - Дерьмо. Уже говорили, да?
   - Ну... да. Он сказал... сказал, что Каору был тем, кого он убил.
   - Тем, кого он убил, - повторил Аоба, грустно улыбаясь. - Тем, кого он убил.
   - Кем он был?
   - Тем, кого он убил.
   - Смешно, - сказала Мана. - Но это не шутка. Я хочу знать.
   Она поняла, что Синдзи был склонен брать личную ответственность за вещи вне его контроля. Учитывая это, она искренне не верила, что он когда-либо мог умышленно убить человека.
   - Значит, вы хотите знать, - сказал Аоба. Он звучал так, словно это действительно была старая шутка. - Почему?
   - Я верю, - осторожно сказала она, - что это поможет мне лучше понять его и, в свою очередь, помочь ему.
   Аоба открыто усмехнулся над ней.
   - Вы и в правду верите, что вы первая женщина, заявляющая, что действует из лучших побуждений для Синдзи? Что вы заботитесь о нём больше, чем по работе? - он покачал головой. - Поверьте, я видел таких как вы, леди. Вы последняя в длинной очереди. Я потерял счёт докторам, говорящим, что они только хотят помочь ему. Так что давайте забудем про эту чушь, док. Вы на дорогой рыбалке. Армия может закинуть симпатичную наживку, но в итоге это и есть всё, что вы из себя представляете. Наживку.
   Мана почувствовала прилив гнева. Как он посмел.
   - Я врач и военный следователь, да, - сказала она, - но не думайте, что я делаю это только ради их выгоды. Но у меня есть работа. И это значит, что я должна задавать вопросы, на которые некоторые люди не захотят отвечать. И крайне важно, чтобы мы получили эти ответы.
   - Правда? - сказал Аоба. - Эти ответы, как вы их назвали, почти уничтожили мир двенадцать лет назад. Эти ответы должны быть закопаны и навсегда забыты. Потому что если вы их получите, то какой-нибудь дурак попытается ими воспользоваться, и в следующий раз, когда дым рассеется, не останется уже ничего.
   - У меня есть личные мотивы, - резко прошептала она. - Мне могли приказать расследовать его дело, но я занимаюсь им потому что хочу. Я согласилась, хотя за моей спиной выстроилась дюжина человек на это дело. Я выбрала его.
   - И? Что с того? Каждый из вас заливает мне одно и то же. Что он жертва, что он не заслуживает этого, что вы лишь пытаетесь помочь. Если бы военные действительно хотели помочь, то отправили бы Синдзи-куну настоящего врача, а не девицу с поддельным дипломом.
   "Пошёл ты".
   - Пошёл ты, - выпалила Мана. Её руки сжались в кулаки по бокам. Он выплеснула свой гнев наружу и сдержала остальные слова. Аоба терпеливо ждал её.
   - Простите, - сказала она. - Я не хотела оскорблять вас.
   - Конечно хотели. Не беспокойтесь. Я слышал слова похуже и от более важных людей, чем вы, - он покачал головой и вздохнул. - Я даже не знаю, почему вы пришли именно ко мне. Вы знаете, что я не самый разговорчивый парень в вашем распоряжении.
   - Из вежливости, - сказала она. - Мне не хотелось допрашивать менее важный персонал.
   - Как мило. Но на самом деле вы хотели сказать, что они не знают столько, сколько я, верно?
   Внезапно до Маны дошло, как долго этот мужчина находился под стражей, донимаемый вопросами между мучительными периодами одиночества. Кажется, он действительно уже видел таких, как она.
   - Я... не подумайте, что я не уважаю вас, - сказала она.
   - Ага, - сказал Аоба. - Ага. Хоть я не могу сказать, что вы или люди, пославшие вас, мне нравитесь, не могу сказать, что не уважаю вас. Это ваша работа. Как у меня была обслуживать NERV. Как у Синдзи была воплощать в жизнь ненависть слабых жалких мужчин. Я думаю... я знаю, что сейчас уже не так зелен, каким был тогда, слепо выполняя приказы. И Синдзи... Синдзи не настолько наивен, каким был. Не может быть.
   - "Наивность" - это определенно не то слово, с каким он у меня ассоциируется.
   - Готов поспорить, - он осторожно посмотрел на неё, выискивая какую-то невидимую черту. - Даже не могу представить, какой он сейчас. Не могу представить, как он справился со всем этим. Если справился. Но я знаю, как люди реагируют на него. Не могу сказать, что вы ломаете шаблон, док, - он покачал головой, почти жалея её. - Все думают, что он либо святой, либо дьявол.
   - А вы? - спросила Мана. - Что вы думаете о нём?
   - Мне не надо гадать, как всем остальным. Я знал его. Он не святой и не чёрт. Он просто ребёнок.

***

   - Доктор Кирисима, - сказал Синдзи, открыв дверь и обнаружив за ней промокшую до нитки Ману. - Вы что-то забыли?
   - Синдзи-сан... - она сглотнула, стряхивая воду с волос. - Мы... мы можем немного поговорить?
   Всё его лицо, казалось, осунулось.
   - Если вы действительно хотите, - сказал он.
   Он впустил её. Она повесила мокрую куртку на пустую вешалку у двери и сняла обувь. Он не стал ждать, и она сама вошла в спальню, обнаружив его на своём посту на жёстком деревянном стуле.
   Мана резко остановилась. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. В доме стояла тишина. Никакого Бетховена, чтобы заполнять паузы в их диалоге. Это наполнило её иррациональным ужасом. Внезапно его слова начали повторяться в голове снова и снова.
   Тот, кого я убил. Тот, кого я убил. Тот, кого я убил.
   Несмотря на это, она не могла смотреть на человека перед ней как на убийцу. Она не думала, что в нём это было. Она провела всю свою жизнь в окружении тренированных солдат и была довольна хороша в определении этой искры в людях, этой решимости на убийство - не из спортивного интереса, а когда твоя жизнь в опасности.
   В Сорью она была. Она была уверена. Даже в нынешнем состоянии её способности впечатляли. Она, возможно, могла прорваться через несколько дивизий без особых проблем.
   Но Синдзи... его никогда не обучали убивать. Да, он регулярно попадал в ситуации на грани жизни и смерти, но это происходило во время боёв с огромными монстрами. Это не то же самое, что направить оружие на другое человеческое существо и обладать выдержкой, чтобы спустить курок для самозащиты.
   Он был гражданским. Он имел ум гражданского. Жизнь священна. Жизнь стоит спасения, во что бы то ни стало. Типичная идеалистическая слабость масс. Но Синдзи должен был считать это правдой.
   И каким-то образом это заставило Ману жалеть его ещё больше. Он не имел ни дисциплины ума солдата, ни невроза серийного убийцы. У него была лишь прочно укоренившаяся мораль и этика лицемерной культуры жизни и она должна была разъедать его изнутри.
   Это заставило её решиться быстрей.
   Дождь продолжал стучать по окнам и крыше. Вспышка молнии осветила комнату. Мана начала говорить.
   - Когда мне было четырнадцать, я была вовлечена в проект "Trident". Это была военная операция, спланированная из-за беспокойства о власти и финансах, которые давали NERV Евангелионы. Тогда я уже была в JSSDF, - она остановилась, наблюдая за его удивлением. - Trident была боевой машиной, спроектированной для сражения и с Ангелами... и с Евами. Она была впечатляющей, насколько это позволяло железо. Но в сравнении с Евангелионами... как водяной пистолетик на фоне танка. Я была одной из пилотов.
   Синдзи вскинул брови, но продолжал молчать.
   - Но пилотирование было не единственной моей способностью. Армия разработала план, вращающийся вокруг Trident, - её глаза смотрели прямо на него. - JSSDF никогда не смогли бы воспроизвести так называемые АТ-поля, которые были у Ев. И поэтому мы были в очень невыгодном положении. Миллиарды йен были потрачены на изучение и разработку силовых полей. И ни одно из этих исследований не удалось.
   Синдзи подумал о Каору.
   - Поэтому придуманный план состоял в том, чтобы кто-то проник в NERV и выяснил всё, что только мог. Армия, как и некоторые страны, годами посылали шпионов во многие отделения NERV и все они... в итоге оказывались мертвы.
   Синдзи подумал о Кадзи.
   - Поэтому военные подумали: "Эй, а почему бы нам не послать шпиона, но не через официальные каналы NERV, а через пилотов".
   Синдзи вновь подумал о Каору.
   - Шпион должен был подружиться с одним из пилотов. Самым доступным. Вы, Синдзи-сан, были целью.
   - Это меня не удивляет, - сказал Синдзи.
   Мана прикусила губу.
   - Вы были выбраны, потому что... из-за вашего прошлого решили, что вами легче всего... манипулировать. Что вы были легчайшей целью, - она ждала какого-нибудь признака злости или неудовольствия, но так и не дождалась. - Шпион сблизился бы с вами и попал бы в NERV, может, даже в Еву, и доложил бы обо всём, включая вас и других пилотов, иерархию NERV, всё. Потом, судя по обстановке, JSSDF оставило бы шпиона рядом с вами, похитило бы вас или устроило нападение.
   Во время следующей паузы Маны Синдзи заговорил.
   - Военные действительно верили, что их машина выдержала бы против Евангелиона?
   - Нет. Они знали, что это была бы неравная битва. Поэтому у них была страховка, - она глубоко вздохнула перед решительным шагом. - Синдзи-сан, я была шпионом, которого они собирались отправить к вам. Я должна была... сблизиться с вами... может быть, даже интимно... и потом, если бы началась битва... вы были бы не способны сражаться. Потому что я была против вас.
   Дождь снаружи не прекращался. Окна превратились в мозаику. Молнии, впрочем, прекратили сверкать, гонимые ветром в другое место. Мана задним числом понадеялась, что не забыла поднять окна в машине.
   Синдзи смотрел на столик между ними, на пол сквозь его стеклянную поверхность. Он смотрел, как она сжимает ступни.
   - Вы очень хорошо меня знали, - тихо сказал он. - Думаю, я был бы от вас без ума.
   Он сжал свою правую руку и посмотрел на кулак. Где-то в глубинах дождя он услышал, как падает оторванная голова в озеро LCL.
   - Вы и впрямь были настолько уверены, что я бы не стал сражаться против друга?
   Мана облизнула губы.
   - Мы рассчитывали на это.
   - Да, - сказал Синдзи, задумавшись на миг. - Тогда вы были бы правы.
   - Вы были для нас... крайне интересны.
   Дождь продолжал идти.
   - Почему вы не осуществили этого? - спросил он её.
   - Я... ну, я думаю, что в NERV как-то узнали. Всё было неофициально, но несколько ключевых членов проекта были... убиты. Никто так и не выяснил, кто это сделал. Перед лицом... уничтожения... армия свернула "Trident". Потом... несколько месяцев спустя...
   - Третий Удар, - закончил Синдзи.
   - Да.
   Он закрыл глаза.
   - У вас не будет проблем после того, как вы мне рассказали? Не то чтобы всё это имеет сейчас значение, но...
   - Нет, если только вы не донесете, - быстро сказала она.
   - Не буду.
   - Спасибо.
   Синдзи посмотрел в окно.
   - Кажется, погода портится, - он встал. - Могу я вам что-то предложить? - он не стал ждать ответа и направился на кухню. - Боюсь, я все ещё не могу предложить многого. Они не дают мне выбирать продукты.
   Мана встала и последовала за ним. Вход на кухню был частично скрыт от взгляда с её места книжным шкафом. Она вошла и увидела, что Синдзи стоял у плиты, поставив чайник кипятиться. Кухня была без пятнышка, чистота на грани одержимости. Или просто из-за переизбытка свободного времени. Мана остановилась в проходе, наблюдая за ним.
   - Вы не злитесь? - спросила она.
   - У меня нет причин, - он вздохнул. - Это всё в прошлом. Я никак не могу этого изменить. Желания кончатся ничем. Всё, что я могу сделать, - это отпустить. Я... больше не хочу злиться.
   Мана провела тыльной стороной ладони по своему потному лбу. В её голову пришла непрошенная мысль о ярости берсерка. Она точно могла согласиться, что разгневанный Икари Синдзи ничего хорошего из себя не представлял. Но её продолжало волновать, почему он отказывался злиться.
   Вода нагревалась мучительно медленно. Словно он пытался расплавить сухой лёд мокрой спичкой. Синдзи держал свой взгляд на чайнике, маленьком дешёвом куске металла, которого с трудом хватало на две полные чашки. На его корпусе были царапины и пятна, а на конце носика маленький скол. Синдзи продолжал смотреть на него.
   Мана наблюдала за ним. Образ его худой фигуры, запертой в белизне кухни, показался ей очень грустным. Он был заключён в бледной оболочке в обречённом мире, за судьбу которого винил себя.
   - Вам когда-нибудь бывает одиноко? - тихо спросила она.
   - Да. Конечно. Я всего лишь человек, - он быстро нахмурился. - Но я научился справляться с ним. Я обязан был привыкнуть к нему. Если я буду думать о плохих сторонах моего нынешнего положения, то это лишь приведет меня в отчаяние. Это...
   - Что?
   - Сведёт меня с ума.
   Она перевела взгляд на его запястья. Они были спрятаны за длинными туго застёгнутыми рукавами.
   - Вы сказали... - начала Мана, - во время нашей первой встречи... что вы видели Удар. Что он лишил вас рассудка, - Мана прикусила губу. - Как... вы сказали, он потом к вам вернулся. Как вы это сделали?
   - Я не знаю на самом деле, - сказал он. Не было ни лжи, ни увиливания. - Всё, что я знаю - это то, что сейчас я жив. Думаю, этого было достаточно.
   - Каким он был? Удар?
   - Сейчас он как сон. С каждым днём чуть-чуть расплывается. У меня остались лишь туманные вспышки. Они обычно незаметно подкрадываются ко мне и я никогда не готов к ним полностью. Вы могли подумать, что я буду способен справляться с ними из-за моей молодости. Думаю, у вас было очень трудное детство, - сказал он. Если он и чувствовал себя неловко, спрашивая у неё напрямую, то скрыл это. - Я думал, что только NERV прибегал к использованию детей.
   - Меня тренировали, - сказала Мана, - с самого раннего возраста. Это было долго, трудно и больно. Они использовали детей из-за успеха NERV с подростками. Проект "Jet Alone" провалился, и иностранное финансирование иссякло. Trident был последней надеждой военных сражаться с ООН и NERV.
   - JSSDF прекрасно справились с нападением на NERV, - возразил Синдзи.
   Мана покраснела от стыда.
   - NERV никогда не готовились отражать атаки людей. Не думаю, что они вообще думали об этом.
   - Сомневаюсь, - холодно сказал он. - Думаю, они всегда знали, что до этого дойдёт.
   Он продолжал стоять спиной к ней.
   - Почему вы остались в армии?
   - Долгое время это просто был мой образ жизни, - медленно объяснила она. - Но после... когда я вернулась, я почувствовала, что если могу чем-то помочь, то должна сделать это.
   Синдзи медленно повернулся. Он выглядел так, словно она только что сказала, будто Санта-Клаус живёт по соседству.
   - Что вы сказали? - спросил он вновь.
   Она нервно кашлянула. К чему всё это было?
   - О чём вы, Синдзи-сан?
   - Всем Детям было по четырнадцать лет и пилотировать нас заставили либо силой, либо обманом. Никто из нас не делал этого, потому что хотел, - он предугадал её следующие слова. - Ни Аска, ни Аянами, ни Тодзи. Так что, в интересах честности, мне очень хотелось бы знать, почему вы служили. Почему продолжаете.
   "Чтобы найти тебя".
   - Я сказала вам правду. Это всё, что я умела. И я действительно хотела помочь людям. Я просто чувствовала, что армия была самым лёгким способом добиться этого, учитывая моё прошлое. То есть, да, у меня есть проблемы с ними и их методами, но этом новом мире я действительно верю, что они пытаются творить добро. Я тоже пытаюсь. Честно.
   Синдзи повернулся обратно. Он осторожно взвесил её слова.
   - Понимаю. Извините. Я уже долго не встречал таких, как вы. Вы кажетесь искренней. Я не привык к такому. Встреча с такой, как вы... заставляет меня думать, что оно того стоит.
   - Что стоит?
   - Продолжать жить.
   - Вы... вы хотите своей смерти? - спросила Мана. - Неужели это настолько плохо? Вы действительно хотите вновь увидеть этих людей? Всех, кого потеряли? Даже если бы могли, вы ненавидите себя настолько сильно? Я не думаю, что вы заслуживаете и половины той боли, которую вам приходится терпеть. Никто не может сказать, что это честно.
   Мана шагнула к нему, разведя руки в ободряющем жесте.
   - Но вечное молчание вам не поможет. Заперев себя в самодельной тюрьме, вы ничего не добьётесь. Из этого не выйдет ничего хорошего. Вы только раните себя. Так что, пожалуйста... кем был Каору? - спросила она его.
   Мана не могла поверить, что мужчина перед ней был убийцей. Он мог быть склонен к депрессии, может быть даже к вспышкам ярости, но она отказывалась видеть его хладнокровным убийцей. Она искренне не думала, что в нём было это.
   В глубине души Мана осознала, что рассказ об её прошлом был лишь попыткой заставить его вернуть долг, заставить рассказать о Каору.
   Все человеческие, сострадательные, заботливые части её личности желали, чтобы этот трюк не удался. Но не эти части сохраняли ей жизнь последние десять лет. Не они служили ей, когда она вернулась, а мир лежал в руинах. Они никогда не помогали ей, когда она с криками просыпалась из-за кошмаров.
   Чайник пронзительно засвистел. Синдзи выключил горелку, но не снял его. Он закрыл глаза и пожелал просто исчезнуть.
   Знание ничего не изменит, наконец подумал Синдзи.
   Он устал. От лжи, от отговорок, от уловок, от секретов и всего прочего, что ассоциировалось с его жизнью. Он хотел, чтобы хотя бы часть этого прекратилась.
   - Каору был первым человеком, что я когда-либо убил, - сказал Синдзи. - Он был единственным человеком на моей памяти, который сказал, что любит меня. Он сказал это, и потом я убил его. Я раздавил его в своей руке и почувствовал, как его кости и органы выдавливаются между моими пальцами, смотрел, как его оторванная голова летит к моим ногам. Я убил его, а потом убил каждого человека на Земле. Это был лёгкий выбор.
   Внутри меня есть что-то. Оно управляет моими мускулами и телом, заставляя меня жить, разговаривать и действовать, но в конечном счёте это лишь бледная имитация. Как попугай. Или младенец. Настоящий я, тот, что сражался годы назад, умер. Он мёртв уже много лет. Он умер вместе с Каору. А сейчас здесь остался лишь зверь. Нечто, что украло человеческий облик и повадки, но никогда не сможет достичь человечности. Я попытался убить его однажды, и не смог.
   Я обменял бесчисленные жизни для того, чтобы продолжить свою. Никто из них не заслуживал смерти. Я с трудом могу подумать хоть о ком-то, кто заслуживал бы смерти. Это как запереть человека в тёмной комнате без окон и дверей и сказать ему подождать до конца времён. Вот где я сейчас.
   Он обернулся к ней. Его глаза были темны и жестоки, словно наступающий шторм.
   - Вы не можете помочь мне, доктор Кирисима. Никто не может. Благодарю за попытку, потому что теперь я понимаю, что вы этого хотите. Но это бесполезно. Сейчас я зверь, больше чем когда-либо. Сейчас у меня нет богатства отговорок вроде юности, или неопытности, или страха, или невежества. Я пережил всё это. У меня осталось только знание, и оно делает меня невероятно опасным.
   Он сделал шаг к ней, а она сделала шаг назад.
   - Если вы действительно хотите помочь мне, то убейте меня. Это всё, что кто-либо может сделать для меня сейчас. Мне надоело говорить. Мне надоело действовать. Мне надоело думать. Мне всё это надело. Я держу вещи при себе не из злобы и не для того, чтобы немного отомстить. И не для того, чтобы пытать себя. Это для того, чтобы держать вас, дураков, на безопасном расстоянии от проклятия Евангелиона. Из него не может выйти ничего хорошего. Я не могу позволить вам знать что-либо. Потому что вы просто вернётесь на базу и доложите, и это знание вновь будет использоваться для того, чтобы ранить, грабить и разрывать всё, чего касается.
   И единственный способ это предотвратить, единственный верный способ, - это убить меня. Вот единственная помощь, которую вы сможете мне оказать.
   Синдзи повернулся к плите. Он вздохнул, словно старик.
   - Если вы не возражаете, - сказал он тихо, - я действительно устал. Мне хотелось бы отдохнуть. Извините, что не могу проводить вас.
   Мана попыталась придумать, что сказать. Что-то, чтобы утешить его, или заставить увидеть, что дела могут пойти лучше. Но все слова звучали ложно и неестественно. Она смотрела на его спину и гадала, сколько уже было на этом месте до неё. Сколько врачей и военных агентов допрашивали его, избивали его, сделали его таким.
   Это был не тот человек, который снился ей долгие годы. Это был не тот Синдзи, с которым она хотела встретиться. Это был сломленный человек. Он двигался, как живой, но это и всё. У него не было душевных волнений, желаний, мечтаний или стремлений. Он потерял всякую надежду на то, чтобы исправить себя и своё положение. Осталась лишь бледная имитация, пустая оболочка, наполненная ненавистью к себе, сожалениями и болью.
   Таким был Икари Синдзи вне её личных желаний и фантазий. Вот кем он был. Не существовало бравого героя, или учтивого супермена, или бесстрашного чемпиона. Осталась только тьма.
   И в первый раз с тех пор, как они встретились, Мана гадала, была ли смерть действительно последним выбором для него. Он пережил Ангелов, Ев, людей и даже собственную руку. Казалось, он был обречён жить несмотря ни на что.
   В юности у Маны были тяжёлые времена, но она никогда всерьёз не задумывалась о суициде. Она неожиданно осознала, насколько разными они были, и что никакие разговоры или похожий жизненный опыт не помогут построить мост над этой пропастью.
   Мана опустила голову, повернулась и ушла. Она больше ничего не могла сделать. Она покинула стерильную кухню, забитую книгами спальню, узкий коридор, каменную дорожку. Окна её машины, как она отвлечённо заметила, были закрыты.
   Часть её не могла признать, что вот так закончились её поиски. С тихими отчаянием, со всхлипами вместо грома. Когда она начала это путешествие, она не сомневалась, что будет способна помочь ему. Мысль о неудаче не посещала её голову. Она думала, что их почти одинаковое прошлое давало ей преимущества перед теми, кто был до неё. Но, как и все её прочие козыри, оно оказалось бесполезным. Они лишь потратила время впустую и скоро должна будет сказать это Тэйперу. А потом новенький военный врач заменит её, и цикл будет продолжаться до тех пор, пока что-нибудь не убьёт Синдзи.
   Но что бы поменялось, если бы она знала? Что, по её мнению, должно было произойти? Что военные получат всё, чего хотели, и она с Синдзи уедет в закат? Неужели она всегда была настолько глупой? Она всегда цеплялась за клочок идеализма, ведь без него она бы ничем не отличалась от безлицых выживших, которых слушала каждый день. Она хотела думать, что сильнее их. Что она не впадет в отчаяние при первых признаках неудачи.
   Мана открыла машину и села за руль. Она вцепилась в него до побеления костяшек. Она смотрела на дом Синдзи и в полной мере почувствовала вес своей неудачи. Она не могла подумать ни о чём ещё, что могла бы сделать для него. Её жизнь словно рассыпалась между пальцами, а она могла лишь смотреть. Мотивацию всей её жизни только что выдернули из-под её ног. Ей больше не на чем было стоять.
   Мана не почувствовала, как из её глаз потекла первая, вторая, третья слеза. Но вскоре она поняла, что плачет. Не слишком сильно, лишь достаточно для того, чтобы её тело сотрясалось, а лицо намокло. Лишь достаточно для того, чтобы она гадала, по кому плачет. Мир купался в слезах. Что ему ещё немного?
   - Проклятье, - прошептала Мана. Она сердито потёрла глаза. - Проклятье.
   Они ничего не могла сделать.
   - Проклятье.
  

Глава 7

  
   Клаксон был вращающейся красной головной болью, пронзительно изрыгающей электрические вопли. Слышать его было больно. Видеть его было больно. Он ежесекундно напоминал Синдзи, что тот не хотел здесь находиться.
   Его шаги, как и шаги мужчин по обе стороны от него, громко и глухо гремели по узкому мостику, перекинутому через тёмную яму бездны, что тянулась дальше, чем могли видеть глаза. Он шёл по мозаике из металлических мостиков, пересекающих воздух подобно паутине. Над ним и под ним были люди. Некоторые смотрели на него. Другие нет.
   Он чувствовал, что не может контролировать своё тело. Ноги несли его вперёд, руки позволяли мужчинам держать его. Он попытался заговорить, спросить, куда они идут, но не смог вымолвить ни слова.
   Громкоговоритель расколол воздух.
   "Погодные условия в норме. Воздушное пространство свободно на десять минут. Геотермальные условия номинальны. Сдвигов земной коры не обнаружено. Электромагнетизм в норме. Все условия в Токио-2 в норме. База готова к активации. Все системы готовы. Все системы в норме".
   Клаксон заревел.
   Ведущий его здоровенный иностранец с выпирающим подбородком обернулся к Синдзи.
   - Забирайся, пацан.
   Мостик оканчивался в стене, высоко возвышавшейся над его головой и начинающейся глубоко под ногами. Из стены вырисовывалась заключённая в ней огромная белая рука. Сочленения, масса, линии и отметины были знакомыми, потому что он знал их.
   Осознание заставило его закричать.
   Охранникам, толкавшим его вперед, внезапные сильные протесты пришлись не по душе. Когда Синдзи начал биться на месте, в его живот прилетел удар.
   - Идиоты! - закричал мужчина с челюстью. - Он должен быть невредимым! Просто засуньте его в капсулу.
   Он продолжал кричать.
   Двое охранников промаршировали вперёд, таща Синдзи по мостику. Они прошли через узкие ворота и оказались в самом отсеке.
   Это был незаконченный Евангелион, насколько он мог видеть. У него не хватало брони, он был покрыт толстыми кожаными лоскутами, которые скрывали его суставы и углы. Приблизившись к нему, Синдзи узнал безглазое лицо, большой искривлённый рот и губы, бугор на спине, откуда должны были вылезать крылья. Это было одно из созданий, что убили Аску, что украли лицо Рей, что заставили его увидеть конец света.
   Он продолжал кричать.
   Но они были сильнее его. Охранники и человек с челюстью затолкали его, дёргающегося и вопящего, в раскрытую капсулу. Она была серой. Она не имела номера.
   Его горло болело. Он больше не мог кричать.
   - Я не... я не хочу, - хныкал Синдзи. - Пожалуйста, не заставляйте меня...
   - Заткнись и залезай, говнюк, - прошипел солдат справа. - И не вздумай ничего выкинуть. Мы можем убить тебя и твою сучью подружку, если ты что-то сделаешь.
   Его толкнули вперед, сквозь люк, ударив плечом о металл. От боли ему перехватило дыхание. Люк закрылся, прежде чем он смог посмотреть наверх. А когда посмотрел, ему стало плохо. Ручки не было. Он был в ловушке.
   Его слабые руки беспомощно застучали по стенам капсулы. Его голос начал срываться.
   - Выпустите меня! Пожалуйста! Пожалуйста! Господи, пожалуйста!
   Его вопли уже начали слабеть, когда LCL достигло лица. Он подумал, можно ли гипервентилироваться в этой жидкости цвета меди? Ещё он подумал, кем же он сейчас дышит. Они собрали эту кровь в море? Тело какого разложившегося друга входит в него во время коротких испуганных вдохов? Не Кенске ли это щекотал ему нос? Не Рицко-сан ли проскользила вниз по глотке? Не Мисато-сан ли плескалась в лёгких?
   - Выпустите меня! Боже, прекратите! - он задёргался в панике. - Выпустите меня!
   Соединение было установлено, и контактная капсула растворилась. Он ощутил тупое прикосновение пытающейся синхронизироваться с ним Евы, неуловимое расширение его ума и тела, словно нечто пыталось забраться ему под кожу. Буквально это и происходило на самом деле.
   Синдзи закрыл глаза, пытаясь заставить себя отключиться.
   "Просто не думай. Ничего не делай, и ничего не произойдёт. Не думай. Не произойдёт ничего плохого. Может... может, внутри даже и нет никого".
   - Привет.
   Две тонкие руки обняли тело Синдзи, и на его плечо упало лицо. Он обернулся и увидел, как на него смотрит Каору Нагиса. Его глаза отсутствовали, губы были искривлены в беззубой улыбке. Когда он наклонил голову, на мгновение стала вида его шея, и Синдзи увидел, что её покрывали маленькие глаза, рты и пальцы. Он посмотрел вниз. Каору был обнажён, нижняя половина его тела сплавилась в гротескную массу плоти, трубок и кабелей у основания сиденья. Бледная кожа была усеяна пустыми глазницами, зияющими ртами, скрюченными указательными пальцами.
   - Я хочу показать тебе кое-что, - сказало создание Синдзи. Стены капсулы исчезли во вспышке света, и мир за ними был огненным адом. Он увидел, как появляются другие белые Евангелионы, как их рты широко открываются и проваливаются за шеи, позволяя высунуться головам Каору. Все они улыбались.
   Синдзи закричал, размахивая руками и ногами. Его глаза были закрыты, но он всё равно мог видеть. Он видел Каору, плавающего в стеклянной трубе. Он видел Гиганта Света. Он видел создание белых Ев. Он видел странных мужчин и говорящие монолиты. Он видел Рей. Он видел Аску, разорванную на куски. Он видел Аску, умирающую в своей капсуле. Он снова видел Рей, гигантскую, белую и божественную. Он видел, как каждый человек на Земле превращается в лужу LCL. Он видел свою мать. Он видел своего отца.
   Он попробовал на вкус своего отца, его изуродованный торс лопнул меж зубов. Кости хрустели как сухари. Он мог чувствовать, чувствовать: зубы, давящие с ужасным давлением, волосы и кожу на гладкой эмали... треск черепа, раскалывающегося натрое, мозг, выплёскивающийся на зубы, язык и губы. Он сожрал своего отца и почувствовал, как чужие знания втекают в него. Он сожрал его душу и почувствовал, как чужие эмоции перемешиваются в животе.
   - Взгляни на это, - сказал Каору.
   Чёрное яйцо Лилит кружилось в руках Рей. Души летали вокруг него, влетали в него, все воющие об освобождении, все жаждущие увидеть их нового Бога. Синдзи слышал их всех, их голоса, крики, эмоции складывались вместе в его голове. Он мог ощущать, как они делают дыры там, где проходят, оставляя за собой спиральные следы кровавых слёз. Он мог ощущать, как они опустошают его мозг, отражаясь от внутренностей черепа. Вскоре между тем, что он видел и тем, что осознавал, не осталось фильтра. Его глаза предоставляли ему всё, а он никак не мог это осмыслить.
   Он увидел Третий Удар во второй раз в своей жизни. Увидел и вновь потерял рассудок.
   Три месяца спустя Икари Синдзи вскрыл себе вены.

***

   - Синдзи-сан, здравствуйте. Надеюсь, это не неудобное время?
   - Мои дни на удивление лишены удобных и неудобных времён, доктор Кирисима. Есть только время, - он издал звук, похожий на вздох, но не совсем. - Входите.
   Мана перешагнула через порог, улыбаясь хозяину. Он выглядел утомлённым и уставшим. Как и всегда.
   - Вы... ужасно выглядите, Синдзи-сан, - сказала она. - Я вас разбудила?
   - На самом деле да. Нет, не извиняйтесь. Мне в любом случае не следовало спать в середине дня.
   - Ну, вы совершенно не выглядите отдохнувшим.
   - Полагаю, что да. Это... это был лишь старый кошмар. Представьте себе, мне двадцать шесть и я всё ещё их вижу. Немного смешно.
   - Нет, - сказала Мана, сильно нахмурившись, - вовсе нет. Думаю, если у кого и есть право на плохие сны, то это у вас, Синдзи-сан.
   - Право на кошмары... звучит довольно жалко, - он провел её к дивану, и вновь сел на стул напротив. - Извините за грубость, но почему вы здесь? Нам больше нечего обсуждать. Я больше ничего не могу сказать вам.
   - Я не думаю, что это так, - Мана вглядывалась в него. - Для начала вы можете сказать, почему вы всегда так далеко от меня. Я не укушу вас, обещаю.
   Синдзи нахмурился, заморгав в замешательстве.
   - Ну, я... я просто подумал, что вам будет удобнее сидеть напротив меня. Разве так не легче управлять интервью?
   - Может быть... но я не могу не чувствовать, что вы манипулируете мной, Синдзи-сан.
   - Что? Как?
   - Этот диван мягкий и я утопаю в нём. Вы сидите на жёстком стуле и выше меня. Можете сказать, что не пытаетесь добиться некоторой власти надо мной? - лицо Маны оставалось безэмоциональным, заставляя его гадать, была ли она разозлена на самом деле.
   - Я никогда не думал об этом. Я просто думал, что диван более удобен для вас. Я... другие комнаты в доме не настолько удобны и я всегда говорил с людьми здесь, вот так... Простите. Я честно не пытался заиметь преимущества, доктор.
   Лицо Маны не менялось.
   - И я честно не верю, что первая подняла эту тему, - сказала она.
   - Ну... нет, но...
   Она засмеялась, прижав ладонь ко рту.
   - Я не злюсь на вас за это, Синдзи-сан. Думаю, вам уже смертельно надоели военные псы, дёргающие вас каждый день. Я полностью понимаю.
   - Я не считаю вас псами, - сказал он.
   - Верно. Кем вы нас считаете? Стервятниками? Демонами?
   - Вы делаете свою работу. Если бы в моём распоряжении находился некий подросток-пилот биомеханической боевой машины, который был напрямую вовлечён в последние несколько месяцев мира, то я бы тоже его допрашивал. Я не могу злиться на вас, доктор. Это ниже меня.
   - Это... великодушно с вашей стороны, - признала Мана. - Хотела бы я прощать людей так же, как вы.
   - Я никогда не говорил, что простил кого-то. Просто теперь это больше не имеет значения.
   Наступила короткая неловкая пауза.
   - Итак, - наконец спросила Мана, - хотите сесть на диван со мной?
   Синдзи наклонил голову, тихо улыбаясь. В первый раз она увидела у него неприкрытые эмоции.
   - Если вы этого хотите.
   - Всё ещё желаете угодить, Синдзи-сан? - она не могла упустить возможность немного его подразнить.
   - Ничего не могу поделать. Сейчас я уже не получаю шанса так часто.
   Он сел рядом с ней, стараясь не смотреть в её сторону. Мана косилась на него краем глаза, про себя улыбаясь тому, какими угловатыми и острыми казались ей очертания его тела.
   "Он такой худой!"
   Некоторое время они молчали, Мана собиралась с мыслями о том, как продолжить, Синдзи просто получал удовольствие от человеческой компании. В конце-концов первым решился заговорить он.
   - Могу я задать личный вопрос, доктор?
   - Эмм... это зависит от того, насколько личный.
   - Ничего странного. Просто... мне интересно, что вы думаете обо мне, - Синдзи взмахнул руками. - Не то что бы я был эгоманьяком или ещё что, просто... ну, все, с кем я говорил с тех пор, как вернулся... они либо ненавидят меня, либо боятся меня, либо преклоняются передо мной. Некоторые скрывают это лучше других... как вы, - он взглянул на неё, нахмурясь. - Простите. Не хочу, чтобы вы почувствовали себя неловко.
   - Нет, нет. Нет. Это... я имею в виду, ну... я думаю, что вы заработали право спрашивать у людей такое, - она вздохнула. Мана никогда не считала себя тем, кто легко выставляет эмоции напоказ, но она думала, что её мнение о Синдзи было довольно очевидно. Почему он спросил? Он слишком умён, чтобы не знать.
   Но она хотела рассказать ему, хотя бы для того, чтобы помочь залечить его израненное эго.
   - Честно, - сказала она, - я... ну, я думаю, что вы, по сути, хороший человек в плохой ситуации. Вы умны, сообразительны и, кажется, хотите помогать людям. Не то чтобы вы были идеальны, конечно. Я... ну, вы очень сильно фокусируетесь на плохом. Не то чтобы ваша жизнь была устлана розами, но... вы, кажется, не желаете видеть хоть что-то хорошее. Словно вы используете свой интеллект для того, чтобы защитить себя от эмоций. Лично я думаю, что вы недооцениваете себя. Я... конечно, я не знаю, через что вы прошли, или каково это - жить в изоляции, но... я не знаю. Грустно видеть кого-то настолько измученного, - она вновь вздохнула и пожала плечами. - Вот что я думаю.
   - Спасибо, - сказал Синдзи после паузы. - За честность.
   Она кивнула.
   - Я всегда стараюсь, - Мана почесала руку. - Ну, что вы думаете обо мне? Только честно, Синдзи-сан. И да, я спрашиваю, потому что я эгоманьяк.
   Он посмотрел на неё, изучая черты её лица.
   - Сколько вам лет? - спросил он.
   - Ч-что? Что? Причем тут это...
   - Вы сказали, что в 2015 году вам было четырнадцать. Хотелось бы знать, сколько вам сейчас.
   - Мне... - Мана остановилась. Ей было не двадцать шесть. Хотя шёл 2027 год. Она, как и все, потеряла несколько лет в море. Потеряла из-за Евангелионов. - Мне двадцать четыре, - сказала она, не глядя на него.
   - Понятно... - он откинулся назад и вздохнул. - Что я о вас думаю... я думаю, что вы умный, мотивированный человек, который порой старается слишком сильно, но имеет добрую душу. Я думаю, что вы хороший человек, вы помогаете людям, которым не хватает вашей силы и храбрости. Я думаю, что, может быть, иногда вы злитесь из-за своей работы или этого мира, но не позволяете никому это увидеть. Вы хорошо держите людей на расстоянии, если хотите. Но вы не холодны. Это в такой же степени для их защиты, как и для вашей, - он сделал паузу. - Также я думаю, что у меня перед вами долг, который я никогда не смогу вернуть. Тот же долг, который я имею перед всеми, кто вернулся. И всеми, кто не вернулся.
   Она потратила минуту на осмысление всего, что он сказал.
   "Ему надо заниматься моей работой", - покраснела она.
   - Спасибо, Синдзи-сан, - Мана быстро заморгала, отгоняя влагу с глаз. - Я... хотелось бы мне встретиться с вами... тогда. До всего этого... до... всего этого...
   Синдзи слабо кивнул.
   - Вы были бы сильно разочарованы. Я не легенда, какой меня пытаются выставить люди, - он выдохнул. - Я не Бог, как говорят люди.
   - Я не думаю, что вы Бог. Но я думаю, что вы легенда. Я думаю... вы герой.
   И она верила в это. Она верила, несмотря на указания армии, несмотря на потоки пропаганды ООН и JSSDF. Она хотела верить в это.
   Потому что он был как она: ребёнок, силой втянутый в тёмный мир взрослых; они - дети без детства. Их заставили так быстро вырасти, лишали невинности до тех пор, пока не остались только машины. Машины, рождённые сражаться и убивать ради трусливых взрослых, которые боялись замарать руки.
   Синдзи был настолько же жертвой, как и она, может быть, ещё больше. Он был гражданским. Его затянули в эту тьму без тренировки или хоть какой-нибудь подготовки. И в результате получился лишь этот сломленный человек.
   Судьба была жестокой, злой чертовкой. Она забирает без предупреждения или сожаления, и никогда не остаётся, чтобы помочь собрать осколки. Мана видела слишком много раз, как внезапно жизнь бьёт, чтобы разрушить самые тщательно выстроенные планы. Она переживала это слишком много раз.
   Она жила так последние восемь лет. Неутомимо охотясь за правдой, которую имел сидящий рядом с ней мужчина, пробираясь сквозь несчастья бесчисленных анонимных выживших, каждую ночь тихо страдая в одиночестве. Вот чем действительно была её жизнь: вся боль, страх, растерянность и кошмары были ради того, чтобы добраться сюда. Она была уверена, что это мгновение было кульминацией всей работы и трудностей её жизни. Она искренне верила, что была предназначена для того, чтобы быть здесь, чтобы встретить его, чтобы узнать правду. Это было предопределено.
   Не в первый раз Мана начала гадать, каким бы он был, если бы они встретились вне этой унылой обстановки. Если бы план из прошлого был осуществлён. Высокомерная часть её представляла, что она могла быть способна решить все его проблемы и, в свою очередь, спасти мир. Маленькая щекочущая часть её, что ещё имела желания и мечты, представляла чистые и яркие отношения, которые дарили им надежду и силу. Но рядом с реальным Синдзи это было лишь бесполезное витание в облаках.
   Она посмотрела на него. Мальчик из бесчисленных фотографий досье пропал; больше не было нежных изгибов линий его молодости. Сейчас он был мужчиной, весь о углах и краях. Всё в нём теперь было длиннее и острее. Он казался почти хрупким. Сильный контраст по сравнению со всеми её ранними фантазиями о лихом супермене, который побеждал Ангелов щелчком пальцев. Но она удивлялась тому, что не была разочарована. Она обнаружила, что правда, реальность нахождения рядом с Икари Синдзи, какую бы форму он не принимал, была куда лучше любого из её праздных размышлений или личных желаний. Он был здесь и реален, несмотря на худобу, мрачность, грусть и перенесённые пытки. Он был реален.
   И он не был непривлекательным, ликовало её внутреннее животное. Мягкая милость, так часто заставлявшая её чувствовать тепло, отсутствовала, но эта тьма и грубость были логичным итогом его жизни. Он был красив, в задумчивой, депрессивной манере. Обычно не в её вкусе. Ей нравились те, кто мог заставить её смеяться, заставить её забыть. При взгляде на Синдзи она вспоминала всё негативное о себе и своём прошлом. Она видела тёмное отражение себя.
   Но он был здесь - мечта, которую она несла с собой почти десять лет, во плоти. Человек, с которым она хотела встретиться больше, чем с кем либо. Они искренне верила, что он был причиной её возвращения. И сейчас он был здесь, рядом с ней, дышал тем же воздухом, сидел на том же диване, проживал ту же жизнь. Он был здесь. И она была здесь.
   Она посмотрела на него, её рот приоткрылся и Мана подумала, что собирается поцеловать его. Она отбросила своё обучение и логику, и поняла, что наклоняется к нему. Она почувствовала жар и электричество, словно под её кожей пульсировал огонь, концентрируясь в губах, толкая её вперед, как магнит.
   Её таз перестал подрагивать, когда она поняла, что он холодно рассматривает её. Словно она только что оскорбила его мать.
   - Герой? - сказал Синдзи. - Мне жаль, что вы так чувствуете.
   Захватившая на мгновение Ману подростковая фантазия разрушилась. С изяществом сухой губки меж её ног.
   - Все герои, которых я знал, мертвы, - продолжал он.
   Я в ловушке.
   - Все они погибли в тот день.
   Я хочу умереть.
   - Я не совершил ничего героического или стоящего памяти.
   Я хочу умереть и оставаться мёртвым.
   - Всё, что я могу делать сейчас, - это говорить о них. Сохранять их живыми в моих мыслях и словах, потому что я никогда не увижу их снова.
   Я хочу умереть и не возвращаться.
   - Никогда.
   Я хочу умереть.
   Пожалуйста, Господи...
   Дай мне умереть.

***

   Синдзи лежал в ванне, из вен его вытекала кровь, рядом покоилась окровавленная бритва. Он держал запястье над сливом, с отчуждённым восхищением рассматривая, как его содержимое кружилось в водовороте и пачкало всё вокруг. Всё было красным. Тёмным, блестящим, смертельным красным.
   Было больно, да, но это была та же боль, как и когда он разбил руку об пол, или вытащил глаз, или попытался вырвать язык. Не то чтобы он помнил эти события ясно, но лёжа здесь, наблюдая, как из него вытекает жизнь, Синдзи приобрёл немного ясности ума. Он вновь получил возможность видеть себя, по крайней мере, с безопасного состояния. Он понимал, что умрёт, действительно умрёт на этот раз, совсем как должен был умереть все эти годы назад. Во время Третьего Удара, от руки Зеруила, от руки Бардиила, Матариила, Израфиила, Гагиила, Рамиила, Самусиила, Сакиила, Евы-01, отца, матери, его собственной руки. Все они смазывались и смешивались до тех пор, пока всё его прошлое не стало единым моментом, единым вздохом. Единственная секунда боли, ненависти, страха и одиночества. Единственная непрерывная линия красной жидкости, тянущаяся из глубочайшего пореза на запястье. Он смотрел, как она покидала его и исчезала в сливе, и чем больше исчезало, тем легче чувствовал себя. Он улыбался, когда она исчезала.
   "Ты ещё не должен умирать".
   Синдзи закашлялся, чувствуя холод. Это действительно был конец? Сможет ли он наконец отдохнуть? Он не знал, сможет ли увидеть мать и отца, или Мисато, или Рей, или Каору, или кого-нибудь ещё. Он понял, что ему всё равно. Лишь бы он больше ничего не чувствовал. Лишь бы он мог убежать от чувств. Это было его последнее, единственное желание. Последний эгоистичный поступок.
   "Это не тот мир, что я дала тебе".
   В рай, в ад, в чистилище... ему было наплевать. Не важно, куда он отправится. Он знал, куда заслуживал попасть, и у бесконечных пыток был свой шарм, но эта часть его обычно смущала. Был ли этот ад здесь, сейчас? Были ли это ад, в котором он проснулся на пляже так много лет назад? Он казался им. Может, его смерть сейчас была перерождением. Он попытался вызвать в себе какой-нибудь прилив ужаса из-за такой возможности, но он так устал чувствовать. Он просто хотел отдохнуть.
   "Это не тот мир, что я хотела для тебя".
   Синдзи наклонил голову набок. В ванной вместе с ним кто-то был. Кто-то, кого он знал, кто-то, кого он ещё убил, целую жизнь боли назад. Он не хотел видеть, вспоминать всю вину и ненависть, и не видел. Его эмоции только что закончили крутиться в сливе. Следующей будет его душа.
   "Я не позволю тебе умереть, Икари-кун".
   Аянами Рей стояла над ним, рассматривая его сломленную фигуру. Она встала на колени, сложив юбку школьной формы между ногами. Она провела пальцами по вскрытому запястью, и оно прекратило кровоточить. Она коснулась его лба, и безумие покинуло его глаза.
   "Не так".
   Она улыбалась ему. Той же улыбкой из моря между Землёй и Чёрной Луной, между сознательной жизнью и блаженной фальшью.
   "Аянами".
   Её рука погладила его волосы - нежный, личный жест. Она коснулась его лица. Она всё ещё улыбалась.
   "Аянами".
   Она встала, или же так ему показалось. Он всё ещё чувствовал на себе её мягкие пальцы. Он никогда не подозревал, что что-то может быть настолько приятно. Слёзы падали из его глаз, а кровь оставалась в теле. Кровь, несущая его эмоции, чувства, душу. Теперь они его не покинут.
   "Аянами. Не спасай меня снова".
   Она пропала. Он не мог чувствовать её прикосновения. Он посмотрел на запястье. Лишь глубокий багровый шрам. Он посмотрел на ванну. Лишь пятна багрянца на краях. Он посмотрел на бритву. Она была сверкающей и чистой.
   "Аянами... Не снова..."
   Он был жив и чувствовал это. Он не мог перестать чувствовать это. Вены продолжали слепо снабжать его организм кровью, глухие к саморазрушительным приказам. Он был заперт в этой жалкой оболочке и не мог убежать. Он был обречён жить.
   "Аянами..."
   Жизнь, до краёв наполненная сожалением, обвинениями и агонией. Он был причиной этого ада на земле. Он был причиной смерти столь многих людей. Он был причиной, по которой столь многие ещё не вернулись. Он был проклят жизнью, от которой отказался. Даже его собственная рука не могла остановить её.
   Он был жив, и с каждой стороны его жизни его беспощадно атаковали непомерные провалы и упущенные возможности. Ничто не было пропущено, и его жизнь, весь этот печальный промежуток от начала до конца до начала был остр и отчётлив, и он больше не мог убегать от него. Он переживал каждое поражение, каждое разочарование, каждое вечное отчаяние без паузы или конца. Сокрушительный вес самосознания обрушился на него, и весь разрушенный мир закричал в ушах.
   ЭТО ТВОЁ НАКАЗАНИЕ
   "Аянами... пожалуйста, позволь мне умереть на этот раз".
   Синдзи оставался на полу: рука вытянута к сливу, холодный кафель прижат к лицу. Слёзы продолжали катиться по его щекам.

  

Интерлюдия

  
   - Давным-давно, жил да был один мужчина. Он был амбициозен и бесстрашен. Но всё равно он был мужчиной. Он встретил блестящую молодую учёную и, как говорят некоторые, влюбился в неё. Другие говорят, что для обоих это были отношения по расчёту. Он хотел поддержки её спонсоров, а она хотела отца для своего ребёнка. Об истинной природе этой связи спорили даже их близкие друзья.
   Они поженились вскоре после так называемого Второго Удара. Они поженились и завели ребёнка. Сына. Он был очевидцем первых шагов человечества в начале нового века, годах ада после катастрофы. Ещё он видел, как руки Бога забрали его мать в мир живой смерти. Отец покинул его ради важной работы, самой важной работы на Земле, и они отдалились друг от друга. Некоторые говорят, что они никогда не были близки.
   Мальчик вырос, и был грустным, и слову "нет" его никогда так и не научили. Однажды отец призвал его и приказал сражаться против множества гигантов, угрожавших его королевству, и он сражался, потому что не мог сказать "нет".
   Он сражался, сражался и сражался, и с каждым поверженным гигантом умирала частица его. В конце концов, перед лицом всех потерь из-за его руки он пожелал смерти. И ему была дарована смерть. Он даровал смерть всем.
   Но потом он пожелал иного, и мир в какой-то степени был восстановлен. Его выбор был выбором человечества. Каждый человек должен был выбрать. Между жизнью и не-жизнью. На текущий момент около двух миллиардов выбрали жизнь, включая меня и вас. Остальные заперты в снах друг друга, в месте без физических границ и индивидуальности. Массовый сон, не сильно отличающийся от кошмаров, которые мучают вернувшихся из моря.
   Немногие об этом говорят открыто, но это неопровержимый факт. В наши дни никто не рад ложиться спать. Я знаю, что они есть и у вас. Знакомые сны, в которых на вас глядит бесконечное число глаз, в которых ваше тело разлагается в кровь, в которых ваши мысли покидают голову и их место занимают миллионы чужих. Вы уже не просыпаетесь с криками? Порой я думаю... что снится сыну? А вы?
   - Бессмысленно думать, - сказал Айда Кенске, - и я всё это знаю. Вы позвали меня сюда только для того, чтобы попрактиковаться в рассказывании историй?
   В баре, в котором он сидел, было немного народу. При взгляде из маленькой кабинки в дальнем углу остальные посетители у барной стойки терялись в море сигаретного дыма. Огоньки свободно висели в нём, как звёзды в облачном ночном небе.
   Кенске оглядел мужчину перед ним. Тот связался с ним вчера, назвав его по имени, которое знали лишь его ближайшие контакты. Одно только это сделало поездку обязательной.
   Мужчина был невысок и худощав, с зализанными назад волосами и тонкими усами, расположившимися на губе. Он излучал расслабленную уверенность - преимущество знания слишком многого о слишком многих вещах.
   - Я ожидал, что вы немного знаете, - продолжил мужчина, - но где вы услышали остальное?
   - Там и тут. Неважно где я узнал.
   - Думаю, неважно. У человека есть ненасытная жажда знаний, не так ли? Даже если это знание опасно и под запретом. Человек глупое создание, правда. Вы согласны? - мужчина подождал ответа, но так его и не получил. Он добродушно пожал плечами. - Что вы знаете о трагедии в Токио-2?
   Кенске напрягся на месте, его пальцы сжали стакан.
   - Немного, - признал он. - Она была недостаточно давно для того, чтобы открыто говорить о теориях заговора. Много людей погибло в тот день.
   - Да, погибли многие. Но настоящий вопрос в том, ради чего они погибли?
   - Дайте угадаю, - сказал Кенске, - вы не скажете: "ради независимости"?
   - О, она была толчком к действию, но не основной причиной. Радикалы, в некотором смысле, вызвали это. Смерти столь многих. На самом деле, я считаю, что это было по-своему неизбежно.
   - Неизбежно?
   - Ну, не предопределено или что-то такое. Логический исход.
   - Херня, - яростно прошептал Кенске. - Я знал много хороших людей, которые погибли тогда. Они не вернутся. Причиной был какой-нибудь одинокий псих, ненавидевший ООН. Наверное, озлобленный военный хуесос.
   Мужчина, терпеливо улыбаясь, наблюдал, как Кенске расходует свой гнев.
   - Кто-то из армии? Да. Озлобленный? В некотором роде, полагаю... но вы когда-нибудь думали о том, почему все официальные сообщения были задержаны? Почему тут же после этого ООН ворвались в страну, закрепив свою власть? Почему даже сейчас эта тема для разговоров остаётся табу?
   - Пожалуйста, - сказал Кенске, - просветите меня.
   - N2-бомба, даже не одна, не могла сравниться с разрушительной силой, уничтожившей Токио-2. Кроме того, в то время доступ к такому оружию был только у ООН. И почему Токио-2 не был восстановлен как гражданский город? Его местонахождение делает его логичным кандидатом. Он и по сей день находится под замком армии ООН. Вы не думали об этом ранее?
   Кенске наклонил стакан вперёд, сделав большой глоток. Он закрыл глаза и проглотил жидкость.
   Мужчина мгновение наблюдал за ним и затем продолжил.
   - Что вы знаете о серийных Евах? - спросил он.
   - Что Аска надрала им зад, а что?
   - Ну, это популярная теория, да? - мужчина остановился, чтобы сделать глоток его напитка. Он был тёмно-коричневым. - Серийные модели никогда не предназначались для битв. Это не их основная функция.
   - Не их основная функция? - сказал Кенске. - Постройка девяти Ев, которые не могут драться, кажется немного расточительным решением. И идиотским.
   - Всё зависит от определений. Всё на свете зависит. Возьмём, например, этот бар, - он указал на помещение, в котором они находились. - Некоторые видят его как логово греха. Некоторые видят его как место, в котором можно найти половых партнёров. Некоторые видят его как место для побега от реальности. У всех есть уникальный взгляд на него. Все они одинаково ценны, но, в конечном итоге, все не имеют значения.
   - Потому что?..
   - Потому что только тот, кто его построил, знает его истинное предназначение. Когда вы создаёте что-то, оно свежо, девственно, чисто. Чистый лист. Но когда вы завершаете его, оно, наполненное вашими надеждами и стремлениями, должно войти в реальный мир. А когда оно входит, другие люди начинают добавлять в него функции или забирать их. И в конце концов создатель умирает и его истинная цель забывается.
   - И что? Вы говорите, что Икари Юи задумывала Ев не для сражений?
   - Можно и так сказать.
   - Вы можете платить за выпивку, - сказал Кенске, - но моё добродушие начинает кончаться. Ближе к делу.
   - Евангелионы, какими вы и я их знаем, никогда не были в их истинной форме. Их причине существовать, если можно так выразиться. Они были тщательно заблокированы, и замки яростно охранялись теми, кто не понимал их природы. В некотором смысле, Ев было так много, потому что создатели совершенствовали формулу. От прототипа к тестовой модели, а от неё к производственной. А серийные модели были кульминацией их мудрости и надежды. С каждой завершённой моделью они приближались всё ближе и ближе к их идеалу.
   И даже с астрономической ценой и ресурсами, нужными для создания Евангелиона, власть имеющие разрешали постройку одного за другим, наплевав на прочие заботы. Словно больше ничего не имело значения. Вам не кажется это странным? Что даже со знанием о грядущих Ангелах на столь локализованную проблему тратили так много?
   - И?
   - Зачем делать девять, когда вы с такой же лёгкостью можете сделать десять? - мужчина смотрел, как расширяются глаза собеседника. - Или одиннадцать, или двенадцать, или тринадцать? Кто знает, сколько их ещё осталось. Даже я точно не знаю. К сожалению, хранение записей сейчас уже не то, как прежде, и...
   - Вы говорите, что есть ещё Евы?
   - Не удивляйтесь так, - сказал мужчина с беззаботной уверенностью. Он звучал почти весёлым. - Вы думаете, что люди, ответственные за серийные модели, отправили бы их всех на NERV во время атаки? Разве это слегка не... неосмотрительно? Что если бы их план провалился? Что если бы их драгоценные Евы были бы уничтожены или потеряны? Что тогда?
   Он засмеялся. Из его рта этот звук казался чужим и иностранным.
   - Конечно, у них был план на случай непредвиденных обстоятельств, - продолжил мужчина. - Конечно, был. Но со всей неразберихой и хаосом возвращения и реконструкции, ну... вещи могут теряться. Но также они могут и находиться.
   - Вы говорите мне, - сказал Кенске пронзительным шепотом, - что Евангелион был причиной уничтожения Токио-2?
   - Вы быстро схватываете. Хорошо. Рад, что решил связаться с вами, - мужчина опустошил свой стакан и отставил его в сторону. - Понимаете, мой наниматель - очень скромный человек. И имеет небольшую проблему с грязью на руках. Несмотря на то, что вы можете подумать, власть и деньги не всегда могут вывести пятна. И я подумал, что вы с вашей врождённой любопытностью и связями можете захотеть оказать мне услугу.
   - Ближе к делу, - повторил Кенске. Он оглядел бар, выискивая что-нибудь необычное. Вроде нескольких вооружённых человек, направивших лазерные целеуказатели ему на голову. - Вы вызвали меня сюда не для дружеской беседы. Вы хотите чего-то большого и гарантируете, что я буду должен подчиниться, верно?
   - Что вы имеете в виду, Айда-сан?
   - Вы рассказываете мне вещи, которые никто не должен знать. Вещи, которые могут меня убить. Вы обеспечиваете моё содействие.
   Мужчина невинно улыбнулся.
   - Я просто пытаюсь дать вам то, чего вы хотите, - сказал он, - больше всего на свете.
   - И что же? - резко сказал Кенске.
   - Местонахождение вашего друга.
   Айда почувствовал, как одинокая капля пота стекла по его лицу. Он снял очки, протёр их о рубашку и вернул их на место. Он перевёл дыхание.
   - Что? - спросил он.
   - Вашего друга, - легко произнес мужчина. - Сына мужчины и женщины. Мальчика, которого никогда не научили слову "нет". Я тут подумал... хотите встретиться с ним снова?
   "Больше чего угодно".
   - Вы говорите мне... что знаете, где находится Икари Синдзи?
   - В данный момент нет, - лицо мужчины мягко улыбнулось, - но я могу навести вас. Что вы решите делать, когда войдёте, решать вам. Но взамен я хочу попросить об услуге.
   - Что угодно, - выпалил Кенске.
   - Вот теперь мы можем говорить, - сказал мужчина, по-прежнему мягко улыбаясь.

***

   Кенске вернулся в его маленькую квартиру в неказистой многоэтажке в глубинах индустриального района Киото. Он работал программистом стресс-тестов на заводе, выпускавшем каркасы зданий. Из-за Третьего Удара строительство было самым быстрорастущим бизнесом в Японии. Единственным бизнесом, которым в наши дни можно было заработать себе на жизнь. И как молодой, способный компьютерный гик Кенске нашёл работу почти сразу же после возвращения. Нужда в его умениях была так сильна, что отсутствие диплома никогда ему не мешало. Миру было наплевать на кусок бумаги, не сейчас, когда человечество нуждалось в восстановлении.
   На самом деле, большинство людей, с которыми он работал, были либо ветеранами производства, либо такой же молодёжью, как и он. По всей стране бизнес вёлся подобным образом. Навыки были важнее формального обучения. Если ты мог выполнять работу, то ты её выполнял, невзирая на биографию. Жажда человека выжить была превыше остальных забот.
   Домой он приехал поздно, небо было совершенно тёмным, кольцо скрыто за густыми облаками. Кенске воспользовался моментом, стоя у двери, чтобы взглянуть на небеса, тщетно разыскивая красноту глазами. Кольцо всегда было для него в своём роде загадкой. Оно вызывало мысли о невероятных битвах, о богах, пронзающих друг друга гигантскими мечами, о разбрызганной по космосу божественной крови.
   Конечно, он знал достаточно, чтобы не фантазировать о подобных вещах. Он знал правду, или наиболее близкую к ней версию, которую только мог знать. Он знал достаточно, чтобы удовлетворить его знакомых, товарищей, но никогда - себя. Он жил с чувством сокрушающей неполноценности. Было большее, должно было быть, но людям, которых он считал ровнёй себе, хватало разглагольствований о статистике и прочих банальностях. Кенске хотел большего.
   Он открыл входную дверь и осторожно сделал шаг внутрь. Его квартира была грязной. Только так и можно было её описать. Она была маленькой, и он давно махнул рукой на любые попытки нормально убирать её. Он принял это, смирился с этим. В редких случаях, когда к нему кто-то приходил, это было либо для того, чтобы поговорить, либо потрахаться. Кенске предпочитал разговаривать.
   Это позволяло ему расшатывать ложь, под которой был погребён мир. Правда могла быть не с ним, но его слова были меньшей ложью. Меньшим оскорблением тех, кто жил во времена Ангелов и ада на Земле. Он считал своим долгом распространять знания о настоящих событиях, произошедших с Евангелионами, пилотами, NERV и мире, в котором они существовали. Это была нелёгкая задача. Суеверия, страх, идолопоклонничество, сомнения... они делали его жизнь труднее. Но он смирился с тяжёлой жизнью. Давно смирился. С самого возвращения. Порой поздно ночью в одиночестве он гадал, почему сделал выбор в пользу жизни. В пользу индивидуальности. АТ-поля.
   "Сделал ли я тот же выбор, что и он?"
   Кенске прошёл в свою спальню, не озаботясь включением света. Он преодолел груды дисков, книг, одежды, грязной посуды, газет, электронного оборудования. Он прошёл к маленькому шкафчику у кровати и открыл его.
   Внутри была низкая полка почти у самого пола, выкрашенная в белый цвет и со скруглёнными краями. Она была широкой, размером примерно с большую коробку для обуви. Всё вокруг неё, сверху донизу, было обклеено реликвиями, напоминаниями, мементо. Сотни и сотни фотографий голубоглазого мальчика, худого и невысокого, с тёмными волосами, падающими ему на лоб. На большинстве он носил школьную форму. На других - спортивную, официальный костюм, повседневную одежду. На одной на нём были плавки, и он сидел у забора, ограждавшего бассейн. На одной он носил контактный костюм, белый с голубым, похожий на вторую кожу.
   На полке стопками лежали диски, все расставленные по дате. Кенске рассеянно перебирал их. Он вытащил один из них, с потускневшей обложкой, в коробочке сильно потрёпанной, но бережно хранимой. Он потратил годы на то, чтобы отследить содержимое дома, в который переехал после Шестнадцатого, и его библиотеку записей времён жизни в Токио-3. Годы, и достаточно денег на качественное восстановление. Но они вновь были его и ничто теперь этого не изменит.
   На полке также лежала старая видеокамера, вся в потёртостях и царапинах из-за регулярного использования. Это была не та камера, что составляла ему компанию почти всю молодость - она была давно потеряна во время хаоса Удара. Эта была новее, компактней и выдавала более качественную картинку. Его единственный порок.
   Привычным движением он засунул диск внутрь и отодвинул боковой дисплей. Несколько секунд на экране мелькали помехи, потом на нём возникла средняя школа Токио-3, характерно подрагивающая из-за ручной съёмки.
   - И теперь мы присоединяемся к нашим героям в начале нового дня, - нараспев произнёс голос юного Кенске. - Какие волнения припасла судьба для могучих пилотов Евангелионов? Ещё одну битву? Длинные таинственные испытания? Или просто обычный период скуки, который мы называем школой? Давайте выясним.
   Картинка зарябила и потом вернулась, уже позже утром. Дисплей демонстрировал классную комнату, учеников, болтающих между собой, пока не учитель не начал утренний урок. Камера обвела "взглядом" весь класс в тишине и сфокусировалась на одинокой фигуре Аянами Рей, сидящей за своей партой и смотрящей в окно.
   - Аянами - Первое Дитя, выбранное для управления Евой-00, прототипом, - произнёс Кенске. - Она спокойна и отчуждена, и часто таинственно отсутствует в школе несколько дней подряд. Может быть, это из-за её альбинизма, или же это тёмный секрет, который скрывает NERV. Мы можем никогда не узнать. Но, быть может, сегодня она удостоит нас интервью.
   Камера долго оставалась сфокусированной на Рей. Она не дала знать, что слышала его или обратила внимание.
   - Может быть, завтра, - сказал Кенске. Он прошёл дальше, направляя камеру мимо спящего на парте Тодзи. Он остановился и увеличил картинку на высокой девочке с длинными рыжими волосами в центре группы учениц. Она оживлённо говорила, жестикулируя и используя преувеличенные выражения лица.
   - Сорью Аска Лэнгли. Второе Дитя. Пилот Евангелиона-02 - первой производственной модели. Уверена в себе, нахальна, агрессивна и красива, на текущий момент она лучший пилот в распоряжении NERV.
   Пауза.
   - Хм, позже перемотать и убрать "красива".
   Кенске-подросток прочистил глотку.
   - На текущий момент она лучший пилот в распоряжении NERV. Прибывшая из Германии, Аска хорошо адаптировалась к японской культуре и жизни. Она без труда говорит по-японски и, по слухам, является гением. Несмотря на это, она не брезгует детскими аргументами и физическим насилием. Кроме того, её оценки не настолько впечатляющи, как того можно ожидать от человека, окончившего колледж. Сейчас она проживает вместе с её командиром, майором Кацураги Мисато.
   Ещё одна пауза, но камера по-прежнему направлена на Аску.
   - Может, вставить кадры с Кацураги-сан, может, добавить игривую музыку. Саксофон или ещё что-то такое.
   Ещё одна пауза. Камера задрожала, когда Кенске направился к Аске. Когда она заметила его, на её лице возникла мрачная улыбка, исключительно ради непросвещенных масс вокруг неё.
   - Аска! Аска! - позвал он. - Не можешь ли ты найти момент в своём занятом расписании и поговорить с прессой?
   - Отвали, Айда, - процедила она сквозь зубы. Девочки по её бокам захихикали.
   - Нет-нет. Серьёзно. Я надеялся, что ты захочешь поговорить с нами о вчерашней атаке. Были использованы все три Евы, верно?
   - Не твоё дело.
   - Но это правда, что была детонация N2-бомбы в верхних слоях атмосферы? Возможно, в космосе?
   - Я даже не хочу знать, откуда ты это знаешь, - Аска сделала презрительный жест. - Да, вчера была атака, гений. Мы не эвакуируем вас по убежищам смехуёчков ради.
   Девочки вокруг покраснели от её острого иностранного язычка.
   - Да, мы победили, но это была ерунда, - продолжила она. - Почему ты пытаешь меня своими бессмысленными вопросами? На это есть Синдзи. Или иди надоедай чудо-девочке.
   - Но я спрашиваю тебя. Кстати, - вежливо вставил Кенске, - я слышал, что решающим фактором во вчерашней заварушке была Ева-01.
   Аска напряглась.
   - И что Синдзи действовал под огромным...
   - Я убила его! - закричала Сорью. - Я воткнула в него нож! Не Первая, не дурак Синдзи! Я!
   Она схватилась за камеру так, чтобы она сфокусировалась только на ней.
   - Слышал это, болван? Вот твой чёртов репортаж, - она оттолкнула его.
   - Что ж, - сказал голос Кенске по ту сторону объектива, - кажется, что Сорью-сан обеспечила нас лишь одной точкой зрения. Следует ли нам спросить другой, независимый источник?
   Камера повернулась, вновь сфокусировавшись на Рей. Она по-прежнему смотрела в окно.
   - Хм, может, взгляд свидетеля? От защитников к защищаемым, - камера повернулась к Тодзи, по-прежнему лежащему лицом на парте. - Судзухара-кун. Несколько слов об ощущениях от жизни в одном из важных, если не самых важных, времён в человеческой истории? А?
   - Заткнись.
   Парень в спортивной форме приподнял голову для того, чтобы высвободить одну руку и медленно продемонстрировать другу средний палец. Затем он вернул её под лицо.
   - Люди в форме никогда не ценят прессу, - Кенске повернулся к открытой двери класса, захватив в кадр часы над проёмом. - Кажется, нам придётся подождать последнего пригодного к интервью Дитя, и если он не придёт через две минуты, то ему придётся держать вёдра. Опять.
   Прошла минута. Синдзи вбежал в класс, тяжело дыша. Он согнулся пополам, упёршись руками в колени. Он стоял так до тех пор, пока Кенске не подошёл к нему.
   - Опять опоздал?
   - Просто... проспал... немного, - наконец смог выпалить Синдзи. Он выпрямился, держа тонкую руку на сердце. - Боже. Я просто... - он взглянул на камеру и начал слегка волноваться. - Эмм, Аска забыла разбудить меня утром. Я...
   - Что ты сделал?
   - Он знает, что он сделал! - закричала Аска из-за кадра. - Извращенец!
   - Теперь ты обязан рассказать мне, что сделал.
   Синдзи покраснел.
   - Н-ничего! Клянусь, ничего! Это просто было недопонимание! - он глянул на Рей и прикусил губу. За экраном Аска кинула что-то. Книга врезалась в левый висок Синдзи. - Ой!
   - Дурак!
   - Ах, - сказал Кенске своим самым глубоким голосом, - юношеская любовь между преданными пилотами программы "Ева". Стоит ли удивляться, что мы...
   Нечто внушительное попало по камере и она упала на пол. Она сфокусировалась на ножке парты и отключилась.
   Мгновение спустя изображение появилось вновь и показало быстрый кадр школы, снятый с крыши. Солнце было высоко в небе, и все отбрасывали самые маленькие тени. Как чёрные круги у их ног.
   - В самом деле, - сказал Тодзи. Камера повернулась направо, показав, как Синдзи и Тодзи обедают, опёршись спиной на ограждение крыши. Синдзи съёжился, ссутулил плечи и сомкнул ноги. Тодзи по-прежнему выглядел сонным. - Что произошло? Рыжая была необычно оживлённой этим утром.
   - Просто... ничего. Правда.
   Камера сделала увеличение на пилоте.
   - Айда Кенске, переживающий тяжёлые времена фотожурналист, хотел бы знать, - он сделал паузу для эффектности. - Где именно ты заработал этот свежий синяк на щеке? - он принялся увеличивать и уменьшать изображение, ожидая ответа. - Ну? На этот раз ты не отвертишься, Синдзи.
   Мальчик вздохнул. Так, как обычно вздыхают старики.
   - Аска, - признался он и осторожно коснулся опухшей части лица. - Она... правда, это ерунда, и...
   - Просто скажи, - устало проворчал Тодзи.
   - Ну... я думаю, она просто слишком остро отреагировала. То есть... просто... ладно. Ладно. Только не надо делать из мухи слона, хорошо? Прошлой ночью, у меня был этот... странный сон.
   Камера приблизила картинку.
   - Они у всех бывают, - произнёс Тодзи сквозь зевоту. - Это называется "быть парнем".
   - Нет, - сказал Синдзи, краснея. - Нет, то есть, я не думаю, что это был... такой сон. Во время вчерашней битвы... то есть, мне пришлось поймать всего Ангела самому, и это было больно, очень... и в пылу битвы, я думаю, я... я думаю, я кричал на Аянами. То есть, там было много шума, и я просто не подумал. Я просто...
   Он сделал слабый жест и нахмурился.
   - Поэтому... я думал об этом остаток дня. Даже когда мой... - он прервал себя. - Даже когда Мисато-сан повела нас ужинать, я просто не мог...
   - Так в чём дело? - спросил Тодзи, из-за недостатка сна растерявший терпимость к недостаткам друга. - Она ничего тебе не сказала, да?
   - Ну, нет, нет, но... то есть, она никогда ничего не говорит. Даже когда Аска наседает на неё. Сомневаюсь, что она сказала бы что-нибудь, если бы её что-то беспокоило. Не думаю, что она любит внимание, - Синдзи с трудом сглотнул. - Я пытался извиниться после ужина, но... но я просто смотрел на неё. Я не мог...
   - И когда в дело вступила ушибленная щека?
   - Прости. Я подбираюсь к этому. Так вот, когда мы вернулись домой, я всё ещё думал об этом. Наверное... я должен был думать об этом, когда пошёл спать. Мне... мне приснилась она.
   Тодзи хрюкнул за кадром.
   - Не... ну, то есть, без странностей, - сказал Синдзи. - Мы были... мы были в поезде, в сумерках. Там было... довольно спокойно. Мы просто сидели там, друг напротив друга. Думаю, мы разговаривали, но не помню о чём. Я чувствовал... не знаю, на самом деле. Мир и покой. Словно исчезло всё, кроме чувства удовлетворения. Я мог бы оставаться там годами.
   А потом... не знаю. Что-то произошло. Поезд растаял, и на Рей... больше не было одежды. Я пытался отвести взгляд, но она была везде, куда бы я не поворачивался. Словно там были сотни Рей.
   И, наверное, я произнес её имя вслух или что-то ещё такое, потому что следующее, что я помню, - это как на дворе полночь, а Аска будит и бьёт меня. Она, видимо... подумала...
   - Что ты душил маленького Синдзи?
   Синдзи покраснел до корней волос.
   - Кенске!
   Кенске остановил видео. На экране замерло изображение его красного как помидор друга, отведшего взгляд в смущении. Кенске перемотал запись и нажал на кнопку А-В. Он подождал, пока Синдзи не произнесёт его имя. Он снова нажал на кнопку, создав цикл. У шкафчика, в темноте, сгорбившись над видеокамерой, Айда Кенске расстегнул штаны и вытащил набухший член.
   - Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
   Он стоял на коленях, одной рукой приближая дисплей камеры к глазам, другой дёргая в своей промежности. Его губы раскрылись, обнажив крепко сжатые зубы. Он тяжело дышал через нос.
   - Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
   С финальным хрипом он кончил в ладонь, чувствуя, как пальцы стали скользкими, маслянистыми и тёплыми. Три минуты. Он нахмурился. Обычно он держался дольше, но мысль, образ лежащего на кровати и ласкающего себя Синдзи был слишком силён.
   Он сел, лениво наблюдая, как уменьшается и опадает его член, а Синдзи отворачивается и краснеет. Снова и снова. В цикле до смерти Господа.
   - Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!..
   Со временем его рука стала холодной и липкой, пальцы слепились вместе, как зубы из-за ириски. Он решил принять душ.
   - Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кенске!.. Кен...

***

   Встречи проводились минимум два раза в неделю. Если обнаруживалась новая информация или свежий взгляд на старый спор, то людей собирали при помощи обычной подпольной почты. Она создавала видимость и ощущение секретного общества, тайного собрания схоже мыслящих личностей, ищущих правду об этом мире.
   Кенске знал лучше. Группа состояла из напуганных, тупых, невежественных ебланов. Они смотрели записи с Евами, рассматривали фотографии пилотов и мысленно мастурбировали на них, словно это всё было из аниме. В наши дни люди были странно отчуждены от нападений Ангелов. К ним относились как к мифу или событию, произошедшему несколько тысячелетий назад. Массы боялись, что всё может повториться, если открыто принять их.
   Третий Удар без сомнения был большей частью ужаса. Конец света. Люди часто говорили о нём в кино, книгах, беспокойствах о природе, религиозном фанатизме... но реальность уничтожения целого вида, правящего планетой... это было немыслимо. В чём-то подобного масштаба должна была быть вовлечена сила Бога. Бог разозлился, что его дети погибли, или что на NERV напали, или что мир катился в ад.
   Поэтому, подумали люди, на хуй Бога. В пизду его правила, его безумную логику, его команды, его мораль, его этику, его путь. На хуй его и на хуй лошадь, на которой он приехал. Сожгите Библию. Вытирайте зад Кораном. Кончайте на Тору. Делайте что-нибудь, чтобы убедиться, что Бог больше никогда не сможет дотянуться до человечества.
   Взрывайте церкви. Заезжайте в храмы на машинах. Делайте что-нибудь. Убивайте. Калечьте. Насилуйте. Грабьте. Воруйте. Ненавидьте. Бойтесь. Любите. Поклоняйтесь. Поклоняйтесь мерзостям, которых ненавидит Бог. Поклоняйтесь им на алтаре человека и Земли. Подальше от рая, от ада, от праведного спасения и наказания. Забудьте Бога, забудьте и дьявола. Потому что доказательство одного - доказательство другого. Поклоняйтесь чему угодно, что как можно дальше от этих ублюдков.
   Поклоняйтесь Евангелионам.
   Проклятые и проклинающие. Ближайшая к Богу вещь, стоявшая с ним на одной ступени и плюнувшая в его лицо. Вознесшаяся в рай только для того, чтобы сказать "нет". Взявшая с собой в это путешествие весь мир. Популярным заблуждением масс было то, что культы верили, будто Евы были посланниками Бога. Нет. Они были мальчиками на побегушках, которые вломились в его дом и обобрали его до нитки. Они обвинили Бога и его жестокость, его власть, его преступное безразличие к страданиям и боли. Родитель, что оставляет детей своих, для них бесполезен.
   Но людям надо верить во что-то. Это укоренилось в них. Такова их природа. Они жаждут этого. Потому что если им приходится верить только в себя, то люди понимают, насколько они в самом деле пусты, безнадёжны и отвратительны. Они теряют искру, что питает благочестивость и ломаются. Человек - это несовершенная машина. Слабая, хрупкая, ошибающаяся. Никто от этого не свободен. Люди жаждут твёрдой руки, невидимого дирижёра, который бы управлял и приказывал им. Потому что в одиночестве люди сломаны.
   Раздумывая над всем этим, Кенске пришёл к неизбежному выводу: люди были ёбаными дебилами.
   Кенске не поклонялся Евангелионам. Он не был дураком. Он знал, что они не были посланниками Бога или чем-то в этом роде. Они были неудавшейся попыткой дотянуться до Господа и иметь его в зад, пока тот не отдаст ключи к созиданию. Вот так ему нравилось думать об этом.
   Он не молился в божественном культе Аянами, не преклонял головы в исповедальне имени Икари, не дрочил на земную богиню Аску. Ничто из этого его не привлекало. Он просто поддерживал общение с теми, кто удовлетворял его чувство правильного и неправильного. Люди нуждались в правде. После всех непредставимых трагедий и боли человечества оно заслуживало как минимум знать, почему это случилось.
   Кенске видел себя невольным проповедником, странствующим по Земле с истинным Словом, правдой, которая отчаянно нуждалась в распространении. Конечно, пророков в их времена никогда не принимали. Он лишь надеялся, что слова переживут его, и что когда-нибудь, каким-то образом, человечество увидит, чем действительно были NERV и программа "Ева".
   Они не были богами или дьяволами, или чем угодно высшим. Они были печальной группой людей со всеми присущими им страхами, желаниями, ненавистью, потребностями и жаждами. Миниатюра человечества. Жалкие и отвратительные, но стоящие сочувствия. Трагически человеческие.
   Кенске взглянул на комнату, в которой находился. Это был подвал жилой многоэтажки с низким потолком, до отказа забитый старыми коробками, сломанной мебелью и людьми без цели. Культ, как он себя называл, был в основном смесью неудачников и фанатиков, людей с серьёзными социальными проблемами, ищущих чего угодно, во что можно поверить. Немногие, как Кенске, имели настоящий ум и способности, но их было так мало, что обнаружить их можно было только при сильном желании. Кенске уже неплохо научился замечать полезных членов среди отбросов. А все они научились принимать его важность и влияние.
   Среди них он был своего рода знаменитостью: действительно жил вместе с пилотами и даже регулярно разговаривал с ними. Ещё несколько человек ходили в школу Токио-3, но он был на голову выше их. Он знал пилотов, знал правду.
   Порой он злоупотреблял своей властью, обычно для того, чтобы опровергнуть беспочвенные слухи, или по-быстрому найти секс. Но это делало его человеком. Почти настолько человеком, как люди, которым поклонялись его друзья. Это волновало его только в минуты слабости.
   Потому что хорошее, что он творил, перевешивало плохое. Он распространял правду, которую видел и которую пережил, окрашенную только ходом времени и его неизменной наблюдательностью.
   И все они его за это либо ненавидели, либо любили. Он не был склонен к иллюзиям, или преувеличениям, или дурацким фантазиям. Его правда была не особо потрясающей, или светлой, или яркой. Он давал им то, до чего сам дошёл годы назад. Что пилоты не были ни супергероями, ни неуязвимыми богами. Он рассказывал другим о них так, какими они были на самом деле, не скрывая недостатков или ошибок.
   Несмотря ни на что, все его уважали. В основном завистливо, но уважали. Потому что он знал пилотов - людей, которым они поклонялись. Он был там, жил с ними, общался с ними, существовал с ними. Он был там.
   Кенске заметил молодую женщину в углу, горячо спорящую о чём-то с группой мужчин; у всех глаза горели одержимостью. Каэдэ была ходячей энциклопедией боёв с Ангелами и яростным сторонником Третьего Дитя, часто хвастаясь, что он был лучшим пилотом. Она цитировала статистику в подтверждение своих слов, заявляя, что отсутствие тренировки делало его лучше Аски или Рей, у которых были годы на подготовку.
   Она могла рассказать вам в деталях о любом конфликте, вплоть до времени, даты и использовавшихся вооружениях. Она получала наслаждение от технических деталей и часто начинала споры о секретных технологиях NERV, гадая о конструкции Ев и устройстве MAGI. Она мгновенно поладила с Кенске.
   Каэдэ была худой девушкой двадцати лет, с мальчишески коротко подстриженными тёмными волосами и острым язычком. Когда она говорила, с него сочилась властность и, частенько, яд, направленные против необразованных и тех, кто осмеливался не согласиться с ней. Она была милой, если вы принимали её характер и нетерпимость к глупости. Тогда она была ласкова и неожиданно умна.
   Кенске лениво подумал, хочет ли она сегодня трахаться.
   Каждый раз, когда они спали вместе, существовало невысказанное, но твёрдое убеждение, что каждый представлял на месте партнёра Икари Синдзи. Чаще и чаще Кенске находил, что ныне это стало для него единственным способом кончить. Когда он был подростком, малейшего шёпота секса было достаточно, чтобы покрыть живот липкой массой. Но в последнее время он чувствовал, что его программа размножения подходила к концу. С каждым оргазмом счетчик тикал, и в следующий раз было труднее, если только он не думал о своём старом друге.
   Он не питал никаких иллюзий. Он не был геем - его возбуждали женщины, не мужчины. И всё же, что-то в Синдзи, его внешнем виде, или его манерах, или его голосе... Кенске не мог точно сказать, что. Это было нечто практически первобытное, инстинктивное. Он знал лишь, что это работает. Он не собирался посыпать голову пеплом из-за нескольких минут удовольствия.
   Он даже не жаловался, когда Каэдэ устраивала ролевые игры. Порой она слишком сильно хотела притворяться. Он потворствовал её капризам, даже когда они становились слишком странными, как тот раз, когда она надела сшитый своими руками контактный костюм, или когда сказала называть себя Аской. Не потому что любил её - эта идея смешила его. Всё потому что она часами жадно слушала его о жизни, которую он вёл, наблюдая, как пилоты выполняют безумные трюки и невозможные подвиги, или обычные повседневные занятия. Каждый раз, когда он говорил с ней, она выглядела как ребёнок, глаза её наполнялись изумлением и благоговением. Вот почему она нравилась ему, почему он выполнял каждое её желание. Её уши, к сожалению, могли быть прикреплены к остальному телу, но он принимал это.
   Кенске наконец попался на глаза Каэдэ и она сердито подозвала его жестом. Мужчины вокруг неё застонали.
   Осторожно поправив очки, он подошёл к группе, чувствуя соблазняющую привычность его относительно всеохватывающего знания. Он встал рядом с Каэдэ и взглянул на кружок мужчин.
   Все они страдали от лишнего веса, потели в жарком подвале, качали головами и бормотали ругательства. Все были открыто враждебны к худенькой девушке перед ними.
   - И в чём проблема? - спросил Кенске.
   - Эти бараны продолжают твердить, что Аска и Рей "размягчили" Зеруила и только поэтому Синдзи победил его. Что за херня. Их задницы были предоставлены самим себе, но Синдзи опять пришлось выручать их. Вот что произошло. Скажи им, Кенске.
   Он сдержал желание засмеяться. Старая добрая Каэдэ.
   - На самом деле у меня нет ни одной записи той битвы, - сказал Кенске, - поэтому любая гипотеза имеет право на жизнь.
   Мужчины начали ухмыляться. Каэдэ выглядела так, словно её ножом пырнули.
   - Но, - продолжил он, - если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что Синдзи бы выиграл как с помощью Рей и Аски, так и без неё. Я не могу припомнить ни одного врага, который бы смог выдержать его ярость.
   - Но в этом и есть моя мысль! - выпалил один из мужчин. Он был огромен, лыс и сидел на пустом ящике. - Я имею в виду, что зрелище того, как его друзей калечат прямо перед ним, должно было завести его ярость, верно? Это должно было произойти так.
   - Может быть, - уступила Каэдэ. - Но это только доказывает мою изначальную мысль. Что девочки были бесполезны без Синдзи. Не будь его на месте для того, чтобы убрать за ними, их убивали бы каждый раз. То есть, правда, был ли он решающим фактором в каждом сражении с Ангелами или не был? А? Ребята?
   Мужчины начали бормотать, их глаза избегали Каэдэ. Она, кажется, поняла, что спор закончился и обернулась, победно пожимая плечами - она хорошо привыкла побеждать и научилась относиться к этому спокойно. После этого повторное выступление легче стерпится всей этой группой.
   - Вам замечание, мистер, - сказала Каэдэ, тыкнув Кенске под ребра, когда они отходили. - Как вы смогли устоять перед шансом ворваться и спасти меня как герой?
   - Спасти тебя? Было скорее похоже, что тем парням нужна моя помощь.
   - Я просто немного развлекалась. Разве это преступление? Нет, я так не думаю. Плюс этим дебилам надо было хоть раз услышать правду. Мне страшно надоели местные похотливые неудачники, которые игнорируют факты о силе и способностях Синдзи только потому, что он не экзотичная иностранка или альбиноска. Как будто Аска и Рей вообще были настолько сексуальными. Парни настолько простые ублюдки.
   - Не спорю, - он кивнул в сторону передней части подвала, в которой устанавливали проектор. - Они собираются поставить фильм. Хочешь посмотреть?
   - Что они показывают? Любительскую запись с Рамиилом? Я видела её миллион раз. И я не хочу, чтобы меня втянули в очередной спор об антигравитационных свёрлах. Я примирилась с фактом, что некоторое с той войны меня не удовлетворит никогда. Внутренности Рамиила - это одна из таких вещей. Я не знаю, как оно работало, знаю только, что работало.
   Свет в подвале потускнел до тех пор, пока помещение не стало похоже на кинозал. Вскоре на экране зарябил цвет. Кенске наклонился, чтобы прошептать в правое ухо Каэдэ.
   - Ночью этого четверга я встречался с информатором, - начал он.
   - Ты можешь ему доверять? Я не хочу ещё одного фиаско, как с тем засранцем, сказавшем, что у него на чердаке лежат нейроконнекторы Аски, потому что я уже сейчас могу тебе сказать...
   - Я могу доверять ему. Ну, я могу верить, что он говорит мне правду. Что до его личности... - он слегка покачал рукой. - Но ты должна спрашивать скорей о том, что он рассказал мне.
   - И? - толкнула его Каэдэ, когда он замолчал. - Что? Скажи!
   - Прости. Просто не каждый день у меня есть шанс сказать кому-то, что я знаю, где находится Икари Синдзи.
   - Что ты сказал?
   - Тише, - резко прошептал Кенске. Он отмахнулся от нескольких любопытных глаз и быстро отвёл Каэдэ в заднюю часть подвала, где разрозненные группки тихо обсуждали темы, не связанные с фильмом.
   - Да ты, блядь, шутишь. Быть этого не может...
   - Ты спросила, могу ли я доверять информатору. Я могу, - он посмотрел через плечо. Все остальные по-прежнему смотрели на экран. - Ну, я могу доверять его информации. Я бы не стал верить ему свыше этого. Но он знал вещи. То есть, вещи, которые никто не должен знать. И он дал мне имя и адрес доктора, который сейчас встречается с Синдзи.
   - Доктора? - Каэдэ практически подпрыгивала на месте от возбуждения.
   - Девица по фамилии Кирисима, - Кенске остановился, чтобы стереть пот с верхней губы. - Она опрашивала меня месяц или два назад, помнишь? Я говорил тебе о ней. Ну, она всё ещё в деле, но это подходит к концу. Они держат Синдзи на очень плотном расписании и часто меняют докторов и дома. У него будет новый врач на следующей неделе, значит...
   - Сейчас или никогда, - её руки тряслись. - Это невероятно. Совершенно невероятно. Поверить не могу.
   - Верь. Он дал мне дом Кирисимы и расписание, теперь осталось только проследить за ней и найти хорошую возможность.
   - Что ж, - сказала Каэдэ, - это объясняет, как мы найдем его. А как мы его вытащим? Чувствуешь, как возвращается старый опыт военного знатока?
   Кенске пожал плечами.
   - Чего стоит культ, если он не может поучаствовать в апокалиптических действиях? - спросил он. - Мы, конечно, не можем сказать всем здесь. Это был бы бардак. На самом деле, я уже собрал команду, осталось только сказать им.
   - То есть... - Каэдэ быстро облизнула губы. - То есть, ты сказал мне первой? - спросила она очень слабым голосом.
   - Ну... да, получается так. Я...
   Она быстро встала на цыпочки и крепко поцеловала его. Этот поцелуй был лишён обычного сексуального подтекста, который он ассоциировал с её ласками. Это была чистая, несдерживаемая благодарность.
   Он кончился так же быстро, как и начался. Она отодвинулась с сияющими глазами.
   - Поверить не могу, - восхищенно прошептала она.
   - Верь.
   Кенске придержал при себе остальные слова, уже готовые сорваться с его губ. Что он искренне считал это причиной своего возвращения. Чтобы сделать то, что они сейчас собираются. Освободить его.
   Он рисковал бы своей жизнью только ради шанса попробовать это. Увидеть его снова. Увидеть его свободным. Потому что Синдзи, из всех в NERV, не заслуживал заключения и унижений. Он сражался, даже когда это ранило его, убивало его, и безо всякой тренировки или подготовки, которая была у других пилотов. Без вендетты, вынашиваемой командирами, без слепого подчинения персонала. Он был обычным мальчиком, избитым и придавленным весом злобы и возмездия взрослых до тех пор, пока его невинность не была разорвана, как дешёвая вуаль. И всё равно он сражался. Несмотря на боль и всю свалившуюся на него несправедливость, он сражался.
   Кенске мог не иметь силы всё исправить, или смыть грехи прошлого, или даже решить проблемы сегодняшнего дня.
   Но у него в руках был шанс освободить единственного человека во всём сломанном мире, который заслуживал быть свободным. Человека, который сражался и погибал ради него, ради Каэдэ, ради каждого бесполезного человека на Земле. Они не были достойны быть рядом с ним, дышать тем же воздухом, жить той же жизнью, но если бы Кенске мог сделать мост из своего тела для того, чтобы Синдзи прошёл по нему и был свободен от одиночества и боли, он сделал бы это без колебаний.
   Это была его миссия, его долг. Его главная функция. Увидеть его, осуществить мечту, которую он нёс с собой почти десятилетие. Предназначение, судьба, он мог назвать её как угодно и она оставалась непреложной. Цель. Причина, по которой он встал с кровати утром, по которой держал связь с этими людьми, по которой он был тем, кто он есть. Всё это было ради Синдзи, из-за Синдзи, благодаря Синдзи. И он сделает что угодно, чтобы вернуть долг. Он спас Кенске и скоро тот сможет сказать то же самое. Он собирался спасти Икари Синдзи.
   - Скоро увидимся, Икари-кун.

Глава 8

  
   Самоубийство - это не результат мгновенного решения. Оно не каприз и не мимолётная прихоть, призванная облегчить долю неудачников. Хотя облегчение и может быть мотивирующим фактором, это не главная причина.
   Снаружи, для тех, кто не способен понять, почему кто-то может по своей воле закончить собственную жизнь, это крик о помощи, отчаянная мольба, дошедшая слишком поздно. Оно вызывает недоумение вслух и тихий ужас про себя. Оно пошатывает укоренившееся убеждение, что жизнь - это ценный подарок, которым стоит наслаждаться, несмотря на всю историю и природу человека.
   Для переживших попытку оно - трагический порыв слабых и эгоистичных, не готовых сталкиваться с трудностями и препятствиями жизни. Это бессмысленная потеря, крик во тьме. Оно уничтожает счастье и рутину. Оно ослабляет желания и яркость жизни. И везде остаются вопросы:
   Как они могли сделать это?
   Вы знали, что они так сильно страдали?
   Что мы могли сделать, чтобы помочь им?
   Почему?
   Потому что. Это окончательное "потому что", важнейшее решение, последнее "последнее". Финальный вздох эгоизма в наступающем приливе боли и мучений на бугристом и лишённом Бога куске камня, несущемся сквозь тёмную пустоту космоса. Потому что стоит один раз осознать, что у бытия нет невероятного секрета, что нет великодушной любящей сущности, баюкающей наши сломленные души, и смерть перестаёт что-то значить. "Как" и "когда" становятся бессмысленными и незначительными. Имеет смысл, становится важным и значимым только "почему". Почему вы продолжаете и почему останавливаетесь.
   Почему вы с желанием смотрите на лезвие, но никогда не касаетесь им кожи?
   Почему вы грустно улыбаетесь пышности похорон?
   Почему вы боитесь засыпать и ненавидите просыпаться?
   Почему?
   Почему нет?
   Самоубийство - это состояние бытия. Это непрерывный образ мышления, ползучее напоминание во время повседневной жизни. Это не ослепляющее откровение, но постепенное зарождение. Это нечто, до чего добираются путём раздумий, осторожного решения и приглушённого принятия. Это путь, и у него есть конец. Главный конец.
   Это не направление, которое выбирают с лёгкостью или в моменты невероятных страданий. Моменты могут посадить зерно, но плоды приносит непрерывное сосуществование с болью, страхом и ненавистью.
   Икари Синдзи всё это знал. Он знал с самого детства, с тех пор, как его мать проглотил тот ложный Господь, с тех пор, как отец оставил его, чтобы убить расу человеческую, с тех пор, как он стоял на опустевшей улице и видел Аянами Рей сквозь колыхание птичьих крыльев, с тех пор, как он видел Аянами Рей, стоящую на простыне крови моря.
   Важнее, он знал это, он жил с этим, когда Аска, которую он, казалось, знал, понемногу покидала его. Поначалу, в те одинокие дни на пляже, это заставляло его грустить. Он видел, что происходило, и не мог придумать, чем можно было бы помочь ей. Порой он плакал из-за неё. А потом плакал снова, когда понимал, что она не имела понятия, почему он плакал изначально.
   Но слёзы, как и всегда, высыхали, и на их место, как и всегда, приходила ненависть.
   Он ненавидел Аску за то, что она покинула его. Он ненавидел её за способность провалиться в свой внутренний мир, где было безопасно, удобно и невообразимо ужасно. Он ненавидел Аянами за то, что она заставила его выбирать. Он ненавидел её за то, что она оставила его одного в убитом им мире. Он ненавидел Мисато за то, что она заставила его вырасти. Он ненавидел её за отвратительное отражение, которое она заставила его видеть при каждом взгляде на неё. Он ненавидел Каору за то, кем он был. Он ненавидел его за любовь к себе. Он ненавидел своего отца за то, что он позволил ребёнку по имени Синдзи умереть. Он ненавидел свою мать за то, что она позволила ему существовать. Он ненавидел её за само существование.
   Он ненавидел всех их за то, что они заставили его отнять их жизни.
   Так что пусть они подохнут.
   Убийство - это неутомимый грызун, разъедающий ваш разум. Каждый раз, когда вы думаете, что поймали и убили его, ещё двое выскальзывают из вашей хватки и продолжают постепенное разрушение вашего самоуважения и рассудка. И со временем они захватывают с собой ещё многое. Счастье, надежду, желание, удовольствие, наслаждение, мечты, доверие и ожидание... волю продолжать то, что остальные называют жизнью.
   Синдзи всё это знал. Он знал, потому что, прожив столь долго вместе с этим, он наконец почувствовал достаточно отвращения и ненависти к себе, чтобы сделать что-то. Он наконец мог прижать лезвие к своим запястьям и нажать сильнее, чем требуется для слабой отметины. Он наконец мог отбросить иллюзию надежды и человечности и увидеть истинного себя.
   Никчёмное, подлое, презренное, больное, отвратительное, извращённое, испорченное, жалкое, эгоистичное, уродливое, двуличное, лгущее, глупое, слабое, печальное, бесполезное, убивающее, трусливое нечто - вот чем он был, и настало время перестать цепляться за ложь, которая сохраняла его в состоянии стабильного существования и бесконечного страдания. Термин "человек" был слишком хорош для него. Даже несмотря на то, что люди были свирепыми, жестокими тварями безо всяких оправдывающих черт, он был куда хуже. У него был шанс, возможность поменять всё к лучшему, изменить этот ад на Земле, и он проигнорировал его из-за... из-за гордости? Из-за надежды? Из-за ложного желания, дарованного ему в проклятой иллюзии. Что, по его мнению, он мог изменить?
   Что, твою мать, он мог изменить?
   Человечество не изменилось. Человечество никогда не менялось. История была ничем иным, как длинной, бесконечно повторяемой чередой насилия, убийств и ненависти. Нечего было спасать, нечего было сохранять на будущее, за исключением непоколебимого знания, что это не должно продолжаться. Даже когда все люди погибли, было слишком поздно. А Синдзи был лишь шестернёй в машине.
   Но у меня был шанс.
   У него был шанс, и он упустил его. Заслуживал ли он похвалы за выбор в пользу жизни, а не безымянного существования? Делал ли его отказ от Комплементации особенным? Храбрее? Героем? Человеком?
   Он сделал его дураком. У него был шанс, и теперь он был наказан за то, что упустил его. Навсегда наказан. Это был его ад.
   Он заставил его впервые в жизни потерять безразличие к смерти, потому что он наконец принял правду о том, что не должен жить. Страх смерти, эгоистичные нужды и желания, раскрашивавшие его жизнь, справедливый гнев на самого себя - всё это было снесено волной невыносимой вины и сожалений.
   Конечно, для знающего, что будет дальше, - бескрайнее море коллапса - вина становится лишь мелким беспокойством. Лишь назойливая помеха, обременяющая его жизнь перед освобождением смерти.
   Но он знал, что не было рая, ожидающего его. Было лишь посмертное существование. И он не смог достичь даже минимума целей. Провал, во всём, что бы он ни пробовал. И ничто этого никогда не изменит.
   Икари Синдзи вздохнул, заметив время. Он поднялся с пола своей маленькой ванной и опустил рукава рубашки, скрыв покрытые шрамами запястья.
   Он осторожно вернул пластиковую бритву на место в шкафчик с лекарствами, рядом с таблетками снотворного в индивидуальной упаковке, которыми его снабжали военные, и взглянул на своё отражение в зеркальной дверце. Он не узнавал этого лица. Оно было осунувшимся и худым, с тёмными пустыми глазами и впалыми щеками. Его волосы, тонкие и хрупкие, падали на лоб в беспорядке. Спина была сгорблена, плечи направлены вперед, создавая из его груди подобие чаши.
   Он не узнавал лица, образа, но он знал, кто это. Это был Синдзи. Это то, во что превратился Синдзи. Это был зверь, оставшийся дышать, говорить, чувствовать, жить. Быть наказанным. Это было всем, что осталось.
   Это было всё.
   Это было...
   - Это твоё наказание.

***

   Мана открыла маленькую коробочку со своим ужином. Ничего особенного, просто рис и маленькая, ничем не приправленная креветка. Она старалась по возможности не искажать естественный вкус пищи. Долгая жизнь на еде быстрого приготовления сделала это трудным, но она баловала себя в те редкие случаи, когда готовила сама. Она мягко улыбнулась, раскусив креветку в рту.
   Она была в своём офисе, воздерживаясь от посещения шумной столовой. Это стало своего рода ритуалом. С тех пор, как началось расследование по Икари, её загрузили бумагами и отчётами всех предыдущих врачей, и она часто задерживалась допоздна, не возвращаясь домой, пока луна не пропадёт с неба.
   И вместо того чтобы откладывать работу во время еды, она начала готовить самостоятельно и есть в офисе, не отрываясь от чтения архива исследований, прямо во время обеда и, частенько, - как сегодня - ужина. Не то чтобы она многого достигла, но так она чувствовала себя лучше.
   Тэйпер осторожно давил на неё, чтобы получить хотя бы предварительный отчёт по Икари, без сомнения, пытаясь выставить себя получше в глазах командиров, но Мана давно примирилась со скрытыми побуждениями в людях. Она, в конце концов, бывший тайный агент.
   И, несмотря на работу, прошлое и должность в армии, маленькая часть её беспрестанно ныла, что она предавала Синдзи, сообщая людям об их разговорах. Что, конечно, было смешно, однако Мана никогда не считала себя подходящей для этой работы. Она не могла не чувствовать, что добилась искренней связи с Синдзи и что каким-то образом должна сражаться, чтобы защитить её.
   В том числе и откладывая финальный отчёт как можно дольше. Кроме того, следующий доктор может не обладать её сочувствующей натурой.
   Ночь была душной, и Мана оставила дверь офиса открытой, надеясь поймать прохладу от центральной вентиляции. И чтобы немного очистить комнату. С закрытой дверью в кабинете было тепло и сыро, несмотря на кондиционер.
   И хотя это увеличивало шум из близлежащих комнат, конференц-залов и машин на дороге, почти все уже знали, что во время работы её лучше не беспокоить. Не потому что судьба мира зависела от того, получится ли у неё собрать внятную картину произошедшего двенадцать лет назад, а потому что знали, что в гневе она может быть довольно страшной. Они быстро научились оставлять ей много личного пространства и постепенно такой подход перешёл и на их отношения вне работы.
   Об этом Мана не любила слишком часто думать. У неё было немного людей, которых она могла назвать друзьями. Её работа не давала привязываться к кому-либо, подталкивая к профессиональному отчуждению вместо искреннего сочувствия и симпатии. Даже обучение, пройденное ей в детстве, было тщательно спланировано так, чтобы избегать привязанности и дружбы. Большинство уроков военных проходило когда она ещё не могла найти своего голоса. И спустя годы немногое поменялось.
   Даже когда она выбиралась выпить или потанцевать вместе с людьми с базы, между всеми приглашёнными царило определённое безразличие. Не потому что она кого-то сильно не любила, просто никто не мог дистанцироваться от своего профессионализма. Не из-за злобы, а просто целой жизни, проведённой с въевшимися этикой и контролем.
   Это утомляло и раздражало, но такую уж она выбрала жизнь. Пути назад не было. Она увязла слишком глубоко. Никто не смог бы кинуть ей спасательный круг, даже если бы она попросила об этом.
   - Тук-тук, - донесся тихий голос из коридора.
   Мана подняла взгляд, на самом деле не рассердившись из-за вмешательства - в конце концов, она оставила дверь открытой - большинство знало, что её надо оставить одну во время работы. Она удивила себя, действительно обрадовавшись человеку на пороге.
   - Асари, - сказала она с улыбкой, - я тебя уже будто годы не видела. Всё ещё под каблуком у Сэки в отделе дознаний?
   - Где ещё мне быть? - он ласково улыбнулся. - Хотя по-прежнему поражаюсь тому, где я сегодня. Учили меня совсем не этому.
   - Знаю. Каждый день спрашиваю себя, что я тут делаю. Этот стол - самое близкое, что у меня когда-нибудь будет к пилотированию. Знаю, что мне не следует жаловаться, тут куда безопасней. Просто... не знаю. Не думаю, что подхожу для этой работы.
   - Не согласен, - сказал Асари. - В нашей маленькой группе ты была сочувствующим человеком. Думаю, эта работа для тебя - естественная эволюция. Быть врачом, пытаться помочь людям... всё сходится.
   - И минуты не прошло, а ты уже льстишь мне. Бесстыдник.
   Асари, как и Мусаси, был старым товарищем из её славных деньков пилота гигантского робота. То, что все они находились под крышей одной базы, было не просто удачей. Военное начальство, будучи оплотом здравого смысла, решило, что их старую команду стоит держать вместе на случай, если их навыки потребуются снова. Не то чтобы огромные мехи были главным элементом армии, но так как безумие Евангелионов было ещё свежей раной в психике общества, лучше всего было держать весь возможный контингент в готовности на всякий случай.
   И пусть не всё, что они порой вспоминали, было ей приятно, эти двое были единственными людьми, которых Мана считала достаточно близкими к друзьям.
   Это казалось ей очень грустным.
   - Тебе скоро надо сдавать финальный отчёт для Тэйпера, верно? - спросил Асари. Он сел на стул перед её столом. Его осанка была безупречной. - Об Икари?
   - Ага, - ответила Мана и растянулась по заваленному бумагами столу. - Тэйпер пытается быть вежливым, словно это как-то повлияет на моё отношение к нему, но уже начинает сильно давить на меня. Он говорит, что это просто его работа и что мне не надо принимать это близко к сердцу, но он знает, как я отношусь к такому методу работы. Я не знаю, почему он думает, что на этот раз всё будет иначе.
   - Вечный оптимист.
   Асари открыл рот, чтобы сказать больше, но остановился и наклонил голову набок, изучая её взглядом.
   - Что? - спросила его Мана.
   - У тебя новый парень?
   - Что? - фыркнула она. - Какого чёрта это...
   - Ничего, прости. Прости. Я ничего такого не имел в виду. Просто ты... как будто светишься немного. Я и подумал, что, может... - он пожал плечами. - Прости. Не обращай внимания.
   Мана вскипела. Она и забыла, что из-за щенячьих глаз, спокойной манеры речи и скромного поведения на Асари невозможно было долго злиться. Засранец.
   - У меня нет времени на парней, - проворчала она. - Ты должен знать это. Я занята. Любое свободное время я трачу на работу. Я не буду тратить его на какого-то мужчину.
   - Но... - он осторожно улыбнулся. - Ты, в некотором смысле, тратишь своё свободное время на мужчину, - он указал на документы, разбросанные по её столу.
   - Иди к чёрту.
   - Нет, серьёзно, - сказал по-прежнему спокойный Асари. - Ты же всегда говорила о нём, когда мы были детьми. Знаменитый Икари Синдзи, убивавший Ангелов взмахом ладони. Спасавший мир, пока нас всё ещё учили заводить наши машины.
   - Ты опять ошивался рядом с Мусаси, да? - Мана отмахнулась от него. - Послушай. Может, я и была немного фанаткой в то время, но сейчас я взрослая. У меня настоящая работа. Я не трачу свои дни, сидя в тесном кокпите или соблазняя мальчиков. Мне надо заниматься важными вещами.
   - Тэйпер и впрямь наседает на тебя, а? - спросил он и сочувствующе нахмурился. - Он всегда был к тебе жёстче, чем к остальным. Ты его любимица.
   - Ты ошивался рядом с Мусаси. Такое поведение я не одобряю. Можешь идти и отчитаться, что я в порядке, просто у меня небольшой завал. И нет, мне не нужна помощь или люди, кружащие надо мной, как мухи. Повторяю, это моя работа. Я к ней привыкла. В том числе и к одиночеству, утомлению, давлению сверху и уставным правилам.
   - Всё настолько плохо?
   - Просто... немного давит сейчас, - вздохнула она. - Чувствую себя так, будто меня растягивают одновременно в двадцати направлениях. И всё ради травли сломленного человека, у которого, возможно, и нет ничего важного для нас. По крайней мере, ничего, на что надеется начальство.
   - Ну, - сказал Асари, - ты обнаружила что-нибудь полезное?
   - Я...
   Она остановилась, слова застряли на полпути.
   Прошлой ночью Мана поняла, кем был Каору. Чем он был. Он был последним Ангелом. Это было почти откровением. Синдзи сказал, что убил его. В своей руке. Потом он убил всех людей. Удар.
   Каору был последним Ангелом перед Ударом.
   Мана не могла этого даже представить. Ангел, способный к человеческой речи, не говоря уж об эмоциях? Он имел человеческий облик? Должен был. Синдзи называл его "он". Некто, любивший его.
   Последний Ангел был человеком.
   Она не знала, как обработать эту информацию. Она иррационально расстраивала её. Это был первобытный страх, как темноты или неизвестного. Ангелы были огромными чудовищами, высокими, как здания, и сильными, как ураганы. Содержать весь этот ужас и силу в хрупкой человеческой оболочке...
   Думали ли другие Ангелы? Были ли они способны к человеческому мышлению? Речи? Различались ли Ангелы и люди только размерами и внешним видом?
   Она не полностью осознала это, но такие мысли были невероятно опасны. Но если что Кирисима Мана и умела, так это скрывать небезопасные мысли и информацию. И что-то ей подсказывало, что чем меньше знают люди ниже статусом, тем лучше.
   - Прости, - сказала она Асари, пожав плечами, - я не могу ничего рассказать тебе.
   - Жаль.
   - Ага. Но, по крайней мере, ты не отругаешь меня. Это работа Тэйпера.
   - Наверное.
   - Не должен ли ты поддерживать мой дух? Или моё израненное эго?
   - Я и так уже в одних взаимозависимых отношениях на базе, - сказал Асари. - В другие меня не затянуть.
   - Хорошо, - сказала Мана сквозь смех. - Передавай привет Мусаси.
   Она помахала ему на прощание и снова нырнула в гору бумаг на столе.
   - Останешься на всю ночь? - спросил он у двери, указывая на часы, которые показывали 21:21. - Я по пути домой зашёл.
   - Я пойду через несколько минут, - сказала она, по-прежнему маша рукой. - Не жди меня.
   В 22:57 Мана закрыла дверь своего кабинета. Не рекорд, особенно в последнее время, но достаточно, чтобы Асари грустно покачал головой, а Мусаси устроил представление.
   И она знала, что её усердия были в основном из-за прошлого. Ничего такого, чего бы она себе уже не говорила. Но, может, если повторить много раз, это станет менее сомнительным.
   Она быстро покинула базу и поспешила домой. Улицы были почти пусты и Мана чувствовала себя последней женщиной на Земле. Было поздно; все, у кого была семья, уже были дома вместе с ней. Моменты вроде этого делали Ману более грустной, чем обычно. Они напоминали об её одиночестве. Но кажущиеся колоссальными усилия для построения отношений оставляли её удовлетворённой своим статусом.
   И всё же она почувствовала укол разочарования в себе, когда дома её поприветствовала лишь пустая тьма.
   Она приняла душ, смыв грязь и головную боль прошедшего дня, и рухнула в постель. Лежащая на столике книга, которую она постоянно безуспешно пыталась прочесть, внезапно показалась ей невероятно глупой. Это была сумбурная любовная история в реалиях XVII века, из тех, где главными проблемами героини были "какого красивого поклонника выбрать женихом" и "как потратить неприлично огромное приданное". Всё же, это был порок. Постыдное удовольствие в мире, полном постоянных неудовольствий. Но даже цветастый эскапизм этой ночью требовал слишком многих усилий. Она включила лампу, когда легла.
   Когда её голова коснулась подушки, когда её глаза закрылись, когда внешний мир скрылся в тумане, ей снился сон. Каждый раз это был один и тот же кошмар. Она смотрела, как её тело плавится и становится чем-то густым и вязким, а мысли медленно покидают голову неровными колоннами до тех пор, пока не оставалась только способность наблюдать. И потом вламывались чужие мысли. Миллионы и миллионы мыслей, которые наполняли её сверх меры, которые нападали, насиловали и уничтожали. Как же это было больно. Было больно, и она не могла проснуться. Она никогда не могла проснуться.

***

   На следующий день Мана опоздала на встречу. До этого она никогда не опаздывала, и сегодня Синдзи был странно раздражён. Его печалило то, как легко он привыкал к расписаниям и как тяжело было их нарушать. Но последние десять лет у него было мало чего кроме неизменной рутины. И, к счастью или к сожалению, Мана теперь была её частью.
   Она поспешила к двери по узкой дорожке, тайком поглядывая на охранников. И вновь она припомнила факт, который беспокоил её с самого первого дня.
   Икари Синдзи был незаменим. И из-за этого размер его охраны всегда поражал Ману. Пусть отсюда было рукой подать до блокпоста, но число людей, размещённых на участке, было минимальным. Это не могло быть одолжением ему или попыткой снизить дискомфорт. Мана не могла вообразить себе истинную причину. И хотя некоторые другие факты этого дела тоже казались ей совершенно бессмысленными, эта деталь приходила в голову при каждом визите.
   И это был не перевалочный пункт, где солдаты находились перед направлением в другое место. Это был постоянный пост с явной цепью командования и снабжения. Это было не мутное ветхое местечко, куда ссылали плохих солдат подальше с глаз долой.
   Так по какой причине командование избегало этой ответственности?
   Опять же, подумала Мана, Икари Синдзи был незаменим. Так почему он жил в частном доме далеко от главной базы, где его было бы проще допрашивать? Почему он не сидел в военной тюрьме, где был бы в полном распоряжении начальства безо всяких помех? Раз уж на то пошло, то почему были свободны Сорью, Аоба, Айда, Судзухара? О чём думали военные?
   Мана не имела возможности оспаривать решения вышестоящих чинов. У неё была лишь работа, и закончив её, она будет ближе всего к правде за всю свою жизнь. Она поняла, что никогда не узнает всего о Евангелионах, или Ангелах, или мрачных секретах NERV. Она уже давно с этим смирилась. Потому что, несмотря на её работу, поставленную командиром задачу, Мана знала, что они хотели ограничить доступ к этому знанию как можно сильнее. Информация, знание, сейчас была большим оружием, чем когда-либо. И чем меньше было тех, кто ей обладал, тем меньше были шансы повторения трагедии.
   Такое объяснение никогда не удовлетворяло Ману. Популярная теория гласила, что чем меньше людей знало правду о NERV, тем легче их было держать под контролем, и, в свою очередь, управлять народом.
   Она не могла согласиться с этим. После жизни, проведённой в армии, Мана знала, что сколько бы мало людей ни знало что-то, это знание рано или поздно будет использовано. Это был вопрос времени. Меньше людей означало только меньше несогласия. Если существовала технология, существовало и намерение её использовать.
   И она могла лишь гадать, какое применение найдут информации, которую она недавно обнаружила.
   Каору был последним Ангелом.
   Мана отвлекла себя от этой волнующей правды, планируя вопросы, которые хотела задать Синдзи. Например, какое влияние на него оказывали нападения, кроме очевидной дозы страха за свою жизнь во время схваток с гигантскими монстрами. Она хотела знать, как он справлялся с еженедельным риском для жизни, как влияло на него ощущение того, как твоя рука отнимает жизнь колосса. У него не было осушенной невинности других Детей. У Синдзи было только то, за что он мог ухватиться благодаря удаче и самоконтролю. У него не было никакой военной подготовки. Он не знал, как справляться с опасностями, угрожавшими его существованию.
   Точнее, он не знал, как оправдать убийство. И хотя она не считала Ангела ничем иным, чем Ангелом, какой бы формы он ни был, Синдзи, очевидно, такого мнения не разделял. Само по себе это не было слабостью, но вызывало вопрос: как он держался во время предыдущих атак, до Каору.
   - Я не могу себе представить, каково это - сражаться в огромном роботе, - сказала Мана, сидя напротив его.
   - Не можете?.. - спросил Синдзи.
   - Ну... обучение и сам бой - это две разные вещи. К тому же, моё предыдущее занятие - не общеизвестный факт. Большую часть времени я забываю, что оно вообще было.
   - Я с трудом в это верю.
   - Ничего страшного. Подыграйте мне.
   - Это было... скорей всего так, как вы можете себе представить, - сказал Синдзи. - Не знаю, какая система была у военных, но пилотирование Евангелиона было похоже на ношение очень тяжелого костюма. Как будто твои брюки и рубашка утяжелены или сделаны из стальных прутьев вместо нитей. Спустя некоторое время ты понимаешь, сколько силы надо прилагать, сколько сдерживать. Как можете себе представить, это делало бой несколько труднее.
   Сражения походили на шахматы. Относительно просто научиться, но нужно потратить годы и годы, чтобы стать хорошим в этом. К концу нападений мой уровень можно было бы назвать средним.
   - Средним? - немедленно спросила Мана. Она не могла удержаться. - Я много раз изучала бои, Синдзи-сан, и с трудом верю, что вас можно назвать "середнячком".
   - Я был удачлив, - скромно сказал он. - Я был очень удачлив. Настолько, что это было как... способность. И, - продолжил он быстро, - работа Евангелиона зависит от множества переменных, на некоторые из них влияет пилот. Гнев часто является предпочтительным. И я был очень сердитым мальчиком.
   Она решила пропустить это, решив, что чем меньше будет сказано о самообладании Третьего Дитя, тем лучше.
   - Значит, эмоциональные состояния могли влиять на Евангелион, - сказала она. - Ангелы когда-нибудь демонстрировали что-то подобное?
   - Вы имеете в виду, достигали ли они когда-нибудь состояния, похожего на... берсерка? - Синдзи отвёл взгляд. - Ангелы, если к ним придётся применить человеческие свойства, были очень спокойными. Они атаковали так, словно это был их долг, а мы - лишь препятствиями. Единственным отличающимся... был тот, что захватил Еву Тодзи. Тот Ангел... он был не просто агрессивен, он был откровенно враждебен. Я могу лишь предположить, что это было потому что внутри был человек.
   - Тринадцатый, - сказала Мана. - Это был единственный Ангел, в котором вы заметили отличия? Единственный, который необычно атаковал вас?
   - Ни один Ангел не атаковал похоже, но цель у всех была одна. Пути, избранные ими, могли отличаться, но все они преследовали одно.
   - И что же? Что было их целью?
   - Конец человечества, - просто сказал Синдзи.
   "Мда, это... расплывчато". Мана отвела взгляд. Она полагала, что это было достаточно близко к правде. Ангелы в город приходили не на пикник.
   - Вы знаете, почему так много Ангелов нападали на Токио-3? - спросила она. Она внимательно наблюдала за ним, оценивая его реакцию и ответ.
   Синдзи оставался спокойным, он не приоткрыл рот от удивления или показал что-либо близкое к шоку. Он не выглядел и ни капли расстроенным.
   - Нет, - сказал он.
   Мана почесала нос, скрыв этим утомленный вздох. Очередной тупик. Может быть, он действительно не знал. Может быть, настало время признать, что о некоторых аспектах войны она никогда не узнает правды. Никто никогда не узнает правды. Она напомнила себе, что была последней в длинной очереди. Десятки врачей, более компетентных и умных, чем она, были на этом самом месте до неё, и все они потерпели неудачу. Этот маленький танец продолжался, не касаясь истины, и будет долго продолжаться и после её ухода.
   Синдзи держал свои знания при себе, и для чего? Он был настолько эгоистичен? Самодоволен? Было ли сокрытие правды его способом навредить военным, которые заперли его, точно дикое животное?
   "Всё же, - подумала Мана, - готова поспорить, что я подобралась ближе остальных".
   Необъяснимо она вновь почувствовала себя ребёнком. Встретиться с ним, говорить с ним, узнать о нём больше... её миссия не сильно изменилась. С каплей сожаления она поняла, что и сама не сильно изменилась. Всё та же покорность приказам, не поменявшийся настрой на победу. Просто улучшенная версия. Но сейчас она себя не судила.
   Синдзи, из того, что она знала и читала, тоже не казался особо другим. Так почему? Чего он пытался добиться молчанием?
   Она посмотрела на него. Всё та же высокая, худая фигура, те же тёмные глаза... всё такое же. Так почему он выглядел настолько... уставшим по сравнению с предыдущим интервью? Это было похоже на утомление человека, который только что облегчил душу, но присутствующего после этого облегчения не было. Он был похож на живого мертвеца.
   Это пугало её. Во всех отчётах, которые она читала, врачи замечали эту перемену в отношении, это спокойствие и смирение тогда, когда он переставал выдавать полезную информацию. Как будто затягивал протекающий кран. Она наконец зашла в тупик.
   - Какой Ангел был для лично вас самым тяжелым? - спросила она внезапно.
   - Все они были трудными. Я не трачу время на расстановку их по рангам как спортивных звёзд, - в его голосе не было уклончивости. Только усталая правда.
   - Думаю, - продолжила Мана, - некоторые были труднее остальных. И по мере ваших тренировок Евангелион должен был управляться легче, верно?
   - Практика не сделала меня идеальным. Она лишь сделала меня менее плохим. Много раз битвы выигрывались на чистой удаче, - Синдзи увидел, как она набирает в грудь воздух для следующего вопроса и заговорил первым: - Ни один Ангел лёгким не был. Давайте оставим это так.
   - Эмм... "оставим это так"? - она улыбнулась. - Если вы забыли, я должна спрашивать вас о всех аспектах войны. "Оставить это так" - это не выбор.
   - Полагаю, нет, - он медленно оглядел комнату, его глаза остановились на маленьких часах, висевших на дальней стене у книжного шкафа. Он минуту наблюдал за движением стрелок, будто ожидая чего-то. Он вздохнул.
   - Синдзи-сан?..
   За стулом Синдзи было огромное окно. Она заставляло спальню выглядеть больше, чем она была на самом деле, и со всеми забитыми шкафами у стен оно казалась лишним. Почти как оптическая иллюзия.
   Вот почему Мана была так удивлена, когда тяжёлый предмет разбил его и приземлился около её ног.
   - Какого... - произнес её рот, прежде чем мозг мог осознать слова.
   Банка размером с такую же от газировки лежала на полу в кругу разбитого стекла. Она услышала шум снаружи: свист, крики. Хаос. Паника. Рейд.
   "На нас напали!.."
   Мана повернулась к Синдзи. Он был всё там же, спокойно сидел в кресле, наблюдал за атакой с холодным любопытством. Он выглядел так, будто подобные вещи происходили всё время.
   - Синдзи-сан!
   Потом вершина банки лопнула, словно перезревший апельсин, с упорным облегчением выплёвывая в комнату беловатый дым.
   Интерес Синдзи оставался неизменным.
   Мана открыла рот, чтобы закричать на него, заставить действовать как рациональный человек, но перед криком её легкие наполнил газ.
   Он наполнил её рот подобно жидкости. Он тяжело лёг на язык, и она могла ощутить вкус металлической стружки. Она попыталась закашляться, выплюнуть его, но только услышала звук. Она больше не могла чувствовать функции своего тела. Теперь они превратились в звуки. Её ноги на полу - лишь звук. Её руки, вытягивающиеся, чтобы уцепиться за мебель - глухие удары. Её спотыкающиеся ноги - шум ткани.
   - Синдзи-сан! - закричал кто-то.
   Это могла быть она. Она была не уверена. Это не звучало, как она, но так могло быть из-за глотки, сжимаемой в тисках. Она вновь закашлялась. Её глаза заметались по сторонам в панике, но всё начало плыть. Её глаза горели. Её голову словно зажали в горящих клешнях, сдавливая щёки, рот и глаза. Её лицо угрожало провалиться внутрь черепа.
   - Синдзи... сан...
   С колоссальным усилием она смогла повернуться и найти его. Он сидел в кресле, ссутулившись, будто был готов уснуть.
   "Син..."
   Обессилев, она упала набок с глухим звуком, больно ударившись плечом. Её голова неловко упала на пол и затем глаза заползли под веки, и она не могла чувствовать ничего, кроме холодной черноты, укрывшей её, как саван.
   "...дзи..."
   Было последней мыслью, качавшейся в её мозгу, уплывавшей в жгучее ничего, поджидавшее за её сознанием. Она падала и падала. Вниз, вниз, глубоко в размытые тени, проглотившие её целиком, глубоко в колючую дымку тьмы, обнявшую её конечности и тело щиплющимся холодом. Вниз, вниз, оставшаяся без мыслей и действий, вниз, в пустое жадное ничто.
   Мана продолжала падать.
  
  

Глава 9

  
   Мана пришла в себя.
   Она лежала на боку, прижавшись щекой к чему-то твёрдому и холодному. Оно вибрировало, каждые несколько секунд подпрыгивая и врезаясь в лицо.
   Она медленно, по одному за раз, напрягла свои мускулы, начиная с шеи и заканчивая пальцами ног. Чем бы ни был тот газ, свою работу он сделал. Она чувствовала себя изолированной головой, всё остальное тело онемело и покалывало. Даже её глазам было холодно, и между их движением и приёмом изображений была странная задержка. Её затошнило. Но она продолжала пытаться определить, где находилась, несмотря на тряску, потерю контроля над мышцами и седацию.
   Привыкнув к состоянию зрения, она поняла, что находится в фургоне. Она могла видеть окна-близнецы в задних дверях над её головой, закрытые толстым брезентом; скошенные стены, соединяющиеся со ржавым потолком; выемку для колеса, прыгающую вверх-вниз. Её начало укачивать и ей стало интересно, может ли её вырвать под действием газа.
   Её тело по-прежнему отказывалось подчиняться командам мозга. Она не могла обернуться или даже позвать, чтобы проверить, был ли с ней Синдзи.
   "Дура".
   Конечно, Синдзи был с ней. Это за ним пришли. Это должен быть он. У Маны не было врагов, кроме того парня из химчистки, из-за которого её форма усела, а единственным её ценным знанием был невероятный секрет фирменных рисовых шариков. Никто не захотел бы похитить её.
   "И всё же, вот меня похищают".
   Мана попыталась вздохнуть. Синдзи должен быть целью. Она просто была не в том месте не в то время. Но почему они и её забрали? Мана прагматично считала, что им, вероятно, следовало убить её. Они напали на объект под контролем правительства, похитили незаменимого человека и при этом мешкали пристрелить кого-нибудь?
   "Дилетанты, должно быть".
   Или они хотели контролировать поток информации от Синдзи. И заодно контролировать всех, кто с ним контактировал. Значит, Мана была у них в списке. Допрос, пытки или устранение. Или какая-нибудь весёлая комбинация всего этого. Скоро она узнает.
   Фургон остановился. Мана попыталась прикинуть, как долго она была без сознания, чтобы понять, как далеко они были от дома Синдзи. Минимум час. Но это было весьма приблизительно. Она признала, что сейчас может находиться практически где угодно.
   Она услышала, как открываются и закрываются двери машины, и затем топот ног на их пути к задней двери фургона. Мана безуспешно попыталась перевернуться на спину, чтобы увидеть другую сторону автомобиля.
   - С... с...
   Всё ещё не могла говорить. Всё ещё не могла двигаться. Беспомощна.
   - С... сссси...
   "Дерьмо".
   Мана услышала как вставляют ключ в замочную скважину. Знакомый шум кулачков, встающих на их места, потом скрип металла при открытии двери. Солнечный свет ударил в её лицо и заставил закрыть глаза.
   Солнечный свет. Всё ещё день. По мгновению, во время которого её глаза смотрели на солнце, Мана определила, что на дворе был полдень. То есть со времени её интервью с Синдзи прошло около пяти часов. Пять часов в каком-то фургоне, быстро удаляющемся от безопасности. Икари Синдзи был теперь у всех на виду. Мана опять выругалась.
   Рассуждая логически, она знала, что это была не её вина. Охрана, очевидно, клевала носом. И всё же часть её, и часть большая, брала ответственность на себя. Она была приставленным к нему врачом. Она была единственной, кто разговаривал с ним. Её обучали убивать, защищать, шпионить, делать столь многое, и она облажалась. Снова.
   Волна стыда захлестнула её. Она была неудавшейся шпионкой, а теперь и врача из неё не получилось.
   "Дерьмо".
   Её глаза медленно привыкали к свету. Она наконец смогла увидеть двух мужчин, которых было видно в открытых дверях: одного высокого и худого, другого грузного и широкого во всех частях тела. Они разговаривали, но их слова доходили до Маны с задержкой, размытые, как плохая акварель.
   И как бы она не напрягала зрение, их лица оставались смазанными пятнами на шеях. Но она держала голову поднятой и глаза открытыми, надеясь, что скоро они прояснятся.
   Мужчины продолжали говорить, время от времени бросая взгляды на Ману. Спустя некоторое время они подошли к ней и осторожно вынесли из фургона. Она не могла чувствовать прикосновение их рук, да и не хотела. Вместо этого она сконцентрировалась на том, чтобы запрокинуть голову назад и осмотреть грузовое отделение машины. С огромным усилием, из-за которого голова закружилась ещё больше, а в глазах на секунду потемнело, она нашла взглядом Синдзи. Он лежал лицом к стене, видимо, без сознания. Его ноги и руки лежали близко к телу, и он, как она только что поняла, тоже был в наручниках.
   Когда мужчины вынесли её из фургона, он исчез из её поля зрения, а ещё один человек направился к фургону из другой машины. Глаза Маны быстро осмотрели её окружение. Они находились в забитом грязными мусорными контейнерами и коробками переулке за старым зданием. На серой улице были припаркованы ещё несколько машин, но людей не было видно. Мана была одна. Никто не мог помочь ей, никто не увидел, как её вытащили двое странных мужчин, и подумал: "Какого чёрта?".
   "Дерьмо".
   Ум Маны быстро приобрел ясность, но в него приходили лишь ругательства. Она была в очень, очень плохой ситуации. Неизвестные люди успешно похитили Икари Синдзи с охраняемого военного поста для неизвестных целей. Не было никаких свидетельств, что армия бросилась в погоню, судя по довольно расслабленным манерам мужчин. А Мана, весьма вероятно, скоро будет убита.
   Ей захотелось закрыть глаза, чтобы они отдохнули, и пожалеть себя. Но она должна была быть начеку, чтобы не упустить свой шанс выжить и сбежать. Каким бы призрачным он сейчас не казался.
   Но сквозь её страхи и беспокойства за себя, свою должность, и за то, что если её и спасут, то армия сделает её ответственной за произошедшее, одна мысль выплыла наружу и оттеснила прочие в тёмные уголки сознания.
   Икари Синдзи больше не был в безопасности.
   "Дерьмо".

***

   Прошло ещё полчаса, прежде чем действие газа ослабло. И даже после этого мышцы Маны были свинцовыми грузами, а язык - тёплым ленивым слизняком, ползающим за её зубами. Даже если бы она могла ходить своими силами, её лодыжки и запястья по-прежнему были скованы наручниками. Двое мужчин из фургона занесли её через служебный вход в небольшую жилую многоэтажку, в комнату на третьем этаже.
   Она явно была очень дешёвой, имеющие работу и самоуважение люди в таких местах не живут. Краска, слезающая со стен, как обгоревшая на солнце кожа, огромные пятна на полу, бутылки, разбросанные повсюду, как камни на пляже, двери с царапинами и дырами... после успешного налёта на охраняемый армией дом Мана ожидала очутиться не здесь. Она думала, что это могли быть американцы, желающие воскресить утерянную технологию программы "Евангелион". Или китайцы, надеющиеся поддержать их падающую экономику. Кто-то важный, с силой и причинами её использовать. Не жители обветшалого барака.
   Её отнесли в квартиру в конце коридора перед его поворотом. Дверь была не заперта. Ману осторожно уложили на пол в узкой комнате. Когда её эскорт ушел, она закрыла глаза, пытаясь восстановить плавающее зрение.
   - Здравствуйте, доктор Кирисима.
   Мана посмотрела наверх и едва не рассмеялась, не веря свои глазам. Это был Айда Кенске. Тот же Айда Кенске, которого она опрашивала два месяца назад.
   "Да вы шутите, мать вашу".
   Он сидел на сером складном стуле, закинув ногу за ногу. На нём было толстое пальто, словно он готовился к зиме. Кенске ухмыльнулся её шоку и осторожно поправил очки.
   - Удивлены вновь меня увидеть? - спросил он, словно справляясь о погоде.
   - Просто гадаю, сколько времени потребуется военным, чтобы найти и казнить вас, - ответила она, не мешкая, хоть и её вялый язык сильно замедлял слова. - Так они и поступят, не сомневайтесь.
   Мана окинула взглядом комнату. Она была скудно обставлена: лишь самое необходимое, без роскоши. Временная стоянка. Сильно надолго она тут не задержится.
   - Где Синдзи-сан? - спросила она.
   - В безопасности, - Кенске слегка наклонил голову набок. - Так вы, военные, любите говорить, да? Говорите, что он "в безопасности", верно? - он тихо рассмеялся. - В безопасности. Заперт, как обычный преступник. Позор.
   - Мы и в самом деле держим его в безопасности. От всех безумцев, считающих его Богом или спасителем. Мы защищаем его от идиотов, желающих вновь воспользоваться его знаниями. Попытаться сделать то, что пытался NERV десять лет назад.
   - Видите, вот почему армия не заслуживает его, - сказал он, покачав головой. - Вы даже не знаете всего произошедшего. Вы невежественны. Вы достаточное доказательство этого.
   - А вы нет? - спросила Мана, и из её уст это прозвучало как шутка. Её голос теперь был сильнее, почти восстановившись. - У вас есть лишь необоснованные слухи и ложная надежда, - она попыталась сесть прямо, но на полпути её руки дрогнули, и она приземлилась на локти. - Вы достаточное доказательство того, что мы нужны. Чтобы защищать Синдзи-сана от людей вроде вас.
   - Не врите мне, - сказал Кенске. Его голос был по-прежнему лёгок и насмешлив. Он полностью контролировал ситуацию и знал это. - Вы защищаете только свои интересы. Синдзи для вас - вещь, у которой можно красть, над которой можно издеваться. Не надо сидеть тут и рассказывать, что ваши командиры не заинтересованы в Евангелионах.
   - Только в качестве охраны, - Мана лгала сквозь зубы и знала это. - Мы следим за воротами, чтобы никто не прошёл через них.
   - Что я только что сказал о вранье? - он понаблюдал за ней и потом улыбнулся. - Дайте-ка я помогу вам.
   Он встал и наклонился над ней, вытащив маленький ключ из одного из карманов пальто. Он медленно освободил Ману от наручников и затем сел обратно. Она держала рот на замке.
   - Почему вы и меня забрали? - наконец спросила она.
   - Вы знаете Синдзи, - пояснил Кенске. - И поэтому вы имеете ценность. Понимаете, Синдзи... невообразимо ценен. Не только потому что был пилотом или мог иметь доступ к секретам NERV. В основном, вы здесь, потому что я хочу выяснить, сколько знаете вы и армия. Или вы бы предпочли, чтобы я убил вас?
   Мана знала, что ей очень повезло остаться в живых. Но даже если они мешкали убивать, она всё равно считала, что им было бы лучше оставить её там. Что же им было нужно на самом деле?
   Она наконец собралась с силами чтобы сесть. В основном назло своему похитителю. Мана сделала последнее усилие и наклонилась вперёд, как тяжёлая ветвь. Она потёрла запястья.
   - Вы оставили охрану в живых? - спросила она.
   - Какая разница? - его взгляд оставался спокойным. - Да, они живы. Думаю. Мы использовали много газа. Мой друг взломал архивы охраны и нашёл, когда происходят смены. Кроме того, мы знали, что его собираются перевезти в новый дом и назначить нового врача. Охрана была немного беспорядочна. Это сделало мою работу проще. Мы подождали, а затем ударили, когда они начали расслабляться.
   Но вы, ребята, ведь знаете об опасностях, когда подписываетесь на это, верно? Вы знаете, что вас могут убить кучей весёлых способов. Когда вы вступаете, когда привыкаете к службе, вы постепенно обретаете свой обычный запуганный голос, который запрещает страх и неуверенность. Без этого ваш род не выживет.
   - А вы такой военный эксперт.
   - Я видел, как это происходит, - Кенске отвёл взгляд. Некоторое время он молчал. Когда он наконец заговорил, то звучал так, словно рассказывал некий глубокий тёмный секрет. - Когда я впервые встретил Синдзи, он был робок, застенчив и печален. Избегал людей, чтобы не попасть ни в какую неприятную ситуацию. Словно лучше было быть одним, чем иметь дело с другими людьми и вероятностью быть отвергнутым.
   Но когда мы стали друзьями, война продолжалась и дела становились всё более безумными... Синдзи... менялся. Он никогда не был сильно общительным, не создавал много шума... но когда он познакомился со мной и Тодзи, Аской и Аянами, людьми из NERV... он расслабился. Чаще улыбался, немного шутил с нами, казался... светлее.
   Он менялся, и я думал, что это хорошо. Мне же было четырнадцать. Я видел и думал только о внешнем облике. И я видел трансформацию Синдзи и радовался за него.
   Он грустно улыбнулся.
   - Это было не потому что он был счастлив. Не потому что нашёл причину для выживания. А потому что начал проживать каждый день только с верой в то, что в любой момент может погибнуть. Словно всё, что происходило с ним, было лишь назойливой предтечей смерти. Он ждал её.
   Постепенно он растерял всю надежду на будущее, на самого себя, на что угодно. Он сражался только потому что другие приказывали ему. У него не было причины, кроме как пытаться сделать так, чтобы люди не ненавидели его.
   И он стал... расслабленным. Благодаря Еве он нашёл способ налаживать контакты с людьми. Они были поверхностными и ложными, конечно. Признаю, единственной причиной тому, что я стал и был его другом, было то, что он пилотировал. Так было со всеми в его жизни. Они разговаривали с ним, терпели его присутствие только потому что он был пилотом Евангелиона.
   И он знал это. Без Евы он был ничем. Все его друзья и товарищи знали, что он был ничем. Поэтому он управлял Евой. Даже после того как сделал Тодзи инвалидом. Продолжал делать это. Просто чтобы люди улыбались, говорили и были с ним. Вот и всё.
   Он покачал головой.
   - Думаю, часть его старалась погибнуть в каждой битве. Но он не мог умереть. Он не мог не выигрывать каждый раз. Хех. На самом деле, вы знаете, что он умирал дважды? И возвращался каждый раз?
   - И что? - Мана покачала головой. - Вы думаете, что он бессмертен?
   Он посмеялся над ней.
   - Я не идиот, доктор Кирисима.
   - Вам почти удалось меня разыграть.
   - Я знаю, что он не Бог или нечто подобное, - сказал Кенске, не поведя и бровью. - Он человек. Но он прошёл через большее, чем кто угодно на Земле. Он уникален. Он особенный. Он не похож на остальных, - он остановился, чтобы набрать в грудь воздуха для продолжения речи.
   - И ему нравятся долгие прогулки по пляжу и караоке, - с усмешкой перебила его Мана. - Выкинь эту чушь из головы. Ты лишь очередной одержимый мальчонка, мечтающий спасти своего идола и уехать с ним в закат. Найди себе нормальное занятие в жизни.
   - Занятие, - сказал он. Его глаза слегка сузились. - Как ваше, да? Я помню, как вы говорили со мной в первый раз. Как возбуждены были, огонь в ваших глазах. Я знаю, как вы вешаетесь на него. Вы пытаетесь скрыть это, но для того, кто знал его, знал его на самом деле, как я, ваша фиксация очевидна.
   - Фиксация, - повторила Мана. - Да, ты-то, конечно, много о ней знаешь, а?
   Его глаза сузились сильнее. Он потерял интерес к этому разговору, но не мог позволить, чтобы последнее слово оказалось за ней, особенно настолько дерзкое.
   - Заткнись нахер. Ты жива только потому что я этого захотел. И остаёшься живой только по моей воле. Так что закрой свой рот и научись уважению.
   Мана отвернулась, чтобы скрыть свою улыбку. Вот такого его она знала. Мелочного, ревнующего, рассерженного. Мальчонка. И она наконец смогла заставить его разбить маску знания и контроля. Но она знала, что он никогда не убьет её. У него не было ни обучения, ни характера. Она знала, кем он был.
   После долгой тишины в комнату вошёл высокий мужчина, одетый в чёрное и в тёмных очках. Он выглядел как правительственный агент. Он прошёл за стул Кенске.
   - Мы готовы выдвигаться, - сказал мужчина, наклонившись.
   - Отлично, - настроение Кенске мгновенно поменялось, и он улыбнулся. - Подождите минуту, пожалуйста, - он вытащил небольшой мобильный и нажал на несколько кнопок. Он поднёс его к своему уху. - Ага. Это я. Начинайте "Голубой".
   - "Голубой"?
   - Да, - он встал. - "Голубой".
   Он достал из пальто небольшой пистолет с глушителем, взвёл курок и одним плавным движением направил на мужчину. Кенске выстрелил ему в голову, и он рухнул спиной на бесформенную кучу мусора на полу. Кровь из раны начала заливать грязный пол.
   Он медленно опустил оружие, держа взгляд на мертвеце у его ног. Он с трудом выдохнул через нос.
   Мана, сжавшаяся из-за приглушённого хлопка выстрела, медленно опустила руки, которыми прикрывала себя.
   - Что ты творишь?! - закричала она.
   За дверью квартиры послышался треск стрельбы. Крики, вопли и ещё стрельба. На мгновение снаружи творилась бешеная какофония, потом она кончилась так же быстро, как и началась. Кенске направил пистолет на дверь.
   Она чуть-чуть приоткрылась и в щель, через которую было видно только серость коридора, проскользнула рука с широко растопыренными пальцами.
   - Всё в норме, - произнес сиплый голос.
   Кенске опустил оружие. Оно подрагивало.
   - Входи, - сказал он.
   Дверь распахнулась шире и в комнату вошли двое мужчин. Они были молоды, грязны и бедно одеты. Просто мальчишки. Мана быстро запомнила их лица.
   "Тоже члены культа", - определила она.
   - Мы потеряли Дайскэ и Наоту, - сказал один из них, высокий и худощавый, с неряшливыми усами на верхней губе. Один из тех, кто был в фургоне, поняла Мана.
   - Срань, - сказал Кенске. - Я говорил вам быть осторожными. Какого хера произошло?
   - Послушай, - сказал второй, подняв руки. Именно он открыл дверь. Он был ниже первого, на его подбородке негусто торчали курчавые волоски. - Ты выбрал нас потому что мы знали, как обращаться с оружием. Но никто до этого не был в настоящей перестрелке. Да и ты тоже, - он взглянул на мёртвого агента и с трудом сглотнул. - Твою мать.
   - М-мы победили, - сказал первый. - Но только потому что на нашей стороне была внезапность. План сработал так, как надо. Мы вытащили оружие после того, как ты позвонил Дайскэ и он дал нам сигнал, кашлянув, и все остальные выскочили из тех двух пустых квартир. Но всё же те люди были профессионалами. Нам повезло, - он печально покачал головой. - Бедный Дайскэ.
   - Срань, - повторил Кенске.
   - Нам скоро надо выдвигаться. Тут может быть больше агентов в окрестностях.
   - Да, да, - он провёл подрагивающей рукой по пропитанным потом волосам. - Хотя копам будет наплевать на перестрелку в этом районе. Это ожидаемо.
   Кенске с трудом вздохнул и его взгляд зацепился на лежащий у его ног труп. Пистолет задрожал в его руке.
   - Где Синдзи? - спросил он.
   - Пр-прямо за нами. Но... ты думаешь, это ничего для... - он указал на труп.
   - Где Синдзи?!
   - Мы входим, - донёсся тихий голос за приоткрытой дверью.
   Мгновение спустя она открылась и Мана задышала чаще. На пороге стоял Синдзи с по-прежнему закованными руками, за ним было ещё двое молодых мужчин. Они были вооружены и подталкивали бывшего пилота вперёд, как заключенного.
   Кенске застыл, как вкопанный. Он сглотнул. Он облизал сухие губы. После мгновения, показавшегося вечностью, он шагнул вперёд и набрал в грудь воздуха.
   - Синдзи, - произнёс он мягко, словно молитву. Он широко улыбнулся так, что его уши приподнялись. - Синдзи, - он резко остановился и взглянул на свою руку, державшую пистолет. Он рассеянно положил его на стул сзади и вновь полностью переключил своё внимание на мужчину перед ним. - Синдзи.
   - Кенске, - произнёс бывший пилот. Он прозвучал почти разочарованно. Он взглянул на мертвеца, распластанного на полу, и закрыл глаза.
   - Ты помнишь меня, - он улыбнулся, затем его лоб быстро нахмурился. - Что вы делаете? - прикрикнул Кенске на мужчин, стоявших за его старым другом. - Сейчас же снимите с него наручники!
   Мужчины подчинились, но всё равно остались стоять близко к нему, поддерживая его, ожидая, когда газ полностью уйдет из его организма. Айда постарался выйти из состояния лёгкого шока: он мог поклясться, что видел шрамы на его запястьях. Он поднял глаза на лицо своего трофея.
   - Синдзи, - мужчина в очках был в благоговении. - Здорово вновь увидеть тебя.
   Его друг выглядел так, словно был готов прикорнуть. Кенске списал это на побочный эффект газа. Он сделал ещё один шаг вперед.
   Остальные культисты были в похожем состоянии, хотя свой восторг скрывали лучше. Но все они пожирали Синдзи глазами, светящимися от изумления и ликования. Как дошколята, смотрящие их любимый фильм.
   Мана начала двигаться.
   Пистолет был маленьким, но в нём должно было остаться ещё как минимум шесть патронов. Достаточно для того, чтобы хотя бы ранить их похитителей и попытаться убежать. Мана знала, что сейчас армия прочёсывала города неподалеку от дома Икари в поисках их украденного имущества, не говоря уже о той группе, к которой принадлежал человек в костюме. Синдзи был слишком ценен для того чтобы проигнорировать такое.
   Но если она могла сделать что-то... то должна была хотя бы попытаться. Она не могла вновь подвести его.
   Мана тихо вдохнула и подалась вперёд. Она стояла на четвереньках, взгляд был полностью сфокусирован на складном стуле Кенске, гордо демонстрировавшим ей пистолет с глушителем.
   Она быстро взглянула наверх. Все осторожно наблюдали за воссоединением двух старых друзей. С её положения она могла видеть только спину Кенске, но голос ясно свидетельствовал об его эмоциональном состоянии. Он был в восторге. Ликовал. Сколько раз он мечтал об этом моменте? Сколько лет?
   Мана могла видеть Синдзи. Он выглядел... почти скучающим. Разочарованным. Неужели он не удивился? Неужели не обрадовался освобождению из дома, который был его тюрьмой почти десятилетие? Его меланхолия была столь сильной, что даже эта ситуация была лишь бесполезной тратой времени?
   Их глаза встретились на мгновение, и его настроение сменилось на сдержанную тревогу. Он увидел её цель и произнёс одно слово.
   "Нет".
   Мана невольно заколебалась. Он продолжал смотреть на неё, пытаясь заставить послушаться своим неистовым взглядом. Она почти забыла, насколько упорным он может быть. Он продолжал смотреть, почти умоляя.
   Не делай этого.
   Стул был близок, и все, кто мог стать помехой, по-прежнему следили за их лидером. Она двигалась тихо, медленно, но верно. В её голове начал быстро формироваться план. Взять пистолет, схватить Кенске сзади, удерживать до тех пор, пока она и Синдзи не выберутся отсюда и вернутся... куда?
   Она неожиданно остановилась. Даже если она каким-то чудесным образом сможет убежать отсюда вместе с ним, то что ожидало Синдзи? Очередной дом-тюрьма или настоящая тюрьма без всей фальши, к которой он привык?
   "Такова его судьба", - горько подумала она. Она никак не могла её изменить. Пока он жив, он не будет свободен. Несмотря на её желания. Несмотря на безумные попытки мальчишек. Ничто никогда не изменится.
   Она потянулась к оружию.
   Наблюдая за ней, Синдзи почувствовал эмоциональную реакцию, которую не смог остановить. Несмотря на их позиции, он за эти несколько месяцев начал чувствовать лёгкую привязанность к ней. Это была та же привязанность, что появлялась к каждому врачу, который приходил поговорить с ним. Он ничего не мог поделать с этим. Он привязывался к любому человеку, кто показывал хоть какой-то интерес к нему, пусть даже вынужденный и искусственный.
   Я всё ещё ребёнок.
   Но у него наконец появилась воля действовать. Не просто сидеть и смотреть, как собирается погибнуть та, кто заметила его.
   С внезапной вспышкой силы Синдзи вырвался из рук поддерживавших его мужчин и пронёсся мимо шокированного Кенске к Мане. Его ноги подкосились и он согнулся вперёд, приземлившись на локти. Но достигнутого ускорения было достаточно, чтобы проскользить до доктора, и он не дал ей схватить пистолет.
   "Не умирай", - прошептал ей Синдзи.
   Мгновение спустя его оттащили от неё, и культисты крепко держали его за руки. Ману тоже подняли на ноги, как безвольную куклу, и Кенске вновь надел на неё наручники, подарив ей мрачный взгляд, обещавший возмездие за такое публичное оскорбление. Он поднял оружие и взмахнул им, как кисточкой.
   - Дура, - прошипел он. Он выглядел по-настоящему разозлённым.
   Мана почувствовала оттенок неподдельного страха. Кенске уже убил одного человека. Что мешало ему повторить этот фокус? Она по-прежнему не могла поверить, что он сделал это. Обычным людям требовалась серьёзная сила духа для того, чтобы отнять жизнь. Некоторых можно было натренировать на то, чтобы подавить укоренившуюся мораль и спустить курок. И даже тогда психотерапия и наблюдение были обычным делом, даже ожидаемы. Мана никогда никого не убивала. Её обучали этому и ей нравилось думать, что она сможет, если того потребуют обстоятельства, но даже видеть, как кто-то, незнакомец, новичок, убивает другого человека было отвратительно.
   Всё же, она была готова к смерти. Повзрослев в этом мире, она примирилась с ней уже давно. В конце концов, Удар, гигантские монстры, стремящиеся уничтожить мир, и обучение на роль пилота огромной боевой машины обычно приглушают страх смерти.
   Но несмотря на решимость и смелость, неизбежный страх конца начал постепенно овладевать ей. Хотя её лицо и поведение сохраняли видимость храбрости, она начала чувствовать панику, заставившую её потеть, а сердце быстро стучать. Мана старалась не закрыть глаза в ужасе.
   - Остановись, - сказал Синдзи, когда Кенске направил пистолет на висок женщины.
   - Это не твоя забота, - ответил мужчина в очках. Его взгляд стал жёстким, готовясь отнять ещё одну жизнь. Он быстро кивнул помощникам, чтобы они увели бывшего пилота из комнаты. Они подчинились, схватив его за руки и оттаскивая.
   - Остановись, я сказал, - повторил Синдзи.
   Его голос был невозмутим. Но когда Кенске обернулся и взглянул ему в глаза, он не увидел мальчика, который так много лет назад был его другом. Он не увидел человека, которого так долго держали в заточении. Он увидел существо. Нечто.
   Кенске отвёл взгляд. Он убедил себя, что ему просто показалось. Синдзи не был таким, будто какое-то животное. Он был человеком.
   Он опустил глаза на Ману. Она крепко сжала губы, часто, почти неслышно, дышала через нос. Она пыталась казаться непокорной и храброй, но её тело тряслось. Он закрыл глаза.
   После мгновения нерешительности он спрятал пистолет в карман пальто.
   - Давайте выдвигаться, - сказал Кенске.

***

   Они переехали быстро и тихо. В здании или проезде агенты им больше не встречались. Ману вновь затолкали в грузовое отделение фургона, а Синдзи посадили на пассажирское место, облачив в куртку с глубоким капюшоном. Остальные культисты разделились, чтобы прикрыть их отбытие и подготовить необходимое для того, чтобы остаться незамеченными.
   Спустя некоторое время фургон остановился, и Синдзи отвели в другое здание в другом сомнительном районе, и никто не обращал на него внимания. Даже несмотря на то, что он пошатывался и его вели трое мужчин. Он не был богат или важен, так что всем было наплевать. Кенске молча вёл их.
   Они шли настолько быстро, насколько могли, чтобы не нести Синдзи на руках, и добрались до пятого этажа. Лифты не работали. Он вспотел, когда они наконец остановились. Это ещё сильнее подтвердило необходимость этой остановки для Кенске. Его другу требовалось время, чтобы отдохнуть и восстановить силы, и не в каком-то грязном фургоне, как домашнее животное.
   Коридор закончился, и он остановился, и остальные остановились за ним.
   - Где доктор Кирисима? - спросил Синдзи.
   - Жива.
   Кенске открыл ничейную квартиру в конце полутёмного коридора и приказал остальным остаться снаружи и охранять её. Они в последний раз восхищённо взглянули на Синдзи и затем Кенске закрыл дверь на ключ.
   Он обернулся, чтобы посмотреть на плод своей победы и опешил: Синдзи, всё ещё нетвёрдо стоящий на ногах, оказался в полной власти невысокой девушки с короткими иссиня-чёрными волосами.
   "Паскуда", - подумал он.
   Девушка пялилась на своего спасителя с абсолютным обожанием.
   - Это действительно вы, - прошептала Каэдэ, её лицо было наполнено изумлением и восторгом. Она была похожа на ребёнка. - Это... и впрямь вы.
   - Синдзи, - сказал Кенске, шагнув вперёд, чтобы вернуть контроль после такой неожиданности. - Это...
   - Айно Каэдэ, - выпалила она, слегка покраснев из-за этой вспышки. - Простите. Это... честь встретиться с вами, - она не смогла заставить свой рот произнести его священное имя теперь, когда она в самом деле была рядом с ним.
   - Эмм... привет, - Синдзи перевёл взгляд с девушки перед ним на своего старого друга для объяснений, не зная, как себя вести. Прошло очень много времени с тех пор, как какая-нибудь девушка была столь дружелюбна к нему. Если такое вообще когда-нибудь было. Он почти ожидал получить пощёчину.
   Каэдэ воспользовалась моментом и быстро приблизилась к нему, глубоко вдохнув. Она отступила так же быстро - Кенске хорошо знал этот свет в её глазах. Он вновь подтвердил себе, что его первоначальная идея оставить их одних была бы плохой.
   - Да, - вздохнул Айда, - как я говорил. Это Каэдэ. Она друг. Она, хм, можно сказать, что она помогла с тем, что произошло сегодня. То есть, я руководил всем, но Каэдэ была частью процесса планирования. Она...
   Девушка больше не могла терпеть. Её рука, почти по своей воле, дернулась вперёд и схватила Синдзи за правую ладонь. У неё открылся рот от ощущения, тепла, мягкости, текстуры... от него. Рассеянно она поняла, что теперь её нижнее бельё окончательно испорчено. Она хотела взглянуть ему в глаза, действительно хотела, но зрелище её руки, действительно трогающей Икари Синдзи полностью уничтожило её самоконтроль. Она окоченела, неспособная больше ни на что, кроме как держать его руку и смотреть на неё.
   Она хотела бы, чтобы у неё был миллион глаз, окруживших его со всех сторон, разом охватывающих каждый сантиметр его тела. Обречённой иметь только два, ей оставалось лишь впитывать каждую грань божественности в её ладонях. Сейчас, в это мгновение, этого было почти достаточно.
   - Эмм, вы можете не делать этого? - спросил Синдзи.
   Он мог бы приказать ей выстрелить себе в голову и она бы подчинилась.
   - Ой! - Каэдэ отскочила назад после секунды на то, чтобы перезагрузить мозг и убрать руки. - Простите! Я... я не подумала! Я просто... простите.
   Трогай меня, бей меня, насилуй меня, трахай меня, злись на меня, презирай меня, люби меня, желай меня, рань меня, убей меня, делай со мной что хочешь только пожалуйста не ненавидь меня пожалуйста.
   Она спрятала руки за спиной, чтобы прикинуть, как отрезать их для расплаты за этот серьёзный проступок. И чтобы выпятить её скромную грудь подальше вперёд.
   Но она не прекратила пялиться на него. Она не могла. Её рот слегка приоткрылся, глаза расширились и сияли. Синдзи отвёл взгляд в неловкости. Кенске шагнул к нему.
   - Ничего, если мы выйдем на минуту? - спросил он без вопросительной интонации. - Нам надо кое-что обсудить, - он вежливо улыбнулся и быстро затащил девушку на маленькую кухню, зажав её тело левой рукой.
   - ...конечно, - сказал Синдзи.
   Потеряв бывшего пилота из виду, Каэдэ издала почти оргазменный вздох. Она схватилась за сердце и уселась на грязную столешницу.
   - Ого, - выдохнула она. Только так она и могла описать свои ощущения.
   - Какого хера ты тут делаешь? - прошептал Кенске, положив свою руку рядом с её бедром. Он отчаянно пытался сдержать свой гнев и не начать избивать девушку до тех пор, пока у неё ноги не отнимутся. Это был его момент. И больше ничей.
   - Ты сказал мне собрать все диски и другие важные вещи из твоей квартиры, верно? Я и собрала, - она немного отодвинулась от него. - Прости, я просто не могла ждать твоего звонка. Я хотела посмотреть, как всё прошло, и... - Каэдэ вытянула шею мимо его плеча и застенчиво посмотрела на Синдзи, который просто смотрел в окно. - Я очень хотела встретиться с ним. Как можно раньше.
   "Блядь", - подумал Кенске. Конечно, учитывая его окружение, появление какой-нибудь одержимой девчонки с перманентным "стояком" на Синдзи было неизбежно, но Кенске из опыта знал, что контролировать Каэдэ было практически невозможно. Она умоляла взять его на спасательную миссию, но он сказал, что мёртвой она ему не пригодится. Он оставил ей решить, кого имел в виду под "ним": себя или Синдзи.
   - Ну, ты увидела его. Теперь проваливай. Он не в настроении для вечеринки.
   - От него потребуется только лечь и расслабиться, - сказала она.
   Он устало закрыл глаза.
   - Сейчас не время, - для тебя. - Его только что спасли из, по сути, тюрьмы после десятилетия пыток. Мне плевать, насколько ты сейчас похотлива, я на самом деле не думаю, что он в настроении для неуклюжего минета от какой-то девицы.
   - Что за чушь. Все всегда в настроении для минета.
   - Хорошо! Я не в настроении. Ему нужен отдых.
   - Нет лучше способа расслабиться, чем...
   - Нет, я сказал!
   - Ладно, ладно, - пропыхтела Каэдэ спустя миниуту, пытаясь отвязаться от этого незначительного мужчины и его гнева. Он что, думал, что владеет эксклюзивными правами на Икари? Ах да, он возглавлял спасательную миссию и когда-то был его другом. Подумаешь. И не то чтобы он был нормально экипирован для того, чтобы отблагодарить бывшего пилота и спасителя мира так, как он того заслуживал. Она улыбнулась. - Я просто подожду, пока ты не уснешь.
   Она думала, что он нахмурится, или вздохнёт, или покачает головой. Вместо этого Кенске поднял руку, лежавшую у её запястья и схватил её за шею так быстро, что она даже не смогла заметить движение перед тем, как ощутить давление его ладони на горле. Её тело врезалось в давно сломанный холодильник. У неё даже не хватило времени, чтобы открыть рот или издать какой-нибудь звук, чтобы выразить своё удивление и негодование. Как он посмел...
   - Слушай сюда, потаскуха мелкая, - прошипел он сквозь зубы. Его хватка усилилась. - Мне плевать, кого ты пытаешься контролировать, раздвигая ноги. Мне плевать, если ты пытаешься контролировать меня. Но я убью тебя, прежде чем ты посмеешь использовать свою грязную дырень для того, чтобы стать ближе к Синдзи. Мне плевать, если ты позволишь ему выебать себя в рот, или в пизду, или в задницу, или скажешь, что он может сделать отверстие в твоем лице и выебать и его тоже. Ты всего лишь отвратительная извращённая мразь и не заслуживаешь даже того, чтобы Синдзи плевал на тебя. Так что бери полотенце, вытирай свои скользкие ноги и уёбывай с глаз моих.
   Каэдэ подняла бровь и медленно положила ладонь на руку Кенске, всё ещё державшую её за горло.
   - Как мило, - прохрипела она. - Маленький Кен-тян расстроен и пытается защитить своего драгоценного друга. Может, если я уйду, ты наконец осуществишь своё желание и засунешь свой писюн в...
   Он со всей силы ударил её в живот. Она издала короткий изумленный "ох" и попыталась согнуться пополам, но рука на горле не позволила.
   - Кажется, ты меня не поняла, - сказал он.
   Их отношения всегда содержали в себе здоровую смесь садизма и мазохизма. Не столько в физическом смысле, сколько в том, что они радостно кромсали эмоции друг друга на кусочки, при этом полностью осознавая свои действия.
   Они никогда не ходили на свидания. Они никогда не спрашивали друг друга о детстве или семьях. О прошлом они говорили только когда она хотела знать что-то о Синдзи. Её прошлое оставалось совершенно неизвестным.
   На самом деле они всегда говорили исключительно об Евангелионах, обсуждая малоизвестные факты войны и пытаясь придать значение и символизм тому, что их никогда не имело. Они никогда не могли принять, что это просто произошло. Должен был существовать некий скрытый важный смысл, чтобы оправдать все трагедии, которые несли с собой Ангелы. Но это была лишь реальность, не выдумка. Искать большее, особенно от гигантских неразговорчивых существ с непонятной целью было бессмысленно. Но занимались они исключительно этим.
   И еще еблёй. Каждый раз, когда они спали вместе, это было не занятие любовью. Это был даже не секс, а именно ебля. Просто закрой глаза и трись друг об друга, пока наконец не кончишь. Они никогда не просыпались вместе или шептали романтичные слова в жаждущие уши партнёра. Лишь несколько минут поверхностной физической близости, за которыми следовала пустая кровать.
   Пустая. Неплохой способ описать их отношения, их жизни. И удар в живот напоминал об этом им обоим.
   Кенске не чувствовал ни малейшего стыда или отвращения к себе. После Удара исчезли практически все формы сексизма. Мужчина или женщина, если ты мог делать что-то, то ты это и делал, и на пол было всем наплевать. Содержимое штанов почти превратилось в незначительную деталь. Люди были людьми.
   Бить женщин всё ещё было табу в определённых кругах, но для него, для уровня общества, к которому он принадлежал, это было нормой точно так же, как бить мужчин. Он не понаслышке знал, что женщины могут быть так же жестоки и бессердечны, как и мужчины. Это была система контроля.
   Когда он был моложе, до Ударов, возвратов и реконструкций, он был ребёнком. Он не имел контроля над его окружением, отношениями, происходящими с ним событиями или людьми, о которых он волновался. Монстры, и роботы, и война кружились за окном его спальни, а он не мог сделать абсолютно ничего. Он не мог помочь себе или детям, которых заставляли воевать. Он не мог помочь Синдзи. Но теперь он был мужчиной. Он принимал решения, влиявшие на его жизнь, оплачивал счета, трахался и спасал героев. Всё, что он делал, служило одному - поддерживать реальность этого факта. Оставаться мужчиной. Теперь он мог помочь.
   И если у него не будет контроля, он окажется неспособным на это. Он не будет мужчиной. Но он сохранял его. Сохранял, рассеивая самообманы людей, окружавших его, спасая Синдзи, сохраняя его в безопасности. Теперь он наконец, наконец мог помочь Синдзи. Насилие над Каэдэ было лишь путём вернуть себе контроль, его роль как мужчины.
   Наконец он мог навредить ей так, как хотел. Ему успело до смерти надоесть её поклонение перед его другом и безразличие к реальному миру. Почти с самой первой встречи их. И теперь он наконец мог выразить это. Потому что больше не нуждался в ней. Ему больше не нужна была бледная воображаемая копия Синдзи, потому что настоящий он был на расстоянии буквально нескольких метров. Ему не надо было кормить её своими воспоминаниями и напрасно ворошить прошлое для её удовлетворения. Ему больше не надо было.
   Теперь даже разговаривать с ней не надо было. Теперь не надо было. Потому что у него был он. Он был его.
   Кенске убрал кулак с её подрёберья и медленно поднес к её лицу. Он стёр одну из слёз боли с её левого глаза. Его пальцы проскользили по её челюсти к приоткрытым после неудачной попытки заплакать губам и закрыли их. Он нежно приложил к печати большой палец, пока вторая рука продолжала крепко держать её за горло.
   - Ты не осквернишь его, поняла? - его тон был мягким, словно он спрашивал, хотела ли она сегодня кунилингус.
   Он не был напуган. Каэдэ не побежит к властям. Она ни в коем случае не упустит шанса увидеть Икари Синдзи. Он мог отрезать ей руку, но она бы всё равно держала рот на замке. Ему просто надо было освежить ей память.
   Каэдэ не ответила. Кенске поднял и опустил руку на горле, заставив её кивнуть.
   - Хорошо, - его руки отпустили её, и её руки потянулись к горлу и животу. Он мгновение наблюдал за ней и затем сказал: - Выметайся.
   Это всё, что он должен был сказать. Потому что он знал, что сейчас она подчинится.
   Она вновь кивнула, уже по своей воле, и выскользнула из кухни. Он быстро вышел за ней и крепко обнял за талию. Кенске проводил её до двери, ловко открыв её одной рукой, другой укрывая девушку от Синдзи.
   - Спокойной ночи, Каэдэ, - произнёс он радостным тоном. - Прости, что не можешь остаться подольше, - он улыбнулся и закрыл дверь на замок.
   Синдзи смотрел в окно. Оно было старым, дерево потрескалось и раскололось. Сам факт, что оно было деревянным, говорил об его возрасте. Пол и стены были покрыты пятнами и царапинами. Они пахли старостью и людьми. Он продолжал смотреть в окно. Вся остальная квартира была справа: кухня и за ней короткий коридор со спальней и ванной по разным сторонам. Точно просторный гроб.
   Он слышал почти всё произошедшее между Кенске и девушкой, но не почувствовал ничего. Его старый друг ударил её за то, что она пыталась быть мила к нему, но... внутри него не было ничего. Даже внушённого обществом осуждения насилия над женщинами. Просто... ничего. Из своей эмоциональной пропасти он мог выцепить только устойчивое разочарование, зная каким невыносимым ужасом он был теперь, в реальном мире.
   - Как ты смог похитить нас? - спросил Синдзи у Кенске, когда тот вернулся в комнату. - Это был охраняемый военный пост с обученными агентами.
   - Он был не настолько защищён, как ты мог подумать, - ответил тот холодно. - На месте всегда было только шесть агентов. Если бы тебя держали на настоящей базе, у меня не было бы ни единого шанса помочь тебе... Думаю, нам стоит благодарить их попытку предоставить тебе чуток комфорта.
   - Ага.
   - Но серьёзно, да, они были обученными профи, но сколько, по-твоему, времени они провели, просто пялясь в пустоту в ожидании конца дня, пока охраняли тебя? Они стали самодовольными. Ленивыми. Лёгкой целью для тех, кто знает, что делает. Понимаешь, я провёл много времени, планируя этот день.
   - Но тебе нужна была помощь, - сказал Синдзи. - Кем были эти мальчишки? Которые помогали тебе там, в многоэтажке?
   - Друзья. У нас... есть общие интересы. Все они любители оружия, так что знают, как его держать, хоть у них и нет никакого реального опыта за пределами тиров. Но всё же они хорошо справились.
   Он сделал паузу.
   - Они оставят нас одних на какое-то время. Им нужно позаботиться о некоторых вещах. Найти нам убежища на время путешествия и работать над сетью людей, готовых помочь нам. Ты удивишься их преданности делу.
   - Кто навёл тебя на это? - тихо спросил Синдзи. Он знал, что даже имея связи с хакером, Кенске никак не мог его найти. Он никогда не пытался сделать что-то подобное ранее. Кто-то должен был сказать ему. Кто-то важный и могущественный. - Те люди в костюмах выглядели профессионалами. Почему они вообще связались с тобой?
   - Я тоже думал об этом, - он пожал плечами. - Не знаю. Может, они увидели меня как человека, которым можно воспользоваться, которому можно было бы спокойно приказывать. Большинство людей видит членов культа безмозглыми неудачниками, которые пойдут на всё, чтобы добиться желаемого. Или, может быть, они хотели выяснить, сколько я знаю на самом деле.
   - Культа?
   Кенске яростно выругался про себя.
   - Ну... - он поправил очки. - Да, есть люди... ты и впрямь не знаешь?
   - Нет.
   Айда подумал о том, стоит ли рассказывать об этом небольшом аспекте своей жизни Синдзи. Но в итоге всё равно заговорил, потому что никогда бы не смог отказать ему ни в чём.
   - Понимаешь, после Третьего Удара люди были невероятно напуганы. Они всё ещё напуганы. Им показалось, что Бог покинул их, даже более того. Но, знаешь, людям надо во что-то верить. Что угодно. Поэтом некоторые люди начали видеть Евангелионов и NERV как нечто, ну, не божественное, но могущественное. Настолько могущественное, насколько могут быть только боги. И постепенно это превратилось в образ жизни. Почитать тех, кто защитил их и сделал возможным продолжение жизни.
   И пилотов. Началось с того, что они были как звёзды, но потом медленно превратились в... не знаю верного слова. Аватаров, наверное. Представляющих человеческую волю к выживанию. Они действовали от имени всей человеческой расы, охраняли её, как герои.
   И ты... Для очень многих людей ты защитник, Синдзи. Спаситель. Ты спасал мир так много раз, даже хотя это и ранило тебя. Ты заслуживаешь... так многого. То, что с тобой сделали военные, - это преступление. Все живущие сегодня должны благодарить тебя. Благодаря тебе у мира есть шанс восстановиться. Всё благодаря тебе.
   Кенске почти рефлексивно испытал укол стыда из-за собственных слов.
   - Не... не подумай чего лишнего: я совсем не такой, как они. То есть, да, я общаюсь с ними, но я не поклоняюсь тебе, как они. Они помогли нам сбежать сегодня. Порой они могут быть довольно радикальны, но от них есть польза, - он сглотнул. - Но... но я думаю, что ты герой.
   - Герой, - тихо сказал Синдзи. - Все герои, которых я знал, мертвы.
   - Нет, - Кенске был убийственно серьёзен. - Нет. Ты герой. Всегда был им. Просто... когда мы были детьми, я этого не видел. Но сейчас... ты герой, Синдзи.
   - Время раскрашивает воспоминания, - пробормотал бывший пилот. Он оглядел комнату, в которой они находились. Она была почти пуста, словно ожидала, чтобы в неё переехал кто-нибудь. Но по сравнению с его домом, тюрьмой, которую он так долго знал, она выглядела почти как его старая квартира.
   Его взгляд задержался на нескольких коробках, стоящих под занавешенным окном у дальней стены. Они были до краёв набиты десятками коробочек от CD-дисков, тщательно подписанных и рассортированных, как какая-то библиотека или архив. Несколько секунд спустя до Синдзи дошло, что это было.
   - У тебя остались все твои диски?
   - У меня ушли годы и куча денег на то, чтобы вернуть их, но да, у меня есть почти все. А что? Хочешь посмотреть какой-нибудь? - он безуспешно попытался скрыть предвкушение в своем голосе.
   - Нет.
   Кенске отвернулся, чтобы нахмуриться. Годы ожесточили Синдзи. Он больше не был тем застенчивым мальчиком из его воспоминаний. Но находиться тут с ним в реальности было в тысячу раз лучше любой фантазии или имитации. У него был он. Силой воли он сдержал эрекцию и оставил член лежать бугром у его левого бедра.
   "Будь он женщиной... всё было бы идеально".
   - Что ж, чем ты хочешь заняться сейчас? - спросил Кенске. - Теперь ты свободный человек, - он скрыл своё разочарование от того, что его ещё не поблагодарили.
   Глаза Синдзи не изменились. Он выглядел так, словно это отношение к нему было оскорблением. Когда он наконец открыл рот, то прошептал:
   - Я никогда не был свободным. Никогда не буду.
   - Ты свободен, Синдзи, - уверил его Кенске. - Поверь мне, - он сдержал порыв дотронуться до него, заставить осознать его невероятную удачу. - Ты свободен.
   Некоторое время стояла тишина. Где-то внизу закашлялся ребенок и даже сквозь пол это было хорошо слышно.
   - Ты идиот, - наконец сказал Синдзи.
   - Что?!
   - Там, где я находился, я был не опасен. На свободе я угроза.
   - Но... ты был заключённым! - закричал Кенске. Он широко развёл руки. - Армия заперла тебя в клетку, как преступника! Ты не можешь говорить, что был согласен на это!
   - Учитывая альтернативу, да, я был согласен, - он покачал головой, почти жалея его. - Ты не понимаешь. Мне рискованно просто стоять здесь. Под домашним арестом я был одинок, но безвреден. Тебе правда надо вернуть меня обратно.
   Кенске представлял себе много сценариев о том, что могло произойти после спасения старого друга. Улыбка, благодарность, может быть, объятие, и потом они могли бы сбежать из страны, сменить имена и забыть обо всём. Забыть Третий удар, Ев, NERV и всех людей, причинявших ему боль. Он помог бы ему забыть. Как когда они были детьми. Как оно и должно быть.
   - Я не позволю этим ублюдкам даже дотронуться до тебя снова. Эти чудовища в NERV использовали тебя ради своих целей, а военные сцапали тебя, когда ты вернулся. Словно ты какой-то инструмент для удовлетворения их желаний. Ты человек! Ты лучше всех остальных! Лучше меня, я знаю. Ты не заслуживаешь заточения. Ты заслуживаешь...
   Глаза Синдзи опасно сузились и он опустил их. Кенске в изумлении смотрел на него, пытаясь понять, что не так.
   - Ты... ты герой. Ты хороший человек. Почему ты не можешь принять это? Это правда.
   Синдзи молчал.
   - Почему ты не счастлив? Над тобой больше не будут издеваться или унижать тебя. Военные не доберутся до тебя. Никто не сможет. Не сможет, если ты этого не хочешь. Ты можешь быть собой и тобой больше никто не будет командовать. Ты можешь быть свободным.
   Синдзи ничего не отвечал. Его лицо не меняло выражения.
   - Я убил ради тебя! - Кенске почти кричал. - Чтобы ты был свободен! Это что-то значит для тебя?
   - Никто тебя об этом не просил.
   Айда почувствовал вспышку неконтролируемого гнева на этого человека.
   - Каждый день, который ты провёл в тюрьме, просил меня, заставлял меня помочь тебе. Я не мог просто стоять, зная, что тебя держат как обычного преступника. Не когда ты заслуживаешь настолько большего. Ты... ты заслуживаешь больше, чем я могу дать тебе, Синдзи. Самое большее, что я могу сделать - это освободить тебя. Остальное... остальное за тобой.
   Он продолжал говорить, но Синдзи больше не слушал. Как будто мир и всё, что в нём было, начало тускнеть. Его бывший друг превратился в назойливое гудение у его ушей. Квартира стала ощущением твёрдости под ногами и чувством превращения в запертого зверя. Это было знакомым, потому что он так всегда чувствовал себя.
   За мной... моей воле менять будущее, менять мою свободу. Свободная воля менять мир.
   "Я никогда не буду свободным, - подумал Синдзи. - Никогда. Что бы я ни делал, что бы ни делали остальные... это никогда не будет иметь значения. Больше нет свободы ни для кого".
   НАКАЗАНИЕ
   Один, даже окружённый другими людьми. Один вместе со старым другом, какой-то странной девушкой, мальчишками, убивавшими других, чтобы найти меня, врачами, разговаривающими со мной, охранниками, присматривающими за мной, как за собакой, девушкой с лицом Аски, даже доктором Кирисимой. Один.
   Я всегда один.
   ЭТО МОЁ НАКАЗАНИЕ
   Он посмотрел мимо своего друга. Или подумал, что посмотрел. Он вновь терял концентрацию. Физический мир уплывал, оставляя только мысли. Шум внутри головы. Как в те времена, когда он лежал в своей комнате, смотря в потолок. Или как в каждый раз, когда слишком долго сидел в Еве. Как когда он убивал людей. Почти казалось, что он мог просто... уплыть. Позволить себе забыть всё плохое.
   В его жизни произошло многое, чего он не ожидал или хотел, но в последнее время это было просто смешно. Он мог жить с тем, что его заставляли рисковать жизнью в боях с Ангелами. Он мог прожить, так и не найдя свою любовь в этом мире. Он мог даже прожить почти десятилетие взаперти, как непослушное животное. Но это, страх оказаться использованным для чего-то хотя бы отдалённо напоминающего программу "Ева" был большим, чем он мог позволить. Или хуже, ещё один Удар.
   Вот почему он так много раз лгал Мане. Почему пытался покончить с собой. Само его существование было угрозой. Люди, человечество... они заслуживали лучшего, чем анонимное бытиё Комплементации. Оно не решало всех проблем людей. Это была мечта идиота и паршивый побег от реальности. Это был отказ от всего, что делало людей людьми. Оно делало всю историю человечества, все его достижения, все его страдания, абсолютно всё бесполезными. Бессмысленными. Оно делало всё, за что сражался Синдзи, бесполезным и банальным; вся боль и агония, через которые прошёл он, Аска, Рей, Мисато и все в NERV, превращалась в анекдот. Как будто он убивал их вновь, снова и снова.
   И когда его нашли и захватили военные, в его жизни вновь появилась цель. Пока он не умрёт и станет прахом, он намеревался охранять вернувшихся от возвращения в бескрайнее море коллапса.
   Никто не заслуживал такой судьбы. Группа людей, пожертвовавших остальным человечеством, чтобы облегчить их собственную слабость, позволила лишить себя плоти и умов. Их трусость не оправдывала такой же конец для всего человечества.
   Вот так он хотел думать. Существование, индивидуальность... это был правильный выбор, да? Он сделал правильный выбор, правда?
   Правда?
   Но в последнее время... он устал. От вранья, изоляции, отчуждения от людей, которых спасал... он был лишь человеком. И это спасение от убивающей мозг охраны вновь заставило задуматься над смыслом его обета. Действительно ли люди стоили защиты? Стоили ли они этой нескончаемой агонии? Может, ему стоило перестать тщетно искупать свои ошибки и грехи. Может, ему стоило просто принять, что он был проклят и оставить человечество его судьбе. Пусть убивают себя. Пусть возвращаются в Комплементацию. Пусть делают что угодно. Всё равно ничто не имеет значения.
   ненавижу тебя
   Кого он собирался впечатлить? Кто простит его преступления? Кто сможет снова подарить ему хоть чуть-чуть радости?
   Ненавижу тебя
   Он даже не мог вспомнить, как это - быть счастливым. Он думал, что один раз был таким - когда был с матерью. Пусть даже у него не было ясных воспоминаний о ней; он даже не мог вспомнить её лица. Было лишь ощущение присутствия, атмосфера мира и заботы, окружавшая и охранявшая его от жестокой реальности внешнего мира. Но она пропала и никогда не вернётся. В состоянии не-смерти, навечно запертая внутри этого отвратительного искусственного бога. Синдзи больше никогда не сможет быть счастлив.
   НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
   Был ли он когда-нибудь счастлив после смерти матери? Его жизнь в квартире Мисато, его общение с Аской и Аянами, когда отец похвалил его... вызвало ли хоть что-то из этого в нём настоящую радость или удовольствие? Или все его воспоминания были подкрашены отчаянной жаждой любви других? Может быть, он просто убедил себя любить связи, которые он сформировал, чтобы терпеть их проблемы, издевательства и манипуляции, чтобы он больше не был один. Может быть, в действительности он их ненавидел, но не мог признать этого, потому что и они не могли.
   Другими словами, я люблю тебя.
   Синдзи подумал о Каору. Он верил, что мог бы быть счастлив вместе с ним. Плевать, что он был мальчиком. Плевать, что он был Ангелом. Он сказал Синдзи, что любил его, и этого было достаточно. Это было больше, чем кто-то мог дать ему после матери. Больше, чем Аска, больше, чем Рей, больше, чем Мисато... даже если они сказали бы, что ему придётся посвятить всю его жизнь их счастью, даже если бы они были бы жестокими, или холодными, или манипулировали им. Это было бы неважно.
   "Как же я жалок. Я сдаюсь первому человеку, который показывает хоть каплю интереса. Даже если в итоге я всё равно убью его".
   Единственной свободой для него могла быть смерть.
   "Свобода, - подумал он вновь. Он тихо печально рассмеялся над собой. - Для меня нет свободы. Я никогда не буду свободен. Единственное, что может для меня сделать Кенске, - это выстрелить мне в голову. Но даже тогда... я не заслуживаю исполнения моего желания, как Каору. Я не заслуживаю никакого покоя. Даже фальши Комплементации. Я не заслуживаю никакой свободы".
   Синдзи закрыл глаза и пожелал забвения для себя. Его ум плыл в оранжевом.
   "Я не заслуживаю ничего".
  

Глава 10

  
   Он мало разговаривал. Не то чтобы это её беспокоило. Особо. Когда-то она слышала, что дети обычно много говорят. Издают звуки, чтобы доказать своё существование. Это имело смысл. Но он редко говорил. Она пыталась вспомнить, когда он впервые заговорил, но всё об его рождении, первых годах жизни, даже зачатии было как в тумане. Было слегка больно слишком много думать об этом. Всё же, она не жалела об его рождении. По крайней мере, она так не думала. Она была счастлива иметь что-то, чем вновь можно было заполнить дни. Как когда она была молодой. Те дни бежали так быстро, что смешивались. Но в последнее время всё было немного медленным.
   Она почти помнила свою юность. Она помнила чувство гордости. Удовлетворения собой. Она полагала, что оно было настоящим. Она помнила и чувство гнева. На людей, которые видели её, но не видели её. Помнила, что быть увиденной было приятно, но ещё и плохо. Потому что человек, который должен был её увидеть, никак не мог этого сделать.
   Поэтому она заставила других людей видеть её. Если достаточно увидит, то, может, будет неважно, что тот человек никогда этого не делал. Может, будет неважно, что тот человек никогда не смотрел на неё, всегда смотрел мимо неё на нечто безжизненное. Нечто ложное и поддельное, что двигалось только когда ему приказывали и думало только о том, что люди говорили ему.
   Если все остальные её видели, то было неважно, что в единственный раз, когда тот человек действительно посмотрел на неё, он завис в воздухе с верёвкой вокруг шеи.
   Но потому что ей не было разрешено ненавидеть ту качающуюся над полом вещь, она начала ощущать эти висящие ноги в других людях. Хотя она не могла позволить им узнать о своей ненависти. Потому что если она скажет, то они не будут смотреть на неё. Она должна быть хорошей девочкой и тогда может быть, лишь может быть, тот человек вновь посмотрит на неё и узнает её, и обнимет её, чтобы защитить и убрать всё, что ранит её.
   Она помнила свою мать, огромную и тёплую. Она помнила, как просыпалась в ней и становилась великой, абсолютной и неуязвимой. И в безопасности. Поднятая над всеми. Чтобы ничто и никто не смог больше её ранить. Словно она летела.
   Когда она увидела свою мать в последний раз, она парила над полом. Весьма занятно.
   Аска застегнула лифчик и посмотрела на своё отражение в зеркале на двери ванной. Она закончила мыться и настало время одеваться. Важно мыться и одеваться каждый день, говорили ей. Поэтому она мылась и одевалась. Потому что если не будет, то они рассердятся.
   Она посмотрела на себя. Она полагала, что была красивой и милой. Она знала, что в юности была красивой и милой. Но в последнее время
   Шрамы беспокоили её. Казалось, они всегда были источником назойливого раздражения. Всё время, что они были у неё. То есть, вроде бы очень давно, но она не могла точно вспомнить, когда получила их. И как. Она, казалось, припоминала что-то о небе и летящих в нее стрелах извилистой агонии и
   Она помнила, что было больно, когда рождался Рёдзи. Словно её разрывали повдоль. Казалось, что в последнее время она могла вспомнить только боль. Её руки поднялись к шее. Она почти могла увидеть синяки из её памяти. Тёмные пятна тонких пальцев, охватывавших её, чтобы без сожаления забрать личность и индивидуальность. Маленькие руки вокруг маленькой шеи, заполненные
   Ненавистью. Она знала эту эмоцию. По крайней мере, она верила в это. Сейчас в этом было так трудно быть уверенной. Она сказала, что знала, потому что этого ожидали люди. А она не хотела, чтобы они сердились и переставали смотреть на неё. Но, более важно, если они сердились, то могли забирать у неё вещи.
   Она помнила, что сразу после рождения Рёдзи плохие люди хотели забрать его. Забрать его у неё. Его матери. Но потом они вернули его. И она была счастлива. По крайней мере, она думала, что была счастлива. Они сказали ей быть с ним осторожной, и милой, и никогда - грубой. И потому что она не знала, что ещё с ним делать, она согласилась.
   Потом они говорили странные вещи. О ядрах, и желаемых психологических паттернах, и модифицированном развитии эго, и необходимом влиянии матери. Много длинных слов, от которых её уши начали болеть.
   Но она была рада, что Редзи снова был её. Он был её, когда был внутри неё, и он был её, когда был снаружи её тоже. Так и должно было быть. Навсегда. Навечно. На
   Оранжевый цвет вплыл в её мысли.
   Да, верно. Оранжевый был вечным цветом. Он поддерживал её смерть. И теперь он поддерживал её жизнь. Мысли об оранжевом всегда вызывали неясные воспоминания, воспоминания, которые одновременно были более и менее ясными, чем остальные.
   Она плыла. Кажется, она помнила цвета, но все они были странными и неописуемыми. Слова не существовали внутри неё. Мысли тоже. Было лишь присутствие и продолжение.
   Сначала была темнота. Потом она поднялась, словно свадебная вуаль, и она почувствовала, как её изувеченное тело колышут потоки воздуха, как воздушные руки бережно поднимают её в мир определений и реальности. Оранжевое море исчезло, и внезапно у неё появились мысли, и чувства, и воспоминания, и ощущения. И эмоции. Такие как страх, как одиночество, как отвращение. И, конечно, ненависть.
   Но прежде чем все они ворвались в неё, она увидела в оранжевом последнее. Белое лицо. Не бледное, которое она всегда ожидала от неё, а белое. Только белое. Белая кожа, белые зубы, белые волосы, но красные глаза. Грязные мерзкие красные глаза. Смотрящие прямо на неё. Будто она была номером в цирке. Запертая в клетке с одним глазом и одной рукой.
   Белая штука улыбалась ей.
   Имя. Имя пришло ей на ум, но оно всё ещё было туманным. Она сильно сконцентрировалась на нём, и вскоре вспомнила цифру "один". Нет, не один. Первый. Первый что-то. Первый ребёнок? Да, Первый Ребёнок. Рёдзи был её первым ребёнком тоже. У него были рыжие волосы. Но голубые глаза. Голубые глаза были хорошими. Красные глаза были плохими. Как цифра один.
   Один. Одна, порознь. Одна, она была одна.
   "Сука".
   Белая штука улыбалась ей. Словно она была везде. И нигде тоже. Вокруг, повсюду, но не вокруг или повсюду. Но белая штука улыбалась и чувство везде росло и росло, пока его не вырвали, и затем всё рухнуло и устремилось в нигде, чтобы заполнить её тем, что ей принадлежало, чтобы она могла вновь думать и чувствовать. Это было ужасно, но этого она хотела. Она думала, что думала, что хотела.
   "Сука".
   Она проснулась, и вокруг её шеи были руки. С глазами над ней, которые смотрели сквозь её лицо на внутренности, и из которых пошла вода, когда она коснулась их. Голос, который плакал. Ум, который всегда был где-то в другом месте.
   Он смотрел на неё, хотя она была мёртвой. Он думал о ней, хотя она была инертной. Он произносил её имя, когда должен был делать с ней вещи, которые не дадут ему снова душить её. И началось то побуждение, та мотивация
   Шли день за днём и они были единственными живыми в мёртвых местах, где они ходили и спали. Они были одни.
   Они жили в одной квартире; комнаты, где они закрывали глаза, разделены узким коридором. Но он заставлял видеть его каждый день, чтобы он мог делать с ней вещи. Убирать, готовить, менять бинты. Когда он делал это, было почти легко забыть, чем он был на самом деле и что на самом деле хотел сделать.
   Прошёл день, неделя, год, жизнь, неважно. Они чувствовали себя так же. Её время перестало иметь смысл, потому что не было больше никого, чтобы смотреть на неё. Она больше не могла считать минуты до тех пор, пока люди не увидят её, или пока не будут способны видеть её. И без других людей, от которых она могла себя отличить, она потеряла чувство времени. Порой она открывала глаза и находила себя в других местах, как
   Комната в квартире, которую он называл "кухней", и хотя там были предметы под названиями "плита" и "холодильник", они были сломаны и пусты. Она сидела у предмета под названием "стол", но у него посередине была трещина, как у того ужасного огромного лица, которое запачкало небо. Одной ножки не было, и он собрал деревяшки и коробки с улицы, чтобы он стоял и они могли сидеть на нём и есть на нём.
   Она наморщила лоб от грызущего чувства дискомфорта и посмотрела вниз. Между её ног на стул вытекало красное. Она долго смотрела на него. Она раньше видела, как из её тела выходит красное. Когда он менял её бинты, порой там было красное. Он всегда отводил взгляд. Теперь красное было между её ног. Но там не было бинтов. Поэтому ему надо было наложить туда бинты.
   Она поднялась с места и пошла к нему, оставляя за собой красный след. Он был у раковины, делал что-то с ножом и овощами, и не увидел её. Она встала за ним, ожидая быть замеченной, и не была. Поэтому она открыла рот. Слова всегда заставляли его увидеть её.
   - Можешь поправить?
   Он наконец повернулся, не удивившись тому, как близко она подошла. Она отступила и села на пол перед ним и раздвинула ноги, чтобы найти протечку. Она подняла платье, которое он дал ей, чтобы заменить ту другую красную кожу, и спустила те неудобные трусы, которые он дал ей. Они тоже были красными.
   Мучительно долго он смотрел на неё. Он не покраснел. Он выглядел так, словно пытался догадаться до чего-то. Наконец он молча повернулся к раковине.
   - Не можешь поправить? Почему нет? Я вежливо попросила. Почему ты не делаешь это? У тебя хорошо получается.
   Не ответил.
   - Не можешь поправить? Мне не нравится красное. Оно неудобное и пахнет. Пожалуйста, поправь это.
   Она подползла к нему на четвереньках и подёргала за ногу. Было неправильно просить его, но он делал это раньше для неё, и если он отвлечется, может, не будет
   - Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожалуйста? Пожа...
   Он развернулся. Нож и овощи разлетелись по полу. Она была не против. Он наконец собирался поправить это.
   Он пнул её ногой, за которую она хваталась, и она отлетела назад. Она попыталась встать, и из-за этого её живот заболел. Он встал на колени и толкнул её на пол. Она приземлилась на спину и охнула. Было немного больно.
   Он раздвинул её ноги. Она была не против. Он собирался поправить выходящее красное. Потом она поняла, что он прижал своё левое бедро к месту между её ног. Вскоре оно испачкалось в красном.
   Его тело дрогнуло, и она подумала, что он упадет на неё. Она закрыла глаза. Глухой удар открыл их вновь. Его ладонь упёрлась в пол рядом с её лицом. Другая рука нащупывала что-то ниже его пояса. Что он делал? Он был над ней, но руки были не на её горле, поэтому причин для волнения не было.
   Нет, прорычал он. Его глаза были закрыты. Они тряслись. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
   Он вытащил нечто занятное из штанов и сжал его. Она не могла толком разглядеть: его скрывала рука. Но потом конец высунулся из его пальцев. Он выглядел очень твёрдым.
   А, подумала она. Член. Она была рада, что поняла.
   Он сжал его и начал быстро поднимать руку вверх и вниз, снова и снова.
   На этот раз его глаза не смотрели на её внутренности. Только на наружу. Только на две штуки из плоти на её теле.
   А, подумала она. Груди. Она была рада, что поняла.
   Нет, нет, нет, продолжал говорить он.
   Лежать вот так было неприятно, но часто было неприятно и когда он помогал остановить красное, выходящее из её тела. Порой бинты прилипали и их надо было отдирать, порой он мыл раны и они жглись. Неприятно, но он говорил, что это помогало. Поэтому она позволяла ему. Она должна была. И теперь она должна была позволить ему быть над ней и дёргать себя.
   Если он хотел делать это, она должна была позволить. Должна была. Потому что если она скажет "нет", он
   Качался взад и вперёд, потные руки сдавливали его член и царапали пол рядом с её лицом, и его глаза смотрели на её грудь.
   Нет, нет, нет, продолжал говорить он. Каждое "нет" было выдохом.
   Он хотел, и она не могла сказать "нет". Пусть даже не хотела этого. Даже если это было
   отвратительно
   Она должна была позволить ему сделать это. Должна была. Должна была, иначе
   Нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет н...
   Он закрыл рот и резко выдохнул через нос, но звук был высоким, как у затягиваемого накрепко винта. Его рука и штука в ней запульсировали.
   Один. Два. Три. Четыре сгустка белой жидкости вытекли с конца его члена прямо под её груди.
   Наконец рука у её головы, такая близкая к шее, поднялась и вернулась к его телу, и она могла дышать и проглатывать боль не сдерживаясь, не боясь. Она слушала, как он тяжело дышал, затем успокоился и отсел на свои колени. Его глаза были закрыты.
   Он встал. Он повернулся. Он застегнул брюки. Он поднял нож и овощи с пола. Он положил их на столешницу у раковины. Он вновь начал резать.
   Замешательство - не от того, что сейчас произошло, а от того, какое чувство это вызвало - скривило её рот. У неё были смутные воспоминания о том, что нечто подобное уже происходило, но чем больше проходило времени, тем сильней они размывались. Но в её разуме осталось клеймо, что она боялась вот этого. Она сделала что-то не так? Она позволила ему сделать это, чем бы оно ни было, но он почти наложил на неё свою руку. Что ещё она должна была сделать, чтобы остановить это?
   Она посмотрела вниз, мимо лужицы молочной жидкости, сползающей по её животу. Она посмотрела между ног. По-прежнему красное.
   Он резал.
   Молочная жидкость сползла по её тазу. Она смешалась с красной.
   - Ты не поправил.
   Он повернулся на каблуках и выкинул руку вперёд. Он сжал рыжее в кулаке и дернул её вверх за волосы. Она сжалась и попыталась выставить руки для защиты, хоть это было и неправильно, и он толкнул её в сторону стола. Тот заколебался и рухнул на один из углов, когда самодельная нога развалилась.
   Он набросился на неё, завалив на наклонённый стол. Он оскалил зубы. Его глаза горели ненавистью.
   Его руки врезались в её плечи и поползли по ключицам наверх, к горлу. Челюсть не дала им пройти дальше. Поэтому они не прошли дальше. Мгновение они просто лежали на её горле, а затем начали обвивать его. Мокрые ладони напали на её горло. Ногти врезались в её кожу.
   Она не хотела этого. Она не хотела этого на её горле. Никогда на горле. Не как в тот раз, когда он
   НЕТ
   Сказала она. Но он не слушал. Он больше не прятался за своей маской. Теперь он весь обратился в глаза, и руки, и зубы.
   И продолжал давить. Сильнее и сильнее. Она чувствовала, как мир ускользает из-под её ног. Её зрение заплыло оранжевым. Она не хотела этого. Она не хотела этого. Она не хотела умирать.
   Она положила руки на его лицо. В прошлый раз это его остановило. На этот раз нет. Он продолжал ранить её, и она начала давить. Её руки начали толкать, потом она убрала их, чтобы вдавить сильнее. И это его не остановило. Она снова убрала руки, чтобы добавить больше силы.
   Её средний палец задел край бинта над глазом и оторвал его. Пустая глазница смотрела на него. Его хватка ослабла.
   Он убрал руки.
   Он повернулся. Он ушёл. Он вернулся. Он нёс бинты. И начал останавливать красное. Он не смотрел ей в глаза.
   Он промыл и перевязал её раны, начиная с глаза и заканчивая местом между ног. Потом она почувствовала, как он начал оборачивать её шею марлей, чтобы уменьшить опухание. Она закричала изо всех сил.
   Он отдёрнулся с удивлением на лице. Потом оно превратилось в боль. Потом она стала яростью.
   Он снова показал ей зубы. Он снова показал ей руки.
   Он опять был этим. Она могла вспомнить. Что он похитил у неё, когда она спала. Когда он оставил её умирать. Когда он позволил ей быть изнасилованной. Когда он оставил её, чтобы выбрать ту белую штуку.
   Он позволил ей сражаться в одиночестве. Он позволил, чтобы её разорвали на куски. Он позволил ей умереть. Он позволил его рукам лишить её жизни и личности. Он позволил ей умереть. Он позволил всем умереть.
   И тогда она знала. Она знала его. Чем он был. Он был зверем. Нечто, укравшее человеческий облик, голос и действия, но не имевшее ничего своего. Как мог зверь быть чем-то другим?
   Он был тёмным, жестоким, порочным, чёрствым, устрашающим, жестоким, грязным, извращённым, испорченным, холодным, беспощадным, грубым, свирепым, хладнокровным, безжалостным, плохим, больным, жутким, злорадным, ужасным. Он был ужасом. Он был ненавистью.
   Он был не тем, о чём она обычно думала, когда давно он прятался за глупостями вроде застенчивости и робости, и нервозности, и боязливости. Тогда было так легко смотреть на него и притворяться, что он был человеком.
   Она знала его, когда он был обнажён миру, освобождён от границ личности, когда он был верен тому, что билось в его сердце. Когда он был зверем, которого она не знала в нём. Нечто, которое пожирало Ангелов, убегало, ранило друзей, трогало себя над спящими девочками. То самое нечто, позволившее суке забрать его и убить мир.
   И она знала его, когда мир был печален и пустынен. Когда в нём жили только они двое. Теперь на его пути не было людей или правил. Теперь он мог быть зверем, которым хотел, и никто не мог его остановить, потому что это было невозможно. Он был зверем, а она - его жертвой. И она
   боялась
   Его. Но если зверь сыт, он не покажет свои зубы. Он не набросится на тебя и не лишит тебя воздуха.
   Поэтому вся её жизнь превратилась в игру, фарс, скрывающий её истинное намерение сохранять его - это нечто - удовлетворённым. Не позволять вновь уничтожить её, уничтожить остатки мира. Она должна была давать ему всё что угодно. Всё. Всё, что она делала, было для его удовлетворения.
   Потому что она боялась его. Того, чем он мог стать. Того, чем он стал.
   Закройте моё сердце на замок. Выколите мои глаза, чтобы я не могла видеть. Что угодно, чтобы остановить страх и боль. Что угодно, чтобы жизнь была онемевшей и бесчувственной, как раньше.
   Но когда пришли те люди. Когда пришли те люди и ворвались к ним домой, чтобы разделить их, освободив её от вездесущих и немигающих глаз зверя, она не могла остановить слов, сорвавшихся с губ.
   НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
   Он слышал её и не выглядел рассерженным. Он даже не выглядел печальным. Он выглядел облегчённым. Словно все эти годы он ждал этих слов.
   Все эти годы она хотела сказать их. Но если бы сказала, он мог снова задушить её или убить мир. Она не хотела умирать. Не так. Никогда. Но каждый её день, проведённый вместе с ним, придавал его рукам немного смелости. Он делал то, чего всегда хотел, как и всегда.
   Так что пусть мир умрёт. Пусть он умрёт. Пусть все остальные умрут. Пока она остаётся, это неважно. Даже если никто не мог увидеть её. Лучше быть одной и неуязвимой, чем чувствовать на себе его взгляд. Но теперь его не было, и она вновь была свободна, и это было хорошо. Она устала. Она хотела спать. Она больше не хотела притворяться. Она больше не хотела медленно стираться из-за него.
   Чем дольше она жила, чем дольше она была со зверем, тем сильнее размывалось её прошлое. У неё всё ещё были знания, но вспоминать подробности о себе было всё труднее и труднее. Но при этом чувствовать было всё легче и легче. Эмоции подавили мысли. Она словно взрослела наоборот.
   Но когда её освободили, мысли и знания затмили эмоции. Это был медленный процесс, но люди, которые говорили с ней, мыли её, делали разное для неё, наполняли её практическими приложениями для вещей в её голове, и она была способна на подходящие ответы и реакции на то, что происходило вокруг неё. С некоторыми вещами у неё всё ещё были трудности, но они учили её каждый день, даже и не нарочно.
   Они говорили, готовили, мыли, делали всё для неё. Они входили в неё и говорили, какой она была красивой и милой, и от этого она чувствовала себя красивой и милой, и она благодарила их, и потом они больше не были внутри неё, но потому что они говорили приятные вещи только когда были внутри неё, она позволяла им быть внутри неё.
   Но теперь никто не говорил, что она была красивой и милой. Больше никто не засовывал ничего внутрь неё и говорил эти хорошие слова. Даже когда она говорила им хорошие слова. Это было грустно. Потому что она хотела быть красивой и милой, какой она была когда-то. Она не хотела быть сломанной, покалеченной, опозоренной, одной.
   Отражение смотрело на неё.
   - Ненавижу тебя.
   Кожа и шрамы исчезли. Белое лицо с белыми зубами и белыми волосами и красными глазами видело её.
   - Ненавижу тебя.
   Белый цвет медленно поменялся на телесный. Волосы стали каштановыми. Глаза стали мутными пятнами голубого.
   - Ненавижу тебя.
   Волосы медленно стали тёмными. Глаза затуманились и окрасились в ярко-голубой.
   - Ненавижу тебя.
   Вернулось её отражение. Оно смотрело на неё. Она хихикнула.
   - Думаю, я вас всех ненавижу, да?
   Аска закончила одеваться, мурлыкая несвязную мелодию. Она оставила грязную одежду и полотенце на полу. Кто-нибудь их подберёт. Он всегда подбирал вещи. Но он всегда смотрел на её шею.
   Коридор снаружи был длинным и узким. Там был зеленый ковёр, голубые стены и желтоватый потолок. На стенах не было картин, потому что у неё не было картин, поэтому на стенах не было картин. Справа была лестница, ведущая вниз к комнатам, где она ела и говорила с людьми, пришедшими поговорить. Слева были спальни, по одной на каждой стороне коридора, одна для неё и другая для человека, вышедшего из неё. Она начала ждать у порога спальни.
   Она ждала минуту, потом другую, потом ещё две, и наконец Рёдзи вышел из своей комнаты. Он аккуратно закрыл дверь и посмотрел на мать, и Аска вдруг ощутила, будто она парит над полом, смотря вниз на этого ребёнка, её ребёнка, и почувствовала счастье.
   ты любишь меня, мама?
   - Ты любишь свою маму? - спросила Аска сахарным голосом.
   - Я люблю маму, - машинально ответил Рёдзи.
   - А мама тебя любит?
   - Мама меня любит.
   Его рыжие волосы падали на лоб, достигая краёв глаз. Красное затмило голубое. Ей это не нравилось. Она подошла и нежно взялась за его волосы, и затем резко выдернула их. Алые капли упали на пол. Выражение лица Рёдзи не изменилось.
   Вот так. Его глаза снова были голубыми. Хорошо.
   Она уселась на колени и её лицо оказалось с ним на одном уровне.
   - Мама красивая?
   - Мама красивая.
   - Мама милая?
   - Мама милая.
   Она тепло улыбнулась и закрыла глаз. Теперь она могла улыбаться, потому что была красивой и милой. Она так упорно трудилась, чтобы быть красивой и милой. Чтобы люди смотрели на неё, а не на маленькие бездушные вещи.
   Она взяла его за руки и подняла их, чтобы они были перпендикулярны телу. Она отпустила их, и он остался в той же позе. Одним плавным движением она спустила его штаны. Она вновь разочарованно вздохнула.
   Всё ещё маленький и мягкий. Совсем не твёрдый. Но больше никто не говорил, что она была красивой и милой, и засунуть что-нибудь внутрь неё было естественным и логичным для того, чтобы сделать эти слова для неё реальными. Но он не мог. Может, на этот раз это будет неважно.
   - Пойдём, ангелочек.
   Она взяла его пухлую маленькую руку в свою, тонкую, и повела в спальню. Его или её, она ещё не решила, и неожиданно к ней, словно озарение, пришло воспоминание: зверь тоже так делал. Держал за руку, чтобы отвести куда-то.
   Аска остановилась и повернула голову. Она посмотрела вниз, на Рёдзи. Его походка была неуклюжей из-за спущенных штанов. Он смотрел вперёд, на ничто. Теперь она могла видеть на его лице шрамы, пустую левую глазницу, бинты на груди и руке, отсутствующий взгляд.
   Она посмотрела на себя. На ней были тёмные брюки и грязная белая рубашка. Она продолжила смотреть вниз. Её свободная рука держала маленькую вещь с белой тряпичной кожей, спутанными шерстяными волосами и красными глазами-пуговицами, смотрящую на неё с пустой улыбкой на лице.
   Её ноги парили в воздухе.
   Аска отдёрнула руку от сына. Она вжалась в стену. Рёдзи не смотрел на неё. Она начала кричать.
   В коридоре были агенты. Они забрали Рёдзи и прижали дергающуюся словно в огне Аску к полу.
   Я не похожа на него, продолжала кричать она.
   Она не была похожа на него. Он был зверем. Она была человеком. Она улыбалась и говорила и ела и спала и рожала и была красивой и милой. Она не была зверем. Она не была похожа на него.
   Я не похожа на неё, продолжала кричать она.
   Она не была похожа на неё. Она была мертва. Она была оболочкой. Она играла с маленькими вещами с красными глазами. Она не была мертва. Она не была мертва. Она не была похожа на неё.
   Но она становилась похожа на неё. Это была его вина. Того зверя. Того убийцы, уничтожившего всё, даже мир. Он ранил её. Он заставил её умереть. Он сделал её послушной, трусливой и не собой. Она ненавидела его. Она ненавидела его. Она ненавидела его.
   НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
   Потому что она знала, чем он был.

***

   Мана проснулась. В первое мгновение между сном и явью она почти могла притвориться, что была в своей кровати, а не прикрыта грязной простынёй на холодном полу вонючей квартиры. Она почти могла притвориться, что вчерашние события были какой-то больной фантазией или кошмаром.
   Но сознание беспощадно завладело ей и зрение подтвердило, что она действительно была в той же пыльной пустой комнате, в которую её вчера затолкали культисты, и тело её по-прежнему ощущало тяжёлую слабость из-за эффектов газа и утомления.
   Но, по крайней мере, она была одна. Ни один жуткий фанатик не наблюдал за тем, как она спала, или пускал слюни на её лежащую фигуру. Учитывая особенности психики её похитителей, она одновременно ожидала и боялась этого. Они совершенно не казались ей здоровыми людьми в отношении к женщинам. Особенно если Айда был их лидером.
   Она перевернулась и начала гадать, у кого надо вымаливать зубную щётку и душ. Она вдохнула. И дезодорант. Она пропиталась вчерашним потом. Она села, пытаясь избавиться от кислой липкости во рту, и провела рукой по спутавшимся волосам.
   А ведь прошёл только день, напомнила она себе. Какой поганый день.
   Открылась дверь. Мана обернулась, смотря через плечо. Ей пришлось закрыть глаза из-за яркого света в коридоре. Она прищурила их и увидела, как в квартиру вошёл мужчина и закрыл за собой дверь. Он не запер её.
   - Доброе утро, - сказал Кенске, не смотря на неё. Мана не ответила.
   Он вошёл в её комнату и положил рядом с ней небольшой пакет. Когда она не шевельнулась даже чтобы взглянуть на его содержимое, он слегка вздохнул, как разочарованный школьник, ждущий конца учебного дня.
   - Там зубная щётка, немного еды, воды, вещи, которые могут тебе пригодиться, - сказал он. - Используй их, не используй, всё равно. Душ тут не работает, поэтому придётся немного потерпеть, хорошо?
   Мана не ответила. Она собрала простыню вокруг себя, как щит. Губы Кенске дёрнулись, то ли из сожаления, то ли из жалости. Он прошёл к дальней стене и отдёрнул шторы. На улице всё ещё было темно.
   - Я не делаю это, - он сказал "это", явно имея в виду вчерашний день, а может быть и всю его предыдущую жизнь, - потому что хочу, чтобы кто-то страдал. Я просто хочу помочь ему. И это всё, что я могу сделать.
   Она смотрела на него, но вскоре её глаза опустились в поисках оружия. Она увидела пистолет в его переднем кармане. Его рука лениво болталась на рукояти. Он увидел её, когда повернулся, и почти улыбнулся.
   - Послушайте, я не хотел вас убивать. Просто я взбесился. Это просто из-за шока встречи с ним, и мысль о том, что вы можете убить меня до того, как я поговорю с ним... Я не думал. Это был минутный порыв. Но другой...
   Он остановился, чтобы позволить ей сказать что-нибудь. Она промолчала.
   - Люди, которые, как вы можете сказать, "наняли" меня, дали мне ресурсы и знания для спасения Синдзи. И взамен они хотели моего содействия. Список контактов, мест встречи, имён, дат, такие вот вещи. До сих пор не знаю, зачем им это надо было.
   Но потом, прямо перед операцией, они попросили меня отдать им Синдзи на блюдечке с голубой каёмочкой. И я сказал "нет". Не вслух, но я поклялся, что больше никому не позволю пользоваться им. На самом деле, я собрал команду для чего-то такого даже до того, как разобрался с деталями спасения. Полагаю, что доверие нынче вышло из моды. Если бы я мог избежать насилия, я бы так и сделал. Но я не могу всё контролировать, понимаете?
   - Почему вы забрали меня? - наконец спросила она. - В чём истинная причина?
   - Потому что, - ответил Кенске, посмотрев на неё секунду, - он вам нравится, да?
   Мана отпрянула.
   - Нравится, - продолжил он. Его голос был очень мягким, ни капли насмешки или обвинения. Он как будто понимал её. - Даже хотя вы служите в армии и должны выкрасть у него информацию. Он вам нравится. Я вижу, - выражение его глаз тоже смягчилось. - Сначала я взял вас потому что хотел узнать, сколько знают военные, что они с ним делали. Но сейчас... причина, по которой я не убил вас, по которой всё ещё держу здесь... Синдзи бы расстроился, если бы вы погибли или исчезли.
   Он остановился, споря о чём-то с самим собой. Он хотел озвучить это, но не стал. Наконец он пожал плечами и сел на грязный пол перед ней. Пистолет смотрел на неё.
   - Синдзи... всю его жизнь никто не чувствовал к нему настоящей привязанности. Я уверен, что вы знаете это. Все его "друзья" в Токио-3 и не взглянули бы на него во второй раз, не будь он пилотом. Они могут сколько угодно врать себе, говорить, что он стал частью их жизней, их семей, но это лишь ложь для облегчения совести. Потому что если они примут правду, что они использовали его для защиты своих неблагодарных задниц, одновременно с этим убивая других людей, то больше не смогут смотреть на себя в зеркало.
   Даже я, - сказал он. - Не знай я, что он управлял Евой, я избегал бы его как чумы. Я ненавидел унылых людей. Людей, у которых нет чувства юмора, или которые не могут расслабиться и хотя бы притворяться, что всё в порядке. Мир слишком ужасен, чтобы всё время фокусироваться на этом. Иногда людям надо забывать. Иногда мы в этом нуждаемся. Синдзи мог делать вид, но он никогда не переставал думать об этом. Он никогда не мог расслабиться.
   После произошедшего с Тодзи я потерял все контакты с Синдзи. Я позвонил ему раз, когда узнал, что он уезжал. Но в действительности я хотел спросить, был ли у меня теперь шанс стать пилотом. Нас разъединили: NERV, видимо. Я больше никогда не говорил с ним снова. Я не мог решить, был ли я счастлив, или зол, или печален из-за того, что он исчез из моей жизни. Поэтому я пытался ничего не чувствовать. Так было легче. Я понимал, что он как-то причастен к случаю с Тодзи, но точно не знал. Я честно не думал, что в нём это было. Нарочно поранить другого человека. Это просто не подходит к нему.
   Кенске улыбнулся с жалостью к себе.
   - Я так и не навестил Тодзи в больнице. Часть меня ненавидела его. За то, что стал пилотом, за ранение... не знаю. Вся эта ситуация была дерьмовой. А мне некого было винить. Я хотел винить Синдзи. Очень хотел.
   Но потом случился Удар и после возвращения я посмотрел на мир и подумал, хотел ли этого Синдзи всё то время. Место, совпадающее с его взглядом на жизнь. Ад или пустошь. Какое-то наказание за жизнь. Некоторое время я думал, что человечество получило именно то, чего заслуживало. Может быть, подумал я, Синдзи наказывал не только себя, но и всех остальных тоже.
   Но даже если это было его взглядом на истинную природу бытия, даже если он думал, что сам должен жить так, Синдзи сражался. Снова и снова. Он никогда не останавливался. Даже хотя он ненавидел столь многое и столь многих, он никогда не останавливался. Он не хотел этого для всех. Он сражался потому что хотел, чтобы мир продолжался, чтобы люди жили. Этот, - он указал на комнату, - этот мир... он, должно быть, думал, что заслужил это. Он никогда не хотел ранить кого-то ещё.
   Потом меня нашли военные и начали допрашивать о Токио-3 и пилотах. Словно у меня были все секреты, которых они хотели. Поначалу это немного льстило, я думал, что помогал изменить ситуацию. Но до меня быстро дошло, что они спрашивали меня не для помощи остальным. Они хотели информацию лишь для того, чтобы завладеть силой и вновь ранить людей. Я знал, что Синдзи бы этого не хотел.
   Тогда-то я и понял, кем он был. Он был героем. Он защищал наши шкуры и образ жизни, забыв о своих чувствах. Пусть даже и не хотел этого. Вот так поступают герои. Он сражался и боролся ради всеобщего блага, даже если ему было больно из-за этого. Вот что делал Синдзи.
   Кенске вздохнул, потом провёл кончиком языка по задней стороне его верхних зубов. Он покачал головой.
   - Он не идеален. Я знаю это. Но никто не идеален. Он человек. Но он отличается от остальных. Он не погружён в себя. Ему не нужны поздравления или похвала за то, что он сделал. Он не делает что-то только для того, чтобы его восхваляли, как все остальные. Он даже не делает что-то потому что это правильно. Нет. Он делает всё, что делает, потому что думает, что мы этого хотим. Это... это героизм. Он всегда ставил себя на задний план.
   Он вновь покачал головой. Он вновь почти улыбнулся.
   - Вы хоть знаете, почему его держали в отдельном доме, а не военной базе? Они боялись его. Того, что он может сделать. Или того, что он мог сделать, если они опять его разозлят. После трагедии в Токио-2 никто не хочет рисковать.
   - Что?.. - спросила Мана.
   - Вы не знаете? Правда не знаете? - Кенске усмехнулся. - Армия или ООН, сами угадайте, нашли ещё одну Еву, построенную перед Ударом. Я всё ещё не знаю, откуда они достали её, но очевидно почему. Они хотели силы. Силы, которую может дать только Ева. Чтобы они могли править всеми остальными странами. Контролировать весь мир, как NERV во время войны.
   Тогда у них были и Аска и Синдзи. Они решили сначала засунуть туда Синдзи, потому что я слышал, что Аска совершенно спятила. Так что они засунули его внутрь. И потом... он, должно быть, увидел что-то, или сделал что-то, или они сделали что-то... Ева взорвалась, уничтожив весь город.
   Глаза Маны сузились из-за злости. Вот что уничтожило Токио-2? Почему никто не сказал ей?
   - Прямо перед взрывом было засечено АТ-поле, - сказал Кенске. - Оно спасло его. Не знаю, уцелела ли Ева, но знаю, что Синдзи никогда не хотел этого. Никогда. Его заставили, как и всегда. Это не его вина.
   Послушайте, да, я знаю, что порой он злился, но блин. Вы бы не злились? И к тому же, его гнев был направлен только на Ангелов. И никогда на людей. Никогда. Он знал, как выбирать врагов. И он никогда не видел никого настоящим врагом.
   Так вот, причина, по которой они держали его там, в этой тюрьме, и больше ничего не делали с ним после того взрыва... чёрт, вы и впрямь не знаете?
   - Я... нет, - признала она.
   - Хорошо, - сказал Кенске. Он наклонился к ней, словно ребёнок, готовый поделиться большой тайной. - Я не знаю подробностей, или времени, когда это произошло, но однажды, когда он был в том доме, они засекли голубой спектр.
   - Голубой спектр? - шепотом повторила Мана.
   - Опять же, я не знаю подробностей. Но знаю, что это было после Токио-2. Вот и всё. Поэтому они стали держать его подальше от больших шишек и их игрушек. То же самое с Аской и прочими людьми из NERV. Будто все они были каким-то образом опасны, или он мог узнать, как с ними обращались и сделать что-то. Часть меня не может их винить. Военные всегда ссались в штаны из-за любого, что было связано с Евами.
   - Голубой спектр, - вновь прошептала она.
   - Ага. Видимо, какой-то остаточный след от Евы или всего времени, что он провёл у Ангелов. То есть, один из них проглотил его. Но голубой спектр, из тех обрывочных отчётов, что у меня были, появился во время некого события, и после него, я слышал, что он изменился. Один отчёт гласил, что он стал "другим человеком".
   "Его попытка самоубийства, - мгновенно поняла Мана. - Господи Боже. Значит ли это, что..."
   - Даже если они так говорят... - Кенске решительно покачал головой. - Нет. Я не верю в это. Он мог немного измениться, это естественно, что он не будет точно таким же, как тогда, но говорить, что он был "другим человеком"... чушь. Ничто не могло заставить его так преобразиться.
   "Он не знает, - поняла она. - Он не знает об его попытке самоубийства или безумии. Или.. может быть, не хочет знать".
   - Ничто не могло заставить его преобразиться, - повторил Кенске. Он повернулся к ней. - Кого вы увидели во время Удара? - внезапно спросил он.
   - Что? - она в замешательстве отвела взгляд. Об этом не разговаривали. Если у тебя был выбор. - Я не знаю, о чём вы.
   - Вам не надо говорить мне. Ничего страшного, - он неожиданно начал улыбаться. - После того, как это произошло, когда я вернулся, я думал, что должен был увидеть мою мать. Или дедушку, который умер, когда я был маленьким. Хех, я даже думал, что должен был увидеть Кацураги. Но я увидел его. Перед смертью я увидел Синдзи.
   Мана молчала. Это должно было удивить её? Он пытался выбить её из колеи, рассказав ей кучу информации, чтобы удержать контроль за ситуацией? Или, может, он выдумал это, пытаясь заставить себя и всех остальных верить, что он искренне заботился о Синдзи? Кто-нибудь вообще заботился искренне о Синдзи? Хоть когда-нибудь? Вся его жизнь была лишь инструментом других для осуществления их целей и желаний. Это заставило его ощущать себя как нечто, меньшее, чем человек. Нечто, единственным желанием которого стала смерть.
   Кого он увидел, когда умер?
   - Я провёл расследование на эту тему, - продолжил Кенске. - Уверен, и вы тоже. Большинство говорит, что видели любимого человека или того, с кем им было комфортней всего. Немногие даже говорят, что видели девушку в школьной форме. Я всегда думал, что она была странностью... некоторые говорят, что не могут вспомнить, или не хотят. Да, это тяжело, по сути, это как вспоминать последнее увиденное перед смертью. Но я никогда не забывал, - он усмехнулся. - Даже если не говорил вам.
   - Почему сейчас говорите? - она сверлила его усталым взглядом. - Я не ваш личный диктофон. Я не священник, который пассивно выслушает вас и отпустит все грехи. У меня не появится неожиданное сочувствие к вам.
   Не к нему. Но получать знания никогда не было лишним. Теперь она понимала Кенске, его мотивацию и причины. Она наконец почти могла понять, почему он делал это. И... даже если Синдзи был опасен... он не был монстром. Он был человеком.
   Но просто говорить, что он опасен, было полуправдой. Хотя знания, которыми он владел, были опасны, сам Синдзи как человек не мог быть таким. Он не ранил людей нарочно. Это ему не подходило. Не могло.
   - Я знаю, что мы не будем друзьями, - сказал ей Кенске с насмешливой искоркой в глазах. - И я знаю, что я не самый лучший человек на свете. Но я не какой-то бешеный террорист или безумец, жаждущий конца света. Всё, что я делал, было для того, чтобы воплотить это мгновение в жизнь. Не с вами, а с ним.
   Он, видимо, любит его, поняла Мана. В сексуальном или братском, или каком-то другом смысле, смешивающим эти два. Всё, что он делал...
   Дверь открылась без стука. В комнату вошёл устало выглядящий человек. Тёмные волосы падали на тёмные глаза.
   - Кенске. Нам надо ехать, сейчас же.
   Он вздохнул, но это звучало так, будто он того ожидал.
   - Хорошо. Давайте уходить отсюда, - в его голосе не было ни капли волнения. Он встал и протянул руку Мане. Она поднялась самостоятельно и посмотрела на него тяжёлым взглядом.
   - Чего вы хотите? - спросила она. Она знала, что это не могло длиться вечно. Эти прыжки из одной дыры в другую. Было неясно, спланировал ли он что-то так далеко наперёд после спасательной операции. Даже если и да, он сражался в битве, которую не мог выиграть. - Чего вы действительно хотите добиться всем этим?
   Во взгляде Кенске была доброта, увидеть которую она никак не ожидала. Он тепло улыбнулся.
   - Я хочу, чтобы он был свободен.
   Как все остальные
   Быть свободным
   Принимать свои собственные решения
   Быть счастливым
   Быть с
   Быть свободным.

***

   Они выехали на рассвете. Солнце было блестящей алой дымкой между зданий на горизонте; облака и кровь вторгались в его сияние подобно руке, окружающей огонь свечи.
   Кенске усадил их обоих в грузовое отделение того же самого фургона, не имея времени найти другую машину, чтобы разделить их. Он не надел на них наручники. Но окна были занавешены, а двери закрыты.
   Фургон рычал и урчал, грохотал и трясся на дороге. Порой они могли услышать другие машины, но было ещё очень рано и на их пути нормальные люди с нормальными жизнями не попадались.
   Мана не могла смотреть на него. Она всё ещё обдумывала слова Кенске. Действительно казалось, что он любил Синдзи. Любовью странной, нездоровой, одержимой, но настоящей. Именно она заставила его провести эту спасательную операцию и Мана начала думать, что это, может, была не такая уж плохая идея. Если Синдзи, нарочно или нет, был причиной взрыва в Токио-2, то давать кому угодно доступ к нему было рискованно. Или, скорее, любому с желанием воспользоваться им.
   И если голубой спектр исходил от Синдзи...
   Она знала, что это был лишь вопрос времени, прежде чем кто-то достаточно смелый или глупый попробует использовать это для военных целей. АТ-поля для сокрушения врагов. До и даже после Удара она потеряла счёт высшим чинам, которые говорили о воссоздании Евы или даже Ангела в качестве оружия. Как будто они смогли бы контролировать их. Или тех, кто их пилотировал.
   Всё же, голубой сигнал... от человека... ей пришлось остановить этот поток мыслей. Он не был опасен. Ей надо было напомнить себе об этом. Она покачала головой. Нет, надо было напомнить ему об этом. Мана начала говорить до того, как осознала это.
   - Я хотела спросить у вас. Когда началось нападение и та газовая граната влетела в окно... вы выглядели так, словно ожидали этого. Продолжали смотреть на часы. Вы совсем не удивились. Вы... вы как-то узнали, что это произойдёт?
   Он просто смотрел на противоположную стенку фургона. Он выглядел так, будто и не услышал её. Она легонько вздохнула.
   - Неважно, я... забудьте. Это было глупо.
   - Я не знал, - тихо ответил Синдзи. - Я удивился, просто мне было всё равно. Я смотрел на часы, потому что ждал вашего ухода. Это, видимо, было одно из последних ваших посещений, верно?
   - Да, - признала она, тихо обидевшись из-за того, какие слова он выбрал. - Меня снимали с дела, на следующей неделе я должна была сдать финальный отчёт. Как вы узнали?
   - Вы уже оставались дольше, чем почти все врачи. Я просто догадался.
   - Вы действительно так сильно хотели, чтобы я ушла?
   - Я считал время, которое мы бы ещё провели вместе, - просто ответил он.
   Она медленно отвела взгляд. Попыталась вызвать в себе смущение, улыбку, чувство теплоты. Не вышло. Фургон продолжал двигаться. Ей внезапно показалось, что она путешествует в катафалке.
   - Скоро мы можем погибнуть, - сказала Мана. Синдзи взглянул на её, но промолчал. - Я имею в виду, что армия сейчас уже должна знать о похищении. Они это так не оставят, - она издала долгий вздох. - Те люди в костюмах, которые помогли Кенске, они не из армии. Я не знаю, кем они были. Вы весьма популярны, Синдзи-сан.
   Он отвёл взгляд. Мана выругалась про себя.
   - Даже если я не знаю, кто они, - продолжила она, - думаю, это не особо важно. Звучало так, словно Айда убил их всех. Так что на обозримое будущее мы будем в руках этих культистов. Не знаю, хорошая ли это судьба. Думаю, вы должны немного волноваться о том, что они будут делать.
   Ей не ответили.
   - Так вот... этим утром я говорила с Кенске. Не думаю, что он собирается причинить нам вред. Он, кажется, весьма решителен помочь вам. Думаю, он просто захватил меня с собой покататься.
   он вам нравится
   - Действительно кажется, что он заботится о вас. "Забота" - не то слово. Не знаю, может, обеспокоен. Просто кажется, что он хочет помочь вам. Думаю, это был лучший способ показать вам это, - "Или показать себе". - То есть, он сделал дурацкие вещи, но... он не похож на плохого человека. Он просто хотел помочь вам. И я... я не могу его за это винить.
   потому что я такой же
   - Даже... даже если я скоро умру, я готова. И я хочу верить, что всё, сделанное мной в жизни, сделало её ценной. Много людей в наши дни, я имею в виду, с 2000 года, думают, что ты должен что-то делать со своей жизнью, словно это закон какой-то. Жизнь - это не бесплатная поездка, говорят они. Они говорят, что ты должен работать, пытаться сделать мир лучше, помогать восстанавливать его и человеческую расу. Потому что если ты не делаешь этого, то ничем не отличаешься от мёртвых, от тех, кто ещё не вернулся. Ты можешь с тем же успехом вернуться в море.
   Её взгляд опустился на пол. Он был серым и грязным. По выемке для левого колеса бежало что-то чёрное и глянцевое. В тусклом свете внутри фургона оно блестело как утренний снег.
   - То, что я делала в армии... я не горжусь всем этим, но я горжусь тем, что сделала с тех пор, как встретила вас. Я знаю, что не особо помогла вам, может, вообще не помогла, но вы помогли мне. Помогли понять, что я не могу обойтись только надеждами о том, как дела пойдут лучше. Я должна сама помогать им стать лучше. Вы заставили меня понять это. И в свою очередь, я думаю, что это поможет мне помогать другим людям.
   И я знаю, что вы можете так не думать, и хоть вы были так долго взаперти, я думаю, что ваша жизнь тоже была ценной. Вы сражались чтобы помочь нам всем. Вы сражались против ещё одного Удара. Вы пытались помочь нам. Я знаю, что вам не нравится, когда вас называют героем, но... то, что вы сделали с вашей жизнью, это благородней и лучше всего, что я когда-либо делала и когда-либо надеюсь сделать.
   Но зная это или хотя бы думая об этом, я чувствую, что, может, всё сделанное людьми со времён Второго Удара было не зря. Что несмотря на всё плохое, мы сделали и что-то хорошее. Я больше не ненавижу быть человеком.
   Я перестала ненавидеть людей, которые заставили меня ненавидеть человечество.
   Из-за одержимости Евами армия украла её детство. Они взяли её чистоту и невинность и сжимали их кулаке, пока не остался только их идеал. Ребёнок-солдат, идеальный кандидат для проникновения в NERV и возвращения на своё место силы, которую правительство и ООН отдали в руки Икари Гендо.
   Она никогда не ненавидела армию. Она ненавидела людей, которые приказали сделать это. Этих безлицых, безмозглых бюрократов, не знающих ни жизни, ни боевых условий. Они приказывали и она должна была подчиняться, даже если они делали это только для получения большей силы.
   Но это была её работа, как и у военных, обучавших и воспитывавших её. Они подчинялись приказам. Им нельзя было сомневаться в них. Постепенно она перестала гадать, были ли вещи, о которых ей говорили и заставляли делать, неправильными или аморальными, или даже ошибками. У неё было нечто, что она могла делать, чему её тренировали, и она должна была сделать это несмотря ни на что.
   И когда она была ребёнком, она видела в Детях родственные души. С рождения их вели к тому, чтобы стать пилотами и воинами. Кроме Синдзи. Его буквально закинули в этот мир смерти безо всякой подготовки или закалки ума. И, встретившись с ним лично, она могла увидеть, к чему это привело.
   Неужели её восприятие было так искажено? Неужели ей так сильно промыли мозги, что, увидев обычного мальчика, которого заставили стать солдатом, она почувствовала лишь укол жалости? Но увидев его, став ближе к нему, она постепенно переосмыслила события своей жизни. "Нормальное" детство было столь чуждо ей, что она никогда и не горевала о своём.
   Но если бы у неё на самом деле было нормальное детство, она никогда бы не узнала, как справляться с убийством, как выполнять приказы, которых она не хотела или с которыми была не согласна. У неё был бы обычный склад ума, и понятие борьбы за свою жизнь было бы чуждым и пугающим. Только из-за своего обучения у неё были причины и способности справляться с этим существованием. Она внезапно поняла, что не будь их, на месте Синдзи легко могла оказаться она.
   Вот почему он так сильно хотел умереть? У него просто не было дисциплины ума, приобрести которую ей было приказано? Вот почему она не могла полностью понять его и его боль. В этом он действительно был одинок. Она просто не хотела, чтобы он так себя чувствовал.
   - Так что я готова умереть, - закончила она. Это было ближайшим сходством между ними, которое она могла провести. - Я готова.
   Её речь почти рассеяла всю её недавнюю неуверенность о нём. Она провела параллель аналогии между ними, хоть и неточную, но ясную. Так как она была не опасна, то и он тоже.
   Фургон продолжал ехать. Порой дорога была ровной, порой нет. Внутри они чувствовали лишь движение и звук двигателя. Один раз задние колеса подпрыгнули и ось тихо загремела.
   - Третий Удар произошёл по моей вине, - спокойно сказал Синдзи.
   - Что? - она, должно быть, неправильно расслышала его. Хотя в его духе было брать на себя ответственность за подобное, даже такое. Но она должна была неправильно услышать его. Должна была.
   - Это моя вина, - он посмотрел на неё, чтобы увидеть реакцию: полнейшее недоумение. - Запустили процесс люди, которые поддерживали NERV и его цели. Не знаю, кем или чем они были, но они, видимо, спонсировали моего отца, когда тот собирал людей для NERV и проекта "Ева".
   Они планировали искусственную эволюцию человечества в предположительно высшее сознание при помощи Удара. Всё, что они делали, всё, что произошло во время битв с Ангелами, всё это было потому что они так спланировали. Этого они хотели. Но финальный выбор был моим.
   - Я...
   - Я убил Каору-куна. Они говорили мне, все говорили, что я должен был убить его. Словно он был каким-то вирусом или вредителем и я должен был принять это. Каору-кун, он...
   - Вы имеете в виду последнего Ангела, - перебила Мана.
   - Вы поняли, - прошептал он мгновение спустя. Он продолжал смотреть на пол. - Я знаю, что вы, как и все, никогда не будете думать о нём иначе, чем как об Ангеле, но... он дал мне... больше, чем кто-либо за всю мою жизнь.
   Я встретил его на пляже, который появился после того, как Аянами самоуничтожила свою Еву, чтобы спасти меня во время битвы с Шестнадцатым. Он сказал мне, что был Пятым Дитя. Я удивился, но потом подумал, что это имело смысл. Словно я должен был ожидать этого. Евы-00 больше не было, Аска была в кататонии, и я остался единственным дееспособным пилотом. Конечно, NERV нашёл бы ещё кого-нибудь. Он был новеньким и приветливым, поэтому я подумал, что было бы здорово просто забыть и притворяться с ним, что всё хорошо. Что было бы здорово, если бы он позволил мне убежать с ним. Так я и поступил.
   Он оставался близок ко мне, говорил, слушал, просто был со мной. Я проводил большую часть времени только с ним. Я не мог больше никого видеть. Все остальные знали меня, делали со мной разное, я делал с ними разное, и я не хотел ничего вспоминать. Поэтому я оставался с ним, потому что он позволял. И мне это нравилось. Он нравился мне. Я знал его только несколько дней, но он был так дружелюбен и открыт, что я никак не мог не почувствовать, не позволить ему быть ближе. Даже после Аски... и Аянами... я поклялся, что больше никого и ничего не впущу в моё сердце. Но Каору-кун...
   Синдзи остановился. Его губы были слегка приоткрыты, зубы сжаты. Взгляд был где-то очень далеко. Его следующие слова совсем сбивали с толку.
   - Он сказал, что любил меня. Он сказал это так легко и свободно... но это было не похоже на пустую вежливость, которой он встречал всех остальных. Его слова и эмоции были только для меня. И я знал это. Он любил меня, не требуя ничего взамен. Не прося меня убираться, или готовить, или пилотировать, или убивать... не прося ни о чём. Он просто любил меня.
   Я не помню, говорила ли мать когда-нибудь, что любит меня. Знаю, что говорила, просто я был слишком мал, чтобы вспомнить. После её смерти отец покинул меня и я вырос, думая, что не достоин этого. Что никто не мог любить меня. Но Каору-кун любил. Он сказал мне. Он сказал мне, и я должен был поверить.
   Я даже осознать этого не мог. Это поражало и пугало. Я никогда не думал, что кто-то скажет это, не ожидая чего-то взамен. Повышения самооценки, секса, работы, денег, чего угодно. Но не...
   Синдзи резко замолк. Поток эмоций из памяти, который вёл его язык, высох. Его глаза потемнели.
   - Нет. Это неправда. Об одном он меня попросил. После... после того, как его раскрыли, он взял Еву-02, как-то взяв её под контроль. Она должна была защитить его, когда я отправился в погоню. Я сражался с ней, когда мы спускались в Конечную Догму. Мы всё ещё сражались, когда рухнули на дно - странное море солевых столбов и крови.
   Он прошёл вперёд, в комнату. Внутри был... я всё ещё точно не уверен. Кадзи-сан сказал мне однажды, что это Адам, Первый Ангел. Мисато-сан сказала мне, что это был Второй, Лилит. Я знаю, что это был Ангел. Он был огромный и белый, распят в море LCL, на лице надета маска с семью глазами.
   Он был целью каждого Ангела. Причиной, по которой они атаковали Токио-3. Они хотели добраться до него, чтобы начать Третий Удар. Но когда туда попал Каору-кун, он просто... ждал. Меня. Он... он улыбался, когда я взял его в руку. Он...
   Синдзи закрыл глаза, чтобы попытаться не увидеть дальнейшего.
   - Он попросил убить его. Он сказал, что человечество не заслуживает смерти. Что нам нужно будущее. Что мы заслуживаем будущего. Единственным, о чём он меня когда-либо просил, было закончить его существование. И я подчинился.
   Он улыбался. Он всегда улыбался. Он улыбался, когда я раздавил его. Он улыбался, когда его голова упала в LCL. Он улыбался, когда я убивал его.
   Он потратил вдох и мгновение, чтобы посмотреть на женщину перед ним. В ней не было ни понимания, ни сочувствия. Он убил очередного Ангела, не более. Облик ничего не значил. Души ничего не значили. Любовь ничего не значила. Синдзи отвёл взгляд.
   - Я хотел умереть с ним. Но был слишком труслив, чтобы последовать за ним. Всё, что я мог... я даже не мог плакать об этом. Я только что убил единственного, кто любил меня, и чувствовал лишь пустоту. Я узнавал эмоции в себе, но ни одна не могла добраться из головы до сердца. Поэтому...
   Он замолчал. Мана едва не закричала на него, чтобы он продолжал. "Не останавливайся! - кричал её разум. - Не сейчас! Пожалуйста!". Даже если ей было всё равно, что последний Ангел сказал, что любил его, или что Синдзи, видимо, любил его, она не хотела, чтобы он останавливался здесь. На мгновение её миссия болталась у неё в горле, но потом она сглотнула её. Она не хотела, чтобы это услышали её командиры.
   Он остановился не потому что почувствовал стыд. Он просто не знал, поймёт ли она. Хочет ли она понять. Но сейчас он понял, что из всех, кого он встретил с тех пор, как убил мир, этот человек рядом с ним был наиболее близок к идеалу. Мисато мертва. Аянами мертва. Каору мёртв. Аска уже не Аска. Мать потеряна навсегда. Они не вернутся. У него осталась только эта женщина.
   Он продолжал смотреть на пол. Он был грязным и тёмным. Как зеркало.
   - На следующий день я пришёл в больницу к Аске, - сказал он. - Я не мог обратиться больше ни к кому. Единственный человек, с которым я мог говорить, был в коме и ответить не мог. Это было безопасно. Я мог вывалить все свои чувства и проблемы и не бояться отвращения или унижения. Совсем как с Каору-куном. Аска была моим последним спасителем. Все остальные начали бы говорить вещи, которых я не хотел слышать. Поэтому я выбрал единственного человека, который не мог.
   Я говорил с ней. Я плакал. Я умолял. Я просто хотел чего-то. Кого-то, кого угодно, кто бы отправил меня обратно во время, когда всё не было так ужасно. Который бы заставил её проснуться и обозвать меня идиотом, или извращенцем, или как-то ещё, чтобы мне было лучше. Даже если бы она ответила мне, она не говорила бы со мной на самом деле. Она никогда не говорила. Она просто разговаривала и ничего кроме этого. Она судила, но так легко было притворяться, что она заботилась обо мне, не как о пилоте, а как о человеке. Я просто хотел услышать её голос, вновь притвориться, что она заботится обо мне. Позволить мне убежать от всех чувств.
   Когда я вошёл, она лежала спиной ко мне. Я потряс её и она повернулась. Верх её халата раскрылся. Следующее, что я помню - это как в моей руке был член. И я мастурбировал над ней, пока она была в коме.
   Мана в шоке уставилась на него. Потом она крепко закрыла рот и постаралась удержать желудок под контролем.
   - Некоторое время я бродил по NERV, - с легкостью продолжал Синдзи. - Примерно через час мои ноги устали, и я забился под маленькую лестницу. И просто сидел там. Даже когда прозвучала тревога. Когда началось вторжение. У NERV не было ни единого шанса. И командование обеих сторон знало это. Техники и обслуживающий персонал, их никогда не готовили к такой атаке. Все погибшие умерли, не зная почему.
   В конце концов несколько солдат JSSDF нашли меня. Один из них прижал ствол к моей голове. И я подумал, что, может, оно и к лучшему. У меня не было смелости покончить с собой, единственным способом умереть было только от чужих рук.
   Я услышал выстрел и больше не чувствовал прижатого оружия. Я подумал, что умер. Но, конечно, я не мог. Мисато-сан нашла меня и убила солдат. Она потащила меня внутрь NERV.
   Она рассказала мне многое, пытаясь вывести из ступора жалости к себе. Она рассказала мне секреты о NERV, Ангелах, Ударе. Она сказала, что люди, устроившие вторжение, хотят начать Третий Удар. Они же вызвали Второй, потому что должны были ввести Адама, Гиганта Света, в состояние эмбриона прежде чем проснутся прочие Ангелы. Адам... вот из чего были созданы Евы. Клоны Ангелов. Вот почему только они могли выстоять против них.
   Почему-то Мана знала, что ей следовало ожидать этого. Роботы, у которых течёт кровь и которые могут пожирать, роботами просто быть не могут. Самым худшим для неё было отсутствие шока. Лишь немое принятие. Монстры для сражений с монстрами. Совсем как люди.
   - Мисато-сан повела меня в отсек, - говорил Синдзи. - Дверь была прямо перед нами. Прямо перед нами. Если бы я шёл сам, если бы меня не надо было тащить, как набитый мешок...
   Он вздохнул через нос. Его глаза дрогнули. Поэтому он закрыл их.
   - Солдаты были ниже нас на балконе. Они заметили нас и начали стрелять. Мисато-сан закрыла меня своим телом и получила пулю в бок. Она всё равно смогла дотолкать нас обоих до двери, ведущей к лифту. Я видел, что ей было больно, что у неё шла кровь, но я просто смотрел. Её кровь на стене и руке не заставили меня сражаться, они даже не могли вызвать обычное беспокойство о ней. Я просто стоял.
   Она кричала на меня, упрашивала меня, пыталась сравнивать наши жизни, что угодно, чтобы снова заставить меня пилотировать. Она не поймёт, подумал я. Никто никогда не сможет. Я разозлился. Как она могла быть настолько высокомерна, чтобы думать, будто знала, через что я прохожу?
   Она рассказала мне о себе, обо всём, чему научилась в жизни. Она сказала, что ошибки были неотъемлемой частью жизни. Что делая их, мы можем научиться. Не тому, как избегать их, а тому, кто ты как человек, даже если ты повторяешь их снова и снова.
   Я сказал, что управление Евой было ошибкой. Всё, что я делал в ней, - это ранил людей. Всё, что я делал вне её, тоже ранило людей, но Ева многократно усиливала это. Но она сказала, что я должен сделать это ещё один раз. Выборы равны. Все выборы равны, даже если не все правильны. И она сказала, что мой выбор был неверным. Я должен был сделать это ещё раз, чтобы найти свои ответы, или те, которые подойдут к её интерпретации, и когда я сделаю это, она сказала мне вернуться к ней.
   Она поцеловала меня, словно похоть была достаточным мотивацией, потом втолкнула меня в лифт, но не пошла за мной. Сначала я не понял. Потом стёр кровь со рта. Она не хотела, чтобы я видел её смерть. Она знала, что умрёт, и думала лишь о спасении меня, спасении всех остальных. Она умерла, чтобы спасти человечество.
   Мана сжала зубы. Вот почему он брал ответственность. Он убил её.
   - Лифт привёз меня в отсек с Евой-01, - продолжал Синдзи. Его глаза по-прежнему были закрыты. - Он был заполнен бакелитом, и я не мог попасть в Еву. Поэтому я сел и, как всегда, начал жалеть себя. Как в каждый раз, когда кто-то зависел от меня и я подводил их, чтобы погрязнуть в жалости к себе. Я сел и слушал по внутренней связи, как Аска сражалась с серийными Евами. Я могу лишь представлять себе это. Как она сражалась, как блистала, как много раз до этого, пока я смотрел с изумлением. Я никогда не завидовал её способностям. Я просто благоговел перед ними.
   Я слушал её триумф перед лицом невозможного. Конечно она выиграет, думал я. Её мама приглядывала за ней.
   Мана нахмурилась в недоумении и открыла рот, чтобы озвучить его. И по поводу "мамы", и того, как Аска очнулась от кататонии. Синдзи вновь опередил её.
   - Но её Ева питалась от батареи, - сказал он. - И потому что командный мостик и NERV атаковали, ей не могли вывести ещё один кабель. Её время кончилось, и я слышал, как она кричала, когда таймер достиг нуля. Серийные Евы достали Копья Лонгиния. Из-за них раны Евы могли проявляться на теле пилота. А у неё был такой высокий уровень синхронизации, что...
   Его лоб пошёл морщинами.
   - Она потеряла глаз, потеряла руку, она...
   Он сжал зубы. Его острые скулы выступили, как лезвия мечей.
   - Ибуки-сан кричала на меня, умоляла, как Мисато-сан, но я просто сидел.
   Он сделал вдох и ненавидел себя за это.
   - И потом моя мать наконец проснулась и дала мне возможность ранить людей, которые ранили нас. Людей, застреливших Мисато-сан. Существ, ранивших Аску. Кого угодно. Всех. Это было...
   - Ваша мать мертва, - заявила Мана. Её голос дрожал. Она не хотела перебивать, но это требовало объяснений. - О чём вы говорите?
   Синдзи открыл глаза и осуждающе посмотрел на неё.
   - Моя мать создала Евангелион, вы знали это?
   Она покачала головой.
   - Она создала бога и тот проглотил её. Она была первым пилотом Евы-01, и она поглотила её. Я видел как это произошло. Это не убило её. Это... я не знаю верного слова. Часть её оставалась живой внутри Евы. Её душа, её разум... не знаю. Но в пилотировании от неё было столько же, как и от меня.
   "Что за хуйня?!" - мысленно закричала она.
   - Во время всех битв, всего этого, она была внутри Евы-01. Даже сейчас... - он прервался и посмотрел куда-то в сторону. - Она была внутри Евы-01. Совсем как мама Аски была внутри Евы-02. Вот так она восстановилась, должна была. И пока Аску били, а я сидел, моя мать проснулась. Всё ещё не знаю почему. Может быть, из-за моего гнева, моего отвращения к себе, или страха... не знаю. Такое уже происходило, три раза. Каждый раз я был буквально на грани смерти, но она... не хотела, чтобы я умер. Я всё ещё не уверен, почему она проснулась тогда.
   Но это было неважно. Она впустила меня внутрь, и я вошёл. Это не было похоже на предыдущие разы. LCL, активация, запуск, всё произошло без внешнего управления. Мостик ничем не управлял. Моя мать хотела, чтобы я был с ней, и сделала это.
   И когда я сидел в Еве, я решил, поклялся, что использую её как меч, чтобы разрубить всё, что будет у меня на пути. Заставить хоть кого-нибудь страдать так же, как и я.
   Я уверен, что вы это видели. Башню какой-то энергии, поднимающуюся из руин NERV. Когда Ева-01 и я наконец вступили на поле битвы. Я не был зол. Я... смирился. Сражаться, в последний раз. Забыть о моих страхах, заставить кого-нибудь страдать. Это отличалось от предыдущих битв. До этого я либо боялся, либо был разгневан, либо делал это с неохотой. В тот раз я был готов. Наконец-то готов. Умереть, убить, сделать что-нибудь. Мне было уже всё равно. Мне было всё равно, как всё кончится на этот раз. Моей победой, моей смертью, смертью других от моей руки. Мне было всё равно. Я хотел, чтобы это кончилось.
   Часть меня всегда подозревала, что я умру в контактной капсуле. Нас - пилотов, то есть - так много раз почти убивали. Каждый бой был риском. Одно неверное движение и мы погибнем. Постепенно мы немного привыкли к этому. Не полностью, но достаточно, чтобы порой совершать глупые ошибки. Думаю, когда в тот день я добрался до поверхности Геофронта, я отпустил всё беспокойство о себе. И казалось, этого было достаточно, чтобы действовать без колебаний. Я мог просто делать то, что должен, и не думать о последствиях. Даже если бы мне пришлось раздавить в своей руке ещё больше людей.
   И потом я увидел Аску. Её Еву растерзали. Аска была мертва. Она была мертва.
   Он вновь закрыл глаза. Движение было медленным, почти безмятежным. Оно было прекрасно.
   - Часть меня просто не могла поверить в это. Я всегда думал, что из всех нас Аска погибнет последней. То есть да, порой она была безрассудна, но она была так опытна. И, увидев её изувеченной... мёртвой... часть меня тоже умерла. Поэтому я сдался.
   Я сдался без битвы или сопротивления, и те... существа схватили меня. Они поднялись в облака, и всё, о чём я мог думать, - это о том, как же это было нечестно для меня. О моих проблемах. Моём страдании. Моём тяжком жребии в жизни. Я убил Аянами. Я убил Каору-куна. Я убил Мисато-сан. И теперь я убил Аску. Я просто сидел в капсуле и ждал, когда присоединюсь к ним.
   Он открыл глаза. Движение было быстрым и резким. Как у животного.
   - Я увидел Аянами Рей. Как Ангела, огромную и белую. Я... в тот момент, я не знаю. После гибели Мисато-сан и Аски ничто больше не казалось реальным. И это... это лишь укрепило ощущение.
   После Шестнадцатого Ангела, когда Ева-00 самоуничтожилась, Рицко-сан, доктор Акаги, позвала меня, чтобы втайне показать нечто. Я встретился с ней в глубинах NERV, месте, которое они называли Конечной Догмой, но там была и Мисато-сан, ожидая увидеть все погребённые там секреты.
   Я увидел безграничное кладбище неудавшихся Евангелионов. Сотни черепов, позвоночников и рук. Просто лежащие во тьме кучами друг на друге, как какой-то мрачный памятник. Она сказала мне, что Евангелионы были людьми. Людьми без душ. Вот почему для движения им были нужны Дети.
   Мана прижала ладони ко рту, чтобы её не вырвало. Евы были людьми? Но он сказал, что они были клонами Ангела. Что, чёрт возьми, делало их людьми?
   - Она отвела нас в серую комнату, - говорил он с отчуждённой решительностью, - где создавали... Аянами. Где люди, использовавшие её всю жизнь, распланировали её существование.
   Я увидел ядро системы автопилотов. Это была Аянами. Она была ядром, его сердцем. В той комнате была Аянами, повторённая сотню раз. Десятки Аянами Рей, все отсечённые от жизни, плавали за стеклянной стеной, подобно какаой-то гротескной диораме. Потом доктор Акаги убила их всех.
   Аянами не родилась как нормальный человек. Её сделали. Из спасённых останков моей матери и материала Ангела, распятого в Догме. В день Третьего Удара Аянами как-то слилась с ним и сама стала Ангелом, чтобы предоставить мне выбор: спасти человечество или вырезать его. Она дала мне мои искренние желания... что угодно, чего я желал. Дружба, привязанность, секс, знания, вечность, близость, что угодно.
   И я выбрал убить каждого человека на Земле. Я выбрал Третий Удар. Я позволил ему случиться. Я хотел, чтобы он случился.
   Мана смотрела на него в ужасе. Это было слишком. Слишком. Это не могло быть правдой.
   - Я, честно говоря, не знаю, как это произошло, - сказал Синдзи, - или что именно происходило. Я был в каком-то другом месте. Между жизнью и другим. Я... я уверен, что видел что-то или делал что-то, но вспомнить ничего не могу. Оно просто... - он быстро покачал головой. - Единственное, что я могу точно вспомнить, - всё казалось фальшивым. Поэтому... я сказал "нет". В первый раз в своей жизни. Я искренне сказал "нет".
   Он не звучал обрадованным и гордым. Он звучал так, словно думал, что должен быть обрадованным и гордым.
   - Но перед этим, когда все на Земле покидали физические тела по моей команде, - сказал Синдзи, - я увидел Аянами и Каору-куна. Я говорил с ними. Я пытался понять себя и решения, которые сделал. Но всё, что я узнал от них... потерял, когда выбрал возвращение. Это как сон, который я не могу вспомнить. АТ-поля - в них мы как в ловушке. Без них мы учимся, мы свободны. Сейчас это тюрьма. И сейчас... сейчас я уже не знаю, был ли это правильный выбор.
   АТ-поле есть у каждого. Это барьер, отделяющий нас друг от друга. Это настолько же оружие против Ангелов, сколько и оружие против нас самих. Оно ранит других и ранит нас. Без него мы ничто.
   Вы должны были видеть записи с лужами, озёрами LCL по всему миру после и во время Третьего Удара. Лично я видел только как это было в Токио-3, но могу представить, что и остальной мир выглядел так.
   Вы когда-нибудь думали, почему их было так много? Вот из чего сделаны люди. Таковы мы, освобожденные от наших эго. Когда я сделал выбор довести человечество до совершенства, я заставил каждого мужчину, женщину и ребёнка покинуть их физическое существование, и без чувства "себя" их тела не могли сохранять свою форму. И освобождённые от физического, мы просто... существуем. Мы больше не разделены, мы не уникальны. Мы просто есть. Единая сущность без концов и определений. Ложно реальная.
   Мана согнулась и прижала колени к груди. Её пальцы были в волосах.
   - Может быть, существование в мире и нечеловечности было лучшим выбором. Там нам не надо ничего чувствовать. Мы просто есть. Но то место... оно нереально. Это подделка. Лишь ещё один способ побега. Но я... я не знаю, хуже ли оно, чем это.
   Не знаю, был ли я когда-нибудь полностью уверен. Но... это... - он рассеянно указал на фургон. Его рука была вялой и слабой. - То, что сейчас с нами происходит, военные, последние десять лет, всё... Я больше не могу так жить, но и возвращаться туда не хочу. Я просто...
   Его лицо быстро скривилось, будто Синдзи слегка порезали ножом.
   - Но сейчас, пока я здесь и жив, я не могу продолжать врать всем, кто говорит со мной. Я больше не могу притворяться хорошим мальчиком. И я не могу рисковать оказаться снова использованным для программы "Ева" или очередного Удара.
   Долгое время я думал, что Комплементация была лучше. Даже если это море пустоты, даже если я не буду самим собой, я думал, что это могло быть меньшим из двух зол. Но это тоже было заблуждением. Это должен был быть мир без боли, но это не он. Это мир ничего. Я не хочу туда возвращаться. Но и жить здесь я не могу. Я знаю, что человечество больно и отвратительно, но просто забыть его, забыть всё, через что мы прошли... это неправильно. В чём был смысл всего, если мы просто забудем это?
   Зрение Маны поплыло, поэтому она уткнулась лицом в колени. Это было слишком. LCL, АТ-поля, Удары, Комплементация, этот... человек, сидящий так близко, что она могла почувствовать тепло его тела...
   - Я никогда вам это не рассказывал. Я никому ничего не рассказывал.
   Он звучал совершенно спокойным. Она хотела смеяться. Какого чёрта с ним было не так? Он что, не знал, насколько ужасным было всё, о чем он говорил? Что он только что уничтожил её? Но он рассказал ей. Какого хрена он рассказал ей, именно сейчас?
   - Вы видите их, верно? - вплыл в уши его голос. - Сны о безграничном оранжевом море? В которых вы покидаете физическое тело и становитесь чем-то ещё? Это больно, да?
   Он подождал, пока она не кивнула слабо, по-прежнему сидя с лицом в коленях. Её ногти вонзались в скальп.
   - Это так больно потому что, хоть то море оранжевого и мирное место без определений или границ, оно работает вопреки единственному, что есть в людях сейчас, и чего в них не было во время Третьего Удара. Индивидуальности. Человеческий разум не может охватить море целиком и осознать его. Но инстинктивно пытается. И каждый раз у него не выходит. Ваш разум, ваша индивидуальность, ваше эго, они пытаются обработать всё, все мысли и воспоминания и образы, которые показывает вам море, и просто не могут с ними справиться. Ваша психика слегка ломается, и в результате вы ощущаете боль. Ваш мозг буквально растягивается в разные стороны и рвётся, пока вы ждёте и смотрите.
   Мана закрыла глаза чтобы дышать, чтобы сконцентрироваться только на воздухе, проходящем по её глотке, и давлении, ползущем у неё за зубами. Медленнее, сказала она себе. Осторожнее. Не позволь себе вырубиться. Потому что ты по-прежнему будешь здесь, когда очнешься. И он тоже, и все ужасные вещи, что он рассказал тебе. Ты больше не можешь убежать.
   - Я тоже вижу эти сны, - сказал Синдзи. - Только... я вижу больше остальных. Я вижу море, ещё не вернувшихся людей, но я вижу их всех. Я вижу их сны и мысли, и это занимает годы. Каждый раз, когда закрываю глаза ночью, я вижу этот сон.
   сны - это реальность. реальность - это побег.
   - Понимаете, мне буквально требуются годы. Каждую ночь, снова и снова без конца. Это так долго, и так много вещей надо увидеть, что они превращаются во вспышки образов и боли, смешивающиеся вместе. Я могу ощутить только то, сколько это длится.
   Частично это привело меня к безумию годы назад. Я наконец достиг уровня боли, который полностью поглотил мои страхи, и я вскрыл вены. Когда я лежал на полу, наблюдая, как из меня утекает жизнь, я вновь увидел Аянами. Она не хотела, чтобы я умер. Я всё ещё не знаю почему. Я... я не думаю, что она хотела причинить мне боль. Она никогда не была такой. Она просто... не хотела моей смерти. Таким был мой выбор, выбор убежать и бросить её, и она хотела, чтобы я жил с ним несмотря ни на что. Она просто... хотела, чтобы я был счастлив. Попытался быть счастливым.
   "Голубой спектр, - подумала Мана, которая к этому моменту была на грани потери сознания. - Аянами Рей действительно была одним из тех существ".
   - Она прочистила мой разум, - сказал он. - Я снова мог думать. Я мог вспоминать и действовать. Я мог узнать это существование. Оно было болезненным, трудным и одиноким. Но я думал, что хотел этого. Этого, над морем. Этот мир всего над миром ничего.
   - То... море, - сказала она тяжело. Её внутренности пустели по мере того, как слова выползали из ее рта. - Вы видели его. Вы знаете его. Это действительно то, что происходит с нами после смерти?
   - Я не уверен, - сказал он.
   Это могло быть ложью. Его голос был слишком тихим, слишком неуверенным.
   - Может быть, - признал он. - Это может быть как во снах. Те сны позволяют вам видеть его настолько, насколько может человеческий мозг выдерживать это существование, не ломаясь полностью. Но те сны... море, получившееся после Удара, тоже нечто вроде сна. Вы там, но вы на самом деле не там. Вы на самом деле не вы. Ощущение "себя" полностью отсутствует. Все должны "дополнять" друг друга, делать человечество совершенным. Уничтожить страх и тревогу, боль и страдание. Так и есть, но также это стирает и остальные эмоции, все остальные признаки человечности. Оно стирает вас. И видеть всё это, ломаться снова и снова каждую ночь, - вот что я заслужил.
   Это моё наказание. Как минимум, часть его. Платить за все ошибки жизни, за всех людей, которых разочаровал, за всех, кого убил, за каждую неудачу, за создание этого сломанного мира, за сны, преследующие всех людей, за то, что разбросал всех, кому ещё предстоит вернуться. Это моё наказание.
   Мана подняла лицо, чтобы посмотреть на него. Она вытерла пот со лба, тяжело дыша.
   - Почему вы рассказываете мне всё это? - прошептала она, и шёпот этот был похож на отчаянное скуление. Она думала, что всё время хотела этого. Чтобы он говорил без ограничений, не контролируя себя. Но она не хотела, чтобы он рассказывал ей это. Она хотела, чтобы он рассказал, что был жертвой и несправедливо измученной душой. Что он не заслуживал боли, с которой должен был существовать, потому что она не заслуживала свою. Почему он должен был уничтожить её последнее желание?
   - Вы должны понять. Я не герой, как говорит Кенске. И я не дьявол, как говорят другие. Но я и не человек. Даже называть себя зверем неверно. Я меньшее, чем всё это. Нет слов для того, чтобы полностью описать меня.
   Но я слаб, и эгоистичен, и много что ещё, но кроме того я несу ответственность. Я делал поистине ужасные выборы и творил ужасные вещи, но от всех прочих меня отличает то, что мои решения и деяния влияли на всю человеческую расу. Вот что дал мне Третий Удар. Способность менять мир так, как я пожелаю. И я пожелал разрушить его. И потом, как какой-то жалкий ребёнок, я передумал. Только на этот раз у меня не было шанса передумать вновь. На этот раз, когда я вернулся, я не могу попробовать снова.
   Я больше не уверен, что это было хорошее решение. Не знаю, был ли я когда-нибудь уверен. Но тогда, полагаю, я хотел этого. Я действительно не знаю, что было бы лучше для человечества. Но принуждать всех к одному или другому не может быть правильным. У нас должна быть свободная воля. Но сейчас... сейчас я...
   Он покачал головой, как человек, приговорённый к смерти. Или как вынужденный быть палачом.
   - Я хочу перестать существовать в любой форме. Я знаю... знаю, что заслуживаю этого за то, что сделал в жизни. Но я больше не могу это выносить.
   - Почему вы рассказываете мне это? - повторила она, почти безумно.
   - Я хочу доверять вам.
   Он смотрел на неё с чем-то, напоминающим уважение или, по крайней мере, принятие. Сложно было сказать. Её зрение теряло чёткость. Фургон ускользал в муть, заполнявшую её взгляд и игравшуюся с его образом, меняя и искажая его, пока он не превратился в нечто, чего на не хотела видеть.
   - Мне кажется, что вы достаточно наблюдали за мной, чтобы сделать разумный выбор обо всём, что я рассказал вам, - сказал он. - Не правильный выбор, или такой, какого хочу я. Просто хороший.
   Он смотрел на неё и она смотрела на него. Он был спокоен. Она была в ужасе. Его глаза постепенно потеряли искорку эмоций, сверкавшую в их глубине мгновение назад, быстро возвращаясь к своей обычной тёмной пустоте.
   Но он выглядел так же, подумала она. Он был всё таким же худым и высоким. Лицо было всё таким же узким и вытянутым, волосы всё так же в беспорядке. Он выглядел точно так же, как и при их первой встрече, и это совершенно необъяснимо расстраивало её. Он только что исповедался во всех грехах своей жизни и выглядел точно так же.
   Почему он не выглядел раскаивающимся и сожалеющим? Почему он не выглядел печальным? Он убивал её. Почему он не мог хоть раз показать ей свою человечность? Хотя бы раз на секунду снять свою маску и быть человеком, которым должен был быть.
   - Простите, - сказал он, и это прозвучало искренне, или как будто он хотел, чтобы это было искренне. - Я взваливаю всё это на вас. Знаю, что это нечестно. Но я в самом деле хочу доверять вам. Я хочу верить, что вы не сделаете выбора, который навредит вам. Кто-то должен помнить, что произошло, почему произошло, как произошло. Мы не можем просто забыть всех тех, кто страдал и погибал. Мы не можем забыть правду и боль, через которую все прошли. Путь даже это опасно, но это не оправдание забвению. Человечество не заслуживает быть забытым.
   А почему бы и нет? Мана подавила всхлип, используя всю силу воли и способность справляться с травмами, привитую ей в детстве.
   Люди были ужасны. Они ненавидели и убивали друг друга, да и себя. Что такого надо было помнить? Почему она должна была помнить?
   Это была его причина? Просто помнить кучку дохлых безумцев, с которыми она даже не встречалась? Почему он не мог? Боже, кто-нибудь, что-нибудь, заставьте его держать это при себе. Заставьте забрать свои слова и продолжить притворяться мучеником, быть человеком, с которым она могла делать вид, что знает как обращаться.
   Значит, он хотел умереть. Что делало его таким особенным? Он сказал, что заслуживал этого, и теперь он хотел убежать? Почему она вообще верила, что он повзрослел?
   Один раз он уже пытался убежать и не смог. Обречён жить даже после вскрытия вен. Кровь оставалась внутри него. Был ли он сейчас человеком? Был ли он им когда-нибудь?
   - Мисато сказала мне ещё кое-что, - прошептал Синдзи. Шёпот был не для того, чтобы придать важности его словам, или заставить её почувствовать важность того, что её выбрали слушателем. Это была тщетная попытка позволить ей не слушать, даже хотя и его голос был наполнен уступкой. - Есть последний Ангел. Человечество было создано по образу и подобию божьему. И богом, создавшим человечество, была Лилит. Люди были рождены из Второго Ангела. Люди - это Восемнадцатый Ангел.
   - Прекрати, - захныкала Мана. Она закрыла лицо руками и начала качаться взад-вперёд. - Прекрати, прекрати, прекрати, пожалуйста.
   Я убиваю её. Какая теперь разница?
   - Я не хочу, чтобы вы думали, что знали меня, или что произошло, или думали, что я помогал кому-то, чтобы вы могли помогать другим. Кто-то... однажды сказал мне, что правд на Земле столько же, сколько и людей, но только одна - твоя. Это так, но моя правда влияет на все остальные.
   Я не могу быть на свободе вот так. Я не могу безопасно жить вне клетки. Однажды кто-то просто заставит меня сделать плохое решение. То, что я сделал в Токио-2, тому достаточное доказательство. Единственное, на что я когда-либо был способен, - это причинять людям боль. С тех пор, как я был ребёнком, единственным моим способом поддерживать жизнь было забирать её у остальных.
   как сейчас.
   - Но вы не похожи на меня. Вы хороший человек. Вы должны жить. Даже если это больно, пока... пока вы живы, у вас есть шанс на счастье. Вот что у вас должно быть, пусть даже и шанс. Я не заслуживаю этого, в отличие от вас. И если всё это знает хороший человек, он не использует это для того, чтобы ранить других, как я.
   Даже когда я умру или меня вновь заставят делать ужасные вещи и сведут с ума, кто-то должен помнить. Вот почему я рассказал вам.
   Мисато заставила его помнить и заставила жить. Это же было правильно? Она верила в это и он должен был. Даже если она умерла за это, она всё сделала правильно. И то, что он делал сейчас - он должен был верить, что это правильно. Первое, что он когда-либо сделал правильно.
   Он знал, что она не должна умирать. Только его должна была постигнуть такая судьба. И хотя он плохо жил с этим знанием, он всё же жил. Но она была сильнее его. Сильнее. Это не сломит её, как то произошло с ним.
   Он привык к вине. Он прожил с ней бесконечно долго. Даже в таком случае
   Прости, Аянами, Каору, Аска, отец, мать. Прости, Мисато, все, Мана...
   - Простите, - за то, что ранил тебя, за то, что убил тебя, за то, что был самим собой. - Простите.
   "Я не могу жить, не после всего этого".
   - "Простите", - вырвалось у Маны. - Это всё, что ты можешь сказать? "Простите"? Если ты ищешь прощения... - она закрыла глаза, чтобы он исчез. - Боже. Я... я не могу. Я не могу... жить с этим. Я не могу жить с этим...
   В первый раз в жизни она отчётливо поняла, что совершенно не хотела умирать. Даже со знанием, превратившим её сердце в руины, она была не готова. Не сейчас, когда она знала, что ждет её. До этого, даже будь оно непостижимо, о существовании после смерти никто не знал. Порой было страшно, но она знала, что, став седой и дряхлой, примет это, потому что оно было неизбежной финальной частью жизни. Но теперь, столкнувшись с этим странным отвратительным искусственным морем ничего, её парализовал ужас. Если это - всё, что ожидает каждого, то всё, что люди делают и говорят, было бессмысленным. Если это ожидало всех, то тогда
   - Тогда... - Мана издала короткий, прозвучавший больным смешок, звук, соединявший в себе всё её замешательство, панику и ослабевавшее понимание реальности. - Тогда в чём смысл? Жизни, существования? После всего, что ты сказал мне, в чём смысл?
   Он отвернулся сильнее, словно стыдился того, что скажет сейчас, что ещё больше уничтожит её. Она больше не могла видеть его лицо.
   - Нет смысла, - сказал Синдзи. Сейчас он говорил быстрее, увереннее. - Жизнь лишена смысла. Нет бога, присматривающего за нами. Ничто не имеет значения. Единственное, что имеет хоть какую-то ценность - это то, как отчаянно люди цепляются за жизнь, и память о тех, кто был до нас. Забывать людей - то же самое, что убивать их. Всё, что мы можем делать, - это помнить мёртвых и пытаться сделать их жертвы менее бессмысленными. Потому что наиболее вероятно, что после смерти нас ожидает пустое бесконечное море несуществ, которое я создал из-за моей глупости, извращённости, незрелости и бесконечного идиотизма. Вот и всё, - он закрыл глаза. - Вот и всё, что у нас будет. Нет великой тайны бытия. Нет смысла.
   Фургон продолжал ехать.

***

   Фургон остановился.
   Это не было похоже на их предыдущие остановки. Колеса завизжали и, несомненно, лишились большей части их оболочки на шипастой дороге. Они услышали, что остальные машины остановились так же, и вскоре люди выкрикивали слова, громкие, как выстрелы. Ноги затопотали по асфальту. Двое в фургоне никак не отреагировали.
   Синдзи и Мана молчали уже почти десять минут. Этого всё ещё было недостаточно, чтобы усвоить всё рассказанное ей. В последний раз это разрушило его восприятие ею. Не просто его действия, а факт, что он так свободно рассказал ей всё. Почему он сделал это?
   Он сказал, что доверял ей. Но её нутро не верило этому. Ему просто нужен был кто-то, кому можно исповедаться? Она просто была самой готовой доступной ему парой ушей? Его новым последним спасителем? Его новой Аской? До этого он сказал ей, что у него было только знание и оно делало его невероятно опасным. Он почему-то думал, что она будет другой? Или ему уже было всё равно? Или для того, чтобы, как он уже сказал, заставить кого-то страдать так же, как и он?
   Она не хотела верить в это, верить ему. Она очень не хотела верить ему.
   Во время предыдущих интервью он намекал на части этого, но услышанное целиком оно легло на её плечи невыносимым грузом. Ну почему он не мог держать всё при себе? Почему он должен был втянуть и её в это? Пусть сам всё помнит. Она не хотела этого. Почему он должен был так ранить её?
   Дверь фургона распахнулась. За ней стоял мужчина, коренастый и широкий, с небритым лицом и маленькими глазами. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, приказать что-то, и половина его лица разлетелась в кровавые клочья. Он боком упал на асфальт с глухим звуком.
   Мана схватила Синдзи за руку. Она не думала об АТ-полях, Евангелионах, людях-Ангелах, его выборе убить её мир и разум и то, что осталось от её души. Она старалась загнать всё глубоко под эмоции и желания, как её учили, и думать только о нём. Человеке, с которым хотела встретиться. Человеке, которого хотела увидеть в нём.
   Он был человеком, сказала она себе. Он всё ещё человек.
   - Синдзи-сан, - сказала она, вызвав в себе весь накопленный за жизнь приказывающий тон, - следуйте за мной.
   "Подчиняйтесь мне".
   Он подчинился.
   Они выбежали из фургона. Справа и слева были люди, стреляющие и кричащие друг на друга, целящиеся оружием и ненавистью, забирающие жизни. Люди, которые называли себя спасателями и героями и любили Икари Синдзи, сражались с рвением, которое даёт людям вера, но им противостояли обученные профессионалы, у которых во время схватки не было привязанности и закалённого смертью чувства жизни во время боя. В конце концов они победят, потому что должны. Они не хотели делать это, просто должны были.
   Мана тащила Синдзи за собой как годовалого ребёнка. Культисты прикрывали их от сил военных, позволяя почти беспрепятственно покинуть зону перестрелки. Все они были охвачены жаждой защитить божественное и не замечали их.
   Грязные мужчины и женщины с оружием были похожи на детей с палками в песочнице, месте, где импульсивные эмоции торжествовали над выученной моралью. Они использовали свои машины и фургоны как укрытия, но перед лицом превосходящей силы их пыл, порождённый обожанием, мог лишь отложить гибель. Они не победят. Мане надо было вывести Синдзи из этого места, потому что он не может умереть здесь. Он не может умереть, потому что
   Она увидела худую молодую женщину на земле, которая лежала как модель, пытающаяся обставить свою смерть стильно. Её короткие тёмные волосы испачкались в красном.
   Мана не видела Кенске. Он либо погиб, либо убежал, либо захвачен. Было слишком много хаоса, чтобы ясно всё видеть. Несмотря на свой надёжный взгляд военного, она не могла зафиксировать всю сцену. Она не хотела. Буквально этим утром она признала, что могла видеть логику и эмоции в попытке освободить Синдзи. И теперь, когда он был вне защитного кокона военных, он
   Он всё ещё... чем он сейчас был? Для неё? Он только что разрушил работу и убеждения всей её жизни. Но он сделал это только правдой. Или правдой, какой он видел её. Очень давно ей приказали, что правда была субъективной. Что факт для одного, то может быть ложью для другого. Выслушав так много выживших, это стало для неё очевидно.
   Но, как он и сказал, его правда влияла на все остальные. Он влиял на всех остальных. Его выборы. Или, скорее, его выбор. Уничтожить мир.
   Он был человеком. Он всё ещё был человеком. Люди могут ошибаться. Они совершают ошибки, как он и сказал. Ошибки были фундаментальной частью жизни человека. Так оно есть. Какими бы ужасными эти ошибки не были. Он совершил ошибки и узнал себя благодаря им. Потому что был человеком.
   Всё это было слабым оправданием. Способом отрицать всё, что он рассказал ей. Хоть как-то.
   Она не хотела ненавидеть его. Даже за то, что он сделал с ней, с миром, с собой. Она просто хотела держаться за него, Икари Синдзи, который сражался, истекал кровью и искренне извинялся. Не за нечто, причинившее ей боль. Нечто, которое так заслуживало своего желания умереть.
   Но он должен жить. Несмотря на всё остальное, даже его собственные чувства. Потому что если он жив, то может всё исправить. Он может сказать, что это ложь или плохая шутка, и вновь сможет ей нравиться. Ей не придется ненавидеть его.
   Она всё ещё держала его за руку. Она была тёплой и мягкой. Не похожа на руку убившего три миллиарда человек. Это была рука человека, с костями, мышцами, кровью и душой. Это был человек.
   Они бежали. Улицы были пустынны, несмотря на звуки перестрелки, отражавшиеся от зданий за ними. Армия, должно быть, эвакуировала всех. Они знали, что культ и Синдзи ехали этой дорогой.
   Она обернулась. Агенты обошли спотыкавшихся культистов и преследовали её. Они приказывали остановиться. Мана продолжала бежать.
   Она очистила голову от всего, кроме функций, необходимых для бега. Она больше не думала ни о чём. Она действовала.
   Она не могла остановиться и подумать, было ли это изменой, дезертирством, или обычным бунтарством. Это началось, когда она услышала, что он был узником, когда она увидела его лицо в дверях той клетки, когда услышала его голос и сделала его слова подходящими к образу в голове. Потому что он был человеком, он был как она, он был тем, кем она всегда хотела, чтобы он был. Он должен был. Если он не был, это было бы то же самое, как если бы он был мёртв. И тогда она тоже была бы словно мёртвой.
   Выстрел был удивительно громким. Он, казалось, отразился эхом по всей улице и устремился в небо. Он наполнил всё на долгое мгновение и затих до звенящего воспоминания в ушах. Мана инстинктивно пригнулась. Осознав через секунду, что её не задело, она продолжила бежать. Она остановилась, когда поняла, что больше не чувствует руки Синдзи в своей, что его ноги не издавали звуков за ней. Она повернулась.
   Он стоял на обочине, его лоб был нахмурен в замешательстве. Он сделал шаг и качнулся, едва не упав. Мана взглянула на его тело и быстро обнаружила тёмное пятно, расползающееся по груди. Земля закачалась под её ногами.
   Синдзи моргнул, медленно, с трудом, и затем его ноги дрогнули. Он рухнул на колени. Он всё ещё казался удивлённым. Он нерешительно коснулся груди и рука оказалась мокрой.
   Он поднял глаза. Он больше не мог видеть Ману. Он больше не мог видеть улицу, здания, небо. Его тело расширялось, нервные окончания росли и отдалялись друг от друга, пока он не смог чувствовать весь мир. Но зрение его сужалось, как туннель, и сквозь тонкую вуаль искрящегося белого он мог видеть только
   - Аянами, - прошептал он.
   Она стояла далеко, но он мог видеть только её. Она не улыбалась той улыбкой, которая предназначалась только для него. И она не хмурилась.
   Но её глаза. Они были глазами его матери. Наполненные состраданием, сожалением и горьким плачем об его решениях и выборах. Но за всем этим, там было нечто, с чем у него за всю жизнь никогда не было приятного опыта. Она смотрела на него, и он был любим.
   Он наконец нашёл её. Она наконец была у него в реальном мире. И теперь
   Он умрёт, потому что
   На этот раз это была не его рука. Это был не его выбор. На этот раз она не могла спасти его. На этот раз
   тебе опять будет больно.
   ерунда.
   "Я не... просто не отправляй меня обратно..."
   Спасибо.
   Он упал. Его лицо врезалось в тротуар с пустым треском. Он не двигался.
   - Синдзи...
   Звук выскользнул из губ Маны кошмарным дуновением рухнувших надежд.
   Она побежала к нему. Она не обращала внимания на агентов, преследующих их, культистов в их последних попытках неповиновения, всё ещё пытающихся кричать и убивать. Мир таял, пока она не могла видеть только Синдзи, неподвижно лежащего на земле.
   Она достигла него, едва не споткнувшись. Она села на колени рядом и быстро перевернула его. Вся его грудь была мокрой, лицо искажено сломанным носом и царапинами. Его глаза были открыты. Его рот был открыт.
   - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
   Она ткнула указательный и средний палец в его мягкую шею. Она прижала их к коже под его острой челюстью и постаралась унять их дрожь.
   - Пожалуйста пожалуйста пожалуйста.
   Агенты окружали её. Они бежали. Мана не могла нащупать его пульс.
   - Пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста.
   Она прижала свои маленькие ладони к его груди. Она была твёрдой, сплошные кости, никакой плоти. Она всё ещё была теплой. Кровь просочилась меж её пальцев. Часть её уже достигла асфальта у её ног. Она продолжала давить, пытаться заставить её вернуться. Он слишком много потерял. Слишком много, чтобы...
   Он человек, сказала она себе. Он истекал кровью на улице прямо под ней. Он всё ещё был человеком.
   Он всё ещё человек! Он всё ещё человек!
   "Я не хочу умирать!"
   - Пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста
   Она почувствовала ладони на своих руках, поднимающие её, отрывающие от мужчины, проливавшего кровь на её ноги. Она боролась, она пыталась сопротивляться, но ладоней было много, и они были сильнее её. Они тянули сильнее.
   Они позволили ей лишь смотреть на нее. Агенты тянули её прочь, обратно к месту смертельной битвы, забирая её от него.
   В конце концов она больше не могла его видеть. Люди окружили его, некоторые склонились, чтобы что-то сделать с ним, другие просто стояли. Но они не позволяли ей видеть его. Его больше не было.
   Она закрыла глаза. Стало темно. Это больше не имеет значения. Она закрыла всё. Стало тихо.
   Мир закрылся и стал ничем.

***

   Дверь камеры открылась. На короткое мгновение за ней был виден коридор, белый и стерильный, и два вооружённых охранника с обеих сторон двери. Вошёл мужчина средних лет, роста и телосложения, начинающий лысеть, в очках с толстыми стёклами. Он был одет в простой пиджак и брюки и нёс с собой портфель и несколько папок. Он улыбнулся, когда дверь за ним закрылась и щёлкнула замком.
   Он подошёл к столу в центре квадратной комнаты. Он был металлическим, но столешница была сделана "под дерево", чтобы создать иллюзию комфорта и утешения. Остальная комната была чистой и скудно обставленной: только небольшой унитаз и раковина, узкая кровать и флуоресцентная лампа под потолком.
   - Здравствуйте, - сказал мужчина. - Я доктор Хирасава. Я здесь, чтобы поговорить с вами, хорошо? - он отодвинул стул и сел. Он положил портфель на пол, а папки на стол перед ним. - Как вы чувствуете себя сегодня?
   - Не спрашивайте меня, только если не хотите услышать настоящий ответ, - сказала Мана, прикованная ко столу. Её волосы были растрёпанными, глаза впавшими и тёмными. Губы были рассечены и свободно свисали вниз. Прошло лишь два дня, но они казались годами. Ей даже не позволили принять душ. Её руки по-прежнему воняли кровью.
   - Да, мне хотелось бы услышать настоящий ответ, - убедительно сказал мужчина. Слишком убедительно. Его, как и её, для сбора информации обучали делать так, чтобы люди чувствовали себя свободнее. Она знала эти трюки. Она годы была частью этого.
   - Как, по вашему, я себя чувствую? Армия, в которой я прослужила всю свою жизнь, посадила меня в тюрьму, потому что я пыталась дать сломленному человеку чуть-чуть облегчения и надежды перед тем, как он умер. Его убила армия, в которой я прослужила всю свою жизнь, которая также заперла его в клетке почти на десятилетие как обычного преступника. Его допрашивали и пытали каждый день без реальных причин, кроме как удовлетворить желания и облегчить страхи людей у власти, которые хотели больше власти. Да, я была частью системы, которая травила его, но у меня была дерзость верить, что я действительно пыталась помочь ему. Это было не так. Я помогала себе сгладить и оставить позади прошлое, полное сожалений и стыда. Я работала, чтобы облегчить свои заскоки и выдуманную ответственность, как какая-то девчонка, выпрашивающая прощения у отца. Всё, что я когда-либо делала, было для того, чтобы помочь себе. Избавиться от моих проблем. Моих беспокойств. Моих тревог. Моего страдания. Вот о чём я всегда думала. Я была ужасным врачом. Каждого, с кем я говорила, я держала на расстоянии вытянутой руки. Я никогда не чувствовала искреннего сочувствия и сострадания. У меня была лишь искусственная оболочка, которая улыбалась, кивала и делала выражение, над совершенством которого я так долго работала. Все мои друзья, мои коллеги, моя семья, люди, о которых я должна волноваться, всё это ложь. Мне всё равно. Я делаю счастливое лицо, улыбаюсь им, чтобы заставить думать, будто мне не наплевать на них и их проблемы. Если я не позволю себе ничего кроме поверхностных связей, мне никогда не будет больно. Это эгоистично и трусливо, но мне всё равно. Я никогда не позволю себе чувствовать хоть что-то. Это самый безопасный способ жить в этом мире. Потому что здесь можно лишиться всего в одно мгновение. И если бы я преуспела и украла память и душу Синдзи-сана, это очень вероятно могло бы закончиться, на этот раз навсегда. Но теперь он мёртв. Он мёртв и все его мысли, эмоции и воспоминания пропали навсегда, а я сижу в камере и меня опрашивает мужчина, которому интересно только то, что Икари мог сказать мне, чтобы отнести это начальству ради маленькой похвалы, пока они пытаются применить это знание и построить больше Ев, или восстановить технологии NERV, или устроить очередной Удар, или захватить мир, или что-то ещё, что неизбежно будет стоить многих жизней, и единственной тому причиной будет то, что люди у власти хотят ещё больше власти.
   Так что, пожалуйста, не спрашивайте, как я себя чувствую.
   Доктор Хирасава спокойно выслушал её монолог. Он что-то отметил у себя и продолжил смотреть на неё с вежливым выражением лица, ожидая, когда она продолжит. Наконец Мана сдалась.
   - Зачем вы здесь на самом деле? - спросила она голосом низким и угрожающим.
   - Армия озабочена тем, что произошло с вами во время вашего расследования и похищения, а также вашими действиями, когда его убили. Боюсь, что преданность стала серьёзной проблемой.
   - Значит, они мне больше не доверяют.
   - Они просто обеспокоены вашим недавним поведением. Кроме того, признание Айда-сана тоже вызвало вопросы касаемо ваших действий и мотивации.
   - Айда жив? Он говорил с вами? - спросила она, пытаясь сдержать недоверие и к тому, что его не убили, и тому, что он на самом деле говорил с кем-то. Этого просто не могло быть, не после всего, что он рассказал ей, и его ненависти к военным. Она ждала ответа. Хирасава просто смотрел на неё.
   - Я здесь, - сказал он после паузы, - чтобы попытаться ответить на некоторые вопросы военных. Ваше содействие нам очень сильно поможет и станет первым шагом к восстановлению доверия к вам, - он остановился, чтобы позволить ей сказать что-нибудь, но она промолчала. - Мы можем начать?
   Мана посмотрела на свои закованные руки.
   - Валяйте, - пробормотала она.
   Он быстро проверил что-то в документе перед ним.
   - Вы были частью отменённого проекта "Trident", верно? - он не получил ответа и решил, что он ему был и не нужен. - Вас обучали стать его пилотом. И вступить в контакт с Икари, верно?
   Опять нет ответа.
   - Что вы почувствовали, когда узнали, что будете опрашивать его?
   Молчание.
   - Я могу ждать весь день, если хотите.
   - Я была взволнована, - сказала Мана, не смотря на него. - Я вновь почувствовала себя подростком. С тех пор, как я услышала о нём и других пилотах, я хотела встретиться с ними. Я должна была стать их другом. Сделать что угодно, лишь бы добиться этой цели, - она издала звук, похожий на смешок. - Они сказали, что я должна трахнуть Синдзи, если это бы помогло миссии. Сделать что угодно.
   он вам нравится, да?
   - Вы хотели? - спросил он.
   я вижу
   - Мне было четырнадцать, - сказала она, пытаясь сдержать клокочущую ярость внутри себя. - Что это за вопрос?
   - Честный.
   Он терпеливо ждал ответа или атаки. Он сидел и его лицо было безмятежным. Словно этот вопрос был неизбежен. Мана посмотрела на дверь и сдержала эмоции.
   - Мои желания никогда не присутствовали ни в одном из сценариев, которые мне давали.
   - Но не значит, что они не важны.
   - Нет, они просто не имеют значения, - процедила она сквозь зубы.
   Он ждал, когда она продолжит или посмотрит на него, но она бездействовала. Он поправил стопку папок перед ним.
   - Что там произошло? - спросила Мана. - Как вы нашли нас? Почему его застрелили?
   Она гордилась, что её голос не дрожал.
   Хирасава заколебался, но в конце концов решил рассказать ей. Она видела, как он погиб, и, видимо, знала его лучше любого из ныне живущих. Хуже не будет.
   - Меня проинформировали, - сказал он, - что анонимный источник сообщил нам о вероятном пути, по которому перевозили Икари. Армия внедрила агентов в несколько культов годы назад, но этот был не наш. Они сочли, что мне не обязательно знать, чей он был.
   Касаемо стрельбы - она никогда не была целью или желанием военных. Как я понял, некоторые члены культа начали сопротивляться солдатам, которые захватили их. Тем пришлось защищать себя, и, должно быть, случайный выстрел попал в Икари. Это плохое оправдание, но иного у меня нет.
   - Это весьма дерьмовое оправдание.
   - Другого у меня нет.
   - Готова спорить, что они в ярости, - сказала она, открыто глумясь над мужчиной перед ней. - Их фонтанчик информации иссяк. Какая жалость. Думаю, теперь вам всем придется делать свою домашнюю работу вместо того, чтобы выбивать ответы из умного ученика, а?
   Хирасава смотрел, как её лицо постепенно вновь становится пустым. Он позволил ей сделать этот небольшой укол и продолжил.
   - Вам давали информацию об Икари, когда вы были подростком, верно?
   - Меня информировали обо всех пилотах.
   - Да, полагаю. Но Икари был вашей главной целю, правильно?
   - Ага, - рассеянно ответила Мана.
   - Какое у вас было впечатление о нём?
   Она быстро решила, что сомневаться в важности этого вопроса было бы бессмысленной тратой времени для них обоих. Не то чтобы её время теперь было дефицитным ресурсом. Она просто хотела, чтобы этот мужчина ушёл и она могла дальше жалеть себя.
   - У меня были только фотографии и отчёты о поведении, - сказала она. - Если бы он был кем-то другим, если бы не был пилотом, я бы и не посмотрела на него во второй раз. Он не был самым милым, или самым умным, или самым сильным, или самым крутым парнем, что я встречала, и я не была любительницей скромников. Но он был пилотом. Он был пилотом, жестоко убивавшим своих противников. Это было чем-то, чего я не видела в профессиональных военных, которые окружали меня всю мою жизнь. Он так быстро чувствовал всё, совсем не пытался себя сдерживать. Его этому не учили. Даже если он делал застенчивый вид, внутри него было что-то ещё. Нечто, разрывавшее Ангелов и делавшее всё, чего он хотел. Что-то, что позволяло ему свободно чувствовать абсолютно всё. Вот с каким мальчиком я хотела встретиться.
   Мальчиком, на которого я дрочила ночами, подумала она с отвращением.
   - А сейчас? - спросил Хирасава. - Как вы отреагировали на личную встречу с ним?
   - Легче видеть человека, который уничтожал угрожавшие ему вещи, когда был загнан в угол, по сравнению с маленьким мальчиком, которых хотел друзей. После всего произошедшего с ним, думаю, было неизбежно, что он потерял манеры застенчивого мальчика. У него по-прежнему есть неразрёшенные, точнее, неразрешимые проблемы с гневом. Я не виню его. Он холоден и отчуждён, и использует свой интеллект и свой... статус, чтобы держать людей на расстоянии. Все, с кем он был близок, погибли, предали его или сошли с ума. Он просто ищет самый легкий способ быть в безопасности от самого себя и остальных. Он...
   - Вы говорите так, будто он ещё жив, - вежливо сказал доктор Хирасава.
   - ...да, видимо, говорю, - Мана даже не осознавала этого. Она стиснула зубы. - Он в самом деле мёртв.
   Она говорила это, думала об этом, но не хотела верить. Теперь ей придётся. Она посмотрела ему в глаза. Они подтвердили это.
   - Итак, вы почувствовали к нему привязанность, - утверждение, не вопрос. - Даже несмотря на то, что это было строго запрещено.
   - Я никогда не была очень хороша в своём деле, и обычное лицо "я здесь и слушаю, но мы оба знаем, что мне наплевать" на него не действовало. Я это поняла довольно быстро. Поэтому я позволила себе начать чувствовать. Узнать его, кто он е... кем он был. Это, наверное, было самое глупое решение в моей жизни, но мне было всё равно. Сначала я говорила себе, что это для того, чтобы завоевать его доверие, чтобы он заговорил. Но... то есть, я была одна большую часть своей жизни. Армия практически вырастила меня и была против серьёзных отношений и из-за того, к чему меня готовили, и для того, чтобы контролировать меня. Я могла надеть весьма убедительную маску флирта, но она была полностью искусственной.
   Но Синдзи-сан... думаю, я начала проводить параллели между нашими жизнями. Будто мы были родственными душами или ещё какой чушью в этом духе. Я хотела верить, что нашла в этом поганом мире того, кто был похож на меня, кто мог понять мои чувства. Он прошёл через столь многое, большее, чем я, и я подумала, не знаю, что он, может, посочувствует мне, потому что у нас обоих были паршивые жизни. Я... я хотела, чтобы у меня был кто-то, не имеющий вбитой в меня дисциплины. Я хотела, чтобы кто-то пожалел меня, кто-то, кто не знал меня.
   И... он мне нравился. Он... часть меня на самом деле обрадовалась похищению. Что, может, Айда и остальные культисты позволят нам остаться наедине и поговорить, но на этот раз без неизменного фона предыдущих встреч - моей необходимости выкрасть у него информацию. Словно мы могли побыть настоящими людьми друг с другом и просто... поговорить.
   - Поэтому вы попытались убежать?
   - Я знаю, что это противоречило приказам и здравому смыслу, но... я ничего не могла с собой поделать. Я не думала. И мне надоело слепое подчинение военных идиотам, использовавшим Синдзи. Я начала жалеть его, не только за то, через что он прошёл в юности, но потому что... Я просто... я не думала. Я не знаю, почему сделала это. Мне надо было понять, что мы никуда бы не ушли. Я просто...
   Она беззвучно шевелила губами, не в состоянии ничего сказать.
   - Я просто хотела помочь ему, - наконец сказала Мана.
   - Вы любили его?
   - Я даже не знала его.
   - Я в этом не уверен, - скептически сказал Хирасава. - Вы опрашивали его почти три месяца. И ваше общение было довольно близким. Очень серьёзным. Вы спрашивали его об Евангелионах и NERV, верно?
   - Да. Но он всегда держал себя на расстоянии, - солгала Мана, с легкостью умолчав об его последнем признании. Её же учили быть шпионкой. - Он понял, что если скажет людям, они просто вновь применят его знания на практике. Евангелионы были большим, чем оружием против Ангелов.
   - Правда?
   - Не прикидывайтесь дурачком, - проворчала она. - Вы не допрашивали бы меня, если бы не знали о проекте "Е" и NERV. Меня тоже информировали, когда я начинала расследование.
   - Я уверен, что вы знаете больше меня.
   - Я знаю только то, что мне рассказали.
   - Хм, - доктор Хирасава вновь пролистал свои папки и затем сдвинул их на край стола. Он взглянул на скованные наручниками запястья Маны и вздохнул. - Вы прослужили в армии большую часть жизни. И ваше участие в проекте "Trident" хорошо задокументировано. К чему я веду: вы знаете систему. Вы знаете цели армии, что она пытается сделать. Они так долго держали Икари Синдзи под замком не с целью отмщения или наказания, а чтобы держать его и его информацию под контролем. Евангелионы дали NERV и его руководству невероятную силу и власть. Даже люди, управлявшие атакой на Токио-3 и высадившие серийные Евы, имели власть над JSSDF. Военные держали его знания в безопасности от групп, желающих применить их не к добру.
   И вы правы. Меня проинформировали. Я видел записи боёв, видел диски, снятые в день Третьего Удара. Но я не имею ни малейшего понятия, что произошло на самом деле. Я могу гадать, но догадки будут основаны ни на чём. И я не знаю причин, по которым это произошло, и почему это произошло тоже. Никто не знает. Но мы пытаемся выяснить, чтобы навсегда предотвратить повторение этого. Никто не хочет пережить ещё один Удар или ад, следующий за ним. Я пережил два, доктор Кирисима, и с уверенностью могу сказать, что мы не хотим ещё одного. Вот почему я вступил в JSSDF. Чтобы попытаться предотвратить повторение трагедии.
   Он наклонился к ней, глаза за очками сверкали искренностью.
   - Вы действительно верите, что армия или её командование применят что-то, что они узнали от Икари, со злым умыслом или для того, чтобы причинить вред хоть кому-то?
   - ...я уже и не знаю, - прошептала в свои руки Мана.
   Хирасава выпрямился.
   - Я знаю, - сказал он. - Да, Евангелионы были сильны. Сильнее всего, что есть у армии и когда-либо будет. Но используя силу без её осознания, мы не отличаемся от диких зверей. Вы не можете сказать мне, что у армии нет сознания.
   - Я уже и не знаю, - повторила она напряжённо.
   - Я с трудом верю, что вы можете забыть всё, что видели во время службы. Да, их методы могут быть сомнительными, или продиктованными другими, но их сердце никогда не было злым. Они делают свою работу. И, как бы грустно это ни звучало, это необходимая работа. Но даже если политики, приказывающие им, испорчены, то люди, которые должны выполнять приказы - нет.
   И даже если правительство или ООН узнают абсолютно всё о программе "Ева", я могу заверить вас, что никто никогда не позволит этому использоваться ради зла. Обещаю. В худшем случае, остальной мир не позволит им сделать это. Это причина, по которой Икари всегда молчал? Потому что он боялся того, что люди могут сделать со знанием об Евангелионах? Или он действительно не знал?
   - Я не знаю.
   Она сильно пыталась не заплакать, так сильно пыталась. Она не плакала, когда Синдзи застрелили, или когда её старания спасти его пошли прахом. Она не плакала, когда узнала, что он мёртв. И она не хотела плакать сейчас, не перед каким-то скромненьким сукиным сыном, который выблёвывал на неё свои слова.
   Но её зрение уже расплывалось. Совсем как после её пятого интервью с Синдзи. И в этот раз, как и тогда, слёзы были только по ней. Она хотела поплакать по кому-нибудь другому хоть раз. Сделай она это, и сейчас плакать было бы нормально. Но её слёзы всегда были только по ней самой.
   Она ненавидела себя за такую слабость. Слабые люди бесполезны в этом мире. А она не была слабой. Она не думала, что была слабой. Она не начнёт сейчас. Она сжала губы и веки. Не сейчас. Не сейчас.
   - Доктор Кирисима, если вы что-то знаете, то от сокрытия этого вам не будет никакой пользы. Икари скрывал, и вы сами знаете, что для него это ничем хорошим не кончилось. Не делайте свою ситуацию ещё хуже для себя.
   Она не ответила. Он решил попробовать по-другому.
   - Вы думаете, что он бы хотел, чтобы вы держали себя так взаперти? Чтобы вы молчали? Вы сказали, что начали жалеть его. Очевидно, что вы привязались к нему. И, судя по отчётам его предыдущих врачей, очевидно, что он тоже привязался к вам. Я не могу представить, что он хотел для вас вот этого. Я думаю, что вы достаточно знали его, чтобы видеть это.
   - Я никогда не знала его, - отрезала Мана.
   Эти пять слов были всем, чего хотели слёзы. Они начались одинокой капелькой, упавшей ей на колено. Потом ещё одна, затем две, всё больше и больше, пока из её глаз на щёки не начали литься потоки. И она плакала.
   Она плакала, как когда умерла её мать, как когда умер её отец, как когда умер весь остальной мир. Но это было не из-за их смертей, а из-за чувства потери, с которым они оставили её. Так долго у неё не было реальных связей с другими людьми просто потому, что когда они кончатся, ей будет слишком грустно. Все её друзья, Мусаси, Асари, все люди в её офисе, в армии, в городе, люди, которых она опрашивала, все. Все они умрут, уйдут или исчезнут, и Мана опять неожиданно окажется одна и начнет плакать, всё так же неожиданно.
   Поэтому она изолировала себя. Так было одиноко, но безопасно. Её сердце постепенно всё забыло, стало лишь слабым напоминанием о другой Мане, и она жила в безвредном статичном состоянии существования. Но Синдзи...
   Она пыталась не отвлекаться. Она пыталась не думать больше того, чего требовало задание. Но её прошлое, её отменённая близость с ним, настоящая встреча, целая жизнь одиночества и умышленной изоляции... он нравился ей. Несмотря на его депрессию и тьму. Несмотря на ситуацию и приказы. Он нравился ей, потому что она думала, что сможет смотреть сквозь его тени. Он был похож на неё. Она хотела верить, что он похож на неё. Она должна была. И она ошибалась.
   Он не был похож на неё. Он не был похож ни на кого на Земле. Он нёс невозможную вину и стыд и не имел надежды когда-нибудь избавиться от них. Он переносил немыслимую пытку каждый день и каждую ночь. Чудо, что он не сошёл с ума вновь.
   Но кроме всего этого, она уже честно не знала, был ли он хорошим человеком. Перед их последним интервью она вновь перечитала затёртые до дыр отчёты по нему из 2015 года, о том, каким милым, скромным, застенчивым, заботливым и вежливым он был... но она знала и о животном, которое раздирало Ангелов, оставляло друзей погибать и впадало в эгоистичную жалость к себе.
   Нечто, начавшее Третий Удар.
   Зверь, как он себя однажды назвал.
   Используя силу без её осознания, мы не отличаемся от диких зверей.
   Вот что было у Синдзи. Он имел силу Бога и осознания у него не было. Он потерял его где-то по дороге. Может быть, причинив боль всем этим людям, или убив последнего Ангела, или взяв ответственность за смерти друзей... он не понимал разницы между правильным и неправильным, и использовал данную ему силу для того чтобы заставить всех остальных страдать так же сильно, как и он. Он заставил мир пережить Удар.
   Кем он был? Чем он был? Вся вера, построенная ею вокруг него, оказалась ложной. Ничто не было правдой. Она была ничем иным, как самовлюблённой фантазией с целью превратить его в её идеал, её видение Икари Синдзи, которое она несла в себе почти десятилетие. Это было отражение её желаний, её мечтаний, её нужды в чём-то в этом мире, что не было бы грязным, больным и искалеченным. Нечто, во что она могла верить, что заставило бы её забыть собственный эгоизм, слабость и ошибки. Что угодно.
   Что угодно. А теперь не было ничего. Он был мёртв, она была в тюрьме и ничто этого никогда не изменит. Даже если она сдастся и раскроет всё рассказанное, ей ни за что не позволят выйти на свободу. Теперь она ресурс, а не человек. Лишь ещё один источник информации, книга, которую можно открывать силой и воровать из неё. Она в ловушке. За решёткой. Они будут держать её здесь? В этой маленькой комнате? Они будут оправлять новых врачей каждую неделю, когда предыдущие будут возвращаться с пустыми руками?
   Посадят ли они её в частный дом, окружённый колючей проволокой и охраной, и будут ли ждать, пока она не вскроет себе вены?
   Слёзы собирались в лужицу у наручников. Доктор Хирасава не пытался остановить или утешить её. Он просто сидел и пассивно наблюдал. Мана продолжала плакать.
   Она не знала Синдзи. Она никого не знала. Никто не знал её. Никто никого не знал. Был лишь самообман и жалкое стремление, отчаянное желание не чувствовать себя столь одиноким.
   Но таковы были все люди. Одни. Вокруг сердца были... стены, которые не мог пробить ни один язык, никакие действия, ничто. Даже то, что Синдзи рассказал ей в фургоне, это звучало так, будто он цитировал строки из пьесы. Там были эмоции, но срежиссированные. Словно он так чувствовал, что должен чувствовать, произнося эти слова. Между ними по-прежнему был тот невидимый неразрушимый барьер. Тот же барьер, что существовал между всеми людьми.
   Она никогда не узнает, кем он был на самом деле.
   Потому что сейчас он наконец умер, исполнилось его последнее желание, и ни она, ни кто-либо ещё никогда не знал, кем он был. Никто никогда его не знал.

Конец.

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"